Бывший горняцкий поселок, откуда шахтеры ездили на работу в Долину Смерти — Палм-Вилледж, со временем стал торговым центром у самого края пустыни, обслуживающим весь этот небогатый сельскохозяйственный район. Сам поселок, удаленный от автострад и прогресса двадцатого века, вновь обрел известность в пятидесятых-шестидесятых годах, когда торговцы недвижимостью чуть было не превратили это спокойное место во второй Палм-Спрингс. Муниципальный совет положил конец этому буму, призвав на помощь законодательство штата, и тем самым охладил энтузиазм спекулянтов. В результате Палм-Вилледж значительно вырос, сохранив, однако, свой прежний шарм, и превратился в город пенсионеров и любителей пустыни. И лишь старый район города — Лоудтаун — решительно сопротивлялся вторжению двадцатого века.
В нем было полно салунов и старинных пивных, которые посещали ковбои и фермеры со всей округи. Большинство правонарушений в Палм-Вилледж происходило тоже здесь, чаще всего по субботам, когда народ надирался и вел себя чересчур шумно. Но, как правило, все дело ограничивалось парой неловких зуботычин. Кроме того, Лоудтаун мог гордиться тем, что приютил местных проституток, давно, впрочем, известных полиции. Всех их регулярно — каждое воскресенье — арестовывали, жрицы любви платили штраф — 21 доллар 20 центов с головы, после чего их всех отпускали. Такая процедура отличалась эффективностью, вполне устраивала девиц, представителей закона и муниципальный совет. Более того, штрафы полностью покрывали расходы на поддержание порядка в Лоудтауне.
Роберт Канн, по прозвищу Чингиз, казалось, был неподвластен возрасту и в свои пятьдесят два года отличался завидной силой и атлетической фигурой. Лицом, словно вырубленным топором, и высоким ростом он напоминал типичного героя-шерифа в исполнении Гарри Купера. Собственно говоря, им-то и был Канн. Он командовал местной полицией, а свою карьеру начал еще в конце второй мировой войны. Он закончил полицейскую академию в Лос-Анджелесе и какое-то время служил там. Потом его перевели помощником шерифа в графство Орандж, где он работал до самого призыва в армию в связи с началом корейского конфликта. Вернувшись из Кореи, Канн получил назначение в Палм-Вилледж на должность начальника полиции, вместо своего предшественника, уходящего на пенсию.
Конечно, это было не лучшее место для такого энергичного, честолюбивого офицера, как Канн. Город на краю пустыни отличался спокойствием и тишиной. Карьеры в нем не сделаешь, и никто лучше самого Роберта этого не понимал. Теперь, по прошествии стольких лет, Чингиз хотел только одного — чтобы так продолжалось и дальше. За свою жизнь он видел немало крови и жестокости, и ему это не нравилось. Уже почти двадцать лет в городе не знали, что такое насилие, и город платил за это Канну глубокой признательностью. Вместе с супругой Долли он жил в скромном доме в центре старого города и рассчитывал спокойно провести в нем остаток жизни.
Но жарким утром 5 октября Чингиз Канн понял, что спокойной, размеренной жизни пришел конец. Жестокая реальность встряхнула тихий город — в Палм-Вилледж пришла Смерть. В морге валялись трупы трех гангстеров, а в госпитале «Мемориал» все еще отчаянно цеплялся за жизнь несчастный старик-фермер. В довершение ко всем несчастьям из управления лос-анджелесской полиции прикатила большая шишка и сообщила, что сам Палач навестил город, чем оказал ему «большую честь».
— Здесь всегда так жарко? — спросил Тим Браддок, вытирая со лба пот. Он козырьком приложил ко лбу ладонь и, прищурившись, посмотрел на безоблачное небо. — Как вы только выдерживаете?
— Не обращайте внимания! Сейчас не больше шестидесяти, — ответил Канн, слегка привирая. — Еще довольно свежо. Вот подождите полудня…
Он распахнул настежь дверь небольшого здания, служившего одновременно комиссариатом, Дворцом правосудия и мэрией, и знаком пригласил гостей следовать за ним.
Браддок подтолкнул вперед Карла Лайонса и пошел следом. Полицейские окунулись в свежесть прохладного кондиционированного воздуха, прошли по узкому коридорчику мимо двери с табличкой «городской клерк» и попали в кабинет Канна. Здесь кондиционеры не работали. Простые вентиляторы стояли на столах, стульях, подоконнике. За дверью с матовым стеклом, забранным решеткой, тянулся коридор с камерами.
— Тюрьма? — полюбопытствовал Лайонс.
— Точно, — ответил Канн, махнув рукой в сторону мрачной анфилады за дверью. — Только у меня редко бывают клиенты… разве что вечером по субботам. Запашок там сейчас невыносимый. Каждый понедельник с утра я выливаю на пол по три литра хвойной эссенции… Не помогает.
Посетители сели. Лайонс облюбовал облезлый кожаный диван у стены, а Браддок взгромоздился на край стола. Канн устроился в своем кресле за рабочим столом и со вздохом облегчения сдвинул на затылок шляпу.
