Юлий Петрович Ванаг Большие дела маленького Микиня
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РАССКАЗЫ О СОБЫТИЯХ ОДНОГО ГОДА
УТРО
Ночью прошёл первый дождь.
Микинь проснулся очень рано. Быстро умылся, позавтракал, тепло оделся и вышел во двор.
Горячее солнышко светило вовсю.
Снег растаял.
В березняке перекликались грачи и галки.
За колхозными амбарами, на горе, рокотал трактор.
Мама сказала Микиню:
— Не ходи по лужам, сынок!
— Я буду канаву копать, — ответил Микинь.
Он взял в сенях лопату и побежал к большой луже посреди двора. В луже с криками купались гуси и утки. Микинь принялся копать канаву в сторону баньки.
За банькой, пенясь, шумел Студёный Ручей.
Когда канавка была готова, вся вода из лужи стекла в ручей. Гуси и утки, оказавшись на сухом месте, долго удивлённо переговаривались между собой, не понимая, что случилось…
ВСЁ ЕЩЁ ХОЛОДНО
Студёный Ручей разлился и ревёт, как река.
Чёрные ольхи у ручья стоят, как крепкие мужики, глубоко зашедшие в воду.
Окунув в тёмный поток пальцы своих оголённых веток, они пробуют воду, качаются на ледяном ветру и шепчут друг другу:
— Ещё холодно… Ещё холодно…
Микинь сдвигает шапку на затылок и смотрит на солнышко.
— Ничего, скоро потеплеет! — говорит он продрогшим деревьям.
Над кустами пролетает дикая утка.
— Где-где-где? — спрашивает она. — Где моё прошлогоднее гнездо?
Зелёная лягушка, выбравшись на серую кочку, злорадно квакает ей вслед:
— Прроп-пало! Прроп-пало!
Невидимый жаворонок взлетает высоко в небо и поёт:
— Скоро, скоро, скоро! Очень скоро все птицы совьют себе гнёзда!
На верхушке чёрной ольхи сидит ворон.
Кряхтя, он ищет в небе жаворонка:
— Дурррень! От ррадости ум за ррразум зашёл! Пррридётся тебе ещё кукушке-хитрушке яйца высиживать… Дурррень!
Солнце глядит в весёлый ручей и улыбается.
КУДА ТЕЧЁТ РУЧЕЙ?
Вернувшись во двор, Микинь спрашивает маму:
— Куда течёт Студёный Ручей?
— К речке, сынок, к речке Авоксне. Она теперь за Циемской горой разлилась, как море… Крутит турбины новой электростанции. Даёт ток нашему колхозу…
— А куда течёт Авоксне?
— В Даугаву.
— А Даугава далеко?
— Далеко, сынок: за Бором Белых Грибов.
Микинь задумывается. Потом идёт в дровяной сарайчик, выбирает щепку, раскрывает нож, привязанный верёвочкой к поясу, и начинает стругать.
Мать говорит ему:
— Опять порежешь палец!
— Не порежу. Я уже большой.
— Что это ты там мастеришь?
— Лодку. Пусть плывёт в Даугаву.
Когда лодка готова, Микинь, крепко зажав её в руке, бежит к ручью.
Через мостки с шумом хлещет мутный поток.
Вода подхватывает лодку Микиня и, завертев её, уносит. Микинь бежит по берегу вслед, но лодка скрывается за поворотом и исчезает из глаз.
Далеко до Даугавы…
НАПИТОК СИЛЫ
Вешние воды сошли, и снова стали видны мостки через Студёный Ручей.
Тёплым воскресным утром отец сказал Микиню:
— Сбегай-ка, сынок, в кладовушку да принеси бурав. За берёзовым соком пойдём!
И они зашагали по тропинке. Микинь несёт на плече большущий бурав, а отец — деревянное ведро и желобок.
Отец глубоко пробуравил берёзу, туго забил желобок, и вот чистой слезой берёзовый сок закапал в ведро.
Кап… Кап… Кап…
Микинь смотрел. Сок покрыл уже всё донышко.
Отец наклонил ведро и сказал:
— Пей, сынок! Это напиток силы — в нём вся мощь земли!
Микинь присел на корточки и стал пить сок большими глотками.
Сладко!
Дома он сказал матери:
— Теперь я буду очень сильным! Берёзка дала мне напиток силы…
ВОРОНИЙ ЯЗЫК
Отец с матерью ушли на работу в колхозный посёлок. Пёс Дуксис, высунув язык, убежал куда-то по своим делам с кудлатым Кранцисом, а Минцис ушёл охотиться на полевых мышей… Микиню пришлось одному хозяйничать дома. Но он ничего не боялся. Он сильный — он пил берёзовый сок, силу земли.
В полдень во дворе закричал петух.
Бесстрашный Микинь выбежал из дому и увидел, что вороны, разогнав кур, дерутся возле куриной кормушки.
Схватив камень, Микинь запустил им в ворон и сердито закричал:
— Кыш! Кыш! Как вам не стыдно, воришки! Кыш!
Вороны взлетели на верхушку берёзы и раскричались оттуда:
— Скррряга! Скррряга! Крррошек жаль!
— Это не крошки, а куриный корм! — сказал Микинь.
Но вороны всё твердили:
— Скррряга! Скррряга! Скррряга!
Совсем рассердившись, они улетели прочь.
— Глупые! — сказал Микинь. — Только свой вороний язык и понимают!
КАК ВЕЛИК СВЕТ?
Вечером отец жалуется матери:
— Плохо, что скотные дворы у нас так разбросаны. Полсвета обежишь, пока везде побываешь…
Микинь, немного подумав, спрашивает:
— Папа! А свет большой?
— Большой, сынок, большой! — отвечает отец. — Когда подрастёшь, сам увидишь.
— А я бегаю быстрее тебя… Если ты полсвета можешь, так я весь свет обегу, — говорит Микинь.
Отец смеётся и гладит Микиня по голове.
…На другой день Микинь идёт смотреть, велик ли белый свет.
Но сегодня бежать вокруг света Микиню некогда: опять надо за домом глядеть.
А ведь можно увидеть мир и с дерева.
Микинь карабкается на забор. Теперь следует ухватиться за нижний толстый сук берёзы. Вот так! А теперь — всё выше и выше.
Ветер свистит в ветвях и раскачивает берёзу. Микинь глядит вверх.
По небу плывут пушистые облака…
И вдруг Микиню кажется, что он вместе с берёзой несётся куда-то по небу.
В страхе он крепче прижимается к стволу и смотрит вниз: далеко ли до дома?
Но берёза стоит на старом месте, и дом его — рядом.
Тогда Микинь взбирается ещё выше, до самого скворечника.
Он смотрит в одну сторону — там серебрится притихший Студёный Ручей. Смотрит в другую — там, на горе, белеет новый колхозный посёлок…
А больше ничего и не видно.
Весь мир заслоняют деревья. Должно быть, белый свет очень большой.
Ну ничего, придётся всё-таки как-нибудь обежать вокруг света!
ВРЕМЯ СЕВА
Когда на берёзе распустились листья, а колхозные поля покрылись нежной, трепетной зеленью, Микинь с матерью сажали на огороде картошку.
— Весной посадишь одну картофелину, — говорит мама, — к осени вырастет целая корзина…
Но вот посадили всю картошку, и мать заметила, что на ремешке Микиня нет ножика. Болтается одна верёвочка.
— Где твой ножик, Микинь? — спрашивает мама. — Потерял?
— Нет, не потерял, — отвечает Микинь. — Я его посадил. Пусть к осени вырастет целая корзина ножиков…
ПОРА ЦВЕТЕНИЯ
Первой зацвела черёмуха.
Словно снежными сугробами покрылся берег Студёного Ручья.
Украсилась цветами и старая вишня в саду.
Торопливо расцветали молодые яблоньки, боясь отстать от других деревьев.
И наконец, фиолетовым и белым покрывалом оделась сирень под окнами.
На лугу давно желтели лютики. Под ивами красовались фиалки, застенчиво склоняя свои головки. Под ольхой прятались белые ландыши.
Расцвёл весь мир. Микинь смотрит в зеркало и видит, что нос его покрылся золотистыми пятнышками.
— Мам! — говорит он радостно. — Посмотри, я тоже цвету!..
— Это веснушки, сынок! — отвечает мама.
— Значит, всё ещё весна? Когда же наконец лето начнётся?
— Вот отцветёт сирень, тогда и лето начнётся.
— Скорей бы отцветала! — вздыхает Микинь. — Я купаться хочу…
Мама грустно улыбается.
— Сынок, сынок! — говорит она. — Ты ещё не знаешь, как быстро проходит пора цветения!
— А вот и не быстро! — откликается Микинь. — Нос у меня всё лето цветёт!
ПЕРВАЯ ГРОЗА
День такой жаркий, что у Микиня обгорел нос и лоб, пришлось их помазать сметаной.
Дуксис, понурив голову, ел какую-то траву.
— Ты что, овцой стал? — спросил его Микинь. — Ну ладно!
Он нарвал целую охапку сочной, душистой травы и положил перед Дуксисом:
— Ешь, это самая хорошая трава!
Дуксис лежал, высунув язык, и отворачивал морду.
— Дурень ты, — сказал Микинь, — эту траву все коровы любят! Не понимаю, чего тебе ещё надо!
…Тем временем над Бором Белых Грибов появилась тёмная туча.
Она быстро разрасталась и скоро закрыла солнце.
Небо почернело. Воздух стал таким тяжёлым и душным, что даже лёгкие ласточки не могли подняться выше домов и со свистом летали над самыми крышами. На сумрачном небосводе сверкали далёкие молнии. Микинь обнял Дуксиса и молча глядел на чёрную тучу, которая всё шла и шла по небу. Впереди неё летело, как дымок из отцовской трубки, лёгкое белое облачко. По двору пронёсся шквал.
Берёзы склонились до земли и жалобно застонали. Все птицы куда-то попрятались. Только одинокая ворона, борясь с ветром, торопилась к своему гнезду на чёрной ольхе.
Вдруг земля словно раскололась… Весь мир наполнился белым ослепительным огнём. И Микинь закрыл глаза.
Громовой раскат разорвал тучи, и с неба сплошным потоком хлынула вода.
Микинь кинулся домой, позабыв обо всём на свете. А отец уже шагал ему навстречу с дождевиком и, улыбаясь, говорил:
— Первая гроза — дорога лету!
ОМУТ
То место, где Студёный Ручей огибает луг и поворачивает к Бору Белых Грибов, люди называют Лесной Заводью.
В излучине заводи чернеет омут.
Один его берег песчаный, отлогий, весёлый; здесь хорошо купаться… А другой, со стороны леса, — высокий, обрывистый. В тёмную воду здесь уходят искорёженные, косматые корни деревьев. А из глубины тянутся кверху страшные, рукастые коряги.
Высокий берег весь изрыт норами, над водой в норах живут ласточки-береговушки, а под водой — скользкие налимы.
Тут водятся раки с такими клешнями, что мигом палец отхватят — только зазевайся…
А где-то в глубине, под мохнатым, замшелым корневищем, притаилась зубастая разбойница-щука.
Микинь ходит купаться только с отцом.
В омуте можно утонуть…
Кто же тогда будет делать большие дела?
БЕЛОЧКИНА БЕДА
Высоко над омутом росла старая ель.
Рыжая белочка сделала в дупле гнездо.
Зимой Микинь затаив дыхание видел не раз, как весело белочка скачет по пушистым веткам ели. Но стоило ему шевельнуться, как она тотчас же, косясь на Микиня чёрным глазком, скрывалась в дупле.
Дуксис старательно лаял на белочку, но Микинь отзывал его.
…В тот день, когда гулкой грозой началось лето, ветер повалил старую ель, и белочкин дом угодил в омут.
Белочка вынырнула из глубины, выплыла на берег. Она жалобно сзывала своих детёнышей, а их уже не было.
Маленькие бельчата не умели плавать, и все утонули.
Когда кончилась гроза, Микинь позвал Дуксиса и побежал смотреть на поваленную ель.
Уже издали было видно, что она лежит поперёк омута, затонув расколотой вершиной.
А по берегу металась белочка и жаловалась:
— Утонули, утонули… Малыши мои утонули!
Дуксис не понял белочку.
— Гав! Гав! — залаял он громко.
— Молчи! — сказал Микинь. — Ты что, не видишь, какая у белочки беда?
ЩУКА
Падение ели растревожило омут и вспугнуло его обитателей.
Плотички попрятались в траве. Голавли ушли в глубину. Раки, пятясь и угрожающе растопырив клешни, уползли в норы.
Щука выплыла из своего разбойничьего гнезда.
Вынырнув из глубины, она кинулась на бельчат, упавших в воду, и, — раз! два! — проглотила их…
А потом залегла спать тут же, под ветками ели.
Утром Микинь вместе с отцом купался на песчаном берегу омута. Отец поддерживал его под грудь. Микинь изо всех сил болтал ногами и шлёпал по воде ладошками. И чуть-чуть не поплыл. Потом они уселись на песке погреться на солнышке.
Микинь строил из песка крепость.
Вдруг что-то тяжёлое плеснуло в воде.
— Это Дуксис нырнул? — закричал Микинь.
А Дуксис и не думал нырять. Он лежал в кустах и виновато помахивал хвостом в репьях.
— Это щука, — сказал отец. — Схватила рыбу.
Микинь поднялся и сердито посмотрел в тусклую воду омута.
— Эх! Была бы у меня подводная лодка, — сказал он, — я бы этой щуке задал!
БОЛЬШОЙ УЛОВ
Отец смастерил Микиню удочку.
Микинь с Дуксисом пошли к Студёному Ручью…
Вдруг оттуда послышались радостные возгласы Микиня и визг Дуксиса.
Отец отложил в сторону газету и прислушался.
Микинь бежит к отцу. Он весь сияет.
— Поймал! Вот такого пескаря! — кричит он и широко разводит руки в стороны.
— Где же пескарь? — спрашивает отец.
— Сорвался и упал в воду…
Отец смотрит на удочку:
— А крючок где?
— Утащил Дуксис, — опечаленно говорит Микинь.
Вечером, когда с большим трудом удалось вынуть крючок из лохматого уха Дуксиса, отец говорит:
— Ох, сынок, ты, видно, ещё маловат для рыболовных дел!
Микинь молча смотрит на Дуксиса. Дуксис вдвое больше его.
— Я большой! — говорит Микинь.
Но отец забросил удочку на чердак.
КОСИ, КОСА, ПОКА РОСА!
Мать будит Микиня:
— Проснись, сынок. Солнце встаёт, на покос пора!
— Встаёт, встаёт… — шепчет Микинь — Я сейчас быстренько посплю и встану.
Он поворачивается на другой бок. Сон так сладок!
Скрипит дверь. Сильные руки отца поднимают Микиня.
— Вставай, косарь! Мы тебя ждём!
Микинь совсем просыпается и бежит умываться.
Во дворе стоит грузовик. Бригада косарей собралась на Дальний Луг.
У Лесной Заводи уже звенят косы. На другом берегу весело стрекочет сенокосилка.
Старый Мартынь окликает Микиня:
— Какой же ты колхозник, если в сенокос так долго спишь! Разве ты не знаешь, что по росе косить легче?
Он даёт Микиню маленькие, сверкающие грабельки.
— Я не сплю. Я колхозник! — говорит торопливо Микинь и прижимает к себе свои красивые грабли.
Кто-то подхватывает Микиня под мышки, и вот он уже в машине.
— Поехали, — говорит Микинь. — По росе косить легче.
ВОБЩИМИ СИЛАМИ
Дальний Луг косят три дня.
Спят под навесом на свежем, пахучем сене. Еду варят на костре, и похлёбка приятно отдаёт дымком. В полдень купаются в речке Авоксне. Вечером поют песни, и далёкое эхо где-то подпевает косцам.
— Не жизнь, а малина! — говорит старый Мартынь.
Но у Микиня и здесь немало забот.
Надо сено ворошить, чтобы лучше подсыхало, надо натаскать хвороста для костра, на полдник набрать земляники, следить за жерлицами на перекатах, где водится много щук… Как одному управиться с таким множеством дел?
Хорошо, что иногда помогают Юрис и Сармите.
У Юриса свободного времени мало: он ездит на конных граблях. Юрис помогает только собирать хворост и следить за удочками в тихих камышах.
Зато Микинь помогает ему свозить сено к стогам. Ведь Юрис — пионер и выполняет ответственное задание!
Старый Мартынь разводит жаркий огонь, на котором весело булькает вкусная похлёбка для косарей. Он вставляет новые зубья в грабли. У некоторых торопливых косцов они цепляются за кочки и ломаются слишком часто.
Сармите собирает ягоды быстрее всех.
Микинь ещё не распробует как следует землянику, а у Сармите уже полное лукошко красных ягод. После похлёбки косари будут есть землянику с молоком.
Так общими силами они справляются со всеми большими делами.
ГРАБЛИ
Юрис ездит по покосу на конных граблях, только частые, длинные зубья сверкают на солнце… Он сидит высоко, на железном кресле, будто катается.
Микинь работает своими маленькими граблями.
Сгребает, сгребает, разбрасывает сено во все стороны и потом снова сгребает.
А грабли не слушаются его.
Куда ни взглянешь — всюду неубранные валы сена.
Что делать?
Микинь говорит:
— Юрис! Юрис! Прокатись-ка ты тут на своих конных… У моих граблей что-то зубьев не хватает!
ГОЛАВЛЬ УШЁЛ НАПИТЬСЯ
В полдень косари отдыхают. Кто-то даже сладко похрапывает. Старый Мартынь сидит на перекате с удочкой и ловит голавлей.
Микинь — в кустах — не сводит с Мартыня глаз. Подходить нельзя. Говорить тоже.
Чуть Микинь шевельнётся, Мартынь уже грозит ему своим корявым, негнущимся, пожелтевшим от табака пальцем и говорит свистящим шёпотом:
— Тих-ха! Голавль, брат, это такая рыба!..
Он страшно дымит трубкой, но комары вьются и вьются над ним. Мартынь не спускает глаз с поплавка — поплавок прыгает, словно живой.
Комары жалят и Микиня. Он хлещет по голым ногам берёзовой веточкой…
И вдруг Мартынь вскакивает и ловко подсекает голавля. Удилище выгибается дугою.
— Готов! — цедит Мартынь, не выпуская трубки изо рта, и вытягивает на берег сверкающую рыбу.
