Босс, который украл Рождество

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

«Босс, который украл Рождество»

Джана Астон

Рождество в Рейнди–Фолс #1

Название: Джана Астон, «Босс, который украл Рождество»

Серия: Рождетсов в Рейнди–Фолс #1

Переводчик: Алина С

Редактор: Дарья Подшибякина

Вычитка и оформление: Больной психиатр

Обложка: Настёна Гунина

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive и https://vk.com/beautiful_translation

Аннотация

Дорогой Санта,

Пожалуйста, подари мне на Рождество нового босса. Потому что мой – хуже всех. Самый плохой человек, в обличии шестифутового мужского совершенства. Было бы гораздо легче, если бы он выглядел, как старый Скрудж, не правда ли?

Ник Сент–Круа не похож на Скруджа. Он сексуален, как…

Эм, не бери в голову. Просто подари мне нового босса. Пожалуйста.

Искренне твоя,

Холли Винтер

Глава 1

Мой босс – Гринч. Скрудж. Вернон Дурсль в мире Гарри.

Я уверена в этом, несмотря на то, что он не живет в пещере на вершине утеса, возвышающегося над Ктоградом, и у него нет собаки по кличке Макс. И, несмотря на то, что под его лестницей не живет сирота по имени Гарри. И даже, несмотря на то, что он не стал отменять рождественский корпоратив.

Но, держу пари, он думал об этом.

Он мизантроп, злобный придурок с куском угля вместо сердца. Самый настоящий Гринч. Мистер Эбенезер Скрудж собственной персоной.

Он хуже всех.

Самый плохой человек, в обличии шестифутового мужского совершенства. Было бы гораздо легче, если бы он выглядел, как старый Скрудж, не правда ли? Но, людям нравятся красивые вещи, и мы предрасположены к тому, чтобы давать им презумпцию невиновности, как диким котятам. Независимо от того, как много они шипят и царапаются, мы добровольно берем их на руки и пытаемся обнять, потому что они так чертовски очаровательны.

Ник Сент–Круа не очарователен.

Он сексуален, как…

– Мисс Винтер. – Мои мысли прерывает ни кто иной, как сам Гринч. Его голос так же обезоруживает, как и его внешность. Мягкий и уверенный. Соблазнительный, как целая тарелка любимого рождественского печенья, на приготовление которого нужно потратить целую уйму времени, но стоит откусить его, как оно тает во рту и напоминает детство. Если бы существовала хоть капля справедливости, то его голос звучал бы так, будто он проглотил лягушку. Но, нет. У него теплый баритон, который привлекает все твое внимание, и это будет продолжаться до тех пор, пока мозг не перекроет доступ барабанным перепонкам и не напомнит тебе, что этот человек ужасен, и тебе захочется отдать все на свете, чтобы заткнуть его. С помощью печенья или носка, или кляпа, который ты искала в интернете специально для фантазий, в которых ты заставляешь его замолчать.

– Вы собираетесь присоединиться к нам на собрании в десять часов? – И, не дожидаясь моего ответа, он продолжает, – или вам потребуется все утро, чтобы дочитать мое письмо, отправленное по электронной почте? Там не больше сотни слов, и все же вы не можете оторвать от него взгляда.

Для протокола, сейчас 09:56, а конференц–зал находится в десяти секундах ходьбы от моего стола. Ник Сент–Круа передвигается как кошка, и я бы услышала его приближение, если бы не пялилась на это дурацкое электронное письмо, предаваясь фантазиям о том, как у моего босса вырастает пузико, а сам он зеленеет.

Пожалуйста, Санта. Это все, что я хочу на Рождество.

Я разворачиваю свое кресло и поднимаю на него взгляд. Тип его внешности именно такой, который заставляет любую женщину остановиться на своем пути и смотреть, не моргая. Я знаю это, потому что наблюдаю эту картину каждый день, в этом самом офисе. Я не могу выделить что–то одно в его внешности, благодаря чему, он совершенен, в нем идеально все. Широкие плечи, узкие бедра. Густые темные волосы и блестящие зеленые глаза. Они самого ужасного, самого раздражающего, притягательного, завораживающего зеленого оттенка. И напоминают мне о Рождестве, о вечнозеленых деревьях и о яркой упаковочной бумаге. До тех пор, пока не сужаются и не превращаются в один из его фирменных холодных взглядов.

Высокий. Даже когда я на каблуках, он выше меня на полфута. А когда я нахожусь рядом в обуви на плоской подошве, то уменьшаюсь приблизительно до размера одного из эльфов Санты. А это не совсем то чувство, которое мне нравится испытывать, поэтому в ящике моего стола, всегда лежит пара туфель, чтобы я имела возможность переобуть практичные ботинки на каблуки, как только приступлю к работе.

Дизайнерские костюмы и дорогие часы. Свое высокомерие он носит как сексуальное оружие против женских сердец. Я уверена, что всякий раз, когда он вступает со мной в зрительный контакт, то может прочитать все непрошеные мысли, которые крутятся в моей голове. Мысли, в которых я пытаюсь представить, как он выглядит под этими дизайнерскими костюмами, вперемешку с фантазиями о том, что он ест испорченные суши на обед.

Сексуальный Гринч.

И меньше чем за месяц до Рождества он стал еще больше напоминать Скруджа. Особенно, исходя из этого письма, в котором он требует прислать презентацию для компании «Дружественная Лама» за три дня до срока. Как будто планирование и крайние сроки его не волнуют, и я могу просто из воздуха создавать презентации.

И я могу, потому что привыкла иметь с ним дело. А быть всегда на два шага впереди мистера Сент–Круа стало моей главной целью в жизни. Как в личном плане, так и в профессиональном.

Кстати говоря, о моей карьере. Вы должны кое–что знать. Я работаю в компании под названием «Летающий Олень» и мы производим игрушки. А это значит, что мой скряга босс управляет компанией игрушек.

Настоящих игрушек, а не секс игрушек.

О, ирония судьбы. Злобный, бездетный человек стоит у руля компании по производству тех самых игрушек, которые вызывают многочисленные улыбки, смех и радостные возгласы у крошечных людей. Он больше похож на человека, который возглавляет финансовую корпорацию. Знаете, такую крупную, из–за которой ваши родители теряют бизнес и истощают пенсионные счета.

Я бы никогда не стала на него работать, если бы встретилась с ним раньше. Но до этого, я три года работала на его дядю. Прекрасного человека. Понятия не имею, почему Ник стал таким.

Угрюмым.

Раздражительным.

Держу пари, он даже елку не ставит.

Конечно, мы все знали, что мистер Сент–Круа рано или поздно соберется на пенсию. Как однажды и Санте придется уйти, но ты и представить себе не можешь, что это произойдет в течение твоей жизни, верно? Санта всегда будет оставаться одного возраста, и будет работать веки вечные. Таков закон. Закон детства, традиций и счастья. За исключением того, что Рейнди–Фолс это не Северный полюс, а старший мистер Сент–Круа на самом деле не Санта Клаус.

Пять месяцев назад Кристофер Сент–Круа ушел на пенсию. У него не было своих детей, а вот у его брата были. Двое. Племянница мистера Сент–Круа сразу после окончания колледжа устроилась к нему на работу, с тех пор прошло шесть лет. Кстати, Сара очень милая. Дружелюбная. Открытая. Добрая. Ничего общего с ее братом Ником.

Еще одна родственница Кристофера, его сестра Марта, руководит нашим отделом кадров. И как только она уйдет на пенсию, ее место займет Сара.

Вообще, могу сказать, что я не особо размышляла о том, кто когда–нибудь возглавит «Летающие Олени».

А должна была.

Потому что именно так я получила Гринча городка Рейнди–Фолс в качестве босса.

– Я собираюсь, – произношу я.

Услышав мой ответ, он медленно моргает, и внезапно у меня возникают мысли о сексе. Как, например, «О, боже, я собираюсь кончить».

– На собрание, – добавляю я. – Буду там вовремя, обещаю. – Затем поворачиваюсь обратно к своему компьютеру и, не дожидаясь ответа, начинаю стучать по клавиатуре, в надежде, что он поймет намек и уйдет, и мне не придется идти вместе с ним по коридору.

Вместо этого он поднимает рождественский календарь с моего стола. Календарь, который я сделала сама на четырехдневных выходных в честь дня Благодарения, во время распития горячего какао и просмотра рождественских фильмов. У меня есть традиция: украшать дом на Рождество на выходных до празднования Дня Благодарения, поэтому в эти четыре дня у меня было время, чтобы поработать над небольшим самодельным проектом, близким и дорогим моему сердцу.

– Интересно, – бормочет он, открывая одну из маленьких картонных дверей. Их всего десять. Со второго по шестое и с шестнадцатого по двадцатое декабря. – Это какой–то бракованный экземпляр?

– Это личное. – Я разворачиваюсь на своем стуле и выхватываю календарь из его рук. Почему ему всегда нужно все испортить? Затем убираю календарь в ящик стола и с силой его задвигаю. Ник хмыкает и уходит в направлении конференц–зала.

Я жду до 09:58. Поднимаюсь со стула. Делаю глубокий вдох, беру свой ноутбук и чашку кофе, выдыхаю и направляюсь на утреннее собрание. Может быть, позже этим вечером я пойду в торговый центр, сяду на колени Санты и попрошу, чтобы он подарил Нику нормальное человеческое сердце, вместо ущербной дыры, что делает из него такого придурка. В конце концов, это может произойти. Все возможно на Рождество.

Глава 2

– Следующее на повестке дня – кафе «Плюшевый Мишка».

Как ни странно, но слышать, как Ник произносит слова: кафе «Плюшевый Мишка», довольно приятно. Из его уст это звучит очень смешно. Иногда я задаюсь вопросом, всегда ли он знал, что будет возглавлять игрушечный бизнес своего дяди или у него были другие планы? Я знаю, что он, как и я, вырос в Рейнди–Фолс. Но он на пять лет старше, поэтому наши пути никогда не пересекались, пока он не вернулся, чтобы разрушить работу моей мечты.

Его сестра старше меня всего на три года, поэтому еще до того, как начать работать на ее дядю, я была с ней немного знакома. Сара была той, кто проводил у меня собеседование на место, куда я подала заявление. На самом деле, это было единственное место, куда я вообще подала заявление, потому что у работы мечты не может быть запасного плана.

Сара осталась жить в Рейнди–Фолс. Вышла замуж за хорошего парня, с которым познакомилась в колледже и родила ребенка.

А Ник уехал.

Но теперь он вернулся, и я застряла здесь с его ворчливой задницей.

Во всяком случае, пока. Думаю, что, в конце концов, он образумится и сбежит из Рейнди–Фолс обратно в большой город. Хоть в какой–нибудь большой город. Это моя давняя мечта. Моя недавняя мечта: чтобы Ника переехали сани.

Кафе «Плюшевый Мишка» – это мой проект. Теперь вы понимаете, почему я терплю Скруджа? Если не считать своего босса, эта работа мечты. То есть, эй! Мне платят за работу над проектом, название которого состоит из слов: «кафе» и «плюшевый мишка».

– Строительство кафе продвигается с опережением сроков на месяц, – докладываю я. – Такими темпами мы откроемся за целый месяц до начала летнего туристического сезона в Рейнди–Фолс. – Возможно, для некоторых из вас это будет сюрпризом, но Рейнди–Фолс является одним из самых популярных туристических мест.

Среди небольших маленьких городов Среднего Запада.

Держу пари, Нику здесь до смерти скучно. До того, как вернуться, он четыре года жил в Европе. В основном в Германии, я знаю это, только благодаря его сестре, которая упоминала об этом пару раз во время обеденного перерыва в комнате отдыха для персонала. Вероятно, там он и приобрел все свои модные костюмы, потому что они, конечно же, не могут быть куплены в местном «Мейсис» в Сагино.

Я не уверена, что Ник вообще подходит для нашего Рейнди–Фолс. Заметьте, для меня это худшее, что может быть в человеке. Я сразу представляю себе жителей Нью–Йорка, которые с призрением смотрят на приезжих. Они, наверное, могут распознать не настоящего ньюйоркца в человеке, который терпеливо ждет, пока загорится зеленый свет на пешеходном переходе, вместо того, чтобы бросится на проезжую часть в дюймах от желтого такси, как это делают местные жители.

Рейнди–Фолс – самый очаровательный город, который я когда–либо видела, и я не хотела бы жить ни в одном другом месте. В городе проживает всего пять тысяч тридцать четыре человека, что конечно странно, потому что в двадцати минутах езды, есть город с населением в пятьдесят тысяч человек. А в девяноста минутах находится Детройт. Так что мы не тот маленький изолированный городок, где каждый все про всех знает. Мы самый очаровательный город Среднего Запада. Нас называют «Маленькой Баварией», потому что наш городок был основан немецкими иммигрантами и похож на деревушку в глуши Германии. По сей день пятьдесят процентов жителей имеют немецкое происхождение, и в городе существует строгие нормы строительства, чтобы не потерять европейское очарование нашего происхождения.

И вполне возможно, я могу быть предвзятой, потому что родилась здесь. И из–за того, что мое имя – Холли Винтер. Ну и самое время признаться вам в том, что у меня есть две сестры, которых зовут: Джинджер и Ноэль.

Да, моя семья очень любит Рождество.

Моя мама, конечно, отрицает, что вышла замуж за моего отца только из–за фамилии, но между нами говоря, я почти уверена, что она преследовала его, ради возможности иметь свору рождественских детей.

Но вернемся к кафе «Плюшевый Мишка». Этот проект – моя страсть. Игрушка «Баварский медведь» – одна из продуктовых линеек, которая находится под моей ответственностью. Эту игрушку придумали в Нюрнберге, Германия, более ста лет назад, и «Летающий Олень» уже на протяжении сорока лет является эксклюзивным поставщиком этих медведей по всей Северной Америке. Благодаря этому также была разработана новая игрушка – «Баварский олень», которая на сегодняшний день, является игрушкой, олицетворяющей нашу компанию.

