Бородавки святого Джона

Глава 3 ДЕЛО

У них было свое дело – издательский дом «Арт нуво». Полиграфическая продукция широкого профиля вмещала в себя все: от справочников и словарей до рождественских почтовых открыток и плакатов. Андрей генерировал идеи, отвечал за техническую базу и финансы. Валерия – Лерка – занималась художественным воплощением его идей, а также пиаром. Она принадлежала к породе никогда не взрослеющих женщин, любопытных, смеющихся, полных светлой радости жизни и передающих свою солнечную энергию окружающим. Если она ставила себе целью выбить деньги на очередную мужнину идею, остановить ее было невозможно. Очередной инвестор (или жертва) безропотно доставал кошелек и был не против отдать и жизнь в придачу. Противостоять ее напору, куражу, нахальству – пустой номер! Она напоминала Андрею быстрый неглубокий ручей, бегущий над разноцветными камешками. Свет, тень, свет, тень, быстрая игра, неверная и изменчивая. И тонкая, как спица, синяя стремительная стрекоза в воздухе.

Когда Валерия хватала собеседника за рукав, сияла на него радостными ореховыми глазищами, улыбаясь своей особой улыбкой, приглашающей в сообщники, корчила милые гримаски ребенка, пойманного с поличным у вазы с шоколадными конфетами – кто мог устоять? Она растормошила бы и мертвого.

– Лерка, смотри, побьют тебя когда-нибудь мужики, – говорил он жене, понаблюдав за ее «охмурежем» на очередном приеме.

– А я ничего и не обещала! – смеялась Лерка, встряхивая своими чудесными волосами цвета светлого меда.

Они с ней были не просто разные, они были полярные. Полюс северный и полюс южный. Андрей – осторожный, внимательный к мелочам, не принимающий ни одного решения без обсуждения со своим адвокатом. Валерия – авантюрная и быстрая, «шельмочка», как он называл ее. «Хочу все, и немедленно» было Леркиным девизом, с которым она вприпрыжку бежала по жизни.

Иногда Андрей спрашивал себя, что привлекло ее в таком сухаре, как он? Иногда ему приходило в голову, что при ее живом изменчивом характере у нее должны быть другие мужчины… Но он гнал от себя эти мысли. Он был ей верен, и ему не приходило в голову, что она может относиться к проблеме верности иначе, чем он. Андрей часто уезжал, особенно вначале. Он звонил ей, возвращаясь в гостиницу, довольно поздно – ее часто не бывало дома. «Не помню, – отмахивалась она потом от его вопросов, – в театре или ресторане, мало ли где. Какая разница? Ты что, не веришь мне? Я тебя люблю!» Она надувала губы, как капризный ребенок, и он таял. На том дело и кончалось.

Валерия была его второй женой. Первый брак, молодой и глупый, распался через полтора года. Обжегшись, он долго оставался холостяком. И женился вторично в тридцать шесть – «взрослым», говорила мама. Лерке было тогда двадцать четыре. Двенадцать лет разницы… Она работала, вернее, числилась, инженером в управлении одного из крупных городских комбинатов. На самом же деле была «великим профсоюзным боссом», отвечая за организацию мероприятий к праздникам: демонстрации, пикники, дни рождения и смерти, выбивала финансовую помощь нуждающимся, занималась воспитанием детей работников коллектива, выясняла отношения с учителями подведомственной школы и детской комнатой полиции. А еще стояла у истоков «челночной» экономики, устраивая рейсы за товарами в близкое и дальнее зарубежье. Здесь размах, коммуникабельность и связи Валерии расцвели махровым цветом. Она моталась в Польшу, Чехию, Венгрию по несколько раз в месяц, сколачивая «комбинатские» туристические группы, включая в них и «чужих».

