Брачный сезон

Галина Балычева Брачный сезон

Утром позвонил из Парижа Димка. Орал как ненормальный. Родственников он там нашел — то ли двоюродную бабушку, то ли троюродную тетку, я спросонья не поняла.

Вот человек. Ведь знает, что я махровая сова и раньше одиннадцати не встаю. Так нет же, звонит ни свет, ни заря. Совести совсем нет.

Я велела ему приезжать и зарылась поглубже в подушки. Только я уснула, как телефон зазвонил снова.

— Ну? — буркнула я в трубку.

— Баранки гну, — ответил родной голос. — Ма, сегодня приеду, и не один. Ты, конечно же, рада?

— Ну, а можно все то же самое, но только чуть позже? — проворчала я.

— Нет, родная, нельзя. Вставай, ставь пироги, нечего в койке валяться. В окно-то выгляни, посмотри, утро какое. Все, целую.

Степка отключился, а я села в постели и злобно уставилась на телефон.

— Ну, кто следующий?

Телефон не заставил себя долго ждать.

— У аппарата, — металлическим голосом произнесла я.

— Марьяночка, деточка, — донесся издалека голос. — Это тетя Вика.

— Тетя Вика! — заорала я. — Дорогая, ты где?

— Да дома!

— В Киеве, что ли?

— В Киеве. Где же еще?

— Ну, что за дела? — возмутилась я. — Дачный сезон в разгаре, а ты до сих пор в Киеве.

— Да едем мы, едем, — засмеялась в трубку тетушка. — Фира уже на чемоданах сидит.

— Ой, поцелуй его за меня. Соскучилась ужасно. На какое число у вас билеты?

— На восьмое, в смысле восьмого будем в Москве, утром, как всегда. Кеша где, дома?

— Дома, в Москве, я одна на даче.

— Передавай ему привет, и пусть встречает восьмого на Киевском. Все, Марьяночка, целую, до встречи.

Тетя Вика — родная сестра моего отца. Каждое лето она гостит у нас на даче в Подмосковье. Я ее обожаю. Во-первых, с появлением тетушки я забываю, что такое кухня. Максимум, что мне доверяют, это помыть посуду. А во-вторых, тетя Вика так вкусно готовит, что все лето мы живем как в санатории или даже еще лучше.

Ну, что же, утро начинается не так уж плохо. Скоро Степка приедет, может, даже вместе с дедом. Дед — это мой отец, Викентий Павлович Самсонов. Дедом мы стали его называть после рождения его первого внука — моего сына Степана. Поначалу отец даже гордился своим новым званием. Но с годами, а Викентию Павловичу в настоящий момент пятьдесят девять, он стал выражать недовольство, если мы называли его дедом при дамах. В молодые годы отец был страшным ловеласом. Женщины от него просто сходили с ума. И надо отдать должное, ухаживать он умел красиво. Мама мучилась с ним не один десяток лет. Все надеялась, что с годами дурь из головы или еще откуда повыветрится. Но куда там. Ничто его не берет.

Вот и получилось, что на шестом десятке лет мамочка сказала: «Ну, хватит, дорогой, горбатого, видно, могила исправит. Детей мы с тобой вырастили, фокусы мне твои надоели до смерти, хочу я на старости лет пожить спокойно».

Ну, про старые годы мамочка пококетничала, выглядит она дай Боже, просто отлично выглядит. Больше сорока пяти ей ни за что не дашь. Да и не на покой она решила отправиться, а просто вышла замуж за своего коллегу (мама у нас переводчица с французского и итальянского) и уехала, как говорится, на ПМЖ в Париж.

Для деда это был страшный удар. «Ни одна женщина, — кричал он, — за всю мою жизнь не оставила меня первой. Меня предала... И кто же? Моя жена, мать моих детей, моя Наташа — самая умная, самая тонкая женщина, какую я знал. Как она могла оставить меня на склоне лет, увлечься каким-то заезжим хлыщом, бросить семью, детей?»

Дети — это мой младший брат, который уже четыре года живет и работает в Атланте, и видимся мы не чаще двух раз в году — на Новый год и на чей-нибудь день рождения. Второй ребенок — это я, девушка тридцати девяти лет, разведенная или, правильнее сказать, свободная, с двадцатилетним сыном-студентом. Таких вот деток покинула наша мамочка, которая звонит нам по телефону каждую неделю, шлет подарки, несколько раз в году приезжает в Москву в командировки.

Мама по-прежнему работает, и очень успешно. Она классный переводчик, и ее работа хорошо оплачивается. Да и муж мамин, Поль — человек вполне обеспеченный. В общем, они в полном порядке. Так что когда мы бываем во Франции, мама с Полем устраивают нам настоящие парижские каникулы.

Отец после того, как его покинула мама, отчаивался сильно, но не долго. Очень скоро он стал появляться в нашем доме с какой-нибудь очередной феей. «А что же? — говорил он. — Я теперь человек свободный, мне нужно устраивать свою жизнь».

Да пусть, конечно, устраивает, но хорошо бы уже как-то определиться раз и навсегда. Хотя что я такое говорю? Это не для моего отца. Он человек увлекающийся во всем, не только в том, что касается женского пола. Он, между прочим, доктор наук, профессор, работает в области иммунологии. Успевает и наукой заниматься, и книги писать, очень недурно играет на гитаре, отлично знает историю. Ну, что еще? Он мастер спорта по боксу, хотя это, конечно, было давно, в молодые годы. Еще он обожает покер, замечательно поет старинные романсы и неплохо готовит. Конечно, такой неординарный мужчина, который к тому же еще обладает достаточно импозантной наружностью, интересен для многих женщин. А дед, в свою очередь, не оставляет их интерес к своей персоне без внимания. Такой вот порочный круг.

В следующем году Викентий Павлович будет праздновать свой юбилей — шестьдесят лет. Возраст, можно сказать, почтенный, но не для нашего деда. Он все время в действии, в гуще событий, последний год преподавал в Йельском университете. Там считают, что некоторые разработки отца в области биохимии — чуть ли не революция в науке. Вот они и пригласили его прочитать курс лекций. Дед успешно справился с задачей, а заодно успел закрутить роман с молоденькой преподавательницей тамошнего университета и решил жениться. Прилетел он в Москву готовить почву для отъезда, но здесь, на беду, у него опять случился роман с еще более молодой женщиной. И дед тогда сказал: «Если я смог за такое короткое время увлечься другой женщиной, значит, там было не настоящее чувство. Не встретил я еще такой женщины, как моя Наташа, — единственной и неповторимой». Как будто наличие единственной и неповторимой Наташи мешало ему заводить романы в бытность их совместной жизни. Вот такой у нас дед, которого, несмотря на все его выкрутасы, мы очень любим и даже гордимся.

Я варила на кухне кофе, когда вновь зазвонил телефон:

— Марьяша, доброе утро, я тебя не разбудил?

— Привет, папа, ты когда приедешь?

— Завтра. Сегодня Маклахен прилетает из Америки, хочу его встретить. Кстати, Степку не жди. Я загрузил их с Сергеем кое-какими делами. Так что приедем завтра все вместе. Хорошо?

— Отлично. Тогда сегодня буду отдыхать. Кстати, тетя Вика звонила, они приезжают восьмого.

— Восьмого? Очень хорошо. Ну, до завтра, целую.

Дед отключился, в смысле повесил трубку, а я уселась в столовой за большой круглый стол и принялась наслаждаться первой за день чашкой кофе. Сквозь легкие шторы пробивалось солнце, и от этого в комнате царил уютный полумрак-полусвет.

На улице хлопнула калитка, и через минуту в дверях появилась соседка — красавица Лариска, уже с утра в полной боевой раскраске и, как всегда, в туфлях на высоких каблуках. Как она умудряется ходить в них по дачным тропам, уму непостижимо.

— Эй, люди добрые, — бодро крикнула Лариска, — а не угостите девушку чашкой кофе?

— Заходи, девушка, угощу. Тебе, как всегда, черный и без сахара?

— Ага.

Лариска уселась на стул, закинула ногу на ногу и закурила тонкую сигарету.

— Ну, ты как после вчерашнего? — спросила она. — Я так просто вся на нервах.

— Да, мне это сразу в глаза бросилось, — съехидничала я.

Лариска, не оценив моего сарказма, беззаботно продолжала:

— Мишку в милицию вызвали на допрос.

Я посмотрела на соседку более внимательно:

— Ну, и что же тебя так забавляет? Вчера — труп в доме, сегодня муж в милиции.

— Ну, во-первых, не в доме, а, во-вторых, может, еще и не труп, — парировала красавица.

Дело в том, что вчера у Мишки, нашего новорусского соседа, случилась пренепреятнейшая история. Один из его рабочих, строивших Мишане баню, среди ночи сиганул из окна второго этажа этой самой бани.

Мы сидели ночью у костра на даче Коноваловых, когда прибежал перепуганный Мишка:

— Слава Богу, вы еще не спите, — запыхавшись, произнес он. — Беда у меня. Рабочие у меня живут, баню строят. Так вот один из них ни с того, ни с сего среди ночи выбросился из окна. Даже створки не открыл, прыгнул через стекло. На земле — кровища и полно осколков. Я услышал грохот, выскочил во двор, в темноте не пойму, что к чему. Потом вижу: возле бани кто-то шевелится, подбежал, смотрю — это строитель мой, Серега, весь в крови. Я к нему кинулся, а он, как собака, ломанулся через кусты, потом через забор и убежал. Мне бы, дураку, сразу за ним погнаться, а я побежал штаны надевать. Короче, обегал я все улицы, нет его нигде. Но я вам скажу, возле бани такая лужа крови, что я не поручусь за его жизнь. Прошу вас, пойдемте со мной, помогите найти Серегу. Его нужно в больницу отвезти, не ровен час помрет.

— Ну, дела, — изумился Санька, наш новый сосед. — Петрович, у тебя фонарь есть? — обратился он к хозяину дачи, Ивану Петровичу. — Бери фонарь, пошли на поиски.

Иван Петрович принес из дома мощный фонарь, и мы вчетвером (жена Коновалова, Евгения Львовна, осталась дома) отправились на Мишкину дачу.

— След нужно брать с места происшествия, — распорядился бывший мент Иван Петрович.

Санька согласно кивнул:

— Давай, Петрович, покажи класс розыска.

— Миша, а что говорит напарник, что у них произошло? — Я едва поспевала за быстро идущими мужчинами.

— Да что он может говорить? Он по жизни придурковатый какой-то, а сейчас и вовсе в полном ступоре. То ли от страха, то ли еще от чего. Да и не было у меня времени с ним разговоры разговаривать. — Мишка достал сигареты и на ходу закурил. — Вот беда так беда, — выдохнул он. — Если Серега отбросит копыта, мне кранты. Посадят, как пить дать, посадят.

— Да за что же тебя сажать, Мишаня? — Я бежала рысцой рядом с Мишкой, уцепившись за его рукав.

— У меня после той аварии еще год условно... еле отмазался. А тут такое...

— Может, Серега пьяный был? Может, они чего не поделили с напарником своим? Как его зовут, кстати?

— Да Василием его зовут.

— А наркотой они у тебя не баловались?

— Ну, мне только этого не хватало, — задохнулся Мишаня. — И что значит «у тебя»? Ты на что намекаешь?

— Я имею в виду, что, может, они напились, обкурились или укололись. Ты запах не почувствовал? Если они травку курили, должен быть запах специфический.

— Да ничего я не почувствовал. Я за неделю так намотался, что не до чувств... Хотя постой-ка. А ведь действительно, — вспомнил Мишка, — я когда к Ваське вбежал, узнать, что случилось, он сидел совершенно пьяный, «му» сказать не мог. А запаха никакого не было. Точно, не было.

— Значит, это была не травка и не водка, — сказал Иван Петрович.

— Ну, если не водка и не травка, тогда остаются галлюциногены и героин, — хохотнул Санька.

— Да типун тебе на язык, — возмутился таким предположением Мишаня.

Мы подошли к Мишкиному дому. В окнах горел свет, и на крыльцо сразу же вышла Мишкина жена Лариска.

— Где же вы ходите? Я тут со страху помираю. — Она зябко куталась в вязаную шаль, хотя ночь была довольно теплой. Видать, знобило на нервной почве.

— Ну, и где тут у вас баня? — крутил головой во все стороны Санька.

Слона-то он, что называется, и не приметил. Мишка повел нас в глубь сада, где в самом углу высился здоровенный домина, уже подведенный под крышу.

— Это, что, баня, что ли? — присвистнул Санька. — Ничего себе банька, да здесь роту помыть можно единовременно.

— С какой стати? — не понял юмора Мишаня.

— Я имею в виду, что большая очень.

— Нормальная, как у всех.

Баня действительно была не маленькой, и второй этаж довольно высокий. Если оттуда лететь, то можно и насмерть разбиться. Смотря как упадешь. Бывает, конечно, что и с десятого этажа падают и ничего. Но можно, как говорится, убиться и в собственной ванне. Тут уж кому что на роду написано.

Внизу под разбитым окном действительно были следы крови. Не так много, как Мишаня с перепугу описывал, но были.

Вооружившись фонарями, мы начали обследовать место происшествия. Капли крови вели к соседскому забору.

— Ну, что? Полезем? — спросил Сашка, цепляясь руками за забор.

— Давай попробуем. — Мишка легко перемахнул через двухметровую преграду, Сашка за ним.

Мы с Петровичем и Лариской топтались по эту сторону забора. Минут через десять мужики вернулись ни с чем.

— В темноте кровь на земле не видать, — доложил Мишка, — собака нужна.

У меня, конечно, есть собака, но это йоркширский терьер — диванное чудо с бантиком на макушке.

— Дулька в таком деле не потянет, — сказала я.

— Ясный перец, — согласился Мишаня. — Сейчас Марса приведу.

Мишка недавно купил щенка породы мастино-неаполитано. Но пес был еще настолько мал, не по размеру, разумеется, а по возрасту, что выполнять собачью работу вряд ли был способен. Тем не менее мы разбудили мирно спящего щенка, вывели во двор и указали на лужу крови. Марсик, как это ни страшно, оскалил зубы и зарычал, как большой. Однако на этом все и закончилось. Неожиданно он поджал хвост, присел по-девчачьи и сделал лужу. Как ни пытались мы направить щенка по какому-нибудь следу, он упирался жалобно скулил.

— Не иначе, как покойника чует, — произнес Санька.

Мишаня дико завращал на него глазами.

— Не каркай, ищи лучше.

— Где искать-то?

— Милицию нужно вызывать, — сказал бывший мент Петрович. — Сами не найдем, а время потеряем.

Мишка запаниковал, заметался возле крыльца, вытащил из кармана мобильник, потом сунул его обратно, опять вытащил...

— Слушай, Петрович, а может, сами найдем? Может, не надо милицию?

— А если не найдем и парень окочурится, пока мы тут рассусоливаем? — Петрович несогласно замотал головой. Мишка сник и протянул мобильник:

— Звони.

По своим старым каналам Иван Петрович быстро узнал номер телефона местного отделения милиции. Он вкратце обрисовал дежурному ситуацию и сообщил, что требуется срочная медицинская помощь.

Милиция прибыла только на рассвете. Может, профессиональный опыт подсказывал, что в темноте вести поиски если не бесполезно, то достаточно затруднительно, а может, просто были другие дела. Однако, прибыв на место происшествия, первое, что милиционеры сделали, это учинили пристрастный допрос Михаилу.