И когда в начале этого года на главной улице построился новый торговый центр, я предложила арендовать там помещение и открыть кафе «Плюшевый Мишка», где дети могли бы устраивать чаепития вместе со своими «Баварскими медведями» (ну, или «Баварскими оленями»). Это место заинтересует, как туристов, так и местных жителей, чьи дети могли бы праздновать там свои дни рождения. Также в кафе мы планируем продавать всю линейку игрушек «Баварских медведей» вместе с аксессуарами. Знаете, такую крошечную обувь. И разные наряды, в которые можно переодевать своего медведя и превращать его во врача, космонавта или гимнаста. Также мы будем продавать в наборе с пижамой для медведя соответствующую детскую пижаму. Еще в кафе мы планируем оборудовать медвежью клинику, для тех игрушек, которые нуждаются в ремонте, и медвежий спа–салон для тех, которым нужно немного помыться.

Знаю, знаю. Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но такова жизнь в Рейнди–Фолс, и по этой причине, я не хочу уходить и устраиваться на скучную работу в каком–нибудь другом месте. Для меня быть частью компании «Летающий Олень», почти то же самое, что быть Рождественским эльфом. И покажите мне того, кто не хочет иметь дело с Сантой?

Слушайте, окей, я знаю, что Санта не настоящий. Но в моем любящем Рождество сердце, он реален, и для меня этого достаточно.

Я мечтала о подобном проекте с тех пор как начала здесь работать. У производителей «Баварских медведей» есть такое же кафе в Нюрнберге. И, когда я увидела его у них на сайте, то была настолько очарована, что решила, обязательно сделать что–то подобное здесь в Рейнди–Фолс. Тем более, в нашем городе постоянный приток туристов. Для начала, мы – самое популярное место для празднования Рождества во всем Среднем Западе. Весь город украшается гирляндами. Проводятся конкурсы по выпечке пряников, а также организуется катание на конных санях по специально разработанной трассе через лес Рейнди–Фолс. Ладно, на самом деле у нас нет леса. Это несколько сотен гектаров парковой зоны на окраине города, принадлежащих семье Хартфилд. В свое время они просто расчистили дорожку через парк, купили несколько саней, и так родилась «Зимняя поездка Санты на санях». И позвольте сказать, что благодаря этому каждую зиму, они делают хорошие деньги.

Еще каждую осень мы проводим Октоберфест. Ну а главная улица круглый год усеяна причудливыми магазинами, а в Рождество наш город славится «Рождественским магазином Отто» – это крупнейший Рождественский розничный магазин в стране, привлекающий посетителей со всех уголков Родины. Еще у нас есть не один, а целых два отеля с собственными аквапарками, которые притягивают публику в летний период. Как я уже сказала, мы живем довольно в интересном месте, для городка, который каждый год выбирает «Принцессу Леденцов».

Не хочу хвастаться, но семь лет назад я выиграла титул «Принцессы Леденцов». Знаю, это может показаться немного тщеславно, но у меня до сих пор сохранилась та корона. Я использую ее вместо елочной звезды, потому что стать «Принцессой Леденцов» было моей детской мечтой. Ну и, конечно же, работать в «Летающем Олене» когда вырасту.

Я открываю свой ноутбук и перемещаю подготовленную презентацию на большой экран в конференц–зале, чтобы показать все изменения, которые уже произошли. У меня есть пара фотографий самой площадки и изображения фурнитуры для кафе. Еще есть макет посуды из китайского фарфора, которая находится в стадии разработки, и которую мы будем использовать в чайной комнате и продавать как нашу новую линейку продуктов.

Меня возможно и занесло немного, но это кафе – моя страсть. И, кроме того, покажите мне человека, кто не будет также возбужден от этой идеи?

– Реклама была скорректирована с учетом раннего открытия? – Спрашивает Ник, не отводя от меня взгляда. Он медленно перекатывает ручку между пальцами и молча оценивает меня.

– Нет. Официальное открытие кафе состоится первого июня. Тестовое открытие пока прогнозируется на десятое мая. Сначала мы опробуем работу на местных жителях, и используем это время для устранения каких–либо неполадок до летнего сезона. А вот бюджет фонда заработной платы был скорректирован с учетом раннего открытия, – поспешно добавляю я, в то время как Ник продолжает пристально смотреть на меня.

Я прочищаю горло и перехожу к следующему слайду: финансовые документы.

– Благодаря нашей рекламе и предварительному онлайн бронированию, наше кафе зарезервировано уже на двадцать процентов всего летнего сезона. Думаю, как только мы выложим фотографии готового интерьера на сайте и увеличим объемы рекламы, то эти показатели резко взлетят. По самым скромным прогнозам, в летний и зимний периоды бронирование будет составлять семьдесят процентов, а в межсезонье около тридцати. – Я переключаю слайд, и на экране появляется график с прогнозируемыми суммами доходов, основанными на этих цифрах. – Но это очень скромные подсчеты. Думаю, что к середине лета, как только люди побывают у нас, мы будем забронированы на все сто процентов. А наши межсезонные показатели будут намного выше тридцати, так как мы станем популярным местом для проведения дней рождения детей нашего города, но пока мне хочется быть скромной в своих…

– А что на счет расстроенных детей? – Перебивает меня Ник.

Я замираю. Он что, издевается надо мной? Что может расстроить детей? Он хочет, чтобы я придумала, как развлечь детей, которые ненавидят веселье? Боже, он действительно этого хочет. Почему я об этом раньше не подумала? Конечно, он хочет этого, вероятно, он ненавидит веселье с тех самых пор, как научился говорить и решил, что все вокруг одно сплошное разочарование.

– Если мы будем полностью забронированы в разгар сезона, то многие дети не смогут к нам попасть, – настаивает Ник, когда я временно замолкаю. – В кафе Нюрнберга, с которого мы проектируем наше, есть прилавок, где можно заказать еду на дом. Вы обсуждали с ними вероятность того, что они поделятся своими бизнес идеями относительно такой возможности?

Оу.

Я ерзаю на стуле. Мне в одно и то же время и нравится, и бесит то, как он называет еду на вынос. Уверена, это остаточное явление его жизни в Европе. Но кроме всего прочего, я ненавижу его, поэтому отказываюсь признавать, что это очаровательно.

– Я не знала, что у них есть прилавок с едой на вынос. На сайте не было никаких фотографий.

– На сайте, – медленно повторяет Ник, поднимая брови. – Вы никогда не были в кафе в Германии?

– Нет, – отвечаю я, но говорю это со всей уверенностью, потому что не покажу ему ни капли слабости. Я провела собственное исследование по этому вопросу, и знаю, что мой бизнес–план надежен. – У нас нет свободного места, чтобы установить такой прилавок, и, кроме того, цифры говорят сами за себя и без него.

Ник постукивает ручкой по нижней губе, пока обдумывает мой ответ. В комнате воцаряется тишина, и все мы ждем, когда он, так или иначе, испортит мой день.

– В январе закрывается компания «Свеча Джека Фроста», – объявляет Ник. – В данный момент они занимают площадку, прилегающую к нашему новому кафе «Плюшевый Мишка». Мы можем арендовать ее и добавить прилавок с едой на дом. В задней части обоих помещений мы создадим проход и отделим кухню от помещения для заморозки продуктов. Также мы можем разместить несколько дополнительных столов и добавить прилавок, где сможем торговать едой на дом. Холли будет сопровождать меня в поездке в Германию на следующей неделе, где встретится с руководством оригинального кафе в Нюрнберге. Увидит, как они работают во время самого пикового сезона, и почерпнет идеи, которые мы сможем реализовать у нас.

Подожди минуточку. Он только что сказал, что я поеду с ним?

– О, Боже, нет!

В один миг все взгляды в комнате направляются на меня.

– Я имею в виду, эм... – я замолкаю, лихорадочно соображая, что ответить дальше. – «Свеча Джека Фроста» закрывается? Ничего себе, они были в этом бизнесе целую вечность. – Я печально качаю головой, глядя куда угодно, только не на Ника. Мой друг из бухгалтерии морщится в сочувственной гримасе. – Мне, э–э–э, нужно запастись свечками в виде карамельной трости, прежде чем они закроются. Это мой любимый запах. И сейчас для них самое время. – Святое Рождество! Холли, заткнись! – Кстати, откуда вы знаете, что они закрываются? – Я открываю и закрываю крышку ноутбука и нервно дергаю ногой под столом. – Я ничего об этом не слышала.

– Я дружу с его дочерью, Тарин.

Иууу, Тарин. Она училась в выпускном классе старшей школы Рейнди–Фолс, когда я только перешла туда, так что она на два года младше Ника. Тарин была одной их тех девушек, которые смеются над твоими любимыми рождественскими носками, когда ты случайно (ну, может и не случайно) надеваешь их в марте. Своего рода рождественский тролль, из–за которого закрывается всеми любимая компания по изготовлению свечей…

– Она возглавила родительский бизнес и решила открыть магазин в другом торговом центре «Ривер Плейс», – говорит Ник, прерывая мои мысли. – Ей необходимо больше места, чтобы расширить мастерские по изготовлению свечей, и, похоже, что кое–кто опередил ее и арендовал свободное помещение, расположенное рядом с их первоначальным магазином.

Оу.

Ладно, это была я. Это я опередила ее и забронировала пустое помещение под кафе «Плюшевый Мишка». И она не закрывает бизнес, а расширяет его, так что, возможно, в конце концов, она не попадет в список «Непослушных детей» Санты. Я смотрю на Ника и гадаю, какие они друзья? Интересно, они голые друзья?

Фу. Фу. Фу.

– Соответствует ли нынешний дизайн кухни, дополнительной нагрузке, необходимой для введения «еды на дом»? Успеем ли мы внести все коррективы до завершения строительства? – Ник отрывает взгляд от клавиатуры своего ноутбука.

– Да. – Я уверена в этом, потому что, выбранная планировка кухни была оценена тремя независимыми экспертами, и все они подтвердили, что рабочего пространства будет достаточно, если мы захотим удвоить прогнозируемый объем производства. Я хотела быть уверенной в том, что если захотим, то без проблем сможем сделать это.

– Вы проверите еще раз? – Продолжая что–то печатать, говорит Ник, задавая вопрос. Только это не так, это приказ. Мне придется изменить все показатели, чтобы включить дополнительные объемы ресурсов, необходимых для еды на вынос. А затем показать ему проделанную работу, на что он спросит: почему у нас на двадцать процентов увеличилось помещение для холодильных установок? После чего, предполагаю, я потрачу минут десять на объяснение, что холодильные установки не делаются на заказ, они имеют определенные размеры. И если мы хотим продавать еду на вынос, нам потребуется еще одна установка, соответственно необходимо расширить пространство, где она будет стоять.

И все это время он будет смотреть на меня. Такой молчаливый и задумчивый.

У меня уйдет неделя на то, чтобы переделать финансовый план кафе «Плюшевый Мишка», включив в него дополнительные расходы на аренду соседнего помещения, на его ремонт и на заработную плату. После чего, мне придется переделать все прогнозы получаемой прибыли. Нанять специалистов, чтобы создать дизайн для контейнеров, сумок и чашек на вынос. Потом, получить все эти образцы, чтобы самой убедиться в их эффективности. Нет, это займет у меня не неделю, это займет весь остаток месяца.

– Как закончите, пришлите отчет, – добавляет Ник, как будто эта задача легко выполнима и неизбежна, потому что он отдал приказ. Конечно, я понимаю, он босс и все такое. Правда. Но, позвольте мне сказать, что его дядя не так руководил делами.

Для начала, его дядя не надевал ни одного костюма, который заставлял меня гадать, как под ним выглядит мой голый босс.

Боже! Я ни за что не поеду с ним в эту поездку. Нет. Этого не будет. Может, он уже забыл об этом? Я ерзаю на стуле и краем глаза поглядываю на Ника, который в свою очередь расспрашивает управляющего складским помещением о картонных коробках, которые мы закупили. Я никогда не ездила в командировку, и даже не знаю, как это работает. Я сама должна купить билеты на самолет и забронировать отель, а затем предоставить отчет о затратах для их компенсации? Или его личный ассистент все сделает за меня? Если только… Я буду игнорировать всю эту ситуацию, пока не станет слишком поздно. Поездка запланирована меньше чем через неделю, и, вероятно, уже нет свободных мест на самолет. Сейчас же декабрь, ради всего святого. Я глубоко выдыхаю от облегчения и удобнее располагаюсь в своем кресле конференц–зала.

Ник бросает на меня взгляд, пока управляющий складом рассказывает о стоимости праздничных коробок. Я немного выпрямляюсь и задаюсь вопросом, не слишком ли громко выдохнула?

Через мгновение на мой почтовый ящик приходит новое письмо.

Тема письма гласит: «Расписание и маршрут командировки».

Глава 3

– Я не поеду с вами на следующей неделе в Германию, – сообщаю я твердым голосом со всей уверенностью, что у меня есть.

Весь прошлый вечер я репетировала речь: «Как слиться с совместной с Ником поездки» перед зеркалом в своей ванной. Думаю, она получилась вполне убедительной. Я предсказала все возможные аргументы и подготовила соответствующее опровержение для каждого из них.

– Я свяжусь с менеджером «Баварский медведей» по электронной почте, чтобы обсудить новый бизнес план, – продолжаю я, не дожидаясь ответа.

Когда я, наконец, набралась смелости войти в кабинет и поговорить с ним, то застала Ника за компьютером. Он что–то рассматривал с хмурым выражением лица. Я намеренно не стала ждать, пока он обратит на меня внимание, прежде чем начать излагать свою заготовленную речь. Кстати говоря, я удивлена, что до сих пор его красивое лицо не застыло в постоянной гримасе недовольства. Бьюсь об заклад, что такими темпами к сорока годам оно все покроется морщинами.

– Это будет равносильно моему присутствию, но упростит задачу для всех.

– Равносильно? – Он откидывается на спинку кресла, полностью сосредоточившись на мне. Хмурый взгляд сменяется выражением, которое я бы назвала странно скептическим. Он облокачивается одной рукой на подлокотник кресла, а другой поправляет галстук. Кстати говоря, его дядя весь декабрь носил рождественские галстуки. Каждый день новый, у него их было довольно много.

Галстук, который надет на Нике, цвета угля.

– Практически то же самое, – отвечаю я, слегка взмахнув рукой.

– Скажите, мисс Винтер, какая часть моего предложения о том, что вы едите со мной в Германию, звучала как вопрос? Потому что, это не так.

Ненавижу разговаривать с ним в кабинете его дяди. Да, я знаю, что теперь это кабинет Ника. Я этого не отрицаю. Тем более, сейчас, когда его дядя с тетей переехали в Кей–Уэст и завели полдюжины домашних цыплят. Они бегают по двору и шныряют туда–сюда из сделанного на заказ курятника. Конечно, я этого не понимаю, но, похоже, что мистер и миссис Сент–Круа в восторге от пенсии, и я прекрасно осознаю, что они не вернутся.

