Блуждающие души

Каменная черепаха

В Киан-сю жило семейство Хоа, пользовавшееся уважением всех соседей в окружности. Их дом находился недалеко от храма Конфуция. Впереди храма, через канал, был красивый мост, где происходило оживленное движение. Старший сын семейства Хоа, студент последних курсов, ходил туда по вечерам, — подышать воздухом и смотреть на прохожих. Оттуда он отправлялся в трактир книжников.

Однажды вечером, во время обычной прогулки, он заметил возле паперти храма, у дверей избушки, молодую девушку, которая очень понравилась ему. Он приблизился к ней и попросил у нее огня. Она со смехом принесла ему огонь. Он воспользовался этим и начал с ней беседу раньше, чем она успела закрыть дверь.

На другой день он опять отправился туда. Девушка стояла на пороге.

— Я не могу принять вас у себя, — сказала она, — но я приду к вам. Завтра вечером, если вы хотите, ждите меня у ворот…

Молодой человек, очень довольный, вернулся домой и сказал жене:

— Я плохо переношу жару в нашей комнате, а потому хочу провести несколько ночей один, в незанятой каморке, у ворот…

Его жена ничего не догадалась. Вечером пришла девушка. Студент провел ее в свою каморку. Она стала приходить затем каждый вечер…

Между тем, студент стал чахнуть с каждым днем. Его родители очень беспокоились за него. Болен ли он? Что делает он один ночью в каморке? Они стали подсматривать за ним и, когда убедились, что он не один, потребовали, чтобы он открыл двери. Но, когда они вошли в комнату, никого не было. Они начали расспрашивать молодого человека и он рассказал им всю историю. Родители всех опросили на паперти храма и в окрестностях, но никак не могли найти след девушки. Студент также не мог больше найти ее избушку. Не могло быть сомнений в том, что это была колдунья.

Между тем, девушка постоянно приходила по ночам к студенту. Молодой человек не посмел ее отталкивать от себя. Его родители, будучи в отчаянии, покупали у бонз и у тао-чей[1] самые дорогие чары и заговоры. Ничего не помогло. Наконец, отец растолок киноварь, дал пудру сыну и сказал ему:

— Чтобы покончить с этим, надо узнать, кто она такая. Когда она уснет, отметь ее этой пудрой.

Сын послушался отца и незаметно высыпал ярко-красную пудру в волосы колдуньи. На другой день отец, мать и родственники отправились искать девушку на паперти и в окрестностях. Напрасный труд! Они уже совсем разочаровались в своих поисках, как вдруг, проходя мимо соседнего двора, услыхали, что мать бранит свое дитя такими словами:

— Негодный мальчишка! Я надела на тебя чисто вымытые штаны, а теперь они испачканы красной краской…

Отец Хоа немедленно наставил ухо. Он постучал в ворота и поспешил расспросить ребенка. Штаны мальчика были испачканы киноварью.

— Я ездил верхом на шее черепахи с большой звездой на паперти храма, — объяснил ребенок.

Пошли смотреть. Голова черепахи была намазана киноварью. Мэй[2] была найдена. Отец Хоа немедленно сообщил обо всем начальнику книжников, который приказал разбить черепаху в куски. При каждом ударе молота по девушке, текла кровь. Живот черепахи был наполнен яйцами, которые бросили в озеро Тай-ху.

С тех пор ночные визиты совсем прекратились.

Любовь за гробом

В Че-киан был некто Иуэн-коанлен, такой бедняк, что в сорок лет он не мог еще взять себе жену. Его сосед имел дочь. Иуэн влюбился в нее. Девушка платила ему взаимностью. Иуэн сделал предложение. Отец ее отказал ему. От горя девушка умерла.

В эту ночь красиво светил полный месяц. Не смея высказать никому свое горе, Иузн пил, вином заглушая боль в душе. Неожиданно, на повороте улочки, он увидел взъерошенного человека, тащившего за собою кого-то, связанного веревкой. Догадываясь, что это телохранитель ада, посланный за душою девушки, Иуэн предложил ему:

— Выпейте стаканчик по пути…

Телохранитель сделал ему знак согласия. Иуэн налил полный стакан вина. Телохранитель не пил.

— Разве вино холодное? — спросил Иуэн и поднес ему стакан горячего вина.

Телохранитель не пил вино, а нюхал его с удовольствием. Его лицо становилось все краснее и красней. Под конец он упал смертельно пьяный. Иуэн осмотрел его пленника. Это была душа девушки. Он наспех сунул телохранителя в кувшин и закупорил его, написав восемь диаграмм[3] на крышке. Затем он освободил девушку от веревок, ввел ее к себе и сочетался с нею. Она осталась у него, невидимая днем, видимая ночью.

Однажды она сказала Иузну:

— Я хочу достать себе красивое тело. В то же время вы заработаете приличную сумму денег, которая послужит нам для устройства нашего очага. В такой-то деревне завтра должна умереть красивая девушка. Я войду в ее труп.

На другой день Иуэн прошел, как будто случайно, мимо той деревни. Молодая девушка умерла. Ее уже клали в гроб.

— Если вы выдадите ее за меня замуж, — сказал Иуэн сокрушенным родителям, — я верну ее к жизни.

Родители немедленно согласились. Иуэн нагнулся над трупом и сделал вид, будто говорит ему что-то на ухо. Понемногу труп стал оживать. Это — Чен[4], — говорили про Иуэна деревенские жители.

Родители высали воскресшую замуж за Иуэна, вместе с хорошим приданым. Жена Иуэна не узнавала никого из семьи, от которой она получила тело. Несомненно, что эта семья была ей незнакома раньше. Зато она знала все дела семьи, где родилась прежде. В новом теле ее душа много выиграла от обмена.

Лисица

Ян-Хун был сын одного командира. По смерти отца его неохотно принял к себе в гарнизон в Кан-су полковник Чу, дядя по матери, недовольный живым умом мальчика. Чу имел дочь, приблизительно того же возраста. За детьми добросовестно присматривала гувернантка, дальняя родственница полковника.

Однажды, уже будучи молодым человеком, Ян-хун в летнюю ночь вышел во двор подышать воздухом после душной комнаты. Там присоединилась к нему девица Чу. Молодые люди полюбили друг друга. С тех пор они стали видаться каждую ночь.

Гувернантка, услышав разговоры и смех в комнате Ян-хуна, выследила их и накрыла «горшок с розами»… Она сообщила полковнику. Тот передал это жене.

— Не может быть, — ответила она. — Наша дочь спит все ночи со мною.

Чу ничего не мог понять. Он воспользовался каким-то предлогом, высек Ян-хуна и прогнал его. Тот долго мытарствовал без всяких средств и, наконец, вынужден был поселиться в старой пагоде, в Лан-Чи-Фу. Однажды карета остановилась перед его убежищем. Это была его возлюбленная с богатым багажом.

— Я прибыла с моим дядей Чу-У, — сказала она ему, — будем жить счастливо вместе.

Чу-У был младший брат полковника Чу. Он только что прибыл в Лан-Чи-Фу как командир гарнизона. Ян-Хун пошел повидаться с ним. Командир отдал ему визит. Ян-Хун представил ему свою жену. Командир был ошеломлен.

— Моя племянница в Кан-су, — сказал он. — Я после вернусь. Если бы она должна была прибыть сюда, ее отец сообщил бы мне об этом.

Ян-Хун, в свою очередь, был изумлен.

Через несколько дней позже, командир Чу-У возвратился в Кан-су по своим делам и рассказал новость своему брату-полковнику.

— Моя дочь все время не выходила из дома, — ответил тот, и пошел уведомить об этом свою жену.

Жена сказала ему:

— Это оборотень. Это — лисица, принявшая наружный вид нашей дочери, чтобы другие думали, что она бежит за женихом. Нет другой возможности спасти репутацию нашей семьи, как призвать Ян-Хуна и женить его на нашей дочери.

Полковник и командир обсудили это дело и решили, что совет жены очень хороший. Полковник призвал Ян-Хуна и состоялась недозволенная свадьба.

Когда молодой супруг вошел в брачную комнату, он увидел двух молодых, совершенно одинаково похожих друг на дружку. К счастью, одна из них вывела его из затруднения.

— Эта, другая, ваша жена, — сказала она, — что касается меня, то я — лисица. Когда-то ваш предок, генерал Ян, охотился и я была им подстрелена стрелой и поймана. Добрый генерал перевязал мою рану и отпустил меня на свободу. В вашем лице я заплатила ему долг благодарности. Зная, как вы любите девицу Чу, без надежды получить ее в жены, я посредничала знакомым вам способом, чтобы вы могли ее достать. Такова была ваша обоюдная судьба. Прощайте!..

Дочь судьи

Под монгольской династией Юань в Нингпу (пров. Че-Киан) в течение пяти первых дней первой луны и пятнадцатого дня той же луны по вечерам устраивалась иллюминация на улицах. По этому случаю царствовала большая свобода. Молодые люди и девушки ходили смотреть на иллюминацию.

В год Кэн-цзы периода Чей-Чен (1360 г.), вечером пятнадцатого числа первой луны, молодой книжник по имени К’иао, недавно овдовевший, смотрел на иллюминацию с порога своего дома. Было после полуночи и толпа становилась реже. Между тем, молодой человек увидел няню, несшую фонарь, на котором были нарисованы два снегиря, освещавший путь молодой девушке в возрасте 17–18 лет, одетой в ярко-красное платье на синей подкладке. Молодая девушка направлялась к востоку. При свете луны молодой человек увидел, что девушка была очень красива и сердце его зажглось любовным огнем. Вначале он следовал за нею сзади, затем опередил ее, чтобы увидеть ее спереди. Молодая девушка заметила эту хитрость. Она повернула голову и, улыбаясь молодому человеку, сказала:

— Не будучи помолвлены, мы также встретились при свете луны; это не случайно…

Молодой человек приветствовал ее и сказал:

— Не сделаете ли вы честь моей избушке, чтобы посмотреть ее?..