Спрашивали, откуда рабочие родом, где Мишка с ними познакомился, пил ли вместе с ними и не сам ли он этого рабочего из окошка выкинул. Мишаня аж зашелся от возмущения.

— Да я вообще не пью. Понимаете вы это?

Зачем он это сказал? Растерялся, что ли? Вообще-то Мишаня пьет и, честно говоря, имеет с этим большие проблемы. Пьет Мишка редко, но, что называется, метко. Год может не прикасаться даже к пиву, а потом в один прекрасный, а вернее, ужасный день набраться до положения риз. В эти страшные эпизоды жизни Мишка такое творит, что воспоминаний хватает на целый год, до следующего раза.

Видим мы, что Михаил совсем плох, путаться в ответах начал, в лице совершенно переменился, я его таким никогда не видела. Хотя мы все бы с лица сбледнули, кабы такая катавасия с кем из нас приключилась. На помощь Мишане пришел Иван Петрович. Несколько фраз, сказанных им на специфическом уголовно-процессуальном языке, если, конечно, можно так выразиться, мгновенно изменили атмосферу в милицейских рядах, и работа органов пошла по накатанным рельсам. Были записаны фамилии, адреса, телефоны всех свидетелей и потерпевшего, и только после этого начались наконец поиски самого потерпевшего.

Нашли его, кстати, очень быстро. Пробежал он не более ста метров от Мишаниного дома и свалился без сознания в придорожную канаву. Серега, слава Богу, был жив. Но врач приехавшей на «скорой помощи» сказал, что надежды на положительный исход мало, потерпевший, дескать, потерял много крови. Серегу погрузили в машину и увезли. Засобирались и милиционеры.

Старший по званию и возрасту толстый дядька-милиционер известил на прощание Мишаню о том, что тот будет вызван в милицию для дачи показаний. И посоветовал никуда не уезжать, а то это будет расценено как побег.

По домам мы разошлись только в шестом часу, а в десять меня уже разбудил Димкин телефонный звонок. Конечно, я совершенно не выспалась и пребывала не в лучшем настроении.

Еще кофе хочешь? — спросила я Лариску.

— Ага, и поесть чего-нибудь. Когда я нервничаю, у меня просто зверский аппетит.

Я пошла варить кофе и делать бутерброды.

— Сегодня Димка звонил, — сообщила я.

— Ваш граф Воронцов? — заинтересовалась Лариска.

— Он самый. Приедет скоро. Сказал, что нашел в Париже родственников. Я спросонья не поняла, — то ли они встретились в замке, то ли те живут в замке. Короче, богатые.

— Везет же людям, — вздохнула Лариска. Сам граф, родственники во Франции. Наверно, и наследство будет?

— Ну, это вряд ли. Родство еще доказать надо. А у Димки, насколько я знаю, никаких документов на этот счет нет. Хотя, может, я и ошибаюсь.

Лариска задумчиво уставилась в окно. Очевидно, мыслями она витала где-то между Парижем и Монте-Карло. Наконец взгляд ее стал осмысленным.

— Смотри-ка, — сказала она, — Сашка Купатов идет и с ним какой-то дед.

Я выглянула в окно.

— Сань, привет. Ты куда собрался?

— Искупаться хочу. Пойдем на речку.

— Вообще-то можно, я сегодня весь день свободна. А ты, — обратилась я к Лариске, — пойдешь купаться?

— Еще чего? В грязи барахтаться. Нет, я плаваю только в бассейне.

— Можешь не плавать, так просто на солнышке полежишь, позагораешь.

— Да я уже в Испании загорела. Нет, домой пойду. Может, Мишка вернулся.

Лариска пошла к выходу, и я вместе с ней вышла на террасу.

— Девчонки! — У крыльца стоял Санька вместе с незнакомым дядькой. — Вот товарищ ищет работу по строительству. Вам работники не нужны?

— Нам пока не до этого, — буркнула Лариска и поцокала на своих каблуках к калитке.

Я посмотрела на дядьку.

— У нас уже есть строители, спасибо. Поспрашивайте у соседей. Ты же знаешь, — обратилась я к Саньке, — что у нас рабочие уже вторую неделю новую баню строят.

— Да? — удивился Санька. — Забыл совсем. И как они, не шалят?

— Типун тебе на язык, — махнула я на Саньку рукой, — не накаркай. — Я и так тут одна кручусь. Отец дал указание баню строить и отбыл. А я, как всегда, его идеи расхлебываю. Нет, наши тихие.

Санька посмотрел на строителя.

— Ну, извини, отец, не получилось тебе помочь. — Он похлопал деда по плечу.

— Твой знакомый, что ли? — спросила я, когда за дядькой захлопнулась калитка.

— Да нет. Откуда? На улице встретился. Спрашивает, нет ли у кого работы.

— А тебе самому-то рабочие не нужны? Дом не будешь перестраивать?

— Нет, в этом году ничего делать не буду. Да я и дом-то еще не купил. Документы не оформлены. Вот когда стану полноправным хозяином, снесу эту хибарку к едрене фене и строю серьезный дом.

— Это как это? — засмеялась я.

— Увидишь. Ну, пошли, что ли?

— Сейчас, подожди минутку, полотенце возьму.

Я заскочила в свою спальню, натянула любимый желтый купальник, сверху — шорты и футболку, прихватила пляжную сумку и вышла из дома.

— Пешком или на велосипеде? — спросил Санька.

— Да ну его, велосипед. Пошли лучше пешком.

Мы отправились короткой дорогой через лес и по пути собирали землянику и болтали о том, о сем.

— Когда твои приезжают? — спросил Санька.

— Завтра, а восьмого приезжает тетя из Киева, и Димка, наверно, прилетит на недельку, звонил сегодня.

— А Димка — это кто?

— Друг семьи. Между прочим, из графьев. В Париже родственников нашел. Говорит, что ему нужно какую-то вещь найти для подтверждения своего происхождения. За этим и едет.

— Ну, это ж надо! Ни разу не видел живого графа.

— Вот приедет, увидишь. В общем-то мало чем отличается от других людей.

Мы спустились к реке и расположились у самой воды, в стороне от пляжа и шумных пляжников. Сашка разделся и сразу прыгнул в воду, а я для порядка решила немного полежать на берегу.

Красотища вокруг, покой... Лежала бы и лежала, ни о чем не думая, если бы не призывные Сашкины крики из воды.

— Ну, что же ты так орешь-то, — проворчала я, вставая. — Ну, иду я, иду.

Я осторожно вошла в воду по колено, а потом сразу бухнулась, обдав Сашку фонтаном брызг. Этот великовозрастный балбес обрадовался и кинулся меня топить. Но плаваю-то я лучше его, хотя и старше на пять лет. Догнать меня не просто. Я нырнула и, заплыв под водой Сашке в тыл, напала на него сзади.

С берега раздались жидкие аплодисменты. У воды стояли двое незнакомых парней и девица.

— Сань, ты их знаешь? — насторожилась я.

— Не-а.

— И я не знаю.

Я подплыла к кустам, спускающимся к воде, и стала выбираться на берег

— Куда же вы, девушка? — обратился ко мне один из парней, — давайте поплаваем вместе.

— За девушку, конечно, спасибо, — ответила я, выбравшись из воды, — но долго купаться и вам не советую. Вода еще холодная. — Он проводил меня наглым оценивающим взглядом.

К моему огорчению, на берегу неподалеку от наших полотенец стоял здоровенный джип, и под стать ему такой же здоровенный парень метал из машины сумки, пакеты, коробки с пивом. Ему помогала высокая тощая девица.

Было понятно, что ребята здесь всерьез и надолго. А жаль. Так было хорошо, тихо.

— Эй, соседи, — крикнул нам парень, — не возражаете, если мы здесь расположимся?

— Ну что вы, — интеллигентно ответила я, — конечно же, нет.

Парень подошел ближе.

— Ой, тетя Маша, здравствуйте, — произнес он, — сразу и не узнал.

Я с удивлением воззрилась на громилу.

— Андрей я, Белов. Помните? Со Степкой в казаков-разбойников играли.

— Андрюшка? — удивилась я. — Неужели ты? Ну и ну. Не узнала. Ей-Богу, не узнала. Ну, ты и вырос, просто мужик стал. Саша, познакомься с сыном известного хирурга Сергея Юрьевича Белова.

Сашка протянул парню руку:

— Александр.

— Андрей. А это Лена, — представил он свою подружку. Та кисло улыбнулась. — А это Сева, Гена и Оксана, — кивнул Андрей в сторону выходивших из воды ребят. — Тетя Маша, дядя Саша, у меня сегодня день рождения, и мы вас не отпустим, пока не выпьете за мое здоровье.

Мальчик Гена, который клеился ко мне в воде, слегка приуныл, услыхав, что я, оказывается, «тетя». А Сашка возмутился:

— Ты, что, Андрюха, какие мы дядя с тетей? Зови меня просто по имени.

— Александр Иванович, — ехидно подсказала я.

Парни весело рассмеялись, а девочка Оксана принялась строить Саньке глазки.

Мы посидели в Андрюшкиной компании, попили пива, потом вспомнили про Мишаню и решили сходить проведать друга. Надо же узнать, что от него хотели в милиции.

Попрощавшись с молодежью, мы отправились в сторону поселка. Шли через лес.

— Слушай, а что там за дома? — спросил Санька, указывая в сторону виднеющихся за деревьями крыш.

— Брошенные.

— Как брошенные?

— А так. Построили несколько домов в лесу на поляне, а потом оказалось, что это болото. Хозяева дома побросали, их, естественно, разворовали. Сейчас там голые стены, если, конечно, и стены не разобрали.

Сашку отчего-то заинтересовали эти дома.

— Пойдем посмотрим, — предложил он.

— Пойдем, если хочешь, — нехотя согласилась я. — Хотя смотреть там не на что.

Мы вышли на поляну и огляделись. Трава на болотистой земле колосилась по пояс.

— Ну, дальше что? — спросила я, без радости взирая на это печальное место.

— Давай внутрь зайдем.

Мы зашли в крайний дом. Стены ободраны, пол частично снят, с камина сбита изразцовая плитка.

— Да, — протянул Санька, — впечатляет.

Он отправился обследовать помещение, а я, заметив в щели пола блестящую пуговицу, стала от нечего делать выковыривать ее при помощи проволочки. Оказалось, что это не пуговица вовсе, а пряжка. Честно говоря, я очень обрадовалась находке. Недавно я потеряла точно такую же пряжку от совершенно новых босоножек. Носить их без одной пряжки я не могла, а выбросить жалко. Они очень дорогие и мне нравились.

— Саша, — крикнула я, — не зря мы сюда пришли — я клад нашла!

Сашка появился в проеме двери со странно перекошенным лицом.

— Ты чего это? — спросила я.

— Там труп, — хрипло произнес Санька.

— В каком смысле?

— В прямом.

— Там человек? — испугалась я.

Сашка кивнул.

— И что с ним?

— Лежит на полу. Голова разбита.

— Господи, ужас какой, — ахнула я. — Может, «скорую» надо? Мобильник с собой?

— А куда звонить-то?

— Звони «03».

— Погоди, давай у него пульс пощупаем.

— Сань, я боюсь, — промямлила я.

Но Сашка, не обращая на меня внимания, опять пошел внутрь дома, я на ватных ногах поковыляла за ним.

В кухне у печки лежал на полу человек, лицо его было серого цвета. Сашка присел на корточки и приложил два пальца к шее мужчины.

— Ну? — шепотом спросила я.

Сашка отрицательно помотал головой.

— Пойдем, пойдем отсюда скорей, — потянула я его за руку. — Надо в милицию позвонить.

Мы торопливо покинули эту жуткую мертвую полянку и быстро-быстро пошли к поселку. Несмотря на жару, меня бил озноб, и я с трудом могла говорить.

— Какой телефон в милиции? — спросил Сашка.

— «02».

— Да нет. Здесь какой?

— Н-не знаю.

— Вчера же звонили.

— Ив-ван Пет-тр-рович з-звон-нил. — Мои зубы выбивали дробь.

— Пошли к нему.

Бывшего мента Коновалова, как назло, не оказалось дома. Все окна были закрыты, и на двери висел замок.

— Куда же он подевался? — растерялся Санька. — Что же теперь делать?

— Пойд-дем к М-мишане, — предложила я.

— Правильно. Может, он телефон знает?

Мы направились к Мишкиной даче, но его дома тоже не оказалось.

Дома была одна Лариска, которая сидела с ногами на диване и пила коньяк из пузатой рюмки. Глаза ее были красные, тушь размазалась. По всему видно, что ревела. Рядом посапывал щенок Марсик.

— Ну, что, Мишка не возвращался? — с порога спросила я.

Лариска в ответ только помотала головой, а я, оттеснив Марсика, присела рядом и сочувственно погладила ее по плечу.

Лариска дернулась от моей руки и ойкнула.

— Ты меня оцарапала, — капризно произнесла она.

Я посмотрела на свою руку, в которой все еще держала найденную в заброшенном поселке пряжку.

— Ой, извини. Это у меня пряжка, нашла сегодня. — Я сунула находку в сумку. — Представляешь, — начала я с энтузиазмом, — я потеряла точно такую же пряжку от совершенно новых босоножек. И вот какая удача...

Лариска посмотрела на меня как-то странно, и я осеклась. Действительно, глупо было говорить про какие-то босоножки, когда у людей такие проблемы. Я решила загладить свою бестактность.

— Неужели Мишаню до сих пор в милиции держат? Он, кстати, не звонил?

Лариса снова покачала головой:

— Не звонил. И на мои звонки не отвечает. Не знаю, что и думать, — пробормотала она. — Сижу, реву, пью.

— Дай мне тоже глотнуть, — попросила я, — а то меня всю трясет после увиденного.

— А что ты видела? — Лариска повернула ко мне голову.

Я с сомнением посмотрела на нее. Стоит ли ей сейчас говорить о трупе? Она, бедная, и так сама не своя.

— Труп мы нашли в лесу, — бестактно встрял Санька. — В милицию нужно звонить, а телефон не знаем.

Лариска побелела и залпом допила коньяк.

— Вот-вот, — согласилась я с ее реакцией, — меня тоже до сих пор трясет.

Я достала из бара чистую рюмку и налила себе коньяку.

— Господи, да что же это делается? — запричитала Лариска. — А Мишки все нет и нет, — и слезы с новой силой полились из ее глаз.

«Да, при таком развитии событий женщине оставаться одной в доме небезопасно, — подумала я. — А я, кстати, тоже одна». И я обратилась к Лариске с предложением:

— Лариса, если Мишка сегодня не вернется, приходи ко мне ночевать. Или я к тебе приду, вместе как-то спокойнее.

Но Лариска, подняв на меня совершенно больные красные глаза, отрицательно покачала головой.

— Нет, нет, не надо. Я в порядке.

Сашка же беспокойно расхаживал по комнате и сочувствия к несчастной красавице не проявлял.

— Ну, у кого же нам телефон-то узнать? — не унимался он.

Я предложила еще раз сходить к Коноваловым. Мы попрощались и направились к выходу.

— Лариса, если что, звони или лучше приходи, — сказала я уже в дверях.

Она ничего не ответила, только кивнула и сидела на диване такая жалкая и потерянная, а по щекам по-прежнему текли слезы.

