Богатая и любимая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ИМПЕРИЯ В СОСТАВЕ ГОСУДАРСТВА

Глава 1

В начале декабря на благословенные Канарские острова обрушился ураган. Иначе говоря, дул сильный ветер, а солнце заволокли тучи. И все бы ничего, если б не вихрь с Атлантики, а точнее — из раскаленных пустынь Африки, который гнал на архипелаг черный песок. Песок шел низким сплошным потоком, чуть выше колен взрослого мужчины, и покрывал центральный остров архипелага — Тенерифе — черным саваном.

Понятно, что отдыхающие со всех концов Европы забились в номера отелей и на волю никто не выходил. Развлекались кто как мог, тем более что местный отельный, пищевой и сексуальный сервис всегда готов к любым ударам стихии, а потому бары и рестораны укомплектованы солидным запасом прохладительных и увеселительных напитков. Так что ненастье пережидали без особой тоски. Следует отметить, что и в хорошую погоду многие из отелей вообще целый день не вылезали. Да и зачем? Все под рукой, воздух чист и прозрачен, ветерок с океана, а бассейн при каждом даже самом убогом отеле заполнен чистой, проточной водой. В город выбирались только вечером — традиционные походы в бары, рестораны, танцевальные клубы и так далее. Там жизнь начиналась часов в десять вечера, когда все побережье начинала сотрясать лихая и оглушающая музыка, и так до четырех утра.

Но теперь ходить по улочкам по колено в черном песке совсем не хотелось. Прибывшие в столь неудачное время проклинали погоду, собственное невезение и ограничивали свой отдых развлечениями в отеле.

Однако подобное робкое поведение не было свойственно нашим соотечественникам — Владимиру Муратову, его жене Ирине и их другу Виктору Васильевичу Зариковскому, всем в среднем по 35 лет с разницей в два-три года. Как минимум три раза в сутки они отважно выбирались из отеля, садились в арендованный автомобиль и при соблюдении разумной осторожности отправлялись в самый престижный район — пляс Америка, известный своими первоклассными отелями, шикарными магазинами и ресторанами, а также роскошными особняками. Ненастье ничуть не пугало россиян. Они приплыли на Тенерифе на яхте, которую арендовали в Барселоне вместе со шкипером — толстым и ленивым испанцем Хуаном. Шкипер не выпускал изо рта черную вонючую сигару и, кажется, даже спал с ней. В начале путешествия он объяснил своим клиентам основы управления плавающим средством и доверил им штурвал судна. Сам же большую часть времени лежал на палубе в шезлонге, курил, дремал и поглощал в неимоверных количествах красное португальское вино. Так что все члены экипажа во время этого путешествия были довольны друг другом.

Теперь яхта стояла в глубокой бухте среди едва ли не полусотни себе подобных. Хуан не вылезал из ближайшего ресторанчика, где приятно проводил время в большой компании друзей, которые составляли чуть ли не половину коренного населения Тенерифе.

Бухта не спасала суда от потоков черного песка. Никого это не пугало, но осторожный Владимир считал своим долгом каждый день проверять, в каком положении находится яхта, поскольку побаивался, как бы она не потонула от напора черной напасти, а ведь на этом судне они собирались возвращаться в Барселону. Этим и объяснялись ежедневные выезды из отеля к стоянке яхты.

В этот день россияне так же осторожно прокатились двадцать километров от своего отеля до пляс Америка и остановились на пирсе, откуда можно было разглядеть арендованную яхту. Вместо белого лебедя на воде покачивалось какое-то черное чудовище, ничуть не лучше, чем те, что стояли рядом. Одна из рыбацких шхун сильно накренилась, обнажая днище, и черпала бортом черную воду. Владимир застонал:

— Ну вот! Одна уже тонет!

— Да хоть бы и наша скорей потонула! — раздраженно заявила Ирина. — Полетим домой на самолете! И сюда надо было лететь, а не плыть, как последним дуракам! Только время зря теряли!

— Не мели глупостей! — в том же тоне ответил Владимир. — Морские путешествия полезны для здоровья.

— Что полезно? — тут же взвилась Ирина. — Курорт этот полезен?! Одна рекламная болтовня только об этих Канарах! Все тут убого и создано для плебеев! Никакой светской жизни! Вечером соберется толпа немцев в холле отеля, они пляшут, как дикари, и горланят свои немецкие песни! Тоже мне международный курорт! На кой черт я столько красивых нарядов с собой привезла! Куда в них ходить?! В рестораны и на стриптиз с проститутками?!

— Ты, аристократка вшивая! — кричал Владимир. — Видать, уже забыла, что сама из деревни и до шестнадцати лет босиком пасла гусей!

— А ты лучше?! Да ты хоть миллиард еще заработаешь, все равно останешься быдлом и жить по-человечески не научишься! Дешевка ты! Плыви до Барселоны без меня! А я полечу в Москву самолетом!

— Лети! А я поплыву!

— Да чтоб ты потонул по дороге, дурак несчастный!

— Потону, тебе на радость!

— Ты потонешь?! — вызывающе захохотала Ирина. — Тебе твоя жадность не позволит потонуть! На кого же ты свои заводы-пароходы бросишь?! Да ты скорее удавишься, чем со своим наворованным имуществом расстанешься!

Владимир отвечал жене в том же напористом стиле:

— Вот, значит, теперь как?! Рассчитываешь остаться богатой вдовой?! Зря дергаешься, на мое наследство ты свои лапки не наложишь! Все дочери и сестре Дашке отпишу!

Флегматичный Зариковский настолько привык к этим перманентным скандалам супругов, что уже не реагировал на их вопли. Сам он был холостяк и, глядя на своих друзей, только радовался, что не женат, — ну разве это жизнь, эдак собачиться по пять раз на день?

Минут через десять взаимных оскорблений на повышенных тонах супруги выдохлись. Ирина, виляя крутыми бедрами, дошла до автомобиля, влезла в него и с треском захлопнула за собой дверцу, вызывающе закурила, поскольку некурящий Владимир терпеть не мог этого ее «порока».

Владимир обернулся к Зариковскому:

— Я пойду поищу Хуана… Ты тоже не хочешь плыть обратно до Барселоны? Полетишь самолетом?

— Еще не знаю, — вяло ответил Зариковский.

Владимир отошел от пирса по дорожке над ревущим под крутым обрывом океаном, прошел к шеренге магазинов, ресторанов и всяческих кафе. Кафе располагались совсем в маленьких по площади помещениях: там имелись только пять-шесть столиков, барная стойка, кухонька и крошечный туалет. Эти кафе-»контейнеры» и такие же по размерам магазины стояли впритык друг к другу тесной шеренгой по-над обрывом вдоль кромки океана. Каждое заведение имело романтическое название — «Эдельвейс», «Пальмира», «Ромео», «Варвара» — хозяин последнего был, видимо, выходцем из России.

Перебираясь в поисках Хуана из одного питейного заведения в другое, Владимир раздраженно подумал, что в чем-то Ирина была права. Вместо этого экзотического путешествия следовало бы махнуть в надежные Сочи. Там ничуть не хуже, а во многом и лучше, чем на разрекламированных Канарских островах. Но с другой стороны, спросят тебя: «А где вы отдыхали в отпуске?» А ты ответишь эдак небрежно: «На Канарских островах!»

Хуана он нашел в шестом по счету заведении. Шкипер с неизменной сигарой сидел возле большой кружки пива и играл в карты с тремя своим друзьями. Увидев Владимира, он привстал и виновато развел руками, что должно было означать: «Я готов к отплытию, но сами видите, что творится с погодой!» Они принялись беседовать — три слова по-немецки, два по-английски, одно по-испански и активная жестикуляция руками, — используя тот самый «международный язык», который прекрасно понимают в Европе, да и в Японии тоже. Из пятиминутной беседы Владимир уяснил, что черный вихрь очень скоро потеряет свою силу, Хуан вычистит яхту — можно будет отплывать в любую минуту.

Закончив беседу со шкипером, Владимир вышел из ресторана, укрылся от океанского ветра за кирпичной стеной и вытащил из кармана сотовый телефон. При жене он не любил разговаривать как с дочерью Катей, так и с сестрой Дашей. Дочь училась в Лондоне, в привилегированном колледже, а сестра Даша как родилась в Алтайском крае, так и оставалась там, упрямо не желая покидать родные места.

Сигнал на Лондон прошел легко, и через десяток секунд послышался веселый голос Кати:

— Папа, это, конечно, ты?

— Я, родная. Кто же еще?

— Ты где с мамой? На Гавайях?! Или во Флориде?

— На Канарах.

— Тоже круто! Ох, как я вам завидую! У вас небось солнце и океан, а у нас тут промозгло, студено. Зуб на зуб не попадает, особенно по утрам!

Владимир спросил тревожно:

— Ты что, осталась без хорошей одежки на зиму?

— Да что ты, папа! Одежка у меня класса люкс! Но ведь когда утром делаешь пробежку по парку, то бежишь в трусах и майке! Вот и мерзнешь, пока не разогреешься.

— Будь аккуратней, а то простудишься.

— Нам, сибирякам, такие температуры нипочем!

— Я что тебе звоню: я в газетах вычитал, что в Эдинбурге состоится музыкальный фестиваль. Там соберутся звезды самого высшего разряда. Эдинбург далеко от тебя?

— Здесь все недалеко, папа. Ты хочешь, чтобы я пошла на этот фестиваль?

— Надо, дочь. Ты у меня новое Поколение. Я-то в музыке тупарь. Я бы гордился, если бы ты оказалась в этом Эдинбурге.

— Папа, а ты знаешь, сколько стоит билет на такой концерт?

— Катя, плюй на деньги! Это всего лишь ярко разрисованные бумажки! Я вышлю тебе столько, сколько надо! Что-нибудь еще сказать хочешь?

— Нет, папа. У меня все в порядке! Прилечу летом, и поедем на Алтай.

— Да, конечно. Тебе надо побывать на могилах бабушки и дедушки, чтоб ты у меня вовсе не стала англичанкой.

— Конечно, папа. До свиданья?

— Будь здорова.

Прекратив разговор, Владимир еще с минуту стоял неподвижно, чувствуя, как все его существо еще сохраняет то нежное тепло, которое он всегда ощущал при разговорах с дочерью. Он ее безумно любил и порой сознавался, что весь его сумасшедший бизнес, весь дьявольский риск этого русского бизнеса только ради дочери. Всякие другие ориентиры и цели в жизни он давно утерял. А с Ириной дела уже явно катились к разводу; сколь бы терпелив ни был мужик, даже сибиряк, но всякому терпению приходит конец. Это он понял осенью, когда как-то ехал из офиса домой и вдруг с ожесточением понял, что ему не хочется ехать домой. Не хочется, и это нежелание свидетельствует о конце всяких отношений. Если мужик не хочет ехать домой, то говорить уже не о чем, надо разводиться.

За размышлениями он набрал номер сотового телефона сестры Даши. Телефон этот он ей подарил — у учительницы средней школы денег на подобные игрушки не было, да и не могло быть. Номер пришлось набирать четыре раза, пока не послышался напряженный и звонкий голос Даши:

— Володя, это ты?!

Он засмеялся:

— А кто еще может звонить на твой сотовый в ваш медвежий угол?! Я, конечно.

— Ой, а мы с теткой уж заждались твоего звонка, думали, не случилось ли чего!

— Со мной никогда ничего не случится, разве что жена спящего в постели зарежет.

— Володька, не говори так! Ты откуда звонишь?

— Остров Тенерифе в системе Канарского архипелага. — Вот здорово!

— Здорово! Полетела бы с нами, так теперь бы не завидовала.

— Я не завидую, Володя, честное слово! Ну как я могла полететь?! У нас же учебный год в разгаре!

— А как погода?

— Жуть! Мороз под сорок! Чересчур много даже для нас. — Ничего, перетолчетесь. Теперь слушай внимательно. Я перед отъездом купил тебе квартиру в Москве.

В хорошем районе, кирпичный дом. О работе не думай. Я отправлю тебя на курсы переквалификации, ты их окончишь и начнешь работать на моей фирме! Все! Твоих жалких возражений я и слушать не хочу, ясно тебе?

— Володя…

— Я уже тридцать пять лет Володя. Дашка, время же идет! Пора уже выйти замуж, завести детей, как всякой бабе положено! Все! Заканчивай этот учебный год, сворачивай свои занятия и налегке, без своего барахла, прилетишь в Москву.

— А с кем же здесь тетя останется?! — отчаянно закричала Даша.

— Да у твоей тети по всей округе родни что блох на бешеной собаке! Одна она не останется.

— Володя… Но здесь же родительский дом…

— Так что, ты его до самой смерти сторожить нанялась?! Родительский дом на то и существует, чтоб дети его покидали и уходили в большую жизнь.

— Но тетя…

— Тете мы подарим на прощанье корову. Она, по-моему, о ней мечтает уже сто лет…

— Да…

— Купи ей корову завтра же! Деньги у тебя еще есть?

— Есть, Володя, есть, спасибо.

— Ну все! Если не прилетишь в Москву сама, я в июне пошлю своих парней из охраны, они тебя спеленают по рукам и ногам и привезут в Москву силком. И я не шучу, ты мне веришь?

— Верю, Володя.

— Бывай, я позвоню, как вернусь в Москву.

— Буду ждать, до свиданья, братишка.

Третий звонок в Москву Владимир сделал после некоторых колебаний. Он выходил на связь со своей фирмой, а колебался потому, что не хотелось оскорблять сотрудников назойливым контролем. В его холдинге «Гиппократ» опытный, профессиональный состав, которому Владимир полностью доверял. И он знал, что налаженная работа катится надежно и уверенно, как трамвай по рельсам. И ни в каком его контроле не нуждается. Перед отлетом в Испанию он тщательно согласовал с сотрудниками все их действия на три недели своего отсутствия, учли возможные случайности и вероятные проблемы, учли все, что могло произойти неординарного. И все же Владимиру не то что было тревожно, просто хотелось услышать кого-то из своих сотрудников, убедиться, что все живы и здоровы, а бизнес не главное, если и случится какой сбой, так поправит его по возвращении.

На связь вышел главный фармацевт холдинга Глеб Сергеевич Артемьев. Закричал радостно:

Владимир Дмитриевич, как вы там, на берегах Атлантики?!

— Прекрасно, Глеб Сергеевич.

— У нас тоже все в порядке. Получили наконец инсулин из Германии, вся наша машина бесперебойно, четко крутится. Ну… Только Юрий Васильевич крепенько приболел.

— Дорохов? Что с ним?

— То ли простудился на своей зимней рыбалке, то ли что-то серьезное. Точный диагноз еще не поставлен.

— Лежит дома?

— Пока дома.

— Глеб Сергеевич, — жестко заговорил Владимир, — я вас убедительно прошу, уложите его хоть силой в платную больницу Семена Воркунова. Скажите Дорохову, что это мой приказ и пусть не брыкается!

— Я понял, Владимир Дмитриевич.

— Какие еще неприятности?

Артемьев засмеялся:

— Я же сказал — никаких! Честное слово. Можете ловить океанскую рыбу хоть полгода, наша машина не даст сбоя.

— Дай бог. Всем привет, Глеб Сергеич.

— Счастливо. Целуйте Ирину.

Владимир отключил мобильник и вышел из-за своего укрытия на обрыв. Ему показалось, что небо слегка просветлело, а черные струи африканского песка стали не столь густыми, пошли с проплешинами и вроде бы ослабели.

Он прикинул, что еще надо сделать, когда погода наладится. Программа была достаточно обширной. Съездить в порядке индивидуальной экскурсии в пиратскую деревню — это где-то в глубине острова. Порыбачить на южной стороне архипелага — здесь рыбалки были ночные, при свете луны, и ему обещали устроить такое приключение — Владимир был заядлым рыбаком. Далее — посетить местный океанариум. А потом посвятить целых два дня отдыху в клубе «Барракуда». Снять там комнату на двое суток, взять напрокат акваланг, подводную видеокамеру, нырять, загорать, пить легкие вина, плевать в небо и ни о чем не думать. Тем более что из всех пунктов этой программы Ирина примет участие разве что в одном — в поездке в пиратскую деревню. Толковали, что в тамошних лавчонках продают какие-то дивные вещи ручной работы.

Он уже четко видел, что Ирина томится, что Тенерифе ей — рыбья кость поперек горла, и все скандалы объясняются именно этим ее недовольством. Впрочем, у нее всегда была причина для недовольства и скандала. Вздорная, взбалмошная, жадная и злая, она не любила никого и, как теперь понимал Владимир, никогда. Он не мог забыть облегченный радостный вздох Ирины, после того как самолет с Катей на борту оторвался от взлетной полосы и ушел на Лондон. От чего она почувствовала себя освобожденной? От забот о родной дочери?! От ответственности за нее?! Не было у Владимира ни одного близкого человека, ни одного друга, который рано или поздно не сказал бы: «Володя, как ты можешь жить с такой мегерой?» А ведь жил. И любовниц сколь-либо постоянных не заводил, как то положено процветающему русскому бизнесмену. Ну разве что порой уходил в глубокий запой, так опять же не более чем на трое суток, которые ни от чего не спасали и ничего не меняли.

Да, погода явно налаживалась — на набережной уже появились группки людей, которые с надеждой вглядывались в небо и в кромку океана, тяжелые волны с грохотом расшибались о скалы, поднимая фонтан сверкающих брызг.

Владимир дошел до своего автомобиля, сел к рулю и включил вентилятор, чтобы выдуть из салона густые клубы табачного дыма. Но не сделал никаких замечаний. Зачем? — все пустое. Нужны радикальные меры. Спросил без нажима:

— Съездим в океанариум?

— Домой, — обрезала Ирина.

— Пообедаем в рыбном ресторане? Креветки королевские, лобстер и всякая океанская живность?

— Домой.

Зариковский скучающе молчал.

«Конец, — принял решение Владимир. — Доплываем до Барселоны, долетаем до Москвы и тут же разводимся».

В отеле Ирина взяла у Владимира мобильник и залезла в ванну. Он знал, что ранее чем через час она оттуда не вылезет. Пока не обзвонит своих московских товарок, не нажалуется им, с какой мерзостью здесь, на Канарах, она столкнулась, а потом будет строить радужные планы о том, какую блистательную светскую жизнь закрутит, когда наконец вернется в Москву. Говорила с подругами Ирина негромко, знала, что мужа раздражает ее болтовня. И только в одном месте сказала громче, явно желая, чтобы ее услышали:

— Да нет, Оля! Мы бы прямо отсюда вылетели в Москву, но в Барселоне у Володьки деловые партнеры по бизнесу, и он там проторчит еще пару суток. Так что придется мучиться в этом морском плаванье, меня снова вывернет наизнанку! Ну да, конечно, морская болезнь!

А утро следующего дня оказалось ослепительным. Океан рокотал приглушенно и ласково, нежаркое солнце поднималось на ясном небе. С шестнадцатого этажа, где снимал номер люкс Владимир, были видны внизу еще пустые улицы. Здесь просыпались неторопливо — метрах в ста кромка океана, а с другой стороны — темные горы.

Бассейн еще не открыли, да Владимир туда и не ходил. В конце концов, это бесстыдство — жить на берегу океана, а купаться в бассейне. Хотя именно так и поступали девяносто пять процентов всех отдыхающих. То ли боялись океана, то ли им было лень пройти сто метров. Владимир надел спортивный костюм, прихватил полотенце и на лифте спустился вниз. До океанского берега он добежал легкой трусцой, нашел уже знакомый пологий спуск, на ходу выскользнул из одежды и полез было голым воду. И тут же рванул назад. В десяти метрах от берега он увидел светлую женскую головку, а потому поспешно натянул плавки.

Девушка засмеялась и вышла из воды. Какая-то узкая тряпочка на ее бедрах изображала трусики, а более на ней не было ничего. Красивая большая обнаженная грудь соблазнительно колыхалась, когда девушка, осторожно обходя камни в воде, вышла на берег. Тело у нее было пышным, гладким, очень молодым, без единой лишней складки. Лет, наверное, девятнадцать-двадцать. Продолжая улыбаться, она что-то проговорила по-немецки. А потом сделала знак рукой, давая понять, что ее ничуть не смущает, если он полезет в океан без плавок. Здесь это было в порядке вещей. Мужчины на городских пляжах, правда, без плавок не ходили, но женщины, особенно молодые, без смущения ходили только в трусиках, и это не были пляжи нудистов. А вот просто так — свобода нравов, да и что туг такого? Обнаженная женская грудь — красиво же! Если в Осетии считается зазорным для девушки показывать неприкрытые ладони и они носят платья с длиннющими рукавами, то ведь это такая же глупость, как глухие купальники на берегу солнечного океана.

Но плавки Владимир все-таки не снял и попробовал поговорить с девушкой. Немецкого он не знал, а английский усердно учил весь последний год. В принципе, чтобы достаточно комфортно чувствовать себя в Европе, необходимо знать любой язык плюс десяток фраз из других. У Владимира так и получалось: говорил, пусть и … не блестяще, на английском, и выучил сотню слов на французском, испанском и итальянском.

Девушка перескочила с немецкого на английский, который она знала примерно так же, как и Владимир. Тем не менее они весело обсудили погоду, температуру воды в океане, наличие в нем акул (не было здесь таковых никогда), а в заключение Владимир осторожно сказал, что намерен через два дня провести трое суток в клубе «Барракуда». Она сверкнула глазами и кивнула, что можно было понять как угодно — то ли пообещала тоже прийти в клуб, то ли пожелала хорошего времяпрепровождения. По ходу этой легкой беседы девушка натянула тесные джинсы, надела тоненькую маечку, сунула ноги в сандалии. Махнула на прощанье рукой и пошла на крутой подъем от океана.

— Гуд бай! — прокричал ей вслед Владимир и полез в неторопливые и небольшие волны океана, сегодня волнение было незначительным и с ног волна уже не сбивала.

Когда он вернулся в свой номер, тут же услышал требовательный вопрос Ирины, уже лежавшей в постели:

— Может, мы сегодня улетим отсюда? Мне все здесь осточертело.

Он ответил твердо:

— Я еще не выполнил своей программы.

Ирина:

— А мне что делать в этой глухомани?! Я домой хочу! Он ожесточенно проговорил:

— Ты не домой хочешь. Ты желаешь очутиться в своем парикмахерском салоне и торчать там весь день. Чтобы безостановочно трепаться с такими же пустыми дамочками, как сама. Можешь улетать. Я тебя не держу.

— А ты поплывешь до Барселоны на яхте? — подозрительно спросила Ирина.

— Вот именно. Выполню за полторы недели всю свою программу, а потом поплыву в Барселону. Я заплатил за это деньги и не намерен пускать их на ветер.

— Жмот паршивый! Жмот! Деньги для тебя превыше всего!

— Дай мне покой наконец. Улетай.

— А вот уж хрен тебе в зубы! Ты думаешь, я не знаю, о чем ты мечтаешь?

— О чем?

— Да чтоб я улетела, а ты здесь подхватишь какую-нибудь девку, уложишь ее в каюту яхты и будешь трахать до Барселоны! Вот какие у тебя мечты!

— Да, именно такие.

Она захлебнулась от ярости, но атакующих слов на этот раз не нашла.

Чем занималась Ирина заключительные полторы недели, Владимир даже не знал. Он строго выполнял свою программу, потому что уже давно привык жить по намеченному графику и четко выполнять как серьезные его пункты, так и побочные, мелкие. Это первое правило процветания бизнеса. Он возвращался в номер, когда жена уже спала, и уходил, когда она еще не просыпалась.

Потом забрался в клуб «Барракуда», где снял комнату на трое суток. Знакомая девушка появилась на вторые сутки. Оказалась студенткой из Мюнхена. Комнаты не снимала, — видимо, на такие роскошества не хватало денег. Зато как-то спокойно, по-домашнему и без смущения занесла свою сумку к Владимиру. Потом сходила в службу сервиса клуба и принесла свежее постельное белье. Перестелила постель, а Владимир оплатил еще двое дополнительных суток. За гостью с него дополнительной платы не взяли, а только одобрительно почмокали и пожелали хорошего отдыха.

Жмотом, вопреки утверждению Ирины, Владимир не был никогда. И ему было томительно-приятно кормить студентку дорогой и вкусной пищей, делать ей подарки. Он взял напрокат и для нее акваланг с ластами, и они часами плавали в океане, снимая друг друга видеокамерой. Ему казалось, что он знает Эрику всю жизнь, а за четверо суток этого светлого праздника у них ни разу не возникло никакого напряжения. Словно они уже прожили долгую совместную жизнь и их соединяло нечто более прочное, чем курортный роман.

На вторые сутки этой привольной жизни объявился Зариковский. Без осуждения и интереса посмотрел на Эрику, спросил уныло:

— Когда мы отплываем?

— Пятнадцатого. Утром. В девять.

— Мне позаботиться о провианте?

— Это дело Хуана. За все уже заплачено.

— Он опять набьет холодильник испанской дрянью, которую и в рот не возьмешь.

— Хорошо, — терпеливо ответил Владимир. — Возьми здесь себе индивидуальный паек. Деньги у тебя есть?

— Нет.

Владимир выдал ему необходимую сумму, твердо зная, что никакого индивидуального пайка Зариковский не заготовит, а просадит все деньги в залах игральных автоматов. Зариковский не пил, не курил, не обжирался, был равнодушен к женщинам. Он играл. Играл всю жизнь — на ипподроме, на автоматах, а когда ничего такого под руку не подворачивалось, так просто заключал пари на что угодно и с кем угодно.

— Володя, а если я полечу в Москву на самолете, ты обидишься? Не нравятся мне морские круизы.

— Ты мне понадобишься в Барселоне. Там у нас куча дел, и мне без тебя не обойтись.

— Хорошо, — вяло ответил Зариковский. И ушел.

— Он тебя не любит, — сказала Эрика.

— Не знаю… Может быть.

— Он тебя очень не любит.

— Почему ты так думаешь?

— Я видела его глаза, когда ты давал ему деньги.

— Может быть, это что-то и объясняет, — сказал он, но вряд ли Эрика поняла усложненную фразу.

Хотя уже через сутки они каким-то чудом, общаясь тарабарщиной, наловчились понимать друг друга в беседах даже на абстрактные темы.

Когда муж не явился ночевать в номер отеля и на вторые сутки, и без того злая по натуре Ирина попросту осатанела. Ближе к вечеру она вылезла из постели, кое-как оделась, нечесаную голову прикрыла чалмой и прошла в номер к Зариковскому. Тот сидел у стола и пересчитывал жетоны для игральных автоматов. Ирина спросила резко:

— Где Владимир?

Он поднял на нее мутные глаза:

— Дашь десять долларов — скажу.

— Проигрался в пух?

— Да.

— Ты дурак. Эти автоматы никогда не обманешь. В конечном счете они выигрывают всегда.

— Я знаю. Но это не меняет положения дел.

Ирина сунула руку в тесный карман джинсов, а потом швырнула на стол требуемые десять долларов. Зариковский цапнул их с проворством курицы, схватившей червяка.

— Ну? — требовательно нажала Ирина.

— Он снял комнату в клубе «Барракуда».

— И какая-нибудь шлюха, конечно, при нем?’

— Этого я не могу знать.

Ирина снова залезла в карман и швырнула на колени Зариковскому еще десять долларов:

— Ну? Колись!

Очередная подачка исчезла с таким же проворством, как и первая.

— Ну, Ириша, там много красивых женщин. А Володя тоже не урод, нормальный, здоровый мужчина.

— Ты, прощелыга, не виляй! Меня интересует не наличие красивых женщин! А поселилась ли у Володьки какая-нибудь шлюха постоянно?

— Да, — отвел глаза Зариковский.

— Молодая?

— Студентка из Мюнхена.

— Сволочь, — от души бросила Ирина и, предельно раздраженная, вернулась к себе в номер.

Первым побуждением ее было тотчас ворваться в «Барракуду» и устроить скандал на всю ближайшую округу, чтобы даже океан забурлил от страха. Но потом она опомнилась и решила, что такие действия будут ниже достоинства дамы, известной во всех светских кругах Москвы. Следовало покарать мужа его же оружием.

Как раз подошло время ужина. Ирина взяла визитку отеля и на лифте спустилась вниз, в местный ресторан. По визитке ее пропустили в большой зал, который работал по системе шведского стола. То есть занимай место за столиком, а потом бери тарелки и ходи вдоль длинных прилавков, набирай себе что душе угодно. Соки, киви, местные бананы — гордость Канарских островов, поджаривай хлеб на жаровне. Кроме того, по вечерам отель представлял какое-нибудь фирменное блюдо. Чаще всего запеченную в остром соусе телятину. Все это входило в стоимость туристической путевки, которую Владимир, для удобства жизни, приобрел уже здесь, на Тенерифе.

Ирина любила вкусно поесть, но сегодня пища интересовала ее меньше всего. Она приглядывалась к окружающим и яркую компанию соотечественников заметила сразу. Девушки, облаченные в вечерние туалеты, и мужчины при галстуках резко выделялись среди остальных посетителей ресторана. Здесь следует признать, что отдыхающие и туристы в общем-то одевались небрежно и могли прийти в ресторан даже в шортах или купальниках. Но соотечественники обычно таких вольностей не признавали и являлись на ужин в полном блеске вечерних нарядов.

Ирина проследила, когда одна из девушек этой компании пошла к автоматам, за апельсиновым и лимонным соком и тоже быстро подошла к автомату. Встав рядом с девушкой, она спросила:

— Вы издалека приехали?

Девушка обернулась к ней и лучезарно улыбнулась:

— Из Питера. А вы откуда?

— Из Москвы. Вы вместе всей компанией?

— Да. А вы одна? — В глазах девушки мелькнуло удивление.

— Нет. Но муж застрял в Барселоне. У него там партнер по бизнесу.

Сок они уже нацедили, а потому разошлись по своим столам. Но Ирина твердо знала, что игра не закончена по простейшей причине: в компании питерцев было две женщины и четверо мужчин.

Все прошло как по писаному. Уже через минуту от компании питерцев отделился молодой, стройный мужчина, подошел к Ирине и спросил подчеркнуто вежливо:

— Простите, вы из Москвы?

— Да, — приветливо ответила Ирина.

— А я живу между Москвой и Питером.

— Это как понять?

— Работа такая. И там и тут. Я вам потом объясню, а сейчас перебирайтесь за наш стол, если это вас не обижает.

— Ну что вы! С удовольствием!

Он помог ей перенести все тарелки с закусками за свой стол, где Ирина была встречена доброжелательно и весело. Хотя сразу с раздражением отметила, что она в своих джинсах и несвежей рубашке среди элегантных молодых людей выглядит белой вороной.

Соседка справа спросила:

— здесь давно?

— Больше недели.

— А почему мы не видели вас вечером в холле? От девяти до двух ночи здесь дым стоит коромыслом. Танцы, всяческие представления. Отель обеспечивает развлечения и подобие светской жизни. Нельзя же весь день жариться на солнце и бултыхаться в бассейне. Уж если заплатили такие деньги, так надо жить насыщенной жизнью.

В ушах у нее сверкали фальшивые бриллианты, а на шее матово поблескивало жемчужное ожерелье.

— Вы правы, — смутилась Ирина. — Но я еще не успела войти в ритм местной жизни.

— Простите за бестактность, но у вас есть вечернее платье?

— Конечно!

Вот и прекрасно. Понимаете, в чем дело, мы принципиально живем здесь своей жизнью. Немцы и шотландцы пусть приходят вечером хоть в валенках. А мы держим марку. И за неделю заставили-таки этих басурманов относиться к вечерним развлечениям как к великосветскому рауту. Многие теперь являются в приличном виде.

— А вечером здесь действительно хорошо?

— Ну, не наши питерские и московские ночные клубы, конечно, но если в своей компании, то можно не скучать. Третьего дня из Мадрида прилетал очень известный певец, только я его имя забыла. Хлебнула лишнего. Приходите сегодня.

— Обязательно.

Мужчина, который пригласил Ирину к столу, подхватил с подчеркнутой заинтересованностью:

— Я вас буду ждать. Меня Валерием зовут.

— Ирина.

Уже через несколько минут Ирина легко и гармонично вписалась в компанию. Когда она хотела, то могла быть остроумной, доброжелательной и в меру кокетливой. Случалось это, к сожалению, редко, но когда случалось, то она во всех компаниях становилась центром внимания. Так же произошло и на этот раз. Так что, Я когда они закончили ужин, вся компания настойчиво принялась приглашать Ирину спуститься через час в холл, где они уже заняли большой стол и кто-то остался у него дежурить, чтоб не допустить чужого вторжения.

Ирина вернулась в номер, выдернула из шкафа все Я свои чемоданы и принялась перебирать свои наряды. Выбрала самое вызывающее платье — с глубоким декольте как на груди, так и на спине. Вставила бриллианты в уши и старательно сделала эффектную, несколько диковатую, по моде, прическу. Навела макияж, и на все это ушло полтора часа. Потом надела туфли на высоком каблуке и на лифте спустилась вниз.

Валерий ждал ее у лифта, и Ирина с удовольствием отметила на его лице изумление. «Так-то, — злорадно Я подумала она. — Как тебе превращение Золушки в принцессу? То-то, питерский пижон, вы только по Я шмоткам женщин и оцениваете!»

Но она приветливо улыбнулась и взяла Валерия под руку. Как и обещалось, в холле дым стоял коромыслом. На эстраде играл небольшой оркестр, а пятерка девушек лихо исполняла канкан. Зал был переполнен. Звучала речь едва ли не всех народов Европы. Но преобладала немецкая. Эти бюргеры были самыми шумными, хотя следует отметить, что отдыхать, веселиться они умели. Что касается туалетов, то единого стиля не наблюдалось. Были мужчины в клубных пиджаках и смокингах, были в джинсах и майках. Были женщины, нарядившиеся под стать Ирине, а были едва ли не в купальниках. Как ни странно, все это составляло достаточно гармоничную общую картину. Каждый жил сам по себе и каждый брал от курортной жизни на Канарских островах то, что ему желалось и к чему он стремился» наверное, весь минувший год.

Ирина была встречена питерской компанией с полным восторгом, аплодисментами. Судя по всему, питерцы уже изрядно устали друг от друга, и появление нового, свежего человека, да еще из Москвы, должно было взбодрить их и добавить в программу отдыха новую струю. Точнее сказать, придать общим отношениям новое качество. Ирина поняла свою задачу и туг же принялась за ее исполнение. Она тут же засверкала, заблистала остроумием светской беседы — в пустом словоблудии она имела гигантский московский опыт.

По ходу выпивки, танцев, хорового пения всем залом Ирина приглядывалась к мужчинам своей компании. Оказалось, что Валерий хотя и самый настойчивый, однако не самый интересный. А Ирина давно усвоила, что секс — это, конечно, хорошо, но надо же и паузы заполнять чем-то полезным для интеллектуального развития. В этом плане ее заинтересовал мужчина за тридцать лет, молчаливый, с внимательными темными глазами. Улыбка у него была сдержанной, а на танцплощадку он не выходил.

Как бы не так! Уже через полчаса танцевал с Ириной как миленький! Ирина прижималась к нему голыми плечами, а он, смущаясь, бормотал, что снимает на «Ленфильме» очередной свой фильм про экзотическую любовь гомосексуалистов.

— Так вы режиссер? — в ухо ему прошептала Ирина.

— Милостью божией.

— А сам тоже гомосексуалист?

— Ну что вы?! Нет, конечно.

— Так почему снимаете про гомосеков?

— Искусство — это одно дело, а личная жизнь совершенно другое. Она отстранена от творчества.

— А меня вы можете снять? Хотя бы на втором плане, без слов, то есть диалога.

— Нужно провести пробы. Может быть, я вам и пол-. неценную роль поручу.

Такие обещания Ирина получала по дюжине на год, но, не проявляя к ним никакого доверия, на пробы не ходила, хотя, конечно, для удовлетворения тщеславия не мешало бы запечатлеть свою физиономию на кино или телеэкране. Тем не менее она прижалась к режиссеру еще плотней.

Однако и Валерий не собирался уступать своих позиций, так что очень скоро создалась та миленькая ситуация интриги и флирта, в которой Ирина купалась как поросенок в клевере.

Слава те, господи! Наконец-то во всем этом идиотском путешествий на Канары появился хоть какой-то смысл!

Эрика улетала в Мюнхен двенадцатого, в полдень, и Владимир отвез ее в аэропорт. Когда объявили посадку, Эрика обняла его и неожиданно расплакалась, по-детски, со всхлипываниями и крупными слезами. У Владимира словно сердце оборвалось.

— Я прилечу в Мюнхен, обязательно, — бормотал он, сам себя не слыша. — Или ты прилетай в Москву. Я оплачу и дорогу, и все остальное.

Он оставил ее в очереди к контролю, быстренько нашел ларек и купил там дорогой тяжелый и красивый серебряный браслет. Успел к Эрике, когда она уже ставила свою сумку на ленту, отправляющую багаж на контроль. Он торопливо надел ей на руку браслет и дрогнувшим голосом проговорил:

— Мы обязательно увидимся, Эрика. Обязательно.

— Да-да. — И она снова расплакалась.

А потом исчезла за чужими спинами.

Полностью разбитый, а вместе с тем в каком-то просветленном состоянии Владимир вернулся в «Барракуду», расплатился по всем счетам, а потом принялся за завершение намеченной программы.

Бодрствующую и явно повеселевшую Ирину он увидел только пятнадцатого числа, на причале, в день отплытия. К этому времени Хуан уже отмыл яхту от черной грязи — и она снова качалась на волнах белым лебедем.

К назначенным девяти часам Зариковский не явился. В девять тридцать Ирина начала ругаться, обвиняя мужа во всяком потакании этому ничтожеству, которое, наверное, спит сейчас в зале игральных автоматов. В десять часов Хуан заявил, что пора отчаливать.

В десять с четвертью Ирина прыгнула с причала на палубу яхты и нырнула в каюту. Выскочила оттуда через минуту и закричала испуганно:

— Володька, да он же забрал отсюда все свои вещи и кое-что из наших прихватил.

Краткий допрос Хуана подтвердил — Зариковский явился на яхту рано утром и ушел груженный каким-то багажом.

Арендованный автомобиль Владимир уже сдал, а потому в отель сперва побежал, а потом подхватил попутное такси. В отеле он попросил у портье конверт, вложил в него пятьсот долларов, надписал латинским шрифтом «Зариковскому В. В.». Заклеил конверт и отдал его портье.

Таксист его дождался и вернул на причал за десять минут.

— Плывем! — махнул рукой Владимир.

Шкипер аккуратно вывел яхту из бухты, набрал скорость, указал Владимиру направление — между двух темнеющих на горизонте островов — и оставил штурвал. Владимир принял управление на себя, и яхту плавно закачало на пологих волнах океана, а Тенерифе остался за спиной. Когда Владимир бросил на остров прощальный взгляд, Ирина спросила ехидно:

— Ну, натрахался со своей немкой?

Он ничего не ответил, что Ирину не устроило:

— Мне на это наплевать. Я тоже времени даром не теряла.

— Я очень рад.

Океан серебрился под ярким солнцем, и в рубке управления было жарко, хотя Тенерифе славится тем, что там круглый год ровная температура — от 25 до 28 градусов по шкале Цельсия.

Глава 2

Дня за три до Рождества Христова на Горный Алтай обрушились такие трескучие морозы, да еще и с пронзительным ветром, что вороны на лету замерзали, а занятия в школах отменили еще до начала зимних каникул. Потом посыпал безостановочный снег, но температура не повышалась. Поэтому в городе Семенове, что в сотне километров от Бийска, улицы были пусты, словно его чума захлестнула и все жители вымерли. Откровенно говоря, Семенов на ранг настоящего города не тянул. В хрущевские времена, примерно в начале шестидесятых годов, на этом ровном месте какие-то буйные головы собрались построить то ли громадную фабрику-птицеферму, толи свинокомбинат, а может, и кроликов собирались разводить. Согнали людей со всей округи, что-то построили, не достроили, а затем светлая куриносвинокроличья идея сама собой как-то захирела. Но город выжил, в количестве пятнадцати тысяч человек. Людей привлекала сюда дивная природа и возможность выжить, кое-как наладив работу чулочной фабрики. Так что к началу двадцать первого века Семенов стоял наполовину деревянный, частично кирпичный, и кое-где дыбились над окружающей тайгой бетонные уродцы в девять этажей. Построили три школы, открыли сельскохозяйственный техникум, само собой — значительное количество питейных заведений, но все же возвели и два храма.

Так что утром перед Рождеством Даша Муратова проснулась под приглушенный и далекий звон колоколов. Она потянулась под пуховой периной всем своим сильным и гибким телом, сквозь сон услышала, как тетка Антонина Матвеевна подкидывает в печку дровишек, а печка мощно гудит, наполняя всю просторную избу дровяным теплом.

— Тетка! — сонно позвала Даша. — Неужто ты в церкву снарядилась?

— А то! Иль я нехристь, как ты?

— Тетушка, так нынче, говорят, и медведь в берлоге насмерть замерзает!

— А потому, что медведь тоже басурманин, без креста на шее! А ты спи, спи, родная. Я пирогов и пышек всяких напекла.

Даша снова начала плавно погружаться в сладкую дрему, но тут кто-то торопливо постучал в окошко, покрытое наледью, и высокий голос требовательно позвал:

— Даша! Вставай!

По голосу Даша тут же определила, что призывает ее директор школы Анфиса Чарина. Неужто она решила и в такой лютый мороз устроить какое-нибудь мероприятие?! С этой мощной и цветущей женщиной и в ее неполные сорок лет случались глупости сродни девчоночьим. Даша, работавшая в той же школе завучем и учительницей русского языка (плюс музыкальный кружок для желающих), порой только диву давалась, наблюдая, как ее лихая директриса могла, к примеру, подраться кочегаром школы Филимоном — отчаянным трепачом, пропойцей и лодырем.

— Входи, Анфиса! Открыто! — не пошевелившись, прокричала Даша и тут же услышала, как в сенях скрипнула дверь, в избу коротким ударом хлынул холодный воздух, прошелестели по полу тяжелые валенки Анфисы, и она тут же принялась дергать Дашу за уши.

— Уж не в храм ли ты, безбожница, собралась?! — перевернулась на спину и открыла глаза Даша.

— Какой там храм!

Анфиса стояла у ее кровати, плотно упакованная в тулуп, в двух шерстяных платках, в одной руке у нее белел здоровенный таз, а под мышкой она держала четыре банных веника.

— В баньку пойдем! — решительно объявила директриса. — Мои мужики уже отмылись, все там выдраили, вычистили, воду куда надо закачали, так что там и чисто и жарко!

— Ты с ума сошла?! В такой мороз?

— Да тут всего-то пробежать сто метров!

— Достаточно, чтобы околеть!

— Пролетим, не растаем! — И без всяких церемоний Анфиса сбросила с Даши теплую перину. — А сама не пойдешь, так я тебя на руках отнесу!

И действительно — по узенькой тропинке между сугробов, которые намело выше головы, пришлось бежать как сумасшедшей, замотав лицо шерстяным платком по самые глаза. Было еще темно. Снег громко хрустел под валенками, воздух, казалось, звенел, и, как ни странно, бежать было довольно легко. К концу этого забега Даша обогнала свою начальницу метров на двадцать. На пороге баньки споткнулась и тугую дверь вышибла готовой. Так что в предбанник вползла на четвереньках.

Внутри все было как обещано. Пахло перегретым, чистым деревом, раскаленными камнями каменки и березовыми вениками. Тут следует отметить, что уже миновала эпоха «русских мокрых» парилок, когда водой заливались и парилка и мыльная, так что везде стоял мокрый туман и на расстоянии протянутой руки и слона не разглядишь. Но не пришлась по душе, не привилась и финская сауна, где люди в перекаленной сухой парной натужено потеют, и уж какой там березовый веник! — он с тебя всю шкуру сдерет. Сауна, понятно, веников не признает. Так что по России почти везде получилось нечто среднее, — чтоб и жарко, но и веничком похлестаться чтобы было допустимо.

После первых минут блаженного отогрева Анфиса сказала завистливо, глядя на голую подругу:

— Знаешь, я тебе так скажу, только ты не обижайся. С лица ты в общем-то так себе. Не урод, однако и не красавица. Серенькая мышка. Но все остальное, от подбородка до пяток, ну просто по первому классу.

— Полно тебе, — смутилась Даша.

— Да нет, ты меня послушай, раз уж я начала! Давно с тобой такой прямой бабий разговор хочу иметь. Ты же если не королева, то принцесса — наверняка. И образование у тебя высшее, и на рояле играешь, по-французски говоришь. Ну а что до фигуры твоей сахарной, так я против тебя просто беременная слониха.

— Ага! То-то на тебя все мужички в округе облизываются! — засмеялась Даша.

— Дуреха. Не про то я тебе сказать хочу. Что ты здесь у нас торчишь, молодость губишь?! Ты у нас никогда себе порядочного мужчину не найдешь! Пропойцы тупые и вонючие грязнули. Ты ему сыграй на рояле эту, как ее, фугу Баха! Так он со страха неделю водку пить будет.

— Я здесь родилась, Анфиса… И папа с мамой на местном погосте рядышком лежат. И бабушка там же.

— Пусть лежат! — рявкнула Анфиса. — А ты свою дорогу торить должна. Тебе всего двадцать шесть лет! У тебя же брат миллионер, в Москве живет, по всему миру раскатывает! А Катька, его дочь, я ж ее еще косопузоед помню, в Лондоне учится!

— Анфиса… Ну получается, что я к такой жизни, в Москве и Лондоне, не приспособлена. Может такое быть? Я ленивая, и ничего мне необыкновенного не надо.

Анфиса спросила осторожно:

— А что братишка твой, Володя, не звал к себе?

— Ну как — не звал! — с обидой ответила Даша. — Я Силком тащил. Да и сейчас каждый раз зовет. Но, видать, я попросту трусливая. И не любопытная. Как сказал Пушкин, «мы ленивы и не любопытны».

Они помолчали, и Анфиса тихо проговорила:

— Ну а я… Ты только у нас никому не говори. Через год, как только мои близнецы десять классов окончат, забираю их и мужика в охапку — и рву отсюда когти хотя бы в Екатеринбург.

Даша негромко рассмеялась:

— Ну теперь все ясно. Старшая твоя дочь за Екатеринбург зацепилась, и вы за ней?!

Анфиса ответила не сразу:

— Ты здесь особо не распространяйся. Только Надька моя уже в Петербурге. И уже, сопливая, двух мужей сменила. А ей, если помнишь, только девятнадцать лет стукнет. Во дает, а?

— Она и в пятнадцать лет уже была зрелой девушкой.

— В мамочку. Я первый раз переспала с парнишкой, когда мне и четырнадцати лет не было. В поле. В стогу сена.

За этими душевными разговорами они и не заметили, что перегрелись так, что едва сползли с верхнего полка парилки.

— Ну что, подруга, — задиристо спросила Анфиса. — В сугроб с лету рискнем?!

— Положено.

Они выскочили на крыльцо — распаренные, дымные, освещенные только светом тусклой лампочки. Выскочили в темноту едва занимающегося утра и с визгом плюхнулись в сугроб. Долго такой пытки на свирепом морозе никто не выдержит, — три раза кувыркнулись в снегу и, сталкиваясь плечами, полетели обратно.

Еще немножко попарились, а потом, что-то плотоядно бормоча, Анфиса полезла в какие-то ящики и тайнички:

— Ну посмотрим, что нам мои мужички приготовили. Чем мамочку ублажить возжелали.

Мужики Анфисы (муж и близнецы пятнадцати лет) расстарались. Банка с огурцами, уже нарезанная селедочка, помидоры опять же в банке и колбаска, ну и здоровенная бутыль, наполненная мутноватой жидкостью. Даша улыбнулась:

— Видели бы наши школяры, как их учительницы самогон хлещут.

— А видели бы, как мы голые в сугробе купаемся!

Граненые стаканчики уже были наполнены, и Анфиса произнесла традиционный тост:

— Ну, подруга, как всегда: «За родных и близких, за любовь и счастье, и не забудем про себя!»

Едва выпили, едва успели закусить, как в предбаннике раздался мелодичный звон. Голая Даша метнулась к своей шубе и выдернула из кармана сотовый телефон. Крикнула в микрофон напряженно:

— Да!.. Я слушаю!.. Да!.. Володя, это ты?!

Но связь не прошла. Даша огорченно сунула аппарат в карман шубы. Анфиса сказала, не скрывая зависти:

— Красивая игрушка. Брат подарил, он и разговоры оплачивает?

— Конечно.

— И ты с мобильником даже в туалет ходишь?

Даша помолчала, потом сказала севшим голосом:

— Налей. Видишь ли, в чем дело… Брат Володя звонил мне каждые две недели как минимум. А уж под любой праздник — так обязательно. А теперь уже месяц прошел — и ни одного звонка.

— Сама позвони на его мобильник.

— А то я не звонила? Нет связи.

— Так, может, он по своим делам в Америку улетел! Недотягиваются туда ваши игрушки.

— Нет, в начале декабря он звонил мне с Канарских островов. Сказал, что перед отлетом деньги выслал. Я их получила. Тревожно мне, Анфиса. Он ведь по натуре авантюрист. На Канары от Барселоны на яхте поплыл, вот мне и не по себе.

— На фирму его позвони!

— Я не знаю там ни одного телефона.

Настроение испортилось. Подруги выпили еще по паре стаканчиков, без обычного азарта поболтали с. полчаса, прибрались в бане и разошлись.

В целом Анфиса Чарина была добрым и независтливым человеком. Но следует признать и тот факт, что когда ваша подчиненная по службе учительница ходит в шубе из натурального меха, а в баню таскает сотовый телефон, то все это настроения вам не улучшает. К тому же у Анфисы имелся еще один комплекс: у нее было всего лишь среднее профессиональное образование, а у Даши — высшее. Кроме того, Даша читала французские журналы и играла на пианино. Было от чего расстроиться, даже при высокой степени доброты души.

Она добежала до своего дома, взлетела на третий этаж, а муж Михаил (увидевший ее из окна) уже открыл ей дверь навстречу. Спросил добродушно:

— Как банька? Как парок?

— Дрянь, — обрезала Анфиса. — Холодно было.

— Да ты что? — обиделся Михаил. — В парилке девяносто пять градусов по термометру. А в предбаннике двадцать восемь.

На эти оправдания Анфиса внимания не обратила, раздраженно разделась и прошла на кухню. Здесь ее уже ждал стол, накрытый к скромному, но обильному завтраку. За столом сидели ее сыновья, близнецы Пашка и Колька. Природа забавно распорядилась с близнецами. При общем сходстве Пашка был вылитый отец, а Колька скорее смахивал на мать.

Анфиса плюхнулась на табуретку, а Колька спросил обиженно:

— И чем тебе банька не понравилось? Мы же для вас ее специально дважды протопили и всю вымыли.

— Ладно, — отмахнулась Анфиса. — Все хорошо, просто я утром не с той ноги встала.

Михаил присел рядом и прогудел:

— Так и не надо срывать на нас свое дурное настроение.

— Извини. Ты вот что, Миша. Как морозы отпустят, поедешь в Бийск и организуешь, мне сотовый телефон.

— Что-о?

— Мобильный телефон мне нужен!

— Да зачем? Кому ты здесь звонить будешь?!

— Тебе!

Муж не стал спорить, поскольку никогда не сопротивлялся очередным всплескам горячо любимой жены. А близнецы от маминой идеи пришли в полный восторг, поскольку знали, что через неделю мобильник перейдет в их распоряжение. Закричали, перебивая друг друга:

— Правильно, мама! Мы летом в Екатеринбурге видели, что там почти у каждого студента мобильник!

— Да! — вспомнила Анфиса. — А вы зашли там в Политехнический институт? Узнавали, что там с конкурсными экзаменами?

— Так надо еще школу кончить, — неуверенно ответил Колька.

Анфиса сосредоточенно помолчала, потом сказала твердо:

— Не будем ждать, пока вы кончите здесь школу. Закончите в Екатеринбурге.

— Это как? — растерялся Михаил.

— Так. К новому учебному году переберемся в Екатеринбург.

— Зачем?!

— Я хочу, чтоб мои дети развивались по требованию времени. Работали на компьютере, говорили по-французски и играли на фортепиано.

— А школу на кого бросишь?

— Дарью Муратову начальству рекомендую. Она давно на мое место рвется. Пусть хлебнет лиха.

— Подожди, а где мы в Свердловске, то есть в Екатеринбурге, жить будем?

— Найдем где, на улице не останемся.

Пашка одобрил материнскую решительность:

— Молодец, мама. Отважный ты человек. Так и надо — управлять своей судьбой, а не плыть по течению.

— Да подождите вы, отважные! — едва не заплакал Михаил. — А как же наш цветущий по весне сад? Как же наша пасека и пчелы?! Столько труда положили!

— Все продадим и на эти деньги купим в Екатеринбурге квартиру, — четко ответила Анфиса.

— Ну как скажешь, — покорился, как всегда, Михаил.

Принятое решение вернуло Анфисе доброе расположение духа, и она принялась за завтрак, поскольку, как уже, кажется, отмечалось, любила поесть даже лишний раз в день. Отчего и имела фигуру мощную, сильную, по-своему красивую, — на соблазн всем мужичкам Семенова от восемнадцати до девяноста лет.

…Когда Даша вернулась домой, принаряженная и просветленная тетушка Антонина уже накрывала стол. И следует сказать прямо — редко у кого мог быть такой стол в городе Семенове. Ну, может быть, еще у десятка семей. Тут тебе и балычки, и заливные из семги, икорка красная и черная, прочие всякие соленья-варенья, что обеспечивалось, конечно, теми 500 долларами, которые ежемесячно присылал брат Володя. Такая сумма в масштабах города Семенова была фантастической. Даже директор чулочной фабрики в пересчете на доллары получал от силы 200, да и то нерегулярно. Однако и то сказать, что за деликатесами приходилось ездить в Бийск, поскольку в магазинах Семенова набор продуктов представлял собой ассортимент сродни солдатскому пайку. Никаких изысков не признавал, и никто этих изысков и не запрашивал.

— Переоденься, — строго сказала тетушка. — Все-таки святые дни грядут.

— Да. Конечно.

Переоделась она в строгое, черное платье, глухое, как водолазный скафандр. В нем обычно ходила на разного рода официальные праздники. Антонина спросила с осторожной улыбкой:

— Даша, я к столу соседей пригласила. Бабку Олю и Ивана с женой. Можно?

— Да, конечно. Зачем ты спрашиваешь?

— Ну вот придут, я пироги из печки и выну. И водку с коньяком из холодильника. А ты не жди, садись, ты же после баньки кушать, наверное, очень хочешь.

Даша присела к столу и положила рядом с собой сотовый телефон.

— У нас опять новый священник, — сказала Антонина. — Ну совсем молодой. Но, ничего не скажешь, обходительный, службу знает и поет по-настоящему.

— И чем ты недовольна?

— Так ты уразумей. У молодых в этом святом деле благолепия, торжественности нет. Бороденка у него еще хилая, весь из себя поджарый. Мужества еще нету.

И в этот момент под рукой Даши вновь подал свой мелодичный голос сотовый телефон.

— Да! — схватила она аппарат и крикнула напряженно. — Я вас слушаю! Володя, это ты?

На этот раз связь прошла идеально — будто собеседник здесь за печкой сидел.

— Здравствуйте, Дарья Дмитриевна, — прозвучал незнакомый голос. — Попробуйте меня вспомнить. Лет пять назад я прилетал к вам, сопровождая нашего президента, вашего брата Владимира Дмитриевича. Это его партнер Юрий Васильевич Дорохов.

— Я вас плохо помню, Юрий Васильевич, — насторожившись от этого неожиданного звонка, ответила Даша.

Дорохов в далекой Москве словно запнулся и произнес через паузу другим тоном:

— Дарья Дмитриевна… Мне очень больно, но я вестник большого горя… Наш любимый президент, мой друг и ваш брат, и его жена… Пропали без вести… Около Канарских островов.

Оглушенная, Даша ничего не отвечала, и Дорохов крикнул тревожно:

— Вы меня слышите?

— Да, — заледеневшим голосом выдавила Даша. — Как это — пропали без вести?

— Никто толком ничего не может сказать. Они исчезли в океане. Они вышли с Канар, от острова Тенерифе, но не дошли до Барселоны, где арендовали эту яхту с рулевым. И не выходили на связь с нашим холдингом в Испании. Ну мы подняли тревогу через посольство в Мадриде. Только владельцы яхт-клуба, где они арендовали яхту, уже и сами всполошились. В общем, испанцы сделали все, что могли. Целая флотилия искала, вертолеты там были, самолеты и любительские суда. Около месяца — и никаких следов. Вроде бы где-то возле Гибралтарского пролива рыбаки в море видели взрыв. Но доказательств никаких. Ни следа, ни дымка. Вся наша фирма выражает вам самые глубокие соболезнования. Извините меня.

— За что? — глухо спросила Даша.

— Не знаю за что. Наверное, за то, что я его не уберег, Дарья Дмитриевна. До свиданья, Дарья Дмитриевна.

— Прощайте, Юрий Васильевич.

Даша положила трубку на стол и сидела с окаменевшим лицом. Антонина спросила:

— Это Володя с Ирой звонили?

— Нет, — чужим голосом ответила Даша.

Антонина насторожилась:

— А кто? Их товарищи? Что-нибудь случилось?

Она присела рядом и тревожно заглянула в сухие и неподвижные глаза Даши.

— Случилось… У нас больше никогда не будет такого стола. Никогда. Володя пропал. Вместе с Ирой.

Антонина то ли взвизгнула, то ли вскрикнула, уткнула лицо в ладони, и так обе женщины в полном молчании просидели минут десять. Потом Антонина сказала тяжело:

— Ну что ж, милая, такое уж нам наказание от Бога. Не надо роптать. Каков бы ни был Володя, но я думаю, что все одно он попадет в Царствие Небесное. — Она помолчала. — А мы будем теперь барахтаться, как все. Весной посадим картошку, свеклы также можно и всякую зелень. Не помешает и двух-трех козочек прикупить. Выживем, ты не бойся.

Даша на это ничего не ответила. Перспективы выживания ее не пугали. В полном отупении, совершенно безразлично она принялась считать все свои капиталы. В запасе оставалось 830 долларов США. Еще нужно продать сотовый телефон, для чего придется ехать в Бийск, — здесь он никому не нужен. Шубу из меха рыси тоже можно продать. В общем, с учетом ее зарплаты и нищенской пенсии тетки, с учетом скудного общего уровня жизни в Семенове года на два, а то и больше, денег хватит. Чтобы не сажать картошку, редьку, свеклу и прочий подножный корм.

«Господи, о чем я думаю?! — беззвучно застонала Даша. — Володьки нет — и никогда не будет! Самого близкого человека, который был у меня на свете».

Антонина поднялась из-за Стола и сказала сурово:

— Пойду скажу соседям, чтоб не приходили.

— Нет. Пусть приходят. Справим поминки, как положено. Они все Володю знали. Я сейчас за Анфисой схожу.

Глава 3

Существуя, словно под водой, Даша пережила зиму. По весне, в мае, упрямая тетка взялась-таки сажать картошку. Сколько Даша ни убеждала ее, что в этом пока нет никакой нужды, Антонина и слушать не хотела. Пришлось ей помогать. И они на пару горбатились на своем приусадебном участке. Под посадки картошки отвели несколько соток и каждую свободную от школьных занятий минуту. Посадили свеклу, лук, салат, укроп и прочую зелень. И работы эти крестьянские порой заканчивали уже при лунном свете.

В одну из таких лунных ночей, когда они с ног валились от усталости, Антонина выговорила, еле языком ворочая:

— Кажется, все закончили. Пойдем, Дарья, засосем по стакану, а то в горле пересохло.

— Какому стакану?

— Самогонки.

— Да откуда она у тебя?!

— А я в подвале аппарат наладила.

Даша ужаснулась:

— Умом, что ли, тронулась, старая ведьма?!

— У меня ума побольше твоего. А продаю я только своим знакомым трактористам. И не ной. На какие такие шиши мы посадочную картошку купили?

Даша застонала:

— Да сказала бы, и я бы дала тебе денег! Ну не бедствуем мы пока, и на дворе не война и не землетрясение! Ты понимаешь, баба-яга, что, когда ты в конце концов погоришь, меня автоматически из школы вышибут?!

— Не трепыхайся, если что, я все на себя возьму. От сумы и тюрьмы не зарекайся. Подумаешь, годик-другой за решеткой отсижу.

— Да как тебе не стыдно этой дрянью торговать!

— Дрянью? — оскорбилась самогонщица. — Вот попробуешь, другое мнение иметь будешь.

Через десять минут Даша вынуждена была согласиться — тетушка, как всегда, оказалась права. Напиток у нее получался благородный — прозрачный, как слеза младенца, легкий, крепкий и практически без запаха сивухи. Где-то уже глубоко за полночь обе труженицы нахлестались до состояния полной гармонии с этой проклятой жизнью. И даже дружно спели на два голоса: «Вот мчится тройка почтовая!..» По окончании вокала тетушка заплакала и сказала сквозь слезы:

— Беги отсюда в какой большой город, Дашка. Пропадешь здесь.

— А ты тут как же одна останешься?

— А ты что, хочешь закончить жизнь свою как я?! Или как твои батюшка с матушкой, что на нашем погосте рядышком покоятся? Тоже ведь в школе работали. И тоже жизни, какую по телевизору показывают, вовсе не видели. Скудно прожили, чего уж там. Лети свободной птахой, а я у тебя гирей на ногах висеть не хочу.

Они выпили еще по паре стаканчиков, вспомнили родню, разрыдались уже в два голоса, и утром Даша и вспомнить, как добралась до своей постели, не могла. Но голова была ясной и легкой — тетушка свое сивушное дело знала. А главное, что в мозгу застряла четкая мысль: «Лети отсюда свободной птахой!» Полететь можно было, но только куда и к кому? На сегодняшний день курс полета был ясен — в опостылевшую школу, к своим олухам — ученикам старших классов.

В июне начались выпускные экзамены. Из района приехала комиссия из пяти человек, а потому темы сочинений школяры, с подачи своих педагогов, знали заранее, все экзаменационные билеты очень хитро помечены — как метят карты шулера. Кстати сказать, из пяти членов почтенной комиссии только у одного оказались дети. Тем не менее остальные четверо с большим апломбом и самоуверенностью поясняли, какими методами надо воспитывать молодых людей, дабы влить в их свежие души высокие моральные ценности. От всего этого кислого лицемерия и пошлой демагогии у Даши скулы на сторону сводило. И все жестче укреплялась мечта «лететь отсюда свободной птахой».

Работу школы высокая комиссия благосклонно оценила на четыре с плюсом. А перед отъездом тот, у котоpoгo были дети, подошел к Даше и сказал:

— Дарья Дмитриевна, я был приятно изумлен, в каком широком диапазоне выпускники ваших классов знают русскую литературу.

— Спасибо, — смутилась Даша.

— Судя по всему, вы создали собственную методику?

— Да нет. Просто немножко расширила темы.

— А вы не хотели бы в следующем году перебраться в колледж, скажем, в Новосибирск?

Даша сжала зубы до хруста и ничего не ответила. Но он понял, улыбнулся и подал ей свою визитную карточку:

— Позвоните мне в конце июля, я думаю, что это вполне разрешимая проблема.

С чем и уехал. Все бы хорошо, но уж больно у этого члена комиссии при его речах был маслянистый взгляд, которым он упирался в Дашину грудь и шею.

Экзамены закончились, и следовало устроить бал для выпускников. Для обсуждения программы этого бала все педагоги собрались в кабинете Анфисы. День выдался жарким, всем хотелось побыстрей сбежать домой. Поэтому тут же предложили провести бал по прошлогодней схеме.

— Нет, — неожиданно твердо сказала Анфиса. — По прошлогодней схеме не пойдет.

— Почему? — удивилась физичка Тамара.

— А потому, что в прошлом году все ребята перепились, а что и вовсе худо — изнасиловали в кустах Веру Николенко. Вы что, уже забыли про это?

Что было, то было. И историю эту удалось замять и притушить без последствий с невероятным трудом. Ну как без последствий? Родители насильников отдали родителям Николенко свои «Жигули», а осенью — два центнера картошки. Такова была плата за порушенную девственность. Впрочем, Вера зимой умотала в Новокузнецк, где благополучно вышла замуж и оттягала у родителей для мужа эти самые «Жигули», заявив, что именно она их заработала.

— Допустить повторения этой истории мы не можем, — строго сказала Анфиса. — И на этот раз нам придется не отпускать выпускников после выдачи аттестатов, а контролировать их развлечения до вечера.

Тамара сказала сердито:

— Со свечкой, что ли, за каждым до ночи ходить?

— Этого не надо. Я полагаю, что после выдачи аттестатов нам надо придумать какое-нибудь мероприятие. Продолжение праздника, что ли, — до глубокого вечера.

— Наряд милиции надо вызвать, — прошамкал старенький математик Сизов.

— Тогда уж лучше гарнизон солдат, они тут недалеко, — заметила физичка Никонова.

— Ага! — захохотала Тамара. — Вот солдатики и понасилуют всех девчонок скопом!

— Перестаньте, — нахмурилась Анфиса. — Я просила вас делать предложения по существу. Что нам организовать после бала с обычными танцами?

В это мгновение Даша вспомнила, как давным-давно ездила с отцом отдыхать в санаторий на Черное море. Там оказалась компания киношников, народ беспечный, постоянно хмельной и веселый. Они вечно придумывали всякие забавы и развлечения для всех — и для детей, и для взрослых. Даша сказала громко:

— Организуем праздник Нептуна.

— Что? — удивилась Анфиса.

— Праздник Нептуна, повелителя морей и океанов.

— Подожди, Даша, как ты себе это представляешь?

— Да очень просто. Вода в нашем пруду уже теплая. Нарядим выпускников в костюмы русалок, чертей всяких. Вернее, они сами нарядятся. Нептун всплывет из морской пучины и произнесет поздравления. А потом заставит каждого нырнуть в пруд, чтоб протрезвели, если уже успеют тяпнуть. Ну и выступят, каждый проявит свой талант. Поставим на берегу музыкальный центр. А если удастся заманить из Бийска нашего Линькова, так совсем будет прекрасно.

— Линькова заманишь! — язвительно сказала Тамара. — Он уже поп-звезда! Скорее всего, зазнался, как индюк, да и деньги гребет лопатой.

— Заманим, — решительно сказала Даша. — Он все же наш, нашу школу кончал. Линькова я беру на себя.

— А кто будет Нептун? — захихикал Сизов.

Вот это была проблема так проблема. На весь состав педагогов школы мужчин было всего трое. Математик, физкультурник Матвеев и преподаватель младших классов Рекунов. О старичке Сизове и речи не могло быть, на роль Нептуна он никак не тянул. Рекунов уже взял отпуск и куда-то уехал. А Матвеев, все еще мечтающий о карьере чемпиона мира по лыжам, еще в начале мая отпросился на спортивные сборы и улетел в Екатеринбург. Оставался еще один мужчина — он шуровал в подвале уголь возле отопительных котлов, Филимон, истопник. Но диапазон его забот о школе был значительно шире, чем работа у котлов. Руки у него были золотые — когда трезв. И совершенно беспомощные — когда пьян. Последнее состояние составляло доминанту его жизни, подшофе он был не менее восьми дней в неделю. Но тем не менее именно Филимон следил за всем электрооборудованием шкалы, канализацией, выполнял кровельные работы, и за внештатные труды свои денег не требовал — расчет производился исключительно бутылками. Не молока, естественно. Странный это был человек с густыми татуировками на обеих руках. Даша подозревала, что образование у него много выше, чем обозначено в его анкете — шесть классов. Однажды совершенно автоматически она что-то сказала ему на французском, и он ответил также на языке галлов.

— А что, если предложим роль Нептуна Филимону? — сказала Даша.

— А у тебя литр самогонки есть? — весело спросила Тамара.

— Найдем, — сухо бросила Даша, памятуя о подпольном производстве тетки Антонины.

— Поговори с ним сама, — решительно предложила Антонина. — Я с ним с Нового года не разговариваю. А потом, все же прикинь на бумаге схему этого праздника.

— Сценарий, — уточнила Даша.

— Сценарий, — согласилась Анфиса.

На этом обсуждение закончилось, а Филимона Даша нашла в слесарной мастерской. Могучий мужик с корявыми, толстыми руками осторожно копался в механизме карманных часов, — видно, «сшиб» очередную халтуру — получил заказ у кого-то в городе. Сидел у верста ка он в одних трусах, босой, густая шерсть с сединой покрывала его широкую спину.

Пока Даша растолковала ему, что ей требуется, он натянул потертые джинсы, а потом полез в сапоги.

Даша смолкла, исчерпав весь объем задачи для Филимона, а тот сказал неожиданно:

— Когда, Дарья, замуж выходить будешь, обязательно проследи, какую ногу твой жених первую обувает. Левую или правую.

— Что? — опешила Даша. — Зачем?

— Верная примета, столетиями проверенная. Если с левой ноги начинает — добрый человек. А с правой обувается — так дрянь дрянью и ты ему не верь.

— Филимон! Ты что, не слышал, про что я тебе толковала?! Про праздник Нептуна!

— Нептун? — переспросил он. — Это, по-моему, бог водоснабжения то ли у древних греков, то ли у римлян.

— Сможешь его изобразить на нашем пруду?

— Лет десять назад я в местах, не столь отдаленных, в тамошнем самодеятельном театре Кречинского играл. Из пьесы Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского».

— В тюрьме, что ли?

— В лагерях, за колючкой, если тебе нужны уточнения. Свой текст я сам напишу, а то вы, бабы, размажете сопли по столу, и выпускники не поймут, что они выходят в жизнь, как на бой. На линию фронта.

Эти его последние слова сверлили мозг Даши до вечера: «Жизнь как бой, как линия фронта». А у нее не было никакой линии фронта, и жизнь протекала монотонно, вяло. Она, Даша, просто барахталась в вязком болоте, и не более того.

День выпускников начался очень торжественно и динамично. Двадцати четырем выпускникам выдали аттестаты, а потом все пошли на пруд. К этому времени все уже знали, что будет нечто особенное, для чего нужно прихватить с собой плавки и купальники. К часу дня едва ли не весь город столпился на берегу, громко ревела музыка из динамиков музыкального центра, и погода не подвела — ни облачка на ясном небе. Школьники с большой радостью разделись и принялись танцевать на песке прибрежной полосы.

И тут из камышей выплыл плот, на котором стоял Нептун. Костюм Филимон соорудил себе сам. Даша отметила, что наряд этот оказался не лишен художественного вкуса. Короткая пурпурная мантия, позолоченные Ж сандалии, опять же золотая высокая корона на голове и трезубец в руках. Нет, не так примитивен был истопник Филимон, каковым представлялся в повседневной жизни. Он внушительно и величественно стоял на плоту, а раскрашенный под дикаря мальчик управлял плотом с «помощью шеста. Могучий голос Нептуна перекрыл рев музыкального центра, а публика встретила его появление свистом, воплями и аплодисментами.

— Это я — повелитель морей и океанов, озер, рек, прудов и канализации, царь воды, бог Нептун!

Был ли пьян Филимон, Даша определить не могла.

— Сегодня я посвящаю в рыцари водяного царства тех, кто выходит в открытое море жизни, в битву за славу и процветание нашего любезного Отечества!

Полуголые выпускники полезли в пруд, и Филимон вопрошал их:

— Готов ли ты отрок (или отроковица) посвятить всю жизнь свою любезной Родине?

— Готов! — отвечали ему.

После чего Нептун довольно сильно бил трезубцем по плечу посвящаемого.

— Отныне и навсегда ты рыцарь моего царства! И если нарушишь свое слово, то утонешь даже в унитазе!

Конфуз произошел на четырнадцатом посвящаемом. Мальчишка, управляющий плотом, неловко дернул своим шестом, и бог морей и океанов покачнулся и полетел с плота в воду, подняв фонтан брызг. Округа вздрогнула от дикого хохота зрителей. Но Филимона это ничуть не смутило. Он выкарабкался на плот, дал затрещину своему лодочнику, от чего и тот с воплем полетел в воду. Новый взрыв восторга на берегу. Как ни странно, после этого купания костюм Нептуна стал еще эффектней, а Филимон прорычал:

— Святое посвящение принял и я, во искупление тех грехов, которые накопил в своей долгой жизни. Так пусть будет этот пруд для вас всегда искупительной купелью! И когда нагрешите, набедокурите — приходите сюда и смойте моей святой водой грехи свои!

Девчонка из девятого класса, еще не успевшая раздеться, протолкалась сквозь толпу к Даше, тронула ее за локоть и сказала с непонятным испугом:

— Дарья Дмитриевна, к вам какие-то двое мужчин приехали. Просят сейчас же, срочно подойти.

— Что за мужчины?

— Я не знаю. Не наши. Какие-то страшноватые. Дали мне доллар и сказали, чтоб вы пришли живой или мертвой.

«Ничего себе приказики!» — подумала Даша, и легкий холодок безотчетного страха пробежал по спине.

Она выбралась из толпы зрителей и поспешно пошла в город. Кто мог ею заинтересоваться, она и ума приложить не могла. Когда подошла к дому, увидела запыленный черный джип. А на крыльце сидели двое мужчин — курили. Рядом с ними суетилась растерянная тетка Антонина, предлагала попить молока из глиняного кувшина. Они небрежно отмахивались. И поднялись, когда Даша остановилась напротив них.

Около полуминуты прошло в молчаливом разглядывании друг друга. Младшему было чуть за двадцать — плотный, кряжистый увалень. Второй постарше, лет около тридцати, на голову выше Даши, жилистый, резкий даже в спокойном состоянии, светлоглазый, с ястребиным сухим лицом. Он и спросил, четко выговаривая каждое слово:

— Дарья Дмитриевна Муратова?

— Правильно.

«Ястреб» посмотрел на часы:

— У нас мало времени. Нам нужно успеть на самолет. За пять минут соберите походную сумку. Смену нижнего белья, зубную щетку, расческу и паспорт.,

— У вас ордер есть? — ляпнула Даша, а Антонина смотрела на происходящее с нескрываемым страхом.

— Какой ордер? — сдержанно спросил «ястреб».

— Я не знаю, — растерялась Даша. — Но если вы меня забираете…

Мы не забираем, а приглашаем. Настойчиво приглашаем, ради вашей пользы. Не тяните резину, пожалуйста. Собирайтесь, и поедем.

Сказано это было с такой жесткой непререкаемостью, что Даша против воли своей подчинилась. Вошла в дом, схватила сумку, покидала в нее что под руку попалось, а Антонина прошептала:

— Давай, Даша, обнимемся, простимся. Может, и не увидимся больше.

Они коротко обнялись, Даша вышла на крыльцо, сказала звонко:

— Если вы не скажете, куда меня повезете, я сейчас возьму ружье, запрусь и никуда не поеду!

— В Москву, — хрипло бросил коренастый. — У вас там дела, связанные с исчезновением вашего брата.

Они отвернулись, прошли в машину и сели в салон, оставив правую заднюю дверцу открытой. И опять эта непререкаемая сила мужчин подчинила Дашу, и она покорно влезла в машину, которая тут же рванула вдоль улицы.

— Послушайте, — произнесла Даша, — объясните хоть что-нибудь! Нельзя же так!

«Ястреб» повернулся к ней с переднего кресла:

— Дарья Дмитриевна, мы простые и тупые исполнители приказа. Все ваши вопросы — пустое. Мы ничего не знаем. Нам велено доставить вас в столицу, мы доставляем. И это все.

— Все?

«Ястреб» улыбнулся как оскалился:

Ну могу лишь сказать, что ничто плохое вас там не ждет. Скорее наоборот. Обратно мы вернем вас дня через три.

— Или не вернетесь никогда, — прохрипел от руля коренастый.

Час от часу не легче. Уж если не возвращаться никогда, так хоть зимние вещички надо было с собой захватить.

Машина летела по тракту на сумасшедшей скорости, на которую ее спутники вовсе не обращали внимания. На ухабах джип так подкидывало, что Даша билась головой о крышу. До Бийска они домчались минут за сорок, хотя обычно на эту дорогу уходило полтора часа. Остановились около здания аэропорта, «Ястреб» взял у Даши паспорт, исчез и вернулся через десять минут — с авиабилетом.

— Регистрация уже началась. Поторопимся.

В повышенном темпе они прошли в конец очереди к стойке регистрации. Даша лишь отметила, что машина осталась беспризорной на стоянке, но это никого не волновало.

Когда вышли на взлетное поле, Даша взмолилась:

— Скажите хотя бы, как вас обоих зовут, а то и разговаривать как-то неудобно.

— А мы не будем разговаривать, поскольку не о чем, — ответил «Ястреб» и объявил: — Валентин Греф.

— Андрей Малашенко, — нехотя представился коренастый.

В самолете они прошли в голову салона, а Даша со своим билетом оказалась в хвосте.

Через десяток минут самолет завизжал турбинами, вырулил на взлетную полосу, постоял, а потом, словно его кнутом хлестнули, рванулся вперед. Даша летела первый раз в жизни. Ее парализовал страх, когда машина разбежалась и, как показалось Даше, мучительно тяжело оторвалась от земли.

И за весь этот долгий полет через добрую половину страны ни один из сопровождающих Дашу к ней не подошел. Через полчаса она успокоилась, приняла минеральной воды из рук стюардессы и неожиданно для себя заснула. Проснулась, сходила в туалет и снова провалилась в сон. Безвольная, покорно подчинившаяся приказам незнакомых людей, она даже не пыталась понять, куда конкретно и зачем ее везут. Вспомнилось, что все это связано с братом Владимиром, но и эта мысль быстро ее оставила.

За иллюминатором уже сгустились сумерки, когда самолет пошел на посадку и всем велели пристегнуть ремни.

Приземлились и вышли из самолета под мелкий и противный дождь.

Автобус довез до здания аэропорта, и Даша успела заметить светящуюся надпись «Внуково».

На автомобильной стоянке полавировали между машинами, сбившимися тесным стадом, и Малашенко сел в темную «Волгу», а Греф позвал Дашу за собой и усадил в кресло какой-то иномарки, Даша плохо разбиралась в автомобилях, хотя права на управление умудрилась получить у себя дома. За три бутылки водки — пусть лежат, каши не просят, а может быть, когда и потребуются.

Греф сел к рулю, сунул в зубы сигарету, вытащил из кармана сотовый телефон. Набрал номер и через несколько секунд произнес:

— Мы прибыли, Юрий Васильевич. Куда ее везти? На ее квартиру или к вам?… Понял, едем.

Даша напрягла память и спросила:

— Юрий Васильевич — это Дорохов?

— Да.

Ну хоть что-то прояснилось. Именно Дорохов сообщил зимой Даше о пропаже Владимира.

Греф тронул машину с места и криво усмехнулся:

— Не дергайся. Может быть, так карта ляжет, что ты об меня и Малашенко еще ноги вытрешь.

— Да уж постараюсь! — вовсе осмелела Даша.

Они снова замолчали, под шелест колес промчались по ярко освещенной трассе и неожиданно влетели на широкую улицу, вдоль которой стояли высокий дома.

— Москва? — спросила Даша.

— Она, Первопрестольная.

По городу они ехали около получаса, потом остановились в тусклом переулке, застроенном не слишком высокими кирпичными домами — не выше пяти-шести этажей. Греф выключил мотор, закурил, нахмурился и заговорил:

— Теперь слушай меня внимательно. Я тебе скажу то, что в принципе не имею права говорить. Но ты такая глупая, жаль будет, если на тебя наедут. Как бы карта ни легла, но при любом раскладе ты миллионерша.

— Что-о?! — сморщилась Даша.

— Миллионерша, — твердо повторил Греф. — А если не будешь дурой, то вскоре станешь миллиардершей.

— Да с какой стати?

Через непродолжительное время твой брат Владимир Дмитриевич будет официально признан… погибшим. К тебе и его дочери Кате в соответствующих долях перейдет его наследство. Счета в банке, акции нашего фармацевтического холдинга «Гиппократ». Вы с Катериной единственные наследники. Но она несовершеннолетняя, и тут могут быть варианты.

— Сказки какие-то.

— Это тебе от неожиданности так кажется.

— Да нет, ты просто сказочник. Или врешь, из какой-то собственной выгоды.

— Нет. Я и Малашенко были телохранителями твоего брата Владимира Дмитриевича. Пять лет. Слушай дальше. Сейчас ты встретишься с человеком, который создавал наш холдинг с Владимиром Дмитриевичем с самого начала, с нуля.

— Дорохов? Я знаю.

— Тем лучше. Ты должна ему верить, какие бы неожиданные вещи он тебе ни сказал. Ничего, кроме добра, ни тебе, ни Кате Дорохов не сделает. Вот пока и все. Переночуешь здесь, у него, а утром я за тобой приеду и отвезу на твою квартиру. Владимир Дмитриевич купил ее для тебя и оплатил за год вперед. Идем.

Следом за Грефом Даша вышла из машины, прошла сквозь парадные двери, и они поднялись по широкой лестнице на третий этаж. Греф нажал на кнопку звонка. Дверь почти тут же распахнулась, и седенькая старушка сказала приветливо:

— А! Явились! Проходите.

— Нет, — возразил Греф. — Я покачу к себе.

— И чайку не попьешь?

— Спасибо. Грязный с дороги, в ванну хочу.

— Ну до завтра.

Греф развернулся и исчез. Старушка сказала, улыбаясь:

— Идем, Даша. Юрий Васильевич у нас хворает, так что извини, что он примет тебя лежа на диване.

— Ничего.

Они прошли длинным коридором, старушка открыла полированные двери и неожиданно очень бодро объявила:

— Дарья Дмитриевна Муратова собственной персоной!

В большой, заставленной старинной мебелью комнате на широком диване поверх одеял лежал седой мужчина в теплом халате. Лицо у него было вытянутым, что называется лошадиным, а глаза мутные, болезненные.

— Привет, Дарья! — грубовато сказал он.

— Здравствуйте.

— Садись в самое удобное кресло. Разговор у нас будет длинный, да еще в сопровождении фильма. Сейчас Мария Афанасьевна тебе чаю или кофе с бутербродами принесет, подкрепишься и развешивай уши веером. Повторять ничего не буду. Чай или кофе?.

— Лучше кофе.

Мария Афанасьевна бесшумно исчезла из комнаты.

— Даю вводную. Более тяжелого удара, чем исчезновение Владимира, я не переживал за всю мою жизнь. Но оставим эту тему, здесь мы уже ничего не можем изменить. Я полагаю, что болтун Греф уже ввел тебя в курс, событий?

— Да. Рассказывал какие-то сказки.

— Отнюдь. Ты и Катенька вступаете в права наследования большого состояния. Очень большого. Это состояние мы с Володей сколачивали десять лет. У него пай побольше моего, но и мне хватает для безбедной жизни. Какое у тебя образование?

— Высшее. Педагогический институт в Новокузнецке. — Жалко, что не экономическое или техническое, ну да это дело поправимое. Какой-нибудь иностранный язык знаешь?

— Французский. Немного английский.

— Хорошо.

Мария Афанасьевна вошла в кабинет и поставила на столик, под руку Даше, поднос с кофе, а на большой тарелке высилась гора бутербродов со всякими вкусностями.

— Не стесняйся, Дашенька. Пей кофе и ешь.

— Спасибо.