Девушка не ответила. Она окликнула свою няню, шедшую впереди:

— Возвращайтесь обратно, Киен-лиен, и осветите нам путь…

Молодой человек дал руку девушке и повел ее к себе, очень довольный своей судьбой. По дороге он спросил ее, откуда она, как ее зовут.

— Меня зовут Фу-лик-ин, — ответила она. — Мой отец был судьей в Квантуне. Родители мои умерли. У меня нет братьев. Я живу одна со своей няней Киен-лиен в квартале Ху-зи…

Молодой человек оставил ее у себя на всю ночь… Она ушла от него перед рассветом и вернулась к нему к вечеру, когда наступала ночь… Так оно продолжалось около двух недель…

Между тем, один сосед, заметивший ее приходы и уходы, высмотрел все через щель в стене. При свете лампы он увидел, что особа, сидевшая и разговаривавшая с К’иао, была с мертвой головой, накрашена и напудрена… Очень обеспокоенный этим, он на следующий день явился к молодому человеку и сказал ему:

— Если вы дальше будете так продолжать, то, наверно, плохо кончите. Живой человек есть Ян, мертвые суть — Иинн. Вы проводите ночи с мертвой, совсем не думая, что оскверняетесь сношением с нею. Она вытягивает из вас живой дух и вы кончите очень скверно во цвете ваших лет…

Молодой человек ужаснулся и передал соседу сведения, которые молодая девушка дала ему о себе.

— Ступайте, сегодня же проверьте их, — ответил ему сосед.

Молодой человек отправился справляться в квартале Ху-зи. Он очень хорошо искал, всех расспрашивал, но никто не знал барышню Фу… Усталый, он зашел в пагоду Ху-зинн-сей, чтобы отдохнуть. Дойдя до конца боковой западной галереи, он пришел к изолированной комнате. В комнате находился гроб с такой надписью: «Фу-лик-ин, дочь судьи Фу из Хоа-Чу». Нал гробом висел фонарь, украшенный двумя снегирями. Возле гроба находился бумажный рисунок няни с двумя иероглифами.

Увидев все это, волосы встали дыбом на голове молодого человека и холодный пот выступил на его теле. Он побежал со всех ног без оглядки. Не смея провести у себя ночь из боязни перед призраком, он попросил приют у соседа. Тот ему сказал:

— Чары и заговоры Тао-чей-вей из пагоды Юан-миао-коан самые сильные. Пойдите к нему как можно скорее и попросите у него помощи.

На другой день, с утра, молодой человек пошел искать Тао-чея[5]. Раньше, чем он успел открыть рот, тот ему сказал:

— Волны несчастий исходят из всех пор вашего тела. Зачем вы пришли сюда?..

Молодой человек бросился к стопам Тао-чея, рассказал ему свою историю и просил спасти его. Тао-чей намочил свою кисть в киновари и начертал два заговора, которые передал молодому человеку с приказанием приклеить один к дверям своей комнаты, а другой — в спальне, к своей постели. Кроме того, он совершенно запретил ему приближаться к пагоде Ху-зинн-сей.

Молодой человек вернулся домой с двумя заговорами и сделал так, как велел ему Тао-чей. В течение целого месяца он не получил ни одного ночного визита.

Однажды вечером он пошел к своему другу и пил с ним до полуночи. В пьяном виде он забыл приказание Тао-чея. По дороге домой он прошел мимо пагоды Ху-зинн-сей. Киен-лиен ждала его у ворот;

— Вот уж давно, как моя барышня не видела вас. Войдите!..

Молодой человек поплелся за ней с притупленным сознанием. Она провела его через западную галерею к маленькой комнатке. Девушка сидела на гробу. Увидев его, она начала журить его такими словами:

— Ну вот, мы встретились. Я вас полюбила. Я вся отдалась вам… Нам так хорошо было вместе. Надо было вам слушать вранье злого Тао-чея и пытаться порвать со мною. Вы плохо поступили со мною, неблагодарный… Я так же поступлю и больше не отпущу вас…

Сказав эти слова, она поднялась и схватила молодого человека. Гроб сам открылся. Она вошла в гроб, потащив возлюбленного за собою. Тяжелая крышка прикрылась над ними. Через короткое время молодой человек был мертв от удушья.

Не видя молодого человека, сосед забеспокоился и отправился искать его. Он не нашел его нигде и закончил тем, что пошел в Ху-зин-сей. Заметив, что полы мужской одежды зажаты между гробом и крышкой, он сообщил об этом бонзам. Гроб открыли. В нем был прекрасно сохранившийся труп молодой девушки, сжимавшей в объятиях совершенно свежий труп молодого человека.

— Возможно ли это, — говорили бонзы, — чтобы такая личность так себя вела? Она дочь судьи Фу из Хао-Чу. Она умерла в возрасте 17 лет и с тех пор прошло 13 лет. Ее семья переменила местожительство и временно оставила гроб здесь, но с тех пор не дала о себе знать. Чтобы там ни было, этот вампир здесь больше не останется.

С этими словами они закопали гроб в землю, далеко за западными воротами.

С тех пор в темные, ненастные ночи изредка можно видеть девушку и молодого человека, гуляющих вместе, держась за руки; впереди них идет няня с фонарем, украшенным двумя снегирями. Те, которые встречают это трио, заболевают горячей лихорадкой. Больные должны сделать подношения и поклоняться им, иначе они не смогут выздороветь…

Крестьянин с грушами

Один крестьянин привез на базар груши для продажи. Так как они были очень сладкие и пахучие, он запрашивал большую цену. Тао-чей, в разорванной шапке, в лохмотьях, собирал пожертвования на базаре. Он попросил милостыню у крестьянина. Тот ему грубо отказал. Тао-чей настаивал, а крестьянин сердился и ругал его. Тогда Тао-чей сказал ему:

— У тебя много груш; если ты дашь мне одну, ты от этого не обеднеешь.

Присутствовавшие увещевали крестьянина пожертвовать одну, менее красивую из его груш. Тот упрямо отказывался. Тогда они вскладчину купили грушу у крестьянина и дали ее Тао-чею.

— Подождите немного, — сказал им Тао-чей, — я не такой скупой; я вам дам покушать моих собственных груш.

Сказав это, он съел большими кусками грушу, тщательно собирая семечки. Затем он вытащил нож, который носил при себе, сделал небольшую дырку в земле на базаре, бросил туда семена, прикрыл их землей и полил это место водой. Вскоре появился росток из земли; он быстро увеличивался и превратился в красивое грушевое дерево с прекрасными плодами. Тао-чей срывал их по одной и раздавал присутствующим, которые съели все груши до последней. Затем Тао-чей подрезал ножом ствол дерева, взвалил его себе на плечи и пошел.

Это происшествие, конечно, привлекло всю базарную толпу. Даже крестьянин оставил свои груши, чтобы посмотреть на чудо. Когда он вернулся к своей маленькой повозке, то увидел, что все его груши исчезли и недостает сломанного дышла. Он тогда понял магическое действие Тао-чея. Чтобы отомстить ему за ругань, тот превратил дышло в дерево и, подняв на нем груши крестьянина, раздал их толпе и унес с собой ствол. Рассерженный крестьянин побежал искать Тао-чея, чтобы посчитаться с ним. У поворота одной улицы он нашел ствол, но никогда больше не видел колдуна. Все вокруг, конечно, смеялись над ним.

Справедливый суд

При царствовании императора У-ти, из династии Тзин (263–289) в Чей-ли один молодой человек и молодая девушка очень любили друг друга и собирались жениться. Призванный на военную службу, молодой человек уехал и не возвращался в течении многих лет. Родители девушки выдали ее за другого. Она сопротивлялась. Ее родители все-таки настояли на своем. От горя девушка умерла.

Молодой человек вернулся со службы на границе и спросил, где его невеста. Ему рассказали, что произошло. Он отправился плакать на ее могилу; затем, не будучи в состоянии бороться с желанием увидеть ее, он раскопал землю и открыл гроб. Мертвая немедленно возвратилась к жизни. Он ее взял на плечи и понес к себе. Через короткое время она совсем выздоровела.

Тогда тот, за которого родные выдали ее, потребовал жену через мандарина. Этот не мог сам решить дело и направил его к Высшему судье. Приговор был такой:

— «Случай, когда настоящая дружба сумела тронуть небо и землю до того, что они оживили мертвую, не должен толковаться по обычным законам. Девушка должна быть отдана тому, кто открыл ее гроб».

Сила истинной любви

Одна очень богатая семья имела единственного сына, необыкновенно любезного. Как-то, прогуливаясь по базару, он увидел красивую молодую девушку, продававшую льняную муку. Он полюбил ее и, чтобы иметь возможность сблизиться с нею, купил у нее пакет муки. С тех пор он ежедневно ходил на базар и покупал каждый раз пакет муки, ни о чем другом не разговаривая с нею.

Впоследствии девушка догадалась о чем-то. Она первая заговорила. Когда молодой человек пришел, она его спросила:

— Почему вы покупаете мою муку?

— Из любви к продавщице, — ответил он.

Молодая девушка ничего не сказала, но в душе она была растрогана. «Из нитки в иголку», — молодые люди условились на ночное свидание. Молодой человек располагал всем… Девушка была верна свиданию… Радость молодого человека была такая, что он упал мертвым от счастья. Девушка от страха убежала. На другой день она была на базаре, на своем обычном месте.

