Ботинки

FDim "Ботинки"

В левом ботинке хлюпала вода. Портянка намокла и неприятно холодила ступню. Егор остановился, поднял ногу и посветил лампой, пытаясь рассмотреть подошву. Ну, так и есть! Глубокая трещина змеилась возле пятки.

Ботинки были самодельными, из свиной кожи, а вместо подметки использовалась все та же кожа, только сложенная в несколько слоев для надежности. Такие ботинки, называемые шмыгами, шили на маленькой тупиковой Станции, которая являлась для Егора домом. Невысокого качества обувь быстро изнашивалась, особенно подошва, и тогда надо было подавать заявку Сан Санычу, всесильному завхозу Станции, чтобы он выдал кусок свиной шкуры на новую подметку.

При мысли о неизбежном контакте с Сан Санычем Егор поежился. Или это его забил озноб от начинающейся простуды?

Лекарств на Станции почти не было, как и врачей. Заболевшие либо выздоравливали сами, либо нет. Болезни уносили жизней больше, чем все монстры, мутанты и бандиты вместе взятые.

Егор шмыгнул носом, проверяя, не начался ли насморк. Вроде нет. Хотя простуда — штука коварная. Подкрадется незаметно и копец. Прошлую простуду, плавно переросшую в пневмонию, Егор едва пережил. Он родился в Метро, рос без солнца и витаминов и потому был хилым, как и большинство его сверстников. Старшие поколения оказались крепче, здоровее и обладали сильным иммунитетом. А у Егора иммунитет был слабым, так объяснила парнишке тетя Даша — станционная лекарша. До катастрофы она работала медсестрой, а потом оказалась на Станции единственным медиком. Единственным выжившим медиком…

«Берегись простуды, парень, — сказала тетя Даша Егору. — Следующая пневмония или ангина тебя добьет».

…Егор поковылял дальше, стараясь левой ногой ступать только на мысок. В этом ответвлении туннеля по полу струилась вода. Не слишком много — она не поднималась выше края подошвы, и все же ее хватило, чтобы пробиться сквозь трещину на подметке и намочить Егору ногу.

Такие сырые места любили мокрицы — одно из главных блюд в меню жителей Станции. Мокрицы были жирными, толстыми и по вкусу чуть-чуть напоминали свинину. Очень вкусно. А вот грибы Егор не любил. Они отдавали плесенью и даже после варки оставались жесткими. Имелась на Станции и свинина. Но она считалась деликатесом — поголовье хрюшек было не так уж велико. Чтобы вырастить поросенка, требовалось время. Поэтому свиней забивали не часто. И потому свиных шкур получалось не так уж много. Из шкур шили куртки и шмыги. Куртки редко портились и служили долго, а вот шмыги, вернее их подошвы, быстро изнашивались и рвались.

Егор вновь поежился, вспомнив Сан Саныча. «Опять станет изгаляться, старый хрыч, — с бессильной злобой подумал Егор. — Но как же я умудрился подошвой-то зацепиться?»

Беречь драгоценную одежду и обувь у подземных жителей давно стало второй натурой. Такие предметы, как чайники, кастрюли, одежда, обувь или одеяла ценились, словно золото в прошлые времена. Так однажды сказала мать Егора.

У них тогда треснула единственная фарфоровая тарелка, а новую взять было негде. Стоили тарелки очень дорого, им с матерью не по карману. Правда, есть можно было и из кастрюльки. Многие на Станции ели именно так. Но мать любила эту тарелку. Называла ее последним напоминанием о прошлой жизни. И вот она треснула. Мать уставилась на трещину немигающим взглядом, машинально теребя пальцами красивую желтую цепочку на шее, а потом сорвала ее и засмеялась:

— Знаешь, Егорка, сколько тарелок можно было купить раньше на такую цепочку? Целый сервиз! Много, очень много тарелок! А теперь золото — мусор! А вот этот кусок фарфора, — она схватила тарелку и принялась трясти ею под носом сына, — стал дороже золота! Дороже! Золота! Понимаешь?!

