Борьба за господство

Глава 17 Новые вопросы

Вадим толкнул тяжелую дверь лаборатории Исаева. Внутри пахло антисептиком и чем-то металлическим. В центре помещения стоял прозрачный контейнер с фильтровентиляционной установкой, а внутри фигура, прикованная к кушетке широкими ремнями. Скрипач. Его лицо было искажено смесью злобы и усталости, глаза двигались быстро, ловя каждое движение за стеклом, но тело оставалось неподвижным.

Исаев сидел за столом с несколькими компьютерными мониторами, вокруг лежали распечатки с анализами, пробирки.

— Ну, Артур, — начал Вадим, подходя ближе. — Что удалось выяснить? Насколько мы с ним похожи в генетическом плане?

Исаев перевел взгляд на Вадима, потом на лежащего в боксе альфу.

— Похожи больше, чем хотелось бы, — сказал он ровно. — Но и различия колоссальные.

— Конкретнее. По какому принципу Хронофаг вообще выбирает, кто становится альфой?

Иммунолог откинулся на спинку стула, потер переносицу и заговорил:

— Мы выделили целый ряд специфических последовательностей. Это не один ген и не два, а целый комплекс маркеров. Они связаны с регуляцией нейромедиаторов и формированием определенных нейронных групп. В норме у человека эти участки молчат или работают слабо. Вирус активирует их и перестраивает архитектуру мозга.

Вадим молчал, глядя на Скрипача. Тот, словно угадывая тему разговора, ухмыльнулся в ответ, но промолчал.

— Конкретнее, — повторил Вадим.

Исаев поднял одну из распечаток и показал на ней таблицу красными пометками

— Вот. Эти последовательности связаны с экспрессией белков, влияющих на работу дофаминовой и серотониновой систем. В результате появляется таламо-кортикальный транцептор. Вирус буквально перестраивает кору, выстраивает новые проводящие пути.

— У него, — Вадим кивнул на Скрипача. — Получилось вот это… Спятивший садист.

— Да. Но смотри, вирус использует то, что уже было заложено в психике носителя. У Скрипача изначально была выраженная психопатия. Плюс врожденное повреждение лобных долей, оно усилило дисбаланс. Логика разрушена, а эмоциональная агрессия, наоборот, гипертрофирована. Поэтому он стал таким.

Вадим нахмурился.

— А я?

Исаев пожал плечами.

— У тебя, напротив, укрепились функции контроля. Вирус активировал те же последовательности, но результат оказался иным: ты стал спокойнее, расчетливее, логичнее. По сути, твой мозг усилил собственные фильтры.

Он снова посмотрел на бокc.

— У Скрипача — хаос и одержимость бредовыми идеями. У тебя — система и холодный расчет.

Исаев развернул другую схему на экране ближайшего компьютера. Она отображала мозг в разрезе, с подсветкой отдельных участков.

— Смотри. У обычного зараженного вирус переписывает гены так, чтобы поддерживать организм на ходу: усиливает метаболизм, меняет мышцы, кости, запускает бесконечные циклы пролиферации. Но при этом он уничтожает когнитивный слой, разрушает лобные доли. Результат — зверь в человеческой оболочке.

Он указал на выделенную область между таламусом и корой.

— У альф-людей ситуация иная. Вирус активирует редкий набор последовательностей, отвечающих за развитие специфических нейронных ансамблей. Мы называем их условно «„модули управления“». Они формируют ТКТ систему, которая работает как ретранслятор.

Вадим нахмурился.

— Я это уже слышал сто раз в разных интерпретациях.

— Обычные зараженные теряют высшие центры, но сохраняют примитивные механизмы подражания и следования сигналам. Транцептор использует это и превращает альфу в источник команды. По сути, твой мозг стал в большей степени передатчиком, а их — приемниками. Таких, как вы — единицы. Причина в том, что эти комбинации последовательностей встречаются у ничтожного процента населения. У большинства они закодированы, спят. Но у тебя и у него они изначально активнее нормы, только в разной форме. Вирус просто нашел готовую площадку и достроил ее.

Вадим тихо произнес:

— То есть это не случайность.

— Нет, — подтвердил Исаев. — Хронофаг не бросает кости. Он ищет носителей с предрасположенностью, с «„узлами управления“». Остальные становятся мясом, вы — дирижерами.

Он сделал паузу и добавил:

— Разница лишь в том, что Скрипач изначально был психопатом. У него искаженные связи в префронтальной коре. Вирус усилил это и сделал его безумным вожаком. А у тебя — другой склад. Нейроны логического контура сохранились и укрепились.

