Бой неизбежен!

Глава 8. Потеря уверенности

Вскоре после начала Второй Мировой войны Первый Морской Лорд адмирал флота сэр Дадли Паунд назначил вице-адмирала сэра Дадли Норта командующим морскими силами Северной Атлантики вместо контр-адмирала Нормана А. Вудхауза. Это произошло 1 ноября 1939 года. 10 ноября Норт покинул Англию на борту лайнера «Наркунда» и 17 ноября приступил к исполнению своих обязанностей. В этом назначении не было ничего замечательного, и пост командующего морскими силами Северной Атлантики отнюдь не являлся «одним из высших в Королевском Флоте», как иногда утверждают. В начале войны на подобные посты назначались те из старших адмиралов, кто не требовался «на первой линии». А Гибралтар в ноябре 1939 года мог считаться глубоким тылом. Вообще трудно было предвидеть, что в той войне, которую вели Англия и Франция против Германии, этот порт изменит свой второстепенный статус. Даже если вдруг в войну вступит Италия, партнер Германии по Оси, между противником и Гибралтаром окажется все Западное Средиземноморье, которое надежно блокируют главные силы французского флота, располагающего такими прекрасными базами, как Тулон на юге Франции, а также Мерс-эль-Кебир и Бизерта в Северной Африке.

Карьера Дадли Норта до этого момента представляла собой постепенное и неспешное восхождение по служебной лестнице. Ничто не выделяло его среди множества других кадровых офицеров. На флоте к нему относились неплохо, однако никто не считал, что Норт обладает какими-то выдающимися качествами. Если бы не началась война, в ближайшее время его отправили бы в отставку. В это время Норту исполнилось 57 лет. В 1919 году он получил звание капитана 1 ранга и дважды служил флаг-капитаном в Атлантическом и Резервном флотах, потом возглавлял Оперативный отдел Адмиралтейства, служил начальником штаба у главнокомандующего Флотом Метрополии адмирала сэра Джона Келли. Хотя один из историков заявил, что сэр Джон был не из тех, кто терпит дураков возле себя, все-таки решительно никакие признаки не указывали на то, что Норту предстоит стать выдающимся командиром. Впрочем, ни на одном из своих постов он не допускал грубых ошибок. Он служил в свите ЕКВ Принца Уэльского в 1920-х годах во время кругосветного похода на линейных крейсерах «Ринаун» и «Рипалс». Именно тогда он стал одним из приближенных королевской семьи и приобрел репутацию (вероятно, незаслуженно) «олицетворения паркетного моряка». Еще больше эта репутация укрепилась, когда в период с 1934 по 1939 год Норт в звании контр-адмирала командовал королевской яхтой. Он слишком много времени провел вне действующего флота, что окончательно подорвало его шансы получить назначение на пост командира какой-либо эскадры в 1939 году. В свете этого предположения, что Норту было суждено достичь высших постов в Королевском Флоте, выглядят просто абсурдом.

Сэр Дадли Паунд хорошо знал сэра Дадли Норта. Эти два человека различались по характеру и методам действий настолько, что не приходится удивляться тому, что их отношения были чисто формальными. Никому в голову не придет усомниться в том, что Паунд считал Норта пригодным на какой-то более важный пост, чем тот получил. Действительно, такой моряк, как Норт, который отличался лишь обаянием, но проявил весьма средние способности при организации службы, в самом лучшем случае мог рассчитывать именно на такое назначение, какое он получил в конце 1939 года. Норт действительно был очень рад полученному посту. Поэтому предположение, будто Паунд всегда питал глубокое предубеждение против Норта, выглядит совершенно необоснованным.

Паунд мог быть удовлетворен тем, что нашел Норту не слишком важную должность, на которой тот мог наилучшим образом проявить свои небогатые способности, и где его недостатки не могли сказаться роковым образом. На Паунда, который испытывал патологическую тягу к централизации, после начала войны рухнуло великое множество острых проблем. Не последней из них было возвращение Уинстона Черчилля на пост Первого Лорда Адмиралтейства. Отношения между Черчиллем и Паундом в первые месяцы войны были гораздо более напряженными, чем между Паундом и Нортом. Сначала Первый Морской Лорд вообще не желал знать Черчилля. Да и тот не скрывал, что не хотел бы видеть Паунда на его посту. Дело в том, что Паунд был назначен Первым Морским Лордом на 3 месяца раньше возвращения Черчилля в Адмиралтейство.

К счастью для британского флота, после нескольких первых стычек эти два человека сумели притереться друг к другу, и между ними установились нормальные рабочие отношения. Каждый из них уважал другого. Более того, Черчилль начал испытывать искреннюю привязанность к Паунду. Еще одной характерной чертой взаимоотношений Черчилля и Паунда является то, что сэр Уинстон сумел подчинить адмирала своей воле. Несомненно, здесь сыграли свою роль события Первой Мировой войны, особенно несколько очень резких столкновений Черчилля с адмиралом сэром Джоном Фишером. Это вынудило его искать иные подходы к любому из Первых Морских Лордов. Хотя Паунд по своему характеру не стремился к открытым столкновениям, он находил гораздо более действенные способы обуздать клокочущую энергию и буйную фантазию Черчилля, чем кто-либо другой.

В качестве Первого Лорда Адмиралтейства Черчилль сразу продемонстрировал гораздо больший интерес к повседневной деятельности флота, чем положено. Он постоянно пытался навязать командованию флота свои идеи относительно «наступательных операций». Реализация подавляющего большинства его планов (а точнее, бредней) была просто не по силам Королевскому Флоту. Требовался огромный такт, чтобы вежливо отвергнуть эти фантастические выдумки, и кроме того, требовалось огромное терпение, чтобы общаться с этим живым вулканом. Этими качествами Паунд обладал в полной мере, поэтому следует благодарить именно его за то, что такие самоубийственные мероприятия, как операция «Катерин» (экспедиция в Балтийское море) канули в Лету. Люди, вроде Четфилда или Каннингхэма, просто обматерили бы Черчилля прямо в лицо, получив подобное предложение, после чего такой Первый Морской Лорд был бы немедленно отправлен в отставку, и на посту главнокомандующего оказался бы человек явно не соответствующего калибра. Паунд сумел похоронить большинство сумасшедших идей Черчилля, хотя время от времени он не выдерживал страшного давления. Это приводило к таким катастрофам, как гибель «Принс оф Уэлса» и «Рипалса».

Члены Комитета начальников штабов — адмирал Паунд, генерал сэр Джон Дилл (начальник Имперского генерального штаба), главный маршал авиации сэр Сирил Ньюэлл (начальник штаба ВВС) — пытались смотреть на ситуацию более реалистично, чтобы отражать воинственные выпады Черчилля. Это отнюдь не облегчало руководство войной, потому что приходилось тратить слишком много времени и сил на обуздание «врага внутреннего». Именно поэтому Черчилль, который позднее стал премьер-министром и министром обороны, называл комитет «мастерами уверток». Еще больше ситуацию портило то, что у военных память более долгая, чем у политиканов. Они прекрасно помнили, кто виноват в катастрофическом отставании материальной части армии и флота, кто именно, будучи министром финансов в 1924 году, принял разрушительное «правило 10 лет».

И еще одну последнюю деталь следует упомянуть, рассказывая о взаимоотношениях Первого Морского Лорда и Черчилля. Вероятно, она имеет отношение к нашей истории. Мы говорим о состоянии здоровья адмирала Паунда. Следует прямо признать, что его нельзя было назвать совершенно здоровым человеком, потому что адмирал страдал от остеоартрита в левом бедре. На это наслаивался довольно необычный распорядок дня Черчилля, который не позволял выспаться своим адъютантам и помощникам. До сих пор продолжаются горячие споры о том, насколько болезнь Паунда повлияла на его способность принимать решения и реализовывать эти решения. С другой стороны, следует отметить, что состояние Паунда серьезно не ухудшалось до удара в 1943 году. Поэтому его привычка клевать носом во время важных совещаний не была чем-то новым и необычным, хотя и могла показаться довольно странной тем, кто плохо его знал. Ведь можно было подумать, что Первый Морской Лорд просто дремлет. Так, капитан 1 ранга Литчфилд писал:

С другой стороны, капитан 1 ранга Роскилл недавно провел небольшое расследование и обнаружил серьезные доказательства того, что уже в 1940 году Паунда нельзя было считать здоровым человеком. К чести Паунда следует сказать, что, когда с ним случился удар, он сразу известил об этом Черчилля и немедленно подал в отставку. Это показывает, что Паунд считал свой долг перед страной и флотом первым и самым главным. Он сразу покинул свой пост, как только понял, что больше не в состоянии справляться со своими обязанностями.

В этой истории важную роль сыграла еще одна фигура, человек, который сменил Черчилля на посту Первого Лорда Адмиралтейства, когда сэр Уинстон стал премьером. Это был Виктор Альберт Александер, который уже занимал этот пост в 1929–31 годах при правительстве Рамсея МакДональда. Он сохранил свой интерес к морским делам и тогда, когда превратился в главу оппозиции в палате общин. Александер носил кличку «Деревянный линкор» и был посредственностью во всех отношениях. Он всегда находился в тени Черчилля и придавал огромное значение советам, которые давали адмиралы и работники его офиса. Александер старался облегчить ношу Паунда, и ему это удавалось. Вообще он пользовался репутацией человека честного и справедливого, по крайней мере, до истории со смещением адмирала Норта.

А теперь рассмотрим, чем же командовал адмирал Норт к началу событий. Огромная крепость Скала Гибралтар принадлежала англичанам с момента захвата ее адмиралом Джорджем Руком в 1704 году. Благодаря исключительно удачной позиции, она контролировала западный вход в Средиземное море. Поэтому испанцы не раз пытались ее отбить как военным путем, так и дипломатическим. Со времен королевы Виктории Гибралтар потерял свое исключительное военное значение, хотя его стратегическое значение ничуть не уменьшилось.

В межвоенный период его огромная гавань часто использовалась в качестве места встречи Флота Метрополии и Средиземноморского флота. Это подчеркивало тот факт, что Гибралтар мог служить базой для операций в Восточной Атлантике и Западном Средиземноморье. Он был важным промежуточным пунктом и заправочной станцией при маневре силами между этими театрами.

В начале Второй Мировой войны Северо-Атлантическая станция имела совсем небольшое значение. Основная масса Королевского Флота была сосредоточена в отечественных водах для отражения немецкой угрозы. Главные силы Средиземноморского флота под командованием адмирала Эндрю Каннингхэма оставили свою традиционную базу на Мальте и перешли в Александрию, так как Каннингхэм со дня на день ожидал вступления Италии в войну. Когда через несколько недель выяснилось, что Муссолини никуда не спешит, несмотря на недавние воинственные высказывания, Средиземноморский флот начали раздергивать по кусочкам, усиливая более важные направления. Лишь в мае 1940 года, когда ситуация на Средиземном море снова стала угрожающей, его снова начали усиливать. Однако силы Норта были гораздо меньше, поэтому на них не так влияли превратности войны. В течение всего периода «странной войны» они оставались почти неизменными. Здесь необходимо напомнить, что командующий морскими силами Северной Атлантики подчинялся главнокомандующему Средиземноморским флотом. Сам Норт разместился в официальной резиденции «Гора», расположенной на западном склоне Скалы. Он руководил своими подчиненными, в том числе адмирал-суперинтендантом верфи из штабного комплекса, известного как «Башня». Он располагался на берегу бухты на территории самой верфи. Здесь разместился штаб, который был связан телефонными линиями со всеми оборонительными позициями Скалы. Отсюда можно было связаться с флагманскими кораблями находящихся в Гибралтаре эскадр. Поэтому Норт и его начальник штаба капитан 1 ранга Р. Г. Дьюк имели непосредственную связь со всеми командирами в Гибралтаре.

Разумеется, Норт работал рука об руку с губернатором Гибралтара генералом сэром Клайвом Лидделом. Тот был напрямую подчинен военному кабинету в Лондоне, и ему подчинялись береговые батареи, система береговой обороны и система ПВО, как и во всякой другой колонии. Генерал Лиддел был выдающимся офицером и пользовался большим уважением. Он поддерживал тесный контакт с Дадли Нортом. Они охотно помогали друг другу и создали надежную и эффективную команду.

Когда Норт занял свой пост, в его распоряжении оказались довольно скромные морские силы. Роль флагманского корабля исполняла плавучая база «Корморан», которая обслуживала 9 эсминцев 13-й флотилии. Это были силы местной обороны, которые должны были прикрывать конвои в Атлантике и патрулировать в Гибралтарском проливе. Командовал флотилией капитан 1 ранга Фрэнсис Де Винтон, державший брейд-вымпел на лидере «Кеппел». Ему подчинялись 25-й дивизион: «Велокс», «Видетт», «Вортигерн», «Уотчмэн» и 26-й дивизион: «Эктив», «Дуглас», «Уишарт» и «Рестлер». Большинство этих кораблей принадлежало к типу «V и W», построенному в 1917 и 1918 годах. Они были спешно возвращены в строй после начала войны. Хотя эсминцы были старыми, они вполне могли исполнять возложенные на них обязанности. Они должны были вести противолодочное патрулирование и поддерживать блокаду. Лидеры «Кеппел»2 и «Дуглас», а также «Уишарт» были чуть новее, так как были построены в 1920-х годах. Единственный относительно новый эсминец «Эктив» перед войной находился в резерве Средиземноморского флота и был придан флотилии просто потому, что стоял в Гибралтаре. Имелся еще один старый эсминец «Райнек», однако он не подчинялся Норту, так как проходил на Гибралтарской верфи переоборудование в эскортный корабль. «Рестлер» также стоял в доке, на нем устанавливали асдик, как и на тральщике «Госсамер» и буксире «Сент-Омер».

Даже для ограниченных задач Северо-Атлантической станции этих сил явно не хватало, поэтому возник план усилить эскадру, как только появятся корабли.

Береговая оборона Скалы к началу войны состояла из 3-го берегового полка Королевской Артиллерии под командованием подполковника Дж. Р. Лори. Оно состоял из 4-й тяжелой батареи КА майора Г. Г. Уэйнрайта, 26-й тяжелой батареи КА майора Г. Р. Киммита, 27-й тяжелой батареи (рота Ллойда) КА майора Э. Дж. Колфилда. В начале войны они имели в обшей сложности 7–234-мм, 6–162-мм, 6–6-фн орудий. И снова были подготовлены планы усилить и модернизировать эту невпечатляющую артиллерию.

Воздушные силы в Гибралтаре были вообще мизерными. Самолетов не хватало для обороны метрополии, а ведь еще нужно было выделить их британскому экспедиционному корпусу во Франции, поэтому в ноябре 1939 года для Гибралтара просто не осталось вообще ничего. Для ведения разведки имелась 202-я эскадрилья, которая с 1938 года базировалась в Гибралтаре. Эскадрилья имела 11 летающих лодок «Лондон», которые действовали со своей базы у Артиллерийского мола. С августа 1940 года эскадрильей командовал майор авиации Т. К. Хорнер. Для буксировки мишеней и других задач, вроде ближней разведки в проливе, имелись 3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена содействия ПВО.

Командир подразделения полковник авиации Хорнер так описывал состояние авиации:

Таковы были скромные силы, находившиеся в подчинении Норта. Поэтому не удивительно, что Каннингхэм, поздравляя Норта с назначением, написал, что ему придется творить чудеса. Он также добавил, что совершенно не опасается проникновения в Средиземное море немецких подводных лодок, так как пока они не слишком боеспособны. И все-таки одной из главных задач 9 эсминцев Норта было помешать такому проникновению. Каннингхэм продолжал: «Я попытался ослабить нагрузку на вас, заставив Адмиралтейство формировать идущие на восток конвои прямо в Англии, а идущие на запад — в Порт-Саиде, чтобы в Гибралтаре их только переформировывать». Каннингхэм также предложил заключить нечто вроде соглашения о разделении обязанностей между ним, Нортом и французским адмиралом Жаном Эстева, штаб которого находился в Тулоне.

Совершенно понятно, что тесное взаимодействие с мощным французским флотом имело особое значение, но до войны подобные планы не составлялись, поэтому проблему пришлось решать на ходу. В результате Западное Средиземноморье стало зоной ответственности французов, а восточную часть моря взял на себя Каннингхэм.

В тактическом плане малая дальность плавания эсминцев Норта привела к тому, что пришлось просить помощи у французов, чтобы они выделили корабли для сопровождения части конвоев между Гибралтаром и Англией.

Договоренность об этом была достигнута на встрече начальников штабов. Однако ничего особенно хорошего из этого не вышло. Хотя адмирал Эстева посетил Норта на Скале и провел там целые сутки, чтобы уточнить детали, но в результате французские корабли приняли участие только в одной операции, после чего были отозваны на том основании, что им требовалось переоснащение. Поэтому ничтожным силам Норта пришлось снова действовать в одиночку. Все, что он мог сделать — надоедать Лондону постоянными просьбами о присылке дополнительных эсминцев и более современных кораблей с повышенной дальностью плавания. Но такие же просьбы раздавались практически от всех британских командующих с баз по всему миру, поэтому шансы получить требуемые подкрепления были невелики.

Период короткого флирта с французским флотом лишь подтвердил довоенное мнение Первого Морского Лорда относительно ценности этого союзника. Однако он позволил Норту немного лучше узнать своих товарищей по оружию. И снова естественное обаяние Норта и характер принесли ему уважение французов, хотя по-французски он говорил неважно. (Норт хорошо знал немецкий.) Вероятно, эти добрые отношения стали единственным результатом неудачного эксперимента по взаимодействию. Нет нужды говорить, что Норт стал горячим поклонником французского флота и вообще всего французского. Именно потому, что он мог работать с ними и понимал их образ мыслей, позднее Норт всегда думал о французах слишком хорошо. Хотя адмирал Норт был все-таки более трезв в оценках, чем капитан 1 ранга Холланд. Просто Норт был добрым и мягким человеком, всегда готовым перейти на чужую точку зрения. Вот это и сыграло позднее против него.

Ежедневная деятельность базы проходила гладко, никто из офицеров, служивших под командованием Норта, не выказал и тени неудовольствия. Судя по всему, работа Норта устраивала Их Лордства, потому что 8 мая 1940 года ему было присвоено звание полного адмирала. Медленно, но верно продолжался рост сил, базирующихся в Гибралтаре. Накануне Рождества 1939 года капитан 1 ранга Де Винтон получил приказ перебраться на берег для лучшей организации связи. Теперь он поднимался на борт «Кеппела» лишь для проведения особо важных операций. Это помогло лучше руководить разбросанными вокруг кораблями. Однако на офицеров, которые побывали в Гибралтаре в это время, сонное бытие базы производило странное впечатление. Ведь многим из них уже довелось побывать в серьезных переделках.

Вероятно, это было естественное поведение тех, кто первые 9 месяцев войны провел вдалеке от настоящих боев и кто совершенно не ожидал, что почва внезапно вспыхнет у него под ногами. Тем не менее, пока что Адмиралтейство не показывало никакого неудовольствия деятельностью Норта в Гибралтаре.

К маю 1940 года ситуация несколько улучшилась. 13-я флотилия эсминцев состояла из тех же кораблей, что и в начале войны. В Норвегии Королевский Флот понес заметные потери, поэтому не приходилось рассчитывать на замену их более современными кораблями, однако количество малых кораблей под командованием Норта заметно выросло. Теперь ему подчинялась 7-я противолодочная группа (4 траулера, оснащенные асдиком), 4 минно-тральных траулера, 5 вооруженных досмотровых судов, 4 траулера Западного патруля и 5 буксиров, которые также участвовали в патрулировании.

На берегу продолжались работы на батареях. Сначала они были вооружены 234-мм орудиями Mk X станках Mk V, установленными в 1935–36 годах. Эти орудия имели дальнобойность 29600 ярдов. За это время было установлено несколько легких орудий, как показывают боевые дневники батарей. Большинство этих орудий было готово к сентябрю. В мае 4-я тяжелая батарея закончила постройку позиции Левант, на позиции Мартин были установлены 102-мм орудия. На батареях Верхней и Волнолома постоянно находились расчеты. На батарее Буффадеро артиллеристы дежурили только по ночам. Расчеты 26-й тяжелой батареи были доведены до штатной численности. Ее легкие орудия были установлены на Северном моле, Отдельном моле и Южном моле. Штаб батареи разместили на воде, на яхте «Лорна», стоящей в гавани. 4-я тяжелая батарея установила свои 152-мм орудия в Генисте, Девилз Гэп, а 234-мм — в Спуре, О'Харе и Лорде Эйри. Еще одно старое 234-мм орудие стояло на центральном холме Скалы. Он смотрело на север, но могло стрелять на запад и на восток. Эту позицию назвали Орудием Скалы. В случае необходимости оно могло обстреливать испанскую территорию. Командир 4-й тяжелой батареи вспоминает, как он разместил остальные свои орудия:

Именно модернизированные 234-мм орудия 4-й батареи перекрывали пролив, что важно для нашей дальнейшей истории.

Эти полностью модернизированные орудия держали под огнем весь пролив целиком. Они могли выпускать до 3 снарядов в минуту, если расчет был хорошо подготовлен. Каждый снаряд весил 380 фунтов. Все установки были барбетного типа, орудия размещались в утопленных колодцах так, что дуло едва поднималось над парапетом. Вращающаяся стальная платформа прикрывала колодец с гидравлическими машинами в нем. В результате орудия были практически неуязвимы для огня с моря, так как были расположены очень высоко. Хотя надо признать, что пикировщики разделались бы с ними без большого труда.

Эти батареи были спроектированы для борьбы с линейными кораблями, и даже 35000-тонные линкоры 1930-х годов не могли считать себя в безопасности от их огня. Однако после начала войны учения по борьбе с кораблями почти не проводились, и уж вообще не планировалась стрельба по целям, идущим на высокой скорости. Эти батареи были, в основном, оборонительными, а не наступательными. Но в любом случае, они могли надежно перекрыть Гибралтарский пролив. Хотя 234-мм орудия появились в Королевском Флоте достаточно давно, те, что были установлены на скале, прошли полную модернизацию. Они имели современные системы управления огнем и другие приборы. Поэтому считалось, что они могут справиться даже с наиболее современными линкорами, находящимися в постройке.

Исходя из всего этого, до мая адмирал Норт имел основания полагать, что его силы постепенно увеличиваются, а меры, которые они принимали вместе с губернатором, встречали одобрение в Англии. Однако структуры Гибралтара пока еще не подвергались серьезным испытаниям, и до сих пор все катилось гладко. Уверенность Норта подкрепила телеграмма из Лондона, отправленная в начале 1940 года адмиралом Паундом: «Из того, что я слышал, можно сделать вывод, что вы значительно улучшили состояние Гибралтара, и теперь все проходит более гладко».

А затем все начало рушиться.

Если адмирал Норт испытывал серьезные проблемы, потому что ресурсы Гибралтара были ограниченными, положение Адмиралтейства было гораздо более сложным. В распоряжении Норта был маленький штаб, который помогал ему работать, нехватка ресурсов была общей проблемой Королевского Флота. От нее страдали все британские базы, разбросанные по всему миру. Бои становились все более напряженными, и полная неготовность Великобритании к тотальной войне становилась все более очевидной. Основная тяжесть проблем рухнула на широкие плечи адмирала Паунда. Более того, характер адмирала заставлял его брать на себя даже то, что должны были тащить другие. В результате все эти заботы слишком часто отвлекали Первого Морского Лорда от проблем морской стратегии, которые являлись его первоочередной обязанностью.

Капитан 1 ранга С. У. Роскилл, самый крупный морской историк последнего времени, на основании личного опыта прекрасно обрисовал состояние адмирала Паунда в тот период, когда происходила наша история.

Также заслуживает внимания упоминание о его абсолютной беспристрастности, что имеет особо важное значение в свете последовавших нелепых обвинений.

Роскилл делает вывод: «Флот не мог бы найти более подходящего человека на пост Первого Морского Лорда».

«Беды и заботы» начались с бессмысленной потери линкора «Ройял Оук» и авианосца «Корейджес», немецких минных постановок, подводной войны, неспособности Флота Метрополии перехватить германские тяжелые корабли во время их вылазок. С началом Норвежской кампании трудности стали стремительно множиться. Начала сказываться уязвимость военных кораблей от атак пикировщиков. Глупая довоенная политика оставила флот с бесполезными зенитками, но даже их не хватало. Поэтому Адмиралтейство и в особенности Паунд, начиная с апреля, были загружены до предела. Вполне понятно, что мелкие и не слишком срочные просьбы адмирала Норта вызывали все меньше сочувствия и все больше раздражения, так как общая ситуация стремительно ухудшалась. В мае немецкий блицкриг сокрушил сухопутные силы союзников во Франции и опрокинул план всей войны. Эвакуация британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка, капитуляция Бельгии и французских армий привели к тому, что Франция подписала «перемирие», выйдя из войны. В результате Великобритания осталась в одиночестве, и ее положение стало крайне опасным. Нам пришлось сражаться за свою жизнь, причем в самом буквальном смысле. Угроза немецкого вторжения причем, в самом ближайшем будущем, выглядела вполне реальной. И если будут разгромлены Королевский Флот и Королевские ВВС, то страну уже ничто не спасет.

Именно в таком ужасном положении оказалось Адмиралтейство в июне 1940 года. Ни о чем подобном мы раньше даже не думали. Потери в военных кораблях, особенно в самых нужных, то есть в эсминцах, были опасно высокими. Они продолжали расти, и Ла-Манш превратился в линию фронта. Нужно было что-то срочно отыскать, чтобы отразить попытку высадки. В небе над Британией кипели жестокие бои. Ситуация там постепенно улучшалась, однако битва была выиграна только в сентябре. Потеря крупного союзного флота сама по себе была тяжелым ударом, а тут еще Италия наконец решила вступить в войну. Поэтому приходилось изыскивать где только можно корабли, чтобы снова отправить их в распоряжение адмирала Каннингхэма. В Западном Средиземноморье предстояло срочно сформировать отдельное соединение. Командовать Соединением Н был назначен отставной морской офицер вице-адмирал сэр Джеймс Сомервилл. Сначала эта эскадра была направлена с совершенно конкретной целью — заменить французский флот, базировавшийся в Мерс-эль-Кебире недалеко от Орана, в случае, если немцы сумеют добиться его перехода под свой контроль.

Характер отношений между адмиралом сэром Дадли Портом и вице-адмиралом сэром Джеймсом Сомервиллом, как официальных, так и личных, крайне важен для понимания дальнейших событий.

Приказ Адмиралтейства на формирование Соединения Н выглядел так:

Следует отметить формулировку «отдельная эскадра», а не «независимая». Адмирал Норт по званию был старше вице-адмирала Сомервилла, и раньше уже создавалось много таких «отдельных эскадр», особенно во время охоты за карманными линкорами в 1939 году. С другой стороны, можно смело утверждать, что эти директивы оставляли некую неопределенность в цепочке командования, по которой проходили. Было ясно, что если адмирал Норт попытается прояснить данный вопрос, Адмиралтейство вряд ли сумеет дать ему четкий ответ. Когда такой момент наступил, и Норт потребовал точного и недвусмысленного ответа, кто кому подчиняется, Их Лордствам потребовались целых 3 месяца, чтобы распутать то, что они сами нагромоздили. Как писал Стефен Роскилл: «Истина заключалась в том, что цепь командования была слишком нечетко определена. Такая двусмысленность была крайне опасна с оперативной точки зрения, а вдобавок она ставила отдельных командиров в неловкое положение».

Во второй половине дня 27 июня вице-адмирал Сомервилл имел беседу с адмиралом Паундом, в ходе которой обсуждались вопросы его назначения и первые задачи нового соединения. Об итальянском флоте пока что речь не шла вообще. Сомервиллу сказали, что первой его задачей будет не допустить, чтобы корабли из Мерс-эль-Кебира попали в руки Оси. Не допустить любыми средствами, в том числе силой.

Как позднее писал биограф адмирала, сама мысль, что ему, может быть, придется открыть огонь по бывшим союзникам, если переговоры закончатся провалом, «была для Сомервилла просто невыносима». Однако новый Первый Лорд Адмиралтейства Александер, который также присутствовал на этой встрече, позднее вспоминал, что Сомервилл полностью осознал свой долг. Он был готов исполнить любой приказ, если это потребуется.

