13

Меня разбудила собственная внутренняя энергия, желание жить и все такое прочее, что столь охотно описывают женщины в женских романах. Обычно к подобным утрам я отношусь достаточно подозрительно, и в этот раз я тоже сперва подумал о том, что меня ждет сегодня и на чем я могу поскользнуться, а потом, не видя невооруженным глазом никаких поводов для беспокойства, решил быть оптимистом. Еще лежа в постели, я инициировал сеанс связи с компом, выгреб из распухающего с каждым днем архива данные о Красински и поручил машине искать среди отмеченных вероятных случаев появления Мануэля те, где он наличествует вместе с Красински. В качестве района для поиска я задал Трентон. Прежде чем решить, с какой ноги вставать, я разбудил Будду и лишь затем отправился в ванную. Я разглядывал свое отражение в зеркале, размышляя о том, почему утреннее пребывание в ванной с возрастом занимает все больше времени, когда кто-то постучал в дверь, игнорируя звонок. Выставив голову за дверь, я крикнул: «Входите» — и, увидев Будду, направился голышом за сигаретами.

— Ты позавтракал? — спросил он.

— Утром у меня единственное желание — чтобы быстрее наступил день. Не люблю… — Меня прервала приятная птичья трель сигнала компа. — Ах ты пташка моя… — сказал я ему, а Будде: — Посмотри, что он нашел. Там должен быть свежий след дружбы Мануэля Эдварда Ласкацио с Джереми Красински.

Я не успел еще сунуть ноги в брюки, когда громкое шипение Будды заставило меня взглянуть на экран монитора. На нем виднелись лица тех, кого мы искали уже вторую неделю. Ласкацио слушал что-то оживленно рассказывающего Красински, у обоих были радостные лица, с тем особым выражением, которое бывает у людей, рассчитывающих на крупную сумму. К сожалению, камеры в общественных местах обычно не соединены с микрофонами, а наши искатели удачи беседовали друг с другом в уже намеченном нами для проверки

кегельбане.

— Ес-сть… — выдохнул Будда, не отрывая взгляда

от экрана.

— Займись этой записью, — сказал я, застегивая рубашку. — Проверь ее кадр за кадром. Нам нужно знать, разговаривал ли еще кто-нибудь с ними в этот день, если да — ищи эту личность среди посетителей кегельбана. Кроме того… — Я сел за телефон, снял трубку и положил снова. — Сделай фотографии обслуживающего персонала, мы с ними побеседуем. — Я немного по-Думал, но пока что, натощак, мне ничего больше в голову не приходило. — Можешь еще… — Я поколебался — избыток следов может оказаться хуже их полного отсутствия — и набрал номер сервиса. — Нет, ограничимся пока этим кегельбаном. С удовольствием там сыграю… Алло? Номер двести семь. Завтрак для… Мину-ТУ! — Будда отрицательно покачал головой, он уже был занят поиском, и его невозможно было от этого отвлечь даже с помощью байкальской икры; уставившись в экран, он почесывал щеку возле уха. — Завтрак для одного, кофе, свежие булочки, немного масла, джем, побольше сока, четыре вида. Две пачки «голден гейта» номер два…

— И пачку «Бруно-Б»! — прошипел Будда.

— И пачку «Бруно-Б», — механически повторил я. — Пока все, спасибо. Ты что, всерьез начал курить?

Он набрал какой-то код, поторапливая машину нервным движением головы.

— Собственно, я все время курю, — бросил он через плечо. — Иногда меньше…

Звонок известил о появлении за дверью завтрака. Открыв дверь, я забрал тележку и, сев спиной к компу, съел две булочки с джемом и выпил почти весь сок. Отдав таким образом должное желудку, я с чистой совестью закурил. На экран я не смотрел, а Будда не сообщал мне о текущих результатах поиска, и именно это и было мне нужно. Я вытащил из гнезда наушники и нашел какую-то музыкальную радиостанцию.

— Не буду тебе мешать, — сказал я Будде. — Я ненадолго отключусь, хорошо?

Он кивнул. Я свалился в наушниках на кровать и предался размышлениям. Мануэль. Дыра между мирами. Мануэль, Красински. Дыра. Контрабанда. Чего? Ничего нового у нас не появилось, по крайней мере, я об этом не знаю. Дыра, зачем? Кому она нужна, им или нам? Скорее им. Красински и Ласкацио. Курьеры? Наверняка. Ласкацио — здешний или оттуда, черт его знает, скорее не наш. Если так, то он должен, они должны чувствовать себя у нас достаточно уверенно, может быть, действует уже целая сеть, наверное, так, убийство всегда несколько рискованно, нужно иметь хорошее прикрытие. Разве что он идиот. Или ситуация вынуждает. Ну ладно, а что с нами, с Буддой и со мной? У нас есть оружие? Но от него никакого толку, все равно отберут, если нам удастся добраться до какого-то штаба. Подстраховка… Да. Оставлю весточку Саркисяну, может быть, Крабину… Сейчас… Кра-бин?.. Крабин… Кра… А! Почему вдруг Крабин ассоциировался у меня с биографиями для нас? Неважно, но и в самом деле надо бы подумать о легендах. Это первое. И, черт побери, что-то ведь еще крутилось у меня в голове? Ну? Что это было? Господи, что за хлам вместо мозга. И кто только убедил меня в его надежности…

Горячий столбик пепла отвалился от сигареты и упал на подбородок. Я машинально вскочил, приняв сидячее положение, левая рука обо что-то ударилась, я выругался. В то же мгновение я увидел, что Будда, словно мое отражение, вскакивает со стула. Его вопль пробился сквозь тихую музыку.

— Черт, да что же это такое? Я чуть не… — Он рассмеялся.

Я снял наушники.

— Что случилось?

— Чтоб тебя, ч-черт… — Он резко развернулся и выбежал в туалет. Я услышал, как плещет струя мочи. — Я уже пятнадцать минут сжимаю ноги, у меня пузырь переполнился… — с облегчением простонал он. Зашумела спускаемая вода. Будда появился в дверях. — Сначала ты меня усыпил своим бормотанием, а потом грохнул рукой по телефону. Смотри, осел. — Он наклонился, разглядывая мокрое пятно на брюках. — Последний раз со мной такое было еще в пеленках. Нет, не могу. — Он снова засмеялся. — Обмочился в штаны! О господи… — Он согнулся пополам и взревел на всю комнату. Звякнуло стекло в окне. Я захихикал. Будда поднял голову, словно хотел убедиться, что я разделяю его радость, секунду смотрел на меня и вдруг снова разразился гомерическим хохотом, сделал полшага вперед и свалился на пол. — Почему это тебя не веселит, О-о-оуэн? — выдавил он.

Я изо всех пытался сдержаться, но в конце концов сам расхохотался во весь голос.

— В самом… деле… смешно… — с трудом выговорил я.

