Босиком по волнам

(Обновление 17.08)

***

За долгую жизнь Корво не раз и не два оказывался в опасных передрягах и успел вывести одно важное правило: когда вокруг творится полнейшая неразбериха, и кажется, что уж из такого-то смертельного водоворота ты ни за что не выплывешь, ни в коем случае нельзя размышлять о том, что будет после. Не обещать себе вознаграждение; не думать о провале.

Просто делать дело.

«Вот этим и займёмся», — подумал Корво.

И ещё подумал:

«Как я устал…»

А потом как-то стало не до философских мыслей, достойных очередного тома мемуаров Зилота Зануды.

Стая ику-тулсу оказалась поистине огромной. Если бы она очутилась где-то в районе Риномоса или возле густонаселённого архипелага, скажем, Таричеса, то число жертв исчислялось бы тысячами, а то и десятками тысяч — ещё бы, от сотни ополоумевших монстров, каждый из которых размером с корабль, и не во всякой пещере можно укрыться. Выскочит такая тварь на берег — и обрушит скалу собственным весом… На Небывалом острове даже в лучше времена и тысячи обитателей бы не набралось, но его разрушение означало бы, что судьба многих и многих одарённых детей изменилась бы к худшему — а то и вовсе стала бы трагической. Приют был незаменим — для всех, кому не нашлось места ни на островах, ни в океане, ни среди людей, ни в рядах алонкеев.

— Но защищаю я его не поэтому, — пробормотал Корво. — А потому что это мой дом… Уважаемая, правьте-ка левее.

— Там же самая свалка, — напряжённо ответила Урда-Тапу, но лодку повернула.

— Именно. Значит, там и надо искать Нотту.

И он не ошибся.

Характерный свист, неуловимый для уха обычного человека, слышался ещё издали, пробиваясь сквозь плеск воды, утробный рёв и гулкое уханье ику-тулсу. Хлопали крылья в воздухе, то и дело раздавался визг — это птеронимфусы, науськанные Ноттой, атаковали чудовищных «осьминогов»-переростков. Кракен не показывался… впрочем, его стихией были океанские глубины, и если он и терзал врагов сейчас, то где-то под водой. Но ни кракен, ни птеронимфусы, ни хищные рыбы, ни плавучие змеи, ни ядовитые летучие пауки, ни камнежорки не могли одолеть ику-тулсу — слишком много их было, обезумевших и нечувствительных к боли.

Вердад сняла с пояса сосуд-тыкву с семенами и взвесила на ладони, поглядывая на Корво:

— Подсобишь? Спорить готова, подходящий дар у тебя загодя одолжен.

— Не без того, — согласился он.

…в ряды чудищ, то стонущих, то ухающих, они ворвались карающим мечом. Пригодилась одолженная у Нино способность — семена из сосуда разлетелись широко в стороны, равномерно орошая ику-тулсу. Вердад сложила пальцы по-особенному, зажмурилась — а когда резко распахнула глаза, то семечки разом ожили, впиваясь в тела чудовищ тоненькими корешками. Ростки вытягивались, пронизывали плоть смертоносной белёсой паутиной… и словно бы вытягивали из неё жизнь. Те, на кого попадали семена, вскоре замирали — и обрушивались в океан бессмысленной мёртвой тушей.

— Жаль, я их мало прихватила, — прошептала Вердад. — Тех, что ближе к дну, попробую водорослями связать, но многих не ухвачу, не обессудь.

— И за то спасибо, — ответил Корво.

Вода вокруг то и дело вскипала, когда с глубины выныривала очередная тварь. Кого-то удалось поджарить прямо в воздухе — пригодился дар Нуны; кого-то раздавить; самого крупного ику-тулсу с горем пополам вышло обездвижить, вырвав ему из головы солидный кусок плоти с помощью таланта Чанхеля… Но, увы, силы заканчивались куда быстрее, чем враги.

— Нотта! — вдруг заорал Костомару, скидывая обувь и явно готовясь нырять.

