Болото

Глава 7

Мне казалось невероятным, что совсем рядом с нашим Лагерем могла находиться целая деревня. Это была самая настоящая деревня, которые я прежде видел лишь в кино: около двадцати маленьких деревянных домов, огороды и плетеные изгороди. С огромным изумлением я увидел возле одного дома самую настоящую корову, но еще большим изумлением для меня стала маленькая речка, огибающая деревню полукругом.

Спустя сорок лет после катастрофы, превратившей весь мир в Болото, реки представляли собой темную полупрозрачную жижу, кишащую непрерывно пожирающими друг друга причудливыми и смертельно опасными мутантами. По своей воле войти в реку — это было безумие. Со страхом и недоверием я подошел к берегу и тронул воду пальцем. Вода была прозрачна; где-то совсем рядом, скрытые туманом, в реке плескались дети — до меня доносился плеск воды и радостный смех. В воде промелькнула быстрая тень, и я испуганно отдернул руку.

— Не бойся. — подошел ко мне Алексей. — Это просто рыба. Настоящая рыба, не мутант. Ты, наверное, и не пробовал никогда?

— Пробовал однажды… в ресторане. Правда она, кажется, модифицированная была.

Алексей опустился на корточки, зачерпнул воды и сделал несколько глотков. Я смотрел на него, приоткрыв рот; он засмеялся:

— Вода чистая! Попробуй.

Еще не веря, я сложил ладони ковшиком и поднес немного речной воды к лицу. Нерешительно и осторожно я коснулся воды губами; вода немного пахла тиной, но это была именно вода, а не болотная жижа.

— Как это возможно?!

Алексей встал и махнул рукой, приглашая следовать за ним, и мы пошли вверх по течению. Тропинка вильнула, и река скрылась в тумане, однако ее мирное журчание стало заметно громче. Я вопросительно взглянул на Алексея, но тот лишь улыбнулся и пошел быстрее. Вскоре тропинка привела нас к огромному серому камню.

Вся земля в радиусе ста метров вокруг камня была испещрена ямками родников, а кое-где вода била вверх маленькими фонтанчиками. Маленькие ручейки сливались, и начиналась река.

— Сними бинт со своей руки.

Я недоуменно размотал бинт; глубокий и загрязненный порез, еще вчера сочившийся кровью, стянулся. Припухлость спала, края раны были того же цвета, как и вся кожа. Рука все еще немного болела, но это была лишь тень той тянущей, пульсирующей боли, что я чувствовал вчера.

— Видишь… это все река. Всего сутки ты пьешь ее воду, а твои раны уже исцеляются. Мы здесь никогда не болеем.

— И… голова у меня больше не болит только лишь из-за воды?

— Да. Но повязку снимать еще рано! — поспешно одернул меня Алексей, увидев, как я потянул за бинт.

— Откуда это? Какая-то… природная аномалия?

Алексей хмыкнул:

— Обойди камень с той стороны.

Вблизи я увидел, что весь камень покрыт письменами. Буквы были похожи на русские, но вместе с тем и отличались; большинство слов были мне незнакомы. В тумане я увидел тонкий лучик света. Еще не приблизившись, я с удивлением заметил, что с этой стороны обычный для Болота желто-серый цвет травы постепенно меняется зеленым. Трава здесь была почти живая.

Трещины на камне удивительно точно складывались в очертания исполинской двери, при наличии некоторой фантазии можно было различить даже петли и массивный замок. Лучик света выбивался из того места, где обычно бывает замочная скважина.

Затаив дыхание, я подошел и заглянул туда. Сначала свет ослепил меня, из глаза потекли слезы, но потом я притерпелся и увидел…

…Я увидел небо, стократ ярче и синее того, что когда-либо было над любым городом; траву чистого зеленого цвета и неизвестные мне деревья с нежной, не обезображенной обычными для Болота наростами корой. Узкое отверстие не позволяло мне видеть больше, но по солнечным бликам, играющим на листьях, я догадался, что камень стоит в воде.

Я оторвался от «замочной скважины» и поморгал, прогоняя плывущие перед глазами сине-зеленые пятна.

— Видишь? Эта река течет оттуда. Это какой-то другой мир…

— Неужели никак нельзя попасть туда? Взорвать дверь?

— Ее нельзя взорвать. Никак. Думаешь, не пытались?

— И что же? Только смотреть в замочную скважину?

Алексей улыбнулся и оперся о камень.

— Я думаю, однажды она откроется. Каждый раз, приходя сюда, я замечаю все новые и новые трещинки; я верю, она откроется. Дай Бог дожить до этого дня.

Я встрепенулся:

— Слушай! А я могу остаться здесь? Здесь, в вашей деревне?

— Да не вопрос, — засмеялся Алексей. — не выгоним же!

— А я могу привести сюда моих друзей? Мы не будем обузой!

Алексей заметно погрустнел.

— Видишь ли… если ты покинешь деревню, ты вряд ли сможешь вернуться назад. Тебя не удивляло, почему так близко от Лагеря находится никому не известная деревня?

— Удивляло, конечно… но чего только не бывает на Болоте.

— Сюда могут попасть далеко не все. Я не знаю, как это место выбирает людей; знаю лишь, что сюда может попасть только тот, кто бежит от смерти. Ты ведь бежал от кого-то?

— Бежал… но ведь можно, наверное, повторить?

— Нет. Все должно быть без обмана, только так.

— Это жаль…

Мы помолчали, потом я неуверенно спросил:

— Это про тебя, что ли, дядька Петро рассказывал?

— Петро? как он там, живой?

— Живой… с женой развелся.

— И что он рассказывал?

Я кратко пересказал ему байку дядьки Петро. Рассказал и свою историю. Услышав про «Алых», Алексей невесело усмехнулся:

— Да, похоже на Андрея. Но со мной не так все было… я Андрея не убивал. У него баллон в огнемете был бракованный, взорвался. И от возрастания я не убежал.

— А как было? Расскажи?

Алексей вздохнул:

— Ладно, пойдем тогда.

Мы вышли на самую окраину деревни; очевидно, некогда здесь была бензоколонка или что-то похожее, но теперь от нее осталась лишь потрескавшаяся асфальтированная площадка, куча ржавого железа и покосившаяся цельнометаллическая лавочка, которую время почему-то пощадило. Мы сели на лавочку, и Алексей, предупредив меня, чтобы я не пугался, оглушительно свистнул. Через несколько минут из-под листа жести выбрался матерый крысак.

Я автоматически хлопнул рукой по бедру, где прежде висел нож. Однако крысак не проявлял агрессии; он подошел к нам и, неодобрительно на меня посмотрев, ткнулся носом в колени Алексея.

— Ни фига себе… это как? Ты его приручил?! Их же нельзя приручить!

— Ну, в общем-то я его не приручил. Правильнее будет сказать — я его поработил. Точно хочешь услышать эту историю?

— Хочу.

— Так вот…

Алексей родился в Городе, в совсем недалеко от моего дома. Вполне возможно, что мы могли случайно встретиться на улице, впрочем — я был тогда слишком мал. У Алексея был старший брат, Денис; когда ему исполнилось пятнадцать, он отправился в Центр и, по всей видимости, не прошел возрастание, так как больше Алексей его не видел.

— Мне было четырнадцать… знаешь, что самое страшное? Мать вернулась в слезах, и я спросил ее: «где Денис?» Она ответила: «заболел». Когда я задал этот вопрос на следующий день, она ответила совершенно спокойно: «Денис… ах, он в лагере. Он болеет». А через неделю она уже не помнила, кто такой Денис. О моем брате забыли родители, школьные учителя, соседи… все взрослые, понимаешь? Через две недели на меня начали коситься, и мама решила сводить меня к психоаналитику. Я и сам уже было поверил, что не было у меня брата, но… все же сомневался. К психоаналитику не пошел, закатил дома скандал. И…

Хотя Алексею было всего четырнадцать, человеком он, похоже, был весьма серьезным. Целый год он после школы ходил по Городу и искал людей, которые так или иначе могли быть связаны с его братом. И находил: мальчишку, с которым Денис однажды играл в баскетбол на улице, другого мальчишку, с которым брат подрался, девочку, которой починил велосипед.

Окончательно убедившись, что брат — не плод его воображения, Алексей подошел к матери и сообщил, что возрастание проходить не будет.

— Та конечно в крик, слезы, уговоры… но я сказал: не пойду, и хоть ты режь. И вот, все с родителями едут к Центру, а я дома сижу. Заходит ко мне человек, вроде в штатском, но все равно видно: государственный. Спрашивает ласково так, сволочь: «что это ты, Леша, чудишь?» и тут сверкнуло что-то и я сознание потерял. Это мне потом уже сказали, что он парализатором меня щелкнул, а тогда я не понял. Очнулся ночью в больничной палате, спина болит. Сунул руку — а на пояснице пластырь. И знаешь, такая обида меня взяла на весь мир… уж не знаю, откуда силы взялись, взял табуретку и швырнул в окно. И сам следом, этаж был первый. И спрятался…

— Где? — недоуменно спросил я.

— Ну, сам подумай: где в многомиллионном городе можно спрятаться от людей? Там же, где посреди Болота можно спрятаться от крыс: под землей. В больничном дворе я поднял крышку люка и прыгнул вниз.

Ты не представляешь себе, Максим, над чем ты каждый день беспечно гулял… подземные коммуникации под большим городом — это целый мир. По туннелям я пробрался в какое-то подсобное помещение под супермаркетом, где и устроил свое логово. И знаешь, я не просто прятался, у меня была цель: я решил победить вирус, меняющий меня.

— Как? — удивился я. Мне представился Алексей, сидящий в позе лотоса и силой мысли изгоняющий из себя вирус.

Алексей смущенно усмехнулся:

— Я воровал рис…

Днем Алексей спал, а ночью, когда в супермаркете не оставалось людей, он проникал на склад и крал пакетик саморазогревающегося риса. Каждый день вирус все более завладевал его мыслями; однажды утром Алексей вдруг осознал, что в совершенстве знает несколько языков, из которых ни слова прежде не слышал, и может процитировать весь свод законов. Красть рис становилось все труднее — вирус не позволял Алексею нарушать закон. Но самым страшным оказалось то, что Алексей начал забывать брата.

— Я долго думал, как ИМ удается заставить всех забывать… думаю, дело вот в чем:

Алексей вынул из кармана потертый кусочек плотного картона. Если постараться, на некогда белой поверхности можно было увидеть схематичное изображение лица парнишки лет пятнадцати. Грубоватые штрихи, обрисовывающие лицо, причудливо переплетались со странными, угловатыми узорами, так что лицо не сразу можно было различить.

— Это я. Через неделю после моего побега я обнаружил эту картонку вложенной в пачку газет… думаю, это какой-то психокод, изначально заложенный в вирус. Инфицированный человек, увидев такой «портрет», забывает изображенного на нем. Должно быть, когда не прошел возрастание мой брат, я краем глаза видел что-то подобное — может, в газете, а может, по телевизору или на уличном плакате, но забыл. А потом вот, аукнулось…

Теперь и днем Алексей не спал. Свернувшись в клубок на какой-то грязной мешковине в холодном, сыром подвале, он снова и снова повторял:

— У меня был брат. Его звали Денис. Сейчас ему было бы шестнадцать.

В одну из ночей Алексей поднялся на склад и протянул руку к коробке с рисом. И, к своему изумлению, ощутил, что более ничто не мешает ему: вирус был окончательно побежден. Алексей вернулся домой, но мать не узнала его. Тогда он обокрал какого-то случайного прохожего и снял в гостинице номер с компьютером: порт на его пояснице к тому времени окончательно оформился. Алексей стал искать всю информацию, относящуюся к вирусу, но нашел гораздо больше.

— Понимаешь, Максим, там вся защита строится на психокодах. Расчет был прост: человек, не инфицированный модификационным вирусом, просто не сможет подключиться к интернету; а инфицированный, конечно, не сможет получить информацию, защищенную психокодами. ОНИ же не знали, что появлюсь я… и я узнал очень многое. Возможно, больше, чем стоило. Этот вирус — поистине дьявольское изобретение… люди, они больше не принадлежат себе. Весь мир пропитан ИХ тайными знаками, психокодами. Они везде: мелькают между кадрами в кинотеатрах, проступают сквозь газетные фотографии, ими насыщен интернет, они даже в орнаменте домов. Людьми правят, Максим. Указывают, за кого голосовать, кого любить и ненавидеть, какой сок пить и какие рестораны посещать. Это сделали ОНИ…

— Кто «ОНИ»? о ком ты все время говоришь?

— Если б знать… я называю ИХ просто «ОНИ». Те, кто правят на самом деле.

Я помолчал, качая ногой. Ветер усиливался и гнал туман мимо нас грязными клочьями; похоже, погода ухудшалась. Впрочем, На Болоте дождя никогда не было, и мы могли не торопиться. Одна непрошеная, нехорошая мысль все вертелась в моей голове, и наконец я решился спросить:

— Алексей… а может, люди — те, кто прошел возрастание — они и не люди больше? Они же… получается, они просто бездушные марионетки… хуже животных…

Алексей ответил неожиданно жестко:

— Никогда больше так не говори, Максим. Не смей. Они люди… только взятые в плен.

Алексей погладил крысака по облезлой шкуре и продолжил рассказ.

— Через несколько дней меня взяли. Постучали в дверь, а когда открыл — скрутили. Долго обследовали и наконец отправили в этот лагерь. Их всего шесть, этих лагерей; обучение в каждом длится шесть лет.

— А что потом? — занервничал я. — Один мой друг, он… уверен, что через шесть… впрочем, уже пять лет нас всех убьют, это так?

— Нет, конечно. Ты сам подумай, столько человек содержать ради вас, сколько это стоит? Неужели ты думаешь, что Лагерь окупается этими побрякушками, что вы приносите? Лагерь — это лишь подготовка. Знать бы, к чему…

Мимо нас прошел древний дед, впрочем, весьма крепкий с виду, с охотничьим карабином на плече. Алексей окликнул его:

— Василь, на охоту?

— Та не… ружжо пристреливаю.

Алексей начал рассказывать про свою жизнь в Лагере. Он рассказывал очень подробно, останавливаясь на каждой мелочи, и я понял, что Алексей пытается отдалить тот момент, когда придется рассказать про Андрея. Я молча слушал, но Алексей заметил мое нетерпение. Он вздохнул:

— Андрей… он вовсе не был таким монстром, каким многие его представляли. Он потерял отца и мать и был очень одинок. Все могло быть иначе, но к сожалению, именно ему попало в руки оружие страшной силы.

Я открыл ему свой секрет. Когда он узнал, что я не такой, как остальные, что я пусть некорректно, но прошел возрастание, он сказал, что хочет кое-что рассказать мне, но не в Лагере, а под большим секретом. Мы отправились в поход, и он начал рассказывать мне историю свое жизни. Отец Андрея был археологом; сам он по Болоту не шатался, нет. Сталкеры приносили ему найденные вещи, а тот обследовал их на предмет исторической ценности и если вещь представляла что-то интересное, составлял описание и продавал в музей. Однажды, когда Андрею было тринадцать, сталкеры принесли ему старую, потрепанную книгу — «история первобытных народов». Видимо, очень старую — там были эти старинные буквы, как их… ну неважно. Суть вот в чем: прочитал его отец эту книгу и наутро умер. По словам Андрея, умер очень странным образом; как именно, Андрей не сказал. Некоторое время спустя после похорон отца его мать умерла той же странной смертью, что и отец. Андрей сказал, что так он случайно обнаружил оружие, способное уничтожить всех инфицированных.

И вот тогда-то и случилась наша ссора. Он сказал: «я хочу убить их всех. А тем, что останется от этого мира, будем править мы. Если ты поможешь мне…»

Когда я отказался, он выхватил нож и попытался меня убить.

Алексей положил обе руки себе на колени; я заметил, что его пальцы дрожат.

— Почти год после этой драки мы не разговаривали и старались держаться друг от друга подальше. Я познакомился с Анютой; впрочем, Петро ведь рассказывал, да? Рассказывал. Что он еще рассказал?

— Как Андрей похитил Анюту; потом как ты пришел за ней и… ну, что там у вас было… я только не понял: зачем ему это было нужно? Он отомстить хотел, да?

— Он хотел того же, что и прежде: чтобы я помог ему убить людей. Он держал меня под дулом огнемета и мягко, почти по дружески уговаривал. Когда спросил его, где Анюта, он указал на затонувший дом: «Она там, в подвале. Дверь надежно закрыта, ей не выбраться. Если ты не поможешь мне, я убью тебя, а ее оставлю там».

— И… ты согласился?

— Нет. То есть… я не успел сказать ни да, ни нет. Спустя секунду огнемет взорвался в его руках, и Андрей запылал. Он орал и размахивал руками; я пытался погасить пламя, но не смог даже приблизиться…

Алексей помолчал и сказал задумчиво:

— Знаешь, а ведь баллоны для огнемета крайне редко взрываются.

У меня заурчало в животе; Алексей, услышав, засмеялся:

— Заболтал я тебя, ты же есть, наверное, хочешь! Айда домой.

Окончание истории я дослушал уже после ужина. Алексей подцепил провод от древней лампы накаливания (я их прежде только в музее видел!) к самодельному генератору, и домик осветился теплым желтым светом. Жена Алексея отправила дочку спать и, сев за стол, присоединилась к рассказу:

— Когда Леша открыл дверь в подвал, я его чуть не пристукнула кирпичом… думала, это Андрей. А Леша схватил меня в охапку и говорит: бежать надо из Лагеря.

— Почему бежать? — удивился я. — это же был несчастный случай, Алексей-то в чем виноват?

— У Андрея были друзья, — ответил Алексей. — вернее, не друзья, а что-то вроде секты. Они бы нас убили без всяких объяснений. Я и решил: уж лучше на Болоте как-нибудь, чем в Лагерь возвращаться. Мы решили дойти до Чернореченска и там разжиться хотя бы примитивным оружием — у нас ведь не было даже ножа. Но судьба решила иначе. Мы почти дошли до города, когда нас окружила стая крыс. Их было немного, пять-шесть юных крысаков, но как мы могли защититься от них голыми руками?

— И вот тут-то Леша себя показал! — увлеченно заговорила Анюта. Очевидно, этот случай был их любимой семейной историей. — Он вышел вперед и крикнул: «Ну! Кто первый! Давай!!!»

Алексей смутился, но вспоминать славный бой ему было явно приятно. Он объяснил:

— К моему удивлению, крысы не набросились на меня. От стаи отделился один крыс, подошел ко мне, встал на задние лапы и сделал передними лапами вот так, словно загребал что-то или… вызывал меня на бой. Потом он прыгнул на меня, и мы стали драться.

Знаешь, если бы у меня тогда в руках был хоть нож — крысы разорвали бы меня на части. Уже много позже, наблюдая за ними, я понял, в чем дело: под их грязными шкурами бьются сердца, блин, настоящих рыцарей. С их точки зрения, честная драка — один на один и голыми руками; оружие в руках человека они воспринимают как самое наиподлейшее коварство и естественно, рвутся в бой. Вот почему крысы ненавидят людей; они считают нас подлецами. Между прочим, для охоты крысы могут использовать камни и палки, но только не для драк друг с другом или с людьми. Это для них западло.

Анюта сказала:

— Видел бы ты, как Леша эту крысу отмутузил!

— Да ну тебя… мне повезло просто. Он на меня как кинулся, а я его одной рукой за лапу, другую в пасть… ну, он меня конечно тоже покусал славно.

— Да, но крысу-то ты победил!

— Ну победил. Да только я бы через пять минут после этой победы помер, если б не Аня. Крысы-то ушли, только этот, побитый, остался. Аня меня под мышку схватила и поволокла; как только утащила! Это я сейчас тощий, а в юности-то круглый был…

— Хи-хи…

— Вот, значит, тащила она меня, и вдруг слышит сзади выстрелы. Это друзья Андрея в погоню кинулись. Она от них, а я-то без сознания, тащит меня… вот и получилось, что мы убегали от смерти; потому и попали сюда.

— На Болоте многие люди убегают от смерти. Что, все попадают в эту деревню?

— Не все, конечно. Нужно некоторое стечение обстоятельств… но я не знаю, каких. Могу лишь порадовать тебя: многие из сталкеров — как вольных, инфицированных, так и наших, лагерных, пропавших без вести — живы. Они с нами.

— А как же, они, инфицированные — то здесь живут? Разве не гонят их эти, психокоды назад, в города?

— Я же говорил, наша река лечит нас от всех болезней. А вирус — это, как ни крути, болезнь.

Так вот, отвлек ты меня… обустроились мы здесь, люди помогли — вот домик поставили. А однажды отправился я за грибами, смотрю — и вдруг выходит тот самый. Ну, крысак, с которым я дрался; я конечно испугался, а он подходит и ложится у моих ног. Вроде как, сдается. Я за крысами-то много наблюдал; вот, есть у них такой обычай: побежденный становится рабом победителя. Я его, конечно, пытался прогнать, да он не уходит. Ну, что было делать? Оставил жить здесь…

Когда мои раны под действием чудесной воды затянулись, я понял, что пора возвращаться. Алексей попытался меня отговорить, но я не мог оставить своих друзей.

— Понимаешь, мы же команда. Они там, а я здесь. Это же несправедливо…

Алексей проводил меня до старой бензоколонки. Крысак выполз из своей конуры и подошел к нам. Я спросил:

— А можно еще каких-нибудь мутантов приручать? В смысле, таких вроде крысы, чтобы польза от них была?

— Они не мутанты… — удивленно глянул Алексей. — я думал, ты знаешь.

— Знаю что?

— Те, кто много времени проводит на Болоте, рано или поздно это понимают, ну или хотя бы догадываются…

— О чем?

— О катастрофе.

— Так… о ней же никто не знает? Ученые даже, не знают отчего. Хочешь сказать, ты знаешь?

— Знаю. Просто наш мир умер.

Я не хотел обидеть Алексея, но не смог удержать смех:

— С чего ты взял?

— А ты вдохни воздух… да не так. Вдохни, и уже на пределе, когда кажется, что больше не можешь, вдохни еще и постарайся почувствовать запах.

Я попробовал, но ничего, кроме обычного для Болота запаха гнилой травы не почувствовал.

— Ты объясни, а?

— Знаешь, что представлял из себя наш мир перед катастрофой? Ты ведь видел, наверное, фильмы. Изобрели все, что было нужно, прогресс заменила стабильность, благодаря модификационному вирусу не осталось преступности. Нет безработицы, нет никаких опасностей… мир был идеален. Люди стали жить лишь ради удовольствия. А ты ведь знаешь, что происходит с человеком, чья жизнь лишена всяких трудностей? Он ищет все новых и новых удовольствий, и в конце концов погибает от банального обжорства. То же произошло и с нашей планетой; как видишь, обошлось без третьей мировой и без ядерных ракет. Просто мир умер и начал гнить.

— Но города ведь развиваются…

— Ага, у человека после смерти тоже, говорят, волосы и ногти растут.

— Я не понял, а мутанты здесь причем?

— Да не мутанты они! Ты посмотри на него! — кивнул Алексей на крысака. — Разве может столь совершенное существо появиться за несколько лет случайных мутаций?

«Совершенное существо» сунуло когтистый палец в нос, извлекло длинную соплю и принялось сосредоточенно ее изучать.

— Эволюции потребовались миллионы лет, а радиация справилась быстрее? Не может быть.

— Тогда откуда они?

— Раз уж я сравнил наш мир с человеком… в каждом человеке живет множество микроорганизмов, и это нормально; однако когда человек умирает, ну или слабеет его иммунитет, в его организм могут проникнуть другие бактерии, извне. Я думаю, этот мир не родной для крыс; наверное, они родом оттуда же, откуда этот туман, все затянувший.

Мы некоторое время постояли молча. Наконец Алексей протянул мне руку:

— Ну, прощай, что ли. Удачи.

Я пожал его руку; Алексей указал направление:

— Беги туда. Только не иди, нужно именно бежать, иначе снова придешь к деревне. Такое вот странное место… беги очень быстро.

И я побежал, сначала неловко прыгая через кочки, потом, когда выбежал на ровную поверхность, быстрее. Ветер дул навстречу, туман клочьями пролетал мимо меня, и казалось, что я бегу со скоростью автомобиля. Закололо в боку, в глазах поплыли красные пятна, запульсировала болью вроде бы зажившая рана на виске. Я бежал, пока хватало дыхания, потом остановился. Я сделал несколько глубоких вдохов и задержал дыхание, чтобы успокоиться, и вдруг почувствовал тот запах, о котором говорил Алексей.

Когда мне было десять лет, мне в лицо угодил футбольный мяч. Кровь из разбитого носа хлынула непрерывным потоком и залила футболку. Тренер перепугался, вызвал врача, но к счастью, травма серьезной не была. Залитую кровью футболку я забросил в ящик стола, испугавшись, что рассердится мать — футболка была дорогая, хлопчатобумажная. Через неделю, когда родителей не было дома, я вынул ее и попытался отстирать. Теоретически я знал, что кровь нужно отстирывать в холодной воде, поэтому я бросил футболку в ванну и замочил. Через полчаса я зашел в ванную и попытался стирать футболку, но не смог. От запаха крови, замоченной холодной водой, меня чуть не стошнило.

И теперь в мои ноздри ударил тот же запах мертвой крови. Я зажал руками нос и начал часто дышать ртом, пытаясь сдержать рвотные порывы. Постепенно запах ушел; я вытер холодный пот с лица и посмотрел вокруг. Теперь Болото виделось мне совершенно иначе: я словно в первый раз увидел низкие и кривые деревья, обезображенную плесенью землю и желтую, неживую траву. Алексей был прав; наш мир был давно и безнадежно мертв.

Невдалеке я увидел луч прожектора нашего Лагеря и потерянно поплелся к нему. Я не реагировал на радость друзей, я не позлорадствовал изумлению «Алых», гневную нотацию начальника я пропустил мимо ушей. Весь день я не мог есть; лишь вечером, когда потрясение перед тем, что я узнал, ослабло, я пошел в столовую. Я проглотил что-то безвкусное, пошел назад и уже у порога своей комнаты увидел Лизу.

— Максим! Мне только что сказали, что ты вернулся! Мы все тут чуть с ума не сошли, исчез куда-то! А ты, подлец, хоть бы зашел, сказал, что жив! Где ты пропадал-то? Начальник говорит, ты заблудился… минуточку… а это что такое?

Она дотронулась до моего виска. Пуля вырвала кусочек кожи с волосами, и хотя рана уже зажила, на виске остался большой шрам.

— Это давно уже… не трогай. — сказал я, мягко отстраняя ее руку.

— Как давно? Почему ты ко мне не обратился? Здесь же была дыра с футбольное поле размером, если я хоть что-то понимаю в медицине! Давай-ка быстренько в кабинет, надо тебя осмотреть.

— Не надо. Я пойду, пусти…

— Никуда ты с дырой в голове не пойдешь. Живо в кабинет!

— Да отстань ты!!! — заорал я и тут же пожалел об этом. Губы Лизы дрогнули.

— Сначала Вовка помер, потом ты исчез… я же думала, ты пропал…

— Вовка? Командир «Пиратов»?

— Нет, из «Алых». Ну, по прозвищу «Танк» который.

— А что с ним случилось?

— Да вот через день после того, как ты пропал, принесли его с разбитой головой. Говорят, с высоты упал… Максим, ты чего? — испугалась она, увидев, как я побледнел. — я не знала, что вы дружили…

— Да нет… просто голова закружилась.

— Пойдем-ка, все же я осмотрю тебя.

Уже после отбоя, когда весь Лагерь спал, ребята заперли дверь и обступили меня.

— Рассказывай. Зачем ты ушел-то? Мы тебя несколько дней искали.

— Ребята… говорят, Танк умер.

— Да, умер. Разбился. А что?

— Это я его убил.

Мои слова словно образовали вокруг меня невидимый ледяной кокон, и на секунду мне показалось, что сейчас ребята отойдут от меня и никогда больше не смогут приблизиться, обжигаясь об него. Но это длилось лишь секунду, а потом ребята разом сдвинулись, ломая лед.

— Ничего, Максим. Расскажи, как было.

Когда я рассказал про «Танка», Толик хлопнул себя по коленке:

— Ах ты, как нехорошо получилось… ладно, Максим, ты уж не вини себя. Кто ж знал, что так будет? А «Алые»-то, вот суки…

Мой рассказ про затерянную деревню ребята выслушали, как очень добрую сказку. Игорь поправил очки и смущенно сказал:

— Максим, ты уж не обижайся, но не могу я в это поверить. Ты… уверен, что все это было? Может, тебе просто показалось все это? Знаешь, пуля в голову — это ведь не шутки…

— Так ведь рана-то зажила! Вот, смотри! А еще на руке…

— Вижу, что зажила. Да только мало ли как оно могло быть.

Я вздохнул и прислушался к себе. Было все или показалось? Может и правда, я все это время бродил по Болоту с пробитой головой, и что-то излечило меня? Алексей, его жена и дочь мне тоже привиделись? Пожалуй, нет. Я сказал упрямо:

— Я был в той деревне. Алексей живет там с женой и дочерью.

— Что ж, пусть так. Давайте спать уже, глаза слипаются…