— Нет… Не могу… — застонал он и снова согнулся пополам. — Нет… Уйди…

Стараясь не смотреть на свернувшегося в клубок Будду, я выскочил в ванную. Я весь был в поту, пришлось еще раз принять душ. Когда я вернулся в комнату, Будды там не было. Он появился через две минуты, в других брюках. Стиснув зубы, он несколько раз резко втянул живот, пытаясь подавить смех. Нам грозило повторение идиотской сцены пятиминутной давности. Сменной рубашки у меня больше не было.

— Хватит! — рявкнул я. — Нашел что-нибудь?

Мне показалось, будто в его взгляде мелькнула обида, но он взял себя в руки, глубоко вздохнул и подошел к компу:

— Я еще не закончил, но…

— Нет, в таком случае я лучше подожду. Скоро приду.

Я пошел к двери, но меня остановил голос Будды:

— Я не могу узнать, куда ты идешь?

— Так уж вышло, что не всем, что знаю, я могу делиться.

Я хотел еще что-то добавить, но он застал меня врасплох выражением лица и шипящим голосом:

— Ну тогда катись, великий детектив.

Отвернувшись, он ткнул пальцем в клавишу. Я тоже повернулся и вышел. В холле я зашел в телефонную будку, связался со своим компом, сообщил ему пароль и потребовал номер Робина. Что-то, видимо, было не в порядке со звуковым выходом, мне пришлось четырежды выслушать номер, прежде чем я понял, что бормочет трубка. Я сразу же набрал номер.

— Вернусь, покажу тебе, где раки зимуют, — пригрозил я компу. Я прождал шестнадцать гудков, прежде чем кто-то снял трубку, но не ответил. — Говорит Оуэн Йитс. Мне нужно поговорить с Ником или Робином, можно с Полом. — Человек, с которым я хотел говорить, когда-то представился именем Ник, а когда услышал, что один Ник среди нас уже есть, невозмутимо предложил перейти на другое имя. Наверняка он должен был помнить тот случай. — Я туда попал?

— Оуэн Йитс? — Кто-то, видимо, пользовавшийся акустическим инвертором, во всяком случае, не знакомый мне «Робин», посмаковал мои данные. — О-хо-хо?

— Оуэн? — Ну.

— Тебе повезло! Робин как раз рядом. — Оттенок создававшего слабый фон шума слегка изменился, и я услышал совсем другой голос, знакомый мне: — Приветствую, мистер Йитс. Я тебе нужен?

— Очень-очень.

— А точнее?

— Я хотел бы научиться так играть, как ты на этом своем укулеле. Или — если не удастся меня быстро научить — я купил бы такой же инструмент, как у тебя, но он должен быть еще меньше, совсем маленький.

— Та-ак… — Я услышал в трубке, как Робин причмокивает, сначала один раз, потом еще несколько. — Но знаешь — звук будет совсем другой и очень, действительно очень тихий.

— Но я бы приложил его к уху слушателя, этакий концерт для одного, самое большее для двоих.

— Одновременно? Исключено.

— Нет, по отдельности. То есть меня интересуют максимальные возможности инструмента. Цена роли не играет, лишь бы ОНО играло.

— Та-ак… — Он надолго задумался. — Подытожим: Маленькое, для одного слушателя, желательно с возможностью повторения концерта…

— Именно так, притом что он вовсе не обязательно Должен напоминать укулеле, — сказал я, молясь, чтобы Робин не бросил трубку. — Самое большее — часы.

— Ой-ой-ой! — Робин долго молчал, так долго, что я Уже был уверен в его ответе. Я стиснул зубы и кулаки. — Знаешь что? Это ведь не так сложно, а? Маленький магнитофон? Зачем тебе все эти хлопоты?

— Нет, такой номер не пройдет. Мне нужно что-нибудь достаточно надежное, потому что… В общем неважно. Никаких записей, это я могу купить и не выходя из отеля. Слушай еще раз: надежное, маленькое, и чтобы даже часовщик не заметил его присутствия в механизме. На прочном браслете с одноразовой блокировкой.

На этот раз тишина продолжалась столь долго, что я подумал: «Черт побери, до чего не вовремя прервалась связь», но на всякий случай не клал трубку. Лишь минуты через две я решился деликатно кашлянуть.

— Чего ты там хрипишь? Я тут… — Снова наступила тишина. Я терпеливо ждал, чувствуя, как выпитые литры сока превращаются в желудке в неправильной формы куски льда. — Ну так слушай… — Он начал что-то бормотать, словно говоря в спрятанный в горле микрофон. В кабине стало жарко. Я ударил локтем по панели, промахнулся, прицелился точнее и на этот раз попал в клавишу кондиционера. Обидевшись, он вывел на табло информацию о том, что работает на максимуме, и тут же погасил надпись. Я приоткрыл дверь кабины, но кондиционер не лгал — снаружи было намного жарче. — Ладно! — вдруг сказал Робин, громко, отчетливо и оптимистично, отчего я преисполнился радостных чувств. — Хорошо. У тебя будет укулеле, какое ты хочешь. Единственное «но» — второй и последующие слушатели. Что скажешь?

— Я? Весь дрожу от счастья!

— Можешь ко мне приехать?

— А ты?

— Могу, — сразу же согласился он.

— Прекрасно. Я в Трентоне, отель «Барни». Когда?

— Вообще я мог бы послезавтра, но если у тебя какой-то срочный концерт… Черт, я с трудом владею собой, когда говорю «концерт», «слушатели» и так далее… — захихикал он. — Ну так вот, если у тебя срочный концерт, то могу завтра. Где-нибудь ближе к вечеру?

— Отлично. Жду. Естественно, я имею в виду завтра.

— Я догадался. До свидания.

Положив трубку, я вышел в холл. Я подумал о возможной реакции Будды — наверняка он станет злиться, что я не посвящаю его во все свои дела. А собственно — почему? Разве я ему не доверяю? Нет. Может, просто к подобному не привык?

— Добрый день. Надеюсь, вы довольны проведенной у нас ночью?

Коридорный преградил мне путь, правда, лишь на мгновение, сразу же уступив дорогу, но все же успел сбить меня с мысли. Я наклонился к нему.

— Приятель, я помню, что ты говорил насчет портье, но если до тебя не дойдет, то в следующий раз я объявлю эту ценную информацию на весь холл.

Оставив его стоять с приоткрытым ртом, я поднялся на свой этаж. Когда я вошел в номер, Будда стоял у окна спиной к двери, его голову окутывало облако дыма. Похоже, он на меня обиделся. «Хорошо, — подумал я, — что удалось спихнуть Ника в ЦБР; все-таки работать с кем-то в паре — большая ответственность, слишком часто у людей возникает желание нагадить своему же коллеге».

— Нашел что-нибудь?

— Да. — Он повернулся и подошел к компу. Обиженным он не выглядел, возможно, я ошибся в интерпретации его позы. — В уже знакомом нам кегельбане.

