Блуждание по ЯВИ

Серебряные сны

Я оглядела себя. Судя по костюму, я, кажется, попала в прошлое. Видимо, после – Стоп – случайно нажала – Прошлое. Вместо – Настоящего.

Мало того, я оказалась в зашнурованном корсете под бархатным черным платьем в пол. Это было ужасающе. Все тело сдавливало, нельзя было дышать. Корсет доходил до середины бедра. Платье и сверху короткая шубка были вполне приемлемого фасона. Но и это еще не все. На голове я нащупала шляпку с вуалью.

– «Прошлое вместо настоящего. Где же я?»

Мост. Мороз. Холод пронизывал до костей. От мороза повисла слегка серовато-розовая дымка. Экипажи скользили. От лошадей валил пар. Ну, конечно, Санкт-Петербург и Аничков мост. Вон, и «Кони» П. Клодта. Да, все как в тумане или в коротком сне. Ноги точно приросли от мороза. Точно так же, когда во сне не можешь сдвинуться с места.

Так. Но какой, же год? Надо у кого-то спросить.

Увидев впереди полицейского на посту, я окликнула его.

– Послушайте, любезный!

– Что изволите, сударыня? – Подбежал он, прикладывая руку к козырьку.

Вот, этот с усами в длинной шинели, пожалуй, сойдет. Да еще сабля болтается на боку так смешно.

– Помогите мне взять извозчика.

– Мое почтение, мадам. Вы, верно, приезжая? Что изволите?

– Да. Плохо ориентируюсь в этом городе. – Сказала я, невольно озираясь по сторонам.

– Один момент, сударыня. Не извольте беспокоиться.

– Эй, кучер! – Полицейский зычно свистнул.

Подъехал кучер тоже с усищами и коляской с полуопущенным верхом. И встал как вкопанный.

– Куда изволите ехать?

– На Гороховую.

– Там небезопасно.

– Что такое?

– Воры, притоны всякие. Без провожатого, не советую…

– У меня есть провожатый. Там, позади, – я неопределенно махнула рукой.

– Ну, садитесь. – Помог мне взобраться в коляску полицейский. – Эй, кучер, трогай. Два целковых, смотри у меня.

Сурово пригрозив кучеру плеткой, круто развернулся и проговорил:

– Счастливо оставаться, сударыня! И взял под козырек.

Как же я была поражена, когда откинувшись на спинку коляски, я обнаружила рядом с собой маленького человечка в цилиндре. И в черном плаще с пелериной, закрывавшей пол-лица.

У меня пропал дар речи.

– Кто вы?

– Мадемуазель, – он опирался руками на трость с набалдашником. – Меня прислали по распоряжению для вашего сопровождения, предваряя недоразумения…

– Подождите, откуда вы?…

«Какой странный человечек, подумала я, кинув на него беглый взгляд. Он очень похож на какого-то гофмановского персонажа. Не помню точно какого».

– Меня зовут Троумель, – он представился, как бы предваряя мой вопрос.

«Пожалуй, он похож… на песочного человечка, не важно. Но я его не боюсь. Он добрый»

– А что такое Троумель? – Спросила я, как-то немного уже успокоившись и придя в себя.

– Как вам сказать?.. Он немного поерзал. – Считайте, что я ваш «Утешитель». Как вам угодно, «Сопровождающий»… Можно и так.

– Значит, вы постоянно будете при мне? – Это меня уже напрягло.

Он ехал со мной в коляске, прямой как палка, не считая маленького горбика, глядя прямо перед собой.

– Да, пока не кончится наш контракт или соглашение, как вам угодно, мадемуазель.

Он подсунул мне под нос какую-то бумагу. – Читайте, читайте, мадемуазель… И подпись ваша, Мелания Брискина?

– Да, подпись моя, но как она здесь очутилась? Какое-то агентство экскурсий «Блуждание по Яви». Мистика какая-то.

– Так и есть, сударыня. Все за ваш счет, – перемещение в прошлое и будущее, не считая настоящего.

– Немыслимо. Я ничего не подписывала. – Сказала я человечку, отдавая бумагу назад.

– А это обращайтесь к д-ру Вернону, не ко мне.

«Ага, доктор Вернон на этой фабрике Снов все-таки сумел всучить мне этот проспект».

– Так он действительно существует?

– А как же иначе? Стал бы я тут с вами разговаривать? – Он недовольно опять заерзал на сиденье коляски.

Я тут же вспомнила про браслет, он все так был надет на левой руке. И как я случайно нажала на нем не то время.

А мы действительно ехали по Невскому проспекту, сгущались сумерки.

– Ну, не обижайтесь, Троумель…А куда мы едем?

– Это неважно. Вы, кажется, хотели посмотреть Петербург Достоевского.

– Да, хотела. Посмотрите, какая красивая дама мимо нас проезжает в коляске. Она настоящая?

Дама сидела, откинувшись на подушки, казалось, ничего не замечая вокруг.

– Фантом. Каждый вечер с 3 до 5 вечера, она движется по Невскому проспекту, пересекает Аничков мост и исчезает. С ней связана какая-то любовная история.

– А если с ней заговорить?

– Иллюзия реальна. Попробуйте.