— Ну что ты, ей-Богу? — сказала я. — Отпустят твоего Мишку, вот увидишь. Он же ни в чем не виноват. Разберутся и отпустят. А может, все же ко мне пойдешь?

— Нет, спасибо, — хриплым голосом произнесла Лариска, — я спать лягу, голова болит, — и она поднялась с дивана.

— Хорошо, ложись. Только не вздумай после коньяка снотворное пить.

Оставив Лариску одну, мы с Санькой опять двинулись к Коноваловым. Слава Богу, Петрович был дома. Мы нашли его возле сарая воюющим с бензопилой.

— День добрый, Петрович, — крикнул Сашка.

— Кому добрый, а кому и нет, — отозвался бывший мент, пытаясь завести пилу. — Полчаса бьюсь, не заводится, зараза.

— У нас тоже неприятности, — сообщила я, и, понизив голос, сказала, что мы нашли в лесу труп.

— Что вы нашли? — Петрович яростно рвал тросик, пила рычала, но не заводилась.

— Труп в лесу, в заброшенном поселке, — повторила я.

До Петровича наконец дошел смысл сказанного, и, оставив пилу в покое, он ошалело уставился на меня, потом перевел взгляд на Сашку. Тот утвердительно кивнул.

— Что же это такое делается? — вопросил Петрович и в сердцах что есть мочи рванул тросик. Пила завелась, отрезав в мгновение ока край скамейки. — Тьфу, окаянная, — совсем расстроился сосед. Он отложил пилу в сторону. — Сорок лет здесь живу, ничего подобного не было. Тишь да благодать. А тут за сутки второй труп.

— А что вчерашний, Серега то есть, умер? — обомлела я.

Петрович опять воззрился на меня, потом ответил:

— Да вообще-то я не знаю. Даст Бог, выкарабкается. А тот, что в лесу, вы его узнали?

Я пожала плечами.

— Да вроде нет. — Лично я от страха почти ничего не разглядела. — Сань, ты его не узнал?

Сашка отрицательно помотал головой.

— Слушай, Петрович, — сказал он, — надо бы милицию вызвать. Ты ведь телефон знаешь, вчера звонил. Мы к тебе за этим и пришли.

Коновалов удивился:

— А сами-то что, телефон милиции не знаете? Звонили бы «02». Ладно, сейчас пойду поищу.

Петрович скрылся в доме, а мы присели на обрезанную скамейку.

— Странно, — произнесла я. — Почему Иван Петрович решил, что мы нашли труп мужчины, а не женщины? Мы же не говорили, что это мужчина.

Санька с непониманием уставился на меня, а я, понизив голос, продолжила:

— Вспомни, Петрович спросил: «Вы его узнали?» А когда говорят «его», имеют в виду мужчину. Но ведь это же мог быть и труп женщины. Не согласен?

Санька на минуту задумался, глядя себе под ноги, потом ответил:

— Ну, просто слово «труп» мужского рода. Вот Петрович и сказал: «Вы его узнали?», то есть знаем ли мы этот труп. А что, у тебя какие-нибудь подозрения?

— Нет у меня никаких подозрений. Просто мне это показалось странным.

На крыльце появилась Евгения Львовна, жена Ивана Петровича:

— Марьяна, Александр, что вы там сидите? Идите в дом чай пить.

— Не до чая теперь, Женя, — сказал Петрович, спускаясь с крыльца. — Сейчас опять милиция приедет.

Евгения Львовна схватилась за сердце:

— Что случилось?

— Не волнуйся, дорогая, тебе вредно. Иди, у тебя там котлеты горят.

Евгения Львовна ахнула и исчезла в доме.

— В милицию я позвонил, — сообщил Коновалов. — Сказали, что скоро приедут.

— А куда они приедут? — поинтересовался Санька. — Они знают, где заброшенный поселок?

— Знают. А потом захотят обязательно с вами побеседовать. Вы же главные свидетели. Так что никуда не уходите. Будьте дома.

— Свидетели чего? — обомлела я. — Мы, кроме трупа, ничего не видели.

— Вот об этом и расскажете.

Я недобро воззрилась на Саньку.

— Это все твои штуки, — прошипела я. — Надо было нам идти в этот поселок? Вот теперь будем делить нары с Мишаней на троих.

— Не боись, подруга, — осклабился Санька. — Для женщин отдельные камеры.

— Дурацкие у тебя шутки. — Я смерила его убийственным взглядом и, гордо вскинув голову, покинула коноваловский участок.

На собственной даче меня ожидал сюрприз. У ворот стояли отцовы «Жигули», а все окна и двери были распахнуты.

— Ух ты, отец приехал, — обрадовалась я.

Я влетела в дом, где моим глазам предстала живописная картина. Отец в фартуке и бейсболке вместо поварского колпака чудодействовал у плиты. Рядом с ним вертелась симпатичная попка в розовых джинсах. Ну, это естественно, возле отца всегда вертится какая-нибудь фея. Степка с другом Серегой чистили картошку, а возле большого обеденного стола что-то химичил с бутылками какой-то незнакомый дядька.

— Добрый всем вечер, — произнесла я не очень уверенно.

Отец увидел меня и радостно воскликнул:

— О, блудная дочь вернулась! Иди, я тебя поцелую. Обнять не могу, руки в муке. Дай щеку.

Я поцеловала отца и Степку, потрепала по волосам Сережку и уставилась с милой улыбкой на обладательницу розовой попки. А дед, перейдя на английский, обратился к незнакомому бородатому дядьке:

— Дорогой Джед, позволь представить тебе мою любимую дочь Марианну. Правда, красавица?

Я как школьница залилась краской. Вечно отец конфузит меня при посторонних. Я вообще скептически отношусь к своей внешности, а уж с тиной в волосах после купания я точно не выгляжу богиней.

Дед, не замечая моего смущения, радостно продолжал:

— Марьяша, познакомься с моим другом, профессором Маклахеном, грозой студентов Йельского университета, страстным картежником и самым лучшим барменом из всех профессоров. По совести скажу, в деле составления коктейлей Джед — профессор.

Я кивала и улыбалась профессору, а сама косила глазом в сторону розовой попки. К моему удивлению, ее обладательница оказалась не такой уж молодой, как показалась сзади, но очень милой. Короткая стрижка, светлые волосы, загорелая кожа, чересчур белозубая улыбка — все это по-американски качественное. Но все же было видно, что даме под пятьдесят. Наверно, выражение глаз выдает возраст.

— Марьяша, а это Памела — самая очаровательная дама Америки. — Отец слегка приобнял Памелу за плечи, а та мило ему улыбнулась. — Памела работает вместе с Джедом, она его верный помощник и правая рука.

Памела протянула мне руку.

— Очень рада, — сказала я, улыбаясь.

— Сегодня для вас, — отец посмотрел на меня и мальчишек, — будет хорошая практика в английском разговорном. Джед по-русски знает только три... нет четыре слова: «водка», «матрешка», «елки-палки» и «вздрогнем».

— О, йес, йес, — отозвался профессор, — вздрёгнэм, — он показал на стакан с коктейлем.

— Понятно, кто профессора научил таким словам, — засмеялась я.

— Па, я пойду переоденусь и потом помогу с ужином.

— Да уж, давай подключайся, все-таки праздничный ужин надо приготовить. Кстати, посмотри, что у меня на плите.

Я заглянула под крышку кастрюли, в которой краснел внушительных размеров омар.

— Омары с белым вином! — восторженно провозгласил дед.

— А почему ты говоришь о нем во множественном числе?

Дед сразу перешел на русский:

— Совесть-то поимей. Ты знаешь, сколько он стоит?

— Да шучу я, шучу. — Я чмокнула отца в щеку и пошла в свою комнату переодеваться.

Натянув джинсы и чистую футболку, я подошла к зеркалу, чтобы причесаться. Да, видок у меня после купания в реке был довольно живописный. Волосы слиплись, на лбу грязь, кожа обгорела и покраснела.

— Ну и красотка, — ахнула я.

Вот ведь парадокс жизни: моя мама — просто красавица, отец — тоже очень интересный мужчина, Степка на него похож, а я — ни то ни се. Вообще-то я похожа на отца, правда, у меня волосы не черные, как у него были в молодости, сейчас-то он седой, а светло-каштановые. Но вот отцовский нос, который вполне уместно смотрится на его крупном лице, на моем выглядит чересчур выразительно. В шестнадцать лет я рыдала и называла себя уродиной. Мама успокаивала меня, ссылалась на нос Анны Ахматовой, говорила, что у меня очень интересное лицо. Я ей не верила. Потом, правда, у меня появились поклонники, а в восемнадцать лет я уже вышла замуж, и проблема носа отпала сама собой. Но тем не менее, когда начинают обсуждать мою внешность, мне становится не по себе.

Умывшись и расчесав слипшиеся волосы, я кое-как привела себя в порядок и вышла в столовую. Памела посмотрела на меня и сказала:

— Твой отец прав, ты действительно красавица.

«Подлизывается, — решила я, — ясное дело». Но Памеле улыбнулась.

— Ну, чем помочь? — подошла я к плите.

— У меня все уже готово. — Отец что-то перемешал в маленькой кастрюльке и выключил газ. — Мясо будет готово через двадцать минут. Иди, займись сервировкой, — велел он.

Мальчишки уже раздвинули в столовой большой круглый стол, и он стал еще больше.

Я достала из комода льняную скатерть с длинными кистями и такие же салфетки. Эту семейную реликвию я вынимаю только в самых торжественных случаях, потому что отстирывать пятна от пролитого вина или соуса — это занятие, которого и врагу не пожелаю.

Степан уже расставил на столе тарелки, Сережка достал из буфета рюмки и фужеры, а я разложила вилки и ножи.

— Шикарная сервировка, — похвалила я нашу работу. — Цветов только не хватает.

— Поставим вместо цветов бутылки, — сказал Сергей и достал из холодильника вино.

— Ну, что же... — Я осмотрела стол. — Так тоже красиво.

Профессор Маклахен разлил по стаканам свой фирменный коктейль и объявил:

— Аперитив! — Потом подумал немного и добавил по-русски: — Вздрёгнэм.

— Отлично сказано, — поддержал товарища отец. — Давайте, друзья, вздрогнем за здоровье каждого из нас.

Мы вздрогнули и под руководством деда стали рассаживаться.

— Я сяду рядом с Памелой. Ты, Джед, садись с Марьяшей, а вы, друзья, — обратился отец к парням, — располагайтесь вот здесь, — он указал на стулья возле окна. — К сожалению, у нас сегодня за столом нехватка дам. Марьяша, из твоих соседок никто не собирался зайти?

-— Вроде нет, — ответила я и тут же вспомнила про милицию, которая по обещанию Коновалова вполне может пожаловать. Вот только не знаю, будут ли там дамы.

— Ну, приступим к королевскому блюду, — объявил отец. Он вооружился кухонными щипцами и довольно ловко принялся кромсать омара.

С улицы донеслись голоса.

— Ну, вот, кажется, к нам гости, — обрадовался дед.

— Хозяева! Есть кто дома? — прогремел зычный голос.

— Кто это? — Отец выглянул в окно, но никого там не увидел. Между тем два бравых представителя правоохранительных органов уже входили в гостиную. С ними был Сашка Купатов.

— Здравствуйте, уважаемые, — поклонился он в пояс. — Не велите казнить, велите слово молвить. — Сашка был пьян. Где же это он успел так нарезаться? С Коноваловым, что ли?

— Так, свидетель, помолчите, — цыкнул на него один из милиционеров, тот, что постарше, майор, кажется. — Вечер добрый, господа хорошие. Хлеб да соль, — обратился он к нам.

Ничего не понимающий отец уставился на милиционеров.

— Спасибо, конечно, но чему обязаны? — спросил он и с кухонными щипцами в руке направился к представителям правоохранительных органов.

Майор попятился к двери, а его помощник, молодой парень, спрятался за Сашкину спину.

— Кто здесь будет гражданка Лаврушина Марианна Викентьевна? — поспешно выкрикнул майор.

Все дружно уставились на меня. А я пожала плечами и ответила, что Лаврушина — это я.

Отец ахнул, как будто только сейчас об этом узнал, а Памела с Джедом деликатно отошли к окну.

— Извините за вторжение и беспокойство, так сказать, — уже более спокойным голосом продолжил старший милиционер. — Позвольте представиться, майор Вересько Иван Ильич.

— Очень приятно, — протянул руку отец, — Самсонов Викентий Павлович.

Майор отчего-то смутился, но продолжил:

— По поступившим сведениям вы, гражданка Лаврушина, являетесь свидетелем по делу об убийстве гражданина Павлюка Василия Петровича.

У всех, включая меня, вытянулись лица. Американцы, конечно, не в счет, они по-русски не понимают. Но даже пьяный Сашка возмутился:

— Майор, ты что нам шьешь? Мы ни о каком убийстве не знаем, мы только труп нашли.

Майор Вересько устало посмотрел на Сашку, а отец вступился за милиционера:

— Александр, помолчите, ради Бога, дайте майору сказать.

Иван Ильич с благодарностью взглянул на отца.

— Марианна Викентьевна, в интересах следствия мы должны записать ваши показания. Где бы мы могли побеседовать?

— Да-да, конечно, — отозвалась я. — Можем подняться в кабинет или пройти на террасу.

Милиционеры предпочли террасу, и мы расселись в плетеные кресла, а майор присел к столу и разложил бумаги.

— Ваши имя, фамилия, год рождения?

«Вот гад какой», — подумала я.

Имя и фамилию он и так уже знает, а спрашивать про мой возраст в присутствии Сашки — это просто свинство. Но пьяный Санька уже клевал носом и все мои показания благополучно проспал.

Короче, все, что знала, я рассказала: и про заброшенный поселок, и про труп, и про то, как мы бегали то к Коновалову, то к Мишане, а никого не было дома, и про многое другое, к делу не относящееся, как сказал Иван Ильич.

Майор аккуратно записал все мои показания и, подняв на меня усталые глаза, резюмировал:

— Да, зря этот Ломов в бега ударился. Все одно поймаем, только теперь хуже будет.

— А с чего это вы решили, будто Мишка, то есть Михаил Ломов, в бега ударился? Он сегодня в милиции на допросе был как свидетель. Да и вообще он-то здесь при чем?

— А при том, что, во-первых, ни на каком допросе его сегодня не было. А во-вторых, убитый, гражданин Украины Павлюк В.П. есть не кто иной, как работник, строивший баню гражданину Ломову М.Ф. Вчера одного работника выбрасывают из окна, сегодня убивают другого. Вы считаете это нормальным?

Майор начал складывать свои бумаги в папку.

От такого заявления я просто оторопела.

— Так вы, что же, Михаила подозреваете? — спросила я. — Так его вообще дома не было. Он по делам уехал. Он же бизнесмен, деловой человек. Работает с утра до ночи.

Майор скептически взглянул на меня и нехорошо усмехнулся:

— Знаем мы этих бизнесменов, — процедил он, закрывая папку, — повидали. А ваше желание защитить соседа понятно, гражданочка. Но я вам вот что скажу. Ему что было велено? Сидеть дома и никуда не уезжать. А что мы имеем в действительности? Главный подозреваемый скрылся, а в его доме еще один труп. И это всего за каких-то двенадцать часов. Это что, нормально, естественно, я вас спрашиваю? Ненормально, — сам себе ответил Иван Ильич и поднялся из-за стола.