Просто общение с Ником в этом кабинете, сбивает меня с толку. И все из–за того, что он практически ничего здесь не поменял. Было ожидаемо, что вместо фотографий, на которых изображены наши игрушки, он повесит дешевые мотивационные плакаты или фотообои с мегаполисом, ну или на худой конец свой дипломом из Дартмута. И, конечно же, я думала, что он заменит старый деревянный стол, за которым почти сорок лет просидел его дядя, каким–нибудь современным, новым и блестящим.

Но ничего из этого он не сделал, только заменил кресло и компьютер. Ну, и еще кое–что.

В кабинете появилась доска объявлений. Гигантская громадина, обрамленная широкой дубовой рамой, помещенная на стену рядом с дверью, прямо напротив письменного стола Ника. Она появилась здесь за выходные, как по волшебству, около месяца назад, и с тех пор остается пустой. Это сводит меня с ума. Какой смысл вешать доску объявлений, если ты не собираешься ничего к ней прикреплять? Это странно.

Он странный.

– Если я пропущу неделю из–за поездки в Германию, то ни за что не успею до конца месяца внести изменения в проект кафе «Плюшевый Мишка».

– Кто сказал, что ты должна это сделать до конца месяца? – Он выпускает галстук из рук и начинает барабанить пальцами по столу.

– Я предположила, вы хотели…

– Я бы хотел, чтобы ты перестала предполагать, – перебивает он, его слова резкие, но голос неожиданно мягкий. Это сбивает с толку. И помимо явного раздражения, которое читается на его лице, есть что–то такое, что я не могу до конца понять. Это так несправедливо. Это он постоянно держит меня в напряжении, требует бесконечных отчетов, бросает мне вызов на совещаниях, подкрадывается ко мне за моим же столом, лишь для того, чтобы задать вопросы, на которые, я уже ответила ему по электронной почте.

«Это я должна быть раздражена», – думаю я с негодованием. – «А не он».

– Ник, сейчас же Рождество, – отвечаю я. Знаю, мой голос звучит так, будто я умоляю, но ничего не могу с собой поделать. Декабрь в Рейнди–Фолс – мое любимое время года. Все это знают.

– Сегодня только третье декабря, – сухо отвечает он, явно не впечатленный моей мольбой.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Это праздничный сезон, – парирую я, разводя руками, как бы показывая, что весь месяц – один сплошной праздник. Ведь это факт и нечего здесь больше объяснять.

– В Германии тоже праздничный сезон, – возражает он. – Думал, тебе понравится идея посетить место, которое стало вдохновением для Рейнди–Фолс, да еще и в самое волшебное время года.

Тут он прав. Конечно, мне это должно понравиться. И уверена, что так и будет.

От мысли, что большую часть недели я проведу в его обществе, я ощущаю дискомфорт. При чем, во всех неправильных местах.

Я опускаю взгляд на стол, прежде чем перейти к следующему аргументу в моем списке.

– Ты, наверное, не в курсе, но в этом году один из кулинарных каналов снимает в нашем городе шоу «Грандиозный конкурс по выпечке пряников», и у моей сестры есть все шансы победить. Я должна остаться ради нее.

– Финал конкурса будут снимать в прямом эфире в канун Рождества на городской площади, – без колебаний парирует Ник. – Уверяю, я доставлю тебя домой к этому времени. – Его вычурное кресло не издает не единого звука, пока Ник приподнимает его на пару дюймов, при этом пристально наблюдая за мной. Он наслаждается каждым моментом происходящего.

Но, погодите–ка…

Щелкунчика сын, откуда он знает? Откуда Ник знает хоть что–то о грандиозном пряничном конкурсе? Я рассчитывала, что он не имеет ни малейшего понятия о расписании местных праздников. Поэтому быстро перехожу к следующему аргументу.

– У меня нет паспорта, – объявляю я. Мне даже удается добавить немного фальшивой грусти к этой фальшивой новости.

Ник смотрит на меня на протяжении долгих минут, тишина тяжким грузом повисает в воздухе между нами, и я начинаю нервничать из–за лжи. Потеть под его пристальным взглядом. Проходят часы. Эоны лет. С нуля выпекается печенье для Санты, охлаждается и покрывается глазурью в то время, пока Ник смотрит на меня в ожидании, что я сломаюсь.

– В таком случае, могу ли я предположить, – наконец медленно произносит он, тщательно подбирая слова, – что в прошлом месяце ты нелегально посетила и затем покинула другую страну, когда брала три дня отпуска, чтобы отпраздновать свадьбу твоей сестры, которая проходила в Мексике?

Мои глаза расширяются, и я краснею. Уверена, что никогда не говорила ему, что свадьба была в Мексике. Я смотрю на стену за его столом. На пол. На изображение набора деревянных игрушек, изобретенных в 70–х годах, которое висит в рамке на стене. Это одни из наших самых популярных игрушек, которые до сих пор производятся. В основном я смотрю куда угодно, только не на Ника.

– У моего парня важная рождественская вечеринка, на которой я обязана присутствовать, – выпаливаю я. Это немного не по сценарию, но, честно говоря, я не думала, что мне придется зайти так далеко в своем списке оправданий. И я очень взволнована.

– У тебя нет парня, – отвечает Ник.

Я набираюсь смелости и поднимаю на него свой взгляд, его глаза сузились, а костяшки пальцев побелели, от того, как сильно он сжал подлокотники кресла.

– Ты этого не знаешь!

– Как его зовут? – спрашивает он, вынуждая меня снова оторвать свой взгляд от ковра и вернуться к его лицу.

Думай, Холли, думай! Мужское имя. Любое, кроме Ника.

– Сант…аа, Сантана. – исправляюсь я. – Как группа.

– А чем он занимается? – Кажется, на его лице я замечаю намек на улыбку, но трудно сказать наверняка, потому что он редко улыбается. Это может быть очередная гримаса отвращения. Или газы.

– Он играет в группе. – Я хочу умереть. Мало того, что мой фальшивый парень по имени Сантана играет в группе. То, ко всему прочему, иметь дело с Ником – все равно, что иметь дело с собакой–убийцей. Лучше не показывать своего страха. Я демонстративно перемещаю руку на бедро и продолжаю стоять на своем. Держу пари, Сантана очень добр ко мне и все время улыбается.

– Холли. – Ник произносит мое имя и вздыхает. Его глаза на мгновение закрываются, голова запрокинута наверх, как будто он призывает на помощь силы у потолочного освещения. Он очень редко называет меня по имени, обычно у него какое–то непонятное предпочтение обращаться ко мне «мисс Винтер». Но, хочу быть с вами откровенной, когда он называет меня по имени, то всегда произносит это таким тоном, что я начинаю думать о сексе.

О сексе с ним.

Что вызывает во мне беспокойство по многим причинам. И в очень многих местах. Зачем кому–нибудь заниматься сексом с человеком, который даже не нравится. С кем–то настолько злым? Скорее всего, он будет критиковать то, как я приподнимаю бедра или требовать кончить по команде. Вероятно, он заранее прикажет предоставить ему сводную таблицу, в которой будут указаны показатели гибкости всех моих конечностей, и наглядные схемы, того, насколько мои колени могут быть близки к голове.

Боже, эта идея довольно горячая. Часть про изгибы, а не про злобного босса.

Интересно, был ли Эбенезер Скрудж в молодости привлекательным? Вызывал ли он трепет в сердцах и чреслах милых юных дам, когда отдавал приказы и хмурился? Был ли молодой Эбенезер красавчиком с пышной шевелюрой и стройным телом? Пахло ли от него рождественской елкой и свежевыпавшим снегом?

Скорее всего, Эбенезер был ужасен в постели. Держу пари, именно это и превратило его в такого ворчуна. Он, наверное, очень быстро кончал и понятия не имел, что делать с языком.

– Разговор окончен, – наконец произносит Ник, выглядя при этом побежденным, несмотря на то, что это он выиграл. Прежде чем снова повернуться к монитору, его взгляд падает на мои ноги. – Возьми с собой нормальную обувь, – бросает он. – Там почти везде брусчатка и много лестниц, последнее, что мне нужно, так это нести тебя, когда ты подвернешь лодыжку.

Больше я ничего не произношу. Рука опускается с бедра в знак поражения, затем я поворачиваюсь на своих неподходящих для брусчатки каблуках и начинаю идти в сторону выхода. Когда я подхожу ближе к двери, мой взгляд привлекает доска объявлений. Наконец–то там что–то весит. Я замедляю шаг и останавливаюсь, чтобы посмотреть, что же это.

Это письмо написано от руки.

От маленькой девочки.

Адресовано компании по производству игрушек «Летающий Олень» и написано фигурным детским подчерком фиолетовыми чернилами. Кэтлин из города Конро, штат Техас, доводит до нашего сведения, что настольная игра «Собаки – детективы» – ее самая любимая игра на всем белом свете. Но, также она задается вопросом, почему все собаки – мальчики и интересуется, не могли бы мы добавить в игру собаку – девочку и назвать ее Хлоя? Еще она надеется, что Хлоя будет одной из лидирующих собак – детективов.

Несколько месяцев назад во время еженедельного совещания Ник рвал и метал на тему гендерных стереотипов, а затем потребовал детального анализа от каждого менеджера по каждой игрушке. Отчеты должны были содержать информацию о целевой возрастной категории, пол игрушки и пятилетний архив маркетинговых материалов, в которых были указаны любые гендерные предубеждения.

«Все данные направьте Холли», – сказал он, хотя я не была во главе какого–либо отдела и ни за кого не отвечала. Просто он хотел, чтобы именно я свела все данные в одну сводную таблицу.

Меня раздражало, что ко мне относились как к секретарше, ответственной за работу каждого сотрудника. Но в мире сводных таблиц, я – волшебница. А он босс. Так что, конечно, я сделала то, что он просил. Кроме того, двое из наших менеджеров немного, как бы это сказать, сбились с пути. Под этим я подразумеваю, что они близки к тому, чтобы уйти на пенсию и не особо разбираются в технологиях. Или, что они не особо открыты перспективе выпуска гендерно–нейтральных игрушек. Поверьте, на той неделе было много споров по поводу пола роботов.

Игра «Собаки – детективы» была обновлена как раз к тому времени, чтобы успеть появиться в продаже к рождественским праздникам. Плюс ко всему, мы потратили приличную сумму денег, чтобы новое издание попало на прилавки крупнейшего розничного магазина страны «Кингс» в Черную пятницу.

В новом издании появились две ключевые собаки – детективы по имени Хлоя и Кэтлин.

Я бросаю взгляд на Ника через плечо. Но он не уставился в монитор, как я ожидала, он смотрит прямо на меня.

Глава 4

– Не могу поверить, что ты недовольна возможности провести бесплатный отпуск в Европе со своим горячим боссом. Холли, ты невероятна. – Говорит моя сестра Джинджер, пока хмуро изучает, как вы могли догадаться, кусок пряника.

– Это не отпуск, а командировка! – Протестую я. – С Гринчем Рейнди–Фолс! – Добавляю я, потому что, очевидно же, что она упускает самую важную и ужасную деталь.

– В тесте недостаточно кислинки. Что–то не так. – Джинджер вытирает лоб, оставляя на коже полоску патоки. – Я не могу позволить Келлеру Джеймсу выиграть. На карту поставлено мое будущее, а ты жалуешься из–за поездки на Северный полюс. Уму непостижимо.

– Не на Северный полюс, – ворчу я. – А в Нюрнберг, Германия. – Что, если честно, даже лучше, чем Северный полюс, учитывая всю очаровательность Баварской архитектуры. Кроме того, на Северном полюсе действительно нечего делать, потому что он расположен посреди Северного Ледовитого океана и все такое.

– Разве у Келлера Джеймса нет собственного шоу на кулинарном канале? – Спрашивает Ноэль, сидя на высоком стуле у барной стойки кухонного уголка Джинджер, с полным ртом пряников. За этот вечер мы попробовали уже несколько партий.

– Да, – Джинджер вздыхает, прежде чем повторить слова «кулинарный канал», как будто находится в церкви, и эти слова должны быть почитаемы.

– Мне наплевать, сколько у него своих шоу. Никто не печет пряники лучше тебя, Джинджер, – утешаю я. – У него нет шансов.

– Мне нужен этот призовой выигрыш, чтобы я смогла открыть «Пекарню у Джинджер». Келлер Джеймс не нуждается в деньгах! Почему мы должны соревноваться с профессионалами? – Рыдает она, бросая на стол еще один пятифунтовый мешок муки.

Джинджер самая младшая из нас, и сколько себя помню, она была увлечена выпечкой. В то время как я и Ноэль играли в игрушечную печку, она выпекала настоящие кексы в настоящей маминой духовке и упаковывала их в коробки, на которых писала: «Пекарня у Джинджер». Потом перевязывала их нескончаемыми лентами, которые сама же и собирала. Отовсюду. Знаете, как некоторые бабушки коллекционируют использованные рождественские бантики и упаковку, чтобы снова их использовать? Это была Джинджер. Когда ей было двенадцать.

– Ты тоже профессионал, – замечаю я. На сегодняшний день она зарабатывает тем, что поставляет свою выпечку местным гостиницам, но ее мечта: открыть свою собственную пекарню. Здесь, в Рейнди–Фолс, конечно.

– Едва ли это одно и то же! Вот шакал! – фыркает Джинджер. – Интересно, он добавляет цейлонскую корицу? – бормочет себе под нос, лихорадочно роясь в подставке для специй. По крайней мере, я надеюсь, что она задает этот вопрос себе. Не может же она считать, что Ноэль или я имеем понятие о сортах корицы. – Хитро, хитро. Ха–ха! Я тебя насквозь вижу, шакал!

– Кто такой шакал? – спрашивает Ноэль. – Келлер Джеймс?

Вероятно, сейчас не лучшее время упоминать об этом, но мне всегда нравилось его шоу: «Завтрак, булочки и чай». Кроме того, во время записи первых трех эпизодов «Грандиозного конкурса по выпечке пряников» мы с ним лично познакомились, и он показался хорошим парнем.

– Да. Он!