Микинь бежит к Мартыню.
Так вот он какой, голавль! Больше селёдки, пожалуй…
Мартынь снимает голавля с крючка, бросает в тень под куст и раскуривает погасшую трубку.
— Пойду на другой перекат! — говорит он. — Тут клёва больше не будет.
И пробирается через ольшаник, чуть дальше.
Голавль, изгибаясь, бьётся в траве.
Микинь остаётся стеречь голавля.
Томительно жарко…
Голавль утихает. Он только изредка широко раскрывает жабры.
Микинь смотрит, смотрит. Ему становится жалко голавля. Он бежит к Мартыню и негромко кричит ему:
— Голавль просит пить, дядя Мартынь!
Но старый Мартынь, не слушая Микиня, грозит ему пальцем.
И Микинь бежит обратно.
Голавль еле дышит. Жабры его обсохли, и рот раскрыт. Воды бы ему!
Микинь берёт голавля обеими руками и несёт к реке.
Он опускает голавля в воду и шепчет:
— Пей, пей, голавлик! Такая жара… Пей!
Голавль пьёт, пьёт. Жабры его открываются и закрываются всё быстрей…
Вдруг он с силой бьёт хвостом — раз! — и вырывается из рук Микиня. Ах-х!..
Вот какой хитрый! Поплыл в глубину, где вода прохладней. И вот его уже не видно.
Как теперь быть?
Пусть Мартынь опять забросит удочку…
ХОРОШАЯ КОПНА
Микинь складывает сено на волокушу.
Мартынь учит его:
— Клади ворох сена на одну леснику, следующий — на другую. А третий — сверху. Вот так! Хорошую копну легче везти.
А у Микиня никак не получается.
Опять на помощь приходит Мартынь.
— Всё дело в лесниках! — говорит он. — Если они не будут ветвистыми и одинаковой длины, то копна получится кривая и на первой же кочке развалится. Давай складывать сначала!
Наконец копна готова.
Юрис впрягает лошадь в волокушу и охватывает копну вожжами. Лошадь трогается. Копна скользит, как на полозьях. Ай да мы!
Микинь уже на коне.
Он сидит даже выше Юриса!
ХЛЕБ, ЗАРАБОТАННЫЙ СВОИМИ РУКАМИ
Когда прошли большие дожди, колхозники стали убирать хлеба.
Комбайн плыл по пшеничному полю, как корабль по синему морю. А Микинь, Сармите и другие ребята собирали на стерне колоски.
До полдника Микинь собрал целый ворох колосков. И ещё один.
Отец сказал ему:
— Вот, сынок, ты и заработал сам себе хлеб.
Микинь ответил:
— Мне бы лучше пирог с ветчиной!
ХЛЕБОРОБЫ
Сармите падает. Корзинка её опрокидывается. И все колоски, собранные Сармите, рассыпаются в высокой траве. А у ребят соревнование: кто соберёт колосков больше всех. Самых прилежных будут катать на разукрашенном автомобиле. А лентяи пешком пойдут.
Сармите хмурится. Она не хочет, чтобы её называли ленивицей. Она готова заплакать. Ведь она так хорошо работала!
Слёзы уже дрожат на её ресницах.
Микинь подходит к Сармите.
— Не плачь. Я помогу тебе, — говорит он.
И берётся за работу.
Слёзы сразу высыхают на глазах Сармите. Ей становится легче. Ведь вдвоём собирать колоски куда быстрей.
Вот и опять корзина её полна!
Вечером Микинь и Сармите вместе едут домой на трёхтонке, лёжа на мешках с зерном.
На борту машины полощется на ветру красный плакат: «Привет хлеборобам!»
Микинь и Сармите поют изо всех сил.
Но грузовик так грохочет, что ничего не слышно…
ПШЕНИЦА ПОЛЕГЛА
На лучшем поле полегла пшеница.
Она даже не походит на пшеницу — не поймёшь, где колосья, где стебли, всё перепуталось.
Комбайнер спрашивает:
— Что это у тебя такое, бригадир? Пшеница или овчина? С какого края подступиться, не знаю!
— Овчина не овчина, — говорит отец Микиня недовольно, — а придётся косить против шерсти.
Так и сделали.
И начисто скосили полёгшую пшеницу, хотя комбайнер и помучился.
В субботу мама отвела Микиня в парикмахерскую.
Взъерошенные пшеничного цвета вихры Микиня торчали во все стороны. Ему, занятому большими делами, некогда было и причесаться всю эту неделю.
Парикмахер сказал:
— У тебя, Микинь, волосы не волосы, а овчина. Не знаю, с какого боку и подступиться…
Микинь посмотрел в зеркало.
— Придётся косить против шерсти! — сказал он недовольно.
Парикмахер так и сделал.
И начисто выкосил голову Микиня.
СЛОВО МУЖЧИНЫ
После уборки хлебов пошли другие дела.
Уже в субботу вечером Микинь с отцом уговорились, что завтра они пойдут в Бор Белых Грибов.
Мать будит их очень рано.
В мокрые окна смотрится слабый серый рассвет. Ночью шёл проливной дождь.
Микинь усердно трёт глаза, но веки у него слипаются и слипаются.
— Так рано! — чуть не плачет Микинь.
— Давай, давай быстро! — торопит отец.
Выйдя во двор, Микинь поёживается.
Холодная, злая сырость забирается за воротник, под рукава.
Со всех деревьев капает, капает…
— В такую погоду — по грибы! — ворчит Микинь.
Отец не оглядывается. Большими шагами он идёт по росистой траве в сторону леса. Зелёная дорожка тянется за ним.
— После дождя боровики хорошо растут! — слышит Микинь его голос.
Микинь, стиснув зубы, чтобы сдержать дрожь, молча шагает следом.
Надо держаться, раз уговорились. Даже если на глаза навёртываются слёзы.
БОР БЕЛЫХ ГРИБОВ
Бор глухо шумит.
В зарослях ходят какие-то тени. Там живут разные звери. Даже рыси и волки.
Микинь крепко сжимает в руке раскрытый нож. На душе спокойнее, когда в руках оружие. Кроме того, нож нужен, чтобы подрезать боровики. Без ножа про иной гриб и не узнаешь, какой он, стоит ли класть его в корзинку! Взять хотя бы этот — коричневый, большой, блестящий, а перерезал пополам — всё нутро червивое… Ах, какой обманщик!
Жалко! Такой большой гриб — шляпку его хоть на голову старому Мартыню надевай… Сразу на полкорзины бы.
Самые красивые, боровички, попрятались во мху.
Вот ведь какие хитрые!
Уселись в кучку, сговариваются о чём-то и укрыли коричневые головки зелёным моховым платком.
Микинь поднимает край мохнатого платка — и сразу находит один гриб. И второй. И третий…
Он очищает ножом их белые ножки от земли и поёт песенку:
— Ах ты, бор-боровик! Боровик — белый гриб…
Тёмный-тёмный-тёмный бор. Белый-белый-белый гриб!
ЗВЕРЬ
С мокрых деревьев капает.
Лес наполнен насторожёнными шорохами.
В чаще что-то шуршит. Будто зверь украдкой пробирается… Микинь прячется за куст можжевельника и, боясь вздохнуть, таращит глаза в ту сторону.
Там, под елью, какая-то тень…
Мелькает что-то серое.
Волк!
Надо крикнуть. Позвать отца. Но у Микиня от страха пропал голос.
— Па-а-а-па-а!
Поздно. Зверь уже выскочил из-под ёлки, перепуганный криком Микиня.
И в ту же секунду по всему лесу раздаётся радостное:
— Па-апа! Меня заяц испугался!
ЛЕСНОЙ СТОРОЖ
На верхушку сосны шумно опускается птица.
Красивая, сине-красная, величиной с ворону.
Она поводит головкой, смотрит чёрным глазом и вдруг как закричит на Микиня! В лесу так и зазвенело:
— Чу-чужой! Чужой! Вон из леса!
Микинь вздрагивает, бежит через поляну и зовёт:
— Ау-у! Па-па! Ау-у!
Отец откликается, и Микинь со всех ног бросается к нему, опасливо оглядываясь на сердитую птицу.
А птица летит вслед за Микинем, садится на ветку сосны, в трёх шагах, и опять кричит на весь лес:
— Ухо-ди-ди! Ухо-ди-ди! Вон из леса! Чу-чужой! Чу-чужой!
— Такая красивая и такая злая! — говорит Микинь. — Что ты за птица? Тебе жалко, да, что мы в лесу ходим?
Отец усмехнулся:
— Это сойка. Лесной сторож. Теперь все птицы знают, что мы с тобой в лесу. Ну пошли, сынок, а то она долго не успокоится…
ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ
Отцветают георгины. Отцветает с ними и лето.
А вместе с летом улетают перелётные птицы.
Первыми собираются в дальнюю дорогу длинноногие журавли. Покинув своё любимое болото, где они вывели птенцов, журавли долго кружатся над лесом и печально спрашивают:
— Куррр-лы? Куррр-лы? Куда летим? Ку-уда летим?
И сами отвечают:
— Туда, где солнце! Туда, где солнце! Куррр-лы-ы!
Длинным косяком улетают они на юг.
Микинь смотрит журавлям вслед, пока они не исчезают в голубой дали. Сердце его сжимается отчего-то.
Бедняжки! Они не знают, что солнце совсем недалеко. По утрам оно, горячее-горячее, весёлое, забирается в комнату Микиня и не даёт ему спать…
ЯБЛОНЯ И ЯБЛОКИ
В садике возле дома растут три яблони.
Одна из них усеяна донизу яблоками, а две другие в этом году не уродили.
Пустые ветки поднимаются вверх, и ветер треплет их.
А первая — отяжелённая румяными плодами — клонится к самой земле. Она подзывает Микиня:
— Иди попробуй моих яблок. Вкусные!
А Микинь не поддаётся.
— Нельзя! — отвечает он яблоне. — Яблоки ещё не поспели.
Через неделю яблоня снова просит Микиня:
— Ну, бери же! Сними с моих плеч эту тяжесть, иначе я сломаюсь.
Микинь срывает самое румяное, большое яблоко, разрезает пополам.
— Ещё не созрели! — со вздохом говорит он. — Семечки совсем белые.
Он подставляет палки под ветки яблони, чтобы ей легче было держать свою сладкую ношу.
Тёмной, ненастной ночью с далёкого моря примчался ветер. Он по-мальчишечьи свистит за углом, с размаху трясёт яблони. Спелые яблоки падают на землю. Румяные, крепкие, они до самого утра лежат в росистой траве.
Утром прибегает Микинь, собирает яблоки в корзину и ставит на стол. Самые красивые он откладывает для мамы, а остальные ест сам. Дуксис смотрит на Микиня, подняв вверх одно ухо и склонив набок голову. Он стучит хвостом по полу… Микинь бросает Дуксису сердцевину яблока — ешь! — а тот, глупый, только обнюхивает её и уходит.
Не знает, наверно, до чего вкусны яблоки!
ЗАМОРОЗКИ
Ещё вчера всё вокруг зеленело.
И вдруг ударили заморозки.
За одну ночь всё изменилось. Микинь выходит во двор и широко открывает глаза, не веря себе.
Георгины опустили свои пышные головки и почернели. Пожухла картофельная ботва. Весь луг побурел. Даже задиристые репейники печально поникли, и их колючие цветы осыпаются.
Зато все краски лета теперь на листве деревьев.
Пламенеют, словно красные маки, широкие листья клёна. Осина трепещет оранжевой листвой. На верхушках берёз словно осело солнечное сияние. В багряной одежде стоит торжественный праздничный лес.
Микинь бежит к Студёному Ручью и поёт:
— Лето, лето красное, гори-гори ясно!
Красные листья медленно падают в ручей.
ОТЦОВЫ САПОГИ
После заморозков заладили дожди.
Теперь Микиню некуда спешить — везде лужи, всё сочится сыростью, — он может спать сколько хочет.
Но сегодня не слышно стука дождя, и Микинь просыпается рано.
Его разбудила тишина.
В комнате никого нет.
Мать ушла на свекловичное поле. А где отец?
Микинь поспешно вылезает из-под тёплого одеяла.
Отец поехал к колхозному амбару получать хлеб на трудодни. Ну конечно!.. Но ведь и Микинь должен получить за собранные им колосья.
Микинь влезает в отцовские сапоги и выходит из дому.
Волей-неволей приходится делать большие-большие шаги. Высокие голенища сапог мешают согнуть ноги в коленях — того и гляди, растянешься на дороге.
Везде лужи. В низинах пасмурное небо глядится в настоящие озёра.
Микиня догоняет колхозная машина.
Шофёр весело кричит:
— Эй, сапоги! Куда вы мужика несёте?
— В колхозный амбар! — отвечает Микинь. — Идём получать заработанный хлеб!
В ГОЛОЛЕДИЦУ
Зима началась крепкими морозами.
Все лужи заледенели. Луг, затопленный водою, превратился в настоящий каток.
Вечером, когда в школе заканчиваются уроки, ребята бегут сюда с коньками.
Кто катается на двух коньках, кто на одном. А вот какой-то ловкач катится задом наперёд да ещё выписывает такие восьмёрки на льду, что дух захватывает, даже если только смотреть!.. Ах, это Юрис!
Каждый показывает своё умение.
А Микинь стоит в стороне и смотрит.
Коньков у него нет.
Вдруг Юрис подъезжает к Микиню, вытирает пот со лба.
— На, покатайся! — говорит он и, сняв с левой ноги конёк, даёт его Микиню, а сам летит дальше на одном коньке — ласточкой, распластав руки, как крылья. Микинь радостно глядит на конёк. Новенький, он сверкает так, что глазам больно.
Микинь надевает конёк на левую ногу. Изо всей силы отталкивается правой ногой: «Вот полечу, как Юрис!» — и шлёпается на спину.
— Ничего! — говорит Микинь, потирая ушибленное место, и опять становится на конёк.
Он не уходит с катка до самого вечера.
Он падает, поднимается, скользит, опять падает и вот уже катится по льду! На левом коньке.
Почти две недели стоит гололедица.
Микинь каждый день бегает на каток. И катается, катается…
В воскресенье ребята устроили большие соревнования.
…Неожиданно для всех Микинь с поднятой правой ногой и распластанными, как крылья, руками катится от камышей до самой ивы, через весь каток. И всего только один раз оттолкнулся!
Так Микинь оказывается чемпионом левой ноги.
Плохо разве?..
САННЫЙ ПУТЬ
Целый день идёт снег.
Большие, пушистые снежинки, кружась, медленно надают с неба.
Потом темнеет, и оказывается, что день уже кончился…
Наутро отец говорит:
— Настоящий санный путь! Надо собираться в лес за дровами.
И ушёл созывать бригаду на работу.
Микинь надел валенки, тёплую шубейку, ушанку, шерстяные варежки и вышел во двор.
Дуксис вертит хвостом и глотает снег. Микинь запрягает его в санки. Дуксис вырывается.
— Гав! Гав! — жалуется он на собачьем языке. — У меня лапы мёрзнут!..
— У тебя ноги босые. Бедный! — говорит Микинь и надевает Дуксису на лапы свои старые чулки.
Но Дуксису не угодишь. Он ворчит и даже показывает зубы. Зубы у Дуксиса острые. Он стаскивает чулки.
Микинь сердится:
— Слушай, когда тебе говорят! У тебя будка не топлена. Мы поедем в лес за дровами!
— Гав! Гав! — отнекивается Дуксис. — В моей будке нет трубы! Нет и печи!
И, перевернув санки, он вываливает Микиня в сугроб.
Так Микинь обновляет первопуток.
СИНИЧКА
Перед Новым годом завыла метель и утихла не сразу.
Сугробы намело до самой крыши.
По ночам светила луна, окружённая радужным кольцом.
Дед Мороз расхаживал вокруг и озорничал — трещали сосны в грибном бору, потрескивали брёвна в срубах домов. Окна сверху донизу покрылись ледяными узорами.
По утрам дым из труб поднимался в холодное небо столбом.
Багровое солнце, едва выглянув из-за леса, тотчас же клонилось к закату.
Птицам не хватало корма.
Взъерошенные воробьи утопали в снегу и жаловались:
— Чик-чирик! Чик-чирик! Что есть? Что есть? Не-че-чего!
И верно, ни одного конского следа не видно на заснеженной дороге.
Хуже всех приходится синичке.
Набравшись смелости, она стучит Микиню в окошечко.
— Чик-чиви! — говорит она.
Это, наверно, значит: «Помоги!»
Микинь слышит жалобный плач синички, крошит ножичком сало и бросает за окно.
Синичка ест сало — тук! тук! — потом чистит клювик и улетает.
Микинь слышит опять: «Чиви-чик!» Это, верно, значит: «Спасибо!»
На второй день синичка опять стучит в окно.
Она уже знает, что это окно доброго Микиня.
ПОДАРОК
Под Новый год в колхозном клубе ёлка.
На ёлке развешаны всякие игрушки.
Микиню все игрушки нравятся. Больше всех — корабль. И петух, который кричит: «Ки-ки-ри-ку! Микинь, в Ри-гу!..»
Надо только нажать кнопку у гребешка.
Микинь хотел взять петуха.
Учительница, которая раздавала подарки, сказала ему:
— Зачем тебе петух, Микинь? Ты скоро в школу пойдёшь. Вот тебе самый лучший подарок!
И дала Микиню книгу.
На обложке книги синеет море. И по морю плывёт корабль. А на одной страничке нарисован петух. Как живой, даже с курами. И машина. И берёза. И трактор…
Вот это подарок!
С Новым годом, Микинь!
У тебя ещё очень много дел впереди.
УТРО
Ночью прошёл первый дождь.
Микинь проснулся очень рано. Быстро умылся, позавтракал, тепло оделся и вышел во двор.
Горячее солнышко светило вовсю.
Снег растаял.
В березняке перекликались грачи и галки.
За колхозными амбарами, на горе, рокотал трактор.
Мама сказала Микиню:
— Не ходи по лужам, сынок!
— Я буду канаву копать, — ответил Микинь.
Он взял в сенях лопату и побежал к большой луже посреди двора. В луже с криками купались гуси и утки. Микинь принялся копать канаву в сторону баньки.
За банькой, пенясь, шумел Студёный Ручей.
