Босиком по пеплу. Книга 3

Глава 1

Обсуждение программы по новым требованиям американских партнеров заканчивается тридцать восемь часов спустя, побив рекорд всех предыдущих совещаний. Не скажу, что результат стоил потраченных нервов, времени и энергии, но к общему знаменателю прийти удалось, не смотря на некоторых несогласных, демонстративно покинувших зал совета. Часть предложенных мной пунктов, были приняты по умолчанию, но большинство пришлось отстаивать, подтверждая каждое слово расчетами.

Дебаты порой переходили на отнюдь не дипломатический тон, но, слава Аллаху, обошлось без открытых конфликтов. Дальше все зависит от сговорчивости и готовности Штатов к конструктивному диалогу, ну и частично от моего дара убеждения. Основная задача на ближайшие переговоры – снизить и реструктурировать сумму предъявленного штрафа за нарушение договора и не допустить экономической изоляции Анмара.

– Сколько у нас времени? – рухнув на заднее сиденье Мерседеса, спрашиваю у сосредоточенно изучающего какие-то документы Колмана. Как он там еще что-то видит?

Набрав номер Алисии, откидываюсь на спинку, слушая длинные гудки. Шайтан, она наверняка в бешенстве. Двое суток без связи, притом, что разошлись мы не на самой лучшей ноте, и я звоню отнюдь не с радужными новостями.

Шайтан, девочка, да возьми ты трубку.

Прикрываю глаза веками, ощущая неприятное жжение и ломоту в висках. Лицо кажется чужим из-за онемевших мышц. Колман что-то бормочет себе под нос. Я давно перестал удивляться работоспособности и неистощимым ресурсам организма этого парня. Сорок часов без сна, а Мердер все еще в строю, готов сворачивать горы. Он точно робот.

– Вылет через тридцать минут, Ран. Успеваем, но впритык, – бодро отвечает Колман, протягивая мне стаканчик с кофе. – Будешь? – открыв глаза, устало мотаю головой. Tatlim упорно не отвечает. Черт. – Выглядишь на пятьдесят, мужик. Может, вздремнешь?

– В самолете высплюсь, – глухо отзываюсь я, связываясь с телохранителем Алисы. Нуран Халиб отвечает мгновенно. – Передай телефон моей жене, – коротко озвучиваю приказ и слышу совсем не то, что ожидал.

– Эмир, сожалею, но это займет какое-то время. Будете ожидать?

– Какое, к черту, время? Ты не должен от нее отходить ни на шаг. Если она в своих комнатах, то ты обязан спать возле дверей, – раздраженно рычу в трубку.

– Госпожи аль-Мактум нет рядом, – Нуран начинает нервничать. – Я сейчас пойду за ней.

– Что, значит, нет рядом? – мгновенно взрываюсь я. Не выношу непрофессионализм. В ряде случаев он может стоить жизни.

– Ваша жена попросила меня позволить ей побыть в одиночестве, – голос телохранителя резко садится. – Госпожа в зверинце, со своей тигрицей. Она была расстроена, и я не посмел настаивать.

– Что расстроило мою жену? – переведя дух, немного успокаиваюсь.

Волноваться – причин нет. Саваж не обидит Алисию. Неделю назад тигрицу отсадили от Тумана, потому как лохматая пара начала проявлять друг к другу признаки агрессии и после очередного осмотра ветеринара, выяснилась причина. Саваж тоже ждет пополнения, и чрезмерная активность Тумана белоснежную кошку начала напрягать. Поэтому ничего удивительного, что двум беременным тигрицам хочется иногда уединиться и пожаловаться друг другу на своих самцов.

Однако моего спокойствия от представшей в моем воображении умиротворяющей картинки хватило всего на несколько секунд, ровно до того момента, как Нуран ответил на моей вопрос:

– Произошел неприятный инцидент. В резиденцию нанесла визит первая жена его Величества Зарина аль-Мактум в сопровождении племянницы. Девушку несильно поцарапала пума. Рана незначительная, но поднялась паника, и ваша жена разволновалась. Гости уже покинули дворец, если…

– Слушай меня, Халиб, – оборвав Нурана, выговариваю сквозь зубы. – Сейчас ты пойдешь к вольерам, найдешь Алисию и соединишь меня с ней, потом вышлешь мне записи с видеокамер с момента появления Зарины и до ее ухода. Понял? Исполняй, – отключившись, шумно, со свистом втягиваю воздух.

