Всю дорогу домой Ксюша дулась на родителей, а как только переступила порог квартиры, заявила:
– Папа, это ты специально у деда лапшу мне на уши стал вешать, что насчет платья нужно еще что-то обдумать? Решил уговорить меня, что платье плохое? Я его все равно надену, можешь не сомневаться. Мне платье нравится, и бабушке с тетей Ниной, между прочим, тоже. Все девчонки будут в таких платьях, а я – в черной юбочке и белой блузочке? Может, еще белые гольфики надеть, как в детском саду?
– Белые гольфики не надо, и юбочку с кофточкой можно найти поинтересней. Просто в этом платье ты будешь как все. Сама же говоришь, что все девчонки будут в таких платьях. Все вы будете, как близнецы инкубаторские. Ты же где-то там в каком-то конкурсе собралась участвовать. Как же ты сможешь победить, если будешь как все?
– Ну и что ты предлагаешь?
– Ты сама думай. Я в школе как-то первое место занял, романс «Я усталый, старый клоун…» Вертинского исполнял. Сильно от других отличался.
– Вертинский – это отстой!
– Сама ты отстой. Помню, мы с мамой сначала музыку на магнитофон записали, я на фортепиано играл, а она на скрипке, а потом я уж под эту музыку репетировать сам романс начал. У мамы подруга в театре работала, мне там выдали фрак, рыжий парик и котелок. Я себе очень нравился. По молодости так было здорово петь:
Звенят, гудят джаз-банды,
Танцуют обезьяны
И бешено встречают Рождество,
А я, кривой и пьяный,
Заснул у фортепьяно
Под этот дикий гул и торжество.
Потом я незаметно доставал фигурку ангела из рукава, изображал, удивление, восторг, стыд. А в самом конце, после слов:
Я внимал жестокой речи.
Утирая фраком слезы,
Слезы боли и стыда.
А высоко в синем небе
Догорали Божьи свечи.
И печальный желтый Ангел
Тихо таял без следа…
– я снимал черные очки, а под глазом у меня была нарисована большая черная слеза. Аплодисменты стояли оглушительные.
– Папа, спой! – начала клянчить Ксюша.
Что не сделаешь ради любимой дочери?.. Андрей нашел старую запись музыки, надел черные очки, старую шляпу и… превратился в усталого, старого клоуна. Эмма каждый раз поражалась, как легко Андрей может перевоплощаться. Эмма несколько раз слышала этот романс в исполнении Вертинского, но оставалась равнодушной, а тут чуть слезу не прошибло. Заключительный аккорд играла только скрипка, не так, как в оригинале у Вертинского. Непонятно, как это получалось у свекрови, но в этих нескольких нотах был слышен крик души. Ксюшка пришла в восторг. Что-что, а с музыкальным вкусом у нее было все в порядке.
– Пап, а если мне тоже клоуном нарядиться. Как ты думаешь, у меня получится?
– Получится, если работать будешь. Мама тогда со мной много занималась.
– Пап, а что с платьем?
– Думаю, ты должна пародию изобразить на какую-нибудь из этих кривляк, которых все время по телевизору показывают. Платье как раз для этого подойдет. Не дуйся. Отстой твое платье, я это тебе как мужчина, не как отец говорю. В женщине загадка должна быть, а тут – сразу все наружу. Такое только козлам нравится. Все, иди уроки делай, а мне с твоей мамой поговорить нужно. Мы пойдем с ней пройдемся немножко.
Андрей, пока изображал клоуна, видел, что Эмма отошла после скандала у родителей и оживилась, а как только он сказал, что хочет с ней поговорить, напряглась и ушла в себя. Андрей вывел жену на улицу и предложил пойти пройтись чуть дальше на бульвар. Эмма послушно прошла несколько шагов, а потом резко остановилась.
– Андрей, если ты хочешь сказать, что решил со мной развестись, идти далеко не надо. Если ты так решил, я согласна. Только Ксюшка должна остаться со мной.
Андрей ждал чего угодно, только не этого.
– Эмма, ты в своем уме? Что ты удумала? С чего ты решила, что я хочу с тобой развестись?
– Я знаю, что у тебя есть другая женщина. Ты встречаешься с ней на даче. Алла Нилова несколько раз видала, как ты ехал на дачу в рабочее время. И вообще, ты теперь большой начальник, и я тебе не подхожу. Тебе нужен кто-то вроде Алки.
Андрей разозлился: только выяснения отношений с женой ему сейчас не хватало!