Вадим выдохнул медленно, словно примеряя слова к себе. В памяти всплыл момент осознания себя альфой, как десятки тварей стояли вокруг него у дедовской дачи, не атакуя, а ожидавшие команды.

— Хорошо, с альфами понятно. Но объясни мне другое. Настя. Она ведь не альфа. Развитая, но не такая, как остальные. Почему она изначально сохранила часть себя? Почему вообще могла говорить и мыслить?

Исаев чуть приподнял брови, словно ждал этого вопроса.

— Я предполагал, что ты спросишь. С Настей ситуация особая.

Он развернул новую таблицу с пометками.

— Смотри. У нее тоже есть редкие последовательности, но не те, что у тебя и Скрипача. Условно говоря, вирус нашел в ее геноме «„нейронные островки“» с повышенной пластичностью. Они отвечают за сохранение долговременной памяти и за социальное взаимодействие. Обычно у зараженных эти зоны разрушаются. Но у нее Хронофаг пошел другим путем, встроился, не разрушив, а усилив.

Вадим всмотрелся в цифры и графики, но для него это были лишь линии и столбцы.

— Она изначально была особенной?

— Не совсем. У нее были задатки, но этого мало. Главное — внешний фактор. И этим фактором оказался ты.

Вадим нахмурился.

— Я?

— Твое бессознательное влияние. Транцептор альфы работает не только в одну сторону, он способен резонировать. Ты не просто отдаешь команды, ты формируешь поле, которое заставляет зараженных следовать заданным курсом. Когда ты общался с Настей, когда воспринимал ее как разумное существо, твой мозг фактически транслировал ей этот образ. Ее организм уловил сигнал и перестроил ее нейронные ансамбли под твои ожидания. По сути, ты захотел видеть в ней личность, и она ею стала.

— То есть если бы я смотрел на нее как на зверя, она бы и осталась зверем?

— С высокой вероятностью — да. Вирус адаптивен, он реагирует на среду и сигналы. Для обычных зараженных среда — это ульи, коллективное поведение. Для Насти средой стал ты. Поэтому ее организм пошел по пути реконструкции когнитивных функций, вместо их разрушения.

Вадим опустил взгляд. Перед глазами встали моменты их первых разговоров, ее глаза, в которых теплилось что-то человеческое. Теперь он понял, почему оно не угасло окончательно.

— Значит, — тихо сказал он. — Она сохранила разум, потому что я этого хотел.

— Вернее, потому что Хронофаг так отреагировал, — поправил Исаев. — Но результат именно такой. Настя стала исключением.

— Ладно. Теперь главное. Объясни, почему только альфы способны полноценно управлять ульями? Почему я могу хоть жопорукого ежа сделать, а субальфы в лучшем случае только пользоваться тем, что есть и использовать готовые решения?

— Ты затронул вопрос, к которому мы подбираемся уже месяцами. Улей — это не просто куча плоти. Это сложный, самоподдерживающийся биоконструктор. В норме ульи могут штамповать один-два вида сверххищников, залечивать раны простых зараженных, обеспечивать теплом, укрытием, синтезировать питательную массу, в редких случаях — провести незначительную модификацию организма: усилить кожу, изменить ферменты, добавить простейшие структуры вроде когтей или утолщенной кости.

Исаев сделал паузу.

— Но сознательное создание новых форм жизни — феи, минотавры, ульевые воины, доступно только альфам.

— Почему? — коротко спросил Вадим. — В чем секрет?

— Биохимия — лишь часть ответа. Мы выделили у вас особый комплекс белков-регуляторов, работающих как мастер-ключи. Они взаимодействуют с ретровирусными элементами Хронофага и активируют каталоги так называемых морфогенетических кассет. Эти кассеты хранят шаблоны древних морфологий — то, что в каверне формировалось сотни миллионов лет. Субальфы и омеги видят эти каталоги как заблокированные, их нейроны не умеют «„открывать“» эти записи. Альфы же могут запускать переписывание тканей по этим древним шаблонам.

Вадим кивнул, но на лице оставалось сомнение.

— И все? Белки и нейроны?

Исаев выдохнул, словно признаваясь:

— Не только. Я подозреваю, что здесь мы выходим за пределы чистой биохимии. Ваши ТКТ работают не только как внутренний ретранслятор. Мы зафиксировали странные электромагнитные всплески, когда ты взаимодействуешь с зараженными. Низкочастотные, но стабильные. Скрипач — то же самое. А еще у нас есть Дружок. Он альфа другого типа, но сигнал идентичен по структуре.