Пошел густой снег. Она, т. е. дама, остановила коляску. Вышла из нее, подошла на мосту к самому парапету.

– Что она делает? Хочет спрыгнуть? – Я с тревогой быстро посмотрела на Троумеля. – Я остановлю ее.

Я быстро выбежала из коляски и помчалась навстречу Даме.

– Мадам, – сказала я, запыхавшись, – я могу вам чем-нибудь помочь? – И встала рядом.

Она курила папироску в длинном мундштуке.

– Думаю, что нет, – ответила она, повернувшись к реке.

Снег сыпал густой на нас обеих. Ни народу, ни экипажей, как будто не осталось никого в городе. Лишь фонари мерцали в снежной дымке.

Незнакомка, т. е. эта дама, как с картины «Незнакомка» подошла к краю парапета и наклонилась вниз над Невой. Я тоже последовала ее примеру.

– Как вас величать, мадам?

– Прасковья. Нет, лучше Матильда.

– Послушайте, мне кажется, вам совсем не идет имя Матильда.

– Я знаю, – она укоризненно на меня посмотрела. – Это я так сказала, чтобы не называть свое имя.

– А вы знаете, с каким восхищением на вас смотрят мужчины?

– Да, я знаю, только совсем не так как вы подумали.

– Простите меня, Прасковья, я понимаю, вас наверно, когда-то обидели…и вы теперь так смотрите на мир…

– А зачем что-то менять? – Она в упор посмотрела на меня. – Это моя судьба. Теперь поздно говорить. Я собой довольна. Вы разве не видите? – Она еще раз с вызовом посмотрела на меня.

– Вижу, – подтвердила я.

– И прошу, не надо меня – жалеть. – Она загасила папироску. Медленно поправила шляпку с пером и вуалью.

На ее левой руке я заметила почти такой же золотой браслет, как и у меня. Какое-то мистическое совпадение, не более, подумала я.

– Хорошо, Матильда. Извините, не буду вас больше задерживать. Вы, наверное, куда-то торопитесь?

– Да, на свидание. С костромским князем, он так себя называет. Кто он на самом деле, я не знаю. И не желаю знать…. А вот уже и коляска князя. – Она махнула муфтой куда-то вдаль. – Мне пора. Прощайте.

– Прощайте.

Она подошла плавной походкой к своей коляске. Через минуту коляска растаяла в снежной мгле.

– «О. голова кругом. Матильда, Матильда или Прасковья? Какая разница? Пусть сама разбирается. Нет, пусть уж лучше она останется «неизвестной». Миражем. Погоней за мечтой на берегах Невы, вечно ускользающей, как легкий бриз».

Я тоже вернулась к своему экипажу с приспущенным верхом. И он покатился дальше под цокот копыт по улице.

– Вы спрашивали, какой год? – Вновь послышался скрипучий голос Троумеля из глубины экипажа. – Ну, теперь вам понятно, какой?

– Смутно.

– Посмотрите, что писали газеты. – Он разворачивал на коленях какие-то старые пожелтевшие газеты. – Поинтересуйтесь.

– Что это такое? – Я пыталась заглянуть в этот ворох бумаг.

– Хотите знать, что там написано? «Кокотка в коляске», «Дама в коляске», «…муфта и золотой браслет – все это модные детали женского костюма 1880-х». «Появляется на 11-й выставке ТПХВ».

Сумерки сгущались, небо заволокло серой сырой дымкой, человечек все так же сидел в скрюченной позе, словно просил его не трогать и не беспокоить. Я оказалась заложницей, пленницей в своем перемещении блуждании во времени.

– Вы зря беспокоитесь, – откликнулся Троумель. Все включено в стоимость экскурсии. Вы погружены в реальность.

– Вот, смотрите, что я нашла, – я тоже заглянула в старую газету: «А сын того Клодта, Михаил Петрович Клодт, фон Юренсбург живописец, сын скульптора, явился одним из членов и учредителей «Товарищества» (художников). Вот забавно, только что проезжали мимо «Коней» его отца здесь, на мосту.

– «Нива»?»Отечественные записки? «Русские ведомости»? «Изящная литература»? – Троумель продолжал шелестеть старыми газетами. – А где же молодой литератор Чехов? Вот, «Стрекоза», «Осколки», «Петербургская газета». Вы знаете, что его пьесу не приняла сама Ермолова?

– Нет.

– Мало того, и первый его сборник закрыла цензура. По политическим соображениям.

– Не может быть.

– Однако, написано, что он «подрывал устои или основы».

– Это просто смешно, – пыталась я как-то от него отделаться, глядя в окно экипажа.

– Книга под заглавием «Шелопаи и благодушные» или «Шалость», Альманах Антоши Чехонте с рисунками Николая Чехова, была запрещена цензурой.

Что-то опять начало смещаться, из затемненной улицы с редкими фонарями и прохожими снова въехали в полосу тумана. Вдруг послышались какие-то крики людей и хлопок то ли взрыва, то ли выстрела.

– Это бомбисты, – едва успел сказать Троумель.

Тут же, как взрывной волной, меня вынесло из коляски, и я покатилась на мостовую, повредив нечаянно руку.