«Где?» — хотел спросить Корво, но ответ ему не понадобился.

…издали даже большие и сильные люди кажутся очень хрупкими. Вот и Нотта-Кракен, повелительница тварей морских, земных и небесных, скорее, напоминала куклу или ребёнка, когда соскользнула со спины особенно крупного птеронимфуса — и начала падать. Словно почуяв опасность для хозяйки, из глубины вынырнул израненный кракен и подхватил её у самой воды, но в их сторону тут же устремились десятки тварей.

«Не отобьются», — понял Корво… и тут же пришло решение.

— Тея, пожелай мне удачи, — попросил он разом охрипшим голосом.

— Но я уже, — растерялась она. И добавила жалобно: — Больше мне твой дар не усилить, прости…

— Да я не затем прошу, дурочка, — улыбнулся он, потрепав её по волосам. И обернулся к Урде-Тапу: — Езжайте прямо к Нотте, уважаемая. А этих тварей я уведу.

— Ты — что? Погоди, милок, что-то я не поняла…

Но Корво уже взмыл в воздух, используя позаимствованный у Маки-Велли талант, и так быстро, как только мог, полетел в сторону, одновременно высвистывая призывную мелодию… неслышную для всех, кроме ику-тулсу. А они, хоть и оглохли сейчас в своём безумии для всех звуков мира, один всё-таки различали.

Брачный призыв.

«Долго я не продержусь, — подумал Корво, позволяя ветру сносить себя всё дальше от острова. — Дар Маки-Велли истощится минут через пять, самое большое… По-дурацки как-то всё вышло».

Сейчас его поддерживало в добром расположении духа лишь одно: сначала парочка монстров, а затем и вся гигантская стая ику-тулсу, за исключением некоторых отщепенцев, развернулась и ринулась следом за ним. Пока, благодаря усилению от Теи, удавалось держаться на безопасном расстоянии от них. Полы наставничьих одежд хлопали, точно крылья птицы рох — чёрной, зловредной и хитрой, но очень привязанной к своей семье и гнездовьям… и никогда ни о чём не сожалеющей.

— У птиц-то для этого мозгов не хватает, — пробормотал Корво, оглядываясь. Теперь расстояние между ним и ику-тулсу уменьшалось; позаимствованный дар истощался всё быстрее. — А я-то что? Меня ж теперь спасёт только чудо…

Но едва он успел это прошептать, как чудо свершилось. И какое!

Склон горы, засаженный садами — тот самый, на который чуть раньше обрушился всем весом гигантский монстр — вдруг раскололся пополам. А из раскола взмыли в воздух не то стальные птицы, не то живые стрелы — и, мерцая зловещим красным огнём, устремились аккурат к ику-тулсу. Добираясь до жертвы, они ввинчивались в её бок с целеустремлённостью камнежорок, прогрызающих ход в скале; а затем на счёт десять туша монстра точно набухала изнутри — и разлеталась на тысячи вонючих ошмётков с неприятным чавкающим звуком. Этих стальных птиц оказалось всего четыре десятка, по числу самых крупных ику-тулсу; тех же, что остались невредимыми, споро добивали птеронимфусы и охранители; отовсюду тянуло то палёным, то варёным, то откровенной дохлятиной.

«Неужто мы победили?» — подумал Корво…

…и с немалой высоты рухнул в воду.

Следующий час он, пожалуй, предпочёл бы начисто вымарать из своей памяти. И то, как ему вплавь пришлось добираться до берега — а океан, к слову, был нынче похож не то на выгребную яму, не то на перебродивший суп, забытый в жару на кухне; и то, как взахлёб рыдала Тея и колотила ему кулаками по плечам — она-то успела уже его мысленно похоронить; и то, как Коста, сам на себя не похожий, благодарил его за спасение Нотты — за те несколько минут, которые удалось выиграть, уведя ику-тулсу прочь…

После того, как Корво переоделся в чистое и сухое, жизнь, пожалуй, немного наладилась. Одежды, правда, ему достались кипенно-белые, без единой чёрной нитки — но это, право, были мелочи. При атаке на остров погибли четыре охранителя и пропал ещё один — его надеялись ещё отыскать; больше никто не пострадал — чудом, не иначе, ибо ученики успели скрыться в глубине Приюта, а садовницы сумели добежать до дома Вердад и спрятаться там в дальних комнатах. Сильно повреждены оказались плантации, но голод острову, по счастью, пока не грозил, запасов хватало.