— Что заставило вас думать, капитан, что Палач находится сейчас в моем городе? — спросил он.
— Интуиция, — ответил Браддок. — Скажите, сколько у вас полицейских, шериф?
— Двенадцать, — ответил Канн поскучневшим, монотонным голосом. — Не считая меня самого. Мы работаем тремя сменными патрулями и несем простой караул по ночам. — Он устало улыбнулся. — По субботам мы все работаем с вечера до самого утра. У нас только две машины и лишь одна из них на ходу. Время от времени мы работаем двойным патрулем, чтобы хоть немного побыть дома.
Он пробурчал что-то еще и занялся сигаретой, потом снова поднял глаза на своих гостей.
— Может, вас интересует, сколько я плачу своим людям?
Вместо ответа гости неловко отвели глаза и уставились в пол. Шериф продолжал:
— Лично я работаю по двадцать часов в сутки. Ежедневно, кроме тех редких дней, когда мы с Долли ездим расслабиться в Лос-Анджелес: выпить, может, даже больше, чем нужно, поразвлечься со знакомыми и друзьями.
Шериф задумчиво рассматривал сигару и после непродолжительного молчания добавил:
— Значит, вы считаете, что это Мак Болан прикончил ту падаль, что сейчас валяется у нас в морге?
Браддок почувствовал себя несколько неуютно и заерзал задом по столу.
— Неделю назад мы разослали циркуляр по делу Болана. Мы рассчитываем на сотрудничество и помощь полиции всех графств вокруг Лос-Анджелеса. Если бы вы еще вчера вечером сообщили о происшествии, то мы на несколько часов были бы ближе к Болану, Чингиз.
Упрек, прозвучавший в словах Браддока, Канн пропустил мимо ушей.
— Вчера я как раз отдыхал в Лос-Анджелесе, — объяснил он. А что касается происшествия, то дежурный не усмотрел никакой надобности сообщать о нем в ваше управление.
Шериф откусил кончик сигары и, положив ее на стол, задумчиво стал жевать табак.
— Кроме того, происшедшее не входит в мою юрисдикцию. Все случилось, как вы знаете, за городом. В трех километрах отсюда.
Браддок бросил отчаянный взгляд на своего молодого помощника и сказал:
— Позвольте мне привезти сюда мою группу, Чингиз.
Выдержав паузу, Канн ответил:
— Согласен. Но с одним условием.
— Каким?
— Вы не перевернете город вверх дном. Поддержание порядка — это мое дело. Вам нужен Болан? Очень хорошо. Ищите его, если получится. Но не нарушайте покой моего города и не беспокойте его граждан.
— Договорились, — пробурчал капитан. — Это само собой разумеется.
— Вы приведете сюда всех ваших людей, чтобы мои парни знали их в лицо.
Браддок согласно кивнул.
— И чтоб никаких полицейских машин, никаких агентов в форме. А главное — вы работаете спокойно… очень спокойно.
Браддок вздохнул и взглянул на Лайонса.
— Надеюсь, мы сможем выполнить ваши условия.
Канн выплюнул на ладонь изжеванный кончик сигары и вопрошающе посмотрел на коллегу из Лос-Анджелеса.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что каждый раз, когда мы выходим на след Болана, мы натыкаемся на целую свору наемных убийц из мафии.
— Я не желаю даже слышать о стрельбе на улицах, Браддок, — холодно заявил Канн.
— Мы тоже, — парировал капитан.
Он со вздохом сполз со стола и направился к телефону.
— Я могу позвонить?
— Через коммутатор.
— Что?
— Звоните через коммутатор. Минута разговора с Лос-Анджелесом стоит сорок пять центов.
Щеки капитана побагровели. Лайонс попытался скрыть улыбку и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Он подмигнул шерифу Канну и прикурил, пока Браддок яростно накручивал диск телефонного аппарата.
— А вы-то что помалкиваете? — Канн взялся за сержанта.
Карл выпустил тонкую струйку дыма и, улыбнувшись, ответил:
— Нечего сказать, сэр.
Он молча провел пальцем по горлу, показал глазами на Браддока и снова подмигнул шерифу.
Шериф совершенно серьезно ответил ему тем же и снова впился в сигару. Молодой сержант нравился ему, но этот Браддок… Канн плевать хотел на сорок пять центов, и сержант явно заметил это. Видимо, и для Браддока тут не было большого секрета, об этом красноречиво свидетельствовал необычный цвет его лица. Большой Тим понял, что хозяйничать по своему усмотрению в городе Канн не позволит.
Совсем другая мысль не давала покоя Канну. Если Палач прибыл в его город, то у него была для этого только одна серьезная причина… и одно-единственное место, которое могло представлять для него интерес. Этого шишка из Лос-Анджелеса не знала, но он, Чингиз Канн, догадывался. К тому же ему нравилось мирное равновесие сил, собравшихся в городе. И он уже принял решение во что бы то ни стало сохранить его.