Я хорошо сознаю все зло моих предков, потому что я и эти люди – одно. Равновесие очень и очень хрупко. Я знаю, немногие из вас, тех, кто читает эти слова, когда-либо думали о своих предках так, как я. Вам никогда не приходило в голову, что ваши предки выжили наперекор обстоятельствам, и само выживание потребовало от них диких решений, непроизвольной, необузданной жестокости, жестокости, которую с таким трудом подавляет в себе цивилизованное человечество. Какую цену согласны вы платить за такое подавление? Примете ли вы со смирением собственный уход?
Одеваясь утром первого дня своей службы, Айдахо постарался стряхнуть с себя следы ночного кошмара. Он просыпался от него дважды и оба раза выходил на балкон, смотрел на звезды, а сон продолжал реветь у него в ушах.
Женщины… безоружные женщины в черных доспехах… надвигались на него с диким бессмысленным криком, как чудовищная шайка разбойников… они размахивали руками, влажными от алой крови… когда они набросились на него, то обнажили в страшных улыбках огромные острые клыки!
В этот момент он просыпался.
Утренний свет не сгладил тягостное впечатление от ночного видения.
Ему отвели комнату в северной башне. С балкона открывался вид на дюны и дальнюю скалу с глинобитными домиками у ее подножия.
Глядя на эту сцену, Айдахо застегнул тунику.
Почему Лето набирает в свою армию только женщин?
Несколько хорошеньких Говорящих Рыб предложили своему новому командиру провести с ними ночь, но он отказался. Не подобает Атрейдесам завоевывать верность слуг сексом!
Он осмотрел свою одежду: черная форма с золотыми шевронами и красным ястребом на левой стороне груди. Это по крайней мере знакомо. Но нет ни знаков различия, ни чина.
– Они знают вас в лицо, – сказал Монео.
Странный маленький Монео.
Эта мысль несколько подняла настроение Айдахо. По размышлении он решил, что Монео вряд ли можно назвать маленьким, в росте он не уступал Айдахо. Он подавлен, да, но маленьким его не назовешь. Он не меньше, чем я. Монео был словно погружен в себя и очень… собран.
Айдахо оглядел свои покои – при его равнодушии к комфорту это было настоящее сибаритство – мягкие подушки, приспособления, вделанные в стены, покрытые панелями из полированного дерева. Ванна была украшена голубыми плитками, под душем и в ванне могли одновременно мыться не меньше шести человек. Все так и говорило о распущенности и лени. Это была квартира, подходящая для того, чтобы вспомнить о всех возможных удовольствиях и радостях жизни.
– Умно, – прошептал он.
В дверь вежливо постучали, и женский голос произнес:
– Командир? Здесь Монео.
Айдахо бросил еще один взгляд на выжженную солнцем скалу.
– Командир? – Голос прозвучал громче и настойчивее.
– Войдите, – отозвался Айдахо.
Вошел Монео и закрыл за собой дверь. Туника и брюки на нем были ярко-белого цвета, что вынуждало при встрече сразу обращать внимание на лицо. Монео оглядел комнату.
– Вот куда они вас поместили. Проклятые женщины! Полагаю, что они думали, что делают для вас благо, но могли бы подумать и лучше.
– Откуда вам известно, что мне нравится? – спросил Айдахо. Не успев закончить вопрос, он оценил его глупость.
Я не первый Дункан Айдахо, которого видит Монео.
Монео бесхитростно улыбнулся и пожал плечами:
– Я не хотел обидеть вас, полковник. Вы сохраните эту квартиру?
– Мне нравится вид.
– Но не обстановка. – Это был не вопрос, а констатация факта.
– Ее можно заменить, – сказал Айдахо.
– Я позабочусь об этом.
– Мне кажется, вы пришли, чтобы рассказать мне о моих обязанностях.
– Я сделаю это, насколько смогу. Я знаю, что все, что здесь происходит, покажется вам поначалу очень странным. Эта цивилизация глубоко отличается от той, к которой вы привыкли и которую знали.
– Это я уже вижу. Скажите, как… умерли мои предшественники?
В ответ Монео пожал плечами. Кажется, это был его излюбленный жест, в котором не было и намека на растерянность или незнание.
– Он не смог избежать последствий своих решений, – ответил Монео.
– Уточните.
Монео вздохнул.
– Его погубил мятеж. Вам нужны подробности?
– Они будут для меня полезны?
– Нет.
– Сегодня я потребую полный отчет об этом мятеже. Но сначала о другом: почему в армии Лето нет мужчин?
– Есть – вы.
– Вы же понимаете, что я имею в виду.
– У Лето любопытная теория об армиях. Я много раз обсуждал ее с ним. Но не хотите ли позавтракать до моих объяснений?
– Нельзя ли совместить эти два дела?