К немалому удивлению, единственной выигравшей от нападения чудовищ стала Урда-Тапу. Она разве что не светилась от счастья, когда подталкивала вперёд девчонку, кудрявую и чумазую, нахваливая её:

— Вот наша спасительница, поглядите-ка! Ух, ну и глубоко забралась в недра! И как ход-то нашла? И как остров-то сам разговорила? И как объяснить-то ему сумела, что беда пришла и что обороняться надобно? Ух, талант, не правда ли?

Из всей речи Корво понял только, что диковинные стальные «птицы» веками спали в глубине Небывалого острова, а пробудила их механические души именно эта девчонка, Тика. Уже никто и не сомневался, что она станет личной ученицей Урды-Тапу: ни наставники, ни приятели-ученики, затаившиеся в ближайших кустах.

Макушки, к слову, из листвы торчали больно знакомые: рыжие близнецы Нино и Нуна, светлая голова Айно, чьё личное чудовище немало сделало для победы, иллюзионист Кио с волосами, похожими на солому… Чуть ниже ветви подозрительно шевелились, а перешёптывания выдавали присутствие ещё двух мелких приятелей — Чанхеля и Ностры.

— Хорошая у меня подрастает смена, — вздохнул Корво, и это, пожалуй, была самая искренняя его похвала за последние десять лет.

…А учеников разом посетила одна и та же мысль: не стоит, ох, не стоит становиться лучшим.

И всё бы могло закончиться хорошо — или почти хорошо — если б в тот самый момент Урда-Тапу не схватилась вдруг за сердце и не осела наземь. А следом за нею — и Вердад, которая после осмотра садов и без того ходила мрачнее тучи. Тея же оглядела их осоловелыми глазами и произнесла тем особенным, будто чужим голосом, которым изрекала обыкновенно всякие непонятные фразы:

— Критический износ системы… Требуется обновление! — и тоже улеглась между Вердад и Урдой-Тапу на траву, уютно свернувшись калачиком.

Корво, признаться, сам едва не испустил дух от такого зрелища.

Чуть позже лекари во главе с Нубисом Дурноречивым вынесли обнадёживающий вердикт: все три норны жить будут, вот только отоспятся немного.

— Немного — это сколько? — осторожно уточнил Корво, прикидывая, откуда теперь брать припасы без вечнозелёных садов, плодоносящих по нескольку раз за сезон, и как направлять остров прочь от Границы Ада.

— Да с полгода, — пожал плечами лекарь. — Может, и год… Но странно не это, а вот что: они, приятель, во сне точно молодеют. Ей-ей!

— Что, и Тея?

— Нет, ну эта, кажется, просто спит… А что, боишься, что твоя жёнушка снова девчонкой обернётся и погонит тебя, старого? Хе-хе!

— Помолчи ты! — вырвалось. — Одно слово — Дурноречивый…

Хоть Корво и бранился вслух, но всё же с облегчением выдохнул: похоже было, что беда миновала. Вот только отпуск — выстраданный, обманом выманенный — откладывался по меньшей мере на год, а то и больше. Но это-то как раз было нестрашно: ведь время подобно океану. Оно безбрежно и неутомимо; волны то вскипают белой пеной, то бессильно опадают, а следом за штормом неизбежно наступает штиль. Любые беды, пусть даже и похожие на гранитные скалы, время неизбежно подтачивает, размывает, обращает в песок.

А потом глядь — и в том песке играют уже на пляже дети, строят песчаные дворцы.

И это, право, было на взгляд Корво зрелище отнюдь не дурное.