Мария Афанасьевна снова ушла, а Дорохов спросил:

— Ты у себя на Алтае только учительствовала, никаким бизнесом не занималась? Чтоб укрепить свою материальную базу?

— Я нет. А моя тетка Антонина самогонку наловчилась гнать на продажу.

Дорохов залился неожиданным детским хохотом, вытер выступившие на глазах слезы:

— Сильно! Экая дикость! Хотя я как-то подсчитал, что такое производство дает до двухсот процентов чистого дохода. Это так?

— Я этого не знаю.

Ладно, ты налегай, а я продолжу выдачу информации. Ты богата в любых вариантах. А вариантов два. Либо ты получаешь свою долю денег и акций фирмы и живешь себе тихо-спокойно… Либо… Догадываешься о смысле второго варианта?

Даша подумала. И сказала неуверенно:

— Ну не собираетесь же вы предложить мне сесть в кресло Володи и продолжить его дело?

— Молодец. Именно об этом и речь.

— Да что вы, Юрий Васильевич! Я же в финансах, бухгалтерии, менеджменте этом ровным счетом ничего не понимаю! Да и характер у меня не тот для бизнеса!

— Спортсмены, комсомольские вожди девяностых годов, всякие заведующие лабораториями, тоже так в свое время считали. А сейчас ворочают миллионами. В каждом человеке скрыты такие резервы и возможности, о которых он не подозревает. Но приходит час, меняются условия — и тупой солдат становится талантливым генералом.

— Если он, солдат, этого хочет! А я-то не хочу. Нет, если мне положена какая-то доля, то я ее возьму — и бегом в Семенов.

— И что будешь делать со своей долей? Она ведь такая, что можно пару самолетов и пароход купить.

Даша чуть не подавилась бутербродом с красной икрой:

— Правда?

— А зачем мне тебе врать?

Даша растерялась:

— Я просто не знаю, что делать с такой кучей деньжищ! Они просто не укладываются у меня в голове. Володя присылал по пятьсот долларов, вот это мой масштаб. Я знала, что с ними делать, потихоньку тратили с теткой, кое-что откладывали. А такие суммы… это для меня чересчур.

— Поэтому и предлагается суммы не принимать, а взять руководство холдингом «Гиппократ» на себя. Лет на пять — на шесть.

— Да я очень смутно представляю, что такое холдинг! И почему такой срок?

— Потому, что Катя закончит за это время свое экономическое образование по полной программе. Пройдет стажировку, достигнет совершеннолетия и возьмет бразды правления фирмой на себя. Володя именно к; этому ее и готовил. Шесть лет, Даша. От силы семь! Только удержать фирму на плаву.

— Господи! Ну вы понимаете, что предлагаете козе жарить шашлыки? Это было бы противоестественно.

— Хорошо, — спокойно произнес Дорохов. — Посмотрим фильм. Разверни кресло на телевизор. Два слова, чтоб тебе все было ясно. Съемка сделана два года назад. В те дни почти каждую неделю отстреливали или взрывали в автомобилях известных бизнесменов и банкиров. На Володю покушались дважды, да и на меня тоже. Вот тогда он и сделал эту видеозапись. Смотри и слушай, съемка профессиональная. Начали.

Он щелкнул пультом управления, включился видеомагнитофон, и по экрану телевизора поначалу пошла белесая рябь. Потом крупно проявилось лицо Владимира, картинка расширилась, и оказалось, что он сидит в просторном кабинете, в белой сорочке при галстуке с сигаретой в правой руке. Спросил кого-то:

— Можно начинать?

— Начинайте, Владимир Дмитриевич.

Улыбка соскользнула с лица Владимира, взгляд стал жестким, и он медленно заговорил:

— Сестра моя Дарья, если ты увидишь эту пленку, значит, я на том свете. Я уже написал официальное завещание и по всем правилам заверил его у нотариуса. Ты будешь богатой женщиной, сестра, была бы еще и счастливой. Но главное, что я передаю в твои руки, это моя дочь, твоя племянница Катя. Матери, моей жене Ирине, плевать на всех и вся, она интересуется только собой. Она не то что погубит дочь, а попросту пустит ее жизнь на волю волн, а девочка еще юная, восприимчивая, и кто знает, куда ее может без контроля занести. И потому Даша, на коленях молю тебя, возьми Катерину на себя. Второе. Моя первая просьба — я верю, что ты ее выполнишь, — останется пустым звуком, если к моменту совершеннолетия Кати мой холдинг доведут до банкротства. Тогда у Кати не будет ничего и ей придется начинать работу в должности рядового клерка. Вопрос не в деньгах, которые у нее будут Вопрос в деле, в бизнесе, который она должна раскручивать после отца в его память. Даша, не бойся. Ты справишься с этой работой, возглавь холдинг и удержись на плаву. Твой первый и самый надежный помощник — Юрий Васильевич Дорохов. Ничего не бойся. Ты же знаешь, что я филолог по образованию, а вот быстро переучился и создал фармацевтическую империю… Все. Прощай, родная.

На экране словно снег посыпал, и Дорохов отключил аппаратуру.

Даша молчала. Горький спазм перехватил ей горло, она с большим трудом удерживалась от рыданий. Дорохов тоже молчал, включил телевизор и несколько минут без всякого интереса смотрел трансляцию какого-то футбольного матча. Потом выключил и футбол и мягко произнес:

— Опекунство над Катей следует оформить в любых случаях. А то, пока она достигнет своих прав на холдинг, весь ее капитал разворуют.

— А это возможно? Если завещание есть и по закону она наследница?

— У нас такие ухари, что обойдут и закон, и завещание. Приемов к таким трюкам сотни. Вот почему Владимир и просил тебя взять все дело, в полном объеме под свой контроль.

— Допустим… Допустим, я соглашусь. Какими вы видите мои действия?

Дорохов ответил, не скрывая радости:

— Девочка, план на такой случай уже разработан в тончайших деталях. Ты официально примешь бразды правления. И тут же уйдешь как бы в академический отпуск. А отпуск твой будет заключаться в том, что будешь посещать специальные курсы менеджмента и управления производством. Параллельно тебе прочтут курс по основам фармацевтики. Все это займет девять или чуть больше месяцев. Работа будет тяжелой, спать придется не более шести часов в сутки.

— Это я выдержу.

— Должна выдержать. Параллельно предлагаемым двум занятиям ты тут же начнешь практическую стажировку, потом я тебе расскажу, как это будет осуществляться. Короче говоря, когда ты вернешься на фирму, то уже хотя бы теоретически будешь подготовленной к своему новому виду работы. Остальное доберешь по ходу дела. Он тихо засмеялся. — Знаешь, что сказал великий Наполеон по такому случаю?

— Знаю. Главное, ввязаться в драку, а там посмотрим.

— Правильно. За свое обучение заплатишь из кассы фирмы.

— Подождите, — прервала Даша. — Я еще не объявила своего решения, Юрий Васильевич.

Дорохов помолчал.

— Ты устала. Я, старый дурак, сделал ошибку. Конечно, перелет, такие оглушающие новости. Слишком большая эмоциональная нагрузка, и все разом. Извини.

— Ничего. Я еще соображаю, что к чему. Когда мне нужно объявить о своем окончательном решении?

— Завтра до полудня — мне. Послезавтра в десять часов утра — руководителям подразделений холдинга. На официальном совещании. Иди спать. Если заснешь. Мария Афанасьевна покажет тебе твою комнату.

— Спокойной ночи.

— Мария Афанасьевна на кухне.

Даша прошла все тем же длинным коридором, уперлась в кухню, которая была обставлена как комната, в. крестьянской избе. Длинный стол, собранный из струганых, но неотшлифованных досок, темные панели на стенах, и даже полы были из некрашеных досок, а не паркет, как во всей квартире.

Мария Афанасьевна сидела в торце стола и неторопливо лепила пельмени. При появлении Даши подняла свою седую голову, мягко улыбнулась и спросила:

— Ну что, напугал он тебя?

— Да, — глубоко вздохнула Даша.

— А ты его не бойся. Он тебя заранее любит, потому что у него в жизни не было человека любимей, чем твой брат, наш Володенька. Темная все-таки история с его смертью.

— Почему — темная?

— Да понимаешь, они шли по океану такой, как я поняла, дорогой, которая другими кораблями просто перегружена. Ну, как я поняла из мужских разговоров, там всяких пароходов как автомобилей на нашей Тверской. И никто не видел, как яхта Володеньки тонула! Этого быть не могло, как я поняла.

— А погода? Может, шторм был.

— Проверили. Прекрасная была погода от Канарских островов до Средиземного моря и Барселоны.

— Но какая-то официальная версия гибели есть?

— Испанцы считают, что на яхте что-то взорвалось.

То ли в моторе, то ли баллоны газовой плиты на кухне.

— А наша версия?

Мария Афанасьевна ответила не сразу, с внезапным раздражением:

— Наша версия свинская. Даже говорить тебе об этом противно.

— Но все же?

Мария Афанасьевна поморщилась:

— Ну тут такую гадость запустили… будто бы Володя наворовал кучу денег и перевел их в заграничные банки. И будто понял, что здесь для него запахло жареным. А потому уехал якобы отдыхать на Канары, а потом сбежал. Снял деньги со своих счетов в заграничных банках и где-то спрятался, изобразив, что утонул. Чушь это, чушь!

— Да. Ведь к тому же он был не один на яхте.

— Вот именно. С ним Ирина была и дружочек его, убогий Зариковский. Чего он с ним возился, никто понять не мог. От жалости, что ли? И еще шкипер яхты: был, испанец, Володя его вместе с яхтой арендовал. Ну, предположим, Володя снял со счетов наворованные деньги и спрятался с Ириной где-то в Южной Америке. Но Хуан и Зариковский должны были домой вернуться?! Так что получается? Убил наш Володя, что ли, всех своих спутников?

— Можно предположить, что взял с собой.

— В Южную Америку? Ну, положим, тунеядец и нахлебник Зариковский за ним бы босиком побежал. Но испанец? Шкипер этот?! У него в Барселоне семья и трое детей. А на Канарах — вторая семья и двое детей!

— А ваше какое мнение?

— Нет у меня мнения! — в сердцах ответила старушка. — Но одно я знаю наверняка. Мы еще про Володю что-то услышим. Не такой он человек, чтоб без следов в какой-то луже утонуть.

— Океан все-таки не лужа.

— Для такого человека, как Володя Муратов, — лужа. Ты сытая? Или, хочешь, я тебе из морозилки свеженьких пельмешек сварю?

— Не надо, я наелась.

— Спать небось хочешь, пойдем, я покажу тебе твою светелку.

Она поднялась из-за стола, снова прошли темным коридором и оказались в небольшой уютной комнате, сохранившей явные следы девичьей спальни. Что Мария Афанасьевна тут же и подтвердила:

— Здесь наша дочь, Мариша, жила. Замуж выскочила в восемнадцать лет. Теперь с мужем в Америке бизнес делают. В Калифорнии. У меня уже двое внуков. Хорошо живут.

— Повезло.

— Да. Большинство из тех, кто за рубеж дуриком уехал, кукуют там ничуть не лучше, чем здесь. Ну вот твоя постель, белье я постелила. Туалет по коридору налево, ванная рядом. Снотворное тебе дать, или ты так заснешь?

— Засну так.

Но в этом утверждении Даша крупно ошиблась. Сна не было, а только полузабытье — тревожное и зыбкое. Почему-то все время мерещился Наполеон. Она просыпалась и тут же вспоминала, что завтра нужно дать ответ о своих планах, а точнее сказать — о своей судьбе. Да или нет? Взять ли свою долю наследства или принять на, себя дело брата. Предположим, спокойней было бы получить свой процент наследства и на этом успокоиться. Но тут же возникало соображение: а что она будет делать с такими гигантскими капиталами в родном Семенове? Ну отремонтирует капитально школу. Построит при школе бассейн с подогревом воды. Можно вложить деньги в чулочную фабрику, но это вздорное решение — она и сейчас-то на ладан дышит, никакими инъекциями ее не спасешь. Построить храм? Достаточно и тех, что есть. Народ Семенова был не столько христианского направления, сколько (Даша была в этом убеждена) языческого. Хорошо. Взять свою долю и остаться в Москве, в квартире, купленной братом? И что — сидеть на этих капиталах, стричь купоны?

И ничего не делать? Во время очередного пробуждения она остро почувствовала, что возвращаться в Семенов не хочет. Родные места, казалось, уже отодвинулись, от нее так далеко, что не вызывали в душе никакой ностальгической грусти. Это была уже перевернутая страница книги жизни.

Хорошо. Пойти на учебу, окончить эти управленческие курсы и принять фирму. Об этом даже думать было боязно. Ведь придется командовать немалым количеством людей, и это не школьники выпускных классов. Но у нее есть племянница Катя, которая осталась сиротой, и велением брата она, Даша, за нее отвечает.

Так что решение может быть только одно. Отчаянное по уровню риска и глупости, но выхода не было.

Глава 4

Утром Даша с удовольствием поплескалась под прохладными струями душа, из головы ушла болезненная тяжесть бессонной ночи.

На кухне Мария Афанасьевна уже накрыла стол к завтраку, но Даше никакие вкусности в горло не лезли. Она слышала, как кто-то пришел в квартиру, в коридоре прозвучали легкие, четкие шаги. Мария Афанасьевна сказала с улыбкой:

— Это Греф с Малашенко пришли. У них на всякий случай ключи от нашей квартиры есть. Надо им по чашке кофе сделать.

— Они были телохранителями у брата?

— Да.

— А почему он не взял их с собой на Канары? А полетел с этим Зариковским, которого вы назвали нахлебником?

— Да вот в том-то и дело. Греф волосы на голове рвет, считает, что, если б он был рядом с Володей, ничего бы не случилось.

— Ну вряд ли он что бы изменил.

— Не скажи. Греф пулю принял, которая Володе была предназначена. А почему он охрану с собой не взял… Так кто его знает. Посчитал, что за границей он в безопасности.

Мария Афанасьевна подхватила поднос с кофейником, чашками, горой бутербродов и вышла с кухни.

Даша взглянула на старинные ходики с гирями. Часы тихо тикали и показывали без четверти десять. У нее оставалось пятнадцать минут на обдумывание окончательного решения. Но оказалось, что нет и этих пятнадцати минут. Мария Афанасьевна вернулась на кухню и сказала, словно посочувствовала:

— Тебя приглашают, Даша.

— Иду.

Она проглотила остатки кофе и поднялась из-за стола, почувствовав, как противно затряслись коленки. Но пока шла длинным коридором, взбодрилась и даже обозлилась — чего ей бояться-то, в конце концов? Ведь расклад получался такой, что и Дорохов у нее в подчинении, поскольку ее, Даши, пай в основном капитале фирмы самый большой. С учетом того, что он еще не разделен с Катей.

Она вошла в комнату, где вчера разговаривала с Дороховым, и бросила в пространство, ни на кого не глядя:

— Доброе утро.

Греф и Малашенко приподнялись из кресел и поздоровались. Дорохов, в строгом костюме, белой сорочке и при галстуке, кивнул, сидя за столом у работающего компьютера.

— Присаживайтесь, Дарья Дмитриевна, — спокойно, размеренно проговорил он. — И не будем тратить время на пустые разговоры. Вы приняли решение по вашим проблемам?

— Да.

— И какое оно?

— Я принимаю холдинг.

Дорохов кивнул одобрительно:

— Я верил, что вы такой же отважный человек, как ваш брат. Ну что ж, тогда начнем дела. Разрешите представить вам уже официально этих молодых людей. Господа Валентин Греф и Андрей Малашенко. Это ваша охрана.

— Охрана? — изумилась Даша. — А зачем?!

— Они выполняют двойную задачу, — невозмутимей продолжал Дорохов. — Первая задача — обеспечение вашей безопасности. Вторая задача. Наличие охраны придает бизнесмену определенное реноме и вызывает невольное уважение окружающих. Без охраны теперь не появляется на людях какая-нибудь эстрадная певичка, которая ничего собой не представляет и никому не нужна. Пусть это выглядит как дешевое пижонство, но не. забывайте, что через сутки вы официально станете владелицей целой империи. И охотников откусить от вашего царства добрый кусок будет более чем предостаточно.

— Подождите. А они что, все время оба будут при мне? В ванной, в туалете, в спальне?!

Дорохов тихо засмеялся:

— Техническую сторону дела вы отработаете вместе. В рискованных ситуациях будут оба. В спокойных — вахта по очереди. Но круглые сутки.

— Силы небесные! Значит, если я сплю в спальне…

Греф вставил резко:

— То я сплю в прихожей, на раскладушке, возле дверей.

— А если я… Если я заведу себе мужчину? Любовника? Тогда как?!

— Даша, — терпеливо сказал Дорохов, — заводи хоть футбольную команду, им до этого дела нет, если у вратаря команды не будет пистолета за пазухой. Твои парни очень хорошо, профессионально подготовлены и достаточно тактичны, чтобы не ставить тебя в неловкое положение.

Даша поежилась:

— Мне эта ситуация не очень нравится.

— Скоро ты привыкнешь к тому, что рядом постоянно охрана. Более того, парни добьются того, что ты их попросту замечать не будешь. Ну вот, пожалуй, для начала и все. Пожелания, вопросы есть?

Даша сказала стеснительно:

— Я с места сорвалась совсем без денег. Тетке Антонине телеграмму надо отправить. И квартиру свою хотела бы посмотреть.

Греф проговорил размеренно, как робот:

— Деньги на ваши карманные расходы у меня. При необходимости будете украшать себя драгоценностями, но после демонстрации должны сдавать их мне или Андрею, если он будет нести вахту. В вашей сумочке не должно быть ни денег, ни украшений. Только косметичка. Да у меня и нет никаких драгоценностей.

— Будут, — уверенно произнес Греф. — А на вашу квартиру мы сейчас поедем. Это недалеко.

— Поезжайте, — болезненно сказал Дорохов. — Я что-то уже устал. В курс дел, Даша, мы будем вводить тебя постепенно и не торопясь, чтоб ты не пугалась. Возьми эти документы и до завтрашнего утра тщательно ознакомься с ними.

Он протянул ей красивую папку из натуральной кожи. Даша приняла папку и следом за Грефом вышла в коридор. Когда они подошли к дверям, Мария Афанасьевна из кухни помахала Даше рукой — высказала, надо понимать, свое одобрение и пожелала удачи.

Впереди — Греф, за спиной — Малашенко. Даше казалось, что она под конвоем.

На улице Даша увидела машину, на которой ехала из Внукова с Грефом. Она подошла к правой дверце и протянула руку, чтоб открыть. Греф быстро отодвинул ее в сторону, открыл заднюю дверцу и сказал без выражения:

— Во-первых, вам положено сидеть сзади. Во-вторых, привыкайте чувствовать себя королевой. А королевы дверей машины не открывают, руки запачкаете. — Он повернулся и позвал напарника: — Андрей, ты сегодня свободен. Я позвоню тебе вечером.

Малашенко кивнул и сел к рулю стоявших рядом» Жигулей».

Греф запустил двигатель и погнал машину узким переулком.

— А какая у нас марка автомобиля? — спросила Даша.

— «БМВ». В принципе нелучшая тачка.

— Почему?

— Это любимая марка бандитов и шпаны. Они обожают черные «БМВ» с тонированными стеклами.

— А сменить ее мы можем?

— Вы все можете, Дарья Дмитриевна. Пожелаете, я вам «Роллс-Ройс» подкачу. Или уж сразу вертолет.

— Это, по-моему, чересчур. Куда мы на нем полетим?

— Это вам сейчас кажется, что чересчур, а Владимир Дмитриевич уже серьезно подумывал о вертолете.

— Что-то у меня такое ощущение, что я то ли во сне, то ли пьяная и мне все это мерещится, — пожаловалась Даша и тут же радостно воскликнула: — Ой! А это памятник Юрию Долгорукому?

— Правильно. Мы катим по знаменитой Тверской. Впереди не менее знаменитый магазин Елисеева. Там, ваша повариха будет покупать продукты.

— Моя повариха? — ошалела Даша.

— Ну да. Ваша квартира рядом с Елисеевым.

— Да я сама готовлю!

— У вас не будет на это времени, Дарья Дмитриевна. Даше стало тоскливо. Она жалобно проговорила:

— Послушай, Валентин, когда вы с Андреем хамили мне всю дорогу от Семенова до Москвы, то это все равно были какие-то человеческие отношения. А сейчас ты какой-то автомат бездушный или зомби. Обращаешься на «вы», по имени-отчеству. Я и так-то чувствую себя в лесу, где полно волков.

Машина застряла в глухой пробке, Греф повернулся к Даше:

— Дарья Дмитриевна, наши отношения не могут быть панибратскими, хотя бы на людях. Подумайте и сами поймете, почему это должно быть так, а не иначе.

— Понимаю, но я демократичный человек, Валентин.

— А я при вас — сторож в валенках и с ружьем. Не более того. Можете называть меня секьюрити, но это положения дел не меняет.

— Зачем же так унижаться?

Я не унижаюсь, а просто расставляю фигуры на шахматной доске.

— Но когда мы только вдвоем, можем же общаться по-человечески?

— Допустимо, — буркнул Греф, пробка сдвинулась с места. Греф свернул в переулки, потом нырнул в подворотню и остановился. — Приехали.

Квартира Даши располагалась на пятом этаже, куда они поднялись на лифте, который скрипел, дергался и дрожал, как паралитик. Греф открыл двери и сказал:

— Потом я дам вам дубликат ключей. Но в принципе сами все равно ни запирать, ни отмыкать замки не будете.

Даша только вздохнула и решила, что у нее, видимо, остается только одно право — раздеваться. Да и то еще неизвестно, может, и его она лишена. Приставят к ней какую-нибудь гувернантку, которая и станет заниматься ее туалетом.

Комнат оказалось две — большая и поменьше. Большую уже обставили красивой мебелью, а маленькая была пустой.

— Ну давайте поделимся, — сказала Даша. — Я буду жить в большой, а вы, чтоб действительно не спать у дверей, вы с Андреем будете жить в маленькой комнате.

— Попробуем, — неуверенно ответил Греф. — Даша, я тут, пока без работы сидел, разленился, а главное — в личных делах запутался. Можно я сейчас уеду? Ты еще не успела засветиться и пока находишься в безопасной зоне.

— Да иди, конечно!

— Холодильник набит продуктами, а кухарка приходящая и явится завтра.

— Греф, я не привыкла к разносолам, как-нибудь и сама себя обслужу. И на будущее учти: я простая русская баба из сибирской глуши! И нянчиться со мной вовсе не надо!

— Ну поговоришь с ней и турнешь, если захочешь. Я приеду завтра в восемь. Наш с тобой пароль будет такой: два длинных звонка и три удара кулаком в дверь. Ни на что другое не реагируй. Усекла?

— Усекла.

Греф ушел, а Даша тут же принялась за приборку и перестановку мебели, что смогла, на свой вкус. Очень хотелось выйти на улицу и послоняться по магазинам, посидеть в каком-нибудь кафе и вообще — почувствовать атмосферу города, влиться в нее, потому что она уже понимала, что вся дальнейшая жизнь пройдет здесь. Скорее всего, тут на одном из московских кладбищ, и похоронят. Но Даша вовремя смекнула, что подозрительный и настороженный Греф наверняка будет контролировать ее присутствие в квартире, а портить отношения с этим человеком ей не хотелось.

Когда она поджарила себе яичницу с помидорами, разом зазвонили все три городских телефона — в большой комнате, на кухне и в ванной. Они были запараллелены. Греф сказал, чтоб она никому не открывала двери, а касательно телефона ни о чем не предупреждал. Даша сняла трубку и услышала веселый голос Дорохова:

— Устроилась?

— Да, Юрий Васильевич.

— Понравилась хата?

— Конечно.

— Вот и славно. Мы с Володей дюжину квартир перебрали, пока нашли. Теперь я дам инструкцию на завтра, потому что тебе придется сражаться в одиночку с членами правления фирмы.

— А вы? — испугалась Даша.

— Вот то-то и оно. Совсем я плох, Дарья. Только что врач уехал. Прописал строжайший постельный режим, ты уж извини.

Тем не менее голос у Дорохова был много бодрей, чем утром.

Слушай сюда, Даша. В бумагах, которые я тебе дал, есть характеристики на тех людей, с которыми тебе придется работать, дружить или враждовать. Изучи, ты будешь лучше себя чувствовать завтра, поскольку будешь знать, кто из них чего стоит. Понятно?

— Да.

— Тебе когда-нибудь приходилось руководить хотя бы маленьким коллективом?

— Ну как же, Юрий Васильевич! Я же в школе работала. А старшие классы — это уже взрослые люди. И унять их бывало очень не просто. Пусть хоть такой опыт, но все же есть.

— Вот и веди себя с членами малого совета директоров как строгая учительница со школярами. Если они тебя разом подомнут, то потом из-под этого пресса вылезать будет очень сложно.

— Кто меня представит?

— Глеб Сергеевич Артемьев. Главный фармацевт фирмы. Человек очень талантливый, но на этом положительные стороны его натуры заканчиваются, скажем так.

— Он меня встретит?

— Без пяти десять в дверях офиса. Греф знает.

— А если не встретит?

— Греф выправит ситуацию. У мадам Сотоцкой сразу возьми ключи от генерального сейфа.

— Кто это — Сотоцкая?

Дорохов выдержал осуждающую паузу:

— Даша, чем ты занималась полдня?

— Прибиралась в квартире.

— А надо было изучать и вникать в документы, которые я тебе передал! Я столько времени потратил. Они составлены специально для тебя, чтобы ты поняла ос-новы нашего дела и разобралась в паутине отношений! Ты пойми, от первого дня твоего королевского появления на фирме очень многое зависит.

— Что зависит?

— Охты черт! — застонал Дорохов. — Неужели непонятно, что когда пришло сообщение о гибели Володи, то у кое-кого тут же возникли планы о кардинальной перемене всей модели работы фирмы? В свою, конечно, пользу. Твое появление их вовсе не радует. А тебе нужно всю эту публику поставить разом на место. Чтоб у них в дальнейшем и мысли не возникло, что тобой можно управлять. Ясно тебе это?

— Более или менее.

— Вот такой нерешительности не демонстрируй никогда!

— Ясно.

Ее уже начали раздражать эти поучения. В конце-то концов, всю свою сознательную жизнь именно она поучала в классе своих школяров. И даже Анфиса остерегалась делать ей какие-то указания. А тут ее мордовали и Дорохов, и Греф, и даже добрейшая Мария Афанасьевна.

Дорохов словно подслушал мысли Даши:

— Ты, Дарья Дмитриевна, не обижайся на то, что я тебя наставляю, словно несмышленыша. Просто я очень боюсь, Даша, как бы ты завтра не провалилась.

— Я не провалюсь, — ожесточаясь, ответила она.

— Дай-то бог.

— Бог не продаст, свинья не съест.

— Ладно, больше не буду действовать тебе на нервы. Если к утру почувствую себя получше, то я все же подъеду.

— А какая от вас будет польза — от полубольного?

Она услышала укоризненный смех Дорохова:

— Вот ты уже проявила ответственность. Молодец, именно этого я от тебя и ожидал. Будь здорова.

— Вам здоровья в первую очередь.

На этом разговор закончился. Даша съела остывшую яичницу с помидорами и запила ее большой чашкой кофе, потом она взяла папку Дорохова, улеглась на диван и принялась изучать документы. Точнее говоря, документами эти бумаги не были. Дорохов постарался просто и ясно, без использования профессиональной терминологии, изложить структуру холдинга «Гиппократ», его цели, задачи и возможности. Из этого раздела Даша уяснила, что «Гиппократ» занимался производством, импортом и торговлей очень большого ассортимента медикаментов, медицинского оборудования. Связи с деловыми партнерами были фантастическими — едва ли не по всему миру. Основные партнеры — Израиль и Германия. Дорохов достаточно откровенно написал, что холдинг не гнушался и прямой спекуляции, уворачивался от полной выплаты положенных налогов в государственную казну, но серьезного криминала Даша не обнаружила. Никаких цифр о доходах, расходах Дорохов не давал, но могучий пульс мощной структуры ощущался. Как ни крути, а холдинг «Гиппократ» действительно был нечто вроде империи. Наиболее интересным и нужным на данный момент оказался для Даши второй раздел.

«Состав малого холдинга «Гиппократ». Президент — кресло на данный момент вакантно. Вице-президент — Сотоцкая Л. П. Профессиональна. Напориста. Пользовалась доверием В. Муратова. Хотя, на мой взгляд, этого доверия не заслуживает. В структуре фирмы тянет за собой своего мужа Игоря Дубова, полную бездарность, подчиненную жене. Фиктивно возглавляет…

Главный фармацевт — Артемьев Г. С. Талантлив сверх меры. Бизнесмен плохой. Предан фирме и живет только ее заботами. Самолюбив, склонен к интригам и авантюрам.

Главный бухгалтер — Чмонин С. В. Типичный бухгалтер. Въедлив, строг, предельно надежен. Ни к каким аферам и риску, кажется, не склонен. Для творческой работы не хватает полета фантазии. Некоторые подозревают, что жуликоват.

Первый помощник президента — Шемякин А. Личность до конца еще не проявившаяся. Сам в себе. С работой справляется отлично, но в указанных рамках, из которых никогда не выходит, пока не получит нового указания. Исполнитель, и не более того.

Зав. подразделением по зарубежным связям — Седых А. П. Сопляк паршивый. Принят на фирму только потому, что его отец вращается в правительственных кругах. Это было необходимое решение. Дела не знает, за него работают другие. Пижон, сплетник, интриган, каких мало. Но выгонять никак нельзя. Пока его папа на своем посту.

Реклама — Кораблева М. Л. Очень активная и динамичная молодая, красивая дама. Громадные связи в рекламном мире. Активность ее приходится сдерживать, иначе расходы на рекламу превысят все наши доходы.

Служба безопасности — Сергеев Н. А. Бывший офицер КГБ. Этим все сказано. Содержит сеть агентов, которые держат под контролем действия конкурентов. И — всю жизнь холдинга. Дело знает, работу ценит. Болезненно не любит кому-либо подчиняться.

Демидов В. И. - директор ведущего завода. Лидер нашего производства. Грубоват. Запойный, но пьет водку исключительно в выходные и во время отпуска. Надежнейший человек.

Таркунов К. М. - объединение «Новомед». Капризный, болезненно самолюбивый, ко всем недоверчив и подозрителен. Наладил громадную сеть оптовой торговли.

Это основной костяк. С ними придется работать ежедневно. Люди составляют мозговой центр или Центральный штаб холдинга, именуемый малым советом, директоров. Большой совет включает в себя акционеров и других директоров заводов, посреднические фирмы и прочее, прочее — они собираются два раза в год и при экстремальных ситуациях. Малый совет — каждодневное и ближайшее окружение президента, без учета, конечно, охраны, секретарш, референтов, которые тем не менее играют скрытую, важную роль в работе и жизни президента».

Несмотря на важность документа и категорическую необходимость изучить его досконально, Дашу с неудержимой силой тянуло в сон. Она снова заварила большую чашку кофе.

В десять с четвертью опять подали голос все три телефона. Греф спросил:

— Вы дома, Дарья Дмитриевна?

— Проверяешь?

— Это моя работа, — просто ответил Греф.

— Наверное, я вас все-таки уволю обоих.

— Ого! Вы уже вошли в роль президента. Поздравляю.

— Спасибо, — проворчала Даша и положила трубку.

Она снова взялась за бумаги, пытаясь запомнить характеристики на всех своих будущих приближенных. Дорохову она уже верила и даже смогла прочитать то, что было между строк. Через час размышлений она пришла к выводу, что в качестве ее недоброжелателей заранее выступят: Стоцкая (естественно, с мужем Дубовым), бывший кагэбэшник Сергеев, скорее всего, к ним примкнет и сопляк Седых, оказавшись в руководстве фирмы только за счет волосатой лапы своего папы. Потом Даша сообразила, что анализ ее настолько теоретический, что к практическому применению вовсе не годен. Жизнь всегда вносит свои коррективы, и тот, кого ты считаешь заведомым врагом, может оказаться верным другом. И наоборот, разумеется.

Прикидывая возможные варианты развития завтрашних событий, она вдруг с ужасом сообразила, что у нее нет достойной одежды, чтоб появиться на малом совете. Греф и Малашенко не дали ей времени переодеться, и она действительно взяла с собой только смену нижнего белья и зубную щетку. И осталась в джинсах и тоненьком свитерке — форма одежды не для кандидата в президенты фирмы.

Она собралась позвонить на мобильник Грефа, но потом решила, что обращаться к этому высокомерному человеку, явно себя переоценивающего, — себе дороже. Чисто автоматически открыла дверцы шкафа и даже пошатнулась от удивления. Весь шкаф был наполнен разнообразнейшей одеждой. Висели сверкающая натуральным мехом шуба и дубленка. О юбках, блузках и платьях нечего было и говорить. Даша потерянно смотрела на эти роскошества, пока не заметила записку, приклеенную скотчем на обратной стороне дверцы шкафа. Она прочла это обращение, и все прояснилось.

«Дарья Дмитриевна!

Все эти вещи принадлежали Ирине Муратовой и переходят к вам вполне по закону. У вас с Ириной примерно один размер, в чем вы убедитесь. Вы, правда, немного выше ростом. Все вещи новые, ничего из этих туалетов капризная пижонка Ирина ни разу не надевала. Не стесняйтесь и не смущайтесь, ради бога. Попозже мы с вами устроим большой рейд ограбления по хорошим магазинам и бутикам.

По поручению Ю. В, Дорохова — Мария Афанасьевна».

«Ничего не скажешь, — подумала Даша. — Дорохов взялся за меня всерьез. И ведь не заподозришь старика в каком-то коварном личном интересе. Скорее всего, его и Владимира связывала настоящая мужская дружба, и симпатии Дорохова теперь направлены на меня».

До двух часов ночи она подбирала себе туалет для презентации, а в третьем часу рухнула на диван и заснула.

В восемь часов утра позвонил Греф и сказал, что приедет за ней через час, — необходимо быть во всеоружии.

Точно без пяти минут десять Греф остановил машину возле ажурных ворот, за которыми был виден трехэтажный особняк старинной архитектуры, который слегка модернизировали. Греф заметил не без иронии:

— Вот и территория вашего счастья и страданий. Фирма «Гиппократ», извольте любить и жаловать.

У калитки, врезанной в ограду рядом с воротами, стояли двое мужчин. Греф пояснил:

— Это эскорт, который вас встречает. Слева высокий — главный фармацевт Артемьев Глеб Сергеич. Тот, что пониже, ваш помощник Алексей Иванович Шемякин, ваша правая рука. Будущее этих людей зависит от вас, а вы — от них.

Ворота плавно раскрылись, и Греф подогнал машину к ступеням крыльца, проворчав недовольно:

— Могли бы по этому случаю и ковровую дорожку под ноги президента постелить. Сидите! Ждите, пока я открою вам дверь!

Греф обежал машину и открыл дверцу. Даша неловко выбиралась из салона, словно не могла справиться со своими длинными ногами, до колен прикрытыми черной юбкой. Артемьев протянул руку и помог ей встать. Сказал официально:

— Я и есть Артемьев.

— Шемякин, — представился кругленький толстяк и доброжелательно улыбнулся. — Весь малый совет, Дарья Дмитриевна, в полном составе ждет вас в конференц-зале.

Мужчины пропустили Дашу вперед и пошли сзади выдерживая дистанцию в два шага. У дверей офиса стоял крупный мужчина, коротко стриженный, в полувоенной форме и высоких, шнурованных ботинках. Шагнул навстречу Даше, четко произнес:

— Начальник службы безопасности Николай Сергеев.

Руки он не протянул, отдал честь на воинский манер, глаза были недобрые и настороженные, на улыбку Даши не среагировал. Но пошел за ней следом, примкнув к эскорту.

Шемякин указывал дорогу: «наверх, налево, направо», — а потом обогнал Дашу и открыл перед ней высокую белую дверь с позолотой.

В конференц-зале, просторном помещении со строгим интерьером, у длинного, сверкающего полировкой стола расположилось полторы дюжины человек. Все встали, когда Шемякин произнес негромко, но внушительно:

— Господа, Дарья Дмитриевна Муратова.

Он осторожно взял ее за локоть и провел в торец стола, около которого стояло кресло с высокой спинкой. Остальные сидалища у стола были пониже и поскромнее.

От нервного напряжения у Даши даже грудь заболела, а сердце забилось глухо, с отдачей ударов в голову.

— Здравствуйте, господа, — не своим голосом произнесла Даша, села в кресло и знаком руки усадила остальных.

Ответили ей вразнобой и без особых восторгов. Общая атмосфера, как улавливала Даша, была скорее враждебной, чем дружеской.

Шемякин проговорил все так же официально и выспренне:

— Дарья Дмитриевна, позвольте, я представлю вам членов малого совета фирмы.

Началось представление.

Лидия Сотоцкая оказалась рослой женщиной с резкими чертами холеного лица. Рядом с ней без нужды суетился ее муж Игорь Дубов — сразу видно, подкаблучник.

Аркадия Седых, ставленника своего папы из правительства, Даша определила и без представления — красивый, изысканно одетый молодой человек в тонированных очках.

Специалист по рекламе Муза Кораблева действительно оказалась красивой, хрупкой женщиной, кокетливой, раскрепощенной, чуть-чуть жеманной.

Главный бухгалтер Чмонин смотрел на Дашу пристально, с откровенным недоверием и подозрительностью.

К остальным Даша не присматривалась и никаких имен, фамилий не запомнила. Шемякин закончил представление и уселся в свое кресло. Пришел час первой тронной речи.

— Господа! — Она выдержала паузу. — В соответствии с учредительным уставом фирмы и завещанием Владимира Муратова я принимаю руководство фирмой… — И не удержалась: — Нравится это кому-то или нет. Я не любительница крутых перемен, поскольку все перемены и скоропалительные реформы всегда к худшему. Насколько я разобралась в документах, механизм работы фирмы отлажен и его следует только поддерживать в рабочем состоянии. На первых порах, во всяком случае. Дело несколько осложняется тем, что я беру академический отпуск на восемь-десять месяцев.

В зале началось шевеление и невнятное бормотание — такого поворота здесь никто не ожидал. Даша не останавливалась:

— На этот период временное руководство фирмой, как и сейчас, будут осуществлять Лидия Павловна Сотоцкая и Алексей Иванович Шемякин. Никаких новшеств, господа, и, простите, рискованных авантюрных маневров. Для них придет свое время. Это все, господа. Можете быть свободны. На ваши вопросы, скорее всего, я сегодня не смогу ответить.

По лицам членов малого совета Даша видела, что» речь ее вызвала недоумение. Скорее всего, они предполагали, что она вручит им все полномочия, признает свое незнание дела и будет просить совета. Или попросту сдаст все свои властные полномочия и займет отстраненную позицию подставного президента, ни в какие дела не вмешивающегося. А речь прозвучала жестко и никому не разрешала уравняться в правах с президентом. Он, президент, лишь брал непонятный академический отпуск. И легкую угрозу, чтоб они в этот период не дурили, — также уловили.

Они потянулись к выходу, а Даша позвала негромко Сотоцкую:

— Лидия Павловна, задержитесь, пожалуйста.

Сотоцкая развернулась и подошла к Даше. Походка у нее была мужской — широкий, твердый шаг, развернутые плечи и вызывающая грудь.

— Я вас слушаю, Дарья Дмитриевна.

— Сдайте, пожалуйста, ключи от главного сейфа.

Сотоцкая тут же заметно побледнела и произнесла растерянно:

— Дарья Дмитриевна, но нам иногда требуются основные документы. И кроме того…

— Сдайте ключи, Лидия Павловна, не будем обсуждать эту проблему. Когда вам потребуются документы, позвоните мне на сотовый, и я приеду, если потребуется, и ночью.

Руки у Сотоцкой заметно тряслись, когда она открыла сумочку и извлекла из нее два ключа. Один длинный, другой маленький и плоский. Положила на стол и спросила с вызовом:

— Я свободна?

Конечно, Лидия Павловна, — ответила Даша как можно доброжелательней, но все равно понимала, что один ее недоброжелатель — вот он. Стоит перед ней — мощная и раздраженная, ничего хорошего от такой ждать не приходится.

Даша выждала, пока Сотоцкая покинет зал, и через минуту вышла сама.

Греф, вытянув длинные костлявые ноги, сидел в кресле у окна. Поднялся и сказал одобрительно:

— Тронная речь по классу супер-люкс. Даже на меня произвела впечатление.

— Какой там люкс! Все поджилки трясутся. Где у нас плавный сейф?

— В вашем кабинете. Пойдемте.

По лестнице они поднялись этажом выше, и Греф распахнул тяжелые металлические двери.

В кабинете было можно установить школьные парты для очень большого класса учеников. Брат выдержал интерьер в классическом стиле. Ничего лишнего — на отдельном столе вся оргтехника, стол президента пуст и гладок.

Сейф за этой гравюрой, — указал Греф и отошел в сторону.

Даша сдвинула в сторону гравюру, изображающую Самсона, сражающегося со львом. Сейф оказался небольшим, размером с телевизор среднего класса. Даша вспомнила шифр, который ей сообщил Дорохов, набрала сложную комбинацию цифр, пощелкала круглой рукояткой повернула ключи и распахнула тяжелую стальную дверцу. В верхней части сейфа лежали пакеты с документами. В нижней — аккуратные пачки банковской упаковки, доллары и рубли. Даша открыла сумочку, бросила в нее две пачки пятисотрублевок. Потом закрыла сейф и вернула гравюру на место. Она глубоко вздохнула и проговорила просительно:

— Греф, мне бы сейчас немножко выпить.

— Нет проблем.

Он подошел к картине с морским пейзажем, сдвинул ее в сторону по медной штанге — и за пейзажем открылась застекленная стенка бара, заполненная разнокалиберными бутылками. Там же лежали несколько лимонов на блюдечке и коробка шоколадным конфет.

— Чего изволите? — изобразил Греф не столько бармена, сколько услужливого лакея.

— Перестань кривляться. Чего-нибудь повкуснее и покрепче.

— Кальвадос! — уверенно объявил Греф и быстро, умело перенес бутылку на стол, нарезал лимон, открыл коробку с шоколадом. А потом нацедил напиток в тонкую хрустальную рюмку.

Даша еще и не предполагала, что это последние часы ее относительного покоя и размеренной жизни. Она не, думала, что уже через несколько часов ее существование превратится в ад кромешный.

В полдень ее зачислили на курсы менеджмента (обучение уже было оплачено) и тут же провели в учебную аудиторию. Оказалось, что занятия начались неделю назад и теперь ей требовалось догонять группу.

В пять часов она оказалась в строгом кабинете сдержанной до суровости немолодой женщины в очках с толстыми линзами. С места в карьер — «погнали» курс обучения основам фармакологии.

Поздним вечером Малашенко привез от Дорохова чемодан книг и журналов, которые необходимо было обязательно и срочно прочитать.

В семь утра приехал Шемякин, положил на стол несколько бумаг, сказал твердо:

— Дарья Дмитриевна, эти документы должны срочно подписать только вы. Никто более не имеет на это права.

Текст документов оказался очень трудным для восприятия, но, кажется, ничего опасного они в себе не содержали. Даша раздраженно спросила:

— Этот владелец конторы «Транс-Европа» нас не подставит?

— Что вы, Дарья Дмитриевна! — ужаснулся Шемякин. — Это наш самый надежный партнер со времен образования фирмы!

Даша подписала документы.

В девятом часу приехал Малашенко и привел здоровенную овчарку. Пес был красив и грозен. Крокодильи клыки торчали в черной пасти. Малашенко радостно прокричал:

— Будем знакомиться, Дарья Дмитриевна! Медленно подойдите, без резких движений, Джем вас обнюхает, а потом дайте ему вот этот кусочек сухого печенья.

Даша выполнила указание. Пес выполнил свою часть процедуры. Хрустнул печеньем, и приветливо завилял пушистым хвостом.

— Все! — обрадовался Малашенко. — Он вас признал! Сторож от Бога, Дарья Дмитриевна. И молодой, всего полтора года. Компания вам не меньше чем на десять лет.

Греф вышел из своей комнаты, спросил подозрительно:

— Андрей, где ты его украл?

— Еще чего?! — обиделся Малашенко. — Я его за бешеные деньги из питомника Московского уголовного розыска выкупил! Он прошел классическую дрессуру и понимает даже абстрактные слова. Только что сам говорить не умеет, но понять его можно.

— А где мы его будем держать?

— У себя в комнате. С разрешения хозяйки. Ты не дергайся, Греф, Джем ужасный чистоплюй, в помещении не гадит, даже если его двое суток не выводить.

— А кто его прогуливать будет?

— Я и ты. Если тебе, Греф, это не по сердцу, то как-нибудь исхитрюсь сам.

— Ладно, — буркнул Греф. — Приобретение достойное. Будем обслуживать в очередь.

Даше псина сразу очень понравилась, несмотря на ее свирепый, волчий вид. Она сказала решительно:

— Я тоже хочу иногда с ним гулять. Мне кажется, что общение с Джемом благотворно скажется на моей психике.

— Прекрасно, Дарья Дмитриевна! — обрадовался Малашенко. — Я очень боялся, что вы прогоните Джема и меня вместе с ним. Честное слово, это замечательный зверь. У него уже есть заслуги по задержанию вооруженных бандитов. Но вам придется прочесть пару книжек по основам кинологии. Без этого, простите, с таким аристократом иметь дело нельзя.

— Прочту, — вздохнула Даша.

Кроме пособий по собаководству пришлось практически с нуля изучать деловой английский. Мировой бизнес использует в основном английский с американскими нюансами. Опять же Дорохов нашел педагога, который появлялся когда в одиннадцать вечера, когда в шесть утра — в зависимости от занятости Даши.

И завертелась эта изнурительная ежедневная карусель, включая выходные. Педагоги на курсах менеджмента знали свое дело, относились к работе крайне ответственно и принципиально и требовали от слушателей глубокого усвоения материала. Уже через две недели с курсов отчислили нескольких человек, не справляющихся с такой нагрузкой. Им вернули деньги и предложили заняться чем-нибудь другим. Один из них, правда, утроил сумму взноса и остался вольнослушателем. Зачеты, коллоквиумы проводили каждую субботу, а потому, вернувшись домой, приходилось до глубокой ночи работать с учебниками, пособиями, читать обзоры в экономических журналах. Сверх того, ближе к Новому году Даша попросила Шемякина доставить ей помесячный годовой отчет финансовой деятельности холдинга «Гиппократ», и тот привез десяток толстых папок, от одного вида которых девушке стало дурно. На сон оставалось сначала семь часов, потом — шесть.

В конце осени у Даши было два сексуальных приключения. Сексуальных, да не в полной мере. Оба были связаны с библиотекой, большой библиотекой при курсах. Около недели напротив сидел юноша, изредка кидавший на Дашу вполне отстраненные взгляды. Потом перекинулись парой слов, он представился Станиславом. И когда на следующий день они оказались за стеллажами библиотеки, а рядом никого не было, Станислав обнял. Достаточно нежно гладил грудь, легко целовал в губы, прижимал к себе ее бедра. Даша в этот момент размышляла, успеет ли она сегодня хотя бы час поработать в лингафонном кабинете. Станислав наслаждался своим занятием минут пять, потом сказал многозначительно: «Мы еще увидимся. Для меня это серьезно». «Вряд ли увидимся», — ответила Даша. И больше он ей не встретился. Второй кавалер, по имени Михаил Семенович, прилип к ней в курилке. Даша покуривала, но крайне редко. Михаил Семенович, слегка похожий на Эйнштейна, в той же пустой курилке повторил номер Станислава. Однако был несколько смелее, залез и под свитер Даши, и под юбку. Она же в этот страстный момент прикидывала, как ей справиться завтра с коллоквиумом по маркетингу. И Эйнштейн исчез, больше Даша его не видела. Ей даже обидно стало — ну что за мужик пошел?! Никакого стремления добиться женщины, поухаживать, завоевать! Первый легкий отпор, даже скорее не отпор, просто кокетство, а они уже сдаются!

Когда пришла зима, Даша не отличала дня от ночи и черный кофе глотала кастрюльками. Систематически звонил Дорохов, Даша жаловалась ему на тяготы жизни, стонала и порой даже плакала, а он тихо смеялся и обещал, что это еще только цветочки, а ягодки будут впереди.

Греф и Малашенко сопровождали ее везде словно тени, вышагивали на шаг позади. Обоих она почти перестала замечать. Приходила кухарка, — руководство над ней взял на себя Малашенко, а Даша даже и имени женщины не знала. Когда занятия на курсах затягивались допоздна, телохранители привозили ей горячие обеды в судках, и она ела, не ощущая вкуса пищи.

К концу декабря она не могла уже заснуть, если не зазывала в свою комнату Джема. Пес клал свою башку ей на колени, Даша гладила его по густому загривку и жаловалась на эту распроклятую жизнь. Джем понимающе вилял хвостом и Даша засыпала.

В какой-то момент этой сумасшедшей гонки Даша: пришла к печальному выводу, что она не столько набирается знаний и умнеет, сколько тупеет и глупеет.

Под Новый год с поздравлениями позвонили: ехидная Сотоцкая с мужем-подкаблучником, доброжелательный первый помощник Шемякин, многословный и деликатный Артемьев и строгий, но откровенный начальник службы безопасности Сергеев. Сергеев заявил:

— В принципе, Дарья Дмитриевна, мы еще так мало знакомы, что вы можете воспринять мои поздравления как подхалимаж. Но я человек, воспитанный на воинском уставе. Потому порой обязан делать то, чего не хочу.

Даша рассердилась:

— У вас, Николай Александрович, нет никаких обязанностей в сфере соблюдения законов воинского Устава. Как я понимаю, обязанность у вас одна — организация безопасности фирмы.

— Отлично сказано, Дарья Дмитриевна. За безопасность фирмы я отвечаю головой.

— Это уже слишком. С Новым годом, Николай Александрович.

— Вас еще раз так же. — И закончил неожиданно: — Мы все с нетерпением ждем вашего прихода на фирму.

— Спасибо, — растерялась Даша. — Весной приду.

Новый год встречали у Дорохова в тесном «семейном кругу». Телохранители, Даша, Дорохов и Мария Афанасьевна. Малашенко в полдень отодвинул Марию Афанасьевну от плиты и увлеченно колдовал над созданием кулинарных шедевров. На праздничном столе царило изобилие, хотя половина блюд и не имела названий.

В торжественную полночь внимательно выслушали поздравление президента страны и под бой курантов подняли бокалы. Даша выпила бокал шампанского, потом три рюмки водки и от стола пересела на диван, где тут же и заснула.

Как ее на руках перенесли в машину, а потом уложили на диван в своей комнате — она помнила смутно. Пришел Джем, уже привыкший к вечернему ритуалу. Даша ему поплакалась и почесала загривок. Снова заснула.

Пробудилась в шесть утра, взяла Джема на поводок и минут сорок бегала с ним во внутреннем дворе.

В семь часов взялась за ненавистные учебники.

Глава 5

Пришла весна. Снег с улиц сошел как-то незаметно, за одну ночь. Солнце набирало жаркую силу, и вся Москва засверкала яркими красками, словно помытая.

Даша за суетой своих занятий даже и не заметила этих перемен. Она чувствовала, что в организме накапливается глубинная усталость. Еще какое-то непродолжительное время такой ожесточенной гонки — и здоровье не выдержит. За советом ни к кому, кроме Дорохова, не обратишься. Вернувшись с курсов домой, она набрала номер его домашнего телефона, трубку подняла Мария Афанасьевна:

— Ой, Дашенька, здравствуй, милая. О тебе давно ничего неслышно. Мой старик даже волноваться начал.

Даша сказала весело:

— Ваш старик в такую мясорубку меня, засунул, что все кости трещат и мозги набекрень. Можно его к телефону?

— А он в больнице!

— Как — в больнице?!

— Да ничего особо страшного, милая. Просто профилактическое обследование.

— Какая больница? — решительно спросила Даша. — И когда туда можно зайти?

— Республиканская больница. На 16-ой Парковой. А посещения после обеда до девяти часов. Но можно и позже. Он будет просто счастлив, если ты к нему заглянешь.

— Обязательно загляну.

Даша простилась со старушкой, положила трубку, вышла в коридор и позвала:

— Греф! Ты знаешь, где 16-ая Парковая?

Греф вышел из своей комнаты:

— Конечно. Я знаю в Москве каждую помойку.

— Дорохов в больницу лег. Надо съездить.

— Съездим. Старик будет рад. Ты ему очень понравилась. Он в больнице уже вторую неделю лежит.

— А почему ты, мерзавец, мне об этом не сказал? — капризно спросила Даша.

— Хозяйка, у тебя столько занятий и дел, что ты и без того уже осунулась. А с Дороховым ничего страшного. Мы за этим следим.

— Едем.

По дороге на маленьком рынке возле метро «Первомайская» Даша купила виноград, яблоки, букет цветов и с этими приношениями через четверть часа вошла в палату.

Дорохов лежал на кровати у окна. В красивом халате и модных туфлях с квадратными носками. Читал экономический журнал. Его сосед, в заношенном спортивном костюме, спал, негромко похрапывая.

Появлению Даши Дорохов откровенно обрадовался, отбросил журнал, встал, расцеловал ее в обе щеки и сказал тихо.

— Пойдем в холл, там есть укромный уголок.

Укромный уголок оказался под раскидистой пальмой в кадушке.

— Не скажу, Даша, — озабоченно произнес Дорохов, — И чтоб ты хорошо выглядела.

— С чего мне хорошо выглядеть? Сплю по шесть часов в сутки, да и то с кошмарными сновидениями, какого порядка сновидения? — улыбнулся Доррохов.

— Скверного. Почему-то чаще всего появляются те люди, которых я не люблю. — Снотворное глотаешь?

— Пока нет.

— И не глотай. Самое лучшее — пара бутылок пива перед сном. Ну а для женщин, наверное, чашка горячего молока с медом.

— Учту. Хуже другое. Мои работники холдинга, ближайшее окружение, перестали давать мне информацию даже по телефону. Ни Артемьев, ни Сотоцкая уже неделю как не выходят на связь. Даже Шемякин молчит!

— Это мое распоряжение, Даша, не волнуйся. Ты идешь в своем теоретическом обучении к финишной черте, и требуется полная концентрация всех сил. Сертификат менеджера ты должна получить с отличием. Это произведет сильное впечатление на фирме.

— Получу.

— И тем не менее гуляй хотя бы по полчаса в день и на это время отключай мозги.

— Невозможно. Они уже работают безостановочно и помимо моей собственной воли.

— Знакомое явление. Но я тебя попрошу — три раза в неделю ходи в бассейн. Это самая лучшая оздоровительная и профилактическая физкультура.

— Времени много отнимает.

— Ерунда. Я скажу Грефу, чтоб он организовал тебе индивидуальные посещения бассейна в любое время суток. Он с тобой приехал?

— Да. Остался внизу.

— Ты довольна своей охраной?

— Да. Куда не надо не суются, но всегда под рукой. Я могу им прибавить жалование?

— Не торопись и не балуй рядовой состав раньше времени.

— Сколько вы еще здесь пролежите?

— Я полагаю, что на фирме мы объявимся вместе. У меня тут от безделья родились кое-какие любопытные производственные идеи, поговорим о них позже.

Даша заметила какую-то непривычную для Дорохова неуверенность, словно он чего-то недоговаривал.

— Что вас тревожит, Юрий Васильевич?

— Тревожит? — Он плохо изобразил удивление.

— Да, тревожит. Я же вижу.

Дорохов вытащил из кармана большое яблоко, надкусил его и проговорил негромко и нехотя:

— Есть одна новость. И я никак не мог решиться тебе о ней поведать. Но, видимо, придется. Я даже не знаю, не могу оценить, хорошая эта новость или плохая.

Даша улыбнулась и мягко положила руку ему на плечо:

— Так расскажите, и мы попробуем эту новость оценить.

Дорохов решился и заговорил, как всегда, твердо ясным голосом.

— Дело вот в чем. Третьего дня ко мне заглянул некий Тарасов Сергей, мой старый друг. В свое время я пристроил его на нашу фирму, но он не выдержал ни наших темпов, ни нашей загрузки и уволился. Пристроился в адвокатскую контору и бездельничает там вполне благополучно. Так вот, прибежал он ко мне, сразу как прилетел с Канарских островов, где отдыхал с семьей.

— Заработки адвокатов позволяют такие путешествия? — быстро вставила Даша.

— За адвокатов не волнуйся. Они нас всех за нищих держат. Ну так вот. По ходу нашей трепотни он неожиданно сказал, что видел на Канарах господина Зариковского. Случайно столкнулся с ним в павильоне игральных автоматов.

Он глянул на Дашу тревожно, а она спросила:

— А кто это такой, Зариковский?

— Даша, ты забыла. Зариковский Виктор Васильевич, игрок, бездельник и прихлебатель при Володе Муратове, твоем братишке. Улетел на Канарские острова вместе с Володей и Ириной. Точнее сказать, уплыл вместе с ними на яхте от Барселоны. А теперь получается, Володя и Ирина исчезли, а Зариковский — жив и здоров.

Даша помолчала, потом спросила напряженно:

— Ваш друг Тарасов не мог ошибиться?

— Ни в коем случае. Тарасов лицо ни в чем не заинтересованное. По его словам, он даже разговаривал с Зариковским.

— И ничего у него не узнал?

— А что он должен был узнать? Ведь он не знал, что Володя исчез. Мы этот факт очень долго скрывали от всех из соображений интересов фирмы. Тарасов такой информации не имел.

— Что все это может значить, если Зариковский жив?

— Боюсь что-либо предполагать, — вздохнул Дорохов. — Но Зариковский, получается, жив. А он должен был отплыть с Канарских островов на яхте Володи. Другого пути у него не было, по причине постоянного безденежья. Он лютый игрок и, как появится лишняя копейка, тут же просаживает ее на игральных автоматах, Он такой бездельник, что самостоятельной жизни вести не может. Как пиявка, всю жизнь к кому-нибудь прилепляется.

— А что в нем нашел Володя?

— Они встретились в армии, в Афганистане. Ну понимаешь, боевая дружба, и, может быть, Володя был чем-то обязан Зариковскому по тем боевым событиям. А может быть, и просто жалел этого бездельника.

— Зариковский долго работал на нашей фирме?

— Продержался кое-как около года. Но этот человек ни к чему, кроме тотализатора ипподрома, не приспособлен.

Даша откинулась на спинку кресла, рассеянно оглянулась и сказала:

— Красивая пальма. Я поставлю в своем кабинете такую.

— Поставь…

— Как мне реагировать на эту информацию, Юрий Васильевич?

— Не знаю, Даша. И не могу дать никакого совета.

— А что вы сами думаете по этому поводу?

— Вполне возможно, что Володя жив. Но в его счета в заграничных банках и отмывание грязных денег я никогда не поверю. Вся его деятельность была передо мной как на блюдечке. Я видел каждый рубль и каждый доллар. У него не было никаких денег в заначке, про которые я бы не знал. И потому если он и жив, то на что там существует?

Из-за пальмы вывернулась миловидная девушка в белом халате, улыбнулась и позвала:

— Юрий Васильевич, прошу на процедуры перед сном! Чтоб спалось лучше.

— Иду.

Дорохов поднялся:

— Ты, Даша, сверх меры этой информацией свою душу не тревожь. У тебя и без того забот хватает. Я выйду отсюда и проверю все эти факты, а может, попробуем набрать и новых.

— Какие?

— Ну попробую потрясти наших деловых партнеров в Испании, Германии. Если Володя остался жив, то должен же он как-то проявиться.

— Подождите. Ну хоть малейшая причина для бегства у брата была?

— Одна причина была. Он мог сбежать от своей стервы жены. Но это, конечно, вздор.

Конечно.

— Нынче такие проблемы решаются просто. Сунул в зубы ненавистной супруге жирный кусок отступного, обеспечил квартирой — и разводись без скандалов.

— А если супруга потребует по закону разделения совместно нажитого имущества? Половину доли в фирме? Половину заводов и посреднических контор?

— Да все, разумеется, может быть в нашем бардаке. Но ты не думай о самом дурном.

— О чем?

— Да если себя дурными предположениями мучить, то дойдешь до варианта, будто Володя свою Ирину утопил в Атлантическом океане. И, испугавшись ответственности, домой не вернулся.

— Это уж слишком.

— Конечно. Будь здорова и позванивай мне на сотовый.

— Вы тоже не забывайте.

Они попрощались, и Даша спустилась на лифте вниз.

Греф сидел в холле возле местного охранника, и, судя по всему, они вели профессиональные разговоры. Даша прошла мимо гардероба и села в кресло у низкого журнального столика. Греф тут же оторвался от беседы с охранником и подошел к ней:

— Едем домой?

— Присядь. Надо поговорить.

Греф сел рядом и тревожно взглянул ей в лицо:

— Что-нибудь случилось?

— Пожалуй, случилось. Ты знал такого — Зариковского Виктора Васильевича?

Греф высокомерно хмыкнул:

— Обыграл его раз пять в карты. Раздел до трусов в «очко», а потом еще раза два мы с Андреем «накрыли» его в преферанс. Владимир Дмитриевич взял этого холуя с собой на Канары. Тоже исчез.

— Он жив, Греф, — сдавленно произнесла Даша. — Его видели неделю назад на Тенерифе.

Греф вытаращил глаза:

— Это точная информация?

— Абсолютно. Во всяком случае, я не могу ей не верить.

— Ну так и что ты собираешься предпринять?

— Я лечу в Барселону, потом оттуда на Канары.

— Твоя воля, хозяйка.

— Перестань меня так называть! — вспыхнула Даша. — У меня есть нормальное имя. Ты сможешь мне срочно организовать вылет?

— Ну заграничный паспорт у тебя есть. И если кое-кому сунуть в лапу, то завтра вечером по туристической визе чартерным рейсом ты сможешь вылететь в Испанию. Минуя Мадрид, рейс прямо на Барселону.

— Мне нужна крупная фотография Зариковского.

— Тоже не проблема. Кого из нас ты возьмешь с собой? Она повернулась, внимательно посмотрела ему в лицо, словно в первый раз увидела:

— Еще не знаю.

— Надо знать, — настойчиво сказал Греф. — Определись, потому что надо проводить оформление виз и билетов на двоих. И не думай, что я рвусь в Испанию и на Канары. Я там был неоднократно.

— Решим дома.

Они вернулись домой, когда уже сгустились вечерние сумерки.

Малашенко уже приготовил к ужину курицу с черносливом — запек в духовке. Кроме того, этот кулинарный умелец приготовил, фаршированный курятиной перец. К информации касательно Зариковского он отнесся иронически.

— Господина Тарасова, принесшего эту информацию, я немного знаю. Во всяком случае, известно, что он частенько заливает себе глаза водочкой. Так что спьяну мог и обознаться.

— Его никто за язык не тянул, — возразила Даша. — Он не только видел Зариковского, но и разговаривал с ним.

— Где?

В зале игральных автоматов.

— Вот как? Если игральные автоматы, то тогда эта информация может быть достоверной.

Когда добили курицу с черносливом и принялись за кофе с бисквитами, Даша спросила:

— Андрей, ты какой-нибудь иностранный язык знаешь?

— Помилуйте, Дарья Дмитриевна! Я же в школе был круглый двоечник! Кроме «Гуд бай!», ничего и выговорить не могу.

— А ты, Греф?

— Лопочу с пятое на десятое по-немецки. Ну зазубрил еще два десятка бытовых фраз на английском.

— Тогда ты и полетишь со мной на Канары. А ты, Андрей, сходи завтра на фирму. Потолкуй с секретаршами, референтами — в общем, попытайся узнать весь маршрут, по которому двигался мой брат. Какие-то пути должны прослеживаться.

— Это не составит никакого труда, Дарья Дмитриевна, — сказал Греф. — Владимир Дмитриевич сам завел порядок строгим приказом, чтоб все члены малого совета холдинга, куда-то уезжая, оставляли о себе точную информацию — куда, зачем и с кем намерены встречаться. А если что-то менялось по ходу дела, то требовал сообщать об этом секретарям. Я не думаю, чтоб он игнорировал собственный приказ, не такой человек. Но, Дарья Дмитриевна, если мы устроим этот вояж в Испанию, то как же ваши курсы?

— Я договорюсь на недельные каникулы. А потому придется пахать с удвоенной силой. Еще, Андрюша, по-; пытайся найти кого-нибудь из близких Зариковского и выведай, есть ли у них сведения о нем.

— Нет у него никаких близких, и не может быть. А со своими ипподромными дружками он вряд ли настолько близок, чтобы поддерживать связь с Канарских островов. — Логично. Тогда эта задача снимается.

К вечеру следующего дня Греф принес все документы и авиабилеты на чартерный рейс до Барселоны. Самолет уходил за полночь. В девять часов Даша перекинула через плечо небольшую спортивную сумку и заглянула в комнату своей охраны.

— Греф, я готова. А где Андрей? Он нас не довезет?

— Звонил, сейчас прибежит. — Он глянул на нее подозрительно: — Даша, это весь твой багаж?

— Ну да. Самое необходимое.

— Так и будешь там в джинсах ходить? Я же хочу тебя пригласить там в хороший ресторан, в казино. На классический стриптиз посмотришь, а не на наше похабие.

— Мы едем по делам! — выпалила Даша. — А не развлекаться!

— Перестань! Дела делами, но это не значит, что надо зажимать свою жизнь в кулак и ходить словно в шорах! Ты посмотри на наших бизнесвумен! Они и на работу ходят через парикмахерскую и массажные кабинеты. Да я просто и не полечу с тобой, такой замухрышкой!

Даша была ошарашена такой наглостью и собралась ответить ему достойно, но потом фыркнула и вернулась в свою комнату. Принялась паковать чемодан, благо зимой, несмотря на предельную занятость, умудрилась все-таки приодеться в фирменных магазинах.

В десятом часу пришел усталый Малашенко и позвал Дашу на общее совещание. Собственно говоря, оно состояло в основном только из его подробного доклада.

— Значит, так. В Барселоне Владимир Дмитриевич с супругой и Зариковским остановились в отеле «Мажестик». Деловых партнеров у него там двое. Фирма фармацевтическая «Тореро» и посредники — фирма «Транс-Эспаньола». Яхту со шкипером они арендовали в яхт-клубе «Атлантик оушен».

— Атлантический океан, — . перевел Греф.

— Тебе виднее, — заметил Малашенко. — На Канарах сведения не совсем точные. То есть расплывчатые. Он звонил оттуда секретарше только один раз, как приплыл. Потом она перезвонила на сотовый по каким-то срочным делам фирмы. По мобильнику Владимир Дмитриевич сказал, что отель у них на отшибе, довольно далеко от центрального «места разврата» пляс Америка. Километрах в двадцати на юг. Три высоких башни по двадцать два этажа. Они жили в средней, на семнадцатом этаже. Арендовали автомобиль «Форд» в прокатной фирме. Все, больше ничего не накопал.

Греф сказал уверенно:

— Я полагаю, Дарья Дмитриевна, что этих фактов нам с вами для разгона поисков вполне хватит.

— Будем надеяться.

К одиннадцати вечера Малашенко привез их в Домодедово.

В час ночи они уже летели в черном небе на юг. Ле теть предстояло около восьми часов, и Греф взял у стюардессы бутылку коньяка. Где-то под ногами, на десятикилометровок глубине, проплывала спящая Европа. Через иллюминатор можно было разглядеть на континенте только редкие огни.

Даша все еще не могла привыкнуть к резким переменам в своей жизни, но понимала, что характер ее успел измениться. Стала резкой и порой даже грубой. Привыкла свои дела перекладывать на других — охранников и секретарш. Ничего хорошего она в этом не видела, но именно такой манеры поведения требовал от нее Дорохов и телохранители. Если бы пришлось сейчас столкнуться с Анфисой и теткой Антониной, те вряд ли бы ее узнали.

Греф уже спал, но открывал глаза, едва только Даша шевелилась. Она тоже заснула, привалившись к железному плечу Грефа, так что в целом изнурительный полет прошел легко и почти незаметно.

Приземлились в такой же темноте, какой взлетали в Москве восемь часов назад. Прошли все контроли, которые здесь были крайне небрежны, если не сказать, что вообще их не было. На выходе дорогу неожиданно пересек мужчина средних лет, который на сносном русском языке спросил напористо:

— Москва? Фирма «Гиппократ»? Сеньора Муратова?!

— Да, — ответила Даша.

— Мигель Родригес, фирма «Тореро».

— Кто вас предупредил о нашем прилете? — спросила Даша.

— Ваша фирма, — удивленно ответил Мигель.

— Это работа Андрея, — убежденно сказал Греф.

Мигель довел их до громоздкого, изрядно потрепанного автомобиля, услужливо распахнул дверцы и сел к рулю.

— Если можно, отель «Мажестик», — сказала Даша.

— Конечно. Сеньор Муратов всегда останавливался только в «Мажестик».

Почти сразу они покатили по городу, но разглядеть что-либо было невозможно, поскольку освещение на окраине было неважное.

Юрий Васильевич Дорохов сидел в кабинете врача, и ему здесь, против всех указаний свыше, разрешили курить. Благо и сам врач дымил, как труба кочегарки. Дорохов спокойно произнес:

— Доктор, я в отношениях с врачами хочу придерживаться американской системы. Там от больного ничего не скрывают. И я считаю это правильным. Скажите прямо, сколько мне осталось?

— С точностью до минуты не определю.

— Но на полный год я могу еще рассчитывать?

— Это да. Вам будет тяжеловато, но год, может и побольше, у вас есть. Вам очень нужно это время? Для завершения земных дел? Чтоб все оставить в порядке?

— Мне одного птенчика надо на крыло поставить. И года, я думаю, хватит. Она девочка умная, и нужно только поправить ей характер.

— Бизнес?

— Он самый. Выпишите меня сегодня. Дайте, пожалуйста, все рецепты, и нужные уколы мне будут делать на дому.

Через два часа Дорохов покинул больницу. Он был совершенно спокоен. С мыслями о смерти он справился еще несколько лет назад. Теперь надо было успеть — натаскать Дашу — как в жесткой работе легального порядка, так и в той темной стороне бизнеса, о которой не принято говорить вслух. Но без нее в сегодняшней России обойтись категорически невозможно. А на курсах менеджмента, которые Даша оканчивала, ей вряд ли объяснят эту сторону будущей деятельности.

Около него на проезжей части тормознул темный «БМВ», и Малашенко распахнул дверцу машины:

— С выздоровлением, Юрий Васильевич!

— Спасибо. — Дорохов устроился в кресле. — Наши перелетные птицы на связь не выходили?

— Звонили поздно вечером. Фильтруют Барселону, но пока без серьезных результатов. — Он тронул машину.

— Скажи мне, у тебя, несмотря на молодость, большой опыт в работе с бизнесменами и парень ты неглупый. Как на твой взгляд, Дарья Муратова сумеет сладить с управлением фирмой?

— Без сомнений, Юрий Васильевич, — убежденно ответил Малашенко. — Сначала и я сомневался, но она меняется прямо на глазах.

— Роман еще не завела?

— Ей сейчас не до этого. Понимаете, она очень цельная. Поставила себе задачу и движется к ней, как танк. Я так полагаю, что, если у нас на фирме кто-нибудь станет ей поперек дороги, она раздавит его шутя. И даже не заметит. Правда, этих способностей она за собой еще не подозревает, но такая свирепость придет сама собой. После того как ее первый раз подставят. Или наедут.

— Ты тонкий психолог, Андрей.

Нас этому старательно учили, Юрий Васильевич.

— Да? А я думал, что вас обучали только мордобою и стрельбе.

— Ну что вы! Знаете, сколько лет нужно, чтобы секьюрити стал законченным профессионалом?

— Года два-три?

— Восемь. Ну Грефу хватило пяти, так он и родился телохранителем.

— Понятно. Теперь помолчи, пожалуйста, мне надо кое-что обдумать до приезда домой.

— Молчу как могила.

Обдумывать Дорохову приходилось нешуточную проблему. Сообщать ли теще Марии Афанасьевне о приговоре врача или нет? После смерти жены Мария Афанасьевна взяла на себя роль матери по отношению к Дорохову, и теперь он с ужасом думал, как она будет жить одна. В материальном плане никаких угроз не было. Он оставлял ей достаточно средств, чтобы старушка спокойно прожила еще лет двадцать при любом уровне инфляции. Другое дело, что она была решительно беспомощна в решении бытовых проблем. Лет тридцать назад она ушла от всех невзгод за спину дочери, а потом спряталась за Дорохова. На рынок и за продуктами по магазинам ходила нанятая Дороховым повариха из ресторана. За счетами по коммунальным и прочим услугам следила бухгалтерия фирмы. И только к приготовлению пищи Мария Афанасьевна никого не подпускала, словно боялась, что Дорохова непременно отравят.

Пугать ее трагическим сообщением вообще-то не следовало. Но с другой стороны, она должна быть готова, что по его кончине стиль ее жизни резко переменится. Фирма откажется ее обслуживать. Квартира для одной слишком большая. Правда, если Даша войдет в силу, то наверняка не бросит старушку на произвол судьбы. Дорохов решил, что торопиться не будет.

— Обет молчания снят, — сказал он. — Как ты оцениваешь ситуацию с Зариковским?

— Я думал над этим. Вот какой вывод. Я полагаю, что прилипала Зариковский нагадил здесь очень крепко. И испугался возвращаться домой. Ухитрился как-то остаться на Канарах, а Владимир Дмитриевич и Ирина утонули.

— Может, и так. Но ты характеризовал Зариковского как лодыря и охламона. На что он там живет? Если это так?

— Да чего тут голову ломать?! Он и там к кому-нибудь присосался! Нашел одинокую испанку, а может, и русскую и, как вампир, впился в нее! Он же всю жизнь так прожил и в этих вопросах крупный мастер! А насчет Владимира Дмитриевича, я не хотел об этом говорить…

— Говори, раз начал.

— Так вот. Его референт позвонил ему на мобильный, когда они еще только подплывали к Тенерифе. Так наш президент похвалился, что стоит у штурвала яхты. Что шкипер нажрался рому и спит. Вот вам и возможный ответ о причинах их гибели. Наш командир стоял у штурвала и, как говорят инспектора ГАИ, «не справился с управлением».

Дорохов ничего не сказал. Парень очень логичной провел анализ. Конечно, авантюрист по натуре Володька Муратов наверняка сам напоил шкипера, чтобы» встать к штурвалу. А океан есть океан — шутников не любит и наказывает без пощады. Так что причин катастрофы могло быть бессчетное количество.

Глава 6

Уже через несколько часов пребывания под знойным солнцем Испании Даша поняла, что без переводчика здесь не обойтись. Испанцы не только не говорили ни на каком ином языке, но, судя по всему, ко всяким другим наречиям относились с презрением. Проблема оказалась пустяковой. Портье отеля «Мажестик» кое-как понял, в чем дело, взялся за телефонную трубку, и через пятнадцать минут в холл отеля влетела лохматая девчонка и выкрикнула по-русски:

— Вы русские из Москвы?!

— Да.

— Переводчица нужна?

— Само собой.

— Мой гонорар десять долларов в день!

— Всего-то? — улыбнулась Даша.

— Ну все остальное зависит от того, насколько я вас хорошо обслужу и как понравлюсь!

Говорила она без акцента и оказалась татаркой. Пять лет назад соблазнила испанца, поженились, он вывез ее в Барселону, где Фатима через полгода убежала от него — ревнив оказался муж до свирепости, хотя сам пропадал сутками и денег домой почти не приносил. Фатима жила со своей подругой и зарабатывала деньги везде где могла. Может быть, как заметил Греф, не брезговала иногда и проституцией. Однако лопотала она очень бойко, переводила едва ли не синхронно — что на русский, что на испанский.

В отеле «Мажестик» Владимира Муратова вспомнили без труда — он останавливался здесь неоднократно и не скупился на чаевые. Старший портье подтвердил, что Владимир с женой наняли яхту со шкипером в морском клубе «Атлантик оушен». Потом оформили все судовые документы и на восходе солнца отошли от причала.

На дребезжащем, расхлябанном такси добрались до «Атлантик оушен» и без проволочек были приняты самим президентом клуба. Он оказался толстым, потным, весьма смахивающим на бабу, если бы не шикарные смоляные усы. Едва он уразумел, с каким вопросом к нему явились, как тут же принялся стенать, едва ли не до слез. Воздел руки к небу и забормотал что-то настолько быстрое и бессвязное, что Фатима не успевала переводить.

— Он молится, — сказала Фатима. — Переводить?

— Не надо. По-моему, он уже запоздал с молитвой, — заметила Даша.

— Как сказать. Яхта не была застрахована, и он потерял приличные деньги.

— А что же он не застраховал ее?

— Сказал, что шкипера Хуана считал очень опытным и удачливым мореходом. Экономил на страховке, сами понимаете.

Окончив молитву, сеньор Перейра тут же успокоился и неторопливо, внятно поведал все, что знал. Когда яхта не подошла к причалу в оговоренный срок, он поднял тревогу. И военно-воздушные силы Испании якобы прочесали всю акваторию Средиземного моря от Гибралтара до Барселоны. Никаких следов яхты не. обнаружили. Решили перенести поиски за Гибралтарский пролив, в Атлантический океан. Но в этот момент два капитана рыболовецких шхун независимо друг от друга заявили, что видели указанную яхту уже в Средиземном море. Однако, по мнению сеньора Перейры, его надежный шкипер изрядно сбился с курса, — Перейра не скрыл, что шкипер не чурался бутылки. Яхта оказалась много южнее, чем то было положено по курсу, — почти у северных берегов Африки. Несколько вертолетов прочесали Африканское побережье — и тоже безрезультатно. Все эти масштабные поиски проводились только за счет яростного нажима на власти Испании русского посольства.

— Фатима, спроси у него адрес семьи шкипера. Она-то не пропала.

Фатима спросила. Оказалось, что, отчаявшись дождаться мужа с моря, жена Хуана взяла детишек и подалась к своей родне в Португалию, в городок Гуарда.

— А зачем тебе понадобилась семья шкипера? — спросил, уже выйдя из клуба, Греф. — Ведь они-то верняком ничего не знают.

— Если эта катастрофа мистификация, то Хуан может оказаться дома.

— Даша, Владимиру Дмитриевичу не было никакого смысла устраивать мистификации. Если только он не решился утопить свою стерву жену.

— Вот видишь, причины, значит, могли быть.

К вечеру спала изнурительная жара, и улицы Барселоны ожили. Открылись двери бесчисленных кафе, бистро и баров, которые днем Даша даже не заметила. Она собралась побродить по улицам, но упрямый Греф желал посетить только ресторан, причем потребовал у Фатимы назвать самый шикарный.

Фатима указала ресторан, получила свой гонорар с незначительным превышением и, пританцовывая на ходу, убежала. Пташка божья жила так легко и беззаботно, что Даша даже позавидовала.

К десяти часам она переоделась, и, когда Греф зашел к ней в номер, он окинул ее критическим взглядом с головы до ног, но сказал одобрительно:

— Ну вот, теперь похожа на женщину.

Портье уже вызвал такси, и они поехали в ресторан, указанный Фатимой. Девчонка то ли наврала специально, то ли не поняла, чего от нее требовали. Ресторан оказался шикарным по интерьеру — официанты в белых перчатках и наваливались на клиентов целой бандой разом, по пять человек. Цены запредельные. Скука и тоска несусветная. Немногочисленные посетители беседовали на полутонах, и музыки никакой не было. В конце концов Греф смекнул, что они попали в элитарный ресторан, для публики предельно богатой, избранной, аристократического настроя. Сидеть среди этих снобов Греф решительно не пожелал. Да и Даша затосковала.

Кое-как дожевав заказанное блюдо, они расплатились и выкатились на улицу.

Вот здесь-то оказалось и весело и дешево! Со всех сторон ревела музыка, на маленьких площадях танцевали, и главное — нигде не чувствовалось напряжения, никто не боялся нападения хулиганов или какой иной неприятности. О пьяных драках здесь, видимо, и не помышляли, хотя под хмельком были многие.

Курсируя неторопливо от кафе к бару, от бара к бистро, выпивая где чашку кофе, где стакан вина, Даша и Греф слонялись по улицам почти до утра, пока ноги не отказали. Они добрались до своего отеля и разошлись по номерам.

В два часа пополудни следующего дня самолет местной компании перенес Дашу и Грефа на юго-запад, на Канарский архипелаг, остров Тенерифе. Расстояние до острова оказалось незначительным — уложилось всего в одну бутылку коньяка.

Дорохов очень не любил Лидию Сотоцкую, хотя и признавал за ней недюжинные деловые таланты. ОН знал по сообщениям своих стукачей, что Сотоцкая отвечает ему такой же неприязнью, перемешанной со страхом, — все же Дорохов был вторым человеком при исчезнувшем президенте и благоволил к Даше, будущему президенту. Поэтому, когда Сотоцкая со своей обычной бесцеремонностью напросилась к Дорохову домой, он приготовился к тяжелому и неприятному разговору.

Сотоцкая явилась с букетом роз — пышная женщина, источающая дух бравого оптимизма и острый запах приторных духов. Поздоровалась и крикнула в коридор:.

— Мария Афанасьевна, мне бы кофеечку!

— Сейчас, сейчас, Лидочка! — Наивная душа Мария Афанасьевна считала Сотоцкую подлинно современной женщиной и настоящей москвичкой (теща Дорохова была родом из деревни под Тамбовом), полагала, что эта блистательная дама душой и телом предана и фирме, и Дорохову, а потому очень ее любила.

Сотоцкая рухнула в кресло и спросила:

— Вы ведь знаете, Юрий Васильевич, что я прямой, пусть и грубоватый человек?

— Знаю. К сожалению.

— И что я не скандалистка, не любительница интриг и борьбы ногами под столом?

— Тут бы я воздержался от комментариев.

— Не лукавьте. Вы ни разу не поймали меня на организации интриги за шесть лет совместной работы.

— Скорее всего, плохо ловил.

— Пусть так, но сейчас я буду говорить прямо.

— Слушаю.

Юрий Васильевич, эту зыбкую ситуацию на фирме с призраком отца Гамлета, то есть с нашим новымпрезидентом, пора решительно прекращать!

— Почему?

— Люди нервничают. Плохо работают. Все не уверены в завтрашнем дне. Наши деловые партнеры заняли выжидательную позицию и снизили деловую активность. Мы уже несем убытки по сравнению с прежними временами. Заперт генеральный сейф, а — там хранятся документы, которые порой требуются для работы. Это нездоровая атмосфера для продуктивной работы.

— Чего вы хотите?

— Большинство членов малого совета желает, чтоб Дарья Муратова получила свой пай, завещанный братом, и убралась восвояси, в свою Сибирь. Пай Кати Муратовой может оставаться на фирме до ее совершеннолетия, он только увеличится, что тоже неплохо. Мы решили, что предложить такой маневр Дарье Дмитриевне можете только вы.

— Допустим, — неторопливо ответил Дорохов. — А как быть с креслом президента? Кто его займет?

— Совет может внести коррективы в наш основной учредительный устав. И сделать должность президента выборной. Хоть на общем собрании акционеров, хоть только на совете.

— И кого же выберет совет президентом?

— Как — кого?! — фальшиво изумилась Сотоцкая. — Вас, конечно!

— Лихо, Сотоцкая! — с восторгом одобрил Дорохов. — Я бы завизжал от любви к вам, если бы не видел вас вчера в больнице. Ну, вынюхали у врачей, когда я подохну? Какие сроки жизни мне определили?