Когда пришло время обеда, родители молодого человека забеспокоились, что не видят его. Пошли искать сына в его комнате и нашли его мертвым. Они положили его в гроб, затем стали осматривать вещи в его сундуках. Они нашли больше ста пакетов, больших и малых, льняной муки. Мать сказала:

— Эта мука убила нашего сына!..

Они отправились на базар и отыскали молодую девушку среди торговцев льняной мукой. Удостоверившись, что ее пакеты сложены так, как были сложены пакеты, найденные в сундуках сына, они ее задержали и спросили:

— Почему ты убила нашего сына?

Увидев, что ее тайна раскрыта, молодая девушка рассказала им всю правду. Они не поверили ей и отправили девушку к мандарину.

— Я не отказываюсь умереть, — сказала молодая девушка, — дайте мне только поплакать перед телом моего возлюбленного.

Мандарин удовлетворил ее просьбу; она пошла к открытому, гробу, ласкала тело и обратилась к нему с плачем:

— Смотри, до чего я дошла. Если души мертвых слушают, я тебя спрашиваю, почему ты со мною так поступил?..

Немедленно молодой человек ожил и рассказал свою историю. Он женился на девушке; у них было много детей.

Приключения императора Т’ай-чуна

После большого приветствия императора, высшие офицеры собрались в отдельные группы. Т’ай-чун пробежал их взглядом. Среди гражданских чиновников он заметил Фан-хуанлина, Ту-жумея, Сю-шейтци, Ху-кинчуна, Ван-чойя. Среди военных — Као-чейлена, Тоан-чейхиена, Иин-кайшана, Чен-иокина, Лю-хунки, Ху-киктея, Тзин-шупао. Но он не мог найти министра Вей-чена.

Император призвал к себе Сю-шейтци и сказал ему:

— Этой ночью мне снился очень странный сон. Кто-то упал ниц предо мною:

— «Я, — сказал он мне, — дракон реки Кин. Я нагрубил Небу и оно дало приказ министру Вей-чену обезглавить меня. Я вас прошу помиловать меня и спасти мне жизнь…» Я ему обещал спасти его. Но Вей-чена нет здесь.

— Позовите его, — сказал Сю-шейтци, — и держите его сегодня во дворце. Это ему помешает убить дракона.

— Хорошо, — сказал Т’ай-чун и дал приказ начальнику колесниц привести во дворец министра Вей-чена.

Прошлой ночью, когда министр Вей-чен наблюдал за созвездиями и воскуривал им фимиам, специальный небесный посланник, верхом на журавле, спустился к нему и передал ему приказ Непорочного (Небесного императора). В этом приказе предписывалось Вей-чену обезглавить на следующий день, в третьей четверти часа У (около полудня) дракона реки Кин. Вей-чен распростерся ниц, совершил свое омовение, следил за воздержанием, возбудил свою смелость и стряхнул с себя лень в ожидании назначенного часа. Вот почему он отсутствовал на императорской аудиенции. Но когда карета, посланная за ним императором, прибыла, он не мог выкрутиться. Он одел немедленно свой официальный мундир и дал себя отвести во дворец.

Когда он распростерся ниц перед императором, оправдываясь, Его Величество сказал ему:

— Вы не сделали ничего плохого.

Затем император отпустил всех своих офицеров, задержав Вей-чена, и повел его в свои личные апартаменты, под предлогом обсудить с ним государственные дела. Когда совет закончился, император приказал женщинам разложить шахматную доску и пригласил Вей-чена послужить ему партнером. Приближался полдень. В третьей четверти часа У, среди партии, Вей-чен внезапно согнулся над столом.

— Он уснул, — сказал себе Т’ай-чун. — Бедный министр! Тяжесть дел его обременяет. Дадим ему вздремнуть!

Через некоторое время Вей-чен встал перед ним и начал извиняться.

— Не беспокойтесь, — сказал император, — начнем партию.

Они начали снова играть, как вдруг послышался крик снаружи. Затем Тзин-шупао и Сю-мокун вошли и положили перед императором свежеотрубленную голову дракона.

— Это, — ответили офицеры, — голова дракона, упавшая из туч, на тысячу шагов в перед галереей.

— Что это значит? — спросил император Вей-чена.

— Ваше Величество, — ответил тот, преклонившись перед ним, — это я отрезал во время моего отсутствия.

— Но, — сказал Т’ай-чун, — во время этого отсутствия… я вас все время не спускал с глаз. Вы не двигали ногой или рукой. Вы не имели никакого оружия.

— Вы видели только мое тело, — сказал Вей-чен. — Моя душа ушла. Группа небесных сторожей представила ей связанного дракона. После прочтения приговора о нем и Небесного приказа, предписывавшего мне казнить его, я отрубил ему остро отточенным мечом с двумя лезвиями голову, которая упала из туч на землю.

Император почувствовал удовлетворение, убедившись, насколько его министр был способен. С другой стороны, он чувствовал сожаление, потому что обещал дракону спасти его жизнь. Наконец, он дал приказ повесить голову дракона на базаре, на позорном столбе, отблагодарил Вей-Чена и выслал людей из дворца.

Когда наступил вечер, он был меланхолически настроен. Ночью он плохо спал. Около полуночи обезглавленный дракон предстал пред ним с окровавленной головой в руках.

— Возврати мне жизнь! — кричал он. — Ты обещал мне ее сохранить. Идем, разберем это дело пред судом ада…

Говоря это, он схватил Т’ай-чуна, немого от страха, купавшегося в холодном поту…

Император внезапно пробудился с криком:

— Здесь есть Гуй!..[6] Здесь есть Гуй!..

Затем он упал в бреду… Женщины и евнухи были в ужасе.

Рано утром, как всегда, явились все высшие офицеры. Они ждали долго. Наконец им объявили, что ввиду болезни императора аудиенция отложена на другой день. В то же время императрица призвала всех врачей дворца. Высшие офицеры с нетерпением дожидались их выхода, чтобы расспрашивать их.

— Пульс императора очень повышенный, — сказали врачи. — Он бредит после того, что увидел Гуя. Это опасно! Через семь дней будет видно, выдержит ли он.

Эти слова плохих предвестников произвели большой переполох среди высших офицеров. Немного после Т’ай-чун призвал Сю-макуна, Тзиу-шупао и Уч’эй-кинтея.

— Дорогие друзья! — сказал он с усилием — Я воевал в течение 19-ти лет и никогда никого не боялся. Но этот раз я имею дело с Гуй.

— Будьте спокойны, — ответил Тзин-шупао, — будущей ночью Уч’эй-кинтей и я, мы оба будем вас охранять. Этот Гуй будет большой нахал, если он вотрется…

— Спасибо! — сказал император.

Когда наступил вечер, оба смельчака стали охранять дворец в пышных военных мундирах, один — с палицей, другой — с топором. Они ничего не видели ночью и император отлично отдохнул. На другой день Т’ай-чун поблагодарил двух храбрецов и просил их продолжать служить ему каждую ночь. Но через несколько дней, он сказал им:

— Я не могу быть уверенным, что вы не утомитесь таким образом. Я думаю, что ваших изображений будет достаточно, чтобы меня защитить.

Он приказал написать этих двух верных сановников такими, как они есть: одного с его палицей, другого с его топором. Оба изображения были повешены по обеим сторонам больших ворот дворца. Тишина продолжала царствовать, как будто оба храбреца лично стояли на страже.

Но вот однажды ночью Гуй, должно быть, открыл заднюю дверь во дворце. Это произвело большой шум. Бурно покатились кирпичи, полетела штукатурка и все остальное. Сю-макун предложил императору доверить охрану этой двери Вей-чену. С тех пор она стала так же безопасна, как ворота снаружи. Между тем, несмотря на спокойные ночи, состояние императора ухудшилось. Наконец императрица собрала высших сановников, чтобы узнать их мнение. Император предложил им в наследники своего сына. Затем его умыли, одели и стали ждать конца.

В это время Вей-чен представил императору письмо.

— Берите это, — сказал он ему. — Я имею в аду друга. Он называется Тзой-кю. Он служил раньше вашему отцу. Теперь он офицер в аду. Мы с ним остались в хороших отношениях. Передайте ему это письмо, я думаю, что из дружбы ко мне он найдет способ вернуть вас на землю.

Т’ай-чун взял письмо, опустил его в свой рукав и скончался.

Ему показалось, что он выехал из дворца в карете на большую охоту. Затем, среди чистого поля, его поезд неожиданно остановился. Он бродил один, пешком, среди высокой травы и уже начал беспокоиться, когда голос крикнул ему:

— Идите сюда!..

Т’ай-чун приблизился. Человек на коленях у дороги просил извинения, что заставил его ждать.

— Кто вы такой? — спросил император.

— Я послан судьей первого трибунала, — чтобы вызвать вас на суд по делу дракона, которому вы обещали сохранить жизнь, но он был казнен.

— Как ваше имя? — спросил Т’ай-чун.

— Я был на земле, — ответил тот, — Тзой-кю, на службе у вашего отца. Теперь я связан с адским трибуналом.

— У меня имеется письмо для вас, — сказал Т’ай-чун, совсем успокоенный, — письмо от вашего друга Вей-чена… — и он вытащил письмо из рукава.

Тзой-кю открыл письмо и стал его читать. После всех обычных официальных комплиментов, Вей-чен просил Тзой-кю, именем их старинной дружбы, сделать все возможное в пользу его императора Т’ай-чуна и вернуть его на землю после необходимых объяснений.

— Не беспокойтесь, — сказал Тзой-кю очень любезно, — я знаю, что Вей-чен обезглавил дракона; и за дело! Я думаю, что могу вам обещать теперь, что вы вернетесь на землю.

В это время появилась группа молодых парней в черном, со знаменами. Они обратились к Т’ай-чуну:

— Идемте к Иен-вану, который вас приглашает.