Когда канавка была готова, вся вода из лужи стекла в ручей. Гуси и утки, оказавшись на сухом месте, долго удивлённо переговаривались между собой, не понимая, что случилось…
ВСЁ ЕЩЁ ХОЛОДНО
Студёный Ручей разлился и ревёт, как река.
Чёрные ольхи у ручья стоят, как крепкие мужики, глубоко зашедшие в воду.
Окунув в тёмный поток пальцы своих оголённых веток, они пробуют воду, качаются на ледяном ветру и шепчут друг другу:
— Ещё холодно… Ещё холодно…
Микинь сдвигает шапку на затылок и смотрит на солнышко.
— Ничего, скоро потеплеет! — говорит он продрогшим деревьям.
Над кустами пролетает дикая утка.
— Где-где-где? — спрашивает она. — Где моё прошлогоднее гнездо?
Зелёная лягушка, выбравшись на серую кочку, злорадно квакает ей вслед:
— Прроп-пало! Прроп-пало!
Невидимый жаворонок взлетает высоко в небо и поёт:
— Скоро, скоро, скоро! Очень скоро все птицы совьют себе гнёзда!
На верхушке чёрной ольхи сидит ворон.
Кряхтя, он ищет в небе жаворонка:
— Дурррень! От ррадости ум за ррразум зашёл! Пррридётся тебе ещё кукушке-хитрушке яйца высиживать… Дурррень!
Солнце глядит в весёлый ручей и улыбается.
КУДА ТЕЧЁТ РУЧЕЙ?
Вернувшись во двор, Микинь спрашивает маму:
— Куда течёт Студёный Ручей?
— К речке, сынок, к речке Авоксне. Она теперь за Циемской горой разлилась, как море… Крутит турбины новой электростанции. Даёт ток нашему колхозу…
— А куда течёт Авоксне?
— В Даугаву.
— А Даугава далеко?
— Далеко, сынок: за Бором Белых Грибов.
Микинь задумывается. Потом идёт в дровяной сарайчик, выбирает щепку, раскрывает нож, привязанный верёвочкой к поясу, и начинает стругать.
Мать говорит ему:
— Опять порежешь палец!
— Не порежу. Я уже большой.
— Что это ты там мастеришь?
— Лодку. Пусть плывёт в Даугаву.
Когда лодка готова, Микинь, крепко зажав её в руке, бежит к ручью.
Через мостки с шумом хлещет мутный поток.
Вода подхватывает лодку Микиня и, завертев её, уносит. Микинь бежит по берегу вслед, но лодка скрывается за поворотом и исчезает из глаз.
Далеко до Даугавы…
НАПИТОК СИЛЫ
Вешние воды сошли, и снова стали видны мостки через Студёный Ручей.
Тёплым воскресным утром отец сказал Микиню:
— Сбегай-ка, сынок, в кладовушку да принеси бурав. За берёзовым соком пойдём!
И они зашагали по тропинке. Микинь несёт на плече большущий бурав, а отец — деревянное ведро и желобок.
Отец глубоко пробуравил берёзу, туго забил желобок, и вот чистой слезой берёзовый сок закапал в ведро.
Кап… Кап… Кап…
Микинь смотрел. Сок покрыл уже всё донышко.
Отец наклонил ведро и сказал:
— Пей, сынок! Это напиток силы — в нём вся мощь земли!
Микинь присел на корточки и стал пить сок большими глотками.
Сладко!
Дома он сказал матери:
— Теперь я буду очень сильным! Берёзка дала мне напиток силы…
ВОРОНИЙ ЯЗЫК
Отец с матерью ушли на работу в колхозный посёлок. Пёс Дуксис, высунув язык, убежал куда-то по своим делам с кудлатым Кранцисом, а Минцис ушёл охотиться на полевых мышей… Микиню пришлось одному хозяйничать дома. Но он ничего не боялся. Он сильный — он пил берёзовый сок, силу земли.
В полдень во дворе закричал петух.
Бесстрашный Микинь выбежал из дому и увидел, что вороны, разогнав кур, дерутся возле куриной кормушки.
Схватив камень, Микинь запустил им в ворон и сердито закричал:
— Кыш! Кыш! Как вам не стыдно, воришки! Кыш!
Вороны взлетели на верхушку берёзы и раскричались оттуда:
— Скррряга! Скррряга! Крррошек жаль!
— Это не крошки, а куриный корм! — сказал Микинь.
Но вороны всё твердили:
— Скррряга! Скррряга! Скррряга!
Совсем рассердившись, они улетели прочь.
— Глупые! — сказал Микинь. — Только свой вороний язык и понимают!
КАК ВЕЛИК СВЕТ?
Вечером отец жалуется матери:
— Плохо, что скотные дворы у нас так разбросаны. Полсвета обежишь, пока везде побываешь…
Микинь, немного подумав, спрашивает:
— Папа! А свет большой?
— Большой, сынок, большой! — отвечает отец. — Когда подрастёшь, сам увидишь.
— А я бегаю быстрее тебя… Если ты полсвета можешь, так я весь свет обегу, — говорит Микинь.
Отец смеётся и гладит Микиня по голове.
…На другой день Микинь идёт смотреть, велик ли белый свет.
Но сегодня бежать вокруг света Микиню некогда: опять надо за домом глядеть.
А ведь можно увидеть мир и с дерева.
Микинь карабкается на забор. Теперь следует ухватиться за нижний толстый сук берёзы. Вот так! А теперь — всё выше и выше.
Ветер свистит в ветвях и раскачивает берёзу. Микинь глядит вверх.
По небу плывут пушистые облака…
И вдруг Микиню кажется, что он вместе с берёзой несётся куда-то по небу.
В страхе он крепче прижимается к стволу и смотрит вниз: далеко ли до дома?
Но берёза стоит на старом месте, и дом его — рядом.
Тогда Микинь взбирается ещё выше, до самого скворечника.
Он смотрит в одну сторону — там серебрится притихший Студёный Ручей. Смотрит в другую — там, на горе, белеет новый колхозный посёлок…
А больше ничего и не видно.
Весь мир заслоняют деревья. Должно быть, белый свет очень большой.
Ну ничего, придётся всё-таки как-нибудь обежать вокруг света!
ВРЕМЯ СЕВА
Когда на берёзе распустились листья, а колхозные поля покрылись нежной, трепетной зеленью, Микинь с матерью сажали на огороде картошку.
— Весной посадишь одну картофелину, — говорит мама, — к осени вырастет целая корзина…
Но вот посадили всю картошку, и мать заметила, что на ремешке Микиня нет ножика. Болтается одна верёвочка.
— Где твой ножик, Микинь? — спрашивает мама. — Потерял?
— Нет, не потерял, — отвечает Микинь. — Я его посадил. Пусть к осени вырастет целая корзина ножиков…
ПОРА ЦВЕТЕНИЯ
Первой зацвела черёмуха.
Словно снежными сугробами покрылся берег Студёного Ручья.
Украсилась цветами и старая вишня в саду.
Торопливо расцветали молодые яблоньки, боясь отстать от других деревьев.
И наконец, фиолетовым и белым покрывалом оделась сирень под окнами.
На лугу давно желтели лютики. Под ивами красовались фиалки, застенчиво склоняя свои головки. Под ольхой прятались белые ландыши.
Расцвёл весь мир. Микинь смотрит в зеркало и видит, что нос его покрылся золотистыми пятнышками.
— Мам! — говорит он радостно. — Посмотри, я тоже цвету!..
— Это веснушки, сынок! — отвечает мама.
— Значит, всё ещё весна? Когда же наконец лето начнётся?
— Вот отцветёт сирень, тогда и лето начнётся.
— Скорей бы отцветала! — вздыхает Микинь. — Я купаться хочу…
Мама грустно улыбается.
— Сынок, сынок! — говорит она. — Ты ещё не знаешь, как быстро проходит пора цветения!
— А вот и не быстро! — откликается Микинь. — Нос у меня всё лето цветёт!
ПЕРВАЯ ГРОЗА
День такой жаркий, что у Микиня обгорел нос и лоб, пришлось их помазать сметаной.
Дуксис, понурив голову, ел какую-то траву.
— Ты что, овцой стал? — спросил его Микинь. — Ну ладно!
Он нарвал целую охапку сочной, душистой травы и положил перед Дуксисом:
— Ешь, это самая хорошая трава!
Дуксис лежал, высунув язык, и отворачивал морду.
— Дурень ты, — сказал Микинь, — эту траву все коровы любят! Не понимаю, чего тебе ещё надо!
…Тем временем над Бором Белых Грибов появилась тёмная туча.
Она быстро разрасталась и скоро закрыла солнце.
Небо почернело. Воздух стал таким тяжёлым и душным, что даже лёгкие ласточки не могли подняться выше домов и со свистом летали над самыми крышами. На сумрачном небосводе сверкали далёкие молнии. Микинь обнял Дуксиса и молча глядел на чёрную тучу, которая всё шла и шла по небу. Впереди неё летело, как дымок из отцовской трубки, лёгкое белое облачко. По двору пронёсся шквал.
Берёзы склонились до земли и жалобно застонали. Все птицы куда-то попрятались. Только одинокая ворона, борясь с ветром, торопилась к своему гнезду на чёрной ольхе.
Вдруг земля словно раскололась… Весь мир наполнился белым ослепительным огнём. И Микинь закрыл глаза.
Громовой раскат разорвал тучи, и с неба сплошным потоком хлынула вода.
Микинь кинулся домой, позабыв обо всём на свете. А отец уже шагал ему навстречу с дождевиком и, улыбаясь, говорил:
— Первая гроза — дорога лету!
ОМУТ
То место, где Студёный Ручей огибает луг и поворачивает к Бору Белых Грибов, люди называют Лесной Заводью.
В излучине заводи чернеет омут.
Один его берег песчаный, отлогий, весёлый; здесь хорошо купаться… А другой, со стороны леса, — высокий, обрывистый. В тёмную воду здесь уходят искорёженные, косматые корни деревьев. А из глубины тянутся кверху страшные, рукастые коряги.
Высокий берег весь изрыт норами, над водой в норах живут ласточки-береговушки, а под водой — скользкие налимы.
Тут водятся раки с такими клешнями, что мигом палец отхватят — только зазевайся…
А где-то в глубине, под мохнатым, замшелым корневищем, притаилась зубастая разбойница-щука.
Микинь ходит купаться только с отцом.
В омуте можно утонуть…
Кто же тогда будет делать большие дела?
БЕЛОЧКИНА БЕДА
Высоко над омутом росла старая ель.
Рыжая белочка сделала в дупле гнездо.
Зимой Микинь затаив дыхание видел не раз, как весело белочка скачет по пушистым веткам ели. Но стоило ему шевельнуться, как она тотчас же, косясь на Микиня чёрным глазком, скрывалась в дупле.
Дуксис старательно лаял на белочку, но Микинь отзывал его.
…В тот день, когда гулкой грозой началось лето, ветер повалил старую ель, и белочкин дом угодил в омут.
Белочка вынырнула из глубины, выплыла на берег. Она жалобно сзывала своих детёнышей, а их уже не было.
Маленькие бельчата не умели плавать, и все утонули.
Когда кончилась гроза, Микинь позвал Дуксиса и побежал смотреть на поваленную ель.
Уже издали было видно, что она лежит поперёк омута, затонув расколотой вершиной.
А по берегу металась белочка и жаловалась:
— Утонули, утонули… Малыши мои утонули!
Дуксис не понял белочку.
— Гав! Гав! — залаял он громко.
— Молчи! — сказал Микинь. — Ты что, не видишь, какая у белочки беда?
ЩУКА
Падение ели растревожило омут и вспугнуло его обитателей.
Плотички попрятались в траве. Голавли ушли в глубину. Раки, пятясь и угрожающе растопырив клешни, уползли в норы.
Щука выплыла из своего разбойничьего гнезда.
Вынырнув из глубины, она кинулась на бельчат, упавших в воду, и, — раз! два! — проглотила их…
А потом залегла спать тут же, под ветками ели.
Утром Микинь вместе с отцом купался на песчаном берегу омута. Отец поддерживал его под грудь. Микинь изо всех сил болтал ногами и шлёпал по воде ладошками. И чуть-чуть не поплыл. Потом они уселись на песке погреться на солнышке.
Микинь строил из песка крепость.
Вдруг что-то тяжёлое плеснуло в воде.
— Это Дуксис нырнул? — закричал Микинь.
А Дуксис и не думал нырять. Он лежал в кустах и виновато помахивал хвостом в репьях.
— Это щука, — сказал отец. — Схватила рыбу.
Микинь поднялся и сердито посмотрел в тусклую воду омута.
— Эх! Была бы у меня подводная лодка, — сказал он, — я бы этой щуке задал!
БОЛЬШОЙ УЛОВ
Отец смастерил Микиню удочку.
Микинь с Дуксисом пошли к Студёному Ручью…
Вдруг оттуда послышались радостные возгласы Микиня и визг Дуксиса.
Отец отложил в сторону газету и прислушался.
Микинь бежит к отцу. Он весь сияет.
— Поймал! Вот такого пескаря! — кричит он и широко разводит руки в стороны.
— Где же пескарь? — спрашивает отец.
— Сорвался и упал в воду…
Отец смотрит на удочку:
— А крючок где?
— Утащил Дуксис, — опечаленно говорит Микинь.
Вечером, когда с большим трудом удалось вынуть крючок из лохматого уха Дуксиса, отец говорит:
— Ох, сынок, ты, видно, ещё маловат для рыболовных дел!
Микинь молча смотрит на Дуксиса. Дуксис вдвое больше его.
— Я большой! — говорит Микинь.
Но отец забросил удочку на чердак.
КОСИ, КОСА, ПОКА РОСА!
Мать будит Микиня:
— Проснись, сынок. Солнце встаёт, на покос пора!
— Встаёт, встаёт… — шепчет Микинь — Я сейчас быстренько посплю и встану.
Он поворачивается на другой бок. Сон так сладок!
Скрипит дверь. Сильные руки отца поднимают Микиня.
— Вставай, косарь! Мы тебя ждём!
Микинь совсем просыпается и бежит умываться.
Во дворе стоит грузовик. Бригада косарей собралась на Дальний Луг.
У Лесной Заводи уже звенят косы. На другом берегу весело стрекочет сенокосилка.
Старый Мартынь окликает Микиня:
— Какой же ты колхозник, если в сенокос так долго спишь! Разве ты не знаешь, что по росе косить легче?
Он даёт Микиню маленькие, сверкающие грабельки.
— Я не сплю. Я колхозник! — говорит торопливо Микинь и прижимает к себе свои красивые грабли.
Кто-то подхватывает Микиня под мышки, и вот он уже в машине.
— Поехали, — говорит Микинь. — По росе косить легче.
ВОБЩИМИ СИЛАМИ
Дальний Луг косят три дня.
Спят под навесом на свежем, пахучем сене. Еду варят на костре, и похлёбка приятно отдаёт дымком. В полдень купаются в речке Авоксне. Вечером поют песни, и далёкое эхо где-то подпевает косцам.
— Не жизнь, а малина! — говорит старый Мартынь.
Но у Микиня и здесь немало забот.
Надо сено ворошить, чтобы лучше подсыхало, надо натаскать хвороста для костра, на полдник набрать земляники, следить за жерлицами на перекатах, где водится много щук… Как одному управиться с таким множеством дел?
Хорошо, что иногда помогают Юрис и Сармите.
У Юриса свободного времени мало: он ездит на конных граблях. Юрис помогает только собирать хворост и следить за удочками в тихих камышах.
Зато Микинь помогает ему свозить сено к стогам. Ведь Юрис — пионер и выполняет ответственное задание!
Старый Мартынь разводит жаркий огонь, на котором весело булькает вкусная похлёбка для косарей. Он вставляет новые зубья в грабли. У некоторых торопливых косцов они цепляются за кочки и ломаются слишком часто.
Сармите собирает ягоды быстрее всех.
Микинь ещё не распробует как следует землянику, а у Сармите уже полное лукошко красных ягод. После похлёбки косари будут есть землянику с молоком.
Так общими силами они справляются со всеми большими делами.
ГРАБЛИ
Юрис ездит по покосу на конных граблях, только частые, длинные зубья сверкают на солнце… Он сидит высоко, на железном кресле, будто катается.
Микинь работает своими маленькими граблями.
Сгребает, сгребает, разбрасывает сено во все стороны и потом снова сгребает.
А грабли не слушаются его.
Куда ни взглянешь — всюду неубранные валы сена.
Что делать?
Микинь говорит:
— Юрис! Юрис! Прокатись-ка ты тут на своих конных… У моих граблей что-то зубьев не хватает!
ГОЛАВЛЬ УШЁЛ НАПИТЬСЯ
В полдень косари отдыхают. Кто-то даже сладко похрапывает. Старый Мартынь сидит на перекате с удочкой и ловит голавлей.
Микинь — в кустах — не сводит с Мартыня глаз. Подходить нельзя. Говорить тоже.
Чуть Микинь шевельнётся, Мартынь уже грозит ему своим корявым, негнущимся, пожелтевшим от табака пальцем и говорит свистящим шёпотом:
— Тих-ха! Голавль, брат, это такая рыба!..
Он страшно дымит трубкой, но комары вьются и вьются над ним. Мартынь не спускает глаз с поплавка — поплавок прыгает, словно живой.
Комары жалят и Микиня. Он хлещет по голым ногам берёзовой веточкой…
И вдруг Мартынь вскакивает и ловко подсекает голавля. Удилище выгибается дугою.
— Готов! — цедит Мартынь, не выпуская трубки изо рта, и вытягивает на берег сверкающую рыбу.
Микинь бежит к Мартыню.
Так вот он какой, голавль! Больше селёдки, пожалуй…
Мартынь снимает голавля с крючка, бросает в тень под куст и раскуривает погасшую трубку.
— Пойду на другой перекат! — говорит он. — Тут клёва больше не будет.
И пробирается через ольшаник, чуть дальше.
Голавль, изгибаясь, бьётся в траве.
Микинь остаётся стеречь голавля.
Томительно жарко…
Голавль утихает. Он только изредка широко раскрывает жабры.
Микинь смотрит, смотрит. Ему становится жалко голавля. Он бежит к Мартыню и негромко кричит ему:
— Голавль просит пить, дядя Мартынь!
Но старый Мартынь, не слушая Микиня, грозит ему пальцем.
И Микинь бежит обратно.
Голавль еле дышит. Жабры его обсохли, и рот раскрыт. Воды бы ему!
Микинь берёт голавля обеими руками и несёт к реке.
Он опускает голавля в воду и шепчет:
— Пей, пей, голавлик! Такая жара… Пей!
Голавль пьёт, пьёт. Жабры его открываются и закрываются всё быстрей…
Вдруг он с силой бьёт хвостом — раз! — и вырывается из рук Микиня. Ах-х!..
Вот какой хитрый! Поплыл в глубину, где вода прохладней. И вот его уже не видно.
Как теперь быть?
Пусть Мартынь опять забросит удочку…
ХОРОШАЯ КОПНА
Микинь складывает сено на волокушу.
Мартынь учит его:
— Клади ворох сена на одну леснику, следующий — на другую. А третий — сверху. Вот так! Хорошую копну легче везти.
А у Микиня никак не получается.
Опять на помощь приходит Мартынь.
— Всё дело в лесниках! — говорит он. — Если они не будут ветвистыми и одинаковой длины, то копна получится кривая и на первой же кочке развалится. Давай складывать сначала!
Наконец копна готова.
Юрис впрягает лошадь в волокушу и охватывает копну вожжами. Лошадь трогается. Копна скользит, как на полозьях. Ай да мы!
Микинь уже на коне.
Он сидит даже выше Юриса!
ХЛЕБ, ЗАРАБОТАННЫЙ СВОИМИ РУКАМИ
Когда прошли большие дожди, колхозники стали убирать хлеба.
Комбайн плыл по пшеничному полю, как корабль по синему морю. А Микинь, Сармите и другие ребята собирали на стерне колоски.
До полдника Микинь собрал целый ворох колосков. И ещё один.
Отец сказал ему:
— Вот, сынок, ты и заработал сам себе хлеб.
Микинь ответил:
— Мне бы лучше пирог с ветчиной!
ХЛЕБОРОБЫ
Сармите падает. Корзинка её опрокидывается. И все колоски, собранные Сармите, рассыпаются в высокой траве. А у ребят соревнование: кто соберёт колосков больше всех. Самых прилежных будут катать на разукрашенном автомобиле. А лентяи пешком пойдут.
Сармите хмурится. Она не хочет, чтобы её называли ленивицей. Она готова заплакать. Ведь она так хорошо работала!
Слёзы уже дрожат на её ресницах.
Микинь подходит к Сармите.
— Не плачь. Я помогу тебе, — говорит он.
И берётся за работу.
Слёзы сразу высыхают на глазах Сармите. Ей становится легче. Ведь вдвоём собирать колоски куда быстрей.
Вот и опять корзина её полна!
Вечером Микинь и Сармите вместе едут домой на трёхтонке, лёжа на мешках с зерном.
На борту машины полощется на ветру красный плакат: «Привет хлеборобам!»
Микинь и Сармите поют изо всех сил.
Но грузовик так грохочет, что ничего не слышно…
ПШЕНИЦА ПОЛЕГЛА
На лучшем поле полегла пшеница.
Она даже не походит на пшеницу — не поймёшь, где колосья, где стебли, всё перепуталось.
Комбайнер спрашивает:
— Что это у тебя такое, бригадир? Пшеница или овчина? С какого края подступиться, не знаю!
— Овчина не овчина, — говорит отец Микиня недовольно, — а придётся косить против шерсти.
Так и сделали.
И начисто скосили полёгшую пшеницу, хотя комбайнер и помучился.
В субботу мама отвела Микиня в парикмахерскую.
Взъерошенные пшеничного цвета вихры Микиня торчали во все стороны. Ему, занятому большими делами, некогда было и причесаться всю эту неделю.
Парикмахер сказал:
— У тебя, Микинь, волосы не волосы, а овчина. Не знаю, с какого боку и подступиться…
Микинь посмотрел в зеркало.
— Придётся косить против шерсти! — сказал он недовольно.
Парикмахер так и сделал.
И начисто выкосил голову Микиня.
СЛОВО МУЖЧИНЫ
После уборки хлебов пошли другие дела.
Уже в субботу вечером Микинь с отцом уговорились, что завтра они пойдут в Бор Белых Грибов.
Мать будит их очень рано.
В мокрые окна смотрится слабый серый рассвет. Ночью шёл проливной дождь.
Микинь усердно трёт глаза, но веки у него слипаются и слипаются.
— Так рано! — чуть не плачет Микинь.
— Давай, давай быстро! — торопит отец.
Выйдя во двор, Микинь поёживается.
Холодная, злая сырость забирается за воротник, под рукава.
Со всех деревьев капает, капает…
— В такую погоду — по грибы! — ворчит Микинь.
Отец не оглядывается. Большими шагами он идёт по росистой траве в сторону леса. Зелёная дорожка тянется за ним.
— После дождя боровики хорошо растут! — слышит Микинь его голос.
Микинь, стиснув зубы, чтобы сдержать дрожь, молча шагает следом.
Надо держаться, раз уговорились. Даже если на глаза навёртываются слёзы.
БОР БЕЛЫХ ГРИБОВ
Бор глухо шумит.
В зарослях ходят какие-то тени. Там живут разные звери. Даже рыси и волки.
Микинь крепко сжимает в руке раскрытый нож. На душе спокойнее, когда в руках оружие. Кроме того, нож нужен, чтобы подрезать боровики. Без ножа про иной гриб и не узнаешь, какой он, стоит ли класть его в корзинку! Взять хотя бы этот — коричневый, большой, блестящий, а перерезал пополам — всё нутро червивое… Ах, какой обманщик!
Жалко! Такой большой гриб — шляпку его хоть на голову старому Мартыню надевай… Сразу на полкорзины бы.
Самые красивые, боровички, попрятались во мху.
Вот ведь какие хитрые!
Уселись в кучку, сговариваются о чём-то и укрыли коричневые головки зелёным моховым платком.
Микинь поднимает край мохнатого платка — и сразу находит один гриб. И второй. И третий…
Он очищает ножом их белые ножки от земли и поёт песенку:
— Ах ты, бор-боровик! Боровик — белый гриб…
Тёмный-тёмный-тёмный бор. Белый-белый-белый гриб!
ЗВЕРЬ
С мокрых деревьев капает.
Лес наполнен насторожёнными шорохами.
В чаще что-то шуршит. Будто зверь украдкой пробирается… Микинь прячется за куст можжевельника и, боясь вздохнуть, таращит глаза в ту сторону.
Там, под елью, какая-то тень…
Мелькает что-то серое.
Волк!
Надо крикнуть. Позвать отца. Но у Микиня от страха пропал голос.
— Па-а-а-па-а!
Поздно. Зверь уже выскочил из-под ёлки, перепуганный криком Микиня.
И в ту же секунду по всему лесу раздаётся радостное:
— Па-апа! Меня заяц испугался!
ЛЕСНОЙ СТОРОЖ
На верхушку сосны шумно опускается птица.
Красивая, сине-красная, величиной с ворону.
Она поводит головкой, смотрит чёрным глазом и вдруг как закричит на Микиня! В лесу так и зазвенело:
— Чу-чужой! Чужой! Вон из леса!
Микинь вздрагивает, бежит через поляну и зовёт:
— Ау-у! Па-па! Ау-у!
Отец откликается, и Микинь со всех ног бросается к нему, опасливо оглядываясь на сердитую птицу.
А птица летит вслед за Микинем, садится на ветку сосны, в трёх шагах, и опять кричит на весь лес:
— Ухо-ди-ди! Ухо-ди-ди! Вон из леса! Чу-чужой! Чу-чужой!
— Такая красивая и такая злая! — говорит Микинь. — Что ты за птица? Тебе жалко, да, что мы в лесу ходим?
Отец усмехнулся:
— Это сойка. Лесной сторож. Теперь все птицы знают, что мы с тобой в лесу. Ну пошли, сынок, а то она долго не успокоится…
ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ
Отцветают георгины. Отцветает с ними и лето.
А вместе с летом улетают перелётные птицы.
Первыми собираются в дальнюю дорогу длинноногие журавли. Покинув своё любимое болото, где они вывели птенцов, журавли долго кружатся над лесом и печально спрашивают:
— Куррр-лы? Куррр-лы? Куда летим? Ку-уда летим?
И сами отвечают:
— Туда, где солнце! Туда, где солнце! Куррр-лы-ы!
Длинным косяком улетают они на юг.
Микинь смотрит журавлям вслед, пока они не исчезают в голубой дали. Сердце его сжимается отчего-то.
Бедняжки! Они не знают, что солнце совсем недалеко. По утрам оно, горячее-горячее, весёлое, забирается в комнату Микиня и не даёт ему спать…
ЯБЛОНЯ И ЯБЛОКИ
В садике возле дома растут три яблони.
Одна из них усеяна донизу яблоками, а две другие в этом году не уродили.
Пустые ветки поднимаются вверх, и ветер треплет их.
А первая — отяжелённая румяными плодами — клонится к самой земле. Она подзывает Микиня:
— Иди попробуй моих яблок. Вкусные!
А Микинь не поддаётся.
— Нельзя! — отвечает он яблоне. — Яблоки ещё не поспели.
Через неделю яблоня снова просит Микиня:
— Ну, бери же! Сними с моих плеч эту тяжесть, иначе я сломаюсь.
Микинь срывает самое румяное, большое яблоко, разрезает пополам.
— Ещё не созрели! — со вздохом говорит он. — Семечки совсем белые.
Он подставляет палки под ветки яблони, чтобы ей легче было держать свою сладкую ношу.
Тёмной, ненастной ночью с далёкого моря примчался ветер. Он по-мальчишечьи свистит за углом, с размаху трясёт яблони. Спелые яблоки падают на землю. Румяные, крепкие, они до самого утра лежат в росистой траве.
Утром прибегает Микинь, собирает яблоки в корзину и ставит на стол. Самые красивые он откладывает для мамы, а остальные ест сам. Дуксис смотрит на Микиня, подняв вверх одно ухо и склонив набок голову. Он стучит хвостом по полу… Микинь бросает Дуксису сердцевину яблока — ешь! — а тот, глупый, только обнюхивает её и уходит.
Не знает, наверно, до чего вкусны яблоки!
ЗАМОРОЗКИ
Ещё вчера всё вокруг зеленело.
И вдруг ударили заморозки.
За одну ночь всё изменилось. Микинь выходит во двор и широко открывает глаза, не веря себе.
Георгины опустили свои пышные головки и почернели. Пожухла картофельная ботва. Весь луг побурел. Даже задиристые репейники печально поникли, и их колючие цветы осыпаются.
Зато все краски лета теперь на листве деревьев.
Пламенеют, словно красные маки, широкие листья клёна. Осина трепещет оранжевой листвой. На верхушках берёз словно осело солнечное сияние. В багряной одежде стоит торжественный праздничный лес.
Микинь бежит к Студёному Ручью и поёт:
— Лето, лето красное, гори-гори ясно!
Красные листья медленно падают в ручей.
ОТЦОВЫ САПОГИ
После заморозков заладили дожди.
Теперь Микиню некуда спешить — везде лужи, всё сочится сыростью, — он может спать сколько хочет.
Но сегодня не слышно стука дождя, и Микинь просыпается рано.
Его разбудила тишина.
В комнате никого нет.
Мать ушла на свекловичное поле. А где отец?
Микинь поспешно вылезает из-под тёплого одеяла.
Отец поехал к колхозному амбару получать хлеб на трудодни. Ну конечно!.. Но ведь и Микинь должен получить за собранные им колосья.
Микинь влезает в отцовские сапоги и выходит из дому.
Волей-неволей приходится делать большие-большие шаги. Высокие голенища сапог мешают согнуть ноги в коленях — того и гляди, растянешься на дороге.
Везде лужи. В низинах пасмурное небо глядится в настоящие озёра.
Микиня догоняет колхозная машина.
Шофёр весело кричит:
— Эй, сапоги! Куда вы мужика несёте?
— В колхозный амбар! — отвечает Микинь. — Идём получать заработанный хлеб!
В ГОЛОЛЕДИЦУ
Зима началась крепкими морозами.
Все лужи заледенели. Луг, затопленный водою, превратился в настоящий каток.
Вечером, когда в школе заканчиваются уроки, ребята бегут сюда с коньками.
Кто катается на двух коньках, кто на одном. А вот какой-то ловкач катится задом наперёд да ещё выписывает такие восьмёрки на льду, что дух захватывает, даже если только смотреть!.. Ах, это Юрис!
Каждый показывает своё умение.
А Микинь стоит в стороне и смотрит.
Коньков у него нет.
Вдруг Юрис подъезжает к Микиню, вытирает пот со лба.
— На, покатайся! — говорит он и, сняв с левой ноги конёк, даёт его Микиню, а сам летит дальше на одном коньке — ласточкой, распластав руки, как крылья. Микинь радостно глядит на конёк. Новенький, он сверкает так, что глазам больно.
Микинь надевает конёк на левую ногу. Изо всей силы отталкивается правой ногой: «Вот полечу, как Юрис!» — и шлёпается на спину.
— Ничего! — говорит Микинь, потирая ушибленное место, и опять становится на конёк.
Он не уходит с катка до самого вечера.
Он падает, поднимается, скользит, опять падает и вот уже катится по льду! На левом коньке.
Почти две недели стоит гололедица.
Микинь каждый день бегает на каток. И катается, катается…
В воскресенье ребята устроили большие соревнования.
…Неожиданно для всех Микинь с поднятой правой ногой и распластанными, как крылья, руками катится от камышей до самой ивы, через весь каток. И всего только один раз оттолкнулся!
Так Микинь оказывается чемпионом левой ноги.
Плохо разве?..
САННЫЙ ПУТЬ
Целый день идёт снег.
Большие, пушистые снежинки, кружась, медленно надают с неба.
Потом темнеет, и оказывается, что день уже кончился…
Наутро отец говорит:
— Настоящий санный путь! Надо собираться в лес за дровами.
И ушёл созывать бригаду на работу.
Микинь надел валенки, тёплую шубейку, ушанку, шерстяные варежки и вышел во двор.
Дуксис вертит хвостом и глотает снег. Микинь запрягает его в санки. Дуксис вырывается.
— Гав! Гав! — жалуется он на собачьем языке. — У меня лапы мёрзнут!..
— У тебя ноги босые. Бедный! — говорит Микинь и надевает Дуксису на лапы свои старые чулки.
Но Дуксису не угодишь. Он ворчит и даже показывает зубы. Зубы у Дуксиса острые. Он стаскивает чулки.
Микинь сердится:
— Слушай, когда тебе говорят! У тебя будка не топлена. Мы поедем в лес за дровами!
— Гав! Гав! — отнекивается Дуксис. — В моей будке нет трубы! Нет и печи!
И, перевернув санки, он вываливает Микиня в сугроб.
Так Микинь обновляет первопуток.
СИНИЧКА
Перед Новым годом завыла метель и утихла не сразу.
Сугробы намело до самой крыши.
По ночам светила луна, окружённая радужным кольцом.
Дед Мороз расхаживал вокруг и озорничал — трещали сосны в грибном бору, потрескивали брёвна в срубах домов. Окна сверху донизу покрылись ледяными узорами.
По утрам дым из труб поднимался в холодное небо столбом.
Багровое солнце, едва выглянув из-за леса, тотчас же клонилось к закату.
Птицам не хватало корма.
Взъерошенные воробьи утопали в снегу и жаловались:
— Чик-чирик! Чик-чирик! Что есть? Что есть? Не-че-чего!
И верно, ни одного конского следа не видно на заснеженной дороге.
Хуже всех приходится синичке.
Набравшись смелости, она стучит Микиню в окошечко.
— Чик-чиви! — говорит она.
Это, наверно, значит: «Помоги!»
Микинь слышит жалобный плач синички, крошит ножичком сало и бросает за окно.
Синичка ест сало — тук! тук! — потом чистит клювик и улетает.
Микинь слышит опять: «Чиви-чик!» Это, верно, значит: «Спасибо!»
На второй день синичка опять стучит в окно.
Она уже знает, что это окно доброго Микиня.
ПОДАРОК
Под Новый год в колхозном клубе ёлка.
На ёлке развешаны всякие игрушки.
Микиню все игрушки нравятся. Больше всех — корабль. И петух, который кричит: «Ки-ки-ри-ку! Микинь, в Ри-гу!..»
Надо только нажать кнопку у гребешка.
Микинь хотел взять петуха.
Учительница, которая раздавала подарки, сказала ему:
— Зачем тебе петух, Микинь? Ты скоро в школу пойдёшь. Вот тебе самый лучший подарок!
И дала Микиню книгу.
На обложке книги синеет море. И по морю плывёт корабль. А на одной страничке нарисован петух. Как живой, даже с курами. И машина. И берёза. И трактор…
Вот это подарок!
С Новым годом, Микинь!
У тебя ещё очень много дел впереди.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СОБЫТИЯ ЕЩЁ ОДНОГО ГОДА
ОСЕНЬ
Первые заморозки — и лес разоделся в багрец и золото.
Берёзовые рощи стоят солнечные, пышнолистые, нарядные. Куда ни посмотришь, всё в позолоте. Совсем не видно зелёных по-прежнему сосен и елей.
И осинник осенью расцвёл на диво.
Подует ветер, затрепещут лёгкие светлые листья — кажется, скачут по дереву озорные солнечные зайчики.
А есть у осин листья красные, червлёные, не то налитые спелым рубиновым соком, не то просвеченные теплом осеннего солнца.
Клёны порыжели. Их листья напоминают теперь румяную корочку только что испечённого хлебного каравая.
Алыми гроздьями вспыхнула рябина, приглашая полакомиться сочными своими плодами.
Яркую торжественную мантию накинул на плечи лес и далёким трубным кликом лебединой стаи прощается с уходящим летом.
Осень… Осень…
ОХАПКА СОЛОМЫ
На обочине лесной дороги застряла охапка соломы. Сердитый сук ольхи сорвал её с высокого воза.
Два дня солома красовалась на солнце среди пышной и сочной придорожной травы.
«Я словно пригоршня золота на бархатном ковре, — думала солома, — как жаль, что мне самой нельзя полюбоваться этой прекрасной картиной».
Потом пришла пора долгих дождей.
Солома потемнела, набухла и потеряла прежнюю золотистость.
— Вот она, о-чив-чив-че-видная сущность, — многозначительно произнёс старый воробей, который не сумел отыскать в охапке соломы ни одного самого маленького зёрнышка.
Солома вспыхнула от стыда — и стала тёмной и тусклой.
