В доме на Большой Садовой и в его дворовом флигеле жили члены семьи зодчего и его родственники, оставившие заметный след в истории отечественной культуры. После выселения семьи Шехтеля во флигеле оставались жить его родные по линии жены.
Дом Шехтеля на Большой Садовой без всякого преувеличения был своеобразным средоточием искусств. И не только благодаря его создателю и владельцу.
Семья Шехтелей была на редкость художественно одаренной и по-разному связанной с искусством. О старшем поколений этой семьи — отце и дяде зодчего — О. О. и Ф. О. Шехтелях, — а также об отце жены Т. Е. Жегине уже упоминалось.
К дому на Большой Садовой имеют прямое отношение другие члены этой необыкновенной семьи. Справедливо будет начать рассказ с сына зодчего — художника и исследователя искусства Льва Федоровича Жегина (1892–1969). Его комната, которая располагалась на втором этаже, выходила на уличный фасад дома большим тройным окном с балконом. Общее образование Л. Ф. Жегин получил в одной из лучших частных московских гимназий — гимназии имени Медвед-никовых. Некоторое время он занимается в студии художника К. Ф. Юона. Затем относительно недолго, менее двух лет, с осени 1911 по март 1913 года, А. Ф. Жегин (тогда еще Шехтель, фамилию матери он взял в 1914 году, после начала войны с Германией), учится в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, куда он был зачислен вольным посетителем в головной класс.
Несмотря на кратковременность, годы пребывания в училище оказали решающее влияние на судьбу молодого художника. Тогда определились окончательно его художественные пристрастия и круг друзей. Несколько раз Жегин бывал с отцом за границей. Последний раз — в 1914 году, вместе со своим другом, художником, учившимся в том же училище, В. Н. Чекрыги-ным. Они тогда посетили музеи Мюнхена, Вены и Парижа, изучая работы старых мастеров. Вместе с Чек-рыгиным, С. В. Герасимовым, А. В. Фонвизиным, Н. М. Чернышевым, А. В. Шевченко Л. Ф. Жегин уже после революции оказался в числе организаторов группы художников «Маковец». Это объединение, основанное в 1921–1922 годах (до 1924 г, оно называлось союз художников и поэтов «Искусство — жизнь»), просуществовало до 1926 года.
Как художник, мыслитель и ученый Л. Ф. Жегин очень многим был обязан царившей в доме атмосфере, интересу к истории искусства и его философской содержательной стороне. Среди его ближайших друзей живописцы М. Ф. Ларионов, Н. С. Гончарова, А. А. Ос-меркин. Всех их объединяло стремление к новому на основе переосмысления открываемого в это время наследия древнерусской иконописи и народного лубка. Интерес к «вечным» мировым проблемам и привел позднее Жегина в круг художников — сторонников фигуративного искусства и живописного творчества, объединившихся в группе «Маковец». Их роднило стремление к символу, философской и драматической трактовке образов и признание важности изучения мирового художественного наследия. В отношении к нему «маковцы» были единодушны, ценя и выделяя в первую очередь наряду с иконописью и лубком искусство европейского романтизма и экспрессионизма. Л. Ф. Жегина увлекал и волновал поиск героико-монументаль-ного стиля. Наделенный от природы великолепным даром колориста, овладевший исключительной культурой цвета, он много и упорно работал на протяжении своей долгой жизни. Его произведения хранятся в Государственной Третьяковской галерее, в Русском музее, в отделе графики Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и других собраниях. Жегин писал натюрморты, пейзажи, портреты, жанровые сцены, создавал иллюстрации к произведениям русских классиков, в частности Н. В. Гоголя и к «Египетским ночам» и «Пиру во время чумы» А. С. Пушкина. Особенно много усилий отдал он созданию символических композиций.
Этим, вероятно, обусловлена и его вторая большая страсть — научные занятия, связанные с увлечением семантикой искусства и исследованием перспективы и композиции древней живописи, прежде всего русской иконописи. Поэтому, очевидно, среди его близких друзей и хороших знакомых были не только живописцы, но и философ П. А. Флоренский, и математик Н. Н. Лузин. Плодом его многолетних научных занятий стала вышедшая уже после смерти автора в 1970 году в издательстве «Искусство» книга «Язык художественного произведения (Условность древнего искусства)».
Лев Федорович участвовал в выставках «Мира искусства» (1917–1921) и «Маковца». На протяжении всей жизни он вел педагогическую и художественно-оформительскую работу, например участвовал в перестройке интерьеров и в создании новой экспозиции Исторического музея к 20-летию Октября.