Они пришли в большой город, в город мертвых, как сказано было в семи золотых иероглифах, написанных в вышине над воротами. Т’ай-чун был введен с распущенными знаменами. На улице он был задержан своим отцом Ли-юаном (скинутым им с престола) и своими двумя братьями Киен-ченом и Юэн-чи (убитыми им). Тзой-кю должен был позвать на помощь черного Гуя с длинными зубами, чтобы они оставили пленника.

Наконец пришли в большой дворец, где находились десять присяжных. Десять судей ада вышли ему навстречу и предложили ему пойти вперед в большую залу. Т’ай-чун извинился.

— Я был приведен на суд, чтобы дать отчет, как я могу идти впереди моих судей? — сказал он…

Но судьи так настаивали, что он вынужден был идти впереди их и занять почетное место. Затем судья первого трибунала поднялся с места и приветствовал его.

— Дракон реки Кин принес жалобу на вас. Он утверждает, что вы его убили, вопреки данному вами слову.

— Вот как оно есть, — ответил Т’ай-чун. — Когда я ему обещал спасти жизнь, я не знал, что Небо осудило его на казнь.

Еще больше, мой министр Вей-чен обезглавил его без моего разрешения. Я не могу, по справедливости, быть задержанным, чтобы отвечать за его смерть.

— Мы это отлично сознаем, — сказали десять судей. — Кроме того, мы уже бросили дракона в колесо переселения душ. В то же время, из-за шума, который он наделал здесь, мы должны были вас пригласить на суд, чтобы иметь чистое сердце. Будьте любезны извинить нас, что мы вам доставили эту неприятность. Мы сейчас посмотрим, что про вас написано. Тзой-кю, принесите большую книгу.

Тзой-кю пошел за книгой и открыл ее на нужной странице. Он не был удивлен, когда увидел, что только 13 лет были даны Т’ай-чуну для царства. Он наскоро схватил кисточку и изменил — цифру 1 на цифру 3, получилось 33 года и тогда он отнес книгу судьям.

— Сколько лет царствовали вы? — спросили они Т’ай-чуна.

— Тринадцать лет.

— Итак, — сказали судьи, — вы имеете еще двадцать лет, чтобы жить на земле. Мы вас возвратим туда.

Т’ай-чун поблагодарил их.

Судьи назначили Тзоя и некого Чу, чтобы они его провожали. Перед прощанием Т’ай-чун спросил, хочет ли рок (судьба) хорошего для его семьи.

— Да, — сказали судьи, — для всех, кроме вашей младшей сестры.

— Что я могу вам предложить, чтобы выразить мою благодарность? — спросил Т’ай-чун.

— Нам недостает дынь, — ответили судьи.

— Я вам их пришлю, — сказал император.

Затем простились и Т’ай-чун вышел. Чу следовал за ним с маленьким знаменем, которое служило для проводов душ, а Тзой пошел сзади, чтобы защитить его от нападения.

— Не этим путем я явился сюда, — заметил Т’ай-чун.

— Несомненно, — сказал его проводник, — в ад входят и выходят двумя разными дорогами.

Вскоре Т’ай-чун увидел страшные горы Иин-шан, ограждающие ад. По пути, вблизи восемнадцати этажей ада, он услышал шум казненных и крики предаваемых казни. Затем группа адских спутников-Гуй, вооруженных знаменами, представилась ему, чтобы сопровождать его к мосту. Он увидел мост из золота, мост из серебра, мост несчастий, входы различных путей сего мира. После того, как он прошел мост из золота, император увидел впереди ворота города самоубийц и убитых. Там его встретила неприятность. Неожиданно раздались голоса:

— Ли-шеймин! Вот Ли-шеймин! (Маленькое имя императора.)

Толпа мертвецов, страшно искаженных, заставила ему дорогу: души солдат, убитых в войнах; души казненных на смерть по его приказу. Все кричали:

— Возврати мне жизнь!.. — и старались его захватить.

— Помогите мне! — просил Т’ай-чун своих двух проводников.

— Невозможно, — ответили они, — надо переговорить с ними и купить у них проход.

— Я ничего не захватил с собою, — стонал император…

— Это не задержит нас, — сказал Тзой-кю, — вы можете отсюда дать расписку на имя адского банкира Сиан-леана из Хейнана.

— Очень хорошо, — ответил император и подписал расписку.

Тогда Тзой-кю обратился с речью к мертвецам.

— Если вы нас пропустите, вы будете иметь кеши (медные монеты). Час мщения еще не наступил! Т’ай-чун должен вернуться на землю. Он вам услужит там.

Удовлетворенные мертвецы уступили дорогу.

Само собою разумеется, что Т’ай-чун ускорил шаги. Наконец он прибыл со своими попутчиками к колесу переселения душ.

— Прощайте, — сказал ему Тзой-кю, — не забывайте ваш долг… — и пригласил его в отделение благородных личностей.

Императору показалось, что другой проводник, Чу, посадил его на коня. Одним взмахом конь привез его к берегу реки Вей (вблизи столицы.) Когда император остановился, чтобы переплыть реку, Чу закричал:

— Пришел час, скорее!.. — и бросил его в воду…

В это время в столице Чан-нан собрались все высшие сановники, гражданские и военные, чтобы совещаться, как водворить на престол императорского принца.

— Подождите еще, — сказал Вей-чен, — душа нашего господина, наверное, вернется.

— Что в этом хорошего? — ответили другие. — Разве пословица не говорит, что, «пролитая вода не собирается, а ушедшая душа не возвращается»?..

Спор разгорячился, когда из императорского гроба послышался крик:

— Я задыхаюсь! Я задыхаюсь! — кричал Т’ай-чун.

В первый момент ужас офицеров и женщин был большой. Многие убежали. Гун Учей-кинтей, который был храбрее других, постучал в гроб, говоря:

— Будьте спокойны! Не пугайте людей! Скажите, чего вам недостает и вам дадут.

— Я задыхаюсь! — кричал Т’ай-чун.

— Вы видите ведь, что он воскрес, — сказал Вей-чен… и, схватив инструмент, сбросил крышку с гроба.

— Я дышу! — сказал Т’ай-чун, усевшись. — Кто меня спас?

— Мы все, — поспешили сказать приближенные, очнувшиеся после ужаса.

— Какое приключение! — стонал Т’ай-чун. — Я должен был быть разрублен на куски мертвецами! Я мог утонуть в Вей!..

Вей-чен позвал врачей, которые дали ему успокаивающие средства. Затем ему дали пищу. Наконец положили его в постель. Был вечер третьего дня с тех пор, как вышла его душа. Императорский двор поспешил снять траур.

На другой день все сановники представились на императорской аудиенции. Сидя на троне, император рассказал им все, что с ним произошло за все три дня его отсутствия. Затем он дал свободу многим женщинам гарема, помиловал многих осужденных на казнь, увещевал посредством особого указа свой народ вести себя хорошо, приказал Учей-кинтею идти в Хейнан, чтобы заключить сделку с банкиром Сиан-леан и приказал найти кого-нибудь, чтобы отправить дыни судьям ада.

Несколькими днями позже, некий Лю-чуан представился для исполнения последнего поручения. Это был храбрый человек, очень веселый. Оттого, что он выругал свою жену Ли-чоелиен, которая отдала свои драгоценности бонзе, собирателю милостыни, та повесилась. Ее маленькие дети все время плакали и Лю-чуан решил покончить со своей жизнью. Узнав, что император ищет посредника для ада, он предложил себя, был принят, взял корзину дынь на голову, положил приказ и прогонные деньги в рукав и отравился… Немного позже его душа с дынями на голове прибыла к воротам мертвых.

— Кто там? — закричала стража.

— Дыни императора Т’ай-чуна для десяти судей! — ответил Лю-чуан, который немедленно был проведен с почестями. Он представил свои дыни и приказ.

Судьи были очень довольны и расхваливали Т’ай-чуна полными ртами. Затем они спросили Лю-чуана, кто он был и остальное… Этот рассказал, что его жена повесилась, что его дети плакали и так дальше…

— Мы тебя должны отблагодарить, — сказали судьи и приказал найти душу его жены. Встреча двух супругов была очень трогательная. Между тем, судьи проследили большую книгу и нашли, что судьба предназначила им обоим очень долгую жизнь. Тогда они поручили адскому телохранителю сопровождать их обратно на землю.

— Пусть душа Лю-чуана войдет в его собственный труп, — еще свежий, — сказал Иэн-Ван[7] телохранителю, — а душа его жены, чей труп совсем разложился, пусть войдет в тело младшей сестры Т’ай-чуна, для которой звонил уже час.

— Хорошо! — сказал телохранитель и вышел, забрав с собою обе души.

Дуновение ледяного ветра отправило всех трех в столицу Чан-нан. Телохранитель всунул душу Лю-чуана в его собственное свежее тело, затем он проник с душой Ли-чоелиен в императорское женское отделение дворца. Там неожиданно упала сестра императора Ли-Юн. Телохранитель ада вырвал у нее душу и положил на ее место душу Ли-чоелиен.

Весь гарем был в большом волнении, это понятно само собою. Все столпились вокруг княжны, побежали к императрице, сообщили императору. Последний бормотал:

— Мне говорили в аду, что ее судьба будет неважная…

Но вот, понемногу, княжна стала дышать.

— Не плачьте! — сказал император женщинам. — Она возвращается к жизни; не бойтесь!

И, приблизившись к княжне, он взял ее за руку и крикнул:

— Проснись! сестра, проснись!

— Лю-чуан! — вскрикнула княжна, — не беги так скоро, я не могу тебя догнать…

— Она бредит! — сказал император. — Сестра, посмотри, это мы…

Княжна открыла глаза и удивленно спросила:

— Кто вы такие? Оставьте меня, пожалуйста…

— Я ваш брат, император, — сказал Т’ай-чун, — успокойтесь!

