Бойня

Глава 2. Мастер

Упрямые ублюдки, я ведь сказал вам: забирайте ее обратно. Что ЭТО вообще такое? И не надо пихать мне дерьмо в уши. Гребаная ведьма, способная сжечь человека усилием мысли, не может быть безопасна по определению. А еще, несмотря на эти дурацкие уровни секретности и замшелые допуски, я точно знаю, где вы ее откопали и что с ней сделали. Достаточно взглянуть на ее зубы, татуировки и дикарскую рожу. Вы прислали мне чертову рейдершу! Так вот, слушайте меня, штабные умники. Если вам действительно важен этот регион — забирайте свою дрессированную зверушку назад и пришлите мне хотя бы два взвода обычных, вашу мать, солдат. Тчк.

Из сообщения 14.7/28-181. Ст. Паладин Ваймс

АРХИВ операции «ПЕСКИ»

— Какой огромный! — широко распахнув глаза, прошептала Кити. — Ты смотри, Ллойс, он просто огромный!

— Ну и дыра, — покачала головой наемница и глубоко вздохнула. — Последний раз я здесь бывала… дай-ка подумать, наверное… лет пятнадцать назад. И похоже, с тех пор все стало еще хуже.

Растущий на горизонте город чем-то напоминал мусорную кучу, укутанную дымами. Россыпи лезущих и наползающих друг на друга, толкающихся боками столь разнокалиберных лачуг облепили пологий склон холма, окруженного высокими бетонными стенами.

Эти скученные лачуги в запутанном лабиринте узких, кривых улочек источали даже ощущающуюся за километры ауру бедности, болезней и неблагополучия. Большую часть южных окраин города занимали теплицы, северные кварталы, щедро уставленные безлико-серыми, кривобокими железобетонными коробками фабрик, ощетинились густой гребенкой чадящих труб. На вершине холма уродливым полипом возвышалась циклопическая конструкция. Самой стены почти не было видно: бетонные блоки скрывала раскинувшаяся на добрый километр вокруг города невнятная мешанина хибар, сараев, навесов и шатров самых невообразимых степеней истрепанности и форм.

— Значит, ты была здесь еще подростком, — полувопросительным тоном протянул, с любопытством выглядывая в забранное густой сеткой боковое окно кабины, вольготно развалившийся на заднем сиденье Конрад.

— Угадал, сладенький. — Неопределенно пожала плечами наемница. — Мне лет двенадцать было, может, чуть побольше.

— И что-то мне подсказывает, что тогда на тебе был ошейник, — продолжил монах.

— Ты, ведь, не отстанешь, да? — тяжело вздохнув, наемница слегка сбросила скорость фуры, объезжая невесть откуда оказавшийся на дороге сопровождаемый замотанным в невероятные лохмотья существом неопределенного пола выводок тощих, облезлых гусей.

— Именем Его, за кого ты меня принимаешь? Конечно, нет, женщина. — Расплылся в широкой улыбке Берг. — Ну же, ведьма. Давай, не стесняйся, утоли мой грех любопытства, и я клянусь, что исполню одну твою просьбу.

Плечи Элеум напряглись. Словно почувствовав настроение хозяйки, грузовик, неожиданно взревев двигателем, дернулся вперед, чуть не задев отбойником необычайно толстую женщину, с сосредоточенным видом семенящую по обочине и несущую на плече нечто, напоминающее мотыгу. С неожиданной для ее комплекции ловкостью увернувшись от устрашающих шипов бампера-отбойника, толстуха что-то визгливо заверещала и замахнулась было на фургон своим инструментом, но, то ли умудрившись углядеть отраженное в заляпанном грязью зеркале заднего вида лицо наемницы, то ли поняв тщетность подобных действий, остановившись на середине движения, ограничилась плевком вслед машины.

— Ты прав, сладенький, — проронила после долгой паузы Ллойс.

Голос женщины стал пустым и безжизненным. Подернутые пленкой воспоминаний глаза остекленели, превратившись в два мутных, блестящих окатыша хризолита.

— Меня привозили сюда драться. Местный барон захотел показать, что его гладиаторы не хуже, чем в Сити. Устроил тут групповой бой. По идее, в таких забавах участвуют, в основном, новички, но устроитель боев слегка сжульничал. Поставил в свой отряд пару профи.

— Звучит не слишком честно, — неодобрительно поджал губы монах. — И что было дальше?

— Он не знал, что у ланисты[18] из Сити был свой собственный план, — криво усмехнулась Элеум. — А, возможно, знал и решил сыграть на опережение. Не знаю. Так или иначе, ставки были двадцать к одному. В основном, деньги ставили на то, как быстро бойцы Бойни смогут перерезать три десятка сопляков. Если я правильно помню, обычно сходились на минуте. А потом случилось недоразумение, кто-то что-то перепутал, и среди толпы вышвырнутых на арену мальчишек и девчонок, оказалась одна гладиатриса-секунда[19]. Победитель, более чем трех сотен, боев.

— Интересно… — протянул Конрад. — И много ты тогда заработала?

— Рабам нельзя делать ставки. — Покачала головой Элеум.

— И все же? — Пригладив растрепанные, засаленные волосы, монах причмокнул, и засунув в рот длинный, покрытый разводами въевшейся грязи палец, принялся сосредоточенно ковыряться в зубах. — Ты мне маляр расколола.

— Все, что у меня было. — Сухо ответила Ллойс. — Я всегда ставила на себя все, что у меня было. Сладенький, я не собираюсь извиняться ни за твой гребаный зуб, ни за отбитые почки.

— Да я и не ждал… — Вынув изо рта палец, Берг подвигал челюстью и поморщился. — Значит, ты всегда ставила на себя? Но почему?

— Мертвецам серебро ни к чему. — Болезненно скривившись, Элеум, отняв правую руку от руля, запустила ее под полу куртки и принялась остервенело скрести спину. — Да что же так чешется…

— Помочь? — Не дожидаясь ответа наемницы, отвлекшаяся от восторженного созерцания картины медленно растущего в лобовом стекле очага цивилизации Кити, перегнувшись через широкий, разделяющий передние сиденья кабины кожух, и запустив ладонь за широкий воротник куртки Ллойс, принялась осторожно массировать участок кожи межу лопатками.

— Ох, черт, черт, — Элеум блаженно закатила глаза и хихикнула. — Кисонька, ты настоящий ангел…

— Это блохи, Ллойс. Не знаю, где мы получили эту заразу, но нам надо раздобыть воды. И подержать над огнем одежду. — Хмуро вздохнула девушка и, отстранившись от подруги, бросила полный недоверия и неприязни взгляд на безмятежно наблюдающего за путешественницами монаха.

— Значит, это твоя вторая родина, так? — Вопросительно наклонив голову набок, Берг с прищуром посмотрел на наемницу, а перехватив очередной недовольный взгляд Кити, широко улыбнулся и развел руками. — Это здесь ты получила свободу?

Элеум раздраженно фыркнула.

— Я не получала свободу, святоша. Я взяла я ее. — Скрипнув зубами, Ллойс резко дернула руль, отчего грузовик ощутимо мотнуло. — Вырвала из глотки своего последнего противника. И это было лет на шесть позже. Я не горжусь тем, что я делала на арене, святоша. Не горжусь тем, чем занималась потом. Но я та, кто я есть. Убийца. Тварь. Продажная шкура. Мутантское отродье. Ведьма. Черт с тобой, называй меня, как хочешь. Я не буду говорить, что я просто старалась выжить, а все, что я натворила, это стечение обстоятельств. Тот бой… Когда я получила свободу… Тогда я уже не хотела жить. Я хотела убить ту тварь, что выставили против меня. И я победила. Вот и все.

— А потом… — Хитро прищурился монах.

— Я не буду рассказывать, что было потом, святоша. Это мое дело. — Потемневшее от с трудом сдерживаемого гнева лицо наемницы слегка расслабилось.

— Нет дел, кроме дел Его, — наставительно произнес Берг и надолго замолчал, вглядываясь в медленно приближающиеся городские стены. — А что стало с новичками? — Вяло поинтересовался он после минутной паузы. — Теми тремя десятками ребятишек?

— А это важно? — Брови Ллойс вопросительно изогнулись.

Грузовик снова тряхнуло.

— Не слишком, — отмахнулся мужчина и поправил чуть сползший с сиденья футляр с оружием.

— Будь мы на землях Легиона, за тобой бы уже гонялась половина патрулей. — Проворчала Элеум, снова выворачивая руль и объезжая невесть зачем вбитый прямо посреди колеи железный столб. — Если я правильно припоминаю маркировки: импульсная винтовка «Опустошитель» от Баррета[20], усиленный «антиматериальный» вариант с матчевым стволом-ускорителем. Пули — одиннадцатиграммовые осмиево-вольфрамовые иглы, дальность прямого выстрела до семи километров. Эффективная — до двадцати. Хорошая штука, но капризная. А с ремонтом таких игрушек сейчас большие проблемы. Да и боеприпасов днем с огнем не найти…

— Тебя хорошо учили, убийца… — Одобрительно кивнул Берг. — Но славой Его мы не на землях Легиона. А что до ремонта… Разве это важно?

— Не слишком, — понимающе усмехнулась наемница. — Все в руках Его, так?

— Ты и не ведаешь, насколько права, — серьезно кивнул монах и замолчал.

В кабине вновь воцарилось тягостное молчание. Коротко глянув на восхищенно разглядывающую окружающий пейзаж Кити, Элеум перевела взгляд на безмятежно баюкающего на коленях футляр оружия монаха и тяжело вздохнула. — Хочу спросить, святоша: это из-за нее? — Достав из-за пазухи измочаленную самокрутку, Ллойс щелкнула пальцами и с жадностью затянулась. — Я все еще дышу из-за нее? Она… как вы там говорите… перспективна?

— Нет. — Покачал головой Конрад.

— Мутантка, богомерзкое, пятнающее саму суть жизни, отродье. Ведьма, имеющая опасные способности. Убийца, на совести которой столько трупов, что из них можно сложить приличных размеров кучу, в компании с другой мутанткой, не обладающей к тому же, ни одним из полезных для вашего Ордена талантов… И все же — нет? Разве не в ваших правилах очищать мир от таких, как мы, при первой возможности? — В голосе наемницы послышались истерические нотки. — Ты уверен, сладенький? Я ведь, отказалась…

— Не думай, что ты знаешь все Его пути. И не позволяй гордости затмевать свой разум. Я не предлагал тебе анафему. Лишь исповедь. — Вернул усмешку Берг. — Но не бойся, ты еще поверишь. И примешь свой крест, как я принял свой. И как его примет этот город.

— Ты… — Наемница громко сглотнула и покосилась на продолжающего загадочно улыбаться Берга… — Как я понимаю, что-то предпринимать уже поздно… Я успею починить грузовик?

Улыбка мужчины на мгновение погасла.