– То, что Алка – стерва и дура, я знаю давно, но то, что ты такая дура, для меня сюрприз. Ты что думаешь, твой папаша не разнюхал бы, если бы я завел себе любовницу, и не стер бы меня с лица земли? Смешно, ей богу. Запомни раз и навсегда. Первое: я собираюсь жить с тобой долго и счастливо. Второе: никакой женщины у меня нет. Насчет дачи расскажу позже. Алку я прибью. Третье и самое главное. Сейчас ты мне очень нужна и как жена, и как эксперт-психолог. Ты знаешь, куда я вляпался из-за твоего папаши? Я теперь директор завода, который должен выполнять государственный оборонный заказ, там все должно быть секретно. А я в этом, как свинья в апельсине. Ты понимаешь, что меня можно подставить на раз? Если меня закроют, что будете делать вы с Ксюхой? У меня от всего этого голова пухнет, а ты с разводом. Ты хоть знаешь, у кого твой отец завод купил? У Плахотнюка. Слышала такую фамилию?
– Андрей, а ты с отцом советовался насчет завода? Что тебе с этой секретностью делать?
– Эмма, может, это он и решил меня подставить. Я во всем должен разобраться сам.
– Отец не может хотеть тебя подставить. Что угодно, только не это. Он знает, что я тебя люблю. А вот Плахотнюка он ненавидит. За что, не знаю. Я этого самого Плахотнюка видела только один раз, совсем маленькой девочкой, даже странно, что все хорошо помню. Отец привел меня на елку в свое министерство. Я там водила хороводы вокруг елки, а потом ко мне подошел мужчина, дал конфету и сказал, что я очень красивая. Я конфету взяла и уже хотела положить ее в рот, но тут подошел отец, выхватил у меня конфету и дал по пятой точке за то, что конфету у незнакомого взяла. Мужчина рассмеялся:
– Что, Колька, боишься, что отравлю? Ребенка не трону. Ничего не докажешь, даже не старайся.
Отец тогда больно сжал мою руку:
– Я и не собираюсь ничего доказывать, я просто тебя грохну. Молись, чтобы у Эммы ни один волос с головы не упал. Если что, я виноватого искать не буду, грохну сразу.
Отец повернулся, и мы ушли. Плахотнюк тогда вслед нам сказал что-то вроде: «Глаза-то у нее точь-в-точь, как у Марты, а уши – мои», – и засмеялся. Я на всю жизнь запомнила, как у отца руки дрожали. Он меня за руку вел, а руки дрожали.
– Может, ты неродная дочь?
– Нет, точно родная. С месяц назад отец мне свое завещание показал. Он собирается почти все мне оставить. Чужому ребенку он бы ничего особо хорошего делать не стал. Что ты от меня хочешь, как от психолога?
– Завод должен освоить выпуск разработки одного НИИ. Мне нужно знать, на кого я там могу опереться, кто не подведет. Ты двойное дно у людей сразу видишь. Помоги. Сама понимаешь, на Матвея положиться я не могу. Сибарит.
– Это не вопрос, чем могу, помогу. Так что насчет дачи?
– Черт подери, не хотел пока про дачу говорить. Рано немножко. В общем, так: на дачу я езжу играть на скрипке. Мать предупреждала меня, дурака, что я без музыки не смогу. Я музыкалку, как матери обещал, окончил, а потом завязал. Завязать-то завязал, а как Ксюха играть начала, понял, что больше без скрипки не могу. Скрипку я купил, хорошую, даже очень хорошую, чтобы потом Ксюшке пригодилась. Попробовал играть – пальцы не слушаются. Стыдно перед Ксюхой. Вот я и стал на дачу ездить и заниматься. Сейчас уже немножко получаться стало. Если хочешь, можем сейчас прямо на дачу поехать, и ты своими глазами все увидишь. Даже, может быть, услышишь, если захочешь. А Алку, стерву, я точно прибью.
– Подожди, Андрей. У меня голова кругом. Ты давно скрипку купил?
– Да где-то уже полгода.
– Так меня Алка с Нинкой полгода уже достают, что ты мне изменяешь.
– Ты потому эти таблетки дурацкие пила? Мне Ксюха все рассказала. Я думал, тебя отец довел. Имей в виду, что я Борьке твоему морду за эти таблетки набью. Вот немножко с заводом разберусь и набью.
Эмма заплакала, Андрей ее обнял и поцеловал. На дачу они поехали втроем; ждать, пока отец привезет новую скрипку, Ксюша была категорически не согласна. До позднего вечера они с отцом музицировали, а Эмма сидела на диване и тихонечко плакала. Уже ночью Андрею позвонил Василий Ильич. Он попросил Андрея в десять тридцать быть у завода, но на территорию не входить, пока он не даст отмашку. К одиннадцати Ильич попросил пригласить Нилова. И еще для оперативной связи Ильич попросил Андрея взять его протеже себе в секретарши.