– Кто использует слово «шакал», как ругательство? – Спрашивает Ноэль, убирая грязную тарелку в посудомоечную машину, затем садится за стол рядом со мной.

– Это более вежливый способ сказать придурок, – объясняет Джинджер, но мне кажется, что объяснения здесь ни к чему, потому что Ноэль закатывает глаза и шепчет:

– Разбирайтесь со своими делишками сами.

Затем Джинджер смотрит на меня, выдвигает стул и садится напротив.

– Какого черта ты делаешь?

По всему столу разбросаны: куски картона, скотч, клей, маркеры, вырезки из журналов, а также много маленьких шоколадок в индивидуальной обертке.

– Переделываю свой Рождественский календарь, потому что Ник украл у меня целую неделю Рождества.

– Ты же понимаешь, что Рождество – это всего один день, да? – Спрашивает Ноэль.

– Я передам маме, что ты это сказала. Кое–кто в этом году обнаружит кусок угля вместо подарка в своем рождественском носке, – поддразниваю я, бросая ей в голову обертку от шоколадки.

– Так или иначе, – медленно произносит Ноэль, глядя на мой календарь с таким выражением, как будто боится меня ранить. – Ты что, заболела? У тебя случайно нет температуры? – Ноэль – старшая сестра. И она не так одержима выпечкой или изготовлением рождественских поделок, как мы с Джинджер.

– Просто, мне бы хотелось, чтобы меня не заставляли ехать в Европу с Ником, – ворчу я, в то время, как Ноэль продолжает смотреть на беспорядок, который я устроила на столе, а Джинджер что–то бормочет о температуре масла. – Это немного видоизмененный Рождественский календарь, – объясняю я. – За каждый день в декабре, в котором мне приходится терпеть Ника, я радую себя шоколадкой.

– Ага, – бормочет Ноэль, но по ее лицу не скажешь, что она впечатлена.

– Как вы могли заметить, – я показываю на календарь в виде домика. – Здесь нет дверей с девятого по тринадцатое декабря, потому что у меня должна была быть великолепная неделя без Ника, но теперь, когда я застряну с ним в Германии, мне нужно добавить эти даты обратно. – Эта система вознаграждения действительно хороша. Сначала я думала о том, чтобы сделать календарь до конца года, но решила, что поедание шоколада каждый день, когда Ник выводит меня из себя, не скажется благоприятно на моей талии.

– Думаю, вам нужно просто переспать и покончить с этим, – объявляет Джинджер с другого края стола. Я краснею, а Ноэль ухмыляется.

– Джинджер, ты моя новая любимая сестра, – восклицает Ноэль, улыбаясь от уха до уха.

– Эй! – Ненавижу, когда они объединяются против меня, что, заметьте, происходит всегда. Я – средняя сестра, поэтому это входит в комплект.

– Давайте дверцы с девятого по тринадцатое наполним презервативами! – предлагает Ноэль.

– Ага! Сними уже комнату со своим горячим боссом, – хихикает Джинджер, атакуя кусок теста скалкой.

– Все совсем не так! – Протестую я. – Мы просто вместе работаем. Он мне не нравится. Я ему не нравлюсь. Между нами нет никакой симпатии!

– Все очень даже так, – говорит Ноэль.

– А как же Джинджер и Келлер Джеймс? Им тоже надо снять комнату. Все это знают.

– Эй! Не переводи стрелки! Мы сейчас над тобой смеемся, – отвечает Джинджер.

– Даже не знаю, как за первые три этапа конкурса вам двоим удалось пройти дальше. Вы были так заняты, трахая друг друга глазами, что я удивлена, как вам вообще удалось разбить яйца, не промахнувшись в миску.

– Боже, не могу дождаться, чтобы посмотреть, как они это смонтировали, – соглашается Ноэль.

– Ну, честное слово! – Джинджер роняет скалку, ее лицо заливается краской, а переносица пятном от муки. – Вы серьезно?

– Ты была на студии в тот день, когда они потянулись за одной и той же бутылочкой с ванильным сиропом, и он чуть не поцеловал ее? – Спрашивает у меня Ноэль, игнорируя Джинджер. – Это было горячо! – продолжает она, обмахивая свое лицо рукой.

– Это... это... – заикается Джинджер, – этого никогда не было! Он никогда «чуть» не целовал меня.

– Как скажешь, – одновременно говорим мы с Ноэль и даем друг другу пять, проявляя свои сестринские чувства.

– Я, эмм... – Джинджер в отчаянии заламывает руки, ее лицо еще больше краснеет, и она пулей убегает в свою спальню.

– Принеси презервативы, когда тебе надоест прятаться, – кричит Ноэль. – Для календаря «Рождественского траха» Холли.

– Это не... – кротко протестую я. – Не могу поверить, что Санта приносит тебе подарки с таким грязным ртом.

Джинджер наконец–то возвращается, она вытерла лицо от муки и затянула свои рыжеватые волосы в конский хвост. Вместе с именем и любви к выпечке пряничных изделий, Джинджер была благословлена прядками с имбирными бликами, вплетенными в ее темные волосы.

– Для календаря Холли. Давайте сосредоточимся на этом, – Джинджер шлепает презервативом по кухонному столу.

Ноэль ухмыляется и берет маркер. Затем она пишет «Рождественский трах» на картонной дверце и засовывает за нее презерватив.

Я вздыхаю и беру ножницы. Это должна была быть дверь на одиннадцатое декабря. Теперь мне нужно найти место, чтобы добавить еще одну дверь в мой календарь... который теперь действительно очень сильно напоминает бракованный экземпляр.

– Да, давайте сосредоточимся на календаре Холли, – соглашается Ноэль, она снова возвращает свое внимание на меня и мой проект. – Тебе не кажется, что рождественский календарь отсчета времени до того, как ты трахнешь своего босса, – это святотатство?

Мама всегда говорила, что мне повезло быть средней сестрой, так как это положительно влияет на формирование характера. Единственное, что было положительным, это смертельный взгляд, который я выработала с годами. Теперь я на одном уровне с Ноэль. Она просто улыбается в ответ, ничуть не беспокоясь о том, что меня это беспокоит.

– Это не обратный отсчет до секса, – объясняю я. – Это календарь наград. Я их заслужила за то, что, несмотря на трудности общения с Ником, хорошо выполняю свою работу.

– Уверена, что это действительно трудно, – сухо соглашается Ноэль. Я бросаю на нее еще один убийственный взгляд.

– Я видела, как он смотрел на тебя, когда пару недель назад мы столкнулись с ним в продуктовом магазине, – комментирует Джинджер, доставая еще один противень с пряниками из духовки. – Мне кажется, вы мило смотрелись вместе.

– Кто? Ник? – Я спрашиваю так, словно ничего не помню об этом событии. Но, конечно же, я все помню. Это стало последней каплей перед созданием календаря «Рождественского траха», то есть календаря наград. – На меня?

– Да, Ник. На тебя.

– Ты имеешь в виду тот случай, когда он остановил нас в продуктовом магазине, чтобы расспросить меня о компании «Дружелюбных Лам»? В субботу? Когда я была одета в спортивные леггинсы и без макияжа? – И к тому же, я была в обуви на плоской подошве. Он возвышался надо мной, как великан, когда подошел к нам с Джинджер в отделе ингредиентов для выпечки. Я как раз убирала два пятифунтовых мешка сахара в тележку, когда, обернувшись с пакетами в руках, увидела Ника. Он явно только что вернулся из спортзала, я видела, как его влажная зеленая футболка прилипла к груди под расстегнутым зимним пальто, волосы растрепались, точно так, как я себе представляла, если бы провела по ним руками.

Что, очевидно, я бы сделала только в том случае, если бы захотела его утопить или окунуть лицом в торт. Больше нет никакой другой причины, по которой бы мои руки оказались в идеальной шевелюре Ника.

– Да, именно это я и имею в виду. Он еще спросил у тебя, как проходят твои выходные, на что ты ответила, что–то типа: «Классная футболка, так в стиле Гринча».

– Она была зеленая! Как Гринч! – протестую я. Ладно, возможно, это была не лучшая моя шутка.

– Он заставляет тебя нервничать.

– Нет, не заставляет.

– Потому что он тебе нравится, – продолжает Джинджер, как будто мое отрицание ничего не значит.

– Нет, не нравится.

– Да, нравится. И я не знаю, почему это тебя так пугает? Он не Билли. Ник вернулся, чтобы здесь остаться.

Билли – мой бывший. Мы познакомились в университете Мичигана. После окончания он поехал со мной в Рейнди–Фолс. Он продержался здесь чуть больше года, прежде чем понял, что этот город не для него. Ну, или Холли Винтер не для него.

– Теперь, это точно похоже на рождественский трах, – напевает Ноэль себе под нос, но достаточно громко, чтобы я услышала.

– Вы понятия не имеете, о чем говорите, – ворчу я, атакуя изображение рождественского венка, вырезанного из журнала, намазывая его клеем. – Ничегошеньки. У нас с Ником не будет никакого рождественского траха, я вам это точно говорю.

– Тебе надо их продавать, – говорит Ноэль, указывая на календарь. – Запустить массовое производство. Держу пари, будет огромный спрос на рождественские календари с обратным отсчетом до траха.

– Они будут отличным подарком для моих друзей! – соглашается Джинджер с преувеличенным энтузиазмом. Она всегда будет поддерживать Ноэль в издевательствах надо мной, как будто это ее обязанность, как младшей сестры.

– Нет никакого обратного отсчета до траха! Мы не вместе. И никто из нас, не хочет быть вместе! И последний человек в мире, с которым бы я хотела быть, – это Ник Сент–Круа.

– Холли, – отчитывает Джинджер. – Где же твой рождественский дух? Неужели в гостинице «Вагина» нет мест для Ника?

– О Боже, ты не сказала это только что! – Я запихиваю шоколад за оставшиеся дверцы и начинаю собирать свои вещи.

– Сказала! – смеется Джинджер. – И, между прочим, я очень горжусь собой. Это был хороший вопрос. – Она плюхается на стул рядом, подгибает ногу и кладет голову на колено, наблюдая, как я собираюсь.

– Вы хуже всех, но я все равно вас люблю. Мне пора домой, еще нужно упаковать вещи. Для моей деловой поездки, – добавляю я многозначительно, прежде чем кто–нибудь из них успеет добавить еще один непристойный комментарий про упаковку Ника или что–то столь же нелепое. – Постарайтесь вести себя прилично, пока меня не будет.

– Повеселись!

– Этого не будет.

Глава 5

Чтобы добраться до аэропорта, Ник заехал за мной на машине. Это справедливо, потому что поездка до Детройта займет девяносто минут. Но в тоже время, это несправедливо, потому что это лишние девяносто минут в обществе Ника.

И в отличие от моих сестер, я не настолько помешана на мысли, что он делает это из–за того, что втайне мечтает провести со мной время.

– Мисс Винтер, даже не думайте о том, чтобы опоздать на самолет, – вот как в пятницу вечером, Ник заманил меня в эту автомобильную поездку. Он собирался уходить домой, но остановился в четырех футах от моего стола и шагнул обратно. – С другой стороны, думаю, будет лучше, если мы поедем вместе. Я заберу вас по дороге в аэропорт.

Затем он улыбнулся, пожелал мне хороших выходных и вышел из офиса, прежде чем я смогла возразить или спросить, есть ли у него мой адрес.

Он забрал меня десять минут назад.

И это уже самые долгие десять минут в моей жизни. И нам еще предстоит проехать девяносто долгих миль.

До сих пор, мы и словом не обмолвились. И пока Ник, похоже, наслаждается оглушительной тишиной, я прокручиваю в голове возможные темы для разговора.

Он расслабленно сидит на водительском сиденье, положив одну руку на руль, а другую на подлокотник между нами. Время от времени барабанит пальцами по рулю или двигает по нему рукой, совершенно не напрягаясь.

В то время как во мне бушует нервная энергия эльфа, который переборщил с леденцами.

Оглушающая тишина.

Я начинаю сомневаться в том, помнит ли он вообще, что я в машине.

– Мы могли бы послушать рождественскую музыку, – наконец предлагаю я.

Что угодно, лишь бы нарушить тишину, благодаря которой моему мозгу предоставлена полная свобода на разные ненужные мысли. И из–за присутствия Ника, мое сердцебиение ускоряется, потому что я думаю о вещах, о которых не должна думать. Например, как бы Ник ощущался в гостинице «Вагина». – У меня есть плейлист на телефоне.

Он искоса смотрит на меня со своего водительского сиденья, и я замечаю на его лице намек на улыбку, затем он качает головой и издает низкий смешок.

– Пожалуй, я пас.

Ну, конечно, нет. Нервно постукиваю пальцами по бедру. К счастью, я подготовила целый список дел, которые запланированы на этой неделе. Я лезу в сумочку, которая лежит у моих ног, когда Ник прерывает тишину:

– Просто из любопытства, как рано ты начинаешь слушать свой рождественский плейлист? – На секунду он отрывает взгляд от дороги, и, когда смотрит на меня, в его глазах я замечаю что–то похожее на веселье. – На следующий день после Дня Благодарения? Первого декабря? В июле?

– Ха–ха. – Я оставляю блокнот в сумке, осознавая, что список, который подготовила, недостаточно длинный. Мне нужно, каким–то образом растянуть его на всю поездку.

– Ты в курсе всех запланированных дел на эту неделю? – спрашивает Ник.

– Конечно. – Я снова тянусь к сумке, при этом проговаривая расписание в своей голове, но все равно хочу, чтобы оно было перед глазами. Мы вылетаем поздним рейсом из Детройта во Франкфурт, на рассвете пересадка до Нюрнберга. Помимо запланированных встреч с представителями «Баварских медведей», у нас намечена экскурсия по фабрике игрушечных поездов, а затем переговоры о сотрудничестве с их представителями, ну и еще пара встреч с другими поставщиками.

Пока я болтаю о наших планах, Ник ни разу не перебивает меня, но также это не похоже на то, что он вообще меня слушает. Когда я уверена, что не упустила ни одной встречи, запланированной на это неделе, я закрываю блокнот и кладу на колени, перебирая края картонной обложки подушечкой большого пальца. Затем из меня вырывается вздох – тихое покорное фырканье, похожее на звук, который издает собака моих родителей, когда я надеваю колпак Санты ей на голову.

– Чем ты занималась в эти выходные?