Позднее Александер заявил, что эта непоколебимая верность долгу поколебалась после прибытия Сомервилла в Гибралтар и встречи с адмиралом Нортом. Не приходится сомневаться, что любой британский офицер воспринимал решение об атаке Мерс-эль-Кебира с отвращением, и Норт не был исключением. Норт и Сомервилл были старыми друзьями, их отношения были исключительно теплыми, хотя нельзя было представить двух более различных людей. Один из командиров эсминцев, который в свое время знал обоих адмиралов, так описал их положительные качества:

С падением Франции и вступлением в войну Италии Гибралтар неизбежно приобрел гораздо более серьезное значение, чем раньше. Теперь он стал одним из 3 пунктов, на которых держались все позиции Великобритании на Средиземном море. Мальта в центре моря теперь могла обеспечить базирование лишь мелких ударных соединений. Третьим портом была Александрия, находящаяся в нейтральном Египте. Она охраняла Суэцкий канал на востоке. Когда рассеялись первые сомнения в нашей способности удержать Средиземное море, пришлось всерьез задуматься об уязвимости Гибралтара. Испания оставалась нейтральной, но ею управлял диктатор, который был обязан своей властью военной помощи Германии и Италии, оказанной несколько лет назад. Не требовалось особой фантазии, чтобы представить Испанию, выступившую на стороне Оси, поскольку в этом случае она могла твердо рассчитывать на возвращение Гибралтара. Впрочем, Франко мог ограничиться тем, что пропустил бы немецкие танки через испанскую территорию, чтобы немцы сделали за него всю работу. Эта операция была в деталях разработана Гитлером и его штабом. В то время операция «Феликс» могла начаться в любой момент.

Адмирала Норта в июле 1940 года попросили оценить шансы отбить подобную атаку. Он ответил крайне пессимистично (или совершенно реалистично, это как посмотреть). После этого в Уайт-холле возникли первые сомнения в том, может ли он в изменившейся ситуации занимать свой пост. Точку зрения Норта о том, что вскоре удерживать Гибралтар станет невозможно, разделял и Сомервилл. Это могло быть совершенно справедливо, но абсолютно не отвечало требованиям момента. В Англии все готовились защищать свою страну до последнего вздоха, поэтому от командующего морскими силами Северной Атлантики ожидали чего-то более оптимистичного. Так в воздухе повисли первые сомнения в отношении Норта. В одном из меморандумов Адмиралтейства говорилось: «В июле 1940 года Норт высказал пораженческие настроения, когда возник вопрос об уязвимости системы обороны Гибралтара при атаке со стороны Испании. Вы должны помнить, как высказался Первый Лорд по этому поводу». Итак, у Александера возникли определенные сомнения, а вскоре они получили новые основания.

Последней каплей стала атака против французского флота в Мерс-эль-Кебире, предпринятая 3 июля 1940 года. Она стала шоком и для французов, и для англичан. Особенно впечатлительный Норт поступил так, как уже однажды сделал много лет назад. Он закрылся у себя в кабинете и принялся сочинять письмо. В нем он высказал свои чувства и чувства всех офицеров в Гибралтаре по поводу того, что считал роковой ошибкой Адмиралтейства. Это был благородный и смелый поступок, но в то же время совершенно глупый. В записке Норта от 4 июля 1940 года говорилось следующее:

С того момента, как это сообщение прибыло в Адмиралтейство, дни пребывания адмирала Норта на посту командующего морскими силами Северной Атлантики были сочтены. Оставалось лишь дождаться первого удобного случая.

Норт встретился с французским адмиралом Женсулем в Мерс-эль-Кебире накануне атаки. 23 июля он вышел из Гибралтара на эсминце «Дуглас» и на следующий день был принят со всеми почестями на «Страсбурге». Норт говорил по-французски плохо, но тем не менее сумел объясниться с французским адмиралом. Настроение французских офицеров в это время было похоронное, но когда Норт спросил Женсуля об их отношении к перемирию, у него осталось впечатление, что они выполнят любой приказ, полученный из Франции, без рассуждений и колебаний. Ему сказали, что Дарлан скорее прикажет затопить корабли, чем передаст их в руки противника, однако шансов на совместное продолжение борьбы практически нет. Решительность Женсуля произвела глубокое впечатление на Норта, который попытался передать эти настроения в Уайт-холл. Однако решимость военного кабинет? была сильнее.

Первому Лорду Адмиралтейства, Первому Морскому Лорду, премьер-министру и всему Комитету начальников штабов решение применить силу в Мерс-эль-Кебире далось далеко не просто. После войны высказывалось много резких мнений по этому вопросу. Однако они вряд ли учитывают все тонкости ситуации, существовавшие в то время. Отчаянное положение всей страны, наша абсолютная зависимость от владения морем, которое определяло само наше существование и далеко идущие планы борьбы, несмотря на любые обстоятельства, — все это не понять послевоенным историкам. Какими бы благородными и добрыми ни были намерения французских адмиралов, которые клялись, что их флот не попадет в руки Оси, конечное решение судьбы французских кораблей зависело от Адольфа Гитлера. У него хватило силы, чтобы решить судьбу самой Франции, поэтому его слово было не той гарантией, которой мог поверить британский военный кабинет. И условия перемирия, которые могли выторговать себе французы, не имели здесь никакого значения. Все договоры и соглашения, которые подписывал Гитлер, он соблюдал лишь до тех пор, пока ему это было выгодно.

Понятно, что в такое время все флотские командиры должны были обладать таким качеством, как решительность. И письмо Норта, хотя и было продиктовано самыми лучшими намерениями, шло вразрез с общей линией Уайтхолла. Хотя немцы думали, что мы сломлены и повержены как нация, и французы поверили в это, Гитлер явно желал заключить мир с Великобританией без дальнейшего кровопролития, и многие нейтральные державы всерьез считали это возможным. И это серьезно беспокоило военный кабинет. Например, известно, что американский посол в Лондоне отправил мрачное сообщение в Вашингтон. К счастью, личные связи Черчилля с Рузвельтом позволили ему убедить американского президента, что мы далеко не разбиты и полны решимости продолжать борьбу.

Если говорить о гигантской державе на востоке континента, то кабинет желал произвести на русских такое же впечатление. 28 мая советский посол Майский был приглашен к Александеру и обсудил вместе с ним наши шансы в войне на море в случае, если мы останемся одни. Он выразил мнение, что у нас возникли определенные проблемы, и изложил свое видение проблемы французского флота.

Много позже Александер приводил этот эпизод как типичный пример воздействия событий в Мерс-эль-Кебире. Они были просто ужасны, однако одним ударом погасили все сомнения. Причем это произвело впечатление не только на нейтралов. Итальянский министр иностранных дел отметил в своем дневнике:

Совершенно ясно, что именно Александер, на которого произвело впечатление откровенно негативное отношение Норта к данной акции, начал искать способы убрать его с поста командующего морскими силами Северной Атлантики. Он попытался заручиться поддержкой Черчилля и Паунда. 17 июля он подписал официальный ответ на злосчастный меморандум Норта и отправил копии обоих документов Черчиллю. К ним он приложил объяснительную записку.

Черчилль полностью разделял мнение Александера относительно Норта, что видно из его ответа Александеру 20 июня:

Однако именно адмирал Паунд выдержал натиск премьер-министра и Первого Лорда Адмиралтейства и дал адмиралу Норту последний шанс, хотя тоже полагал, что поведение Норта в данном вопросе заслуживает осуждения.

Паунд выдвинул чисто формальную отговорку, что все это недостаточно веский повод для смещения Норта. Хотя он часто уступал Черчиллю, в данном случае Паунд взял верх. Как позднее вспоминал Александер: «И на меня, и на премьер-министра произвело плохое впечатление поведение адмирала Норта в деле с Ораном. Но адмирал сэр Дадли Паунд сказал, что, хотя ему это тоже не нравится, он понимает Норта». Это показывает, что и Паунд разделял неодобрение, которые высказывали многие высшие офицеры в отношении этой акции, хотя и признавал ее необходимость.

В очередной раз мы должны подчеркнуть беспристрастность и честность Паунда. Норт сохранил свой пост, однако получил довольно резкое предупреждение от Их Лордств, что лимит терпения почти исчерпан. Черновик ответа Адмиралтейства от 17 июля, подготовленный заместителем секретаря сэром Джеймсом Сиднеем Барнсом, гласил:

Этот ответ был утвержден Паундом, но Александер считал необходимым использовать более сильные выражения.

Он вписал слово «категорически» перед словом «возражают», а в самом конце после слова «решений» сделал приписку: «И удивлены тем, что комментарии подобного рода были отправлены».

Он отметил, что считал необходимым сделать эти добавления и заменить Норта.

Паунд с этим не согласился. Он заявил, что у Их Лордств нет оснований считать, что их инструкции не были выполнены, поэтому нет оснований говорить о смещении Норта. Однако он согласился с добавлениями Александера, и чтобы еще больше усилить впечатление от письма, сделал две собственные приписки. Он изменил одну формулировку: «с учетом факторов, которые известны или не известны офицерам на местах», и приписал третий абзац, в котором содержалось недвусмысленное предупреждение Норту. «Содержание первой части параграфа 6 вашего письма показывает исключительно опасную нехватку дальновидности, что может иметь влияние на руководство военными действиями».

Этот фитиль был отправлен Норту 17 июля 1940 года. Александер позднее вспоминал:

Черчилля все это не убедило, он продолжал настаивать на своем решении. Из письма без даты, которое он направил позднее Александеру относительно перестановок в командовании флота, видно, что Черчилль не видит места для адмирала Норта в новых структурах. Следует прямо признать, что адмирал Норт потерял доверие премьер-министра и Первого Лорда Адмиралтейства. Доверие адмирала Паунда сильно поколебалось, хотя он пока не настаивал на снятии Норта. Но теперь Норт шел по очень тонкому льду, чего не могут отрицать даже его защитники. 6 августа Норт выразил глубокое сожаление тем, что его «комментарии» стали причиной выговора от Адмиралтейства. Он не думал, что его заметки будут восприняты как критика операции против французов в Мерс-эль-Кебире. Он пытался возражать против этой операции «не на основании сентиментальной привязанности к бывшим союзникам, а из сильных сомнений в ее воздействии на дальнейший ход войны» Он также добавил, что полностью понимает, что на войне нет места ложной жалости и сантиментам. Однако это уже не могло растопить лед. Требовались не слова, а дела, что Их Лордства пересмотрели свое отношение к адмиралу Норту.

Глава 9. Неясные взаимоотношения

Сразу после Мерс-эль-Кебира командирам британских морских соединений оставалось только гадать, какими будут следующие шаги, направленные против уцелевших французских кораблей, если они будут встречены в море. Немного прояснил ситуацию циркулярный сигнал Адмиралтейства, направленный всем командирам 4 июля 1940 года. В нем говорилось:

Однако этот приказ пришел слишком поздно, чтобы предотвратить новые потери французов. Перед Мерс-эль-Кебиром в распоряжение Норта были направлены подводные лодки «Пандора» и «Протеус». Они получили приказ патрулировать возле Орана и Алжира в то время, когда шел бой в Мерс-эль-Кебире. Лодки должны были атаковать любые французские корабли, но только во время данной операции. Однако приказ был сформулирован неточно, и лодки остались на позициях даже после возвращения Соединения Н в Гибралтар.

Во второй половине дня 4 июля «Протеус» заметил французский гидроавианосец «Коммандант Тест», который уцелел во время обстрела порта и сейчас направлялся в Тулон. К счастью, лодка не сумела выйти на позицию для пуска торпед, и французский корабль спокойно проследовал дальше. Однако «Пандора» заметила французский крейсер, идущий из Орана в Бизерту, и атаковала его. 4 июля в 16.32 «Пандора» выпустила торпеды по кораблю, который на самом деле был шлюпом «Риго де Женуиль». В цель попали по крайней мере 2, и небольшой корабль мгновенно затонул. Адмирал Филипс сожалел об этой ошибке и в ту же ночь принес свои извинения. Такие инциденты более не повторялись.

Однако 8 июля торпедоносцы с авианосца «Гермес» атаковали в Дакаре французский линкор «Ришелье» и добились одного попадания. Корабль лишился ХОДР на целый год, хотя артиллерия при этом не пострадала. Однотипный линкор «Жан Бар» стоял в Касабланке, и возник план уничтожить его с помощью Соединения Н. Но стало известно, что корабль не достроен даже наполовину, на нем практически нет боеприпасов, поэтому англичане решили заняться более неотложными проблемами. Однако осенью 1942 года его постигла та же судьба, что и линкоры в Мерс-эль-Кебире, когда во время высадки союзников в Северной Африке он был расстрелян американским линкором «Массачусетс».

Тем временем Адмиралтейство проинформировало Норта и Сомервилла о намерениях французов, которые стали ясны из перехваченных радиограмм. 5 июля адмиралы получили следующее сообщение:

Поэтому между двумя флотами установилось состояние «вооруженного перемирия», однако адмирал Норт, который непосредственно отвечал за контроль Гибралтарского пролива, через который могли проходить французские корабли, потребовал разъяснить ситуацию. В тот же день он отправил в Адмиралтейство телеграмму:

Адмиралтейство ответило на следующее утро:

Однако это противоречило телеграмме военного кабинета от 4 июля, в которой губернатору давалось распоряжение с помощью береговых батарей воспрепятствовать прохождению французских военных кораблей через пролив «в зависимости от ситуации на море». Поэтому Норт потребовал дальнейших разъяснений на сей счет в телеграмме, отправленной 6 июля во второй половине дня.

Их Лордства ответили рано утром 7 июля. Они постарались согласовать приказы военного кабинета и свои собственные. Расплывчатая последняя фраза телеграммы Норта была заменена детальной инструкцией, которую он просил. Теперь не оставалось никаких разночтений.

Следует отметить несколько моментов в этом обмене телеграммами. Прежде всего, каждый раз использовался гриф «Срочно», и от многократного повторения он потерял свое значение. Теперь телеграммы рассматривались как обычные. Во вторых, из депеш Норта ясно видно, что он считал именно себя ответственным за положение в проливе и вокруг него. В-третьих, исключив Соединение Н из числа адресатов телеграммы 0226/6, Адмиралтейство показало, что будет руководить им отдельно от остальных кораблей, контролирующих пролив.

Далее Адмиралтейство дополнило свои распоряжения, отправив 8 июля новый приказ:

12 июля последовали новые уточнения после того, как верхи наконец-то определились с будущей политикой в отношении Франции. Это уточнение имеет очень большое значения для понимания всех последующих событий, потому что Норт и Сомервилл поняли его совершенно иначе, чем Адмиралтейство. Процитируем этот документ:

Но 12 июля последовала поправка к данной телеграмме:

Сторонники Норта вполне резонно утверждают, что важнейшей фразой параграфа «с» данной телеграммы является: «Мы должны сохранить право атаковать французские корабли…» Однако она не является приказом Норту атаковать французов, хотя Адмиралтейство позднее настаивало именно на такой трактовке. Снова начались разночтения. Вероятно, военный кабинет полагал, что такое заявление ясно даст понять французам: англичане не допустят подобных передвижений, и в случае попытки выполнить их они встретят противодействие силой. В качестве угрозы это заявление сработало. По крайней мере, французы никогда его не оспаривали и не пытались совершить ничего подобного. Но такое могло случиться, и Норт был обязан с этим считаться. Именно поэтому Адмиралтейство полагало, что его гнев совершенно справедлив.

Норт немедленно передал телеграмму британскому генеральному консулу в Танжере для передачи французскому адмиралу Оливье, чтобы тот был в курсе новых намерений англичан.

10 июня Италия вступила в войну, и это резко повысило важность противолодочной завесы в проливе, организация которой стала одной из главных задач кораблей под командованием Норта. Итальянцы вскоре решили попробовать надежность британской обороны, и 5/6 июня из Кальяри вышли 2 подводные лодки, чтобы попытаться прорваться в Атлантику. 13 июня «Финци» незаметно прошла проливом и некоторое время крейсировала в районе Канарских островов. 6 июля она прошла пролив в обратном направлении и 13 июля вернулась в базу. Второй лодке повезло меньше. 14 июня «Капеллини» была обнаружена и атакована одним из траулеров, подчинявшихся Норту. К охоте подключился эсминец «Рестлер», и поврежденная лодка была вынуждена искать убежища в нейтральной Сеуте, где простояла с 15 по 24 июня. После этого она выскользнула из порта и вернулась в Кальяри.

Пройти через пролив в подводном положении оказалось вполне возможно даже для больших итальянских лодок. Когда это выяснилось, немцы начали требовать помощи от своего союзника. Летом 1940 года Германия имела слишком мало готовых подводных лодок, хотя уже началось выполнение обширной кораблестроительной программы. Зато Италия начала войну, имея в составе флота более 100 подводных лодок. Поэтому был подготовлен план создания в Бордо базы итальянских подводных лодок, и 1 сентября эта база BETASOM действительно была организована. Первая волна из 8 лодок вышла в путь с 27 августа по 6 октября, и все они прибыли в Бордо, благополучно преодолев Гибралтарский пролив. Вскоре итальянцы начали действия в Атлантике.

Вскоре стало ясно, что силы Норта слишком малы, чтобы остановить это движение, поэтому Адмиралтейство приняло меры, постаравшись перебросить туда современные эсминцы с большой дальностью плавания. Для Их Лордств это была совсем не легкая задача, так как большинство современных кораблей находилось в это время в Англии, чтобы отразить вероятную попытку вторжения. (6 сентября в Англии прозвучала первая тревога, но вторжение не состоялось ни в этот день, ни позднее.) Много эсминцев стояли на верфях, ремонтируя повреждения, полученные в Норвегии и у Дюнкерка. Однако Соединению Н было выделено подкрепление — 7 современных эсминцев 8-й флотилии под командованием капитана 1 ранга Де Салиса. Но, разумеется, их главной задачей было прикрывать корабли Соединения Н во время различных операций. В действительности эсминцев не хватало обоим адмиралам, поэтому Адмиралтейство проинформировало Норта и Сомервилла, что они должны передавать эти корабли друг другу по мере необходимости.

Эта система прекрасно работала, как вспоминает капитан 1 ранга Де Винтон:

Через месяц Адмиралтейство сумело заменить часть эсминцев Норта более современными кораблями. 14 июля «Кеппел», «Эктив», «Уотчмен», «Вортигерн» и «Дуглас» покинули Гибралтар и направились в Англию, где вошли в состав 12-й флотилии. Их место в 13-й флотилии заняли «Хотспур», «Галант», «Грейхаунд» и «Энкаунтер», которые прибыли на Скалу 30 июля, а также «Гриффин» и «Велокс», прибывшие из Англии 17 августа.

Затем были проведены несколько крупных операций, вроде переброски подкреплений на Мальту или диверсионных вылазок в Западном Средиземноморье, в то время как флот адмирала Каннингхэма выходил в море на востоке. В ходе одной из них 11 июля чуть восточнее Гибралтара эсминец «Эскорт» из 8-й флотилии был торпедирован и потоплен итальянской подводной лодкой «Маркони».

В то же самое время подводные силы Норта оставались чисто символическими. «Пандора» и «Протеус» в августе использовались для переброски важных грузов на Мальту, после чего так и остались на острове. Но на их место были присланы более современные лодки «Триад», «Труант», «Тритон» и «Тетрарх». В Гибралтаре началось формирование 8-й флотилии подводных лодок.

Зато воздушные силы на Скале были просто смехотворными. Битва за Британию была в самом разгаре, поэтому не было возможности выделить на одного истребителя. Не получалось даже заменить устаревшие летающие лодки «Лондон», несмотря на их ограниченный радиус действия. Эскадрилья занимала первое место в списке подлежащих перевооружению новыми американскими летающими лодками «Каталина», когда они только поступят. Но вот поступить они должны были не ранее нового года.

Единственным средством защиты Гибралтара от воздушных налетов оставались зенитные орудия, хотя можно было ждать французские бомбардировщики «Гленн-Мартин» из Северной Африки или даже смертоносные «Штуки», если немцы вдруг решат начать операцию «Феликс». Иногда появлялись даже итальянские дальние бомбардировщики. Сначала зенитчики не блистали подготовкой, однако они быстро научились стрелять. В систему ПВО были включены несколько новых автоматических 40-мм пушек «Бофорс». Это было великолепное оружие в опытных руках. Корабли Королевского Флота в то время не имели ничего подобного. Разумеется, когда корабли стояли в гавани, их орудия включались в общую систему ПВО. Поэтому итальянцам еще повезло, что они лишь обозначали свое присутствие, проводя спорадические налеты единичными самолетами. Например, ночью 20/21 августа зенитчики «Ринауна» сбили SM-82.

Радар, которому вскоре предстояло сыграть решающую роль в ходе Битвы за Британию, в то время еще не вышел из колыбельки, однако он имелся в Гибралтаре. Первая станция воздушного обнаружения была установлена флотом на холме Спайгласс, и в августе начались ее испытания. Это была установка типа 79Z, и сначала ее приемник работал неудовлетворительно. Однако 9 сентября Сомервилл посетил станцию и смог позднее написать:

Радар типа 79Z был создан для флота в качестве средства дальнего обнаружения самолетов. Он имел мощность 15–20 кВт при длине волны 7 м. Первая установка появилась на крейсере «Шеффилд» в августе 1938 года, а вскоре такая же была установлена на линкоре «Родней». С ее помощью можно было обнаружить самолет, летящий на высоте 10000 футов, с дистанции 53 мили. В середине 1939 года мощность станции была увеличена до 90 кВт, что повысило дистанцию обнаружения до 60 миль. Испытания проходили перед самой войной, и были заказаны 40 установок. Первые радары были готовы в 1940 году, и Гибралтар получил одну из них. Несмотря на мрачный рапорт Сомервилла, установка работала достаточно хорошо и в сентябре была передана военным.

Позднее она сыграла заметную роль во время налетов бомбардировщиков Виши, хотя в отчетах того времени ни разу не была упомянута.

Сомервилл в том же рапорте раскритиковал низкую эффективность армейских зенитных батарей и прожекторных установок. Он отметил, что в отсутствии флота не предпринималось даже попыток проводить учения.

Сомервилл, разумеется, был особенно заинтересован в отработке действий морской авиации. Он был сторонником авиации — крайне редкая черта среди адмиралов того времени. В другом разделе рапорта говорится:

Постоянной головной болью эсминцев, базирующихся в Гибралтаре, было сопровождение местных конвоев HG. Обычно сопровождение конвоев состояло из шлюпов и корветов, однако во время перехода через Бискайский залив его усиливали по крайней мере одним из местных эсминцев. Точно так же следовало встречать конвои, идущие из Великобритании, и сопровождать их. Для встречи подводных лодок, идущих в Гибралтар или далее в Восточное Средиземноморье, также приходилось высылать в Бискайский залив эсминец. Учитывая ограниченные силы, имевшиеся в распоряжении Норта, это было непросто. Кораблям постоянно приходилось становиться на текущий ремонт и чистку котлов, что еще больше сокращало действующие силы. Пока Соединение Н находилось в гавани, его эсминцы могли помочь решить эти проблемы. Однако заданий всегда было больше, чем эсминцев. Тем временем старым «Лондонам» приходилось продолжать патрулирование и работать совместно с поисковыми группами эсминцев к востоку и западу от пролива. Однако, несмотря на несколько обнадеживающих заявлений, в действительности не было потоплено ни одной итальянской подводной лодки.

К счастью, в это время вопрос о французских кораблях не возникал, что несколько облегчало положение Норта и Сомервилла. Однако когда Сомервилл ненадолго посетил Великобританию во время реорганизации его соединения (в августе он сменил в качестве флагмана «Худ» на «Ринаун» и посетил Лондон), он узнал, что принимаются меры по созданию движения Свободной Франции под командованием генерала де Голля во французских африканских колониях. Адмирал полагал, что план будет успешным, только если не будет встречено никакого сопротивления. Сам Сомервилл в этом участия не принимал, хотя большинство его кораблей было задействовано, поэтому он не оказывал почти никакого влияния на ход событий.

Нет необходимости детально рассказывать об экспедиции в Дакар — злосчастной операции «Менейс». Достаточно вспомнить, что Черчилль проявил слишком много энергии и настойчивости при организации экспедиции. Существуют детальные отчеты об этом фиаско, но все-таки кое-какая информация важна для понимания последующих событий в Гибралтаре и Касабланке.

16 июня де Голль покинул летящую в пропасть Францию на эсминце «Милан». (Ирония судьбы заключается в том, что мы еще встретимся с этим кораблем.) Он отплыл из Бреста и провел свою первую ночь в изгнании в отеле «Гайд-парк» в Лондоне. Де Голль отказался признать «перемирие», подписанное французским правительством, что сделало его центром притяжения всех французов, которые думали точно так же. Так зародилось движение «Свободная Франция». Сначала это движение было просто крошечным, однако его пламенные выступления с отказом признать поражение привлекали все больше людей, хотя по большей части в африканских колониях Франции. 13 августа де Голль отправил специальных посланников в Лагос, Нигерия, приказав взять под свое управление поддержавшие его колонии, в том числе Камерун и Французскую Экваториальную Африку (Габон, Чад, Среднее Конго и Убанги-Шари). Он также надеялся на успех аналогичной кампании во Французской Западной Африке (состоящей из Дагомеи, Гвинеи, Берега Слоновой Кости, Нигера, Судана, Сенегала и Мавритании). Из всех этих колоний самой важной с точки престижа был Сенегал, расположенный на африканском выступе, с прекрасным портом Дакар. Это был исключительно важный стратегический пункт, заполучить который жаждали англичане. В Северной Африке (Тунис, Алжир, Марокко) де Голля почти никто не поддерживал. Но в Лондоне все были твердо уверены, что в остальных местах проблем не возникнет, и первые события вроде бы оправдали этот оптимизм.

Кроме того, в Англии думали, что необходимо действовать быстро, иначе немцы сами начнут продвижение в эти районы, что приведет к тяжелейшим для англичан последствиям. Особенно опасным выглядел переход в руки немцев Дакара, что ставило под угрозу все морские коммуникации в Южной Атлантике. Хотя мы знаем, что немецкий флот хотел провести подобную операцию, Гитлер имел иную точку зрения, поэтому никаких серьезных движений в этом направлении немцы не предприняли. Но это известно сегодня, а тогда это было далеко не очевидно.

Вот поэтому началась операция «Менейс». Предзнаменования были благоприятными, и 29 августа колония Чад заявила о верности де Голлю.

В Лондоне решили, что прибытие экспедиции при поддержке сильной эскадры — это все, что требуется для обращения остальных колоний в истинную веру. Чтобы подчеркнуть свою заинтересованность, англичане отправили легкий крейсер «Дели» к берегам Среднего Конго. Это должно было придать вес притязаниям Свободной Франции. Однако он послужил катализатором иного рода, заставив реагировать местные власти Виши, что косвенно привело к неудаче адмирала Норта.

Большинство кораблей морского соединения, прикрывавшего операцию «Менейс», было взято из состава Соединения Н, базировавшегося в Гибралтаре. Первый Морской Лорд ознакомил Сомервилла с планом операции, хотя адмирал в ней не участвовал. Зато адмирал Норт не был ознакомлен с деталями операции, хотя маршрут соединения проходил в зоне ответственности командующего морскими силами Северной Атлантики. Это кажется невероятным, но дело обстояло именно так. Свободные французы много болтали о цели экспедиции, и секретность в порту погрузки была чисто номинальной. Тем не менее, следует отметить, что власти Виши, несмотря на всю эту суматоху, даже не подозревали, что целью экспедиции будет Дакар. Точно так же они не подозревали об участии в операции крупных сил Свободной Франции.

Черчилль позднее особо подчеркнул, что адмирал Норт не входил в круг причастных к Дакару, однако адмирал наверняка знал достаточно об операции «Менейс» и о том, что она направлена против французов. Для начала напомним, что Сомервилл знал все и был вынужден выделить для участия операции большинство своих кораблей. Неужели он не рассказал об этом Норту? Это кажется просто невозможным, особенно учитывая их тесное взаимодействие. Можно привести слова самого Норта, сказанные историку Стефену Роскиллу:

Сам Сомервилл позднее в официальном рапорте говорил: «Возможность передвижений, связанных с операцией «Менейс», была рассмотрена». Это можно считать достаточно твердым доказательством того, что он знал о происходящем. Поэтому Норт тоже наверняка знал, что затевается нечто крупное против французов.

Позднее Норт заявил адмиралу сэру Герберту Ричмонду: «Я знал разрозненные факты, но никто не озаботился проинформировать меня официально».

Мы также приведем заявление бывшего начальника штаба Норта капитана 1 ранга Р. Г. Дьюка:

Экспедиция «Менейс» покинула Англию 31 августа под обозначением «конвой МР» и направилась в Атлантику. 5 сентября она миновала Азорские острова, повернув к Фритауну, Сьерра-Леоне. Тем временем Норт и Сомервилл провели серию местных операций и потому были заняты до предела. Кроме того, началась очередная путаница с сигналами. Сначала прибыла длинная телеграмма, отправленная британским морским атташе в Мадриде начальнику Разведывательного отдела Адмиралтейства. Это был свежий обзор состояния французского флота и его намерений, который заметно повлиял на последующие рассуждения Норта.