— Все в руках Его, но я бы не стал слишком сильно торопиться, — проворчал он. — И я имел в виду не очищение. Просто, несколько заблудших агнцев… И наставление на верный путь. К тому же, я ведь сказал, что исполню твое желание, а…

Неожиданно мужчина осекся, прижав руки к вискам, застонав, откинулся на заднюю спинку сиденья. Футляр с винтовкой с грохотом повалился на пол кабины. Глаза монаха закатились, тело начала сотрясать мелкая дрожь…

— … с вероятностью в сорок один процент задача будет провалена. — И до того не отличающийся особой выразительностью голос Берга стал еще суше, выцвел, растеряв даже намек на эмоции.

— Вариант: объекты остаются в поселении на срок более девяти дней. Вероятность гибели группы — тридцать один процент. Вероятность выживания одного из членов группы — шестьдесят три процента. Вариант: один из объектов покидает город в срок от восьми до девяти дней. Вероятность гибели оставшегося — восемьдесят девять процентов. Вариант: объекты покидают место дислокации в срок менее четырех дней. Вероятность гибели группы уменьшается на девяносто три с половиной процента. Шансы выживания группы в долгосрочной перспективе — двадцать восемь процентов. Вероятность насильственной смерти группы — семьдесят одна целая и шесть десятых. Вероятность ненасильственной смерти — восемь целых и четыре десятых процента. Вероятность выживания в одиночку в ближайший сезон при сохранении первичных условий для объекта Кити: семь и пять десятых процента, для объекта Ллойс: девяносто шесть и восемь десятых процента…

— Спасибо, что просветил, сладенький, — буркнула наемница, покосилась в сторону Кити, испуганно сжавшейся на сиденье и с ужасом наблюдающей за монахом, и покачала головой. — Тебе никто не говорил, что ты — урод? Девчонку вон напугал…

— Не за что. Именем Его клянусь: не за что, — голос монаха снова стал нормальным. — Прошу прощения… Иногда меня заносит… Слишком долго без… Голос Неба иногда требует выхода… Ты ведь, наверняка в курсе, что мы не всегда это контролируем… Волей Его, — Берг затряс головой, — как же больно…

— Еще раз, во имя Неба, прошу простить. И не пугаться. Это не окончательная выкладка. Просто, всплеск промежуточных расчетов… Чаще всего они не отличаются большой точностью…

— Спасибо. Утешил. — Раздраженно хмыкнула Элеум. — Ты знаешь, с чего живет Бойня, а, святоша?

— Конечно, — кивнул монах, — это одна из самых больших маковых плантаций с севера.

— Вот и я о том, — убрав ногу с педали газа, наемница обернулась к мужчине. — Морфий. Самый обычный, честный опиум, и прочая производная от него дрянь. Не то дерьмо, что везут со Сломанных холмов. Не термоядерная, вызывающая привыкание после первого применения отрава, которой торгуют Хаб и Рино. Это даже не винт[21], а самый обыкновенный морфий.

— Ты просишь? — Удивленно вскинул брови монах. — За город дьявола? Ты не думаешь, что просишь слишком многого?

— Когда я была в Бойне в последний раз, тут жило тысячи полторы. А сейчас… — Широким жестом обведя жмущиеся к дороге лачуги, наемница глубоко вздохнула. — Похоже, не меньше пяти. Неужели ты не найдешь среди них пары таких же долбанутых, как ты, праведников?

— Это просьба? — Повторил монах, в глазах мужчины засверкали веселые искорки.

— Можешь считать, что так. — Вздохнула наемница. — Или не в вашей книге сказано: Простите и дано будет вам[22]?

— Мой Орден давно сжег эти слова Доброй книги, ведьма. — Покачал головой Берг. — Видимо, не зря. Из твоих уст они звучат… лживо. Время жатвы еще не пришло… Мне жаль, но ты потратила свое желание впустую.

— Чертов святоша, — зло сплюнула Элеум и резко ударила по тормозам.

Грузовик вильнул, пошел юзом, и заскрипев амортизаторами, с лязгом и грохотом остановился у ржавой, зачем-то поставленной на вбитые в землю вертикально рельсы будки проходной.

— Все, приехали. Выметайся! В город пролезешь сам. Если сможешь. Достаточно того, что я тебя сюда привезла. Желаю тебе сдохнуть прибитым к столбу далеко в пустошах.

— Не печалься и не считай себя виноватой, дитя. Все в руках Его. У тебя просто не было выбора… — Открыв чуть слышно скрипнувшую дверцу грузовика, Конрад Берг подхватил свой футляр и выпрыгнул на дорогу. — У меня его тоже нет.

— Сам ты «дитя», святоша, — еле слышно буркнула себе под нос наемница, провожая взглядом долговязую фигуру.

— Гребаный чистильщик, — простонала она и бессильно уронила голову на руль. — Чтоб тебя все твои демоны разом в задницу каждую ночь драли…

— Ллойс? — несмело прикоснулась к плечу наемницы девушка.

— Черт, черт, Кисонька, — неожиданно повернувшись к девушке, Элеум перегнулась через кожух и, притянув к себе испуганно пискнувшую Кити, заключила ее в объятия. — Ты умница… даже виду не показала… Черт, черт, черт… Какая же ты молодец… Два дня смерть на закорках таскали… Ну, как я могла повестись на его гребаные тряпки… Срань, — отпустив девушку, удивленно хватающую ртом воздух, Элеум со злостью впечатала ладонь в приборную панель. — Может, хоть у охраны хватит ума его в город не пускать…

Словно дожидаясь слов наемницы, скрипнула кособокая дверца, и из будки караула грузно выпрыгнул толстый, обрюзгший, весь какой-то сальный мужчина с невыразительным лицом. Обменявшись несколькими неслышимыми на расстоянии фразами с подошедшим к проходной монахом, толстяк поправил висящий на груди автомат, махнул пухлой ладошкой куда-то в сторону ворот и, потеряв к путешественнику всякий интерес, направился к грузовику.

— Мягкого солнца! — Громко крикнул он, обходя кабину и как бы между делом оглядывая транспорт.

— Черт… — повторила Элеум чуть слышно. — Даже не досмотрели, чтоб его… И тебе не хворать, сладенький! — Прокричала она уже громче, открыла дверцу, выпрыгнула из кабины и, крутанув в воздухе обратное сальто, приземлилась прямо перед носом опешившего от продемонстрированного акробатического трюка мужика.

— Ого… — прокомментировал трюк охранник. Заплывшее жиром, щедро покрытое наростами дикого мяса лицо пришло в движение, пласты плоти сдвинулись, и неожиданно сложились в восхищенно-глуповатую улыбку.

— К нам что, цирк приехал? Сначала гляжу: девки за рулем; подумал, наши зубастые красавицы в город вернулись, а потом гляжу — ан нет, фура-то не наша, а степняков… — Неожиданно толстяк осекся и хитро прищурился. — А ты, я гляжу, тоже зубастая, да? Торговать приехала или из другого клана? Ну, если ты торговать, то с тебя…

— Цирк, цирк, сладенький. Еще какой цирк. — Перебив словоохотливого стража, наемница распахнула полы куртки и, оттянув воротник, продемонстрировала охраннику грязную жилистую шею, после чего неторопливо закатила рукав, сунула ему под нос не менее грязное и еще более жилистое мускулистое предплечье. — Иногда такие фокусы показываем — закачаешься. А фургон, действительно, пустынников. Подарили они мне его, понимаешь? От чистого сердца. — Одергивая рукава куртки пояснила она.

— А-а-а… — Враз поскучнел мужик. — Значит, из этих, да?.. Тоже слухи услышала… Ну, да… Финк уже месяц бойцов нанимает… И сколько вас там? Большой отряд? А кто главный?

— Двое. Я и подруга. Главных у нас нет, но обычно, если есть, за что перетереть или чего порешать, лучше со мной говори.

— Понятно, — медленно кивнул толстяк и снова поправил висящий на груди автомат. — А подруга эта твоя чего не выходит?

— А она стеснительная, — пожала плечами наемница. — Ты в курсе, что сейчас чистильщика в город пустил?

— А ты в курсе, что его привезла? — Вопросом на вопрос ответил толстяк. — Подруга-то твоя… здорова?

— А сканер тебе на что, а пухлик, или ты его для красоты таскаешь? — Элеум ткнула пальцем в сторону висящего на поясе жирдяя прибора. — Можешь просветить, мы не против.

— Успеется, — тяжело вздохнул мужчина. — Запрещенное что есть?

— А что, у вас что-то запрещено? — Удивленно вскинула брови Ллойс.

— Ну… С динамитом в город не пущу. Дрянь ядовитую всякую тоже, если есть, подальше увози да вываливай или на хранение сдавай… На заразу тебя и подругу твою тоже проверим… Зверье паскудное ежели без клеток в город тащить даже не думай… Батареи атомные… Но это, если без пошлины и не для магистрата… — Заплывшие жиром глазки толстяка хитро прищурились.

— По поводу заразы-то ты лучше бы к монаху обратился… — Тяжело вздохнула Элеум.

— Я сейчас с тобой говорю, циркачка. И спрашиваю тоже с тебя, — слегка нахмурился толстяк. — Так что, везешь взрывчатку?

— Сдалась она мне. Вот сплю и вижу, как бы чего такого в траке за собой таскать… Я что, похожа на дуру? — Громко рассмеялась Элеум.

— Ну, мало ли, — пожал жирными плечами охранник. — Так сразу и не разберешь, кто на кого похож, так что, я проверю. Только вчера один гаврик хотел целую фуру тола в город загнать. На продажу. Ха. На продажу, прикинь? Так что, велено теперь спрашивать, я и спрашиваю. Без обид?

— Да какие обиды, — покопавшись в поясной сумке, наемница бросила охраннику тут же исчезнувшую в недрах безразмерной накидки-пыльника крупную серебряную монетку, — смотри, не стесняйся. Заодно и новости расскажешь.

— А чем интересуешься? — Приняв совсем уж простецкий вид, толстяк озадаченно почесал голову и как-то разом потеряв интерес к содержимому фургона.

— А чем бедной девушке интересоваться? — Смачно сплюнув под ноги, Элеум достала из-за пазухи самокрутку, перехватила завистливый взгляд топчущегося на месте мужика и, со вздохом достав вторую «козью ножку», протянула ее с благодарностью кивнувшему охраннику. — Механик для фуры. Патроны. Жратва в дорогу. Ну, и где остановиться, пока все это ищешь, желательно так, чтоб кормили хорошо и приключений на задницу не найти. — Достав из поясного кармашка штанов сделанную из пулеметного патрона зажигалку, наемница звонко хрустнула кремниевым колесиком, и прикрыв от удовольствия глаза, выпустила в воздух целое облако дыма.

Последовавший примеру наемницы, толстяк тоже глубоко затянулся и буквально расплылся в блаженной улыбке.

— Забористая штука. Из песков что-ли?

— Прямиком из Горькой соли, — выпустив очередное колечко сладковатого дыма, кивнула Элеум.

— А говоришь, что приключений не ищешь, — протянул жирдяй и, снова окинув наемницу оценивающим взглядом, причмокнул губами. — А ты — мут или модификант[23]?