У матери тогда началась истерика, и Егор позвал тетю Дашу. Она выгнала испуганного парнишку из «квартирки», велев переночевать в ее каморке, а сама осталась с матерью. А та все всхлипывала и бессвязно кричала, что не хочет так жить. И что-то еще про золото. А еще про то, что они уже не живут, а лишь отбывают время в ожидании смерти. Тетя Даша в ответ твердила ей про Егора. Дескать, ты обязана жить хотя бы ради сына, и подливала сваренный из грибов самогон в большие жестяные кружки…

…Егор вновь поежился, ощущая озноб, привычно сорвал со стены очередную мокрицу, сунул в котомку, прикидывая, можно ли возвращаться домой или надо собирать мокриц дальше. Наплечная тряпичная сумка была заполнена добычей хоть и не до краев, но и полупустой ее никто бы не назвал. «Можно возвращаться», — решил Егор.

Выйдя на перрон, он сразу сдал мокриц тете Клаве, которая заведовала на Станции общественными продуктами, а потом задумался, что делать дальше: пойти домой, в свою «квартирку», высушить портянку и выпить горячего кипятка, чтобы заглушить простуду, или сразу отправиться к Сан Санычу.

Немного потоптавшись в раздумьях, Егор все же пошел вдоль поезда к самому дальнему, хозяйственному вагону, стекла которого были выкрашены зеленой краской так, чтобы не было видно, что же там внутри. А внутри хранились настоящие сокровища: свиные шкуры и уже готовые куртки и шмыги, карбидные фонари для караванщиков, жестяные кружки, аккуратно заштопанные армейские одеяла и прочие ценности нового мира.

Несмело постучавшись и услышав в ответ:

— Кого еще там черт принес? — Егор переступил порог вагона.

Помещение склада разделялось перегородкой на две части. В одной, большой, за выложенной настоящими кирпичами стенкой, находился собственно склад. А в меньшей части заседал Сан Саныч. В его «кабинете» имелся самый настоящий, хоть и обшарпанный канцелярский стол. Стояла масляная лампа и черный телефонный аппарат — давным-давно не работающий. Но Сан Саныч держал его здесь для антуража, так он говорил. Что это означает, Егор не знал.

Сан Саныч сидел за столом и попивал грибной чаек, который привозили торговцы с одной из северных станций. Чай был не дешев. К примеру, у Егора с матерью никогда не хватало общественной значимости, которая заменяла на Станции деньги, чтобы приобрести такой чай. Мать Егора работала на свиноферме, но в последние время часто хворала и вынужденно отлеживалась дома. Ей шли некоторые больничные, но ее общественная значимость была очень низкой.

А Егор числился разнорабочим: подай, принеси, приколоти. Он собирал мокриц, а еще ходил прочищать канализационный туннель, когда там возникали засоры. Его общественная значимость была чуть повыше, чем у матери, но в целом ее едва хватало на необходимый минимум: ежедневную пайку мокриц и грибов, банку масла для лампы, порцию свинины время от времени, да небольшой кусок шкуры на заплатки для одежды и обуви. Но шмыги рвались слишком часто, и заплатки кончались до срока. Тогда приходилось идти к Сан Санычу, выпрашивать внеплановую добавку.

Самую высокую общественную значимость имели караванщики и сталкеры. Для Егора эти люди были словно небожители. Крепкие, здоровые. Родившиеся еще там, на поверхности и имеющие недоступные рожденным в подземелье навыки вроде стрельбы, рукопашного боя, чтения карт, знания химии, биологии и много другого. Поколения тридцати — сорокалетних. Последние здоровые поколения землян…

Егор отчаянно мечтал стать одним из них. Он даже просился у главного караванщика Станции Митяя взять его с собой в караван.

— Мал еще, — ответствовал тот. Егору и впрямь едва стукнуло шестнадцать.

— Хилый больно. Не сдюжит, — чуть позже подслушал случайно Егор истинную причину отказа.

…От кружки с чаем Сан Саныча поднимался ароматный парок. Напиток явно был горячим, и Егору вдруг очень захотелось сделать хотя бы глоток, чтобы прогнать привязавшийся в туннеле с мокрицами озноб.

— Ну, и чего ты сюда приперся, ушлепок? — гостеприимно встретил посетителя завхоз.

— Я это… шмыги зацепил, когда мокриц собирал… арматуриной, небось… — несмело начал Егор.

— Ты в следующий раз этой арматуриной бошку себе зацепи! — перебил Сан Саныч. — Да так зацепи, чтобы мозги враз наружу, понял? Если сдохнешь, все больше пользы Станции принесешь, затирок. Одним ртом будет меньше. Я бы таких, как ты, еще при рождении головой об стену…

Сан Саныч все распинался, входя в раж, а Егор молча слушал, опустив голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.