Эта очень красочная, но крайне тенденциозная картина произвела большое впечатление на Норта, который получал подобные сообщения и ранее. Он суммировал свои ощущения так:

Такое же важное значение имеет тот факт, что адмирал Норт был совершенно убежден: телеграмма Адмиралтейства от 0241/12/7 отменила инструкции, содержащиеся в более ранней телеграмме 0012/7/7. Когда этот вопрос был затронут в 1951 году, он твердо стоял на своем:

Перед тем, как рассмотреть ситуацию в Гибралтаре накануне прохода французской эскадры, давайте рассмотрим действия британского флота.

Самой последней операцией, которую проводило Соединение Н, было обеспечение перехода подкреплений для Средиземноморского флота адмирала Каннингхэма. Вся операция получила кодовое название «Хэтс». Корабли вышли из Гибралтара утром 30 августа.

Последующий переход прошел совершенно гладко. Единственной «потерей» стал эсминец «Гарланд» из состава флота Каннингхэма, который был отправлен в Англию после ремонта на Мальте. В последующем его предполагалось передать польскому флоту. 4 эсминца 13-й флотилии — «Талант», «Грейхаунд», «Гриффин», «Хотепур» — зашли на Мальту и покинули остров вместе с «Гарландом». На обратном пути они подверглись мощным воздушным атакам. Рядом с «Гарландом» разорвались несколько бомб, и он был поврежден. «Гриффин» тащил его на буксире, пока «Гарланд» не смог снова дать ход. 5 сентября в 20.20 все 5 эсминцев прибыли в Гибралтар. «Гарланд» сразу отправился на верфь для ремонта котлов.

Тем временем в Гибралтар прибыли линкор «Барэм» и эсминцы «Эхо», «Эклипс», «Эскапейд», «Инглфилд», выделенные из состава Флота Метрополии. Они должны были заправиться и следовать далее для участия в операции «Менейс». Поэтому в гавани началось необычное оживление. Все местные операции проводились как обычно. Конвой HG-43 вышел в Англию 4 сентября в сопровождении шлюпа «Веллингтон». Часть пути его должны были прикрывать эсминцы «Уишарт» и «Форчюн», однако на «Уишарте» произошла поломка конденсатора, и на следующий день он вернулся, чтобы сразу стать на ремонт. Для замены был выделен эсминец «Видетт», который вышел в море 5 сентября вместе с транспортом «Ройял Скотсмен», который должен был присоединиться к конвою. В тот же день гавань покинул эсминец «Рестлер», чтобы в точке 36°22′ N, 9°48′ W встретить подводные лодки «Триад» и «Труант» и сопроводить их в Гибралтар.

Во время рутинного противолодочного патрулирования одна из летающих лодок «Лондон» совершила вынужденную посадку на воду и была отбуксирована в Гибралтар эсминцем «Форестер». 6 сентября прибыли, как и планировалось, «Рестлер» и 2 подводные лодки. 10 сентября лодки осмотрел Сомервилл и нашел, что они полностью готовы к боевым действиям. На него «произвел большое впечатление общий вид, подготовка и дух уверенности офицеров и матросов».

6 сентября Скалу покинули корабли, назначенные для участия в операции «Менейс». В море они должны были встретиться с войсковыми транспортами. Это были авианосец «Арк Ройял», линкоры «Барэм» и «Резолюшн», эсминцы «Фолкнор», «Форчюн», «Фьюри», «Форсайт», «Форестер», «Грейхаунд», «Инглфилд», «Эклипс», «Эскапейд». На следующий день к ним присоединился эсминец «Эхо», исправивший свои поломки. «Грейхаунд», один из эсминцев Норта, был выделен вместо «Файрдрейка» из состава 8-й флотилии, который в это время чистил котлы.

Когда все эти корабли исчезли на западе, гавань сразу опустела. Поэтому мы перечислим все оставшиеся в Гибралтаре корабли, которые Норт и Сомервилл могли использовать в случае возникновения непредвиденной ситуации. Это были:

Соединение Н:

Линейный крейсер «Ринаун» (капитан 1 ранга Ч. Э. Б. Симеон, флаг вице-адмирала Дж. Сомервилла)

Морские силы Северной Атлантики:

Эсминцы

«Хотспур» (капитан 2 ранга Г. Ф. Г. Лейман) «Гриффин» (капитан-лейтенант Дж. Ли-Барбер) «Энкаунтер» (капитан-лейтенант Э. В. Сент-Дж. Морган) «Рестлер» (капитан-лейтенант Э. Н. В. Карри) «Велокс» (капитан 2 ранга Дж. К. Колвилл) «Видетт» (капитан-лейтенант Э. Н. Уолмсли)

Подводные лодки

«Триад» (капитан-лейтенант Г. С. Стивенсон-Солт)

«Труант» (капитан 2 ранга Г. А. В. Хаггард)

4 противолодочных траулера

4 минно-тральных траулера

5 вооруженных досмотровых судов

4 патрульных траулера

5 буксиров

На верфи:

Эсминцы

«Гарланд» (польский)

«Файрдрейк» (капитан-лейтенант С. Г. Норрис)

«Галант» (капитан-лейтенант Ч. П. Ф. Браун)

«Уишарт» (капитан 2 ранга Э. Т. Купер)

Единственный инцидент случился 7 сентября при прохождении через пролив маленького французского конвоя. Он состоял из шлюпа «Элан» и траулера «Пескагель», которые направлялись из Касабланки в Оран. Эсминцы, патрулирующие в проливе, подошли к ним вплотную, удостоверились, кто есть кто, и пропустили без помех. Французские корабли прошли пролив в сумерках и прибыли в Оран 9 сентября. Этот признак нормализации отношений стал еще одним доказательством для Норта, что отношения с французами улучшаются. Ни один французский конвой не пытался пройти через Гибралтарский пролив после Мерс-эль-Кебира, но теперь все вроде бы возвращалось в нормальное русло. Но в действительности это был специальный конвой. Французы решили проверить, намерены ли англичане мешать важной операции, которую они уже запланировали. Но об этом немного ниже.

Патрулирование велось, как обычно, на море и в воздухе. 9 сентября эсминцы «Хотспур», «Гриффин» и «Энкаунтер» вышли в море под командованием капитана 2 ранга Леймана для противолодочного патрулирования между Гибралтаром и островом Альборан. Им должны были помогать 2 летающие лодки «Лондон» 202-й эскадрильи. В тот период в Гибралтаре имелись 7 этих пожилых самолетов. Впервые они поступили на вооружение КВВС в 1936 году, к началу войны имелось 29 машин. В 1938 году модель Mk II начала поступать в 202-ю эскадрилью. «Лондон» был разведывательной летающей лодкой с экипажем из 6 человек. Самолет имел цельнометаллическую конструкцию и был оснащен 2 моторами Бристоль «Пегасус» мощностью 1000 Л С. Они позволяли развить максимальную скорость 155 миль/час. При крейсерской скорости 129 миль/час самолет имел максимальную дальность полета 1740 миль, однако нормальная не превышала 1100 миль. Продолжительность полета составляла 5,2 часа. «Лондон» мог нести 2000 фн бомб и был вооружен 3 пулеметами «Льюис». Кроме них, на базе имелись 3 гидросамолета «Суордфиш» 3-го звена взаимодействия. Но эти самолеты подходили только для ближнего патрулирования.

«Уишарт» завершил ремонт и присоединился к «Велоксу», «Видетту» и «Рестлеру», патрулирующим в районе Скалы. Капитан 2 ранга Купер был старшим офицером этого дивизиона. Напомним, что все это происходило в то время, когда итальянские подводные лодки начали переходы через пролив, чтобы добраться до новой базы в Бордо. 10 сентября в 15.30 летающая лодка «Лондон», бортовой номер L-7043, в точке 36°02′ N, 3°29′ W заметила цепочку воздушных пузырьков, поднимающуюся на поверхность и медленно передвигающуюся на север. Самолет сбросил бомбы «прямо на цель», но никаких результатов не добился. К месту событий примчался один из эсминцев и сбросил глубинные бомбы, но опять, безрезультатно. Патруль продолжил движение на восток строем фронта, а летающие лодки на ночь вернулись на базу. В проливе другой дивизион продолжал свою работу. Позднее капитан «Видетта» писал:

Так обстояли дела 10 сентября, когда «Видетт» был сменен «Уишартом» и вернулся на свою обычную стоянку в логове эсминцев, которое располагалось в северном конце гавани. Не считая огромной туши «Ринауна», стоящей у Южного мола носом ко входу, и пары подводных лодок, гавань была совершенно пуста. На верфи стояли эсминцы «Гарланд», «Талант» и «Файрдрейк». Все они были небоеспособны. Наступил тихий и мирный вторник, который, казалось, не будет отмечен никакими событиями. Но в эфире и по проводам уже летели сообщения, которым предстояло взорвать эту сонную тишину.

Другой офицер вспоминал: «В Гибралтар поступала масса сообщений, большинство из которых никто не читал. Думаю, никто не верил этим телеграммам».

После того как Адмиралтейство получило длинную телеграмму от морского атташе в Мадриде, оно выпустило свою собственную оценку ситуации, направив ее нескольким командующим, в том числе Норту и Сомервиллу. Эта оценка основывалась на более чем сомнительных разведывательных данных. Там говорилось, что источник в Лиссабоне предсказывает, что немцы намерены оккупировать всю Францию, и в первую очередь Марсель, потому что Петэн теряет контроль над страной. Как мы еще увидим, в этом сообщении была доля правды. Но далее говорилось: «Нацистские агенты уже посланы в Тунис, Алжир и, возможно, в Марокко, чтобы восстановить население против де Голля и существующего французского правительства». Этот сигнал мог усилить впечатление, что французы стремятся освободиться от власти Виши.

Вечером 9 сентября адмирал Норт получил сообщение, адресованное ему лично и в копии направленное в Форин Офис.

Это сообщение пришло от британского генерального консула в Танжере. Оно было отправлено 9 сентября в 18.24 и получено Нортом в 20.45 в тот же день, когда он обедал вместе с Сомервиллом на берегу. Информация пришла от очень надежного источника. «Жаком» на самом деле был капитан Шарль Жан Луизе, офицер французской военной разведки, служивший в штабе в Танжере.

Еще раньше он тайно вступил в организацию Свободной Франции, и его служебный пост позволял передавать очень ценную информацию. Адмирал Норт, получив этот сигнал, не стал делать ничего. Он лишь подтвердил получение и передал его в Форин Офис в Лондон для дальнейшей трансляции в Адмиралтейство.

Сообщение лениво ползло по бюрократическому лабиринту, перебираясь из одного департамента в другой. В Форин Офис оно прибыло 10 сентября в 7.50. А здесь начался обычный бардак, который царит в правительственных учреждениях везде и всюду. Пометка «срочно» совсем не гарантировала, что его начнут расшифровывать немедленно. К тому же аналогичную пометку имели многие другие сигналы. Телеграмма из Танжера затерялась среди сотен прочих сообщений от послов и консулов со всего мира. Ее расшифрованный вариант вынырнул на поверхность лишь спустя несколько дней. Медлительность этого департамента Черчилль попытался объяснить после войны:

То же самое объяснение он предложил в 1942 году, когда готовил отчет по операции в Дакаре: «Оно не было помечено «важно», поэтому из-за объема работы и перерывов во время налетов поступило в Адмиралтейство только 14 сентября».

Не следует придавать слишком много значения тому, что воздушные налеты 9, 10 и 11 сентября были довольно слабыми. Как только раздавался сигнал воздушной тревоги, сотрудники бежали в укрытия. В министерстве иностранных дел укрытия располагались далеко от центра связи, поэтому перерыв до сигнала «Отбой» оказывался длинным. При этом не имело значения, появился целый воздушный флот или единственный самолет, задержка всегда была одной и той же. Даже если воздушных тревог не было вообще, с учетом груды накопившихся сообщений, до этой депеши просто не доходили руки, потому что многие телеграммы имели более высокий приоритет, чем «срочно». В любом случае, не сохранилось свидетельств, что хоть один начальник или рядовой чиновник получил нагоняй за эту задержку.

Когда профессор Мардер писал, что у Норта не было оснований думать, что Адмиралтейство не получило эту телеграмму, он просто пересказывает рапорт самого Норта. «Я не имел оснований полагать, что Адмиралтейство не получит эту телеграмму, так как процедура передачи была совершенно обычной». Зато мнение Их Лордств было иным. Они полагали, что отправка крупной эскадры во время подготовки операции «Менейс» не могла считаться «в рамках нормы», и требовали более энергичной реакции.

В любом случае, Норт был уверен, что Адмиралтейство получило предупреждение, поэтому, если бы требовались какие-то действия, он получил бы соответствующий приказ. Не получив никаких распоряжений в тот же день, Норт решил, что все идет нормально. Пообедав с Сомервиллом, Норт отправился спать, полагая, что события находятся под контролем. Однако вскоре после полуночи его разбудил телефонный звонок начальника штаба. Пришло сообщение от капитана 1 ранга Алана Хиллгарта, британского военно-морского атташе в Мадриде. Оно было отправлено 10 сентября в 18.09 и получено в Гибралтаре 11 сентября в 00.08. На расшифровку ушло 20 минут. В нем говорилось:

Стало ясно, что французы вывели в море значительные силы.

Что же привело в движение французский флот после долгого периода относительной пассивности?

Глава 10. Поход соединения Y

В 1939 году французский флот был одним из самых современных в мире, и заслуга в этом принадлежит Жоржу Лейгу, который занимал пост морского министра в течение 7 лет, начиная с 1926 года. Под его руководством планировалось строительство французского флота после подписания знаменитого Вашингтонского договора, чтобы этот флот мог превосходить итальянский. Перед Первой Мировой войной французский флот пришел в упадок, откатившись со второго места в мире на пятое. В его составе числилось множество экспериментальных кораблей, не имеющих практически никакой боевой ценности. В годы войны флот ничем себя не проявил и не участвовал в крупных сражениях даже на Средиземноморском театре, если не считать провальную Дарданелльскую операцию. Но под руководством Лейга был заложен фундамент, который позволил построить мощный флот. Он был ограничен в размерах, уступая флотам Великобритании, США и Японии. Французское правительство крайне неохотно выделяло средства, и все-таки были созданы такие типы кораблей, которые в 1930-х годах не уступали никому в мире.

Эту работу продолжил Франсуа Дарлан. Он тщательно следил за кораблестроительными программами, вникая во все детали, поэтому флот 1939 года мог считаться его детищем. Его уважал весь флот, а за границей даже великие державы признавали заслуги Дарлана. Важно подчеркнуть, что влияние Дарлана на французский флот было исключительно велико и многократно превышало влияние британского главнокомандующего на Королевский Флот. Создав великолепную боевую машину, Дарлан, разумеется, сам взялся руководить ею. Он яростно противился любым попыткам вмешательства извне во флотские дела. После краха Франции именно внутренние структуры французского флота оставались краеугольным камнем, на котором еще можно было что-то строить. В это время французская армия и правительство просто рассыпались на кусочки. Так, система связи флота была единственным надежным средством связи в те драматические дни, поэтому флотское командование гораздо более точно представляло происходящее, чем все остальные.

Дарлан в принципе недолюбливал англичан. Он не мог им простить того, что они уравняли французский флот по силам с итальянским, вместо того чтобы уравнять его с суммарными силами итальянского и германского. Он не мог забыть, что англо-германское морское соглашение 1935 года было подписано без консультаций с французами. Тем не менее, до перемирия 1940 года французский флот хорошо исполнял свои обязанности, хотя и располагал ограниченными силами. Во многих отношениях он уступал Королевскому Флоту, например, у французов не были отработаны ночные бои, французы не имели надежных средств борьбы с подводными лодками, они не имели радара и многого другого. Но в то же время, в определенных областях французский флот лидировал. Французы создали эффективные зенитные системы и хорошие подводные лодки. Перевооружение началось во Франции раньше, чем в Великобритании, поэтому «Дюнкерк» и «Страсбург» стали первыми современными линкорами. Более крупные «Жан Бар» и «Ришелье», построенный в июне 1940 года, были великолепными кораблями. На бумаге они превосходили новейшие британские линкоры. Эти корабли были заложены раньше, поэтому предполагалось, что Франция в 1939 году будет играть более заметную роль в войне на море, чем в 1914 году.

Подписание так называемого перемирия полностью изменило картину. Дарлан был полон решимости поддерживать флот в состоянии высокой готовности. При этом он не собирался допустить, чтобы Ось наложила лапу на французские корабли, но не был готов и продолжать сражаться вместе с англичанами. Он желал оставаться строго нейтральным. Полагая, что Англия обречена, Дарлан не желал бесцельно рисковать последним достоянием Франции. Великобритания продолжала ожесточенно сражаться, потому что ставкой было само существование страны, и наличие такого мощного флота представляло скрытую угрозу для нее. Если французский флот объединится с двумя флотами европейских партнеров по Оси, положение англичан станет крайне опасным. Лишь слова Гитлера отделяли благородные намерения Дарлана от мрачной реальности. Поэтому Мерс-эль-Кебир вырыл почти непреодолимую пропасть между бывшими союзниками.

Сразу после Мерс-эль-Кебира Дарлан пришел в бешенство. Он даже хотел было приказать французскому флоту немедленно выйти в море и дать бой Соединению Н, но потом разум возобладал. С июля по сентябрь страсти потихоньку угасали, обе стороны стремились избегать дальнейших провокаций, хотя нельзя сказать, чтобы атмосфера разрядилась полностью.

Перед французами стояла очень сложная дилемма. С одной стороны, державы Оси требовали немедленно начать разоружение, причем это должно было проходить под их контролем. С другой стороны, Дарлан желал любыми средствами оттянуть это, чтобы сохранить флот в готовности для продолжения борьбы. Поэтому переговоры шли трудно. К тому же постоянные взгляды англичан в сторону французских колоний угрожали разрушить хрупкое равновесие, которое пытался выстроить Дарлан.

Взрывное появление движения Свободная Франция и его проникновение в африканские колонии полностью разрушило это равновесие. Страны Оси оказывали на французов все более сильное давление, требуя выполнять условия перемирия. Временное ослабление претензий к затянувшемуся разоружению после Мерс-эль-Ке-бира закончилось, и в середине июля Ось опять начала наседать на французов.

15 июля германская комиссия по перемирию, которую возглавлял генерал Карл Штюльпнагель, в Висбадене предъявила новые требования главе французской делегации генералу Шарлю Хюнцигеру. Теперь Ось требовала разрешения на использование средиземноморских портов на территории самой Франции и в Северной Африке. Немцы потребовали разрешения использовать аэродромы и железную дорогу, ведущую в Касабланку. Фактически это вело к немецкой оккупации Марокко, Алжира и Туниса. Правительство Петэна яростно сопротивлялось этим требованиям, однако его позиции были слишком слабы, хотя немцы пока не оказывали серьезного давления. Гитлер все еще надеялся договориться мирно. Однако они явно искали любой повод, чтобы просочиться в Африку и таким образом опередить англичан. Проникновение Свободной Франции в африканские колонии противоречило условиям перемирия, так как позволяло англичанам взять под свой контроль обширные территории руками своих марионеток. После этого началось бы перевооружение колониальных войск и подготовка их к борьбе против Германии.

Немцы равнодушно смотрели на инциденты в Мерс-эль-Кебире и Касабланке. Однако переход Чада на сторону де Голля вызвал у них серьезные опасения, так как англичане получали в свое распоряжение стратегически важный перевалочный аэродром в Форт-Лами. Представители Рейха в комиссии по перемирию потребовали от Франции выполнять свои обязательства и принять решительные меры, чтобы отбить эти пункты. Кроме того, в будущем следовало не допускать подобных нарушений. Чтобы не позволить странам Оси сделать то, что они намеревались, французы решили продемонстрировать свою силу.

Это оказалось довольно сложно. Министр иностранных дел Поль Бодуэн запросил командование флота относительно возможности защитить африканские колонии от английских атак. Ответ был неутешительным. Возможности отразить широкомасштабное вторжение не существовало в принципе. Но пока что подобного не приходилось опасаться, поэтому оставался шанс, использовав небольшие силы, помешать дальнейшим бескровным завоеваниям Свободной Франции. Для этой цели следовало иметь на юге сильную эскадру, которая воспрепятствовала бы просачиванию свободных французов, отогнав на 20 миль от берега британские транспорты и военные корабли. В угрожаемые районы следовало перебросить ограниченные воинские контингенты, чтобы обезопасить их на суше. Их можно было взять в сохранивших относительную верность северных колониях. Для усиления блокады французы могли ограничиться декларацией намерений, так как до сих пор англичане с ними соглашались. Но с другой стороны, они должны были показать Оси, что способны контролировать собственные территории.

Поэтому отношение французских верхов к происходящему было публично объявлено 4 и 5 июля, сразу после Мерс-эль-Кебира.

На следующий день заявление было несколько смягчено.

Последний приказ британское Адмиралтейство процитировало в собственных инструкциях. Поэтому обе стороны намеревались соблюдать указанные ограничения, чтобы избежать новых инцидентов. Для обеспечения безопасности колоний французам не требовалось как-то менять уже существующие инструкции.

Более того, события в Экваториальной Африке уже вынудили местные морские силы принять меры по ограничению британской активности в Среднем Конго и Габоне. Французы опасались, что готовится удар с целью захвата этих районов, так как были получены сообщения о начале регулярного патрулирования британских крейсеров с Южно-Атлантической станции, а также о событиях в Пуант-Нуар.

Перед тем как рассмотреть щекотливую ситуацию, возникшую здесь, требуется упомянуть о еще двух моментах, в которых французы были уязвимы для внешнего давления. Во-первых, Италию гораздо сильнее, чем Германию, беспокоила судьба французского флота. Так как большинство французских кораблей было сосредоточено в Средиземном море, итальянцы вполне резонно опасались, что этот флот вдруг снова оживет. Они упрямо требовали разоружения флота, но, как всегда, последнее слово осталось за немцами. Разумеется, Италия намеревалась воспользоваться слабостью Франции, как и Германия, но ее амбиции были довольно старыми — заполучить Тунис, Корсику, Ниццу. Эти довоенные требования сторонников Муссолини и были главной причиной вступления Италии в войну. Немцы утверждали, что Италия может приобрести только то, что захватила силой оружия, и это оставляло итальянцев буквально с пустыми руками. Поэтому им оставалось лишь ждать, когда представится новый повод оккупировать все эти территории.

Во-вторых, имелась третья сила, которая только и ждала, чтобы французы продемонстрировали свою беспомощность в Африке, — фашистская Испания. Хотя страна была истощена после долгой и кровопролитной гражданской войны, Гитлер все-таки не оставлял попыток втянуть ее в новый конфликт, убеждая, что с Британией вскоре будет покончено. Его планы захвата Гибралтара зависели от помощи испанцев. Однако возврат Гибралтара Испании был лишь одним лакомым кусочком, так как Испания давно зарилась на Французское Марокко.

Согласно условиям Алжирского договора 1912 года, Марокко было разделено на 2 протектората: маленький северный анклав под управлением Испании и основную территорию страны, отошедшую к Франции. Но в этом договоре имелся важный пункт. Если Франция окажется неспособной защищать протекторат по причине слабости или нежелания, Испания имеет законное право занять его. В середине 1940 года Испания находилась в прекрасном положении, чтобы предъявить свои права на эту добычу.

Поэтому с любой точки зрения правительство Виши было просто обязано продемонстрировать силу. Известие о перевороте, происшедшем 29 августа в Чаде, потребовало немедленной переброски подкреплений в соседние колонии.

Присутствие британского крейсера «Дели» в Пуант-Нуар еще более усилило опасения французов. «Из простой полицейской акции вмешательство в Пуант-Нуар угрожало перерасти в открытый конфликт с британским флотом», — писал Эрве Крас. С другой стороны, «просачивание голлистов в Габон делалось все очевиднее. Тон призывов Лармина не оставлял сомнений в их намерениях».

Тем временем во Франции был принят ряд мер, которые должны были остановить эти процессы. 27 августа контр-адмирал Жан Бурраге, командир 4-й эскадры крейсеров, находящейся в Тулоне, получил приказ сформировать специальную эскадру из свой эскадры и 10-й флотилии эсминцев для выполнения секретного задания. Бурраге держал флаг на легком крейсере «Жорж Лейг». По условиям перемирия все эти корабли полагалось законсервировать, поэтому требовались серьезные усилия, чтобы вернуть им боеспособность и подготовить к выходу в море. Надо было принять топливо, боеприпасы, провизию, доукомплектовать экипажи. В некоторых случаях пришлось забирать моряков с других кораблей. Пока шли эти приготовления, Франция официально обратилась к германской комиссии по перемирию с просьбой о разрешении провести указанную операцию. Заявление было сделано 30 августа и сначала оно вызвало негативную реакцию.

Тем не менее, приготовления в Тулоне продолжались. 30 августа эскадра получила официальное название Соединение Y. Люди и корабли были капитально перетасованы. «Л'Индомптабль», один из лидеров, первоначально выделенных для операции, пришлось заменить, забрав с него часть команды. Командиром крейсера «Монкальм» был назначен командир «Жана де Вьенна» капитан 1 ранга Морис Ферье. Капитан 1 ранга Будю Лемонье принял легкий крейсер «Жорж Лейг». Капитан 1 ранга Жан Броссиньяк был назначен командиром крейсера «Глуар». 10-й флотилией эсминцев командовал капитан 1 ранга Поль-Огюст Стиль, который держал брейд-вымпел на «Ле Фантаск». Лидером «Л'Одасье» командовал капитан 2 ранга Эрнест Дерьен, лидером «Ле Малин» — капитан 2 ранга Эдуард Деспрэ.

Приготовления шли в страшной спешке и были настолько необычными, что от покрова секретности не осталось и следа. Все в Тулоне знали о формировании Соединения Y, как произошло с формированием Соединения М в Ливерпуле. В обоих случаях детали операции охотно обсуждались на верфи и во всех окрестных барах. Но, как это ни удивительно, в обоих случаях противник об этом не узнал совершенно ничего!

Тем временем немцы оценили ход событий и дали разрешение на переход эскадры, предложив итальянцам сделать то же самое. Позднее адмирал Редер подробно рассказал о причинах такого поступка в своем рапорте от 6 сентября:

30 августа французское адмиралтейство выпустило детальные инструкции на случай самых различных ситуаций, которые могут иметь место в угрожаемом районе Чада, Камеруна и Французского Конго. Они должны были служить общим руководством при операциях Соединения Y и местных морских сил.

Итальянцы более подозрительно, чем немцы, отнеслись к причинам отправки крупной французской эскадры за пределы Средиземного моря, где они не смогут наблюдать за этими кораблями. Но 1 сентября Турин дал свое добро. Однако при этом итальянцы выставили дополнительные условия. Они потребовали, чтобы французы силой отражали любые попытки англичан атаковать эскадру. Если же случится самое худшее, то корабли должны быть затоплены, только чтобы не попасть в руки англичан. На эти условия французы были вынуждены согласиться, по крайней мере внешне. Ведь полномасштабный бой — это самое последнее, к чему должно было стремиться Соединение Y, как показывают все приказы французского командования. Однако они были вынуждены показать, что готовы выполнить требования Оси, в то же время втайне приняв все возможные меры, чтобы подобная ситуация не сложилась.

Комментарии командования Оси по поводу этих событий показывают, что там благожелательно отнеслись к действиям французов.

Однако при этом итальянцы желали посильнее надавить на французов, которых вполне обоснованно подозревали в саботаже процесса разоружения. В своем официальном ответе 3 сентября они указали, что хотя и согласились на выход Соединения Y, они желали бы немедленного возобновления работ по исполнению морских пунктов соглашения о перемирии, которое было приостановлено 4 июля, после Мерс-эль-Кебира. Итальянцы потребовали полностью разоружить оставшиеся в Тулоне французские корабли к 30 сентября.

Французы в лице генерала Хюнцигера протестовали, их делегация в Висбадене заявила решительный протест генералу Штюльпнагелю, председателю немецкой комиссии по разоружению. К протесту был приложен меморандум с описанием состояния флота. В нем подчеркивалось, что обширная французская колониальная империя находится в страшной опасности, так как появились первые признаки нестабильности.

Штюльпнагель возражал, напомнив французам, что они получили разрешение использовать отдельные соединения, и это разрешение никто не собирается отменять. Однако оно не отменяет обязанности французов провести разоружение строго по графику, согласованному комиссией. Он закончил прямой угрозой, которую французы прекрасно поняли. Если французское правительство окажется неспособным восстановить порядок на угрожаемых территориях, немецкое и итальянское правительства пересмотрят свою позицию!

