Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

Пролог

Первые шаги к тотальному противостоянию двух империй, Британской и Российской, были сделаны в 1807 и в 1817 годах. Корни же этого противостояния лежат еще глубже – в начале XVII века, когда по морскому пути проникли в Индию и обосновались там англичане. Образовав Ост-Индскую компанию, Англия стала вывозить из Индии тончайшие хлопчатобумажные ткани, пряности, красители и прочие экзотические товары, скупавшиеся за бесценок у индийских крестьян и ремесленников. Постепенно владения британских купцов в Индии все более расширялись. В 1639 году англичане обосновались в Мадрасе. В 1663 году перенесли свою факторию из Сурата в Бомбей, островное положение которого давало им ряд преимуществ. В 1690 году – построили в низовьях Ганга свой укрепленный город Калькутту. Так, к концу XVII века британские колонизаторы создали в Индии сеть своих укрепленных баз на побережье.

В том же XVII веке, когда морская торговля Индии прочно перешла в руки европейских компаний, индийцы стали все более налаживать караванные связи со своими северными соседями. Через Персию и Бухару индийские купцы проникли в Астрахань и в 40-е годы XVII века уже прочно обосновались там. С 1649 года в Астрахани даже возник особый индийский двор – обнесенный стеной участок, где находились лавки и жилые помещения индийцев, а позднее и храм Вишну. Астраханские индийцы торговали и в Москве, и на Нижегородской (Макарьевской) ярмарке главным образом восточными (персидскими и индийскими) товарами. В восточной торговле России индийцы занимали второе место после армян из иранской Джульфы (Исфахана).

Царское правительство в XVII веке неоднократно пыталось установить непосредственные торговые и дипломатические связи с Индией, однако не смогло этого добиться ввиду трудностей проезда через территории нескольких восточных государств. Два русских посольства ко двору Шах Джахана – Никиты Сыроежина в 1646 году, а также Родиона Пушникова и Ивана Деревенского в 1651 году – были задержаны в пути персидскими властями. Посланное через Бухару посольство бухарца Мухаммеда Юсуфа Касимова добралось до Кабула – окраины тогдашней Могольской империи, но не было допущено правившим там Аурангзебом дальше, и лишь торговая миссия Семена Маленького в 1695 году достигла Дели, Агры, Сурата и Бурханпура. Она получила от Аурангзеба написанный по-тюркски фирман на право свободной торговли. Семен Маленький, однако, умер на обратном пути в Персии.

Таким образом, интерес к индийским товарам издавна существовал и в России. Однако английские исследователи полагают, что первым из царей, устремившим пристальный взгляд в сторону Индии, стал Петр Великий. Что же именно дает право называть Петра Великого первым русским самодержцем, устремившим пристальный взгляд на Индию?

Из отчетов русских путешественников Петр знал, что за горами и пустынями Средней Азии лежит сказочно богатая страна Индия. Знал он и о том, что эти сказочные богатства в огромных количествах вывозят оттуда морем его европейские соперники и, в частности, англичане. И Петр, с его проницательным умом, немедленно решил составить план, как прибрать к рукам не только золото Средней Азии, но и свою долю индийских сокровищ.

В 1713 году в Астрахань приехал некто Ходжа Нефес, садыр одного из туркменских колен, и сошелся с князем Самановым[1], которому и передал, что желает предложить русскому царю завладеть страною при Амударье, где будто бы находится золотой песок. Он рассказал, что хивинцы, опасаясь России, засыпали то устье, которым Амударья впадала в Каспийское море, но прибавил, что можно без больших усилий уничтожить плотину и возвратить реке прежнее течение, в чем русским будут помогать и туркмены. Саманов проводил Нефеса в Петербург и, при посредстве гвардии поручика князя Бековича-Черкасского[2], представился вместе с ним Петру Великому.

К этому времени Петр Великий получил известие также и от сибирского губернатора князя Гагарина о том, что в Малой Бухарии, при городе Эркети (нынешний Яркенд), на реке Дарье находится золотой песок. Ирония судьбы заключается в том, что Эркет, или Яркенд, стоит на реке Яркенддарье, которую тогда из-за совершенно смутных представлений о географии этих мест считали тождественной Амударье. Находившийся в то время в России хивинский посол Ашур-бек подтвердил показания князя Гагарина и предложил Петру построить крепость близ того места, где Амударья прежде впадала в Каспийское море, и снабдить ее гарнизоном. А затем, разрушив плотины, вернуть Амударью в прежнее русло.