Я тоже встала.

— Ну что же, вы свое дело лучше знаете. И вообще вам видней. А сейчас мне хотелось бы вернуться к гостям, если не возражаете. Может, и вы с нами отужинаете? — проявила я гостеприимство.

Из столовой пахло запеченным мясом, а милиционеры явно были голодные. Поэтому после минутного колебания Иван Ильич, смущенно улыбнувшись, принял мое приглашение. Вместе с милиционерами мы растолкали спящего Сашку и направились к столу.

— Ну, что же вы так долго? — Отец сделал вид, что очень рад возвращению милиции. — Мы уже заждались, без вас не начинали. Ну, как там, все в порядке?

Понятно, что всем не терпелось узнать, что же у нас произошло.

— Все нормально, я потом расскажу. Давайте ужинать. Омар, небось, уже остыл?

— Голубушка, этот деликатес хорош в любом виде, — успокоил меня отец. — Давайте наполним бокалы и выпьем за нашу славную милицию. Дамам — вина, гвардейцам — водочки.

Дед поднялся, чтобы произнести панегирик в честь представителей правоохранительных органов. Но в этот момент открылась дверь и на пороге появился, как всегда некстати, мой бывший муж, отец Степки — Михаил. Выглядел он ослепительно: светлый костюм, модный галстук, огромный букет роз и два увесистых пакета с надписью «Седьмой континент».

— Ба, — якобы обрадовался отец, — Михаил! Как хорошо, что ты приехал. Проходи, дорогой, — и он пошел навстречу бывшему зятю.

В умении держать себя моему отцу не откажешь. Ведь не очень-то он любит Михаила, его вообще любить трудно, а вот пожалуйста, легко сделал вид, что безмерно рад гостю. Просто только его и ждал.

Услышав, что вошедшего зовут Михаил, оба милиционера, как по команде, встали, зашли моему бывшему за спину, и через секунду тот уже стоял в наручниках. Благо, отец успел забрать у Михаила пакеты. Букет же валялся на полу. Испуганная Памела подняла цветы и положила их на подоконник. Американцы были в шоке.

— Так, — протянул бывший муж, наливаясь праведным гневом, — не ожидал я от тебя, Марианна, — это он мне, — что в такой день, — Михаил сделал трагическое ударение на слове «такой», — ты встретишь меня с милицией.

«Интересно, а какой такой сегодня день? Опять, небось, придумал какую-нибудь годовщину нашего брака, хотя мы развелись уже восемь лет назад».

Степка подскочил к милиционерам:

— Господа, господа, в чем, собственно, дело? Это мой отец Лаврушин Михаил Александрович. Приехал в гости, а вы его — в кандалы. Это за что же?

Майор недоверчиво посмотрел на Степана, потом перевел взгляд на моего бывшего:

— Ваша фамилия? — все еще грозно спросил он.

— Лаврушин Михаил Александрович, — с достоинством произнес бывший, — кандидат технических наук.

Ну, этого он мог бы и не добавлять. И так сразу видно, что кандидат технических наук. Вот же зануда!

— Предъявите документы, — не унимался майор.

Михаил попытался залезть во внутренний карман пиджака, но это ему не удалось.

— Может, вы все-таки снимете с меня эти оковы? — возмущенно произнес он.

Милиционер нехотя, даже как-то с сожалением снял с Михаила наручники, затем полистал предъявленный паспорт и, не найдя ничего для себя интересного, смущенно крякнул и по-простецки развел руками.

— Ошибочка вышла. Извиняйте, — сказал он.

— Ну, ни фига себе, — возмутился Серега.

Я строго посмотрела на него, и парень не стал договаривать того, что он думает о действиях милиции.

— Ну, я уже не знаю, что и сказать, — тоже развел руками дед. — Давайте ужинать, что ли?

Но милиционеры на сей раз от ужина отказались. Застеснялись, видимо, сидеть за столом с человеком, на которого только что надевали наручники. Они торопливо попрощались и ушли.

Как только за ними закрылась дверь, на меня обрушился целый поток вопросов.

— Послушайте, — успокоила я родственников, — со мной все в полном порядке. Хронику дачных событий обсудим позже. А сейчас давайте уже наконец начнем есть. Что о нас заморские гости подумают? Второй час не можем начать ужинать.

— Нет, ты расскажи, — настаивал Степка, — что у вас тут происходит?

— Да у нас, в сущности, ничего не происходит, — встрял несколько протрезвевший Санька. — Это у Мишани два трупа за одни сутки.

— То есть? — оторопел дед. — Что вы хотите этим сказать?

— Саша хотел сказать, что у Мишки Ломова большие проблемы. Ладно, Бог с вами, расскажу все по порядку. Вчера ночью один из Мишкиных рабочих, будучи пьяным, вывалился из окна второго этажа. Разбился сильно, его отвезли в больницу. А сегодня мы с Сашкой, — я кивнула в сторону соседа, — совершенно случайно забрели в заброшенный поселок и наткнулись на труп другого Мишкиного рабочего.

— Мы тогда даже не знали, кто такой этот труп, — опять встрял Сашка. — Но когда приехала милиция, они нашли у трупа в кармане паспорт. Потом выяснилось, что это второй Мишкин рабочий.

Я согласно кивнула.

— Вот, собственно, и все. Ну, так как, есть будем?

От плиты потянуло дымком. Пока мы обсуждали события последних суток, кажется, сгорело мясо. Мы с дедом кинулись к плите. Так и есть, свинина почти обуглилась. Дед потрясенно смотрел внутрь духовки: на противне лежали съежившиеся коричневые кусочки, еще недавно бывшие парной свининой.

— А я говорила, давайте ужинать, — прошипела я. — А ты все расскажи да расскажи.

— Вот те раз, — навис над нами Степка, — что теперь есть-то будем?

— Сын мой, — произнес до сей поры обиженно молчавший Михаил Александрович, — я там принес кое-что, достань, пожалуйста.

Мы со Степкой стали извлекать из пакетов с надписью «Седьмой континент» всяческие деликатесы: икру, буженину, лосося, маслины. Здесь была даже курица-гриль.

«Вот молодец, Михаил Александрович, не дал упасть в грязь лицом перед иностранцами. А кстати, чего это он, собственно, приехал? С цветами, с продуктами. Опять что-нибудь задумал? »

Дело в том, что моего бывшего не покидает мысль о воссоединении нашей семьи. Развелись мы уж бог знает когда, а он по-прежнему с завидным упрямством пытается склонить меня к совместному проживанию, чему я категорически противлюсь. Несмотря на все положительные качества моего бывшего мужа, жить с ним совершенно невозможно. Он жуткий зануда и патологический ревнивец.

Я быстренько выложила содержимое пакетов на тарелки и поставила все на стол.

— Так, господа, — поднялся отец, — пока еще чего-нибудь не случилось, я предлагаю быстро выпить и немедленно закусить.

Уговаривать никого не пришлось. Все выпили и застучали вилками. Но поскольку веры в спокойный неторопливый ужин уже ни у кого не было, сразу же решили выпить по второй.

Дальше ужин развивался довольно-таки стремительно. Все по очереди предлагали выпить: кто за здоровье, кто за дружбу, а кто за любовь. За любовь, естественно, предложил выпить дед и при этом галантно поцеловал Памеле руку.

— Вот дед дает, — шепнул мне Степка.

— Да, разошелся старый ловелас.

Всем было весело. Даже Михаил Александрович вне обыкновения шутил и рассказывал анекдоты. Потом дед достал гитару и, адресуясь к Памеле, страстно завел «Очи черные». Памела поплыла...

«Ну, дед, ну, дает», — поразилась я. Дальше больше: отец перешел к приблатненным песенкам, которые они распевали на пару с Сашкой, исполнившим роль крутого жигана. А дед с гитарой в руках сбацал чечетку. Памела была в восторге, Джед тоже.

Мы еще долго так веселились, пока Санька не предложил пойти на воздух проветриться. Профессор Маклахен к этому времени уже дремал в кресле, Михаил вел беседы с молодежью, а Памела с дедом уже никого не замечали вокруг.

— Господи, как же хорошо, — сказала я, выходя на крыльцо и вдыхая свежий ночной воздух. — Здесь посидим или пройдемся?

— Пошли погуляем, — предложил Санька.

Мы вышли на тропинку, огибающую наши дачи. Если бы мы жили в деревне, то правильно было бы сказать, что мы вышли за околицу. Сашка обнял меня за плечи, и мы потопали между березами, посаженными вокруг поселка еще первыми поселенцами лет пятьдесят назад. Декорация была предельно романтичная: ночь, луна, трель соловья. И вдруг из темноты прогремел голос:

— Это как же понимать?

Я аж вздрогнула и прижалась к Сашке.

— Гости за столом, а хозяйка в кустах целуется? — продолжил голос.

— Господи, Боже ты мой! Михаил, ты, что ли? — Я перевела дыхание. — Напугал до смерти. Кто целуется-то? А впрочем, тебе-то что за дело? Шел бы ты спать.

— Я бы пошел, но поскольку теперь это не мой дом, я не знаю, где мне можно лечь.

«Ну, положим, этот дом никогда твоим не был», — подумала я.

— Однако он прав, — сказала я Саньке, — надо куда-то всех разложить.

— Погуляем немного и разложишь. Куда спешить?

У Саньки было явно романтичное настроение, у меня, впрочем, тоже.

«Ладно, — подумала я, — полчаса ничего не решают».

И мы пошли гулять дальше. Однако голос моего бывшего нудно взывал из темноты к моей совести.

— Чтоб он провалился, — озлилась я, — все настроение испортил. Ладно, Сань, пошли обратно. Он все равно не отвяжется, я его знаю.

Сашка проводил меня до калитки и отправился на свою дачу. Михаил же плелся за мной следом и ныл:

— Марианна, может, действительно погуляем? Ночь какая дивная.

— Ну и гад же ты, Лаврушин. Ты когда от меня отстанешь? Что ты лезешь в мою личную жизнь?

Михаил Александрович понурился.

— Ну, ладно, — смягчилась я, — пошли укладываться.

Дед с Памелой ворковали на террасе, мальчишки играли в шахматы, а пьяненький Джед по-прежнему дремал в кресле.

— Ребята, давайте спать ложиться, — крикнула я парням. — Пап, предлагаю Джеда положить в твою комнату, там еще диван есть, Сережку к Степану, а Памелу в комнату для гостей. Я сейчас постелю.

— А я где буду спать? — обиженно спросил бывший.

«Действительно. А где же он будет спать? Комнат-то больше нет», — призадумалась я.

— Я могу лечь в твоей комнате на полу, — выдвинул предложение Михаил Александрович. — Ты знаешь, я неприхотлив.

Я аж задохнулась от подобной наглости.

— Ну уж нет. Еще чего захотел?

— Это почему же нет? У тебя что, конкретные планы на нынешнюю ночь?

— Нет у меня никаких планов. А впрочем, какое твое, собственно, дело до моих планов?

Тихо начавшаяся перепалка стала перерастать в скандал.

— В чем проблема? — заглянул в гостиную отец.

— Да вот, как выяснилось, мне в этом доме нет места, — драматически заявил бывший.

На шум подтянулись мальчишки.

— Пап, ложись на мою кровать, а я лягу на полу, — предложил Степка.

— Ну, зачем же на полу? — сказал отец. — Сергей ляжет у Степки, мы с Памелой в комнате для гостей, а Михаил с Джедом в моем кабинете, там диван есть.

У меня отвисла челюсть.

— Хоть бы внука постеснялся, — прошипела я, а дед сделал невинное лицо.

После такого предложения Михаила чуть удар не хватил.

— Я не стану спать с мужчиной, — взвизгнул он.

Я молча подала ему комплект постельного белья и решительно указала направление на второй этаж.

— Ну, что ты так кипятишься? — урезонивал Михаила Александровича отец. — Во-первых, Джед — гетеросексуал. Так что бояться тебе нечего. Во-вторых, он уже давно импотент. Так что иди в кабинет и спи спокойно. Я за базар отвечаю.

Я возвела глаза к абажуру, а мальчишки с трудом сдерживали смех. Михаил Александрович не нашелся, что возразить бывшему тестю, и несолоно хлебавши отправился на второй этаж. Следом за ним мальчишки почти перенесли сонного профессора. Я быстро перемыла посуду, приняла душ и упала в постель. Теперь только поняла, что смертельно устала.

Не знаю, сколько я проспала, когда меня будто что-то толкнуло. Сплю я очень чутко и могу проснуться, даже если на меня просто посмотреть. В свете луны на меня надвигалась тень.

— Кто здесь? — всполошилась я.

Конечно, это мог быть Михаил, нахал бессовестный. Но в очертаниях надвигающейся фигуры было что-то незнакомое.

— Санька? С ума сошел!

Крепкая рука закрыла мне рот и...

Проснулась я с сильной головной болью. С трудом разлепила веки и посмотрела на часы.

— Бог мой, почти двенадцать. Ну и здорова же я спать.

— Это точно, — заглянул ко мне в комнату Степка. — Ты чего, подружка, спишь так долго? Мы уже на речку сбегали, искупались.

«Вот счастливые... А у меня голова раскалывается. — И тут я вспомнила свое ночное видение. — Что это было? Сон? Но ощущения какие-то явственные. И если это был сон, то кого я во сне видела? Вроде бы мужчину. Мужчина шел ко мне, а потом я ничего не помню».

— Какой-то запах у тебя странный, — произнес Степка. — Лекарства, что ли, какие?

— Перегар. Какие лекарства? Пили вчера все подряд: шампанское, коньяк, Маклахеновы коктейли. Вот голова и гудит, и снится черт знает что.

С трудом поднявшись и натянув футболку и шорты, я поплелась умываться. В столовой пил кофе Михаил. Он холодно пожелал мне доброго утра и сообщил, что срочно уезжает.

— Для всех, — начал он пафосно, — мне срочно нужно на работу, а тебе я скажу следующее. К приличным женщинам мужчины в окна по ночам не лазают.

«О-ба-на... Выходит, это был не сон. В моей комнате на самом деле был мужчина, и теперь ясно, что это был не Михаил».

— И что же за мужчины лазают в окна к неприличным женщинам? — спросила я без возмущения, а, напротив, с интересом.

— Вам лучше знать, мадам, — перешел Михаил на «вы».

— А я ничего не знаю, поскольку по ночам сплю и ни за кем не слежу.

— Я не следил, больно надо, — обиделся бывший. — Просто с этим американцем невозможно уснуть — храпит, как иерихонская труба. Вот я и вышел на свежий воздух. Прошелся по саду, потом вижу: мужик вылезает из окна твоей спальни...

— И что же ты?

— А что я? Это же твоя личная жизнь. — Голос Михаила был воплощением сарказма.

— А если это был вор? — возмутилась я.

Теперь я пребывала в полном смятении. «Если это был не сон, то почему я ничего не помню? Что же было этой ночью? И кто это был? Ясно, что не Михаил. Тогда кто же, Санька? Вот нахал! Но не могу же я у него спросить, что было между нами этой ночью. Кошмар какой! Так напиться, чтобы ничего не помнить. Но, с другой стороны, я вроде пила немного и весь вечер была в полном порядке. Ничего не понимаю».

С улицы донеслись голоса. Я выглянула в окно и увидела деда и Памелу, которые, судя по пакетам, выгружаемым из машины, только что вернулись из магазина.

