Бороться, чтобы дышать

Аврора Роуз Рейнольдс Бороться, чтобы дышать Серия: Падающие звезды — 1 (про разных героев)

Переводчик: Алла Х.

Редакторы: Марина М., Виктория К.

Вычитка и оформление: Анна Л.

Обложка: Таня П.

«Бороться, чтобы дышать»

Глядя на океан, иногда забываешь, что он опасен.

Море — как женщина; вы должны ее уважать, слушать, о чем она говорит, и никогда не сомневаться, что в ее власти вас уничтожить.

Пролог

Лея

— Как красиво, — шепчу я, крепче прижимаясь к Остину и глядя в ночное небо. Клянусь, в такие ясные ночи можно рассмотреть каждую звездочку.

— Ага, — хмыкает он, заставляя меня улыбнуться, его пальцы успокаивающе двигаются по моей руке.

— Через две недели выпускной, — говорю я, а в животе порхают бабочки. Остин был моим парнем с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, и мы с самого начала говорили о том, чтобы пожениться, как только закончим среднюю школу. Понимаю, многие сказали бы, что мы слишком молоды, но с самого первого дня, как его увидела, я знала, — он будет моим мужем.

— Лея Вулф, — говорит он, и бабочки начинают порхать быстрее.

Приподнявшись, кладу руки ему на грудь и опускаю на них подбородок, изучая его лицо. Остин всегда казался старше своих лет. Взъерошенные темно-русые волосы, неизменная щетина, полные, мягкие губы, которые так люблю, но когда мой взгляд останавливается на его глазах, понимаю, они навсегда останутся моей любимой частичкой в нем. Кристально-голубой цвет напоминает ледники возле дома — одно из самых красивых мест на земле.

— Ты станешь моей женой, Лея. Ты к этому готова? — Он проводит пальцем по моему лицу и касается подбородка, в то время как большой палец скользит по моей нижней губе.

— Еще как, — говорю я, наблюдая, как на красивом лице появляется тревога. Понимаю, он думает, что я хочу большего, чем жизнь жены рыбака, жизнь в маленьком городке, но в глубине души знаю — это все, что мне будет нужно. Пока у меня есть Остин, ничего другого я не хочу.

— Выпускной, потом Вегас, — бормочет он, подтягивая меня к себе, чтобы я полностью легла на него.

— Выпускной, потом Вегас, — соглашаюсь я и улыбаюсь, когда его рука на моем затылке притягивает меня ближе, так, что наше дыхание сливается.

— Пора отвезти тебя домой, — выдыхает Остин мне в губы, затем перекатывает на спину, нависая надо мной, и прижимается ко мне губами.

— Жаль, мы не можем остаться здесь на всю ночь, — вздыхаю я, когда его губы покидают меня.

— Мне тоже, детка, но обещаю, когда начнется лето, мы будем спать под звездами, на лодке, посреди океана. Оттуда видно абсолютно все.

— Мне бы этого хотелось, — говорю я, крепче обнимая его и сжимая. Он отодвигается и встает, после чего протягивает мне руку, помогая выбраться из своего грузовика, где под ночным покровом звездного небосклона мы занимались любовью.

— Интересно, что случилось? — спрашиваю я, когда мы подъезжаем к дому моих родителей, рядом с которым стоит машина шерифа.

— Не знаю, — озабоченно бормочет Остин, заглушая мотор. Затем быстро вылезает, обходит капот, открывает мою дверцу, поднимает меня и осторожно ставит на ноги. Как только мы поднимаемся по ступенькам и входим в дом, мое замешательство сменяется беспокойством, когда я вижу на диване маму, раскачивающуюся взад-вперед и истерически рыдающую.

— Что случилось? — Шериф Джефферсон поворачивает голову в мою сторону, мама поднимает на меня глаза и начинает отчаянно трясти рукой, а по ее щекам текут слезы.

— Присядь, — шериф Джефферсон говорит таким тоном, какого я никогда от него раньше не слышала, и протягивает мне руку.

— Мама? — шепчу я. Желудок начинает сжиматься, и я чувствую, как Остин обхватывает меня, притягивая ближе к своему боку.

— Я… — начинает мама, затем закрывает лицо руками и всхлипывает сильнее, исходящие от нее звуки настолько душераздирающи, что я даже не могу дышать.

— Что случилось? — спрашивает Остин, притягивая меня ближе и пряча мое лицо у себя на груди. Хотя в глубине души уже знаю, что скажет шериф, ничто не может подготовить к тому, чтобы услышать эти слова. Каждое из них душит меня, пока я не начинаю задыхаться.

— Мне очень жаль, Лея, но сегодня днем лодка твоего отца пропала после того, как он подал сигнал SOS. Береговая охрана нашла догорающую лодку, а также пустую шлюпку. Они еще ведут поиски в воде, но, учитывая температуру, все выглядит не очень хорошо.

— Но ведь шанс остается, да? Может, он еще жив? — я практически умоляю, в то время как меня начинает трясти.

— Шанс есть всегда, — говорит Остин, прижимая меня ближе.

Но шансов не было. Тело отца так и не нашли. Предположили, что огонь так быстро распространился по лодке, что у него даже не было возможности надеть спасательный костюм, перед тем как попытаться забраться в шлюпку, и, оказавшись в воде, он либо утонул, либо замерз насмерть.

Глава 1

Лея

15 лет спустя

— Лея, просто дыши, — говорю я себе, садясь на паром, который доставит меня из Анкориджа в Кордову. Я не боюсь океана, но знание, насколько он опасен, заставляет еще больше бояться его мощи.

Припарковав машину, выхожу, встаю у борта парома и, когда он отчаливает от причала, смотрю вниз на спокойные воды. Никогда не думала, что после стольких лет отсутствия вернусь домой, но на звонок мамы, сообщившей, что у нее рак и она хочет жить в доме, который они делили с отцом, я могла ответить только «конечно». Даже если это означало, что я вернусь в давным-давно покинутое место, к людям, которых оставила в прошлом. Единственное, на что я могу надеяться — это избежать встречи с Остином. Каким-то образом, город, в котором я выросла, и его население, настолько увеличились, что стали походить на Манхэттен, тем самым это бы уменьшило шансы когда-либо снова его увидеть.

Пятнадцать лет назад я была раздавлена тяжестью потери отца. Тогда и поняла, как легко может измениться жизнь, как быстро у тебя могут отнять любимого человека, осознала, что не могу оставаться на Аляске с Остином, когда есть риск, что с ним тоже может что-то случиться. А еще, сказав ему об отъезде, я знала, он никогда на него не решится; его семья рыбачила на Аляске в течение нескольких поколений.

Он рос, питая любовь к морю, зная, что всю жизнь будет заниматься любимым делом и однажды передаст это чувство своим детям, как это делали до него его отец и дед. Я не могла просить выбрать меня, поэтому оставила его. Однако, уходя, сохранила частичку себя. В то время я надеялась только на то, что той части меня, которую я смогла спасти, хватит на всю оставшуюся жизнь.

Перегнувшись через борт парома, выставляю вперед левую руку и смотрю на воду. Пять лет назад я вышла замуж. Я полагала, Кен поможет мне исцелиться. Считала, что те части меня, оставшиеся после потери отца и ухода от Остина, наконец-то обретут целостность. Я знала, отец хотел бы, чтобы я была счастлива, и из разговоров с мамой поняла, что Остин стал двигаться дальше, так что пришло время и мне сделать то же самое, перестать верить, что он придет за мной, что наша любовь была больше, чем просто история любви двух подростков.

Я пыталась отдать Кену всю себя. Пыталась сделать так, чтобы все получилось, но, в конце концов, потерпела неудачу, а он нашел то, что искал, в другой. Не скажу, что мне не было больно, но наш разрыв меня не опустошил. Меня больше расстроило то, что была разрушена сама идея нас, но, если честно, я сама навлекла это на себя, произнеся наши клятвы, но не выполнив свою часть.

Снимаю с пальца обручальное кольцо, чувствуя, как в глазах собираются слезы, и бросаю металлический ободок в океан, наблюдая, как он исчезает в его глубинах, а после зажмуриваюсь. Пути назад не было, и сейчас не время себя жалеть. Нужно взять себя в руки, чтобы позаботиться о маме. Маме, которая каждые несколько месяцев, с тех пор как я покинула дом, летала в Монтану, чтобы меня увидеть. Маме, которая после потери отца так и не стала прежней. Не знаю, как справлюсь с ее болезнью или, в конечном итоге, с ее потерей, но знаю, что должна найти способ, особенно если собираюсь выжить сама.

— Лея? — Открыв глаза, поворачиваю голову. — Лея Лэм?

Чувствую, как в замешательстве хмурюсь, рассматривая стоящую передо мной женщину.

— Ронда. — Она показывает на себя и улыбается. — Мы ходили в одну школу.

— Ронда? — в шоке повторяю я.

Некогда пухленькая девушка, у которой было не так уж много друзей, превратилась в потрясающую женщину. Рыжие волосы подходили ее светлой коже, лицо круглое, но четко выраженные скулы эффектно подчеркивали нос-пуговку и полные губы.

— Как поживаешь? — спрашиваю я, отступая от борта парома.

— Хорошо… на самом деле, великолепно. — Она улыбается шире и кладет руку на живот, который, как оказалось, большой и круглый, но ее стильное пальто сводит его к минимуму.

— Прекрасно выглядишь.

— Ты тоже, но ты всегда была красоткой. — Она улыбается и машет кому-то за моим плечом. Повернув голову, вижу идущего к нам красивого мужчину в джинсах, толстовке и жилете. Длинные волосы откинуты с его точеного лица, кожа загорелая. Глаза скрыты за темными очками, но в нем есть что-то знакомое.

— Бен, смотри, кто здесь, — говорит Ронда, и мне приходится приложить все силы, чтобы не убежать, когда Бен смотрит на меня, сдвигает очки на макушку и хмурится. Бен был лучшим школьным другом Остина, и, судя по выражению его глаз, он не рад меня видеть.

— А ты чего здесь забыла? — рявкает он.

— Бен, — шипит Ронда, нежно беря меня за руку, словно пытаясь поддержать, что странно.

— Нет, ты же знаешь, как она бросила Вулфа, — говорит он, глядя на Ронду. Потом смотрит на меня и рычит: — Зачем ты приехала?

Знаю, я этого заслуживаю, но не буду лгать и говорить, что меня не обжигает, что кто-то, кого я некогда считала другом, смотрит на меня, как на отброс общества. Мне тоже было больно. Да, я ушла, но он не отправился за мной. Даже не спросил маму, где я, все ли со мной в порядке… ничего.

— Ты знаешь, почему она здесь, Бен, — тихо говорит Ронда, подходя к нему и касаясь руками его груди. Он переводит взгляд от меня на нее. Его лицо смягчается, он обнимает ее за шею, прижимается лбом ко лбу и что-то ласково шепчет. Сделав глубокий вдох, отступаю на два шага назад.

— Держись от него подальше, — говорит Бен, выпрямляясь и поворачивая голову в мою сторону.

— Он даже не узнает, что я в городе, — говорю я ему, делая шаг назад, затем разворачиваюсь и направляюсь к своей машине, где сижу до конца поездки на пароме.

***

— Мам, — зову я, входя в дом.

Меня поражает запах, точно такой же, как в детстве. Такой знакомый, что, когда он наполняет мои легкие, я чуть не задыхаюсь.

— Милая, — шепчет мама с дивана, где лежит, укрытая одним из многочисленных связанных ею одеял.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, подходя к ней и опускаясь на колени.

Она выглядит так же, как месяц назад, когда я в последний раз ее видела. Длинные, седые волосы, лицо загорелое от долгих часов, проведенных на солнце за посадкой цветов, глаза карие, как у меня. Трудно поверить, что она так больна, что ей осталось всего несколько месяцев. Врачи слишком поздно выявили рак, и метастазы уже распространились от матки к желудку. Они сказали, что можно попробовать химиотерапию, но мама отказалась, сказав, что если ей суждено умереть, то она сделает это на своих условиях, а не пока ее тело накачивают ядом.

Не могу сказать, что я с ней согласна. Всякий раз, когда об этом думаю, мысль о том, что ее больше не будет рядом, убивает меня. Я хочу, чтобы она боролась, но это не моя битва.

— Я в порядке, просто хотела немного прилечь. А теперь расскажи, как прошла твоя поездка?

— Мама, я разговаривала с тобой каждые несколько часов, — напоминаю, помогая ей сесть.

— Да, но городок маленький. Никогда не знаешь, с кем можешь столкнуться.

В этом она права.

— Я видела Ронду. Ты не упоминала, что она беременна, — бормочу я, опуская часть про лучшего друга Остина, полагая, что, если проигнорирую любого, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, возможно, смогу проигнорировать тот факт, что это Кордова, и есть шанс, что в какой-то момент я его увижу.

— Бен был с ней? — Вот вам и план.

— Да, они кажутся… счастливыми, — последнее слово я произношу шепотом. Счастье для меня — очень странное понятие. Я даже не помню, когда в последний раз была по-настоящему счастлива.

— Что случилось? — спрашивает мама, касаясь моей щеки.

— Просто устала.

— Твоя комната готова, почему бы тебе не пойти и не вздремнуть? А потом отправимся ужинать в «Корзинку для пикника».

— Это место все еще существует? — недоверчиво спрашиваю я.

«Корзинка для пикника» — небольшой металлический трейлер, который превратили в закусочную, где подают в основном гамбургеры и картофель фри, и он открыт только в летние месяцы. Для детей в Кордове он как «Макдональдс». Обычно я бы сразу согласилась там поесть, потому что у них отменные гамбургеры, но мысль столкнуться с кем-то из давних знакомых не кажется мне столь привлекательной.

— Конечно. Иди, приляг, а через пару часов поедем.

— Мам, я, правда, не думаю, что смогу сегодня куда-то пойти, — говорю, наблюдая, как она сворачивает одеяло, под которым лежала, и кладет его на спинку дивана.

— До отъезда из дома ты любила там бывать, — говорит она, с разочарованным видом поворачиваясь ко мне.

— Извини, ты права. Звучит здорово, — говорю, нацепляя на лицо улыбку, которая, как я знаю, не затрагивает моих глаз. Не хочу, чтобы мои страхи или прошлое запятнали последние воспоминания о ней; мама заслуживает гораздо большего.

— Отлично, а теперь пойди, приляг. — Она подталкивает меня к моей прежней спальне, которая, к счастью, не выглядит такой же, какой я покинула ее много лет назад. Картины, висевшие раньше на стенах, теперь исчезли, сами стены выкрашены в бежевый цвет, хорошо сочетающийся с темно-синим покрывалом и картиной над кроватью с изображением ночного океана.

Единственная нетронутая вещь в комнате — наше фото с отцом. Мы катались на вездеходе сразу после ливня. Повсюду была грязь, а папа проехал через каждую лужу на тропе. Я сидела перед ним, перепачканная с ног до головы, но мы оба улыбались. Я помню тот момент, тогда так сильно смеялась, что у меня заболел живот.

«Как я пройду через это, папа?» — думаю я, проводя пальцем по верху рамки, затем подхожу к кровати и ложусь. Натягиваю на себя одеяло и закрываю глаза, лежа без сна, пока через два часа не приходит мама, чтобы позвать меня на ужин.

— Может, по дороге в «Корзинку для пикника» заскочим в винный магазин? — спрашивает мама с пассажирского сиденья моей машины.

— Стоит ли тебе пить алкоголь? — Я хмурюсь и сворачиваю на главную дорогу — то есть, на самом деле единственную в городе.

— А что он мне сделает, убьет? — шутит она, заставляя меня резко вдохнуть. — Милая, — тихо говорит мама, и я быстро смотрю на нее, удивляясь, как, черт возьми, она может быть такой беспечной. — Я умираю. Когда это случится, ведомо лишь Господу, но это случится, и ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Я смирилась с этим и хочу, чтобы ты поступила также. — Мама тянется ко мне и гладит по бедру.

— Смириться с этим? — недоверчиво повторяю я, качая головой.

— Да, смирись. Если подумать, мне повезло. Я знаю, что умру. Знаю, рано или поздно Бог придет, чтобы забрать меня домой, и когда это случится, я буду готова. У меня будет возможность попрощаться с важными для меня людьми и исправить все допущенные ошибки. Мне повезло, дорогая.

— А как же я? — Сжимаю руками руль, чувствуя тесноту в груди, и борюсь со слезами.

— Милая, я тебя люблю. И любила еще до того, как ты у меня появилась, и я всегда буду с тобой. Знаю, для тебя это нелегко. Знаю, прольется много слез, но нам повезло, дорогая.

Сжимаю губы, чтобы не сказать что-то, о чем могла бы пожалеть. Мне не повезло; на самом деле мне не повезло десятикратно. Сколько людей я уже потеряла, сколько еще должна потерять, прежде чем этого будет достаточно.

— О, смотри! Шерил! — восклицает мама, отрывая меня от мыслей, одной рукой тянется к клаксону и жмет, а другая мелькает мимо меня, чтобы она могла помахать ей из моего окна. Взглянув туда, куда она машет, сердце начинает дико биться о грудь, когда я вижу не Шерил, а Остина, входящего в один из многочисленных баров, которые усеивают главную улицу, только он не один — с ним женщина, обнимающая его за талию, а он придерживает для нее дверь.

Даже с разделяющего нас расстояния легкие сжимаются от созерцания его красоты. Годы отнеслись к нему благосклонно. Его волосы все также взлохмачены, только теперь немного светлее; загорелое лицо и борода делают его кристально-голубые глаза еще ярче. Перевожу взгляд с его лица на торс в темно-зеленой толстовке, демонстрирующей мускулы рук, груди и узкой талии, а затем вниз — на обтянутые джинсами бедра. Когда снова поднимаю взгляд, его взор устремлен на меня, и я вижу, как он щурится в замешательстве, затем в понимании, которое вскоре превращается в гнев.

— Ты пропустила винный магазин, — жалуется мама, когда я жму на газ.

— Мы можем остановиться на обратном пути, — заверяю я ее, желая унять сердцебиение.

— Или по дороге домой можем заглянуть в бар.

Знаю, я сказала, что сделаю все, чтобы мама была счастлива, пока мне не придется ее отпустить, но ни за что на свете не пойду в бар, не в этом городе.

— Обещаю, я достану тебе спиртное до возвращения домой, — бормочу я, останавливаясь перед маленьким металлическим трейлером с четырьмя большими столами для пикника, выкрашенными в красно-белую клетку.

Лишь только припарковавшись на стоянке, выхожу и делаю глубокий вдох. Этот городок слишком мал, и я обманывала себя, думая, что пока буду здесь, не увижу Остина. Уверена, сплетни уже разлетелись. В маленьких городках всегда так: каждый знает, кто чем занимается, и мое возвращение домой после стольких лет наверняка станет грандиозной новостью.

— Милая, ты в порядке?

Смотрю через крышу машины на маму и натягиваю на лицо фальшивую улыбку, в надежде, что за последние несколько часов я ее каким-то образом усовершенствовала, и говорю:

— Просто хочу есть.

Захлопнув дверцу, обхожу капот. Беру ее за руку и веду к окну, где мы заказываем гамбургеры, затем садимся за один из столиков и едим лучший гамбургер из всех, что я пробовала — все, как я и помню. Жаль, что все время, пока я ем, единственное, о чем могу думать — это выражение глаз Остина.

Глава 2

Лея

— Доброе утро, дорогая, — приветствует мама, когда я вхожу на кухню.

— Доброе.

Подхожу к кухонному столу и сажусь, а затем в оцепенении смотрю, как она переворачивает на сковороде бекон и выливает туда яйца.

— К нам прибудет армия? — спрашиваю, наблюдая, как она выкладывает оладьи на доверху заполненную тарелку.

— Сегодня утром мне позвонила Ронда. Бен уходит на весь день, и ей не хочется сидеть одной дома, поэтому она придет к нам на завтрак, а потом мы отправимся в недавно открывшийся в городе магазин пряжи и рукоделия.

— Как давно они с Беном вместе? — с любопытством спрашиваю я. В старших классах Бен был типичным парнем. Постоянно менял подружек, а Ронда была очень милой, но застенчивой и держалась особняком или с теми немногими друзьями, которые у нее были. Я даже не помню, чтобы они тогда разговаривали.

— Думаю, лет пять. Она уехала в колледж, а по возвращении в город у них все закрутилось, и они стали неразлучны.

— Рада за них. Она всегда была милой, а Бен — хорошим парнем.

— Да, и Бен ее обожает. Вообще-то она очень напоминает мне тебя.

— Неужели?

— Да, она относилась ко мне с добротой, когда я была дома, всегда помогала со всем, что нужно, или просто приходила навестить.

— Прости, что меня не было рядом, — шепчу я, чувствуя себя виноватой.

— Тебе не за что просить прощение. Ты же знаешь, как я люблю навещать тебя в Монтане. Приятно время от времени уезжать на несколько месяцев; к тому же ты жила своей жизнью. Не то, чтобы я тебя совсем не видела.

— Знаю. Просто… хотелось бы мне не жить так далеко и вернуться сюда раньше.

— Кен — мудак.

— Мам, — вздыхаю я.

— Нет, — она указывает на меня лопаточкой, — он эгоцентричный мудак, который думает, что мир вращается вокруг него. То, что произошло между вами — не твоя вина. И то, как он себя повел, узнав, что ты поехала сюда, было достойно сожаления.

В этом она была права. Когда я сказала ему, что должна уехать, чтобы позаботиться о маме, он ответил, что мне следует остаться, пока мы не разделим имущество. За это я его возненавидела; мне и так было достаточно тяжело находиться в одном городе с ним и его девушкой, а он еще мешал мне уехать, когда мама во мне нуждалась, явил ту сторону себя, о существовании которой я даже не подозревала.

— Ты многого не знаешь, — пытаюсь я, даже не понимая, почему меня должно волновать то, что она права на его счет, но мне всегда казалось, что я могла бы стараться больше или быть лучшей женой, хоть и осознаю, как это глупо.

— Я знаю более чем достаточно, — заявляет мама, и прежде чем я успеваю ответить, в заднюю дверь раздается стук, и в нее просовывается голова Ронды.

— Привет, — увидев меня за столом, она улыбается.

— Привет, — улыбаюсь в ответ, чувствуя себя неловко. Не из-за нее, а из-за ситуации с Беном на пароме. Ненавижу, когда меня кто-то осуждает, и, знаю, Бен, вероятно, рассказал ей то, что случилось пятнадцать лет назад.

— Садись, пока не укатилась, — говорит мама в знак приветствия, заставляя Ронду смеяться, потом идет к холодильнику и открывает его.

— Прости за Бена, — шепчет Ронда, и я отрываю взгляд от мамы, которая достает бутылку сиропа, чтобы посмотреть на нее. — Он не должен был так с тобой разговаривать.

— Все в порядке, — отвечаю так же тихо, не желая, чтобы мама знала о случившемся, не хочу, чтобы сейчас она обо мне волновалась.

— О чем вы там шепчетесь? — вмешивается мама, ставя перед каждой из нас по тарелке.

— Я говорила Ронде, что надеюсь, она голодна, потому что ты, кажется, приготовила на двенадцать человек, а не на троих, — лгу я, а Ронда, положив руку на живот, снова смеется.

— Я ем за двоих, а поскольку малыш, похоже, пошел в папу, можно сказать, что даже за троих.

— Какой у тебя срок? — спрашиваю я, рука чешется дотронуться до ее живота.

— Еще нет и семи месяцев.

— Обалдеть, — выдыхаю я. У нее огромный живот, так что могу только представить, как она будет выглядеть на полном сроке.

— Знаю. — Она кивает. — Я все время говорю Бену, что следующего будет вынашивать он. Понятия не имела, что меня раздует до размеров кита, — она улыбается.

— Ты прекрасно выглядишь, беременность тебе идет, — мягко говорю я.

— Не могу дождаться, когда он родится, чтобы я смогла его подержать, — говорит мама, и меня пронзает боль. Я всегда хотела иметь детей, и если когда-нибудь случайно найду мужчину, с которым создам семью, то уже не смогу с ней этим поделиться. Она никогда не подержит на руках своих внуков; ее даже не будет рядом, чтобы поддержать, когда у меня возникнут вопросы или опасения по поводу того, как быть мамой.

— Извините, сейчас вернусь, — извиняюсь, встаю из-за стола и иду в ванную. В ту же секунду, как оказываюсь за закрытой дверью, разражаюсь тихими рыданиями.

Понятия не имею, как я собираюсь пережить это время. Мама думает, что, зная о ее приближающейся кончине, нам повезло, но мне от этого намного хуже. Теперь единственное, о чем я могу думать, — это все то, что она упустит, все, что упущу без нее я. В случае ее внезапной смерти, мне бы пришлось принять произошедшее и попытаться жить дальше. В этой ситуации я чувствую, что оказалась в тупике. Никакого движения вперед, потому что жду неизбежного.

Все, чего хочет мама, — чтобы я была счастлива, и я больше всего на свете хочу, чтобы могла ей это сказать, что не чувствую, словно умираю изнутри, словно нахожусь в постоянной борьбе всего лишь за один вдох.

— Милая, завтрак остывает, — зовет мама через дверь ванной.

— Иду, — кричу в ответ, затем открываю кран, плеснув в лицо холодной водой, вытираюсь полотенцем, а затем возвращаюсь на кухню, где Ронда с мамой, прижавшись друг к другу, тихо разговаривают.

— Итак, твоя мама рассказывала, что ты бухгалтер, — говорит Ронда, когда я сажусь и кладу оладью себе на тарелку.

— Да. Для большинства людей это скучно, но я всегда любила цифры, поэтому мне нравится. А ты? Чем занимаешься?

— Я дипломированная медсестра. Здесь, в городской частной клинике. Вообще-то она моя и на меня работают три девушки.

— Это замечательно. На чем специализируется твоя клиника? — спрашиваю я.

— Мы помогаем пожилым людям в городе, которые не могут добраться до своих врачей, а также оказываем помощь неизлечимым больным, если это необходимо, — говорит она, и я не могу не отвернуться от нее, чтобы посмотреть на маму, зная, что может наступить время, когда ее нужно будет поместить в хоспис.

На самом деле я испытываю облегчение, узнав, что в городе есть кто-то, кто мог бы позаботиться о ней, что ее не нужно будет перевозить из дома, и что я буду не одна, когда придет время. Но я несколько удивлена, что до вчерашнего дня мама ни разу не упоминала о Ронде, учитывая, чем она занимается, и насколько они оказались близки.

— С тех пор, как пару месяцев назад Ларри ушел на пенсию, я подыскиваю нового бухгалтера, — говорит Ронда, выводя меня из задумчивости.

— Могу помочь, пока ты кого-нибудь не найдешь. — Было бы неплохо поработать, пока я здесь, и, к счастью, бухгалтерией можно заниматься из любого места; кроме компьютера вам больше ничего не нужно.

— Было бы прекрасно, и если решишься дать знать об этом в городе, я знаю много кого, кому нужна помощь.

Это одна из особенностей жизни на маленьком острове на Аляске: обычно на одну должность приходится лишь один человек, и если он решит уйти, вам конец, если только другой человек с той же профессией не переедет в город.

— Только подумай, ты могла бы открыть в городе свой офис. Уверена, если ты попросишь, Ларри продаст тебе свой, — говорит мама, взволнованная этой идеей, поэтому я улыбаюсь, хотя внутри испытываю тошноту. После маминой смерти я понятия не имею, что буду делать и куда поеду.

Дом, которым мы с Кеном владели в Монтане, должны закрыть через несколько недель, все свои вещи я продала на масштабной дворовой распродаже, а затем, погрузив одежду в машину, поехала в Сиэтл, чтобы сесть на паром до Анкориджа.

— Я подумаю, — говорю я ей, наблюдая, как она сжимает руку Ронды.

***

— В следующие выходные состоится вечеринка в честь рождения ребенка, и я буду рада, если вы с твоей мамой придете, — говорит Ронда, когда мы входим в магазин пряжи и рукоделия.

— Я бы с удовольствием, — лгу я, не желая ранить ее чувства.

— Привет, Ронда. — Я поворачиваю голову, сталкиваясь лицом к лицу с красивой стройной блондинкой, и до меня доходит, что это та самая женщина, которую я видела с Остином, когда он придерживал для нее дверь в бар. Понятно, что привлекло в ней Остина. Она почти одного с ним роста, тогда как я ниже, по меньшей мере, на фут. У нее идеальная фигура, в то время как мои формы отличаются пышностью от слишком большого количества шоколада.

— Привет, Анна, — говорит Ронда, но я слышу в ее голосе легкое раздражение, и мне интересно, почему.

— Ты, должно быть, Лея, — говорит женщина по имени Анна и окидывает меня взглядом с головы до ног, заставляя вознести благодарность за то, что я потратила немного больше времени на подготовку и не натянула первые попавшиеся джинсы. На мне черные вельветовые брюки, расклешенные книзу, кремовый свитер с глубоким вырезом, такого же цвета ботинки, которые я ношу повседневно, но они все равно смотрятся сексуально, и черный пуховый жилет, который просто идеально подходил для весенней погоды на Аляске.

— Не знала, что ты в городе, — говорит Ронда, и Анна переводит взгляд на нее.

— Остин попросил приехать на несколько дней. — Она небрежно пожимает плечами.

— Анна — стюардесса. Она живет в Анкоридже, — сообщает мне Ронда, и я перевожу взгляд с Анны на нее и обратно и улыбаюсь, потому что мне больше ничего не остается. Я не имею права ревновать к тому, что эта женщина проводит время с Остином. Он уже очень давно не мой. Не то, чтобы это как-то помогло остановить охватившее меня чувство.

— Должно быть, приятно все время путешествовать, — говорю я и оглядываюсь посмотреть, куда исчезла мама, молясь, чтобы она пришла мне на помощь.

— Да, но я подумываю о том, чтобы переехать и осесть здесь. Ты ведь понимаешь, чего только не сделаешь ради любви, — говорит она, и мое сердце чуть замирает при мысли о том, что они с Остином любят друг друга, будут жить вместе и, в конце концов, создадут семью. — Ну, я лучше пойду. Меня ждет Остин. Увидимся.

— Пока, — бормочу я, глядя ей вслед.

— Боже, как я ее ненавижу, — говорит Ронда, привлекая мое внимание. — К твоему сведению, у них с Остином не так все серьезно, как она представляет. Они видятся, когда она в городе, и, судя по рассказам Бена, даже тогда Остин не очень-то ей рад.

Мне нечего ответить. Понятия не имею, что делать с чувствами, которые в данный момент клубятся внутри меня.

— Давай найдем твою маму.

— Да, — соглашаюсь и иду за ней по одному из проходов, где стоит мама, разглядывая наборы для скрапбукинга. — Нашла, что тебе приглянулось? — спрашиваю, подходя к ней.

— Не уверена, что у меня хватит терпения для скрапбукинга, но у них так много милых вещичек, что мне почти этого хочется.

— Я тебе помогу. Можем сделать его вместе, — предлагаю я.

— Может, удастся сделать из всех фотографий, что у меня есть, — тихо говорит она, беря пачку наклеек с лодками и волнами.

— Мне бы понравилось.

Хотя отца нет уже много лет, я чувствую, что раны от его потери все еще свежи. В первое время после его гибели мы почти о нем не говорили. И, думаю, ни у одной из нас на самом деле ничего не поменялось.

— Для нас так будет лучше, — говорит она, отрывая взгляд от набора, чтобы посмотреть на меня. — Думаю, пришло время нам его отпустить. Как знать, может, Бен возьмет нас на свою лодку, и мы сможем отправиться на то место, где он пропал, и попрощаться?

— Я бы этого хотела, — говорю я, наблюдая, как ее глаза наполняются слезами.

Она кивает и шепчет:

— Давно пора.

Обняв маму за плечи и прижавшись головой к ее голове, я киваю. Она права: нам давно было пора с ним попрощаться. Весь следующий час мы выбираем наклейки для скрапбукинга. Мне приятно смеяться и говорить о тех хороших временах, которые мы провели вместе до его смерти.

— Умираю с голоду, — говорит Ронда, когда мы укладываем наши пакеты на заднее сиденье маминого внедорожника.

— Как насчет того, чтобы остановиться и перекусить тако? — предлагает мама, когда я сажусь за руль, а они с Рондой пристегиваются.

— Да, — рычит Ронда, заставляя меня смеяться. Она не лгала насчет питания за троих. С момента как сегодня утром мы покинули дом, я видела, что она съела три злаковых батончика, припрятанных в ее сумке.

— Ты не против, дорогая?

— Звучит неплохо, — говорю я, заводя мотор.

Сегодня был один из лучших дней за долгое время. Мама всегда была моей лучшей подругой, поэтому проводить с ней время всегда приятно, а с Рондой весело и легко. Я уже забыла, каково это — иметь подружек, с которыми можно поговорить. У нас с Кеном были общие друзья. После того, как я поняла, что у него роман, и что большинство из них знали о его отношениях с Кортни. Никто не хотел рассказывать мне об этом, поэтому я была предоставлена самой себе, в то время как мои друзья продолжали вести себя так, будто не имели понятия, что мой муж — мудак и изменщик.

— «Баха такос» неподалеку от пирса, — подает голос мама с заднего сиденья, когда я выезжаю с парковки.

Добравшись до пирса, понимаю, как сильно изменился город, в котором я выросла. От маленьких магазинчиков не осталось и следа, а на их месте стоят большие здания, в основном новые.

— Следующий поворот налево, — говорит Ронда, и я сворачиваю на неширокую грунтовую дорогу, проходящую позади нескольких больших зданий и заканчивающуюся перед красной хижиной на сваях, с большой палубой впереди, покрытой белой крышей.

— Как давно здесь это место? — спрашиваю я, заглушая двигатель.

— Владельцы открыли его несколько лет назад. На самом деле, не так давно их показывали на кулинарном канале в программе «Лучшее на Аляске», — отвечает Ронда, выходя и хлопая дверью.

— Потрясающе.

Улыбнувшись маме в зеркало заднего вида, я выбираюсь из машины.

— Остин, — восклицает Ронда, когда я закрываю дверь.

Повернув голову, вижу Ронду, направляющуюся к лестнице закусочной, откуда на грунтовую парковку спускаются Остин и Анна. В момент, когда Ронда оказывается перед ним, на его лице появляется улыбка, от которой у меня перехватывает дыхание. Он наклоняется вперед, целует ее в щеку и что-то говорит. Когда она указывает большим пальцем через плечо, он напрягается, вскидывает голову, и мы встречаемся взглядами, отчего по всему телу растекается боль.

Когда Остин был моим, я знала каждое выражение его лица. Большую часть времени он смотрел на меня с нежностью, но иногда я замечала разочарование. Чего я не видела никогда, так это ярости, и именно таким взглядом он сейчас смотрел на меня. Этот взгляд резал меня на части.

— Готова идти? — спрашивает мама, и, когда она берет меня за руку, я отрываю взгляд от Остина.

— Ага, — улыбаюсь я ей, слегка сжимая ее руку, черпая немного силы из нашей связи, напоминая о том, какова истинная причина моего пребывания здесь.

Когда я смотрю в сторону закусочной, Остин и Анна удаляются в противоположном направлении, а Ронда ждет нас. Мое возбуждение от предвкушения вкусной еды исчезло, сменившись беспокойством. Я даже не знаю, чувствую ли вкус заказанного тако с лососем, и стараюсь улыбаться, когда это уместно, но по большей части сижу с тяжестью в животе, глядя на прекрасный вид, открывающийся из гавани, наблюдая, как причаливают и отчаливают лодки.

***

— Я открою, — говорю я, поднимаясь с дивана, когда раздается стук в дверь.

— На обратной дороге захватишь мне печенье, что испекла? — спрашивает мама, сидя в кресле, чтобы начать смотреть фильм.

— Конечно, — я улыбаюсь и глажу ее по волосам.

— Привет, — приветствует меня низкий голос Остина, когда я открываю дверь и вижу его на крыльце. Сердце учащенно бьется от осознания того, что он передо мной, так близко, что я чувствую его теплый мужской запах, смешанный с ароматом океана… так близко, что могла бы дотронуться до него, если бы у меня хватило смелости. — Можно тебя на минутку? — Он засовывает руки в карманы и делает шаг назад.

С усилием сглотнув, я окидываю его взглядом.

— Эм. — Оглядываюсь через плечо и вижу, что мама по-прежнему сидит в кресле. — Конечно.

Плотнее закутавшись в свитер, выхожу на крыльцо, позволяя сетчатой двери закрыться за мной. Оказавшись перед ним, запрокидываю голову, чтобы поймать его взгляд. Остин всегда был намного выше меня, но теперь его присутствие, кажется, подавляющим, заставляя меня чувствовать себя маленькой и ничтожной.

— Что случилось? — спрашиваю, надеясь, что он не заметит, как дрожит мой голос.

— Я пришел прояснить ситуацию.

— Ладно, — отвечаю, крепче обхватив себя руками, хотя все, чего я хочу, это прикоснуться к нему, чтобы убедиться, что он настоящий.

— Городок у нас маленький, и мы, так или иначе, время от времени будем сталкиваться друг с другом.

— Знаю.

— Я в курсе, почему ты здесь, и знаю, что сейчас твоя мама в тебе нуждается, поэтому не хочу, чтобы при встрече со мной ты испытывала неловкость.

— Спасибо, — я вздыхаю с облегчением, он опускает взгляд с моих глаз на губы, и его лицо искажается в раздражении.

— Я ненавижу тебя, Лея, — говорит он, заставляя тот маленький проблеск надежды, что я чувствовала, угаснуть и погрузить мою душу во тьму.

— Прости, — выдыхаю я.

— Бросив меня, ты, черт возьми, меня убила, и я никогда не прощу тебе того, что ты велела своей маме сказать мне после своего отъезда. — От скручивающей живот боли и грохочущего сердцебиения я едва различаю, о чем он говорит. — Держись подальше от меня, а я буду держаться подальше от тебя. — Я киваю, потому что не могу даже вздохнуть. — Пока, — говорит он и исчезает в темноте, оставляя меня одну, а мои легкие все сжимаются.

— Кто это был? — спрашивает мама, когда я протягиваю ей тарелку с печеньем, которое она просила.

— Никого важного, — отвечаю я, усаживаюсь на диван, подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, устремив невидящий взгляд в телевизор, желая просто исчезнуть.

Глава 3

Остин

— Джози, — приветствую я маму Леи, когда она спускается с причала на мою лодку.

Не могу сказать, что мы когда-либо были близки. Чертовски уверен, она ни разу ко мне не приходила. Проклятье, во время розысков ее дочери в какой-то момент я думал, она наложит на меня судебный запрет.

— Остин, — говорит она, затем идет к капитанской рубке, открывает дверь и жестом указывает внутрь.

Пробормотав: «Черт», следую за ней, позволяя двери захлопнуться за мной.

Это не то, с чем я, мать вашу, хотел иметь дело сегодня, не после того, как проворочался всю ночь, преследуемый взглядом Леи после того, как сказал, что ненавижу ее.

— Нам нужно поговорить, — заявляет она, я скрещиваю руки на груди и прислоняюсь спиной к панели управления.

— Я догадался, Джози, — говорю, стараясь, чтобы голос не звучал язвительно, но терплю неудачу.

Я считал, что покончил с этим дерьмом, но теперь, увидев Лею, понимаю — все далеко не так, просто запрятал это подальше, а теперь оно всплыло на поверхность. Сейчас Лея еще красивее, чем когда мы были подростками. Лицо осталось таким же нежным и округлым, кожа — кремовой, но губы казались полнее. Фигура обрела формы и изгибы во всех нужных местах, изгибы, которые любой мужчина стал бы умолять исследовать руками и ртом. Ее каштановые волосы легко представить рассыпавшимися по подушке или накрученными на кулак, а в ее хотя и грустных глазах все еще горела та искорка мудрости, которая находила во мне отклик. Все в ней взывало ко мне, но я ни за что не ввяжусь в это снова, как бы сильно не протестовал мой член.

— Не спросишь, о чем нам нужно поговорить? — интересуется Джози.

— Нет, я знаю, о чем ты хочешь со мной поговорить. И как уже сказал Лее вчера вечером, я в курсе причины ее приезда и буду держаться подальше от нее, но она должна держаться подальше от меня.

Чувствую себя мудаком, но так должно быть. Другого выхода нет.

— Очень дипломатично с твоей стороны, — саркастически замечает она, заставляя меня стиснуть зубы.

— Джози, тебе слово, — даю я отмашку.

— Ты чертовски упрям. Знаешь, ты очень напоминаешь мне моего Джейкоба — такой вспыльчивый, вечно думаешь, что все знаешь, — говорит она, имея в виду своего покойного мужа, человека, которого я глубоко любил и уважал. — В жизни я совершила много ошибок, некоторые хуже других, но, видя, как Бог дает мне время их исправить, я планирую воспользоваться шансом и сделать именно это, — заявляет она, усаживаясь в мое капитанское кресло и глядя в окно на гавань.

— С потерей Джейкоба меня вполне можно было похоронить в море вместе с ним. Я утонула в горе и не могла найти выход на поверхность. Я очень сожалею о том времени. — Она качает головой, затем понижает голос почти до шепота, но по-прежнему не смотрит на меня. — Когда Лея сказала, что собирается уехать из дома, я поняла, для нее это правильное решение. Я знала, что не хочу, чтобы она оставалась здесь, в этом городе, с тобой, и рисковала тем, что ее постигнет та же участь, что и меня. Я бы не пожелала такой боли и злейшему врагу, не говоря о родной дочери.

Она вздыхает и, наконец-то, поднимает на меня взгляд.

— Я видела, как вы влюблены, но считала, что со временем вы забудете друг друга, и каждый из вас начнет жить своей жизнью, а этого не произошло. Ни один из вас не смог остепениться, и моя милая, прекрасная девочка в поисках того, что могло бы заполнить пустоту, оставшуюся после расставания с тобой, вышла замуж за человека, который на самом деле ее не любил, — говорит она, вызывая наполняющее грудь тошнотворное чувство. — Я солгала вам обоим, сказав, что один из вас бросил другого. В то время я верила, что поступаю правильно…

— Убирайся, — обрываю я ее, прежде чем она успевает сказать что-то еще.

— Остин, — тихо говорит она, и ее глаза наполняют слезы.

— Нет. — Я наклоняюсь вперед. — Убирайся. Сейчас же.

Я открываю дверь и выхожу на палубу, вбирая полную грудь воздуха, меня сжигает ярость.

— Я говорю тебе это не для того, чтобы вы снова были вместе, — подходя, объясняет Джози и становится передо мной. — Я говорю тебе это потому, что у моей малышки не так уж много людей, на которых можно опереться, и когда меня не станет, ей понадобятся хорошие люди, которым она действительно важна, и как бы ты ни хотел этого признавать, ты один из них.

С этим последним ударом она поворачивается, и я наблюдаю, как она сходит с лодки на причал и исчезает.

— Малыш, ты в порядке? — спрашивает Анна, поднимаясь по лестнице с нижней палубы, где она дремала.

Когда она сказала мне, что приедет в город на выходные, я подумал, что этот визит будет таким же, как и все остальные, но потом она заговорила о переезде сюда в конце лета, и я понял, что каким-то образом облажался, заставив ее поверить, что между нами есть нечто большее. Я даже не прикасался к ней с тех пор, как снова увидел Лею.

— Мне нужно уехать. — Я иду к рубке, хватаю ключи, засовываю их в передний карман и натягиваю через голову толстовку.

— Через час я уезжаю, — напоминает она мне, следя глазами за моими движениями.

— Сообщи, как доберешься до дома. — Прохожу мимо нее и останавливаюсь, когда ее пальцы впиваются в мою руку.

— Я слышала, что сказала ее мать, слышала разговоры в городе, когда она вернулась. Она бросила тебя, а ты возвращаешься к ней?

Наблюдаю, как Анна пытается выжать из себя слезы, но не вижу ни одной. Я нужен Анне не больше, чем она мне, и этот момент доказывает это как нельзя лучше.

— Анна…

— Никаких «Анна». Я думала, между нами что-то есть, что наши отношения к чему-то ведут.

Мне не хочется так с ней поступать, но и лгать я тоже не могу. В своей жизни я по-настоящему любил лишь трех женщин: сестру, маму и Лею. С того момента, как Лея меня бросила, я заставлял себя двигаться вперед, но так и не набрался для этого достаточно сил. Не понимаю, как, черт возьми, Лея вышла замуж за кого-то другого. Никто не смог мне ее заменить, даже если единственное, за что я держался — это воспоминания.

— Анна, ты прекрасно знала, что между нами было, — вздыхаю я, вырываясь из ее хватки.

— Ну ты и мудак, Остин! — кричит она.

— Знаю, — соглашаюсь я, подходя к борту лодки и ступая на причал.

Я не собирался возвращаться к Лее, во всяком случае, не в том смысле, как думала Анна. Я сделаю так, как просила ее мать. Постараюсь быть ей другом, а когда придет время, и Лея уйдет, на этот раз отпущу, поставив точку, которая мне так нужна, чтобы двигаться дальше по жизни.

— Как дела, Вулф? — отвечает Бен после второго гудка.

— Встретимся в баре.

— Все в порядке? — спрашивает он, и я слышу доносящееся из трубки шарканье.

Нет… мать твою, нет.

— Мне нужно пиво.

— Уже еду.

Линия обрывается, и я засовываю телефон в задний карман джинсов, а затем иду три квартала к бару, стараясь по дороге привести мысли в порядок.

Войдя в бар, осматриваюсь по сторонам и за одним из высоких столов вижу сидящего в одиночестве Бена.

— Как обычно? — спрашивает Мэгги из-за стойки, когда я прохожу мимо.

— Ага.

Достаю пятерку и отдаю ей, а она протягивает мне бутылку «Элескен эмбер». Как только усаживаюсь напротив Бена, подношу бутылку ко рту и делаю большой глоток.

— Что происходит? — настороженно спрашивает он.

— Джози приходила с визитом.

— Что за Джози? — спрашивает он, и закрывает глаза от осознания. — Черт, какого хрена ей от тебя нужно?

— Пришла сказать, что солгала нам с Леей.

— Что значит «солгала вам с Леей»? — В его голосе слышится злость.

— Она держала нас на расстоянии, потому что не хотела, чтобы Лею постигла та же участь, что и ее. Не хотела, чтобы Лея потеряла меня так же, как она потеряла Джейкоба.

— Ты что, прикалываешься? — Он с грохотом ставит бутылку на стол, отчего тот трясется.

— Ты же знаешь, что я искал Лею. Умолял ее мать сказать мне, где она, и у нее всегда была для меня одна и та же история — Лея двигается вперед, и мне нужно сделать то же самое. Только Лея даже не сдвинулась с места; она испытывала обиду и одиночество, считая, что я счастливо живу без нее.

— Господи.

— Вчера я сказал Лее, что ненавижу ее.

— Что ты сделал? — Его глаза округляются, и я снова тру лоб, атакуемый воспоминанием о том, как она выглядела, когда я ей это сказал.

— Я был в бешенстве! Увидев ее, все снова всплыло на поверхность. — Провожу руками по лицу.

— Ронда вчера зависала с Леей и Джози.

— Знаю. Я видел их вместе, когда был с Анной.

Он кивает, допивает пиво и, положив локти на стол, делает глубокий вдох.

— Она сказала, что Лея выглядит подавленной, и, хотя улыбается, но эти улыбки — вынужденные.

— Она только узнала, что матери осталось жить всего несколько месяцев, — напоминаю я.

— Да, кроме мамы у нее здесь никого нет.

— Господи. — Я знаю, что он прав, но, когда речь заходит о ней, во мне остается еще столько сдерживаемого гнева.

— Ро просила меня передать тебе, чтобы ты был с ней добрее.

— Просила, да? — я смеюсь. Ронда вертела Беном, как хотела, и была единственным человеком, которого боится мой лучший друг.

— Еще она пригласила ее на вечеринку в честь рождения ребенка.

— Хорошо.

— Подожди… что? — спрашивает он.

— Лея — хороший человек. Она всегда была милой, а сейчас ей нужен друг. Ронда замечательно для этого подходит.

— А ты?

— Что я? — спрашиваю растерянно.

— Ты будешь ее другом?

— Мне нужно отпустить прошлое. Нужно отпустить Лею и, наконец-то, начать жить дальше.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Я постараюсь быть ей другом, и, надеюсь, когда она покинет город, я, черт возьми, наконец-то, смогу жить своей жизнью, — говорю, хотя в глубине души знаю — это будет не так просто. Ничто никогда не бывает просто.

— А вы с Анной?

— Ты же знаешь, это уже давно близилось к концу.

— Интересно, — бормочет он, и я поднимаю бровь, показывая ему, чтобы он продолжал. — Ничего, Вулф.

Ухмыляясь, он качает головой. Я знаю, о чем он думает, только ошибается. Мы с Леей уже не дети, и единственное, что я могу ей предложить, — это дружба.

***

Лея

Я оглядываю задний двор Бена и Ронды и заставляю себя улыбнуться очередному человеку, минующему меня в направлении дома. Я приехала час назад, и с тех пор мне досталось множество взглядов — большинство из них выражали жалость. А еще массу улыбок — большинство из них были такими же фальшивыми, как и мои.

Жизнь в этом городке имела свои преимущества. Община была тесной, все друг друга знали, и если когда-нибудь наступит время нужды, всегда найдется тот, кто поможет. То, что делало этот город особенным, теперь работало против меня: Остина знали все. Его все любили так же, как и его семью. Я знала, что люди обсуждали мой отъезд, они, вероятно, знали о нашей истории с Остином, и, более чем вероятно, ненавидели меня так же сильно, как и он.

— Я сожалею о твоей маме. — Поворачиваю голову и вижу Бена с пивом в руке. — И мне жаль, что я так с тобой разговаривал.

— Спасибо, все в порядке, — говорю я, но внутри все сжимается.

— Как ты держишься? — спрашивает он, втискивая свое большое тело в кресло рядом с моим.

Неуверенно улыбаюсь и пожимаю плечами; не знаю, как ответить. Сейчас у меня все в порядке. Позже вечером, когда заберусь в постель, и мозг получит шанс взять верх, будет совсем другая история.

— Нормально, пожалуй.

— Мне кажется, не нормально.

— Я работаю над этим, — честно признаюсь я.

Работаю над тем, чтобы быть в порядке. Хочу дать маме то, чего она желает. Хочу, чтобы мама видела меня счастливой, она этого заслуживает.

— Почему не заходишь в дом? — спрашивает Бен, поднося пиво к губам и делая глоток.

«Потому что там Остин», — думаю я.

Я знала, что Остин — лучший друг Бена — будет сегодня здесь, но, как и в те разы, когда я его видела, ничто не могло подготовить меня к тому, чтобы оказаться в его присутствии. Я ожидала, что когда войду в дом с подарком для Ронды, и наши глаза встретятся, он будет сверлить меня взглядом, но вместо этого Остин меня удивил, взяв из моих рук большой пакет и улыбнувшись. Тогда-то я и поняла, что он делает. Остин вел себя мило, потому что кругом были люди, но это не означало, что его улыбка не устроила со мной нечто невероятное, заставляя все внутри загореться.

— Мне нравится сидеть на свежем воздухе, — говорю, а затем улыбаюсь по-настоящему, когда мимо пробегает маленькая девочка, а за ней мальчик с чем-то в руке, отчего она громко вопит, чтобы он держался от нее подальше. — А ты почему здесь? — спрашиваю, глядя на него.

Должно быть, Бен прочел на моем лице недоверие, потому что откинулся на спинку кресла и провел рукой по макушке, а затем его губы шевельнулись, чтобы что-то сказать, но его прервали.

— Хочешь еще пива? — Я отрываю взгляд от Бена и смотрю на Остина, опирающегося обеими руками о дверные косяки террасы, отчего его рубашка на широкой груди сильно натягивается.

— Не-а, мужик. Я в порядке, — говорит Бен, и тут взгляд Остина останавливается на мне, так что я чуть выпрямляюсь, на случай, если он нанесет еще один удар, как в тот вечер.

— Хочешь еще вина? — спрашивает Остин, кивая на стол, где стоит мой пустой бокал.

— Эм… — Я моргаю, потому что он говорит со мной, и в его глазах нет ни гнева, ни эмоций.

— Детка, — зовет он, и я снова моргаю.

— Нет, — я прочищаю горло. — Спасибо, но мне еще нужно везти домой маму.

— Я могу вас отвезти, — предлагает Остин, и я чувствую, как у меня отвисает челюсть.

— Прости? — наконец выдаю я, когда обретаю голос.

— Если хочешь еще бокальчик, я вас отвезу.

— Нет, но спасибо, — я улыбаюсь, и его глаза опускаются на мои губы, и именно в этот момент я вижу гнев, только не понимаю, что его вызвало.

— Ронда хочет открыть подарки. Вам лучше зайти.

Остин отталкивается от дверного косяка, затем поворачивается и исчезает из виду, оставляя меня в замешательстве от того, что только что произошло.

— Будет интересно, — бормочет Бен рядом, и я перевожу взгляд с двери на него.

— Что будет интересно? — спрашиваю, чувствуя, как внутри поселяется дурное предчувствие.

— Оставайся в городе подольше, и уверен, ты все узнаешь.

Бен допивает пиво, затем встает и, не давая мне выбора, поднимает меня с кресла и тащит в дом, усаживая на диван с Остином, откуда я пытаюсь наблюдать, как Ронда открывает подарки. И с треском проваливаюсь, потому что Остин сидит так близко, что его запах проникает в мои поры, а его тело опаляет мой бок теплом.

— У тебя слегка покраснели щеки, — говорит мама, протягивая мне кусок пирога, наклоняет голову, чтобы на меня взглянуть, а затем садится рядом.

— Здесь жарко, — объясняю я, не обращая внимания на Остина, который все также сидит рядом, но теперь еще ближе, потому что мне пришлось подвинуться, чтобы освободить место маме.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Остин, и я поворачиваюсь лицом к нему, затем приоткрываю губы, когда он прижимает руку к моему лбу, вызывая покалывание.

— Я в порядке, — уверяю я, отстраняясь от его прикосновения.

— Ты вся горишь. — Он хмурится, отчего между его бровями образуются морщинки, и у меня пальцы так и чешутся, чтобы их разгладить.

— Вовсе нет. — Я кладу руку на щеку, чувствуя, как тепло согревает ладонь. — Ладно, может, слегка.

— Ты должна уйти, — рычит он, и от его резкого тона у меня щиплет в носу от надвигающихся слез. Когда я пришла сюда, то не знала, что больна, и уж точно не сделала этого нарочно.

— Пойдем. — Он берет меня за руку и поднимает с дивана.

Мне хочется пнуть его в голень, но я этого не делаю, потому что за нами наблюдают. Поэтому позволяю тащить себя к прихожей, но как только мы достигаем входной двери, вырываюсь из его хватки.

— Джози, если хочешь, можешь остаться, но Лея должна уйти, — говорит Остин моей маме, когда та выходит из кухни.

Боже мой, что за долбаный мудак! Я больна, но не похоже, что у меня лихорадка Эбола! Клянусь, если бы кругом не было людей, я бы ему наваляла.

— Милая, хочешь, я пойду с тобой?

Вопрос мамы, заданный нежным голосом, частично сбивает с меня гнев, и я качаю головой, прежде чем ответить:

— Нет, останься. Я знаю, с каким нетерпением ты этого ждала.

— Уверена? — спрашивает она, изучая мое лицо, будто я лгу, что почти комично, потому что ей осталось жить несколько месяцев, и все же она беспокоится обо мне, когда единственное, что у меня может оказаться — это банальная простуда.

— У тебя здесь все будет в порядке? — спрашиваю я, игнорируя ее вопрос.

— Со мной все будет нормально, обо мне не беспокойся, просто поспи немного, я приеду домой с Маргрет.

— Уверена?

— Доставь мою детку домой в целости и сохранности, — она смотрит на Остина, заставляя меня съежиться.

— Увидимся позже. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку, но останавливаюсь. Ее иммунная система и так уже слаба, а от того, что я подхватила, ей точно не будет никакой пользы.

— Скоро увидимся.

Достаю из кармана ключи и сильно толкаю Остина локтем в ребра, заставляя его резко вдохнуть.

— Ой, извини, — говорю, будто не нарочно, но он сужает глаза, давая понять, что его не провести. Плевать.

Пройдя мимо него к входной двери, распахиваю ее, выхожу на улицу и спускаюсь по трем ступенькам на подъездную дорожку.

— Мой грузовик вон там, — говорит Остин, удивляя меня, и хватает за руку.

— Я поеду на своей машине.

Хмурюсь, гадая, что он задумал. Остин был милым — ну, за исключением того, что заставил меня уйти с вечеринки. С другой стороны, с каждой минутой чувствую себя хуже. Наверное, я бы поняла, что заболела, если бы не была так поглощена тем, что снова оказалась рядом с Остином.

— Детка, я не позволю тебе сесть за руль. — Он качает головой.

— Перестань называть меня «деткой».

Сжимаю кулак. Раньше он меня так не называл, и сейчас я не уверена, что чувствую по этому поводу. Слово кажется безличным, но каждый раз, когда оно слетает с его губ, мое тело непроизвольно реагирует.

Ухмылка приподнимает уголки его губ, Остин тянет руку ко мне, обхватывая мое запястье, чтобы не позволить дойти до моей машины.

— Ягненочек, пожалуйста, перестань создавать трудности и позволь мне отвезти тебя домой.

В груди горит. Я совершенно забыла о прозвище, которое он мне дал, когда мы встречались. Я была его Ягненочком, а он — Большим Злым Волком. (Прим. переводчика: в переводе с английского фамилии главных героев звучат как Lamb — ягненок, Wolf — волк). Люди часто шутили над нашими фамилиями, но он говорил мне, что это судьба. Я высвобождаюсь из его хватки, затем слегка киваю, показывая, что пойду за ним. Хочется поскорее с этим покончить; мне нужно оказаться подальше от него и побыть в одиночестве.

Как только мы добираемся до его грузовика, он открывает пассажирскую дверцу и ждет, пока я не окажусь внутри и не пристегнусь, чтобы закрыть ее и обойти машину спереди. Воздух внутри пропитан его запахом, отчего я испытываю непреодолимое желание либо опустить окно, либо задержать дыхание, заперев аромат в легких.

— Я сделаю остановку и куплю тебе лекарство, — говорит он, когда грузовик с ревом оживает.

Поворачиваю голову и смотрю на Остина, гадая, куда делся тот парень, который всего несколько дней назад стоял на крыльце и говорил мне о своей ненависти. С тем Остином я могла бы справиться; этот парень, который так добр ко мне — не то, к чему я готова.

— Мне просто нужно принять тайленол и поспать.

Я прижимаюсь головой к прохладному стеклу и закрываю глаза, просыпаясь, когда чувствую, что грузовик остановился. Открыв глаза, замечаю, что мы не у меня дома, а возле магазина.

— Скоро вернусь.

Поднимаю голову и смотрю, как он вбегает в местный продуктовый магазин и через пятнадцать минут возвращается с двумя большими пакетами.

— Что ты накупил?

— Суп, апельсиновый сок, лекарства от простуды и гриппа, и я взял для тебя напрокат пару фильмов — «Несносные боссы» и «Тупой и еще тупее-2». Решил, ты все еще любишь комедии.

Глаза начинают наполняться слезами, и я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы их сдержать. Кен никогда не ухаживал за мной, когда я болела. И одно знаю точно: если бы моя жизнь сложилась иначе, и я осталась бы с Остином, он бы на этом настаивал.

— Не нужно было. — Голос срывается на хрип, и я прочищаю горло.

— Пустяки. — Пожав плечами, Остин ставит пакеты на панель между нами.

Как только мы подъезжаем к маминому дому, выхожу из машины и, отыскав в кармане ключи, открываю входную дверь.

— Почему бы тебе не надеть пижаму, а я приготовлю суп? — мягко спрашивает он, заставляя боль, что я испытывала раньше, вернуться десятикратно.

Я этого не вынесу, не с ним. Не могу наблюдать из первого ряда, какой бы была моя жизнь, останься я дома.

— Нет, спасибо. Я просто лягу в постель, — говорю я, желая, чтобы он уже ушел.

— Полагаю, тебе нужно что-нибудь съесть. На вечеринке ты не ела.

— Нет, спасибо, — повторяю я.

— Иди, надень пижаму, а потом возвращайся и поешь.

— Ты не можешь указывать мне, что делать, — бормочу я, наблюдая, как на его челюсти начинает пульсировать жилка.

Как Остин может выглядеть таким горячим, когда злится, — не имею понятия, но сердитым он смотрится очень классно.

— Лея, перестань быть занозой в заднице и просто делай, что тебе говорят. Ты больна, и тебе нужно что-нибудь съесть перед тем как принять лекарство, — рычит он.

— Ладно.

Вскидываю руки вверх, топаю по коридору в свою комнату и, как подросток, хлопаю дверью, затем вытаскиваю вещи из чемодана на пол, пока не нахожу домашние шорты и одну из старых футболок для тренировок, которая на три размера больше. Когда возвращаюсь на кухню к Остину, на столе стоит тарелка супа, несколько крекеров и стакан апельсинового сока.

Я никогда не признаюсь, как мне нравится, что он за мной ухаживает, но когда сажусь, и он подходит ко мне, протягивая пару таблеток, глубоко внутри меня загорается маленький огонек надежды. Я не надеюсь, что мы с Остином снова будем вместе, но надеюсь, что смогу исправить причиненное ему зло, а он каким-то образом примет мою дружбу и извинения, когда я сочту, что пришло время их принести.

— Спасибо, что привез меня домой и приготовил поесть.

Вытянув перед собой ноги и скрестив руки на груди, Остин хмыкает, но ничего не говорит. Мы сидим так, пока моя миска не пустеет, а веки не начинают тяжелеть.

— Это лекарство принимают на ночь. По твоим глазам видно, что ты мало спала, поэтому я решил, что тебе не повредит, если ты примешь его сейчас.

— С тех пор как мы с Кеном… а теперь мама… у моего мозга не было времени, чтобы отключиться, — говорю я, не подумав, и тут же хочу взять слова обратно, потому что в его глазах вновь появляется гнев. Когда Остин на меня злится, мне нет нужды беспокоиться о том, что чувствует мое сердце, когда мы находимся в одной комнате. Хоть какой-то плюс.

— Ложись спать. Я поеду домой.

— Конечно. — Я киваю, он больше ничего не говорит, просто выходит за дверь, позволяя ей тихо за ним закрыться.

Оглядываю мамин дом и вслушиваюсь в тишину, гадая, что буду делать, когда она меня покинет и это станет моей нормой.

Глава 4

Лея

— Ты готова?

— Да, — я улыбаюсь маме, затем хватаю связку красных воздушных шариков, парящих в кухне, и следую за ней из дома к внедорожнику, куда и запихиваю их на заднее сиденье.

— Сколько будет человек? — спрашиваю я, подъезжая к заполненной машинами стоянке причала.

— Не уверена. Многие хотели к нам присоединиться, когда узнали, чем мы займемся, — рассеянно бормочет она, оглядываясь вокруг, в то время как от ее слов сердце наполняется теплом. Я знала, что отца многие любили, но видеть, сколько людей пришло с ним попрощаться — почти ошеломляюще.

— Мы должны были сделать это давным-давно, — тихо говорю, протягивая руку, чтобы сжать мамину ладонь.

— Я должна была быть сильнее, — говорит она, и, когда отвечает на мое пожатие, слышу в ее голосе слезы.

— Мама, ты делала все, что могла.

— Милая, когда меня не станет, я не хочу, чтобы ты держалась за эту боль. Хочу, чтобы ты дышала свободно и двигалась дальше, не поступай, как я.

— Не уверена, что это будет так просто.

— Ты должна сделать это как можно проще, дорогая, — говорит мама, открывая дверь и выходя, прежде чем я успеваю сказать что-то еще. Глубоко вздохнув, достаю с заднего сиденья шарики и следую за ней.

— Обалдеть, — шепчу я, осматривая открывшуюся передо мной картину. Пять лодок пришвартованы бок о бок, на каждой, по меньшей мере, по двадцать человек. Я направляюсь к лодке Бена, и, заметив там Остина, мое сердце пускается вскачь. Он протягивает руку, помогая маме подняться на борт.

— Давай руку, детка, — зовет Остин, а я даже не осознаю, что стою у борта, застыв на месте.

— Я… — Он обхватывает мое запястье прежде, чем я успеваю отступить, затем ставит одну ногу на причал и поднимает меня над бортом. Когда мои ноги касаются палубы, он склоняется ко мне.

— Ты в порядке?

Я поднимаю на него глаза и чувствую, как от его озабоченного взгляда дрожат губы.

— В порядке.

— Ты обманываешь.

— Да, — соглашаюсь, пытаясь вырваться из его объятий.

— Я хочу, чтобы сегодня вечером ты пришла, — говорит Остин, и все волнения от того, что я на лодке, забываются.

— Зачем? — Я понижаю голос. — Мы не друзья, Остин. Ты выразился предельно ясно, так что у нас нет причин проводить время вместе.

— Я солгал. Я не ненавижу тебя. Я хотел тебя ненавидеть — так моя жизнь была бы легче, — но я не ненавижу. И никогда не ненавидел. Я хочу быть тебе другом, Лея. — Может, в другой жизни я могла бы быть его другом, но в этой — у нас слишком длинная история.

Я вижу, как в его глазах вспыхивает боль, и он шепчет:

— Она тебе не сказала.

— Что?

— Дорогая, мы уже отчаливаем. Хочешь зайти со мной внутрь? — вмешивается мама.

Остин смотрит на нее, и, кажется, хочет что-то сказать, но передумывает и обращается ко мне:

— Иди внутрь. Тебе не следует находиться на холоде.

Хочу спросить, что он имел в виду, говоря, что мама мне не сказала, но лодка трогается, и Остин поворачивается ко мне спиной, перегибается через борт и тянет веревку, удерживающую нас пришвартованными к причалу. Я следую за мамой в рубку, где находятся Ронда и Бен, но не отрываю глаз от Остина, который, глядя на воду, стоит на палубе, а по его лицу пробегает миллион эмоций.

— Что сказал Остин? — спрашивает Ронда, я смотрю на нее, видя в ее глазах беспокойство.

— Попросил встретиться сегодня вечером, — говорю я ей, не думая о других присутствующих. Я все еще застигнута врасплох его просьбой.

— Ты должна пойти, — вмешивается мама, заставляя меня на нее посмотреть. — Тебе бы пошло на пользу выбраться из дома.

Может, она и права насчет того, чтобы выйти из дома. С момента приезда, я покидала дом только для того, чтобы сходить в магазин, но время, проведенное с Остином, не пойдет мне на пользу. На самом деле, я почти уверена, что мне будет плохо… очень, очень плохо.

— Ты должна пойти, — соглашается Ронда, затем смотрит на мою маму, и я вижу, как между ними что-то происходит.

— Я подумаю, — отвечаю им.

Да, я подумаю, но не пойду. К счастью, они оставляют эту тему, и остаток пути мы проводим в молчании.

Когда мы добираемся до места, где были найдены останки отцовской лодки, я наслаждаюсь окружающей нас красотой. Солнце светит, отражаясь от безмятежной водной глади, а вдали виднеются маленькие островки, покрытые густым лесом. Похоже на место, куда бы папа привез нас с мамой поплавать и пообедать, как мы часто делали, когда у него был выходной. После того, как все пять лодок делают круг и бросают якорь, люди выходят на палубы, болтая и рассказывая истории об отце, в то время как я передаю всем желающим воздушные шарики и маркеры.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, садясь рядом с мамой и наблюдая, как она пишет на красном шарике, покрывая посланием папе почти всю поверхность.

— В кои-то веки я чувствую себя свободной, — говорит она, протягивая мне черный маркер. — Здесь очень красиво, правда? — Мама смотрит на открывающийся вид, потом снова на меня.

— Да.

— Я так долго ненавидела океан за то, что он забрал его у меня. Так долго, что и забыла, что в первую очередь именно он привел его ко мне.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой отец был рыбаком. Если бы океан не привел его в Кордову, ко мне, мы бы никогда не встретились.

— И он его у нас отнял, — напоминаю я, и глаза наполняют слезы.

— Он покинул эту землю, занимаясь любимым делом, тем, что было у него в крови. Не пойми меня неправильно, он нас любил, и в глубине души я знаю, он боролся, чтобы вернуться к нам, но также знаю, что ему суждено было умереть в месте, которое он любил.

Мама была права; отец проводил зимы дома, и даже будучи счастливым, он испытывал еще большее счастье, каждый раз отчаливая на лодке впервые за год.

— Я знаю, что ты права, но от этого все равно больно.

— Испытывать боль — нормально. — Мама обнимает меня, отчего из глаз льются слезы. Когда она отстраняется, ее взгляд падает на шарик в моей руке. — Напиши послание, дорогая, и мы его отпустим.

Я киваю и наблюдаю, как мама встает и направляется к борту лодки. Смотрю на блестящую красную поверхность и начинаю писать.

Солнце всегда встает, а завтра снова садится. Однажды ты сказал мне это, и я, наконец, поняла, что ты имел в виду. Хотелось бы мне, чтобы все сложилось по-другому, чтобы потеря тебя не изменила всю мою жизнь. Хотелось бы мне быть сильнее, смелее, более подготовленной к встрече с жизнью, чтобы не угодить в ловушку «упущенных возможностей». Я скучаю по тебе, папа, и знаю, ты хотел бы, чтобы я обрела покой. Обещаю, я найду способ все преодолеть, чтобы ты мог мной гордиться. Скоро я отправлю к тебе маму, а взамен попрошу дать мне сил.

Люблю тебя.

Закрываю колпачок на маркере и поднимаю голову, ловя взгляд Остина, когда он отпускает воздушный шарик. Я смотрю на него, пытаясь прочесть, что там написано, но единственные слова, которые могу разобрать, прежде чем шарик исчезает из виду — это «позабочусь».

— Готова? — спрашивает мама.

Кивнув, встаю и следую за ней к борту лодки. Ее рука находит мою, мы смотрим друг на друга, а затем обе выставляем шарики перед собой и отпускаем. Наблюдаем, как они кружатся в танце в ясной голубизне небосвода, пока не становятся размером с пылинки, уносимые ветром. Когда она обнимает меня за талию и прижимается к моему боку, мне становится легче — не от воспоминаний об отце, а от боли от его потери.

— За Джейкоба! — раздается громкий гул, и я вижу, как люди вокруг подносят к губам бокалы, полные янтарной жидкости.

— За Джейкоба, — повторяю я, чувствуя, как с груди спадает тяжесть.

***

— Во сколько ты встречаешься с Остином? — спрашивает сама, садясь в кресло напротив меня, растянувшейся на диване.

— Я не пойду.

Перед тем, как сойти с лодки, Остин снова попросил меня о встрече. Я сказала, что постараюсь, но знала, что не пойду.

— Лея. — В ее голосе слышится разочарование, поэтому отрываю взгляд от телевизора, чтобы посмотреть на нее.

— Мама, это плохая идея, — говорю тихо.

— Что плохого может случиться?

— Не знаю. — Я со стоном закрываю лицо руками.

— До того как стать твоим парнем, он был твоим другом, — напоминает она, но я не помню, как мы подружились. Мы учились в одной школе, но однажды разговорились и после этого стали неразлучны. Только когда нам исполнилось пятнадцать, он попросил меня стать его девушкой.

— Да, но тогда он был парнем, за которого я собиралась выйти замуж. У нас запутанная история, и я не знаю, готова ли с ним объясниться, — признаюсь я.

— Он сказал, что хочет от тебя объяснений?

— Нет. — Хмурюсь. Я даже не знаю, почему он хочет проводить со мной время, особенно после того, как прошлым вечером совершенно ясно дал понять, что обо мне думает.

— Что ты испытала сегодня после того, как мы выпустили шарики?

— Облегчение, — вздыхаю я.

— Как думаешь, возможно — просто допустим — твоя история с Остином, это то, что тебе необходимо признать, а потом двигаться дальше?

Нет, я совсем так не думаю. В глубине души не хочу двигаться дальше. Хочу помнить вещи такими, какими они были. Мне хочется думать, что если бы я осталась, все было бы по-другому. Мысль о том, чтобы отпустить предположение того, как все могло бы быть, кажется почти такой же болезненной, как и наше расставание.

— Ты должна это отпустить, — говорит мама мне со слезами на глазах. — Будь ему другом, но оставь прошлое в прошлом.

— Когда ты стала таким философом, — я улыбаюсь, заставляя ее лицо светиться.

— За последние пару месяцев я многому научилась, — говорит она с ласковым взглядом.

— Да, — соглашаюсь. Она кажется такой довольной всем, будто действительно примирилась с ситуацией и пытается сделать то же самое для меня.

— А теперь иди и переоденься. — Мама машет рукой в сторону двери моей спальни, заставляя меня нахмуриться.

— Зачем мне переодеваться? — Я смотрю на свои спортивные штаны и толстовку.

— Желанный он для тебя мужчина или нет, но всегда нужно выглядеть как можно лучше. Никогда не знаешь, когда встретишь свою судьбу.

— Как таинственно. — Покачав головой, встаю с дивана, подхожу к ней, наклоняюсь и поцелую в щеку.

— Поверь мне. Я знаю, о чем говорю.

— Ну, тогда моей судьбе придется встретить меня в джинсах и толстовке, — говорю я, и ее смех следует за мной по пути в мою комнату, где я переодеваюсь в темно-синие джинсы, затем надеваю ботинки и пальто.

— Скоро вернусь, — кричу из-за угла гостиной.

— Ждать не буду, — напевает она.

Закрывая за собой дверь, улыбаюсь и качаю головой.

Мне требуется десять минут, чтобы добраться до пирса, и к тому времени, как туда подъезжаю, живот так скручивает от беспокойства, что я чувствую необходимость развернуться и поехать домой.

— Ты можешь это сделать, — шепчу своему отражению в зеркале заднего вида, прежде чем выйти из машины и направиться по тускло освещенному причалу, пока не оказываюсь перед лодкой Остина, которая погружена во тьму, за исключением полоски света, пробивающейся через дверь в нижнюю каюту.

— Это глупо. — Забираюсь на лодку и стучу в дверь, прислушиваясь, как по другую сторону дребезжит лестница.

— Ты пришла, — удивленно приветствует Остин, затем смотрит вниз, и я задаюсь вопросом, с ним ли Анна. Внезапно чувствую тошноту, ладони начинают потеть.

Он принял душ, кончики волос слегка влажные, и от него пахнет мылом. Остин в обтягивающих джинсах, широкую грудь тесно облегает черная рубашка с длинными рукавами, четыре верхние пуговицы расстегнуты, давая возможность увидеть волосы на груди.

— Можем встретиться как-нибудь в другой раз, — предлагаю я, начиная отступать.

— Нет, проходи. Я только поставил пиццу.

Закрыв за собой дверь, следую за ним вниз по лестнице. Когда мы добираемся до маленькой кухни, слышу тихие звуки музыки, играющей фоном.

— Позволь мне взять твое пальто.

Снимаю пальто и протягиваю ему, наблюдая, как он вешает его на крючок возле лестницы, а потом, не зная, что делать, неловко стою и осматриваюсь. Каюта маленькая, короткий коридор ведет к закрытой двери, за которой, я уверена, находится спальня. Небольшая скамейка с деревянным столом, все черное, как и занавеси, закрывающие одно из окон. Плита на две конфорки, снизу духовка, больше похожая на микроволновую печь.

— Хочешь пива?

— Конечно, — бормочу я, садясь и наблюдая, как напрягаются мышцы на его руках, когда он открывает холодное пиво, а затем протягивает мне. — Спасибо, — говорю, забирая бутылку из его руки, он встречается со мной взглядом, и я вижу, как в них что-то мелькает, прежде чем он отворачивается, не давая мне шанса прочитать его взгляд.

— Ронда говорила, ты бухгалтер, — говорит Остин, хватая пиво и садясь напротив меня.

Светский разговор. Я могу вести с ним светскую беседу. Разговоры о прошлом заставляют меня чувствовать себя неловко.

— Я… ну, была.

К моему счастью, я много лет копила деньги, так что у меня было неплохое подспорье, которым могла воспользоваться, чтобы продержаться на плаву некоторое время, пока не пойму, что делать.

— Ты всегда любила цифры. — Остин оглядывается на меня через плечо, и я вижу на его губах легкую улыбку, которая заставляет живот трепетать.

— И все еще люблю. Они никогда не меняются, — отвечаю я и снова хочу пнуть себя, когда его улыбка исчезает. — А ты? Я знаю, ты все так же рыбачишь, но почему живешь на лодке?

— У меня дома сейчас ремонт.

— О.

— Помнишь дом Мендервилей? — спрашивает он, садясь напротив меня, и я разворачиваюсь к нему лицом и киваю.

Дом Мендервилей — большая бревенчатая хижина, стоящая у самой воды. Фасад дома, с большими окнами и огромным круглым крыльцом, выходит на берег. Я любила этот дом и мечтала, что когда-нибудь он станет моим.

— Я купил его три года назад и теперь потихоньку переделываю.

— Ого, — шепчу я. Когда я уезжала из города, этот дом стоил больше миллиона долларов, могу только представить, сколько он стоит сейчас.

— Работы предстоит много, но этим летом все должно быть готово, так что, надеюсь, за зиму я смогу там обустроиться, — говорит Остин, и мне на ум приходит Анна. Она будет жить там с ним.

— Рада за тебя, — вру я, когда ревность поднимает свою уродливую голову. — Как поживают твои мама, папа и Брэ? — меняю я тему.

— Хорошо. Мама с папой переехали в Анкоридж год назад, чтобы быть ближе к Брэ и ее мужу.

— Брэ вышла замуж? — удивленно спрашиваю я. Брэ всегда была необузданной. Она на три года старше Остина и так по-настоящему и не остепенилась. Она всегда находилась в движении, жаждая новых приключений.

— Да, они с Шоном со дня на день ждут появление второго ребенка.

— Мама мне ничего не говорила, — говорю я и вижу, как в его глазах появляется раздражение, прежде чем он отводит взгляд в сторону духовки, которая начинает пищать.

— Надеюсь, ты все еще любишь пепперони.

— Да. — Внутри все трепещет от того, что он помнит.

Остин встает, выключает духовку, достает пиццу, а затем шарит в ящике стола, пока не находит нож для пиццы. Начинает нарезать ломтики и раскладывает их на бумажные тарелки, ставя одну передо мной.

— Спасибо.

Когда я улыбаюсь, он опускает взгляд на мои губы и хмыкает, затем садится напротив меня, заставляя улыбнуться еще шире. В юности Остин не отличался разговорчивостью. Всегда хмыкал, когда добивался своего или доказывал свою точку зрения, и, услышав сейчас от него этот характерный звук, чувствую, что он каким-то образом оседает внутри меня.

— Ты думала о том, что будешь делать потом? — спрашивает он, откусывая кусок пиццы.

Я знаю, что он имеет в виду — после смерти мамы, — поэтому качаю головой и говорю:

— Мама хочет, чтобы я спросила у Ларри, не согласится ли он продать мне свой офис.

— Ты останешься в городе? — спрашивает Остин снова раздраженно, заставляя меня пожалеть, что я вообще что-то сказала. Конечно, сейчас мы сидим здесь, но это не значит, что он хочет, чтобы я переехала в город окончательно.

— Не знаю, — бормочу я. — Я не слишком об этом задумывалась.

— А твой муж? — Когда он задает этот вопрос, в его голосе слышится гнев, поэтому я чуть выпрямляюсь.

— Бывший муж.

— Ладно, а твой бывший муж?

— Что ты имеешь в виду? — коротко спрашиваю я.

— Как он относится к твоему отъезду?

— Так как он бывший, то очевидно, он не имеет права голоса в том, что я делаю, и сомневаюсь, что Кортни обрадуется, узнав, что это могло бы его заботить.

— Кто такая Кортни? — Он хмурится.

— Его девушка, моя замена.

— Что? — рычит он, посылая мурашки по моему телу.

— Последние три года нашего брака у него был роман.

— Серьезно?

— Да, и чтобы прозвучало еще более банально — с ассистенткой, которая моложе меня на десять лет. — Закатываю глаза, даже больше не расстраиваясь из-за этого, что удивительно.

— Господи, детка.

— Знаю. — Качаю головой, откусывая еще кусочек пиццы.

— Ты должна спросить, — заявляет он.

— Прости?

— Ларри, тебе стоит с ним поговорить.

— Я не уверена, — говорю я, а Остин пожимает плечами, откусывая еще кусочек, и не успеваю опомниться, как пицца заканчивается, и я смотрю на настенные часы, видя, что уже начало одиннадцатого.

— Я тебя провожу, — предлагает он.

— Все в порядке, я сама найду выход.

Я улыбаюсь и надеваю пальто, затем иду к лестнице, он следует за мной, натягивая толстовку с капюшоном, отчего подол рубашки слегка приподнимается, открывая обзор на его пресс. Когда трепет в животе спускается мне между ног, я разворачиваюсь и устремляюсь вверх по ступенькам. Слышу, как он что-то бормочет у меня за спиной, но я слишком увлечена своим бегством, чтобы обращать на это внимание. Как только достигаю палубы, делаю глоток воздуха и подпрыгиваю, когда он обхватывает меня за руку.

— Потише, — бормочет Остин, подводя меня к борту лодки, и сходит на причал, но затем, вместо того, чтобы просто подать мне руку и помочь перелезть, обхватывает за талию и поднимает, ставя перед собой. Заставляя очередной раз осознать, насколько большая у нас разница в росте.

— Ты, правда, не обязан меня провожать.

— Я так хочу. — Он кладет руку мне на поясницу и ведет вдоль причала.

Стараюсь не обращать внимания на прожигающий насквозь жар его ладони, но не могу. Клянусь, мое тело питается его прикосновениями, впитывает его тепло, обволакивает меня. Когда мы подходим к моей машине, я не успеваю открыть дверцу раньше него, и ошеломлена, когда он наклоняется, задевая губами мою щеку, и шепчет:

— Езжай осторожно.

— Доброй ночи, Остин, — шепчу я, садясь в машину, захлопываю дверцу и вставляю ключ в замок зажигания. Покидаю стоянку как можно быстрее, пока не наделала глупостей, например, не вернулась и не потребовала, чтобы он меня поцеловал.

Когда возвращаюсь домой, то там темно, поэтому иду в свою спальню, раздеваюсь и ложусь в постель, где в кои-то веки не думаю обо всем, что пошло не так в моей жизни. Я думаю об Остине.

Глава 5

Лея

— Ты в порядке?

Отвожу Киндл от лица и вижу в дверях гостиной маму.

— Нормально, а ты? — Я сажусь, откладывая Киндл в сторону, когда замечаю, что она странно на меня смотрит.

— Ты больше не встречалась с Остином, — заявляет мама, садясь рядом.

— Нет, и не знаю, смогу ли. Мам, мы договорились быть друзьями, но, учитывая нашу историю, нас с натяжкой можно так назвать.

Прошло две недели с тех пор, как я видела Остина… или слышала о нем, точка. Из рассказов Ронды знаю, что он работает, и, честно говоря, так проще. Мне нужно не увязать в прошлом, а нужно двигаться вперед. Я счастлива уже от того, что он на меня не злится. Это больше, на что я могла надеяться.

— Я просто подумала…

— Мам. — Хватаю ее за руку и кладу к себе на колени. — Я тебя люблю, но мы с Остином не собираемся снова сходиться. У него есть девушка, и они будут жить вместе.

— Что? — шепчет она с искренним удивлением.

— Я за него рада. Он хороший парень и заслуживает счастья — мы оба, — заявляю я и впервые говорю на полном серьезе. Да, я все еще немного ревную, но это нормально. Ведь так?

— Ладно.

— Ладно, — повторяю я, наклоняясь к ней. — Так чем хочешь сегодня заняться?

— В три у меня прием у врача.

— Ты мне не говорила. — Я смотрю на часы и вижу, что уже два.

— Это всего лишь осмотр.

— Я все равно поеду с тобой, — заявляю я.

Мама упряма, и хотя знает, что больна, в большинстве случаев ничто не мешает ей делать то, что взбредет в голову. Мы не раз спорили по поводу того, что она ездит повсюду одна. Не могу избавиться от мысли, что однажды что-то случится, и она навредит либо себе, либо кому-то другому.

— Нам скоро выходить. Я только сделаю один звонок.

Мама встает с дивана и направляется в свою спальню, поэтому я иду к себе и достаю леггинсы и свитер, надеваю их вместе с ботинками, а затем наношу тушь и блеск для губ. Когда вхожу на кухню с сумкой, она как раз заканчивает разговор.

— Готова? — спрашивает она, кладя телефон в сумочку и открывая заднюю дверь.

— Да.

Дорога до больницы занимает всего несколько минут, по прибытии мы регистрируемся в приемной, после чего нас почти сразу направляют в отдельную палату.

— Джози, — входя, приветствует доктор.

Он склонил голову над бумагами, так что я не вижу его лица, но он высокий, широкоплечий, с узкой талией. У него короткие, взъерошенные волосы и загорелая кожа. Когда он поднимает голову, наши взгляды встречаются. Он очень красивый — не такой красивый, как Остин, но определенно привлекательный.

— Вы не Джози. — Сдвинув брови, доктор снова смотрит в записи, заставляя меня улыбнуться.

— Джози — моя мама.

— Доктор Рубин, — зовет его мама, сидя на стуле возле двери. — Это моя дочь Лея.

— Лея, — он переводит взгляд с мамы на меня.

— Приятно познакомиться. — Протягиваю руку, он ее принимает, и я замечаю, что его ладонь гладкая и нежная, так не похожа на грубые ладони Остина.

«Проклятье, Лея, перестань о нем думать!», — ругаю себя.

— Я тоже рад с вами познакомиться, Лея. Ваша мама говорила, что вы приедете в город.

— Неужели? — Я смотрю на маму и поднимаю бровь.

— Доктор Рубин только что переехал в Кордову из Сиэтла. Я говорила, что ему нужно гулять и исследовать новое место вместо того, чтобы весь день торчать в больнице.

— Как видите, мама очень любезна.

— Да, я понял, — усмехается он и указывает на нее. — Подойдите сюда; вы знаете, что делать. — Мама встает с места и, подойдя к кушетке, ложится на нее. — Как вы себя чувствуете? — спрашивает доктор Рубин, приподнимает ее рубашку, обнажая живот, а затем прощупывает пальцами.

— Нормально. Устаю, не очень хочу питаться, но нормально.

— Что вы можете есть?

— Почти все.

— Она выпивает, — вмешиваюсь, и мама, прищурившись, смотрит на меня. — Ну, так и есть, и я не считаю это разумным.

— Как часто вы выпиваете? — спрашивает он, его тон меняется с игривого на серьезный.

— Не часто, время от времени стаканчик бурбона, — врет она.

— Мам, — журю я.

— Ладно, стаканчик бурбона по вечерам перед сном.

Его тон смягчается, когда он спрашивает:

— Могу спросить, почему вы пьете?

— Это помогает мне заснуть, — тихо говорит мама, глядя на меня так, словно не хочет больше ничего при мне рассказывать.

— Хм, — бормочет доктор Рубин, снова нажимая на ее живот. — Как ваши боли?

— Почти всегда примерно семь из десяти, — признается она, и я прикусываю губу. Мама никогда не говорила, что ей больно, и чувствую вину за то, что сама ее не спрашивала. Честно говоря, большую часть времени даже забываю о ее болезни, потому что она ведет себя, как обычно.

— Вы принимали прописанное мною лекарство?

— Нет. От него я чувствую усталость… или скорее бόльшую усталость, чем обычно.

— Мам…

— Я не хочу спать целыми днями. — Она похлопывает меня по руке, лежащей у ее бедра.

— Мне ненавистно, что тебе больно. — Обхватываю ее руку и провожу пальцами по коже, замечая, какая она тонкая и нежная.

— Я хотел бы поговорить с другим врачом об обезболивании и хосписе, — мягко говорит доктор Рубин.

— Думаете, время уже пришло?

— Да, — тихо говорит он, натягивая на нее рубашку и прикрывая живот.

— Сколько? — спрашивает она.

— Джози, вы же знаете, я не могу знать наверняка.

— Ваш лучший прогноз, — говорит она.

Он смотрит на меня, потом снова на маму и говорит:

— Месяц или два.

— Подождите… месяц или два на что? — Мой голос звучит истерично даже для собственных ушей, но я не могу его контролировать. Чувствую, как мой мир рушится.

Мама поворачивает голову в мою сторону, и выражение ее лица смягчается.

— Милая…

— Нет, — качаю головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, — мне казалось, ты говорила о нескольких месяцах, а не одном или двух. А что насчет химиотерапии?

— На данном этапе не думаю, что она поможет, — спокойно отвечает доктор Рубин, выглядя таким же печальным, как и я.

— Так значит — все? — Запрокидываю голову к потолку, сдерживая слезы.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы ей было комфортно.

— Но ей не комфортно, сейчас ей больно, — парирую я.

— Я в порядке, — вмешивается мама, и я впиваюсь в нее взглядом.

— Ты умираешь, ты не в порядке. Почему ты этого не понимаешь?

— Я все еще дышу.

Она… все еще дышит, в то время как я борюсь за каждый свой вдох. Знаю, что мама умирает; знаю, мне придется это принять, но для меня это слишком. Осознание того, что она рано или поздно меня покинет, убивает.

— Я еще не готова. Мне нужно, чтобы ты была здесь, со мной. — Я задыхаюсь от слез, которые теперь свободно льются по щекам. — Это нечестно, — шепчу, закрывая глаза, и она меня обнимает.

— Знаю, это не сладко.

Наклоняюсь и прижимаюсь лбом к ее лбу, почти так же, как она делала, когда я была маленькой, и шепчу:

— Хотя бы пей таблетки. Мне ненавистна сама мысль о том, что тебе больно.

— Я их приму, если боль станет невыносимой.

— Мам, твоя боль — семь баллов.

— Вполне терпимо.

— Ты такая упрямая. — Я качаю головой.

— Но ты любишь меня. — Мама улыбается, и я не могу не улыбнуться в ответ, но улыбка выходит слабой.

— Доктор Рубин. — Мама отстраняется и смотрит на него. — У вас есть какие-нибудь планы на вечер?

— Нет, — отвечает он, мягко глядя на нее.

— Что же, теперь есть.

— Неужели? — Он улыбается, и я чувствую, как напрягаюсь.

— Сегодня мы ужинаем, а завтра вы сможете превратить меня в зомби, накачав таблетками.

— Мам, — предупреждаю я.

— Ой, тихо, — говорит она, и доктор Рубин смеется.

— Ужинаем где обычно? — спрашивает он ее, и я хмурюсь, потому что она ни разу не упоминала о нем, а «где обычно» подразумевает, что они ходили в одно и то же место и не один раз. Кажется, есть много чего, о чем мама никогда не упоминала, и эта мысль заставляет меня испытывать неловкость, особенно когда я вспоминаю слова Остина.

— Да, как насчет шести? — предлагает она.

— Это предоставит мне достаточно времени, чтобы закончить здесь дела. Дамы, я за вами заеду.

— Замечательно, а завтра спланируем все с Рондой, — говорит мама, и они с доктором Рубином разговаривают еще несколько минут, прежде чем мы покидаем больницу.

Как только мы садимся в машину, я завожу мотор и поворачиваю голову к маме.

— Ты ведь понимаешь, что между мной и доктором Рубином ничего не будет?

— Конечно, — говорит она, но ее глаза сверкают озорством.

— Мам, я серьезно.

— Я знаю, что серьезно, милая.

— Хорошо, — бормочу я, завожу машину и везу нас домой. Всю дорогу пытаюсь придумать, как отбрыкаться от ужина, но в голову ничего не приходит.

***

— Ты готова? — зову я маму, входя в ее комнату, где она лежит на кровати.

— У меня болит голова.

— Насколько сильно? — спрашиваю, подходя к кровати.

— Не так уж сильно, но, мне кажется, у меня мигрень.

— Ты что-нибудь приняла?

— Да, выпила таблетку, просто жду, когда подействует, — вздыхает она, прикрывая глаза, поэтому я подхожу к включателю и гашу свет.

— Где твой телефон, чтобы я могла позвонить доктору Рубину и отменить встречу? — спрашиваю, пытаясь отыскать его в свете, льющемся из дверного проема.

— О нет, вы двое должны идти, — бормочет мама, и я делаю глубокий вдох, точно зная, что она затеяла.

— Мам, я не пойду с ним без тебя.

— Дорогая, он не знает никого в городе. Сделай это ради меня.

Мне хочется ее убить. Я задушу свою умирающую мать, накрыв ее голову подушкой.

— Мама, — шиплю я, а она перекатывается на бок и бормочет что-то, чего я не могу разобрать, поэтому в панике начинаю искать ее телефон, но остаюсь с пустыми руками. — Я тебя убью, — говорю ей, когда раздается звонок в дверь.

— Веселись, милая.

— Тебе повезло, что ты умираешь, — ворчу я, направляясь из ее комнаты к входной двери.

Слышу, как она смеется и говорит:

— Я все слышала.

— Привет, — приветствую я доктора Рубина, открыв дверь.

— Привет. — Он мягко улыбается, не зная, что сказать.

— У мамы мигрень, — говорю, стараясь, чтобы это не прозвучало так, будто я выплевываю слова.

— Да? — Его лицо меняется, и я вижу в его глазах беспокойство. — Не возражаете, если я зайду к ней на минутку?

— Конечно, нет. — Отступаю на шаг и веду его в ее комнату. — Мама, пришел доктор Рубин.

— Джози, как вы?

— Просто болит голова, ничего серьезного. Я сказала Лее, что вы должны пойти без меня.

— Что вы приняли? — спрашивает он, подходя к ней, поэтому следую за ним и включаю ночник, чтобы ему было лучше видно.

— Таблетки от мигрени, что вы мне прописали, — говорит она в миллион раз слабее, чем несколько минут назад, когда я была у нее в комнате.

— Скоро подействует, — говорит он.

— Мама, не думаю, что мне следует тебя оставлять.

— Ох, прекрати. Идите ужинать. А я буду ждать, пока подействует лекарство. Здесь ты мне ничем не поможешь.

— Ей нужно поспать, — говорит доктор, а мне хочется сказать: «но она лжет, чтобы оставить нас одних», — но чувствую, он подумает, будто я сошла с ума, поэтому киваю и выключаю свет.

— Люблю тебя, мама.

— И я люблю тебя, милая. И, доктор, позаботьтесь о моей девочке.

— Конечно, — он посмеивается, заставляя меня задуматься, понял ли он, что она задумала.

— Нам не обязательно идти, — говорю я ему, когда мы останавливаемся у входной двери, надеясь, что он сжалится надо мной.

— Я не против. — Доктор пожимает плечами, открывая дверь.

Ладно, так ничего не выйдет. Хватаю сумочку и иду за ним к машине. Мужчина обходит машину и садится за руль, а я открываю дверцу. Тот незначительный факт, что он мне ее не открыл, немного раздражает, но потом напоминаю себе, что это не свидание, так что это не имеет значения.

Как только мы оба пристегиваемся и отъезжаем от дома, пытаюсь придумать тему для разговора, любую, но на ум ничего не приходит. Слава богу, путь не долгий, так что вскоре мы подъезжаем к одному из баров на Мейн-стрит.

— Вы ведь не возражаете против ужина в баре?

— Вовсе нет, — я улыбаюсь и выхожу, следуя за ним в бар.

Когда мы оказываемся внутри, уши наполняет гул разговоров, и я изо всех сил стараюсь не оглядываться в поисках знакомых лиц. Бар переполнен, поскольку сегодня вечер пятницы, но в одном из уголков мы находим маленький столик. Усевшись, вытаскиваю из держателя в середине стола меню и просматриваю его, чтобы избежать неловких взглядов со всех сторон, обращенных ко мне. Знаю, слухи о моем приезде уже распространились по городу, но я почти все время провожу дома, поэтому никогда особо не общалась с людьми. Но, сидя здесь, чувствую, что на меня смотрят, как на прокаженную.

— Готовы заказать?

— Бургер с беконом и картошкой фри, — отвечаю я.

— Я возьму то же самое. Пойду, сделаю заказ. Что будете пить?

— «Корону».

Я улыбаюсь или пытаюсь это сделать. Доктор кивает, встает из-за стола и направляется к бару, возвращаясь через пару минут с двумя бутылками пива, обе — «Элескен эмбер», который я ненавижу, но вместо того, чтобы что-то сказать, беру бутылку и залпом выпиваю половину.

— Итак, доктор Рубин…

— Кит, — он улыбается, потягивая пиво.

— Хорошо, Кит. Что заставило вас переехать в Кордову?

— Не знаю. На Аляске была вакансия врача, и я подумал: какого черта? Есть возможность посмотреть, понравится ли мне, перед тем как обзаводиться детьми и женой, о которых нужно будет заботиться. А вы? Планируете здесь остаться?

— На самом деле я не знаю, что буду делать, — говорю я, и каждый волосок на теле встает дыбом.

Смотрю на дверь, куда только что вошли Остин, Бен и Ронда. Я выпрямляюсь, когда Ронда машет мне рукой, а Остин следит за ее взглядом. В момент, когда наши глаза встречаются, меня словно пронизывает током. Затем его глаза перемещаются на Кита, и я вижу, как в их голубых глубинах вспыхивает нечто, чего я не могу разглядеть или предпочитаю не знать.

— Не хотите пригласить их присоединиться к нам? — спрашивает Кит, и я смотрю на него.

— Уверена, у них есть свой столик, — говорю, снова пытаясь улыбнуться, но безуспешно.

— У нас есть место, — настаивает он, придвигаясь ко мне.

— Привет, Лея. Привет, доктор Рубин, — здоровается Ронда, снимая пальто и вешая его на спинку одного из пустых стульев за нашим столом. — Не возражаете, если мы к вам присядем? Свободных столиков не осталось.

Я перевожу взгляд с нее на Бена, потом на Остина, и мой пульс учащается, когда он сжимает кулаки. Это очень плохая идея.

— Конечно, — я улыбаюсь, и она садится через один стул от меня, Бен — по другую сторону от нее, заставляя Остина сесть рядом со мной. — Кит, это Остин и Бен. Ронду, вы уже знаете.

Все приветствуют друг друга: Бен — словами, Ронда — улыбкой, а Остин — кивком головы и хмыканьем.

— Я весь день мечтала о гигантском гамбургере, поэтому позвонила мальчикам, чтобы узнать, не хотят ли они пойти перекусить, — говорит Ронда.

— Мы только заказали, — сообщает Кит, и Остин снова хмыкает, затем откидывается назад, положив руку на спинку моего стула. Я начинаю наклоняться вперед, но его пальцы зажимают мне волосы, мешая двигаться.

— Откуда вы знаете друг друга? — спрашивает Бен, и я откашливаюсь, внезапно чувствуя неловкость.

— Кит — мамин врач, — говорю я, чем заслуживаю очередное хмыканье Остина. — Она должна была пойти с нами, но у нее разболелась голова.

— Как у нее дела? — нисколько не обеспокоившись, спрашивает Ронда, что меня удивляет.

— Нормально, — бормочу я, внезапно обнаружив, насколько интересная этикетка на моей пивной бутылке.

— Вулф, что будешь? — спрашивает Бен, убирая руку с плеча Ронды и вставая.

— Как обычно, — говорит Остин, и Бен опускает голову, чтобы посмотреть на Ронду.

— Детка, что хочешь выпить?

— Безалкогольный «дайкири», — Ронда улыбается, он качает головой и перед тем, как направиться к барной стойке, наклоняется и прижимается губами к ее губам.

— Мне нужно в туалет, — говорю я, молясь, чтобы Остин отпустил мои волосы, и я могла бы встать, не выглядя так, будто свернула шею. К счастью для меня, он отпускает. В ту же секунду, как я встаю, оказываюсь в затруднительном положении. Остин — с одной стороны, Кит — с другой, они меня заперли.

— Прости, — говорю я Остину, протискиваясь перед ним, а затем вскрикиваю, когда мои ноги заплетаются, и я оказываюсь у него на коленях. Его руки обвиваются вокруг меня, а борода щекочет шею, и я чувствую, как он резко вдыхает мой запах, заставляя сердце сжаться.

— Извини, — заикаюсь я. Остин сжимает меня, когда поднимает, ставя на ноги. — Спасибо, — бормочу, даже не глядя на него, после чего бросаюсь в туалет, закрываю дверь и запираюсь, затем подхожу к раковине и подставляю руки под прохладную воду.

— Лея, — зовет Ронда с другой стороны двери, так что я делаю глубокий вдох, открываю ее и отодвигаюсь в сторону, пропуская ее внутрь. — Ты в порядке?

— Да. — Я прикусываю губу, и она прищуривается.

— Хочешь поговорить об этом?

— Остин здесь, — выпаливаю я, закрывая лицо руками, затем опускаю их, когда слышу ее смех. — Что тут смешного?

— Остин сказал то же самое, когда увидел, что ты здесь с Китом, только это было больше похоже на рычание.

— Я не с Китом. — Она поднимает бровь. — Не в том смысле. Мама притворилась больной, — хнычу я.

— Остин этого не знает.

— Знает, я ведь только что ему сказала, — объясняю я.

— Ладно, он не знал до этого. Как только увидел тебя с другим мужчиной, то слетел с катушек.

— Все не так, — шепчу я.

— Лея, открой глаза.

— Он сказал, что ненавидит меня. То есть, понимаю, после он сказал, что не то имел в виду, и вел себя мило, но ты не видела его глаза, когда он говорил мне о своей ненависти.

— С тех пор вы несколько раз разговаривали и даже вместе ужинали.

— Он несколько недель со мной не разговаривал, — снова пытаюсь я, не желая даже надеяться, что Ронда может оказаться права.

— Мне кажется, он пытается разобраться в своих мыслях.

— У него есть девушка, — напоминаю я, чувствуя, как осознание этого камнем ложится на грудь.

— Кто, Анна? — она смеется, отмахиваясь от меня.

— Они съезжаются.

Она что-то бормочет себе под нос и хватает меня за руку.

— За несколько дней до вечеринки он сказал Анне, что больше не хочет ее видеть.

— Что? — шиплю, вырывая руку из ее хватки.

— Не буду говорить, что причина в тебе, но причина в тебе.

— О боже. — Делаю большие глаза, и все внутри меня сжимается.

— Лея, все нормально. Я же тебе говорила, у них не так все серьезно, как Анна описывала.

Она на самом деле мне это говорила, но я все равно чувствую себя ужасно от мысли, что их разлучило мое возвращение в город.

— Просто позволь всему идти своим чередом, — нараспев произносит Ронда.

— Своим чередом? — Я качаю головой.

— Да, отпусти все. Что должно произойти — произойдет, так что просто расслабься и наслаждайся поездкой.

— Ты что, выпила?

— Хотелось бы, — она улыбается и отпирает дверь. — А теперь пойдем, поедим. Умираю с голоду.

Следую за ней обратно к столу, где парни разговаривают и смотрят телевизор, висящий в одном из углов. Добравшись до стола, снова размышляю о том, как пройти на свое место, и задаюсь вопросом, глупо ли будет выглядеть, если я проползу под столом.

Перевожу взгляд на Остина. Он наклоняет голову в сторону, и, клянусь, прямо перед тем, как я начинаю протискиваться через него, молясь, чтобы снова не оказаться у него на коленях, на его губах мелькает ухмылка. Прикусываю губу, когда его руки опускаются мне на бедра, помогая удержаться на ногах, пока мой зад не касается сиденья.

— Спасибо, — говорю я ему и поднимаю глаза, услышав смех Ронды.

— Вы в порядке? — тихо спрашивает Кит, и я поворачиваюсь к нему.

— Да, все нормально. — Не реагирую, когда мои волосы слегка дергают, и одариваю Кита одной из идеальных фальшивых улыбок.

— У вас есть планы на завтра? — спрашивает он.

О боже, я, правда, убью маму за это.

— Я…

— Она едет со мной, — вмешивается Остин, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. — Извини, приятель. — Он наклоняется вперед, кладет локти на стол, потом переводит взгляд с Кита на меня. — Я позвонил Ларри, и завтра мы посмотрим его офис.

— Что? — выдыхаю я, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит.

Остин пожимает плечами и делает глоток пива.

— Решил, что не повредит взглянуть.

— Я… — оглядываю всех сидящих за столом, — они наблюдают за мной, — затем смотрю на Кита, который выглядит несколько разочарованным, но не особо. — Извините, — говорю я ему, он пожимает плечами и делает глоток пива.

— Лосось в реках водится все лето. Можем встретиться в другой раз.

— Да, — соглашаюсь, чувствуя еще один рывок за волосы, который игнорирую, как и другие.

К счастью, последующая часть ужина наполнена подшучиванием и смехом, и, сидя там, я не могла избавиться от чувства, что именно здесь мое место.

Глава 6

Лея

Провожаю Ронду до машины и крепко обнимаю. Мы только что расписали план ухода за мамой, и хотя мне было грустно слышать о том, что произойдет, я чувствую себя ожившей, зная, что, когда придет время, у меня будет план.

— Если что-нибудь понадобится, звони.

— Хорошо, — я улыбаюсь, стирая под глазами влагу.

— Даже если просто захочешь поговорить о том, какой Остин горячий, — она улыбается, и внутри меня все трепещет.

Вчера после ужина Остин проводил меня до машины Кита, открыл дверцу, закрыл ее, и когда я уже пристегнулась, снова наклонился и коснулся губами моей щеки. Не знаю, что все это значит, но пытаюсь следовать совету Ронды и позволить всему идти своим чередом.

— Спасибо. Спасибо не только за заботу о маме, но и за то, что ты такая хорошая подруга.

— Я вернулась домой не при самых лучших обстоятельствах, и так и не завела друзей, так что я счастлива быть тебе подругой.

Склонив голову в сторону, мгновение ее изучаю.

— Когда у тебя будет время, я хочу услышать всю историю.

— В ней присутствует бывший парень и много ненужной драмы.

— А потом появился Бен, — тихо говорю я, и ее лицо меняется, когда она кладет руку на живот.

— Потом появился Бен. Я его не ждала.

— Иногда жизнь безумна.

— Да, — ее улыбка становится шире, а в глазах вспыхивает искорка. — А теперь мне лучше ехать. Надо сделать еще одну остановку, прежде чем доберусь до дома. Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

— Обязательно.

Делаю шаг назад, она садится в пикап, и когда машина отъезжает, машу в след рукой. Когда возвращаюсь в дом, мама сидит за кухонным столом с блокнотом, который закрывает до того, как я успеваю увидеть, что она пишет.

— Остин скоро будет здесь, — напоминаю я ей, наливая себе еще одну чашку кофе.

— Я с вами не поеду.

— Мама, — вздыхаю я,

— Езжайте вдвоем, а по возвращении ты все мне расскажешь.

— Ненавижу оставлять тебя одну.

— Я знаю, что придет время, когда не смогу быть одна, но не сейчас.

— Уверена? — спрашиваю я и смеюсь над выражением ее лица. — Ладно, хочешь, привезу тебе что-нибудь из города?

— Нет, — бормочет она и, когда звук подъезжающей машины проникает в дом, смотрит в сторону двери. — Он здесь. — Мама улыбается, а у меня в животе порхают бабочки.

— Увидимся через час или около того. — Наклоняюсь и целую ее в щеку. — Позвони, если тебе понадобится, чтобы я вернулась домой раньше.

— Не жди звонка, — говорит она, протягивая мне сумочку и подталкивая к двери.

Когда я выхожу на крыльцо, Остин уже выбрался из своего грузовика. Встречаю его на полпути и когда подхожу достаточно близко, он наклоняется и целует меня в щеку так, как я люблю и ненавижу. Мне так сильно хочется повернуть голову и поймать его губы своими, но страх заставляет положить руку на его предплечье, сжимая его.

— Готова? — спрашивает он.

— Да, — отвечаю, и он ведет меня к грузовику, помогает забраться внутрь, прежде чем обежать спереди и скользнуть за руль.

— Как твоя мама? — спрашивает он, нарушая тишину.

— Честно говоря, не знаю. — Заправляю за ухо выбившуюся прядь волос. — Она кажется прежней. Энергии несколько поубавилось, но, клянусь, если бы я не знала об ее болезни, то подумала, что все это просто дурной сон. До вчерашнего похода к врачу я даже не знала, что ей больно. По шкале боли у нее семь из десяти. Это плохо, а я и понятия не имела. Мама ведет себя так, будто все в порядке. — Делаю глубокий вдох. Я не ожидала, что расскажу ему все это, но мне почему-то казалось правильным поделиться с ним тем, что происходит.

— Детка, мне очень жаль. Знаю, для тебя это нелегко. — Остин тянется ко мне, обхватывая мою руку, его слова и прикосновения обволакивают меня, оседая глубоко в сердце.

— Мне просто невыносимо видеть, как мама проходит через такое.

Он снова сжимает мою руку, но ничего не говорит. Хочу спросить, что произошло между ним и мамой, но не думаю, что смогу произнести эти слова. Как будто в глубине души не хочу знать, почему они так неприветливы друг с другом.

Заметив, что мы направляемся к дому Мендервилей, сердце в груди начинает бешено колотиться, но затем замирает, когда мы сворачиваем направо на грунтовую дорогу, которая ведет к побережью, где рядом стоят три небольших здания. Когда грузовик останавливается, я осматриваю окрестности. Здания расположены на утесе с видом на океан и окруженные лесом. Я знаю, что никогда не смогу жить в доме Мендервилей, но иметь офис в таком месте — было бы близко к цели.

— Сколько он просит?

— Шестьсот тысяч.

— Ого.

— Знаю. Они с женой жили с комфортом. Она домохозяйка, у них трое детей, которые разъехались по колледжам. Деньги большие, но в этом городе много предприятий и много людей, которым требуется бухгалтер.

— У меня есть кое-какие сбережения, — говорю я, поворачивая голову в сторону окна. Я не уверена в том, что ждет меня в будущем, но чем больше об этом думаю, тем больше нечто глубоко внутри меня говорит мне поселиться здесь, чтобы дать этому «нечто» реальный шанс.

— Ларри должен быть внутри.

Остин убирает от меня руку, которую я даже не замечала, но теперь, я ощущаю пустоту. Как только он выходит из машины, я следую его примеру, отстегиваю ремень безопасности и открываю дверь. Собираюсь спрыгнуть вниз, но тут рука соскальзывает с перекладины, и я с воплем лечу вперед, но затем вздыхаю с облегчением, когда не чувствую удара о твердую землю, а меня обнимают руки Остина.

— Спасибо, — бормочу я ему в рубашку.

— Не припомню, чтобы ты раньше была такой неуклюжей.

Запрокидываю голову, чтобы посмотреть на него. Остин так близко, что я даже вижу в его левом глазу маленькое коричневое пятнышко, выделяющееся на фоне синей радужки.

— Не была… по крайней мере, я так думаю, — бормочу я. Его взгляд падает на мой рот, и я кусаю нижнюю губу и отстраняюсь, борясь с тем, чтобы не приподняться на цыпочки.

— Ну, так вы войдете или будете стоять там целый день?

Выглянув из-за Остина, вижу пожилого джентльмена во фланелевой рубашке и джинсах, высунувшего голову из двери и с улыбкой наблюдающего за нами. Остин что-то бормочет себе под нос, потом берет меня за руку и ведет к открытой двери.

— Ларри, это Лея. Лея — Ларри, — представляет нас Остин, отпуская мою руку и перемещая свою мне на поясницу.

— Приятно познакомиться, — улыбаясь, отвечаю я.

— Мне тоже, куколка, и мне жаль по поводу твоей мамы.

— Спасибо, — тихо говорю я, он кивает и отступает в сторону.

Теперь — даже не осмотревшись — знаю, что хочу этот офис. Помещение невелико, но и совсем не маленькое, от пола до потолка окно выходит с видом на океан. Это не дом Мендервилей, но он определенно великолепен. Я подхожу к окну, смотрю на океан, улыбаюсь и поворачиваюсь по кругу. Стены свежевыкрашены, а в проеме открытой двери виднеется ванная комната, далее следуют три больших книжных шкафа, которые тянутся вдоль одной стены, наряду с двумя высокими металлическими шкафами для хранения документов.

— Полки и шкафы идут с помещением.

— Вы уже продаете или пока думаете о сдаче в аренду?

— Продаю, мы переезжаем во Флориду. Мои старые кости больше не выдержат зим на Аляске, — отвечает он.

— У вас были какие-нибудь предложения?

— Я даже не выставил его на продажу. Закончил красить всего несколько дней назад, и в эти выходные стелю новые полы, — говорит он, и я смотрю под ноги на старый, грязный ковер. — У меня есть линолеум; я решил, что он лучше справится со всей этой влагой.

— Хорошо. Сколько уходит на коммунальные услуги?

— Около трехсот долларов в месяц зимой и почти ничего в летние месяцы.

— Вы готовы вести переговоры о цене?

— О чем ты? — Скрестив руки на груди, Ларри отклоняется назад, и я подражаю его позе.

— Скидка в пятьдесят тысяч и покрытие расходов на сделку, — говорю я ему, а он смотрит на Остина и качает головой.

— Как скоро ты сможешь это провернуть? — спрашивает он.

— Мне только нужно поговорить с банком.

— Куколка, берешь ссуду, и мы заключим сделку.

— Правда? — в шоке спрашиваю я. Никак не ожидала, что он примет мое предложение. По крайней мере, я ожидала, что он поторгуется.

— Правда.

— Охренеть! — практически кричу, а потом прикрываю рот.

Ларри усмехается, и когда я смотрю на Остина, на его лице появляется очень гордая улыбка — улыбка, которой он часто меня одаривал.

— Спасибо, Ларри. — Я подаю ему руку, но он качает головой, притягивая меня к себе для объятий.

— Передавай маме от меня привет.

— Обязательно, — говорю я, отстраняясь.

— Веди себя хорошо. — Он похлопывает Остина по спине, чем вызывает у него недовольное ворчание, отчего Ларри снова смеется.

Мы уезжаем, а я витаю так высоко в облаках, что даже не понимаю, куда мы едем, пока машина не сворачивает с дороги и не останавливается перед домом Мендервилей.

Однажды, когда я была маленькой, мы с папой ходили в этот дом. Владельцы тогда заказали рыбу для вечеринки, которую они устраивали, и отец взял меня с собой, чтобы ее доставить. Помню, в то время я подумала, что это огромный особняк, и, увидев его сейчас, оказалась не так уж далека от истины. Дом, должно быть, площадью пять тысяч квадратных футов, нижняя половина открыта и стоит на сваях, так что можно припарковать лодку или машину, если не хочется пользоваться гаражом.

— Все еще не могу поверить, что ты его купил.

— Я помню, как ты рассказывала мне о пейзаже, поэтому, когда дом выставили на продажу, я должен был увидеть все сам. — Он проводит рукой по волосам, потом смотрит в окно и, понизив голос, говорит: — Я купил его в тот же день за полную цену. Я даже не искал дом, но знал, что не могу упустить такую возможность.

— Рада за тебя. Ты заслуживаешь лучшего, — тихо говорю, чувствуя, как горит в груди. Остин поворачивает голову в мою сторону, и я вижу в его глазах боль, которая заставляет меня сглотнуть комок в горле. Я хочу попросить у него прощения, но, вспомнив прошлое, не хочу разрушать прогресс, которого мы достигли. Кроме того, глубоко внутри живет страх, что, когда я извинюсь, он меня не простит.

— Ты тоже, Лея, — тихо говорит он, открывает дверцу, выходит, а затем оборачивается и заглядывает в кабину. — Хочешь посмотреть, что я сотворил?

— Безусловно.

— Двигайся ко мне, детка, — говорит он.

Без вопросов перебираюсь через длинное сиденье, выставляю ноги в проем, чтобы он помог мне спуститься — что он и делает, обхватив меня руками за талию, — Остин так близко ко мне, что, когда опускает меня на землю, я чувствую каждый дюйм его тела.

— Сейчас работы ведутся на кухне. — Он ведет меня вверх по лестнице на большую террасу, где я останавливаюсь, чтобы полюбоваться видом.

Хотя вид из офиса Ларри прекрасен, этот в десять раз лучше.

— Здесь красивее, чем я помню, — говорю, опираясь на перила, и откидываю голову назад, позволяя солнцу согреть кожу, а запаху океана и трелям птиц завладеть чувствами.

Поворачиваюсь к Остину, а он смотрит на меня. В его взгляде что-то есть; это отличается от того, что я видела раньше, но от этого не становится менее особенным.

— Хочешь экскурсию?

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова, и следую за ним в дом через раздвижные стеклянные двери, ведущие прямо в кухню. Планировка открытая, что позволяет видеть весь первый этаж, за исключением того, что находится за несколькими закрытыми дверями. Шкафы все белые, стены дымчато-голубые, кроме одной — из многоцветной плитки в бежевых, коричневых и синих оттенках. Столешницы в деревенском стиле выполнены из гранита с крупными прожилками, длинный кухонный островок отделяет обеденную зону от гостиной. Он достаточно большой, чтобы за ним с удобством разместилось шесть человек.

Медленно следую из кухни в гостиную, где окна от пола до потолка обрамляют пейзаж, который остался точно таким, каким я его запомнила много лет назад. Океан всего в нескольких футах, а с каждой стороны в воду вдаются большие куски суши. Этот дом можно купить за один только вид. Представляю в этой комнате большие диваны с огромными подушками, окружающие камин из камней разных форм и размеров, что создавало бы впечатление, будто кто-то спустился к воде и сам их собрал. Я бы могла часами сидеть перед камином с книгой или просто, завернувшись в одеяло, наслаждаться видом.

— Спальни наверху.

Отрываю взгляд от вида и следую за ним вверх по лестнице, которая органично вписывается в интерьер, пока мы не достигаем площадки второго этажа. Открытое пространство с еще одним прекрасным видом и проходом к одной двери с одной стороны и трем с другой. Нет нужды спрашивать, я и так знаю, что сторона с одной дверью ведет в хозяйскую спальню, и, когда он открывает дверь, следую за ним. Комната пустая, с двумя окнами, из которых открывается вид не на океан, а на город сверху. Не так захватывающе, как в гостиной, но удивительно само по себе. Ты почти ощущаешь себя правителем раскинувшегося внизу города.

— Ванная в этой спальне — одна из моих любимых комнат в доме, — признается он.

— Неужели? Если бы я здесь жила, то проводила бы дни внизу, у камина, — не задумываясь, сообщаю я.

Он улыбается и бормочет:

— Но ты же не видела ванную.

Когда дверь ванной открывается, я теряю дар речи. Большая ванна стоит на возвышении, к ней ведет лестница, в окне виден океан. В стороне находится застекленная душевая кабинка, так что при желании вы можете наблюдать, как ваша вторая половинка нежится в ванной, пока сами принимаете душ.

— Ладно, я бы делила свое время между ними, — я улыбаюсь, поднимаясь по трем ступенькам, а затем опускаюсь в ванну и откидываюсь назад.

— Так и думал, что тебе понравится, — ухмыляется Остин, прислонившись к дверному косяку, и я улыбаюсь в ответ, в то время как что-то глубоко внутри меня сжимается, причиняя боль. У меня никогда этого не будет. Никогда не наступит время, когда я буду нежиться в ванной, а Остин придет принять душ, или когда я смогу валяться внизу на диване у камина, глядя на океан и ожидая его возвращения домой. Это не моя жизнь, и в глубине души я знаю, что она будет принадлежать кому-то другому. Пока меня не было, Остин вырос, повзрослел, стал еще лучше, и найдется некто, кто станет бороться за то, чтобы быть с ним, некто, за кого будет бороться он.

— Дом прекрасен. Ты проделал потрясающую работу, — сдавленно говорю я.

Мне нужно быть сильной. Остин мой друг, а когда придет время, и он влюбится, я изо всех сил постараюсь проявить ту же заботу, что он проявлял ко мне последние несколько дней.

— Мне лучше вернуться домой, к маме. Я, правда, не люблю оставлять ее одну слишком надолго, — говорю я, поднимаюсь и выхожу из ванны, спускаюсь по трем ступенькам, пока не оказываюсь почти перед ним.

— Ты в порядке? — Остин наклоняет голову в сторону, будто изучает меня, его взгляд исследует мои черты, словно это даст ему некий ответ.

— Да, просто забот полно, — я улыбаюсь, и его глаза опускаются к моим губам, а на лице появляется хмурое выражение.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Не знаю, — тупо отвечаю я.

— Поговори со мной. — Он тянется ко мне и обхватывает мою руку.

— Увидев офис Ларри, я почувствовала себя немного виноватой. Мне кажется неправильным планировать будущее, когда знаю, что у мамы оно подходит к концу, — говорю ему полуправду. Меня убивает видеть его будущее.

— Детка, ты это переживешь. Понимаю, сейчас это трудно принять, но когда твоей мамы не станет, сама ты будешь здесь, так что если у тебя есть план, начиная с этого момента, когда придет время, это облегчит тебе задачу.

Я знаю, что он прав, но, стоя здесь, в окружении его будущей жизни, мне хочется, чтобы наши жизни были связаны друг с другом.

Глава 7

Лея

Три недели. Три недели понадобилось для того, чтобы у мамы, которая держалась так мужественно, все изменилось к худшему. И хотя я заставляла себя верить, что готова встретиться лицом к лицу с ее уходом, ничто не могло подготовить меня к тому, что это произойдет у меня на глазах.

— Привет.

Смотрю на Ронду и чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы. Без нее, Бена и Остина я бы пропала.

— Привет, — тихо говорю я и чувствую, как ее рука скользит по моей спине, а голова склоняется мне на плечо.

— Так ей хорошо, — серьезно говорит она.

— Да, — соглашаюсь я; мама выглядит, словно мирно спит.

Три недели назад я вернулась домой после того, как провела день с Остином, и все ей рассказала. Мы поговорили об офисе Ларри, о том, насколько он идеален, и о моем предложении. Я рассказала ей о доме Остина, о том, как много он сделал и как там красиво. Мы поговорили об отце, и я видела — мы обе смирились с его потерей. За последние три недели мы много разговаривали, но каждый день я замечала, что ее энергия истощается, отчего она стала проводить все больше и больше времени в постели, пока два дня назад я не вошла к ней в комнату, чтобы разбудить к обеду, а она не проснулась.

Я перепробовала все, что было в моих силах, чтобы заставить ее очнуться, но ничего не добилась. Мне ужасно хотелось вызвать «скорую», но я знала, что в составленном мамой и Рондой плане ухода указано позвонить Ронде, поэтому позвонила ей. В тот момент я даже не помню, что сказала. Не имею представления, был ли смысл в моих словах, но Ронда, должно быть, поняла, потому что появилась вскоре после этого, когда я все еще пыталась разбудить маму. Я понятия не имела, насколько быстро все может измениться и пойти под откос.

— Мне очень жаль, — говорит Ронда, выводя меня из задумчивости.

— Мне тоже. — Беззвучно плачу, наблюдая, как одна из медсестер накладывает свежий кодеиновый пластырь маме на грудь, а затем снова укрывает ее одеялом.

— Я буду здесь до семи, так что, если понадоблюсь, просто нажмите на кнопку вызова, — нежно улыбаясь, говорит мне Лив, медсестра хосписа, которая ухаживает за мамой.

— Спасибо, Лив. — Я сжимаю ее руку, после чего она выходит из комнаты.

— Я знаю, что она хотела остаться дома, но для тебя и для нее так будет намного легче, — говорит Ронда, когда я подхожу к кровати.

— Полагаю, так будет лучше. Не думаю, что смогу остаться в доме, если буду знать, что она там умерла, — говорю я, чувствуя себя виноватой.

— Лея, это понятно, и ты имеешь право так себя чувствовать, — тихо говорит Ронда, но я все равно испытываю вину за то, что не дала маме всего, чего она хотела.

— Спасибо, что уладила дела с больницей.

Поскольку мама должна была находиться дома, пришлось перевести нескольких пациентов в больницу, чтобы у нее была здесь своя комната.

— Ты же знаешь, я сделаю для вас все, что угодно.

— Знаю, — соглашаюсь, садясь в изножье кровати рядом с мамой. — В глубине души я задаюсь вопросом, знала ли она каким-то образом, что это произойдет.

— Что ты имеешь в виду?

— Перед сном она взяла мое лицо в ладони и поцеловала в лоб, прошептав, что любит меня, а затем вышла из гостиной и легла спать. — Хотела бы я тогда знать, что это последний раз, когда я слышу ее голос или могу ее обнять.

— Возможно, у нее было предчувствие, — говорит Ронда, отчего я чувствую себя менее сумасшедшей.

— Она еще здесь, а я уже скучаю по ней, — шепчу, чувствуя, как по щекам катятся слезы.

— Тебе следует разговаривать с ней. Некоторые исследования показывают, что даже если человек находится без сознания, он все равно слышит, что происходит вокруг.

— Она ничего не ела.

— Ей хорошо, — спокойно уверяет Ронда.

— Мама ничего не ела и не пила. Как долго она так протянет? — Всхлипываю, реальность наступает. Это конец.

— Никто не знает наверняка, — говорит она, садясь на стул рядом с кроватью.

Четыре дня. Четыре дня потребовалось, чтобы мама сделала свой последний вздох. Четыре дня я пересказывала все истории, которые могла вспомнить о ней и папе, о нашей семье. Обо всем, что только приходило в голову. Я не знала, слышит ли она меня, но не могла остановить поток слов или слез, слушая ее дыхание, запоминая звук, время между вдохами и их продолжительностью, пока она не вдохнула очередной раз, и комнату не заполнила тишина. Я долго ждала, не сделает ли она еще вдох, но ничего не произошло. Не знаю, сколько времени я пролежала там, глядя в потолок, пока в комнату не вошли, и не прозвучал сигнал вызова.

Я не плакала. Не могла даже пошевелиться. Все казалось сном, будто ничего из этого не было реальным. Я лежала, глядя в потолок, пытаясь дышать, а потом Остин подхватил меня на руки и унес. Я уткнулась лицом в его шею, запах его кожи оставлял глубоко внутри меня покой, он держал меня на своих коленях, прижимая и что-то нашептывая, пока я снова не смогла дышать.

***

— Что хочешь, чтобы я сделал с печеньем, которое принесли мистер и миссис Грейтс? — спрашивает Бен, входя в кухню, где я мою посуду.

— Положи вместе со всем остальным, — бормочу, глядя на стол, заваленный всевозможными блюдами, печеньем и пирожными.

— Ты никогда не сможешь все это съесть, — говорит он то, что я и так знаю.

С того дня, как я вернулась в дом, люди стали стекаться с едой со всей округи. Я и понятия не имела, что мама знакома со столькими жителями, и мне было интересно, знают ли они, что сейчас здесь лишь я.

— Знаешь, она никогда не говорила о Кордове, — шепчу, глядя в мыльную воду.

— Прости? — спрашивает Бен, передвигая что-то на столе, чтобы поставить тарелку.

— Она никогда о ней не говорила. Сначала, после отъезда из дома, я спрашивала, как там дела, и она немного мне рассказывала о том, кто чем занимается, но потом эти подробности сошли на нет. Через какое-то время мама заговаривала о здешних жителях только когда забывалась и невзначай упоминала о ком-то.

— Правда? — спрашивает Бен, оглядываясь на меня через плечо.

— Я не понимала, почему она не хочет об этом говорить, а спрашивать боялась, потому что думала, здесь кроется нечто важное, чем она не хочет делиться, например, у нее появился парень или что-то в этом роде. — Или то, что Остин женился и завел детей.

— Может, она не хотела, чтобы ты скучала.

— Да, возможно, — соглашаюсь, убирая вымытую посуду, и шепчу: — Жаль, что я не вернулась много лет назад, вместо того чтобы так бояться встретиться с этим городом и людьми. Мне много о чем жаль.

Чувствую, как сжимается горло, потом ощущаю рядом Бена и его руку, обнимающую меня за плечи.

— Мне кажется, все родители убеждены, что знают, что лучше для их детей, даже если это не так, даже когда они позволяют собственным страхам руководить своими мыслями.

— Чего она могла бояться?

— Не имею понятия, Лея, — тихо говорит он, прежде чем поцеловать меня в висок и отойти. — Знаешь, я действительно рад, что ты остаешься в городе.

— На сегодняшний день мой план — остаться в городе, — говорю, наблюдая, как он в замешательстве морщит лоб.

— Что это значит?

— Я не знаю, чего ждать от будущего, — шепчу, не называя истинной причины, по которой однажды уеду, и это случится в тот день, когда Остин скажет, что собирается начать жизнь с другой. Я знаю, что при таком раскладе не смогу здесь жить.

— Ты ведь не оставишь Остина снова, как в прошлый раз?

— Конечно, нет. — Когда я уйду, Остин будет счастлив и продолжит жить своей жизнью, и я сделаю то же самое. Каким-то образом.

— Черт, — бормочет он.

— А что, если завтра я устрою здесь небольшую вечеринку? — меняю я тему. — Так бы я частично избавилась от всей этой еды, и, возможно, в то же время это бы стало для людей некоторого рода завершающим этапом.

Его глаза сужаются, но я отворачиваюсь, краем глаза замечая в дверях кухни Ронду.

— Отличная мысль, — мягко говорит она. — Я сделаю несколько телефонных звонков и все устрою.

— Хорошо, — соглашаюсь, глядя, как она поворачивается и уходит.

— Я позвоню Остину и сообщу о том, что намечается, — говорит Бен.

Я улыбаюсь ему, затем подхожу к столу, выдвигаю один из стульев и сажусь, чувствуя себя измученной. За последние несколько дней мне так и не удалось ни разу нормально поспать. Каждый раз, закрывая глаза, мой разум, как заезженная пластинка, снова и снова прокручивал последний вздох мамы. Я хочу спросить Кита, может ли он прописать что-нибудь, что помогло бы мне, но в то же время мне ненавистна сама мысль о том, чтобы накачаться наркотиками.

— Цепочка телефонных звонков запущена. Я сказала, чтобы народ подтягивался к пяти и ничего с собой не приносил, — говорит Ронда, садясь напротив. — У тебя усталый вид. — Она внимательно меня изучает.

— Я почти не спала. — Пожимаю плечами, беру с тарелки печенье, разламываю его пополам и откусываю. — Каждый раз, когда ложусь, меня одолевают мысли.

— Хочешь, узнаю у Кита, выпишет ли он тебе рецепт?

— Рецепт на что? — прерывает нас низкий голос.

Перевожу взгляд с Ронды на Остина, который стоит в дверях вместе с Беном. В момент, когда наши глаза встречаются, что-то во мне раскрывается. Я не видела его с тех пор, как он привез меня домой из больницы и убедился, что я в порядке. Все последние сутки мне его не хватало, просто до сих пор я не понимала, насколько сильно.

— Она не может спать, — услужливо подсказывает Ронда, и он хмурит брови.

— А лекарство поможет? — спрашивает он, шагнув ко мне, но тут же останавливается и сжимает кулаки.

Мой взгляд задерживается на его кулаках, и я чувствую, как хмурюсь.

— Не знаю, — бормочу я.

— Лея, тебе нужно поспать, — мягко говорит он, и мой взгляд перемещается от его кулаков вверх, встречаясь с глазами.

— Я понимаю.

И я, правда, это понимаю, но мне не удастся, не сейчас. Надеюсь, через несколько дней, когда все уляжется, я, наконец, смогу лежать в темноте и не слышать ее.

— У тебя есть телефон Кита? — спрашивает он Ронду, и его взгляд падает на печенье в моей руке. — Ты ела нормальную еду?

Я сужаю глаза и чуть распрямляю плечи.

— Ела, и мне не нужны таблетки. — Я отворачиваюсь от него и смотрю на Ронду. — Тебе не нужно звонить Киту.

— Ты должна поспать, — рычит Остин, и я поворачиваю голову в его сторону.

— Знаю, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— И ты должна поесть.

Я понимаю, что он обеспокоен, но сейчас это выводит меня из себя.

— Я ела, и если почувствую, что не смогу уснуть, позвоню Киту и поговорю с ним о рецепте.

— Лея, — вздыхает он, проводя рукой по бороде, и, видя в его глазах усталость, меня охватывает чувство вины, интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он сам спал.

— Я знаю, что вы все обо мне волнуетесь, — я понижаю тон и смотрю на стол, полный еды. — На это уйдет некоторое время, но обещаю, что буду в порядке.

Так и будет. Нелегко и не сразу, но я начну жить дальше и преодолею эту боль. Я должна, иначе не выдержу.

— Лея, это нормально. В горе не существует правил, — говорит Ронда, вставая со стула и подходя ко мне, ее тонкие руки обвиваются вокруг меня. Я опять киваю, затем смотрю на Остина, когда тот подходит ко мне и проводит пальцем по моей щеке, вызывая прилив эмоций.

— Будет легче, — говорит он, но я не уверена, имеет ли он в виду смерть мамы или то, что я чувствую рядом с ним, но надеюсь, что он прав по обоим пунктам.

***

Прокрадываюсь через заднюю дверь и сажусь на ступеньки, набирая в легкие столь необходимый кислород. Клянусь, в мамином доме сейчас весь город. Я знаю, что сама предложила устроить поминки, но понятия не имела, сколько людей придет. Мне следовало лучше подумать. Находиться рядом с таким количеством людей, улыбаться и принимать соболезнования — нелегко, особенно когда каждый раз, думая или говоря о ней, мне хочется плакать.

— Я искал тебя, — говорит Остин, выходя из задней двери и тихо закрывая ее за собой.

После того, как вчера Ронда и Бен уехали, Остин остался со мной, и мы сидели на диване и смотрели телевизор, пока я не заснула, затем он помог мне лечь и ушел. После его ухода я долго лежала в постели, глядя в потолок, не в силах снова заснуть.

— Мне просто понадобилась минутка, — говорю, подвинувшись на ступеньке, чтобы он мог спуститься, но вместо того, чтобы пройти мимо, он садится рядом со мной, а затем обнимает за плечи, бормоча:

— С тобой все будет в порядке?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, понимая, как он близко, настолько, что вижу в его красивых чертах беспокойство.

— Да, — я опускаю голову, не желая, чтобы он увидел набежавшие слезы. — Потребуется некоторое время, и знаю, это может прозвучать ужасно, но я рада, что мама умерла. Я ненавидела саму мысль о том, что ей больно. И не хотела, чтобы она страдала.

Смаргиваю слезы, изучая нитку на подоле свитера.

— Понимаю, это нелегко, но если тебе нужно плечо, чтобы поплакать, если вообще что-нибудь нужно — Бен, Ронда и я рядом.

— Знаю, — соглашаюсь я, откидывая голову назад, и наши взгляды встречаются. Если бы у меня был шанс, я могла бы затеряться в его глазах на несколько часов.

— Хорошо, — тихо говорит он, переводя взгляд на мои губы, а затем обратно к глазам.

Не задумываясь, я двигаюсь вперед и касаюсь губами его губ, ощущая их нежное тепло. Его рука обвивается вокруг моей шеи, притягивая ближе, язык скользит по моим губам. Они приоткрываются, и из горла вырывается стон. Как только он его слышит, напрягается всем телом, и так быстро отстраняется, что я чуть не падаю со ступеньки.

— Не надо, — единственное, что Остин произносит, в то время как его глаза вспыхивают гневом и смятением, прежде чем он отворачивается.

Наблюдая, как он исчезает за углом дома, мои глаза наполняют слезы унижения, а сердце падает вниз. После пары минут борьбы я встаю и отряхиваю зад, размышляя о том, сколько людей заметят, если я просто уйду.

— Эй, — говорит Ронда, открывая дверь. Она выходит наружу, и при взгляде на мое лицо, уголки ее губ опускаются. — Ты в порядке? Я только что видела, как Остин умчался прочь.

— Я все испортила, — говорю ей, и меня охватывает ужас. Я только что потеряла человека, вновь ставшего мне хорошим другом, и сделала это, не задумываясь. Даже толком не знаю, что произошло.

— Каким образом?

— Я поцеловала Остина, — говорю я, но все еще чувствую, как его язык скользит по моей плоти, как рука обвивается вокруг моей шеи, прижимая ближе.

— Ты поцеловала Остина? — шипит она, становясь рядом со мной на траве.

— Не то чтобы поцеловала. — Качаю головой. — Слегка коснулась, но это я к нему наклонилась и… о боже.

Закрываю лицо руками и смотрю на нее сквозь пальцы.

— Он оттолкнул меня и убежал.

— Вот дерьмо, — шепчет она.

— Даже не знаю, зачем я это сделала.

— Все в порядке. — Ронда берет меня за руки и отводит их от лица.

— Ничего не в порядке, — хнычу я. — Ты не видела выражения его лица, когда он осознал, что мы делаем.

— Лея, все в порядке. У тебя эмоции сейчас зашкаливают, и я уверена, Остин все понимает.

Может, она и права, но после этого я ни за что не смогу встретиться с ним лицом к лицу. Знаю, что запуталась, но я, правда, думала, что между нами что-то происходит. По мелькавшим в его глазах эмоциям, должна была догадаться, что он не чувствует того же.

— Ты права, — лгу я, вытирая слезы. — Мне просто ненавистна мысль о том, что я могу потерять кого-то из вас.

— Лея, больше ты никого не потеряешь, — твердо заявляет она.

Я подхожу к ней и обнимаю, осторожно прислоняясь к животу, затем шепчу ей на ухо: «спасибо» и отстраняюсь.

— Для этого друзья и существуют, — она улыбается и берет меня за руку. — А теперь давай вернемся в дом.

Я киваю и следую за ней в дом, где провожу следующие два часа, слушая, как люди говорят о маме. Улыбаюсь, когда должна, и отвечаю на объятия, когда это необходимо, но, по большей части, стою в окружении людей, чувствуя себя безумно одинокой.

Глава 8

Остин

Глотнув виски, позволяю жидкости выжечь вкус Леи, который по-прежнему ощущается на языке. Блядь, я не должен был ее целовать. Должен был сопротивляться порыву, но ее аромат, нежное тело и то, как она на меня смотрела, подтолкнули меня к действию. Ее взгляд, говоривший, будто я возвращаю ей нечто потерянное, ударил мне в голову.

Мне он нравился. Мне нравилось смотреть в ее глаза и видеть в них свет, этот взгляд предназначался только мне, им она одаривала меня каждый раз, когда наши глаза встречались, он заставлял меня желать подойти к ней, подхватить на руки и сказать, что все будет хорошо. И так бы оно и было. Я бы позаботился об этом, но мне нужно знать, что она в этом надолго, что ее подтолкнула ко мне не смерть матери, что Лея действует по доброй воле, и это то, чего она хочет.

— Приятель, я думал, ты хочешь ее вернуть? — спрашивает Бен, ступая на мою лодку. Я знал, что он скоро появится, ведь Ронда видела, как я уходил.

— Не так, брат. — Я снова делаю глоток. — Не сейчас, когда все еще вижу в ее глазах боль от потери матери.

— Ты облажался. Сейчас она нуждается в тебе и то, как ты ушел… — Бен качает головой. — Она борется. Я это вижу, но еще я видел, как в комнате, полной людей, она просто исчезла. Она запуталась, чувак.

— Я не в силах вернуть ее прежнюю, — напоминаю я ему. — Как бы мне этого ни хотелось. Я могу помочь; могу быть с ней рядом, но не в силах ее исправить, брат, потому что при первой же проблеме она уйдет, а это неприемлемо. Не в этот раз, не тогда, когда любовь, которую я испытывал к ней в прошлом, — ничто по сравнению с тем, что чувствую сейчас. Поэтому не думай, что я ее не хочу, или же не хочу вернуть наши украденные годы, потому что это не так. Я желал ее пятнадцать лет назад, и все еще чертовски желаю сейчас. Во мне нет ни одной частички, которая бы не знала, что она — мое будущее, но у нас куча дерьма, с которым нужно разобраться, прежде чем мы даже подумаем о том, чтобы отправиться по этому пути, потому что, лишь начав, дороги назад уже не будет. Мне нужно, чтобы Лея была достаточно сильной, чтобы бороться за нас, а оплакивая потерю матери, ей ни за что это не удастся.

— Ну, не знаю. — Бен садится на борт лодки и проводит рукой по волосам.

— То есть, хочешь сказать, ты не стал бы дожидаться, пока Ронда покончит со своим бывшим, прежде чем начать за ней ухаживать? — спрашиваю я, уже зная ответ.

Бен захотел ее в тот же миг, как увидел, но он знал, что не сможет начать действовать, когда она все еще разгребала дерьмо после своего бывшего. И речь не шла о том, что она все еще его любила, а о том, что он выносил ей мозги, оскорблял, пока ее самооценка почти не сошла на нет.

— Ладно, насчет этого ты прав, — говорит он, затем из его кармана раздается телефонный звонок, достав его, он хмурит брови. — Привет, детка, — говорит он, и я вижу, как его глаза встречаются с моими, затем он качает головой, проводя пальцами по волосам. — Черт, в котором часу он приехал? — Бен вздыхает, снова смотрит на меня и встает. — Мы уже едем.

— Что случилось? — спрашиваю я, следуя за ним.

— Не поверишь, кто только что заявился в дом мамы Леи, — рычит он.

— Бывший Ронды? — спрашиваю, думая, что мы каким-то образом накликали появление этого куска дерьма.

— Нет. Леи.

— Серьезно? — Теперь настала моя очередь рычать. — Какого хрена он там забыл?

— Не знаю. Ронда только сказала, что он приехал. Она сразу поняла, кто он такой, потому что Джози рассказывала о нем и показывала ей их фотографии. — Бен замолкает, смотрит на меня через плечо и ухмыляется. — Хорошо, что ты немного выпил; это поможет тебе собраться с мыслями, когда мы туда доберемся.

— Или нет.

Гул в крови от алкоголя, что я чувствовал несколько минут назад, давно прошел, сменившись гулом другого рода, от которого мышцы напряжены в ожидании. Я не знаю бывшего Леи. Но тот факт, что Лея к нему прикасалась, любила, носила на пальце подаренное им кольцо — вызывает у меня к этому парню чувство, близкое к ненависти.

Дорога от пристани до дома Леи занимает меньше пятнадцати минут, и когда мы прибываем туда, я вижу, что на подъездной дорожке стоит «Тойота Камри». Ссразу понимаю, что она взята на прокат в аэропорту. Сломя голову, открываю дверцу грузовика Бена и спрыгиваю вниз. Не дожидаясь его, вхожу в дом и осматриваю гостиную. Лея сидит на диване рядом с Рондой и худощавым парнем в темных джинсах, которые выглядят совершенно новыми, флисовом пуловере и кроссовках. Темные волосы разделены сбоку на пробор. Он выглядит так, будто сошел со страниц каталога «Эдди Бауэр», но никогда в жизни не носил джинсы и отправился в магазин, чтобы их там на него одели.

— Что происходит? — спрашиваю я, Лея поворачивает ко мне голову и ее лицо бледнеет.

— Остин, — шепчет она.

— Остин? — повторяет парень в кресле, и на его челюсти дергается мускул. — Надо думать, он будет здесь. — Он смотрит на Лею так, словно только что доказал свою правоту.

— А ты кто? — спрашиваю я его, хоть и знаю ответ.

Он стискивает челюсть, а затем на его лице появляется ухмылка.

— Ее муж. — Он встает, а я, подняв бровь, смотрю на Лею, которая внезапно нервничает.

— Бывший муж. — Ее глаза сужаются, а руки на обтянутых джинсами бедрах сжимаются в кулаки. — Кен, ты так и не объяснил, зачем приехал.

— Нам нужно многое обсудить, и мне необходимо было убедиться, что с тобой все в порядке. Твоя мама болела, потом я услышал о ее смерти, а ты не отвечала на мои звонки и сообщения, поэтому и решил прилететь сюда, чтобы самому тебя проведать.

— Я не отвечала, потому что не хотела с тобой разговаривать. Нам нечего обсуждать, — заявляет она ему.

— Я беспокоюсь за тебя, персик. Ты ушла, не разговариваешь ни с кем из друзей, просто отрезала себя от всех, включая меня.

— Ну, как видишь, я в полном порядке, так что можешь уезжать. — Она устремляется к двери и распахивает ее, указывая рукой на улицу.

— Персик…

Она вскидывает руку, и фраза обрывается.

— Не. Называй. Меня. Так.

— Тебе нравилось это прозвище. — Он хмурится, глядя на ее руку.

Она запрокидывает голову, в отчаянии закрывая глаза. Не раздумывая, я подхожу к ней и притягиваю к себе, кладу ладонь ей на затылок и прижимаю к своей груди.

— Ты должен уйти, — говорю я ему, крепче обнимая Лею, пока она пытается вырваться.

— Ты не можешь указывать мне, что делать. Я хочу поговорить со своей женой.

— Она больше не твоя, — рычу, чувствуя, как мои объятия становятся крепче.

— Тебе бы этого хотелось, не так ли, если бы она не была моей? Какая жалость, потому что все не так. Я не подписал бумаги. Хотел посмотреть, сможем ли мы все уладить, — говорит он, и Лея, все еще находясь в моих объятиях, отчаянно пытается вырваться, но если я не буду ее держать, то могу вцепиться в глотку этого куска дерьма.

— Засранец! — кричит она, прижатая к моей груди, но ее глаза прикованы к бывшему. — Гребаный мудак! — визжит она, тяжело дыша. — Почему ты так со мной поступаешь? — шепчет она, спустя несколько секунд. — Почему не можешь просто оставить меня в покое?

Я опускаю голову, видя ее закрытые глаза, она с трудом дышит. Во мне закипает гнев. Сейчас ей это не нужно, не со всем тем, что происходит. Я смотрю поверх ее головы на Бена, который обнимает за плечи побледневшую Ронду, и подаю ему знак. Он принимает у меня Лею, а я встаю перед ее бывшим, близко наклоняясь к нему.

— Повторю еще раз. Уходи, иначе я сам выставлю твою задницу.

— В городе нет свободных номеров. Мне негде остановиться, — говорит он, переводя взгляд с меня на Лею.

— У тебя есть машина, — говорю, делая к нему еще шаг, чем заставляю отступить.

— Я не буду спать в машине.

— Ну, как видишь, Лея теперь моя, — шепчу, наклоняясь ближе к его лицу, чтобы только он мог меня слышать, — и ты здесь не останешься.

— Она не твоя, — шипит он, толкаясь со мной грудью.

— Она всегда была моей, и, полагаю, ты прекрасно это знаешь, не так ли?

— Иди на хрен!

Он пихает меня в грудь, но вместо того, чтобы ответить тем же, я использую массу своего тела, заставляя его отступить еще на шаг, затем отхожу в сторону и захлопываю дверь у него перед носом. За свою жизнь я побывал в изрядной доле драк, но в данный момент я не владею собой. Мне хочется снова открыть дверь и выбить из него все дерьмо. Склонив голову, пытаюсь пробиться сквозь гнев, пеленой застилающий взгляд.

— Ненавижу его, — шепчет Лея. Я поворачиваюсь к ней, она сидит на диване, схватившись за голову.

— Ты все еще за ним замужем? — тихо спрашивает Ронда, растирая ей спину.

— Нет… не знаю… — Лея поднимает голову, и наши глаза встречаются. — Я не включала телефон и не проверяла электронную почту с тех пор, как вернулась домой.

— Гребаный мудак, — ворчит Бен и слегка опускает жалюзи, выглядывая наружу.

— Он уехал? — спрашивает Лея.

— Нет, ублюдок все еще там.

— Может вызвать полицию? — испуганно спрашивает Ронда, и большое тело Бена застывает, а затем он поворачивается, чтобы посмотреть на жену.

— Нет, детка. Не думаю, что он опасен, — тихо говорит он ей, отходя от окна и опускаясь перед ней на корточки.

— Просто глуп, — говорит Лея, оценив ситуацию. Ронда переводит взгляд с Бена на нее и, облегченно вздохнув, кивает.

— Сходи за телефоном, детка, — говорю Лее, и она поворачивает голову в мою сторону. — Я хочу, чтобы ты позвонила своему адвокату и спросила, какого хрена происходит.

— Хорошая мысль.

Она встает с дивана и исчезает в коридоре, возвращаясь через несколько минут с телефоном и зарядным устройством, которое подключает к сети.

— Аккумулятор разрядился, — объясняет она.

Именно тогда я замечаю на ее щеках легкий румянец, нижняя губа выглядит темнее, чем обычно, словно она ее кусала. Когда я на нее смотрю, желание поцеловать снова сверлит меня изнутри.

— Пятьдесят голосовых сообщений, — рассеянно бормочет она, затем нажимает пару кнопок и подносит телефон к уху. — Привет, Элейн, это Лея. Том свободен? Хорошо, спасибо. — Она смотрит на меня. — Он на месте, — поясняет она, и я киваю, сдерживая улыбку; она так чертовски очаровательна.

— Привет, Том. Да, слышала. Он заявился сюда и рассказал новости, — говорит она, и от слов адвоката костяшки ее пальцев белеют. — Нет, я не хочу быть за ним замужем. Вот почему я тебя наняла и подала на развод. — Запрокинув голову, она закрывает глаза. — Что же, если придется, то мы это сделаем, пожалуйста, продолжай. Просто пришли мне бумаги.

Она вздыхает, ее глаза открываются и снова останавливаются на мне.

— Ладно, поговорим завтра. Спасибо, Том. — Опустив голову, Лея бросает телефон на стол. — Он не лгал. Он не подписал бумаги, так что теперь мне придется подавать на суд.

— Каков придурок, — вмешивается Ронда со своего места на диване, где Бен обнимает ее за плечи.

— Я просто не понимаю, зачем он это делает, — раздраженно говорит Лея.

— Потому что он мудак, — напоминаю я ей.

— Да, мудак. Мама возненавидела его с первого взгляда.

— Правда?

Я удивлен. Полагал, она думала, что он — хорошая партия для ее дочери, по крайней мере, вначале. Достаточно хорошая, чтобы не говорить мне, где Лея. Достаточно хорошая, чтобы держать нас порознь целых пятнадцать лет.

— Она считала его подлым, — продолжает она, приводя меня в бешенство.

— Тогда почему ты вышла за него замуж? — рычу я, и Лея переводит взгляд с меня на Ронду и Бена, прежде чем снова встретиться со мной полными слез глазами.

— Простите.

Она протискивается мимо меня к коридору. Я сжимаю руки в кулаки и смотрю на Бена, который качает головой. Знаю, что мне нужно сохранять спокойствие, но не могу вынести мысли о ней и ком-то другом, и меня бесит, что он скверно с ней обошелся.

— Черт, — бормочу, направляясь по коридору, стучу в дверь, прежде чем войти в ее комнату, Лея стоит ко мне спиной, опустив голову и ссутулив плечи.

— Просто дай мне минутку. — Я слышу в ее голосе слезы, и это пронзает меня насквозь.

— Лея, иди сюда. — Она мотает головой, и горбится еще больше. — Лея.

— Нет, — всхлипывает она, будто ей больно. — Я не могу говорить с тобой о причине, по которой я вышла замуж за Кена.

— Сейчас не можешь, и пока, детка, я тебе уступлю, — говорю, оставаясь у двери.

— Я всего лишь хочу, чтобы хоть раз в жизни все шло по-моему.

Эти слова сокрушают меня и заставляют ноги двигаться к ней. Я разворачиваю ее и прижимаю к себе, опуская подбородок ей на макушку.

— Все наладится, ягненочек.

— Прости меня за поцелуй. Мне не следовало этого делать. Даже не знаю, о чем я только думала, — шепчет она, прижимаясь лицом к моей прикрытой рубашкой груди.

— Я поцеловал тебя в ответ, — напоминаю. Она поднимает голову, и ее прекрасные, все еще влажные от слез глаза встречаются с моими, в них читается смущение. — Лея, между нами много дерьма, которое надо обсудить, — мягко говорю, и, подняв руку, убираю прядь волос с ее лица и обхватываю пальцами подбородок. — Придет время, и мы это сделаем, но ты права: сейчас не время. В данный момент я хочу, чтобы ты постаралась стать сильнее.

— Я устала быть сильной, — шепчет она, затем опускает голову, и ее голос почти невозможно услышать. — Как бы я хотела, чтобы хоть раз в жизни позаботились обо мне.

Мать вашу. Ее слова убивают. Судорожно стискиваю ее в объятиях, желая забрать себе, защитить от всех и вся. Я никогда не думал об этом, о том, сколько сил должно быть в ее крошечном теле, чтобы пережить потерю отца, оставаться вдали от дома, от меня, развестись с тем, кого она поклялась любить, и смотреть, как умирает ее мать.

Эти слова изменили ход вещей. Лее нужно, чтобы кто-то был сильным за нее, держал ее за руку и показывал путь. Знаю, будет нелегко, но также знаю, что если мы пройдем этот путь вместе, это будет того стоить. Имея дело с последствиями, мне придется быть во всеоружии и молиться, чтобы это дерьмо не привело к чему-то ужасному.

— Не против вернуться? — спрашиваю после долгой паузы, проводя руками по ее спине.

— Да. — Лея кивает, отступает на шаг и снова вытирает глаза, затем поднимает голову, и наши взгляды встречаются. — Спасибо за… — Она сглатывает, и ее глаза снова наполняются слезами. — Спасибо за дружбу, — бормочет она, затем опускает голову, не давая мне возможности ответить, и выходит из комнаты.

— Он по-прежнему сидит в машине перед домом. Может, позвонить Заку и сказать, что он вторгся на частную территорию? — спрашивает Бен, имея в виду одного из наших друзей, который также является городским шерифом.

— Почему бы нам с тобой не сходить и не поговорить с ним? — говорю я лучшему другу, наблюдая, как на его лице появляется улыбка.

— Я сама с ним поговорю, — восклицает Лея, проходя мимо меня к входной двери. Потянувшись к ней, обхватываю ее за талию и притягиваю к себе, а затем приближаюсь губами к ее уху.

— Ты не будешь с ним разговаривать.

— Остин, к тебе это не имеет никакого отношения, — ворчит она.

— Позволь с тобой не согласиться, ягненочек.

Оттесняю ее себе за спину и, открыв входную дверь, спускаюсь по трем ступенькам на гравийную дорожку, Кен поднимает голову, встречаясь со мной взглядом через лобовое стекло.

— Остин! — кричит Лея у меня за спиной, я смотрю через плечо и говорю Бену: — Не пускай ее. — Он кивает и обнимает ее за плечи, удерживая на месте, в то время как Ронда мне улыбается.

— Клянусь богом, Остин, я надеру тебе зад! — кричит она, заставляя меня смеяться, пока я иду к водительской стороне арендованного автомобиля Кена и стучу в окно.

— Есть причина, по которой ты все еще здесь? — спрашиваю, как только он опускает окно на пару дюймов.

Он стискивает челюсти и сжимает руками руль.

— В этом гребаном городе ни в одном отеле нет свободных номеров.

Не сомневаюсь. В городе два отеля, и каждый год, с начала до конца рыболовного сезона, все номера в них заняты. Люди бронируют номера на год вперед, если не больше.

— Не знаю, что сказать. Полагаю, тебе следовало подумать об этом до того, как тащить сюда свою задницу. — Я пожимаю плечами, скрещивая руки на груди.

— Черт, — стонет он, откидывая голову назад.

— А что, по-твоему, должно было произойти с твоим появлением? Ты ее бросил, трахался на стороне, и, заявившись сюда после смерти ее матери, ожидал чего? — рычу, желая стиснуть руками его шею. Он скрипит зубами и отводит от меня взгляд, чтобы посмотреть через ветровое стекло. И тут я ловлю его взгляд, который мне слишком хорошо знаком. Тоска.

— Думай, что хочешь, но ты даже не имеешь понятия, каково это — любить того, кто влюблен в кого-то другого, когда она с тобой только для того, чтобы заполнить зияющую внутри нее пустоту, но та настолько велика, что у тебя нет ни единого шанса. Не думай, что я ее не любил.

— Мужик, разница между мной и тобой в том, что я бы ей не изменил. Я бы боролся за нас, даже если бы это означало любить за двоих.

— Ты даже не представляешь, как я пытался, — огрызается он.

— Теперь это не имеет значения. — Я пожимаю плечами и делаю шаг назад. — Она дома, и она моя. Еще одно отличие между мной и тобой: даже если бы она захотела от меня уйти, я бы ей этого ни за что не позволил. — С этими словами отступаю и стучу по крыше машины. — Тебе пора сваливать отсюда, или я вызову шерифа.

Он сердито на меня смотрит, но машину заводит и сдает назад с подъездной дорожки. Я стою, скрестив руки на груди, и смотрю ему в след, пока он не скрывается из виду.

— Не могу поверить, что ты только что это сделал, — говорит Лея, когда я возвращаюсь на крыльцо.

— Ты хотела, чтобы он остался здесь? — интересуюсь я, поднимая бровь, и уголки ее губ опускаются.

— Нет, но я сама могла бы сказать ему, чтобы он убирался.

— Да, могла бы, но я сделал это за тебя. — В ее глазах вспыхивает огонь, которого я не видел уже давно, а руки сжимаются в кулаки.

— А вот и не надо было, — рявкает она и топает обратно в дом, позволяя сетчатой двери закрыться за ней с громким хлопком.

— Детка, держись крепче. Похоже, дело доходит до настоящих разборок, — говорит Бен, обнимая Ронду за талию и кладя руку ей на живот.

— Неправильно, что от желания увидеть, что произойдет дальше, я испытываю такое волнение? Это как смотреть «Дневник памяти», только в реальной жизни, — театрально шепчет она.

— Господи, — стону я, проводя рукой по бороде.

— Так и есть. — Ронда хмурится, потом улыбается. — Только ты гораздо сексуальнее Райана Гослинга.

— Ты только что назвала Остина сексуальным? — рычит Бен ей в шею, заставляя ее смеяться.

— Милый, ты все равно сексуальнее, — говорит она с усмешкой, затем смотрит на меня, и беспокойство набегает на ее черты. — Что изменилось? — прямо спрашивает она.

— Ты же знаешь, я был на пути к этому, — отвечаю я.

— Знаю, но после того, что случилось сегодня днем, я подумала, что ты больше не уверен, — тихо говорит она, оглядываясь на дом.

— Дело не в этом, Ро, — тихо говорю я.

— Остин, я знаю, ты хороший парень, и знаю, что ты не причинишь ей вреда специально, но будь осторожен.

Я киваю, не желая говорить с ней о подобном дерьме. У меня такое чувство, что если бы она узнала о моем плане, ей бы он не очень понравился, но я не собираюсь отступать. Я буду разбираться с проблемами по мере их появления, и молиться, чтобы, в конце концов, все получилось.

— Заходи в дом, детка, — говорит ей Бен, Ронда оглядывается на него через плечо, целует в подбородок, а затем открывает сетчатую дверь и входит внутрь.

— Итак, какой у нас план? — спрашивает он, поворачиваясь и опираясь локтями о перила крыльца.

— На самом деле его у меня нет, — бормочу я.

— Не могу поверить, что ее бывший заявился сюда.

— А я могу. Прошло пятнадцать лет, и за это время у меня было больше женщин, чем я хотел бы признать, но ни одна из них даже близко не подошла к тому, чтобы дать мне то, что давала Лея, и я знаю, что никто никогда не сможет. — Провожу руками по лицу, потом поворачиваюсь и смотрю сквозь сетчатую дверь. Лея стоит в гостиной, положив руки на живот Ронды, и улыбка на ее лице удесятеряет ее красоту. — Он облажался, и я не извиняю его поступок, но он приехал сюда, сделав попытку стать для нее плечом, на котором она могла бы выплакаться, думал, у нее никого нет, надеялся каким-то образом заполнить глубокую пустоту внутри нее.

— Все равно хреновый ход, — бормочет Бен, но мои глаза все еще не отрываются от улыбающейся Леи, когда она блуждает руками по животу Ронды.

— Да.

Ход был хреновый, но я его понимал. Иногда в жизни тебе дается лишь один шанс на нечто прекрасное, и когда оно оказывается у тебя в руках, ты сделаешь все, чтобы удержать его, даже если в итоге разрушишь. Наблюдая за Леей в этот момент, понимаю — она должна быть именно здесь. Мне ненавистна мысль, что у нас украли пятнадцать лет, но я знаю, если все пойдет по-моему, чтобы наверстать упущенное, у нас будет как минимум шестьдесят.

Глава 9

Лея

Лежа в постели, гляжу на неровную поверхность потолка, куда проникающий в окна свет отбрасывает тени, и молюсь о сне. Ночь больше похожа на сумерки, хотя сейчас уже перевалило за час. Если собираюсь здесь остаться, придется купить шторы и жалюзи потемнее, потому что я привыкла спать в кромешной тьме, а свет, на пару с мозгом, который, кажется, никогда не отключается, истощают меня. Видимо, для бессонницы сейчас есть веская причина.

Бывший муж в городе — ну, полагаю, на самом деле он не бывший. А еще Остин… Понятия не имею, что с ним происходит. Что-то изменилось, не знаю, когда, но чувствую это в его прикосновениях и вижу по тому, как он на меня смотрит. И за очень долгое время это пугает меня больше, чем что-либо.

Перекатившись на бок, отворачиваюсь от окна, и слышу слабое «тук, тук, тук», доносящееся от входной двери. Я хмурюсь, потом слышу снова. Бен и Ронда ушли около девяти, а Остин оставался до десяти, и то только потому, что в четыре ему нужно было вставать на работу. Когда я проводила его до двери, он крепко меня обнял и поцеловал в лоб, затем чуть коснулся губами моих губ и зашагал к грузовику, оставив желать большего. Рассеянно проведя пальцами по губам, встаю, включаю свет и снимаю со спинки стула огромный кашемировый свитер. Тихонько подойдя к окну гостиной и посмотрев сквозь жалюзи, вижу перед домом машину, на которой Кен приезжал сегодня утром.

— Проклятье, — шиплю себе под нос, и когда стук снова возобновляется, гляжу на дверь.

— Лея, я знаю, что не должен был приезжать. И знаю, что должен был подписать те бумаги. Извини, персик, но мне действительно некуда пойти. Все номера в отелях забронированы, а билетов на самолет не будет до воскресенья. Можно мне войти? Я буду спать на диване.

— Не могу поверить, — бормочу я.

С бывшим мужем я не хочу находиться даже в одном штате, не то что жить под одной крышей, но знаю, вероятно, об отелях и самолетах он говорит правду, поэтому испытываю противоречивые чувства и хочу, чтобы меня хоть раз не грызла совесть.

Прикусив губу, раздумываю, что же делать. Темноту гостиной озаряет свет, до меня доносится звук заглушаемого мотора и хлопанье дверцы автомобиля.

— Какого черта ты здесь делаешь? — слышу голос Кена и хмуро смотрю на дверь, когда в нее раздается громкий стук.

— Лея, открой. — Теперь еще и Остин? Вы что, издеваетесь? Какого черта происходит?

Как только открываю дверь, Остин, положив руку мне на живот, толкает обратно в дом и закрывает за собой дверь.

— Что ты здесь делаешь? — Я хмурюсь.

— Я просил Зака присмотреть за домом и, если он увидит машину Кена, позвонить мне, — объясняет он и бросает свирепый взгляд на дверь.

— Лея, могу я поговорить с тобой наедине? — зовет Кен. Начинаю лихорадочно соображать. Мне это не нужно — не сегодня, когда чувствую, что от недосыпа и стресса вот-вот отключусь.

— Он сказал, что не сможет вылететь до воскресенья, и что в городе нет свободных номеров. Я не могу заставить его проспать два дня в машине.

— Без меня он здесь не останется, — говорит Остин, и я чувствую, как его рокочущий голос вибрирует по моему телу, заставляя трепетать.

— Что, прости?

— Ты меня слышала.

Слышала, но что, черт возьми, это значит?

— Не могу поверить, — снова стону в отчаянии. — В комнате мамы никто спать не будет, остаются только диван и моя кровать, так что если ты не хочешь спать с ним, — я указываю большим пальцем на дверь, — ничего не получится.

— Я буду спать с тобой.

— Нет.

— Тогда, видимо, он спит в машине.

— Разве тебе не надо завтра на работу?

— Детка, я сам себе хозяин. — Он пожимает плечами.

— Прекрасно. — Мне следовало просто заставить этого придурка спать в машине, но при этом я бы чувствовала себя ужасно. — Дурацкая совесть, — бормочу себе под нос.

Подойдя к двери, распахиваю ее и смотрю на своего бывшего мужчину, которого, как мне казалось, я любила, который, как я верила, любил меня. Боже, как же я ошибалась. Настолько сильно, что даже сейчас меня мучает чувство вины.

— Можешь спать на диване, — говорю ему и, не дожидаясь ответа, несусь по коридору в свою комнату и захлопываю дверь. Я даже не хочу думать об Остине, который будет спать со мной на одной кровати, но я бы солгала, сказав, что не чувствую себя лучше, зная, что он в доме.

Слушая, как хлопают дверцы, снимаю свитер, оставаясь в шортах и майке для сна, и ложусь в постель. Спустя несколько секунд дверь открывается, и в комнату входит Остин. Его взгляд блуждает по мне, затем он выключает свет, но это не мешает мне видеть, как мужчина снимает через голову толстовку с капюшоном, а затем рубашку, я вижу часть обнаженной груди и татуировку, о которой не знала, плоский пресс, не слишком четко очерченный, но определенно заметный. Затем его руки тянутся к пуговицам джинсов, и он стягивает их вниз, оставаясь в черных боксерах, обтягивающих мощные бедра.

Когда Остин идет к кровати, движения его крупного тела впечатляют, почти как у хищника. Мои глаза следят за каждым его движением: от рук, свисающих вдоль тела, до перекатывающихся под кожей мышц. Когда в юности мы занимались сексом, мне нравилось, как я чувствовала себя с ним: он был таким большим и крепким, что на фоне него я ощущала себя женственной и миниатюрной. Но теперешний Остин — совсем другой. Он не просто заполняет собой всю комнату; сейчас, глядя на него, я вижу в его чертах наследие викингов, отчего мужчина выглядит еще красивее и в то же время пугающе.

Когда он приближается ко мне, я задаюсь вопросом, как, черт возьми, мы это сделаем. Моя двуспальная кровать велика для меня и была бы велика для двух обычных людей, но с габаритами Остина я понимаю, что это будет похоже на то, будто мы спим на односпальной.

— Я дал ему несколько одеял и всякое шмотье из бельевого шкафа.

— О. — Мне даже это и в голову не пришло. — Спасибо.

— Хм-м, — хмыкает он, откидывая одеяло и забираясь под него.

Я тут же чувствую тепло его тела и соприкосновение с его кожей. Хуже всего то, что я даже не могу попросить его подвинуться, потому что он занимает всю чертову кровать. Остин неуклюже поворачивается ко мне, одной рукой скользит мне под шею, а другая ложится на мою талию. Мое тело и легкие замирают, но он больше не двигается, поэтому я поворачиваюсь на бок, лицом к двери, и сворачиваюсь клубочком, подтягивая колени к груди. Затем тяну подушку, чтобы головой оказаться на ней, а не на руке Остина. Сдвигаюсь еще немного, высовывая из-под одеяла одну ногу, затем, чуть ее подтянув, перекатываюсь на живот.

— Господи, — рычит Остин, обнимая меня за талию и притягивая спиной к себе так, что мое тело повторяет изгибы его тела.

— Остин, — шепчу я и пытаюсь высвободиться, но его рука только крепче сжимается. В конце концов, от расстройства и усталости я сдаюсь и засыпаю, стараясь не обращать внимания на то, как хорошо быть в его объятиях.

Просыпаюсь от слишком сильного жара и давящей тяжести. Мне требуется мгновение, чтобы вспомнить, что я в постели с Остином, но среди ночи наша поза поменялась, и теперь он наполовину лежит на мне, обнимая рукой и закинув на меня ногу. Я запрокидываю голову и смотрю на часы, красные цифры высвечивают несколько минут седьмого. Я все еще чувствую усталость, но за долгое время я спала лучше, чем когда-либо. Рассуждаю про себя, как встать с кровати, затем откидываю половину одеяла, заставляя Остина ворчать, слегка отодвигаюсь, снимаю с себя его ногу, но он крепче меня обнимает, пригвождая к кровати. Пока я лежу, прислушиваясь к звуку его легкого храпа у моего уха, веки начинают тяжелеть и, прежде чем осознаю, снова засыпаю.

Ощущение грубых рук, двигающихся вверх по моим бедрам, по заднице, и к пояснице, заставляет мои глаза открыться.

— Детка, ты должна подвинуться, — рычит Остин, отчего сердце начинает сильно биться, а желудок сжимается. Мои ноги обвивают талию Остина, промежность близко к чему-то толстому и твердому, и я щекой прижимаюсь к его покрытой волосами груди. Осознав, где оказалась, отлетаю назад, путаюсь ногами в одеяле и падаю с кровати на задницу.

— Черт, — срывается с его губ, он каким-то образом ухитряется меня поднять, будто я ничего не вешу, и затащить обратно на кровать, укладывая перед собой и проводя по мне руками. — Ты в порядке?

Я киваю. Я в порядке. Мое эго — не совсем. Чувствую, как лицо распаляется до ста градусов, и вижу, как его губы дергаются в улыбке, а затем он, громко хохоча, падает навзничь на кровать.

— Не смешно, — фыркаю, затем думаю о том, как безумно я, должно быть, выглядела, и прикрываю рот ладонью, когда в горле начинает клокотать неконтролируемый смех.

— Детка, эта херня была чертовски забавной, — Остин смеется сильнее, заставляя меня стянуть подушку с кровати и уткнуться в нее лицом, громко смеясь, согнувшись пополам от силы этого смеха. — Уверена, что с тобой все в порядке? — спрашивает он, когда его смех утихает, а я отнимаю лицо от подушки.

— Да, я в порядке. — Я слегка опускаю голову, отводя взгляд.

— Сколько сейчас времени?

Смотрю на часы и чувствую, как глаза расширяются.

— Срань господня!

— Что? — Повернув голову, он смотрит на часы. — Сейчас только десять.

— Я целую вечность не просыпалась позже шести, — бормочу, зная, что он каким-то образом сделал это: дал мне возможность поспать.

— Тебе нужно было выспаться. Не хотел тебя будить, но мне нужно отлить.

От этого мое лицо, которое уже остыло, снова краснеет. Это также заставляет меня задуматься, как долго я на нем спала после того, как он проснулся.

Я смотрю, как Остин встает с кровати, поднимает с пола джинсы и надевает их, мой взгляд останавливается на большой выпуклости его боксеров, прежде чем она скрывается за потертой джинсовой тканью. Затем мужчина открывает дверь и выскальзывает из комнаты. Я лежу и гадаю, что, черт возьми, творится у меня в голове. Мама умерла совсем недавно, в груди бьется боль, от которой я, кажется, не смогу избавиться, но через меня проносится затаенное чувство счастья. Странно быть одновременно грустной и счастливой, но именно это я и испытываю.

Не помню, когда в последний раз смеялась так сильно, что у меня болят мышцы живота. Встав с постели, хватаю со стула свитер и облачаюсь в него, затем роюсь в ящике, отыскивая пару кашемировых чулок, доходящих до середины бедра. Когда дверь снова открывается, заставляю себя не смотреть на Остина, пока он не рычит:

— Ты это не наденешь.

Повернув к нему голову, хмурюсь и спрашиваю:

— Что?

— Чулки. — Он качает головой, уголки его губ опускаются. — Ты их не наденешь.

— Почему?

— Мудак все еще здесь.

— Остин, я помню. — Закатываю глаза и, поправив мягкую ткань, встаю.

— Сними их.

— Нет. — Скрещиваю руки на груди, но затем мое тело двигают назад, икрами я ударяюсь о кровать, и падаю, подпрыгнув на матрасе. — Какого черта ты делаешь?

Я взвизгиваю, когда мои ноги поднимают вверх. Пытаюсь вырваться, но он одной рукой удерживает обе ноги и, пока я в борьбе перекатываюсь и мечусь взад-вперед, стягивает один чулок, потом другой.

— Отдай! — кричу я.

— Ни хрена. Надень обычные носки.

— О боже, верни их сейчас же.

— Ты не наденешь эти проклятые штуки, так что смирись, — огрызается он.

— Ты не можешь указывать мне, что надевать! — почти ору я.

— Я только что это сделал, — говорит он, отходя от меня.

— Остин, да поможет мне бог. — В отчаянии я откидываю голову назад. — Верни их сию же секунду, или я надеру тебе зад.

— Попробуй, детка, и я тебя отшлепаю, — рычит мужчина, наклоняясь ко мне.

— Не верю, что ты только что угрожал отшлепать меня.

— Угрожал и отшлепаю. — Остин скрещивает на голой груди руки, в одной из которых болтаются мои чулки.

— Пожалуйста, отдай мне чулки. — Я пробую другую тактику, надеясь, что более мягким тоном заставлю его понять, насколько это глупо.

— Нет.

— Прекрасно. — Я пожимаю плечами, иду к ящику и нахожу пару другого цвета. Полагаю, моя позиция ясна, но он выхватывает их у меня, присоединяя к тем, что уже держит в руке.

— Почему ты так нелепо себя ведешь?

— Я уже сказал, мудак все еще там.

— Да какое он имеет отношение к тому, что ты взял в заложники мои чулки?

— Войдя в комнату, моей первой мыслью было, что я хочу тебя — в этих чулках и ни в чем больше, чтобы ты обхватила мою талию своими длинными ногами, пока я буду тебя трахать, — рычит он.

Дыхание вырывается из меня с внезапным свистом, голову заполняет образ: я под ним, мои ноги вокруг его бедер, наши лица близко друг к другу, а потные тела движутся в едином ритме.

— Ох.

— Да, ох.

Остин запихивает чулки обратно в ящик и захлопывает его, затем поднимает с пола рубашку и натягивает ее через голову. Наблюдаю за ним, все еще ошеломленная его словами. Знаю, он сказал, что ответил на мой поцелуй, и я вижу, как что-то меняется, но признание в том, что он меня хочет — не то, что я когда-нибудь снова предполагала от него услышать.

— Что происходит? — спрашиваю, даже не уверенная, достаточно ли громко говорю.

Он изучает мое лицо, делает ко мне шаг, и, наклонив голову в сторону, касается губами моего уха, шепча:

— Нечто прекрасное, ягненочек. — И прежде чем отступить, прижимается к моим губам в легчайшем поцелуе, затем открывает дверь и выходит из комнаты, оставляя меня бороться за каждый вздох, но в кои-то веки не от боли.

Мне требуется несколько минут, чтобы набраться храбрости и выйти из комнаты, сделав это, я иду на кухню, видя картину, которую никогда не думала, что увижу. Остин, в джинсах, рубашке и босой, наливает кофе, а Кен, одетый почти так же, как Остин, стоит ко мне спиной с чашкой кофе, опираясь на стойку. Переводя взгляд с одного на другого, мне хочется развернуться и уйти до того, как кто-то из них меня заметит.

— Детка, хочешь кофе? — спрашивает Остин, и я перевожу взгляд с него на Кена, краем глаза замечая, как тот напрягается. Я поворачиваюсь к нему, и наши взгляды встречаются, заставляя внутренности скрутиться от беспокойства. Я его больше не люблю. Честно говоря, он мне даже не очень нравится как человек, но когда-то я его любила. Может, не всей душой, но часть меня любила его достаточно, чтобы хотеть провести с ним весь остаток жизни. Но если быть с собой честной, не произойди того, что случилось, оставайся он мне верен, не знаю, какими бы сейчас были наши отношения.

Ногти впиваются в ладони, словно пытаются ухватиться за то чувство, что я испытала несколько минут назад. Когда смотрю в глаза Кена, та пара минут счастья с Остином стирается. Моей щеки касается теплая ладонь. Я поднимаю взгляд, встречаясь с голубыми глазами Остина, и, выдохнув, прикрываю веки, не совсем понимая, как один его взгляд, одно маленькое прикосновение может заставить все вокруг исчезнуть, превратив в ничто.

— Лея, мы можем поговорить? — спрашивает Кен, и я зажмуриваюсь, прежде чем снова открыть глаза, но вместо Кена вижу Остина, он с беспокойством изучает мое лицо.

— Пожалуйста? — нетерпеливо просит Кен.

— Нам не о чем говорить. Я разговаривала с Томом и подаю в суд.

— Я не об этом хочу поговорить. Я подпишу эти гребаные бумаги.

— Осторожнее, — рычит Остин.

— Могу я поговорить со своей чертовой женой? — ревет Кен, и, не успеваю я даже моргнуть, как Остин оказывается перед ним, упираясь в него грудью.

— Не повышай на нее голос. Она тебе ни хрена не должна.

Грудь Кена вздымается, но потом он опускает плечи и сжимает пальцами переносицу.

— Я просто хочу с ней поговорить.

Я кладу руку на спину Остина, чувствуя, как от моего прикосновения его мышцы сокращаются и расслабляются.

— Все в порядке, — мягко говорю я.

— Я не оставлю тебя с ним наедине. Если он хочет говорить, то может сделать это при мне или вообще не делать.

— Со мной все будет в порядке.

— Нет, — твердо говорит он, и Кен с грохотом опускает чашку на стойку, выплескивая кофе.

— Прости, ладно? — рычит Кен, встречаясь со мной взглядом. — Прости, что я никогда не был достаточно хорош. Прости, что не пытался. Мне жаль, что твоя мама умерла, и чертовски жаль, что я тебе изменил.

Сердцебиение усиливается, в ушах шумит, а он продолжает:

— Мне так чертовски жаль, Лея, понимаю, это ничего не изменит, но ты должна знать, что если бы я мог вернуться в прошлое, то сделал бы все по-другому.

Его взгляд мечется от меня к Остину, и скорбь заполняет его черты.

— Но ведь это не имеет значения, правда? Твое место здесь.

С этими прощальными словами он покидает кухню, и через несколько секунд входная дверь открывается и захлопывается, заставляя меня вздрогнуть от резкого звука, отдающегося во всем доме. Закрываю глаза, и меня обхватывают руки, крепко обнимая, защищая. Не знаю, как долго мы так стоим, но, в конце концов, Остин меня отпускает, возвращается к кофеварке, наливает чашку и протягивает мне.

— Поговори со мной. — Он опирается на стойку, подносит кружку к губам и делает глоток. Хотя поза у него небрежная, взгляд оценивающий. Я вижу, как мужчина пытается прочесть мои мысли, чувства, но я сама не понимаю, что происходит внутри меня.

— Не уверена, стоит ли мне говорить с тобой об этом.

— Лея, я знаю, что ты была за ним замужем. Знаю, что ты его любила и трахалась с ним. Не думаю, что ты можешь рассказать мне что-то, что бы меня шокировало.

— Ладно, тогда я не хочу говорить с тобой об этом.

— Поговори со мной, — повторяет он.

— Не помню, чтобы ты был таким властным или надоедливым, — ворчу, делая глоток кофе.

— Пятнадцать лет назад я не был внимателен, и ты от меня сбежала. Я не услышал тебя, когда ты спрашивала, хочу ли я когда-нибудь покинуть это место, думаю ли заниматься в жизни чем-то еще, кроме рыбалки. Лея, я не позволю этому случиться снова, — мягко говорит он. Несмотря на неимоверную нежность, с которой Остин произносит эти слова, они медленно режут меня, вскрывая старые раны, заставляя чувствовать себя перед ним живой и уязвимой.

В носу щиплет, я борюсь со слезами, но все же умудряюсь спросить:

— Что происходит между нами? В один миг ты говоришь, что ненавидишь меня, потом я тебя целую, и ты убегаешь. А потом… потом, этим утром… — Опускаю глаза, чтобы он не видел, как я краснею, словно подросток, а не взрослая женщина.

— Я уже говорил, что не ненавижу тебя. — Остин касается пальцами моего подбородка, заставляя поднять голову, и наши глаза встречаются. — И никогда не ненавидел. Да, поцелуй застал меня врасплох. Твоя мама только умерла, и я не хочу, чтобы ты пользовалась тем, что сейчас происходит между нами, чтобы сбежать от болезненной утраты, а потом, когда снова приведешь мысли в порядок, сожалела бы об этом. Что касается нас с тобой, — его лицо смягчается, а голос падает на октаву, — мы неизбежны, Лея, и я знаю, ты тоже это чувствуешь. Меня тянет к тебе так, что пройди еще пятьдесят лет, я все равно интуитивно бы жаждал тебя.

— Я… — Смотрю на него, и слова застревают в горле. Знаю, он прав; столько всего изменилось, и в то же время то, что было у нас много лет назад, все еще существует, как живое, дышащее существо. Со временем оно изменилось, но по-прежнему хорошо знакомо.

— Детка, поговори со мной, — снова говорит он.

Отступаю на шаг и опираюсь на стойку, делая глоток кофе и приводя мысли в порядок.

— Понимаю, это глупо, но я чувствую себя виноватой. Когда я обвинила его в измене, он даже не извинился. Он заставил меня чувствовать, что это я заставила его вступить в отношения с другой. — До сих пор, словно пощечину, ощущаю те слова, которые он выкрикивал мне на кухне в тот день, когда я увидела их переписку с Кортни, говорившую, что между ними нечто большее, чем просто деловые отношения. «Ты не любишь меня, вот я и нашел ту, кто любит», — вот что он мне сказал, когда я спросила «почему».

— Можно тебя кое о чем спросить? — Я киваю, давая ему разрешение. — Если бы вся эта ситуация сложилась точно так же, — твоя мама нуждалась в тебе, но ты бы все еще была замужем, — ты бы ко мне пришла?

— Имеешь в виду, завела бы я с тобой интрижку? — спрашиваю я.

— Да, у нас был бы роман, ты бы захотела выяснить, что между нами, будучи замужем за другим?

— Нет, — говорю, даже не задумываясь. Может, мне бы и захотелось, но я бы не смогла. — Давая обеты, я принимала их всерьез, в надежде, что со временем чувства, что я к нему испытывала, станут сильнее. Знаю, что не любила его так, как должна была, но я пыталась.

— В том-то и дело, Лея. Облажался он, тебе не в чем себя винить. Он должен был прямо сказать тебе, что хочет развода, прежде чем трахаться на стороне. Это не твоя вина. А его. Я знаю, тебе от этого хреново, но облажался он, а не ты.

— Я почувствовала облегчение, — шепчу, снова опуская взгляд.

— Что? — спрашивает Остин, склоняясь ко мне, чтобы видеть мое лицо.

Прочистив горло, поднимаю взгляд и объясняю:

— Я почувствовала облегчение, когда у меня появилась причина развестись с ним, — признаюсь, чувствуя, как слезы капают на руки, которые крепче сжимают кофейную чашку.

— Почему у вас не было детей?

Я поднимаю голову и приоткрываю губы. В юности мы с Остином часто заводили разговор о детях и о том, какими родителями мы станем. Я всегда хотела стать матерью, и хотела ребенка от Кена, но он постоянно говорил, что время неподходящее, что мы должны подождать. У него всегда была причина не пытаться, пока, в конце концов, я перестала говорить с ним об этом, и это просто еще больше усилило глубоко укоренившуюся внутри меня жажду, которая никогда не будет удовлетворена.

— Я знаю тебя, Лея. Знаю, ты хотела детей. Не одного, а целых пять, не могу представить, чтобы ты не высказала желания их иметь.

— Я говорила.

— А он ответил тебе «нет»?

— Да. — Пожимаю в ответ плечами, будто мне не было больно всякий раз, когда я поднимала эту тему, и он говорил мне «нет».

— Что он тебе дал? — резко спрашивает он.

— Что? — растерянно спрашиваю я.

— Что он дал тебе такого, что заставляло тебя хранить ему верность?

— Не понимаю твоего вопроса. — Я мотаю головой.

— Лея, он хотел твоей любви. У него была ты, но он все равно хотел большего. Но что он дал тебе такого, что заставило бы тебя любить его всей душой?

— Он ничего не должен был мне давать, чтобы я его любила, — обиженно говорю я.

Его голос смягчается вместе с выражением лица, когда он дотрагивается до моей щеки.

— Детка, ты ошибаешься. Два человека, удовлетворяющие потребности друг друга, дающие то, что каждый из них хочет, что им нужно — вот, что такое любовь.

— Как ты можешь так думать?

— Потому что, Лея, я знаю, что бы сделал на его месте.

— Но он — не ты.

И в этом все дело, не так ли? Никто никогда не заменит мне Остина. Никто никогда не сможет заполнить пустоту во мне, образовавшуюся от его отсутствия последние пятнадцать лет. Никто, кроме него.

— Мне тоже никто никогда тебя не заменит, детка, — говорит Остин, его слова омывают меня, словно успокаивающий, целебный бальзам, и я крепче сжимаю чашку. Понятия не имею, к каким отношениям это приведет, но мне приятно с ним говорить.

— А ты? — спрашиваю, изучая его.

— Что я?

— Ты знаешь о моем прошлом, но я не очень много знаю о твоем, — подсказываю я.

— У меня были отношения, некоторые женщины мне были важны, с одной из них я хотел перейти на новый уровень, но так и не смог.

У меня такое чувство, что я пожалею о том, что спрошу, но все же слова вылетают прежде, чем я успеваю подумать о собственном сердце:

— Что ты имеешь в виду?

— Когда-то я думал, что влюблен. Она переживала разрыв с бывшим, но я все равно верил, что если, в конце концов, все получится, то она будет моей.

— О. — От резкой, неожиданной боли, сердце проваливается в желудок.

— Она уехала и вернулась к бывшему, от которого у нее ребенок. Они все уладили и по-прежнему вместе. Она была мне не безразлична; она хорошая женщина, но нам не суждено было быть вместе. Я рад за нее. Она заслуживает счастья.

Подношу чашку к губам и делаю еще глоток, но не ощущаю вкуса. Я не имею права чувствовать щупальца ревности, которые обвиваются вокруг меня, но я их чувствую — словно миллион шипов сжимается вокруг живота, легких, душат меня.

— У нас обоих есть прошлое, Лея, — говорит он, прочитав по моему лицу, что я чувствую.

Глядя на него сейчас, понимаю, насколько Остин силен, намного сильнее меня и намного лучше. Я не хочу знать о его прошлом. Не хочу слышать о том, что он любил кого-то другого. Да, я знаю, это делает меня эгоисткой, но мне ненавистна сама мысль о том, что у него была жизнь без меня. И все же мне не хватает смелости спросить, почему, если ему без меня было так тяжело, он не отправился за мной. Честно говоря, я не хочу слышать правду, какой бы она ни была. Я бы предпочла жить настоящим моментом и притворяться, что между нами нет миллиона вещей, о которых нам нужно поговорить, миллиона вещей, которые стоят между нами.

Глава 10

Лея

— Поверить не могу, что Кен и Остин ночевали в твоем доме, — говорит Ронда, откидываясь на спинку кровати и прислоняясь к изголовью.

Сегодня утром, после того как мы с Остином поговорили и позавтракали, позвонил Бен и спросил, могу ли я провести день с Рондой, потому что доктор прописал ей постельный режим, и он не хотел, чтобы его жена оставалась одна. На тот момент Кен еще не вернулся, и, честно сказать, мне не хотелось там находиться, если он придет, поэтому я ответила «конечно», и Остин подвез меня к ним домой, подарив мне на прощание долгий поцелуй, прежде чем отправиться на лодку.

— Определенно было странно, — соглашаюсь, садясь на кровать рядом с ней.

— Значит, Остин на работе?

— Да, он сказал, что в течение нескольких дней не выйдет в море, но хочет, чтобы лодка была к этому моменту готова, — говорю, и она кивает, а затем от беспокойства ее взгляд смягчается.

— Как прошел завтрак с ними двумя? — с любопытством спрашивает она.

— Мы не завтракали. Мы выпили кофе, и кофе обернулся тем, что Остин сорвался, а Кен извинился за то, что во время нашего брака был мудаком, а затем выбежал из дома.

— На ночь он останется у тебя?

— Думаю, да, если только не решит спать в машине, а я знаю, что он этого не сделает, — говорю, не желая провести еще одну такую ночь.

— С тобой будет Остин.

— Знаю. — С облегчением закрываю глаза и откидываю голову на спинку кровати.

— Хочешь поговорить о том, что происходит между тобой и Остином? — мягко спрашивает Ронда, и я поворачиваю к ней голову.

— Полагаю, мы все еще пытаемся это выяснить. — Сажусь, чувствуя в животе тяжесть, и сжимаю руки на коленях. — Тебе не кажется странным, что я влюбилась в него? — спрашиваю тихо.

— Нет, — немедленно и твердо заявляет она. — В старших классах все знали, что у вас все по-настоящему, и хотя последние пятнадцать лет вы были врозь, ничего не изменилось. Да, вам есть о чем поговорить и над чем поработать, но любой, кто находится с вами в одной комнате больше нескольких минут, может увидеть и почувствовать вашу любовь друг к другу.

— Я боюсь.

— И это понятно, но если ты преодолеешь свой страх, думаю, обретешь нечто действительно прекрасное. — Позволяю ее словам проникнуть в меня, пока она тянется за пультом и включает телевизор. — Хочешь посмотреть «Дневник памяти»?

— Никогда его не видела, — пожимаю плечами, и ее глаза становятся огромными.

— Тогда прихвати коробку носовых платков, потому что они тебе понадобятся.

— Я буду в порядке, — говорю я, сбрасываю обувь и, поджав под себя ноги, поудобнее устраиваюсь на кровати.

***

— Что, черт возьми, происходит? — спрашивает Бен, входя в спальню, где мы с Рондой лежим с красными и опухшими от слез глазами.

— Твоя жена уговорила меня посмотреть «Дневник памяти», — я задыхаюсь от очередного рыдания и закрываю лицо.

— Черт, детка, серьезно?

— Это отличный фильм, — отвечает Ронда со всхлипом.

— Он… он такой грустный и такой красивый. — Я плачу сильнее, вытирая глаза одной из многочисленных разбросанных вокруг салфеток.

— Господи, — говорит Бен, качая головой и переводя взгляд с меня на Ронду, словно не зная, что делать.

— Я голодная, — выпаливает Ронда, и Бен, усмехаясь, опирается руками на кровать по обе стороны от нее.

— Что ты хочешь, детка?

— Корндоги с горчицей и халапеньо из «Уиллхауса», — немедленно отвечает она.

— Ты их получишь. — Он целует ее в нос, а потом поворачивается ко мне. — Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, но по дороге через город не мог бы ты подбросить меня домой? — спрашиваю я, убирая разбросанные салфетки.

— Вулф скоро приедет, — отвечает он, вставая.

— Знаю, но я не хочу, чтобы он торопился, а мне дома нужно кое-что сделать.

— Дорогая, с тобой все будет в порядке? — спрашивает Бен Ронду, та кивает, и пока я встаю с кровати и надеваю обувь, он наклоняется, целуя ее еще раз.

Обойдя вокруг кровати, я обнимаю ее, бормоча: «Увидимся позже», прежде чем отстраниться и последовать за Беном к грузовику.

Когда мы подъезжаем к моему дому, машины Кена нигде не видно, и я с облегчением вздыхаю — сейчас мне не придется иметь с ним дело.

— Спасибо, что подвез, и дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, — говорю я Бену, отстегивая ремень.

— Спасибо, что посидела с Рондой, — улыбается он, я киваю, затем выпрыгиваю из грузовика, машу ему на прощанье и, зайдя в дом, запираю за собой дверь.

Оставив сумку и ключи на столике у двери, замедляю шаг, и сердце начинает сильно биться. У меня не было много времени на мысли о том, что мамы здесь больше нет. Со мной рядом всегда кто-то находился, отвлекал от тишины, но, войдя в тихий дом и столкнувшись лицом к лицу с пустотой, понимаю, что мама больше никогда меня не поприветствует. Мы больше никогда не поговорим. Она умерла, а я осталась одна. Мое дыхание прерывается, я соскальзываю по двери на пол, подтягиваю колени к груди, обхватывая их руками, и плачу. Не знаю, сколько времени я так сижу, предаваясь слезам, но слышу, как подъезжает машина, затем хлопает дверца и раздается стук в дверь. Я вытираю лицо внутренней стороной рубашки и, поднявшись, на дрожащих ногах иду открывать дверь.

— Детка, какого хрена, стряслось? — спрашивает Остин, и прежде чем успеваю осознать, оказываюсь в его объятиях и обнимаю его, желая забраться ему под кожу, чтобы спрятаться от боли.

— Здесь так тихо, — хнычу я ему в шею. — Она умерла.

— Все в порядке, детка. Я с тобой, — говорит он, и, уткнувшись ему в шею, я плачу еще сильнее, все, что держала в себе, выплескивается на поверхность.

— Я так одинока, — говорю я, когда он садится на диван, притягивая меня к себе на колени.

— Ты не одна, — ворчит Остин, в защитном жесте кладя руку мне на затылок.

— Пожалуйста, не оставляй меня, — умоляю.

— Я никуда не уйду, — говорит он, заставляя меня плакать еще сильнее. Я не заслуживаю его, особенно после того, как бросила, но не могу удержаться и отчаянно умоляю его не оставлять меня. — Я всегда буду с тобой, ягненочек. — Он крепче обнимает меня, прижимая к себе, пока я у меня больше не остается сил плакать.

К тому времени, как слезы высыхают, я так истощена, что в глаза будто песок насыпали. Остин несет меня в постель и ложится рядом, обнимая, пока я не уплываю в сон.

***

Просыпаюсь с головной болью от слез, комната залита солнечным светом. Какое-то время лежу, а потом слышу голоса, доносящиеся откуда-то из дома. Я встаю, снимаю свитер, оставаясь в тонкой рубашке и джинсах, и иду в гостиную, где, тихо разговаривая, сидят Кен и Остин. Не думаю, что когда-нибудь привыкну видеть их в одной комнате.

Остин поднимает голову, наши взгляды встречаются, и его лицо смягчается.

— Привет.

— Привет, — повторяю я за ним, затем опускаю взгляд на свои носки, внезапно чувствуя неловкость за свой недавний срыв.

— Ужин почти готов. Ты голодная?

Я киваю, затем обхватываю себя руками за талию и поднимаю голову, но на этот раз смотрю на Кена, чувствуя, как его взгляд прожигает меня.

— У меня скоро вылет. Просто зашел сказать, что уезжаю, а по возвращении домой подпишу бумаги.

— Я ценю это.

Его лицо смягчается, а в глазах появляется то выражение, которое я не видела с тех пор, как мы начали встречаться.

— Напиши мне как-нибудь, просто сообщи, что с тобой все в порядке.

— Конечно, — вру, зная, что это наш с ним последний разговор. Он встает с дивана и идет к двери, останавливаясь и поворачиваясь ко мне. Я напрягаюсь, ожидая, что он меня обнимет, но вместо этого он наклоняется и целует меня в лоб.

— Береги себя, Лея.

— Ты тоже, — бормочу, наблюдая, как Кен открывает и закрывает за собой дверь. Сердце не пропускает ни единого удара, даже зная, что я никогда больше его не увижу.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Остин, обнимая меня сзади сильными руками.

— Нормально… лучше.

Его губы касаются моего виска, затем уха, прежде чем остановиться на изгибе шеи, где он бормочет:

— Хорошо.

— Мне жаль, что я сорвалась.

Он разворачивает меня в объятиях, отыскивая глазами мой взгляд.

— А мне нет. — Остин нежно берет мое лицо в ладони, а я глажу его по бокам. — В следующий раз, когда почувствуешь себя так, звони мне.

— Это произошло внезапно, — говорю, прерывая наш зрительный контакт.

— Понимаю, но если это случится снова, — он слегка меня встряхивает, — ты позвонишь, и я брошу все дела и приду к тебе.

— Я не хочу тебя обременять.

— Ты не обременяешь, и, детка, не неси подобную чушь, потому что это только выводит меня из себя.

Чувствую, как хмурюсь, мои брови сходятся на переносице.

— Как мое желание не обременять может тебя злить?

— Моя обязанность, как твоего мужчины, — заботиться о тебе, Лея, даже если это означает, что я просто подставлю тебе плечо, чтобы ты выплакалась, когда это нужно.

— Ох, — шепчу, потому что он только что сказал, что он мой мужчина, и от этого заявления все мое тело светиться изнутри.

— Да, ох, — говорит он все еще раздраженно.

— Эм… — Я смотрю ему через плечо, и его ладони, прижатые к моей щеке, возвращают мой взгляд к нему. — Я не знала.

— Не знала, что ты моя? — спрашивает он, и я киваю.

— Лея, ты всегда была моей, но должна помочь мне заботиться о тебе. — Его тон и то, как эти слова обволакивают меня, заставляют раствориться в нем. Прижимаюсь грудью к его груди и поднимаюсь на цыпочки, чтобы быть к нему ближе.

— Мне нравится, что ты хочешь обо мне заботиться, — говорю я, и он хмыкает, притягивая меня ближе, затем наклоняется, облизывает мои губы, в то время как его руки скользят по моему заду, обхватывают ладонью ягодицы и притягивают мои бедра к нему.

— Тебе нужно поесть, — стонет Остин, отрываясь от моего рта, но вместо того, чтобы отойти, одной рукой сжимает мои волосы, оттягивая их назад, а губами спускается вниз по шее, отчего между ног становится влажно. Когда во мне начинает пульсировать глубокая волна желания, впиваюсь пальцами в его бицепсы, пытаясь сохранить равновесие.

— Остин, — хнычу я, когда он целует меня в губы.

— Я здесь, детка, — рычит он, приподнимая меня. Обхватываю ногами его бедра, и он разворачивает меня спиной к стене, вжимаясь в меня, твердая выпуклость его эрекции ударяет прямо между ног.

— Да, — громко стону, когда Остин склоняет голову и зубами прикусывает мой сосок через ткань рубашки и лифчик. Мои руки перемещаются с его плеч в волосы, дергая их.

— Нам надо притормозить.

— Да, — соглашаюсь, прижимаясь к его губам, кусаю его нижнюю губу и с силой тяну.

А потом Остин исчезает. Прислонившись спиной к стене, пару раз моргаю и пытаюсь отдышаться, обнаруживая его в нескольких футах от себя, он дышит так же, как и я — в попытке отдышаться его грудь вздымается.

— Черт, — стонет он, накрывая ладонью ширинку джинсов и усмиряя эрекцию. — Детка, иди на кухню. Я не могу смотреть на тебя такую, поэтому мне нужно, чтобы ты пошла на кухню и дала мне пять минут, чтобы взять себя в руки.

Сглотнув, снова опускаю глаза на его выпуклость, и его рычание эхом разносится по комнате, заставляя меня подпрыгнуть и выскочить через дверной проем на кухню. Прижимаюсь спиной к стене, закрываю глаза, желая, чтобы тело успокоилось, и, к счастью, когда пять минут спустя Остин входит в кухню, мы оба достаточно пришли в себя, чтобы сидеть вместе, спокойно поужинать, прежде чем перейти на диван и посмотреть фильм.

Я не прошу Остина остаться на ночь, но и не жалуюсь, когда он укладывает меня в постель и забирается ко мне.

***

Просыпаюсь от того, что дыхание Остина касается моего уха, его рука накрыла мою грудь, наши ноги переплелись. Кен никогда не обнимал меня ночью, даже после секса. Он перекатывался на бок и засыпал. Никогда не обнимался, если только не в форме прелюдии, поэтому, просыпаясь в объятиях Остина два дня подряд, я мельком вижу, какой была бы моя жизнь, если бы все пошло по-другому.

Обхватив его руку, пытаюсь ее приподнять, чтобы одернуть майку, но от этого он лишь сжимает меня, заставляя все ниже пояса напрячься.

— Засыпай. — Его слова касаются моего уха, заставляя соски под его ладонью превратиться в острые пики, а мои губы приоткрываются в судорожном вздохе.

Услышав этот звук, его дыхание меняется, становится глубже, Остин стягивает мою майку через голову. Затем его большой палец скользит по моему соску, заставляя меня выгнуться, а его бедра прижаться к моему боку, где я чувствую его эрекцию.

— Остин, — выдыхаю я.

Он хмыкает, проводя ладонью по соску, прежде чем медленно скользнуть рукой вверх, обхватывая мое горло, затем вниз, накрывая другую грудь и нежно потянув за сосок. Шершавость его ладони, скользящей вниз по животу, заставляет мышцы сокращаться, а ногти впиваться в его руку.

— Дай мне свой рот.

Я откидываю голову назад, ловя его рот своим. Его язык проникает между губ, переплетаясь с моим языком, а пальцы скользят за пояс моих пижамных штанов, затем по лобку, один палец кружит по клитору, вытягивая из моего горла мяуканье.

— Ты промокла, ягненочек, — хмыкает он, входя в меня одним пальцем, заставляя стонать и приподнять бедра.

Его рот покидает меня, и, не прерывая со мной зрительного контакта, Остин пальцем распределяет влагу по клитору, кружа по нему. Мое дыхание меняется, грудь вздымается, с глубин начинают подниматься невероятные ощущения.

Нависнув надо мной, он опускает голову и захватывает ртом сосок, глубоко втягивая, его пальцы скользят ниже, он вводит в меня один, затем второй палец. Мое тело и каждый мускул напряжены, его рот покидает сосок, только чтобы подуть на него, прежде чем перейти к другому полушарию груди, языком прокладывая себе путь, отчего мои стенки сжимают его пальцы. Остин кружит большим пальцем по клитору, я убираю руки с его бицепсов, одной — погружаясь в его волосы, а другой — спускаясь вниз по его груди в боксеры, накрываю его ладонью, чувствуя за шелковистой тканью стальной стержень, и дважды двигаю рукой вверх и вниз.

Оставив мою грудь, Остин встречается со мной взглядом. Я так близко, что зажмуриваюсь, глубоко внизу живота медленно разгорается огонь и искрами разлетается по телу.

— Посмотри на меня. — Я приоткрываю веки, и наши глаза встречаются, его взгляд путешествует по моему лицу, груди, животу, а затем снова встречается с моим взглядом. — Ты такая красивая. — Остин стонет, когда я большим пальцем скольжу по головке члена. — Сейчас ты еще красивее, чем пятнадцать лет назад.

— Остин, — стону я, его пальцы движутся быстрее, превращая медленно тлеющий огонь в адское пламя. Выгибаю спину, и мои стенки вокруг его пальцев начинают конвульсивно сжиматься. Накрыв мой рот своим, он издает гортанный стон. Когда оргазм, волна за волной, захватывает мое тело, стискиваю пальцами его волосы, а рука застывает на члене.

Приходя в себя, вижу, что наши губы все еще сомкнуты, моя рука по-прежнему обхватывает член, а его пальцы все также медленно входят и выходят из меня.

У меня было много оргазмов, но я никогда не испытывала такого, как тот, что только что пронзил меня, разбудив каждую клеточку в теле.

Оторвавшись от его губ, втягиваю воздух, затем всхлипываю, когда его пальцы покидают меня, и он кладет их в рот, слизывая влагу, затем обводит языком мои губы, и я чувствую свой вкус. Я начинаю двигать рукой на члене вверх и вниз, водя большим пальцем по головке. Остин обхватывает мою руку, отнимает ее от себя и подносит к губам, целуя мои пальцы.

— Я… — начинаю жаловаться, но он меня обрывает:

— В первый раз, когда я кончу с тобой, я сделаю это глубоко внутри тебя, а не в твою руку.

— Ох, — шепчу я, его губы подрагивают в улыбке, и он наклоняется, целуя меня еще раз, прежде чем упереться локтем в кровать рядом с моей головой.

— Ты в порядке?

Мой недавний оргазм, его ласковый голос и пальцы, скользящие по моему лицу, расслабляют меня.

— Да, а ты? — Я поднимаю руку, убирая с его лба волосы.

— О да. — Наклонившись, Остин прижимается еще одним поцелуем к моим губам, прежде чем снова откинуться назад. — Хочешь сегодня переночевать у меня?

— На лодке?

— Нет, сегодня в дом доставят кровать. Кухню только что закончили, так что я хочу провести ночь с тобой.

— Не знаю, — бормочу, испытывая противоречивые чувства, задаваясь вопросом, не притормозить ли нам немного. Мы столько всего еще не обсудили, и я чувствую, как это витает между нами, словно свернувшаяся кольцами змея, которая в любой момент может нанести удар, разрушая то, что мы создаем.

— Я хочу, чтобы сегодня ты осталась со мной. Хочу проснуться с тобой утром. Мы ничего не должны делать, Лея. Мне просто нужно знать, что ты рядом, — говорит он, и под его взглядом я таю.

— Хорошо, — соглашаюсь, приподнимаясь и прижимаясь губами к его губам в быстром поцелуе.

— Ты будешь в порядке сегодня, когда я выйду на лодке?

— Да, мне нужно кое-что здесь сделать, а потом поговорить с банком о ссуде на офис.

— Я рад, что ты дома, ягненочек.

Дома. Даже без мамы, с Остином я ощущаю себя как дома. Я просто надеюсь, что, когда придет время, смогу противостоять чувствам, растущим глубоко внутри.

Глава 11

Лея

Остановившись перед домом Остина, улыбаюсь, глядя через лобовое стекло на террасу, где он меня ожидает.

Сегодня был действительно хороший день. После ухода Остина я принялась разбирать мамины вещи, которые, из-за ухудшившегося состояния, у нее не было возможности пересмотреть самой. Мне было ненавистно наблюдать, как она еще при жизни избавлялась от вещей, спрашивая, что отдать мне, а что на благотворительность, но теперь, когда ее не стало, я знаю, мама так поступила ради меня, чтобы не оставлять в одиночестве копаться в воспоминаниях.

Порывшись в коробках с фотографиями и бумагами, я отправилась в банк и оформила документы для получения кредита. Войдя в банк, с удивлением увидела Шелби. Мы дружили в старших классах, но, как и со всеми в моем прошлом, я потеряла с ней связь. Удивительно, но она не рассердилась и даже, казалось, поняла, почему я уехала.

Шелби тоже только что вернулась в город после своего отъезда до окончания школы. Я знала, она уехала вскоре после того, как они с ее школьным парнем Заком, который теперь занимал должность шерифа, отдали своего ребенка на усыновление. Я была не в курсе всех подробностей истории, хотя, рассказывая о своем возвращении, в ее глазах по-прежнему виднелась боль. Потом она показала фотографии сына, которому только что исполнилось семь, и ее боль превратилась в нечто совершенно иное, что, как я знала, мог понять только родитель — будто, что бы она ни испытала, это стоило того, что ее ребенок с ней.

— Собираешься просидеть здесь всю ночь или зайдешь в дом? — пугает меня Остин вопросом, открыв водительскую дверцу. Я была так поглощена мыслями о сегодняшнем дне, что даже не заметила, как он спустился по лестнице.

— Зайду внутрь.

Он прикасается губами к моим губам, затем нажимает на кнопку ремня безопасности, расстегивая его, вытаскивает меня из машины и захлопывает дверцу.

— Твоя сумка в багажнике?

Я отрицательно качаю головой и показываю ему сумочку.

— Я взяла трусики и зубную щетку. Подумала, что в постель могу надеть одну из твоих рубашек.

— Или ничего, — он ухмыляется, заставляя все внутри трепетать, а по моим щекам и шее расползается румянец.

Прочистив горло, отхожу от него, открываю заднюю дверцу и наклоняюсь внутрь, вытаскивая пакеты.

— Что это? — спрашивает он.

— Решила, тебе здесь не из чего готовить, поэтому заехала в магазин и купила кое-что самое необходимое, а также кое-что, чтобы приготовить тебе ужин.

— Ты будешь готовить для меня?

— Ну, я поставлю в духовку готовую лазанью, открою пакет с салатом и нарежу французский хлеб. — Я пожимаю плечами.

— Умничаешь. — Остин шлепает меня по заднице.

— Не думала, что у тебя здесь есть в чем готовить.

— У меня есть кастрюля и кофеварка.

— Я так и знала, — улыбаюсь, он забирает у меня пакеты, и я следую за ним внутрь.

— Хочешь бокал вина?

— Да, спасибо.

Сняв пальто, кладу его на край большого кухонного островка и обхожу вокруг, чтобы вынуть продукты из принесенных им пакетов. Включаю плиту и, распаковав лазанью, ставлю ее в духовку.

— Я кое-что приготовил для тебя снаружи.

— Приготовил для меня? — Но вместо объяснений он просто берет меня за руку и ведет на террасу, где стоит большой телескоп с красным бантом.

— Для него здесь идеальное место.

Он тянет меня за руку, но мои ноги точно приросли к земле. Это то, о чем я мечтала. Желание, которым поделилась с ним. То, во что никогда, никогда не верила, что у меня будет. И все же я здесь, в доме, в который влюбилась будучи маленькой девочкой. С мужчиной, которому принадлежит мое сердце, и он дарит мне кусочек мечты, в которую я не верила, что когда-либо сбудется.

— Ты купил мне телескоп? — шепчу, переводя взгляд с оборудования на Остина.

— Да.

— Ты помнишь.

Переполняемая эмоциями, на мгновение закрываю глаза. Когда снова их открываю, его взгляд смягчается, он делает ко мне шаг и касается моей щеки.

— Я помню все, Лея, каждый разговор, каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждую деталь о тебе, о нас. Я все помню.

У меня на языке вертится вопрос: что случилось, почему он не приехал за мной, почему отпустил, но не могу спросить об этом. Не хочу портить момент, поэтому вместо этого шагаю к нему, обнимаю за талию, прислоняюсь головой к его груди и тихо говорю:

— Спасибо.

Остин хмыкает, заставляя меня улыбнуться, и я отстраняюсь, глядя то на телескоп, то на небо, которое только начинает темнеть.

— Через несколько месяцев опустится тьма, так что ты часами сможешь сидеть под звездами, — говорит он.

— Точно, но я все равно испробую его сегодня вечером. — Поднимаюсь на цыпочки и целую его, а он улыбается мне в губы.

***

— В эти выходные приедут мама с папой. Они везут для меня из Анкориджа тонну мебели, — говорит Остин, когда я устраиваюсь у него на коленях на одном из шезлонгов на террасе, куда мы вышли, чтобы посидеть после ужина.

— Как мило. — Я плотнее закутываюсь в свитер, глядя на океан, наблюдая, как солнце садится за горизонт.

— Как отнесешься к ужину с ними и со мной? — спрашивает он тихо, будто беспокоится, что я отвечу, и мое расслабленное тело напрягается.

— Даже не знаю. — Поднимаю бокал и, чтобы занять рот, делаю еще один глоток вина. Когда мы встречались, мама Остина была не самым приятным человеком на свете. Не поймите меня неправильно: она любит сына и прекрасная мать, но я ей совсем не нравилась, и она постоянно давала это понять.

Остин берет меня за подбородок, откидывает мою голову назад, заставляя посмотреть на него.

— Кое-кто в городе уже проинформировал ее о наших отношениях, — сообщает он.

— Великолепно, — ворчу, заставляя его улыбнуться.

— Просто поужинаем, — тихо говорит он.

— Конечно, — соглашаюсь, но обещаю себе, что выйду на холод с мокрыми волосами и в одном полотенце, так что к тому времени, как она приедет, подхвачу воспаление легких и не смогу с ней поужинать.

— Все будет хорошо.

— Знаю. Ты будешь со мной, так что я не волнуюсь. — Пытаюсь улыбнуться, но почти уверена, что у меня выходит какая-то гримаса.

Прижавшись ко мне, он кладет мою голову себе под подбородок и бормочет:

— Ей никто не нравился.

— Что, прости? — Откидываю голову назад, чтобы снова встретиться с ним взглядом.

— Ей не нравилась ни одна женщина, с которой я встречался или жил. Честно говоря, она бы рассказала им о тебе, представив нашу историю как романтическую трагедию.

— Она ненавидела меня, — напоминаю, качая головой.

— Детка, их она ненавидела еще больше.

— Я совершенно не воспринимаю это как комплимент, — бормочу, заставляя Остина усмехнуться.

Покачав головой под его подбородком, расслабляюсь, наблюдая, как горизонт полностью поглощает солнце, оставляя на небе розоватый след.

— Устала? — Он облизывает мне шею, вызывая по всему телу мурашки и заставляя соски затвердеть.

— Нет, — улыбаюсь, прижимаясь шеей ближе к его рту.

— Хм.

Я чувствую его улыбку, затем мы поднимаемся и направляемся к дому, проходя через пустую гостиную, вверх по лестнице и в спальню, где он укладывает меня на кровать.

— Мне нужно переодеться. — Пытаюсь сесть, но руки Остина по обе стороны от меня и нависающее надо мной тело заключают меня в капкан, мешая двигаться.

— У тебя с собой только трусики и зубная щетка, — напоминает он, в то время как его руки скользят мне под свитер, пробегая по животу.

— Знаю.

— Тебе не во что переодеваться.

— Ох, — шепчу в его губы, когда они опускаются на мой рот.

Остин тянет мою нижнюю губу своими губами, прежде чем спуститься вниз по шее и распахнуть мой свитер, стягивая его с плеч, оставляя меня в свободной майке на тонких бретельках. Затем его руки оказываются на пуговицах моих джинсов, расстегивая их так, что виден маленький V-образный вырез кремовых кружевных трусиков.

— Остин, — хнычу, когда его рот опускается на низ живота, и он покусывает кожу, посылая волну возбуждения в мой пах.

Взявшись за джинсы, он стягивает их вниз по заднице и бедрам, тепло его тела оставляет меня только для того, чтобы отбросить джинсы на пол позади себя. Когда он снова накрывает меня, я проникаю ладонями под его черную рубашку и тяну, благодарная, когда Остин поднимает руки, и снимает ее, добавляя к куче одежды на полу.

Прежде чем успеваю опечалиться потерей ощущения его рук, они возвращаются, движутся по моим бокам вверх, по груди, попутно забирая с собой ткань майки, и отбрасывают этот предмет одежды позади себя. Отступив назад, он пожирает меня глазами с головы до ног, что-то бормоча себе под нос, проводит пальцами по краю лифчика, где кремовое кружево граничит с кожей.

Я лежу, зачарованная выражением его лица. Мое тело ощущает тепло везде, где касаются его глаза. Когда его пальцы скользят по моей груди, по животу, по пупку, потом по кружеву трусиков, выгибаюсь ему навстречу, предлагая себя его прикосновениям, словно жертва языческого божества.

— Скажи, если захочешь остановиться, — говорит он, а я пристально смотрю на него. Киваю, зная, что ни за что не попрошу его остановиться прикасаться ко мне.

Остин вжимается в меня телом, губами касаясь моих губ, подбородка, а затем стягивает с плеч бретельки лифчика, оставляя на коже дорожку из поцелуев. Я слегка приподнимаюсь, когда он просовывает руки мне под спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер, и от его взгляда, остановившегося на моей груди, соски морщатся в предвкушении. Он скользит пальцами по затвердевшим пикам, отчего я снова стону.

При первом прикосновении его губ к коже, мое тело отрывается от кровати, а ноги обвиваются вокруг его бедер. Широкой загрубевшей ладонью он обхватывает мою грудь, и я извиваюсь под ним. Запускаю пальцы ему в волосы, а его рот переключается на другое полушарие груди, глубоко всасывая, и все внизу живота напрягается.

Когда его рука спускается вниз между моих бедер, вжимаюсь головой в подушку, пылая всем телом. Он снова хмыкает, скользя пальцами по кружеву, все еще покрывающему мою женственность. Я так промокла, что знаю, какова тонкая ткань на ощупь.

Поднимаю голову с подушки, наблюдая, как он целует мое тело, а потом опускается на колени между моих раздвинутых ног. Он накрывает меня ртом прямо через кружево, и мои глаза расширяются от удивления.

— Остин.

Его глаза встречаются с моими. Знаю, это смешно, потому что мне тридцать три, но еще никто никогда этого со мной не делал, и хотя я возбуждена, ситуация мне кажется неловкой. Наблюдаю, как понимание наполняет его черты, а глаза загораются еще сильнее. Понятия не имею, откуда он знает, что я чувствую и думаю, но он знает.

— Никто никогда не пробовал твою киску на вкус, детка? — спрашивает Остин против моего естества.

— Нет, — шепчу я.

— Ни малейшей ласки? — спрашивает он, поворачивая голову, чтобы поцеловать внутреннюю сторону моего бедра.

— Никогда. — Я отчаянно мотаю головой.

— Значит, все это мое? — Он оттягивает кружево в сторону и накрывает меня губами.

— Да, — хнычу я.

— Ты же не откажешь мне в этом, детка? — спрашивает он, водя языком по центру.

О.

Мой.

Бог.

— Нет.

Пытаюсь расслабиться и вижу, как он носом ведет по моему центру, а затем прикусывает, отчего я падаю обратно на кровать. По комнате разносится громкий звук рвущейся ткани, пугая меня, и прохладный воздух обдувает мою разгоряченную плоть.

Влажное скольжение его языка от входа к клитору заставляет меня стиснуть простыни и, следуя за ощущением, приподнять бедра. Остин снова и снова повторяет движение, отчего в животе образуется тяжесть, к которой я тянусь всем своим существом.

В меня вводят палец, вырывая из горла громкий стон. Прижимаю бедра ближе к его рту, поднимая руки над головой, мое естество начинает сжиматься в такт сердцебиению, когда он входит в меня снова, но на этот раз двумя пальцами. Он кружит ими по точке G, в то время как его рот захватывает клитор. Не в силах больше терпеть, громко и сильно кончаю, вжимаясь глубже в кровать, ноги смыкаются вокруг его ушей, а блаженство волна за волной омывает тело.

Когда прихожу в себя, Остин лежит на мне, его джинсы исчезли, и я впервые вижу его всего. Широкие плечи и грудь покрыты татуировками с изображением волн и корабля; узкая талия, крепкие мускулы. Одна рука сжимает мое бедро, и я обхватываю его бедро и притягиваю ближе к себе. Не отрывая взгляда от моей промежности, он берет в руку толстый и длинный член, с ярко выраженными венами и темно-фиолетовой головкой. Скользя им по влаге, дважды постукивает по клитору, вырывая из моего горла еще один стон.

— Лея, скажи, что это мое. — Я блуждаю по нему взглядом. Он напряжен, брови сдвинуты, похож на древнего воина-викинга.

— Я всегда была твоей, — честно признаюсь, и он входит в меня. Его тело застывает, давая мне время перевести дыхание и приспособиться к его размерам. Чувствую себя наполненной и растянутой до предела, это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала раньше.

— Черт, — хрипит он, затем наклоняется ближе, так что его рот находится в нескольких дюймах от моего, и наше дыхание сливается. — Ты такая узкая… такая чертовски узкая и мокрая. — Он мгновенно замирает, опускаясь лбом на мою ключицу. — Блядь, презерватив.

Подтягиваю другую ногу к его бедру и касаюсь руками его лица, пока он не поднимает голову и не смотрит мне в глаза.

— Я… я на таблетках. — Облизываю внезапно пересохшие губы.

— Я всегда пользовался защитой, — стонет он, впиваясь пальцами в плоть моих бедер.

— Я тоже, — шепчу, приподнимаясь и кусая его за подбородок.

Отведя бедра назад, Остин толкается вперед, и мое дыхание сбивается. Он нависает надо мной, обволакивая своим телом, склоняет голову и втягивает мою грудь в рот, в то время как руками обхватывает мои бедра и крепко сжимает. Мое дыхание становится прерывистым, когда его запах и ощущение его внутри себя и на себе берут верх, вызывая чувственную перегрузку.

Его рот с хлопком покидает мою грудь, а язык проникает сквозь мои губы, и я, запутавшись пальцами в его волосах, сжимаю их еще крепче. Затем меня переворачивают на живот, высоко приподнимают бедра, и он снова входит в меня, поглаживая зад и шлепая по ягодице, а затем перемещает руку вверх по моей спине к шее, в то время как другая обвивается вокруг талии, и его пальцы скользят по клитору.

Я крепко прижимаюсь к нему, от каждого толчка сердце перехватывает, приближая меня к чему-то, чего я никогда не испытывала в своей жизни. Как раз в тот момент, когда чувствую, что готова потеряться, Остин выходит из меня и переворачивает. Обняв за талию, укладывает меня на спину, наши взгляды встречаются, и он медленно входит, снова целуя, на этот раз нежнее.

Такое чувство, что время остановилось, наши тела движутся синхронно, возводя нечто, что уничтожит нас обоих, а потом вновь соберет в единое целое. Крепче обхватываю его ногами, его рука проскальзывает под одно мое бедро, меняя угол, ударяя в другое место, отчего я напрягаюсь и дугой выгибаюсь над кроватью.

Снова поймав мой рот, он ускоряет темп. Знаю, Остин близок к тому, чтобы кончить; чувствую это, как и свое скорое освобождение. Его рука перемещается к внутренней стороне моего бедра, а большой палец нацеливается на клитор, кружа по нему. Перемещаю руки, держась за его плечи, затем вниз, обхватывая его зад, чувствуя, как от ускоряющихся толчков сокращаются мышцы.

— Я…

— Отдайся мне, — бормочет он, мои соски царапают его грудь, его член ударяется точно в цель, снова и снова, пока я не взрываюсь вокруг него, вся содрогаясь, вбирая его глубже в себя и вытягивая из него оргазм, будто он принадлежит мне. Крепче прижимаюсь к нему, не желая отпускать, желая всегда помнить этот момент, зная, что никогда в жизни я не была ближе ни к одному человеку, чем к нему сейчас.

Наши, переплетенные в единое целое, тела вместе уплывают по волнам блаженства. Остин целует мои веки, нос, губы, приводя меня в чувство. Сильнее обхватываю его своими дрожащими конечностями, не готовая к тому, что мы расстанемся. Мы лежим, крепко держась друг за друга, наше тяжелое дыхание — единственный звук, который можно услышать. Мои ноги слабеют, а тело изнемогает от усталости.

— Сейчас вернусь. — Когда он начинает из меня выходить, чувствую, как сжимаюсь вокруг него.

Кивнув, расслабляю ноги и ложусь на кровать. Остин набрасывает на меня одеяло и снова целует. Я поворачиваю голову и слежу за его движениями. В ванной включается свет, затем тишину комнаты наполняет звук льющейся в раковину воды, потом свет гаснет, и он шаркает по деревянному полу, возвращаясь ко мне.

Оказавшись рядом, он откидывает одеяло и слегка раздвигает мои ноги, полотенцем осторожно вытирает меня между ног. Нежность его прикосновения одурманивает, словно наркотик, и глаза наполняются слезами. Нет ничего лучше, чем его забота, и я не думаю, что он осознает, насколько сильно каждый из этих моментов влияет на меня. Ему это кажется таким естественным, будто забота обо мне — причина, по которой он явился на землю. Когда Остин возвращается в кровать, то подтягивает меня вверх, укладывая на свою грудь, и водит пальцами по моей коже.

— Ты затихла, — замечает он, отрывая меня от мыслей.

— Я запоминаю, — шепчу, проводя пальцем по месту, где бьется его сердце.

— Что? — спрашивает он, лениво кружа пальцами по моей спине.

Мой палец застывает, и я гадаю, знает ли он, что я делаю — пытаюсь выгравировать свое имя на его сердце, как оно выгравировано на моем.

— Момент… я запоминаю его, чтобы он всегда был со мной.

— У нас их будет целый миллион.

— Да, — соглашаюсь и снова вывожу свое имя на его коже. — Но они будут не такими, как этот. — Чувствую, как веки тяжелеют.

— Другие будут так же прекрасны, — говорит он после долгого молчания.

— Их я тоже запомню, — шепчу перед тем, как заснуть.

Глава 12

Остин

Встав с кровати, еще раз бросаю взгляд на Лею, прежде чем заставить ноги увести меня от нее. Я знаю, что никогда не забуду, как она сейчас выглядит, лежа на животе, с простыней, прикрывающей попку, грудь прижата к матрасу, во сне красивое лицо источает нежность. Прошлой ночью я разбудил ее еще дважды, в первый раз овладел нежно, но во второй потерял контроль, и брал жестко и быстро, пока мы оба не стали задыхаться и не покрылись потом.

Глядя на нее сейчас, я жажду ощутить на языке ее вкус. Хочу раздвинуть ей ножки и разбудить ртом, но ей нужно поспать, поэтому вместо того, чтобы делать то, что мне хочется, поднимаю с пола джинсы, натягиваю их, а затем выхожу из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, прежде чем спуститься по лестнице.

Направляюсь на кухню и включаю кофеварку, которую зарядил вчера вечером, достав кружку, наполняю ее свежесваренным кофе, после чего ставлю кофейник на место.

Войдя в гостиную, делаю глоток и смотрю в большое окно на открывающийся за ним вид. Я полюбил этот дом еще до того, как побывал внутри, по одному лишь взгляду на сияющее лицо Леи, когда она о нем рассказывала, а потом, увидев все собственными глазами, стоя на этом самом месте, понял, что куплю его. Глядя на воду, зная, что в этом месте Лея когда-то бывала, и насколько она полюбила этот вид, я чувствовал себя связанным с ней. Клянусь, половина того, что делал в своей жизни, вращалось вокруг нее; я просто никогда не признавался себе в этом. Это было похоже на создание нашей жизни в ожидании ее возвращения ко мне.

Отойдя от окна, направляюсь на террасу, по пути хватая телефон. Присев на один из шезлонгов, ставлю чашку на перила и нажимаю дозвон.

— Привет, милый.

— Привет, мам. — Наклонившись вперед, беру кружку.

— Брэ, Шон и дети едут с нами в Кордову.

— Мама, — вздыхаю, потирая лоб. — Лея беспокоится из-за ужина с тобой и папой, а теперь ты везешь еще и Брэ, которая, как мы оба знаем, с трудом держит язык за зубами даже в самых лучших обстоятельствах.

— Сестра скучает по тебе, и ты еще не познакомился с младшим племянником, — возражает она.

— Мне нужно, чтобы вы уступили. Я люблю вас, но это то, от чего я не откажусь.

— Ты ее любишь, — заявляет она.

— Она все та же Лея: женщина, в которую я влюбился пятнадцать лет назад, — тихо объясняю, надеясь, что слова дойдут до них. Я знаю, мама хочет как лучше, но при желании она может быть властной и пугающей.

— Я переживаю за тебя, — тихо говорит она, словно, наконец-то, поняла, насколько серьезно я настроен.

— Знаю, и я бы солгал, если бы сказал, что сам не обеспокоен, но, мама, если я добьюсь своего, Лея станет матерью твоих внуков. Мне нужно, чтобы ты поняла это, прежде чем вы с Брэ придете сюда и начнете ее обрабатывать. Она только что потеряла маму. У нее никого нет.

— Остин…

— Мне пора. Люблю вас. Увидимся в субботу. — Я отключаюсь, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще, а затем откидываюсь на спинку стула, раздумывая, не сказать ли Лее, чтобы она пропустила ужин.

— Привет. — Нежный голос Леи отвлекает меня от созерцания океана, я оглядываюсь на раздвижную дверь, где в проеме стоит она — босиком, одетая в мою теплую футболку.

— Иди сюда. — Тянусь к ней рукой, затем усаживаю ее себе на колени, растирая рукой обнаженное бедро. — Хорошо спала?

От ее улыбки и невнятного «да» в мою обнаженную грудь, сердце начинает биться сильнее.

— Брэ, Шон и дети приедут с мамой и папой.

— Великолепно, — говорит она, пока я пробираюсь ей под футболку, упираясь рукой в полукружья груди, мне нужно чувствовать ее кожу, и я ненавижу, что она так напряжена.

— Ты мне доверяешь?

— Да, — шепчет она признание, и расслабляется на мне, наполняя меня удовлетворением.

— Тогда ты должна знать, что я никогда и никому не позволю причинить тебе вред, ни физически, ни каким-либо иным образом.

— Я знаю.

— Хорошо. — Прижимаюсь носом к ее шее, наслаждаясь ее запахом — ваниль и я.

— Мне нужно принять душ. — Лея наклоняет голову в сторону, давая мне лучший доступ к шее, и я со стоном кусаю ее.

— Ты хорошо пахнешь, но душ — отличная идея.

Еще раз поцеловав ее в шею, приподнимаю с себя и несу в душ, где мы проводим следующий час, пока оба не чувствуем удовлетворение. Мое наслаждение больше, потому что из душа я выхожу с ее вкусом на языке.

***

— Как у вас дела с Леей?

Смотрю на Бена, потом ставлю пиво на перила террасы, где, клянусь, как только ночи станут теплее, овладею Леей сзади, пока она будет смотреть на открывающийся вид.

— Судя по твоему отсутствующему взгляду, я догадываюсь, что у вас все хорошо, — бормочет он.

— Кажется, дела идут лучше, но я не могу избавиться от ощущения, что что-то не так. — Отвожу от него взгляд и смотрю на горизонт. Под поверхностью что-то есть, чего я просто не могу понять, и незнание этого сводит меня с ума.

— Может, тебе пора рассказать ей о том, как поступила ее мама.

— Не могу. — Тру лицо руками. — Не хочу быть тем, кто расскажет ей это дерьмо, и я понимаю, как это хреново — злиться на мертвую женщину, но все равно чертовски зол на Джози за то, что она не призналась Лее при жизни. Меня разрывают противоречивые чувства, потому что я знаю, Лея сомневается в нас. Вижу это по тому, как она иногда смотрит на меня. Знаю, она хочет спросить, почему я так за ней и не приехал, но боится моего ответа.

— Как думаешь, что будет, когда она узнает?

— Она развалится на части, а так как Джози больше нет, мне придется самому собирать осколки, — ворчу я.

— Я знаю, почему она это сделала, но понимаю причину твоей злости, и, поверь, согласен, что, не признавшись, она, вроде как, поимела тебя.

— Ага.

— От бывшего есть новости?

— Лея разговаривала со своим адвокатом, по возвращении в Монтану он подписал бумаги.

— Значит, она от него избавилась?

— Эта часть ее жизни закончилась, брат.

— Хорошо, — хмыкает он, откидываясь на спинку стула. — А теперь приедут твоя мама и сестра и разворошат это дерьмо?

Я усмехаюсь.

— Точно. Ты же знаешь маму. Я предупредил ее, чтобы она не волновалась.

— Будто она послушает. — Бен качает головой, зная мою маму так же хорошо, как и я, потому что с тех пор, как нам исполнилось шестнадцать, и отец выгнал его из дома, он фактически жил с нами.

— Знаю, но не оставлю Лею из-за семьи.

— Не думаю, что тебе следует это делать.

— А я и не смогу. Знаю, она боится остаться одна. — Делаю глоток пива и ставлю бутылку на бедро. — Я хочу, чтобы Лея была счастлива, хоть и не представляю, понимает ли она, что часть ее счастья зависит от людей, которые о ней заботятся.

— Не могу себе представить, чтобы у Леи не осталось друзей в Монтане.

— Она сказала, что большинство из них были друзьями ее и Кена. Похоже, некоторые знали, что у него роман, но не говорили ей об этом, — делюсь я.

— Господи, какого хрена происходит с людьми?

— Понятия не имею.

— Что же, если ты когда-нибудь услышишь, что Ронда мне изменяет, лучше расскажи мне или я, черт возьми, надеру тебе задницу.

— Заткнись нахрен. Мы оба знаем, что этого никогда не случится, — усмехаюсь я.

— Просто говорю, — рычит он, так сжимая бутылку, что костяшки пальцев белеют, словно даже мысль о Ронде с другим мужчиной выводит его из себя настолько, что он может что-то сломать.

— Она скоро родит тебе ребенка, — напоминаю я.

— Да, слава яйцам. — Бен расслабляется, и я смеюсь. — А ты?

— Что я?

— Сколько времени пройдет, прежде чем ты объявишь, что Лея беременна?

— Учитывая, что это должно было произойти еще пятнадцать лет назад, надеюсь, не очень долго, но сначала мне нужно найти способ уладить все между нами, а потом надеть ей на палец кольцо.

— Ты найдешь способ.

— Должен, от этого зависит наше будущее, — бормочу, когда его телефон начинает звонить.

— Это Лея. — Бен хмуро глядит на телефон в руке и, проведя пальцем по экрану, прикладывает его к уху. Через динамик доносится взволнованный голос Леи, Бен слушает, затем встает и заходит в дом. Поднявшись, иду за ним, слыша его рык: — Уже еду. Скажи ей, что я скоро буду.

— Что происходит? — спрашиваю, запрыгнув на пассажирское сиденье его грузовика и захлопнув дверцу.

— У Ронды начались схватки. Лея сейчас везет ее в больницу.

— С ней все в порядке? — нервно спрашиваю я.

— Она кричала, чтобы я тащил туда свою задницу, или она отрежет мне яйца, так что, думаю, да, — говорит он, проводя дрожащей рукой по волосам и сильнее вдавливая педаль газа.

— Мы меньше чем в пяти минутах от места, и если ты угробишь нас до того, как мы туда доберемся, Ронда разозлится.

Бен чуть отпускает педаль газа и поворачивает в сторону города, мы едем все еще быстро, но уже не так, как раньше. Только подъезжаем к перекрестку, ведущему к больнице, я ему говорю:

— Остановись перед зданием, я припаркую грузовик, а ты отправляйся внутрь.

— Спасибо, мужик, — говорит он, и как только мы подъезжаем к больнице, он открывает дверцу, к счастью, не забыв поставить машину на ручник, прежде чем выбраться из нее и забежать внутрь.

Припарковав грузовик, захожу в здание и вижу в коридоре Лею, разговаривающую с доктором Рубином. Ускоряю шаг, когда его рука скользит к ее щеке, а затем останавливается на плече, рядом с тем местом на шее, на котором я оставил метку.

— Детка, — говорю я, сокращая расстояние между нами, и слово больше походит на рычание. Она поворачивает голову в мою сторону и, ничего не говоря доктору Рубину, бросается ко мне.

— Ш-ш-ш. — Обнимаю ее, замечая, как сильно она дрожит. — Что случилось?

— Ничего, все прекрасно. Я доставила ее сюда вовремя.

— Ты дрожишь, — констатирую, проводя ладонями по ее рукам. Лея откидывает голову назад, расплываясь в прекрасной улыбке.

— Это у меня от прилива адреналина, так мне только что сказал Кит.

Я хмыкаю, она улыбается еще шире и, подавшись вперед, прижимается лбом к моей груди.

— Бен с Рондой? — спрашиваю, и она кивает, затем снова поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Да, когда ее разместили в палате, у нее уже произошло раскрытие до восьми сантиметров.

— Так что произошло?

— Мы смотрели фильм, я ушла, чтобы приготовить попкорн. Когда вернулась, она лежала на кровати, согнувшись и держась за живот. Сказала, что воды отошли. Я собиралась вызвать «скорую», но она начала со мной спорить, пока я не согласилась отвезти ее на своей машине. Я гнала как сумасшедшая, чтобы добраться сюда, боясь, что мне придется принимать роды.

Посмеиваясь, растираю ей спину, бормоча:

— Детка, ты отлично справилась.

— Как дела, приятель? — спрашивает Кит, опуская руку мне на плечо, когда я поворачиваюсь, чтобы отвести Лею к одному из стульев в холле.

— Хорошо, а у тебя?

— Хорошо. — Он пожимает плечами, смотрит на Лею, потом снова на меня, но в его взгляде на нее я ничего не замечаю — ни страсти, ни желания, только беспокойство, как у обычного друга. — Лея, с тобой все будет в порядке?

— Остин здесь, — говорит она, будто, чтобы все было хорошо, ей нужен только я.

Засунув руки в карманы, Кит наблюдает, как я сажусь на стул и вместо того, чтобы усадить Лею рядом, притягиваю ее себе на колени.

— Доктор Рубин, можете подойти? — спрашивает высунувшаяся из двери напротив медсестра.

— Конечно. — Он кивает, направляется к палате, заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Десять минут спустя в тишине коридора разносится громкий крик младенца.

— О, боже, — шепчет Лея, соскальзывая с моих колен на стул рядом. Обняв меня, она склоняет голову мне на плечо, и мы слышим громкий крик, доносящийся с расстояния в несколько футов.

— Он — само совершенство, — говорит Бен, выходя в коридор и замечая нас. Я встаю и иду к лучшему другу, обнимаю его и хлопаю по спине. — Я — отец, — говорит он.

В его глазах вижу слезы гордости.

— Ты будешь отличным отцом. Поздравляю, Бен, — говорит Лея рядом со мной, взгляд Бена опускается на нее, и он подхватывает ее на руки и кружит, отчего ее смех эхом разносится по коридору.

— Спасибо, что привезла ее, — говорит он, целуя ее в висок.

— Я не хотела принимать роды, — ворчит она, когда снова оказывается на ногах, а мы оба смеемся.

— Врачи сейчас его моют. Как только скажут, что все в порядке, я проведу вас к нему, — говорит он, с тревогой глядя на дверь.

— Иди к семье, брат. Мы будем здесь, — говорю, и он, кивнув, направляется обратно в палату. Я тащу Лею обратно к стульям и усаживаю, обнимая, пока мы ждем.

Когда выходит доктор Рубин, мы оба встаем и направляемся к нему.

— Мама и малыш чувствуют себя отлично. Бен говорит, вы можете зайти, — заявляет он, похлопывая меня по плечу и, улыбнувшись Лее, уходит.

Когда мы входим в палату, Ронда лежит на койке, ее волосы заплетены в косу, одеяла высоко подняты. Бен стоит, держа в руках маленький сверток, и разговаривает с доктором, а медсестра, вызвавшая доктора Рубина, в стороне заполняет какие-то бумаги.

— Привет. — Лея подходит к Ронде, наклоняется и целует ее в щеку, я иду следом и делаю то же самое.

Бен с сыном на руках приближается к нам. Склонившись к его личику, он смотрит на него и тихо разговаривает.

— Брэден, хочу познакомить тебя с твоими крестными, Леей и Остином, — говорит Бен, заставляя Лею резко вдохнуть.

— Правда? — спрашивает Лея, и Бен переводит взгляд с нее на Ронду и обратно.

— Лучше людей и не придумать, — тихо говорит он.

— Я сейчас заплачу, — сетует Лея, и я слышу, как смех Ронды смешивается со смехом Бена, когда он вкладывает Брэдена в руки Леи. Вид ее с ребенком, даже если он не наш, вызывает в груди такую сильную боль, что мне трудно дышать.

— Он такой красивый, такой идеальный, — шепчет она, проводя пальцем по его мягкой пухлой щечке.

— Он — совершенство, да? — с гордостью говорит Бен, проводя пальцем по другой щечке. — Малышка, у нас получаются милые дети, — бросает он Ронде через плечо.

— Знаю, — улыбается Ронда, и Лея поворачивается ко мне. Я забираю его у нее, держа высоко у груди. Он такой маленький, что я, наверное, мог бы удержать его одной рукой. Ладонь Леи на моей руке притягивает мой взгляд. Я еще никогда не видел на ее лице столько нежности, а в глазах застыло выражение, которое говорит, как сильно ей этого хочется — собственной семьи.

Когда ее взгляд, наконец, останавливается на мне, еле заметная, грустная улыбка растягивает губы Леи. Хочу сказать ей, что однажды у нас тоже все будет, но молчу. Вместо этого наклоняюсь вперед и нежно ее целую, затем отстраняюсь, чтобы посмотреть на спящего Брэдена. Он надувает губки, и прежде чем успеет проснуться и заплакать, я передаю его маме, а затем целую ее в щеку, ласково говоря:

— Ты молодец.

Ронда улыбается и смотрит на ребенка, потом на Бена. Я знаю, они и не представляли, что такова будет их жизнь. Бен легко относился к отношениям и не остепенился, если бы не Ронда. Она изменила для него все, так же как он изменил все для нее. Я был счастлив за обоих друзей, они заслужили этот момент.

— Мы, наверное, лучше пойдем и оставим вас устраиваться. — Забираю Лею из рук Бена и обнимаю ее.

— Вам что-нибудь нужно? — спрашивает Лея, наблюдая, как Бен садится на стул рядом с койкой Ронды.

— Нет, у нас все есть. Еще раз спасибо, Лея, что привезла ее сюда.

— Либо привезти сюда, либо принять роды, и второй вариант мне не очень-то улыбался, — говорит она, заставляя нас всех смеяться.

— Мы заедем завтра, — говорю, когда Лея подходит к Ронде, чтобы поцеловать ту в щеку, после чего отступает ко мне и берет за руку.

Как только мы выходим из палаты, обнимаю Лею за плечи и веду из больницы к ее машине, поскольку мы приехали сюда на грузовике Бена.

— Давай заедем к тебе домой, чтобы ты могла взять вещи для ночевки.

Она смотрит на меня, румянец касается ее щек, заставляя меня задуматься, о чем она думает.

— Я собрала сумку. Она в багажнике, — тихо говорит она, отводя от меня взгляд.

— Почему это тебя смущает? — спрашиваю, касаясь ее щеки.

— Не хочу, чтобы ты думал, что я рассчитывала остаться у тебя.

— В какой бы постели я ни спал, хочу, чтобы ты была рядом, — объясняю просто.

— Не хотела надумывать, — бормочет она себе под нос, вытаскивая из кармана ключи.

— Думы прочь, ягненочек. — Забираю ключи у нее из рук и шлепаю по попе.

— Я умею водить.

— Знаю, что умеешь, когда меня нет с тобой в машине, — замечаю я.

— Это просто смешно. — Лея

хмуро смотрит на меня.

— Садись в машину.

— Или что? — спрашивает она, скрестив руки на груди и сверкая глазами.

— Или я тебя туда усажу.

— Этому не бывать.

Я останавливаюсь у пассажирской дверцы, а она обходит машину спереди и встает с водительской стороны.

— Лея, — предупреждаю через крышу машины.

— Остин, — передразнивает она мой тон.

— Садись в машину.

— Заставь меня, — говорит она, и я начинаю обходить машину сзади, но прежде чем добираюсь до нее, она срывается с места и бежит через парковку.

— Лея, садись в машину, — кричу ей вслед, когда она лавирует между припаркованными машинами.

— Дай мне сесть за руль, — кричит она в ответ и мечется взад и вперед от одной стороны красного «Бьюика» к другой, словно пытаясь вывести меня из себя.

— Когда я до тебя доберусь, то отшлепаю за это, — предупреждаю, замечая, как в ее глазах что-то мелькает.

— Не отшлепаешь.

— Не беспокойся, детка. После я заставлю тебя кончить, — говорю ей, и ее глаза сканируют парковку, будто ищут поблизости того, кто мог бы услышать мои слова, это дает мне достаточно времени, чтобы ее поймать, до того как Лея сможет снова от меня улизнуть. Я перекидываю ее через плечо, она брыкается, и я шлепаю ее по заднице один раз, достаточно сильно, чтобы привлечь внимание.

— Ты только что меня ударил, — шепчет она, ее тело на моем плече застывает.

— Я шлепнул тебя, детка, здесь большая разница.

— Ты… ты…

Я потираю место шлепка, а затем просовываю руку между ее ног. Даже сквозь джинсовую ткань ощущаю жар. От моего прикосновения она резко вздыхает, но больше ничего не говорит, я усаживаю ее в машину и пристегиваю, после чего направляюсь к водительской дверце.

— Лея, прекрати, — говорю через стекло, нажимая кнопку разблокировки на пульте, но дверь не открывается, потому что она держит замок с моей стороны.

— Скажи, что не будешь меня шлепать, — кричит она.

— Лея, отпусти, — кричу в ответ.

— Нет, скажи мне.

Я наклоняюсь, чтобы мои глаза оказались на одном уровне с ее, и она могла бы видеть мое лицо, а затем рычу:

— Лея, считаю до трех.

— Я не боюсь тебя, волк.

— Ох, ягненочек, ты должна знать, такое меня заводит.

Мой член тверд как камень, я поправляю ширинку, чтобы молния не врезалась в кожу. Она убирает руку от замка, и я открываю дверцу. Не говоря ни слова, сажусь в машину, завожу мотор и отъезжаю. Ее тело на соседнем сидении напряжено, она тяжело дышит, что говорит мне, насколько Лея сейчас возбуждена. Клянусь, я чувствую запах ее сладкой киски.

Как только подъезжаю к дому, ее рука уже касается ручки дверцы, но прежде чем она успевает выйти, нажимаю кнопку блокировки.

— Поднимайся наверх, разденься и ложись на кровать лицом вниз.

— Ты не будешь меня шлепать, — снова шепчет она, но на этот раз слова полны желания, и я знаю, даже если Лея никогда не хотела этого раньше, сейчас ей этого хочется.

— Делай, что говорю.

Разблокировав дверь, наблюдаю за ее задницей, пока Лея входит в дом через задние двойные двери. Откидываю голову назад и пытаюсь взять тело под контроль, затем выхожу из машины и направляюсь внутрь, наполовину ожидая увидеть Лею на кухне, но во всем доме тихо. Перепрыгивая через две ступеньки, добираюсь до спальни и обнаруживаю Лею на кровати — лицом вниз, совершенно голой — ее идеальная попка манит, словно подношение.

Я иду к ней, по пути сбрасывая рубашку и ботинки. Добравшись до кровати, подтягиваю ее за бедра так, чтобы она ногами касалась пола, затем опускаюсь на колени между ее ног. Без предупреждения дважды шлепаю ее по заднице, по шлепку на каждую ягодицу, затем ласкаю место удара, слушая, как она стонет и водит руками по простыням, крепко их сжимая.

— Остин. — Мое имя слетает с ее губ хриплым стоном, устремляющимся прямиком к члену.

— Не разговаривай.

Шлепаю ее еще дважды; она извивается, встает на цыпочки, приподнимая попку выше. Она такая мокрая, что доказательство возбуждения покрывает ее бедра. Раздвинув ее ягодицы, утыкаюсь лицом между ног. Мое имя снова слетает с губ Леи, чем она зарабатывает еще один шлепок, на этот раз сильнее, заставляя ее конвульсивно сжиматься вокруг моего языка. Каждый раз, когда я чувствую, что она приближается к краю, я отстраняюсь ровно настолько, чтобы она была вынуждена спуститься с небес на землю.

Когда ее тело покрывают мелкие бисеринки пота, а ноги дрожат, я сильно шлепаю ее по заднице, раскрывая своему рту, и поглощаю, пока она не выкрикивает мое имя так громко, что звук эхом отражается от стен.

Лея обмякает, я расстегиваю джинсы и накрываю ее, входя так глубоко и сильно, что кровать скользит по деревянному полу. Я не останавливаюсь, пока не чувствую у основания позвоночника нарастающий оргазм, а ее киска сжимает меня, затягивая глубже, чем когда-либо. Еще два резких толчка, и я погружаюсь глубоко, кончая так сильно, что поджимаются пальцы ног.

Быть внутри Леи — не похоже ни на одно, когда-либо мною испытанное, чувство. Даже когда подростками мы занимались с ней любовью, это было нечто особое.

— Ты в порядке? — спрашиваю, как только снова обретаю голос.

— Не думаю, что смогу двигаться, — бормочет она, вжимаясь в меня задницей и заставляя стонать.

— Давай я приведу тебя в порядок и принесу нам поесть.

— Конечно, — бормочет она, и я улыбаюсь.

Выйдя из нее, слышу, как она разочарованно мяукает, и в ответ целую. Взяв Лею на руки, укладываю в постель, после чего иду в ванную и беру полотенце, чтобы ее вытереть. Когда выхожу, она, завернувшись в одеяло и закрыв глаза, лежит на боку. Вместо того чтобы ее разбудить, заползаю в постель позади нее, обнимаю и уплываю за ней в сон.

Глава 13

Лея

— Алло? — отвечая на домашний телефон, ставлю коробку, которую принесла с чердака, на кухонный стол и открываю ее.

— Могу я услышать Лею Лэм? — спрашивает женщина таким голосом, словно у нее простуда.

— Это я.

— Привет, Лея, меня зовут Эльза. Я работаю на Дугласа Пуласки, адвоката вашей матери, — говорит она, и я хмурюсь. Мама не упоминала, что у нее есть адвокат, но, как оказалось, за ней водилась привычка многое от меня скрывать.

— Чем могу помочь?

— Мистер Дуглас оставил мне завещание вашей мамы, так как весь следующий месяц будет отсутствовать в городе. К сожалению, я подхватила воспаление легких, и не смогла доставить его вам.

— Все в порядке.

— Не уверена, когда мне удастся это сделать. Если нужно, я могу отправить его по почте, но есть пара моментов, которые нам стоит обсудить, — объясняет она и сморкается.

— В документах содержится какая-то крайне важная информация? — спрашиваю, сочувствуя ей.

— Нет, ничего такого. В основном они связанны с домом и несколькими счетами вашей мамы.

— Значит, это может подождать. Просто дайте знать, когда вам станет лучше, тогда и поговорим, — соглашаюсь я.

— Спасибо за понимание, и очень сожалею о вашей потере. Ваша мама была удивительной женщиной.

— Спасибо, — бормочу, все еще не зная, что говорить, когда люди выражают свои соболезнования.

— Мы скоро все обсудим. — Она вешает трубку.

Положив телефон на стол, открываю коробку с надписью «Комната Леи». Сверху в темно-синей деревянной рамке лежит наша с Остином фотография, когда нам было по семнадцать. Пробегая пальцами по снимку, вспоминаю, когда она была сделана.

Мы с Остином провели весь день, ловя лосося и наблюдая за медведями. Когда вернулись домой, мама вышла на крыльцо и сфотографировала нас, потому что подумала: мило, что мы одеты почти одинаково, в джинсы, толстовки, шапочки и ботинки.

На фото видно, как сильна наша любовь, ее можно реально ощутить. Сильно прижавшись, мы стоим лицом друг к другу, моя голова откинута назад, подбородок упирается в его грудь, я обнимаю его за талию. Его голова склонена ко мне, рука обвивает мою шею, и даже в профиль я вижу, как тогда он мной восхищался.

Отложив фотографию в сторону, достаю из коробки следующую вещь, кладу ее рядом с рамкой, затем достаю то, что искала с самого начала. Мама подарила мне медальон в тринадцать лет, а я, покидая дом, его оставила. Открыв его, вижу фотографию мамы и папы, прижавшихся друг к другу щеками. Снимок был сделан в тот день, когда они узнали, что мама беременна мной.

— Детка! — кричит Остин, входя в кухню и пугая меня. — Какого хрена дверь не заперта?

— Я думала, тебя не будет до завтра, — говорю вместо ответа.

— Почему дверь не заперта? — повторяет он, игнорируя мой вопрос.

— Потому что это Кордова, и я забыла об этом. — Остин обнимает меня и приподнимает так, что мои ноги отрываются от пола.

— Мне плевать. Когда ты дома одна, убеждайся, что дверь заперта.

— Ладно. — Я закатываю глаза. — Я думала, тебя не будет до завтра, — повторяю, опуская руки ему на плечи.

— Да, но я выполнил свою норму раньше, поэтому разгрузился и приехал забрать тебя и отвезти домой, — говорит он, прижимаясь губами к моим губам и крадя мое дыхание. — Я скучал по тебе.

— Мы виделись сегодня утром, — напоминаю ему, улыбаясь.

— Я скучаю по тебе, даже когда ты в соседней комнате.

Мое сердце начинает биться сильнее; я так его люблю. Я его люблю, и понятия не имею, как это случилось. Это чувство подкралось ко мне внезапно, или, может, никогда и не переставала его любить, и любовь к нему, которую я хранила все эти годы, вернулась, выбив у меня почву из-под ног. У меня не было ни единого шанса.

— Что? — Он хмурится, и я понимаю, что только что сказала это вслух.

Дерьмо.

— Мне нужно купить новые брюки, — говорю, и его лицо становится еще более растерянным, в то время как мое краснеет.

— Тебе нужно купить новые брюки, — повторяет он, поднимая меня выше, пока я не обхватываю его ногами.

— Однозначно. — Я киваю и пытаюсь спуститься, но он стискивает меня крепче.

— Мне нравятся эти брюки.

— Я без брюк, — говорю я, потому что так и есть. На мне футболка и трусики. Я уже собиралась ложиться спать.

— На тебе мои любимые носки.

— Ты ненавидишь эти носки.

— Нет, я сказал, что хочу тебя в них трахнуть, и только в них, — рычит он, подходя к стене и прижимая меня к ней, одновременно стягивая мою футболку через голову, прежде чем оказаться внутри меня, продолжив демонстрировать свою сильную любовь к моим носкам — или ко мне в одних только носках.

***

— Что ты здесь делаешь?

Отрываю взгляд от объектива телескопа и смотрю на нежное от сна лицо Остина. Скрестив руки на голой груди, он плечом облокотился о дверной косяк, будто стоял там некоторое время, наблюдая за мной.

После того, как он взял меня у стены кухни в доме моих родителей, сказал собрать достаточно одежды, чтобы ее хватило на несколько дней, и что я остаюсь с ним в его доме. Я даже не стала с ним спорить, просто пошла в комнату и собрала сумку. Когда я закончила, он сидел за кухонным столом и смотрел на нашу фотографию. Он ни словом не обмолвился мне о ней, но я почувствовала перемену в его настроении.

Осознав, что я рядом, Остин взял у меня сумку и положил туда нашу фотографию в рамке. Когда мы приехали к нему домой, он первым делом поставил фотографию на каминную полку, а потом повел меня наверх и снова занялся со мной любовью, на этот раз медленно, словно стараясь запечатлеть этот момент.

— Я не могла уснуть, — отвечаю тихо.

Проснувшись час назад, я полчаса пялилась в потолок, после чего встала и спустилась вниз. Я не могла побороть желание ворочаться в постели, но мне не хотелось его будить, потому что знала, как мало он спит.

— Ты должна была меня разбудить, — говорит Остин, и, подойдя ко мне сзади, целует в местечко между шеей и плечом, щекоча бородой.

— Тебе нужно было выспаться, — говорю, обнимая его.

— И тебе тоже, — парирует он, зарываясь лицом мне в волосы.

— Я сплю лучше, чем когда-либо за долгое время, — признаюсь честно.

Остин стал моим личным рецептом снотворного. У него есть способность сделать все лучше и не дать моему разуму задуматься.

— О чем думаешь?

«Я скучаю по маме», — произношу мысленно, но не говорю. Я рада, что Остин разрешил мне остаться с ним в его доме; жить в доме родителей трудно. Тяжело, когда тебя окружают воспоминания. Странно находиться в доме, зная, что, хотя там все выглядит так же, как и до кончины родителей, они уже никогда сюда не вернутся.

— Ты скучаешь по маме, — догадывается он, и я киваю, чувствуя, как слезы наполняют глаза, а в животе возникает не проходящая тяжесть.

— Каждый день что-нибудь случается, и я думаю: «О, маме бы понравилось» или «Не могу дождаться, чтобы рассказать ей об этом», но ее здесь нет.

— Она всегда с тобой.

— Знаю, — соглашаюсь, касаясь найденного вчера медальона и потирая металл между пальцами. — Думаю, мне станет немного лучше, когда я получу ее пепел, — шепчу я.

Мама завещала свое тело науке, поэтому после смерти ее телом распоряжалась больница, и, в итоге, они отправят мне ее прах, но я понятия не имею, когда.

— Мы сможем взять твою лодку и развеять ее прах там, где нашли лодку папы?

— Конечно, детка.

— Спасибо. — Прижимаюсь к его теплой груди и принимаю утешение, что дарят его объятия.

— Увидела в телескоп что-нибудь интересное? — нарушает он молчание.

— Только звезды, — я улыбаюсь, и его пальцы впиваются в мои бока, заставляя смеяться. — После отъезда я иногда лежала под ночным небом и смотрела на звезды, гадая, делаешь ли ты то же самое.

— При каждом удобном случае, — говорит он, и у меня от слез щиплет в носу. — Но теперь ты здесь, со мной, так что мне уже не придется снова гадать, смотрим ли мы на одни и те же звезды.

— Я сейчас заплачу, — жалуюсь, и он целует меня в висок, а потом крепче обнимает. — Не терпится увидеться с семьей? — спрашиваю, когда он ведет меня внутрь и обратно к кровати, где укладывает меня себе на грудь.

— Да, с тех пор, как все переехали, я их не часто вижу.

— Никогда не думал переехать к ним поближе? — интересуюсь, бездумно выводя узоры на его коже.

— Нет, я люблю этот город и люблю этот дом. Не могу себе представить, что уеду отсюда.

— Ох.

— Ты передумала насчет того, чтобы здесь остаться? — тихо спрашивает Остин, но в его тоне безошибочно угадываются тревога и волнение.

— Нет. — Провожу ладонями по его рукам, которые почти до боли сжались вокруг меня, желая, чтобы он расслабился. — Я просто так спросила, — говорю с улыбкой, он хмыкает, ослабляя хватку. Лежа в его объятиях, прислушиваюсь к его ровному дыханию. Когда он засыпает, следую за ним.

***

Чего бы я только не отдала, чтобы вернуться к прошлой ночи и лежать в постели с Остином. Честно говоря, я предпочла бы оказаться где угодно, даже в тюрьме, чем сидеть за красивым новым обеденным столом Остина с его мамой, папой, сестрой Брэ и ее мужем.

Неудобство — слишком мягкое слово для того, что я чувствую. С того момента, как тридцать минут назад я пришла, слов было произнесено не много, но, мне кажется, слова не нужны, когда по выражению их лиц можно прочитать каждое невысказанное заявление.

Шону, мужу Брэ, так же неловко, как и мне, опустив голову, он смотрит в свою тарелку. Его жена не сводит с меня глаз больше, чем несколько секунд, словно ждет, что я либо слечу с катушек, либо растворюсь в воздухе у нее на глазах.

Мама Остина, поприветствовав меня очень тихим «привет», больше походившим на прощание, смотрела на сына так, словно он пригласил к ним на обед дьявола, в то время как отец Остина пытался поддерживать легкий настрой светской беседой.

— Остин сказал, что ты выкупила офис Ларри. Это правда? — спрашивает Брюс, отец Остина, делая глоток пива.

— Куплю через неделю, если все документы будут готовы, — легко объясняю я, слыша, как Шейла, мама Остина, хмыкает.

— На этот раз ты останешься здесь? — спрашивает она через мгновение.

Вот он — гигантский слон в посудной лавке — только что сел за стол и присоединился к нам за ужином.

— Таков план, — тихо говорю, чувствуя, как Остин почти до боли сжимает свою руку на моем бедре, будто тоже ждет, что я убегу.

— Хм, — снова хмыкает Шейла, переводя взгляд с сына на меня.

— Что-то новенькое для тебя, все эти разговоры о том, чтобы остаться, не так ли? — спрашивает Брэ, в то время как ее муж, бормоча что-то себе под нос, поворачивается, чтобы зыркнуть на нее.

— Просто спросила, — отвечает она, хмуро глядя на него.

Желание встать из-за стола так сильно, что мышцы напрягаются в предвкушении. Борюсь с этим чувством, делая глоток вина, стараясь не осушить бокал залпом. Мне не нужно, чтобы они думали, что я запойная, вдобавок к тому, что беглянка.

Понимаю, они вправе беспокоиться, но все равно ненавижу чувство, что они во мне вызывают: все страхи, испытанные мною в восемнадцать лет, каждый выбор, который я сделала, даже без всякой корысти.

— Осторожнее, — рычит Остин, когда я ставлю бокал на стол, стараясь, чтобы они не заметили, как дрожит моя рука.

— Все в порядке, — говорю, кладя руку поверх его на своем бедре и переплетая свои пальцы с его. — Я люблю вашего сына и брата, — говорю я, понимая, что глупо говорить это им, когда я даже не сказала Остину, что к нему испытываю, но чувствую, что застряла, и надеюсь, если выложу карты на стол, они поймут, как много он для меня значит.

— Знаю, что уехав, поступила глупо, но я была молода и не хотела, чтобы ему пришлось выбирать между мной и своей жизнью. Я боялась, что в один прекрасный день проснусь, а его не будет рядом, потому что он последует либо своим путем, либо тем, что выберу для него я, заставив жить так, как ему не хочется. — Я опускаю взгляд на стол, тихо бормоча: — Мне жаль, что я причинила ему боль.

Его рука на моем бедре сжимается, причиняя боль, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

— Извините, — шепчу я, встаю из-за стола и прохожу мимо диванов, которые привезли родители Остина. Темно-синий бархат выглядит потрясающе на фоне вида, открывающегося из окна, но из-за застилающих глаза слез, я проношусь мимо, ничего этого не видя.

Войдя в ванную, даже не включив свет, захлопываю дверь, и, соскользнув на пол, обхватываю руками коленям и прижимаюсь к ним лбом, пока тихие рыдания сотрясают мое тело. Глубоко, прерывисто дыша, пытаюсь наполнить легкие достаточным количеством кислорода, чтобы слезы утихли, но ничего не получается. Раздается стук в дверь, включается свет, и дверь открывается, а затем я перемещаюсь.

— Ш-ш-ш, — Остин притягивает меня к себе, сажает на колени, отчего я плачу еще сильнее.

— Прости, — выдыхаю я сквозь забивающие горло слезы.

— Детка, ты меня убиваешь.

— Ты должен быть со своей семьей, — всхлипываю я в его рубашку, а, поняв, что у меня никакой семьи нет, притягиваю его ближе к себе. Я одна дрейфую в море, борясь за каждый вдох, и никто не может меня спасти.

— Я люблю тебя, Лея. Всегда любил, и буду любить даже после смерти. Ты — моя семья, а я — твоя.

Его слова, наполняя легкие кислородом и вытесняя осевшую внутри темноту, так быстро вытаскивают меня на поверхность, что сердце разрывается.

— Как ты можешь говорить, что любишь меня после того, как я ушла?

— Потому что ты вернулась ко мне, — шепчет он.

Поднимаю голову и обнимаю его за шею, притягивая его губы к своим для поцелуя, которым, как надеюсь, покажу, как много он для меня значит, как сильно я его люблю. Оторвавшись от меня, он прижимается лбом к моему лбу.

— Я злюсь, что ты ждала до этого мгновения, чтобы сказать мне о своей любви, — говорит он, тянется рукой к рулону туалетной бумаги и, размотав, протягивает ее мне.

— Почему ты злишься? — смущенно спрашиваю, вытирая глаза.

— Это должно было стать одним из запоминающихся моментов, — говорит он, нежно гладя мою щеку.

Я улыбаюсь, удивляясь самой себе, затем наклоняюсь и трусь носом о его нос.

— Я не запомню то, как это сказала я, но воспоминание о том, как это говорил ты, унесу с собой в могилу.

— Клянусь богом, ты меня убьешь, — ворчит он, притягивая меня ближе, пока я не сажусь на него верхом.

Положив руки ему на плечи, опускаю лицо, пока наше дыхание не сливается. В этот момент мы оба молчим. Не знаю, что он думает или чувствует, но вижу, что он хочет мне что-то сказать, однако не знает, как это сделать.

— В чем дело? — шепчу я, передвигая руки, чтобы обхватить его лицо.

— Ни в чем, это подождет, — говорит он, улыбаясь, но замечаю, что улыбка не доходит до его глаз.

Прежде чем успеваю спросить, что подождет, он снова меня целует, поднимается и ставит на ноги. Поклявшись узнать все позже, подхожу к раковине и плещу немного воды на лицо, благодарная тому, что не нанесла много макияжа, и воспользовалась водостойкой тушью. Пока вытираю руки и лицо, он обнимает меня за талию, касаясь губами шеи.

— Тебе не обязательно туда возвращаться. Можешь подняться в комнату, или…

— Я не собираюсь прятаться, — говорю, глядя на его отражение в зеркале.

— Если ты туда вернешься, знай, что они будут вести себя наилучшим образом.

— Потому что ты их заставил, — хмурюсь я. Не хочу, чтобы они были добры ко мне ради него. Я хочу, чтобы они просто приняли мои извинения и жили дальше.

— Не из-за меня, из-за тебя. Ты только что вывернула всех за этим столом наизнанку.

— Мне…

Его руки сжимаются вокруг меня, обрывая извинения прежде, чем они успевают слететь с губ.

— Ты же не собираешься сказать, что сожалеешь об этом дерьме. Им следовало держать рот на замке. Они должны были доверять мне достаточно, чтобы понимать, я знаю, что делаю, и мне их вмешательство не нужно.

— Они любят тебя, — ласково напоминаю, и его взгляд смягчается.

Он качает головой и целует меня в висок.

— Готова?

Я снова киваю, и он берет меня за руку и выводит из ванной. Как только мы входим в столовую, разговор прекращается, и Шейла встает со стула, направляясь ко мне. Ее глаза покраснели, а губы припухли. Могу сказать, она плакала, и мне плохо от того, что причиной тому — я.

— Прости, Лея, — говорит она, беря меня за руку.

— Все в порядке, — машинально отвечаю я.

— Нет, не в порядке. — В ее глазах снова показываются слезы, и она неловко переминается с ноги на ногу, как ребенок, который не знает, что делать. — Можно тебя обнять? — шепчет она. Я киваю, она обнимает меня и всхлипывает. Я неловко похлопываю ее по спине, потом чувствую объятия еще одной пары рук, и тут же понимаю, что это Брэ, и она тоже плачет.

Удивительно, но во время наших объятий я не плачу. Я даже не знаю, какие эмоции испытываю. Затем к нам подходит отец Остина, оттаскивая жену, а следом за ним и Шон, который прижимает к себе Брэ.

— Нам очень жаль, Лея. Мы даже не подумали о том, что ты, должно быть, тогда испытала. Мы так расстроились тем, как ты ушла, что, увидев тебя сейчас, эмоции взяли верх, — говорит Шейла, вытирая глаза.

— Я понимаю, — говорю, заламывая руки и чувствуя неловкость от такого поворота событий.

— Мы можем начать все сначала? — спрашивает Брэ, а я смотрю на нее и кусаю губу, не в силах даже понять, что, черт возьми, происходит у меня в голове.

Часть меня хочет спросить «зачем?», пятнадцать лет назад мы даже не разговаривали. Тогда мы не были близки, и я не ожидала, что сейчас что-то изменится. Все, чего я жаждала, чтобы они взглянули на ситуацию с моей точки зрения, посмотрели на нее глазами молодой девушки, только что потерявшей отца из-за образа жизни, который вел и ее жених. Эта мысль причиняет боль, ударяя в самое сердце. Остин по-прежнему рыбачит, с ним все еще может что-то случиться. А я не знаю, стала ли я сейчас сильнее, чем была тогда.

— Лея, — голос Остина и его рука на моем бедре заставляют повернуть голову к нему. Вид беспокойства в его глазах наполняет грудь чувством вины. Я должна попытаться, ради него.

— Мы можем начать все сначала, — мягко говорю, глядя то на Брэ, то на Шейлу. Обе женщины кивают, но они все еще выглядят неуверенными в том, как себя вести, отчего я испытываю только еще большую неловкость.

— Давайте вернемся к ужину, пока дети не проснулись, — говорит Шон, разряжая напряжение в комнате.

— Налью себе еще бокал вина. Кто-нибудь чего-нибудь хочет? — спрашиваю, направляясь на кухню, потому что мне нужно еще несколько минут перед тем, как снова сесть с ними за один стол. Атмосфера, может быть, и разрядилась, но сердце все еще болит.

Услышав от всех «нет», иду на кухню, а потом взвизгиваю, когда меня разворачивают и, приподняв, усаживают на стол, рот Остина оказывается на моем, а его бедра — между моих ног. От первого же прикосновения его зубов к моей нижней губе я задыхаюсь и открываю рот. Его язык переплетается с моим, он запускает руку мне в волосы, оттягивая их назад, заставляя сердце трепетать. Не знала, что буду жаждать отдать кому-то контроль, но от прикосновений Остина каждая часть меня оживает. Когда он отрывается от моих губ, мы оба тяжело дышим, мои ноги крепко обхватывают его, а кулаки сжимают ткань его рубашки.

— Это за что? — спрашиваю я.

— Мне нужно было знать, что ты здесь, со мной.

— Что? — шепчу я.

Он чуть отстраняется, касается ладонью моей щеки и проводит большим пальцем по моим губам.

— Иногда в твоих глазах появляется такое выражение. Грусть и неуверенность. И когда я это вижу, у меня срабатывает инстинкт подхватить тебя и унести прочь от того, что вызвало это. — Он снова скользит большим пальцем по моим губам, его глаза ищут мои. — Ненавижу этот взгляд, детка.

Упершись лбом в его грудь, бормочу:

— Просто я не знаю, что сейчас чувствую.

— Все в порядке, — говорит он, водя ладонями вверх и вниз по моей спине, в попытке успокоить. Его прикосновение немного помогает, но теперь, когда мысль о его потере дала ростки, я не знаю, что делать. — Давай возьмем еще вина.

— Да, — соглашаюсь, спрыгивая со стойки и наблюдая, как он достает из холодильника новую бутылку и открывает ее.

— Готова?

Взяв его за руку, позволяю отвести меня обратно в столовую, где все ведут тихую беседу. Заняв место рядом с Остином, жду, пока он нальет мне вина, затем поднимаю бокал и делаю глоток, позволяя прохладной жидкости меня расслабить.

Сидя тихо до конца ужина, терзаюсь беспокойством. Беспокойством о том, что я, возможно, не сумею сопротивляться своим чувствам: желанию уцепиться за Остина, но в то же время и оттолкнуть.

Глава 14

Лея

Выложив на противень очередную порцию печенья, бросаю взгляд через двойные двери на террасу, где Остин разговаривает по телефону со своей мамой. Он закинул ноги на перила, рука с пивом покоится на животе.

Полторы недели назад я выкупила офис. В выходные мама Остина ошарашила меня, привезя стол из городского антикварного магазина, и грузовик полый канцелярских принадлежностей из Анкориджа. Она делает усилие, чтобы узнать меня, я делаю в отношении нее то же самое, только осторожно.

Оторвав взгляд от Остина, ставлю противень в духовку, затем беру с тарелки три печенья, заворачиваю их в бумажное полотенце и выхожу на террасу, сажусь рядом с Остином, протягивая два ему. Одними губами он произносит: «Спасибо», затем подтягивает мои ноги к себе, укладывая их на свои бедра, и продолжает разговор с мамой.

— Знаю, мам, — бормочет он, откусывая кусочек печенья и выглядя раздраженным. — Да, я тоже тебя люблю. Пока. — Он убирает телефон от уха и кладет его на стол рядом с собой, затем запихивает в рот остаток печенья.

— Все в порядке? — спрашиваю, когда он заканчивает жевать.

— Мама спросила, когда мы поженимся, — говорит Остин просто, будто сообщает, какого цвета небо, и кусочек печенья вылетает у меня изо рта, когда я практически ору: «Что?!»

— Она говорит, это неизбежно, так что мы можем перестать тратить время и просто покончить с этим.

— Покончить с этим? — повторяю в шоке, чувствуя, как у меня отвисает челюсть.

— Это ее слова, — говорит он, глядя на воду, которая приобретает красивый коралловый оттенок, когда солнце начинает садиться за островом сбоку от дома. — Я с ней согласен. — Его взгляд возвращается ко мне, останавливаясь, а лицо смягчается.

— Ты с ней согласен, — повторяю, потому что у меня больше нет слов.

— Я люблю тебя почти восемнадцать лет. Полагаю, можно с уверенностью сказать, что это не изменится.

Ладно, он прав. Мои чувства к нему не менялись; ну, они усилились и трансформировались в нечто другое, но я все также люблю его, даже больше, чем раньше. Но брак?

— Мы уже живем вместе, — заявляет он, заставляя меня хмуриться и качать головой. — Ты со мной каждый день. Не засыпаешь без меня, если только я не на лодке, и даже тогда ты остаешься здесь. Мы живем вместе.

— Ладно, мы живем вместе, — бормочу я. То есть, я, вроде как, в курсе. Моя одежда в его шкафу, но мы ни разу об этом не говорили. Это просто случилось.

— Ты не хочешь выходить за меня? — спрашивает он, изучая мое лицо.

— Нет, — говорю я, и его глаза наполняются негодованием. С ласковым выражением на лице встаю со стула, забираюсь к нему на колени и сажусь верхом. — Я хочу выйти за тебя и только за тебя, — мягко объясняю, проводя пальцами по его волосам.

— Чертовски верно, только за меня, — хмыкает он, заставляя улыбнуться, хватает меня за попу и еще крепче прижимает к себе.

— Но есть много чего, о чем мы так и не поговорили, — объясняю, обеспокоенно наблюдая, как сквозь его черты прорывается боль.

Он мотает головой, словно избавляясь от причины этой боли, а потом бормочет:

— Пока мы вместе, все остальное не имеет значения. — Остин подается вперед и нежно целует меня в губы, затем бережно берет мое лицо в ладони. — А теперь скажи, что будешь моей женой.

— Ты, правда, вот так просишь меня выйти за тебя замуж? Заставив дать тебе ответ? — я смеюсь, прижимаясь лбом к его лбу.

— Лишь бы ты согласилась, — Остин улыбается, потом его взгляд смягчается, и он отстраняется от меня. — Лея Лэм, ты выйдешь за меня замуж?

От слез щиплет в носу, и я на мгновение закрываю глаза, прежде чем снова открыть их и встретиться с ним взглядом.

— Я всегда была твоей, волк, так что ответ — да.

— Мы будем счастливы, ягненочек. — Обхватив мою челюсть, он нежно притягивает мой рот к себе, покусывая нижнюю губу, затем верхнюю, прежде чем запустить руку мне в волосы, намотав их на кулак, и наклонить мою голову в сторону, углубляя поцелуй.

— Что ты делаешь? — взвизгиваю, когда он поднимает меня, обнимаю его за плечи и обхватываю ногами его бедра.

— Несу тебя в постель, — бормочет он, унося меня наверх в спальню, где нежно занимается со мной любовью, прежде чем прижать к себе и заснуть.

***

— Остин, — хнычу, вдавливая пятки в матрас и прижимая бедра теснее к его рту, пока он поглощает меня. Я проснулась несколько минут назад, его лицо было между моих ног.

— Трахни мое лицо, Лея, — рычит он, подключая один палец, затем второй, вводя их глубоко в меня, затем поворачивая и достигая точки G.

— Я сейчас кончу, — стону я, моя голова откидывается назад, ноги смыкаются вокруг его ушей, захватывая его рот и пальцы, оргазм почти неожиданно пронзает мое тело, отправляя к звездам. Прихожу в себя от его толчка, он погружается глубоко, и я обхватываю его ногами, устремляя бедра вперед, в попытке побудить двигаться. Запутываюсь пальцами в его волосах, Остин наклоняет голову, втягивая сосок в рот, отчего из моего горла вырывается стон, он скользит руками по моей спине, приподнимая мой зад выше.

— Пожалуйста, двигайся, — хнычу я, надавливая пятками на заднюю поверхность его бедер, чтобы самой скользить вверх и вниз по его длине. — Да! — вскрикиваю, когда он выходит из меня, а затем глубоко врывается, снова и снова, достигая самых глубин. Остин устремляется к моим губам, рукой скользя вверх и обхватывая мою грудь, затем следуя вниз по животу, и его большой палец оказывается на клиторе.

Он ускоряет темп, толчки становятся отрывистыми, а затем его рот перемещается к моему соску, с силой втягивая, посылая в пах разряд тока, и меня сотрясает очередной оргазм, на этот раз сильнее первого. Я напрягаю конечности, когда мои внутренние мышца конвульсивно сжимаются вокруг него, втягивая глубже, стон от его оргазма вибрирует на моей шее.

— Доброе утро. — Остин поднимает голову и улыбается. Взгляд нежный, и в нем появился новый блеск, от которого я ощущаю покой.

— Доброе, — улыбаюсь в ответ, чувствуя, как глаза начинают закрываться.

— Спи, детка, — усмехается он, целуя и выходя из меня. Затем кровать проседает, и, услышав, как включился душ, я снова засыпаю.

***

— Я ухожу.

— Люблю тебя. — Глубже зарываюсь под одеяло, чувствуя, еще один поцелуй.

— Люблю тебя, детка. Увидимся через сорок восемь часов. — Дуюсь при этой мысли. Его смех ударяет по ушам, и я открываю глаза, чтобы посмотреть на него. — Не успеешь оглянуться, я буду дома. — Приложив мою ладонь к своей бородатой щеке, он поворачивает голову и целует ее, а затем, оттолкнувшись от кровати, встает, бормоча: — Веди себя хорошо.

— Ты тоже, — говорю, наблюдая, как он идет к двери спальни и закрывает ее за собой.

Несколько часов спустя вылезаю из постели и, спустившись на кухню, включаю радио, пока готовлю себе чашку кофе. Согнувшись над стойкой, потягиваю кофе и составляю список неотложных дел на сегодня. Нужно подключить воду и электричество в офисе, потом заехать в магазин за продуктами и купить все необходимое для дома, а еще посмотреть, есть ли в городе емкости для хранения сыпучих продуктов, потому что у Остина их нет. Зная теперь, что это будет и мой дом, я хочу приложить к нему руку.

Мне также нужно отыскать высокие стулья для кухонного островка, но у меня такое чувство, что нам придется отправиться за ними в Анкоридж. Подняв голову, смотрю на открытую гостиную и улыбаюсь, когда вижу почти нетронутый интерьер. Не могу дождаться, чтобы сделать этот дом нашим.

Прихватив с собой кофе, поднимаюсь наверх и принимаю душ. Выйдя, стягиваю волосы на макушке, не утруждая себя укладкой или макияжем. Подойдя к шкафу, беру джинсы и простую красную футболку, надеваю их, после чего отношу пустую чашку вниз, ставлю ее в раковину и обуваюсь у двери в ботинки. Выглянув в окно, замечаю громадные черные тучи, поэтому беру плащ, сумку и ключи от машины и направляюсь к машине.

Заруливая на стоянку продуктового магазина, смотрю через лобовое стекло вверх и вижу, как от надвигающихся грозовых туч небо становится еще темнее.

Когда я была в сервисной компании, девушка, занимавшаяся подключением электричества в моем офисе, сказала, что береговая охрана объявила о приближающейся буре, и по прогнозу ожидается штормовой ветер и волны высотой от пятнадцати до двадцати футов.

Как только распахиваю дверцу, внутрь врывается ветер, заставляя меня задрожать. Сунув сумку под мышку, быстро выхожу из машины и, кутаясь в плащ от ветра, бегу через стоянку.

— Привет, Лея, — говорит Дэн, менеджер магазина, когда я выкладываю товары на ленту конвейера.

— Привет, Дэн, как дела? Как Джейн?

— Хорошо, — он мягко улыбается. Дэн и его жена были первыми, кто зашел ко мне после маминой смерти, чтобы принести еду.

— Хорошо, — повторяю, всовывая карточку в считывающее устройство.

— Остин направляется в порт? — спрашивает он, глядя в окно. Проследив за его взглядом, вижу, что с тех пор, как я вошла в магазин, небо невероятно потемнело.

— Должен. Вероятно, береговая охрана разослала предупреждение всем. — Меня начинает охватывать беспокойство.

— Передавай ему от нас привет.

— Ладно, а вы с Джейн, как появится время, приходите к нам на ужин.

— Джейн будет рада, — мягко говорит он, протягивая мне пакеты. — Веди осторожно.

— Обязательно, — я улыбаюсь, выхожу из магазина и бегу обратно через парковку.

Завожу машину, но дождь льет как из ведра, так что ничего не видно, даже с включенными на полную мощность дворниками. Медленно двигаюсь в сторону дома, соблюдая особую осторожность, что превращает пятнадцать минут пути в тридцать.

Подъехав к дому, удивляюсь, что грузовик Остина не припаркован под навесом на своем обычном месте. Я решила, что, услышав предупреждение, он уже вернулся. Стараясь не думать об этом, иду в дом, чтобы разобрать покупки.

— Что за чертовщина? — Взглянув на часы, понимаю, что с моего возвращения домой прошло уже два часа. Взяв со стойки домашний телефон, набираю номер спутникового телефона Остина и слушаю гудок за гудком. «Лея, он, наверное, причаливает. Возьми себя в руки», — говорю себе, кладу трубку и включаю телевизор. Когда я смотрю канал погоды, глубоко внутри поселяется беспокойство.

Спустя час хождений взад-вперед по комнате и нескольких тщетных попыток дозвониться до Остина, набираю номер Ронды, чтобы узнать, не слышала ли она что-нибудь от Бена.

— Привет, а Бен вернулся? — задаю вопрос, как только она отвечает, даже не давая ей возможности заговорить.

— Он только что причалил и сказал, что скоро будет дома. Ты в порядке? — взволнованно спрашивает она.

— Я не могу связаться с Остином. Можешь спросить Бена, не слышал ли он его или, может быть, видел? — Остановившись, выглядываю в окно.

— Милая, — шепчет она, и я качаю головой. Мне не нравится этот тон; он него я чувствую себя глупой, что так беспокоюсь.

— Пожалуйста, просто дай знать, если он что-нибудь от него услышит. — Не дождавшись ответа, вешаю трубку. Слезы застилают взор, но я гоню их прочь, снова и снова шепча: — Он в порядке.

Расхаживаю взад-вперед с телефоном в руке, цепляясь за него, как за спасательный круг, и почти роняю, испугавшись раздавшегося звонка.

— Остин? — выдыхаю, прижимая трубку к уху.

— Лея, это Бен.

Сердце замирает, глаза устремляются к окну, но не видят ничего из того, что происходит снаружи.

— От него есть известия? — спрашиваю, руки начинают дрожать.

— Нет, я пытался связаться с ним по рации, но не смог.

— О, боже. — К горлу подступает желчь, и я думаю, меня сейчас вырвет.

— Лея, я уверен, с ним все в порядке. Вероятно, он бросил якорь и пережидает шторм.

— Наверное, ты прав, — шепчу, сильно зажмуриваясь. — Если он с тобой свяжется, пожалуйста, позвони мне.

— Лея, с ним все в порядке.

— Знаю. — Должно быть. Без вариантов. Мое сердце не вынесет еще одной потери. Раздробленные частички меня, собранные Остином воедино, слишком хрупкие, чтобы вновь пройти через такое.

— Почему бы до его возвращения тебе не побыть у нас?

— Нет, все хорошо. — Подойдя к окну, вижу, как безжалостно штормит океан.

— Хочешь, мы приедем к тебе? — спрашивает Бен почти в панике.

— Нет, со мной все будет в порядке. Поцелуй за меня Ронду и Брэдена. — Я вешаю трубку, слыша ругань Бена, прежде чем линия отключается.

Сев на диван и наблюдая за бурей, снова и снова продолжаю нажимать кнопку повторного набора номера. Каждый раз, не получив ответа, беспокойство растет, пока меня, с телефоном в руке, практически не начинает трясти от тревоги.

— Алло? — отвечаю на звонок.

— Лея.

— Ох, Бен.

— Эй, я просто хотел сказать, что несколько лодок пришвартовались возле Шелтер-Бэй. Уверен, Остин там.

— Откуда ты знаешь? — я практически умоляю.

— Туда ушло большинство лодок, которые оказались слишком далеко, чтобы добраться до порта, — объясняет он.

— Но ты не уверен, что Остин с ними, верно?

— Нет, — бормочет он, и дурное предчувствие усиливается.

— Он не отвечает, — говорю, смахивая со щек влагу.

— Уверен, из-за шторма трудно поймать сигнал.

— Наверное, ты прав. — Но даже для собственных ушей мой голос звучит неубедительно.

— Лея, он вернется домой.

— Хорошо, — отвечаю, ложусь на диван лицом к окну и прижимаю телефон к уху. — Позвони, если что-нибудь станет известно.

Я отключаюсь и снова набираю номер Остина, умоляя его ответить, но он не отвечает. Сколько бы я ни звонила, он не отвечает, и каждый раз чувствую, как все глубже погружаюсь в темноту, пока не тону в ней.

***

— Лея, детка.

Чувствую, как меня трясут, и распахиваю глаза. Остин стоит передо мной, одетый в ту же одежду, что и сегодня утром, когда он уходил, только она вся намокла, как и его волосы.

— Ты вернулся домой. — С рыданием бросаюсь в его объятия.

— Конечно, вернулся, детка. — Он нежно меня обнимает, садится вместе со мной, не разрывая объятий, и я плачу ему в рубашку, пытаясь убедить себя, что он со мной, что с ним все в порядке, но ничего не выходит. Хочу ему сказать, что мне страшно, что я не знаю, получится ли у меня, но не могу произнести ни слова. Единственное, на что я способна, — это сидеть и реветь.

— Пойдем в кровать, — мягко говорит он, поднимая меня и ведя наверх. Как только мы входим в комнату, он раздевает меня и укладывает в постель. Слезы продолжают тихо капать, когда я смотрю, как он снимает одежду, затем обходит кровать, приподнимает одеяло и, забравшись в постель, обнимает меня.

— Лея, я люблю тебя, — говорит Остин, заставляя меня плакать сильнее, тогда он крепче прижимает меня к себе и, поглаживая по спине, нашептывает успокаивающие слова.

Я лежу без сна, пока солнце не начинает вставать, дыхание Остина не становится ровным, а его рука не перестает меня гладить. Перекатившись, медленно выскальзываю из его объятий, даже не дав себе шанса взглянуть на него в последний раз, прежде чем подойти к шкафу и взять с полки одну из его футболок. Надев ее через голову, нахожу свои спортивные штаны, натягиваю их и тихо выхожу из комнаты, закрыв за собой дверь.

Направляясь к своей машине, пытаюсь бороться с бесконечным потоком слез, не прекращавшихся со вчерашнего вечера, едва видя что-то перед собой, завожу двигатель и еду обратно через город. Добравшись до родительского дома, мне физически приходится держать себя в руках, когда я захожу внутрь. Захлопываю дверь, мои ноги подкашиваются, и я сворачиваюсь в клубочек на полу и плачу.

Проснувшись, не сразу понимаю, что лежу на полу, а в дверь кто-то стучит. Встав на ноги, приоткрываю дверь и, выглядываю наружу, сталкиваясь лицом к лицу с незнакомой женщиной.

— Лея? — с озабоченным видом спрашивает она.

— Я могу вам помочь?

— Я Эльза. Я работаю на мистера Дугласа. Я пыталась до вас дозвониться, но с нашего последнего разговора мне это сделать не удалось, поэтому решила заехать к вам и проверить, не смогу ли застать вас дома.

«Дома? Я не дома. Мой дом с Остином», — думаю я, чувствуя, как к глазам подступает новая волна слез.

— Если я не вовремя, то могу приехать в другой раз, — тихо говорит она, изучая мое заплаканное лицо.

— Нет, прошу вас, все в порядке. — Я отступаю от двери, она входит, затем веду ее в гостиную и усаживаюсь в кресло напротив нее.

— Нам не так уж много нужно обсудить. — Улыбнувшись, она достает папку и начинает рассказывать про мамины активы и дом.

Я толком не слушаю, о чем она говорит. Я должна вернуться к Остину. Даже если бы мне предсказали мое будущее, и я бы знала, что завтра он умрет, то хотела бы провести с ним каждую минуту. Я не могу без него жить.

— Есть еще письмо от вашей мамы, — говорит она, и я, наконец, фокусируюсь на ней.

— Письмо?

— Да, извините, до сегодняшнего утра, пока не начала собирать документы, я о нем и не знала. В противном случае отправила бы по почте, — извиняется она, протягивая мне белый конверт с моим именем, написанным маминым почерком.

— Все в порядке, — бормочу, не в силах отвести взгляд от конверта в руках.

— Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, звоните, — говорит она, я киваю и, прижав письмо к груди, следую за ней к двери.

— Спасибо, Эльза.

Она оглядывается на меня и улыбается, бормоча «до свидания», когда закрываю за ней дверь. Прислонившись спиной к двери, открываю конверт, осторожно вынимаю письмо и разворачиваю его.

Моя дорогая, прекрасная девочка, если ты читаешь это, значит, мое время здесь закончилось, и я перешла к следующему приключению.

Жаль, что у нас не было больше времени. Времени на то, чтобы я могла сказать, как тобой горжусь, как поражена женщиной, которой ты стала. Что каждый проведенный с тобой день я понимала, что при жизни хоть что-то сделала правильно.

Еще я хочу извиниться; сказать, как мне жаль, что я не была сильнее, когда ты во мне нуждалась. Со смертью твоего отца половина меня умерла вместе с ним. С того дня я старалась быть мужественной, но мне было так страшно, что я позволила этому чувству подавить меня.

Я не хотела, чтобы тебя постигла та же участь, что и меня. Не хотела смотреть тебе в глаза, если что-то случится с Остином, поэтому сделала то, что считала правильным. Поступила так, как подсказывало мне сердце.

Я знаю, что Остин за человек, и знаю, что он, вероятно, не рассказал тебе о моем поступке, потому что не хотел, чтобы ты меня ненавидела, но я солгала вам обоим. Позволила моим собственным страхам ранить тебя сильнее, чем тебя могла бы ранить его возможная гибель.

Остин искал тебя, милая. И никогда не переставал искать. Видит Бог, я ему угрожала, велела держаться подальше, но он все время возвращался, умоляя меня сказать ему, где ты. Он не прекращал попытки, пока я не сказала ему, что ты живешь дальше, счастлива без него и ему нужно найти свое счастье.

В тот день я увидела, как в его глазах погас свет, тот же свет, что погас в твоих глазах, когда те же самые слова я сказала тебе.

Мне очень жаль, что я оказалась такой трусихой, и, надеюсь, со временем ты сможешь меня простить.

Я знаю, что если вы с Остином сможете во всем разобраться, то оба будете счастливы. Ты заслуживаешь счастья.

Я люблю тебя, Лея. Ты была той, кто поддерживал во мне жизнь, когда мне хотелось сдаться. Теперь пришло твое время, чтобы найти собственный свет. Ты лучше меня и твоего отца, и знай, что мы гордимся тобой.

С любовью, мама.

Я всхлипываю, и из глаз льется новый поток слез. И я наблюдаю, как письмо плавно приземляется на пол.

Глава 15

Остин

Потянувшись к Лее, моя рука хватает лишь пустоту, и я распахиваю глаза. Она никогда не вставала раньше меня, и, судя по ощущению холодных простыней, ее нет уже довольно долго. Вчера вечером, вернувшись домой, нашел ее, свернувшейся калачиком на диване, с мокрыми от слез щеками и потерянным взглядом. Я знал, это был тот момент, которого боялся, момент, когда буду вынужден заставить ее взглянуть в лицо своим страхам. Я не ее отец. Да, люди каждый день гибнут в океане, но вероятность того, что со мной там что-то случится, так же велика, как вероятность того, что меня собьет машина, когда я буду переходить улицу.

Вчера я знал, что она не в том состоянии, чтобы говорить о произошедшем, но глупо предположил, что сегодня утром она будет рядом, чтобы мы смогли все обсудить.

— Блядь. — Спустив ноги с кровати, поднимаю с пола джинсы и, встав, натягиваю их. — Лея! — кричу, открыв дверь спальни, но меня встречает тишина, натянув футболку, спускаюсь на кухню.

Я поцелую ее и скажу, что все будет хорошо, а потом отшлепаю за то, что она от меня сбежала.

Я не солгал Кену, сказав, что не отпущу ее. Она моя и так будет всегда, даже если ей придется каждый раз выходить со мной на лодке, чтобы — не дай бог — умереть вместе.

Я хватаю ключи со стойки и направляюсь к грузовику, сажусь и, заведя мотор, разворачиваюсь на подъездной дорожке, а затем направляюсь к дому ее родителей.

Дождь усилился, и я включаю дворники, ругаясь под нос, когда вижу, что после шторма часть дороги затопило. Я знаю, Лея проплакала большую часть ночи, и уверен, уйдя из дома до того, как я проснусь, у нее в голове творилось чёрт те что. Злюсь еще больше, понимая, что она вела машину в таком состоянии при плохой погоде. У нее не дерьмовая машина, но без полного привода, и с ней легко может что-то случиться.

Увидев приближающийся свет фар, притормаживаю, а потом замечаю машину Леи. Просигналив фарами, жму на тормоз и съезжаю на обочину. Ее машина останавливается в нескольких футах от моего грузовика, и прежде чем я успеваю открыть дверцу, она выскакивает из машины и бежит ко мне. Ее лицо в красных пятнах и слезах, от взгляда Леи все внутри меня сжимается. Она выглядит грустной, да, но в ее глаза вернулся свет. Спрыгиваю в грязь, и прежде чем успеваю подготовиться к удару, ее тело со всей силы врезается в меня, выбивая из легких весь воздух.

— Прости, — плачет она, ногтями впиваясь в мою кожу через футболку. — Я снова тебя бросила. Прости, — всхлипывает она, а дождь хлещет по нам, пропитывая влагой одежду.

— Детка, — нежно говорю, проводя рукой по ее мокрым волосам и прижимая ближе к себе.

— Ты н-не п-понимаешь, я так боюсь, что останусь одна, что убедила себя, если уйти первой, будет не так больно, ч-что со мной все будет в порядке, но я н-не в порядке.

Она утыкается мне в грудь, крепче обнимая руками.

— Лея, я не отпущу тебя, — наклонившись к ее уху, говорю я. — Я никогда тебя не отпущу, только не снова.

Она вскидывает голову, моргая грустными и влажными от слез глазами, а дождь льется на нас, смывая ее слезы. Взяв ее щеки в ладони, опускаю голову и целую ее, нуждаясь в том, чтобы она поняла, что я ее люблю и не отказываюсь от нас.

— Давай отвезем тебя домой. — Прижимаюсь лбом к ее лбу и чувствую, как она кивает.

— Моя машина. — Она икает, когда я помогаю ей забраться в грузовик.

— Лея, ты не в состоянии вести машину. Я отгоню ее на обочину и вернусь за ней позже, — говорю, утирая ей слезы.

Кивнув, она опускает голову и смотрит на свои колени. Взяв ее за подбородок, поворачиваю к себе, пока наши взгляды не встречаются.

— Я люблю тебя, Лея, — говорю ласково.

— А не должен бы, — шепчет она, разбивая мне сердце.

— Тебя невозможно не любить. Что бы нам ни пришлось пережить, мы сделаем так, чтобы этого больше не повторилось. — Отстранившись от нее, замечаю, как сильно стучат ее зубы, поэтому прибавляю обогрев салона. Захлопнув дверцу, подхожу к ее машине и отгоняю на обочину. Вернувшись в пикап, разворачиваюсь в направлении дома.

Не знаю, как справиться с тем, что творится в ее голове, но уверен, что мне нужно найти способ до нее достучаться. Это то, в чем ее мать должна была ей помочь. Она должна была заботиться о дочери. Понимаю, злиться на мертвую женщину — это полный пиздец, но я, черт возьми, в ярости не только за то, что она сделала со мной и Леей, но и за то, как она подпитывала недуг Леи, не понимая, что, позволив ей игнорировать настоящую причину, по которой дочь уехала из дома, ничем ей не помогла.

— Знаю, ты на меня злишься, — нежный, грустный голос Леи вырывает меня из мыслей, и я беру ее руку, переплетая наши пальцы.

— Я злюсь, что ты вела машину в таком состоянии, но, детка, я на тебя не злюсь. Я беспокоюсь за тебя.

— Я пыталась бороться с этим, — шепчет она.

— Знаю, но тебе больше не придется бороться в одиночку, — говорю, сжимая ее руку.

Подъехав к дому, выхожу из машины, направляюсь к пассажирской дверце и, открыв ее, беру Лею на руки и поднимаюсь с ней по лестнице. Я открываю и закрываю раздвижную дверь, и на всем пути вверх по лестнице через спальню и в ванную ее зубы не перестают стучать, а слезы литься. Ставлю ее на ноги, чтобы наполнить ванну. Когда оборачиваюсь, она пристально смотрит на меня, не зная, что делать.

Стянув футболку, бросаю ее в корзину для белья, затем делаю то же самое с ее одеждой и нижним бельем. Когда помогаю ей залезть в теплую ванну, из ее глаз по-прежнему текут слезы. Не знал, что человек способен столько плакать. Помогаю ей откинуться на бортик ванны, а затем беру из душевой кабинки шампунь и кондиционер. Как только смываю с ее волос шампунь и наношу кондиционер, она закрывает глаза, перестав стучать зубами.

— Ты не можешь снова оставить меня, Лея, — бормочу, чувствуя, как горло перехватывает от эмоций. Я могу справиться со многим, но оказаться без нее снова — с этим я больше никогда не хочу столкнуться.

— Прости, — всхлипывает она, перегибаясь через край ванны и обнимая меня за плечи.

Поцеловав ее волосы, отвожу от себя ее руки и, взяв кусок мыла, быстро мою, затем хватаю полотенце и вытаскиваю Лею из ванны. Несу ее в спальню и укладываю на кровать. Потом раздеваюсь и присоединяюсь к ней.

— Перед отъездом из дома ты с кем-нибудь разговаривала? Ты хоть когда-нибудь обсуждала с кем-то смерть отца? — интересуюсь я, ее тело почти полностью оказалось подо мной, и я знаю, больше она не убежит.

— Нет, не хотела об этом думать. — Лея крепко зажмуривается.

— Ты говорила с мамой о том, как его смерть повлияла на тебя? — спрашиваю тихо.

— Нет, я сказала ей, что должна уехать, и она предоставила мне эту возможность. До моего возвращения домой мы никогда о нем не говорили.

— Ага. — Покачав головой, наблюдаю, как грозовые тучи сменяются голубым небом.

— Я знаю, что она сделала, — шепчет Лея, и я, нахмурившись, склоняю голову, чтобы посмотреть на нее. Она медленно открывает глаза, встречаясь со мной взглядом.

— Что кто сделал?

— Мама… сегодня я получила от нее письмо. — Я киваю, и она прикусывает нижнюю губу. — Она солгала.

— Да, — соглашаюсь, прижимая ее чуть ближе.

— Я не хочу на нее злиться. — Она закрывает глаза.

— Детка, — тихо говорю я, и по ее щекам снова текут слезы.

— Я говорила ей, что хочу вернуться домой. Она сказала, что мне здесь делать нечего, что ты живешь своей жизнью.

Черт!

— Я так и не начал жить дальше, Лея. Я не мог этого знать, но всегда ждал, что ты вернешься ко мне.

— Ты — мой дом, — говорит она, выворачивая меня наизнанку. — Я не понимаю, как мне избавиться от этого страха, но знаю, что хочу. Я не мыслю жизни без тебя.

— Мы найдем кого-нибудь, с кем ты сможешь поговорить, — заверяю ее.

— Я не мыслю жизни без тебя, — повторяет она.

— Потом мы отправимся вместе на лодке. Найдем способ разобраться с этим, пока ты не почувствуешь себя достаточно сильной, — успокаиваю я, водя пальцами по ее волосам. — Но ты больше не уйдешь от меня, не поговорив. Единственные моменты в жизни, когда я боялся, были тогда, когда был вынужден думать о будущем без тебя. — Мне нужно, чтобы она поняла: я страшусь того же, что и она.

— Ты этого не заслуживаешь.

— Нет и ты тоже, детка. Это часть того, что тебе нужно уяснить: ты заслуживаешь счастья так же, как и все остальные. Мы заслуживаем счастья, Лея, чтобы начать совместную жизнь, завести детей, увидеть, как они вырастут. Мы оба этого заслуживаем, — последнюю часть я шепчу, и ее тело рядом со мной дрожит, новые слезы льются из глаз. — Слезы меня убивают, — говорю, целуя ее в лоб.

— Никак не перестану плакать. Не понимаю, что со м-мной не т-так.

— Тебе нужно многое отпустить. Можешь плакать сколько угодно, — отвечаю, кладя руку ей на живот.

Час спустя слезы все не утихают, она по-прежнему не спит, и я целую ее в лоб и отодвигаюсь.

— Детка, сейчас вернусь, — шепчу ей.

Она кивает, сворачивается клубочком и прижимает мою подушку к груди. Схватив спортивные штаны, натягиваю их, затем нахожу свой телефон и спускаюсь с ним вниз, где звоню Киту и спрашиваю, не может ли он привезти что-нибудь, что поможет ей уснуть. Когда я возвращаюсь наверх, она смотрит в окно и все еще плачет.

— Все в порядке? — спрашивает Лея, когда я протягиваю ей бутылку воды.

— Кит заедет и даст тебе что-нибудь, чтобы помочь уснуть.

Помогаю ей лечь обратно. Она кивает, но ничего не говорит, только пристально на меня смотрит. Через двадцать минут раздается звонок в дверь, и я снова целую ее в лоб, бормоча: «сейчас вернусь». Когда я добираюсь до кухни, Кит, засунув руки в карманы, с озабоченным выражением смотрит через стеклянную дверь.

— Она в порядке? — спрашивает он, когда я открываю дверь.

Проведя рукой по волосам, пожимаю плечами.

— Она не спит. Не имею понятия, много ли ты знаешь о нашей истории, но прошлой ночью я попал в шторм. Потребовалось некоторое время, чтобы добраться до порта, и к тому времени, как я вернулся домой, она пребывала почти в ступоре. С тех пор, а, может, и раньше, она все плачет и никак не уснет.

— Господи, — бормочет он, глядя на лестницу. — Хочешь, я ее осмотрю?

— Нет, не думаю, что сейчас это поможет.

Он кивает, а затем протягивает мне небольшой пакетик.

— Там две таблетки. Если после сегодняшнего ей понадобится еще, позвони, и я выпишу рецепт.

— Я ценю это, приятель.

— Без проблем. Дай мне знать, если что-нибудь понадобится.

— Обязательно.

Провожаю его взглядом до двери и возвращаюсь наверх.

— Что это? — спрашивает Лея, когда я протягиваю ей таблетку и бутылку с водой, которую раньше поставил на прикроватный столик.

— Снотворное, — говорю, убирая ей волосы со лба. Она кивает, кладет таблетку в рот и делает глоток воды. — Лея, все будет хорошо.

Я снова ложусь, притягивая ее к себе.

— Знаю.

Она прижимается ко мне, и я вожу пальцами вверх и вниз по ее руке. Только когда ее дыхание выравнивается, а тело расслабляется, чувствую, как расслабляюсь сам. Понимаю, пройдет какое-то время, прежде чем она придет в себя, но я знаю, только что мы пережили самый сильный шторм.

***

Повернув голову, окидываю взглядом Лею, стоящую у входа в гостиную. Ее волосы забраны кверху, глаза больше не красные от слез, но все еще выглядят сонными.

— Привет. — Ее мягкий голос омывает меня, и я перестаю помешивать суп и протягиваю ей руку.

— Детка, иди сюда.

Она медленно подходит ко мне, обнимает за талию и прижимается лицом к моей обнаженной груди.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — бормочет она, целуя меня туда, где бьется сердце.

— Хотел принести тебе поесть.

— Может, лучше поедим на воздухе?

— Конечно, неси миски.

Вытащив домашний хлеб из духовки, наполняю обе миски похлебкой из моллюсков и ставлю их на большие тарелки.

— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает она.

— Только воды, детка, — отвечаю и выхожу на террасу, где ставлю тарелки на стол и отодвигаю ей стул перед тем, как она садится.

— На воздухе так хорошо. — Она смотрит на океан, над которым только начинает садиться солнце.

— Пока ты спала, заходили Бен с Рондой. Сказали, что приедут через пару дней. — Наблюдаю, как она кивает, зачерпывает ложку и отправляет в рот.

— Ты рассказал им, что случилось? — неуверенно и печально шепчет она.

— Лея, посмотри на меня, — говорю я, ожидая, когда она поднимет на меня взгляд. — Я им не рассказал, но у тебя нет причин смущаться. Они твои друзья и беспокоятся о тебе. Вчера ты их напугала.

Лея кивает и снова опускает взгляд.

— Хочу спросить Ронду, не знает ли она кого-нибудь в городе, с кем я могла бы поговорить.

— Думаю, было бы неплохо, детка, — мягко соглашаюсь я.

— Мама рассказала тебе, что она сделала, не так ли? — спрашивает она, не отрывая глаз от пейзажа.

— Рассказала, — подтверждаю, чувствуя, как стискиваю ложку в кулаке.

— Когда? — не отстает она, и я отпускаю ложку и кладу руку ей на бедро. — Вот почему ты изменил свое мнение обо мне, о нас? — тихо спрашивает она, поворачиваясь ко мне вновь с глазами на мокром месте.

— Мы неизбежны, Лея. Даже если бы твоя мама сохранила свою тайну, я, в конце концов, пришел бы за тобой.

— Но… — Ее нижняя губа дрожит, я качаю головой.

— Никаких «но». — Я провожу большим пальцем по ее губам. — Когда я увидел тебя с Китом, мне захотелось выбить из него все дерьмо, а потом утащить тебя в туалет и трахать до тех пор, пока ты не скажешь, что ты моя.

— Ох, — очаровательно бормочет она.

— Это всегда была ты, Лея.

— Прости, что бросила тебя, — шепчет она, и я встаю со стула и присаживаюсь перед ней на корточки, нежно держа ее лицо в ладонях.

— Тебе не за что извиняться. Иногда дерьмо случается, но так ты узнаешь, что имеешь нечто хорошее, и не принимаешь это как должное. Детка, хотелось бы мне не упускать столько времени, но нам не под силу этого изменить, теперь все, что мы можем — это строить совместное будущее, делая каждый момент значимым. — Вытираю катящиеся по ее щекам слезы.

— Я больше не уйду от тебя.

— Это не имеет значения, даже если ты попытаешься, далеко все равно не уйдешь.

Она качает головой, и я вижу, как уголки ее губ приподнимаются.

— У нас все хорошо? — спрашиваю, и она кивает. Притянув ее за подбородок, нежно целую, бормоча: — Ешь, детка, — шепчу ей в губы, прежде чем вернуться на свое место.

К тому времени, как мы заканчиваем есть, солнце, уже опустившееся за горизонт, отбрасывает свет на террасу, поэтому я веду ее внутрь, по пути мы ставим тарелки в раковину, затем в гостиную к стене из окон и обнимаю.

— Именно в этом месте мы и должны были оказаться. — Я целую ее за ухом. — Ты… со мной.

Провожу ладонями по ее рукам, переплетая наши пальцы, поднимаю наши сомкнутые руки и опускаю их на оконное стекло. Оставляю ладони Леи там, а сам провожу руками по ее бокам, а затем вокруг, обхватывая грудь.

— Мы идеально подходим друг другу, — бормочу, целуя шею любимой, останавливаясь у уха, покусывая мочку, в то время как пальцами скольжу вниз, затем под футболку и вверх, обхватываю ее грудь и тяну за соски, заставляя ее стонать и прижиматься задницей ко мне. — Это мы.

Подавшись назад, смотрю на нас в отражении стекла, моя рука скользит вниз в ее трусики, через влажные складки, и нацеливается на клитор, заставляя ее наполовину закрыть глаза.

— Ты чувствуешь это, детка? — спрашиваю, дергая за сосок.

— Да… — шипит Лея, обнимая меня сзади за шею и еще больше наклоняя голову в сторону, давая мне лучший доступ к шее, где я облизываю и покусываю ее кожу. — Остин, — всхлипывает она, когда мои пальцы скользят внутрь, заполняя ее, пока большой палец быстро кружит по клитору.

Ее внутренние мышцы начинают конвульсивно сжиматься, она выкрикивает мое имя. Когда ее тело безвольно прижимается ко мне, мой член пульсирует, и я убираю пальцы, поднося их ко рту, вылизывая дочиста. Повернувшись в моих объятиях, она проводит языком по моей нижней губе, потянув ее зубами. Затем опускается передо мной на колени. Лея встречается со мной взглядом, облизывает губы, стягивает с меня штаны и обхватывает член рукой. Переведя свое внимание на мой член, двигает рукой по всей длине, затем снова встречается со мной взглядом, и ее маленький розовый язычок слизывает с головки выступившую каплю.

— Обхвати меня своим хорошеньким ротиком, детка, и соси, — говорю, проводя пальцами по ее волосам.

Она вбирает меня в рот, принимая полностью, лаская языком по всей длине, ее рука движется синхронно со ртом. Откидываю голову назад, пока она обрабатывает меня, и мои ноги начинают подгибаться.

— Черт, — стону, и когда опускаю взгляд вниз, от вида того, как я исчезаю между ее губ, зарываюсь пальцами глубже в ее волосы и ускоряю ее движения.

Почувствовав покалывание у основания позвоночника, поднимаю ее с пола, заставляя задохнуться от рывка, когда подхватываю ее на руки, прижимаю спиной к стеклу, сдвигаю трусики в сторону и глубоко вхожу.

— Ты распалилась от того, что взяла меня в рот, ягненочек? Черт, твоя киска так промокла, — рычу, проникая языком ей в рот, двигаю бедра вперед, входя в нее жестко и глубоко, пока не оказываюсь в ее жарком местечке по самые яйца.

Лея стискивает руками мои волосы, а я — ее задницу, поднимая и опуская. Когда желание кончить охватывает меня, отрываюсь от ее губ и смотрю ей в глаза.

— Так чертовски красиво. Это мы, детка. Именно в этом месте мы и должны были оказаться.

Я рычу, чувствуя, как содрогается киска, дергаю бедра вперед, наполняя ее членом. Пячусь к дивану, падая на него, все еще глубоко погруженный в нее, чувствуя, как мышцы сжимаются в такт ее сердцебиению, барабанящему мне в грудь.

***

— У вас все в порядке? — спрашивает Бен на террасе, пододвигая стул ближе ко мне.

Смотрю через стеклянные двери на кухню и киваю, наблюдая, как Лея держит на руках Брэдена и разговаривает с Рондой.

— Почти. Ей потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к тому, что я на лодке без нее, но теперь, когда она посещает психолога, ее беспокойство уменьшилось. С каждым днем становится все лучше.

— Не могу поверить, что вы уехали в Вегас и поженились, — бормочет он раздраженно, что только вызывает у меня улыбку.

— Я же говорил, что не собираюсь больше ждать.

— Знаю, но я бы с удовольствием поехал с вами, — дуется он, скрестив руки на груди.

— Брат, мы устроим вечеринку.

Улыбнувшись, делаю глоток пива и поворачиваю голову в сторону окна гостиной. Лея повесила над камином нашу свадебную фотографию, которая висит над той, что была сделана ее мамой много лет назад. Мы уехали в Вегас две недели назад, никто из нас не хотел больше ждать. Мы отсутствовали всего три дня, потому что нам обоим нужно было возвращаться на работу, но я пообещал Лее, что зимой мы проведем месяц на пляже по ее выбору. Я с нетерпением этого ждал. Она в бикини, попытки зачать ребенка — идеальный способ провести зиму.

— Ты такой подкаблучник, — бормочет Бен, вырывая меня из моих мыслей как раз в тот момент, когда Ронда зовет его. Встав, он направляется в ее сторону и обнимает за плечи. Качаю головой, зная, что он так же во власти своей жены, как я в своей.

— Ты в порядке? — спрашивает Лея, выходя на террасу. Я сажаю ее к себе на колени и целую, а потом смотрю, как она пьет мое пиво.

— Лучше и быть не может, — бормочу я.

Повернув ко мне голову, она всматривается в мои глаза.

— Я люблю тебя, Остин Вулф.

— Я тоже люблю тебя, волчонок, — говорю я, заставляя ее смеяться, она наклоняется и целует меня.

Эпилог

Проснувшись от легкого покачивания волн, раскачивающих лодку, смотрю на часы, понимая, что проспала чуть больше часа. Скатившись с кровати, опускаю ноги на прохладный деревянный пол, хватаю свитер, и, кутаясь в него, иду через кухню к лестнице.

Вид, который меня встречает, стоит каждого вдоха, за который я боролась. Остин стоит у борта лодки, между его раздвинутых бедер — наш сын Джейкоб, которого мы назвали в честь моего отца, и они оба держатся за удочку.

Словно почувствовав мое присутствие, Остин поворачивает голову в мою сторону, наши взгляды встречаются, и его лицо смягчается, когда его глаза скользят по мне.

— Привет, детка, — тихо говорит он, протягивая мне руку.

— Мамочка, шматри! Я ловлю рыбу.

Оторвав взгляд от мужа, смотрю на сына и с улыбкой направляюсь к ним. Как только подхожу достаточно близко, Остин обнимает меня за плечи и целует в шею.

— Что вы, ребята, ловите? — спрашиваю сына, проводя рукой по его лохматым, светлым, как у его отца, волосам.

— Пафтуса, — отвечает он, сосредоточенно кусая губы.

— Хорошо поспала? — спрашивает Остин.

Подняв голову к нему, отвечаю:

— Да.

Его взгляд становится еще мягче, рука скользит по моему животу, который только начал округляться, и бормочет: «хорошо», нежно целуя меня в губы.

— Люблю тебя, — говорю ему, чувствуя, что этих слов недостаточно. Каждый день я стараюсь дать ему часть того, что он дал мне, но как возможно отплатить человеку, вдохнувшему в вас жизнь?

— Я больше, детка, — Остин улыбается, целует меня в нос, потом наклоняется и говорит сыну: — Готов?

— Да, — отвечает Джейкоб, и они начинают сматывать леску, вытаскивая большого палтуса с глазами на макушке. Как только рыба оказывается на палубе, они вместе берут ее и выпускают в аквариум, а я стою рядом и наблюдаю.

— Парни, вы проголодались? — спрашиваю, видя, как они снова опускают леску в воду.

— Нет, — говорит Джейкоб, даже не потрудившись взглянуть на меня.

— Пойдем поедим. Мы вернемся и порыбачим после обеда, — говорит Остин Джейкобу, заставляя его хмуриться. Пусть ему всего четыре года, но рыбалка уже у него в крови.

— Но я не хочу есть, — жалуется он, когда его поднимают.

— Я взяла твое любимое печенье, и если ты пообедаешь со мной, я дам тебе два, — подкупаю я его.

— Если он не съест свой обед, могу я получить его печенье? — спрашивает Остин, когда мы спускаемся на кухню.

— Ты получишь свое печенье, — отвечаю с улыбкой, слыша рычание, исходящий из его груди, а затем чувствую его руку на своей заднице.

— Да, папочка, ты получишь свое печенье, — повторяет Джейкоб, заставляя меня смеяться, а Остина хмыкнуть.

***

Два года спустя

Прислонившись спиной к кухонному столу, с улыбкой наблюдаю, как Лея на террасе смотрит в телескоп. Налив ей бокал вина, беру пиво для себя, затем хватаю со стойки радионяню и открываю дверь.

— Они заснули? — спрашивает она, когда я сажусь и притягиваю ее себе на колени.

— Джози заставила меня прочитать ей три сказки, прежде чем окончательно отключиться, а Джейкоб уснул еще до того, как я вытащил его из ванны. — Наблюдаю, как ее взгляд смягчается. Так происходит всегда, когда мы говорим о детях. Поднеся пиво к губам, делаю глоток и протягиваю ей бокал вина.

— Мне нельзя, — тихо говорит она, и мой желудок сжимается.

— Ты опять беременна?

— Не делай удивленный вид. У тебя суперсперма, и все, что нам нужно сделать, это сказать, что мы готовы для следующего, и я беременею.

— Точно.

Я улыбаюсь, притягивая ее ближе, обрушиваясь на ее рот глубоким поцелуем, который вскоре заставляет Лею повернуться и оседлать меня. Пробегая руками по ее бедрам, под рубашку, отмечаю, что на ней только трусики и чертовы чулки, в которых я трахал ее больше раз, чем могу сосчитать.

— Черт, — рычу ей в шею, а затем усаживаю на перила, где под небом Аляски мы занимаемся любовью, а потом я уношу жену в постель.

Прислушиваясь к дыханию Леи, поворачиваю голову к окну и смотрю, как по небу пролетает большая падающая звезда. Двадцать шесть лет назад я загадал на звезду, чтобы Лея стала моей женой, на это ушло время, но мое желание сбылось. Я надеялся, что, кто бы сейчас ни загадывал желание на эту звезду, ему повезло бы так же, как и мне.

* КОНЕЦ *