– Зарина приезжала к твоей Алисе? – отложив бумаги в сторону, вопрошающе смотрит на меня Мердер. Я мрачно киваю.

– А, что? Не дура баба. Время выбрано с умом, – цинично ухмыляется Колман. – Тебя нет, а жену короля выставить за ворота никто не сможет, кроме самой Алисии, – Мердер меняется в лице, заметив, что я его легкомыслие не разделяю. – Ран, сделать все равно ничего уже нельзя. Объяснишь все лично. Tatlim твоя не глупая.

– До хрена всего объяснять придется, – хмуро бормочу я, проводя ладонью по лицу. – Ей нервничать нельзя, а вокруг одни идиоты. Еще и Зарину Шайтан принес.

– Женщина всегда найдет повод, чтобы понервничать самой и вымотать нервы всем окружающим, – высокопарно заявляет Колман.

– А ты знаток женщин, Мердер. Никогда бы не подумал, – криво ухмыляюсь я, но мысленно переключиться не получается.

– Не сомневайся, бро, у меня не только мозги сутками работать способны, – парирует Колман.

– Я тебя как-нибудь все-таки посажу в камеру на неделю и заставлю учить деловой этикет Анмара.

– Ладно, Ваше Высочество, исправлюсь, – вздыхает Мердер, переводя взгляд в окно. – Мы на месте, Ран.

Кортеж заезжает на частную территорию аэропорта. Охрана сообщает, что пора выходить, а я неотрывно смотрю на свой телефон. Какого Шайтана Халиб так долго не перезванивает?

– Мир, – толкает меня в плечо Мердер. – Время, – ударяет пальцем по дисплею часов на своем запястье.

Рассеянно кивнув, я выхожу на раскаленный асфальт и в сопровождении телохранителей направляюсь к трапу королевского Боинга. Опустив на глаза темные очки, замечаю внушительную фигуру Адама аль-Саадата, поднимающегося в самолет.

Шейх тоже летит на переговоры в составе экспертной группы, которую я отбирал лично. Повернув голову в сторону, ненадолго встречаюсь взглядом с Хамданом Катаном, не сразу его узнав. Половина проблемы решена. Генерал выполнил приказ, и парень здесь. С остальным разберемся по прилету в Штаты.

Снова смотрю на молчащий телефон, матеря про себя бестолкового и уже бывшего телохранителя Алисии. Оказавшись в салоне, я занимаю место напротив Саадата, он что-то спрашивает. Не разобрав, качаю головой, опускаю взгляд на безжизненный дисплей гаджета. Колман садится рядом. До взлета остаются считанные минуты, а внутри, словно коркой льда все покрывается с каждым новым вздохом. Выругавшись уже вслух, набираю Халиба повторно. На второй линии высвечивается входящий вызов с номера Алисии. Я отвечаю, облегченно вздохнув:

– Где тебя черти носят, tatlim?

– То же самое я могу сказать тебе, Ран, – на повышенных тонах произносит совсем не тот голос, который я ожидал услышать. Мне кажется, я слышу фоном эхо, словно абонент находится в закрытом пустом помещении.

– Дайан, почему ты звонишь с телефона Алисии? – внутренности снова скручивает от дерьмового предчувствия.

– Потому что ты и твоя змеиная семейка довели девочку до нервного срыва, – кричит в трубку сестра. – Зачем эта старая поганая сука притащила с собой Жасмин? – Дайан рыдает, а я, онемев, молчу, слушая оглушительный звон пульса в висках. – Какого черта, Мир? Почему ты ни разу ей не позвонил?

– Там, где я находился, это было невозможно, – глухо отвечаю я, ловя настороженный взгляд Адама Саадата. – Где она?

– Мы слишком поздно ее нашли. Лиса была без сознания, уронила телефон, не успела позвать на помощь. А ты… Тебя, как всегда, нет. Гори в аду твой гребаный Анмар…

– Дайан, где она? – настойчиво повторяю вопрос. Сестра горько всхлипывает.

– В госпитале… в реанимации, – снова слышу сдавленный плачь, отдающийся болезненной резью в груди.

Телефон начинает вибрировать от параллельных звонков. Два, три, четыре, десять. Очнулись все разом. Не различаю имен. Номера абонентов расплываются перед глазами.