— Что за сигналы? — переспросил Вадим.

— Нечто вроде радиопередачи, только не в радиодиапазоне. Мы пока не знаем, что это. Слишком слабо для привычного ЭМ-поля, слишком специфично. Биополе? Эзотерика? Мне самому смешно это произносить, но физики, к которым мы обращались, разводят руками…

Исаев начал ходить по лаборатории:

— Возможно, ТКТ создает стоячие волны в тканях мозга. Возможно, он модулирует микротоки на уровне ионных каналов. Или формирует особую подпись — сигнатуру, которую вирусные клетки воспринимают как команду. Мы фиксировали даже изменения в распределении ионов кальция в жидкости улья, когда ты к нему приближался. По сути, альфы — это не только биологические, но и физические центры управления. Вы задаете частоту, резонанс, под который строится вся структура. Без вас улей — просто симбиотический организм, с вами — инструмент творения

Вадим молчал, пытаясь переварить слова. Механизм, дающий «„божественные“» возможности по работе с биоконструктором, скрыт глубже. Иногда я думаю: может, вирус использует принципы, которые мы еще не открыли. Биофотонная связь? Субклеточные колебания? Или что-то совсем иное. Мы стоим на краю науки, Вадим. И глядим вниз…

— Ну, ты опять уходишь в какие-то дебри.

— Смотри, — сказал он. — Мы моделировали процесс. Улей — не просто скопление тканей. Он — сеть. Каждая клетка, каждый кокон — узел, соединенный с другими через химические и физические каналы. Альфа — главный управляющий узел. Субальфы — это вторичные узлы. Они не могут создавать новые решения с нуля, но умеют использовать уже созданные альфой. Если в улье альфа однажды научился выращивать, скажем, хитиновый панцирь или костные иглы — эта схема записывается в матрицу улья. После этого субальфы могут тиражировать эту модификацию, даже без прямого участия альфы.

— Я знаю. Ничего нового ты не открыл.

— Это и есть величайший прорыв, — кивнул Исаев. — До появления субальф ульи были полностью зависимы от альф. Смерть альфы приводила к деградации улья. Теперь, если альфа создал модификацию и улей ее «„запомнил“», субальфы способны поддерживать процесс. Они как младшие инженеры на стройке, у которых есть чертеж, но нет права его менять. Понимаешь, что это значит? Хронофаг строит эволюционную инфраструктуру. Альфы — создатели, субальфы — хранители, омеги, ходоки, развитые — материал. Это сложнейшая система, которая может выжить даже при потере части управляющих элементов. Вирусная экосистема накапливает морфогенетическую библиотеку, но при этом для качественного скачка все равно нужен источник импульса. Только альфа может запускать крупные перестройки. Субальфы — как инженеры без доступа к исходному коду.

— То есть я — ключ, который может переписать все.

— Да, — сказал Исаев. — И таких ключей на планете, может быть от силы несколько десятков, в лучшем случае сотни.

Он повернулся к Вадиму.

— Ты понимаешь, какой властью обладаешь?

— Угу.

— Теперь о сверхпрыгунах. Мы их классифицируем как альфа-предаторных форм. По сути, это продукт ульев второго поколения — специализированный хищник, выращенный для координации и управления роем. У обычных прыгунов имеются лишь зачатки когнитивных функций. Они умны по-своему: могут координировать атаки, имитировать звуки, устраивать засады. Но это уровень стаи волков, не более. Дружок — совсем другое.

— Я и сам заметил.

— Его нейронная активность уже выходит за рамки всех моделей. У него формируются новые зоны ассоциативной коры, нехарактерные даже для людей. Мы проверяли, его когнитивный потенциал растет с каждым днем.

Исаев сделал паузу, потом произнес:

— Это опять твое влияние, Вадим.

Вадим прищурился.

— Разве? Я думал, что лишь раскрыл в нем то, что было, просто задал вектор развития.

— Ты, как альфа, задаешь матрицу. Твое бессознательное, твой транцептор. Когда ты впервые «„принял“» Дружка не как зверя, а как соратника, вирус уловил это. ТКТ резонировал и перестроил его мозг под твои ожидания — так же, как с Настей, только в более радикальной форме. Мы думали, что это ограничено людьми. Что вирус может лишь немного «„подправить“» когнитивные функции у зараженных. Но Дружок — доказательство обратного. Интеллектом он давно оставил позади девяносто процентов людей.

Вадим нахмурился.

— И что будет дальше?

