ДВЕ ЛЕНИНГРАДКИ

Мне часто вспоминаются две женщины, никогда не сдававшиеся, как бы их ни била жизнь. Обе ленинградки. Их уже нет в живых, но я преклоняюсь перед их мужеством. И умением хозяйничать на гроши. С достоинством и гостеприимством.

Одна была писательницей, забытой ныне, хотя и дружила в молодости с Бабелем, Мандельштамом и Тыняновым.

Другая — из родовитой дворянской семьи, принявшая в сердце революцию. Прошла и фабзавуч, и завод и доросла до начальника цеха перед войной.

Лидия Моисеевна одна растила трех детей, не отказываясь ни от какой литературной работы. Во время блокады держалась на редкость мужественно, помогая слабеющим друзьям. И уехала из Ленинграда лишь в сорок третьем, когда начала слепнуть. У нее по инвалидности получалась маленькая пенсия. Сорок рублей, но от детей после долгих уговоров она согласилась брать только по десятке с каждого. У всех было высшее образование, но больших достатков они не имели, и она не хотела их стеснять.

Эта седая, стриженная по-мужски женщина никогда не говорила о своей нужде, принимая с поразительным радушием гостей. Подавала очень хорошо заваренный чай и хлеб с маслом, изредка варенье. Она умела готовить, помнила секреты экономных блюд времен гражданской войны и прекрасно делала варенье из моркови, зеленых помидоров и тыквы.

В ее доме собиралось много молодежи, посещали его нынешние известные ленинградские писатели. До самой смерти с ней было интересно. Забывался ее возраст, когда я смотрела на яркие темные глаза, свежую кожу, на добрую улыбку, морщившую красивые некрашеные губы… Она не только слушала, но и сочувствовала желаниям, волнениям, страстям своих друзей. И от нее все выходили успокоенными. Хотя к концу жизни она сохранила лишь пять сотых зрения, поэтому в восемьдесят лет научилась читать по Брайлю, не мысля жизни без духовных радостей.

Она научила меня очень легким и простым блюдам.


Мясо по-ленинградски.

На один килограмм мяса 100 граммов масла или маргарина, соль, перец. Закладывать на два часа в жаровню на маленьком огне, не поднимая крышки. Мясо мало уменьшалось, подливка казалась фантастически вкусной, и ею стоило поливать и картошку, и рис, и любую кашу. Но я немного модифицировала это блюдо, добавляя 10 ягод можжевельника. Мясо приобретало вкус копченого, а когда подавалось в холодном виде, то ошибались даже настоящие охотники.


Жареный салат.

Жарить одновременно на постном масле нарезанные кружками лук, помидоры, яблоки, кабачки с солью и перцем. После остужения добавить крутые яйца.

Сосиски «Мечта» .

Нарезать сосиски, вложить кусочек плавленого сыра, обернуть корейкой и запечь.

Курица или рыба «под шубой»

Отварную рыбу или курицу покрошить, сверху положить: для рыбы — жареный лук, крутое яйцо, майонез; для курицы — чернослив, или курагу, или изюм, зеленый лук, майонез.


А главным фирменным ее блюдом были «обжорки»

Вареный рис со шпротным паштетом, который в те годы никто не покупал. Она смешивала их, добавляла мягкое масло, мелко нарезанный лук, перец и скатывала шарики, которые хранились в холодильнике. Когда она ставила простое белое блюдо с «обжорками» на стол, мужчины бежали за пивом, благо она жила рядом с Казанским собором в доме, где тогда находился пивной бар.

Нет, она не считала себя бедной, не принимала подарков, не просила помощи, работала до последних дней над блестящими переводами из Гейне. Она знала наизусть немецкий текст, а русский писала огромными буквами по линейке. Но книга так и не была издана. Только несколько стихотворений напечатали в газете, потому что вскоре она погибла, попав под троллейбус.

В ее жизни было столько горя и потерь, столько предательств и мелких, и крупных, что любой человек имел бы моральное право озлобиться. Но она оставалась доброй и радовалась чужим успехам, даже если самой ей было плохо.