– У девочки кровотечение. Очень сильное.

– Я сейчас приеду, Дайан, – резко встав, разворачиваюсь и иду по проходу к выходу из лайнера.

– Это уже не поможет, Мир, – каждое ее слово, как забитый гвоздь в сердце. – Мне жаль. Прости, я не хотела на тебе срываться. Я тебя жду. Врач подошел, мне надо поговорить… – она скидывает вызов, звенящая тишина режет слух.

Я стою столбом, невидящим взглядом уставившись на перепуганную бортпроводницу, вставшую на пути.

– Ваше Высочество, выходы заблокированы, самолет готовится к взлету, – побледнев до мелового оттенка, шелестит одними губами.

– Открыть, – отдаю короткий приказ. Девушка мотает головой, бормоча, что это невозможно. – Свяжись с пилотом. Быстро.

– Амиран, – на плечо ложится тяжелая ладонь с татуированными пальцами. Адам Саадат. Набрав воздуха в легкие, беру себя в руки и оборачиваюсь. – Объяснишь, что происходит? – спрашивает шейх, сдвинув брови. Лицо напряжено, на скулах гуляют желваки. Из-за его массивной спины выглядывает не менее обеспокоенный Мердер.

– Я задержусь. Возникли неотложные дела, – сдержанно отвечаю я.

– Алиса? – вопрос дается шейху с трудом, но отцовские инстинкты не лгут. Я утвердительно киваю, не отводя взгляд. Челюсть Саадата застывает, глаза темнеют до грозового оттенка. – Я могу поехать?

– Нет, Адам, – отказываю непреклонным тоном. – Ты летишь во главе команды и сделаешь все возможное и невозможное, чтобы переговоры состоялись. Программа полностью отработана. Ты сможешь, я знаю. Начнете без меня. Буду в Нью-Йорке через двадцать часов.

– Она моя дочь, эмир, – настаивает шейх. – Я имею право знать, что с ней случилось.

– Я сообщу, как только получу достоверные данные, – обещаю взволнованному отцу. Перевожу фокус внимания на Мердера. – Ближайшие сутки подчиняешься напрямую шейху.

– Ран…, – он пытается возразить.

– Все, Мердер, – металлическим тоном отрезаю я.

– Ваше Высочество, у вас минута, – окликает меня приободрившаяся бортпроводница, показывая рукой на открытый выход.

– Удачи, Адам, – киваю Саадату, и в составе группы сопровождения быстро покидаю салон самолета.

От аэропорта до резиденции кортеж доставляет меня в максимально короткие сроки. За это время я успеваю многое. Получить полный отчет о состоянии Алисии, уволить Нурана Халиба, просмотреть содержимое записей видеокамеры за период визита первой жены отца и сообщить Адаму Саадату, что жизни его дочери ничего не угрожает.

Взлетев по мраморным ступенькам госпиталя, ныряю в длинный стерильный коридор. Охрана практически бежит следом. Заметив у стеклянных широких дверей сестру, устремляюсь туда. Она тоже меня видит, вздрагивает всем телом, понуро опускает плечи. Неловким жестом стирает со щек слезы и, пошатываясь, идет на встречу.

– Я так сожалею, Мир, – снова начинает плакать, цепляясь за полы моего пиджака. – Я не должна была оставлять ее одну. Не досмотрела. Прости меня. Все, что я наговорила, это от страха, что случится ужасное. Я никогда столько крови не видела…

– Где? – коротко спрашиваю я, подняв за подбородок бледное отекшее от слез лицо Дайан. – Она показывает взглядом на прозрачные двери реанимационной палаты. – Успокойся, Ди. Ты не виновата, – погладив сестру по щеке, мягко отстраняю в сторону.

– Амиран, туда нельзя. Она еще под наркозом, – Дайан пытается удержать меня за руку.

– Мне можно, – твердо бросаю я и, развернувшись, открываю двери реанимационной. Меня снова кто-то останавливает, преграждая вход в палату.

– Ваше Высочество, посещения до утра запрещены доктором. Госпоже аль-Мактум необходим сон и покой, – дрожащим голосом лепечет молоденькая медсестра. Не знаю, что она рассмотрела на моем лице, но ее так трясет, словно Шайтану в глаза взглянула.

