Большевистское подполье Закаспия

1. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В ЗАКАСПИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 1919 ГОДА

Волнение рабочих Ашхабада не улеглось и 1 января 1919 года. Несмотря на строгий запрет фунтиковского правительства, они вновь собрались в том же железнодорожном клубе. Но митинг провести не удалось: здание окружили английские солдаты, начальник милиции Алания, угрожая применить оружие, потребовал немедленно разойтись1.

В тот же день интервенты выставили усиленные наряды во всех правительственных учреждениях, в банке, на почте, на железнодорожном вокзале и в типографии, взяли под контроль все ключевые позиции города. 4 января «Голос Средней Азии», раболепствуя перед оккупантами, пытался оправдать их действия: «Такое положение явилось следствием большевистского выступления, ярко проявившегося на митинге… 31 декабря».

По воле английского командования было созвано внеочередное заседание «Совета управляющих» (исполнительный орган белогвардейского правительства), который объявил, что с 1 января он «в целом составе слагает свои полномочия». Распустили также и «законодательный» орган — Временный исполнительный комитет. На смену им пришел так называемый «Комитет общественного спасения» из пяти лиц: трех русских (Л. Зимин, А. Белов, генерал А. Крутень) и двух туркмен (полковник Хаджи Мурат и генерал Ораз Сердар). По настоянию английского командования в «Комитет» ввели и заведующего розыскным бюро С. Дружкина, человека, как характеризуют его члены белогвардейского правительства, весьма сомнительных качеств, рассчитывавшего с помощью англичан играть в области роль первого лица². «Фактически же власть находилась в руках англичан, — признавал позднее Ф. Фунтиков. — Комитет же общественного спасения играл роль пешки»³.

Создание такого «Комитета» — отнюдь не оригинальная находка контрреволюционных сил Закаспия. Белогвардейское правительство, прикрываясь новой вывеской, откровенно спекулировало революционными традициями, пыталось обмануть трудящиеся массы, передовые представители которых знали, что из себя представлял Комитет общественного спасения революционной Франции, возникший в 1792 году. Деятельность этого подлинно революционного органа известна благодаря блестящим именам врача и ученого Жан-Поля Марата, прослывшего другом бедняков, другом народа; мужественного борца за свободу, страстно ненавидевшего тиранию, яростного якобинца Жоржа Кутона, блестящего оратора Жоржа Дантона и других. С установлением во Франции якобинской революционно-демократической диктатуры (май-июнь 1793 года), которую В. И. Ленин охарактеризовал как «один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение»⁴, Комитет общественного спасения возглавил адвокат Максимиллиан Робеспьер, человек проницательного ума, бесстрашный вождь революционного правительства, аскетически бескорыстный, прозванный в народе «Неподкупным». Его соратниками были Сен-Жюст, один из организаторов побед революционной армии над иностранными интервентами, и крупный математик инженер Карно, выдающийся организатор вооруженных сил республики, теоретик новой революционной тактики⁵.

Мы не случайно привели только шесть славных имен деятелей французской революции конца XVIII столетия — столько членов насчитывалось в закаспийском «Комитете общественного спасения», рожденном больной фантазией его отдельных членов. Перефразируя известное высказывание И. В, Сталина, сравнивавшего Гитлера с Наполеоном, скажем, что белогвардейский «Комитет» походил па Комитет общественного спасения революционной Франции «не больше, чем котенок на льва»⁶.

Революционный орган якобинской диктатуры, сочетая свою деятельность с широкой народной инициативой снизу, решительно боролся с внутренней контрреволюцией, направлял мощное движение масс на победу прогрессивных сил. Обладая почти неограниченными полномочиями, пользуясь доверием широких масс, он проявил исключительную революционную решимость, беспощадно боролся с иностранными интервентами. А тщедушный белогвардейский «котенок», наоборот, был органом военной диктатуры интервентов. Опираясь на контрреволюционные силы, он вел борьбу против трудящихся масс, стремился похоронить завоевания Советской власти, состоял в услужении и на содержании английских оккупантов.

Устранение эсеров и меньшевиков от власти, создание нового правительства, угодного интервентам, участившиеся аресты рабочих и служащих означали установление в Закаспии открытой военной диктатуры английского командования. Здесь уместно вспомнить слова

В. И. Ленина: «На деле буржуазия во всех странах неизбежно вырабатывает две системы управления, два метода борьбы за свои интересы и отстаивания своего господства, причем эти два метода то сменяют друг друга, то переплетаются вместе в различных сочетаниях. Это, во-первых, метод насилия, метод отказа от всяких уступок рабочему движению… Второй метод — метод «либерализма», шагов в сторону развития политических прав, в сторону реформ, уступок и т. д.»⁷

Ленинская оценка нашла полное подтверждение в политике проанглийского белогвардейского правительства Закаспия. И если метод «либерализма» был для него эпизодическим, и то лишь на первых порах существования Временного исполкома, то насилие стало постоянным методом правления, методом борьбы с трудящимися массами. «Либерализм» фунтиковцев израсходовал свои возможности и был сменен контрреволюционной диктатурой, совсем уже слабо замаскированной «под французскую революцию».

Первый обнародованный документ «Комитета общественного спасения» — приказ, запрещавший под страхом расстрела всякие собрания и митинги. Сбрасывало с себя белые перья черное воронье. Мервский уезд был объявлен на военном положении. По приказу правительства офицеры надели ненавистные рабочим золотые погоны, оставили в силе статут царского ордена святого Георгия. Снова, как при Николае Кровавом, представители буржуазии величали друг друга раздаренными царем титулами «надворный советник», «действительный статский советник» и т. д. Офицеры вновь обзавелись денщиками, па попойках горланили гимн «Боже, царя храни», провозглашали здравицу за нового «императора» Николая Николаевича. С 1 февраля народно-полевой суд реорганизовали в военно-полевой, а на его печати появилось изображение двуглавого орла⁸.

Во всех правительственных учреждениях воцарялась власть военных.

Фунтиковское правительство, стремясь показать свою «демократичность», объявило как-то о выборах в городскую думу. «Комитет общественного спасения» великодушно разрешил проведение агитации, но в основу положения о выборах взял… «городовое положение», разработанное давным-давно еще царскими властями⁹. Нетрудно представить, что это были за «выборы». Трудящиеся массы бойкотировали их. По сообщению «Голоса Средней Азии» от 21 января 1919 года, в Ашхабаде проголосовала лишь одна десятая часть занесенных в список избирателей. Так же прошло «волеизъявление» избирателей в Красноводске и Мерве.

Трудящиеся массы Закаспия, несмотря на грозные предупреждения правительства, опубликованные 3 января «Голосом Средней Азии», о том, что «всякие попытки к устройству беспорядков или выступления в пользу большевиков будут подавлены вплоть до применения вооруженной силы», решительно выступали против засилья военной диктатуры. Запрещение митингов и собраний вызвало широкую волну протеста рабочих, особенно в профессиональных организациях. «Комитет», напуганный такой реакцией, пошел на попятную. Вскоре из Ашхабада во все города была отправлена телеграмма, разрешающая проведение собраний, но с оговоркой, что выступления на этих собраниях «в пользу большевиков и защиту советской власти» будут расцениваться преступными и «пресекаться по всей строгости существующего закона» ¹⁰.

Но даже такой «либерализм» пришелся не по душе генералу Маллесону. В белогвардейском «Голосе» 9 марта появилось объявление английского командования, категорически запрещавшее под угрозой применения вооруженной силы проведение всяких собраний и демонстраций.

Интервенты бесцеремонно отменяли неугодные нм распоряжения «Комитета общественного спасения».