Монео обернулся к двери и произнес только одно слово:
– Сейчас!
Эффект поразил Айдахо. В комнату буквально ворвалась группа Говорящих Рыб. Две из них извлекли из-за стенной панели раскладной стол и стулья и вынесли их на балкон. Остальные сервировали стол на двоих. Другие принесли блюда – свежие фрукты, горячий рулет и дымящийся напиток, пахнущий кофе и Пряностью. Все это было сделано молча и настолько стремительно, что стало ясно, что у этих женщин большая практика в подобных делах. Не говоря ни слова, женщины, сделав свое дело, удалились.
Через минуту ошеломленный Айдахо уже сидел за столом напротив Монео.
– И так каждое утро? – спросил Дункан.
– Да, если вы этого пожелаете.
Айдахо попробовал напиток – кофе с меланжей. Узнал он и фрукт – сладкую дыню с Каладана – парадан.
Моя любимая дыня.
– Вы неплохо меня знаете, – сказал он.
Монео улыбнулся:
– Теперь о ваших вопросах.
– И любопытной теории Лето.
– Да, он считает, что чисто мужская армия создает опасность для своей гражданской базы, которая ее поддерживает и питает.
– Но это же сумасшествие! Без армии не будет…
– Я предвижу ваш аргумент, но он говорит, что мужская армия есть пережиток скринирующей функции, переданной нескрещивающимся самцам доисторического стада. Он говорит, что это очень любопытный и упорный факт, заключавшийся в том, что старшие самцы всегда посылали в битвы более молодых.
– Что такое скринирующая функция?
– Это те, кто всегда находится за периметром опасности, защищая ядро размножающегося стада – то есть производителей самцов, женщин и детей. Это те, кто первым встречает хищника.
– Но… почему это создает опасность для гражданского населения?
Айдахо откусил кусок дыни и нашел ее восхитительно спелой.
– Господь Лето говорит, что в отсутствие внешнего врага чисто мужская армия всегда обращается против своего населения. Всегда.
– И борется с другими мужчинами за женщин?
– Возможно, но он полагает, что не все так просто.
– Я не нахожу эту теорию любопытной.
– Вы еще не до конца меня выслушали?
– Есть еще что-то?
– О да. Он говорит, что чисто мужская армия склонна к гомосексуализму.
Айдахо в упор посмотрел в глаза Монео.
– Я никогда…
– Естественно, нет. Имеется в виду сублимация энергии, ее отклонение и все остальное.
– Что остальное? – Его охватил гнев, в выпадах Лето он почувствовал угрозу своему мужскому самоуважению.
– Юношеские отношения – мальчики, живущие вместе, шутки, предназначенные для того, чтобы причинить боль, верность только своей казарме и полку… ну и все в таком же роде.
– И что вы об этом думаете? – холодно осведомился Айдахо.
– Я вспоминаю себя в тех условиях. – Монео отвернулся и посмотрел на расстилавшийся перед ними вид. – И думаю, что он прав. Он же сам каждый солдат в мировой истории. Он предложил мне целую галерею выдающихся военных, которые в своем развитии застыли на стадии подростка. Я отказался от предложения, но внимательно вспомнил собственную историю и свои характерологические особенности.
Монео посмотрел в глаза Айдахо.
– Подумайте об этом, полковник.
Айдахо очень гордился своей честностью, и это больно ударило его, как бумеранг. Культ юности и детства воспитывается армией? В этом зерно истины. Даже в его опыте есть доказательства тому…
Монео кивнул.
– Гомосексуализм, латентный или иной, поддерживает эти условия, которые можно назвать чисто психологическими, заставляет людей в армии искать боли и причинять ее другим. Господь Лето говорит, что этот обычай уходит корнями в обряды инициации доисторических времен.
– Вы ему верите?
– Я – да.
Айдахо взял еще кусок дыни – на этот раз она показалась ему совершенно безвкусной, и он отложил кусок в сторону.
– Мне надо подумать над этим, – сказал Айдахо.
– Конечно.
– Вы совсем ничего не едите, – сказал Айдахо.
– Я встал еще до рассвета и позавтракал, – произнес Монео. – Эти женщины постоянно стараются меня соблазнить.
– Им это удается?
– Время от времени.
– Вы правы, я тоже нахожу эту теорию любопытной. Есть в ней еще что-нибудь?
– Господь Лето говорит, что когда армия вырывается из гомосексуально-юношеской узды, она становится склонной к изнасилованиям. Изнасилования часто сочетаются с убийствами, а это уже не поведение, призванное обеспечить выживание.
Айдахо нахмурился.
Губы Монео искривились в жесткой усмешке.
– Господь Лето говорит, что только дисциплина Атрейдесов и моральные ограничения позволяли в ваше время избегать самых худших эксцессов.
Айдахо глубоко вздохнул.