Якобы узнав о золотоносном русле реки Оке (греческое название Амударьи), Петр и решил захватить Хиву, но не столько из-за нее самой, сколько из-за вожделенной Индии. «Именно Хива, – пишет Хопкирк, – станет промежуточной перевалочной базой для караванов, которые, как надеялся Петр, скоро начнут возвращаться из Индии с грузом экзотических сокровищ, предназначенных для внутреннего и европейского рынка. Этот прямой наземный путь нанес бы серьезный ущерб существующей морской торговле, ибо морской путь из Индии в Англию занимал почти год».

Русский историк Терентьев как будто поддерживает это мнение. Он пишет: «Не столько золото, сколько возможность обратить величайшую из рек Средней Азии, Аму, в Каспийское море и тем самым открыть удобный путь сообщения России с отдаленнейшими странами, заставила Петра предпринять экспедиции со стороны Каспийского моря и Сибири».

Как бы то ни было, Петр Великий и в самом деле распорядился о проведении первой русской экспедиции в Хиву. Скорее всего, именно эта неудавшаяся экспедиция и дает право исследователям считать Петра Великого главным виновником жгучего желания русских… захватить Индию.

Передадим вкратце историю этого предприятия, имевшего место за сто лет до начала описываемого нами противостояния, по трехтомной истории завоевания Средней Азии генерала Терентьева.

Царский именной указ об отправлении экспедиции в Хиву с поздравлением хану по случаю его вступления в права владыки, а оттуда в Бухару под предлогом торговли, был дан 29 мая 1714 года. Начальником экспедиции от Астрахани в Хиву был избран лейб-гвардии Преображенского полка капитан-поручик князь Александр Бекович-Черкасский.

По приезде в Хиву Бекович должен был склонить хана к русскому подданству. Если хан согласится на все условия, то снарядить при его помощи две экспедиции, которые и отправить с караванами: одну к Яркенду, а другую, с Кожиным «под видом купчины», в Индию к Моголу. Для купеческого каравана в Индию было накуплено товаров на пять тысяч рублей. Кроме того, экспедиция должна была разведать пути и описать их подробно. Всего в отряде было шесть тысяч шестьсот пятьдесят пять человек. Для начала Бекович должен был построить крепость около прежнего места впадения Амударьи в Каспийское море.

В день отплытия из Астрахани (в середине сентября 1716 года) Бековича поразило большое несчастье: жена его и две дочери утонули. Это сильно подействовало на князя. Историки даже полагают, что это неожиданное событие навсегда лишило Бековича душевного спокойствия, а впоследствии отразилось и на его умственных способностях. Во всяком случае, все дальнейшие действия Бековича заставляют думать именно так, ибо совершенно неизвестно, для какой надобности Бекович вопреки приказу Петра I вместо одной крепости построил на Каспии три – Тюп-Караган, Красные Воды и Святой Петр, куда и засадил почти всю свою пехоту. В результате этого странного поступка главная и большая часть войск экспедиции, совершенно бесполезно для дела, была оставлена умирать в безводных и вонючих пребрежных укреплениях.

Самый путь был избран Бековичем, также вопреки воле Петра, не от Красных Вод по старому руслу Амударьи, а от Астрахани. Немудрено, что подчиненные перестали доверять ему, особенно когда он вырядился в азиатский костюм, обрил голову и принял титул Девлет-Гирея (покорителя царств). В умах русских людей, оказавшихся у него в подчинении, зашевелились подозрения в измене этого кабардинского князька.

Возвратившись 20 февраля 1717 года на верблюдах в Астрахань, Бекович занялся приготовлениями непосредственно к походу в Хиву. В состав отряда сухопутной экспедиции было назначено: пехоты – триста человек, кавалерии: драгунский полк – шестьсот человек, яицких казаков – тысяча четыреста человек, гребенских казаков – пятьсот человек, черкесских узденей (с Сиюнчем и Ак-мурзой, братьями Бековича) – двадцать два человека, юртовских татар (калмыков) – тридцать два человека, нагайских татар – около пятисот человек, артиллерийских и морских чинов – около ста человек. Таким образом, всего три тысячи четыреста пятьдесят четыре человека при шести орудиях. Купеческий караван при отряде состоял из тридцати пяти купцов (в том числе тринадцати русских) и имел сто шестьдесят одного человека прислуги. При отряде состояли: князь Са-манов, несколько астраханских дворян, подьячих и толмачей; проводником был туркмен Ходжа Нефес.

Следовательно, из едва ли не четырех тысяч человек в отряде было только триста пехотинцев!

Экспедиция выступила в конце апреля 1717 года, на Святой неделе. Сопоставляя все эти цифры, поневоле задумаешься, в самом ли деле «семерка» является счастливым числом. Яицкие и гребенские казаки, под командою секунд-майора Пальчикова выступили к Гурьеву со всеми лошадьми остального отряда (пехота, драгуны, уздени и остальные), отправлявшегося на судах к тому же Гурьеву неделей позже. Под Гурьевым Бекович простоял без всякой надобности около месяца, будто специально дожидаясь летней жары.