— Вы слишком привередливы, — попрекнула воробья деловитая полевая мышка. — Следовало бы сказать: «С негодной овцы хоть шерсти клок!»
Она проворно вытащила из охапки сухую соломину и, довольная, потащила её к себе в нору.
О ЧЁМ ШУМИТ ДУБРАВА
Холодный осенний ветер сердито срывает с деревьев последние листья.
Сеет и сеет надоедливый мелкий дождь. Тяжёлые капли уныло падают с потемневших голых ветвей на мокрую землю. На чёрный лес траурным покрывалом лёг тяжёлый серый туман.
А уцелевшие листья шепчут друг другу:
— Держитесь! Держитесь! Не падайте!
А держаться всё труднее: иссяк, не струится больше в ветвях животворный зелёный сок. И наступает миг, когда они уже не в силах удержать последние свои листья.
Подхваченные ветром, листья медленно опускаются вниз, на землю, чтобы стать плодородной почвой, которая весной подарит миру новые зелёные ростки.
И только могучие дубы долго остаются кудрявыми.
Дубрава сердито шумит, удерживая редеющую листву в знак своей верности лету.
КУСТАРНЫЙ ЛЕКАРЬ
Весь день в саду горит костёр.
Белый горьковатый дым плотным столбом уходит в высокое холодное небо.
До самых вечерних сумерек возятся в саду ребята из кружка садоводов.
Девочки сгребают опавшие листья, мальчики на носилках относят их к костру и с весёлым уханьем швыряют в огонь.
В саду становится чисто и пусто.
Тедису поручено, можно сказать, самое важное дело.
Огромными ножницами он осторожно срезает с кустов смородины и крыжовника сухие и сломанные ветки. Мальчик очень старается. Вид у него серьёзный и озабоченный.
А ребята смеются и называют Тедиса кустарным лекарем.
Ярко вспыхивают ветки в костре. Горьковатый дым высоким столбом уходит в тёмное осеннее небо.
МОХОВЫЕ БОРОДЫ
Байба принесла в сад жёсткую щётку и полное ведёрко извести.
Щёткой она старательно соскабливает со стволов старых яблонь моховые наросты.
— Ну, чем не борода? — смеётся девочка. — Очень похоже и такая же колючая.
Чистые стволы Байба ласково мажет жидкой известковой мазью.
Теперь яблоньки могут жить спокойно.
ИЛЗИТЕ И БАБУШКА
Мороз…
Озеро покрылось блестящим льдом.
Улетели последние утки.
Дни стали совсем короткими, а ночи длинными-предлинными.
Теперь Илзе добирается до школы в полной темноте.
Кажется, ещё не расцвело как следует, а звонок зовёт обедать. Дежурные по столовой не успели даже перемыть посуду, а уже собираются вечерние сумерки.
В классе целый день не выключают электричество.
Дома Илзе читает рассказ «При свете лучины». Немного подумав, она спрашивает бабушку:
— Сколько свечей может быть в одной лучине?
— Кто его знает, внученька! Лучина есть лучина. Бывало, прядёшь пряжу, хорошо, если нить видишь.
— А почему же вы не провели электричество? Что, и на ферме коров руками доили? Да? Ну, и в отстающем же колхозе вы жили!
— Колхозы, деточка, нам в ту пору и во сне не снились. Жили по господскому велению, по барскому хотению.
В окно глядит большая яркая луна.
В морозной ночной тишине гулко потрескивают деревья.
А в бабушкином доме тепло и уютно.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
К полудню мороз потихоньку смягчается, а под вечер влажным делается ветер.
Серое небо, похоже, нависло над самыми крышами, а на клёны надвинулась тяжёлая шапка мглы.
В сумерках ветер на миг задерживает дыхание.
И в тишине из сырого туманного неба легко и неторопливо опускаются первые редкие снежинки. Кажется, они родились где-то совсем низко, рядом, рукой можно достать.
Снегопад усиливается. В снопах света под фонарями возле школы белые снежинки кажутся застывшими в воздухе. И нет им числа…
Снег стелется мягко и тихо, ласково укутывая лес и поле, дома и фермы.
И вдруг внезапный порыв ветра закручивает белый вихрь. Лихой снежный хоровод несётся не разбирая куда. Запорошило, перепутало все тропинки. И уже не поймёшь, где земля, где небо.
Метель…
ГОТОВЬ САНИ ЛЕТОМ, А ТЕЛЕГУ ЗИМОЙ
Мороз сковал реки и озёра. Снег улёгся высокими сугробами.
Сразу после Нового года начались школьные каникулы. Микинь аккуратно сложил в шкаф книги и полез на чердак за санями.
А саней нет. Полдня чердак перерывал, весь в пыли перемазался, пока нашёл их под стрехой, среди кучи разного хлама. И кто их только туда засунул?.. Какая… Впрочем, дело давнее. Может, и сам. Разве теперь вспомнишь…
Внизу посмотрел внимательно — вот те и на! С одного полоза у саней железка слетела. Стойки шатаются, как молочные зубы. С горки на таких санях не съедешь — развалятся.
Пошёл Микинь к отцу намекнуть, что починить не мешало бы.
Отец отмахнулся:
— Некогда мне сейчас, в лес надо ехать, рубить брёвна для нового колхозного посёлка. В субботу вернусь, отремонтируем.
У Микиня от обиды лицо вытянулось: до субботнего вечера как раз половина каникул пройдёт.
А отец своё:
— Кто же виноват, а? Раньше о санках вспомнить надо было. Знаешь пословицу: «Готовь сани летом, а телегу зимой». Это, брат, тебе наука.
Вздохнул Микинь, но ничего не скажешь, всё правильно.
— А оставь-ка мне, пап, ключ от кладовки с инструментами. Сам отремонтирую. Подобью сухие клинья, сменю шурупы. Сумею!
Отец посмотрел на Микиня, кивнул ему серьёзно:
— Не забудь только в отверстия от старых шурупов забить втулочки, а то держаться не будет.
— Знаю, — басом сказал Микинь. — Что я, первоклассник, что ли?
РАЗВЕ ВИНОВАТ ДЛИННОУХИЙ?
К зайцу Длинноухому пришли тяжёлые времена. Под глубоким снегом скрылся его обеденный стол. Высоченные сугробы лежат на капустном иоле, где до самых метелей можно было лакомиться хрупкими сладковатыми листьями. Под твёрдым снежным покрывалом скрылись сочные зеленя ржи на опушке. Что делать голодному зайцу? Как жить?
Едва наступают сумерки, Длинноухий поднимается с лёжки и всю ночь петляет по заснеженным полям. Но ничего не может найти. К утру он возвращается к себе под куст тальника на краю поля ещё более голодный и совсем измученный.
Погрызёт безвкусную ветку, поточит зубы — и спать.
Проходит одна ночь. Другая.
На третью ночь Длинноухий забирается в лес, поискать какую-нибудь добрую осинку, которая позволит ему полакомиться своими ветвями.
Но нет такой осины.
Заяц встаёт на задние лапы, тянется, а достать до ветвей так и не может. Ему кажется, что летом осинки были куда ниже.
А Дед Мороз ходит по лесу, стучит по деревьям. Его удары, словно выстрелы, далеко разносятся в морозном воздухе.
Зайцу становится страшно. Что есть сил он мчится из лесу — через поле, через луг. И неожиданно выскакивает прямо к колхозному плодовому саду. Заяц слышит, как сладко пахнет яблоневая кора. Голодная судорога сводит его живот. Длинноухий подскакивает к яблоне, поднимается на задние лапы. Но зубы вонзаются в какую-то плотную массу. Отвратительно безвкусную.
Заяц не знает, что Микинь вместе с другими ребятами из пионерского отряда ещё осенью старательно обернули стволы яблонь газетами и мешковиной, чтобы защитить молодые деревца от мороза и острых заячьих зубов.
Длинноухий обследует одно дерево, второе, третье…
И вот — о радость! — попадается неряшливо обвязанная яблонька. Газета на ней висит клочьями.
Наутро садовник замечает обглоданное яблоневое деревце. Его уже нельзя спасти.
Садовник пускает собак по следу Длинноухого, поднимает его с лёжки и грозно клянётся наказать разбойника…
А разве виноват Длинноухий?
НЕРЯХА
— Заяц не виноват, — сказал Микинь на классном собрании. — Виноват Клавс Музыкантик. Поленился как следует обмотать ствол. Если не верите, посмотрите на ноги этого неряхи. Шнурки у него вечно развязаны и волочатся по грязи. Глаза бы не глядели! Он и на яблоньке ни одного узла как следует не завязал…
Клавс сидел красный и молчал. Сказать было нечего.
ПИСЬМЕНА НА СНЕГУ
Всё злее зима, всё глубже снега.
Вьюги намели на дорогах высокие сугробы. Овраги и ложбины занесены доверху. Под тяжестью снега гнутся, а то и ломаются молодые берёзки и сосны.
Когда метель утихает, под скупым зимним солнцем на свежем снегу появляются занятные письмена.
Многое можно узнать по ним о лесных зверях и птицах. О том, как трудно им приходится в это время года, когда ни в лесу, ни в поле не остаётся никакой еды, а рыба в озёрах задыхается под толстым слоем льда и снега.
Микинь любит лес. И знает, что зимой о зверье надо заботиться. Выучив уроки, он становится на лыжи и несёт к дальнему оврагу добрую охапку клевера или сена. Он рассовывает клевер между кустами так, чтобы, поднявшись на задние лапы, Длинноухий мог до него дотянуться.
Микинь с умом выбирает кусты. Сено должно плотно застрять между ветками, чтобы заяц не вытащил всю охапку сразу и ветер не раскидал бы сено попусту.
У зайца-то ведь умишко заячий!..
В узенькую щель между ветвями Микинь всовывает морковку или свёклу. Пусть серый немножко полакомится.
Ого, сколько он тут напетлял ночью! Теперь небось спит где-нибудь неподалёку под кустом.
И Микинь громко зовёт его:
— Серый, кушать подано!
Микинь, конечно, шутит. Он знает, что Длинноухий придёт сюда только после захода солнца.
ЛАКОМОЕ БЛЮДО
Микинь зашёл на колхозный ток, где бригада провеивала зерно.
— Отсыпьте мне, пожалуйста, немного отвеянных сорняков.
— На что тебе этот сор?
— Устрою пир куропаткам. Для них семена сорняков — лакомое блюдо.
«О ЧЁМ РЕЧЬ!»
Старый Андриевиньш был очень неразговорчивым человеком. Но с Микинем он охотно беседовал о рыбалке, охоте, о погоде на завтра и других действительно важных и интересных вещах.
Услышав о куропатках, он сказал Микиню:
— О чём речь! Только в риге твоих куропаток может слопать кот.
— Кот? Что же делать?
— Если хочешь помочь птицам всерьёз — поставь кормушку подальше от посёлка. Чтобы кот не мог незаметно подкрасться.
— А пить они где будут, ручей-то покрылся льдом?
— О чём речь! Вечером пойдём и сделаем проруби. Заодно и рыбам поможем. Не то они задохнутся подо льдом. Какой тогда летом будет клёв? О чём речь!
СТАРАЯ РИГА
В стороне от посёлка, почти возле леса, под зеленоватой обомшелой крышей скособочилась приземистая старая рига.
Весной под её стрехами греются на солнышке ящерицы, а осенью на клочковатой крыше звонко кричат молодые грачи и галки, хвастая друг перед другом тем, как высоко они умеют летать. Они очень гордятся и тем, что научились находить себе корм, а значит — стали совсем взрослыми. Настолько взрослыми, что не боятся даже кота — огромного лохматого чудовища, глаза которого иной раз сверкают в темноте пыльного тока. Не боятся, и всё! Пусть знает! Они готовы повторять это хоть весь день. Во весь голос…
Зимой Дед Мороз заботится о прочности старой риги, простукивая топориком её столетние брёвна. Но брёвна хоть и подгнили местами, всё ещё крепкие и твёрдые, словно кость. Постоит, постоит ещё старая рига.
Мягким снегом, точно одеялом, Дед Мороз укутывает худую тесовую кровлю, залепляет щели в стенах. Теперь каждому зверю и птице в морозную вьюжную ночь будет где укрыться от холодного ветра и стужи.
А утром, отправляясь дальше, каждый пишет на снегу благодарность старой риге за тёплый и уютный ночлег.
Не верите?
Напрасно. Зимним утром встаньте пораньше и сходите посмотрите. Если ночью выпадет свежий снежок, вы легко сможете всё прочесть.
Не умеете читать следы на снегу?
Научитесь! Обязательно научитесь!
ПИСЬМО
Однажды, возвращаясь из школы, Микинь сделал крюк, чтобы навестить старую ригу. Накануне была оттепель, снег затвердел, и лыжи скользили особенно легко. На снегу возле риги, в самой риге и на пыльном току, где осенью молотят хлеб, мальчик нашёл множество новых следов.
Посмотрел Микинь, подумал, хотел прочесть написанное, но не сумел.
Пошёл к отцу.
— Папа! В старой риге ночевали какие-то птицы. Не могу разобрать кто. Похоже, целая стая. Везде наследили!
Отец пошёл с Микинем к риге. Ему следы открылись сразу.
— Это куропатки. Запомни хорошенько: следы — хорошо раскрытые трёхпалые ланки. В последнее время куропатки у нас большая редкость. А жаль! Красивые птицы. Обычно они ночуют под снегом, как и тетерева. Надо их подкормить, не то погибнут. Ну-ка почитаем, что они тут написали.
И отец помог Микиню прочесть письмо куропаток.
«Человек! Мы нашли твоё большое гнездо среди поля. Не сердись, что без твоего разрешения зашли в него и переночевали. Мы устали и замёрзли. Снег в лесу и в поле оказался таким твёрдым, что под него невозможно было забраться. И ещё мы были страшно голодны: за целый день нам не попалось даже самого маленького зёрнышка луговой овсянки. В сумерках мы долго бегали и разгребали снег у дверей твоего гнезда. Иначе мы не могли попасть в него.
Мы долго снег разгребали вокруг твоего дома.
Искали зерно, зерно, зёрнышко.
Но не нашли ничего. Ничего.
Холодно!
Измученные голодом, мы вошли в твоё гнездо, человек.
Надеясь, что внутри еда найдётся.
Холодно!»
Микинь слушал и представлял себе, как всё происходило.
Впереди бежит старая куропатка. Она бывала здесь ещё в студёные зимы своей далёкой юности.
Вот куропатка уверенно нырнула в тёмный лаз, когда-то прорубленный для цыплят. Но бегущая за ней стая в страхе остановилась. Птицы привыкли нырять в мягкий, ослепительно-белый снег, а здесь перед ними тёмная нора. Может быть, там, внутри, ловушка?
И всё же голод побеждает страх.
Птицы осторожно ныряют под дверь.
Старательно стучат клювами и лапками.
Но попусту.
На старой риге уже много лет не молотят и не просеивают жито.
Усталые птицы засыпают здесь же, прямо на земле…
Птицам кажется, что они ещё не успели и глаз сомкнуть, как старая куропатка уже поднимает их:
— Цирреб! Цирреб! Уже светает! Оставаться здесь опасно!
Птицы выскакивают из риги и — спуркш! — дружно взлетают, широко раскинув крылья.
— Спасибо тебе, старая рига, ты дала нам ночлег в трудный час. Спасибо! Спасибо! Прощай!..
ПО НАСТУ
В полдень солнце стало подниматься довольно высоко, и под его тёплыми лучами заметно оседают сугробы.
Деловито застучала капель.
Влажный ласковый ветер несёт острые волнующие запахи леса и свежести.
А ночью возвращается зима. Мороз сковывает подтаявшую землю, превращает её в твёрдый наст.
Микиню нравится бегать в валенках но заснеженному, но упругому теперь полю. Можно топать и прыгать сколько хочешь, и лишь кое-где возле кустарника ноги проваливаются сквозь корку наста.
И Дуксис рад побегать. Ошалев от солнца и весеннего воздуха, он с лаем носится вокруг Микиня.
Но Микинь уже не маленький, чтобы бегать наперегонки с собакой.
Он идёт точно по азимуту. Напрямик к Тетеревиному болоту. Вообще-то это не очень далеко: по мосткам через Студёный Ручей, мимо берёзовой рощи, через луг и перелесок. И всё.
Под мышкой у Микиня топорик, в руке верёвка. Он идёт размеренным шагом опытного ходока и путешественника.
Студёный Ручей остался позади.
Пройдена роща.
На краю луга Дуксис поднимает зайца и, повизгивая, бросается за ним вдогонку, как в давние молодые годы.
Однако очень скоро, устало высунув язык, Дуксис возвращается к Микиню. Сконфуженный, он теперь плетётся позади. Что поделаешь — годы!
— Отчего же это Длинноухий не подождал тебя, а? — посмеивается Микинь.
— Bay, — виновато щурится Дуксис. — Старость не радость.
Вскоре они добираются до перелеска.
В тени деревьев наст хрупкий. Снег под ним сухой и рассыпчатый, словно соль. Под ветвистой елью Микинь вдруг проваливается ниже пояса. Дуксис смотрит на друга, косо свесив ухо, он тоже настроен насмешливо.
— Bay, вау! Что это с тобой? Нашёл лисью нору?
Но опыт пошёл на пользу. Теперь Микинь более осторожен и держится незатенённых мест, где снег подтаял поглубже и корка настыла потолще.
Перелесок вывел к пригорку, и за ним, наконец, открылось Тетеревиное болото, поросшее мелкими хилыми берёзками. Микинь растягивает на снегу верёвку и топориком осторожно срубает с разлапистых елей нижние ветви. Собрав охапку еловых лап, Микинь туго обвязывает её верёвкой, забрасывает ношу на плечо и направляется прямо к болоту.
Среди низкого березняка Микинь находит поляну, на которой каждую весну токуют тетерева. Кое-где на токовище возле кустов ещё сохранились остатки охотничьих шалашей — скрадок.
Этой весной Микинь тоже станет охотиться на тетеревов. Нет, он не будет стрелять из ружья, он будет охотиться с фотоаппаратом «Смена» и постарается добыть самые редкие кадры из жизни этих удивительных птиц, заснять напряжённость их отчаянных схваток.
Поэтому Микинь должен заранее приготовить себе надёжную скрадку, заменить сломанные ветки шалаша. Микинь увлёкся ремонтом и не замечает, что Дуксис жмётся к его ногам, а шерсть у него на спине встала дыбом.