Тем временем Дарлан был занят по горло, организовывая выход эскадры. Он хотел все организовать так, чтобы дела шли гладко как можно дольше. Самым опасным моментом для Соединения Y был проход через Гибралтарский пролив. Пройти его незаметно было просто невозможно, как днем, так и ночью. Поскольку избежать обнаружения было нельзя, Дарлан сделал все, что мог, чтобы успокоить англичан и не дать им повода ни к какой провокации.

Прежде всего, адмирал д'Аркур в Касабланке получил приказ проверить почву, послав в пролив пробный конвой. Требовалось выяснить, что намерены предпринимать англичане, поскольку с июля французские корабли в этом районе не показывались. Ему также было отправлено изложение задач Соединения Y. Именно эту информацию раздобыл «Жак» и своевременно передал англичанам. Конвой состоял из траулера «Пескагель» в сопровождении шлюпа «Элан». Они вышли в море 7 сентября и, как мы уже видели, без помех прошли пролив и прибыли в Оран 9 сентября. Д'Аркур с удовлетворением отметил: «Вчера вечером «Пескаггель» и «Элан» благополучно прошли Гибралтар в тумане». Немного позднее он отметил в своем дневнике: «Элан» и «Пескагель» без проблем прибыли в Оран. Англичане внимательно посмотрели на «Пескагель», но ничего не потребовали». Эксперимент завершился полным успехом, что было добрым знаком для Соединения Y. Эта информация сразу была отправлена в Виши.

Общий приказ Дарлана Соединению Y был изложен в телеграмме 3 сентября:

За этим последовало еще одно секретное и личное послание, датированное 5 сентября. В нем содержалась свежая информация, полученная из угрожаемого района, чтобы Бурраге более ясно представлял ситуацию. По плану предполагалось начать атаку Пуант-Нуар 15 сентября. Однако главной задачей операции было удержать французские колонии под контролем правительства Виши. Вишисты были вынуждены ограничиться посылкой крупной военной эскадры, чтобы восстановить господство в прибрежных водах. Это позволило бы возобновить нормальное судоходство между колониями и метрополией, так как само присутствие эскадры сделало бы британскую блокаду неэффективной. Кроме того, демонстрация силы позволила бы восстановить пошатнувшуюся уверенность колониальной администрации.

Чтобы гарантировать, что англичане в Гибралтаре ничего не заподозрят, было решено проинформировать их о прохождении Соединения Y через пролив, но сделать это в последний момент, когда они уже просто не успеют принять меры, чтобы как-то помешать этому. Англичане просто не получили бы времени, чтобы собрать силы. Выход соединения был назначен на 9 сентября, 16.00. Скорость была рассчитана так, чтобы эскадра подошла к самому опасному отрезку пути, Гибралтарскому проливу, на рассвете 11 сентября. Так французы намеревались исключить неприятные случайности, которые могли возникнуть, если бы они попытались форсировать пролив ночью.

Эти оперативные планы были мало кому известны за пределами штаба Бурраге на борту «Жоржа Лейга» и нескольких человек в Тулоне и Касабланке. Например, хотя пункт назначения эскадры широко обсуждался всеми в порту, даже офицеры крейсеров мало что знали достоверно. Командир «Глуара» капитан 1 ранга Жан Бруссиньяк позднее вспоминал:

Утром 4 сентября в 11.00 адмирал Шарль Платон, министр колоний в правительстве Виши, посетил адмирала Бурраге на борту его флагманского крейсера в гавани Тулона, чтобы обсудить ситуацию. Во второй половине дня в 16.30 Бурраге лично вылетел в Виши, чтобы встретиться с адмиралом Дарланом и получить последние инструкции. 5 сентября в 19.00 он прилетел обратно. На следующий день в 10.00 командиры 6 кораблей были вызваны к адмиралу на «Жорж Лейг». Все было готово.

Так какому человеку Дарлан поручил столь трудную и деликатную задачу? Из его записей видно, что Дарлан подбирал командира очень тщательно. Бурраге был очень опытным офицером и пользовался уважением подчиненных. Современник описывает его так:

Во время этой операции Бурраге должны были потребоваться весь его ум и такт, поскольку его ждали серьезные опасности и проблемы.

Пока корабли готовились к отправке, Дарлан придумал, как предупредить англичан, но при этом не встревожить немцев. Он испытывал вполне естественное раздражение после известных событий, но все-таки принял меры для установления дипломатических отношений, пусть даже и с черного хода. Например, адмирал Габриэль Офан установил контакт с адмиралом Томом Филипсом в Лондоне через канадского посла месье Дюпуи. С помощью такого зондажа, а также после прохода пробного конвоя французы установили, что англичане почти наверняка не станут препятствовать проходу эскадры. Однако требовалось знать это наверняка.

Ключевым звеном следующего мероприятия стали особые отношения, которые поддерживали морские атташе в нейтральном Мадриде капитан 2 ранга Алан Хиллгарт и капитан 1 ранга Рамбер Делайе. Хиллгарт позднее рассказал, как это происходило:

Для выполнения своего плана Дарлан решил использовать Хиллгарта «на всю катушку». Поэтому 6 сентября он сообщил Делайе следующее:

Делайе позднее вспоминал: «Я получил приказ от французского Адмиралтейства предупредить британского военно-морского атташе о предстоящем проходе дивизии крейсеров через Гибралтарский пролив, что я и сделал». Как это было сделано, рассказывает Хиллгарт:

Я сказал: «Это произошло вчера. Вы могли дать мне знать заранее».

Он сделал честное лицо и пожал плечами. Затем я спросил, куда они направляются, но он ответил, что не знает ничего сверх того, что сообщил мне. Затем он допил свой виски с содовой и ушел. А я помчался как можно быстрее в посольство и в 18.09 отправил шифрованную телеграмму, которую вы получили.

Я знал на основе предыдущего опыта, что Делайе и кто-то в Виши, вероятно, это был Офан, и раньше, и сейчас сообщали мне вещи, о которых должны были помалкивать. Я полагаю, это было желание усидеть на двух стульях, своего рода страховка. В данном случае, исходя из того, что и как было сказано, я был почти уверен, что он получил приказ не говорить мне об этом раньше. Вероятно, он даже рассказал мне все на несколько часов раньше, чем ему было приказано.

Я ничего не знал о Дакаре, хотя я догадывался, что затевается что-то такое. Посол знал, однако он отсутствовал до самого обеда, когда я передал ему сообщение Делайе. Он одобрил сделанное мной, но так же не упомянул Дакар. Я понимал, что должен передать информацию как можно скорее, поэтому послал короткую телеграмму с пометкой «срочно» в Разведывательный отдел Адмиралтейства и продублировал ее вам».

Это было не единственное предупреждение, которое дали французы. В 10.00 по французскому времени в тот самый день, когда Делайе выпивал с Хиллгартом, испанский министр иностранных дел полковник Хуан Бейгбедер послал за британским послом в Испании сэром Сэмюэлем Хором. Он передал ему аналогичное сообщение, полученное от Делайе. Французский атташе знал о пробританских настроениях Бейгбедера и надеялся, что послание дойдет до тех, кому действительно адресовано. Он не ошибся.

Мы знаем, что Норт своевременно получил телеграмму Хиллгарта. А какие меры принял наш посол, когда узнал важную новость, ведь Хор знал о подготовке экспедиции к Дакару? Спустя много лет трудно сказать об этом точно, но, судя по всему, он сделал либо мало, либо вообще ничего. Позднее Хор смог лишь заявить: «Так как нельзя было терять ни секунды, я поблагодарил его за новость и сразу отправился в посольство, откуда телеграфировал в Гибралтар». Позднее он счел необходимым подчеркнуть: «Я пробыл с министром всего 2 или 3 минуты и поспешил в офис моего военно-морского атташе, где мы вместе подготовили две срочные телеграммы — в Адмиралтейство и командующему в Гибралтар».

Все это не расходится с версией Хиллгарта. Одно или другое может оказаться правдой, хотя вполне может быть и выдумкой. Годы стирают из памяти многое. Позднее Хиллгарт категорически отрицал, что Хор посетил его и они вместе писали телеграммы. Вообще не сохранилось никаких документальных свидетельств. Если он действительно посылал телеграммы, как утверждает, они где-то затерялись в пути. Достоверно известно одно: никто ничего не получил от Хора. В результате англичанам пришлось действовать на основе телеграмм Хиллгарта, так как предупреждение, отправленное Гаскойном из Танжера, надолго завязло в болоте Форин Офиса.

Французы совершенно не подозревали, что их прекрасно составленные планы забуксовали в английском бюрократическом болоте. Поэтому они были уверены, что сделали все для обеспечения безопасного перехода Соединения Y. Следует еще раз подчеркнуть, что они совершенно не подозревали о проведении операции «Ме-нейс». Если бы французы знали об этой экспедиции, то не были бы столь уверены в благополучном переходе эскадры. Французские власти в Виши и Тулоне были осведомлены, что 8 сентября лидер Свободной Франции покинул Великобританию, но куда именно убыл де Голль, они не знали. Эта информация поступила от испанского посла в Лондоне герцога Альба, который сообщил об этом в Мадрид. Уже там об этом узнал посол Виши. Этот источник в качестве наиболее вероятного пункта назначения де Голля называл Марокко. В тот же день все французские морские командиры были проинформированы об этом.

В качестве «неизвестного транспорта» могла выступать подводная лодка, так как в Виши подозревали, что де Голль намерен высадиться тайно. Эти подозрения укрепила высадка агентов Свободной Франции 11 сентября неподалеку от Агадира. Они имели при себе рацию. Впрочем, агенты не подозревали, что куда-то отправлено крупное десантное соединение. Их высадка также не была связана с переходом Соединения Y. Разумеется, после этой даты силы местной обороны были приведены в состояние повышенной готовности. В первую очередь это относилось к адмиралу д'Аркуру в Касабланке, так как эскадра по пути должна была зайти в этот порт. В его распоряжении находились морские, воздушные и сухопутные силы, причем д'Аркур в случае необходимости мог отправить на помощь Соединению Y довольно крупную эскадру. Он имел 3 эсминца, 10 шлюпов и 4 подводные лодки в состоянии полной боеготовности. Линкор «Жан Бар», 5 эсминцев, 11 шлюпов и 9 подводных лодок стояли в ремонте.

Французы в этом районе имели довольно крупные силы авиации, но их состояние было неважным. Приходилось выполнять соглашение о разоружении, поэтому эскадрильи частично разоружались, а частично вообще расформировывались. Воздушный округ Марокко имел 25 бомбардировщиков и 26 истребителей и подчинялся адмиралу д'Аркуру. Командовал воздушным округом генерал Буска. В его распоряжении находились довольно современные самолеты, приобретенные в США перед самым перемирием.

Истребителями были самолеты Кертисс «Хок 75А». Первый из них был поставлен во Францию в феврале 1939 года. Они были эквивалентом поставлявшихся в Англию истребителей «Мохаук», экспортной версии истребителя Р-36А. Это был цельнометаллический одноместный истребитель-моноплан. Франция заказала 500 самолетов, но до перемирия получила только 91 машину. Самолет был оснащен мотором Райт «Циклон» GR-1820 мощностью 1200 Л С, который позволял развить скорость 302 мили/час. Потолок истребителя равнялся 32700 футам. Он был вооружен 6 пулеметами калибра 7,69 мм в крыльях и мог нести бомбы общим весом 400 фн. Эти самолеты уже совершенно устарели для войны в Европе, но в Африке в то время они почти не имели себе равных. Этими самолетами были вооружены I/4 и II/5 эскадрильи. На вооружении III/4 эскадрильи состояли истребители французской постройки «Девуатин-510». Они не принимали участия в описываемых нами событиях. Нам придется упомянуть лишь об эскадрилье 1/5, которая имела 12 истребителей «Хок».

Бомбардировочная эскадрилья 1/22 также была вооружена американскими самолетами «Гленн-Мартин 167».

Англичане использовали их под названием «Мэриленд». Этот двухмоторный среднеплан впервые взлетел в 1938 году. Он был оснащен моторами Пратт-Уитни «Твин Уосп» мощностью 1200 Л С. Они позволяли развивать скорость 278 миль/час на высоте 11800 футов. Потолок составлял 26000 футов. В январе 1939 года французы заказали 115 бомбардировщиков модели 167F, первый из них был получен в августе. Самолет имел радиус действия 750 миль, был вооружен 6 пулеметами и мог нести 1800 фн бомб. И опять-таки, хотя ему было рискованно появляться в кишащем истребителями небе Европы, в Африке он выглядел вполне достойно.

Несмотря на этот внушительный арсенал, французы всерьез никогда не рассматривали возможность прорыва с боем через Гибралтарский пролив, если только ситуация не сложится так, что у них не останется иного выбора. По их мнению, такая попытка была бы чистым самоубийством для эскадры из 3 легких крейсеров и 3 лидеров. Напомним, что в то время, когда планировалась операция, в Гибралтаре собрались внушительные силы. Соединение Н в этот момент имело «Ринаун», «Барэм», «Резолюшн», «Арк Ройял» и множество эсминцев. Соединение Y просто не могло принимать бой с такой армадой. Но обстоятельства сложились для французов крайне удачно. Когда их эскадра вышла в море, Соединение Н сократилось до привычного минимума. Нет никаких свидетельств того, что кто-то во французском морском министерстве попытался сложить два и два, связав исчезновение де Голля с уходом основных сил Соединения Н из Гибралтара в Атлантику.

В дни, предшествовавшие выходу в море Соединения Y, за британскими силами в Гибралтаре началась тщательная слежка, которую вели и Ось, и Виши. Поэтому французы точно знали, сколько кораблей имелось у Норта на Скале в каждый конкретный день. Например, в немецком военном дневнике 10 сентября появилась запись: «По сообщениям из Орана, в Гибралтаре стоят 1 линкор и 1 эсминец, 3 эсминца патрулируют к востоку от пролива, возле мыса Трес-Форка замечены 3 эсминца, идущие на восток». Это была совершенно точная диспозиция кораблей Сомервилла и Норта в тот день.

Ближе к вечеру в гавани Тулона все было готово. Корабли были заправлены, приняли боеприпасы и провизию, хотя оставались некоторые сомнения в надежности машин. На корабли были приняты грузы для предстоящей операции: 1500 тонн продовольствия (4000 пайков), несколько технических специалистов, зенитные орудия для гарнизона Дакара. В Касабланке планировалось принять на борт туземные войска для высадки в Чаде. Однако, когда корабли вышли из Тулона, у них на борту почти не было пассажиров. Несмотря на это, британские и французские отчеты об операции болтают самое разное. Например, Черчилль дает живой, но совершенно неточный отчет:

Далее:

И снова:

Черчилль писал то же самое премьер-министру Австралии Мензису, объясняя причины неудачи в Дакаре.

Все это чистейшей воды выдумки. Другой историк, Роберт Арон, рассказывая об этом эпизоде, проявляет еще более буйную фантазию.

Роберт Менгин не сомневается:

Джеффри Уорнер не сомневается, что французы знали абсолютно все об экспедиции в Дакар:

Адмирал Уильям Джеймс говорит:

Судя по всему, он черпал информацию из книги вице-адмирала Эмиля Мюзелье, который точно так же заблуждался в этом вопросе. В действительности не существовало никаких «партизан Виши», никаких французских моряков на батареях Дакара, никаких запасных винтов для «Ришелье». Французы вообще не подозревали о том, что готовится крупная высадка в Дакаре.

7 сентября Бурраге сообщил Дарлану, что все готово: «Снимаемся 9/9 в 16.00».

Дарлан решил принять дополнительные меры безопасности. «Отдан приказ провести дополнительные разведывательные полеты над Гибралтаром в 9.00 и 10.00».

Эти самолеты сообщили 10 сентября следующее:

Позднее пришло уточнение:

9 сентября в 16.00, как и было обещано адмиралом, 6 французских кораблей вышли из гавани Тулона и взяли курс на юго-запад, развив скорость 25 узлов. Ночью они прошли к северу и западу от Балеарских островов, а весь следующий день следовали прямым курсом. К полуночи они прошли мыс Палое возле Картахены и вышли к мысу де Гата. Их все еще никто не видел. В полной темноте эскадра шла кильватерной колонной. Затем французы изменили курс, повернув прямо на запад. Соединение Y в полной тишине мчалось прямо к Гибралтару.

Глава 11. «Bon voyage»

Адмирал Норт получил телеграмму Хиллгарта 11 сентября в 0.30. Это было уже второе сообщение, полученное из надежного источника. Правда, эта телеграмма имела пометку всего лишь «срочно» и была продублирована Норту, так как главным адресатом числилось Адмиралтейство, и, тем не менее, она требовала срочных мер. Размер эскадры ясно показывал, что французы затевают нечто необычайное. Хиллгарта нельзя обвинять в том, что он поставил не слишком высокий приоритет. Позднее он заявил, что если бы ему сообщили об операции «Менейс», он обязательно поставил бы гриф «особо срочно» и пометку «Первому Морскому Лорду лично».

Но Хиллгарт ничего не знал. Однако адмирал Норт знал об операции «Менейс», хотя получил информацию не официальным путем от Адмиралтейства, а из других источников — от Сомервилла и из перехваченных радиограмм. Профессор Мардер резко критикует Адмиралтейство за то, что оно не проинформировало Норта. Но если Хиллгарт сразу понял, что должен поставить гриф срочности на телеграмму, то почему адмирал Норт не удосужился подумать, зачем это сделано?

Позднее Норт неоднократно излагал причины, почему он так поступил. Прежде всего, он имел все основания думать, что сообщение Гаскойна, пришедшее вчера, и телеграмма Хиллгарта, которая ему была только продублирована, дошли до адресатов. Более того, он мог думать, что телеграммы получены заблаговременно, и у Адмиралтейства имелось достаточно времени, чтобы отреагировать. Первая телеграмма должна прийти на место утром 10 сентября, а вторая — в тот же день ближе к вечеру. Если бы Адмиралтейство решило, что поход французской эскадры таит в себе какую-либо опасность для англичан, то, по мнению Норта, ему приказали бы что-нибудь сделать. Однако он не получил никаких приказов и потому решил, что действия французов не вызвали в Лондоне никакого беспокойства. Поэтому Норт решил оставить французов в покое.

Во-вторых, на основании прежних донесений Хиллгарта и своей информации он убедил сам себя, что французы больше не относятся к англичанам враждебно, а поэтому французская эскадра не представляет угрозы. Более того, он даже предположил, что эти корабли вышли из Тулона, чтобы бежать из сферы влияния Оси, отказавшись подчиняться правительству Виши, которое считалось марионетками фашистов. Если бы такое событие действительно произошло, это было бы просто здорово. Именно попытка вырвать французский флот из лап Оси привела к кровавому инциденту в Мерс-эль-Кебире. Если же французы вдруг решили сделать это сами, без всякого давления извне, это было бы идеальным вариантом. Норт даже высказал предположение, что с французами было заключено секретное соглашение на этот счет, о котором он просто не знает.

В-третьих, Норт утверждал, что в результате многочисленных путаных и противоречивых приказов, которые он получал, начиная с июня, у него создалось твердое убеждение, что не следует действовать против вишистских кораблей, если только не будет прямого приказа Адмиралтейства. В любом случае, останавливать можно было только более слабые соединения, а Норт полагал, что эта эскадра превосходит силы, находящиеся в его распоряжении. Поэтому он не мог заставить французов выполнить его приказ, даже если бы такая необходимость возникла.

В-четвертых, даже если Норт и чувствовал, что необходимо что-то сделать, он не мог приказать Соединению Н выйти в море. Это мог сделать только адмирал Сомервилл как командир эскадры, либо Адмиралтейство, которое до сих пор прямо руководило действиями Соединения Н. Более того, адмирал Сомервилл и губернатор Гибралтара генерал Лиддел придерживались такой же точки зрения. «Губернатор сказал мне по телефону, что французы, похоже, наконец-то одумались», — сообщил позднее Норт.

Поэтому он удостоверился, что телеграмма Хиллгарта ушла в Адмиралтейство, и этим ограничился. Позднее он заявил, что эта телеграмма была также передана Сомервиллу на «Ринаун», однако тот подтвердил ее получение только 11 сентября в 8.00. Сомервилл также предложил организовать слежение за французскими кораблями с помощью авиации, чтобы удостовериться, что они повернули на юг, в Касабланку. Кто-то, либо Норт, либо его начальник разведки, приказал двум группам эсминцев начать патрулирование, так как ожидалось появление французов, и сообщить, как только те будут замечены.

Но, как бы то ни было, в 2.15 был отдан приказ 13-й флотилии эсминцев:

В то время не было известно, как отреагировали КВВС. Известна лишь запись в дневнике 3-го звена от 11 сентября: «Вражеские корабли могут попытаться пройти пролив. С 6.30 началось противолодочное патрулирование между мысами Спартель и Европа». Эта запись, скорее всего, относится к попыткам прорыва итальянских подводных лодок и является совершенно типовой для того периода. Приказ 202-й эскадрилье тоже отражает лишь детали возобновившегося противолодочного патрулирования совместно с эсминцами, которое было прекращено накануне вечером. В военных дневниках береговых батарей крепости нет никаких особых отметок 11 сентября. На 2 часа Скала погрузилась в спячку.

Примерно в 120 милях восточнее эсминцы «Хотспур», «Гриффин», «Энкаунтер» вели рутинное противолодочное патрулирование, крейсируя строем фронта на скорости 12 узлов, чтобы перекрыть асдиками как можно более широкую полосу. «Хотспур», корабль командира группы, находился в центре. Капитан 2 ранга Лейман принял радиограмму в 2.15. Помня о предыдущих сообщениях из Танжера и Мадрида, он решил начать слежение за французской эскадрой, если та появится, хотя это ему не было приказано.

11 сентября в 4.45 «Хотспур» заметил французскую эскадру. Корабли несли ходовые огни, но все остальное освещение было выключено. Французы держали скорость 25 узлов или даже больше, поэтому британским эсминцам пришлось спешно разводить пары в дополнительных котлах, чтобы не отстать от Соединения Y. Капитан 2 ранга Лейман сразу приказал своим эсминцам, которые соблюдали строгое затемнение, следовать за французами. Он также немедленно отправил радиограмму:

Эта радиограмма была получена в штабе Норта в 5.12. Все оперативные сигналы, полученные в Гибралтаре, немедленно ретранслировались в Уайт-холл, и потому все сигналы, полученные Нортом, были переправлены в Адмиралтейство.

Эскадра Виши, когда ее заметили британские эсминцы, шла кильватерной колонной. Эсминцы тоже перестроились в колонну. Головным встал «Хотспур», за ним «Гриффин» и «Энкаунтер». Они пристроились в миле за кормой последнего французского корабля.

В 5.25 капитан 2 ранга Лейман передал дополнение:

Командир «Гриффина» вспоминает, что они заметили французскую эскадру очень легко. «Когда мы их встретили, они несли все положенные ходовые огни. Мы последовали за ними в направлении Гибралтара, сообщив их координаты и скорость». Разумеется, если бы французы желали пройти незаметно, все обстояло бы иначе.

Командир третьего британского эсминца «Энкаунтер» вспоминает:

В 5.55 Норт радировал капитану 2 ранга Лейману: «Прекратить преследование, возобновить патрулирование». Лейман был страшно поражен этим приказом.

«Подумав, что допущена какая-то грубая ошибка, я отправил Норту еще одну радиограмму, сообщив, что веду слежение, но сам до сих пор не обнаружен французами».

Позднее Лейман более подробно изложил свои ощущения в этот момент.

Однако, несмотря на свое несогласие, капитан 2 ранга Лейман выполнил приказ Норта. 3 эсминца развернулись и пошли на восток, возобновив поиск подводных лодок. Французские корабли вскоре растаяли в дымке на западе. Поднявшийся туман затянул пролив.

Этот туман особенно сгустился перед рассветом. Французы сообщают, что они были вынуждены снизить скорость, поэтому возникли опасения, что эскадра не сможет выдержать строгий график. Но примерно через 45 минут, около 7.45, туман начал рассеиваться, и они быстро наверстали упущенное. Тот же самый туман помешал самолетам-разведчикам из Гибралтара обнаружить эскадру. Опасения капитана 2 ранга Леймана оправдались сполна.

Летающая лодка «Лондон» К-6930 взлетела от Артиллерийской пристани в 5.30, чтобы помогать эсминцам Леймана охотиться за подводными лодками. Она сообщила, что «Хотспур» обнаружил 6 французских кораблей, идущих на запад полным ходом, но сама их не видела в тумане. В 10.00 эту лодку сменил «Лондон» К-5908, однако и этот самолет не сумел заметить французские корабли.

Эсминцы Леймана в 6.05 снова повернули на запад. Прошло почти 1,5 часа, прежде чем следующий британский корабль увидел французов, которые теперь приближались к Гибралтару. Какие же действия предприняли англичане в тот момент, когда французские корабли приблизились к самой опасной точке своего маршрута? Для этого мы должны вернуться чуть назад и проследить, что происходило в штабе Норта в 5.12, когда там была получена радиограмма Леймана.

Адмирала Норта разбудили уже вторую ночь подряд. В 5.15 капитан 1 ранга Дьюк позвонил ему и зачитал первую радиограмму «Хотспура». На борту «Ринауна» собственные офицеры, тоже принявшие это сообщение, подняли адмирала Сомервилла, но на 5 минут раньше, в 5.10. Норт и Сомервилл переговорили, после чего Сомервилл начал действовать.

Позднее он писал об этом:

Я приказал «Ринауну» в течение часа приготовиться дать полный ход. Такой же приказ получил «Видетт», единственный эсминец 13-й флотилии.

Я планировал выйти в море на «Ринауне» и направиться на запад, но потом решил, что это нежелательно, так как у меня не было эсминцев сопровождения. Мы не могли рассчитывать, что «Ринаун» сможет продвинуться достаточно далеко на запад и при этом не будет обнаружен французами. Мне казалось маловероятным, чтобы эскадра направлялась в порты Бискайского залива, самым вероятным пунктом назначения выглядела Касабланка. Насколько мне было известно, политика правительства ЕВ не предусматривала запрета передвижениям французских кораблей в порты, находящиеся под французским контролем. Вероятность того, что этот переход был связан с операцией «Менейс», рассматривалась, но гораздо более вероятным считался вариант, что французы уводят эти корабли, чтобы избежать их захвата немцами в порядке ответных мер после нашей операции в Дакаре. Основанием для этого заключения послужило сообщение нашего атташе в Мадриде, отправленное 5 сентября в 18.42. Продолжительное отсутствие в Гибралтаре «Арк Ройяла» и других кораблей, приданных Соединению Н, а также уход «Барэма» могли родить подозрение, что это произошло в связи с операциями где-то на юге.

С учетом сообщения генерального консула в Танжере, отправленного 9 сентября, и телеграммы морского атташе в Мадриде 1809/10 (я получил ее 11 сентября в 8.00) я предположил, что Адмиралтейство полностью в курсе передвижений французских кораблей. Если от меня потребуется организовать их перехват, то я получу соответствующие инструкции. Поскольку таких инструкций не было, я решил, что мы должны избегать любых столкновений с французами, и что это перемещение рассматривается как благоприятное для нас, а не как враждебное».

Из всего этого можно сделать следующие выводы. Прежде всего, Сомервилл получил от Норта информацию о телеграмме Хиллгарта 1809/10 только в 8.00 на следующее утро. Во-вторых, до этого он не придавал особого значения информации Хиллгарта, и тем не менее, процитировал его телеграмму как объяснение, почему он не вышел в море. В-третьих, он считал операцию «Менейс» и высадку в Дакаре потенциальными целями французской эскадры, хотя позднее отверг такую возможность на малопонятных основаниях.

Через 1,5 часа после первой радиограммы о замеченных французских кораблях Дьюк снова потревожил Норта. Это произошло в 5.35. Прошли еще 10 минут. В 5.45 Сомервилл приказал «Ринауну» и «Видетту» разводить пары. Еще через 10 минут Норт решился на какие-то действия и отправил по радио приказ «Хотспуру»: «Прекратить преследование и возобновить патрулирование».

Прошли еще 20 минут. После телефонного разговора с Сомервиллом Норт сообщил в Адмиралтейство о своем решении:

Через час он отправил в Адмиралтейство еще одно сообщение:

Здесь можно отметить еще некоторые важные моменты. Прежде всего, приказав «Хотспуру» прекратить слежение, Норт продемонстрировал, что его волнует, в первую очередь, ответственность за местные события, и что 13-й флотилией командует он, а не Сомервилл. Следует помнить, что «Ринаун» остался единственным исправным кораблем Соединения Н, находящимся в Гибралтаре. Эсминцы 13-й флотилии находились в прямом подчинении Норту. Во-вторых, решение Сомервилла разводить пары на «Ринауне» было принято раньше, чем Норт приказал эсминцам прекратить преследование. Впрочем, позднее Сомервилл поддержал это решение, так как полагал, что «агрессивные» действия эсминцев могут спровоцировать французов. В-третьих, одной из причин, почему Сомервилл не вышел на «Ринауне» в море, явилось отсутствие эсминцев сопровождения. Как мы видели, в гавани находился один «Видетт». Но здесь следует напомнить два обстоятельства. Прежде всего, еще 3 эсминца 13-й флотилии, патрулирующие в проливе, могли присоединиться к «Ринауну» и «Видетту», если бы те направились на запад. Во-вторых, приказав группе «Хотспура» прекратить преследование и возобновить патрулирование, Норт собственноручно убрал со сцены 3 наиболее современных своих эсминца. Как позднее вспоминал капитан 2 ранга Лейман: «При нехватке эсминцев в Гибралтаре почему нельзя было разрешить группе «Хотспура» продолжить безвредное преследование, вместо того чтобы удалить ее на расстояние 120 миль?»

Наконец, намерение Норта следить за французской эскадрой с воздуха и сообщить о том, куда она направится, уже само по себе было слишком рискованным. Он должен был поставить свои корабли между французами и портами Бискайского залива. Ведь поворот французов на север немедленно ставил крест на карьере Норта. Почему же он поступил именно так? Не имеет значения, насколько туманными и противоречивыми были предыдущие приказы. Адмиралтейство и военный кабинет совершенно не желали видеть корабли Виши в занятых немцами портах Атлантического побережья Франции, особенно в то время, когда над Англией витала угроза казавшегося неминуемым вторжения. Немцам требовался любой военный корабль, какой только можно заполучить, чтобы компенсировать потери, понесенные в Норвегии. Все это было совершенно очевидно. Если только у Норта не было особых приказов на сей счет, он обязан был сделать все, чтобы не дать французам повернуть на север. Он мог отправить единственную летающую лодку «Лондон» следить за французами только в том случае, когда он был совершенно уверен, что те повернут на юг. Но как Норт или Сомервилл могли быть в этом уверены? Действительно, во время беседы между собой они высказали предположение, что французы поступят так, и французы именно так поступили. Однако Адмиралтейство позднее задало вполне резонный вопрос: а что было бы, если бы они повернули на север? Одна старая летающая лодка никак не могла остановить эскадру. Это могли сделать лишь корабли, которые бесцельно торчали в Гибралтаре и вообще стремительно уходили прочь от французов. Все обвинения Адмиралтейства основывались на том факте, что Норт пальцем не шевельнул, чтобы предотвратить такой вариант. В конце концов, в его распоряжении имелась лишь одна достоверная информация: «Пункт назначения не известен».

Стефен Роскилл утверждает, что в свете полученных инструкций адмирал Норт избрал единственный возможный способ действий. Он не рискнул нарушить указание «избегать контакта с равными или превосходящими силами французов». Однако Роскилл все-таки вынужден отметить:

Второе сообщение, которое Норт отправил в Адмиралтейство, говорит, что он намерен поддерживать контакт с помощью самолетов. Отсюда можно было сделать вывод, что он отдал соответствующий приказ подразделениям КВВС. Однако нет, самолеты продолжали рутинное противолодочное патрулирование. Лишь третий самолет 202-й эскадрильи, поднявшийся в воздух в 10.45, получил приказ произвести разведку.

Полковник авиации Хорнер говорил, что ранее летающие лодки какое-то недолгое время видели противника.

Тем временем французская эскадра вышла из полосы тумана, готовясь к последнему броску мимо Скалы. Можно лишь представить, какое нервное напряжение царило на борту французских кораблей, когда они оказались ярко освещены солнцем. Впервые они заметили англичан в 7.30. Когда туман немного поредел, шедший головным лидер «Фантаск» по пеленгу 250» заметил один из британских эсминцев, патрулирующих к востоку от пролива. Он приближался к французской эскадре, когда был обнаружен. Капитан 1 ранга Поль Стиль немедленно передал по линии адмиралу Бурраге: «Вижу противника».

Бурраге сразу приказал своей эскадре: «Боевая тревога».

На всех французских кораблях вспыхнуло оживление, так как приближался решающий момент. Хотя французы не собирались прорываться с боем, если только их к этому не вынудят, были приняты все необходимые меры. Как вспоминает Эрве Красе:

Это подтверждает капитан «Глуара»:

Вскоре чуть дальше был замечен второй британский эсминец. Ни один не попытался подойти к французской эскадре, однако оба следовали параллельным курсом. Ни один эсминец не делал никаких сигналов, их орудия стояли по-походному. Англичане и французы просто смотрели друг на друга. Один из британских эсминцев был «Рестлер». Его командир позднее вспоминал:

Примерно через полчаса британские эсминцы отвернули, возобновив патрулирование. В ответ на их радиограммы на сцене появился гидросамолет «Суордфиш» К-8354, который следил за эскадрой, пока та шла к проливу. Он сообщил:

Соединение Y мчалось на запад, сопровождаемое всего одним крошечным гидросамолетом. В 8.36 скорость была увеличена, как и предусматривалось планом, до 27 узлов. Британские эсминцы исчезли в тумане за кормой. Однако еще в 8.30 французские корабли были замечены береговой сигнальной станцией Гибралтара, которая сразу же проинформировала адмирала Норта.

К этому времени полностью рассвело, и 6 французских кораблей, идущих кильватерной колонной на высокой скорости, представляли собой великолепное зрелище. Нарисованные на бортах национальные флаги были отчетливо видны, большие трехцветные флаги трепетали на ветру. Экипаж «Ринауна» следил за ними, когда они проходили мимо. Один молодой гардемарин вспоминал:

Дежурный офицер штаба на «Ринауне» также прекрасно все видел:

Молодой артиллерийский офицер линейного крейсера вспоминает этот эпизод так:

Он продолжает:

Готовность «Ринауна» подтверждает запись в бортовом журнале:

И позднее:

Когда французские корабли проходили мимо, сигнальная станция прожектором вежливо запросила: «Кто вы?»

Они ответили: «Французские крейсера и французские эсминцы».

«Ваши названия?»

«Глуар», «Жорж Лейг», «Монкальм», «Фантаск», «Одасье», «Малин».

«Благодарю».

Норт и офицеры его штаба знали некоторые из этих кораблей, которые недолгий период служили под их командованием в Гибралтаре. Довольный, что ничего не случилось, Норт повернулся к начальнику штаба и приказал ему послать еще один сигнал. Через несколько минут прожектор отсверкал: «Bonvoyage».

Сразу после этого Норт позвонил по телефону Сомервиллу на «Ринаун» и сказал о том, что сделал. Сомервилл снова выразил свое полное согласие. На борту французских кораблей, уже оставивших Скалу за кормой, все испытали огромное облегчение. Самое худшее осталось позади.

Много лет спустя начальник штаба адмирала Бурраге капитан 1 ранга Габриэль Ребуфель вспоминает, что «мы все вздохнули, когда прошли пролив без помех».

Гидросамолет «Суордфиш» продолжал сопровождать их пока они не оказались возле мыса Спартель. В 10.00 он повернул назад, так как у него кончалось топливо. Его место заняла летающая лодка «Лондон» К-6909. Она заметила французскую эскадру, которая взяла курс на Касабланку.

Действительно, в 9.40 корабли Бурраге повернули на курс 235° и снизили скорость до 25 узлов, начав последний отрезок путешествия. В 10.02 адмирал приказал объявить отбой боевой тревоги. Немного позднее он радировал Дарлану: «Прошли без происшествий».

В 14.00 «Лондон» L-7043 вылетел из Гибралтара, чтобы следить за французской эскадрой. Он полетел на юг вдоль африканского побережья и смог сообщить, что Соединение Y вошло в гавань. Разведчик также заметил рядом с портом французскую подводную лодку.

Облегчение испытали не только на кораблях Соединения Y, но также в Касабланке и Виши. Адмирал д'Аркур в 9.00 сделал запись:

Это произошло в тот момент, когда корабли повернули на юг. В 16.00 он записал: «Появились 4-я дивизия крейсеров и 3 эсминца».

Но в Гибралтаре за это время случилось очень многое, хотя внешне все еще оставалось спокойным. Немцы явно не догадывались о мерах французов, которые обеспечили прохождение пролива. В их комментариях сквозит удивление, что все обошлось без инцидентов: «3 французских крейсера и 3 лидера рано утром 11 сентября прошли Гибралтарский пролив без происшествий».

Однако, чтобы развеять подозрения в отношении уж слишком легкого перехода, французская делегация в комиссии по перемирию воздержалась от рассказа о закулисной деятельности. Более того, до 18 сентября французы упрямо твердили, что не отправляли никаких заблаговременных предупреждений англичанам. Это указывало, что Соединение Y застигло врасплох англичан в Гибралтаре и проскочило, благодаря удаче и нахальству. Сначала показалось, что немцев устроил этот рассказ, особенно в свете последующих событий на Скале.

А в Гибралтаре адмиралы Норт и Сомервилл пребывали в полной уверенности, что действовали совершенно правильно, позволив французской эскадре спокойно пройти пролив. Ведь из Лондона не поступило никаких указаний, требующих принять какие-либо меры.

Капитан 1 ранга Хиллгарт позднее писал: «Утром 11 сентября Норт и Сомервилл (который был извещен Нортом) с нетерпением ожидали приказа, который так и не поступил». Это может показаться некоторым преувеличением, но оба адмирала говорят, что испытывали спокойствие и облегчение и вовсе не нервничали. Тем не менее, оба полагали, что в отсутствие новых инструкций могут ничего не делать.

Поэтому в 10.2 °Cомервилл позвонил Норту с «Ринауна» и сообщил, что, раз никаких действий не предвидится, он просит разрешения вернуть корабли к обычной двухчасовой готовности. Норт сразу с этим согласился. Сомервилл пишет: «Поэтому в полдень я приказал «Ринауну» и эсминцам вернуться к двухчасовой готовности».

В очередной раз отметим, что именно Норт утвердил решение Сомервилла, что показывает структуру командной цепи. Поскольку в это время все остальные эсминцы находились в патруле, «эсминцы», о которых говорил Сомервилл, были одним-единственным «Видеттом».

Гибралтар вернулся к обычному сонному покою, но эта дрема разлетелась вдребезги, когда в 13.07 на «Рина-уне» был принят приказ Адмиралтейства от 1239/11. Линейный крейсер и все имеющиеся эсминцы должны были немедленно развести пары и приготовиться дать полный ход. Корабли Леймана были немедленно отозваны в порт, однако они могли прибыть в Гибралтар не ранее 18.00, после чего им пришлось бы стать на заправку. «Гриффин» уже принимал топливо. Все патрулирующие в проливе эсминцы также были отозваны и получили приказ спешно заправляться.

Сомервилл и Норт совещались в береговом штабе, когда прибыл этот приказ. Они едва успели дружно вздохнуть, обрадовавшись, что им не приказали атаковать французов, как на стол легла радиограмма Паунда:

Это походило на разрыв бомбы. Сомервилл помчался обратно на «Ринаун», чтобы выполнить приказ. Через час пришел второй, еще более резкий сигнал:

Несмотря на все усилия. Сомервилл физически не мог выполнить этот приказ, потому что не имел эсминцев даже для символического прикрытия «Ринауна». Впрочем, даже если бы они имелись, французская эскадра получила 5 часов форы, поэтому у «Ринауна» не было никаких шансов догнать ее. Самое большее, что можно было сделать — поднять в воздух летающие лодки «Лондон», что и было сделано в 14.00. Самолет-разведчик сумел обнаружить французов. Еще через час Сомервилл сумел наскрести горстку кораблей, готовых выйти в море: «Ринаун» и эсминцы «Гриффин» и «Видетт». «Велокс» все еще принимал топливо и мог быть готов не ранее 16.40.

В 15.00 буксиры подошли к «Ринауну», чтобы вытащить его со стоянки. Оба эсминца стояли в полной готовности. Пока шли приготовления, в 15.36 в Гибралтар прилетела третья срочная депеша, добела раскалив провода, идущие в Лондон.

Адмирала Сомервилла эти телеграммы, особенно последние две, привели просто в отчаяние. По свидетельству офицеров, темпераментный адмирал воскликнул: «Они просто спятили!»

В 16.00 боцманские дудки на «Ринауне» отсвистали: «Отдать швартовы!» В 16.19 огромная туша линейного крейсера сдвинулась с места, и в 16.35 он прошел выходные ворота волнолома. Его сопровождали «Гриффин» и «Видетт». Потом к ним присоединился «Велокс», который спешно прервал заправку. Еще до того, как корабли покинули гавань Гибралтара, пришло сообщение пилота летающей лодки «Лондон» лейтенанта авиации Фута, который сообщил, что видит французскую эскадру, приближающуюся к Касабланке. Это не улучшило настроение Сомервилла. Позднее он написал жене:

В 17.00 британская эскадра увеличила скорость до 20 узлов. В 17.45 она легла на курс 245° и увеличила скорость до 24 узлов, держась в 30 милях от французских вод, чтобы избежать обнаружения. В 16.10 был получен рапорт «Лондона» о Соединении Y. Сомервилл писал в официальном рапорте:

4 британских корабля шли на юг противолодочным зигзагом. В сумерках в 21.04 «Ринаун» получил новый сигнал из Адмиралтейства, отправленный в 20.06. В нем Сомервиллу было приказано патрулировать южнее Касабланки, чтобы помешать французской эскадре проследовать на юг. Ночь была ясная, и яркая луна обеспечивала предельную видимость. Такие условия не позволяли Сомервиллу организовать тесную блокаду Касабланки, а также создавали прямо идеальные условия для подводных лодок Виши, находящихся в этом порту.

Поэтому Сомервилл решил подальше пройти на юг, чтобы оказаться между Касабланкой и Дакаром. Он чувствовал, что именно этот порт имеет ключевое значение. На рассвете он надеялся получить новые данные от самолетов-разведчиков и уже тогда определиться, что делать. Поэтому он радировал Норту в Гибралтар, сообщив, что на рассвете обязательно нужно провести авиаразведку Касабланки. За портом следовало организовать как можно более плотное наблюдение с воздуха в течение всего дня 12 сентября. Больше он ничего не мог сделать, разве что еще увеличить скорость своих кораблей. Тем временем 3 эсминца Леймана поспешно заправились и ночью вышли из Гибралтара, чтобы встретиться с Сомервиллом. Ночью в бортжурнале «Хотспура» появилась запись:

Но было уже поздно.

Глава 12. Странное молчание

Если кто-то поставит себя на место адмиралов Норта и Сомервилла и попытается понять, как они чувствовали себя вечером 11 сентября, то сразу их пожалеет. Они могли испытывать только растерянность и гнев, так как получили приказ остановить французскую эскадру через 5 часов после того, как она прошла прямо под их орудиями. Это приказ не имел никакого смысла с учетом их видения ситуации, поэтому они могли сделать лишь один вывод: Адмиралтейство просто проспало. Однако после войны историки поставили под сомнение эти объяснения. Но что действительно произошло в Лондоне той памятной ночью 10/11 сентября? Что привело к столь резкой, но запоздалой реакции? Чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы, мы должны перевести стрелки часов назад и вернуться в 10 сентября. «Ринаун» бросится в свою безнадежную погоню лишь 16 часов спустя…

Телеграмма Хиллгарта прибыла в Адмиралтейство в 23.50. Напомним, что она имела гриф «срочно», как и многие другие сообщения. При обычных обстоятельствах этого хватило бы, чтобы привлечь к ней внимание дежурных офицеров, но сейчас слишком многие сообщения имели этот гриф, поэтому она не вызвала особого внимания. Позднее Хиллгарт, вспоминая об этом, говорил, что если бы он знал все сопутствующие обстоятельства, то поставил бы гриф «особо срочно» и «лично Первому Морскому Лорду». Причина, по которой он так не поступил, проста. Никто не сообщил ему о подготовке высадки в Дакаре — ни Адмиралтейство, ни британский посол в Мадриде. Даже после получения депеши от Делайе и встречи с Хором никто не счел возможным посвятить Хиллгарта в этот секрет. Поэтому морского атташе в Мадриде нельзя ни в чем упрекнуть. Позднее он заявил, что секретность в данном случае была излишней. Хор (официально) и Норт (неофициально) знали о Дакаре и операции «Менейс», поэтому Хиллгарт ничего не мог сделать, поскольку оба они занимали более высокое положение. Тем не менее, гриф его телеграммы стал первым звеном в цепи несчастий, преследовавших ее.

Про игнорирование пометки «срочно» мы уже говорили. Но нам приходится в очередной раз повторить, что в этот период войны такой гриф вешали практически на любое сообщение, даже самое маловажное. Поэтому, чтобы на сигнал обратили внимание, требовалось поставить более высокую срочность. Авторы всех этих сообщений, разумеется, желали, чтобы их сообщения были прочитаны и решения по ним были приняты как можно скорее. Вполне естественно для человека думать, что его информация является наиболее важной, именно на нее следует обратить особое внимание. Но, проставляя неоправданно высокую срочность, такие люди допускали грубую ошибку, потому что лишали гриф самой его сути. Требовалась жесткая рука, чтобы покончить с подобной порочной практикой. Позднее система была усовершенствована, что частично устранило риск, хотя проблема, как и любая другая, связанная с человеческим фактором, не могла быть решена окончательно. Поэтому задержки с передачей действительно важных сигналов, вроде донесения из Танжера, а особенно из Мадрида, сразу дали делу плохой старт. Формальная отговорка, что первая из них не имела грифа «важно», — именно отговорка. Черчилль и военный кабинет позднее придавали ей особое значение, когда потребовалось найти козла отпущения, и гнев Их Лордств обрушился на Норта.

Однако депеша Хиллгарта задержалась не слишком сильно, то же самое можно сказать и о времени, потраченном на ее расшифровку. После дешифровки сигнал попал к дежурному офицеру в Адмиралтействе, который сразу передал ее начальнику отдела зарубежных операций капитану 1 ранга Р. Г. Бевану. Беван получил ее 11 сентября около 6.00 уже в расшифрованном виде, что говорит о минимальных задержках.

Беван мирно спал в постели, когда ему принесли эту телеграмму. Разумеется, он был полностью в курсе всех событий, связанных с Дакаром и «Менейсом». Однако, как ни странно, не стал принимать никаких срочных мер и даже не подумал немедленно доставить телеграмму адмиралу Паунду, который, как это часто бывало, ночевал в Адмиралтействе. Беван решил не будить его и просто сунул телеграмму Хиллгарта, несмотря на ее гриф «срочно», в общую пачку входящих, которая будет распределена между начальниками различных отделов Адмиралтейства в 8.00. Почему?

Сторонники адмирала Норта утверждали, что Беван не увидел ничего опасного в прохождении эскадры французских крейсеров через Гибралтарский пролив в свете последней политики Адмиралтейства. Другими словами, он думал точно так же, как адмирал Норт, который не считал эту эскадру угрозой даже в связи с операцией «Менейс». Поэтому Адмиралтейство само не желало останавливать их любой ценой. Причем Беван поступил так, имея весь объем информации, в отличие от старого адмирала на Скале. Однако его никто обвинять не стал. Сте-фен Роскилл писал:

Профессор Мардер пишет:

Точка зрения Черчилля была иной:

Это гораздо более резкая формулировка, последующая реакция Черчилля тоже была резкой. Однако, как потом говорил Паунд, Беван позднее сам признал, что действовал совершенно неправильно. Паунд писал, что капитан 1 ранга Беван «не сумел принять срочные меры, что просто обязан был сделать. Он должен был немедленно доложить старшим офицерам о телеграмме».

Если это действительно так, то это перечеркивает оправдание, что Беван понимал политику Адмиралтейства так же, как и адмирал Норт.

Существует еще одно объяснение, почему Беван позднее не стал поднимать шум, как это сделал адмирал Норт. Он так поступил не потому, что осознал свою вину, а потому, что был совсем иным человеком, чем адмирал. Вскоре после этого эпизода капитан 1 ранга Беван покидает Адмиралтейство. Его назначают командиром легкого крейсера «Линдер», который тогда действовал в Красном море и Индийском океане, то есть далеко от главных театров войны на море. Стефен Роскилл тогда служил под его командованием на этом корабле и нарисовал хороший портрет Бевана, указав возможные причины его молчания.

Но, какой бы то ни была причина, Бевана сочли виновным и 20 сентября сместили с его поста. Он получил строгий выговор, который в то время имел форму письма с изложением его действий, который «вызвали особенное неудовольствие Их Лордств».

Боб Беван воспринял это спокойно и с достоинством. Вскоре он был назначен командиром легкого крейсера «Линдер». Относительная легкость наказания взбесила темпераментного премьер-министра. Именно Беван, а не Норт стал мишенью язвительных замечаний Черчилля 8 октября во время речи в палате общин, когда ему пришлось объяснять причины провала в Дакаре. Он заявил:

Даже сам Норт, ознакомившись с этой речью, был вынужден признать, что истинным козлом отпущения Черчилль выбрал Бевана, а не его. Позднее он написал жене:

Премьер-министр жаждал крови Бевана. 19 октября он написал Александеру, требуя перевести Бевана на половинное жалование, если только суд не оправдает его. Черчилль бушевал: «Беван повинен в самой серьезной и катастрофической неудаче. Не выполнив своих обязанностей, он еще больше усугубил несчастное стечение обстоятельств».

Александер охотно воспользовался нечаянной подсказкой и написал премьеру, что такие действия нежелательны. Хотя Бевана можно было отправить под суд военного трибунала, «его естественное право на защиту поставило бы Совет Адмиралтейства в крайне неловкое положение, так как он мог бы сказать, что уже понес наказание». (Это о снятии с поста.) То же самое он написал в отношении перевода Бевана на половинное жалование. С точки зрения Александера, флот воспринял бы это как явную несправедливость.

Черчилля этот ответ ничуть не удовлетворил. Он сообщил, что не считает высказанное Их Лордствами особенное неудовольствие достаточным наказанием за ошибку Бевана. Черчилль потребовал дальнейших действий.

«Я считаю, что этот офицер должен быть переведен на половинное жалование, и надеюсь, что вы согласитесь с моими пожеланиями». Александер был не из тех, кто мог удержать премьера, вышедшего на охоту за скальпами, и он передал это послание адмиралу Паунду. Как и бывало раньше, Паунд не собирался позволить Черчиллю устроить охоту на ведьм в своей епархии. Он посоветовал Александеру предоставить Совету Адмиралтейства решать данный вопрос, а не премьер-министру. Более того, подобные действия Черчилля, по мнению Паунда, противоречили не только морскому законодательству, но и гражданской практике.

Александер сразу передал этот официальный отказ разозленному премьеру. От себя он написал, что хотел бы «выполнить ваши пожелания», однако считает, что было бы неразумно затевать конфликт по поводу повторного наказания Бевана. Черчилль был вынужден с этим согласиться, однако он не счел необходимым скрывать свое неудовольствие, раздраженно проворчав:

После наказания Бевана возникли новые вопросы. Черчилль был не единственным человеком, который считал это наказание недостаточным. Послевоенные историки тоже высказались в этом плане. Так, например, Плиммер счел его «примечательно легким». Произошло ли это потому, что в данном случае оставалось пространство для произвольного толкования политики Адмиралтейства, или потому, что просто было проявлено больше снисходительности, чем в деле Норта? Здесь мы подходим к интересному моменту. Беван был не единственным человеком, который не сумел осознать важность информации из Мадрида. Этот аргумент первым привел капитан 1 ранга Роскилл в письме начальнику исторической секции Э. Б. Ачесону.

Стефен Роскилл приходит к следующему выводу:

Так почему же Бевану пришлось отвечать за ошибки своих начальников? Если сообщение из Мадрида было столь важным, то почему ни заместитель начальника Морского штаба, никто из его помощников не обратил на него внимание? И что можно сказать о последующих донесениях со Скалы? Про них известно, что промедления с расшифровкой задержали их до 8.00. А вот на первый вопрос мы ответа так и не узнаем.

На совещании присутствовали заместитель начальника Морского штаба адмирал Том Филлипс, помощники начальника вице-адмирал сэр Джеффри Блейк (зарубежные операции), контр-адмирал Генри Мур (торговое судоходство), контр-адмирал Э. Дж. Пауэр (отечественные воды). Именно тогда они должны были впервые узнать о проходе французской эскадры с помощью секретаря Паунда капитана 1 ранга Рональда Брокмана.

Перед тем как распроститься с несчастным капитаном 1 ранга Беваном, коснемся еще одной интересной детали. Хотя профессор Мардер заявляет, что не сумел найти никаких аргументов, которые Беван мог выдвинуть в свою защиту, можно предположить, что именно адмирал Филлипс стоял за кулисами событий. Существуют кое-какие свидетельства, что Беван и Филлипс не считали Норта виноватым, хотя все доказательства весьма слабые и получены из третьих или четвертых рук. Это можно обнаружить из переписки Норта в начале 1950-х годов с выдающимся морским историком капитаном 1 ранга Расселом Гренфеллом, который в то время серьезно изучал этот эпизод, намереваясь написать книгу. Осенью 1951 года Гренфелл написал Норту:

Эта встреча имела место в четверг 27 сентября, и позднее Гренфелл сообщил Норту: «Я только что встретился с Беваном. Мне стало ясно, что ни заместитель начальника Морского штаба, ни помощники его не обвиняли».

Судя по всему, именно во время заседания Комитета начальников штабов Брокман вручил Паунду радиограмму «Хотспура», обнаружившего Соединение Y, которая была передана Портом в 6.17 и прибыла в Адмиралтейство в 7.40. Последующие сообщения, отправленные в 7.11 и 9.17, прибыли в Адмиралтейство в 7.42 и 10.43 соответственно. В то же время телеграмму из Мадрида Паунд получил позднее. Следует подчеркнуть, что Паунд впервые узнал о появлении французских кораблей из радиограммы «Хотспура». Он начал действовать немедленно и сразу позвонил по телефону в Адмиралтейство, приказав «Ринауну» и эсминцам разводить пары. Этот приказ, как мы видели, был отправлен в 12.39, и Сомервилл получил его полчаса спустя. Тем временем Паунд прибыл на заседание военного кабинета, которое началось в 12.30, и сразу поставил вопрос о том, что следует предпринять. Интересно почитать протокол этого совещания.

Были рассмотрены возможные пункты назначения французских кораблей.

Паунд поспешил в Адмиралтейство с Ричмонд-террас, и эти инструкции вскоре превратились в радиограммы Адмиралтейства от 13.47 и 14.29. Из всего этого можно сделать вывод, что адмирал Норт был не так уж виноват.

Как позднее писал Хекстолл-Смит: «Паунд и его штаб должны были понимать, что Сомервилл не может связаться с французами. Отсюда можно сделать вывод, что Адмиралтейство было связано в своих действиях решениями кабинета». Далее он высказывает свое собственное мнение: «Судя по всему, штаб Паунда совершенно не волновал переход этих кораблей через пролив. Лишь когда военный кабинет задергался, узнав об этом, тогда завопили и в Адмиралтействе».

Точно такой же вывод можно сделать из заявления Мардера: «Паунд ничего не мог сделать без разрешения военного кабинета».

Однако, как мы уже видели, Паунд в любом случае опередил военный кабинет. Он не стал ждать реакции политиканов, чтобы «завопить». Он отправил свои приказы, как только узнал о происшествии. И лишь после этого он отправился на совещание. Кроме того, во всех заявлениях военного кабинета подчеркивалось, что воспрепятствуют силой переходу французских кораблей на север, и они уже сообщили об этом французским властям.

Однако все приказы, отданные в этот день, уже запоздали, как отмечает Хекстолл-Смит. «Ринаун» не мог перехватить французов, прежде чем они войдут в Касабланку. Однако Сомервилл мог помешать им следовать далее на юг, оказавшись южнее Касабланки до того, как французы покинут этот порт. Однако шансы на перехват были не слишком высокими, учитывая небольшое число британских кораблей и огромный район, в котором им предстояло действовать. Позднее Паунд указал на это Черчиллю:

Если рассмотреть ситуацию беспристрастно, то следует признать, что единственным местом, где можно было перехватить французские корабли, оставался Гибралтарский пролив. Но там это не было сделано. Когда началось совещание военного кабинета, еще не было полной уверенности, что французы не направляются на север в порты Ла-Манша или Бискайского залива. Однако Норт не сделал ничего, чтобы предотвратить такой вариант. Адмирал Паунд позднее тоже написал:

Таким образом, благодаря тому, что Черчилль назвал «стечением обстоятельств», 11 сентября в 16.1 °Cоединение Y благополучно вошло в гавань Касабланки. Французский адмирал намеревался отдохнуть, пополнить запасы, принять на борт небольшое подразделение сенегальской пехоты, предназначавшееся для усиления гарнизона Дакара. А после этого эскадра должна была следовать в пункт назначения — Либревилль. Но ему пришлось пересмотреть свои планы, потому что обстановка изменилась. Поэтому еще раз вернемся к событиям вечера 11 сентября.

В 16.15 адмирал д'Аркур отметил, что эскадра прибыла в Касабланку. Немного позднее адмирал Бурраге прибыл к нему в штаб. Они пообедали вместе с командиром «Жоржа Лейга» капитаном 1 ранга Шателе. За обедом они обсудили события, происшедшие в Виши после подписания перемирия. Адмирал д'Аркур узнал, что дух населения Франции продолжает падать, однако флот еще держится. «Настроение на крейсерах бодрое», — записал он позднее. Именно в то время, когда они обедали, д'Аркур получил 2 важных сообщения с севера, которые все перевернули. Первое сообщение было датировано 17.30. Его отправил наблюдательный пост возле мыса Спартель, расположенного на северо-западной оконечности Африки. В сообщении говорилось, что замечены линкор и 4 эсминца, идущие на юго-запад. В 18.45 пришло более неточное, но еще более тревожное сообщение. На этот раз были замечены «2 крейсера и 4 эсминца или 1 авианосец и 4 эсминца», которые следовали тем же курсом, что и первая эскадра.

Д'Аркур принял немедленные меры. Было ясно, что англичане в Гибралтаре спохватились и бросили вдогонку крупные силы. (Как мы знаем, сначала были замечены «Ринаун» и 3 эсминца, а потом 3 эсминца Леймана.) Французы могли сделать два вывода. Первый: эскадра тяжелых кораблей может обстрелять Соединение Y, стоящее на якоре в Касабланке, как это произошло в Мерс-эль-Кебире. Французы прекрасно помнили этот инцидент. Д'Аркур опасался, что такой обстрел может привести к большим потерям не только в военных кораблях. Могут пострадать торговые суда в гавани, а также гражданское население города. Он не имел ни малейшего желания отвечать за подобный разгром. Второй: если даже обстрел не состоится, Бурраге и его эскадра попадут в ловушку. Используя выражение самого адмирала: «Будут загнаны, как крыса в нору».

Поэтому в 18.32 он сообщил об этом Бурраге, который уже вернулся на свой флагманский корабль «Жорж Лейг». В 18.30 д'Аркур сообщил подводным лодкам «Амазоне», «Амфитрите» и «Сибилле», которые патрулировали возле Касабланки: «В 17.30 возле мыса Спартель замечены 1 линкор и 4 эсминца, курс 245».

В 18.41 всей системе береговой обороны было приказано с полуночи находиться в состоянии полной боевой готовности. Через 5 минут д'Аркур связался с командующим авиацией генералом Буска, который находился в Рабате. Адмирал потребовал подготовить к рассвету.12 сентября истребители и бомбардировщики.

А с севера продолжали поступать новые сообщения. В 19.45 адмиралу дол ожил и:

(Сначала донесли о 2 авианосцах, но в 20.00 пришло уточнение.) Снова д'Аркур передал эту информацию подводным лодкам, авиабазе в рабате и Бурраге. В 22.00 адмирал Бурраге решил выходить как можно быстрее, о чем сообщил на берег. В темноте закипела работа. Эскадру старались вытолкнуть в море раньше, чем затянется сеть. Подводным лодкам сообщили, что Соединение Y планирует выйти в 3.00, об этом же были извещены Рабат и другие штабы. В 22.30 у летчиков запросили организовать утром 12 сентября воздушную разведку между Мехедией и Сафи. Эсминец «Милан», который находился в море и оказался в опасной зоне, получил приказ быть начеку. Он планировал прибыть в Касабланку утром 12 сентября, после того как проводил к мысу Ортегаль транспорт «Липари». Это предупреждение было отправлено в 23.45. К несчастью, «Милан» еще вчера перешел на другой шифр, поэтому он так ничего и не узнал. Прошло слишком много времени, прежде чем на эсминце расшифровали весь ворох радиограмм, пришедших из Касабланки. Но вскоре ему предстояло получить более веское доказательство, что англичане неподалеку.

В порту и на кораблях Соединения Y продолжалась суматоха. Командир «Глуара» вспоминал, что «визит был просто скомкан». Несколько пассажиров так и не успели попасть на корабль до выхода, а запасы свежей провизии так и остались на берегу.

Д'Аркур и его штаб в эту ночь не имели ни одной свободной минуты. В 0.36 штаб ВВС в Рабате получил требование организовать на рассвете истребительные патрули над Касабланкой, «чтобы взаимодействовать с крейсерами, которые проследуют вдоль берега на юг, пока позволяет радиус действия самолетов». Очевидно, французы опасались атаки самолетов «Арк Ройяла», а кроме того хотели избавиться от английских самолетов-разведчиков.

В 1.30 корабли Соединения Y начали выходить из порта. «Малин» вышел в 2.00 вместе с «Монкальмом», чтобы провести разведку. В 2.20 вышел «Глуар», в 2.50 «Жорж Лейг», в 3.10 «Одасье», последним в 3.30 «Фантаск». Подводная лодка «Антилопе» вышла в 4.30. В 4.50 штаб воздушного округа Марокко информировал д'Аркура, что не может обеспечить истребительное прикрытие. Это была очень неприятная новость, так как еще до выхода кораблей Бурраге начали поступать сообщения о замеченных возле берега британских кораблях. Вполне могло оказаться, что французы все-таки не успели бежать.

К 4.0 °Cоединение Y построилось и полным ходом пошло на юг, прижимаясь к берегу, чтобы избежать обнаружения. В 6.00 три бомбардировщика Гленн-Мартин поднялись в воздух, чтобы произвести поиск впереди и позади эскадры. В 7.05 они заметили эскадру Бурраге, идущую на юго-запад двумя группами, примерно в 30 км от Дар-эль-Хашми. Позади них в темноте осталась Касабланка. Британский капкан захлопнулся впустую.

Однако океан был не таким уж пустынным, как можно было бы подумать, читая послевоенные отчеты. Если бы Соединение Н находилось ближе к берегу, войдя в 20-мильную запретную зону, оно оказалось бы совсем недалеко от Соединения Y. В этом случае у него появлялись призрачные шансы перехватить французов. Но ни в одной работе не содержится даже намека на такую возможность. А теперь давайте посмотрим, что действительно происходило неподалеку от Касабланки в эту ночь и позднее.

Глава 13. Ночное столкновение

Мы оставили адмирала Сомервилла с «Ринауном», «Гриффином», «Велоксом» и «Видеттом», когда он следовал на юго-запад от Касабланки. Адмирал намеревался занять позицию южнее этого порта, чтобы утром ожидать сообщений авиаразведки о ситуации. Корабли шли курсом 220° со скоростью 24 узла, когда эсминец «Видетт» в точке 34°01′ N, 8°33′ W по пеленгу 160' на расстоянии 6 миль неожиданно заметил неизвестный корабль. Он шел без огней, если не считать яркого белого фонаря на мостике.

В 2.38 неизвестный корабль находился по пеленгу 170° и повернул на курс примерно 230°. Капитан-лейтенант Уолмсли немедленно повернул на курс 190° и увеличил скорость до 28 узлов, чтобы сблизиться и проверить, кто это. Одновременно он просигналил на идущий за кормой «Ринаун»: «Подозрительный корабль слева по носу, проверяю».

Однако на «Ринауне» приняли только первое слово этого сигнала. Капитан-лейтенант Уолмсли дает красочную картину происходившего в этот момент:

В действительности на «Видетте» сыграли боевую тревогу, и эсминец приближался к незнакомцу очень осторожно. Опознавательные запрашивали 4 раза, но не получили вообще никакого ответа на свои сигналы. К 2.51 дистанция сократилась до 3000 ярдов, и запрос был повторен еще 4 раза. Снова никакого ответа. Вскоре после этого прожектор «Видетта» распахнул свои шторки, и в его беспощадном свете появился силуэт четырехтрубного эсминца.

Видимость в эту ночь была хорошей. Неизвестный корабль изменил курс, чтобы занять наиболее удобную позицию для торпедной атаки «Ринауна». Видя это, а также не получив опознавательных, Уолмсли, разумеется, приказал открыть огонь. В 3.00 загремели носовые орудия «Видетта». Дистанция составляла 200 ярдов.

Жертвой Уолмсли стал несчастный «Милан». В своем рапорте его командир капитан 1 ранга Плюмежо так описывает происходившее:

В рапорте Уолмсли далее говорится:

«Видетт» передал на «Ринаун»: «Один французский эсминец по пеленгу 140». Через 2 минуты последовало уточнение: «К моей от 3.05. Французский эсминец ставит завесу и не отвечает на огонь. Курс 340°. Скорость 25 узлов. Мои координаты ZTCS 5529».

Решительные действия «Видетта» окончательно смутили бедного Плюмежо:

Хотя в более счастливые времена Плюмежо действовал совместно с кораблями британского флота, он не сумел опознать встреченный корабль, что в тех обстоятельствах было неудивительно. Древний маленький «Видетт» с его 102-мм хлопушками мог гордиться тем, что его приняли за легкий крейсер. Капитан-лейтенант Уолмсли, когда позднее услышал об этом, был страшно изумлен. Но юмор ситуации люди осознали позднее. Инцидент мог принять гораздо более скверный оборот, если бы «Милан» имел намерение торпедировать «Ринаун». Он вполне это мог бы сделать, если бы не бдительность «Видетта». Можно отметить, что французы продемонстрировали завидную выдержку, воздержавшись от ответной стрельбы, когда по ним был открыт огонь. Это позднее повторилось во время других инцидентов. Этот эпизод высветил несколько важных нюансов. Он показал, что всегда существует опасность столкновения с французами, и что в ночных условиях при отсутствии радара не всегда преимущества находятся на стороне более сильной эскадры. Он также продемонстрировал, что Сомервиллу исключительно сложно выполнять полученные приказы минимальными силами. Попытка остановить и запросить французов может завершиться чем угодно, ведь их намерения совершенно неизвестны.

До того как погоня увела один из эсминцев слишком далеко, Сомервилл в 3.18 попытался отозвать «Видетт» назад, но это не удалось. В результате «Ринаун» остался более чем уязвимым для атак подводных лодок, которым могла способствовать лунная ночь. Связаться с эсминцем удалось только в 5.00, когда ему приказали занять место за кормой линейного крейсера и передать отчет, притушив прожектор. Его погоня за «Миланом» увела эсминец не слишком далеко от эскадры, что подтверждает рапорт Плюмежо:

После этого он отправил свое собственное донесение в штаб морских сил в Марокко, где он был получен в 5.45.

Как позднее вспоминал Уолмсли, во время встречи с французом он чувствовал себя, мягко говоря, неуютно, «так как мы имели инструкцию не открывать огня первыми». Позднее адмирал Сомервилл так прокомментировал этот инцидент:

С другой стороны, французский эсминец не сумел сразу включить ходовые огни и опознать себя, когда поступил запрос. Потом он не стал немедленно уходить от военных кораблей воюющей державы, что невольно ставило его под удар. Поэтому я считаю, что вся ответственность за повреждения и потери, которые могли воспоследовать, целиком лежит на французском корабле».

К счастью, на сей раз обошлось без потерь и повреждений с обеих сторон.

В эту ночь «Видетту» повезло еще раз, так как и другой французский корабль при встрече с эсминцем проявил сдержанность. В 5.00 подводная лодка «Амфитрите» заметила эсминец в 30 милях к западу от Касабланки и сообщила о встрече, даже не попытавшись атаковать его. Этот эпизод показывает, насколько предусмотрительным было решение Сомервилла не приближаться к берегу менее чем на 30 миль. В противном случае 4 подводные лодки Виши вполне могли обнаружить «Ринаун» и атаковать его на законных основаниях. Если бы они сделали это, «Ринаун», который имел весьма жидкое охранение, вполне мог получить серьезные повреждения недалеко от берега, и позднее французы смогли бы потопить его или даже захватить. В это время погоня уже потеряла всякий смысл. Корабли Соединения Y находились рядом с берегом и гораздо южнее, ускользнув от англичан. Разумеется, в тот момент Сомервилл не подозревал, что птички уже упорхнули.

Сомервилл продолжал стремиться на юг, чтобы оказаться между Соединением Y и Дакаром, но вскоре ему стало ясно, что французы постоянно следят за его эскадрой. В 8.22 слева по корме был замечен самолет Гленн-Мартин, который терпеливо следовал за британскими кораблями. Этот самолет передал на базу в Рабате: «1 линкор и 3 эсминца следуют на юго-запад в 100 км от мыса Кантин». Соединение повернуло на север, когда самолет пролетел над головой, но этот маневр тоже был замечен французами.

Почему Сомервилл решил повернуть обратно? Ответ очень прост. Французские самолеты все утро посылали полные и точные сообщения о его передвижениях, а сам Сомервилл имел только крайне неточное донесение летающей лодки «Лондон», появившейся над Касабланкой. Этот момент позднее был упущен из вида всеми историками. «Только во второй половине дня 13 сентября самолеты сумели тщательно осмотреть гавань». «Разведывательные самолеты из Гибралтара пролетали над Касабланкой днем 11 и 12 сентября, но ничего не увидели из-за дымки». Или следующее: «Из-за плотной дымки, укрывшей Касабланку, разведывательные самолеты, отправленные Нортом из Гибралтара, не сумели сообщить точно, остались крейсера в гавани или нет».

Над гаванью действительно стояла дымка, однако вне зависимости от того, остались французские корабли в гавани или ушли, сообщение, полученное Сомервиллом, было недвусмысленным. Это потом признал сам адмирал:

Первыми двумя были «Велокс» и «Видетт», третьим «Гриффин».

Сомервилл выбрал именно такой вариант патрулирования лишь потому, что счел информацию о присутствии Соединения Y в Касабланке, полученную от Норта, совершенно достоверной. Мы знаем, что это сообщение было абсолютно неверным. Почему же оно было отправлено?

Мы можем обнаружить объяснение в боевом дневнике 202-й эскадрильи. В 6.40 «Лондон» К-6930 вылетел из Гибралтара, чтобы выполнить просьбу Сомервилла о проведении разведки в Касабланке, «чтобы выяснить, находятся ли в гавани французские корабли, обнаруженные 11 сентября». Этот самолет вернулся в 11.25, а его сообщение, полученное Сомервиллом в 9.23, гласило, что присутствие Соединения Y «подтвердилось».

В тот же день в 13.00 вылетел еще один «Лондон» К-5908. Он вернулся в 20.00, и его донесение также «подтвердило» присутствие французской эскадры.

Таким образом, у Сомервилла и далее Черчилля, Паунда и командиров операции «Менейс» создалось впечатление, будто Соединение Y все еще стоит в Касабланке. А в действительности оно уже давно шло на юг к Дакару. Паунд и Адмиралтейство решили не давать распоряжение «Арк Ройялу» и крейсерам, приданным Соединению М, задание перехватить французов, хотя в это время британская эскадра находилась гораздо южнее и могла сделать это без труда. «Арк» мог поднять самолеты-разведчики, но ведь ему сообщили, что французы застряли в Касабланке. Несколько дней спустя Сомервилл написал:

Хотя этого не произошло, Адмиралтейство могло приказать Соединению М сделать это. Отсутствие точной информации у адмирала Норта и Адмиралтейства имело плохие последствия, но винить в этом Адмиралтейство не следует. Нам также известно, что французы в Касабланке знали о присутствии Соединения М. Поэтому адмирал Бурраге был серьезно встревожен и даже изменил свои последующие планы.

Адмирал Сомервилл, совершенно не подозревая, что с каждой минутой расстояние между ним и его противником увеличивается, во второй половине дня 12 сентября следовал на север. В 13.30, находясь в точке 33°05′ N, 9° 40' W, он встретился с прибывшими из Гибралтара эсминцами Леймана, после чего вся эскадра снова повернула на юг. Вечером 11 сентября Сомервилл отдал общий приказ своему соединению:

Теперь Сомервилл имел в своем распоряжении достаточно кораблей, поэтому он мог организовать патрулирование по-настоящему, захватив более широкую полосу. Предполагалось, что французская эскадра покинет Касабланку после наступления темноты (около 22.00) и направится на юг со скоростью 25 узлов. Поэтому развернутая Сомервиллом цепь должна оказаться южнее самой крайней точки, в которой могут находиться французы на рассвете 13 сентября. Он прекрасно сознавал, что кораблей у него все-таки недостаточно, а французская авиация, следящая за ним, может заранее предупредить Соединение Y о засаде. Однако ничего больше он сделать не мог. Сомервилл передал свой план на эсминцы, сопровождающие «Ринаун»:

Пока эсминцы разворачивались в линию для поиска, Сомервилл в 16.34 получил второе донесение самолета-разведчика, в котором говорилось: «Присутствие подтверждено». Его переслал Норт. Как заметил Сомервилл: «Хотя рапорт был несколько путанным, он подтвердил, что крейсера и эсминцы все еще в Касабланке».

Тем временем находящийся далеко на юге Бурраге старался подавить свои страхи, потому что самолеты-разведчики постоянно сообщали о вражеских кораблях вокруг него. Бомбардировщики из Рабата находились в воздухе весь день и постоянно отправляли в эфир все новые радиограммы. Группу «Ринауна» они впервые обнаружили в 7.30. В 8.45 она снова была замечена. В 9.00 еще один самолет увидел Соединение Y в 25 милях севернее мыса Кантин. Через час адмирал д'Аркур попросил генерала Буска выслать разведку в район между 29°30′ и 32°30′ N, чтобы получить новую информацию. В ответ на эту просьбу в 13.30 из Касабланки вылетели еще 2 бомбардировщика, однако пилотам было запрещено передавать рапорты по радио. Они должны были доложить лично после возвращения. Французы опасались, что передача будет перехвачена, и это позволит англичанам обнаружить Соединение Y. Один из этих самолетов в 14.00 увидел французскую эскадру юго-западнее Агадира. Второй самолет заметил 3 эсминца Леймана, которые шли на встречу с «Ринауном». Однако, повинуясь приказу, пилот ничего не передал. Только после возвращения на базу он сообщил: «В 15.15 заметил 3 корабля, вероятно иностранные эсминцы, в 8 милях западнее Могадора. Идут на юг со средней скоростью».

Нанеся эти отметки на карту, французский адмирал решил, что противник окружил его со всех сторон, поэтому он скоро будет отрезан от баз и зажат в клещи. «Дела начали принимать неприятный оборот», — писал Красе.

Бурраге решил, что его единственным шансом будет увеличить скорость до предела, чтобы прорваться в Дакар раньше, чем все эти группы появятся перед ним. Но сделать это было сложно. Его лидеры имели недостаточно топлива, чтобы преодолеть расстояние более 1000 миль со скоростью 27 узлов, как планировал адмирал. Хотя неоднократно говорилось, что эти корабли могли во время операций развить скорость более 40 узлов, это можно было делать лишь на коротких дистанциях. Самым уязвимым местом «Фантасков» оставалась недостаточная дальность плавания, даже при скорости 27 узлов. Именно этот минус мог сейчас сказаться роковым образом, поэтому Бурраге решил пойти на сознательный риск и отправить их обратно в Касабланку. Сам он с легкими крейсерами намеревался следовать дальше. Это было не последнее рискованное решение французского адмирала. Чтобы уклониться от британских сил, сообщения о которых он получал постоянно, и которые держались недалеко от берега, Бурраге решил, что эсминцы должны на обратном пути сделать большой крюк в открытый океан. Таким образом они должны были далеко обойти «Ринаун» и его компанию. Соответствующий приказ адмирал отдал капитану 1 ранга Стилю в 20.50. Через 5 минут он был исполнен.

После того, как 3 лидера повернули навстречу своим преследователям и направились на северо-запад со скоростью 20 узлов, 3 легких крейсера в 21.15 увеличили скорость до 27 узлов и помчались на юг. 14 сентября в 10.00 они на большом расстоянии обогнули мыс Верт. К сожалению для Стиля, его крюк в Атлантику не только не позволил обойти Сомервилла, но наоборот, вывел французов прямо ему в руки. Если бы лидеры шли внутри 20-мильной запретной зоны вдоль берега, они встретили бы один «Хотспур».

В 4.05 (или в 3.05 по GMT, которым пользовались французы) произошла неизбежная встреча между британскими и французскими кораблями. «Гриффин», возглавлявший прикрытие «Ринауна» и расположенный справа по носу у флагмана, внезапно заметил 3 темных силуэта, идущих курсом 20° со скоростью от 20 до 25 узлов. Соединения быстро сближались, и вскоре французов увидели наблюдатели на мостике «Ринауна». Их твердо опознали как лидеры типа «Фантаск». Командир эсминца «Видетт» прекрасно помнит этот эпизод:

Однако это были корабли Стиля. Французы, натолкнувшись на линейный крейсер, были испуганы не меньше Уолмсли, ведь они считали, что находятся совершенно одни посреди пустого океана. Обе стороны продолжали следовать прежним курсом, не открывая огня, лишь вода клокотала под форштевнями. Эскадры разошлись, едва не касаясь друг друга бортами. Одно неверное движение — и ночь раскололи бы вспышки выстрелов. Однако опасный момент миновал, и вскоре эскадры разошлись. Стиль позднее сообщил: «В точке 31°24′ N, 11°30′ W встретил эсминец и линкор. Никакой реакции».

Можно понять удивление и облегчение Стиля, отправившего это сообщение. Он с трудом верил собственному счастью. Но ведь адмирал Сомервилл не имел другого выбора, кроме как позволить французским кораблям следовать своим путем. Он считал себя обязанным сообщить об этой встрече Адмиралтейству, что и сделал радиограммой от 0425/13. Почему этим кораблям, которые были его мишенью, позволили спокойно следовать дальше, хотя инструкции требовали остановить и опросить их?

Прежде всего, Сомервилл просто не мог этого сделать, даже если бы захотел. Скоротечная встреча длилась не более 5 минут, корабли следовали встречными курсами. Если бы «Ринаун» начал разворачиваться, чтобы следовать за французами, они к этому времени уже оказались бы достаточно далеко. В условиях ночной темноты проследить за ними не было возможности. Как потом французский командир доложил адмиралу д'Аркуру, «волна была не слишком сильной, и луна светила ярко». Однако Сомервилл не мог рассчитывать перехватить корабли Стиля, прежде чем они проскочили мимо и растаяли во мраке. Даже если бы у англичан были какие-то шансы проследить за французами, не следует забывать, что те имели колоссальное превосходство в скорости и легко могли оторваться.

Во-вторых, они шли прочь от Дакара, а не к нему. Сомервилл имел приказ останавливать любой военный корабль, направляющийся в этот порт. Но если они шли в противоположном направлении, в Касабланку или вообще в открытую Атлантику, удаляясь от конвоя и цели операции «Менейс», не было никаких причин останавливать их. Как констатировал профессор Мардер: «если корабль не шел к Дакару, инструкции Сомервилла позволяли не трогать его».

Наконец, у него был веский аргумент в виде двух радиограмм, которые он только что получил. Ведь они подтверждали, что Соединение Y все еще стоит в гавани Касабланки. Значит, это были совсем другие корабли, пришедшие с юга, о которых Сомервилл не знал ничего. Так как они были точно опознаны как лидеры типа «Фантаск» (в британском флоте их отлично знали), то у Сомервилла должны были возникнуть серьезные сомнения относительно достоверности донесений, полученных из Гибралтара. Более подозрительный человек начал бы складывать два и два и пришел бы к выводу, что Соединение Y все-таки покинуло Касабланку, несмотря на заверения из Гибралтара.

Тем не менее, несмотря на все сомнения, Сомервилл не стал менять план. Соединение Н продолжало следовать на юг до 7.30, когда согласно графику повернуло на север и двинулось обратно по собственным следам. Единственное изменение Сомервилл внес из-за опасения, что французские эсминцы сообщат о встрече. Поэтому подводные лодки Виши могли караулить «Ринаун» возле Касабланки. Чтобы спутать расчеты французов, группа «Ринауна» поменялась местами в дозорной линии с «Уишартом». Британские корабли двигались в направлении Касабланки со скоростью 16 узлов. На «Велоксе» и «Видетте» топливо уже подходило к концу, а волнение все еще было слишком сильным, чтобы можно было заправить их с «Ринауна».

Если Сомервилл начал испытывать сомнения относительно места нахождения Соединения Y, то они были усилены новым сообщением самолета-разведчика, полученным утром 13 сентября. Летающая лодка «Лондон» К-6930 вылетела из Гибралтара в 6.40, чтобы в очередной раз осмотреть гавань Касабланки. Когда самолет прибыл на место, он обнаружил, что французские корабли находятся в полной боевой готовности. Разведчик попал под плотный зенитный огонь. Ему пришлось держаться на высоте 10000 футов, где он и проболтался целых 3 часа. Самолет сообщил: «Не заметил никакого движения. Корабли укрыты густой полосой тумана». Гибралтар передал это Сомервиллу, а затем в 9.05 пришла следующая радиограмма: «Корабли в гавани, не могу опознать, густая дымка, никакого движения».

После этого в 11.10 был отправлен следующий сигнал, в котором говорилось только: «Ничего не вижу. Возвращаюсь на базу».

Все это ничем не могло помочь Сомервиллу и ничуть не улучшило его настроение. Как позднее писал адмирал: «Я постоянно просил командующего морскими силами Северной Атлантики требовать более подробных и точных донесений с указанием классов и количества кораблей в гавани».

В 10.01 Сомервилл известил Адмиралтейство о положении с топливом на эсминцах, отметив, что будет вынужден отпустить 2 эсминца в 20.30. Это еще больше сокращало шансы заметить французские корабли, если они выйдут в море сегодня ночью. Сомервилл предложил организовать патруль возле самого Дакара, но Адмиралтейство уже само занялось этим. Во второй половине дня из Гибралтара вылетел «Лондон» К-5908. Хотя пилот имел приказ провести детальную разведку, выполнить его было крайне непросто. Прежде всего, гавань была затянута туманом, хотя позднее он несколько поредел. Но это лишь повысило шансы зенитчиков Виши, которые пытались отвести душу на неуклюжем тихоходном гидросамолете. Летчик должен был сунуть голову в пасть льва, так как французы давно предупредили, что будут сбивать любой самолет, вторгшийся в их воздушное пространство. Однако они проявили сдержанность, сначала пытаясь давать предупредительные выстрелы. Некоторое время спустя их терпение кончилось, они начали стрелять всерьез. По крайней мере, К-5908 сумел хорошо рассмотреть гавань. Сначала пилот сообщил, что вообще не видит в порту крейсеров. Зато он заметил 2 истребителя, которые поднимались с аэродрома, чтобы перехватить его, поэтому летающая лодка, не теряя времени, пустилась наутек. Около 16.00 она совершила вторую попытку и заметила эсминец, входящий в гавань Касабланки. Летчики сфотографировали его, пройдя сквозь огневую завесу. Снова в воздух были подняты истребители, и К-5908 не оставалось ничего иного, как возвращаться домой.

Эти рапорты тут же были отправлены из Гибралтара на «Ринаун», как отметил Сомервилл:

Единственное, что занимало Сомервилла во время патрулирования, это заявления Би-Би-Си, которые он считал просто идиотскими, так как знал, что в них нет ни капли правды. Он написал жене об этом: «Сегодняшний выпуск Би-Би-Си сообщает, будто правительство никогда не имело намерения помешать французским крейсерам проследовать на юг в Дакар, что является форменной чушью».

Его удивление разделяли французы в Касабланке. Адмирал д'Аркур и его начальник штаба капитан 1 ранга Косте слушали ту же передачу. «Косте и я слышали дикую историю о том, что крейсера Бурраге пошли на помощь де Голлю. Союзники позволили им пройти!»

Позднее он вспоминал: «Британская пресса пытается породить иллюзию, что 4-я эскадра крейсеров и 10-й дивизион эсминцев прошли в Атлантику с помощью англичан!»

Адмиралы обеих сторон имели то преимущество, что знали суть происшедшего в деталях, но простые люди обо всем этом не подозревали. Они были обмануты, даже члены британского парламента. Один из них позднее стал противником адмирала Норта в палате общин. Мы говорим о Ричарде Стоксе, депутате лейбористкой партии от Ипсвича. Его с самого начала понесло не в ту степь, потому что он начал требовать парламентского расследования, опираясь только на прочитанные газеты. Стоке завил, что все удивляются, почему этим кораблям было позволено пройти через Гибралтарский пролив. И не является ли это свидетельством существования тайного заговора с целью сдать корабли, когда они достигнут западного побережья Африки. Где он вычитал весь этот бред, сказать трудно. Достаточно сказать, что ни в одной британской газете не удалось найти ничего похожего. До прорыва Соединения Y нигде даже не упоминалось о нем. Несомненно, это были какие-то особые парламентские сплетни.

У адмирала д'Аркура в Касабланке было гораздо больше оснований торжествовать, чем у адмирала Сомервилла, возвращающегося после бесплодной вылазки. Эсминец, который самолет-разведчик видел входящим в гавань вечером 13 сентября, был одним из кораблей Стиля, благополучно завершившим путешествие, хотя они были вынуждены разделиться из-за различных запасов топлива. Каждый вернулся в гавань самостоятельно и доложил д'Аркуру обо всех ночных событиях и причинах возвращения. Впрочем, в деталях это знал один Стиль. «Ле Малин» прибыл первым в 13.55 GMT. Через 15 минут появился «Л'Одасье». Капитан 1 ранга Депрэ сообщил, что их отправили обратно, вероятно для того, чтобы крейсера могли следовать далее полным ходом. Он также сказал Д'Аркуру, что видел эсминец и большой корабль, вероятно «Худ». Капитан 1 ранга Стиль прибыл в 15.45 на «Фантаске». Он изложил д'Аркуру все более подробно. Командир эсминцев заявил, что ему приказали провести отвлекающий маневр на западе, а также сообщил, что видел 3 эсминца и «Ринаун», которые прошли вплотную к нему.

Тем временем французские крейсера без помех следовали на юг. Все складывалось удачно для французов. Однако для англичан 13 сентября стало более чем неприятным днем, полным путаницы и разочарований. В Мадриде Хиллгарта еще раз посетил Делайе, который сказал, что пунктом назначения французских кораблей является Дакар или какой-то другой порт во французских колониях. Эта новость подтолкнула Адмиралтейство посоветовать Сомервиллу начать патрулировать южнее Касабланки. Это было сделано потому, что все еще верили, на основании сообщений самолетов Норта, будто рано утром 13 сентября французские корабли пока стоят в гавани. Адмиралтейство полагало, что еще можно остановить французов. Было высказано предположение, что корабли Бурраге должны высадить войска, чтобы взять под контроль положение в Дуале.

Хекстолл-Смит совершенно прав, когда говорит, что большинство сигналов с информацией о французской эскадре, циркулировавших между Сомервиллом, Нортом и Адмиралтейством, было также передано адмиралу Джону Каннингхэму, командиру Соединения М.

Это не совсем точно и не совсем честно по отношению к Адмиралтейству. Радиограмма Сомервиллу в 16.43 действительно констатировала, что на основании донесения самолета-разведчика, крейсеров в Касабланке нет. Однако в 17.30 тот же самый самолет передал, что видит один крейсер в Касабланке. Как мы знаем, это была ошибка, но это сообщение вполне могло быть и правдой. Адмиралтейство, Норт, Сомервилл и Каннингхэм не могли знать это наверняка. Но это было единственное достоверное сообщение. Все остальные помещали Соединение Y в 1000 миль от его действительного места нахождения. Вероятно поэтому в 19.47 Адмиралтейство отправило Сомервиллу очередную радиограмму, приказав идти к Дакару со скоростью 18 узлов, имея при себе эсминцы.

Из-за острой нехватки топлива «Велокс» и «Видетт» уже не могли этой ночью занять те же места в линии дозора, что и предыдущей. Их должны были заменить «Хотспур», «Энкаунтер» и «Уишарт», а они в 20.00 были отправлены в Гибралтар. «Ринаун» оставил при себе «Гриффин» в составе охранения, и 5 кораблей в очередной раз повернули на юг.

В Лондоне вечером прошло очередное совещание Комитета начальников штабов. На основании не слишком уверенных сообщений самолетов и донесения «Ринауна» о ночных встречах был сделан вывод, что французская эскадра, вероятно, уже покинула Касабланку и направляется в Дакар. Было принято решение использовать все подходящие корабли Соединения М, чтобы постараться перехватить французов до того, как они прибудут в порт. Совершенно ясно, что Соединение Н уже ничего не могло сделать. Однако оно могло оказаться полезным в Гибралтаре или около Касабланки, чтобы помешать новой попытке перебросить подкрепления в Дакар. Поэтому Сомервиллу был отправлен новый приказ.

Однако это не означало, что воздушное наблюдение за Касабланкой будет ослаблено. Были подготовлены планы провести разведку уже на следующее утро, чтобы получить точную информацию, какие все-таки корабли находятся в порту. До сих пор переход Соединения Y не сопровождался никакими потерями, в основном благодаря сдержанности, проявленной французами. Но теперь ситуация повернулась иначе.

Утром 14 сентября 202-я эскадрилья отправила самолет-разведчик особенно рано. Летающая лодка «Лондон» К-5958 вылетела из Гибралтара в 4.30, чтобы застигнуть врасплох французскую систему ПВО. Самолет сумел сфотографировать порт, но, когда он в 11.30 вернулся, выяснилось, что снимки опять получились нечеткими. В 13.00 «Лондон» К-9682 взлетел, чтобы совершить новую попытку. Его пилотировал капитан авиации Брюс МакКал-лум, вторым пилотом был старший лейтенант авиации Эдвин Минчинтон, вместе с ними были еще 3 человека. Они имели приказ пролететь над Касабланкой и сфотографировать район Тарифы. Больше о К-5958 ничего не было слышно, пока в 15.32 в Гибралтаре не приняли сигнал SOS, а затем передача резко оборвалась. Эсминец «Хотспур», сопровождавший «Ринаун», сообщил, что тоже слышал SOS от самолета. В нем не были указаны координаты, и этот сигнал не был принят больше ни одним кораблем, но Сомервилл все-таки передал информацию Норту.

Это был К-5958, и его судьба стала известна из французских документов. В 15.30 летающая лодка «Лондон» была перехвачена на высоте 6000 футов примерно в 2 милях от берега 2 истребителями Кертисс «Хок» из эскадрильи 2/5, базирующейся в Касабланке. Они взлетели в 15.16, когда «Лондон» был впервые замечен французами, и получили приказ перехватить самолет, уточнить его задание и выпроводить за пределы французского воздушного пространства. Головной истребитель пилотировал капитан Убер Монрайс. Оба истребителя быстро сблизились с английской летающей лодкой, которую сразу опознали как самолет типа «Лондон». Они сблизились с разведчиком, и тот открыл огонь, хотя не сумел причинить серьезных повреждений. Впрочем, когда Монрайс приземлился, были найдены пробоины в пропеллере и запасном топливном баке, по счастью пустом.

Оба французских истребителя летели с пулеметами, поставленными на предохранитель. Однако, попав под огонь, Монрайс привел пулеметы в готовность. Тем временем пилот «Лондона» бросил свою машину в пике, пытаясь скрыться. Это была напрасная попытка, так как юркий истребитель быстро нагнал его и открыл огонь, добившись по крайней мере 20 попаданий в 5 заходах. «Лондон» был просто изрешечен и тут же плюхнулся в море, взорвавшись, как только коснулся воды. Обломки быстро затонули всего в нескольких милях от мыса Эль-Ханк.

Подводная лодка «Амазоне» возвращалась из похода в надводном положении и видела все происходящее. Лодка быстро подошла к месту падения самолета и подобрала двух плававших там летчиков. Потом французы вытащили третьего, который страдал от судорог. Это были члены экипажа Симпсон, Харди и Грэхем. Симпсон был ранен пулеметной пулей, но остальные двое были целы. Не удалось найти никаких следов обоих пилотов, которые, судя по всему, утонули в разбитом самолете.

Во время допроса на борту подводной лодки оба здоровых летчика показали, что имели приказ открывать огонь, но Симпсон это категорически отрицал. В ходе организованного расследования действия капитана Монрайса были признаны совершенно правильными. Д'Аркур отправил сообщение в Гибралтар Норту с извещением о том, что «Лондон» сбит как нарушивший французское воздушное пространство. Он сообщил имена спасенных летчиков. Но произошло все это только 15 сентября.

Тем временем в Гибралтаре начали готовиться к самому худшему. В 17.22 на поиски пропавшего самолета вылетел «Лондон» К-5261, но ничего не нашел. Поиск возобновился на следующее утро, когда в 6.30 вылетел К-5909, а в 13.15 — L-7043. Последний самолет пилотировал лейтенант авиации Фаррер. Его едва не постигла та же судьба, так как он был перехвачен 3 истребителями (как позднее сообщили, 2 «Морана» и 1 «Кертисс»). Эти истребители производили ложные атаки, но огня не открывали, и летающая лодка ушла на максимальной скорости. После возращения летчики узнали о судьбе экипажа пропавшего самолета.

Соединение Н также попыталось помочь. 14 сентября в 18.3 °Cомервилл отправил эсминец «Энкаунтер» помогать в поисках. Эсминец направился в указанный район, но, получив сообщение адмирала Норта с рассказом о судьбе пропавшего «Лондона», последовал за «Ринау-ном» в Гибралтар. «Ринаун», «Хотспур», «Гриффин» и «Уишарт» вернулись на Скалу 14 сентября в 20.14, а «Энкаунтер» прибыл на следующее утро. Так завершился бесплодный поход.

Канадец МакКаллум был «симпатичным блондином». Он был прекрасным пилотом летающей лодки и командиром.

Однако, как и многие канадцы, он был склонен к неповиновению. Я подозреваю, что он погиб потому, что перешагнул границы допустимого. Он был женат, и его жена находилась на Мальте. Минчинтон был «высоким, спокойным молодым офицером. Хороший пилот и очень хороший товарищ. Я несколько раз летал вместе с ним», — вспоминал полковник Хорнер.

Сомервилл испытывал понятное возмущение по поводу всего этого.

А что Бурраге? Всю ночь и все утро 14 сентября он мчался дальше без всяких происшествий. Каннингхэм и де Голль остановили свои корабли посреди океана, чтобы обсудить, что им делать дальше, дав ему дополнительную фору. К полудню 3 легких крейсера бросили якоря в Дакаре. И лишь тогда «Скуа» с «Арк Ройяла» увидели эти корабли, впервые с того момента, как они прошли Гибралтарский пролив 3 дня назад. Они были украшены флагами расцвечивания, как на какой-нибудь довоенной регате, что было вполне естественно для французов, проделавших столь рискованное путешествие.

Что же в это время делали супер-эсминцы? Они заправились в Касабланке, приняли на борт грузы и личный состав, оставленные в порту накануне. 16 сентября они снова вышли в Дакар. Теперь французы обнаружили, что море пусто. 19 сентября они присоединились к своему адмиралу в гавани Дакара. Но эти переходы на большой скорости аукнулись одному из них. На «Фантаске» произошла серьезная поломка конденсаторов, и его пришлось немедленно поставить на ремонт. Из-за этого он не смог участвовать в боях в первый день операции «Менейс», когда война перешла в горячую фазу. Крейсер «Глуар» тоже надорвал свои машины. Это вскрылось позднее, когда 3 легких крейсера отправились завершать свой поход в Либре-вилль. Поломка на «Глуаре» произошла в критический момент, когда за ним гнался британский крейсер. После этого «Глуар» ушел из Дакара и из нашей истории.

Опасения, что к этим кораблям могут присоединиться другие, вышедшие из Тулона, были вполне реальными. В Гибралтаре адмиралы Порт и Сомервилл 15 сентября провели совещание, чтобы обсудить, что делать, если такая попытка будет предпринята. Они весьма мрачно оценивали свои перспективы, о чем и сообщили в 16.45 того же дня в Лондон. Адмиралы констатировали, что предупреждение будет получено слишком поздно, и они просто не успеют подготовиться перехватить французов, прежде чем те подойдут к проливу. А если французские корабли направятся на юг из Касабланки, как это проконтролировать, если нужно избегать инцидентов и не подходить к берегу ближе чем на 20 миль? К тому же французские подводные лодки делают тесную блокаду порта вообще немыслимой. Они потребовали от Адмиралтейства четких указаний.

На следующее утро пришел ответ.

Вечером того же дня в 20.54 Порт и Сомервилл получили достоверную информацию о Соединении Y. Эти 3 легких крейсера были обнаружены в Дакаре.

Во время бесплодного похода Сомервилла адмирал Норт в Гибралтаре мало что мог сделать. Ему оставалось только наладить воздушную разведку. Проходили какие-то местные операции, да и гавань была практически пустой. Подводные лодки «Триад» и «Труант» ночью 11/12 сентября были отправлены в поход, чтобы участвовать в секретной операции MAS-2. В тот же день единственный оставшийся эсминец «Рестер» ушел, чтобы встретить в Бискайском заливе 2 другие подводные лодки, переданные в подчинение Норта. 14 сентября «Тритон» и «Тетрарх» прибыли вместе с ним в Гибралтар. 16 сентября французы попытались провести еще один пробный конвой через пролив. Эсминец «Фрондер» сопровождал идущий на восток траулер «Алина». Завершив свою миссию, эсминец повернул обратно на запад и снова прошел через пролив. Опять французам никто не помешал.

В тот же день 16 сентября Комитет начальников штабов в полдень собрался на совещание, чтобы обсудить последние события. Черчилль на этом совещании принялся бушевать. Он вообразил, что Соединение Y было отправлено, чтобы сорвать операцию «Менейс», и никто не мог его в этом разубедить. Не сумев добиться крови Бевана, он жаждал снять скальп с кого угодно, лишь бы отвести душу. Сначала вспомнил своих польских союзников:

Черчилль был убежден, что прибытие этой эскадры настолько укрепило оборону Дакара, что следует отменить «Менейс». Комитет начальников штабов с этим согласился, хотя генерал де Голль категорически возражал. Вместо этого выделенные силы следовало использовать для консолидации позиций в Экваториальной Африке, начиная с Дуалы.

Однако командиры на местах не разделяли это мнение. Они утверждали, что прибытие Соединения Y мало что изменило, и настаивали, что силы Свободной Франции встретят в самом худшем случае только символическое сопротивление. Здесь они проявили слишком большой оптимизм. Может быть, корабли Соединения Y и не слишком усилили оборону Дакара в военном плане, все равно гарнизон намеревался сражаться до конца, зато моральное воздействие эскадры оказалось колоссальным. Хотя Черчилль и заблуждался, приписывая Соединению Y гораздо большее влияние, чем оно оказало, в оценке общей ситуации он был абсолютно прав. До сих пор британские командиры на местах на самых различных театрах демонстрировали откровенное нежелание участвовать в наступательных операциях, зато командный состав операции «Менейс» буквально пылал энтузиазмом и был совершенно уверен в победе. Поэтому Черчилль решил с ними согласиться. Однако вскоре выяснилось, что эти люди сильно заблуждались, и Черчиллю пришлось принять на себя значительную долю вины за провал операции.

Заметим, что французы до сих пор не подозревали, что готовится высадка в Дакаре. 19 сентября они отправились дальше на юг в Либревилль. Впрочем, из приказов, отданных Соединению Y и перехваченных англичанами, стало понятно, что теперь французы будут более бдительно следить за любыми передвижениями союзников возле своих владений и будут держаться наготове. Перехват кораблей Бурраге и последующий перехват крейсера «Примоге», его подчинение угрозам вместо попытки принять бой переполнили чашу терпения Дарлана. Он взорвался. Умный и тактичный адмирал Бурраге, который так умело вывел свою эскадру из сложной ситуации, проявив незаурядный дипломатический талант, 20 сентября был отстранен от командования. Командир 3-й эскадры вице-адмирал Эмиль Лакруа спешно отправился на самолете из Тулона в Дакар, чтобы сменить его. Эта замена была совершенно неоправданной и несправедливой. Ни один командир не мог исполнить приказы более точно, чем это сделал Бурраге, хотя они были очень сложными. Однако Бурраге принял свою отставку спокойно и с достоинством, не выказав никакого неудовольствия. (Позднее он получил прощение своего главнокомандующего и был переведен на штабную работу.)

Гнев Дарлана не утих после смещения несчастного командира 4-й эскадры крейсеров. Было приказано вернуться к старой жесткой линии отношений с англичанами, принятой после Мерс-эль-Кебира, которая в последнее время заметно смягчилась. Как мы видели, во время перехода Соединения Y из Тулона в Касабланку и далее в Дакар в приказах неоднократно подчеркивалось, что французские командиры должны всемерно избегать применения силы и не вступать в конфронтацию с Королевским Флотом. Но теперь, после прибытия в Дакар, но еще до того, как заговорили пушки, прибыло совершенно противоположное указание.

Следует отметить, что эти новые жесткие приказы вступили в силу только после инцидентов 19/20 сентября. Они еще не были отданы, когда Соединение Y проходило через Гибралтарский пролив.

Итак, после прорыва Соединения Удва офицера потеряли свои посты — Бурраге и Беван. А что случилось с адмиралом Нортом? Казалось бы, что для него все обошлось, но хоть с некоторой задержкой, гроза обрушилась на него тоже. Почему так случилось? Объясняет адмирал Паунд:

Почему он оказался виноват? Просто потому, что не принял мер предосторожности, чтобы помешать французским кораблям прорваться в порты Бискайского залива, что Адмиралтейство считало его главной обязанностью. Как уже отмечалось, его отношение к французам уже вызвало подозрения. Но этот инцидент стал последней соломинкой даже для адмирала Паунда. Требовалось время, чтобы выслушать объяснения Норта, однако в сентябре 1940 года времени не было ни у кого. Паунда и его штаб занимали более важные и неотложные проблемы, чем последний прокол адмирала Норта. В меморандуме Адмиралтейства были указаны приоритеты: «Царящая в Лондоне обстановка явно повлияла на поспешность, с которой было принято решение. Битва за Британию была в самом разгаре. Проводились ежедневные совещания на самом высоком уровне по отражению вторжения. Морской штаб был занят операцией «Менейс» и текущими операциями на Средиземном море. Следует упомянуть переговоры по обмену американских эсминцев на базы, не говоря уже о ежедневных военных событиях. И все это было срочно и неотложно».

Это был самый сложный для Англии период войны. И все-таки кое-кто до сих пор утверждает, что Адмиралтейство должно было отложить все это в сторону и заняться судьбой адмирала Норта. Разумеется, это полная чушь. Адмиралтейство не могло заниматься Нортом, попросив Гитлера и Муссолини подождать со всеми своими подводными лодками и бомбардировщиками. Поэтому все ограничилось перепиской между Паундом и Нортом перед операцией «Менейс», причем Паунд написал всего одно письмо в ответ на обращение Норта. Оно было датировано 22 сентября и почти целиком состояло из стандартных вежливых ответов на различные вопросы, которые Норт поднимал в своей записке. И снова можно лишь пожалеть о том, когда именно оно было послано, потому что дало пищу спекуляциям послевоенных историков. Вот это письмо:

Отправив это письмо в Гибралтар и официально приказав принять меры в случае французских воздушных налетов, Паунд переключил свое внимание на более важные проблемы, не последней из которых являлось проведение операции «Менейс». Она началась 23 сентября, но дела с самого начала пошли наперекосяк. Свободных французов встретили не распростертыми объятиями, а снарядами. Демонстрация силы, которую провело Соединение М, мало что дала. Берег был закрыт туманом и дымкой, которые мешали линкорам стрелять. После нескольких невнятных перестрелок в течение 2 дней все рухнуло. Британский линкор «Резолюшн» был тяжело поврежден торпедой вишистской подводной лодки и вышел из строя на целый год. Линкор «Барэм», крейсера «Аустралиа» и «Дели», эсминцы «Форсайт» и «Инглфилд» были легко повреждены снарядами и осколками, но вскоре вернулись в строй. Французский флот потерял потопленными подводные лодки «Аякс» и «Персей». Один из кораблей Соединения Y, лидер «Л'Одасье» был тяжело поврежден и выбросился на берег после перестрелки с «Аустралией» на малой дистанции. Для него было бы лучше остаться в Тулоне, так как ремонт затянулся на целый год, после чего в 1942 году он снова был тяжело поврежден американцами. Линкор «Ришелье» и 3 торговых судна получили легкие повреждения. После этого союзники позорно отступили, превратившись в посмешище для всего мира.

Однако провал этой операции имел совершенно неожиданный результат. Было решено форсированно определить судьбу Экваториальной Африки, и это принесло успех. Де Голль поднял Лотарингский крест над большим куском африканской территории, придав вес своему движению и заполучив почву под ногами. В этом плане поход Соединения Y завершился неудачей. Несмотря на все угрозы, войска Оси так и не вторглись в Марокко. Сопротивление войск Виши в Дакаре убедило Германию и Италию в том, что французы могут защитить свою территорию. Поэтому они решили ловить рыбку поближе к дому, не распыляя свои силы. Однако они отказались позволить Виши переброску дополнительных кораблей из Тулона, когда Дарлан 22 сентября обратился к генералу Штюльпнагелю с просьбой разрешить отправку линейного крейсера «Страсбург», 2 тяжелых и 1 легкого крейсеров и 2 дивизионов лидеров. Поэтому Норту и Сомервиллу не пришлось столкнуться с угрозой форсирования пролива гораздо более сильной эскадрой, хотя Сомервилла на «Ринауне» все-таки отправили патрулировать перед Касабланкой в период с 16 по 20 сентября.

Когда операция «Менейс» была прекращена и напряжение немного спало, Адмиралтейство нашло время заняться делом адмирала Норта. 27 сентября командующий морскими силами Северной Атлантики получил следующий запрос из Адмиралтейства:

Начались долгие мучения сэра Дадли Норта. Выслушав его объяснения по данному предмету, 15 октября Адмиралтейство сообщило, что Их Лордства больше «не могут сохранять полное доверие офицеру, который не сумел принять разумные меры предосторожности, не ожидая инструкций Адмиралтейства. Поэтому они решили заменить вас на занимаемой должности при первом удобном случае».

Адмирал Норт с возмущением принялся объяснять свою позицию, написал несколько пространных писем и даже добился встречи с адмиралом Паундом. Напрасно. 31 декабря 1940 года он спустил свой флаг и отправился в Англию.

Глава 14. Квадратура круга

Хотя Норт во время войны помалкивал, потом он неоднократно пытался добиться официальных слушаний, но удалось ему это только в 1954 году. В нем снова вспыхнули надежды, когда его делом занялся один из самых выдающихся британских моряков XX века адмирал флота лорд Четфилд. Он тоже полагал, что палата лордов могла бы лучше обойтись с Нортом, но после консультаций с Эндрю Каннингхэмом решил поступить иначе. Вместо этого был выработан новый, совершенно беспрецедентный план. Каннингхэм уже высказал свои взгляды адмиралу сэру Брюсу Фрезеру, единственному оставшемуся в живых члену Совета Адмиралтейства образца 1940 года. Оба согласились, что теория «козла отпущения» не выдерживает критики, хотя Каннингхэм отмечал: «Вероятно, вы знаете лучше меня, что иногда ДП действовал немного поспешно, отыскивая виноватых. Может быть, его подталкивал к этому Уинстон».

На это Фрезер ответил: «Возмущение Первого Морского Лорда вызвало то, что Норт ожидал инструкций, не шевельнув пальцем, тогда как он должен был сам отдавать приказы». Он добавил, что Паунд тогда сказал ему: «Как я могу продолжать доверять адмиралу, который ничего не делает, потому что ждет инструкций сверху?»

Если бы дело адмирала Норта разбиралось в палате лордов, можно было опасаться, что Фрезер и Александер выступят против него. Кроме того, подобные дебаты по «делам давно минувших дней» могли причинить серьезный вред репутации Королевского Флота. Поэтому было решено отправить депутацию в Адмиралтейство, чтобы изложить свои взгляды. Но это была не обычная делегация. В нее вошли пятеро выдающихся морских офицеров, имевших самые высокие звания в Королевском Флоте. Все они были адмиралами флота, причем трое в разное время занимали пост Первого Морского Лорда. Возглавлял делегацию Четфилд. В нее также входили лорд Корк энд Оррери (возглавлял следственную комиссию по делу Сомервилла в 1940 году), лорд Каннингхэм оф Хиндхо-уп (главнокомандующий Средиземноморским флотом в 1940 году), сэр Джон Каннингхэм (командир Соединения М во время операции в Дакаре) и сэр Элджернон Уиллис (бывший главнокомандующий Средиземноморским флотом).

Они добились приема у Первого Лорда Адмиралтейства Дж. П. Л. Томаса и передали ему меморандум с изложением своих целей. Копию документа они отправили Норту.

За этим последовало обсуждение 15 августа в палате лордов и встреча премьер-министра Макмиллана с адмиралами. Затем была проведена встреча между Первым Лордом Адмиралтейства Селкирком, Первым Морским Лордом Маунтбеттеном, адмиралами флота лордом Корк энд Оррери, Эндрю Каннингхэмом, Джоном Каннингхэмом и Уиллисом. Четфилд заболел и не смог присутствовать лично, однако прислал подробное письмо, в котором излагал свое мнение относительно дела Норта. Премьер-министр Макмиллан сначала прочитал этот документ, который был настолько полным, что его приняли за основу будущего обсуждения.

Главными аргументами Четфилда были следующие:

1. Адмиралтейство могло сместить адмирала Норта с его поста командующего морскими силами Северной Атлантики в любое время, когда Их Лордства этого пожелают, вне зависимости от эпизода с Соединением Y. Это их неоспоримое право.

2. Однако, используя это право, Адмиралтейство не должно выдвигать конкретные и достаточно серьезные обвинения против адмирала. Сделав это, они сами подставляются, потому что любой британский моряк (адмирал или матрос) имеет историческое право защищаться от подобных обвинений.

3. Четфилд полагает, что доля вины Адмиралтейства в этом инциденте составляет три четверти. Зная это, Первый Морской Лорд должен был приложить вдвое или втрое больше усилий, чтобы удостовериться, что в отношении Норта не допущено несправедливости. Адмиралтейство должно было взять на себя свою долю вины, а не пытаться свалить все на Норта.

4. Как признал в 1940 году тогдашний секретарь Адмиралтейства, они слишком поспешили сместить Норта.

Поэтому было бы разумнее сказать, что в такой-то срок его сменит другой адмирал, а самого Норта перевести на менее ответственную должность, не выдвигая обвинений вообще.

5. Он делает вывод, что попытки Норта добиться отмщения основаны не на том, что в 1940 году его отстранили от командования, а несогласием с формулировкой обвинения и вообще самим фактом предъявления обвинений. По мнению Четфилда, он имеет на это полное право.

Затем премьер-министр заявил, что видит ряд проблем при попытках исправить допущенные ошибки, потому что на дворе уже 1957 год. Главные участники событий, находившиеся тогда в Адмиралтействе, уже мертвы, как и адмирал Сомервилл. Комиссии придется опираться на смутные воспоминания второстепенных персонажей событий 17-летней давности. Более важным является то, что подобное обсуждение может подорвать моральный дух Королевского Флота сегодня. Он и так уже упал достаточно сильно в связи с падением роли флота в современной войне и значительным сокращением его численности.

Макмиллан был совершенно убежден, что военный, находящийся на линии фронта, должен пользоваться абсолютным доверием вышестоящего командования, которое не станет подвергать сомнению принятые им решения. Попытки реанимировать события 1940 года противоречат такой тенденции. Более того, если согласиться с предложением, новая комиссия все равно не представит никаких фактов, которые не были бы известны много лет назад.

Поэтому Макмиллан подготовил черновик заявления, с которым он собирался выступить в палате общин 23 июня. Он полагал, что это поможет быстро погасить разгорающиеся страсти к обоюдному удовлетворению сторон. Вкратце он предложил заявить, что Норта нельзя обвинять в каких-то конкретных ошибках, но Совет Адмиралтейства был совершенно прав, отстраняя его от должности.

Когда у адмиралов спросили их мнение, трое из четырех согласились, что это может успокоить Норта. Только Корк энд Оррери был не согласен. Он считал, что заявление никак не искупает вину Адмиралтейства. Он хотел, чтобы в заявлении было четко сформулировано обвинение в «бесчестном» поведении. Макмиллан с этим не согласился.

После недолгих споров было найдено компромиссное решение. Макмиллан добавил строчку, в которой говорилось, что намерения Адмиралтейства были сформулированы не столь четко, как требовалось. Поэтому они оставляли адмиралу Норту простор для различных толкований, в том числе ошибочных. В свою очередь, адмиралы флота дали премьер-министру свое согласие на публикацию такого заявления. Кроме того, они пообещали убедить адмирала Норта, что заявление полностью восстанавливает его честь в глазах общественности, как он того и желал.

На вопрос о конкретной вине Черчилля Макмиллан получил неожиданный ответ. Весь флот считал его виноватым. Он решил проблему, искусно играя словами, причем сумел ни разу не упомянуть имени лидера нации в трудные военные годы. Накануне выступления в парламенте он написал Александеру:

Учитывая сложность проблемы и огромное количество материала, который требовалось просмотреть в сжатые сроки, речь премьер-министра действительно можно считать образцом политической эквилибристики.

