Блудная дочь

1

Роды оказались сложными, но тогда для Авеля и Софьи непросто было вообще всё, и они оба философски относились к этому. Авель хотел сына, наследника, который со временем станет хозяином группы «Барон». Он был уверен, что, когда придёт пора передавать дела, его имя встанет в один ряд с Ритцем и Стэтлером, а сеть «Барон» будет крупнейшей в мире.

Авель мерил шагами бесцветный коридор больницы Святого Луки в ожидании первого крика, и его лёгкая хромота становилась заметнее с каждым часом. Время от времени он теребил серебряный браслет и читал выгравированное на нём имя. Авель ни на секунду не сомневался, что его первенец будет мальчиком. Он развернулся и двинулся в обратную сторону, но тут навстречу ему вышел доктор Додек.

— Поздравляю, мистер Росновский! — сказал он.

— Спасибо.

— У вас прекрасная девочка.

— Спасибо, — тихо повторил Авель, стараясь не показывать своё разочарование. Он последовал за врачом в небольшую комнату в другом конце коридора. Через стеклянную стену Авель увидел целый ряд морщинистых лиц. Доктор показал пальцем на его первенца. В отличие от других, её маленькие пальчики были сжаты в кулачок. Авель где-то читал, что дети не умеют делать этого до трёхмесячного возраста. Он с гордостью улыбнулся.

Мать и дочь оставались в больнице Святого Луки ещё шесть дней, и Авель каждый день навещал их. Вокруг кровати Софьи стояли вазы с цветами, рядом на столе лежали телеграммы и открытки с поздравлениями, — всё это убедительно свидетельствовало о том, как много людей вместе с ней радуются появлению ребёнка. На седьмой день мать и дитя — ещё без имени, поскольку у Авеля было шесть вариантов мужских имён и ни одного женского, — возвратились домой.

По окончании второй недели со дня рождения девочки они решили назвать её Флорентиной — в честь сестры Авеля. Ребёнка поместили в только что обставленную детскую на верхнем этаже дома, и Авель часами сидел у её кроватки, наблюдая за тем, как она спит или бодрствует. Он понимал, что должен теперь работать ещё больше, чем раньше, чтобы обеспечить будущее Флорентины и ей не пришлось начинать с того, с чего начинал он. Ей не нужны грязь и лишения, которые он пережил в детстве, или унижения, привычные тогда в Америке для польского иммигранта с никому не нужными русскими рублями в карманах единственного костюма.

Он обеспечит Флорентине нормальное образование, которого так не хватало ему (теперь он исправил этот недостаток).

В Белом доме обосновался Франклин Рузвельт, отели Авеля благополучно пережили Великую депрессию, и Америка была теперь добра к этому иммигранту.

Он сидел рядом с дочерью в её маленькой детской на верхнем этаже, вспоминая своё прошлое и думая о её будущем.

Когда он прибыл в Соединённые Штаты, то нашёл работу в небольшой мясной лавке в нью-йоркском Ист-Сайде, где трудился два долгих года, потом подал заявление о приёме на работу в отель «Плаза» в качестве младшего официанта. В «Плазе» он служил четыре года, и даже работорговец был бы удивлён его старанием и способностью работать сверхурочно многие часы, что в конечном итоге обеспечило ему место помощника метрдотеля Сэмми в Дубовом зале. Кроме того, Авель пять вечеров в неделю корпел над учебниками, занимаясь в Колумбийском университете, и, убрав после ужина посуду за последним клиентом, допоздна читал.

Авель не был уверен, что недавно полученный им диплом поможет ему сделать карьеру, если он продолжит работу в отеле, обслуживая посетителей. Ответ на его сомнения дал толстый техасец Дэвис Лерой, живший в «Плазе» и в течение недели наблюдавший за тем, с каким вниманием Авель относится к гостям. Он предложил Авелю место помощника управляющего в своём главном отеле «Ричмонд Конинентал» в Чикаго, где тот должен был отвечать за ресторан.

Когда Авель прибыл в Чикаго, то обнаружил, что отель «Ричмонд Континентал» практически разорён, и ему не понадобилось много времени, чтобы понять — почему. Управляющий отелем Дезмонд Пэйси мухлевал с книгами учёта постояльцев, и, судя по всему, занимался этим долгое время. Новый помощник управляющего потратил шесть месяцев на то, чтобы собрать улики, доказывающие вину Пэйси, а затем представил собранное им досье своему работодателю. Когда Дэвис Лерой узнал о том, что делалось у него за спиной, он уволил Пэйси и назначил на его место своего нового протеже. Это заставило Авеля удвоить усилия, — он понял, что под его руководством группа «Ричмонд» может приносить прибыль. Он был в этом настолько уверен, что, когда старшая сестра мистера Лероя решила продать свой пакет акций группы «Ричмонд» в двадцать пять процентов, он обратил все свои активы в наличность и купил их. Дэвис Лерой был рад, что молодой управляющий оказался настолько преданным делу, и назначил его исполняющим обязанности директора группы.

С того момента они стали партнёрами, а профессиональные контакты превратились в крепкую дружбу. Авель сразу понял, как тяжело было техасцу увидеть в поляке равного себе человека. Впервые со времени прибытия в Америку Авель почувствовал себя уверенным в своём будущем. Заодно он узнал, что техасцы — так же горды, как и поляки.

Авель так и не понял, как всё случилось. Если бы Дэвис был чуть откровеннее с ним и рассказал о размерах финансовых неприятностей группы — а у кого не было проблем во время Великой депрессии? — они могли бы что-то предпринять. Но тогда Дэвис Лерой, которому исполнилось шестьдесят два года, получил от банка уведомление о том, что стоимость его отелей уже не покрывает выданный ему кредит в два миллиона долларов и ему придётся обеспечить его дополнительными активами. В ответ на ультиматум банка Дэвис Лерой выбросился из окна президентских апартаментов на двенадцатом этаже.

Авель никогда не забудет, как он стоял на углу Мичиган-авеню в четыре часа утра. Его вызвали, чтобы опознать тело, но он смог узнать Дэвиса только по пиджаку, который был на нём в предыдущий вечер. Полицейский, расследовавший смерть, заметил, что это седьмой случай самоубийства в Чикаго в тот день. Но Авелю было всё равно. Разве мог знать этот полицейский, сколько добра ему сделал Лерой и сколько он сам в ответ на дружбу босса собирался сделать для него в будущем? В наспех составленном завещании Дэвис оставил своему директору остальные семьдесят пять процентов акций группы «Ричмонд», написав Авелю, что акции эти теперь ничего не стоят, но что стопроцентное владение группой даст ему дополнительный шанс в переговорах с банком о новой отсрочке.

Тут Флорентина открыла глаза и заплакала. Авель осторожно подхватил её и сразу пожалел о своём решении, наткнувшись на мокрую и липкую попку. Он быстро снял мокрые пелёнки, вытер и ловко перепеленал ребёнка. Любая акушерка оценила бы такое умение. Флорентина закрыла глазки и опустила сонную головку на плечо отцу.

— Вот же неблагодарное создание, — прошептал он с любовью и поцеловал дочь в щёку.

После похорон Дэвиса Лероя Авель побывал в Бостоне в банке «Каин и Кэббот», который был кредитором его отелей, и умолял одного из директоров не продавать одиннадцать отелей группы. Он попытался убедить банкира, что если его поддержат, то он — со временем — превратит все отели в прибыльные предприятия и вернёт банку долг Дэвиса Лероя. Аккуратный спокойный человек, сидевший за дорогим письменным столом, был непреклонен.

— У меня есть свои обязательства перед клиентами банка, которые доверили нам свои деньги, и я намерен их выполнить, — сказал он в качестве оправдания.

Авель долго не мог забыть унижения, которое ему пришлось пережить, когда он был вынужден говорить «сэр» человеку одних с ним лет, и всё равно остаться ни с чем. У того человека, видимо, вместо души был кассовый аппарат: он не понимал, судьба скольких человек окажется сломанной в результате его решения. Авель уже в сотый раз пообещал себе, что однажды поквитается с Уильямом Каином, проклятым бостонским аристократом.

Авель вернулся в Чикаго, уверенный, что самое худшее в его жизни уже случилось, но обнаружил, что отель «Ричмонд Континентал» сгорел дотла, а полиция подозревает его в поджоге. Оказалось, что это — действительно поджог, но осуществил его Дезмонд Пэйси — из мести. Когда его арестовали, он сразу же признался в преступлении и сказал, что хотел разорить Авеля. И Пэйси бы это удалось, не получи Авель причитающуюся ему страховку…

Неожиданно удача улыбнулась ему, и анонимный доброжелатель, которым, по мнению Авеля, был Дэвид Макстон, владелец самого дорогого в Чикаго отеля «Стивенс», помог ему вырваться из кабалы банка «Каин и Кэббот».

Авель вспомнил, как вновь встретился с Софьей, с которой познакомился на корабле, привёзшем их в Америку. При знакомстве она заставила его ощутить себя таким неумехой, но это ощущение прошло, когда они встретились в Чикаго. Она уже была самостоятельной девушкой и работала официанткой в отеле «Стивенс». Вскоре они поженились…

Переименованная Авелем группа отелей «Барон» не дала прибыли в 1933 году, но убытки составили всего 23 000 долларов.

Когда Пэйси был осуждён за поджог, Авелю оставалось только дождаться, пока страховая компания выплатит ему причитающуюся страховку, чтобы начать новое строительство. В ожидании этого Авель посетил остальные десять отелей группы, увольняя персонал, замеченный в мошенничестве — вроде того, которым занимался Пэйси. Уволенных он заменял людьми из длинных очередей на биржу труда, которые выстроились по всей Америке.

Софье не нравились длительные отлучки мужа с целью контроля отелей на Юге. Но Авель понимал, что, если он хочет выполнить свои обязательства в рамках договора с анонимным благодетелем, то ему не придётся рассиживаться дома, как бы крепко он ни любил свою дочь. Десять лет было дано ему, чтобы вернуть полученный кредит, и при выполнении этого условия он получал право выкупить в свою собственность все акции группы за опцион в сумме три миллиона долларов. Софья каждый вечер умоляла Авеля сбавить обороты, но ничто не могло остановить его на пути скрупулёзного выполнения взятых обязательств.

— Обед готов, — прокричала Софья во весь голос.

Авель притворился, что не услышал, и продолжал смотреть на спящую дочь.

— Ты слышишь меня? Обед готов.

— Что? Нет, дорогая. Извини. Иду! — Авель с неохотой поднялся и присоединился за обедом к жене.

2

Крестины девочки были обставлены так, чтобы каждый надолго запомнил это событие, — кроме самой Флорентины, которая проспала всю церемонию. После службы в церкви гости отправились в отдельный зал отеля «Стивенс». На празднование Авель пригласил более ста гостей. Его ближайший друг Джордж, тоже поляк, с которым они приплыли в Соединённые Штаты, стал кумом, а одна из двоюродных сестёр Софьи — кумой.

Гости наслаждались традиционным польским обедом из десяти блюд, включая пирожки и бигос, а Авель сидел во главе стола и от имени дочери принимал подарки. В их число вошли серебряная погремушка, сберегательные облигации США, экземпляр «Гекльберри Финна» и — самый красивый подарок — кольцо с изумрудом от неизвестного благодетеля и кредитора, переданное через управляющего банка «Континентал Траст» Кертиса Фентона. А Авель подарил своей дочери коричневого плюшевого медведя с красными глазами.

— Он немного похож на Франклина Рузвельта, — сказал Джордж, и это имя навсегда закрепилось за медведем.

Авель возненавидел свои отъезды из Чикаго и расставания с Флорентиной даже на несколько дней — в страхе не увидеть её первый шаг и не услышать её первое слово. Он тщательно следил за режимом дня дочери, не позволял говорить в доме по-польски, чтобы в речи Флорентины не было и тени польского акцента и она могла непринуждённо чувствовать себя в обществе. Авель с нетерпением ждал, когда его дочь скажет первое слово, и надеялся, что им будет слово «папа», а Софья боялась, что первым словом будет какое-нибудь польское и все узнают, что она не говорит со своей дочерью по-английски, когда они остаются одни.

— Моя дочь — американка, — объяснял Авель, — и потому она должна говорить по-английски. Поляки слишком часто общаются на собственном языке, лишая своих детей возможности выбраться когда-нибудь из северо-западной части Чикаго, а окружающие высмеивают их как «глупых поляков».

— Кроме их земляков, которые всё ещё хранят верность Речи Посполитой, — сказала в ответ Софья.

— Какой Речи Посполитой? В каком веке ты живёшь, Софья?

— В двадцатом, — произнесла она решительным тоном.

— Но в мире комиксов и кинофильмов, не так ли?

— Вряд ли такое отношение позволительно человеку, который намерен вернуться в Варшаву в качестве первого посла-поляка.

— Я же просил, Софья, никогда не упоминать об этой моей мечте. Никогда!

Софья, английский язык которой неисправимо хромал, ничего на это не ответила, но позднее признавалась своим родственникам, что продолжает говорить по-польски, когда Авеля нет в доме.

К 1935 году Авель уверился в том, что Америка пережила самые тяжёлые времена и Великая депрессия отошла в прошлое. Поэтому он решил, что настало время построить в Чикаго новый отель «Барон» на месте старого «Ричмонда». Он нанял архитектора и стал проводить в Городе Ветров больше времени, чем в дороге, исполнившись решимости построить самый лучший отель на Среднем Западе.

Чикагский «Барон» был готов к маю 1936 года, и открывал его мэр Чикаго, член Демократической партии Эдвард Келли. На церемонии присутствовали также оба сенатора от Иллинойса, отдавшие должное усилиям Авеля.

— Выглядит на миллион долларов, — оценил Гамильтон Льюис, старший сенатор.[1]

— Вы не очень ошиблись, — ответил Авель, наслаждаясь мягкостью толстого ковра под ногами, богатой лепниной на потолке и пастельно-зелёными тонами отделки интерьера. Последним штрихом стала тиснёная тёмно-зелёная буква «Б», украшавшая собой всё — от полотенец в ванных комнатах до флага, развевавшегося над зданием в сорок два этажа.

— Этот отель уже несёт на себе знак успеха, — сказал Льюис, обращаясь к двум тысячам собравшихся, — поскольку, друзья мои, Чикагский Барон — это не здание, а человек.

Авель с удовлетворением выслушал рёв восторга и внутренне улыбнулся. Его консультант по связям с общественностью ещё неделю назад вставил эту фразу в текст, который сенатору подготовил его спичрайтер.

Авель непринуждённо общался с крупными бизнесменами и маститыми политиками. А Софья так и не смогла свыкнуться с переменами в жизни мужа и смущённо держалась на заднем плане, выпив слишком много шампанского. Она исчезла, не дождавшись ужина, под надуманным предлогом, что ей необходимо посмотреть, хорошо ли спит Флорентина. Авель проводил раскрасневшуюся жену в молчаливом раздражении. Софье был неинтересен успех мужа, она не понимала, в чём его суть, и предпочитала оставаться в стороне. Она прекрасно знала, как это раздражает Авеля, но всё-таки не могла удержаться, чтобы не сказать, садясь в такси:

— Можешь не торопиться домой.

— И не буду! — ответил он.

Авель вернулся в отель и в фойе встретил ожидавшего его депутата муниципального собрания Генри Осборна.

— Наверное, это высшая точка в вашей жизни, — заметил Осборн.

— Высшая? Мне только что исполнилось тридцать, — сказал Авель.

Он обнял высокого обаятельного политика, и тут же засверкали вспышки фотоаппаратов. Авель улыбнулся фотокорреспондентам и сказал достаточно громко, чтобы его могли услышать:

— Я построю отели «Барон» по всему миру. Я хочу стать для Америки тем же, кем для Европы стал Цезарь Ритц. Держитесь рядом, Генри, вы получите незабываемое удовольствие!

Они вместе вошли в ресторан, и, как только оказались вне досягаемости для чужих ушей, Авель добавил:

— Пообедаем завтра вместе, Генри, если у вас есть время? Мне надо с вами кое-что обсудить.

— С удовольствием, Авель. Простой депутат муниципалитета всегда готов встретиться с Чикагским Бароном.

Они оба весело рассмеялись, хотя ни одному, ни другому замечание не показалось особенно забавным.

В тот вечер Авель в очередной раз приехал домой поздно и прошёл прямо в свою спальню, чтобы не разбудить Софью. По крайней мере, так он сказал ей наутро.

Когда Авель появился на кухне, чтобы присоединиться за завтраком к жене, Флорентина сидела на своём высоком стульчике, с энтузиазмом размазывая по лицу хлопья с молоком и таща в рот всё, до чего могла дотянуться, даже если это было несъедобно.

Доев вафли с кленовым сиропом, Авель поднялся со стула и сообщил жене, что обедает сегодня с Генри Осборном.

— Мне не нравится этот человек! — заявила Софья.

— Да я и сам от него не в восторге, — ответил Авель. — Но не забывай, что он занимает солидный пост в муниципалитете и может быть нам полезен.

— А также может причинить немалый вред.

— Не придавай этому слишком большого значения. Предоставь Осборна мне, — сказал Авель, погладил жену по щеке и повернулся, чтобы идти.

— Президанк, — произнёс голос за его спиной, и оба родителя уставились на Флорентину, которая показывала пальцем на мохнатого Франклина Рузвельта, валявшегося на полу.

Авель засмеялся, поднял плюшевого мишку и посадил его рядом с Флорентиной, которая потеснилась на своём высоком стульчике.

— Пре-зи-дент, — произнёс Авель медленно и отчётливо.

— Президанк, — повторила Флорентина.

Приехав на работу, Авель всё утро решал проблемы нового отеля. Один из пассажирских лифтов не работал; на кухне подрались два официанта, причём дело дошло до ножей, и Джордж уволил обоих ещё до прибытия Авеля. Список повреждений и пропаж, обнаруженных после церемонии открытия, выглядел подозрительно длинным. Авель должен был проверить, не виной ли тому воровство официантов. Ни в одном из своих отелей он ничего не пускал на самотёк: ни клиентов, остановившихся в президентских апартаментах, ни заказывания восьми тысяч свежих булочек, которые нужны были отелю еженедельно.

Авель провёл утро, расправляясь с проблемами, принимая решения, и остановился только тогда, когда секретарша сообщила ему, что пришёл Генри Осборн.

— Доброе утро, барон! — Генри покровительственно назвал Росновского по семейному титулу.

В молодые годы Авеля, когда он работал младшим официантом в «Плазе», этот титул вызывал на лицах окружающих презрительную усмешку. В «Ричмонде», где он работал помощником управляющего, он слышал это прозвище в шепотках за своей спиной. В последнее время все произносили это слово с уважением.

— Доброе утро, депутат! — Авель бросил взгляд на часы на столе. Они показывали пять минут второго. — Закусим?

Авель проводил Осборна в соседнюю комнату, служившую ему столовой.

Сторонний наблюдатель не увидел бы в Генри Осборне родственную Авелю душу. Генри постоянно напоминал Авелю, что закончил Гарвард, а во время мировой войны служил в морской пехоте. Метр восемьдесят ростом, с пышными чёрными волосами, едва тронутыми сединой, он выглядел гораздо моложе, чем того требовала история его жизни.

Двое мужчин в первый раз встретились после пожара в отеле «Ричмонд». Генри тогда работал в страховой компании «Грейт Вестерн», которая страховала отели группы «Ричмонд» с незапамятных времён. Авеля застало врасплох предложение Генри Осборна за небольшую сумму наличными обеспечить быстрое прохождение документов через головной офис компании. У Авеля тогда просто не было «небольшой суммы наличными», но Генри поверил в него и обеспечил продвижение документов.

К тому времени, когда Генри Осборн был избран депутатом муниципалитета Чикаго, Авель уже мог позволить себе небольшую сумму наличными, и разрешение на строительство нового отеля «Барон» прошло через муниципалитет как по маслу. Когда Генри объявил о намерении выставить свою кандидатуру на выборах в Палату представителей Иллинойса, Авель одним из первых направил в его избирательный фонд чек на солидную сумму. Он с опаской относился к своему новому помощнику, но понимал, что прикормленный политик может оказаться очень полезным группе «Барон». Авель внимательно следил за тем, чтобы нигде не фиксировались небольшие выплаты наличными, которые он даже не считал взятками, и был уверен, что сможет разорвать свои отношения с Генри при первой же необходимости.

Интерьер столовой был выдержан в тех же пастельно-зелёных тонах, что и весь отель, только большая тиснёная буква «Б» в оформлении не использовалась. Мебель была антикварная, девятнадцатого века, вся из дуба. На стенах висели портреты маслом того же периода, все — из Европы. Невозможно было представить себе, что за стенами этой комнаты существует иной мир — мир быстро развивающегося современного отеля.

Авель занял своё место во главе красивого стола, за которым могли бы разместиться восемь человек. В тот день он был накрыт на двоих.

— Немного напоминает Старую Англию, — заметил Генри.

— Я уж не говорю о Польше, — ответил Авель, а официант в ливрее подал им копчёную лососину и налил в бокалы «Шабли».

— Теперь я понимаю, почему вы так быстро набираете вес, барон! — Генри посмотрел на полную тарелку перед ним.

Авель нахмурился и сменил тему.

— Вы пойдёте завтра на игру «Кабс»?

— Какой смысл? Их рекорд по проигрышам на своём поле не удалось побить даже республиканцам. Зато у «Трибьюн» не будет повода описывать матч как встречу почти равных соперников, — что никак не подтвердится счётом, — или говорить, что, сложись обстоятельства иначе, «Кабс» могли бы выиграть.

Авель засмеялся.

— Одно я знаю точно: вы никогда не увидите вечерних матчей на «Ригли филд», — продолжил Генри. — В Чикаго не приживётся бейсбол при искусственном освещении.

— В прошлом году вы то же самое говорили о пиве в банках.

Теперь настала очередь Генри Осборна нахмуриться.

— Полагаю, вы пригласили меня на обед не для того, чтобы выслушать моё мнение о местной бейсбольной команде или пивных банках. Авель, так чем я могу помочь на этот раз?

— Всё просто. Мне нужен ваш совет, что делать с Уильямом Каином.

Генри, казалось, подавился. А Авель подумал о том, что надо приказать повару удалять все кости из лососины, и продолжил:

— Вы как-то рассказывали мне, Генри, в очень ярких деталях, что он обманом лишил вас денег, когда ваши пути пересеклись. А со мной Каин поступил ещё хуже. Во время Великой депрессии он надавил на моего ближайшего друга и партнёра Дэвиса Лероя, и это стало непосредственной причиной его самоубийства. Чтобы ещё сильнее осложнить ситуацию, Каин отказался предоставить мне кредит, когда я захотел принять на себя управление отелями и попытаться вывести группу на хорошие финансовые результаты.

— И кто же вам тогда помог?

— Частный инвестор из банка «Континентал Траст», но я всегда подозревал, что это — Дэвид Макстон.

— Владелец отеля «Стивенс»?

— Тот самый.

— А что заставляет вас думать, что это был он?

— Когда я устраивал в «Стивенсе» приёмы по случаю моей свадьбы и крестин Флорентины, Макстон брал на себя оплату моих счетов.

— Но это ни о чём не говорит.

— Согласен, но я уверен, что это Макстон, ведь именно он давал мне шанс стать управляющим в «Стивенсе». Я сказал ему, что мне интереснее найти банкира для группы «Ричмонд», и через неделю его банк в Чикаго предложил мне деньги от имени анонимного кредитора, который скрывал свою личность, поскольку такой жест мог привести к конфликту интересов.

— Это более убедительно. Но расскажите мне, что у вас на уме в отношении Каина, — поинтересовался Генри, вертя в руке бокал.

— Я не хотел бы затевать что-то такое, что отнимет у вас много времени, Генри, но готов заняться тем, что может оказаться вам полезным как в финансовом, так и в персональном плане. Вы ведь питаете к Каину те же чувства, что и я.

— Слушаю, — сказал Генри, не отводя глаз от бокала с вином.

— Я хочу приобрести акции банка Каина в Бостоне.

— Это будет непросто, — сообщил Генри. — Большая часть акций находится в собственности семейного фонда и не может быть продана без его согласия.

— О, да вы прекрасно информированы, — заметил Авель.

— Это общеизвестно.

Авель не поверил.

— Что же, давайте начнём с того, что выясним имя каждого держателя акций банка «Каин и Кэббот» и посмотрим, нет ли среди них таких, кто проявит интерес к продаже своих акций по цене значительно выше биржевых котировок.

Авель увидел, как загорелись глаза Генри, когда он начал понимать, какие перспективы перед ним открывались, заключи он сделку с обеими сторонами.

— Но если Каин обнаружит это, то будет играть очень жёстко, — сказал Генри.

— Не обнаружит, — возразил Авель, — и потом, даже если и обнаружит, мы всё равно будем на два хода впереди. Как думаете, сможете справиться с такой работой?

— Попробую. А что вы хотите предпринять?

Авель понял, что Генри пытается выяснить, какова будет плата за его услуги, но он ещё не закончил.

— Я хочу получать письменные отчёты о состоянии дел на первый день каждого месяца, в которых вы укажете, акциями каких компаний владеет Каин, его обязательства перед другими компаниями и все подробности его личной жизни, которые только сможете разузнать. Я хочу, чтобы там было зафиксировано всё, даже то, что может показаться пустяком.

— Повторяю, это будет непросто, — сказал Генри.

— А тысяча долларов в месяц сделают работу проще?

— Полторы тысячи, конечно, упростят дело, — ответил Генри.

— Тысяча долларов в месяц на первые полгода. Если вы покажете свои способности, я увеличу эту сумму до полутора тысяч.

— Идёт, — согласился Генри.

— Хорошо! — Авель достал из внутреннего кармана уже выписанный чек на тысячу долларов.

— А почему вы были так уверены, что я соглашусь на эту сумму?

— Ну, не совсем так… — Авель достал второй чек, выписанный на сумму полторы тысячи долларов. — Если в течение первых шести месяцев вы покажете хорошие результаты, то потеряете только три тысячи.

Оба расхохотались.

— Ну, а теперь — к более приятным темам, — сказал Авель. — Мы победим?

— В бейсболе?

— Нет, на выборах.

— Ландон[2] включился в игру, чтобы подстегнуть своих. Но подсолнух из Канзаса не может рассчитывать на победу. Как сказал президент, этот цветок только снаружи жёлтый, а сердце у него чёрное, он годится на корм попугаям и никогда не доживает до ноября.

Авель опять рассмеялся.

— А как насчёт вас лично?

— Не беспокойтесь. Это место закреплено за демократами. Проблема состояла в том, чтобы выиграть номинацию, а не выборы.

— С нетерпением жду, когда вы окажетесь в кресле конгрессмена, Генри.

— Не сомневаюсь, Авель. А я с нетерпением жду дня, когда стану служить вам, равно как и моим избирателям.

Авель вопросительно поглядел на Осборна.

— Надеюсь, мне вы будете служить гораздо лучше, — заметил он, когда перед ним выкладывали стейк из вырезки размером во всю тарелку и наливали в бокал «Кот де Бон» 1929 года. Оставшуюся часть обеда они провели за обсуждением недавней травмы Габби Хартнета, четырёх медалей Джесси Оуэнса на Берлинской Олимпиаде и возможного вторжения Гитлера в Польшу.

— Никогда! — заявил Генри и начал вспоминать, как храбро сражались поляки при Монсе во время мировой войны.

Авель не стал комментировать его слова: он знал, что никаких поляков в сражении при Монсе не было.

Когда он вернулся вечером домой, Флорентина уже спала. Но она тут же проснулась и улыбнулась отцу, когда тот зашёл в детскую.

— Президанк. Президанк. Президанк.

Авель улыбнулся.

— Нет, не я. Ты — может быть, но не я.

3

В ноябре 1936 года Генри Осборн был избран в Палату представителей Соединённых Штатов от девятого округа Иллинойса. Преимущество его над соперником-республиканцем было чуть меньше, чем у его предшественника, главным образом из-за лени, но на руку Осборну сыграло и то обстоятельство, что Рузвельт не пропустил в своей кампании ни одного штата, кроме Вермонта и Мэна. В итоге представительство республиканцев в Конгрессе сократилось до семнадцати сенаторов и ста трёх депутатов Палаты представителей. Но Авеля интересовала лишь победа его кандидата, и он сразу же предложил Осборну место председателя планового комитета группы «Барон». Генри с радостью принял предложение.

Всю свою энергию Авель направлял на строительство новых отелей, в чём ему помогал Генри Осборн, который мог добыть разрешения на застройку там, где это было нужно Барону, за наличные, специально выделяемые ему для этих целей. Авелю было безразлично, что Генри делал с деньгами, но часть из них явно попадала в нужные руки, а разбираться в подробностях у Барона не было ни малейшего желания.

Отношения Авеля с Софьей продолжали ухудшаться, но он по-прежнему хотел сына и начал уже отчаиваться, когда понял, что жена не может забеременеть. Поначалу он винил во всём Софью, которая тоже очень хотела второго ребёнка, но потом она уговорила его пойти к врачу. В конце концов Авель согласился и был ошеломлён, когда у него обнаружили олигоспермию. Врач увидел причину в плохом питании в юные годы и сказал, что Авель вряд ли сможет вновь стать отцом. С того дня тема наследника для Авеля была закрыта, и он всю любовь отдал Флорентине, связав с ней и свои надежды. А она росла не по дням, а по часам. В жизни Авеля только группа «Барон» росла с ещё большей скоростью.

В возрасте четырёх лет Флорентина пошла в детский сад. Она потребовала, чтобы Авель и Франклин Рузвельт провожали её туда. Большинство других девочек сопровождали женщины, и Авель с удивлением обнаружил, что это не всегда их матери, но зачастую просто няньки, или, как его вежливо поправили, гувернантки. В тот вечер он сказал, что хочет нанять такую женщину для Флорентины.

— Чего ради? — сердито спросила Софья.

— Чтобы ни у кого в детском саду не было преимущества перед нашей дочерью.

— По-моему, это пустая трата денег. Разве такая женщина способна сделать то, чего не могу я?

Авель промолчал, но на следующий день дал объявление в «Чикаго Трибьюн», «Нью-Йорк Таймс» и в лондонскую «Таймс», где сообщал, что ищет кандидаток на работу гувернантки. Со всей страны пришли сотни писем от выпускниц самых престижных учебных заведений, которые хотели работать гувернанткой у дочери президента группы «Барон», — в том числе из колледжей: Редклифа, Вассара и Смита. Но письмо от дамы, которая явно не слышала о Чикагском Бароне, заинтриговало его больше всего.

Авель с трудом представлял себе, что такое Челтнемский колледж для девушек и Мач Хэдэм, поэтому он, естественно, отнёсся к письму с подозрением. Особенно к утверждению об отличии, но без присуждения степени и вручения диплома.

Чтобы проверить содержащуюся в письме информацию, Авель связался с английским посольством в Вашингтоне, где ему подтвердили, что содержащиеся в письме утверждения соответствуют действительности.

— А вы уверены, что существует такой колледж — Челтнемский для девушек? — проявил настойчивость Авель.

— Конечно же, уверена, мистер Росновский, я сама его окончила, — сказала секретарь английского посла.

В тот вечер Авель прочитал это письмо ещё раз, теперь Софье.

— И что ты думаешь по этому поводу? — спросил он, хотя сам уже принял решение.

— Мне не нравится её имя, — сказала Софья, не отрывая глаз от журнала, который читала. — Если мы должны нанять кого-то, то почему не американку?

— Подумай о тех преимуществах, которые получит Флорентина, воспитанная английской гувернанткой! — Авель сделал паузу. — Она ведь и тебе может составить компанию.

На этот раз Софья оторвалась от журнала.

— Что? Ты хочешь сказать, что она и меня будет воспитывать?

Авель не ответил.

На следующее утро он отправил телеграмму в Мач Хэдэм, предложив мисс Тредголд место гувернантки, а спустя три недели уже встречал её на вокзале Ла-Саль-стрит.

Мисс Тредголд была высокой и худощавой, с лёгкими повелительными манерами, а узел волос на голове делал её ещё выше. Софья восприняла мисс Тредголд как захватчика, покусившегося на её материнскую власть. Она провела гувернантку в комнату Флорентины, но девочки нигде не было. Только из-под кровати подозрительно смотрели два глаза. Мисс Тредголд заметила девочку и опустилась на колени.

— Боюсь, я не смогу тебе помочь, если ты останешься там, дитя моё. Я слишком большая, чтобы жить под кроватью.

Флорентина рассмеялась и вылезла.

— Какой у вас приятный голос, — сказала она. — Вы откуда?

— Из Англии.

Мисс Тредголд села рядом с Флорентиной на кровать.

— А где это?

— Примерно в неделе пути.

— Понятно, но как это далеко?

— Ну, это зависит от того, каким транспортом ты будешь пользоваться. Как ты думаешь, какими способами я могла бы преодолеть такое большое расстояние? Можешь назвать три?

Флорентина задумалась.

— От дома я поехала бы на велосипеде, а когда доехала бы до края Америки, то села бы…

Никто из них и не заметил, что Софья вышла из комнаты.

Прошло несколько дней, и мисс Тредголд заняла в жизни Флорентины место брата и сестры, которых у неё никогда не было.

Флорентина проводила часы, просто слушая новую подругу, а Авель с гордостью наблюдал, как англичанка — он никак не мог поверить, что ей тридцать два, ведь ему было столько же, — учит его четырёхлетнюю дочь предметам, которые он и сам хотел бы изучать.

Однажды утром Авель спросил Джорджа: может ли он назвать имена шести жён Генриха VIII, а если не может — то не следует ли им выписать ещё двух гувернанток из Челтнемского колледжа для девушек, пока Флорентина не стала умнее их обоих? Софья ничего не хотела знать о Генрихе VIII и его жёнах и по-прежнему считала, что Флорентина должна воспитываться в польских традициях — так, как воспитывалась она сама, — но она уже давно оставила попытки убедить в этом Авеля. Софья так планировала свою повседневную жизнь, чтобы как можно меньше встречаться с новой гувернанткой.

Распорядок дня, установленный мисс Тредголд, представлял собой сочетание дисциплины офицера гвардейских гренадеров и педагогики Марии Монтессори.[3]

Флорентина поднималась в семь часов, и, сидя на стуле и не касаясь его спинки, словно проглотив аршин, выслушивала наставления по поведению и манерам за столом. По окончании завтрака мисс Тредголд зачитывала пару-тройку заметок из «Чикаго Трибьюн» и обсуждала с воспитанницей их содержание. Флорентина с огромным интересом следила за деятельностью президента — тёзки её плюшевого мишки, и мисс Тредголд была вынуждена тратить бо́льшую часть своего свободного времени на знакомство со странной системой государственного устройства Соединённых Штатов, чтобы не попасть впросак в беседе со своей подопечной и ответить на любой её вопрос.

С девяти утра до полудня Флорентина находилась в детском саду, где с удовольствием занималась вместе со сверстниками. Каждый раз, забирая Флорентину из сада, мисс Тредголд легко могла определить, что девочка сегодня использовала для работы — пластилин, ножницы и клей или краски. Флорентину вели прямо домой, где сажали в ванну и меняли платье, постоянно приговаривая: «Ну как же так?» — или: «Не понимаю, как такое возможно».

Во второй половине дня мисс Тредголд и Флорентина отправлялись в поход, который гувернантка всегда планировала заранее, не говоря ни о чём своей воспитаннице.

Во время таких дневных вылазок они гуляли по парку, ходили в зоопарк, а иногда даже катались на втором этаже трамвая, что Флорентина считала великим удовольствием. Мисс Тредголд пользовалась моментом, чтобы научить Флорентину паре французских слов, и была приятно удивлена, когда ее ученица продемонстрировала природную склонность к языкам. По возвращении домой у девочки оставалось полчаса на общение с мамой перед ужином, за которым следовала ещё одна ванна, и в семь часов Флорентина отправлялась в постель. Мисс Тредголд читала ей несколько строчек из Библии или Марка Твена (однажды, в момент особо весёлого настроения, она сказала, что американцы, похоже, не делают разницы между этими книгами), гасила свет в детской и оставалась рядом, пока её подопечная не засыпала.

Распорядку дня следовали твёрдо и нарушали его только в редких случаях — вроде дня рождения или национальных праздников, когда мисс Тредголд позволяла Флорентине сопровождать её в кинотеатр «Юнайтед Артистс» на просмотр кино- и мультипликационных фильмов. При этом мисс Тредголд всегда заранее смотрела фильм, чтобы убедиться в его полезности для её воспитанницы.

В возрасте пяти лет Флорентина пошла в детский сад при Латинской школе для девочек, где через неделю её перевели в начальную школу, поскольку она намного обогнала своих сверстников.

Авель говорил, что только «лучшие семьи» посылают своих детей в Латинскую школу, и мисс Тредголд была очень шокирована, когда её приглашение зайти к ним на чай было вежливо отклонено несколькими друзьями Флорентины. Лучшие подруги Флорентины Мэри Гилл и Сьюзи Джекобсон заходили регулярно, однако родители других девочек не разрешали им посещать Флорентину. Мисс Тредголд поняла, что хоть Чикагский Барон и сумел вырваться из тисков нищеты, но он неспособен добиться того, чтобы быть принятым в лучших гостиных Чикаго. От Софьи было мало толку: она не старалась познакомиться с другими родителями, поработать в благотворительных комитетах, больничных комиссиях или клубах, в которых все они состояли.

Мисс Тредголд делала всё, что было в её силах, чтобы изменить ситуацию, но в глазах большинства родителей она оставалась не более чем прислугой. Она молилась, чтобы Флорентина никогда не столкнулась с такими предубеждениями, но избежать этого не удалось.

Флорентина с лёгкостью одолела первый класс, держась на одном уровне с остальными детьми, и только её рост показывал, что она на год младше их.

Авель был слишком занят делами, чтобы много думать о своём положении в обществе и проблемах, с которыми может столкнуться мисс Тредголд. Группа постоянно развивалась, и Авель уверенно глядел в 1938 год, который должен был стать годом возврата кредита его благодетелю. Авель предвидел прибыль в размере 250 000 долларов.

