Боно. Удивительная история спасенного кота, вдохновившего общество

Глава 2 Рай или ад

На следующее утро я проснулась с идеальным планом, на основе которого можно было строить всю программу действий. Если правда то, что я проживаю не ту жизнь и не в том городе, я изменю это, по крайней мере ненадолго. А куда лучше всего поехать? Конечно, в Нью-Йорк.

В конце концов, у меня с Нью-Йорком не выяснены отношения. Хотя мне никогда не приходилось жить в каньоне городских небоскребов, я восхитительно провела там время несколькими годами ранее, отмечая выход в свет своей первой книги, «Клео». Вечеринки здесь были такими же роскошными, как мне представлялось в мечтах, а люди – доброжелательными и интересными.

Я была удивлена больше всех, когда «Клео» ворвалась в список бестселлеров New York Times. Хотя бы потому, что в книге шла речь о кошке, которая помогла нашей семье прийти в себя после того, как мой девятилетний сын Сэм попал под машину и погиб в 1983 году.

Кошка Клео казалась мне ангелом, пришедшим из другого мира в самые тяжелые дни моей скорби, но когда я послала ее историю литературным агентам и издателям, большинство из них отмахнулись от нее. Наконец, ее приняли, и вскоре она была переведена на множество языков.

Как раз тогда, когда я подумывала, что пора записываться на курсы садоводства, меня закружило по всему миру в невероятном счастливом вихре – волшебные вечеринки во Франкфурте и Вене, где писатели так же почитаемы, как и художники. В Варшаве, Польша, оказалось, что люди так любят читать, что заполняют футбольные стадионы, стремясь попасть на книжную ярмарку. Меня сильно поразил тур по регионам Японии, пострадавшим от цунами. Для меня было невыразимой честью, когда люди, столько потерявшие, хотели разделить со мной свое горе.

За изысканным обедом во время своей насыщенной поездки в Нью-Йорк я старалась унять дрожь в руке, держащей бокал с шардоне, и надеялась, что моя австралийская приземленность и нога слишком большого размера не выглядят чересчур смехотворно.

Взгляд женщины, сидевшей за столом напротив меня, излучал вполне земное тепло из-за копны пушистых светлых волос. Пестрый шарф на ее шее был сколот яркой эмалевой брошью в форме кошки. Фанатичная любительница кошек, она призналась, что в ее квартире с двумя спальнями их аж трое. Когда она улыбалась, казалось, ресторан озарял луч света. Ее звали Микейла Гамильтон, она была выпускающим редактором издательства Kensington Publishing и редактором «Клео» в США.

Теперь, когда в США готовилась к выходу новая книга, у меня была веская причина для возвращения в Нью-Йорк. В другое время я бы осталась подольше, погрузилась в этот город, на время забыв об однообразии своей провинциальной жизни. Если бы мне встретились знаменитости, я могла бы искупаться в лучах их сияния, и, возможно, часть их осела бы и на мне. Я бы пила шампанское с творческими людьми и (если бы выдержали колени) танцевала на Пятой авеню на рассвете. Возможно, я бы их так очаровала, что они предложили бы мне остаться там подольше. От такого предложения не отказываются. Все, что мне нужно было сделать, это связаться с Микейлой и сообщить своей второй половине эту блестящую идею.

Вторая сторона кровати была пуста. Я знала правило. Предполагалось, что я останусь в постели, пока он не принесет мне чай и тост. Сонный кот возмутился, когда я попыталась сбросить его с себя, чтобы выскользнуть из постели и надеть халат. Джона взвыл и попытался вцепиться в меня, чтобы снова затянуть в кровать для привычных утренних обнимашек. Я обошла его дергающийся хвост и бросилась в свой кабинет.

По моим расчетам, в Нью-Йорке был конец рабочего дня.

Мне повезло. Микейла была еще за своим рабочим столом.

Ее энтузиазм доносился до меня сквозь киберпространство. Если бы я приехала через пару месяцев, к концу марта, приурочив приезд к выпуску «Кошек-дочерей», мы бы могли хорошо провести время и, возможно, продать несколько книг. Она согласилась, что вместо того, чтобы останавливаться в отеле, мне лучше арендовать квартиру. Так будет проще продлить мое пребывание там и обсуждать с ней новые проекты.

Я уже представила, как буду ежедневно пересекать Таймс-сквер, чтобы попасть к ней в офис и обсудить мой обзор следующего сезона «Игры престолов», а потом объедаться завтраком в кафе на Бродвее за углом. А когда сумерки опустятся на Эмпайр-стейт-билдинг, я появлюсь в камео в Daily Show[3], а потом через весь город поеду пить коктейли со Стивеном Кольбером. Я чувствовала себя как наркоман, которому предложили заведовать лабораторией по производству амфетамина.

Попрощавшись с Микейлой, я впорхнула в кухню, где Филипп щедрыми жестами смазывал джемом тост.

– Что случилось? – спросил он.

Я еще точно не знала, как преподнести эту новость. Джона вился у меня под ногами и завывал, как Пласидо Доминго.

– Ты ему уже давал таблетки? – спросила я. Если кот не получит ежедневную порцию лекарства от психоза, он будет орать без остановки, разносить дом на куски и (если больше ничего не поможет) начнет истерически рыдать.

Филипп у нас домашний эксперт по раздаче лекарств. В его руках Джона лежит, как младенец, пока тот ловко засовывает капсулу глубоко в кошачий рот. Если же Филиппа нет дома и я вынуждена сама давать ему таблетки, пациент извивается, плюется и потом часами дуется на меня.

– Только что дал, – сказал он. – Тебе не холодно?

– Да нет, в общем-то, даже жарко. Было. Я вот подумала…

– Может, тебе лучше пойти лечь? Я принесу тебе еду.

– Я думаю… мне нужно поехать в Нью-Йорк.

Я произнесла эти слова с элегантностью кота, выкашливающего комок шерсти.

– Зачем?

– Они хотят, чтобы я занялась рекламой новой книги, – сказала я.

Муж взял желтое кухонное полотенце со стола и вытер красную слезинку, стекающую по стенке банки с джемом.

– Муравьи снова появились, – сказал он после долгой паузы.

Меня просто достали муравьи. Каждую ночь они залазили в миски Джоны. Он панически боится муравьев, что совершенно недостойно кота, который решительно нападает на крыс или даже на маленьких собак. Мы испробовали все возможные ловушки и яды, но наши муравьи игнорировали их в своих планах по завоеванию мира.

Топить муравьев было моей задачей. Я шла в прачечную комнату, где миски для еды за ночь наполнялись кишащими животными. Я наполняла желтое ведро холодной водой из-под крана и опускала туда миски. С тяжелым чувством вины я наблюдала, как их тельца образуют темные воронки, исчезая в сливной трубе.

– Ну, и как долго тебя не будет? – отозвался Филипп.

Я вернулась в кухню, где он вручил мне тарелку тостов.

– Точно не знаю, – ответила я, вгрызаясь в хрустящую корочку.

Филипп промолчал.

– Почему бы тебе тоже не поехать? – спросила я. – Ты мог бы взять отпуск на год.

Я знала, что он ответит. Вряд ли можно было ожидать, что его фирма оставит за ним рабочее место, пока он целый год будет выгуливать меня по всему миру. Он был слишком молод, чтобы уходить на пенсию, а наши сбережения не слишком-то увеличивались.

Я ожидала, что он будет настаивать на том, чтобы мое отсутствие ограничилось двумя, ну, может, тремя неделями. Но он просто поставил банку с джемом в холодильник, где до нее не могли добраться муравьи, и побрел наверх в свой кабинет.

– Куда ты пошел? – спросила я, чувствуя укол тревоги.

– Посмотрю, какие рейсы можно тебе подобрать, – обернулся он. – Сколько, ты говоришь, тебя не будет?

Сколько мне нужно времени, чтобы прошло это чувство опустошенности и растерянности? Месяц, год… вечность?

– Это зависит от того, сколько мне там понадобится сделать, – отозвалась я, стоя внизу лестницы. – Может, возьмем обратный билет с открытой датой?

Его реакция была такой сдержанной и покорной, что я подумала, может, он хочет показать, что в своей безусловной любви он готов помочь мне воплотить мои мечты в реальность. Или же, что было более объяснимо в данных обстоятельствах, вполне возможно, он просто ждет возможности отдохнуть от меня.

Дни перетекали в недели, и мое волнение поднималось, как лава. Мне столько всего хотелось посмотреть и сделать в городе, который никогда не спит. Не то чтобы я так низко пала, чтобы составлять список желаний, которые нужно успеть выполнить перед смертью. И Эмпайр-стейт-билдинг и Центральный парк ни в коем случае не входили в список покупок для похорон. И амбиций покорить Нью-Йорк у меня тоже не было. На самом деле, хуже, чем список предсмертных желаний, могут быть только люди, «покоряющие» города. Мне хотелось сдаться этому городу, позволить ему захватить меня своей бескомпромиссной энергией. Нью-Йорк должен «покорить» меня.

Я старалась не изливать переполняющие меня эмоции на всех попавшихся под руку слушателей. Бармен с собранными в хвост волосами из местного кафе однозначно одобрил мое решение, передавая мне стакан латте навынос. Мой друг Грег был менее впечатлен.

– Что произошло, дорогая моя? – спросил он с брезгливостью, которая, казалось, сочилась сквозь трубку телефона, когда я позвонила ему в Лондон. – Это что, такой заскок, как часто случается у людей в твоем возрасте?

Мы с Грегом познакомились в раздевалке еще в детском саду. Даже тогда я доверяла его суждениям. Он убедил меня, что костюм доярки очень даже подходит мне, таким образом добыв себе платье королевы эльфов.

– Но это же самый большой город в мире.

– Это просто лозунг, который ньюйоркцы выдумали, чтобы не признаваться себе, что живут в самой большой адской дыре в мире, – сказал он. – Как бы то ни было, держись подальше от желтых такси. Их водители убивают людей.

Сила его реакции удивила меня.

– А ты случайно не завидуешь мне? – спросила я.

– Как я могу? Я предпочитаю оставаться в том месте, где попрошайки не носят с собой оружия.

– А что, в Нью-Йорке попрошайки вооружены?

– Как бы то ни было, что же ты делаешь, оставляя своего роскошного мужа одного?

Грег всегда был влюблен в Филиппа.

– Пахнет разводом или мне кажется? – с надеждой добавил он.

У меня не было ответа ни на один его вопрос. Все, что я знала, – это что у меня болит колено и обострился шейный остеохондроз. С тех пор как дети покинули дом, мне уже не нужно было тщательно следить за ними.

Мой сын Роб и его жена Шантель были по уши в ремонте, в своей работе и в своих обожаемых дочерях. В роли бабушки я была верхом безответственности, судя по пустым стульям на дне бабушки в садике Энни и Стеллы. Все другие бабушки, приковылявшие на своих ходунках, воздержались бы от расспросов, почему меня нет, только если бы узнали, что я оказалась на кладбище по ускоренной программе. Наша младшая дочь, Кэт, обладала иммунитетом ко всем моим действиям. Она училась в колледже, жила не с нами, а в параллельной вселенной, где одеваются в эльфов и борются с орками в парке возле университета. Оставался только один человек, кому нужно было сообщить эту новость.

Наша старшая дочь Лидия казалась удивленной, когда я позвонила ей днем и предложила прогуляться по Виктория Гарденс, парку ниже по нашей улице, где люди выгуливают собак.

Наблюдая за мужчиной, бросающим мяч своей овчарке, страдающей от артрита, я боролась с желанием сказать ей, насколько симпатичнее она стала выглядеть, когда перестала брить голову, и как я рада, что она стала светской буддисткой и решилась попробовать быстрые свидания, чтобы найти себе молодого человека. Делить комнату с хипстерами ей явно шло.

– Как Рамон? – спросила я.

Она ответила сухим покашливанием. Но я, как мать, успела заметить, как она сжала руки в кулаки. Но ей не нужно было защищаться от меня. Я, в принципе, не собиралась предлагать ей организовать пикник или погуглить платье для невесты. То есть мне очень нравился Рамон. Наполовину шриланкиец, выращенный в католичестве, он обладал фантастическим чувством юмора, идеально контрастирующим с ее серьезностью.

– Хорошо, – ответила она, провожая взглядом скейтбордиста, едущего к выходу из парка поодаль от нас.

Мы обе еще не оправились от ударов, которые нанесла нам судьба в период моей мучительной борьбы с раком груди. Меня больно ранило и привело в ярость ее решение ехать на Шри-Ланку, чтобы стать буддийской монахиней, вместо того чтобы остаться дома и морально поддерживать меня при мастэктомии. В свою очередь, для нее стало непонятным и обидным мое непонимание ее потребности в духовном росте.

Поэтому, хоть наши взаимоотношения и наладились после ее возвращения в Австралию для изучения психологии, мы все еще общались на некотором расстоянии, как коты, встретившиеся на узкой тропинке.

Мы отыскали скамейку под деревом и устроились в тени деревьев.

– Я собираюсь в Нью-Йорк. – Это утверждение прозвучало неуклюже и странно шокирующе.

Мимо нас промчался золотистый ретривер, его язык болтался на ветру, как яркий платок. Птица выводила начальные ноты своего джазового номера. Лидия молчала.

– Я знаю, ты считаешь, что я сошла с ума, раз хочу туда, наверное, ты думаешь, что это глупо, но… – я поискала нужные слова. – Я на самом деле хочу увидеть «Книгу мормона». Знаешь, мюзикл о мормонах, которых отправили в Уганду обращать в христианство местных жителей? Это очень забавно.

Что я несу? Лидия ненавидит мюзиклы. Кроме того, в период ее радикального буддизма ей было запрещено переступать порог театра, что для нее не составляло труда.

– Ты серьезно? – спросила она тоном, который дал мне понять, что мне нужна серьезная профессиональная помощь.

– Они получили целую серию наград «Тони», – ответила я. – Пройдет еще много лет, прежде чем они попадут в Австралию. Я купила диск на Amazon. Ты слышала «Адский сон мормона»?

– Нет, ты серьезно собираешься в Нью-Йорк? – спросила она, устремив на меня взгляд профессионального психолога, который обжигал душу и не оставлял мне шанса на ложь.

– Ну да. Мои издатели считают, что это хорошая идея, сейчас, когда выходит новая книга.

Проклятие родиться дочерью писателя состоит, кроме всего прочего, в том, что ты обречена стать частью сюжета. Я до сих пор точно не знала, как Лидия отнеслась к тому, что я описала наши скандалы в «Кошках-дочерях». Несколькими месяцами ранее, наблюдая за ее торжественным выражением лица во время чтения рукописи, я ожидала, что она вот-вот швырнет ее на пол и запретит мне отправлять ее в издательство. Однако она оказалась невероятно снисходительной и великодушной.

– Надолго? – спросила она, отвернувшись; блики играли в ее рыжеватых волосах.

Да почему все спрашивают об этом?

– Я еще не решила.

Я знала, о чем она думает. Выбрать Нью-Йорк! Центр мирового капитализма, вопиющего материализма и тому подобной бездуховности. В парк вбежал фокстерьер и вцепился в пятки старой овчарке.

– Может, и тебе поехать? – спросила я, чтобы заполнить паузу.

Лидия повернулась ко мне. Ее щеки были румянее, чем обычно.

– Я бы с удовольствием, – сказала она.

– Правда?!

У меня увлажнились глаза. После всего, что мы пережили, Лидия добровольно согласилась провести время со мной в обстановке, враждебной всей ее системе ценностей.

– Я не смогу пробыть там долго… – начала она.

«Ну конечно, – подумала я. – Она передумала и теперь пытается выкрутиться из ситуации».

– Но я смогу побыть там, может, дней десять в начале твоей поездки, – добавила она.

Она была способна оглушить меня ароматической палочкой.