В начале июня, следовательно, в самое трудное для степного похода время, отряд выступил из Гурьева. Далее история прямо на наших глазах превращается в настоящую легенду, поскольку из похода почти никто не вернулся, и сведения о событиях добывались допросами проводника Ходжи Нефеса и казака из татар Урах-мета Ахметева. Числа их не сходятся день в день, но приблизительную картину гибели экспедиции представить все же можно.

Отряд выступил 8 июня после Троицы, оставив большую караванную дорогу на Хиву слева и направившись «для ради конских кормов и воды» другой дорогой, которая шла поблизости от морского берега и пересекала много речек. Через восемь дней отряд был уже на Эмбе, пройдя усиленными переходами, без дневок, более трехсот километров. Отдохнув здесь два дня, отряд двинулся к урочищу Богачат, откуда уже следовал по большой хивинской дороге на колодцы Дучкан, Мансулмас и Чилдан. Здесь на ночлеге бывшие при отряде калмыки и туркмены, вместе с проводником Кашкою, бежали – частью в свои аулы, частью в Хиву. Проводником сделался Ходжа Нефес. Отсюда (за восемь дней хода до Хивы) Бекович отправил в Хиву дворянина Керейтова с сотней казаков для уверения хана в мирной цели своего посольства.

Когда Керейтов прибыл в Хиву, хан Ширгазы приказал заключить его вместе с конвоем в тюрьму, а сам поспешил собрать, сколько мог успеть, войска. Чтобы удостовериться в характере посольства, хан послал навстречу отряду своих узденей с подарками Бековичу, который не принимал послов в течение двух дней, пока не подошла остававшаяся на Ялгысу тысяча казаков, набиравшихся сил после изнурительного марша. Это было сделано с целью показать хивинцам силы отряда. Однако для прибывших этот отряд не показался впечатляющим. Слухи о многочисленности хивинских войск (их было на самом деле двадцать четыре тысячи) подействовали и на Нефеса, который вслед за послами хана бежал от русских. Князь Бекович, поняв, что теперь хивинцы могут запросто напасть на него, расположил отряд тылом к воде, оградив его с прочих трех сторон телегами и арбами.

На другой день шестьдесят казаков, посланных на рыбную ловлю, были захвачены в плен, а 17 числа к отряду подошла хивинская конница, которая безо всяких предварительных объяснений понеслась в атаку. Бой продолжался до ночи, при наступлении которой хивинцы отступили на несколько километров и расположились табором.

Предвидя новое нападение, Бекович велел окопать лагерь рвом и валом, который и вооружил своими шестью пушками. На следующий день бой возобновился и продолжался еще двое суток (по другой версии, бой длился даже пять дней). Вооруженные преимущественно сайдаками (луками) хивинцы, конечно, не могли причинить русским, находившимся в укрытиях, значительного вреда, а сами терпели от нашей артиллерии и ружей значительный урон. Все наши потери заключались в десяти убитых. Видя безуспешность своих попыток, хивинцы приступили к переговорам. Посол хивинский оправдывался, что нападение на наш отряд было предпринято без повеления хана и до его прибытия к войску.

Между тем хан Ширгазы собрал совет и предложил коварный план, придуманный его казначеем: войти в переговоры, заманить к себе русского предводителя и заставить его разделить войско на мелкие отряды, под предлогом размещения на зимние квартиры по разным городам. В русском лагере также совещались на военном совете. Майор Франкенберг и другие офицеры высказались решительно против переговоров; один Са-манов был за них, и Бекович принял его мнение, основываясь на том, что отряд сильно утомлен, а лошади и верблюды, находившиеся тоже в окопах, не могли более оставаться без пастьбы.

Во время этих совещаний, утром 20 июня, хивинцы возобновили нападения; но, когда Бекович через одного из татар потребовал объяснения, хан отвел свои войска, известив, что нападение было произведено без его ведома туркменами и аральцами. Для большей убедительности хан показал нашим посланцам двух туркмен, из числа будто бы виновных в нападении, которых водили перед всем войском на тонкой веревке, продернутой одному в ноздрю, а другому – в ухо.

Вскоре за тем явились в русский лагерь два хивинских уполномоченных Кулумбай и Назар Ходжа, с которыми и заключен был предварительный мирный договор, утвержденный с обеих сторон клятвою, причем уполномоченные хана целовали Коран, а князь Черкасский – крест. На другой день хан пригласил князя Бековича в свой стан для торжественного приема и для переговоров. Бекович тотчас отправился вместе со своими братьями, Самановым и свитой, в сопровождении семисот человек казаков и драгун. Ханское войско разделилось и пропустило их к ханским шатрам, вблизи которых приготовлены были шатры и для Бековича.

На следующий день хан принял князя Черкасского, который подал ему грамоту и царские подарки, состоявшие из сукон, сахара, соболей, девяти блюд, девяти тарелок и девяти ложек серебряных и так далее[3]. Хан уверил князя в добром расположении своем к русским, подтвердил клятвою и целованием Корана мирный договор, заключенный Кулумбаем и Назар Ходжею, и угостил Бековича и Саманова обедом, в продолжение которого играла русская военная музыка.

После этого хан со всем своим войском двинулся назад к Хиве; с ними пошел и русский отряд. На другой день хан возвратил назад подарки с упреком, что сукна доставлены «драные», тогда как в царской грамоте значатся цельные. Разделил сукно на куски по пять аршин Саманов, «чтоб им чем можно выехать назад». Черкасский горько упрекал Саманова за эту проделку, у него на глазах даже выступили слезы досады. Однако, не желая обнаружить истину, князь объявил, что это были подарки его собственные, царские же он вручит хану позже.

Перед отправлением в Хиву князь Бекович послал дворянина Званского известить майора фон Франкен-берга и Пальчикова о дружеском приеме хана и своем отъезде в Хиву, причем предписывал им идти за ним следом со всем остальным отрядом. Следуя через урочище Старая Хива (Куня-Ургенч) и аральские пашни, хан расположился лагерем близ городка Порсу на большом арыке Порсунгул, в двух днях пути от Хивы. Здесь Бекович имел новое свидание с ханом и вручил ему новые подарки. Главный отряд наш расположился километрах в трех от хивинского лагеря, так как ближе не допустили хивинцы.

На третий день хан объявил, что он не может поставить на квартирах в одном городе такой значительный отряд и потому просит разделить войско на несколько частей для отвода на квартиры в ближайшие к Хиве города. К удивлению всех присутствующих, Бекович тут же согласился исполнить желание хана и дал фон Франкен-бергу и Пальчикову соответствующие приказания, отпустив с хивинскими рассыльными и большую часть своего конвоя (пятьсот человек из семисот) в русский лагерь.

Наши офицеры, не столь доверчивые, как князь, были поражены нелепостью такого приказания. Узбекам, явившимся с предложением разделить отряд и идти с ними на квартиры, фон Франкенберг с неудовольствием объявил, что русским отрядом командует не хан, а князь Бекович. Два письменных приказания Бековича также не были исполнены. Нашим офицерам нелепость приказания была так очевидна, что только после личного объяснения фон Франкенберга, ездившего специально для этого в хивинскую ставку, с Бековичем, и только после угроз последнего предать их военному суду оба эти офицера отдались на волю Божью и, разделив отряд на пять частей, распустили людей с присланными узбеками.

Таким образом, небольшие отряды русских, в четыреста пятьдесят – пятьсот человек, разошлись во все стороны под конвоем хивинцев, будто бы принимавших дорогих своих гостей и разводивших их по квартирам. Как только все группы разошлись, хивинцы неожиданно бросились на своих «дорогих гостей» и частью изрубили, частью взяли в плен и ограбили. Экономов, князь Саманов и князь Черкасский были раздеты донага и изрублены на глазах хана.

Впрочем, убили не всех. Хопкирк пишет, что некоторому числу захваченных солдат «жизнь спасло вмешательство хивинского акына, местного духовного вождя. Акын напомнил хану, что своей победой тот обязан предательству и что безжалостное уничтожение пленных только усилит его вину в глазах Господа. Это был мужественный поступок, и он произвел впечатление на хана. Русских пощадили. Некоторых продали в рабство пленившим их людям, остальным позволили проделать мучительный путь через пустыню обратно к Каспию. Выжившие в этом обратном путешествии и сообщили ужасные новости своим товарищам, остававшимся на побережье в двух маленьких деревянных фортах, построенных перед началом хивинского похода».

Последнее утверждение английского исследователя вызывает сомнения, ибо в построенных Бековичем крепостцах узнали о трагедии от туркмен, захваченных казаками в плен во время вылазки за дровами. Да и версия относительно отважного акына, скорее всего, не совсем точна. Возможно, акын предложил еще на предварительном совете убивать не всех, и его послушали, поскольку по местным обычаям в каждом военном походе непременно захватывали пленных для пополнения запаса рабов. Поэтому гораздо вернее другое свидетельство, утверждающее, что оставленных в живых русских употребили на рытье каналов-арыков.

Хан с торжеством возвратился в Хиву, встречаемый радостными толпами народа. С отрубленных голов снята была кожа и набита травою. У Адарских ворот, на особо устроенной виселице выставлены были приготовленные таким образом головы Саманова и Экономова. Голова же Бековича отправлена была к хану бухарскому; но тот не принял «подарка», велел встретить послов на дороге и сказать: «Если их хан людоед, то пусть эту голову отнесут ему назад; я не принимаю участия в его поступке…»

Так окончилась первая русская военная экспедиция в степи Средней Азии, подававшая вначале столь блестящие надежды. Урон экспедиции превысил шесть тысяч человек, поскольку в прикаспийских крепостцах люди мерли как мухи. Хивинскому хану повезло даже больше, чем он, вероятно, сам рассчитывал, слабо представляя размеры и военную мощь северного соседа. Никакого возмездия не последовало. Слишком далеко находилась Хива, и слишком занят был Петр, расширявший границы империи повсюду, особенно на Кавказе, чтобы посылать карательную экспедицию из-за какого-то там Бековича. Вот что найдем мы об этом у Терентьева: «Правительство перенесло катастрофу, постигшую Бековича, довольно безразлично – может быть, и потому, что неудача породила преувеличенные понятия о трудностях похода в Хиву, и с тех пор до 1839 года, т. е. в течение 122 лет, на вероломство, всегдашние грабежи и разбои хивинцев правительство наше отвечало одним только „презрением“…»

Тем не менее семена были посеяны.

Много лет спустя, после кончины Петра Великого, произошедшей в 1725 году, по Европе вдруг поползли странные слухи относительно его последней воли. Говорили, что уже на смертном одре он тайно приказал наследникам выполнить историческую – или считавшуюся таковой – миссию России – добиться мирового господства. Двойным ключом к такому господству Петр якобы полагал захват Индии и Константинополя и потому настойчиво призывал своих последователей не успокаиваться до тех пор, пока русскими не будут достигнуты обе цели.

Никто никогда не видел подобного документа, и большинство историков считают, что его и вовсе не существовало. Однако страх, связанный с именем Петра Великого, оказался настолько сильным, что со временем в существование таинственного документа начинали верить все больше, дело даже дошло до публикаций различных версий предполагаемого текста. И наконец, последняя воля русского царя превратилась в некое неотступное требование неугомонного и амбициозного гения грядущим поколениям. А неоднократные попытки России продвинуться в сторону Индии и Константинополя многим представлялись настолько достаточным подтверждением этого факта, что вплоть до совсем недавнего времени существовала твердая уверенность – конечной целью России действительно является мировое господство.

И что же, сделан этот вывод на основании лишь некой странной легенды?! Однако, на мой взгляд, здесь опять имеет место предположение с большой долей вероятности. Петр был Великим, а значит – не мог не жаждать мирового господства! А мирового господства Россия может достичь только овладев Константинополем, то есть, конечно же, проливами Босфор и Дарданеллы. А для чего нужны России эти проливы? Да только лишь для того, чтобы отнять у Британии Индию! – Как вы не понимаете?! – Проще не бывает! Возможно, это и в самом деле так. Однако отчего же тогда Петр Великий вдруг постеснялся сказать об этом вслух? Ведь Александр, известный под тем же эпитетом, например, никогда и не думал скрывать своего желания мирового господства. Значит, и здесь та же самая история; запускали это «завещание» в оборот только те, кому оно было выгодно, то есть военные или так называемые «ястребы» – сторонники наступательной политики обеих сторон – Англии и России.

Лорд Джордж Натаниел Керзон прекрасно выразил это в своей книге «Россия в Средней Азии и англо-русский вопрос». Его отнюдь не поразила явная агрессивность русских военных по отношению к Британии, более того, он даже не стал придавать ей слишком большого значения. «Там, где у власти военные, и продвижение по службе происходит медленно, война становится неизбежно желанной, являясь единственной возможностью отличиться».

Тем не менее, несмотря на трезвые взгляды отдельных проницательных политиков, русская трагедия 1717 года ровно через сто лет откликнулась в Англии уверенностью в непременном стремлении России отнять у англичан Индию. Вновь некая мнимая, никакими документами не подтверждаемая фраза инициирует множество событий, которых, при отсутствии человеческой мнительности, возможно, могло и не быть.

Итак, Англия, достигавшая берегов Индии морским путем в обход мыса Доброй Надежды, медленно, но верно продолжала наращивать там свое присутствие и к началу XIX века прочно укрепила свое положение в этой отдаленной колонии. Эта «жемчужина» досталась британцам дорогой ценой, и они не собирались расставаться с ней ни при каких обстоятельствах. И вот, волею судеб, в XIX веке буфером в столкновении азиатских интересов двух империй – Англии и России – явился Афганистан.

Россия и в самом деле начала интересоваться Афганистаном с 1810-х годов, при этом наша империя пыталась заручиться поддержкой соседней с ним Персии. Такой поддержки наша страна добилась благодаря договору, подписанному по окончании Русско-персидской войны в 1813 году, превратившему Каспийское море в район российского влияния. Дальнейшие уступки от Персии были получены Россией после конфликтов 1826–1828 годов. Тогда наша страна хотела наладить с Афганистаном добрососедские отношения, но Британия сразу же забила тревогу и включила Афганистан в круг самых главных своих интересов; она не могла спокойно смотреть, как Россия все ближе и ближе подбирается к Индии. «Сокровищам Агры» угрожал огромный «свирепый» хищник.

Поэтому в начале 1830-х годов англичане предприняли энергичные меры, позволившие им обследовать Амударью. В этом предприятии особенно отличился сэр Александр Бернс, служивший в Первом бомбейском полку легкой кавалерии. За свои незаурядные способности этот молодой офицер был зачислен в элитную индийскую политическую службу и уже в двадцать пять лет проявил себя как один из самых многообещающих молодых офицеров компании. Интеллигентный, находчивый и бесстрашный, он был также прекрасным лингвистом, бегло говорил на персидском, арабском, хинди и еще нескольких, менее известных индийских наречиях. К тому же, несмотря на хрупкое телосложение и мягкие манеры, он был чрезвычайно решительным и уверенным в себе человеком, обладающим удивительным обаянием, которое весьма эффективно использовал как среди европейцев, так и среди азиатов.

К середине 1830-х годов Бернс, подружившись с эмиром Афганистана Дост-Мухаммедом, уже успел побывать в Бухаре и Кабуле. И вот теперь, во время накала британо-российского соперничества, он стал доказывать необходимость своего присутствия в Афганистане. Возможно, желая вновь вернуться в места, принесшие ему столь неожиданную славу, Бернс в кулуарах начал всеми силами добиваться создания постоянной миссии в Кабуле. В задачу миссии входило бы не только поддержание тесных и дружественных отношений с Дост-Мухаммедом и пристальное наблюдение за передвижениями русских к югу от Амударьи, но и обеспечение господства британских товаров на базарах Туркестана и Афганистана.

И если компании удалось бы в полной мере воспользоваться преимуществами доставки товаров по Инду, судоходность которого Александр Бернс уже продемонстрировал своим знаменитым путешествием, то британские товары, по его мнению, непременно восторжествовали бы над более дорогими и менее качественными русскими. Поначалу предложение Бернса было отвергнуто из-за опасений, что подобная миссия, как выразился один из чиновников, может «превратиться в политическое агентство». Однако новый генерал-губернатор Британской Индии лорд Окленд думал иначе, и 26 ноября 1836 года Бернс вновь отправился в Кабул.

Естественно, ни прежний его визит к Дост-Мухаммеду, ни проведенный им месяц в Бухаре не укрылись от внимания русских. С недавнего времени в России всё более настороженно и неотступно следили за всеми передвижениями английских путешественников по Азии. Постоянная конкуренция со стороны Британии ущемляла не только наши торговые, но и политические интересы. Однако если в том, что касалось Афганистана, у России пока еще не было особых опасений, то к Черноморскому побережью Кавказа приходилось относиться более трепетно. Большая игра Британии, уже не довольствуясь азиатскими ханствами, исподволь начала охватывать и Кавказ, являющийся, по мнению британских политиков, ключом к Константинополю. С некоторых пор с Кавказа в Санкт-Петербург стали поступать донесения о работе в этих местах британских агентов, снабжавших проживающие там племена оружием и призывавших горцев к сопротивлению неверным, которые идут захватить их земли.

События на Кавказе развивались следующим образом. При вступлении на престол Николая I между Россией и Персией происходили пограничные споры. В 1826 году Персия, без объявления войны, вдруг начала военные действия против России. Генерал Мадатов в битве у реки Шамхоры 14 сентября разбил персидский авангард, а 25 сентября Паскевич, хотя и располагал вдесятеро меньшими силами, обратил в бегство главные персидские силы под Елизаветполем. Затем Паскевич, в марте 1827 года перенеся войну на персидскую территорию, взял 13 октября Эривань и 20 февраля 1828 года заключил Туркманчайский мирный договор, по которому Россия приобрела области Эриванскую и Нахичеванскую.

Вскоре, 20 октября 1827 года, произошла Наваринская битва, которая уничтожила турецко-египетский флот и повлекла за собой русско-турецкую войну 1828–1829 годов. Война эта, в которой Николай I принимал личное участие, не исполняя, однако, обязанностей главнокомандующего, закончилась Адрианопольским мирным договором, заключенным 14 сентября 1829 года. Согласно этому трактату, Россия удержала за собой «Георгиевское гирло Дуная» с обязательством не строить на островах укреплений, а в Азии присоединила к своим владениям часть Ахалцихского ханства, с крепостями Ахалцихом и Ахалкалаки, и кавказский берег Черного моря с Анапой. Кроме того, результатом Адрианопольского мирного договора было, наконец, провозглашение независимости Греции.

Таким образом, в результате войны с Персией и Турцией Россия, согласно Адрианопольскому мирному договору, закрепила за собой Черноморское побережье от устья Кубани до г. Поти. Заключенная при этом в 1833 году Гункьяр-Скелиссийская конвенция обязала Турцию закрыть для военных судов всех наций проход через Дарданелльский пролив. По убеждению Николая I, это постановление, предохраняя русские берега Черного моря от неприятельского нашествия, стоило двух союзных армий.

Однако, несмотря на то что Россия к этому времени уже прочно держала в своих руках большую часть Кавказа, включая Грузию и Армению, официально вошедшие в состав Российской империи еще в начале века, в горах на севере мусульманские племена все еще продолжали ожесточенную борьбу. Закончив войну с турками и персами, русские генералы бросили все силы на покорение воинственных жителей Кавказских гор, началась так называемая Кавказская война. И началась она с продвижения русских в Чечню, Черкесию, Кабарду и Дагестан. Однако покорение этих земель заняло гораздо больше времени, чем рассчитывали наши военные, горцы буквально растворялись в горах и лесах, превратив завоевание этих мест в упорные, кровопролитные бои. Более того, у них неожиданно обнаружился союзник – Британия.

По мнению британцев, русские, естественно, неохотно согласились отвести войска от Константинополя, ибо «намеревались превратить Турцию в нечто худшее, чем простой протекторат России». Так думали все русофобы Британии. Больше всего вызывало протест англичан известие, что, согласно секретному приложению, турки должны были закрыть Дарданеллы для всех иностранных военных кораблей, кроме русских, если последние того потребуют. Таким образом, в случае войны мощный Черноморский флот России получал исключительное право прохода через турецкие проливы.

Британский министр иностранных дел Пальмерстон пришел от этого в ярость и направил в Санкт-Петербург ноту протеста. Теперь ему казалось, что, пожалуй, лучше было бы иметь на турецком троне грозного Мухаммеда, пытавшегося установить дружеские отношения с Англией, чем вялого и бездеятельного султана. Ответ русских отнюдь не улучшил его настроения: Санкт-Петербург открыто заявил, что Россия сделала лишь то, что давно хотела, но не решалась сделать Британия. Пальмерстон счел ответ «легкомысленным и дерзким», хотя в глубине души и понимал всю его досадную правоту. Отношения между двумя державами стали стремительно ухудшаться. Николай I, как бы подтверждая мнение британских политиков о направлении его честолюбивых и долгосрочных замыслов, начал резко увеличивать флот. Британия в ответ сразу же стала наращивать Британский Королевский флот. Триумфальные победы русских над турками и персами в 1828–1829 годах и секретное соглашение по Дарданеллам сделали, по мнению британских политиков, ситуацию уже откровенно угрожающей, и теперь любой, даже самый тривиальный, факт начинал играть на руку русофобам.

Именно в это время тридцатичетырехлетний Дэвид Уркварт и взялся защищать права горцев. Уркварт, закончивший не только Французскую военную академию, но и Оксфорд, обладал блестящим талантом пропагандиста и все свое красноречие направил теперь против России. Вскоре он превратился в ведущего британского русофоба и в своих действиях беззастенчиво использовал дружбу людей из высших сфер. В результате в целом ряде секретных дипломатических миссий правительство пользовалось его услугами.

Во время своего пребывания в Константинополе в 1834 году Уркварт для начала установил контакты с вождями горцев, а потом тайно проехал по их горным крепостям, опередив в этом всех своих соотечественников. Уркварт ободрял кавказских вождей, давал им советы, как лучше воевать против русских, в результате чего горцы попросили его остаться и возглавить их сопротивление. Однако британец отказался, заявив, что будет гораздо полезнее для них в Лондоне.

На родину Уркварт вернулся убежденным сторонником «маленького горского народа, который никому не угрожал и так напоминал ему родную Шотландию». По его мнению, Британия в собственных интересах, не говоря уже о моральном долге, должна была помочь кавказским племенам выбить русских с этого жизненно важного плацдарма, с которого Россия могла всегда угрожать Турции, Персии и, возможно, даже Индии. Да и вообще, как можно отдавать русским Кавказ, эту гигантскую естественную крепость, согласно военной точке зрения, одну из величайших крепостей в мире[4].