Но гораздо сильнее проблем в детской или в отелях Авеля беспокоило то, что происходило на его любимой родине. Самые большие его опасения оправдались, когда 1 сентября 1939 года Гитлер вошёл в Польшу и Англия объявила войну Германии. С началом очередной войны Авель серьёзно рассматривал вопрос о передаче управления группой «Барон» своему верному помощнику Джорджу и отъезде в Англию для организации содействия польскому правительству в изгнании. Джорджу и Софье удалось отговорить его от такого поступка, и он сконцентрировался на том, чтобы собирать деньги для отправки их английскому Красному Кресту, а также убеждать демократических политиков вступить в войну на стороне Англии. «Рузвельту теперь нужны все его друзья», — такие слова Флорентина услышала от своего отца однажды утром.

К концу 1939 года Авель с помощью небольшого кредита «Первого национального банка Чикаго» стал 100-процентным владельцем группы «Барон». В 1940 году он собирался получить прибыль в размере более полумиллиона долларов.

Франклин Рузвельт — тот, что с красными глазами и мохнатой головой, — почти никогда не покидал Флорентину и сидел с ней рядом, даже когда она перешла во второй класс.

Каждый понедельник к девочкам приходили мальчики из Латинской школы. Вместе они занимались французским языком с учительницей мадам Метине. Для всех, кроме Флорентины, это было первое болезненное столкновение с чужим языком. Пока класс повторял за мадам Метине: «буше», «буланже» и «эписье», Флорентина — скорее от скуки, чем из хвастовства — стала говорить по-французски с Франклином Рузвельтом. Её соседом оказался высокий, довольно ленивый мальчик по имени Эдвард Винчестер, который никак не мог понять разницы между артиклями «ле» и «ля». Он наклонился к Флорентине и сказал, чтобы она перестала воображать. Флорентина покраснела.

— Я просто пытаюсь объяснить Рузвельту разницу между мужским и женским родом.

— Вот как? — воскликнул Эдвард. — Что же, я покажу тебе «ле диффиранс», мадемуазель Всезнайка!

Он схватил Рузвельта, изо всей силы дёрнул его за лапу и оторвал её. Флорентина застыла в шоке, а Эдвард взял чернильницу и вылил содержимое на голову медведя.

Мадам Метине, которая никогда не одобряла совместного обучения мальчиков и девочек, бросилась к ним, но было уже поздно. От головы до самых пяток ярко-синий Рузвельт сидел на полу, а вокруг него валялась набивка его оторванной лапы. Флорентина схватила своего любимого друга, и её слёзы потекли на разлитые по нему чернила. Мадам Метине отправилась с Эдвардом к директору, а остальным детям приказала до её возвращения сидеть тихо.

Флорентина ползала по полу, пытаясь собрать набивку и затолкнуть её назад, когда светловолосая девочка, которая Флорентине никогда не нравилась, наклонилась к ней и прошипела:

— Это послужит тебе уроком, глупая полька!

Вслед за ней захихикал весь класс, и кое-кто из учеников подхватил:

— Глупая полька, глупая полька, глупая полька!

Флорентина вцепилась в Рузвельта и молилась, чтобы мадам Метине поскорее вернулась.

Прошло несколько минут, которые показались ей часами, и наконец появилась учительница французского; за ней с понурым видом шёл Эдвард. Шипение прекратилось, как только мадам Метине вошла в класс, но Флорентина не могла заставить себя поднять глаза. Эдвард подошёл к Флорентине и извинился голосом столь же громким, сколь и неубедительным. Он вернулся на своё место и улыбнулся одноклассникам.

Когда мисс Тредголд забирала в тот день свою подопечную, она не могла не обратить внимания на красное от слёз лицо девочки, которая шла, опустив голову и держа Рузвельта за уцелевшую лапу. По дороге домой мисс Тредголд заставила её рассказать, что случилось. Узнав всё, гувернантка позволила Флорентине съесть на ужин её любимые гамбургер и мороженое — хотя обычно не одобряла такую еду — и рано уложила девочку спать — в надежде, что та быстро заснёт. После часа бесплодных попыток мылом и щёткой отмыть чернила с безнадёжно испачканного медведя мисс Тредголд признала своё поражение. Она положила мокрого медведя рядом с Флорентиной, и тихий голос произнёс из-под одеяла:

— Спасибо вам, мисс Тредголд! Рузвельту теперь нужны все его друзья.

Когда вскоре после десяти часов вечера Авель вернулся домой — он теперь каждый вечер приходил поздно, — мисс Тредголд попросила его о личной беседе. Авель был удивлён этой просьбой и проводил гувернантку в свой кабинет. Мисс Тредголд всегда докладывала мистеру Росновскому об успехах дочери по воскресеньям с десяти до половины одиннадцатого утра, когда Софья сопровождала Флорентину к мессе. Отчёты мисс Тредголд были точны и объективны, во всяком случае, у неё не было склонности переоценивать достижения девочки.

— Что случилось, мисс Тредголд? — спросил Авель, стараясь не показаться встревоженным: слишком уж резко был нарушен привычный распорядок дней. Мисс Тредголд рассказала ему о происшествии в школе.

По мере изложения лицо Авеля краснело всё сильнее, а под конец стало и вовсе пунцовым.

— Это недопустимо! — были его первые слова. — Флорентину надо немедленно забирать. Я завтра лично наведаюсь к директору — мисс Аллен — и выскажу всё, что думаю и о ней, и о её школе. Полагаю, вы одобрите такое моё решение, мисс Тредголд.

— Нет, не одобрю! — решительно ответила она.

— Прошу прощения? — Авель не поверил своим ушам.

— Я считаю, что на вас лежит такая же вина, как и на родителях Эдварда Винчестера.

— На мне? Почему?

— Вы давно уже должны были объяснить дочери, что значит быть поляком и как решать проблемы, с этим связанные. Вам следовало рассказать о глубоких американских предубеждениях против поляков, которые, на мой взгляд, столь же непозволительны, что и предубеждения англичан против ирландцев. От них всего несколько шагов до варварского отношения нацистов к евреям.

Авель продолжал молчать. Как же давно никто не говорил ему, что он в чём-либо неправ!

— Что-нибудь ещё? — спросил он, когда пришёл в себя.

— Да, мистер Росновский. Если вы заберёте Флорентину из школы, я немедленно уволюсь. Коль скоро при первом же столкновении ребёнка с трудностями вы пытаетесь от них убежать, — как я могу надеяться, что научу Флорентину справляться с жизненными перипетиями? Моя страна оказалась втянутой в войну из-за того, что мы хотели верить: Гитлер — благоразумный человек, может быть, немного заблуждающийся. Вы же не ждёте от меня такой же лакировки жизненных обстоятельств перед Флорентиной? Расставание с ней будет для меня большим ударом, потому что я люблю её сильнее, чем любила бы родную дочь, но я не могу скрывать от неё реальное устройство мира просто потому, что у вас достаточно денег, чтобы замалчивать неудобную правду ещё несколько лет. Извините меня, мистер Росновский, за мою откровенность, я, может быть, зашла слишком далеко, но я не могу осуждать предубеждения других людей, пока вы в плену у собственных.

— Вам надо работать послом, а не гувернанткой, мисс Тредголд. Конечно, вы правы. Что вы мне посоветуете?

— А что если в течение следующего месяца Флорентина будет каждое утро просыпаться на полчаса пораньше и изучать историю Польши? Она должна знать, почему поляки — великая нация и почему они бросили вызов военной мощи Германии, хотя в одиночку никак не могли рассчитывать на победу. Вооружённая таким знанием, Флорентина сможет давать отпор тем, кто подвергает сомнению её происхождение.

Авель посмотрел мисс Тредголд прямо в глаза.

— Теперь я понимаю, почему Бернард Шоу сказал, что нужно поговорить с английской гувернанткой, чтобы понять, почему Англия — великая держава.

Они оба рассмеялись.

— Удивляюсь, почему вы не добились в жизни большего? — спросил Авель и тут же понял, что его слова могут звучать оскорбительно.

Если даже и так, мисс Тредголд не показала и виду, что обиделась.

— У моего отца было шесть дочерей. Ему хотелось сына, но не случилось.

— А что с остальными пятью?

— Они все замужем, — сказал она без малейшего оттенка грусти.

— А вы?

— Он сказал мне однажды, что я рождена для того, чтобы учить, и что у Бога для каждого из нас есть свой план, поэтому мне предстоит учить тех, у кого будет лучшая судьба.

— Будем на это надеяться, мисс Тредголд! — Авель назвал бы гувернантку по имени, но не знал его. Он знал только, что сама она подписывается «У.Тредголд». Он улыбнулся ей.

— Выпьете со мной, мисс Тредголд?

— Спасибо, мистер Росновский. Немного хереса было бы кстати.

Авель налил ей сухого хереса, а себе — виски.

— Ну и насколько плох наш Рузвельт?

— Боюсь, что он запятнан на всю жизнь, хотя теперь Флорентина будет любить его ещё больше. В дальнейшем пусть он остаётся дома и покидает его только со мной.

— Вы начинаете говорить как Элеонора[4] о президенте.

Мисс Тредголд засмеялась и отхлебнула хереса.

— И ещё касательно Флорентины… С вашего разрешения, я бы начала осуществлять задуманное при первой же возможности.

— Конечно, — согласился Авель. — Но что касается утренних занятий… У меня не получится вести их весь месяц без перерыва. — Мисс Тредголд хотела что-то возразить, но Авель перебил её: — Есть встречи, которые я не могу отменить вот так, сразу. Уверен, что вы меня поймёте.

— Поступайте так, как сочтёте нужным, мистер Росновский. Если вы считаете, что есть вещи поважнее, чем будущее вашей дочери, — я уверена, что она вас поймёт.

Авель был разбит наголову. Он отменил все встречи за пределами Чикаго и целый месяц вставал на полчаса раньше. Даже Софья одобрила идею мисс Тредголд.

В первый день Авель поведал дочери, как он родился в польском лесу и был принят в семью охотника и как позднее подружился с бароном, который забрал его в свой замок в Слониме.

В последующие дни Авель рассказал дочери, как его сестра Флорентина, в честь которой она названа, поселилась с ним в замке, о её гибели и о том, как он узнал, что барон был его отцом.

— А я знаю, как ты это узнал! — воскликнула Флорентина.

— И как же?

— А у него был только один сосок. Именно так! Я видела тебя в ванной, — у тебя тоже один сосок, значит, ты — его сын. А у всех мальчиков — по два. — Авель и мисс Тредголд с удивлением уставились на девочку, а та продолжила: — Но я же твоя дочь, почему у меня — два?

— Потому что это передаётся от отца к сыну и почти не наблюдается у девочек.

— Но так нечестно. Я тоже хочу один.

Авель засмеялся.

— Что же, может быть, когда у тебя появится сын, у него будет только один сосок.

— Наступило время заплести волосы и приготовиться к школе, — вмешалась мисс Тредголд.

— Но рассказ становится всё интереснее.

— Делай, что тебе говорят, дитя моё…

В следующие дни Авель рассказал о том, какой тяжёлой была жизнь в русском лагере, и почему он охромел. Далее он поведал дочери то, что сам узнал от барона в подвале двадцать лет тому назад: о легендарном польском герое Тадеуше Костюшко и других выдающихся поляках вплоть до сегодняшнего дня, а мисс Тредголд показывала на карте, которую повесила на стене спальни Флорентины, упоминаемые Авелем места.

И наконец, Авель рассказал дочери, как он получил браслет, который носил на запястье.

— А что там написано? — спросила Флорентина, разглядывая выгравированные буквы.

— А попробуй прочитать сама, детка, — предложил Авель.

— Ба-рон А-вель Рос-нов-ский, — по слогам прочитала девочка. — Но ведь это — твоё имя.

— У моего отца было такое же.

После ещё нескольких дней занятий Флорентина без труда отвечала на все вопросы отца, хотя сам он не всегда мог ответить на её вопросы.

Флорентина опасалась, что Эдвард Винчестер опять будет задирать её в школе, но тот, казалось, забыл об инциденте, а однажды даже поделился с ней яблоком.

Но не все забыли, и одна одноклассница, толстая и глупая, испытывала особое удовольствие, произнося шёпотом: «Глупая полька!» — достаточно громко, чтобы Флорентине было слышно.

Флорентина не стала отвечать сразу, а выждала несколько недель до того дня, когда её противница на контрольной по истории получила самую низкую оценку в классе, а сама она — самую высокую. Девочка громко заявила тогда:

— По крайней мере, я не полька.

Эдвард нахмурился, некоторые захихикали.

Флорентина дождалась полной тишины и произнесла:

— Это верно. Ты не полька, ты — американка в третьем поколении, история твоей семьи началась около ста лет назад. А история моей насчитывает тысячу лет. Поэтому у тебя — самая низкая оценка по истории, а у меня — самая высокая.

Никто в классе больше никогда не возвращался к этому вопросу. Выслушав по дороге домой рассказ Флорентины, мисс Тредголд улыбнулась.

— А мы расскажем вечером папе?

— Нет, дорогая. Гордость никогда не входила в число добродетелей. В некоторых случаях мудрее будет промолчать.

Шестилетняя девочка задумчиво кивнула и спросила:

— А может ли поляк стать президентом Соединённых Штатов?

— Конечно, если американцы откажутся от своих предубеждений.

— А католик?

— Я думаю, на это перестанут обращать внимание ещё при моей жизни.

— А женщина?

— На это понадобится чуть больше времени, дитя моё.

В тот вечер мисс Тредголд доложила мистеру Росновскому, что его уроки не прошли даром.

— А когда вы намерены осуществить вторую часть своего плана, мисс Тредголд? — спросил Авель.

— Завтра, — улыбнулась она.

На следующий день мисс Тредголд, как всегда, встретила свою воспитанницу после школы, и они прошли уже несколько кварталов, прежде чем Флорентина заметила, что они идут не той дорогой, по которой обычно возвращаются домой.

— А куда мы идём, мисс Тредголд?

— Терпение, дитя моё, и ты всё увидишь.

Мисс Тредголд улыбалась, а Флорентину больше занимала её сегодняшняя высокая оценка на контрольной по английскому, о которой она говорила без умолку. Они дошли до Меномони-стрит, и мисс Тредголд стала присматриваться к номерам домов внимательнее, чем к рассказам о реальных и мнимых успехах Флорентины.

Наконец они остановились у свежевыкрашенной двери с цифрой 218, и мисс Тредголд дважды постучала в неё. Флорентина стояла рядом, замолчав впервые после выхода из школы. Прошло несколько секунд, дверь отворилась, и на пороге появился мужчина в сером свитере и синих джинсах.

— Мы пришли по вашему объявлению в «Сан», — сказала мисс Тредголд, не дав мужчине заговорить первому.

— Да, конечно, — ответил тот. — Проходите, пожалуйста.

Мисс Тредголд вошла в дом, а за ней последовала озадаченная Флорентина. Их провели по узкому коридору и через заднюю дверь вновь вывели во двор.

Флорентина увидела их сразу же. Они лежали в корзине в дальнем углу двора, и она побежала к ним. Шесть жёлтых щенков лабрадора лежали, уткнувшись носом в свою мать. Один из них вылез из тёплой корзины и захромал навстречу Флорентине.

— Ой, а этот — хромой! — Флорентина тут же взяла щенка на руки и обследовала его лапку.

— Да, боюсь, что так, это — хромая девочка, — признался заводчик. — Но есть же пять в отличном состоянии, выбирайте сами.

— А если эту никто не возьмёт?

— Полагаю… — заводчик замялся, — её придётся усыпить.

Флорентина в отчаянии посмотрела на мисс Тредголд, прижимая собаку к себе, а та лизала её лицо.

— Я хочу эту, — без колебаний сказала Флорентина, опасаясь реакции мисс Тредголд.

— Сколько мы вам должны? — спросила мисс Тредголд и полезла в сумочку.

— Нисколько, мэм. Я счастлив, что она попала в хороший дом.

— Спасибо, — сказала Флорентина, — спасибо!

Хвост щенка не переставал вилять до самого дома, а Флорентина, к удивлению мисс Тредголд, всю дорогу молчала. Она не выпустила щенка из рук до тех пор, пока тот не был удобно устроен на кухне. Софья и мисс Тредголд наблюдали за тем, как собака похромала к миске с тёплым молоком.

— Она напоминает мне папу.

— Неуместное сравнение, — сказала мисс Тредголд.

Софья подавила улыбку.

— Ну, Флорентина, и как же ты её назовёшь?

— Элеонорой.

4

Свою первую президентскую кампанию Флорентина начала в 1940 году, когда ей было шесть лет. Учительница второго класса мисс Эванс решила устроить шуточные выборы. К участию в конкурсе пригласили мальчиков из Латинской школы, а Эдвард Винчестер, которому Флорентина так и не простила испорченного плюшевого мишку, был выбран на роль Уэнделла Уилки.[5] Флорентина, естественно, взяла на себя роль Рузвельта.

По обоюдному согласию каждый кандидат должен был выступить с пятиминутной речью перед остальными двадцатью семью сверстниками из двух классов. Мисс Тредголд выслушала речь Флорентины тридцать один раз — а может быть, и тридцать два.

Флорентина ежедневно читала колонку политического обозревателя в «Чикаго Трибьюн» в поисках любой информации, которую она могла бы использовать в своей речи. Из газеты она узнала также о ходе боевых действий в Европе и спуске на воду линкора «Вашингтон» водоизмещением 36 600 тонн — первого боевого корабля, который Америка построила за девятнадцать лет.

— Зачем же мы строим линкор, если президент обещал, что американский народ никогда не пойдёт воевать?

— Полагаю, что это делается в интересах нашей обороны, — высказала свою точку зрения мисс Тредголд. — Вдруг немцы решат напасть на нас?

— Они не посмеют, — заявила Флорентина.

Когда настал день выборов, голова Флорентины была забита цифрами и фактами, значения которых она не всегда понимала, но они придавали ей уверенности в победе.

Кандидаты подкинули новенькую монету в пять центов с Джефферсоном на аверсе, чтобы определить, кому выступать первому. Это право досталось Флорентине (подобную ошибку она больше никогда в жизни не повторит!). Она вышла и встала лицом к классу — хрупкая девочка, запомнившая напутственный совет мисс Тредголд: «Стой прямо. Помни, что ты не вопросительный знак». И она стояла прямо на небольшом подиуме перед столом мисс Эванс и ждала, когда ей разрешат начать выступление. Свои первые слова Флорентина произнесла полузадушенным голосом. Она рассказала о своей политике, направленной на обеспечение финансовой стабильности и сохранение нейтралитета Соединённых Штатов в войне.

— Народы Европы не могут сохранить мир, но это не повод для смерти американских граждан, — повторила она мысль, высказанную в одном из выступлений Рузвельта, которое она выучила наизусть.

Мэри Гилл зааплодировала, но Флорентина не обратила на неё никакого внимания и продолжила своё выступление, теребя подол платья влажными ладонями. Последние слова она произнесла с огромной скоростью и села на место под аплодисменты и улыбки.

Эдвард Винчестер поднялся со своего места и пошёл к доске, мальчики из его класса бурно приветствовали его. Флорентина впервые поняла, что некоторые из присутствующих заранее решили, за кого будут голосовать. Она только надеялась, что и к ней это тоже относится. Эдвард сказал своим одноклассникам, что победа в футбольном матче — это победа всей страны, а Уилки выступает за всё то, во что верят их родители. Разве кто-нибудь хочет голосовать против воли своих отцов и матерей? А ведь если они поддержат Рузвельта, то потеряют всё. Это утверждение было встречено овацией, и он повторил его. По окончании выступления Эдварда тоже наградили аплодисментами и улыбками, но Флорентине показалось, что они были не громче, чем те, что получила она.

После того как Эдвард сел, мисс Эванс поздравила обоих кандидатов и попросила двадцать семь выборщиков взять по листу бумаги и написать имя Эдварда или Флорентины — в зависимости от того, кого они видят в роли президента. Перья опустились в чернильницы и застрочили по бумаге. Бюллетеней мягко коснулась промокашка, они были сложены и переданы мисс Эванс. Получив последний, она стала разворачивать их и складывать в разные стопки. Этот процесс, казалось, продолжался многие часы. Класс всё это время хранил молчание, что само по себе было событием чрезвычайным. Закончив разворачивать бюллетени, мисс Эванс медленно и внимательно пересчитала двадцать семь бумажек, затем перепроверила себя.

— Результаты шуточных выборов президента Соединённых Штатов таковы, — Флорентина затаила дыхание. — Тринадцать голосов подано за Эдварда Винчестера… — Флорентина чуть не подпрыгнула от радости, что она победила. — …И двенадцать голосов за Флорентину Росновскую. Два листа бумаги оказались незаполненными, а это значит, что двое воздержались от голосования.

Флорентина не верила своим ушам.

— Поэтому объявляю Эдварда Винчестера, представлявшего Уэнделла Уилки, президентом Соединённых Штатов.

В тот год это были единственные выборы, которые Франклин Рузвельт проиграл, но Флорентина не могла скрыть своего разочарования и спряталась в раздевалке для девочек, чтобы никто не видел, как она плачет. Выйдя из раздевалки, она столкнулась с поджидавшими её Мэри Гилл и Сьюзи Джекобсон.

— Да неважно всё это, — сказала она, пытаясь выглядеть спокойной. — По крайней мере, вы-то голосовали за меня.

— Мы не могли.

— Почему не могли? — недоверчиво спросила Флорентина.

— Не хотели, чтобы мисс Эванс увидела, что мы не знаем, как пишется твоя фамилия, — объяснила Мэри.

По дороге домой мисс Тредголд выслушала эту историю не менее семи раз и в итоге набралась храбрости, чтобы спросить, сделала ли её подопечная какие-то выводы из этого урока.

— Конечно, — произнесла Флорентина с чувством. — Я выйду замуж за человека с очень простой фамилией.

Авель смеялся, когда ему всё это пересказали, и в тот вечер за ужином с Генри Осборном предостерёг его:

— Не упускайте её из виду, Генри, потому что пройдёт совсем немного времени, и она займёт ваше место.

— У меня есть ещё пятнадцать лет до тех пор, пока она получит право голоса, а к тому времени я буду готов отдать ей свой избирательный округ.

— А что вы сделали, чтобы убедить Комитет по международным отношениям принять решение о вступлении в войну?

— Рузвельт ничего не предпримет, пока не будут известны результаты выборов. Об этом знают все, включая Гитлера.

— Ну, если так, то могу только молиться, чтобы Британия не проиграла до нашего вступления, потому что Америке придётся ждать ноября, чтобы утвердить Франклина Делано Рузвельта в качестве нового президента.

В течение года Авель построил два новых отеля: один — в Филадельфии, другой — в Сан-Франциско, и начал свой первый проект в Канаде — строительство отеля «Барон» в Монреале; это занимало все его мысли, но в них оставалось место и для других тем.

Он хотел поехать в Европу, и вовсе не для того, чтобы строить новые отели.

В конце осеннего семестра Флорентина была впервые отшлёпана. В более поздние годы это событие всегда ассоциировалось у неё со снегом. Её одноклассницы решили слепить огромного снеговика, и каждая должна была принести что-то для его украшения. В итоге у снеговика были глаза из изюмин, нос из морковки, уши из картофелин, а также старая пара перчаток, сигара и шляпа, которые принесла Флорентина. В последний учебный день всех родителей пригласили посмотреть на снеговика, и многие из них обратили внимание на шляпу. Флорентина лучилась гордостью до тех пор, пока не прибыли её отец и мать. Софья расхохоталась, но Авеля не позабавил вид его обтянутого шёлком цилиндра на улыбающемся снеговике. По возвращении домой Флорентина была отведена в отцовский кабинет, где выслушала длинную лекцию о том, что недопустимо без спроса брать чужие вещи. Авель положил её к себе на колено и три раза шлёпнул.

Ту субботу она никогда не забудет.

А Америка всегда будет помнить утро следующего воскресенья.

Самолёты Страны Восходящего Солнца появились над Пёрл-Харбором и уничтожили боевой флот США; погибли 2403 американца. На следующий день Соединённые Штаты объявили войну Японии, а тремя днями позже — Германии.

Незадолго до того, как американцы отправились в Европу, Авель вызвал Джорджа и сообщил ему, что собирается поступить на военную службу. Джордж протестовал, Софья умоляла, а Флорентина плакала. Мисс Тредголд не решилась высказать свою точку зрения.

Авель знал, что ему нужно урегулировать ещё один вопрос, перед тем как покинуть Америку. Он вызвал к себе Генри Осборна.

— Вы видели объявление в «Уолл-стрит Джорнел», Генри? Я сам чуть было не пропустил его из-за сообщений из Пёрл-Харбора.

— Вы имеете в виду слияние банка Лестера с «Каин и Кэббот», которое я предсказывал ещё в прошлом месяце? Да, у меня уже есть все подробности. — Генри достал из портфеля досье и передал его Авелю. — Полагаю, вы меня за этим и вызвали.

Авель листал досье, пока не наткнулся на нужное место, которое Генри подчеркнул красным карандашом.

— Вот и первая ошибка Каина.

— Полагаю, вы правы, — согласился Осборн.

— Вы заработали свои полторы тысячи долларов в месяц, Генри.

— Возможно, пора поднять их до двух тысяч…

— Это почему?

— А статья семь нового устава?

— Как вы думаете, зачем он включил её?

— Чтобы обезопасить себя. Очевидно, мистеру Каину не приходило в голову, что кто-то захочет уничтожить его. Обменивая свои акции в «Каин и Кэббот» на соответствующее количество акций «Лестера», он терял контроль над новым банком, поскольку «Лестер» значительно более крупный банк. Получив восемь процентов акций нового предприятия, он включил это условие в устав, чтобы иметь право приостановить любое решение на три месяца, включая и решение о назначении нового председателя совета директоров.

— Итак, нам нужно получить в свои руки восемь процентов акций «Лестера» и использовать против Каина им же введённое в устав положение! — Авель помолчал. — Не думаю, что это будет просто.

— Потому-то я и заговорил о надбавке.

Оказалось, что поступление на службу в армию значительно более трудная задача, чем Авель думал. В армии не слишком любезно отнеслись к его проблемам со зрением, лишним весом и сердцем. Только после того, как он задействовал некоторые связи, ему удалось получить место интенданта при Пятой армии под командованием генерала Марка Кларка, которая ожидала отправки в Африку. Авель ухватился за шанс принять участие в войне и целыми днями пропадал в школе подготовки офицерского состава. Мисс Тредголд и не догадывалась, как Флорентина будет скучать по своему отцу, пока он не уехал с Ригг-стрит. Она пыталась убедить девочку, что война продлится недолго, но сама не верила своим словам, поскольку слишком хорошо знала историю.

Авель вернулся из школы в звании майора, подтянутый и моложавый, но Флорентина ненавидела мундир отца, поскольку все, кого она видела в мундире, уезжали далеко от Чикаго и не возвращались. В апреле 1942 года Авель ушёл на войну. Мать уверяла дочь, что папа скоро вернётся.

Как и мисс Тредголд, она в это не верила, но на сей раз ей не поверила и Флорентина.

Когда Флорентина перешла в четвёртый класс, её назначили секретарём. Новые обязанности заключались в том, чтобы вести протоколы еженедельных классных собраний, и никто больше не проявил к этому интереса. Зато Авеля в алжирской пыли и жаре бросало то в слёзы, то в хохот, когда он читал письма дочери. Для него они были интереснее любого бестселлера. Последним увлечением Флорентины — и мисс Тредголд его одобряла, — стало общество девочек-скаутов, что позволило ей носить форму, похожую на отцовскую. Ей нравилось носить коричневую форменную рубашку, а вскоре она узнала, что может получить разноцветные нашивки на рукав за успехи в таких областях, как помощь на кухне или филателия. Флорентина заработала так много нашивок и так быстро, что мисс Тредголд не успевала их прикреплять и каждый раз с трудом отыскивала место для новой. Нашивки за работу на кухне, гимнастику, заботу о животных, умение работать с инструментом, собирание марок, походы появлялись одна за другой.

— Тебе, наверное, надо было родиться осьминогом, — сказала мисс Тредголд.

Но окончательную победу Флорентина одержала, когда получила нашивку за кройку и шитьё и должна была сама пришивать жёлтый треугольник.

Когда Флорентина перешла в пятый класс, большинство классов школы были объединены. Эдварда Винчестера назначили президентом класса, главным образом за его успехи на футбольном поле, а Флорентина осталась секретарём, хотя у неё были лучшие отметки во всём классе. Единственными сложными предметами для неё оставались геометрия и рисование. Мисс Тредголд всегда получала удовольствие, перечитывая отчёты Флорентины и встречая в её альбоме замечания учительницы рисования: «Если Флорентина будет наносить больше краски на бумагу, чем на окружающие предметы, из неё когда-нибудь получится художник, а не маляр».

Но мисс Тредголд никогда не забывала строчку, которую вписала классная руководительница Флорентины: «Этой ученице не надо расстраиваться из-за того, что она — вторая».

Шли месяцы, и Флорентина узнавала, что у многих её одноклассников отцы ушли на войну и, значит, не только она страдает от разлуки. Мисс Тредголд записала Флорентину на уроки балета и фортепиано, чтобы занять каждую её свободную минуту. Когда начались летние каникулы, мисс Тредголд — с разрешения Софьи — расширила представления девочки о мире, отправившись с ней в Нью-Йорк и Вашингтон, несмотря на ограничения в поездках, вызванные войной.

Флорентина была в восторге от поездки в Нью-Йорк: его небоскрёбов, универмагов, Центрального парка и огромного количества людей. Но, несмотря на все восторги, больше всего ей хотелось побывать в Вашингтоне. Это было первое путешествие Флорентины на самолёте, равно как и для мисс Тредголд, и, когда они летели вдоль реки Потомак, приближаясь к Национальному аэропорту Вашингтона, Флорентина с трепетом смотрела вниз на Белый дом, монумент Вашингтону, мемориал Линкольна и тогда ещё недостроенный мемориал Томаса Джефферсона. Она спросила, как правильно назвать его — мемориал или монумент, и мисс Тредголд сказала, что справится о значении этих слов в словаре Вебстера, когда они вернутся в Чикаго. Впервые в жизни Флорентина поняла, что мисс Тредголд знает не всё.

Генри Осборн организовал им специальное посещение Белого дома и провёл их на заседания Сената и Конгресса. Войдя в ложу для посетителей в Сенате, Флорентина заворожённо следила за тем, как каждый сенатор встаёт перед своим выступлением. Мисс Тредголд пришлось тащить её прочь — так, как уводят мальчишек, не дав досмотреть футбол. Но это не помешало Флорентине засыпать Генри Осборна вопросами. Он был удивлён тем, как глубоки познания девятилетней девочки, пусть и дочери Чикагского Барона.

Флорентина и мисс Тредголд провели ночь в отеле «Уиллард»: Авель ещё не построил «Барон» в Вашингтоне, хотя конгрессмен Осборн заверил их, что всё уже на мази и схвачено.

— А что значит «схвачено», мистер Осборн?

Флорентина не получила внятного ответа ни от Генри Осборна, ни от мисс Тредголд и решила, что тоже посмотрит значение этого слова в словаре Вебстера.

В тот вечер мисс Тредголд уложила девочку спать и вышла из комнаты, уверенная в том, что после такого длинного дня её подопечная быстро уснёт. Флорентина выждала несколько минут, потом зажгла свет и достала из-под подушки путеводитель по Белому дому. Франклин Рузвельт в чёрном плаще смотрел на неё с обложки. «Нет более великого призвания, чем служение обществу», — было напечатано под его фамилией. Флорентина внимательно прочитала брошюру; больше всего её впечатлила последняя страница. Она стала учить её наизусть, но в начале второго заснула с непогашенным светом.

Во время обратного перелёта Флорентина опять внимательно изучала последнюю страницу путеводителя по Белому дому, а мисс Тредголд читала о происходящем на войне в вашингтонской «Таймс Геральд». Италия практически капитулировала, хотя было очевидно, что немцы всё ещё надеются на победу. За весь полёт Флорентина ни разу не прервала чтение гувернантки, и та уже стала удивляться: неужели девочка так устала от поездки, что у неё нет сил задавать вопросы? По возвращении домой Флорентина была отправлена в постель сразу же после того, как написала благодарственное письмо конгрессмену Осборну. Когда мисс Тредголд зашла в спальню, чтобы выключить свет, Флорентина всё ещё изучала путеводитель по Белому дому.

В половине одиннадцатого мисс Тредголд спустилась в кухню, чтобы приготовить себе чашку какао. Возвращаясь в свою комнату, она услышала что-то похожее на пение. Подойдя на цыпочках к двери комнаты Флорентины, мисс Тредголд прислушалась к тихому голосу, доносившемуся изнутри:

— Первый — Вашингтон, второй — Адамс, третий — Джефферсон, четвёртый — Мэдисон…

Флорентина безошибочно назвала всех президентов.

— …Тридцать первый — Гувер, тридцать второй — Франклин Рузвельт, тридцать третий — неизвестно… — Наступила короткая пауза, затем она начала снова: — Первый — Вашингтон, второй — Адамс, третий — Джефферсон…

Мисс Тредголд на цыпочках ушла в свою комнату и некоторое время лежала в постели, глядя в потолок и вспоминая слова своего отца: «Ты рождена для того, чтобы учить. У Бога для каждого из нас есть свой план, поэтому тебе предстоит учить тех, у кого будет лучшая судьба». Флорентина Росновская — президент Соединённых Штатов?! «Да, — подумала мисс Тредголд, — Флорентина права: ей надо выйти замуж за человека с простой фамилией».

На следующее утро, накормив Элеонору, которая, казалось, ела больше, чем она сама, Флорентина прочитала в «Чикаго Трибьюн», что Рузвельт и Черчилль приняли безоговорочную капитуляцию Италии. «Значит, папа скоро будет дома!» — сказала она матери.

Софья выразила надежду, что дочь права, а затем расспросила мисс Тредголд о том, как вела себя Флорентина во время поездки.

— А как тебе понравился Вашингтон, дорогая?

— Очень понравился, мама. Думаю, что когда-нибудь я буду там жить.

— Почему, Флорентина, что ты там будешь делать?

Флорентина подняла глаза и посмотрела на мисс Тредголд. Немного поколебавшись, она ответила:

— Пока не знаю. Мне просто показалось, что Вашингтон — прекрасный город. Пожалуйста, мисс Тредголд, передайте мне джем.

5

Флорентина не знала, все ли её еженедельные письма доходят до отца. Их надо было отправлять на приёмный пункт в Нью-Йорке, где выясняли местонахождение майора Росновского и откуда уже пересылали письма ему.

Ответы приходили крайне нерегулярно: иногда Флорентина получала три письма в неделю, а затем следовали три месяца без единой строчки. Если письма не было в течение месяца, девочка начинала думать, что её отец убит, но мисс Тредголд объяснила ей, что в армии принято посылать телеграмму, чтобы сообщить семье о том, что их родственник пропал без вести или убит. Каждое утро Флорентина первая спускалась вниз и рылась в почте в поисках либо весточки от отца, либо ужасной телеграммы…

Раз в полгода мисс Тредголд отводила свою подопечную в компании с Элеонорой к фотографу на Монро-стрит. Там девочка садилась на высокий табурет, сажала на ящик рядом с собой собаку и улыбалась фотовспышкам, чтобы майор Росновский по фотографиям мог видеть, как растут его дочь и лабрадор.

— Ну нельзя же допустить, чтобы он не узнал свою дочь, когда вернётся домой, — говорила мисс Тредголд.

Флорентина печатными буквами писала свой возраст и возраст Элеоноры на обороте каждой фотографии, а в прилагаемых письмах сообщала отцу о своих успехах в школе, о том, как ей нравится плавать и заниматься волейболом и баскетболом, о том, что её мать вошла в состав благотворительного комитета и проявила интерес к участию в Лиге польских женщин, и многом другом. Каждое письмо заканчивалось одинаково: «Пожалуйста, приезжай домой завтра».

Война продолжалась, и в 1944 году Флорентина следила за успехами союзников по «Чикаго Трибьюн» и по радиопередачам Эдварда Мерроу, которые тот вёл из Лондона. Её кумиром стал Эйзенхауэр, но втайне она обожала генерала Джорджа Паттона, который немного напоминал ей отца. Шестого июня началось вторжение в Западную Европу. Флорентина следила за продвижением союзников к Парижу по карте Европы, которую мисс Тредголд повесила в её комнате ещё в те дни, когда она изучала историю Польши. Девочка поверила, что война приближается к концу и отец скоро вернётся домой.

Летом в Чикаго должны были пройти съезды, на которых Республиканской и Демократической партиям предстояло выдвинуть своих кандидатов на пост президента США. Это давало Флорентине шанс увидеть своего политического героя.

В июне республиканцы выдвинули своим кандидатом Томаса Дьюи, а демократы в июле вновь выставили кандидатуру Рузвельта. Конгрессмен Осборн взял Флорентину в амфитеатр, откуда она слушала речь президента, в которой он соглашался на выдвижение.

Это был самый волнующий день в её жизни, и по дороге домой она рассказала Осборну о своём интересе к политике. Он не стал говорить ей о том, что, несмотря на войну, в Сенате нет ни одной женщины и только две — в Палате представителей.

В ноябре Флорентина написала отцу о том, о чём, по её мнению, он слышать не мог: Рузвельта переизбрали на четвёртый срок.

И тут пришла телеграмма.

Мисс Тредголд не успела её спрятать, и девочка заметила запечатанный конверт в её руке. Гувернантка тотчас же понесла телеграмму миссис Росновской в гостиную, а дрожащая Флорентина пошла за ней следом. Шествие замыкала Элеонора. Софья разорвала конверт, прочитала содержимое и истерически разрыдалась.

— Нет, мама! — воскликнула Флорентина. — Это неправда. Скажи мне, что он просто пропал без вести! — Она выхватила телеграмму из рук матери. В ней было написано: «Получил предписание о демобилизации. Буду дома, как смогу. Люблю, Авель».

Флорентина радостно закричала и бросилась обнимать мисс Тредголд, а та опустилась на стул, чего раньше никогда себе не позволяла. Элеонора, будто поняв, что обычные нормы поведения уже не действуют, прыгнула к ним на стул и стала облизывать обеих, а Софья наконец рассмеялась.

Мисс Тредголд не удалось убедить Флорентину, что фраза «как смогу» на практике может означать довольно длительное время, поскольку в армии существует жёсткая система приоритетов отправки солдат и офицеров домой. Преимущество получают те, кто отслужил дольше, или те, кто был ранен в бою. Флорентина была настроена оптимистично, но недели тянулись за неделями, а её отец всё не возвращался.