Вопрос застает меня врасплох, так как не имеет никакого отношения к моей тираде о деловых планах на эту неделю. Он кажется искренним и любопытным. Может быть, ему тоже надоела тишина, и он боится, что я снова предложу включить свой Рождественский плейлист?

– Я встречалась со своими сестрами. Джинджер нуждалась в компании, пока тестировала очередной рецепт пряников. Затем я занималась стиркой и собирала вещи для этой поездки. Потом упаковала несколько рождественских подарков. И, конечно же, ходила на коронацию «Принцессы леденцов», которая проходила при свечах в парке Наследия. – «Принцессу леденцов» всегда избирают в начале декабря, чтобы до конца месяца она смогла выполнить свои прямые обязанности. В основном это участие в ежегодном рождественском параде и помощь Санте с его работой по субботам.

– Ах да, коронация «Принцессы леденцов», – медленно повторяет Ник. – Это входит в твои обязанности как бывшей принцессы?

Он знает об этом? Я чувствую, как внезапно мое лицо заливает жар, от смущения или от позора, не знаю точно. Похоже, он не смеется надо мной, так что не могу определить, как именно он относится к этой информации.

– Это не является обязательным требованием, нет, – наконец выговариваю я. – Просто это весело.

– Хм, – бормочет Ник. – Похоже, тебе не мешало бы узнать, что такое настоящее веселье, Холли.

Окееей.

Это было сказано с намеком или мне показалось? Его голос звучал как теплая карамель, из которой готовят ириски, медленно помешивая на огне, или поцелуи под омелой. Вдруг мне становится безумно жарко, и гостиница «Вагина» мигает неоновой вывеской, сообщая о свободных местах, в то время как мой гиперактивный мозг представляет способы, которыми она может быть заполнена. Может мои сестры правы? Возможно ли, что Ник может оказаться кем–то другим помимо скупого Скруджа? Может быть, вне офиса он не так ужасен? Возможно…

Затем он все портит.

– Полагаю, Сантана был занят, раз ты не упомянула о нем. У него был концерт? Должно быть, это время года довольно напряженное для музыкантов.

Вот же шакал.

Джинджер по крайней мере была права в одном. Шакал, как оскорбление, странным образом удовлетворяет.

– Да, у него был концерт. – Я наклоняюсь, чтобы убрать блокнот в сумку, затем сажусь обратно и, скрестив руки на груди, вглядываюсь в дорогу, чтобы не пропустить знак, указывающий на расстояние до аэропорта. – Он сейчас невероятно занят, но утром мы вместе завтракали, – вдруг говорю я.

– Сегодня утром?

– Да, – отвечаю я с удовлетворением, что снова одержала вверх. – В кафе «Медовый Джем». – Это кафе находится на центральной улице, оно начало работать еще до моего рождения. Они специализируются на завтраках. Их вафли изменят вашу жизнь. Слегка хрустящие снаружи, но маслянистые и сочные внутри. Совершенство на тарелке. Если вы не пробовали вафли в «Медовом Джеме», то вы вообще не пробовали вафли.

И теперь я хочу, чтобы Сантана действительно существовал, потому что мой желудок урчит из–за воспоминаний о том, что я слишком давно не ела эти вафли. По правде говоря, за час до того, как Ник забрал меня, я съела только два вареных яйца.

– Невероятно. Я тоже там был, но тебя не видел.

– Было слишком рано. Ты, наверное, еще спал. – Вероятнее всего, он ночует в пещере, вырытой под его домом. Потому что, именно они являются предпочтительным местом обитания для всех Гринчей.

– Я был там довольно рано. Моя ночная гостья неожиданно оказалась ранней пташкой.

Иууууу.

Я удерживаю себя и не произношу это вслух, но мой пульс учащается от волнения. Я разминаю шею и немного меняю позу, в которой сижу, чтобы исподтишка взглянуть на Ника. Держу пари, ночной гостьей была его подруга Тарин. Его голая подруга Тарин.

– Думал, что если не дам ей долго уснуть, то это гарантировало бы, что мы проспим подольше, но что–то пошло не так.

О, мой Санта Клаус, пожалуйста, заткнись! Теперь в моем мозгу крутятся образы, как Тарин будит Ника ради голого утреннего свидания. В итоге, она видела его голым и поела лучшие вафли на земле. Я снова ненавижу ее. Будьте прокляты Рождественский Дух и Семейная компания по производству свечей!

– Теперь в течение дня она будет капризничать, и это по моей вине.

Так, стоп. Теперь он говорит о ней так, будто она избалованный ребенок. Какой он всё–таки отвратительный придурок и женоненавистник!

– К счастью, мы будем где–то над Атлантическим океаном, когда позвонит моя сестра, чтобы отчитать меня из–за того, что она сбила свой график.

Подождите–ка. Сестра? Я перематываю весь разговор и снимаю свои опасения.

– У тебя была ночевка с племянницей? – Я из всех сил стараюсь объединить в голове мысль о Нике, которого я знаю благодаря работе, и мысль о нем, как о мужчине, который ночует со своей племянницей Эбби. Я видела ее пару раз. В прошлом году на рождественской вечеринке и как–то раз летом, когда Сара приводила ее на работу. Она энергичная маленькая девочка, как и большинство малышей ее возраста.

– Ты сидишь в няньках? – Наконец мне удается выдавить из себя что–то невнятное, и я поворачиваюсь, чтобы получше разглядеть его.

– Со своей племянницей? Конечно. Это же двадцать баксов в час, так почему бы и нет? – добавляет он, пожимая плечами, а потом смеется, когда видит мое выражение лица. – Я шучу. Вчера сестра со своим мужем отправились на вечеринку, а их постоянная няня не смогла выйти на работу. Я знал, что они вернутся поздно, поэтому настоял на том, чтобы Эбби осталась ночевать у меня.

– Ха, – я не смогла устоять.

– Сестра предупредила меня, что Эбби просыпается рано, но я не очень серьезно отнесся к этим словам. Как любой осел, у которого нет своих детей, я подумал, что просто поздно уложу ее спать, и тогда следующим утром она проспит подольше. – Он пожимает плечами и одаривает меня улыбкой, от которой мое сердце почти останавливается. – Эта маленькая мошенница не спала почти всю ночь, пока мы смотрели «Рождественских собак», и все равно проснулась без пятнадцати шесть.

Боже милостивый. Перед моими глазами предстала картина, как маленькая Эбби, одетая в пижаму, свернулась калачиком на диване рядом с Ником, и они вместе смотрят рождественский фильм, и это... на удивление горячо.

И тревожно.

– Что вы делали, пока не открылся «Медовый Джем»? – Спрашиваю я, все еще пытаясь переварить существование ранее неизвестной стороны моего босса. Это как узнать, что у «Рождественской песни» есть спин–офф, в котором Эбенезер – горячий и веселый дядя.

– Мы смотрели «Рождественских собак». Снова. От начала до конца. – Ник печально качает головой, легкая улыбка появляется на его губах. – Она зациклена на этом фильме, и у нее есть миссия распространить его в массы, потому что в ту же секунду, когда вы перестанете обращать внимание на фильм, она заметит это. Думал, что раз мы смотрели его во второй раз, то смогу ответить на пару электронных писем на телефоне, но, черт возьми, она каждый раз махала своей крошечной ручкой и кричала «пауза, пауза», как будто я мог пропустить какой–то ключевой момент в сюжете во время второго просмотра. А потом она смотрела на меня так, словно я спрятал от нее печенье, пока я не убирал телефон и не переключал все свое внимание к фильму.

Вот, дерьмо.

Думаю, что только что мое сердце увеличилось вдвое.

Из–за Ника.

Что вообще сейчас происходит?

– Ну, – ко мне вернулся дар речи, – звучит как хорошая ночевка.

– Да, так и было, – соглашается он. – Конечно, я пока не горю желанием проводить так каждые выходные, но было здорово.

Пока? Значит, Ник думает, что когда–нибудь захочет проводить таким образом выходные? Субботние домашние вечера с просмотром кино, дети, одетые в пижамы, завтрак в кафе «Медовый Джем»? С самого первого дня, когда он приехал в наш город, чтобы возглавить «Летающие Олени», я пыталась понять подходит ли он для жизни в Рейнди–Фолс? Он кажется слишком значимым, чтобы быть здесь. Слишком познавшим мир, чтобы ему было здесь интересно. Рейнди–Фолс олицетворяет Средний Запад, но, по сути, является провинцией. Коронация «Принцессы леденцов» это неотъемлемая часть и душа, таких городов как наш. Я посчитала, что Ник — это житель большого города. Думала, что он не хочет здесь жить, что ему это только приходится, потому что некому управлять компанией. Я бы никогда не могла подумать, что он захочет здесь остаться.

– Мы бы пригласили тебя за наш столик за завтраком, – говорит Ник, искоса поглядывая на меня, на его губах играет лукавая усмешка. – Если бы мы тебя там встретили, конечно.

Какое–то время я смотрю на его профиль, мы проезжаем милю, потом еще одну. Милый Ник – это ловушка, говорю я себе. Тоже самое, как делать рождественские покупки, сразу после распродажи на День благодарения. Это ошибка новичка.

Так же, как и чувства к горячему боссу.

Нужно перечислить причины, по которым он мне не нравится. Еще раз, что это были за причины?

Он всегда чем–то не доволен.

Он очень требователен.

Он перфекционист.

Он задумчивый, высокий и привлекательнее, чем любой мужчина имеет право быть.

Он. Мой. Босс.

Это очень веские причины.

Достаточно веские, чтобы перестать думать о том, какие вещи мне бы хотелось вытворять с ним. Вещи, из–за которых я окажусь на первом месте в списке «Непослушных детей» Санты.

И все же, я думаю о таких вещах.

Я чувствую, что мне становится тяжело дышать в этой машине, из–за того, как в моей голове мелькают разные образы Ника.

Глава 6

Когда мы приземляемся в Нюрнберге, я чувствую усталость, но пребывание в новом месте немного заряжает меня энергией. Во время ночного перелета во Франкфурт мне удалось немного поспать, насколько это возможно в самолете. А во время пересадки мы смогли выпить по чашечке кофе, прежде чем отправиться в Нюрнберг.

И мне, конечно, неприятно признавать, но теперь, когда я нахожусь в Германии, то очень взволнована. Знаю, что оказалась здесь не по своей воле, но, когда они ставят штамп в мой паспорт, то мне с легкостью удается блокировать эти мысли, потому что я никогда не была в Германии. Черт возьми, да я никогда не была в Европе.

Я полностью очарована, хотя мы даже с аэропорта еще не выехали.

Ник отлично здесь ориентируется и, кажется, точно знает, что делать, поэтому пока мы пробираемся через аэропорт, я изо всех сил стараюсь не отставать от него, воздерживаясь от желания заглянуть в сувенирную лавку или сфотографировать вывески, написанные на немецком языке.

И только тогда, когда мы ловим такси, я осознаю, что Ник разговаривает по–немецки. Конечно, в этом есть смысл, но я все равно добавляю это к списку вещей о Нике, которые меня удивляют. Неохотно, но мне также приходится добавить это в еще один список вещей, которые меня возбуждают.

Нюрнберг… волшебный. Хотя такси еще даже не отъехало от тротуара. Пока водитель загружает наши вещи в багажник, вокруг кружатся легкие снежинки, и я забираюсь на заднее сиденье, Ник следом садится рядом. Пока я ощущаю себя немного потрепанной и грязной от поездки, он выглядит так же безупречно, как и всегда, как будто он отлично выспался, и приехал в офис освеженным и готовым потребовать отчета или чем–нибудь меня упрекнуть.

Интересно, не слишком ли я зациклена на этом? Может я просто остро реагирую?

Такси отъезжает от тротуара, и Ник проводит пальцем по экрану телефона, чтобы проверить электронную почту, полностью игнорируя меня.

По сравнению с Рейнди–Фолс Нюрнберг просто огромен, в городе проживает более полумиллиона жителей, а в области более трех миллионов. Теперь, когда я увидела его собственными глазами, мне кажется, что Рейнди–Фолс – это крошечная копия, размером с кукольный домик, и это меня очень радует. Я слышала, что Нюрнберг окрестили самым немецким из всех городов Германии, и хотя это единственный город, который я видела, я склонна согласиться. Пытаясь впитать в себя это великолепие, я почти прижимаюсь носом к окну машины. По дороге нам встречаются современные заправочные станции вперемешку со зданиями классической готической архитектуры. Мы проезжаем мимо указателей, какие–то я могу понять, а некоторые – нет. А когда мы въезжаем в Старый город, я просто очарована причудливыми средневековыми дорогами, где асфальт плавно сливается с кирпичной брусчаткой.

Мы проезжаем мимо магазинов, в которые я хочу заглянуть, и церквей, которые выглядят так, будто построены столетие назад. Я знаю, что большая часть Старого города была разрушена во время Второй мировой войны, но город был восстановлен и теперь поражает своей подлинностью.

Жить мы будем тоже в Старом городе. Я была немного разочарована, узнав, что наши номера забронированы в отеле большой американской сети, вместо очаровательной местной гостиницы, но напоминаю себе, что я в Европе не на романтическом свидании со своим боссом. Но все разочарование, которое у меня было, исчезает, как только мы останавливаемся напротив Шератона. Отель прекрасен, и я официально взволнована.

Когда такси оплачено и сумки в руках, мы направляемся внутрь. Ник регистрирует наше прибытие, разговаривая с портье по–немецки, пока я бесполезно стою в стороне, рассматривая глянцевые брошюры, рекламирующие различные мероприятия, которые будут проходить в Нюрнберге. Музеи, пешеходные экскурсии, однодневные поездки и рождественские ярмарки. Мои пальцы едва касаются брошюры с Рождественской ярмаркой, когда я ощущаю за спиной Ника. Я отдергиваю пальцы, как будто он застукал меня за чтением личного письма в рабочее время. Это почти то же самое, мы здесь по работе, напоминаю я себе в третий раз с тех пор, как приземлился самолет.

Ник протягивает мне одну из тех крошечных карточек, в которые помещают ключи от номеров, и его пальцы слегка касаются моих. Я в курсе, что у нас раздельные номера, но внезапно мысль о том, что мы будем ночевать в одних и тех же GPS координатах, кажется слишком для меня. Прикосновение его пальцев, кажется слишком. Он сам слишком для меня. Мой взгляд падает на его губы, и я сглатываю, быстро отводя взгляд к ручке своего чемодана на колесиках. О прелестное Рождественское полено, почему он так хорошо выглядит? В нем восхитительно все, и я так устала от этого.