Областной съезд профессиональных организаций, состоявшийся в марте, принял резолюцию о свободе печати, слова, собраний и т. д. Это вынудило «Комитет общественного спасения» издать соответствующий документ, выражающий волю съезда. А на деле ни одна бакинская газета не имела права гражданства в Закаспии. Власти конфисковали их повсюду. «Так осуществляется одна из гражданских свобод», — иронизировала 30 апреля 1919 года бакинская газета «Заря».

Трудящиеся массы Закаспия оказывали врагам активное сопротивление. Под влиянием большевистского подполья насильно мобилизованные рабочие дезертировали с фронта, в тылу то и дело вспыхивали итальянские забастовки, железнодорожники умышленно задерживали поезда, портили паровозы, устраивали крушения, словом, делали все, чтобы ослабить белогвардейскую армию и ее тыл ¹¹.

Новое правительство, стремясь «исправить ошибку» Временного исполкома, который, по заявлению Тиг-Джонса, будто бы недостаточно энергично действовал против большевиков, издало «закон о борьбе с большевизмом». Лицам, принадлежащим к партии большевиков или ведущим политическую работу в массах, грозили тюрьма, каторга или смертная казнь. Теперь буржуазия уже без обиняков провозглашала свой лозунг: «Изгнание большевизма из России и доведение ее до Учредительного собрания». Вместе с тем «Комитет общественного спасения» пытался все же обмануть трудящихся, притушить нараставшую волну народного гнева, объявляя, будто «правительство уже приступило к освобождению своих политических противников» ¹².

Это была явная ложь. Аресты, наоборот, участились. Бакинская «Заря» 30 апреля сообщала, что в Красноводск были произведены новые аресты рабочих, главным образом среди вернувшихся из ссылки в персидский порт Энзели. Безвинных людей хватали милиция и сыскное бюро, контрразведка «Комитета» и английский штаб, военное командование и нукеры буржуазных националистов. Штаб интервентов сам вел следствие или отдавал распоряжения об аресте неугодных лиц многочисленным карательным органам правительства. Расстрелы стали обычным явлением. Брали под стражу за все: «за неуважительное отношение» к начальству, опоздание из отпуска, «подозрительное поведение», даже за ослушание. В народе ходила меткая поговорка: «Дружкин удружит, а Крутень накрутит» ¹³.

Не миновала волна репрессий даже столпов бывшего правительства — Фунтикова, Седых, Худоложкина и других, арестованных по распоряжению английского командования. Этих ярых врагов Советской власти заключили в тюрьму, конечно, не за революционные убеждения, а за «либерализм» в борьбе с большевизмом. Не пощадили военные диктаторы и Зимина, министра иностранных дел, того самого Зимина, который, лакейски угодничая перед англичанами, говорил: «Империализм английский и империализм германский — вещи разные. Лучше иметь дело с империализмом Англии, где живется гораздо свободнее, чем во Французской республике, чем с империализмом Германии, где режим равняется режиму Николая II»¹⁴.

Зимина вначале вынудили подать прошение об освобождении от занимаемой должности. В тот же день, 14 марта 1919 года, в «Комитете общественного спасения» проштамповали вопрос «о конструкции власти в связи с выбытием из «Комитета» трех его членов — Л. А. Зимина, С. Д. Дружкина и А. Г. Белова» (об этом через два дня сообщил «Голос Средней Азии»). Формальным поводом для такого шага послужило «покушение» па Дружкина, совершенное перепившимися офицерами. Па самом же деле англичан и черносотенное офицерство теперь раздражало новоиспеченное правительство, которое не оправдало надежд своих хозяев, не сумело, как писал Деникину генерал Эрдели, проявить ни власти, ни распорядительности, в результате чего войска находились в хаотическом состоянии, на объявленную мобилизацию явились всего… 17 человек, а рабочие были настроены пробольшевистски. Вот почему решили «взять весь край в военное управление, ликвидировать Комитет спасения, г-на Зимина… за его участие в переговорах с большевиками арестовать и судить военно-полевым судом» ¹⁵.

Виселица, сооруженная английскими интервентами под Кизыл-Арватом. 1918 год

Еще через два дня, 28 марта 1919 года, правительственный «Голос» оповестил, что военным министром назначен генерал-майор Лазарев, присланный деникинским штабом.

Между тем во многих странах мира поднималась волна протеста против английского империализма, оккупировавшего своими войсками чужие страны. Вывода оккупационных войск требовали трудящиеся Закавказья и Закаспия, преисполненные решимости любой ценой изгнать грабителей с родной земли.

В апреле 1919 года правительство Англии под давлением международной общественности и английских рабочих, требовавших прекращения интервенции, а также в результате разложения сипаев вынуждено было отозвать из Закаспия свои войска, оставив лишь в Красноводск небольшой гарнизон под командованием полковника Флеминга. На смену англичанам с Кавказа, от Деникина, шли подкрепления — эшелоны солдат и офицерских частей. Власть безраздельно переходила в руки белогвардейских генералов и офицеров ¹⁶.

Офицерство и буржуазия с отчаянностью обреченных предавались пьяному разгулу. Разложение заметно коснулось этой опоры контрреволюции. Многие из них в публичных местах резко высказывали свое недовольство правительством и командованием. Дезорганизацию в ряды противника вносило и новое пополнение деникинской армии, состоявшее в основном из военнопленных, вчерашних красноармейцев. Они, выбирая удобный момент, переходили на сторону советских войск¹⁷.

Под ударами частей Красной Армии и красногвардейских отрядов белогвардейско-националистические банды, с упорными боями откатываясь па запад, оставили Байрам-Али, Теджен, Каахка. И все же контрреволюция, поддерживаемая деньгами и оружием английских империалистов, была еще сильна.

2. БОЛЬШЕВИСТСКОЕ ПОДПОЛЬЕ И ПРОФСОЮЗЫ. ЗАБАСТОВКИ РАБОЧИХ

Как же строили свою работу подпольные организации и группы в пору разгула военной диктатуры интервентов и белогвардейщины? В чем большевики видели свои главные задачи?

Уже первые приказы «Комитета общественного спасения» были проникнуты тревогой по поводу активизации подполья, усиления влияния большевиков в массах трудящихся, распространения революционных идей.

Агитация за Советскую власть, как писал белогвардейский «Голос», велась «чуть ли не громогласно» среди рабочих, в общественных местах, среди солдат, в проходящих па фронт эшелонах. Для пресечения «пропаганды злонамеренных лиц» — большевистских агитаторов — власти предприняли ряд мер, начиная от введения военного положения, кончая объявлением драконовского «закона о борьбе с большевизмом».

Большевистское подполье и в пору разгула реакционной военщины одной из своих главных задач считало организационно-политическую работу среди трудящихся масс, особенно рабочего класса, самого передового, наиболее организованного класса. Опорой подпольных организаций и групп были железнодорожники (поначалу лишь некоторая часть), печатники, портовые рабочие и моряки Каспия, уже имевшие опыт революционной борьбы, почувствовавшие свои силы в классовых схватках, сорвавшие не одно мероприятие белогвардейского правительства. «Я знал, что красноводские рабочие в подавляющем большинстве настроены просоветски, — вспоминает один из участников профсоюзного движения того времени, К. В. Лейн. — Красноводский Совет профсоюзов был в основном из рабочих-железнодорожников и моряков. Состав был монолитным и явно просоветским, что чувствовалось из выступлений членов Совета» ¹⁸.

Коммунисты, завоевывая в профсоюзах руководящее положение, превращая их в организации для развертывания политической агитации среди рабочих, понимали, что им предстоит сложная задача — помочь рабочим полностью освободиться от мелкобуржуазного влияния (в частности, кизыл-арватцам, которые вплоть до середины 1919 года находились под заметным влиянием эсеровских идей).