Однажды вечером, когда Флорентина возвращалась домой с очередной скаутской нашивкой — на это раз за умение оказать первую помощь, — она увидела свет в окне, которое оставалось тёмным более трёх лет. Девочка тут же забыла о своей нашивке, помчалась к дому и чуть не сломала дверь, пока мисс Тредголд открывала ей. Флорентина взлетела вверх по лестнице в кабинет отца, где и нашла его, беседующего с матерью, бросилась к нему в объятия и не отпускала его до тех пор, пока он сам не отстранил её от себя, чтобы внимательно разглядеть свою десятилетнюю дочь.

— А ты в действительности гораздо красивее, чем на фотографиях.

— А ты цел и невредим, папа.

— Да, и я больше никуда не уйду.

— Без меня — никуда, — сказала Флорентина и ещё раз обняла его.

Все последующие дни Флорентина приставала к отцу с просьбами рассказать ей о войне. Видел ли он генерала Эйзенхауэра? Нет. А генерала Паттона? Да, виделся минут десять. А генерала Брэдли? Да. А немцев? Нет, но был случай, когда он помог спасти раненых солдат, попавших в засаду при Ремагене.

— И что там случилось?

— Достаточно, юная леди! Ты донимаешь меня сильнее, чем сержант перед парадом, — вынужден был оборвать Авель расспросы дочери.

Мисс Тредголд напомнила, как ей повезло, что её отец вернулся домой целым и невредимым, в отличие от многих отцов её одноклассников. А когда Флорентина услышала, что отец Эдварда Винчестера потерял руку под городом Бастонь, она выразила ему свои сожаления.

Авель быстро вернулся к привычному укладу. Джордж Новак, как Авель видел из его годовых отчётов, прекрасно управлял отелями в его отсутствие.

От Джорджа Авель узнал о том, что конгрессмен Осборн избран в Конгресс на пятый срок. Он попросил секретаря соединить его с Вашингтоном.

— Мои поздравления, Генри! Можете считать себя избранным в совет директоров.

— Благодарю вас, Авель. Вам будет приятно узнать, что я приобрёл шесть процентов акций «Лестера», пока вы за границей угощали наших генералов деликатесами, приготовленными на примусе.

— Отлично, Генри. А каковы надежды на то, что мы получим в наши руки вожделенные восемь процентов?

— Шансы очень неплохие. Питер Парфит, который собирался стать президентом «Лестера» ещё до появления Каина на сцене, любит его как мангуста гремучую змею. Питер ясно дал понять, что готов расстаться со своими двумя процентами.

— И что нас держит?

— Он просит за свой пакет один миллион долларов, потому что догадался, что нам нужны его акции, а на рынке осталось не так много акционеров, у которых их можно купить. Но миллион долларов — это много выше их биржевых котировок, на которые вы приказали мне ориентироваться.

Авель посмотрел на расчёты, которые Генри оставил у него на столе.

— Предложите ему семьсот пятьдесят тысяч!

На этом разговор закончился.

Когда Джордж зашёл к Авелю, он размышлял о значительно меньших суммах.

— Я позволил Генри взять в твоё отсутствие кредит, который он до сих пор не вернул, — признался Джордж.

— Кредит?

— Так его назвал Генри, не я.

— Кто кого дурачит? И сколько? — спросил Авель.

— Пять тысяч долларов. Прости, Авель.

— Чёрт с ним! Если это единственная ошибка, которую ты совершил в моё отсутствие, то мне повезло. А как ты думаешь, на что Генри тратит деньги?

— На алкоголь, женщин и развлечения. В этом наш конгрессмен ничем не отличается от других. Но по Чикаго ходят слухи, что в последнее время он увлёкся азартными играми и скачками.

— Вот и всё, что мне нужно было знать о свежеиспечённом члене совета директоров. Следи за ним и дай мне знать, если ситуация обострится.

Джордж кивнул.

— А теперь я хотел бы поговорить о расширении группы. Вашингтон собирается закачивать в экономику по триста миллионов долларов в неделю, поэтому надо быть готовым к экономическому буму, какого Америка ещё не видела. Нам надо начать строительство в Европе, пока земля там дешева, а люди думают только о том, как бы выжить. Давай начнём с Лондона.

— Боже мой, да его же сровняли с землёй!

— Вот и надо начинать строительство, дорогой мой.

— Мисс Тредголд, — сказала Софья. — Во второй половине дня я собираюсь на показ мод в пользу Национального симфонического оркестра и могу не успеть к тому времени, когда Флорентина ляжет спать.

— Я тоже хочу пойти с тобой, — вмешалась в разговор Флорентина.

Две женщины с удивлением уставились на девочку.

— Но до экзаменов осталось только два дня, — напомнила Софья, предполагая, что мисс Тредголд решительно воспротивится посещению такого фривольного мероприятия, как показ мод. — Что ты планировала на сегодняшний день?

— Историю Средних веков, — без колебаний ответила мисс Тредголд. — От Карла Великого до Тридентского собора.

— Может, отложим посещение показа мод до другого раза? — спросила Софья.

Она взяла бы дочь с собой, но понимала, что если Авель узнает, то пострадают они обе. Однако мисс Тредголд удивила её.

— Не уверена, что соглашусь с вами, миссис Росновская, — сказала она. — Это идеальный повод ввести девочку как в мир моды, так и в общество. — И, обернувшись к Флорентине, добавила: — А небольшой перерыв в занятиях за несколько дней до экзаменов не повредит.

Софья посмотрела на мисс Тредголд с уважением.

— Может быть, вы тоже хотите пойти? — поинтересовалась она и впервые в жизни увидела, как мисс Тредголд краснеет.

— Нет, спасибо, это совершенно невозможно. Мне нужно ответить на письма…

В тот день у главного выхода из школы Флорентину ждала Софья, одетая в розовый костюм, а не мисс Тредголд в своём платье цвета морской волны. Девочка подумала, что её мать выглядит исключительно красиво.

Флорентине хотелось пробежать всю дорогу до отеля «Дрейк», где проводился показ, и, когда они добрались до него, ей трудно было усидеть на своём месте в первом ряду. Она могла дотронуться до высоких манекенщиц, которые шли мимо неё по ярко освещённому подиуму. Плиссированные юбки кружились, приталенные жакеты снимались, элегантно обнажая плечи, а утончённые дамы, закутанные в массу шёлкового полотна, и в шёлковых же шляпках, медленно плыли в неизвестном направлении и скрывались за красным бархатным занавесом. Флорентина была зачарована. Когда продефилировала последняя модель и шоу подошло к концу, фоторепортёр попросил у Софьи разрешения сфотографировать её.

Укладывая в тот вечер Флорентину в постель, мисс Тредголд спросила, как ей понравилось мероприятие.

— Очень понравилось, — ответила Флорентина. — Я и не знала, что одежда может сделать женщину такой красивой. И вы знаете, на показе мод собрали восемь тысяч долларов на нужды симфонического оркестра Чикаго! Даже папе это понравится.

На следующий день мисс Тредголд показала Флорентине фотографию её матери в «Уимен Уикли». Под ней было написано: «Баронесса Росновская выходит на сцену мира моды в Чикаго».

— А когда я смогу пойти на показ мод ещё раз? — спросила Флорентина.

— Только после того, как выучишь всё от Карла Великого до Тридентского собора.

— А интересно, во что был одет Карл Великий, когда короновался императором Священной Римской империи?..

Флорентина училась теперь в последнем классе начальной школы, и Авель надеялся, что она завоюет стипендию на обучение в средней школе. Флорентина знала, что отец может позволить себе отправить её в любую среднюю школу, если она не получит эту стипендию, но у неё уже были свои виды на деньги, которые сэкономит её отец, если она получит право учиться бесплатно. Девочка упорно занималась весь год, но не могла сказать, каковы её успехи, до конца последнего экзамена, поскольку в них принимали участие 122 ученика штата Иллинойс, а стипендий было только четыре. Мисс Тредголд предупредила Флорентину, что результаты станут известны только через месяц.

— Терпение — это добродетель, — напомнила она и с притворным ужасом добавила, что первым же пароходом уплывёт в Англию, если Флорентины не окажется в числе первых трёх учеников.

— Не волнуйтесь, мисс Тредголд, я буду первой, — уверенно повторяла Флорентина, но по мере того, как шли дни, она стала сожалеть о своём хвастовстве.

— Наверное, я буду второй, — сказала она однажды за завтраком.

— Тогда я уйду к родителям мальчика, который станет первым, — произнесла мисс Тредголд бесстрастным голосом.

Авель читал утреннюю газету и улыбался.

— Если ты выиграешь стипендию, — сказал он, — ты сэкономишь мне тысячу долларов в год, а если окажешься первой — то две.

— Да, папа, у меня уже есть планы на эти деньги.

— Ах, вот как, юная леди?! А могу я осведомиться, что у тебя на уме?

— Если я получу стипендию, то хочу, чтобы ты вложил эти деньги в акции группы «Барон» до моего совершеннолетия, а если я буду первой, то хочу, чтобы ты сделал то же самое для мисс Тредголд.

— Боже мой, ни в коем случае! — воскликнула мисс Тредголд. — Прошу прощения, мистер Росновский, за дерзость Флорентины.

— Это не дерзость, папа. Если я окажусь лучше всех, то половиной своего успеха я буду обязана мисс Тредголд.

— Если не больше, — заметил Авель. — Я согласен на твои предложения, но с одним условием. — Он тщательно сложил газету.

— С каким?

— Сколько у тебя собственных денег?

— Триста двенадцать долларов, — последовал немедленный ответ.

— Очень хорошо! Если ты не получишь стипендию, то должна будешь пожертвовать эти триста двенадцать долларов мне, чтобы облегчить бремя расходов по твоему обучению.

Флорентина задумалась. Авель ждал, а мисс Тредголд хранила молчание.

— Я согласна, — произнесла наконец Флорентина.

— Я никогда не заключала пари, — сказала мисс Тредголд, — и надеюсь только, что мой отец не узнает об этом.

— Это не должно вас беспокоить, мисс Тредголд.

— Как же это возможно, мистер Росновский? Если ребёнок решает поставить на кон свои триста двенадцать долларов — всё своё состояние, — то и я должна участвовать в этом и внести такую же сумму, чтобы компенсировать расходы по её обучению, раз она не смогла завоевать право на стипендию.

— Браво! — Флорентина обняла свою гувернантку.

— Деньги дураку не пара, — заявила мисс Тредголд.

— Согласен, — сказал Авель, — потому что я проиграл.

— Что ты имеешь в виду, папа? — спросила Флорентина.

Авель перевернул лежащую перед ним газету так, чтобы они увидели небольшой заголовок: «Дочь Чикагского Барона завоевала первое место».

— Мистер Росновский, так вы всё время это знали?

— Именно так, мисс Тредголд, но вы всё равно переиграли меня в покер.

Флорентина сияла от радости и в последние дни в начальной школе оказалась героиней класса. Даже Эдвард Винчестер поздравил её.

— Пойдём выпьем, чтобы отметить это дело, — предложил он.

— Что? — удивилась Флорентина. — Я никогда раньше не пила.

— Такого повода больше не представится, — сказал Эдвард и провёл её в небольшую классную комнату в другом крыле здания. Когда они вошли внутрь, он запер дверь.

— Не хочу, чтобы нас застукали.

Флорентина удивлённо наблюдала за тем, как Эдвард поднял крышку стола, достал бутылку пива и открыл её монетой. Он разлил коричневую жидкость по двум грязным стаканам и протянул один Флорентине.

— До дна, — сказал Эдвард.

— Что это значит? — спросила Флорентина.

— Просто выпей всё.

Наблюдая, как он делает большие глотки, Флорентина собиралась с силами, чтобы отхлебнуть хотя бы чуть-чуть. Эдвард пошарил по карманам и достал смятую пачку «Лаки Страйк», вытащил из неё сигарету, сунул её в рот, прикурил и начал пускать клубы дыма. Флорентина стояла, загипнотизированная картиной. Эдвард достал вторую сигарету и сунул ей в зубы. Она не решалась пошевелиться, а он зажёг ещё одну спичку и поднёс огонь к кончику её сигареты. Флорентина застыла от страха, что Эдвард подпалит ей волосы.

— Вдыхай, глупышка, — сказал он.

Она сделала три или четыре затяжки и зашлась в кашле.

— Ты можешь вытащить её изо рта, ты это знаешь? — спросил Эдвард.

— Конечно, знаю! — Флорентина зажала сигарету между пальцами так, как это делала Джин Харлоу в фильме «Саратога».

— Отлично! — И Эдвард сделал ещё один добрый глоток из своего стакана.

— Отлично! — Флорентина отпила из своего.

Следующие несколько минут она повторяла его движения, дымила сигаретой вместе с ним, и вместе с ним отпивала из стакана.

— Здо́рово, правда? — спросил Эдвард.

— Здо́рово, — ответила Флорентина.

— Хочешь ещё?

— Нет, спасибо, — закашлялась Флорентина, — но было здо́рово.

— Я курю и пью уже несколько недель, — заявил Эдвард.

— Да, теперь ты знаешь в этом толк, — сказала Флорентина.

В холле прозвенел звонок, Эдвард быстро спрятал в свой стол пиво, сигареты и два окурка, а потом отпер дверь. Флорентина медленно пошла в свой класс. У неё кружилась голова, ей было плохо, когда она дошла до своего стола, но дома спустя час ей стало ещё хуже. Она и не догадывалась, что в её выдохе отчётливо чувствовался запах сигареты. Мисс Тредголд ничего не сказала и немедленно уложила девочку в постель.

На следующее утро Флорентина проснулась от очень неприятных ощущений: у неё чесались лицо и грудь. Она посмотрела на себя в зеркало и расплакалась.

— Ветрянка, — сказала мисс Тредголд, и этот диагноз позднее подтвердил врач.

Мисс Тредголд привела Авеля в комнату Флорентины после того, как доктор закончил осмотр.

— Что со мной случилось? — встревоженно спросила Флорентина.

— Я себе не представляю, — соврал Авель. — Для меня это — одна из казней египетских. А что вы думаете по этому поводу, мисс Тредголд?

— Я уже видела такое. Это случилось с человеком из прихода моего отца, который однажды закурил, но к нашему случаю это не относится.

Авель поцеловал дочь в щёку, и двое взрослых вышли из комнаты.

— Ну что, мы выиграли? — спросил Авель, когда они подошли к его кабинету.

— Пока не могу сказать определённо. Но готова поставить доллар на то, что Флорентина больше никогда не закурит.

Авель достал бумажник, вынул из него однодолларовую купюру, но, подумав, быстро спрятал её назад.

— Нет, мисс Тредголд! Я слишком хорошо знаю, что случается, когда я заключаю с вами пари.

Флорентина однажды услышала от директора школы, что некоторые исторические события были столь значительны, что большинство людей точно запоминали, где и когда они впервые услышали о них.

12 апреля 1945 года в 16 часов 47 минут Авель вёл переговоры с человеком, представлявшим продукт под названием «Пепси-Кола»: он хотел, чтобы в отелях «Барон» подавался этот напиток. Софья делала покупки в универмаге «Маршал Филдз», а мисс Тредголд только что вернулась из кинотеатра «Юнайтед Артистс», где в третий раз смотрела Хамфри Богарта в «Касабланке». Флорентина сидела в своей комнате и искала в словаре Вебстера значение слова «тинейджер», но это слово ещё не было туда включено. В этот день и час в Уорм Спрингс, штат Джорджия, умер Франклин Рузвельт.

Из всех некрологов, посвящённых покойному президенту, которые Флорентина прочитала за следующие несколько дней, один — в «Нью-Йорк Пост» — запомнился ей на всю жизнь. Он был прост:

6

Поступление в старшие классы Латинской школы для девочек сделало необходимой вторую поездку Флорентины в Нью-Йорк. Принятую в школе форму можно было купить в универмаге «Маршал Филдз» в Чикаго, но обувь продавалась только в Нью-Йорке в магазине «Аберкромби энд Фитч». Авель фыркал и говорил, что это снобизм, доведённый до извращения. Тем не менее ему самому надо было ехать в Нью-Йорк, чтобы проинспектировать недавно открытый «Барон», и он с удовольствием согласился сопровождать мисс Тредголд и свою одиннадцатилетнюю дочь в поездке на Мэдисон-авеню.

Авель долгое время считал Нью-Йорк одним из немногих крупных городов в мире, которые не могли похвастаться первоклассным отелем. Он восхищался и «Плазой», и «Пьером», и «Карлайлом», но ни один из трёх отелей не мог, по его мнению, сравниться с лондонским «Клэриджем», парижским «Георгом V» или венецианским «Даниэли», ведь только они показывали образец, которому старался следовать нью-йоркский «Барон».

В поездках Флорентине всегда нравилось останавливаться в отелях отца. Она с радостью проводила часы, разгуливая по зданию и отмечая недочёты.

Вот и в эту поездку, купив всё необходимое и прекрасно проведя день в Нью-Йорке, за ужином в ресторане «Барона» Флорентина сказала отцу, что она невысокого мнения о магазинах отеля.

— А что в них не так? — спросил Авель.

— Вроде всё нормально, — сказала Флорентина, — только они ужасно скучны по сравнению с магазинами на Пятой авеню.

Авель записал на оборотной стороне меню: «Магазины ужасно скучны». Немного помедлив, он произнёс:

— Я не вернусь в Чикаго вместе с вами, Флорентина.

Девочка ничего не ответила.

— Возникли кое-какие проблемы, и мне надо остаться, чтобы они не приняли угрожающих размеров.

Флорентина взяла отца за руку.

— Попытайся вернуться завтра. Элеонора и я очень скучаем по тебе.

По приезде в Чикаго мисс Тредголд занялась подготовкой Флорентины к средней школе. Каждый день они по два часа занимались то одним предметом, то другим. Флорентине предоставлялось право выбрать, когда выделить время для занятий — утром или во второй половине дня. Единственным исключением из правила были четверги — выходные дни у мисс Тредголд.

Ровно в два часа каждый четверг она уходила из дома и возвращалась к семи. Мисс Тредголд никогда не рассказывала, куда отправляется, а Флорентина не могла набраться смелости, чтобы спросить об этом. Но каникулы продолжались, и Флорентину всё больше интересовал вопрос, где же мисс Тредголд проводит своё свободное время. Наконец она решилась узнать это.

После утренних занятий латинским языком и лёгкого совместного обеда на кухне мисс Тредголд попрощалась с Флорентиной и отправилась в свою комнату. В два часа она уже шла по улице с большой холщовой сумкой. Флорентина внимательно следила за ней из окна спальни. Как только мисс Тредголд завернула за угол Ригг-стрит, девочка выскочила из дома и бросилась следом за ней по Иннер-стрит. Она огляделась и увидела свою наставницу на автобусной остановке на Мичиган-авеню. Через несколько минут к остановке подъехал автобус; Флорентина уже собиралась вернуться домой, когда увидела, как мисс Тредголд поднимается на второй этаж автобуса и исчезает из виду. Девочка бросилась к автобусу, вскочила на площадку и быстро прошла в переднюю часть салона.

К ней подошёл кондуктор и спросил, куда она направляется. Внезапно Флорентина сообразила, что не имеет понятия о цели своего путешествия.

— А куда идёт автобус?

Кондуктор посмотрел на неё с подозрением.

— До Петли, — ответил он.

— Один билет до Петли, — уверенно сказала Флорентина.

— Пятнадцать центов.

Флорентина порылась в кармане, но нашла только десять центов.

— А как далеко я могу уехать за десять центов?

— До школы Райланда, — услышала она в ответ.

Флорентина вручила деньги и про себя молила о том, чтобы мисс Тредголд добралась до места назначения раньше, чем ей придётся выходить, и совершенно не думала о том, как она будет возвращаться домой.

Но Флорентине пришлось выйти раньше. Она стояла, понурив голову, и наблюдала за тем, как отходит автобус. Но, проехав несколько сот метров по дороге, он неожиданно опять остановился. Из него вышла мисс Тредголд. Она исчезла в проулке, явно зная, куда направляется.

Флорентина рванула со всех ног, но, когда она, запыхавшись, добежала до угла, мисс Тредголд нигде не было видно. Флорентина медленно пошла по проулку, размышляя о том, куда же подевалась её гувернантка. Может быть, она зашла в один из домов, а может быть, свернула в другой проулок…

Флорентина уже собралась было поворачивать домой, как вдруг увидела большую арку с надписью на ней: «Загородный клуб Южного побережья». Она и на минуту не подумала, что мисс Тредголд может быть там, но из любопытства заглянула внутрь.

— Что вам угодно? — спросил её человек в ливрее.

— Я ищу мою гувернантку, — ответила Флорентина.

— Как её зовут?

— Мисс Тредголд.

— Она уже прошла в клуб, — сообщил швейцар, показывая на здание в викторианском стиле в полукилометре от входа.

Флорентина смело вошла внутрь. Она внимательно следила за входом в клуб и быстро спряталась за деревом, когда увидела, как из дверей выходит мисс Тредголд, одетая в клетчатые красно-жёлтые твидовые брюки, толстый шотландский свитер и тяжёлые башмаки. На плече у неё висела сумка с клюшками для гольфа.

Флорентина не могла отвести глаз от своей гувернантки.

Мисс Тредголд подошла к первой метке, установила мяч, примерилась и уверенным ударом отправила его на середину фервея.[6] Флорентина не верила своим глазам. Она хотела зааплодировать, но вместо этого побежала прятаться за другое дерево. После второго удара мяч остановился всего в десятке метров от грина. Флорентина спряталась за кустами, а мисс Тредголд коротким ударом загнала мяч на грин и через два пата — в лунку. У Флорентины не осталось сомнений, что мисс Тредголд играет в гольф очень хорошо.

Мисс Тредголд достала из кармана небольшую белую карточку и что-то на ней записала, а затем направилась ко второй метке. Она опять прицелилась и ударила по мячу. На этот раз мяч срезался и упал в полутора десятках метров от Флорентины.

Флорентина поглядела на деревья, но лазать по ним могли разве что кошки. Она затаила дыхание, съёжившись за самым большим деревом, но не могла не посмотреть, как мисс Тредголд примеряется к новому удару по мячу. Мяч взвился вверх и опять опустился на полпути до грина на середине фервея.

И тут Флорентина услышала голос мисс Тредголд:

— Иди сюда, дитя моё.

Девочка послушно вышла из укрытия, но ничего не сказала.

Мисс Тредголд вытащила из кармана ещё один мяч и положила его на траву перед собой. Она выбрала клюшку и подала её своей воспитаннице.

— Попробуй запустить мяч в том направлении, — и она показала на флаг в сотне метров от них.

Флорентина неуклюже взялась за клюшку и попыталась ударить по мячу, но каждый раз только взрывала землю, выбрасывая в воздух комочки дёрна, которые мисс Тредголд называла «дивот». Наконец ей удалось отправить мяч метров на двадцать по фервею. Флорентина засияла от удовольствия.

— Я смотрю, у нас будет долгий день, — объявила мисс Тредголд.

— Извините. Можете вы простить меня?

— За то, что ты следила за мной, — да. Но за твоё неумение играть в гольф — нет. Надо будет начать с азов. Похоже, в будущем у меня больше не будет четвергов в одиночестве, раз ты узнала единственную страсть моего отца.

И мисс Тредголд начала учить Флорентину игре в гольф с той же энергией и целеустремлённостью, как преподавала латынь и греческий. К концу лета любимым днём недели у Флорентины стал четверг.

Средняя школа отличалась от начальной. Теперь каждый предмет вёл новый преподаватель, в отличие от начальной школы, где все предметы, кроме физкультуры и рисования, вёл один учитель. Ученики переходили для занятий из кабинета в кабинет, и часто на уроках девочки и мальчики сидели вместе. Любимыми предметами Флорентины были современная политика, латынь, французский и английский, а также биология.

В конце первого года обучения в средней школе преподавательница современных языков предложила поставить спектакль на французском языке по «Святой Иоанне» Бернарда Шоу. Поскольку Флорентина была единственным учеником, способным даже думать на этом языке, ей доверили роль Орлеанской девы. Она часами репетировала с мисс Тредголд, заучивая заодно и все остальные роли, чтобы в случае чего подсказать товарищам на сцене.

Флорентина в совершенстве владела французским произношением, но мисс Тредголд всё равно каждый день сидела рядом с ней и слушала текст.

В один из таких дней раздался телефонный звонок.

— Это тебя, — сказала мисс Тредголд.

Флорентина любила говорить по телефону, хотя её гувернантка этого не одобряла.

— Привет, это Эдвард. Мне нужна твоя помощь.

— Что? Только не говори, что ты открыл учебник и увидел…

— Нет, не это, глупая девчонка. Но мне дали роль Дофина, а я не знаю, как произносятся некоторые слова.

Флорентине стоило большого труда удержаться от смеха.

— Приходи к половине шестого, и мы будем репетировать вместе. Мисс Тредголд уже работает над одним Дофином.

Эдвард стал приходить каждый вечер в половине шестого, и хотя мисс Тредголд время от времени хмурилась, когда он начинал говорить с американским акцентом, ко дню генеральной репетиции он был «почти готов».

В день премьеры спектакля мисс Тредголд посоветовала Флорентине и Эдварду ни в коем случае не смотреть в зал, ища глазами родителей, иначе зрители не поверят персонажам, которых они играют. «Это крайне непрофессионально», — сказала мисс Тредголд, напомнив Флорентине, как Ноэль Ковард[7] однажды ушёл со спектакля «Ромео и Джульетта», потому что Джон Гилгуд[8] во время монолога смотрел на него. Флорентина поверила ей на слово, поскольку, по правде говоря, не имела представления о том, кто такие Джон Гилгуд и Ноэль Ковард.

Когда занавес поднялся, Флорентина ни разу не посмотрела дальше рампы. Мисс Тредголд сочла её игру «вполне похвальной». Когда занавес опустился в последний раз, Флорентину встретили овацией. Эдвард стоял на шаг позади неё, уверенный в том, что выдержал испытание и не наделал слишком много ошибок. Лучась счастьем, Флорентина сняла грим, включавший её первую губную помаду, надела опять школьную форму и подошла к матери и мисс Тредголд, вместе с другими родителями пившим кофе в столовой. Её поздравили несколько человек, включая и директора школы для мальчиков.

— Замечательное выступление для девочки её возраста, — сказал он Софье. — Хотя, если подумать, она всего на пару лет моложе святой Иоанны, которая бросила вызов всей государственной машине Франции.

— Но Иоанне не приходилось учить текст на иностранном языке, — возразила довольная собой Софья.

Флорентина не обратила внимания на слова, сказанные матерью, она оглядывала зал в поисках отца.

— А где папа?

— Он не смог прийти сегодня.

— Но он же обещал!

На глаза девочки навернулись слёзы, когда она внезапно поняла, почему мисс Тредголд запретила ей смотреть в зал.

— Ты должна понимать, детка, что твой папа — очень занятой человек. Ему ведь приходится управлять небольшой империей, — попыталась утешить её мисс Тредголд.

Когда тем вечером Флорентина отправилась в постель, гувернантка зашла погасить ей свет.

— Папа больше не любит маму, ведь так?

Откровенность вопроса застала мисс Тредголд врасплох, и ей понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя.

— Единственное, что я знаю, — это то, что они оба любят тебя.

— Тогда почему папа перестал приходить домой?

— Этого я не могу тебе объяснить, но каковы бы ни были причины, мы должны его понять и быть взрослыми людьми.

Но Флорентина не хотела быть взрослой, она думала о том, чувствовала ли себя святая Иоанна столь же несчастной, потеряв Францию. Когда мисс Тредголд тихо закрыла дверь, Флорентина сунула руку под кровать и нащупала мокрый нос Элеоноры.

— По крайней мере, у меня есть ты, — прошептала она.

Элеонора выползла из своего убежища и забралась на постель, улегшись рядом с Флорентиной мордой к двери, чтобы обеспечить себе быстрый отход в корзину на кухне, случись мисс Тредголд вернуться.

Во время летних каникул Флорентина не видела отца и перестала верить рассказам о том, что его растущая империя не позволяет ему приехать в Чикаго. Когда она упоминала о нём в разговорах с матерью, слова той часто были полны горечи. Из подслушанных телефонных переговоров Флорентина знала, что её мать консультируется с адвокатами.

Каждый день Флорентина гуляла с Элеонорой по Мичиган-авеню в надежде увидеть автомобиль отца. Как-то она решила изменить обычный маршрут и пройти по западной стороне авеню, чтобы взглянуть на магазины, которые определяли моду в Городе Ветров. Получая пять долларов в неделю на карманные расходы, Флорентина уже приценивалась к свадебному платью, бальному наряду и с завистью смотрела на элегантное вечернее платье за пятьсот долларов в витрине магазина Марты Уезерд на углу Оук-стрит. Вдруг в стекле витрины она увидела отца, выходящего из «Бэнк оф Чикаго» на другой стороне улицы. Без раздумий, не оглянувшись по сторонам, она кинулась на ту сторону, зовя его. Жёлтое такси завизжало тормозами, его занесло… Авель и оказавшийся поблизости полицейский бросились к месту происшествия.

Через секунду Авель и водитель такси склонились в молчании над безжизненным телом.

— Она мертва, — сказал полицейский, доставая блокнот из кармана рубашки.

Авель, содрогаясь, опустился на колени. Потом поднял глаза на полицейского.

— И что самое ужасное — виноват в этом я.

— Нет, папа, это моя вина! — заплакала Флорентина. — Никогда нельзя выбегать на проезжую часть. Я убила Элеонору!

Водитель такси, сбивший лабрадора, объяснил, что у него не было выбора: он врезался в собаку, чтобы избежать столкновения с девочкой.

Авель кивнул, поднял дочь и отвёл её на тротуар, не позволив оглянуться на искалеченное тело Элеоноры. Он посадил Флорентину на заднее сиденье своего автомобиля и подошёл к полицейскому.

— Я Авель Роснов…

— Я знаю, кто вы, сэр.

— Могу я оставить всё на вас, офицер?

— Да, сэр, — ответил полицейский, не отрывая глаз от блокнота.

Авель вернулся к своей машине и приказал водителю ехать в «Барон». Там на сорок втором этаже их встретил Джордж Новак.

— Попроси мисс Тредголд немедленно прийти сюда, Джордж, — обратился к другу Авель.

— Конечно! — И Джордж исчез в своём кабинете.

Авель сидел и, не перебивая, слушал рассказы дочери про Элеонору. Внезапно она без всяких предисловий сменила тему.

— Почему ты перестал приходить домой, папа?

— Я несколько раз хотел зайти домой, но твоя мать и я разводимся. Это моя вина. Я не смог стать хорошим мужем и…

Флорентина обняла отца.

— Значит ли это, что я больше тебя не увижу?

— Нет. Я договорился с твоей матерью, что ты останешься в Чикаго на время учёбы, а на каникулы будешь приезжать ко мне в Нью-Йорк. И конечно же, всегда, когда захочешь, ты сможешь поговорить со мной по телефону.

В глазах Флорентины стояли слёзы.

В дверь тихо постучали. На пороге возникла мисс Тредголд.

— Вы можете отвезти Флорентину домой, мисс Тредголд?

— Конечно, мистер Росновский. Пойдём со мной, дитя моё. — И, наклонившись к уху воспитанницы, гувернантка прошептала: — Не показывай своих чувств на людях.

Двенадцатилетняя девочка поцеловала отца, взяла мисс Тредголд за руку и вышла.

Когда за ними закрылась дверь, Авель, которого не воспитывала мисс Тредголд, заплакал.

7

На второй год обучения в средней школе Флорентина впервые заметила существование Пита Уэллинга. Юноша сидел в углу музыкального класса и играл на пианино новомодный хит под названием «Кажется, я влюблён». Он слегка фальшивил, но Флорентина сочла, что в этом виновато пианино. Пит, казалось, не заметил её, когда она прошла рядом, поэтому она развернулась и прошла мимо него ещё раз, и опять — безрезультатно. Он беззаботно поправил рукой свои вьющиеся волосы и продолжал играть, а она зашагала прочь, сделав вид, что не заметила его. К обеду следующего дня Флорентина узнала, где Пит живёт, что он капитан футбольной команды, президент своего класса и что ему почти семнадцать. Сьюзен Джекобсон предупредила её о том, что многие пытались пойти по тому же пути, но успеха не добились.

— Уверяю тебя, — возразила Флорентина, — у меня есть нечто такое, перед чем он не сможет устоять.

Во второй половине того же дня она написала своё первое любовное письмо:

Флорентина дождалась перемены и украдкой выскользнула в коридор. Пока она шла к шкафчику Пита Уэллинга, ей казалось, что за ней наблюдают сотни глаз. Добравшись до нужного ей шкафчика, Флорентина открыла его, оставила письмо на учебнике математики, где Пит не мог его не заметить, и вернулась в класс со вспотевшими ладонями. Она каждый час проверяла содержимое своего шкафчика в ожидании ответа, но его всё не было.

Прошла неделя, и Флорентина начала уже отчаиваться, как вдруг увидела Пита, сидящего на ступенях часовни. Флорентина решила, что у неё есть шанс узнать, получил ли Пит её приглашение.

Она смело пошла к нему, но, приблизившись, не смогла найти слов. Флорентина стояла как кролик перед удавом, но Пит спас её, сказав:

— Привет.

— Привет, — выдавила она из себя. — Ты получил моё письмо?

— Твоё письмо?

— Да, я написала тебе в прошлый понедельник, пригласив тебя к себе послушать пластинки. У меня есть и «Тихая ночь», и другие хиты Билла Кросби. Ты слышал его «Белое рождество»? — спросила Флорентина, разыгрывая козырного туза.

— А, так это ты написала письмо…

— Да, я видела, как ты играл на прошлой неделе против «Паркеров». Ты был великолепен. С кем вы будете играть теперь?

— Надо свериться с календарём в школе, — он поглядел ей за спину.

— Я приду посмотреть.

— Был уверен, что ты придёшь! — сказал Пит, обращаясь к высокой блондинке из старшего класса.

Блондинка спросила Пита, долго ли ему пришлось ждать.

— Нет, только пару минут. — Пит обнял её за талию и со смехом обратился к Флорентине: — Боюсь, тебе нужно встать в очередь, и возможно, придёт и твоё время. Но в любом случае я считаю, что Кросби слишком примитивен, и предпочитаю Бикса Бейдербека.

Они пошли прочь, и Флорентина услышала, как он сказал своей спутнице:

— Эта девчонка написала мне письмо.

Блондинка обернулась, внимательно оглядела Флорентину и расхохоталась.

— Она, наверное, ещё девственница, — добавил Пит.

Флорентина спряталась в раздевалке для девочек и сидела там, пока все не разошлись по домам. Её страшил смех окружающих, когда те узнают о том, что случилось. На следующее утро она внимательно вглядывалась в лица девочек, но не заметила ни ухмылок, ни укоризненных взглядов и решила рассказать свой секрет Сьюзи Джекобсон. Когда Флорентина закончила, её подруга расхохоталась.

— И ты туда же! — сказала Сьюзи.

Флорентина почувствовала себя гораздо лучше, когда Сьюзи рассказала ей, как длинна та очередь. Это придало ей достаточно смелости, чтобы спросить у Сьюзи, что такое «девственница».

— Не знаю точно, — ответила Сьюзи. — А почему ты спрашиваешь?

— Потому что Пит сказал, что я, наверное, девственница.

— Тогда и я, должно быть, тоже. Я однажды подслушала Мэри Эллис Бекмен, которая говорила, что после того, как мальчик займётся с тобой любовью, через девять месяцев у тебя будет ребёнок.

— Интересно, а как это?

— Если судить по журналам, которые спрятаны у Мэри Эллис, это восхитительно.

— А ты знаешь, кто-нибудь уже пробовал?

— Марджи Маккормик утверждает, что пробовала.

— Ну, она может утверждать что хочет, но если даже и так, то почему у неё не родился ребёнок?

— Она сказала, что предохранялась, хотя я не представляю, что это.

— Если это что-то вроде месячных, то не думаю, что овчинка стоит выделки, — заметила Флорентина.

— Согласна. У меня самой начались недавно. А как ты думаешь, у мужчин есть подобные проблемы?

— Как же, откуда? Им всегда достаётся самая сладкая часть пирога. Нам месячные и дети, а они бреются и служат в армии, но мне надо будет спросить об этом поточнее у мисс Тредголд.

— Не уверена, что она знает это, — усомнилась Сьюзи.

— Мисс Тредголд, — с уверенностью сказала Флорентина, — знает всё.

Вечером того же дня, когда озадаченная Флорентина обратилась с мучившими её вопросами к мисс Тредголд, гувернантка села рядом с девочкой и подробнейшим образом рассказала о всех таинствах деторождения, предупредив её о последствиях поспешных решений поэкспериментировать с собственным телом.

— Она и в самом деле знала всё о беременности и рождении детей, — сообщила Флорентина Сьюзи на следующий день.

— И что теперь — ты собираешься остаться девственницей? — спросила Сьюзи.

— О да, — ответила Флорентина. — Мисс Тредголд до сих пор девственница.

— А что такое «предохраняться»?

— Тебе это не понадобится, если ты останешься девственницей, — ответила Флорентина, делясь с подругой своим новым знанием.

Последним важным событием того года стало первое причастие Флорентины. Католический епископ Чикаго с помощью духовника Флорентины отца О’Рейли провёл церемонию, на которой присутствовали и Софья с Авелем. К тому времени они уже оформили свой развод и сидели порознь друг от друга.

После того как служба окончилась, семья собралась на торжественный ужин в апартаментах Авеля в отеле «Барон». Друзья и родственники вручили Флорентине подарки, а мисс Тредголд преподнесла ей Библию короля Якова[9] в кожаном переплёте. Однако самым дорогим для Флорентины подарком стал тот, что её отец хранил до тех пор, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы оценить его: старинное кольцо, подаренное ей на крестины человеком, поверившим её отцу и поддержавшим группу «Барон».

— Мне надо поблагодарить его, — сказала Флорентина.

— Увы, это невозможно, моя дорогая. Даже я не уверен, кто это. Я давно выполнил обязательства по нашей сделке, поэтому теперь никогда не узнаю, кто он.

Флорентина надела кольцо на средний палец правой руки и весь вечер то и дело смотрела на сверкающие изумруды.