— Фея волшебная. Это я просто не выспалась, — прищурилась Элеум и, как бы невзначай, положила ладонь на рукоять висящего в кожаной петле поперек живота обреза. — А что? Бойня теперь — чистый[24] город?

— Да нет, — даже несколько обиженно отмахнулся от наемницы мужик. — Просто поинтересовался. Для мута — слишком симпатичная. Для модификанта, больно уж зубки у тебя… да… Сказал бы, что ты из Стаи, да в Стрелки рейдеров, вроде как, не берут. Да и мутантов, вроде как, тоже…

Охранник нахмурился. На его лице отразилась напряженная работа мысли.

— Не придуривайся. — Фыркнула наемница. — Все ты уже понял.

— Понял, — неожиданно легко согласился толстяк и широко разулыбался. — Не бойся. Город все еще вольный. Так что, претензий к тебе не будет, если не накуролесишь, конечно. Но имей в виду, в некоторых заведениях действительно обслуживают только чистых. У нас вообще мутанты, в основном, только за стеной живут… Особенно последнее время. — Неожиданно смутившись, толстяк сделал глубокую затяжку и раскашлялся.

— Не хворай, сладенький… — наемница слегка похлопала жирдяя по спине.

— И тебя туда же, — прохрипел страж порядка и, сунув папиросу в угол рта, принялся загибать пальцы. — Запоминай: фуру можно оставить у Эвенко или у Болта. Эвенко — часовщик[25], конечно, крутой, но все больше по электронике специализируется и с клиентов дерет три шкуры. Болт, — охранник вздохнул, — он и есть Болт, механик от Бога, как говорится. Из любого металлолома конфетку сделает. Цены у него ниже. Но и от заказов отказывается часто. Что по жратве и патронам: на рынке, что под стеной, дешевле, он прямо у въезда, так что, не пропустите, но качество… как нарветесь. На холме, — ткнув толстым, похожим на сардельку пальцем в сторону арены, мужчина сделал глубокую затяжку и, выпустив дым через ноздри, задумчиво покачал головой… — Рядом с ареной цены раза в три выше, но с гарантией Финка. Если совсем на мели, можешь пошататься по предместьям, у мусорщиков тоже есть лавки, но торгуют там таким дерьмом, что проще удавиться… Хотя, — окинув оценивающим взглядом фигуру наемницы, жирдяй покачал головой, — соваться туда без ствола и в одиночку не советую… Нарвешься…

— Чем выше, тем дороже, так? — Почесав в затылке, наемница, задрав голову, бросила короткий взгляд на возвышающуюся за спиной у охранника стену.

— В точку, — кивнул толстяк. — По географии вообще все просто. Под стеной: доходные дома, притоны всякие да разное жулье и голодранцы; а еще рынок. Выше — лавки поприличней, теплицы, фабрики, ну и народ там соответствующий, мастеровые да рабочие. А на вершине — богатые купцы, инженеры, врачи да всякие умники. А еще склады и бараки для рабов. Ну и арена, конечно.

— А с ночевкой как? — Рассеянно уточнила продолжающая разглядывать стены наемница. — Где посоветуешь кости бросить?

— Да нигде, — хмыкнул мужчина. — Начало сезона, в кабаках свободных мест почти и нет. Можете попытать счастье «Под мухой» — это кабак и ночлежка прямо напротив мастерской Эвенко. Или в «Малине», но ты говорила, что приключений не ищешь, а там, в основном, Операторы обретаются, а они чужих не любят. Две девки… — Толстяк поморщился. — Вам с подругой там не понравится. Остальное все забито. Даже в борделе половина комнат торгашами занята. А так… — Привратник на миг задумался. — Можете на рынке поспрашивать. Наверняка, кто-нибудь за маленькую денежку приютит.

— Не приютит, — покачала головой Элеум. — Человека бы приняли, нас с подружкой — нет. Ведь, так?

— Всяко бывает, — отвел глаза толстяк. — Если что, подгребай вечером к воротам. Я с матушкой живу, но дом большой. По цене договоримся. Постелим в пристрое. Но кормежка — за ваш счет.

— И с чего это такая щедрость, сладенький? — Удивилась девушка.

— Платят мало, блин, — потупился охранник. — Раньше хоть за разъезды на бедность подкидывали, а сейчас разведкой Операторы занимаются. С мусорщиками из предместий сейчас у нас тоже… напряженка. Так что, леваков нет. А полгода назад Финк велел закрыть все скважины, что в домах пробурены, да насосы снять. Заметят, что в обход воду качаешь — дорога только одна, в теплицы. А вода все дороже… Так что, если не найдешь, где приткнуться, приходи.

— Финк… Это местный барон?

— Барон… — кивнул толстяк. — Но он себя больше любит устроителем боев называть.

— Спасибо. — Кивнула наемница и, достав из поясной сумки еще один кусочек серебра сунула его в протянутую ладонь толстяка. — А что ты про сезон говорил?

— Сбор урожая, — пояснил вновь оживившийся охранник. — Нарко-баши[26] и папашки[27] с половины Севера съехались. Ну и остальные торгаши за ними потянулись. Это сейчас их не видно, потому как большая ярмарка через четыре дня откроется. Но на торжище заранее все места забиты… Чую, уже завтра рынок разворачиваться начнет… Эх, драк будет до фига. Потому учти, акробатка, у механиков наших сейчас тоже жор начался: караванщикам всегда ремонт нужен. На скидку даже не надейся.

— Да поняла уже, что попала, — расстроенно протянула Элеум, отбросив в сторону окурок, и развернулась к грузовику. — А этот Болт, он какой?

— Пьяный, в основном, — хитро улыбнулся жирдяй, — и орет постоянно. Но чует мое сердце, ты ему понравишься. Он таких любит.

— Ясно, — хмыкнула Элеум. — Ну что, пойдем фуру смотреть, сладенький? Только учти, попробуешь меня лапать — грабки откручу.

— Нет, — отмахнулся толстяк, — жарко сегодня, а у тебя глаза честные. Кстати, твою здоровую подругу доктору бы показать. Что-то она бледная. А еще болтают, что, если от сифилиса нос провалился, то дело — полный швах. К Зэду сходите. Лучший коновал во всей Бойне, даром что… — Жирдяй замялся, подбирая слова, но в конце концов, сдавшись, обреченно сплюнул под ноги.

— А ты глазастый, — усмехнулась наемница.

— Тем и стоим, — вернул девушке улыбку охранник.

— А монаха чего тогда пропустил? — Удивилась наемница. — Не разглядел, что он из чистых, что ли? Тоже на шмотки его повелся? И чего тревогу не поднимаешь?

Рот толстяка скривился в брезгливой гримасе.

— Во-первых, разглядел, — слегка раздраженно проворчал он, — и официально заявляю, что ни к тебе, ни к твоей подруге претензий город не имеет. Во всяком случае, пока. Во-вторых, этот чистильщик уже четвертый за месяц. Зачастили, мать его. Говорят, что Церковь открыть хотят, большие деньги Финку предлагают. Но тот не соглашается. Пока. — Сплюнув под ноги, толстяк вздохнул. — В-третьих. Чист твой монашек, аки слеза. Вон как бодро через ворота протопал. У нас на входе сканнер с гамма излучателем. Те самые Болт с Эвенко постарались после того, как кочевники к нам в город желтую чуму затащили. Так что, если несешь с собой колбу с заразой или чем серьезным болеешь, приготовься к неприятностям. Видишь над воротами огнемет? Так вот, мы к нему микроволновый излучатель еще присобачили… На ядерной тяге. Даже фура твоя не спасет. Хоть, в танке приезжай. Для нашей лапушки тяжелый танк — это, все равно, что мышку в фольге запечь.

— У вас сканер что, в режиме нон-стоп работает? — Удивленно выпучила глаза наемница. — Это же прорва энергии…

— Мы — торговый город, циркачка, — наставительно воздев палец к небу, охранник гордо выпятил живот. — Не бедствуем. К тому же, хочу тебя предупредить: сканер не простой, а с эвристическим блоком, так что…

— А-а-а. Слушай, сладенький, а он мою подругу не… того? — Элеум коротко глянула в сторону Кити, с испуганным видом следящей из глубины кабины за наемницей.

— Я же сказал: сканер с эвристическим блоком. — Снисходительно усмехнулся жирдяй. — Вот смотри. Если ты мут — он определит, что ты мут. Если болеешь, живо раскусит чем. Если твоя болячка похожа на какую-то модификацию боевой заразы, то сработает сигнал, а ты должна будешь остановиться и ждать меня. Будем разбираться, что к чему. Но в любом случае, в город путь тебе будет заказан. Максимум — под стенами место тебе определим. А если не остановишься… — охранник развел руками.

— И что, бывают те, кто рискует? — Поинтересовалась наемница, с интересом разглядывая установленную над порталом массивную, опутанную проводами конструкцию.

— После второго срабатывания — ни одного, — пожал плечами толстяк. — Больно уж потом зрелище… неаппетитное.

— Значит, ты здесь больше, как пугало, чем как охрана. — Усмехнулась Ллойс, неожиданно сблизившись с толстяком, похлопала его по обширному животу. — То-то вижу…

— Это, вообще-то, болезнь. — Обиделся страж порядка. — У меня кость широкая и железы… не в порядке. Ладно. Заболтался я тут с тобой, проезжай, давай. Только помни: мышка в фольге…

— Ага, ага, — понимающе закивала Ллойс и, развернувшись, зашагала к грузовику.

— Вот же… — проворчал мужчина, провожая взглядом наемницу, и, нервно огладив живот, покрутил красной от жесткого воротника формы шеей. — Мутка-стрелок. Собственный грузовик. На пузе рубило, что как этот самый грузовик стоит. Да еще и без отряда. Небось, круче всех себя считает. Ну, точно, цирк.

Черные дни практически уничтожили планету. Тектоническое оружие и последовавшие за его применением ядерные удары заново перекроили материки, сдвинули шельфы, смешали берега, стерли с лица Земли горные массивы, изменив русла рек и климат. Большая часть созданного человечеством была стерта с лица изнасилованной планеты, а пущенные в ход то ли от отчаяния, то ли из мести вроде как давным-давно уничтоженные, согласно международным договорам, ракеты с химической и биологической начинкой довершили остальное. Земля стала пустошами — злыми, жестокими, искореженными ядом и радиацией, закаленными ядерным огнем, умирающими, но упрямо цепляющимися за жизнь пространствами, стремящимися убить каждого, кто хоть на мгновение проявит слабость. Изнасилованная планета, казалось, всеми силами стремилась стряхнуть с себя все следы, напоминающие о существовании человечества.

Но кое-что, все равно, уцелело. Где-то, как например, в Сити, немногочисленные выжившие смогли докопаться до складов национальных резервов, где-то сохранилось пром производство, где-то осталась нетронутой артезианская скважина. Большинство городов и поселений строились именно в таких местах. В редких оазисах, почти не тронутых ни ужасами Черных лет, ни следующей за ними чередой локальных войн.