Уркварт обрушил на британских читателей целый поток статей, памфлетов и репортажей, всячески прославлявших горцев и проклинавших русских. На следующий год он опубликовал уже целую книгу под названием «Англия и Россия», в которой предупреждал об экспансионистских устремлениях России на Ближнем Востоке и в Западной Азии. В книге он предсказывал, что сначала падет Турция. «Вся Оттоманская империя тотчас перейдет от нас к России, которая к тому времени станет нашим открытым врагом, – писал Уркварт. – И турецкая армия, оружие, границы, крепости, сокровища и флот, ныне стоящие против них, вымуштрованные, организованные и направляемые русскими, обернутся против нас». Проглотив Турцию, Россия поработит и Персию. «Она обучит, многочисленный, терпеливый и воинственный персидский народ и направит его против нас без особых проблем и затрат. Склонных к грабежам персов не придется долго упрашивать, достаточно пообещать им баснословные сокровища Индии в награду». Россия, заключал он, «выбирает момент… и не может просчитаться и упустить его. Весь ее ум, энергия и ресурсы сосредоточены на этом, и как только она будет полностью уверена в успехе, она выступит».

Впрочем, все это не являлось оригинальным. Первым, кто заговорил о призраке Оттоманской империи, захваченной русской армией, был все тот же сэр Роберт Вильсон, а идею русского вторжения в Индию силами персов еще за семнадцать лет до Уркварта высказал Киннейр. Однако с тех пор многое изменилось. Складывалось впечатление, что Россия и в самом деле начинает исполнять все эти пророчества, и потому предупреждение Уркварта пришлось как нельзя кстати. Помимо увеличения флота, русские значительно усилили свое присутствие и на Кавказе – плацдарме, с которого можно было начинать продвижение в Турцию или Персию. Таким образом, к середине 1830-х годов русофобия достигла в Англии небывалых высот, и Ур-кварт не испытывал недостатка в заинтересованных слушателях.

Нет ничего удивительного в том, что имевший таких влиятельных друзей, как сам король Вильгельм IV, турецкий султан и лорд Понсонби, тогдашний посол Британии в Турции, Уркварт в 1836 году стал первым секретарем британского посольства в Стамбуле. Но он был не тот человек, который мог позволить своим новым дипломатическим обязанностям отвлечь его от русофобской деятельности и поддержания справедливой борьбы горцев. Именно к этому периоду его деятельности и относится в те времена знаменитое, но теперь давно уже забытое дело судна «Виксен».

История эта развивалась следующим образом. Россия объявила Черноморское побережье Кавказа своей суверенной территорией, полученной от Турции по мирному договору, и под предлогом чумного карантина установила на Черном море строгую блокаду береговой линии. Британия не признала этого заявления, но ее правительство, не чувствуя себя достаточно сильным, побоялось бросить России вызов открыто. Урквар-та взбесила эта, по его мнению, потачка Пальмерстона Санкт-Петербургу, ибо лорд не выступил против блокады, препятствовавшей возможности поставлять на Кавказ британские товары, а главное, оружие.

В поисках выхода Уркварт убедил некую английскую судоходную компанию послать из Константинополя в порт Суджук-Кале, находящийся в северной части побережья, корабль с грузом соли. Уркварт затеял это как провокацию, призванную выяснить, как далеко готовы зайти русские в утверждении своих притязаний на Кавказ. Перехват судна, согласно его расчету, должен был воспламенить в Англии общественное мнение и заставить правительство предпринять прямые действия по защите своего торгового флота. Прямые действия означали введение в Черное море британских военных судов и тем самым пересмотр секретного русско-турецкого соглашения о Дарданеллах. С другой стороны, если русские не остановят судна, это покажет, что, действуя достаточно решительно, их можно заставить отступить, а также и то, что можно продолжать поставки оружия осажденным черкесам.

В ноябре 1836 года британское судно под названием «Виксен» вышло из Константинополя в Черное море и направилось на восток. Уркварт и его сообщники, «ястребы» все до единого, верили, что остановить экспансию России сможет теперь только открытое столкновение Лондона и Санкт-Петербурга, и потому, надеясь, что судно перехватят, на все голоса кричали о нем в прессе.

Санкт-Петербург не мог этого не заметить, и поначалу события действительно развивались в желательном для британцев направлении.

12 ноября 1836 года командиру отряда судов Абхазской экспедиции контр-адмиралу С. А. Эсмонту доложили, что мимо Геленджика на север проследовало неизвестное судно. Тот сразу же послал для проверки бриг «Аякс», но встречный ветер задержал бриг, и он смог обнаружить судно лишь два дня спустя, разгружавшимся в Суджукской (Цемесской) бухте. Судно оказалось английской шхуной «Виксен». Командир брига «Аякс» капитан-лейтенант Вульф задержал ее и доставил в Геленджик, затем, после предварительного беглого осмотра, повел шхуну в Севастополь, но из-за встречного ветра отстал и на некоторое время вновь потерял шхуну из виду. При подробном осмотре в Севастополе на борту судна обнаружили только соль, кормовой трюм оказался пуст.