Богиня песков

8

«Ты знаешь, все, что летает, плавает, бегает и ползает, называется «орх», то есть «птицы» – говорил во сне голос, смешной, мягкий, важный и уже надсаженный.

Да, птицы – ответил в полусне вождь племени карамов. – Да. Кто здесь? Кто здесь мешает мне спать, понося неизвестных мне птиц?

– Такого сборища тварей, оставшихся со времен древних ящеров, я еще не видел! – продолжал разоряться невидимый голос. – Количество конечностей – от одной до пяти – вызовет ужас у любого специалиста. Чаще всего это, конечно, змеи, ящерицы и те летающие формы, которые уже обзавелись перьями, но не потеряли зубов.

– Что? – вождь потряс головой. Впрочем, в этом сне у него не было тела. Слова у него были, а тела – не было.

– Большинство из них изучены, а одомашнены – почти все, которые могут послужить человеку. Звери большей частью не одомашнены и очень мелкие. Хотя и эти прекрасные создания – не очень крупные. Самая крупная форма – это или сказочная Глубинная Смерть, или то существо, которое я видел во сне.

Так ты мне снишься, пробормотал вождь, нашаривая копье. Должно быть, это чей-то сон из другого времени. Ты мне снишься. Уйди. Заколю.

– А небо отражает сны, как волны? – изумился голос. – И они прилетают не туда? А как это?

Вождь зарычал.

– Хорошо, уйду – согласился неизвестный голос. – Надо же, я и во сне пишу эти проклятые письма.

Перед глазами вождя в полудреме предстал лист бумаги, по которому ползли, как песчинки по гладкому зеркалу, черные строчки:

«Мир пустыни, судя по всему – самый интересный и самый разнообразный. Именно там водится все, что бегает и ползает. Не знаю, как могло такое случиться, но но большая часть этой жизни сосредоточена под землей – змеи, ящерицы, черви, мелкие зверьки, знаменитые одноногие птицы и пустынные прыгающие камни-моллюски (подумать только!) и даже подземные птицы, узнав о которых, я подумал, что ослышался или сошел с ума. Но у этих созданий голова с зубастым клювом, развитая сеть нор, рудименты крыльев, и живут они стаями!..

Все это я начал узнавать, когда сидел на рудниках, обслуживая эти проклятые машины, и продолжил, вернувшись в столицу. О джунглях и лесах пока ничего не знаю»…

Вождь проснулся и потряс головой уже наяву. Все хорошо. Просто ему снился навязчивый чужой сон. От этого надо было отделаться.

Какие еще рудники? Кто видит этот проклятый сон? Я песню пишу.

…Если смотреть глазами змеи, это выглядело так: по огромному пространству светло-желтого с прозеленью листа двигался черный блестящий кончик острой палочки, оставляя за собой мокрый след. След вился прихотливым узором, и лист под ним темнел. Возможно, стоило уползти. Но маленькую ахи пока что никто не пугал.

Вокруг было темно… почти темно. И прохладно… Нет, не влажно. А там, откуда она появилась – очень жарко и очень светло, и мимо постоянно проходили обладатели огромных ног, обутых в жесткие сандалии. У колодца в этот час стояла уйма птиц и людей. Пришлось спасаться здесь.

Черная веточка замерла.

– Эй ты, веревочка! – пророкотал низкий разбуженный голос. – Эй!

Ахи, конечно, не услышала ни звука, змеи ничего не слышат. Но ей помогло то, что по коврику похлопала темная сухая ладонь, двигавшаяся с той же быстротой, с какой ее собственный язык касался подозрительного листа. Хлоп-хлоп… И полмига не прошло.

Ахи – маленькая, серая, с узором, похожим на переплетение черных лент – отползла от пишущей руки и обвилась вокруг походной чернильницы.

На утоптанном полу шатра была расстелена циновка со вплетенными перьями – «коврик мудрости».

«Там, где песок заплетают в косы ветров вихри смерчей, там, где жить нельзя, а можно только двигаться вперед… Так мы и живем, в это мы и верим…»

Или было не так?

Как же в этой песне было? – думал он и не понимал. Поешь, поешь за певцом, повторяя на ходу, а потом вдумаешься в слова… И петь не хочется.

Почему «жить нельзя, можно только двигаться»? Кто придумал этот бред? Зачем еще как-то жить, не кочуя?