Посмотри сам.

Я придвинул стул и уставился на экран.

— Вот, пожалуйста — Красински. — Камера показала мужчину лет тридцати, с темными волосами; на макушке они были коротко подстрижены, на висках же — Длинные, зачесанные назад. Обычное рядовое лицо, которое в последний момент Бог окропил несколькими небольшими родинками — две под правым глазом, одна пониже, почти на подбородке, и еще одна на лбу, на Уровне левого виска. Красински что-то возбужденно говорил Ласкацио, который в этом тандеме несомненно играл ведущую роль. Его жест, которым он завершил разговор — мол, ладно, проваливай — после чего Красински вскочил и быстро отошел от столика, свидетельствовал об этом столь же однозначно, как если бы Джереми поцеловал Мануэлю руку. — Красински я нашел только один раз, именно здесь, и еще два довольно сомнительных снимка из магазинов, сделанных раньше по времени. — Он небрежно ткнул в несколько клавиш. — А это трое из обслуживающего персонала, которые там работали в тот день. Официантка… — Молоденькая и симпатичная, которую Ласкацио соблазнял улыбкой и раздевал взглядом. — Вторая… — Еще более симпатичная, даже жаль, что она работает в подозрительном кегельбане. — Эта могла его видеть только издалека, если только не обслуживала в другой день. — И еще один тип, возможно инструктор; похоже было, что они разговаривали с Мануэлем об игре, поглядывали на дорожки, потом просматривали какие-то таблицы. Он наверняка знает Мануэля, вопрос только в том, с какой стороны. — Будда откинулся на спинку стула и потянулся к своим «Бруно-Б», но, не закуривая, снова положил их на то же место.

— Давай расположим события в хронологическом порядке, — предложил я. — Мануэль Ласкацио был убит… Когда?

— Второго марта, — тотчас же подсказал Будда.

— Хорошо… Когда появился здесь, в Трентоне, Мануэль-второй?

Будда наморщил лоб.

— Вроде бы в середине мая.

— То есть через две недели после того, как вышел из тюрьмы. Может быть, даже раньше; как бы там ни было, у него здесь есть какие-то дела. Неизвестно когда именно, но к нему присоединяется Красински, исчезнувший из поля зрения полиции где-то в апреле, когда Мануэль отсидел половину срока. Наверняка они виделись по крайней мере один раз, так? — Я показал на экран. — Когда состоялась эта встреча?

Будда наклонился к компу и набрал что-то на клавиатуре; на экране, в углу остановленного кадра, появилась дата.

— Шестнадцатого июня, — прочитал он.

— И с того времени у нас нет известий о Красински… — Я развалился в кресле и закурил. — Пропал?

Он кивнул. Я тоже кивнул. Будда поморщился:

— Мы тут киваем как китайские болванчики, а Красински тем временем Бог знает где.

— Знаешь что? — Я стряхнул пепел и нацелил конец сигареты в его сторону. — Если бы ты не занимался любительским расследованием, Красински… — Не зная, как закончить фразу, я махнул второй рукой. — Он давно бы уже был у нас. А теперь приходится вести следствие несколько иначе, и именно этим мы сейчас и занимаемся. Дай мне телефон. — Я схватил брошенную трубку. Две кнопки на клавиатуре пульсировали красным. Я нажал их. — Соедините с детективом Крабином. К-Р-А-Б-И-Н. Участок номер три, Тралса. Т-Р-А-Л-С-А.

В телефоне заиграла мелодия, которая должна была сделать более приятным время ожидания соединения. Я вставил трубку в гнездо компа, экран погас и снова засветился. Красински с Мануэлем исчезли, и появился Крабин. Некоторое время он смотрел на меня, а потом вежливо-профессионально улыбнулся.

— Это я, Йитс. Добрый день.

— Да, вижу. Чем могу служить?

— Нужна надежная линия.

Он задумался, словно размышляя, достоин ли я подобного доверия. Опустив взгляд на клавиатуру под экраном, он шевельнул рукой; естественно, я не мог видеть, что он делает.

— Эта линия надежна, — коротко произнес он.

— Нам нужно проникнуть в преступную среду, мне и моему клиенту. Мне требуется какая-нибудь легенда. Если это сложно — пусть будет одна, только для меня. Если это действительно очень сложно — забудем об этом.

— Вы разговариваете достаточно категорично, не как проситель, — медленно проговорил он, возможно, думая, что ему делать, а может быть, просто дразня меня.

— Ну, я мог бы, конечно, нести всякую чушь, демонстрировать свою лицензию, сыпать фамилиями из высших кругов…

— Ага! Ну, это совсем другой разговор! Подождите… — Он встал и вышел из поля зрения камеры. Я посмотрел на Будду, тот перестал хмуриться, поверив, что мы медленно, но верно движемся вперед. Затушив сигарету, я встал и подошел к бару. — Алло? Вы там? — услышал я и вернулся в кресло. Крабин наклонился к камере, не садясь, его голова торчала с левой стороны экрана. — Что бы вам подошло?

— Лучше всего какое-нибудь мокрое дело, за этот год. Это бы меня устроило. И что-нибудь немного полегче — шантаж, киднепинг, что-то в этом роде — для мистера Гамильтона. Мы оба ищем помощи в подпольном мире, легенда должна быть достаточно убедительной, но, боже упаси, без лишнего шума. Да, и еще: мы в Трентоне, я бы хотел, чтобы никакие следы сюда не вели.

— Хорошо. Посмотрю. Но висеть на линии незачем, потребуется время. Куда вам перезвонить?

Я сообщил ему название гостиницы, и мы закончили разговор. Когда я положил трубку, Будда, расхаживавший по комнате, остановился и некоторое время смотрел в стену, хотя, несмотря на все свое желание, я не заметил на ней ничего достойного взгляда. Затем он двинулся в обратный путь, к противоположной стене, которой тоже посвятил немного внимания. Я зевнул. Будда что-то пробормотал. Почувствовав под ногами холод, я сообразил, что не успел надеть носки, и отыскал в сумке чистую пару. Потом я спросил Будду, не собирается ли он затоптать насмерть ковровое покрытие, в ответ на что он лишь пожал плечами. Мне пришло в голову, что со стороны мы могли бы выглядеть как двое отцов в коридоре родильного дома, может быть, даже двое отцов одного и того же ребенка. Поскольку делать пока было нечего, я почесал под ребрами, там, где у меня обычно бывают дурные предчувствия, и вышел в туалет. Когда я вернулся, предчувствия продолжали меня мучить, а Будда заканчивал второй километр своей прогулки. Казалось, в самой атмосфере гостиничного номера повисло нечто неприятное, на букву «к». Кризис? Конфликт? Отпихнув эту мысль уже обутой ногой, я подошел к телефону и позвонил Пиме. Щенки Фебы уже открыли глаза, Фил — о чудо! — вел себя образцово, звонил агент и порадовал сообщением об издании всех моих повестей в твердой обложке. Сплошные хорошие новости, но под ребрами зудело все сильнее. Я попрощался, не вызывая ничьего беспокойства, но сразу же после того, как положил трубку, устроил быструю ревизию собственных мыслей и не мог найти ни единой ошибки: легенда, вернее, две легенды будут, не поверю, чтобы Крабин не нашел для нас двух биографий; Робин готовит для меня оборудование, которое может пригодиться почти каждому и почти в каждой ситуации, а в особенности мне, нам. Может, дело в отсутствии «биф-факса», может, в разлуке с «бастаадом», думал я. Я довольно долго сражался с собственными мыслями, но в конце концов сдался. Либо придумать что-либо было невозможно, либо сейчас это для меня не предназначалось, может быть, позже. Будда все это время то и дело вскакивал, подбегал к окну, словно собирался выскочить из него вместе с рамой и стеклами, потом тормозил, вглядывался в боковую улицу со стоянкой, которая, судя по оживленности движения, большинством автомобилистов воспринималась почти как свалка, потом отскакивал от окна и либо бежал в туалет, либо пил минеральную воду, пока не опустошил весь имевшийся в номере запас. Пополнить его в голову ему не пришло, и я вынужден был сделать это сам. Двери посыльному открыл тоже я. От чаевых тот отказался. Я решил написать благодарственное письмо новому владельцу отеля, но пока что занялся пивом. И теорией кеглей. В информационном банке компа имелись данные о кеглях, я узнал, что их история насчитывает около четырех тысяч лет, что в них играли египетские боги, что древнейшее описание игры встречается в Роттенбургской хронике, а в 1325 году городской совет Кельна запретил принимать ставки на выигрыш в этой благородной игре. Я решил воспользоваться этими данными в разговоре с руководством кегельбана и не заметил, как и когда провалился в сладостную дремоту. Когда Будда довольно мягко тряхнул меня за плечо, я проснулся с неприятным осознанием того факта, что так и не научился кидать, или что там еще делают с этими шарами. Он показал мне куда-то движением головы.

— Телефон, — буркнул он, раздраженный моей тупостью. — Крабин.

Я тряхнул головой так сильно, что почти увидел, как остатки сна разлетаются в разные стороны. Вскочив, я сел перед телефоном, Крабин сидел в профиль к экрану, видимо, слушал кого-то, ожидая моего появления. Когда я появился на его экране, он шевельнул губами и повернулся ко мне.

— У меня кое-что есть, — сообщил он. — Просто сказка. Мы ищем одного типа, который пришил любовника своей жены. Даже меня удивила та страсть, с которой он отдался этому занятию. Расстрелял машину вместе с ее владельцем. — Он покачал головой, словно не веря собственным словам. — Если бы мы протащили нитки через все входные и выходные отверстия, то даже самый ловкий паук в них бы запутался. Больше двухсот пуль. — Он странно посмотрел на меня. — Так что? Берете?

— Пожалуй, да, — сказал я, продолжая размышлять, где тут может быть подвох. — Давно это было?

— Семь месяцев назад. — В глазах его виднелась явная усмешка, хотя, если бы он стал против этого возражать, ни один суд не смог бы доказать обратного. Однако он не мог удержаться и разыграть гамбит с каменным лицом. — Берете?

Я вынужден был капитулировать — мне не приходило в голову ни одного повода для отказа и ни одной причины хорошего настроения Крабина. Я вздохнул и с решительным видом сказал:

— Беру. — Я воспользовался старым испытанным способом, сделав вид, что знаю, о чем речь, чтобы хотя бы таким образом испортить удовольствие детективу. — Вместе со всем тем дерьмом, которое вы мне готовите.

Крабин попался. Улыбка исчезала с его до сих пор сиявшего лица. Он немного подумал, потом негромко фыркнул:

— Какое еще дерьмо?! — Он отвел взгляд от моего лица, щелкнул несколькими клавишами. — Повернитесь в профиль, — потребовал он. — Я подчинился. — Спасибо. И еще мистер Гамильтон, в профиль и анфас. — Я уступил место Будде, закурил «голден гейт» и наклонился над плечом Будды.

— Давайте уж договаривайте, что там насчет этого… Как его зовут? — Я щелкнул пальцами и сразу же почувствовал, что близок к сути — Крабин широко улыбнулся.

— С этого момента вас зовут Ари Зона Стейтс.

— Нет. Я отказываюсь, — простонал я. — Вы издеваетесь…

— Упаси боже! — Он коротко рассмеялся. — Парня действительно так зовут, папаша был патриотом своего штата, просто обожал его, понимаете?

— И вы не можете найти человека, которого зовут как героя развлекательной программы для кретинов? Что же у вас за полиция?

— Ой, смотрите, объявлю розыск по всей стране, — погрозил он мне пальцем. — А заодно, Ари, что касается вашей биографии… Нет, не могу… — Он заржал во весь голос. Я изобразил на лице злость, не слишком сильную, просто чтобы доставить ему немного радости. — Извините… — Он утер блестящие от слез глаза; в этом жесте больше было игры, чем действительной необходимости, но я вполне мог понять, что в скучной жизни полицейского так редко находится место здоровому смеху. — У мистера Гамильтона имя не столь оригинальное… — Кто-то за экраном услужливо захохотал, Крабин изо всех сил пытался подавить смех, и это ему почти удалось, но он все же фыркнул носом, едва не залив подбородок соплями. Схватившись за нос двумя пальцами, он провел рукой вниз. Неожиданно ему расхотелось смеяться, и он посмотрел куда-то в сторону — то ли укрощал взглядом смешливого подчиненного, то ли заглядывал в свои записи. — Э-э… Мистер Гамильтон может временно взять себе имя… Кстати, оказалось, что легче было бы найти женское… А, неважно. У меня для вас маленький шантаж. Подойдет? — Будда посмотрел через плечо на меня, я отвернулся, ища пепельницу. — Человек довольно молодой, придется вам свалить вину на тяжелую жизнь.

Я толкнул Будду в плечо. Он встал со стула, я сел и наклонился к экрану.

— Мы очень вам благодарны, я серьезно.

— Пригодится?

— Без этого мы не можем двинуться с места.

— Ну и хорошо. — Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, надувая щеки. — Если что… — Он состроил физиономию, заменявшую конец фразы. — Полные данные уже у вас в компе. До свидания. — Однако он не исчезал с экрана, а в интонации последних слов явно звучал вопрос. Видимо, он хотел услышать от меня больше подробностей, но такого я никогда себе не позволяю. Крабин перестал строить иллюзии и кивнул. — Удачи.

Он исчез. Я смотрел в темный экран, в котором отражалось мое напряженное лицо, выражение которого трудно было бы описать словом «симпатичное». Я начал размышлять, почему у меня сейчас именно такая физиономия, но ничего мне в голову не приходило.

На фоне моей головы виднелось светлое пятно поменьше — лицо Будды. Насколько я мог заметить, он тоже не слишком радовался жизни. Я повернулся. Он выглядел совершенно нормально. Гм?

— Что-то не так?

— Нет, почему? — импульсивно возразил он.

— У тебя такая страдальческая физиономия… Вернее, была, — поправился я.

— Тебе показалось. У тебя глаза на спине?

— Ну, значит, показалось. — Я встал и потянулся до хруста в костях. Не люблю, когда возражают против очевидных фактов, но далеко не всегда мне хочется доказывать собственную правоту. — Садись и учи биографию. Потом постарайся сочинить другие данные, типа того, как и чем ты зарабатывал на жизнь, где скрывался от полиции, кого знаешь из «коллег»… Соображаешь?

Он кивнул, но тут же открыл рот, словно собираясь о чем-то спросить. Я поднял обе руки.

— Если ты хочешь спросить: «А ты?» — воздержись, иначе дам в морду, — предостерег я. Похоже, именно это он и хотел сказать, поскольку тут же захлопнул рот и повернулся к компу. — Та-та-да-ба-димм… — торжествующе пропел я.

На экране появилось лицо Будды в окружении букв, складывающихся в текст под названием «основные данные». Заглядывая через плечо, я бегло ознакомился с «его» биографией, потом типичная и довольно тупая чужая история мне наскучила. Я открыл пиво и погрузился в размышления по поводу собственной, зная, что вряд ли придумаю что-либо выдающееся, но сам процесс доставлял мне удовольствие. Я продумал несколько возможных линий поведения, несколько сменил акценты, ввел несколько новых и убрал несколько старых персонажей. Я был готов действовать.

Напечатав «свою» новую биографию, я быстро просмотрел ее, а затем начал усваивать сведения об Ари 3. Стейтсе. Будда тоже доверил свою новую жизнь бумаге и ходил по комнате с листком в руке, пытаясь заучить его содержание. Каждые несколько шагов он поднимал голову и, шевеля губами, размещал очередной фрагмент где-то в глубинах памяти, потом опускал голову, словно проверяя, хорошо ли держатся новые сведения и не свалятся ли с полки, читал очередной фрагмент, запоминал… Некоторое время я смотрел на него — он этого не замечал, слишком занятый зубрежкой, — затем вернулся к своим делам. Через два часа я заставил его сделать перерыв на обед и настоял на своем — мы пошли в ресторан. Будда охотнее всего съел бы только свои данные, и притом не выходя из комнаты. Маньяк.

— Никаких разговоров, пошли. — Я безапелляционным жестом показал на дверь. — Кстати, как тебя зовут?

— Роберт Друдман, Ари. — Он улыбнулся, кажется, впервые за сегодняшний день. — Хочешь, чтобы мы уже сейчас пользовались новыми именами?

— Угу. Можешь даже улыбаться каждый раз, когда будешь ко мне обращаться. Меня это не волнует, самое большее — выбью тебе зубы.

После обеда мы вернулись к учебе. В четыре часа я понял, что чувствую себя в шкуре Ари Стейтса уверенно, как жокей в седле. Я сделал себе легкий коктейль и проверил, не вернулся ли еще Саркисян. Он еще не вернулся.

— Через час идем в кегельбан, ты готов? — спросил я кружащего по комнате Будду.

Мой вопрос застал его врасплох; у него побелел кончик носа, и он долго смотрел на меня, словно хотел, чтобы я отказался от своего предложения. Я ждал.

— Да. Черт побери, кажется, да.

Когда я с ним познакомился, у него был сочный баритон, сейчас же из его рта доносился невыразительный хриплый голос. Каждые полминуты он потирал замерзшие ладони.

— Спокойно, приятель. Во-первых, ты всегда можешь сказать, что у тебя проблемы с желудком, это в определенной степени оправдывает неуверенное поведение; во-вторых, я по опыту знаю, что если и подставляешься на чужой биографии, то всегда в самом неожиданном месте, на что мы никак повлиять не можем, так что не из-за чего волноваться. А если ты еще сам начнешь придумывать себе слабые места… — Я закончил фразу хорошо известным жестом, ткнув в пол большим пальцем. — Хватит и тех ударов, что мы получаем от наших противников, не истязай себя еще и сам.

Я говорил с непоколебимой уверенностью в себе, можно сказать, что моя речь в определенной степени подняла настроение мне самому, не говоря уже о Будде — он перестал потирать руки, глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Нос у него, видимо, действительно замерз, и он несколько раз потер его ладонью. Как бы он себя ни чувствовал, выглядел он намного увереннее и лучше.

— Ладно. — Он хлопнул в ладоши. — Я готов. Только что мы там будем делать?

— Сыграем в кегли. Играл когда-нибудь?

— Несколько раз, я не особый поклонник этой игры. Обычно там выпивают море пива, и борьба идет скорее за место у писсуара, чем за очки на дорожке.

— Шутишь? Почему никто не сказал мне этого раньше? — завопил я. — А я, старый дурак, я, Ари Зона Стейтс, ни разу в жизни не был в кегельбане? Ха-ха! Что за ирония судьбы?! Пошли.

Я вышел первым и закрыл за ним дверь, сунув в щель кусочек фольги от упаковки «голден гейта». Будда не обратил внимания на мои манипуляции, явно потрясенный моим спортивным невежеством.

— А гольф? — спросил он.

— Иди ты к черту и возвращайся через неделю! — Я махнул рукой. — Что это за игра, если только через восемнадцать лунок можно бросить что-нибудь себе в желудок? И это спорт, игра, развлечение? — Мы вошли в лифт, двери звякнули, и мы поехали вниз. — Я люблю бирюльки на столике в баре, или шашки в том же баре, или яхтенные гонки…

— … если на борту есть большой бар, — вставил Будда.

— О! — Я хлопнул его по плечу. — Чувствую, мы с ним еще побьем несколько рекордов, — сказал я слушавшему с отсутствующим выражением лица лифтеру. — Позвоните в гараж насчет моей машины, я подожду у входа.

Обслуга гаража оказалась достаточно проворной, мы ждали самое большее полминуты. Будда успел закурить свою безникотиновую сигарету, но мучивший его вопрос он задал лишь в салоне «хаймастера»:

— Что мы будем делать в кегельбане? — и быстро добавил: — Только не говори мне, что играть!

Я подождал, пока появится просвет в потоке автомобилей, и тронулся с места. В замыкавший перспективу улицы небоскреб с блестящими окнами ударило последними видимыми на этой высоте лучами солнце и, словно истощенное последним за этот день усилием, опустилось за вершины других небоскребов. Воздух посерел, рекламные экраны начинали светиться все ярче — каждый взгляд в сторону грозил временной потерей зрения.

