Болтливые куклы

Меня разбудил (а вернее просто вернул в обычный мир) назойливый сигнал будильника.

Короткая мелодия из четырех нот настойчиво звала вставать и начинать новый день. Стефан спал очень крепко и не сразу ее услышал. Прошла, наверное, целая минута прежде, чем он что-то промычал, громко с наслаждением потянулся и отключил, наконец, свой телефон.

— Доброе утро всем! Яся, пора вставать — труба зовет! — его радостный бодрый голос осекся, когда Стефан увидел мое лицо. — Эй, что случилось?

Он смотрел на меня с тревогой, такой забавный, растрепанный со сна. Такой ЖИВОЙ. Перевел взгляд на коробку рядом с моей постелью и сразу все понял.

— Получилось, да? Еще одна грустная история про танцоров?

Я кивнула. Провела рукой по лицу, стирая влажные полосы на щеках.

Белый Зар все еще был живым в моей памяти. Дышал, любил и сражался со своей злой судьбой.

Стефан подошел и сел рядом на край матраса. Взял в руки коробку с безмолвно застывшей куклой. Какое-то время молча вглядывался в лицо, которое сам вылепил, заново воссоздал в этом мире.

— У тебя он получился точь-в-точь как живой, — прошептала я. — Даже одежда у него очень похожая была. И цвет волос именно такой. А у Шена волосы на самом деле — черные-черные… только после пожара их остригли и они стали совсем короткими… Так жаль.

— Расскажешь? — тихо спросил Стефан, и его ладонь — теплая, почти горячая — легла на мое плечо. — Ну, не сейчас… Потом, когда я вернусь. Я совсем ненадолго уеду. На пару дней — буквально туда и обратно.

— Ага… расскажу. Только мне, наверное, нужно с ним еще поговорить, — я посмотрела на Зара. — Мне нужно расспросить его про это проклятье, которое забросило их обоих сюда.

— А… Понятно, — Стефан задумался. — Ну, хорошо… Раз так надо, забери его к себе на время. Пусть уж дорасскажет все до конца.

Но я покачала головой.

— Нет, не буду. Мне бы после этой ночи в себя прийти. Слишком это было… ярко. И больно. Двух дней, думаю, как раз хватит… А Шена, если можно, пока здесь оставлю. Мне кажется, они будут очень рады. Они сильно любили друг друга там… в том мире.

— Любили? — Стефан удивленно приподнял бровь, и я даже рассмеялась негромко и чуть нервно.

— Ну, в смысле друзьями были хорошими. Как братья. Знаешь, я думала то, что пережил Шен — это самое ужасное. А оказалось, со стороны видеть боль и смерть друга — гораздо хуже… У меня у самой сердце до сих пор разрывается.

И закусила губу, чтобы снова не разреветься.

— Ох, Яся… — Стефан обнял меня крепко, уложил мою голову себе на плечо. — Ну и попала же ты с этими болтливыми куклами.

— Угу… — в теплых объятиях было хорошо. Спокойно. Слезы отступили, и несколько минут я просто сидела, прижавшись к почти незнакомому человеку, который вдруг стал таким близким, почти родным. — Ладно… Все нормально. Тебе, наверное, давно пора завтракать.

Я, наконец, собрала себя в кучу, вспомнила, что неприлично вот так растекаться и решительно высвободилась из уютных рук Стефана. Хотя на самом деле могла бы так сидеть бесконечно… И куда только подевался мой привычный страх чужих прикосновений?

— Пора, — согласился художник, вставая и перенося коробку с Заром на стол, где, все так же славно улыбаясь, стоял на своих новых ногах Шен Ри. — И кофе сварить я нам все же успею.

До метро мы шли вместе, и по дороге, чтобы вернуть мне душевное равновесие, Стефан рассказал совершенно замечательную историю о причине своего срочного отъезда.

Оказалось, он давно уже мечтал купить кота необычной породы — здоровенного мейнкуна. Но в нашем городе никак не мог найти подходящее предложение. И однажды в минуту особого вдохновения Стефан непроизвольно намечтал себе черного котенка, которого он бы обязательно назвал Шаманом. Именно так и не иначе. А буквально на следующий день наткнулся в интернете на объявление из Нижнего Новгорода о продаже именно такого маленького мейнкуна! Черного котенка по имени Шаман. Разумеется, Стефан не смог пройти мимо такого удивительного совпадения: он сразу написал заводчице, узнал цену и срок, когда можно забрать кота. И на следующий же день купил билет в Нижний Новгород. Тем более, что именно там жила его знакомая, которая когда-то учила Стефана делать шарнирок.

Я бы может и сказала кому, мол, так не бывает, но после истории с куклами уже почти перестала удивляться разным чудесам. Только порадовалась очень за Стефана — ведь он так мечтал об этом котенке.

В вестибюле метро мы попрощались. Стефану нужно было ехать в один конец, а мне — в другой.

С утра вагон был полон людей, спешащих на работу. Я стояла, стиснутая со всех сторон, едва держась за поручень левой рукой, и вспоминала, как в последний момент перед тем, как поспешить на свой поезд, Стефан вдруг поймал мою ладонь и горячо сжал ее. 'Через два дня, — сказал он. — Я жду тебя! Очень жду!', - и метнулся в сторону вагона, где уже прозвучало как всегда равнодушное 'Двери закрываются'. Успел заскочить в последний момент. А я осталась на платформе как дурочка, с нелепой улыбкой на лице. И пропустила еще два поезда в своем направлении, прежде, чем, наконец, отважилась сунуться в эту человеческую кашу.

Дома жизнь быстро завертелась обычным образом. Понедельник.

В рабочей системе меня поджидало новое задание, доброшенное в остальным еще в пятницу. Довольно сложный баннер для сайта о разных проводах. Ни фотографий для элементов дизайна, ни четких пожеланий. Все как всегда.

Я вздохнула и встала из-за стола.

Еще хотя бы десять минут.

Десять минут без проводов, гугла, фотошопа, утренней болтовни в чате системы и прочих забот.

Я заварила свежий чай, нашла заначку вкусного печенья и вместе с кружкой залезла на подоконник в дедовом кабинете. Сидела у холодного мартовского окна, по-деревенски макала печенье в чай, наслаждалась тающим на языке вкусом детства.

Думала про Зара.

Непростая ему выпала судьба…

За окном, где кое-как рассвело, небо висело тяжелой белесой портянкой. Давило на голову и сердце.

Что же мне делать?

Я не колдун, чтобы отыскать способ вернуть Зара в его мир. И знакомых с волшебной палочкой у меня нет. А оставаться здесь, жить в образе безмолвной неподвижной куклы — это ли не худшее для такого удивительного, сильного человека? Человек, рожденного, чтобы править и с честью нести тяжелое бремя власти…

Я вздохнула и покачала головой. Нет, невозможно представить, что Зар останется здесь. Надо узнать у него все, что ему известно про этот яд и попытаться найти ниточки в нашем мире. Они должны быть, наверняка. В наше время тотального интернета где-нибудь да промелькнет кончик от клубка.

Воодушевленная такой мыслью, я вернулась к компьютеру и начала лихорадочно выдумывать самые невообразимые запросы для поиска, которые хоть как-то могли коснуться нужной мне темы. Сначала на русском, потом на английском… Но вот так запросто, с наскока эта тайна, разумеется, не пожелала показать мне даже призрачную надежду на ключ к ней. Я убила на поиски почти час прежде, чем меня загрызла совесть — работа ждала, кроме меня ее некому было делать.

Помимо баннера с проводами я успела нарисовать еще несколько иконок для сайта очередной государственной конторы, которая пожелала облагородить свое убогое лицо в интернете. Больше всего не люблю госзаказы — они мало того, что смертельно скучные, так еще и у заказчиков, как правило, нет никакого представления о вкусе. Но наш директор очень любит выигрывать тендеры этих унылых чиновничьих организаций, так что несколько бюрократических проектов всегда стоят у нас в очереди на исполнение. После иконок настал черед мелких доработок на парочке сайтов старых клиентов — это совсем ерунда, но тоже времени забирает немало… Когда я наконец разогнулась и выползла из-за стола, серое небо за окном снова стало сизым — на город опустился вечер.

Вот и день прошел.

Я с удивлением поняла, что очень этому рада. Пока он тянулся, меня раз за разом догоняли мысли, не имеющие никакого отношения к работе. И были они не только про белого Зара… Хотя сердце все еще болело после пережитой ночи, эта боль постепенно стихала — я оказалась не способна к продолжительным страданиям. И потому, чем дальше отдалялась ночь, тем больше я думала… о Стефане. Вспоминала его теплые руки, внимательные темные глаза и такой спокойный, будто давно знакомый голос. Внутри что-то сладко замирало и останавливалось…

Когда дела по работе остались на сегодня позади, я совершенно отчетливо это осознала. И поняла, что дальше невозможно скрывать от самой себя простую житейскую истину — я влюбилась.

Стоило только признаться себе в этом, как руки моментально вспотели, а сердце застучало быстро и неровно. Я с головой зарылась в плед на диване и закрыла глаза, пытаясь понять, что со мной происходит.

И рада ли я этому вообще.

Надо ли мне это?

Стефан, Стефан… Такое необычное, такое красивое имя… Как шелест страниц незнакомой книги, обещающей долгие вечера наедине с щемящей радостью и сладкой грустью.

Стефан. Совсем незнакомый, непонятный человек. Вчера он укутывал меня своим спальником, а что будет завтра? Может быть, такие вечера на крыше с девушками у него — обычное дело. А может, он вообще зануда или тиран. А может, у него есть жена и трое детей…

Я свернулась клубком, прижав колени к груди, и лежала так в полной темноте и тишине, надеясь услышать голос своего сердца. Но оно не желало ничего говорить — просто пело, тихо и радостно. И в этой песенке не было ни страха, ни тревог, ни ожидания боли и разочарований. Ничего того, чем обычно грешит разум. Даже горечь от ночных видений притупилась, словно в самой своей глубине сердце знало — все будет хорошо.

Весь вечер после ужина я убила на безрезультатные поиски хоть какой-то информации о загадочном яде. А когда глаза уже отказались смотреть в монитор, снова вернулась на кухню.

Там было пусто и тихо. Только холодильник негромко бормотал что-то в углу да тикали старые часы на стене.

С удивлением я поняла, что за последнее время совсем отвыкла сидеть дома в одиночестве. Маленький молчаливый Шен удивительным образом заполнял эту звенящую пустоту трехкомнатной квартиры. А теперь, когда он остался у Стефана, мне стало странным образом не по себе.

Я перебрала в уме хороших знакомых, с кем можно было бы поболтать в скайпе или по телефону и поняла, что никто не подходит… Ни в реальной жизни, ни в сети я никому не могла доверить свои странные переживания, слишком неуловимые для того, чтобы облечь их в слова.

Неудивительно, что в этот вечер я, вопреки своему совиному образу жизни, рано легла спать. И почти сразу провалилась в глубокий сон без видений. Он был похож на парение в невесомости — такой же безграничный, спокойный и пустой.

Утром, едва открыв глаза, я ощутила на губах вкус имени, которое еще недавно ничего не значило.

Стефан.

Захотела рассердиться на себя за эту глупую сентиментальную чепуху и не смогла. Лежала и улыбалась так, словно мне опять было десять лет, и впереди ждал долгий радостный летний день. Такой, когда родители вопреки всем правилам вдруг решаются на поездку за город, и отец еще с вечера маринует мясо на шашлыки, а мама проверяет, не стал ли ей мал купальник. Такой день, когда можно с утра выбежать во двор в одних шортах и футболке, поймать плечами солнечных зайчиков, рассмеяться запаху клейких тополиных почек и услышать звонкие крики стрижей. А потом неожиданно встретить хорошего друга, который приезжает каждый год во время каникул. Он будет идти по улице рядом с тобой и обязательно поделится своим мороженым в бумажном стаканчике…

Я сладко потянулась, ощущая каждую клеточку тела, и широко распахнула глаза. Будильник, оказывается не сработал — я проспала почти до 10 утра. За окном давно рассвело, и небо оказалось неожиданно голубым, а комнату наполнил солнечный свет.

Вот почему мне вспомнилось лето…

Необыкновенно захотелось вскочить с кровати и вдохнуть полной грудью. Так сильно — как никогда прежде в этой скучной взрослой жизни.

Я не стала искать причину этого непривычного желания, а просто пошла на кухню и поставила чайник согреваться. Потом с наслаждением умылась, почистила зубы и исполнила перед зеркалом какой-то нелепый танец. Рассмеялась над собой. Показала отражению язык.

Подумала, что это не я. Должно быть, ночью меня украли, а в мое тело вселилась какая-то другая девушка. У нее были веселые блестящие глаза и улыбчивые губы.

Стефан.

Я упрямо мотнула головой, оказываясь признавать, что виновником моего хорошего настроения может быть другой человек. Хотелось тешить себя иллюзией, будто на самом деле я и впрямь сама изменилась.

Ага… на ровном месте.

И именно поэтому, конечно же, мне так хочется поскорее оказаться в завтра. Подняться на шестой этаж в старом маленьком лифте и нажать на кнопку одного из множества звонков…

Я усмехнулась. Мысленно обозвала себя дурочкой и пошла заваривать овсянку на завтрак. Не забыв по пути включиться в офисную систему и сделать вид, будто уже начала работать. На сообщения, которые жаждали моего внимания, даже не взглянула.

Да ну, в самом-то деле! Как будто кроме заданий по дизайну и жизни нет…

Я всегда умела работать быстро и эффективно, но прежде мне и в голову не приходило заниматься своими делами в то время, когда по времени как бы нужно принадлежать офису. Поэтому, даже если я что-то заканчивала очень быстро, всегда находила себе следующее дело… И все давно к этому привыкли и, если честно, порядком присели на мою шею.

В общем, я решила, что с учетом перевыполненных за вчера (а также за все предыдущие несколько лет) нормативов, вполне могу сегодня позволить себе немного побездельничать. И, например, вместо того, чтобы пялиться в монитор, пойти погулять по городу. Благо в рабочее время в начале недели, да еще и с утра, на улицах должно быть совсем немного людей.

Город и впрямь встретил меня полупустыми, залитыми солнцем улицами. Весь сверкающий, умытый, он словно впервые после зимы по-настоящему осознал, что пора проснуться, стряхнуть с себя куски грязного снега, выплюнуть лед из водосточных труб и наполнить воздух щебетом птиц.

Ненароком я купила себе пару безумных леггинсов: одни ослепительно-красные, другие — с зелеными и фиолетовыми ромбами. Яркая новая одежда — отличный способ обозначит конец зимы. Глаз еще падал на синюю вязаную шляпу, но я вовремя остановилась. Напомнила себе, что у меня только в нормальной шапке уши не мерзнут, а в этой панамке сразу отвалятся к чертям. Так что лучше и не выпендриваться.

Гуляла так часа четыре, не меньше. Роскошно, как с барского плеча, позволила себе обед в одном из уютных маленьких ресторанов — только потому, что столики там стояли прямо у окна и позволяли смотреть на улицу и прохожих. Люблю такое немое кино…

А когда вернулась домой, испытала настолько непреодолимое отвращение к работе, что не смогла даже на часок заставить себя вернуться к привычным делам. Зато, наконец, обнаружила вдохновение разобраться с гардеробом. Безжалостно отбрасывала то, что не надевала уже пару лет и то, на что Стефан начал бы скептически поднимать брови. Серую водолазку тоже почти выкинула, но в последний момент передумала. Из чистого упрямства. В конце концов, да кто он такой, чтобы судить мой внешний вид!

Словом, опять попыталась играть с собой в кошки-мышки. И вполне успешно соорудила иллюзию полной моральной независимости. А потом почти тайком вынесла пакет с вещами к мусорным бакам, как будто все остальные выброшенные тряпки не имели ко мне никакого отношения.

Героиня.

После гардероба занялась бардаком на кухне. Решительно взяла в руки бутылку с доместосом, завязала волосы старой банданой и взглянула на место предстоящей битвы.

…И ужаснулась тому, сколько немытых тарелок скопилось у меня в раковине и на всех горизонтальных поверхностях. Только окинув взглядом это буйство разрухи, осознала до конца, как вовремя Кика сделала мне свой удивительный подарок. Подарок, который так напугал меня сначала и так стремительно начал менять всю мою жизнь…

Разбирательство с кухней заняло у меня весь вечер: начав с посуды, я плавно переключилась на другие немытые поверхности, а также забитые непонятно чем шкафы. Когда мы с сестрой были маленькими, нам во время ремонта часто поручали наводить в них порядок — перемывать все скопившиеся там баночки, чашки, рюмки и коробки. Мне это до такой степени не нравилось, что оставшись единственной хозяйкой квартиры, я попросту сделала вид, что никаких шкафов нет. И их содержимого тоже. А тут полезла ненароком…

Сказать по правде несколько минут я с недоумением разглядывала содержимое обоих навесных шкафов и спрашивала себя, зачем мне столько ненужного хлама в доме. Вот эта стопка тарелок совкового образца — неужели я когда-нибудь захочу ими воспользоваться? А этот заварочный чайник, достойный разве что дачи, которой у меня нет — для чего он мне? Убогие стаканы времен перестройки, облезлые банки с крупами, про которые никто не вспоминал лет десять, просроченные лекарства, гора вилок и ложек из разных наборов, громоздкое блюдо для рыбы с ужасным узором из квадратиков, несколько упаковок со спичками с символикой советской олимпиады… Бог мой, я даже не задумывалась, сколько бесполезных вещей хранит этот дом.

С содроганием подумала о старом серванте в главной комнате, которую давно приспособила под свой рабочий хлев. Часть отделений я расчистила сразу после отъезда родителей, что-то они сами забрали, что-то я просто переложила в соседние — чтобы можно было складывать свои рабочие папки и разную электронную мелочь. Но основная масса 'накоплений' осталась там… за старыми дверцами. И я знала — этого барахла мне хватит на всю ночь, если начать разбирать его сразу после кухни.

А с кухней я поступила просто и совершенно варварски с точки зрения мамы — просто собрала все, чем никогда не пользовалась, в три больших пакета и, вслед за тряпками из гардероба, отнесла к мусорным ящикам.

К слову, тряпок там уже не было. Ну и прекрасно — пусть послужат кому-то еще.

Вернувшись домой, я с удивлением поняла, что, несмотря на несколько часов уборки, не чувствую себя уставшей. Так вошла в раж — только подавай грязные поверхности и захламленные шкафы… Но когда я отважно ринулась навстречу недрам серванта, то очень быстро поняла, что здесь так быстро, как с кухонными шкафами, не управлюсь.

В серванте жила история. Вся история моего детства, юности и даже немного взрослой жизни…

Фотографии, открытки, старые игрушки, книги, снова какой-то нелепый сервиз, сувениры из поездок к морю, бабушкино вязанье, дедовы рыболовные принадлежности из тех дремучих времен, когда он был молод и еще целая куча вещей, которые никто не доставал много лет.

Я вытаскивала их одну за другой, раскладывая вокруг себя. Фотоальбом, конечно, сразу убрала в сторону — его ценность не обсуждалась. Туда же добавила любимого игрушечного зайца — рука не поднялась положить верного друга детства в кучу на выброс. Оставила и дедов старый 'Зенит', а к нему в придачу бинокль и компас. Книги на поверку оказались давно устаревшими медицинскими справочниками отца, а бабушкины мотки шерсти порядком сточила моль…

В конце концов, я нагребла еще пару здоровенных пакетов для похода к мусорке, и даже после этого сервант остался мощным бастионом старья. Однако мой запал все-таки подошел к концу — часы внезапно показали два часа ночи, и стало ясно, что остальные подвиги переносятся на завтра. Или на тот день, когда меня снова обуяет нехарактерное желание навести в своей жизни порядок.

Среда оказалась самым мучительным днем.

Я знала, что Стефан должен приехать сегодня, но понятия не имела во сколько. И позвонить боялась — вдруг он еще в роуминге. Да и вообще — не дело это, когда дамы звонят первыми. По крайней мере, так меня учила матушка…

Чтобы отвлечься от назойливого желания схватить телефон, я целиком и полностью вернулась в свое обычное состояние — фанатизму трудоголика, щедро сдобренному пофигизмом ко всему остальному. С головой ушла в офисные задания, вдохновенно ругалась с менеджером проекта, лупила пальцами по клаве, залила свежесваренным кофе половину стола на кухне и заляпала рабочий стол. На обед опять сварила какой-то дешевый ролтон.

Ко второй половине дня планомерно превратилась в Ясю-Карасю, глупую рыбу с выпученными глазами. К вечеру окончательно утвердилась во мнении, что Стефан про меня забыл, а, следовательно, и мне пора забыть про него.

В душе наступила серость — хуже, чем сумерки за окном. Как похмелье после праздника…

Я еще продолжала что-то делать, но руки уже работали на автомате, а мысли все скатились к непобедимому желанию залезть в кровать, закрыть глаза и уснуть — лет на двести. Так, чтобы, проснувшись, забыть и Стефана, и его кукол, и глупую ссору с менеджером, и вчерашнюю уорку, и тот факт, что я осмелилась поверить то, что чудеса еще могут случиться в моей жизни…

Ведь очевидно же, что на самом деле их нет.

Они кончились в то лето, когда умерла бабушка, а сестра навсегда уехала из дома. Когда мама сказала, что я бездарная серость и отец не подумал это опровергнуть. Или еще раньше…

Поняла, что плачу… Слезы скопились под стеклами очков и уже не давали прочесть на экране ни строчки. Я выключила монитор, сняла очки и легла щекой на стол.

В этот момент зазвонил телефон.

— Привет! — радостный голос Стефана не оставлял ни единого шанса усомниться в том, что он провел чудесный день. — А я наконец вернулся. Думал, получится еще днем, но никак не вышло. Зато миссия выполнена — кот у меня! В принципе еще совсем не поздно… Я буду рад увидеть тебя сегодня!

Я стояла посреди комнаты, закрыв глаза и сжимая липкой ладонью телефон. В реальности Стефана не было места для серой грусти, для обид и разочарований. Он просто не смог выбраться раньше… Он просто задержался в пути и не догадался позвонить пораньше. Просто не подумал даже, что одна глупая девочка может впасть в отчаяние, не услышав его звонок несколькими часами ранее.

— Ты чего молчишь, Яся? — в голосе Стефана прорезалась тревога. — Все в порядке?

— Да… — я и сама поняла, что ответ прозвучал фальшиво. И поспешно добавила: — Просто… день такой был… ну, дурацкий.

— Понимаю… — ничего-то он не понимал. — Тогда, наверное, лучше не буду тебя беспокоить.

— Да нет, — я испугалась, что сейчас, в самом деле, хорошее на сегодня закончится. — Все в порядке, я приеду. Ты уже дома?

— Какое там! Только в метро зашел. Но ты можешь выдвигаться — как раз в одно время доберемся.

Мне окончательно стало стыдно за свои глупые мысли и готовность так быстро утрачивать веру в хорошее. Он ведь в самом деле позвонил, как только смог… Вот я дура.

— Тогда до встречи! — голос мой зазвучал до неприличия радостно. — Береги котика в метро! Он, наверное, ошалеет там совсем.

— Ничего, — рассмеялся Стефан. — Дома его ждет угощение и поглаживание в четыре руки. Ты ведь поможешь мне в этом деле?

— Ага! — тучи окончательно рассеялись. Я уже предвкушала, как буду держать в руках смешного маленького котенка, а он обязательно начнет мурчать от удовольствия.

И сама почти мурлыкала, хотя меня никто, вроде бы, не чесал за ухом.

После нашего разговора я еще какое-то время стояла неподвижно, слушая, как внутри бьется большое, совершенно неудержимое счастье. Оно вырвалось наружу спустя несколько минут, когда я вышла из дома и неожиданно для себя закружилась посреди аллеи во дворе. С неба сыпал мелкий снег, и я ловила его руками, чувствуя, как холодные искры тают на горячей коже.

Насчет маленького котенка — это я сильно недооценила габариты Шамана.

Когда Стефан открыл переноску и выпустил Шамана, у меня от изумления даже рот округлился.

— Сколько-сколько, говоришь, ему месяцев? — уточнила я на всякий случай, пялясь на этого 'малыша', который размером был больше обычной кошки.

— Четыре, — усмехнулся Стефан, стягивая куртку и бросая ее на табурет. Он сел на корточки и протянул руки к своему котенку. — Ну, иди, иди сюда, Шаман…

Котенок покосился на нового хозяина недоверчиво. Вместо того, чтобы подойти к Стефану, он медленно двинулся в обход комнаты — обнюхал полки, стол, холсты на полу, сердито дернул хвостом на что-то и громко мяукнул. Голос у него оказался на удивление мелодичный.

— Может, его покормить? — предположила я. — Еда обычно успокаивает.

— Давай попробуем! Мне тут дали ему корма в дорожку, — Стефан быстро достал из своего большого городского рюкзака пару банок с кошачьими консервами. — Я сейчас! Миску только возьму! — и устремился на кухню. А я осталась один на один с Шаманом.

— Кис… — позвала его робко. Шаман выглядел совершенно непреступным. Этакий угрюмый черный комок. — Ну что ты такой бука? Ты же кот. Коты должны быть добрыми… ласковыми… — я осторожно приблизилась к котенку и запустила руку в длинную черную шерсть у него на загривке. Шаман насторожился, покосился на меня недоверчиво, но убегать или царапаться не стал. А вскоре даже начал понемногу мурчать…

— Ага! — весело сказал Стефан. — Ты, я смотрю, нашла путь к сердцу этого недотроги. Здорово! Он конечно с характером, да… Ну, тем интересней!

Возле Шамана возникло старое белое блюдечко, доверху полное аппетитного корма.

Котенок повел носом и немедленно высвободился из моих рук. Он с подозрением обнюхал угощение, смешно повел усами, а потом вдруг сел и начал есть так спокойно и неспешно, будто это было его любимое блюдечко в его любимой комнате. Похоже, он убедился, что с этими глупыми людьми можно ладить. Раз уж они знают толк в кошачьих консервах.

— Соизволил, — хмыкнул Стефан. Сам он выглядел очень довольным.

— Как поездка? — спросила я и сама, наконец, развязала шарф.

Лицо у Стефана сделалось странное.

— Мне кажется, — сказал он после минутной паузы, — я нашел еще один кусочек из мозаики с этими куклами.

— Да ну?! — я аж подскочила. — Как это?

— А сейчас покажу.

Он снова подошел к своему рюкзаку и принялся копаться в его недрах. Спустя несколько мгновений на свет был извлечен небольшой сверток из плотной ткани.

— Имей в виду, — сказал Стефан, — я тут вообще ни при чем. То, что сейчас происходит, кажется мне скорее игрой разума или, если позволишь, шуткой мироздания… Помнишь, я тебе говорил, что в Нижнем живет моя знакомя кукольница? — я кивнула. — Ну так вот, я, конечно же, с ней встретился. Потому и задержался, собственно… Яся, ты будешь смеяться, но я привез тебе третьего.

И он развернул сверток.

— Хекки!

Смеяться я уж точно не стала, скорее у меня просто дыхание перехватило от изумления.

Он был другой… Неуловимо, но совершенно очевидно другой. Тело, суставы, лицо — все сделано в той же технике, которой овладел и Стефан. А настроение — иное. Не было в этой маленькой изящной кукле ни тени скорби и страдания. Одетый в огненно-красный наряд из летучей полупрозрачной ткани, Хекки улыбался.

Улыбался так искренне, радостно и легко, что казалось, сейчас в комнате зазвучит его звонкий смех.

— Стефан… А как это?.. — я перевела взгляд на художника, ища в его лице объяснение происходящему.

— А вот так. Зоенька вылепила его с пару месяцев назад. Честно призналась, что вдохновилась моими двумя работами — я показывал фотки… И Шена, и Зара. Так вот ей — ты только вдумайся! — привиделось, что у них должен быть третий дружочек! И она его сделала! Представляешь?

— С ума сойти… — я протянула руки к кукле. — Можно?

— Конечно, — Стефан посадил Хекки мне в ладонь. — На самом деле… Я думаю, он твой. Зоя наотрез отказалась мне его продавать, когда я рассказал всю твою историю. Сказала, пусть будет со своими друзьями… Не разлучать же их, в самом деле.

Я кивнула, удивляясь таким чудесам. Но думала в тот миг совсем о другом.

О том, какой Хекки невозможно славный. Если Шен вызывал сострадание и теплоту в сердце, а Зар — глубокое уважение, то этого мальчика просто хотелось затискать. Такой он был ладный и улыбчивый. Ну просто как котенок!

Я покосилась на Шамана, который, разобравшись с консервами, по-хозяйски улегся на подоконник и оттуда взирал на нас большими желтыми глазами.

Нет, не такой котенок… Обычный. Маленький.

Я провела пальцем по коротким темным волосам Хекки. На первый взгляд они казались черными, как у Шена, но на самом деле имели каштановый отлив. Этакий намек на его лисячью суть… В отличие от своих друзей, Хекки носил обычную для их мира мальчишескую прическу — ровно остриженные пряди были лишь самую малость длинней подбородка.

— Все трое, значит, в сборе… — тихо сказала я, и Стефан кивнул.

— Заберешь сегодня? — спросил он.

Я задумалась.

— Нет. Не буду. Мне кажется… им обязательно нужно побыть всем вместе.

Стефан улыбнулся.

— Кажется, ты не расслышала. Я ведь сказал, ты можешь забрать из ВСЕХ к себе. Пока я ехал, много думал про всю эту историю. Решил, что Зар тоже должен быть у тебя.

— Вот как… — я растерянно посмотрела на стол, где все так же стояли две другие куклы.

Увидев мое колебание, Стефан ухитрился понять его самым правильным обазом.

— Ты можешь вернуться сюда в любое время, Яся, — он внимательно посмотрел мне в глаза. — Я всегда буду рад тебя видеть.

Я отрешенно кивнула.

Слишком много всего за раз. Голова кругом.

— Стефан… — хотелось сказать что-то умное, емкое, чтобы сразу объяснить свои чувства. Но слова, как обычно, застряли где-то в горле рыбьей костью.

Он осторожно забрал у меня из рук маленького Хекки, отнес к остальным и поставил рядом с друзьями. А потом вернулся и взял мои ладони в свои.

— Эй, посмотри на меня, — заглянул в глаза, будто в самую душу. В этот миг Стефан совсем не казался мне похожим на того хмурого человек, которого я в первый раз увидела на пороге этой коммуналки. В его зрачках поблескивали живые искры, делая его похожим на Питера Пэна. — Яся… Какая же ты хрупкая. Сама — словно из фарфора… — он улыбался так тепло, что хотелось смотреть на эту улыбку бесконечно. — Знаешь, ты права. Пусть они остаются здесь. А ты будешь приходить ко мне каждый день. Пока не поймешь, что хочешь остаться.

Я замерла. Никак не могла поверить в то, что услышала. Так не бывает. Не на третий день знакомства. Вернее — третью встречу…

— Стефан, я пойду пожалуй, ладно? Мне уже пора… — и высвободила руки.

— Ну вот, — вздохнул он огорченно. — Все таки ранил тебя. Прости. Конечно, уже поздно. Давай, я провожу тебя до метро.

Я быстро замотала головой.

— Нет! Не надо… Ты еще не ужинал, наверное. А мне… надо побыть одной, — поймала его встревоженный взгляд. — Ну, правда, все в порядке. Просто… — я набрала воздуха и словно шагнула с обрыва: — Просто я боюсь в тебя поверить. Наверное, на самом деле у тебя жена и дети, а тут ты прячешься от них и заводишь романы с глупыми дурочками вроде меня!..

Сказала и аж заледенела вся.

Кто не обидится на такие слова?..

А Стефан взял и рассмеялся.

— Да, жена есть, тут ты угадала. Катерина. Жуткая мегера и зануда. Мы уже два года как вместе не живем, а до ЗАГСа дойти все никак не соберемся, чтобы развод оформить. Вот такие оба занятые… — он помолчал, посмотрел на Шамана, который успел задремать на подоконнике. — Не надо меня бояться. Я не люблю лгать… И если что-то говорю, то это обычно даже слишком правда.

Я смотрела в пол. Возила носком ноги по узору на линолеуме. Совершенно не знала, что сказать.

И уйти глупо, и остаться странно.

А с другой стороны… Мы оба достаточно взрослые люди, чтобы не городить между собой иллюзий.

— Стефан… — я подняла глаза на него. Вздохнула… — Скажи, я тебе правда нравлюсь?

Раньше ни за что не решилась бы на такой прямой вопрос, но после сегодняшнего дня поняла, что не хочу никаких глупых надежд и двусмысленных ожиданий. Хватит, небось не студентка-первокурсница.

Стефан смотрел на меня пронзительно. Его темные глаза казались мне двумя провалами в бесконечность.

— Очень, — сказал он негромко и снова протянул ко мне свои ладони. Так тянут их к зашуганной уличной кошке, желая показать добрые намерения. И я не стала отталкивать эти руки, позволила Стефану обнять себя за плечи. Он держал меня невесомо, боясь спугнуть… — Ты мне очень нравишься. Яся… С первой минуты. Никогда не думал, что со мной так будет, но вот, видишь… случилось, — мягкая улыбка тронула его губы. — И конечно, больше всего я хочу, чтобы ты осталась. Мне кажется… нам может быть хорошо вместе.

Сердце у меня билось так сильно, что я слышала его в ушах.

Если бояться и уходить — то сейчас.

Если оставаться — то доверять. Сейчас и всегда.

Я набрала в легкие побольше воздуха, закрыла глаза и осторожно прикоснулась ладонью к его груди.

Стефан вздрогнул и крепко прижал меня к себе.

— Как же я рад, что ты здесь… — сказал он. — Яся, ты даже не представляешь!.. Как я рад, что мне привиделись эти странные куклы и что я слепил их. И встретил тебя… Мне всегда казалось, самое главное в моей жизни — это живопись, именно она всегда формировала мою судьбу. И тут вдруг эти танцоры… Случайность. Но если бы не они — я бы никогда тебя не встретил.

— Нашел чему радоваться, — буркнула я, пытаясь скрыть смущение. — Ты же меня совсем не знаешь! А я на самом деле вообще не подарок. И лучше бы со мной не связываться…

Он рассмеялся. Ткнулся лицом мне в макушку.

— Так ведь и ты меня не знаешь… А когда слишком просто — это скучно.

Не поспоришь.

Мне вдруг стало совершенно спокойно. Я позволила себе прижаться щекой к его рубашке — пропахшей табаком, дорогой и тем запахом, который есть только у одного человека во всем мире.

И поняла, что никуда не уйду. Ни за что…

— Стефан… а ты только котов кормишь?

На кухне коммунальной квартиры всегда царит особенная атмосфера. Здесь, так или иначе, сталкиваются несколько совершенно разных миров, и это накладывает на пространство свой неизгладимый отпечаток.

В квартире Стефана обитали, кроме него, еще четыре семьи, так что кухню украшали две газовые плиты, три обеденных стола, два старых деревянных буфета и пять навесных шкафов. Сама она была такой странной формы, что я бы не рискнула назвать это ни квадратом, ни пятиугольником. Одно из окон кухни выходило во двор-колодец, а другое — на стену дома. Из-за этого в кухне всегда царил полумрак, и была включена яркая лампочка под потолком.

Из того буфета, что повыше, Стефан достал большую эмалированную кастрюлю, налил в нее воду прямо из-под крана и поставил на газовую горелку. Пакет с покупными варениками он принес с собой — холодильники не загромождали пространство кухни и стояли у каждого жильца в своей комнате.

— Яся, ты не стесняйся, возьми вон на той полке пару глубоких тарелок для нас. Ты ведь с бульоном будешь?

— Ага…

Я послушно нашла тарелки, а потом и ложки. Кухня понемногу наполнялась волшебным ароматом горячей еды. Только почувствовав запах почти готовых вареников, я поняла, как сильно проголодалась и вспомнила, что в обед ничего не смогла поесть — слишком ждала звонка…

— А Шаман там один не заскучает?

Стефан задумался, смешно потирая нос кончиком шумовки.

— Думаю, ему полезно побыть одному. Пусть привыкает к новому дому, — он наклонился над плитой и зачем-то помешал вареники, хотя те явно не нуждались в этом. Но Стефан все болтал в кастрюле шумовкой, молчал, а потом вдруг спросил: — Яся… ты что решила? Останешься сегодня или домой?

Он стоял ко мне спиной, почему-то боясь обернуться. И тишина на кухне в этот миг стала особенно звонкой и тягучей, несмотря на бульканье воды, гудение крана в соседней квартире и негромкие голоса где-то за стеной.

Это был не просто вопрос про один вечер.

Я поняла, что мой ответ будет значить очень много. Для нас обоих. И если я останусь сегодня, Стефан уже не станет предлагать мне матрас на полу. И этой ночью я останусь наедине именно с ним, а не с кем-то из моих кукольных танцоров.

Почти целую минуту я кусала губы, глядя то в тарелку на столе, то на Стефана, который все перемешивал вареники в кастрюле. Они там, наверное, уже в труху разварились.

— Ну, — сказала я в конце концов, — почему бы и нет. Только боюсь, на полу на меня Шаман ночью наступит.

Стефан обернулся. Посмотрел на меня так, словно не поверил своим ушам. И я вдруг очень явственно увидела, каким он мог быть ребенком — недоверчивым, задумчивым, мечтательным… И снова удивилась, как мгновенно улыбка преображает его. Она словно родилась в глубине его глаз и озарила все лицо, такое каменное еще пару мгновений назад.

— Правда? Здорово… — Стефан машинально отложил шумовку и шагнул ко мне. Заключил в крепкие объятия. — Яся… Не бойся, я не отдам тебя Шаману, — он тихо рассмеялся. — Но что-то мне подсказывает, что этот разбойник может потоптаться не только по матрасу на полу…

Как это ни смешно, но Стефан оказался прав.

Честно говоря, я поначалу очень нервничала. Все думала, ну как это… остаться с мужчиной вдвоем, едва зная друг друга… Ужасно неприлично. Я даже в студенческие годы себе таких фокусов не позволяла. А тут — кошмар, что творится.

Но понемногу успокоилась.

Потому что на самом деле очень давно мне не было так хорошо и спокойно.

После ужина мы вернулись в комнату Стефана и там еще полвечера провели за уютными разговорами с чаем и невероятно вкусными плюшками, которые Стефан купил в магазинчике возле дома. Болтали о загадочных куклах, о поездках в другие города и, конечно же, о кошках. Шаман в какой-то момент заскучал в одиночестве и без лишних церемоний запрыгнул на стол. Стефан не стал его прогонять, мол, не положено котам ходит по столу — только почесал за ухом и дал обнюхать свою булочку. Интереса к ней котенок не проявил, но и уходить не стал — лег между чайником и стеной, прищурил свои желтые глаза и слушал нашу беседу с настороженными ушами. Уши у мейнкунов забавные — с кисточками, как у рыси… Мне так и хотелось эти кисточки потрогать, но я сдерживала себя. Сразу видно, что этот котеночек — существо с очень серьезным характером. И с фамильярностями к нему лучше не лезть.