8

Шёл 1948 год, и президентская избирательная кампания в Америке была в самом разгаре. В отличие от Олимпиад, соревнования за Белый дом проходили каждые четыре года независимо от того, воевала ли Америка или жила мирной жизнью. Флорентина оставалась верной демократам, но понимала, что у Трумэна нет шансов усидеть в Белом доме после трёх лет весьма непопулярного правления. Кандидат от республиканцев Томас Дьюи по результатам опросов на восемь процентов опережал соперника, и его победа казалась несомненной.

Флорентина внимательно следила за обеими кампаниями и обрадовалась успеху Маргарет Чейз Смит, которая победила троих мужчин и была избрана в Сенат от штата Мэн. Американцы впервые смогли наблюдать за выборами по телевидению.

Во время летних каникул Флорентина посвятила себя избирательной кампании конгрессмена Генри Осборна и работала в его штабе вместе с десятками других добровольцев самых разных возрастов и способностей. Они клали в конверты «Послание вашего конгрессмена» вместе с наклейкой, на которой был написан девиз: «Переизберём Осборна!» — затем заклеивали конверты, раскладывали их по стопкам, отдельно для каждого округа, а позднее передавали их другим активистам для разноски. К концу каждого дня рот и губы Флорентины были испачканы гуммиарабиком, и домой она приходила разбитая и страдающая от жажды.

Как-то девушка, сидевшая на телефоне в приёмной, попросила Флорентину подменить её, пока она сходит на обед.

— Конечно! — радостно согласилась Флорентина.

— Тут нет ничего сложного. Говори просто: «Приёмная конгрессмена Осборна», — и, если ты в чём-то не уверена, посмотри в справочнике избирательной кампании. Там есть всё, что тебе может понадобиться. — И секретарша показала на толстую брошюру, лежавшую рядом с телефоном.

— Я управлюсь, — заверила её Флорентина.

Она села в высокое кресло и уставилась на телефон, ожидая, когда же он позвонит. Ей не пришлось ждать долго. Первый абонент хотел знать, где ему голосовать. «Странный вопрос», — подумала Флорентина.

— На избирательном участке, — ответила она довольно решительно.

— Я это и без тебя знаю, глупая сучка. Но где мой избирательный участок?

Флорентина на секунду потеряла дар речи, но затем вежливо спросила собеседника, где он живёт.

— В седьмом округе.

Флорентина сверилась со справочником.

— Вам нужно голосовать в церкви Иоанна Златоуста на Дирборн-стрит.

— А где это?

Флорентина посмотрела на карту.

— Церковь находится в пяти кварталах от озера и в пятнадцати кварталах от Петли.

Собеседник отключился, но телефон тут же зазвонил вновь.

— Это штаб Осборна?

— Да, сэр, — ответила Флорентина.

— Хорошо, передайте этому ленивому ублюдку, что я не стану голосовать за него, даже если он остался единственным живым кандидатом в стране.

Телефон замолчал, а Флорентину затошнило сильнее, чем после заклеивания конвертов. Телефон прозвонил трижды, прежде чем она снова решилась снять трубку.

— Алло. Это приёмная конгрессмена Осборна. У аппарата мисс Росновская.

— Привет, моя дорогая, меня зовут Дэйзи Бишоп, и мне в день выборов нужна машина, чтобы доставить на участок мужа, который обе ноги потерял во время войны.

— О, как жаль…

— Не беспокойтесь, юная леди. Мы не подведём великого мистера Рузвельта.

— Но Рузвельт… Да, конечно. Могу я записать ваш телефонный номер?

— Мистер и миссис Бишоп. КЛ5-4816, — был ответ.

— Мы позвоним вам утром в день выборов и сообщим время, когда придёт машина. Спасибо, что поддерживаете демократов, миссис Бишоп!

— Мы всегда за них выступаем, моя дорогая. До свидания и удачи!

— До свидания! — Флорентина глубоко вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Она написала цифру «2» рядом с фамилией Бишоп, бумажку положила в папку, озаглавленную «Транспорт в день выборов», и снова стала ждать звонка.

— Доброе утро, это приёмная Осборна?

— Да, сэр.

— Меня зовут Мэлвин Крудик, и я хочу знать точку зрения конгрессмена Осборна на план Маршалла.

— Какой план? — переспросила Флорентина.

— План Мар-шал-ла, — выговорил собеседник по слогам.

Флорентина лихорадочно перелистывала страницы справочника, — ведь ей сказали, что в нём есть всё.

— Вы ещё на линии? — поинтересовался звонящий.

— Да, сэр, — сказала Флорентина. — Я просто хочу найти для вас самый подробный ответ относительно мнения конгрессмена. Будьте любезны, подождите немного.

Наконец Флорентине удалось найти план Маршалла и прочитать, что говорил Генри Осборн по этому поводу.

— Вы слушаете, сэр?

— Да, — подтвердил собеседник.

Флорентина громко зачитала точку зрения Генри: «Конгрессмен Осборн поддерживает план Маршалла».

— Это я знаю, — произнёс голос на другом конце провода. — Но почему?

— Потому что он пойдёт на пользу его округу, — уверенно сказала Флорентина, гордая за себя.

— Ради бога, скажите мне, как это шесть миллиардов долларов, потраченные на Европу, помогут девятому округу Иллинойса?! Передайте конгрессмену, мисс, что из-за вашей некомпетентности в этот раз я буду голосовать за республиканцев!

Флорентина повесила трубку и подумывала уже о том, чтобы сбежать, когда с обеда вернулась секретарша.

— Что-нибудь интересное? — спросила девушка, занимая своё место. — Или обычная смесь придурков, извращенцев и уродов, которые не знают, чем себя занять во время обеденного перерыва?

— Ничего особенного, — нервно сказала Флорентина. — Кроме того, что мы потеряли голос мистера Крудика.

— Опять этот сумасшедший Мэл! И с чем он пожаловал на этот раз — с комитетом по антиамериканской деятельности, планом Маршалла или трущобами Чикаго?

Флорентина была счастлива вернуться к своим конвертам.

В день выборов Флорентина прибыла в избирательный штаб к восьми часам утра и весь день звонила зарегистрированным сторонникам демократов, чтобы убедиться, что они проголосовали.

— Помните о том, — говорил Генри Осборн в последней задушевной беседе со своими помощниками, — что никогда ещё хозяином Белого дома не становился кандидат, который не одержал победу в Иллинойсе.

Флорентина очень гордилась тем, что помогает выборам президента. За целый день она ни минуты не отдыхала. В восемь часов вечера за ней пришла мисс Тредголд. Флорентина проработала двенадцать часов без перерыва, но не прекращала говорить и по дороге домой.

— Как вы думаете, мистер Трумэн победит?

— Если он наберёт больше пятидесяти процентов голосов, — сказала мисс Тредголд.

— Неверно, — возразила Флорентина. — Победа в президентских выборах возможна и тогда, когда кандидат набирает больше голосов, чем его соперник, даже если это и не большинство электората.

И она вкратце объяснила мисс Тредголд особенности американского политического устройства.

— Я начинаю чувствовать, что приходит время, когда я перестану быть тебе нужна, дитя моё, — сказала мисс Тредголд.

Флорентина впервые задумалась над тем, что мисс Тредголд не будет находиться рядом с ней всю жизнь.

По возвращении домой Флорентина устроилась в старом кресле своего отца, чтобы послушать первые результаты выборов, но она так устала, что заснула у камина. Как и большинство американцев, ложась спать, она была уверена, что победил Томас Дьюи. Проснувшись утром, девочка сбегала на первый этаж, чтобы взять свежий номер «Чикаго Трибьюн». Её опасения подтвердились. На первой полосе красовался огромный заголовок: «Дьюи победил Трумэна». (Решение дать такой заголовок принял в одиннадцать часов вечера ночной редактор газеты, и об этом ему напоминали всю оставшуюся жизнь.) Только после получасового прослушивания новостей по радио Флорентина поверила в возвращение Трумэна в Белый дом. Да и мать ей это подтвердила. Генри Осборн был переизбран в Конгресс на шестой срок.

Когда на следующий день Флорентина вернулась в школу, её вызвала классная дама и дала ясно понять, что выборы закончились и теперь ей надо серьёзно заниматься. Мисс Тредголд была с этим совершенно согласна, и Флорентина с энтузиазмом приступила к занятиям.

В течение года Флорентина составила школьную хоккейную команду юниоров, в которой играла на правом краю, хотя и без особых успехов, и даже сумела сколотить третьестепенную теннисную команду. Когда летний семестр подходил к концу, все ученики получили уведомление о том, что, если они хотят участвовать в выборах школьного совета, то должны представить свои кандидатуры директору Латинской школы в первый понедельник нового учебного года. В совет входили шесть учеников, и не было случая, чтобы членом совета стал кто-то не из выпускного — двенадцатого — класса. Тем не менее одноклассницы Флорентины предложили ей выставить свою кандидатуру. Эдвард Винчестер, который вот уже несколько лет как прекратил попытки обогнать Флорентину в чём-нибудь, кроме армрестлинга, вызвался помогать ей.

— Но тот, кто хочет помогать мне, должен быть талантливым, симпатичным, известным и влиятельным, — вышучивала она его.

— А вот тут я с тобой соглашусь, — сказал Эдвард. — Любой дурак поймёт, что, взявшись за такое дело, ему придётся воспользоваться всеми этими преимуществами, чтобы уравновесить проблемы такого глупого, уродливого, бездарного и скучного кандидата.

— Тогда мне, возможно, надо будет перенести мероприятие на год.

— Никогда, — заявил Эдвард. — Я считаю такой срок слишком коротким, чтобы надеяться на изменения к лучшему. И потом, я хочу увидеть тебя в составе совета в этом году.

— Почему?

— Потому что если ты станешь единственным представителем от одиннадцатого класса, то в следующем году обязательно будешь председателем.

— Я смотрю, ты всё продумал, Эдвард, не так ли?

— А я готов поспорить, что и ты всё продумала.

— Возможно.

— Возможно?

— Возможно, я обдумаю вопрос о выдвижении своей кандидатуры на год раньше.

Во время летних каникул, которые Флорентина провела с отцом в нью-йоркском «Бароне», она заметила, что во многих универмагах есть отделы дамских шляпок, и задумалась о том, почему в городе так мало магазинов, которые торговали бы исключительно одеждой. Она часами ходила по универмагам подешевле, в одном из которых купила себе вечернее платье с открытыми плечами, наблюдала за покупателями и сравнивала их с посетителями «Блумингдэйла», «Олтмана» и «Мэйсиз». Вечерами за ужином она делилась с отцом новыми знаниями, которых набралась за день. Авель был так восхищён скоростью, с которой его дочь впитывала новую информацию, что сам начал ей в подробностях рассказывать о том, как работает группа «Барон». К окончанию каникул он с удовольствием отметил, что Флорентина стала разбираться в управлении пакетами акций, потоками наличности и текущими счетами. Авель предупредил Джорджа, что его работа в качестве управляющего директора группы может в не очень отдалённой перспективе оказаться под угрозой.

— Не думаю, что она метит на моё место, Авель.

— Нет?

— Нет, — подтвердил Джордж. — Она метит на твоё.

В последний день каникул Авель отвёз Флорентину в аэропорт и подарил ей фотокамеру «Полароид».

— Какой фантастический подарок, папа! Я теперь стану самой популярной девочкой в школе.

— Это взятка, — пояснил Авель.

— Взятка?

— Да, Джордж сказал мне, что ты метишь на моё место президента группы «Барон».

— Думаю, что я начну с председателя школьного совета, — заявила Флорентина.

Авель рассмеялся.

— Сначала обеспечь себе место в совете! — Он поцеловал дочь в щёку и помахал ей рукой, когда она поднялась по трапу в самолёт.

Авель ехал в машине назад и думал о своих амбициозных планах относительно Варшавы, а потом вспомнил об их с дочерью договорённости.

— Я решила выставить свою кандидатуру.

— Хорошо, — сказал Эдвард. — Я уже составил список всех учащихся нашей школы. Проверь его, отметь тех, кто точно будет голосовать за тебя, и вычеркни тех, кто точно будет против, тогда я смогу поработать с неопределившимися и поднять настроение твоим союзникам.

— Очень профессионально. Сколько кандидатов участвуют в выборах?

— Пока пятнадцать кандидатов на шесть мест. Есть четыре кандидата, которых ты победить не сможешь, но позиции остальных не сильнее твоей. Я думаю, тебе будет интересно знать, что Пит Уэллинг тоже участвует.

— А, этот придурок…

— Меня убедили, что ты безнадёжно в него влюблена.

— Не смеши меня, Эдвард. Он просто болван. Давай пройдёмся по списку.

Выборы были назначены на конец второй недели нового учебного года, так что у кандидатов было только десять дней на сбор голосов. Многие из друзей Флорентины заходили к ней домой на Ригг-стрит, чтобы заверить её в своей поддержке. Флорентина была удивлена, когда за неё выступили люди, от которых она этого никак не ожидала, а те, кого она считала друзьями, сказали, что никогда не поддержат её кандидатуру. Флорентина обсудила эту проблему с мисс Тредголд, и та предупредила: «Так будет всегда, когда ты станешь добиваться поста, дающего привилегии или выгоды. Причём проигрыша тебе будут желать ровесники. Зато не следует бояться тех, кто старше или моложе тебя, — они знают, что ты им не конкурент».

Каждый кандидат должен был написать краткое заявление перед выборами с изложением причин, по которым его следует избрать в состав совета. Флорентина дала почитать своё сочинение отцу, но отказалась что-либо добавлять или вычёркивать, а мисс Тредголд проверила только грамматику.

Голосование заняло целый день в пятницу в конце второй недели занятий, а его результаты огласила директор школы утром следующего понедельника. Это был ужасный уикенд для Флорентины, и мисс Тредголд постоянно твердила ей: «Успокойся, дитя моё». Даже Эдвард, который играл с ней в теннис в воскресенье, без труда одержал победу: 6:0, 6:0.

В понедельник Флорентина проснулась в пять часов утра и была готова к завтраку в шесть. Она трижды перечитала газету, а мисс Тредголд не сказала ей ни слова, пока не настало время отправляться в школу.

— Помни, моя дорогая, что Линкольн проиграл больше выборов, чем выиграл, но всё равно стал президентом.

— Да, но мне хотелось бы начать с победы, — возразила Флорентина.

Актовый зал к девяти часам был заполнен до отказа.

— А теперь я оглашу результаты выборов в школьный совет, — объявила директор. — Всего в выборах участвовало пятнадцать кандидатов, но избранными оказались шесть.

Первый — Джейсон Мортон — 109 голосов; он, соответственно, становится председателем.

Второй — Кати Лонг — 87 голосов.

Третий — Роджер Дингл — 85 голосов.

Четвертый — Эл Рубен — 81 голос.

Пятый — Майкл Пратт — 79 голосов.

Шестым членом школьного совета избрана Флорентина Росновская с семьюдесятью шестью голосами. Следом за ней идёт Пит Уэллинг с семьюдесятью пятью голосами. Первое заседание совета назначается сегодня на десять тридцать утра в моём кабинете. Можете расходиться.

Флорентина была так переполнена счастьем, что обняла Эдварда.

На первом заседании совета Флорентина, как самый младший его член, была назначена секретарём.

— Это покажет тебе, что значит приходить последним, — засмеялся новый председатель Джейсон Мортон.

«Опять писать протоколы, которые никто не читает, — подумала Флорентина. — Пусть. Сегодня я секретарь, а на следующий год стану председателем». Она посмотрела на юношу, чьё тонкое, красивое лицо и скромные манеры принесли ему столько голосов.

— Теперь о привилегиях, — резко произнёс Джейсон, не обратив внимания на её взгляд. — Председателю позволяется приезжать в школу на автомобиле, девушкам раз в неделю разрешается носить цветные рубашки неярких тонов, а юношам — мокасины вместо обычных туфель. Членам совета разрешается уходить с занятий, когда они исполняют свои обязанности. Они также могут наказывать любого ученика, нарушающего школьные правила.

«Так вот зачем я стала членом совета, — подумала Флорентина. — Чтобы носить цветную рубашку и наказывать».

Вернувшись в тот вечер домой, Флорентина, лучась гордостью, посвятила мисс Тредголд во все подробности своего избрания.

— А как этот несчастный Пит Уэллинг, — осведомилась мисс Тредголд, — который уступил с перевесом в один голос?

— Это послужит ему уроком! — заявила Флорентина. — Знаете, что я сказала, когда проходила мимо этого придурка?

— Конечно же нет, — с тревогой произнесла мисс Тредголд.

— «Теперь тебе придётся встать в очередь и ждать прихода твоего времени!» — И она расхохоталась.

— Как это недостойно тебя, Флорентина, равно как и меня тоже. Пожалуйста, никогда в жизни больше не говори так. Час триумфа — не для того, чтобы унижать соперников. Скорее это время для великодушия.

Мисс Тредголд поднялась с места и ушла в свою комнату.

На следующий день в столовой Джейсон Мортон сел рядом с Флорентиной.

— Теперь, когда ты стала членом совета, — сказал он и улыбнулся, — мы будем часто видеться.

Флорентина не улыбнулась ему в ответ, потому что среди учениц Латинской школы у Джейсона была такая же репутация, как и у Пита Уэллинга, а ей не хотелось во второй раз остаться в дураках.

За обедом они обсуждали вопросы поездки школьного оркестра в Бостон и говорили о том, что делать с мальчиками, которых застукали курящими.

— Если мы не сможем запретить курение, — сказал Джейсон, — то очень скоро у нас не останется вообще никаких полномочий. Нам надо проявить решительность, чтобы с самого начала защитить права совета.

Флорентина согласилась с ним, но была удивлена его следующим вопросом.

— Не хочешь сыграть со мной в теннис в субботу?

— Хочу! — Она попыталась ответить как можно более безразличным тоном, поскольку помнила, что он — капитан школьной команды по теннису, а у неё — отвратительный удар слева.

— Хорошо, я заеду за тобой в три часа. Нормально?

— Отлично, — сказала Флорентина, стараясь выглядеть непринуждённо.

— Твоё теннисное платье слишком коротко, — заявила мисс Тредголд.

— Я знаю, — согласилась Флорентина. — Ведь оно прошлогоднее, а я за это время выросла.

— С кем ты играешь?

— С Джейсоном Мортоном.

— Нельзя играть в таком платье с молодым человеком.

— Ну, либо в этом, либо голой.

— Не шути так со мной, дитя моё. Я разрешу тебе выйти в этом сегодня, но чтобы к понедельнику ты купила себе новый костюм.

В дверь позвонили.

— Похоже, это он приехал, — сказала мисс Тредголд.

Флорентина схватила ракетку и рванулась к двери.

— Не торопись, дитя моё. Пусть молодой человек подождёт немного. Мы же не можем позволить ему догадаться о том, что ты чувствуешь, не так ли?

Флорентина покраснела, связала лентой свои длинные тёмные волосы и пошла к двери.

— Привет, Джейсон! — сказала она безразличным тоном. — Заходи.

Джейсон в костюме для тенниса, который выглядел так, будто куплен сегодня утром, не мог отвести глаз от Флорентины.

— Какое платье… — только и смог произнести он, и хотел добавить ещё что-то, но увидел, как из комнаты выходит мисс Тредголд. До этого момента он и не подозревал, какая у Флорентины красивая фигура. Поглядев на мисс Тредголд, он понял, почему ему не позволили это заметить.

— Ужасно, правда?

— Да нет, смотрится отлично. Поторопись, я заказал корт на три тридцать, и, если мы опоздаем хоть на минуту, его могут отдать кому-то ещё.

— О боже! — воскликнула Флорентина, выйдя на улицу. — Это твой автомобиль?

— Да. Разве он не прекрасен?

— Если ты интересуешься моим мнением, то я бы сказала, что он знавал лучшие времена.

— Разве? А мне кажется, он выглядит шикарно.

— Если бы я знала, что значит это слово, то могла бы согласиться с вами, сэр. Но скажите, кто я для этой машины — пассажир или тягач?

— Это настоящий довоенный «Паккард».

— Тогда его нужно с почестями похоронить, — сказала Флорентина, садясь на переднее сиденье. Она вдруг увидела, как сильно открылись её ноги.

— А кто-нибудь научил тебя, как двигать эту груду металла вперёд? — спросила она игриво.

— Нет, не совсем.

— Что? — недоверчиво переспросила Флорентина.

— Мне сказали, что управление автомашиной — вопрос просто здравого смысла.

Флорентина толкнула ручку вниз и приоткрыла дверь, словно собираясь выйти. Джейсон положил руку ей на бедро.

— Не глупи, Тина. Мой отец научил меня водить, и я уже год как за рулём.

Флорентина покраснела, захлопнула дверь и чуть позже вынуждена была признать, что он действительно прекрасно довёз её до теннисного клуба, хотя машина гремела металлом и подскакивала на ухабах.

Игра в теннис стала ужасом для Флорентины: она с трудом пыталась отыграть очередное очко, а Джейсон с тем же трудом пытался ей его отдать. И всё-таки он выиграл: 6:2, 6:1.

— С удовольствием выпил бы «Кока-Колы», — сказал Джейсон после матча.

— А я с удовольствием отправилась бы в теннисную школу!

Он засмеялся и по дороге с корта взял её за руку. Флорентине казалось, что её рука потна и горяча, но Джейсон не отпускал её до тех пор, пока они не зашли в клубный бар, где выпили купленной им «Кока-Колы», после чего юноша отвёз её домой. Доехав до Ригг-стрит, Джейсон наклонился и поцеловал Флорентину в губы. Она не ответила, но скорее от удивления, чем по какой-либо иной причине.

— А почему бы нам не сходить вечером в кино? — предложил он. — В «Юнайтед Артисте» идёт «По городу».

— Вообще-то я… Да, я хотела бы пойти в кино, — сказала Флорентина.

— Хорошо, тогда я заеду за тобой в семь.

Флорентина посмотрела вслед отъезжающему автомобилю и попыталась придумать причину, которая окажется достаточно убедительной для её матери, и она разрешит дочери уйти из дому сегодня вечером. Девушка нашла мисс Тредголд на кухне, где та пила чай.

— Хорошо сыграла? — спросила гувернантка.

— Я-то — да, а вот он, похоже, не очень. Кстати, он пригласил меня сегодня вечером, э-э-э, в концертный зал, так что я не буду ужинать.

— Как мило, — сказала мисс Тредголд. — Только смотри, возвращайся не позже одиннадцати, а то твоя мать будет волноваться.

Флорентина поднялась к себе, села на кровать и стала думать о том, какое платье ей надеть вечером, как ужасно выглядят её волосы и можно ли будет стащить у матери косметику.

В семь часов вечера появился Джейсон. На этот раз на нём были свитер из грубой шерсти с большим воротником и брюки цвета хаки. У двери его встретила мисс Тредголд.

— Здравствуйте, молодой человек.

— Здравствуйте, мэм.

— Прошу вас пройти в гостиную.

— Спасибо.

— А на какой концерт вы приглашаете Флорентину?

— Концерт?

— Да. Я хотела спросить, что сегодня играют? — поинтересовалась мисс Тредголд. — Я прочитала в утренней газете, что это Третья симфония Бетховена.

— А, ну да, конечно, Третья симфония, — ухватился за подсказку Джейсон.

И тут на лестнице появилась Флорентина. И мисс Тредголд, и Джейсон были поражены. Только один одобрил её внешний вид, а вторая — нет. Флорентина надела зелёное платье, опускавшееся чуть ниже колен и открывавшее блестящие нейлоновые чулки с тёмным швом сзади. Девушка медленно спускалась по лестнице, поскольку её ноги никак не могли привыкнуть к высоким каблукам. Её тёмные блестящие волосы струились по плечам. Всё это делало Флорентину гораздо старше её пятнадцати лет.

— Поторопись, Джейсон, а то опоздаем, — сказала она, уходя от разговора с мисс Тредголд.

— Конечно, — поддержал её Джейсон.

По дороге к выходу Флорентина не оглянулась из страха превратиться в соляной столп.

— Проследите за тем, чтобы она вернулась домой до одиннадцати, молодой человек, — скомандовала мисс Тредголд.

— Естественно! — Джейсон закрыл дверь. — Где вы её нашли?

— Кого? Мисс Тредголд?

— Да. Она — прямо персонаж викторианского романа. «Проследите за тем, чтобы она была дома до одиннадцати, молодой человек», — передразнил Джейсон, открывая перед Флорентиной дверцу «Паккарда».

— Не груби! — велела Флорентина и кокетливо улыбнулась.

Перед кинотеатром стояла большая очередь, и Флорентина старалась не привлекать к себе внимание, чтобы её кто-нибудь не узнал. Когда они оказались внутри, Джейсон провёл её на последний ряд с видом человека, не раз бывавшего здесь.

Флорентина села на своё место и впервые расслабилась — но ненадолго. Джейсон наклонился, положил руку ей на плечо и начал её целовать. Ей понравилось ощущение, когда он раскрыл её губы и их языки встретились. Затем он отстранился, и они стали смотреть на титры на экране. Флорентина обожала Джин Келли. Джейсон опять наклонился и прижался своим ртом к её рту. Её губы раскрылись. И в этот момент она почувствовала его руку у себя на груди. Она попыталась убрать её, но и тут — как и на корте — он оказался сильнее. Ей удалось оттолкнуть его, но ненадолго. В раздражении Джейсон достал пачку «Кэмел» и закурил сигарету. Сделав несколько затяжек, он погасил сигарету и положил руку ей между ног. Она предупредила дальнейшие действия, плотно сжав бёдра.

— Ну же, — сказал Джейсон. — Не будь такой скромницей, или кончишь тем же, что и мисс Тредголд. — И наклонился, чтобы ещё раз поцеловать её.

— Ради бога, Джейсон, дай посмотреть фильм!

— Не глупи. Никто не ходит в кино, чтобы смотреть фильм! — Он снова положил руку ей на ногу. — И не говори, что ты раньше этим не занималась. Чёрт возьми, тебе же шестнадцать лет! И кем ты хочешь стать? Самой старой целкой в Чикаго?

Флорентина вскочила и пошла к выходу, оттоптав по дороге несколько пар ног. Не оправив платья, она со всех ног выбежала из кинотеатра. Оказавшись на улице, она попыталась бежать, но высокие каблуки позволяли ей идти только шагом, поэтому она сняла туфли и побежала в чулках. Добравшись до дома, Флорентина попыталась собраться с силами. Она очень не хотела столкнуться с мисс Тредголд, но избежать этого не удалось. Дверь в спальню мисс Тредголд была открыта, и когда Флорентина на цыпочках попыталась пройти мимо, то услышала голос:

— Дорогая моя, а что, концерт уже закончился?

— Да… то есть, нет. Что-то я не очень хорошо себя чувствую, — сказала Флорентина и вбежала в свою комнату, чтобы уйти от расспросов мисс Тредголд.

В понедельник на заседании совета Флорентина не могла поднять глаз на Джейсона, который спокойным, твёрдым голосом говорил, что некоторые старшеклассники, не являясь членами совета, позволяют себе вольности в одежде. Он также добавил, что любой, кого заметят курящим, будет отведён к директору. Все — кроме Флорентины — согласно кивнули.

— Хорошо, тогда я повешу соответствующее извещение об этом на доску объявлений.

Когда заседание окончилось, Флорентина тихонько ускользнула в свой класс, чтобы ни с кем не разговаривать. После занятий в тот вечер она не уходила домой до шести часов. Наконец вышла, но тут начался дождь, и она спряталась в арке в надежде, что он скоро кончится. Пока она стояла там, мимо неё прошёл Джейсон с девушкой из двенадцатого класса. Наблюдая за тем, как он сажает спутницу в машину, Флорентина закусила губу. Дождь усилился, и она решила вернуться в класс, чтобы перепечатать протокол заседания совета.

Флорентине понадобился час, чтобы закончить печатать протокол заседания, — главным образом потому, что она слишком много думала о двойных стандартах Джейсона. Когда протокол был готов, дождь прекратился, и Флорентина отправилась домой. Идя по коридору, она услышала, что из раздевалки для мальчиков доносится какой-то шум. Без специального разрешения после семи часов никто, кроме членов совета, не имел права оставаться в здании. Войдя в раздевалку, Флорентина увидела Пита Уэллинга, стоящего в углу и пытающегося спрятать окурок за спиной.

— Пит?.. — удивилась она.

— Вот, мисс член совета, вы меня поймали. Два серьёзных нарушения сразу. В здании после семи и курение. К чёрту отправился мой шанс попасть в Гарвард, — говорил Пит Уэллинг, гася сигарету о каменный пол.

Перед глазами Флорентины встало лицо председателя школьного совета, затягивающегося сигаретой во время киносеанса.

— А Джеймс Мортон тоже собирается в Гарвард?

— Да, только к чему это ты? — удивился Пит. — Ничто не остановит его на пути в Лигу плюща.

— Я просто хотела уточнить. До свидания, Пит.

Флорентине понравились её новые полномочия и ответственность в совете, и она относилась к ним настолько серьёзно, что со временем мисс Тредголд стала опасаться, как бы это не пошло во вред учёбе. Гувернантка не стала говорить об этом миссис Росновской, поскольку посчитала решение этой проблемы своим делом. Она надеялась, что такое отношение Флорентины — всего лишь подростковое отклонение от нормы, но была удивлена, когда увидела, как быстро изменилась её подопечная под влиянием вверенных ей небольших властных полномочий.

К середине второго семестра мисс Тредголд поняла, что проблема уже прошла первую стадию и быстро выходит из-под контроля. Занимаясь только своими делами, Флорентина запустила учёбу. Её табель по окончании второго семестра был далёк от того, к чему все привыкли, ведь раньше она равнялась на повышенные стандарты. А её классная дама более чем ясно намекнула на то, что Флорентина стала чересчур властной и слишком часто указывает другим ученикам на их недостатки.

Мисс Тредголд не могла не заметить, что Флорентине перестали присылать столь частые раньше приглашения на вечеринки, и её друзья тоже не заглядывают в дом на Ригг-стрит. Остался один только Эдвард Винчестер… Мисс Тредголд нравился этот мальчик.

Во время весеннего семестра дела не улучшились, а Флорентина уклонялась от разговора, когда мисс Тредголд напоминала ей о том, что у неё не сделано домашнее задание. От Софьи, компенсировавшей уход мужа тем, что она набрала ещё пять килограммов, толку было мало.

— Я не заметила ничего необычного, — вот всё, что она отвечала, когда мисс Тредголд пыталась заговорить с ней об этом.

Мисс Тредголд поджала губы и чуть было не впала в отчаяние, когда однажды утром за завтраком Флорентина откровенно грубо ответила ей на вопрос, чем она собирается заняться в выходные.

— Если это будет вас касаться, я дам вам знать, — заявила она, не отрывая глаз от журнала мод.

Миссис Росновская сделала вид, что ничего не заметила, поэтому мисс Тредголд сохранила ледяное молчание, рассудив про себя, что рано или поздно ребёнок узнает, что «погибели предшествует гордость, а падению — надменность».[10]

Ждать, как выяснилось, пришлось недолго.

9

— Но нет никаких причин быть настолько уверенной в этом, — произнёс Эдвард.

— Почему? Кто может выиграть у меня? Я член совета вот уже почти год, а все остальные покидают школу, — возразила ему Флорентина.

— Я это понимаю, но ты нравишься далеко не всем.

— Что ты имеешь в виду?

— Многие ученики думают, что, когда ты стала членом совета, шапка оказалась не по Сеньке.

— Надеюсь, ты к ним не относишься, Эдвард.

— Я — нет. Но меня беспокоит перспектива твоего поражения, если ты не займёшься учениками младших классов.

— Не глупи. Почему это я должна знакомиться с ними? Разве не достаточно того, что они уже знают меня?

— Что на тебя нашло, Флорентина? Ты не вела себя так год назад.

— Если тебе не нравится то, как я выполняю свои обязанности, пойди и проголосуй за другого кандидата!

— Это никак не связано с тем, как ты выполняешь свои обязанности, все согласны в том, что ты — лучший секретарь, но для председателя нужны иные качества.

— Спасибо за совет, Эдвард, но ты сам увидишь, как я обойдусь без него.

— Значит, ты не хочешь, чтобы в этом году я тебе помогал?

— Эдвард, ты так ничего и не понял. Дело не в том, что я не хочу твоей помощи, а в том, что она мне не нужна.

— Желаю удачи, Флорентина! Мне остаётся только надеяться, что я ошибаюсь.

— И твоя удача мне не нужна. Кое-какие вещи в этой жизни зависят только от способностей.

Флорентина не стала пересказывать этот диалог мисс Тредголд.

В конце учебного года Флорентина с удивлением обнаружила, что осталась первой ученицей класса только по французскому языку и латыни, а по остальным предметам съехала на третье место. Мисс Тредголд внимательно изучила табель, и он подтвердил худшие её опасения. И тем не менее она не видела смысла серьёзно говорить с девушкой, которая не слушала ничьих мнений, если они не совпадали с её точкой зрения.

Летние каникулы Флорентина опять провела в Нью-Йорке с отцом, который позволил ей поработать помощником продавца в одном из магазинов его отеля.

Флорентина рано просыпалась каждое утро и надевала зелёную форму младшего сотрудника отеля. Всю свою энергию она отдавала изучению того, как управляется магазин модной одежды. Очень скоро она подала несколько новых идей управляющей магазином мисс Паркер. Шли дни, и Флорентина увереннее стала разбираться в делах. Она осознала своё привилегированное положение, прекратила носить форму младшего сотрудника и даже начала отдавать приказы младшим продавцам. Впрочем, она была в этом достаточно осторожна и никогда не поступала так в присутствии мисс Паркер.

В одну из пятниц, когда мисс Паркер сидела в своём кабинете и считала утреннюю выручку, Джесси Ковач — младший продавец магазина — опоздала на десять минут. Флорентина ждала её в дверях.

— Вы опять опоздали, — заявила Флорентина, но Джесси и не подумала отвечать. — Вы слышали меня, мисс Ковач? — потребовала ответа Флорентина.

— Конечно, слышала, — сказала Джесси, вешая плащ.

— Ну, и в чём причина на сей раз?

— Я не обязана вам докладывать.

— Что ж, посмотрим! — угрожающе произнесла Флорентина и направилась к кабинету мисс Паркер.

— Не трудитесь, мисс надутые щёчки! Меня и без этого от вас тошнит, — сказала Джесси, сама зашла в кабинет мисс Паркер и закрыла за собой дверь.

Ожидая возвращения Джесси, Флорентина притворилась, что наводит порядок на прилавке. Через несколько минут девушка вышла из кабинета, взяла плащ и покинула магазин, не сказав ни слова. Флорентина была довольна результатами своего выговора. Вскоре из кабинета вышла мисс Паркер.

— Джесси сказала мне, что увольняется из-за тебя.

— Мисс Ковач — невеликая потеря! — заявила Флорентина. — Она не справляется со своими обязанностями.

— Дело не в этом, Флорентина. Когда ты вернёшься в школу, мы продолжим нашу работу в магазине.

— Может быть, к тому времени мы с корнем вырвем всех тех, кто, подобно Джесси Ковач, тратит деньги и время моего отца!

— Мисс Росновская, здесь работает команда. Не каждый из них умён или талантлив, и даже не каждый упорно трудится, но в рамках своих способностей они отдают работе все силы, и раньше у нас никогда не было жалоб.

— Может быть, это потому, что мой отец слишком занят и у него нет времени, чтобы обратить внимание на то, как вы работаете, мисс Паркер!

Мисс Паркер заметно покраснела, но взяла себя в руки.

— Полагаю, настал момент для того, чтобы вы начали работу в каком-то другом магазине своего отца. Я служу ему двадцать лет, и он никогда не разговаривал со мной таким оскорбительным тоном.

— Полагаю, настал момент для того, чтобы вам начать работу в другом магазине, — заявила Флорентина. — И лучше не в магазинах моего отца.

Она вышла в коридор, прошла прямо к личному лифту и нажала кнопку «42». По прибытии Флорентина сказала секретарше, что хочет немедленно видеть отца.

— В данный момент он ведёт заседание правления, мисс Росновская.

— Так пусть прервётся и узнает, что его дочь хочет видеть его!

Секретарша поколебалась, но нажала кнопку вызова Росновского.

— Мне кажется, я просил нас не беспокоить.

— Извиняюсь, сэр, но здесь ваша дочь, и она настаивает на встрече с вами.

— Хорошо, пусть войдёт, — сказал Авель после паузы.

— Прости, папа, но здесь такое дело, которое не может ждать… — Флорентина вошла в комнату и неожиданно растеряла всю свою уверенность, поскольку восемь человек, сидевших за столом, встали при её появлении. Авель провёл дочь в свой кабинет.

— Ну, и что это за дело, которое не может ждать, моя дорогая?

— Это всё мисс Паркер. Она занудна, некомпетентна и глупа, — заявила Флорентина, излагая отцу свою версию инцидента с Джесси Ковач.

Когда она закончила, Авель нажал кнопку селектора.

— Попросите мисс Паркер из магазина мод зайти ко мне сейчас же.

— Спасибо, папа.

— Флорентина, посиди, пожалуйста, в соседней комнате, пока я буду говорить с мисс Паркер.

— Да, папа.

Через несколько минут появилась мисс Паркер, всё ещё красная. Авель спросил её, что произошло. Она изложила свою версию ссоры, высказав мнение, что хотя Флорентина и хороший менеджер, но именно она — единственная причина увольнения Джесси Ковач. Мисс Паркер подчеркнула, что за ней могут последовать и другие, если Флорентина не переменит своего к ним отношения. Авель слушал её, едва сдерживая гнев. Он сообщил мисс Паркер свою точку зрения и сказал, что днём она получит письмо, подтверждающее его решение.

— Ну, раз вам так угодно… — сказала мисс Паркер.

Авель нажал кнопку вызова секретаря.

— Будьте добры, попросите мою дочь зайти ко мне.

Вошла Флорентина.

— Ты поговорил с мисс Паркер, папа?

— Да.

— Ей будет трудно найти другую работу.

— А ей это не понадобится.

— Не понадобится?

— Нет. Я повысил её в должности и продлил с ней контракт, — сообщил Авель. — Если ты ещё раз попытаешься так обойтись с кем-то из моего персонала, я тебя выпорю — только на этот раз посильнее, чем в детстве! Джесси Ковач уволилась из-за твоего невыносимого поведения, и в магазине тебя не любят.

Флорентина уставилась на отца, не веря своим ушам, а потом расплакалась.