С домом на Большой Садовой связано также замечательное и единственное в своем роде содружество — оформление Л. Ф. Жегиным и В. Н. Чекрыгиным поэмы «Я» их общего друга и товарища по Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества В. В. Маяковского. Книга эта была полностью рукотворной, она была исполнена ремесленным, а не типографским способом. Работали друзья преимущественно в комнате Лы?а Федоровича на втором этаже.
Художником стала и младшая дочь зодчего Вера Федоровна Шехтель-Тонкова (1896–1958). Вера Федоровна, как и ее старший брат, училась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Ее основная самостоятельная работа — оформление интерьера павильона электрификации сельского хозяйства на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (1939). Вера Федоровна много работала как художник-оформитель, ^ также как художник-исполнитель в Театре имени Моссовета и ряде других.
С домом на Садовой связано имя необычного, до сих пор еще малоизвестного художника Василия Николаевича Чекрыгина (1897–1922). Замечательно одаренный, «гениальный юноша», как пишет о нем Л. Ф. Жегин, был фактически членом семьи Шехтелей. Дружба с Львом Федоровичем была очень тесной. Чекрыгин постоянно бывал на Большой Садовой, на даче Шехтелей в Нагорной у него была своя мастерская.
Как и Л. Ф. Жегин, Чекрыгин прошел в юности через кратковременное увлечение кубизмом и футуризмом, которое скоро сменилось устойчивым увлечением древнерусской живописью — иконописью и фреской. Опираясь на ее законы, он мечтал о создании грандиозных монументальных росписей, тематически связанных с идеями философа Н. Ф. Федорова: о возвращении детьми долга отцам, воскрешении мертвых, о выходе человечества за узкие пределы земли и переселении в космос.
Чекрыгин рано, в возрасте 25 лет, трагически погибший под колесами поезда, создал свои основные произведения за последние два-три года жизни. Тем не ме-нее он оставил колоссальное наследие — почти 1500 листов рисунков. В них воплощен особый мир художника, полный духовного напряжения и эмоциональной страстности. Мечта Чекрыгина о духовном единстве человечества, о высоком духовном порыве, объединяющем массы людей, лежит в основе всех его листов, представляющих бесчисленные разработки тем, названных им «Переселение людей в космос», «Начало космической эры», «Воскресение».
При описании дома на Большой Садовой упоминалось о проектировании Шехтелсм во дворе жилого дома-студии, как значится на хранящемся в Историко-архитектурном архиве чертеже. В дворовом корпусе жили две представительницы семьи Шехтелей — Жегиных: Вера Тимофеевна Жегина — сестра жены зодчего Натальи Тимофеевны и Вера Александровна Попова — племянница Ф, О, и Н. Т, Шехтелей, двоюродная сестра Л. Ф. Жегина, дочь еще одной из сестер — Ольги Тимофеевны, бывшей замужем за крупным московским текстильным фабрикантом А. М. Поповым.
Каждая из двух Вер — Вера Тимофеевна и Вера Александровна — является личностью по-своему примечательной.
Вера Тимофеевна Жегина была работником просвещения. Она служила библиотекарем в художественных училищах Москвы, а с 1902 года и почти до самой смерти в конце 1930-х годов — в бывшем Строгановском училище, получившем в 1920 году, после объединения с Московским училищем живописи, ваяния и зодчества, название Вхутемас. В архиве семьи хранятся документы, позволяющие представить нравственную позицию Веры Тимофеевны и доносящие до нас неповторимую атмосферу теперь уже далеких лет. Среди них датированное 1925 годом удостоверение, подписанное выпускниками Строгановского училища, крупными художниками и искусствоведами Н. Н. Соболевым, А. В. Шевченко, И. И. Нивинским, А. Филиповым, Л. В. Маяковской и другими. В нем говорится, что Вера Тимофеевна Жегина известна «своей беззаветной и исключительной преданностью и любовью как делу школьной библиотеки, так и учащимся училища… ВХУТЕМАС обязан В. Т. Жегиной сохранением библиотеки в тяжелые годы разрухи от 1917–1922 гг., когда она… несмотря на невероятно трудные условия работы, голод, героически оставалась на своем посту, защищая и сохранив библиотеку от разрушения и уничтожения.
Мы, бывшие ученики Строгановского училища, а ныне педагоги ВХУТЕМАСа, не только поддерживаем ходатайство о награждении тов. Жегиной званием героя труда, но считаем своим долгом просить РАБИС утвердить ее в этом звании, что будет лишь справедливой наградой за ее безупречную и заслуженную работу».
Второй не менее выразительный документ, подписанный ректором Вхутемаса замечательным художником В. А. Фаворским, — признание В. Т. Жегиной героем труда училища: «Товарищу Вере Тимофеевне Жегиной… В день столетнего юбилея существования художественно-промышленного образования и пятилетия ныне возглавляющего его сеть в Республике — Высших Государственных Художественно-Технических Мастерских (ВХУТЕМАС), правление, ячейка РКП (б) и Местный Комитет рабочих и служащих в настоящий памятный день отмечают тебя как ГЕРОЯ ТРУДА и вручают тебе настоящий скромный адрес».