После всех чаепитий Стефан спросил меня, не хочу ли я снова прогуляться на крышу. А я подумала, и решила, что хочу. Совершенно невозможно отказаться от такого предложения, когда за окном светят яркие-яркие звезды. В кои-то веки.

Стефан привычным движением вытряхнул из шкафа спальник и через дверь на кухне мы вышли на черную лестницу. Как и в прошлый раз, она привела нас на чердак — заброшенный, захламленный какой-то старой мебелью и коробками, затянутый пылью и паутиной.

— Тут можно снимать кино про привидений, — сказала я, почти наощупь устремляясь к невысокой деревянной лесенке, ведущей к двери на крышу.

— Можно, — согласился Стефан. — Но пока никто не пытался. Правда, было время, один мой знакомый хотел выкупить чердак под строительство мансарды. Устроить там большую студию. Но что-то у него не сложилось. Может, и к лучшему. Если бы получилось — мы бы с тобой тут так не шлялись. А я люблю ходить на крышу… — он толкнул дверь, и в один миг на чердак ворвался свежий ночной ветер. — О, а снаружи свежо! Давай руку!

Стефан помог мне одолеть ступеньки и без травм выбраться на крышу. А то я такая тюпа, что с меня станется зацепиться за порог коленом или ткнуться лбом в косяк. Хорошо хоть крыша здесь ровная и широкая — надо очень постараться, чтобы упасть.

На самом удобном и высоком месте Стефан уже давно приспособил пару мягких дерматиновых подушек, какие обычно лежат на сиденьях в старых троллейбусах или трамваях. Самое то, чтобы уютно устроиться, закутавшись в большущий спальник. Летом, конечно лучше… но и эта весенняя ночь показалась мне достаточно прекрасной, чтобы подарить себе свидание с небом. Мы сидели, прижавшись друг к другу так тесно, как это только возможно, смотрели на звезды над головой, на огни города и бесконечные антенны, украшающие крыши домов по соседству. Я и не заметила, в какой момент мои тревоги растаяли без следа. А может быть, их сдуло ветром, который очистил для нас это бездонное небо.

И когда я ощутила прикосновение горячих губ на своем лице, то не испытала ни страха, ни волнения. Только желание, чтобы это прикосновение не заканчивалось.

Только радость от того, что можно взять — и ответить на эту осторожную ласку…

И вспомнить, как это бывает приятно — упоенно целоваться с мужчиной, который тебе нравится.

В последний раз я позволила себе это почти пять лет назад…

Чуть хриплый шепот Стефана вернул меня на землю:

— Ты совсем замерзла, Яся… Пойдем скорее назад.

— Будешь греть меня чаем?

— Вот еще!.. Я знаю способ гораздо лучше!

И его слова совершенно не смутили меня.

В комнате мы даже не стали включать свет — Стефан сразу увлек меня на свою широкую тахту. И вроде бы не особенно спешно, но как-то очень быстро умудрился отбросить в сторону наших куртки, свитера и футболки. Провел пальцами через все мое тело — от шеи до бедер, будто хотел запомнить каждый изгиб.

— Какая же ты красивая… — выдохнул где то в районе моих ключиц.

И я даже не успела подумать, что это вовсе не так — не до того стало.

Уже потом, лежа в его объятиях, я осознала, насколько легко и радостно произошло мое 'грехопадение'. Сама от себя не ожидала. Может, виной тому был особая магия Стефана, а может, излишний пафос момента пропал, когда Шаман таки запрыгнул в кровать и принялся требовать внимания. Этот своенравный котенок слишком быстро понял, что в комнате происходит интересное. И без него. И наверное, очень обиделся, когда Стефан без лишнего пиетета отцепил его от одеяла и поставил обратно на пол.

Впрочем, обижался он недолго — очень скоро настырные лапы прошлись по моей ноге. А потом я почувствовала, как под боком свернулся теплый клубок.

Что ж делать… Пришлось смириться с его присутствием.

И засыпать втроем.

Во сне очень трудно осознать, что ты спишь. Но когда это происходит, всегда появляется ощущение легкого разочарования — оказывается, все было не по правде.

Кроме тех случаев, когда становится понятно, что сон принадлежит вовсе не тебе…

На сей раз удивительное пространство сновидения создал Хекки.

Я сразу догадалась, что это именно он, как только увидела вокруг себя цветущий вишневый сад и сотни сверкающих нитей, унизанных хрустальными бусинами. Точно струи дождя, они спускались откуда-то из глубин бездонного прозрачного неба и разбрасывали повсюду радужные искры. А под ногами расстилался ковер из опавших нежно-розовых лепестков. От красоты этого зрелища у меня разом исчезли все мысли, осталось только желание бесконечно гулять по чудесному саду. Я не спешила найти его создателя, потому что знала — наша встреча неизбежна.

И действительно — вскоре я услышала нежные звуки музыки и сразу поняла, куда идти.

Хекки сидел на качелях, привязанных к ветвям высокого вишневого дерева, и ласково перебирал струны маленького инструмента, похожего на домру. Его темные, с каштановым отливом волосы уже были сплошь усыпаны лепестками. Носком ноги Хекки легко отталкивался от земли, не позволяя качелям остановиться. Невесомо-прозрачная рубашка огненно трепетала на ветру.

Увидев меня, Хекки радостно вскрикнул, живо соскочил с широкой доски и, положив на нее свой инструмент, подбежал ко мне.

— Ну, наконец-то! — голос у него оказался звонкий, совсем мальчишеский. — Я уже заждался! Все сижу тут, сижу… — он пытливо заглянул мне в глаза: — Ты ведь уже знаешь мое имя, да? Знаешь, кто я?

Мне не удалось спрятать улыбку.

Он был такой живой, искристый, ясноглазый — полная противоположность суровому Зару и мечтательному Шену. Ростом почти с меня, но все же чуть-чуть пониже.

— Я знаю тебя, Хекки, — не сдержалась и провела рукой по его волосам, растрепавшимся от быстрого бега. — Ты весь в лепестках.

И показала ему россыпь нежно-розовых звездочек-конфетти.

Хекки весело тряхнул головой, сбрасывая лепестки. Улыбнулся, но в следующий миг уже стал серьезным. Очень серьезным.

— Пожалуйста, слушай меня внимательно! Это очень-очень важно, то, что я скажу сейчас. В нашем мире Зар все еще неживой, но он может вернуться! Может, понимаешь! Но только с вашей помощью! Ты ведь знаешь про узоры на моих ногах? — он быстро нагнулся и завернул край огненных штанов. Под летучей таканью я своими глазами увидела следы, которые остались на ногах юного танцора после наказания в башне. Красивые узоры — тонкое кружево непонятных мне символов и завитков. — Нужно, чтобы такие же появились у Зара!

— Такие же? — удивилась я. — Мне казалось, это не очень хорошо…

— Это древняя магия, — Хекки, похоже, очень боялся, что я не поверю ему, не послушаю, и потому заговорил сбивчиво, быстро. Лицо его стало тревожным и взволнованным. — Она очень сложная, гораздо сложней того, что Зар узнал, когда мы еще жили в храме. Забудь все, что он сказал тебе об этих узорах! Просто сделай, как я прошу! Это очень важно! Тогда он сможет вернуться! Эти узоры — ключ к переходу между мирами. Между телами… Мое тело сейчас там, где я родился, и с ним ничего не случится. Я могу вернуться в любой момент. И Зар сможет, если у него появятся такие!

Я удрученно кивнула.

Надо — значит, надо. О чем тут спорить.

Даже не верится, что все так просто.

— Это действительно поможет ему?

— Да! — и помрачнел вдруг, посмотрел куда-то в сторону сердито, беспомощно. — Если бы Шен… Если бы его… он бы тоже мог…

Невидимый ветер колыхнул ветви деревьев, осыпая на нас невесомый дождь из лепестков.

Слов не осталось — только горечь.

Шен…

Да, он никогда не сможет вернуться домой.

— Спасибо, Хекки. Значит, с тобой ничего плохого не случилось? Тебя никто не отравил там, в твоем мире.

— Нет… — он покачал головой. — Я сам принял этот яд. Ну… то есть это не яд на самом деле. Это такое специальное средство для того, чтобы путешествовать между мирами. А узоры — как веревочка, лестница, по которой можно вернуться. Когда-то в древности их использовали вместе, нераздельно. А потом секрет оказался почти утрачен, и это зелье глупцы приняли за яд… А узоры превратили в наказание. Такая нелепость!

— Как же ты сумел узнать все это? — я невольно посмотрела на своего собеседника другими глазами, но он лишь пожал плечами.

— Просто повезло. Я… Мне всегда почему-то очень везет. Я очень боялся, что обернусь ходячей куклой без души, и судьба свела меня… с нужным человеком.

Я невольно рассмеялась.

— И тогда ты превратился в куклу с душой.

Хекки кивнул.

— Это лишь временно, — с улыбкой сказал он. — Когда я увижу, что Зар может вернуться, я и сам не стану здесь задерживаться. Мне не очень-то нравится быть таким… неживым.

— Понятно… — на самом деле понимала я далеко не все, какие-то части этой мозаики все еще не желали стыковаться в моей голове. Но это было уже неважно. — Хекки… ты такой молодец, у меня просто слов нет… Если это правда поможет — Зар с ума сойдет от радости!

— Не сойдет! — весело рассмеялся этот путешественник между мирами. — Он слишком хладнокровный.

Я вспомнила, как рвалось мое сердце от боли, когда белый Зар прощался с Шеном. Это была его боль — этого 'хладнокровного' дракона…

— Он только кажется таким, — сказала я Хекки. — Когда он… когда вы вернетесь к себе, не забудь об этом, ладно?

Хекки посмотрел на меня задумчивым долгим взглядом.

— Хорошо. Я не забуду, — и вдруг порывисто взял меня за руку, стиснул крепко, с вовсе недетской силой. — А ты не забудь про узоры! Время уходит… В вашем мире скоро утро.

Меня разбудил запах кофе.

Такое удивительное ощущение — проснуться в чужой постели и вдохнуть этот прекрасный аромат…

Пару минут я просто лежала с закрытыми глазами и впитывала волшебство необыкновенного утра. Прикосновение мягкого и почти невесомого одеяла, тихое позвякивание ложечки о края чашки, приятная нега во всем теле… И целый букет запахов: кроме кофе, в комнате пахло вишневым табаком Стефана, масляными красками и деревом. А постель, к тому же, еще хранила запах наших тел…

— Доброе утро, — Стефан сел на край топчана, и я, наконец, открыла глаза. Увидела его и улыбнулась — с утра художник еще не успел завязать волосы в хвост — голый до пояса и лохматый, он был похож на уличного артиста… или танцора.

В следующий миг я вспомнила свой сон, который вовсе не был сном.

— Стефан! Я знаю! Знаю, что делать! Я видела Хекки — он мне все рассказал!

— Да ну? — Стефан весело хмыкнул. — Какой шустрый малый! И что же от тебя требуется?

Забыв про недавнее сонное блаженство, я быстро выбралась из постели и подошла к полке, на которой ночевали все трое кукольных танцоров. Взяла в руки улыбчивого Хекки и вместе с ним вернулась к Стефану.

— Смотри, — я закатала штанины на его маленьких, стройных ногах. — Видишь эти узоры? Помнишь, я рассказывала тебе, откуда они взялись там, в их мире?

Стефан кивнул.

— Помню. Не самая веселая история, так ведь?

— Так. Но тут все гораздо сложней и страньше. В общем… Хекки сказал, что эти узоры позволяют их душам перемещаться между мирами. Зар сможет вернуться к себе, если нарисовать на его ногах точно такие же!

— Ого!.. — Стефан взял у меня юного танцора и внимательно присмотрелся к завиткам и символам. — Очень тонкая работа… Но если Зойка смогла это сделать, то и я, пожалуй смогу, — он задумчиво покусал верхнюю губу, покрутил Хекки из стороны в сторону. — А все же она лепит просто волшебно. Я никогда так не смогу. Ты только посмотри, Яся, какие изгибы плавные! Все мышцы точно по атласу медицинскому воссозданы… А уши! Обрати внимание, насколько идеальная форма!

— Ну… — протянула я. — Ведь он на самом деле такой. Хотя уши я, конечно, не разглядывала… Но черты лица — один в один. А Зар и Шен — именно такие, какими их создал ты. Все просто.

— Да уж, — Стефан усадил Хекки на одеяло. — А я кофе сварил. Хочешь?

Перед тем, как взять горячую ароматную кружку, я быстро сбегала до ванной комнаты и привела себя в порядок. К счастью, никто из других жильцов мне не встретился, а то даже не знаю, что бы мне пришлось почувствовать под их удивленно-изучающими взглядами.

Мы пили кофе, сидя у окна: я — в кресле, а Стефан, как обычно, на подоконнике. Шаман какое-то время смотрел на нас со стороны, а потом решил, что пора потребовать к себе внимания, и с мелодичным мявком вспрыгнул мне на колени. Он даже обнюхал кружку с кофе (осторожно и с недоверием), но не счел ее содержимое интересным и принялся настойчиво кусать меня за пальцы.

— Стефан, а ты кормил его с утра?

— Н-нет… Еще не успел.

— Оно и видно. Где у тебя консервы?

Баночки так и лежали со вчерашнего дня в рюкзаке. Стефан достал их все и выложил на стол.

— Диета, как у королевича, — сообщил он мне. Пара таких баночек стоит почти как мой обед. Заводчица советовала на мясо его переводить — дешевле будет. Но пару дней пускай пирует… Напоследок! — Стефан вытряхнул содержимое одной банки в блюдечко и поставил на пол. Шаман уже догадался, что пришло его время завтракать, и приглашать его не понадобилось — сам тут же подошел к еде.

Глядя, как с аппетитом котенок уплетает свой паштет, Стефан смущенно улыбнулся мне.

— Ты была права… Голодный совсем.

А я… Я вдруг поняла, что здесь и сейчас — я дома. Дома, как никогда.

Но радости радостями, а работу никто не отменял. Я и так проспала порядком, да еще пока добиралась обратно к себе, кучу времени потеряла. Так что в своей притихшей и пустой квартире я первым делом включила комп — чтобы хоть как-то заполнить эту оглушительную пустоту.

Вот ведь…

Сколько лет жила здесь одна, и все было хорошо. Даже кота не решилась завести в отличие от Стефана (почему — это отдельная история). И никогда не чувствовала себя так удрученно в этих четырех стенах родного дома.

А теперь просто не понимала, куда себя девать.

Впрочем, работа прекрасно лечит от таких проблем. Едва только я вошла в нашу систему, как на меня высыпался ворох заданий, вопросов, правок… Я с грустью вспомнила, как было хорошо у Стефана, и ринулась в бой.

Обратно в реальность меня вернул телефонный звонок.

Я схватила трубку, не глядя (как раз делала сложное вырезание в фотошопе), и почему-то искренне удивилась, когда услышала в ней голос Стефана… Не привыкла еще по-настоящему к его присутствию в моей жизни.

— Привет! А я подумал, вдруг ты голодная… Ведь наверняка голодная, да?

— Угу… — промычала я в трубку, быстро завершая начатую операцию в программе. Соединила все точки и облегченно замкнула сложную кривую. Можно выдохнуть. — А ты как догадался? Я даже сама еще об этом не думала.

— Да вот… догадался. Ты говорила, что недалеко от Парка Победы живешь… А где именно?

Я с трудом удержала полувсхлип-полувздох. Ощущение счастья и восторга накатило внезапно и накрыло с головой.

Он что же — вот прямо сейчас хочет прийти ко мне домой?

Ко мне?!

— А я… ну… Там возле метро на углу кофейня, надо от нее пройти по проспекту до конца середины дома, а там возле ЗАГСа будет вход под арку… — запинаясь и путаясь в 'право-лево', я кое-как объяснила дорогу до своего дома.

— Понял, — коротко ответил Стефан. — Жди! Скоро буду.

Разумеется, ни про какую работу после этого я уже не думала. Начала бегать по всем комнатам и судорожно наводить порядок. Дико обрадовалась тому, что накануне разгребла вековой завал на кухне. Но главная комната все равно больше походила на берлогу сисадминов в нашем офисе на работе, чем на жилое помещение. Я сгребла в охапку разбросанные повсюду лифчики, футболки и части пижамы и быстро засунула их в шкаф. Потом наскоро смахнула пыль со всех доступных поверхностей, метнулась в спальню, чтобы заправить постель, затем — в ванную комнату, где прямо на стиральной машинке были навалены грязные вещи.

Вскоре мое запущенное жилье приобрело более-менее приличный вид. И очень вовремя, потому что после нашего со Стефаном разговора не прошло и двадцати минут, как я услышала звонок в дверь.

В первый миг аж замерла от неожиданности: никто в эту дверь уже сто лет не звонил, кроме тех редких случаев, когда случались какие-нибудь проверки счетчиков или газа.

Я бросила последний отчаянный взгляд на гостиную, которая все равно выглядела откровенно по-холостяцки, но тут же поняла, что метаться уже поздно. И с замиранием сердца открыла своему гостю.

— Ох… Стефан!

Он улыбался немного смущенно и радостно, а в руках держал коробку с ароматным пирогом. Запах от нее исходил такой, что у меня немедленно заурчало в животе.

— Еще горячий! — сказал Стефан, протягивая мне свою добычу. — Надеюсь, ты любишь с картошкой, курой и грибами?

— Очень! — я подхватила коробку с пирогом и ретировалась на кухню, безуспешно пытаясь стереть с лица слишком уж счастливую улыбку. — Ты разувайся и проходи! Я сейчас чай поставлю!

Пирог оказался таким вкусным, что мы уничтожили за раз больше половины. А потом Стефан признался, что захотел выяснить, где я живу. Чтобы уже точно не дать мне потеряться, если вдруг такая глупость придет в мою голову.

Он даже не догадывался, насколько это маловероятно… Но разубеждать его я не спешила — вбитые с юности принципы обращения с мужчинами мешали. Как же, как же, надо ведь всем видом показывать, что он тебе безразличен, и тогда, может быть, мужчина начнет выше ценить ваши отношения…

Глупость, наверное, но отказаться от нее сложно.

От пирога осталось еще немало — как раз на ужино для одного. Я мимолетно порадовалась этому, потому что, когда Стефан ушел, сославшись на кучу дел, мне и самой пришлось вернуться к работе. И в следующий раз я вынырнула из нее уже вечером, когда за окнами совсем стемнело.

Устало свернула все рабочие окна, отключила монитор и пошла на кухню — разогревать пирог и чай.

Пока гудели микроволновка и чайник, я подошла к окну и прислонилась головой к стеклу — смотрела на улицу с привычными узорами огней и думала о нас со Стефаном.

Так странно осознавать, что твое будущее вдруг принадлежит не только тебе, что его разделяет еще один человек. Что оно может быть общим на двоих.

Или не быть.

Так трудно поверить в свое счастье.

Микроволновка с громким звяком отключилась. К этому моменту кухня уже наполнилась ароматным запахом пирога.

Стефан…

Разве может просто так взять и исчезнуть человек, который приносит тебе пирог на обед?

Ведь нет же, наверное?

Мне очень хотелось снова оказаться сейчас в его уютной большой комнате, слушать как мурлыкает суровый котенок Шаман, вдыхать запах красок и табака, говорить обо всем и ни о чем… Но я знала, мне нужен перерыв. Хотя бы небольшой — чтобы мысли и чувства улеглись, перестали быть такими острыми.

А еще я поняла, что мне очень не хватает Шена. Но он так скучал по своим друзьям, что теперь было бы жестоко разлучить его с ними.

Однако же удивительно, как сильно я успела привязаться к нему и нашим недлинным, но таким душевным разговорам в прекрасном лесу…

Внезапно меня накрыло беспокойство, что на ночь Стефан может снова рассовать моих кукол по разным ящикам и полкам, лишив их возможности встретиться друг с другом в пространстве, невидимом нашему глазу.

И это стало последней каплей в моем намерении позвонить ему…

Вообще-то я долго себя уговаривала, что не стоит быть такой навязчивой. Что мужчина должен звонить первым, а женщина (как мы помним) сохранять равнодушное спокойствие. Но никакие уговоры не помогли. Тем более, что и повод нашелся такой дельный, что я аж обрадовалась.

Стефан долго не брал трубку. Я уже подумала — и не возьмет. Но когда хотела огорченно отключить вызов, в динамике зазвучал его низкий, такой пьянящий голос.

— Яся, привет! Извини, что так долго — я на кухню уходил, не слышал сигнал. Все в порядке у тебя?

— Ага… — я поймала себя на том, что просто таю от каждого его слова. — Просто хотела попросить, чтобы ты кукол не разлучал. Ну, я же помню, ты не любишь их на виду оставлять… Наверняка на ночь опять спрячешь.

— Ну что ты! — удивился Стефан. — Я уже все понял про твоих танцоров. Конечно, не буду разлучать. Я сейчас как раз над узорами Хекки колдую. Переношу пока их на бумагу. Очень красивое сплетение, хотя и непонятное совершенно. Действительно сразу видно, что символы не из нашего мира. Никогда ничего подобного не встречал. Ума не приложу, как Зоя их разглядела в своем воображении. Хотя… это, наверное, и воображением нельзя назвать. Может, они ей во сне приснились, как мне доспехи и шлем для Зара.

— Может… — улыбнулась я в трубку. — Ну ладно, не буду тебя больше отвлекать. Позвони, как закончишь…

— А ты и не отвлекаешь, — мне показалось по голосу, что он тоже улыбается. — Я всегда рад тебя слышать.

— Я тоже… Но все же не буду тебе мешать. Завтра созвонимся. Удачно тебе поколдовать с узорами!

— Да… Спасибо! Конечно, я позвоню. И тебе доброго вечера и ночи!

Когда я отключила связь, в груди было так тепло, что хотелось кричать от радости.

Но мне удалось сдержаться и не напугать соседей.

На следующий день я сурово запретила себе ждать звонка и нервничать. Раз Стефан сказал, что позвонит, значит, и беспокоиться тут не о чем. Тем более, что дел всегда хватает, и лучше заняться ими, чем тратить время и нервы на ожидание.

Может быть именно поэтому, а может, просто так совпало, но на сей раз Стефан позвонил действительно с утра. Сразу признался, что еще совсем ничего не закончил, и скорее всего работа займет несколько дней. А потому предложил обязательно встретиться сегодня… Потому что соскучился.

Как я могла ему отказать?

Да никак.

Мы встретились в уютном кафе недалеко от метро. Сама я туда никогда не заходила, только заглядывала в окна, проходя мимо — очень уж уютными казались мне интерьеры. А вот цены отпугивали. Но Стефан настоял… а я не стала противиться. В конце концов, это его дело, как убивать свой бюджет. К тому же меня сто лет никто не приглашал на настоящее свидание. И вообще… должны ведь мечты наконец-то сбываться?

Стефан, похоже, решил сделать все по правилам — явился к метро с букетом… и под широким зонтом. Ну, просто герой из фильма. А в кафе чинно снимал с меня пальто, отодвигал стул и заказывал какие-то совершенно незнакомые мне блюда.

Честно говоря, я даже занервничала — не привыкла к такому обращению. И мой глупый ум сразу начал искать в происходящем какой-нибудь подвох. При том догадки городил — одна другой нелепей. К счастью, Стефан быстро увидел, что со мной что-то не так и просто взял мои ладони в свои, унял в них дрожь одним только своим теплом. И сразу стало спокойней, и глупые мысли отступили, сгинули прочь. А обед оказался замечательным, равно, как и наша беседа. Потому что — конечно же — Стефан вовсе ничего от меня не ждал, просто хотел провести пару часов вдвоем…

И напоследок взял с меня клятвенное обещание никуда не исчезать.

Которое я нарушила уже на следующий день.

Наверное, моя нежная психика не выдержала такого количества позитива за последние два дня, и к вечеру у меня жутко разболелась голова. А с утра я проснулась с высоченной температурой и поняла, что в ближайшие несколько дней точно не увижу ни Стефана, ни своих кукол, ни даже новых заданий из офиса.

Два дня я провела как в коматозе — только спала, ела таблетки и пила литрами воду. Хорошо хоть, в аптечке нашлось все необходимое. Я не пыталась выяснить, что именно за сбой случился с моей бренной тушкой — подобные казусы уже происходили неоднократно. Это всегда выглядело как жуткий грипп, который проходил у меня дня за три-четыре. Но на это время оставалось только смириться с состоянием дверного коврика, который по ошибке попал в микроволновку…

Стефан несколько раз порывался приехать ко мне, привезти что-нибудь из еды, питья или лекарств, но я под страхом смерти запретила ему появляться на пороге моей квартиры. Вот еще не хватало — показаться любимому мужчине в таком жутком виде! Да я сама на себя в зеркало старалась не смотреть. Тем более, что ни на какое общение у меня сил не было: я бы даже самую простую беседу не смогла поддержать. Поэтому просто лежала на своей кровати ровной тряпочкой и изредка сползала с нее, чтобы удовлетворить основные потребности.

На третий день туман стал рассеиваться — к вечеру я без особого удивления (но с отчетливой радостью) поняла, что уже вполне похожа на человека. Мне захотелось хорошо поесть и узнать, наконец, как там дела с узорами для Зара.

Стефан приехал спустя час после моего звонка.

Привез гору каких-то вкусностей из магазина и… настоящий домашний борщ в банке! Сам разогрел эту пищу богов в моей микроволновке и, кажется, был готов отнести меня на кухню на руках. Но я сочла это совершенно излишним — хватит уже помирать, пора и подвигаться немного. Небось, ножки не отнялись!

Суп оказался просто замечательный! Я и сама не заметила, как уплела всю тарелку, да еще и остаток хлебом подобрала. Воспиталка из моего далекого детства могла бы хлопать в ладоши от радости. Но Стефан этого делать не стал — только сидел и улыбался. Да потихоньку подсовывал мне то кусочек сыра, то куриный рулет, то чашку с развесным магазинным оливье. В итоге из-за стола я не вышла, а выкатилась. И, все еще чувствуя слабость, предпочла переместиться сразу на диван в гостиной. А Стефан без лишнего стеснения устроился рядом. И это было так хорошо, так правильно… Погасив верхний свет и оставив гореть только мою настольную лампу, мы лежали рядышком, не думая ни о каких эротических подтекстах, а просто наслаждаясь теплом друг друга. Я положила голову на его плечо и чувствовала, как бьется где-то под кожей упругая жилка.

А потом он начал рассказывать.

За те три дня, что я была в ауте, он успел сделать все задуманное. Перенес узоры на бумагу, нашел где-то у друзей лупу с большим увеличением, начертил загадочные символы на ногах Зара — для начала карандашом. А потом долго думал, какую краску использовать для создания реалистичной татуировки на коже. И в конце концов додумался до варианта, который нормальному человеку в голову бы не пришел. Стефан прокол себе палец и попробовал расписывать щиколотки беловолосого Дракона кровью. Как оказалось, очень твердая с виду поверхность кукольного тела идеально впитывает такую 'краску'…

Проведя за рабочим столом несколько долгих и трудных часов, он полностью воссоздал 'оковы' Хекки для Зара. А на его собственном теле остались почти незаметные, но ощутимые порезы. Я нашла эти странные творческие отметины и, не удержавшись, накрыла их губами.

Когда-то очень-очень давно бабушка так 'лечила' мои ушибы и ссадины…

В эту ночь Стефан остался у меня.

И позволил мне убедиться в том, что никакое лекарство так не укрепляет организм, как близость с любимым человеком.

Возможно, мне стоило догадаться об этом чуть раньше.

На следующее утро я решила, что еще один день проведу в статусе больничного. Благо, мне эти больничные контора давно уже оплачивает в полном размере — в качестве компенсации за нещадные труды во все остальное время.

А по факту мы со Стефаном до полудня безуспешно пытались выбраться из постели, но всякий раз проигрывали это сражение и в итоге даже завтрак наш состоялся среди подушек и одеял. Хорошо, что запас продуктов со вчерашнего вечера позволил не задумываться о меню этого кроватного пиршества.

Вообще-то я никогда особо себе не позволяла таких декадентских фокусов, но в это утро все сошлось — и сырная нарезка, и виноград, и мои любимые ржаные сухарики. А что крошки от них по всей простыне, так это пустяки. Дело-то житейское. Все равно я собиралась поменять это белье после своих температурных ночей.

Когда мы наконец выбрались из постели, я обнаружила в себе достаточно сил, чтобы согласиться на предложение Стефана немного погулять по городу. Почему бы и нет? Оделась потеплее, и мы отправились блуждать по улицам и переулкам. Я не пыталась вникнуть в логику нашего маршрута — просто доверилась своему спутнику. И не разочаровалась.

Стефан знал множество таких мест, о которых я даже не подозревала. Хотя и прожила в этом городе всю жизнь. Говорят, так часто бывает, что приезжие люди находят среди новых для них улиц гораздо больше прекрасных секретов и тайн…

И я совсем не удивилась, когда ближе к вечеру непредсказуемый маршрут Стефана привел нас к его дому. Еще и выслушала удивительную историю о том, кто и когда жил в этих старых стенах, на разных этажах и в разные годы.

За ужином я еще немало узнала интересного и про этот дом, и про соседние. А в качестве живых иллюстраций Стефан показывал мне совершенно удивительные фотографии, свои рисунки и наброски. Так что когда мы легли спать, перед моими глазами мелькали вереницы окон, парадных дверей и узоров лепнины.

Ровно до того момента, пока я не провалилась в глубокий и крепкий сон.

— Яся! — он даже не встал, а словно взлетел со своего любимого места под деревом и обнял меня так горячо, что я невольно удивилась. — Как же долго тебя не было! Я скучал…

Шен…

Мой прекрасный увечный танцор.

Как это не похоже на него.

Всегда такой спокойный и словно бы отчасти погруженный в себя, на этот раз он был весь здесь — рядом со мной. Взволнованный и радостный. Высокий… Как непривычно оказалось видеть его стоящим в полный рост! Теперь наши глаза были на одном уровне, и для этого мне не требовалось садиться в траву у дерева.

— Я тоже по тебе скучала, — улыбнулась я в ответ. — Но подумала, что ты захочешь провести эти дни с друзьями.

— Яся… — он смотрел на меня так пронзительно, что я теряла себя в его синих глазах. — Я не знаю, как благодарить тебя… В мире нет нужных слов, чтобы выразить всю глубину моей благодарности! Зар вернулся! Он уже дома… Я до сих пор не смею поверить, но это действительно так. А я… я теперь могу танцевать. Смотри!

Легко, словно его ноги снова были настоящими, а не из дерева, Шен отбежал в сторону, замер на миг и вдруг закружился, раскинув руки в стороны… Его новая белая рубашка затрепетала от движения, а длинные распущенные волосы взметнулись черным вихрем.

Я стояла, накрыв губы ладонью, но это не помогало… Мне казалось еще немного — и громкий всхлип вырвется из моего рта.

Он танцевал.

Я впервые своими глазами видела, как Шен танцует. И скаждым мгновением все больше понимала, почему в столь юном возрасте он стал одним из лучших в своем театре.

Каждое его движение было исполнено красоты и грации, силы и страсти. Я не узнавала этого человека — на месте тихого молчаливого мальчика с поволокой в глазах словно вспыхнул… нет, даже не огонь, а радужный свет. И блики от этого света рассыпались по всему лесу.

Шен…

Я подумала, что это было бы настоящим чудом — привести такого танцора в наш мир.

Увы, мне слишком хорошо запомнились его слова о том, что это невозможно.

Когда он закончил свой танец, непохожий ни на что из виденного мною прежде, мы все-таки устроились под его любимым деревом. Уже совершенно не стесняясь, Шен держал мои ладони в своих теплых и осторожных руках, смотрел мне в глаза и улыбался — так счастливо, что я больше не могла сдерживать слезы. Они сбегали по моим щекам и срывались с подбородка. А я даже не пыталась их вытирать. Я мечтала навсегда запомнить этот танец и этот момент, исполненный невыразимой радости и любви.

Никогда не думала, что любовь может рождаться вот так — из причастности к чему-то настолько прекрасному, что нельзя выразить словами. Мне казалось, сам бог спустился к нам, пока Шен наполнял пространство своим танцем.

— Яся, спасибо, — снова промолвил он и поднес мои ладони к своим губам. — Да хранят тебя все боги в твоем мире и во всех других мирах. Я действительно был счастлив провести эти дни с Заром и Хекки. Тем более, что Зара я, наверное, уже никогда не увижу… Едва ли он вернется в кукольное тело, даже если это и возможно. Слишком это для него… больно. Такие как он не должны, никогда не должны лишаться своей силы.

Я кивнула согласно. Действительно не должны. Только не Зар.

— А Хекки обещал вернуться, — продолжил Шен. — И рассказать, как там все сложится, в нашем мире.

— Здорово… — обрадовалась я. — Это же так здорово! Ему правда совсем не трудно вот так шнырять между мирами?

Шен кивнул.

— Думаю, он даже радуется такой возможности. Хекки всегда нравилось быть уникальным, особенным.

— Значит, он сможет навещать тебя…

— Если найдет время. У него там, похоже, бурная жизнь.

Я с грустью подумала, что сама почти не успела пообщаться с Хекки. Даже не сдержала вздох:

— Жаль, что наше с ним знакомство так быстро закончилось.

Шен тихонько рассмеялся.

— Думаю, он еще обязательно с тобой встретится. Ты понравилась нашему Лисенку. А если ему кто-то нравится, он всегда находит возможность сойтись поближе.

Я удивилась.

— Да когда бы я успела?.. Мы с Хекки совсем немного времени провели в его сне.

Шен пожал плечами, все так же улыбаясь.

— Для того, чтобы души узнали друг друга, порой достаточно нескольких мгновений.

Да… достаточно.

Я взглянула на него самого — почти украдкой, потому что не хотела, чтобы Шен заметил, насколько этот взгляд глубокий, проникающий под кожу.

Шен…

После танца его рубашка была чуть влажной, а волосы спутались. Длинные белые штаны надежно скрывали следы увечья, из под-них виднелись только аккуратные деревянные ступни. Как он сумел ТАК танцевать на протезах? Я не могла представить себе это. Самой мне даже с целыми ногами никогда не удавалось станцевать что-то сложнее польки в детском саду.

Что же будет с ним дальше? Он навсегда останется заточен в этом крошечном мире, существующем только в наших снах?

Но вслух я спросила совсем другое:

— Значит, теперь кукла Зара… это просто кукла?

— Да, — Шен мягко опустил ресницы. — Просто игрушка. Кусок застывших бумажных опилок… Или что там использует твой мастер…

— Стефан? Да… Он говорил, в основе именно бумага. Я, правда, не представляю, как можно превратить ее в такой прочный материал. Ведь на ощупь ваши кукольные тела больше похожи на… ну скорее камень или керамику.

— Он хороший, — внезапно сказал Шен. — Очень хороший. Со мной он почти плакал, когда у него не получалось вылепить что-то…

— А ты помнишь даже это? — удивилась я. — Мне казалось, твоя душа вселилась в уже готовую куклу…

Шен покачал головой.

— Нет. Я увидел Стефана, когда он впервые вставил в этот кукольный череп глаза… Тогда ваш мир был больше похож на мозаику для меня. Пока я не оказался полностью собран.

— По-няатно… — сказала я. А сама подумала, что это же ужас какой — заново родится даже не готовой куклой, а сначала лишь ее частями.

Аж мороз по коже.

— Это не так страшно! — поспешил утешить меня Шен. — Вовсе не страшно… Просто странно. И особенно похоже на сон.

И тут я не выдержала.

— Ох, Шен! Как же мне хочется, чтобы ты тоже снова стал живым! Здесь… в нашем мире. Раз уж домой тебе дороги нет…

Он молчал. Смотрел куда-то в пустоту.

Вот я дура!

Наверное, это так больно, когда кто-то говорит тебе подобные глупости, а ты сам знаешь, что навеки обречен видеть мир глазами маленькой — чуть больше ладони — куклы.

— Прости… Шен, прости! Я не то сказала… Не подумала.

Он вздохнул, поднял на меня свои неземные глаза. Улыбнулся грустно и так беззащитно, что я снова едва не расплакалась.

— Есть один путь, Яся. Я понял это недавно. Почувствовал. Но… не думаю, что сейчас могу сказать тебе о нем. Не время… Может быть позже, если это еще будет иметь смысл.

Я закусила губу. Любопытство и внезапно вспыхнувшая надежда разрывали меня на части.

Вот только меньше всего мне хотелось давить на Шена.

— Конечно, — сказала я. — Раз ты так чувствуешь.

Он кивнул — серьезный, даже немного бледный. А потом утер каплю, что все-таки выползла на мою щеку из левого глаза.

— Тебе уже пора, — сказал мне ласково. — Сегодня наше время заканчивается. Только пожалуйста, не оставляй меня больше… Стефан очень хороший, но он не может разговаривать со мной. Из вас двоих этот дар достался только тебе.

Незаметно прошли почти три месяца. Пролетели, как в чудесном сне.

Эта весна стала самой счастливой в моей жизни. И даже приближение летней жары не пугало как обычно. Горизонты жизни раздвигались так стремительно, что уже и некогда было бояться. Стефан строил грандиозные планы на лето, то предлагая отправиться в путешествие по странам Балтии, то выискивая интересные места, куда можно доехать на электричке, то изучая предложения туроператоров по Юго-Восточной Азии.

А мне было совершенно все равно, куда. Лишь бы вместе.

Не сразу, но я все же поверила в свое счастье — в то, что эти отношения не закончатся внезапно после очередной встречи.

Мы даже научились смешно ругаться, а это, как известно, верный признак близости.

Почти не осталось ночей, когда бы я засыпала не в его объятиях. Мой дом очень скоро стал для Стефана таким же привычным местом обитания, как его комната в коммуналке, которая понемногу превращалась для него в просто мастерскую.

Нас обоих это полностью устраивало. Шамана тоже, теперь в его распоряжении были три комнаты, кухня и коридор, а это гораздо больше, чем двадцать пять квадратных метров в коммуналке.

Я все-таки выбросила большую часть хлама из старого серванта. Да и сам этот пережиток советского периода отправился следом на свалку в компании с диваном моего детства, ковром со стены и пыльным торшером. Мы ждали лета, чтобы начать ремонт и полностью преобразить всю квартиру. С того момента, как Стефан показал мне ЧТО можно сделать с моими унылыми интерьерами при помощи нескольких видов красок и мебели из 'Икеи', я уже не знала покоя. Идея глобальной реорганизации жилого пространства целиком овладела моим мозгом.

А все три необычные куклы теперь обитали в дедовом кабинете. Только Шена я часто таскала за собой по всему дому — когда Стефан не видел. Не хотела, чтобы он догадался, как сильно я привязалась к своему маленькому танцору. Все равно не смог бы до конца не мог понять, насколько необычная и прочная связь возникла между мной и этим удивительным существом. Я знала, нет, вернее даже чувствовала, что остальные две куклы стали просто красивыми украшениями интерьера. В них не осталось чего-то самого главного, хотя смотреть на них мне было по прежнему приятно и радостно.