— Прибереги свои слёзы для других, — продолжал Авель бесстрастно. — Они на меня не действуют. Почему я должен напоминать тебе, что мне приходится управлять целой компанией?! Ещё неделя такой твоей работы, и я получу кризис на свою шею. Ты сейчас же пойдёшь вниз и извинишься перед мисс Паркер за своё дерзкое поведение. Ты будешь держаться подальше от моих магазинов, пока я не решу, что ты снова можешь в них работать. И ты в последний раз прерываешь мои заседания правления. Понятно?

— Но, папа…

— Никаких «но». Ты немедленно извинишься перед мисс Паркер.

Флорентина выбежала из кабинета отца, вернулась в свой номер, собрала вещи, оставила зелёную форму на кровати и, взяв такси, уехала в аэропорт.

Узнав об её отъезде, Авель позвонил мисс Тредголд и рассказал о случившемся. Гувернантка выслушала его с негодованием, но без удивления.

Когда Флорентина приехала домой, её мать была в массажном салоне, где пыталась скинуть лишние килограммы. Девушку встретила мисс Тредголд.

— Я смотрю, ты приехала на неделю раньше.

— Да, мне надоело в Нью-Йорке.

— Не лги, дитя моё.

— И вы тоже хотите укорить меня? — воскликнула Флорентина и побежала в свою комнату.

Весь уикенд она просидела взаперти, лишь иногда спускаясь на кухню, чтобы съесть чего-нибудь. Мисс Тредголд не делала попыток увидеться с ней.

В первый день нового учебного года Флорентина надела одну из своих цветных рубашек с модным воротником на пуговицах, которые она купила в магазине «Бергдорф Гудман». Она знала, что ей будут завидовать остальные девочки Латинской школы, и хотела показать им, как следует одеваться будущему председателю школьного совета. Поскольку новых членов совета должны были избрать только через две недели, Флорентина каждый день надевала рубашку другого цвета и приняла на себя обязанности председателя. Она даже стала думать, какую машину выпросит у отца, когда выиграет выборы. Она избегала компании Эдварда Винчестера, который тоже выдвинул свою кандидатуру в совет, и смеялась каждый раз, когда при ней говорили, как он популярен. В третий понедельник нового учебного года Флорентина отправилась в школу, уверенная, что её выбрали председателем школьного совета. Когда был зачитан весь список избранных в школьный совет, Флорентина не поверила своим ушам. Она не попала даже в число шести первых. За неё подали всего несколько голосов, а председателем совета был избран Эдвард Винчестер. Когда Флорентина вышла из зала, никто ей не посочувствовал, и она весь день провела как во сне. Вернувшись вечером домой, она подошла к двери мисс Тредголд и тихо постучала.

— Входите.

Флорентина медленно открыла дверь и посмотрела на мисс Тредголд, читавшую книгу.

— Меня не выбрали президентом, — тихо сказала она. — Меня даже в совет не выбрали.

— Знаю! — Мисс Тредголд закрыла Библию.

— Откуда вы знаете?

— Потому что я и сама не стала бы голосовать за тебя. — Гувернантка задумалась. — Но давай поставим на этом точку, дитя моё.

Флорентина подбежала к ней и крепко обняла.

— Ну хорошо, надо отстраивать мосты заново. Вытри слёзы, дорогая, и мы начнём немедленно. Нельзя больше терять время. Понадобятся бумага и карандаш.

Флорентина записала всё, что сказала мисс Тредголд, не оспорив ни одного пункта. В тот же вечер она написала длинные письма отцу, мисс Паркер, присовокупив к нему письмо для Джесси Ковач, а также Эдварду Винчестеру. На следующий день девушка исповедовалась у отца О’Рейли. Придя в школу, она помогла вновь назначенному секретарю разобраться с её первыми протоколами, рассказав ей о своей системе, которая прекрасно работала. Флорентина пожелала новому председателю школьного совета удачи и обещала ему любую помощь, которая только понадобится. Всю следующую неделю она отвечала на вопросы членов совета, но сама никаких рекомендаций не высказывала. Вскоре Эдвард сообщил Флорентине, что совет проголосовал за то, чтобы оставить ей привилегии члена. Мисс Тредголд посоветовала с благодарностью принять любезное предложение Эдварда, но никогда им не пользоваться. Флорентина согласилась и сунула свои нью-йоркские рубашки на нижнюю полку шкафа.

В один из дней директор школы пригласила её к себе. Когда Флорентина вошла в кабинет, невысокая, безупречно одетая женщина улыбнулась ей и усадила в кресло.

— Ты, должно быть, разочарована результатами выборов.

— Да, мисс Аллен, — сказала Флорентина в ожидании очередного выговора.

— Но по всему видно, что этот опыт стал для тебя хорошим уроком.

— Слишком поздно, мисс Аллен. Председателем я уже не буду…

— Это верно. Поэтому мы должны найти другую вершину для штурма. В конце года я ухожу на пенсию после двадцати пяти лет работы в качестве директора, и, скажу тебе честно, я достигла почти всего, чего хотела. Ученики Латинской школы показывают прекрасные результаты на вступительных экзаменах в Гарварде, Йейльском университете и Редклиф-колледже. Мы лучше любой другой школы в Иллинойсе и ни в чём не уступаем ведущим школам Восточного побережья. Но есть одно достижение, которое мне пока не далось.

— Какое же, мисс Аллен?

— Мальчики выигрывали главные стипендии в Лиге плюща хотя бы раз. В Принстоне даже три раза. Но вот девочки за четверть века ни разу не выигрывали стипендию Джеймса Адамса Вулсона по классической литературе в Редклиф-колледже. Я хочу внести твоё имя в список соискателей этой стипендии. Если ты её выиграешь, моя задача будет выполнена.

— Я бы попыталась, — сказала Флорентина, — но мои оценки в последнее время…

— Это так, — подтвердила директор, — но, как однажды миссис Черчилль заметила Уинстону, когда он неожиданно проиграл выборы: «Может быть, это благо, только замаскированное».

В тот вечер Флорентина изучила анкету соискателя премии Джеймса Адама Вулсона. Стипендию могла получить любая девушка в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. В том году её вручали 1 июля. Экзаменов было три: латынь, греческий и современная политика.

Все следующие недели Флорентина до завтрака говорила с мисс Тредголд только на латыни или по-гречески, на каждый уикенд она получала от мисс Аллен три темы по современному положению и к понедельнику должна была написать ответы. По мере приближения дня экзаменов Флорентина вдруг поняла, что вся школа болеет за неё. Она вечерами читала Цицерона, Вергилия, Платона и Аристотеля, а каждое утро после завтрака писала пятьсот слов на такие темы, как двадцать вторая поправка к Конституции, важность влияния президента Трумэна на Конгресс во время войны в Корее, и даже о том, какое влияние окажет телевидение, когда распространится по всей стране.

В конце каждого дня мисс Тредголд просматривала работы Флорентины, добавляя сноски и комментарии, после чего обе валились в постель, чтобы на следующее утро подняться в половине седьмого и продолжить подготовку к экзамену. Флорентина признавалась мисс Тредголд, что не только не обретает уверенности, но, наоборот, ей с каждым днём становится всё страшнее.

Экзамен на стипендию был назначен на начало марта в Редклиф-колледже. Мисс Тредголд провожала Флорентину на вокзал. По дороге они обменялись всего несколькими словами, но и те были на греческом.

— Не трать слишком много времени на простые вопросы, — был последний совет мисс Тредголд.

Когда они вышли на платформу, Флорентина вдруг почувствовала чью-то руку у себя на талии, а перед ней возникла роза.

— Эдвард, да ты пижон!

— Не следует так разговаривать с председателем школьного совета. И не вздумай приезжать назад без стипендии Вулсона! — сказал он и поцеловал её в щёку.

Ни один из них не заметил улыбки на лице мисс Тредголд.

Вагон был почти пуст, и Флорентина плохо запомнила поездку, поскольку редко поднимала глаза от страниц «Орестеи».[11]

В Бостоне Флорентину встретил «Форд» с деревянным кузовом, который отвёз её и ещё четырёх девушек, приехавших этим же поездом, в Редклиф-колледж. Во время поездки нечастые обмены вежливыми репликами прерывались долгим напряжённым молчанием. Флорентина с облегчением узнала, что ей выделена отдельная комната, так что никто не увидит, как она волнуется.

В шесть часов девочек собрали в зале Лонгфеллоу, где декан факультета в подробностях рассказала им об экзаменах.

— Завтра с девяти до двенадцати утра вы будете сдавать письменный экзамен по латыни, а во второй половине дня, между тремя и шестью часами, — письменный экзамен по греческому языку. На следующее утро у вас будет последний письменный экзамен по общему политическому положению. Было бы глупо желать удачи каждому, поскольку стипендия Вулсона достанется не всем, поэтому я просто выражаю надежду, что вы покажете всё, на что способны, когда будете писать свои сочинения.

Флорентина вернулась к себе в комнату и внезапно почувствовала, как мало она знает и как ей одиноко. Она спустилась на первый этаж и по телефону-автомату позвонила матери и мисс Тредголд. Она легла спать, но проснулась в три часа ночи. Попыталась прочитать несколько страниц из «Политики» Аристотеля, но в голову ничего не лезло. К семи она спустилась и несколько раз обошла Редклиф, перед тем как отправиться на завтрак. Флорентину ждали две телеграммы: одна от отца, который приглашал её присоединиться к нему летом, когда он поедет в Европу, а вторая от мисс Тредголд, в которой было написано: «Единственное, чего нам следует бояться, это самого страха».

После завтрака Флорентина ещё немного погуляла на улице, на сей раз в компании других девушек, а потом заняла своё место в зале Лонгфеллоу. Двести сорок три девушки терпеливо ждали, когда пробьёт девять и им позволят открыть небольшие коричневые конверты, лежащие на столах перед ними. Флорентина наскоро прочла задание по латыни целиком, а затем ещё раз — уже внимательно, выбирая вопросы, к которым она была готова лучше. Когда часы пробили двенадцать, у неё забрали тетрадку. Она вернулась в комнату и два часа занималась греческим. Потом в одиночестве пообедала в баре. Во второй половине дня ей предложили три вопроса по греческому языку, а в шесть велели сдать работу. Она вернулась в свою комнату совершенно без сил, рухнула на кровать и не двигалась до ужина. За поздним ужином она прислушивалась к разговорам за столом и немного успокоилась, когда обнаружила, что другие девушки нервничают не меньше, чем она. Флорентина знала, что почти каждой, кто победит на экзаменационном конкурсе, будут предложены стипендия и место в Редклиф-колледже, и таких наберётся двадцать две студентки, но только одна получит стипендию Джеймса Адамса Вулсона.

На второй день Флорентина открыла коричневый конверт с экзаменационным заданием и с облегчением прочитала первый вопрос: «Какие перемены произошли бы в Америке, если б Двадцать вторая поправка была принята до избрания Франклина Рузвельта президентом?» Она начала быстро писать.

Когда Флорентина вернулась в Чикаго, на перроне её встречала мисс Тредголд.

— Не буду спрашивать тебя, выиграла ли ты конкурс, моя дорогая, спрошу только, написала ли ты так, как хотела?

— Да, — ответила Флорентина, немного подумав. — Если я не получу эту стипендию, значит, я её недостойна.

— О большем не приходится мечтать ни тебе, ни мне, поэтому мне пора возвращаться в Англию.

— Почему? — удивилась Флорентина.

— Ну а как ты думаешь, что ещё я могу сделать для тебя теперь, когда ты поступаешь в университет? Мне предложили место декана факультета классической литературы в школе для девочек в Западной Англии, и я приняла предложение.

Следующие несколько недель в школе очень тяжело дались Флорентине: она ждала результатов экзаменов и пыталась уверить Эдварда, что уж он-то точно попадёт в Гарвард.

— Там больше спортивных площадок, чем аудиторий, — дразнилась она, — так что тебе будет нетрудно поступить.

Эдвард мог и не поступить, и Флорентина это знала, но дни шли, и надежды обоих превращалась в страхи. Флорентине сказали, что результаты экзаменов будут известны 14 апреля. В тот день директор вызвала её к себе в кабинет, откуда позвонила в секретариат Редклиф-колледжа.

— Будьте любезны, скажите, завоевала ли мисс Росновская стипендию Редклиф-колледжа? — спросила директор.

Пауза сильно затянулась.

— Как, вы сказали, её фамилия?

— Р-О-С-Н-О-В-С-К-А-Я.

Ещё одна пауза. Флорентина стиснула кулаки. Затем секретарь твёрдо, чётко и громко — так, что они обе услышали, — произнесла:

— Нет. Извините, но имени мисс Росновской в списке стипендиатов нет, но семьдесят процентов из сдававших экзамен будут так или иначе приняты в Редклиф, так что мы свяжемся с ней через несколько дней.

Ни мисс Аллен, ни Флорентина не смогли скрыть своего разочарования. Флорентина вышла из кабинета и наткнулась на Эдварда, который ждал её. Он обнял подругу за плечи и сообщил:

— Я поступил в Гарвард. А как твои дела? Ты выиграла стипендию Вулсона?

Но Эдвард и сам мог угадать ответ, взглянув ей в лицо.

— Извини, — сказал он. — Как это бестактно с моей стороны.

Эдвард обнял Флорентину, в глазах которой стояли слёзы, и проводил домой, где она в молчании поужинала с мисс Тредголд и матерью.

Через две недели мисс Аллен вручила Флорентине школьную премию по классической литературе, но это было слабым утешением. Софья и мисс Тредголд вежливо аплодировали, а Флорентина решила позвонить отцу и сказать, чтобы он не приезжал в Чикаго, поскольку праздновать особо нечего.

Вручив Флорентине премию, мисс Аллен постучала по кафедре, призывая собравшихся к тишине, и начала говорить:

— За годы работы в Латинской школе для девочек я никогда не делала секрета, что хотела бы увидеть свою ученицу награждённой стипендией Джеймса Адамса Вудсона. — Флорентина смотрела в пол. — А в этом году, по моему убеждению, у нас появилась лучшая ученица за двадцать пять лет, и я думала, что моя мечта осуществится. Две недели назад я позвонила в Редклиф-колледж, где мне сказали, что наша кандидатка не смогла победить в конкурсе на получение стипендии. Но сегодня пришла телеграмма, которую, как мне кажется, стоит зачитать вслух. — Мисс Аллен надела очки. — «Имя Флорентины Росновской не было включено в список выигравших стипендию Редклиф-колледжа потому, что, как мы счастливы вам сообщить, ей досталась стипендия Джеймса Адамса Вулсона. Подтвердите получение».

Зал взорвался криками родителей и учеников. Мисс Аллен подняла руку, требуя тишины.

— Я двадцать пять лет работаю в школе и могла бы вспомнить, что стипендия Вулсона присуждается отдельно…

Я знаю, что собравшиеся в этом зале верят в то, что Флорентина будет служить своему университету и своей стране так же, как нашей школе. У меня теперь только одно желание: дожить до этого дня.

Флорентина встала и посмотрела на мать. По лицу Софьи текли крупные слёзы. Никто не знал, как наслаждается этими аплодисментами женщина, сидевшая, выпрямив спину, рядом с Софьей.

Теперь Флорентина была и счастлива и печальна одновременно, но ничто так не омрачало её настроения, как расставание с мисс Тредголд. В поезде «Чикаго — Нью-Йорк» Флорентина попыталась выразить ей свою любовь и признательность и передала конверт.

— Что это, дитя моё? — спросила мисс Тредголд.

— Четыре тысячи акций группы «Барон», которые мы заработали за последние четыре года.

— Но здесь же не только моя, но и твоя доля, моя дорогая.

— Нет, вы забыли принять во внимание сумму, которую я сэкономила, когда выиграла стипендию Вулсона.

Мисс Тредголд ничего не ответила.

Часом позже мисс Тредголд была уже в порту на берегу Гудзона в ожидании посадки на корабль. Её подопечная окончательно входила во взрослую жизнь.

— Я буду вспоминать о тебе, дорогая моя, — сказала мисс Тредголд. — Надеюсь, мой отец был прав, когда говорил, что такова моя судьба.

На прощание Флорентина поцеловала мисс Тредголд в обе щеки и смотрела, как она поднимается по трапу. Поднявшись на палубу, гувернантка обернулась и помахала воспитаннице, которая стояла на пирсе, еле сдерживая слёзы.

Добравшись до своей каюты и заперев дверь, Уиннифред Тредголд села на кровать и дала волю слезам.

10

Со времени первых дней в Латинской школе для девочек Флорентина ещё никогда не чувствовала себя настолько незащищённой. Когда она вернулась с каникул, которые провела в Европе с отцом, её ждал толстый конверт из Редклиф-колледжа. В нём содержались подробные указания, куда и когда ей следует явиться и что надеть на себя. В конверте также находились учебный план и «Красная книга», в которой излагались правила поведения в Редклифе.

По мере приближения дня, когда Флорентине предстояло покинуть Чикаго, она всё яснее понимала, как сильно ей не хватает мисс Тредголд.

Прибывших в Редклиф студентов встретила строго одетая женщина средних лет, которая провела их в зал Лонгфеллоу, где недавно проходили конкурсные экзамены на стипендию Вулсона. Там им рассказали, где они будут жить в первый год обучения. Флорентине досталась комната в Уитмен-холле.

Комната пахла так, словно маляры ушли только вчера, и была рассчитана на трёх девушек. Поскольку соседок Флорентины пока не было, она выбрала себе кровать, стоявшую у окна, и начала распаковывать вещи.

— Привет! — раздался голос, напомнивший Флорентине судовую сирену. — Меня зовут Белла Хеллман, я из Сан-Франциско.

Белла пожала руку Флорентине, которая тут же об этом пожалела, но всё равно нашла в себе силы улыбнуться великанше около двух метров ростом и весом не менее ста килограммов, заполнившей собой всю комнату.

— Так и знала, что у них не будет для меня достаточно большой кровати, — заявила Белла. — Директор моей школы сказала, чтобы я поступала в колледж для мальчиков.

Флорентина расхохоталась.

— Тебе расхочется смеяться, когда я не дам тебе спать всю ночь. Я ёрзаю и переворачиваюсь в кровати, и тебе будет казаться, что ты плывёшь на корабле, — предупредила Белла и распахнула окно над кроватью Флорентины, впуская свежий бостонский воздух. — Интересно, а когда у них тут подают обед? Всю дорогу от Калифорнии я ни разу не поела как следует.

— Понятия не имею, но, по-моему, в «Красной книге» всё написано, — сказала Флорентина, взяла свой экземпляр и пролистала его. — Часы приёма пищи. Вот, обед с шести тридцати до семи тридцати.

— Как только пробьёт шесть тридцать, — сказала Белла, — я буду заказывать закуски в столовой. Ты ещё не видела, где тут гимнастический зал?

— Честно говоря, нет, — улыбнулась Флорентина. — Это не входило в число моих срочных дел на первый день.

В дверь опять постучали, и Белла крикнула:

— Входите!

Позднее Флорентина узнала, что это был не крик, а нормальный голос Беллы. В комнату вошла белая как саксонский фарфор блондинка, причёсанная волосок к волоску и одетая в аккуратный синий костюм. Девушка улыбнулась, открыв ряд небольших ровных зубов.

— Меня зовут Вэнди Бриклоу, — произнесла она с лёгким южным акцентом. — Кажется, я — ваша соседка по комнате.

Флорентина хотела предупредить её о рукопожатии Беллы, но было поздно. Она заметила, как лицо Вэнди исказила гримаса боли.

— Тебе досталась вон та кровать, — Белла показала на оставшееся место. — Ты случайно не знаешь, где тут спортивный зал?

— А зачем Редклифу нужен спортивный зал? — спросила Вэнди, глядя, как Белла помогает ей с чемоданами.

Белла и Вэнди начали распаковываться, а Флорентина стала копаться в своих книгах, стараясь не показать виду, как она удивлена содержимым чемоданов Беллы. Сначала на свет появились вратарские перчатки, затем хоккейные доспехи, две пары бутс, вратарская маска, и, наконец, ко всему добавились две хоккейные клюшки, которые были привязаны к чемодану снаружи. Вэнди уложила свою одежду аккуратными стопками в шкафу ещё до того, как Белла нашла место для клюшек, которые в итоге сунула под кровать.

Покончив с распаковкой вещей, все трое отправились в столовую. Белла первая добежала до столовой и так нагрузила свою тарелку мясом и овощами, что чуть не уронила её. Флорентина положила себе столько, сколько посчитала нужным, а Вэнди взяла немного зелёного салата. Флорентина подумала, что они напоминают трёх медведей из народной сказки.

Для двоих из них ночь оказалась бессонной, как и обещала Белла, и прошло ещё несколько недель, прежде чем Флорентина и Вэнди смогли позволить себе восемь часов сна. Много лет спустя Флорентина обнаружила в себе способность засыпать в любом месте, даже в переполненном зале аэропорта, и всё благодаря первому году, проведённому в одной комнате с Беллой.

Белла стала вратарём хоккейной команды Редклифа. Она развлекалась, приводя в ужас любого, кто осмеливался задирать её. Таким она просто пожимала руку. Основное время Вэнди уходило на ответы на мужские ухаживания. Юноши тайком проникали в кампус университета для девушек, и иногда их там обнаруживали. За чтением знаменитого тогда «социолога секса» Альфреда Кинси Вэнди провела больше часов, чем над своими тетрадками.

В один из дней Вэнди сидела перед зеркалом и проверяла качество губной помады.

— И кто на этот раз? — спросила Флорентина.

— Да никто конкретно. Просто Дартмут прислал свою теннисную команду играть с Гарвардом, а у меня нет более интересных вариантов на день. Хочешь пойти со мной?

— Нет, но мне хотелось бы знать секрет: как ты их находишь? — поинтересовалась Флорентина, с одобрением глядя на отражение Вэнди в зеркале. — Я уж и не помню, кто меня приглашал куда-нибудь, кроме Эдварда.

— Тут не требуется глубокого анализа, — сказала Вэнди. — Просто ты сама их отталкиваешь.

— Как это?

Вэнди положила губную помаду и взялась за щётку для волос.

— По тебе сразу видно, что ты талантлива и умна, а очень немногие мужчины могут это вынести. Ты пугаешь их, и это раздражает их эго. — Флорентина рассмеялась. — Я говорю серьёзно. Сколько мужчин осмелились подойти к твоей любимой мисс Тредголд, не говоря уже о том, чтобы поухаживать за ней?

— А что ты можешь предложить мне? — спросила Флорентина.

— Ты достаточно привлекательна, и я не знаю никого, с таким вкусом разбирающегося в одежде, так что просто притворись дурой и тешь их эго. У меня всегда это срабатывает.

— Но как помешать им думать, что они могут прыгнуть с тобой в постель после первого гамбургера?

— О, я обычно получаю пару-тройку стейков перед тем, как позволить им хоть что-нибудь.

— Хорошо, а как ты решила эту проблему в первый раз?

— Чёрт его знает, — сказала Вэнди. — Это было так давно, что я и не помню. — Флорентина снова засмеялась. — Если ты пойдёшь со мной на теннис, то, возможно, тебе повезёт. Ведь там же будут пять юношей из Дартмута, не говоря о шестерых членах команды Гарварда.

— Нет, я не могу, — сказала с сожалением Флорентина. — Мне к шести часам надо закончить эссе об Эдипе.

— А то мы не знаем, что с ним случилось! — улыбнулась Вэнди.

Несмотря на столь разные интересы, три девушки подружились. Флорентина и Вэнди по субботам ходили на хоккей болеть за Беллу. Вэнди даже научилась кричать «прикончи их!» с боковой трибуны, хотя её голос звучал не очень убедительно. В своих письмах Флорентина развлекала отца рассказами о Редклифе, Белле и Вэнди.

Флорентине пришлось упорно заниматься, поскольку её наставница мисс Роуз сразу же напомнила, что стипендии Вулсона нужно добиваться заново каждый год и что репутация их обеих пострадает, если стипендию отзовут. В конце года оценки Флорентины были более чем удовлетворительными, и она нашла ещё время, чтобы участвовать в работе Демократического клуба Редклифа. Но главным своим достижением она считала победу над Беллой с разницей в семь ударов в соревнованиях по гольфу на приз Большого пруда.

В летние каникулы 1952 года Флорентина провела с отцом только две недели, поскольку начала работать помощником на съезде Демократической партии в Чикаго.

Съезд Республиканской партии, прошедший за две недели до этого, утвердил Дуайта Эйзенхауэра и Ричарда Никсона в качестве своих кандидатов. Флорентина не видела в Демократической партии никого, кто мог бы бросить вызов Эйзенхауэру, величайшему национальному герою после Теодора Рузвельта.

Когда 21 июня начался съезд Демократической партии, Флорентине поручили сопровождение важных персон на отведённые им места в президиуме. За эти четыре дня она узнала две вещи: о важности контактов и о суетности политиков. Она дважды по ошибке посадила сенаторов не в тот ряд, и они устроили такой скандал, как будто она посадила их на электрический стул.

Наивысшей точки съезд достиг, когда делегаты избрали Эдлая Стивенсона своим знаменосцем. Флорентина восхищалась им, когда он был губернатором Иллинойса, но не верила, что Стивенсон сможет победить Эйзенхауэра в день выборов. Несмотря на бурные крики поддержки, восклицания и исполнение песни «Счастливые деньки снова пришли», не все в зале верили в победу.

Когда съезд завершился, Флорентина вновь приступила к работе в штабе Генри Осборна, чтобы помочь ему удержать за собой место в Конгрессе, но была не очень рада новым обязанностям, поскольку уже знала, что в руководстве партии недолюбливают конгрессмена Осборна, не говоря уже о его избирателях. Репутация пьяницы и второй развод не способствовали успеху Осборна в округе. Флорентина находила его слишком невнимательным и слишком несерьёзно относившимся к доверию своих избирателей.

В день выборов Флорентина и её коллеги с сомнением смотрели на обоих своих кандидатов. Эйзенхауэр победил с самым большим перевесом в истории США. Среди тех, кто потерял место в политике под напором республиканцев, был и конгрессмен Осборн.

Разочаровавшись в политике, Флорентина вернулась в Редклиф и всю свою энергию направила на учёбу. Белла была избрана капитаном сборной по хоккею на траве. Впервые второкурсница удостаивалась такой чести. Вэнди говорила, что влюбилась в теннисиста из Дартмута по имени Роджер, и по совету Флорентины изучала свадебные платья в журналах мод. У них теперь были отдельные комнаты в Уитмен-холле, но девушки часто виделись. Флорентина ходила на хоккей и в дождь и в снег, девушки подолгу гуляли в Кембридже, и Вэнди знакомила подруг с молодыми людьми, но Флорентине быстро становилось с ними скучно.

Прошла уже половина весеннего семестра, когда в один из дней, зайдя в свою комнату, Флорентина застала там плачущую Вэнди.

— Что случилось? — спросила Флорентина. — Ты срезалась на экзамене?

— Гораздо хуже.

— Что же может быть хуже?

— Я беременна.

— Что?! — Флорентина опустилась на пол рядом с подругой и обняла её. — Откуда такая уверенность?

— У меня второй месяц нет месячных.

— Ну, если дело примет дурной оборот, мы дадим знать Роджеру, и он возьмёт тебя замуж.

— А если это не его ребёнок?

— А чей?

— Я думаю, что ребёнок — от Боба, футболиста из Принстона. Помнишь, ты его видела?

Флорентина не помнила, ведь в течение года мимо неё прошло несколько приятелей Вэнди. Она совершенно не знала, что делать. Вечером три подруги собрались вместе, и Белла проявила такую нежность и такое понимание, каких Флорентина от неё и не ожидала. Было решено, что, если в скором времени месячные у Вэнди так и не начнутся, ей следует обратиться к гинекологу университета доктору Маклеод.

Месячные у Вэнди так и не начались, и она попросила Беллу и Флорентину проводить её в кабинет гинеколога. В тот же вечер о беременности Вэнди было доложено декану, и никто не удивился решению руководства об отчислении Вэнди. На следующий день приехал её отец, поблагодарил обеих подруг за всё, что они сделали для его дочери, и увёз её домой в Нэшвилл.

Усердно занимаясь, в конце второго курса Флорентина поняла, что может добыть заветный ключ студенческого общества «Фи-Бета-Каппа».[12]

Во время летних каникул Флорентина вновь вернулась к работе на своего отца. Она много вынесла из инцидента с Джесси Ковач, и Авель рад был поставить её на время каникул во главе магазинов в нескольких отелях «Барон».

Однажды во время обеда Флорентина попыталась уклониться от встречи с хорошо одетым человеком средних лет, но тот заметил её.

— Привет, Флорентина.

— Здравствуйте, Генри.

Генри Осборн наклонился и поцеловал девушку в щёку.

— У тебя сегодня удачный день, моя дорогая, — сказал он.

— Почему? — спросила Флорентина в искреннем недоумении.

— Моя подружка отказалась пойти сегодня со мной, вот я и приглашаю тебя вместо неё.

Она уже собиралась подобрать подходящий предлог для отказа, как вдруг он сказал:

— У меня есть билеты на «Канкан».

Со дня приезда в Нью-Йорк Флорентина пыталась зарезервировать место на эту последнюю модную новинку Бродвея, но ей сказали, что все билеты раскуплены на восемь недель вперёд, а к тому времени ей уже придётся возвращаться в Редклиф. Она немного подумала и согласилась:

— Спасибо, Генри.

Они договорились встретиться у «Сарди», где выпили по бокалу и отправились в Театр Шуберта. Шоу оправдало надежды Флорентины, и ей показалось неучтивым отклонить приглашение Генри поужинать вместе после представления. Он пригласил её в ресторан «Зал Радуги», и тут возникли проблемы. Осборн выпил подряд три двойных скотча ещё до того, как подали первое блюдо. К тому времени, как ужин закончился, Генри так напился, что ничего не соображал.

В такси по пути в «Барон» он попытался поцеловать девушку. Флорентина не знала, как остановить пьяного мужчину, и до того момента не представляла, какими они бывают настырными. По прибытии в «Барон» Генри высказал настойчивое желание проводить Флорентину наверх, и она решила не устраивать скандал на людях из опасения, что такой поступок может повредить репутации её отца. В лифте Осборн опять попытался поцеловать девушку, а когда они доехали до сорок второго этажа, она не смогла удержать его, и он прорвался в открытую дверь её апартаментов. Генри тут же открыл бар и налил себе ещё скотча. Флорентина пожалела, что её отец сейчас во Франции, а Джордж давно ушёл домой. Она не знала, что делать.

— Вам пора, Генри!

— Что? — заплетающимся языком произнёс Генри. — До того, как мы позабавились? — Он, шатаясь, заковылял к ней. — Девушка должна показать, как она благодарна своему другу за то, что он взял её на лучший мюзикл сезона и угостил первоклассным ужином.

— Я благодарна, Генри, но очень устала и хочу в кровать.

— Именно это я и имею в виду.

Осборн навалился на Флорентину; его руки поползли вниз по её спине…

— Генри, вам лучше уйти, пока вы не наделали того, о чём потом будете жалеть! — воскликнула Флорентина и сама почувствовала всю абсурдность своих слов.

— Я не буду жалеть ни о чём, — сказал он, пытаясь расстегнуть молнию на её платье. — Кстати, и ты тоже.

Флорентина пыталась оттолкнуть Генри, но он был гораздо сильнее, поэтому она стала бить его по рукам.

— Не сопротивляйся слишком сильно, моя дорогая, — пропыхтел он. — Я же знаю, что ты этого хочешь, а я покажу тебе пару штучек, о которых твои приятели по колледжу даже не догадываются.

У Флорентины подкосились ноги, и она рухнула на ковёр, сбив со столика телефонный аппарат, а Генри упал на неё сверху.

— Так-то лучше, — сказал он. — Хотя я люблю чуть больше бойкости.

Осборн опять навалился на Флорентину, одной рукой прижал её поднятые над головой руки к полу, а второй стал шарить по её ногам, поднимаясь всё выше. Собрав остатки сил, Флорентина высвободила одну руку и ударила Генри по лицу, но он только схватил её за волосы и рванул подол её платья. Раздался треск.

— Будет проще… если ты… сначала… снимешь эту штуку, — сказал он, задыхаясь, и разорвал платье дальше.

Флорентина беспомощно огляделась по сторонам и увидела тяжёлую хрустальную вазу с розами, которая стояла на телефонном столике. Она притянула Генри к себе и начала страстно целовать его в лицо и шею.

— Вот это то, что нужно.

Флорентина медленно протянула руку к вазе, ухватила её, отстранилась от Осборна и изо всех сил ударила его по черепу. Его голова резко дёрнулась, и Флорентине понадобились все силы, чтобы оттолкнуть тело Генри в сторону. Увидев кровь, девушка решила, что убила Генри Осборна. В этот момент раздался громкий стук в дверь.

Напуганная Флорентина попыталась встать на ноги, но колени её так дрожали, что ей это не удалось. Стук повторился, но теперь он сопровождался криком, который нельзя было ни с чем перепутать. Флорентина доковыляла до двери, открыла её и увидела стоящую за порогом Беллу.

— Что ты здесь делаешь? — воскликнула Флорентина.

— Ты ужасно выглядишь! — не отвечая на вопрос, произнесла Белла.

— Я и чувствую себя ужасно, — Флорентина посмотрела на своё разорванное платье.

— Кто это сделал?

Флорентина сделала шаг назад и показала на неподвижное тело Генри Осборна.

— Так вот почему твой телефон был всё время занят, — сказала Белла, подходя к распростёртому телу. — Я смотрю, он ещё легко отделался.

— Он жив? — спросила Флорентина.

Белла наклонилась и пощупала пульс.

— К несчастью, да. У него только порвана кожа. Вот если бы я ему врезала, он бы уже не встал. А теперь к утру от всего инцидента у него останется только шишка на голове, а для такого гада этого мало. Думаю, его надо выбросить в окно, — сказала она и взвалила тело на плечо, как мешок с картошкой.

— Нет, Белла, нельзя. Мы же на сорок втором этаже.

Белла улыбнулась и вернулась обратно.

— Ладно, я сегодня добрая и суну его в грузовой лифт. Пусть персонал отеля поступает с ним так, как сочтёт нужным.

Флорентина не стала спорить, и Белла прошла мимо неё, всё ещё держа Генри на плече. Вернулась она с таким торжеством, как будто взяла буллит.

— Я отправила его на первый этаж.

Флорентина сидела на полу и пила «Реми-Мартен».

— Белла, а достанется ли мне хоть капля романтики?

— Не спрашивай об этом у меня. Меня никто не пытается даже изнасиловать, что уж говорить о романтике.

Флорентина, смеясь, обняла её.

— Спасибо, что ты пришла так вовремя. А почему ты здесь? — повторила она свой вопрос.

— Я приехала в Нью-Йорк, потому что завтра играю в хоккей — «Дьяволы» против «Ангелов».

— Но это же мужские команды.

— Это они так думают, а я им не перечу. Когда я прибыла в «Барон», администратор сказал, что номер на моё имя не зарезервирован, а отель переполнен, вот я и решила подняться и пожаловаться управляющему. Дай мне подушку, и я посплю в ванне.

Флорентина закрыла лицо руками.

— Почему ты плачешь?

— Нет, я смеюсь. Белла, ты заслужила королевскую кровать, и ты её получишь.

Флорентина поставила телефонный аппарат на место и сняла трубку.

— Да, мисс Росновская.

— Президентские апартаменты свободны сегодня?

— Да, мисс.

— Пожалуйста, зарезервируйте их на мисс Беллу Хеллман, а счёт пришлите мне. Она сейчас подойдёт к вам.

— Конечно, мисс.

На следующее утро позвонил Генри Осборн: он извинялся и умолял Флорентину не рассказывать отцу о событиях прошлого вечера, уверяя её, что этого бы не случилось, если бы он так сильно не напился. Флорентина неохотно согласилась.

11

Вернувшись из Парижа, Авель был неприятно удивлён, когда узнал, что одного из его директоров обнаружили в грузовом лифте пьяным и с разбитой головой, на которую даже пришлось накладывать швы.

— Генри, естественно, говорит, что он упал в лифте! — Авель отпер ящик стола, достал оттуда досье без названия и добавил в него несколько слов.

— Скорее неудачно упал на блондинку, — засмеялся Джордж.

Авель кивнул.

— Ты думаешь предпринять что-нибудь в отношении Генри?

— Не сейчас. Пока он сохранил контакты в Вашингтоне, он мне нужен. В любом случае, я по горло занят отелями в Париже и Лондоне, а кроме того, совет директоров требует от меня рассмотреть возможности строительства в Амстердаме, Женеве, Каннах и Эдинбурге. Да ещё Софья угрожает мне судом, если я не увеличу размер алиментов.

— Может быть, отправить Генри на пенсию?

— Нет, момент пока не настал. Он мне нужен ещё для одного дела.

— Мы порвём их! — заявила Белла.

Решение Беллы вызвать на поединок по хоккею на траве команду Гарварда не показалось удивительным никому, кроме самой гарвардской команды. Юноши вежливо отклонили предложение, не объясняя причин. Белла тут же выкупила полстраницы рекламы в гарвардской «Кримсон» и поместила объявление:

Предприимчивый редактор «Кримсон», который увидел объявление до того, как оно попало в номер, решил взять у Беллы интервью, и оно также было помещено на первой полосе, вместе с фотографией Беллы в маске и с клюшкой в руке. Под фотографией было написано: «Когда она снимет маску, то наведёт ещё больший ужас». Белле понравились и фотография, и подпись к ней.

Через неделю Гарвард предложил прислать команду из третьего эшелона, но Белла отказалась, требуя основных игроков. В итоге был достигнут компромисс, и Гарвард выставил на игру четырёх игроков университетской команды юниоров и троих из команды третьего эшелона. Была назначена дата и проведены необходимые подготовительные мероприятия. Студентки Редклифа всё глубже проникались ура-патриотизмом, а Белла стала культовой фигурой.

Когда прибыл автобус с гарвардской командой, его встречали одиннадцать боевых девушек с клюшками в руках. Крепкие молодые ребята были проведены в столовую, где их накормили обедом. Гарвардцы обычно ничего не пили перед матчем, но все девушки без исключения заказали пиво, и юноши сочли делом чести не отставать от них. Большинство юношей успели выпить по три банки ещё до еды, а во время обеда им подавали отличное вино. Никто из гарвардской команды не задумался над причинами такой щедрости и не заметил явного нарушения правил колледжа. Все двадцать два игрока закончили обед бокалом шампанского, провозгласив тост за удачу обеих команд.