— Хорошо, — сказала княжна. — Меня зовут Ли-чоелиен. Моего мужа зовут Ли-чуан. Я имею двоих детей. Вот уже три месяца, как я повесилась после ссоры с моим мужем. В отчаянии от плача двух маленьких сирот, мой муж отнес в ад дыни императора. Иен-Ван нас обратно вернул на землю. Мой муж шел впереди. Я не успевала следовать за ним. В погоне за ним я упала. Оставьте лучше мою руку, грубый, неуклюжий человек! — закричала она.

— Она с ума сошла? — спрашивал себя Т’ай-чун и приказал привести врачей.

В это время пришли ему сообщить, что Лю-чуан, которого он послал в ад с дынями, возвратился и просит принять его, чтобы отдать отчет о своем поручении. Ошеломленный Т’ай-чун дал ему немедленно аудиенцию.

— Я отнес дыни! — сказал Лю-чуан. — Судьи говорили много хорошего про вас и поручили мне благодарить вас. За мой труд они мне возвратили мою жену, которая покончила самоубийством. Я ее потерял в пути. Должна же со мною случиться такая беда!..

Когда император услышал этот рассказ, он понял всю правду.

— Не сказал ли что-нибудь Иен-Ван по поводу тел твоей жены и моей сестры? — спросил он его.

— Он сказал телохранителю что-то в этом роде, — ответил тот.

— Идем! — сказал император и провел Лю-чуана в гарем.

Еще издали они услышали крики княжны, боровшейся с врачами:

— Оставьте меня в покое с вашими лекарствами! Мне уж надоел весь этот шум! Я получу желтуху в этих комнатах, где все желто! (Императорский цвет.) Дайте мне вернуться к себе, тогда я успокоюсь. Отпустите меня! Отпустите меня!..

Гарем был перевернут вверх дном. Т'ай-чун прежде всего призвал княжну к сознанию.

— Узнаешь ли ты своего мужа? — спросил он ее.

— Узнаю ли?! — закричала княжна. — После стольких лет совместной жизни, после того, что я ему дала двух детей?..

Т'ай-чун позвал Лю-чуана. Как только княжна увидела его, она набросилась на него:

— Зачем ты ходил так скоро? Почему ты меня оставил позади? Я упала. Эти грубияны меня подняли. Они мне голову забили. Я ничего не понимаю. Возьми меня скорее отсюда!..

На этот раз уж Лю-чуан был ошеломлен. Это была его жена Ли-чоелиен, которая говорила с ним в лице княжны Ли-юн.

Император, который все понял, объяснил ему этот случай, дал ему свою сестру, или его собственную жену, — как вы хотите, — со всеми уборами и нарядами княгини для нее и многими поблажками для него.

Так счастливо закончилась история с Лю-чуаном и его дынями. Нам остается только рассказать, что произошло с Учей-кинтеем в Хейнане. После того, как он долго искал банкира Сиан-леана, он убедился, что во всем городе есть только один человек, который носит это имя. Он содержал чайную. Его жена торговала фаянсом. Весь их заработок целиком уходил на уплату бонзам за молитвы и на сжигание бумажных денег для мертвых. Бедные в этом мире, они были очень богаты в аду, куда они поместили все свое имущество. Когда императорский посланник явился к ним, окруженный самыми уважаемыми людьми из окрестности, с повозкой золота и серебра, муж и жена упали ниц и бились лбами о землю.

— Поднимитесь! — добродушно сказал им Учей-кинтей. — Император, ваш должник, посылает вам то, что вы ему одолжили.

— Как мы могли одалживать императору, мы, у которых ничего нет? — ответил Сиан-леан. — Как мы можем принять ваше золото и ваше серебро, когда мы его не заработали?..

Объяснились и все поняли, что в аду предвидели нужду императора в деньгах и решили вознаградить Сиан-леана и его жену на земле через Т’ай-чуна. Но Учей-кинтей никак не мог уговорить их получить хотя бы один кеш из императорского клада. Тогда он вынужден был послать курьера в столицу, чтобы спросить у Т’ай-чуна, как поступить.

Растроганный император приказал отдать деньги бонзам этого города, обладающего такой редкой парой, чтобы употребить их на хорошие дела, для искупления мертвых. По этому случаю была выстроена в Хейнане (Кай-фон-фу) пагода Сиан-кусей с ее церковью-памятником, посвященным супругам Сиан и их пятидесяти ближним предкам. Звезда основания носит имя Учей-кинтея.

Когда император Т’ай-чун увидел эти дела так хорошо законченными, он был доволен так, как нельзя лучше…

Жертвы солдата

Во втором месяце 1738 года один солдат был убит молнией. Это был человек с хорошей репутацией и все были поражены его неожиданной смертью. Тогда поднялся старый солдат этого же полка и рассказал следующее:

«Несомненно, — сказал он, — в течение многих лет этот человек вел себя очень хорошо. Но вот, с тех пор прошло уже двадцать лет. Однажды, во время похода, он совершил ошибку, о которой я знаю, потому что был его товарищем.

В то время наш генерал охотился у подножья горы Хао-Тэй и палатка стояла вблизи дороги. К вечеру мимо прошла молодая монахиня. Мой товарищ воспользовался тем, что вокруг было пустынно, схватил женщину, потащил в палатку и хотел изнасиловать ее…

Монахиня энергично защищалась и ей удалось вырваться без панталон… оставшихся у него в руках. Он погнался за ней, но монахиня успела скрыться в ближайшей ферме. Мой товарищ вернулся обратно очень разочарованный…

В ферме, где монахиня искала для себя приют, находилась одна молодая женщина с ребенком: муж ее работал вне дома. Она вначале не хотела принять к себе монахиню. Но когда та рассказала ей свое происшествие и умоляла приютить ее на ночь, молодая женщина, тронутая состраданием, позволила ей остаться, да еще одолжила пару штанов, которых монахиня обещала возвратить через день.

На рассвете монахиня ушла.

В тот же день крестьянин, возвратившись домой грязный, потребовал у жены смену штанов. Та открыла платяной сундук и нашла лишь свои собственные, — штанов мужа там не было. Она тогда поняла, что по ошибке дала монахине штаны мужа вместо своих…

Но раньше, чем она успела сообразить, как оправдаться перед мужем, ее маленький ребенок закричал:

— Бонза, который ночевал здесь, унес их…

Крестьянин наставил ухо…

— Что ты там говоришь? — спросил он ребенка.

— Вчера вечером, — ответил тот, — пришел монах[8]. По его просьбе мама оставила его на ночь и дала ему штаны. Он ушел сегодня на рассвете…

— Это не был монах, это была монахиня, — протестовала женщина.

Муж ей не поверил. Он стал ругать ее, жестоко избил и рассказал о своем позоре соседям. Так как это произошло ночной порой, никто ничего не мог сказать в защиту женщины.

В отчаянии от позора, бедная женщина повесилась. Муж положил ее в гроб.

На другой день, как только он открыл двери, монахиня явилась, чтобы отблагодарить за услугу, возвратив штаны вместе с корзиной пирожков. Лишь только ребенок увидел ее, он закричал:

— Папа, монах, который ночевал здесь, возвратился!

Крестьянин тогда понял свою ошибку. От печали он сошел с ума и убил ребенка перед гробом его матери. Затем он повесился.

Соседи, чтобы избежать суматохи и расходов, которые стоило бы извещение мандарина, прикрыли землей все семейство: отца, мать и ребенка, и никакие поиски не были сделаны. Лишь через год после того, наш генерал опять охотился в этих местах и крестьяне рассказали ему про случившееся несчастие из-за одного из его солдат. Я был единственный, знавший виновника, но не выдал его, а увещевал, чтобы он переменил жизнь. Я полагал, что своим хорошим поведением он искупит свой грех. И вот, после двадцати лет Небо поразило его. Нельзя избегнуть Небесного правосудия…»

Госпожа «Третья»

Под Таном, к западу от Кай-фун-фу, существовала гостиница, названная «Гостиница для пешеходов». Ее содержала женщина лет тридцати, явившаяся неизвестно откуда, которую прозвали Госпожа Третья. Ее считали вдовой, без детей, без родственников. Гостиница была большая. Хозяйка была состоятельная. Кроме того, она владела превосходным стадом ослов. Она также была известна своей щедростью. Когда путешественник нуждался в деньгах, она содержала его за маленькую плату, а то и совсем даром. Ее слава была так хорошо установлена, что гостиница никогда не пустовала.

В период Иуан-хуо (806–820), некий Чао-кихуо из Хейнана, направлявшийся в столицу, однажды вечером остановился в «Гостинице для пешеходов» ночевать. Там было уже шесть или семь гостей, занявших по отдельной постели в общей спальне. Чао-кихуо, прибывший позже всех, получил последнюю постель в углу, против стены комнаты, где жила хозяйка.

Третья очень хорошо приняла гостей, по своему обыкновению. Когда пришло время отдыха, она дала им вина и сама выпила за их здоровье. Лишь Чао-кихуо не пил вина, потому что обычно воздерживался от него. Когда все гости легли, Третья вошла в свою комнату, закрыла дверь и потушила свечу.