– Увидела что–то интересное? – Его голос низкий, а тон теплый и соблазнительный, такой же, как те рождественские ярмарки с брошюр для моего покрытого омелой сердца. Его голос звучит как самый лучший секс.

Мой взгляд возвращается к нему, и я начинаю быстро моргать, надеясь, что выражение моего лица меня не выдало. Не оценивала ли я слишком откровенно его дурацкое идеальное лицо? Понял ли он, что когда коснулся моих пальцев, по моему телу побежали мурашки?

– Нет, ничего интересного, – наконец выговариваю я. Он переводит взгляд с меня на стеллаж с рекламными брошюрами и обратно.

– Ты выглядишь усталой, – говорит он после долгой паузы. А затем, не совсем понимаю, что происходит, но клянусь жизнью Санты, он почти касается меня, его рука поднимается и оказывается в нескольких дюймов от моей щеки, прежде чем я вздрагиваю от удивления, и он останавливает себя. – Если ты сегодня не в состоянии идти на собрание, я могу сам сходить.

– Я в порядке! – Мгновенно возражаю я. Если он может прийти на собрание, то и я смогу. Кроме того, я не знаю, что мне делать, когда он не похож на Скруджа.

Он печально улыбается и качает головой.

– Конечно. – Он указывает на лифты, направляя меня к ним. – Встретимся в вестибюле в два часа. – Его тон снова стал холодным, таким, как я привыкла, и я расслабилась. С Ником – Гринчем я знаю, как себя вести.

Глава 7

На третий день нашей поездки, Ник удивил меня еще больше.

– Переоденься во что–нибудь удобное и жди меня в вестибюле через тридцать минут, – просит он по возвращению в отель.

Сегодня мы весь день провели в компании «Баварские Медведи», и я под сильным впечатлением. Должна признаться, Ник был прав в том, что эта поездка была мне необходима. Я смогла встретиться с производственным персоналом и обсудить дизайн нового «Баварского оленя», а также побывать в их кафе «Плюшевый Мишка» и многое узнать о системе «еды на вынос». Менеджер был очень откровенен, он поделился всей информацией и идеями. Еще я узнала, что в Нюрнберге очень популярны крендельки, что дало мне идею добавить их в меню к нашему прилавку на вынос, потому что это будет восхитительный поклон нашим немецким корням. Очаровательно и выгодно. Мы будем извлекать выгоду из пешеходов, которые будут прогуливаться по главной улице в поисках быстрой закуски, и мы с удовольствием сможем предложить им свои крендельки.

Мне не терпится обновить все показатели, высчитать прогнозируемый доход и показать все Нику. Я потратила всю обратную дорогу на такси, рассказывая ему об этой идее. Когда она рождалась в моем мозгу и выходила через рот, мои губы двигались со скоростью мили в минуту. Я не видела Ника большую часть дня, так как ему было необходимо присутствовать на других встречах, и я была более взволнована, чем хотела признавать, все с ним обсудить.

Эта поездка оказалась совсем не такой, как я ожидала, и, сказать по правде, Ник тоже оказался не совсем таким, как я думала. И я чувствовала себя виноватой, когда вчера съела шоколадку из «Рождественского траха». Я имею в виду из Рождественского календаря. Хотя это неважно. Дело в том, что в этой поездке Ник совсем не похож на Гринча. Он больше меня ничем не провоцировал и даже ни разу не упомянул Сантану. Вне офиса он ведет себя более расслаблено, чем я привыкла. Или, может быть, это я слишком расслабилась?

В любом случае, моя защита ослабла.

Быстро переодевшись в обтягивающие джинсы и мягкий свитер, я собираю волосы в конский хвост, хватаю пальто и направляюсь обратно в вестибюль. Я прихожу раньше Ника и пока застегиваю пальто, вижу, как он выходит из лифта. Он тоже переоделся, на нем темные джинсы, легкий пуховик и темно–синий шарф, идеально повязанный вокруг его шеи. Он разговаривает по телефону, кивком указывая на выход. Он расспрашивает управляющего складом о задержке в обработке груза, из–за которой мы на два дня отстаем от графика поставок в розничные сетевые магазины.

Ник молча, выслушивает все, что ему говорят, прежде чем, наконец, перебивает.

– Санта Клаус не доставляет подарки двадцать шестого декабря, и мы тоже. Исправь все. – Затем вешает трубку, одной рукой убирает телефон в карман, а другой ловит такси.

– Хауп Маркет, – говорит он водителю, пока мы садимся на заднее сиденье.

Затем наступает несколько минут тишины, в течение которых Ник достает телефон из кармана, чтобы набрать электронное письмо быстрыми, агрессивными нажатиями клавиш, пока я смотрю на пейзаж за окном, все еще не зная, куда мы направляемся.

– Все в порядке? – Наконец решаюсь спросить я, когда печатный шквал прекращается, а из его легких выходит короткий раздраженный выдох. На улице уже темно, но с обилием рождественских гирлянд город выглядит очень романтичным. Вдоль дороги тянутся сверкающие нити огней. На дверях домов висят рождественские венки. Остроконечные крыши устелены снегом, и в воздухе витает волшебство.

– Все будет в порядке. Склад перегружен, и теперь поставка отстает от графика. Нам придется внести некоторые изменения.

Прежде чем я успеваю спросить, что это значит, такси останавливается, и Ник передает водителю банкноты евро, открывая дверь. К тому времени, как я вылезаю за ним из такси, мои глаза становятся круглыми, как два сахарных печенья. Перед нами расположился самый волшебный рождественская рынок, который я когда–либо видела в своей жизни. Вообще, это единственный рынок, который я видела в своей жизни, потому что у нас в Рейнди–Фолс не устраивают такие ярмарки.

Мы находимся на центральной площади старой части города Нюрнберг, с одной стороны расположилась многовековая церковь, а с другой ряды торговых палаток, каждая из которых увенчана красно–белыми полосатыми навесами. На окнах окружающих зданий свисают гирлянды. Кажется, что с каждой доступной поверхности капают мини–искры света, а в воздухе висит запах всего самого прекрасного: жареные орехи, копченые колбаски и радость. Пахнет Рождеством.

Но мы точно не можем быть здесь ради рынка. Я не двигаюсь с тротуара и оглядываюсь в поисках ресторана, в который мы должно быть направляемся. В расписании сегодняшнего дня был включён деловой ужин. Я прикусываю губу и с задумчивым выражением лица поворачиваюсь к Нику, как вдруг он берет меня за руку.

– Я не мог позволить тебе уехать из Нюрнберга, не побывав на рождественской ярмарке.

– Дааааа! – выдыхаю одно счастливое слово. Ник смеется, и от этого звука мне становится тепло. В какой–то момент мне кажется, что он и дальше собирается держать меня, пока не смотрит на мою руку в своей и, покачав головой, отпускает ее.

– Пойдем. – Он кивает в сторону рынка, улыбка все еще играет на его губах. – Мы будем есть нюрнбергские колбаски на ужин и пить глинтвейн, как делают местные жители.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не запрыгать от восторга, как ребенок и направляюсь к ближайшему ряду ярко освещенных палаток. Все мое лицо покрывает гигантская улыбка, которую я не могу сдержать, да и не пытаюсь, если честно. Здесь столько всего, что хочется посмотреть, что я едва могу сосредоточиться. Я замечаю елочные украшения и забавные маленькие фигурки из чернослива. Ник говорит, что это такая традиция, и по мере того, как мы продвигаемся по ряду торговых палаток, я вижу, что их бесконечное множество. Чернослив – пугало и чернослив – пекарь, пара целующихся черносливов и чернослив – врач, даже чернослив Санта.

– Легенда гласит, что если дома хранить человечка из чернослива, то в семье будет царить счастье и достаток. – Ник наклоняется и шепчет эти слова мне на ухо, от чего я смеюсь, и по спине пробегает дрожь, а под пальто кожа покрывается мурашками. Что весьма нелепо, то, что он шепчет, даже не сексуально. «Чернослив» и «человечек», сказанные в одном предложении, конечно же, не могут являться словами соблазнения.

Я отступаю на полфута, но все равно покупаю чернослив Санта Клауса. Для него найдется место в моей коллекции Санта Клаусов, и да, конечно же, у меня есть такая коллекция. И, конечно же, это не имеет ничего общего с желанием приобрести сувенир на память об этом вечере.

– Ты, наверное, захочешь посмотреть на «Кристкайнд»? – спрашивает Ник, в то время, как мы оказываемся в детской части рынка. В центре стоит карусель с лошадками, которая растопила бы сердце худшего скептика Рождества. А на специальной дорожке разместился крошечный поезд. Железная дорога окружает рождественские елки и четырехфутовый пряничный домик. Я делаю снимок для Джинджер.

– Что такое «Кристкайнд»?

– Это оригинальная «Принцесса Леденцов».

– Да ну тебя. – Я слегка толкаю его в бок локтем в уверенности, что он подначивает меня, вот только на этот раз я не против.

– Я серьезно. – Он с легкостью уклоняется от моего удара, кивая в сторону светловолосой девушки, которая стоит за ограждением из бархатной веревки перед очередью из детей, ожидающих с ней сфотографироваться. У нее длинные вьющиеся волосы, на голове золотая корона высотой в фут и такое же золотое платье. Я наблюдаю за этой картиной несколько секунд, и понимаю, что Ник говорит правду. Очевидно, основатели Рейнди–Фолс переняли эту традицию из Нюрнберга.

– Ух ты, – наконец выдавливаю я. – Ее корона намного больше моей.

Мы двигаемся дальше, проходя мимо архитектурного сооружения в готическом стиле со шпилем, который поднимается в воздух футов на двадцать. Ник говорит, что это фонтан «Шенер Бруннен», построенный в четырнадцатом веке. Его украшают красочные фигуры, подсвечиваемые снизу, которые, по словам Ника, представляют собой либеральное искусство, а два медных кольца, помещенных в кованую ограду вокруг фонтана, принесут удачу, если их повращать.

Он непревзойденный гид.

И обладатель терпения, так как каждый раз, я останавливаюсь, чтобы все осмотреть. Здесь нет ничего слишком маленького или странного, чем бы я не заинтересовалась. На рынке так много всего, что у меня кружится голова от волнения. Ник помогает мне выбрать традиционные подарки для моей семьи: для Ноэль – украшение ручной работы местного мастера; для родителей – ангел по имени Раушгольден. Его крылья покрыты золотой фольгой, и Ник радует меня рассказом еще одной легенды.

Еще он говорит мне, что Нюрнберг славится своими пряниками, которые называются: «Лебкухен», и пекут их уже сотни лет. Они бывают разных размеров и форм, и с разнообразными покрытиями. Я покупаю несколько для Джинджер. Я знаю, как это взволнует ее, потому что она будет пытаться восстановить рецепт.

– Если бы ты мог получить на Рождество все, что захочешь, чтобы ты попросил? – Спрашиваю я Ника, когда мы ждем, пока торговец упакует коллекцию пряников. Он молчит, поэтому я не уверена, что он услышал меня, и я поворачиваюсь к нему, вопросительно приподняв бровь.

– Ничего такого, что я мог бы получить, – отвечает он, не глядя на меня, кажется, ему неловко. Пока я пытаюсь расшифровать, что он имел в виду, Ник протягивает руку мимо меня, чтобы забрать у торговца пакет с пряниками.

– Я сама могу нести, – настаиваю я, пытаясь его отобрать. Наши пальцы соприкасаются, и этого короткого прикосновения достаточно, чтобы у меня опустился желудок, и перехватило дыхание.

Должно быть, это из–за рождественского рынка.

Это точно.

Меня заводят рождественские ярмарки. Что имеет смысл, потому что они бы завели любого. Бьюсь об заклад, рождаемость в Нюрнберге повышается в каждом сентябре. Они должно быть вместе с ароматом корицы накачивают воздух феромонами, чтобы заставить всех распылиться и напиться глинтвейна, тем самым обеспечить непрерывность местного населения.

– Ты скучаешь по Европе? – Меня охватывает внезапное любопытство, которое не имеет ничего общего с моим желанием, чтобы Ника переехали сани или племя эльфов–разбойников привязали его к столбу.

– Конечно, – отвечает он. – Но не так сильно, как я скучал по Рейнди–Фолс.

Мое сердце почти останавливается.

– Ты скучал по Рейнди–Фолс? То есть, ты всегда хотел вернуться?

– Я всегда возвращался. – Он как–то странно смотрит на меня. – Как можно было туда не вернуться?

– Верно, – соглашаюсь я.

У меня перехватило дыхание, оттого, что воздух между нами заряжен. Оттого, как его глаза смягчились, когда он сказал об этом. И потому что некоторые люди ушли так быстро, как только могли, и никогда не собирались возвращаться.

Клянусь, Ник смотрит на мои губы, но потом я моргаю, и уверена, что мне это показалось. Может быть, они потрескались? Я роюсь в сумочке в поисках гигиенической помады и провожу ею по губам, пока Ник смотрит на что–то за моим плечом.

– Пойдем, поедим. – Он поворачивает меня в сторону прилавка с едой. Воздух пропитан запахом копченых колбас, и у меня урчит в животе. Мы заказываем по традиционной Нюрнбергской колбасе, это блюдо представляет собой три маленьких колбаски, которые подаются в булочке. Затем мы берем напитки из другой палатки, которая выглядит как эквивалент рождественского бара: глинтвейн и шипучий гоголь–моголь наряду с множеством других напитков, названия которых я не могу расшифровать. Напитки подаются в керамических кружках, которые одновременно и очаровательны и экологичны. Еще их можно вернуть для повторной переработки или забрать в качестве сувенира.

Думаю, мы все знаем, что я буду делать со своей кружкой.

Ник настаивает на том, чтобы я попробовала Глювейн, а потом смеется над тем, как я морщусь после первого глотка. Это, по сути, то же самое, что и глинтвейн: красное вино, подогретое со специями и сахаром, нотками корицы и гвоздики, и капелькой ванили. Он крепче, чем я ожидала, но скоро я привыкну.