Вера Тимофеевна долгие годы, вплоть до 1936 года, жила во дворовом корпусе на втором этаже. Сюда к ней приезжал и часто у нее останавливался ее брат Николай Тимофеевич Жегин (1873–1937) — видный деятель русского и советского музыкального искусства. В годы первой русской революции благодаря его усилиям организуются общедоступные концерты в знаменитой аудитории Политехнического музея. Н. Т. Жегин работает помощником библиотекаря и «правителем дел» Московской консерватории, принимает активное участие в делах общества «Музыкально-теоретическая библиотека». В 1914—1920-е годы Н. Т. Жегин — секретарь Московского отделения Русского музыкального общества.
Его бескорыстнай преданность музыке получила выражение и в совершенно иной сфере деятельности. Он занимался собиранием рукописей известных музыкальных деятелей, составил каталог ценнейшей библиотеки В. Ф. Одоевского, создал при Московской консерватории музей имени Н. Г. Рубинштейна. Многие годы он состоял членом совета Объединения мемориальных музеев, был уполномоченным Наркомпроса в музее
А. Н. Скрябина, занимался обработкой рукописей, поступавших из бывших частных нотоиздательств.
Однако особые заслуги перед русской музыкальной, более того, перед отечественной культурой в целом представляет деятельность Н. Т. Жегина по сохранению и комплектованию фондов Дома-музея П. И. Чайковского в Клину.
В 1916 году он был назначен (согласно завещанию брата П. И. Чайковского Модеста Ильича) хранителем музея. Рекомендация М. И. Чайковского не случайна. Она явилась выражением высокой оценки исключительно плодотворной деятельности Н. Т. Жегина по собиранию документов о творчестве П. И. Чайковского. В историю русской музыки и русской культуры Н. Т. Жегин вошел как человек, которому музей Чайковского в Клину обязан своим существованием.
Слова о том, что возможностью бывать в музее Чайковского мы обязаны энергии, настойчивости, усилиям Н. Т. Жегина, не являются преувеличением. После революции дом-музей переживал тяжелые времена. Высказывались сомнения в необходимости его существования. Делались попытки занять здание под разного рода учреждения. Велики были и материальные трудности. Не хватало средств на самое необходимое. Зимой не было дров, посетители осматривали музей в шубах. Временами музей закрывали из-за отсутствия обслуживающего персонала. Борясь за сохранение музея, Н. Т. Жегин совместно с композитором М. М. Ип-политовым-Ивановым организовал Общество друзей Дома-музея П. И. Чайковского. В результате в 1921 году декретом Совета Народных Комиссаров за подписью В. И. Ленина музей был национализирован. В 1923 году Н. Т. Жегин был назначен заведующим музеем, в 1926 году — его директором. Во время работы в Клину ему удалось собрать новые, исключительно ценные иконографические, эпистолярные и архивные материалы, связанные с жизнью Чайковского и его современников, — рукописи, редкие книги, афиши, программы, фотографии. Он подготовил к изданию переписку композитора с его издателем П. И. Юргенсоном, с Э. К. Павловской и Н. Ф. фон Мекк. И наконец, Николай Тимофеевич сумел наладить в музее регулярную экскурсионную работу, положил начало традиции проведения в музее музыкальных вечеров и чтения общедоступных публичных лекций. Будучи прекрасным пианистом, он сам исполнял на них произведения Чайковского. По его инициативе для участия в концертах музея приглашались лучшие отечественные исполнители и музыковеды: А. В. Нежданова, А. Б. Гольденвейзер, К. Г. Держинская, Н. А. Обухова и другие.
В архиве семьи зодчего сохранился трогательный документ, подписанный крупнейшими музыкальными и театральными деятелями: Л. В. Собиновым, И. И. Чайковским, А. В. Неждановой, композиторами С. Н. Василенко, В. Я. Шебалиным, А. Д. Кастальским, художником Ф. Ф. Федоровским… Это адрес, поднесенный Н. Т. Жегину в день десятилетнего юбилея работы в Доме-музее Чайковского. Вот краткая выдержка из него: «…десять лет тому назад Модест Ильич Чайковский с присущим ему артистическим чутьем и пониманием людей предвидел в Вас достойного своего преемника по созданию Дома-музея имени Петра Ильича Чайковского, небывалого у нас памятника жизни и творчества гениального композитора. Вы с честью доказали, что выбор этот не был случайностью. Пусть специалисты по собиранию и хранению художественных и исторических меморий оценят Вас как музейного деятеля, мы же, члены Общества друзей дома-музея… не можем в настоящий день не вспомнить с радостью и благодарностью Вашу живую энергию, Вашу беззаветную преданность нашему Музею. Были дни, когда Музею грозило разрушение. Вы явились его стойким охранителем в эти трудные часы его существования. Этому делу сохранения, развития, наконец, утверждения в общественном сознании значения Музея Вы отдали все свои силы и способности, и, несомненно, благодаря Вам, главным образом, он за эти годы обогатился многочисленными ценными экспонатами бытового значения, редкими и выдающимися материалами по изучению творчества Чайковского».
В проведенной в последние годы в Доме-музее в Клину научной реставрации также есть большая доля труда Н. Т, Жегина. Реставрация проводилась на основе составленной им документации.
Совсем немного сведений сохранилось о второй обитательнице дворового корпуса дома на Большой Садовой — Вере Александровне Поповой (188?—1974). Она была одаренным скульптором и графиком, работала в технике линогравюры. Училась в Париже. Однако нам пока неизвестны ни имена ее учителей, ни точные даты жизни. Согласно сведениям скульптора В. В. Домогацкого, она умерла в эмиграции в Париже в 1930-е годы, по сведениям внучки зодчего — там же, но в глубокой старости, в 1974 году. В семейном архиве, где хранятся фотографии В. А. Поповой и ее мастерской, можно видеть и ряд бюстов, выполненных скульптором в импрессионистической манере. В 1910-е годы творчество Веры Поповой развивается под влиянием русского классицизма. Об этом свидетельствует надгробие артистки Московского Художественного театра М. Г. Савицкой-Бурджаловой на Новодевичьем кладбище в Москве. Попова обращается к наиболее распространенной иконографической схеме архитектурного надгробия. Оно представляет собой стелу в виде портика с фронтоном и акротериями с пилястрами по бокам. В центре помещен горельеф — профильное изображение сидящей женщины в античном одеянии и сандалиях — мотив и композиция, характерные для надгробий античной Греции классического периода. Судя по этой работе, можно предположить, что В. А. Поповой принадлежит и исполнение барельефа над входной аркой в доме Шехтеля на Садовой. Известно также, что после Октябрьской революции в соответствии с планом монументальной пропаганды, разрабатывавшимся по инициативе В. И. Ленина, ею в 1918 году был создан проект памятника замечательному представителю московского классицизма архитектору М. Ф. Казакову.
У В. А. Поповой и в доме Шехтеля неоднократно бывали ее братья Николай Александрович (1871–1949) и Сергей Александрович (1872–1942) Поповы, известные в свое время театральные деятели. Особенно значительной представляется личность Николая Александровича Попова, русского и советского режиссера, драматурга, театрального деятеля, заслуженного артиста РСФСР (1927). Его биография типична для многих деятелей театрального искусства, выходцев из купеческой среды. Вопреки воле отца, мечтавшего сделать его коммерсантом, Н. А. Попов учится в Московском университете. Сценическую деятельность он начал в 1894 году в Обществе искусства и литературы, где он навсегда попал под обаяние К. С. Станиславского. В конце 1890-х годов начинается плодотворная работа Н. А. Попова в области народного театра. В 1900–1907 годах он с перерывами руководит народным театром Васильеостровского общества народных развлечений в Петербурге. Общность интересов и любовь к театру сблизили Н. А. Попова с Шехтелем. Это был близкий зодчему человек, его большой и преданный друг. Именно Н. А. Попову принадлежат замечательные воспоминания о Шехтеле — театральном художнике. Ему же мы обязаны сохранением хотя бы незначительной части театральных работ зодчего.
Н. А. Попов был режиссером театра В. Ф. Комиссаржевской (1904–1906), московского Малого театра (1907–1910, 1929–1934), киевского театра Н. Н. Соловцова (1901–1910 гг., с перерывом). В 1919–1920 и 1926–1927 годах он режиссер Большого театра в Москве. Человек высокой культуры и разносторонних знаний, он был автором первых работ о Станиславском, первым попытался оценить и охарактеризовать его роль в истории русского театра. Николай Попов был одаренным публицистом, много печатался. Темы его статей соответствуют увлечениям разных лет — это, например, проблемы народного или детского театров. Он стал также одним из первых пропагандистов кинематографа, первым указал на него, как на искусство, рассчитанное на массового зрителя.
Сергей Александрович Попов менее известен. Он, как и его старший брат, находился под обаянием огромного таланта и личности Станиславского. Работал в Художественном театре, в Театре имени К. С. Станиславского администратором с момента его организации, а также в Центральном государственном театральном музее имени А. А. Бахрушина.