Вольный город Бойня был исключением. Здесь не было ни старых довоенных бункеров, ни крупных производств, ни довоенных складов. В регионе не было даже чистой воды. Если еще, буквально, сотней километров западнее между городом и Мертвыми землями «Языка» еще была жизнь и даже произрастало какое-то подобие лесов, то земли Бойни, казалось, полностью захватила пустынная сухая степь. Зато здесь пересекалось множество торговых путей, и здесь отлично рос привыкший к недостатку влаги и повышенному уровню радиации генетически модифицированный мак. Этого оказалось достаточно. Бойня была целиком и полностью детищем Пустоши. Грязное переплетение узких улочек, тупиков и тесных, мало чем отличающихся от обычных перекрестков площадей, где раскидывали свои палатки стихийно возникающие торжища. Домики и домишки, контейнеры, навесы и сараи, шалаши и цистерны переплетаясь и прорастая друг в друга, словно грибы-паразиты, нависали один над другим в несколько этажей, практически смыкались крышами, страстно прижимались к пологим склонам холма, увенчанного циклопическим железобетонным монстром арены и окруженного бетонной стеной. В конце концов, многочисленные пристанища цивилизации, не удержавшись, выплескивались пестрой мешаниной трущоб за пределы городских стен. Это было странным. Неправильным, не логичным…

Каждый город, поселок и деревушка пустоши знали одно непреложное правило. Стены — это жизнь. Даже самый бесстрашный и безбашенный фермер, решивший выгрызть у этого негостеприимного, пропитанного радиацией края кусок земли и поставить хутор, начинал строительство с круговых укреплений. Бетонная или кирпичная, деревянная или склепанная из кусков жести, даже просто натянутая на вбитые в землю столбы сетка, неважно. Стена-преграда означала шанс на выживание. Давала защиту не столько от людей, сколько от мстящей человечеству природы. От стай рыкающих в ночи тварей, от полуразумных и жадных до человеческой плоти мутантов, от приходящего с зимними радиоактивными бурями «гона» несметных орд. Невесть как выживших и расплодившихся в степи орд одичалых собак. Любая стена — это хоть какая-то защита от скалящейся из темноты пасти безумия. Люди копали рвы, щедро раскидывали по кольям колючую проволоку, ставили мины, закупали патроны, выставляли кордоны и секреты, но каждый житель поселения знал, что ночь — время тварей. И лишь города обещали безопасность. Правда, пустоши учили не верить обещаниям. Это так…

Ллойс усмехнулась и, переключив с хрустом вставший на место рычаг перемены передач, чуть придавила педаль газа. Благополучно прошедший ворота грузовик рыкнул двигателем и неторопливо попер вперед. За время своих путешествий наемница не раз смогла оценить преимущества тяжелого, казалось бы, неповоротливого фургона степняков. Кочевники туго знали свое дело, недаром они предпочли бункерам и грунтовым норам свои мобильные фургоны. Крепкий кузов и кабина в толстых листах стали, забранные решеткой триплексы окон — делали грузовик степняков даже более безопасным, чем какой-нибудь одинокий, затерянный в пустошах хутор. А невероятная надежность и неприхотливость машины давали возможность как убежать от проблем, так и, положившись на мощь спаренных двигателей и толщину хищно выгнутого ножа отбойника, принять в лоб. В конце концов, почти тридцать тонн металла — это очень серьезный аргумент. Иногда все решает не умение, а габариты и масса. Вот и сейчас, пусть улочки были и узковатыми, но склепанная кочевниками Сломанных холмов махина давала определенные преимущества пассажирам.

Прохожие разбегались с пути. Лоточники, шустро подхватывая свой скарб, спешили освободить дорогу чудищу, ощерившемуся шипастым, покрытым ржавчиной отбойником. Немногочисленные владельцы байков и каров[28] торопливо отодвигали свой транспорт поближе к стенам, с нескрываемой завистью глядя вслед катящей по городу громадине.

— А куда мы едем? — Кити несмело дотронулась до плеча наемницы.

— Если тот пузан не обманул, то к самому лучшему механику города. — Повернулась к девушке наемница. — И если это тот, о ком я думаю, то нас ждет незабываемый прием. Ну… возможно, конечно, я и преувеличиваю, но накормят нас, точно. — Задумчиво почесав переносицу, Ллойс смерила девушку оценивающим взглядом. — Кстати, если что — у тебя сифилис.

— Что?! — В ужасе отшатнулась от наемницы девушка. — Это когда… У меня нет болезней! Как… Я чистая!!

— Да какая ты чистая, принцесса… У тебя даже блохи завелись. К тому же, я не в этом смысле, — тяжело вздохнув, Элеум отпустила руль и принялась шарить за пазухой в поисках очередной самокрутки. — Ты болеешь, понимаешь? У тебя сифилис, гонорея, триппер, хламидии, гонококки и еще куча других неприятных, неаппетитных и заразных болячек. Болячек, передающихся половым путем. Да с тобой одним воздухом дышать страшно. Запомни — это важно. Во-первых, хоть Бойня и вольный город, мутантов, как мне тот толстяк сказал, тут не особо любят, а болезнь прекрасно объясняет отсутствие носа. Видела, как этот жирдяй тебя глазами жрал? Во-вторых, Болт, ну… он немного… странный. Когда я его последний раз видела, у него крыша немного на тему баб съезжала, и я не думаю, что с тех пор ему сильно полегчало.

— Но, ведь… ты будешь рядом?..

— Буду, принцесса, но проблема в том, что я не могу быть рядом всегда. Мне надо будет пройтись по рынку, закупить припасы, приглядеть для нас новые шмотки. Поговорить с людьми. Может, получится пристать к какому-нибудь каравану. — Критически осмотрев изжеванную папиросу, Элеум со вздохом сунула ее в уголок рта. — И купить наконец-то, нормальных сигарет. Мне эта степная полушмаль уже поперек горла стоит.

— Я буду с тобой. — Насупилась девушка. — Я не буду мешать.

— Ты не помешаешь, — покачала головой Элеум. — Но… будешь привлекать слишком много внимания.

— Почему? — Удивилась Кити.

— Потому, что ты красивая. — Бросив на девушку короткий взгляд, наемница тяжело вздохнула. — Несмотря на нос, шрамы и прочее. Особенно по меркам этой дыры. А еще мы… отличаемся. Посмотри вокруг. Цвет кожи, фигуры, разрез глаз. Тут даже до войны, говорят, северян немного было. Еще чуть южнее, и вообще земли желтых людей начинаются. Я это переживу, а вот тебя… — Элеум пожевала губами. — Не хочу, чтобы у нас были неприятности, Кисонька. Я немного устала от драк. Так что, давай попробуем просто починить фуру и свалить. Я, пока идет ремонт, пошляюсь по рынку, а тебе придется, скорее всего, посидеть в мастерской у Болта.

— Но… — Девушка задумалась. — Ты же сама сказала, что он…

— Понимаешь, принцесса, Болт, конечно, странный, но, во-первых, он не дурак и до него быстро дойдет, что за тебя я ему голову откручу. Во-вторых, он немного мнительный, и, если будет думать, что у тебя зараза, то приставать не будет. А в остальном, он мужик надежный, будешь с ним, как у Христа за пазухой. Заодно и за добром проследишь.

— Ладно… Ой, спасибо… — Неожиданно покраснев до корней волос, девушка нерешительно поправила прикрывающую нижнюю часть лица повязку. — А… ты действительно считаешь, что я красивая?

— А зачем бы я тебя еще с собой взяла? — Элеум хитро усмехнулась, покосившись на Кити. — Не беспокойся, приставать не буду. Ты пока не совсем в моем вкусе, сладенькая. Слишком тощая. Вот нагуляешь немного жирка на свои косточки, тогда посмотрим…

— Я… Я… Да, ну тебя… — Окончательно смутилась девушка. — А этот Болт, какой он?

— Сложно объяснить… — Задумалась Элеум. — Проще всего сказать: мелочь озабоченная, но не все так просто. В общем, сама поймешь, — отмахнулась Элеум, прикуривая по своему обыкновению от разгоревшейся на кончике пальца крохотной молнии очередную самокрутку. — Ну вот, вроде, приехали. На бордель не похоже, а такую вывеску на мастерскую мог повесть только этот долбоклюй.

Неожиданно закончившаяся улица упиралась в пустырь, точнее, закончилась на площадке, довольно обширной, любовно выровненной, устланной щебенкой и наполовину заметенными песком разнокалиберными обломками железобетонных плит. С трех сторон импровизированный плац окружали весьма опрятные, кирпичные и даже местами оштукатуренные домишки, с четвертой — высился несуразно огромный эллинг с проржавевшей и частично обвалившейся крышей. Немного в отдалении за ангаром громоздились раздутые от важности и поднявшегося ветра полупрозрачные полимерные купола циклопических размеров многоуровневых теплиц. Над воротами ангара покачивалась слегка кособоко прибитая вывеска.

— Ну, точно, он. — Описав по бетонной площади круг, грузовик свистнул пневматикой тормозов и остановился у полуоткрытых ворот мастерской.

— «Же-лез-ные по-тро-ха. Болт и ком-па-ния. Ре-мо-нт и тю-ни-нг». По слогам прочитала Кити.

— Принцесса, так ты и читать умеешь? — С нескрываемым уважением покосилась на собеседницу Ллойс.

— Немного. — Смутилась девушка. — На северном языке у меня лучше получается. Но здесь на восточном написано.

— Стой, ты хочешь сказать, что эти закорючки бывают разные? — Нахмурилась Ллойс. — Черт. Это многое объясняет.

— Ну, да… — недоуменно моргнула Кити. — Ты, что, не знала? Почти все довоенные книги написаны на северном языке. Ну… те, которые я видела. Сказки, что я тебе рассказывала… они из книг. Мне отец их читал и дедушка. А потом я сама научилась. — Девушка ненадолго замолкла. — Но некоторые пишут на восточном наречии. Дед говорил, что до войны было много языков, но в Черные года они смешались. И теперь все говорят, как северяне.

— Не все, — покачала головой Элеум. — В Сломанных холмах некоторые кланы, когда не хотят, чтоб их чужие понимали, начинают какую-то тарабарщину нести. И на Дальнем Западе, за Свечением у Мертвых земель тоже многие по-своему болтают.

— Ллойс, — девушка посмотрела на наемницу и опасливо втянула голову в плечи. — А ты, что, читать не умеешь?

— Не то, чтобы не умею. Просто не всегда получается… — Не очень внятно ответила, выпуская в окно струю остро пахнущего жженой тряпкой и чем-то сладким дыма Элеум и, безразлично зевнув, дернула рукоять ручного тормоза. — Зато стреляю хорошо. Это важнее.

Плечи Кити безвольно поникли.

— Дед говорил, что, когда люди разучатся читать, мир умрет. — Прошептала она чуть слышно.

— Мир давно уже умер, — проворчала наемница и, щелчком отбросив окурок, пинком распахнула дверь кабины. — Лучше скажи, если там написано: «Ремонт», то на кой он привинтил к вывеске голую бабу?