Белогвардейские правительства, чтобы иметь влияние в массах, официально профессиональные организации не запрещали. На первых порах они даже заигрывали с ними, хотя это нисколько не мешало белым правителям издавать приказы о запрещении собраний и митингов, арестовывать и ссылать профсоюзных активистов, не выполнять справедливых требований рабочих организаций.

Как же разворачивалась борьба за профсоюзы, как большевики, наладив в неимоверно сложных условиях подпольную работу, сумели укрепить свои позиции в профессиональных организациях?

В феврале стачком Ашхабадского союза печатников объявил забастовку и призвал все профессиональные союзы области поддержать его. Определенная часть этого союза, известная своей революционностью и связями с большевистским подпольем, уже однажды объявляла забастовку и не дала правительству типографских работников для отправки на фронт, принимала активное участие в организации и проведении митинга 31 декабря 1918 года. На этот раз печатники заявили, что не станут работать, пока правительство не удовлетворит их требование об увеличении зарплаты. Номер газеты, извещавший о забастовке, власти конфисковали, а эсеры и меньшевики вместе с «Комитетом общественного спасения» предприняли все, чтобы забастовку не поддержали железнодорожники и другие рабочие ¹⁹.

Типографские работники на случай арестов избрали еще два запасных состава стачкома. Основной состав-председатель В. П. Дедаев, его заместитель С. К. Таланин, секретарь И. С. Копьев — на своем первом заседании с участием металлистов, электриков, почтовых работников и других представителей рабочих и служащих Ашхабада доложил план забастовки, который был единодушно одобрен.

Работа в ашхабадских типографиях остановилась, рабочие разошлись по домам. На следующий день — та же картина, но остальные союзы, в том числе и железнодорожников, бросить работу не решились: сказывалось влияние эсеровских элементов, пока имевших среди рабочих известный авторитет. Членов стачкома вызвали в «Комитет общественного спасения», предложили встать за станки, но печатники были тверды. Правда, работники электростанции поддержали бастующих — вечером не дали городу свет, по электриков арестовали и под угрозой оружия заставили запустить агрегаты станции ²⁰.

Отряд интервентов во главе с начальником милиции Алания арестовал членов стачкома. 13–14 февраля «за агитацию к забастовке» заключили в тюрьму десять печатников, среди них — председателя союза Виктора Прохоровича Дедаева, Ивана Николаевича Листкова (большевик), Василия Яковлевича Агеева, Межлума Самедова, Александра Александровича Белина. Наиболее активным рабочим пришлось скрываться в одном из ближайших к Ашхабаду сел в доме туркмена по имени Ашир (фамилия неизвестна).

На смену арестованному стачкому заступил запасной, и забастовка продолжалась. Новый стачком по рекомендации подпольной организации командировал Я. Варламова и А. Шардукова в Кизыл-Арват, надеясь заручиться там поддержкой рабочих (в Ашхабаде было известно, что почти весь тамошний актив, состоявший из правоэсеровских и сочувствующих им элементов, ушел в белую армию). Но оказалось, что в Кизыл-Арвате о забастовке печатников ничего не знали: в Ашхабаде газета была конфискована, а попавшие сюда экземпляры умышленно припрятаны. Многие рабочие Главных железнодорожных мастерских, перед которыми выступили ашхабадские посланцы, сочувственно отнеслись к забастовке печатников, однако против них рьяно выступили правые эсеры.

Рабочие Кизыл-Арвата все же прислали в Ашхабад свою делегацию, и она обещала поддержать забастовку печатников. Но на деле этого не произошло. Правда, стачкому печатников не без участия большевиков-подпольщиков, следивших за действиями забастовщиков, помогавших им советами, удалось собрать заседание членов руководящего органа профсоюза железнодорожников Ашхабада с участием представителей Кизыл-Арвата²¹. Было решено — об этом сообщил даже «Голос Средней Азии» 20 февраля — созвать 23 февраля общее собрание железнодорожных служащих Ашхабада с участием представителей кизыл-арватских мастерских и правительства, чтобы обсудить вопрос о прибавке зарплаты.

Правительство, обеспокоенное выступлением печатников, было вынуждено собрать рабочих. На собрание пришли Зимин, Дружкин, Алания. Обвинив бастующих в пособничестве большевикам, в проведении их линии, они начали уговаривать рабочих встать за станки. Забастовщики поставили условия: освободить стачком и всех арестованных печатников, прибавить зарплату. После долгих речей печатников и членов правительства, прерываемых ропотом рабочих: «Неправильно! Довольно!», представители властей решили удовлетворить требования бастующих. Это была победа.

Но победа, к сожалению, неполная. К забастовке большинство рабочих области отнеслось безучастно, не поддержало ее. Эсерам, имевшим заметное влияние па железнодорожников и других рабочих, па этот раз удалось расколоть трудящихся, смазать обсуждение вопроса о забастовке. Еще в те дни кизыл-арватский токарь И. Захаров (член партии эсеров), раскусивший продажность эсеровских лидеров, не поддержавших забастовку, говорил большевикам-подпольщикам: «Обманули нас наши вожаки. Правы были вы, большевики, когда нас предупреждали» ²².

Забастовка типографских рабочих не стала всеобщей и потому, что союз печатников, объединявший и куста-рей-металлистов (жестянщиков, лудильщиков и др.), портных, швейников и прочих ремесленников, был классово неоднородным. Ремесленники в силу своей классовой ограниченности были сильно подвержены, особенно в условиях Ашхабада, мелкобуржуазному влиянию, частнособственнической стихии. Ремесленники тогда имели многочисленных подмастерьев, помощников мастеров, подавляющее большинство которых мечтало о своем «деле», стать мастерами-хозяевами. О политической сознательности этой категории рабочих, понятно, не приходится и говорить.

И все же забастовка печатников, носившая сначала экономический характер, выросла в политическое событие, хотя в ней мало участвовало организованных революционных сил. Она вылилась в «протест против существующей власти», признавал 20 февраля белогвардейский «Голос». У власти сложилось мнение, «что кто-то желал… нарушить нормальный ход жизни, помешав печатанию денег и газеты, и нанести удар в спину правительству, борющемуся с большевиками… подготовить почву для восстановления совдепии». Еще через три дня газета констатировала, что большевистские агитаторы работают во всех слоях общества — среди рабочих, военных, служащих, и как результат этого отмечала «ослабление авторитета правительства».

Из выступления печатников правительство извлекло урок. Ему стало известно, что ашхабадский Совет профсоюзов, объединявший 35 союзов и организаций, насчитывавший в своих рядах около 5 тысяч членов, намеревается явочным порядком созвать областной съезд. «Комитет общественного спасения» предпринял контрмеры — взял на себя инициативу созыва съезда и разослал об этом по всей железной дороге телеграммы. Совет профсоюзов также изменил тактику и сделал все для того, чтобы на съезд съехалось как можно больше представителей трудящихся масс. Правительство же чтобы обеспечить себе перевес в голосах, пригласило на профсоюзный съезд угодных ему представителей от городских самоуправлений Ашхабада, Кизыл-Арвата, Мерва, Красноводска, причем представительство их было явно завышенное²³.

«Комитет общественного спасения», решившись на созыв областного съезда профессиональных союзов и городских самоуправлений, тщетно пытался поднять свой весьма призрачный престиж, направить рабочее движение по соглашательскому руслу, а главное, стремился удержать разбегающихся с фронта русских рабочих и туркмен. И все же, несмотря на заранее отрепетированный «спектакль» и долгие речи его «режиссеров» — Крутеня, министра труда Сейранянца, председателя съезда полковника Джаврова, красноводского «царька» Куна, буржуазных националистов Хаджи Мурата, К. Бердыева и других, съезд не оправдал их надежд.