Однажды по просьбе подружки из торговой сети она провезла через границу какого-то типа под чужим паспортом, одолженным у бывшего одноклассника. Не безвозмездно, разумеется. В умении ловить рыбу в мутной воде первых бестолковых перестроечных лет ей не было равных. Она словно не понимала, чем это могло закончиться. Андрей пришел в ужас, услышав некоторые из ее историй. Где-то глубоко в подсознании звякнул колокольчик, предупреждающий об опасности. Воспринимай он Лерку, как взрослую женщину, он бы задумался. Но в его видении она была скорее незрелым подростком, не ведающим, что творит, и не понимающим, к чему может привести мошенничество и шутки с чужими паспортами.

Их познакомили на каком-то летнем празднике в парке, куда он попал совершенно случайно. Он помнит теплую Леркину руку, ласковые ее глаза удивительного светло-карего оттенка – как у скорлупы молодого грецкого ореха, и смутное предчувствие скорых перемен, охватившее его в тот миг. Они встретились еще раз, и еще, и на третий раз, как в сказке, он попросил ее руки. Не узнав толком своей невесты, не колеблясь, не раздумывая. Даже не переспав с ней, что окончательно определило его, как человека с устаревшими жизненными понятиями. Он был готов сделать ей предложение в первый же день, но побоялся ее испугать.

– Искра проскочила, – сказала Наталья Петровна, выслушав сбивчивый рассказ сына о встрече с замечательной девушкой и его намерении жениться. И попросила привести Лерку на смотрины.

– Шустра больно, – сделала она вывод. – Но я тебя понимаю.

Андрей видел, что девушка ей скорее понравилась, чем не понравилась. Лерка сразу с ней подружилась. Помогла накрыть на стол, рассмешила рассказами о торгующих туристах и покорила окончательно, сделав массаж шиацу затылка и шеи. Чувствовала себя, как дома. Она везде была, как у себя дома.

Он считался завидным женихом. Работал заместителем директора полиграфического комбината, неплохо зарабатывал. Жена такого человека не должна заниматься сомнительными делами. О чем он ей и сказал. Она скорчила глупую гримасу, нисколько не задетая. Как он понял потом, сворачивать свой бизнес Лерка не собиралась. Совершенно случайно Андрей узнал, сколько она «заколачивает», и был поражен – ее «навар» раз в пять превышал его зарплату.

Неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут, к счастью, подруга Леры, Рамона Сподиевич, тоже из профсоюзных деятелей, попала в поле зрения полиции. Завели уголовное дело. Рамоне грозило до пяти лет тюрьмы за какие-то там махинации, подлог, присвоение общественных денег. Валерия испугалась. Андрей помнит ее притихшей, неохотно выходящей из дома. Она даже перестала снимать телефонную трубку, в чем ему тоже чудилось ребячество. Тогда же безропотно согласилась уволиться с работы, разумно рассчитав, что свобода дороже любых денег.

Зиму они провели вдвоем, почти ни с кем не встречаясь. Лерка стала покорная, ласковая, виноватая. Они много говорили, только сейчас узнавая друг друга: о детстве, о школе, о вкусах и пристрастиях, книгах, музыке и, конечно, политике. Его забавляла Леркина удивительная переимчивость и… нахальство, пожалуй. Услышав впервые от него о Маркесе или Маргарет Этвуд, которую он почитал выше других современных авторов, Лерка бросалась рассуждать о них с первым же встречным так, словно имена эти известны ей чуть ли не с колыбели, а не услышаны накануне.

– «Шельмочка», – думал он, любуясь женой. Чаще всего они говорили о том, как приспособиться к текущему моменту и…

– Выжить! – говорил он.

– Заработать! – возражала Лерка. – Теперь все можно, запреты сняты, законы перестали работать окончательно, и свой бизнес не открывает только дурак или ленивый.

– Законный бизнес, – говорил Андрей.

– О чем ты? – отмахивалась она. – Не бывает законного бизнеса, если нет законов! Бизнес – это деньги, деньги – это свобода, свобода – это… – Она зажмуривалась, раскидывала руки, как крылья. – Это путешествия на белом пароходе, свой дом, машина, шикарные шмотки, гости каждый день. И вообще все, все, все!

– Это уже не свобода, а анархия, – бурчал Андрей, тем не менее проникаясь ее настроением.

– Сможешь покупать свои ножики сколько влезет. Представляешь, можно махнуть в Лондон, на осенний «Сотбис». Денег полно, гребешь все, не торгуясь. А через годик-другой ты у нас уже обладатель самой богатой коллекции холодного оружия в мире.

Его смешила ее манера называть клинки «ножиками».

– В итоге наш город переименовывают в Нью-Москву, – подхватывал Андрей, обнимая Лерку и опрокидывая ее на диванные подушки, – и мы покупаем тебе шиншилловую шубу и бриллиантовую корону какого-нибудь разорившегося монарха, а также строим киностудию твоего имени и назначаем главной и единственной звездой. Хочешь?

– Хочу! – кричала Лерка, вырываясь из его рук. – Конечно, хочу! Все хочу, кроме шубы! Я не люблю шиншиллу.

Идея о собственном деле крепла и становилась на мускулистые ножки.

– Да сможем мы! – убеждала его Лерка. – С твоей головой и занудством, с моими связями…

– О связях забудь!

– Так это старые, а у нас будут новые… Спонсоры, инвесторы! – Новые слова отскакивали от Леркиных зубов, как горошины. – Заказы, клиенты…

– Я бы занялся издательским делом, – говорил Андрей, поддавшись ее настроению.

– Можно и издательским, – соглашалась она, подумав. – Все равно. Я бы скорее поставила на туризм… Ладно, ладно, молчу! – кричала она, поймав его взгляд. – Можно и издательство. Деньги я достану.

– Подожди о деньгах. Главное – решить в принципе, что мы будем делать…

– Как что? Издавать детективы. Мы по-прежнему самая читающая страна в мире, как ни странно. Ума не приложу почему.

Умерла мама… Она как-то сказала ему незадолго до смерти:

– Ты, сынок, делаешь ошибку, принимая Валерию за ребенка. Она взрослая и сильная женщина… Она всегда сделает то, что хочет, и пойдет до конца…

– Ты ее не знаешь, – пробормотал он, но слова матери запомнил.

Дело сначала шло через пень-колоду. Не хватало умения принимать решения, рассчитывать, находить верных людей и отличать их от воров и жуликов. Было страшно потерять деньги, вырученные за родительскую квартиру и машину, и чужие, взятые под проценты. Время стояло страшное – за невозврат долга убивали запросто. В счастливую минуту его осенила мысль позвать бывшего главбуха родного предприятия Ивана Михайловича Ярему, финансового гения, который на пенсии крутил бизнес, что-то вроде доставки товаров на дом или мелкого ремонта.

– Все капиталы ухнули, – пожаловался старик, «кинутый» государством. – Знал бы, купил золота да держал бы дома под половицей.

Андрей столкнулся с ним на улице, позвал перекусить в кафе. Бывший бухгалтер рассказал о семейном деле, которое приносило неплохой доход. Он сам, его сын и племянник сколотили бригаду «пыльщиков», как они называли себя, и занялись напылением дверных стекол и стаканов. Стоит копейки, а красиво – не передать. Обыкновенное оконное стекло сразу приобретает солидный дизайнерский вид.

– Но размах не тот, мелочовка, – вздохнул Ярема. – Товар для бедных. Идеи есть, деньги прямо под ногами валяются, а капитала нет. Да и свеженького хочется, надоело опылять стаканы.

Не задумываясь, он пошел за Андреем, бросив бизнес на молодежь.

– У него повадки разорителя могил, – жаловалась Лерка, невзлюбившая Ярему с первого взгляда. – Как посмотрит, аж мороз по коже!

Интеллектуальной жемчужиной издательского дома «Арт нуво» был, несомненно, Савелий Зотов – «креативный редактор», как называл его Андрей, мастер на дурацкие идеи, в которых тем не менее «что-то было».

– Где ты берешь этих уродов? – хихикала Лерка. – Твоему Савелию только в цирке выступать… вместо лошади, – намекала она на длинную унылую физиономию Савелия, действительно смахивающую на лошадиную морду.

– Молодая еще, – сурово отвечал жене Андрей, – жизни не знаешь. Другого такого, как Савелий, днем с огнем не сыскать!

Как-то раз, спустя года два, когда Андрей стал верить, что они встают на ноги, ему вдруг позвонил одноклассник Леня Резник. Прозвище у него было Тепа – из-за удивительной способности вляпываться в патовые ситуации. Однажды в Швейцарии, катаясь на лыжах, Леня сбил дорожное распятие. Начиналась метель, стекла очков залепило снегом, он почти ничего не видел, ну и налетел. Будучи уверен при этом, что сбил дорожный указатель. Был свидетель – соотечественник. С легкой руки этого человека или, вернее, из-за ядовитого его языка, до конца пребывания на лыжном курорте Леню называли «Атеистом». Тоже слава. И так всю жизнь.

Тепа пришел с шампанским и цветами, был оживлен, жизнерадостен, сыпал анекдотами и копировал по старой памяти соучеников и школьных учителей.

– А помнишь, – кричал он, – Семена Аркадьевича? Как он снимал стружку с Дяди Бена? «Подстриглись под быдло, – сипел он прокуренным басом старого учителя истории, – ничего не знаете, где ваш учебник?»

Они хохотали, вспоминая школу. Под «быдлом» имелись в виду знаменитые «Биттлз». Сейчас на голове у Лени, прямо на макушке, изрядно плешивой, разливался крупный лиловый синяк.

– Это кто ж тебя так приложил? – спросил Андрей.

– А! – махнул рукой Леня. – В крышке багажника пружина ослабла, не держится ни черта, а я все время забываю. Суну голову и отпущу… Она, сволочь, и тюкает…

А потом Тепа напился, заплакал и рассказал Андрею, что три года назад он, бросив теплое место юриста, приватизировал небольшое фармацевтическое предприятие, не без помощи двоюродного или троюродного дядюшки из Америки. Были прекрасные идеи расширить производство за счет входивших в моду диетических добавок, одноразовых шприцев, натуральной косметики. Но развернуться Лене не дали. Бизнес его привлек внимание авторитета по кличке Мамай. После двух пожаров на фабрике Леня понял, что ему кранты. За фабрику, кстати, она называется «Гиппократ», ему предлагают смехотворную сумму, которой даже на похороны не хватит… Тепа сморкался и с надеждой смотрел на бывшего одноклассника.

Бухгалтер Ярема был откомандирован на фабрику проверить счета «Гиппократа». С Мамаем договорились через старого поклонника Лерки, полковника полиции, того еще типа. Андрей старался не думать о том, что она пообещала полковнику и когда тот напомнит об этом. Он было спросил, но Лерка возмутилась:

– Как тебе не стыдно! Полкаш классный мужик. Нельзя же во всех видеть жуликов!

Возмутилась, правда, не очень, а в глазах прыгали черти. Через неделю у фабрики появился новый владелец. Тепа стал генеральным директором фармацевтической фабрики «Авиценна», а Андрею пришлось срочно осваивать курс фармацевтики. Лерку раздувало от гордости. Она подсчитывала доходы и мечтала о запуске косметического цеха и новой линии товаров для женщин под названием «Валерия». Тепа влюбился в Лерку и посвятил ей стихи. Плохие, правда.

А потом пришел кот… или как там говорится в детской книжке.

Потом пришел Дядя Бен, то самое «быдло» в прошлом, потерявшее учебник истории, ныне удачливый юрист – Андрею удалось переманить его у коллеги-предпринимателя. Звали его Вениамин Сырников.

Их было трое, не считая Савелия – один за всех, все за одного. Триумвират одноклассников плюс Савелий. Союзники. Такие разные. Спина к спине у мачты против тысячи… таких-сяких! Эх, давай, налетай!