Монео откинулся на спинку стула и вспомнил слова, некогда сказанные Богом-Императором. «Не имеет значения, насколько сильно и страстно мы ищем истины. Несмотря на это, знание правды может оказаться очень горьким и неприятным. Мы не слишком хорошо относимся к Вещателям Истины».
– Эти проклятые Атрейдесы! – в сердцах воскликнул Айдахо.
– Я – Атрейдес, – просто сказал Монео.
– Что? – Айдахо был потрясен.
– Его селекционная программа, – заговорил в ответ Монео. – Я уверен, что на Тлейлаксу вам говорили о ней. Я – прямой потомок от брака его сестры и Харка аль-Ада.
Айдахо подался вперед.
– Тогда скажи мне, Атрейдес, чем женщины как солдаты лучше мужчин?
– Им легче взрослеть.
Айдахо в изумлении тряхнул головой.
– Сама природа толкает их к ускоренному созреванию, – сказал Монео. – Как говорит Господь Лето: «Выносите девять месяцев ребенка в своем чреве, и это изменит вас».
Айдахо откинулся назад.
– Что он может об этом знать?
Монео ничего не ответил, просто посмотрел на Айдахо непонимающим взглядом, и тут Дункан вспомнил о множественной живой памяти Лето – который был одновременно мужчиной и женщиной. Монео понял это, вспомнив еще одно изречение Бога-Императора: «Твои слова зажгли на его лице то выражение, которого ты добивался».
Молчание затянулось, Монео откашлялся и заговорил первым:
– Огромная память Господа Лето заставила замолчать и меня.
– Он честен с нами? – спросил Айдахо.
– Я ему верю.
– Но он делает так много… Я имею в виду селекционную программу. Как долго она продолжается?
– С самого начала. С того дня, как он отнял проведение программы у Бене Гессерит.
– Чего он хочет от своей программы?
– Мне бы очень хотелось это знать.
– Но ведь вы…
– Я – Атрейдес и первый адъютант, это так.
– Но вы не убедили меня, что женская армия лучше мужской.
– Женщины продолжают род.
Наконец-то гнев и растерянность Айдахо нашли свой объект.
– Так, выходит, то, чем я занимался с ними первую ночь, – тоже селекция?
– Возможно, Говорящие Рыбы не предохраняются от беременности.
– Будь он проклят! Я же не животное, которое можно передавать из стойла в стойло, как… как…
– Жеребца, хотите вы сказать?
– Да!
– Но Господь Лето не хочет следовать примеру тлейлаксианцев и заниматься генной хирургией и искусственным оплодотворением.
– Как тлейлаксианцы получили…
– Они сами – объект изучения. Это вижу даже я. Их Танцующие Лицом – мулы, колония организмов, а не люди.
– Эти другие… я… мои копии… они тоже были племенными жеребцами?
– Некоторые были. У вас были потомки.
– Кто?
– Я один из них.
Айдахо уставился на Монео, внезапно растерявшись от такого родства. Он не понял, как такое вообще может быть. Монео же намного старше его… Но я? Кто из них в действительности старше? Кто из них предок, а кто потомок?
– Иногда у меня самого бывают трудности такого рода, – признался Монео. – Господь Лето говорит мне, что вы – не мой потомок в обычном смысле этого слова. Но вы – отец некоторых из моих потомков.
В ответ Айдахо только ошеломленно покачал головой.
– Иногда мне кажется, что до конца понять эти вещи может только сам Бог-Император, – сказал Монео.
– Вот это другое дело, – согласился Айдахо. – Такие дела – это промысел Божий!
– Господь Лето говорит, что он создал святую непристойность.
Это был вовсе не тот ответ, на который рассчитывал Айдахо. Он ненавидит своего Бога-Императора! Нет, он его боится. Но разве мы не ненавидим тех, кого боимся?
– Почему вы в него верите?
– Вы хотите спросить, разделяю ли я народную религию?
– Нет! Я хочу знать, разделяет ли ее он сам?
– Да, я так думаю.
– Почему? Почему вы так думаете?
– Потому что он говорит, что не желает больше создавать Танцующих Лицом. Он настаивает на своем человеческом происхождении, говорит, что если бы он когда-то вступил в брак, то у него было бы обычное потомство.
– Но какое все это имеет отношение к программе и к его божественности?
– Вы спросили меня, во что он верит. Я думаю, что он верит в случай. Я думаю, что он действительно Бог.
– Но это же суеверие!
– Учитывая обстановку в Империи, это очень смелое суеверие.
Айдахо уставился на Монео горящими глазами.
– Вы проклятые Атрейдесы! – процедил он сквозь зубы. – Все-то вы осмеливаетесь.
Монео услышал в его голосе неприязнь, смешанную с восхищением.
Дунканы всегда начинают именно так.