Совет профсоюзов предложил повестку дня: о политической свободе; об освобождении политических заключенных; об улучшении экономического положения трудящихся; реконструкция правительства и отдельных ведомств [33]. Съезд большинством голосов утвердил эту повестку. На съезде изобличалась диктаторская политика «Комитета общественного спасения» и английского командования, которые, наложив запрет на всякие собрания, пытались задушить профсоюзное движение, помешать объединению рабочих организаций ²⁴.

С представителями рабочих Кизыл-Арвата произошел скандал. Печатники-большевики сообщили им, что за их спиной местные эсеровские лидеры сговорились с правительством выделить для фронта 300 кизыл-арватцев. И это было действительно так²⁵. Когда члены белогвардейского правительства, взявшие в свои руки бразды правления съездом, завели речь об усилении фронта новым подкреплением, кизыл-арватцы попросили слова для заявления. Им трижды отказывали. Наконец один из делегатов, перебив председателя съезда, заявил:

— Мы, рабочие, представители кизыл-арватских мастерских… видим, что нам с этим съездом не по пути — мы уходим! — И делегаты Кизыл-Арвата покинули зал заседания ²⁶.

Это была пощечина правящей верхушке съезда, возлагавшей надежды на Кизыл-Арват — былой оплот эсеров и меньшевиков, откуда правительство черпало и рассчитывало получить новое пополнение для редеющих рядов белого фронта.

В политической сводке белого командования отмечалось, что в выступлениях на съезде шла речь и о критическом положении на фронте, и о том, что «почти все военные силы на фронте оказались в руках туркмен (буржуазных националистов. — Р. 3.), насчитывающих 4000 бойцов при 70 русских» (сюда, конечно, не входили отряды английских интервентов). Это обстоятельство немедленно выявило противоречия между белогвардейщиной и буржуазными националистами. Их «дружба», как и следовало ожидать, дала еще одну трещину. «Туркмены (буржуазно-националистическое отребье. — Р. Э.) на съезде стали требовать большего числа мест в Комитете, чем было предоставлено русским, — говорилось далее в политической сводке, — и тут впервые открыто возник вопрос о самостийности отдельных политиканствующих туркменских групп» ²⁷.

К неудовольствию организаторов съезда пришлось обсуждать и вопрос об освобождении политических заключенных, которые в знак протеста объявили голодовку. Было оглашено письмо арестованных, требовавших освободить всех без исключения. Разумеется, здесь не обошлось без влияния большевистского подполья, имевшего связь с ашхабадской областной и другими тюрьмами, проводившего активную политическую работу среди заключенных и охраны.

В те дни профсоюзы мастеровых и рабочих депо Красноводска, Главных мастерских Кизыл-Арвата, а также рабочих Казанджика и Джсбсла на своих собраниях требовали от властей немедленно освободить арестованных²⁸. Эта политическая кампания, руководимая большевистскими подпольными организациями, была важна не только тем, что могла обеспечить освобождение заключенных, в большинстве своем коммунистов, советских работников, рабочих, сочувствовавших Советской власти, но и тем, что могла стать своего рода школой политического воспитания трудящихся, подготовкой такого массового движения, которое свергло бы контрреволюционное правительство.

Правительство, опасавшееся крушения своей власти, было вынуждено разослать по железнодорожной линии всем председателям профсоюзов телеграмму следующего содержания: «Съезд профессиональных союзов и городов постановил освободить теперь же всех заключенных политических, коим не предъявлено обвинение. Постановление это принято Комитетом спасения и приводится в исполнение. Голодовка прекратилась с воскресенья»²⁹.

Из-под ареста освободили 72 человека, но еще много рабочих и среди них большевиков томилось в заключении.

Само белогвардейское командование не скрывало, что «большевики вполне открыто работали на съезде». Белогвардейская контрразведка, располагая сведениями об активной работе подполья, не без основания считала, что на «съезде появятся и возьмут верх большевистские настроения»³⁰. Хотя такие настроения охватили значительную часть делегатов, большевики все же не смогли в достаточной мере использовать трибуну съезда. Сказалась не только слабость подполья, разрозненность революционных сил, но и двурушничество эсеров и меньшевиков. Но съезд обнаружил весьма примечательное явление: в народе назревала ненависть к белогвардейцам и интервентам, на глазах шел процесс полевения масс, даже тех элементов, которые на первых порах ратовали за эсеровское правительство, способствовали его приходу к власти.

Областной съезд профсоюзов, созванный по воле правительства, превратился в грубый фарс, ставший финальной сценой игры в демократию. «Комитет общественного спасения», окончательно убедившись, что свои-

Ми силами не сдержать фронта, не справиться с нарастающим движением масс, возопил о помощи. В Закаспий приехал посланник Деникина генерал Лазарев, с Кавказа стали прибывать воинские части. Положение на белом фронте несколько улучшилось.

Такой оборот событий вызывал настоятельную необходимость усиления деятельности большевистского подполья, сплочения трудящихся вокруг партии. Для этого нужно было шире использовать легальные возможности. Большевики на практике убедились, что при умелой постановке дела профсоюзы можно превратить в опорные базы для развертывания массово-политической работы среди трудящихся, использовать их для нелегальных связей, явок подпольщиков и т. д.

3. СВЯЗИ С БАКУ

Большевистское подполье Закаспия, оторванное от Центра, возлагало надежды на революционный бакинский рабочий класс и его авангард — коммунистов, выдержавших испытания в горниле классовых схваток. В них трудящиеся туркменской земли видели своих братьев по классу, готовых протянуть руку помощи, поделиться богатым революционным опытом, объединить усилия трудящихся, живущих по обе стороны Каспия, в борьбе против интервентов и буржуазных правительств.

Закаспийские подпольщики, заняв в профсоюзах руководящее положение, установили связь с Рабочей конференцией — легальной организацией, использовавшейся Бакинским комитетом большевиков в политической борьбе против английских оккупантов и буржуазного правительства Азербайджана. Конференция, являясь постоянно действующим представительным органом рабочего класса, пользовалась большим политическим авторитетом, была, по выражению С. М. Кирова, «рабочим парламентом».

10 января 1919 года рабочие Красноводска написали коллективное письмо Рабочей конференции. Его нельзя читать спокойно. В нем рассказывалось о режиме грубого насилия, установленном в Закаспии оккупантами и белогвардейцами, о частых арестах не только большевиков, но и беспартийных и даже меньшевиков. «Деспотизм настолько жесток, что даже при Николае 2-м этого не было. У нас не только какие-нибудь собрания, только скажи одно слово о них, ну и арестован, если не больше… Свобода затоптана, арестованные отправлены в Энзели, а сотни их детей обречены на голодную смерть» [34]. Красноводские рабочие просили Рабочую конференцию помочь им прислать в Закаспий делегацию³¹.

19 января это письмо было зачитано на заседании Рабочей конференции. Участники заседания с сочувствием отнеслись к просьбе своих братьев по классу. Вскоре по поручению Рабочей конференции в Красноводск выехала делегация — В. Г. Пронин (меньшевик, впоследствии ставший коммунистом), Жигайлов (эсер) и М. Г. Плешаков (большевик) [35], выдвинутый Бакинским подпольным комитетом партии.