Вождь маленького племени вспоминал длинную жалобную песню, услышанную на днях. Раз уж с караваном привезли тряпичную бумагу, надо хотя бы попробовать. А раз пробовать, так на чем-нибудь прекрасном. Хотя бы на этой песне.

Здесь вождя поджидало знакомое разочарование. Музыка на листе не помещалась. Ее нечем было записывать – «черточки и точки», расставляемые над словами, для всего богатства звуков не подходили, и можно было только приблизительно наметить над парой знаков, с какого звука начинается работа горлом.

На листе оставались буквы, а буквы складывались в неожиданно глупые и странные слова. И песня без музыки, нелепая, бескрылая, выглядела так убого, что вождю стало жаль бумаги, и он чуть не скомкал опозоренный лист. Как в чужом сне.

Вот какая коварная вещь – песня! Можно ли сочинить хоть что-то, чего не высмеют бумага, чернила, воск и стило? Истинно сказано, умение писать – для битв и торговли, а мудрые люди не записывают песни, как городской ростовщик – доходы. Они их поют.

– Старый пришел, Старый! – донеслось с улицы.

Вождь, кряхтя, поднялся с циновок и выглянул из шатра как раз затем, чтобы увидеть, как в селение торжественно входит Сэхра, старейший из оставшихся в живых сказителей. Вот так-так!..

Он был окружен гомонящими детьми и толпой молодых парней – женщины постарше чинно следовали за этим весельем, чтобы никоим образом не уронить себя, а мужчины отвернулись и сделали вид, что ничего не происходит, хотя и мужчины любят слушать сказки; но уж кто-то, а Сэхра знал, что любой в этом селении горько плакал бы, лишившись живых картин и занимательных историй.

Вождь с трудом удержался, чтобы не бежать со всех ног, как мальчишка. Он распрямился, степенно подошел, положил старику руку на плечо и слегка встряхнул его – не стоит все-таки забывать, кто из них двоих вождь.

– Здравствуй, здравствуй, старейшина всех плутов и тэи наших детей! Какими судьбами тебя занесло через барханы к нашим водам? Сколько лет уже прошло с тех пор, как вас чуть ли не всех переловили, а ты все ходишь!

– Ходим, бродим! – отвечал Сэхра, пошатываясь от дружеской ласки. – Сегодня я тут, а завтра – за десятой тропой! А ну-ка, для чего мы ждем гостей? – крикнул он, обращаясь к толпе, и поднял руки.

– Для хороших новостей! – хором закричали все, кто еще не подрос достаточно, чтобы принять важный вид, а мужчины наконец расхохотались, показав, что и они замечают этого негодного старика. Теперь можно было принимать сказителя с почетом и выставлять ему угощение.

Вокруг прыгали и бесновались дети. Вождь сжал плечо старика.

– Что за новости, Сэхра?

– Плохие новости – тихо ответил сказитель. – Готовься, друг. Одно хорошо, что речь не о войне.

Вечером Сэхра рассказывал в большом шатре о том, какие есть большие города, а в них вот такие палатки и вот такие дома, и вот такие вот башни, и вот такие, прямо как замки господ, только выше, стены, и еще теперь все колдуны, кто учился старому ремеслу, переходят на службу к императору, а чаще – умирают, умирают толпами, так что ты, вождь, берегись! И ты, юный друг, тоже. С этими словами он потрепал по голове маленького Таи, которого в прошлом году обещал взять в ученики, если тот все-таки переживет год – уж больно слабым он был.

Сейчас, правда, будущий сказитель был сильным и здоровым мальчишкой – так на то и талант, чтобы лечиться самому. Желтые полотнища колыхались по велению слов, и блики огня плясали на них.

Вождь в ярости вздымал кулак и хохотал, а сам в уме уже прикидывал – далеко ли до соседей-иллу? Стоит ли в этом году вести караваны в ближние города, и кому их вести, если не Тахиту, проныре и колдуну, который может открывать старые колодцы, знает фальшивые монеты и чует приближение смерча?

И кому говорить с женщинами, чтобы все-таки убедить их отдать Сэхра, этой серой подземной птице, своих детей? Ведь если он пришел с этой новостью, не жалея старых ног, то пришел не зря. Кого-то да уведет. Сэхра приходит, когда нужны ученики, и уходит, когда учеников не остается.