— Не путайся под ногами, — сердится Микинь и отталкивает собаку, чтобы вытащить доску для сиденья — она слишком глубоко вдавилась во мшистую кочку.
— Bay, вау! — нервничает Дуксис. — Неужели ты ничего не чувствуешь? Ну и ну! — Дуксис повизгивает и ни на шаг не отходит от Микиня.
Но тот занимается своим делом и не обращает на Дуксиса никакого внимания.
Закончив работу, Микинь не торопится возвращаться домой, как полагалось бы поступить, а бездумно направляется прямо в ту сторону, откуда несётся угрожающий мерзкий запах. Ну и легкомысленные же существа, эти люди!
Но Дуксис не может бросить Микиня в беде! Предостерегающе повизгивая, он всё-таки преданно бежит следом за Микинем прямо навстречу опасности.
Дуксис не знает, что мальчик решил посмотреть заодно, в порядке ли кормушки для косуль возле Большого дуба. Вскоре Микинь находит следы косуль, ведущие к кормушке. Следы глубокие, потому что тонкие и острые копытца косуль проваливались сквозь хрупкий наст.
И вдруг Микинь останавливается. Следы рассказывают ему о кровавом горестном конце. Вот косули заметили хищника и бросились наутёк. Но разве убежишь, если ноги проваливаются чуть не по колено!
Несколько прыжков — и хищник догоняет жертву…
На притоптанном, забрызганном кровью снегу видны отпечатки крупных лап.
Волк!..
— Bay, вау! — не выдерживает Дуксис. — А о чём я тебе толкую всё время!
— Да, — вздыхает горестно Микинь, — пригодилось бы мне ружьё. Уж показал бы я этим хищникам!
АВОКСНЕ РАЗЛИЛАСЬ
Давно не было такой ранней и бурной весны.
В апреле пришли плотные сырые туманы и тёплый дождь.
В несколько дней они смыли весь снег.
Вешние воды залили овраги, канавы и низины.
Скрылись под водой мостки и мостики.
Холодный ручей мчится с рёвом, словно прорвал запруду, а река Авоксне разлилась до самого леса. И стала грозной и широкой, словно Даугава. Сбросив зимние оковы, река с шумом уносит последние льдины и спокойную сонливость со свежеумытых деревьев.
Авоксне разлилась!..
ВРЕМЯ ВИТЬ ГНЁЗДА
В небе слышны радостные крики птиц. Закончился, наконец, тяжёлый и опасный путь домой из далёких тёплых стран.
Поют и веселятся не только вернувшиеся, но и те, которые зимовали в здешних лесах. Они радуются, что нет больше длинных морозных ночей, что солнце с каждым днём поднимается всё выше и греет всё ласковее.
Берёзы на выгоне полны скворцов. Все скворечники Микиня уже заняты.
Вечером над лугами стоит весёлая разноголосица: блеют бекасы, «пор-пор-пор», — кричат вальдшнепы, «пе-пе-пе», — стараются у реки чирки и красноголовки, на болоте звонко голосят журавли.
Утром, ещё в полной темноте, добрых людей пугают боевые клики тетеревов:
— Чуу-фишш!
И тотчас же с ноля поднимается стая далёких путешественников-гусей. С криками «га-га-га!» они летят через лес и исчезают в фиолетовом рассвете.
О близости восхода возвещает едва слышная из высоты трубная песнь лебедей.
Тысячами голосов птицы приветствуют солнце, славят весну. Щебечут, свистят, дудят, трубят, ухают, радостно возглашая:
— Время вить гнёзда!
— Время вить гнёзда!
МУЖСКИЕ ДЕЛА
Авоксне сорвала пешеходный мостик. Как быть? Беда в том, что теперь никак нельзя попасть за реку на новую ферму черно-бурых лисиц.
Председатель не знает, что придумать, ломает голову. А тем временем Микиню доверено настоящее мужское дело. Вернувшись из школы, он торопливо проглатывает оставленный в припечке суп, надевает длинные резиновые сапоги и спешит на берег.
Танз! Танз! Танз! — железным бруском Микинь стучит по рельсу, подвешенному на толстом суку чёрной ольхи.
Это условный сигнал.
В конце вагона появляется девушка в белом кожушке, зоотехник Вильма. Она должна каждый день переправляться через реку на ферму и осматривать малышей, только что появившихся у лисиц.
— Поедем, что ли? — Вильма спрашивает, словно сомневаясь.
— О чём речь! Конечно, поедем. Садись в лодку, — отвечает Микинь, всматриваясь в противоположный берег.
Авоксне вздымает и перекатывает высокие волны, точно далёкая Даугава…
Микинь деловито плюёт на ладони и берётся за вёсла.
КУКУШКА ЗАКУКОВАЛА
«Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!»
Далеко за лесом до самых сумерек слышится эта бесконечная песня.
Кукушка закуковала…
Отшумели вешние талые воды, обсохли и зазеленели поля и пригорки, и жаворонки звонко возвестили о начале сева.
Деревья, трава, кустарники, цветы жадно пьют земляной сок. Проклёвываются бойкие ростки, раскрываются нежные клейкие листочки.
Лиственный лес сбросил тёмную зимнюю свитку, развесил пшеничные фонарики-серёжки, весь в серо-зелёной дымке…
А кусты черёмухи словно усыпаны белым снегом.
Синичка на всякий случай отлетела подальше от них. А умный чижик принялся рассказывать трясогузке о том, как однажды Матушка-зима забыла на черёмухе свой пуховый пушистый платок…
Его рассказ слышит соловей. Он не верит чижику. Он знает, что чиж сочиняет сказку. Но ему кажется, что сказка должна быть другой.
Соловей усаживается на черёмуховую ветку и поёт о Весне-купаве, которая намела здесь целый сугроб душистых весенних цветов.
И кукушка днём вторит соловью:
— Ку-ку-ку-пава! Ку-ку-ку-пава! Ку-ку-ку-пава!
ШАРМАНЩИК
Дзз-дзз-дзз — точно огромный шмель, гудит на холме трактор. На солнце сверкают лемеха плуга.
По вспаханному и проборонённому полю катит сеялка.
На пашне, в саду, на пасеке, в загонах — везде деловито снуют люди. И старые и молодые хлопочут с раннего утра и до позднего вечера. А как же иначе — настала самая ответственная пора весенних работ — посевная.
Больше всех успевает в эти дни друг и советчик Микиня в делах рыболовных и личных — старый Андриевиньш. Первый колхозный пенсионер, он добровольно взял на себя непростые заботы о ремонте инструментов и снастей.
Уже с середины апреля Андриевиньш начинает плохо спать по ночам: то ломит в костях, то слишком звонко распоются грачи. Едва приближается сероватый рассвет, Андриевиньш уже суетится возле мастерской с инструментами.
У мастерской страшно скрипучие двери, а старому Андриевиньшу то и дело надо принести что-нибудь с улицы.
Соседи высовываются из окон и спросонья недовольно ворчат:
— Нельзя ли включать эту шарманку попозже?..
Андриевиньш никому не отвечает, но ещё несколько раз открывает и закрывает дверь. Скрипучая музыка эхом отзывается в роще за посёлком, и даже заядлый соня, не выдержав, поднимается с постели.
— Вставайте, вставайте, — улыбается в усы Андриевиньш. — Самая пора за работу приниматься…
ЯБЛОНЬКА ПЛАЧЕТ
Посевная шла своим ходом. Весь инвентарь, вся техника давно уже отремонтированы, и старый Андриевиньш принялся потихоньку впрок строгать зубья для граблей — сенокос-то не за горами.
Однажды перед обедом к нему в сарай влетел Микинь.
— Вы только поглядите, как этот длинный Петер всё перепетрил… перепортил… перепортил, — от злости Микинь даже запутался. — Деревья давно полны сока, а он решил ветви обрезать!
Длинный Петер недавно был переведён из конюшни в садоводческую бригаду, потому что никак не мог перебороть свой страх перед большим гнедым жеребцом.
Петер очень старался показать себя на новой работе с самой лучшей стороны. Вчера он остался в саду и после того, как все ушли домой, взял большие садовые ножницы и обрезал Микиневу яблоньку так, словно перед ним была не яблонька, а декоративный куст.
Из всех порезов капает у яблоньки сок.
Яблонька плачет…
ПОЧЕМУ ЯБЛОНЯ ПЛАКАЛА?
Краса моей земли —
Все яблони цвели
В сиянье вешних дней.
Одной случилось плакать слёзно —
Садовник ветви срезал ей,
Но слишком поздно… Слишком поздно…
Страдает яблоня и, жалуясь весне,
Не говорит — поёт:
— Ну как цвести, как плодоносить мне. —
И слёзы льёт… И слёзы льёт…
В соцветьях яблоней весна
Румяна и красна.
Но сникли ветви до земли.
Ей больше не цвести… Ей больше не цвести…
ПЕСНЯ ВЕСНЫ
Пушистые меховые почки разбежались по вербе.
Зацвела золотистая калужница.
Пышным цветом вспыхнула буйная сирень.
Белая.
Фиолетовая.
А оттенков и не перечислить: синеватый, лиловый, голубой…
Цвета чуть заалевшего рассветного неба. И просто сиреневого. Он-то и дал название цветам, кустарнику — сирень…
Затем наступила пора цвести яблоням, груше, вишне.
Раскрылись медовые липовые почки.
И луговые цветы надели свои самые красивые платья.
Всё цветёт!
Сколько красок в мире, сколько запахов и звуков!
Звенят крыльями комары и стрекозы.
Гудят шмели и пчёлы.
Щебечут и поют птицы.
И люди поют хорошие песни после трудового дня.
Это — весенние песни.
Песни цветения.
Песня весны.
ЛЕТО
Яблони стряхнули нежные весенние лепестки.
И там, где были цветы, заметны теперь маленькие завязи — будущие плоды.
Ночи тёплые, наполненные густым ароматом цветов, травы, земли.
В комнатах открыты окна, и всё равно душно.
Зато какое наслаждение купаться!
Микинь бегает на речку утром и вечером, в полдень и после полдника. Вода как парное молоко!
Голавли попрятались и из глубин омутов равнодушно глядят на самую соблазнительную приманку.
Под вечер на опушке леса появляется косуля. Самец, гордо подняв рогатую голову, неторопливо оглядывает окрестность. И вдруг бросается в волглую луговую траву. Катается с бока на бок, прогоняет мошкару и оводов, так надоевших за день…
А трава мягкая, прохладная, душистая.
ДОЖДЬ
Кажется, весь свет потонул в сером тумане.
С самого утра моросит тёплый дождик.
А в селе радуются ему: не надо поливать сады и огороды.
И косари довольны.
Отец Микиня, бригадир, косит в первом ряду. Остановившись, чтобы наточить косу, он улыбается и говорит:
— В дождь скосишь, в солнышко в стога соберёшь…
А вот грабельщикам, пока дождь моросит, делать нечего. И они расходятся кто куда, по своим делам.
Микинь идёт к старому Андриевиньшу.
— В такую погоду, думаю, неплохо клюёт, — говорит мальчик, как бы раздумывая вслух. И, видя, что Андриевиньш кивает ему в ответ, торопливо выпаливает, что он как раз накануне наловил зелёных кузнечиков. Таких огромных и толстых! А может ли быть лучшая наживка для голавлей и язей? Нет, конечно!
— О чём речь! — соглашается старый Андриевиньш. — Ничего более путного в такую погоду и придумать нельзя. При таком дожде вот-вот грибы пойдут.
И оба деловито направляются к речке с удочками на плече.
ОТСТАЮЩИЙ
Во второй бригаде дожди залили сено. Потемневший, словно грозовая туча, бригадир Путрамгандис[1] до работы и сразу после неё мчится на мотоцикле в контору колхоза. Спешит он так, что только брызги и грязь летят во все стороны.
В конторе Путрамгандис свирепо крутит ручки радиоприёмника, надеясь услышать благоприятный прогноз погоды. Но метеорологические сводки, вот уже который день, звучат одинаково:
«Погода облачная с прояснениями… Местами кратковременные дожди…»
— Ничего себе, кратковременные, — возмущается Путрамгандис, — валки сена стоят в воде, вот-вот начнут гнить. Того и гляди, всё сено пропадёт.
А в первой бригаде люди не жалуются на погоду. Они загодя приготовили колья, жерди, ерши и, как только проглядывает солнышко, закладывают сено в скирды. Будто шалаш ставят или соломенную избушку на курьих ножках.
Микинь и Эйдис каждую скирду накрывают прозрачной плёнкой. И сено оказывается как бы под крышей.
— Чудилы! — ворчит Путрамгандис, притормозив на своём грохочущем мотоцикле. — Не смешили бы добрых людей! Разве этими модными накидочками можно одолеть небесный поток…
Микинь ему спокойно отвечает:
— Ещё как можно, потому что это не модные накидочки, а первоклассный полиэтилен. Знать бы надо, товарищ Путрамгандис!
БАБЬЕ ЛЕТО
За лето глубоко прогрелась земля. Потеплела вода в самых холодных лесных омутах. Но заканчивает солнце свою щедрую летнюю работу.
Теперь в полдень оно не поднимается к зениту, как поднималось в день Ивана Купалы. По утрам всходит чуть позже, по вечерам чуть раньше закатывается.
Ночи темнеют и становятся длиннее.
И всё-таки они ещё такие тёплые, что рыболовы спят у своих увешанных колокольчиками удочек прямо на голой земле. И не чувствуют, что костёр давно погас…
Ветви яблонь склонились под тяжестью плодов, смородина усыпана красненькими бусинками, в лесу на полянах разлилось синее черничное море, а кочки на солнечных вырубках все в алых гроздьях брусники. Есть чем полакомиться молодым тетеревам!
Золотые прежде нивы темнеют. Колосья пшеницы наливаются спелой медной тяжестью.
И вот как-то утром в поле за Большим холмом запел свою песню комбайн. Сильный и ловкий, косарь и молотильщик, он с весёлым шумом пустился в путь.
Позади него остаются валки соломы.
Микинь с бригадой школьников дружно сгребают солому, а потом вилами перекидывают её в кузов грузовика. Солому отвозят на фермы и там укладывают в огромные стога.
А в колхозные закрома со звоном сыплется тяжёлое золотое зерно…
ЛУКОШКО ГРИБОВ
Знаете, когда появляются первые грибы?
Когда разомлевшую от тепла жаждущую землю напоят щедрые и тёплые летние дожди.
Туманным росным утром в лесу из земли неожиданно выглядывают синие и розовые, фиолетовые и жёлтые сыроежки. Словно цветы расцвели. Возле кустов можжевельника красуются щеголеватые мухоморы. На длинных ножках поднялись из травы, словно зонтики, бледные поганки. Застенчиво зарозовели пушистые волнушки. Во мхах проклюнулись яично-жёлтые лисички. Там же неподалёку вы непременно наткнётесь на стаю горьковатых ольхоток, бурых, словно пропитанных болотной влагой, а повыше, на пригорке под соснами вытянулась навстречу солнышку королевская рать боровиков. В берёзовых перелесках гордо поднялись стройные подосиновики в алых и оранжевых шапках.
Срежешь такой подосиновик, и на твоих глазах срез синеет, становится тёмным.
Возвращаешься домой с полной корзинкой. Доволен походом, но отчего-то немного грустно. И верно. Первый туесок земляники обещал впереди длинное щедрое лето. А корзина грибов предвещает близкую осень. Так оно и есть.
Прощай, лето!..
ЦВЕТЁТ ВЕРЕСК
Горюют пчёлы.
Совсем недавно прямо вокруг ульев цвели сады. Было весело, шумно, и с каждой ветки слышалась пчелиная песня.
Скошены луга.
Отцвели липы.
Не осталось разноцветных, колышущихся на ветру полей: белого — с цветущим клевером, алого — с гречихой, фиолетового — с фацелией.
Не осталось ни одного заповедного местечка, где можно было бы разжиться хоть каплей нектара.
И пчёлы летят далеко через луга, зеленеющие отавой, через полосатые поля и солнечные полянки в зелёный Бор Белых Грибов.
В бору цветёт вереск. Пригорки по-праздничному алы.
Но обратный путь долог и труден.
Не каждая пчёлка может одолеть трудную дорогу.
И как только убрали пшеницу, пасечник Цибинь созвал людей на большую толоку[2] — дружно не трудно.
И пасеку перевезли на вересковые пастбища.
Синие, зелёные, жёлтые ульи живописно рассыпались в бору под соснами.
Издали Бор Белых Грибов стал похож на пёстрый дачный посёлок.
И ожили пчёлы…
Цветёт вереск. И громко звучат басовитые медоносные песни.
НАГРАДА
Первое сентября. Прозвенел школьный звонок.
Трудно сразу с головой уйти в учебные дела. Ладони ещё горят и живут колхозной незаконченной работой. Одни ребята только что убирали зерно на полях, другие — работали в саду, третьи — выращивали карпов в искусственных прудах.
Девочки с утра до вечера пропадали на птицеферме, возились с гусями, утками, курами; на фермах молодняка кормили телят, доили коров. Всё это было вчера и даже ещё сегодня утром.
В короткие перемены каждый торопится рассказать о своём. Как же много, оказывается, они успели! Чему только не научились за свои школьные каникулы!
А Микиня ждал сюрприз.
За хорошую работу в полеводческой бригаде и в саду Микиня премировали путёвкой в Артек.
— Счастливый, — улыбнулась ему учительница, — в Крыму ты догонишь лето.
Микинь и вправду чувствовал себя счастливым…
1955–1962 гг.
ОСЕНЬ
Первые заморозки — и лес разоделся в багрец и золото.
Берёзовые рощи стоят солнечные, пышнолистые, нарядные. Куда ни посмотришь, всё в позолоте. Совсем не видно зелёных по-прежнему сосен и елей.
И осинник осенью расцвёл на диво.
Подует ветер, затрепещут лёгкие светлые листья — кажется, скачут по дереву озорные солнечные зайчики.
А есть у осин листья красные, червлёные, не то налитые спелым рубиновым соком, не то просвеченные теплом осеннего солнца.
Клёны порыжели. Их листья напоминают теперь румяную корочку только что испечённого хлебного каравая.
Алыми гроздьями вспыхнула рябина, приглашая полакомиться сочными своими плодами.
Яркую торжественную мантию накинул на плечи лес и далёким трубным кликом лебединой стаи прощается с уходящим летом.
Осень… Осень…
ОХАПКА СОЛОМЫ
На обочине лесной дороги застряла охапка соломы. Сердитый сук ольхи сорвал её с высокого воза.
Два дня солома красовалась на солнце среди пышной и сочной придорожной травы.
«Я словно пригоршня золота на бархатном ковре, — думала солома, — как жаль, что мне самой нельзя полюбоваться этой прекрасной картиной».
Потом пришла пора долгих дождей.
Солома потемнела, набухла и потеряла прежнюю золотистость.
— Вот она, о-чив-чив-че-видная сущность, — многозначительно произнёс старый воробей, который не сумел отыскать в охапке соломы ни одного самого маленького зёрнышка.
Солома вспыхнула от стыда — и стала тёмной и тусклой.
— Вы слишком привередливы, — попрекнула воробья деловитая полевая мышка. — Следовало бы сказать: «С негодной овцы хоть шерсти клок!»
Она проворно вытащила из охапки сухую соломину и, довольная, потащила её к себе в нору.
О ЧЁМ ШУМИТ ДУБРАВА
Холодный осенний ветер сердито срывает с деревьев последние листья.
Сеет и сеет надоедливый мелкий дождь. Тяжёлые капли уныло падают с потемневших голых ветвей на мокрую землю. На чёрный лес траурным покрывалом лёг тяжёлый серый туман.
А уцелевшие листья шепчут друг другу:
— Держитесь! Держитесь! Не падайте!
А держаться всё труднее: иссяк, не струится больше в ветвях животворный зелёный сок. И наступает миг, когда они уже не в силах удержать последние свои листья.
Подхваченные ветром, листья медленно опускаются вниз, на землю, чтобы стать плодородной почвой, которая весной подарит миру новые зелёные ростки.
И только могучие дубы долго остаются кудрявыми.
Дубрава сердито шумит, удерживая редеющую листву в знак своей верности лету.
КУСТАРНЫЙ ЛЕКАРЬ
Весь день в саду горит костёр.
Белый горьковатый дым плотным столбом уходит в высокое холодное небо.
До самых вечерних сумерек возятся в саду ребята из кружка садоводов.
Девочки сгребают опавшие листья, мальчики на носилках относят их к костру и с весёлым уханьем швыряют в огонь.
В саду становится чисто и пусто.
Тедису поручено, можно сказать, самое важное дело.
Огромными ножницами он осторожно срезает с кустов смородины и крыжовника сухие и сломанные ветки. Мальчик очень старается. Вид у него серьёзный и озабоченный.
А ребята смеются и называют Тедиса кустарным лекарем.
Ярко вспыхивают ветки в костре. Горьковатый дым высоким столбом уходит в тёмное осеннее небо.
МОХОВЫЕ БОРОДЫ
Байба принесла в сад жёсткую щётку и полное ведёрко извести.
Щёткой она старательно соскабливает со стволов старых яблонь моховые наросты.
— Ну, чем не борода? — смеётся девочка. — Очень похоже и такая же колючая.
Чистые стволы Байба ласково мажет жидкой известковой мазью.
Теперь яблоньки могут жить спокойно.
ИЛЗИТЕ И БАБУШКА
Мороз…
Озеро покрылось блестящим льдом.
Улетели последние утки.
Дни стали совсем короткими, а ночи длинными-предлинными.
Теперь Илзе добирается до школы в полной темноте.
Кажется, ещё не расцвело как следует, а звонок зовёт обедать. Дежурные по столовой не успели даже перемыть посуду, а уже собираются вечерние сумерки.
В классе целый день не выключают электричество.
Дома Илзе читает рассказ «При свете лучины». Немного подумав, она спрашивает бабушку:
— Сколько свечей может быть в одной лучине?
— Кто его знает, внученька! Лучина есть лучина. Бывало, прядёшь пряжу, хорошо, если нить видишь.
— А почему же вы не провели электричество? Что, и на ферме коров руками доили? Да? Ну, и в отстающем же колхозе вы жили!
— Колхозы, деточка, нам в ту пору и во сне не снились. Жили по господскому велению, по барскому хотению.
В окно глядит большая яркая луна.
В морозной ночной тишине гулко потрескивают деревья.
А в бабушкином доме тепло и уютно.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
К полудню мороз потихоньку смягчается, а под вечер влажным делается ветер.
Серое небо, похоже, нависло над самыми крышами, а на клёны надвинулась тяжёлая шапка мглы.
В сумерках ветер на миг задерживает дыхание.
И в тишине из сырого туманного неба легко и неторопливо опускаются первые редкие снежинки. Кажется, они родились где-то совсем низко, рядом, рукой можно достать.
Снегопад усиливается. В снопах света под фонарями возле школы белые снежинки кажутся застывшими в воздухе. И нет им числа…
Снег стелется мягко и тихо, ласково укутывая лес и поле, дома и фермы.
И вдруг внезапный порыв ветра закручивает белый вихрь. Лихой снежный хоровод несётся не разбирая куда. Запорошило, перепутало все тропинки. И уже не поймёшь, где земля, где небо.
Метель…
ГОТОВЬ САНИ ЛЕТОМ, А ТЕЛЕГУ ЗИМОЙ
Мороз сковал реки и озёра. Снег улёгся высокими сугробами.
Сразу после Нового года начались школьные каникулы. Микинь аккуратно сложил в шкаф книги и полез на чердак за санями.
А саней нет. Полдня чердак перерывал, весь в пыли перемазался, пока нашёл их под стрехой, среди кучи разного хлама. И кто их только туда засунул?.. Какая… Впрочем, дело давнее. Может, и сам. Разве теперь вспомнишь…
Внизу посмотрел внимательно — вот те и на! С одного полоза у саней железка слетела. Стойки шатаются, как молочные зубы. С горки на таких санях не съедешь — развалятся.
Пошёл Микинь к отцу намекнуть, что починить не мешало бы.
Отец отмахнулся:
— Некогда мне сейчас, в лес надо ехать, рубить брёвна для нового колхозного посёлка. В субботу вернусь, отремонтируем.
У Микиня от обиды лицо вытянулось: до субботнего вечера как раз половина каникул пройдёт.
А отец своё:
— Кто же виноват, а? Раньше о санках вспомнить надо было. Знаешь пословицу: «Готовь сани летом, а телегу зимой». Это, брат, тебе наука.
Вздохнул Микинь, но ничего не скажешь, всё правильно.
— А оставь-ка мне, пап, ключ от кладовки с инструментами. Сам отремонтирую. Подобью сухие клинья, сменю шурупы. Сумею!
Отец посмотрел на Микиня, кивнул ему серьёзно:
— Не забудь только в отверстия от старых шурупов забить втулочки, а то держаться не будет.
— Знаю, — басом сказал Микинь. — Что я, первоклассник, что ли?
РАЗВЕ ВИНОВАТ ДЛИННОУХИЙ?
К зайцу Длинноухому пришли тяжёлые времена. Под глубоким снегом скрылся его обеденный стол. Высоченные сугробы лежат на капустном иоле, где до самых метелей можно было лакомиться хрупкими сладковатыми листьями. Под твёрдым снежным покрывалом скрылись сочные зеленя ржи на опушке. Что делать голодному зайцу? Как жить?
Едва наступают сумерки, Длинноухий поднимается с лёжки и всю ночь петляет по заснеженным полям. Но ничего не может найти. К утру он возвращается к себе под куст тальника на краю поля ещё более голодный и совсем измученный.
Погрызёт безвкусную ветку, поточит зубы — и спать.
Проходит одна ночь. Другая.
На третью ночь Длинноухий забирается в лес, поискать какую-нибудь добрую осинку, которая позволит ему полакомиться своими ветвями.
Но нет такой осины.
Заяц встаёт на задние лапы, тянется, а достать до ветвей так и не может. Ему кажется, что летом осинки были куда ниже.
А Дед Мороз ходит по лесу, стучит по деревьям. Его удары, словно выстрелы, далеко разносятся в морозном воздухе.
Зайцу становится страшно. Что есть сил он мчится из лесу — через поле, через луг. И неожиданно выскакивает прямо к колхозному плодовому саду. Заяц слышит, как сладко пахнет яблоневая кора. Голодная судорога сводит его живот. Длинноухий подскакивает к яблоне, поднимается на задние лапы. Но зубы вонзаются в какую-то плотную массу. Отвратительно безвкусную.
Заяц не знает, что Микинь вместе с другими ребятами из пионерского отряда ещё осенью старательно обернули стволы яблонь газетами и мешковиной, чтобы защитить молодые деревца от мороза и острых заячьих зубов.
Длинноухий обследует одно дерево, второе, третье…
И вот — о радость! — попадается неряшливо обвязанная яблонька. Газета на ней висит клочьями.
Наутро садовник замечает обглоданное яблоневое деревце. Его уже нельзя спасти.
Садовник пускает собак по следу Длинноухого, поднимает его с лёжки и грозно клянётся наказать разбойника…
А разве виноват Длинноухий?
НЕРЯХА
— Заяц не виноват, — сказал Микинь на классном собрании. — Виноват Клавс Музыкантик. Поленился как следует обмотать ствол. Если не верите, посмотрите на ноги этого неряхи. Шнурки у него вечно развязаны и волочатся по грязи. Глаза бы не глядели! Он и на яблоньке ни одного узла как следует не завязал…
Клавс сидел красный и молчал. Сказать было нечего.
ПИСЬМЕНА НА СНЕГУ
Всё злее зима, всё глубже снега.
Вьюги намели на дорогах высокие сугробы. Овраги и ложбины занесены доверху. Под тяжестью снега гнутся, а то и ломаются молодые берёзки и сосны.
Когда метель утихает, под скупым зимним солнцем на свежем снегу появляются занятные письмена.
Многое можно узнать по ним о лесных зверях и птицах. О том, как трудно им приходится в это время года, когда ни в лесу, ни в поле не остаётся никакой еды, а рыба в озёрах задыхается под толстым слоем льда и снега.
Микинь любит лес. И знает, что зимой о зверье надо заботиться. Выучив уроки, он становится на лыжи и несёт к дальнему оврагу добрую охапку клевера или сена. Он рассовывает клевер между кустами так, чтобы, поднявшись на задние лапы, Длинноухий мог до него дотянуться.
Микинь с умом выбирает кусты. Сено должно плотно застрять между ветками, чтобы заяц не вытащил всю охапку сразу и ветер не раскидал бы сено попусту.
У зайца-то ведь умишко заячий!..
В узенькую щель между ветвями Микинь всовывает морковку или свёклу. Пусть серый немножко полакомится.
Ого, сколько он тут напетлял ночью! Теперь небось спит где-нибудь неподалёку под кустом.
И Микинь громко зовёт его:
— Серый, кушать подано!
Микинь, конечно, шутит. Он знает, что Длинноухий придёт сюда только после захода солнца.
ЛАКОМОЕ БЛЮДО
Микинь зашёл на колхозный ток, где бригада провеивала зерно.
— Отсыпьте мне, пожалуйста, немного отвеянных сорняков.
— На что тебе этот сор?
— Устрою пир куропаткам. Для них семена сорняков — лакомое блюдо.
«О ЧЁМ РЕЧЬ!»
Старый Андриевиньш был очень неразговорчивым человеком. Но с Микинем он охотно беседовал о рыбалке, охоте, о погоде на завтра и других действительно важных и интересных вещах.
Услышав о куропатках, он сказал Микиню:
— О чём речь! Только в риге твоих куропаток может слопать кот.
— Кот? Что же делать?
— Если хочешь помочь птицам всерьёз — поставь кормушку подальше от посёлка. Чтобы кот не мог незаметно подкрасться.
— А пить они где будут, ручей-то покрылся льдом?
— О чём речь! Вечером пойдём и сделаем проруби. Заодно и рыбам поможем. Не то они задохнутся подо льдом. Какой тогда летом будет клёв? О чём речь!
СТАРАЯ РИГА
В стороне от посёлка, почти возле леса, под зеленоватой обомшелой крышей скособочилась приземистая старая рига.
Весной под её стрехами греются на солнышке ящерицы, а осенью на клочковатой крыше звонко кричат молодые грачи и галки, хвастая друг перед другом тем, как высоко они умеют летать. Они очень гордятся и тем, что научились находить себе корм, а значит — стали совсем взрослыми. Настолько взрослыми, что не боятся даже кота — огромного лохматого чудовища, глаза которого иной раз сверкают в темноте пыльного тока. Не боятся, и всё! Пусть знает! Они готовы повторять это хоть весь день. Во весь голос…
Зимой Дед Мороз заботится о прочности старой риги, простукивая топориком её столетние брёвна. Но брёвна хоть и подгнили местами, всё ещё крепкие и твёрдые, словно кость. Постоит, постоит ещё старая рига.
Мягким снегом, точно одеялом, Дед Мороз укутывает худую тесовую кровлю, залепляет щели в стенах. Теперь каждому зверю и птице в морозную вьюжную ночь будет где укрыться от холодного ветра и стужи.
А утром, отправляясь дальше, каждый пишет на снегу благодарность старой риге за тёплый и уютный ночлег.
Не верите?
Напрасно. Зимним утром встаньте пораньше и сходите посмотрите. Если ночью выпадет свежий снежок, вы легко сможете всё прочесть.
Не умеете читать следы на снегу?
Научитесь! Обязательно научитесь!
ПИСЬМО
Однажды, возвращаясь из школы, Микинь сделал крюк, чтобы навестить старую ригу. Накануне была оттепель, снег затвердел, и лыжи скользили особенно легко. На снегу возле риги, в самой риге и на пыльном току, где осенью молотят хлеб, мальчик нашёл множество новых следов.
Посмотрел Микинь, подумал, хотел прочесть написанное, но не сумел.
Пошёл к отцу.
— Папа! В старой риге ночевали какие-то птицы. Не могу разобрать кто. Похоже, целая стая. Везде наследили!
Отец пошёл с Микинем к риге. Ему следы открылись сразу.
— Это куропатки. Запомни хорошенько: следы — хорошо раскрытые трёхпалые ланки. В последнее время куропатки у нас большая редкость. А жаль! Красивые птицы. Обычно они ночуют под снегом, как и тетерева. Надо их подкормить, не то погибнут. Ну-ка почитаем, что они тут написали.
И отец помог Микиню прочесть письмо куропаток.
«Человек! Мы нашли твоё большое гнездо среди поля. Не сердись, что без твоего разрешения зашли в него и переночевали. Мы устали и замёрзли. Снег в лесу и в поле оказался таким твёрдым, что под него невозможно было забраться. И ещё мы были страшно голодны: за целый день нам не попалось даже самого маленького зёрнышка луговой овсянки. В сумерках мы долго бегали и разгребали снег у дверей твоего гнезда. Иначе мы не могли попасть в него.
Мы долго снег разгребали вокруг твоего дома.
Искали зерно, зерно, зёрнышко.
Но не нашли ничего. Ничего.
Холодно!
Измученные голодом, мы вошли в твоё гнездо, человек.
Надеясь, что внутри еда найдётся.
Холодно!»
Микинь слушал и представлял себе, как всё происходило.
Впереди бежит старая куропатка. Она бывала здесь ещё в студёные зимы своей далёкой юности.
Вот куропатка уверенно нырнула в тёмный лаз, когда-то прорубленный для цыплят. Но бегущая за ней стая в страхе остановилась. Птицы привыкли нырять в мягкий, ослепительно-белый снег, а здесь перед ними тёмная нора. Может быть, там, внутри, ловушка?
И всё же голод побеждает страх.
Птицы осторожно ныряют под дверь.
Старательно стучат клювами и лапками.
Но попусту.
На старой риге уже много лет не молотят и не просеивают жито.
Усталые птицы засыпают здесь же, прямо на земле…
Птицам кажется, что они ещё не успели и глаз сомкнуть, как старая куропатка уже поднимает их:
— Цирреб! Цирреб! Уже светает! Оставаться здесь опасно!
Птицы выскакивают из риги и — спуркш! — дружно взлетают, широко раскинув крылья.
— Спасибо тебе, старая рига, ты дала нам ночлег в трудный час. Спасибо! Спасибо! Прощай!..
ПО НАСТУ
В полдень солнце стало подниматься довольно высоко, и под его тёплыми лучами заметно оседают сугробы.
Деловито застучала капель.
Влажный ласковый ветер несёт острые волнующие запахи леса и свежести.
А ночью возвращается зима. Мороз сковывает подтаявшую землю, превращает её в твёрдый наст.
Микиню нравится бегать в валенках но заснеженному, но упругому теперь полю. Можно топать и прыгать сколько хочешь, и лишь кое-где возле кустарника ноги проваливаются сквозь корку наста.
И Дуксис рад побегать. Ошалев от солнца и весеннего воздуха, он с лаем носится вокруг Микиня.
Но Микинь уже не маленький, чтобы бегать наперегонки с собакой.
Он идёт точно по азимуту. Напрямик к Тетеревиному болоту. Вообще-то это не очень далеко: по мосткам через Студёный Ручей, мимо берёзовой рощи, через луг и перелесок. И всё.
Под мышкой у Микиня топорик, в руке верёвка. Он идёт размеренным шагом опытного ходока и путешественника.
Студёный Ручей остался позади.
Пройдена роща.
На краю луга Дуксис поднимает зайца и, повизгивая, бросается за ним вдогонку, как в давние молодые годы.
Однако очень скоро, устало высунув язык, Дуксис возвращается к Микиню. Сконфуженный, он теперь плетётся позади. Что поделаешь — годы!
— Отчего же это Длинноухий не подождал тебя, а? — посмеивается Микинь.
— Bay, — виновато щурится Дуксис. — Старость не радость.
Вскоре они добираются до перелеска.
В тени деревьев наст хрупкий. Снег под ним сухой и рассыпчатый, словно соль. Под ветвистой елью Микинь вдруг проваливается ниже пояса. Дуксис смотрит на друга, косо свесив ухо, он тоже настроен насмешливо.
— Bay, вау! Что это с тобой? Нашёл лисью нору?
Но опыт пошёл на пользу. Теперь Микинь более осторожен и держится незатенённых мест, где снег подтаял поглубже и корка настыла потолще.
Перелесок вывел к пригорку, и за ним, наконец, открылось Тетеревиное болото, поросшее мелкими хилыми берёзками. Микинь растягивает на снегу верёвку и топориком осторожно срубает с разлапистых елей нижние ветви. Собрав охапку еловых лап, Микинь туго обвязывает её верёвкой, забрасывает ношу на плечо и направляется прямо к болоту.
Среди низкого березняка Микинь находит поляну, на которой каждую весну токуют тетерева. Кое-где на токовище возле кустов ещё сохранились остатки охотничьих шалашей — скрадок.
Этой весной Микинь тоже станет охотиться на тетеревов. Нет, он не будет стрелять из ружья, он будет охотиться с фотоаппаратом «Смена» и постарается добыть самые редкие кадры из жизни этих удивительных птиц, заснять напряжённость их отчаянных схваток.
Поэтому Микинь должен заранее приготовить себе надёжную скрадку, заменить сломанные ветки шалаша. Микинь увлёкся ремонтом и не замечает, что Дуксис жмётся к его ногам, а шерсть у него на спине встала дыбом.
— Не путайся под ногами, — сердится Микинь и отталкивает собаку, чтобы вытащить доску для сиденья — она слишком глубоко вдавилась во мшистую кочку.
— Bay, вау! — нервничает Дуксис. — Неужели ты ничего не чувствуешь? Ну и ну! — Дуксис повизгивает и ни на шаг не отходит от Микиня.
Но тот занимается своим делом и не обращает на Дуксиса никакого внимания.
Закончив работу, Микинь не торопится возвращаться домой, как полагалось бы поступить, а бездумно направляется прямо в ту сторону, откуда несётся угрожающий мерзкий запах. Ну и легкомысленные же существа, эти люди!
Но Дуксис не может бросить Микиня в беде! Предостерегающе повизгивая, он всё-таки преданно бежит следом за Микинем прямо навстречу опасности.
Дуксис не знает, что мальчик решил посмотреть заодно, в порядке ли кормушки для косуль возле Большого дуба. Вскоре Микинь находит следы косуль, ведущие к кормушке. Следы глубокие, потому что тонкие и острые копытца косуль проваливались сквозь хрупкий наст.
И вдруг Микинь останавливается. Следы рассказывают ему о кровавом горестном конце. Вот косули заметили хищника и бросились наутёк. Но разве убежишь, если ноги проваливаются чуть не по колено!
Несколько прыжков — и хищник догоняет жертву…
На притоптанном, забрызганном кровью снегу видны отпечатки крупных лап.
Волк!..
— Bay, вау! — не выдерживает Дуксис. — А о чём я тебе толкую всё время!
— Да, — вздыхает горестно Микинь, — пригодилось бы мне ружьё. Уж показал бы я этим хищникам!
АВОКСНЕ РАЗЛИЛАСЬ
Давно не было такой ранней и бурной весны.
В апреле пришли плотные сырые туманы и тёплый дождь.
В несколько дней они смыли весь снег.
Вешние воды залили овраги, канавы и низины.
Скрылись под водой мостки и мостики.
Холодный ручей мчится с рёвом, словно прорвал запруду, а река Авоксне разлилась до самого леса. И стала грозной и широкой, словно Даугава. Сбросив зимние оковы, река с шумом уносит последние льдины и спокойную сонливость со свежеумытых деревьев.
Авоксне разлилась!..
ВРЕМЯ ВИТЬ ГНЁЗДА
В небе слышны радостные крики птиц. Закончился, наконец, тяжёлый и опасный путь домой из далёких тёплых стран.
Поют и веселятся не только вернувшиеся, но и те, которые зимовали в здешних лесах. Они радуются, что нет больше длинных морозных ночей, что солнце с каждым днём поднимается всё выше и греет всё ласковее.
Берёзы на выгоне полны скворцов. Все скворечники Микиня уже заняты.
Вечером над лугами стоит весёлая разноголосица: блеют бекасы, «пор-пор-пор», — кричат вальдшнепы, «пе-пе-пе», — стараются у реки чирки и красноголовки, на болоте звонко голосят журавли.
Утром, ещё в полной темноте, добрых людей пугают боевые клики тетеревов:
— Чуу-фишш!
И тотчас же с ноля поднимается стая далёких путешественников-гусей. С криками «га-га-га!» они летят через лес и исчезают в фиолетовом рассвете.
О близости восхода возвещает едва слышная из высоты трубная песнь лебедей.
Тысячами голосов птицы приветствуют солнце, славят весну. Щебечут, свистят, дудят, трубят, ухают, радостно возглашая:
— Время вить гнёзда!
— Время вить гнёзда!
МУЖСКИЕ ДЕЛА
Авоксне сорвала пешеходный мостик. Как быть? Беда в том, что теперь никак нельзя попасть за реку на новую ферму черно-бурых лисиц.
Председатель не знает, что придумать, ломает голову. А тем временем Микиню доверено настоящее мужское дело. Вернувшись из школы, он торопливо проглатывает оставленный в припечке суп, надевает длинные резиновые сапоги и спешит на берег.
Танз! Танз! Танз! — железным бруском Микинь стучит по рельсу, подвешенному на толстом суку чёрной ольхи.
Это условный сигнал.
В конце вагона появляется девушка в белом кожушке, зоотехник Вильма. Она должна каждый день переправляться через реку на ферму и осматривать малышей, только что появившихся у лисиц.
— Поедем, что ли? — Вильма спрашивает, словно сомневаясь.
— О чём речь! Конечно, поедем. Садись в лодку, — отвечает Микинь, всматриваясь в противоположный берег.
Авоксне вздымает и перекатывает высокие волны, точно далёкая Даугава…
Микинь деловито плюёт на ладони и берётся за вёсла.
КУКУШКА ЗАКУКОВАЛА
«Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!»
Далеко за лесом до самых сумерек слышится эта бесконечная песня.
Кукушка закуковала…
Отшумели вешние талые воды, обсохли и зазеленели поля и пригорки, и жаворонки звонко возвестили о начале сева.
Деревья, трава, кустарники, цветы жадно пьют земляной сок. Проклёвываются бойкие ростки, раскрываются нежные клейкие листочки.
Лиственный лес сбросил тёмную зимнюю свитку, развесил пшеничные фонарики-серёжки, весь в серо-зелёной дымке…
А кусты черёмухи словно усыпаны белым снегом.
Синичка на всякий случай отлетела подальше от них. А умный чижик принялся рассказывать трясогузке о том, как однажды Матушка-зима забыла на черёмухе свой пуховый пушистый платок…
Его рассказ слышит соловей. Он не верит чижику. Он знает, что чиж сочиняет сказку. Но ему кажется, что сказка должна быть другой.
Соловей усаживается на черёмуховую ветку и поёт о Весне-купаве, которая намела здесь целый сугроб душистых весенних цветов.
И кукушка днём вторит соловью:
— Ку-ку-ку-пава! Ку-ку-ку-пава! Ку-ку-ку-пава!
ШАРМАНЩИК
Дзз-дзз-дзз — точно огромный шмель, гудит на холме трактор. На солнце сверкают лемеха плуга.
По вспаханному и проборонённому полю катит сеялка.
На пашне, в саду, на пасеке, в загонах — везде деловито снуют люди. И старые и молодые хлопочут с раннего утра и до позднего вечера. А как же иначе — настала самая ответственная пора весенних работ — посевная.
Больше всех успевает в эти дни друг и советчик Микиня в делах рыболовных и личных — старый Андриевиньш. Первый колхозный пенсионер, он добровольно взял на себя непростые заботы о ремонте инструментов и снастей.
Уже с середины апреля Андриевиньш начинает плохо спать по ночам: то ломит в костях, то слишком звонко распоются грачи. Едва приближается сероватый рассвет, Андриевиньш уже суетится возле мастерской с инструментами.
У мастерской страшно скрипучие двери, а старому Андриевиньшу то и дело надо принести что-нибудь с улицы.
Соседи высовываются из окон и спросонья недовольно ворчат:
— Нельзя ли включать эту шарманку попозже?..
Андриевиньш никому не отвечает, но ещё несколько раз открывает и закрывает дверь. Скрипучая музыка эхом отзывается в роще за посёлком, и даже заядлый соня, не выдержав, поднимается с постели.
— Вставайте, вставайте, — улыбается в усы Андриевиньш. — Самая пора за работу приниматься…
ЯБЛОНЬКА ПЛАЧЕТ
Посевная шла своим ходом. Весь инвентарь, вся техника давно уже отремонтированы, и старый Андриевиньш принялся потихоньку впрок строгать зубья для граблей — сенокос-то не за горами.
Однажды перед обедом к нему в сарай влетел Микинь.
— Вы только поглядите, как этот длинный Петер всё перепетрил… перепортил… перепортил, — от злости Микинь даже запутался. — Деревья давно полны сока, а он решил ветви обрезать!
Длинный Петер недавно был переведён из конюшни в садоводческую бригаду, потому что никак не мог перебороть свой страх перед большим гнедым жеребцом.
Петер очень старался показать себя на новой работе с самой лучшей стороны. Вчера он остался в саду и после того, как все ушли домой, взял большие садовые ножницы и обрезал Микиневу яблоньку так, словно перед ним была не яблонька, а декоративный куст.
Из всех порезов капает у яблоньки сок.
Яблонька плачет…
ПОЧЕМУ ЯБЛОНЯ ПЛАКАЛА?
Краса моей земли —
Все яблони цвели
В сиянье вешних дней.
Одной случилось плакать слёзно —
Садовник ветви срезал ей,
Но слишком поздно… Слишком поздно…
Страдает яблоня и, жалуясь весне,
Не говорит — поёт:
— Ну как цвести, как плодоносить мне. —
И слёзы льёт… И слёзы льёт…
В соцветьях яблоней весна
Румяна и красна.
Но сникли ветви до земли.
Ей больше не цвести… Ей больше не цвести…
ПЕСНЯ ВЕСНЫ
Пушистые меховые почки разбежались по вербе.
Зацвела золотистая калужница.
Пышным цветом вспыхнула буйная сирень.
Белая.
Фиолетовая.
А оттенков и не перечислить: синеватый, лиловый, голубой…
Цвета чуть заалевшего рассветного неба. И просто сиреневого. Он-то и дал название цветам, кустарнику — сирень…
Затем наступила пора цвести яблоням, груше, вишне.
Раскрылись медовые липовые почки.
И луговые цветы надели свои самые красивые платья.
Всё цветёт!
Сколько красок в мире, сколько запахов и звуков!
Звенят крыльями комары и стрекозы.
Гудят шмели и пчёлы.
Щебечут и поют птицы.
И люди поют хорошие песни после трудового дня.
Это — весенние песни.
Песни цветения.
Песня весны.
ЛЕТО
Яблони стряхнули нежные весенние лепестки.
И там, где были цветы, заметны теперь маленькие завязи — будущие плоды.
Ночи тёплые, наполненные густым ароматом цветов, травы, земли.
В комнатах открыты окна, и всё равно душно.
Зато какое наслаждение купаться!
Микинь бегает на речку утром и вечером, в полдень и после полдника. Вода как парное молоко!
Голавли попрятались и из глубин омутов равнодушно глядят на самую соблазнительную приманку.
Под вечер на опушке леса появляется косуля. Самец, гордо подняв рогатую голову, неторопливо оглядывает окрестность. И вдруг бросается в волглую луговую траву. Катается с бока на бок, прогоняет мошкару и оводов, так надоевших за день…
А трава мягкая, прохладная, душистая.
ДОЖДЬ
Кажется, весь свет потонул в сером тумане.
С самого утра моросит тёплый дождик.
А в селе радуются ему: не надо поливать сады и огороды.
И косари довольны.
Отец Микиня, бригадир, косит в первом ряду. Остановившись, чтобы наточить косу, он улыбается и говорит:
— В дождь скосишь, в солнышко в стога соберёшь…
А вот грабельщикам, пока дождь моросит, делать нечего. И они расходятся кто куда, по своим делам.
Микинь идёт к старому Андриевиньшу.
— В такую погоду, думаю, неплохо клюёт, — говорит мальчик, как бы раздумывая вслух. И, видя, что Андриевиньш кивает ему в ответ, торопливо выпаливает, что он как раз накануне наловил зелёных кузнечиков. Таких огромных и толстых! А может ли быть лучшая наживка для голавлей и язей? Нет, конечно!
— О чём речь! — соглашается старый Андриевиньш. — Ничего более путного в такую погоду и придумать нельзя. При таком дожде вот-вот грибы пойдут.
И оба деловито направляются к речке с удочками на плече.
ОТСТАЮЩИЙ
Во второй бригаде дожди залили сено. Потемневший, словно грозовая туча, бригадир Путрамгандис[1] до работы и сразу после неё мчится на мотоцикле в контору колхоза. Спешит он так, что только брызги и грязь летят во все стороны.
В конторе Путрамгандис свирепо крутит ручки радиоприёмника, надеясь услышать благоприятный прогноз погоды. Но метеорологические сводки, вот уже который день, звучат одинаково:
«Погода облачная с прояснениями… Местами кратковременные дожди…»
— Ничего себе, кратковременные, — возмущается Путрамгандис, — валки сена стоят в воде, вот-вот начнут гнить. Того и гляди, всё сено пропадёт.
А в первой бригаде люди не жалуются на погоду. Они загодя приготовили колья, жерди, ерши и, как только проглядывает солнышко, закладывают сено в скирды. Будто шалаш ставят или соломенную избушку на курьих ножках.
Микинь и Эйдис каждую скирду накрывают прозрачной плёнкой. И сено оказывается как бы под крышей.
— Чудилы! — ворчит Путрамгандис, притормозив на своём грохочущем мотоцикле. — Не смешили бы добрых людей! Разве этими модными накидочками можно одолеть небесный поток…
Микинь ему спокойно отвечает:
— Ещё как можно, потому что это не модные накидочки, а первоклассный полиэтилен. Знать бы надо, товарищ Путрамгандис!
БАБЬЕ ЛЕТО
За лето глубоко прогрелась земля. Потеплела вода в самых холодных лесных омутах. Но заканчивает солнце свою щедрую летнюю работу.
Теперь в полдень оно не поднимается к зениту, как поднималось в день Ивана Купалы. По утрам всходит чуть позже, по вечерам чуть раньше закатывается.
Ночи темнеют и становятся длиннее.
И всё-таки они ещё такие тёплые, что рыболовы спят у своих увешанных колокольчиками удочек прямо на голой земле. И не чувствуют, что костёр давно погас…
Ветви яблонь склонились под тяжестью плодов, смородина усыпана красненькими бусинками, в лесу на полянах разлилось синее черничное море, а кочки на солнечных вырубках все в алых гроздьях брусники. Есть чем полакомиться молодым тетеревам!
Золотые прежде нивы темнеют. Колосья пшеницы наливаются спелой медной тяжестью.
И вот как-то утром в поле за Большим холмом запел свою песню комбайн. Сильный и ловкий, косарь и молотильщик, он с весёлым шумом пустился в путь.
Позади него остаются валки соломы.
Микинь с бригадой школьников дружно сгребают солому, а потом вилами перекидывают её в кузов грузовика. Солому отвозят на фермы и там укладывают в огромные стога.
А в колхозные закрома со звоном сыплется тяжёлое золотое зерно…
ЛУКОШКО ГРИБОВ
Знаете, когда появляются первые грибы?
Когда разомлевшую от тепла жаждущую землю напоят щедрые и тёплые летние дожди.
Туманным росным утром в лесу из земли неожиданно выглядывают синие и розовые, фиолетовые и жёлтые сыроежки. Словно цветы расцвели. Возле кустов можжевельника красуются щеголеватые мухоморы. На длинных ножках поднялись из травы, словно зонтики, бледные поганки. Застенчиво зарозовели пушистые волнушки. Во мхах проклюнулись яично-жёлтые лисички. Там же неподалёку вы непременно наткнётесь на стаю горьковатых ольхоток, бурых, словно пропитанных болотной влагой, а повыше, на пригорке под соснами вытянулась навстречу солнышку королевская рать боровиков. В берёзовых перелесках гордо поднялись стройные подосиновики в алых и оранжевых шапках.
Срежешь такой подосиновик, и на твоих глазах срез синеет, становится тёмным.
Возвращаешься домой с полной корзинкой. Доволен походом, но отчего-то немного грустно. И верно. Первый туесок земляники обещал впереди длинное щедрое лето. А корзина грибов предвещает близкую осень. Так оно и есть.
Прощай, лето!..
ЦВЕТЁТ ВЕРЕСК
Горюют пчёлы.
Совсем недавно прямо вокруг ульев цвели сады. Было весело, шумно, и с каждой ветки слышалась пчелиная песня.
Скошены луга.
Отцвели липы.
Не осталось разноцветных, колышущихся на ветру полей: белого — с цветущим клевером, алого — с гречихой, фиолетового — с фацелией.
Не осталось ни одного заповедного местечка, где можно было бы разжиться хоть каплей нектара.
И пчёлы летят далеко через луга, зеленеющие отавой, через полосатые поля и солнечные полянки в зелёный Бор Белых Грибов.
В бору цветёт вереск. Пригорки по-праздничному алы.
Но обратный путь долог и труден.
Не каждая пчёлка может одолеть трудную дорогу.
И как только убрали пшеницу, пасечник Цибинь созвал людей на большую толоку[2] — дружно не трудно.
И пасеку перевезли на вересковые пастбища.
Синие, зелёные, жёлтые ульи живописно рассыпались в бору под соснами.
Издали Бор Белых Грибов стал похож на пёстрый дачный посёлок.
И ожили пчёлы…
Цветёт вереск. И громко звучат басовитые медоносные песни.
НАГРАДА
Первое сентября. Прозвенел школьный звонок.
Трудно сразу с головой уйти в учебные дела. Ладони ещё горят и живут колхозной незаконченной работой. Одни ребята только что убирали зерно на полях, другие — работали в саду, третьи — выращивали карпов в искусственных прудах.
Девочки с утра до вечера пропадали на птицеферме, возились с гусями, утками, курами; на фермах молодняка кормили телят, доили коров. Всё это было вчера и даже ещё сегодня утром.
В короткие перемены каждый торопится рассказать о своём. Как же много, оказывается, они успели! Чему только не научились за свои школьные каникулы!
А Микиня ждал сюрприз.
За хорошую работу в полеводческой бригаде и в саду Микиня премировали путёвкой в Артек.
— Счастливый, — улыбнулась ему учительница, — в Крыму ты догонишь лето.
Микинь и вправду чувствовал себя счастливым…
1955–1962 гг.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги