Ботоксные дневники

19

Тамика заболела свинкой.

— Свинкой? — переспрашиваю я, когда ее приемная мать звонит мне, чтобы сообщить о болезни девочки, за три дня до спектакля. — Но в наши дни никто не болеет свинкой.

— А она заболела, — отвечает приемная мать. — Шею раздуло так, словно она проглотила баскетбольный мяч. Или два. И говорить почти не может.

— Вы показали ребенка врачу?

— Хочу отвести ее в клинику сегодня после обеда.

Мне следовало бы пожалеть бедную девочку, у которой температура подскочила до тридцати девяти градусов, но сейчас я могу думать лишь о том, что ее дублерша ни за что не споет «Я танцевать хочу» так же, как спела бы Тамика.

Через несколько минут мне звонит Пегги, помощница Джоша Гордона, и просит оставить для ее шефа не десять, как было запланировано, а одиннадцать мест на благотворительном ужине, который состоится перед спектаклем.

— Не уверена, что ужин вообще состоится, впрочем, как и спектакль, — в отчаянии говорю я. — Наша звезда заболела. У нее свинка. Вот ждем, что скажет доктор. Я вам перезвоню.

— Подождите минутку, — просит Пегги и переводит меня в режим ожидания.

Пока я жду того, кто хочет со мной поговорить, агентство «Блумберг» обрушивает на меня целый водопад информации о биржевых котировках, хотя я надеялась послушать всего лишь популярные мелодии в FM-диапазоне — пусть даже и в исполнении «Ловин спунфул».

Через минуту трубку берет Джош.

— В наши дни никто не болеет свинкой, — уверенно заявляет он.

Научу ли я когда-нибудь этого человека здороваться?

— Привет, Джош. Именно это я и сказала. Но, по-видимому, у Тамики именно свинка. У нее сильно опухли железки.

— Это та самая девочка, которую я видел на репетиции? С хвостиками и потрясающим голосом? Она настоящий талант.

— А сколько она работала, как старалась! Это просто несправедливо.

— Простите, мне пора, — неожиданно произносит Джош и вешает трубку.

— Приятно было с вами пообщаться, — говорю я, слушая короткие гудки. — Спасибо за поддержку.

Положив трубку, я начинаю разрабатывать стратегию. Может, костюмер что-нибудь придумает? Конечно, платье с высоким воротом, скрывающим шею, не совсем подходит для сцены бала, но сейчас не до таких тонкостей. А если Тамика совсем не сможет петь, придется использовать фонограмму. В конце концов, даже Одри Хепберн не сама исполняла свои арии.

Утро я трачу на доделывание бесконечных мелочей, связанных с благотворительным спектаклем. В последний раз вычитываю текст программки. Обсуждаю с Амандой преимущества белых лент, которые будут украшать сумочки с подарками, перед полосатыми. Обмениваюсь с Памелой и Хизер мнениями по поводу списка гостей, который меняется быстрее, чем подружки у Джорджа Клуни.

Наконец я иду на кухню, где мне предстоит решить, что съесть на ленч — тарелку кукурузных хлопьев или сливочный йогурт. В обоих блюдах содержится по сто двадцать калорий, и я никак не могу сделать выбор, но тут опять звонит телефон. Прежде чем снять трубку, я минуту стою в раздумье: интересно, удастся ли мне влезть во взятое напрокат платье от Шанель, если слопать и хлопья, и йогурт?

— Тамика уже выздоровела, — слышу я голос Джоша.

— Всего за два часа? Может, вам стоит попытаться стать главным хирургом Америки?

— Вряд ли я пройду слушания, — смеется Джош. — К тому же это не я вылечил Тамику. Я всего лишь попросил своего педиатра осмотреть ее.

— Неужели доктор из Манхэттена согласился к ней зайти? Как вам удалось его уговорить?

— Не спрашивайте. Придется отдать ему следующую партию в гольф. Но это действительно отличный специалист. Он возглавляет новую детскую больницу. Оказалось, у Тамики не было никакой свинки. Доктор сделал вывод, что это просто очень сильная аллергическая реакция, и сделал ей укол бенадрила.

Джош заставил директора больницы отправиться в дом на пересечении Сто пятьдесят восьмой улицы и Сент-Николас-авеню? Похоже, ему придется заплатить за это чем-то посущественнее, чем проигранная партия в гольф.

— У меня нет слов. Даже не знаю, как вас благодарить. Это шоу так много значит для наших детей. И особенно для таких, как Тамика.

— Не стоит благодарности, — говорит Джош, явно смущенный моими горячими излияниями. — А с остальным все в порядке?

— Да. Кстати, я внесла изменение в вашу заявку.

— Пегги сказала, что на ужине нас будет одиннадцать. — Немного помолчав, Джош добавляет: — А ведь я еще не спросил, где будете сидеть вы. Может, присоединитесь к нам? Тогда получится ровно дюжина.

— Я не буду сидеть, — глупо отвечаю я, вдруг растерявшись. — То есть я, конечно, не хочу сказать, что буду стоять. Просто у меня вряд ли окажется свободное время перед шоу. Нужно будет помочь детям надеть костюмы, причесаться, проследить за освещением… — Тут я наконец останавливаюсь. Не хватает еще начать пересказывать ему диалоги из спектакля. Хотя, если он попросит, я легко смогу это сделать. Поскольку дети репетировали их при мне не менее тысячи раз, я прекрасно запомнила текст — причем без помощи экстракта гингко.

— Тогда вам тем более не помешает хороший ужин, — настаивает Джош.

— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох и считаю до трех. Нет, до пяти. — С удовольствием поужинаю вместе с вами. Спасибо, — просто говорю я.

Повесив трубку, я замечаю, что испачкала йогуртом джинсы. Черт, благотворительный обед состоится в пятницу, значит, у меня остается всего три дня, чтобы научиться прилично вести себя за столом.

Следующим, у кого возникли проблемы с билетом на благотворительный ужин, оказывается Дэн. Он приходит ко мне с чеком и извинениями.

— Прости, не успел отправить это по почте, — говорит он, протягивая мне конверт. — Люси сказала, что купила только один билет, а теперь нам нужно два.

— Такую проблему я улажу с огромной радостью, — заверяю я, принимая у него чек. — Но тебе достаточно было позвонить. Я знаю, что на тебя всегда можно положиться в финансовых вопросах.

— Но не в других? Уверен, что именно так ты сейчас думаешь. — Дэн входит в дом и закрывает за собой дверь. Встав передо мной и широко разведя руки в стороны, он продолжает: — Ты видишь перед собой самого жалкого обитателя Пайн-Хиллз. Прости меня. Я не должен был говорить то, что сказал тебе в тот вечер.

— Забудь об этом, — говорю я, не желая развивать тему. — Все закончилось так, как и должно было. И я очень рада за вас с Люси.

— Я тоже рад. Ты была права. Так приятно вновь оказаться дома, вместе со своей семьей.

— Еще бы, — соглашаюсь я.

Дэн выглядит вполне счастливым. А как же иначе? Он снова с женщиной, которую любит и которая любит его. А секс после разлуки, наверное, погорячее, чем август в Дубае. Хотя откуда мне знать? Я ведь никогда там не была и вряд ли теперь побываю.

— Прости, что мы втянули тебя во все это. Наверное, тебе было нелегко — ведь ты хотела поддержать каждого из нас. И знай, что мы оба очень в тебе нуждались.

— Чек можете прислать по почте, — шучу я. — Хотя, если серьезно, думаю, что вы прекрасно справились бы и без меня.

Дэн молчит и неловко переминается с ноги на ногу.

— Джесс, я хотел бы еще кое-что сказать тебе по поводу того вечера…

— Послушай, почему бы нам не сделать вид, что ничего вообще не произошло? — спрашиваю я, направляясь на кухню и надеясь положить конец неприятному разговору.

— Невозможно, — отвечает Дэн, идя за мной. — Ведь это произошло. И я не собираюсь отказываться от своих слов.

— Ничего страшного, можешь отказаться. Ты не можешь отвечать за то, что тогда говорил.

— Ты так думаешь? Согласен, я был немного не в себе. Чертовски зол на Люси, обижен, не знал, что делать дальше. Но я говорил то, что думал. Ты замечательная женщина и хороший друг. И я не хотел бы потерять твою дружбу из-за дурацкой ошибки.

— He бойся, ты ее не потеряешь. Я не собираюсь переезжать. — Внимательно посмотрев на Дэна, я наконец решаюсь задать ему вопрос, который не дает мне покоя: — Кстати, а что ты называешь дурацкой ошибкой? То, что поцеловал меня?

Секунду Дэн смотрит на меня испуганно, потом улыбается:

— Нет, целовать тебя было приятно. Ошибкой было то, что я целовался с лучшей подругой своей жены.

— Ну и хитрец, — усмехаюсь я.

— Как бы то ни было, хорошо, что ты меня отвергла, — смеется Дэн. — Я бы все равно проиграл. Слишком велика конкуренция.

— Да уж, я стала чертовски популярна. В настоящее время на мою благосклонность претендуют приятель — гей и одиннадцатилетняя девочка. Да, и еще бывший муж, который не прочь хорошо провести время, если поблизости не окажется его новой любовницы.

— А как же богатый бизнесмен с Парк-авеню и одновременно один из самых щедрых филантропов в Нью-Йорке?

— О ком это ты?

— Неужели не знаешь?

— Не имею не малейшего понятия. Неужели в меня влюбился Дональд Трамп? Ну, он-то меня вряд ли заинтересует. Барри Дилер? А вот его вряд ли заинтересую я. Рокфеллер? Но который из них? К тому же сейчас у них не так уж много денег.

Дэн снова смеется.

— Ну, этот парень, конечно, не так богат, как они. Зато он очень симпатичный.

— Тогда это вряд ли Джордж Стейнбреннер.

— Перестань, Джесс, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. Этого человека зовут Джош Гордон.

Я начинаю хохотать, но Дэн стоит на своем:

— На прошлой неделе у нас с ним была деловая встреча, и он несколько раз заговаривал о тебе. Спросил, в каких мы с тобой отношениях, и я сказал, что мы просто друзья. Джош явно хотел убедиться, что между нами ничего нет. Ведь он видел нас на вечеринке. Настоящий джентльмен.

— Он просто хотел поддержать разговор.

— Нет, он проверял, можно ли начать за тобой ухаживать.

— Ты заблуждаешься. Мы с Джошем встречались пару раз, чтобы обсудить вопросы, связанные с благотворительным спектаклем. Нас связывает только это.

— Он сказал, что ты отлично выполнила свою работу.

— Рада, что он это заметил. Мне казалось, он не может думать ни о ком, кроме своей шикарной подружки и надоедливой бывшей жены. Как бы то ни было, но интерес, который он ко мне испытывает, чисто профессиональный.

— Жаль, вы были бы неплохой парой, — пожимает плечами Дэн. — А может, и нет. Никогда не знаешь, с кем тебе будет хорошо.

Тогда я меняю тактику и говорю, что, быть может, Джош и правда мною заинтересовался, но, к сожалению, мне уже удалось убедить Дэна в обратном. Вот в этом-то и заключается главный недостаток мужчин. Они никак не могут понять, когда с нами нужно спорить, а когда соглашаться. А ведь все до смешного просто. Если женщина говорит: «В этом платье я кажусь слишком толстой», — следует ответить: «Ну что ты, дорогая, наоборот». А когда дама утверждает, что ей необходимо сделать подтяжку лица, мужчина должен воскликнуть: «Ни за что! Ты восхитительно выглядишь и так!» Поэтому, когда я сказала, что Джош просто не может мной заинтересоваться, Дэн должен был категорически с этим не согласиться. Если бы сейчас я разговаривала не с ним, а с Люси, мы бы обсудили все мельчайшие нюансы того, что сказал мне Джош, как сказал, почему и когда. А также что он имел, что мог иметь и что должен был иметь в виду. Правда, к концу разговора мы бы настолько устали, что сам предмет обсуждения потерял бы для нас всякий интерес.

Но Дэн берет с подноса шоколадное печенье и идет к дверям.

— Не расстраивайся, Джесс. Не Джош, так другой. Кто-нибудь обязательно найдется, кто-нибудь потрясающий! — С этими словами он обнимает меня и сочувственно похлопывает по спине.

— Конечно, — говорю я сквозь зубы, стараясь не выдать внезапно охватившего меня раздражения.

Дэн быстро целует меня в щеку и добавляет:

— Спасибо за печенье. Люси обещала приготовить мне сегодня ужин. Не знаю, что из этого получится.

— Но ведь Джош пригласил меня за свой стол, — бормочу я себе под нос, закрывая за Дэном дверь. Еще несколько минут назад перспектива совместного ужина казалась мне такой заманчивой, но теперь я вдруг понимаю, что вполне могу оказаться за столом рядом с этой Снежной королевой, Мариссой.

В пятницу вечером, за два часа до начала благотворительного ужина, Люси порхает по номеру, выделенному администрацией отеля «Сент-Реджис» для членов попечительского совета. Но пока я единственная из них, кто здесь находится, — вероятно, потому, что только у меня нет роскошной квартиры на Парк-авеню, где можно было бы спокойно переодеться. Я просто не представляю, как бы поехала во взятом напрокат платье стоимостью десять тысяч долларов в поезде. Наверное, пришлось бы занять два места, а цены на билеты и так подскочили.

— Отличное место, — говорит Люси, открывая маленькую баночку с кремом от «Булгари» и намазывая ароматную густую массу на запястье. — Просто здорово, что отель предоставил вам бесплатный номер.

— Да, если не считать, что мы оплатили аренду танцевального зала и обед на четыреста персон, — отвечаю я, глядя в зеркала и накладывая на ресницы второй слой туши, прежде чем надеть платье. — Он, случайно, не понадобится вам с Дэном сегодня ночью?

— Нет, — со счастливой улыбкой отвечает Люси. — Мы прекрасно обходимся собственной спальней.

— Значит, разлука разожгла угасшие чувства?

— Точно. У нас с Дэном новый медовый месяц. Мы словно опять влюбились друг в друга. И я наконец-то поняла, что он — мужчина моей мечты. Кстати, во второй раз любовь кажется еще прекрасней.

Я закатываю глаза. Интересно, почему любовь заставляет людей говорить банальности?

— Я, конечно, понимаю, что, когда любишь, не можешь говорить ни о чем, кроме своих чувств, но больше не могу выносить этот сладкий сироп. Ты стала сентиментальнее, чем тетя Джемина.

Тут дверь открывается, и в номер врываются Аманда Бизли-Смит и Памела Бэрон, облаченные в длинные облегающие платья и увешанные драгоценностями, которые вызвали бы зависть у самой Элизабет Тейлор. Аманда шлет мне три воздушных поцелуя и кивает Люси, которую я им представляю. Окинув мою подругу внимательным взглядом и оценив ее украшенное стеклярусом платье от Армани, бог знает сколько стоящие висячие серьги и несравнимый ни с чем апломб, они тут же признают в ней свою.

— В следующем году вы обязательно должны стать членом нашего совета, — заявляет Аманда.

— Хорошо, как-нибудь пообедаем вместе. — Люси ограничивается принятым в Голливуде стандартным ответом.

Через минуту в комнату входит высокий худой мужчина, в каждой руке он несет по огромному чемодану. На нем широкополая шляпа, ковбойские гетры и башмаки от Тони Мартина — не слишком подходящие для участников родео, но производящие сильное впечатление в Нью-Йорке.

— Это мой любимый стилист, его зовут Небраска, — гордо произносит Аманда, бросаясь к нему. — Я уговорила его тоже внести свой вклад — собственным талантом. Он будет помогать тем, кто придет в номер, чтобы привести себя в порядок.

— Рада знакомству, — вежливо говорю я.

Небраска проходит в одну из ванных комнат и начинает превращать ее в мини-салон, доставая из своих чемоданов гели, муссы, средства для укладки волос, кремы, блеск для губ и помаду.

— Я захватил с собой лишь самое необходимое, — извиняющимся тоном поясняет он. — Но, думаю, этого хватит.

Я оглядываю его коллекцию и осторожно спрашиваю:

— Может, немного подкрасить губы? Сегодняшний вечер имеет для меня большое значение. Я готовилась к нему несколько недель и сейчас очень волнуюсь. Конечно, не из-за своей внешности, а из-за того, как все пройдет. Хочется, чтобы спонсоры остались довольны, дети хорошо выступили. Ну, вы понимаете, о чем я говорю.

— Волноваться из-за своей внешности нужно всегда. Но только не тогда, когда я рядом, — заявляет Небраска и, подойдя ко мне сзади, выливает на мою голову жидкость из какой-то бутылочки. Все происходит очень быстро, и я понимаю, что он сделал, только когда холодные капли скатываются мне за воротник. Видимо, он не заметил моей прически, на которую я потратила дома целых двадцать минут. Или, наоборот, заметил.

В номере тем временем собираются остальные члены совета — Ребекка Гейтс, Хизер Леманн и Эллисон фон Уильямс. На каждой из них потрясающее вечернее платье от известного дизайнера самого модного в этом сезоне цвета. Девушки утверждают, что это цвет бисквита, но, как его ни назови, бежевый остается бежевым, а такой колер, как известно, хорошо смотрится только на стенах.

— Внизу творится что-то невероятное, — возбужденно рассказывает Ребекка. — Оркестр почти готов, музыка звучит просто потрясающе. Гости уже прибывают. Кстати, Аманда, ты оказалась права, не захотев украсить зал цветами. У нас серьезное благотворительное мероприятие, и фотографии бедных кварталов в рамках от «Тиффани» смотрятся гораздо трогательнее.

— А также создают соответствующее настроение, — добавляю я.

Ребекка, похоже, только сейчас меня замечает.

— Тебе лучше поторопиться, — насмешливо говорит она. — У тебя волосы мокрые, да к тому же ты не одета.

— Разве? — удивляется Эллисон, подходя поближе, чтобы как следует рассмотреть халат, который я взяла в номере. — Разве это не Ив Сен-Лоран? Выглядит довольно стильно.

Я потуже затягиваю пояс. Почему бы и нет? Высокая мода год от года становится все более причудливой. Но как бы то ни было, мне определенно не хватило бы смелости отправиться на ужин в банном прикиде. Разве только если бы ужин проходил в доме Хью Хефнера[80].

— Все будет готово через пару минут, — заверяет Небраска, доставая фен из футляра, который крепится у него на ремне, и размахивая им в воздухе в манере Клинта Иствуда.

Он включает прибор мощностью 2400 ватт в сеть, и свет тут же гаснет. Фен не работает. Жужжание кондиционера тоже смолкает.

— Че-е-ерт!!! — ревет Небраска.

— Должно быть, выбило пробки, — предполагает Памела, оглядывая комнату, словно надеясь увидеть распределительный щит в непосредственной близости от мини-бара.

Неожиданно раздается сигнал тревоги, и в холле поднимается шум — слышатся стук дверей, испуганные крики. Через минуту начинают выть сирены на улице — прямо под нашими окнами.

Небраска смотрит на мое отражение в зеркале, потом бросает быстрый взгляд на фен, который все еще держит в руке.

— А он, оказывается, даже более мощный, чем я думал, — с удивлением говорит стилист, и в его голосе звучит гордость.

— Не думаю, что причиной всего этого стало приспособление для сушки волос, — заявляет Люси, бросаясь к телевизору. Однако тот не включается, и Люси ударяет по нему кулаком, словно надеясь силой выбить новости из упрямо молчащего ящика.

— Наверное, произошел обрыв линии электропередачи, — важно произносит Хизер. — Такое постоянно случается во время урагана в нашем доме на Барбадосе.

Я выглядываю из окна, рассчитывая увидеть признаки урагана или сильного ливня. Или хотя бы тумана. Но город залит ослепительным солнечным светом, а в воздухе не чувствуется ни малейшего намека даже на слабый ветерок.

— Может, это не ураган, а пожар? — высказывает предположение Люси. — Лучше нам поскорее отсюда убраться.

— Я не могу идти, — сопротивляюсь я, — у меня мокрая голова.

— Она скоро высохнет, — отметает мои возражения Аманда. — Небраска, сделай с ней что-нибудь. Нам нужно идти.

Небраска, осознав нависшую над нами опасность, хватает первый попавшийся под руку тюбик, выдавливает противную липкую массу мне на голову и быстро размазывает по волосам.

— Готово. Вы будете выглядеть сногсшибательно, — обещает он, оставляя меня и бросаясь к двери.

— Что это такое? — спрашиваю я, поднимаясь со стула.

— Средство для укладки волос.

Сигнал тревоги в нашей гостиной теперь звучит по-другому, и Небраска боязливо оглядывается.

— Они все совершенно одинаковые! — кричит он.

Видимо, страх заставляет его сказать правду, но признается ли он в этом, когда опасность минует и все придет в норму?

Мы бежим по холлу — Люси, ковбой, пять светских дам в платьях с открытыми плечами и я, с мокрыми волосами, намазанными неизвестным средством, и в халате, который так и не успела сменить на вечернее платье. Лифты, конечно же, не работают, и у пожарной лестницы Аманда, Памела, Ребекка, Хизер и Люси задирают подолы своих облегающих платьев, сбрасывают туфли на высоких каблуках и босиком несутся вниз по ступенькам. Толпа впереди нас совершает спуск, не поддаваясь панике — никаких истерических воплей, лишь твердая решимость как можно скорее оказаться внизу.

— На каком мы этаже? — вдруг спрашивает Эллисон.

— На верхнем. Мне удалось уговорить их выделить нам пентхаус, — отвечает Аманда, очевидно, рассчитывая услышать слова похвалы, и, не дождавшись их, добавляет: — Тогда это показалось мне неплохой идеей.

— Я не могу идти! — стонет Эллисон. — Я не помещаюсь на лестнице! У моего платья слишком широкая юбка!

Это что-то новое, но Эллисон оказывается права: необъятный подол платья с пришитым внизу обручем делает ее талию похожей на осиную, но он так широк, что под ним могла бы укрыться вся армия конфедератов вместе с генералом Ли.

— Давайте пошевеливайтесь — рявкает пытающийся протиснуться мимо нас мужчина.

Воспитанная Эллисон прижимается к стене, давая ему дорогу, но чуть не сбивает с ног идущего впереди человека, и тот кричит от страха. Тогда Эллисон начинает мять накрахмаленную ткань, пытаясь придать юбке более компактную форму, но из этого ничего не выходит. Черт бы побрал эти роскошные платья!

— Шевелись! — не унимается мужчина сзади.

— Пошел к черту! — кричит в ответ Эллисон, теряя самообладание.

— Не понимаю, как тебя угораздило купить этот дурацкий свадебный торт, — подливает масла в огонь Хизер.

Эллисон розовеет от волнения, но перед лицом кризиса готова пойти на крайние меры и настоящее самопожертвование. С такой же легкостью, с какой другие сбросили туфли, она срывает с себя юбку — и остается в узеньком платьице. Да, эти девушки готовы ко всему.

— Нижняя юбка определенно красивее верхней, — одобрительно замечает Хизер.

Эллисон смотрит на то, что еще несколько секунд назад было частью ее платья, а теперь совершенно самостоятельно стоит на лестнице, и спрашивает:

— И что же мне с ней делать?

— Оставь ее здесь, — советует Хизер. — А страховой компании скажешь, что потеряла.

Они вновь бросаются вниз по ступенькам, и посреди всей этой суматохи я вдруг слышу звонок своего мобильного и достаю его из кармана.

— Где вы? — раздается из трубки встревоженный голос.

— На пожарной лестнице, — отвечаю я Джошу, потому что звонит именно он.

— А я в танцевальном зале. Здесь кромешная тьма, — говорит он. — Спускайтесь сюда.

— Пытаюсь это сделать, — отвечаю я, пропуская вперед несущегося мимо меня парня. — А то на лестнице как-то страшно.

Очевидно, Джош улавливает дрожь в моем голосе.

— Эй, успокойтесь. Все будет хорошо. Я уже послал за свечами. А во время спектакля можно будет использовать карманные фонарики. Во всяком случае, они дешевле, чем этот чертов розовый гель.

Я пытаюсь засмеяться, но мне это не удается.

— Вам известно, что случилось?

— Сгорел трансформатор, и энергосистема вышла из строя. Электричества нет в десяти кварталах. Но «Кон эд» уже этим занимается.

Я с облегчением вздыхаю. Слава Богу, что не произошло более серьезного несчастья!

— Если этим занимается «Кон эд», раньше следующей недели электричества ждать не стоит.

— Думаю, ко вторнику они управятся. Но вы не волнуйтесь. Я очень рад, что с вами все в порядке.

Передав новость об аварии на электростанции, я явственно слышу прокатившийся по лестнице вздох облегчения. Сгоревший трансформатор — вещь, конечно, неприятная, но совсем не опасная, поэтому можно больше не бояться за свою жизнь. Через двадцать минут, когда мы оказываемся на первом этаже, окружающие меня женщины поправляют платья, вновь надевают шикарные туфли и приглаживают блестящие волосы. Поскольку мои туфли и платье остались в пентхаусе, я ограничиваюсь тем, что провожу рукой по уже почти сухим прядям.

Мы входим в танцевальный зал, и взволнованные мужья бросаются к своим супругам, чтобы обнять их и успокоить. Муж Аманды Элден — красивый молодой человек, без сомнения, преданный своей жене и совершенно не собирающийся сбегать от нее с няней. А вот супруг Хизер, по-моему, вполне на это способен. Дэн целует Люси, не в силах от нее оторваться — теперь они и часа не могут провести друг без друга, — потом наконец замечает меня и спрашивает, как я себя чувствую.

— Тебя искал Джош, — добавляет он и машет рукой в сторону бара. — Он должен быть там.

Люси и Дэн вместе с другими воссоединившимися парами исчезают в толпе, и я остаюсь одна в своем халате. Да, не так бы мне хотелось выглядеть, сидя за столом рядом с Джошем Гордоном.

Но вероятно, мне вообще не стоит беспокоиться по этому поводу, потому что в следующий момент ко мне подходит видение в белом блестящем платье, белых блестящих перчатках и с почти белыми прямыми волосами, свисающими до пояса.

— Какой прекрасный наряд! — мурлычет Марисса, останавливаясь передо мной со стаканом мартини в левой руке.

Интересно, это ее любимый напиток, или она выбрала его, потому что он удивительно подходит к ее волосам?

— Благодарю вас. Это Ив Сен-Лоран, коллекция следующего года.

— Надо же! А я решила, что он из прошлогодней коллекции магазина постельных и банных принадлежностей. — Марисса берет стакан правой рукой и вновь внимательно меня осматривает.

Эта женщина совершенно не понимает шуток. Как только она может нравиться Джошу?

— Слышала, вы будете сидеть за нашим столом, хотя вы всего лишь наемная служащая, — говорит Марисса, и на губах у нее повисают сосульки. Может, это от мартини со льдом? Нет, скорее всего они и раньше там были. — Джош очень добр к тем, кто на него работает. Даже слишком добр. Мне постоянно приходится его за это ругать.

— Правильно. Вы должны его остановить. В этом мире и так слишком много доброты, проявляемой к наемным служащим. Но прошу меня извинить. Поскольку я на работе, мне еще многое нужно сделать. Увидимся позже.

Однако я прекрасно понимаю, что, когда увижу ее в следующий раз, она, возможно, уже будет висеть на руке Джоша. Когда я только научусь не давать волю фантазии?

Мне наконец удается разыскать управляющего отелем, и он убеждает меня, что, со светом или без света, ужин будет великолепным, потому что бифштексы и лосось готовятся на газовом гриле.

— Вы очень мудро поступили, выбрав главным блюдом сашими, — добавляет он, словно я могла предчувствовать сегодняшнюю неприятность.

Я звоню Винсенту, уверявшему меня, что отсутствие электричества никак не скажется на спектакле, и застаю его в бешенстве.

— Молния может снова ударить в здание — в любой момент! — кричит он, и ему бесполезно объяснять, что молния никогда не ударяет в одно место дважды. Потому что время от времени это все же случается. Хотя в первый раз дело было совсем не в молнии.

— Может, вам нужна помощь? — с надеждой спрашиваю я, пытаясь найти повод, чтобы улизнуть из танцевального зала. — Я могу прийти прямо сейчас.

— Нет-нет-нет! — рычит Винсент. — Вы занимайтесь обедом, а я займусь спектаклем. Он состоится, чего бы мне это ни стоило!

«А что же делать мне?» — думаю я, отсоединяясь. Мое платье находится на сорок первом этаже — в данной ситуации это все равно что на Марсе. Костюмы для сцены бала гораздо ближе — всего на расстоянии нескольких кварталов. Но удастся ли мне втиснуться в крохотное платьице Тамики? И у Люси, как назло, нет с собой запасного наряда. Ладно, в конце концов, следующие полтора часа я вполне могу просидеть в туалете. Я как раз направляюсь туда, когда неожиданно появившийся Джош хватает меня за рукав и поворачивает к себе.

— Очень рад, что вы здесь, — говорит он и быстро меня обнимает. — Не заметил, как вы вошли. Знаете, я очень волновался.

— Мне не хотелось попадаться вам на глаза, потому что я выгляжу как идиотка, — честно признаюсь я. — Прошу прощения. Как только лифты заработают, я поднимусь в номер и переоденусь. Мне действительно очень жаль.

Делая шаг назад, но не убирая рук с моих плеч, он спрашивает:

— Вам когда-нибудь говорили, что вы слишком часто извиняетесь?

— Простите… — опять начинаю я, но тут же замолкаю, к счастью, не успев извиниться в очередной раз. — Просто не хотелось смущать вас перед вашей дамой. Марисса и так уже намекнула, что мне лучше уйти.

— Даже не смейте об этом думать! — восклицает Джош. — Ведь весь сегодняшний вечер — целиком ваша заслуга.

Но я уже поворачиваюсь и продолжаю прерванный путь в дамскую уборную. Джош идет за мной и хватает меня за руку.

— Выслушайте же меня наконец! — просит он. — Вы все неправильно поняли. Марисса вовсе не моя дама. Она моя служащая. Выполняет различные представительские функции.

— Я уже слышала, что вы слишком добры к своим служащим.

— Как мило! — Он качает головой. — Послушайте, Джесс, наше знакомство было не самым удачным, и, вероятно, это моя вина. Что ж, я приношу свои извинения. Но может, нам начать все сначала? Именно поэтому я и пригласил вас за мой столик. Как свою даму.

Я смотрю на него, не веря собственным ушам, и неожиданно замечаю, что он все еще держит меня за руку. И мне это нравится. На его высоком лбу выступило несколько капель пота. Неужели он так волнуется из-за меня?

— Начать все сначала? Звучит неплохо, — тихо отвечаю я.

— Я в последнее время много о вас думал, — медленно говорит Джош. — Вы не похожи ни на одну знакомую мне женщину. Вы очень забавная. И скромная. Не пытаетесь изобразить из себя невесть что. Мне с вами так хорошо! — Тут он достает что-то из кармана. — У меня для вас есть маленький подарок от совета директоров. В знак благодарности за все, что вы сделали для благотворительного спектакля.

С этими словами он протягивает мне бархатный мешочек, из которого я достаю изящный зеленый амулет с вырезанными на нем китайскими иероглифами.

— Что на нем написано? — спрашиваю я, поглаживая пальцем гладкую нефритовую поверхность.

— Как мне сказали, что-то вроде «Желаю удачи», — с улыбкой отвечает Джош. — Но я не могу гарантировать. Можете считать, что это означает: «Кое-кому из совета директоров вы очень нравитесь».

Я смотрю на него, широко раскрыв глаза, и он улыбается:

— Если честно, это подарок не от совета директоров, а от меня. Я купил его на прошлой неделе, когда был в Гонконге. Повесьте его на цепочку с ключами.

— Я могу сделать кое-что получше, — говорю я, снимая с шеи золотую цепочку и надевая на нее амулет.

Пока я борюсь с замком, Джош обнимает меня, видимо, чтобы удержать мою удачу.

— Вам очень идет, — одобрительно произносит он. — Подходит под цвет глаз.

— А вам не кажется, что в сочетании с халатом это уж слишком? — спрашиваю я, улыбаясь. — Что-то мне не хочется сегодня быть слишком нарядной.

— Нет-нет, как раз то, что надо. — Джош наклоняется ко мне и осторожно поглаживает зеленый медальон большим пальцем. — Теперь мне тоже повезет.

— И мне. — Я нерешительно делаю шаг вперед и целую его в щеку.

— Спасибо, — говорит он и прижимает меня к себе. Наш поцелуй длится дольше, чем я рассчитывала.

Поскольку из-за отсутствия электричества приглушить свет не представляется возможным, официанты снуют между гостями, вежливо приглашая их занять свои места. Я озабоченно смотрю сначала на Джоша, потом на дверь.

— Вам не удастся улизнуть, — твердо говорит, он, вновь беря меня за руку. — Пойдемте к столу, и не беспокойтесь из-за халата. Наконец-то людям будет о чем поговорить, помимо биржевых котировок.

Джош оказывается совершенно прав, и я прихожу, к мысли, что авария на электростанции — именно то, что необходимо для успешного проведения любого благотворительного мероприятия. Помещение только выигрывает от мерцающего света свечей, как, впрочем, и все находящиеся в нем женщины. Мой халат будит у присутствующих воспоминания о собственных смешных промахах, и за нашим столом завязывается оживленный разговор, в котором принимают участие все, кроме Мариссы, заявившей, что с ней ничего подобного никогда не случалось. Речи становятся заметно короче, поскольку без микрофонов их никто толком не слышит. А оркестр впервые на моей памяти играет тихо, создавая приятный фон и не заглушая голоса беседующих за столами людей.

Мы как раз доедаем десерт, когда подходит Люси и шепчет мне на ухо, что в отеле действует лифт, работающий от запасного генератора, который включают только в экстренных случаях.

— Я сказала им, что у тебя как раз и есть тот самый экстренный случай, — говорит она. — Пойдем.

Я встаю и кладу руку на широкое, обтянутое смокингом плечо Джоша.

— Увидимся на спектакле. Мне нужно будет еще кое-что сделать, но я присоединюсь к тебе, как только освобожусь.

— Я займу тебе место, — улыбается он.

— Кто этот мистер Великолепие? — спрашивает Люси, едва мы заходим в огромный служебный лифт и, слава Богу, начинаем подниматься в пентхаус.

— Джош Гордон. И он дал мне вот это. — Я показываю Люси свой зеленый амулет, словно в нем заключается ответ на ее вопрос.

Но вероятно, так оно и есть, потому что, когда я, причесавшись, поправив макияж и наконец переодевшись во взятое напрокат платье, беру в руки сверкающее ожерелье от Шанель, прилагающееся к вечернему наряду, Люси скептически рассматривает его и, переведя взгляд на медальон из нефрита, говорит:

— Твой китайский амулет гораздо лучше.

— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я, легкомысленно отказываясь от, возможно, единственного шанса покрасоваться в рубинах и сапфирах.

Люси внимательно смотрит на меня.

— Ты отлично выглядишь. В сказочно красивом платье, с соблазнительно кудрявыми волосами. И сияющим лицом.

Я оглядываю себя в зеркале.

— Наверное, это из-за новой розовой помады.

Люси вздыхает:

— Нет, это из-за мистера Великолепие. Черт, мы никогда не сможем обходиться без мужчин. Один поцелуй с парнем, который тебе симпатичен, дает больше, чем сто сеансов шлифовки лица.

— К тому же целоваться не так больно, — усмехаюсь я.

Мы спускаемся в лифте и направляемся к зрительному залу. У входа Люси крепко обнимает меня и говорит:

— Пусть все увидят, какая ты сегодня красивая.

— Встретимся позже, — отвечаю я.

Винсент собирает юных артистов в крохотной костюмерной для последнего напутственного слова. Дети встают в крут и кладут руки друг другу на плечи. Их больше не разделяют ни школы, где они учатся, ни районы Нью-Йорка, где они живут. Они — одна труппа, одна большая компания друзей. И я вдруг понимаю, что совершенно не важно, как пройдет спектакль, — он уже дал им больше, чем рассчитывали мы, взрослые.

— Вы замечательные артисты, — слышу я, входя, голос Винсента. — Вы прекрасно поработали, и люди заплатили тысячи долларов, чтобы на вас посмотреть. И поверьте, вы заслужили каждое пенни из этих денег. Поэтому ступайте на сцену и покажите, на что вы способны.

— Винсент имеет в виду только спектакль, — поясняет уже совершенно здоровая Тамика, опасаясь, что ее партнер по танцу воспримет слова режиссера буквально.

Винсент говорит еще несколько минут, после чего дети вытягивают руки вперед, в центр круга, и хором скандируют: «Мы — команда!» — словно они участники не любительского спектакля, а финала Кубка мира.

Ко мне подходит Джен в костюме оборванца. Она выглядит как настоящий уличный мальчишка — с перепачканными сажей щеками и носом.

— Мам, ты такая красивая! — говорит она. — Обед прошел хорошо?

— Лучше, чем я ожидала, — отвечаю я и добавляю: — Ты тоже прекрасно выглядишь.

Оркестр играет увертюру, в зале гаснет свет, и Чанси приказывает артистам занять свои места. Занавес медленно поднимается, и Пирс — наш профессор Хиггинс — важно вышагивает по сцене в сюртуке и цилиндре, явно позаимствованном у отца, пока не сталкивается с Тамикой в костюме цветочницы — нашей Элизой Дулиттл. Тамика роняет корзину с цветами и на теперь уже безупречном кокни восклицает: «Вы только поглядите! Весь сегодняшний заработок валяется в грязи!»

После всех репетиций и волнений дети играют просто превосходно. А когда Тамика начинает петь, у меня мурашки бегут по коже. Когда же она замолкает и зрители, встав со своих мест, устраивают ей настоящую овацию, я не могу сдержать слез.

С места, где я стою, мне отлично виден зрительный зал. Вот Дэн и Люси целуются во втором ряду. Скорее всего они пропустят весь спектакль. Клифф и Баулдер сидят прямо за ними и первыми начинают хлопать. Зельда, которая заводит знакомства везде, где появляется, оживленно беседует с каким-то пожилым джентльменом. Девушки из попечительского совета и их мужья занимают отдельный ряд, оттеснив к краю Джоша Гордона. Я вижу возле него свободное место, но не сразу понимаю, что оно предназначается мне.

— Идите вперед! — легонько подталкивает меня Винсент, и я замечаю, что глаза у него блестят. — Потрясающе, правда? Я хочу, чтобы вы как следует этим насладились.

В том, что сам он наслаждается в полной мере, у меня нет никаких сомнений. Очевидно, это его первый большой успех.

Зрители вновь усаживаются на свои места, и я торопливо пробираюсь к Джошу.

— Прекрасное шоу, — шепчет он и берет меня за локоть. — Ты должна ощущать настоящую гордость. И счастье.

— Я ощущаю. И то и другое.

Джош кладет руку мне на колено и поглаживает ткань моего платья.

— Ты такая красивая, — шепчет он мне на ухо. — Мне понравилось, как ты выглядела за ужином. Но так тоже здорово.

Мюзикл продолжается, и я разрываюсь между двумя желаниями — целиком сосредоточиться на том, что происходит на сцене, или забыть обо всем, наслаждаясь близостью сидящего рядом Джоша. Он обнимает меня, поглаживая мое обнаженное плечо, играет прядью моих волос.

— Спасибо за то, что дала мне еще один шанс. Я почему-то уверен, что мы будем счастливы.

— Я тоже, — отвечаю я, дотрагиваясь до нефритового медальона.

В этот момент мальчик, играющий отца Элизы, мистера Дулиттла, выбегает вперед, чтобы исполнить один из хитов нашего шоу. Джош сжимает мою ладонь и кладет ее себе на колено.

— Завтра утром я женюсь! — поет ребенок. — «Динь-дон, динь-дон!» — споют колокола.

Джош крепче сжимает мои пальцы и поворачивает ко мне улыбающееся лицо.

Может, конечно, и не завтра, думаю я, глядя в его сияющие голубые глаза, но в принципе все возможно.

Интересно, удастся ли мне одолжить у «Шанель» подвенечное платье?