— Не знаю. — Покраснев, девушка покосилась на занимающий большую часть фанерного листа, не отличающийся реалистичностью, зато отчетливо выдающий слабость автора к большим объемам, рисунок.

— Это хорошо. Значит, не я одна такая дура, — заключила Элеум. — Пошли.

— Может, я здесь подожду? — Робко возразила Кити. — Присмотрю за грузовиком, и все такое…

— Чтобы я тебя одну здесь оставила? Нет уж. Да не бойся, тут не воруют. Охрану видишь? — Спрыгнув на землю, Ллойс ткнула дымящейся папиросой в сторону вышедшего из-за дома и с интересом разглядывающего фургон здоровенного мужика в потрепанном плаще-пыльнике. — Это шериф. Я уже говорила, что хозяин этой дыры искренне считает, будто Бойня — это пуп земли. Вот и лезет из шкуры, чтоб не хуже, чем в Сити было. Шерифы — это что-то типа ополчения. Их люди сами выбирают. В основном, из всяких дебоширов и ухорезов, чтобы к нужному делу пристроить… Так что, неорганизованной преступности в Бойне почти нет. Только организованная. — Наемница хихикнула. — Город, считай, только за счет торговли и живет, а купцы не любят, когда у них добро пропадает. Поэтому тут почти нет ворья. Маковым плантациям всегда нужны руки.

— Может, я, все-таки, останусь? — Вздохнула Кити.

— Да не сцы, принцесса, Болт — классный, тебе понравится, — насмешливо фыркнула наемница и, не оборачиваясь, зашагала к воротам.

В мастерской царил полумрак. Пахло железом, машинным маслом и спиртом, а еще тем самым въедающимся, неистребимым запахом немытого тела, что обычно появляется, когда в одном месте живет слишком много людей. В бараках, например, или в контейнерах для транспортировки рабов. Что было странно, потому как ангар казался совершенно необитаемым. Избавляясь от некстати нахлынувших воспоминаний, Кити опасливо оглянулась по сторонам, и догнав Элеум, крепко схватила ее за руку. Чуть слышно хмыкнув, наемница искоса глянула на девушку и еле заметно улыбнулась. Кити облегченно выдохнула. Ладонь Ллойс была сухой, слегка шершавой и теплой. Очень теплой. От нее будто бы исходили волны спокойствия и силы. Стараясь не отставать, Кити поспешила вслед за уверенно продвигающейся между стеллажами и завалами покрышек наемницей. Внезапно Элеум остановилась.

— Ну, точно он… — Пробурчала она и, неожиданно отпустив руку девушки, с размаху пнула прислоненное к стене огромное, в рост взрослого человека колесо. — Подъем! — Громко крикнула она. — Война! Налет!! Тревога, вашу мать!! Десант, на выход!!

— А-а-а!!! — Покрышка качнулась, и из нее, как чертик из табакерки, выскочил необычайно низкорослый, не больше метра, тощий, с ног до головы перемазанный черным машинным маслом плешивый мужичок.

Нелепо размахивая руками, он крутанулся вокруг себя, прыгнул вбок, потом вперед, и сослепу ткнувшись головой в живот скрестившей на груди руки и с интересом следящей за эволюциями коротышки наемницы, потеряв равновесие, с размаху приземлился пятой точкой на бетонный пол.

— Да чтоб вас!! Да я вас на куски всех порву!! Вам, суки, меня живым не взять!! — Заголосил он тонким, визгливым голосом.

— Теряешь хватку, Болт… Глаза протри, герой. — Довольно хохотнула Элеум и, будто приглаживая несуществующую прическу, несколько раз провела ладонью по обросшей ярко-рыжей щетиной макушке.

— Какого лешего… Да чтоб меня обмазали медом и над муравейником подвесили! — Несколько раз моргнув, карлик громко икнул и во все глаза уставился на незваную гостью. — Фурия! — С трудом встав на ноги, Болт, широко раскинув руки, заключил наемницу в объятья.

— Фурия!! Жива, чертяка!! Сколько лет, сколько зим!! Как ты меня нашла?!

— Случайно. И, пожалуйста, сладенький, убери руки с моей задницы. — Нарочито грубо оттолкнув от себя механика, Элеум с улыбкой окинула коротышку оценивающим взглядом и разочарованно покачала головой. — А ты не меняешься, Болт. Сколько лет прошло, а ты все такой же… Только постарел чуть, да пузо отросло.

— Героический? Гениальный? Неотразимый? — Дурашливо подбоченился и выпятил впалую грудь коротышка.

— Я хотела сказать: алкоголик и долбоклюй, — фыркнула Элеум и ткнула пальцем в расплывшееся на майке пятно. — Все пузо мне обслюнявил. Это у тебя от синьки секреция слюнных желез нарушилась или ты что-то забыл в моем пупке, а, мелочь пузатая?

— Секреция… и где ты словей-то таких набралась, Искра? — Довольно хохотнул механик и, обойдя наемницу кругом, восхищенно цокнул языком. — Все хорошеешь, девка. Будто даже немного помолодела. Правда, обноски на тебе — смотреть страшно. Как у попрошайки, честное слово. Но задница — ничего.

— Ты на вопрос ответь… — цыкнула зубом Элеум. — И, если скажешь еще хоть слово про мою задницу, получишь в глаз.

— На вопрос… Ну да, ну да… — Довольно хихикнув, коротышка суетливо вытер ладошки о штаны и, задрав голову, с довольной ухмылкой уставился в глаза наемницы. — Правду хочешь? Хотел бы я тебе кое-что другое обслюнить, да боюсь, Фурия, тогда ты меня точно прибьешь.

— Конечно, прибью, — закатила глаза к небу наемница. — Закопаю, а потом откопаю и прибью еще раз. Для порядку. Кстати, теперь меня зовут Нежить. Или Дохлая.

— Тебе подходит, — хитро прищурился механик. — Ой, ты с подругой… И где мои манеры? Позвольте представиться. Его превосходительство гениальнейший из гениальных, повелитель машин и механизмов, владыка масел и смазочных жидкостей, тиран неполадок и протечек, непревзойденный Максимус Махина Деус Третий. Или просто Болт. Позвольте поцеловать даме ручку…

— Не стоит, — Элеум жестом остановила коротышку, шагнувшего было к испуганно взвизгнувшей и спрятавшейся за спину наемницы девушке. — Для твоего же блага.

— А… О… Понимаю. — Тут же посмурнел карлик. — Значит, вы, девочки, дружите, да? Ну, Искра, ты даешь… В принципе, я давно догадывался…

— Опять за свое… — Тяжело вздохнула Элеум. — Соберись, Болтяра. Работа есть.

— А она красивая, — не обращая внимания на наемницу, карлик окинул Кити оценивающим взглядом и причмокнул губами, — а что сифиль, так это ничего, это лечится.

— Обычный — да, лечится, а северный-красный[29] — нет, — ухмыльнулась Элеум и прищелкнула пальцами. — Темно тут у тебя. — Над ладонью наемницы с треском разгорелся огненный шар величиной с крупное яблоко. Пыхнуло жаром. В мастерской остро запахло озоном.

— Ого, — прокомментировал отшатнувшийся механик. — А раньше ты так не умела…

— Учусь, — сухо проворчала наемница. — Тренируюсь. Расту над собой, а не пью без просыху, как некоторые… А теперь, когда я наконец-то, смогла привлечь твое внимание и ты перестал изображать из себя озабоченного дебила… На улице стоит грузовик. Мой грузовик.

— Уже интересно, — неопределенным тоном протянул карлик, заворожено глядя на покачивающуюся в воздухе шаровую молнию. — У Фурии — целый грузовик. У нашей любимой Искорки, которая и горсть серебра больше десяти минут в руках удержать не может… Украла или отняла?

— Вал треснул, поршни на замену, с генератором тоже что-то не то, — пропустив мимо ушей вопрос коротышки, наемница принялась загибать пальцы, — ну и еще по мелочи: радиатор там подлатать, карбюратор подчистить, покрышки заменить, все восемь… Кстати, с пневматикой тоже как-то… На резервном движке еле-еле сюда дотянула.

— Смотреть надо, — тяжело вздохнув, озадаченно почесал макушку Болт. — Основа фуры чья?

— А хрен его знает, — пожала плечами наемница. — Я его у кочевников… раздобыла.

— Ладно, поглядим, — отмахнулся карлик, — но, даже если у меня найдутся нужные детали, работы ты перечислила дня на четыре, не меньше. Кстати, чем платить будешь? Или думаешь по старой дружбе сделаю?

— Старая дружба — это, конечно, здорово, но ты знаешь, я не люблю оставаться в долгу. — Задумчиво помассировав переносицу, Элеум принялась раскачиваться с носка на пятки. — Серебра у меня не так уж и много, зато барахла разного полно. Ну, или солью могу рассчитаться.

— Соль? — Заинтересованно вскинул брови механик.

— Чистая, из самых Горьких песков везу[30]. — Кивнула Ллойс.

— Это где-то, двенадцать к одному… — что-то посчитав на пальцах, хитро прищурился механик. — Значит… И много у тебя соли?

— Сто двадцать восемь мешков. — Широко улыбнулась наемница.

— Сколько?! — Выпучил глаза коротышка.

— Четыре с половиной тонны. Плюс-минус пятьдесят килограмм. В кузове, под настилом лежат. — Безбоязненно подхватив ладонью танцующий в воздухе огненный шар, Элеум подтолкнула его чуть повыше и присела на корточки.

Глаза наемницы оказались на одном уровне с лицом карлика.

— И эти четыре с половиной тонны побудут у тебя. Как и все остальное. На хранении, так сказать. Что-то не доверяю я местным.

— Да у меня и сейфа-то такого не найдется… — растерянно пробормотал Болт и снова полез в затылок. — Может, в банк отвезем? Его сам Финк держит, так что, все по-честному. Хранилище в складе под ареной. Хрен пролезешь. Да и город гарантию дает.

— Срать я хотела и на банки, и на твоего Финка, сладенький. Жулье и есть жулье. И сейф мне не нужен… Мешки в полиэтилен замотаны, а сверху еще два слоя арамида с полимерной пленкой, так что, пусть в кузове полежит, ничего с ней не сделается, — отмахнулась Элеум.

— Слушай, Фурия, если такое дело… — Карлик озадаченно покрутил головой. — Я, конечно, другие заказы подвину, но… может, поживешь тогда пока у меня? А то стремно мне как-то… У нас, конечно, городок тихий, но… черт, это же целая прорва деньжищ, и что случись, я с тобой не рассчитаюсь. Нанимать охрану тоже только лишнее внимание привлекать. Так что, оставайся, а? С подругой, конечно. Я вам места организую — не хуже, чем на постоялом дворе. Так-то у меня и душ есть, и ванна, все, как ты любишь. Душ, правда, не работает, но воды горячей хоть залейся — я недавно бойлер на две тонны сварганил… Сейчас запущу, к вечеру согреется. А на ужин у меня гусь. Вот. — Карлик гордо выпятил грудь. — Настоящий гусь. Сорок серебром за него заплатил…

— Ты помнишь, чем все в прошлый раз закончилось, а Болт? — Насмешливо прищурилась наемница. — Ну, когда ты мне в душе спинку потереть решил? Сколько в больничке пролежал потом? А когда ночью ко мне в постель полез, помнишь? А как ты думаешь, что я с тобой сделаю, если ты и Кити обидишь?

— Помню, — насупился карлик, — и спина моя помнит, и ребра, и голова. А сейчас, — механик с опаской покосился на шаровую молнию, — ты меня, пожалуй, почище того гуся зажаришь. И получится Болт печеный. В собственном соку. — Невесело хохотнув над собственной шуткой, карлик, застенчиво шаркнув ножкой, поднял глаза на охотницу. — Ну… ты это… все равно, подумай. Ярмарка начинается, караванщики во всех трактирах и ночлежках места уже месяц, как забили… А про девчонку — это вообще обидно. Я что, совсем, что ли?

— А что — нет? — Прищурилась Элеум.

— Да, ну тебя. — Как-то всем телом поник механик. — Ну… хоть вечером приходите, а?.. Гуся поедим… с картошкой.

— Ну, если с картошкой… — с улыбкой протянула Элеум… Тогда мы, пожалуй, все же, у тебя остановимся. — Распрямившись во весь рост, наемница скрестила на груди руки и принялась раскачиваться с носка на пятку. — Только два условия. Первое: я, пока ты с машиной возишься, по городу пошатаюсь. Посмотрю, что почем и все такое. А ты присмотри за Кити, хорошо? И второе, не вздумай меня лапать, когда я напьюсь.

— А ты напьешься? — Встрепенулся карлик.

— Мы напьемся, — поправила механика Ллойс. — Для чего еще, по-твоему, я сюда приехала? Но учти, если будешь щипать меня за задницу…

— Да за кого ты меня принимаешь? — Неискренне возмутился коротышка.

— За мелкого, озабоченного прощелыгу. — Закатив глаза, Ллойс испустила полный сожаления и грусти вздох. — И за своего друга.

— Хм… — карлик улыбнулся. — Вот это… — маленький механик сделал небольшую паузу. — А это было приятно. А твоя… подружка, — неожиданно кивнул он подбородком в сторону продолжающей упорно прятаться за спину наемницы девушки. — Она, что, немая?

— Нет. Просто стеснительная. — Повернувшись к Кити, Элеум приобняла девушку за плечо и заговорщически ей подмигнула. — Из наших кого видел?

— Нет, — покачал головой тут же посерьезневший механик. — С тех пор, как та заваруха в Красном случилась, никого… Но думаю, оно и к лучшему.

— Пожалуй. — Со вздохом согласилась наемница. — Ну так, что, я фуру загоняю?

— Давай. — Обреченно махнув рукой, коротышка вопросительно посмотрел на Кити. — Загоняй… Только… Это… Ну, с тобой-то мне все понятно, а подруга твоя самогон пьет?

— Поглядим, — покосилась на девушку наемница. — Не пьет, научим. Под гуся самогон самое то…

— Еще бы, — с легкой грустью улыбнулся механик. — Еще бы…

— Я рада, что ты жив, Болт, — шагнув вперед, Ллойс, слегка наклонившись, положила руку механику на плечо. — И мне жаль, что я тогда… не попрощалась.

— Не бери в голову, Искра, — отмахнулся механик. — Тогда никто не попрощался. Мы были слишком заняты. Это всегда так — сначала думаешь, что поймал за хвост удачу, а потом случается очередное дерьмо. Нам просто не повезло. Как всегда.

— Ты стал философом, — криво усмехнулась Элеум. — Как и большинство алкоголиков.

— А ты, как была дубиной, так и осталась. — Слегка обиженно фыркнул карлик. — Ну что, будем и дальше сопли на кулак наматывать, или ты, наконец, загонишь сюда свой расчудесный тарантас, а я организую вам койки? Кстати, вам как: вместе или отдельно?

— Я бы предпочла вместе, сладенький. Вместе с Кити и отдельно от тебя, если ты не понял. Хотя… Нет. Не надо коек. Мы в грузовике будем спать. У тебя тут, наверняка, клопы… Или блохи…

— Да пошла ты… — вяло отмахнулся механик. На губах коротышки снова заиграла жизнерадостная улыбка. — Откуда у меня тут блохи?.. Ну, что стоим, кого ждем?..

Монета вздохнул. Ни черта. Ровным счетом, ни черта. Подбросив в воздухе заточенную по краю до бритвенной остроты серебряную чешуйку, за которую и получил свою кличку, молодой человек с тоскливым видом оглядел запруженную народом улицу. Наметанный глаз карманника скользил по продвигающимся мимо фигурам, не замечая лиц, но на автомате деля проходящих на местных и приезжих. Не секунду остановился на многообещающем подсумке грузно протопавшего мимо, увешанного оружием, будто собирался на войну, косматого здоровяка-северянина, двинулся дальше, сосредоточившись на беспечно висящей на сгибе локтя маленькой и бесполезной, но зато очень яркой и нарядной сумочке какой-то разодетой в шелка дамы — явно жительницы вершины холма, оценивающе прошелся по окружающим ее тугим спинам телохранителей и вернулся к началу. Ко входу переулка, где минутой ранее стоял шериф. Вернее, он стоял там и сейчас, и что еще хуже, безостановочно пялился на Монету.

Вор с трудом сдержал плевок. Ну почему Гейдж к нему прицепился? Ведь, еще пару недель назад они были лучшими друзьями, а сейчас этот ублюдок делает все, чтобы его бывший кореш сдох от голода. И почему командир ополчения выбрал в шерифы именно его? Чем он лучше Монеты? Чем? Тем, что его башка по форме и крепости больше напоминает булыжник? Или тем, что его мамаша не в борделе работает, а разносит еду в кабаке? Кто-то видит большую разницу? И почему Гейдж на него так взъелся, за что? Неужели нельзя дать старому другу немного подзаработать? Ему, что, много надо? Всего пара-тройка монет, чтобы купить немного лепешек и пару глотков воды. Ну и, если повезет… Черт… Если Гейдж знает… Да нет, глупости.

Молодой человек, мотнул головой разгоняя дурные мысли. Нечего отвлекаться на подобную чушь, этот бугай слишком туп, чтобы собственную задницу в темноте отыскать. Еще раз бросив косой взгляд на с ухмылкой глазеющего на него стража порядка, Монета пожал плечами и отступил в тень проулка. Досчитал до пяти, а потом сунув руки в карманы, неспешно побрел прочь. Соединяющая улицы каменная кишка была не особенно длинной, но успевала сделать целых три поворота на своем протяжении, и поэтому Монета совершенно не удивился, когда из темноты выплыла рука и, сграбастав его за воротник, грубо дернула на себя.

— Привет, Гейдж.

Он уныло кивнул, бесстрастно глядя в лицо раскрасневшемуся, тяжело дышащему законнику:

— Давненько не виделись. Бежал за мной по Крысиному отнорку? Зря. Мог бы просто крикнуть, я бы тебя дождался.

— Ты… — Стискивающий воротник кулак шерифа сжался, и Монету впечатало в стену. Ты…

Вор вздохнул. Гейдж всегда был громилой, сколько он себя помнил. Даже непонятно, как он умудрялся прокормить свою тушу, но силы у его бывшего кореша было немеряно. Зато мастерство ему не давалось. Там, где Монета проскальзывал неслышной тенью, успевая не только облегчить кошельки, но и частенько, в качестве автографа подбросить в них пару «сувениров на память», Гейдж действовал грубо и топорно. Темный переулок, обернутый в тряпку молоток, или просто кулаком по затылку, и у ног лежит бездыханное тело очередного несчастного. Потому они и расстались. Монета терпеть не мог насилия. А бугай все чаще и чаще выбивал из клиентов не только сознание, но и мозги. Но они, вроде, все еще оставались приятелями, так почему же…

— Ты… — Затылок молодого человека с противным, слышимым, казалось бы, на другом конце города, хрустом влип в стену. Запахло сухой штукатуркой, а за воротник Монеты потекла липкая теплая струйка. — Как же я этого ждал…

— Гейдж, приятель, о чем ты…

Удар здоровенного, будто голова сыра кочевников, кулака с треском впечатался в скулу. На глаза Монеты навернулись слезы. Во рту стало солоно от крови…

— Мы не приятели, сука. И никогда ими не были. — Злобно засопел громила. — Думаешь, что смог меня обмануть? Считаешь, что самый умный?

— О чем…

Удар в живот заставил вора согнуться в приступе рвоты. Разом разучившееся стоять, дышать и различать верх и низ тело, обмякло и удержалось на ногах только благодаря железной хватке шерифа.

— Я. Говорю. О тебе. О тебе и… — Гейдж зарычал. — Не подходи к ней, понял!! Чтобы я тебя там даже не видел!!!

— Эй… Друг… — Чтобы вытолкнуть из себя два не самых длинных слова, Монете пришлось приложить почти все оставшиеся силы. — Я… дей-стви-тель-но…

— Сучонок. — Рыкнул новообращенный шериф и крякнув от усилия, снова вбил кулак в солнечное сплетение молодого человека. — Если я еще раз увижу тебя у «Малины»… Если ты хоть раз даже посмотришь на мою мать…

— Друг, — несмотря на то, что слова вырывались из его рта пополам с каплями крови, а тело, казалось, почти лишилось костей, Монета с трудом сдержал рвущийся из горла смех. — Да она сама захотела… Сказала, что я ей нравлюсь…

— Тварь!!! Даже сейчас врешь… Это она мне рассказала. Про вас. И про вашу скорую свадьбу. Только вот я давно знаю эту байку про женитьбу. Ты, подонок, кормишь этим дерьмом каждую бабу, которую…

Встряхнув юношу так, что и без того ноющие от удара зубы клацнули будто кастаньеты, Гейдж занес руку для очередного удара, но неожиданно замер.

— Ладно… Друг… — Неожиданно устало прохрипел он, медленно опуская занесенный для удара кулак.

— Ладно. Ты всегда был упрямым, Монета. Маленьким, упрямым змеенышем, который не знает, что означают совесть, честь и принципы. Ты всегда любил нагадить в кормушку. И делать больно. Сколько раз я вставал за тебя? Сколько раз я спасал твою задницу, когда ты попадался? Сколько раз ты меня предавал и обставлял все так, что это я потом сам просил у тебя прощения? Но знаешь, — в очередной раз тряхнув молодого человека, словно нашкодившего кутенка, Гейдж усмехнулся. — Думаю, пора с этим кончать. Еще один карманник поскользнулся и упал на собственное перо, когда убегал от шерифа. Больно уж не хотел примерять ошейник… Бывает.

— Ты… — Монета кашлянул… — серьезно?

— Извини, — усмехнулся шериф. — Последнее слово?

— Это ты извини, друг, — слабо улыбнулся вор.

Глаза громилы удивленно расширились. Могучая хватка внезапно ослабла, и шериф, покачнувшись, шагнул назад, вскидывая к рассеченному горлу руки. Некоторые говорят, что кровь из поврежденных артерий бьет фонтаном, хлещет во все стороны тугой струей, но это не совсем правда, во всяком случае, не настолько, чтобы Монета запачкал штаны и куртку. Да, крови было много, очень много, Гейдж был крупным юношей, и несколько капель, все же, попали вору на ботинки, но он это, пожалуй, переживет.

Подбросив в ладони окровавленную серебряную чешуйку, молодой человек убрал ее в карман куртки, одернул воротник и, покосившись на уже затихающего шерифа, посвистывая, двинулся к выходу из переулка. Все знают, Монета не любит насилие. Он даже мяса почти не ест, потому как от вида крови блевать начинает… А помните, как он сознание потерял, когда кто-то при нем курицу зарезал? Мерзавец, конечно, но не убийца. Нет, не убийца. Молодой человек покачал головой. Бедная Марта… Она так любила сына… Надо бы сегодня к ней зайти и утешить. Может, «прикупить» ей подарок? Бусы или колечко. В конце концов, теперь, когда за ним никто не следит, можно и поработать. Замысловатый ритм песенки отражался от каменных стен и вяз в тенях. Несмотря на разбитые губы, вор не допускал в мелодии ни одной фальшивой ноты. В конце концов, если нет мастерства, к чему сотрясать воздух попусту? Монета улыбался.

— Эх, было время, девонька, было времечко… Сколько мы с твоей подружкой дел натворили. Сколько браги выпили… Сколько народу пере… Кхм… э-э-э… А дай-ка, лучше, мне во-он тот ключик. — Покрытая разводами масла и въевшейся грязью ладошка маленького механика, на мгновенье показавшись из-за края капота грузовика, ткнула в сторону груды сваленных в кучу инструментов и снова скрылась из виду.

Послушно кивнув, Кити поспешно подхватила увесистый, размером с хорошую дубину разводной ключ, неловко влезла на отбойник, встав на цыпочки, ткнула им куда-то в глубину моторного отсека.

— Ай!.. Спасибо, девонька, век твоей доброты не забуду…

— Извините, — пробормотала девушка, скорее услышавшая, чем почувствовавшая соприкосновение тяжелой головки ключа с головой коротышки. — Я нечаянно…

— Да брось, красотуля. — В унисон резкому металлическому лязгу довольно проворчал карлик. — С тобой работать — одно удовольствие. Хоть, поболтать есть с кем. А инструмент правильно подавать еще научишься. Это даже хорошо, что Фурия решила тебя здесь оставить. Даром, что с виду — костоломка бешенная, в душе, все одно, баба. Спорить готов: полдня теперь по рынку шариться будет. И накупит кучу тряпья. А тебе там светиться ни к чему.

— Мне Ллойс тоже так сказала, а почему — не объяснила, — рассеянно почесав образовавшийся на запястье от соприкосновения с кузовом грязевой мазок, Кити осторожно присела на лежащую на полу покрышку.

— Ну, во-первых, ты красивая, а красивой девчонке в нашем городе в неприятности влипнуть — как два пальца об… кхм-м… Легко, в общем… — Прогудел продолжающий греметь железом где-то в недрах фургона механик, — Искра-то за себя постоять сможет, а вот ты… что-то сомневаюсь, девонька. А, во-вторых… а, во-вторых, кто бы мне инструмент здесь подавал? — Максимус довольно захихикал, — кстати, там где-то молоток валялся, небольшой такой, с красной ручкой…

Поднявшись со своего импровизированного сиденья, Кити оглянулась по сторонам и, найдя искомое, аккуратно вложила рукоятку инструмента в показавшуюся над решеткой радиатора чумазую ладошку.

— Ага, молодец, девонька, с молотком-то дело, думаю, быстрей пойдет. Как мой батя говаривал, когда напивался, кувалдой и ломом все починить можно, хоть машину хоть человека. — Рука карлика снова исчезла из поля зрения Кити.

Из моторного отсека раздались гулкие ритмичные постукивания.

— А как ты с Фурией скантовалась? — Нарушил через некоторое время молчание Болт. — Так-то у нее друзей не много. И большую часть я знаю, как облупленных. У тебя на шее след от ошейника. Значит, рабыня. Свежий. Значит, сняла недавно. На бойца, ты, извини, конечно, не тянешь, масть не та. Для работницы в теплицах или еще где, ты слишком гладенькая, а для бордельных слишком… простая, что-ли… И уж точно бл… кхм… бордельные девочки не такие скромницы, как ты. К тому же Искра, как мне помнится, шлю… э-э-э, путан на дух не переносит. Служанкой в доме была?

— Была, — поспешно отведя глаза в сторону от грузовика, девушка нервно поправила чуть сбившийся набок шейный платок. — Только не в доме, а в гостином дворе. Кухарила и еду подавала. Может, вам еще что-нибудь подать, господин Максимус?

— Господин… — искаженный стальными потрохами грузовика голос карлика звучал гулко и глухо, но Кити поняла, что маленький механик с трудом сохраняет серьезность. — Я никому не господин, девонька. И никогда не был. Лучше, зови меня просто Болт. Ну… или Мотыль, если хочешь. Хотя… меня давно так не называли.

Из моторного отсека снова раздался лязг, неожиданно сменившийся громким бульканьем.

— От, зараза… Это что за дерьмо вместо масла?! Парафин, что ли?! Дизель лила?.. Или моторку с чем-то мешала?! Вот тля, Искра, ну разве так можно? Движок ни за понюшку табака в хлам угробила. Да тут говна столько, что его на хлеб можно мазать! А ну-ка…

Снова послышалось звяканье, потом шипение и громкий хлопок…

— А, чтоб его… Сучий потрох, да чтоб меня Песчаная крыса[31] во сне в ухо поимела!.. Песок… Песок, мать его… Такую фуру испоганить… А это что… Ох, е-е…

Глубоко вздохнув, Кити посмотрела на медленно распознающуюся под грузовиком лужу угольно-черной, остро пахнущей бензином и маслом жижи и, присев на корточки, принялась аккуратно раскладывать на пыльном бетоне сваленные в кучу инструменты.

— Госпо… Дядя Болт, а почему вы Ллойс то Фурией, то Искрой зовете? — Спросила она, когда поток ругательств, наконец, иссяк.

— Дядя… Да что за день-то такой, а? — Возникшее над краем измятого бронелиста, сморщенное, будто сушеная слива, обильно залитое капающей с носа и подбородка черно-радужной, тягучей, будто расплавленная смола, жидкостью лицо коротышки выражало крайнюю степень расстройства и озадаченности. — Дядя… Вот так и начинаешь чувствовать себя старым. Утереться чем не найдешь?

— Ну… — Кити в нерешительности потеребила рукав великоватого ей комбинезона и потянулась к шейному платку.

— Не пойдет. Слишком красивый. Чего хорошую вещь портить. — Раздраженно отмахнулся коротышка… — Вон ту тряпку дай, — палец карлика ткнул в сторону соседствующего со стоящем у входа в ангар ржавым, помятым ведром, куском ветоши.

— Но… Ведь, это… для пола…

— Вообще-то, обычно да, но в данных обстоятельствах для моей рожи тоже сойдет. — Пожал плечами механик. — К тому же, я уже год здесь толком не убирался. Или полтора. Не помню.

— Я вымою. — Подав карлику тряпку, улыбнулась девушка. — И одежду вам постираю. Только расскажите мне про Ллойс.

— Эвон оно как, — стерев с лица большую часть отвратительно пахнущей замешанной на бензине смазкой, и почему-то горелым жиром массы, карлик с отвращением отбросил в сторону тряпку и неожиданно ловко выпрыгнув из моторного отсека, присев на широкий бампер-отбойник, принялся задумчиво чесать залитую маслом макушку.

— С чего бы начать… — поболтав в воздухе ногами, Болт задумчиво вытянул губы трубочкой и принялся изучать потолок. — Дохлая, конечно, не из разговорчивых, но вы ведь с ней, как-никак, подружки. А значит, если она о чем молчит, значит, так оно и лучше…

— Ну, пожалуйста, дядя Болт… — Взмолилась Кити и, опустив взгляд, покраснела.

— Ладно, — тяжело вздохнув с какой-то обреченностью, махнул рукой карлик. — Но, откровенность за откровенность. У тебя, ведь, не сифиль… ты — мутка, так?

— Ну… — Кити вздохнула и, обреченно кивнув головой, с опаской глянула на механика.

— Так я и думал, — усмехнулся коротышка. — Фурия… черт ее дери. Всех дерьмом считает… Друг, друг. А сама вон… Подруга, блин… Как башкой в дерьмо окунула… Будто, я ребенка трону…

— Дядя Болт…

— Я вроде как, историю тебе обещал, да? — Поерзав на своем насесте, Болт тяжело вздохнул и с прищуром уставился на девушку.

Кити уныло кивнула.

— Тогда слушай, — ухмыльнулся Болт и, немного поерзав на своем насесте, прищелкнул пальцами. — Хоть Искра татуху свела, не думаю, что это особый секрет. Лет восемь назад это было… Ну… может, чуть побольше. В Вольных баронствах. Чуть севернее отсюда. Как ты знаешь, Баронства с Холмами соседствуют. Вот несколько племен Пустынных крыс объединились и в людские земли поперли. Скажешь, такое почти каждый год происходит? Так, да не так, — шмыгнув носом, механик принялся вытирать измазанные ладошки о штаны.

— Случилось, что эти уроды в своих солончаках до какой-то дряни дорылись. То ли биолаборатория, то ли исследовательский центр довоенный, кто его знает. Обычно эти сучьи дети тупы, как пробка, в технике сложнее самопала, гранаты, к копью привязанной, да бензинового движка ничего не смыслят, да и откуда им, но видимо, нашелся среди них кто-то башковитый настолько, что со всей этой тряхому… к-кхм… — закашлявшись, коротышка покосился в сторону девушки… — гадостью электронной разобраться смог. Ну и пошло-поехало. Начали эти мудо… э-э-э, ребятки в своей лаборатории таких тварей клепать, что рядом с ними снежный ящер кутенком слепым покажется. А эти… — С видимым трудом проглотив ругательство, карлик испустил горестный вздох… — Существа вместо того, чтоб создателей своих сожрать, их слушаются, будто псы ручные, разве что, тапочки не приносят… Про тапки, я может, и преувеличиваю, откуда у Крыс тапки?.. Но, что эти… штуки… хозяев не трогали — факт. И что ты думаешь? — Вдохновенно всплеснув руками увлеченный собственным рассказом механик снова принялся изучать потолок ангара. — Считаешь, небось, что песчаники наклепали себе по-быстрому армию и буром территории захватывать двинулись? — Э-э, нет. Пакость, что они из лаборатории вытащили — что-то типа жуков. В земле норы роют, колонии строят. Паскудники еще те. Сначала мелкую живность жрут да посевы портят. А потом… Понизив голос, Болт с заговорщическим видом наклонился в сторону девушки… А потом уже и до двуногой дичи доходит. А тут пустынники, будто бед мало, еще и с серокожими договориться как-то сумели. И люди целыми поселками пропадать стали. Ну, народишко тогда, как водится, в тыковке почесал, серебришко из захоронок выкопал, да клич кинул. Ну и бароны муд… — карлик скривился, будто проглотил живую пиявку, — мудрые наши в стороне не остались, конечно. В сумме такая прорва серебра вышла — весь Север затрясло. Стрелков к границе понаехала тьма. Да и не только стрелков. Кого там только не было: и «Железные башмаки» на танках своих прикатили, и «Звероеды», и «Стервятники»; а если я малые отряды да банды перечислять начну, так нам до ночи времени не хватит, ну и одиночек тоже привалило, конечно. Много, в общем, народу на клич пришло, да мало кто на своих двоих домой вернулся. Чтобы тварей извести, надо в норах биться накоротке, понимаешь?

Изобразив в воздухе замысловатую кривую, владелец гаража болезненно сморщился.

— В темноте, тесноте, и зачастую, на ощупь. А человек против страхолюдов этих в рукопашной — ни хрена… тьфу и растереть, в общем. — Снова сплюнув под ноги, карлик с прищуром посмотрел на замершую с открытым ртом Кити. — Как ты, наверняка, знаешь, мутантов в стрелки почти не берут. Ну не любят оружейники грязную кровь, и все тут. Но Аладдин, один из больших командиров, небывалое дело — кинул весть, мол, принимаем любого, кто согласен с дрянью подземной биться, невзирая на возраст, пол и соответствие генетическим нормам. Знаешь, что такое генетические нормы? — Дождавшись короткого кивка Кити, Болт усмехнулся. — Надо же, образованная… — Протянул он неопределенным тоном. — Так, о чем это я… Ах, да… Народу набежало… В основном, конечно, всякая шваль. Ну и, правда, кто откажется от защиты пороховой гильдии? Был ты разбойник обыкновенный — дерьмо перекатное, что вдоль дорог без разговоров вверх ногами вешают да горло ржавой бритвой режут, а стал вольный стрелок, уважаемой профессии человек.

Болт тяжело вздохнул и снова поболтал в воздухе коротенькими ножками.

— Большую часть еще на испытаниях забраковали, но, кое-кто прошел. — Замолчав, коротышка страдальчески вздохнул и принялся сосредоточенно скрести шею грязными, ободранными ногтями. — Таким помимо знаков гильдии омегу набивали — типа, отряд Аладдина — элита из элит, гордитесь. Ну, мы и гордились. Пока в норы не загнали. Там мы с Искрой и встретились. Говорят, она в одиночку еще до всего этого на тварей охотилась. А потом зачем-то в омеги вступила. Болтали, будто накосячила она где-то по-крупному, вот и пришла в отряд. Типа, чтоб спрятаться. Но думаю, это брехня. Не такая Ллойс, чтобы прятаться. Не то, чтобы она сильно общительная была, но мы как-то быстро сошлись. Ну, а дальше… Дальше, почти год норных войн. Тридцать два зачищенных гнезда. А потом все как-то само собой улеглось. Умники семейки Сильвер в Сити газ разработали — тяжелее воздуха — человеку от него хоть бы хны, разве что по коже язвы да волосы сыпаться начинают, а вот жукам тем верная смерть. Но отряд остался. Ну… почти… Из нашей двадцатки только четверо до конца дожило. Я, Михо, Бъянка, и Искра, она же Фурия… Эту кличку она, кстати, вроде как еще будучи гладиатором получила. За жестокость в боях, говорят. Болтали, мол, злобная была — жуть. Любила над противником поглумиться, помучить его перед смертью… А Искрой ее в Омеге прозвали. Взрывалась она быстро, понимаешь? Знаешь, ведь, что бывают люди, у которых фитилек, короткий, чуть что — БАХ!

Коротышка взмахнул руками.

— И все, а у Фурии его вообще нет. Как граната без замедлителя… — громко шмыгнув носом, Болт с усмешкой покосился на заворожено слушающую его Кити. — Ну, так вот. Норные войны кончились, стрелки разбежались, Аладдин баронам тоже ручкой сделал, а нас, типа, как отпустил. А мы решили не расставаться, мол, были ватагой, ватагой и останемся. Вместе, как бы веселей. Ну и было… весело. Кто мутантов особо нанимать-то будет? И для чего? А мы все молодые, от крови пьяные. Герои, тля…

Карлик обреченно махнул рукой.

— Ну и покатилось. Сначала нас братцы Блэк и Уайт к себе позвали. Потом Жирдяй перекупил. Потом опять стали на вольных баронов работать. А что, тварей-то не осталось, а вот землицу бесхозную да плодородную делить надо. А охотников до нее много. А потом снова к Аладдину вернулись, но уже в основной отряд. Совали нас, конечно, каждый раз в самое, что ни на есть, пекло… А что, выживут — хорошо, герои. Помрут, туда уродам и дорога. Хотя… с наемниками всегда так. Война все тянулась и тянулась, платили все меньше и меньше…

Карлик снова покопался в затылке и, с тоской оглядев испачканные маслом ладошки, вздохнул.

— В конце концов, надоело командирам нашим это все хуже горькой редьки, и двинули мы на север. А тут и заказец выгодный подвернулся — Красное. Слышала про Красное? — Вопросительно глянул на Кити механик.

Боящаяся издать даже звук девушка отрицательно покачала головой.

— Ну да. — Хмыкнул Болт. — Откуда тебе. Домовая прислуга. Знай, мети полы, стряпню готовь, да хозяину постель грей…

Кити, засопев, покраснела и, отведя взгляд, принялась внимательно изучать измазанные грязью руки.

— Не обижайся. — Вскинул руки в защитном жесте Болт. — Не в обиду же сказал. Так… вырвалось. В общем, Красное — это поселок. Гнездо уродов, мутов, в смысле. С земли жили, ни с кем не воевали, но все же, умудрились наступить на хвост Чистым. Ну, знаешь это секта такая — монахи бродячие. Типа, как крестовики, что в Распятого верят, только еще более долбанутые. Ходят, убивают всех подряд. По их вере, типа, посмотрел Бог, что мы с Землей сделали, махнул рукой и ушел, а вернуть его можно, только если все зло на свете извести. Вот и бродят по пустошам. Где одного человека грохнут, а где целое село упокоят. Причем, хрен просс… э-э-э, поймешь, что они в следующий момент вытворят. Могут спокойно мимо рейдера, что ребенка на кол живьем сажает, пройти, а могут какому-нибудь старику, божьему одуванчику пулю между глаз всадить. Самый любимый их прием — мор пустить. По их вере, коль от заразы умер, значит, Небо так решило, а коли выжил… ну…

Маленький механик замялся, подбирая слова… — вроде как, тоже божья воля. Контейнер с боевым вирусом много места не занимает, не сразу и заметишь, а вот беды от него… — Карлик болезненно скривился. — Давно бы их перестреляли, да вот одна беда, у их главных, то есть, не совсем главных, а у тех, кого анафемами называют, в мозгах какая-то дрянь зашита, типа наноколонии или радиопередатчика… хрен поймешь, что такое. В чистильщиках вообще много непоняток. Мутные они. Вроде, секта и секта. А технологии у них… Не во всяком вольном городе такие чудеса увидишь…

Завистливо вздохнув, механик покопался в затылке. — Так о чем, бишь, я?.. А… Наноколония… В общем, их боссы всегда в курсе, где их монахи бродят и что делают. И если кто чистильщика укокошить решится. — Карлик поморщился… — Мстительные эти суки, страсть… За одного анафема, бывало, целые села дотла сжигали. Так, что даже пепла не оставалось…

— У нас в селе была церковь чистых. — Неожиданно перебила карлика девушка. — А Ллойс батюшку убила. Значит, его теперь тоже… — Брови Кити сошлись к переносице…

— Да, нет, — отмахнулся от своей слушательницы коротышка. — «Чистых» орденов полно. Уж больно идея привлекательная: бить тех, кто на тебя не похож. Муты кончатся, рыжих резать начнем… или хромых. Какая разница. А вот Чистильщики, это Чистильщики, деточка. А если бы ваш «батюшка» анафемом был… Фиг бы Искра с ним справилась. Боевые монахи это — у-у-у… Тут таких, как Ллойс, десяток нужно. Хорошо, что настоящих не так уж и много… В основном, обыкновенные люди, только с головой не дружат совсем. — Задумчиво почесав макушку, карлик в очередной раз смерил оценивающим взглядом свою слушательницу. — Так вот, девонька. Поперли, значит, Чистильщики на общину. Люди, то есть муты, там были мирные, но просто так помирать тоже не хотели. Разведчиков кого перестреляли, кого дубьем забили, ворота закрыли, выставили на стены пулеметы и на всех волнах сигналить начали — ждем, мол, вольных стрелков для защиты поселка. Платим столько и столько. А община оказалась богатой. Очень богатой. Столько серебра за один раз отвалить не всякий городишко себе позволить сможет. В общем, четыре месяца там воевали. Хорошо так куралесили. С толком, с чувством, с расстановкой. На подходах били… Фугасы закладывали, норы рыли. — Карлик мечтательно закатил глаза. — А что, вокруг леса дремучие — партизань, не хочу. Чистых этих положили — жуть. И людей, и техники. Танки, дроны, боевые фуры. А потом неожиданно пришел корпус боевых монахов… Те самые анафемы…

Понурив голову, карлик принялся разглядывать носки не чищенных, казалось, с момента создания Вселенной ботинок.

— И? — Не выдержала Кити.

— И теперь на месте Красного — выжженная яма. Все сожгли, а место какой-то отравой засыпали. Теперь там даже трава вокруг не растет. — Зло покрутив головой, карлик вскочил на ноги и снова полез в мотор. — Так мы и разошлись… Переругались, правда, перед этим страшно, чуть в глотки друг другу не вцепились… Искра первая не выдержала, плюнула и сказала, что в Сломанные холмы пойдет. К кочевникам. Бьянка, вроде как, совсем обозлилась и к Стае прибилась. Муча почти все серебро наше себе забрал да к легионерам ушел. Сейчас, говорят — большая шишка. Ну, а я здесь оказался. Вот уже четыре года, как чиню разный хлам, и пытаюсь упиться до смерти, но что-то хреново у меня получается… Ладно, — тяжело вздохнул механик, — заболтался я… Ты только это, про то, что я тебе наговорил и про остальных, Искре не говори, ладно? Расстроится она… Это с виду Фурия, как кремень, а на самом деле…

— Хорошо. — После долгой паузы кивнула Кити. — Не скажу. Дядя Болт, а у тебя метла есть? Или веник?

— Вон там в углу. — С довольным видом кивнул карлик. — Ладно, ты пока мети, а я пойду, помоюсь, что ли, пока эта дрянь мне шкуру не проела… И это…

— Да?

— Ты не бойся меня, ладно. — Коротышка вздохнул. — Я же не злодей какой, ребенка обижать.