— Выпьем пива, — сказал я. — Посмотрим. Спросим о Ласкацио. И все.

— И все?

— Угу. Что бы они тут ни делали, им наверняка не понравится, что какие-то двое никому не известных типов пытаются влезть в их дела.

— Будут нас проверять?

— Наверняка, но и этого может оказаться мало. Ты же видел, как легко подделать чужую жизнь. Ласкацио может об этом знать.

— Ну и что будем делать?

— Не знаю. — Я свернул налево, опередив ищущий место для парковки «форд». — Что-то делать придется, — сказал я, чтобы полностью не лишать его надежды.

Мои слова подействовали на него не лучшим образом; всю остальную часть пути он молчал, видимо, размышлял над планом, полагая, что младший брат утратил способность что-либо планировать, если она когда-либо вообще у него была. Меня так и подмывало спросить, что такого умного он придумал, но мы уже подъехали к плоскому остекленному звездообразному сооружению, предлагавшему жаждущим развлечений трентонцам целое множество разновидностей кегель — слингер, керлинг, боччия, скиттл, боулз, кегли на траве и на льду и, естественно, кегли в их традиционном варианте. Со стоянки стекались к дверям в разных секциях ручейки спортсменов; некоторые несли шиповки и шлемы, другие — тяжелые сумки с глухо постукивающими внутри шарами, большая же часть шла с пустыми руками, как мы, — либо любители пива, либо их снаряжение было заперто в клубных шкафчиках. Я припарковал машину, и мы вышли. «Сегодня! Демонстрация профессионального керлинга! Секция X, в 18.15!!!» Буквы бегущей строки на крыше на мгновение замерли, словно специально для нас, и понеслись в погоню за предшественницами, а на их месте появились другие, сообщающие об очередных мероприятиях.

— Наверное, куплю себе что-нибудь такое, — сказал я, наблюдая за движением на стоянке. — Смотри, середина недели, а тут толпы! Деньги текут рекой.

Будда обошел машину и остановился напротив меня: — Ты серьезно? Я сам когда-то думал о подобном, но нужно немало денег для начала, мне бы потребовался компаньон.

— Да? — Я наблюдал через его плечо за стягивающимися к кегельбану людьми. — Я думал, ты уже составил обо мне мнение и никогда не согласишься… Как там говорил отец? Что он никогда не… — Я щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить поговорку, которую не слышал уже много лет. — Погоди… что-то насчет поля?.. Помнишь? А! Что он никогда с таким на одном поле даже срать не сядет! — вспомнил я. Будда смотрел на меня с нескрываемым отвращением. — Что случилось?

— Этакий маленький тестик, да? — процедил он сквозь зубы.

— Отстань. Я сейчас занят совсем другим, успокойся. — Я прошел мимо него, толкнув в плечо. — Идем, я уже знаю, куда нам следует направить свои стопы. — Я показал на два луча «звезды», надписи и лазерные картины на которых приглашали сыграть в традиционные кегли. За моей спиной послышался сочный плевок, но поскольку я не почувствовал удара слюны о мою спину, не принял это на свой счет, даже не обернулся. Я первым вошел в здание и нашел вход на балкон. Он был узким и пустынным, вся общественная и спортивная жизнь сосредоточилась внизу. Остановившись у барьера, я увидел, что направо тянутся восемнадцать дорожек для американских кеглей, в противоположном направлении катились шары играющих в девятишаровые кегли, в самой же дальней части находились две дорожки для игры в раздвижные кегли, не столь популярной, что видно было хотя бы по царившей в их окрестностях пустоте. По остальным дорожкам почти беспрерывно катились шары, но сопровождавший их движение грохот заглушался общим шумом — криками болеющих жен и девушек, похвалами игроков, обещаниями и угрозами в адрес соперников, стуком падающих кегель и воплями возбужденных участников. Группы дорожек отделял друг от друга комплекс баров — солидная пивная, в которой было даже несколько сортов разливного пива; кафе, почти пустое, ибо кто же смешивает пиво с кофе, разве что ему охота просидеть полвечера над унитазом; далее находился бар, тоже довольно пустой, но я догадывался, что, как только закончатся первые матчи, а особенно реванши, игроки хлынут туда, чтобы истратить выигрыши и оплатить долги. И наверняка это будет продолжаться весь вечер — одни и те же люди будут то проставляться, то требовать угощения.

Я огляделся по сторонам и встретил настороженный взгляд Будды.

— Пройди до конца балкона и посмотри, может, здесь уже есть кто-то из знакомых, и вообще, приглядись. Возвращайся через пять минут.

Он кивнул и пошел вдоль барьера; я бы предпочел, чтобы он не выглядел как полицейский, разыскивающий вора, крадущего презервативы, но не исключал, что он может вызвать интерес у тех, кого мы ищем, а это, в свою очередь, облегчило бы с ними контакт. Разве что это будет контакт посредством воткнутого в темном коридоре ножа. Я машинально посмотрел назад и сместился чуть в сторону, чтобы потенциальному противнику пришлось сначала сделать несколько шагов. Теперь я стоял боком к барьеру, наблюдая за спортивной жизнью внизу и имея в поле зрения вход на балкон. «Перебарщиваю», — подумал я. Трудно предполагать, чтобы после минутного наблюдения кто-то решил нас убрать. Если бы так относились ко всем любопытным, балкон был бы скользким от крови, а возле задних дверей должен был бы стоять передвижной морг. Однако позы я менять не стал. Я посмотрел через плечо на Будду, который зондировал взглядом всех и вся, и наверняка уже должен был попасться на глаза наблюдателю. Тем не менее мы торчали на виду уже несколько минут, и никто пока нами не заинтересовался. Я оторвался от барьера и подошел к Будде.

— Пошли вниз. Покажешь, как в это играть.

У входа в зал мы остановились возле автомата для резервирования дорожек. Ближайшую свободную мы могли получить через сорок минут, я потребовал абонемент на две недели, заплатил и направился в пивную. Взяв два больших «будвайзера», я перенес кружки на столик и подозвал Будду.

— Заметил кого-нибудь знакомого?

— Да, ту, вторую, официантку. — Он выпил пива, Утер рот тыльной стороной руки, а потом большим и Указательным пальцами. Жест, старый как мир, как пиво и усы. — То есть ту, которая вообще к ним не под. ходила. Инструктора не вижу, остальных не знаю.

— Все сходится, у меня точно такая же информация, Бобби, — подмигнув, сказал я.

Он спокойно посмотрел на меня, видимо, немало по. работал над тем, чтобы вбить себе в голову новое имя. Я одобрительно кивнул, отхлебнул пива, почти окунув нос в пену, и уселся поудобнее — нога на ногу, локоть на спинке свободного стула, полная независимость и свобода; сидит себе человек и ждет свободной дорожки. Еще раз отхлебнув пива, я показал подбородком на кружку.