Все в спальне давно храпели, но Чао-кихуо не мог уснуть. Среди ночи он услыхал, что Третья делает что-то в своей комнате. Он стал подсматривать за нею в щелку стены… Она зажгла свечу и вытащила из ящика быка, пастуха и плуг, — деревянные фигурки вышиной в шесть или семь пальцев. Затем поставила их перед очагом на утоптанном полу своей комнаты, взяла немного воды в рот и брызнула на фигурки. Последние сейчас же ожили. Бык, запряженный в плуг, двигался вперед и назад и борозда за бороздой была вспахана на поверхности пола величиной в обыкновенную рогожку. Когда земля была возделана, Третья дала пастуху маленький пакетик семян. Тот их посеял. Немедленно появилась зеленая травка. Растение увеличивалось на глазах, расцвело и дало спелые зерна. Пастух снял жатву, очистил шелуху и передал Третьей около восьми фунтов зерен, которые та заставила его перемолоть в маленькой мельнице. Когда все было кончено, Третья поставила обратно в ящик пастуха, быка и плуг, вновь превратившихся в безжизненные, недвижимые фигурки. Затем, из муки, приобретенной этим способом, она испекла лепешки.

Вскоре запели петухи. Гости поднялись и стали готовиться к уходу.

— Вы не уйдете голодными, — сказала Третья и предложила им блюдо с лепешками.

Чао-кихуо, очень обеспокоенный, поблагодарил ее и вышел. Он стал издали подсматривать, что будет дальше.

Гости уселись вокруг лепешек. Лишь только они попробовали их, как все упали на землю, стали реветь по-ослиному и превратились в превосходных ослов. Третья загнала их в стойло. Затем она присвоила себе весь их багаж.

Чао-кихуо не сказал никому ни слова об этом происшествии. Он обещал себе исследовать это колдовство.

Через месяц, закончив свои дела в столице, он однажды вечером зашел по пути в «Гостиницу для пешеходов». Чао имел предусмотрительность запастись несколькими свежими лепешками такой же формы, как у Третьей.

В эту ночь он был единственный гость в гостинице. Третья приняла его еще лучше прежнего. Перед сном она спросила его, чего он еще хочет.

— Я хотел бы покушать что-нибудь завтра перед уходом, — сказал он.

— Вы будете удовлетворены, — ответила Третья.

В продолжение ночи ею было проделано тоже, что в прошлый раз.

На рассвете появилась Третья, поставила на стол блюдо с лепешками и ушла на время. Чао-кихуо взял со стола одну из заколдованных лепешек и, заменив ее своей лепешкой, стал дожидаться Третьей.

Та вскоре вошла и спросила:

— Отчего вы не едите?..

— Я жду, — ответил он, — чтобы вы мне составили компанию. Я принес с собой несколько лепешек. Если вы не попробуете моих, я не буду есть ваших.

— Дайте мне, — сказала Третья.

Чао дал ей лепешку, снятую с блюда. Лишь только она прикусила ее, как упала наземь, стала кричать по-ослиному и превратилась в превосходную ослицу. Чао-кихуо оседлал ее, сел верхом на ее спине и продолжал свое путешествие. Он также захватил с собой пастуха, быка и плуг. Однако, не зная, как произносится заклятие, он не в состоянии был ни оживить их, ни превратить никого в осла.

Что касается Третьей, то она была такой выносливой ослицей, как только можно себе представить. Ничто ее не могло остановить в пути. Она делала сто путевых мер в день.

Четыре года спустя после превращения, Чао-кихуо совершал на ее спине путешествие в Чан-нань. Когда он проезжал мимо храма горы Хоа, один старик, потирая руки, сказал со смехом:

— Эй, Третья из «Гостиницы для пешеходов», вот в кого ты превратилась!..

Затем, схватив уздечку ослицы, он обратился к Чао-кихуо:

— Она виновна перед вами, это правда, но наказание, перенесенное ею, вполне достаточно. Позвольте освободить ее…

И, взяв обеими руками рот ослицы, он разорвал связки. Третья сейчас же вышла из шкуры ослицы в своем прежнем, человеческом виде. Она приветствовала старика и скрылась. Дальнейшая судьба Третьей никому не известна.

Лодочник и колдуньи

Лодочник Ма-нанчен из Чжэ-цзяна занимался обычной перевозкой пассажиров, когда его позвала с берега реки старая женщина в сопровождении молодой девушки. Пассажиры на лодке отговаривали его, советуя, чтобы он не приближался к ним.

— Разве это не хорошее дело, — спросил он их, — помочь женщине и девушке, застигнутым ночью у реки?

Он пристал к берегу и принял их на свою барку.

На рассвете барка прибыла в назначенное место. Тогда старуха вынула из мешка горсть желтых бобов, завернула их в четвероугольный кусок полотна и дала лодочнику, говоря:

— Вот вам за наш проезд. Если вы захотите сделать нам визит, то поставьте ваши ноги на это полотно. Нас зовут Бай. Мы живем у Западных Небесных ворот.

Сказав это, обе пассажирки исчезли.

Лодочник, начавший уже закладывать мешочек с бобами в рукав, сказал себе:

— Я имел дело с колдуньями… — и бросил мешочек на землю.

Возвратившись домой, во время смены одежды, на пол упало несколько бобов, оставшихся у него в рукаве. Это были куски самородного золота.

Лодочник сейчас же побежал обратно к тому месту, где он бросил мешочек. Бобы исчезли, но он нашел четвероугольный кусок полотна.

— Попробуем, — сказал он и поставил обе ноги на полотно.

Он сейчас же почувствовал себя поднятым на воздух; его относило в западном направлении. Города и деревни мелькали у него под ногами в глубокой дали. Вскоре он увидел пурпурные и розовые дворцы. Воздушный экипаж остановился на пороге дворца. Дети, следившие у дверей, сообщили о нем. Старуха вышла его встречать.

— Вы должны были прийти, — сказала она ему, — это ваша судьба. Моя дочь предназначена вам.

— Кто я такой, чтобы претендовать на такую партию? — спросил лодочник.

— Нет партий, — ответила ему старуха, — лишь только судьба управляет союзами. Вы были предназначены один для другого, когда ты принял ее на барку. Бесполезно говорить об этом больше…

Через короткое время под звуки флейт он и она пили венчальный бокал. Когда прошел медовый месяц, несмотря на то, что там было все, что можно было только пожелать, Ма-нанчен захотел сделать визит своей земной семье. Он сказал об этом своей жене.

— Становись на четвероугольное полотно, — посоветовала она ему.

Через короткое время лодочник был отнесен к дверям своего дома. С тех пор он стал разъезжать между Западными Небесными воротами и своим земным домом.

Однажды родители лодочника узнали, что он в тот день не вернется. Они сожгли четвероугольное полотно. Это было сделано. Ма-нанчен должен был остаться на земле и снова приняться за свое весло.

Умные люди, которых спрашивали про это приключение, сказали, что старуха, называвшаяся Бай (белая), должно быть, была королевой светлого круга, окружающего солнце и луну.

Злая жена

Вблизи Чжэ-цзян в Ван-сянь-цяо жил молодой книжник по имени Чу. У него была мать, которой он оказывал свою привязанность самым благочестивым образом. Но его молодая супруга была злая женщина, не любившая свою свекровь и плохо обращавшаяся с ней. Когда она должна была приветствовать ее в торжественные дни, молодая одевалась в траур, чтобы дать понять, что желает ее смерти.

Чу напрасно делал все, что был в силах, чтобы исправить свою жену. В отчаянии он принес жалобу на нее местному богу Чэн-хуану.

— Пусть она умрет, — просил он, — чтобы моя мать могла жить.

Девять раз он писал и сжигал свою просьбу[9], но всегда она оставалась без последствий. Наконец он потерял терпение и назвал бога этого храма Чэн-хуана сумасшедшим.

В следующую ночь небесный телохранитель позвал его. Когда Чу прибыл в храм и упал ниц перед небесным трибуналом, Чэн-хуан сказал ему дружески:

— Думаешь ли ты, что я не понимаю, что твоя жена себя плохо ведет? Ее нахальство мне очень хорошо знакомо. Ты хочешь, чтобы я ее лишил жизни. Так знай, что тебе судьбой предназначена только эта женщина, которая должна родить тебе двух сыновей. Ты знаешь, что сыновнее благочестие воспрещает не оставлять после себя потомства. Это лишь из внимания к тебе я сохранил до сих пор твою жену. Ты понял?..

— Как я могу иметь детей с этой женщиной, если я не живу больше с ней из-за ее злости? — сказал Чу.

— Кто венчал тебя? — спросил Чэн-хуан.

— Некий Фан и некий Чэнь, — ответил Чу.

Чэн-хуан приказал позвать их.

— Вы дали в жены, — сказал он им, — этому благочестивому парню девушку совершенно нечестивую. Вы сейчас получите за это палочные удары.

— Эта не наша вина, — вскричали оба посредника. — Она жила взаперти в женском монастыре. Как мы могли знать ее характер?

Чу подтвердил, что оба посредника действовали по дружбе, а не из корыстных интересов и Чэн-хуан не бил их. Чу, между прочим, сказал:

— Как бы моя жена ни была нахальна, она все же имеет некоторый страх перед небесными ангелами и сколько-нибудь уважения перед Буддой. Если бы вы ее позвали и навели на нее хороший страх… Она тогда изменится, может быть…

— Неплохо придумано, — сказал Чэн-хуан и послал большого черта с синим лицом и громадной цепью с приказом привести жену. Затем он сказал Чу и посредникам:

— Так как вы хорошие люди, я с вами разговаривал по-дружески. Вы увидите, как я устрою дело с этой дурой. Это будет сильно, но не бойтесь, все закончится хорошо…

Чэн-хуан повел рукавом по своему лицу. Оно сейчас же почернело и волосы стали ярко-красными. По его приказу банда чертей и ведьм, вооруженных саблями и пилами, поставили чан с маслом, мельницу и остальное…

В это время возвратился синий черт, таща за собой задыхающуюся женщину.

— Несчастная грешница! — закричал Чен-хуан. — Смотри на эту тетрадь — на этот список твоих грехов! Ведьмы! Сдерите с нее кожу и изжарьте ее в масле!

— Милости! — закричала женщина. — Я не буду больше!