Мы едим стоя за высоким круглым столом, окруженные людьми, которые делают тоже самое. Нас окружают семьи с детьми и компании молодежи. Похоже, что ярмарка является популярным местом, где местные жители могут встречаться с друзьями, ужиная и распивая напитки. Ник подтверждает это, и я удивлена, поскольку полагала, что ярмарка больше нацелена на туристов. И факт, что мы имеем опыт местных жителей, еще больше очаровывает меня.

– Нам в Рейнди–Фолс тоже нужен Рождественский рынок, – сообщаю я Нику. – Или, по крайней мере, мы должны украсить фасад кафе «Плюшевый Мишка», чтобы почтить это волшебство. – Я машу рукой перед собой, показывая на весь рынок, но нас перебивают прежде, чем Ник успевает ответить.

– Ник!

У нашего столика останавливается симпатичная брюнетка примерно нашего возраста, она обнимает Ника и целует в обе щеки, приветствуя его потоком слов, сказанных по–немецки.

– Джоанна. – Ник отвечает на приветствие с искренней улыбкой на лице. Он представляет меня и объясняет, что работал с Джоанной, когда жил в Нюрнберге.

Джоанна дружелюбно смотрит на меня и быстро обнимает в знак приветствия, спрашивая, нравится ли мне город. Я рассказываю ей мои впечатления, захлебываясь от очарования и волшебства города, и резко останавливаюсь, когда замечаю, что Ник смотрит на меня. Лицо Джоанны покрывает широкая и легкая улыбка, прежде чем она снова обращает свое внимание на Ника. Я слышу еще один шквал немецкого языка. Я не пропускаю легкий кивок ее головы в мою сторону и мерцание глаз Ника, когда он отвечает на все ее вопросы, качая головой. Джоанна переводит взгляд с меня на него и с печальной улыбкой объясняет нам по–английски, что ей нужно бежать, потому что ее ждет семья, она указывает на высокого мужчину и малыша в коляске в нескольких футах от нас.

– Auf wiedersehen¹ (прим. пер.: До свидания), – Ник возвращается к немецкому, чтобы попрощаться, они обмениваются короткими объятиями, и Джоанна исчезает в толпе.

Я делаю еще один глоток напитка, наблюдая за ним. У меня такое чувство, что они говорили обо мне, но это было что–то невинное. Или мне кажется?

– Что она сказала? Когда вы говорили на немецком? – Через мгновение спрашиваю я, любопытство берет верх. Думаю, то, о чем они разговаривали, было безобидным, и Ник мне расскажет. Ну, а если это было чем–то плохим, то он придумает что ответить и не задеть мои чувства.

Он долго изучает меня, и я уже не уверена, что он ответит на мой вопрос. Или он не хочет обсуждать со мной их разговор, и ему требуется время, чтобы придумать правдоподобную историю.

Во мне еще больше разгорается любопытство.

– Она спросила: спим ли мы, – наконец отвечает он, не прерывая зрительного контакта, он не смеется и даже не улыбается.

Я давлюсь своим глювейном.

– Что? – Я откашливаюсь, мое сердце колотится быстрее, чем у Рудольфа в канун Рождества. Я перевожу взгляд на стол. Затем смотрю на гирлянды. На высокий шпиль фонтана Шенер–Бруннен. Куда угодно, только не на Ника. – Ну да, конечно, – наконец выдавливаю я, заставляя себя встретиться с ним взглядом. – Ну и как на немецком произносится «нет»? – Спрашиваю я с широкой улыбкой, стараясь придать этому разговору легкость.

Еще один долгий и пристальный взгляд.

– Alles, was ich zu Weihnachten möchte, ist einen Kuss von dir ² (прим. пер.: Все, что я хочу на Рождество, это твой поцелуй), – тихо говорит он, его глаза на мгновение опускаются к моим губам, прежде чем он отводит глаза. Клянусь, его взгляд ласкал меня. Не знаю, как такое вообще возможно, но я чувствовала это.

Я дрожу, но мне совсем не холодно.

Колдовство рождественской ярмарки.

– Слишком много слов для простого «Нет», – наконец выговариваю я.

– Да, немецкий – сложный язык. – Ник комкает обертки от наших колбасок и бросает их в ближайшую мусорную корзину. – Пойдем, я хочу тебе кое–что показать.

Глава 8

– Ты уверен, что нам можно это делать?

– Доверься мне. – Ник улыбается, когда я оглядываюсь на него через плечо. Мы поднимаемся по винтовой лестнице церкви Богоматери. Шагаем все выше и выше по узким каменным ступеням. Сначала я думала, что Ник вынудил меня идти первой, чтобы смотреть на мою задницу, но теперь я благодарна, потому что если поскользнусь, он меня поймает.

И, возможно, быть пойманной Ником Сент–Круа – не самое худшее, что может случиться в этой жизни.

Наконец мы достигаем верхней площадки, и я останавливаюсь, слегка запыхавшись и радуясь, что поддерживаю, хоть и поверхностные, но отношения с тренажерным залом. Ник совсем не устал. Сексуальный шакал.

– Нам туда, – говорит он, ведя меня через каменную арку на балкон. Перед нами расположилась Рождественская ярмарка во всем своем волшебстве. Отсюда – с высоты птичьего полёта, открывается вид на красно–белые палатки, вся площадь усыпана светящимися и мерцающими белыми огнями, и со всех сторон, что я могу увидеть, прогуливаются счастливые люди.

– Ох, вау. – Я глубоко вздыхаю от увиденного зрелища, пряча этот момент в своем сердце. – Это потрясающе!

И пока я задыхаюсь, охая и ахая от открывшегося пред нами вида, Ник стоит рядом и молчит. Я делаю снимок, затем поворачиваюсь к нему с телефоном в руках, уверенная, что ему скучно, и он хочет вернуться вниз.

Но он не выглядит скучающим.

Он выглядит очарованным.

Но он смотрит не на пейзаж, а на меня.

Смотрит на меня так, будто хочет поцеловать.

Ник делает шаг в мою сторону и у меня перехватывает дыхание, моя спина прижимается к каменной стене, он наклоняет голову, будто собирается поцеловать меня. О, мой Санта, он действительно собирается поцеловать меня.

Этот момент тянется, как мне кажется, целую вечность, его голова наклонена, а губы в нескольких дюймах от моих. Мое сердце бешено колотится, и я уверенна, что покраснела от макушки до кончиков пальцев ног. Он кладет руку мне на шею, большим пальцем скользит по щеке, а другими слегка наклоняет мою голову вправо.

Мое сердце готово выскочить из груди. Он сейчас поцелует меня, да? Это не может означать что–то другое. Если бы на щеке была ресничка, он бы ее уже смахнул. Если бы он хотел сказать мне что–то, он мог бы сделать это с расстояния в два фута. Он точно собирается поцеловать меня, я уверена в этом.

И…

Я хочу, чтобы он это сделал. Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Так сильно, и так отчаянно. Я хочу этого больше всего на свете. Мне нужно знать, каково это – целоваться с Ником Сент–Круа.

И то, как он медленно наклоняется к моим губам, сводит меня с ума. Я сгораю от желания. Моя голова кружится от неизвестности. Удивлена ли я таким развитиям событий? Трепещу ли я от сексуального напряжения? Или я всегда знала, что оно есть между нами, слабо скрыто за моим отрицанием? Спряталось за ненавистью к нему? Энергия между нами толкает меня на край пропасти. Я обезумела от желания, похоти и тоски. Понятия не имею, как мне удалось так долго это отрицать, потому что это... это между нами реально. Это чувствуется так же реально, осязаемо и ярко, как этот рождественский рынок, что под нами.

Я двигаюсь к нему, преодолевая оставшиеся два дюйма, разделяющие наши тела, пока не прижимаюсь к нему своей грудью. Обратный отсчет времени до того, как губы Ника наконец прижмутся к моим, оказывается слишком долгим. Как рождественский календарь со слишком большим количеством дверей и обещанием всего, чего вы когда–либо желали, скрытого за последней.

Он улыбается уголком своих губ, когда я прижимаюсь к нему всем телом. Как будто он ждал этого, как будто для него мой ответ эквивалентен тому, что я размахиваю белым флагом. Может, так оно и есть. И сейчас, единственное, на чем я могу сконцентрироваться во всей вселенной это – губы Ника.

Он смачивает нижнюю губу языком, и мои колени подгибаются. Но я зажата между Ником и стеной, поэтому остаюсь в вертикальном положении. Затем, наконец, наконец, наконец, он опускает голову ниже, и его губы оказываются на моих.

Целоваться с Ником – все равно, что узнать о том, что в этом году Санта приезжает дважды. И с собой у него подарки, о которых ты даже не подумала, когда составляла свой список. Я всегда буду ассоциировать идеальный поцелуй с запахом жареных каштанов и вечнозелеными растениями. С зимним холодом, покусывающим мою кожу, который резко контрастирует с теплом наших тел. Со вкусом глинтвейна и твердым мускулистым Ником, который обнимает меня.

Я тихо всхлипываю и приподнимаюсь на цыпочки, пытаясь подобраться ближе. Его губы раздвигают мои, и он нежно посасывает мою нижнюю губу, думаю, я вполне могу умереть. Скорее всего, потому что забыла, как дышать. Я втягиваю воздух, и он меняет угол наклона, просовывая свой язык мне в рот, и мое сердце почти останавливается. Потому что это так хорошо. Это прекрасно. Это идеальный поцелуй.

Кто бы мог подумать, ворчливый Ник умеет целоваться. Точно знает, как прикоснуться ко мне, чтобы свести с ума. Одной рукой он обхватывает мою шею сзади, его пальцы путаются у меня в волосах. Это ощущение приводит каждое нервное окончание в напряжение, желая, чтобы эти теплые пальцы ласкали каждый дюйм моего тела. Другой рукой он проводит под подолом моего пальто, проскальзывая под свитер ровно настолько, чтобы коснуться части кожи на моей спине над поясом джинс.

Это невинное прикосновение, но благодаря нему я чувствую себя далеко не невинной. Скорее распутной и безрассудной. Из–за этих ощущений мне кажется, что все это очень хорошая идея. Мое тело требует больше губ, больше языка, больше прикосновений. Больше Ника. Мои руки скользят вверх по его груди и обвиваются вокруг шеи. Моя нога обвивается вокруг его бедра, как будто я не могу контролировать свои собственные конечности. Как будто я пытаюсь взобраться на него с тем же любопытством и энтузиазмом, с каким котенок взбирается на рождественскую елку.

Наверное, потому что так и есть.

Мне даже кажется, что я хочу мяукнуть.

Тем временем Ник остается спокойным, как священник на полуночной мессе. Я обезумела от желания и жажды, в то время как он – воплощение самообладания и сдержанности.

Кроме одной детали.

Я чувствую, что все–таки у него нет иммунитета против меня.

У него явно нет иммунитета, если вы понимаете о чем я.

Размера, противоположного размеру эльфа.

Я напеваю ему в рот и прижимаюсь бедрами к его ноге. Мгновение спустя его рука лежит на моей заднице, поддерживая мой вес, пока я пытаюсь трахнуть его в церкви.

Боже.

Это реально.

Я целуюсь со своим горячим боссом в церкви.

В мгновение отстраняюсь и моргаю, пытаясь прочистить свою голову. Пытаюсь понять, как я вообще здесь оказалась. Ник прижимается губами к моей шее, оставляя дорожку теплых поцелуев на моей коже. Потом он убирает мою ногу, обернутую вокруг его талии, но прежде чем отпустить меня, удостоверяется, что я стою на двух ногах.

– Зачем ты это сделал? Почему ты поцеловал меня? – Я тяжело дышу и хватаюсь за перила, чтобы не упасть. Возбужденное и обеспокоенное, только так можно описать мое нынешнее состояние.

– Потому что мне так захотелось. – Даже не вздрогнул. Его голос ровный и уверенный, глаза не отрываются от моих. Он проводит двумя пальцами по своей нижней губе, и мне требуется все самообладание, чтобы не притянуть его обратно к себе. Тон его голоса звучит так, словно все грязные мысли, возникающие в моей голове, покрылись сахарной глазурью.

– Почему ты никогда не делал этого раньше?

Мой голос не такой ровный, как у него. Хриплый. Нуждающийся. Это огорчает.

Он улыбается в ответ. Широкая улыбка, от которой мои пальцы чешутся от желания направиться прямо к молнии на его джинсах.

– Потому что ты меня ненавидишь.

– Я не всегда тебя ненавижу, – возражаю я. Это правда. Где–то восемьдесят на двадцать процентов между ненавистью и похотью. Восемьдесят процентов похоти, конечно же.

– Приятно это слышать. А прямо сейчас ты меня ненавидишь? – Он выглядит странно... уязвимым? Что вообще происходит? Я чувствую, как будто весь мир переворачивается с ног на голову.

– Не особо сильно, нет. – Я качаю головой в замешательстве. Нет, не так. Я в полной растерянности.

– Я рад. – Он снова наклоняет голову, но я кладу руку ему на грудь, останавливая его.

– Ник, а как же Тарин?

– Тарин? – Он хмурится, явно смущенный тем, что его прервали, и вопросом.

– Ты с ней не встречаешься?

– Нет, мы просто друзья.

На мгновение я задумываюсь о значении слова «друзья».

– Вы что, голые друзья? – Уточняю я.

Он качает головой, явно забавляясь моим описанием.

– Полностью одетые друзья.

– Хорошо. – Я киваю, приподнимаясь на носочки, но останавливаюсь, прежде чем наши губы снова соприкоснутся. – Я порвала с Сантаной. – Говорю я без намека на иронию, а затем сжимаю в кулак его свитер, чтобы притянуть ближе.

– Рад это слышать. – Ник улыбается, его губы почти касаются моих. Есть что–то в том, как его губы нависают над моими, от этого мое сердце замирает. Я становлюсь мокрой в том месте, где хочу почувствовать его больше всего. А в моем животе порхает целая стая бабочек.

– Как давно ты хотел меня поцеловать? – Мой голос едва слышен. Интересно, исчезнет ли его интерес так же быстро, как появился.

– С самого первого дня.

– С первого дня? – Я откидываюсь назад и хмурюсь в сомнении. – Когда я принесла в офис кексы с оленями, а ты смеялся надо мной?

– Да, в тот самый день, – бормочет он, нежно целуя уголок моего рта. – В свое оправдание хочу сказать, что это была середина июля.

Я пожимаю плечами. Справедливо, но кексы были такими специально, потому что это был последний рабочий день его дяди и первый день для Ника в нашей компании игрушек, так что для меня в этом был смысл.