— Неплохо, хотя как-то раз я был в пивоварне… — Будда слегка прищурил глаза, медленно потянулся к своей кружке и не спеша поднес ее ко рту. — У них там… — На столик упала чья-то тень, я обернулся, но мне пришлось поднять голову, чтобы увидеть вежливую улыбку спортивного вида мужчины лет пятидесяти, явного завсегдатая подобных заведений. Рубашка в клетку, узкие джинсы, широкий ремень с пряжкой, под которой можно было бы спрятать Библию, шляпа, видимо, висела где-то на оленьих рогах. — Привет, — сказал я знакомому мне по фотографиям человеку, которого мы назвали инструктором.

— Прошу прощения, может, я лезу не в свое дело, но.,.

— Именно так, но извинения принимаются. — Я вернулся к прерванному рассказу. — Не поверишь — там были бочки с пивом, которые никому не позволялось выносить из подвала, так как якобы любое сотрясение могло его убить, они даже так и говорили, «убить». Они относились к пиву с почтением… — Я посмотрел на инструктора — загорелое лицо стало еще более загорелым, зубы уже не были ослепительно белыми, но это меня не удивляло — только в фильмах мексиканцы могут сжимать зубы и одновременно демонстрировать их, не выглядя при этом как некто страдающий запором в катастрофических масштабах. — Послушай, — раздраженно сказал я. — Тебе что-нибудь нужно? За пиво я заплатил, за дорожку заплатил…

— Именно о том и речь, автомат ошибся. Собственно, даже не автомат — девушка забыла перенастроить его на день, зарезервированный для…

— Слушай, ты… — Я встал и выпрямился. — Может быть, тебе, папаша, кажется, что ты все еще играешь в рекламном ролике «уинстона», но если ты немедленно не скроешься с моих глаз, то появишься в рекламе каких-нибудь протезов под слоганом «Это невероятно!». Сечешь?

— Объясняю. — Подбородок у него затрясся от злости, и из-за этого он начал говорить неразборчиво. — Свободных дорожек сегодня нет. Четверг — день для владельцев абонементов, вы не можете….

Одной рукой я подтянул его к себе, другой выдернул из кармана рубашки абонемент и сунул ему под нос:

— Видишь это? Видишь? Ну вот и проваливай, приятель! — Я толкнул инструктора, он пошатнулся, но удержал равновесие, прежде чем налететь на соседний столик, откуда с большим интересом прислушивались к нашей беседе. — И не подходи сюда больше, а то дам кружкой по башке!

Кто-то за спиной громко рассмеялся. Девушка — впрочем, какая «девушка», ей было лет сорок пять, может быть, сорок восемь — наградила меня аплодисментами. Ее подруга что-то пропищала и, подмигнув мне, подняла большой палец. Эта, в свою очередь, напоминала Венеру Милосскую — ей многого не доставало, чтобы выглядеть по-человечески. Несмотря на это, я улыбнулся обеим женщинам и сел, повернувшись спиной, чтобы, упаси Боже, они не приперлись, преисполнившись надежд на дармовое пиво и петтинг в салоне «шевроле-комби». Успокоив взглядом Будду, я глотнул пива и ударил своей кружкой о его:

— Твое здоровье!

— Не перебарщиваешь? — спросил он, поднося кружку ко рту.

— Нет, из моих бумаг следует, что я жутко нервный. Но будь осторожен, может быть, этому типчику захочется стукнуть меня стулом по макушке. Кстати, тебе не обязательно выражаться как портье из «Уолдорфа» у тебя тоже в бумагах отмечено отсутствие образования верно?

— Я думал, мы здесь в роли просителей, — тихо сказал он.

— Именно так, но у нас есть деньги. Кроме того, есть мы сами. Не самый худший товар, во всяком случае, что касается меня.

— О, я смотрю, ты уже заводишься! — Он рассмеялся и толкнул мою кружку. — Допивай, принесу еще, здесь, похоже, не принято сидеть с пустой посудой.

— Верно. — Я допил пиво, Будда покончил со своим чуть раньше и направился за новой порцией. Я огляделся. Мой неудачливый вышибала куда-то исчез, я не заметил ни Красински, ни Ласкацио, впрочем, ничего странного — оба не появлялись в кегельбане уже несколько недель. «Если ни одного из них уже нет по эту сторону, то для нас все кончено, — подумал я. — Хотя какие-то представители оттуда должны действовать и теперь?» Будда прервал мои мысли, со стуком поставив кружку рядом с пустой. Я поблагодарил. — Когда начнем играть?

Он посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут. Ты серьезно никогда не держал в руках шары?

— Нет, только яйца. Лучше скажи — для какой разновидности кеглей служит наша дорожка?

— Для американской. — У него была физиономия человека, застигнутого врасплох абсурдным вопросом.

— Ну конечно, какой же я дурак. Какая еще разновидность чего бы то ни было может быть лучшей в мире? Американская, естественно.

— Гм, а что в этом плохого?

— То, что мы взяли от всего мира все, что можно было взять, переделали на свой лад и бросили обратно миру — смотрите, самое лучшее, американское! Футбол, кино, музыку, шахматы, колу и так далее…

— Ну и что?

— Меня удивляет твое невежество. Что произошло несколько десятилетий назад? Мир сперва позволил нам себя захлестнуть, а потом отшвырнул нас. И знаешь, что говорят о нас, о нашем искусстве, о нашей науке? Правду — отсталость, провинциализм, технологическая ограниченность. Все правильно, разве нет? — Я приложился к кружке, но жестом не дал Будде возразить. — Оставим в покое общегосударственные рассуждения, хорошо? Мы здесь совсем для другого… — Из-за головы Будды, в дверях служебного входа, появился инструктор, пробежался глазами по залу, не глядя на нас, и снова исчез. — Пошли играть, надеюсь, что здесь как в покере — новичкам везет.

Вставив два пальца в отверстия, я осторожно попробовал пустить шар по дорожке. Шар повис на среднем пальце, а когда я мяукнул и дернул руку назад, шар послушно вернулся, затормозив о левое колено. Гуаяковое дерево — одна из твердых пород, именно этим и руководствовались, выбирая этот сорт для изготовления кегельных шаров. Будда поправлял шнурки, делая вид, что не замечает моих неудач. Я примерился для второго броска. Уже лучше — шар оторвался от пальцев почти безболезненно, но его начальная скорость оказалась не выше скорости страдающей ревматизмом улитки. Американские дорожки не имеют углублений, которые помогают шару катиться в нужном направлении.

— Усовершенствовали, называется! — проворчал я. — Я к тебе обращаюсь! — рявкнул я в сторону Будды.

Третий шар отправился следом за вторым, догнав его в желобе, и оба с глухим щелчком скрылись из виду.

— Теперь ты, — предложил я. — А я посмотрю.