Делегация бакинцев, встречавшаяся в Красноводске с рабочими депо, убедилась не только в произволе властей, установивших драконовский режим, но и в активной деятельности большевистского подполья, державшего в страхе даже садиста Куна, усиленно охраняемого английским отрядом и националистическими наймитами³².

23 февраля 1919 года состоялось заседание Рабочей конференции с участием 282 представителей профессиональных организаций Баку, а также рабочих делегаций из Красноводска, Петровск-Порта и Дербента. Собрание, выслушав доклады делегатов о положении арестованных, о работе профессиональных союзов и рабочих организаций, поручило президиуму Рабочей конференции «сделать представление властям о невыносимом положении трудящихся в Закаспии, Горской республике и необходимости принятия немедленных мер для улучшения экономического и правового положения». Рабочая конференция, выражая мнение Бакинского комитета большевиков, заверила приехавшие с мест делегации, что бакинский пролетариат в случае надобности окажет своим собратьям по классу помощь не только словом, по и делом. Большинством голосов было решено «настоять перед генералом Томсоном о переводе арестованных с судов и жен большевиков в г. Баку» ³³.

А. И. Микоян, описывая события тех дней, вспоминает, что посланцам Закаспия на заседании Рабочей конференции предоставили слово. «Они приветствовали конференцию, выражая свое восхищение героической борьбой бакинских пролетариев, и заявили о солидарности закаспийских рабочих с этой борьбой, — пишет он. — Вместе с тем они высказали просьбу, чтобы Рабочая конференция, используя свое влияние, обратилась к английским оккупационным властям с требованием об освобождении из закаспийских тюрем содержащихся там рабочих-революционеров» ³⁴.

Как пишет далее А. И. Микоян, Рабочая конференция, угрожая всеобщей политической забастовкой, настойчиво потребовала от английского командования освободить всех политических заключенных из тюрем Энзели, Красноводска, Кизыл-Арвата и Ашхабада. После долгих переговоров, длившихся около двух недель, английское командование было вынуждено освободить всех политических узников и передать их бакинской Рабочей конференции.

Поддержка бакинцев вдохновила трудящихся Закаспия. От всех профессиональных организаций властям поступали настойчивые запросы о судьбе политических заключенных и о причинах их ареста³⁵.

Связи с Баку, поддержка его революционных организаций привлекли к Закаспию внимание всех трудящихся Закавказья. Более того, решительные действия бакинских профсоюзов, где той задавали большевики, были наглядным уроком пролетарской солидарности, позволили воочию убедиться, что могут свершить сами рабочие, если они объединятся п сплоченно выступят против контрреволюционных сил.

Ярким примером политической борьбы, руководимой большевиками, стремившимися превратить профсоюзы в свою надежную опору, сделать их верными проводниками политики партии, явился съезд профсоюзов Кавказа и Закаспия, состоявшийся в Баку 7—15 апреля 1919 года[36]. На съезд прибыли делегаты профессиональных организаций Северного Кавказа, Дагестана, Закаспия и представители ряда профсоюзов Грузии. Большевики Азербайджана, имевшие большое влияние в профсоюзах, послали на съезд свои лучшие силы, чтобы провести его под лозунгом восстановления единого пролетарского фронта и борьбы против наступления контрреволюции ³⁶.

От Закаспия в работе съезда участвовали 12 делегатов: из Кизыл-Арвата — 6, из Ашхабада — 3, из Красноводск — 3[37]. Они представляли почти 7 тысяч членов профессиональных союзов. О предстоящем съезде оповещались профсоюзы Мерва, Кушки, Байрам-Али, по из-за преследования белых властей оттуда никто не сумел приехать.

Профсоюзные организации Ашхабада представляли: Сидоров — председатель Совета профсоюзов, беспартийный, 37 лет, служащий; Сергеев — телеграфист, беспартийный, 51 года; Хлусов — работник областной продовольственной коллегии, беспартийный, 29 лет; Кизыл-Арвата: Станислав Томчак — литейщик Главных мастерских, беспартийный, 29 лет; Федор Важев — кондуктор, беспартийный, 44 лет; Георгий Мельнов — телеграфист, беспартийный, 25 лет; Павел Панкин — токарь, вероятно, большевик, 32 лет; Василий Гудсков — токарь Главных мастерских, большевик, 39 лет, заместитель председателя Союза профсоюзов, известный как один из руководителей большевистского подполья; Никита Вердин — слесарь, большевик, 37 лет, одни из руководителей Союза профсоюзов; Красноводска: Сергей Кривоносов — печник, большевик, 31 года; Иван Бабанин — стрелочник, большевик, 39 лет; Николай Курочкин — слесарь, большевик, 45 лет. Все они занимали в профсоюзе железнодорожных рабочих руководящее положение ³⁷.

Как видно, подавляющее большинство делегатов составляли рабочие, половина из них — большевики, выражавшие настроения революционных масс Закаспия. Такой состав делегации был одной из причин отказа грузинских меньшевиков участвовать в работе съезда. «Истинной подоплекой такой позиции, — вспоминает А. И. Микоян, — было стремление избавиться от делегатов профсоюзов Закаспия и Дагестана, про которых было известно, что они настроены пробольшевистски»³⁸.

С яркими обвинительными речами, изобличающими антинародную политику контрреволюции, выступили большевики С. Кривоносое и Н. Бердин. Протоколы съезда свидетельствуют, что они гневно осуждали раскольническую политику эсеров и меньшевиков, обманом вовлекших в авантюру против Советской власти часть рабочих и помогавших властям сформировать из кизыл-арватцев белые отряды. Но, заявил Бердин, «теперь весь пролетариат откачнулся от них и сказал: вы вели нас в пропасть».

Делегаты Закаспия рассказали съезду о бесправном положении профессиональных союзов, рабочих организаций, всех трудящихся края, где воцарилась диктатура интервентов, а «Комитет общественного спасения» «выявил себя полным самодержцем», запретил созывать общие собрания рабочих, а если и разрешал, то с издевательским предупреждением: «Можно говорить, сколько стоит фунт семечек, по о политической жизни — ни слова».

Когда Никита Бердин зачитывал съезду наказ рабочих Главных мастерских Кизыл-Арвата, ему из зала задали вопрос:

— А вас там не повесят?

— Да, — ответил Бердин с горькой иронией. — Это они сумеют сделать ³⁹.

Зачитывая наказ, Бердин горячо комментировал каждый его пункт, излагая большевистские взгляды.

В оглашенном на съезде заявлении делегатов Закаспия отмечено, что «Комитет общественного спасения» не выполняет решение областного съезда профсоюзов об освобождении политических заключенных. Делегаты просили съезд «реагировать на такое возмутительное насилие над нашими товарищами». В принятой большинством голосов резолюции говорилось, что съезд «самым решительным образом протестует против насилий, чинимых над… политическими арестованными Закаспия, Энзели и томящимися до сих пор без предъявления обвинений, и требует их немедленного освобождения». Участники съезда обязали вновь избранное руководство профсоюзов предпринять практические шаги по освобождению заключенных товарищей ⁴⁰.

По многим вопросам съезд принял резолюции, предложенные большевиками. Исходя из того, что Закавказье и Закаспий находились во власти интервентов и буржуазных правительств, съезд поставил перед профессиональным движением основные задачи: «а) революционная борьба профсоюзов и тесное объединение со всеми пролетарскими организациями; б) непосредственная политическая борьба за диктатуру пролетариата, за Советскую власть…» По предложению коммунистической фракции, в резолюции было записано: «Объединение Закавказья, Закаспия и Дагестана возможно лишь путем восстановления Советской власти в пределах указанных областей, формирующихся с Российской Советской Социалистической Республикой». Перед профсоюзным движением ставилась ясная цель: «Через диктатуру пролетариата — к социализму!» ⁴¹

Съезд избрал Краевой центр профсоюзов Закавказья, Дагестана и Закаспия, где в большинстве оказались большевики. От Закаспия был избран большевик Никита Бердин ⁴².