Затем хоккеистов из Гарварда проводили в раздевалку, где их ждала не обычная, а полуторалитровая бутылка шампанского. Одиннадцать юных леди отправились переодеваться, но когда капитан гарвардской команды вывел своих подопечных на поле, то был встречен толпой из пятисот болельщиков и одиннадцатью девушками, которых он видел впервые в жизни. Одиннадцать других юных леди, с которыми капитан был уже знаком, сидели на трибунах, с трудом борясь со сном. Гарвард в первом тайме проигрывал 3:0 и был рад проигрышу с окончательным счётом 7:0. Гарвардская «Кримсон» имела основания назвать Беллу мошенницей, но бостонская «Глоуб» объявила её весьма предприимчивой женщиной.

Капитан гарвардцев тут же вызвал Беллу на матч-реванш на своём поле — с командой, целиком состоящей из игроков первого состава.

Редклифу пришлось заказать несколько автобусов, чтобы организовать перевозку всех болельщиков, количество которых резко увеличилось, когда Гарвард объявил, что после матча будут танцы.

Белла опять избрала тактику, которую трудно было не назвать сомнительной: каждая из девушек получила указание играть не столько в мяч, сколько в конкретного соперника. Безжалостная атака на уязвимые голени позволила им свести первый тайм к нулевой ничьей.

Команда Редклифа едва не забила на первых минутах второго тайма, что придало ей новые силы и позволило подняться существенно выше своего обычного уровня, но вскоре стало казаться, что матч так и окончится безрезультатно. И в этот момент центральный нападающий Гарварда, юноша, не сильно уступавший по габаритам Белле, прорвался к воротам и получил отличную возможность открыть счёт. Он уже добежал до круга, когда Белла выскочила из ворот и ударила его плечом в грудь. Это было последнее, что он видел в игре, и несколько минут спустя его унесли на носилках. Оба судьи засвистели и назначили пенальти в ворота Редклифа всего за минуту до окончания игры. Выполнять удар должен был левый крайний нападающий. Стройный юноша ростом около метра девяносто подождал, пока команды займут позиции. Затем он сильно ударил по мячу, который взлетел и попал прямо в нагрудные щитки Беллы, которая отбила его вправо, где он и лёг точно на клюшку левого крайнего нападающего. Белла кинулась на худощавую фигуру, и наиболее чувствительные болельщики закрыли глаза, но на этот раз ей попался достойный соперник. Левый крайний ловко отступил в сторону, заставив капитана команды Редклифа распластаться на траве, а сам отправил мяч в сетку. Прозвучал свисток, и Редклиф проиграл 1:0.

То был единственный раз, когда Флорентина видела, как плачет Белла, хотя трибуны встали и устроили ей овацию, когда она уводила команду с поля. Белла проиграла, но взамен получила две компенсации: её пригласили в женскую команду Соединённых Штатов, и она встретилась со своим будущим мужем.

На приёме после игры девушек познакомили с героем матча Клодом Ламонтом. В блейзере и фланелевых брюках он казался ещё меньше.

— Милый парнишка, — сказала Белла и погладила его по голове. — Прекрасный гол.

К удивлению Флорентины, Клод не выразил никакого протеста.

— Ну разве она не первоклассный игрок? — только и спросил он.

Когда Белла и Флорентина переоделись к танцам, Клод проводил обеих девушек на мероприятие, которое Белла, наблюдая за тем, как юноши роятся вокруг её подруги, назвала выставкой племенного скота. Все юноши хотели потанцевать с Флорентиной, поэтому Клод был отправлен за едой и напитками, которые он принёс в таком количестве, что хватило бы на целую армию. Белла съела всё без остатка, наблюдая за тем, как её подруга кружится по паркету.

В первый раз Флорентина увидела его, когда танцевала, а он разговаривал с девушкой в углу зала. Рост под метр девяносто, вьющиеся волосы… Его ровный загар говорил о том, что зимние каникулы он проводил не в Кембридже. Флорентина безотрывно смотрела на незнакомца, он обернулся, и их взгляды встретились. Она быстро отвернулась и попыталась сосредоточиться на том, что говорит её партнёр — что-то насчёт продвижения Америки в компьютерную эпоху и о том, как он собирается участвовать в этом. Когда танец закончился, разговорчивый партнёр отвёл Флорентину к Белле. Флорентина увидела, что незнакомец стоит рядом.

— Хочешь перекусить? — спросил он.

— Да, — соврала она.

— Пойдём к моему столику.

Они оставили Беллу и Клода продолжать дискуссию о том, как важен перевод игры с фланга на фланг в хоккее на траве и на льду.

Первые несколько минут никто из них не произнёс ни слова. Он сходил к буфету и вернулся с закусками. И тут они заговорили одновременно. Его звали Скотт Робертс, и в Гарварде он специализировался по истории. Флорентина как-то читала в колонке, посвящённой общественной жизни Бостона, что он был одним из наследников бизнеса семейства Робертсов и одним из самых завидных женихов Америки.

— Жаль, что мы не встретились раньше, — сказал Скотт. — Между прочим, я был в Редклифе несколько недель назад — на поле, когда мы так позорно проиграли.

— Ты играл в том матче? А я тебя не заметила.

— Неудивительно. Я бо́льшую часть игры провалялся на земле от тошноты. Никогда в жизни так не напивался. Когда ты трезв, то понимаешь, как велика Белла Хеллман, но когда ты пьян, она превращается в настоящий танк.

Флорентина засмеялась и с радостью слушала, как Скотт рассказывает о Гарварде, о своей семье и о жизни в Бостоне. Остаток вечера она танцевала только с ним, и, когда танцы закончились, он проводил её обратно в Редклиф.

— Увидимся завтра? — спросил Скотт.

— Да, конечно.

— А давай съездим за город и пообедаем.

— Давай.

Бо́льшую часть той ночи Белла и Флорентина рассказывали друг другу о своих новых друзьях.

— Как ты думаешь, повлияет ли на отношения его положение в обществе?

— Нет, если юноша сто́ит того, чтобы принимать его всерьёз, — ответила Белла. — У меня нет ни малейшего представления о том, какое положение в обществе занимает Клод.

На следующее утро Скотт Робертс и Флорентина уехали за город на его новеньком «Ровере». Ей никогда в жизни не было так хорошо. Они пообедали в небольшом ресторане в Дедхеме, который был полон людей, знавших Скотта. Флорентину познакомили с какими-то Лоуэллом, Уинтропом, Кэбботом и ещё одним Робертсом. Ей стало легче, когда она увидела, что от столика в углу к ней идёт Эдвард Винчестер в сопровождении красивой темноволосой девушки. «Как хорошо, что здесь есть хотя бы один человек, которого знаю я», — подумала Флорентина. Эдвард представил ей свою невесту Даниэль, и было заметно, как он счастлив.

Когда они ушли, держась за руки, Флорентина долго смотрела им вслед.

По возвращении в Редклиф Скотт нежно поцеловал Флорентину в щёку и сказал, что позвонит на следующий день.

Он позвонил в обед и спросил, не придёт ли она поболеть за него в субботу, когда ему предстоит играть в составе университетской команды. А потом можно будет вместе поужинать.

Флорентина согласилась, с трудом скрывая радость, — она не могла дождаться дня, когда снова увидит Скотта. Неделя показалась ей вечностью.

После окончания субботнего матча они пришли в ресторан «Лок Обер», где Скотт опять был знаком со всеми, но на этот раз Флорентина видела вокруг себя лица с журнальных обложек. А он не замечал их, внимательно ухаживал за Флорентиной, и это помогло ей расслабиться. Они ушли последними. На прощание Скотт поцеловал её в губы.

— Приедешь завтра к обеду в Редклиф? — спросила Флорентина.

— Не могу, — сказал он. — У меня курсовая, которую я должен закончить завтра, и я не уверен, что успею до двух. Ты не против приехать ко мне на чай?

— Конечно нет.

На следующий день Скотт забрал её в самом начале четвёртого и повёз к себе на чай. Она улыбнулась, когда он закрыл дверь в свою комнату, потому что в Редклифе это не разрешалось. Его комната была значительно больше, чем её; на столе стояла фотография женщины с аристократическими, немного холодными чертами лица — очевидно, его матери. Они выпили чаю, послушали последнего эстрадного кумира Элвиса Пресли, затем Скотт поставил Фрэнка Синатру с его «Странниками в ночи», и они танцевали, и каждый думал о том, что же на уме у другого. Они сели на диван, и Скотт поцеловал Флорентину, сначала нежно, затем — с чувством. Казалось, он не хотел заходить дальше, а Флорентина была слишком застенчива и неопытна, чтобы самой проявить инициативу. Внезапно он положил руку ей на грудь, словно проверяя, как она отреагирует. Наконец его рука двинулась к воротнику её платья, и он завозился с первой пуговицей. Флорентина не сделала попытки остановить его, и он перешёл ко второй. Скоро он начал целовать её в плечи и грудь. Внезапно он встал и стащил с себя рубашку. В ответ она выскользнула из платья и сбросила туфли на пол. Они пошли к кровати, неуклюже снимая друг с друга остатки одежды. Взглянув друг другу в глаза, они залезли в постель. К её удивлению, занятие любовью продлилось всего несколько секунд.

— Извини, я ужасно себя вела, — сказала Флорентина.

— Нет, это я виноват, — возразил он. — Должен признаться, что первый раз занимался этим.

— И ты тоже? — спросила она, и они оба расхохотались.

Они провели в объятиях друг друга остаток вечера, ещё дважды занимались любовью, и каждый раз — более уверенно, доставляя друг другу всё больше радости. Когда Флорентина проснулась наутро, у неё ломило всё тело, но она была бесконечно счастлива и чувствовала, что остаток жизни они проживут вместе. До конца семестра они виделись каждый уикенд, а иногда — и посреди недели.

Во время весенних каникул они тайком встретились в Нью-Йорке, и Флорентина провела три самых счастливых дня в своей жизни. Они сходили в кино на фильмы «В порту» и «Огни рампы», посмотрели на Бродвее мюзикл «Южный тихоокеанский», а потом отправлялись в рестораны: они побывали в «Клубе 21», у «Сарди» и даже в дубовой гостиной в «Плазе». Днём они ходили по магазинам, музеям и гуляли по парку. Вечерами она возвращалась домой с кучей подарков.

Весенний семестр был наполнен романтикой, и они редко расставались друг с другом. В конце семестра Скотт пригласил Флорентину провести неделю в его особняке в Марблхед, где она смогла бы познакомиться с его родителями.

— Я знаю, ты им понравишься, — сказал Скотт, провожая Флорентину на поезд в Чикаго.

— Надеюсь, — ответила она.

Флорентина часами рассказывала матери о том, какой Скотт чудный парень и что он ей обязательно понравится. Софья была рада видеть свою дочь такой счастливой и не могла дождаться встречи с родителями Скотта. Она надеялась, что Флорентина нашла человека, с которым сможет провести остаток жизни, что это не импульсивное решение и она не пожалеет о нём впоследствии. Флорентина пересмотрела в универмаге «Маршал Филдз» километры шёлка, достаточно красивого для платья, которое покорит сердце матери Скотта.

Письмо пришло в понедельник, и Флорентина сразу же узнала почерк Скотта. Флорентина вскрыла конверт, но в нём была лишь короткая записка о том, что в связи с изменением семейных планов Скотта ей придётся отложить поездку в Марблхед. Флорентина несколько раз перечитала её, выискивая тайный смысл. Памятуя о том, как они были рады друг другу, она решила позвонить ему домой.

— Апартаменты Робертсов, — услышала она голос — видимо, дворецкого.

— Могу я поговорить с мистером Скоттом Робертсом?

Флорентина вдруг почувствовала, что голос её неожиданно задрожал, когда она назвала его имя.

— Кто его спрашивает, мэм?

— Флорентина Росновская.

— Пойду проверю, дома ли он.

Флорентина вцепилась в трубку, с нетерпением желая услышать спокойный голос Скотта.

— Его сейчас нет дома, мэм, но я передам ему, что вы звонили.

Флорентина не поверила и через час позвонила вновь.

— Он ещё не вернулся, — ответил тот же голос.

Она дождалась восьми часов вечера, и всё тот же голос сообщил ей, что Скотт обедает.

— Тогда, пожалуйста, скажите ему, что я звоню.

— Да, мэм.

Через несколько минут ей ответили — заметно менее вежливо:

— Он просил его не беспокоить.

— Я вам не верю. Я не верю, что вы ему сказали.

— Мадам, уверяю вас…

Но тут в беседу вмешался женский голос, явно привыкший повелевать.

— Кто это говорит?

— Меня зовут Флорентина Росновская. Я хотела бы переговорить со Скоттом, так как…

— Мисс Роузновская, Скотт в данный момент обедает со своей невестой и просил его не беспокоить.

— Невестой? — прошептала Флорентина, и её ногти впились в ладони до крови.

— Да, мисс Роузновская! — И телефон умолк.

Флорентине понадобилось какое-то время, чтобы осознать услышанное, потом она громко сказала: «О боже, я, кажется, умру!» — и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то увидела, что лежит в кровати, а рядом с ней сидит мать.

— Почему? — было первым словом Флорентины.

— Потому что он был недостаточно хорош для тебя. Настоящий мужчина никогда не позволит своей матери выбирать человека, с которым он проведёт остаток жизни.

Когда Флорентина вернулась в Кембридж, положение не стало лучше. Она не могла больше сосредоточиваться на сколько-нибудь серьёзной работе и часами плакала. Белла старалась как могла, но в основном её тактика сводилась к уничижению противника. «Я бы не взяла такого в свою команду», — говорила она. Другие юноши назначали Флорентине свидания, но она всем отказывала. Её отец и мать были настолько озабочены происходящим, что обсуждали проблему между собой.

В итоге Флорентина чуть было не завалила экзамены, а её наставница мисс Роуз предупредила девушку, что ей надо много работать, если она ещё надеется получить ключ «Фи-Бета-Каппа». Флорентине всё было безразлично. Часть летних каникул она провела в Чикаго, отклоняя все предложения на ужины и вечеринки. В бостонской «Глоуб» Флорентина прочитала подробности «самой знатной свадьбы года» — так газета назвала церемонию бракосочетания Скотта Робертса и Синтии Ноулз, — и это заставило её вновь расплакаться. Не помогло и приглашение на свадьбу Эдварда Винчестера. Позднее Флорентина попыталась забыть Скотта, отправившись в Нью-Йорк и неустанно трудясь в магазинах своего отца. Когда каникулы подходили к концу, она с ужасом подумала о возвращении в Редклиф на последний курс. Никакие советы отца и сочувствие матери не помогали. Родители впали в отчаяние, когда дочь сказала, что ей безразличен её двадцать первый день рождения.

За несколько дней до возвращения в Редклиф на Лейк-Шор-Драйв Флорентина встретила Эдварда Винчестера. Он казался таким же несчастным, как и она. Флорентина помахала ему рукой и улыбнулась. Он помахал в ответ и не улыбнулся. Они стояли друг против друга на разных сторонах улицы, пока Эдвард не подошёл к Флорентине.

— Как Даниэль? — спросила она.

— А разве ты не слышала?.. — уставился на неё Эдвард.

— Что слышала?

Эдвард продолжал смотреть на подругу, подбирая слова.

— Она умерла. — Помолчав, он добавил: — Она сидела за рулём нашего нового «Остина» и ехала слишком быстро. Машина перевернулась. Я выжил, а она погибла.

— Боже! — обняла его Флорентина. — Как же я невнимательна!

— Да нет, я слышал, у тебя тоже проблемы.

— Разве они сравнятся с твоим горем? Ты вернёшься в Гарвард?

— Я должен. Отец Даниэль настоял, чтобы я продолжил занятия. Сказал, что не простит мне, если я брошу колледж. Так что у меня есть повод трудиться. Не плачь, Флорентина, потому что когда я начинаю, то не могу остановиться… Заходи ко мне в Гарвард время от времени. Будем играть в теннис, а ты поможешь мне с французскими глаголами. Как в старые времена.

— Ты думаешь, это возможно? — с тоской спросила она. — Я сомневаюсь.

12

Когда Флорентина вернулась в Редклиф, её встретила двухсотстраничная учебная программа, для знакомства с которой ей понадобились три вечера. Мисс Роуз посоветовала ей выбрать такой предмет, изучать который у неё больше не будет возможности.

Как и все остальные в университете, Флорентина слышала, что нобелевский лауреат профессор Луиджи Ферпоцци приехал в Гарвард в качестве приглашённого лектора и раз в неделю будет вести семинар. Ведущий мировой авторитет в области итальянской архитектуры выбрал в качестве предмета для своих лекций римскую архитектуру в стиле барокко. От студентов требовалось знание латыни и итальянского, очень рекомендовалось также знание немецкого и французского. Группа должна была состоять всего из тридцати человек.

Мисс Роуз не очень высоко оценивала шансы Флорентины на попадание в группу.

— Мне сказали, что очередь на запись в группу к профессору Ферпоцци протянулась от библиотеки Виденера до городского парка. И это — только желающие посмотреть на него. К тому же он женоненавистник. Но раз ты хочешь… — сухо сказала мисс Роуз. — Впрочем, если у тебя ничего не выйдет… — Она взяла лист бумаги и начала писать записку профессору Ферпоцци. — …ты всегда сможешь записаться на какой-нибудь обзорный курс. Там количество студентов в группах не ограничено.

На следующее утро Флорентина появилась в библиотеке Виденера в половине девятого — на целый час раньше, чем профессор начинал официальный приём у себя в кабинете. Она поднялась наверх, остановилась перед дверью с табличкой «профессор Ферпоцци» и смело постучала. Внутри раздался грохот.

— Кто бы там ни был — убирайтесь! Вы заставили меня разбить мой любимый чайник!

Флорентина подавила желание убежать, медленно повернула дверную ручку и заглянула в комнату. Вся она — от пола до потолка — была забита книгами и периодическими изданиями.

Посреди всего этого беспорядка стоял человек, которому можно было дать сорок лет, а можно — и семьдесят. На нём был пиджак из дорогого твида и серые фланелевые брюки, которые выглядели так, будто куплены в комиссионном магазине или достались по наследству от деда. В руке он держал ручку, которая секунду назад была прикреплена к чайнику, а у его ног валялись осколки фарфора и пакет с заваркой.

— Этот чайник служил мне тридцать лет. Я любил его, юная леди! Как вы возместите мне потерю?

— Ну, раз у нас нет под рукой Микеланджело, чтобы вырубить вам ещё один из мрамора, я пойду в универмаг и куплю новый.

Профессор невольно улыбнулся.

— Что вам нужно?

— Записаться на ваш курс.

— Мне по большей части не нужны женщины, — сказал Ферпоцци, не глядя на Флорентину. — И уж тем более такая, которая разбила мой чайник и оставила меня без завтрака. А фамилия у вас есть?

— Росновская.

Профессор внимательно посмотрел на неё, потом сел за стол и что-то записал в своём блокноте.

— Росновская, вам досталось тридцатое место.

— Но вы не спросили меня ни об оценках, ни о рекомендациях.

— Я прекрасно знаю ваши способности, — сказал он со значением. — К занятию на следующей неделе подготовьте, пожалуйста, доклад… — он задумался, — …об одном из ранних творений Борромини — церкви Сан-Карло-алле-Куатро-Фонтане. Всего хорошего.

Профессор ничего больше не добавил и вернулся к фарфоровым останкам на полу.

Флорентина вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Она медленно спустилась по мраморным ступеням, пытаясь собраться с мыслями. Почему он так быстро согласился включить её в группу? Откуда он знает о ней?

Всю следующую неделю Флорентина проводила долгие часы в музее Фогга, изучая научные журналы, делая слайды с репродукций планов Сан-Карло, которые вычертил Борромини, и даже ознакомилась с длинным списком расходов, чтобы узнать, в какую сумму обошлось строительство замечательного здания. Но, несмотря на занятость, она нашла время заглянуть в отдел фарфора одного из универмагов.

Написав доклад, Флорентина отрепетировала его и чувствовала себя уверенно, но это чувство испарилось, когда она вошла в зал, где начинался семинар профессора Ферпоцци.

— А-а, вот и наша домокрушительница! — сказал профессор, когда Флорентина села на единственное оставшееся место перед ним. — Предупреждаю тех, кто ещё не встречался с мисс Росновской: не приглашайте её домой на чай. — Он улыбнулся. — Мисс Росновская расскажет нам о церкви Святого Филиппа архитектора Борромини. — Сердце Флорентины ушло в пятки. — Нет-нет. Я ошибся. Если я правильно помню, речь пойдёт о церкви Святого Карла.

Флорентина сделала доклад на двадцать минут, показывая на проекторе слайды и отвечая на вопросы. Ферпоцци лишь иногда поправлял её.

Когда Флорентина наконец села на своё место, он задумчиво кивнул и произнёс:

— Вот замечательный рассказ о творении гения!

Флорентина впервые в тот день расслабилась, а Ферпоцци неожиданно поднялся со своего места.

— А теперь считаю своей неприятной обязанностью показать вам нечто диаметрально противоположное. Хочу, чтобы все вели записи и были готовы к дискуссии на следующем занятии.

Он повозился с проектором и вставил первый слайд. На экране возникло здание. Флорентина в растерянности уставилась на снимок чикагского «Барона» десятилетней давности. Отель возвышался над небольшими жилыми домами на Мичиган-авеню. В воздухе повисло напряжённое молчание, и один или два слушателя посмотрели, как она отреагирует.

— Варварство, правда? — Ферпоцци улыбнулся. — Я не имею в виду собственно сооружение, которое само по себе есть ничего не стоящий образец плутократического самолюбования, я говорю о воздействии этого здания на город вокруг него. Обратите внимание, как оно ломает линию симметрии, нарушает чувство сбалансированности. Это сделано для того, чтобы снять все сомнения в том, что оно сразу будет бросаться в глаза.

Профессор показал второй слайд. На этот раз это был «Барон» в Сан-Франциско.

— Чуть лучше, — сказал он, оборачиваясь к присутствующим, внимательно слушавшим его в темноте. — Но это всего-навсего благодаря тому, что после землетрясения 1906 года городские власти не разрешают строить здания выше двенадцати этажей. Теперь отправимся за границу.

Ферпоцци повернулся к экрану, на котором появился каирский «Барон». Его сверкающие стеклянные панели отражали хаос на улицах и нищету трущоб. Показав слайды «Баронов» в Лондоне, Йоханнесбурге и Париже, профессор сказал:

— Я хочу услышать ваши критические замечания к следующему занятию. Имеют ли они архитектурную ценность, можно ли оправдать их с финансовой точки зрения? И достойны ли они того, чтобы на них глядели наши внуки? Если да, то почему? Всего хорошего.

Все стали выходить из кабинета, а Флорентина осталась и развернула коричневый пакет, лежавший перед ней.

— Я принесла вам подарок на прощание, — сообщила она и достала из пакета фарфоровый чайник. Когда Ферпоцци протянул руку, чтобы взять его, Флорентина разжала пальцы и уронила чайник на пол. По полу запрыгали осколки. Профессор уставился на них.

— Пожалуй, я это заслужил… — улыбнулся он ей.

— Подобное поведение, — набралась она смелости, — недостойно человека вашего уровня!

— Вы совершенно правы, — согласился он. — Но я хотел убедиться, что у вас есть хребет. Вы знаете, многие женщины так слабы…

— Вы вообразили, что ваше положение позволяет вам…

Он поднял руку, останавливая её.

— На следующей неделе я с удовольствием послушаю доклад в защиту империи вашего отца и с радостью соглашусь, если мне докажут, что я неправ.

— Вы думаете, я приду ещё раз? — спросила она.

— О да, мисс Росновская, если в вас есть хотя бы половина качеств, о которых говорят ваши коллеги. Я сойдусь с вами в рукопашной на следующей неделе.

Флорентина вышла, с трудом удержавшись от соблазна хлопнуть дверью.

В течение следующих семи дней девушка вела беседы с профессорами архитектуры, сотрудниками департамента городского планирования Бостона и специалистами в области архитектурной реставрации. Она несколько раз звонила отцу и Джорджу Новаку и пришла к печальному заключению, что, хотя у всех у них были свои объяснения причин, профессор Ферпоцци ничего не преувеличил.

Семь дней спустя Флорентина явилась на занятия, с ужасом размышляя о том, что скажут её коллеги по группе. Профессор Ферпоцци внимательно посмотрел на неё, когда она садилась на своё место, и обратился к аудитории:

— Оставьте ваши эссе на углу моего стола в конце занятий, а сегодня я хочу поговорить о влиянии работ Борромини на архитектуру церквей в Европе в течение ста лет после его смерти.

После этого Ферпоцци выступил с такой интересной и аргументированной лекцией, что все присутствующие ловили каждое слово. Закончив, он попросил светловолосого юношу из первого ряда подготовить к следующему занятию доклад о первой встрече Борромини с Бернини.

И опять Флорентина не покинула кабинет вместе со всеми. Когда они остались одни, она передала профессору пакет. Он раскрыл его и достал оттуда антикварный фарфоровый чайник, датированный 1912 годом.

— Великолепная вещь, — оценил Ферпоцци. — И останется такой, пока кто-нибудь её не уронит. — Они оба рассмеялись. — Благодарю вас, юная леди.

— Благодарю вас, — ответила Флорентина, — за то, что не стали подвергать меня дальнейшим унижениям.

— У вас столь сильное самообладание, необычное в женщине, что я не счёл необходимым развивать ту тему. Надеюсь, вы на меня не сердитесь, но я бы не простил себе, если б упустил возможность заставить задуматься девушку, которая со временем станет владелицей величайшей гостиничной империи мира. — Такая мысль раньше не приходила Флорентине в голову. — Пожалуйста, передайте отцу, что, когда мне приходится путешествовать, я всегда останавливаюсь в отелях «Барон». И номера, и кухня, и сервис в них гораздо более высокого качества, чем в других крупных гостиничных сетях. Внутри отеля не на что жаловаться, другое дело — взгляд снаружи. Давайте же постараемся, чтобы вы узнали о сыне камнереза столько же, сколько я знаю об одном человеке из Слонима, создавшем гостиничную империю. Мы оба иммигранты и можем гордиться нашим происхождением. Всего хорошего, юная леди.

Флорентина вышла из кабинета под крышей библиотеки Виденера и с грустью подумала, как мало она знает о том, сколько труда её отец вложил в свою империю.

В тот год Флорентина ревностно изучала современные языки, но каждый вторник непременно сидела за стопкой книг, внимая лекциям профессора Ферпоцци.

Выпускной вечер в Редклифе был ярким мероприятием. Гордые, красиво одетые родители резко выделялись среди профессоров в алых и лиловых мантиях — в зависимости от их учёной степени.

Флорентина окончила университет с отличием, а ещё ранее в том же году была избрана в члены «Фи-Бета-Каппы».

Этот праздничный день был грустным для Флорентины и Беллы, которые жили в разных концах страны: одна — в Нью-Йорке, другая — в Сан-Франциско. Ещё 28 февраля Белла сделала предложение Клоду — «Ну, не ждать же високосного года!» — и они обвенчались в церкви Гарварда во время весенних каникул. Клод потребовал Любви, Почитания и Послушания, и Белла согласилась. Флорентина поняла, что они — счастливы, когда Клод спросил на свадебном обеде: «Разве Белла не прекрасна?»

— Флорентина весь год упорно занималась, так что её успехи никого не удивляют, — говорила мисс Роуз.

— Убеждён, что в том есть огромная доля вашего труда, мисс Роуз, — заметил Авель.

— Нет-нет, я хотела убедить её вернуться в Кембридж и начать работу над диссертацией, а в дальнейшем остаться на преподавательской работе, но у неё, похоже, другие планы.

— Это действительно так, — сказал Авель. — Флорентина будет работать в группе «Барон» в качестве директора, ответственного за магазины в отелях.

— А ты не говорила, что будешь этим заниматься! — воскликнула Белла. — Ты же сказала…

— Т-с-с! — приложила палец к губам Флорентина.

— Что такое, юная леди? У тебя есть секреты от меня?

— Здесь не место, и сейчас не время, папа.

— О, перестань, не скрытничай! — возник возле неё Эдвард Винчестер. — Что, ООН или «Дженерал моторс» сообщили тебе, что не могут без тебя жить?

— Должна признаться, — заметила мисс Роуз, — что и мне не терпится узнать, куда ты направишь свои таланты.

— Станет эстрадной звездой, — предположил Клод.

— Вот наиболее точное попадание из всех! — отметила Флорентина.

Засмеялись все, кроме матери Флорентины.

— Знаешь, если ты не найдёшь работу в Нью-Йорке, ты всегда можешь уехать в Сан-Франциско и найти работу там, — сказала Белла.

— Я буду иметь в виду твоё предложение, — не задумываясь, ответила Флорентина.

К облегчению девушки, дискуссия о её будущем прекратилась, так как началась церемония, посвящённая окончанию университета. Бывший посол США в России Джордж Кеннан выступил с речью, которая была встречена овацией. Флорентине понравилась заключительная цитата из Бисмарка: «Давайте же оставим хоть немного работы нашим детям».

— Когда-нибудь и ты будешь выступать с такой речью, — сказал Эдвард, когда они выходили из зала.

— И, скажите-ка, сэр, на какую тему я буду выступать?

— О первой женщине — президенте Соединённых Штатов.

— Ты до сих пор веришь в это? — засмеялась Флорентина.

— Так ведь и ты тоже веришь, хотя напоминать об этом всё время приходится мне.

Эдварда часто видели вместе с Флорентиной в течение года, и друзья надеялись, что они вот-вот объявят о помолвке, но Эдвард знал, что этого не случится. Он чувствовал, что Флорентина — из тех женщин, которые ему недоступны. Они всегда будут хорошими друзьями, но не любовниками.

Флорентина упаковала свои пожитки, поцеловала на прощание мать и вскоре уже сидела в отцовском автомобиле.

— А ты не можешь ехать чуть помедленнее? — попросила она, а потом обернулась и смотрела в заднее стекло до тех пор, пока шпили Кембриджа не исчезли из вида.

13

«Роллс-Ройс» повернул на Коммонвелт-авеню. На заднем сиденье расположились ещё один выпускник с матерью.

— Мне иногда кажется, что тебе лучше было бы поступить в Йельский университет, — произнесла Кэтрин Каин.

Она с одобрением оглядела Ричарда: высокий, темноволосый, со стройной фигурой. У него уже был тот аристократичный внешний вид, который привлёк её к его отцу более двадцати лет назад, а теперь он ещё и стал представителем пятого поколения, окончившего Гарвард.

— А почему Йельский? — ласково спросил Ричард, отрывая мать от воспоминаний.

— Мне показалось, что для твоего здоровья лучше подошёл бы он, а не застоявшийся воздух Бостона.

— Смотри, чтобы отец не услышал этих рассуждений: он сочтёт такое мнение предательством.

— А нужно ли тебе возвращаться в Гарвардскую школу бизнеса, Ричард? Ведь наверняка есть и другие школы.

— Я хочу быть банкиром — как отец. А если я собираюсь пойти по его стопам, Йельский университет не годится даже на то, чтобы завязывать шнурки Гарварду, — сказал он, смеясь.

Несколько минут спустя машина остановилась возле большого дома на Бикон-Хилл.

Ричард всегда хотел окончить Гарвард, чтобы превзойти достижения своего отца, и не мог дождаться осени, когда начнутся занятия в школе бизнеса. Но ещё больше ему хотелось этим летом съездить с Мэри Бигелоу на Барбадос.

Он встретился с Мэри в репетиционном зале музыкального общества, и позднее они оба получили приглашение войти в состав струнного оркестра университета. Бойкая невысокая девушка играла на скрипке гораздо лучше, чем он — на виолончели. Когда дело, наконец, дошло до постели, она и там оказалась лучше него, хотя и притворялась неопытной.

С Барбадоса Ричард и Мэри вернулись такими же темнокожими, как и тамошние обитатели. Они сделали остановку в Нью-Йорке для того, чтобы встретиться с родителями Ричарда, которые одобрили его выбор. В конце концов, она была внучатой племянницей Алана Ллойда, который принял управление семейным банком после смерти дедушки Ричарда.

Когда Ричард вернулся в Красный дом, их бостонскую резиденцию на Бикон-Хилл, он быстро освоился на новом месте и стал готовиться к учёбе в школе бизнеса. Его предупредили, что программа обучения в школе — одна из самых трудных в университете, а количество отсеявшихся — очень велико. Начав учиться, Ричард и сам был удивлён, как мало времени он мог уделять другим видам деятельности. Ему пришлось уйти из оркестра, и Мэри впала в отчаяние, поскольку теперь они могли видеться лишь по выходным.

В конце первого года учёбы Ричарда Мэри предложила ещё раз съездить на Барбадос и была разочарована, когда он сказал, что останется в Бостоне и будет продолжать занятия.

Ричард принял решение окончить школу бизнеса лучшим на курсе или, по крайней мере, войти в число лучших студентов, а отец предупредил его, что расслабиться он сможет лишь тогда, когда сдаст последний экзамен. Также отец добавил, что, если сын не войдёт в десятку лучших студентов, то может не подавать заявление о приёме на работу в банк. Уильям Каин не потерпит обвинений в непотизме.[13]

На Рождество Ричард приехал к родителям в Нью-Йорк, но остался только на три дня, а потом снова вернулся в Бостон. Его мать очень волновалась в связи с нагрузками сына, а отец утешал, что осталось потерпеть ещё немного, и потом Ричард может расслабиться на всю жизнь. Кэтрин оставила своё мнение при себе: за двадцать пять лет она ни разу не видела своего мужа расслабившимся.

На Пасху Ричард позвонил матери только для того, чтобы сказать, что останется в Бостоне во время коротких весенних каникул, но она убедила его приехать хотя бы на день рождения отца. Он согласился, но предупредил, что вернётся в Гарвард на следующее утро.

На день рождения отца Ричард прибыл в дом родителей на Шестьдесят восьмой улице в самом начале пятого. Мать и сёстры — Виргиния и Люси — встречали его. Кэтрин нашла его осунувшимся и усталым и захотела, чтобы экзамены поскорее закончились. Ричард знал, что его отец не станет нарушать распорядок работы банка по поводу дня рождения кого бы то ни было, поэтому приедет домой не ранее начала восьмого.

— А что ты купил папе на день рождения? — осведомилась Виргиния.

— Как раз хотел спросить у тебя совета, — льстиво произнёс Ричард, который совсем забыл о подарке.

— Это именно то, что я называю «ждать до последнего»! Я свой купила ещё три недели назад.

— А я знаю, что́ вашему отцу нужно, — сказала Кэтрин. — Пару перчаток, а то его старые уже совсем износились.

— Тёмно-синие кожаные без рисунка, — рассмеялся Ричард. — Я сейчас же сбегаю в «Блумингдэйл».

Ричард шагал по Лексинггон-авеню, приноравливаясь к ритму города. Он с нетерпением ждал начала работы с отцом этой осенью и был уверен, что ничто не помешает ему закончить бизнес-школу в числе лучших студентов. Потом он заменит своего отца и станет однажды председателем совета директоров банка. Ричард улыбнулся этой мысли. Толкнув дверь универмага, он поднялся по ступенькам и выяснил у персонала, где продаются перчатки. Подойдя к нужному прилавку, улыбнулся продавщицам. Та, которая ему не понравилась, улыбнулась в ответ и быстро вышла ему навстречу.

У этой миловидной блондинки на губах было слишком много помады, а блузка была расстёгнута на одну пуговку ниже, чем это полагалось в «Блумингдэйле». Ричард не смог не восхититься такой самоуверенностью. Небольшой бейджик на блузке гласил: «Мэйзи Ланц».

— Вам помочь? — спросила она.

— Да, — ответил Ричард, не сводя глаз с напарницы Мэйзи — темноволосой девушки. — Мне нужна пара тёмно-синих кожаных перчаток без узора.

Мэйзи выбрала подходящую пару и надела перчатки на руки Ричарду, старательно заботясь о каждом пальце, а затем подняла его кисти повыше, чтобы он оценил работу.

— Если они не подходят, можете выбрать другую пару.

— Нет, всё нормально, — сказал он. — Деньги платить вам или другой девушке?

— Мне.

«Жаль!» — подумал Ричард.

Он с неохотой вышел на улицу, решив прийти на другой день. До этого дня он считал любовь с первого взгляда смехотворным штампом, предназначенным для читательниц женских журналов.

Его отец обрадовался «практичному» подарку, как он сам назвал перчатки за ужином в тот вечер, но ещё больше он был рад успехам сына в бизнес-школе.

— Если ты попадёшь в число лучших, я возьму тебя в банк стажёром, — сказал он уже в сотый раз.

Виргиния и Люси улыбнулись.

— А что если Ричард закончит лучше всех, папа? Ты назначишь его председателем? — спросила Люси.

— Не шали, девочка моя. Если Ричард и станет председателем, то только после многих лет упорного беззаветного труда. — Он повернулся к сыну. — Ну, а когда ты возвращаешься в Гарвард?

— Думаю, завтра.

— Очень правильное решение!

На следующий день Ричард вернулся, но не в Гарвард, а в «Блумингдэйл», где прошёл прямо к прилавку с перчатками. Не дав другой девушке и шанса обслужить Ричарда, Мэйзи набросилась на него, так что ему ничего не оставалось, как купить ещё одну пару перчаток и вернуться домой.

На следующее утро он вновь был в «Блумингдэйле» и изучал галстуки в соседнем отделе, пока Мэйзи не занялась покупателем, а другая девушка не освободилась. К ужасу Ричарда, Мэйзи оставила своего клиента и ринулась к нему.

— Ещё пару перчаток? — хихикнула она.

— Да… да… — запинаясь, произнёс Ричард.

Он вышел из «Блумингдэйла» с ещё одной парой тёмно-синих кожаных перчаток без рисунка.

На следующий день Ричард сказал отцу, что остался в Нью-Йорке, чтобы собрать на Уолл-стрит некоторые данные, которые ему нужны для написания доклада. Он дождался минуты, когда его отец уехал в банк, и сразу же направился в «Блумингдэйл». На этот раз он заранее подготовил план, который обеспечил бы ему внимание другой девушки. Он прошёл к прилавку с перчатками, уверенный, что Мэйзи поднимется ему навстречу, но тут к нему обратилась вторая девушка:

— Добрый день, сэр!