– Мне лучше знать, что необходимо моей жене, – взбешенно шиплю сквозь зубы.

– Без разрешения врач… – запинаясь, отчаянная пигалица пытается возражать.

– Без моего разрешения этот госпиталь бы здесь не стоял, – затыкаю ее грозным рыком.

– Хотя бы халат наденьте, – она протягивает мне белую тряпку. – И бахилы, – последнее шепотом.

В палате стоит специфический больничный запах. Он первым врывается в ноздри, когда я прохожу внутрь. Легкие судорожно сокращаются. Я на автомате делаю шаг по направлению к расположенной по центру кровати, где, затерявшись под белыми простынями, неподвижно лежит моя девочка. Бледная, осунувшаяся, с голубоватыми тенями вокруг закрытых глаз. Белокурые волосы спрятаны под одноразовую шапочку, в вытянутую поверх одеяла тонкую руку впиваются сразу несколько игл от капельниц.

Я останавливаюсь у края постели, осторожно провожу костяшками по хрупкому запястью. Под почти прозрачной кожей отчетливо просматривается рисунок вен, я чувствую ее пульс. Слабый, рваный. Мои пальцы дрожат, кажутся слишком грубыми и слушаются с трудом, ощущаю себя парализованным, неживым, выпотрошенным, но ей хуже, в миллион раз хуже, чем мне. Это осознание царапает внутренности, щиплет в носу, обжигает горло желчью.

А память безжалостно подсовывает кадр из недавнего прошлого. Обожжённая беспомощная тигрица, и я, такой же растерянный, как сейчас. Только тогда пахло дымом, а сейчас болью. Настоящей, разрывающей, не оставляющей ни одного нетронутого нерва внутри. Пропасть бесполезных сожалений. Они ничего не исправят, не исцелят. И не на кого рычать, некого винить, кроме самого себя.

У нашего сына не было ни одного шанса родиться на свет… Когда его мать бежала по раскаленному песку и висела над пылающим кратером, он уже был в ней. Когда я методично ломал ее характер под себя – он уже был в ней. И когда запер голую в комнате для наказаний – он уже был в ней.

Моя тигрица сильная, она выдержала, а наш сын – нет.

– Ди права. Это я виноват, tatlim, – признаю отдающую едкой горечью правду, но она снова не слышит. Ровно дышит и спит. Только подсоединенные к Алисии мониторы тоскливо пищат, рисуя кривые зигзаги сердцебиения. Мне второй раз за много лет по-настоящему страшно. Я боюсь того момента, когда Алиса откроет глаза и поймет тоже, что и я.

На негнущихся ногах, я обхожу кровать, и, скинув обувь, ложусь на край, с той стороны, где нет капельниц. Придвигаюсь ближе к tatlim, осторожно обнимаю за талию и утыкаюсь носом в ее висок. Делаю глубокий вдох, и замираю, слушая пульсирующий рев собственной крови. Он заглушает тяжёлые мысли, но не отвлекает, не дает забыться ни на секунду. Усталость последних дней гаснет под тяжестью сокрушительной для нас обоих потери. Я бы хотел забрать весь ее вес на себя, но tatlim не даст, не позволит.

– Не сдавайся, девочка, не отворачивайся от меня, – шумно втягиваю воздух горящими легкими, и прикрываю глаза. Tatlim пахнет солью, слезами и самой собой, но знакомый, въевшийся под кожу аромат ее тела тонкий, едва неуловимый.

Плевать, что скажут врачи, не встану, пока она не проснется. Но никто и не спешит врываться. Бросив взгляд на дверь, я замечаю за стеклом расплывчатые силуэты Дайан и выстроившихся вдоль стены телохранителей. А я бы все отдал за несколько часов в полном одиночестве, один на один с tatlim, без лишних глаз, подмечающих каждый мой шаг.

Вокруг меня всегда находится команда подготовленных профессионалов, чьей работой и долгом является обеспечение безопасности. Тотальный контроль, ежесекундное наблюдение. Верхушка социальной лестницы и мощные рычаги власти дают ощущение всесилия и несокрушимости, но оно чертовски обманчиво. Человек уязвим и беспомощен перед ударами, которые отразить не смогут ни власть, ни титулы, ни деньги.

Алисия думает, что я привык, мне легко и в кайф функционировать и добиваться успеха в условиях, которые давно стали частью моей жизни, но это не так. Я каждый день напоминаю себе, кто я, и зачем это делаю и ради чего, и уверен, что главная цель того стоит.