– Ты хмуришься, – указывает Ник, одновременно проводя рукой по моему бедру. Каким–то образом моя нога снова оказалась обернута вокруг его талии. И я понимаю, что мы уже не на балконе, он переместил нас на несколько шагов назад к нише наверху лестницы.

– Вовсе нет. Я не хмурюсь. Это ты постоянно хмуришься. – Я трусь об него грудью и запускаю пальцы в его волосы на затылке.

– Когда этот взгляд направлен на тебя, это не хмурый или сердитый взгляд, это сдерживаемое сексуальное напряжение, – шепчет он мне на ухо.

Оу.

Ммм.

– Что ты делаешь? – Успеваю спросить я, когда он расстегивает мои джинсы и просовывает под них руку. Я, конечно, вроде как понимаю, что он собирается сделать, но во мне еще осталось чувство приличия, чтобы задуматься, не стоит ли нам сначала сменить обстановку? – Может, нам поехать обратно в отель?

– Ты не можешь ждать так долго.

Так и есть. И все же мне удается выдавить из себя слова: «мы же в церкви». Правда на этом мой словарный запас заканчивается, потому что его пальцы скользят достаточно глубоко, чтобы раздвинуть меня, и кончиком среднего пальца нежно коснуться моего клитора.

– Вокруг никого нет. – Он посасывает мочку моего уха и нежно шепчет: «Позволь позаботиться о тебе».

Я больше не спорю. В основном я только тяжело дышу, как будто меня ласкают в нише церкви, собственно это действительно то, что происходит.

– Ты сводишь меня с ума с того дня, как я вернулся в Рейнди–Фолс, – шепчет мне на ухо Ник между эротическими поцелуями, которые тянутся вверх и вниз по моему горлу, мягко прижимаясь к моим губам и пробегая по моей челюсти.

Ник точно знает, что делать своими пальцами. Каждое движение его указательного пальца сосредоточено и обдумано, каждый нарисованный круг, каждое скольжение вниз. Это самый интенсивный опыт в одежде, который у меня когда–либо был, да и без нее, если на то пошло. Он так нежен, и, когда ощущение накатывает волнами, из меня вырываются долгие глубокие вдохи. Ник вводит один палец внутрь, и моя голова откидывается назад, я стону достаточно громко, чтобы отозваться эхом.

– Ты колючая и немного скованная.

– Это не так, – отрицаю я. Его большой палец касается моего клитора, пока другой все еще находится внутри. Этот момент выбран несправедливо, чтобы обвинять меня в том, что я скованная. Я полная противоположность скованности. По крайней мере, сейчас.

– Мне это нравится, – шепчет он мне на ухо, его дыхание горячее, а голос грубый. Я сжимаюсь вокруг его пальца в крошечном нуждающемся спазме.

Окей. Может, я и действительно такая.

– Ты такой негодяй, – отвечаю я.

– Может и так. – Он улыбается мне в шею. – Но ведь тебе это тоже нравится.

Затем он накрывает мой рот своим, чтобы я не смогла возразить. Его язык медленно скользит по моей нижней губе, и я дрожу, но не от холода, а потому что я так близка к оргазму, что могу умереть. Потому что Ник точно знает, как нужно прикасаться ко мне, каждое движение четкое и требовательное. Он добавляет второй палец и вонзает их в меня, мягко поглаживая внутренние стенки с ловким мастерством, в то время как большой палец скользит по клитору, а его язык спорит с моим.

Я покрываю его пальцы своими соками, облегчая его манипуляции с каждым чувствительным нервным окончанием. И я знаю, что даже если доживу до ста лет, никогда больше не испытаю ничего подобного.

Когда он массирует нужное место внутри меня, сильно нажимая на мой клитор большим пальцем, я распадаюсь. Потому что Ник мастер вызывать во мне чувства. Раздражение, противоречие, негодование, страсть, похоть – все это в одном взрывном сгустке между моих ног.

Я прижимаюсь к нему, одна нога все еще на его талии, но все мое тело поддерживается Ником. Голова покоится на сгибе его плеча, а лицо прижато к груди, в то время как я пытаюсь восстановить равновесие. И тут я вижу, как он просовывает пальцы, которые только что были внутри меня, в свой рот, и я почти умираю от того насколько это эротично. И унизительно.

Неужели я только что позволила своему боссу трахнуть меня пальцами в церкви? Во время командировки? И он слизал мой оргазм со своих пальцев?

Да, все это только что произошло.

– Не мудри, Холли, – говорит Ник, застегивая мои джинсы. Я прикусываю нижнюю губу и смотрю на шов куртки на его плече, пока он не берет мой подбородок большим и указательным пальцами и не поднимает мою голову достаточно, чтобы мои губы оказались в доступности для еще одного поцелуя. Но он не целует меня. Он ждет, пока я посмотрю на него, и улыбается. Зеленые глаза сверкают в тусклом свете, медленная улыбка растекается по его лицу, голова снова склоняется над моей в этом медленном мучительном движении, его губы всего в нескольких дюймах от моих. Он прикасается своим лбом к моему, и убирает прядь волос за плечо. Затем притягивает меня ближе, пока наши тела не прижимаются друг к другу.

И только потом он целует меня.

Глава 9

Мы выходим из церкви, до того, как я успеваю расстегнуть его джинсы.

И я бы это сделала. Я бы расстегнула джинсы своего босса в церкви, если бы он мне позволил. И теперь официально, на сто процентов точно, я нахожусь в списке «Непослушных» Санты в этом году.

Как только мы выходим из церкви, Ник берет меня за руку и проводит через толпу, не отпуская до того момента, пока мы не садимся на заднее сиденье такси. Оказавшись там, я начинаю вести себя странно, отодвигаюсь от него как можно дальше, и не отвожу взгляда от своих рук, которые лежат на коленях. Перчатки. Сегодня вечером у меня ведь были перчатки, не так ли? И я понятия не имею, где они сейчас. Видимо, я потеряла их вместе со своим рассудком.

Когда я нервно начинаю потирать руки, Ник достает из своего кармана мои перчатки и протягивает их мне. Как, черт возьми, они у него оказались? Я понятия не имею. Они бледно–голубого цвета, как и мой шарф. Я натягиваю их и продолжаю сжимать руки, как будто я впервые оказалась одна с представителем противоположного пола на заднем сиденье такси.

Если подумать, то так оно и есть. Я не была в таком плане на заднем сиденье автомобиля со времен средней школы, и это определенно было не такси.

Слушайте, я знаю, что всего пятнадцать минут назад Ник заставил меня кончить, но если он не хочет продолжать это в отеле, я… ну, я понятия не имею, что буду делать. Никакая мастурбация не поможет заменить руки Ника и то, как они ощущались на моем теле.

О чем вообще я думаю? Это безумие! Все это. Когда мы вернемся в отель, я поблагодарю его за прекрасный вечер и вернусь в свой номер, а Ник вернется в свой, и мы сделаем вид, что ничего не произошло. Должно быть, я оказалась под кайфом от запаха жареных каштанов и Ника. Это единственная причина, которая имеет смысл.

Я постукиваю пальцами по бедрам быстрее, чем барабанщик в самой агрессивной рок–группе. Я – ударник, одетый в бледно–голубые вязаные перчатки, отчего мои удары почти бесшумные. Чувствую, что Ник смотрит на меня, и поворачиваю голову. Он сидит в расслабленной позе, его рука покоится на подголовнике позади нас, а на лице ухмылка.

Потому что он знает, какие звуки я издаю во время оргазма, и какой у меня вкус. Он точно знает, насколько я могу быть мокрой и как сильно могу сжимать его пальцы, когда кончаю. Я краснею, уверена в этом. Чувствую, как жар заливает мое лицо. Возможно, я просто простыла. Я смотрю прямо перед собой и пытаюсь прикинуть, как далеко от отеля мы находимся. Клянусь, поездка в сторону рынка была быстрее, чем кажется на обратном пути.

– Скажи мне Холли, о чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Мы оба знаем, что это не так.

– Я просто думала о... таблице. – Конечно, для меня это нормально.

– Об электронной таблице, – невозмутимо отвечает Ник.

– Ммм–хмм, – бормочу я, искоса поглядывая на него. Он берет прядь моих волос и теребит между своих пальцев. Я почти не ощущаю этого, только легкое покалывание у корней, но это не имеет значения. С таким же успехом он мог прикоснуться своими пальцами к моей обнаженной коже. Каждое малейшее прикосновение, которое исходит от Ника, ощущается так остро.

– Тогда, должно быть, я очень плохо отвлек тебя. – Он произносит эти слова так тихо, что я едва слышу их. И еще он каким–то образом оказался ближе, чем был мгновением раньше, одна рука на моем бедре, а другая все еще запуталась в моих волосах.

– Ты предпочитаешь, чтобы я была отвлечена? – Я бросаю взгляд в его сторону, моя грудь быстро поднимается и опускается. Его рука скользит вверх по моей ноге, и пальцы оказываются на внутренней стороне бедра. Между нами слой джинсовой ткани, и если бы я не была уверена в этом, то могла бы поклясться, что я сейчас голая. Я жажду, чтобы его рука скользнула на дюйм дальше.

– Даже очень. – Его губы опускаются к одному местечку за моим ухом. Месту, которое, кажется, напрямую связано с моим клитором. Хотя, если честно, каждое место, к которому прикасается Ник, имеет эту связь. – Не то чтобы мне не нравилось обсуждать с тобой электронные таблицы.

Я бросаю на него взгляд, не уверенная, что он шутит, но зато я уверена в том, что сейчас меня это не волнует. Он мягко сжимает мое бедро. Просто немного увеличивает давление, и я понимаю, что нет ни единого шанса в том, что мы не понимаем, чем это все закончится. Я собираюсь затащить его в свой номер и снять с него штаны.

Мгновение спустя мы целуемся на заднем сиденьи автомобиля так, как я даже не мечтала, учась в средней школе. Когда Ник немного приподнимает меня со своих колен, чтобы вытащить бумажник из джинсов, я останавливаюсь, дезориентированная и взвинченная от поцелуев. Мне кажется, что он собирается достать презерватив, когда он вытаскивает несколько евро из своего бумажника, одной рукой протягивает их водителю, а другой открывает дверь. Потому что такси остановилось, и мы приехали к отелю.

И это хорошо, потому что я всерьез рассматривала вариант заняться сексом на заднем сиденье такси.

Как только мы оказываемся на тротуаре перед отелем, Ник останавливается. Я чувствую себя так, словно мы находимся в снежном шаре. Мир вокруг нас все еще движется, ярко мигают огни, машины проносятся мимо, и помоги мне, боже, начинает идти снег. На ресницу Ника падает снежинка.

– Холли. – Он берет мои руки в свои, его глаза изучают мои. Он выглядит... неуверенным? – Нам надо поговорить…

Поговорить? Он что, с ума сошел? В такси ему не хотелось разговаривать. Я чувствовала, его незаинтересованность в разговоре, между своих бедер, когда оседлала его колени.

– Нет. – Я качаю головой, прежде чем он заканчивает фразу. – Давай не будем.

– Давай не будем разговаривать? – Он улыбается мне, когда произносит эти слова, и я могу только представить, что выгляжу так же безумно, как и ощущаю себя. Растрепанная и обезумевшая от похоти.

– Стоп. – Я качаю головой и прикладываю кончик пальца к его губам, чтобы заставить замолчать. Один палец в голубой перчатке касается его идеальной, полной нижней губы. Да, я категорически отказываюсь от разговоров. – Иди за мной, – приказываю я, затем поворачиваюсь на каблуках и иду в отель, не останавливаясь, пока не добираюсь до лифта и не нажимаю кнопку вызова.

Ник прислоняется к стене рядом, засунув руки в карманы и слегка ухмыляясь, наблюдает за мной. Я складываю руки перед собой и слежу за тем, как спускается лифт по огонькам наверху, желая, чтобы они двигались быстрее. Мой палец начинает дергаться, когда я ловлю взгляд Ника, скользящий вниз по моему телу.

Клянусь, я сделаю этот отель четырехзвездочным, если лифт не приедет в ближайшие пятнадцать секунд. Я смотрю на свои ноги, снимая перчатки, и засовываю их в карманы. Я только сейчас замечаю, что у Ника в руках пакеты с подарками, которые я купила сегодня вечером. И я очень этому благодарна, потому что если бы я оставила все это в церкви, то вспомнила бы только на следующей неделе.

Двери лифта открываются, и я захожу внутрь, нажимая на четвертый этаж. Ник живет на пятом, но пока мы поднимаемся наверх, он не нажимает на свой этаж. Лифт останавливается на третьем, и мне хочется кричать из–за задержки. Заходит мужчина средних лет в спортивной одежде и нажимает на шестой этаж, где расположен спортзал. Наконец–то, лифт останавливается на четвертом, но мысленно я уже отняла звезду отелю из–за лифта, не движущегося с той же скоростью, что и аттракцион в парке развлечений.

Ник кладет руку на открытую дверь и жестом приглашает меня выйти первой. Я делаю шаг, и слышу, как он произносит мое имя, я оборачиваюсь и вижу, что он все еще стоит в дверях лифта с ленивой улыбкой на лице.

– Мне все еще идти за тобой? – Может показаться, что он спрашивает это серьезно, но в его глазах танцуют дразнящие искорки.

Ха–ха–ха. Кто знал, что Ник Сент–Круа такой шутник?

Я выдыхаю и вытаскиваю его из лифта. Он блаженно идет за мной по коридору, не говоря больше ни слова. Когда мы подходим к двери, я дрожу, размахивая ключ–картой перед замком.

Мы заходим, дверь за Ником захлопывается, но я не смотрю на него. Номер тускло освещается благодаря огням с улицы. Позади себя я слышу, как он кладет пакеты на комод и расстегивает куртку. Возможно, это самый громкий звук расстегивающейся молнии во всей Европе. Я снимаю сапоги и поворачиваюсь к нему лицом, позволяя моему пальто упасть на пол.

Я прекрасно понимаю, что какое–то время отрицала даже саму мысль о сексе с Ником, но теперь, когда мы остались наедине в гостиничном номере, я хочу этого больше всего на свете. Прямо сейчас. И, если он будет медлить, я, скорее всего, сорву с него одежду. Должно быть, ему нравится его рубашка, потому что он снимает ее следом за курткой.