— О, добрый день! — От волнения Ричард растерял все слова.

— Вам помочь?

— Нет, то есть, да. Я хотел бы пару перчаток, — сказал он очень неубедительно.

— Конечно, сэр. Хотите тёмно-синие? Кожаные? Я уверена, что у нас есть ваш размер.

Ричард посмотрел на бейджик на груди у девушки. Джесси Ковач. Она передала ему перчатки, он их примерил. Не подошли. Он попробовал другую пару и посмотрел на Мэйзи. Та одобрительно улыбнулась. Он нервно улыбнулся в ответ. Джесси Ковач подала ему ещё одну пару. На этот раз перчатки оказались точно по руке.

— Думаю, что знаю, чего вы хотите, — сказала Джесси.

— Нет, не совсем.

— Пойду сменю Мэйзи, — тихо произнесла она. — Почему бы вам не пригласить её куда-нибудь? Уверена, что она согласится.

— О нет, вы не поняли, — сказал Ричард. — Я не её хочу пригласить, а вас.

Джесси казалась крайне удивлённой.

— Вы поужинаете со мной сегодня?

— Да, — смущённо произнесла она.

— Я заеду за вами домой?

— Нет. Давайте встретимся в ресторане.

— А куда вы хотите пойти?

Джесси не ответила.

— «Аллен» на углу Семьдесят третьей и Третьей подойдёт? — предложил Ричард.

— Да, отлично.

— Около восьми вам удобно?

— Около восьми, — подтвердила Джесси.

Ричард ушёл из «Блумингдэйла», добившись своего, и это была не пара перчаток.

С того момента, как Джесси сказала «да», Ричард не мог думать больше ни о чём.

В тот вечер он необычно долго размышлял над тем, во что ему одеться. Костюм надевать не захотел, а вместо этого выбрал тёмно-синий блейзер и серые брюки и критически рассматривал себя в зеркале. Слишком много от «Лиги плюща», но за такой короткий промежуток времени он не мог придумать ничего лучше.

Ричард вышел из дома в самом начале восьмого. Прибыв в ресторан сразу после половины восьмого и заказав себе бокал «Будвайзера», он каждые несколько минут смотрел на часы в ожидании Джесси и думал о том, не станет ли их встреча разочарованием для обоих.

Он боялся напрасно.

Появившаяся в дверях Джесси прекрасно выглядела в простом синем платье. Её глаза обшаривали зал. Наконец девушка увидела Ричарда.

— Извините, я опоздала, — начала она.

— Это неважно, — важно, что вы пришли.

— А вы думали, я могу не прийти?

— Я не был уверен, — улыбнулся он. — Извините, я ведь даже не знаю, как вас зовут.

— Джесси Ковач, — сказала Флорентина, решившая не раскрывать свои секреты. — А вас?

— Ричард Каин, — представился молодой человек и протянул руку.

Они обменялись рукопожатиями, и он задержал её руку в своей чуть дольше, чем она ожидала.

— А чем вы занимаетесь, когда не покупаете перчатки в «Блумингдэйл»? — поддразнила она его.

— Я учусь в Гарвардской школе бизнеса.

— Интересно, как это вам там не рассказали, что у большинства людей только две руки?

Ричард рассмеялся.

— Будем заказывать? — спросил он и, взяв её под руку, повёл к столику.

По мере того, как вечер продолжался, Ричарду стало немного стыдно, потому что Джесси видела больше спектаклей, читала больше романов и даже на концертах была чаще его. Впервые в жизни он пожалел, что так много времени потратил на получение образования.

— Вы живёте в Нью-Йорке? — спросил Ричард, когда они вышли из ресторана.

— Да. С родителями.

— А в какой части города?

— На Пятьдесят седьмой улице.

— Тогда пойдём пешком, — сказал Ричард, взяв её за руку.

Джесси улыбнулась в знак согласия, и они пошли по направлению к Пятьдесят седьмой улице. Чтобы затянуть прогулку, Ричард останавливался поглазеть на витрины, мимо которых в обычных условиях пронёсся бы рысью. Умение Джесси разбираться в моде и ассортименте магазинов поразило Ричарда. Жаль, что она не смогла закончить образование и вынуждена была в шестнадцать лет бросить школу и начать работу в отеле «Барон», а позднее — перейти в «Блумингдэйл»…

На то, чтобы пройти шестнадцать кварталов от ресторана, им понадобился целый час. На Пятьдесят седьмой улице Джесси остановилась возле небольшого старого дома.

— Здесь живут мои родители, — сказала она.

Он продолжал держать её за руку.

— Надеюсь, мы ещё увидимся.

— Наверное, — произнесла Джесси без особого энтузиазма.

— Завтра? — смущённо спросил Ричард.

— Завтра? — удивилась Джесси.

— Да, почему бы нам не сходить в «Голубого Ангела» и не послушать Бобби Шорта? — Он снова взял её за руку. — Всё-таки там больше романтики, чем у «Аллена».

Джесси почувствовала себя неуверенно, будто такая просьба создавала для неё неудобства.

— Нет, если ты не хочешь… — начал было он.

— Нет, мне хотелось бы, — сказала она тихо.

— Я завтра ужинаю с отцом, — давай заеду за тобой в десять часов.

— Нет-нет! — воскликнула Джесси. — Я буду ждать тебя уже в «Ангеле». Это же всего в двух кварталах.

— Хорошо, в десять часов. — Он наклонился и нежно поцеловал её в щёку, впервые почувствовав запах её тонких духов. — Спокойной ночи, Джесси! — И он растворился в темноте.

Ричард не мог вспомнить другого вечера, который бы доставил ему столько же радости, и заснул, думая о Джесси. На следующее утро он поехал с отцом на Уолл-стрит и целый день провёл в библиотеке «Уолл-стрит Джорнел», сделав лишь короткий перерыв на обед. Вечером за ужином Ричард поведал отцу о своём исследовании вопроса об обратном поглощении путём обмена акциями, и старался говорить не слишком весело.

После ужина он отправился в свою комнату, не желая, чтобы кто-то видел, как он выходит из дома около десяти. Добравшись до «Голубого Ангела», Ричард проверил заказанный столик и вышел встречать Джесси в фойе.

Он чувствовал, как сильно бьётся его сердце, и подумал, что с Мэри Бигелоу ничего подобного не испытывал.

Когда появилась Джесси, Ричард поцеловал её в щёку и повёл в зал, где по воздуху плыли слова Бобби Шорта: «Говоришь ли ты мне правду, или это тоже ложь?»

Их провели к столику в центре зала. Ричард заказал бутылку «Шабли» и спросил Джесси, когда у неё выходной.

— Ричард, я должна кое-что…

— Привет, Ричард!

Молодой человек обернулся.

— Привет, Стив! Познакомься с Джесси Ковач. Джесси, это — Стив Меллон. Мы с ним вместе учимся в Гарварде.

— Ты смотрел последнюю игру «Янки»?

— Нет, — ответил Ричард. — Я слежу только за теми, кто выигрывает.

Несколько минут они поболтали о том о сём. Джесси не пыталась перебивать их.

Наконец Стив поднялся и произнёс:

— Увидимся, Ричард. Рад был познакомиться, Джесси.

Весь вечер Ричард рассказывал Джесси о своём намерении вернуться в Нью-Йорк и работать в банке «Лестер, Клин и компания», банке его отца. Девушка так внимательно его слушала, что он побоялся наскучить ей. Этот вечер Ричарду понравился ещё больше, чем предыдущий. Когда они дошли до её дома, Ричард впервые поцеловал Джесси в губы. Она ответила, но через мгновение пожелала ему доброй ночи и исчезла в подъезде старого дома.

На следующее утро Ричард вернулся в Бостон. Добравшись до Красного дома, он позвонил Джесси, чтобы спросить, свободна ли она в пятницу, чтобы пойти на концерт. Она сказала, что свободна, и впервые в жизни он начал вычёркивать дни на календаре. Позднее на неделе ему позвонила Мэри, и он по возможности вежливо попытался объяснить ей, почему они больше не увидятся.

Когда наступил уикенд, молодые люди прекрасно провели время: побывали в нью-йоркской филармонии, в кино и даже сходили на баскетбольный матч.

Следующие четыре месяца стали временем долгих недель и коротких выходных. Ричард каждый день звонил Джесси, и все уикенды они проводили вместе. Молодой человек начал ненавидеть понедельники.

Ричард сидел на лекции, посвящённой краху 1929 года, и вдруг обнаружил, что не может сосредоточиться. Как же ему объяснить своему отцу, что он влюбился в девушку, которая стоит за прилавком с перчатками, шарфами и шерстяными шляпками? Отец не поймёт, почему такая умная и привлекательная женщина не сделала карьеры. Будь у Джесси шанс, который выпал ему… Ричард написал её имя в своей тетради. Отцу придётся смириться… Он посмотрел на то, что написал: «Джесси Каин».

Приехав в выходные в Нью-Йорк, Ричард сказал матери, что у него кончились лезвия, и та предложила ему воспользоваться отцовскими.

— Нет-нет, — возразил Ричард. — Мне нужны мои. Ведь мы с папой пользуемся лезвиями разных фирм.

Кэтрин это показалось странным, поскольку она знала, что они пользуются одними и теми же.

Ричард почти бегом одолел восемь кварталов до «Блумингдэйла» и подошёл к прилавку с перчатками, но Джесси нигде не было. Только Мэйзи в углу полировала ногти.

— А Джесси здесь? — спросил он, задыхаясь.

— Нет, она уже ушла домой. Всего несколько минут назад. Она не могла далеко уйти. А вам…

Ричард выбежал на Лексингтон-авеню, пытаясь найти Джесси в потоке людей, спешащих в разные стороны мимо него. Он уже был готов отказаться от поисков, как вдруг заметил красный шарф, который подарил девушке. Она шла по другой стороне улицы в направлении Пятой авеню. Дом Джесси находился в противоположной стороне, и Ричард, терзаемый совестью, решил тайком последовать за девушкой. Дойдя до книжного магазина Скрибнера, она вошла внутрь, а он остановился. Если ей нужна была какая-нибудь книга, то она могла купить её и в «Блумингдэйле»! Ричард ничего не понимал. Он посмотрел в витрину и увидел, как Джесси беседует с продавцом, который ушёл на пару минут и вернулся с двумя книгами. Ричард разглядел названия: «Общество изобилия» Джона Кеннета Гэлбрайта и «Сегодняшняя Россия изнутри» Джона Гюнтера. Джесси подписала счёт — это удивило Ричарда, — и вышла, а он спрятался за углом.

— Кто же она такая? — громко произнёс Ричард, наблюдая за тем, как после «Скрибнера» Джесси зашла в магазин «Бендел». Привратник приветствовал её с уважением, и было заметно, что он узнал в ней постоянного клиента. Ричард ещё раз заглянул в витрину: вокруг Джесси кружились продавщицы, причём их внимание выходило за рамки обычной вежливости. Подошла немолодая дама с пакетом — явно для Джесси. Она открыла его и достала длинное вечернее платье из красного шёлка. Джесси улыбнулась и кивнула, а дама упаковала платье в бело-коричневую коробку. Взяв коробку, Джесси пошла к двери, даже не подписав счёт. Ричард едва не столкнулся с ней в дверях, когда она вышла из магазина и села в такси.

Он перехватил другое такси и велел водителю следовать за первым.

Когда машина проехала мимо дома, возле которого они обычно расставались, Ричарду стало не по себе. Такси, что шло впереди, проехало ещё сотню метров и остановилось перед недавно построенным кондоминиумом, на входе в который стоял привратник в ливрее, открывший перед Джесси дверь. Со смешанными чувствами гнева и удивления Ричард выскочил из машины и пошёл к двери, за которой исчезла Джесси.

— Девяносто пять центов, старина! — услышал он голос позади себя.

— О, извините! — Ричард сунул руку в карман, вытащил пятидолларовую банкноту и быстро протянул водителю, не интересуясь сдачей.

— Спасибо, приятель! — поблагодарил водитель. — Кому-то сегодня крупно везёт.

Ричард побежал к двери и догнал Джесси возле лифта. Он зашёл с нею в лифт, а она уставилась на него, не говоря ни слова.

— Кто ты такая? — потребовал ответа Ричард.

— Ричард, — начала она, заикаясь. — Я собиралась всё рассказать тебе сегодня вечером. Мне никак не удавалось найти для этого подходящий момент.

— Чёрт возьми, теперь тебе придётся это сделать! — воскликнул он, выходя из лифта и врываясь следом за ней в квартиру. — Три месяца ты морочила мне голову всевозможным враньём. Пришло время узнать правду!

Он решительно прошёл мимо неё, а она беспомощно стояла в прихожей. Холл при входе, большая комната с красивым восточным ковром на полу и бюро в георгианском стиле. Прекрасные антикварные часы рядом со столом, на нём ваза со свежесрезанными анемонами. Комната была обставлена красиво — даже по стандартам собственного дома Ричарда.

— Чудное местечко обеспечила себе продавщица универмага! Интересно, какой из твоих любовников за него платит?

Джесси ударила его по щеке так сильно, что у неё заболела ладонь.

— Как ты смеешь? Убирайся из моего дома!

Девушка произнесла эти слова и заплакала. Она не хотела, чтобы он уходил, — никогда. Ричард обнял её.

— О боже, извини! — сказал он. — Это ужасные слова. Пожалуйста, прости меня. Просто я тебя очень люблю. Я думал, что хорошо знаю тебя, а теперь оказывается, что я ничего о тебе не знаю.

— Ричард, я тоже люблю тебя. Извини, что тебя ударила. Я не хотела обманывать тебя, и у меня больше никого нет, честное слово! — Её голос задрожал.

— Пожалуй, пощёчина — ничто по сравнению с тем, что я заслужил, — сказал он и поцеловал её.

Они крепко обнялись и некоторое время неподвижно сидели на диване. Ричард нежно гладил волосы Джесси, и вскоре её слёзы высохли. Она хотела попросить его помочь ей раздеться, но не говорила ни слова, лишь тихонько теребила пуговицы на его рубашке.

— Ты хочешь переспать со мной? — спросила она тихо.

— Нет, — ответил он, — я хочу, чтобы ты не дала мне спать всю ночь.

Не говоря больше ни слова, они разделись и занялись любовью, нежной и стеснительной, боясь сделать другому больно и отчаянно пытаясь доставить друг другу радость. Наконец она положила голову ему на плечо, и они заговорили.

— Я люблю тебя, — сказал Ричард, — с того самого момента, когда первый раз тебя увидел. Ты выйдешь за меня? Потому что мне совершенно наплевать на то, кто ты, Джесси, и чем занимаешься, но я твёрдо знаю, что оставшуюся жизнь должен провести с тобой!

— Я тоже хочу за тебя замуж, Ричард, но сначала я расскажу тебе всё. Меня зовут Флорентина Росновская, — начала она и поведала Ричарду всю свою жизнь. Флорентина объяснила, почему она назвалась именем Джесси Ковач, — чтобы в магазине к ней относились как к обычной продавщице, а не как к дочери Чикагского Барона. Ричард не перебивал её, а когда она закончила, не произнёс ни слова.

— Ты не перестал любить меня? — спросила она. — Теперь, когда ты знаешь, кто я такая?

— Дорогая, — произнёс Ричард очень тихо, — мой отец ненавидит твоего отца.

— Что ты имеешь в виду?

— Именно то, что сказал. Я единственный раз слышал, как в его присутствии было упомянуто имя твоего отца, и он вышел из себя, сказав, что у твоего отца нет иной цели, как разорить семью Каинов.

— Почему? — воскликнула шокированная Флорентина. — Я никогда не слышала о твоём отце. Откуда они знают друг друга? Ты, наверное, ошибся.

— Хотел бы я, чтобы так оно и было… — И Ричард повторил то немногое, что узнал от матери о ссоре их отцов.

— О боже! Так вот о каком «Иуде» говорил мой отец, когда закрывал свои счета в банке, работавшем с ним в течение двадцати пяти лет. И что же нам делать?

— Сказать им правду: что встретились мы случайно, влюбились, а теперь собираемся пожениться, и ничто не может остановить нас.

— Давай подождём несколько недель, — предложила Флорентина.

— Почему? — спросил Ричард. — Ты думаешь, твой отец сможет отговорить тебя?

— Нет, Ричард, — сказала она, нежно гладя его и кладя голову ему на плечо. — Этого не случится, дорогой. Но давай посмотрим, не можем ли мы сделать это постепенно, не ставя их перед свершившимся фактом. Может быть, их ненависть остыла, а ты этого не заметил. В конце концов, ты же сам сказал, что проблемы у группы «Ричмонд» были двадцать лет назад.

— Нет, их ненависть друг к другу столь же сильна, уверяю тебя. Мой отец будет в ярости, когда увидит нас вместе, я уж не говорю о нашем браке.

— Тем больше причин подождать немного и не оглушать их этой новостью. Нам нужно время, чтобы найти лучший способ сообщить им.

— Я люблю тебя, Джесси! — сказал он и поцеловал её.

— Флорентина.

— Вот ещё одно, к чему мне придётся привыкать. Я люблю тебя, Флорентина!

Ричард выделил полдня в неделю на изучение усобицы между двумя отцами, но через некоторое время она стала всё сильнее занимать его, и он даже начал пропускать лекции. Попытка Чикагского Барона вывести отца Ричарда из состава правления его собственного банка могла бы стать отличной темой для рассмотрения на занятиях в Гарвардской школе бизнеса. Чем больше Ричард узнавал, тем яснее понимал, что его отец и отец Флорентины — непримиримые и сильные враги.

Флорентина взяла выходной в «Блумингдэйле» и слетала к матери в Чикаго, чтобы сообщить ей о том, что случилось, и уговорить рассказать ей всё, что она знает о ссоре Уильяма Каина и Авеля Росновского. После этого разговора у Флорентины ещё теплилась надежда, что мать преувеличивает, но несколько точно сформулированных вопросов за обедом с Джорджем Новаком сделали болезненно очевидным тот факт, что Софья всё описала точно.

Каждые выходные они обменивались знаниями, приобретёнными за неделю и лишь укреплявшими их уверенность в глубине взаимной ненависти отцов.

— Как же всё это низко! — воскликнула Флорентина. — Почему бы им не встретиться и не поговорить друг с другом? Я думаю, они вполне бы нашли общий язык.

— Согласен, — поддержал её Ричард. — Но кто из нас скажет им об этом?

— Рано или поздно нам обоим придётся сделать это.

Шли недели, и Ричард был с нею внимателен и добр, пытаясь регулярными походами в театр, нью-йоркскую филармонию и долгими прогулками по парку отвлечь её внимание от проблемы «рано или поздно», однако все разговоры всегда возвращались к их родителям.

Даже во время виолончельного концерта, который он устроил в её квартире, Флорентина постоянно думала об отце. Ну почему он так упрям? Соната Брамса закончилась, Ричард отложил смычок и посмотрел в её серые глаза.

— Скоро нам придётся им сказать.

— Я знаю, что мы должны сделать это, но мне не хочется причинять боль отцу.

— Я знаю.

Она опустила голову.

— В следующую пятницу папа возвращается из Вашингтона.

— Значит, в следующую пятницу, — сказал Ричард, не выпуская любимую из объятий.

Смотря вслед отъезжающей машине Ричарда, Флорентина подумала, хватит ли у неё сил сохранить свою решимость.

В пятницу Ричард сбежал с утренней лекции и пораньше уехал в Нью-Йорк к Флорентине.

Они провели время за обсуждением того, какие слова скажут своим родителям. Покинув квартиру Флорентины, молодые люди двинулись по Пятьдесят седьмой улице и на Парк-авеню остановились на светофоре.

— Ты выйдешь за меня?

Встревоженная предстоящим разговором с отцом, Флорентина меньше всего ждала такого вопроса. По щеке её потекла слеза, совершенно неуместная в этот самый счастливый момент её жизни. Ричард достал из маленькой красной коробочки кольцо с сапфиром и бриллиантами, надел ей на палец и попытался поцелуем остановить слёзы.

Они условились встретиться в квартире Флорентины, после того как испытание будет позади.

Ричард шёл по Парк-авеню и думал о том, что скажет отцу.

Он нашёл отца в гостиной.

— Привет, Ричард, я надеялся, что ты придёшь пораньше.

— Мне пришлось встретиться кое с кем до того, как прийти домой.

— И с кем же? — спросила мать, не особенно интересуясь ответом.

— С женщиной, на которой я собираюсь жениться.

Родители посмотрели на него с удивлением. Получалось явно не такое начало, которое запланировал Ричард.

Отец первым пришёл в себя.

— А тебе не кажется, что ты слишком молод? Уверен, что ты и Мэри можете подождать ещё немного.

— Её имя не Мэри.

— Не Мэри? — удивилась мать.

— Нет. Это Флорентина Росновская.

Кэтрин побелела.

— Дочь Авеля Росновского? — бесстрастно спросил Уильям Каин.

— Да, папа.

— Ты что, шутишь, Ричард?

— Нет, папа. Мы встретились при необычных обстоятельствах и влюбились до того, как узнали, что между нашими отцами существуют трения.

— Трения?! Разве ты не знаешь, что этот польский эмигрант и выскочка бо́льшую часть своей жизни потратил на то, чтобы вышвырнуть меня из моего же совета директоров? А один раз у него это чуть было не получилось! И ты называешь это «трениями»?! Ричард, ты должен перестать встречаться с дочерью этого жулика, если хочешь оказаться в совете директоров банка «Лестер». Ты подумал об этом?

— Да, папа. Я подумал, и это никак не повлияло на моё решение. Я встретил женщину, с которой хочу провести остаток жизни, и горжусь тем, что она приняла моё предложение.

— Она надула тебя и заманила в силки для того, чтобы помочь своему отцу отобрать у меня мой банк. Ты что, не разглядел их планы?

— Папа, ты ведь и сам не веришь во все эти бредни!

— Бредни? Он однажды обвинил меня в том, что я виноват в смерти его партнёра Дэвиса Лероя…

— Отец, Флорентина ничего не знала о вашей ссоре, пока не встретила меня. Спустись на землю!

— Она сказала, что беременна и поэтому ты должен на ней жениться?

— Отец, это недостойно тебя! Флорентина никак не давила на меня с того момента, как мы встретились, наоборот. — Ричард повернулся к матери. — Хотите, я вас обоих познакомлю с ней, может быть, тогда вы поймёте, как всё случилось?

Кэтрин собиралась что-то сказать, когда отец Ричарда закричал:

— Нет! Никогда! — И попросил Кэтрин оставить их вдвоём. Когда она вышла, он обратился к сыну: — Теперь послушай меня, Ричард. Если ты женишься на этой девчонке Росновской, я оставлю тебя без цента!

— Как и все предыдущие поколения Каинов, папа, ты вообразил, что за деньги можно купить всё. Твой сын не продаётся!

— Но ты же можешь взять в жёны Мэри Бигелоу! Она девушка с хорошими данными, из респектабельной семьи.

— Разве такую прекрасную девушку, как Флорентина, может заменить кто-то из семьи, принадлежащей к кругу бостонских аристократов?

— Ты что, и наши корни считаешь недостойными — как этот глупый поляк?

— Отец, никогда не думал, что мне придётся выслушивать подобные слова, полные предубеждений, от нормального, здравомыслящего человека!

— Убирайся! — взорвался Уильям Каин. — Ты больше не член моей семьи! И никогда им не будешь.

Покинув родительский дом, Ричард думал только о том, как с подобной задачей справится Флорентина. Он поймал такси и поехал к ней домой.

Никогда раньше он не чувствовал себя так свободно.

Добравшись до дома на Пятьдесят седьмой улице, Ричард спросил у привратника, не вернулась ли Флорентина. Она не возвращалась, и он сел под навесом ждать её, уже начиная волноваться. Погрузившись в глубокие размышления, Ричард не заметил, как подъехало такси и из него, прижимая платок к окровавленной губе, вышла Флорентина. Она подбежала к нему, они быстро поднялись в квартиру, и там Ричард начал свой рассказ:

— Отец угрожал, что оставит меня без цента. Когда же они поймут, что нам наплевать на их деньги? Я попытался заручиться поддержкой матери, но даже она не смогла укротить ярость отца. Он потребовал, чтобы она вышла из комнаты. Раньше он никогда так не обращался с моей матерью! Я ушёл, не дав ему договорить… А что было у тебя, когда ты рассказала отцу?

— Он ударил меня. Впервые в жизни. Думаю, он убьёт тебя, если увидит нас вместе. Ричард, дорогой, нам надо убираться отсюда, пока нас не обнаружили, а он начнёт поиски именно с этой квартиры. Я так напугана.

— Тебе нечего бояться, Флорентина. Мы уедем сегодня же вечером и как можно дальше отсюда, и к чёрту их обоих!

— Сколько времени тебе нужно на сборы? — спросила Флорентина.

— Нисколько. Я же не могу теперь вернуться домой. Упаковывайся ты, и мы уезжаем. У меня с собой сто долларов и виолончель, которая стоит у тебя в спальне. Как насчёт того, чтобы выйти замуж за человека, у которого есть только сто долларов?

— Наверное, для продавщицы универмага это предел мечтаний. Ты, должно быть, захочешь приданого, — сказала Флорентина, проверяя содержимое своей сумочки. — Вот, у меня есть двести двенадцать долларов и карточка «Америкен Экспресс»…

Через полчаса Флорентина была готова. Она написала отцу письмо, в котором сообщила, что не увидится с ним до тех пор, пока он не примирится с Ричардом, — и положила его на столик у кровати.

Ричард вызвал такси.

— Айдлуайлд, — сказал он, положив три сумки Флорентины и виолончель в багажник.

Приехав в аэропорт, Флорентина набрала телефонный номер и с облегчением вздохнула, когда ей ответили. Закончив разговор, она сообщила новости Ричарду, и тот заказал билеты на авиарейс.

Самолёт «Суперконстеллэйшен-1049» авиакомпании «Америкен» вырулил на взлётно-посадочную полосу, чтобы начать семичасовой полёт.

Ричард помог Флорентине пристегнуть ремень. Она улыбнулась ему.

— Ты хоть догадываешься, как я люблю тебя, мистер Каин?

— Думаю, что да, миссис Каин, — ответил он.

— Когда-нибудь ты пожалеешь о содеянном!

Уильям ответил не сразу. Он долго сидел без движения, уставившись прямо перед собой, а затем произнёс:

— Ты больше никогда не должна с ним встречаться, вот и всё.

Кэтрин вышла из комнаты, ничего не ответив.

Уильям Каин сидел в одиночестве в своём кресле, и время для него остановилось. Он не слышал, что телефон звонил уже несколько раз. Дворецкий тихо постучал в дверь и вошёл в комнату.

— Какой-то Авель Росновский просит вас к телефону. Сказать ему, что вас нет?

Уильям знал, что на этот звонок нужно ответить. Он заставил себя встать с кресла, подошёл к телефону и снял трубку.

— Уильям Каин слушает.

— Это Авель Росновский.

— В самом деле? — Уильям говорил ледяным тоном. — И когда же вы со своей дочерью задумали устроить западню для моего сына? Не тогда ли, когда вам не удалось обрушить мой банк?

— Да не будьте же таким… — Авель взял себя в руки. — Я не хочу этого брака, как и вы. И никогда не собирался отнимать у вас сына. Я только сегодня узнал о его существовании. Я люблю свою дочь сильнее, чем ненавижу вас, и не хочу терять её. Давайте встретимся и обсудим проблему.

— Нет, — отрезал Уильям.

— Что пользы в том, чтобы ворошить прошлое, Каин? Если вы знаете, где они, то мы могли бы попытаться остановить их. Вы ведь хотите того же. Или вас так заела гордыня, что вы готовы безучастно смотреть, как ваш сын женится на моей дочери, вместо того чтобы помочь…

Уильям Каин бросил трубку.

14

В международном аэропорту Сан-Франциско огромная женщина бросилась навстречу Флорентине и заключила её в объятия. Флорентине не хватило рук, чтобы обнять Беллу.

— Не слишком много времени ты даёшь на организацию твоей встречи! Звонишь, уже садясь в самолёт…

— Извини, Белла. Я и сама не знала, до тех пор, пока…

— Перестань! Мы с Клодом уже ворчали, что нам будет нечем заняться вечером.

Флорентина познакомила их обоих с Ричардом.

— И что, это весь ваш багаж? — спросила Белла, взглянув на три сумки и виолончель.

— Так ведь нам пришлось собираться в спешке.

— У нас вы всегда будете как дома, — сказала Белла, хватаясь за чемоданы.

— Слава богу, что есть ты, Белла! А ты немного изменилась, — заметила Флорентина.

— Да, есть такое. Я на шестом месяце беременности. Просто по мне не заметно, как и по гигантской панде.

По дороге в Сан-Франциско Белла рассказала, что Клода приняли на работу в юридической фирме «Пилсберри, Мэдисон и Сатро».

— Разве он не молодец? — с гордостью произнесла она.

— А Белла стала старшим преподавателем физкультуры в местной средней школе, и школа с тех пор, как она начала там работать, не проиграла ни одной встречи в хоккей, — сообщил Клод с такой же гордостью.

— А чем ты занимаешься? — спросила Белла, ткнув Ричарда пальцем в грудь. — По твоему багажу я делаю вывод, что ты безработный музыкант.

— Не совсем, — рассмеялся Ричард. — Я будущий банкир и завтра же начну поиски работы.

— А когда вы поженитесь?

— Не раньше чем через три недели, — сказала Флорентина. — Я хочу венчаться в церкви, а церковь должна за три недели объявлять о предстоящей свадьбе.

— А почему вы так неожиданно покинули Нью-Йорк?

Флорентина рассказала, как встретилась с Ричардом, как узнала о многолетней вражде между их отцами. Поражённые её рассказом Белла и Клод хранили молчание до тех пор, пока машина не остановилась.

— Вот наш дом, — произнёс наконец Клод.

— Фантастика! — воскликнула Флорентина, войдя внутрь. Она улыбнулась, когда увидела, что из стойки для зонтиков торчат хоккейные клюшки.

Белла провела гостей по шаткой лестнице в небольшую комнату на втором этаже.

— Это, конечно, не президентские апартаменты «Барона», но всё же лучше, чем ночевать с бомжами на улице…

Наутро Флорентина и Ричард стали изучать газеты в поисках работы.

— Нам нужно найти что-то, и быстро, — сказала Флорентина. — Наших денег хватит не больше чем на месяц.

— Тебе, наверное, будет проще найти работу. Не думаю, что я легко устроюсь в банк, ведь у меня нет ни диплома Гарвардской бизнес-школы, ни рекомендаций от отца.

— Не волнуйся, — сказала Флорентина. — Мы покажем нашим отцам, на что мы способны!

Ричард оказался прав. Флорентине понадобились только три дня и один звонок директору «Блумингдэйла» по кадрам. После этого ей предложили место в недавно открытом магазине мод под названием «Изысканный Коламбус», который дал в «Кроникл» объявление о поиске «талантливого заместителя директора по продажам». Прошла всего неделя, и директор понял, какое выгодное приобретение он сделал.

А Ричард ходил из банка в банк по всему Сан-Франциско. Директора по кадрам всегда просили его позвонить на следующий день, а когда он звонил, ему отвечали, что у них нет возможности «подобрать должность для человека с его квалификацией». По мере приближения дня свадьбы Ричард тревожился всё сильнее.

— Их можно понять, — говорил он Флорентине. — У них у всех серьёзный бизнес с моим отцом, и они не хотят раздражать его.

— Кучка трусов! А есть банк, враждующий с «Лестером» и не имеющий с ним контактов?

Ричард задумался над её словами.

— Только «Бэнк оф Америка». Мой отец поссорился с ними после того, как они слишком поздно приняли меры, гарантирующие возмещение ущерба в одной сделке, и он прилично потерял на процентах. Отец поклялся, что больше никогда не будет иметь с ними дело. Пожалуй, стоит попробовать, позвоню им завтра.

На следующий день на собеседовании менеджер «Бэнк оф Америка» спросил, по какой причине Ричард подал прошение о приёме на работу именно в этот банк — не потому ли, что знал о разногласиях между «Бэнк оф Америка» и его отцом?

— Да, сэр, — ответил Ричард. — Именно поэтому.

— Хорошо, тогда у нас есть точки соприкосновения. С понедельника вы начнёте работать у нас младшим операционистом, однако если вы и в самом деле сын Уильяма Каина, то недолго задержитесь на этой должности.

В конце третьей недели пребывания в Сан-Франциско Ричард и Флорентина были обвенчаны в церкви Святого Эдварда на Калифорния-стрит. Отец О’Рейли вместе с матерью Флорентины прилетел из Чикаго, чтобы провести службу. Клод был посажённым отцом и шафером за столом, а Белла — посажённой матерью. Все шестеро собрались тем же вечером на обед в ресторане «Ди Маджио» на Фишерман-Уорф.

Жених с невестой рухнули в постель в час ночи.

— Никогда не думала, что выйду замуж за младшего операциониста!

— Никогда не думал, что возьму в жёны продавщицу, но, с точки зрения социологии, мы с тобой — идеальные партнёры.

— Давай надеяться, что на этом мы не остановимся, — сказала Флорентина и выключила свет.

Авель испробовал все имеющиеся у него средства, чтобы найти Флорентину. Он много дней звонил, посылал телеграммы, пытался даже подключить полицию, но в итоге понял, что осталась последняя надежда. Он набрал номер телефона в Чикаго.

— Алло, — услышал он голос — столь же холодный, как и голос Уильяма Каина.

— Ты, должно быть, догадалась, почему я звоню.

— Могу себе представить.

— Как давно тебе известно о Флорентине и Ричарде Каине?

— Месяца три примерно. Флорентина прилетала ко мне в Чикаго и всё рассказала. А позднее я познакомилась с Ричардом у них на свадьбе. Наша дочь не преувеличивает: он на редкость славный парень.

— Ты знаешь, где они сейчас?

— Да.

— Где?

— Ищи сам! — И она бросила трубку. Вот и ещё один человек отказался помочь.

Авель подумал о предстоящей поездке в Европу, куда его должна была сопровождать Флорентина: два билета на самолёт, по два заказанных номера в Лондоне, Эдинбурге и Каннах, два билета в оперу… Теперь он едет один. Флорентина не примет участия в церемонии открытия отелей «Барон» в Эдинбурге и Каннах.

Джордж пообещал другу, что к его возвращению найдёт Флорентину, но Авель — перечитав ещё раз её письмо, — внезапно понял, что, даже если Джордж сможет сделать это, Флорентина не захочет с ним увидеться.

15

Верный данному обещанию, Джордж занялся поисками Флорентины, чтобы к возвращению Авеля из Европы добиться конкретных результатов.

Сначала ему не везло, но вскоре Софья с удовольствием сообщила ему, что регулярно летает на побережье, чтобы встречаться с молодожёнами. Джорджу понадобился один звонок в турагентство в Чикаго, чтобы узнать, что она летает в Сан-Франциско. Через двадцать четыре часа он уже знал адрес Флорентины и номер её телефона. Джордж позвонил своей крёстной дочери, но та была довольно сдержанна в разговоре.

Каждый раз, встречая вернувшегося из поездки Авеля, Джордж знал, что Барон будет с нетерпением ждать новостей о происходящем в группе. Но на этот раз первый вопрос Авеля был иным.

— Какие новости? — спросил он, зная, что Джордж понимает, о чём речь.

— Есть плохие, есть хорошие. Флорентина поддерживает контакт с матерью. Она живёт в Сан-Франциско у старинной подруги, ещё со времён Редклифа.

— Вышла замуж? — спросил Авель.

— Да.

— А что с мальчишкой Каином?

— Он нашёл работу в банке. Видимо, многие ему отказали, поскольку он не окончил Гарвардскую школу бизнеса и его отец не замолвил за него словечко, поэтому потенциальные работодатели боялись потерять деловые связи с Уильямом Каином. В конце концов Ричард устроился операционистом в «Бэнк оф Америка». С зарплатой существенно меньшей, чем та, на которую он мог рассчитывать при его квалификации.

— А Флорентина?

— Она работает заместителем директора в магазине мод под названием «Изысканный Коламбус» — рядом с парком «Золотые Ворота». Она сейчас пытается взять кредиты в нескольких банках.

— Почему? У неё проблемы? — встревоженно спросил Авель.

— Нет, она собирается открыть свой собственный магазин модной одежды.

— Сколько ей нужно?

— Тридцать четыре тысячи долларов — для того, чтобы взять в аренду небольшое здание в Ноб-Хилл.

Авель на секунду задумался.

— Проследи, чтобы она получила эти деньги, Джордж. Только пусть это выглядит как обычная банковская операция по предоставлению займа; сделай так, чтобы Флорентина не догадалась, что я имею к этому отношение.

— Как скажешь, Авель.

— И продолжай меня информировать о каждом её шаге, даже самом незначительном.

— А что насчёт Ричарда Каина?

— Меня он не интересует! — отрезал Авель. — Теперь давай плохие новости.

— Опять проблемы с Генри Осборном. Похоже, он задолжал повсюду, и я совершенно уверен, что у него остался только один источник дохода — это ты. Он начал делать намёки, что ты поощрял его давать взятки в ранний период, когда мы только создавали группу. Говорит, что него сохранились все документы с первого дня, когда, как он утверждает, ты получил дополнительные выплаты по страховке после пожара «Ричмонда» в Чикаго, и что теперь его досье достигло в толщину десяти сантиметров.

— Я разберусь с Генри утром, — сказал Авель.

Когда явился Генри Осборн, Авель внимательно оглядел ненадёжного союзника: следы беспробудного пьянства и неудач были отчётливо видны на лице Генри, и он впервые выглядел старше своих лет.

— Мне нужно немного денег, чтобы пережить сложный период! — с порога заявил Осборн. — Мне немного не повезло.

— Опять, Генри? В вашем возрасте следовало бы уже разбираться в делах получше. Сколько вам нужно в этот раз?

— Десять тысяч на всё про всё.

— Десять тысяч! — повторил Авель, цедя каждое слово. — Вы что, решили, что у меня золотые прииски? В прошлый раз было только пять тысяч.

— Инфляция! — усмехнулся Осборн.

— Это в последний раз, Генри, вы поняли меня? — сказал Авель. — Ещё раз придёте ко мне клянчить деньги — и я вышвырну вас из совета директоров и оставлю без единого цента.

— Вы настоящий друг, Авель. Клянусь, я больше никогда не приду, обещаю — никогда! Благодарю вас, Авель, вы не пожалеете о своём решении!

Авель подождал, пока за Осборном закроется дверь, и нажал кнопку вызова Джорджа.

— Что случилось?

— Я в последний раз дал Генри Осборну денег, — сообщил Авель. — Сам не знаю, как всё получилось, но это стоило мне десяти тысяч долларов.

— Боже правый! — воскликнул Джордж. — Ведь он опять придёт. Я бы заранее отложил на это деньги.

— Лучше бы он не появлялся, потому что я уничтожу его! Неважно, какие услуги он оказал мне в прошлом, теперь мы квиты. Что нового о моей девочке?

— Я открыл счёт одной посреднической фирмы в банке «Крокер» в Сан-Франциско, — сообщил Джордж. — В следующий понедельник она встречается с их менеджером по кредитам. Для Флорентины соглашение будет выглядеть как обычная банковская кредитная операция. Более того, с неё возьмут на полпроцента больше обычного, так что не будет никаких причин для подозрений. Она никогда не узнает, что получила кредит под твою гарантию.

— Спасибо, Джордж. Это то, что надо. Ставлю десять долларов на то, что она выплатит кредит в течение трёх лет и ей не нужен будет ещё один.

— Здесь я не буду спорить, — сказал Джордж.

Авель рассмеялся.

— Держи меня в курсе всех её дел, всех-всех.

В следующий понедельник Флорентина побывала в трёх банках. В «Бэнк оф Калифорния» проявили некоторый интерес, в «Уэллз Фарго» — никакого, а в банке «Крокер» попросили перезвонить. Ричард был приятно удивлён.

— А какие условия они предложили?

— В «Бэнк оф Калифорния» хотят восемь процентов и нотариально заверенный договор о кредите, в «Крокере» — восемь с половиной процентов, нотариально заверенный договор и мои акции группы «Барон».

— Вполне пристойные условия, если принять во внимание, что у тебя в этих банках нет никакой кредитной истории. Правда, это значит, что тебе необходимо обеспечить не менее двадцати пяти процентов прибыли до уплаты налогов, чтобы выйти из сделки без убытков.

— Я уже всё подсчитала, Ричард. Думаю, что в первый год работы я получу тридцать два процента прибыли.

— Я тоже кое-что подсчитал вчера вечером и полагаю, что ты чересчур оптимистична. У тебя нет никаких шансов на такой результат. На самом деле в первый год компания понесёт убытки в сумме от семи до десяти тысяч долларов. Тебе надо рассчитывать на долгосрочную перспективу.

— Именно так и сказал мне управляющий кредитами в банке.

— И когда они объявят тебе о своём решении?

— До конца недели. Ждать этого тяжелее, чем результатов экзамена.

— У вас отлично получается, мистер Каин! — сказал управляющий. — Я буду рекомендовать директору повысить вас. Я имею в виду…

Его прервал телефонный звонок. Управляющий поднял трубку.

— Это вас, — удивлённо сказал он и передал трубку Ричарду.

— Из «Бэнк оф Калифорния» сообщили, что совет по кредитам отказал мне, а в банке «Крокер» согласились выдать кредит! — услышал он голос Флорентины. — Ричард, ну разве это не здорово?

— Да, мадам, это прекрасная новость, — ответил Ричард, стараясь не глядеть управляющему в глаза.

— О, как мило с вашей стороны заметить это, мистер Каин! Но теперь у меня возникли некоторые проблемы, и мне хотелось бы знать, не поможете ли вы мне их решить?

— Может быть, вы заглянете в банк, мадам, и мы обсудим вопрос в подробностях?

— Какая отличная идея! У меня всегда была мечта заняться любовью в банковской кассе посреди огромного количества денег. Чтобы на меня смотрели миллионы пар глаз Бенджамина Франклина.

— Согласен с вашим предложением, мадам. Я перезвоню и сообщу, когда представится ближайшая возможность.

— Только не тяните, а то я закрою свой счёт в вашем банке.

— Мы всегда стараемся быть полезными нашим клиентам, мадам.

— Если вы посмотрите на состояние моего счёта, то увидите, что это не очень заметно.

На том конце повесили трубку.

— Ну, и где мы отметим событие? — спросил Ричард.

— Я же сказала по телефону — в банковской кассе.

— Дорогая, когда ты позвонила, я был у управляющего, и он предложил мне третью по рангу должность в департаменте международных операций.

— Фантастика! Тогда у нас есть два повода, которые нужно отметить.

Вечером приехал Клод с двумя бутылками шампанского.

— Давайте одну откроем немедленно и отметим два замечательных события, — предложила Белла.

— Согласна, — сказала Флорентина. — А что будем делать со второй?

— А её мы сохраним до особого случая, которого сегодня не может предсказать никто из нас, — заявил Клод.

На следующий день Флорентина подписала контракт на аренду небольшого здания на Ноб-Хилл, и Каины переехали в маленькую квартирку над магазином. Уикенды Флорентина, Белла и Ричард тратили на ремонт и приведение интерьера в порядок, а Клод, как человек с художественным вкусом, оформлял вывеску с названием магазина — «Флорентина» — над главной витриной. Через месяц они были готовы к открытию.

За первую неделю Флорентина — владелец, менеджер и продавец магазина — договорилась со всеми основными поставщиками, которые работали с её отцом в Нью-Йорке. Её магазин тут же наполнился товаром, отпущенным с девяностодневной рассрочкой платежа.

Открытие магазина состоялось 1 августа 1958 года. Флорентина навсегда запомнила этот день, потому что после полуночи Белла родила пятикилограммового ребёнка.

Со старого места работы, из «Изысканного Коламбуса», Флорентина переманила помощницу по имени Нэнси Чинг, которая обладала привлекательностью Мэйзи, но, к счастью, была существенно сообразительнее. Утром в день открытия обе девушки стояли у дверей, но за весь день в магазин зашёл только один покупатель, да и тот только затем, чтобы спросить, как пройти к дому некоего Марка Хопкинса. На следующее утро пришла молодая женщина и провела в магазине час, примеряя блузки, полученные из Нью-Йорка, но так ничего и не купила. Во второй половине дня пришла ещё одна дама. Она перебрала много вещей, но выбрала лишь пару перчаток.

— Сколько они стоят? — спросила она.

— Нисколько, — ответила Флорентина.

— Нисколько? — удивилась дама.

— Именно так. Вы первый покупатель магазина «Флорентина», и поэтому мы не возьмём с вас денег.

— Как мило с вашей стороны! Я расскажу всем своим друзьям.

— А вот в «Блумингдэйле» ты мне перчаток не дарила, мисс Ковач! — заметил Ричард вечером того же дня. — Ты обанкротишься к концу месяца, если будешь продолжать в том же духе.

Но на этот раз его пророчество оказалось ошибочным. Посетительница оказалась президентом Женской лиги Сан-Франциско, и одно её слово стоило дороже, чем полоса рекламы на первой полосе местной «Кроникл».

В течение первых нескольких недель Флорентине казалось, что она работает по восемнадцать часов в сутки. Как только закрывались двери магазина, она проводила учёт товаров, а Ричард проверял бухгалтерскую отчётность. Шли месяцы, и Флорентина стала задумываться, может ли этот магазин вообще приносить прибыль.

К концу года убытки составили 7380 долларов.

— В будущем году мы должны добиться большего! — заявила Флорентина.

— Это почему? — спросил Ричард.

— Потому что наши расходы на еду увеличатся.

— Разве к нам переезжает Белла?

— Нет, просто я беременна.

Ричард был безмерно счастлив и переживал только по одному поводу: он не мог заставить Флорентину перестать работать в магазине вплоть до дня, когда увёз её в роддом. Отчётный год они отметили небольшой прибылью в 2000 долларов и рождением сына весом в 4 килограмма и 100 граммов. У ребёнка был только один сосок. А имя ему — в случае рождения мальчика — родители придумали за несколько недель до рождения.

Джордж Новак был удивлён и обрадован, когда его пригласили стать крёстным отцом сыну Флорентины. Авель тоже был рад, хотя не признавался в этом. Он пользовался любой возможностью узнать о том, что происходит в жизни дочери.

Познакомившись с Ричардом Каином, Джордж сразу же привязался к нему, а когда увидел, чего добилась Флорентина за такой короткий промежуток времени, — понял, что она не смогла бы этого сделать, если бы не здравый смысл и осторожность её мужа.

Джордж решил, что не станет скрывать от Авеля своего мнения относительно молодого человека.

16

Нэнси Чинг хорошо вела дела магазина, пока Флорентина находилась в больнице, но, несмотря на это, вскоре после рождения Каина-младшего Флорентина с радостью вернулась к работе.

В первые два года семейной жизни Ричард и Флорентина сосредоточились на своих карьерах. Флорентина собиралась купить ещё один магазин, а Ричард получил очередное повышение в банке.

После отъезда Джорджа ни Ричард, ни Флорентина не вспоминали о печальной теме вражды их отцов, поскольку не осталось ни малейшей надежды на их примирение. Время от времени оба звонили своим матерям, а Ричард, хотя и получал письма от сестёр, был расстроен, когда не получил приглашения на свадьбу Виргинии. Такое положение дел могло бы продолжаться до бесконечности, если бы не два события.

Флорентина с большим интересом наблюдала за строительством отеля «Барон» в Лос-Анджелесе, где она готовилась открыть свой третий магазин. Новый отель был построен к сентябрю 1960 года, и Флорентина взяла выходной, чтобы присутствовать на церемонии открытия, в которой должен был принять участие сенатор Кеннеди. Она стояла в задних рядах огромной толпы, которая собралась посмотреть на кандидата, и время от времени поглядывала на отца. Авель показался ей сильно постаревшим и явно потолстевшим. Глядя на его окружение, можно было сделать вывод, что он тесно связан с Демократической партией. Ей стало интересно: если Кеннеди победит — предложит ли он отцу должность посла? Флорентине понравилась толковая приветственная речь Авеля, но выступление молодого кандидата в президенты просто заворожило её. Джон Кеннеди показался ей символом новой Америки; после его выступления она страстно захотела, чтобы он стал следующим президентом Соединённых Штатов, и решила по возвращении в Сан-Франциско найти возможность и отправить деньги в фонд избирательной кампании Кеннеди. Ричард, однако, оставался неколебимым республиканцем и стоял за Никсона.

Приближались очередные выборы, и вновь Флорентина всё своё свободное время проводила в штабе Демократической партии в Сан-Франциско, подписывая конверты и отвечая на телефонные звонки. В отличие от двух предыдущих кампаний, она была убеждена, что демократы наконец нашли достойного кандидата. Последние телевизионные дебаты между кандидатами пробудили в ней политические амбиции, которые едва не похоронил Генри Осборн. Кеннеди обладал такой харизмой, а его политическая проницательность была настолько глубокой, что Флорентина удивлялась, как кто-то, наблюдавшей за президентской гонкой, может голосовать за республиканца. Ричард сказал ей, что харизма и хороший внешний вид не могут стать основой будущей политики или свидетельствовать о безупречной репутации.

Всю ночь после выборов Ричард и Флорентина наблюдали за подсчётом голосов. Вперёд выходил то один кандидат, то другой, пока, наконец, не закончился подсчёт в Калифорнии. Кеннеди победил с самым маленьким отрывом за всю историю выборов.

Когда тридцать пятый президент выступал с инаугурационной речью, Флорентина и Ричард наблюдали за церемонией по телевизору в своей квартире над магазином.

Флорентина не сводила глаз с человека, которому вверили свою судьбу столько людей.

«Не спрашивайте, что страна может сделать для вас, — спросите у себя, что вы можете сделать для своей страны!» — закончил свою речь президент Кеннеди, и Флорентина увидела, как присутствующие на церемонии встали и устроили овацию.

— Неплохо для демократа, — сказал Ричард.

Флорентина улыбнулась.

— Как ты думаешь, мой отец там?

— Несомненно.

— То есть нам теперь надо дожидаться его назначения.

На следующий день Джордж написал им, что Авель присутствовал на церемонии в Вашингтоне. Письмо заканчивалось словами: «Твой отец, похоже, уверен в том, что отправится в Варшаву…»

Каждый день Флорентина проверяла в газетах список новых назначений, о которых объявлял пресс-секретарь Белого дома Пьер Сэлинджер, но никаких сообщений о новом после в Варшаве там не было.

17

Флорентина всё-таки нашла в газетах имя своего отца. Его было невозможно не заметить — заголовок статьи шёл поперёк всей первой полосы:

Флорентина с недоверием читала дальше:

Далее в статье сообщалось, что, по слухам, циркулирующим в Вашингтоне уже какое то время, Белый дом рассматривал кандидатуру Росновского на пост следующего посла США в Польше.

В ту ночь Флорентина долго не могла заснуть, размышляя о том, как же такое могло случиться и через что придётся пройти её отцу. Она предположила, что в этом деле как-то замешан Генри, и решила впредь следить за любой информацией. Ричард попытался успокоить её, говоря, что на свете очень мало бизнесменов, которые на том или ином этапе своей деятельности не были бы вынуждены давать взятки.

За три дня до начала судебного процесса представители министерства юстиции разыскали Генри Осборна в Новом Орлеане. Предъявив обвинение в мошенничестве, его арестовали и убедили выступить свидетелем обвинения в деле Авеля Росновского. Представители ФБР запросили у судьи Прескотта отсрочку, чтобы обсудить с бывшим конгрессменом Осборном содержание досье на Росновского, которое недавно попало к ним в руки. Судья Прескотт дал им ещё четыре недели.

Флорентина боялась, что с Генри Осборном в качестве главного свидетеля обвинения её отец может быть осуждён на большой срок заключения. После ещё одной бессонной ночи Ричард предложил ей войти в контакт с отцом. Флорентина согласилась и написала Авелю письмо, где говорила, что целиком на его стороне и убеждена в его невиновности. В конверт она вложила фотографию сына.

За четыре часа до начала процесса Генри Осборн был найден мёртвым в своей камере. Он повесился на гарвардском галстуке.

— Почему Генри покончил с собой? — спросила Флорентина мать, позвонив ей тем же утром.

— О, это легко объяснить, — ответила Софья. — Генри узнал, что частный детектив, которому он — чтобы погасить долги — продал досье, действовал через анонимного посредника от имени Уильяма Каина. И именно Каин передал досье в ФБР.

Флорентина, которая ждала второго ребёнка, испытала такой приступ ненависти к Уильяму Каину, что попыталась перенести её на Ричарда. Но поняла, что Ричард столь же сердит на отца, как и она, когда услышала его телефонный разговор с матерью.

— Ты был строг, — сказала Флорентина, когда он положил трубку.

— Да, это так. Моей бедной матери достаётся с двух сторон.

— Мы ещё не добрались до последнего акта трагедии, — заметила Флорентина. — Сколько себя помню, папа всегда хотел вернуться в Варшаву. Теперь он никогда не простит твоего отца!

Флорентина следила за ходом слушаний по делу отца, звоня каждый день матери — после того, как та возвращалась из зала суда.

— Процесс начинает поворачиваться в пользу твоего отца, — сообщила Софья в середине второй недели.

— Почему ты так думаешь? — спросила Флорентина.

— С тех пор, как ФБР потеряло своего главного свидетеля, их позиция не выдерживает перекрёстных допросов.

— Значит ли это, что папу признают невиновным?

— Я так не думаю. Но в зале суда поговаривают, что ФБР предложит ему сделку.

— Какую сделку?

— Ну, твой отец признает себя виновным в мелких правонарушениях, а они в ответ отзовут основные обвинения.

— И он сможет отделаться штрафом?

— Если повезёт. Но судья Прескотт — суров, так что он может присудить и тюремное заключение.

— Нет, давай будем надеяться на штраф.

Софья ничего не сказала.

«Чикагского Барона приговорили к шести месяцам условно», — Флорентина услышала эту новость в радиоприёмнике своей машины, когда ехала к Ричарду в банк. Она едва не врезалась в «Бьюик» и остановилась, чтобы послушать новости дальше.

«ФБР отозвало главные обвинения во взяточничестве против Авеля Росновского, известного как Чикагский Барон, и обвиняемый был признан виновным в двух незначительных эпизодах — попытках оказать неподобающее влияние на государственного чиновника. Присяжные были распущены. А судья Прескотт, подводя итог, сказал: „Занятие бизнесом не даёт права на подкуп государственных чиновников. Взятка — это преступление, которое только усугубляется, когда совершается интеллигентным опытным человеком, который опускается так низко. В других странах, — добавил он, — взяточничество считается допустимым, но в Соединённых Штатах дело обстоит не так“. Судья Прескотт приговорил Росновского к шести месяцам условно и штрафу в двадцать пять тысяч долларов».

— Двадцать пять тысяч долларов и шесть месяцев условно… Могло быть и хуже, — сказал Джордж своему другу.

— Не забывай, я потерял Польшу! — произнёс Авель. — Теперь всё это в прошлом. Выкупи у Парфита его два процента акций «Лестера», даже если он запросит миллион. Тогда у меня будет восемь процентов, и я смогу ввести в действие Седьмую статью устава и уничтожу Уильяма Каина в его собственном зале заседаний правления!

Джордж грустно кивнул.

Несколько дней спустя Государственный департамент объявил, что следующим послом в Варшаве назначен Джон Мурс Кэббот.

18

На следующий день после вынесения приговора отцу Флорентины в её квартире раздался телефонный звонок.

— Скажите, а мистер Каин дома? — спросил женский голос.

— Нет, к сожалению. Он уже ушёл на работу. Передать ему что-нибудь? Я — Флорентина Каин.

— Это Кэтрин Каин, — помолчав, представилась звонившая. — Пожалуйста, не вешайте трубку.

— А почему я должна вешать трубку, миссис Каин?

— Вы, наверное, ненавидите меня, моя дорогая, но я не могу вас в том винить, — скороговоркой произнесла мать Ричарда.

— Нет, вовсе нет. Я спокойно отношусь к вам. Сказать Ричарду, чтобы он перезвонил, когда придёт домой?

— О нет. Мой муж не знает, что я общаюсь с сыном. Он очень рассердится, если узнает. Нет, моя главная надежда только на вас.

— На меня?

— Да. Я очень хочу приехать к вам с Ричардом и увидеть внука — если вы мне позволите.

— С огромным удовольствием встречу вас здесь, миссис Каин! — Флорентина старалась говорить как можно приветливее.

— О, как это великодушно с вашей стороны! Через три недели муж уезжает на конференцию в Мехико, и я могла бы прилететь в одну из пятниц. Но только мне нужно будет вернуться первым же рейсом утром в понедельник.

Услышав эту новость, Ричард пошёл за оставленной Клодом бутылкой шампанского…

Через три недели Флорентина сопровождала Ричарда в аэропорт на встречу с матерью.

— Какая вы красивая! — были первые слова Флорентины, адресованные элегантной стройной леди, внешний вид которой не позволял и подумать о том, что она шесть часов провела в самолёте. — Вы заставляете меня с моим животом страдать от комплекса неполноценности.

— А что ты ожидала увидеть, дорогая? Чёрта с красными рогами и длинным чёрным хвостом?

Флорентина засмеялась, взяла миссис Каин под руку, и они вместе пошли по залу, забыв на время о Ричарде, который радовался, что две женщины стали подругами. Увидев своего первого внука, Кэтрин отреагировала так же, как любая бабушка.

— Как бы я хотела, чтобы твой отец увиделся со своим внуком! — воскликнула она. — Но, боюсь, теперь их вражда зашла так далеко, что он не захочет даже обсуждать эту тему.

Они прекрасно провели выходные, и в воскресенье вечером, когда Ричард и Флорентина отвозили Кэтрин в аэропорт, она согласилась приехать ещё раз, когда Уильям будет в очередной отлучке по делам.

— Если бы мой муж встретился с тобой, он бы понял, почему Ричард влюбился в тебя, — сказала Кэтрин на прощание.

Несколько недель спустя мир услышал первый крик Аннабель, и в конце года её родители отметили двойной праздник: рождение дочери и то, что магазины Флорентины принесли прибыль в размере 19 000 долларов.

Ричарда вновь повысили в должности. А Флорентина решила, что пришло время нанять детям няню на полный день, чтобы можно было полностью сконцентрироваться на работе в магазинах.

19

— Не могу поверить этому! — воскликнула Флорентина. — Какая чудесная новость! Но что заставило его изменить своё мнение?

— Он отнюдь не молодеет, — услышала она голос миссис Каин в телефонной трубке, — и боится, что если не наладит отношения с Ричардом в ближайшее время, то ему не на кого будет оставить «Лестер». Уильям считает, что в этом случае наиболее вероятным его преемником станет Джейк Томас. Мистер Томас всего на два года старше Ричарда и не захочет, чтобы человек моложе его, а уж тем более — Каин, занял место в совете директоров.

— Жаль, что Ричарда нет дома и я не могу сообщить ему эту новость. Но с тех пор, как его назначили начальником отдела, он редко приходит домой раньше семи. Он будет счастлив помириться с отцом.

— А ты слышала что-нибудь о своём отце со времени нашего последнего разговора?

— Нет, ничего. Боюсь, он так и не соберётся наладить отношения со своей блудной дочерью.

— Не отчаивайся, возможно, и у него наступит просветление.

— Я была бы только рада примирению между папой и мистером Каином, но уже почти не надеюсь на это.

— Давай пока удовлетворимся тем, что хотя бы один внял доводам рассудка, — сказала на прощание Кэтрин.

Когда Ричард вернулся домой и узнал новости, он действительно был счастлив.

Флорентина завтракала с Ричардом, как вдруг его лицо стало таким белым, что она испугалась, как бы он не потерял сознание.

— Что случилось, дорогой?

Ричард молча показал пальцем на первую полосу «Уолл-стрит Джорнел». Флорентина прочитала заголовок, набранный крупным шрифтом: «Уильям Лоуэлл Каин, президент и председатель совета директоров банка «Лестер», подал в отставку после заседания совета директоров в прошлую пятницу».

Ричард знал, что на Уолл-стрит такую неожиданную — без объяснения причин, без объявления больным — отставку истолкуют совершенно превратно, тем более что его, единственного сына Уильяма Каина, тоже банкира, не пригласили занять место в совете директоров.

— Значит ли это, что мы должны отложить поездку в Нью-Йорк? — спросила Флорентина.

— Нет, если только за этим не стоит твой отец.

Зазвонил телефон, и Ричард снял трубку.

— Ричард, это мама. Вы знаете новости?

— Да, я только что прочитал «Уолл-стрит Джорнел». Скажи мне, что побудило отца уйти в отставку?

— Подробностей я не знаю, но, насколько могу судить, мистер Росновский, владевший шестью процентами акций «Лестера», хотел получить восемь процентов — чтобы снять твоего отца с поста.

— По всей видимости, мистер Росновский каким-то образом получил нужные два процента, — догадался Ричард. — Это дало ему такие же полномочия, как у отца, и право откладывать любую банковскую сделку на девяносто дней. Думаю, что недостающие два процента он получил от Питера Парфита.

— Нет, он не мог купить акции у Парфита, — возразила Кэтрин. — Я знаю, что твой отец купил эти акции через старого друга по сильно завышенной цене, поэтому-то он и чувствовал себя так уверенно.

— Тогда вопрос в том, как мистер Росновский получил эти два процента. Я не знаю никого в совете директоров «Лестера», кто расстался бы со своими акциями. Разве что…

— Ваши три минуты истекли, мадам! — ворвался в их разговор голос телефонистки.

— Ты откуда звонишь?

— Из таксофона. Твой отец запретил любые контакты с тобой и больше не хочет видеть Флорентину.

— Но при чём здесь она…

Их разъединили.

— Прости меня, дорогой, за то, что у меня такой отец, который может совершать столь ужасные вещи! — воскликнула Флорентина, когда Ричард положил трубку.

— Никогда не торопись никого судить, дорогая! Мне кажется, когда мы сможем обнаружить истину, то увидим, что вина равномерно распределяется на обе стороны. А теперь вспомни, что тебе надо думать о двух детях и шести магазинах, а меня в банке ждут сердитые клиенты…

Авель Росновский прочитал заметку в «Уолл-стрит Джорнел» в тот же день. Он снял телефонную трубку, набрал номер телефона банка «Лестер» и попросил соединить его с новым председателем совета директоров. Несколько секунд спустя в трубке раздался голос Джейка Томаса.

— Доброе утро, мистер Росновский.

— Доброе утро, мистер Томас. Я звоню, чтобы подтвердить, что сегодня продаю вам лично свои восемь процентов акций «Лестера» за два миллиона долларов.

— Благодарю вас, мистер Росновский, это очень щедрое предложение с вашей стороны.

— Не надо меня благодарить, господин председатель, это всего лишь условия, которые мы согласовали, когда вы продали мне ваши два процента акций «Лестера»…

Флорентина понимала, как много времени потребуется, чтобы оправиться от удара, нанесённого её отцом. Она попыталась сосредоточить силы на своей быстро растущей империи и привыкнуть к мысли о том, что никогда не увидит отца.

Флорентина нашла время, чтобы слетать в Лос-Анджелес и присмотреть для покупки дом на Родео-Драйв в Беверли-Хиллз, поскольку у неё возникли планы на открытие седьмого магазина. Она уже не в первый раз почувствовала потребность в партнёре или, по крайней мере, в финансовом директоре и хотела, чтобы Ричард взял на себя эти функции, и вскоре он уволился из банка и вошёл в пятидесятипроцентную долю бизнеса своей жены в качестве финансового директора фирмы «Флорентина», инкорпорированной в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско.

В течение следующего года только их дети обгоняли в росте их компанию, а когда Уильяму исполнилось пять лет, его родители открыли ещё два магазина: в Чикаго и Бостоне.

К 1966 году в США оставался только один крупный город, который не мог похвастаться магазином «Флорентина» — Нью-Йорк.

20

— Ты старый упрямый дурак, Авель!

— Я знаю, но ничего не могу изменить.

— Как хочешь, но меня ничто не остановит принять приглашение на церемонию открытия магазина Флорентины на Пятой авеню!

Авель знал, что его старый друг — прав, ведь он и сам признавался себе, что приглашение соблазнительно. Он подумал о том, пойдёт ли на церемонию Каин, человек не менее упрямый, чем он сам.

— Спорим, что Уильям Каин будет там, — озвучил его мысли Джордж.

Авель ничего не ответил.

— У тебя готова последняя сводка по Варшаве?

— Да, — сухо сказал Джордж, недовольный тем, что Авель сменил тему. — Все соглашения подписаны. Твоя поездка в Польшу в прошлом году позволила тебе достичь всего, на что ты мог надеяться. Теперь ты доживёшь до открытия «Барона» в Варшаве.

— Я всегда хотел, чтобы его открыла Флорентина…

— Так пригласи её! Тебе нужно только признать существование Ричарда. А также согласиться с тем фактом, что их брак удачен. А пока это будет лежать на каминной полке, — Джордж показал пальцем на конверт с приглашением.

Казалось, что весь Нью-Йорк собрался 4 марта 1967 года на открытие Флорентиной Каин её нового бутика на Пятой авеню. Флорентина стояла у входа, приветствуя гостей и предлагая им бокалы с шампанским. Одной из первых приехала Кэтрин Каин с дочерью Люси. Очень скоро зал заполнился людьми, которых Флорентина либо знала хорошо, либо не знала вовсе. Чуть позже прибыл Джордж Новак, который порадовал Флорентину просьбой представить его Каинам.

— А мистер Росновский опаздывает? — вежливо осведомилась Люси.

— Боюсь, что нет, — ответил Джордж. — Я сказал ему, что он старый упрямый дурак, раз не пошёл на такое роскошное мероприятие. А мистер Каин здесь?

— Нет, он не очень хорошо чувствует себя в последнее время и редко выходит из дома, — сказала Кэтрин и поведала Джорджу новость, которая его очень порадовала.

Зал уже так наполнился людьми, что по нему стало трудно передвигаться. Взрывы смеха и ровный гул голосов убедили Флорентину, что церемония открытия удалась. Теперь её заботило только одно — предстоящий ужин.

На улице рядом с магазином собралась толпа зевак, которая почти полностью перекрыла движение. Мужчины и женщины, старые и молодые глазели на витрины.

На противоположной стороне улицы стоял старик в чёрном пальто и надвинутой на глаза шляпе и внимательно наблюдал за происходящим. Вечер был холодным, по Пятой авеню гулял ветер. «Неподходящая погода для немолодого человека», — подумал он. Но он твёрдо решил, что посмотрит церемонию открытия магазина, и ничто не сможет ему помешать. Покрутив серебряный браслет на руке, старик улыбнулся при виде молодых людей, снующих из магазина на улицу и обратно. Через витрину он видел свою бывшую жену, беседовавшую с Джорджем. Затем он увидел Флорентину, и по его морщинистой щеке потекла слеза. Она стала ещё красивее с тех пор, как он в последний раз видел её. Ему захотелось перейти улицу, чтобы сказать им: «Джордж прав, я слишком долго был старым упрямым дураком. Простите ли вы меня?» — но вместо этого он продолжал стоять на месте и смотреть в витрину. Рядом с Флорентиной он заметил высокого молодого человека, спокойного и аристократичного, — должно быть, это и есть сын Уильяма Каина. Джордж назвал его милым человеком. Как он ещё сказал? «В нём сила Флорентины»? Авель подумал, что Ричард, наверное, ненавидит его, и у него есть на то причины. Подняв воротник пальто, он в последний раз посмотрел на любимую дочь и пошёл назад в «Барон».

Авель уже отходил от магазина, когда увидел старика, идущего ему навстречу. Когда они поравнялись друг с другом, их глаза на секунду встретились, и старик приподнял шляпу. Авель ответил тем же, и они пошли в разные стороны, не сказав ни слова.

Собираясь вечером, после церемонии открытия магазина, на ужин к родителям Ричарда, Флорентина страшно волновалась перед встречей с его отцом.

— О, не волнуйся, дорогая. Отец будет обожать тебя, — успокаивал её Ричард.

— Прошло столько времени…

— Одиннадцать впустую потраченных лет, но теперь у нас появился шанс покончить с прошлым.

С того момента, как Кэтрин Каин сказала о желании отца Ричарда увидеть их всех, Флорентина всё время боялась, что он передумает, а теперь до встречи оставался только час. Она надела длинное синее платье, специально купленное для этого случая. Порылась в своих украшениях и выбрала антикварное кольцо, подаренное ей давным-давно кредитором её отца. Одевшись, Флорентина критически оглядела себя в зеркало.

Из соседней комнаты вышел Ричард.

— Ты выглядишь превосходно. Старик сразу же влюбится в тебя.

— Думаю, мы все готовы, — сказала Флорентина, с удовлетворением оглядев мужа и детей, и вся семья отправилась на встречу с Уильямом Каином.

Они ещё не успели выйти из автомобиля, как дверь дома открылась, и на пороге показался дворецкий. Он слегка поклонился.

— Добрый вечер, мадам, — сказал он. — Как я рад вашему возвращению, Ричард!

Кэтрин ждала их в холле. Взгляд Флорентины остановился на висевшем на стене портрете красивой женщины.

— Бабушка Ричарда, — пояснила Кэтрин. — Я не встречалась с ней, но легко понять, почему она считалась первой красавицей.

Флорентина неотрывно смотрела на картину.

— Что-то не так, моя дорогая?

— Кольцо на портрете, — прошептала Флорентина.

— Да, оно прекрасно. Это кольцо из поколения в поколение передавалось в семье, но какое-то время назад пропало. Когда я сказала об этом Уильяму, он ответил, что ничего не знает.

Флорентина подняла правую руку, и Кэтрин недоверчиво поглядела на её кольцо. Они перевели взгляд на картину, и все сомнения у них отпали.

— Мне его подарили на крестины, — сказала Флорентина. — Только я не знала кто.

— О боже! — воскликнул Ричард. — Мне и в голову не приходило…

— А мой отец до сих пор ничего не знает, — прошептала Флорентина.

В холл спустилась горничная.

— Извините, мадам. Я сказала мистеру Каину, что все уже собрались. Он попросил Ричарда и его жену подняться к нему в кабинет.

— Вы вдвоём поднимайтесь к нему, а я с детьми подойду позже, — сказала Кэтрин.

Ричард и Флорентина вошли в комнату. Уильям Лоуэлл Каин сидел в кресле спиной к ним.

— Отец, — обратился к нему Ричард, — познакомься с моей женой.

Флорентина шагнула вперёд, рассчитывая увидеть тёплую улыбку на лице Уильяма Каина.

Ричард ждал ответа отца, но Флорентина уже знала, что старик никогда больше не заговорит.

21

Авель перечитал письмо ещё раз. Он не мог поверить в то, что его кредитором был Уильям Каин.

Когда пришёл Джордж, Авель молча протянул ему письмо. Джордж медленно прочёл его.

— Боже мой!

— Я должен присутствовать на похоронах.

Джордж и Авель прибыли в церковь Святой Троицы в Бостоне через несколько минут после начала службы и встали в задних рядах собравшихся.

Ричард и Флорентина стояли рядом с Кэтрин. Три сенатора, пять конгрессменов, два епископа и председатели советов директоров большинства крупных банков, равно как и издатель «Уолл-стрит Джорнел», присутствовали на отпевании. Тут же стояли председатель и все члены совета директоров банка «Лестер».

— Как ты думаешь, они простят меня? — спросил Авель.

Джордж не ответил.

— Подойди к ним, пожалуйста.

— Да, конечно.

— Спасибо, Джордж. Надеюсь, что у Уильяма Каина был такой же друг, как ты у меня.

Авель сидел в постели, с волнением ожидая встречи с блудной дочерью после долгих лет разлуки.

Появившаяся в апартаментах отца Флорентина бросилась к нему и заключила его в объятия.

— У нас есть о чём поговорить, — растроганно произнёс Авель. — Чикаго, Польша, магазины… Но сначала — Ричард. Сможет ли он поверить, что я до вчерашнего дня даже не подозревал, что его отец был моим кредитором?

— Да, папа. Он и сам выяснил это недавно, а вот как узнал ты?

— Из письма Кертиса Фентона, управляющего банка «Континентал Траст», у которого были указания проинформировать меня только после смерти Уильяма Каина… Каким же я был дураком! — добавил Авель. — Придёт Ричард ко мне? — спросил он дрожащим голосом.

— Он очень ждёт встречи с тобой. Ричард с детьми на первом этаже.

— Пошлите за ними, скорее пошлите за ними! — воскликнул Авель окрепшим голосом.

Присутствовавший здесь же Джордж улыбнулся и вышел.

— А ты всё ещё хочешь быть президентом? — неожиданно спросил Авель.

— Группы «Барон»?

— Нет, Соединённых Штатов…

Флорентина улыбнулась, но не ответила.

Несколько секунд спустя в дверь тихо постучали. В комнату вошёл Ричард, а за ним — дети. Глава семьи Каинов обменялся рукопожатием со своим тестем.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Я очень рад встрече с вами.

Авель не мог произнести ни слова, поэтому Флорентина представила ему внучку Аннабель и внука.

— А как тебя зовут? — спросил Авель.

— Уильям Авель Каин.

Авель пожал мальчику руку.

— Я горд, что моё имя стоит рядом с именем другого твоего деда. — Он повернулся к Ричарду. — Ты и не догадываешься, как опечалила меня смерть твоего отца. Столько ошибок за все эти годы! Мне и в голову не приходило, что твой отец может быть моим благодетелем. Как бы я хотел лично поблагодарить его за помощь…

— В уставе семейного фонда существует одно условие, которое прямо предписывает сохранять анонимность кредитора во избежание возможного конфликта интересов личных и деловых. А отец никогда даже не рассматривал возможность делать исключения из правил. Вот почему клиенты доверяли ему свои сбережения, — объяснил Ричард.

— Как же я был упрям, — сказал Авель.

— Чего теперь вспоминать… — промолвил Ричард.

— А ведь мы встретились с твоим отцом в день его смерти, — сообщил Авель.

Флорентина и Ричард недоверчиво уставились на него.

— Да-да, — подтвердил Авель. — Он тоже приходил посмотреть на открытие вашего магазина на Пятой авеню, и мы встретились там. Он снял передо мной шляпу. Этого было достаточно, вполне достаточно.

Затем отец и дочь вспомнили о счастливых днях, смеялись и плакали.

— Ты должен простить нас, Ричард, — сказал Авель. — Поляки — сентиментальная нация.

— Я знаю, ведь мои дети — наполовину поляки, — ответил Ричард.

— Поужинаешь с нами сегодня вечером?

— Конечно.

— Ты когда-нибудь пробовал настоящую польскую кухню, мой мальчик?

— Каждое Рождество в течение последних одиннадцати лет.

Авель засмеялся и стал говорить о будущем.

— Надо в каждом «Бароне» открыть твой магазин, — сказал он Флорентине.

Она не возражала.

У Авеля была только одна просьба к дочери — чтобы она и Ричард сопровождали его в поездке в Варшаву на открытие очередного «Барона». Ричард заверил обоих, что поедет с ними.

После того, как Авель воссоединился с дочерью, он всё больше проникался уважением к своему зятю. Джордж был абсолютно прав во всём, что касалось молодого человека.

Авель хотел, чтобы варшавский «Барон» открыла его дочь, но Флорентина настояла, что отель должен открывать только президент группы, хотя сама и волновалась по поводу здоровья отца.

Каждую неделю Флорентина читала с отцом сводки о ходе работ по строительству отеля в Варшаве. Авель даже репетировал перед Флорентиной свою речь.

Последняя мечта Авеля сбылась.

На церемонии открытия отеля «Барон» в Варшаве с приветственной речью к гостям обратился министр Польши по туризму. Перед тем, как разрезать ленточку, он пригласил президента группы «Барон» сказать несколько слов.

Речь Авеля была произнесена в точности так, как он её написал. По окончании речи тысячи гостей встали и зааплодировали.

Министр по туризму передал президенту группы «Барон» огромные ножницы. Флорентина перерезала ленту, преграждавшую вход в отель, и сказала:

— Я объявляю варшавский «Барон» открытым!

Флорентина съездила в Слоним,[14] чтобы перед отъездом в Америку развеять прах отца в его родных местах. Она стояла на земле, где родился её отец, и обещала никогда не забывать о своих корнях.

Последний барон Росновский остался на родной земле, а его единственная дочь и старый друг вернулись в Америку.