– Ты тоже однажды поймешь, tatlim, – спугнув своим дыханием несколько светлых волосинок, тихо шепчу я.

Стянув шапочку с пепельных волос, я запускаю в них пальцы, распускаю, аккуратно распутываю длинные пряди. Серебристые, как лунный свет. Нежные, как тончайший шелк.

Вопреки устоявшемуся мнению, что арабские шейхи сходят с ума по светловолосым женщинам, я никогда не входил в их число. Критерий выбора партнёрши для секса был весьма разнообразен, как и список девушек, но натуральных блондинок среди них практически не было. Подсознательно я всегда держал в памяти образ Алисии Саадат – юной платиновой принцессы с аквамариновыми глазами, понимая, что настанет день, когда никто не сможет с ней сравниться.

Так и вышло.

Я никогда не ошибаюсь в главном, tatlim.

С первой секунды и до конца.

На сто процентов. Абсолютно. Моя.

Мои губы в горячечном порыве прижимаются к ее виску и, наверное, обнимаю слишком сильно. Она вздрагивает в моих руках, дышит чаще, и я расслабляю хватку, успокаивающе поглаживаю белокурый затылок. Спи, tatlim, еще слишком рано. Я не готов. Хотя бы один час, чтобы собраться с силами, которые понадобятся нам обоим.

– Ран… – рваный выдох, сдавленный шепот. Моя тигрица никогда не спрашивает разрешения. Повернув голову, она щекочет распахнувшимися ресницами мой небритый подбородок. Застывает на несколько бесконечных секунд, задерживая дыхание. И я не дышу вместе с ней. Моя ладонь медленно соскальзывает на ее щеку, большим пальцем стирая скатившуюся слезинку. – Ран… – едва слышно повторяет tatlim, и столько не прикрытой отчаянной боли в трех буквах моего имени, она переливается в меня, бьет фонтаном, течет по венам. Все слова застревают в онемевшем горле, да нет таких слов, которые помогут Алисе не чувствовать.

Тишина звенит, барабанит в висках. Шумно вдохнув, tatlim порывисто прижимается ко мне, утыкается носом в шею.

– Осторожно, сладкая, – мягко удерживаю ее руку с иглами капельниц поверх одеяла, глажу по плечу. – Вот так, девочка. Не надо резких движений. Поспи еще немного.

– Не хочу спать, – слабым голосом отзывается Алиса. Просунув под мою шею свободную от капельниц руку, она зарывается пальцами в мои всклоченные волосы. – Пожалуйста, не уходи, – пронзительная мольба раздирает сердце.

– Не уйду, – обещаю я, чувствуя, как дрожат ее ресницы, порхая по моей коже невесомыми прикосновениями.

– Я просила его остаться со мной. Умоляла Аллаха, чтобы он не лишал нас… – Алиса надрывно всхлипывает, а я неотрывно смотрю расплывающимся взглядом в белую стену, хотя отчаянно хочется зажмуриться, как в детстве, когда было по-настоящему страшно. – Я так хотела сохранить его. Почему? Почему с нами?

– Шшш, не надо, – провожу пальцем по сухим горячим губам. – Мы не первые, кто переживает потерю. Ты поправишься. Мы справимся. Со временем будет легче.

– Я не хочу переживать. Мне не будет легче. Я дышать не могу, – ее голос сипит, срывается, отражая все оттенки внутренних терзаний.

– Я буду дышать за двоих. Помнишь? – мягко спрашиваю я. Алиса судорожно вздыхает, неопределенно качнув головой.

– Я помню, как кричала, что не хочу его, а он уже был во мне, – она горько плачет, зеркаля на себя мои недавние мысли. – И эти проклятые таблетки…

– Ты не знала, Алиса, – говорю твердым тоном, положив ладонь на мокрую от слез щеку. – Обвиняй меня. Только меня, tatlim.

– Не могу, Ран, – она горько всхлипывает. – Мне так страшно и холодно, – я обнимаю ее крепче, и она доверчиво прячется в моих объятиях. – У меня все болит внутри. Так сильно.

– Я знаю, Алиса, – отзываюсь хриплым шепотом, прикрывая веки.