На закате старик рассказывал сказку про поэта, воспитанника одного тэи – четверых воспитал, а только один унаследовал дар, так что теперь этот человек все время оживает, и убить его невозможно – а потом начал складывать слова, пытаясь колдовать ими. Ими колдовать не получалось. И правильно, кто же колдует словами? Надо вот так, Таи, покажи! И Таи поднимал на ладони маленький шарик пушистого тумана, а в шатре начинало пахнуть водой.

– А откуда ты знаешь?

– Я видел во сне – многозначительно сказал Сэхра и почесал нос. Но живых картин показывать не стал, объясняя, что не все стоит показывать в живых картинах, и вместо этого почему-то начал болтать о тех временах, когда все его учителя и друзья были живы, а боги и богини являлись чуть ли не по пять раз на дню.

– Да-да! – говорил он. – По пять раз! И, надо сказать, не все они были безумны и яростны. Богиня появлялась, перерождаясь, как жук перерождается из личинки, из сотни новых сахри выходила одна. Утром она умрет, а вечером – вечером родится новая богиня! А где богиня, там и бог! А где они оба, там и… плоды неба и процветание!

Женщины хихикали.

– А из кого получаются боги и богини?

– Из людей! – отвечал какой-нибудь бойкий птенец. – Не из чего больше!

– Ну, сейчас уже не совсем так… Сейчас, говорят, Тэи бывают и высокородные… – сомневались те охотники и охотницы, которые в прошлом году ездили с караванами – далеко! – и торговали с высокородными людьми. – Они тоже могут унаследовать дар и научиться быть, как боги. Но они-то не настоящие, конечно, как мы! Нет, что ты, а первый император-то… Священное величество…

– Да разве они будут колдовать, как мы? Разве они что-то умеют делать сами? Они и так корчат из себя невесть кого, особенно если живут в Аар-Дех. Не едят при простых людях, не входят в дома простых людей, живут в башнях, подальше от земли, и пальцем друг друга не трогают, если любят – не прикасаются! Может быть, и детей выкапывают из-под земли! Или зовут колдуна и просят: «слепи мне дитя»… А?

– Да, из арата слепи, колдун… Чтоб помягче нравом было! Чанка-личинка!

Все смеялись, и сэх продолжал:

– Так куда же в этом мире без тхи, колдуна, схени, посвященной в законы, или просто сахри! – смеялся сказитель. Без сахри не появится богиня. Вот ты – он ткнул пальцем в жену охотника – точно стала бы сахри, огненной, любила бы, кого в голову взбредет. И дожила бы до того, чтобы сделаться богиней. Огня-то в тебе на десятерых!

– Ну уж, и стала бы такой! Ты кого так назвал! – возмутилась молодая. Вокруг захохотали. Они знали, как живут убогие предсказательницы и знахарки там, где люди сидят на земле, где растят бобы и собирают головки хвоща.

– Поосторожнее! – погрозил пальцем старик. – Это теперь всем клевать, и колдуньи живут подаянием, пытаются вызвать дождь и достаются всем мужчинам подряд. А раньше ходили и выбирали, как императрица выбирает слуг… Сахри так слабы, потому что уже несколько поколений среди них не появлялось сэи-личинки. Теперь и бог, когда появится, ослабеет – как же ему без богини? А слабым в мире места нет…

И все закивали головами и согласились, что в мире слабым места нет, а кто слаб – не проживет и ночи. Страшно, страшно за людей и богов.

На следующий день вождь собрал у водоема женщин и долго уговаривал их – не кричал, не приказывал, а говорил, убеждал и упрашивал. А с рассветом следующего дня старик увел от оазиса тихий караван, без бубенцов и ярких длинных флагов. Огромный груз несла его змея, несла не в тюках, не на хребте – души, исполненные тяжести, не увезет и змея.

И нескольких девочек, которых матери отдали без возражений – зачем в семье лишний рот? – и охотника с женой Сэхра забрал с собой. Сказал, что ему нужен котел и нужна охрана.

Вождь посмотрел им вслед, вошел в шатер и, размахнувшись, дал пощечину старшему сыну, который отказался идти с караваном. А потом приказал принести свои копья и сел заговаривать то, которое досталось ему от деда.

У деда тоже была тяжелая рука.