Это заявление премьер-министра было встречено со смешанными чувствами. Моряки Королевского Флота решили, что справедливость восстановлена. Адмиралы флота позднее написали Норту, что его «офицерская честь полностью очищена». Хотя лорд Четфилд имел собственное мнение относительно степени вины Адмиралтейства, он тоже с этим согласился. В письме в газету «Тайм» он писал:

Пресса тоже в целом была довольна, хотя кое-какие сомнения в отношении Черчилля оставались.

Лорд Корк энд Оррери, у которого еще оставались какие-то сомнения, написал Норту: «Я надеюсь, что заявление премьер-министра доставило вам удовлетворение, так же, как вашим многочисленным сослуживцам и друзьям».

Эндрю Каннингхэм высказался в подобном же роде: «Я думаю, его заявление было превосходным, совершенно честным, прекрасно сбалансированным. Я надеюсь, вам доставило удовольствие все, что он сказал». Он также написал Стефену Роскиллу: «Нет сомнений в том, что очищение репутации Дадли Норта является вашим долгом как историка». Но при этом он все-таки добавил: «Я до сих пор считаю, что ДП был не совсем прав».

Другие однако не думали, что Макмиллан завершил дело удовлетворительно. Вполне понятно, что «Дейли Миррор» вопила громче всех. Газета бушевала: «Миррор» не удовлетворена. Здесь нечему радоваться».

Другие высказывали свое неодобрение более сдержанно. «Дейли Мейл» задала вопрос: «Если Норт не обладал необходимыми качествами, зачем его вообще назначили в Гибралтар?» Но этот вопрос совершенно не учитывал принципиальную разницу в положении 1939 и 1940 годов.

Комментарии Черчилля до сих пор не стали достоянием публики, но вполне понятно, что Александер был совсем не рад слышать все это, хотя по совершенно иным причинам. Макмиллан предвидел это и написал ему, объясняя мотивы своих действий:

Александер ответил бескомпромиссно:

Он продолжал:

И в конце:

Это письмо было составлено в духе его выступления в палате лордов, которое Макмиллан упомянул в своем письме, сделанном 23 мая в ответ на аналогичное заявление лорда Селкирка премьер-министру. Александер считал, что решение в деле Норта, принятое в то время, было абсолютно правильным. Он добавил: «Я вижу, что в заявлении были сделаны маленькие уступки адмиралу Норту, чтобы успокоить его».

А что сам адмирал Норт? Что он думал об этих «маленьких уступках» и заявлении в целом? На него обрушился поток поздравлений от старых сослуживцев, друзей и доброжелателей. Большинство газет заявили, что его честь восстановлена, и он может чувствовать себя на вершине блаженства.

Сначала так оно и было, но это состояние длилось не слишком долго. Через несколько дней он завил журналистам, что этого недостаточно. Он разочарован, и требуется расследование, чтобы устранить допущенные несправедливости. Норт добавил, что премьер-министр сделал для него все, что мог, однако он остается неудовлетворенным. Но, судя по всему, он понимал, что в своем возрасте уже мало что может сделать, да и дождаться чего-либо тоже будет сложно.

Был это последний выпад в адрес Александера или Черчилля — не ясно. Однако смысл заявления был предельно простым. Для адмирала Норта справедливость все еще не была восстановлена. Позднее он написал своему старому другу Маунтбеттену, что пока не решил, что делать дальше. На самом деле сделать уже нельзя было почти ничего. Дело адмирала Норта долго обсуждалось в прессе, в Адмиралтействе, на кораблях и в обеих палатах парламента. Родина парламентаризма только и занималась обсуждением «за» и «против» в деле одного-единственного человека, забросив все текущие дела. Следует гордиться, что такое возможно в нашей стране, однако, как заметил лорд Элинбанк, «это не может тянуться бесконечно». Впрочем, 26 июля в палате лордов состоялось повторное заседание.

Адмирал сэр Дадли Норт прожил еще 4 года, совершенно убежденный, что с ним обошлись несправедливо и сделали козлом отпущения за чужие грехи. Он никак не мог понять, почему это случилось именно с ним, ведь он всего себя отдал службе на флоте. Когда он умер, Королевский Флот еще раз вспомнил об адмирале. Он был похоронен в море с фрегата «Тизер» со всеми положенными почестями. Вероятно, Норт сумел бы оценить этот жест. Флот совершенно ясно показал, что продолжает уважать его, чтобы там ни говорили политиканы.

Если адмирал Норт умер с чувством несправедливости, то каков будет вердикт истории по его делу? Однажды он выразил мнение, что его похоронят с эпитафией: «Вот гадство!» В общем, он был прав. Наверняка историки, которые до сих пор занимались этим делом, тоже не испытывают полного удовлетворения. Давно скончались Норт, Черчилль, Александер и Паунд, но легенда о «принесенном в жертву адмирале» продолжает жить. Более того, она набирает силы, вместо того чтобы скончаться. Впрочем, профессор Мардер философски заметил: «С легендами именно так и происходит».

Если говорить о фактических сторонах этого дела, то я попытался получить удовлетворительные ответы на различные вопросы, которые могли возникнуть в то время и позднее.

Очень часто заявляют, что если бы адмирал Норт правильно понял намерения Адмиралтейства, то адмирал Сомервилл со своей эскадрой не сумел бы остановить французов и выяснить их намерения, как того хотел Черчилль. Это произошло бы прежде всего потому, что французы предпочли бы сражаться, а не отвечать на вопросы, а во-вторых потому, что «Ринаун» и его старые эсминцы физически не могли остановить новые и мощные французские корабли. Никто не может сказать, чем закончился бы этот морской бой, потому что на исход боя влияет слишком много неопределенных факторов. Но мы можем хотя бы обсудить кое-какие цифры и уже на этом основании начать строить предположения.

Какие шансы имело Соединение Н, если бы ему пришлось сражаться?

Описывая корабли, которые имел Сомервилл, обычно говорят о «старых» эсминцах и «древнем» линейном крейсере, неявно подразумевая, что это просто развалины. Действительно, многие из этих кораблей были старыми, в том числе «Ринаун», который вошел в состав флота в 1916 году сразу после Ютландской битвы. Но так ли беспомощны были все они?

Прежде всего следует напомнить, что «Ринаун» был совершенно перестроен перед самой войной. Он покинул верфь за день до начала войны. Поэтому его машины, орудия и оборудование были современными, даже более современными, чем у французских кораблей, с которыми ему, может быть, пришлось бы сражаться. Добавим, что команда «Ринауна» была отлично подготовлена и уже побывала в боях, что давало морякам реальные основания считать себя элитой. Во время Норвежской кампании всего несколько месяцев назад немецкие линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» бежали от него. Об этой стычке много не скажешь, потому что она происходила в ужасную погоду, поэтому немцы приняли британские эсминцы за крупные корабли. Вдобавок они имели инструкции избегать боя с британскими линкорами. Тем не менее, «Ринаун» получил больше, чем мог надеяться, и моральный дух команды был исключительно высок. В идеальных погодных условиях Гибралтарского пролива должны были сыграть роль его современные системы управления огнем и новая артиллерия. Главный калибр линейного крейсера — шесть 381-мм орудий — мог просто раздавить французские крейсера. С другой стороны, 3 британских крейсера одолели германский карманный линкор «Граф Шпее». Хотя битва могла кончиться совсем иначе, если бы немцы решили сражаться, а не удирать. Один из артиллеристов «Ринауна» попытался просуммировать все аргументы:

Что можно сказать о машинах «Ринауна»? В конце концов, самым главным достоинством французских кораблей все называют их высокую скорость. Никто не может высказаться по данному вопросу более авторитетно, чем капитан 1 ранга Э. У. Грей, который не только был старшим механиком «Ринауна», но по совместительству являлся флагманским механиком Соединения Н. Он служил на «Ринауне» в течение 2 лет после его перестройки и досконально знал его машины.

В бою у Спартивенто 2 месяца спустя «Ринаун» сумел развить 27,5 узлов. Но в сентябре, по мнению Грея, он мог дать 28 узлов.

Как можно характеризовать эсминцы, находившиеся в распоряжении Сомервилла? Да, следует признать, что половина из них была старыми, но еще 3 были вполне современными кораблями, построенными в период с 1934 по 1937 год, то есть они были более новыми, чем французские лидеры. Разумеется, «Велокс», «Видетт» и «Уишарт» были старыми, и в межвоенный период они не проходили вообще никаких модернизаций. В открытом бою им пришлось бы плохо, однако напомним, что они сохранили полный комплект торпедных аппаратов, превосходя в этом отношении более современные «Энкаунтер», «Гриффин» и «Хотспур». На этих кораблях кормовой аппарат был заменен 76-мм зениткой, чтобы дать хоть какую-то защиту от воздушных атак. А со старых эсминцев торпедные аппараты начали снимать позднее, когда они проходили переоборудование в эскортные корабли. Все британские эсминцы были вооружены легкими 120-мм и 102-мм орудиями с ручным заряжанием. 138-мм орудия французов были значительно дальнобойнее, однако английские орудия, скорее всего, имели более высокую скорострельность. 3 современных эсминца имели то же самое преимущество, что и «Ринаун». Их команды обладали боевым опытом. «Хотспур» пережил Первый бой у Нарвика, когда ему пришлось сражаться против значительно превосходящих сил немцев. В районе Гибралтара соотношение сил было гораздо более благоприятным, к тому же здесь имелось достаточно места для маневра. Сомервилл прекрасно знал, что его командиры эсминцев достаточно агрессивны. В боях против германских эсминцев, которые были ничуть не слабее французских лидеров, британские эсминцы отлично сумели постоять за себя.

В случае вмешательства французской авиации англичане оказались бы крайне уязвимы, как и писал Норт, так как у них вообще не было истребителей. Вспомогательная артиллерия «Ринауна» была прекрасно приспособлена для отражения атак горизонтальных бомбардировщиков и торпедоносцев, а французы не имели пикировщиков. Но британские эсминцы были почти беззащитны. Каждый командир по-своему оценивал эффективность 76-мм орудия, но большинство сходилось на том, что оно имело больше моральное, чем реальное значение.

Британским эсминцам явно не хватало дальности плавания, но французские страдали от этого же недостатка. Если говорить о скорости, то 35–36 узлов, показанные на испытаниях, не всегда удавалось развить в военное время, особенно в плохую погоду. Как отмечал механик «Хотспура»:

А французские корабли? Никто не станет спорить, что это были современные корабли, никто не отрицает их прекрасных характеристик, и ни в одном отчете о событиях 11 сентября не упоминаются какие-то поломки. Давайте начнем с легких крейсеров «Жорж Лейг», «Глуар» и «Монкальм». Это были именно легкие крейсера и ничего больше! Иногда говорят, что это были тяжелые крейсера. Кое-кто производит их в линейные. Но это простые, обычные легкие крейсера с водоизмещением 7760 тонн и вооружением из 9–152-мм орудий. Даже в своем классе они не представляют ничего исключительного, потому что последние крейсера Королевского Флота имели водоизмещение 10000 тонн и были вооружены 12–152-мм орудиями. Мы уже не говорим о японских и американских крейсерах, которые несли по 15 таких орудий.

Их максимальная скорость равнялась 32 узлам, то есть ненамного превышала скорость «Ринауна». Ее можно было достичь лишь ценой риска серьезной поломки, так как они слишком долго простояли без дела в Тулоне. Это доказывает судьба «Глуара». Разумеется, орудия «Ринауна» значительно превосходили их артиллерию по дальнобойности. Даже если бы французы пошли на сближение, броня «Ринауна», совершенно недостаточная в бою против линкора, вполне выдержала бы попадания легких снарядов. Зато французские крейсера в этом плане можно назвать просто жестянками, так как максимальная толщина пояса составляла всего 105 мм, а рубки — 40 мм. Снаряды «Ринауна» вспороли бы ее, как бумажную. Моральный дух экипажей, по утверждению д'Аркура, был высоким. Однако французские моряки не участвовали в серьезных боях, хотя кое-что делали во время Норвежской кампании. Однако потом они слишком долго проторчали в Тулоне. И все же не приходится сомневаться, что они пустили бы в ход все свои силы и умение, если бы у них не осталось иного выхода. Воспоминания о Мерс-эль-Кебире подстегивали бы их, так как английской эскадрой командовал тот самый адмирал, который стрелял в их товарищей.

О супер-эсминцах мы уже говорили. Они были вооружены более мощными орудиями, чем английские эсминцы, но менее скорострельными. Зенитное вооружение было лучше, чем на британских кораблях, но в данном случае это не имело значения. Особенно впечатляющей была скорость французских лидеров, но развить ее удавалось только во время короткого спурта. В любом случае, они сыграли бы значительную роль во время боя в проливе, хотя, если бы они уцелели, им пришлось бы идти в ближайший порт для дозаправки. Дойти до Касабланки им уже не удалось бы. Но решающим фактором могло оказаться торпедное вооружение французских кораблей. И крейсера, и эсминцы имели достаточное количество торпедных аппаратов. А «Ринаун» был плохо защищен от попаданий торпед, что подтверждает адмирал Уэйлвин:

В целом, если рассматривать возможный ход такого боя, он мог сложиться неблагоприятно для англичан, даже несмотря на поддержку береговых батарей, которые, перекрывали всю ширину пролива. Адмирал Уэйлвин говорит в заключение: «В результате боя «Ринаун» мог получить тяжелые повреждения или даже затонуть после торпедной атаки».

* * *

Имелись ли какие-то планы блокирования пролива?

Обязанностью Соединения Н и морских сил Северной Атлантики являлось помешать итальянскому флоту пройти через пролив. Мы уже видели, что сделать это было почти невозможно, даже если не говорить о вражеских подводных лодках, которые свободно проходили пролив в подводном положении. Еще несколько итальянских лодок форсировали пролив в октябре 1940 года, причем лишь одна или две были обнаружены, атакованы и потоплены патрулирующими в проливе эсминцами. Различная плотность слоев воды, температурные скачки, сильные течения в проливе помогали лодкам, так как асдик, главное средство их обнаружения, был в таких условиях почти бесполезен. Впрочем, изредка англичане все-таки добивались успеха. Необходимо подчеркнуть, что в этом не виноваты ни адмирал Норт, ни командиры эсминцев. Немного позднее много германских подводных лодок прошло в Средиземное море, хотя к этому времени в Гибралтаре находилось значительно больше кораблей ПЛО, чем имел Норт осенью 1940 года. А что можно сказать о перспективах прорыва надводных кораблей? Когда Соединение Н в полном составе находилось в гавани, любая такая попытка становилась настоящим самоубийством. Ни немцы, ни итальянцы не решились на это. Французы, как мы видели, думали точно так же, поэтому они стремились организовать мирный проход через пролив, обманув при этом англичан. Если бы их встретили в проливе огнем, крайне сомнительно, чтобы французы приняли бой, хотя они могли решить, что иного выбора уже не осталось.

Когда Соединение Н отсутствовало, оборона пролива становилась чисто символической. Орудия крепости перекрывали пролив, но военные корабли, идущие на скорости 30 узлов, находились бы под огнем совсем недолго. Похоже, никто не знал, существует ли реальный план использования немногих имеющихся у Норта кораблей в случае такой попытки, хотя при необходимости какие-то импровизированные меры были бы приняты.

Адмирал Карри утверждает, что командиры эсминцев ничего о таких планах не знали:

Зато капитан 1 ранга Лейман уверенно заявляет, что таких планов не было. «Никто не готовил план борьбы с вражескими кораблями, если те попытаются прорваться в Средиземное море или оттуда».

Капитан 1 ранга Де Винтон вспоминает:

Была ли необходимость «Ринауну» вообще выходить в море для перехвата французской эскадры?

Вопрос звучит довольно странно, но если вспомнить одну из теорий, выдвинутых в защиту Норта, то «Ринауну» вообще не следовало выходить из Гибралтара. Он мог простреливать весь пролив, стоя на якоре! В некотором смысле это действительно так, но вряд ли следовало превращать его в еще один форт. Единственным преимуществом в данном случае стало бы то, что линейный крейсер был застрахован от повреждений, но это явно не оправдывало такой меры. Перемена места стоянки не слишком улучшала положение, как объяснил капитан-лейтенант Стюарт:

Адмирал Уэйлвин также относится к этому достаточно скептически:

Капитан 1 ранга Де Винтон добавляет:

Столкновение на ограниченной акватории Гибралтарского пролива неминуемо превратилось бы в хаотичную свалку. В таких условиях маленькие британские эсминцы чувствовали бы себя более удобно, чем более крупные и неуклюжие французские корабли. Перед войной англичане подвергли сдержанной критике французские лидеры как носители торпедного оружия. В то время адмирал сэр Дадли Паунд был главнокомандующим Средиземноморским флотом. В своем рапорте он писал, что не уверен в том, что французские лидеры заслуживают тех похвал, которые им расточают. Он писал, что французский офицер, состоявший при его штабе, сообщил ему, что после «Могадоров» французы намерены прекратить постройку супер-эсминцев, потому что они слишком неуклюжи для участия в массированных торпедных атаках.

Один из вопросов, по которым историки хранят «странное молчание», является наличие у Норта в Гибралтаре двух современных подводных лодок. Можно ли было их использовать в ходе боя или для организации завесы, перекрывающей дорогу на север в Брест? Скорее всего, нет. Они были слишком тихоходны, чтобы успеть занять позиции к северо-западу от Гибралтара, хотя имелись еще 2 лодки, идущие в Гибралтар из Англии. Они вполне могли попытаться перехватить Соединение Y, если бы оно повернуло на север. Не слишком много пользы было бы от подводных лодок и в проливе. Капитан-лейтенант Уолмсли пишет: «Я не думаю, что 2 подводные лодки принесли бы пользу, если бы французская эскадра была обнаружена там, где это произошло в действительности. Они могли незаметно патрулировать в районе порта и сообщать обо всем замеченном».

Но в любом случае Норт не сделал даже попытки использовать эти подводные лодки, и они просто стояли на месте, когда французы проходили через пролив. До прихода Соединения Y в Касабланку вопрос об использовании лодок даже не возникал.

Все это Норт и Сомервилл намеревались сделать позднее, у Касабланки, хотя и там дело не пошло дальше намерений.

Являлось ли Соединение Y «превосходящими силами»?

Ответить на этот вопрос исключительно сложно, и ответ зависит от желания сражаться и многих других факторов. Все моряки Соединения Н, кроме занимавших самые высокие посты, были полностью в себе уверены. Как отмечал один из гардемаринов:

Но этот вопрос тесно связан со следующим, который выглядит более важным.

Намеревались ли французы сражаться?

Все их действия, как до форсирования пролива, так и после него, однозначно указывают на то, что французы намеревались всеми силами избегать боя, а не искать его. Да, мы помним, что, заметив британские эсминцы, французы объявили боевую тревогу, а капитан «Глуара» подготовил крейсер к бою. Но при этом французы делали все, чтобы этот бой не начался. Первые приказы адмирала Дарлана, которые действовали даже после того, как эскадра прибыла в Дакар, предписывали избегать столкновений. Капитан 1 ранга Юан пишет: «Как вы можете видеть, имелся приказ избегать любых провокаций и враждебных действий».

Видный французский историк Эрве Крас высказывается по этому поводу так:

Это заявление получает еще одно подтверждение, если здесь вообще нужны подтверждения. «Милан» не открыл ответный огонь даже после нескольких выстрелов по нему. Капитан Монрайс сбил летающую лодку «Лондон», но сделал это после серии грубейших провокаций. Тщательное расследование, проведенное французами, подтвердило это.

Капитан 2 ранга Косте, служивший в штабе адмирала Ребуффеля в Касабланке, подтверждает, что все испытали облегчение, когда выяснилось, что корабли прошли пролив без боя. «Весь день после выхода в море Соединения Y мы страшно нервничали и испытали облегчение, когда обошлось без боя».

Знал ли Сомервилл заранее о приближении Соединения Y?

Следует напомнить, что первую информацию о выходе французов Сомервилл, согласно его рапорту, получил из донесения «Хотспура», отправленного в 5.12. Он утверждает, что получил телеграмму из Мадрида только в 8.00. Но адмирал Норт заявил, что эта телеграмма попала на «Ринаун» гораздо раньше, хотя никогда не говорил, что лично отправил ее. Он сказал Стефену Роскиллу, что поддерживал постоянный контакт с Сомервиллом по телефону. В другой раз Норт заявил, что Сомервилл знал содержание телеграммы из Мадрида, если судить по его инструкциям эсминцам.

Судя по всему, журнал регистрации входящих звонков «Ринауна» не сохранился, поэтому ответить на вопрос совершенно точно не удастся. Однако капитан 1 ранга М. Дж. Эванс, который был дежурным офицером на «Ринауне» в ту ночь, утверждает, что отчетливо помнит все, связанное с этим делом.

Он подтвердил это капитану 1 ранга Ч. П. Ф. Брауну, который также писал: «Он помнит совершенно четко, что ни адмирал Сомервилл, ни вообще кто-то на «Ринауне» знал о выходе французов в море до получения радиограммы «Хотспура», когда было уже слишком поздно».

Но при этом все упускают из вида сообщение Гаскойна, которое два адмирала обсуждали.

Каковы были последствия радиограммы «Хотспура»?

Одной их самых больших загадок, связанных с прохождением шифрованных сигналов сквозь дебри Адмиралтейства, является судьба радиограмм, посланных «Хотспуром». Его первое сообщение было получено Первым Лордом Адмиралтейства поздно утром. Мы должны предположить, что дальше сигналы начали поступать быстрее. Капитан 1 ранга Лейман рассказывает:

Не слишком ли плотно Адмиралтейство контролировало Соединение Н?

Норт и его сторонники всегда подчеркивали, что Соединение Н является отдельной эскадрой. Многие говорят «независимое», но это не так. До сих пор Адмиралтейство непосредственно контролировало все его основные операции, поэтому адмирал Норт вполне справедливо ждал приказов и в данном случае. Действительно, до сих пор Уайт-холл плотно контролировал Соединение Н. Был ли это еще один пример чрезмерной централизации? Стефен Роскилл приводит примеры, когда во время Норвежской кампании Адмиралтейство начинало напрямую руководить военными действиями. Это происходило в основном из-за личных амбиций Черчилля и неоднократно создавало опасные ситуации, заставляя адмирала Форбса протестовать. С фактами, которые приводит Роскилл, спорить не приходится. Но во время инцидента с Соединением Y Черчилль был уже премьер-министром, а не Первым Лордом Адмиралтейства. Разумеется, он не прекратил своих попыток «порулить», но теперь делал это, оказывая давление на Александера и Паунда. С другой стороны, даже самые рьяные защитники Паунда признают, что он имел склонность замыкать все на себя.

В случае с Соединением Н вмешательство Адмиралтейства было более оправдано, чем в других эпизодах, потому что эта эскадра имела особый статус. Она использовалась для проведения особо важных операций в Средиземном море и Атлантике. Поэтому наладить координацию действий в обоих этих районах местное командование в Гибралтаре просто не могло.

Однако все это, по мнению адмирала Паунда, отнюдь не освобождало адмирала Норта от обязанностей, которые должен брать на себя адмирал. Лорд Фрезер заявил:

Норт всегда говорил, что Адмиралтейство постоянно отдавало приказы Соединению Н, поэтому он вполне мог ждать хоть каких-то инструкций. Но тогда Норт был обязан находиться в полной готовности исполнить любой приказ, особенно приказ перехватить французов. Вместо этого он приказал эсминцам прекратить слежение и отправил их на восток. Адмирал Сомервилл хотя бы привел свой корабль в состояние повышенной готовности. Поэтому правы были те, кто утверждал:

Взаимоотношения адмиралов Норта и Паунда

Среди множества аргументов обязательно упоминают различные характеры адмиралов Норта и Паунда. При этом подразумевается, что они были прямой противоположностью друг другу, что неизбежно приводило к столкновениям. Я крайне в этом сомневаюсь, но давайте посмотрим, что думали подчиненные об этих двух командирах.

Капитан 1 ранга Браун вспоминает Норта «как очень приятного, веселого человека, хорошего командира корабля, которого любили офицеры и матросы, но — как сказал бы генерал Монтгомери — это был его потолок».

Мемуары капитана 1 ранга Леймана говорят то же самое:

Капитан 1 ранга Эванс тоже ранее знал адмирала Норта:

А что адмирал Паунд? Одним из тех, кто знал его лучше других, был капитан 1 ранга Литчфилд, который дает нам портрет Первого Морского Лорда:

Даже если так, я не думаю, что личные взаимоотношения как-то повлияли на решение снять адмирала Норта. Паунд был настоящим служакой и слишком объективным человеком, чтобы позволить личным пристрастиям как-то влиять на служебные дела. Даже самые агрессивные критики признают, что он был исключительно честным человеком.

А теперь перейдем к неизбежному последнему вопросу.

* * *

Был ли адмирал Норт сделан козлом отпущения?

Мы уже видели, что, несмотря на многочисленные свидетельства, несмотря на категорическое отрицание Паунда, Александера и Черчилля, теория «козла отпущения» существует до настоящих дней. Вероятно, она не умрет никогда. Если бумаги Черчилля, когда они будут опубликованы, не раскроют его прямой связи с этим делом, возможность рассуждать о его вероятном участии сохранится и дальше. Любой документ будет в глазах историков стоить ничуть не больше, чем категорические отрицания самого Черчилля. Поэтому сохранится ситуация «нос вытянул, хвост увяз», как говорил сам сэр Уинстон.

Расследование Адмиралтейства, проведенное в 1957 году, завершилось заключением: «Нет свидетельств давления на Адмиралтейство извне, чтобы заставить снять адмирала Норта». Однако пришлось отметить, что Черчилля сильно разозлила вся эта история, особенно роль Норта в ней. «Нет свидетельств того, что премьер-министр обсуждал затронутые вопросы с Первым Лордом Адмиралтейства или с Первым Морским Лордом. Если же это все-таки имело место, то не известно его мнение».

Несмотря на это, существует практически единодушное мнение, как на флоте так и вне его, что Черчилль и Паунд сняли Норта общими усилиями. Лорд Олтринчем в 1953 году написал Норту, что Черчилль защищал своего покойного друга. Поэтому, по мнению Олтринчема, занимая пост премьер-министра, он никогда не допустил бы никаких расследований.

Стефен Роскилл после глубокого изучения дела 30-летней давности приходит к заключению, что «трудно избежать вывода о «предвзятом суждении» со стороны Александера и Паунда». Он также пишет:

Но как на это смотрели люди на местах в то время и сегодня? Капитан 2 ранга Джунипер писал:

Капитан 1 ранга Осборн вспоминает свои впечатления того времени: «Я совершенно точно помню, что все в кают-компании «Хотспура» удивлялись демонстративному бездействию Норта».

С другой стороны, большинство офицеров признавало, что его поступки были продиктованы обстоятельствами. Капитан 1 ранга Эванс пишет:

Полковник авиации Хорнер излагает мнение летчиков, базировавшихся в Гибралтаре:

Командир «Видетта» Уолмсли излагает точку зрения личного состава 13-й флотилии, подчинявшейся непосредственно Норту:

Последняя строка отражает и мое мнение по данному вопросу. Несмотря на целый водопад слов и бумаг, мы до сих пор не знаем все факты. Я постарался найти все, что только возможно, но даже сегодня не могу сказать, что расследование завершено. Что же тогда говорить о моих предшественниках.

Капитан 1 ранга Лейман нашел точное определение: «Я понял, что имеется много людей, которые думают, что в отношении Норта была допущена несправедливость. И я вполне могу ошибаться, думая иначе».

Капитан 1 ранга Гардинер тогда служил на борту лидера «Фолкнер» в составе 8-й флотилии и участвовал в операции «Менейс». Что они думали, когда узнали, что французские корабли свободно прошли через пролив и могут угрожать конвою?

Это звучит достаточно разумно. Капитан 1 ранга Райдер пишет:

Наконец, капитан 1 ранга Литчфилд дает объективную и разумную оценку всему этому печальному делу:

Другими словами, лорд Четфилд был совершенно прав в своем письме Макмиллану, когда говорил, что Норта нужно было отправить в почетную отставку. Однако задним числом следует заметить, что адмиралу Норту было бы неплохо вспомнить слова адмирала сэра Дэвида Битти, под командованием которого он когда-то служил:

Перед адмиралом Нортом стояла мучительная дилемма: является или нет Соединение Y вражеским соединением? Многие из нас в то время тоже не смогли бы ответить на этот вопрос. Поэтому, хоть я и не согласен с теорией «козла отпущения», я могу согласиться с тем, что Норту не следовало дожидаться речи Макмиллана в палате общин, чтобы оправдаться. Это заявление не могло сделать Адмиралтейство, потому что слишком многие участники событий уже умерли, но мог сделать Уинстон Черчилль, причем гораздо раньше, сразу после получения первой послевоенной просьбы Норта. И то, что это не было сделано своевременно, крайне печально и несправедливо. Поэтому я охотно подпишусь под словами адмирала Норта относительно его места в истории: