Болото пепла

Глава 6, в которой болото пахнет печеньем

На крыльце ей тут же преградил дорогу какой-то толстяк. Он двинулся на нее, широко расставив руки и бессмысленно почмокивая губами. Судя по виду, он уже не в первый и даже не во второй раз за вечер возвращался сюда за кружкой. Увернувшись от его объятий, Твила соскочила с крыльца и запетляла между домами. Она бежала наугад, не оглядываясь, чтобы проверить, не преследует ли ее кто-нибудь, и остановилась отдышаться, только когда заметила, что последний дом давно остался позади, со всех сторон ее окружают поля и заросли, а сама она стоит на проселочной дороге. Повертев головой, Твила сообразила, что окольными путями выбралась из деревни.

На пустынной дороге не было ни души, но впервые за день ей стало спокойно. Она знала, что если пойти дальше и свернуть направо, то она окажется в том самом лесу, где ее нашел мастер, а если идти, не сворачивая, то набредет на церковь – ее шпиль поблескивал впереди, как маяк. Как хорошо, что теперь у нее есть дом, куда она может вернуться!

Твила повернула в обратный путь, но не успела сделать и пары шагов, как что-то ее остановило. Этим чем-то был запах, вернее, аромат – такой никак не ожидаешь учуять на проселочной дороге. Пахло сдобным печеньем и молоком. Да так сладко, что она почти представила нежную сливочную пеночку на его поверхности! Дивное благоухание струилось из зарослей на обочине. Немного помедлив, Твила сошла с дороги и свернула к кустам. По мере того как она пробиралась, аромат становился все сильнее и слаще, и ей вдруг представилось, что она сейчас выйдет к молочному озеру, берега которого выложены печеньем…

На деле она вышла к прудику или даже болотцу. Аромат внезапно ускользнул, но его отголоски продолжали витать где-то поблизости. Источника не было видно, и Твила подумала, что ошиблась, спутав запах сдобы с каким-то другим, не менее приятным. Может, есть растения, которые так пахнут? Одно не вызывало сомнений: это обособленное местечко ей нравилось. Здесь было уютно и даже тепло. Если на дороге она ежилась, то здесь ветра не было.

Болотце располагалось в круглой низинке, в оправе из камышей и дрока. Его гладкую, как черное зеркало, поверхность не беспокоила даже малейшая рябь. На другой стороне что-то поблескивало.

Твила огляделась и, убедившись, что, кроме нее, здесь никого нет, спустилась к воде. Та красиво мерцала и была какого-то удивительного оттенка, своего собственного, ничуть не зависевшего от цвета неба. С горизонта еще не уползла жирная сиреневая полоска, отчеркивавшая конец дня, но болоту до этого не было дела: в его гагатовой глади угадывались фиолетовые и зеленые переливы, сквозь которые проступали серебристые нити изнанки… Но при всем при этом вода оставалась густо-черной. И Твиле вдруг ужасно захотелось пощупать ее, чтобы убедиться, что перед ней действительно влага, а не расстеленный на земле мокрый бархат, и не сшитая из рыбьей чешуи кольчуга, и не другой неведомый ей материал.

Она сделала шажок и остановилась у самой кромки. В этот момент мерцание на противоположном берегу усилилось, и что-то сверкнуло. По воздуху в ее сторону поплыли, медленно разбредаясь над водой, сияющие шары. То, что она прежде приняла за отблески, оказалось огоньками размером с крольчат и такими же пушистыми. Они слегка отличались друг от друга величиной и окрасом: каждый вобрал в себя оттенки болота, но с преобладанием того или иного цвета. Твиле и прежде приходилось видеть болотные огоньки, но такие крупные и красивые – никогда.

Тут один светлячок, поменьше других, отделился от собратьев и направился прямо к ней. За ним по воде золотистым хвостиком тянулось отражение. Твила безотчетно протянула руку ему навстречу. Аромат молока и печенья усилился. Из-за туч обеспокоенным глазом выглянула луна. Ни она сама, ни тучи, за которыми она пряталась, в воде не отражались, но Твила этого не заметила. Она стояла на самой кромке круглого и черного, как зрачок вороны, болота на лезвии сумерек и протягивала руку навстречу плывущему к ней зеленовато-золотистому свету. Внутри комочка мягко кружились и расправлялись, как шелк в воде, изумрудные и лимонные нити. Казалось, время и все вокруг остановилось. Даже другие огоньки неподвижно зависли над черной водой. Твила затаила дыхание в ожидании момента, когда пальцы коснутся мягкого света. Еще миг – и сияние лизнет их кончики. Но тут в кустах позади нее раздался шорох. Огонек дрогнул, замер, а потом отступил, покачиваясь. Твила вытянулась и даже встала на цыпочки, но шар завис над водой, в паре футов[7] от берега. Он был так близко, что она занесла ногу…

– Не стоит этого делать, – раздалось прямо за ее спиной.

При звуках чужого голоса светлячок качнулся, будто набирая разбег, и поплыл обратно. Мир возобновил свое движение. Твила разочарованно выдохнула и обернулась.

Перед ней стояла та самая девушка, которую она пропустила к насосу. Ее волосы колыхались серебристым одуванчиком, а на лице светилось прежнее кроткое и отрешенное выражение. В руках она держала корзину.

– Почему? – спросила Твила резче, чем хотела.

Девушка пожала плечами, подошла и села на берег возле нее. Корзину она поставила рядом.

– Говорят, тогда произойдет что-то плохое. Поэтому никто не дотрагивается до воды. И вообще деревенские считают это место жутким.

– А вот мне оно нравится, – возразила Твила.

– Мне тоже, – мягко согласилась незнакомка, – но все же лучше не касаться воды… и их.

Твила оглянулась на огоньки: они уже снова сбились в рой и двинулись в обратный путь. Она вздохнула и села рядом.

– Я в жизни не видела ничего красивее, – призналась она.

– Да, – девушка кинула рассеянный взгляд на другой берег, – я тоже люблю на них смотреть. Правда, обычно они так близко не подходят.

– Ты шла сюда за мной?

– Нет, я просто часто прихожу в это место, почти каждый день.

Взгляд Твилы скользнул по ее корзинке, и она удивилась, обнаружив, что та набита камнями.

– Зачем они нужны?

– Они не нужны, – пояснила девушка, – поэтому я их собираю.

– Где собираешь?

– В соседских дворах. Убираю из огородов жителей камни, палки, сор, гоняю оттуда птиц. А за это они меня кормят, а некоторые даже дают медную монету, а потом говорят: «Уходи, Дитя, пока мы тебя не поколотили».

– И что ты делаешь?

– Ухожу, пока они меня не поколотили.

– А сколько тебе лет?

– Наверное, пятнадцать или около того. А тебе?

Твила задумалась.

– Наверное, столько же или чуть больше. Тогда почему они называют тебя дитя?

– Потому что меня так зовут.

– Это настоящее имя? – удивилась Твила.

– Не совсем. Но ты можешь называть меня просто Дитя, как остальные.

– Впервые такое слышу…

– Я здесь такая одна, поэтому только меня так зовут.

– А я Твила, – сказала Твила, помолчав.

– Твой отец жив, Твила?

– Не знаю… может быть.

Они замолчали и какое-то время любовались танцующими огоньками, от которых их теперь отделяло целое болото. Отсюда они напоминали искорки, которые вспыхивают перед глазами, если крепко их зажмурить, а потом снова открыть. Дитя потянулась почесать ногу, и Твила заметила вокруг ее лодыжки полосы, напоминающие следы от браслета, только очень тяжелого и натирающего. Но вряд ли это был браслет, а спрашивать новую знакомую показалось неудобным.

– Хочешь быть моим другом, Твила? – нарушила тишину Дитя.

– Да, наверное… то есть, конечно, хочу! Прости… просто раньше меня никто об этом не спрашивал.

– У тебя раньше не было друзей?

– Может, и были, но они никогда не задавали этот вопрос так прямо.

– А у меня не было. Ты мой первый друг, Твила.

– Я рада, что я твой друг, и мне жаль, что первый. А почему тебя сегодня не пускали к насосу?

– Они всегда так делают. Наверное, считают это забавным…

– Я вовсе не нахожу это забавным.

– …или хотят, чтобы я набрала воду после наступления сумерек, чтобы проверить, правда ли это.

– Правда ли что?

Дитя посмотрела на нее, и на безмятежном лице отразилось почти удивление от такого невежества.

– Что после наступления темноты вода в насосе превращается в кровь.

– А она превращается?

– Возможно. Никто не знает: все боятся проверять.

Твила поежилась и сменила тему:

– Я теперь живу у мастера.

– Да, я слышала.

Твила рассказала ей про Охру и вчерашний случай со скалкой. Все это время Дитя безучастно смотрела перед собой, водя прутиком по земле, и, казалось, не слушала, но когда Твила закончила, сказала:

– Это из-за ее сына, он моряк. Когда они уходят в плавание, то оставляют ждущим на берегу скалки[8], их нужно беречь до их возвращения. А еще можно наполнить их чаем или солью.

– Скалка Охры треснула, – вспомнила Твила. – Из нее сыплется соль. Это плохо?

– Плохо, – подтвердила Дитя.

– А давно он ушел в плавание?

– Давно. Но не это самое плохое: перед самым его отплытием они поссорились, потому что Охра не хотела его отпускать. Сказала, что, если он уплывет, у нее больше нет сына. Но он все равно уплыл.

– Это ужасно.

– Да, ужасно.

Твила посмотрела на небо – оно было цвета опрокинутой чернильницы – и опомнилась.

– Мне пора, – сказала она, вскакивая и отряхивая платье.

– Подожди.

Дитя порылась в своей корзинке, перебирая камешки. Покрутила несколько штук, отбросила и наконец нашла нужный: плоский, со сколотым острым краем. Она оттянула одну из своих прядок и отрезала ее у самого корня.

– Это тебе, раз мы теперь друзья, – произнесла она, протягивая ее Твиле.

Твила быстро завернула ее в чистую тряпку и спрятала.

– Я вышью ею платок, – пообещала она, а потом проделала то же самое со своей прядкой и отдала ее новой подруге.

– Я не умею вышивать, поэтому просто буду носить как амулет, – кивнула Дитя.

– Ты идешь со мной?

– Ступай, а я еще немного посижу тут.

Твила подобрала подол и побежала наверх. Через минуту она уже летела по дороге в деревню. Она так спешила, что заляпала грязью весь подол, но это не такая большая беда, когда ты прачка.