Егор рассматривал пол, а потом ему на глаза попались ноги завхоза. В отличных крепких ботинках. Не самодельных шмыгах, а самых настоящих армейских берцах. Такие ботинки на Станции имелись лишь у караванщиков и… завхоза.

— Вон отсюда, дармоед! — закончил свою пылкую речь Сан Саныч.

Но Егор не ушел. После полуденной склянки ему вновь предстояло идти в сырой туннель за мокрицами. И как бы он не старался ступать осторожно, вода все равно просочится сквозь щель в подошве. Нога намокнет… «Следующая простуда тебя добьет», — предупреждала тетя Даша.

Егор продолжал стоять, угрюмо глядя на отличные берцы Сан Саныча. В голове теснились сотни слов, которыми можно было уговорить завхоза, но на язык не шло ни одно из них.

— Пошел вон, недоносок, — повторил Сан Саныч.

Егора охватило отчаяние.

— Не имеете права! — выпалил он. — Обязаны заявку принять! Шкуры не ваши, общественные. А я равноправный житель Станции и право имею…

— Ах, вот как мы заговорили? — протянул завхоз. — Значит, право имеешь? Ладно, будет тебе право, сопляк. Оставляй заявку. — Он протянул кусочек мела и кивнул в сторону школьной доски, которая заменяла на Станции гросбух, поскольку бумага была в огромном дефиците. Вернее, ее уже несколько лет, как не было. — Пиши имя-фамилию и что конкретно надо.

На доске уже имелся ряд строчек с фамилиями и перечнем разнообразных просьб. Егор торопливо закорябал мелом, внося себя в список.

Сан Саныч уже потерял к нему интерес, повернулся спиной и лениво тянул свой чаек.

Егор положил мел на край стола и смущенно покашлял:

— Кхе-кхе… Сан Саныч…

— Чего тебе? — лениво отозвался завхоз.

— А когда заплатку-то получать?

— Через тридцать склянок приходи.

— Через тридцать?! Но, Сан Саныч… Я не могу так долго!

— Ничем не могу помочь, равноправный житель Станции, — с издевкой произнес завхоз. — В настоящий момент свиных шкур на складе нет.

— Как же так? Сан Саныч… мне же каждую склянку в туннель за мокрицами ходить… ноги промокнут… простуда… тетя Даша сказала, не переживу…

— А мне плевать, — равнодушно бросил завхоз. — Нет у меня шкур. Нет!

— А берцы есть, — тихо, но твердо сказал Егор, не отводя глаз от ног завхоза.

— Что? — Сан Саныч проследил за взглядом Егора и обозлился не на шутку: — Не твое дело, мозгляк! А ну-ка вали отсюда! Работать мешаешь!

— Я знаю, откуда у вас эти берцы, — Егор поднял голову и посмотрел завхозу в глаза. — Вы караванщикам из Ганзы по-тихому отдали несколько лишних шкур и за это получили берцы. А чтобы недостача не обнаружилась, вы велите Славке-немому оставшиеся шкуры раскатывать тоньше, чем положено. Потому-то подошвы у шмыг так часто и рвутся, что свиная кожа слишком тонкая. А Славка — мало, что немой, так еще и на голову больной. Не понимает, что происходит. Только слюни пускает, да делает, как велят. Я про ваши махинации начальнику Станции расскажу!

— Зачем же его пустяками тревожить, — засуетился завхоз. — Шмыга, говоришь, порвалась? Так я тебе вместо шмыг берцы дам. Такие же, как у меня. Хочешь?

— Правда, дадите?!

— Да. Только они у меня не здесь, а в тайнике. В заброшенном туннеле, возле обвала. Пойдем со мной. Сейчас свои берцы получишь.

Сан Саныч ухватил Егора за плечо и поволок за собой. Ошалевший от неслыханной удачи парень не очень-то и сопротивлялся. В голове вертелось лишь одно: «У меня будут теплые, прочные, непромокаемые берцы!»

Егор послушно шел за Сан Санычем, даже не задумываясь о том, что в заброшенном туннеле никогда не бывает людей. А вот обвалы просевшего грунта случаются очень даже часто…