Исаев посмотрел на него долгим взглядом:

— Если тенденция сохранится, он превзойдет меня. Возможно, нас обоих. Понимаешь, Вадим, мы сталкиваемся с чем-то новым. Это не просто сверххищник. Это существо, которое в буквальном смысле эволюционирует на глазах, ускоренно, под влиянием твоего транцептора. Он станет сверхальфой с потенциалом, который мы не можем предсказать. Вирус, похоже, пробует создать нечто новое…

— Тогда объясни другое, — Вадим скрестил руки на груди. — Улей способен клепать сколько угодно мутантов. Но почему он может создать альфу-суперпрыгуна, но не может альфу-человека? Даже если скопировать меня? Странник, Защитник, Вестник — они похожи, но это все равно субальфы.

— Теоретически, если улей копирует геном альфы, должен получиться еще один альфа. Но на практике выходит максимум субальфа.

Пощелкав мышью, Исаев вывел на экран два графика нейронной активности.

— Вот сравнение. Слева твой профиль. Специфический паттерн в ТКТ. Справа у Вестника. Вроде бы совпадение до девяноста восьми процентов, но ключевые колебания отсутствуют.

— Почему? — нахмурился Вадим.

— Потому что альфу нельзя «„собрать“» механически по запросу. Вирус может воспроизвести геном, может воспроизвести морфологию. Но ТКТ не просто биология. Он формируется в процессе становления личности, психики, опыта. Это уникальная комбинация, которую невозможно клонировать в улье.

Исаев говорил медленно, подбирая слова:

— Странник, Защитник и Вестник получили часть твоего кода. Но у них нет того же резонанса. Они не излучают сигналы, которые производишь ты. В их мозгу нет фундамента, на котором строится поле альфы. Мы подозреваем, что альфой становится только тот, в ком вирус находит подходящую личность — психическую структуру, к которой можно «„прикрутить“» ТКТ.

Вадим сжал челюсти.

— То есть даже если улей клонирует меня тысячу раз, ни один из них не станет мной?

— Верно. Они будут сильными, быстрыми, умными в пределах нормы, но не настоящими альфами. В лучшем случае — субальфами, способными работать с библиотекой улья. Но у них нет той искры. Это важнейший предел. Вирус не может тиражировать альф бесконечно. Они редки, как узловые точки сети. Может быть, это встроенное ограничение, чтобы система не рухнула от внутренней конкуренции.

Вадим смотрел в сторону бокса, где Скрипач, прикованный к кушетке, снова дергал головой, будто пытаясь услышать их разговор.

— Выходит, — тихо сказал он. — Мы слишком уникальны.

— Да, — кивнул Исаев. — И это и благо, и проклятие.

— А как вообще улей решает, когда выпускать на свет сверхпрыгунов-альф? Это же явно не случайность.

Исаев кивнул, будто ждал этого вопроса.

— Мы тоже ломали голову над этим. И вот что удалось выяснить. Появление таких форм напрямую зависит от плотности вирусной биомассы. Когда численность обычных зараженных достигает определенного порога, а улей накапливает достаточно ткани и энергии, запускается процесс отбора. Внутри массы коконов начинают формироваться кандидаты. Чаще всего они превращаются в стандартных прыгунов, но иногда, при критической концентрации, вирус «„решает“» рискнуть и создать альфу нового типа.

— То есть это зависит от числа зомби в округе? — уточнил Вадим.

— Именно. Чем больше сырья, тем выше шанс, что улей попробует вывести что-то уникальное. Мы заметили закономерность: в районах, где плотность зараженных превышала условный предел, рано или поздно появлялся сверхпрыгун. Странник говорил, что в Петрозаводске за четыре месяца прикончили двоих таких до момента созревания… В случае с Дружком это совпало с несколькими факторами: высокая численность зараженных в округе, наличие сильного улья, достаточный запас органики. И плюс, твое присутствие. ТКТ альфы действует как катализатор, повышает вероятность рождения особей с нестандартной архитектурой.

Вадим сжал губы.

— То есть если бы меня там не было, он все равно появился бы?

— Возможно, — ответил Исаев. — Но не в такой форме. Без твоего влияния он был бы просто еще одним хищником, умным животным уровня примата. Твое бессознательное подтолкнуло вирус к созданию новой когнитивной модели.

Исаев сделал паузу, потом добавил:

— Можно сказать, что ульи чувствуют потребность. Если зараженных слишком много, обычные формы перестают быть эффективными, нужны управляемые хищники, координирующие охоту. Тогда рождаются прыгуны. А если давления среды еще выше, появляются сверхпрыгуны, потенциальные альфы. Это своего рода механизм эволюционного скачка.

Вадим кивнул медленно, осознавая услышанное.

— Значит, каждый такой, как Дружок, это ответ вируса на перенасыщение?

— Ответ системы на кризис. И чем больше кризис, тем выше вероятность рождения чего-то вроде него… Знаешь, Вадим… Мы тут ломаем головы, называем это вирусом, биоконструктором, эволюционным инструментом. Но мне кажется, мы уже перешли рубеж, где старые термины не работают.

Вадим нахмурился.

— Что за рубеж?

Исаев чуть кивнул в его сторону.

— Появление разумных альф. Пока альфами становились суперпрыгуны с зачатками разума, вирус оставался в границах своего алгоритма. Да, он создавал хищников, выводил новые формы, запускал ульи. Но все это было биологическим автоматизмом. Как у муравьев или термитов — сложная система, но без осознания. Когда появился ты или Скрипач, все изменилось. Вирус впервые получил носителя, который не просто исполняет программу, а понимает ее. Более того, способен сознательно направлять процесс. Это точка биологической сингулярности. Раньше Хронофаг просто пробовал варианты, стихийно. Теперь у него есть проводники — такие, как ты. Альфы-люди. С вашим сознанием, логикой, волей. Вирусная экосистема впервые получила возможность осознавать и корректировать собственный рост. История больше не принадлежит природе. Она принадлежит вам. Все, что дальше, будет зависеть от выбора разумных альф.

— А если мы с тобой ошибаемся? — возразил Вадим. — Что если люди-альфы — всего лишь статистическая аномалия? Отклонение, случайный сбой в большой системе? А настоящий результат не мы, а то, что строит вирус сам.

Исаев прищурился.

— О чем ты, ваше высочество?

— Я говорю про ульи. Несколько раз проверял подземелья. С каждым месяцем они разрастаются, но дело не только в этом. Там появляются новые формы организмов, которых никто раньше не видел. Сами ульи начинают излучать сигналы, и они уже отличаются от привычных. Более сложные, многослойные.

Исаев нахмурился, его пальцы застучали по столешнице.

— Ты хочешь сказать… что ульи эволюционируют сами по себе?

— Именно, может, вирус и не рассчитывал на таких, как я. Может, мы всего лишь побочный продукт. А реальная цель — построить новый сверхразум. Не человека-альфу, а улей-альфу.

Он сделал паузу, прислушиваясь к собственным мыслям, и добавил:

— Иногда, когда я рядом с этими массивами плоти, у меня ощущение… будто они думают. Не так, как мы. Но в них что-то зарождается.

Исаев медленно опустился на стул.

— Мы… рассматривали такую возможность. Но пока нет доказательств.

— Доказательства? — Вадим усмехнулся. — А эти новые формы? А эти сигналы? Ты сам говорил, что мы фиксируем их, но не можем расшифровать.

— Послушай. Я не отрицаю твоих наблюдений. Ульи действительно усложняются, но это еще не значит, что там рождается разум.

— А что же тогда?

— Все та же эволюция. Хронофаг — катализатор. Он дал экосистеме скачок на десятки миллионов лет вперед, но он сам по себе не разумен. У него нет цели, кроме одной — эволюционировать. А эволюция слепа. В ней нет плана, нет предвидения. Есть только случайность, давление среды, смена условий. Прыгуны и сверхпрыгуны появились не потому, что кто-то их задумал. Они были ответом.

— На что? — спросил Вадим.

— На людей, — резко ответил Исаев. — На сопротивление. Подумай, если бы человечество сдалось сразу, если бы хватило бы зомби? Но простые зараженные не могли пробить кордоны, не могли подавить оборону. Тогда ульи пошли по пути ускоренной адаптации. И уже в первые дни в Гонконге появились сверххищники. Это была не стратегия, не замысел, а ответ на давление среды. Вирус учится, но он не думает. Он изменяется, потому что так устроен. И даже если ульи соединятся в сложную сеть, это не гарантирует, что появится разум. Может быть, там будет бесконечно усложняющаяся система, но без самосознания.

Вадим нахмурился.

— Ты уверен?

— Никто не уверен, — Исаев развел руками. — Мы можем предполагать. Но если исходить из принципов эволюции — все, что делает Хронофаг, это подбрасывает кости быстрее, чем это делает природа. Иногда выпадает удачный вариант, иногда тупик. Как зомби, годящиеся лишь на удобрение. А люди видят в этом замысел, хотя чаще всего это просто слепая необходимость.

— И все же… мне кажется, это не просто случайность.

Исаев только покачал головой.

— Может быть. А может, ты просто ищешь смысл там, где его нет.