— Господь с вами, Юрий Васильевич! — ужаснулась Сотоцкая. — Да, я была в больнице по поручению совета. Да, беседовала с вашим врачом. Но вопросов о сроках вашей жизни не задавала! Это было бы просто цинично! Врач сказал, что ваше состояние стабильно, и никаких серьезных опасений не высказал.

— Хотелось бы верить. Только я вас все равно разочарую. Через две недели Дарья Муратова приходит на фирму и приступает к исполнению своих обязанностей.

— Даже так?

— Только так. У нее, вместе с Катей Муратовой, самый большой пай. Контрольный пакет акций. Не дергайся, Лида. Тебе ее не свалить. И я пока еще жив. А у меня второй по величине пай в акциях фирмы.

Сотоцкая помолчала и убежденно проговорила:

— Дарья погубит дело.

— Почему это?

— Фирму создали и тянули к успеху два таких матерых волка, как Владимир Муратов и вы. А что собой представляет Дарья?

— Я же ей и помогу.

— Юрий Васильевич, простите меня за хамство, но необходимо взглянуть правде в глаза. Вы больной человек. Годы неминуемо дают себя знать. Дай бог вам подняться на ноги. Но и в этом случае работать с прежней активностью вы не сможете. Извините еще раз, я говорю жестко только в интересах фирмы.

— Ну что ж, — врастяжку после паузы произнес Дорохов. — Откровенно сказано. И даже, пожалуй, честно. Значит, поддержать Дарью у меня сил не хватит, а сидеть чучелом в кресле президента я вполне смогу? Так?

От неприятного ответа Сотоцкую спасла Мария Афанасьевна, доставившая кофе на подносе.

— Спасибо, Мария Афанасьевна. — Сотоцкая взяла чашку, сделала несколько глотков и сменила тему: — Грустно, что холдинг уже восемь месяцев находится в состоянии стагнации. Люди начинают искать работу на стороне. Наша заведующая по рекламе Муза Кораблева уже открыто набирает заказы на телерекламу какого-то богатого банка.

— Ну и молодец. Пусть попрактикуется.

— Вы непробиваемы, Юрий Васильевич, — невесело сказала Сотоцкая. — Зря я затеяла этот разговор. Теперь вы передадите его Дарье Муратовой, и она зачислит меня во враги. А у меня такое подозрение, что в качестве врага Дарья может быть очень опасной и беспощадной.

— С какой стати такое заключение?

— Вы знаете, как она забирала у меня ключи от главного сейфа. Говорила тихо и деликатно. А глаза были змеиные! Я думала, что она меня ударит.

— Возможный вариант, — кивнул Дорохов. — Вы не учитываете, что она преподавала в провинциальной школе. Возилась с разнузданной шпаной и всякими хулиганами. Вполне вероятно, что нравы там простые и тумаки своим ученикам Даша раздавала направо и налево, не очень стесняясь. Кстати, если вы помните, то год назад и Владимир дал в морду жулику Жихареву. Да так, что сломал ему нос и выбил два зуба.

— Серьезная семейка, — процедила Сотоцкая сквозь зубы.

— А теперь договоримся так, Лидия Павловна, — мерно продолжил Дорохов. — Я ни словом не обмолвлюсь в беседах с Дашей о нашем разговоре. А вы извольте наладить с ней дружеские отношения. Иного выхода, дорогая, у вас просто нет, если вы действительно печетесь о благе холдинга. Даете честное слово, что будете нежны и послушны?

— Да, — сдавленно сказала Сотоцкая, допила в один глоток кофе и поднялась. — Простите, что я вас потревожила. Я пойду. До свиданья, Юрий Васильевич, выздоравливайте.

— Постараюсь. Всего доброго.

Ом проводил внимательным взглядом массивную фигуру Сотоцкой, пока за ней не закрылась дверь. Дорохов знал, что ее слово ничего не значит и держать его она никогда не будет. Самое страшное, если она начнет создавать коалицию противников Даши. Еще хуже, если исхитрится провести тайно и скрытно общее собрание акционеров и перетянет их на свою сторону. Тогда они без труда внесут поправки в учредительный устав и Сотоцкая со своей командой сможет изменить все что угодно. Однако возникал и другой острый вопрос: Сотоцкая ли лидер недовольных появлением Даши? Маловероятно. Если бы она была лидером атаки, то не засветилась бы с такой смелостью в данную минуту. Нет, лидер остается в тени до самого последнего момента. Лидер бьет из-за угла и чужими руками. А сам, даже в случае поражения, остается безвинной овечкой. Чтоб перестроить свои боевые порядки и возобновить атакуй уже в новом качестве.

Даше достался номер на самой верхотуре отеля — двадцать второй этаж. А Грефу — на четвертом. Он со своего балкона видел только черные горы, трубы канализации, спускавшиеся с вершин этих гор, и линию высоковольтной передачи. А Даша могла разглядеть голубой бассейн отеля внизу, горы и даже смутно темнеющие острова архипелага на самом горизонте океана.

Номер излишествами не отличался. Кровать, тумбочка, зеркало круглый столик, два кресла из пластика. Ничего другого и не полагалось владельцу туристической визы. Это обстоятельство вызвало недоумение Даши. В этой же гостинице останавливались Владимир с Ириной. И если уж Владимир еще мог смириться с отсутствием настоящего комфорта, то Ирина ни за что бы такого не потерпела. Неужели по утрам Ирина спускалась на завтрак вниз, в ресторан, к шведскому столу, а не ожидала томно в постели, когда официант прикатит ей сервированный к завтраку столик? Неужели ее устраивала укороченная ванна, в которой можно было только сидеть? Да почему они вообще оказались в этом местечке в одну улицу и два десятка домов, три десятка магазинов и ресторанчиков?

Размышления Даши прервал стук в дверь, она отозвалась, и на пороге появился энергичный молодой человек в модной панаме, шортах и с полотенцем на голых плечах.

— Здравствуйте, Дарья Дмитриевна. Я Токарев Роман, представитель туристической фирмы, в которой вы приобрели путевку. Вы хорошо долетели со своим другом Валентином Грефом?

— Вполне.

— Есть пожелания, нужна в чем-либо, вопросы?

— Мы можем заказать здесь переводчицу?

Роман хитро глянул на нее и сказал осторожно:

— Да. Можете заказать. Но это очень дорого. Русских, владеющих испанским, здесь очень мало. В день они берут сто долларов плюс их надо кормить три раза в день.

— Дороговато, но мы потянем.

— Однако есть вариант, — заговорил он совсем тихо. — Если вы сохраните в тайне наш договор, то переводчиком и гидом у вас поработаю я. Двадцать долларов в сутки. Плюс я на машине. Джип «Тойота» в вашем распоряжении.

— Договорились. Но почему это надо проделывать тайно?

— Все предельно просто. Всем нужна работа. Я, как агент, обслуживаю прибывающих. А переводчик — это другая сфера деятельности, и я не имею права туда соваться. Возить вас по городу имею право. Работать переводчиком — мне копыта переломают. Когда мне предстать пред ваши светлые очи?

— Сегодня мы передохнем. Завтра, скажем, в десять. Устроит?

— Устроило бы вас, а меня все устроит за двадцать баксов. — Он уже взялся за дверную ручку, но вдруг остановился. — В конце прошлого года я встречал господина Муратова, кажется, Владимира. С женой Ириной. Это не ваш родственник?

— Силы небесные! — завопила Даша. — Мы приехали искать здесь его следы! Я его сестра.

— Здесь все знают эту историю. Они погибли в океане.

— И никаких следов не обнаружили?

— Абсолютно.

— Часто здесь пропадают суда таким манером?

— Это океан. А не Можайское водохранилище.

— Ясно. Чем здесь занимался брат?

— Насколько я в курсе дела, он однажды уплывал на юг на рыбалку. Они ездили в пиратскую деревню. Дважды ходили в океанариум. Но потом…

Роман смутился и примолк.

— Ну смелей, что — потом?

— Потом я случайно заглянул к приятелю в клуб «Барракуда» и так же случайно заметил там вашего брата. В паре с очень милой девушкой. Ну я же старый одесский сплетник, люблю подглядывать в замочную скважину. Расспросил персонал и узнал, что Муратов снял здесь на несколько дней комнату. На второй день объявилась эта немка. И ночевала у него. Здесь на такие вещи внимания никто не обращает.

— А Ирина?

— И Ирину видел. В компании группы из Санкт-Петербурга. Я их тоже встречал. Я здесь единственный представитель фирмы, остальные в центре, на пляс Америка.

— С ними был еще Виктор Зариковский.

— Да, мелькала какая-то тень человека. Унылый и скучный он был чересчур. Словно приехал сюда не радоваться жизни, а умирать. Ну и он тоже, видимо, потонул. Ой, подождите! — Он озабоченно почесал себе нос. — А ведь я его потом видел! Ну точно, видел уже после того, как окончились поиски яхты вашего брата! Конечно, видел, вот здесь на Тенерифе, но как-то значения этому не придал!

— Где же именно вы его видели? — нервно спросила Даша.

— Кажется, он помогал кому-то в работах на банановых плантациях. Видимо, нанялся. Вы знаете, здесь ведь ровным счетом ничего, совершенно ничего не производят, кроме знаменитых бананов. Все остальное привозят по большей части из Испании.

— А где эти банановые плантации?

— Везде!

— А еще какие-нибудь занятия для местной рабочей силы есть?

Роман лукаво рассмеялся:

— На севере наша российская мафия наладила торговлю оружием. В Африку ездят продавать, а где добывают стволы, то мне неведомо. Но ведут себя на Канарах наши мафиози очень прилично. Отчего полиция их и не беспокоит. По ночам ходите смело и без охраны. Здесь разбои не в чести, поскольку все понимают, что процветание и даже жизнь здесь зависит от туризма, и только от него. Но осторожней будьте на пляже. Не оставляйте сумочки без присмотра — за ними охотятся негры. Их тут не то чтоб много, но все — мелкие воришки. С пальмы только вчера спрыгнули и делать ничего не умеют, да и принципиально не желают. Вот схватить сумочку, барсетку, от которой хозяин глаза отвел, — это по негритянской части бизнес. Так я завтра в десять с машиной?

— Да, в десять.

Бывший одессит исчез, не подозревая, какую ценную выдал информацию. Знал бы, потребовал бы гонорар. В сообщение о немецкой девушке, которая якобы жила с братом в клубе «Барракуда», Даша не поверила. Роман просто ошибся или что-то напутал, ведь с той поры прошло много времени — больше года. Она знала со всей определенностью, что Владимир не то чтоб был однолюбом или человеком высокой, нравственности, он был попросту брезглив до отвращения по отношению ко всякого рода курортным романам и легким связям. Да что там! Когда он года три тому назад приехал в Семенов, так уж каких только усилий не применяла Анфиса Чарина, чтоб затащить Владимира «за баню»! В конечном счете попросту пришла к нему на сеновал в накинутом на голое тело плаще. А Владимир с этого сеновала совершил рискованный прыжок, спасая свое целомудрие, едва не переломал себе ноги. Бежал от Анфисы, объекта плотских вожделений всех мужчин Семенова!

Она взялась за телефон, дозвонилась до Грефа и попросила его подняться к ней в номер.

Греф явился во всем блеске пляжного наряда. Из-под коротких шорт торчали костлявые длинные ноги. Тоненькая разноцветная, как крыло попугая, майка прикрывала торс. Голова была увенчана совершенно идиотской панамой, которая ему не шла, но Даша вовремя вспомнила, что теперь это подобие кастрюльки в моде.

— По-моему, у нас сегодня день передышки, — проворчал он недовольно. — Надо хоть на Канары взглянуть, в океане ноги успеть помочить, а то потом забегаемся да улетим домой.

— Сегодня остаток дня твой. А завтра бегай по архипелагу, пока не найдешь Зариковского. Он здесь.

— Ты уже получила точную информацию?

— Да.

— Романа расколола?

— Угадал.

— Я собирался допросить его с пристрастием завтра.

— Опоздал. Нечего тянуть резину.

— Прости, а чем ты займешься завтра?

— Побываю во всех местах, которые здесь посещал Володя.

— Хорошо. К океану окунуться пойдешь?

— Нет, я еще не отоспалась.

— Ну бай-бай. Вечером увидимся.

Даша проснулась от шелеста дождя. Был он здесь «Канарский». Сыпал с ясных небес мелкой серебристой пылью и прекратился к тому моменту, когда Даша, постояв под холодным душем, снова вышла на балкон. А океан сегодня сердился — сверху Даша видела, как волны разбивались о скалы с ревом рассерженного льва, и тучи пенных брызг вздымались над набережной.

На лифте она спустилась вниз и у стойки портье, мешая французские и английские слова, попросила представить ее старшему портье.

Тот оказался молодым, стройным мужчиной, типичным испанцем, очень элегантным, в изящном клубном пиджаке. Когда Даша вновь принялась жестами и с помощью тарабарщины требовать от него информации, он снисходительно улыбнулся и сказал с незначительным акцентом:

— Не мучайтесь. Я немного говорю русский.

— Даже так?

— Да. К нам все больше приезжает туристов из России.

На просьбу Даши он тут же достал из шкафа толстую книгу, полистал ее, карандашом пробежал по строчкам записи и сказал уверенно:

— Сеньор Владимир Муратов и его жена были у нас в прошлом году. Приехали двадцать восьмого ноября, выехали пятнадцатого декабря. Я их помню.

— Почему запомнили?

— Сеньор, нет, сеньора хотела номер люкс. Но эти номера были заняты. Тогда она хотела уехать в отель на пляс Америка, но они не договорились. Сеньору Муратову понравилось здесь. Мне кажется, что в Москве он очень устал от своего бизнеса и шума. На пляс Америка тоже шумно. А у нас тихо.

— Логично, — согласилась Даша.

— Еще один факт. Сеньор Муратов перед отъездом оставил здесь конверт с деньгами. Я не помню, какую фамилию он написал на конверте.

— Зариковский?

— Да, кажется, так. Этот сеньор пришел дня через два и забрал конверт.

— Больше вы его не видели?

— Не могу сказать точно, но, кажется, видел, где-то на пляс Америка.

Она вышла из отеля и узкой, извилистой улочкой прошла до конца поселка не поселка, городка не городка. Вся единственная улица была плотно застроена магазинами, ресторанами и всякими прочими забегаловками. Хотелось экзотики, и она зашла в китайский ресторан, поскольку в Москве все пижоны, вся эстрадная попса и процветающие актеры, давая интервью, заявляли, что обожают китайскую кухню.

В китайском ресторане испанский официант подал ей карточку меню. Да и вообще, кроме интерьера, китайского здесь не было ничего, персонал сплошь местный. Карточек меню предлагалось три — на испанском, немецком и английском. Даша попыталась проверить свои знания английского, но названия китайских блюд все равно ничего ей не говорили. Когда официант подскочил к ней принимать заказ, она попросту ткнула в меню пальцем — в трех местах наугад.

И получила тарелку креветок, глубокое блюдо, наполненное каким-то варевом кровавого цвета и графинчик рисовой водки. Креветки были великолепные, варево — тошнотворное, а рисовая водка и того хуже.

Однако цены оказались приемлемыми. Официант спокойно принял у нее доллары, а сдачу выдал в местной валюте. Обсчитал ли он Дашу, она определить, разумеется, не смогла. Скорее всего, он был не лучше московских официантов и своей выгоды не упустил.

До вечера она слонялась по городку, убедилась, что вся местная жизнь нацелена исключительно на обслуживание приезжих и Канарские предприниматели не без оснований надеются на расширение своих перспектив. На окраине городка Даша насчитала не менее пяти новостроек — строили отели.

К вечеру Даша уже знала, что у Канарских островов два символа — попугай и ящерица. Часто мелькал и логотип с изображением дельфина, и, чтоб их, дельфинов, увидеть, Даша спустилась к океану. Никаких дельфинов она там не увидела, но зрелище предстало перед ней внушительное. Тяжелые, неторопливые волны океана одна за другой набегали на прибрежные скалы, с грохотом разбивались о них, и вся атмосфера была наполнена этим могучим рокотом, от которого всякий человек чувствовал себя просто мелкой букашкой мироздания.

На горизонте белый корабль уходил куда-то к едва видимым островам. Даша подумала, что если доживет до пенсии, то купит здесь дом и полгода будет жить здесь, а полгода — в родном Семенове. Хотя отчий дом казался теперь так далеко, что был в сознании сродни миражу, будто она видела его только во сне. Или в своей другой, уже прожитой и отжитой жизни.

В киоске Даша купила английский развлекательный журнал, вернулась в свой номер и с этим журналом завалилась на постель.

Вечером заскочил Греф — в красивом костюме, пиджак в талию. Сказал, что внизу, в холле, очень весело, полно народу, танцы-шманцы до утра. Посетить этот праздник Даша отказалась, и Греф не на шутку разозлился:

— Ты что, приехала сюда, чтобы лежать в постели?! Хотя бы в бассейне искупалась, я уж про океан не говорю!

— Мне через две недели сдавать экзамены. По языку в том числе. А сюда я приехала не купаться, а по делам. Делай что хочешь. Здесь мне охрана не нужна.

— Как скажешь, — проворчал Греф и ушел — надо полагать, к местным девочкам.

Через час Даша радостно отметил а, что простые тексты на английском она читает без труда, после чего и заснула, весьма довольная своими успехами, — бешеная гонка за знаниями давала кое-какие результаты.

Роман оказался обязательным и точным человеком, иначе бы, наверное, здесь и не процветал. Когда Греф и Даша спустились без пяти десять в холл и вышли на улицу, Роман уже поджидал их возле новенького, сверкающего джипа.

— Привет-привет! — бодро выкрикнул он. — Какой будет план поездки?!

— Сейчас составлю, — ответила Даша.

Греф осмотрел джип и спросил завистливо:

— Это твоя машина или фирмы?

— Фирма, извините, нам ни хрена не дает. Тачка моя. Купил неделю назад.

Даша прикинула, что машина стоит не менее сорока тысяч долларов, и получалось, что Роман здесь неплохо зарабатывал, что казалось невероятным, при его в общем-то, мелочных занятиях. Впрочем, одессит везде одессит и устроит себе комфортную жизнь, даже если его высадят на пустых и холодных просторах Луны.

Они загрузились в машину, и Даша сказала:

— Значит, так. Сначала подъедем в любую прокатную контору, и Греф возьмет там себе машину на двое суток. Больше мы здесь не задержимся, я думаю. Потом найдем причал, где мой брат мог держать яхту.

— Пляс Америка, конечно. Там самая хорошая бухта.

— Отлично. Потом мы с вами найдем клуб «Барракуда». И это пока все.

Роман повернулся от руля:

— А вам, господин Греф, я ничем не могу помочь?

— Нет. У меня задачи криминальные.

— Тогда — удачи.

Они выкатились из городка, забрали в гору, сделали крутой поворот и полетели вдоль кромки океана.

— Музыку включить? — спросил Роман.

— Местная есть?

— Найдем.

Роман покопался в «бардачке», нашел кассету и вставил ее в магнитофон автомобиля. А потом сколько ни щелкал кнопками — звука не было. Он откровенно расстроился:

— Вот ведь гаденыши! Такие башли отдал, все проверил при покупке, а музыки нет!

— Тогда пой сам, — проворчал Греф, еще помятый спросонья, — видимо, гулял всю ночь, да и выпил изрядно.

— Вы серьезно? — спросил Роман. — Я могу и спеть. — Я мальчиком в синагоге пел.

— Врешь, конечно, но пой, если хочешь.

Роман засмеялся и тут же затянул вполне приличным тенором:

Под этот вокал они влетели на пляс Америка — уже настоящий фешенебельный курорт. Отели были не бетонными башнями, построены по нестандартным проектам — они стояли между раскидистыми пальмами, за оградой, увитой то ли плющом, то ли диким виноградом.

Роман остановил машину и объявил:

— Приехали, это самая надежная прокатная контора, господин Греф. Какую машину желаете?

— «Порше», — решительно брякнул Греф, а Роман сказал с сомнением:

— Это влетит вам в копеечку. Самая дорогая машина.

— А мы тоже не нищие, — независимо ответил Греф. Мужчины вышли из джипа, а Даша прошла к павильону, взяла банку апельсинового сока, присела под разноцветный зонтик и присмотрелась к местной жизни. Беззаботно, безмятежно и спокойно. Очень много людей пожилых — сгорбленных, лысых и седых. Впечатления миллионеров они не производили, и Даша пришла к выводу, что Канарские острова — курорт для представителей среднего класса. Скорее всего, им приходится целый год откладывать сбережения, чтобы месяц понежиться под ласковым солнцем Канар.

Через четверть часа Греф, сияющий от удовольствия, подкатил на серебряном «Порше». Спросил напористо:

— Значит, моя задача найти прохиндея Зариковского?

— Точно. Выкопай его хоть из-под земли.

— Выкопаю. Если он здесь.

Даша села в джип и сказала Роману:

— Ищем бухту.

— Понятно.

Они ехали всего минут пять. Бухта оказалась глубоко врезанной в тело острова, она была прикрыта от ветров крутыми обрезами гор. В ее акватории стояло около полусотни судов — и очень красивых, и обшарпанных. Но поначалу Дашу заинтересовал аттракцион на океане. Катер увлекал за собой парашютиста. Тот висел над водой, а над ним качался прямоугольный купол параплана. На глазах Даши катер потерял скорость, и парашютист плюхнулся в море. Параплан опустился на него. Но парашютист, в спасательном оранжевом жилете, выбарахтался из-под параплана, а катер принял его к себе на борт. Умели здесь развлекаться!

Вернулся Роман и горделиво заявил:

— Я кое-что нашел. Идемте.

Даша прошла следом за ним и оказалась в тесной каморке, всю центральную часть которой занимал мужчина невероятной толщины, с глазками, едва светящимися за подушками щек.

— Какие вопросы задавать? — спросил Роман. — Он хорошо помнит вашего брата, а еще лучше — его жену. Она тут учинила, простите, пару скандалов.

— Спросите, когда они отплыли, в каком составе.

Роман бойко затараторил на испанском, и толстяк принялся неторопливо отвечать. Роман перевел:

— Они приплыли из Барселоны. Яхта стояла у причала две недели. Расплатились по счетам и уплыли пятнадцатого декабря. Шкипер из Барселоны. Зовут Хуан.

— Спроси, этот Хуан больше здесь не появлялся?

Роман спросил и ответил:

— Нет, Хуана здесь больше не было. Он считает, что и Хуан утонул вместе с ними. По его словам, Хуан был хорошим шкипером, но изрядным пьяницей, даже по местным меркам. Видимо, он по пьянке и сделал какую-то ошибку.

— А сколько человек отчалили отсюда на яхте?

Роман снова задал толстяку вопрос и, получив ответ, сказал:

— За этим он не проследил.

— Тогда все.

Ничего другого Даша, собственно говоря, и не ожидала. Но надо было для очистки совести отработать все варианты, чтобы уже не оставалось никаких сомнений в гибели брата.

Они вернулись в джип, и Даша потребовала:

— Теперь ищем клуб «Барракуда».

— Искать не надо, я знаю это заведение. Сам там иногда по неделе отдыхаю, когда работы нет.

— Рома, — стеснительно спросила Даша, — извини за бестактность, но неужели ты здесь так хорошо зарабатываешь? Дорогая машина, отдых в клубе?

Он весело засмеялся:

— Надо уметь вертеться, Дарья Дмитриевна. Я год назад купил банановую плантацию. Возни с ней, правда, много, но жена справляется. А бананы продаем оптом или сами отправляем в Испанию, Португалию, они там нарасхват. Ну, кроме того, уж вам скажу честно, есть и еще кое-какие заработки — нелегального порядка.

— Скажи уж совсем честно, — улыбнулась Даша. — Химичишь здесь также, как в Одессе?!

Он опять игриво засмеялся:

— Само собой! Русские люди везде остаются сами собой, нас хоть на Марс зашвырни, и там будем пьянствовать и воровать!

— А скажи-ка, российский патриот, налогами за бананы тебя не душат?

— Какие тут налоги? Мадрид далеко, мы ведь у него в подчинении. А местная власть — так те жулики не приведи господь. Договориться всегда можно. Все наши, кто здесь оседает, мечтают дом купить у океана. Здесь свой дом — самое главное. И завести сеть ресторанов. Если умудрятся наладить настоящую сеть, ресторанов пять-шесть, это кормит хорошо. А на одном — едва концы с концами сводишь. Особенно летом, когда не сезон.

— Летом не сезон? — удивилась Даша.

— Конечно. Летом среднестатистический европеец отдыхает у себя дома. И в Нью-Йорке на Брайтон-Бич у океана тепло, и французы в Средиземном море купаются. У нас курорт зимний, вот когда здесь ажиотаж. Зимы здесь нет. Круглый год ровная температура.

— Дольче вита, — сказала Даша. — Сладкая жизнь.

— Вот именно. Вы заметили, что, хотя вокруг океан, влажность низкая? Вывесишь на балкон мокрый купальник, и он тут же сухой. Вокруг океан, а влажности нет! Никто этого объяснить не может, но это так. Рай, а не жизнь!

— В Одессу не тянет?

— Ну ее к черту! Одни гадости от той жизни вспоминаются.

— Что так?

— Да жена у меня очень красивая и сексуальная. Через нее и имел постоянные неприятности. То начальник одесской милиции к ней приставал, то местные авторитеты. Еле-еле отбивались, а потом устали и смылись сюда. А что касается Одессы, то она там больше не живет. Перебралась в Израиль, практически в полном составе.

Под эти разговоры они доехали до окраины своего городка по узкой дороге, покрытой щебнем, к океану и остановились на крутом обрыве рыжей скалы.

— Внизу «Барракуда», — сказал Роман.

Даша подошла к обрыву и глянула вниз. Небольшая лагуна врезалась в скалы. На торце ее были видны три приземистых павильона и площадка открытого кафе у кромки воды. Трое мужчин, в ластах и с баллонами акваланга за спиной, усаживались в катер.

— Идемте, — позвал Роман. — Я проведу предварительную разведку, а вы посидите под зонтиком. Здесь очень хорошее испанское вино.

Они спустились в клуб. Его территория была надежно огорожена нешуточным забором, а вход оказался платным. Даша прошла в кафе, а Роман исчез в павильонах.

Девчонка с шоколадным цветом кожи подлетела к Даше, бойко спросила, видимо, чего сеньора желает, и Даша ответила:

— Вино, кофе.

Девчонка умчалась и с фантастической скоростью принесла солидную чашку кофе и светлое вино во вместительном бокале.

Роман вернулся, когда Даша только ополовинила бокал. Сказал радостно:

— Кажется, вам повезло. Они прекрасно помнят вашего брата. Он тут отстегивал такие чаевые, что они в обморок падали и прозвали его русским князем. И у них полно информации. Идемте, ваше вино никто не тронет. Вопросы задавать те же, что и на причале на пляс Америка?

— Да. По ходу дела я уточню, если что.

Они прошли сквозь большой павильон. Здесь на блоках висели легкие катера, лодки, вдоль стен стояли подвесные моторы, висели костюмы для подводного плавания.

Нужного человека, судя по всему, владельца клуба, они нашли в мастерской, где тот чинил компрессор в паре с молодой женщиной. Собственно говоря, именно она и проводила работы, а хозяин только давал указания. Он кивнул Даше, пробурчал что-то невнятное и жестом руки позвал за собой.

Вернулись под зонтики открытого кафе, и, едва хозяин сел, шоколадная девочка тут же поставила перед ним тонкий бокал с золотистой жидкостью и кубиками льда — виски, скорее всего.

Мужчины поговорили между собой минут пять, потом Роман доложил:

— Русский князь, как он выразился, был здесь в октябре-ноябре прошлого года. По началу один, потом к нему присоединилась подруга. Девушка лет двадцати, весьма привлекательная. Испанцы толк в женщинах знают. Кажется, она из Германии. Вместе они прожили здесь дня три-четыре. Брали акваланги и видеокамеру для подводных съемок. Потом взяли и подводное ружье для охоты, но ничего не поймали. Арендовали маленький катер и поплыли к южным островам. Девушка покинула клуб первой, а через день, щедро расплатившись, отбыл и сеньор Муратов.

— Это все?

— Нет. Когда после отъезда вашего брата начали проверять видеокамеру, то обнаружили в ней забытую отснятую кассету. Он вам ее отдаст.

— За сколько? — напряженно спросила Даша.

— Ну что вы! Это же не его имущество, кассету ваш брат уже оплатил. Сейчас ее принесут.

Через несколько минут шоколадная девушка положила на стол видеокассету в пластиковом пакете. Даша тут же расплатилась за вино и кофе, положила кассету в сумочку. Роман предложил:

— Вы можете прямо здесь ее просмотреть.

— Нет, это дело семейное.

— Я понимаю.

Хозяин клуба допил виски, перекинулся парой слов с Романом, встал, церемонно поклонился и ушел. Даша отпустила Романа, а потом покинула клуб и пешком направилась в отель, заглядывая в местные магазины. Едва ли не половина из них принадлежала выходцам из Индии, которые говорили на своем английском языке, но понять их было можно. Ничего особенного местная торговля не предлагала. Проще и выгодней все то же купить в Москве. Но Даша приобрела пестрое пончо и тут же надела его.

Вернувшись в отель, она увидела на стоянке серебристый «Порше» Грефа. А сам Греф обнаружился в баре — сидел у стойки за бутылкой пива. Даша подошла к нему, а он сказал сердито:

— Где тебя черти весь день носили? Я уже начал нервничать.

— На экскурсии была. Ты же сам настаивал на полнокровной жизни.

— Ладно, пойдем ко мне. У меня есть для тебя подарок.

Они поднялись на четвертый этаж, и Греф отомкнул замок своего номера. Даша вошла в комнату и вздрогнула.

На полу у кровати лежал мужчина, связанный по ногам и рукам. Рот его был залеплен лентой скотча. Мужчина был космат, грязен, страдальческие глаза наполнены слезами.

— Это Зариковский? — спросила Даша.

— Он самый.

— А зачем ты его так?

— А он буйный оказался. Решил, что я убивать его из Москвы приехал.

— Где ты его нашел?

— Как — где? В павильоне игральных автоматов.

Греф пнул Зариковского ногой в бок и наклонился над ним:

— Если заорешь, сука, я тебя тут же удушу. Ты меня знаешь. — С этими словами он осторожно отодрал скотч со рта Зариковского, и тот задышал глубоко и жадно, будто из-под воды вынырнул, потом спросил:

— Что вам от меня нужно? Я же вам не должен ни копейки! А баксы мне Муратов в конверте у портье отеля оставил. Подарил, и это тоже не долг.

— Заткнись. На вопросы отвечай. Ты видел, как Владимир Дмитриевич и Ирина отошли от пирса?

— Да. Я издали наблюдал.

Кто был на борту яхты?

— Володя, Ирина и шкипер.

— Шкипер был пьян?

— Он постоянно был пьян. Когда сюда плыли, так Володя с Ириной даже ночью у штурвала стояли. Да развяжи ты меня, у меня руки затекли!

— Потерпишь. Куда Владимир Дмитриевич поплыл? — Должен был в Барселону… Но… — Он примолк.

— Что — но?! — заорал Греф и влепил несчастному такую затрещину, что у того голова дернулась на плечо, будто шея переломилась.

Но шея все-таки осталась цела, и Зариковский отважно произнес:

— Дашь десять баксов — все скажу.

— Научился уже здесь, гад, за каждый чих бакшиш получать. Дам десятку. Колись.

— За день до отплытия Володя сказал, что, может быть, по дороге причалит в Александрии, в Египте.

— В Египте?! А что ему там понадобилось?

— На пирамиды хотел посмотреть, может, говорил, на верблюдах покатается.

— Еще что?

— Да не знаю я ничего больше! Развяжи, наконец!

Греф вынул из кармана складной нож и разрезал ленты скотча на руках и ногах Зариковского. Тот собрался было перебраться в кресло, но Греф прикрикнул:

— Сиди на полу! Ты мне блох в кресло напустишь! Даша, у тебя вопросы к этому уроду есть?

— Да. Скажите, Зариковский, Владимир и Ирина часто ссорились?

— Собачились постоянно. Раз по пять на день. Выпить не дашь? — Он тоскливо глянул на Грефа. Тот хрюкнул, достал из тумбочки бутылку виски и нацедил в стакан до половины. Зариковский мгновенно проглотил напиток, не поморщившись.

— Вы правду сказали насчет Египта? — спросила Даша.

— Как на духу. Зачем мне врать? Он ведь яхту на месяц арендовал. Время аренды у него еще оставалось. Ирина про это не знала.

— Зариковский, — заинтересованно спросила Даша, — а как же вы здесь живете?

— Да так, перебиваюсь.

— Что врешь? — зарычал Греф. — Думаешь, я не узнал, что ты и здесь присосался к негритянке с тремя детьми?! Она в ресторане посудомойкой пашет, тебя кормит, да еще денег на игру дает!

— На это я сам зарабатываю! — горделиво заявил Зариковский.

— Где?! Как?! Ты же ничего не умеешь! И ничего не хочешь и не можешь делать полезного.

— Я в карты удачно играю.

— Опять врешь. В карты ты играть не умеешь и на это прожить не можешь. Скажи уж просто — воруешь, хватаешь все, что плохо лежит.

— Это вас не касается.

— Зариковский, — спросила Даша, — а почему вы здесь остались?

Тот отвернулся и ответил нехотя:

— В Москве бы меня убили.

— За что?

— Долгов много было. Разным людям и в казино, и на ипподроме задолжал. Двадцать две тысячи долларов. Где мне их взять? За мной уже охотиться начали, я дома не ночевал.

— А что ж ты у Муратова не выклянчил эти деньги? — насмешливо спросил Греф. — Он бы тебе дал по старой дружбе, коль тебе нож к горлу приставили.

— Совестно было у Володи просить. Он мне и так много давал.

— Тебе — совестно?! — взвыл Греф. — Да ты и смысла этого слова давно не знаешь! Ладно, еще десять баксов за любую дополнительную информацию.

— Да нет у меня никакой информации! — отмахнулся Зариковский, но нахмурил узкий лоб, пытаясь что-либо вспомнить. — Хотя нет, есть. Я Володю в клубе «Барракуда» посетил. К нему там девочка из Германии пристроилась. Он перед ней прямо стелился. Подарков ей накупил. Ирина от него тоже не отставала.

— В каком смысле?

— Пока он был в «Барракуде», да и потом, она гуляла в компании из Питера. В своем номере не ночевала.

Сколько ты с нее содрал за молчание?! Ну?! Она ничего не дала. В лицо мне плюнула.

— Вот это похоже на правду. На дополнительное воз- награждение ты информации не набрал. Больше ничего не скажешь?

— Нечего больше говорить.

Греф вытащил из бумажника десять долларов, сунул их за воротник свитера Зариковского и поморщился:

— Ну и воняет от тебя, вшивого. Катись отсюда.

Когда Зариковский открыл дверь, Греф не смог отказать себе в удовольствии дать ему хорошего пинка. С чем Зариковский и вывалился в коридор. Греф спросил как ни в чем не бывало:

— А ты чего-нибудь накопала?

— Да. У меня видеокассета, которую Володя снял в «Барракуде».

Что на ней?

— Я ее еще не просмотрела.

— Пойдем вниз, в бар. Я с барменом уже подружился, у него есть в подсобке видюшник.

Они спустились в бар, но бармен не сразу понял, чего от него хотят. Потом провел их в захламленную подсобку, запустил аппаратуру и деликатно удалился. Греф поставил кассету.

Изображение пошло мутноватым — съемка велась под водой. Крупная русалка в ластах и акваланге на спине, в трусиках, с голой грудью, кувыркалась в воде, пускала пузыри и, судя по всему, обнимала того, кто снимал. Потом такие же кульбиты в воде изобразил Владимир.

Затем съемка перешла на солнечный берег, и уже можно было четко разглядеть белокурую девушку — она смеялась и махала руками. Затем возле нее появился Владимир и подхватил девушку на руки — снимал их, надо было понимать, третий человек. Затем они пили вино, как раз за тем столиком, где Даша пила кофе.

Картинка сменилась — девушка входила в ресторан. Статная и высокая, в длинном вечернем платье, она выглядела очень эффектно. Девушка была ну о-очень сексуальна, и Даша без труда представила себе, сколь счастлив был брат с ней под одеялом, тем более что жена его Ирина даже не скрывала своего брезгливого отношения? к сексуальным забавам, заявляя, что в этом отвратительном процессе человек уравнивается с животным.

Девушка купила в баре большую бутылку явно дорогого вина и, смеясь, закрыла бутылкой объектив видеокамеры. Изображение исчезло.

Греф вытащил кассету из магнитофона, отдал ее Даше, а она задумчиво проговорила:

— Да, видимо, Ирина так сильно измучила Владимира, что он сломался и завел этот совершенно для него нехарактерный роман.

Греф засмеялся:

— Если Владимир Дмитриевич утопил свою супругу, то при наличии такой девчонки я бы его, пожалуй, оправдал.

— Не говори ерунды, Греф, — поморщилась Даша.

— Извини. Молчу.

— Отправляйся в аэропорт и возьми билеты на завтра.

— А не покайфуем еще пару суток у океана?

— Греф! У меня каждая минута на счету! Через две недели мне экзамены на курсах сдавать! Если завалю, так весь курс придется повторить. А зачем мне деньги вторично платить?! Да я просто не выдержу повтора! Если хочешь, то оставайся.

— Не имею права, — просто ответил Греф.

— Но я тебе разрешаю. Даже приказываю.

— А ты не мой начальник, чтобы приказывать. Ты моя подопечная, и не более того. Лады, я поехал за билетами.

Он вернулся в номер Даши часа через два и сказал раздраженно:

— И здесь бардак! Билетов нет, достал только на плохой рейс. С промежуточной посадкой в Барселоне. Вылетаем завтра в час пополудни.

— Ну так и что?

— Да то, что чуть не десять часов будем до Москвы добираться! Это же спиться по дороге можно!

Глава 7

— В конце мая, перед экзаменами, Даша почти не спала две ночи подряд, словно в студенческой молодости. Однако все четыре экзамена по разным дисциплинам сдала с поразительной легкостью и уже к вечеру получила сертификат, табель своей успеваемости и характеристику. В ней отмечалось, что госпожа Муратова Д. Д. с отличием окончила курсы и может успешно исполнять обязанности менеджера или руководителя предприятия любого масштаба. В устной беседе руководитель курсов предложил ей остаться на преподавательской работе, но Даша заверила его, что она уже трудоустроена. И может даже ему предложить выгодную и хорошую работу.

Она вышла на улицу и вдруг почувствовала такую усталость, что с трудом добралась до автомобиля. Упала в заднее кресло и закрыла глаза, ощущая, что жизнь покидает тело.

— Порядок? — спросил Малашенко озабоченно.

— Полный. Гони домой, а то умру. Выпить дома есть?

— Сколько угодно.

Дома Греф и Малашенко внимательно изучили ее документы, и Малашенко сказал:

— С такой ксивой, Дарья Дмитриевна, вы на фирме набьете морду кому угодно из своих недругов.

— А у меня там уже появились недруги? Кто именно?

— А вот в этом разбирайтесь сами. Такие вещи в нашу юрисдикцию, простите, не входят.

— Ладно. Пойду и просплю двое суток. Передайте на фирму, что на пятницу я назначаю собрание малого совета. На двенадцать часов.

Едва Даша уютно угнездилась в постели, как явился Джем. Привычно положил лобастую башку ей на ноги, а Даша втянула его на диван, уложила рядом поверх одеяла, обняла горячее собачье тело и разом заснула.

Как и грозилась, проспала с незначительными перерывами почти двое суток.

В четверг утром позвонил Дорохов и сказал укоризненно:

— Дорогая моя, ты собираешься получить у нотариуса официальное завещание Володи? Ты ведь без этой бумаги и шага не имеешь права сделать. Мы ведь только знаем, что там написано, а нужен оригинал документа.

— Конечно. А кто нотариус и где он находится?

— Присылай за мной машину, и поедем сейчас же.

Греф привез Дорохова, выпили по чашке кофе и поехали в нотариальную контору.

Старик нотариус принял их очень торжественно — знал, что дело крутится вокруг больших денег и он в своих трудах обделен милостями не будет.

— Кто здесь присутствует? — строго спросил он, будто сам не видел.

Дорохов ответил:

— Я, партнер Владимира Муратова по бизнесу, его сестра и двое телохранителей, люди близкие Владимиру Муратову.

— А где Катерина Муратова, дочь Владимира Дмитриевича?

— В Лондоне. Учится.

— Хорошо, — неизвестно, что одобрил нотариус, после чего извлек из сейфа конверт плотной, желтой бумаги, длинными ножницами вскрыл его и предъявил присутствующим всего один лист бумаги, заполненный чернильной авторучкой от руки. — Разрешите зачитать волю покойного?

— Пожалуйста, — разрешил Дорохов.

Нотариус, читая текст завещания, забормотал с такой скоростью, что Даша с большим трудом поняла, что Владимир завещал свое состояние (ценные бумаги холдинга и счета в банках) в долях — две трети дочери, треть сестре.

«Е.Д. Муратова, моя дочь, слишком юная и еще не в состоянии правильно распорядиться наследством. Наказываю ей и требую вступить реально в свои права только по достижении двадцати двух лет. Опекуном на этот срок и душеприказчиком назначаю свою сестру, Дарью Дмитриевну Муратову».

Далее Владимир категорически потребовал, чтобы акции фирмы не изымались, а пользоваться можно было только наличностью, лежавшей на счетах в нескольких банках. Телохранителям Грефу и Малашенко душеприказчица Дарья Муратова должна была выдать по десять тысяч долларов наличными. Дорохова Владимир просил оставаться на своем посту до конца своих дней, помогать Даше и Кате, при удвоенном жалованье. Смешным было указание купить тетке Антонине хорошую дойную корову. Ни слова касательно жены Ирины. Больше вообще никому и ничего не полагалось.

— Поздравляю, — сказал нотариус, передал Дорохову оригинал завещания, а из его рук принял пухленький конверт, который и упрятал в карман, сохраняя горделивую осанку.

В этой же нотариальной конторе с бумаги завещания сняли три ксерокопии и дополнительно их заверили.

Приехали к Дорохову, где Мария Афанасьевна уже накрыла стол с шампанским. Первый тост подняли в память Володи Муратова, хотя Греф, к примеру, сильно сомневался, что его бывший подопечный утонул. Он знал, что Муратов великолепно плавал, а если был в спасательном жилете (как то положено в морском рейсе), то мог продержаться на воде сутки, а то и более. Если вода была не слишком холодная.

После второго тоста за успехи всех наследников Дорохов облачился в халат и перебрался на диван. По этой причине застолья не затягивали, навели порядок на столе и поехали к себе домой. Вот там уж разгулялись от души до вечера. А Даше еще надо было составить приемлемый план завтрашней работы с малым советом. О том, что она окончила курсы, — решила сразу не сообщать, это была козырная карта в рукаве, которую следовало вбросить в игру только в критический момент.

Глава 8

В пятницу незадолго до полудня Лидия Павловна Сотоцкая сидела в конференц-зале у длинного стола и никак не могла определить своего настроения. Точнее сказать, не могла определить своей позиции к назначенному на полдень появлению нового президента. На тот факт, что она дала Дорохову честное слово относиться к Муратовой нежно и помогать ей, Сотоцкая плевать хотела. Женщине, да еще красивой и цветущей, необходимо, и даже полезно, нарушать все свои клятвы и обещания. Но вступать в прямую конфронтацию с Муратовой было бы глупо. Во-первых, Сотоцкая уже знала, что в руках Даши не только собственный пай, но и Катина доля, так что совершенно ясно, кто финансово будет контролировать всю работу фирмы, пока Катя не предъявит свои права, — текст завещания Владимира Сотоцкая знала досконально. Но это произойдет еще не скоро. А сегодня за спиной Дарьи стоит такая глыба, как Дорохов, также со значительным числом акций на руках. Да и не в акциях дело, а в том, что среди акционеров Дорохов пользуется непререкаемым авторитетом.

Тяжело задумавшись, она смотрела и не видела, как секретарши Света и Аня и в помощь к ним Шемякин готовили стол к заседанию малого совета. Раскладывали на столе бумаги, подключали микрофоны, расставляли бутылки с минеральной водой, устанавливали таблички с фамилиями участников заседания — каждый должен был занимать определенное место.

Потом в зал с букетом цветов в красивой вазе вошел молодой, смазливый Аркадий Седых, сыночек высокопоставленного папаши. Поставил вазу на стол, перед креслом президента и, судя по улыбке, остался очень доволен своими действиями. Сотоцкая знала, что если в рядах малого совета случится раскол, то на союз с Седых рассчитывать не приходится. Хотя зимой она, Сотоцкая, и спала с ним, но твердо уяснила, что этот мелкий мерзавец в борьбе сначала займет нейтральную позицию, а потом переметнется на сторону победителя. На кого вообще можно было рассчитывать, если борьба с Дарьей Муратовой неминуема? Ответа на этот вопрос Сотоцкая не успела найти, к ней подсел муж, Игорь Сергеевич Дубов, и спросил осторожно:

— Лида, ты не против, если я сегодня изложу президенту свою стратегическую идею?

— Уж лучше помолчи! — в сердцах ответила Сотоцкая. — Помолчи, чтоб она сразу не разглядела, насколько ты глуп.

— Хорошо, — послушно и ничуть не обижаясь, Дубов откатился от жены, поскольку уже давно потерял собственную волю и даже в незначительных вопросах подчинялся командам властной жены.

Появился Артемьев — тоже не последний красавец холдинга в свои тридцать восемь лет. Да только своей развязной походкой слегка смахивал на гомосексуалиста, хотя ничего подобного за ним не числилось, что Сотоцкая знала точно. Артемьев подошел к ней, украдкой мягко положил руку на высокую шею Сотоцкой и сказал с подчеркнутым интимным сочувствием:

— Судя по твоим остекленевшим глазам, ты нервничаешь, Лида. Дать тебе успокоительную таблетку?

— Трави кого другого, — грубо ответила Сотоцкая.

Я в твою фармацевтику не очень-то верю.

— Это израильские таблетки, — с укоризной сказал Артемьев. — Никаких побочных и вредных проявлений, созданы на основе натуральных целебных трав.

— Не хочу, я тебе сказала.

И этот кавалер был у Сотоцкой в подчинении, но до определенного предела. Если она или кто-то еще пытался давать ему указания по части фармакологии, Артемьев свирепел и, обычно предельно деликатный, бранных слов до матерщины включительно не выбирал. Имел право — в своих научных кругах он пользовался едва ли не мировым признанием. Во всяком случае, похвалялся роскошной мантией и смешной шапкой, которые получил в Академии Великобритании. Здесь Муратов построил ему такую лабораторию, накупил за границей такое оборудование, что Артемьев, ни минуты не сомневаясь, покинул свой научно-исследовательский институт. Сотоцкая была уверена, что он, Артемьев, в этой лаборатории тайно работает скорее на свои научные интересы, чем во благо холдинга «Гиппократ». Но за руку его никто не поймал, а очерченный круг обязанностей он всегда выполнял безукоризненно.

Без четверти двенадцать все официальные лица заняли свои места. В сознании каждого еще сохранялось воспитанное Муратовым почтение к дисциплине и друг к другу. При нем если кто опаздывал хоть на минуту, так вообще не появлялся в зале, уходил восвояси и подыскивал убедительное оправдание своему проступку. Чаще всего платили врачам солидные деньги и получали бюллетень по нездоровью.

Сотоцкая закончила маникюр, убрала косметичку в сумочку и глянула на своих коллег. Она была грубоватой женщиной, но общую атмосферу, общее настроение коллектива улавливала очень чутко. И сейчас сразу отметила, что собравшиеся члены малого совета, попросту говоря, скисли. Все боятся крутых перемен, что давно известно. Большинство людей предпочитает отсиживаться в том теплом и уютном гнездышке, которое свили себе за много лет и с большим трудом. А новый руководитель обязательно будет проявлять себя, обязательно затеет перестройку — хотя бы для того, чтоб показать: он новый.

Сотоцкая пододвинула к себе микрофон и спросила насмешливо:

— Господа, что это вы такие скучные, словно тюлени в жаркий день?

На нее взглянули — кто удивленно, кто с неприязнью. Сотоцкая продолжала тем же уверенным тоном:

— Могу вас успокоить. Дарья Дмитриевна простой, доброжелательный человек, с которым легко войти в деловой и даже дружеский контакт. Вы меня, конечно, не выдавайте, но она сохраняет в своей натуре добрую и хорошую порцию провинциализма. Это вовсе не так плохо, как принято думать. Сами понимаете, работать учительницей в какой-то глухомани — и взлететь в кресло президента крупной фирмы, — тут без шока не обойдешься.

Директор лидирующего завода Демидов пробормотал в микрофон:

— Вопрос не в том, какая у нее биография, Лида. А в том, насколько она знает дело и как будет работать.

Сотоцкая снисходительно улыбнулась, эта улыбка отразилась в ее словах:

— Опять же, господа, открою вам тайну нашего президента. За минувшую зиму она окончила расширенные курсы менеджмента. Получила сертификат с отличием и великолепную характеристику с рекомендациями. Кроме всего прочего, освоила почти в совершенстве английский язык, добавив его к своему знанию французского. Так что теоретически нынче она подкована, пожалуй, лучше, чем любой из нас.

Это сообщение было встречено одобрительным общим гулом собравшихся. Но Сотоцкая не останавливалась, она точно знала, чего хотела от этих своих лицемерных заявлений:

— Так что, господа, каждый волен занять персональную позицию, но я бы рекомендовала вам всем встретить нашего молодого президента доброжелательно.

Сотоцкая не сомневалась, что теми или иными путями, но это ее сегодняшнее высказывание дойдет до ушей нового президента. Между делом нашепчут Дарье секретарши или другие доброхоты. А уж на худший случай существовал муж Дубов, который по указанию скажет прямо: «Дарья Дмитриевна, да вы просто и не подозреваете, как вас уважает и даже любит Лидия Павловна!» Рохля Дубов, когда получал указания, церемоний не любил, двусмысленностей не признавал, изображал из себя простачка и в прямом стиле выдавал подготовленные ему тексты, какими бы они ни были.

Демидов спросил в микрофон:

— Лида, а о судьбе Владимира Дмитриевича нет какой-нибудь новой информации?

— Нет, Вениамин. И, к сожалению, я не могу предложить ничего иного, как английский принцип на подобный случай: король умер, да здравствует король!

— Грустно это, — подвел итог Демидов.

Но Сотоцкая не переносила, когда не за ней оставалось последнее слово в дебатах:

— Грустно или весело, но мы должны принимать реальность такой, какая она есть. Другого не дано.

Одной минутой пополудни Греф открыл двери, резанул по лицам присутствующих острым взглядом и пропустил мимо себя Дашу.

Она влетела в конференц-зал стремительным шагом, на ходу поздоровалась, ей ответили вразнобой. А у Сотоцкой сердце ухнуло куда-то — ниже пояса. В отличие от ©стальных, она сразу увидела, что с Дарьей Муратовой произошли большие перемены. Если при первой встрече с коллективом она была скованна, неестественна в каждом слове, играла какую-то актерскую роль от страха, то теперь это был раскрепощенный, жесткий человек, который не будет тратить пустопорожних слов, знает, чего хочет, и добьется исполнения своих распоряжений.

Даша начала с места в карьер. Не присаживаясь к столу, взяла микрофон и внятно заговорила:

— Господа, за время моего академического отпуска я тщательно проанализировала деятельность нашего холдинга с момента исчезновения президента Владимира Муратова. Не хочу сейчас давать оценок, но ряд вопросов вызывают у меня столь крайнее удивление, что хочется разом отнести соответствующие документы в уголовный розыск. — Она выдержала паузу. — Оставим эту тему. Документам не будет дан ход. Далее. Все вы если не знаете, то я уверена, что чувствуете: механизм и структура нашего холдинга начинают отставать от требований производственной и рыночной жизни. У меня есть по этому поводу некоторые соображения. Но я не хочу выкладывать их на стол, литая вас инициативы. А потому сначала готова выслушать вас.

Неприметный человек на дальнем от Даши конце стола стеснительно проговорил в микрофон:

— Простите великодушно, ради Христа, Дарья Дмитриевна. Но я человек издалека, человек провинциальный. В Москве бываю только по вызову. И совершенно не понимаю, простите еще раз, на основании каких полномочий вы взяли на себя руководство нашим холдингом?

В середине этого монолога в зале неожиданно появился Дорохов. Приволакивая ноги и на ходу пожимая руки знакомым, он сказал:

— Вы правы, уважаемый, задавая свой вполне резонный вопрос. Сейчас я предъявлю полномочия Дарьи Дмитриевны, которые полностью соответствуют требованиям нашего учредительного устава.

Он дотащился до Даши, взял ее микрофон, а потом извлек из папки ксерокопию завещания Муратова. И прочел его неторопливо, старательно отделяя слово от слова. Когда закончил, спросил, не скрывая вызывающей насмешки:

— Вопросы будут?

Вопросов не было. Кроме того, все (кроме провинциала, наверное) знали, в чьих руках находится решающее количество акций холдинга. Если учесть и акции Дорохова, с такой силой лучше не спорить.

Даша видела по лицам, что кто-то посчитал себя оскорбленным и обиделся, кто-то взбесился, но в большей части малый совет принял происходящее как само собой разумеющееся.

Сотоцкая сказала подчеркнуто доброжелательно:

— Дарья Дмитриевна, если вы позволите, я бы посоветовала срочно созвать общее собрание акционеров. Конечно, мы все к нему подготовимся. Это важная юридическая процедура, которой не избежать.

— Ваше предложение принято, Лидия Павловна, — столь же вежливо ответила Даша.

После этого членов малого совета как прорвало. У каждого нашлись идеи и предложения, перебивали друг друга, спорили — порой не выбирая слов.

Через час Даша поняла, что братишка Владимир держал весь малый совет директоров холдинга в жесткой узде и проводил свою политику на диктаторский манер, не давая никому и головы высунуть. Он все решал сам и считался только с Дороховым да Артемьевым, поскольку мало что понимал в тонкостях фармакологии. Он доверял своему главному фармакологу полностью. Теперь члены малого совета почувствовали не столько слабость нового президента, сколько иную структуру отношений, а потому и раскрепостились, принялись выкладывать свои накопившиеся за многие годы соображения по поводу необходимых перемен в работе холдинга.

Совещание с трудом закончили около шести вечера, не успев проработать и половины предложений. Но голова у Даши оставалась ясной, хотя девушку чуть-чуть трясло от азартного возбуждения. Она попрощалась с коллегами, и все дружно потянулись к дверям. К Даше подошел начальник службы безопасности Сергеев и сказал укоризненно:

— Дарья Дмитриевна, уж лето наступает, погода хорошая, птички щебечут, травка зеленеет, пора вам перебираться на летнюю квартиру.

— Что-то я вас не пойму, Николай Александрович.

— Да и понимать тут нечего. Вам принадлежит по наследству особняк в Барвихе. В принципе, если понравится, там можно и зимовать прекрасно. Паровое отопление автономное, с кочегаром. Два этажа с мезонином. Гектар чистого, сухого леса, бассейн с подогревом и конюшня, но без скакунов, правда. Пока. Съездим посмотрите, пока еще светло.

От удивления Даша плюхнулась в свое кресло:

— Подождите. Особняк мой? Или принадлежит холдингу?

— Записан на холдинг. Но он ваш. Можете хоть продать, хоть поджигать.

— Поджигать не будем, — слабо улыбнулась Даша.

— А про свою дачку на Черном море, под Туапсе, вы тоже не знаете?

— Николай Александрович, выкладывайте уж все сразу! Виллы на Лазурном Берегу у меня нет?!

— Это только планировалось, но приобрести не ус-; пели, — вполне серьезно ответил Сергеев.

— Силы небесные! — истерично захохотала Даша. — Куда я попала?! Это же не жизнь, а пытка излишествами!

— Я не понимаю, почему господин Шемякин, ваш помощник, не ввел вас в курс по поводу ваших владений.

— Он просто, наверное, не успел обо всем сообщить. Или в суете дел запамятовал.

— Может быть, и так. Но я проверю.

— Что вы хотите этим сказать?

На миг Сергеев словно заколебался, но потом ожесточился и проговорил твердо, без улыбки на суровом лице:

— Дарья Дмитриевна, мы, к сожалению, живем в окружении воров и мошенников. Воруют и мошенничают те, кто не должен делать этого по определению. Я имею в виду профессоров, министров, священников и так далее. Я вас понимаю. Вы скажете, что жить с таким мироощущением, как мое, нельзя. Но я вам отвечу, уж лучше все время быть начеку, чем, однажды утром проснувшись, обнаружить, что из-под тебя сперли твой диван.

— Диван — это одно. Но особняк с гектаром леса или дача у Черного моря — это несколько другое.

— Бог ты мой! — обессиленно опустился в кресло Сергеев. — Да крадут самолеты и пароходы. Вымогают у бывших колхозников целые деревни, сносят их, к чертовой матери, и строят себе коттеджи! Вы что же, газет не читаете? Я уж не говорю про то, что не мешало бы у меня получать нужную внутреннюю информацию по холдингу. Как делал ваш брат. А вы на доклад меня не вызываете. Это ваша принципиальная позиция?

Даша смутилась:

— У меня в последние месяцы времени не было читать газеты. Я это восполню. А ваши доклады, как их понимать? Вы следите за сотрудниками? Вторгаетесь в их личную жизнь?

— Нет. Я контролирую общее состояние дел и настроений в холдинге, — ничуть не смущаясь, ответил Сергеев. — Поверьте, это совершенно необходимо, и Владимир Дмитриевич это очень хорошо понимал. Профилактика всегда лучше, чем лечение уже больного организма.

— Какая профилактика? — не поняла Даша.

— Сергеев тяжело вздохнул:

— Профилактика возможных нарушений нашего учредительного устава. Профилактика возможных незаконных действий наших конкурентов. Профилактика элементарного воровства и мошенничества.

Даша спросила также весьма серьезно:

— Тогда вы наделены достаточно широкими полномочиями?

— Да. И я бы не рекомендовал вам скоропалительно лишать меня этих полномочий.

— Хорошо. Мы поговорим с вами на днях спокойно и подробно.

— Так хотите осмотреть свой особняк?

Даша глянула на часы и кивнула:

— Поехали.

— Вот и хорошо. Особняк под охраной, природа великолепная, воздух такой, что не надышишься. Вы там будете прекрасно отдыхать и восстанавливать свои силы. Вы не знаете, что сегодня все известные бизнесмены живут за городом? Это же не просто так, не блажь, а необходимость.

Даша улыбнулась:

— Если я туда перееду, то знаете почему?

— Почему?

— У меня собака, дрессированная овчарка из МУРа, она тоскует в четырех стенах. Пусть побегает по травке.

— Вот это более чем разумно, — наконец сдержанно улыбнулся Сергеев. — Зверь должен жить на природе, а не в каменном мешке. Поехали?

— Поехали.

За город выехали в составе внушительного эскорта. В голове катил на мотоцикле здоровенный парень — весь в коже, в глухом шлеме на голове. И мотоцикл был под стать ему — тяжелая машина с толстыми шинами. За ним поспешал «БМВ» Даши, управлял Малашенко, Греф сидел рядом, а Даша и Сергеев беседовали в задних креслах.

Замыкал эскорт джип, плотно набитый пятью молодчиками из команды Сергеева.

Эта вызывающая и наглая демонстрация своей преувеличенной значимости и силы, с точки зрения Даши, была по меньшей мере неприличной и изрядно ее раздражала.

— Николай Александрович, зачем такое пижонство? Охранники в джипе, этот нелепый мотоциклист?

— Так надо, Дарья Дмитриевна.

— Но хорошо же я буду выглядеть в глазах соседей! Эдакая вшивая королева, из грязи в князи?

Он улыбнулся снисходительно, произнес уверенно и мягко:

— Дорогая Дарья Дмитриевна. Во-первых, ваших соседей ничем не удивишь. Территория, где вы будете жить, населена публикой такого ранга, что они, почти все, приезжают сюда при эскорте еще более пышном, чем наш. За одним ухарем катил бронетранспортер.

Он еще не успел договорить, когда Даша увидела, как мотоциклист резко вильнул, круто принял вправо и полетел в кювет. А посреди дороги стоял, покачиваясь, рослый мужчина и с удивлением смотрел на летевшие на него машины. В правой руке он держал бутылку темного стекла.

Малашенко круто принял влево, — машина по касательной задела мужчину правым крылом, послышался глухой удар, Малашенко выровнял машину на полосу движения и даже не сбросил скорости.

— Андрей, что ты делаешь?! — закричала Даша. — Ты же сбил человека!

— Ребята разберутся, — вполне спокойно ответил Малашенко.

Сергеев подхватил:

— Водитель действует совершенно правильно. Молодец, Малашенко.

— Да о чем вы говорите! Мы, может быть, его убили!

Сергеев терпеливо объяснил:

— Во-первых, он переходил шоссе в неположенном месте. Во-вторых, явно пьян. А в-третьих, вы уверены, что, если бы мы остановились, на нас бы не обрушились автоматные очереди?!

Даша оглянулась — джип остановился, и охрана неторопливо подходила к лежащему на асфальте мужчине.

Даша простонала:

— Но так же нельзя, Николай Александрович. Мы же не в джунглях живем! Надо помочь человеку, раз мы виноваты.

— Мы живем в джунглях, — возразил Сергеев.

— Что?!

— Дарья Дмитриевна, вы не читали газет, но хоть телевизор изредка смотрите?

— Изредка смотрю.

— И что же? В Москве не проходит недели, чтобы не было смертельных покушений на бизнесменов, банкиров, предпринимателей и высокопоставленных чиновников! Вы уверены, что и вас уже не заказали?

— Меня?!

— А почему бы и нет? Вы с нашим холдингом давно ужа кому-то наступили на хвост. А потому охрана под моим руководством и действует по инструкции, всеми признанной. Потому вы и платите моей команде большие деньги.

— Гарантируете мне полную безопасность? — не без сомнения спросила Даша, а Сергеев невесело вздохнул.

— К сожалению, гарантировать полную безопасности невозможно. Но мы делаем все возможное.

— Но это же был явно мирный, немножко выпивший человек! И вокруг никого не было!

— Быть может, так, а может, и наоборот. Гарантий того, что у него в руках была не бутылка, а граната, — нет. Машина с президентом не должна останавливаться в движении за городом — ни при каких обстоятельствах. Я бы уволил Андрея Малашенко за одну секунду, поступи он по-другому. А так он получит солидную премию из моих рук.

— Черт бы вас побрал, — процедила Даша сквозь зубы.

— Пусть черт меня поберет, но свой долги исполню до конца.

Даша подавленно замолчала.

Стрелка спидометра ушла за отметку «130», хотя дорога оказалась довольно извилистой. Вообще же она была гладкой, в отличном состоянии, с размеченными полосами движения и «стаканами» службы ГИБДД едва ли не на каждом пятом километре.

Проскочили дубраву, мимо полетели зеленые, словно стриженные косилкой поля.

Мотоциклист охраны догнал автомобиль Даши, с могучим ревом мотора обогнал «БМВ» и занял свое прежнее место в эскорте. Он махнул рукой, обозначив тем самым, что все в порядке.

Сергеев сказал, облегченно вздохнув:

— Слава богу. Я думал, что он шею себе свернул. Малашенко вступился за приятеля:

— Васька почти чемпион страны по мотокроссу. Так просто шею сворачивать ему не положено по его чемпионским званиям. Вы отпустите его, Николай Александрович, на чемпионат мира в Японию? Через месяц?

— Отпущу.

Следом за мотоциклистом Малашенко сбросил скорость, затем соскользнул с шоссе на боковую дорогу, и они тут же оказались в густой тени высоких сосен. Еще через километр вдоль этой дороги потянулись заборы, а за ними просматривались особняки. Разностильные: у кого под бунгало, у кого под альпийское шале, а кто попросту срубил здоровенную русскую северную избу — в три этажа, е широкими окнами, солярием на крыше. Почти на каждых воротах или на углах ограды можно было разглядеть камеру слежения. Даша спросила растерянно:

— Николай Александрович, а кто здесь живет?

Сергеев пожал плечами.

— Состав пестрый. Бизнесмены, банкиры. Авторитеты из уголовной братвы. Чиновники из администрации президента. А недавно поселился цыганский барон. У кого есть деньги или хоть сколь-нибудь значимая властишка — тот сюда и устремляется.

— Ничего себе соседи!

— Не волнуйтесь, Дарья Дмитриевна. Тут не принято ходить друг к другу в гости. Все живут за своими заборами, за спиной своей охраны и контактов с соседями не поддерживают.

— Как на подводной лодке.

— Точно.

— Но это же сдохнуть с тоски можно!

— Хорошо, что вы мне напомнили. С тоски вы не умрете. В вашем доме есть прислуга. Супружеская пара, беженцы из Таджикистана. Всю зиму они приглядывали за домом, сами живут во флигеле. Они проверены и мной, и официальными службами. Абсолютно надежны. Если хотите, смените их на каких-нибудь своих знакомых или родственников, которым доверяете.

— У меня нет здесь ни знакомых, ни родственников.

— Тем лучше, наверное.

— Чем лучше?

— А тем, что никто не будет назойливо прилипать к вам, просить постоянно помощи, клянчить подачки, пользоваться вашей добротой, а в конечном счете — продадут вас за копейку!

— Да, Николай Александрович, — грустно произнесла Даша. — Страшную вы прожили жизнь.

— Какая досталась, я не жалуюсь.

Мотоциклист резко остановился с заносом заднего колеса и дал громкий сигнал. Через несколько секунд ажурные ворота, врезанные в высокую ограду из железных прутьев, плавно отошли в сторону. Следом за мотоциклистом Малашенко прокатил машину по короткой аллее и остановился у высоко крыльца особняка.

Даша вышла из машины и оглянулась.

Да-а, братишка жил с размахом. Особняк был оригинальным, точнее сказать — несколько американизированным. За стеклянными стенами под плоской крышей голубела ванна просторного бассейна. С южного бока особняка пристроен зимний сад — с пальмами и диковинными, яркими цветами. Этому зданию стоять бы где-нибудь в Калифорнии, в Голливуде, на холмах Беверли-Хилз.

Пока ехали, Даша побаивалась, что увидит замок в стиле «новых русских». С дурацкими башнями, нелепыми эркерами и прочей безвкусицей. Ан нет! В особняк брата можно было без стеснения приглашать хоть королеву Великобритании. Наполовину застекленный, словно парящий в воздухе, он гармонично вписывался в окружающую его сосновую рощу.

Ворота за спиной Даши начали было закрываться, но снова пошли назад. Джип охраны вкатил на подворье, и охранники выбрались из машины. Даша окликнула их:

— Ну что там с пострадавшим?!

Рослый охранник небрежно отмахнулся:

— Давно известно, что детей и пьяниц охраняет специальный ангел-хранитель. Отвезли в больницу, ногу он, судя по всему, сломал. Но бодр и весел. Оклемается.

От флигеля, аккуратно притулившегося под соснами, метрах в пятидесяти от особняка, подошли к Даше двое — немолодые мужчина и женщина, неуверенные и даже испуганные.

— Разрешите представить, Дарья Дмитриевна, — произнес Сергеев. — Бушков Валентин Иванович, Бушкова Тамара Николаевна. Они и приглядывают за вашим хозяйством.

— Здравствуйте, — в один голос проговорили супруги.

— Добрый день, — ответила Даша и хотела добавить что-то ободряющее (уж больно у супругов был робкий вид), но вмешался Сергеев:

— Я поеду на фирму, Дарья Дмитриевна. Дела не разгребешь. Бушковы вам все покажут и объяснят, что к чему. — Он оглянулся и позвал: — Малашенко, поехали со мной за наградой. Грефа здесь вполне хватит.

Даша уже приняла решение, — будет жить здесь до снега, а может быть, останется и зимой. Крикнула:

— Андрей, будешь возвращаться, привези сюда Джема!

— Само собой.

— И загляни в больницу, проведай этого парня, которого мы сбили по дороге!

На это Малашенко только плечами пожал и полез за руль «БМВ».

Внутренний интерьер особняка оказался строгим, выдержанным в классическом стиле. Здесь было немного неуютно, но на аристократический лад изысканно, тут уж ничего не скажешь. Более всего Дашу порадовали два камина: один, большой (барана можно зажарить), — в просторной гостиной, другой, маленьким, — в рабочем кабинете. Она тут же представила себе, как зимой за стеклянной стеной свирепеет трескучий мороз, а у нее в кабинете горят дровишки в камине, — открытое пламя всегда радует душу.

Греф перехватил Дашу, когда она, едва не задыхаясь от восторга, обследовала бассейн. Даже вышка для прыжков в воду установлена!

Греф весело сообщил:

— Бушковы накрыли стол к нашему приезду. Владимир Дмитриевич обычно трапезничал на кухне, так что они придержались его традиций. Но могут все перебросить и в столовую. Ты как прикажешь?

— Не надо. Я всю жизнь только на кухне и питалась.

— Хорошо, я пойду скажу им, чтоб разогрели в духовке гуся. Холодный он не очень-то вкусный. Уж больно жирный оказался, мерзавец.

Греф вышел из бассейна, а Даша не утерпела — бассейн выглядел слишком соблазнительным, чтоб не искупаться. Она нашла пульт управления, под каждой кнопкой имелась инструкция. Нажатие на кнопку «шторы» включило невидимый мотор, и стеклянные стены бассейна тут же закрылись плотными синими шторами, а под потолком вспыхнули лампы освещения.

Даша разделась догола, вскарабкалась на вышку и больно плюхнулась животом в теплую воду. Охнула, погрузилась с головой и поплыла.

И так можно каждый день?! И даже ночью?! Ох, братишка мой любимый, в какое же безобразие ты меня засунул?!

Даша даже всплакнула по ходу своего заплыва.

В предбаннике сауны, встроенной в торец бассейна, она нашла простыни, халаты, махровые полотенца. Быстро вытерлась, отыскала фен и высушила голову, после чего оделась и побежала в особняк.

Супруги Бушковы И Греф ждали ее на просторной кухне возле накрытого стола — на одну персону, что Даша заметила не сразу. Она весело пригласила:

— Ну, садимся и отметим новоселье.

Бушков замялся и ответил осторожно:

— Да нет, Дарья Дмитриевна, у нас там канализация засорилась, прочистить надо.

И пока Даша пыталась понять, что ей сказали, супруги вышли из кухни.

Да куда вы? — слабо позвала Даша.

— Дарья Дмитриевна, — мерно начал Греф, — перестаньте играть в дешевую демократию. Они ваша прислуга. И я ваша прислуга. Мы здесь сидим с вами за одним столом только по праздникам и по особому приглашению. Вы должны понять — вы рабыня субординации. И обязаны сохранять, как в свое время сказал товарищ Троцкий, «пафос дистанции».

— Но в Москве мы же с тобой и Малашенко постоянно сидели за трапезой вместе!

— Когда больше никого не было в свидетелях.

— Это идиотизм, Греф!

— Нет. Капитан корабля принимает пищу в своей каюте. Ему ее туда приносят. А когда он спускается в кают-компанию и участвует в общем застолье, то это для экипажа праздник и явление из ряда вон выходящее. В этом большой, отработанный веками смысл, Дарья Дмитриевна. — Он закончил уже мягче: — Вы должны привыкнуть к определенному одиночеству в своей жизни. Это деформация вашей профессии.

— Греф! Где ты нахватался этой ерунды?!

— Меня этому учили. По такой модели жил ваш брат. И будьте уверены, модель отработана не априори, а проверена на практике веками. Как только начинается панибратство с прислугой — конец. Они очень быстро сядут вам на шею, начнут вымогать подачки, а в конечном счете начнут красть ваше имущество. Я об этом вам уже говорил, но вынужден повторить еще раз.

— Сядь за стол! — рявкнула Даша. — Нет, сначала позови Бушковых! На сегодня я объявляю праздник новоселья! Это допустимо?!

— Допустимо, — согласился Греф и вышел из кухни.

Через полчаса, после того как дружно уговорили литровую бутылку водки, атмосфера застолья наладилась и стала вполне демократичной, — естественно, к недовольству Грефа. Бушков сдержанно поведал о своих и жены злоключениях:

— Мы с Тамарой бежали из Таджикистана, можно сказать, голяком. Стрельба там началась, за русскими просто охотились. Мы все бросили — дом, виноградник, собаку.

— У нас и осел с тележкой был! — вставила Тамара, гордясь имуществом, которое они безвозвратно потеряли.

— Был и осел. Там можно было бы и остаться. Но для этого требовалось вступить в мафию, которая наркотиками промышляет.

— Наркотиками? — спросила Даша.

— Ну да. Перекидывают из Афганистана через реку Пяндж. Иногда взятки пограничникам дают, иногда с боем прорываются. Сколько их ни отлавливают, этот бизнес не погасить. Но мне такая грязь не по душе.

Тамара сказала торопливо:

— У Валентина высшее техническое образование, у него и руки золотые. Он здесь и слесарь, и электрик, и за газовыми котлами присматривает, вы ни в чем не сомневайтесь. А я, можно сказать, домоправительница. По счетам расплачиваюсь, продукты закупаю, ну и на кухне хозяйничаю. Владимир Дмитриевич во всем нам доверял. Если что потребуется, Дарья Дмитриевна, вы только скажите.

— Хорошо, хорошо, — поняла, что тревожит женщину, Даша. — Я не собираюсь вас менять. Хотя бы потому, что не на кого. Живите как жили, если вас это устраивает.

— О чем вы говорите, Дарья Дмитриевна? — невесело сказал Валентин. — Вы же просто не знаете, как остальные беженцы в России живут. Мы, можно сказать, один из тысячи счастливый билет в лотерее вытащили. Остальные — пустые.

Дверь на кухню открылась, и появился Малашенко, воскликнул обидчиво:

— Уже водку кушают! И без меня!

— Найдем и для вас, — тут же ответила Тамара и торопливо отлетела от стола.

— Андрей, — позвала Даша, — что там с нашим пострадавшим на дороге?

Малашенко взглянул на нее с выражением полного недоумения:

— А почем я знаю?

— Андрей, но я же тебя просила все узнать! — Я даже не знаю, в какую больницу его отвезли.

— Так найди! Обзвони больницы, морги, что там еще положено?!

Малашенко вспыхнул и ответил непривычно резко:

— Да шел бы он к чертям собачим, пропойца! Дорогу переходил не в положенном месте, пьяный в стельку! Мотоциклист охраны едва шею себе из-за него не свернул! Да мы этого придурка под суд можем наладить! Я к нему, уроду, с соболезнованиями и извинениями не поеду. Можете меня увольнять.

Даша поджала губы, помолчала, потом сказала сухо:

— Хорошо, не поедешь. Но хотя бы по телефону можешь узнать, куда его положили?

— Узнаю, — буркнул Малашенко. — Греф, дай мобильник.

Он взял у Грефа мобильник и произнес упрямо:

— Где он лежит, если не подох, я узнаю. Но на поклон к нему не поеду.

— Хорошо, — ровно ответила Даша. — Если так, тогда в больницу поеду я.

Рабочий день заканчивался. Лидия Павловна Сотоцкая в своем кабинете покрывала ногти темным лаком.

Артемьев вальяжно расположился в глубоком кресле и курил, выпуская дым в потолок. Игорь Сергеевич Дубов сидел рядом, жевал с удовольствием жвачку, словно ребенок.

— Конечно, — рассудительно заговорила Сотоцкая, — иметь профессиональные знания новому президенту желательно, но не обязательно. Владимир Муратов, к примеру, был, уж честно скажем, без всякого особого образования, человеком дремучим. А дело вел, как бог. Да и то сказать, кто сейчас заправляет бизнесом в России? Бывшие младшие научные сотрудники, заведующие лабораториями, спортсмены, тупоголовые комсомольцы из райкомов. Так что, повторяю, образование Дарье не обязательно.

— И управлять «Гиппократом» ей тоже не обязательно, — задумчиво произнес Артемьев. — Дарья была, есть и навсегда останется учительницей из глухомани. Как на личность мне на нее наплевать. Но вопрос: кто будет управлять холдингом?

Дубов закипятился:

— А вы отметили, как глупо она начала?! Все директора накидали чертову кучу своих дурацких идей и предложений! А дуреха не понимает, что каждый из них на себя одеяло тянет! Под себя гребет! Да если все их идеи осуществить, так холдинг по миру пойдет! Она развалит фирму, попомните мои слова!

— Помолчи, — небрежно остановила мужа Сотоцкая. — Вряд ли она настолько глупа, чтоб прислушиваться серьезно к каждому слову директоров. Да и Дорохов не даст ей совершить ошибку.

— Так что, — спросил Артемьев, — управлять холдингом будет Дорохов?

— Не потянет, — ответила Сотоцкая. — По состоянию здоровья. Его дни сочтены.

— Я повторяю, — раздраженно нажал Артемьев, — кто будет управлять холдингом де-факто и де-юре?

— Не дергайся, — безмятежно заметила Сотоцкая. — Почти год без президента управляли и без выскочки — и дальше также управимся.

— А Дарья?

— Что — Дарья? Да если кто-то начнет скрытно и ловко саботировать, она быстро во всем запутается, и никакие теоретические знания не помогут. А там возникнут два варианта.

— Какие? — торопливо спросил Дубов.

— Первый — она сдаст все полномочия, получит свою долю и укатится к себе Тмутаракань. Второй вариант — приползет к нам на коленях и попросит полного содействия, а сама опять же откатится в сторону, будет английской королевой представительствовать, но не править.

Артемьев с удовольствием возразил:

— Вот что значит, Лида, проводить анализ ситуации, не анализируя ее. Ты просто не учитываешь, что Дарья назначена опекуном Кати Муратовой! Лет через пять-шесть Дарья по завещанию обязана передать бразды правления Катерине. И Дарья из кожи вон вылезет, чтобы удержать холдинг на плаву и сдать дела как минимум в том состоянии, в каком они находятся сейчас.

— Ну и что? — насмешливо спросила Сотоцкая. — Если Катя и предъявит свои претензии через семь лет, то она все еще будет оставаться сопливой девчонкой. И уж эта-то юная дамочка, воспитанная за границей, будет радоваться жизни и жадно вкушать все положенные ей по возрасту удовольствия. Тем более что деньги у нее есть и будут. Мужики, я вас прошу, не ершитесь. Если мы захотим, то прихлопнем Дарью как муху. Одним плевком. Но зачем? Даже в самом благополучном для нее варианте она войдет в курс дел холдинга года через два. А скорее всего, расшибет свой лоб об стену значительно раньше.

Артемьев задумчиво произнес:

— А ведь, пожалуй, ты права. Торопиться не надо. Как говорят на Востоке: «Сиди на пороге своей сакли и жди, когда мимо тебя пронесут труп твоего врага».

— Труп?! — ужаснулся Дубов. — Ты хочешь организовать труп Дарьи Муратовой?

Артемьев улыбнулся снисходительно, но опять лишь безнадежно вздохнул. А Сотоцкая сказала без раздражения, словно диагноз ставила:

— До чего же все-таки ты глуп, дорогой супруг. Как был капитаном пехотных войск, так им и остался. Тебе бы только за солдатскими портянками следить, чтоб вовремя стирали.

Артемьев одобрительно рассмеялся, а Дубов проглотил очередное оскорбление, поскольку привык к ним и покорно смирился уже давным-давно. Причина была простейшей: вся сладкая жизнь Дубова, яхта на Клязьме, шикарный автомобиль, дорогие охотничьи ружья — все это обеспечивала жена. Правда, по холдингу скользил невнятный слух, что есть якобы и еще какая-то тайна, через которую Сотоцкая держит своего Дубова на крючке. Но толком никто ничего не знал.

Артемьев спросил напористо:

— Значит, принимаем реальность какова она есть и конфронтация по отношению к Дарье отменяется?

— Ты же сам сказал: «Жди, когда мимо пронесут труп врага». Я полагаю, что ожидание будет недолгим.

— Дай бог. А что потом?

— Надо менять учредительный устав холдинга.

— На общем собрании акционеров? — Да.

— На ближайшем?

— Нет, рано.

— Почему?

— Пусть Дарья наломает дров.

— Логично.

Дубов начал возбужденно:

— А вот у меня есть идея…

— Заткнись со своими идеями! — обрезала Сотоцкая. — Иди выскажи свои идеи Дарье. Авось она через твои идеи побыстрее сядет в глубокую лужу.

— Да что же вы мне не даете слова сказать?! — наконец оскорбился и взвыл Дубов.

— А я знаю все, что ты скажешь, когда ты и рот еще не успеешь открыть, — спокойно ответила жена.

— Закончили дебаты? — устало спросил Артемьев.

— Да. Уже поздно, господа. Ступайте по домам. Мужчины поднялись из кресел, простились и двинулись к дверям. Дубов вышел первым. Когда Артемьев шагнул через порог, Сотоцкая окликнула его:

— Глеб, задержись на пару слов.

Артемьев вернулся к ее столу, оглянулся на закрытую дверь и спросил с мягкой улыбкой:

— Что прикажешь, моя принцесса?

— Мы что-то давно не встречались, ты не считаешь?

— Всего лишь во вторник. Но приказывай, где и когда?

— В субботу. На прежнем месте.

— С шампанским и красными розами.

— Да уж само собой!

— Надо постельное белье сменить в этом охотничьем домике.

— Это твоя забота, мой дорогой.

— А чем озаботишься ты?

— Могу купить «Виагру».

Артемьев засмеялся:

— По-моему, моей потенции пока хватает, обойдемся без препаратов.

— Разумеется. Я возьму во вьетнамском ресторане четыре порции креветок, суши и острой закуски.

— Лучше простых и всегда надежных шашлыков.

— Будем жарить ночью на углях?

— Конечно.

— Умеешь ты, Глеб, вырываться из скучной бытовщины жизни на уровень романтики, тут уж ничего ней скажешь. Бабник ты и коварный соблазнитель.

— Кто кого соблазнил, еще вопрос.

— Не хами. Ступай теперь.

— До завтра?

— До завтра.

Артемьев легко поцеловал ее в губы и упругой походкой спортсмена покинул кабинет.

Сотоцкая неторопливо и тщательно докрасила мизинец, убрала в косметичку все свои аксессуары, задумалась и через минуту взялась за телефон. Когда прошла связь, произнесла требовательно:

— Демидова, пожалуйста.

— А это я, Лида, — прогудело в трубке.

— У тебя что, и секретарши нет?

— А на кой хрен она нужна? Помощники справляются.

— Ты серьезно?

— Лида, секретарши — первые предательницы. Влезают не столько в дела, сколько в твою личную жизнь. И продают секретную информацию производства конкурентам, кому угодно — за копейки.

— Врешь ты все, — засмеялась Сотоцкая.

— Можешь проверить.

— Ладно, давай к делу. Вениамин, я с тобой сейчас хочу поговорить не как с директором нашего ведущего завода, тут ты у нас лидер. Потолкуем как человек с человеком.

— Попробуем.

— Как тебе наш новый президент?

— Ухватистая барышня, — осторожно ответил Демидов.

— Она тебе понравилась?

— Скорее да, чем нет.

— У меня такое же мнение. — Сотоцкая мгновенно сменила тему: — Но я просто спросила твое мнение. А дело в другом.