И когда я слышу об одинокой старости, я ее вспоминаю. Сколько у нее сохранилось друзей! Когда уходили из жизни однолетки, рядом оказывались молодые.

Так, может быть, в одинокой нищей старости иногда виновато не только государство, но и сам человек, не сумевший завоевать дружбы?

Анна Ивановна, вторая ленинградка, умерла в прошлом году. В восемьдесят пять.

До последних дней она работала. Пенсия ее была девяносто рублей, но две внучки росли без отца. И она устроилась вахтером в рабочее общежитие лимитчиков. Я знала ее лет десять, слышала, что во время войны попала она на оккупированную территорию, что ее пытались расстрелять, что, вернувшись, потеряла она и работу, и специальность. Несколько лет была грузчиком, потом разыскал ее муж, но не один. С ним был ребенок от другой женщины. И она вырастила свою дочь и его сына, а потом десять лет нянчилась с мужем, когда того парализовало после тяжелых запоев.

Все вынесла, но оставалась на редкость отзывчивой, жизнерадостной, мужественной. Седая, грузная, она отличалась молодым чувством юмора, и ее рассказы приковывали меня к стулу на часы. Пышные густые волосы часто не удерживались шпильками, она перекалывала узел и хохотала так заразительно, точно ей было двадцать лет. Она не выносила ноющих старух и о своих болячках почти не упоминала, считая это неприличным. В общежитии ее любили самые отпетые парни, с ней советовались и девицы, грешные и серьезные, рассказывали о своих бедах. Она утихомиривала скандалы без милиции, потому что ее всерьез уважали. Даже самые недалекие и неразвитые люди умеют ценить мужество и несгибаемость под ударами судьбы.

И она тоже не могла жить, не читая, не слушая радио, не зная о происходящем в мире. Она редко принимала подарки, стараясь либо отдарить, либо отработать их даже у друзей.

Сколько людей вмещало ее сердце, о скольких она помнила, жалела, радовалась! Ее высокомерные внучки иногда подсмеивались над ее дружбой с разными людьми, но принимали тем не менее ее услуги, не очень щадя больного человека. А она не жаловалась. Она привыкла быть сильной и такой оставалась до последних дней. А когда у нее началась гангрена ноги и ей предложили ампутацию — отказалась. Чтобы не быть в тягость близким. И умерла быстро, в сознании, никого не мучая своими болями и страданиями…

От нее я узнала кроме других один поразительный рецепт. В ее бригаде грузчиков было несколько узбеков. Они уважали крепкую немногословную женщину, старались угостить и однажды рассказали о приготовлении удивительного мяса.


Бухарское жаркое.

На килограмм мяса — полкило репчатого лука. Положить в жаровню без жира и воды, пока мясо и лук не закоричневеют. Потом два стакана воды — и на два часа на маленьком огне, с солью и перцем. Мясо становилось мягким, как консервы, а лук превращался в ароматное желе. Если же мясо оказывалось очень жирным, в самом конце добавлялся либо мелко искрошенный соленый огурец, либо помидоры с чесноком, либо кислое яблоко.


Печенье из геркулеса.

2 яйца растереть с одним стаканом сахара, вбить 200 граммов маргарина, 100 граммов изюма или кураги (изрезав) и 2 стакана подсушенных овсяных хлопьев. Скатать шарики и оставить на холоде. Потом обвалять в муке и положить на холодный противень в горячую духовку на небольшой огонь. Изюм можно заменить и орехами, и миндалем, и даже цедрой лимона или апельсина.


Легкие супы.

1. Смешать тушенку и банку лечо. Вскипятить.

2. Банку масляных рыбных консервов и банку зеленого горошка смешать, вскипятить.

3. Отварить 6 луковиц, протереть через сито, добавить один плавленый сырок. В жидкость положить подсушенный белый хлеб в виде сухарей.

Может быть, странно, что я вспоминаю об этих женщинах в связи с кулинарией. Но и это — их суть, их талантливость, их умение быть хозяйками, кормить близких и сытно, и вкусно, и экономно. Забывается подобное умение, а напрасно. Оно еще ярче оттеняет любую личность, показывая, что настоящему человеку не чуждо ничто человеческое…

Загрузка...