– Нет… Не Алиса, – она непроизвольно царапает ногтями кожу на моем затылке. – Tatlim, – поправляет меня с пронзительным отчаянием. – Твоя.

– Конечно, моя. Моя tatlim, – ласково повторяю я.

Она застывает, прерывисто дышит мне в шею. Я слышу, как оглушительно колотится ее сердце, заставляя аппараты выдавать тревожные сигналы.

– Что такое? – осторожно спрашиваю я. Она молчит, вздрагивая, как от озноба. – Скажи мне, tatlim? – настаиваю, растирая ладонями напряженные плечи. Проходит целая вечность наших совместных мучений, прежде чем Алисия решается заговорить:

– Где ты был, Амиран? Я тебе миллион раз звонила.

– Ты же знаешь, как это бывает. Экстреннее собрание в закрытом режиме строгой секретности. Любой вид связи недоступен. Я просил тебя ждать меня.

– Я ждала, Амиран. Каждую минуту, – импульсивно отзывается моя раненая тигрица. – Места себе не находила. Но два дня, Ран?

– Такое случается, Лиса. Не я придумываю правила безопасности, но они необходимы.

– Мы так срочно вылетели, я испугалась, Ран. За тебя испугалась.

– За меня не нужно бояться, Алиса, – уверенно шепчу, целуя ее в висок, не подозревая, что однажды это утверждение сработает против нас.

– Жена твоего отца сказала, что тебя нет во дворце.

– Зарина там не живет уже много лет, tatlim. У жён отца отдельные резиденции.

Алисия затихает, осмысливая услышанное, и делает совершенно неправильные бредовые выводы.

– Меня ты тоже отселишь?

– Не говори ерунду. Что я буду без тебя делать в огромном дворце? – коснувшись губами холодного лба, мягко говорю я.

– Приведёшь другую жену, невинную и покорную, – продолжает себя накручивать Лиса. – Такую, как Жасмин, она родит тебе сыновей столько, сколько скажешь.

– Я не хочу сыновей от Жасмин, – вздохнув, отвечаю я. – И Жасмин не хочу.

– Она сказала, что ты собирался на ней жениться, – дрогнувшим голосом шепчет tatlim. – Она показала мне подарок, кулон и…

– Алиса, – уверенно прерываю поток ее слов, приложив палец к сухим губам. – Я видел Жасмин аль-Бассам дважды и оба раза мельком. Никогда не говорил с ней и точно не дарил никаких кулонов. Все, что говорили, эти две женщины – ложь. Есть только ты и я, других не существует. Ты никому не должна верить. Только мне.

– Я не поверила, Мир, – выслушав, доверительно признается Алисия. – Я чувствую, что никого кроме меня нет.

– Правильно чувствуешь, Лиса.

– Ты, правда, никогда не влюблялся?

– Нет, никогда.

– А сейчас? – в тихом голосе звучит непривычная робость, сдавливающая грудную клетку до боли.

– И сейчас – нет.

Алисия растерянно замолкает, одергивая руку. Несколько секунд лежит неподвижно, а потом упирается ладонью в мое плечо.

– Тихо, сладкая, – обхватив тонкое запястье, нежно поглаживаю его подушечками пальцев. – Ты задала неправильный вопрос. Я действительно не знаю, что такое влюблённость. Эта стадия меня миновала. Перебирать варианты оставлю другим, тем, кто не готов принимать решения и брать на себя ответственность. Я придерживаюсь правила, что мужчина выбирает веру, родину и любимую женщину один раз в жизни, и буду сражаться за свой выбор до конца. Ты очень давно и очень глубоко в моем сердце, tatlim, и это никогда не изменится.

– А если я никогда не рожу тебе сыновей? – несчастным голосом спрашивает Алисия.

– Родишь, – твердо заверяю я, отметая любые сомнения. – Сыновей, дочерей или обоих сразу. Врач сказал, что нет никаких причин, по которым ты не сможешь забеременеть и выносить ребёнка.

– Я не скоро смогу решиться снова…, – подавленно шепчет Алиса.

– Я тебя не тороплю, tatlim.

Она отстраняется, чтобы запрокинуть голову и взглянуть на меня. Сердце сжимается и горит, когда я вижу ее заплаканное мертвенно-бледное лицо, потрескавшиеся губы, покрасневшие веки, окружённые темными кругами.

– Я должен был сказать это в самом начале, – произношу с запоздалым пониманием. Наши взгляды соприкасаются в глубоком тягостном молчании. Сотни слов горят на языке и ни одного правильного. Я не верю в слова, но Алисе они нужны сейчас. – Я много чего наворотил, tatlim. Меня оправдывает только то, что я боролся за то, что считаю своим. Мой отец не боролся. Никогда и ни за кого из нас. Почему я должен был отпустить тебя? Я не мог этого сделать. Никогда не смогу.

– Не отпускай, Ран, – отзывается нежным шепотом, пристально всматриваясь в мое лицо. – У тебя капилляры в глазах полопались, – прохладные кончики ее пальцев трогают мои скулы, а мне кажется, что они касаются сердца. Алиса облизывает губы, неотрывно и внимательно рассматривая мое лицо.

– Ерунда, хорошие капли, пара часов сна и все пройдёт, – отмахиваюсь, качнув головой.

– Сколько ты не спал?

– Не волнуйся обо мне, tatlim. Это ты у нас оказалась на больничной койке.

– Вообще-то мы тут вместе лежим, – с горьким призрачным подобием улыбки замечает Алисия. – Когда ты уезжаешь в Нью-Йорк?

– Уже должен там быть, – не сразу отвечаю я. Алиса опускает взгляд на мой подбородок, тщательно скрывая свои чувства. – Твой отец меня подменит на несколько часов.

– Сколько? – взмахнув ресницами, вопросительно смотрит в глаза.

– Сколько? – переспрашиваю, не поняв вопрос.

– Сколько часов у нас осталось? – поясняет tatlim, и голубая радужка бездонных глаз стремительно темнеет.

– Семь, может, восемь.

– Понятно, – она отворачивает голову, уставившись в потолок. Не нужно быть знатоком душ, чтобы понять, что за эмоции сейчас душат мою жену. И они полностью обоснованы.

– Я сделаю все возможно, чтобы вернуться, как можно быстрее, – хрипло обещаю я.

– Сделай все правильно, Амиран, – качнув головой, отзывается Алисия. – Я справлюсь и буду ждать. Столько, сколько понадобится.

Мягко поддев ее подбородок пальцами, заставляю взглянуть мне в глаза.

– Я не могу остаться, Алиса, – произношу с искренним сожалением.

– Я понимаю, Амиран, – печально кивает tatlim, погладив меня по щеке. – Правда, понимаю. Не волнуйся. Дайан побудет со мной. Я полюбила ее, как родную, и мальчишки у нее классные.

– Они тебя тоже любят, Лиса, – подтверждаю, поцеловав ее ладонь. – Тебя нельзя не любить… Невозможно, ты внутри. Моя, – горячо шепчу я, и мы снова бесконечное количество минут смотрим друг на друга, касаясь пальцами, губами. Так много невысказанной боли витает между нами, безжалостной и глухой, к словам, клятвам и обещаниям.

– Не дай мне уснуть, хочу попрощаться, – тихим голосом просит Алисия, согревшись и немного успокоившись на моем плече.

Мне невыносимо тяжело от того, что, когда весь удар от случившегося обрушится на нее, я буду далеко, решать вопросы, от которых зависит наше «завтра». Но это «завтра» для нас, tatlim. Кто способен попытаться изменить будущее, если не мы?

Когда первые лучи солнца сползают со стерильно чистого подоконника на пол и медленно перетекают на кровать, Алиса уже несколько часов крепко спит в моих объятиях. Часы на запястье второй раз сигнализируют, что мне пора уходить, но так невыносимо трудно от нее оторваться.

– Я скоро вернусь, tatlim, – обещаю беззвучным шепотом, целуя ее на прощание в бледные губы, и бесшумно покидаю палату, оставляя с женой свое сердце.

Скинув халат в руки подоспевшей медсестры, слепым взглядом окидываю свою свиту.

– Выезжаем, – отдаю короткий приказ и задерживаю внимание на заплаканной измученной Дайан. – Береги, – обращаюсь к сестре. Она понимающе кивает, тяжело приподнимаясь с больничной кушетки.

– Удачи, Амиран, – протянув руку, сжимает мою ладонь.

– Спасибо. Она мне понадобится, – благодарно улыбаюсь сестре, прежде чем исчезнуть в длинном коридоре в сопровождении безмолвной охраны.