Чу и оба посредника упали ниц и стали просить за нее.

— Из уважения к благочестию твоего супруга, — сказал Чэн-хуан, — я еще на этот раз прощу тебя. Но помни: при первом сумасбродстве с тебя сдерут кожу и зажарят без жалости.

Сказав это, он всех послал по домам.

На другой день утром:

— Я видел сон, — сказал муж…

— И я также, — сказала жена…

С тех пор она стала благочестивой и дала своему супругу, в свое время, двух сыновей…

Месть наложницы

В Чжэ-цзяни полицейский Ма-цзи-сянь, причисленный к солеваренному департаменту, собрал приличную сумму денег. Он купил небольшое дело для своего сына Ма-хоан-чана. Этот вскоре перестал нуждаться в помощи со стороны отца. Будучи очень способным, он сильно разбогател.

В старости Ма-цзи-сянь женился на молодой наложнице, которую очень любил и решил оставить ей наследство вместо того, чтобы отдать его сыну. Он сообщил ей о своем решении в таких словах:

— Если ты мне будешь верна до конца моих дней, я тебе оставлю все мое добро.

Шестью годами позже Ма-цзи-сянь, заболев, позвал своего сына и сказал ему:

— Эта женщина ухаживала за мной с большой любовью. Я желаю, чтобы ты отдал ей все мое добро, которое останется после моей смерти. Тебе оно не нужно.

Но как только Ма-цзи-сянь испустил дух, его сын возгорел плохим намерением ограбить наложницу. Муж его тетки господин У, начальник полиции Тзуань-Чу, был человек, готовый на все. Ма-хоан-чан пошел к нему и сказал:

— Представьте себе, какую штуку отец сыграл со мной! Он оставил довольно богатое наследство, но просил меня отдать все целиком его наложнице. Меня надули…

— Будь спокоен, — сказал начальник полиции У, — я тебе во время подам мою сильную руку…

Когда наступил седьмой день, в ночь возвращения души, Ма-хоан-чан заставил охранять гроб наложницу. Он сам и его жена проникли тогда в комнату отца и забрали все сундуки и ящики со всем содержимым в них. Затем Ма-хоан-чан запер двери крепким висячим замком.

К утру, когда наложница захотела войти в свою комнату, она нашла дверь запертой. В это время пред ней предстал начальник полиции У и громко закричал грубым голосом:

— Вы еще очень молоды, чтобы оставаться вдовой. Возвратитесь немедленно к своему семейству. Вам найдут хорошую партию. Я попрошу Ма-хоан-чана, чтобы он вам дал приличную сумму.

Сказав это, он позвал Ма-хоан-чана своим грубым голосом:

— Дайте пятьдесят таэлей этой особе, — сказал он, — это будет больше, чем нужно.

Ма-хоан-чан немедленно уплатил ей эту сумму, приготовленную заранее, и сказал наложнице:

— Господин У прав, Вы не можете оставаться здесь. Все ваши пакеты уже собраны и паланкин готов. Убирайтесь немедленно, не беспокойтесь об остальном.

Испугавшись насилия начальника полиции У, наложница, таким образом выгнанная, ушла, не сказав ни слова.

— Вы мне сослужили большую услугу, — сказал Ма господину У.

Возвратившись к своим родным, наложница отказалась вновь выйти замуж. Ее маленькие сбережения быстро истощились.

Когда наступил двенадцатый день седьмой луны, она купила масло и другие предметы, необходимые для жертвы (пятнадцатого — день мертвых) и затем возвратилась к Ма, чтобы поплакать над покойным мужем вместе с ним. Жена Ма-хоан-чана встретила ее так плохо, как только можно себе представить.

— Неужели нет у тебя стыда, чтобы возвратиться после того, как тебя выгнали? — спросила ее эта грубая особа.

Наложнице не разрешили войти в дом. Ее поместили в коридоре и заявили заранее, что она должна будет немедленно убраться, как только будут принесены жертвы. Несчастная плакала в продолжение всей ночи до самого утра.

На другой день, когда Ма захотели ее выгнать, они нашли ее труп, висевший на дверях. Ма-хоан чан наскоро купил гроб, положил туда покойницу и послал к ее родным, не смевшим жаловаться из боязни перед грозным начальником полиции У.

Убежденный, что кроме несчастья его ничего больше не ждет в этом доме, Ма-хоан-чан продал дом господину Чан и пошел жить в другом месте.

Однажды ночью самоубийца явилась к Чану и заплакала. Чан разговорился с ней о домашних делах Ма и негодовал, узнав об их жестоком поведении. Поняв, с каким гуй[10] он имеет дело, Чан сказал сочувственно:

— Я купил этот дом и заплатил за него довольно дорого, без желания сделать вам неприятность. Я знаю ваших врагов, Ма-хоан-чана и начальника полиции У. Зачем вы докучаете мне? Это за них надо вам взяться. Если вы хотите, приходите завтра в полночь, я вас сопровожу к их новому местожительству.

Повешенная радостно улыбнулась и исчезла.

Когда наступила ночь, Чан зажег масло и положил в огонь таблетку[11], в которой просил душу собраться с силами. Затем он вместе с ней отправился к Ма. Прибыв к их дверям, он обратился к душе:

— Подождите, пока я постучу. Вы войдете, когда откроют двери…

На стук Чана вышел дворник.

— Ваш хозяин дома? — спросил Чан.

— Нет еще, — ответил дворник, — я жду его.

— Хороший случай, — обратился Чан к душе, — войдите…

Полагая, что Чан разговаривает сам с собой, дворник принял его за помешанного и прикрыл дверь.

Вернувшись к себе, Чан не спал всю ночь. На другой день рано утром он пошел узнать новости. Дворник Ма находился у открытых дверей.

— Вы очень рано встали, — сказал ему Чан.

— Было для чего, — ответил дворник. — Мой господин вернулся в полночь. Через короткое время он почувствовал себя очень плохо. Теперь он при смерти…

Чан вернулся туда в тот же день после обеда; Ма-хоан-чан умер. Через несколько дней после начальник полиции У также умер скоропостижно. Больше того: оба семейства Ма и У были совершенно разорены.

Актеры и привидения

В Пекине в конце восемнадцатого столетия театральное общество Гао-хо-бан пользовалось большой известностью. Однажды посланец на лошади явился в контору и сказал:

— Вас просят явиться сейчас, чтобы петь и играть комедию, в один дом за воротами Ха-да-мынь.

Комедианты, будучи свободны в тот день, собрали свои вещи и отправились в названное место. Между тем, упала ночь. В пустынной местности они вдруг увидели большой дом, блестящий огнями, и толпу людей.

Когда они приблизились к дому, к ним вышла старая няня и сказала:

— Барышня приказала, чтобы не пели ничего, кроме любовных песенок. При том никакое представление блуждающей души не должно появиться на сцене. И пожалуйста, не делайте много шума.

Режиссер организовал программу согласно сказанному. Комедианты пели от полуночи до рассвета, причем им не дали отдохнуть и не поднесли ни вина, ни пирожных.

Аудитория показалась актерам очень необычайной. И дамы, сидевшие наверху, отгороженные по обычаю решеткой, и мужчины, занимавшие места впереди сцены, — никто из них не говорил полным голосом: все таинственно шушукались так, что нельзя было понять о чем они говорят.

Вначале актеры удивлялись, затем они начали сердиться. Не обращая внимания на сделанное запрещение, они выпустили на сцену Хуан-ди[12], побрякивающего своей саблей, приветствуемого страшным гулом барабанов и гонгов. Немедленно наступила темнота и тишина. Комедианты оказались среди колючих кустов терновника перед чьей-то могилой.

Они наскоро собрали свои вещи и багаж и рано утром вошли в город. Когда затем расспрашивали соседей, живших поблизости, то узнали, что это могила одной барышни из высшей фамилии, по имени Му.

Зуб за зуб

Бакалавр[13] Ма-Чей-лин из Цзян-су рассказывает, что в юности, учась в доме своего отца, он занимал в верхнем этаже комнату, окно которой выходило на террасу некого Вана, торговца хризантемами. Терраса, где стояли растения, культивированные в горшках, была приподнята и окружена барьером от любопытных.

Однажды на рассвете, когда только начал проявляться день, молодой Ма, поднявшийся очень рано, приблизился к окну, чтобы посмотреть погоду, и увидел Вана на террасе, занятого поливкой цветов. Закончив работу, тот собирался спуститься вниз, когда мимо прошел человек с двумя ведрами навоза. Он остановился и, не снимая с себя ношу, вскарабкался через перила, ведшие на террасу, чтобы, так сказать, помочь Вану поливать. Недовольный Ван толкнул грязного непрошеного гостя. Тот заупрямился. Оба мужчины стали толкать друг друга. Так как недавно до того был дождь, место у перегородки было скользкое. Пришедший потерял равновесие и упал сверху вниз. Два ведра упали ему на грудь. Он был убит на месте.

Испуганный Ван настолько имел присутствие духа, чтобы не вскрикнуть. Он открыл заднюю дверь своего помещения, взял труп за ноги и потащил его к берегу реки. Затем он поставил возле трупа его два ведра, вошел к себе, запер дверь и лег в постель.

Несмотря на свою молодость, Ма-чей-лин понял, что будет лучше ничего не говорить о таком страшном деле. Когда наступил день он услыхал крик, что нашли труп на берегу реки. Сообщили мандарину, явившемуся с большой помпой около обеда. Эксперт осмотрел труп. Не находя на нем насильственных признаков, он решил, что покойный не был убит, а умер вследствие падения. Мандарин расспросил крестьян. Все говорили, что ничего не знают. Тогда мандарин, приказав положить труп в гроб и разыскать родных покойника, ушел.

