Бонусы 18+ к моим романам

Рома и Юля. Мы — вместе

Домой мы добираемся за полночь. Сначала отмечали помолвку, потом… тоже отмечали Юлино «да» совместно с нашей победой.

Она, конечно, ругалась за то, что без спроса выставил наши чувства напоказ, но у меня есть один аргумент сто процентов работающий без осечек. Стоит Юльке начать возмущаться, я накрываю её губы своими и не отпускаю до тех пор, пока она не начинает отвечать.

Сейчас мы не ругаемся, но целовать свою невесту я начинаю ещё в лифте. Так долго сдерживаемая страсть уже плещется через край. Я знаю, что не отпущу её больше. И она это знает тоже.

Юлькины ответы робкие, скованные, однако, она не пятится назад и не сигналит «стоп», как делала раньше. Ввалившись в тёмную прихожую, сбрасываю с нас верхнюю одежду и хватаю на руки любимое сокровище. Кровь взрывает вены, в голове бьет набатом сердце. Стояк в штанах готов пробить плотную джинсу и каждый шаг причиняет нестерпимую боль. Но вариантов нет. Мне бы в душ под ледяную воду и передёрнуть, да только всё идёт не плану. Я не наглею, но мягко поднимаю её футболку, касаясь прохладной ладонью горячей кожи.

Подушечками пальцев очерчиваю впадинку на животе и двигаюсь выше. Сминаю ткань и стягиваю, открывая для себя совершенное тело.

Щелчок и лифчик пропадает в наших ногах вместе с футболкой.

— Мне страшно.

Мне тоже. Я никогда не… блять… Я никогда не занимался любовью, сводя раньше все действия к механике и получению удовольствия. Я никогда не нёс ответственность за ощущения и за отсутствие боли.

Но я лучше сдохну на месте, чем позволю Юльке отстраниться хоть на миллиметр.

— Я рядом. Не бойся, малышка. Не бойся, я буду самым нежным.

Целую плечи, постоянно возвращаясь к губам. Толкаю Юльку к стенке и подкидываю вверх, показывая, как удобнее обхватить меня бёдрами. Ствол упирается чётко между её ног, и я с шипением избавляюсь от воздуха. Не рассчитал и боль пронзает такая, что буквально раскалывает надвое. В глазах искры, но я упорно ласкаю любимую, полностью сосредоточившись на её ощущениях.

Всасываю острый сосок, играя с другим подушечкой большого пальца. Ударяю, вжимаю и поглаживаю до тех пор, пока Юля не начинает постанывать. Только тогда отрываюсь и, играя, прикусываю её нижнюю губку.

Широкий шаг от стены и вот уже мои колени упираются в кровать.

— Юль, родная? Я не остановлюсь…

Она не сразу понимает, о чём я.

Хлопает глазками, но всё-таки кивает, подкрепляя тихим:

— Не останавливайся, Ром…

И я не останавливаюсь.

Кладу Юлю на постель, быстро выдернув покрывало. Избавляюсь от своей одежды, буквально остатками силы воли не стаскивая боксёры.

Опускаюсь сверху и только после этого нащупываю пуговицу джинсов, чтобы снять их с Юли. Но прежде чем полностью освободить её ножки, протискиваюсь под плотную ткань и накрываю влажное кружево. Надавливаю, глотая протяжный стон, и встаю на колени.

Уперев ступни в живот, снимаю с Конфетки брюки и бельё, замерев от потрясающей картины. Она пытается свести ноги, но я крепко держу лодыжки, не давая ей этого сделать. Развожу шире и приклеиваюсь глазами к розовому бутончику, блестящему от влаги.

Нижний этаж просит пощады, сигналя, что готов излиться прямо сейчас.

— Прости, малышка, — выдавливаю и одной рукой, как фокусник, отправляю кусок ткани в темноту.

Быстро наклоняюсь и смачиваю слюной складочки, умирая от сладкого и терпкого вкуса. Настоящий шоколад с нотками горечи и обжигающей сладостью.

Вхожу языком чисто на интуиции. Как правильно, я не знаю. Собираю сок и заменяю язык пальцами. Сам же черчу кончиком языка прерывистую линию вверх, осторожно растягивая вход и шёлковые стеночки.

— Посмотри на меня. Посмотри, — прошу.

Обхватываю себя рукой и рывком вклиниваюсь в невероятную тесноту. До самого упора. И замираю.

В Юлькиных глазах слезинки, которые я сцеловываю. Шепчу, как сильно её люблю. Как не могу без неё. Отдаю свою энергию и получаю мощный ответ.

Мы начинаем движение одновременно. Она — пробуя, я — покачиваясь, чтобы не причинять боль. Из-за воздержания хватает тройки толчков, а затем я изливаюсь на бедро Конфетки. Спину сводит судорога удовольствия, в голове сражается армия вертолетов, а перед глазами вспыхивают разноцветные фейерверки.

Как на божество смотрю на любимую, вымазанную в моём семени и алых потеках. Крови немного, но она есть и… Чёрт! Это неправильно, но эта кровь, она… Как признание. Как доказательство того, что она только моя.

— Не убирай, — прошу, заметив, что девичья рука пытается стереть следы. — Не надо. Я сам.

Сам прикасаюсь и стираю следы краем простыни. Сам читаю ответ на незаданный вопрос. Сам соскальзываю вниз и бережно ласкаю раскрытые лепестки. Хочу поцеловать, но Юля тянет к себе. Соединяю наши тела и толкаюсь снова. Неторопливо, медленно, познавая тот великий миг, когда души сплетаются воедино, озаряя землю своим светом.

Целуемся… Целуемся то нежно, то жадно, оставляя на телах друг друга отметки. Нам мало, всего мало…. Мы так долго ждали, так долго к этому шли…

Рассветные лучи февральского солнца пробиваются сквозь тонкую полоску штор. Юля щурится и распахивает ресницы, покрываясь нежным румянцем. Я улыбаюсь и веду носом по гладкой коже, собирая её запах: у моей девочки аромат и вкус шоколада.

— Доброе утро, Юлия Амурская. Кажется, сегодня я ещё не говорил, что люблю тебя?