Но Шен… Я всем сердцем ощущала в этом маленьком кукольном теле живую душу. И потому не стеснялась разговаривать с ним, когда кроме нас двоих никого не было дома…

Услышь это соседи — точно подумали бы, что я свихнулась. Но к счастью, стены в нашем доме достаточно толстые, чтобы не заботиться о таких вещах.

Лето приблизилось вплотную.

Уже в прихожей стояли пирамидами банки с краской и ждали ремонта, Стефан закончил какой-то здоровенный проект, для которого писал с утра до ночи в своей мастерской, Шаман вырос почти в два раза, я выбила себе отпуск с первых дней июня, а Шен в моих снах создал в лесу столько прекрасных вещей, что я начала рассказывать об этом Стефану — чтобы нарисовал.

Но Хекки все не возвращался.

Его кукольное тело оставалось пустым, и мы по-прежнему ничего не знали о том, как сложилась в родном мире судьба белого Дракона.

Да и про самого Хекки ничего не знали.

Было второе июня, когда вместо обычного сна я попала в чудесный хрустальный сад, где все также невесомо опадали на землю нежные розовые лепестки.

Невозможно выразить словами, какое безграничное ощущение радости накрыло меня с головой.

Я почему-то сразу поняла, что у Зара все хорошо. Наверное потому, что чудесный сад был залит теплым солнечным светом, а сам Хекки стоял посреди него с улыбкой на губах.

В руках он держал красный бумажный фонарик, похожий на те, что можно увидеть у входа в китайские кафе. Только не круглый, а многогранный, как кристалл.

— Здравствуй! — радостно приветствовал меня юный танцор, склоняясь в поклоне. — Вот, наконец, мы и встретились снова, — улыбаясь, он протянул мне свой фонарик, и я осторожно взяла эту хрупкую на вид конструкцию. На боку фонарика отчетливо был виден белый силуэт дракона. — Сегодня весь город украшен такими, — сказал мне Хекки. — Сегодня Зар стал Вершителем.

Я не сдержала радостный вскрик.

— Значит, все получилось?!

— Конечно, — улыбка Хекки была такой довольной, что можно было подумать — это целиком его заслуга. — Зар посылает тебе океан своей благодарности и желает долгих лет благоденствия!

— Здорово… — я чувствовала себя так, словно получила долгожданный подарок на день рождения. — Ты расскажешь мне, как все было?

Он кивнул и вдруг вытащил из кармана своих огненных штанов небольшую плоскую бутылочку.

— Это абрикосовое вино, — сообщил мне Хекки с ухмылкой заговорщика. — Но здесь я могу наделить его особой силой. Просто сделай глоток и нам не понадобятся никакие слова. Так проще. Только, давай сядем…

Я послушно опустилась на ковер из лепестков, поставила рядом фонарик и приняла бутылку из рук этого лукавого создания.

Вино!

Кто бы сомневался… Это полностью вписывалось в картину того. что я знала о Хекки.

На вкус оно оказалось сладким, как сок, чуть терпким и словно бы немного маслянистым. Мне страстно захотелось сделать еще глоток, но хрустальный мир вокруг уже начал таять, да и я сама более не была той девушкой, которая еще минуту назад стояла посреди хрустального сада.

История Хекки

О том, что табачник Мо — жуткий проходимец, знали, конечно же, все. Но дела его, тем не менее, шли хорошо: всегда находились желающие усладить свой вкус и разум отборными сортами курительной травы. А закупая листья, Мо не экономил — брал самые лучшие, и потому его табак был в разы ароматней и веселей того, что обычно можно купить на улицах Тары.

Мо уходил из дома рано утром, а возвращался к вечеру, когда младшие дети уже были отправлены спать. Табачник не любил их шумную возню: писклявые голоса отпрысков раздражали его хуже, чем выкрики конкурентов на улице. Старшие были ему не намного интересней, но хотя бы не мешали жить — они и сами норовили сбежать из дома по своим глупым детским делам.

По правде говоря, Мо был бы счастлив вовсе не иметь детей, но жена ему досталась особенно плодовитая и охочая до младенцев. Не успевал один подрасти до разумных лет, как уже другой был на подходе. Так что к своим сорока годам Мо обзавелся пятью дочерьми и тремя сыновьями — один другого глупей.

Когда жена в очередной раз округлилась, табачник даже поколотил ее слегка — где же был твой ум, женщина, что ты опять не выпила вовремя настойку для затвора своих ворот? Но тут ругай — не ругай, а дело сделано. Очередной младенец выпрыгнул на свет в канун весны, когда торговля всегда идет особенно туго, и Мо даже не захотел взглянуть в его лицо, когда повитуха сообщила 'радостную' новость. Как раз накануне табачник подвел расчет своим доходам и понял, что еще немного — и залезет в долги. Попробуй-ка прокормил такую ораву!

Словом, он бы не расстроился, не доживи этот младенец до лета. Но мальчишка оказался упрямым — несмотря на скудную еду в доме, он вытягивал из своей матери все соки и рос, как это положено всем детям.

На вопрос, как назвать нового сына, Мо только отмахнулся, поэтому жена сама дала ему имя — Хи. Ну, имя как имя. Для нищего простолюдина в самый раз. Хотя могла бы и подлиннее выбрать, все равно к этому имени ничего уже не прибавится.

До пяти лет Хи, как и все остальные отпрыски табачника, рос под приглядом матери, и свобода его была ограничена только желанием вовремя набить живот. Он мог бегать по всем окрестным улицам вместе со старшими братьями-сестрами и возвращался домой, когда голод становился особенно сильным. Происходило это, обычно ближе к вечеру, потом что днем табачниковы дети ловко умудрялись воровать еду с прилавков и в чужих садах. Иногда их ловили и пороли без особой жалости, но случалось это редко, да и маленького тощего Хи при этом никогда не трогали. Уж до того невинными глазами он смотрел на хозяев краденой еды, что у тех рука не поднималась. Конечно, это старшие виноваты — сбили малыша с толку, учат плохому… Сам Хи как-то уж очень быстро понял, что его большие зеленые глаза оказывают на людей весьма полезное влияние. Тетки-торговки на улице все чаще сами протягивали ему то яблоко, то лепешку, стоило только встать поблизости и посмотреть на еду особенно грустным взглядом. Фокус этот удавался младшему сыну табачника в совершенстве, да и не только этот. Хи вообще постоянно выходил сухим из воды — чужие люди прощали ему все шалости, а уж родная мать и вовсе никогда не могла даже отругать как следует.

Совершенно неудивительно, что понемногу братья и сестры перестали окликать Хи по имени, а начали звать Лисенком. Так Хекки получил свое прозвище, которое приросло к нему прочнее уличной грязи, что неизменно дополняла его облик, несмотря на все материны попытки отмыть свое чадо.

Единственным человеком, который не поддавался на эту лисью магию, был сам табачник. Мо смотрел на младшенького с неизменным сомнением и гадал, зачем ему так много детей. Ладно уж старшие… с них хоть какой-то прок. Могут изредка по дому матери помочь или накрутить кульков для табака. А этот? Ест как не в себя, шумит громче всех, бегает по всему дому даже тогда, когда приличным маленьким детям уже положено лежать в постели. И ведь сразу видно по этим лукавым зеленым глазам, что ничего путного из мальца не вырастет… Пойдет весь в своего дядьку, родного брата Мо, который только и делал, что кутил напропалую целыми днями и в конце концов пропал в неизвестном направлении.

Но, может, все бы еще обошлось, не догадайся глупый Хекки стащить отцовский табак. Совсем страх потерял, бесстыжий, и решил проверить, насколько далеко можно зайти в своих шалостях. Старшим он ничего не сказал — все сам провернул. И хватило же ума ко всему в придачу уронить мешок в воду…

Хоть старшие были ни при чем, влетело всем. И крепко. Красный от злости Мо так отлупил отпрысков, что те потом еще полгода ходили как шелковые. А проказливого Хекки в тот же день взял за ухо и отвел прямиком в храм Великой Богини. И даром мать выла им вслед, цеплялась руками за рубаху мужа и пыталась отнять у него сына.

Мо был непреклонен.

Товар ему Хекки загубил начисто и тем самым оставил всю семью без доходов. Отличных сушеных листьев в украденном мешке было столько, что хватило бы на несколько недель хорошей торговли. Да тут как раз накануне один из соседей похвалялся табачнику, что в храме дают неплохую награду за мальчишек. Если, конечно, от тех может быть хоть какой-то толк.

Так что Мо долго не думал. У него уже давно зрело подобное решение, а тут все сошлось. И невыносимо досадный убыток, и обещанная награда в храме, и возможность избавиться, наконец, от самого хлопотного из детей. Мо здраво рассудил, что уж лучше вложится в остальных трех сыновей, они, конечно тоже те еще лоботрясы, но какой-никакой, а толк из них выйдет. Парни росли крепкими, сильными — точно не пропадут. А этот… позор семьи, иначе не сказать. Мелкий (весь, гаденыш, в дядьку своего), худой, смазливый, как девчонка! Мо вообще сильно подозревал, что за этот довесок должен благодарить своего негодящего братца, но жена в грехе не сознавалась, хоть убей, а сам братец уже два года не появлялся в Таре.

Хекки сразу понял, что дело пахнет горелым, но до самого храма не догадывался, что именно задумал отец. И только у ворот сложил в уме все обрывки из родительского скандала и внезапно осознал, чем ему грозят эти мрачные серые стены.

Выл и заливался слезами он так, что все прохожие и уличные торговцы оборачивались вслед. Но табачник крепко держал сына за ухо. И ни один мускул на лице Мо не вздрогнул — чего вздрагивать, если решение принято. А жена… ну что жена? Поплачет да уймется, дурная баба. Как бы еще новых не нарожала…

В храме служители внимательно посмотрели на Хекки и назначили свою цену — не самую высокую, Мо ждал большего, но торговаться он не стал. Отпустил, наконец, распухшее ухо своего младшего и на прощанье велел зареванному Хекки вести себя как подобает. А потом ушел вместе с одним из служителей забирать обещанную награду.

Другой служитель взял Хекки за руку и увел прочь из большой залы для прошений.

Прямиком в покои, где работал старший управляющей.

Большой и очень хмурый мужчина с бритой головой взглянул на плачущего мальчишку недобро, велел немедленно замолчать и подойти ближе. Он долго рассматривал испуганного Хекки, задавал какие-то странные вопросы и даже зачем-то заглянул ему в рот.

— Отдайте танцорам, — сказал управляющий служителям и мгновенно забыл про нового обитателя храма.

Дальнейшее Хекки запомнил как один сплошной кошмар.

Сначала его раздели донага и заставили мыться в храмовой купальне. При этом с головы до пят натерли невозможно едким порошком, который таки смыл даже ту грязь, с которой не могла справиться мать.

Потом весь остаток дня, голодный и напуганный до икоты, он сидел один в маленькой пустой комнате с зарешеченным окном высоко над головой. И никакой еды не дождался.

А ночью его отвели в высокую башню и там наградили клеймом на пятке. Это было так больно, что Хекки орал на весь храм и даже не особенно запомнил все те страсти, которые ему пообещали в случае попытки убежать.

Спустя несколько дней, когда ожог на ноге зажил, а первый страх почти прошел, он, наконец, оказался в спальне для мальчиков из танцорской школы.

И инстинктивно сжался в комок, стараясь стать маленьким и незаметным.

Хекки видел угрозу в каждом из обитателей этой комнаты. Особенно его напугал высокий мальчик с белыми, точно кость, волосами. Он был такой суровый, с пронзительным высокомерным взглядом и статью настоящего обладателя 'золотой крови'. В первый момент впечатлительный Хекки даже подумал, что по спальне ходит настоящий демон, однако же никто от беловолосого не шарахался, значит все-таки он был человеком…

На нового обитателя этой маленькой общины никто особо внимания не обращал. Все были заняты своими делами — обсуждали минувший день, готовились ко сну… Только один из мальчиков, самый невысокий, время от времени бросал на Хекки взгляды, в которых тому примерещилось сострадание.

И сын табачника очень обрадовался, когда узнал, что его место для сна будет рядом с этим тихим и спокойным учеником. Хотя 'обрадовался' — это громко сказано, радоваться он в те дни вообще разучился. Скорее уж просто вздохнул с облегчением: длинноволосый мальчик с задумчивыми глазами казался здесь наименее опасным.

Когда в комнате погасили все свечи, и разговоры стихли, Хекки особенно отчетливо ощутил, как далеко осталась вся его прежняя жизнь. Добрая мама с руками, пахнущими едой, задиристые братья, ласковые сестры, строгий отец — все они были в эту ночь дома… Вместе.

А Хекки остался совершенно один.

Жалость к себе переполнила его сердце, и нелюбимый сын табачника снова расплакался, да так сильно, что уже не мог успокоиться сам. Только когда рядом с ним зазвучал тихий голос, это волшебным образом помогло ему сдержать горькие всхлипы.

Говорил тот самый задумчивый мальчик с соседней кровати. Хекки не особенно вслушивался в слова, ему было достаточно знать, что рядом с ним снова есть кто-то живой и добрый.

А когда его плеча коснулась теплая маленькая ладонь, он понял, что не останется один в этом страшном месте.

Через несколько дней Хекки уже вполне освоился в танцорской школе. Ему ужасно не нравилось рано вставать и уделять столько времени глупым занятиям, но зато в храме хорошо кормили. Не очень часто, зато сытно. А если Хекки начинал страдать от голода в тот момент, когда до следующей трапезы еще слишком далеко, он просто убегал в сад, где стоял большой алтарь с подношениями, и без лишних угрызений совести прятал по карманам сытные рисовые шарики, фрукты или даже сладости. Иногда ему удавалось стащить такие пряники и конфеты, каких он прежде не видывал даже в лучше дни своей прежней жизни.

На занятиях по разным наукам Хекки скучал невыносимо. В свои пять лет он вполне сносно умел считать и мог узнать самые важные слова на вывесках. Те, что про еду. А большего ему и не требовалось. Но строгие наставники заставляли учить столько всего! У Хекки голова шла кругом.

Конечно, много с него не спрашивали, потому что маленький, да и не учился никогда прежде. Но и уйти с занятий было невозможно. Приходилось сидеть, слушать… К тому же наставники страшно сердились, если кто-то начинал ерзать, зевать и глазеть в окно. А как не ерзать, если за раздвинутыми створками так ярко светит солнце, поют птицы и шелестит листва в саду? Несколько раз Хекки пытался сбежать с занятий, но всякий раз это заканчивалось наказанием, так что, в конце концов, он смирился. К счастью, эта пытка не длилась слишком долго — гораздо больше времени в школе было отдано для занятий, готовящих учеников к танцам. А там хотя бы подвигаться можно, не сидеть на одном месте, будто приклеили за штаны. Особенной тяги к танцевальному делу Хекки в себе не находил, однако его мнения никто не спрашивал.

Впрочем, вскоре он начал находить удовольствие в том, чтобы лучше других подпрыгнуть, пройтись на руках от стены до стены или прыгнуть через голову. Нельзя сказать, будто это ему действительно часто удавалось… Но тем сильнее было желание доказать старшим, что он тоже чего-то стоит. Особенно почему-то хотелось продемонстрировать это Шену… Может быть потому, что тот вообще ничего вокруг себя не замечал, когда танцевал.

Зато он никогда не задирал Хекки. В отличие от остальных мальчишек. И еще знал множество удивительных сказок. И это именно Шен показал, как отыскать в саду место, где уж точно никто не найдет.

Хекки завидовал ему со страшной силой — у Шена были такие ухоженные длинные волосы, такой красивый голос и танцевал он лучше многих мальчишек постарше. Наставники всегда были им довольны. А еще с ним дружил этот странный белый демон, которого Хекки так испугался в первый день. Этот высокомерный и хладнокровный Зар. Вот уж кто владел своим телом по-настоящему виртуозно! Хекки иногда пытался представить, сколько усилий было в это вложено, да только еще больше расстраивался каждый раз. Его собственные руки казались ему такими маленькими, беспомощными и слабыми, а ноги кривыми и короткими. И трудно было представить, что когда-нибудь они могут стать такими же сильными и ловкими, как у Зара.

Остальные ученики тоже выглядели намного сильней и опытней, но их таланты не вызывали у Хекки такой отчаянной зависти и желания их переплюнуть. Может быть потому, что они не казались ему настолько интересными, как Зар и Шен Ри.

Через несколько месяцев Хекки уже совсем привык жить в храме.

Он все еще ненавидел ранние подъемы и нудные занятия с чтением книг, но уже не испытывал от этого таких страданий, как в самом начале. К тому же… у него стало получаться не только ловко прыгать и выполнять танцевальные движения, но и складывать слова из самых сложных символов. Да и рассказы наставников начали понемногу задерживаться в его беспечной голове.

Однако успехи в храме не заменяли свободу… Хекки невыносимо тосковал по своей прежней жизни. Несколько раз он всерьез помышлял о том, чтобы сбежать, но Шен каким-то чутьем улавливал эти настроения. И каждый раз находил нужные слова, которые останавливали Хекки у самого порога.

Пожалуй самым действенным был довод про отца.

Если любимый родитель один раз отвел своего сына в храм, то что помешает ему сделать это снова?

От обиды и желания вернуть былое Хекки часто плакал, но он довольно быстро научился делать это тайком, там, где никто не видит. Ему хватало ума не показывать свою слабость другим мальчишкам. Мало, что засмеют, так еще и признают самым никчемным…

Впрочем, после того, как белый Зар до полусмерти избил одного из старших, Хекки сразу почувствовал, что и остальные задиры в комнате мальчиков как-то поунялись. Все, кому довелось увидеть жуткую драку, накрепко запомнили — к этому демону лучше не лезть. И не злить его лишний раз. Хекки это тоже запомнил. И если прежде он просто обходил Зара стороной, то теперь и вовсе старался не попадаться беловолосому на глаза. Кто его знает — что у этого Змея на уме…

Даже разговаривать о нем лишний раз Хекки опасался. И хотя его сильно подмывало в красках рассказать Шену, как Зар сошел с ума, желание это так и осталось неутоленным. Хекки решил не рисковать. Тем более, что эти двое были почти друзьями. А может, и не почти… Кто их разберет, этих старших?

Хекки страшно ревновал, когда Белый Змей и Шен Ри начинали о чем-то разговаривать, а в особенности смеяться… Ему казалось, что в эти моменты самое главное проходит мимо него. Что все самое лучшее достается другим. И еще они постоянно танцевали вдвоем. Никто, кроме Шена не выражал большой охоты репетировать вместе с Заром (оно и понятно — кому такое захочется?), но Хекки все равно чувствовал себя обойденным. Ему-то еще ничего серьезного вовсе не доверяли делать…

И надо же было этому дурному демону устроить такую жуткую драку! Если бы не она — Зар уже покинул бы танцорскую школу… И не портил бы настроение одним своим видом.

Нельзя сказать, что Хекки совсем уж не любил Белого Змея, но искренне считал, что без него будет лучше.

Вот только судьба все решила иначе…

Первым из школы ушел Шен.

За четыре года Хекки успел сильно к нему привязаться и искренне считал своим самым близким человеком, прощая изгнаннику рода Ри все его странности. Даже дружбу с Заром.

Но вот это расставание простить не смог.

Узнав, что Шена ждет главное испытание, Хекки все оставшиеся дни до экзамена не находил себе места. Он так привык всегда делиться со старшим другом своими мыслями и переживаниями, привык чувствовать себя защищенным рядом с ним, да и просто знать, что в любой момент может рассчитывать на доброту, понимание и заботу…

А теперь вокруг него стремительно смыкалась пустота. Шен еще никуда не ушел, но Хекки знал, что мысленно он уже там… среди взрослых актеров. И заранее мучительно страдал от одиночества.

Тем сильнее было его удивление, когда буквально накануне экзамена рядом с ним внезапно возник белый Зар. Всегда такой неулыбчивый, слишком серьезный и хладнокровный, он мягко взял Хекки за плечо и отвел в сторону после занятий в танцевальном зале.

— Ты плохо прыгнул сегодня, — сказал ему этот высокий и сильный человек, который сам почти никогда не ошибался в движениях.

— Сам знаю… — огрызнулся Хекки, не глядя на своего собеседника. Зар был старше его на семь лет, а это слишком много для того, чтобы между двумя мальчишками могла возникнуть настоящая дружба. И все же, спустя столько ночей проведенных под одной крышей, они оба знали, что прочно связаны друг с другом.

Шен связал их.

Чтобы теперь бросить.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Зар. И, чуть наклонившись, заглянул в глаза Хекки. Прежде тому никогда не доводилось видеть лицо Белого Змея столь близко. С удивлением он понял, что Зар вовсе не такой взрослый, каким кажется на первый взгляд. И не такой уж холодный.

Обычный.

Немного уставший.

Очень грустный…

— Ну и что? — спросил Хекки, стряхивая непрошенную каплю с щеки.

— А то, что на этом жизнь не кончается, — Зар присел на невысокую скамью у дальней стены опустевшего зала и жестом указал Хекки на место рядом с собой. Тот нехотя послушался и опустился на жесткое деревянное сиденье. — Шен ведь не в другой мир уходит, он будет рядом. Мы сможем видеть его иногда. А потом… рано или поздно, но придет день, когда ты тоже покинешь школу и станешь одним из танцоров театра. И если будешь стараться, как прежде, это не займет много времени.

Хекки еле слышно шмыгнул.

— Много… — сказал он. Ему даже один год казался вечностью.

Зар вдруг улыбнулся. Это было такое редкое зрелище, что Хекки еле скрыл удивление.

— Ты и не заметишь, как пролетит время. Уверен, мастер Хо не позволит тебе долго сидеть в учениках. Главное не падай больше с таким грохотом.

Легко сказать! Чтобы не упасть, разучивая 'полет ласточки', нужно очень постараться. И самое главное — как следует сосредоточиться. А для этого нужно избавиться от всех лишних мыслей в голове. Зар знал, о чем говорил, когда советовал сосредоточиться на занятиях… Это и в самом деле помогло Хекки забыть на какое-то время о расставании с другом. Впрочем нет… не забыть — просто перестать бесконечно горевать об уходящем в прошлое отрезке жизни. Ему так же очень помог совет отодвинуть на время мысли о себе и подумать о том, что чувствует сам Шен на пороге сложного испытания.

Хекки честно подумал. И ему стало не по себе.

В один миг краткое прозрение позволило сыну табачника ощутить себя на месте Шена и в полной мере осознать, как это нелегко — уходить в неизвестность, оставляя за спиной друзей и привычную жизнь.

После этого приступов саможаления ощутимо поубавилось, и ко дню испытания Шен Ри Хекки уже совсем успокоился. Незаметно для него самого, мир снова стал вполне гармоничным и пригодным для радостного существования.

Разумеется, Шен прошел экзамен с первой попытки. В отличие от Зара, он не встретил на своем пути никаких препятствий.

А Хекки даже не успел толком проститься с другом — кажется только что был рядом, делился рисовыми шариками за завтраком, и вот уже застыл на пороге трапезной… Молча простился одним взглядом.

Хекки так разволновался, что даже не смог доесть остаток риса в тарелке, чего за ним никогда не водилось. И, когда узнал об успешном завершении испытания, от радости аж подпрыгнул несколько раз. Пока никто не видел.

А потом радость схлынула, и началась обычная жизнь.

Но Зар был прав, когда говорил, что Шен обязательно найдет время для возвращения к друзьям. Луна еще не успела совершить свой полный цикл превращений, когда он снова появился в танцорской школе. На первый взгляд точно такой же, каким и уходил… Вот только что-то в глубине души шептало: нет, другой… Будто немного повзрослел за минувшие дни.

Настоящая разница почувствовалась, когда они остались наедине, укрывшись в саду, и Шен начал спрашивать, как дела и что хорошего происходит. Тут Хекки сразу растерялся: его мелкие детские победы больше не казались ему чем-то значимым на фоне достижений старшего друга. Какой смысл говорить про будни? Про то, что раньше было фоном для них обоих, а теперь осталось существовать только в мире Хекки…

И Шен словно бы понял это. Но он понял, также, и другое: больше необходимости давить из себя какой-то связный рассказ, Хекки боялся слушать истории о жизни в театре, среди взрослых актеров… Ему было слишком завидно, и мучительно хотелось поскорее стать таким же взрослым, опытным и нужным.

Неудивительно, что в ту, первую после экзамена встречу, они просто лежали в траве, и Шен рассказывал младшему очередную свою красивую сказку о лесных духах, луне и волшебстве. А Хекки слушал все эти выдумки с благодарностью и был счастлив просто знать, что самый близкий человек — вот он, рядом. Можно даже почувствовать, как мерно движется его плечо в такт дыханию. И увидеть, как солнечные блики прячутся в его темных волосах.

Потом, конечно, стало полегче. Да и не так часто Шен находил время, чтобы навестить друзей. Перерывы между его визитами были достаточно длинными, и за это время Хекки успевал нажить себе приключений, о которых стоило рассказать. Чаще, конечно, это были такие фокусы, которыми не стоило хвастать в присутствии старших… Но ведь что сделано — то уже сделано. Поздно читать морали.

Шен их и не читал — только смотрел на Хекки с упреком и каждый раз очень просил не делать больших глупостей.

Но больших Хекки и не делал. Так… по мелочи развлекался. Воровал у служителей храма сандалии (просто так, ради смеха), забирался ночью на храмовую крышу и пугал юных послушников из северной части храма, подговаривал мальчиков из школы на разные шалости и, конечно же, время от времени совершал набеги к алтарям, чтобы досыта полакомиться какими-нибудь сладостями.

А наказания он не боялся. Был уверен, что никто не сумеет поймать его, уличить или выследить.

Кроме Зара. Труднее всего было ускользнуть именно от этого белого зануды.

Почему-то после ухода Шена несносный демон решил взять на себя ответственность за благополучие Хекки. И имел совершенно особое представление о том, что для этого нужно делать. В частности, он довольно часто успевал предугадать, на какую шалость сподобится младший. И очень спокойно, быстро и тихо нарушить все планы Хекки. Да еще и отчитать как следует…

С другой стороны — если уж удавалось оставить в неведении даже Зара, значит, задумка была действительно хороша! А если нет… то и жалеть не о чем.

Хекки совершенно не мог жить в скучном обыденном мире.

Он дурачился не потому, что хотел кому-то испортить настроение, скорее того требовала его лукавая натура.

Совершенно свободно и без натуги Хекки мог превратить любое занятие в балаган. Для этого достаточно было перестать относиться ко всему серьезно. Вместо обычных плавных и красивых движений начать делать смешные и нелепые. Собирать лицо в дурацкие рожицы. Или изображать из себя неумеху.

Хекки обожал слушать, как смеются остальные мальчишки. Даже серьезный Зар иногда улыбался, глядя на эти кривляния. Мастер Хо, правда, не одобрял 'неуместное' веселье во время своих уроков, и потому приходилось выбирать момент, когда наставник бывал в хорошем настроении. А как-то раз мастер даже попросил повторить серию смешных и рваных движений, которые Хекки изобразил в конце долгого и трудного занятия.

— Твое тело умеет себя порадовать, — усмехнулся наставник, глядя на это 'выступление'. Но в глубине его глаз промелькнуло что-то похожее на задумчивость. — Может, когда-нибудь, лет через десять, ты сумеешь добавить в танцы этого храма что-то особенное… новое. В том случае, конечно, если тебе хватит ума не раскидаться своими талантами понапрасну. И заниматься с должным усердием.

Эти слова, сказанные вроде бы небрежно, Хекки хорошо запомнил.

Прежде мастер Хо никогда не позволял себе заметных похвал в адрес младшего ученика. Если и говорил о чем-то с одобрением, то так уравновешивал это сарказмом, что Хекки хотелось поскорей спрятаться от его пронзительных ехидных глаз.

Может быть, именно после того случая он начал как-то особенно рьяно стараться понравиться наставнику. Мог репетировать сложные движения до полного изнеможения, если видел, что мастер наблюдает за ним пристальней обычного. А еще он все чаще пускал в ход свое самое неотразимое 'оружие' — улыбку.

Первые годы, проведенные в храме, порядком отучили Хекки смотреть на людей тем самым ясным взором, которым он обладал, живя в родном доме. Некому было улыбаться… Строгие наставники и служители храма все больше глядели мимо него, не замечая незначительного малявку в темной ученической одежде. Мальчишки же в танцорской школе и вовсе воспринимали любую улыбку как проявление слабости. А быть слабаком Хекки не хотел и потому долгое время старался просто не попадаться никому лишний раз на глаза. Понадобилось немало времени, чтобы стать по-настоящему своим в их маленьком сообществе.

Но теперь он уже мог себе это позволить.

И улыбки, и шутки, и даже иллюзию слабости. Потому что невозможно так много заниматься своим телом и не научиться при этом хорошо драться.

Хекки научился. Пришлось.

Не всегда рядом были Шен или даже Зар, когда кому-то из мальчишек хотелось поверить младшего на прочность. А давать себя в обиду он не собирался. И нельзя сказать, чтобы кого-то всерьез побил (как то умудрился сделать Зар), но все же вполне доходчиво дал понять — трогать его не надо. Ничего хорошего из этого не выйдет, кроме разодранных рубашек и глубоких следов от зубов на разных частях тела. Пока Хекки был маленький, он дрался как настоящий звереныш — кусался и царапался, потому что бить как следует еще не умел. Но за годы жизни в храме всему научился. Тем более, что у мальчишек дружеские потасовки — одно из любимых развлечений, даже если никто никого специально не задирает. Это ведь только Шен далек был от подобных забав… И как он ухитрялся обойти их стороной? Будто заколдованный…

Сам Хекки не то чтобы очень уж любил махать кулаками, но определенный задор в этом находил. Особенно в те дни, когда было совсем скучно. Тем более, что его, как младшего, все равно жалели, и по-настоящему крепких синяков он никогда не получал.

Так что со временем умение улыбаться вернулось к нему в полной мере. И Хекки решил, что больше уже не позволит себе потерять это полезное качество.

Однажды он просто понял, что перестав быть невидимкой, может снова стать собой.

И первой жертвой его обаяния пал не кто иной, как мастер Хо.

Не так и много для этого понадобилось — искренне изобразить рвение в танцевальной науке да несколько раз вовремя улыбнуться. Не просто растянуть губы пошире, а вложить в это всю душу. Как если бы мастер Хо был ему роднее, чем Шен…

Эта простая магия сработала.

Она всегда срабатывала, если уж по правде говорить… исключая лишь непростой период привыкания к храмовой жизни. Но он канул в прошлое — и хвала за это всем богам!

Время летело…

Едва Хекки привык жить без Шена, как оказалось, что уже и Зар покидает танцорскую школу.

Не то, чтобы эта новость была очень огорчительной (без белого зануды явно жить веселей), но все-таки задела Хекки. Привык он к постоянным нравоучениям и ощущению защищенности, чего уж там. И когда Зар навсегда оставил покои, отведенные для обучения мальчиков, Хекки испытал особое ощущение покинутости и одиночества.

Отныне он был предоставлен сам себе. Остальные мальчишки и наставники — не в счет. Ни с кем особенно Хекки так и не сдружился, хотя со всеми ладил. И никто ему не был по-настоящему нужен…

Он все чаще думал о мире за пределами храма.

Эти мысли преследовали Хекки и во время занятий, и за едой, и тогда, когда он оставался наедине. Но особенно трудно было справляться с желанием вырваться на свободу по утрам. Потому что ночами ему снились улицы Тары — залитые светом, скрытые туманами или покрытые свежим хрустящим снегом — всегда такие манящие, живые, обещающие сотни удивительных событий и встреч.

А в десять лет так трудно устоять перед зовом приключений…

Часто, слишком часто Хекки думал о том, чтобы навсегда удрать из храма. Это было не так уж сложно. Гораздо трудней потом не оказаться вновь пленником этой святой обители… Он был достаточно наслышан о страшных наказаниях, которые могут постичь беглеца, и до дрожи в коленках боялся стать героем одной из таких историй. Известно ведь, что обычной поркой тут дело не обойдется. Могут до конца жизни сослать в храмовые подземелья — заботиться там о прокаженных (которых никто никогда не видел). Или выколоть глаза и усадить на входе — собирать милостыню… Хекки не знал, сколько правды в этих историях, но сам проверять не хотел.

От других мальчишек он не раз слышал, что есть и иные пути вырваться на свободу.

Например, очень понравиться кому-нибудь оттуда. С воли.

Многих этот путь отталкивал. Длинный Вэм не раз говорил, будто скорее сожрет земляную жабу, чем позволит кому-нибудь сделать из себя игрушку для любовных утех. И демонстративно плевал на пол, чтобы показать, что он думает о такого рода способах покинуть храм. Но Хекки никогда не находил в себе отвращения к этому пути.

Нравиться кому-то — что в этом плохого?

Получать за свою красоту и грацию дорогие подарки всегда приятно. Особенно, если главный подарок — это возможность ночевать в настоящей постели… в настоящем доме.

Он понимал, конечно, что никакой покровитель не сможет навсегда стереть клеймо с его пятки. Что даже самые долгие отлучки из храма будут лишь иллюзией свободы. Но лучше уж так, чем до восемнадцати лет томиться в этих холодных стенах, а потом всю жизнь возвращаться 'домой' прежде, чем ударит последний гонг.

Словом, Хекки твердо решил, что покуда его страх так силен, остается только один путь. И этот путь не пугал его вовсе.

Вот только чтобы поскорее найти себе покровителя, ему следовало как можно раньше вырваться из учеников в танцоры. А значит — стать лучшим, стать безупречным.

Это требовало многих сил, но Хекки давно уже понял, что его тело любит танец. Любит и может делать даже такие фокусы, на какие не способен почти никто. Ему просто повезло. Хотя в танцоры отбирают только очень гибких и изначально одаренных правильным сложением, все-таки способности у всех разные. Вот Шен, тот настоящий безумец в танце — он даже негибкие суставы вывернет как нужно ради правильного результата. Зар — тот сильный и упрямый, тоже всегда добьется своего, сколько бы времени это ни заняло. Но самому Хекки зачастую требовалось лишь несколько дней, чтобы довести новое движение до совершенства. Ну, может быть не совсем совершенства… но уж точно до хорошего результата!

Неудивительно, что вскоре после ухода Зара он действительно стал одним из тех, на кого мастер Хо почти никогда не поднимал голос, не обзывал бездельником и не ставил на колени в углу после долгого утомительного занятия.

Другие мальчишки завидовали ему. Но устраивать пакости не смели — они еще хорошо помнили, что у Хекки есть старшие друзья, и один из них может кого угодно отлупить до полусмерти. А сам он, вдохновленный своими успехами и ощутивший себя почти неуязвимым, стал все чаще убегать из школьной обители и проникать в ту часть храма, где располагались театр и комнаты взрослых танцоров.

Друзья корили его за это, но Хекки лишь усмехался в ответ. Ему нравилось чувствовать себя другим… не таким, как все остальные ученики. И нравилось бывать у старших друзей. Болтать обо всем с добрым мягким Шеном, показывать язык вечно хмурому молчаливому Зару.

И еще иногда он подглядывал за ними… За их выступлениями.

Проникнуть в дальнюю часть театра было не так и сложно. Хекки делал это несколько раз, и никто его не поймал. Может быть, принимали за одного из маленьких уборщиков или за сына кого-нибудь из вольных актеров.

Хекки прятался в одной из ниш необъятного крытого зала и жадно впитывал каждое движение взрослых актеров — всех до единого! Он пытался понять, чем отличается истинное мастерство от действий ученика, пусть даже самого одаренного… И с нетерпением ждал, когда на сцене появятся Зар или Шен. А уж если они оба танцевали в одном спектакле, Хекки и вовсе не дышал, глядя на старших друзей (пусть даже, Шену еще не доверили ни одной важной роли).

Это было красиво.

И так недосягаемо далеко…

Он уже и не завидовал — просто испытывал невыносимое желание поскорее стать старше.

Особенно после того, как узнал, что Зар получил право покидать храм.

Хекки пытался выспрашивать молчаливого демона о его новой жизни, но тот если и отвечал, то так односложно и скучно, что хотелось со всей силы пнуть его по ноге и уйти.

Мысли о свободе стали почти пыткой. А потом еще попалась эта злосчастная книга! Из-за нее Хекки совсем потерял покой, да к тому же с Шеном поссорился.

Все началось с того, что один из наставников велел Хекки подготовить рассказ об истории храма. И тот послушно отправился в библиотеку, попросил там подобрать ему подходящие трактаты, да как последний дурак начал вчитываться в них, отыскивая для своего рассказа самое интересное.

Нашел на свою голову…

В одной из книг, среди самых первых страниц была щедро рассыпана вся правда о том, какими были первые актеры театра Великой Богини.

Они все были свободными.

ВСЕ.

Никто не принуждал их давать клятву вечной верности. Не ставил клеймо на пятку. И не сулил страшную кару за нарушение обета. Служение в театре для танцоров было честью и наградой за талант.

Хекки, конечно, прекрасно понимал, что с той поры утекла не одна сотня лет, но это не спасло его от горьких слез обиды, которые накатили внезапно, сжали горло и выплеснулись тонким всхлипом уже когда он спешно покинул библиотеку. Дав волю этим слезам, Хекки решил, что обязан поделиться новым знанием с Шеном. Тот хоть и помешан на танце, но тоже ведь, небось, скучает по другому миру…

Он довольно быстро успокоился, обругал себя плаксой и даже почти внушил себе, что нет никакого повода для расстройства. Ведь все решилось много лет назад, изменить что-либо уже невозможно… Хекки утер слезы и решил немного погулять по той части сада, где ему точно никто не помешает окончательно вернуться в правильное расположение духа, но поднявшись с камня, на котором приткнулся, понял, что совершил одну большую и неприятную глупость.

Он зачем-то прихватил книгу из библиотеки с собой.

Случайно.

А потом бросил в траву у своих ног и забыл на то время, пока самозабвенно предавался плачу.

Хекки прекрасно знал, что делать этого не стоило. У него даже ладони вспотели разом, едва только он представил, насколько строгим может быть наказание. Но время вспять не воротишь — раз уж сглупил, то придется теперь как-то выкручиваться. Наврать что-нибудь… А для начала можно хоть Шену книжку показать. Чтобы глупость не была совсем напрасной.

Но все вышло еще хуже.

Лучше бы сразу вернулся в библиотеку.

Когда Шен Ри увидел эту злополучную книгу, он так на нее уставился, что у Хекки сразу испортилось настроение. Виду он, конечно, не подал, но дураком себя обозвал. Мог бы и предвидеть, что старший друг не одобрит подобную выходку.

И вместо того, чтобы честно признаться в своей ошибке, Хекки зачем-то еще наврал, будто утащил фолиант специально… В ту минуту ему показалось, что ложь будет выглядеть краше правды.

Ничего подобного.

Шен будто диких ягод съел — рассердился, как никогда прежде и, наверное, впервые за все время их дружбы накричал на младшего. Это было так обидно, так неожиданно и нечестно, что Хекки во второй раз за день потерял над собой всякий контроль, сбежал прочь и еще раз повторил упражнение 'залей слезами всю свою одежду'.

Книгу он, конечно, вернул. Почти сразу, как закончил плакать. И с удивлением понял, что никто на самом деле не заметил ни исчезновения фолианта, ни самого ученика. Наверное, служители библиотеки решили, что мальчик решил погулять и поразмыслить над прочитанным. Ведь все свои записи и остальные книги он оставил, где было.

У Хекки даже хватило выдержки довести начатое дело до конца. Но от неприятного разговора с Заром он никуда не делся. Белый демон не преминул навестить младшего в тот же вечер и прочитать ему такую нотацию, каких Хекки еще ни разу не удостаивался, как ни старался. Впрочем, на этот раз он даже не огрызался, не спорил и не пытался доказать свою правоту. Ему и самому было ужасно стыдно, что он поссорился с Шеном накануне его первого большого выхода на сцену. Не самое лучшее выбрал время для неуместной лжи и возвеличивания своих воровских талантов…

Хекки успокоился только после того, как нарвал целую охапку цветов и бережно покрыл ими всю постель своего доброго, самого лучшего друга…

Его собственный экзамен был назначен в тот год, когда Хекки исполнилось тринадцать.

Он чувствовал себя почти всесильным. Тело повиновалось ему по малейшему указу — мышцы стали сильными, почти как у взрослого, а гибкость достигла своей наивысшей формы. При желании Хекки мог бы завязаться узлом или вытянуть ноги в струну параллельно полу. Мог без устали висеть, вцепившись пальцами в перекладину, или пройтись на руках через все комнаты танцорской школы. Но самое главное — он в полной мере овладел теми жестами и манерой движений, что свойственны лишь женщинам. И тамэ, актерам, что танцуют женские роли.

Доходило до того, что в коридорах храма служители смотрели на него с сомнением, пытаясь понять, не девочка ли перед ними. Хотя откуда бы женщине взяться в святых стенах? Хекки нравилось видеть замешательство в лицах служителей. Он по праву гордился собой — не так-то просто было изжить в себе мальчишеские ухватки, стремительную походку и даже выражение лица.

Но он очень старался.

И когда узнал об экзамене, даже не особенно и испугался. Был уверен в себе. И давно уже ждал этого дня.

Накануне Шен нашел время, чтобы навестить Хекки. Они привычно укрылись в своем любимом тайном месте в глубине сада и там старший друг бережно, как это умел только он, разрисовал лицо Хекки белыми узорами из защитных знаков.

— Пусть они принесут тебе удачу, — сказал Шен. — Краска смоется, но сила останется с тобой.

Хекки жмурился, подставляя лоб и щеки под влажные прикосновения прохладных тонких пальцев. От благодарности он так расчувствовался, что и сам почти растекся жидкой лужицей. Но тут уж никак нельзя было пустить слезу, поэтому Хекки отчаянно стискивал веки и горячо сжимал вторую, свободную ладонь Шена. И тот, как всегда, все понимал без слов.

— Я буду в зале, где ты должен танцевать. И Зар тоже. Мы не сможем подойти к тебе до конца испытания, но мысленно будем с тобой. У тебя все получится. Обязательно!

Хекки зажмурился еще сильней и коротко кивнул. Шен как раз закончил со своими узорами — уже было можно…

Танцуя в огромном почти пустом зале, он видел перед собой не строгие лица наставников и взрослых актеров, а лишь две пары глаз — вишневых и темно-синих. Он танцевал для них.

Он всей душой рвался в их мир.

И так хотел доказать, что может быть таким же сильным, ловким, грациозным и самоотверженным в танце.

Когда все было уже кончено, когда Хекки снял с себя влажную одежду для выступления, омыл лицо прохладной водой и ничком упал на кровать в отведенной ему комнате, они оба были рядом — Шен Ри и белый Зар. Словно два молчаливых стража. И вот день Хекки так хотелось верить, что их дружба всегда будет прочна, как каменные своды храмовых стен.

Проснувшись, он обнаружил себя в темноте и в тишине. Друзья давно ушли, он остался один в маленькой комнате на двоих. Вот только кроме него самого, здесь никого больше не было.

В школе для танцоров Хекки часто мечтал, как однажды сможет избавиться от общества шумных мальчишек и наслаждаться жизнью в отдельной комнате. Но теперь ему вдруг стало неуютно и так одиноко, что он поспешил одеться и поскорее выйти из своей новой спальни.

Оказавшись в храмовом коридоре, он вспомнил кое-как, откуда пришел накануне, и отыскал путь к театру.

На сцене как раз шло представление.

Точно так же, как раньше, словно он все еще был здесь чужаком, Хекки отыскал любимую нишу и спрятался в ней, наблюдая за выступлением. Действие уже приближалось к концу: на сцене яростно кружились танцоры, изображающие воинов, звучала грозная музыка, похожая на раскаты грома, вспыхивали красные и синие огни. Это было красиво. Хекки прежде не видел именно этот спектакль и потому смотрел, не отрываясь. А когда все закончилось, и актеры, сняв маски, вышли к зрителям на поклон, он дал себе слово, что обязательно будет стоять там, на этой сцене, и собирать все самые горячие аплодисменты. Он станет одним из лучших. Даже лучше этого легендарного Лоа (который на самом деле уже старый и вовсе не красавчик, если присмотреться!).

На следующий день Хекки первым делом нашел себе соседа по комнате. Вернее, он сам перебрался к одному из молодых и веселых танцоров. Атэ Хон сразу понравился ему своими шутками за завтраком и яркими живыми глазами. Он все время что-то рассказывал, даже когда жевал. Это выглядело так забавно, что Хекки моментально решил познакомиться с ним поближе. И не ошибся. Атэ Хон как раз искал себе компаньона в комнату — разве не замечательное совпадение?! Он, правда, был старше Хекки почти на пять лет, но совершенно этим не зазнавался.

Конечно, гораздо больше Хекки хотелось бы жить в одной комнате с Шеном… Но что толку мечтать о несбыточном? Все равно его место давно и прочно занял белый Зар. Эти двое ни за что не захотели бы что то менять… Хекки даже и спрашивать не стал — зачем выставлять себя дураком?

Уладив таким образом проблему с внезапным одиночеством, он взялся за второй очень важный для него вопрос. Не постеснялся узнать у Атэ, кто тут главный над всеми танцорами, и прямым ходом отправился к главному распорядителю.

Дабу Реа очень сильно удивился, когда к нему в покои пожаловал самый младший актер. Актер, который еще не успел сыграть ни одной роли. И на сцену-то настоящую поднимался всего раз в жизни.

— Тебе чего, малявка? — спросил распорядитель, когда добившись дозволения, Хекки предстал перед ним на широком богатом ковре. — Ты, случаем, ничего не перепутал?

Хекки отвесил самый красивый из всех возможных поклонов уважения и простер к распорядителю руки.

— Господин Дабу! Прошу вас, выслушайте меня! — он ужасно боялся, что этот дородный взрослый человек, от чьего решения зависит все, не станет слушать вчерашнего ученика… — Господин Дабу, я всю жизнь мечтал танцевать на сцене! Пожалуйста, дайте мне шанс доказать вам, что мне можно доверить действительно стоящую роль! Я совершенно готов! Я хоть сегодня могу стать Лунной Девой или ее сестрой! Или хотя бы Маленькой Сио…

Дабу Реа насмешливо фыркнул.

Еще бы… Хекки и сам понимал, какую дерзость совершает — будто распорядитель сам не знает, когда и кого выпускать с такими большими и красивыми ролями… Но он должен, должен бы попытаться! Пусть этот влиятельный и важный человек знает, что самый младший его актер готов сделать все ради достойного начала своего творческого пути!

Действительно все.

Хекки смотрел на Дабу Реа так проникновенно, так страстно и с мольбой, что распорядитель сердито замахал на него рукой.

— Откуда тебя демоны принесли, малявка?! Хорошо, я сообщу мастеру Обо, чтобы не тянул с твоим выходом. Но если ты еще раз посмеешь заявиться ко мне со своими обольстительными глазками, я самолично выпорю тебя прямо здесь, на этом ковре!

Хекки пятился к двери с бесконечными поклонами, а сам улыбался от уха до уха, не в силах сдержать радость. Почему-то он был совершенно уверен, что господни Дабу его не обманет и действительно отдаст нужные распоряжения.

Так и вышло.

Непонятно почему, но главный распорядитель не только поговорил с постановщиком театра: он, судя по всему, что-то серьезно внушил строгому мастеру Обо. Тот смотрел на Хекки с особым вниманием — пристальным и не особенно приятным. Но что бы там ни думал главный постановщик о дерзком 'малявке', а роль Маленькой Сио Хекки получил почти сразу. Конечно, перед первым выходом он долго и самозабвенно репетировал эту роль с другими актерами и вышел на сцену впервые только после того, как луна трижды выросла и снова сошла на нет. Да только это уже было не важно.

— Тебе повезло, — как-то раз сказал Атэ Хон, когда они оба сидели в своей комнате и с удовольствием лакомились фруктами. Сам Атэ был свободным актером и спокойно мог покидать пределы храма в любое время. Он часто приносил разные сладости, вкусные лакомства и даже вино, чтобы разделить эти угощения вместе с младшим. — Мало кому вот так сразу дают большую роль. Даже твой друг Шен, он ведь очень талантливый… а сколько прошло времени, пока Дабу его заметил! Тебе правда очень повезло, Лисенок!

Хекки весело кивнул, жуя свои любимые медовые шарики, и потянулся к бутылке с вином.

Жизнь была прекрасна!

Он щедро отпил прямо из широкого глиняного горлышка и доверительно сообщил старшему другу:

— Я просто ему понравился!

— Роспорядителю? — удивился Атэ.

— Ага… — Хекки сделал еще глоток и откинулся на своей кровати, мечтательно глядя в потолок. — Вот скоро наконец выйду на сцену, тогда вообще будет красота!.. Увидишь, сколько у меня появится поклонников!

— Да ладно! — хмыкнул Атэ Хон. — Не обольщайся! Ты просто обычный маленький болтун с симпатичной мордашкой. Таких талантов на любой улице больше чем грязи в канве!

— Сам увидишь, — не стал спорить Хекки. Он догадывался, что новый друг просто завидует ему. Сам Атэ был хоть и молод, но уже не так юн, как хотелось бы. — Лучше познакомь меня с кем-нибудь достойным!

— Познакомлю, — легко согласился Атэ Хон. — Конечно. Но если ты, в самом деле, так серьезно настроен, моя помощь тебе не особенно понадобится. Кому надо, те сами все увидят.

По большому счету он оказался прав.

Едва только состоялся первый выход Хекки, как жизнь его изменилась раз и навсегда.

Вскоре после выступления господин Дабу сам вызвал младшего актера в свои роскошные покои и с усмешкой бросил ему в руки огромный букет цветов.

— Садись, малявка. И слушай. Ты своего добился — показал себя во всей красе. Теперь пожинай плоды. Эти цветочки тебе посылает сановник Гао. Слыхал про такого? Нет? А зря, зря… Сановник очень любит сводить знакомство с нашими юными талантами. Щедро одаривает еще загодя. К цветочкам он тебе вот этот прилагает, — Дабу выложил на стол перед собой красивую деревянную коробочку размером с чехол для ложки. — Давай-давай, открывай.

Хекки не надо было просить дважды. Положив цветы на ковер, он подошел к столу и сел напротив распорядителя.

Коробочка была из теплого на ощупь, гладкого дерева. Она легко открылась, обнажив внутри багровую тканую обивку, на которой аккуратно свернулся изящный составной браслет из лунного серебра.

— Ух ты! — выдохнул Хекки. Никогда прежде ему не доводилось держать в руках таких вещей. Украшения для выступлений — не в счет. — Это мне?

— А кому еще? — Дабу Реа устроился поудобней среди своих подушек и неспеша раскурил трубку. Впустив в воздух пару колец ароматного дыма и позволив Хекки вдоволь полюбоваться браслетом, он насмешливо сообщил: — Как ты понимаешь, такие подарки обязывают к определенным ответам. Если примешь его, считай сам согласился на дальнейшие встречи.

Хекки кивнул.

Он понимал. Более чем. Также, как понимал и то, что его удача в обретении достойных поклонников во многом зависит от насмешника Дабу.

— А этот… сановник… он хороший человек? — спросил Хекки, не глядя в глаза распорядителю и нервно теребя краешек браслета.

— Кто? Гао? Да обычный. Не красавчик, но вполне обаятелен. И еще ни одного глупого мальчишку понапрасну не обидел. Он очень влиятелен, имеет много денег и власти. Такие, как ты, хорошенькие артисты для него — все равно, что новые игрушки. Не всерьез. Запомни это.

Хекки снова кивнул, по-прежнему не глядя на своего собеседника.

Он чувствовал себя очень странно: тревожно и радостно в одно время. Сын табачника из бедного квартала вполне осознавал, что именно сейчас создает свое будущее. И только от него самого зависит, каким оно станет.

— Я… я возьму этот подарок, — сказал он распорядителю и, наконец, поднял на него глаза. Без страха и сомнений. Твердо посмотрел в лицо человеку, который мог сделать с ним все, что захочет. Но во взоре Дабу не было на сей раз ни насмешки, ни скрытого яда. Только неожиданная усталость и печаль.

— Дело твое, мальчик. Обратного пути не будет.

Был ранний осенний вечер, когда через два дня повозка от советника Гао остановилась невдалеке от Северных ворот храма.

Один из приближенных слуг Дабу Реа проводил Хекки до самого выхода и там тихо сказал что-то стражам. Те молча кивнули, и Хекки, закутанный в теплый плащ из серой ткани (яркое не положено служителю Богини), без труда миновал высокую каменную арку.

Так, совершенно спокойно и даже прозаично, он оказался за пределами храма.

В первый миг Хекки совершенно растерялся — жизнь вечернего города мгновенно опрокинула на него кипучую волну запахов, звуков и образов. Но прежде, чем он успел прийти в себя, рядом с ним возник аккуратно одетый возница с длинным изящным хлыстом в руке.

— Извольте, юноша, пройти туда, — возница махнул в сторону маленькой крытой повозки, где мог разместиться лишь один человек.

Хекки послушно последовал за этим высоким и плечистым мужчиной, рядом с которым сразу ощутил себя ребенком. Он быстро забрался в красивую повозку, услышал, как с мелодичным стуком затворилась за ним деревянная дверца, и спустя мгновение оказался в глубоком тихом полумраке. Резные узоры на стенах повозки едва пропускали неяркий свет уличных фонарей и отсекали все лишние звуки. Хекки глубоко вдохнул и велел себе успокоиться. Он удобно устроился на мягких подушках, которыми был устлан пол повозки, и прикрыл глаза.

Цокали копыта лошадей, чавкала грязь под колесами, время от времени в щели-узоры проникали чьи-то возгласы и обрывки разговоров, смех, звяканье посуды из уличных едален, ароматы специй и жареного мяса… Хекки слушал эту музыку жизни, вдыхал ее запахи и пьянел без вина. Его сердце никак не желало успокоиться и стучать не так часто.

Свобода — вот она. Только руку протяни.

За годы жизни в храме Хекки многое забыл о городе, в том числе и то, какой он на самом деле большой. Повозка все катила и катила по улицам Тары, звуков становилось все меньше, и Хекки сам не заметил, как все же задремал на уютных подушках, приятно пропахших благовониями.

Проснулся он о того, что мерное покачивание прекратилось. А спустя минуту замок на дверце щелкнул и в повозку наполнила свежесть вечера.

— Прошу вас, — услышал Хекки. — Мы на месте.

Медлить он не стал. Чего бояться, когда уже все решено?

В доме сановника он на какое-то время лишился дара речи: там было так много позолоты, дорогих деревянных украшений с тончайшей резьбой и отделкой из камня, так много богатых тканей на стенах и ковров на полу… Хекки поймал себя на том, что идет раскрыв рот, будто последняя деревенщина, и решительно напустил на себя равнодушный вид. К тому моменту, когда он, наконец, оказался в покоях сановника Гао, на его лице уже вполне прочно закрепилась маска холодного спокойствия.

Таким и увидел его сановник — молчаливым, отрешенным и бесстрастным.

По крайней мере, Хекки хотелось так думать. Ведь на самом деле сердце его снова отчаянно билось о ребра, а дыхание так и норовило прерваться.

Сановник ждал его в глубине просторной комнаты, сплошь задрапированной ткаными занвесями и украшенной россыпью цветных ламп. Эти маленькие лампы на одну свечу были повсюду — свисали с потолка, стояли на полу, на невысоких комодах, прятались между слоев занавесей. Хекки мимолетно подумал, что ему очень хотелось бы жить в такой комнате… А потом он услышал негромкий и мягкий голос.

— Заходи, юноша, не стой на пороге.

Сановник был невысокого роста и широкий в плечах, но не толстый, чего больше всего опасался Хекки. Скорее просто округлый. Его домашнее платье отливало глубокими сине-зелеными красками и посверкивало серебряными нитями, а вся поза была такой расслабленной и мягкой, что казалось, этот человек излучает благодушие и глубинную уверенность.

Хекки склонился в поклоне и застыл так, ожидая разрешения поднять голову.

— Ну, полно, полно… — сановник похлопал по подушке возле себя. — Садись рядом. Обойдемся без церемоний. Не правда ли?

Хекки кивнул, быстро сбросил плащ с плеч и послушно опустился в самую гущу из россыпи подушек, сплошь покрывающих и без того ворсистый ковер на полу. Сам он рот раскрывать не торопился — понимал, что всегда успеет ляпнуть глупость.

Сановник мягко взял его за подбородок, а затем провел пальцем по щеке.

— Да, ты еще совсем дитя… Смелый маленький мальчик. Мне нравятся такие, — усмехнулся чему-то и вдруг вытащил из-за горы подушек мундштук с длинной трубкой, отходящей от курительного кувшина. — Ты пробовал аромат гоши? Да? Какой шустрый… Ну держи. Смотри не вдыхай слишком глубоко, а то потеряешь дыхание.

Дыхание! Да Хекки и так его давно уже потерял.

Он вцепился в мундштук точно нищий в огрызок хлеба и жадно втянул в себя ароматный сладкий дым. А затем еще раз. И еще. Спустя пару минут голова у него закружилась (не так, как от табака Атэ Хона, во много крат сильней!), а тело стало невесомым, точно воздух в небесном фонарике. Хекки и сам не заметил, как начал улыбаться, а затем и вовсе рассмеялся — легко и радостно.

То, что было после, он запомнил не очень хорошо: аромат гоши спутал его мысли, переплел ощущения. Но одно было бесспорно — когда действие чудесного табака закончилось, Хекки нашел себя совершенно счастливым. Уставшим, даже немного измученным, но счастливым.

Он понял, что не ошибся в выборе пути.

Ему понравилось быть взрослым.

Очень.

Сановник Гао был человеком сдержанным и умел останавливаться вовремя, а потому визиты Хекки в его дом случались не слишком часто. Но помимо него нашлись и другие желающие познакомиться поближе с новым дарованием из храмового театра.

Не реже, чем раз в три дня у Северных ворот останавливалась какая-нибудь красивая повозка, которая отвозила Хекки в один из самых богатых домов города. У него появилось много поклонников, как он и рассчитывал. И если в первое время Хекки еще изображал из себя наивного и невинного мальчика, то спустя несколько недель вполне освоился в новом жизненном опыте и уже не считал нужным так смущенно опускать глаза и робеть перед своими новыми знакомцами. Даже с сановником Гао он после того, первого раза чувствовал себя на удивление легко и непринужденно. Может тому виной были вино и табак гоши, а может, Хекки просто не умел подолгу оставаться серьезным.

Как бы то ни было, а в театре он очень быстро приобрел репутацию повесы. Кто-то завидовал ему, кто-то осуждал, но, по большому счету, всем было безразлично, как именно проводит свои ночи юный актер, которому по вечерам на сцене неустанно бросали цветы и осыпали целыми горстями монет. По правде говоря, Хекки и сам не ожидал, что люди будут так восхищаться его выступлениями, но научился принимать это как должное.

Только Шен и Зар время от времени пытались читать ему морали, но не особенно преуспели. В конце концов, они оба ничего не понимали в этой жизни. Слишком послушные, слишком скованные своими принципами — разве они имели право учить Хекки, как ему распоряжаться своей свободой?..

Атэ Хон своего соседа перевоспитывать не пытался. Только посмеивался над рассказами Хекки о его похождениях, да делился опытом, что стоит делать, а что — нет. Он и сам был не прочь время от времени поразвлечься в обществе людей из более высокородных домов, чем его собственный. Но, в отличие от Хекки, Атэ происходил из весьма уважаемой и совсем небедной семьи. Ему никогда не приходилось воровать еду, чтобы пообедать, или спать в одной кровати с кучей братьев и сестер. В роду Атэ Хона почти все были так или иначе связаны с театром, только выступали не в храме, а на своей собственной сцене, устроенной в одном из домов семьи.

— Атэ, зачем тебе жить здесь, если твой род такой богатый? — спросил его Хекки однажды. — Ведь ты мог бы иметь свою собственную комнату, приходить и уходить домой, когда угодно, даже водить к себе женщин… или мужчин.

Хекки давно уже задавался этим вопросом, недоумевая, зачем его товарищу сдался этот храм со всеми его правилами и строгостями.

Атэ Хон помолчал минуту, потом ответил, не глядя на Хекки:

— Так получилось. Я там… натворил дел. Старшая сказала, лучше, мол, уйди с глаз долой, пока все не забудут. Вот я и решил какое-то время здесь поработать. Дабу платит честно и много, хотя я, когда пришел, был еще совсем мальчишкой, чуть старше тебя. Но таковы законы этого театра — если актер нанятый, будь добр отвали ему приличный кошель монет.

— Понятно…

Хекки не сталь расспрашивать Атэ, чем именно тот провинился. Раз сам не сказал — значит не захотел. Да и какая разница. Вместо того он задумался о своей собственной семье.

С той поры, как отец отвел его в храм, он ничего не слышал о людях, с которыми провел первые пять лет своей жизни. Знал только, что из тех монет, что сыплются к его ногам во время выступления, часть должна доставаться его семье. Таков был уговор, когда отец отдавал Хекки служителям. Но ни разу никто не спросил о нем, не пришел в беседку для свиданий, не принес новостей из дома. Даже мать… В первые несколько лет Хекки все ждал, что она появится однажды в храме, попросит привести к ней сына хоть на несколько минут… Напрасно. О нем забыли, словно и не было никогда в семье табачника младшего сына.

После первых выступлений, Хекки очень хотел спросить у главного распорядителя о своих родных. Кто-то ведь наверняка забирает эти его монеты… Но чем больше он думал, тем отчетливей понимал, насколько это глупая затея. Кому он нужен? Братьям и сестрам, что давно выросли? Отцу, который самолично продал его за еду и вино? Матери, не отыскавшей времени хоть раз навестить свое дитя? Если кто и являлся в храм за деньгами, этому человеку не было дела до самого Хекки.

Да и пусть. В конце концов, Шен Ри и Зар тоже ничего о своих семьях не знали.

Насмешница-судьба приготовила ему неожиданный 'подарочек', когда он совсем того не ждал.

Это был обычный вечер с большим представлением. Как всегда зимой, спектакль давали в крытом зале. Хекки выступал самозабвенно, не думая ни о чем, кроме танца. Ему нечасто так удавалось, и потому он особенно радовался каждому движению и каждому вдоху. А после спектакля вышел на финальный поклон, ожидая привычных 'подношений' от зрителей. Монеты, цветы, восторженные выкрики — Хекки улыбался, глядя на людей, что стояли по ту сторону сцены, но внезапно его взгляд зацепился за одну невысокую фигурку в ближнем ряду. Эта девчонка не отбивала свои ладони в аплодисментах и не смотрела на актеров с восхищением. Она стояла, скрестив руки на груди и насмешливо кривила и без того слегка несимметричное лицо. Увидев, что Хекки заметил ее, девочка отчетливо подмигнула ему единственным своим глазом и мотнула головой в сторону одной из ниш, которые он так любил.

Любопытство, как всегда, оказалось сильнее любого другого чувства и вскоре Хекки, все еще облаченный в сценический наряд, уже стоял возле ниши. Одноглазая девчонка ждала его там, сидя на высокой каменной скамье и перебрасывая из руки в руку большую спелую грушу.

— Так вот ты каков, сын табачника! — сказала она вместо приветствия и посмотрела на Хекки дерзко, с вызовом.

— А… — растерялся тот и пару мгновений таращился на девчонку с немым удивлением. — Откуда ты знаешь, кто мой отец?

— Оттуда же, откуда и все остальные его наследнички, — одноглазая с хрустом откусила от груши большой кусок, неспешно прожевала его и только тогда милосердно сообщила разгадку: — Я твоя сестра, балбес.

Тут Хекки окончательно лишился дара речи.

Вот эта — его сестра?

Тощая, как уличная кошка, ниже его почти на голову, с тонким шрамом через все лицо, с узлом из кожи на месте левого глаза, одетая в какие-то живописные лохмотья… Его сестра?

— Не веришь? — девчонка не переставала усмехаться, и единственный ее глаз, такой же зеленый, как глаза самого Хекки, излучал неприкрытое довольство. — Ну, вглядись получше. Папенька не раз сетовал, что я на тебя похожа больше, чем на него.

Могла бы и не говорить. Хекки и сам видел очевидное сходство с тем лицом, которое каждый день встречалось ему в зеркале. Только у сестры черты были тоньше и мягче — все-таки девочка, да и младше его к тому же.

— Жун… — пробормотал он. Конечно, она изменилась — сестре было всего два года, когда Хекки отдали в храм. — Ты… ты от мамы?

— Ну вот еще! — девчонка снова откусила от груши и с наслаждением плюнула косточкой далеко в зал. Хекки оценил это умение (он и сам всегда получал удовольствие от подобных шалостей). — Я там давно не живу. После твоего ухода отец маменьке настрого запретил плодить новых детишек, но она не сдержалась. Когда мне было четыре, снова родила. Папаша ей тогда поставил ей условие — мол, в честь появления каждого нового наследника, будет предыдущего продавать каким-нибудь бродячим фокусникам. И сразу закрепил слова делом — так я оказалась в балагане Папаши Ло.

— Вот как… — выдохнул Хекки, совершенно потрясенный новым знанием. — Значит, ты тоже умеешь танцевать?

— Не, — Жун усмехнулась, — танцевать не умею. А по канату ходить — запросто. И остальное тоже. У Папаши всему научишься… Но танцы он не любит. Говорит, это для храмовых ручных крыс дело.

Хекки невольно вздрогнул от ее последних слов, и это не укрылось от Жун.

— Да, братец, мне повезло побольше, чем тебе. Я хоть не сижу взаперти, как ручная зверюшка.

— А это? — Хекки робко коснулся своего лица в том месте, где у его сестры был длинный темный шрам. — Откуда?

Жун криво улыбнулась.

— Подарок от одного высокородного. Я тогда еще с нашим семейством жила. Бегала по улице, да попалась под ноги какому-то мерзавцу. Верней, его лошади. Ну он и хлестнул меня не глядя. Мать говорила, мне еще повезло. Мог насмерть зашибить. Или затоптать. А так просто шкуру немного подпортил… Из-за этого больше папенька огорчался, когда Папаша Ло дал ему меньше денег, чем мог бы, — Жун презрительно дернула щекой и снова откусила от груши. На сей раз косточки она сердито сплюнула себе под ноги. — А по мне, так и демоны с ним, с этим шрамом, да и с глазом тоже! Зато публика денежки охотней дает, и у Папаши я на хорошем счету.

— Жун… — так странно было назвать это имя, — как ты нашла меня?

— Делов то… Мы часто в Таре выступаем. Заглянула к маменьке, а она мне уж не раз про старшего братика из храма рассказывала… Ну я и спросила, как тебя найти, — Жун посмотрела на огрызок в своей руке и отбросила его в строну. — Она там гордится тобой до икоты. Дескать, такой талантливый мальчик получился, кто ж знал…

— Ни разу не пришла… — сорвалось у Хекки.

— И не придет, — отрезала Жун. — Отец ей запретил, а она его боится. Да и старая уже стала. Ходит плохо. Я ей костыль новый в этот раз подарила, да что толку… Все равно дальше двора уж два года как не высовывается.

Хекки прикрыл глаза.

Он хорошо помнил, какой жизнерадостной и подвижной была мама, когда он жил вместе с ней. Помнил ее улыбку, мягкие руки, как она все успевала по дому и всегда умела утешить.

— Жаль… — сказал он, внезапно охрипшим голосом.

Жун пожала плечами.

— Сама так захотела. Никто не принуждал столько рожать. Конечно, все здоровье в детишек ушло. Ниа была уж одиннадцатой.

Ниа…

Еще одна сестра.

Хекки тряхнул головой, отгоняя жалостные мысли. Что было — то прошло. Жун права. Мать сама выбрала такой путь. Сама выбрала себе в мужья человека, который не принес ей счастья.

— Ладно, братец, мне пора, — Жун вытащила из кармана своих ярко-красных штанов еще одну грушу и вручила ее Хекки. — Рада, что увидела тебя. Танцуешь ты и впрямь красиво. Жаль, в клетке. Если надумаешь сбежать из этой… святой обители, спроси про балаган папаши Ло. Он тебя наверняка возьмет. И так переиначит, что даже маменька не узнает.

Хекки машинально кивнул, но сестра этого уже не увидела — она быстро удалялась прочь из большого опустевшего зала.

Прошло почти полгода, прежде чем Хекки увидел Жун снова.

Эти полгода были полны танцами, музыкой, сладким табачным дымом и ночами без сна. Хекки знал, что не должен терять над собой контроль, иначе тело его перестанет подчиняться ему, и потому часто отсыпался в своей комнате днями, в то время, когда не было репетиций. Он также никогда не отдавал по-настоящему свой разум вину, каким бы сладким оно ни было. Еще в самые первые дни визитов в дом сановника Гао, Зар настрого запретил младшему другу туманить сознание крепкими напитками. И хотя Хекки теперь редко слушал старших, тот разговор он не забыл — уж очень красочно Белый Змей расписал, как отказывают ноги у танцоров, что не знают меры в винных возлияниях. Хочешь, не хочешь, а запомнишь…

Но без вина прожить вполне можно — в мире и других удовольствий хватает.

Прошло не так много времени, когда все стражи на Северных воротах окончательно привыкли к тому, что один из младших актеров постоянно уходит из храма по молчаливому попустительству главного распорядителя. При виде Хекки эти суровые воины у ворот чаще всего делали вид, что просто его не замечают. Им так было проще. А сам Хекки и вовсе давно уже не смотрел в их сторону — его больше занимал мир за пределами храма. После той беседы с Жун он много думал о ее словах, примеривал их на себя так и этак, но страх все равно был сильнее желания убежать. И потому Хекки предпочитал оставлять все, как есть. Ему и без вольной жизни было очень даже неплохо.

Со временем он понял, что стражи ворот ничего не знают о том, с кем и куда он отправляется, и это окончательно развязало ему руки. А вернее, ноги: Хекки стал уходить из храма не только по вечерам, но иногда и днем. И он уже не дожидался, когда за воротами в условленное заранее время появится экипаж. Все чаще Хекки сбегал из храма вместе с Атэ Хоном, который был также охоч до приятных развлечений, любовных утех и угощений. Вдвоем они останавливали первую же попавшуюся повозку и отправлялись в те дома, где им всегда были рады. Благо, Атэ Хон знал немало таких мест и щедро делился с Хекки своими связями и знакомствами.

Когда Жун появилась в храме во второй раз, Хекки как раз гадал, как бы поинтересней провести предстоящий вечер. На завтра в театре не было запланировано ни спектаклей, ни утренних репетиций, так что он вполне мог позволить себе уйти хоть на всю ночь.

Гостям храма не позволено бывать в той часть обители, где находятся жилые комнаты — обычно если кто-то намеревается повидать актера или другого служителя Небесной Богини, для этого следует прийти в одну из беседок для свиданий и попросить ее смотрителя устроить встречу.

Но Жун, конечно же, не считала нужным соблюдать какие-либо правила.

Хекки сначала услышал странный отчетливый звук, как будто на пол упал большой орех, а потом ощутил внезапный тычок в спину. Подняв глаза, он увидел за раскрытым окном свою младшую сестру. Жун сидела в развилке невысокого дерева и вдохновенно обрывала с него мелкие незрелые сливы. Ими она и кидала в комнату, целясь в ее обитателя.

— Экий ты, братец, смешной, — сказала она, запуская в него очередным зеленым плодом. Хекки легко уклонился от летящей в него сливы и улыбнулся. Он сам не понял почему, но сердце его моментально наполнилось радостью.

— Как ты сюда попала? — спросил он, выбираясь в сад через окно.

— Как и все, — насмешливо ответила Жун. — Ногами. В город со мной пойдешь?

Или она прекрасно знала, что Хекки давно уже протоптал себе тропинку за пределы храма, или решила проверить на смелость.

— Пойду, — ответил Хекки, возвращая ей ухмылку.

За полгода Жун не особенно изменилась — она была такой же худой и маленькой, какой Хекки запомнил ее. Только волосы отросли, да вместо зимнего наряда появился летний, еще более пестрый и вызывающий. Жун носила мужское платье и стригла волосы так же коротко, как сам Хекки — они едва доставали ей до плеч. Оказавшись вместе с сестрой в городской толпе, Хекки быстро понял, что окружающие обычно принимают ее за мальчишку.

— Так удобней, — ответила Жун на вопрос, зачем ей нужен этот маскарад. — Ты, вот, любишь притворяться девочкой, а мне больше по душе выглядеть, как парень. Меньше пристают разные… Да и залезть куда-нибудь я гораздо быстрей смогу в этих штанах, чем в девчоночьем наряде.

Она крепко держала Хекки за руку и, ловко лавируя в потоке людей, шла в ту сторону, где ему бывать еще ни разу не доводилось. Минуя шумный рынок, а затем — несколько оживленных ремесленных кварталов, Жун вывела Хекки к реке.

— Ух ты… — он восторженно уставился на широкий мутный поток, величественно несущий себя меж забранных в камень берегов. — Как здесь… просторно.

— А то! — Жун села на край каменной ограды и свесила ноги к воде. — Это тебе не клетке прыгать целыми днями.

— Да я и не прыгаю, — Хекки сильно задевало, когда сестра напоминала про его несвободу. — Я давно уже в город выхожу. Ну… чаще по вечерам.

— Ага, — хмыкнула Жун, — и в компании со своим дружком-павлином! Я видела.

И когда успела?

— Атэ Хон не павлин, — сердито ответил Хекки. — Он хороший. Мне с ним весело.

— Да уж… С такими всегда весело, — сестра достала из штанов горсть зеленых слив и принялась размашисто кидать их в воду. — Смотри потом не наплачься.

— Но… Почему?

— Потому. Павлин, он и есть павлин. Только собой любуется. А ты ему для пущей красоты нужен. Будь с ним поосторожней, братец.

Хекки даже не нашелся, что ответить. Никогда он не рассматривал свою дружбу с Атэ под таким углом. И этот угол не очень-то ему понравился.

— Ладно, демоны с ним. Я к тебе за другим пришла, — Жун бросила последнюю сливу и обернулась к брату. Она посмотрела на него своим единственным зеленым глазом так пристально и взросло, что Хекки стало не по себе. — Ты уходить не надумал?

Нельзя сказать, чтобы этот вопрос совсем застал его врасплох, но все же Хекки долго молчал, прежде чем ответить.

— Я боюсь, — сказал он, в конце концов. — Ты ведь знаешь, как сурово за это накажут, если поймают потом.

— Не поймают, — небрежно бросила Жун. — Я ведь тебе обещала, что не поймают.

— А почему тебе это так важно? — спросил Хекки, столь же пристально вглядевшись в лицо сестры, как прежде она сама смотрела на него. — Зачем?

Жун покачала босыми ногами над зеленоватой речной водой. Помолчала. Заправила непослушную, чуть вьющуюся прядь за ухо.

— Вдвоем ведь лучше, — сказала она, не глядя на брата.

Обратно в храм Хекки вернулся в полном смятении.

Той ночью он никуда уже не пошел, остался в своей комнате, несмотря на горячие убеждения Атэ Хона, что в одном из лучших домов Тары очень ждут талантливого юного танцора. Уходя, Атэ обозвал младшего друга болваном и сердито захлопнул раздвижную дверь.

Хекки долго смотрел на тонкую деревянную створку с окном, затянутым тканью, и вспоминал слова Жун.

В душе у него боролись силы, которым он не мог дать названия.

Маленькая одноглазая девочка с растрепанными на ветру волосами нарушила и без того хрупкий покой в его сердце.

Хекки хотел, очень хотел оставить храм, стать для нее верным добрым братом, защитником и другом… Но он до ужаса боялся обещанной кары. К тому же… уйти — означало навсегда забыть тех, кто стал ему дорог здесь, в театре. И если без Атэ или белого Зара Хекки смог бы прожить, то Шен значил для него действительно много. Признаваться себе в этом было трудно, но куда деваться? Ведь стоило только подумать о расставании, как в сердце начинала свербеть тихая настойчивая боль. Глухая, как от вчерашнего ушиба, она постепенно вытесняла все остальные мысли и чувства.

Прежде Хекки не особенно задумывался, что значит для него дружба с Шеном. Просто знал — этот человек дорог ему больше, чем все члены родной семьи, вместе взятые. Но при этом легко позволял себе и дерзости, и лукавство, и снисходительные насмешки в адрес друга, который никогда (кроме того раза с книгой) не умел по-настоящему сердиться или обижаться. Став актером, Хекки уже не так сильно нуждался в одобрении Шена и давно не просил его рассказывать волшебные истории. Но, как и прежде, приходил к нему со всеми своими радостями и печалями. Конечно, если был уверен, что старший друг не начнет читать ему морали или слишком уж огорчаться.

Он привык знать, что Шен всегда рядом.

Расстаться с ним? Оставить в прошлом?

Когда Хекки отчетливо и в красках представил себе это, он до крови закусил губу, чтобы не заплакать.

Нет… он не мог.

Шен был для него больше, чем просто друг.

Иногда в сознание Хекки закрадывались мыслишки о том, как было бы интересно увидеть его рядом с собой совсем без одежды… Но он гнал их, совершенно ясно понимая, что такого не случится никогда. Более того, он знал, что никогда не позволит себе даже мимолетно посмотреть на Шена тем особым взглядом, каким одаривал других мужчин. Нет! Ни за что… Хекки прекрасно знал, что его старший друг не создан для подобных отношений. Зато так можно навсегда лишиться его искренней любви старшего брата.

А ему эта любовь была нужна, как воздух.

Другой у него не было.

По крайней мере, до той поры, пока Жун не взяла его за руку на том каменном парапете и не вложила в нее маленький кораблик из цветной бумаги.

Она стала часто наведываться к нему. Всегда без предупреждения, всегда неожиданно, когда даже не предполагал, что увидит ее. Актерская труппа ее хозяина уже несколько месяцев как обосновалась в Таре, и Жун теперь могла заявиться под окно Хекки в любой момент.

Она всегда выбирала момент, когда Атэ Хон оказывался поодаль. Приносила с собой сладости или фрукты, иногда красивые безделицы для поднятия настроения или громкие хлопушки. Хекки едва удержал ее однажды от желания поджечь такую хлопушку прямо в храмовом саду. По части шалостей сестра даже ему могла дать приличную фору.

Сам он тоже всегда припасал для нее маленькие подарки. Красивый кулон с прозрачным камнем, печенье с добрым пожеланием внутри, необычную ракушку… А когда снова приблизилась зима — новые ботинки и теплый плащ. Этот Папаша Ло не особенно следил за тем, чтобы его люди не мерзли…

Жун больше не спрашивала его про побег.

Но Хекки не забывал про их разговор у реки.

Иногда, в те дни, когда жизнь казалась ему особенно глупой и лишенной смысла, он почти совсем решался на бегство. Но, как назло, именно в эти моменты Жун не находила времени заглянуть к своему братцу… А когда она снова появлялась, Хекки уже удавалось справиться с внезапной хандрой. И он снова и снова предпочитал оставить все, как есть.

А потом началась зима, и балаган Папаши Мо покинул город. До самой весны Хекки не видел сестру. Он скучал по ней, но старался не позволять себе лишних печалей. Хекки давно для себя решил, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на грусть-тоску. И потому, когда ему особенно сильно хотелось услышать чуть хрипловатый насмешливый голос Жун, он на всю ночь уходил из храма и вдохновенно предавался наслаждениям и порокам. Сладкий аромат табака, жаркие объятия и вкусная еда вытесняли прочь любые невеселые мысли.

Иногда ему ужасно хотелось позвать с собой Шена, который все еще не имел права выходить за пределы храма и едва ли представлял себе весь размах доступных человеку радостей. Хекки так хотел показать ему какие красивые дома могут быть открыты талантливым молодым актерам, какие интересные люди там встречаются, какие удивительные угощения подаются на этих полузакрытых встречах… Но всякий раз останавливался, стоило лишь пристальней вглядеться в лицо друга.

Не нужны были Шен Ри эти красоты и удовольствия. В отличие от многих других обитателей храма, он был вполне счастлив с той невеликой свободой, которую ему отмерили. Шен послушно ждал того дня, когда ему официально позволят выйти в город… И иногда Хекки почти ненавидел его за эту покорность своей судьбе. Если бы Шен не был так очарован танцем, он знал бы о мире гораздо больше. И, быть может, даже согласился бы бежать из храма вместе с Хекки…

Оставалось только утешать себя тем, что старший друг может измениться, если его очаруют улицы Тары. Но на самом-то деле Хекки понимал — рассчитывать на это не стоит.

А Жун снова появилась в городе, когда весна уже почти перетекла в лето.

Сестра привычно проникла в храм и бесцеремонно разбудила его, спящего после шумной веселой ночи. Хекки проснулся от того, что по спине его, одна за другой, ударяли крепкие зеленые сливы.

В это утро он вдруг особенно ясно осознал, что стоит на самом краю того решения, что зрело в нем столько лет. Глядя на смеющуюся Жун, засевшую в ветвях дерева, Хекки хотел лишь одного — уйти вместе с ней и никогда не возвращаться.

А впереди было целое лето, его пятнадцатое лето.

Если бы только он знал, что оно принесет с собой…

Вскоре после возвращения Жун Хекки попал в дом Тэ Со.

Это было богатое имение с таким количеством комнат, что можно заблудиться. И каждая из них таила возможность с головой окунуться в мир наслаждений. Прежде Хекки даже не предполагал, что в одном доме можно собрать столько мягких подушек, курительных кувшинов и предметов для любовных утех. И это не говоря о роскошной коллекции вин.

Разумеется, в имении Тэ Со он оказался вместе с Атэ. Старший друг и сам лишь недавно стал посещать так называемые 'творческие собрания', что проводились в этом доме. И не преминул позвать Хекки с собой, как только стал там в достаточной мере 'своим'.

Молодой и красивый Тэ Со был богат и охоч до удовольствий. Проматывая состояние своего не так давно почившего отца, он создал вокруг себя атмосферу бесконечного праздника, где упомянутое 'творчество' существовало лишь для прикрытия. Да, в дом Со почти каждый день приглашались художники, поэты, танцоры и музыканты, но все эти встречи заканчивались одинаково — большой попойкой и томными стонами, доносящимися из каждой комнаты. Понадобилось менее года, чтобы владения юного Тэ приобрели довольно скандальную известность.

Оказавшись там в самый первый раз, Хекки надеялся остаться незамеченным — даже для него, большого охотника до развлечений, в этом доме оказалось слишком много людей, табачного дыма и недвусмысленных взглядов.

Но отсидеться в углу ему не удалось — почти сразу Атэ Хон выловил в клубах дымовой завесы чуть пьяного хозяина и представил ему нового гостя. Черноглазый, ярко разнаряженный Тэ Со впился в Хекки пронзительным долгим взглядом и уже в следующий миг властно поманил за собой к одной из дверей.

В ворохе цветных подушек, окутанный сладким ароматом гоши, Хекки отчетливо вспомнил свое самое первое свидание… Но горячий, нетерпеливый и избалованный Тэ ничем не напоминал сановника Гао Ма. Он едва не порвал рубаху на своем госте в порыве жадной страсти, оставил на его спине болезненные следы от длинных ногтей и до крови прикусил ему губу.

В кои-то веки Хекки был рад наконец сбежать домой — под надежную и спокойную сень храмовых стен. Но спустя пару дней Атэ Хон сообщил ему, что Тэ Со приглашает своего нового знакомца увидеться вновь. И настоятельно советовал не обижать этого человек отказом.

Немного поразмыслив, Хекки решил, что от еще одного похода в особняк Со вреда ему не будет. А польза, глядишь, получится.

Но одним разом не обошлось.

По какой-то странной причине этот богатый любитель 'искусства' проникся особой симпатией к юному танцору. Он щедро осыпал Хекки подарками, часто приглашал остаться на всю ночь и очень скоро возвел в звание своего фаворита.

Нельзя сказать, чтобы Хекки это не нравилось — ему было приятно сознавать себя значимой персоной. К тому же Тэ больше ни разу не рвал рубахи на своем любимчике. Напротив, старался всячески угодить. И уже к середине лета Хекки вполне отчетливо понял, что капризный молодой богач по-настоящему влюбился в него.

Вот тогда-то и просочился в его душу запоздалый тоненький страх. Вернее, просто тревога и нехорошее предчувствие.

Прежде Хекки никогда не связывал себя обременительными узами любовных обещаний — все его друзья и покровители прекрасно знали цену мимолетным свиданиям. Разве что сановник Гао по-прежнему оставался для Хекки особенным… Но, скорее всего, просто потому, что он был первым.

А с Тэ Со все складывалось слишком сложно. Слишком болезненно. Этот родовитый повеса всерьез решил, будто может решать за Хекки, когда, где и с кем тому проводить свое время за пределами храма. Поначалу словно бы в шутку, но чем дальше, тем более серьезно он устраивал сцены ревности и пытался ограничить свободу своего 'дражайшего друга'.

Неудивительно, что однажды Хекки окончательно устал от таких отношений. Врать и выкручиваться он не стал — честно сообщил своему высокородному обожателю, что больше приходить не будет. Дескать, другие дела ждут.

Он ведь, и правда, успел порядком соскучиться по прогулкам с Жун и возможности просто побыть наедине с собой.

А Тэ… Богатый любовник не стал устраивать бурных сцен: выслушав Хекки, он даже улыбнулся. Холодно и колко — одними губами. А потом словно невзначай уронил на пол тонкую фарфоровую вазу.

— Ох, — задумчиво сказал Тэ. — Какая жалость. Красивая была… да… Красота обычно такая хрупкая.

Небрежно наступив на осколки и, громко хрустнув ими, он вышел из комнаты. А Хекки остался стоять и гадать, что было скрыто в этом очевидном недобром послании.

Но никаких умных мыслей в его голову в тот вечер не пришло. Кроме одной — поскорее убраться из особняка Со.

Впрочем, даже если бы Хекки думал над словами Тэ всю ночь напролет, едва ли он смог бы догадаться, какой будет месть его бывшего 'возлюбленного'.

Несколько последующих дней он пребывал в тревоге — все ждал какого-то подвоха, наказания за дерзость и 'неверность'. Но жизнь спокойно текла своим чередом, и вскоре Хекки почти забыл о неприятном разговоре. Несколько раз он с удовольствием уходил на всю ночь к своим старым знакомцам, которые — к счастью — никогда не требовали от него вечной любви. Только приятного общения в постели.

Потом было большое представление в честь Середины лета, и накануне Хекки больше времени проводил на репетициях, чем где-либо еще. Когда же праздник остался позади, а до следующего — Дня явления Вершителя — было еще далеко, он решил, что теперь можно и отдохнуть. Пару ночей подряд Хекки провел в доме сановника Гао, затем еще два дня отсыпался, а на третий к нему наконец заявилась Жун. В руке у нее был большой сачок, а на губах — лукавая улыбка. Хекки ответил ей точно такой же ухмылкой.

— Я буду ловить карпов, — сообщила она брату, когда тот привычно покинул свою комнату через окно. — Это очень весело. Ты не пробовал?

Хекки задумался. Что-то свербело на краю его памяти, но ухватить это воспоминание он не мог.

— Не помню, может и пробовал. Давно… когда еще дома жил.

Они покинули храм, когда густой летний вечер только начал вступать в свои права, наполняя воздух ароматами ночных цветов, уличных жаровен и благодарственных возжиганий. Жун привычно держала брата за руку и стремительно пробиралась через заполненные толпой улицы. Вечером в центре Тары всегда много людей, особенно вблизи храма, где так много рынков и дешевой еды.

Миновав шумные кварталы, Хекки и Жун оказались в той части города, где парков и богатых особняков гораздо больше, чем переулков и простых домов.

— Пойдем к пруду возле Белой пагоды, — сообщила Жун. — Я давно там промышляю. Хорошее место.

Хекки не стал спорить.

Они быстро добрались до нужного места и спустились под ажурный деревянный мост, ведущий к пагоде в центре пруда. Там Жун срезала длинный и гибкий прут, заострила его конец и вручила Хекки. Сама она закатала штаны выше колен и ловко перепрыгнула на большой камень чуть поодаль от берега. Хекки знал, что если стоять на мосту, внизу обязательно соберутся жадные попрошайки-карпы. Но с моста их не выловить, поэтому Жун охотилась, поджидая добычу на покатом сером валуне. Несколько минут она стояла неподвижно, а потом резко махнула сачком и радостно вскрикнула — в сетке отчаянно билась крупная красно-белая рыбина.

Спустя час они по очереди выловили пять карпов. Были еще два, но эти хитрецы сумели выскользнуть из рук прежде, чем острый прут проткнул их глаза насквозь.

На ближайшем рынке Жун не торгуясь сплавила рыбу своему знакомому продавцу и, довольная, подбросила на ладони крупную блестящую монету.

— Гуляем, братец! Теперь и поужинать не грех!

Только распростившись с Жун недалеко от храма, Хекки вспомнил, что этим вечером в театре была назначена дополнительная репетиция. Он немного огорчился своей забывчивости и легкомыслию, но быстро утешил себя мыслями о своей удаче. Конечно, за отсутствие его никто не похвалит, но всегда ведь можно что-нибудь наврать. Например, сказать что приболел и случайно уснул в саду. Или переложить вину на целителей, которые якобы его задержали.

Словом, Хекки не особенно устыдился своего проступка и уж подавно совсем не увидел в нем большого греха. Репетиция ведь не самая важная, так… из числа малозначительных.

Беззаботно насвистывая неприличную песенку про кошку и монаха, он приблизился к храму и напоследок глотнул вина из небольшой бутылки, что осталась после долгого и веселого ужина в харчевне у реки. Свое обещание 'не усердствовать' Хекки помнил, но иногда-то ведь можно… Тем более, вино такое сладкое, абрикосовое…

Переполненный хорошим настроением, он весело отшвырнул бутылку куда-то в темноту ночи и шагнул под каменный свод высоких ворот.

Именно в ту минуту кто-то там, свыше, провел большую и жирную черту между прежней жизнью Хекки и его последующим существованием.

— Эй! Что вам нужно?! — он громко вскрикнул от боли, когда кто-то большой и сильный безжалостно схватил его за плечи, заломил руки за спину и скрутил их грубой веревкой. — Что вы делаете?!

Ужас накрыл Хекки с головой.

Он почему-то сразу все понял. Сразу догадался, кому обязан таким 'радушным' приемом.

Тэ Со. Этот проклятый ревнивец ничего не забыл.

От страха ноги у Хекки почти отнялись, так что здоровенный служитель-стражник просто волок его за собой, как стреноженную козу на убой. До самых покоев настоятеля. А там 'дерзкому мальчику' припомнили все его прегрешения, какие только можно было. Хекки слушал надтреснутый равнодушный голос настоятеля, обмирая от ужаса, и чувствовал, что стремительно падает в пропасть, выбраться из которой уже не сможет никогда. Он почти не дышал, когда настоятель объявил свой приговор. И наивно, совсем по-детски обрадовался, услышав что-то про оковы. Подумал, что отделается несколькими днями сурового заточения.

Глупец.

Если бы он только знал, о каких оковах идет речь… Он бы упал настоятелю в ноги, рыдал бы и умолял о милосердии, просил бы высечь его самыми суровыми плетьми, посадить в темницу и давать лишь гнилую воду, на целый год сослать к мойщикам туалетов или придумать любое другое наказание… Но только не вот так! Не это страшное проклятие, при виде которого даже невозмутимый Зар распахнул глаза от ужаса.

Зар… Хекки впервые видел Белого Змея в такой ярости. Не считая, конечно, той знаменательной драки в детстве. На сей раз беловолосый словно опять взбесился, осыпая младшего друга столь могучими ругательствами, что даже Жун восхитилась бы его словесным мастерством.

А Шен, напротив, молчал, ошарашенный произошедшим.

Когда Хекки пришел в их комнату и, наконец, разрыдался подле лучшего друга, тот не сказал ему ни слова в укор. Едва лишь разгневанный Зар вышел прочь, Шен просто обнял младшего за плечи и долго гладил по спине теплой узкой ладонью.

Пока Хекки не почувствовал, что страх отходит в сторону, уступая место желанию провалиться в долгий спасительный сон.

Последующие дни стали для него одним сплошным кошмаром. Еще никогда прежде Хекки не испытывал такой животный ужас, такой страх перед будущим. После того, как Зар рассказал ему о значении красных узоров, мир превратился в место, где нет никакой опоры, нет укрытия и защиты. Хекки просыпался по ночам от того, что видел себя падающим в бездонную пропасть с обрыва. Или из окна Башни Духов, где его навсегда лишили свободы и чего-то еще… того, чему так трудно подобрать название.

Шен, как мог, пытался утешить друга, но все его слова проваливались в ту самую пропасть, которая снилась Хекки почти каждую ночь. В какой-то момент испуганный и лишенный всякой надежды сын табачника впервые по-настоящему осознал ту истину, которую не раз пытался донести до своих учеников храмовый духовный наставник: в мире действительно нет ничего, за что можно удержаться, кроме тебя самого. Кроме того невидимого стержня внутри, который именуется душой.

На второй день после наказания Хекки молча собрал свои вещи и перебрался в другую комнату — подальше от Атэ Хона, который смотрел на него, как на трехлапую собаку. Он не хотел жалости от своего товарища по ночным прогулкам. Это у Шена на плече всегда можно пустить слезу, потому что Шен поймет все правильно и ничего лишнего не скажет. А Атэ… разболтает потом всем, какой Хекки слабый и бесхребетный. И другие актеры начнут злословить за спиной у младшего, которому так не повезло.

Впрочем, Хекки понимал, что злословить будут в любом случае — не так часто в театре случаются подобные происшествия. Мысленно он возвел высокую стену между собой и всеми остальными танцорами. И изо всех сил старался не обращать внимания не шепотки и насмешливые взгляды. К счастью, хотя бы напрямую никто не спрашивал его о том, что именно случилось той ночью. И хвала всем богам! Пусть думают, будто непослушного нарушителя храмовых законов просто высекли. А красные узоры Хекки старательно скрывал о чужих глаз, быстро приучив себя всегда носить длинные чулки. Он, правда, очень любил ощущения от босых ног… но это была меньшая из жертв.

В новой комнате было непривычно пусто и тихо. Как и все актерские кельи, она выходила окном в сад, но с этой стороны внешняя стена совсем заросла диким плющом, и рядом не было ни одной прогулочной дорожки. Сад безмолвно взирал на комнату и ее нового хозяина, когда Хекки раздвигал затянутое бумагой окно.

И это было хорошо.

А в байки про дурную славу этой кельи Хекки не верил. Мало ли кто там когда жил и чего делал… Едва ли может случиться что-то хуже того, что уже произошло.

В первые дни он привыкал к тишине и одиночеству, которых не знал никогда. С самого рождения Хекки был окружен множеством других людей — родичей, учеников, друзей… Все они создавали вокруг плотный кокон из звуков, мыслей, желаний. Всегда приходилось с кем-то считаться и договариваться.

А теперь словно задернули занавес.

И, как это ни странно, но возможность остаться наедине с собой на сей раз оказалась для Хекки настоящим спасением. Он выходил из комнаты только на репетиции и трапезы, да еще иногда — к Шену с Заром. В остальное время ему совершенно не хотелось никого видеть.

Разве что еще Жун.

Но она опять куда-то пропала… Или не нашла его в прежней спальне, или просто уехала вместе со своим балаганом. Увы, Хекки не имел возможности узнать это наверняка, ведь всегда именно сестра приходила к нему, а не наоборот. Даже убеги он из храма — где ее искать?

Впрочем, одно такое место Хекки все же было известно — речная таверна, где они веселились в тот злополучный вечер. Жун там появлялась очень часто, и все ее знали. Она заглядывала в таверну всякий раз, когда ей особенно хотелось почувствовать себя взрослой. Там сестра не воровала еду (что было у нее в крови, как и у самого Хекки), а платила по-честному. И иногда показывала разные фокусы. Ее маленькие ловкие руки умели виртуозно извлекать самые разные вещи как будто из воздуха, а еще — жонглировать и управлять небольшой тряпичной куклой на веревочках. Кукла обычно дразнила посетителей, ругалась, хуже, чем последний портовый нищий и без зазрения совести выпрашивала у всех присутствующих 'хоть одну монеточку'. Завсегдатаи таверны щедро кидали 'монеточки' в чашку на столике Жун. Хекки видел эти представления не один раз и все время удивлялся, как это его сестре удается так оживлять бездушную игрушку…

Теперь он чувствовал себя такой куклой.

Маленькой беспомощной куклой, привязанной за веревки к храму и его служителям, к настоятелю и старшному проклятью, которое однажды окончательно лишит глупого маленького танцора его силы воли и души…

Когда слезы высохли, в душе наступил покой.

Проснувшись однажды утром от щебета птиц за раскрытым окном, Хекки дал себе слово, что ни за что не позволит красным узорам на своих ногах отнять у него свободу.

Ту свободу, которая глубже слов, шире стен, больше клятв и следов на коже.

Он дал себе слово, что до конца лета сбежит из храма.

Навсегда.

Это не так сложно, если захотеть по-настоящему.

И даже уже почти не страшно.

Но прежде… Прежде Хекки хотел увидеть, как Шен будет танцевать вместе с Заром на главном представлении в честь Дня явления Вершителя. Его лучший друг так долго ждал этого представления, этой роли… Хекки просто не мог не разделить с ним эту огромную радость.

В тот вечер он не выступал. После наказания в башне ему мягко дали понять, что какое-то время провинившемуся актеру лучше не появляться на публике. Это было обидно, но Хекки старался не подавать виду, будто скучает по сцене. Он прилежно ходил на репетиции, хотя и знал, что еще не скоро сумеет снова танцевать главные роли.

В конце концов, это было уже не важно.

Мысленно Хекки простился с жизнью в храме, танцами и своей любимой ролью Маленькой Сио.

Он ничего не стал говорить друзьям — не хотел пустых уговоров и предостережений. Конечно, побег был вопросом решенным, но Хекки опасался, что лишние слова заставят его усомниться в своей правоте. Да к тому же боялся слишком расстроить Шена, которому никак нельзя было терять самообладание накануне своего долгожданного выступления в роли Лунной Девы.

Пробираясь в зал, битком набитый зрителями, Хекки смотрел на все как будто немного сверху, со стороны — театр уже перестал занимать центр его мира. Но все же этого представления он очень ждал и заранее волновался. Ему очень хотелось, чтобы Шен Ри оказался самым лучшим, затмил даже этого выскочку Лоа, который почему-то искренне считал себя непревзойденным мастером.

Хекки внутренне усмехнулся, вспоминая, как отчаянно завидовал своему другу, когда сам еще был учеником. Тогда он даже представить себе не мог, что однажды и сам станет одним из лучших. И вскоре после этого так стремительно скатится в пропасть.

Хекки занял свое любимое место в одной из ниш театра. Довольно высоко поднятая от пола, она позволяла видеть все происходящее поверх голов остальных зрителей. Времени до начала представления было еще достаточно, и люди пребывали неспеша. Нарядные и радостные, они смеялись, живо говорили о каких-то своих, мирских делах, делились новостями и сплетнями, иногда даже обменивались подарками. Все же День явления Вершителя был одним из самых значимых в Таре.

А для Хекки он значил только одно — в этот день на алтаре обычно появляется множество невероятно вкусных подношений. В такой день маленький храмовый воришка никогда не оставался без особенного угощения. Впрочем, на сей раз он не думал о таких глупостях. Вкусной еды ему хватило в те вечера и ночи, когда он сполна вкушал своей свободы. Теперь все мысли были о другом.

Наконец все лампы на стенах оказались потушены, остались гореть только небольшие фонарики свисающие с главного канделябра над сценой. Это была красивая большая конструкция с каким-то хитрыми механизмом. В его работу Хекки никогда не вникал, но от слуг в театре слышал, что когда свечи в фонариках нужно зажечь или потушить, для этого достаточно нажать на несколько рычагов за сценой. Огромный обруч при этом легко опускался вниз, позволяя служителям без труда управляться с этой работой.

Но на сей раз Хекки, конечно, смотрел не на светильники. Он с трепетом ждал выхода своих друзей. Зара в роли демона ему приходилось видеть не раз, но вот каким будет Шен Ри в наряде Лунной Девы — об этом приходилось только догадываться.

Что ж… лучший друг его не разочаровал.

Когда Хекки увидел эту Лунную Деву, это почти неземное существо, у него перехватило дыхание — Шен Ри показался ему невыразимо прекрасным. Куда там чванливому Лоа! У него никогда не было такой поистине летящей походки, таких естественно свободных движений, чарующей легкости. Рядом с Шеном Лоа показался бы просто стариком.

Представление длилось, и Хекки смотрел на сцену, время от времени забывая о том, что нужно дышать. Ему так нравилось то, что там происходило. Ведь если уж быть честным с собой до конца, он все равно никогда не смог бы стать таким же безупречным танцором, как Шен. Некоторые люди просто созданы для этого.

И когда пришло время Прерванного Полета, Хекки даже закусил губу и изо всех сил вытянул шею, вглядываясь даже не в движения — в лица своих друзей. Они остались вдвоем на сцене, только Шен Ри и белый Зар. Всегда такие странные и непостижимые. Всегда обращенные лицом друг к другу.

Всегда чуть в стороне от других актеров и… да — от Хекки тоже. Сколько бы он ни старался, сколько ни тянулся к старшим, ему было не под силу стать для них равным.

Увидев, как безупречно легко и почти нежно Зар поймал своего партнера, летящего на едва заметном канате, Хекки изо всех сил стиснул зубы. Он ощутил вкус крови во рту и навсегда запомнил его — вкус ревности и обиды. Вкус зависти.

Вкус прощания.

Он хотел запомнить своих друзей такими.

Хекки так и не понял, что произошло спустя несколько минут, но над огромным залом вдруг пронесся страшный, неестественный для этого места звук. И прежде, чем хоть одна догадка мелькнула у него в голове, Хекки увидел самое жуткое зрелище из всех, что когда-либо ему приходилось лицезреть.

Тот самый огромный канделябр, годами освещавший сцену, оторвался от потолка и рухнул вниз.

Хекки не сдержал крик, полный ужаса. Его ладони сами собой взметнулись ко рту, когда увидел, как эта проклятая конструкция с треском проломила пол, придавив одного из танцоров.

Одного из самых близких ему людей.

— Шен! Ох, нет! — Хекки сорвался со своего места и бросился к сцене, не разбирая пути.

Он успел преодолеть половину расстояния, прежде, чем оказался сметен и сбит с ног кричащей, обезумевшей от страха толпа.

Люди бежали прочь из театра. Не разбирая, куда ступают, они спасались от пламени, что стремительно вспыхнуло на сцене, разгорелось среди деревянных сидений и принялось жадно набрасываться на всех и вся.

В одно мгновение Хекки оказался придавлен ногами и телами тех, кто жаждал поскорее убраться подальше от пожара. Он успел только накрыть голову руками и сжаться в комок, надеясь, что эта безумная лавина схлынет прежде, чем растопчет его окончательно.

Сознание вернулось вместе с болью.

Хекки с трудом разлепил залитые уже подсохшей кровью глаза и огляделся.

Кто-то сердобольный вытащил его из горящего театра и отнес в дом к целителям, но раненых и обожженных людей вокруг было так много, что до Хекки лекари еще не добрались.

С трудом сев, он увидел десятки стонущих и таких же окровавленных, как он сам, людей.

— Шен… — язык с трудом ворочался, во рту совсем пересохло. Хекки тихонько всхлипнул и на четвереньках отполз прочь от громко стенающего рядом раненого. Еще немного — и ему удалось встать на ноги. Кто-то из целителей заметил это и жестами велел лечь обратно, но Хекки сделал вид, будто не заметил сердитого взгляда, и так же осторожно, придерживаясь рукой за встречные колонны, направился в сторону выхода.

Он и сам не понимал, куда идет. В голове все еще шумело, а ноги казались непослушными, как у той тряпочной куклы, что всегда таскала с собой Жун.

— Шен… — снова пробормотал Хекки. Он больше не представлял, как сможет найти друга в этой обители демонов. И, если уж говорить по правде, был почти уверен, что искать-то больше некого…

Он просто шел. Медленно, как во сне.

Пока не обнаружил вокруг себя темную ночь, обжигающе-холодные струи дождя и тишину. Все крики и стоны остались за спиной, в Доме целителей. А впереди были только водяная завеса, да блестящая от влаги дорожка из камня. И Хекки знал, что если очень старательно и долго переставлять ноги, то этот путь приведет его к выходу из храма.

В речной харчевне дядюшки По было шумно, весело и тепло, несмотря на сильный дождь снаружи.

Хекки отчетливо слышал обрывки разговоров и грубоватые шутки хозяина через тонкую стенку, что разделяла зал для посетителей и внутреннюю часть дома. Сам он сидел рядом с женой дядюшки По, дородной и добродушной поварихой. Тетушка Тэпи вдохновенно месила тесто для большого вечернего пирога и рассказывала Хекки байки из своего прошлого. А было оно богатым на события и разных людей…

Хекки слушал надтреснутый и хрипловатый, но такой добрый голос тетушки и осторожно прихлебывал горячий бульон из глубокой пиалы. Ему было тепло, удобно на большом мешке с рисом и очень хотелось спать.

Он все еще не пришел до конца в себя после страшных событий в храме, хотя минуло уже почти два дня.

В ту ночь Хекки без труда смог выйти через главные храмовые ворота: людей, покидающих святую обитель было очень много, и никто не разбирал, есть ли среди них служители Небесной Богини. Оказавшись в городе, он спрятался под навесом чьего-то дома в первом же переулке, что попался на глаза. Там было темно, тихо и почти не мокро. Хекки заполз под большую плетеную корзину, свернулся клубком и крепко уснул до утра. А когда проснулся, все произошедшее стало казаться ему далеким страшным сном.

Повинуясь не столько разуму, сколько внутреннему чутью, он отправился искать любимую харчевню своей сестры. Если кто-то и мог излечить его от пережитого, то только Жун. И если где-то ее можно было найти, то именно в речной таверне.

Хекки пришел туда к тому часу, когда тетушка Тэпи уже заканчивала варить рис в большом чане, а дядюшка По как раз открывал двери для ранних посетителей. Смачно зевая, он стоял в проходе своего заведения и лениво чесал большой живот. На вопрос Хекки, как бы отыскать маленькую уличную артистку, дядюшка По насмешливо приподнял бровь и ответил, что это может знать только ветер.

А потом он присмотрелся к утреннему гостю и тихо спросил:

— Да ты никак ее братец из храма? Тебя не узнать, мальчик… Что случилось? Ты сбежал?

Хекки устало кивнул. Ночь не принесла ему отдыха и покоя. Все тело болело после давки в храме, и хотелось лишь одного — забраться в мягкую постель и спать.

Хозяин таверны молча взял его за плечо и завел вовнутрь. Там он быстро выспросил о случившемся, осенил себя охранным знаком от зла и кликнул жену.

— Найди мальчишке угол и еду, Тэпи. Он сбежал из храма. Пока не дождется свою сестру, пусть лучше у нас поживет…

Так Хекки узнал, что дядюшка По не особенно любит храмовые законы. И что внутри он гораздо мягче, чем снаружи.

В тот день тетушка Тэпи, призрев всякие ханжеские правила, самолично раздела Хекки, усадила в большое корыто с теплой водой и долго заботливо отмывала от следов грязи и крови, которые остались даже после ночной прогулки под дождем.

А он и не спорил.

Было так приятно ощутить себя маленьким, защищенным, окруженным заботой и теплом…

Пока тетушка Тэпи охала над его багровыми кровоподтеками по всему телу, Хекки рассказывал ей о том, что было по-настоящему больно. Об упавшем канделябре и о лучшем друге, который не завершил свой главный танец.

А потом он спал весь день, и всю ночь, и часть следующего дня. Как будто сон мог вылечить не только телесные повреждения, но и внутренние раны, расчертившие сердце.

Дядюшка По здраво рассудил, что какое-то время беглецу из храма лучше не высовываться на улицы Тары. Мало ли кто признает в нем хорошенького актера лучшей сцены в городе. Зато он собрал несколько толковых соседских мальчишек и дал им задание срочно найти балаган папаши Ло. Наградой был назначен сытный ужин с обязательным пирогом от тетушки Тэпи. А Хекки уже знал, что за этот пирог и впрямь можно не только полгорода обежать, но и на большие подвиги согласиться. Словом, неудивительно, что Жун появилась в заведении трактирщика уже на третий день после того, как туда попал сам Хекки.

Сестра возникла на пороге кухни, когда на город начали опускаться сумерки. Дождь шел не переставая, и Жун стояла перед Хекки промокшая до нитки. Пару мгновений она смотрела на него небывало серьезным взглядом, ни одна привычная смешинка не заиграла на губах.

— Да, братец, — проронила Жун, медленно подходя к нему, — изрядно тебя разукрасили.

Она словно боялась прикоснуться к Хекки, хотя обычно дарила ему дружеские тычки в первые же минуты их прежних встреч.

Но не теперь.

Жун встала рядом с ним, заглянула прямо в глаза.

— Тебе очень больно?

Хекки опустил взгляд. Зажмурился. И просто сгреб ее в охапку, прижал к сердцу, точно хотел закрыть пробитую в нем дыру.

— Жун, забери меня. Пожалуйста! — он говорил быстро и горячо, как будто мог не успеть закончить свою просьбу. — Помнишь, ты обещала? Ты говорила, что сможешь помочь мне спрятаться. Я больше не могу оставаться в храме… Мой друг погиб на празднике… Ты наверное уже знаешь про пожар…

Никогда прежде Жун не пыталась проявлять особых нежностей, но теперь, оказавшись в горячих объятиях Хекки, она словно ощутила всю глубину его отчаяния. И, на миг закаменев, вдруг сильно, совсем не по-детски обняла его в ответ.

— Конечно заберу… — услышал Хекки ее внезапно охрипший сильнее обычного голос. — Ну как ты мог сомневаться?

Они покинули трактир и его добрых хозяев поздно ночью. Вообще-то Хекки был уверен, что никто не признает в избитом до полусмерти оборванном подростке того миловидного актера, который еще недавно блистал на сцене. Но рисковать не хотелось. Дядюшка По настоял на уходе после полуночи. Дал с собой несколько монет и доброе благословление. А его жена вручила Хекки еще горячий, припрятанный с ужина пирог и одарила такой улыбкой, которую когда-то, давным-давно он видел на лице своей матери.

Хекки не знал, чем заслужил такую доброту, но отказаться от нее не было никакой возможности.

Стоянка, где расположились кибитки Папаши Ло, оказалась гораздо больше, чем Хекки предполагал. На окраине города раскинулась настоящая деревня из больших крытых повозок, навесов и пестрых шатров. Здесь бродячие артисты не выступали, а просто жили. Жун объяснила, что каждый день люди Папаши едут в город и там, на разных улицах, в трактирах или даже богатых домах дают свои представления. У каждого есть свое место, таков главный закон бродячих акробатов, жонглеров, глотателей огня и фокусников.

Шатер, где обитала Жун, стоял недалеко от мелкой вертлявой речки.

— Если ты устал, можешь отдохнуть внутри, — сказала сестра, смерив Хекки недоверчивым взглядом. Он, конечно, делал вид, что полон сил, но на самом деле и правда очень хотел прилечь где-нибудь в тепле. Дождь кончился еще, когда они были на полпути к стоянке, но одежда отсырела, а недавние ушибы ныли все, как один.

Так что Хекки не стал спортить.

— Ты живешь одна? — спросил он, забираясь в полумрак маленького двускатного шатра из линялой желтой ткани.

— Нет, конечно… — Жун засветила фонарь и отыскала у дальней от входа стенки ворох сухой одежды. — Держи. Со мной еще Ле спит. Она жонглер. Хвала богам… Вот если бы Ле дрессировала собак или змей, как Пэй и Расса, я бы точно сбежала! Кстати, братец, что там у нас насчет пирога?

Пирог оказался и в самом деле очень кстати.

Когда от него осталось меньше четверти, Жун с довольным вздохом повалилась на мягкую постель из набитого соломой мешка и удовлетворенно изрекла:

— Ну, вот, теперь и жить можно. Лишь бы дождь опять не начался. Всего-то пара недель этой хмари, а как портит все! И сниматься в другие места смысла нет — все равно в начале осени в Таре самое лучшее время для выступлений. Мы и сейчас неплохо могли бы подзаработать, кабы не все эти дела с наследником… Ты разве ничего не знаешь еще?

Хекки покачал головой.

— Не знаю. Я ведь как пришел в трактир, так там и просидел все это время.

— Ну и правильно. Все лучше, чем в таком виде по улицам околачиваться, — сестра невольно нахмурилась, задержав взгляд на побитом лице Хекки. — Ну да ладно! Ты, небось, не хрустальный. Шишки заживут — будешь лучше прежнего. Думаю, еще пара дней, и сможешь танцевать. Тогда я тебя с Папашей и познакомлю. А в городе сейчас неспокойно… Неужели дядюшка По не сказал, что в ту ночь не только тебе досталось?

— Нет. И словом не обмолвился!

— Странно. Сейчас все только об этом и судачат, — голос Жун стал серьезным, как у взрослой: — Был убит Продолжатель. И несколько непрямых наследников. А на другой день, не успели еще обряд погребения устроить, как Вершитель избрал нового Продолжателя. И говорят, он какой-то очень странный. Нет то увечный, не то безумный. Столько слухов ходит — не знаешь, кому и верить. Один торгаш с главного рынка говорил даже, будто этот человек долгое врем жил в вашем храме. А потом просто взял и пришел во дворец.

— Брехня, — не задумываясь, ответил Хекки. — Откуда бы у нас в храме нашелся такой герой? Эти торговцы чего только не выдумают…

— Ну да… А впрочем, не наше дело. Лишь бы актеров из города не выгонял… А то сейчас каждый день непонятно, чего ждать. Городские стражники уже несколько раз прикрывали выступления наших людей. Вроде, и указа специального не было, а проблемы — тут как тут. Но ты об этом не думай, отсыпайся пока. Ле тебя не потревожит, она кроме своих ножей ничего не замечает.

— Ножей?! — удивился Хекки. — Она что же, ножи кидает?

— Ага. Вся шкура в следах от порезов. Но ничего другого и знать не желает. Есть такие люди… Одержимые. Вот как этот твой друг, про которого ты рассказывал, что он, танцуя, про все забывает.

— Забывал… — Хекки прислушался к своей боли. Она не стала меньше, но словно отползла вглубь и затаилась. — Не думаю, что Шен выжил после той ночи…

— Всяко бывает, — возразила Жун. — Судьба непредсказуема. Я завтра, когда буду в городе, постараюсь узнать, что там с твоим дружком.

На следующий день сестра исчезла, когда Хекки еще крепко спал. Проснувшись, он нашел возле себя крупное спелое яблоко, бутыль с молоком и полную чашку рисовых шариков.

Еда оказалась неожиданно вкусной. Впервые после пожара в храме.

Покончив с нею, Хекки осмотрелся в поисках своей одежды. Заботливо сложенные стопкой, его новые рубаха и штаны, полученные в дар от тетушки Тэпи, лежали на приземистом деревянном ларе. Они оказались сухими, как и следовало ожидать.

Невольно Хекки подумал, что женская рука всегда несет заботу, и мысленно поблагодарил сестру.

На стоянке было тихо.

Возле нескольких шатров слабо курился дымок — там хлопотали с домашними делами те, кто не уехал в город. Присмотревшись, Хекки увидел трех пожилых женщин, пару совсем малых детей и печальную девушку с перевязанной рукой. Он хотел было подойти ближе и познакомиться, но внезапно передумал. Вместо этого свернул к реке и долго шел вдоль говорливой чистой воды. Он знал, что Жун не появится раньше вечера, сидеть в пустом шатре ему не хотелось, а появляться на глазах у местных обитателей Хекки опасался. Все же он пока был чужаком и не знал наверняка, как следует себя вести в этом новом для него мире.

Зато так радостно оказалось остаться наедине с природой. Хекки никогда прежде не был за городом, ни разу еще не видел такой просторной земли, так много зелени вокруг, так много неба… Он и реки-то раньше встречал только на картинках из книг.

Свобода…

Внезапно Хекки окончательно осознал, что его прежняя жизнь навсегда закончилась.

По крайней мере, ему очень хотелось в это верить. Потому что возможность снова оказаться в храме представлялась теперь настоящим кошмаром.

Он едва дождался возвращения сестры — уже был очень голоден и откровенно заскучал в одиночестве. А Жун вернулась веселая, насмешливая, отыскала его в шатре, где Хекки затаился, едва услышал стук подков, грохот тележных ободьев и гам приближающихся артистов.

— Ну что я тебе говорила, братец?! — она бросила ему в руки круглую ароматную булочку и села рядом. Отбросила со лба непослушные волосы, взглянула на Хекки с лукавыми искорками в своем единственном глазе. — Жив твой друг. Только сегодня утором, говорят, в себя пришел… но теперь уже точно не помрет. Правда танцевать ему больше не придется… Без ног остался.

— Без ног… — пробормотал Хекки. В один миг он пережил сокрушительный удар радости и боли. Шен жив… Жив! Но как же он будет жить калекой?

— Ну да, — кивнула Жун. — Не повезло пареньку, чего уж там… Но все равно ведь хорошо, что он не погиб.

Еще минуту Хекки осмыслял услышанное. Потом сказал решительно:

— Мне надо его увидеть. Хотя бы попрощаться…

— И не думай, — отрезала Жун. — Твой дружочек остался в храме.

— Но… — Хекки мучительно пытался найти нужные слова, — но я ведь не могу его сейчас бросить. Это… это подло.

— Тебя сразу сцапают, дурья башка! — фыркнула сестра. — Ты умом-то думай хоть иногда!

— Я думаю! — огрызнулся он. — Только другого выхода не вижу. Переоденусь и пройду. Да ведь и ты мне обещала, что можно как-то изменить лицо…

— Можно, — Жун совсем перестала улыбаться. — Но на это время нужно. И вообще… Не думаю, что ты сейчас готов.

— Это почему?

— Потому что там обряд сильный, серьезный. И так просто не делается. Сначала надо тетке Риш понравиться. Убедить ее, что тебе это не ради баловства. Ну и заплатить тоже.

— Значит, деньги нужны? — уточнил Хекки.

— Да нет… не деньги. Она за колдовство каждому свою цену называет. За гаданье, например, часто берет кровь или волосы. За привороты разные и заговоры на удачу может потребовать отдать самую любимую вещь. А когда сын Папаши попросил сделать ему амулет для мужской силы, она велела ему привести своего коня и зарезала бедную зверюгу прямо на глазах у Хада.

— Ну ничего себе, — поежился Хекки. Ему уже не очень-то хотелось идти за помощью к этой тетке Риш.

— Кому как повезет, — Жун закатала штанину до колена и показала брату большой шрам на голени. — Видишь, я лет пять назад ногу сломала… Риш ее так заговорила, что все кости срослись быстро и ровно. Очень ровно… Я даже не хромаю. А мне за это всего лишь надо было помогать ей перебирать разные травы и помогать смешивать их, пока я не смогла снова ходить. Это совсем не трудно, знаешь ли. Тем более, что со сломанной ногой все равно заняться нечем. Но что она скажет тебе, я не знаю.

— Так давай проверим, — пожал плечами Хекки. — Пока не спросим, ясно не станет.

— Ну ладно… — Жун решительно встала и ухватила его за руку. — Пойдем тогда! Чего тянуть-то…

Шатер тетки Риш стоял чуть на отшибе от всего поселения.

Жун почтительно остановилась у порога и робко спросила разрешения войти. Когда она скрылась за сизыми складками шатра, Хекки не стал следовать за ней. Сестра сказала, что так будет уместней. Он остался снаружи и задумчиво пинал крупный серый камень в невысокой траве. От толчка ноги камень неохотно отлетал на насколько шагов и тогда Хекки посылал его обратно. Чтобы потом пнуть снова в сторону реки. И так раз за разом довольно долго. Он уже два раза успел больно отбить пальцы на ногах, прежде, чем Жун, наконец, высунулась из шатра и поманила его рукой.

В жилище бродячей ведьмы было дымно, воздух наполняло множество странных запахов, и повсюду лежали непонятные вещи.

— Поди сюда, — услышал Хекки сильный и властный голос. В полумраке и дыму он не сразу увидел его владелицу, но когда подошел без труда разглядел уже очень немолодую женщину с почти седыми волосами, забранными в пучок на затылке. Ее глаза были светло-серыми, под стать седине, а лицо и руки оказались расчерчены крупной сеткой глубоких морщин. Колдунью можно было бы принять за старуху, если бы не этот голос и статная осанка. Если бы не цепкий, проникающий в самую душу взгляд. — Ишь ты… И впрямь похож на тебя.

Эти слова уже были обращены к Жун. Сестра возникла из дымной завесы рядом и взяла Хекки за руку. Быстро и сильно сжала ладонь, чтобы в следующий миг уже отпустить ее.

— Значит, тебе нужна новая мордашка, дитя? — тетка Риш сидела на высокой деревянной лавке перед квадратным столом, заставленным все теми же странными предметами. Она повелительно поманила Хекки к себе, и едва он оказался достаточно близко, колдунья тоже ухватила его за руку, но это вовсе не походило на прикосновение сестры. Цепкие пальцы будто проросли в его кожу, будто проникли в самую глубь не только тела, но и разума. Какое-то время Хекки стоял неподвижно, забыв, зачем он пришел, кто он такой и почему находится в этом странном месте. Потом его рука вдруг выскользнула на свободу, и он вновь осознал себя живым, мыслящим, дышащим.

И испугался. Инстинктивно отшатнулся прочь.

— Да не трепыхайся ты, птенчик, — почти ласково рассмеялась тетка Риш. — Никто тебя не обидит. Садись, вон, напротив.

Унизанный перстнями палец указал на вторую лавку возле стола.

Хекки сел, как подкошенный. У него кружилась голова и он мучительно хотел пить.

— Вот что я скажу тебе малыш… — колдунья достала из складок одежды длинную красивую трубку и ловко раскурила ее в один момент. — Это лицо тебе еще пригодится. Для тех, кто тебе дорог. Не спеши с ним расставаться. Еще не время.

— Но… — Хекки впервые посмел раскрыть рот в этом доме. — Но мне ведь и надо увидеться… с теми, кто дорог!

Тетка Риш покивала, прикрыв глаза и наслаждаясь ароматным табаком. Выдыхая, она еще больше наполняла пространство шатра густым обволакивающим дымом.

— Я помогу тебе, дружочек, но не так, как ты этого ждешь. И прежде мне нужно понять про тебя кое-что… — она вдруг посмотрела на Хекки так пристально, что у того похолодело в животе. — Ну-ка скажи мне, дорогой, что за силы на тебя наложены? Ты вообще знаешь, что носишь на себе сильное заклятье?

— Знаю… — прошептал Хекки. В этот момент ему почему-то стало мучительно стыдно за свои красные узоры. Но — деваться некуда — он сбросил с ног свои легкие тканые тапки и стянул чулки.

— О, — только и вымолвила колдунья. — О! Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу это своими глазами! Какой мастер сделал это для тебя?

— Мастер? — Хекки подумал, что над ним смеются. — Меня так наказали в храме. За… за…

— Неважно, — отрезала Риш. — Это совершенно неважно. Тебе объяснили, что означают эти обручи?

— Что я потеряю волю и власть над своей жизнью…

— О!.. — снова не сдержала удивление колдунья. — Какая невероятная, потрясающая глупость.

Сердце у Хекки замерло. И вновь заколотилось сильнее прежнего.

— Почему глупость? — спросил он, чувствуя, как неудержимо вспыхивает в нем надежда.

— Да потому… — тетка Риш презрительно выпустила кольцо дыма, будто выплюнула его. — Навертели брехни вокруг этого ритуала столько, что сейчас детишек им пугают! Я тебе расскажу, мальчик, что значат узоры на твоих ногах. А ты уже можешь выдохнуть — никто из тебя не сделает безвольного болванчика. Выдумки это все и вранье.

Хекки и в самом деле выдохнул. А то он уже забыл, что надо дышать. Слушал эту странную старую женщину и не верил своему везению, своему счастью.

— Значит, с ним совсем все в порядке? — не удержалась и встряла в беседу Жун. Ее зеленый глаз так и сверкал победной радостью.

— Более чем, — усмехнулась колдунья. — А теперь цыц оба. Слушайте, пока мне не лень с вами тут время на болтовню тратить. В общем, байка тут такая… Верней не байка, конечно, а просто старая история про одного очень умного, но не очень удачливого знахаря-провидца. Тот человек (никто уже не помнит, как его звали) однажды увидел во сне удивительный способ, как можно путешествовать в другие миры. После этого он много лет потратил на то, чтобы воссоздать увиденное и испробовать на себе. В этом заклинании было два главных ключа — очень сложный отвар из редких трав и магические узоры из множества символов. Тот знахарь долго подбирал правильные пропорции для отвара, едва не умер от отравления, прежде, чем добился нужного состава. Потом так же долго пытался выстроить нужные узоры в надлежащем порядке. А когда ему все удалось, оказалось, что старался он напрасно. Мало того, что мир ему оказался доступен только один, так еще и попал он туда в образе… далеком от совершенного. Когда знахарь нанес на свои ноги узоры и выпил отвар, его тело осталось на месте, а душа перенеслась в оболочку в виде куклы. Отсюда потом и пошли нелепые домыслы, что эти красные символы превращают человека в безвольную игрушку. На самом деле… возможно подобное и происходило, но скорее уж под силой внушения. Но суть в том, что в виде куклы особенно много не увидишь… Создатель заклинания это понял и сам больше не пытался повторять свой опыт, но его ученикам эта идея долго не давала покоя. Они и так, и этак пытались добиться большего, но, разумеется, не смогли.

Старая Риш замолчала, неспеша выбила трубку в глиняное блюдце и убрала ее обратно в складки одежды.

— Значит… — быстро размышлял Хекки, — получается, я могу оказаться в другом мире?

— Только если ты выпьешь отвар. А делать этого не стоит. Чуть-чуть ошибешься с количеством — и прощай, милый мальчик! Зелье превращается в яд. Очень даже неплохой… Ни особого вкуса, ни запаха в итоге у этой жидкости нет. Лишь чуть-чуть похожа на хороший зеленый чай. Его иногда используют в таких целях. Если хотят отравить человека наверняка, и чтобы он не опознал при яда во время еды.

— Ну и дела… — сказала Жун, искоса поглядывая на Хекки.

— Да уж… — усмехнулась тетка Риш. — Дела интересные. Зачем, спрашивается, такому юному мальчику столь сильное колдовство на его теле? Глупости, как ни крути. Но в мире все непросто… Твое будущее, дружок, — она посмотрела на Хекки, — очень зыбкое и странное. В нем все что угодно может произойти. Одно могу сказать точно — в ближайшие дни тебе никуда лучше не высовываться. За это время многое, ох многое может произойти. Звезды стоят скверно. Пережди немного, не спеши.

— Но как же мой друг? — Хекки так сильно хотел увидеть Шена — какие уж там несколько дней!

— А что с твоим другом? Эта вертушка обмолвилась, да я не поняла до конца, — тетка Риш бросила на Жун насмешливый взгляд.

Хекки рассказал.

— Ну, ты уж прости за грубую шутку, милый, но твой друг теперь точно никуда не убежит, — ответила ему колдунья. — Если я сказала ждать, значит надо ждать. Все. А теперь иди уже. Устала я от вас, — она поманила к себе Жун: — Давай-ка, вертушка, достань из вон того сундука красную банку с мазью. На ночь намажешь своего братца как следует, завтра уже будет выглядеть поприличней.

Хекки может и хотел бы ослушаться строгую тетку Риш, но Шун сразу по выходу из шатра колдуньи дала понять, что делать этого не стоит. Потом старая ведьма вовсе не захочет ни в чем помогать. Мол, сколько раз уже так бывало…

Пришлось смириться.

Сестра, как и обещала, на другой же день после визита к колдунье познакомила Хекки с хозяином всей этой большой бродячей семьи. Папаша Ло выслушал его историю внимательно и поддержал тетку Риш — велел в ближайшие дни затаиться и никуда не высовываться. Это был суровый, малообщительный человек с длинной косой до пояса и колючим взглядом. Хекки оробел при встрече так, что и рта почти не открывал. Жун сама спросила, как же ее братец будет зарабатывать на прокорм.

Папаша посмотрел на Хекки оценивающе, будто настоятель на нового послушника в храме.

— А чего твой брат умеет? — спросил он. — Кроме как танцевать? С танцами сейчас лучше не рисковать. Сразу признают.

Хекки задумался на миг.

— Я мог бы выступать с акробатами. Я… я очень гибкий и сильный, — он не врал, но впервые чувствовал неловкость, нахваливая себя перед незнакомым человеком. Хотя прежде не раз хвастал своими успехами и компании свободных друзей Атэ Хона.

— Ловкий и сильный! — хмыкнул Папаша Ло. — Ну, проверим, — он оглянулся на Жун: — Отведи его к Воздушным братьям, малышка. Пусть поглядят, на что годится твой родич.

И Жун отвела. По пути к фургонам акробатов она призналась, что братья и ее саму в свое время многому научили, пока она окончательно не поняла, что больше всего ей нравится выступать с жонглерами.

— Конечно, в нашем деле от трюков никуда не деться, — сказала сестра. — Когда я кидаю свои мячи или яблоки, приходится всяко изворачиваться, чтобы публику привлечь. Но мои умения — это пустяки по сравнению с тем, что братья делают. Они действительно очень одаренные. И работают так, как мне и не снилось. Если ты им понравишься, считай дело сделано. Братья тебя быстро натаскают хотя бы для начала мелкие трюки показывать, а там уж — как сам захочешь.

Хекки согласно промычал в ответ невнятное 'угу'. Про себя он подумал, что эти акробаты наверняка загоняют его до полусмерти и, в конце концов, скажут, будто толку из него вообще никогда не выйдет.

Но страхи мучили его напрасно.

Во-первых 'братья' оказались целым семейством, состоящим из десятка человек от совсем маленького мальчишки до пожилого основателя братства с такими жгутами мышц по всему телу, что Хекки онемел от зависти. Его собственные руки и ноги сразу показались ему жалким подобием этой настоящей мужской красоты. Впрочем… быть мужчиной Хекки никогда и не учили. В храме его роли всегда оставались женскими. С актерами-тамэ не бывает иначе.

Во-вторых, лица этих артистов не показались ему ни жестокими, ни злорадными.

Жилистый предводитель акробатов сразу понял, какого рода 'подарочек' подкинула ему Жун.

— Танцор? — спросил он, едва взглянув на Хекки.

Тот кивнул.

— Ну, показывай, что умеешь.

Вот так сразу. Даже ни одного вопроса не задал.

Хекки быстро размялся, на пробу прошел на руках от фургона до соседнего шатра, а потом усилием воли заставил себя забыть, что сейчас происходит нечто важное. Он представил себе, будто снова вернулся в те дни, когда можно было веселиться и дурачиться на занятиях у мастера Ро в танцорской школе. И отпустил себя на волю.

Он почти танцевал, но с каждым шагом и с каждым движением показывал, на что способно его гибкое и ловкое тело. Закидывал ноги выше головы, завязывался узлом, изгибался змеей и совершал самые дерзкие прыжки, какие только мог. На главного акробата Хекки не смотрел, но иногда ловил на себе взгляд сестры — восхищенный и исполненный гордости. Этот взгляд придавал ему сил и надежды.

Когда он понял, что больше не сможет сделать и шага, когда остановился и наконец поднял глаза на жилистого актера, то понял, что возле фургонов собралась уже немалая толпа из подопечных Папаши Ло. Артисты смотрели на него с интересом и, увидев, что представление окончено, с видимым удовольствием наградили Хекки аплодисментами.

В этот момент он понял, что большая бродячая семья приняла его к себе.

Потом был короткий разговор с мастером Кибу, тем самым жилистым предводителем акробатов — с глазу на глаз, без дополнительных ушей. Хекки опять повторил свою историю бегства из храма, сказал, что ищет у Папаши Ло защиты и получил обещание от мастера научить всему, что нужно акробату на улице.

Следующие три дня мастер Кибу не уезжал вместе со всеми на представления в город — давал уроки новому артисту.

Хекки учился с радостью. Ему было интересно и не особенно трудно. Он наслаждался каждым движением, каждой минутой своей долгожданной свободы. И даже унылая мелкая морось, время от времени накрывающая всю долину у реки, не портила ему настроение.

А на третий день Жун принесла новость, от которой Хекки едва не подпрыгнул в приступе радости.

По какой-то непонятной причине настоятель храма позволил людям из семьи Ри забрать Шена в родной дом. Наверное, решил, что от калеки все равно больше толку не будет. А на улицу вместе с другими побирушками отправлять побоялся — все же семья у него слишком высокой крови.

Дом Ри — не лачуга посреди города, так просто в него не попадешь, но Хекки это не пугало. Ведь там его, по крайней мере, никто не собирался посадить под замок и подвергнуть жестоким наказаниям. Всю ночь он размышлял о том, как лучше поступить. Идею пытаться проникнуть в дом тайком Хекки отмел сразу, хотя она и была соблазнительной. Вместо этого он решил приложить все усилия, чтобы произвести на хозяев хорошее впечатление. К счастью, синяки на его лице и руках были уже почти незаметны, а все остальные ссадины надежно скрывала одежда.

Рано утром, когда все артисты отправились в город, Хекки поехал вместе с ними. Одетый в обычное мужское платье, он мало чем отличался от простых городских мальчишек. К тому же сестра старательно поработала с его лицом, наложив незаметный грим, неуловимо меняющий изгибы скул и носа. Хекки сам не сумел бы сделать лучше.

Он, конечно, все равно волновался и испытывал тревогу, но понимал, что на самом деле шансов быть узнанным у него до крайности мало.

Особняк Ри находился далеко. На другой стороне города, там, где шумные улицы переходили в плавные дороги меж холмов и садов. Хекки долго туда шел бы пешком, но по счастью у него еще остались монеты от доброго трактирщика, и он смог нанять самую дешевую одноместную повозку без верха. Тем более, что погода начала понемногу налаживаться, и дождь в это утро не грозил промочить чистую, старательно разглаженную одежду.

У ворот особняка Хекки помедлил какое-то время, засомневался вдруг, а захотят ли его, неизвестного простолюдина впустить в эти богатые владения. Но долго топтаться на пороге не входило в его планы. Призвав мысленно все добрые силы, Хекки решительно ударил тяжелым бронзовым кольцом по дверной пластине.

Не прошло и минуты, как массивная дверь плавно, без скрипа открылась наружу.

— Чего изволите, уважаемый? — чинно спросил немолодой, но статный слуга.

Хекки набрал в грудь побольше воздуха, сложил особым образом пальцы за спиной и с учтивым поклоном произнес:

— Я хотел бы нанести визит господину Шен Ри. Пожалуйста, передайте ему, что пришел танцор Хекки.

Он рисковал, конечно. Но едва ли храмовым служителям придет в голову караулить беглеца в одном из самых родовитых домов Тары.

Слуга кивнул, жестом предложил пройти в ворота и оставил в беседке у фонтана. Хекки подумал, что сидит там совершенно один, но вскоре заметил краем глаза легкое движение и различил возле ворот еще одну неподвижную фигуру. А затем и другую. Там, будто два каменных изваяния, стояли два суровых молчаливых стражника.

Не пошалишь даже если и захочется. Мигом можно получить в спину арбалетную стрелу.

Это устрашающее оружие имели при себе оба стража.

Ждал он недолго.

Вскоре слуга вернулся и с поклоном попросил следовать за ним. Хекки с облегчением вздохнул.

Не выгнали.

Шагая по коридорам дома Ри, он мимолетно отмечал про себя спокойный и сдержанный достаток этого особняка. Здесь не кичились напоказ излишне дорогими гобеленами, но каждая деталь, каждое лаконичное украшение создавали необыкновенное ощущение величия и власти. Хекки сразу почувствовал себя босоногим простолюдином, который по нелепой случайности забрел в чужой мир.

Никого из домочадцев по пути к комнате друга, он не увидел. Скорее всего, им не были интересны визиты подобных гостей.

Слуга остановился перед красивой деревянной дверью со вставкой из узорчатого полотна. На ткани были изображены огненно-рыжие и белые карпы. Очень похожие на тех, что Хекки ловил вместе с Жун.

Короткий стук в дверь нарушил звонкую тишину коридора.

— Ваш гость, господин, — доложил слуга и посторонился.

— Да! — услышал Хекки такой знакомый и полный радости голос: — Пусть войдет!

И дверь отодвинулась перед ним.

В комнате было светло и просторно — раздвинутые на всю ширину окна выходили на большую террасу. Солнце наконец вышло из-за туч, и его лучи щедро наполняли комнату золотистым сиянием.

Шен лежал в кровати и казался таким маленьким, что Хекки невольно содрогнулся внутри. Но виду не подал.

Он быстро пересек комнату и оказался рядом с другом.

Все заранее приготовленные слова исчезли, рассыпались, как пылинки в лучах света, когда он разглядел, каким стал его любимый танцор.

— Здравствуй, Хекки! — Шен потянулся к нему, но тут же скривился от боли. — Ох, — сморщился и посмотрел виновато, — прости! Я еще не совсем поправился… Вернее, только начал.

Хекки по-прежнему ничего не мог вымолвить. Поэтому он просто забрался на высокое ложе, лег рядом и крепко обнял друга. Совсем, как в детстве, когда они спали на соседних лежанках.

— Спасибо… — тихо прошептал Шен. — Как я рад, что ты пришел!.. Мой малыш Хекки здесь… Подумать только! Я надеялся, но не верил. В храме ты так и не появился.

— Я сбежал, — сгорая от стыда, пробормотал Хекки куда-то в плечо другу. — Когда увидел, что с тобой случилось, хотел прорваться, но не сумел. Меня там затоптали, еле жив остался. А потом сразу сбежал. Решил, что ты умер. Прости…

Теплая ладонь легла ему на плечо. Слова были лишними.

Хекки подумал, что ему хочется остановить время и навсегда запечатлеть внутри себя этот день и этот миг полный спокойного, невыносимо болезненного счастья.

Шен первым нарушил молчание.

— Куда ты теперь? — спросил он.

Хекки задумался.

— Сам не знаю. Как получится. Я… — ему было стыдно, но он все же признался: — Я встретил свою сестру. Еще когда жил в храме. Давно… Хотел оставить ее своей тайной… Жун выступает с бродячими актерами. Теперь и меня к себе взяла. А куда они дальше отправятся, мне никто не говорил. Я только слышал, что осенью весь балаган снимается в теплые края, кажется, к морю.

— К морю… — повторил Шен, словно прислушиваясь к звучанию этого образа. — Как замечательно! Я знаю, ты обязательно будешь счастлив. Тебе ведь всегда хотелось быть свободным, правда?

Хекки молча кивнул. Вернее боднул друга и сам над собой тихо посмеялся.

— Ох, я ведь совсем забыл спросить о главном! — Шен вдруг встрепенулся и даже привстал на своих подушках. — Про Зара! Ты уже знаешь?

— Н-нет… — Хекки сел, ощутив неприятную пустоту внутри. — А что с ним? Он тоже пострадал?

— Ну что ты! Наоборот! Неужели ты правда ничего не слышал? Даже не верится… — Шен завозился, удобнее устраиваясь, сверкнул внезапно ярким взглядом. — Наш Зар — наследник Вершителя.

Хекки несколько мгновений смотрел на друга, пытаясь понять, что тот имел в виду.

— Ты… Шен ты это сам придумал? Пошутить решил?

— Да нет же! Это правда. Мои родичи были на церемонии, когда Вершитель возложил на его голову венец и объявил своим Продолжателем. Зар — из великого рода Тадэ. Он просто всегда скрывал свое имя. Я и сам был изумлен, когда узнал это! Столько лет мы с тобой жили рядом с будущим правителем Тары!

Хекки пытался осмыслить сказанное, но ему это удавалось с большим трудом.

Хладнокровный молчун Зар — наследник трона?

Такое не вдруг поместится в голове.

— Не верится, — в конце концов произнес Хекки. — Вот не могу себе представить, чтобы Зар — и во дворце.

— Но он там, — улыбнулся Шен. Уже несколько дней. Я все жду, зайдет ли он ко мне… Но, наверное, у него сейчас слишком много дел…

— Угу, — Хекки кивнул. Понемногу он привыкал к мысли, что его старший друг внезапно превратился в крупную фигуру на политической арене. — Бывает же такое… Одного я не понимаю, зачем он столько лет терпел эту кабалу в храме? Если он сын аристократов, богач и прямой наследник, как ему вообще такое в голову взбрело!

— Моя прабабка говорит, его заставили. Когда он был еще ребенком. Я этих событий, конечно, не помню, меня тогда больше интересовал наш сад и рыбки в пруду, — Шен улыбнулся и кивнул в сторону террасы. — Но если верить ее словам, в тот год убили Советника Тадэ, отца Зара, и после этого он стал прямым наследником. Но ты ведь сам понимаешь, внешность нашего друга многих пугает… От такого наследника проще было избавиться.

— Мда… — вздохнул Хекки, исполнившись сочувствия к беловолосому другу, — не повезло.

Шен помолчал немного, а потом промолвил:

— У каждого из нас своя судьба и свои испытания. Зачастую высшие силы гораздо мудрее нас. Ведь Зар выжил в те годы, когда его хотели убить многие люди в правлении. И теперь сможет занять свое место.

Хекки фыркнул сердито. Он, в отличие от Шена, никогда не верил в эти байки про мудрость мироздания.

— Что же хорошего в том. Что он столько лет проторчал в храме? Вдали от родных, взаперти? И что хорошего в том, что случилось с тобой?! — ляпнул, а потом прикусил язык, но было уже поздно. В темно-синих глазах Шена словно отразился безжалостный огонь той страшной ночи. Хекки увидел в них всю боль, которую его друг так старательно скрывал.

От стыда ему захотелось спрятаться. Да только куда?

— Прости… — выдохнул он, не смея поднять взгляд. — Я… я не хотел.

Комнату наполнила тишина.

— Все в порядке, — произнес Шен Ри, когда Хекки уже не ждал от него ответа. — Я учусь не думать о том, чего лишился.

Он сидел с таким спокойным, почти отрешенным лицом и смотрел куда-то в глубину сада. Хекки только теперь до конца осознал, насколько сильно изменился его друг. Но вот Шен едва заметно тряхнул головой, отвел взгляд от окна и вернул свою обычную мягкую полуулыбку.

Как будто снова стал прежним.

— Все в порядке, — повторил он уже решительней и неожиданно крепко взял Хекки за плечо. — Слышишь? Не вини себя. Не стоит тратить на это такое хорошее утро. Давай лучше я распоряжусь, чтобы нам подали чай и какое-нибудь угощение. Ты выглядишь не очень сытым.

Из дома Ри Хекки ушел с полным ощущением того, что получил гораздо больше, чем заслуживал.

Мало того, что ему достался необыкновенно вкусный обед, так Шен еще вручил своему бестолковому другу целый кошель с монетами. Хекки пытался отказаться, но ему это не удалось. По большому счету, Шен всегда умел хорошо убеждать.

Они расстались очень тепло, и, возвращаясь на стоянку артистов, Хекки чувствовал себя совершенно счастливым. Тем более что никакой опасности для себя он в городе не ощути. Или грим помог, или просто надоело бояться.

Хекки был уверен, что до отъезда балагана Папаши Ло успеет еще несколько раз повидаться с другом.

Но все сложилось иначе.

В тот день он усердно занимался с мастером Кибу и предвкушал, как уже совсем скоро ему позволят выйти к зрителям вместе с другими артистами. Накануне тетка Риш неожиданно призналась ему, что все это время сплетала для него охранный оберег из нитей и слов. Оберег для отвода глаз, который позволит не изменять лицо, но укрыться от недобрых глаз. Получив такой дар, Хекки в который раз изумился щедрости богов… или каких иных высших сил. Уж кто-то там, наверху, точно был… И почему-то раз за разом проявлял удивительное милосердие к шаловливому сыну табачника.

Оберег по форме походил на косточку от абрикоса, полностью обмотанную тонкой красной нитью. А поверх нитяного слоя была старательно нарисована маска танцора. Вернее какой-то символ, очень похожий на такую маску. Хекки его прежде не видел, но сразу почувствовал за маленьким узором большую силу.

На вопрос, чем он должен расплатиться за этот бесценный подарок, тетка Риш сердито махнула на него рукой и пробормотала себе под нос что-то странное. Хекки так и не понял ничего. И Жун лишь плечами пожала: мол, старая колдунья еще и не так чудить умеет.

Словом, Хекки был абсолютно счастлив, пока вскоре после полудня на стоянку не вернулись почти все артисты Папаши Ло. Они были до крайности возбуждены, встревожены и растерянны.

— Что случилось? — спросил удивленный мастер Кибу, как только первые фургоны остановились у шатров. — В чем дело?

— Беда в городе, — ответил один из молодых канатоходцев. — Вершитель мертв и новый Продолжатель тоже. Говорят, убили их обоих в один день. Верней, Вершитель еще ночью дух испустил, а молодой белый демон сегодня с утра. Что теперь будет…

Хекки замер на месте, кровь стучала у него в висках, перед глазами было темно.

Зар.

Они убили Зара!

— Нет… — прошептал Хекки. — Так не может быть. А потом закрыл лицо руками и опустился в истоптанную траву у стенки ближайшего шатра.

Сколько он так сидел? Минуту? Час? Хекки не чувствовал времени — только недоумение и глубокую звериную тоску. Это было слишком нечестно. Слишком подло.

— Эй, братец, ты чего? — рядом с ним села Жун. — Тебе плохо? Из-за этого белого Продолжателя? Так ты не врал? Он правда был твоим другом из храма?

Хекки кивнул. Вернувшись из дома Ри, он все рассказал сестре, но та не особенно поверила. Трудно принять за правду, что твой брат танцевал на одной сцене с будущим правителем.

Но теперь это уже не имело значения.

Хекки смотрел на свои руки, на траву, стоптанные туфли сестры, прочную нить оберега…

— Я пойду, Жун. Я должен увидеть его. Хотя бы одним глазом.

И решительно поднялся.

— Вместе пойдем! — отрезала сестра.

Хекки не стал спорить.

До города их подвез один из артистов.

Жун попросила остановиться недалеко от богатых кварталов, где жила семья Ри. Хекки здраво рассудил, что старший друг наверняка узнал о смерти Зара одним из первых. И уж конечно его родичи по долгу своего положения обязаны быть в числе тех, кто приглашен на траурную церемонию. А значит, можно узнать от них, где эта церемония состоится. Конечно, если во дворце, то попасть туда едва ли удастся… Но можно хотя бы попытаться.

Приблизившись к дому Ри, они увидели, что траурные флаги украшают не только ворота, но и все крыши особняка. Очевидно, таков был обычай для приближенных ко двору.

— Я подожду тебя здесь, — сказала Жун у входа. — Не буду мешать вам. Если твой друг любил этого белого Продолжателя так же сильно, как ты… он не захочет чужих глаз.

В словах сестры была немалая доля истины и Хекки лишь кивнул в ответ.

Он взялся за знакомое тяжелое кольцо в двери и несколько раз ударил им по звонкой пластине.

Массивная створка открылась почти сразу же. Но вместо давешнего слуги на Хекки смотрел один из стражников дома.

— Чего тебе, мальчик? — нелюбезно спросил он.

Хекки, может, и испугался бы в другой раз, но не теперь.

— Мне нужно встретиться с господином Шен Ри. Я уже навещал его несколько дней назад. Мое имя Хекки. Пожалуйста, доложите ему!

Единственное, чего он на самом деле опасался — это получить отказ.

Стражник странно повел бровями. Словно хотел рыкнуть что-то недоброе, но сдержался.

— Господин Шен Ри мертв, — произнес он пустым бесстрастным голосом.

— Что?! — Хекки уставился на стражника, точно тот был живым демоном. — Нет! Этого не может быть! Вы лжете! Пожалуйста, сообщите ему, что его друг здесь! Он ждет меня! Пожалуйста, позвольте мне войти!

Стражник мягко, но решительно схватил его за рубашку и слегка встряхнул.

— Мальчик, не шуми. В доме траур. Шен Ри был убит два дня назад. Вчера его тело предали божественному огню. Так что он не может встретиться ни с тобой, ни с кем либо еще.

— Но… но… — Хекки закрыл лицо руками. — Но как же так?!

Если стражник и знал что-то, он не снизошел до ответа. Просто указал свободной рукой на дорогу и подтолкнул Хекки в ее сторону.

— Уходи. Семья Ри сегодня никого не принимает.

И захлопнул дверь.

Хекки стоял, прислонившись к стене, и силился собрать мир воедино, но тот рассыпался, точно порванная связка бусин.

И слез не было. Не было даже боли.

Только огромная дыра внутри.

— Я слышала… — произнесла Жун, возникнув рядом. — Мне жаль…

Хекки молчал. Слов у него не было тоже. Он весь вдруг оказался пустым.

— Идем… — сестра взяла его за руку и направилась к дороге. — Тебе надо выпить чего-нибудь покрепче. Думаю, дядюшка По не откажет. Заодно и решим, что дальше делать. Там разный народ собирается, глядишь узнаем чего про твоего белого друга. Может, хоть его ты успеешь проводить…

В таверне как всегда было людно, горожане возбужденно обсуждали то, что случилось ночью и утром. Этот шум и громкие разговоры казались Хекки почти невыносимыми. Пока сестра сновала между столиками и расспрашивала о чем-то своих знакомых, он забился в угол и закрыл глаза, чтобы отрешиться от всего. Хекки понимал, что сестра лучше знает город и его обитателей и потому просто ждал. К счастью, Жун вернулсь к нему очень скоро. В одной руке она держала кусок пирога, а в другой полную чашку сливового вина.

Хекки покачал головой. От вида еды его мутило, а пить вино казалось нелепостью. Но Жун была не из тех кто отступает.

— Не ты один терял своих близких, — сердито сказала она и больно дернула Хекки за прядь волос. — Просто выпей это! — и решительно всунула чашку ему в руки, едва не расплескав половину.

Проще было сделать, чем спорить.

Хекки опрокинул в себя сладкий напиток, одним долгим глотком осушив чашу до дна.

— А пирог я сама съем! — Жун и вправду вцепилась зубами в сочный край угощения. — Мы-то пока еще живые! — обронила она, уничтожив добрую половину стряпни тетушки Тэпи.

Но Хекки себя особенно живым не ощущал. У него внутри словно все замерзло.

— Нам надо в Старый город, — сказала Жун, когда с пирогом было покончено, а Хекки уже почувствовал, как вино постепенно делает его тело все легче и легче. — Ко дворцу идти смысла нет. Зар был у себя дома, когда яд остановил его сердце. Но вот где тот дом… Будем искать. Старый город не так велик. До ночи весь обойдем. Там наверняка тоже будут траурные флаги на воротах.

Флагов не было. Но Хекки сразу понял, что поиски окончены, как только увидел небольшой особняк, у стен которого стояла группа вооруженных людей со знаками отличия дворцовой стражи.

— Похоже, это здесь, — сказал он свои первые слова за последние несколько часов. — И похоже, там не рады гостям.

Вечерние сумерки были еще далеко, но над городом снова ходили темные грозовые тучи, обещавшие скорый ливень. Стало совсем темно. Жун прищурила свой единственный глаз, напряженно стараясь разглядеть что-то в толпе стражей и других явно очень родовитых людей.

— Дааа, братец… Ты прав. Похоже хозяева дома не спешат открывать ворота. Странно.

До их ушей донеслись возмущенные крики какого-то родовитого господина в богатом наряде. Тот велел немедленно взломать ворота.

— Подойдем поближе! — Жун скользнула между домами, и Хекки за ней.

Люди у ворот спорили. Надменный вельможа уверял остальных, что 'дурная баба' не откроет дом сама, и потому пора уже сделать это силой. Другие колебались. Все же не крестьянская лачуга, а внутри — не преступник, а мертвый Продолжатель и его обезумевшая от горя женщина. Стоит дать ей еще немного времени на прощание.

— Ну и дела… — пробормотала Жун. — А давай-ка обойдем домик и посмотрим, что там у него с задним двором. Может еще калитку найдем.

Калитка и вправду нашлась. В глухом темном переулке. Хекки и не догадался бы, что это та же стена, что выходит и на главную улицу. Впрочем, дверь все равно была заперта, а стена выглядела слишком высокой и ровно сложенной, чтобы суметь на нее взобраться. Да и не хотелось бы получить в спину арбалетный болт, если там внутри охрана, как в особняке Ри.

— Постучим, — пожала плечами Жун. — Хуже не будет, — и решительно ударила костяшками пальцев в прочную деревянную створку.

Ей пришлось стучать довольно долго, прежде чем по ту сторону калитки раздался гневный старческий голос:

— Уходите прочь! Оставьте в покое этот дом!

Хекки, сидевший до этого под стеной, рванулся к калитке.

— Пожалуйста! — крикнул он. — Пожалуйста, выслушайте! Меня зовут Хекки! Я друг Зара! Я из храма! — страх выдать себя оказался забыл… — Он был мне как брат! Пожалуйста, позвольте мне проститься с ним! Хоть несколько минут, прошу вас!

В калитке с шорохом открылось маленькое оконце, явив гостям сердитый глаз, утопающий в складках морщин.

— Дети? — старик по ту сторону, похоже, сильно удивился. — Откуда вы? От кого?

— Ни от кого, дедушка! — Жун оттолкнула Хекки и выскочила вперед. — Мой брат десять лет жил под одной крышей с вашим господином! Он сам по себе. Не с этими, — сестра мотнула головой в сторону парадных ворот.

Прошла еще целая вечность, пока старик прожигал их обоих взглядом и колебался. Когда он со стуком закрыл окошко, Хекки подумал, что все пропало, но спустя мгновение дверь открылась — ровно настолько, чтобы в нее могли быстро проскользнуть двое худых подростков.

Оказавшись внутри, Хекки огляделся, ища взглядом дверь в дом. Но старик не спешил вести их внутрь. Еще какое-то время он изучал лица, а потом тихо и грустно сказал:

— Если ты, мальчик, и впрямь друг моего господина, я должен выразить тебе свои соболезнования, — он опустил голову в коротком поклоне, и Хекки ответил тем же. Только его поклон был настолько низким, насколько это возможно.

— Спасибо… Могу я увидеть его?

Старик кивнул и направился в сторону дома.

Маленький городской особняк выглядел почти заброшенным — все его окна были плотно закрыты. Только в самой дальней части дома за Хекки увидел раздвинутую дверь. Именно туда старый слуга привел внезапных гостей. На время он скрылся внутри, вероятно, чтобы сообщить об их приходе, а затем пригласил за собой.

Хекки еще никогда не видел мертвых. Перешагивая порог небольшой, почти пустой комнаты, он был готов столкнуться чем-то пугающим и жутковатым, но вместо этого почувствовал себя так, словно в неурочный час заявился в гости к супружеской паре, что готовилась ко сну…

Зар лежал на широкой мягкой циновке, накрытый тонким одеялом, а подле него сидела красивая молодая девушка с таким выражением отчаяния в глазах, что Хекки на миг даже забыл о своей собственной боли.

— Я буду в соседней комнате, госпожа, — старый слуга поклонился девушке и отошел в сторону, позволяя гостям подойти ближе.

— Спасибо, Вэ… Не уходи, останься пока здесь, — она отвела взгляд от неподвижной фигуры на полу и посмотрела на Хекки и Жун. — Мое имя Тале, — сказала она тихо. Не думаю, что оно вам знакомо… Так же, как я не знала прежде ваши имена. Зар ничего не рассказывал мне о своей жизни в храме. Я услышала об этом только вчера… Вэ Иси мне поведал, — девушка кивнула в сторону слуги. — Наверное, Зар не хотел, чтобы я знала об этом… стыдился своего прошлого, хотя в нем не было ничего такого, что заслуживает порицания, — она вновь обернулась к мертвому и так ласково провела рукой по белым волосам, что Хекки невольно отвел глаза. — Но я понимаю, что дружба, обретенная там, значила для него очень много. Подойди ближе, дитя. Ты… ты можешь оставаться рядом, сколько сочтешь нужным.

Хекки послушался.

Наконец наступил тот момент, которого он так ждал весь день и так страшился — его ладонь осторожно коснулась неподвижного бездыханного тела.

— Но… — пробормотал Хекки. — Но он не холодный!

Да, он никогда не видел мертвых, но знал наверняка, что те не должны быть так похожи на живых.

Тале кивнула.

— Поэтому я и не открываю ворота. Перед… перед тем, как уйти, Зар сказал не отдавать никому его тело. Я думаю, он знал, каким ядом его отравили. Знал, что есть противоядие, что это не подлинная смерть… Здесь уже было столько людей… Они пытались забрать его, но я обманом упросила оставить хотя бы на несколько часов. А потом мы заперли ворота. Меня, наверное, считают обезумевшей от горя, но мне точно известно — мертвые выглядят иначе. Я видела…

В комнате натянулось звонкое, вибрирующее, как струна, молчание. Хекки смотре то на Зара, то на его возлюбленную, то на сестру. Мысли метались в его голове, точно летучие мыши.

— Значит… — сделал он неизбежный вывод, — вы полагаете, его можно… вылечить?

Девушка кивнула. И вдруг, закрыв лицо руками, горько расплакалась.

Сердцем Хекки понял, что она позволила себе это впервые после того, как случилась беда.

— Я не знаю, — всхлипывала она, — не знаю, как его вернуть! Я ничего не знаю… Я боюсь, что скоро люди из дворца взломают ворота и отнимут его у меня…

Краем глаза Хекки увидел, как Жун кивнула после эти слов. Похоже, она думала точно так же.

— Знаешь братец, — очень тихо произнесла сестра, — мне кажется, нам срочно надо к тетке Риш.

Хекки был полностью с ней согласен.

Когда они коротко рассказали о том, что слышали у главных ворот, хозяйка дома побледнела больше прежнего (хотя казалось, дальше уже и так некуда).

— Что же делать?.. — казалось, она спрашивает безмолвно лежащего рядом Зара.

— Я могу найти для вас немало хороших мест, госпожа, — подал голос слуга. — И как незаметно покинуть дом, я тоже знаю. Разве что нам потребуется повозка…

Повозку нашла Жун.

Пока остальные отсиживались в заброшенной аптечной лавке, что соединялась с домом через тайный ход, сестра быстро умчалась куда-то вглубь соседнего переулка и вернулась уже не одна, а с крепким высоким возницей.

— Ну, где твой пьяный дядя? — недовольно спросил этот хмурый парень.

— Да вон, валяется, — небрежно кивнула Жун в сторону того угла, где бледная Тале обнимала укутанного в плащ Зара. Его белые волосы были надежно скрыты под капюшоном. — Вечно так… Напьется, а нам потом ходи, ищи! Он ведь чудной у нас, может заблудиться сдуру, так что хлопот потом не оберешься. Вот мы и ходим всей семьей его искать. Хорошо хоть сегодня в свою же лавку и зашел. Он часто так делает. С горя наверное. Лавка-то разорилась уже давно, а этот все никак не утешится! Позор семьи!

Возница посмотрел на заплаканную Тале, Хекки и Вэ Иси с некоторым сомнением, но спрашивать больше ничего не стал. Проворчал только:

— Тяжелый небось!

— Так мы вам заплатим вдвойне, я же сказала, — сердито сказала Жун.

Возница вздохнул и без большого труда взвалил 'пьяного' Зара на плечо.

В повозке он без особого уважения сгрузил его на дощатый пол и недовольно сообщил, что за такие хлопоты можно и в три раза больше заплатить. Жун его слова проигнорировала, а остальным и вовсе было не до того. Хекки невыносимо хотел поскорей убраться подальше от этого квартала, где были отчетливо слышны сердитые возгласы у ворот брошенного дома. Очевидно, стражи там уже перешли к активным действиям.

Но вот, наконец, в воздух взвился тонкий хлыст — не коснувшись конской спины, он издал звонкий щелчок, и повозка резво тронулась с места. Очевидно, Жун заранее сказала, что ехать нужно не просто быстро, а очень быстро

Пока мимо проносились дома Старого Города, Хекки еще стискивал пальцы в охранном жесте на удачу, но как только дорога вышла к реке, а затем — и в сторону ремесленных кварталов, на сердце у него ощутимо полегчало.

— Кажется, мы успели… — тихо шепнул он на ухо сестре, и та кивнула.

Повозка быстро неслась в сторону городской окраины.

После короткого разговора в доме, Хекки сумел убедить Тале, что лучше всего будет скрыться на стоянке артистов. И даже Вэ Иси согласился с этой идеей, ибо никому не взбредет в голову искать мертвого Продолжателя среди людей Папаши Ло. А время лучше не терять… Чем быстрей Зар окажется в руках мудрой старой Риш, тем лучше.

Впрочем, до самой стоянки решили повозку не гнать — на всякий случай. Остановились недалеко от окраины, щедро заплатили ворчливому извозчику и укрылись от начинающегося дождя под крышей заброшенной харчевни.

— Ладно, — сказала там Жун. — Вы пока тут подождите, а я метнусь до наших. Найду кого-нибудь с телегой.

— Я с тобой! — воскликнул Хекки. — Сразу к тетке Риш побегу!

Колдунья выслушала его сбивчивый рассказ, хмуря брови и постукивая по краю своего стола пустой трубкой. По ее лицу Хекки никак не мог понять, удивляется она, сердится или вообще принимает его за лжеца.

— Я должна увидеть его своими глазами, — произнесла старая Риш, когда поток слов у Хекки иссяк, и он с мольбой взглянул на хозяйку задымленного шатра. У меня есть одна догадка, но покуда я не потрогаю твоего 'мертвого' друга, все это только домыслы, — она встала со своего удобного насиженного мета и подошла к выходу. Отодвинув занавеску, тетка Риш посмотрела на ливень снаружи и кивнула в сторону полупотухшего костра. — Давай-как дружок, садись к огню, да сними свою мокрую рубаху. Не хватало еще тебя потом лечить. У меня других дел достаточно…

Хекки охотно подошел к костерку, что еле заметно курился под навесом, растянутым у самого входа в шатер. Он добавил в него сухих веток из кучи рядом и раздул приникшее пламя. За несколько дней на стоянке ему волей-неволей пришлось научиться таким фокусам, хотя еще месяц назад он не знал бы с какого края подойти к огню.

Пока пламя недоверчиво набирало силу, тетка Риш широко распахнула занавеску, обычно закрывающую вход в шатер и начала быстро наводить внутри порядок. Несмотря на очевидную грузность своего старого тела, двигалась она на удивление резво. Вскоре внутри стало ощутимо просторней, и через открытый полог Хекки увидел, что на земляном полу расстелена широкая циновка.

Вопросов тетка Риш не задавала, только вручила Хекки небольшой закопченный котел да велела нагреть побольше кипятка, коль скоро придется отпаивать чаем целую кучу продрогших и мокрых гостей.

Стенки котла едва покрылись первыми пузырьками, когда телега с беглецами остановилась у шатра.

Первой с нее спрыгнула Жун и сразу метнула брату взгляд с вопросом. В ответ он пожал плечами — ничего еще не было ясно.

Следом выбрались Вэ Иси и Тале, а потом молодой и сильный парень, сидевший на месте возницы, осторожно перенес из телеги в шатер того человека, который еще совсем недавно был танцором, затем — наследником, а теперь стал просто неподвижным свертком в богато расшитом плаще…

— Сюда, — быстро велела тетка Риш и указала на циновку. — А теперь ступайте все к костру и не мешайте мне, покуда не позову.

И она плотно запахнула занавеску шатра.

Дождливый сумрак постепенно сменялся вечерними сумерками. Ливень почти утих, и только мелкая морось продолжала сыпать с темнеющего неба.

Хекки боялся, что время ожидания будет тянуться долго, но у них с Жун нашлась куча хлопот: нужно было заварить хорошего чая, достать посуду из кухонных запасов тетки Риш, найти для всех сухую одежду и хоть немного еды…

Он с удивлением понял, что чувство голода вернулось. Очевидно, вместе с надеждой, которая незримо витала в воздухе у шатра старой колдуньи.

Тале и ее старый слуга, впрочем, сказали, что им не нужно никакое угощение — лишь бы скорее услышать вердикт тетки Риш.

Лишь бы понять, что эта надежда не напрасна.

С аппетитом кусая еще теплую лепешку, что досталась им от щедрот одной из женщин, Хекки почти не скрываясь, разглядывал Тале. Теперь, когда отчаяние, боль и страх немного отступили, он наконец мог это сделать.

Избранница Зара ему понравилась. Она была красивая, нежная и такая хрупкая… как цветок. И где только этот скрытный демон сумел ее найти? Хекки строил догадки, делая вид, будто ему это важно. Он всеми силами старался не думать о том, что сейчас происходит внутри шатра тетки Риш.

Но когда занавеска снова колыхнулась, он первым вскочил с места.

— Да, — сказала ему колдунья. — Тебя-то мне и надо, шустрый маленький лисенок. Тебя и надо… — она перевела взгляд на Тале: — Я могу вернуть твоего мужа в наш мир, только не знаю, когда мне это удастся. И удастся ли вообще… Но вероятность высока. Надежда есть.

Хекки не удержал радостного вскрика.

Надежда есть! Это именно то, что он так хотел услышать.

— Как я могу вам помочь? — Тале с отчаянием схватила колдунью за руку. — Скажите, и я сделаю все, что в моих силах!

— Для начала, деточка, успокойся. Этим ты меня очень обяжешь. А потом тебе стоило бы вернуться домой и сказать всем, что ты уже похоронила своего возлюбленного. Чтобы никто даже и не пытался его искать и не помешал мне сделать то, что я начну. Да и для тебя будет лучше провести ночь дома, в тепле и покое.

Тале печально покачала головой.

— Никто не оставит меня в покое. Я не была Зару женой, у меня нет богатой и родовитой семьи. Стоит мне вернуться, я, скорее всего, окажусь под стражей, как преступница, похитившая тело Продолжателя… И я не хотела бы… не хотела бы расставаться с ним. Прошу вас, позвольте мне остаться!

— Что ж… — промолвила тетка Риш. — Тогда тебе придется ночевать в одном из наших шатров, а у нас нет ни горячей ванны, ни высоких кроватей.

— Спасибо! — горячо сказала Тале. — Спасибо… Мне ничего не нужно. Я могу остаться здесь, у костра, если не помешаю вам…

— Конечно, помешаешь! — сердито фыркнула колдунья. И обернулась к Жун: — Ну-ка, вертушка, пробегись по кибиткам, спроси, у кого найдется пара тепленьких местечек на ночь.

Жун усмехнулась.

— Чего искать… У нас и найдется. Ле все равно в последние дни ночует с Аму. А мы с братом можем и в повозке поспать.

— Нет, дорогая, братец твой останется здесь. Он мне нужен.

Хекки был удивлен, но виду не подал.

— А что с Заром? — спросил он вместо этого. — Значит, он правда не умер?

— Нет. Не умер… — старая Риш выглядела усталой и мрачной. — Но чтобы вернуть его, нужно очень постараться. И в первую очередь тебе, — она положила руку на плечо Хекки и подтолкнула его к шатру. — Идем, не стоит терять время.

Уходя, Хекки обернулся и бросил взгляд на сестру. Жун смотрела на него с тревогой, напряженно стиснув губы.

В шатре было уже совсем темно, а когда старая Риш опустила за собой полог, Хикки и вовсе пришлось пробираться на ощупь. К счастью, темноту вскоре растопил яркий свет множества ламп. Колдунья зажигала их одну за другой, пока весь шатер изнутри не наполнился мягким и ровным сиянием. Стало светло, почти как днем.

— Ложись рядом, — велела Риш, указывая на циновку, где спал своим бесконечным сном Зар.

Внутри у Хекки слегка похолодело, но он решил не поддаваться страху и решительно опустился туда, куда было сказано. Он лежал, приподнявшись на локтях, и внимательно смотрел за действиями колдуньи. Та возилась в другом конце шатра, отыскивая что-то среди своих вещей. Вскоре она вернулась с обрезком чистой тряпицы, длинной тонкой кистью, ножом и глубокой миской.

— Помнишь, ты хотел срезать свое клеймо? — спросила Риш, и Хекки кивнул, нервно сглотнув. — Время пришло. Лучше и не придумаешь. Твоя кровь вернет жизнь этому белому дракону.

— Дракону? — Хекки так удивился неожиданному прозвищу для Зара, что забыл про свой страх. — Почему дракону?

— Потому… Дракон — он и есть дракон, как его не называй. Самый настоящий. Если вернем его… ты увидишь сколько смертей породят эти когти.

Хекки слушал и не мог такого представить. Но потом вспомнил драку из далекого детства. То утро, когда один из мальчиков лежал на полу с месивом на месте лица. И понял, что старуха права. Впрочем, в бездумную жестокость своего друга он все равно не верил.

— Ложись, лисенок, — голос тетки Риш стал мягче. — Ложись и постарайся не бояться. Думай о том, как ты хочешь помочь своему другу. Думай о нем, а не о себе.

Хекки глубоко вздохнул и опустился на пол. Он хотел закрыть глаза, чтобы не видеть ничего, но вместо этого перевел взгляд на лицо Зара, которое оказалось совсем рядом. Длинные белые волосы рассыпались по циновке и в самом деле теперь напоминали Хекки об острых иглах на голове летучего дракона. Зар был такой тихий, беззащитный, как любой человек во сне. Хекки впервые почувствовал не ревность или зависть, а сострадание и желание оградить от зла. Это было так странно, так непривычно и так… больно, что он даже не вскрикнул, когда острый нож рассек кожу на ноге.

Но потом лезвие ушло глубже, и сдерживать крик стало почти невозможно.

Хекки стиснул зубы и одной рукой сжал край циновки, а другой — запястье Зара, которое оказалось в этот миг ближе всего… От нестерпимой боли тело выгнулось дугой, а скулы свело, и из глаз сами собой брызнули слезы. Он забыл, как надо дышать, забыл все мысли, самого себя и мир вокруг.

— Все, все… — донесся сквозь кровавый туман чей-то голос. — Уже все. Лежи спокойно, не дергай ногой. Сейчас я ее перевяжу.

Хекки с трудом разлепил глаза и громко всхлипнул.

Ему было ОЧЕНЬ больно.

Но осознание, что самое ужасное уже позади, делало эту боль вполне выносимой.

Ночь тянулась бесконечно. Хекки то засыпал, то снова выныривал на поверхность реального мира, и каждый раз он видел одно и то же — как старая Риш старательно перерисовывает красные узоры с его ног. Точно такие же символы она наносила на лодыжки Зара. Кровью из глубокой глиняной миски.

Проснулся Хекки поздно.

Он понял это сразу, едва только увидел, какой яркий солнечный свет падает через входной проем шатра. Дело было уже далеко за полдень.

Хекки осторожно пошевелился, ощутил тупую ноющую боль в пятке и запоздало обрадовался тому, что наконец избавился от проклятого клейма.

Теперь он совсем свободен.

Затем взгляд его упал на неподвижное тело друга, и хорошее настроение разом потускнело. Зар все так же спал своим беспробудным сном и, в отличие от Хекки, не спешил открывать глаза.

Встать было нетрудно, но попытка наступить на раненую пятку завершилась сокрушительным поражением. Хекки тихонько зашипел от боли и поджал ногу, точно аист. Почти в тот же миг на пороге появилась его сестра.

— Ха! — сказала она, — А тетка Риш была права. Ты достаточно глуп, чтобы попытаться сразу ходить. Я-то ей не поверила! Стой, где стоишь, дурень, я сейчас тебе палку принесу.

Она канула обратно в солнечный свет и почти сразу вернулась, сжимая в руке длинный гладко оструганный посох.

— Все утро для тебя старалась! — сообщила Жун, с усмешкой бросая ему палку. Хекки без труда поймал этот внезапный подарочек и сразу же с облегчением перенес часть веса на крепкую надежную жердь.

— Спасибо, — улыбка невольно наползла на его лицо. — Что бы я без тебя делал?

— Истек бы кровищей, — фыркнула Жун. Она пыталась придать себе строгий вид, но на губах у нее тоже играла усмешка. — Идем. Обед уже почти готов.

Снаружи Хекки обнаружил замечательный день без единого следа от плохой погоды, что так долго властвовала над городом.

— Кажется, дожди закончились, — негромко произнес он.

— Да… — кивнула сестра, наливая суп с рисом в большую миску, — похоже на то. Держи! Кажется, получилось вкусно. Тетка Риш сказала, что сегодня я тут буду всех кормить. Сама она уехала в город. Вместе с этим старым слугой. Кажется, на рынок. Чего-то не хватило вашему колдовству. Так что готовься к продолжению.

— Угу… — Хекки подул на горячий рис и с удовольствием сунул в рот полную ложку. Было и в самом деле вкусно. И про грядущее продолжение колдовства он старался не думать. — А где Тале?

— Ушла к реке, — лицо у Жун сделалось серьезным. — Ей нелегко, бедняге. Места себе не находит.

Если бы нога у Хекки была здорова, он бы, пожалуй тоже, не смог найти себе ни места, ни покоя, но плотная повязка и ощутимая боль решили все за него. Пришлось сидеть у шатра, пока тетка Риш не вернулась с рынка.

По всему было видно, что настроение у колдуньи — не ахти.

Оно и понятно… Едва ли тетке Риш удалось много поспать в эту ночь. Да и дело с первой попытки не удалось.

— Сидишь? — спросила она Хекки, хмурясь и сплевывая шелуху от ореха. — Вот и правильно. Чем меньше будешь скакать, тем быстрей поправишься. Я тебе там мазь наложила хорошую, но и с ней нужно время, чтобы рана затянулась.

Но Хекки думал вовсе не про свою ногу.

— А Зар? — спросил он. — Что с ним? Вы так и не рассказали мне вчера.

— Не догадался? Помнишь мой рассказ про знахаря, что искал путь в другой мир? Твои узоры на ногах и яд, которым отравили белого дракона — и есть две части одного колдовства. В неверной пропорции отвар становится ядом, я ведь говорила. Но он не убивает до конца, а лишь изгоняет душу из тела, отправляет ее в далекое путешествие… Я думала, что твой друг сможет вернуться, стоит подарить ему такие же узоры, как у тебя, но нет. Увы, все сложней. В том мире, где он сейчас оказался, кто-то должен нарисовать не его ногах такие же символы.

— Вот как… — пробормотал Хекки. — Но как это возможно?

Тетка Риш посмотрела на него странным, глубоким взглядом.

— Есть только один путь, мой мальчик. И пройти его придется именно тебе. Вы связаны одной кровью, одним прошлым, одним заклятьем. Если ты выпьешь отвар перемещения, то с большой долей вероятности твоя душа окажется где-то рядом с душой твоего друга. А там… все будет зависеть только от тебя.

Хекки почувствовал, как все у него внутри становится хрупким и звонким, точно ледяные нити. Дунь — и сердце рассыплется на сотни осколков. Это был даже не страх, а что-то неизмеримо более глубокое, сильное и непознаваемое. Словно перед ним распахнули дверь на изнанку мира, которую смертному лучше не видеть.

— Я… Да, конечно. Я готов, — выдохнул он и сглотнул.

Тетка Риш кивнула, будто и не ждала другого ответа.

— Как сварю, дам тебе знать. А пока не думай ни о чем, лишнее это.

И ушла в шатер, а следом за ней скользнул маленький, но жилистый Вэ Иси с большой корзиной, полной каких-то свертков с рынка.

Хекки со вздохом повалился на траву возле шатра и устремился взглядом в небо

Ни о чем не думать!

Если бы это было так просто…

Слишком многое изменилось за последние несколько часов. Еще день назад он был счастливым человеком, уверенным, что мир вокруг прекрасен, а потом одного за другим потерял обоих своих самых близких друзей.

Не думать об этом было невозможно. Ведь если для Зара еще оставалась надежда на спасение, то Шен ушел навсегда… И так глупо! Так нелепо… Под крышей собственного дома, под защитой своей семьи…

Тетка Риш нашла его с мокрыми дорожками на щеках и ничего не говоря вручила небольшую чашку с ароматным напитком.

— Пей до дна, лисенок.

Осушив чашку, Хекки не заметил, как задремал под теплыми лучами предзакатного солнца, а когда он снова открыл глаза, то увидел, что мир вокруг стал совсем иным.

Это походило на продолжение сна, но сном не являлось.

Сначала появились руки. Большие, как у великана и очень нежные. В этом мире Хекки не чувствовал своего тела, оно казалось разбитым, разрозненным на части… Но ощущение тепла и прикосновения пришло к нему как приходит осознание, что ты любим.

Потом он утратил связь с этим местом и на миг осознал себя лежащим в шатре тетки Риш, но спустя мгновение — или вечность — снова оказался в плену иной, непонятной и необъятной реальности. Теперь он был цельным, но его тело не подчинялось ему, оно не дышало, не двигалось и вовсе не походило на живое.

Это было тело куклы. Маленькой беспомощной куклы.

И все же глаза Хекки видели, а уши слышали. И вскоре он понял, что отвар старой колдуньи сделал свое дело — его душа очутилась там, где заблудился Зар.

Хекки словно видел удивительный, но очень яркий и живой сон.

Это было странное место. Мебель и предметы выглядели диковинно, и сам дом ничуть не походил на все, что прежде знал Хекки. Но больше всего он был изумлен образом той, что создала ему кукольное тело. Ее внешность была под стать богине или демонице: длинные огненные волосы, рыжие крапинки по всему телу, а главное — глаза… Невозможные, неправильные, колдовские глаза белого цвета с подвижными зелеными кругами в центре. Словно звериные. Хекки видел их близко, очень близко, и поначалу безмерно пугался этого взгляда, но постепенно привык и даже полюбил разглядывать чудо, которое существовало только в этом мире.

Иногда сон внезапно обрывался, и тогда Хекки находил себя в шатре. Он никогда не мог понять, сколько времени прошло там, где осталось его настоящее живое тело. Он не испытывал ни голода, ни жажды, ни усталости… И всякий раз почти сразу снова закрывал глаза и позволял своим красным узорам прочертить в темноте огненный путь к чужому миру.

Удивительному миру, где дни бежали, как минуты.

Хекки все больше привыкал к нему. Он полюбил ощущение теплых больших рук, что каждый день обнимали его, крутили кукольное тело из стороны в сторону, что-то подпиливали, подчищали, порой вовсе раскручивали на части (и это ощущение было самым безумным). Он полюбил смотреть в огромное прозрачное, как вода, окно, за которым шелестели ветвями деревья, порой шел дождь, пролетали мимо незнакомые птицы. Ему было занятно разглядывать других кукол, в изобилии разложенных по полкам и шкафам в комнате — обычных, совершенно неживых, но невероятно красивых.

Но самым интересным оказался кот. Вернее, кошка.

Эта серая умная красавица совершенно точно знала, что одна из кукол на столе ее хозяйки вовсе не является тем, чем кажется. Проходя мимо, она всегда бросала настороженный недоверчивый взгляд на Хекки и порой нервно дергала хвостом. А Хекки смеялся — беззвучно, по себя. И мысленно пытался разговаривать с кошкой.

Иногда ему казалось, что она его слышит — и пугается.

Благодаря хвостатой красотке Хекки осознал самое главное — и печальное — Белого Дракона не было в этой комнате. Ни в этой, ни в соседней. Здесь не было ни одной живой души, кроме него самого, кошки и огненноволосой женщины, что вылепила ему кукольное тело.

Сраженный этой мыслью, он проснулся в шатре. На сей раз окончательно.

Обхватив руками тяжелую голову, Хекки с трудом сел и огляделся.

В полутемном шатре старой колдуньи все было по-прежнему.

Горели лампы. Зар неподвижно лежал рядом. Из дверного проема доносились свежие ночные запахи.

— Эй! Эй, братец! Ты в порядке? — Жун тут же оказалась рядом с ним и осторожно взяла за плечи. — Ты так долго спал…

Через минуту рядом возникла Тетка Риш с лампой в руке. В свете огня она выглядела встревоженно, хотя и пыталась это скрыть.

— Ну-ка посмотри на меня, дружочек, — колдунья вручила лампу Жун и положила руки ему на виски. Легонько сдавила их, заглядывая в глаза. — Все хорошо… Да… Он вернулся.

— Сколько… — говорить оказалось неожиданно трудно, собственный голос показался Хекки невозможно тихим, — Сколько меня не было?

— Почти три дня, — так же тихо ответила сестра. — Я чуть не померла от страха, думала твоя тушка уже никогда не пошевелится.

— Глупости, — оборвала ее Риш. — Если бы он к утру не проснулся, я бы сама его вернула, — она еще раз внимательно посмотрела Хекки в глаза, кивнула своим мыслям и тут же потребовала: — Рассказывай, лисенок, что тебе удалось увидеть? Ты нашел своего друга.

Хекки вздохнул и покачал головой. Он коротко поведал об удивительном другом мире, безумных ощущениях от кукольного тела и… печальном осознании, что Зар если и есть где- то там, то очень далеко.

— Ну, ничего… — тетка Риш ласково похлопала его по руке. — Я уверена, кровь сильнее расстояний. Сейчас отдыхай, а завтра попробуешь снова. Если время там движется иначе, возможно, что-то уже изменится к тому моменту, когда ты снова окажешься в этом странном доме.

Хекки не стал спорить. Уничтожив изрядную порцию риса с овощами и совершив короткую прогулку до ближайших кустов, он с удовольствием провалился в обычный глубокий сон без сновидений.

А на следующий день его ждала новая порция отвара и продолжение путешествия.

Хекки уже не испытывал страха.

Опускаясь на циновку рядом с Заром, он нашел его ладонь, крепко сжал ее и только тогда позволил другому миру забрать себя.

Душа легко нашла путь в уже знакомое маленькое тело: удивительный сон распахнулся для него, оглушил, накрыл с головой и оставил сидеть в большой комнате со стеклянным окном.

Кошка испуганно шарахнулась прочь со стола, где сидела мгновение назад. Хекки услышал веселый звонкий смех женщины с огненными волосами и увидел, что в ее доме появился еще один странный человек. Его волосы были обычными, черными, но глаза — тоже, как у зверя, с темными острыми зрачками. Человек стоял рядом и задумчиво разглядывал Хекки, а потом и вовсе взял его в руки.

— Все-таки ты потрясающий мастер, Зо, — произнес он низким голосом и принялся разглядывать свою добычу. — Но этот парнишка… он — настоящее чудо. Я тебе сейчас расскажу почему. Стой и не падай. Поверить в это… непросто.

Когда в комнате зазвучал рассказ о безногом танцоре, белом драконе и девушке, которая может слышать их голоса, Хекки вовсе не удивился. Это лишь означало, что из с Заром связь наконец протянулась в чужой мир, соединяя его с другом, как и было задумано.

К тому же, сюда каким-то чудом занесло и Шена…

А потом он понял, что его ждет долгая дорога и позволил себе перейти в то странное состояние, которое было и сном, и явью, и его собственной фантазией. Он знал, что происходит с его кукольным телом, видел, как его завернули в плотный отрез ткани, но в темноте было слишком скучно, и потому Хекки с головой окунулся в чудесную реальность, созданную его воображением.

Он и сам не знал, откуда к нему пришел образ цветущего сада с хрустальными нитями, однако этот образ был так прекрасен, что Хекки легко отдался его очарованию и красоте. Среди опадающих розовых лепестков он почувствовал себя таким счастливым, словно вернулся в далекое детство, когда еще не было ни потерь, ни страхов, ни жестоких обид…

И когда его кукольные глаза снова увидели свет, Хекки не без сожаления покинул свой сад.

В новом незнакомом месте ярко горел свет, но больших людей не было видно.

Зато…

Он закричал бы от радости, если мог, потому что рядом с ним стояли оба его друга. Две прекрасно вылепленные куклы, невероятно похожие на живых Зара и Шен Ри.

Тетка Риш не обманула — сила крови сделала свое дело.

И когда Хекки подумал, что больше всего на свете хочет поговорить со своими друзьями, пространство вокруг неуловимо изогнулось, вспыхнуло цветными искрами и вывернулось наизнанку.

— Хекки! И ты здесь! — Шен, живой, совершенно настоящий, с полыхающей тревогой в глазах стиснул его в своих крепких горячих объятиях. — Неужели тебя тоже постигла наша злая участь?!

Зар, как всегда, оказался сдержанней в своих чувствах, но и он тепло обнял Хекки.

— Нет, нет! — все еще не веря своей удаче, своему счастью снова обрести друзей, Хекки поспешил успокоить их: — Я сам нашел к вам дорогу. Я знаю, как вернуться отсюда назад!

Неудержимая радость распирала его изнутри, не давая сделать ни одного ровного вдоха. От его глаз не укрылись ни воинский наряд Зара, ни суровые складки, что появились у его рта, ни деревянные ноги Шена… Но все это было не важно. Ведь друзья — вот они! Живые!

Оглядевшись, Хекки понял, что по-прежнему находится в той самой большой комнате, но теперь она оказалась им впору… И это пространство существовало только для них троих.

— Я знал, что так будет, — скупо улыбнулся Зар. — Знал, что помощь придет!

Он вновь горячо стиснул Хекки за плечи, а потом засыпал вопросами. Про положение в городе, про Тале, про бегство из храма… Хекки говорил и говорил, ему так много нужно было рассказать!

Когда Зар услышал, что Вершитель тоже мертв, в глазах его сверкнуло что-то поистине страшное. Но Белый Дракон моргнул, глубоко вдохнул и вернул себе самообладание.

— Значит, ты еще не знаешь, кто принял власть после всего этого? — спросил он каменным голосом, и Хекки лишь головой покачал.

— Понятия не имею. Нам едва удалось вытащить тебя из всей этой заварушки… Не до того было, чтобы про власть в городе узнавать. Вот вернешься — сам все выяснишь.

Зар кивнул.

— Вернуться… Да. Но как?

— Узоры! — Хекки поднял край ярко-красных штанов, в которые был облачен, и показал другу свои необычные отметины. — Тебя обманули, это не проклятье, это ключ к миру, где вы застряли. Если сделать тебе такие же, твоя душа сама найдет дорогу домой. Вот только… — он обернулся к Шену с бесконечной виной в глазах: — Прости… Я боюсь… боюсь, что не смогу сделать тое же самое для тебя. Мне сказали… сказали, что твое тело в нашем мире уже предано огню… — Хекки не выдержал и отвел глаза. Спросил уже совсем тихо: — Как же так вышло, что и ты здесь?

Вместо Шена ответил Зар.

— Это моя вина. Убить хотели меня… Но отрава досталась обоим, — он яростно стиснул зубы: — Мерзавцы! Даже если я смогу вернуться…

Он не договорил. И так было ясно, что Шен уже никогда не выберется из чужого мира. Это была горькая правда, с которой им предстояло жить до конца своих дней.

Шен Ри печально улыбнулся.

— Ничего… — промолвил он. — Может, все не так и плохо… Там я все равно стал тенью былого себя. А здесь… Возможно этот мир подарит мне что-то большее, чем кукольное тело. Всяко ведь бывает…

Какое-то время они молчали. Никто не находил в себе силы сказать что-то, пока этого не сделал сам Шен.

— Не надо обо мне горевать, — тихо попросил он. — Пожалуйста. Лучше… лучше сейчас сделать все, чтобы Зар поскорее вернулся домой. Его место там. Это мы все знаем наверняка, — Шен посмотрел на младшего друга: — Хекки, ты должен поговорить с Ясей. С девушкой, которая умеет нас слышать. Это нетрудно. Главное, чтобы она догадалась взять тебя с собой. Или остаться здесь. Она уже все про нас знает… Ну, почти все. Она знает, кто ты и не удивится встрече с тобой. Тебе нужно будет проникнуть в ее сон и оттуда позвать в твой мир… Тот, который тебе так легко создавать здесь.

Хекки кивнул. Он и не догадывался, что про его новый дар может быть известно кому-то еще.

— Мы все здесь можем творить эти миры, — объяснил Зар. — Небольшое утешение за невозможность жить и дышать. То, где мы находимся сейчас, тоже является таким крошечным миром. Только для нас троих. Ты и сам, должно быть, это уже ощутил.

— Ну да… — Хекки задумался. — Значит, мне нужно застать момент, когда эта девушка уснет… Хорошо. Я попробую!

Все оказалось еще проще, чем он предполагал.

Хекки не смог бы объяснить словами, почему он действовал именно так, а не иначе — знание было внутри него. Вынырнув обратно в пространство живых людей этого странного мира, он без труда уловил момент, когда черноволосый мужчина и девушка затихли в своей кровати. Осталось только бережно прикоснуться к ее сознанию и позвать за собой…

Хекки знал наверняка, что не пойти следом она не сможет. Таково было ее благословение. Или наказание. Но там, в хрустальном саду опадающих лепестков ему пришлось долго ждать, пока девушка отыщет к нему дорогу.

Он даже заскучал и, чтобы скоротать время, отыскал под одним из деревьев свою любимую мезеру. Заботливо настроил инструмент и принялся перебирать струны, вспоминая один из тех простых мотивчиков, которым научил его сановник Гао.

Та беззаботная жизнь теперь казалась ему более сном, чем этот хрустальный сад, существующий лишь в его воображении.

Когда девушка наконец появилась, от радости он едва не выронил из рук свой инструмент.

— Ну наконец-то!

Объясниться с ней оказалось совсем нетрудно: Хекки легко понимал чуть странную речь этой забавной Яси. То, что они родились в разных мирах, не мешало им говорить на одном языке, и вскоре девушка уже дала ему слово сделать все для возвращения Зара.

А на утро сдержала его.

Хекки понял это, когда черноволосый человек закатал на нем штаны и, уложив на широкий стол у окна, принялся старательно перерисовывать красные узоры.

Днями он трудился над 'оковами' Хекки, а ночью оставлял его вместе с Заром и Шеном, очевидно догадываясь, что в этом беспомощном обличии кукольные танцоры могут общаться друг с другом, только будучи рядом.

И они общались.

Ведь для этого судьба отмерила им не так много времени…

Хекки чувствовал, что там, в их родном мире, Жун и Тале сходят с ума от страха и неизвестности, но он не хотел возвращаться назад.

Ведь это был последний раз, когда они собрались вместе.

Последний.

Законичив работу, черноволосый мастер устало откинулся на своем стуле и прикрыл глаза. Хекки хорошо запомнил его красивое небритое лицо, и тускнеющий свет дня за прозрачным окном, и пронзительный взгляд большого черного кота, что жил в этом доме…

Каждая мелочь навсегда впечаталась в его память, потому что в следующий миг Зар исчез.

Вот только что был здесь — и вдруг его душа покинула ненавистное кукольное тело. И Хекки совершенно точно знал, где она теперь.

Они с Шеном остались вдвоем.

— Кажется, мне пора… — тихо сказал Хекки в их маленьком мире на двоих. В мире, где Шен был живым и так печально, так пронзительно смотрел на младшего друга. — Мне нельзя оставаться здесь слишком долго. Прости…

Шен ничего не сказал, просто обнял его крепко и глубоко вздохнул.

Целую вечность они не могли разомкнуть объятий.

— Береги себя, Лисенок, — старший друг посмотрел Хекки в глаза и убрал непослушную прядь волос с его лица. Этот мимолетный ласковый жест стал последней каплей.

— Шен! Я не могу так! Не могу бросить тебя здесь одного! — Хекки почувствовал, что в глазах у него закипают слезы, а в груди — громкий крик. — Послушай! Послушай, я вернусь! Чего бы мне это не стоило! Я научусь сам варить этот проклятый отвар и стану приходить к тебе так часто, как это возможно! У меня получится!

Шен улыбнулся. Той самой улыбкой, которая всегда казалась Хекки слишком смиренной, а теперь чуть не разорвала душу в куски.

— Я буду ждать тебя. И… передай Зару, что он станет самым лучшим Вершителем.

Вдох… Выдох…

Хекки с трудом приоткрыл глаза. Мир вокруг словно вращался по спирали, бесконечно опрокидываясь куда-то вправо и вниз. От этого накатывала тошнота и хотелось провалиться в сон. Но с закрытыми глазами вращение словно становилось еще сильней.

Он облизал губы и тихо позвал:

— Жун…

В следующее мгновение теплые руки обняли его, закрыли от кружащегося мира, и горячий шепот защекотал ухо.

— Я здесь, братик! Я здесь! Как же хорошо, что ты очнулся… — Жун не то смеялась, не то всхлипывала. — Болотные демоны! Я думала, уже не услышу твой девчачий голос!

— И вовсе он не девчачий… — Хекки тоже обнял сестру, не пытаясь оторвать голову от циновки. Его пальцы натыкали то на острые лопатки, то на торчащие позвонки. — Просто нас в храме учили, как сохранить его звонким. Жун… помоги мне подняться.

— Сейчас! — сестра просунула руку ему под спину, и с этой опорой Хекки наконец нашел в себе силы если уж не встать, то хотя бы сесть.

— Голова кружится… — пожаловался он. Чтобы не свалиться снова, ему приходилось упираться обеими руками.

— Подожди, я тетку Риш позову! Она даст тебе нужную настойку!

Сестра метнулась к выходу, а Хекки набрался мужества и повернул голову в ту сторону, где лежал его друг.

Зар спал.

Спал, как все обычные люди — вытянувшись на циновке ничком, обхватив руками скомканное одеяло и зачем-то сурово сдвинув брови.

Хекки осторожно протянул руку и дотронулся до его плеча.

Теплое.

— Получилось…

До сих пор он не мог до конца поверить в то, что сумел сделать. Но Зар — вот он, тихо дышит во сне, его грудь вздымается и опадает, сердце бьется, и глаза подрагивают под веками.

Качнулась входная занавеска, но вместо Жун или тетки Риш в шатер вошла Тале. Бледная девушка с короткими волосами и взглядом раненой птицы.

Впрочем, на сей раз в ее глазах искрилось счастье.

— Хекки!.. Здравствуй! — Тале стремительно пересекла шатер и опустилась на циновку рядом с ним и спящим Заром. — Жун сказала, что ты пришел в себя… Я так рада! Я не знаю, как выразить тебе свою благодарность! — она отчаянно стиснула в кулаке край тонкой, перевязанной нитями косицы. — Хекки, могу ли я обнять тебя?

Он смутился и кивнул.

В его жизни было не очень-то много женщин, и он плохо представлял, как лучше вести себя с ними.

Объятия Тале оказались мягкими и нежными, ничуть не похожими на те, что дарила ему сестра. От возлюбленной Зара пахло цветами и еще чем-то неуловимо прекрасным. В этих руках так легко было почувствовать настоящий домашний уют, которого Хекки лишился много лет назад.

— Я ведь не мог иначе, — сказал он, когда Тале отстранилась, держа его за плечи и с теплотой глядя в глаза. — Это… это не моя заслуга. Просто повезло, что тетка Риш знала про яд. Зар сделал бы для меня тоже самое. Как и Шен…

Глаза Тале стали грустными.

— Шен… Это тот юноша, который пострадал при пожаре? Зар ничего не говорил о нем… Я узнала уже потом…

— Да, — Хекки вздохнул и печально улыбнулся. — Шен был нашим другом. И он был лучшим в театре. Я не шучу! Ты бы видела, Тале, как он танцевал! Словно сами небесные боги вселялись в его тело… Так жаль, что он остался там… — еще один вздох вырвался на свободу, но Хекки уже дал себе слово, что больше не будет предаваться унынию. — Зато Зар здесь! Давно он пришел в себя?

— Ночью. Тетушка Риш сказала, что проснулась от его крика, а потом увидела, что он уже спит.

— А сейчас?..

— Сейчас почти полдень.

Хекки видел, что через входную щель в шатер падает солнечный, свет, но сам не смог бы определить время.

— И… Сколько я на этот раз… гулял?

— Долго ты гулял! — тетка Риш с шумом отодвинула занавеску и вошла, неся за собой вкусный запах дыма и чего-то жареного на костре. — Еще бы немного, и остался бы там насовсем. Дурья башка! Неужели не чувствовал сам, что надо назад?!

Хекки улыбнулся. За гневными словами он слышал радость и облегчение.

Следом за колдуньей в шатер скользнула Жун, озорно поблескивая своим зеленым глазом. В руках она несла миску, в которой Хекки с восторгом обнаружил ароматные куски мяса, запеченного на углях.

— Еда! — радостно воскликнул он. — Мне ведь можно кусочек, правда?!

Тетка Риш была не против. Только прежде заставила его выпить горькой настойки, про которую говорила Жун.

— А когда Зар проснется? — спросил Хекки после того, как утолил первый город и окончательно пришел в себя.

— Не знаю, дружок, — тетка Риш сидела рядом и тоже неспеша попивала чай. — Думаю, скоро. Скоро…

Зар проснулся на закате.

В час, когда уходящее солнце окрасило все золотым светом, он едва заметно вздрогнул и широко распахнул глаза.

Хекки был в шатре в этот момент, но первой Белый Дракон увидел не его, а Тале, которая сидела рядом со своим избранником весь день, не отходя от него ни на миг.

— Это ты… — еле слышно выдохнул Зар. — Ты, птичка! Значит, все получилось… Я дома… — его губы дрогнули в улыбке, а во взгляде промелькнула радость, тут же сменившись таким знакомым холодным упрямством. — Мне… мне надо встать.

— Нет, милый, не спеши, пожалуйста! — Тале попыталась остановить своего возлюбленного, но, разумеется, ей это не удалось.

Упираясь локтями, Зар медленно попробовал подняться с циновки, и Хекки понимал, чего ему это стоит… Он сам только недавно сумел найти в себе силы на небольшую прогулку до реки и обратно (с удивлением обнаружив, что шрам на пятке уже почти затянулся). Но Белый Дракон был не из тех, кто отступает. С трудом он все же смог сесть и тут же обхватил голову руками, издав громкий стон.

— Боги! Почему эта лачуга так кружится?! — он ожесточенно потер виски, пытаясь справиться с головокружением и тут наконец увидел, что кроме них с Тале в шатре есть еще один человек. — Ох! Хекки! Ты здесь! Скажи мне, это все было на самом деле? Этот странный мир с прозрачными окнами, эти люди со звериными глазами… Или я просто бредил?

Хекки подошел к другу и сел рядом.

— Нет, — уверил он его. — Не бредил. Все было на самом деле.

За те дни, что они провели в старом шатре, Белый Дракон успел порядком осунуться, под его запавшими глазами пролегли темные круги, но этот взгляд… Он стал еще более острым, пронзительным и цепким. Хекки не помнил, чтобы прежде Зар выглядел таким… взрослым.

— Ты изменился, — тихо сказал он.

— Ты тоже, — не остался в долгу Белый Дракон. — Всегда думал, что это мне придется вытаскивать тебя из неприятностей. А вышло наоборот… — он устало потер лицо руками. — Спасибо тебе! Теперь я в неоплатном долгу перед тобой.

— Да брось! — возмутился Хекки. — Что за глупости, Зар?! Ты столько раз удерживал меня на краю… Какие могут быть долги? Лучше подумай о тех, кто тебе в самом деле задолжал…

А вот этого говорит, похоже, не стоило.

Скулы на лице у Зара закаменели, стали еще более острыми, чем обычно. Хекки показалось, он сейчас увидит тот самый хищный драконий оскал, который так напугал его когда-то в детстве.

Но нет. Зар быстро взял себя в руки. Прикрыл на мгновение глаза, справляясь с гневом, а когда открыл их вновь, Хекки увидел, что взгляд его друга полон скорби.

— Так много потерь… — промолвил Зар тихо. — Один Шен стоил сотен жизней таких, как его убийцы. А Вершитель… Хекки, он правда мертв?

— Да.

— Что ж… Думаю, и не он один. Похоже на то, что теперь на трон наконец взобрался тот, кто так старательно расчищал себе дорогу. И власть попала в те руки, что уже по локоть в крови, — он криво усмехнулся. — Тем лучше. По крайней мере, я сразу пойму, кому обязан этим путешествием в чужой мир, прахом Шена и тем, что мне раньше времени придется стать Вершителем.

— А ты не хочешь? — удивился Хекки.

Зар вздохнул.

— У меня нет права хотеть или не хотеть. Я должен. А теперь, пожалуйста, дай мне руку. Для начала мне надо встать.

Одной рукой дело не обошлось — Хекки пришлось подставить свое плечо целиком, чтобы Зар смог опереться на него и сделать хотя бы пару шагов. За время, проведенное в другом мире, тело Белого Дракона если и не умерло по настоящему, то уж точно забыло, что значит быть живым.

Тале пыталась остановить их, уверяла Зара, что нельзя вот так сразу заставлять себя делать то, что никак не под силу, но тот, конечно же, не слушал. Он упрямо стискивал плечо Хекки и, сцепив зубы, делал шаг за шагом, пока не добрался до выхода из шатра.

— У меня нет времени на отдых… — хрипло сказал Белый Дракон, выглянув наружу. — Я и так ждал слишком долго… Хватит.

Он, очевидно, хотел добавить что-то еще, но тут к шатру подошла тетка Риш, и Зар мгновенно замолчал.

— А, — усмехнулась колдунья. — Проснулся, красавчик. Вот и славно… Хотя вставать было вовсе не обязательно. Но раз уж смог… значит, все с тобой хорошо, — она чуть склонила голову на бок и улыбнулась Зару, сощурив свои старые темно-серые глаза. — А ты мне нравишься, будущий Вершитель. Я вижу в тебе настоящую добрую силу. Как и должно быть с драконами. Что смотришь так удивленно? Думаешь, твоя истинная сущность видна только тебе? Думаешь, старая Риш не узнает дракона? Ох, не смеши… Пойдем, Вершитель, я дам тебе одну хорошую настоечку. С нее тебе быстро получшеет.

— Я еще не Вершитель, — осторожно сказал Зар, когда тетка Риш подхватила его под вторую руку и потащила назад в шатер. — Пока рано об этом говорить…

— Ой, да ладно! — колдунья помогла ему опуститься обратно на циновку и принялась перебирать свои бутылки в одном из ларей. — Глаза у меня, может, и старые, но вот нутром я год от года вижу только лучше. Ты — Вершитель. И большие глупцы те, кто не разглядел этого с самого начала. Большие глупцы!

Тетка Риш на глаз отмерила темной пахучей жидкости в большую чашу и вручила ее Зару. Хекки сразу узнал сильный и немного едкий запах того напитка, который не так давно проглотил сам. Это не было вкусно, но зато помогло очень быстро избавиться от мерзкого головокружения, тошноты и ощущения тряпичной слабости во всем теле.

Зар выпил лекарство, не поморщившись.

— Спасибо, — сказал он, осушив чашу. — Спасибо вам за все. Я не забуду той доброты, что познал здесь. И если мне правда суждено занять свое место… я отыщу способ как вернуть вам этот неоплатный долг.

Тетка Риш махнула на него рукой.

— Хватит уж про долги! Для начала наберись сил, Белый Дракон. Сейчас это самое главное.

— Знаю, — мрачно ответил Зар. — Были бы у меня силы… я бы тут уже не сидел!

— А ты не спеши… — задумчиво промолвила колдунья. — Может статься, твои враги сами найдут тебя. так что отдыхай, Зар-Фа Тадэ. Отдыхай, пока есть время.

В тот миг, когда старая Риш назвала Зара его истинным именем, Хекки вдруг окончательно и бесповоротно понял, кем именно стал (а вернее уж был всегда) его старший друг. И это понимание накрыло его с головой. Хекки в полной мере осознал свою собственную ничтожность рядом с этим человеком, которого он так боялся в раннем детстве и над которым смеялся, став старше.

Белый Змей превратился в Белого Дракона.

Храмовый танцор обернулся воином, готовым сразиться за свое подлинное место в этом мире, определенное ему по праву рождения.

Хекки внезапно испытал невыразимый восторг, смешанный с тонкой звенящей грустью — он навсегда прощался с тем Заром, которого знал прежде, но вместе с тем понимал, что волею судьбы оказался в самом центре удивительных событий, о которых после сложат легенды.

Легенды о Белом Драконе, что восстал из мертвых, дабы занять свой трон.

Когда Хекки думал об этом, у него холодела кожа на затылке, и сердце начинало стучать быстрей.

На ночь Зар еще остался в шатре тетки Риш, и Тале, конечно же, вместе с ним. А Хекки и Жун наконец вернулись в свою скромную маленькую палатку у реки.

Утром Хекки проснулся с ощущением искрящейся радости.

Едва открыв глаза, он понял, что пугающая слабость больше не владеет его телом, нога не болит, а новый день обещает грандиозные события.

Хекки испытал непреодолимое желание немедленно пробежаться до реки, окунуться в прохладную воду и вынырнуть из нее новым, чистым человеком. Противиться этому желанию он не стал — вдоволь наплескался в бодрящем потоке, а затем поспешил к шатру старой колдуньи. Ему не терпелось узнать, как там Зар, и что его друг собирается делать в ближайшее время.

Жун была уже там. Она сидела в траве у шатра, грызла большое красное яблоко и с интересом наблюдала за тем, как чуть поодаль танцует Белый Дракон.

Таких танцев Хекки еще не видел.

Каждое движение было отточенным и резким, невыразимо красивым и совершенно очевидно смертоносным. Зар держал в руках ту самую палку, которую Жун вырезала для Хекки несколько дней назад, и наносил ею стремительные удары. Длинная жердь со свистом рассекала воздух и сплетала вокруг Белого Дракона кружево мгновенных росчерков.

— Красиво… — выдохнул Хекки, опускаясь на траву рядом с сестрой.

Та кивнула и протянула ему второе яблоко.

— Он с раннего утра тут упражняется. Сейчас уже хорошо стало получаться. А сначала все время ругался на себя. Я много узнала интересных слов.

Хекки усмехнулся.

— Не знал, что Зар так умеет, — сказал он, восхищенно провожая взглядом очередной плавный замах.

— Ну, ты много чего не знал, — не преминула отметить его ехидная сестра.

И, как ни крути, а она была права.

— А я ему дерзил… — удрученно пробормотал Хекки. — И думал, что он больше меня боится нарушить законы храма…

Жун покосилась на брата так, словно у того было не все в порядке с головой.

Но в следующий момент им стало уже не до болтовни.

Со стороны большой городской дороги послышался топот множества копыт.

Зар остановился, не закончив начатое движение, опустил жердь и приставил ладонь к глазам, всматриваясь в пыль у дороги. Хекки в мельчайших деталях увидел, как медленно, но неумолимо на лице его друга проступает драконий оскал. Хищный, смертельно опасный, не сулящий ничего хорошего.

— Это городская стража! — взволнованно сказала Жун. — Ох, и не только стража! Смотри сколько там важных физиономий! Похоже, это за ним! — она обернулась в ту сторону, где мгновение назад стоял Зар, но тот уже исчез в шатре.

— Кто-то разболтал, что Зар здесь! — воскликнул Хекки. — Вот же проклятье!

— Ты что! — сердито изумилась Жун. — Как тебе вообще такое в голову взбрело! Да наши люди скорей подохнут, чем выдадут кого-то стражникам! Эти жабы сами пронюхали, не иначе. Думаешь, только у нас есть такая тетка Риш? Наверняка у них свои колдуны имеются… на такие важные случаи. Но ох… как рано! Твой дракон еще даже не успел прийти в себя…

Хекки закусил губу. Он тоже не предполагал, что враги Зара явятся прежде, чем тот сам пожелает с ними встретиться. Прежде, чем Белому Дракону удастся собрать вокруг себя верных людей.

Он отбросил огрызок яблока в сторону и быстро метнулся следом за другом.

— Зар! Эти люди! Они ищут тебя! — Хекки ворвался в Шатер и увидел, как Белый Дракон быстро прикручивает найденный у тетки Риш кухонный тесак к своей жердине. Он как раз затягивал прочный большой узел из обрывка своей рубахи.

— Знаю! — Хекки не заметил ни страха в лице своего друга. И как он мог прежде думать, будто Зар — нерешительный и боится чего-то?.. — Думаю, живым они не рассчитывают меня найти, ищут лишь тело. Так что будет им сейчас подарочек!

Он подбросил самодельное копье и поймал его крепкой недрогнувшей рукой.

— Но Зар! — Хекки не удержался и схватил друга за локоть. — Их много! Они же убьют тебя! Лучше беги!

Зар улыбнулся, снисходительно, совсем как в старые времена. Растрепал и без того спутанные волосы на макушке у Хекки.

— Не бойся, Лисенок. Они не посмеют сделать это здесь. Слишком много свидетелей. Так наследников не убивают… Их обычно тихо травят там, где они этого не ждут, — по лицу Зара скользнула злая усмешка. — А сегодня… Сегодня убивать буду я.

И самым страшным было то, что Белый Дракон вовсе не впал в безумие. В его глазах застыло ледяное спокойствие.

— Не могу удержаться, — добавил он, — от маленького представления напоследок. — Будь так любезен, пойди, сообщи этим людям, где находится тот, кого они ищут.

— Я? — изумился Хекки. — Взять и привести их сюда? Самому?

— Да, — просто ответил Зар. — Именно. Только сделай лицо попечальней. Все же предполагается, что я мертв.

Спорить дальше Хекки не посмел. Но уже у самого выхода из шатра тихо спросил:

— Зар… А ты уже узнал, кто занял твое место? Кто убил Шена и Вершителя?

— Да, — ответил его друг. И кивнул в сторону доносящегося снаружи шума. — Ступай.

Когда всадники приблизились к шатру, Хекки достаточно громко сообщил, что 'этот белый демон' находится именно здесь. Он был уверен, что Зар услышит его.

Впрочем… от всадников было столько шума, что их появление при всем желании нельзя было бы пропустить. Они переполошили все поселение Папаши Ло, выспрашивая где тут скрывается безумная женщина, похитившая тело убитого Продолжателя. И в общем-то действительно сразу стало понято, что здесь никто и никогда не станет привечать такого рода гостей. Артисты стояли плотной толпой, окружив отряд стражников, они не боялись насмешничать и сквернословить, сообщая чужакам все подробности их родословной. И по большей части в эпитетах они не стеснялись.

А Хекки стоял и молился о том, чтобы Зару хватило ума не лезть в драку с этим нелепым копьем из старого ножа и палки.

Он очень сильно боялся за своего друга.

— Ну! — сердито сказал один из всадников имевший особенно важный вид. — Чего ждете, думаете я сам полезу в эту лачугу за мертвецом?

Пара стражников соскочили со своих коней и успели сделать всего по шагу в сторону шатра, когда полог откинулся и пред нежданными гостями во всей своей красе предстал Белый Дракон.

Зар не обманул Хекки, когда сказал, что жаждет представления. Обычно такой сдержанный во всех отношениях, на сей раз старший друг решил насладиться своим выходом в полной мере.

Обнаженный по пояс, с расплетенными своими демоническими волосами, с копьем в руке он смотрелся не смешно… Вовсе нет.

Белый 'призрак' выглядел пугающе.

Хекки увидел, как всадники попятились, разворачивая лошадей, глядя с ужасом на того, кого так старательно искали. Только один из них застыл на месте, то был немолодой уже, грузный человек, тот самый, что минуту назад понукал стражников.

— Здравствуй, дядя Хео, — насмешливо обронил Зар, легко оперевшись на копье. — Вот мы и свиделись. Ты, говорят, уже примерил корону Вершителя… Ну и как? Не жмет? Церемония назначена на послезавтра, я не ошибся? Боюсь, ты поспешил… Звезды в этот день стоят не так уж удачно. Точно не для тебя.

Хекки так и не понял, что именно произошло в следующий миг. Ему показалось, будто Зар всего лишь сделал шаг вперед, но вот уже острие его копья торчит в груди богато разодетого человека, и тот изумленно смотрит на гладко оструганную палку из светлого дерева…

— А?.. Ты… — больше этот дядя Хео ничего сказать не успел — Зар провернул свое копье, с силой вгоняя его еще глубже в податливую плоть толстяка. Тот захрипел, закричал и опрокинулся с лошади. Грузное тело упало в траву вместе с оружием Зара.

— Хорошо, что ты такой боязливый, дядя… — промолвил Белый Дракон, подходя к своему родичу. — Никому не доверял. Мог бы и не ехать сюда сам… В твоем-то положении. Да еще и с моим мечом.

Упавший еще был жив, он хрипел, пытаясь что-то сказать, слепо шарил руками в воздухе у груди, но Зар, казалось, этого не замечал. Он подошел ближе и молча отцепил ножны с клинком, украшавшие залитый кровью богатый пояс толстяка. Потом поднял голову и окинул взглядом остальных всадников.

В глазах его был такой холод, что у Хекки заледенела вся спина.

— Возвращайтесь ко дворцу, — велел Белый Дракон. — Сообщите, что Продолжатель жив и что убийца Вершителя сегодня обрел заслуженную кару.

Хекки был уверен, что стражники попытаются схватить его друга, но вместо того все они спешились, опустились на колени перед полунагим человеком с окровавленными руками и склонили головы в самом почтительном поклоне, какой только возможен.

В тот день Хекки понял простую истину: для того, чтобы победить в битве длиною в полжизни достаточно найти главный источник своих бед и уничтожить его. Все остальное решится само.

Ну, или почти само.

В то утро Зар вернулся в город, оседлав коня своего 'доброго' дядюшки и поручив старому Вэ Иси наконец уже вернуть Тале домой. Все еще потрясенная кровавой сценой у шатра, девушка была тихой и испуганной. Хекки здраво рассудил, что ей, бедняжке, еще не приходилось видеть своего любимого дракона во гневе.

По правде говоря, он и сам лишился дара речи при виде этой хладнокровной расправы, но все же у него уже было представление, на что способен Зар. А вот Тале впервые столкнулась с этой стороной будущего Вершителя. И Хекки был рад, что в этот трудный момент рядом с ней оказался мудрый старый слуга, который нашел для девушки и утешительные слова, и небольшую повозку, чтобы поскорее отвезти притихшую Тале домой.

Вскоре на стоянке среди шатров и повозок бродячих артистов уже не осталось ни одного напоминания о недавней встрече Зара со своим родичем. Даже кровь почти впиталась в землю… А само тело стражники забрали с собой.

Хекки сидел на широком валуне чуть поодаль от шатра тетки Риш и смотрел на реку. За спиной у него обитатели стоянки шумно обсуждали произошедшее, выпытывали у Жун все, что она знает, пару раз кто-то пытался окликнуть и его самого. Но Хекки сделал вид, будто ничего не слышит. Ему хотелось побыть одному.

Спустя какое-то время Жун молча опустилась на валун рядом с ним. Посидела, качая ногами и теребя дырку на рубахе. Потом вздохнула и произнесла:

— Что думаешь дальше делать, братец? — она пыталась изобразить равнодушие, но Хекки без труда различил под напускной маской спокойствия, как неровно бьется сердце его сестры. — Теперь ты не безродный сын табачника, удравший из храма… С таким другом и покровителем тебе открыты любые двери.

Хекки молчал. У него на рубахе тоже нашлась пара хороших дыр, из которых торчали нитки. Но долго так продолжаться не могло.

— Не знаю, — сказал он. — Конечно, хотелось бы увидеть другую жизнь… Но едва ли Зар сейчас вообще про меня вспомнит. Ему уж точно сейчас не до того. Да и вообще… — Хекки нашел в себе силы отбросить образ хладнокровного убийства в сторону и улыбнуться: — Куда я от тебя денусь, сестренка? Мы с тобой — как два семечка из одного яблока.

И он ласково толкнул ее плечом.

Жун неопределенно хмыкнула. Но в следующий момент на ее лукавой одноглазой физиономии тоже расплылась улыбка.

Хекки ошибся. Зар не забыл о нем. К вечеру у реки появился нарядный маленький экипаж. Возница, одетый в дворцовое платье, отыскал 'уважаемого юного танцора' и услужливо предложил проследовать в резную деревянную кабинку повозки. Он также передал запечатанный свиток для 'уважаемой старой целительницы'. Что было в том послании, Хекки не знал, но догадывался, что его друг успел отдать распоряжение о щедром вознаграждении.

Выслушивая витиеватые речи дворцового посланника, он смотрел на сестру. Лицо у Жун снова стало непроницаемым, да только кого это могло обмануть?

Хекки решительно взял ее за руку.

— Мы вместе, — сказал он вознице.

Конечно, Хекки надеялся, что попадет прямиком во дворец, но, очевидно, Зар счел это лишним. Повозка остановилась возле уже знакомого им маленького особняка в Старом Городе. В этот раз для гостей будущего Вершителя открыли главные ворота. Там их с улыбкой встречал Вэ Иси.

На первый взгляд внутри все было по-прежнему, но, присмотревшись, Хекки увидел следы поспешно устраненного беспорядка. Несомненно, несколько дней назад стражники перевернули весь дом, пытаясь найти потайную дверь и проследить путь бегства 'безумной женщины', которая 'похитила' мертвого Продолжателя.

Тале ждала их в большой гостевой комнате. Она все еще была чуть бледнее обычного, но уже не выглядела так, словно вот-вот лишится чувств от потрясения.

— Вы приехали вместе… — с теплотой промолвила девушка. — Это замечательно. Здесь слишком много комнат и очень мало людей… — Тале улыбнулась и склонила голову в поклоне. — Добро пожаловать, мои дорогие друзья! Здесь вам всегда будут рады.

Не без смущения Хекки и Жун тоже поклонились. Они оба не привыкли к таким церемониям. А Тале. между тем, уже разливала по чашкам ароматный горячий чай. Вэ Иси поставил перед ними полный поднос угощений.

— Ух ты! — не сдержала восторга Жун. — Вот это вкуснотища! Никогда ничего подобного не ела! — и она тут же ухватила один из самых аппетитных на вид пирожков.

У Хекки хватило воспитанности, чтобы промолчать и не наброситься на красивые маленькие закуски, точно голодная лиса. Он сначала, как это положено в хороших домах, выразил свое почтение трапезе и хозяйке и только потом позволил себе взять угощение.

Жун покосилась на него с удивлением, но не стала уточнять, где он набрался таких познаний в области этикета.

— А кто здесь готовит? — спросила она вместо этого.

— Прежде у нас была кухарка, — сказала Тале. — Но после всех этих событий… придется искать новую. Сейчас здесь женщина, которую Зар прислал из дворца.

— А зачем искать новую? — удивилась Жун. — Все равно скоро он станет Вершителем и вы переберетесь во дворец.

Тале улыбнулась печально и опустила глаза.

— Не думаю, что смогу последовать за ним, — ответила она. — Моя кровь недостаточно чиста, чтобы я могла стать официальной женой Вершителя. Я получила хорошее образование, но мои родители был простыми людьми, также, как, наверное, и ваши.

— У нас один папаша, — фыркнула Жун. — А разве Вершитель не может делать то, что ему хочется?

— Не думаю… Существуют определенные законы… Если он возьмет в жены женщину моего сословия, это очень сильно пошатнет его положение в высшем обществе.

— Как глупо… — разочарованно протянула Жун. — А я-то думала, у вас скоро будет свадьба.

Хекки не удержался и толкнул сестру локтем в бок. Чтобы не болтала лишнего.

— А зачем нас сюда привезли? — спросил он, переводя разговор в другое русло.

Тале задумчиво провела пальцем по губам.

— Думаю, Зар хочет быть уверенным, что ты никуда не уедешь, пока он решает все свои дела во дворце. Не хочет снова потерять близкого друга. Ведь никогда не известно, в какой момент бродячие артисты захотят уехать.

— Это точно, — хмыкнула Жун. — Папаша Ло уже несколько дней думает об отъезде. В городе такая была неразбериха — выступать почти невозможно, а есть что-то надо. Говорил, еще пару дней подождет и, если ничего не изменится, то будем сниматься в другие места. Но, я думаю, теперь изменится и еще как! Наверняка ваш Зар с церемонией возложения короны не затянет. А в честь такого события не грех и выступление устроить попышней, да не одно. Папаша такой шанс не упустит, пусть даже еще какое-то время придется отправлять людей только на окраины.

Зар появился в своем доме через два дня. Улыбнулся Хекки с Жун и первым делом крепко обнял Тале. Глядя на его лицо Хекки сразу понял, что друг весь, целиком и полностью, растворился в нежных руках своей любимой. Он стоял так очень долго, словно никак не мог разомкнуть объятий.

— Прости, что так долго, — сказал Зар спустя вечность. — Церемония назначена на первый день новолуния, мне так много дел нужно успеть сделать до этого…

Хекки усмехнулся про себя. Слыхали они уже про эти дела.

Оставшись без главного претендента на власть, остальные члены Совета растеряли половину своей спеси. Зар теперь был не просто одним из наследников — он был официально избранным Продолжателем, а значит уже почти Вершителем, поскольку прежний правитель оказался мертв. Белому Дракону никто не смел и слова сказать поперек, впрочем тот и не собирался никого выслушивать. По крайней мере, уж точно не тех, кто был против его становления на троне. Не далее, как вчера он позволил себе удовольствие разогнать половину Совета ко всем демонам, не боясь ни мести, ни пересудов за спиной. По той простой причине, что большая часть от этой половины оказалась под стражей и с очень суровыми обвинениями. А остальные были счастливы уже тем, что их отпустили домой и не лишили титулов.

— Зар, а ты нашел тех, кто дал вам с Шеном яд? — не удержался Хекки от главного вопроса, что волновал его все это время.

Зар кивнул. Выпустил наконец Тале из своих объятий и сел на циновку у столика для чаепитий.

— Это было не так сложно. Конечно, слугу в доме Ри подкупили, и заплативший пытался сохранить свою личность в тайне, но, как тебе сказать… есть хорошие способы развязать людям язык. Главное — знать, у кого спрашивать.

Хекки почел за лучшее не уточнять, какими именно способами его друг добился столь достоверных признаний. Тале тоже промолчала. И только Жун смотрела на Зара с искренним восторгом. Ее глаз ярко блестел из-под неровно остриженных волос, а брови хищно сошлись к переносице.

— Значит, они будут наказаны?! — воскликнула она, не скрывая радости.

— В полной мере, малышка, — криво усмехнулся Зар. — Казнь назначена на завтра, все желающие увидеть, как вершится правосудие, успеют добраться до города и занять лучшие места в зрительном зале.

— А где? — быстро спросила Жун.

— На главной площади, у храма, — Зар говорил вроде бы совершенно серьезно, но в глубине его глаз сверкал ядовитый отблеск злого смеха. — Не смог удержаться. Со святошами у меня будет особый разговор… Так что я хочу, чтобы они заранее поняли, чего ждать от этой беседы.

Хекки пару мгновений осмыслял услышанное.

— Ты хочешь изменить храмовые законы? — осторожно спрос ил он, чувствуя, как сильно забилось сердце.

— В том числе. У них там, вообще-то, много темных дел происходит. Насильное принуждение к служению Великой Богине — это только верхушка горы. Но — да, первым делом я издам указ, запрещающий лишать послушников свободы. Хватит…

Хекки прикрыл глаза и целую минуту слушал звонкую тишину внутри.

— Значит… я смогу просто жить? Не бояться, что меня схватят и запрут в подземелье?

Зар вздохнул. Встал со своего места, подошел к Хекки и положил руки ему на плечи.

— Ничего не бойся, Лисенок. Я обещал, что не забуду свой долг. Я помню это обещание. Подарить тебе возможность не оглядываться на храм — это самое меньшее, что я могу сделать.

Хекки улыбнулся. И все-таки задал еще один вопрос, который не давал ему покоя:

— Зар, а можно мне побывать во дворце?

— Можно, — рассмеялся его друг. — Конечно, можно. Ты будешь в числе почетных гостей на церемонии возложения короны.

На казнь Хекки идти не хотел — он еще несколько дней назад понял, что вид чужой смерти не доставляет ему радости. Но Жун упрекнула его в трусости и малодушии, после чего оставаться дома с Тале стало, по меньшей мере, стыдно. Да и любопытство внутри шевелилось мелким змеем. Все же казнили не абы кого, а тех, из-за кого Шен был так жестоко изувечен, а после и вовсе навеки покинул этот мир… Остальные-то ладно — Хекки ни прежнего Вершителя, ни других близких Зару людей никогда не видел, так что не особенно и горевал. Но вот вернуться к обреченному на одиночество другу и рассказать ему о заслуженной каре его убийц — это, пожалуй, стоило того.

Толпа у храма была такой, что в пору испугаться и залезть повыше, пока не затоптали. К счастью, Зар прислал за ними повозку с дворцовыми знаками, и Хекки с Жун оказались не только очень близко к наскоро сооруженному эшафоту, но и заняли почетные места для высокородных.

Сестра жадно всматривалась в лица тех людей, что были выстроены на верхней платформе эшафота. Глядя на ее искаженное злорадством лицо, Хекки силился понять, откуда в его маленькой Жун столько ненависти и жажды крови. Она почувствовала этот взгляд и вопрос, очевидно, тоже. Взяла Хекки за липкую от холодного пота ладонь и тихо сказала:

— Они всю жизнь ели и пили с золота и серебра, носили шелка, спали на высоких кроватях… и им этого не хватило. Эти люди — как пиявки… И твоя кровь им тоже досталась. Вспомни, каким ты пришел к дядюшке По. Если бы не мази старой Риш, у тебя бы навсегда на лице остались шрамы. А ваш друг! Когда ты рассказал, как ему перебило ноги, мне три ночи подряд снились кошмары! Я просыпалась от того, что видела, как сама остаюсь калекой! Боги! Хекки, вдумайся только! Это же ужас какой — оставить танцора без ног! Да, я никогда не знала его, но мне до сих пор думать об этом страшно! — ее голос перешел в крик, но по счастью гул толпы вокруг был слишком силен, чтобы кто-то обратил на это внимание. — Да ведь ты сам мог быть на его месте! Ты мог сгореть в этом проклятом театре, навсегда стать уродом после всего, что случилось! Ты хоть понимаешь, КАК тебе повезло? Да там несколько человек затоптали в тот день! Мне дядька По говорил потом! А ты уже все забыл!

Хекки больше не мог это слушать. Он крепко прижал к себе сестру, и ей не то что говорить, даже дышать стало трудно.

— Жун… Я ничего не забыл… Я ужасно скучаю без Шена! Мне тоже снятся сны… Что он снова танцует, что он живой, здоровый, и мы с ним вместе, на одной сцене… Жун, это так больно — просыпаться утром и понимать, что все — лишь сон… — он говорил и чувствовал, как в горло сдавливает невыносимо горький комок. — Жун… До тебя в моей жизни не было человека ближе, чем Шен! Если бы ты знала, как я любил его… — сказал и сам уткнулся лицом в лохматую макушку сестры, чтобы никто не увидел, как зажатая в тиски боль наконец вырвалась наружу. — Я ничего не забыл… Ни пожар, ни Шена, ни того, как ты меня забрала. Просто… его уже не вернуть! Понимаешь? И других — тоже. А смерть… в ней нет радости. Никогда.

Жун стояла, будто закаменев. Потом она глубоко вздохнула, и маленькие руки все же обняли Хекки. Ненадолго, как обычно.

— Я и не радуюсь, — сказала сестра, осторожно высвобождаясь. — Верней, не радуюсь смерти. Но эта казнь… Так будет честно. Так будет правильно, — Жун еще раз вздохнула и кивнула в сторону помоста. — Смотри, Зар там.

И в самом деле. Белый Дракон, будущий Вершитель поднялся на эшафот следом за одетым в черное палачом. Он поднял руку, и толпа мгновенно затихла.

— Сегодня свершится правосудие, — разнесся над площадью его громкий голос. — Много лет люди, стоящие здесь, пятнали свои руки кровью невинных, ждали смерти Вершителя и делали все, чтобы приблизить ее. Они добились своего, но ценой этого станут их собственные жизни. Смотрите и запомните этот день. Такая участь ждет каждого, кто осмелится притязать на чужое.

Зар подошел к палачу и взял из его рук глубокий узкий сосуд. Затем обернулся к осужденным на смерть.

— В этой чаше — ваша кара, — сказал Белый Дракон. — Она найдет вас в любом случае, но я даю вам возможность сохранить свое лицо и самим выпить яд, от которого умер Вершитель. Выбор за вами.

Зар вручил сосуд первому в цепочке из почти десятка людей. Хекки со своего места хорошо видел, как у высокого бледного человека задрожали руки, как он дернул головой, пытаясь удержать ее повыше и как, расплескивая густо-красную жидкость, сделал глоток. А затем передал чашу следующему.

Истерика случилась только с пятым по счету человеком. Он разрыдался, попытался вырваться из прочных деревянных колодок на ногах, бросил чашу на помост и начал громко кричать о том, что невиновен.

Разумеется, это ему не помогло. Палач силой влил ему в рот жидкость из бутылки, которую все это время держал наготове.

Остальные справились сами.

Яд подействовал прежде, чем толпа успела заскучать. Спустя несколько минут на эшафоте остался лишь один живой человек. Им был палач, бесстрастно смотревший на то, как бывшие вельможи и сановники в муках один за другим падали на помост и замирали навсегда.

А Хекки не выдержал и отвел глаза уже после первого, забившегося в агонии преступника.

Едва ли то была жалость. Скорее, просто животный страх перед смертью, которая прошла так близко и за короткий срок собрала столь богатую жатву.

Обратно в дом Зара они возвращались молча. Хекки смотрел в окно, ничего за ним не замечая, а Жун свернулась клубком на полу среди подушек и почти сразу уснула. Ее лицо было бледным. Еще бледнее, чем у того преступника, что первым выпил яд.

На следующий день Хекки с самого утра собрался к тетке Риш. Хоть Жун и сказала, что в ближайшие дни бродячие артисты едва ли снимутся с насиженного места, а все же рисковать он не хотел. Пока сестра еще крепко спала в их общей на двоих комнате, Хекки привел себя в порядок и тихо покинул дом.

Теперь он совсем не походил на оборванца, каким был еще недавно: по поручению Зара Вэ Иси позаботился о том, чтобы гости его господина получили все необходимое, от новых туфель до собственного кошеля с монетами. В красивой рубахе, с гладко причесанными волосами и полным карманом денег Хекки чувствовал себя непривычно. У него и прежде имелась красивая одежда, а среди забытых в театральной келье вещей осталось немало дорогих украшений, но еще никогда он не испытывал такой удивительной легкости, шагая по улицам Тары.

Хекки знал, что он свободен. И это знание было дороже всех монет, нарядов и подарков.

Маленький открытый экипаж на одного человека отвез его за город, туда, где на берегу реки раскинулось шумное и пестрое поселение артистов. Впрочем, Хекки еще издалека разглядел, что повозок на стоянке почти не осталось и дым от костров не поднимается в небо, а значит, все акробаты, жонглеры и глотатели огня наконец решились вернуться к своей работе.

Спешно приближаясь к шатру старой колдуньи, Хекки молился лишь об одном — чтобы тетка Риш не уехала вместе со всеми в город.

Ему повезло.

Под истертым непогодой навесом едва заметно курился светлый дымок, и старая Риш стояла над огнем, задумчиво помешивая в глубоком котелке какое-то варево.

— Пришел, — насмешливо отметила она появление гостя. — Ну рассказывай, дитя, куда ты уволок мою одноглазую вертушку-помощницу… И как там поживает твой друг-Вершитель. Слухов-то я уже досыта отведала, теперь хочу услышать все из первых уст.

Хекки улыбнулся. Рядом с теткой Риш он почему-то всегда чувствовал себя как дома. На удивление, рассказ не занял много времени, так что уже спустя полчаса Хекки наконец осмелился сказать свою просьбу.

— Зелье ему… — хмыкнула Риш. — Какой шустрый мальчик! А с чего ты взял, будто у меня оно осталось? Ну ладно, ладно… Не криви свои брови так жалобно. Все я понимаю… — колдунья отложила в сторону ложку и села на удобный деревянный чурбан возле костра. — Только отвар у меня в самом деле закончился. Он недолго хранится. Надо теперь новый варить. И тебя, уж прости, дорогой, я этому рецепту обучать не стану. Еще не хватало, чтобы глупые мальчики знали, как варить такой опасный напиток… Приходи ко мне завтра вечером. Я успею все приготовить. Да и пригляжу за тобой ночью, чтобы не заблудился где не надо.

— Завтра… — пробормотал Хекки и тут же отчаянно замотал головой: — Нет, завтра никак не получится! Завтра у Зара церемония возложения короны! И меня тоже туда пригласили…

— А и правда! Вот моя дырявая голова, — тетка Риш хрипло рассмеялась. — Ну значит, после этого. Тем лучше — твой бедный дружок сможет услышать историю о том, как ты побывал во дворце и своими глазами видел такое большое торжество.

Хекки задумался и решил, что старая Риш права. Шен будет счастлив узнать о том, как на беловолосую голову их старшего друга возложат корону Вершителя.

— Хорошо, — улыбнулся он. — А потом? Ведь одна встреча — это так мало…

— А потом — посмотрим, — ответила колдунья. — Чует мое сердце, мы в этом году надолго засидимся в Таре. До зимы у тебя еще не раз будет возможность повидать чужой мир. А к лету Папаша снова заявится сюда, как миленький. В Таре артистам щедро платят. Да и без своей любовницы Ло дольше полугода прожить не может. Так что мы с тобой увидимся еще не раз, — старая Риш достала из сладок платья трубку и ловко раскурила ее от огня. Выпустив в воздух долгую струю сизого дыма она добавила: — Только в другой раз сестренку свою бери с собой. Знаю, теперь она найдет себе судьбу получше, чем скитания без конца и края. Но… я буду по ней скучать.

— Конечно! — пообещал Хекки. — Мы обязательно придем вместе!

Он еще не знал, какую судьбу сможет предложить Жун, но был совершенно уверен, что теперь и он сам, и его сестра начнут совершенно новую жизнь.