— В чем, Лида?

— Тебе не кажется, что ты застрял в своем служебном росте?

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да торчишь на своем заводе в директорах десятый год. Пора бы и приподняться.

Демидов ответил не сразу:

— Что ты предлагаешь?

— Я думаю, что тебе пора встать во главе всего объединения заводов, фабрик и лабораторий.

— На место Дорохова?!

— Да. Не бойся. Дорохов уже практически отошел опт дел, и все последние силы уходят на поддержку нового президента, что я только приветствую.

— Лида, против Юрия Васильевича я не попру. Никогда.

— Я тебя понимаю. Но в принципе ты с такой идеей согласен?

— Да почему бы и нет? Только если я никаким боком не задену Юрия Васильевича.

— Само собой. Я тоже люблю старика. Ты этот разговор запомни, а вернемся мы к нему, когда придет время.

— Пусть так, — согласился Демидов, на чем разговор и закончился.

Сотоцкая швырнула трубку на аппарат и выдала комментарий:

— Трус паршивый. Хуже бабы.

Глава 9

Греф остановил машину возле приземистого и изрядно обветшавшего здания районной больницы. Сказал со скрытым вызовом:

— Сердитесь или нет, Дарья Дмитриевна, но я эту харю и видеть не хочу!

— До чего вы с Малашенко жестоки! Ну сбили человека на дороге, так хоть извинитесь!

— Пусть он перед нами извиняется.

— Ладно, сиди в машине:

Даша подхватила с заднего кресла сумку, букет цветов и поднялась на покосившееся крыльцо больницы.

Потом прошла по сумрачному коридору и толкнулась в палату.

От затхлого воздуха давно не проветриваемого помещения ее слегка покачнуло. В палате лежало человек десять мужчин — все загипсованные, у кого руки, у кого ноги. Все с интересом уставились на Дашу. Она громкой спросила:

— Мне нужен господин Максим Епишин.

— Господина нет, а Епишин — это я! — весело прозвучало из угла палаты.

Даша прошла узким проходом между тесно стоявших кроватей и кое-как добралась до угла. Епишин лежал с подвешенной на противовесе ногой. И весело улыбался, словно такое состояние доставляло ему море удовольствия. Возраст его был неуловим, можно было дать и пятьдесят лет, и тридцать. Но серебро в голове, легкие бороздки на лбу все же определяли — около сорока лет он набрал.

— А я вас не знаю! — приветствовал он Дашу.

— Сейчас познакомимся. — Она присела в ногах кровати. — Я Дарья Дмитриевна Муратова. Водитель моей машины сбил вас на Рублевском шоссе.

— Э-э, что там пережевывать минувшее! Что было, то было, и нет ничего! — вполне беспечно ответил Епишин. — Да я и сам виноват, чего уж там. Мотоциклист жив?

— Да, ушибами отделался, — еле выговорила Даша, пораженная такой реакцией Епишина на свое несчастье. Она ожидала чего угодно — угроз, требования денег, но этому круглолицему парню, видимо, все было нипочем!

— А крыло машины сильно повредилось?

— Царапина.

— Это, наверное, от бутылки, я ее в левой руке держал. Менты вас еще не мордовали?

— Нет.

— А меня навестили. Но вы не волнуйтесь. Я всю эту проблему удушил на корню.

— Каким образом?

— Это дело техники, вам ее и знать не надо. Менты мне сказали, что вы бизнесом занимаетесь? В крупных масштабах?

— Да.

— А чем промышляете конкретно?

— Перестаньте говорить о пустяках, — огорчилась Даша. — Я переправлю вас в хорошую больницу, в отдельную палату, и оплачу работу лучшего хирурга в Москве.

— Да я сам хирург! — засмеялся Епишин. — Временно безработный. Видел рентгеновские снимки своего копыта и знаю, что трещина в кости пустяковая и на ребрах всего лишь трещинки. Да и отдельной палаты не надо, здесь коллектив веселый, а врачи — все мои друзья, мы учились вместе. Все это, Даша, такая ерунда, что не стоит напряжения интеллекта.

Казалось, он говорил совершенно искренне. Не играл, не хорохорился, не строил из себя мужественного героя. Наверное, он во всех ситуациях, какие бы они ни были, оставался самим собой. Таких внутренне свободных и раскрепощенных людей Даша встречала не часто Она выложила на тумбочку яблоки, груши и гору винограда.

Епишин лукаво подмигнул и даже не подумал снизить громкость своего бархатного баритона:

— А бутылец не догадались прихватить? Многоопытный Греф конечно же насильно сунул в сумку Даши бутылку водки, но Даша ее вынимать не стала. Спросила осторожно:

— Скажи честно, Максим, сильно зашибаешь?

— Господь с тобой! Мне профессионально зашибать, к моему большому сожалению, не положено. Руки начнут трястись, и какой из меня получится хирург?

Даша тяжело вздохнула и сунула бутылку водки под одеяло Максима.

— Дело понимаешь! — одобрил тот.

— Вас кто-нибудь навещает?

— Некому навещать. Жена — это в далеком прошлом. Сына воспитала в глубокой ненависти ко мне. — И эту информацию он выдавал предельно весело. — Родители давно в земле сырой, так что я сирота! Свободен, как птица в небе!

— Послушай, Максим, в моем холдинге есть небольшой медицинский пункт. Заведующий увольняется, и если ты…

— Не надо, Даша! — перебил он. — Ты мне поможешь и тут же петлю на шею за свои благодеяния накинешь! Я уж как-нибудь сам пристроюсь.

— Ты что, боишься меня?

— Ага. С малолетства боюсь деловых женщин.

— Почему?

— Да командовать вы обучены. И командуете. За обеденным столом, в постели, на природе и дома.

— Пусть так, не хочешь, как хочешь. Чего тебе принести?

— Ну если ты уж такая заботливая — бутылку, конечно, коль скоро мы тут бездельничаем в период вынужденного отдыха. Ну и какую-нибудь толстую книжку. Роман из русской классики. Хоть «Войну и мир» Толстого. Пора перечитать, я его мусолил последний раз лет десять назад. Сейчас повзрослел, и надо на этот шедевр взглянуть другими глазами.

Даша не могла сообразить, почему они с такой легкостью перешли на «ты». Положим, Максим был значительно старше ее, но она почему-то почувствовала, будто знает его сто лет?

— Будет тебе «Война и мир». Только, возможно, не я приеду, а тебе передадут книгу и бутылку мои помощники.

— Нет, этого не надо, — решительно отказался Максим. — Мне с холуями общаться тошно. Либо сама приезжай, либо вообще не появляйся. Иди мошенничай в своем бизнесе. А то здесь такая духотища, что в пору противогаз надевать.

— А почему окно не откроете? Проветрили бы.

— А ты глянь на наш дряхлый коллектив! Сквознячок дунет — и половина палаты разом в могилку прыгнет! Я здесь недолго валяться буду. Гипс снимут, и я на костылях отсюда похромаю.

— Ты позвони. — Даша извлекла из сумочки визитку. — Позвони, и я за тобой приеду.

— Да не кори ты себя! — с легким раздражением сказал Максим. — Ведь не ты за рулем сидела! Что ты за всех отвечаешь?!

— Это мой водитель. Моя машина.

— Ага! Месяц назад один мой знакомый, тоже, как ты, бизнесмен, повесился. Так сходи на его могилку, цветочки положи и поминки устрой! Всех, Даша, не пережалеешь.

— Ладно, будь здоров. Может, еще зайду, а может, и нет.

— Что так?

— Да меня тошнит от твоего бравого оптимизма!

— Это бывает. Вопрос в привычке. Пока!

Когда Даша покинула удушающую больницу и села, рядом с Грефом в машину, тот ехидно спросил:

— Ну что, пузырь оказался нелишним?

— Умный ты, Греф, аки змий.

— Я не умный, а опытный. Он скандал не намерен устраивать?

— И не думает об этом.

— Мы прозондировали на всякий случай его биографию. Мужик излишне принципиальный. Хороший хирург, но по причине принципиальности нигде долго не задерживался. По той же причине поцапался со своим научным руководителем и не дописал кандидатскую диссертацию.

— Женат? — резко спросила Даша.

— Развелся, живет с какой-то молодой шлюхой. Он тебя за сердце задел?

— Вот еще! Едем в особняк, а потом в холдинг.

Греф погнал машину по грязной дороге, через этот маленький городок, который выглядел крайне запущенным. Так что и представить себе невозможно, что всего в нескольких километрах от него красовались роскошные особняки. Ощущение было такое, что жители городка уже давно махнули на себя и свою судьбу рукой и жили как придется. В грязи так в грязи, крыша протекает, весь дом на бок завалился — так и хрен с ним, как-

На подворье особняка их встретил Джем. У собаки всего за неполные сутки жизни на вольной травке круто изменился характер. Это уже был не грозный милицейский пес, а щенок щенком, веселый и ласковый. Прыгал вокруг Даши, отрывая от земли все четыре лапы.

Даша прошла в библиотеку. Владимир библиотеку подобрал роскошную. Все стены были заставлены застекленными книжными шкафами. А систематизацией книг явно занимался нанятый специалист.

Даша без труда нашла «Войну и мир» и тут же с раздражением подумала, что Греф опять оказался прав — чем-то этот бесшабашный хирург со сломанной ногой ее задел. Она отложила книги на овальный полированный стол красного дерева, в своем кабинете подхватила кейс с документами и вышла из дому:

— Греф, едем!

— Греф ответил сердито:

— Первое — сегодня вахта Андрея. Второе — сегодня суббота. И в офисе, можете мне поверить, никого нет.

Даша опешила. Она уже давно потеряла ощущение времени, не отличала будни от выходных, неделя было сплошь рабочей.

— Суббота? — Она растерялась.

— Вот именно.

— И в офисе никого нет?

— Сергеев есть.

— А мне что делать?

— Отдыхать! — обрезал Греф. — В сауну залезайте, я ее сейчас нагрею. Массажиста вызовем. В бассейне покувыркайтесь.

Он обращался к ней на «вы», поскольку неподалеку возились в клумбе с цветами супруги Бушковы.

— Подожди, Греф. Но у меня столько работы, и во многие проблемы холдинга я еще и не вникала.

— Ну если неймется сгореть на трудовом посту, работайте с документами, сидите на телефонах. В кабинете лежит черная книжка в кожаном переплете — там номера телефонов всех лиц, которые вам подчинены. И городские, и мобильные. Так что оторвете от отдыха кого угодно. Едете в холдинг? Звать Малашенко?

— Да нет, пожалуй.

— Тогда я в Москву смываюсь. До утра.

— Зачем?

Греф выдержал укоризненную паузу:

— Вы что же полагаете, Дарья Дмитриевна, что у меня личной жизни нет? Что я круглые сутки должен с вас пылинки сдувать?! — И тут же заорал: — Да у меня в Москве целый гарем по мне истосковался! Девочки застоялись, копытами бьют, сувениров с Канарских островов заждались!

Джем при этих воплях Грефа присел на передние лапы, нахохлился и зарычал.

— Вот холуй! — поразился Греф. — Это он вас защищает! Да из чьих рук ты жратву получаешь, шакал?!

— Не ори на собаку, — сказала Даша. — Пусть сама определяет, кто в доме хозяин.

Греф успокоился и спросил:

— Так я поехал?

— Поезжай. Вернись живым из своего сексуального гарема.

— А гарем другим и не бывает. — Греф близко подошел к ней и сказал негромко: — Дарья Дмитриевна, я тебе вот что посоветую, если тебе заняться нечем, а твоя неуемная энергия требует постоянных активных действий… я поеду на «Жигулях» Андрея, а ты возьми мой «БМВ».

— Зачем?

— Сядешь за руль, посадишь Андрея рядом и попрактикуешься в езде по шоссе и пересеченной местности.

— А что, Малашенко хороший инструктор?

— Блестящий. Он и меня до кондиции доводил. Видала, как он изящно ушел от лобового удара по этому алкоголику на шоссе?

— Он его сбил!

— Даша, в девяноста девяти случаях из ста такая ситуация кончается лобовым ударом на поражение! Пропойца уже должен лежать в могиле. А Андрюша только крылом его задел и даже скорости не сбросил!

— Попробую, — нерешительно сказала Даша. — Права у меня есть, но практики никакой.

— Видел, когда ты пыталась машину в гараж загнать.

Малашенко Даша нашла в столярной мастерской. В одних трусах он стоял у верстака и умело обстругивал рубанком толстую доску. Даша присмотрелась и спросила:

Что это ты выстругиваешь, Андрей?

— Бейсбольную биту по руке.

— Ты играешь в бейсбол?

— Даже плохо знаю, что это такое.

— Так зачем тебе бита?

— Темный вы человек, Дарья Дмитриевна. Бейсбольная бита сегодня самое модное оружие в обороне и нападении.

— Так поди и купи, зачем мучиться.

— Я хочу индивидуальную сделать. Чтоб потяжелей. Трахну быка по башке, он и ножки кверху.

— А человека?

— Для человека я на биту войлочный чехол натяну.

— Бог с тобой, мне твои интересы непонятны. Греф сказал, что ты толковый инструктор по автовождению?

— К рулю потянуло? — без удивления спросил Малашенко и прекратил свою работу.

— Пожалуй, да.

— Так мы же с Грефом вас возим. Не устраивает?

— А вдруг случится экстремальная ситуация и самой придется машину вести? А я доеду до первой канавы. И вообще, женщина за рулем — это красиво. Мне пофорсить тоже хочется.

— Здоровое желание здоровой женщины, — одобрил Малашенко. — Прав водительских нет?

— Есть, но я их, признаюсь, купила. А сама и пяти километров не проехала самостоятельно.

— Это хорошо.

— Почему?

— Материал сырой. С таким легче работать.

— Сегодня начнем?

— Сейчас начнем. И всю субботу, и воскресенье вы ничего не будете делать. Только есть, спать и ездить на машине. Больше ничего. Сон, питание и четырнадцать часов езды.

— Андрей, но это же казнь египетская!

— Зато к вечеру воскресенья вы научитесь хотя бы основам правильного вождения. И спиной, то есть задницей, почувствуете автомобиль, что и есть самое главное.

— Ладно, — решительно объявила Даша. — Играем.

— Тогда сходите домой, наденьте шорты без трусов, легкую рубашку и туфли на низком каблуке.

— Андрюша, почему трусы не надевать?!

— Не понятно? Да потому, что у вас пятая точка через пятнадцать минут вспотеет и вы в луже сидеть будете!

Даша вылетела из столярки и на крыльце особняка столкнулась с Грефом. И не узнала его — синий с искрой костюм, малиновая сорочка и темный галстук, опять же с искрой. Мягкая широкополая шляпа набекрень, тонированные очки, длинный зонтик в руке и… Сигара в зубах! Дашу зашатало:

— Греф, это ты?!

— Как видишь.

— Так что же ты на работе замухрыгой ходишь в своем солдатском камуфляже?! А как в бордель идти, так джентльменом оказался!

— Ошибаешься. А мой гарем — высококультурное сексуальное предприятие.

— Да ты что, сутенер на аккордной оплате?!

— Обижаешь, начальник. Я не сутенер, я отважный любовник-перехватчик.

— Это как понять?

— Перехватываю всех, кого могу.

С этими не очень понятными определениями Греф уселся в «Жигули» Малашенко и укатил.

Даша быстро переоделась и вышла из дому, а Малашенко уже стоял возле «БМВ».

— За руль, — сказал коротко.

Пришлось садиться.

— Туфли снять.

— Босиком на педали давить?!

— Вот именно. Вы должны почувствовать тормоза, сцепление и мотор всем своим организмом. Мотор — сердце машины.

Туфли пришлось скинуть — инструктор был непоколебим.

— Вперед.

С места Даша тронула машину хоть и с прыжком, но все же тронула. И ворота миновала вполне благополучно. А дальше начался кошмар. Едва выехали на асфальт шоссе, как Малашенко приказал скучающим тоном:

— Давите на педаль.

Даша надавила.

Через десять секунд Малашенко спросил:

— Вы будете давить на педаль или отлынивать?

— Андрей, так уже восемьдесят на спидометре!

— Давите, я сказал.

Надавила. Стрелка спидометра закачалась в районе ста километров в час, и Даша почувствовала, что вся уже мокрая, словно искупалась. В полубредовом состоянии вылетела на четыре полосы движения кольцевой дороги.

— Давите на педаль.

— Андрей… Сто десять.

— Давите.

— Сто тридцать, Андрей, мы расшибемся!

— Ну и что? — прозвучал безразличный ответ.

Не видя ничего вокруг, кроме летящей под колеса дороги, выполняя односложные команды Малашенко: «Обгоняйте. На среднюю полосу. На левую полосу. Вправо. Притормозим», — Даша проехала кольцо окружной дороги (105 или 107 километров, никто точно не знает). Наконец Малашенко объявил:

— Здесь остановимся. Хороший трактир. Можно поесть или гранатового сока попить.

Когда Даша с трудом выползла из-за руля, ее руки тряслись, коленки дрожали, шорты промокли, рубашка прилипала к спине.

В трактире заказали по две тарелки дивной окрошки со льдом, свежий гранатовый сок, а когда принялись за зеленый терпкий чай, Малашенко проговорил наставительно:

— Скорость — это то, для чего создан автомобиль. Тот, кто не держит скорости и боится ее, пусть ездит на ослах. Вы держите скорость, и это уже обнадеживает. Сейчас поедем в дубраву, и будете учиться маневрировать между деревьями. Практика езды решает все. Практика и опыт.

— Видимо.

— Вы знаете, как в Лондоне человек может получить лицензию на работу в такси?

— Не знаю.

— Он полгода ездит по ночному Лондону на велосипеде. И в определенных пунктах сидят инспектора, отмечают его наличие на маршруте. И пока он положенное не проедет, лицензию не получит. Зато уж знает в городе каждую помойку. Вот так дела обстоят у нас в Лондоне.

— А ты там был?

— Раз пять. Кате Муратовой деньги отвозил на прожитье.

Даша вскинула голову:

— Моей племяннице?

— Получается, так.

Даша спросила неуверенно:

— Как она тебе понравилась?

— Понравилась, — кивнул Малашенко. — Ну еще малолетка, конечно, но рассуждает как взрослый человек. Их там, в колледже, дрючат науками с утра до вечера.

Маневрирование между дубами прошло полегче, хотя Даша несколько раз только чудом не ободрала борта машины.

— Вы, Дарья Дмитриевна, с этих дубов аж пыль сдуваете. Все же держите интервал, не надо так круто поворачивать.

В сумерках еще раз перекусили уже в другом кафе. А потом продолжили гонку по асфальту уже при включенных фарах. И тут Даша неожиданно для себя прокричала:

— Дави на педаль, зараза!

Малашенко одобрительно засмеялся:

— Будете ездить, Дарья Дмитриевна. Не скажу, что покатитесь как бог, но как ангел — получится. Завтра отработаем скоростную езду задом.

— А зачем задом?

— А вдруг у вас в коробке скоростей полетят все передачи, кроме задней? Придется задом и ехать. В этом нет нарушения правил дорожного движения.

Костер догорал, лишь изредка вспыхивая голубыми языками пламени. Неподвижный воздух еще сохранял густой запах хорошо прожаренных на мангале шашлыков. Стройные, высокие сосны окружали маленький охотничий домик. Озеро отражало поднявшуюся луну, и водную гладь лишь изредка нарушала всплеснувшая рыба.

Сотоцкая и Артемьев, лежали у прогоревшего костра на широкой лавке, укрывшись толстым узбекским одеялом верблюжьей шерсти. Долго молчали — устали за эту длинную субботу с рыбалкой, купанием, шашлыками, вином и любовью. Артемьев закурил и спросил:

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, в общем-то.

— А в частности?

— Сказать по правде, Глеб, тошно мне подчиняться этой сопливой Дарье. Я до своей должности ползла более десяти лет. С потом и кровью. А ей все само свалилось в руки. Я понимаю, что это мелочно — так думать, но пересилить себя не могу.

— Лида, я тебе прямо скажу, и не обижайся. Как бы ты еще ни пыхтела, но ты достигла предельного уровня своей компетенции и дальше уже не подымешься.

— Знаю. Только я про другое. При Володьке Муратове мы все четко знали свою работу. Пусть винтики и шестеренки в его машине, но каждый знал свою перспективу. А эта дрянь предъявляет совсем иные требования. Я не желаю ей подчиняться.

— Какой видишь выход из положения?

— Можно наладить с Дарьей отношения. А можно так крупно ее подставить, что она сама убежит домой. Или попадет в тюрьму.

— Даже так?

— Да. На последний, тюремный, вариант мне прозрачно намекнул наш главный бухгалтер Чмонин Станислав Викторович.

— А ему чем Дарья не угодила?

Сотоцкая выскользнула из-под одеяла, подкинула в костер сухих веток, раздула пламя и вернулась на лавку, под одеяло.

— Люблю, когда огонь горит. Я предполагаю, что, пока у нас было практически безвластие, после исчезновения Володьки Муратова, наш главбух успел провернуть парочку лихих комбинаций в целях личного обогащения. А Дарья, кажется, это как-то засекла по документам. Помнишь, намекнула, что кое-что из документов можно подавать в уголовный розыск? Во всяком случае, Чмонин перепугался.

— Не верю, — убежденно произнес Артемьев. — Бухгалтер с таким опытом, как у Чмонина, если и украдет миллион, то никто никогда не найдет концов.

— Возможно. Но он испугался не как бухгалтер, а как трусливый человек. Понимаешь меня? В этом есть разница. Испугался и, в порядке самозащиты, готов крепко подставить Дарью.

— Он сумеет это сделать?

— Еще бы! Ты что, не знаешь, что толковый бухгалтер может утопить кого угодно?

— Такой вопрос, Лида, без бутылки не решить, — сказал Артемьев, встал и прошел в домик.

Вернулся через минуту с откупоренной бутылкой хереса, взял два бокала, валявшихся в траве у мангала, и опустился на лавку:

— Понимаешь, Лида, трус — ненадежный партнер в любой афере. Дарья, предположим, нажмет на него — и Чмонин разом расколется, продаст и тебя, и меня.

— Ты тут ни при чем. Я не хочу, чтоб ты скакал со мной в одной упряжке.

— Почему?

— Наверное, потому, что я тебя люблю. По-настоящему. Впервые в жизни. Под занавес своего короткого женского века.

— Перестань, — сдавленно произнес Артемьев. — У нас впереди еще много счастливых дней. Много еще будет таких охотничьих домиков, вина и шашлыков.

Она тихо рассмеялась:

— Ох, мужики! Вино, шашлыки и постель! И никаких мыслей о духовном единении, глубине чувств. Женщины, настоящие женщины, переживают чувства за двоих. И за себя, и за мужчину. Короче говоря, какие бы фортели я ни выкидывала, ты останешься в стороне.

— Лида, ты ставишь меня в унизительную для мужчины позицию. Мне что, приготовиться только передачи тебе в тюрьму носить? Если вы с Чмониным погорите?

— Погорим?

— Ты не знаешь, что мы все в холдинге под колпаком? Служба безопасности во главе с Сергеевым отслеживает любой шаг каждого из нас! Он проводит тайные, аудиторские проверки всех подозрительных, с его точки зрения, документов! По ночам залезает в наши компьютеры и давно уже взломал все наши коды и пароли! Я уже год пользуюсь только ноутбуком и ношу его с собой даже в сортир!

— Я знаю, — тяжело сказала Сотоцкая. — Я сама вместе с Володькой три года назад вводила эту модель в действие.

— Ты?!

— Я, Глеб, я. Чего уж тут скромничать не по делу. Сергеев с его опытом работы в КГБ только талантливый исполнитель, и не более того. Сегодня он попросту катит по накатанной дороге.

— Подожди, Сергеев уже доложил Дарье про существование такой тайной полиции?

— Не докладывал и не доложит.

— Почему?

— Он будет долго держать в рукаве эту козырную карту для личного употребления.

— Сергеева легко дезавуировать.

— А он мне не мешает.

Артемьев выпил большой бокал вина до дна, зябко передернул плечами, сказал с легким раздражением:

— Оставим эту тему, дорогая. Честно сказать, она мне неприятна. Просто смешно, что человек моего положения занимается ничтожными интригами.

— А чего ты хочешь, дорогой?

— Я хочу, чтобы побыстрей запустили в производство мой новый препарат.

— Ты его хоть как-то уже назвал?

— Да. «Афро». От богини Афродиты. Это будет решение проблемы излишнего веса. Все женщины мира мечтают похудеть. И готовы ради этого на все. И нарываются на скверные препараты, которые никакого эффекта не дают.

— А твое «Афро» прошло испытания, ты получил сертификат на запуск его в производство?

— Давным-давно.

— Почему я об этом не знала?

— Я проводил работы без рекламы. А тебе хотел сделать сюрприз.

— А побочных явлений «Афро» не дает?

— При проверке на добровольцах — никаких. Результаты — ошеломляющие.

— И ты умудрился удержать это в секрете?

— Володя Муратов знал, а больше никто. Лида, — тоскливо продолжил Артемьев, — меня бессчетное количество раз грабили начальники, научные руководители, всякие академики и прочая сволочь! Я годами, как раб, работал во славу чужих имен! А они, высокопоставленная мразь, присваивали мою интеллектуальную собственность, отнимали мои открытия, получали за меня звания и государственные премии! Хватит! Надоело. Осточертело.

— Видишь, Глеб, — с грустной улыбкой сказала Сотоцкая, — комплекс неполноценности не только у меня. У тебя тоже.

— Да у каждого творческого человека обязательно есть комплексы! — раздраженно ответил Артемьев. — Это только наша новая начальница Дарья, деревенщина, из тайги выползла без комплексов, так с нее, быдла, и спроса никакого.

— Оставим это, Глеб. Не хочется портить всяким дерьмом наши минуты счастья.

— Тебе когда домой возвращаться? — осторожно спросил Артемьев.

— Когда захочу.

— Вернемся утром в понедельник?

— Можно и так, — она тихо, по-девчоночьи захихикала: — Не бойся, мой Дубов — дуболом, на дуэль тебя не вызовет.

— Нашла кем пугать. Я вот никак не пойму, почему ты сошлась с таким ничтожеством?

— Сама не знаю. Молодая была и давала людям неправильные оценки. Впрочем, я и сейчас за тебя, к примеру, вышла бы замуж с закрытыми глазами.

— Лида… Это возможный вариант. Но ты понимаешь, что у нас нет будущего?

— Не совсем понимаю, но пусть будет так. Пойдем под крышу.

Они поднялись с лавки и, не обращая внимания на еще горевший костер, ушли в охотничий домик.

Глава 10

Понедельник начался с неприятностей. Во-первых, не явился на вахту Греф. Его сотовый телефон не отвечал. Во-вторых, обожрался, пользуясь добротой Тамары, Джем — лежал, тяжело дышал, свесив язык, и вид у него скорее был виноватый, чем несчастный. Испуганная Тамара заверила, что сейчас же вызовет знакомого ветеринара.

Даша не стала будить Малашенко и рискнула добраться до холдинга самостоятельно. Доехала, ни разу не попав в аварийную ситуацию.

Даша прибыла в офис за час до начала рабочего дня, чтобы в одиночестве спокойно составить план работы на неделю. Но оказалось, что в приемной уже выстроилась очередь, которая радостно ее приветствовала. Директора предприятий, агенты, брокеры и какие-то безликие женщины, которые явились явно с просьбами по бытовым вопросам. Томить людей в течение часа Даша посчитала бесстыдством и, выполняя роль секретарши, принялась вызывать страждущих одного за другим. Расправлялась с визитерами без всяких церемоний. Моментально выдергивала из потока словоблудия суть проблемы и тут же перебрасывала просителя в подразделение, которое и было компетентно в предлагаемой проблеме. Президент холдинга должен решать стратегические вопросы, а решать, к примеру, везти ли медикаменты в контейнерах или в крытом кузове — так это и шоферы решить могут, не говоря уж о хозяевах транспортных контор.

В начале десятого приемная опустела.

Вошла растерянная секретарша Аня, сказала испуганно:

— Дарья Дмитриевна, вы нас не предупредили, что теперь работа будет начинаться в восемь часов!

— Живите в прежнем режиме. И не обращайте внимания, если я приеду и в шесть.

— Но вы нам скажите, мы приедем и в пять!

— Что это вы такие самоотверженные? — подозрительно спросила Даша.

— Дарья Дмитриевна, такая зарплата! У меня и папа безработный, и мама инвалид, да еще два брата. И все живут на мои деньги, так уж получилось.

— Понятно. Но свой режим не ломайте. Если я приезжаю раньше, значит, и видеть никого не хочу.

— Я понимаю.

— Подожди. Как Владимир Дмитриевич решал здесь проблему обеда?

— Он за месяц вперед заказывал обеды в ресторане «Подвал». И приносили прямо сюда, в кабинет.

— Восстанови эту систему.

— Хорошо. Что вам заказать на сегодня и завтра?

— Ориентируйся на вкус Владимира Дмитриевича.

— Понятно.

Около десяти позвонил директор ведущего завода Демидов. Долго плел кружева недомолвок, ходил вокруг и около темы, и Даша с трудом поняла, что он пытался в иносказательной форме предупредить ее: в рядах холдинга у нее, Дарьи Дмитриевны Муратовой, уже появились недруги и они якобы уже пытаются составить нечто вроде коалиции.

— Кто? — безразлично спросила Даша.

— Пока конкретно я не знаю, — уклонился от прямого ответа Демидов.

— Так вот когда будете знать, приходите — и потолкуем.

— Ясно. Правильный ход. Извините.

На этом разговор закончился, но Даша была уверена, что хитрец Демидов уже знает и имена участников коалиции, и суть их заговора. Однако еще не определился, на чью сторону стать.

Едва Даша положила телефонную трубку, как в кабинете появился Греф — злой, помятый, ни тебе Здрасьте, ни тебе доброе утро, спросил обидчиво:

— Дарья Дмитриевна, вы во флигель не могли заглянуть?

— А зачем мне туда заглядывать?

— Так я в три часа ночи вернулся, особняк закрыт, ключей у меня нет, будить я вас не хотел! Пошел во флигель, там и заснул!

— Ну и хорошо. В чем проблемы?

— А как вы сюда добрались? Малашенко же дома!

— Сама доехала, — пряча горделивую улыбку, сообщила Даша достаточно самодовольно.

— Это Малашенко так вас натаскал за два дня?!

— Получается, так. Иди досыпай, вид у тебя как у забулдыги.

Греф фыркнул, развернулся, в дверях столкнулся с секретаршей Аней, которая сообщила:

— Дарья Дмитриевна, Глеб Сергеевич Артемьев просил передать вам докладную и просит принять его. Сказал, что ему нужно для беседы не меньше часа, иначе нет смысла и разговаривать.

Даша просмотрела в календаре список своих дел на сегодня и ответила:

— С трех до четырех.

Аня оставила на столе докладную Артемьева и вышла.

Докладная представляла три листа бумаги и озаглавлена была вполне ясно: «Перспективы нового препарата «Афро».

Даша тут же пересела к компьютеру и попыталась найти следы этого «Афро». Пусто. Ничего. Многоумный компьютер ровным счетом не имел никаких сведений об «Афро», и это несколько настораживало. Даша взяла докладную и принялась тщательно изучать ее — с Артемьевым нельзя быть небрежной, нельзя показывать свою полную некомпетентность, иначе как минимум нарвешься на презрительную улыбку, или же он просто не будет приходить на доклады, станет посылать вместо себя того же Шемякина или Сотоцкую.

Пока в тексте докладной дело не дошло до химических многоступенчатых формул, все было ясно. Артемьев предлагал запустить в производство (в массовое производство) препарат «Афро», который чудесным образом избавлял от лишнего веса. Проведенные испытания на добровольцах давали ошеломляющие результаты. Дамочки, растолстевшие до ста пятидесяти килограммов, за две недели сбрасывали по двадцать-тридцать килограммов, и на этом процесс не останавливался. Самое главное, как подчеркивал Артемьев, — препарат не имел никаких побочных последствий, а еще важней, применение его не вызывало зависимости и привыкания. Люди прекращали прием «Афро» и, если соблюдали время от времени необходимую диету, уже не возвращались в прежнее состояние. В принципе при применении «Афро» есть можно было все что угодно и в неизмеримых количествах, только глотай таблетки «Афро».

Пытаясь разобраться в химическом составе препарата, Даша долго расшифровывала формулы, пока не сообразила, что Артемьев скрыл или закодировал основную составляющую, что было в порядке вещей. От конкурентов, которые при первом удобном случае бесстыдно украдут рецептуру, надо защищаться.

По своей себестоимости препарат оказался весьма недорогим. Даже если учитывать накрутки посредников и торговой сети, «Афро» был доступен и небогатым людям.

«Сильно и эффектно, — подумала Даша, закончив знакомство с докладной Артемьева. — Если это соответствует действительности, то можно сказать, что грядет революция в болезненном вопросе сохранения стройности женской фигуры. Да и мужской тоже, чего уж там».

Осуществлять производство «Афро» Артемьев предполагал конечно же на заводе Демидова, что было объяснимо. Уж если устраивать атаку на рынок, то следовало выбросить сразу большую партию, чтоб эта интервенция была массированной. А с такой задачей мог справиться только Демидов. Прикидывая, как начать это наступление на рынок, Даша набрала номер телефона рекламной конторы.

Муза Кораблева сама сняла трубку и жеманно проговорила:

— Хеллоу!

— Добрый день, Муза, это Муратова.

— О! Ваш первый звонок мне — и в дождливый день! Это непременно к счастью!

Даша покосилась в окно: действительно шел дождь.

— Муза, наш Артемьев не говорил вам или хотя бы не намекал, что мы выпускаем новый препарат, который на начальном этапе потребует массированной рекламы?

— Какой препарат?

Из осторожности Даша решила не называть логотипа и ответила неопределенно:

— Мы еще не отработали его названия, но я думала, что Артемьев уже предупредил вас.

— По правде говоря, Дарья Дмитриевна, сейчас я вспомнила, что недели три назад Глеб в ресторане, на дне рождения Сотоцкой, на что-то туманно намекал. Будто бы собирается нанести такой удар на рынке препаратов для сбрасывания лишней массы тела, что всякие «герболайфы» и прочие штучки шарлатанов могут отдыхать. Но конкретно ничего не сказал.

— Наверное, у него самого еще не было ничего конкретного.

— Я так не думаю. Он сразу просил меня застолбить место для рекламы на телевидении. Сказал, что рекламный клип с какими-нибудь очень известными актерами оплатит из своего кармана. Я ему не очень верю, но когда мы выпили лишку, то даже подобрали этих актеров и пару певичек из помойки нашей попсовой эстрады.

— Даже так?

— Так. И прикинули три кандидатуры режиссеров. Самых именитых и высокооплачиваемых. Так что если этот клип снимем, то у Артемьева есть шанс остаться без штанов.

— Не останется.

— Я тоже так думаю. Он делает очень большую ставку на свой препарат. Когда выпил уже вовсе лишнюю рюмку — теперь я все вспомнила, — принялся рассуждать: не перекинуть ли ему этот свой препарат за границу? Либо рецептуру продать, либо потребовать пай на фирме в Израиле или Германии. А то и в Японии.

— Вы лично, Муза, верите, что это действительно столь круто и серьезно? — требовательно спросила Даша.

— Конечно, Дарья Дмитриевна! Даже пьяный Артемьев — это Глеб Артемьев! Я его очень хорошо знаю. Чтоб вы мне поверили, я уж преодолею свою девичью скромность и сообщу на ушко, что в свое время у меня с Глебом был роман. Или что-то в этом роде.

Муза засмеялась, и Даша словно увидела перед собой эту кокетливую женщину с лукавыми глазами, стремящуюся нравиться всем — мужчинам и женщинам, детям и дряхлым старикам.

— Хорошо, Муза, спасибо за информацию.

— Всегда к вашим услугам, Дарья Дмитриевна. Не доверяйте Сотоцкой, это подлая баба! — И Муза оборвала связь.

Вот так реплика под занавес! Чисто женская, ревнивая и злая, а уж что за ней стояло, можно было только догадываться. Быть может, застарелые обиды или ревность.

В два часа пополудни Аня открыла дверь в кабинет и, не переступая порог, с улыбкой доложила:

— Кушать подано, Дарья Дмитриевна. Можно запускать?

— Попробуй.

Аня распахнула дверь настежь, и двое молодых парнишек в белых куртках, с большими сумками в руках вошли в кабинет. Поздоровались, уверенно пробрались к круглому столику в углу кабинета, раскрыли свои сумки, и уже через пару минут на столе, в закрытых судках, оказались закуски, первое и второе блюда, мороженое в объемной вазочке и кофе в фаянсовом кофейнике. Для слона этого обеда было бы маловато, но для двухмесячного слоненка — в самый раз.

— Куда мне столько, ребята? — испугалась Даша.

— Простите, Дарья Дмитриевна, но мы принесли обычную порцию Владимира Дмитриевича.

— И он все это съедал?!

— Обычно он кого-нибудь приглашал разделить трапезу.

— Придется сохранить традицию.

— Не желаете немного вина?

— Владимир Дмитриевич вино тоже заказывал?

— Разумеется. Легкое натуральное вино. Очень редко — шотландское виски или джин.

— И эту традицию сохраним.

На столе появилась высокая бутылка с тонким узким горлышком, итальянское Кьянти, любимое вино Владимира.

Пожелав приятного аппетита, оба парня бесшумно исчезли.

Даша уже сообразила, что Владимир приглашал разделить трапезу самых близких людей. Или когда хотел подчеркнуть и одобрить чьи-то заслуги в сфере своего бизнеса. Но близких в составе холдинга «Гиппократ» У Даши еще не было — Дорохов продолжал хворать и на работу не выходил. Так же, по ее мнению, никто еще и не отличился, чтоб его отмечать вниманием президента.

Даша вышла в приемную и сказала секретаршам:

— Аня, Света — обед! Заприте приемную и отключите всю связь. Прошу к столу.

Девчонки даже перепугались, будто заподозрили, что начальница собирается их отравить.

Бутылку кьянти, от соблазна подальше, Даша спрятала в стол, девочки неуверенно вошли в кабинет, и Даша спросила:

— Сколько лет вы работаете в холдинге?

— Четыре, — сказала Света, которая казалась побойчей, нежели Аня, а та ответила не без гордости:

— Шесть.

— Очень хорошо. Садитесь и скажите откровенно. Владимир Дмитриевич требовал от вас, чтобы вы доносили ему о всяческих склоках, скандалах, интригах и кто с кем спит? Не стесняйтесь, я брата хорошо, сами понимаете, знаю. Уверена, что так оно и было.

— Конечно, — ответила Света. — Мы Владимиру Дмитриевичу рассказывали все, что знали. Он называл это самой важной внутренней информацией, без которой он как без рук и не может управиться со своими подчиненными.

Даша заколебалась:

— Не знаю, откровенно говоря, сохранять ли эту традицию или нет. Подумаю, потом решим.

Минут через десять трапезы секретарши уже перестали смущаться. Собственно говоря, разница в возрасте между ними и Дашей была не такой уж и большой, а девочки были контактны, давно уже набрались опыта работы с людьми, а потому быстро раскрепостились, не робели и болтали наперебой на любые темы. Говорили. большей частью намеками, но к концу обеда Даша уже уяснила, что Сотоцкая спит с Артемьевым, а о собственного мужа Дубова вытирает ноги. Что главный бухгалтер Чмонин сидел в тюрьме за свои мошенничества на фирме «Эврика-плюс», из тюрьмы раньше положенного срока его выдернул Владимир Дмитриевич, поколотил прямо здесь в кабинете и назначил главбухом. Но он все равно вор, когда перепадает случай. Однако работник высшего класса. Что Артемьев — гений, но наверняка свалит за границу, его уже давно туда зазывают иностранные фирмачи. Что Демидов, директор завода-лидера, пьет по-черному, но исключительно только в субботу и воскресенье, а в понедельник трезв и прозрачен, как хрусталь. Самый добрый и милый мужчина холдинга — Дорохов, был бы помоложе, так… Сергеева, начальника службы безопасности, в свое время выгнали из КГБ. Кажется, избивал людей на допросах. Жена его бросила, и с ружьем в руках он сторожил псарню и конюшню бизнесмена из Подмосковья, пока Владимир Дмитриевич не подобрал его и не посадил в кресло начальника. Но с Сергеевым лучше не ссориться, он все про всех знает. Самый мерзкий человек — Аркадий Седых, если бы не его папаша, большая шишка где-то в Кремле, то Аркадия давно бы вышибли из холдинга. Про Артемьева Света грубо и прямо добавила: «Он просто законченная сволочь, жадная тварь, все хочет получить на халяву». При этом она так передернула плечами, что нетрудно было догадаться, что Артемьева она знала очень хорошо. Самая чудесная женщина малого совета — Муза Кораблева. Немного кривляка, но это ей идет. И так далее и тому подобное — едва ли не весь состав холдинга был вывернут наизнанку.

Без пяти минут три появились мальчики в белых куртках, сноровисто убрали и вымыли стол, покидали сервировку в свои сумки, спросили, все ли оказалось по вкусу, простились и исчезли.

Даша сказала секретаршам:

— Сейчас явится Артемьев. В течение часа ни с кем меня не соединяйте и никого не пускайте в кабинет.

— Это обычное требование Глеба Сергеевича, — презрительно засмеялась Света. — Он себя высоко ценит. Даже чересчур.

Точно в три часа в кабинет вошел Артемьев. Легко опустился в кресло и проговорил капризным тоном:

— При вас здесь можно курить? Владимир Дмитриевич разрешал.

— Ради бога. Я сама иногда балуюсь.

Артемьев тут же предложил ей сигареты — очень дорогие, их предлагают только в самолетах компании «Пан-Америкэн». Закурили, и Артемьев спросил ревниво:

— Вы изучили мою докладную?

— Не скажу, чтоб изучила, но внимательно прочла.

— Вы уловили громадные перспективы препарата «Афро»?

— Можете считать, что уловила. Артемьев слегка нахмурился:

— Мне не нравится нерешительность в вашем голосе.

— Вы действительно проводили испытания на добровольцах?

— Помилуйте, Дарья Дмитриевна! Я же ученый! Испытания проводились неоднократно и всегда с поразительным успехом. Я могу показать вам заключения и акты экспертизы! Никаких побочных эффектов. В чем вы сомневаетесь?

— Понимаете, в чем дело, Глеб Сергеевич, в конце войны и в тысяча девятьсот сорок шестом году до пятидесятого самым эффективным лекарством от туберкулеза, да и прочих воспалений, считался…

— Пенициллин! — вставил Артемьев.

— Нет. Его тогда производили очень мало. В основном использовали так называемый красный стрептоцид.

— Правильно! — усмехнулся Артемьев. — Один — ноль в вашу пользу. Вы меня обошли на кривом повороте.

— Так вот, а лет через шесть или восемь, когда этим красным стрептоцидом вроде бы спасли сотни тысяч человек, препарат был признан исключительно вредным для здоровья. Побочные явления были столь значительны, что препарат сняли с производства, а запасы его уничтожили.

— Таких историй я могу рассказать вам сотни! — вспыхнул Артемьев. — Я, конечно, рад, что вы с пользой, как вижу, провели свой академический отпуск. Не просвистали его по казино и ресторанам, которые для вас, сибирячки, внове. Но, Дарья Дмитриевна, на что вы хотите лично мне указать, приводя исторические примеры?! Вы полагаете, что по прошествии продолжительного времени «Афро», несмотря на все проверки, может проявить себя отрицательно?

— Да.

Артемьев высокомерно улыбнулся:

— Плохо вы думаете о современных русских ученых. Ну что ж, выдам вам мою научную и производственную тайну.

— Я никому ее не передам, — заверила Даша.

— Так вот. Уже почти год моим «Афро» пользуется группа работниц ткацкой фабрики в Орехово-Зуеве. Это бывшая мануфактура знаменитого купца Саввы Морозова. Знаете?

— Разумеется. Практически все Орехово-Зуево было его вотчиной.

— Да, они там все молились на Савву и жили не в пример прочим, в большом достатке — от руководства до последней ткачихи. Продолжаю тему. Эта группа ткачих регулярно под моим контролем, конечно, принимает «Афро». И девочки, которые раньше имели формы свиноматок, бегают теперь стройненькие, легкие на ногу, и беда только в том, что пришлось покупать новые наряды. Иногда на два размера меньше. Впечатляет?

— Более чем.

— Какие еще сомнения?

— Кто знал о том, что вы разрабатываете этот препарат?

— Круг посвященных был крайне ограничен, и я надеюсь, что вы понимаете причины подобных действий?

— Понимаю.

— В первую очередь, конечно, в дело был посвящен ваш брат Владимир Дмитриевич Муратов. Ну пара моих лаборантов, люди проверенные не одним годом совместной работы и абсолютно надежные. С минувшего четверга о препарате знает директор завода Демидов. Пожалуй, и все.

— Сотоцкая Лидия Павловна?

— С какой стати?! Она очаровательная, настоящая женщина, поверьте мне, редкостный работник, но ничего про «Афро» не знает.

— А начальник службы безопасности Сергеев? — усмехнулась Даша. — Ведь говорят, что он знает все.

— Правильно. Он крутился вокруг да около. Но что он в научных вопросах понимает? Он в уголовщине силен, а обвести его вокруг пальца в научных вопросах раз плюнуть.

— Как отнесся к «Афро» Демидов?

— Я пытался обсудить с ним эту проблему, но время для разговора выбрал неудачное. В субботу рано утром.

— Короче, он был уже пьян?

— Вы уж в курсе его скромных увлечений? Правильно, он уже лыка не вязал. Однако он мужик умный и цепкий. Я уверен, что перспективы «Афро» поймает на лету.

— Вы настаиваете только на заводе Демидова?

— Для разгона, — уверенно ответил Артемьев. — Потом за ним потянутся и другие. Если уж играть в солидные игры, так играть по-крупному! К тому же у Демидова и сеть оптовых покупателей.

— Мой брат оплачивал ваши эксперименты… — Правильно. Из черной кассы.

— Ее держит главбух Чмонин?

— Не имею права называть фамилии и имена.

— Ясно. Перейдем к главной теме, Глеб Сергеевич.

Артемьев явно насторожился:

— Что вы называете главной темой?

— Состав вашего препарата «Афро».

— Помилуйте! Во-первых, это мой интеллектуальный секрет. А во-вторых, я же написал вам формулу препарата! Вы в ней не разобрались?

— Не лукавьте, Глеб Сергеевич, — как можно деликатней произнесла Даша. — Основную, решающую составляющую вы так закамуфлировали, что я ее не обнаружила. Но в том, что она существует, я уверена. Поскольку все остальное — ширма, маскировка.

Артемьев помолчал, потом сказал с веселой тоской:

— Если б вы только знали, Дарья Дмитриевна, как мне противно работать с умными, думающими людьми! Как хорошо сотрудничать с дураками! Что им ни скажешь, все заглатывают!

— Я придерживаюсь обратного мнения. Так что в основе «Афро»?

— Вы пытать меня будете?

— Пожалуй.

Так вызывайте сразу Сергеева, он в этом деле большой мастер! Вы понимаете, что я могу завтра же улететь со своим «Афро» хоть в Америку, хоть куда?

— Понимаю. Но там вас измордуют по-настоящему, пока не вытрясут из вас всю подноготную. Касательно состава «Афро».

— А что меня ждет здесь?! — с вызовом спросил Артемьев. — Зарплата и премия?

— Нет. Я полагаю, что на «Афро» мы составим с вами отдельное соглашение. И по реализации препарата вы получите свой определенный процент с дохода. С выплатой налогов, разумеется.

— И какой это будет процент?

— Торговля преждевременна, — сухо ответила Даша.

Артемьев с минуту поколебался, глубоко вздохнул, сунул окурок в пепельницу и заговорил:

— Хорошо. Я скажу так: основой препарата являются натуральные травы и всякие цветочки. Мы будем самолетом возить их с Тибета. Больше пока не скажу ничего.

— Более или менее и так все ясно. Надо понимать, что вы используете материалы буддийской медицины?

— Черт бы вас побрал, Дарья Дмитриевна! — в сердцах выпалил Артемьев. — Извините. Вы близки к правильной догадке.

— Большего мне пока не надо.

— Каково ваше окончательное решение?

— Надо бы вынести проблему на решение малого совета директоров…

— Дарья Дмитриевна, это же побочное, можно сказать, левое дело холдинга! В таких случаях Владимир Дмитриевич принимал решения самостоятельно, а совету докладывал только результаты! Выдавал цифру прибыли, и все радостно затыкали себе рты.

— Договорились. Поступим так же.

Артемьев встал и поцеловал Даше руку:

— С вами можно будет работать. По-настоящему.

— Надеюсь. Если вы не свалите за бугор.

— Без русской водки, без русских женщин ну что там за жизнь? — Он засмеялся и вышел из кабинета.

Беседа произвела на Дашу неприятное впечатление. Не столько из-за технических вопросов, сколько не понравился сам ученый муж. От него следует ждать чего угодно, что было совершенно очевидным. Вполне вероятно, что свое «Афро» он уже успел продать на другую фирму или перекинуть за рубеж. Он явно страстно любил деньги, а к тому же и не скрывал, что был свирепым бабником. Лидия Сотоцкая, Муза Кораблева, секретарша Света — ничего себе набралось его барышень за первый же рабочий день!

Даша вышла в приемную и спросила:

— Девочки, кто из вас записал мою беседу с Артемьевым?

— Я, — ответила Света и протянула ей аудиокассету. Кассету Даша прокрутила в своем кабинете на магнитофоне — с остановками. Отдельные места прослушала дважды, а потом свои соображения перебросила на компьютер, назвав файл «Афро». И что-то в проблемах «Афро» и ее создателя Даше очень не нравилось. Но что именно, она не могла понять. Объяснила все просто человеческой, точнее сказать, женской неприязнью к Артемьеву, и на этом успокоилась.

Она выпила чашку кофе и задумалась на другую острую тему. Размышления закончились тем, что она вышла из кабинета, спустилась на второй этаж, где и нашла кабинет главного бухгалтера холдинга господина Чмонина Станислава Викторовича.

Тот, сидя в просторном кабинете у громадного стола, изволил вкушать жареные пельмени. Пальцами извлекал их из глубокой сковородки, заполненной еще горячим растительным маслом, и кидал пельмени в рот, словно семечки. Появление Даши его ничуть не смутило. Он сдвинул очки на могучий плешивый череп, взглянул на Дашу влажными глазами, ответил на приветствие и произнес свистящим голосом:

— Жареных пельменей не хотите?

— Нет. Я только что отобедала.

Даша опустилась в продавленное грязноватое кресло, оглянулась и сказала укоризненно:

— Пора бы вам, Станислав Викторович, ремонт здесь сделать. И мебель поменять.

— Зачем? — просвистел Чмонин. — Я, Дарья Дмитриевна, человек экономный, как мне и положено по штатному расписанию. Вот начнет потолок на голову сыпаться, а мебель развалится, тогда и ремонт учиним.

Даше не хотелось церемониться с этим неряшливым обжорой, но все же она спросила без нажима, будто рассеянно:

— Станислав Викторович, сколько у нас денег в черной кассе?

Бухгалтер уронил золотистый пельмень в сковородку, дернулся, и его очки соскользнули с черепа, проделали маршрут пельменя.

— Черная касса?! О чем вы, Дарья Дмитриевна?!

— Перестаньте, Станислав Викторович. Со слов своего брата я прекрасно знаю, что у вас существует черная касса.

— Вам нужны деньги?

— Пока нет. Я просто хочу знать, на что могу рассчитывать.

Он попытался слабо защищаться:

— Да нет же у меня никакой черной кассы, я вам даю честное слово.

— Не надо никаких слов. Последний раз спрашиваю, сколько?

Главный бухгалтер молчал, на лысой голове проступили крупные капли пота.

Даша встала.

— Так вот. На вашу беду, я знаю, сколько наличности у вас в черной кассе. Брат звонил мне с Канарских островов. Он хотел купить там виллу. И сказал, чтоб я связалась с вами на предмет получения денег из черной кассы, — лгала Даша самозабвенно и даже с удовольствием. — Теперь я полагаю, что, воспользовавшись исчезновением Владимира Дмитриевича, вы наложили на эти капиталы свою лапу. Так?

Чмонин попытался вытащить очки из сковородки, но руки тряслись, и очки упали на пол. Отвечать он, может быть, и не хотел, а скорее — не мог собраться с силами.

— Так вот, — безостановочно погнала угрозы Даша. — Если в недельный срок вы не восстановите в кассе все, что украли, вам будет очень плохо. Поверьте мне.

Он с трудом проговорил:

— Милицию на меня натравите?

— Ну что вы, Станислав Викторович! Я не из тех, кто выносит сор из избы! Авторитет и доброе имя холдинга для меня превыше всего. Я на вас натравлю господина Сергеева. Это будет получше, чем милиция.

— Сергеева? — пролепетал уже без свиста Чмонин.

— Вот именно. Сергеева со всей его костоломной командой. Мы поняли друг друга?

— Да…

Даша вернулась в свой кабинет. В приемной опять сидело человек шесть жаждущих встречи. И пошло-поехало, чехарда и лихорадка до восьми часов. В шесть часов Даша отпустила Аню и на всякий случай оставила Свету. В семь ушел домой помощник Шемякин, заметивший, что «так активно стартовать в первые же дни вредно для здоровья». В четверть девятого явился Демидов, устало растянулся в кресле, распустил галстук и сказал:

— Ты молодец, Дарья. Володька, брат твой, мой друг от сердца, тоже тут торчал иногда до полуночи.

— Сейчас домой поеду. У вас сложная проблема? Может, на завтра отложим?

— Проблема пустяковая, но решать ее надо срочно. Тебе Артемьев доложился про свою «Афро»?

— Да.

— Что думаешь по этому поводу?

— Перспективно.

— Но скользко, правда?

— Пожалуй.

— А в чем скользко?

— Я еще не определила.

— Так я тебе определю, слухай сюда. Во-первых, скользко потому, что все это смахивает на самодеятельность. Пусть Артемьев гений, я это признаю. Но новый, мощный, эффективный препарат даже для такой ерунды, как похудание, годами разрабатывают большие коллективы! А не один гений с двумя убогими лаборантами. Во-вторых, скользко потому, что за спиной нашего гения стоит мафия!

— Кто-о? — Даша даже подпрыгнула в кресле.

— Мафия, моя родная, мафия. Очень могучая, многоцелевая фармакологическая мафия. Она держит под контролем производство лекарств, импорт и экспорт, оптовую торговлю и розничную. У них почти все под контролем.

— И мы тоже?!

— Нет. Пока холдинг «Гиппократ» им не по зубам. Володя твой очень сильно укрепился, и на нас эта шпана вонючая наезжать остерегается. Коля Сергеев за этим следит.

— Сергеев?

— Да. У твоего начальника службы безопасности есть прямые контакты с этими вонючками. Он с ними иногда в сауны с девочками ходит и в казино шарики катает.

— Но почему вы привязываете к этому делу Глеба Артемьева?

— Ты меня неправильно поняла. Я еще не привязываю, я предполагаю.

— Опять же — почему?

— Да понимаешь, настораживает меня уж чересчур гладкий путь, чересчур удачная карьера, которую Артемьев сделал всего за неполный десяток лет.

— Подождите, Вениамин Игоревич, за минувшее десятилетие много ничтожеств выскочило наверх, а мы имеем дело все-таки с талантом. Так что все закономерно.

— Да не совсем. Ничтожества, как ты сказала, но не сказала, что ничтожества, вроде меня, действительно вылезли из помойной ямы и набили мошну деньгами, имущество приватизировали государственное. Но ведь Артемьев взлетел совсем по другой лестнице! Он же вот-вот станет членом Академии наук! Ты об этом знаешь?

— Нет…

— Вот так-то. Ты слухай сюда. У ученых другой мир. Там иные законы, чем в бизнесе. Молодым там не прорваться, потому что дряхлые старики академики сцепились руками, а ногами отбиваются от всех молодых выскочек. А Глеб прорвался. Каким образом, спрашивается?

— Каким?

— Таким, что его мафия подперла.

— В таком серьезном заключении нельзя быть голословным, Вениамин Игоревич.

— Ладно, коль начал такой разговор, придется расколоться. Глеб — сирота. Из всех родных у него только горячо любимый дядюшка. Дядюшка обихаживал племянника всю жизнь. Глебушка окончил школу — Глебушке автомобиль. Глебушка поступил в институт — ему дачку на Клязьме построили. Глебушка окончил институт и в Африке сафари себе заказал. Ты знаешь, что такое сафари?

— Весьма приблизительно.

— Слухай сюда. Поясню. Ты сидишь на слоне. За тобой вышагивают три верблюда. Они волокут твой шатер ковровый, чтоб ты мог мирно почивать, провиант, ящики с шампанским, виски и прочими деликатесами. Вокруг тебя громадная шайка прислуги. Щелкнул пальцами — один халдей налил шампанское в бокал, другой тебе его подал, потому как разделение труда. Но вот появился лев или дикий слон! Один черномазый холуй заряжает тебе, другой подает. Ты стреляешь, лев убегает. Но даже если он не убегает, то все равно не менее пятидесяти загонщиков бегают вокруг льва и гонят его на твой выстрел! И за все это надо платить!

— Хочу сафари! — завизжала Даша, а Демидов печально покачал головой:

— Дарья, не всякий миллионер может позволить себе такое удовольствие. А Глеб ездил на сафари пять лет подряд, каждые полгода. А почему? Потому что дядюшка. Любимый дядюшка Карюкин Иван Петрович.

— Дядюшка — арабский шейх на нефти?

— Арабский шейх будет лизать дядюшке пятки! — радостно заявил Демидов.

— Так кто же он?

— Вор в законе! — зарычал Демидов, разом освирепев. — Точнее, как бандюки определяют, «законник»! Смотрящий! Авторитет! Все ясно?

— Ничего не ясно.

— Лжешь. Кокетничаешь, хитрюга. Ты все поняла. Но на этот пункт повестки дня плюнем. Решаем главный вопрос. Будем раскручивать «Афро» или подождем?

— Будем.

— Ну вот и все, что мне на сегодня надо. Твоего слова, родная моя, достаточно.

Демидов выкарабкался из кресла, простился и ушел. Даша отправила Светлану домой и по мобильнику сказала Грефу, что через десять минут она будет на выходе из офиса. Греф, скорее всего, играл в карты в помещении охраны.

Пришла уборщица и шумно принялась за свои дела. При ней не углубишься в раздумья.

Даша спустилась вниз и наткнулась на Сергеева. Замедлила шаги, и Сергеев напряженно взглянул ей в лицо:

— Мне кажется, Дарья Дмитриевна, что у вас ко мне какое-то дело?

— Вы знаете что-нибудь про некоего Карюкина Ивана Петровича?

— А то! Двенадцать лет тюрьмы. Конкретней — Владимирский централ. «Законник», коронован в возрасте двадцати пяти лет. Обвинялся в шести убийствах. Отмазался во всех шести случаях. Сейчас контролирует изрядную территорию в Подмосковье, а в Москве заправляет торговлей автомобилями. Я с ним обедал месяца два назад в ресторане «Арагви».

— Чудесно. И это вся информация?

— Не совсем. Глеб Сергеевич Артемьев — любимый племянник Карюкина. Но не делайте из этого скоропалительных выводов.

— Почему?

— Потому что мафию возглавляют, к сожалению, весьма неглупые люди. Они никогда не засветят Артемьева. Все за колючку сядут, но даже имени его не назовут. Да и называть им Артемьева ни к чему. Он не состоит в рядах мафии — ни с какого бока. И о деятельности дядюшки имеет весьма смутное представление. Считает, что дядя занят сравнительно безобидным, хотя и выгодным производством фальшивой водки. Карюкин его никогда не использовал. И не привлекал. Артемьев чист перед законом, перед нашим холдингом и самим собой.

— Но дядя его содержит.

— Что с того? Вы знаете, кто содержит почти всех наших эстрадных попсерок? Да и певцов, артистов более высокого ранга? А на чьи деньги существует половина наших театров и снимаются художественные фильмы?

— Мафия? А наш холдинг? — безнадежно спросила Даша.

— Не тревожьте себя попусту. Наш холдинг под надежной «крышей», Дарья Дмитриевнами пусть эти проблемы вас не волнуют.

— А что должно волновать?

— Есть кое-какие заморочки, но я не хочу вас волновать этими пустяками. Оставьте их мне.

— Исчезла черная касса?

Сергеев дернул щекой, но ответил, не меняя ровного голоса:

— Вы мне ничего не говорили, я ничего не слышал.

— Пусть так, — устало ответила Даша, а Греф уже открывал перед ней дверь на выход.

Она расположилась в задних креслах машины, как того всегда требовал Греф, а едва тронулись, так и вообще прилегла, поджала ноги и разом задремала. Видимо, на красном сигнале светофора Греф укрыл ее чем-то теплым, тонко пахнувшим яблоками. Машина шла ровно, словно плыла, и Даша проспала бы до самого конца пути, но через пять километров, после кольцевой дороги ее разбудил сотовый телефон — выдал свою мелодию и не умолкал, пока Даша не включила его. Дорохов скрипуче поздоровался, а потом спросил:

— Ты не звонила своей племяннице Кате?

— Нет.

— Даша! — сердито укорил старик. — Это же нехорошо! Просто неприлично!

— У меня куча причин, почему я не позвонила! — обиделась Даша. — Во-первых, у меня нет ее телефона, во-вторых, я старше — и она могла бы…

— Первой причины достаточно. Запиши номер ее мобильника.

— Диктуйте, я запомню.

Дорохов надиктовал длинный ряд цифр и потребовал:

— Повтори!

Даша повторила.

— И позвони сейчас же.

— Сейчас неохота.

— Даша, в чем дело? Что с тобой? — разволновался Дорохов.

— Ничего особенного. Я отработала сегодня более двенадцати часов и сейчас сплю, то есть в машине еду домой. Приеду — позвоню Кате, потом перезвоню вам.

— Тогда другое дело. А то меня твой голос испугал. Совсем чужой какой-то. Звони.

Даша села и скинула с плеч собачью шкуру, место которой было на кресле водителя, то есть под задницей Грефа. И почему Греф пах яблоками, объяснения не находилось.

За окнами автомобиля мелькали неясные черные силуэты, а кроме того, по усиленной работе «дворников» стало ясно, что едут под дождем.

— Дождь, Греф?

— Ливень.

— Мне бы надо потренироваться еще под дождем ездить.

— Сиди. А лучше — лежи. Нам еще минут двадцать ехать.

— Не хочу. Расслаблюсь, и тебе придется опять на руках меня в кроватку нести.

— Невелик труд, — хмыкнул Греф.

— У тебя машина укомплектована?

— Выпить хочешь?

— Скорее требуется глоток чего-нибудь покрепче. Сейчас в Лондон, племяннице, звонить надо. А я ее плохо помню и совершенно не знаю, какая она и как с ней говорить.

— Сколько лет ей сейчас?

— Пятнадцать скоро.

— Значит — никакая.

— То есть?

— У молодых женщин характер раньше семнадцати не формируется. А вот в семнадцать, да еще после первой жаркой любви, тогда уже можно определить, что она, родимая, из себя представляет.

Под эту говорильню Греф достал из «бардачка» плоскую фляжку и протянул через плечо Даше.

— Стакана у тебя, конечно, нет?

— Есть пластиковый. Но из него коньяк пить противно. Глуши из горла.

Сделав пару хороших глотков, Даша взбодрилась, и последний отрезок дороги под дождем прошел под песню ее исполнения — «Странники в ночи» бессмертного Фрэнка Синатры на английском языке. По окончании вокала Греф спросил подозрительно:

— Ты имитировала английский или действительно выучила?

— Выучила, плебей! — пьяно закричала она. — Молодой парень, так и будешь всю жизнь баб охранять?! Хоть бы учиться пошел да приобрел приличную профессию!

— Замолчи, — спокойно ответил Греф. — У меня достойная профессия.

— Ха-ха-ха! А ты сегодня с тоски не подох, когда весь День меня ждал? А ведь завтра еще хуже будет!

— Хуже, чем ты сегодня, уже ничего не будет! — медленно накалялся Греф.

— Бездельник, потаскун, деревенский сторож в валенках!

Через пять минут они уже не выбирали выражений. Хорошо, что через пятнадцать минут оказались дома и Разошлись по своим углам.

Даша, спотыкаясь на каждой ступеньке, поднялась в свою спальню на втором этаже, разделась, встала под холодный душ. Когда окоченела, поняла, что из-за усталости опьянела. Что вовсе оказалось скверным: она помнила — надо позвонить в Лондон, племяннице Кате, но номер телефона вылетел из головы, как птичка из гнезда. С тем отличием, что обратно эта птичка не вернулась.

Пришлось натянуть на мокрое тело теплый и толстый халат и идти на унизительный поклон к Грефу.

Своего телохранителя она нашла в небольшом спортивном зале, тесно уставленном всякими механизмами и спортивными снарядами. Предназначались они для поддержания круглый год хорошей физической формы. Греф потел на велосипеде: крутил педали и пыхтел.

— Греф, — жалобно позвала она, — ты уж на меня не сердись. Устала я, да и коньяку лишку хлебнула.

— На больных и пьяных никогда не обижаюсь, — буркнул Греф, прекратил вертеть педали и спросил миролюбиво: — Что случилось?

— Я в машине номер телефона Кати Дорохову повторила. Ты не слышал?

— Слышал.

— Не запомнил случайно?

— Я его записал.

— Какой ты у меня молодец! Куда записал?

— На козырек от солнца, над головой водителя. Отогни, и те цифры, что написаны красным фломастером, твои.

— Спасибо, Греф, ты мой спаситель.

Она добралась до гаража, влезла в «БМВ», отогнула солнцезащитный козырек, и действительно, красным фломастером там были выведены цифры длинного номера. Даша три раза прочла их вслух и запомнила.

Дома на всякий случай записала номер телефона Кати в записную книжку, после чего тяжко вздохнула и взялась за мобильник.

Ну и что сказать племяннице, которую видела только в пятилетием возрасте? Да и вообще, о чем говорить? О ситуации, в которую попала Катя после исчезновения отца, ей уже рассказал Дорохов. Он же поддерживал все минувшие месяцы Катю и экономически. Так что девочка на данный момент ни от кого не зависела, а потому, наверное, на всякое опекунство попросту плевать хотела. А тут объявляется какая-то тетка с претензиями!

Но звонить надо было. А какую выбирать позицию в ходе разговора — решать по ходу дела.

Даша набрала длинный ряд цифр, связь на Лондон прошла с первого раза, трубка сигналила с минуту, потом что-то щелкнуло, и Даша едва не оглохла от рева музыки, Чьих-то громких голосов, впечатление было такое, что она попала на стадион, когда там забили гол. Потом девчоночий голос выкрикнул: «Да! Слушаю!» — и связь оборвалась.

Даша перевела дыхание и снова терпеливо принялась за набор цифр.

Вновь что-то загрохотало в трубке, но потише, и голос прозвучал уже без надрыва:

— Я вас слушаю.

— Катерина, это ты?

— Екатерина Владимировна Муратова, — она говорила так, словно ей позвонили из полиции.

— Катя! Это говорит твоя тетка Дарья Муратова. Ты меня не помнишь?!

— Нет. Не помню. — Она стала еще официальней, отчего Даша слегка растерялась.

— Ты давным-давно приезжала к нам на Алтай! Тебе было лет пять или шесть!

— Шесть.

— Ну вот, мы с тобой на пруд ходили, где папа учил тебя плавать!

— Ну и что?

— Жалко, что ты меня не вспоминаешь.

— А что это даст, если я и вспомню?

— Катя, не говори так! — отчаянно выкрикнула Даша. — Мы с тобой остались одни, последние из Муратовых, родня по крови. Ну еще тетка Антонина на Алтае. Но она не Муратова.

— Антонина? Она еще жива?

— Жива, жива!

Грохочущий фон в трубке неожиданно исчез. Видимо, Катя с мобильником в руке закрыла двери или перешла в другую комнату. Теперь ее было слышно четко, как из соседней комнаты. Это обстоятельство успокоило Дашу, и она заговорила неторопливо:

— Катя, нам с тобой надо решить некоторые проблемы.

— Я знаю. Юрий Васильевич мне все рассказал.

— Тем лучше. Значит, ты в курсе дела?

— Да. Вы можете выслать мне две тысячи фунтов?

— Каких фунтов? — не поняла Даша.

— Фунтов стерлингов. Или две тысячи долларов.

— Конечно, Катя! У тебя есть деньги, и большие!

— Пока эти деньги контролируете вы, насколько я знаю.

Катя, это формальность. Я буду высылать тебе регулярно столько же, сколько давал тебе папа!

Теперь мне надо больше, — прозвучало холодно и требовательно.

— Почему — больше?

— Тогда мне было четырнадцать лет, а теперь пятнадцать.

— Хорошо. Я буду высылать тебе столько, сколько скажешь. Когда ты приедешь в Москву?

— Не знаю.

— Как — не знаешь?!

— Я еще не составила план на каникулы.

— Так приезжай в Москву! Нам же нужно и какие-то формальности решить.

— Я предпочитаю слетать в Париж.

— Катя! — взмолилась Даша. — Ну хоть на несколько дней!

— Я подумаю. — Девчонка леденела с каждой фразой все больше.

— Екатерина, — чуть строже заговорила Даша, — ты обязана прилететь в Москву. Через несколько лет ты возьмешь на себя управление холдингом. И пора ознакомиться хотя бы поверхностно, чем мы занимаемся и что мы собой представляем.

— А вы?

— Что-я?

— Вы тоже будете руководить?

— Да нет же! Я тебе все передам, как только ты войдешь в курс дел и почувствуешь в себе силы! Так хотел твой отец! Для этого он послал тебя на учебу в Англию! Учись старательно.

— Спасибо за совет.

— Ты прилетишь?

— Да. В конце августа.

— Хорошо, запиши номер моего сотового телефона.

— Диктуйте.

Даша внятно продиктовала позывные своего мобильника и получила ответ:

— Записала.

— Звони, если что.

— Что?

— Ну деньги потребуются для поездки в Париж.

— Позвоню.

— Прощаемся?

— До свиданья.

— Всего доброго.

Вот и весь разговор. И самым неприятным в нем был даже не отчужденный, холодный тон Кати, а то, что она говорила по-русски со значительным акцентом словно в нос. Ничего странного в этом не было. Три года по английским пансионатам, ежедневная практика в языке сделали свое дело. А что хуже того, подумала Даша, это, скорее всего, уже попросту не русский человек. Уж слишком рано, в момент становления характера, отправили племянницу в Англию. А вскоре, вполне возможно, она и не захочет возвращаться на родину, поскольку дым отечества для нее вовсе не будет ни сладок, ни приятен.

«И что же будет? — подумала Даша. — Да ничего не будет. Катя изымет свой пай из холдинга, продаст все свои акции и укатит в Англию, которую, быть может, уже считает своей настоящей родиной. Рано, слишком рано отправил Владимир дочь за пределы России. Вот в шестнадцать лет было бы в самый раз».

Она снова взялась за телефон и позвонила Дорохову. Старик спросил тревожно:

— Дозвонилась до Кати?

— Да.

— Есть контакт?

— Меня облили ушатом холодной воды.

— Как понять?

— Ее, кроме денег, ничего не интересует.

— Не сгущай краски, Даша. Она славная девочка. Я был у нее зимой в Лондоне, а потому говорю ответственно.

— Не знаю. По фону нашего разговора слышна была дикая музыка и пьяные вопли. В лучшем случае происходила молодежная вечеринка, в худшем — бардак.

— Ты уж скажешь. Девочке нет и пятнадцати лет!

— Это ей здесь пятнадцать лет. А там, в Англии, вполне вероятно, ей много больше. Да и наши пятнадцатилетние тоже дают шороху.

Слышно было, как Дорохов глубоко и тяжело вздохнул:

— Если я оклемаюсь, может, слетаем туда вместе?

— Это ничего не решит, Юрий Васильевич. У меня такое впечатление, что девочка она неглупая. А потому к нашему приезду устроит для нас «потемкинскую деревню». Она нас легко обманет.

Дорохов засмеялся:

— Не исключено.

— Я бы все-таки хотела знать, как она там живет, чем живет, каково ее окружение, планы на будущее. Юрий Васильевич! Мне в целом, честно говоря, плевать на холдинг! Но Владимир завещал мне ответственность за Катю! Это много важней!

— Информацию о ее жизни ты можешь собрать очень просто.

— Каким образом?

— Да пошли в Лондон Кольку Сергеева!

— Начальника службы безопасности?

— Ну да. Он же крупный мастер по сбору информации! Можешь мне поверить.

— Так-то оно так. Но мне не хочется, чтоб кто-то чужой встревал в нашу личную жизнь.

— А ты не думаешь, что Колька Сергеев уже давненько встрял в твою личную жизнь?

— Да кто ему дал такие права?!

— Никто. Но он действует автоматически. Чем занимался всю свою сознательную жизнь, тем по инерции занимается и сейчас. На всех на нас ведет досье. Понадобится — не понадобится, нужно это или не нужно, Колька над этим даже не задумывается. Он просто не может по-другому. Ты меня понимаешь?

— Наверное, понимаю.

— Поговори с ним. В целом он надежный и опять же автоматически начальству предан как собака.

— Поговорю.

— А на меня этот разговор не хочешь перекинуть?

Даша тут же поняла, что старик проверяет ее на вшивость и потому устраивает легкую провокацию.

— Нет. Такие дела я должна решать сама.

— Молодец. Правильно. Уже набираешься самостоятельности и решительности руководителя. Ладно, прощаемся. Мария Афанасьевна мне очередные пилюли уже принесла.

— Спокойной ночи.

Немного расстроенная всеми этими нелегкими дебатами, Даша поднялась в свою спальню и распахнула широкое окно.

Было сказочно тихо. Поднявшаяся яркая, голубая луна высвечивала всю территорию подворья, и в этом синем свете можно было даже читать, не включая лампы. Стеклянный кубик бассейна был освещен, и, кажется, там кто-то купался. Греф, скорее всего, выбивал из своего организма остатки порочно проведенных выходных.

По газону неторопливо прошел Джем, исчез в кустах. Он уже полностью освоился на природе и чувствовал здесь себя не столько сторожем, сколько хозяином. В дом Малашенко его не пускал. Построил собаке большую будку, но Джем ее не признал. Предпочитал спать где придется. Зверь есть зверь, и несколько сотен поколений, предшествующих появлению Джема, так и не вышибли из его генов тяги к дикой природе и вольготной жизни.

Даша разделась и легла в постель, оставив окно открытым. Уже засыпала, когда над ней зазвенел комариный писк. Вот тебе и радости отдыха природы! Тут отдохнешь, как бы не так! Но она вовремя вспомнила, что Тамара принесла в спальню «Фумитокс», защищающий от жалящих вампиров. Великое изобретение, которое для многих было просто спасением и превращало летний сезон в подлинный отдых.

Даша нашла таблетки «Фумитокса» и аппарат, к ним приложенный. Вставила его в электророзетку и снова устроилась в постели. Минут через десять занудливый писк кровососов прекратился. То ли передохли, то ли улетели…

Уже засыпая, Даша подумала, что если день и прошел неплохо, то излишне суетно и напряженно. Такого темпа она долго не выдержит, скиснет и сломается, надолго ее не хватит. Когда завершится период ее дебюта и как работа, так и отношения с коллегами войдут в ритмичную нормальную фазу, надо будет наладить жизнь более размеренную, чем лихорадка первых дней.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НА РУСИ БОГАТЫХ НЕ ЛЮБЯТ

Глава 1

Вся неделя прошла в деловых знакомствах. То есть руководители предприятий, дочерних фирм, посредники посчитали своим долгом лично представиться новому президенту. Приезжали из Екатеринбурга, Минска, Санкт-Петербурга и Риги. Даша не совсем понимала, зачем это надо. Можно попросту позвонить по телефону, а можно и этого не делать. В принципе президент холдинга фигура безликая, он может даже имени не иметь. Нужно только подпись его знать.

Самым скверным оказалось то, что эти представители кроме поздравлений и деловых проблем волокли с собой в кабинет Даши подарки. Порой весьма ценные. Как на это реагировать, Даша не знала. Но Шемякин быстро объяснил ей, что уж так принято и, принимая подношения, она вовсе не должна выражать повышенный восторг. Чем сдержанней будет благодарить, тем лучше.

— Они крепко зависят от нас, — вразумлял Дашу Шемякин. — В той или иной степени, Дарья Дмитриевна, они холуи.

— Уж вы скажете.

— Холуи, — твердо повторил Шемякин. — То, что они под вашим крылом проворачивают темные делишки, ни для кого не секрет. И нужно держать их в железной узде, чтоб они не перегибали палку. Пусть химичат и мошенничают, но в разумных пределах. Время от времени необходимо наказывать особо зарвавшихся. И проводить эту акцию шумно, чтоб другим было неповадно.

— Это ваше глубокое убеждение? — спросила Даша.

— Это опыт моей работы и система, которой придерживался Владимир Дмитриевич. Обычно он после Нового года, недели через две-три, проводил нечто вроде тотальной ревизии. И порой летели головы многих нерадивых директоров дочерних фирм и посредников.

— После Нового года?

— Ну да. Нельзя же перед Новым годом. Зачем людям праздники портить? Пусть подышат перед казнью.

— Это понятно, но он что, находил козлов отпущения — на страх другим? А если не было таковых, так придирался и без причин?

— Дарья Дмитриевна! Да если глубоко копнуть, и даже не очень глубоко, в дела любого русского бизнесмена, то всегда и без особых трудов вы там обнаружите проплешины! Вы не бойтесь. Очень скоро поймете, на что надо закрывать глаза, а за что карать без пощады.

— Оставим пока эту тему, — неприязненно сказала Даша. — Меня все-таки раздражают эти подношения.

— Чем раздражают? — не скрыл удивления Шемякин. — Там есть очень красивые и ценные вещи.

— Это попахивает взяткой.

— Не без этого, — согласился Шемякин. — Я даже более того скажу. Присматривайтесь и определяйте: чем ценней подарок, тем больше вероятность того, что у дарителя рыльце в пушку. Значит, что-то он уже натворил или только собирается натворить.

Даша рассмеялась:

— Ладно, Алексей Иванович, я вас попрошу: рассортируйте все подношения и повесьте на каждый табличку с указанием его стоимости и именем владельца. Выстроим всех по ранжиру, какой вы предлагаете.

— Разумно, — вполне серьезно ответил Шемякин.

— А что мне делать со всеми этими коньяками, черной икрой, хрусталем и фарфором?

— Дарья Дмитриевна, все эти подарки ходят по кругу. Они ни у кого не застревают.

— А это как понять?

— Да очень просто. Вам что-то подарили, а вас вызывают на встречу в инстанции, от которых вы зависите. Вы идете в кладовую и подбираете подарок из имеющихся. Года три назад Владимиру Дмитриевичу поднесли с Урала очень красивый портсигар. Серебряный, с золотой инкрустацией и драгоценными камнями. Он его очень любил и не расставался с этой игрушкой. Но когда министр вызвал его к себе на собеседование, отдал портсигар министру, не дрогнув. Спустя пол года на каком-то совещании Владимир Дмитриевич засек свой портсигар в руках влиятельного чиновника из администрации президента России. Вот так.

— Значит, не исключено, что этот портсигар доплывет и до самого руководителя страны?!

— Это, наверное, слишком, но модель существует. И не нам с вами ее ломать.

— Алексей Иванович, — немного смущаясь, спросила Даша, — как я должна воспринимать эти подношения? Как лично мне или холдингу?

Шемякин понял ее с полуслова:

— И так, и так. Но вы распорядитель даров. Если что понравилось, возьмите в личное пользование. Если кого-то хотите отметить за ударный труд, идите в кладовку, подберите презент и поощрите героя. Все ценности, как и деньги, должны двигаться, работать, приносить пользу — как в материальном, так и в духовном плане. Иначе все сгниет и протухнет в кладовке без всякой пользы.

В конце рабочего дня Даша заглянула в эту кладовку, оказавшуюся пещерой Али-бабы и сорока разбойников. В пору было на этой базе открывать элитарный, дорогой магазин. Володя был изрядным скопидомом. Мало того что все подношения, которые он получил, были аккуратно разложены по полкам, так еще на стенке был приклеен большой лист бумаги, где указывалось, где и что лежит, от кого получено, что следует пустить во внешний оборот, а что оставить для внутреннего пользования.

Дорогой, изысканный алкоголь стоял ящиками. Несколько шуб натурального меха и дюжина дубленок висели в шкафу, и Даше показалось странным, что Ирина не наложила, ни на что руку. Духи, одеколон, всевозможная косметика занимали широкую полку длиной пять метров. Хрусталь и фарфор теснились на такой же полке. Уже совсем нелепым показался штабель коробок с обувью, мужской и женской. Это что? — надо было понимать, что дарители знали размер ноги Володи и Ирины?!

Короче говоря, здесь не хватало только нижнего женского белья, а так было, пожалуй, все.

Все подарки, которые получила Даша за эти дни, никакой систематизации не подверглись — кучей громоздились в дальнем углу кладовки. Ее внимание привлек плоский футляр, обтянутый красным сафьяном. Она открыла футляр и извлекла из него длинное, в полтора метра, жемчужное ожерелье. Кто его приволок, Даша не помнила. Кажется, кто-то из Хабаровска. Сердце Даши дрогнуло. Крупные зерна жемчуга слегка отдавали в нежно-розовый цвет, матово поблескивали, и она вспомнила, что жемчуг погибает очень быстро, если не касается тела человека. Такого кощунства Даша допустить не могла, убрала ожерелье в футляр, который уже без колебаний опустила в свою сумочку. Туда же прыгнуло и кое-что из косметики. Для своих верных телохранителей, чтобы когда-нибудь поощрить их, она взяла две граненые бутылки виски, поместила в пакет и покинула пещеру Али-бабы.

Виски выхлестали в тот же вечер. Тамара купила на рынке молочного поросенка, зажарила его, и ужин устроили в гостиной. Присутствовал весь экипаж особняка. Даша, супруги Бушковы и Греф с Малашенко. Только Джем остался во дворе. Даша не удержалась и надела жемчужное ожерелье. Мужчины, понятное дело, на это особого внимания не обратили, а Тамара засияла глазами и пропела восхищенно:

— Ой, какие бусы! Небось стоят как автомобиль?

— Вероятно, так оно и было.

В четверг из Германии, точнее, из Франкфурта-на-Майне прилетел деловой партнер холдинга господин Штраус. Потомком великих композиторов он не был, зато владел фабрикой и мощной лабораторией по производству инсулина. Встретил его в аэропорту Шемякин, устроил в престижном отеле, погулял с ним по Москве, а вечером угостил обильным ужином в ночном клубе.

Так что утром в пятницу господин Штраус появился в кабинете Даши, сияя от удовольствия. И даже не скрывал этого. По-русски он изъяснялся довольно бойко, поскольку и папа его с давних времен имел еще в СССР прибыльный бизнес.

— Хорошо ли вы провели вчера день? Где-нибудь побывали? — спросила Даша.

— О! Русское гостеприимство — это ужасно! Нужно иметь железный желудок и железные ноги! Столько ходили и столько… Как это? Жрать! А уж пили, как лошади!

Секретарша Светлана уже вкатила в кабинет столик на колесиках. Судя по всему, она знала вкусы господина Штрауса: бутылка виски, кувшин минеральной воды со льдом, красная икра, балык, нарезанный лимон и кофе.

— Спасибо, дорогая, — вежливо сказал Штраус и без лишних церемоний принялся открывать бутылку. — Мы очень хорошо работали с вашим братом, госпожа Муратова. Я имею надежду, что и с вами мы будем делать хороший бизнес.

— Я просто уверена в этом.

— Но сейчас возникает одна серьезная, тяжелая проблема. — Он выжидающе примолк.

— Какая, господин Штраус?

— Наша экономическая разведка фирмы узнала, что в России очень активно взялись за производство своего инсулина. Это правильно и хорошо. Здоровая, честная конкуренция — двигатель производства и торговли.

— Я не понимаю, что вас волнует. Договор с вами на этот год действует, и менять мы его не собираемся.

— А на следующий год? — быстро спросил Штраус.

— И на следующий год подпишем в том же объеме. Может быть, даже в большем.

— Но ведь у вас рынок будет наполнен собственным препаратом!

— На мой взгляд, это еще не скоро случится. Мы, как вы знаете, медленно раскачиваемся. А кроме того, если признаться честно, то я не слишком уверена, что наш медикамент будет достаточно высокого качества. Дешевле — это так. Но в остальном у меня большие сомнения.

Господина Штрауса откровенно обрадовала такая позиция, а Даша подумала, что, конечно, предает своих отечественных производителей. Только пусть научатся работать по-настоящему, достигнут уровня достойной конкуренции, а не ограничивают импорт всякими таможенными и прочими барьерами, которые всяческими путями пробивают через Государственную думу.

В пятницу, в конце рабочего дня, Даша достала еженедельник и принялась подсчитывать выполненные работы. Выполнение составило семьдесят пять процентов, не так уж и плохо. Последняя строка невыполненных дел вызвала у Даши колебание: «Катя — Лондон — Сергеев???»

Так отправлять Сергеева в Лондон на разведку или это ненужная затея? Однако Даша понимала, что оставлять Катю вовсе без присмотра она не имеет права. Да и на душе было тревожно от отсутствия сведений о ее, Катиной, жизни.

Сергеев явился по первому зову и, едва переступив порог, произнес:

— Ну наконец-то.

— Что — наконец?

— Давно нам следовало поговорить, Дарья Дмитриевна. Моя службы, каки я сам, хоть и незаметна, но вам без нас не обойтись.

— Я не сразу сообразила, извините.

— Ничего. Я человек необидчивый, — ответил Сергеев, хотя Даша и видела, что это далеко не так.

Сергеев уселся в кресло, спросил деловито:

— В чем проблемы, Дарья Дмитриевна?

— Проблем пока нет. Я просто хотела поближе с вами познакомиться.

Он снисходительно улыбнулся:

— Так у нас разговор не пойдет.

— Почему?

— Да потому что у вас есть проблемы. И достаточно сложные.

— Какие? — удивилась Даша.

— Я прикинул, что вас сейчас может тревожить в самой высокой степени. В работу вы втянулись, коллектив вас, насколько я могу оценить, признал. Следовательно, проблема одна — Катя Муратова, Лондон.

Даша пролепетала:

— Вы что, ясновидец?

— Нет. Я профессионал.

— Это правда, что вы составили и ведете досье на весь холдинг? — сердито спросила Даша, но Сергеев не смутился:

— Не на весь, скажем так, а на лица, которые представляют интерес и влияют на работу холдинга в значительной степени.

— Да кто вам поручил этим заниматься? Самодеятельность? Старые привычки?

— Мне поручил этим заниматься ваш брат. Глубоко мною уважаемый Владимир Дмитриевич Муратов.

— Это правда?

— Я могу сейчас достать из своего сейфа наш секретный договор и предъявить его вам. В круг моих обязанностей входит и ведение досье. Такую работу, можете мне поверить на слово, проводят во всех крупных фирмах, банках и политических партиях. Не только в России, а за рубежом так еще в более широких масштабах.

— Но это же нехорошо и недемократично!

— Это служба безопасности. Прислушайтесь, как звучит. Безопасность. Закон нашей службы, Дарья Дмитриевна, предельно простой. Все неприятности, все скользкие проблемы, всех интриганов и врагов, способных нанести вред холдингу, надо перехватывать на дальних рубежах защиты. А для этого нужна и внешняя и внутренняя разведка, для этого нужно вести досье. Вот и все.

— А если я отменю действие вашего секретного договора?

— Ваше право. Только я при этом тут же уволюсь. Такой ваш приказ оставит меня не только без рук, но и без мозгов.

Даша нахмурилась и раздраженно проговорила:

— На данный момент я не намерена ломать структуры, которые создал мой брат.

— И правильно делаете, — подхватил Сергеев. — Весь механизм холдинга работает достаточно устойчиво, и всякие крутые перемены только расшатают его. Вспомните нелепую перестройку президента Горбачева и оцените, к чему она привела. Вся глупость началась с разрушения структуры КГБ. Что сейчас даже самые тупоголовые признали.

— Нельзя же было оставлять КГБ в прежнем виде!

— Правильно. Просто органы нужно было поставить на нужное место. Переставить их на другие рельсы, а не крушить.

— Мы не о том говорим.

— Согласен, я вас слушаю.

— Меня тревожит то, что я не знаю, как и чем живет в Лондоне Катя Муратова.

— Меня тоже.

— Вас?

— Да. Видите ли, я ее хорошо знаю. По заданию Владимира Дмитриевича неоднократно летал к ней в Лондон в ее колледж. Отвозил деньги, теплую одежду и прочее необходимое. Ну и попутно просто приглядывался, как там идут дела.

— Как они там идут?

— Сейчас у меня устаревшая информация. Я был у Кати около полугода назад.

Даша произнесла не без ехидства:

— Не желаете освежить информацию?

— Именно этого предложения я от вас и ждал.

— Полетите в Лондон?

— Хоть сегодня.

— Эти ваши командировки были официальными?

— Отнюдь. Это были личные поручения Владимира Дмитриевича. Я получал командировочные деньги из черной кассы. Но на настоящий момент касса пуста.

— Я знаю.

— Я тоже знаю. И пока мы с вами беседуем, главный бухгалтер Чмонин уже продал свой автомобиль и дачу, чтобы восстановить черную кассу. Разгульные времена закончились с вашим появлением. Он хорошо знает, что с ним будет, если он не восстановит кассу.

Даша взглянула на Сергеева растерянно, а тот улыбнулся:

— А вы говорите, что досье — это плохо. Я ведь знал, что Чмонин склонен к воровству. И схватил бы его за руку. Но Владимир Дмитриевич не вернулся, здесь началось безвластие, а я не намеревался передавать управление черной кассой ни Сотоцкой, ни Артемьеву, кому-нибудь другому.

— А Чмонина надо будет уволить?

— Ни в коем случае, Дарья Дмитриевна! Он бухгалтер от Бога. На него надо будет надеть намордник и не более того. Но это уже мои проблемы. Не загружайте свой мозг пустяками.

— Но вы сумеете сейчас достать деньги на вояж в Англию? Или мне дать?

— Конечно, сумею. Ведь Чмонин уже продал машину.

— Хорошо. Катя просила две тысячи долларов, я попрошу вас передать ей эти деньги.

— Прекрасно. С вашего разрешения, я посмотрю на месте, есть ли у нее нужда в этих деньгах, или это попросту баловство.

— В таком случае?…

— Она либо ничего не получит, либо получит пенсион, достаточный для поддержания жизни. И расплаты по долгам.

— У нее есть долги?!

— Все может быть. Пока не знаю. Надо быть ко всему готовым.

Еще полчаса ушло на уточнение деталей, после чего Сергеев ушел, бросив на прощанье:

— У вас здесь, Дарья Дмитриевна, есть три абсолютно надежных человека: Юрий Васильевич Дорохов, Шемякин Алексей Иванович и ваш покорный слуга.

…В субботу Даша работала в офисе до полуночи, в воскресенье проспала до полудня. Когда встала и влезла в халат, на пороге спальни появилась Тамара с пылесосом в руках. Сказала осторожно:

— Даша, пора бы спальню твою почистить да окна вымыть. Уж мохом поросли.

Даша глянула на окно, словно паутиной покрытое, прихватила с ночного столика папку с документами, кивнула Тамаре и спустилась вниз. Здесь Бушков натирал паркет, и пришлось искать уединения в библиотеке. И едва она туда вошла, как немым укором бросились в глаза два тома романа Толстого «Война и мир».

Вот так, наобещала и забыла! Понимая, что завтра не будет времени, Даша решительно вернулась в спальню, быстро переоделась и спустилась на кухню. Открыла холодильник и выгребла из него в пластиковый пакет все, что попалась под руку: фрукты, помидоры, банку соленых огурцов и красную рыбу в вакуумной упаковке. Потом вышла из дому, прихватив с собой и книги.

Греф и Малашенко в белой паре кимоно каратистов отрабатывали свои приемы боевого самбо на зеленой травке.

— Греф! — окликнула Даша. — Дай ключи от машины.

— Зачем они вам, Дарья Дмитриевна?

— Я хочу для практики одна потренироваться в вождении! Меня инструктора, когда рядом сидят, смущают.

Греф поколебался, но ключи выдал.

Даша прошла в гараж, выгнала из него «БМВ» — ворота уже были предупредительно открыты.

Когда она въезжала на окраину городка, бросила взгляд в зеркало заднего обзора и, понятно, увидела то, что и ожидала. Метрах в пятидесяти катили желтые «Жигули» Малашенко, но кто сидел за рулем, Даша не разглядела. Да, от своих телохранителей можно теперь отделаться, только нырнув в могилу. Видать, этот крест придется нести всю жизнь.

Она остановила машину у ворот больницы, с тоской подумала, что сейчас придется погружаться в удушающую атмосферу непроветриваемой палаты, но оказалось, что сегодня повезло.

Она увидела Максима возле беседки под молодыми березами. Он сидел в инвалидной коляске, неловко задрав ногу в гипсе, сидел в компании, которая если еще не выпивала, то явно была готова к этому. Во всяком случае, закуска уже была на газетке — лук, соленые огурцы и нарезанная дешевая колбаса.

— Максим! — окликнула Даша.

Он оглянулся, круто и ловко развернул коляску и подкатил к ней:

— Это действительно ты, Дарья?

— Привет. Книги тебе привезла.

— А я считал, что больше тебя не увижу.

— Почему это?

— Так ведь ты свой формальный долг уже выполнила! Пострадавшего навестила, бутылкой его одарила, на кой ляд с ним еще возиться?

— Ты получаешь удовольствие, когда говоришь гадости? — обидчиво спросила Даша.

— Нет, извини. Это я от неожиданности ерничаю. Но действительно, не ожидал тебя снова увидеть, хотя и ждал каждый день.

— От скуки, надо понимать?

Улыбка соскользнула с его лица, проговорил, словно сам еще не знал точного ответа и сейчас пытался определить его:

— Да как тебе сказать, здесь в общем-то не так уж и скучно. И компания бодрая, и каждому есть что рассказать. — Он широко улыбнулся. — Правильно будет так: я и сам не знаю, почему тебя ждал. Ждал — и все тут.

Даша протянула ему книги и сумку с продуктами:

— Держи. Развивайся интеллектуально и принимай витамины.

Книги он осмотрел и от удовольствия почмокал губами, потом заглянул в сумку и спросил изумленно:

— А бутылец?

— Ты думаешь, я каждый день тебя буду спаивать?!

— Так ты же не каждый день приходишь!

Даша оглянулась. Греф стоял и курил возле желтых «Жигулей», шагах в сорока от ворот. Даша быстро дошла до него, спросила раздраженно:

— У тебя в машине бутылка есть?

— Машина всегда укомплектована.

— Дай мне, дома верну.

— Инвалидов спаиваешь? — хмыкнул Греф, но полез в машину и выбрался с бутылкой, завернутой в газету.

С этим сомнительным подарком Даша вернулась к Максиму и сказала недовольно:

— Но это в последний раз, обижайся не обижайся.

— Так ты еще придешь?

— Возможно.

— Ну тогда и я тебе сделаю подарок.

Он повернулся к беседке и крикнул:

— Мишка, принеси гитару!

Мишка, парень с рукой в гипсе, принес гитару и с интересом посмотрел в лицо Даше. Максим взялся за гитару, пробежал несколько аккордов, лукаво подмигнул Даше и неожиданно запел на простенький мотив:

Закончил свой сольный номер и спросил ревниво: — Ну как тебе мой уникальный тенор?

— Не Басков. Но слушать можно.

— Ты тоже любишь говорить гадости людям.

— Иногда это расслабляет.

— А я что говорю? — Он посмотрел из-под руки Даши на Грефа и спросил: — А этот верный рыцарь у желтых «Жигулей» не тебя ждет?

— Это моя охрана.

— Вот даже как?

— Так, — ответила Даша и подала ему свою визитку. — Я не знаю, Максим, когда смогу еще к тебе подъехать. Сейчас у меня такой период, что приходится работать, не глядя на часы. Ты звони мне по обоим телефонам. Если есть возможность.

— Есть. Мне главный врач свой мобильник доверяет. Мы с ним в институте на одной скамейке в аудитории сидели. — Он скользнул взглядом по визитке и присвистнул. — Ишь, ты! Президент! А что такое холдинг?

— Да так. Шарашкина контора.

— Лапшу небось на уши вешаешь?

— Не без этого. Ну выздоравливай.

— Сама не кашляй! — И уже в спину ей прокричал: — Так я обязательно тебе позвоню!

И когда Даша села к рулю машины, то вдруг почувствовала, что будет ждать этого звонка. Мало того, прокатившись с километр, она вдруг обнаружила, что непроизвольно напевает песенку Максима. Глупую, как все подобные сентиментальные творения доморощенных поэтов, но по этой же причине искреннюю и, так сказать, душевную.

Греф на «Жигулях» катил за ней следом, и Даша вознамерилась было помучить его — вылететь на кольцевую дорогу и разогнаться до ста пятидесяти. Что же он будет делать, если из своей колымаги, как ни старайся, больше ста тридцати не выжмет? И она уже нажала на педаль, но вспомнила, что к понедельнику нужно ознакомиться с горой документов, чтобы не оконфузиться перед брокерами, которые вознамерились сделать визит к ней в полном составе своей фирмы «К вашим услугам, господа». Чаще они укорачивали свое название — «Услуги брокера».

Ворота на территорию особняка так и оставались открытыми. Но никакой опасности этот факт не представлял. Возле ворот лежал Джем, и Даша весьма сомневалась, чтоб какой-нибудь злоумышленник рискнул перешагнуть через эту зверюгу. Джем с неторопливым достоинством отодвинулся в сторону, и Даша подогнала машину к гаражу, въезжать в который не рискнула.

— А у нас гостья! — с повышенной радостью сообщил Малашенко, сменяя Дашу у руля.

— Кто? — Она подавила раздражение: поработать сегодня явно не удастся, коль скоро объявились незваные гости.

— Очаровательная дама, игривая, как бабочка.

— Кто, я тебя спрашиваю?! — выкрикнула Даша, и Малашенко даже испугался.

— Муза Кораблева. Из рекламы.

— Понятно.

Понятно для Даши было одно: если Муза Кораблева, то она до вечера, если не до полуночи. Но выпроводить эту действительно очаровательную женщину было бы пределом грубости и хамства. И пока Даша шла к особняку, ей на ум вдруг пришла мысль, что за девять месяцев жизни в Москве у нее не появилось ни одной подруги! Не с кем было поделиться сокровенным, посплетничать, отвести душу. Она жила в окружении мужчин — Дорохов, Шемякин и Греф с Малашенко. Этим «булыжникам» душу не изольешь.

Сияющая Муза уже летела с крыльца ей навстречу. Ослепительно белая футболка туго обтягивала ее небольшую, крепкую грудь, короткая черная юбка едва прикрывала колени. Она с размаха кинулась Даше на шею и завизжала от восторга:

— Ну как же я рада тебя видеть! Хоть кто-то в нашей конторе ходит с человеческим лицом!

— Ты уж скажешь, — смутилась Даша.

— Точно тебе говорю. Ну вот хоть у меня, разве человеческое лицо?

— А какое?

— Лицо прощелыги и проныры! Я, знаешь, Дарья, в любую дырку влезу, через любые заборы переберусь, если надо для дела. Профессиональная деформация. Я имела честь окончить факультет журналистики в МГУ.

— Оставь, ты очень красивая и без печати порока на лице, — с улыбкой заверила Даша.

— Сойдемся на том, что я симпатичная. Этого достаточно. — Она слегка сменила тон. — Ты думаешь, я к тебе только отдыхать и водку кушать приехала?

— Без этого не обойдемся.

— Правильно. У тебя в охране красивые парубки. Но сначала о делах. Меня обижают, Даша.

— Кто?

— Обижают твои мерзкие подчиненные.

— Кто конкретно?

— Подлец Артемьев.

Даша улыбнулась:

— Так уж и подлец?

— А я докажу свои обвинения!

— Подожди минутку. — Даша оглянулась и позвала: — Андрей, я тебя очень прошу. В доме очень жарко. Блесни сегодня своим кулинарным искусством. Организуй, пожалуйста, стол на воздухе! Что-нибудь оригинальное получится?

— Оскорбляете, президент, будет такое оригинальное, что в рот не возьмете. — При этом он глядел на Музу. Ну а та строила глазки, что было делом механическим, как уже отмечалось.

Они поднялись на крыльцо, и Даша пригласила:

— Пойдем в библиотеку, Муза. Это у нас самая прохладная комната.

Они прошли в библиотеку, Даша заметила, как изменилось лицо, а более того — настроение Музы. Улыбки уже не было, скулы окаменели, а глаза прищурились, будто она прицеливалась в невидимого врага.

— Красиво, — сдержанно оценила интерьер библиотеки и села на жесткий диван. — Владимир меня сюда не приглашал. Ну, Даша, я с места в карьер, чтоб не терять времени, начну тебе жаловаться.

— Подожди, тебе чаю, кофе, пепси?

— Ничего. Слушай меня внимательно.

— Конечно.

— Так вот. Вчера приполз ко мне Артемьев. Долго вешал мне лапшу на уши, но меня же на кривой не обойдешь. В конечном счете я выдавила из него под большим секретом информацию. Он собирается выбросить на рынок новый препарат.

— Для похудения?

— Правильно.

— «Афро»?

— Еще точней.

— Но решения о производстве «Афро» еще нет.

— Продам подлеца Артемьева! Сейчас же продам на корню! — жестко заявила Муза. — Так вот. Он без всяких намеков заявил, что эту «Афро» он выбросит на рынок в любых случаях. Не через ваш холдинг, так через другую фирму. Вплоть до того, что перекинет «Афро» за границу.

— Это и я от него слышала.

— Тем лучше. И по моим ощущениям, Артемьев возлагает на препарат большие надежды. Настолько большие, что собирается всю рекламу взять на себя.

— Вот как?

— Вот именно! Но рекламу продукции холдинга «Гиппократ» уже семь лет выполняет моя фирма, Даша! Это же просто неприлично! Он отнимает у меня работу, и теперь по милости Артемьева мы останемся без выгодного и хорошего дела. По миру пойдем.

— Не увлекайся, не пойдешь.

— Да как же не пойду, если он своими силами уже сделал рекламный клип! А я ему нужна только затем, чтобы протолкнуть этот бездарный клип на телевидение! По учредительному уставу холдинга он имеет право выкидывать такой фортель?

— Нет. Пожалуй, нет. И холдинг такой работы не оплачивал, однако твое дело плохо.

— Почему?!

— Он профинансировал клип за свой счет. Как частное лицо. И тут никто его остановить не может: «Хочу и буду!» Сколько сегодня стоит сделать клип?

— Да как минимум тридцать-пятьдесят тысяч долларов! Но это же на выходе, на экране будет халтура, дешевка. Настоящий, классный клип обходится много дороже.

— Значит, он их заплатил.

— Нет, дорогая. Он заплатил много больше. При полной бездарности работы он влепил туда весьма запредельные деньги. Ты только представь, съемки в Париже, в Италии, в Риме и на Гавайях! Да в Риме дерут деньги только за то, что ты всего лишь съемочную камеру по неосторожности на тротуар поставишь!

— Так ты уже видела этот клип?

— Конечно! Он же припер его мне, чтоб похвастаться.

— И как тебе клип?

— Студент первого курса института кино снимет в пять раз лучше! Этот дурак сделал ставку на роскошь, фальшивые красивости и фешенебельность. А в рекламном деле в таких клипах ставку делают либо на известных и любимых актеров, либо на оригинальность. Помнишь клип с Суворовым: «Ждем-с!» И вся страна подхватила это «Ждем-с!». И смотрели этот клип банка «Империал» раз за разом полгода! Или даже год, не помню. Артемьев дурак и еще раз дурак! Но это его личное дело. Зачем мне дорогу перебегать? Я бы за такие башли сделала ему четыре, а то и пять первоклассных рекламных клипов! Даша, дай ему по морде!

Даша невесело улыбнулась:

— По морде Артемьеву дать я, может быть, и могу. Но остановить его фортель, как ты выразилась, у меня нет возможности.

— Не торопись, — уверенно остановила Муза. — Ты еще не знаешь своих возможностей. Как я понимаю, Артемьев создавал свой препарат втайне?

— Точнее, держал работу в секрете, что допустимо.

— Даша, он работал на себя! Использовал технику, лабораторию холдинга в своих целях! Это же практически воровство. Разве на этих фактах его нельзя схватить за хвост?

— Нет. Нельзя. Во-первых, он сдает законченную работу именно холдингу. Во-вторых, у истоков работы стоял и Владимир Муратов. И я уверена, что за пазухой Артемьева есть какой-то договор, который он заключил с моим братом. Он выложит его на стол в нужный момент, и мы окажемся в глубокой луже, едва попытаемся обвинить его хотя бы в непорядочности.

— Если бы он был просто непорядочным! Он же законченный подонок!

— Я попробую с ним поговорить. Это могу тебе обещать.

— Я думаю, что с большим успехом у тебя получится разговор с той псиной, которая бегает возле дома. Даша, а ведь я могу перекрыть Артемьеву кислород.

— Каким образом?

— Да я ведь почти десять лет варюсь в котле телевидения! Я там всех знаю, и все знают меня! Ведь мне даже платить никому не придется, без всяких взяток попрошу товарищеской услуги, и не одна, слышишь, ни одна студия, фирма или редакция не возьмет у него его поганый клип! Ни здесь, ни в Питере — нигде. Тем более что клип действительно бездарный, уж можешь мне поверить.

— Так в чем же дело?

— Не моту! Не могу! — тоскливо заскулила Муза. — Не могу переступить через свое профессиональное достоинство, через уважение к самой себе. Не могу быть интриганкой и потерять уважение друзей. Я хочу делать хорошие клипы! Я мечтаю снять документальный шумный, даже эпатажный, но порядочный и достойный фильм. Я в постель ради этой мечты готова лечь с кем угодно. Но мерзкие методы борьбы не для меня. Такого, как Артемьев, мне никогда не одолеть. Никогда, Даша.

— Грустно это.

— Ладно. Прости, что я тебе настроение испортила. В твоем бассейне купаются только избранные? А плебеев не пущают?

— Пошли. Для тебя сделаем исключение.

— А у меня купальника нет! Ты мне ничего не подберешь?

— Искупаешься в чем мать родила. Как и я.

— Я тебе если и завидую, Даша, то чистой, белой завистью. У меня тоже когда-нибудь будет бассейн и такая собака.

— Конечно, будет, Муза.

Вечером великий кулинар Малашенко превзошел самого себя. Он приготовил петуха в белом вине и судака по-польски. Все это таяло во рту и казалось верхом достижений кулинарии. Пока Малашенко торжественно не поставил на стол блюдо, наполненное устрицами! Где он их умудрился раздобыть, осталось тайной.

До этой минуты Даша не только их не пробовала, но Даже никогда и не видела. К тому же оказалось, что поглощение моллюсков — это целый ритуал, которому Малашенко обучил всех за десять минут.

Сумерки прошли весело и под легкое вино. Потом Муза собралась домой, остаться ночевать отказалась — с раннего утра начиналась чехарда ее суетливой работы. Малашенко вызвался подвезти ее на машине до дома. И уехал с Музой, а вернулся только под утро.

Как давно известно, только люди крайне недалекого ума могут задать ребенку идиотский вопрос: «А кого ты больше любишь, папу или маму?» Но именно эти клинические идиоты чаще всего всплывали в памяти Кати Муратовой, когда она вспоминала свор раннее детство в отчем доме. Дом был поставлен на широкую ногу, едва ли не каждый день там шумела пестрая компания бесчисленных друзей отца, и среди них обязательно находился клинический болван, который от доброты души спрашивал: «Катенька, а кого ты больше любишь, папу или маму?» Теперь в Англии она понимала, что на клинику надо было просто не обращать внимания. Но тогда, в десять-одиннадцать лет, она ненавидела этих доброхотов, и не скрывала этого, отчего порой и вспыхивали острые скандалы с матерью. Отец только посмеивался и благодушно говорил:

— Ирина, в конце концов, ребенок тоже имеет право на свою оценку окружающих.

— Так пусть она держит свои оценки при себе, а не хамит в глаза взрослым людям! Иначе мы совсем останемся без друзей!

В двенадцать лет, незадолго до отлета в Англию, Катя давала оценку и собственной матери: «Глупая курица, с кругозором одноглазого павлина. Кроме своего яркого оперения, ничего не видит, да и видеть не хочет». Оценка жестокая и, скорее всего, не совсем справедливая. Но Катя была отдалена от матери. Самые близкие люди — бабушка Вера, бабушка со стороны матери, и отец. Катя иногда замечала на себе такой брезгливый взгляд матери, что терялась, пугалась и поспешно уходила куда-нибудь подальше. Она и сейчас не могла догадаться, почему мать относилась к ней так отчужденно. Потом бабушку похоронили, устроили многолюдные поминки, которые на второй день переродились в откровенную пьянку, и Катя уехала на дачу. Там ее и нашел отец.

— Обижаешься? — спросил он, присаживаясь на диван рядом с ней.

— Живите как хотите, — пробурчала Катя. — Только меня оставьте в покое.

Отец подумал и сказал:

— Пожалуй, ты права. Я по роду своей работы уделять тебе много внимания не могу, просто нет времени. Сама знаешь, утром уезжаю, приезжаю за полночь. Бабушки, к нашему горю, больше нет. Ну а мама…

— Не продолжай, — сказала Катя.

— Как ты смотришь на то, если по окончании учебного года мы отправим тебя на дальнейшее обучение в Англию?

— У меня по английскому все время были пятерки.

— Тем более. Я узнал, ты проучишься в одном пансионате ровно год. А потом я хочу перевести тебя в колледж, где ты начнешь получать специализированное образование.

— Какое?

— В принципе они там ставят очень высокие цели. Готовят будущих президентов и премьер министров. Но ты, если согласишься, будешь разрабатывать иное направление.

— Какое?

— Руководство крупными фирмами, маркетинг, менеджмент. Знаешь, что это такое?

— Приблизительно. Ты хочешь, чтобы я пошла твоей дорогой?

— Более того, милая. Я хочу, чтобы ты со временем взяла в свои руки управление холдингом «Гиппократ». Как тебе такая перспектива?

— Пока не знаю, папа.

— Но отвращения к такому будущему не чувствуешь?

— Нет.

— А балериной больше не хочешь стать? Или киноактрисой?

— Это было в детстве.

— Хорошо, милая. Попробуем разработать английский вариант. Договоримся так, — не потянешь, не скрывай. Я тебя тут же верну обратно. Будем искать твою дорогу в дебрях родной тайги.

— Почему — тайги?

— А потому что, запомни, род наш вышел из тайги. И этим следует гордиться.

— Я горжусь, папа.

— Полетишь, договорились?

— Да.

— Не пожалеешь?

— Хуже, чем есть, не будет.

Отец качнул головой, но ничего не сказал, хотя, видимо, последние слова дочери ему не понравились.

В пансионате жизнь оказалась суровой, аскетической И скучной. Но с переходом в колледж Катя ощутила себя взрослым человеком. Педагоги здесь вели только свои дисциплины, а управляли всеми студентами старшекурсники. Никаких поблажек иностранцам они не давали, впрочем, тех сказалось немного. Из России кроме Кати только Паша Козырев и Люда Букреева. Но Катя с ними не сблизилась. Они не привыкли к Великобритании, не полюбили ее и постоянно кричали по сортовому телефону что-нибудь типа: «Мама, возьми меня отсюда, мне здесь плохо!»

Катя — наоборот. Она полюбила пасмурную погоду острова, его дожди и туманы, которых, впрочем, было здесь значительно меньше, чем можно было заключить, читая классическую литературу. Летом, если она не уезжала на каникулы в Россию, то отправлялась на юг, на Брайтон-Бич. Уютный старинный курорт, а вовсе не тот Брайтон-Бич в Нью-Йорке, что оккупирован выходцами из Одессы.

Жизнь в колледже была спокойной, организованной, но очень напряженной. Осваивали науки практически круглосуточно. Катя, к примеру, полгода спала в своем пенале дортуара с наушниками на голове. А в этих наушниках до утра хорошо поставленный голос монотонно, по кругу повторял и повторял специфическую терминологию — на английском, разумеется.

Соотечественников в колледже оказалось шесть человек, и опять Катя с ними не сблизилась. Но зато очень быстро подружилась с Дорис Эпштейн, у которой и прапрадедушка родился в Лондоне. Она, Дорис, патриотичная на английский манер, незаметно, можно сказать, заставила Катю полюбить Великобританию. Если выдавался свободный день, они бесконечными часами таскались по Лондону, и Катя видела такие достопримечательности, до которых не могла добраться ни одна туристическая группа. Трафальгарская площадь, колонна Нельсона, Пикадилли, Вестминстерское аббатство Дорис обходила их стороной. И уводила Катю в переплетение тесных удочек, невысоких домов. Они приходили к Темзе и часами, если дело было днем, сидели в кафе и пивных пабах. Более всего Катя полюбила галерею Тейта с живописью английских художников. Уже через полгода Катя поняла и почувствовала, что соблюдение англичанами своих традиций, которые всему миру казались порой смешными до нелепости, имеет громадный смысл. Именно традиции составляли доминанту демократии Англии, превыше которой в мире пока ничего нет. Выезд королевы в карете — национальный триумф. Скачки в Дерби — всеобщий праздник. Биг-Бен — народная святыня. Полицейское управление Скотленд-Ярд — всеобщая гордость. А сами англичане оказались вовсе не снобами и не спесивыми. Конечно, если придерживаться истины, они недолюбливали выходцев из Африки, Индии и стран Ближнего Востока. Но к остальным, тем более если те хорошо владели языком, относились сносно. Их некоторую замкнутость Катя объясняла характером именно островитян, а не жителей континента.

— Хочешь понять Англию, — талдычила Дорис, — читай каждый день, регулярно, как Библию, произведения Редьярда Киплинга. — Это был настоящий англичанин, теперь таких осталось мало, но равняются на него все истинные патриоты Альбиона.

До приезда в Англию Катя знала из творений Киплинга только «Маугли», да и то в оскопленном, адаптированном варианте для детей. А когда взяла в библиотеке полное собрание сочинений великого поэта и прозаика, то открыла для себя совсем другого гения. Стихотворение «Если» («О, если ты спокоен, безмятежен, когда теряют голову другие…») Катя выучила наизусть. Особенно сильно звучала последняя строфа — «И более того, ты человек!».

Колледж, где жила и училась Катя, располагался в пяти километрах от Лондона. Немного мрачное здание, которое можно было назвать и замком. Если было желание, то в библиотеке можно было заказать толстую книгу в кожаном переплете с тиснением, где тщательно перечислялись все эсквайры и лорды, которые владели как этим замком, так и окружающей землей. Их, далеких аристократов, насчитывалась добрая дюжина. Первый владелец, вернее, строитель замка был адмирал, с длинной и незапоминающейся фамилией. Он воевал с испанцами под командованием знаменитого Френсиса Дрейка. Уже в конце девятнадцатого — начале двадцатого века очередной владелец поместья отличился в англо-бурской войне, королева Виктория, незадолго до своей кончины, отметила его орденом Подвязки. А последний владелец по окончании Второй мировой войны разорился, содержать замок не мог, уехал искать счастья в Америку, но оказался настоящим англичанином. Свое поместье не продал, а передал в дар муниципалитету. Вот тогда здесь и открыли колледж — поначалу воспитывали молодых полицейских, а потом сменили профиль.

Теперь в западном крыле жили шестьдесят два мальчика, а в дортуарах восточного крыла — девятнадцать девочек, в том числе и Катя. Жизнь была организована так, что выбираться за пределы колледжа не было никакого интереса. Культивировались занятия любым видом спорта. На знаменитые гребные гонки восьмерок между Оксфордским и Кембриджским университетами ходили всем колледжем. И тем не менее многие мальчики и некоторые девочки систематически покуривали травку, большей частью марихуану. Однако были и уже подсевшие на иглу и, кроме героина, ничего не признававшие. Следует быть честным и отметить, что в противовес компании плейбоев имелась группа ребят, жизнь которых полностью утонула в экране монитора компьютера. Точнее сказать, в паутине Интернета. Эти ненормальные, уже балансирующие на грани сумасшествия, просиживали у компьютеров сутками. Один из них, Дэвид Милле, как-то сказал Кате в спортивном зале:

— Я теперь очень уважаю твою нацию, Кэт.

— Это почему вдруг?

— Ваши хакеры превзошли нас. Один из них взломал коды и пароли Английского банка и лишь случайно не ограбил его на пару миллионов фунтов стерлингов. Хакер сработал отлично, ошиблись члены его команды.

Катя засмеялась:

— А ты, Дэвид, насмотрелся американских дрянных фильмов и решил, что Россия кишит дураками?

— Так я никогда не думал. Но теперь русские хакеры нас обогнали.

— Догоняй, — посоветовала Катя.

Катя и Дорис, подружившись, очень скоро зажили в колледже своим замкнутым мирком. Усердно учились, изредка посещали дискотеку, никем не увлекались, а в свободные часы ходили по музеям или маленьким театрам. Однажды забрели на Бейкер-стрит, в музей Шерлока Холмса. Экспозиция особого впечатления не произвела — все выглядело подделкой и фальшивкой. Но Катя поняла, почему в общем-то простенькие и незамысловатые рассказы Конан Дойла много лет вызывают широкий интерес, а бесчисленные экранизации практически не сходят с экранов телевизора. Шерлок Холмс и доктор Ватсон, их окружение, включая злодеев, отражали Викторианскую эпоху, самый счастливый и относительно безмятежный период жизни англичан. Упорядоченный, в меру демократичный. На каждого англичанина в Индии работали десять индусов, военно-морской Королевский флот господствовал на море. Это былое имперское величие и через сто лет проявлялось во всем — в архитектуре, памятниках, в туманной Темзе и белых скалах Дувра.

Дорис после окончания колледжа собиралась помогать брату, владельцу небольшой пароходной компании. А Катя о своих перспективах умалчивала, поскольку знала, что империя отца способна проглотить десятка два таких «пароходных карликов», как у брата Дорис. Проглотить и не поперхнуться.

Дорис к своей семье, кроме брата, относилась прохладно. Ни мать, ни отец ни разу не навестили ее в колледже, и это, как поняла Катя, было в порядке вещей. А сама Катя тоже словно уже оторвалась от своего прошлого. После того как ей сообщили об исчезновении ее родителей, недели две она грустила по ним, но боль утихла, и Катя решила, что в Россию не вернется. Вскоре позвонил Дорохов и объявил, что она является наследницей громадного состояния отца. Правда, вступать в права владения предстояло не сию минуту, надо было потерпеть, пока повзрослеешь до двадцати двух лет. Сначала Катя решила: «Ну и прекрасно! Буду жить в Лондоне, открою какой-нибудь небольшой модный салон, пусть он и будет разорительным, без надежд на доходы, буду стричь купоны с акций холдинга «Гиппократ», и этого хватит на всю жизнь. Буду путешествовать по миру, а замуж если и выйду, то когда стукнет лет тридцать. С этим безобразием торопиться ни к чему».

Но Дорохов через месяц позвонил снова и очень тактично спросил:

— Катя, когда отец отправлял тебя в Англию, у вас не было с ним какого-нибудь соглашения относительно твоего будущего?

— Вы же знаете, что было, Юрий Васильевич.

— Повтори мне его, пожалуйста. Я что-то запамятовал, в чем там суть.

Старик, конечно, хитрил, все помнил, а требованием своим преследовал вполне определенную цель. Катя засмеялась и словно прочитала с листа:

— Папа хотел, чтобы я в свое время, после того как отучусь и пройду стажировку, возглавила холдинг «Гиппократ».

— Правильно, дорогая. Я полагаю, что, несмотря на изменившуюся ситуацию, ты не откажешься выполнить завет отца?

Катя ответила неожиданно для самой себя:

— Да. Не откажусь.

Дорохов откровенно обрадовался:

— Прекрасно, родная, прекрасно. Учись как следует.

— Юрий Васильевич, но до моего возвращения и начала работы в холдинге еще так много времени!

— Всего лет семь. Это, девочка моя, тебе по молодости срок в десять лет кажется гигантским. Поверь мне, это всего лишь миг! Но твердо помни, что ты обещала отцу, а сегодня и мне.

Третий раз Дорохов позвонил уже в мае. Был почему-то едва ли не официален, сказал строго, что над ней берет опекунство ее тетка Дарья Дмитриевна Муратова и что она, Катя, должна быть с тетушкой ласковой да нежной, поскольку Дарья Дмитриевна уже любит ее и готова жизнь свою положить ради успехов племянницы.

— Не нужна мне ее жизнь, — проворчала Катя.

— Я тебе сказал, нет, я тебе приказал — укоротись! Глупо сразу занимать первую боевую позицию. За что ты можешь заведомо не любить Дарью?

— Не знаю, — ответила Катя. — Я ее очень смутно помню.

— А я уверен, что вы полюбите друг друга.

— Сомневаюсь.

— Катя! — рассердился старик. — Она против всех своих желаний, через силу взялась руководить холдингом. И учти — только ради тебя! Только чтобы ты пришла в свое время на готовенькое! Она прекрасно существовала на Алтае, и я вытащил ее в Москву, можно сказать, силой!

— Юрий Васильевич, — капризно спросила Катя, — а вы сами не могли, что ли, управиться с «Гиппократом»?

— Родная моя, да ты помнишь, сколько мне лет?

— Шестьдесят два, — брякнула Катя наобум.

— Шестьдесят восемь. И если я могу чем-то еще управлять, так это инвалидной коляской.

— Вы совсем отошли от дел? — испугалась Катя.

— Не отошел. Занял пошлую позицию наблюдающего.

На этом разговор закончился, а Катя грустно подумала, что придется уезжать из Англии, к которой она уже душой прилепилась, и улетать в холодные снега России.

Она была твердо убеждена, что никто там ее не ждал с трепетом сердечного нетерпения. Смутно помнила двоюродную тетку Антонину, проживавшую в какой-то глуши, почти не помнила Дарью. Чаще всего вспоминался (когда вспоминался) Андрей Малашенко. В течение последних лет он раза три приезжал к ней, передавал деньги, оплачивал расходы Кати и ее незначительные долги. Парень был простоват, с точки зрения Кати. Но с тем большим удовольствием она прогуливала его по Лондону, от которого Андрей пришел в полный восторг. По поводу своей работы в холдинге он отвечал крайне уклончиво, и Катя пришла к выводу, что должность он там занимает незначительную и служит на посылках. А когда они прощались последний раз в аэропорту Хитроу, то поцеловались в губы. И от этого поцелуя Катю словно горячей волной обдало с головы до пяток.

Ближе к лету, когда учебный год уже шел к завершению, Катя и Дорис попытались решить вопрос летнего времяпровождения. На велосипедах они доехали до Лондона, оставили двухколесный транспорт в камере хранения вокзала Виктория, спустились в свой любимый подвал кафе «Принц Уэльский», взяли кофе с мороженым, и Дорис сказала:

— Брат дает мне на отдых две недели. А потом я буду работать в его фирме. До сентября.

— Только две недели? — огорчилась Катя.

— Да, Кэт. Брат прав. Надо уже применять свои знания на практике.

— Хорошо, Дорис, — решительно сказала Катя. — Тогда мы с тобой порезвимся две недели, а потом я тоже улечу на фирму своего отца и буду проходить практику.

Отец Кати к тому времени уже исчез в океане, но она никому в колледже об этом не говорила. Дорохов эту позицию поддержал, оплата за обучение поступала регулярно, так что эта семейная трагедия оставалась личным делом Кати, и даже Дорис о ней ничего не знала.

— Куда ты хочешь совершить вояж, Кэт, в наши свободные две недели? — спросила Дорис.

— В Италию.

— Нет, — уверенно возразила Дорис. — Это неправильно.

— Почему?

— Мы с тобой были зимой в Испании и Греции. Теперь надо побывать в Париже. А Италия — это корона европейского туризма. Там сконцентрировано все. Италией завершаются все маршруты.

— Тогда поедем в Париж.

— Да. У меня там живет любимый дядя и хороший друг детства, у нас никаких проблем не будет.

На этом и порешили. А немного позже, после того как Кате неожиданно позвонила тетка Дарья, Катя лишь утвердилась в решении — сперва Париж, потом неделя на берегу Брайтон-Бич, а уж затем — в Россию. Она не говорила себе: «Потом домой», говорила: «Потом в Россию».

Они расплатились и покинули кафе, побродили по Гайд-парку, потом вернулись на вокзал и взяли свои велосипеды.

К вечеру, когда Катя в дортуаре изучала недельные скачки котировок индекса Доу-Джонсона, зазвонил мобильник. Девочка включила аппарат, и женский глухой голос спросил на очень плохом русском языке:

— Как вы поживаете, Катя?

Она разозлилась:

— Я уже в прошлый раз вам сказала, что я живу хорошо!

— Есть проблемы?

— Нет проблем, идите к черту, если не называете себя.

— До свиданья.

— До свиданья и привет Пашке Козыреву!

На этом разговор и закончился. Это был уже третий звонок за минувшую зиму. Неизвестная дама, коверкая русские слова, осведомлялась о ее здоровье и спрашивала, нет ли каких проблем. Разговор укладывался в несколько фраз, а на требование Кати назвать себя собеседница отключала телефон. В принципе эти звонки Катю не беспокоили. Она была уверена, что это проделки Пашки Козырева, который активно увивался вокруг нее в тот год, проведенный в пансионате. Насколько Катя знала, Козырев нацеливался в свое время прорваться в Оксфорд или Кембридж, а сейчас болтался где-то в Германии, кажется, в Зальцбурге подметал тротуары в районе, где жили турки и югославы.

Она решила, что к следующему учебному году купит сотовый японский телефон с определителем. Засечет звонок Козырева и устроит ему такую веселую жизнь, что он и своей метлой махать не сможет от полного бессилия.

Учебный год кончался, и Катя изрядно запустила дисциплину «Бухгалтерский учет». Пришлось нанимать репетитора. Последние деньги ушли на оплату этих дополнительных занятий, а потому появление Николая Александровича Сергеева ее очень обрадовало.

Он приехал в колледж на нанятом маленьком «Остине», в ладном костюме, элегантной шляпе и ничем не выделялся в толпе англичан. Катя с разбега бросилась ему на шею. он поцеловал ее в нос, спросил с грубоватой нежностью:

— Изголодалась, надо понимать? Денег ждешь?

— Ну что вы, нас кормят на убой. А денежки у меня действительно на исходе.

— Лихо ты их разматываешь, ну да ладно, хозяйке холдинга так и положено. Однако признайся, зачем тебе нужны дополнительные две тысячи долларов?

— Я еще не хозяйка, а доллары мне нужны для увеселительной поездки в Париж!

— Ишь ты, — без зависти ответил Сергеев. — Париж так Париж. А домой собираешься заглянуть?

— Конечно! В конце июля до сентября. А что Андрей Малашенко с тобой не прилетел?

— Он теперь к делу приставлен.

— Какому делу?

— Секьюрити при твоей тете Дарье.

— Телохранитель?!

— Ну да. Он только и умеет кого-то охранять да в гонках сумасшедших участвовать. Теперь охраняет твою тетку и намылился смотаться в Японию на какой-то чемпионат.

— Передавай ему пламенный привет. О папе с мамой никаких новых сведений нет?

— Нет, Катя. Если бы были, мы бы тебе сразу позвонили. Нет и, видимо, больше никогда не будет. Из родни у тебя осталась только тетя Дарья Дмитриевна.

— Это я знаю, — поморщилась Катя, а Сергеев сказал укоризненно:

— Ты на нее заранее и без причин зубы не точи. Она славная женщина и, как мне кажется, сумеет удержать твой холдинг в добротном состоянии. До твоего восшествия на престол.

— Я об этом пока не думаю. Пойдем в наше кафе. Посидим немного, тебе там пиво подадут, поболтаем.

— Пойдем, но у меня мало времени. Утром прилетел, а вечером уже улетаю.

Сергеев лгал. Он крутился возле колледжа уже два дня, встречался с парой своих платных агентов, которые приглядывали за Катей, получил нужную информацию и только после этого с ней встретился.

Они дружески поболтали в кафе около часа, потом Сергеев выдал ей положенный пансион, затем дополнительный — две тысячи долларов, на чем и расстались.

Катя нашла Дэвида Милле, расплатилась с ним за купленный у него еще зимой ноутбук, а потом села на велосипед и поехала в Лондон, к своему репетитору по дисциплине «Бухгалтерский учет».

Визит Сергеева оставил в душе Кати смутные сомнения. Со слов отца она знала, что представляет собой Сергеев. Она по-своему любила его как старшего, опытного и мужественного мужчину, но непроизвольно всегда при встречах с ним была настороже. Все же Сергеев — человек с двойным дном. Постоянно что-то недоговаривает, но самым неприятным в нем были глаза. При беседе он всегда неотрывно глядел в переносицу собеседника и словно завораживал его. И почему деньги привез именно он, начальник службы безопасности? с таким же успехом это мог проделать Андрей Малашенко. Не понравилась Кате и позиция Сергеева по отношению к тетке Дарье. С какой стати этот ко всем недоверчивый человек так ретиво ее защищал?

Катя отработала свой академический час с репетитором и вернулась в колледж. По пути она пришла к выводу, что, для того чтоб хоть как-то разобраться, что там, в Москве, происходит, нужно иметь уж если не полные сведения, то хоть какие-нибудь правдивые сообщения.

Она долго копалась в своей в сумке, пока наконец не нашла старую записную книжку, где был телефон Андрея Малашенко. Звонить с такими проблемами больше некому. Дорохов для откровенного разговора не годился, его позицию Катя уже знала. Она прилегла на топчан в дортуаре и аккуратно набрала номер, сверясь с ним по записной книжке. Со второй попытке связь прошла, и после нескольких гудков четкий голос произнес:

— Греф слушает.

Неужели у Андрея изменился номер телефона?

— Греф слушает. Андрей Малашенко рядом.

Катя обрадовалась:

— Андрей мне и нужен!

— Минуту.

Минута растянулась на две, пока не прозвучал голос Малашенко:

— Я слушаю.

— Андрей, вспомни меня, пожалуйста, это Катя Муратова!

— Катька?! Да я тебя прекрасно помню и очень часто вспоминаю! Помнишь, как мы гуляли по Лондону а ты каждые пять минут хотела писать?! Весь Лондон промочила!

— Нашел что вспомнить! У меня от пива всегда так, даже от детского.

— А теперь ты пьешь и взрослое? — засмеялся Малашенко.

— Бывает.

— А что у тебя стряслось?

— Да ничего не стряслось, просто так звоню.

— Не рассказывай сказки. В Лондон вылетел Сергеев. И я думаю, что он тебя чем-то напугал.

— Ничем он меня не напугал!

— Тогда по какой причине вдруг позвонила? Катя засмеялась и спросила насмешливо:

— А может, я по тебе соскучилась! Может, меня здесь скука замучила и во сне, как чудесное видение, я увидела твой образ! А?!

— Вот, значит, как? И что же тебе сказал мой образ?

Катя уже плохо понимала, в какую сторону уносится фривольная беседа, тон ее был игривый и вовсе не обязательный.

— Твой образ сказал, что ты меня очень ждешь и по этому поводу страдаешь!

— Ну, может быть, это близко к истине.

— Андрей, ты трус или нет?

Поворот темы привел Андрея в некоторую растерянность, и он ответил не сразу:

— Может быть, и трус. Но к чему такой вопрос?

— Ты можешь продать своего начальника Сергеева?

— Смотря кому и смотря за сколько. — В трубке снова зазвучал его смех.

— Мне продать! И бесплатно.

— Попробую.

— Почему именно Сергеев привез мне деньги?

— Как тебе сказать… У вас был с ним разговор о нашем новом президенте, твоей тетке Дарье Дмитриевне?

— Был.

— Ну вот это ему и было надо.

— Что именно?

— Я думаю, что Дарья Дмитриевна весьма нервничает перед встречей с тобой. Она несколько раз меня о тебе расспрашивала. Ты предстала перед Сергеевым в хорошем свете?

— Думаю, да.

— А пятен в твоей жизни там нет?

— Каких пятен?

— Ну, может, пива пьешь слишком много или наркотой балуешься, негра в кавалерах завела.

— О чем ты говоришь?! — возмутилась Катя. — Если даже все это и так, то что с того?!

— А то с того, — внятно выговорил Андрей, — что о каждом твоем шевелении Сергеев уже знает.

— Откуда?!

— От верблюда.

— Андрей, мне, в конце концов, чихать на Сергеева! Что ты скажешь о моей тетке?

Он ответил спокойно и уверенно:

— У нас прекрасный рабочий и, можно сказать, человеческий контакт. Я научил ее водить машину. Она отпускает меня в Японию на гонки.

— Она тебя купила?

— Что за чушь ты порешь, Катя? Это нормальный, добрый человек, пока еще не очень ориентируется в делах, но это дело наживное. В чем-то она, ты не обижайся, кое в чем она лучше твоего отца — в работе, я имею в виду.

— В чем это?! — с раздраженным вызовом спросила Катя.

— А вот ты приезжай и увидишь. Когда тебя ждать?

— В конце июля.

— Я, наверное, буду уже в Японии.

— А я в Париже. Скушал?

— Не подавился. В Париж меня отец покойный возил, когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе.

Глава 2

В среду, с девяти утра и до полудня, Дашу довел до судорог господин Таркунов Кирилл Модестович. Copoкалетний болтун и склочник был похож на молодого Александра Блока и немолодого Антона Павловича Чехова одновременно. Пресечь затянувшиеся дебаты со словоблудием оказалось невозможно — Таркунов был владельцем весьма крупной сети аптек. Щупальца его сети распространялись за Урал, зацепили Прибалтику, а уж про Украину с Белоруссией и говорить было нечего. Строго говоря, сотрудник он надежный и преданный, но имел привычку из пустяков создавать острые проблемы и жевать их часами, хотя вполне уверенно мог решить их и сам. Но он страховался от возможных ошибок, а потому часто перекладывал ответственность со своих плеч на плечи президента холдинга.

Без пятнадцати минут двенадцать он спросил с подчеркнутым обидчивым напором:

— Последнее ваше решающее слово, Дарья Дмитриевна. Вы против того, чтобы я накрыл Монголию?

— Я не против, — устало ответила Даша. — Попробуйте. Но в эту затею я не очень верю.

— Почему?

— Я думаю, что в Монголии ваши медикаменты как в системе аллопатии, так и в варианте гомеопатии успеха иметь не будут.

— Почему же?

— По моему разумению, монголы придерживаются в лечении недугов своей традиционной тибетской медицины. Обращаются за помощью к своим монахам в монастырях.

— Вы очень плохого мнения о монголах! — возмутился Таркунов. — Я сам проводил там зондаж! Они идут к современному миру семимильными шагами!

— Оставьте, Кирилл Модестович. У меня недавно подруга приехала из Монголии. Два года там работала. Сказала: как были они кочевниками, так и остались. Столица Улан-Батор — деревня. Научились у русских кушать водку безмерно. Боятся китайцев и мечтают расширить свою территорию до нашего Байкала, потому что считается, будто где-то там могила их национального героя Чингисхана.

— Какая ерунда! — возмутился Таркунов, но несколько деланно и неуверенно.

Попробуйте, — повторила Даша.

— Давайте с вами слетаем в Монголию, и вы на месте убедитесь, что наши начинания будут иметь успех.

— Не хочу, — решительно ответила Даша.

— Почему?! Монголия! Экзотика!

— Я воспитана на русской и европейской культуре.

Азия меня в этом плане совершенно не интересует. Ну разве что Япония. До нее вы еще не добрались?

— Нет, оттуда я сам препараты получаю, — проворчал Таркунов. — Японцев не переплюнешь.

Таркунова сменил герр Штраус.

Этот время экономил, лишних слов не говорил. Разом выложил перед Дашей свой вариант сотрудничества с холдингом на следующие три года. Даша, так же разом, обнаружила, что хитрый Штраус передергивает. Условия договора по отношению к уже действующему он изменил очень незначительно и даже незаметно. Но два пункта ставили холдинг «Гиппократ» в очень уязвимую позицию. Однако Даша сделала вид, что ничего не заметила, и сказала воодушевленно:

— Прекрасно, герр Штраус! Я изучу договор внимательно и жду вас в пятницу в это же время, мы завершим дело в официальном порядке.

Штраус не скрыл своей радости:

— А после того как подпишем, я приглашаю вас в ресторан отеля «Президент-палас»!

Шикарное предлагалось местечко для завершения сделки. В этом отеле кучковались не только президенты, но бизнесмены, бандиты и мошенники самого высокого, международного полета.

— Хорошо, — ответила Даша. — Пусть будет «Президент-палас».

После того как герр Штраус удалился, Даша вызвала Шемякина, протянула ему договор немецкого варианта:

— Алексей Иванович, я вас попрошу, проштудируйте этот договор сами и покажите его нашему юрисконсульту. На мой взгляд, наш фашист собрался нас слегка нагреть.

— Вот как? — удивился Шемякин. — Раньше он был безукоризненным в деловых отношениях.

— Верю. Он Владимира Дмитриевича боялся и уважал. А теперь решил, что новый президент — неопытная невежда. И здесь можно половить рыбки в мутной воде. Пригласил меня в ресторан отеля «Президент-палас», дешево купить решил.

— Надо пойти, — уверенно произнес Шемякин.

— Может быть, и пойду.

— Не «может быть», Дарья Дмитриевна, а обязательно.

— Это еще почему?!

— Я давно уже хотел поговорить с вами по этому поводу. Разрешите быть откровенным?

— Конечно, Алексей Иванович.

— Дарья Дмитриевна, вы ведете себя в общем плане неправильно, ошибочно и в ущерб интересам холдинга.

— В каком смысле?

— Ваша жизнь замкнулась на работе в офисе. А она должна быть значительно многогранней и шире, чем вы считаете.

— Я вас не понимаю, Алексей Иванович.

— Вам нужно принимать такие приглашения в «Президент-палас». Вам нужно изредка посещать ночные клубы. Вы обязаны быть постоянной клиенткой самого модного и престижного салона красоты и иметь самого знаменитого визажиста. Одеваться вы должны у самых известных и раскрученных кутюрье. Хотя бы раз в месяц посещать казино и проигрывать там некоторые суммы.

— Проигрывать?!

— Обязательно. Если вы подумаете, то сами поймете, почему вам положено не выигрывать. Ни в коем случае вам нельзя превращаться в штатную участницу всех этих тусовок. Только редкие, но эффектные посещения всех указанных злачных мест.

— Зачем все эти судороги? — поразилась Даша.

— Эти судороги затем, что вы должны создать свой имидж, свое реноме. Затем, что во всех указанных местах вы постепенно обрастете нужными знакомствами и необходимыми связями, которые вам Владимир Дмитриевич не успел передать.

— Так он существовал именно по такой модели?

— А как же иначе?! Откройте сейф и возьмите там черный конверт. Вы наверняка найдете там несколько членских клубных билетов, визитные карточки владельцев популярных ресторанов и весьма высокопоставленных лиц. Без этого, Дарья Дмитриевна, бизнес невозможен.

— Вы не преувеличиваете?

— Да что вы, Дарья Дмитриевна! Все люди родственного бизнеса хоть и конкурируют, ненавидят друг друга, но встречаются в саунах, спят с одними и теми же девочками, которые ходят по кругу, и при этих встречах достигают консенсуса в спорных вопросах и вырабатывают общую тактику. — Он заколебался, словно не решался закончить, и Даша попросила:

— Продолжайте, Алексей Иванович, коль скоро начали. Все это крайне интересно для меня…

— Хорошо. Для этой же пользы дела, вам, Дарья Дмитриевна, как бы это выразиться поаккуратней… следует завести, ну не то чтобы роман, но какие-то отношения с личностью достаточно известной. Вам нужен спутник для посещения всех указанных мест. Артист, режиссер, какой-нибудь деятель телевидения, журналист или бандит с именем — мафиози.

— Что ж, мне этого спутника отлавливать, как медведя в лесу?

— Не волнуйтесь, он нарисуется сам, едва вы начнете светскую жизнь. Только не воспринимайте его всерьез. Он работает по родственной задаче, такой же, как у вас. Поймите же, что этим олухам тоже лестно появляться с вами — хозяйкой холдинга «Гиппократ»! Вы все еще недооцениваете себя.

— Вы меня ошеломили, Алексей Иванович, — потерянно ответила Даша. — И с чего, по-вашему, мне следует начинать?

— Греф всю эту систему отлично знает. Он и раскручивал Владимира Дмитриевича, ведь тот тоже объявился здесь неофитом. Но Греф стесняется вам об этом рассказать.

— Придется играть по этим правилам? — тоскливо спросила Даша.

— Придется, Дарья Дмитриевна, — улыбнулся, посочувствовав, Шемякин. — Тут уж ничего не поделаешь. Хотя бы лет пять. А потом надобность в такой суете отпадет.

— Что еще?

— Я давно ношусь с идеей, что холдингу надо взять шефство над кем-нибудь. Над подводной лодкой Северного или Тихоокеанского флота, над детским приютом, завести штатного священника, поверьте, такие ходы производят на общество очень сильное впечатление.

— А зачем нам это?

— Реклама. Расширение нашей зоны безопасности. В идеале было бы неплохо, если б вам удалось занять место в какой-нибудь властной структуре при правительстве, Госдуме или еще что-то в этом роде.

— Для страховки?

— Для укрепления своих позиций. Об этом мы вынуждены заботиться каждый день.

Подал сигнал селектор — Сергеев попросил приема.

— Вы уже вернулись из Лондона, Николай Александрович?

— Да. С отчетом.

— Через десять минут, — сказала Даша.

— Последнее на сегодня, Дарья Дмитриевна. — Шемякин открыл свой потертый кейс. — На ваше имя уже начали поступать письма с просьбами и мольбами о помощи. Это обычное явление. В большинстве случаев клянчат и вымогают деньги штатные попрошайки. Бездельники и мошенники. Они рассылают такие письма массированно, всем известным бизнесменам, банкирам, знаменитым артистам. В этом деле они преуспевают и способны выдавить слезу даже у крокодила. Я эти письма сортирую. И когда мне кажется, что натыкаюсь на что-то достойное внимания, когда человек находится действительно в катастрофическом положении, то передаю его президенту холдинга, то есть теперь вам. На ваше усмотрение.

— Много приходило таких просьб Владимиру?

— Штук по сорок в месяц.

— Он на них реагировал?

— Выборочно.

— Выдавал финансовую помощь?

— По-разному. Иногда ездил к просителю сам, для проверки видимо. Иногда вызывал в офис.

— Дайте письма, я возьму их с собой домой. Попробуем придерживаться той же системы. Фонды у нас на эту помощь есть?

— Конечно.

Сергеев вошел через назначенные десять минут. В своей обычной полувоенной форме, подтянутый и сдержанный. Поздоровался на военный манер и сел в кресло.

— С приездом, Николай Александрович.

— Слава богу, долетели. Сперва нас в Питере посадили, Москва неизвестно почему не принимала.

— Встретились с Катей?

— Разумеется. Давайте я по порядку все доложу.

Он извлек из кармана блокнот, раскрыл, глянул и закрыл:

— Дела получаются такие. Ну, в общем, это теперь уже взрослая, рано созревшая девушка. Интересна, контактна, откровенна. Она учится вполне усердно и успешно, хотя в дисциплине по бухгалтерскому учету у нее непорядок. Наняла репетитора, очень дельный старикан и берет за свои услуги по-божески. В колледже полно наркоманов. Начинающих в основном. В этих играх Екатерина участия не принимает, да и вообще не влилась в общественную жизнь, подружилась с англичанкой Дорис Эпштейн. Девушка из не очень обеспеченной семьи, и за ее обучение платит христианская община. Девочка хорошая, порочных увлечений нет. У Екатерины тоже. Дополнительные деньги ей понадобились для покупки ноутбука и путешествия в Париж. Бойфренда у нее нет. В целом все благополучно, кроме одного.

— Чего? — насторожилась Даша.

— По непонятным для меня причинам она заведомо плохо к вам относится, Дарья Дмитриевна. И даже подчеркивает эту неприязнь.

— Но почему?! Она же меня совсем не знает!

— Не пойму. Не нравитесь, и все тут. Но предполагаю, что плохую рекомендацию вам давала, может быть и непроизвольно, ее мать, Ирина Муратова.

— Ирина?

— Да. Она же всех не любила. И ревновала Владимира к вам. А потому по-женски, не стесняясь, скорее все-то, при любом удобном случае поливала вас грязью. При Кате.

— Вы думаете?

— Да. Однажды при мне Владимир Дмитриевич отправлял вам деньги. Так Ирина учинила такой скандал, что я попросту был вынужден уйти.

— А Катя при этом присутствовала?

Совершенно точно.

— Ирина меня не любила. В этом вся причина.

— Наверное, так. Ну что еще? Катя активно занимается спортом. По утрам вместе с Дорис катаются в парке на велосипедах. Играют с мальчиками в футбол. Врач колледжа взял ее медицинскую карточку и заверил, что здоровье ее в идеальном состоянии. Зимой вывихнула ногу, но это пустяки. В церковь не ходит, но там это никого не волнует. Получила постоянный пропуск, нечто вроде членского билета, в Национальную библиотеку. По-английски говорит свободно, по-русски — с акцентом. Одевается как все студентки. Своевольна. Порой капризна. Но самое главное и положительное — она всерьез связывает свое будущее только с нашим холдингом.

— Отлично, Николай Александрович, большего мне и не надо. Во что обошелся вам сбор информации?

— Я уже предъявил счет Чмонину и получил по нему причитающиеся деньги.

Даша помолчала.

— Главбух восстановил черную кассу?

— Попробовал бы не восстановить. Ситуация же изменилась, Дарья Дмитриевна. Безвластие кончилось, временщики ушли в тень, на свои положенные места. У холдинга есть хозяйка, и теперь они подожмут хвост и будут работать с остервенением и честно, как негры на плантации.

— Негры работали из-под кнута.

— А вы полагаете, что не держите в руке кнут? Вы его держите по определению. Даже если и не подозреваете об этом.

В обеденный перерыв все те же официанты принесли свои сумки с судками и сервировкой, накрыли стол на три персоны, поскольку за минувшие дни усвоили, что Даша одна обедать не будет. И ушли не без неизбежного вопроса: «Немного вина, Дарья Дмитриевна?»

— Вечером принесите этого кьянти, если не трудно. Две бутылки, я домой возьму.

— Нет проблем.

Закрыли офис, отключили телефоны, что вошло уже в привычку, и уселись втроем к столу.

— Дарья Дмитриевна, — сказала Света, — часа два назад был какой-то странный телефонный звонок.

— Чем странный?

— Мне показалось, что он международный. Какая-то женщина говорила с очень сильным акцентом и с трудом подбирала русские, слова. Ну словно у нее эти слова были на бумажке написаны, а она их читала.

— И что сказала?

— Она спросила, кто теперь руководит холдингов. Я ответила, что вы. А потом спросила, оформлено ли опекунство над Катей, вашей племянницей. Я ответила, что оформляется. И она тут же вышла из связи.

— Все правильно, ну и что тут такого? — спросила Даша.

— Да так, мне показалось это странным.

— Ничего странного. Кто-то из наших деловых партнеров за рубежом пытается определиться в новой ситуации. Вот и все.

— Да, наверное, — Неуверенно ответила секретарша.

Около семи часов вечера Даша собралась покинуть офис и уже отключила компьютер, когда просигналил сотовый телефон. Она выругалась про себя и включила аппарат. Почти сразу зазвучал насмешливый голос:

— Даша, а я уже прочитал первый том «Войны и мира»!

Она почувствовала, что сердце у нее оборвалось в груди и застучало в затылке.

— Прочел? Поздравляю.

— А мне обещали на той неделе гипс снять!

— Так рано?

— Да у меня же всего лишь трещина пустяковая! Твой водитель меня очень аккуратно на асфальт уложил. Так что через полторы недели буду прыгать, как козлик! Куда попрыгаем, Даша?

Подобного рода бесцеремонность обычно раздражала Дашу, но на этого балагура невозможно было обижаться, и она ответила:

В дальние дали попрыгаем.

— Под сень дубрав?

— Можно и под сень дубрав.

— Когда ты ко мне заскочишь?

— В субботу, может быть. — Она осознала, что ответила автоматически, не думая.

— Так я буду ждать!

— Жди. У моря погоды.

Связь оборвалась, а Малашенко уже стоял в дверях и спрашивал:

— Едем, Дарья Дмитриевна?

— Едем. За руль мне можно?

— Нет. Сейчас час пик. Сплошные пробки и заторы на улицах. А что будет за кольцевой, посмотрим.

Он оказался прав. До кольцевой дороги они трижды попадал в глухие пробки длиной до километра. Когда едва ползли в последнем заторе, Малашенко нерешительно проговорил:

— Не знаю, уж как вам доложить про некоторые дела, но доложить обязан по долгу службы.

— В чем проблема?

— Дня три или два назад мне неожиданно позвонила из Лондона ваша племянница, Катя.

— Вот как? — удивилась Даша. — А ты с ней знаком?

— Я же вам говорил, я ей деньги отвозил в Лондон. Иногда с Сергеевым ездили, а несколько раз я один.

— Правильно. Я забыла. Ну так и что?

— Разговор у нас нелепый получился. Словно допрос с ее стороны. Она меня пытала, что вы собой представляете, какая вы в жизни и как мне с вами работается.

Даша засмеялась:

— Андрей, я не вижу в этом ничего криминального. Мы плохо знаем друг друга, и каждая через третьих лиц пытается понять, с кем в будущем придется жить и работать. Я ведь тоже расспрашиваю о ней всех, кто ее знает.

— Мне показалось, что она была напугана.

— И это понятно. Напугал ее Сергеев. Так он кого хочешь напугает. Что тебя так взволновало? Тебе нравится Катя?

— Да о чем вы говорите? Она же вовсе девчонка, а я уже стареть начал.

— Стареть? А сколько тебе?

— Двадцать третий пошел.

— Ого! До старости тебе еще пахать да пахать. Затор рассосался, через десять минут они прокатились над кольцевой дорогой, и Даша пересела к рулю. Без затруднений и даже с удовольствием довела машину до своей территории, и кто-то услужливо включил мотор, открывший ворота. Даша подкатила машину к крыльцу, подхватила кейс и тут же прошла в бассейн.

Вода оказалась прохладной, освежила Дашу, она вылезла из бассейна, закуталась в теплый халат и опустилась в шезлонг. В своем кейсе она нашла три письма просителей, которые ей передал Шемякин.

Все трое просили денег. Все трое были уверены, что такие деньги у нее есть. Один обращался к ней: «Господин президент!» А двое уже знали о переменах: «Уважаемая Дарья Дмитриевна» и «Дорогая Дарья Дмитриевна!».

Тот, кто величал Дашу «президентом», не просил помощи, а требовал ее. Но он и прокололся по неосторожности. Рассматривая письмо и шрифт пишущей машинки, Даша обнаружила, что это копия, отбитая под копирку. Буквы были нечеткие, так что даже не второй лист в закладке, а третий, уже несколько тусклый и размытый по печати.

Остальные письма были написаны от руки. Мужчина — герой Чернобыля — бедствовал. Просил денег на лекарства. Но готов был получить лекарства и напрямую. Этот внушал к себе доверие, нужно спасать жизнь, а пропивать выпрошенные деньги он не собирался. Третье письмо от матери, у которой тяжело заболел сын, было уж больно жалостливым. Сыну требовалась операция за границей, а для операции требовалось шесть тысяч долларов. Письмо слезливое, но очень грамотно и логически правильно построенное. Какая-то очевидная фальшь в нем была, и Даша решила, что просьба требует проверки, благо адресат жил в Москве.

Бесшумно вошла Тамара, спросила предупредительно:

— Дарья Дмитриевна, вы сегодня здесь хотите вечером поработать?

— Может быть, а что?

— Тогда я вам сюда ужин принесу.

— Зачем уж так? Я дойду до кухни.

— Нет. Я ведь понимаю, что у вас каждая минута на счету. И мой Валентин так же говорит. Мы ваше время ценить должны.

— Да ладно, Тамара! Ну хочешь, я с вами на три года договор подпишу, печатями у нотариуса заверим, что я гарантирую тебе три или пять лет работы и проживания здесь. Хочешь?

Тамара ответила без раздумий:

— Нет, Даша» Такой договор и нас оскорбит, и тебя. Получится, что мы друг другу не верим. А ты уже и мальчики твои нам просто как родные стали. Не надо никаких договоров. Так я принесу тебе перекусить?

— Уж если тебе не терпится, неси.

— Не терпится, несу.

Пропел свою мелодию сотовый телефон. И Шемякин сказал удивленно:

— Дарья Дмитриевна, что это наш немец Штраус вытворяет?! Я его вариант соглашения сейчас прочел и изучил. Он нас что, фашист недобитый, за круглых дураков принимает?

— Не точно. Нас он за дураков не принимает. Он принимает за круглую дуру только меня. С его точки зрения, он имеет на это право.

— Проверяет на вшивость?

— На профессионализм точнее.

— Накажем его за наглость?

— Непременно. Придумайте как.

— За мной не заржавеет. Спокойной ночи.

— Подождите! — остановила Даша. — Я прочла три письма, которые вы мне передали.

— Очень хорошо. Выносите свой вердикт, Дарья Дмитриевна.

— Одно письмо, совершенно очевидно, от профессионального попрошайки и вымогателя. Он рассылает свои просьбы скопом, всем и пачками. Гонит текст на пишущей машинке под копирку и отправляет его во все места, где, по его разумению, пахнет деньгами.

— Угадали, — хохотнул Шемякин. — Я такого же мнения.

— Так зачем дали мне это письмо? — удивилась Даша.

— Честно скажу, хотел проверить, заметите вы это или нет?

— Вы что же, Алексей Иванович, экзамен мне устраиваете?!

— Извините, Дарья Дмитриевна, у нас с вашим братом такие мелкие подколки были в системе. И он мне чепуху для проверки бдительности подсовывал, и я ему.

— Забудьте про эту систему, — сердито сказала Даша — Письмо несчастной матери с больным ребенком требует проверки. Ну а герою Чернобыля поможем сразу и безоговорочно. Он ведь даже не денег просит, а медикаментов. Но вы приложите к лекарствам и какую-нибудь сумму — в разумных пределах.

— Понял, завтра займусь.

Даша отложила письма в сторону, занялась работой с другими документами. Самый острый вопрос, требующий быстрого решения, состоял в подготовке и объявлении общего собрания акционеров холдинга. И если поначалу Даша относилась к этому делу несколько легкомысленно, то теперь понимала — это проблема серьезная. Акционеры не шутники, и, вполне возможно, они устроят новому президенту изрядный и строгий экзамен, чтобы воочию посмотреть, чего он, этот новоявленный президент (выскочка с их точки зрения), стоит в настоящей работе.

Углубившись в работу, Даша даже не заметила, как бесшумно вошла Тамара, поставила на столик под ее руку поднос с холодным ужином и ушла.

Около полуночи Даша перекусила, решила, что тянуть с общим собранием уже просто опасно, и через полчаса работы начала клевать носом.

Она добралась до спальни и уже укрылась одеялом, когда проклятый мобильник вновь подал сигнал. Что там, пожар, что ли? Оказалось не пожар, а веселый директор завода Демидов. И убеждать его в том, что в час ночи не звонят, было занятием бессмысленным, — скорее всего, уж так он был приучен братом — не считаться ни со своим временем, ни со временем сна руководителя.

— Дарья Дмитриевна, мы тут с толковыми мужиками в сауне сидим. Подъезжай, я машину за тобой пришлю!

Даша тяжело вздохнула:

— Вениамин Игоревич, сколько ты уже выпил?

— Да что ты, Дарья?! У всех ни в одном глазу?! — возмутился Демидов. — Сегодня же только среда, до гулянок в субботу еще вечность пройдет! Так что мы все позорно трезвые и насухую попарились. Слухай. сюда. Мы сейчас крутые разговоры ведем, важные вопросы решаем, и не мешало бы, чтоб ты на часок подъехала.

— Я сплю! — заорала Даша. — Час ночи!

— Хорошо, хорошо, извини. Слухай сюда. Ты попробуй и во сне прожевать две проблемы. Первая — пора созвать общее собрание акционеров, без него нам «Афро» не запустить. Вторая — «Афро» нужно запускать немедленно, завтра. Чтобы к собранию акционеров у тебя в руках было хоть какое оружие для борьбы, какой-то козырь в этих играх. Сообразила, в чем противоречие?

— Я тебе уже сказала, — запускай «Афро» без всяких собраний!

— Завтра запускать?

— Сейчас! Вылезай из сауны и запускай.

— Слушаюсь, господин президент! — снова принялся ерничать Демидов. — Запускаем «Афро» и ждем общего собрания! Приготовься к головомойке, наши акционеры публика остервенелая. Если не пообещаешь обоснованно, что они за один день разбогатеют и станут олигархами, то тебе крышка!

— Пошел куда подальше, Вениамин Игоревич!

На этом разговор закончился, а через пять минут Даша заснула.

Глава 3

Фиктивный заведующий брокерского агентства «Мы работаем на вас» (филиал «Гиппократа») Игорь Сергеевич Дубов пил по-черному, шесть дней кряду. Самое страшное, что водку он изволил кушать в полном одиночестве. Жена его, Лидия Сотоцкая, даже в кабинет к нему не заглядывала. На четвертый день Дубов принялся от тоски беседовать с бутылкой. Вечером пятого дня бутылка наловчилась ему отвечать. Утром седьмого дня, кажется было воскресенье, Дубов попытался приостановиться. За пропущенную мимо работы неделю он не волновался — от такой неприятности Сотоцкая его всегда прикрывала. Но хуже дело обстояло с физическим и душевным состоянием Дубова. Руки у него тряслись, голова болталась, ноги не держали. До туалета он вынужден был добираться на четвереньках, а едва пытался принять вертикальное положение, как тут же падал, вестибулярный аппарат дал сбой. У него еще хватило разума, чтобы понять, что танцует он на самой грани белой горячки. Но остановиться он не смог и, покопавшись в письменном столе, нашел-таки непочатую бутылку водки. Осторожно выпил полстакана и слегка пришел в себя. Однако на него тут же цементной глыбой навалилась вселенская грусть, и он заплакал. Оплакивал несложившуюся жизнь, унижения, которым подвергала его властная жена. Потом он начал свирепеть. На беду свою, добрался до туалета. Из коридора услышал голоса в гостиной — разговаривали его супруга и Глеб Артемьев. От нахлынувшей злости Дубов забыл про туалет, вернулся в кабинет и принял еще полстакана. После чего рассудок его помрачился, но физических сил прибавилось. Он прихватил со стола пустую бутылку и сравнительно твердым шагом двинулся в гостиную, откровенно говоря еще не зная, какую цель преследовал.

Но когда увидел на диване вальяжно развалившегося Артемьева, а рядом с ним свою жену, то яростно зарычал и метнул бутылку, не прицеливаясь, в своих обидчиков.

Каким-то чудом Артемьев успел прикрыться от этого метательного снаряда подушкой, а Сотоцкая ожесточенно крикнула:

— Ты что это такое, дурак, удумал?! До голубых слонов нажрался?!

— Сволочь, — убежденно заявил Дубов. — Сволочи вы оба! Кто вам дал право меня унижать?! Кто вам дал право нагло валяться при мне в моей квартире на диване!

— Заткнись, урод! — Сотоцкая соскочила с дивана и двинулась на мужа, но обычно робкий супруг проявил строптивость:

— Это ты заткнись, проститутка! Уже переспала со всем холдингом, мало тебе?! Ты уже старая и дряблая, а все туда же лезешь.

Сотоцкая оглянулась с таким видом, с каким солдат в бою ищет подходящее оружие для атаки, но неожиданно приостановилась и позвала Артемьева:

— Глеб, дай же ему в морду и запри в туалете!

— А я тут при чем? — пожал плечами Артемьев. — Извини, но это ваши дела, семейные. Они постороннего вмешательства не терпят.

Дубов не унимался:

— Хватит с меня, хватит, сволочи! Разведусь я с тобой, шлюха тротуарная.

— Разводись, — совершенно хладнокровно вдруг согласилась Сотоцкая. — Разводись, родимый, хоть завтра. Только учти, что фартовая жизнь твоя кончится. Из этого дома ты уйдешь нагишом. И не будет тебе ни квартиры, ни дачи на Клязьме, ни хаты в Ялте. Не будет автомобиля и катера на Волге, под Ярославлем. Ничего не будет, Дубов. Ты подохнешь в канаве, как последний бомж.

— Да лучше Сдохнуть, чем жить в таком позоре и унижении!

Артемьев уже надел пиджак, и Сотоцкая сказала ему:

— Идите, Глеб Сергеевич. Идите. Я сейчас тут быстро разберусь.

Артемьев кивнул, и через несколько секунд за ним захлопнулась дверь в прихожей.

— Ты закончил? — спросила Сотоцкая. — Может, поговорим вразумительно?

— Я с тобой, сукой панельной, разговаривать не собираюсь! Беру свои кальсоны и ухожу навсегда!

От хлесткой и достаточно тяжелой пощечины Дубов слетел со своих слабых ног на ковер, ударившись при этом головой о ножку стола. Кровь потекла по левому виску, но сознание он не потерял. Сел и сказал угрюмо:

— Значит, теперь Так? Ну тогда я тебя убью!

— Попробуй, урод, — спокойно прозвучало в ответ. — Только успеешь ли убить? Ведь я сейчас сниму телефонную трубку, и через пять минут ты загремишь. Знаешь куда? Помнишь ли, Игоречек?

Дубов дышал тяжело, смотрел на жену глазами умирающего зверя.

Сотоцкая прошла в ванную комнату и вернулась оттуда с мокрым полотенцем и пластырем. Аккуратно вытерла окровавленную голову Дубова, залепила рану пластырем.

— Игоречек, сизый голубочек, ты устал, утомился от работы. Все хорошо, все ладушки. Я сейчас вызову машину, и тебя отвезут на дачу, — ворковала Сотоцкая, будто пару минут назад не она повергла мужа могучим ударом на ковер. — Отдохни недельку, отойди на пиве и квасе. За работу свою не бойся, я там все улажу. А через понедельник я за тобой приеду.

На Дубова подействовало умиротворяющее воркование жены — и боевой дух из него вышел. Он бессильно расплылся на ковре и даже слегка задремал. Словно сквозь подушку, он слышал, как жена вызывала машину, потом слышал чьи-то голоса и ощутил, будто воспарил в небо. Однако, когда его сунули в салон машины, сообразил, что его донесли сюда на руках. Теперь он уже понимал, о чем говорили двое мужчин:

— Ну и дерьмо мужик! Полная слякоть. Надо же жить и процветать под юбкой жены!

— А Лидке-то зачем он нужен?

— Хрен ее знает, устраивает, видать, такой спиногрыз.

— А по-моему, ей удобно при таком муже погулять от души. И по чужим койкам валяется, и от всяких сплетен прикрыта, замужем потому как. И что он от нее не сбежит?

— Хрен его знает. Поговаривают на фирме, что он у нее на какой-то крючок насажен: чуть хрюкнет, она ему тут же будто бы карачун устраивает.

— Оба они дерьмо вонючее.

— Это уж точно.

Загудел мотор, Машина тронулась. Игорь Сергеевич уткнулся носом в подушку кресла и горько, тихо заплакал. Он понимал, что ничего в своей жизни изменить уже не может. Разве что голову в петлю сунуть? Но зачем? Пусть все остается как есть.

Глеб Сергеевич Артемьев сидел в стеклянном кубике кафе напротив дома Сотоцкой. Он с удовольствием проследил, как вынесли Дубова на руках из парадных дверей дома и впихнули бедолагу в машину. Машина укатила, а Артемьев расплатился с официанткой, перешел улицу и поднялся на третий этаж, где и открыл двери своими ключами.

Сотоцкая радостно встретила его в гостиной, обняла, поцеловала и сказала уже озабоченно:

— Хорошо, что ты вернулся, мы не договорили.

— Поэтому и вернулся.

Сотоцкая спросила лукаво, влажно блеснув своими красивыми и призывными глазами.

— Только поэтому и вернулся?

— Сначала дела, Лида, а удовольствия потом.

— Ты прав, мой принц. Давай о делах. И пора, Глеб, хотя бы нам с тобой говорить прямо. Хватит темнить, назовем вещи своими именами.

— Называй.

— Нам с Дарьей не сработаться. Или мы ее уделаем, или она нас.

— Пожалуй, согласен, — уклончиво ответил Артемьев. — Но если ты предлагаешь борьбу с Дарьей, то нужен какой-то план этой борьбы. А кроме того, надежные союзники.

— Будут тебе союзники. Они уже есть.

— Кто?

— А вот состав моей группы позволь пока удержать в секрете.

Артемьев оскорбился и произнес с обидой:

— Ты что мне, не доверяешь, Лида?

— Да, может, и не доверяю! — резко ответила она. — Доверяю в постельных делах, это да. А тут я просто не хочу, чтоб ты раньше времени засветился, ты у нас будешь лидером атаки. И выскочишь на поле боя в самый решающий момент. Неожиданно.

— Да в какой момент, Лида? Зачем ты опять темнишь?

— Решающий момент наступит на общем собрании акционеров.

— Ты его подготовила? — подозрительно спросил Артемьев.

— А ты полагал, что все мои силы уходят только в битве с тобой под одеялом? — засмеялась Сотоцкая.

— Надо понимать, что ты успела обработать изрядную часть наших акционеров и…

— Именно так. Как минимум они потребуют изменений в учредительном уставе. Господа Муратовы превратили холдинг в свое удельное княжество. Это надо поломать. И как максимум добиться, чтобы должность президента была выборной.

— Лида, но у господ Муратовых, плюс Дорохов, в руках, кажется, тридцать два процента акций! Это же практически контрольный пакет! Нам их попросту не свалить.

— Это тебе так кажется. Пусть они засунут свой контрольный пакет в задницу и отскочат в сторону. Стригут купоны, а холдингом будут руководить другие люди.

— Кто, Лида?! У нас нет авторитетного лидера, в которого поверили бы акционеры!

— Есть лидер.

— Кто?!

— Дорохов Юрий Васильевич.

— У тебя крыша поехала? — неприязненно улыбнулся Артемьев. — Дорохов душой и телом предан клану Муратовых.

— Вот как? А представь себе, что акционеры на собрании подавляющим числом голосов требуют назначения Дорохова на пост президента холдинга? Ведь тут уж не возьмешь самоотвод. А если и возьмешь, то тебе тут же предложат продать свои акции и вылететь из холдинга. Учредительный устав учитывает такую возможность — удалять акционера из состава холдинга, если он чего-то там не соблюдает. У Дорохова не будет выбора.

— Подожди, — терпеливо начал Артемьев после краткого раздумья. — Ну выбрали акционеры Дорохова президентом. Хорошо. Но он ведь тоже из клана Муратовых! Будет фиктивным президентом!

— Нам этого достаточно.

— Но управлять все рано будет Дашка.

— Недолго.

— Почему?

— Дорохов, Глеб, очень скоро умрет, вот почему,

— Что-о?

— Что слышал.

— Эта… Эта информация достоверна?

— Абсолютно. Проверена и перепроверена десять раз.

— И ты даже знаешь, сколько Дорохову осталось?!

— Полгода. Если очень повезет.

— Лидка, — глаза у Артемьева распахнулись и потемнели, — я тебя боюсь.

— Правильно и очень хорошо. Ты бойся, Глебушка, бойся. Это самая надежная гарантия, что ты о-очень долго останешься при мне, а не побежишь за какой-нибудь юбкой, едва выйдешь из этой квартиры. Бойся, родной. Но я тебе ничего плохого не сделаю, пока ты будешь моим принцем.

Артемьев не выдержал ее взгляда, в котором смешались нежность и жестокость. Он отвернулся, подошел к бару, налил и залпом выпил вместительную рюмку коньяка, затем спросил на повышенных тонах:

— Ладно, похоронили Дорохова, кресло президента опустело. Дальше что?

— Выборы нового президента на общем собрании акционеров.

— И кто им будет?

— Ты или я.

— Ты это серьезно говоришь?

— Конечно. За это время мы подкупим акций сколько сможем. Если твоя «Афро» раскрутится, то акции поднимутся в цене. Да ты об этом не думай. Думай над тем, как поэтапно усовершенствуешь свой препарат. «Афро-один», «Афро-два», «Афро-три» и так далее. И каждый раз новая атака рекламы, «Афро» будет наращивать свой успех.

— Что ты мне лекции для школьников читаешь?! — возмутился Артемьев. — Я тебе не твой болван Дубов. Я тебе конкретный вопрос задал: кто будет президентом после смерти Дорохова?

— Я тебе ответила: ты или я.

— Это не ответ!

— Почему же, мы с тобой всегда будем вместе. До конца.

— Прекрати! — выкрикнул Артемьев, уже захмелев от выпитого коньяка. — Ты же видела, что сегодня выкинул твой обалдуй Дубов?! И поверь, раз такое началось, то будет повторяться! И в конечном счете этот дебил действительно убьет кого-нибудь из нас. Тебя или меня.

— Вот тебя что волнует! — слегка удивилась Сотоцкая. — Не дергайся, милый. Дубов никого не убьет. Он, скорее, сам повесится.

Артемьев не ответил, быстро повторил возлияние, потом произнес с легким ожесточением:

— Лида, давай определять между нами кандидатуру будущего президента. Положимся на рок. На фатум. На указание судьбы. Кинем монету — и как провидение укажет, так мы и выполним его судьбоносную и решающую волю.

— Я не знала, что ты такой мистик! — вскинула тонкие брови Сотоцкая.

— Жизнь сделала таким суеверным. Давай, кидаем монету.

Сотоцкая достала из сумочки монету достоинством в один рубль, насмешливо улыбнулась и сказала:

— Предоставляю тебе право свободного выбора.

— Решка.

— Орел. Ты будешь кидать или я?

Артемьев криво улыбнулся:

— Женщины всегда приносили мне счастье. А сам себе я только гадил. Кидай ты.

Сотоцкая ловко щелкнула пальцами, монета ударилась в потолок, звякнула, ударившись о стол, и упала на ковер.

Сотоцкая и Артемьев, столкнувшись лбами, наклонились над ней. Сотоцкая сказала спокойно и насмешливо:

— Ну вот тебе и указание провидения. Орел. Я — президент. Ты подчиняешься указанию свыше?

— Да, — сдавленно ответил Артемьев.

Сотоцкая обняла его, прижалась всем телом и прошептала:

— Не дергайся, Глеб. Тебе еще и сорока нет. Это я в свои тридцать девять вот-вот закончу свой полет. А у тебя впереди еще очень длинная и светлая дорога.

Артемьев мягко отодвинулся:

— Хорошо, Лида, но давай все-таки завершим сегодня обсуждение наших планов.

— Конечно. Противник у нас оказался серьезный. — И быстро спросила неожиданно: — Ты не хочешь слетать в Англию?

— Зачем? — опешил Артемьев.

— Ночью в пятницу вылетишь, в воскресенье вернешься.

— Да зачем?

— Встретишься с Екатериной Муратовой. Обаяешь ее, ведь ты умеешь как никто.

— Я повторяю, зачем эти пряники?

— Да, — печально сказала Сотоцкая, — во всем, кроме своих лабораторных изысканий, ты вовсе беспомощный щенок. Ты что, не понимаешь, что по достижении Катериной совершеннолетия капитал Владимира Муратова расколется. Половина акций — Дашке, половина — Катерине.

— Ты и это вынюхала?

— Вынюхала. Рано или поздно это произойдет. Более того, отец нацелил Катерину на то, чтобы она когда-то возглавила холдинг. Время летит быстро, Глеб, много быстрей, чем нам бы того хотелось. И из Катерины нужно сделать нашего союзника. Это отдаленная перспектива.

— А ближайшая перспектива есть? — недоверчиво спросил Артемьев,

— Есть. Опекунство над Катериной сейчас в руках Дашки. Но если допустить, что Катерина взбрыкнет и потребует сменить опекуна, поскольку она Дарье не доверяет, тогда ситуация может в корне измениться. Ей сменят опекуна, и игра начнется по новым правилам.

— Твой план слишком сложен для моего восприятия, — печально сказал уже изрядно опьяневший Артемьев. — Честно говоря, интриги подобного рода не для меня.

— А ты ими и не занимайся! — весело предложила Сотоцкая. — Ты собирай чемодан, бери билет на Лондон и лети соблазнять Катерину!

— Ты о чем говоришь?! Девчонке еще пятнадцати не стукнуло!

— Стукнет через месяц! И говорят, что она уже зрелая девушка. Но твоя задача вовсе не сексуального плана. Я знаю с абсолютной точностью, что Катерина свою тетушку Дарью терпеть не может. Неизвестно почему, но это так. И на этом можно сыграть. Если тебе удастся уговорить Катерину поднять вопрос о смене опекуна, это будет большая удача. Летишь в Лондон?

Колебания Артемьева решила третья большая рюмка коньяка.

— Лечу, — сказал он решительно.

— Отлично! Я ее предупрежу по телефону о твоем появлении. И, сколько возможно, подготовлю девушку в нужном плане. Думаю, что она тебя встретит в аэропорту.

— Я полечу, Лида, но только вместе с Аркадием Седых.

А этот папенькин сынок тебе зачем? — поразилась Сотоцкая.

— Этот красавчик много ближе Катерине по возрасту. К тому же я уверен, что он твой союзник.

— Откуда такая уверенность?!.

— Он тебе позарез нужен, Лида. Точнее, не он, а его тяжеловес папа.

Сотоцкая помолчала, потом кивнула:

— Ладно, полетишь с Аркадием.

В течение рабочей недели Демидов (звонил по пять раз на день) довел Дашу до истерики.

— Ну хорошо, хорошо, — сдалась она. — Собирай — свою команду заединщиков, и я вас приму!

— Стоп, Дарья! Слухай сюда! У тебя в офисе нам встречаться не с руки. В субботу к одиннадцати часам приезжай ко мне на дачу.

— Да ты, извини, пьешь водку с субботы до воскресенья, это уж, еще раз извини, все знают!

— Что так, то так, — не обиделся Демидов. — Но по такому случаю воздержусь. Так что будем тебя ждать.

— Кто будет ждать? Состав заединщиков? — уточнила Даша.

— Увидишь на месте. Самые лучшие люди холдинга.

— Грефу пистолет с собой взять?

Демидов хохотнул:

— Пусть возьмет автомат. Нас много будет.

— Учти, Демидов, если твое сборище будет напоминать заговор в рядах холдинга, то, клянусь могилами родителей, я тебя на общем собрании акционеров раздену догола!

— Прекрасно! — обрадовался Демидов. — Раздевай! Только обнажай уж всех заговорщиков! Остальных тоже!

— Каких — остальных?

— Имен не знаю, но кое-кто на тебя зубы точит, так что на общем собрании тебе придется лихо. Ты к этому изготовься.

— Всегда готова. — Даша бросила трубку телефона.

…В субботу с утра Валентин Бушков тщательно вымыл «БМВ» как сверху, так вычистил и салон, и Греф выдал ему в награду блок сигарет.

Даша облачилась в самый строгий свой костюм и не удержалась, чтоб не обмотать шею жемчужным ожерельем, изъятым из кладовки с подарками президенту.

Греф глянул на нее одобрительно, раскрыл дверцу автомобиля. Даша села на заднее кресло (как требовали телохранители), и они выкатили с подворья, сопровождаемые обиженным лаем Джема.

Демидов купил в свое время громадный дом священника местного прихода далеко от Москвы. Сто двадцать километров по Владимирскому тракту. Но трасса была слабо загружена движением, и на отдельных участках Греф разгонялся едва ли не до ста шестидесяти километров в час. Даша сразу отметила разный стиль вождения своих телохранителей. Малашенко водил машину плавно и мягко, она у него словно в воздухе парила. А Греф предпочитал спортивный стиль езды, рвал резко, насиловал мотор, не жалел тормозов. Долго такого издевательства даже «БМВ» не выдержит. Но никаких замечаний Даша своему секьюрити, конечно, не делала, — у каждого своя работа и каждый выполняет ее в меру своего таланта.

Дом Демидовых стоял на юру. В пятидесяти шагах от него высилась груда кирпичей, уже давно покрытая проросшей, дикой травой и мхом, — все что осталось от церкви, когда-то украшавшей этот высокий холм. Внизу располагалась деревенька — три десятка домиков, прижатых к опушке густого леса.

Демидов незначительно перестроил трехэтажный сруб священника. Он был, что называется, северной русской архитектуры, но узкие оконца остались только на первом этаже, а на двух остальных золотистые стекла окон не оставляли между собой даже поперечин. Кроме того, чуть в сторонке от дома красовалась новенькая кирпичная конюшня, возле ее ворот девушка лет шестнадцати легко взлетела в седло гривастого и хвостатого, красивого, как картинка, скакуна.

— Это его дочь, — сказал Греф. — Елена. Слишком крупная и тяжелая, чтобы быть жокеем на скачках или бегах. Но для конкура сойдет.

— Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Да я в детстве шесть лет в скаковом седле сидел! Призы на Кавказе брал! Какие были скачки, черт побери! Без всяких правил! Били друг друга на дистанции нагайками, из седла выбрасывали. Но в четырнадцать летя вверх потянулся, потяжелел, и моя скаковая карьера закончилась. За руль мотоцикла пересел.

Демидов уже поспешал навстречу — в простой русской рубахе, подпоясанной красным шнуром с кистями, шароварах и коротких хромовых сапогах. Трезвый, бодрый, пышущий отменным здоровьем.

Распахнул дверцу со стороны Даши, легко вынес ее на руках и поставил на землю:

— Слава богу, приехала! Все уже в сборе!

Греф спросил:

— Вениамин Игоревич, у вас только один скакун в конюшне?

— Три. Покататься желаешь?

— Да хочется вспомнить кавказскую молодость.

— Седлать, как я понимаю, умеешь?

— А то!

— Бери любого. — Демидов обернулся к девушке, еще не ускакавшей с подворья, и крикнул: — Елена, слухай сюда! Я тебе охрану нашел! С ним можешь скакать хоть куда! Даже к молочной ферме.

Дочь ответила ему широким взмахом тонкого стека и курц-галопом полетела к Грефу.

— А почему опасно ездить к молочным фермам? — спросила Даша.

— Да, может, и не опасно, но там цыгане табором расположились. Пока ведут себя спокойно и даже с пользой для деревень. То починят чего, то отремонтируют. Но уже слушок пошел, что наркотиками начали торговать. От этой братии, как от вулкана, не знаешь, чего ожидать. Пошли в каминный зал, тебя там ждут.

Каминный зал оказался классического стиля по интерьеру. Строгий, ничего лишнего, место пребывания аскета, каковым Демидов, само собой, никогда не являлся. Даша решила, что это проявила вкус его заботливая жена.

У пустого полированного стола темного дерева уже сидели: Муза Кораблева, Шемякин, главбух Чмонин, юрисконсульт Ерин Михаил Евгеньевич и Дорохов.

«Хорошая компания», — отметила Даша. Заговор зрел прямо на глазах, если исходить из того, что не было здесь вице-президента холдинга мадам Сотоцкой и главного фармацевта господина Артемьева. А также и Аркадия Седых, чей папа пекся об интересах холдинга в самых верхних эшелонах властных структур.

Даша поздоровалась и села во главе стола, куда ее провел Демидов. Он спросил:

— С вашего разрешения я начну?

— Конечно, Вениамин Игоревич. Это ваша затея.

Демидов добрался до противоположного конца стола, сел и произнес с напором:

— Ну, господа хорошие, слухайте сюда. Сперва немного потолкуем о делах наших скорбных, а потом отдохнем на природе по-русски, от души. Дела наши такие. Препарат «Афро» мы запустили на конвейер. Крупно поцапались с Артемьевым, но потом договорились: он получил свое и заткнулся. Первая партия уже готова, и оптовый покупатель уже заинтересовался. Половину готов принять наш Токмаков. Но и те и другие заявляют, что препарат еще не раскручен, нет никакой рекламы, а потому они раньше времени рисковать не желают. Да и мы с вами понимаем, что выброс нового препарата на рынок должен быть как массированный штурм. Штурм по широкому фронту. С мощной, всесторонней рекламой, криками и воплями. С этим мы опаздываем. И я не исключаю, дождемся того, что Артемьев, мужик ненадежный, перепродаст препарат кому-нибудь еще!

— А почему мы не защитили препарат как нашу собственность? — негромко спросил Шемякин.

— Да в том-то и дело. Артемьев считает, что «Афро» едва ли не его личная собственность. И у него есть на него патент. И получается так, что он милостиво передает нам права на изготовление «Афро» сроком на пять лет.

— Этого достаточно, — сказал Дорохов.

— Для чего? — осведомился юрисконсульт Ерин.

— Для того чтобы препарат отработал свое, дал прибыль, устарел и сошел с дистанции. Точнее сказать, уступил свое место новому.

— Пять лет? У препаратов такая короткая жизнь?

— Конечно. Редкие медикаменты проживают десятилетия. Наука летит вперед, то, что вчера давало, казалось бы, решающий, конечный эффект, завтра уступает свое место новому.

— Дайте договорить, — приостановил дебаты Демидов. — Продолжаю. Что мы имеем на сегодняшний день? Конвейер работает, склад уже переполнен, и мы никому ничего не продаем, чтоб не размениваться на мелочи. Токмаков как наша дочерняя фирма тоже набил свой склад препаратом и тоже не выбрасывает его в широкую продажу, чтоб не разменяться на мелочи. Без предварительной рекламы мы провалим все дело.

— Так в чем же дело? Раскручивай рекламу, — проворчал Чмонин.

— Так в том и дело. Рекламу Артемьев самовольно взял на себя.

Юрисконсульт спросил раздраженно:

— А что, мы не можем надеть на Артемьева намордник? В конце концов, он член малого совета директоров и обязан подчинятся общей дисциплине и уставу холдинга.

— Правильно, Михаил Евгеньевич, — бодро ответил Демидов. — Но Артемьев вытащил из-за пазухи договор с Владимиром Дмитриевичем Муратовым. Официальный, с печатями и заверенный как положено. И там обозначено, что холдинг в лице его президента, то есть Володи Муратова, разрешает вести Артемьеву научные изыскания в лаборатории касательно «Афро». И поддерживает его финансово.

Ерин вскинулся:

— А то, что препарат в случае успеха изысканий должен принадлежать холдингу «Гиппократ», там не написано?!

— К сожалению. Как я думаю, Муратов считал, что эта сторона дела подразумевается сама собой и без официального договора. Вот так-то, господа. Володя излишне доверял Артемьеву, и теперь тот уже запатентовал препарат и является его владельцем. Кому хочет, тому и вручает права на его изготовление. Пока вручил нам.

— И как это Муратов так прокололся? Что он, Артемьева не знал?

— Получается, не знал. Но я думаю, что всеми поступками Артемьева руководит другой человек. Но имени не назову, поскольку Дарья Дмитриевна не желает, чтоб наше собрание походило на заговор. Так что, дорогая Муза, теперь твое слово.

Муза заговорила жестко и деловито:

— Я отложила работы по рекламе «Афро», хотя наше рекламное агентство обслуживает холдинг «Гиппократ» много лет и никогда к нашей фирме не было никаких претензий. В данном случае господин Артемьев, ни с кем своих действий не согласовав, взял эту заботу на себя. Состряпал рекламный клип и заказал дешевых художников, которые сделали ему дизайн упаковки препарата.

— Подожди, красавица наша, — приостановил ее Дорохов. — А чьим разрешением или приказом Артемьев взял на себя такие обязанности?

— Ему разрешила Сотоцкая.

— В принципе имеет право, — качнул головой Дорохов. — Хотя маневр, конечно, предательский по отношению к холдингу. Продолжай, Муза, извини, что перебил. Муза поставила на стол упаковку препарата — высокую коробку с логотипами красного и зеленого цветов, затем извлекла из него флакон коричневого стекла и поставила рядом:

— Вот его творение, господа. Про флакон я ничего не говорю, он сделан под требования особенностей препарата. Но взгляните на упаковку! Сочетание красных и зеленых цветов! Это же верх безвкусицы. Картон безобразный, рыхлый! Ну что я объясняю, вы же сами все видите.

— Варварская работа, — проворчал Дорохов.

— То ли еще скажете, когда посмотрите его два рекламных клипа! — весело выкрикнула Муза.

— А он их тебе дал?

— Я их у него украла, можно сказать. Он их мне показал, а потом сидел пил кофе с коньяком и похвалялся своими талантами. В это время мои мальчики и сделали копии кассеты. Позвольте, Дарья Дмитриевна, я их вам продемонстрирую?

— Почему бы и нет, — ответила Даша, в сумочке которой уже минуты две упрямо выдавал мелодии сотовый телефон.

Пока Муза заряжала видеомагнитофон кассетой, Даша включила мобильник, бросила коротко:

— Да. Я слушаю.

— А мне уже сняли с копыта гипс! Парадней — и выпишут! Ты будешь меня встречать?

— Позвони вечером, я очень занята.

— Два слова!

— Ни одного. Я работаю с людьми.

Не дожидаясь ответа, она отключила мобильник, чтоб никто больше не смог выйти на связь.

Муза уже включила экран громадного телевизора: замелькали по темному фону белые полосы, потом грохнула дьявольская музыка и появился собственной персоной в одних трусах Глеб Артемьев. Он стоял на фоне пальм и океана. Может быть, и на Гавайях. Высоким, не свои голосом прокричал, отчего-то шепелявя, хотя в жизни этим недостатком не страдал.

— «Афро» — это прорыв в области препаратов для похудения! Исключительный эффект! Совершенно безвредно, проверено и испытано на практических испытаниях. Препарат «Афро» создан на основе натуральных тибетских трав!

Впрочем, долго он не красовался, его заслонили полуголые туземки одна другой краше — голые груди вызывающе выпячивались, задницы были круглыми и упругими, как свеженькие помидорчики. Красотки потанцевали, скинули остатки одежды и полезли в океанскую волну. Артемьев, не появляясь более на картинке, продолжал выкрикивать голосом циркового шпрехшталмейстера:

— Вы можете есть что хотите! Блины, сало, пельмени и шашлыки! Если вы принимаете «Афро», никакое блюдо не отложит на вашей фигуре ни грамма жира!

Клип продолжался пятьдесят секунд — предельно допустимая норма по требованиям телевидения. Второй клип был под стать первому, только уже другие, но такие же голенькие девочки выплясывали на фоне Эйфелевой башни в Париже. Третий клип оказался несколько забавней, снимался, видимо, где-то в Заполярье. Толстые, как беременные слонихи, дамочки выскакивали из бани и плюхались с разбегу в сугробы. Потом на повышенной скорости влетали в баню и вновь выскакивали из нее — все так же нагишом, но худенькие, стройные и легкие. А появившийся в волчьей шубе Артемьев прокричал:

— Они принимали «Афро» всего лишь три недели. Самый эффектный результат — двадцать два килограмма! Самый низкий — шесть кило живого и ненужного жира! Приобретайте «Афро» — и вы не будете иметь никаких проблем со здоровьем и красотой вашего тела.

Все. Три клипа открутились за неполные три минуты.

Чмонин прошептал потерянно:

— Я не специалист, но для простого зрителя эта же похабие! Порнография!

— Во всяком случае, для просмотра детишкам не годится, — рассудительно заметил Ерин.

— И взрослым не годится, — насмешливо сказал Дорохов. — Что там рекламируется? Да все эти голые сиськи и попки заслоняют весь смысл рекламы. Кто там будет слушать, если такое яркое зрелище перед глазами.

— Это уж точно, — усмехнулся Шемякин. — Лично я так и не расслышал толком, что там наш Артемьев вопил. Хорошо снято, но для ночных клубов и онанистов.

— Хоть бы одного мужика вставил, — заметил Ерин. — Иначе все это призывает посещать Гавайи, Париж ради веселой жизни. Клип призывает к тихоокеанским круизам — вот его задача.

— Это-то как раз, наверное, правильно, — заметила Муза. — Основной покупатель препарата — женщины. А мужчины в большинстве случаев чувствуют себя комфортно и при излишней массе тела.

— Когда они из-за этого не больны, — уточнил Дорохов. — Муза, подведи итог как специалист.

— Да нечего и подводить! Первое — клипы не выполняют поставленной задачи или выполняют ее слабо. Второе — на телевидении сейчас нет цензуры, как и во всех СМИ. Кое в чем нелегально началось ужесточение контроля. Девяносто шансов из ста, что у Артемьева эту продукцию не возьмут. Даже если он там взятку даст. А эта попросту безграмотная фраза: «Препарат создан на основе натуральных тибетских трав!» Он полагает, что травы бывают ненатуральными?

— Так на что он надеялся? — удивленно спросил Ерин.

— На меня. Он надеялся, что мой авторитет и известность в определенных кругах поможет пробить его клипы в какой-нибудь редакции или студии.

— Деньги тебе предлагал? — спросил Дорохов мрачно.

— Еще какие!

Говорить, казалось, было уже не о чем, и в каминном зале зависла тишина. Через минуту Демидов негромко произнес:

— Дарья Дмитриевна, ваше слово президента.

Даша посмотрела в просторное окно — где-то внизу по зеленому лугу мчались друг за другом на лошадях Греф и Лена.

— Муза Леонидовна, — заговорила Даша медленно, — малый совет директоров холдинга заказывает вашему рекламному агентству три клипа на данную тему. В понедельник представьте смету и набросок сценария. Как вы обещали мне в свое время, сниматься должны известные артисты. Пусть даже не слишком обремененные одеждой, но ни в коем случае не вульгарные.

— Все, господа! — обрадованно объявил Демидов. — Слово президента — закон! Прошу в столовую, отведаем, что Бог послал!

Бог сосредоточил свое внимание в основном на увеселительных напитках, хотя весь обед прошел при пятикратной перемене блюд.

Незаметно для себя Даша так переела всяких вкусностей, что к вечеру едва поднялась из-за стола.

Демидов был уже изрядно пьян, но подхватил Дашу под руку и проводил до машины:

— Славно посидели, Дарья. А главное, что дело успели сделать.

— Вениамин Игоревич, не скажешь, кто руководит Артемьевым?

— Да Лидка Сотоцкая, кто же еще!

— Но она всегда так доброжелательна ко мне! Советами помогает, ошибки поправляет!

— Ага! А какую еще она может проводить политику, перед тем как ударить тебя на поражение! Эх, Дарья, ничего ты еще не понимаешь в тонкостях политики!

Греф распахнул перед Дашей дверь — от него крепко пахло лошадиным потом.

Демидов простился. Поцеловал Дашу в щеку и, почти не качаясь, побрел не в дом, а в конюшню. Видимо, там он и предавался своим порочным увлечениям, чтоб его поменьше видели дочь и жена, последняя так и не появилась.

Все остальные участники высокого собрания уже расселись по своим машинам и укатили в Москву. Греф неторопливо дал им почти десять минут гандикапа. Протер стекла машины, проверил уровень масла в моторе и долил туда этого масла из канистры.

Потом сел к рулю и за двадцать минут обошел одного за другим всех остальных коллег Даши. Удовлетворенно заметил:

— Президент должен ехать первым!

Разомлевшая Даша только дома, уже за полночь, обнаружила, что так и не включила сотовый телефон. И расстроилась. Максим, скорее всего, звонил, да не дозвонился, понял это по-своему и наверняка оскорбился. И, может быть, теперь никогда не позвонит.

Лайнер на Лондон уходил в час ночи. А мужественный красавец Аркадий Седых трясся от неукротимого страха уже в зале ожидания, когда вместе с Артемьевым проходил пограничный контроль. Челюсть Аркадия отвалилась, и он был не в силах закрыть рот. Выразительные глаза потеряли свой обычный блеск и превратились в тусклые, потертые монеты. Даже его атлетическая фигура изменилась, — он ссутулился, сжался и, казалось, стал меньше ростом.

Артемьев взглянул на него насмешливо и спросил:

— Ты что, наложил в штаны еще до того, как на борт самолета поднялся?

— Заткнись, — едва выговорил Аркадий. — Мне цыганка нагадала, что я в самолете разобьюсь.

Его так шатало, когда он поднимался по трапу в самолет, что стюардесса взглянула подозрительно. Но Артемьев ее успокоил:

— Он не пьяный, он попросту отчаянный трус.

Когда заняли свои места в салоне самолета, Аркадий уже был близок к обмороку. Артемьеву эта картинка доставляла удовольствие, он терпеть не мог этого пижона. Но все же сжалился. Открыл свой кейс, покопался в боковом кармане и позвал:

— Эй, оробевший бог красоты! Прими лошадиное снотворное моего собственного изготовления. Положи под язык. Через пять минут отвалишься. Когда мы рухнем, то ты смерть примешь легкую, даже не заметишь, как снова взлетишь в небеса, но только уже повыше.

— Шуточки у тебя как у пьяного боцмана, — заныл Аркадий, но пилюлю принял и запил ее глотком коньяка из фляжки Артемьева.

Главный фармацевт холдинга «Гиппократ» не обманул. Когда лайнер вырулил на взлетную полосу, Аркадий уже спал. И даже не шевельнулся за весь полет. Когда же пошли на посадку, Артемьев похлестал юношу слегка по щекам, влил в него литр минеральной воды, и к моменту приземления Аркадий очнулся. Однако, когда миновали все барьеры и вышли на площадь перед аэропортом, Аркадий сказал испуганно:

— Глеб, я словно под водой! Ничего не соображаю, и меня мутит.

— Не волнуйся, остаточное действие моего снадобья, через два часа пройдет. — Артемьев оглянулся; — Однако скверно, что нас никто не встречает.

Он не успел договорить, как появились двое мужчин с зонтиками в руках, хотя звездное небо было ясным. Мужчины радостно кинулись к Артемьеву, один обнял его, другой ограничился рукопожатием, но оба наперебой заговорили на английском. Аркадий не знал ни одного из наречий, существующих в мире. Да и по-русски-то выражался косноязычно. Потому и не мог понять, о чем шла речь. Но то, что встреча была дружеской, он понял, а потом сообразил, что это английские коллеги Артемьева, такие же «ученые крысы», как и он, Артемьев. А тот словно забыл про Аркадия, позвал его за собой лишь небрежным жестом руки.

Автомобиль нашли на автостоянке, и Аркадий тут же отметил (в этом он отлично разбирался): «Бентли»! Машина королей! И любимая машина Джеймса Бонда! Аркадию предложили кресло рядом с водителем, чем он остался весьма доволен.

Ехали они не очень долго. Машина убаюкивающе шуршала шинами, Аркадий задремал и очнулся, когда Артемьев позвал его:

— Вылезай, мы на месте.

Не оглядываясь по сторонам, лишь отметив, что перед ним тяжеловесное, мрачноватое здание, Аркадий прошел следом за Артемьевым и мужчинами. Темными коридорами и крутой лестницей они поднялись на второй этаж, и Аркадия впихнули в узкий номер, который напоминал что угодно, только не люкс высшего класса, о котором мечтал Аркадий.

Аркадий сказал:

— Глеб, я бы, пожалуй, еще поспал. Что-то мне нехорошо.

— Ладно, я тебя уложу снова, только дам препарат послабее.

Аркадий проглотил очередную пилюлю, запил ей водой из кувшина, улегся на жесткую кровать и, только, как ему показалось, закрыл глаза, услышал голос Артемьева:

— Вставай. Пяти часов сна для мужчины достаточно. Аркадий сел и взглянул на фармацевта еще осоловевшими глазами. Отметил, что скудный номер залит солнцем.

— В какую дыру ты меня привез, Глеб?

Тот поразился:

— Да ты что, совсем обалдуй?! Ты в Кембридже! Старейший университет мира! С тринадцатого века он выпустил несчетное количество гениев во всех областях человеческой деятельности!

— Тебя в том числе? — криво улыбнулся Аркадий.

— И я имел честь некоторое время здесь сотрудничать, — не скрыл тщеславной гордости Артемьев и приказал: — Вставай, помойся, побрейся и натяни на свою сладкую рожу самую соблазнительную улыбку.

— Зачем? — обиделся Аркадий.

— Затем, что мы встречаемся в Лондоне с Екатериной Муратовой. В моем любимом маленьком ресторанчике.

— А я-то там зачем?

— А ты будешь декорацией за моей спиной. Но я полагаю, что именно на эту декорацию Катерина будет обращать основное внимание. Так что плохо сообразит, о чем я ей толкую.

Все тот же «Бентли» с молчаливым водителем в форменной фуражке к полудню домчал их до Лондона. К ресторану подъехали по узким улочкам, и Аркадий опять расстроился — никакого шика в этом заведении не отмечалось, что и с улицы было видно.

Около входа в ресторан стояла рослая девушка в тонком белом свитерке, коротко стриженная, на высоких каблуках, с сумкой крокодиловой кожи. Артемьев поравнялся с ней и спросил недоверчиво:

— Катя?

Она засмеялась:

— Не узнали, Глеб Сергеевич?

— Да куда там! Ты так повзрослела за полтора года! Ну просто настоящая английская леди! Познакомься, это мой первый заместитель, очень талантливый человек, Аркадий Седых.

Аркадий, как ему и было приказано, украсил свою физиономию самой слащавой улыбкой, но руку девчонке поцеловал очень красиво и умело.

В ресторане, с точки зрения Аркадия, было столь же паскудно, как и на входе. Убогий и грубый интерьер, столы без скатертей, но Артемьев сказал горделиво:

— Прочувствуйте, молодые люди, этому кабаку почти триста лет. Возьмем по кровавому бифштексу. Он здесь уникален. А оросим его традиционным и крепким английским пивом, рецепту этого эля тоже больше трехсот лет.

Аркадий вконец обозлился. Он любил хорошо прожаренное мясо и не переносил пива, полагая, что это истинно плебейский напиток и пить его даже неприлично. Он сменил слащавую улыбку на томную. Изобразил романтического юношу. Чайльд Гарольда или самого лорда Байрона, как он их себе представлял, и вовсе не прислушивался к беседе. Однако по любопытным взглядам Кати понял, что ей и этого хватило, для того чтоб она его личностью заинтересовалась. Означенная маска романтика сработала, как всегда, безотказно.

Поболтав о вещах незначительных, Артемьев перешел к серьезным темам:

— Катерина, теперь пару слов о делах.

— Ради которых вы прилетели? — подхватила Катя.

— Сознаюсь — да. Ситуация такова. По завещанию твоего батюшки тебе назначен опекун — Муратова Дарья Дмитриевна. По воле отца ты не можешь вступить в права наследства, пока тебе не исполнится двадцать два года.

— Мне это уже объяснили.

— На самом деле передать бразды правления холдингом в твои руки можно не в двадцать два года, а гораздо раньше.

— На это я не пойду, — твердо сказала Катя. — Мне нужны эти семь лет. Пока окончу колледж, потом стажировка. Следом за ней придется переучиваться на систему русского бизнеса, и снова стажировка, вот семь лет и пролетят.

— Разумно, — удивился такой жесткой не по возрасту логике Кати Артемьев. — Однако скажи честно, как ты относишься к Дарье Дмитриевне, своему опекуну?

— Никак, — прозвучало холодно…..

— А если совсем честно?

— Скорее — плохо.

— Почему?

— Этого не объяснить. Сама не пойму. С детства ее невзлюбила, когда она меня пыталась воспитывать еще на Алтае, в какой-то деревне. Я не переношу ее. Просто тошно думать, что я ее увижу в конце июля.

— А она, Катя, относится к тебе с заведомой любовью. Это добрый и славный человек. И умело взялась за работу в холдинге. И готова выполнить все заветы брата, твоего отца.

— Семь лет меня опекать? — презрительно спросила Катя. — И все эти семь лет я должна выпрашивать у нее деньги?

Артемьев помолчал, потом заговорил с предельной доброжелательностью и убежденно:

— В принципе, Катя, ты можешь сменить опекуна. Можешь заявить, что не доверяешь своему опекуну, не уважаешь его и не намерена подчиняться его указаниям. Почти наверняка тебе это удастся. Если ты будешь тверда в своих намерениях, дело можно выиграть в любом суде.

Катя молчала. Смотрела в окно, покосилась на Аркадия, но так ничего и не ответила. Артемьев спросил осторожно:

— При таком варианте кого бы ты хотела видеть своим опекуном?

— Дорохова Юрия Васильевича.

Артемьев глубоко вздохнул и произнес мягко:

— Катя, мне страшно об этом говорить, но Юрий Васильевич не проживет семь лет. Если он проживет год, это будет большим счастьем.

— Это правда?! Это точно?! — вздрогнула Катя и в упор взглянула на Артемьева.

— К сожалению, таково заключение врачей. Год. И тот дай бог вытянуть. — Он сделал паузу. — Авы помните Лидию Павловну Сотоцкую?

— Да, хорошо помню. Мы с ней на даче играли в бадминтон, а зимой, на крытом стадионе, она учила меня кататься на коньках.

Она чего-то недоговаривала, и Артемьев мысленно закончил: «По-моему, она спала с моим отцом». Но вслух он неторопливо произнес:

— Лидия Павловна тебя тоже часто вспоминает. И если уж для тебя тетя Дарья неприемлема, то как ты смотришь на опекунство Сотоцкой?

Она долго не отвечала. Потом проговорила поверх головы Артемьева:

— Быть может, это хороший вариант.

— Время есть, — облегченно сказал Артемьев. — И мы его обсудим, когда ты прилетишь в Москву.

— Обсудим.

Артемьев толкнул под столом ногой Аркадия, призывая партнера «дожать» собеседницу, хотя бы выдать блестящую характеристику Сотоцкой, назвать ее своей учительницей и даже второй мамой, все бы сошло! Но лорд Байрон российского разлива сидел с отрешенным видом и показывал всем желающим свой точеный профиль. Артемьев счел за благо сменить тему, — зерна были посеяны, и теперь девочка невольно будет размышлять о возможной смене опекуна.

Через час все темы были исчерпаны, беседа начала пробуксовывать, и Артемьев, понимая, что не надо дожидаться скуки, а то Катя и его невзлюбит, предложил закончить застолье:

— Катя, вас подвезти до колледжа?

— Спасибо, я еще зайду к подруге.

Расстались. «Лорд Байрон» продемонстрировал снова, как джентльмены целуют руки леди. Катя исчезла в пролете тесной улицы, а Артемьев и Аркадий сели в ожидавшую их машину.

Они выкатили из пригорода Лондона и мчались пустой дорогой, когда Аркадий сказал:

— Хоть бы проституткой этот вояж отметить. Есть в Кембридже таковые?

Артемьев попросил шофера остановить машину, вышел из нее и позвал за собой Аркадия:

— Пойдем перекинемся парой слов.

— А что, в машине нельзя?

— Я не уверен, что наш разговор не запишут.

— Даже так? — усомнился Аркадий, но из машины вышел и следом за Артемьевым прошел в небольшую рощу. Артемьев остановился, глаза его сузились, и он спросил жестко:

— Ты что делаешь, подонок?

— Про что это вы? — независимо спросил Аркадий.

Но в следующий момент свалился на землю ничком от сильнейшего удара в челюсть. Этого Артемьеву показалось мало, и он очень ловко и очень больно ударил Аркадия ногой в живот, от чего молодой человек взвыл сиреной и скорчился.

Боль отошла минуты через две, и Аркадий сел, с ужасом глядя на своего палача.

— Ты что делаешь, шваль?! — зашипел Артемьев. — Тебя зачем сюда привезли? Что бы ты кислые рожи корчил?! Чтоб красивое чучело из себя изображал? Так, да?

— Я сам не понимаю, зачем меня сюда приволокли! — пустил слюни Аркадий.

— Как это — не понимаешь?! Все ты понимаешь! Нужно было вылететь из ресторана и купить Катерине цветочки! Таращить на нее свои бараньи глаза! Пригласить ее вечером на какую-нибудь дискотеку или в молодежное кафе. Да просто погулять по вечернему Лондону.

— Да зачем все это? — пропищал Аркадий. — Она мне вовсе не понравилась! Малолетка, с ней переспишь, так в тюрьме разом окажешься! А у меня сейчас в Москве знаешь какая фотомодель? Зачем мне эта сикилявка?

— Да затем, ублюдок, что эта «сикилявка» очень скоро будет президентом «Гиппократа»! И она должна быть у нас на крючке! Разве тебе этого не объясняла Лидия Павловна?

— Объяснила в постели, так мне не особенно ее слушать хотелось.

— В какой постели? Когда?!

— А это уж вовсе не твое дело. — Аркадий поднялся. — Только учти, Глеб, что я этого тебе никогда не забуду и никогда не прощу. Мы еще с тобой обязательно посчитаемся.

Они вернулись в Кембридж, не обменявшись по дороге ни единым словом. Разошлись по своим комнатам, а через час почти одновременно вышли на улицу. Артемьев направился в гости к своим английским коллегам. Аркадий же слонялся по Кембриджу, как по любимой Тверской. Может быть, надеялся наткнуться на проституток, а может, просто приглядывался к английским женщинам и девушкам, пытаясь дать им сексуальную оценку. В целом англичанки ему не понравились. Особенно Негритянки, «не мазаться» о которых, он дал себе зарок еще в восемнадцать лет, когда однажды переспал с чернокожей — от нее пахло селедкой и чесноком, а водку она хлестала стаканами.

В сумерках он выбрался с территории университета. В городе быстренько нашел большой и в меру шумный бар с игральными автоматами. У стойки бара обнаружил свое любимое виски «Даниэль Данильсон». И потом три часа курсировал от стойки к автоматам. Через Три часа деньги кончились, и он поплелся в университет, искренне считая, что его программа этого вояжа им выполнена. Катя, с его точки зрения, им очень заинтересовалась. Очень. Когда он неприметно от Артемьева сунул ей свою визитку, она тут же припрятала ее под свой тоненький свитер — на грудь.

«Позвонит, — решил Аркадий. — Позвонит, сопливая, куда она денется? Коль скоро мне на нее наплевать с высокой горы, значит, обязательно позвонит. Пусть повзрослеет годика на три, а там посмотрим».

Он с трудом нашел свою «общагу» (так он ее окрестил) и проспал беззаботно до утра.

А в три часа пополудни самолет волок их назад, в Москву. И Аркадий опять обмирал от страха, но никаких спасающих таблеток Артемьев ему не предлагал. Он вообще с ним не разговаривал, а когда требовалось — объяснялся жестами.

Прибыли в Шереметьево-3, разошлись не прощаясь. Аркадия встретил шофер папы на черном «Мерседесе». Артемьев нашел Сотоцкую на платной стоянке и отстранил ее, когда она полезла целоваться. И тут же изобразил из себя лютого ревнивца, перед которым душитель Отелло был просто робким мальчиком из детского сада.

— Ты что, стерва, бешенством матки страдаешь?! Тебе меня мало, сука из борделя! Объясни мне, зачем надо было кувыркаться с этим ничтожным Аркашкой?! Он же идиот! И я знаю совершенно точно, что и в постели он жалкий импотент.

Сотоцкая искренне испугалась. Терять Артемьева ей ни в коем случае не хотелось, она цеплялась за него как за последнюю радость жизни. Но тут же поняла, что врать опасно. Спастись можно только правдой и покаянием. Она упала головой ему на колени и зарыдала:

— Ну да, да, Глеб! Это случайно получилось! Я с ним давно уже не сплю, он мне противен! Но тут он зашел в кабинет… Красивый же, черт его побери! И как-то так получилось…

— Прямо в офисе? — брезгливо спросил Артемьев.

— Ну да, на моем вельветовом диване.

— Спасибо, что не в сортире, на грязном полу.

— Глеб, ну прости меня. Это было как умопомрачение, просто наваждение какое-то.

Артемьев поиздевался над ней еще полчаса.

— Ладно, Лидия. Я прощаю такие случайности. В жизни настоящей женщины они, к сожалению, неизбежны. Но еще раз выкинешь такой фортель, так я не только от тебя уйду, но навострю лыжи и из холдинга. Что ты без меня там будешь делать?

— Глеб, — жалко простонала Сотоцкая, — я брошу любой холдинг, я загоню Дубова куда подальше. Только не покидай меня. Вся моя жизнь потеряет всякий смысл. Мне ничего не останется, как только прекратить свое ненужное существование.

— Хорошо, хорошо, перестань, — дрогнул голосом и Артемьев. — Закрыли тему и забыли про все. Садись за руль, я в полете бутылку коньяка оглушил со злости на твои безобразия.

— Мы же забыли? — Сотоцкая вытерла слезы, но уже немножко осмелела.

— Правильно, у меня это вырвалось случайно, по инерции. Забыли.

Тем временем Аркадий Седых уже подъезжал к Москве. Езда в машине (в отличие от самолета) его не пугала, тем более что шофер папы был очень опытен и осторожен. А коль скоро он перестал дрожать от страха, то включились в работу его мозги, не слишком мощные, признаем сразу, но хитростью он обладал уникального порядка. Сейчас в его полушариях, под черепом, билась лишь одна мыслишка, как отомстить мелкому мерзавцу Глебу Артемьеву подвергшему его, Аркадия, такому унижению? Он никогда, даже мальчишкой, не дрался, потому что в красавца ангелочка превратился уже в десять лет, все говорили ему, что он «чудо-мальчик», просто «принц из сказки». В семнадцать лет он понял, что его светлый образ — суть его жизненный капитал. И он очень старательно берег свое лицо. А тут так двинули в челюсть, что она опухла и приобрела синюшный оттенок. Да еще, как последнюю собаку, пнули ногой!

На въезде в Москву план мстительной расплаты с Глебом Артемьевым был составлен. Аркадий остановил машину у первого таксофона и нырнул под пластиковый колпак, снял трубку. Поначалу он обернул микрофон платком, поскольку звонок собирался совершить анонимный. Но потом передумал и решил играть в открытую.

Достал записную книжку, нашел нужный телефон и набрал. Через пять секунд услышал спокойный голос Даши:

— Я вас слушаю.

— Дарья Дмитриевна, — изобразил предельную взволнованность Аркадий, — это я, Аркадий Седых!

— Что случилось, Аркадий? У тебя такой голос, будто сидишь в горящем доме, а двери заперты!

— Еще хуже, Дарья Дмитриевна! Только в горящем доме сижу не я, а вы!

— Как тебя прикажешь понимать?

— Дарья Дмитриевна, это решительно не телефонный разговор! Но отлагательства он не терпит.

— Хорошо, ты знаешь, где я живу в Барвихе?

— Конечно! Я бывал у Владимира Дмитриевича.

— Вот и приезжай.

— Минутку, Дарья Дмитриевна! Меня никто не должен видеть, кроме вас! Ваши секьюрити в первую очередь! Они оба стукачи.

— У меня по этому поводу другое мнение. Но как хочешь. За сколько ты до меня доберешься?

— Буду через час с небольшим.

— Хорошо. Останови машину метрах в ста от моего дома. Я подойду.

— Только обязательно, это очень важно!

— Я понимаю.

Аркадий опустил трубку, добежал до «Мерседеса» и приказал водителю:

— В Барвиху. На всех парах.

Через час Даше пришлось решать нелегкую задачу, как увернуться от надзора своих секьюрити и выскользнуть за территорию подворья? Она выглянула из окна своей спальни и сразу увидела, что ее телохранители бултыхаются в бассейне. Вскоре они вылезли из него, уселись у круглого столика и принялись играть в карты.

Она спустилась вниз и на кухне застала Тамару.

— Тамара, мне нужна твоя помощь.

— Да? — обрадовалась та. — Всегда тебе помогу!

— Мне нужно минут на двадцать незаметно уйти. Открой мне заднюю калитку, а ключ оставь в замке.

— Как скажешь, Даша.

Они вышли черным ходом из особняка и двинулись к калитке. Но тут за ними увязался Джем, и Даша поначалу хотела его шугануть, но потом передумала:

— Джем, за мной!

Тамара отомкнула замок калитки, и Даша вышла за ограду. Она быстро пошла по тускло освещенной дороге и вскоре увидела темный силуэт автомобиля. Фары трижды коротко мигнули, и Аркадий вылез из машины, пошел навстречу. Джем зарычал, но Даша усмирила его. Они сблизились, Даша быстро произнесла:

— У меня только двадцать минут. Давай сразу к делу.

— Дарья Дмитриевна, против вас составлен заговор.

— Какой заговор и кем составлен?

Аркадий в дороге уже составил тезисы своего заявления. Перемешал правду с враньем, чтоб было поубедительней и пострашнее, и теперь безостановочно выложил то, что знал и что придумал. Общая картина получилась впечатляющей. ’

— Значит, — настороженно спросила Даша, — Артемьев, Сотоцкая и ты?

— Дубов, конечно, и, кажется, еще Чмонин. — Безвинный в данном случае главбух попал в состав заговорщиков по мерзкому доносу не менее мерзкого предателя.

Даша на минуту хмуро задумалась, потом спросила:

— А почему ты мне об этом доложил?

— Отойдемте с дороги, здесь мы очень приметны.

Она прошла за ним в свет фонаря, взглянула в лицо Аркадия и невольно подумала: «До чего же все-таки красив парень! Таких на свете не бывает! Везет же каким-то девкам!»

— Дарья Дмитриевна, — начал он на полутонах, — если я скажу, что вы мне очень нравитесь, то можете этому верить, а можете не верить. Но именно это и является той причиной, по которой я продал вам Сотоцкую и Артемьева.

— Силы небесные! — засмеялась Даша. — Ты это серьезно?

В признаниях в любви, следует отметить, Аркадий был не силен, лень было. Зато интуитивно, звериным чутьем самца всегда точно определял свои действия. Он быстро шагнул к Даше, крепко обнял и поцеловал в губы. Даша разом обмякла, не вырывалась, и поцелуй тянулся бесконечно долго, пока они одновременно мягко не отодвинулись друг от друга.

— Мы с вами встретимся? — бурно задыхаясь; спросил Аркадий.

— Нет! Может быть. Да, возможно встретимся, — ответила Даша, голова у нее пошла кругом.

— Я вам позвоню.

— Только на сотовый.

— Хорошо: Я его знаю.

После чего Аркадий осторожно продемонстрировал, как при прощании с леди джентльмены целуют ручки. И это произвело на Дашу едва ли не большее впечатление, чем горячий поцелуй.

Аркадий нырнул в машину, и та задом покатила к перекрестку.

Даша присела на пенек, и ей потребовалось минут десять, чтобы прийти в себя и осмыслить как информацию Аркадия, так и его нахрапистые поступки. На информацию ей было наплевать. Она давно подозревала что-либо подобное — Сотоцкая слишком угодлива, чтобы ей можно было верить. А от Артемьева можно ждать вообще чего угодно.

Джем насторожил уши, прислушиваясь к слабому шуму в кустах, но Даша встала, окликнула его и двинулась, в обратный путь. Она прикрыла за собой калитку и оказалась возле особняка как раз в тот момент, когда Греф показался на пороге бассейна:

— Гуляете с Джемом, Дарья Дмитриевна?

— Да. Вентилирую легкие перед сном.

— Доброе дело.

Для страховки она сделала еще пару кругов по лужайке, а потом вошла в дом.

Утро не предвещало ничего дурного. Проделав обычные процедуры, Даша уселась в «БМВ», и Малашенко повел машину в Москву.

— Ты что это двое суток подряд вахту несешь? — спросила Даша.

— Сергеев ночью вызвал Грефа.

— По какой такой нужде?

— Не знаю. — Он улыбнулся. — У Грефа с шефом полно каких-то секретных дел. Я до них еще не дорос.

Едва Даша вошла в свой кабинет, как тут же появился Шемякин, поздоровался и спросил деловито:

— Вы вылетаете в Мурманск днем или ночным рейсом?

— В Мурманск? Зачем? — удивилась Даша, и Шемякин удивился еще больше:

— Дарья Дмитриевна, вы не смотрели вчера телевизор и даже радио утром не слушали?!

— Да как-то не пришлось, — смутилась Даша.

— Тогда моя роль сейчас очень трагична. Вчера в. Мурманске вечером был застрелен Рокотов Илья Степанович, руководитель объединения «Медпрепарат»-2000». Он входит в наш холдинг.

— Рокотов? — растерянно спросила Даша.

— Да, вы его должны помнить. На собрании малого совета он еще просил вас ознакомить всех с текстом завещания Владимира Дмитриевича. В его сферу деятельности входила половина Кольского полуострова. Мончегорск, Кандалакша, и, главное, он снабжал препаратами Северный флот. А так же и рыбаков. Это громадная потеря.

Не без труда Даша вспомнила скромного человека, который тихим голосом спросил ее о правах на президентство.

— Да, туманно, но помню.

Она не успела договорить, как в кабинет вошел хмурый Сергеев, поздоровался и сказал решительно:

— Нам с вами лучше лететь в Мурманск днем, Дарья Дмитриевна.

— Я не против, если это необходимо.

— О чем вы говорите? — с легким осуждением спросил Сергеев. — Погиб член малого совета. Ваше отсутствие произведет скверное впечатление на других партнеров. А что много хуже — очень порадует наших недругов.

— Как это понять?

— Дарья Дмитриевна, — многозначительно произнес Сергеев, — это второе убийство, вторая гибель в рядах холдинга. Осенью застрелили вице-президента нашей транспортной компании в Магнитогорске. Вы должны со всей решительностью на панихиде и поминках заявить, что никому не намерены спускать такого подлого преступления. Вы должны показать зубы, грубо говоря.

— Не думаю, что я это умею, — слабо улыбнулась Даша.

— Учитесь.

— Кого мне взять с собой, Грефа или Малашенко?

— Никого. Малашенко будет на охране дачи, а Греф уже там, в Мурманске. Улетел ночью;

В сумерки взлетели из Внукова. В сиянии полярного дня приземлились в Мурманске. За весь двухчасовой полет Сергеев произнес всего несколько фраз:

— Дарья Дмитриевна, когда в разговоре будете говорить «Мурманск», то ударение делайте на «у». Мурманчане болезненно реагируют, если делают ударение на «а».

— Что еще? — осведомилась Даша.

— Если в гостинице не догадались занавесить окна, то попросите прислугу это сделать. Заснуть в полярный день без привычки тяжело. Биологические часы не сразу перестраиваются.

— А каково в полярную ночь?

— Лучше не спрашивайте. Ночь и есть ночь. А если с Баренцева моря, из этого холодильника, дунет покрепче, так всем карачун.

На аэродроме их встретила достаточно представительная делегация. Греф с Дашей даже не поздоровался, тут же отвел Сергеева в сторону и исчез вместе с ним.

Ее поместили в гостиницу «Север», и уже по дороге словоохотливый, бойкий провожатый горделиво пояснил, что ранее здесь также была гостиница «Север», но деревянная, в три этажа. И во время войны здесь останавливались известные журналисты, писатели и поэты. Бывали даже Константин Симонов и поэт Лев Ошанин. А еще ей, Даше, неплохо бы посетить долину Смерти, где шли кровопролитные бои.

— Как убили Рокотова? — спросила Даша.

Говорун тяжело вздохнул:

— Да как обычно сейчас в России выполняют заказные убийства. Встретили возле его дома двое. И на лестничной площадке из двух пистолетов изрешетили бедолагу. А то, что еще и в голову сделали контрольный выстрел, так это лишь доказывает — работали профессионалы и по заказу… — Он замялся, недоговорив, и отвернулся к окну.

Даша помогла:

— Спрошу так: у Рокотова была сложная и многогранная деятельность?

— Пожалуй, вы правильно отметили, Дарья Дмитриевна. Не говорят о покойных дурно, но он вышел из криминальных кругов. И стыдно говорить, но и при своей высокой должности с уголовщиной не порвал.

Номер Даши в гостинице «Север» оказался на двенадцатом этаже, и с балкона открывалась довольно суровая панорама, даже в этот пронизанный солнцем вечер. За городом, прижавшимся к заливу, высились ржавые сопки, а город боролся со своей северной угрюмостью и серостью — многие дома было украшены графити, витрины сияли, улицы казались исключительно чистыми для провинции.

Предупредительная прислуга занавесила окна плотными шторами. Дежурная по этажу, объяснив Даше порядки в гостинице, спросила, не будет ли у нее каких пожеланий.

— Каким блюдом славится Мурманск? Что заказать в вашем ресторане?

— Палтус! Конечно, палтус с отварной картошкой! Как раз вчера в Рыбном порту получили свеженького. Вы не торопитесь. В полярный день наш ресторан работает до трех утра.

— И есть посетители?

— Конечно! У нас и дети летом по улицам бегают до двух ночи!

Ресторан оказался заполнен наполовину. Почти все поедали палтус с картошкой. Местный деликатес, на вкус Даши, оказался чересчур жирным, и картошка не спасала.

Только укладываясь в постель, Даша сообразила, чего ей в этот вечер не хватало. Не было ни Малашенко, ни Грефа. Никто не подсматривал за ней, никто не торчал в дверях.

Утром появился Сергеев и позвал на панихиду.

— На панихиде, Дарья Дмитриевна, ничего не говорите. Ваше слово — у раскрытой могилы.

— Почему?

— Так будет внушительней. Бейте сплеча, чтоб у недругов поджилки затряслись.

Гражданская панихида прошла в бывшем Доме культуры. Народу пришло много, мимо гроба все прошли за час с небольшим. Рокотова Даша не узнала. Маленький и словно сморщенный, он лежал в полированном гробу, куда вполне можно было уложить еще одного мертвеца.

Местное кладбище произвело на Дашу удручающее впечатление. Казалось, что оно располагалось на болоте или в безжизненной пустыне. Начиналось прямо От края заасфальтированной дороги, без деревьев, без живых цветов на могилах. Железные памятники со звездами и такие же кресты. Железные ограды. Издали кладбище могло сойти за свалку металлолома.

Когда Даша подошла к разверстой могиле, то от нервного напряжения даже закрыла глаза. В последний момент она вспомнила о криминальной обстановке в Москве, о том, что недели не проходило без заказных убийств, и туг же ее пронзила мысль, что сама-то она ходит по краю могилы. И правы Греф с Малашенко, что только в туалете рядом с ней не сидят. Она почти прокричала:

— Дорогой Илья Степанович! Ты прожил красивую и честную жизнь! Твоя смерть не пройдет даром для твоих убийц! Наш холдинг уже выделил деньги на расследование и выявление преступников! Судьба бандитов предрешена! Они понесут суровую кару! А от чьей руки — это значения не имеет.

На том и закончила свое выступление, которое вызвало полное одобрение присутствующих. Несколько человек даже пожали ей руку.

На поминках опять же неизменный палтус, омары с картошкой и дивная атлантическая сельдь. По ходу возлияний Даше представился Евгений Викторович Скороходов, занявший кресло Рокотова. Лет тридцати с небольшим, с хорошо поставленной речью образованного человека и внимательными, умными глазами. Даша спросила его:

— А вы, Евгений Викторович, с местной мафией контактируете?

Он ответил, чуть улыбнувшись:

— Без этого дела не пойдут, Дарья Дмитриевна. У них в руках изрядная часть рыбного флота и определенное влияние на городские власти. Но наезжать по-настоящему на нас они не рискуют. Мы все-таки подразделение холдинга «Гиппократ».

— А смерть Рокотова?

— Это сфера его личного бизнеса. Все об этом знают, но говорить на эти темы вслух не рекомендуется. Рокотов опасался покушения. Уже месяц назад он ввел меня в курс своих дел.

Понравилось Даше и то, что пил Скороходов из нормальной водочной рюмки. Остальные мужчины использовали для поминовения ушедшего вместительные фужеры. Поминки явно затягивались, и Даша постаралась уйти незаметно. Но говорун, встретивший ее на аэродроме, увязался за ней. И через полчаса начались предложения зайти в самый лучший ресторан «Дары моря», а также и более прозрачные намеки на возможность провести вечер в интимном кругу. Когда он приметил, что его суетливость раздражает Дашу, то спешно поправился:

— Вы не думайте, Дарья Дмитриевна, что я угождаю вам как президенту холдинга. Вы просто любопытны мне как интересная женщина.

— Понятно, — сухо ответила она. — Но мне больше понравился Евгений Викторович Скороходов. И мы встречаемся с ним в полночь в ресторане гостиницы.

Говорун не сумел скрыть испуга в бегающих глазках, и Даша порадовалась — новый руководитель объединения «Медпрепарат-2000» был явно крутым мужчиной и держал своих подчиненных в строгости.

Под благовидным предлогом говорун исчез, и Даша вышла к заливу. На деревянном причале двое парнишек ловили рыбу. Едва забрасывали удочку, как тут же выдергивали ее с серебристой рыбкой на крючке. Добычу свою скидывали в большой мешок, уже наполовину заполненный. На обычную рыбалку с терпеливым и долгим ожиданием поклевки этот разбой никак не походил.

Даша вернулась в гостиницу, где дежурная по этажу передала ей записку от Сергеева: «Вылетаем за полночь чартерным рейсом. В одиннадцать заеду за вами».

Ложиться спать не было никакого резона, и Даша еще немного побродила по залитому солнцем городу.

Заехал за ней не Сергеев, а Греф. Подхватил ее сумку и сказал сдержанно:

— В автомобиле ни о каких делах не говорить.

— Почему?

— Водитель не проверен.

— Греф! Как мне надоели ваши игры в шпионов?

— Ага. А труп, который вы так славно проводили, вам ни о чем не говорит?

— Допустим, говорит. Но как это понять — славно проводили?

— Вы произнесли над могилой единственно правильную речь. Даже у меня бы не получилось лучше.

Когда самолет оторвался от земли и пошел в солнечный зенит, Даша спросила Грефа:

— А чем ты занимался в Мурманске?

Он ответил не сразу. Убедился, что Сергеев сидит семью рядами впереди, и ответил негромко:

— Занимался поисками исполнителей убийства и заказчика.

— Нашел?

— Кажется. Исполнители уже составляют эскорт Рокотову. А заказчика сдадут милиции.

— Греф, исполнителей убили?!

— А что еще с ними делать? Знать они толком ничего не знают, заказ получили через третьих лиц. Но поскольку исполнители законченные мерзавцы, то на том свете им самое и место.

— А кто их убил? — обмирая, спросила Даша.

— Так тебе все и скажи! — косо улыбнулся Греф.

— Ты?

— Ох, — вздохнул Греф, — еще пара таких вопросов, Дарья, и я спрячусь от тебя в туалете.

— А меня тоже могут убить? — дрогнула Даша.

— Конечно. Президента США Джона Фицджералда Кеннеди в Далласе охраняли сорок телохранителей. И все одно ему влепили пулю в череп. А нас у тебя только двое.

— Но ведь ты закрыл моего брата. И пулю в грудь получил.

— Дарья, я могу и две пули в грудь получить. Но это ле значит, что третья пуля не пробьет тебе череп.

В Москве их встретила нормальная ночь и Малашенко. Сергеев уселся во встретивший его джип и посчитал своим долгом сопровождать Дашу до ворот особняка.

Глава 4

Малашенко сидел за рулем. Греф рядом с ним. Даша, всегда, устроилась в задних креслах. Они выехали поздно, около полудня. По той причине, что до четырех утра телохранители и Валентин Бушков обучали Дашу играть в преферанс. Не заметили, как улетело время, а когда очнулись, то за. окном уже слабо занимался летний рассвет. Греф проворчал устало:

— Кажется, генерал де Голль сказал, что того, кто не научился играть в преферанс, ожидает одинокая старость.

Но вряд ли де Голль играл в преферанс до утра, ему нужно было свою Францию спасать от бунтующих офицеров в Алжире.

Проснулись около одиннадцати, и Даша, вспомнив о делах сегодняшнего дня, тут же погнала свою команду в офис — даже без завтрака!

«Ничего, — решила она по пути, — на голодный желудок это даже очень хорошо. Злее буду. А мне сегодня много злости требуется».

Голова от недосыпа у Даши была тяжелой, и более всего хотелось вернуться домой и лечь на крышу в солярии, на жесткий топчан, и задремать в тени. Но она уже настроилась сегодня на тяжелую беседу с Артемьевым и Сотоцкой, и не хотелось расслабляться, мало ли какое настроение будет у нее завтра.

Километров за десять до кольцевой дороги Малашенко глянул в зеркало заднего обзора и сказал безразлично:

— А за нами, ребята, «хвост».

Греф тоже глянул в зеркало:

— Желтый четыреста двенадцатый «Москвич»? Эта раздолбанная колымага?

— Да.

— Давно ты его засек?

— А как мы от дому выехали. Он из лесу вывернулся. Ждал небось с раннего утра.

— Жми на педаль, проверим, — предложил Греф.

— Еще чего! Он там один. Достань лучше пистолет.

Греф неторопливо переложил пистолет из наплечной кобуры в карман куртки.

Малашенко начал сбрасывать скорость.

«Москвич» на обгон не пошел, тоже осуществил плавное торможение.

Малашенко остановил машину на обочине, и Греф выбрался на асфальт. Неторопливо двинулся к «Москвичу». Его водитель также вылез из салона и стоял у борта машины, опираясь на клюку.

Даша присмотрелась, выскочила из машины и закричала:

— Греф, стой! Я его знаю!

Греф повернулся, выразительно вытянул из кармана куртки пистолет и безразлично спросил:

— Ну и что? Я его тоже знаю. Но это ничего не значит.

— Я сама с ним поговорю. Отойди подальше, не пугай человека.

Греф послушался, отошел на три шага, но пистолет в карман не опустил. Когда Даша быстро подходила к «Москвичу», Греф громко крикнул:

— Эй ты, придурок! Руку в карман сунешь, башку тебе тут же прострелю! Даже не думай!

Даша оглянулась, чтобы предотвратить смертоубийство и приостановить агрессивного Грефа, но увидела, что и Малашенко встал возле своего «БМВ» с коротким и маленьким автоматом в руках. Прежде Даша такого арсенала у своей охраны не замечала. А укрощать их было занятием бессмысленным, поняла Даша, секьюрити действовали строго по отработанной схеме.

— Малашенко! — уже на бегу крикнула Даша. — Убери свою пушку!

— Еще чего! А может, у него на задних сиденьях кто лежит?!

Даша долетела до «Москвича» и надрывно прокричала:

— Максим, ну что это за номера?! У тебя есть мой телефон, мог бы просто позвонить!

Тот открыто улыбнулся, хромая, сделал пару шагов ей навстречу и сказал без укоризны:

— Так я звонил почти всю ночь. А от тебя ни ответа ни привета.

Даша вспомнила, что мобильник она отключила, чтоб тот не мешал азарту и напряженной вдумчивости преферанса.

— Ну позвонил бы утром! Что за спешка?

— Не знаю. Мне очень хотелось тебя увидеть.

— Тебя выписали из больницы?

— Точнее сказать, я оттуда сбежал.

— Не долежал?!

— Даша, ну я же тебе говорил. Я сам хирург высшего класса и как-нибудь со своим копытом разберусь.

— Долго ты меня ждал?

— С шести утра. Я бы через забор перелез, камешек в окно твоей спальни бросил. Но уж больно у вас собака жуткая. Такая на части разорвет — и клыки не затупятся.

— С шести утра? — не поверила Даша.

— Можно сказать, что с пяти. С пяти часов утра в засаде возле твоего дома сидел, все тебя поджидал! Всякую надежду потерял, думал, что ты куда уехала.

— Хорошо, — сказала Даша. — Ровно в два часа приходи ко мне в офис. У меня обеденный перерыв. Перекусим и поговорим. Ты ведь все равно не отстанешь?

— Нам нужно выяснить наши отношения.

— Отношения, как правило, выясняют, когда их уже нет!

— Но наши только начинаются. Я приду в два часа.

Даша вернулась в свою машину, секьюрити заняли свои места. Малашенко рванул с места, и через десяток секунд стрелка спидометра метнулась к отметке «135»««Москвич» тут же исчез из поля зрения. Греф спросил рассеянно:

— Андрей, ты узнал этого придурка?

— Нет.

— Ты его сбил тогда здесь, на шоссе.

— Ну и что? Он был для меня просто препятствием на дороге. Его надо было обойти. Я обошел.

— Греф, — позвала Даша, — а ты бы выстрелил, сунь он руку в карман?

— Конечно.

— Выстрелил бы в голову?!

— Трудно сказать. Смотря по ситуации. Если он сделал бы этот маневр быстро — в башку. А если бы медленно, прострелил бы ему коленку.

Даша застонала:

— Какое вы у меня зверье! Джем третьего дня, Тамара сказала, разорвал соседскую кошку. Так ведь он вегетарианец по сравнению с вами, каннибалами!

Оскорбления никакого впечатления на парней не произвели. Греф проговорил с безразличием в голосе:

— Эта драная персидская кошка влетела нам в копеечку. Плюс к тому напрягли отношения с соседом. А он все-таки подполковник милиции, уважения к себе требует. Дарья Дмитриевна, я курить очень хочу. Вы позволите?

— Дай мне тоже сигарету.

Она закурила, а Греф и Малашенко принялись профессионально анализировать пустяковое (с точки зрения Даши) минувшее событие: правильную ли они оба заняли позицию по отношению к злодею? И что было бы/если бы действительно на задних сиденьях «Москвича» лежала пара бойцов с автоматами?

Даша уже не прислушивалась. На душе у нее потеплело, и она подумала: «Бог ты мой, неужели еще существуют на свете русские мужики, которые способны сидеть с пяти утра до полудня в лесу и ждать появления дамы?!»

Оказалось — существуют.

Но сейчас было не До этих оценок, предстоял тяжелый день, и следовало сосредоточиться на делах.

Когда она влетела в приемную, то оказалось, что ее секретарши устроили здесь подобие парикмахерской: Света стригла ножницами кудлатую голову Ани. Девочки растерялись и испугались, но Даша бросила на ходу:

— Добрый день. Через десять минут вызовите ко мне Сотоцкую, Артемьева, главного бухгалтера и Шемякина. — Она открыла дверь в кабинет, но приостановилась: — Да, еще. Сегодня, девочки, вы пообедаете самостоятельно. У меня будет гость. Передайте в ресторан, чтобы ко всему прочему добавили триста граммов хорошей водки.

На этом Даша прихлопнула за собой дверь, не желая замечать понимающих улыбочек своих секретарш. А в кабинете и ей пришлось заниматься парикмахерскими делами, — причесалась у зеркала и навела легкий макияж. Так что к тому моменту, когда появились Сотоцкая, Артемьев, Чмонин и Шемякин, она была во всеоружии.

Она подчеркнуто сухо поздоровалась и села в свое кресло с высокой спинкой. Несколько секунд вглядывалась в лица Сотоцкой и Артемьева. Те казались спокойными, Сотоцкая даже слегка насмешливой. Шемякин улыбался и, кажется, пытался мысленно советовать: «Вперед, Даша, дай им в морду так, чтобы с ног слетели!» Но ей не хотелось обострять конфликт до такой степени. Она начала сдержанно:

— Господа, я обязана поставить вас в известность о развитии ситуации с запуском «Афро». Демидов и фабрика в Ярославле от нашей фирмы «Эскулап» уже выдали, как говорят шахтеры, на-гора первые партии препарата. Все лежит на складе, поскольку выход на рынок не подготовлен никакой рекламой.

— А что же наша красотка Муза? — спросила Сотоцкая. — Затянула рекламу? Проспала?

— Это я затянула, — ясным голосом выговорила Даша. — Разработка «Афро», мне непонятно почему, до последнего момента была излишне засекречена. Я понимаю, конкуренты не дремлют. Но бог с ними. Теперь положение исправлено.

Она замолчала, и Сотоцкая спросила:

— Как — исправлено?

— Муза Кораблева получила указание срочно сделать рекламу. Для двух программ телевидения, в нескольких популярных газетах и женских журналах. Насколько я знаю, Муза объявила у себя на фирме авральное положение, и они работают ночами с воскресного вечера.

Артемьев побледнел, выпрямился в кресле, но слов возражения, видимо, еще не подобрал. Сотоцкая сказала:

— Предварительно можно дать рекламу на радио. Это быстро и недорого. Вечером могут уже начать. А такие радиостудии, как «Авто-радио» и «Серебряный дождь», слушают многие.

— Лидия Павловна, — перебила ее Даша со скрытой насмешкой, — вы профессиональный специалист по рекламе? Давайте так. Муза свое дело знает. Не будем ей мешать. Задание она получила, и, я полагаю, она догадается дать рекламу на радио.

Артемьев дернулся в кресле, но пока опять сдержался. Шемякин скрывал одобрительную улыбку, но по его глазам без труда читалось: «Правильно, президент! Бей изменников, интриганов и предателей так, чтоб от них только пух и перья летели!» Чмонин надувал щеки и ждал своего часа.

Сотоцкая вспыхнула и не сумела подавить вызывающего раздражения:

— Я, конечно, не специалист по рекламе, но и Муза Кораблева пришла к нам после кулинарного техникума. Но, правда, потом лет пять растирала краски в мастерской художника. Он рекламные агитки рисовал.

— Лидия Павловна, — легко рассмеялась Даша, — не будем сейчас вспоминать, кто откуда пришел в холдинг. Я уважаю ваше комсомольское прошлое, но еще больше уважаю вашу энергию, деловую хватку и тот опыт, который вы приобрели в холдинге. Под руководством моего брата.

Следует признать, что удар Даша нанесла ниже пояса. Сотоцкая даже в своей анкете не указала, что в молодости довольно долго работала в райкоме комсомола на каких-то предельно незначительных должностях. Потом с большим трудом заочно окончила частное учебное заведение «Финансы», не без взятки получила сертификат, но Владимир Муратов приметил ее и за несколько лет сумел-таки выковать из бывшей пламенной комсомолки ухватистого бизнесмена. Сотоцкая примолкла, а Артемьев наконец выдавил:

— Дарья Дмитриевна, в отношении рекламы для телевидения, то есть об этом рекламном клипе. Он у меня есть. Даже целых три.

— Это как?! — Даша изобразила повышенное удивление.

— Видите, как оно получилось. Один мой родственник год назад окончил институт кино. Проявил себя в провинциальном телевидении, но все они, богема несчастная, конечно же мечтают о работе в Первопрестольной. Переехал сюда, ну и предложил свои услуги.

— Вам?

— Мне.

— А дальше что?

— Я же сказал, он сделал три клипа.

— Кем оплачена работа.

— Я не очень хорошо это знаю. — Артемьев хотя и лгал, но делал это неуверенно, смотрел в сторону и то бледнел, то краснел.

— Простите, Глеб Сергеевич, — с деланным удивлением начала Даша, — такие вещи вы должны были проверить! А вдруг ваш родственник отмывал грязные деньги мафии? Ведь для бедного родственника тридцать — пятьдесят тысяч долларов за клип — это более, чем приличная сумма!

— Я ему немного помог.

— А вот это, Глеб Сергеевич, уже другое дело. Вы перебежали дорогу Музе, а в конечном счете пошли против интересов холдинга «Гиппократ», в правлении которого состоите! Я правильно оцениваю ситуацию? -

— Нет! Я же говорю, это любительская работа. Сделана в частном порядке. Но ее можно продать. Чем и обеспечить рекламу «Афро».

— Запретить частную, любительскую инициативу, Глеб Сергеевич, я, сами понимаете, не могу. Пусть ваш родственник продает клипы куда угодно. Но строго между нами, по секрету, я вам скажу: когда эта история дойдет до Музы Кораблевой, а она обязательно до нее дойдет, то Муза раздавит вашего родственника как клопа. Насколько я знаю, законы и правила борьбы в рекламном бизнесе, да и на телевидении, весьма жестоки.

— Я знаю, — вяло ответил Артемьев. — Он попробует опуститься рангом ниже. Где-нибудь в провинции потолкаться. На кабельном телевидении. Мы сможем ему хоть что-нибудь заплатить?

— Бухгалтер, ваше слово. — Даша улыбнулась Чмонину, а тот ответил решительно:

— Ни копейки! Я слишком люблю и уважаю Музу, чтоб не поддерживать ее конкурентов. Полагаю, что Муза и сама доберется до провинции.

— Вопрос закрыт? — Даша в упор посмотрела на Артемьева.

— Закрыт.

— Вот и прекрасно. Сделаем из происшедшего выводы и перейдем к текущим делам.

Текущие дела были легкоразрешимыми, расправились с ними за полчаса, после чего кабинет опустел, и Даша с облегчением перевела дух. Вот и все. Враги проявили себя. Затаили обиду, и придется приложить немало усилий, чтоб в будущем восстановить добрые отношения. Или готовить им, Сотоцкой и Артемьеву, замену, Легко сказать «менять», но на кого?!

— Она позвонила Дорохову и бегло ввела его в курс событий. В ответ старик тихо рассмеялся и сказал:

— Что тебе сказать, Даша. Видимо, это было неизбежно. Но ты не бойся, до смены этих нечестивцев дело не дойдет.

Почему?

— А потому, что они трусливы. Теперь подожмут хвост и будут по-прежнему работать усердно и даже остервенело.

— Вы так думаете?

— А куда они денутся, Даша?

Найдут какое-нибудь теплое место. Они же заработали у нас приличный авторитет. И связи наверняка есть.

— Ага. Но в другом месте им такой власти и такого жалованья, как у нас, не дадут. Все хлебные места уже давно заняты. А они оба уже не в том возрасте, чтобы все начинать сначала. Нет, Даша, ты просто потерпи, и они сами явятся к тебе с повинной.

— Будем надеяться.

Даша простилась с Дороховым и увидела, что в кабинете уже стоит Сергеев. Ответила на его приветствие и кивнула на кресло.

Сергеев сел и напряженно произнес:

— У меня не очень приятные известия, Дарья Дмитриевна.

— А я от вас иных и не жду.

— Правильно. Уж такая у меня служба.

— Так в чем проблема?

— На той неделе Артемьев и Аркадий Седых летали в Лондон. Встречались с Екатериной Муратовой. Настраивали ее против вас. Полагаю, что провели свою работу с достаточным успехом.

— Есть доказательства? — насторожилась Даша.

— Да. К сожалению. Екатерина Владимировна звонила вчера в Москву, нотариусу. Просила его зачитать текст завещания Владимира Муратова и интересовалась своими правами.

Даша помолчала и спросила лукаво:

— Я думаю, Николай Александрович, что сбор столь объемной информации обходится вам в копеечку?

Сергеев неопределенно пожал плечами:

— Когда как. Иногда подбадриваю информаторов материально, а порой работают по старинке, на советский манер — по своей совести и долгу, как они его понимают. А чаще так просто из интереса. Что уж там скрывать, Дарья Дмитриевна, русский человек любит наябедничать на соседа. Тридцать седьмой год тому яркий пример.

— Грустно это, Николай Александрович.

— Грустно, — кивнул Сергеев. — Но и то приходится признать, что такая деформация натуры человека значительно облегчает успешную работу соответствующих органов. Мою, как вы понимаете, тоже.

— А сколько вообще у вас информаторов?

— А зачем вам это знать?

— Просто интересно.

— Информаторов ровно столько, сколько необходимо для безопасности холдинга.

— Хорошо, Николай Александрович. Работайте так, как считаете нужным. Я вам полностью доверяю.

— Спасибо. — Сергеев поднялся. — И еще кое-какие пустяки, Дарья Дмитриевна. Ваш знакомый, Максим Епишин, с точки зрения вашей безопасности человек безобидный. Привлекался, правда, в юности за хулиганку, но судим не был.

— Да, приходится признать, что вы недаром едите свой хлеб, — засмеялась Даша.

— Стараюсь. Епишин живет со своей сестрой в частном доме на окраине Малаховки. Устроился на работу в той больнице, где сам лежал после аварии.

— После того как мы его сбили, — подхватила Даша. — Назовем вещи своими именами.

— Правильно. Но он не подавал никаких жалоб. Был под хмельком, перебегал дорогу там, где не положено. Пусть не забудет поставить Малашенко бутылку. Если бы не этот мастер езды сидел за рулем, то парень оставил бы свою сестру и племянников без средств к существованию.

— Он их содержит?

— Практически да.

На этом Сергеев покинул кабинет, а Даша подумала с веселой злостью: ай да секьюрити, ай да телохранители. Докладывают по инстанции, когда она ходит в туалет и с кем собирается завести роман!

Но приходилось смириться. В конце концов, и королева Великобритании не имеет права таскаться по пивным подвалам. Вот выехать в золоченой карете на дерби — другое дело. А у Даши парадные выезды предполагались разве что на теннисные соревнования, скажем, на Кубок Кремля, как это посоветовал Греф: «На тусовки ходить не надо. Но показать себя среди властей предержащих и всяких мерзких олигархов необходимо, хотя это и противно, конечно, если к теннису ты равнодушна. Там три четверти лизоблюдов в теннисе нечего не понимают».

Однако сравнивать себя с королевой Великобритании рановато.

Перед обедом Света соединила ее с рекламным агентством, и Муза весело сказала:

— Дарья, господин Артемьев приполз ко мне на четвереньках и, можно сказать, целовал мне ноги!

— Даже так?

— Фигурально. Букет хризантем преподнес. Ты что устроила ему публичную порку?

— Нет. Порку при закрытых дверях.

— Ее хватило. Правильно, Даша, мужиков, даже талантливых, время от времени надо ставить на место. Он сдал мне свои клипы, не требуя вознаграждения. Просто чтоб я их куда-нибудь подсунула, чтобы его троюродный брат показал себя и начал свою карьеру.

— Подсунешь?

— Попробую, Даша. Я ведь человек незлопамятный., Надо помочь мальчику из провинции. Я ведь тоже так начинала.

— Рада за тебя. Как работа?

— Гоним на всех парах! Уговорили сняться очень популярных актеров и актрис и даже депутата Госдумы, но имен не назову. Я суеверная.

— Когда выбросишь рекламу в эфир?

— Полагаю, что недели через полторы.

— Торопись, Муза. У нас все склады уже переполнены этой «Афро».

— Я тебя не подведу. Делаю все, что могу.

В два часа официанты сервировали стол на две персоны и украсили его бутылкой водки. Даша сказала укоризненно:

— Я просила только триста Граммов.

Официант деликатно пояснил:

— Но вы, Дарья Дмитриевна, просили хорошей, марочной водки. А такая никогда не подается в графине. Только в нераспечатанной бутылке.

Максим оказался точным человеком, появился на пороге кабинета без одной минуты двенадцать, присмотрелся и сказал одобрительно:

— Красиво живешь, подруга! Я думал, ты меня разыгрываешь, объявляя себя президентом! — глянул на накрытый стол. — Ох, а водку какую употребляешь! Такую я только на день рождения да на Рождество принимаю!

Даша присмотрелась к нему, словно в первый раз увидела. Ну что ж, чуть выше среднего роста, не красавец, но обаятелен беспредельно. Ботинки начищены до зеркального блеска, костюм далеко не новый, но сидит ладно. В руках красивая трость. Галстук, быть может, слишком яркий, праздничный. Она вдруг впервые заметила, что ладони у него узкие, пальцы длинные и тонкие, как у девушки или пианиста. Если ему уже и сорок лет, то сохранился он довольно хорошо.

— Присаживайся к столу, — пригласила Даша и спросила неожиданно: — Максим, ты, когда обуваешься, с какой ноги начинаешь туфли надевать?

Он изумился, но потом подумал и сказал:

— Да, пожалуй, с левой. Да, с левой. А почему вдруг такой странный вопрос?

— Да так, говорил мне об одной примете (один дремучий человек на Алтае.)

— Шаман, наверное? Какая примета?

— Пока не скажу.

Но я выдержал испытание с положительной оценкой?

— Да, с положительной.

— Тогда выпьем!

— Без меня.

— Да я тоже увлекаться не собираюсь. Три рюмашки. У меня ночное дежурство.

Он выпил маленькую рюмку водки, активно принялся за холодные закуски и сказал:

— Моя сестра очень хочет тебя видеть. Приглашает в гости.

— А ты ей обо мне рассказал?

— Да. Это самый близкий мне человек.

Даша насмешливо произнесла:

— Тебе не кажется, что ты слишком ретиво взялся?

— Ты уже об этом говорила. Но жизнь коротка, Даша, — убежденно ответил он. — Я, к примеру, сейчас очень жалею, что женился в девятнадцать лет, а потому у меня не было радостей разгульной молодости. Сохранял верность супруге и отошел от своих лихих друзей.

— Значит, ты ее не очень любил?

— Угадала. Началась семейная жизнь, семейные заботы. А потом мы оказались чужими людьми, я стал вольным, только уже потрепанным семейной жизнью казаком. Безалаберно прожитые годы, чего уж там.

— Не понимаю.

— Тут и понимать нечего. Человек должен в каждый период жизни строго получать то, что ему положено по возрасту. В ранней молодости — беспутно веселиться. В поздней молодости — жениться, заводить детей и создавать семью. В зрелости — работать и богатеть. А выйдешь на пенсию, живи на покое, нянчи внуков и обучай их жизни на основе наделанных тобой ошибок. У меня ничего этого, к сожалению, не получилось и не получится.

— Так уж все безнадежно? — усмехнулась Даша.

— Да нет. Когда тебя вижу, то думаю, что не все еще потеряно. Оставим мою персону. Ты-то замужем была?

— Нет. Но тебя, я думаю, интересует вопрос, сколько у меня было мужчин?

— Не очень, но интересует.

— Были. Когда училась в институте. Два раза влюбилась, и один раз просто был мой педагог, исключительно интересный человек. Он многому меня научил. Я не постель имею в виду.

— Это хорошо, — кивнул Максим.

— Что — хорошо?

— Да знаешь, если девушка ходит целомудренной до сорока лет, значит, она умудрилась никого своей особой не заинтересовать. Никому не нужна. Умный жених должен только радоваться тому, что у невесты была рота поклонников. Или футбольная команда.

— Ага! — весело подхватила Даша. — Считается, что из проституток получаются самые верные и преданные жены!

— Это вранье. Проститутки со стажем — девушки сломанные. Психика их неизбежно уродуется, когда за одну ночь приходится пропускать через себя дюжину человек, а то и больше.

— И много у тебя было знакомых проституток? — насмешливо спросила Даша.

— Много. Когда я дежурил на пунктах травматологической помощи, то каждую ночь эти веселые девочки наваливались. — Он поднял на нее свои светлые глаза и спросил удивленно: — Что-то мы с тобой такую тему выбрали дрянную?! Ни тебя, ни меня она близко не касается.

— Да, конечно.

— Так ты сможешь, скажем, в субботу отделаться от своей звероватой охраны и приехать в гости к сестре? Ну и ко мне, разумеется. В Малаховку.

— Нет. От охраны я отделаться не могу, я не хочу их подставлять. Их начальник такого не потерпит, если узнает, и парни будут строго наказаны. А они вовсе не зверье.

— Зверье, Даша! Лютое зверье. Я таких очень хорошо знаю! Сунул бы я руку за пазуху, оба из меня решето бы сделали в ту же секунду!

— Ты, Максим, не знаком с их должностной инструкцией. Для начала они бы стреляли тебе под ноги.

— А потом случайно бы промахнулись? И пуля попала бы в лоб? Тоже бывало, Даша. Наплевать. Но они с тобой в ванную не ходят? Спинку тебе не трут мочалкой?

— Стоят у дверей, — улыбнулась Даша.

— Значит, ты можешь оставить их за оградой участка моего дома? Пусть там ждут.

— Это допустимо. Но сначала, я предполагаю, как тебе это ни будет неприятно, они войдут в дом и осмотрят его.

— Ну и жизнь у тебя, черт побери! — искренне расстроился Максим. — Да ведь эдак ты не можешь завести себе ни одной подруги, я уж про любовников и не говорю!

— Так оно и есть.

— Скудная жизнь. Тебе ведь лет двадцать пять?

— Двадцать седьмой.

— Ага. Поздняя молодость все-таки молодость. На взгляд человека неопытного и не хирурга, ты выглядишь лет на двадцать.

— Оставь дешевые комплименты. Как выгляжу, так оно и есть.

— Ладно, я согласен на обыск в моем доме. Только приезжай. Оставим твоих цепных псов за калиткой, и пообщаешься с простыми и доброжелательными людьми.

— Я тебе позвоню. Если суббота у меня будет свободной.

Когда время за необязательной болтовней истекло и Максим шагнул к дверям, Даша окликнула его:

— Возьми с собой водку, мне она не нужна.

— Водка всегда нужна всем. — Он отрицательно покачал головой. — Но я у тебя ее не возьму. Я не альфонс и не нищий, мне подарки с барского стола не нужны.

— Но и хамить не надо! — рассердилась Даша. — Не приеду я в твою Малаховку. И не жди, не надейся, если в ты так выстраиваешь наши отношения!

Он вернулся к столу, сунул початую бутылку водки за, пазуху, усмехнулся в лицо Даши, подмигнул и покинул кабинет, бросив у порога:

— До субботы.

После обеда объявился Аркадий Седых, игриво сообщил с порога:

— Сотоцкая и Артемьев ходят как в воду опущенные! Вы их крепко поколотили, как я предполагаю!

Даша тут же Почувствовала раздражение от этой фривольности, ответила неприязненно:

— У вас есть какое-то дело ко мне?

— Нет, — потерялся красавец. — Я просто так, отметиться заскочил.

— В чем отметиться?

— Что я существую на свете. И всегда к вашим услугам. К тому же я принес хорошие новости!

Мне стукачи и доносчики не нужны.

— Но я хотел просто на вас посмотреть!

Идите работайте. — Даша демонстративно села к компьютеру, и возомнивший о себе нахрапистый красавчик, словно побитый пес, покинул кабинет.

Сотоцкая дождалась, пока официант расставит на столе заказанные блюда и уйдет.

— Кто нас продал, Глеб?

Артемьев пожал плечами:

— Почему ты думаешь, что нас кто-то продал?

— Да потому что у этой стервы Дарьи слишком много информации. Глеб, она словно рядом с нами в постели лежала! Это что, работа Сергеева Кальки?

— Какое там! — безмятежно отмахнулся Артемьев. — Хуже. Нас продал Аркадий Седых. Меня, во всяком случае. Да и тебя заодно.

— Ты думаешь, это Аркадий? — недоверчиво спросила Сотоцкая.

— Не думаю, а знаю. Он нас на корню продал. Но он свое получит. Этот хлыщ у меня попомнит! Как минимум еще раз морду ему набью и портрет ему слегка изменю, исправлю ошибку природы. Основного своего капитала лишится.

— С ума сошел? — возмутилась Сотоцкая. — Мы же за спиной отца Аркадия как за каменной стеной!

Артемьев высокомерно усмехнулся:

— Недостаток информации порождает невежество, Лида.

Она насторожилась:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что папаша Аркадия, функционер старой школы, весьма и весьма закачался вместе со своим руководящим креслом.

— Это правда?!

— А зачем мне тебя пугать?

Сотоцкая потерянно примолкла.

— Пойдем потанцуем? — предложил Артемьев.

— Подожди. Потом. Надо осмыслить новую ситуацию.

— А я ее уже осмыслил.

— К какому пришел выводу?

— Точнее — решению. Я лягу под Дашку Муратову. И буду ей служить верой и правдой.

— Что?!

— То. У меня нет другого выхода.

— Глеб! О чем ты лопочешь?! С твоим международным именем?! С твоими званиями и заслугами?!

— Лада, — уныло ответил Артемьев, — ты никак не можешь понять, что времена построения коммунистического общества миновали десять лет назад. Прошлые заслуги не ценятся. Надо гнать и гнать вперед. Каждый день и каждый час производить что-то новое. А если Дарья вышибет меня из холдинга, где я получу такую первоклассную лабораторию? Кто мне обеспечит научные исследования?

— Да где угодно! В институтах, академии!

— Опять ошибаешься. Там все места давно заняты. Да и платят они по-нищенски. А сваливать за границу я не желаю. Ни в коем разе.

— Почему? — осела Сотоцкая.

— Кажется, на Западной Украине говорят, что «родина — это земля и могилы». Здесь моя земля и могилы моих предков, с прадедушки начиная. Какой бы я ни был, но я русский ученый. С этим и умру.

— Глеб, я найду тебе достойное место. Наука, ученые всегда ценились!

— Лида, со времен Михайла Ломоносова наука стелилась перед деньгами и властью. И так во всем мире, кстати. Дарья не худший вариант. И Екатерина Муратова, если она примет через семь-десять лет бразды правления холдингом, тоже нехудший случай.

— Глеб, — застонала Сотоцкая, — ты меня предал!

Артемьев разозлился:

— До чего женщины любят пустые слова! «Предал»! В чем я тебя предал?! В твоих малоосмысленных интригах? Так я к ним и не приспособлен.

— Так зачем ими занимался?

— Да черт его знает. Из-за тебя, наверное. Люблю я тебя, похоже, вот в чем моя неизбывная скорбь.

Сотоцкая улыбнулась сквозь слезы:

— Ты серьезно, Глеб?

— Да уж так получается.

— Может, я разведусь с Дубовым?

— Этого не надо. Жениться на тебе я не обещаю. Просто не хочу приобрести хомут на шею.

— Я не буду тебе хомутом!

— Перестань. При твоей натуре ты бессознательно, автоматически начнешь командовать и управлять нашей микросемейкой. Не надо резких поступков. Проживем как есть. Под сенью глупостей господина Дубова.

— Глеб, я постарею, и ты меня бросишь, — жалобно сказала Сотоцкая.

— А я не постарею?

Сотоцкая печально улыбнулась:

— Ты мужчина. Еще долго будешь прыгать козликом. А я…

— При твоей натуре и неуемном темпераменте, — засмеялся Артемьев, — ты и в гроб не ляжешь без мужчины.

— Да уж постараюсь, — засмеялась и Сотоцкая. — Я тебя с собой прихвачу, чтоб ты без меня блудом не увлекался. Пойдем, милый, потанцуем?

— Пошли.

Муза превзошла сама себя. В пятницу вечером на первом канале телевидения прошел ее первый клип. Во славу «Афро» красовались на экране артисты, игравшие на сцене как Гамлета, так и Офелию. Музыка была из коллекции джаза пятидесятых годов, что всегда было беспроигрышным для зрителей любого возраста. Едва рекламный клип сменился тошнотворным очередным и бесконечным сериалом из жизни страдальцев миллионеров в Южной Америке, как тут же зазвонил телефон. Даша сняла трубку, спросила:

— Муза, конечно, это ты?

— А кто еще?! — торжествующе захохотала кокетка. — Ну как тебе мой клип? Проняло?

— С моей точки зрения — удобоваримо!

— Ка-акая ты стерва! Ведь понравилось, а похвалить не можешь. Сразу видно, что так и осталась сельской учительницей.

— Ладно, мне очень понравилось.

— Ну вот! А то я волновалась, что у тебя вкуса нет!

А он есть, и тому имеются объективные доказательства.

— Какие?

— Даша, пока не говори никому, но очень важные и серьезные люди уже схватили все мои клипы по «Афро» и представят их на международный фестиваль рекламных фильмов!

— Это очень важно, Муза?

— Это престижно! Это позволит мне получить самое мощное оружие.

Какое?

— Можно без стеснения хамить своим завистникам и конкурентам. Можно оплевывать их продукцию без всякого стеснения! Можно ногами открывать двери в Академию телевидения! Да они сами меня в свою Академию за уши затащат.

— Я тебя поздравляю.

— Спасибо. Я к тебе приеду завтра утром.

— Нет, — торопливо ответила Даша. — Если завтра, то вечером. Я сама днем иду в гости. Вечером приедешь?

— А Андрея с машиной за мной пришлешь?

— Ишь ты фря какая! Я его только попросить могу, а уж поедет ли за тобой — ему решать.

— Поедет! — захохотала Муза. — Он за мной на край света поедет! Прекрасный мальчик! И как это я, старая задрыга, такого юного сумела соблазнить?

— Не кокетничай, Муза, ты кого хочешь соблазнишь. На пробу съезди в ближайший мужской монастырь — и убедишься в своих неувядаемых дамских чарах.

— Так и сделаю!

Даша опустила трубку и даже позавидовала той легкости и уверенности, с какой Муза строила свои отношения с людьми. И тут же вспомнила, что сама-то она весь конец рабочей недели мучилась и решала вопрос: как бы ей обмануть свою охрану и тайно сбежать на субботу в Малаховку?! Подкупить кого-либо из них нечего было и мечтать. А сбежать и оторваться от охраны вряд ли удастся. Эти ретивые служаки могли поднять общую тревогу, и тогда Сергеев бросит на ее поиски всю команду своей службы. В конце концов эти размышления довели Дашу до злости. «Пусть следят! — решила она. — И пусть сообщают все Сергееву. Все имеют право на личную жизнь, и пусть только кто-нибудь попробует возразить!»

Приняв такое решение, она сходила в бассейн, а потом до трех утра играла в преферанс — уже без подсказок и чьей-либо помощи. Проиграла восемьсот рублей, и Валентин предложил:

— Может, простим новичку проигрыш?

— В картишки нет братишки, — проворчал Греф. Пусть учится играть. Карточный долг — святой долг.

— Знаю, знаю. Утром отдам.

Утром (в полдень) Даша проснулась в таком состоянии эйфории и восторженности, какого не могла упомнить за собой уже много лет. Накинув халат, она спустилась вниз — прыгала по ступенькам лестницы на одной ножке, словно помолодела лет до четырнадцати. На кухне Греф завтракал в полном одиночестве и поздоровался довольно мрачно. Даша ответила: «Привет!» — и Греф своим звериным чутьем тут же зафиксировал ее повышенное настроение. Взглянул подозрительно и спросил:

— Ты что такая счастливая, словно Сотоцкую похоронила?

Даша растерялась и удивленно ответила:

— А зачем мне её хоронить?

— Да так, на всякий случай. Или она тебя похоронит.

— Перестань, Греф. Не порти мне настроение.

— Не буду. Ты куда сегодня намылиться хочешь?

— Я? — фальшиво изобразила удивление Даша.

— Ты, кто еще?

— Андрей меня отвезет куда надо.

— Андрей не отвезет. Сегодня моя вахта. А к тому же он уже уехал за своей подругой.

— За Музой?

— Да. Ошалел, молокосос. Нарвался в первый раз на стопроцентную женщину и ошалел. Что самое страшное — серьезно ошалел.

— Чего тут страшного?

— Даша, ему только двадцать два стукнуло. А Музе сколько? Тридцать пять?

— Тридцать три.

— Я полагаю, что побольше.

— Греф, а ты не полагаешь, что это не твое дело?

— Напарники ничего друг от друга не скрывают. Куда мы поедем?

— В Малаховку.

— Понятно.

— Что тебе понятно?! — закипела Даша.

— Едем к господину Максиму Епишину?

— К Епишину-Епишину! Ты против?! — с вызовом спросила Даша.

— Я не против.

— А перед тем как я к нему войду, дом его осматривать будешь? Ведь так, кажется, положено по инструкции?

— У этого кролика осматривать не буду.

— Греф, — болезненно спросила Даша, — ну почему ты так презираешь людей и всех без причины готов оскорбить?

— Потому что ты всех любишь и жалеешь. А в жизни должен быть противовес. Борьба и единство противоположностей, как то трактует классическая философия.

— Греф! А какое у тебя образование?!

— Высшее, — нехотя буркнул он, — гуманитарное.

— И ты подался в охрану?!

— Здесь веселее, чем в архивах сидеть. Я исторический факультет по дурости в молодости окончил. Ладно, когда выезжаем?

— Через час примерно.

— Адрес у тебя есть?

— Само собой.

— Договоримся так. Мы проедем мимо его дома, и я остановлюсь от него в сотне метров. Чтоб не пугать твой его кавалера. И буду на том месте ждать тебя. Но если еще появятся какие-нибудь гости, то я и сам туда явлюсь. Без приглашения.

— Греф! — взмолилась Даша. — Но это простой интеллигентный человек! Он так далек от всякой уголовщины, что тут не о чем и говорить.

— Он — вполне вероятно. Но кто к нему в гости придет, того ты не знаешь.

— Но я там могу надолго задержаться!

— Да хоть до утра.

— А завтра ты напишешь рапорт Сергееву?

— Нет, — минуту подумав, ответил Греф. — Если ничего не случится, не напишу. Нашему начальнику ни к чему знать, кто и где раздевается.

— Ну и хам ты все-таки!

— А ты меня уволь. За хамство. Для Сергеева это достаточная причина.

— Не хочу я тебя увольнять. Я к тебе привыкла. Но не хами на каждом шагу. Я все-таки женщина.

— Женщина в тебе просыпается только по субботам. В остальные дни ты бизнес-вумен.

— Раз в неделю-достаточно.

На это Греф ничего не ответил, допил кофе, сказал, что сполоснет машину, с чем и вышел из кухни.

Часа в два пополудни они вкатили на «БМВ» в Малаховку. Нужную улицу нашли без труда, и Греф медленно провел машину мимо дома Максима. Притормозил на перекрестке, вышел, открыл дверцу Даше. Она насмешливо спросила:

— Ты не одуреешь, меня ожидая?

— Я люблю ждать. Всегда чего-нибудь дождешься.

Даша двинулась назад, сделала шагов сорок и издали увидела Максима, который спешил ей навстречу. Издали крикнул:

— Ты промахнулась? Я видел, как твоя машина мимо проехала!

— Так получилось.

Он легко поцеловал ее в щеку.

— Не надо лгать. Ты неопытна в этом высоком искусстве. Просто твой охранник тактичный мужик и не хотел давить нам на нервы, стоять у ворот. Пойдем, тебя ждут.

Он сказал правду — семья сестры в полном составе ждала Дашу. Стеснительная его сестра Нина, серая, согбенная старушка и двое принаряженных детей. Девочке лет восемь, мальчику лет одиннадцать, — видимо воспитанные в строгости, а потому слегка испуганные дети.

Этот же испуг, смешанный с крайне неприятной уничиженностью Нины, уже через час ставил Дашу в Неловкое положение. Нина так старалась угодить, так предупреждала каждое желание Даши, что это превращалось в назойливое приставание. По этой же причине и разговор за обедом не клеился, сколько Максим ни пытался балагурить и расшевелить компанию. Дети уткнулись в тарелки, Нина металась между кухней и Гостиной.

Дом был старый, густо пропитанный запахом русского деревянного дома. Всю обстановку можно было смело нести в музей русской мебели начала двадцатого века — тяжелые кресла, высокие напольные часы с качающимся маятником, бархатные красные портьеры на дверях и, понятно, герань на подоконниках. Создавала уют и голландская печка с изразцами, которая и нетопленая казалась теплой.

Старушка божий одуванчик (имени ее Даша не запомнила) выпила рюмочку, клюнула жареного цыпленка и словно в подпол провалилась. А вскоре точно так же исчезла Нина со своими детьми, куда пропали — неизвестно.

— Мрачновато у нас? — словно извиняясь, спросил Максим.

— У меня в Семенове примерно так же, — ответила Даша. — Тоже зимой печку топили.

— Ее для красоты оставили. Здесь давно центральное отопление.

Даша заметила, что говорили они неестественно, задавленно, и обычной открытости, легкости в общении у Максима сегодня не было. Он улыбнулся и сказал:

— Давай сменим обстановку, а заодно и настроение. Пойдем в мое личное царство.

Даша кивнула, не совсем его понимая.

«Царством» оказалась застекленная оранжерея в дальнем углу подворья. Когда Даша прошла сквозь застекленные двери, то приостановилась от удивления. Здесь было жарко, и, видимо, поэтому оранжерея была заполнена диковинными, может даже тропическими цветами, какими-то маленькими, но раскидистыми пальмами, одна стена оказалась сплошь закрыта виноградной лозой.

— И это все ты, Макс? — спросила Даша.

— Наполовину. Слева — цветы Нины, на продажу. А справа — мое, для души. Я, как только жизнь придавит так, что и не продохнуть, беру бутылку и забираюсь вон в тот угол. Немного выпью, и все кажется не таким уж скверным. Во всяком случае, на вторые сутки находишь выход из положения.

В углу, где Максим боролся с невзгодами жизни, стояла узкая кушетка с подушкой и пледом. Над кушеткой — бронзовое бра, рядом маленький столик и кресло. Максим словно из воздуха изъял бутылку шампанского, два бокала и предложил, кивнув на кресло:

— Садись.

Даша ответила нервно и не узнавая своего голоса:

— Я хочу лечь.

— Да? — Он вздрогнул и выронил из рук бокал, который раскололся на кафельной плитке пола.

— Да, — внятно повторила Даша. — Я хочу лечь.

И, не договорив, скинула через голову платье, нырнула под плед и позвала:

— Иди сюда. Ко мне.

В ранних сумерках Максим проводил ее до калитки, они обнялись, постояли, застыв на минуту, Даша сказала ему на ухо:

— Я пойду, Макс. Не провожай, лишние контакты со зверьем, как ты мою охрану называешь, тебе противопоказаны.

— Тебе, как я думаю, наверное, тоже. Одна у меня радость, Дарья, что это у тебя не будет продолжаться вечно.

— Почему?

— Сама сказала. Вернется твоя племянница, войдет в курс дела, и ты освободишься. Так что ждать мне осталось всего семь лет. Я подожду.

Даша улыбнулась, кивнула и сумеречной улицей пошла к перекрестку.

Греф занимался основным делом охранника — дремал на откинутом кресле автомобиля. Но едва Даша коснулась ручки дверцы, он открыл глаза, сел прямо и запустил двигатель.

Они ни словом не перекинулись всю обратную дорогу. Каждый ушел в себя. Даша не могла разобраться в своих внутренних ощущениях. На душе было тепло и приятно, но как-то пусто. Она и сама не понимала, почему ей не захотелось остаться у Максима до утра.

Они уже вкатили в предупредительно открытые Валентином ворота, и мерзавец Греф, уже научившийся считывать невысказанные мысли Даши, процедил сквозь зубы:

— А что же ты там до утра не осталась? Я бы подождал.

— Боялась, что ты замерзнешь.

Параллелепипед бассейна был освещен. Оттуда сквозь стекла доносилась громкая музыка, шторы не были задернуты. Малашенко и Муза наслаждались жизнью в полной мере.

— Я вахту сдал, — сказал Греф. — Завтра тебя возит Андрей.

— Я знаю. Зачем ты мне об этом сообщаешь?

— Я уеду в Москву до полудня понедельника. Приеду в офис.

— В свой гарем? — улыбнулась Даша.

— Нет, — грубо ответил Греф. — В специализированный бордель. С кореянками и мулатками.

— Не смею возражать, — ответила Даша сдержанно, хотя и хотелось от души выругаться, выплюнуть ему в ястребиное лицо все, что она по этому поводу думает.

Уже из окна своей спальни она увидела, как Греф на желтых «Жигулях» Андрея выехал со двора. Неужели действительно ходит в бордели? Врет. Вряд ли. Ему это не нужно — когда он появляется в приемной офиса, обе секретарши, что Света, что Аня, расплываются от радости и не знают, чем ему угодить — тут тебе и кофе, и чай, и зазывное девичье щебетание. На «голубого» Греф был похож не больше, чем тигр на лягушку. Да «голубых» начальник службы безопасности Сергеев не допустил бы в свои ряды даже по приказу верховного главнокомандующего.

Эти мысли неожиданно разозлили Дашу. Она подумала, что не стоит тратить время на размышления о Грефе. Даша быстро переоделась и пошла в бассейн.

Глава 5

В середине недели начались неприятности местного масштаба, мелкие, но назойливые. «Полез из оглобель» директор АО «Гомеопат и товарищи» Свиридов Роман Эдуардович. Предприятие его находилось в далеком Тобольске, фабрика была небольшая, но очень активно работала на всю Сибирь и даже прицеливалась на Японию, что на данный момент казалось Даше абсурдом.

— Почему он отказывается от производства «Афро», объяснил? — спросила Даша Шемякина.

— Нет. И по телефону причин не объяснит.

— Это еще почему?

Шемякин замялся:

— К нему надо лететь.

— Это еще зачем?!

— Дарья Дмитриевна, вы должны понять, что Свиридов толковый предприниматель, но человек заносчивый, с молодыми амбициями. Ему будет приятно и лестно, если вы сами прилетите к нему в Тобольск.

— Я должна прибыть к нему на поклон, что ли??

— Да нет. Он вас примет как королеву. А ваш визит укрепит его положение, вот и все. И он тут же запустит «Афро». По-другому просто не может быть.

На раздумья у Даши ушло менее минуты, потом она вызвала Светлану и попросила заказать билеты на Тобольск, а также позвонить и предупредить Свиридова, чтоб «встречал с оркестром».

Дико подумать, но Свиридов воспринял приказ буквально. Когда Даша и Малашенко спустились по трапу самолета и подошли к зданию тобольского аэропорта, лихо ударил в свои инструменты маленький джаз! Саксофон, тромбон, труба и ударник! Исполняли почему-то «Прощание славянки», что было не совсем к месту.

Свиридов оказался молодым человеком со спортивной фигурой — явно из бывших чемпионов по борьбе. Плечи покатые и мощные, шея как у буйвола, а улыбка приветливая и радостная. По словам Сергеева, Свиридов прошел «славный путь», который был отмечен: мелким рэкетом, крупным вымогательством, двумя годами тюрьмы, созданием мафии, выходом из нее, свадьбой и рождением двух сынков. Ныне за ним никакого криминала не числилось. «Достойная» дорога, по которой шагал далеко не он один. Но сегодня он все-таки явно переборщил: красивая девушка в сарафане и кокошнике поднесла Даше хлеб-соль. Даша растерялась, но Малашенко знал, что делать. Принял у девушки поднос с караваем и поцеловал красавицу в ухо.

— Привет вам, Дарья Дмитриевна! — широко пророкотал Свиридов. — С прибытием вас на сибирскую землю! Не бывали у нас?

— Я родилась на Алтае.

— А на Тоболе бывали?! Места, где гулял незабвенный Гришка Распутин, теневой император всея Руси, посещали?!

— Нет, — засмеялась Даша.

— Все увидите! Едем в мое бунгало, я офиса не люблю, почти там и не появляюсь. Как Гришка, все дела решаю сидя на постели!

Он пригласил Дашу в «Мерседес-500», в котором, пока ехали до «бунгало», и решили все вопросы. Поначалу Свиридов заявил, что ему «эта паскудная «Афро» как дохлому припарки». «Афро», с его точки зрения, баловство для разжиревших баб и в Сибири успеха иметь не может. Вот врезаться в рынки Японии — это задача достойная.

— Моя жена тоненькая, как тростинка! А лопает от души, все сметает, чем стол накрыт!

— Не у всех такой здоровый организм.

— Финансирование на запуск линии «Афро» за ваш счет?

— Разумеется.

— Запускаем! Но для начала небольшую партию. Я ведь, можно сказать, всю Сибирь снабжаю самым необходимым медикаментом. А этой ерундой перегружать фабрику не намерен.

— Постройте отдельный цех, и дело с концом.

— Разумно.

«Бунгало» Свиридова стояло на крутом обрыве над рекой и представляло собой громадный сруб, выходящий окнами на простор Тобола. Прислуги и всякой челяди Свиридов держал здесь неисчислимое количество, и чем он их всех занимал, оставалось неясным. Кроме того, по всем углам юркали и шелестели, как мыши, какие-то старушки, которые в дальнейшем определились как родственницы Свиридова, которых он и содержал.

Два дня о работе как таковой и речи не было. Зато Свиридов торжественно представлял Дашу везде где мог: в офисе, на фабрике, у мэра Тобольска, в спортивном центре и даже собрал на совещание местных бизнесменов. Своей цели он достиг полностью, а потому принял все предложения Даши. И заверил, что будет сам прилетать с отчетами в конце каждого месяца.

В конце третьего дня этих представительств, обильно приправленных застольями, уже вечером позвонил на сотовый Дорохов, спросил по-деловому:

— Дарья, у тебя еще много дел в Тобольске?

— Нет. Практически все.

— Тогда срочно вылетай.

— Что-нибудь случилось?

— Да. Прилетела Катя.

— Но мы же ждали ее в конце июля!

— Прилетела. И что хуже — ее встретила Сотоцкая.

— И Катя живет у нее?

— Нет. Отбили. Катя живет у меня.

— Позовите ее к телефону.

— Не надо, Даша. Заочный разговор не нужен. Девочка агрессивно настроена против тебя. И мне кажется, что уже подготовила какие-то контрдействия.

— Какие?

— Точно не знаю. Но думается, что она выступит с требованием сменить опекуна.

— Это возможно?

— Сегодня у нас все возможно.

— Но завещание отца?!

— И его при желании можно оспорить — через суд. Да, как я понимаю, ты и не будешь сопротивляться. Получится глупость, если ты подомнешь под себя Катю.

— Да, конечно. Я хочу заскочить к себе в Семенов. На это уйдут сутки, а через сутки буду в Москве.

— Время еще терпит, но не задерживайся.

Свиридов оказался очень оперативен. По просьбе Даши выпросил у своего приятеля маленький самолет (приятель держал авиакомпанию при Министерстве чрезвычайных ситуаций), и эта «птичка» уже к утру приземлилась с Дашей и Малашенко в Бийске. Здесь уже проявил активность Андрей, за полчаса неизвестно где раздобыл джип, и они погнали в Семенов.

Докатили до отчего дома, когда солнце уже высоко стояло над горизонтом. Но здесь споткнулись. Мало того что тетка Антонина в тяжком состоянии похмелья не понимала ровным счетом ничего, так по дому еще расхаживал косматый мужик в одних длинных трусах. И у него язык заплетался. Однако, как ни странно, в доме было чисто, а на столе оставались следы добротного застолья.

Когда шла по коридорам школы, столкнулась со своими бывшими учениками, которым преподавала и в восьмых, и в девятых классах. Ни один из школяров ее не узнал — не здоровались, и Даше оставалось лишь отметить, что за минувший год она изменилась не только внутреннее, но и внешне.

Вот Анфиса узнала разом. Вылетела из-за стола, кинулась обниматься, сквозь слезы начала лепетать:

— Дарья, как я за тебя рада, как рада! Ты просто настоящая дама. Господи, хоть кому-то в жизни везет.

— А что у тебя, совсем плохо?

— Хуже некуда, Даша. Никак не могу вырваться из этого болота. Нет возможности перебраться в цивилизованный мир, как мы ни пыжимся. Я уже смирилась. Видать, здесь и помру. Только бы близняшек моих пристроить. Дать им хорошее образование.

— Позвони мне, когда они окончат школу. Ничего не обещаю, но, может быть, смогу помочь.

На этом дела в Семенове, строго говоря, были закончены. Ждать, пока тетка Антонина придет в себя, — дело безнадежное. На это могла уйти и неделя.

Даша пообедала в кабинете Анфисы, а в конце трапезы подруга спросила стеснительно:

— Ты не сможешь подкинуть школе деньжат? У нас компьютеры старые, да и те из строя вышли.

— Нет, — ответила Даша. — На школу не дам, выкручивайся сама. А предложение у меня к тебе есть.

— Какое? — с надеждой спросила Анфиса.

— Слушай внимательно, дорогая. Директорство в школе, как я вижу, тебе уже поперек горла.

— Это ты как в воду смотришь!

— Вот именно. Так я предлагаю тебе вот о чем подумать. Попробуй прикинуть, сможешь ли ты создать здесь компанию по производству медицинских препаратов? Займешь работой изрядное количество наших пьяниц. Денег я тебе на это дам. Толковых специалистов пришлю. Баба ты еще молодая, энергичная, полагаю, что дело потянешь.

— Дашка, — задохнулась Анфиса. — Да мы с мужем горы своротим, если прочная основа будет хотя бы в начале!

— Основа будет и потом. Ты войдешь в наш холдинг «Гиппократ». Посоветуйся с мужем и выдай мне в конце недели свое решение.

— Да и советоваться не буду! Что мне нужно сейчас положить на стол, чтоб начать дело?

— Ничего. Кроме честного слова и преданности учредительному уставу холдинга.

— Давай его сюда, я на нем поклянусь, как на Священном Писании.

Они начали прощаться, Даша спросила:

— Филимон еще здесь? Не сбежал?

— Куда он, дикарь, денется! — отчего-то покраснела Анфиса. — Вырос у меня до замдиректора по хозяйственной части. В спортзале его найдешь, инвентарь чинит.

Они расцеловались, и Даша спустилась в спортзал.

Филимон оставался Филимоном. Повышение в должности никак на нем не отразилось. Такой же дремучий, дикий человек, похожий на лешего из дремучего леса.

— Никак Дарья?! — Он оторвался от разодранного спортивного мата, который пытался починить. — Это ты?

— Я, кто еще?

— Выпьем? Зато, что ты взлетела на высокую орбиту?!

— Чуть-чуть.

Не тратя лишних слов, он провел ее в кладовку, достал обычную бутыль мутного пойла местного производства, выпили по маленькому стаканчику, и Филимон спросил:

— Замуж вышла?

— Пока нет.

— Собираешься?

— Да.

— А присмотрелась, с какой ноги женихи обуваются?

— Присмотрелась. Все — с левой.

— Очень хорошо. Теперь присмотрись, как они водку жрут. Много — плохо. Вовсе не употребляют — беги от такого куда подальше, это заведомо дрянь человек.

— Учту, — засмеялась Даша.

Они проболтали еще полчаса, Даша все-таки заглянула к тетке, но там ситуация не изменилась. Антонина и ее постоялец уже спали. Даша нашла шкатулку тетки, где она держала деньги, положила туда три тысячи рублей, после чего села в джип.

— Андрюша, гоним до Москвы. С пересадками на самолеты.

В Бийске их терпеливо поджидал нанятый Свиридовым самолетик.

Потом Тобольск — пересадка на Екатеринбург, вновь пересадка — уже на Москву.

В аэропорту Внуково их встретил Греф.

— Куда едем? — спросил он, усаживаясь за руль «БМВ».

— К Дорохову.

— Если ты хочешь застать там Екатерину то ее там нет.

— А где она?!

— У нас. В Барвихе.

— Как она там оказалась?!

— А тебе не все равно — как? Нужен результат, а способы его достижения — наша забота.

— Греф! — осерчала Даша. — Я тебе многое позволяю, но все-таки не бери на себя слишком много! Повторяю: как Катя оказалась в Барвихе?

— Докладываю, Дарья Дмитриевна. Дорохов сделал хитрый маневр. Подарил Кате скакового жеребца, чтобы наша конюшня не простаивала. Я обучаю ее сидеть в седле. Пока получается не очень. С Бушковыми она обращается, с нашей точки зрения, по-хамски. Считает их прислугой, лакеями и по-человечески не разговаривает ни с Тамарой, ни с Валентином. Одни приказы. Бушковы вовсе поникли. В Москву Катерина не рвется. Залезла в ваш стол, знакомится с делами холдинга, как я понимаю.

— Как настроена ко мне? — нервно спросила Даша.

— Индифферентно. Проще сказать, заторчала на распутье. То ли вас признать, то занять оборонительную, а может, и атакующую позицию.

— Барвиха ей нравится? Кроме жеребца?

— Основная причина того, что она там живет, в другом интересе.

— В каком?

— Наш славный Андрюша Малашенко.

— Что?! — дернулся Малашенко.

— Не обольщайся сверх меры, Андрюша. Она воспринимает тебя ну., как бы сказать поточнее… как единственного парнишку, близкого ей по возрасту. Ведь у нее здесь ни друзей, ни подруг. Такое старье, как я или Дорохов, сами понимаете, ей не напарники. Так что она ждет тебя, Андрюха, чисто абстрактно, без повышенной чувствительности. Но должен сказать, Дарья Дмитриевна, что характер у этой девочки, можно отметить, уже сложился.

— В чем это проявилось?

— Мы как-то ужинали у Дорохова. И Мария Афанасьевна со свойственным старушке любопытством принялась пытать Катерину относительно планов и намерений. Катерина, к нашему общему удивлению, высказалась достаточно твердо по ряду пунктов.

— Каких?

— Первое — выйдет замуж только за русского. И только после двадцати семи лет. Любит Англию, к России относится никак. Когда будет иметь право иметь штатного помощника, вызовет из Лондона своего учителя.

— На твой взгляд, в ней много английского?

— Практически ничего. Кроме легкого акцента и пренебрежения к прислуге.

— К тебе — тоже?

— Я для нее мастер верховой езды. Бывший жокей, а таковые в Англии пользуются высоким уважением в аристократических кругах. Продолжаю. Она намерена поставить символический памятник отцу с матерью возле могилы бабушки и дедушки — через год. И тут закавыка, Дарья Дмитриевна.

— Какая?

— Она убеждена, что отец, Владимир Дмитриевич, жив.

— На каком основании? — удивилась Даша.

— Мне показалось, она что-то знает. Успела слетать в Испанию и, возможно, там провела поиск. Может быть, есть еще что, хотя ни о чем более она не говорит. Но убежденность твердая, Дарья Дмитриевна.

— Это ерунда, — заметила Даша. — Зачем Владимиру скрываться, если он жив?

— Да кто ж его знает!

— Тогда можно допустить, что Владимир обитает за границей?! Это же вздор! Какие могут быть причины?

Греф невыразительно пожал плечами:

— Может, сработал старый принцип: «Ищите женщину»?

— Не говори пошлостей и банальностей! — обрезала Даша. — Это тебе вовсе не идет!

Сказано было с такой резкостью, что до Московской кольцевой не разговаривали. И только возле развертки дороги Греф спросил сухо:

— Так куда?

— В Барвиху.

— Тогда позвоните Шемякину. У него проблемы. Даша достала мобильник, и через минуту Шемякин ответил:

— Холдинг «Гиппократ», Шемякин.

— Это Дарья, Алексей Иванович. Добрый день.

— Здравствуйте! — обрадовался Шемякин. — Вы где?

— На кольцевой дороге.

— Дарья Дмитриевна, наши акционеры разволновались! Мы не можем более откладывать общее собрание акционеров! Это вызовет нездоровый ажиотаж и сыграет на руку нашим недругам.

— А много недругов уже нарисовалось? — нервно хохотнула Даша.

— Имеются, скрывать нечего. Кое-кто уже начинает продавать наши акции на сторону.

— Не вижу в этом ничего плохого.

— Это с какой стороны посмотреть. Кстати, нас посетила Катя, ваша племянница. Произвела очень хорошее впечатление.

— Я рада. Собрание назначайте на вторник следующей недели. Я буду в офисе завтра с утра.

— Все ясно.

Греф довел машину до ворот особняка и посигналил. Ворота раздвинулись.

Греф подкатил к крыльцу, и Даша вышла из машины навстречу улыбающейся Тамаре. Поздоровались, и Тамара сразу сообщила:

— Катя за домом. Моет, чистит своего коня.

Даша кивнула и обошла дом.

На зеленой лужайке стояла рослая, гнедая мокрая лошадь, а Катя чистила ее жесткой щеткой. Рядом крутился и Джем — этот зверь уже со всеми наладил дружеские контакты. Все его подкармливали, хотя Малашенко это строго запрещал.

Здравствуй, Катя, — в спину сказала ей Даша. — Я и есть твоя тетка Дарья. На улице ты бы меня не узнала. Да и я тебя тоже.

Девушка резко обернулась, секунду смотрела ей в лицо и произнесла по-английски.

— Добрый день. А я, получается, ваша племянница! Даша слегка напряглась и также ответила на английском:

— Что ж, целоваться нам, наверное, рановато, не будем изображать горячую родственную любовь. Мы друг друга практически не знаем. Лицемерить не к чему.

— Наверное, вы правы. — Катя кинула щетку в ведро. — Я сейчас обсушу Донована и буду к вашим услугам.

— Не торопись. Донован — это твой скакун?

— Да. У него хорошие предки. Есть даже капельки арабской крови. А вы вполне сошли бы за англичанку — где-нибудь на Пикадилли.

— Ты уж извини, но я не воспринимаю это в качестве комплимента.

Катя рассмеялась, открыто и без фальши:

— Извините, это у меня по инерции. В Лондоне для каких-нибудь выходцев из Европы это бы было комплиментом высшего порядка. — Она перешла на родной язык.

— Давай так, — сказала Даша. — Для практики иногда будем говорить на английском. Но хоть на турецком не обращайся ко мне на «вы». Мы все-таки родная кровь. Согласна?

— Согласна, тетя.

— Хорошо. Обсудим наши проблемы за обедом.

— А можно поехать в какой-нибудь ресторан? Здесь слишком много любопытных ушей.

— Ты так думаешь? Ну хорошо. Поедем в ресторан.

Даша прошла в дом, поднялась в спальню, разделась и встала под душ. Подумала, что Греф, как всегда, прав. Девочка заняла нейтральную, выжидательную позицию. Позиция неустойчивого равновесия. Куда ее качнет, зависит от нее, Даши. Стелиться перед Катей, угождать во всем ни в коем случае нельзя. Иначе эта полуиностранка поставит ее в ранг прислуги. Проверка на английском была детской и смешной, но, судя по всеми для Кати она значила многое, после ответа Даши тон ее голоса потеплел. Желание ехать на обед в ресторан было для Даши неприятным. В конце концов, здесь был отчий дом, а замечание касательно любопытных ушей просто чепуха. Привыкла секретничать в своих дортуарах, общих спальнях, где пенал от пенала отделен тонкой стенкой. И родственные отношения рано излишне подчеркивать. Пока пусть доминируют деловые отношения, а там посмотрим.

Даша вышла из-под душа, накинула халат и прошла сквозь второй этаж, чтобы в окно увидеть Катю и лошадь. Оказалось, что там уже помогал вытирать коня Андрей Малашенко. Молодые люди вели себя по-дружески, смеялись и болтали, перебивая друг друга. Красивая пара. С разницей по возрасту в семь лет. Допустимо, не так уж много. Даша поймала себя на мысли, что заглядывает слишком далеко, да и не ее это дело.

Она прошла в кабинет и обнаружила на столе записку от Тамары: «Звонили, оставили рабочий телефон. Максим Епишин. Просил звонить». Тут же был записан и номер телефона.

А почему бы не позвонить? Даша почувствовала легкое, радостное волнение и взялась за трубку телефона. Женский полос пообещал, что доктор Епишин подойдет к телефону через минуту.

Подошел. И тут же спросил:

— Надеюсь, Даша, что это ты?!

— Угадал, Макс.

— Не угадал, а почувствовал! В этом большая разница! Прилетела или звонишь из Сибири?

— Прилетела.

— Когда увидимся?

И в этот момент Даша сказала то, что минуту назад решительно не собиралась говорить:

— Сегодня нет, много дел. Послезавтра приходи ко мне в гости.

— Даже так?!

— Да. Так. Для начала разыграй, что ты мой деловой партнер, представляешь какую-то фирму, а потом посмотрим.

— Прекрасно. Послезавтра?

— Да. Часов в семь.

Она положила трубку и тут же поняла, что сотворила глупость. Не тот был момент, чтобы приглашать Максима в дом. Поторопилась.

Загородный ресторан «Русский охотник» считался одним из престижных в кругах московских тусовщиков. Впрочем; вечерами здесь большей частью привольно гуляла уголовная братва со своими авторитетами, бригадирами и бойцами — по словам Грефа. Однако, также по его информации, бандиты вели себя здесь достойно, строили из себя солидную публику, ресторан избрали в качестве точки спокойного отдыха и никаких разборок, базаров здесь никогда не устраивали. Держали ресторан под охраной и у хозяина (грузина московского происхождения) ничего не вымогали.

Днем ресторан посещала самая разнокалиберная, порой простецкая публика, но всех обслуживали по первому разряду. Подавали в «Русском охотнике» исключительно импортную дичь, включая куропаток, индюшек, мясо диких кабанов (из Литвы) и цыплят. Только лосятина и изредка медвежатина была своей. Интерьер заведения представлял собой эклектическую смесь из альпийского шале и охотничьего домика (большого размера) где-нибудь в тайге. В одном углу стояло чучело медведя, на стенах висели рога оленей и две головы кабанов.

Предупредительный мэтр удобно усадил дам за стол под ослепительной белой скатертью, а Греф отскочил к стойке бара, но так, что издалека видел и своих подопечных, и вход в ресторан.

Официант, в красивой обычной униформе, но в охотничье шляпе с перышком на голове, подал меню.

Но Даша сказала:

— На ваше усмотрение, что повкуснее. У нас нет опыта в охотничьей еде.

— А касательно выпить опыт есть? — деликатно улыбнулся тот.

— Катя? — спросила Даша.

— Наверное, здесь подается водка «Охотничья»?

— Конечно, имеется, — заверил официант.

— Ну рискнем, — сказала Даша.

— Подаем, извините, в бутылке, так положено. Не допьете, я заверну в салфетку, и возьмете с собой.

— Прекрасно.

Официант исчез, успев открыть бутылку минеральной воды, которая уже стояла на столе. Даша сосредоточилась и начала не торопясь, боясь какого-нибудь не-' осторожного слова.

— Екатерина, уясни твердо. Все свои силы я намерена направить на то, чтобы максимально точно и до конца выполнить посмертную волю твоего отца, моего брата… Не буду скрывать от тебя, что работаю я сейчас в холдинге из-под палки. Если палкой можно назвать завещание Владимира.

— Я догадывалась об этом. Точнее, Дорохов намекнул.

— Очень хорошо. Но если можешь, выскажи свою точку зрения на эту проблему.

Катя ответила сразу:

— У меня основное воспитание — английское. И я считаю: отцовская воля — непреложный закон. Папа меня готовил к работе в холдинге. И тебя назначил опекуном. Я не намерена подводить его. Когда он вернется, мы с тобой сдадим ему холдинг в полном порядке.

— Вернется? — не скрыла удивления Даша.

— Наверняка. Почти наверняка.

— Катя… Это интуитивная, отчаянная надежда? Я не хочу, конечно, лишать тебя этой надежды. Но все же нельзя строить ее на пустом месте. Самообман в конечном счете ни к чему хорошему не приводит.

— Согласна, — помолчав, ответила Катя. — Ты никому не скажешь, даже Юрию Васильевичу, о том, что я тебе расскажу?

— Конечно, не скажу, если это твоя тайна.

Не тайна, строго говоря. Но это — мое. Теперь будет наше.

Она примолкла, официант принес водку, холодные закуски, мастерски и быстро украсил ими стол, сказал, что горячее будет через двадцать минут, и исчез.

— Вот в чем дело, тетя. В конце зимы, а потом в мае, ко мне на сотовый телефон прошли два странных звонка. Какая-то женщина, судя по голосу молодая, с сильным немецким акцентом спросила, как я живу. Она себя не называла, а я отвечала автоматически. Она задала всего три-четыре вопроса. Откуда я разговариваю? Как здоровье? Есть ли у меня деньги? Как учеба?

Когда я опомнилась и спросила, с кем разговариваю, она оборвала связь.

— Подожди, Екатерина, — прервала ее Даша и напрягла память. — Пожалуй, у меня, точнее, у моей секретарши тоже было нечто подобное. Да! Конечно! Был анонимный звонок, женщина говорила с секретаршей с акцентом и задавала вопросы обо мне и холдинге! Правильно, себя не называла, разговор оборвала на полуслове!

— Это папа, — тихо сказала Катя.

— Давай, Екатерина, выпьем и подумаем.

— Мне нравится, что ты называешь меня Екатериной.

— Мне самой так больше нравится.

Умный официант принес самые крохотные рюмки, которые разыскал в баре.

— Теперь я тебе еще кое-что расскажу, Екатерина. Но только не делай скоропалительных выводов. Мы искали следы брата в Испании и на Канарах.

— Знаю. Дорохов рассказал.

— Так вот, тот Зариковский, который не поплыл с братом в Барселону, сказал, что Владимир закрутил на островах любовный роман. С немецкой девушкой. Ты твердо уверена, что акцент той женщины был немецкий?

— Я в этом разбираюсь. Жесткий немецкий акцент.

— Не знаю, что и думать, Екатерина. Я растеряна.

— А я не думаю, я верю, что папа жив.

— Но ты пойми, это совершенно не в характере твоего отца! В Семенове его соблазняла роскошная, яркая женщина! Директор моей школы Анфиса. А папа твой смотрел на нее как вот на это чучело медведя! Ну можно было бы допустить, что он наделал долгов, холдинг стоял бы на грани краха, намечалось судебное преследование. Но этого же нет!

— «Любовь напала на нас, как разбойник из-за угла». Так, кажется, сказано у Булгакова в «Мастере и Маргарите»?

— Екатерина! Честно говоря, твой папа сторонился высоких и глубоких чувств. А еще правдивей — он на это был просто неспособен. К сожалению, такое у нас в роду. Все мы, по линии твоего деда, прохладны в чувственных отношениях.

— Ты тоже?

— Пока еще как следует не определила, — смутилась Даша.

— Не допускаешь, что это происходило с папой, пока не нарвался на свою женщину?

Даша надолго задумалась:

— Приходится допустить. Но все же давай не будем делать ставку на его возвращение. Если скрывается, то скрывается, и не будем ему мешать.

— Я, тетя, предлагаю пойти дальше.

— Куда?

— Пусть этот разговор о холдинге, о завещании, о нашем будущем будет первым и последним. Мы с тобой обязаны выполнить волю отца, жив он или утонул. Вот и все. Не будем трепать себе нервы в пустопорожних разговорах. Я не намерена до сентября целыми днями скакать на лошади. Было бы неплохо, если бы ты пристроила меня возле себя на работу в холдинге. Часов на шесть работы. Договорились?

— Конечно.

Катя лукаво улыбнулась:

— Чтобы окончательно похоронить эту неприятную тему, позовем за стол мистера Грефа? Он мне нравится, стопроцентный мужчина.

— Почему бы и нет? — Даша привстала.

— Я сама его приглашу. А тебе Греф нравится?

Даша растерялась:

— Да я с ним каждый день цапаюсь! И воспринимаю его как существо бесполое. К тому же он любитель борделей!

— Не похоже, — кивнула Катя и пошла за Грефом.

Вернулась вместе с ним к столу, и обед затянулся чуть ли не до вечера, когда зал ресторана начал наполняться вальяжными завсегдатаями, чувствующими себя здесь по-хозяйски.

Через день, ближе к вечеру, Даша крутилась возле калитки, делая вид, что там у нее было дело, — скажем, грибы искала. И пару поганок нашла к тому моменту, когда у калитки появился Максим. Роль свою он разыграл как по нотам. На нос водрузил очки, в руках держал деловой кейс, одет был строго на чиновничий манер. Обмануть он мог всех, кроме Грефа, который стоял у машины с каменным выражением на своем ястребином лице.

Однако час свидания оказался назначенным неудачно. За этот день Даша поскандалила с парой директоров дочерних фирм и вдребезги разругалась с Демидовым. Нервы были натянуты, и единственное, чего ей хотелось, эго поскорее завершить свидание, остаться одной, искупаться в бассейне и в постели подумать о том, как провести общее собрание акционеров.

По этим соображениям, едва закрыв двери кабинета за Максимом, она тут же принялась раздеваться. Максим принял эту торопливость за порыв страсти и быстро занялся тем же.

«Большая любовь» прошла для Даши как отработка обязанностей. Чтобы побыстрей завершить этот процесс, она поохала, попищала, подергалась, и Максим быстро выдохся.

Уже через час она проводила его до калитки, простилась, и он поплелся в лес, где, наверное, упрятал свой драндулет.

Глава 6

За два часа до начала общего собрания акционеров холдинга «Гиппократ» в кабинет Даши вошел Шемякин и сказал непривычно грубовато:

— Дрянь дело, Дарья Дмитриевна. В рядах акционеров сформировалась оппозиция, назовем ее так.

— Чего они хотят?

— Изменения в учредительном уставе.

Даша усмехнулась:

— Политики квалифицируют такую ситуацию как государственный переворот.

— Не знаю, но вы должны быть готовы ко всему.

— Я готова.

— За спиной оппозиции стоят…

— Слушать не хочу кто стоит за спиной! — ожесточенно выкрикнула Даша. — Знать не желаю имен!

— Как будет угодно.

Шемякин ушел, накренившись, как корабль, получивший пробоину.

Без десяти одиннадцать Даша начала нервничать. Договорились с Катей вполне определенно, что она придет к общему собранию. Появление Кати на этом собрании было важно.

Без пяти одиннадцать Катя вошла в кабинет, и Даша едва ее узнала. В строгом темном костюме, со взрослой прической она выглядела много старше. Спросила игриво, но тревожно:

— Как я вам в образе бизнес-вумен? Не переборщила?

— Отлично, Екатерина! Если сочтешь нужным сказать пару слов на собрании, не стесняйся.

Она пожала плечами.

— Какие могут быть стеснения в бизнесе? Нас учили правильно держаться перед взбесившимися партнерами. Правило простое: чем громче кричат оппоненты, тем тише говори сама. Они начинают захлебываться, а ты разговаривай темпом в два раза реже.

— Разумно. Иди к Шемякину, он тебя представит собранию.

— А почему не ты?

— Потому что мы родственники и я твой опекун. Объяснять или ты уже поняла?

— Поняла, — фыркнула Катя и вышла из кабинета.

Без двух минут одиннадцать Даша покинула кабинет и двинулась по коридорам к лестнице, но по дороге ее перехватил Аркадий Седых, который зашептал то ли нервно, то ли испуганно:

— Дарья Дмитриевна, две крайне неприятные новости!

— Ну?

— Первая — Сотоцкая и бухгалтер Чмонин настроили против вас…

— Замолчи. Вторая новость?

— Зашатался в своем кресле мой отец. Кажется, его выпроводят на пенсию. И я уже ничем не смогу вам помочь!

— А ты намеревался помогать?

— А как же?! Но у отца все равно останутся могучие, нужные связи! Его так просто не свалишь! А я для вас на все готов.

Даша усмехнулась:

— Ну тогда перестреляй всех моих врагов — и будем друзьями. Слабо, Аркадий?

Он вытаращил свои и без того огромные глаза, но ответить не успел, точнее сказать, не осмелился — по лестнице поднимался Греф, который остановился посреди пролета и произнес:

— Дарья Дмитриевна, вы опаздываете только на две минуты, а нужно выдержать еще три.

— Зачем?

— Так положено, — ровно ответил Греф. — Акционеры должны понять, с кем будут иметь беседу. Владимир Дмитриевич иногда их и по сорок минут мариновал. Но это уж слишком.

— Хорошо, пойдем курнем где-нибудь.

— Этажом ниже.

Греф предложил сигарету и щелкнул зажигалкой. Даша прикурила, спросила напряженно:

— Сколько их там собралось общим числом?

— Пятьдесят три человека.

— Это все?

— Нет, не прибыли восемь.

— И в этом случае маловато что-то.

— Мелких владельцев акций еще человек сто. Но они ничего не решают. Свои права доверяют тем, кому считают нужным.

— Но у них, я знаю, около двенадцати процентов акций. Если их кто-то скупит и приложит к своим, все-таки получится сила.

Греф неторопливо проговорил:

— Дарья Дмитриевна, что же вам никто еще не разъяснил, что де-юре наш холдинг — общество открытого типа. А де-факто дело налажено так, что мы для незваных и пришлых закрыты наглухо. Они, конечно, могут перехватить какие-то случайные акции, но с этой чепухой и считаться ни к чему. Исходите из одного факта: общее собрание акционеров может заблокировать любое предложение президента, если они при голосовании наберут пятьдесят один процент плюс один голос от состава присутствующих. Пополам напополам — в вашу пользу.

— Я все это прекрасно знаю. Но спасибо за участие, Греф.

— Не допускайте до голосования.

— Почему?

— Вы проигрываете уже на старте. Девяносто процентов акционеров мужчины. И они нутром своим и кишками, не отдавая себе отчета, будут сопротивляться тому, чтобы команду над ними приняла женщина. Да еще к тому же бесстыдно молодая.

— Понятно. Хотя веселее Не стало.

— Катя пришла?

— Да. Ее представит Шемякин.

— Это хорошо. Но осторожней. Она может оказаться либо очень сильным козырем в игре, либо наоборот — приведет и вас, и себя к поражению. Я бы ее на сцену не выпускал. Рано.

— Что ты каркаешь?! Беду накличешь!

— Беда уже над тобой топором на волоске висит! Аркашка Седых доложил, что его папаша горит?

— Да. На пенсию его провожают.

— Если бы так, — криво усмехнулся Греф. — На него прокуратура бочку катит. И не загремел бы папенька Седых в места не столь отдаленные, но весьма некомфортные.

— Холдинга это коснется?

— Только в том смысле, что лишимся поддержки власти. Кое-что останется, но рангом помельче.

— Греф, а ты-то что нервничаешь? С твоей квалификацией! Ну подвергнут нас с Екатериной остракизму. Даже если как-то заставят продать акции и мы покинем холдинг. Так ведь тебя-то приставят к новому президенту! Не все тебе равно, чье тело охранять?

Греф перекосился так, что его ястребиное лицо более стало смахивать на морду бульдога:

— Мне красивое тело охранять приятнее.

— Пошли. — Даша глянула на часы. — Выдержали семь минут.

— Достаточно. Для первого раза. Вперед и с песней. Дать тебе по пятой точке на счастье, у меня рука легкая?

— Давай, — безнадежно ответила Даша.

Греф сильно заблуждался, считая свою руку легкой. Даша аж подпрыгнула от доброй плюхи, ойкнула и побежала в зал заседаний.

Даже через две недели Даше еще снилась та свирепая мясорубка, которую ей устроили акционеры.

Началось все мило и даже торжественно. Шемякин представил Дашу, потом — Катю. Им похлопали вполне дружелюбно. Но едва Сотоцкая прочла лишь треть своего отчетного доклада по результатам полугодия, как с первых рядов поднялся очень высокий, тощий человек и выкрикнул громко:

— Лидия Павловна! Перестаньте нам мозги мылить! Результат один! Мы в состоянии стагнации! На бирже наши акции в лучшем случае топчутся на месте. И есть, тенденция к падению их цены!

— Павел Михайлович! — возмутилась Сотоцкая с фальшивыми нотками в голосе. — Дайте же дочитать!

— Чего там читать?! Все и так ясно. Мы хотим выслушать нового президента! В той или иной форме она руководит холдингом почти год! И никаких новшеств мы не видим! А они нужны!

И тут Сотоцкая без борьбы покинула трибуну! А Шемякин растерялся, не успел взять управление собранием в свои руки. Со всех сторон послышались предложения:

— Пусть выступит президент!

— Мадам Муратовой слово!

— А что, правда, что через пару лет холдингом будет руководить эта девочка, дочь Владимира Дмитриевича?! Даже до такого доживем?!

Кто-то смеялся, кто-то попросту скандировал, будто на митинге:

— Президента на трибуну!

Президента на трибуну!

И совершенно неожиданно посреди зала развернули белую ленту-транспарант с надписью: «Сибирь требует изменения учредительного устава!»

Сотоцкая проскочила мимо стола на сцене, за которым сидели Шемякин, Даша и Катя, и тут же оказалась в гуще зала. Как оценить этот демарш, Даша не успела обдумать. Шемякин повернулся к ней и выдавил, заикаясь:

— Дарья Дмитриевна, вам придется на трибуну. Даша встала, но к трибуне подойти опоздала. Кругленький человечек, только макушка над обрезом трибуны виднелась, выхватил из кармана приготовленные листочки текста и бойко залопотал в микрофон:

— Коллектив дочерних предприятий холдинга «Гиппократ» южных областей России на общем собрании принял решение оказать недоверие президенту холдинга Дарье Дмитриевне Муратовой! За период ее управления…

Но и его погнали с трибуны.

— Замолчи, прихлебатель! Не тебе оказывать недоверие, лизоблюд!

— Менять учредительный устав, а только потом толковать о доверии!

Даша почувствовала, как глухая волна ярости подавила ее сознание. То же было в школе, когда перепившиеся девятиклассники принялись громить химическую лабораторию. Но там с помощью Филимона мальчишек просто вышибли за пределы школы, применяя физические методы воздействия.

Она подошла к трибуне и процедила в лицо круглому человечку:

— Пошел вон.

В зале ее, конечно, не услышали, но то, с каким испугом несостоявшийся оратор слетел со сцены, впечатление произвело. Пошумели еще минуту и слегка примолкли. Она заговорила:

— Я не собираюсь оправдываться перед вами в своих действиях. Прошло всего два месяца. И не передергивайте, когда хотите повесить на меня отчет за целый год. Мне рано перед вами отчитываться. Да вы этого и не стоите!

Она примолкла, и в полной тишине прозвучал вопрос:

— Почему не стоим, Дарья Дмитриевна?

— Потому что вы явились сюда не найти общие позиции, а сговорились, видимо, поменять учредительный устав. Попробуйте проделать этот трюк. Я даже подскажу, как он будет укладываться в рамках нашего учредительного устава. Для начала следует набрать факты моей плохой работы. Потом голосованием выразить мне недоверие. Потом добиться изменения в уставе и после проведения этой операции опять голосованием сместить президента с должности. А новым голосованием, после изменения устава, — выбрать нового президента. Вот в таком случае это получится более или менее по закону. Но я убеждена, что этот бунт, по-другому ситуацию не определишь, будет продолжаться не одну неделю и не один месяц. По той простой причине, что вы разобщены. Различные группы готовы перегрызть горло друг другу, не убеждайте меня в обратном. И объединяла вас воедино, создавая общую атмосферу дружной работы, только воля моего брата и устав, который вы приняли. Ваши крики и лозунги ничего конкретного мне не говорят. — И неожиданно выкрикнула жестко: — Тайм-аут! На тридцать минут! Попробуйте сговориться, выработать общую программу! Отдельные предложения обсуждаться не будут! Или мы все вместе, или разлетаемся в разные стороны!

Даша произнесла всю свою речь на едином дыхании. Захлебнулась, соскочила с трибуны и вышла в коридор.

Катя догнала ее только на лестничной площадке. Девочка побледнела, в ее глазах смешались восхищение и испуг:

— Тетка, ты отважная, тетка! Ты лихо рискуешь!

— А что еще делать?

— А если проиграешь?

— Другого выхода нет, — нервно ответила Даша. — Либо они нас подомнут, либо мы их.

— Но у нас такой солидный пакет акций!

— Слабый аргумент. Если игра пойдет всерьез, они объединятся под одним флагом и общее количество акций превысит наши с тобой и Дорохова.

— Но они могут объединиться только для виду, на время! А потом каждый выдернет свои, кровные.

— Правильно. Но такой ход не криминал. Пойдем в кафе на улице, там подают почти настоящий кофе капучино.

На выходе их перехватил Сергеев. Придержал Дашу, сказал одобрительно:

— Я слышал по трансляции, что у вас там происходит. Не волнуйтесь, я эту публику хорошо знаю. Они никогда не станут под один флаг. Скорее загрызут друг друга, как пауки в банке. Придерживайтесь и дальше атакующей позиции.

— Попробую.

Едва они ступили на тротуар, как за спиной появился Греф. Дошли до кафе и взяли по чашке бурды с пеной, местный капучино оказался карикатурой на кофе, Катя сказала нерешительно:

— Я тоже хотела выступить. Сказать что-нибудь об отце, о себе, о тебе. Почему ты не объяснила, что восемь месяцев училась как проклятая?

— Они и так об этом знают, можешь мне поверить.

Греф пил минеральную воду у стойки бара. Стоял к ним спиной. Но Даша быстро определила, что он видит их и входную дверь в зеркале на стенке бара.

Даша произнесла сосредоточенно:

— Я думаю, что тебе нужно что-то сказать. Но не пытайся понравиться. Собрались люди, кто прошел жестокую школу борьбы. К ним не подлижешься. Если есть оригинальные идеи — выскажи или соври покрасивее. Нет, молчи.

Неожиданно Даша перестала слышать, что говорила Катя. Кроме того, не понимала, почему здесь сидит. Потом пришло соображение, что она потеряла свое «я», не ощущает себя человеком и смотрит на себя будто бы со стороны. Кто-то другой в ее облике ругался недавно на трибуне, а теперь пил кофе. Быть может, именно такой ступор китайцы называют «потерять лицо». После этого потерпевшему ничего не остается, как вешаться. Ощущение было чудовищным, она с трудом осознала, что превратилась в зомби. Через несколько секунд она натолкнулась на настороженный взгляд Грефа и — пришла в себя.

Молча они допили кофе, повторили заказ и через тридцать пять минут вернулись в зал.

Катя села к столу, рядом с поникшим Шемякиным, а Даша уверенно вскарабкалась на трибуну. Щелкнула пальцами по микрофону, спросила:

— С чего начнем второй тайм?

Встал опять же тот же тощий и очень длинный мужчина, произнес уверенно, но помягче, нежели в первом выступлении:

— Дарья Дмитриевна, мы принимаем ваше предложение. Будем голосовать.

— Предложений было несколько. С какого желаете начать? — перебила Даша.

— Я полагаю, что с изменения устава.

Нет, сговориться в перерыв им не удалось! Часть зала возмущенно закричала:

— Какие изменения?! Прямо с недоверия президенту!

— А уж потом мы будем знать, что делать с уставом!

Даша вызывающе рассмеялась в микрофон:

— Я вижу, что согласия нет! Может, монету кинем — орел-решка, — что пойдет первым?!

— По очереди! — пропищал кругленький человечек, вытолкнутый с трибуны. — Первое голосование за изменение устава. А второе — недоверие президенту.

— Какова будет система голосования? — не останавливалась Даша. — Надо было удерживать темп и не дать собравшимся отвлечься.

Ответили в дюжину голосов:

— Открытая система! Как при Муратове.

— Побеждает предложение того, кто набирает половину голосов плюс один!

— Пусть так, — тут же согласилась Даша. — Кто будет считать голоса?

И к этому никто не подготовился! Единый руководящий центр так и не выбрали, не говоря уж о лидере! Все правильно, — всезнающий Сергеев, прав, как всегда.

— Хорошо. — Даша позвала Катю: — Екатерина Владимировна, я вас попрошу, пригласите секретарей Аню и Свету, попросим их провести подсчет голосов.

Ходить за ними не пришлось. Обе оказались у приоткрытых дверей зала и вошли, ничем не смущаясь.

Даша перевела дыхание и громко произнесла:

— Первым проходит предложение об изменении в уставе. Кто за изменения?!

В частоколе взметнувшихся рук определить было невозможно, какая часть зала голосовала «за», Аня и Света скользили вдоль рядов и громко вели подсчет. На все про все ушло минуты три. Света сделала запись в блокноте, вырвала листок и подала его Шемякину.

— Кто против?!

Опять лес рук, и опять не видно перевеса в ту или иную строну. Еще раз произвели подсчет.

Шемякин принял второй листок, подошел к трибуне, слегка отодвинул Дашу от микрофона, произнес суконным голосом:

— За перемены в уставе — тридцать семь голосов. Против изменений — сорок один!

На несколько секунд вспыхнули недовольные выкрики, но тут же осели.

Шемякин пришел в себя, взбодрился и произнес в микрофон уверенно, на повышенных тонах:

— Господа, я полагаю, что при возникшей ситуации голосование по недоверию президенту теряет всякий смысл. Даже утвержденное недоверие ничего не даст. Кроме формальности.

На этот раз тощий и длинный оппонент посчитал нужным выйти к трибуне и произнести в микрофон уже без вызова:

— Я предлагаю такой компромисс, Дарья Дмитриевна, я думаю, что вы примете мое предложение. Проголосуем за то, что мы даем вам ровно год. Либо вы проявите себя и мы выйдем из стагнации, либо вы добровольно покинете кресло президента. Голосуем?

— Не надо, — обрезала Даша. — Я принимаю ваше предложение. Ровно год — ни днем больше, ни днем Меньше.

Аплодисменты поначалу были жидкими, но постепенно набрали силу, и акционеры один за другим встали со своих кресел.

Даша сошла с трибуны, наклонилась над Катей и быстро спросила:

— Будешь выступать?

— Нет, тетка. Я могу все испортить. Ты и так выиграла.

В проходе между креслами поднялась рослая женщина с крупными, грубоватыми, по-своему красивыми чертами лица. Произнесла без напора, без вызова:

— Дарья Дмитриевна, коль скоро мы здесь собрались и даже укрепили дружеские отношения и поскандалили, как положено в хорошей семье, то теперь хотелось бы услышать несколько слов о вашей программе. Вы согласны, что холдинг уже более полугода буксует на месте? Надо что-то делать. Я очень уважаю вашего брата, но Теперь уже стало очевидным, что прежние методы управления устарели.

— Согласна. Полная новая программа еще не выработана. В течение месяца каждый получит ее. Пока я могу лишь сообщить о некоторых основных предложениях.

Собрание перетекло в относительно спокойное русло. Предложения Даши не столько критиковали, сколько поправляли.

Как ни странно, но вопрос о производстве «Афро» не вызвал споров. Это была заслуга Артемьева. Поднялся на трибуну, замучил собрание сложной терминологией и никому не понятными фармацевтическими формулами.

Через четыре часа Даша вымоталась до состояния полного бессилия.

Когда она возвращалась в свой кабинет длинными коридорами офиса, то ей казалось, что ее шатает и качает, словно матроса на палубе в жестокий шторм.

В приемную она вошла вместе с официантами, доставившими поздний обед. Расторопные ребята узнали про затянувшееся собрание и ждали своего часа. Даша рассеянно поздоровалась с ними, а секретаршам сказала:

— Девочки, я хочу пару часов побыть одна. Отключите всю связь, никого не пускайте и где-нибудь пообедайте. Деньги у вас есть?

— Есть, — ответили обе, с сочувствием глядя на Дату.

Официанты тоже чутко уловили настроение очень выгодной клиентки, молча и на пределе ловкости быстро сервировали стол и тут же исчезли. Даша присела на диван, опустила голову на руки и попыталась дать хоть какую-то оценку завершившемуся собранию. Победа или поражение? Скорее все-таки победа. Хотя бы формальная победа на год. Она услышала, как стукнула дверь кабинета, и раздраженно подняла голову.

Оказалось, что вошел Аркадий Седых. А может быть, и не он, поскольку парень был неузнаваем. Испуганная гримаса сводила судорогой его лицо, а голос дрожал, когда он пролепетал, заикаясь:

— Дарья Дмитриевна. Я погиб. Мы погибли.

— Когда? — нелепо спросила Даша.

— Сегодня. Моего отца, моего папу увезли в прокуратуру!

— Прокуратура еще не тюрьма. — Она встала, понимая, что и сама говорит вздор. Положила руку на плечо Аркадия и закончила: — Не бойся. В твоей судьбе в холдинге для тебя ничто не изменится.

На его глаза навернулись слезы, и Даша остро почувствовала, что этот херувимчик стал еще красивее, хотя и казалось, что дальше уже некуда.

— Правда? — задрожав, спросил он. — Вы меня не продадите?

— Нет.

Совершенно неожиданно он обхватил Дашу за бедра и опрокинул на диван. Его руки лихорадочно сжимали и гладили ее тело, скользнули под юбку, рот впился в губы Даши. Она еще слабо сопротивлялась, но громадные глаза Аркадия, наполненные слезами, казалось, проникали ей в мозг. Аркадий задрал ей юбку, повозился со своими брюками и навалился на нее, придавив к кожаному дивану. Тело у него было легким и жарким. Даша обняла его за шею и закрыла глаза. Подумала: «Пусть так. Слишком красив. Такое тоже должно быть в жизни».

Аркадий мягко сжал ее грудь, сделал несколько движений всем телом, рванулся, выдавил стон и — скатился на пол. Потом сел и опустил голову на колени. Минута прошла в молчании, Аркадий поднял заплаканное лицо:

— Это от страха, Даша. От нервов. Я очень испугался и потому…

— Ничего, — спокойно ответила она. — Такое бывает. Не пугайся. Теперь ступай.

— Я позвоню, — заторопился он. — Я к вам приеду на дачу. Мы не можем расстаться просто так. Никогда!

— Ступай.

Дверь за Аркадием закрылась, Даша поднялась с дивана в полном недоумении. Она так и не могла понять: было ли хоть что-нибудь или ничего не получилось вовсе?! Она еще не успела полностью привести себя в порядок, как дверь без стука приоткрылась и Греф, резанув по Даше косым взглядом, проворчал рассерженно:

— Вся связь отключена, секретарш нет на месте. Что происходит, Дарья Дмитриевна?

— Ничего. Убирайся.

Он жестко прихлопнул двери, а Даша прошла в маленькую душевую кабину при комнате отдыха и долго стояла под теплыми струями воды.

Когда официанты пришли за посудой, старший из них сказал осуждающе:

— Вы ничего не ели, Дарья Дмитриевна. Разве сегодня вам ничего не понравилось?

— Нет аппетита. Уберите все и оставьте бутылку водки. Если есть с собой?

— У нас всегда все есть для клиента.

Селектор, все телефоны молчали. Дашу никто не тревожил.

Когда Греф в седьмом часу вечера заглянул в кабинет, то обнаружил президента распластавшейся на диване — категорически пьяной. Дверцы бара, встроенного в стену, были распахнуты, возле дивана кроме бутылки водки валялись еще с полдюжины любимого Дашей Кьянти. Она смотрела на Грефа мутными глазами, вряд ли его видела, пыталась что-то сказать, но Греф знал, что она и «мама» не выговорит. Однако собралась с силами, на миг очнулась и промямлила:

— Садись, Греф… Поболтай со мной… Ты для меня, зверь кровавый, оказался самым близким, нет, верным человеком.

И тут же вновь осоловела.

Он вернулся в приемную, сел в кресло и попросил:

— Света, Аня, сделайте мне чашку кофе покрепче.

Аня кинулась к кофеварке и замерла, когда Греф заговорил:

— Скажите-ка мне честно, девочки. Сколько голосов вы накинули Дарье Дмитриевне при голосовании?

Секретарши растерялись и смотрели на него испуганными глазами.

— Нисколько, — с трудом прошептала Света.

— Шесть, — твердо ответил Греф. — И обеспечили победу. Хотите, я предъявлю фактические доказательства?

Девочки не отвечали. Греф вытащил из нагрудного кармана две цветные фотографии, сделанные камерой «Поляроид». Проговорил без выражения:

— На одном фото голосование за предложение изменить устав, на другом — против. Руки можно пересчитать запросто, даже без лупы. — Он помолчал несколько секунд. — Почему вы это сделали?

Света выговорила, запинаясь:

— Мы уважаем и любим Дарью Дмитриевну и Катю. Мы не хотим, чтобы…

— Все ясно, — оборвал Греф, после чего порвал обе фотографии на мелкие кусочки и положил на стол.

— Сожгите в пепельнице.

Когда костер из клочков фотографий погас, а пепел завернули в бумажку и выбросили в мусорную корзину, Света спросила настороженно:

— Греф, ведь ты бы сделал на нашем месте так же?

— Конечно, — уверенно ответил он.

Он отправил домой обеих секретарш и вызвал с дачи Малашенко.

Тот приехал через сорок минут, но все равно пришлось дожидаться девяти часов, чтобы офис полностью опустел. За это время Греф в приемной слышал через открытую дверь кабинета, как Даша встала, зазвенели бутылки, разбился стакан. Опытное ухо Грефа точно зафиксировало ситуацию: нашлась еще одна бутылка, которая пошла на «ликвидацию».

Малашенко лишь заглянул в кабинет, ничего не сказал, включил телевизор и присел возле Грефа.

Когда офис затих, телохранители вошли в кабинет, сняли с окна плотную штору, закатали в нее Дашу, вынесли ее для начала в коридор, после чего поставили офис на сигнализацию охраны. Затем оттранспортировали «мертвое» тело в «БМВ». И покатили домой.

Несколько последующих недель прошли для Даши в монотонном и удручающем режиме. День был похож на день как два яйца из одного инкубатора. В шесть часов подъем, бассейн, завтрак, отъезд на работу в семь, работа, обед, опять работа, около восьми возвращение домой. Через день-два — оранжерея у Максима в Малаховке, возвращение домой, бассейн, ужин, сон. Оранжерея Максима порой заменялась его визитом в дом Даши. Вся его актерская игра в делового партнера Даши быстро исчерпала себя, и, зачем он здесь появляется, всем, от Кати до Бушковых, было понятно. Не говоря уж о телохранителях. Только Джем по неизвестным причинам Максима не признавал, пса приходилось унимать при каждом появлении неприятного ему гостя. Даша никогда не оставляла Максима до утра, пытаясь представить ситуацию хоть сколь-нибудь приличной. Более всего Даша побаивалась реакции Кати, но та никак не реагировала. Ни намеков, ни игриво-понимающего взгляда, ровным счетом ничего. Лишь однажды, в бассейне, когда они плавали там вдвоем, она сказала вполне безразлично:

— У нас в колледже публика пестрая. Большинство грызет гранит науки, что не мешает некоторым покуривать травку. Кое-кто уже и на игле сидит. А в остальном девчонки по ночам бегают в западное крыло в дортуары к мальчикам. Если их дежурный старшекурсник не засечет, то торчат там до утра. А потом весь день спят на лекциях. В принципе все об этом знают, но к чему скандалы и борьба с вещами вполне естественными и природой заложенными от времен Адама и Евы? Я ни к кому не бегаю и ко мне никто не бегает. Во-первых, рано по возрасту, а во-вторых, просто нету достойных. Но я эти ночные экскурсии не осуждаю.

Рационализм юной Кати уже не раз удручал Дашу, — девочка, с ее точки зрения, проскочила период юности и тут же влетела в зону зрелого, почти взрослого состояния. Но когда Катя как-то мельком заметила, что в колледже существует психолог, который индивидуально беседует с учащимися по всем жизненным вопросам и коллизиям, то рационализм племянницы стал для Даши объясним. Сама-то она лет до шестнадцати верила, что детей находят в капусте или их приносит белый аист.

Некоторое смешное разнообразие приносил в жизнь Даши Аркадий Седых. Папа его каким-то чудом выстоял в борьбе, хотя некоторые бульварные газеты уже с удовольствием предрекали ему тюремные нары. Но связи, авторитет и деньги помогли. Он удержался в своем кресле, и даже поползли слухи, что он поднимется еще выше. В связи с этим ободрился и поникший было Аркадий. Активность его выразилась не в работе, а в перманентном и назойливом ухаживании за Дашей. Едва только телохранители отлучались, чтоб выпить кофе или сходить за сигаретами, как Аркадий появлялся в кабинете с букетом дорогих цветов. Расточал комплименты и чарующие улыбки, но долго не задерживался, особенно когда было дежурство Грефа. Его Аркадий боялся до судорог. Что касается секретарш, Светы и Ани, то Даша подозревала, что Аркадий их подкупил. Но этого вопроса она не выносила на обсуждение. Секретарши на то и существуют, — чтоб время, от времени предавать своего начальника по мелочам. Однако она не на шутку разозлилась, когда во время визита с букетом алых роз Аркадий проговорил игриво: «А что это хирург к вам зачастил? У вас закрытый перелом руки или ноги?» Получалось, что выследил, стервец. Купить Малашенко или Грефа он никак не мог, для такой акции был трусоват. Но следует признать, что ухаживания красавца не были для Даши неприятны. Скорее наоборот. Его визиты были, что уж там скрывать, свежей струей воздуха в утомительной монотонности работы. О любовных свиданиях Аркадий разговоров не заводил, быть может, по той причине, что как-то за обедом Света сказала между делом и со смехом: «А наш красавец Аркадий добегался! Теперь лечится от импотенции у частного врача. Всю зарплату в его карман переливает!» Откуда у нее эта информация, Даша устанавливать не стала, вообще пропустила сообщение мимо ушей. Но поверила в него, поскольку после Сергеева самыми информированными о жизни холдинга были, конечно, секретарши и уборщицы. К своей же жизни «в витрине магазина» Даша привыкла довольно быстро.

Глава 7

Зарядили проливные дожди. Занудливые и настолько выматывающие, что Даша уже подумывала, не перебраться ли в Москву.

На зимней даче основным местом общих встреч и чем-то вроде местного клуба стал бассейн. Греф и Малашенко невесть откуда притащили туда две рослые пальмы в бочках, организовали бар с прохладительными напитка, поставили телевизор, порой туда же подавали и ужин.

Пришла суббота, а дождь с утра припустил с такой силой, что из постели вылезать не хотелось. Даша до полудня и не вылезала. Просмотрела кое-какие документы, потом нырнула в неизменный халат и бегом, под струями холодного дождя, добралась до бассейна.

Здесь Греф и Малашенко обучали Катю плавать правильно и красиво. Настроение у Даши было скверным, и она спросила брюзгливо:

— Зачем эти мучения? Девочка и так неплохо плавает.

— Неплохо, — кивнул Греф. — Но когда она окажется в светских кругах, где-нибудь на Лазурном Берегу, или на Гавайях, то плавать деревенским стилем будет несколько неприлично. Аристократы это презирают с доисторических времен. У греков было даже осуждающее определение: «Этот осел не умеет ни читать, ни плавать».

Даша поморщилась и возразила, лишь бы возразить:

— Ты думаешь, что она будет выбиваться в аристократические круги?

— Я думаю, — отвечал Греф, наблюдая за плывущей Катей, — что в Россию она не вернется.

— Почему это?! — встрепенулась Даша.

— Продаст свои акции и ценные бумаги и осядет в Англии.

— Да с чего ты так решил?!

Он посмотрел на нее серьезными глазами и убежденно произнес:

— Дарья Дмитриевна, ваша племянница воспитана на западной культуре. Это, может быть, и неплохо, но кое-что из жизни отечества надо бы знать каждому, кто говорит по-русски.

— А чего она не знает?

Ничего не знает. Понятия не имеет, кто такой Сергий Радонежский или протопоп Аввакум. На шее у нее католический крест. С утра она ест овсянку, а Андрей делает ей пудинги. Вот так.

Катя выскочила из бассейна и спросила Грефа с веселой ревностью:

— Ну как мой кроль?

— Лезь обратно в воду. Сто выдохов в воду.

— Греф, я устала!

— Значит, не умеешь плавать. Научишься, когда в воду будешь выдыхать так же легко, как в воздух.

Крест на шее Кати был действительно католический. Даша спросила с деланной беззаботностью:

— Екатерина, ты не заглядывала в Москве в музеи? В Кремле не была?

Катя прыгнула в бассейн, уцепилась за бортик и ответила уже из воды:

— А зачем, тетка? Ну что я тут увижу нового и неизвестного после лондонских музеев и Лувра в Париже? Все эти костелы, кафедральные соборы и кирхи у меня уже костью в горле стоят. Как правило, там всегда холодно и очень мрачно.

Она принялась выполнять упражнение «выдох в воду». Греф выразительно глянул на Дашу, но промолчал. А Даша изрядно растерялась и спросила:

— Греф, она права?

— Да нет. Она просто дремучая невежда. Лет десять-двенадцать назад со мной было то же самое.

— В каком смысле?

Греф ответил нехотя:

— Ну сопровождал я одного пузатого бонзу в Ташкент. Принимал его там такой же вор и жулик. И начали нас возить по узбекским достопримечательностям. Ах, гробница Тамерлана! Ах, мавзолеи Тимуридов! Медресе и мечети! Ах, нетленные древности пятнадцатого-шестнадцатого веков. Ладно, наелись плова, закусили дыней, вернулись в Москву.

— Я не пойму, о чем ты толкуешь.

— Дослушай. Во время этих пьяных гулянок я подружился с одной узбечкой. Воинственная мусульманка и националистка. А в остальном вполне культурный, интеллигентный человек. Так вот, где-то через полгода она приезжает и утром говорит из-под одеяла: «Валентин, а какая у нас будет в Москве культурная программа?» Даша вставила ехидно:

— Одеяла ей не хватило?

— Она была достаточно интеллигентна, чтобы не ограничивать все многообразие жизни только постелью. Ну я после ее вопроса, признаться, слегка потерялся. Надо же было что-то противопоставить русское этим гробницам Тамерлана и прочим восточным древностям? Позвонил своему учителю. А тот сказал коротко: «Дурак! Чему я тебя учил?! Провези свою азиатку по Золотому кольцу России, и она упадет в обморок». — Он вскинул голову. — Ты давно была в Троицкой лавре?

— Я? — Даша опешила. — Да никогда не была!

— Вот именно. Я, значит, вылез из постели, побежал в библиотеку и наскоро прочел справочник касательно экскурсий по Золотому кольцу. Потом усадил свою азиатку в коляску мотоцикла — и покатили. И уже после Владимира всю спесь азиатскую с моей узбечки словно дождем смыло. Я уж не говорю про Ростов Великий. Одиннадцатый век — это тебе не шестнадцатый. А православная культура, во всяком случае в своем внешнем антураже, куда как богаче, да и глубже любой прочей.

— Ты верующий?

— Нет, я знающий.

— Знающий сторож — это хорошо, — не удержалась Даша. — Но по Кольцу мы поедем в ближайшие выходные. Возражения есть?

— Нет. Какие могут быть возражения у сторожа?

— Ладно, не обижайся.

— За себя я не обижаюсь. Ты на Волге хотя бы была?

— А ты был на Енисее? — рассердилась Даша, а Греф ответил убежденно:

— Енисей — просто река. А Волга — национальное достояние.

— Если распогодится, так в следующую субботу и съездим. Возьмем гида и поедем.