Таким образом, съезд, поддержавший линию большевиков, стал той важной ареной, с которой они разъясняли пролетариату задачи по борьбе с контрреволюционными силами, изобличали двурушническую политику эсеро-меньшевистских лидеров, вносивших разлад в рабочее движение, призвали профессиональные союзы и другие рабочие организации к завоеванию политических прав, а конкретно — к борьбе за диктатуру пролетариата.

Дальнейшие события в Закаспии покажут революционизирующую силу решений съезда, подкрепленных организаторской и массово-политической работой большевистского подполья. Коммунисты, сосредоточивая в своих руках руководство профсоюзами, поведут активную борьбу против агентуры буржуазии в революционном движении, мобилизуют трудящиеся массы па активные политические выступления.

Уже в апреле, вскоре после съезда профсоюзов, по Закаспию прокатилась волна протестов. В Красноводск объединенный комитет профессиональных союзов потребовал освободить политических заключенных из тюрем Красноводска и Энзели. Объявили забастовку железнодорожники Казанджика, которыми руководил стачечный комитет во главе с председателем профсоюза Л. Афанасьевым, к тому времени полностью перешедший на политическую платформу большевиков.

Утром 27 апреля гудок созвал рабочих и служащих поселка в железнодорожный клуб. Здесь казанджикские подпольщики П. Васильев и Е. Ф. Пашетных в своих выступлениях клеймили позором предателей рабочего класса — эсеров и меньшевиков и стоящие за их спиной силы внешней и внутренней контрреволюции. Яркую речь произнес Л. Афанасьев. Под бурные аплодисменты собравшихся он заявил, что преступно молчать, когда в тюрьмах томятся братья по классу, и потребовал от правительства немедленного освобождения всех политических заключенных. О своем решении — прекратить движение поездов (за исключением пассажирских), пока не будут удовлетворены требования бастующих, — казанджикцы разослали телеграммы во все профессиональные союзы, а также «Комитету общественного спасения».

По планам большевистского подполья забастовку железнодорожников Казанджика должны были подхватить рабочие Кизыл-Арвата во главе с В. Гудсковым. Но и здесь изменническую роль сыграли эсеры и меньшевики [38]. Зная о решениях бакинского съезда профсоюзов, они организовали в Кизыл-Арвате большой добровольческий отряд, который расставили по всему городу, чтобы не допустить выступления рабочих. Для устрашения большевистски настроенных рабочих в Казанджик из Ашхабада срочно прислали «чрезвычайный» отряд во главе с офицерами контрразведки, которые вначале арестовали большевиков, рабочих, а затем и эсеро-меньшевистских лидеров⁴³.

Так белогвардейщина восстанавливала против себя даже своих единомышленников, изолировалась почти от всех слоев общества.

Но наиболее оголтелые эсеры и меньшевики, скатившиеся в болото реакции, не унимались. На первомайскую демонстрацию 1919 года, организованную большевистским подпольем Ашхабада, контрреволюционные силы ответили враждебной антиманифестацией. Примечательно, что в то время, когда соотношение сил менялось в пользу большевиков, росла сознательность народных масс, внутренняя контрреволюция все чаще оказывалась в обороне. Даже несмотря на разобщенность действий рабочих Закаспия, наступающей стороной уже становились революционные массы, руководимые большевиками. Наглядное тому доказательство — майский митинг в Ашхабаде и другие выступления рабочих.

Белогвардейское правительство, открыто прибегая к услугам эсеро-меньшевистских лидеров, к тому времени выпустило на волю Фунтикова и его сподручных. Действуя по инструкции своих хозяев, верный себе, экс-глава бывшего правительства призывал на митинге рабочих отказаться от намерения освободить из тюрем арестованных, поносил большевиков, которые совершали диверсии, открыто призывали ликвидировать фронт. Его поддержал Зимин. Но подпольщики — смазчик Щеглов, машинист П. Акимов — дали достойную отповедь белогвардейским ораторам:

— Говорите о пролетарском празднике, а у самих рабочие сидят в тюрьме!

По поручению И. А. Кукаева и В. К. Кулешова на митинге должен был выступить и И. К. Храбров. Но слова ему не дали. Тогда он подал в президиум лист с большевистской резолюцией. Зимин вырвал бумагу из рук председательствующего, вслух ее прочесть не решился и только раздраженно сказал:

Вот из-за таких типов… пришлось отдать англичанам в уплату за помощь Закаспийскую область на 16 лет⁴⁴.

Группа ашхабадских подпольщиков.

Слева направо в первом ряду: Г. С. Кадыгроб, И. А. Кукаев, П. Ф. Панькин, М. Кулиев, М. М. Дулин.

Во втором ряду: Н. Н. Малинина, А. Кукаев (сын И. А. Кукаева). Между 1925–1928 годами

Это демагогическое заявление опытного политикана Зимина было рассчитано па то, чтобы оправдать оккупацию англичанами Красноводска и почти всего Каспийского побережья, обвинить в том большевиков, обмануть трудящихся. И впрямь — с больной головы па здоровую!

В гражданскую войну, явившуюся суровым испытанием классовой интернациональной солидарности пролетариата, бакинские рабочие еще не раз оказали серьезную помощь трудящимся Закаспия. В конце апреля — начале мая командование интервентов решило отправить из Баку в Красноводск для белых 28 пароходов с вооружением и нефтепродуктами. Бакинские моряки наотрез отказались выполнить приказ англичан. На переговоры в президиум Рабочей конференции пришел капитан Вольтон, который категорически потребовал от Ф. К. Губанова (большевик, погиб в 1919 году) и Л. И. Мирзояна (большевик, член Бакинского Совета третьего созыва), чтобы они приказали матросам выйти в море. Естественно, англичанина спросили, чем гружены пароходы.

— Медикаментами, — последовал лживый ответ.

— 28 пароходов медикаментов хватит на всю Россию, — сказал большевик Л. Гогоберидзе, военный работник Бакинского комитета партии.

Тогда Вольтон заявил, что им нужно отправить еще и другие предметы. Ему сказали, что пароходов не дадут, так как прекрасно понимают, что англичане хотят отправить в Красноводск военное снаряжение для белых. Капитан Вольтон долго торговался, с 28 пароходов дошел до трех. Ему и в этом отказали ⁴⁵.

Политическая и экономическая изоляция Закавказья и Закаспия, растущая революционная борьба народных масс поставили на грань катастрофы внутреннюю политику буржуазных правительств. Жестокий кризис переживала нефтяная промышленность Азербайджана. Не вывозилась нефть и с острова Челекен (в то время это был остров), что естественно сказывалось на материальном положении рабочих, так как закрывались предприятия, росла безработица.

Большевики видели выход из создавшегося положения в установлении торговой связи с Советской Россией и такое требование включили в проект коллективного договора рабочих с предпринимателями. Вывоз нефти из Азербайджана означал серьезную помощь Советской России, боровшейся против внешних и внутренних врагов. 2 мая 1919 года общебакинская конференция решила провести всеобщую экономическую стачку, которая, разумеется, приобрела политический характер.

Нефтепромышленники в сговоре с английским командованием отвергли условия коллективного договора, предусматривавшего, в частности, вывоз нефти в советский город Астрахань. 5 мая по решению Бакинского комитета РКП (б) началась всеобщая стачка. Бастовали рабочие всех промыслов, заводов к фабрик, моряки, железнодорожники, работники электростанций, типографий, телеграфа.