Он не глядя вложил два пальца в отверстия — уже в этом он оказался успешнее меня, — затем прицелился, замахнулся назад, пробежал несколько шагов и пустил шар, выбросив руку вперед. Собственно, он сделал то, что я множество раз видел по телевидению и не считал ни особо увлекательным, ни слишком сложным. Шесть кеглей, не слишком выдающийся результат, и я дал Будде это прочувствовать. Он улыбнулся и бросил второй шар. Видимо, моя физиономия его раздражала, поскольку он сбил только четыре. Мрачно сосредоточившись, он бросил третий шар. Восемь.

— До ста?

Я принял предложение. Не потому, что мне очень хотелось повыламывать себе пальчики тяжелыми шарами, но что-то ведь надо было делать. Я уступил Будде право первого броска. Пока он небрежно колдовал с шарами, прицеливаясь, разбегаясь и бросая, я незаметно наблюдал за происходящим вокруг, одновременно тренируясь во вставлении пальцев в отверстия и особенно — в быстром вынимании их оттуда. Тренировка дала кое-какие результаты, наблюдение же — никаких. При счете 67:14 в пользу Будды я перестал смотреть по сторонам. Мои шары, в среднем каждый третий, достигали цели, но либо пролетали сквозь кегли подобно буре, сметая одну или две, или, если я пытался синхронизировать скорость с меткостью, скатывались в боковые желоба. Я сбросил жилетку и подвернул рукава, что позволило мне достичь тридцати очков. Как раз тогда Будда набрал сотню.

— Реванш, естественно. Я читал в правилах, что самое важное в кеглях — реванш.

— Может быть. Я не знаток, но вижу, как наш Ковбой поглядывает на часы. Вряд ли он позволит тебе оставаться на дорожке хоть секундой дольше.

Остыв, я медленно натянул жилетку и закурил.

— Несложная игра. — Я восхищенно покачал головой. — А какая захватывающая! Поздравляю. — Я протянул руку Будде, тот пожал ее с покровительственной усмешкой.

— Это было не так уж и трудно.

— Наверняка. Как-нибудь приглашу тебя на партию в пресснер, вот это действительно спорт.

— Никогда не играл.

Еще бы. Название игры я придумал секунду назад, еще через несколько секунд я объяснил бы ему правила, но тут увидел, что к нам приближается Ковбой, и изобразил на лице некое подобие постной улыбки.

— Уже уходим! — крикнул я, прежде чем он успел открыть рот, чтобы прогнать нас с дорожки. — Сам видел, я играю как последняя задница. — Он остановился, явно застигнутый врасплох моей самокритикой. Я подошел ближе и тихо спросил: — Джереми Красински, знаешь такого? Подумай, ответ может стоить мне две сотни.

Ясно было, что две сотни — не та цена, за которую он выдал бы чье-либо местонахождение, но подобного вопроса он, очевидно, не ожидал. С одной стороны, он колебался, не вышвырнуть ли нас из заведения, с другой — мы явно располагали какой-то информацией, и он должен был выяснить, что и сколько мы знаем. Правый уголок его губ дрогнул, он тряхнул головой.

— Не знаю такого, — медленно проговорил он.

— Ясно. Трудно предположить, чтобы ты знал всех, кого я хочу видеть. Но, может, немного подумаешь, может, все же что-нибудь вспомнишь. У меня до недавнего времени был приятель, которого Джереми соблазнял хорошими бабками. Юр Хоббер, увы, его уже нет в живых, но я до сих пор мечтаю немного подзаработать. — Я лихорадочно пытался сообразить, знал ли уже Джереми Мануэля, будучи приятелем Юра, и могу ли я назвать его фамилию, но не в состоянии был проделать в памяти сложную процедуру синхронизации дат. Ласкацио я решил оставить в покое, его всегда можно было выпустить на ринг позже. — Ну так как? Подумаешь? — Он смотрел на меня и не отвечал, видимо размышляя, не вышвырнуть ли нас вон. Я решил слегка подсластить разговор: — Не злись на меня за ту сцену в баре, но ты подошел ко мне со спины и сразу что-то понес, а я немного нервный. У нас… — я кивнул в сторону Будды, — нелегкая жизнь, черт бы ее побрал.

Похоже, я окончательно сбил его с толку лавиной слов и сведений, ему требовалось время, чтобы проанализировать мою болтовню или поделиться услышанным с кем-то поважнее. Я надеялся, что он запутается, пытаясь воспроизвести мою тираду, что затрет возможные нестыковки и вызовет у шефа желание встретиться со мной. Если он окажется достаточно разговорчивым, одни лишь вопросы могут помочь дать ответ. Самый худший вариант допроса — вынудить кого-то рассказывать и вмешиваться в поток слов, он сам наделает глупостей. Но мало кто в состоянии выдержать подобного рода поединок. Ковбой, по крайней мере пока, показывал себя с самой лучшей стороны. Я надеялся, что его босс окажется более легкомысленным, так часто бывает.

— Мы пойдем пить пиво. — Я показал в сторону пивной. — Постарайся подумать.

Он молча повернулся и ушел. Я кивнул Будде и пошел впереди. Заказав четыре кружки, я оперся локтями о столик.

— Ты слышал, Бобби, что я ему сказал. — Я надеялся, что у Будды не возникнет желания именно сейчас, когда за нами могут наблюдать и подслушивать, рассуждать по поводу наших активов и пассивов. Он кивнул. Я тоже. — Будем пить пиво. И посмотрим.

Мы молча опорожнили по кружке. Я смотрел на других игроков — все играли на несколько порядков лучше меня. Венере Милосской, может быть, и недоставало красоты, но руки у нее имелись, и она катала шары по дорожке с достойной зависти ловкостью. Раз или два она бросила взгляд на меня, я почувствовал, что нам пора сматываться, но я надеялся на ответ Ковбоя. Он появился, когда четыре кружки уже опустели. На этот раз он не стал подходить ко мне со спины, видимо, проконсультировавшись насчет того, как себя вести, с кем-то извне, или просто хотел, чтобы это выглядело именно так; так или иначе, он громко хлопнул входной дверью и подошел к нам.

— Я ничего не понял из твоей болтовни, приятель, но играть здесь может кто угодно. Только лучше запишитесь, дорожек все еще не хватает. На завтра, например, уже почти все занято. — Он пожал плечами и, не прощаясь, вышел.

Делать здесь больше было нечего, разве что посетить туалет. Уходя, в автомате у дверей я набрал обе наших фамилии. Я вовсе не удивился, увидев, что А. 3. Стейтс и Р. Друдман — чуть ли не единственные, кто записался на завтра. От каких-либо многозначительных жестов я воздержался, зато Будда, правда, уже в машине схватил меня за плечо и несколько раз потряс. Он пребывал почти в экстазе, и мне пришлось долго его убеждать, чтобы не устраивать празднование уже сегодня. Но от двух «манхэттенов» я отказываться не стал. У меня слабая воля. Когда мне этого хочется.

Загрузка...