Греф усмехнулся:

— Один день — это только что рюмку понюхать и не выпить. Нужно минимум пять дней с ночевками. Во-вторых, лучшего экскурсовода, чем твой покорный слуга, ты нигде не сыщешь. Я по этому Золотому кольцу лет пять, можно сказать, на пузе ползал.

— Самомнение у тебя, Греф…

— Как у всех, кто с комплексами неполноценности. Если решишь ехать по Кольцу, надо сказать Сергееву и взять у него джип плюс еще одного охранника.

— Это зачем?

— Дорога, Дарья! Провинция! Беспредел! Похуже, чем в Москве, только об этом ни газеты, ни телевидение в колокола не звонят.

— Как хочешь. Это твое дело. Пяти дней нам хватит?

— На все и года не хватит. Суздаль мы пока пропустим — это для иностранных туристов; на мой взгляд, там много фальши. Лавра, Владимир, Ростов Великий и Кострома, где короновали в Ипатьевском соборе первого Романова. А потом расстреляли в Екатеринбурге в доме инженера Ипатьева последнего императора Руси. Я этот дом в Свердловске еще застал. Потом его снесли.

— Едем. Когда распогодится.

Распогодилось, будто на заказ, на следующий день, Но пока собирались да составляли инструкции Шемякину, чтобы он замещал президента в эти дни, прошла неделя.

В головном «БМВ» Даша сидела возле Грефа, а в сопровождающем джипе кроме Малашенко и Кати всю дорогу дремал крепыш лет сорока, не снимающий бронежилета, кажется, и когда спал в постели.

Уже на третий день, когда миновали Троицкую лавру, Владимир, все-таки заскочили в Суздаль, искупались в священной Волге и переночевали в Костроме, в голове у Даши (усилиями Грефа) образовалась полная каша. Перемешались бессистемной мозаикой рака Сергия Радонежского, Золотые ворота, фрагменты фресок Андрея Рублева, Даниила Черного, соборы и церкви от одиннадцатого до шестнадцатого века. Наиболее четко врезалась в память, сознание и душу церковь Покрова на Нерли. Здесь Греф устроил привал и объявил торжественно:

— Пред этим чудом, господа, Тадж-Махал, египетские пирамиды, Райт и Карбюзье должны стоять на коленях.

Ну великие зодчие Райт и Карбюзье могли встать на колени, чего не скажешь про пирамиды и Тадж-Махал. Однако Грефа поняли, хотя и не сразу. Поначалу церковь не очень бросалась в глаза. Но потом воздушные пропорции строения, его одухотворенность, та гармония, с которой оно вписывалось в окружающий пейзаж, наполнили душу чем-то возвышенным и даже неземным. Об этом никто, конечно, не высказался вслух, потому как компания подобралась изрядно и вульгарно материалистическая. Если не сказать — циничная.

Приехали в Ростов Великий. Полюбовались местным кремлем, прикупили знаменитую ростовскую финифть (может быть, и не подделка), остановились в старенькой гостинице. И произошло нечто совершенно неожиданное.

Около полуночи Катя пришла к Даше в номер и без особого смущения объявила:

— Тетушка, мы с Андреем решили обвенчаться.

— Это как?! — опешила Даша.

— Ну не по-настоящему, конечно, а символически.

— Ничего не понимаю! Символически такие вещи не делаются! Как ты себе это представляешь?

— Как положено, — упрямо сказала девчонка. — В церкви зажгут свечи, батюшка скажет что надо, обменяемся кольцами. А ты и Греф будете свидетелями.

— Какая церковь? Какой батюшка?

— Мы обо всем договорились. И уже за все заплатили.

Даша взяла себя в руки:

— Екатерина, я, конечно, понимаю, что вся наша экскурсия произвела на тебя сильное впечатление. Но не до такой же степени, чтоб увенчать все глупостями!

— Почему — глупостями? — обидчиво спросила Катя.

— Да потому, что ваш брак будет отмечен в церковной книге! И когда он по-настоящему не сложится, то эта регистрация может повиснуть у вас гирей на шее!

— Ничего нигде регистрироваться не будет.

— И священник на это пошел?!

— А что? Он молодой, все понял. Мой католический крест на шее поменял на православный. Что тебя так волнует?

— Екатерина, ты устроила игру вещами очень серьезными.

— Тетушка, но эта же моя игра. Мне в Англии торчать еще несколько лет. И там я буду знать, что дома осталась какая-то тайна. Моя тайна. Мне с этим будет интересней жить, как ты не понимаешь.

— Хорошо. Как я понимаю, моего согласия не требуется. Вы все равно устроите этот, прости, цирк.

— Нет, Дарья Дмитриевна, ваше согласие очень даже требуется. Без него я не могу.

— Так что, я вас иконой должна благословлять?!

— Это уже слишком. Достаточно искреннего пожелания счастья.

Даша сообразила, что. церемония состоится, согласится она на нее или нет. Строго говоря, в мотивировках Кати был какой-то смысл. Но излишне рациональный. Настолько рациональный, что Даша не решилась на элементарный вопрос: «А вы друг друга действительно любите?»

— Хорошо, Екатерина. Я искренне даю свое согласие, благословляю, так сказать.

Катя засмеялась, легко поцеловала ее:

— В два часа ночи выезжаем. Это деревенская церковь, двадцать минут езды.

Едва она ушла, Даша кинулась к Грефу.

Тот пил кофе из глиняной кружки. Сидел у столика в красном халате с золотыми драконами. Даша спросила резко:

— Послушай, шафер на собачьей свадьбе, ты хоть понимаешь, что мы делаем?!

— Святое дело, — ровно ответил Греф. — Попей кофеечку, ночь у нас будет длинная.

— Какое — святое? Ей же пятнадцать лет.

— Не волнуйся, Андрюша к ней в постель не полезет.

— Греф, но это все-таки святотатство!

— Да? Ну, во-первых, мы все здесь некрещеные. А во-вторых, и не христиане, а язычники чистой воды. Если хочешь, и мы с тобой можем обвенчаться таким же символическим манером.

— Это еще зачем?!

— Наденешь на палец обручальное кольцо, что тебе и будет защитой от посягательств кавалеров. И создаст вокруг тебя ореол тайны.

— Что за глупость?

— Отнюдь. Я знаю немало деловых женщин, которые таскают обручальные кольца, не имея на то никакого права.

— И ты будешь окольцованный?

— Мне-то зачем? Я вольный орел-стервятник. Стервой питаюсь.

— Да пошел ты к черту!

— А я давно в его объятиях.

Около двух часов пополуночи они выехали из Ростова и через двадцать минут подкатили к маленькой деревянной церквушке, едва мерцающей в ночи узкими оконцами.

Очень молодой священник с жиденькой бородкой сам открыл им двери. Никакого смущения он не выказывал, быстро объяснил, что и как кому положено делать. Возле алтаря возжег еще несколько свечей и лампаду у темной иконы с ликом Богородицы.

«Молодые» выглядели великолепно, это Даше пришлось признать. Неизвестно, где Катя раздобыла фату, на белый свитер повесила золотой православный крест, белая же юбка едва прикрывала колени, да и Андрюша лицом в грязь не ударил. Обручальные кольца тоже оказались нефальшивые и недешевые.

Греф со своими обязанностями справился лучше всех.

По ходу дела Дашу объявили «крестной матерью». От чего она вовсе потерялась.

Вся процедура заняла не более двадцати минут. После чего собрались в номере Малашенко, где великий кулинар уже подготовил свадебный стол.

Дружно покричали «Горько!» и весело посидели до шести утра. Потом разошлись по своим номерам.

В полдень зашли в краеведческий музей, а затем двинулись в обратную дорогу. В Ярославле искупались и простились с Волгой, а потом уже без остановок летели до Москвы.

Уже на Рублевском шоссе Греф спросил:

— Как общие впечатления от вояжа?

— Грустные, — ответила Даша. — Чувствуешь себя дремучим невеждой.

— Это ерунда.

— Почему же?

— Ты не чувствуешь себя невеждой, коль скоро не понимаешь толка в китайской поэзии. А более миллиарда китайцев от нее в полном восторге.

— Но свое-то, родное, исконное, знать надо?

— Оставь. Исконное по-настоящему — это надо на Север ехать. Кижи, Устюг, Заонежье. Там все стоит почти нетронутое. А здесь уже прилизали и навели лакировку. Валаам, Соловки — вот это и есть Русь изначальная, без следов монголо-татарского нашествия. Ну а самое сильное впечатление от чего?

— Покрова на Нерли.

— Скажи пожалуйста! Медведи из тайги, оказывается, тоже кое-что могут чувствовать.

— Многое я тебе все-таки прощаю, Греф, — вздохнула Даша. — Сама не знаю почему.

Глава 8

Телевизионную рекламу «Афро» начали давать на двух программах по пять-шесть раз в сутки. В двух центральных газетах вышли пояснения касательно ошеломляющего эффекта «Афро» — за подписью доктора Митрофанова. Даша подозревала, что это Артемьев, но истины устанавливать не стала.

Катю она переводила каждые три дня из одного отдела холдинга в другой и дважды отправляла в дочерние фирмы. Настойчиво требовала, чтобы больше шести часов она нигде не работала, но упрямая девчонка пахала столько же, сколько остальные сотрудники. Однажды где-то случился аврал, и она отсидела на своем месте сутки напролет.

Обиженный последним скандалом, Демидов даже не звонил, но Даше донесли, что он ходит не только потирая ладошки от радости, но в последние выходные даже не пил.

В середине июля Даша выдохлась окончательно. Тряслись руки, затылок постоянно гудел, словно там не отключался дизельный мотор.

С кровати по утрам она могла встать только по разработанной системе: сперва перекатывалась на ковер, потом становилась на четвереньки и затем со стоном выпрямлялась.

Несколько раз засыпала в кладовке при сарае у Максима — сил подняться не было. А если и просыпалась, то «большая любовь» получалась без эмоций, механической, смахивала на принудительную работу, не более того. В случаях, когда она оставалась до утра, Греф или Малашенко спали в автомобилях, но не роптали. И даже не кидали на Дашу укоризненных взглядов, когда она поутру, нечесаная и помятая, появлялась возле автомобиля.

Первым ее состояние заметил Шемякин и сказал жестко:

— Вам нужно взять тайм-аут. Хотя бы на три положенных дня.

— Как вы себе это представляете? — безжизненно. спросила Даша.

— Вы обязаны пройти диспансеризацию в республиканской больнице. Она наполовину уже частная, и мы систематически платим туда изрядные взносы. Ваш осмотр обойдется дешевле, нежели ваши похороны.

Даша, скорее всего, отказалась бы от разумного предложения, да только провидение сработало очень четко: прямо по окончании разговора — Шемякин еще не ушел из кабинета — она хлопнулась в обморок.

Ее привели в чувство, Греф бесцеремонно перекинул ее обмякшее тело через свое плечо, отнес в машину и уже через час она лежала под капельницей.

На следующий день оказалось, что держать под неусыпным контролем работу холдинга можно и из больничной палаты — при помощи сотового телефона. Но в тот же вечер телефон у нее отняли силой. На третий день пришел Артемьев и сказал, что принес врачу отделения препараты, с которыми тот и знаком не был.

— Препараты вашего производства?

— Частично, — явно солгал Артемьев. — Но они проверены и есть сертификат. Мне вас травить, сами понимаете, вовсе ни к чему.

Более к Даше не пустили никого — такой уж здесь был заведен порядок.

Препараты Артемьева обладали лошадиной силой. Выписали через пять дней. Никого из домашних не предупредив о выписке, без всякой усталости, бодрая и веселая, Даша прошла километра три до метро, протряслась в вагонах полчаса и на рейсовом автобусе приехала на окраину Барвихи.

Встречена она была радостными воплями всех домочадцев, и на сердце потеплело. Все-таки хоть кто-то на этом свете ее ждал. А свирепый Джем повизгивал как щенок.

Тамара с Малашенко по такому случаю отгрохали торжественный ужин с шестью переменами блюд, Даша велела никому телефонных трубок не подымать, пусть хоть до судорог обзвонятся, — вечер прошел, можно сказать, в семейном кругу.

Через день тот же прежний ритм, но Даша несколько укротила динамику суток. Все то же — утро, бассейн, работа, обед, послеобеденный отдых тридцать минут, конец работы (строго в 18.00), бассейн, оранжерея в Малаховке (не каждый день), сон точно восемь часов.

Глава 9

В легких сумерках этого жаркого дня вспыхнул дом Максима Епишина. Пожар возник на голом месте, без видимых причин. По счастью, Максим не дежурил в больнице, успел вывести на улицу всех своих домочадцев, схватить документы, деньги и кое-какие семейные драгоценности бабушек и дедушек. Уже в дымящейся куртке выскочил из дому, крышу которого охватило пламя.

Через «положенные» по науке семь минут дом уже пылал весь, от фундамента до телеантенны на крыше. По совершенно непонятной причине огонь умудрился перекинуться и на оранжерею, которая стояла от дома метрах в двадцати. Скорее всего, искры занесло туда порывом ветра. И оранжерея превратилась в яркий костер.

Пожарники прибыли через восемь минут после вызова, когда спасать, по сути дела, было уже нечего. Но разрушили остатки пожарища, пролили черные головешки водой, попытались установить причины возгорания и пришли к стандартному заключению: «Короткое замыкание в сети электропроводки». Максим был иного мнения, но свое расследование решил отложить на вечер, а сейчас следовало как-то устраиваться — хоть как-нибудь в подсобных помещениях, которых огонь не коснулся. Выкинули из сараев весь инвентарь и разное барахло, нашли старые кушетки и древние кровати, так что ночевать на первое время было где.

У забора до самого заката толпились стенающие соседи, и некоторые предлагали помощь: кров, ужин и коллективный поход в управу, чтобы Епишину выделили квартиру или оказали материальную помощь. Страховка дома была жалкой, и серьезной помощи ждать было нечего.

Максим даже не обращал внимания на сочувствия соседей, не подходил к забору, а потому и не увидел, как подкатил красный «Фольксваген-Гольф» и из-за руля выкарабкался Аркадий Седых. Он приехал сюда при вполне мужском и твердом решений — выяснять отношения в том любовном треугольнике, который себе уже вообразил. Без достаточных причин. Для надежности Аркадий прихватил с собой газовый пистолет, который успокаивающе оттягивал задний карман брюк.

Но, обнаружив пожарище и увидев на подворье Максима, Аркадий понял, что явился сюда не ко времени и было бы сверхнеприлично заводить сейчас любые разговоры. Незаметно от Максима он подозвал к себе его племянницу, сунул ей в руку двести долларов, после чего уехал в Москву.

К полуночи причины пожара были установлены. Бабушка Елизавета решила помыть газовую плиту — при невыключенных конфорках. Это было бы еще полбеды, но вместо бутылки с моющим средством она сослепу ухватила в кладовке бутылку с керосином. К счастью, резвости ее хватило, чтоб отскочить от плиты вовремя, без урона для своего здоровья. Тушить очаг возгорания она и не пыталась, тревогу не подняла, а забилась под одеяло, решив, что все беды минуют сами собой.

Установив причины беды, Максим сходил в ночной магазин, купил водки и вернулся в сарай. Выпил и строго наказал сестре и племянникам:

— Соплей не разводить и не ныть! Ни у кого никакой помощи не просить, обойдется себе дороже. Ты, Нина, ближе к осени уедешь с детьми и бабкой к родственникам под Курск. А я за восемь-десять месяцев восстановлю наш дом. Точнее — подыму новый.

— А где найдешь деньги? — уныло спросила сестра.

— Уже нытье началось?! Украду! И не смей просить у родственников денег в долг! Я такого не потерплю.

— Как скажешь, — ободрилась Нина, которая верила в своего брата как в бога.

Максим допил бутылку, изрядно захмелел, глянул на часы и убедился, что часа ночи еще нет, — Даша раньше двух не ложилась.

Он выбрался на улицу, добрел до таксофона и с четвертой попытки набрал правильный номер.

— Дашуля?! — прокричал он, когда прошла связь. — Ты меня прости, родная, но завтра наша счастливая встреча в моей оранжерее решительно отменяется!

— Что так? — сонно спросила Даша.

— Да сестрица моя разлюбезная, личность глупости непомерной, но я ее зело люблю, полила каким-то удобрением свои цветочки! И сейчас там такая вонь, что с ног падаешь!

— Хорошо. Отложим встречу. Максим, ты пьян?

— Ни в одном глазу, Дашуля! Я ведь, ты знаешь, выпиваю только с радости или горя! А сегодня — ничего! Только тоскливое ожидание нашей пламенной встречи! Хочется верить. Звони. Доброй ночи.

— Спи спокойно!

Он положил трубку, ощущая некоторую обиду — Дашуля не почувствовала, что у него беда, и не пригласила к себе ни сегодня, ни завтра. То, что выпил, прочуяла. А то, что он разбит, растерян и не знает, как жить завтра, как спасать сестру и племянников, — этого она не уловила.

Пока он брел со своими печалями к дому, то есть к сараю, из темноты выскочили две темные фигуры, догнали Максима и лихо стукнули его по голове железным прутом арматуры. По счастью, обмотанным тряпками. Максим упал, почувствовал, как проворные руки обшаривают его карманы, и закричал:

— Недоноски! Я последние копейки на бутылку еле наскреб! Нашли кого грабить!

— Заткнись, дядя, не базарь.

Его все-таки еще пнули «для порядка» ногой в бок. После чего шпана исчезла в темноте. Максима происшествие ничуть не расстроило. Он родился в Малаховке, хорошо знал ее быт и нравы, а потому деньги (когда они были) всегда носил в потайном кармане брюк, ловко пришитом Ниной возле бедра. Он аккуратно пощупал голову и, кроме незначительной шишки на своем черепе, ничего не обнаружил. Даже кожу не рассекли.

Это обстоятельство его настолько обрадовало, что он вытянул из своего тайника в брюках сто рублей, которые через пять минут обменял на пару бутылок водки. И выпил их до утра в беседке, которую огонь пожара только полизал, но сохранил в достаточно пригодном для культурного отдыха состоянии.

Лидия Сотоцкая вздрогнула и отскочила от открытого сейфа, когда в ее кабинет влетел без всяких предупреждений взволнованный Аркадий Седых. Сотоцкая как раз пересчитывала в этот момент личные деньги и крикнула испуганно:

— Ты что, с ума сошел?! Чего тебе надо?!

Аркадий бросился к ней, схватил за плечи и прошептал в лицо:

— Лида! На пороге офиса милиция! Сейчас они будут у тебя!

— Как — у меня?!

— Я слышал, как они спрашивали, где твой кабинет! Непонятно, почему Сотоцкая ударилась в панику.

Не было за ней никакого криминала, никаких махинаций, поскольку деловые интриги криминалом никак не назовешь. Но запаниковала она отчаянно и испуганно спросила:

— Аркаша, твоего отца уже посадили в тюрьму?!

— Да нет! В прокуратуру на беседы ходит! Его так просто не согнешь! Если и сядет за решетку, долго там куковать не будет.

И опять же было необъяснимо, почему Сотоцкая связывала свою судьбу с неприятностями отца Аркадия. Что было, то было, она встречалась в свое время как с папенькой, так и сыночком. Но с папенькой отношения были в большей степени деловые, направленные на укрепление позиций холдинга, что и приветствовал ушедший в небытие Владимир Муратов. Теперь, быть может, Сотоцкая со страху решила, что отец Аркадия потянет ее за собой на нары. «От сумы и тюрьмы не зарекайся!»

— Я предупредил, я убегаю! — объявил Аркадий и ракетой вылетел из кабинета.

Сотоцкая судорожно покидала деньги в сейф, закрыла его и помчалась в лабораторию Артемьева.

Тот сидел в белом халате у массивного стола и, хмурясь, прижимал к уху телефонную трубку. Сотоцкая с разбегу выдернула трубку у него из рук, бросила ее на аппарат и выкрикнула уже на грани истерики:

— Глеб! За мной пришла милиция!

Артемьев взглянул на нее глазами, не замутненными никакой тревогой, помолчал:

— Ну и что?

— Как — что? Я горю синим пламенем!

— А что я могу сделать?

— Я не знаю что! Но сделай же что-нибудь!

— В шкаф тебя спрятать?

— Глеб, сейчас не время для шуток!

— Хорошо, тогда я тебя спрячу в подвале.

— Ты… Ты… Ты… — Сотоцкая, убитая наповал равнодушием милого друга, не находила слов, даже не понимала, что ей делать: залиться ли слезами, упасть на колени или обругать Глеба распоследними словами.

— Я, я, я! — подхватил Артемьев. — Хорошо, ни в холодильнике, ни в мусорном бачке ты не поместишься. Сиди у меня в кабинете и не вылезай. Я тебя запру.

— Глеб, милый…

— Не надо трагедий, пока пьеса еще не написана. Сиди и жди. В столе бутылка джина с тоником — авось успокоишься.

Он вышел из кабинета, скидывая на ходу халат.

Сотоцкая выхватила из стала литровую бутылку джина с тоником, которую Артемьев самостоятельно наполовину заправил чистым джином. Так что напиток получился нестандартный.

Информация Аркадия оказалась точной — на лестнице Артемьев натолкнулся на милиционера в форме и парня в штатском. И штатский спросил:

— Кабинет Лидии Сотоцкой на втором этаже?

— Да. Но ее сейчас там нет.

Он уже определил, что милиция явилась никак не с целью ареста — не тот состав команды. Милиционер в чине рядового и штатский слишком молод для серьезной акции. Штатский спросил еще раз:

— А где же Сотоцкая?

— Я могу ее поискать. В чем дело, собственно говоря?

— Да так, — ответил штатский без нажима. — Кое-какие ее личные семейные неприятности, ничего более.

— Хорошо, — сказал Артемьев. — По коридору налево у нас курилка. Подождите там, а я ее поищу.

— Спасибо.

Артемьев вернулся в кабинет как раз в тот момент, когда Сотоцкая собиралась приложиться к горлышку бутылки. Он извлек сосуд из ее рук и произнес все так же невыразительно:

— Перестань трусить. Этим ты только вызовешь подозрение.

— В чем подозрение?

— Мне кажется, что ветер дует со стороны твоего мужа Дубова.

— С какой стати?! — завизжала Сотоцкая. — Он третью неделю пьянствует на даче и даже не звонит!

— А ты ему звонила?

— Он трубку не поднимает! Пьет в подвале около бочки с вином, которую ему привезли с Кавказа.

— В том-то и дело, — хмуро произнес Артемьев.

— В чем дело?!

— Я не очень уверен, что он пьет.

А что же еще?! — истерично выкрикнула Сотоцкая.

— Возьми себя в руки, я сейчас приведу сюда милицию. — И для того чтоб слова были весомыми, Артемьев хлестко отвесил ей пощечину. — Прочухалась?

— Да, Глеб.

— Видишь, какая польза от оплеухи, выданной доброй рукой? Меня в детстве пороли каждую субботу, с виной и без вины. Добавить?

— Не надо.

— Сиди и делай вид, что говоришь по телефону.

Артемьев сходил за милиционерами и вернулся с ними через минуту. Сотоцкая послушно висела на телефоне. Она положила трубку и спокойно спросила:

— Вы ко мне? Чем обязана?

Штатский тяжело вздохнул и с трудом произнес:

— Лидия Павловна, мне очень тяжело, но я впервые за полтора года службы прихожу к кому-то с такой большой бедой.

— Дубов?! — привстала Сотоцкая.

— Да, ваш муж Игорь Сергеевич Дубов скончался.

— Несчастный случай?

— Не совсем, — уклончиво ответил штатский. — Вы знали, что он проживал на даче?

— Конечно! Он очень устал на работе, взял отпуск за свой счет и поехал отдыхать на дачу.

— Придется и нам с вами туда поехать.

— Можно мне сопровождать Лидию Павловну? — спросил Артемьев.

— Конечно. Я даже сам хотел предложить вам это.

— Отлична — Артемьев заговорил просительно: — Но я вас попрошу, лейтенант, вы спуститесь вниз на автостоянку первым, без нас. А мы там будем минут через пять. Вы же понимаете, что идти Лидии Павловне по коридорам офиса в сопровождении вашего милиционера нехорошо. Это вызовет ненужные пересуды.

— Понимаю. Так и сделаем.

Милиционеры покинули кабинет, и Сотоцкая спросила с испугом:

— Глеб, что там могло произойти?

— Как — что? Догадаться нетрудно. Допился до судорог. Отказало сердце. Или хлебал какую-нибудь дрянь и отравился. Сейчас таких случаев до двадцати тысяч в год по России. Пошли. Сейчас, скорее всего, будешь опознавать труп Дубова.

— Глеб, — жалобно сказала Сотоцкая, — мне страшно.

— Мертвых не бойся, они не кусаются.

На автостоянке Артемьев махнул рукой лейтенанту в штатском и усадил Сотоцкую в свою машину. Потом тронулся за желтым милицейским «уазом», и через сорок минут они оказались на даче, которую Лидия Павловна приобрела лет пять назад.

Ворота были открыты. Возле будки летнего туалета толпилась группа людей, часть из них — в милицейских кителях. Немолодой полковник отделился от группы, подошел к Сотоцкой, спросил вежливо:

— Лидия Павловна Сотоцкая?

— Да, — ответила она. — Мне следует провести опознание?

— Правильно.

Следом за полковником Сотоцкая и Артемьев подошли к криминалистам, и те расступились перед ними.

Дубов лежал плашмя, в нижнем белье. Глаза его были выпучены и остекленело смотрели в небо. На шее виден широкий багровый шрам. Только на одной ноге грубый солдатский сапог.

Сотоцкая проглотила застрявший в горле комок, но внятно произнесла:

— Это мой муж. Игорь Сергеевич Дубов.

Полковник тихо проговорил:

— Он оставил посмертную записку, самоубийство не вызывает сомнений. Но записка ничего не объясняет. Всего одна строка: «В моей смерти прошу никого не винить». Вы бы не могли, Лидия Павловна, что-то сказать по этому поводу?

— Я не могу. Все вам расскажет близкий друг нашей семьи Глеб Сергеевич Артемьев.

Она отошла, а Артемьев не дожидался вопросов, заговорил внятно и невыразительно:

— Он пил три последние недели по-черному. Был алкоголиком со значительным стажем.

— Отчего пил? — спросил седой криминалист.

— А просто так, по-русски. Пил, да и все. Материально в жизни был обеспечен, отношения в семье нормальные, по работе в периоды трезвости выполнял все с отменным качеством.

Ему задали еще несколько вопросов, но, Артемьев видел, что и милиции причины трагедии вполне ясны.

С разрешения полковника Сотоцкая заперла дачу, села в машину, и они с Артемьевым выехали на шоссе. Некоторое время молчали, потом Сотоцкая сказала как в пустоту:

— Он прибрался в доме, чего никогда не делал.

— Хороши бы мы с тобой были, если б он в своей записке обвинил в своей смерти нас.

— А он и в тот момент оставался трусом.

— Как тебя понять? — повернулся от руля Артемьев.

Сотоцкая ответила медленно:

— Он был ко мне привязан. Мы вместе росли. В свое время я вытащила его из грязной банды. Точнее сказать — непосредственно из тюрьмы. Он поменял фамилию, даже сделал незначительную пластическую операцию. Но все равно трясся от страха каждый день.

— Называй вещи своими именами, Лида. Именно этими фактами ты его прижала и держала на крючке? И он не мог устроить никакого бунта, когда в твоей постели менялась череда любовников.

Она ответила грустно:

— Ну что я могу поделать, Глеб, если у меня повышенная сексуальность?

— Меня это устраивает. Но только если меня тебе будет не хватать, организуй свои выходы налево так, чтоб я о том ничего не знал.

— Я никогда больше не буду от тебя уходить. Кем бы ни был при мне Дубов, но его смерть что-то сломала во мне. Я это чувствую, Глеб. Я уйду из холдинга «Гиппократ». Эта работа мне уже не по плечу. Найду работу попроще и поспокойней. Что ты на это скажешь?

— Я в состоянии колебания.

— Какого?

— Можно было бы тебя вообще снять с работы и посадить дома. Можно пристроить ко мне в лабораторию. Моим ассистентом или помощником. Второй вариант был бы лучше — ты бы была под сексуальным контролем и я бы чувствовал себя спокойней.

— Так в чем дело?

— В том дело, что ты не уймешься. И будешь копать под Дарью, а теперь и под Катерину Муратову, а мне все твои интриги стали до отвращения противны.

— Но ты меня не бросишь? В любых вариантах?

— Не брошу, Лида. Но и не женюсь.

— Да почему, Глеб?! Для тебя я буду хорошей супругой.

— Не обольщайся. Ты всегда стремишься держать близких людей на крючке. Без сомнений, найдешь такой крючок и на меня.

Сотоцкая примолкла. Почувствовала, что жизнь ее впервые за многие годы входит в спокойное русло, и уже не потребуются никакие судороги в пробивании личной карьеры и борьбы за свое место под солнцем. Будет под боком Артемьева.

Глубокий покой, которого она не ощущала, быть может, никогда, настолько умиротворил ее душу, что ей казалось, будто сейчас вместе с Глебом она оторвалась на машине от земли и парит в безвоздушном пространстве.

Это казалось невероятным, но известие о смерти Дубова удалось скрыть от общественности холдинга. По почте пришло заявление за его подписью — просил уволить по собственному желанию, число было проставлено недельной давности. Уволили, поскольку его и без того почти не замечали на работе. На редкие расспросы Сотоцкая небрежно отвечала, что развелась с Дубовым и он уехал в Питер. Работает там заведующим складом детских игрушек.

Был на свете ничтожный человек Дубов, и нет более Дубова. И никого это не трогало.

Глава 10

Ни с того ни с сего обычно очень послушный и спокойный жеребец Донован вдруг начал нервничать, пошел без приказа Кати галопом, потом принялся подкидывать круп, а в конечном счете встал на дыбы, высоко. задрав передние копыта. Быть может, Катя и могла бы удержаться, но решила не испытывать судьбы. Скинула с ног стремена и по хребту коня соскользнула на землю. Донован, обретший свободу, тут же на полном аллюре проскочил опушку рощи и разом исчез за деревьями. Катя кинулась следом, кричала, ругалась, но Донована нигде не могла приметить, а на зов он не явился. Катя, едва не плача, двинулась через лес и после часа пешего хода вышла на дорогу. Отсюда уже были видны крыши ее поселка. Жокейские высокие сапоги, как оказалось, были не приспособлены к пешим прогулкам, и Катя почувствовала, что натерла обе пятки. Она сошла с дороги, присела на пенек и с трудом стянула сапоги, которые надевала, присыпав икры тальком. Так и есть, на щиколотках уже вздулись волдыри. Самым разумным было бы добираться до дому босиком — дистанция не более четырехсот метров. К тому же по теплому асфальту Но подошвы ее ног к такому походу вовсе были не годились — тонкая, почти прозрачная кожа, которая лопнет, по мнению Кати, на первом десятке шагов. Она сняла шейный шелковый платок, разорвала его пополам и принялась бинтовать левую ступню. Когда заматывала правую, услышала гул мотора и радостно вскинула голову. Но тут же насторожилась.

Машин оказалось две. Они шли навстречу друг другу, прямо посреди узкой дороги и, судя по всему, не собирались уступать друг другу полосы движения. Мало того, как красный «Фольксваген», так и старенький «Москвич-412» сбавили скорость и уперлись друг в друга радиаторами.

Катя, еще в Англии достаточно много наслушавшаяся о так называемых разборках русских гангстеров, среагировала на ситуацию четко — плюхнулась на живот и ползком укрылась в кустах. Однако дорогу она видела ясно, и голоса двух мужчин были тоже хорошо слышны.

Оказалось, что ей знакомы оба. Один оказался Аркадием Седых, на которого в холдинге Катя старалась не глядеть — сладкие красавчики были ей неприятны. Вторым оказался Максим Епишин — несколько раз он учил Катю, как правильно держать в руках теннисную ракетку и какой делать первую, силовую подачу.

Аркадий держал руки в карманах замшевой куртки, а Максим курил, потом спросил лениво:

— Ну и на кой хрен ты меня вызвал на рандеву?

— Нам надо поговорить как мужчина с мужчиной.

— Ишь ты, какой мужчина! Свирепый, как пьяный таракан, — насмешливо ответил Максим. — А ручонки зачем в карманах держишь? Небось вооружился?

— Нет, — Аркадий вытащил руки из карманов. — Не надо разговаривать со мной таким тоном. Это может плохо для вас кончиться.

— А чем это ты меня можешь напугать? Своим толстопузым папашей, по которому тюрьма истосковалась? Так я плевать на него хотел. Давай короче. Предмет разговора, как не трудно понять, Дарья Дмитриевна?

— Так.

Максим издевательски расхохотался:

— Пижон. Какой с тобой может быть мужской разговор?! С президентом холдинга решил переспать? Соблазнительно для такой швали, как ты!

Аркадий наконец вышел из себя и яростно крикнул:

— А ты-то кто?! Старый алкоголик, пропойца! Ни на одной работе не держишься больше года! Ты посмотри, какой ты истрепанный, вонючий! Один шаг остался до бомжа! Везде корчишь из себя молодого козлика, а тебе уже за сорок! Ты же давно труха!

Максим продолжал хохотать:

— Моя труха много качественней, чем твоя пустота в черепе!

Аркадий рванул из кармана маленький револьвер и, теряя рассудок, закричал:

— Ты, спившийся докторишка! Мне проще пристрелить тебя как собаку, киллеру заказать, чем пытаться разговаривать.

— Стреляй, щенок, — захлебывался смехом Максим. — Духа у тебя не хватит!

Неизвестно, чем бы завершилась эта стычка, но от поселка подкатил здоровенный черный «Крайслер», басовито посигналил, и как Аркадий, так и Максим уселись в свои машины и освободили дорогу. «Крайслер» осторожно протащил мимо них свой громоздкий корпус, а потом набрал скорость. Мужчины тут же восстановили прежнюю позицию.

— Ладно, — уже благодушно сказал Максим, вылезая из салона. — Мне будет любопытно выслушать твою позицию.

— Можете считать меня кем угодно. Хоть циничным жлобом. Но по-хорошему с вами не договоришься. Хотите, обменяемся машинами? Прямо здесь?

Максим отрицательно качнул головой, ответил спокойно:

— Меня устраивает моя колымага. А к чему этот обмен?

— Бросьте кривляться, хирург! — теперь издевательски захохотал Аркадий. — Все вы давно поняли. Меняемся машинами, — и вы не приближаетесь к Дарье Дмитриевне, ближе чем на километр! И не звоните! И не пишете писем. Зато катаетесь на моей почти новой машине. И вашу я вам оставляю!

— Щедрый ты человек, — не без одобрения заметил Максим. — Особенно когда платишь денежками папаши.

— У меня есть свои деньги! — обиделся Аркадий. — Они достались мне после смерти матери! Отец о них даже не знает!

— Ограбил покойную матушку? Пока остывала на смертном одре, в ее шкатулку залез? — поинтересовался Максим.

— Залез! Ну, принимаете автомобиль?!

— Соблазнительно, конечно. Но что такое автомобиль? Пять-шесть лет езды — и он разваливается, ржавеет и начинает ездить на тебе. Не пойдет.

Аркадий снова вытащил из карман пистолет и бросил его в кресла своей машины. Шагнул навстречу Максиму, остановился рядом с ним и сказал негромко, так что Катя едва его расслышала:

— Ну что ж. Тогда я зайду с другого конца. Пусть это непорядочно, но другого выхода у меня нет.

— Из чего нет выхода?

— Дайте договорить. Ведь у вас недавно сгорел отчий дом? Сгорел дотла. Вместе с любимой оранжереей.

Максим не ответил.

— И ваша любимая сестра оказалась на улице? Как я подозреваю, они будут скитаться по разным углам. Здесь вы дом или квартиру снять не в состоянии, и, следовательно, они укатят от вас куда-нибудь в провинцию. Разве не так?

— Допустим. Дальше что?

— Я вам дам денег на строительство нового дома. Быть может, вы на них не восстановите свои бывшие хоромы, но на солидный теплый сруб хватит.

— И сколько же? — без улыбки спросил Максим.

— Десять тысяч долларов.

Максим молчал.

Аркадий нырнул в салон «Фольксвагена» и появился с плоским кейсом в руках, положив его на капот своей Машины:

— Вот они. «Зеленый» к «зеленому».

Он щелкнул замками и раскрыл кейс.

Максим ответил осипшим голосом:

— На такие деньги Можно построить лишь крестьянскую избу.

— Пятнадцать тысяч. Больше у меня нет. Добавлю сейчас же, на месте.

— Даешь в долг?

— Нет. Безвозвратно.

— Расписку, конечно, попросишь?

— Так уж положено. Должны быть гарантии, что ты получишь деньги и потом не отработаешь задний ход.

— И расписку заверим у нотариуса?

— Зачем такие формальности? Мы же интеллигентные люди. Напиши расписку своей рукой, распишись — и мне этого будет достаточно. А тебе, хотя бы для начала строительства» будет достаточно пятнадцати кусков баксов.

Минута тяжелого молчания тянулась бесконечно. Аркадий снова сунулся в салон и вылез из него со свертком, замотанным в газету, хлопнул свертком о капот, сказал коротко:

— Здесь последние пять.

Максим медленно повернулся, сел в салон. Катя видела, как он достал из «бардачка» папку, извлек из нее лист бумаги и принялся писать гелевой ручкой. Работа заняла у него не более трех минут. Он вышел из машины и положил исписанный лист на капот, рядом с кейсом и пакетом. Аркадий скользнул по тексту глазами, аккуратно сложил его и засунул во внутренний карман куртки и проговорил с грустью в голосе:

— Плохой вы торговец, Максим. Ведь мою машину можно было продать куда как дороже.

— Плохой, — вяло согласился Максим, забрал деньги вместе с кейсом и вернулся к рулю.

Оба разъехались не прощаясь. Через десяток секунд Катя даже не слышала звука их моторов.

Она вылезла из кустов, и, не обращая внимания на боль в ступнях (защита из тряпок на ногах оказалась бесполезной), быстро пошла к дому.

Возле ворот она оказалась как раз в тот момент, когда они открылись. Выкатили желтые «Жигули», Малашенко приостановился и спросил:

— Катя, а где твой лихой скакун?!

— Сбежал, мерзавец! — чуть не заплакала Катя. — Ни с того ни с сего.

— Не рыдай, Греф найдет. Он в гараже, сенокосилку чинит.

Катя пробежала к гаражу и нашла Грефа за верстаком:

— Греф, миленький, Донован ни с того ни с сего встал на дыбы, я плюхнулась на землю, а он удрал!

Охранник оторвался от работы, окинул Катю спокойным взглядом, заметил ровно:

— Донован не мог ни с того ни с сего выкинуть такой номер. Причина была.

— Какая причина, Греф?! Там вокруг никого и ничего не было!

— Ты просто не заметила, а Донован почувствовал.

— Кого?

— Бродячих собак. Наверное, целую стаю.

— Собак?

- Да. Бродячие собаки опасней волков. Они знают человеческие порядки, наш быт и на порядок выше по умственным способностям, чем дикие животные.

Он открыл багажник и достал длинный пистолет в мягкой кожаной кобуре.

— Ты разыщешь Донована, Греф? — взмолилась Катя.

— Если его уже не сожрали. Но вряд ли. Пока здешняя стая на такие подвиги еще не решается. Грызут всякую мелочь: пуделей, кур, гусей. — Он жутковато улыбнулся: — Хочешь на зиму шубу из собачьих шкур?

— Да ты что, Греф?

— Не хочешь как хочешь. Они теплые и, говорят, для здоровья полезные, особенно у кого поясница болит. Я отойду на пару часов. Скажи Валентину, чтоб приглядывал тут, пока меня не будет.

Он вышел из гаража, пересек лужайку, и Катя видела, как он легко преодолел более чем двухметровую ограду — не пользуясь калиткой.

Так ни во что и не обувшись, с жокейскими сапогами в руках, Катя поднялась наверх и постучалась в кабинет Даши:

— Ты работаешь? К тебе можно?

— Входи, я кофе пью.

Катя вошла в кабинет, и Даша удивленно спросила:

— Ну и вид у тебя, что случилось?

Катя села в кресло и тоскливо проговорила:

— Даша, я никогда в жизни так не мучилась, как последние пятнадцать минут.

— Что случилось?

— Во-первых, от меня ускакал Донован. Во-вторых, Даша, тебя продали за пятнадцать тысяч долларов.

— Продали?

— Да, расплата на месте.

— Кто кому? — каменея, спросила Даша.

Катя торопливо выложила ей все, что слышала и видела на дороге из своего убежища в кустах.

Даша выслушала ее не перебивая. Когда Катя смолкла и тревожно посмотрела ей в глаза, выдавила бледную улыбку и спокойно произнесла:

— Что ж, пятнадцать тысяч — неплохие деньги. Учитывая невысокое качество купленного товара.

— О чем ты говоришь?! Разденься и посмотри на себя в зеркало!

— Оставь.

Катя подавленно выкрикнула:

— Максим бы не согласился, но у него сгорел дом!

— Это не решающий мотив, Катя. Греф отправился искать Донована?

— Да. И взял с собой пистолет.

— Он всегда знает, что делать. В отличие от нас с тобой. Скажи, пожалуйста, Екатерина, Валентину, чтоб он открыл мне через десять минут ворота.

Катя произнесла просительно и неуверенно:

— Даша, не унижайся перед всяким ничтожеством. Ты же на голову выше обоих. Гони их всех в шею, не унижайся.

— Много ты понимаешь в унижении!

Катя ушла, а Даша сидела, словно застывшая, четверть часа. Потом тяжело встала и спустилась в гараж. Села к рулю «БМВ» и выкатила сквозь уже открытые ворота.

До Малаховки она ехала не спеша, потому что плохо контролировала свое движение — почти не глядела на дорогу, голова гудела он нахлынувших мыслей и чувств.

Несмотря на плохое самочувствие, она благополучно добралась до Малаховки, сделала несколько поворотов по улочкам и остановилась у знакомой ограды. Даша вышла из машины, оперлась на калитку, положив локти на заостренные планки штакетника, и так и стояла. Без выражения на лице смотрела на пепелище, газон, по-. ' крытый черной грязью, на племянников Максима, которые в этой грязи что-то разыскивали. Девочка заметила Дашу и тут же побежала в сарай. Через несколько секунд появился Максим, с обычной улыбкой пошагал к калитке, издалека пригласил:

— Заходи, Даша.

Она стояла молча, не сводя глаз с его лица. Он подошел медленно, остановился напротив нее, фальшивая улыбка соскользнула с лица, и он вяло повторил:

— Заходи. Хотя нашей оранжереи, как видишь, нет. Она рассматривала его без улыбки, но с интересом, будто столкнулась с ним впервые.

— Заходи же. Будем пить чай из самовара. Он уцелел.

Даша наконец сумела произнести:

— Зайду, когда ты восстановишь оранжерею.

— Правда?!

— Правда. Зайду. Может быть.

Она уже садилась к рулю, когда Максим крикнул:

— Я тебе позвоню!

— Ты не имеешь права звонить, — оборвала Даша. — Ты получил приличные деньги, чтобы забыть мой телефон. Забудь.

— Тогда позвони ты!

— Как-нибудь позвоню.

Она включила мотор и очень плавно, в стиле Малашенко, тронула машину с места.

Домой она добиралась еще медленней, чем до Малаховки. Чувствовала, что мозг ее словно залит цементом, отказывается работать — ни одной мысли, никаких эмоций, мертвая ткань под черепной коробкой.

Доехала до дому. Посигналила. Кто-то открыл ворота. Загнала машину в гараж. Мимо Кати, смотревшей на нее расширенными глазами, прошла в дом. Поднялась в спальню. Рухнула на постель. Не плакала, только скрипела зубами. На несколько секунд она забылась, но бы5-ла разбужена веселыми воплями со двора. Вскочила, рванулась к открытому окну, чтоб обругать в полную силу того, кто под руку попадется. Осеклась.

В открытые ворота въехал на «Жигулях» Малашенко. А за ним на пегой лошади без седла появился Греф. Он держал за повод послушного Донована. Следом за кавалеристом вкатил ярко-красный «Фольксваген», и из него выкарабкался Аркадий Седых с громадным букетом дивных цветов, в новом, очень модном костюме, сияющий и веселый — словно с обложки кино-журнала.

Катя кинулась на шею своему скакуну.

— Где ты его нашел?! — закричала она Грефу.

— Нашел.

— А собак обнаружил? Стрелял?

Из-за спины он вытащил какой-то узел, кинул его на траву и позвал:

— Валентин! Я тебя попрошу, сегодня или завтра положи собачьи шкуры в кислое молоко, лучше в низкопроцентный кефир. Пусть отмокнут, а там я их обработаю как надо.

Катя отскочила от трофеев Грефа. Пушистых шкур, залитых кровью, было три штуки. Какого уж качества был этот «бродячий мех», Даша сверху не разглядела, но крикнула:

— Греф, ты для кого шубу будешь строить? Для своего гарема?

Греф, с высоты лошади прицениваясь, глянул на свой трофей, ответил рассудительно:

— На солидную шубу не хватит. А приличный полушубок получится.

— И в нем можно будет выходить на люди?

— Хоть в Кремль. На прием к президенту.

— А где ты эту пегую кобылу достал?

— Украл у местного пастуха. Теперь не знаю, возвращать или у себя оставить.

Его дикие шуточки, как всегда, были двусмысленны. И, как всегда, пугали окружающих. Аркадий вскинул голову, взмахнул своими цветами и выкрикнул:

— Дарья Дмитриевна! Извините, что я вломился без приглашения! У меня возникла производственная проблема, и ее нужно решать очень срочно!

— Поднимись в кабинет через час, — без раздумий ответила Даша. — Я сейчас занята.

Она закрыла окно, прошла в кабинет и вновь впала в ступор. Сидела колода колодой, не ощущая вокруг и внутри себя никакой жизни.

Но она, эта жизнь была. Была вокруг нее и даже бурлила. Снизу, из гостиной, доносились громкие, веселые голоса, а потом грянула лихая современная музыка. Даша понимала, что надо выйти из ступора и следует сделать это как можно быстрей, чтобы не закоснеть в нем на многие дни.

Она вышла из кабинета и присмотрелась. Все как и должно быть: Тамара хлопотала у стола, Малашенко с кухни подносил ей на блюдах всяческие закуски, Валентин открывал бутылки.

А Катя с Аркадием танцевали. Какой-то танец с не очень приличными движениями. Даша вспомнила, что танец назывался, кажется, ламбада. Аркадий сиял от удовольствия как начищенный самовар, а Катя улыбалась своей обычной, несколько прохладной (английской?) улыбкой. И на весь этот праздник души, неизвестно почему, Даше смотреть было неприятно.

Она вернулась в спальню, вновь отворила окно и обратилась к пустой лужайке, на которой уже не было видно ни коней, нм людей:

— Греф!

Он появился, словно с неба свалился, поднял голову, глянул вопросительно. Даша сделала ему знак рукой — поднимись.

Он вошел в спальню потный, крепко пахнущий лошадью, на светлых джинсах его Даша приметила бурые пятна. Она брезгливо поморщилась:

— Это у тебя собачья кровь на джинсах?

— Получается, так, — беспечно ответил Греф.

— Есть постановление — бродячих собак запрещено отстреливать. Их усыпляют, а потом кастрируют.

— Во-первых, этот закон работает на Москву. Во-вторых, если этим заниматься серьезно, то бюджетных денег на такое баловство не хватит. Крыс, бездомных собак ликвидируют везде. И оставим эту тему, Дарья Дмитриевна, я далеко не гуманист и вы это прекрасно знаете.

— Ну раз так, то прояви свою антигуманность. С моего разрешения.

— Всегда готов, — то ли улыбнулся, толи сгримасничал Греф.

— Внизу танцует Аркадий Седых. Я хочу, чтоб через минуту он ушел. И никогда больше здесь не появлялся. Мне достаточно видеть его в офисе.

Греф кивнул:

— Можно сделать так, что вы и в офисе его больше никогда не увидите.

— У тебя крыша поехала? — возмутилась Даша. — Не смей его калечить. Он лишь должен понять, что здесь ему не место.

— Разумеется. Юноша решил, что попал в цветник, где он главный садовник.

— Ты о чем?

— О том. Дом набит приятными женщинами. Тамара, Катя и вы. И все на эту картинку в штанах пялят глаза.

— Придержи язык! — грубо оборвала Даша. — Много себе стал позволять.

— Это уже ненадолго.

— Как это — ненадолго?

— Так, — ответил он, развернулся и ушел.

По своему обыкновению, Греф темнил, и никакого значения его скрытым угрозам Даша не придала.

Между тем Греф спустился вниз, прошел в гостиной мимо танцующих (и Тамара с Малашенко пустились в пляс), вышел во двор и двинулся к яркой машине Аркадия.

Мотор он запустил без всяких ключей зажигания и вывел машину с участка. Потом вернулся в дом, как раз когда в танцах объявили перерыв. Катя сидела в глубоком кресле, на коленях у нее лежал букет цветов (подношение Аркадия), а сам Аркадий элегантно изогнулся над ней и любезничал. Греф тронул его за плечо, сказал деловито:

— Выскочим на пару слов.

Затем, не оглядываясь, вышел из дому. Аркадий послушно шагал следом. На крыльце закричал испуганно:

— Где моя тачка?!

— За воротами.

— Почему за воротами? — возмутился Аркадий, но Греф ему не ответил.

Когда Аркадий увидел свою машину, то сменил тон.

— У вас не положено чужие машины держать на участке? — насмешливо спросил Аркадий. — Не трусь, моя машина взрывчаткой не начинена.

От сильнейшего удара в живот он упал на землю, скорчился и превратился в комок грязи, стонущий и всхлипывающий. Греф неторопливо закурил и высосал почти всю сигарету, Аркадий набрался наконец сил подняться.

— За руль, — скучающим тоном приказал Греф.

— По чьему приказу бьешь, холуй? — сохраняя независимость воробья, зажатого в кулаке, пискнул Аркадий.

— По моему. Вон отсюда.

То ли Аркадий решил, что бить его больше не будут, то ли посчитал себя оскорбленным настолько, что без ответа уходить слишком унизительно, но он выкрикнул сварливо:

— За право посещения этого дома я заплатил большие башли!

— Знаю, — еще безразличней подтвердил Греф. — А теперь запомни: если ты здесь хоть раз объявишься, если в офисе будешь без дела вползать в кабинет президента, то я тебя больно бить не буду. А знаешь что сделаю?

— Что? — дрогнул Аркадий, натолкнувшись на прищуренные глаза Грефа. Тот словно из пистолета целился ему в лоб.

— Я твою слащавую морду превращу в куриную задницу И тебе до конца дней не поможет никакой хирург по пластическим операциям. Твой портрет будет таким, что Квазимодо почувствует себя счастливчиком.

Аркадий был хорошо наслышан о свирепых подвигах Грефа. А полчаса назад его, Аркадия Седых, едва не вырвало при виде окровавленных собачьи шкур. Теперь в голове мелькнула дикая мысль: на месте этих застреленных и ободранных собак будет лежать он, интеллектуальный, умный и красивый Аркадий Седых.

— Мы договорились? — Греф вовсе закрыл глаза, словно вот-вот заснет стоя.

— Сволочь, — выплеснул остатки храбрости и собственного достоинства Аркадий, после чего полез в свою красную машину.

Греф двинулся к флигелю, прикидывая, что сейчас было бы недурно искупаться в бассейне да завалиться спать часов на двенадцать. Правда, следовало бы отвести пегую кобылу пастуху. Но это дело терпит — пастух наверняка уже опрокинул две бутылки водки, подаренные Грефом, и про свое стадо забыл. Или успел-таки развести коровушек по дворам хозяек. В таком случае все равно уже пьян — и ему не до своей кобылы.

Едва он вошел в бассейн, как столкнулся с Дашей. Волосы у нее были мокрые, она куталась в длинный белый халат. Сказала уныло:

— Греф, сними наконец эти свои портки кровавые, смотреть тошно. Хоть раз надень приличный костюм и приходи на ужин. Попробуем хоть как-нибудь повеселиться. Аркадий, надеюсь, живой?

— Трудно сказать. Закопал я его в канаву. Но, может быть, еще дышит.

Как ни старались все создать вечером за дружеским столом легкую, непринужденную атмосферу, ничего не получалось. Даша улыбалась и подхватывала шутки, но от нее шла такая волна внутреннего холода, что она ощущалась всеми. Греф явился в парадном костюме — и сделал это зря. В боевой форме он выглядел много импозантней. Или, подумала Даша, к такому виду секьюрити она просто не привыкла. Когда совсем сникли и ужин заканчивался, Малашенко спросил:

— Греф, у тебя есть второе седло?

— Зачем тебе?

— Да мы с Катей хотим совершить ночную конную прогулку.

— Учись ездить без седла. Без седла тысячу лет скакали греки, римляне и скифы. Устраивали такую рубку в конном строю, что кровь рекой лилась. Седло со стременами изобрели только в девятом веке нашей эры. И кровь хлынула еще гуще.

— Вот бы тебе, Греф, — подхватила Катя, — в этих веках и родиться!

— Правильно мыслите, леди.

…Малашенко, плохой всадник, кое-как все же удерживался на спине пегой лошади. Катя, щадя его самолюбие, скачек не предлагала, и они неторопливо двигались по широкой аллее под ярким светом луны. Все вокруг для Кати казалось таинственным и наполненным каким-то внутренним неуловимым смыслом.

— Ты знаешь, Андрюха, почему-то все, о чем я вспоминала в Англии, было связано с тобой. Глупо, правда?

— Глупей некуда,

— Это, видимо, потому, что у меня практически не было в друзьях и подругах сверстников. Я все время вращалась среди взрослых.

— Я тебе тоже не сверстник.

— Ну семь лет разве разница?!

— Еще какая.

— Может быть, ты прав на сегодняшнюю минуту. Но через пару лет эта разница начнет исчезать. Мне двадцать, тебе двадцать семь. Мы будем уже на равных.

Когда луну заслонило легкое облачко, они попытались целоваться, не слезая с коней. В результате Андрей свалился на землю под веселый смех Кати. Прыжком с седла Катя упала на Андрея, и они катались по земле, устроили возню, словно щенята, задохнулись от поцелуев, оторвались друг от друга, и Катя сказала:

— Садись на Донована, в седле со стременами тебе будет проще.

— Ничего, — обиделся Малашенко, — я и без седла тебя обгоню.

И начались скачки по пересеченной местности. Как ни странно, но на полном аллюре, уцепившись за гриву своего пегого, Малашенко значительно легче удерживался на остром хребте своего скакуна. Задница болела, догнать Катю не удавалось, но он и не отстал, удерживая дистанцию в пять конских корпусов.

Глава 11

Поначалу признаки каких-то неполадок в работе холдинга Даша скорее ощущала интуитивно, чем могла их осознать. Отдельные недомолвки Шемякина, сократившиеся числом доклады Артемьева, сникшая и практически прекратившая работу Сотоцкая, не выходящий ни на какую связь Демидов…

Если все это сложить вместе, то получалась общая картина настораживающего свойства.

Гром грянул в конце июля, сразу после праздника Военно-морского флота — Катя с Малашенко уехали на это воскресенье в Санкт-Петербург, где и любовались боевыми кораблями на Неве. Катя вернулась в офис во вторник и отправилась работать в бухгалтерию, к Чмонину Станиславу Викторовичу. Старый неряха с большим удовольствием работал с юной девушкой. К удивлению Даши, Чмонин откровенно передавал Кате свои обильные знания как в легальной бухгалтерии, так и в криминальной. Ничего, старый мошенник, не стеснялся! Все криминальные бухгалтерские приемы иллюстрировал на примерах из собственной жизни. Гордился ими так, словно встал рядом с сэром Исааком Ньютоном — законов физики не открыл, но был неменьшим мастером своего дела.

Гром грянул на следующий день. Из Тобольска позвонил Свиридов, слышно его было плохо, и Даша поняла лишь то, что «Афро» они запустили, но очень маленькой партией.

— Почему? — прокричала Даша.

— Да что-то моим специалистам она пришлась не по душе!

— Не виляй! Запускай так, как мы договорились!

— Запущу, — заверил Свиридов, но оптимизма в его голосе не прозвучало.

После этого разговора в кабинете появился Шемякин, опустился в кресло, вздохнул и произнес невесело:

— Дарья Дмитриевна, вы напрасно поругались и не помирились с Демидовым. Он встал в боевую позу и грозится прекратить выпускать «Афро».

— Из-за наших личных отношений?!

— Нет. Подозреваю, что причины много серьезней.

— Он их объясняет?

— Может быть, и объяснил бы. Но я же сказал — Демидов оскорбился и теперь брыкается. А его завод у нас, как ни крути, лидер.

— Ну так и я к нему на поклон не пойду! Тоже мне шишка на ровном месте.

Оказалось, что Венька Демидов куда как величественней и благородней, чем она, Даша Муратова. К полудню застрял на пороге кабинета с очень красивой папкой натуральной крокодиловой кожи в руках и рявкнул:

— Мир, Дарья?!

— Мир, — в той же манере засмеялась Даша.

— Это тебе мой презент. — Он положил перед ней папку.

— Спасибо. Раз такой шикарный подарок, то вы, Вениамин Игоревич, явились всенепременно с какой-нибудь гадостью.

— В общем, правильно прочуяла. — Он грохнулся в кресло и тут же стал очень и опасно серьезен. — Дарья, паники не подымай, но, по-моему, запахло жареным.

— С какого бока горит? — улыбнулась Даша.

— Может быть, горим со всех сторон.

— Не темни.

— Хорошо. В воскресенье меня занесло неизвестно почему в бильярдную при Измайловском парке. И там я сразился в «американку» с директором прядильной фабрики «Мануфактура России» господином Целовальниковым из Орехово-Зуева.

— Они к нам ровным счетом никакого отношения не имеют.

— Ты просто забыла. Господин Артемьев тебе в свое время докладывал, что именно там проводились первые пробные работы с «Афро».

— Правильно, вспомнила. Артемьев как-то невнятно сказал, что бесплатно раздавал ткачихам, кто обладал излишней массой и хотел похудеть, свою «Афро». Сертификат у него уже был.

— Правильно, Дарья. Слухай сюда. Все это началось еще при Владимире Дмитриевиче, он держал это дело под контролем. И ликовал как дитя, когда сам воочию убеждался, как худели ткачихи.

— Так в чем дело?

— А теперь господин Целовальников, проиграв мне три партии и выложив две тысячи рублей, проворчал не очень внятно, что никакой «Афро» он больше не желает видеть. Добавил, что его ткачихи не подопытные животные и он уже запретил раздавать сей препарат как бесплатно, так и за плату.

— Почему, объяснил?

— Нет. Вполне вероятно, что осерчал после потери денег. А потому — врал, чтобы меня завести. А может, и не врал и дело обстоит именно так.

— Как — так?

— Дарья, ты не допускаешь, что «Афро» — это мистификация? Шарлатанство?

— Что за вздор! Артемьев неэкстрасенс, не ясновидящий и не из тех шарлатанов, которые по телефону проводят полостные операции без наркоза! Он ученый и дорожит своим именем.

— Согласен. Но в Орехово-Зуево, к господину Целовальникову Эдуарду Анатольевичу, я бы рекомендовал тебе съездить.

— У меня телефоны работают.

— Нет, Дарья. Боюсь, тебе придется встретиться не только с господином Целовальниковым. А поглядеть и на тех толстушек» которые около года кушали вместо хлеба нашу «Афро». Дарья» дело серьезное.

— Я сейчас вызову Артемьева. — Даша потянулась к селектору» но Демидов резко остановил:

Не надо! Ни в косм случае! Он тебя оглушит своими теориями, формулами и научными выкладками, а нужно проверить просто бытовой результат. На уровне ткачих и прочих разжиревших персонажей.

— Поедешь со мной?

— Нет! Целовальников жаден и злопамятен. Он меня увидит, про проигрыш вспомнит и не будет объективным. Он дельный, сильный руководитель. Но кто из нас нс без мелких недостатков? Хотя я, к примеру, уже второе воскресенье хожу, как дурак, трезвый. Почти. Поезжай в Орехово-Зуево, Дарья. Не тяни.

Греф сказал, что хотя до Орехово-Зуева не Так уж и далеко, но заправиться бензином придется. На заправку у него ушло около часа, бензин в Москве подорожал в очередной раз. Что хуже того, он вообще почти пропал из продажи, поскольку ожидали дополнительного подорожания. Ну как понять такой бардак? — в нефтяной стране дорожает и пропадает бензин?

В полдень они уже мчались по Горьковскому шоссе, которое часто по старинке именуют Владимирским трактом.

Про Орехово-Зуево Греф сказал:

— Это не город. Это сплошная фабрика со времен Саввы Морозова.

Так оно и оказалось. Когда они катили по узким улицам, то с обеих сторон проезжей части видели широкие окна, за которыми у прядильных станков работали ткачихи. И куда ни сунься — везде трубы котельных, горизонтальные трубопроводы вдоль и поперек улиц.

…Целовальников оказался невысоким живчиком с непропорционально большой головой, украшенной роскошной серебристо-черной шевелюрой. Своим креслом он, видимо, никогда не пользовался — так и кружил по ковру в большом кабинете все время-, пока г, разговаривал с Дашей. То ли геморроя остерегался, то ли ему требовалось движение мышц, возбуждающее движение мысли.

— Провалилась ваша «Афро», вот что я вам скажу, Дарья Дмитриевна! — заявил он, едва поняв, с чем к нему приехала Даша.

— Как это — провалилась?!

— Предельно просто. Что правда, то правда. Поначалу мои толстухи, которые двигались, как беременные слонихи, через месяц прыгали козочками. Но месяца два назад все изменилось.

— Опять растолстели? — улыбнулась Даша.

— Нет, этого не скажу. И вообще вам ничего не скажу.

— Это почему?

— А потому, как я в этом вопросе не специалист! В чужие дела не лезу. «Афро» запретил к употреблению врач нашей ведомственной больницы. Козлова Виктория Федоровна. Вот она-то вам все и разложит по полочкам. Только учтите, что я с ней полностью солидарен. Ваша «Афро» выходит нам боком. Она вернется на мануфактуру только через мой труп.

Ведомственная больница оказалась на территории мануфактуры, только вход в нее был со стороны площади.

Козлова Виктория Федоровна, женщина сухая и насквозь официальная, начала разговор с того, что заявила: настоящим ученым Артемьева она не считает, он просто выскочка и показушник, для него эффект и шумиха много важней, чем глубокий результат исследования.

— Вы знаете, милочка, — сказала она Даше, — сколько исследований провел великий Кох, когда обнаружил, открыл свою палочку, то есть бациллу туберкулеза, говоря бытовым языком?

— Сколько? — безнадежно спросила Даша.

— Он провел еще несколько тысяч экспериментов, прежде чем сделать доклад о своей палочке в академии.

— Кох — немец. У них так принято, страховаться И перестраховываться. У нас другой стиль.

— Скверный стиль, следует признать. К сожалению, Артемьев его придерживается. По прямому результату «Афро» свою задачу выполняет, ничего не скажешь. Но после второго курса, как указано в инструкции, начинаются побочные явления.

— Какие?

— Сонливость. Вялость. Астеническое состояние. Проще сказать — потеря вкуса к жизни.

— Так что у вас, кто-нибудь повесился, что ли, из-за употребления «Афро»? — вышла из себя Даша.

— До этого не дошло, — удручающе серьезно ответила Козлова. — Но нет гарантий, что не дойдет. Продолжаю, милочка. Что крайне неприятно для молодых ткачих, у них резко снизилась после второго курса сексуальная потенция. Это весьма серьезное испытание для психики женщины, как вы понимаете.

— Понимаю, — буркнула Даша.

— Я не говорю таких банальных вещей, как снижение производительности труда, это мне неинтересно, это меня мало касается. Но хочу подчеркнуть и особо отметить, что буквально все ткачихи, которые прошли оба курса, имеют указанные симптомы если не заболевания, то серьезного расстройства. Мы провели свои профессиональные проверки и составили три официальных протокола. Вы не хотите их получить?

— Хочу.

— Прошу вас. — Козлова подала Даше тонкую пластиковую папку, которая уже лежала перед ней. Ясно, что Целовальников о визите Даши предупредил своего врача, и тот приготовился. Но на этом дело не кончилось. Козлова выдвинула ящик стола, достала оттуда аудиокассету и положила ее перед Дашей. — Весь наш разговор, Дарья Дмитриевна, записан. Прокрутите эту пленку Глебу Сергеевичу Артемьеву. Ему будет очень приятно ее послушать, — со злорадным удовольствием сказала Козлова. Зависти своей к «выскочке» Артемьеву она и не думала скрывать. Ныне пришел час ее торжества.

— Не думаю. Но прокручу, — ответила Даша.

Когда «БМВ» ракетой вырвался из рабочего города Орехово-Зуево и вышел на федеральную трассу, Греф начал было:

— Скоро мы доберемся до трактира, где подают грибы по-монастырски и настоящий квас.

— Помолчи, Греф. К чертям собачим твои грибы и квас. Нас самих вот-вот расквасят. Дай подумать.

— Совсем тяжко?

— Да. Замолчи,

Через десяток минут раздумий Даша пришла к твердому убеждению, что положение катастрофическое. Наплевать на Козлову. Начихать на Свиридова в Тобольске. Но если уж и Демидов в завуалированной форме высказал недоверие к «Афро», то ситуация складывалась опасная. Можно было ожидать цепной реакции — от производителей до оптовых покупателей, а там уже и массовых пользователей, то есть рядовых толстяков, покупающих препарат для своего оздоровления. Вся созданная модель раскрутки «Афро» могла обрушиться в несколько дней. И под ее обломками окажется она, Даша. А то, что обломки придавят еще и Артемьева, да и всех акционеров «Гиппократа», — это дело побочное. Ей, глупой Дашке, в своем кресле не усидеть, а потому и будущее Кати Муратовой виделось весьма проблематичным.

При Въезде в Москву Даша почувствовала, что ей чего-то не хватает. Оказалось, что не хватает музыки сотового телефона, которая сопровождал теперь ее круглосуточно. Она полезла в сумочку и обнаружила, что мобильник забыт дома. Ладно, невелика беда, кому надо — дозвонится.

Артемьева Даша нашла в лаборатории. В белом халате, белом колпаке, с резиновыми перчатками на руках, он наставлял своих лаборантов. Но при виде Даши тут же распустил свою команду.

— Нам надо поговорить, Глеб Сергеевич.

— Конечно, — ровно ответил он. — Следует понимать, посещали Орехово-Зуево?

— Как вы догадались?

— У вас в руках папка с логотипом тамошней ведомственной больницы. Это подарок бездарной Вики Козловой?

— Да.

— Она рвалась в аспирантуру, а я ей кислород перекрыл. Запомнила, молодец. А в папке, как я догадываюсь, протоколы тамошних мудрецов? Смертный приговор «Афро»?

— Не только. Еще кассета с устным заявлением Козловой.

Они дошли до кабинета Артемьева, вставили кассету Козловой в диктофон, а потом Артемьев долго смеялся и вытирал слезы, бормоча в ладони:

— Как невежественно человечество! Меньше сотни человек во всем мире тянут Миллиарды людей к свету знаний и мудрости, но люди предпочитают оставаться болванами.

— Прекратите! — раздраженно оборвала Даша. — Нам предъявили достаточно серьезные обвинения.

— Это не обвинения, а чушь! К тому же организованные обидевшейся женщиной.

— Нет, не чушь! В Тобольске Свиридов «Афро» тоже не признал! Только из уважения к нам собирается выпускать маленькие партии. И Демидов выражает сомнения. Но это все еще не катастрофа! Катастрофа в том, что ткачихи болеют после «Афро». После двух курсов. А что будет после трех, через четыре месяца?

Артемьев глубоко откинулся на спинку кресла, грустно посмотрел на Дашу и сказал печально:

— Как вы еще неопытны, Дарья Дмитриевна. Как мало еще вы понимаете в психологии людей и вовсе ничего не понимаете в психологии ткачих мануфактуры в Орехово-Зуеве.

— Если вы понимаете, то объясните, чтоб поняла и я!

— Да неужели не ясно, что эти плохо и небрежно питающиеся ткачихи, располневшие на жирной пище и картошке, попросту пожирали нашу «Афро» ложками! Им же плевать, что к препарату приложена инструкция со строгой дозировкой приема! Они ее и читать не хотят! Быстрее бы похудеть! Не через три недели, как указано, а через три дня! Завтра! Сегодня! Вечером легла спать, так кровать под тобой сломалась. А утром встала — ласточкой взлетела. И там написано — препарат принимается под контролем врача! Это серьезный медикамент! Была ли хоть одна ткачиха, обратившаяся за контролем к врачу?! Дулю! Худели и визжали от счастья. Визжали и глотали «Афро» кастрюльками. А инструкцию давно потеряли.

Он смолк, Даша тоже не знала, что сказать. Артемьев был не менее убедителен, чем Козлова. Эта дамочка обижена, и вполне вероятно, что лжет — из желания отомстить Артемьеву. Глеб Артемьев и умней ее, и сильней, да и вообще — настоящий боец, прошедший жестокую школу. Даже если с «Афро» и не все в порядке, Глеб Артемьев сумеет исправить положение. Сумеет, при его талантах и свирепости настоящего ученого. Даша проговорила, тяжело вздохнув:

— Глеб Сергеевич, скажите честно, насколько я могу вам доверять? Для ясности. Более того, если вы сознаетесь, что «Афро» — это дешевая мистификация, направленная на шумиху и выбивание денег, я, закрыв глаза, приму участие в этой компании. Подлой, шарлатанской. Но участвовать в ней я буду. Мне надо сохранить холдинг для Екатерины Муратовой. Ну?

— Я ваш союзник. И в радости, и в горе. Это первое. Второе — плюньте на эту «Афро» и никогда о ней не вспоминайте. Просто словно для вас «Афро» нет и не было.

— Это как?!

— Весь удар я принимаю на себя. Все претензии производителей, потребителей, кого угодно валите на мою голову. А я этих недоучек, баранов и дикарей через мясорубку пропущу.

— И выдумаете, что справитесь с недоброжелателями?

— Да я на них таких цепных собак спущу, что, будь они в Тобольске или в Орехово-Зуеве, все равно без штанов останутся.

— Мне бы вашу уверенность.

— Не надо пустых слов. Доверяете мне сражение за «Афро»?

— Да. У меня нет выхода.

— Вот и прекрасно. Сводки боевых действий вы будете получать от меня дважды. Утром и вечером.

Даша улыбнулась и сказала негромко:

— Поговорим откровенно. Чтоб уж все было ясным до конца.

— Прошу вас.

— Ведь за вами стоит Сотоцкая. Тесно к вам прижатая. Так?

— Безусловно.

— Сотоцкая не скрывает своей неприязни ко мне. Я не буду перечислять те интриги, которые она раскручивала по отношению ко мне. Кое-что я знаю, а большей частью и не знаю. Сотоцкая для вас близкий человек, но это меня настораживает.

Артемьев насмешливо хмыкнул:

— Вас настораживает домохозяйка Лидия Павловна Сотоцкая?

— Как это?!

— А разве вы еще не подписали ее заявление об увольнении по собственному желанию? Ай да канцелярия у нас! Лидия Павловна написала заявление уж три дня тому назад.

Даша подумала, потом спросила с вымученной улыбкой:

— Если мы, Глеб Сергеевич, простите за грубость, списали Сотоцкую за борт, то могу я считать, что мы с вами, как деловые партнеры, идем вместе до конца?

— Да, — моментально ответил Артемьев. — До конца. Каким бы он ни был.

В шесть часов Даша отпустила секретарш, а сама решила заняться некоторыми текущими делами, которые оказались в запущенном состоянии. Около девяти собралась домой, но тут позвонил герр Штраус и взмолился его подождать — самолет у него уходил на Франкфурт в три часа ночи, а он, герр Штраус, желал вернуться на фирму с победой. То есть в подписанными документами о продолжении сотрудничества с холдингом «Гиппократ». Пришлось ждать. А потом еще два часа вести хитрую схватку с изощренным в словоблудии немцем. В конце концов поправили соглашение, завизировали его, и каждый остался при своей победе.

Домой вернулись в первом часу ночи. Греф даже машину в гараж не загнал, а тут же пошел спать.

А Дашу ждала в гостиной Тамара, которая сказала тревожно:

— Даша, Катенька ушла утром, и до сих пор ее нет!

— Не маленькая, — проворчала Даша. — Ее жизнь в Англии мы проконтролировать не могли, так что местный контроль также дело пустое.

— Все одно мне боязно.

— Я позвоню Дорохову, она наверняка у него.

Даша уже поднималась на свой этаж, Тамара крикнула ей вслед:

— Вам письмо принесли! В кабинете на столе лежит!

— Спасибо.

В кабинете на столе лежал большой конверт, а Дашу уже призывал к себе сотовый телефон. Голос Дорохова, сдержанно радостный, зазвучал очень бодро:

— Первое, Даша, — Катя у меня, не дергайся. Второе — в каком бы ты ни была сейчас состоянии, садись в машину и приезжай.

— Я измочалена, Юрий Васильевич.

— Придется пересилить себя. У тебя всего шесть часов очень приятного свидания.

— С кем?

— Не буду портить сюрприз, но не падай в обморок.

— Еду.

По ходу разговора она надорвала большой конверт и, когда положила мобильник на стол, извлекла из конверта два листа с текстом, отпечатанным на принтере. Подпись была четкой: «Максим Епишин».

Пришло послание, где Максим наверняка пространно пытался что-то объяснить. А что он мог объяснить? Сначала Даша решила порвать письмо и бросить его в мусорную корзину. Потом передумала, сунула бумагу в Конверт и забросила его в стол. Быть может, когда-нибудь появится желание просмотреть эти наверняка жалкие оправдания.

Она вышла из дому под сияние луны, дошла до флигеля и постучала в двери комнаты, где проживала ее охрана.

— Да, входите! — выкрикнул Малашенко.

Он играл в шахматы сам с собой, а Греф уже укрылся с головой одеялом, может быть, успел заснуть.

— Андрей, надо ехать к Дорохову.

Парень растерялся:

— Дарья Дмитриевна, я не знал. Я тут пару пива хлебнул. — Но решение проблемы он нашел сам, кинулся к Грефу, толкнул его, но сказать ничего не успел.

Греф, скинув ноги с койки, буркнул:

— Слышал, едем.

Он открыл ворота, нажав на тумблер панели управления, и вышел к машине.

Когда подъезжали к Москве, сказал недовольно:

— Перезвони Дорохову.

— Зачем?

— Затем, что это ночной выезд.

— Ну и что? — не поняла Даша.

— А то, что голос Дорохова могли изобразить чужие люди! И мы катим сейчас в западню.

Спорить с этим остервенелым служакой было бессмысленно, и Даша дозвонилась Дорохову:

— Юрий Васильевич, мы на подходе.

— Прекрасно! Мария Афанасьевна уже дожарила гуся. Помнишь, чье это любимое блюдо?

— Не помню. До встречи.

Она сунула мобильник в сумочку и спросила:

— Доволен, трусливый Греф?

— Да, отважная дура.

— Ты чего это так охамел? — поразилась Даша.

— На днях узнаешь.

Московские улицы по позднему часу были почти пустые, и они добрались до дома Дорохова очень быстро.

Греф едва коснулся дверного звонка, как двери распахнулись, и сияющая Катя кинулась Даше на шею:

— Тетка! Великий день! Я знала, что так и будет! Идем! Ты, Греф, тоже иди с нами!

Даша ступила через порог. Сначала увидела Дорохова на диване, потом Шемякина в кресле. Мужчина в светлом костюме сафари поднялся с дивана.

Даша, чтобы не упасть, схватилась за стол:

— Володька, это ты?! Живой?

— Я, сестра.

Он шагнул ей навстречу, они обнялись и молча стояли так, словно изваяния, около минуты.

Мария Афанасьевна позвала через порог:

— К столу, к столу, а то гусак остынет!

— Что с тобой произошло, Володька? — спросила Даша. — Где ты пропадал?

— Мне надоело повторять эту в общем-то скучную историю. Катя тебе все расскажет.

— Как я рада, что ты вернулся! — зашлась от счастья Даша. — Как мне надоел этот чертов холдинг! За три месяца я прожила несколько жизней и постарела лет на сорок!

Брат улыбнулся:

— Терпи, родная. В семь утра я улетаю. Холдинг останется на тебе, по завещанию Владимира Дмитриевича Муратова. А я сейчас Вольдемар Дерик Мозель.

— А Ирина?!

— Она утонула. И шкипер утонул. Не пытай меня, Катя тебе все расскажет, а мне пережевывать эту историю просто тяжело, хотя и времени прошло много.

— Володя, мне так и мучиться с проклятым холдингом, пока Екатерина не повзрослеет?!

— Договаривайтесь между собой сами, девочки. Вы очень лихо вели работу. А уж то, что свалили Сотоцкую, так это просто подвиг беспримерный. Ведь ее подпирал своим могучим плечом папа нашего Аполлона — Аркадий Седых.

— Папаша Аркадия едва не попал под суд и теперь тише воды ниже травы.

— Вот и славно. Все остальное о жизни холдинга я знаю. Советую выгнать и Аркадия, если еще не влюбилась в него.

— Если и влюбилась, все равно выгоню, — засмеялась Даша. — Так это от тебя звонила молодая женщина с немецким акцентом?

— Это моя жена. Фрау Эрика Мозель. Ты ведь уже знаешь, мы встретились с ней на Канарах.

— Знаю. Володя, так ты решительно не вернешься?

Буду приезжать иногда. У меня, Даша, другая жизнь, другой бизнес, другая семья. Пошли есть гуся.

Он шагнул в коридор, словно запнулся, и крикнул.

— Греф, это ты?! И тебя еще не застрелили?!

Лицо Грефа расплылось в совершенно незнакомой улыбке. Он подставил открытую ладонь, и Владимир сильно ударил в нее кулаком.

— Плохо, Владимир Дмитриевич. Резкость потеряли.

— Она мне ни к чему, Греф. Живу в относительно спокойной стране и без охраны.

Вот и все приветствие после долгой разлуки.

Пока дружно расправлялись с громадным зажаренным гусем с яблоками, мало-помалу, по скупым ответам брата, Даша составила для себя схематическую картину его приключений.

По пути в Барселону брат решил заглянуть в Египет, хотелось глянуть на пирамиды и пустыню Сахару. Ночью, когда Владимир стоял у штурвала, а шкипер и Ирина спали, яхту разрубил пополам громадный танкер. Даже не остановился — исчез в тумане. Владимира спасло лишь то, что у штурвала он стоял в спасательном жилете. Остальные пошли на дно, и Владимир даже не увидел, как это произошло. На рассвете его, полумертвого, подобрали египетские рыбаки. На берегу он оказался без документов, без денег, даже без ботинок. Остались только золотые швейцарские часы. Выдержали испытание в воде, и он их продал. Так что можно было пойти на любой телефонный пункт и попросить помощи у кого угодно — хоть из Барселоны у своего партнера, хоть из Москвы.

Причину, почему он позвонил только Эрике в Мюнхен, брат объяснить внятно не мог Бормотал, будто танкер разрезал не яхту, а всю его жизнь, что в Барселоне боялся судебного преследования, что почувствовал себя второй раз рожденным. В этом месте Катя вставила:

— Папа, ты не скромничай и не стесняйся. Все здесь взрослые люди. Просто ты встретил свою женщину, вот и кинулся за ней. Не знаю, как остальные, а я этому только рада. Маму не вернешь, а ты должен жить, как тебе хочется.

— Ты будешь ко мне приезжать? Кататься на горных лыжах? У меня маленькое шале в Альпах.

— Конечно! Как снег выпадет, так я у тебя.

— Там снег круглый год.

Эрика прилетела в Александрию через пять часов после его телефонного звонка. И они двинулись по офисам египетских чиновников, заявляя, что являются супругами, а муж потерял документы. То ли они обманывали тамошних чиновников, то ли давали неимоверный бакшиш, понять из речей Владимира было невозможно. Но через два месяца прилетели вдвоем в Мюнхен. Опять же брат умолчал, как он в Германии получил гражданство и наладил бизнес, только сказал: «Да так же, как здесь! Разница небольшая».

В три часа ночи Дорохов притомился, простился с Владимиром, всплакнул: «Вряд ли я тебя еще увижу, Володя. Прощай» — и пошел отдыхать. Владимир удержался от лицемерных слов ободрения.

В четыре часа в кармане брата прозвучал сигнал мобильника, Владимир бросил в микрофон несколько слов и сказал невесело:

— Ну и я прощаюсь с вами. Старый дружок уже стоит внизу. Мне с ним надо уладить кое-какие дела, и он отвезет меня в аэропорт, — Он вдруг замолчал, потом с трудом закончил: — Зря я воскрес для вас. Не надо было этого делать, Только внес сумятицу в вашу жизнь.

Реакции на свои слова он не ждал, быстро, по очереди, всех расцеловал, в прихожей перекинул через плечо сумку — и исчез.

Катя решила переночевать у Дороховых, а Даша позвала:

— Едем, Греф, я привыкла спать в лесу. И зимой буду жить в Барвихе.

Греф ничего не ответил, открыл перед Дашей входную дверь на лестницу, там обогнал ее и на улицу вышел первым.

Около автомобиля подал ей ключи зажигания и сказал:

— За руль, Дарья Дмитриевна. И будем прощаться.

— О чем ты, Греф?! — Она сразу испугалась, еще не — понимая причины своего испуга.

Прощаемся. Всего вам доброго. Не поминайте лихом.

— Ты… уходишь из холдинга?! Ты меня бросаешь?!

— Да. Мне надоела эта холуйская работа.

Он помахал рукой, отвернулся и твердым шагом пошел вдоль переулка. Сердце у Даши оборвалось и замерло. Какая-то громадная часть жизни, что-то невысказанное и недосказанное уходило вместе с Грефом.

— Греф! — завопила она так, что с крыши взлетела стая голубей. — Стой, Греф!

Она побежала за ним, упала, больно ободрав об асфальт колени, вскочила, догнала Грефа, повисла у него на плечах:

— Греф, не уходи. Я не смогу без тебя! Просто не смогу. Только не уходи!

Он оглянулся, и снова Даша увидела этот взгляд прищуренных глаз, словно он целился ей в лоб из пистолета.

— Не можешь? — выговорил он, едва разжимая губы. — А без убогого алкоголика Епишина тоже не можешь?! А без слюнявого красавчика Аркадия тоже прожить никак нельзя?! Ты думаешь, мне приятно было над вами мочь напролет свечку держать?!

— Греф, ты бы хоть что-нибудь сказал! Хотя бы намекнул! Я же сама себя не понимала, Греф. Ты же ходил как железный! Я тебя больше боялась, чем прислушивалась к себе и пыталась разобраться, что ты для меня значишь! Хотя бы ударил меня когда — я бы все поняла.

Он рывком поставил Дашу на ноги. Криво усмехнулся и произнес без тени теплоты в голосе:

— Колотушек ты у меня еще получишь. Всю оставшуюся жизнь битой ходить будешь. И на работе, и дома.

Он легко подхватил Дашу на руки и отнес к автомобилю.

До Московской кольцевой дороги Дашу била лихорадочная дрожь. Потом она успокоилась, привалилась головой к плечу Грефа и под едва слышимое урчание мотора то ли задремала, то ли уплыла из реальности в виртуальные миры, жизнь в которых зависела только от собственной воли и собственных талантов.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.