Девятью годами позже Ма-чей-лин в возрасте 21 года получил высшую степень. Его отец умер. Семейство осталось в нужде. Ма-чей-лин продолжал жить в той же комнате и занимался тем, что давал уроки нескольким ученикам. Приближалась эпоха трехгодичных экзаменов бакалавров и он поднимался на рассвете, чтобы изучить своих классиков. Однажды утром, открывая окно, он увидел вдали по улице человека с двумя ведрами, медленно приближающегося. Он узнал носильщика навоза. Испуганный Ма подумал, что это гуй[14], который пришел мстить старому Вану. Но нет! Гуй прошел мимо ворот Вана через улочку, сделал еще несколько десятков шагов и вошел во двор одного семейства Ли, очень благочестивого, дружившего с семейством Ма. Обеспокоенный, тот пошел узнать в чем дело. У ворот, возле дома Ли, он встретил слугу, выходившего оттуда:

— Что случилось? — спросил Ма.

— А то, — ответил слуга, — что наша хозяйка разрешается от бремени и кричит от боли. Я иду звать бабку…

— Заходил к вам человек с двумя ведрами? — спросил Ма.

— Нет, — ответил слуга.

В то же время служанка из дома позвала слугу, говоря:

— Бесполезно звать бабку: наша хозяйка родила красивого мальчика…

Ма понял, что носильщик ведер[15] явился не для того, чтобы мстить, но чтобы найти пристанище и воплотиться в новорожденном.

— Во всяком случае, — сказал он себе, — это непонятно. Неужели этот бедный черт хочет воплотиться в таком богатом семействе?

С тех пор, не говоря никому ни слова, Ма наблюдал за Ли со стороны, чтобы узнать, что дальше будет.

Семью годами позже маленький Ли подрос, проявляя полнейшее отвращение к учению и большую любовь к воспитанию птиц. Старый Ван, уже в возрасте более восьмидесяти лет, всецело отдавался своим хризантемам.

Однажды рано утром Ма был снова у своего окна. Ван еще поливал свои цветы, а маленький Ли открыл отверстие своего голубятника. Около десятка голубей полетели и уселись на ограду террасы Вана. Думая, что они не хотят летать, ребенок позвал их. Так как голуби не возвращались, он бросил в них камень. Камень ударил Вана, собиравшегося спуститься с террасы. От удара Ван потерял равновесие, упал сверху вниз и убился на смерть. Маленький Ли не вскрикнул, закрыл отверстие голубятни и удалился.

Когда настал день, дети и внуки Вана нашли его труп.

— Он случайно убился, — сказали они.

Его похоронили с плачем, по обычаю.

Обжорливый черт

В Цзян-су некий Ли и его жена очень хорошо жили вместе. Мужу не было еще сорока лет, когда он умер. После того, что его положили в гроб, неутешная вдова не давала пригвоздить крышку. По утрам и вечерам, когда она по обычаю переставала плакать перед гробом, вдова поднимала крышку и долго созерцала труп своего мужа.

В Цзян-су верили, что на седьмую ночь после смерти является телохранитель ада за душою покойника и никто не хотел оставаться в доме в ту ночь. Вдова отвела своих детей в надежное помещение и одна осталась охранять гроб, сидя за занавеской в алькове. Около полуночи ледяное дуновение наполнило весь дом и свет потускнел в лампах. Вслед затем через окно вошел громадный черт, больше шести футов величиной, с рыжими волосами и круглыми глазами. Он держал в одной руке железные вилы, а в другой веревку, чтобы связать покойника. Но лишь только он увидел на столике перед гробом блюда с яствами, он сейчас же бросил свои вилы, выпустил из рук веревку и жадно бросился жрать и пить. В это время душа мужа, судорожно вздрагивая и с плачем ощупывая мебель, приблизилась к алькову и приоткрыла занавеску. Жена с рыданием подхватила ее рукой. Она была холодная, как лед. Жена наспех завернула ее в одеяло, чтобы спрятать от рыжего черта.

Когда черт кончил жрать и пить, он принялся искать душу, за которой пришел. Жена громкими криками созвала своих детей на помощь. Смущенный рыжий черт убежал до того поспешно, что забыл даже свои вилы.

Женщина с помощью своих детей положила в гроб одеяло, в котором была завернута душа мужа. Труп немедленно ожил и стал дышать. Жена и дети вынули его из гроба, положили в постель и дали ему выпить рисовую водку. На рассвете покойник совсем вернулся к жизни и чувствам. Тогда же принялись исследовать железные вилы, впопыхах оставленные чертом. Это были одни из тех вил, на которых сжигают бумажные деньги в память мертвых.

Муж и жена продолжали жить вместе больше двадцати лет. Женщине уж было под шестьдесят, когда она однажды пошла молиться в храм бога города. Между тем, она увидела двух стрелков, ведущих за собой рыжего черта в кандалах. Это был тот самый рыжий черт. Он узнал ее и сказал:

— Благодаря моему обжорству ты смогла тогда со мной сыграть эту штуку. Вот уже двадцать лет, как я хожу в кандалах из за той ошибки. Но сегодня настал мой день, чтобы поквитаться с тобой…

Женщина вернулась к себе домой. Она умерла в тот же день.

Начальник банды Черного Дракона

В старину в Хан-чжо-фу молодые негодяи соединились в банду. Они все вместе выпили вино, смешанное со своей кровью, поклялись быть верными друг другу и вытатуировали себе на спине изображение Черного Дракона. Эта банда Черного Дракона разоряла города и деревни своими разбоями. В 1735 году верховный судья Фань-гусуан поймал их. Большинство членов банды были казнены, но начальник ее Дун-чао успел скрыться. Немного позже, я забыл в котором году, те из банды, которые были казнены, явились ему во сне и сказали:

— Вы были нашим начальником. До сих пор вы избегали вашего наказания. Но в будущем году Небо вас покарает.

Дун, очень напуганный известием, спросил их, нет ли для него какой-нибудь возможности спастись.

Старые товарищи ответили ему:

— Обратитесь к бонзе, сидящему на соломенном тюфяке возле пагоды Бо-шу-та. Останьтесь у него, как послушник, живите по монашеским правилам и вы, может быть, будете спасены.

Проснувшись, Дун направился в указанное место. Он нашел старого бонзу, сидящего на соломенном тюфяке и произносящего свои молитвы. Дун упал ниц у его ног, плача исповедовался в своих грехах и просил спасти его, приняв в послушники. Бонза вначале старался выпроводить его, ссылаясь на его неспособность к праведной жизни. Но так как Дун настаивал на своем, бонза, тронутый его искренним раскаянием, срезал ему волосы и принял в послушники. Он заставил его читать молитвы в течение целого дня и бить в деревянный барабан по ночам, чтобы вызвать к себе милосердие Будды.

Весь остаток зимы и всю весну послушник сделал себе немало плохого, чтобы искупить свои грехи. Однажды на четвертый месяц, когда Дун возвращался с собранной милостыней с базара, он по пути зашел в местный храм отдохнуть и уснул. Его старые товарищи снова явились ему во сне и сказали:

— Вернись скорее! Вернись скорее! Сегодня вечером бог молний пройдет в этих местах.

Страх разбудил Дуна, поспешившего вернуться в пагоду. День близился к концу. Вскоре послышались вдалеке раскаты грома. Послушник рассказал свой сон старому бонзе. Тот поставил его на колени перед собою, положил его голову на свои ноги и, прикрыв его своими широкими рукавами, принялся говорить молитвы. Вскоре разразилась гроза. Семь или восемь раз молния падала вокруг тюфяка. Затем прекратились громы и молнии, небо очистилось и выглянула луна.

— Опасность миновала, — сказал старый бонза, поднимая послушника. — Теперь тебе нечего больше опасаться.

Убежденный в словах бонзы, Дун поблагодарил его и отошел от соломенного тюфяка. В это время блеснула молния, сопровождавшаяся страшным громом. Дун упал, убитый молнией, на мостовой…

Поздняя месть

В Су-чжоу на улице Цай-цзя-сян жил некий Цзян-шэн-ци. Сын этого человека женился на девятнадцатилетней девице Сюй. Молодые супруги нежно любили друг друга. Через месяц после венца молодая женщина приготовила вино, позвала своего мужа и сказала ему:

— Это рюмка разлуки. Судьбе угодно, чтобы мы порвали узы, соединяющие нас. Мой час пришел. Я не могу его избегнуть. Пословица говорит: «Муж и жена — как птицы в лесу; в случае опасности каждый стремится первым ускользнуть». После моей смерти не оплакивайте меня. Забудьте меня…

Сказав это, она разразилась рыданиями. Затем она круто выпрямилась и бросила рюмку, которая была еще в ее руке. Она совершенно изменилась. Из ее глотки исходил мужской голос, говоривший на диалекте Шаньдуна:

— Вспоминаешь ли, что в 1574 году ты и еще один убили меня в Иин-коан-ху-лю…

И онемевшая молодая женщина начала бить себя по лицу до крови; затем она стала наносить себе удары ножом и ножницами по телу.

Все семейство Цзян на коленях упрашивало мстителя. Ничего не помогло. В течение трех дней молодая женщина корчилась в муках.

Цзян-шэн-ци пригласил тогда очень известного бонзу. Когда тот вошел, мститель закричал:

— Плешивый![16] Плешивый! Ступай, ступай!..

Бонза сказал Цзян шэн-ци:

— Она находится во власти мстительной души, которая искала ее в течение более двух веков. Чем позднее приходит месть, тем она страшнее. Я считаю этот случай безнадежным…

Сказав это, бонза ушел. Молодая женщина умерла. Так никогда и не узнали, за какое совершенное в прошлом преступление, женщина умерла такой страшной смертью.

Случай этот произошел в Су-чжоу во втором месяце 1764 года.