В знак солидарности с бакинскими рабочими забастовали и моряки Красноводска ⁴⁶.

Красноводские моряки, получив из Баку письмо профсоюза рабочих водного транспорта, прекратили прием и выдачу грузов. Замерли в порту пароходы и землечерпальные караваны, на станции — железнодорожные составы. Не вышли на работу служащие управления порта, пристани и других морских учреждений. Не отправлялись в рейс суда, почти весь экипаж парохода «Алазгер» категорически отказался оставаться на службе англичан. В результате некоторые требования моряков, предъявленные интервентам, были все-таки удовлетворены.

Командование английских войск и буржуазные правительства Азербайджана и Закаспия приняли все меры, чтобы подавить стачку. Они не брезговали ничем, начиная от арестов и увольнений бастующих моряков, кончая интригами, попытками расколоть профсоюзное движение. Случалось, что отдельные красноводские суда, несмотря на решение стачкома, поддавались уговорам администрации и выходили в море. 13 мая стачка в Красноводске прекратилась⁴⁷.

Под угрозой оружия в тот же день и бакинский пролетариат был вынужден прекратить стачку. По требованию Рабочей конференции и профсоюзов власти все же освободили арестованных руководителей стачкома. Стачка, имевшая важное значение в борьбе за победу

Советской власти, еще более повысила авторитет большевиков, способствовала развитию политической сознательности, укреплению интернациональной сплоченности пролетарских масс. Майская стачка окончательно разоблачила буржуазные правительства, усилила изоляцию меньшевиков и эсеров от широких масс трудящихся.

12 мая 1919 года Кавказский краевой комитет РКП(б), оценивая политическое значение стачки, писал: «…стачка спаяла воедино как русских, так и мусульманских рабочих, и, наконец, она показала, до чего влияние нашей партии сильно на рабочих. Рабочие по призыву нашей партии начали организованно стачку и так же организованно прекратили ее» ⁴⁸.

4. ПОДГОТОВКА К ВООРУЖЕННОМУ ВОССТАНИЮ

5. ВОССТАНОВЛЕНИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

После освобождения Ашхабада оперативные сводки штаба Закаспийского фронта пестрели донесениями о переходе па сторону Красной Армии отдельных отрядов белогвардейских войск. 12 сентября 1919 года перешли две роты противника из отряда особого назначения, вечером того же дня — еще 10 конников. Днем раньше перебежали 22 человека.

В начале декабря батальон Сибирского стрелкового полка, настроенный в пользу Советской власти, перебив часть своих офицеров, целиком перешел на сторону советских войск ⁷⁰.

Предыстория этих массовых переходов началась гораздо раньше, в Красноводске.

В трех километрах от берега стояла на якоре баржа «Григорьянц» — плавучая тюрьма, имевшая мрачную славу. В ее темных и душных трюмах вместе с уголовниками томились арестованные рабочие. Казанджикские большевики-подпольщики Е. Ф. Пашетных, Н. И. Кузнецов [44], П. Бурментьев и другие подготавливали к побегу заключенных. Они склонили на свою сторону сочувствующих большевикам матросов, через них установили связь с подпольем Красноводска.

Отряд особого назначения, охранявший и плавучую тюрьму, находился под влиянием красноводских подпольщиков, был настроен просоветски. С помощью солдат этой части и ее пулеметной команды подполье намечало поднять восстание и захватить Красноводск. Но белогвардейское командование внезапно отправило отряд на фронт. Распропагандированные большевиками еще в Красноводске, две его роты перешли на сторону Красной Армии ⁷¹.

Переход батальона сибиряков на сторону советских войск прямо связан с мужественной деятельностью 16 подпольщиц. Подполью было известно, что офицеры запугивали солдат «зверствами» большевистских войск, в рядах которых будто бы служат «озверелые» китайцы и мадьяры. Женщины-агитаторы сумели разоблачить нелепость подобных вымыслов и убедить солдат-сибиряков, что в Красной Армии служат простые рабочие и крестьяне и сражаются они за Советскую власть, которая принесла освобождение трудовому люду от царского гнета, от помещиков и буржуазии. Приблизительно в октябре белогвардейская контрразведка арестовала этих женщин. Среди них особенно известно имя Т. Островской, геройски перенесшей истязания в застенках контрразведки ⁷².

Побеги из красноводских тюрем в те дни не редкость. Здесь не обходилось без большевистского подполья, способствовавшего освобождению арестованных. Так, 35 заключенных при активном содействии подпольной организации сумели обезоружить караул, захватить 11 винтовок с патронами и бежать через Каракумы навстречу наступающим советским войскам[45].

В ночь с 3 на 4 августа из плавучей тюрьмы бежали 10 человек. Среди них был Петр Колодин, осужденный вместе с большевиком В. И. Самцовым в 1918 году⁷³.

С. М. Киров в своем письме Л. М. Карахану (заместителю наркома иностранных дел РСФСР) рассказывал о злоключениях 22 красноармейцев и советских работников, прибывших в Астрахань 3 сентября 1919 года. После падения Советской власти в Мугани они отправились морем в Закаспий, навстречу наступающим советским войскам. С приключениями добрались до Красноводск, где их тут же схватили. Но патриоты не только сумели освободиться, по и даже захватили рейдовое сторожевое судно, на котором доплыли до Астрахани⁷⁴.

Такие дерзкие побеги, по-видимому, удавались благодаря налаженной связи подполья с местами заключения. О том, что такая связь существовала, свидетельствует и арест почтового работника Кузьмука «за тайную передачу корреспонденции от заключенных»⁷⁵.

Накануне неотвратимо приближавшегося краха белогвардейщины работа большевистского подполья вступила в новую, более активную фазу. Ослабели позиции эсеров и меньшевиков, которые теперь не имели, как прежде, заметного влияния в профсоюзах. Лидеры мелкобуржуазных партии все больше скатывались в зловонное болото измены. Отдельные эсеры, для виду арестованные властями, подсаживались в камеры заключенных-большевиков и просоветски настроенных рабочих⁷⁶.

Усилилась руководящая роль большевиков, неизмеримо вырос их авторитет; рабочий класс видел в них выразителей своих интересов, свой авангард. Этому, несомненно, способствовали не только партийно-организаторская работа большевистского подполья, но и успешные наступательные операции советских войск, занявших Бами, Кизыл-Арват, Казанджик.

После освобождения Ашхабада центр большевистского подполья и революционной работы переместился в Красноводск. Там после ареста 22 подпольщиков оставшиеся на свободе большевики ушли в глубокое подполье, организацию возглавил поездной контролер Павел Яковлевич Бесшапочный [46]. Еще в начале 1919 года он привлек к себе внимание властей. В феврале Бесшапочный и вместе с ним Зорин, Небольсин, Сапожников, Мамыкин и Фоменко арестовываются по обвинению «в принадлежности к партии большевиков и как организаторы фракции этой партии при местном железнодорожном отделении…». Но против их ареста выступили железнодорожники, и под давлением общественного мнения власти вскоре освободили большевиков на поруки⁷⁷.

В зависимости от обстоятельств подпольная организация широко использовала как нелегальные, так и легальные методы работы. Рабочие А. Фролов, Гудсков, Никушин, Балабин, Лазовский, Купин вывели из строя вражеский бронепоезд «Партизан», насыпав в его буксы наждак[47]. На станции Джебел вместе со своими двумя сыновьями действовал рабочий Алексей Платонович Трупов. Во время наступления частей Красной Армии он оказал им неоценимую услугу: получив приказ белогвардейского командования разрушить водоснабжающую сеть, нефтекачку и ремонтные мастерские, Трунов, рискуя жизнью, сорвал этот план. Все эти важнейшие объекты красные войска захватили исправными⁷⁸.

П. Бесшапочный, руководя большевистским подпольем, лично сам участвовал в строго законспирированной работе. Часто выезжая в служебные командировки, он распространял на фронте и по линии железной дороги революционную литературу и газеты, получаемые из Баку. Организация установила связи с подпольщиками по всему Закаспию и в Баку, имела явки в Красноводске, Кули-Маяке и других местах.

В ноябре 1919 года военно-полевой суд белогвардейцев, рассмотревший дело о красноводской подпольной организации, отметил, что большевики долгое время пользовались широкой сетью явок, раскинутых по всему уезду. На одной из конспиративных квартир в Кули-Маяке недолгое время скрывался от слежки агентов белогвардейской контрразведки П. Я. Бесшапочный. Через этот населенный пункт подпольщики получали из Баку нелегальную литературу, здесь, вероятно, в малолюдном местечке, на Бесшапочного обратили внимание и арестовали.

Вместе с П. Я. Бесшапочным судили группу подпольщиков, арестованных по одному делу. Бесшапочного приговорили к смертной казни через повешение, его жену Марию Ивановну и ее сестру Анну Кузнецову суд «помиловал»— заменил смертную казнь «каторжными работами без срока». Тимофей Зорин и Игнатий Небольсин были приговорены к каторжным работам на 15 лет. Враги страшно истязали руководителя красноводского подполья. Павел Яковлевич Бесшапочный был живым закопан в яму⁷⁹.

Несмотря на расправу с руководителями подполья, оставшиеся на свободе большевики и поддерживавшие их рабочие не складывали оружия, продолжали мужественную борьбу с врагом. По заданию большевистской организации передовые рабочие распространяли листовки, дезорганизовывали работу телеграфа, железной дороги, выводили из строя технику врага. Так, машинист Манкевич оставил паровоз вблизи линии фронта, а сам скрылся. Многие железнодорожники бросали работу, несмотря на то что администрация заранее отбирала у них паспорта. Военные власти, обеспокоенные влиянием большевиков, арестовали начальника железнодорожной охраны С. А. Плешакова, обвинив его «в сочувствии большевизму и бездеятельности в деле преследования большевиков»⁸⁰.

Павел Яковлевич Бесшапочный

Мария Бесшапочная

Большое значение имела наступательная агитационно-массовая работа подполья, особенно по разложению белогвардейских войск, по расшатыванию их тыла. Подпольщики руководствовались высокими гуманными идеями: чем больше распропагандированных неприятельских солдат, тем меньше жертв, тем скорее закончится война, тем быстрее придет освобождение.

Агитация за власть Советов в тылу истекающего кровью врага была сопряжена со смертельной опасностью. И все-таки ее вели Я. Андропов, Лупин и другие члены подпольной организации. За подобную «преступную деятельность» военная контрразведка арестовала большевика Дмитрия Ионычева, за «вредные разговоры о добровольческой армии» — милиционера Сергея Солдатова, который «в разговорах сочувствовал Советской большевистской власти». Белогвардейские офицеры, перешедшие на сторону советских войск, признавали, что большевики вели активную работу в войсковых частях⁸¹.

18 января 1920 года разведывательная сводка информировала советское командование: «…большая часть населения Красповодска и солдат воинских частей настроены в пользу Советской власти»⁸². В том, несомненно, и доля заслуги героев подполья.

«Пропаганда велась большевиками в размерах небывало широких, — сокрушался впоследствии Деникин. — Она проникала всевозможными путями в ряды оккупационных и белых войск и в занятые ими районы… Эта работа играла решающую роль в организации победы Красной Армии» ⁸³.

В. И. Ленин, вскрывая причины превосходства революционной агитации над агитацией контрреволюционной, говорил: «Смешно думать, что он (народ. — Р. Э.) пошел за большевиками, потому что их агитация была более искусна. Нет, дело в том, что агитация их была правдива» ⁸⁴.

Большевистское слово находило благодатную почву: пополнение белой армии состояло из насильно мобилизованных крестьян и в значительной мере из красноармейцев, взятых в плен на Южном фронте. Прозревала «добровольческая» деникинская армия, солдаты стали понимать бессмысленность борьбы против собственного парода, «за веру, царя и отечество» (других лозунгов Деникин и монархическое офицерство не признавали). При удобном случае они сдавались в плен или переходили на сторону советских войск, поворачивая оружие против своих командиров.

Территорию, контролируемую белогвардейскими войсками, охватили голод и эпидемии. Началось повальное бегство чиновников, торговцев, служителей религиозного культа: крысы покидали тонущий корабль. Солдаты, мобилизованные рабочие, дайхане большими группами переходили на сторону приближавшейся Красной Армии⁸⁵. Белогвардейщина предпринимала отчаянные попытки удержать морской порт Красноводск, имевший стратегическое значение.

22 октября 1919 года некий профессор Г. Фальборк в своей докладной бил тревогу: «В случае оттеснения нас из Красноводска большевики овладеют треугольником Астрахань — Красноводск — Баку, что будет знаменовать потерю для пас Каспийского моря, а нм даст возможность выхода в тыл вооруженных сил на Юге России» ⁸⁶.

8 августа 1919 года, через три дня после ухода английских оккупантов, белогвардейщина упразднила путавшееся под ногами «правительство», так называемый Совет министров Закаспия, и вся полнота власти перешла к военному командованию ⁸⁷.

В Красноводске воцарились порядки хуже старорежимных. Людей пороли шомполами, розгами. За подозрение в связях с большевиками или сочувствии Советской власти расстреливали, многие семьи насильно эвакуировались в Петровск-Порт⁸⁸. Как писал В. И. Ленин, «самые действия Деникина и Колчака агитировали против них, агитировали за Советскую власть» ⁸⁹.

Отчаявшийся Деникин приказал частям «добровольческой» армии, действовавшим в Закаспии, не отступать, а генералу Лазареву посоветовал утопиться в море, если его войска оставят свои позиции. Не помогли грозные приказы, не помогло и смещение Лазарева и назначение вместо него «энергичного и сурового» генерала Казановича. Белогвардейское воинство откатывалось на запад, к морю⁹⁰.

В декабре на Закаспийский фронт прибыл член Турккомиссии, ВЦИК и СНК РСФСР и Реввоенсовета Туркестанского фронта В. В. Куйбышев. Под его руководством советские войска блестяще осуществили военную операцию и с боем захватили станцию Айдын. А на рассвете б февраля 1920 года советские войска начали штурм Красноводска.

Во время ожесточенного боя, отмечалось в белогвардейском обзоре военных действий, «городские большевики из караульной роты и железнодорожников стреляли по отдельным офицерам. Командующий войсками и штаб бригады, командиры полков под обстрелом приехали к пристани» ⁹¹.

К вечеру город был освобожден. В тот же день группа советских войск высадилась на острове Челекен и изгнала отсюда врага. Над туркменской землей гордо зареял алый флаг Советов.

Так закончилась героическая эпопея гражданской войны в Закаспии, так бесславно бежали отсюда английские колонизаторы и белогвардейско-националистические банды.

Большевистское подполье Закаспия, несмотря на режим террора военной диктатуры интервентов и белогвардейцев, сплотилось воедино, возглавило революционную борьбу масс, разоблачило предательство мелкобуржуазных партий, ускорило разложение войск противника, дезорганизовало вражеский тыл. Это был значительный вклад в дело разгрома Красной Армией внутренней и внешней контрреволюции в Туркестане, яркая страница героической летописи Коммунистической партии.