— Марианна, — крикнула Памела, — смотри, — и помахала мне букетом сирени.

«Наверно, дед обломал для любимой чей-нибудь куст», — решила я.

— Вы где были? — спросила я у вошедшей парочки.

— В магазине и на рынке, — ответил отец. — А Джед еще не встал?

— Вроде нет.

— Ну, пусть поспит. На даче великолепно спится. Правда, Памела? На даче хорошо спится? — перешел он на английский.

Памела сделала серьезное лицо и погрозила отцу пальчиком, но тут же расплылась в счастливой улыбке и принялась распаковывать пакеты с продуктами.

«Вот старый ловелас!»

— Я решил пополнить стратегические запасы, — сказал отец, — на тебя, — это он мне, — надеяться в отношении еды рискованно.

— Вот это новость! — возмутилась я. — А кто расхваливал мои пироги?

— Ну, ладно, ладно, шучу. Давайте, готовьте завтрак, а я пойду разбужу Джеда. Хватит ему спать.

Завтрак мы с Памелой приготовили за пять минут. А что там готовить? Чай, кофе, булочки. Уже мальчишки подтянулись в столовую, а профессора все не было.

— Степа, пойди узнай, что там дед так долго с Маклахеном возится. Завтракать пора.

— Да они уже идут, — сказал Степка, услышав шаги наверху.

Дед спускался по лестнице первым, помогая идти полуслепому Джеду. Один глаз профессора распух и закрылся.

— Бог мой, — всплеснула я руками. — Что случилось? Он упал?

— Да нет, — ответил отец, — его укусил кто-то ночью.

Бедный профессор! Вот уж, что называется, сходил в гости. Вчера милиция донимала, сегодня насекомые изуродовали. Надолго он запомнит русское гостеприимство.

— Ему надо дать какое-нибудь лекарство от аллергии. Тавегил подойдет?

— Давай попробуем, — согласился отец. — Если через час лучше не станет, повезем в больницу.

Памела закудахтала вокруг своего коллеги. Усадила в кресло-качалку, на глаз положила холодный компресс, а в руку всунула стакан с соком. От завтрака бедный старик отказался.

Только мы сели к столу, как заявился Санька с предложением повести американских гостей в рамках культурной программы, как он выразился, в местный приход, то бишь в церковь. Однако, увидев распухший глаз профессора, сразу же отказался от этой идеи:

— Нет, с такой физиономией в церковь нельзя, — сказал он. — Еще подумают, что мы его побили.

Степка с Сережкой давились от смеха, а я порадовалась, что Сашка не силен в английском, а американцы ничего не понимают по-русски.

— До вечера еще время есть, — сказала я, — опухоль может опасть. Это его укусил кто-то.

— Ну, тогда, конечно, — согласился Сашка. — К вечерней службе пойдем, я зайду попозже.

И Санька, слава Богу, ушел. Вслед за ним отбыл и Михаил Александрович. Отец с Памелой отправились на речку, Степка с Сережкой занялись рытьем компостной ямы, а Джед одним глазом читал какую-то книжку на террасе. Мне же предстояло приготовить на всю эту ораву обед. Слава Богу, хоть строители сами себе готовят. Поскорей бы уж они достроили эту баню и уехали. После Мишкиных перипетий как-то неспокойно на душе.

Как бы подслушав мои недобрые мысли о строителях, в дверях появился старший из наших работников, Федор Алексеевич.

— Марианна Викентьевна, — начал он, — слышал, что рабочий у вашего знакомого разбился. Не знаете, жив ли?

— Нет, Федор Алексеевич, про того парня ничего пока не известно, а вот второй точно мертв.

— Как это второй? — испугался строитель. — А с ним что?

— Не знаю, найден мертвым.

Федор Алексеевич заметно переменился в лице.

— И что же милиция?

— А что милиция? Милиция разбирается. Михаила подозревают.

— Да... — протянул рабочий, — неспокойно здесь.

— Уж это точно, — согласилась я. — А кстати, ваши-то строители не пьют?

— Нет, у нас во время работы сухой закон. Потом, конечно, можно.

Я посмотрела на благообразное бородатое лицо Федора Алексеевича и решила, что мне пока волноваться за своих строителей не стоит.

Бригадир —- вполне приличный дядька. Говорит на правильном русском языке. Да и манеры кое-какие имеются. Федор Алексеевич нерешительно потоптался некоторое время у порога, потом попросил еще немного денег в счет аванса и ушел.

Я занялась приготовлением обеда и два часа кряду не отходила от плиты, протаптывая путь к сердцам мужчин. Надо отдать мне должное, в этом я преуспела. В том смысле, что, помимо борща и котлет, я испекла еще и яблочный пирог. Управилась как раз вовремя. Вернулись с речки Памела с дедом, а с ними приехал Димка. Вернее, они приехали вместе с Димкой на его машине.

— Вот это да! — обрадовалась я. — Димыч, мы же только вчера с тобой разговаривали, и ты был в Париже.

— Привет, Каштанка, — обнял меня Димка, — а сегодня я уже в Москве.

Каштанка — это мое детское прозвище, которым меня Димка наделил после прочтения им одноименного произведения. У меня тогда были да и сейчас есть светло-каштановые волосы, и когда мама завязывала мне два пушистых хвостика, Димка говорил, что я — вылитый спаниель. Мы с Димкой росли вместе, хоть он и старше меня на четыре года. Он был мне как старший брат. Защищал от мальчишек во дворе, помогал решать задачки, дарил кукол на дни рождения. Правда, с седьмого по девятый класс я была в него тайно влюблена и всей душой ненавидела его подружек. Наши мамы дружили. Дружили еще наши деды. Жили мы в одном доме на Малой Грузинской. Димка и сейчас там живет один в огромной квартире. Родители его умерли, а жена ушла — не вынесла специфики Димкиной работы. Он строитель мостов. Очень хороший специалист. Правда, мосты он строит не в Европе или Америке, а все больше в Азии и Африке. Лялечке, его жене, климат там не понравился, и она ушла от Димки. А наша семья после многочисленных квартирных обменов разлетелась в разные стороны. Мы со Степкой обосновались на Полянке, отец — на Ленинградском проспекте, мама — в Париже, а Сева, мой брат, живет с семьей в Америке.

Дима нас по дороге нагнал, когда мы с речки возвращались, — радостно сообщил отец. — Как я рад, что ты приехал! Не видел тебя целую вечность. Рассказывай, как живешь, где работаешь.

— Сейчас работаю по контракту с одной французской фирмой. Несколько дней был в Париже, сейчас на неделю приехал в Москву, потом опять в Париж, а оттуда в Алжир.

— Ну и темпы у тебя, — восхитился отец. — А к нам, значит, повидаться приехал? Ну, спасибо, рад, очень рад.

— Да, повидаться, и, кроме того, дело у меня к вам важное.

— О делах потом, все дела потом, а сейчас к столу, обедать. Обещанный борщ готов? — это уже ко мне. — Кстати, где там наши землекопы? — Степан, Сережа! — крикнул дед. — Дядя Дима приехал.

— Они не слышат, сейчас пойду позову. — Я побежала в глубь сада, а Димка пошел следом.

— Соскучился по крестнику. Как он?

— В порядке. Третий курс закончил, скоро на практику поедет.

— Эй, люди, где вы? — крикнула я.

Из ямы показались головы Сережки и Степки.

— Дядя Дима! — заорали они в один голос.

— Вылезайте, землекопы чумазые. Вы что, котлован роете?

— Нет, компостную яму, — радостно сообщил Степан.

Димка посмотрел на меня с неодобрением:

— Мамаша, детям надо четче ставить задачу. Теперь этот колодец придется засыпать.

Я заглянула в вырытую яму и мысленно с ним согласилась. Да, перестарались ребята.

— Давайте руки, я вас вытащу. — Димка легко выдернул из ямы сначала Степку, потом Сережку.

— Дядя Дима, ты стал самым настоящим африканцем, — сказал Степка, — черный, как негр.

— Ты на себя посмотри, — засмеялся Димка. — Шли бы вы, господа, мыться. Перемазались, как черти у печи.

Мальчишки побежали на другой конец сада в летнюю душевую.

— Ну, выросли, — смотрел им вслед Димка, — и накачанные какие, просто бугаи.

Это точно. Парни не вылезают из качалки. Проводят там все свободное время.

— Пошли в дом, я тебя с профессором Маклахеном познакомлю, — сказала я.

— А это еще кто такой?

— Дедов американский коллега.

Джед, слава Богу, ожил и уже не сидел в кресле как грустная кукла, а болтал с отцом в гостиной. Опухший глаз он завязал платком и теперь сильно смахивал на корсара. Когда мы с Димкой вошли в дом, эти двое заливались гомерическим хохотом.

— Над чем смеетесь? — поинтересовалась я.

Дед протянул мне листок бумаги, на котором была нацарапана химическая формула.

— Ты представляешь, больному для проведения анализа желудка дали выпить вместо сульфата бария сульфид бария.

— И что же? — не поняла я.

Отец ткнул пальцем в формулу, и эти двое снова зашлись от смеха.

— Надеюсь, больной не умер? Иначе б вы так не радовались.

— Да ты сюда смотри. — Отец тыкал пальцем в химические закорючки. — Ты видишь, что получилось в результате взаимодействия? Выделился сероводород. Представляешь состояние врача, когда...

— Я представляю состояние пациента. Ты этот анекдот расскажи лучше будущим биохимикам, когда они вымоются. Но сейчас не об этом...

— Джед, — сказала я, — познакомьтесь с нашим другом, Дмитрием. Он сегодня прилетел из Франции.

Отец тут же начал рассказывать профессору о Димкиной родословной, о том, что Димкин дед был самым настоящим русским графом.

Потом они заговорили о геральдике. Я же занялась обедом, а Памела мне помогала.

Стол в нашей кухне-столовой был уже накрыт.

Вообще-то раньше эта большая комната была гостиной, а маленькая кухня находилась рядом за стенкой. Из года в год мы мучились, таская тарелки из кухни на террасу, где стоял обеденный стол. Потом, как-то вернувшись из Америки, отец предложил сломать перегородку и объединить кухню с гостиной. Получилось просторное и очень удобное помещение, где теперь под желтым абажуром стоит большой дубовый стол, за которым мы собираемся не только поесть, попить, но и поиграть в карты или просто поговорить о том о сем.

Сейчас в центре стола обливался слезой графинчик с водочкой, его окружали тарелки с солеными грибочками, маринованными огурчиками, селедочкой... Короче, закуска такая, что не захочешь, а выпьешь.

Я поставила на стол супницу с борщом и предложила всем рассаживаться.

— Джед, как насчет аперитива перед обедом? — поинтересовался отец.

— О, ноу, ноу, — замахал руками профессор.

— Как это «ноу», — возмутился Димка, а Степка спросил:

— Дед, а не рискованно ли в такую жару водку пить?

— А тебе никто и не предлагает. Молодежь, если ты в курсе, выбирает пепси.

Дед разлил водку по рюмкам и, поднеся стопочку к носу Маклахена, стал объяснять, что в его ситуации это не алкоголь, а лекарство. Если он не верит другу на слово, то пусть как ученый убедится в этом на собственном опыте.

Бедный Джед испуганно вращал глазами, вернее одним глазом, потом обреченно вздохнул и опрокинул рюмку в рот. Не успел он перевести дыхание, как отец подсунул ему грибочек, насаженный на вилку.

— Ну как? — спросил он участливо.

Джед неопределенно потряс головой.

— Сейчас лучше будет, — пообещал отец.

Минут через десять, доев мой борщ, профессор заметно повеселел и от второй рюмки уже не отказался. Выпили за дружбу между Россией и Америкой, потом, естественно, за женщин, то есть за меня и Памелу. Профессор повеселел еще больше.

— А который, кстати, час? — спросил Серега. — Мы в церковь-то не опоздаем?

— А зачем вам в церковь? — удивился Димка.

— Культурная программа, — ответил Сергей, незаметно опустив под стол кусок котлеты.

Во время обеда вечно голодная Дулька всегда сидела у его ног. Я заметила Серегины манипуляции и потребовала, чтобы он не портил мне собаку. Парень сделал невинные глаза и, дабы отвлечь мое внимание, спросил, есть ли у меня юбка. Я как-то не сразу поняла суть вопроса.

— Между прочим, женщин в церковь в брюках и уж тем более в шортах не пускают, — заметил он.

Я возмутилась такой половой дискриминацией.

— Почему это мужчина должен быть в церкви в брюках и с непокрытой головой, а женщина — без брюк и обязательно в платке?

— Мать, ну ты уж не передергивай, — захохотал Степка, — не без брюк, а в юбке.

— Ладно, это в конце концов не принципиально, кто во что одет, — сказал отец, — был бы Бог в душе.

В церковь мы отправились через лес. Решили совершить послеобеденный моцион. Маклахен правда от экскурсии отказался и пошел прилечь на второй этаж.

— Ма, а где твой друг Александр? — спросил Степка — Он же хотел с нами пойти.

— Да, действительно, про Саньку забыли.

В церкви подошли, когда служба уже началась. Мы тихо прошли внутрь и встали неподалеку от входа. Батюшка звучным голосом читал молитву, старушки крестились и, где надо, подпевали. Я тоже крестилась, но подпевать не могла по неграмотности и все больше смотрела по сторонам. В углу, возле иконы Николая Угодника, стоял наш прораб Федор Алексеевич, молился. Он тоже заметил меня и с улыбкой кивнул.

Я постояла еще немного, но, почувствовав ноющую боль в спине, стала потихоньку пробираться к выходу.

Возле церкви под деревьями сидели Степан с Сережкой.

— Что, мать, не выдержала?

— Не могу так долго стоять — спина разламывается. — Я села рядом с ними. — Кстати, наш прораб там, — сказала я, кивнув в сторону церкви.

— Кто такой?

— Ну, Федор Алексеевич, который баню нам строит. — Я блаженно растянулась на траве. — Наши-то в церкви, — порадовалась я, — не то, что у Мишани...

— Вон еще один ваш идет, — показал Сергей на спешащего к нам молодого парня.

По дорожке к церкви почти бежал один из наших рабочих, Пашка. Лицо его было испуганным, и, завидев нас, он издали замахал руками.

— Что-то случилось, — напряглась я.

Пашка подбежал и начал сбивчиво тараторить:

— Не знали, что и делать, где вас искать. Я побежал за бригадиром нашим, дядей Федей. А вы сами тут.

— Да что случилось-то?

— Американец ваш упал.

— О Господи, — ахнула я. — Куда?

— На землю из окна.

Я еще внутренне не хотела думать о плохом. Окон в доме много. Однако я помнила, что профессор отправился отдыхать на второй этаж.

— Говори же ты толком, — озлилась я на бедного Пашку, — из какого окна упал профессор?

— Так надо думать, сверху, то есть со второго этажа. Там окошко открыто.

Я взвыла и кинулась в сторону дома.

— Мам, погоди, — крикнул Степан. — Деду надо сказать. Позови его, я же его там не найду.

Я метнулась в сторону церкви, Пашка — за мной.

— Что с профессором? — спросила я на ходу.

— Лежит лицом вниз, не дышит.

Я подлетела к входу в церковь и столкнулась с выходившими Памелой и отцом.

Увидев мою перекошенную физиономию, дед испуганно спросил:

— Что случилось?

Я чуть не плакала:

— Пап, что-то с Джедом... Пашка говорит, что он упал из окна второго этажа. Лежит на земле, не дышит.

Дед, ни слова не говоря, сорвался с места и устремился в сторону дома, мы поспешили за ним.

Памела шла быстрым шагом, на ее лице читались страх и отчужденность. Оно и понятно. То, что происходит вокруг нас в последние дни, доверия не вызывает.

На полпути к дому я вспомнила, что мы забыли в церкви Димку.

Во дворе перед домом толпился народ. Среди прочих я разглядела Мишаню с Лариской и Коновалова. Другие лица слились.

— Ну, наконец-то, — подбежал к нам Михаил. — «Скорую» и милицию я уже вызвал.

— Где он? — Отец отстранил Мишку. — Где Джед?

Профессор лежал лицом вниз на тропинке перед домом.

Отец подбежал к распростертому телу и перевернул профессора на спину. Все лицо Джеда было залито кровью.

От увиденного я затряслась, как в лихорадке.

— Ничего не трогать! — раздался окрик от калитки.

Во двор вошли двое в белых халатах: пожилой лысый мужчина и полная брюнетка. Лысый окинул нас тяжелым взглядом и молча подошел к телу Джеда.

— Что у вас опять случилось? — спросил он и с кряхтением присел на корточки.

Судя по всему, молва о событиях в нашем поселке распространилась уже на все бригады «скорой помощи» района.

Старый доктор приоткрыл Джеду глаз, поискал пульс и, покачав головой, с трудом поднялся на ноги. Медсестра побежала к машине за носилками. Пока доктор записывал что-то в свои бумажки, а отец отвечал на его вопросы, медсестра принесла носилки и положила рядом с телом. В этот момент к воротам подошел забытый в церкви Димка.

— Это что же такое делается? — донесся от калитки его наигранно сердитый голос. — Завели гостя и бросили. Спасибо Федору Алексеевичу... — Димка осекся на полуслове, увидев во дворе людей в белых халатах.

— Это что, «скорая» к нам? — испугался он. — А что случилось? — Его взгляд переходил с одного лица на другое, пока не остановился на теле Джеда.

— Это что? — опять спросил Димка.

— Джед разбился, — заплакала я.

В этот момент Джед открыл глаза и громко чихнул. Все стоящие рядом, как по команде, отпрянули назад, а супруга Коновалова Евгения Львовна начала оседать на землю.

— Ну, дела, — удивился Иван Петрович, не обратив внимания на жену. — А думали, что он мертвый.

— Что же вы, эскулапы, — возмутился Димка, — живого человека от мертвого отличить не можете?

Мы все кинулись к Джеду.

— Назад! — скомандовал грозный доктор. — Не трогайте больного. У него может быть поврежден позвоночник. А мертвым его никто и не считал, — повернулся он к Димке. — Трупами занимается перевозка, а не «скорая помощь». Серость необразованная, — пробубнил он себе под нос.

От радости, что Джед жив, мы не обиделись на грубого доктора, а даже кинулись его благодарить. Но он не принял нашей благодарности, а велел отойти от больного и не мешать осмотру.

Дед склонился над Маклахеном:

— Джед, дружище, как ты? — спросил он по-английски.

Услышав иностранную речь, лысый доктор неодобрительно посмотрел на больного и покачал головой. Все ему у нас не нравилось.

— Что с тобой случилось? — спросил отец. — Ты упал из окна?

— Нет, — слабым голосом произнес профессор, — на меня что-то упало.

Я обвела глазами присутствующих в поисках Пашки. Тот стоял рядом с Семеном и что-то шептал ему на ухо.

— Павел, ты первым увидел профессора? — окликнула я строителя. — Расскажи, что здесь произошло.

— Да я зашел в дом чайник поставить, — начал объяснять Пашка, — чай мы собрались с Семеном пить. Слышу, кто-то спускается по лестнице со второго этажа. Потом наверх побежал быстро-быстро. Я крикнул на всякий случай, что это я, Пашка, пришел за чайником. В ответ ни гугу. Ну, я чайник вскипятил и понес его к сараю, мы там под яблоней расположились. И тут увидел его, — Пашка указал на Маклахена. — Лежит, в землю уткнулся. Я его зову, не отзывается. Посмотрел наверх, а там окно нараспашку. Ну, думаю, профессор сверзился.

— Что ж ты его не осмотрел, пульс не пощупал? — спросил Димка.

— Я ж не дохтур, — искренне удивился Пашка. — Я побежал за Алексеичем, вас-то никого дома не было. По дороге вот его встретил, — Пашка кивнул на Мишаню.

— Да, — подтвердил Мишка. — Я из Москвы ехал. Вижу, мужик несется с выпученными глазами. «У Самсоновых американец убился», кричит. Я к дому-то подъехал, гляжу — действительно американец убился. Ну, я сразу «скорую» и милицию вызвал.

Отец посмотрел на Мишаню с укором и покачал головой.

— Удивляюсь я на тебя, Михаил, — сказал он. — Ты-то почему не осмотрел Джеда? Сразу милицию, «скорую» вызвал. Ну, «скорую», положим, правильно вызвал. Но милицию-то зачем?

Мишаня виновато потупился.

— Боюсь я покойников, — смущенно ответил он.

Все с удивлением воззрились на громилу с бычьей шеей.

«Кто бы мог подумать?..» — поразилась я мысленно.

Пока мы выясняли подробности происшествия, доктор осмотрел Маклахена и поставил предварительный диагноз: сотрясение мозга и перелом ключицы.

— Надо бы Джеда в Москву отвезти в Склифосовского к Никольскому, — шепнула я отцу. — Поезжай следом за «скорой». Там на месте разберешься, как можно его переправить в другую больницу.

— А может, сразу в Склиф поехать?

— Рискованно, — возразила я. — Вдруг по дороге с ним что-нибудь случится?

Грозный доктор зафиксировал произошедшее как травму в быту и велел нести больного к машине. Димка с Сергеем подхватили носилки и направились было к машине, как вдруг какая-то соседская бабушка заголосила:

— Что же вы, ироды, живого человека вперед ногами несете!

Действительно нехорошо получилось. Стали разворачиваться. Но тут случилась очередная неприятность: Сережка зацепился носилками за садовую скамейку, и те перевернулись. Бедный Джед кубарем скатился на землю и вновь потерял сознание. Все, кто был во дворе, кинулись поднимать потерпевшего.

— Сумасшедший дом! — окончательно вышел из себя старый доктор и, растолкав сгрудившихся вокруг Маклахена дачников, собственноручно, но не без помощи Димки и Мишани положил Джеда на носилки и сопроводил их до машины.

«Скорая помощь» тронулась и покатила по узкому проулку. Следом из ворот вырулил Степка на моем «Фольксвагене». Рядом с ним сидел отец. Он так перенервничал, что сам за руль сесть не смог. Сзади расположились Памела и Сережка, который на всякий случай отправился вместе с ними.

Соседи все еще топтались в нашем дворе и расходиться, как видно, не торопились. На помощь пришел Иван Петрович Коновалов, зычным голосом призвавший соседей расходиться, так как ничего интересного, по его словам, больше не предвидится. Соседи с пониманием закивали головами и гуськом потянулись к калитке.

— Если какая помощь понадобится, зови, Марьяночка, не стесняйся, — говорили соседки.

— Спасибо, непременно, — отвечала я. — Извините за беспокойство.

— Ну, какое беспокойство? Всегда рады помочь.

Когда калитка за последней соседкой закрылась, мы остались вчетвером: я, Димка и Мишаня с Ларисой. Теперь мы стали друзьями по несчастью. Поодаль на лавочке сидели трое наших рабочих. Я и не заметила, когда вернулся Федор Алексеевич. Пашка с Семеном наперебой рассказывали ему о происшествии, случившемся с американским профессором.

— Ну, что, господа хорошие, — взял инициативу в свои руки Димка, — давайте попробуем разобраться в том, что же здесь произошло.

Он позвал рабочих, чтобы те присоединились к нам на террасе.

— Начнем сначала, — сказал он. — Итак, на момент происшествия в доме оставался один американец. Вы, — обратился Димка к Пашке и Семену, — были в саду. Так?

Парни согласно кивнули.

— В котором часу вы собрались пить чай?

— На часы я не смотрел, — начал вспоминать Пашка. — После обеда мы вздремнули, сегодня у нас выходной, а когда проснулись, решили чаю попить.

Дальше Пашка подробно рассказал, о том, как он ставил чайник, как услышал шаги. Короче говоря, повторил то, что уже рассказывал. Правда, теперь по его словам выходило, что он слышал, как кто-то спрыгнул сверху на землю, издав при этом то ли рык, то ли хрип.

— Мистика какая-то, — пробормотала я.

Мы отпустили рабочих, а сами перешли в дом выпить чаю.

— Я вам вот что скажу, — вполголоса начала я. — Все это мне очень не нравится.

— Еще бы, — поддакнул Мишка. — Кому ж такое понравится?

— Я имею в виду не только сегодняшний случай. Прошлой ночью кто-то был у меня в комнате.

Мишаня с Лариской вытаращили на меня глаза. В принципе то же самое сделал и Димка.

— Я видела его, — продолжала я. — Но почему-то больше ничего не помню. А утром я обнаружила, что на комоде и в комоде кто-то рылся. Все находилось не на своих местах. Там что-то искали. Уж не знаю, нашли ли. Вроде ничего не пропало.

Димка с сомнением посмотрел на меня.

— Может, тебе приснилось все это?

— К сожалению, нет. Мой бывший муж, Михаил, видел ночью мужчину, вылезающего из моего окна.

Все потрясенно смотрели на меня.

— И кто же это был? — спросила Лариска.

— Не знаю. Михаил его не узнал. Странно, что я ничего не помню.

— Может, тебя усыпили? — предположила Лариска.

— Как это?

— А очень просто, хлороформом или чем-то подобным.

Я смотрела на всех и хлопала глазами:

— Просто не верится, что такое может быть в жизни.

— А мне, думаешь, верится, — поделился печалью Мишаня. — У меня в доме за сутки один реальный труп и еще один кандидат в трупы.

— То есть? — не понял Димка.

Мы поведали Димычу о событиях двух последних дней и о том, что случилось с Мишкиными рабочими.

— Меня подозревали, — возмущался Мишка. — Прикинь, Димон! Каково? А теперь экспертиза выяснила, что оба были наркоманами.

Мишка так негодовал, как будто смерть наркомана — дело само собой разумеющееся и расследовать тут нечего.

— Но они ведь не от передозировки умерли? — попытался уточнить Димка.

Мишаня заерзал на стуле и нехотя согласился.

— В общем, да. Один выпал из окна, он, кстати, живой пока, а второй разбил голову при падении. Так следователь сказал. Его, Ваську то есть, ударили по лицу, он упал и неудачно головой о печку приложился.

Мишка достал сигареты и нервно закурил.

— Сегодня приезжаю в милицию, — продолжил он, — меня еще вчера вызывали. Спрашиваю, как там мой Серега себя чувствует. А мне отвечают, что чувствует он себя плохо, но гораздо лучше, чем Павлюк Василий Петрович. Я сразу и не понял, о ком речь. Кто такой Павлюк? А мне и говорят, что убит второй мой рабочий. И спрашивают, где я был вчера днем от двух до пяти. Прикинь?

— Да... дела, — протянула я.

Я налила всем чаю и выдвинула свою версию произошедшего:

— Не уверена, что все события связаны между собой, вернее, — уточнила я, — я лично не вижу между ними никакой связи. Но что касается нашего дома, то мне кажется, что кто-то что-то здесь ищет. Не согласны?

— Вопрос, что ищут, — произнес Димка.

— Пока не знаю. Но это явно не воры. Ничего не пропало ни ночью, ни сегодня днем. Да и какой мало-мальски нормальный вор полезет в дом, где находятся люди?

— Но сегодня в доме никого не должно было быть, — заметил Димка. — Мы все собирались идти в церковь, и профессор передумал в последний момент.

После этих Димкиных слов меня осенила догадка.

— Вот! — выкрикнула я. — Именно так!

Лариска от моего крика аж вздрогнула, а Мишаня выронил сигарету.

— Кто-то знал, что в доме никого не будет. И решил пошарить тут беспрепятственно. Но его спугнул Пашка. И этот кто-то выпрыгнул из окна и угодил прямо на голову бедному Джеду, который прогуливался возле дома.

Все пораженно посмотрели друг на друга.

— Я думаю, — сказал Димка, — что если предположить, что все было именно так, то человека, выпрыгнувшего из окна, кто-то наверняка должен был видеть. Надо поподробнее расспросить соседей. Не видел ли кто постороннего человека на нашем участке? И куда он, кстати, убежал? Можно, конечно, предположить, что он перепрыгнул через забор в соседний сад, но и это не могло пройти незамеченным. Все соседи вокруг живут на дачах постоянно еще с середины мая.

Порассуждав еще немного, мы решили обойти вокруг дома и, так сказать, осмотреть место преступления. На улице уже стало заметно темнеть, и я предложила принести фонарь.

— Правильно, — одобрил Мишаня, — а то в темноте мы ничего толком не увидим.

— А что, собственно, вы ищете? — раздался голос у меня за спиной.

Я аж подпрыгнула от неожиданности. Нервы-то и так на пределе. В калитку входили вчерашний майор Вересько и его подручный, молодой белобрысый парнишка с детским румянцем (звания его я так и не разобрала).

— Ну, вот, Мишаня, — проворчала я едва слышно, — твоя работа.

Мишка заметно занервничал. Милиционеры оглядели знакомую им уже территорию и вопросительно посмотрели на меня.

— Где труп-то? — беззлобно спросил майор. — Вы, как я погляжу, никак не угомонитесь. Третий труп, и все одна компания. Давайте, показывайте, кто на этот раз.

Мне очень не понравились намеки майора. «Что это значит — третий труп?»

— А что, Серега умер? — упавшим голосом спросила я.

— А это еще кто такой? — не понял майор.

— Как кто? Строитель мой, — возмутился Мишка. — Тот, что из окна прыгнул.

— Ах, этот, — протянул господин Вересько. — Ну, это ваша версия. А я думаю, что его сбросили... Правда, он почему-то говорит, что выпал сам, — нехотя добавил майор.

Мишка побледнел и в разговор больше не встревал. Я же повторила свой вопрос:

— Так что же насчет Сереги, Иван Ильич? Жив он?

Майор грустно посмотрел на меня и ответил, что, кажется, жив.

— Ну, вот видите, — обрадовалась я. — Серега жив, а у нас трупа вообще нет. Значит, всего получается не три, а один.

Иван Ильич подозрительно покосился в мою сторону и, вложив в свой следующий вопрос побольше яда, спросил:

— Так это что, ложный вызов? А знаете ли вы, что полагается за вызов милиции без основания...

— Основания были, — поспешила я уверить милиционера. — Разве бы мы позволили себе вызывать вас без повода. — И я по возможности честно заглянула в глаза майору. Он почему-то смущенно крякнул и сказал:

— Ну?

— Что «ну»? — не поняла я.

— Где ваши основания? Короче, труп где?

— «Скорая помощь» увезла, — встряла Лариска.

— Так... — удовлетворенно протянул майор. — А вы сказали, что трупа не было, — повернулся он в мою сторону. — Нестыковочка.

Я сделала Лариске страшные глаза, а Димка попытался объяснить милиционеру, что «скорая помощь» увезла не труп, а травмированного профессора из Америки, который упал, разбил лоб и потерял сознание, а рабочие, не разобравшись, вызвали «скорую помощь» и милицию для порядка.

— Это у вас называется порядком — милицию по два раза на день вызывать? — озлился майор.

— Почему по два? — удивился Мишаня. — Мы вас сегодня только первый раз вызвали.

— Вы еще издеваетесь? — окрысился милиционер. — Вот оштрафую вас за ложный вызов, тогда узнаете.

— Но ведь вызов был не совсем ложный, — заискивающе начала я. — Мы же сначала подумали, что профессор действительно разбился насмерть, и позвонили вам. А тут как раз потерпевший ожил.

Иван Ильич от возмущения начал наливаться краской:

— Вы что же это мне голову морочите совсем? Ваш потерпевший, что же, сначала умер, а потом вдруг ожил?

— Да нет же, — теперь уже я начала терять терпение. — Не умирал он вовсе, а только сознание потерял, а все решили, что умер.

Майор энергично потер лицо, мотнул головой и уставился мне в глаза:

— Ну, и где же ваш оживший труп? — устало спросил он.

Я потупилась и рассказала, как мы нечаянно уронили носилки вместе с потерпевшим, отчего тот опять потерял сознание, и «скорая» увезла его в больницу.

— О Господи, твоя воля, — как-то совсем не по уставу выразился майор и покосился на давящегося от смеха подчиненного, молодого милиционерчика.

— Ты чего это? — строго спросил он.

Милиционерчик зашелся деланным кашлем.

— Муха в горло попала, — прохрипел он.

Майор бросил на парнишку недобрый взгляд и пошел прочь от нашего дома, даже не попрощавшись.

— Вы уж извините, — крикнул вдогонку Димка.

— Спасибо, что зашли, — совсем некстати произнесла Лариска.

Майор ничего не ответил и скрылся за поворотом. За ним торопливо поспевал молоденький милиционерчик.

— Ну, слава тебе, Господи, — облегченно вздохнул Мишаня. — Кажется, пронесло.

Он сел на скамейку и закурил.

— Что за лето выдалось, — произнес он, глубоко затянувшись, — просто ужас какой-то. Прав майор, что ни день, то новая беда. А у тебя, Димон, слыхал, родственники объявились в Париже? — без перехода поменял тему Мишка. — Господа все в Париже?

Лариска заинтересованно уставилась на Димку.

— Дима, расскажите про Париж, про родственников, — заворковала она.

Мишка с неодобрением посмотрел на жену.

— Ты что, в Париж, что ли, хочешь? — спросил он. — Сказала бы. — Он пожал плечами. — Что там делать? Моря там нет, а магазинов с тряпками и здесь теперь полно.

— Да разве в этом дело? Париж — это город любви, — мечтательно пропела Лариска, глядя Димке в глаза.

Мишке такое поведение жены совсем не понравилось. Он был ревнив и болезненно переносил знаки внимания, оказываемые мужчинами его красавице жене. А уж если Лариска на кого посмотрит — быть беде. Поэтому Мишаня заявил, что уже поздно и пора домой. Даже мое приглашение отужинать он отверг категорически, хотя по натуре был компанейским парнем. Лариске смерть как не хотелось уходить, но грозный муж увел ее почти силой. Мы проводили их до калитки.

— Спокойной ночи, — сказал Мишаня.

— Поплюй, — испугалась я.

— В каком смысле?

— В смысле через левое плечо, чтоб не сглазить, — пояснил Димка.

— А-а... — протянул Мишаня и с готовностью хотел плюнуть, но слева оказалась Лариска. — Садись, дорогая, — Мишка галантно открыл перед женой дверцу джипа.

Они уселись, и машина почти бесшумно, едва шурша гравием, выплыла из проулка.

Мы остались одни. После такого шумного нервного дня тишина ночного сада почти оглушила. В том смысле, что было так тихо, как будто я оглохла. Вдруг где-то рядом запел соловей. Мы замерли у калитки и несколько минут слушали его трели.

— Эх, шельмец, как выводит, — похвалил Димка. — Ай, молодца. Слушай, Марьяшка, есть как хочется, — без перехода сообщил он, — сил нет.

Мы пошли в дом и начали метать из холодильника все, что попадалось под руку.

— А Мишка-то какой ревнивец, — заметила я.

— Не понял, — отозвался Димка.

— Да я про Мишаню. Лариска принялась тебя гипнотизировать своими глазищами, Мишка ее сразу же и увел. Не заметил, что ли?

— Не-а.

— Ну, ты и чурбан, Димыч. Такая красавица ему глазки строит, а он, видите ли, не заметил.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Димка. — Давай лучше ужинать. Кстати, сало у вас есть? Давай забацаем яичницу с салом, как в старые добрые времена.

— Эх, Димыч, по заграницам ездишь, а замашки как были, так и остались плебейские. — Я присела перед открытым холодильником в поисках сала. — Кажется, калитка хлопнула, — прислушалась я. — Может, наши уже вернулись?

По дорожке к дому процокали каблучки, и на террасу вбежала Лариска.

— Мишка опять в канаву упал, — сообщила она с порога.

— Да он же не пьяный был, — удивился Димка. — Ты что, не можешь его поднять?

— Да он вместе с машиной упал.

Я захохотала, а Димка посмотрел на меня с недоумением. Дело в том, что Мишаня, будучи абсолютно трезвым, периодически падает в канавы. И всегда вместе с машиной. Однажды был такой случай. Поехал он в соседний поселок навестить больного приятеля. По дороге, как водится, свалился в канаву и до товарища добрался уже пешком. Поднял больного с постели, и вместе они целый час вытаскивали Мишкину машину из кювета. Проведал больного друга, называется.

— Он что, ездить не умеет? — спросил Димка.

— Обижаешь, начальник. Просто он очень быстро ездит, не всегда успевает повернуть.

Мы подошли к месту ДТП. Джип сполз в канаву левым боком, а сам Мишка сидел, а точнее лежал на водительском месте и курил. От дна канавы его отделяло только боковое стекло. Из стереоколонок надрывалась Маша Распутина.

— Миш, ты бы хоть музыку выключил, — попросила Лариска. — Нечего народ смешить. Хочешь, чтобы весь поселок узнал, что Ломов опять в канаву свалился?

— Вместо того, чтобы критику наводить, — донесся из канавы голос, — лучше бы протянули потерпевшему руку помощи.

— Нет, дружище, — Димка обошел вокруг машины, — тут рукой не обойдешься. Тут трос нужен и желательно трактор. На своей «шестерке» я тебя вряд ли вытяну.

— Ну, где же мы сейчас трактор найдем? — сказала я. — Давайте попробуем своими силами.

Димка с сомнением посмотрел на меня, потом на Лариску. Наши силы его не впечатляли.

— Давай вылезай, — крикнул он Мишке, — хорош разлеживаться. Лариса сядет за руль, а мы будем толкать.

— Нет-нет, — замахала руками Лариска, — я не смогу. Я джип никогда не водила.

— Да какая разница? Я же тебе не самолет предлагаю.

Но Лариска ни в какую не соглашалась лезть внутрь машины.

— Давай я попробую, — предложила я. — Действительно, не самолет же.

Мишка вылез из машины через правую дверь, как из люка танка, и я заняла его место на дне канавы.

— Значит, так, — сказал Димка. — Я сейчас подгоню свою машину, а ты, Михаил, позови кого-нибудь из мужиков покрепче. Попробуем твой «газик» вытянуть. — И они разбежались в разные стороны.

Лариска просунула голову внутрь машины и поддерживала меня морально. Минут через пять подрулил на своей «шестерке» Димка, а еще через десять минут вернулся Мишка и привел с собой троих мужиков: Шурика Селиванова, Петро Петровича и Славку Большого.

— Да, — протянул Шурик, глядя на сползший в канаву джип, — пора ставить вопрос о расширении дороги. Такие мужики, как Михась, да на таких тачках в канавах валяться не должны.

— Послушайте, — крикнула я из машины. — Мне здесь лежать уже надоело. — Будете вытаскивать или разговоры разговаривать?

Шурик просунул голову в окно и, увидев меня, осклабился:

— Какие люди! Сама Марианна! Не боись, соседка, сейчас мы тебя вытянем. Ты колеса прямо поставь и, как я команду дам, двигай на первой скорости. Попробуем враскачку. Эй, в «шестерке», готов? — крикнул он Димке.

— Готов!

Мужики попрыгали в канаву и уперлись джипу в зад.

— Давай, «шестерка», двигай! Марьяша, потихоньку!

«Шестерка» ревела, джип урчал, мужики кряхтели и матерились. Результат был нулевой.

— Нет, это бесполезняк, — резюмировал Славка, прозванный Большим за шкафообразную фигуру. — Нужен другой джип. Но где ж его взять?

— Вообще-то двенадцатый час, — заметила я из канавы, — и, кроме того, мне здесь совсем не нравится.

— Нравится не нравится, но сам погибай, а товарища выручай, — припечатал Петро Петрович. — Лежи, Марианна, отдыхай, сейчас что-нибудь придумаем.

Он достал из нагрудного кармана рубашки сигареты и, прикурив от Шуриковой зажигалки, глубоко затянулся.

— Так, мужики, — сказал он, — давайте прикинем, у кого из соседей есть джип.

— У Иванова, — начал перечислять Шурик, — но он сейчас в Москве, у Городецкого...

— Городецкие на Кипре отдыхают, — напомнила Лариска.

— Еще у Переверзева, но у этого не попросишь...

— У Саньки Купатова джип, — крикнула я из машины. — Хотя его, наверно, нет. Собирались вместе в церковь пойти, но он не пришел. Уехал, наверно.

— Это тот, что дачу Тузовых покупает? — отозвался Петро Петрович. — Видел я его сегодня.

— Так это днем, наверно?

— Нет, в седьмом часу из вашего переулка выходил.

«Вот это номер! Примерно в это же самое время кто-то чужой шастал по нашему дому и покалечил Маклахена». Нехорошие мысли зашевелились в моем мозгу, но додумать их я не успела. В конце дороги, которая проходит через весь поселок, замаячили светящиеся фары какой-то машины.

— Эй, мужики, машина едет, — сказал Славка. — Сейчас мы ее задействуем. — Он помахал рукой и пошел навстречу приближающимся огням.

На наше счастье, это возвращались с рыбалки братья Симаковы на своем джипе. Симаков-старший, узнав Мишкину машину и оценив ситуацию, без лишних слов проехал немного вперед и крикнул мужикам, чтобы цепляли трос. Младший Симаков тоже молча вынул меня из джипа и, заняв место водителя, посигналил брату, что можно трогаться. Все имеющиеся в наличии мужики снова попрыгали в канаву и по команде старшего из братьев Симаковых, Валерия Ивановича, уперлись в багажник джипа. Машины заурчали и подались вперед, мужики кряхтели сзади, но громадина джип пробуксовывал во влажной земле. Комья грязи фонтаном летели из-под колес.

— Давай враскачку! — скомандовал Валерий Иванович. — Вперед! — крикнул он.

Джип подался чуть вперед и опять забуксовал.

— Назад!

Мужики отскочили, джип откатился на исходную позицию.

— Вперед! — опять скомандовал Симаков.

Машины снова заревели, и джипу удалось продвинуться чуть дальше.

— Назад! Вперед! Назад! Вперед!

Джип медленно-медленно, но верно выползал из канавы. Еще минута — и машина выехала на дорогу.

— Ну, мужики, ну, выручили, — рассыпался в благодарностях Мишаня. — С меня причитается.

— Уж это точно, — согласился Славка, рассматривая свои совершенно испорченные джинсы.

Мужики были забрызганы грязью буквально с ног до головы: и одежда, и лица, и волосы.

— Может, на речку пойдем? — предложил Шурик. — Сразу и помоемся, и постираемся.

— А чего? Отличная мысль, — обрадовался Мишка. — Возьмем с собой «Белую лошадь» и закусить чего-нибудь...

— Еще чего выдумали, — вовремя осадила мужа Лариска. — Напьетесь и утонете. Идемте лучше к нам. В душе вымоетесь и пейте свою «Лошадь» хоть до утра.

Перемазанная гвардия отбыла в направлении Мишкиной дачи, а мы с Димкой пошли домой. Димка сразу же направился в летний душ, и теперь из глубины сада доносился плеск воды и его утробное рычание: наверно, вода в баке уже была холодной. За дверью скреблась и поскуливала Дулька, оставленная в доме в полном одиночестве. Я отперла дверь и взяла собачку на руки. Не желая одна входить в пустой дом, я уселась ждать Димку на крыльце. После сегодняшних событий меня не покидало чувство тревоги и, я бы даже сказала, страха. Еще мне не давала покоя мысль о Саньке Купатове. С одной стороны, он, по словам Петро Петровича, выходил из нашего проулка примерно в то же время, когда был зашиблен профессор. Но если подумать, то, с другой стороны, Санька и собирался к нам зайти, чтобы вместе пойти в церковь. Правда, мы его не дождались. «А вот почему он не зашел? — задалась я вопросом. — Допустим, его что-то задержало, и он пришел, когда нас уже не было. Тогда странно, что он не зашел позже. Обычно приходит по пять раз на дню, а тут вдруг исчез. Как-то на него это не похоже». От путаных мыслей меня отвлек шум подъезжающей машины.

— Слава Богу, наши приехали, — сказала я сама себе и побежала открывать ворота.

Из машины вышли отец, Степан и Сережка. Памелы с ними не было.

— А где же Памела? — спросила я. — Осталась дежурить возле профессора?

Дед ничего не ответил и молча прошел мимо меня в дом.

— Она попросила отвезти ее в отель, — шепотом сообщил Степка. — Дед сильно расстроился.

«Видать, не понравилось ей у нас».

— А что с Джедом? Как он?

— Жить будет, но подробности после ужина. Ты кормить-то нас собираешься?

— Опять кормить, — простонала я. — Ну, что за привычка все время есть, есть и есть! Скорее бы уж тетя Вика приехала.

— Ты чего, мать? — возмутился Степка. — Мы последний раз ели десять часов назад.

— И то верно, — усовестилась я и отправилась разогревать ужин.

Пока мы со Степкой накрывали на стол, отец рассказал, как в местной больничке Джеда вообще не хотели принимать, потому что у него нет страхового полиса. А когда узнали, что он на минуточку подданный США, то предложили поместить его в платное отделение.

— Я, естественно, согласился, — продолжал отец, — пока не увидел, что собой представляет это платное отделение, — нищета, убожество и грязь. Короче говоря, я связался по телефону с Никольским из Склифа и договорился, чтобы они приняли Маклахена у себя. Но Джед был настолько плох, что везти его на обычном автомобиле мы не рискнули, а машину «скорой помощи» в местной больнице нам наотрез дать отказались. Ни деньги, ни уговоры не помогли. Пришлось ждать, пока приедет машина из Склифа. В Москве, слава Богу, проблем уже не было. Владимир Сергеевич, спасибо ему, специально приехал в клинику и сам встретил нас в приемном покое. Рентген, какие-то анализы — все сделали мгновенно. В общем, Джед в надежных руках, — закончил отец.

— Ну и слава Богу, — сказала я. — А мы с Димкой тут головы ломали, как это все могло случиться.

— А где, кстати, он? — спросил отец.

Тут мы услышали доносящиеся из глубины сада протяжные крики.

— Ой, елки-палки, — завертелась я. — Я ж Димке полотенце забыла отнести, он в душе моется.

— В душе на улице? — удивился дед. — Зачем? Там же вода холодная.

— Не мог он в дом зайти, с него грязь потоками стекала. Мы Мишаню из канавы вытаскивали.

— Опять? — хохотнул Степка.

— Опять. — Я сунула ему чистое банное полотенце и велела отнести Димке. — И одежду чистую прихвати, — крикнула я вдогонку.

Минут через десять мальчишки привели из сада совершенно продрогшего, но чистого Димона. Парни хохотали, а Димка ругался на чем свет стоит:

— Я полчаса Тарзаном бегал между яблонями, кричал, звал на помощь, — злобствовал он. — Вы что, оглохли тут все?

— Прости, Димыч, родной, не слышали, — оправдывалась я. — Садись в кресло, я тебя пледом накрою.

— Не надо, — проворчал Димка. — Что я тебе, старый Маклахен?

— Ну, раз не надо, так нечего и ворчать, садись лучше к столу. Ты еще два часа назад смертельно есть хотел.

— Это точно, — согласился Димка. — Если бы не этот урод Мишка...

За ужином дед сам заговорил о Памеле:

— Она в шоке от всего случившегося, — грустно произнес он. — Сказала, что ей нужно в отель, что у нее на завтра назначена какая-то важная встреча. Но ясное дело, ей просто хотелось поскорее от нас избавиться.

— И ее можно понять, — фыркнула я, — трупы, милиция, пьяный Сашка, покушение на Маклахена...

— И снова милиция, — заржал Димка, а следом за ним захохотали Степка и Серега.

Напряжение последних суток вылилось в общий гомерический хохот. Мы смеялись до изнеможения. Я вытерла выступившие от смеха слезы и спросила:

— Чаю хотите?

— Хотим, — ответили мальчишки.

— А я, если честно, выпил бы чего-нибудь покрепче, — заявил отец.

— Вот отличная мысль! — Димка вскочил и исчез в прихожей. Вернулся он, держа в руках красивую пузатую бутылку.

— Для снятия стресса очень подойдет. Превосходный французский коньяк. Специально сюда вез. Мне эту бутылку подарила одна французская мадам, с которой я познакомился на кладбище.

— Димон, ты уже на кладбище знакомишься? — удивилась я.

— Ехидна, — бросил Димка и продолжил. — Между прочим, именно из-за этой истории я к вам и приехал.

— Что за история? — заинтересовался дед.

— История на миллион долларов. Сейчас все подробно расскажу, только коньяк разолью.

Димка разлил по рюмкам коньяк, с удобством устроился в кресле, мы тоже разместились на диванах, и он начал свой рассказ.

— Вы, конечно, знаете, что в предместье Парижа есть русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Там захоронено много русских: очень известных людей и совсем неизвестных. Как правило, все туристы из России приезжают на это кладбище на экскурсию. Вот и я решил туда поехать, правда, один. Ходил я между могил, а сам думал: «Может, здесь похоронены мои предки?» Хотя что я говорю, из всех предков во Францию уехала только дедова сестра Екатерина — Екатерина Алексеевна Воронцова. Других братьев и сестер у деда не было. Вернее, они были, но умерли еще в раннем детстве. Я только теперь обо всем этом узнал. Дедушка Дмитрий за свое дворянское происхождение, как вы знаете, отсидел в сталинских лагерях десять лет и впоследствии никогда и никому о своих корнях не рассказывал. Только после его смерти я узнал от мамы, что однажды, будучи уже очень больным человеком, дедушка рассказал ей о себе правду. Тогда-то мама и узнала, что ее свекор — потомственный дворянин, граф Воронцов. Это была одна из ветвей той известной фамилии. Дед взял с мамы слово, что она никому ничего не расскажет. Это теперь стало модно искать дворянские корни в своих родословных, а раньше почетным являлось рабоче-крестьянское происхождение. Даже мой отец ничего не знал. Дед всю жизнь боялся, что его происхождение может повредить военной карьере сына. Времена-то были непростые. Даже когда началась перестройка и, помимо всего прочего, стали образовываться дворянские собрания, дед не верил, что это надолго, и молчал, как кремень. Так он и умер, ничего толком не рассказав о своей прежней жизни, сказал только, что была у него младшая сестра Екатерина, бежавшая со своим мужем во Францию. А маму он просил, чтобы сохранила она ту рубиновую сережку, которую он подарил ей еще много лет назад и которую она носила на цепочке, как кулон. Он сказал, что это единственная семейная реликвия, оставшаяся от родителей, и наказал передать ее потом мне или моим детям.

— Так вот, — продолжал Димка, — как я теперь узнал, была у деда сестра Катенька. Были, конечно, и мать, и отец — мои прадед и прабабушка, и жили они в своем имении в Каменской губернии. Революция и гражданская война не просто разрушили их прежнюю жизнь, все закончилось трагически. Ополоумевшие крестьяне сожгли барскую усадьбу, а барина с барыней убили. Катеньку успела спрятать попадья. Только благодаря ей девушка осталась жива. Попадья же и рассказала, что крестьян взбаламутил кузнец Епифан. А тому предшествует следующая история.

Димка отпил свой коньяк, посмотрел на нас и спросил:

— Спать-то не хотите?

— Рассказывай, рассказывай, — попросила я, — очень интересно.

— Завтра выспимся, — поддержал меня Степка. — Давай рассказывай.

— Ну, слушайте. Дедова мать — моя прабабушка, Мария Ильинична, а все это я узнал всего несколько дней назад в Париже, — пояснил Димка, — и даже записал для верности, была, по словам знавших ее людей, просто ангелом. Она лечила крестьян, учила их грамоте, даже помогала принимать роды у крестьянок и всех родившихся при ее помощи детей считала своими крестниками, всегда дарила им подарки, помогала семьям, потерявшим кормильца. В общем, крестьяне ее любили. Прадед, Алексей Николаевич, был человеком прогрессивных взглядов, крестьян своих не притеснял и не обирал. Разбирался в сельском хозяйстве, выписывал из-за границы книги по агрономии. Строг был разве что с управляющими, если те воровали, да с пьяницами. Но случился однажды с Алексеем Николаевичем грех. Жену свою, Машеньку, он любил безмерно. Но после очередных неудачных родов и смерти младенца Мария Ильинична долго болела. Врачи опасались не только за ее физическое, но и за душевное здоровье. Это были уже третьи роды с таким трагическим исходом. Как ни любил Алексей Николаевич свою жену, но длительное, извините, воздержание... Короче, природа взяла свое... А жила в ту пору в Воронцовке молодка одна, бабенка веселая, разбитная, Варварой звали. Мужа ее в солдаты забрили, и она второй год куковала одна. Короче, с этой самой Варварой и сошелся прадед Алексей. И как это часто бывает, меньше чем через год родился у Варвары мальчик. До Марии Ильиничны слухи эти вроде бы не дошли. Бабы ее жалели, а мужики к сплетням были не приучены. Так к чему я это все про Варвару-то? — остановил свой рассказ Димка. — A-а, так вот, муж этой самой Варвары, когда домой вернулся и узнал о своем позоре, затаил на барина, мягко говоря, обиду. Он-то и подговорил нескольких пьяных мужиков подпалить барскую усадьбу. Дед Дмитрий тогда еще студентом был, вернее, заканчивал университет в Москве. Поехал он после экзаменов к родителям в имение, да по пути узнал, что в губернии неспокойно, крестьяне усадьбы жгут, а в Воронцовке барыню с барином убили. Не желая верить ужасным слухам, добрался Дмитрий все-таки до места, но к дому решился приблизиться только ночью. И увидел все своими глазами: вместо красивого дома с колоннами чернело пепелище. Не помнил он, как ноги сами привели его к церкви. Упал он на колени, плакал, молился, и тут кто-то тронул его за плечо. То был священник местного прихода. Он сказал, что сестра его, Катенька, жива, и увел Дмитрия к себе в дом. Долго брат с сестрой плакали от горя по погибшим родителям и от радости, что нашли друг друга. Спустя два дня они, переодевшись в крестьянскую одежду, тайно покинули родные места и подались в Москву. Не буду утомлять вас подробностями, — сказал Димка. — Знаю только, что Катенька вышла замуж за какого-то банкира и бежала с ним за границу. Она очень уговаривала брата уехать вместе с ними, но Дмитрий наотрез отказался. Как ни любил он сестру, но жить на чужбине не представлял для себя возможным. Он отправился на фронт в составе полевого госпиталя. Так их пути разошлись, больше они никогда не виделись.

— Дима, а откуда ты все это знаешь? — спросила я. — Ты так рассказываешь, как будто сам там был.

— Сейчас дойду и до этого, откуда я все знаю. Когда брат с сестрой расставались, они взяли себе на память, а может, на черный день, по одной рубиновой сережке. Эти серьги принадлежали их матери, Марии Ильиничне, которые та подарила своей дочери. И вот одну из этих сережек дед Дмитрий подарил моей маме, — сказал Димка. — А мама носила эту серьгу на цепочке, как кулон. Если помните, свой рассказ я начал как раз вот с этой самой бутылки коньяка. Кстати, как вам коньяк? — спросил Димка.

— Даже очень, — одобрил отец.

— Так вот, ходил я между могил на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, читал имена наших с вами соотечественников на надгробных плитах. Там, к примеру, похоронено много офицеров царской армии, умерших на чужбине. И вы знаете, их могилы ухожены, они выглядят достойно, чего не скажешь о многих могилах известных людей здесь у нас. И вдруг натыкаюсь на фамилию, высеченную на мраморной плите: Воронцова-Дюрье Екатерина Алексеевна, 1899 — 1987. Читаю и глазам своим не верю. Имя, фамилия, отчество, год рождения — все сходится. Неужто, думаю, нашел могилу своей бабушки? Ну, в смысле двоюродной, — уточнил Димка. — Короче, стою столбом возле могилы. И, наверно, долго так стоял. Вдруг сзади слышу: «Месье...» Оборачиваюсь, стоит передо мной пожилая маленькая женщина в шляпке, с ведром и лопаткой и спрашивает меня по-французски: «Вы очень давно стоите возле этой могилы. Что вас так заинтересовало?»

— Дядя Дима, — встрял Степка, — а ты что, французский знаешь?

— Не так, чтобы очень, но за два года работы в Алжире кое-чему выучился.

— Степан, не перебивай, пожалуйста, — попросил дед. — Продолжай Дима, все это чрезвычайно интересно.

Димка залпом выпил кофе, который я ему налила, и продолжил:

— Я ей говорю: «Простите, мадам, но это имя мне знакомо. Скорее всего это совпадение, но так звали сестру моего деда, мою двоюродную бабушку, которую я, правда, никогда не видел».

— Вы из России? — спрашивает она.

— Да, — говорю, — из России. Меня зовут Дмитрий Николаевич Воронцов… Мадам подошла ближе, некоторое время молча смотрела на меня, а потом спросила по-русски: «А как звали вашего деда?» Я обрадовался, что она говорит по-русски, все-таки с французским у меня не очень… Мой дед, — говорю, — Воронцов Дмитрий Алексеевич, потомственный дворянин, граф.

Мадам как услышала это, сразу побледнела и присела на скамейку. Судя по всему, у нее не все в порядке с сердцем, но через пару минут ей стало лучше. Я, конечно, испугался. Что я такого сказал, что мадам стало нехорошо? А она как-то слишком внимательно меня рассматривала, а потом попросила поподробнее рассказать про моего деда. Я рассказал все, что знал. Но я ведь почти ничего и не знаю из прошлой жизни деда. И вдруг мадам приглашает меня к себе в гости на чашку кофе. Я, признаться, удивился. А она говорит: «Я, извините, не представилась. Мари Бессьер, урожденная Дюрье»… Дюрье? — переспросил я. Да, говорит, Екатерина Алексеевна Воронцова-Дюрье — моя мама… Можете представить, какие чувства я испытал в тот момент? — произнес Димка.

— Так это что же, была твоя родственница? — У меня просто дух захватило от такой невероятной истории.

— Да, получается, что Мари Бессьер — моя двоюродная тетя. Но из этого не следует, что я ее двоюродный племянник.

— Это как же так? — удивился отец. — Поясни.

— А какие у меня доказательства, что мой дед тот самый Дмитрий Воронцов, брат Екатерины Алексеевны Воронцовой-Дюрье?

— А что, у тебя нет доказательств? — спросил Степка.

— Собственно, за этим я и приехал к вам.

Мы с отцом удивленно переглянулись.

— Ты хочешь сказать, что доказательства есть у нас? — спросила я.

— Пока не знаю, но слушайте дальше, — сказал Димка.

Мы были настолько захвачены его рассказом, что совершенно забыли о времени. А Димка продолжал:

— Мадам протянула мне свою визитную карточку и просила быть у нее на следующий день к пяти часам. Честно скажу, что я едва дожил до следующего дня. Ну, вы меня понимаете? — Димку разбирали эмоции. Нас, признаться, тоже. — Но, когда я добрался на такси по указанном адресу, меня ожидало еще одно потрясение. Дом, в котором жила старая мадам, находился не в Париже, а в предместье и оказался не домом, а небольшим таким замком. Внизу у парадного меня встретил очень важный господин. Я решил, что это муж Мари, но оказалось, что это кто-то вроде дворецкого. Я назвал свою фамилию, а он сказал, что мадам ждет меня в гостиной. Мари Бессьер действительно сидела на диване в гостиной, куда меня проводил дворецкий, но выглядела она совершенно иначе. Вчера это была аккуратненькая пожилая француженка из предместья. Сегодня же, я имею в виду тот вечер, — поправился Димка, — передо мной была богатая и очень элегантная дама. Мы сели возле маленького столика, и Мари стала показывать мне фотографии из семейного альбома. Это мой отец Виктор Дюрье, сказала она, показывая на одну из фотографий. «По-русски меня можно называть Марией Викторовной. Кстати, имя мне дали в честь моей русской бабушки». Потом Мари показала большую свадебную фотографию, на которой была запечатлена супружеская пара: совсем юная необыкновенно красивая девушка и далеко не молодой мужчина рядом с ней. В мужчине я узнал отца Мари — Виктора Дюрье, а вот девушка... Какая красивая девушка, — сказал я. «Это моя мама, Екатерина Алексеевна», — сказала Мари. — «Вы ее не узнали?» Я ей сказал, как уже говорил раньше, что никогда не видел свою двоюродную бабушку, а старых фотографий в доме не было. И рассказал, что дед сидел в лагерях при Сталине и после этого о своей прежней жизни практически ничего не рассказывал, боясь попасть туда опять. Мари вздохнула и стала показывать другие фотографии. «Вот посмотрите, — сказала она, — этот ребенок в кружевах — я, а это родители моего отца. А моих русских бабушку и дедушку убили крестьяне». И Мари рассказала мне ту историю об убийстве графа и графини Воронцовых и о спасении Катеньки. Короче, все то, что я рассказал вам с самого начала. Вот откуда я все теперь знаю, — сказал Димка. — Потом Мари показывала еще много фотографий. Там были фотографии первого мужа Екатерины Алексеевны. Они прожили вместе совсем немного, он умер в Париже от испанки. На отдельной странице была приклеена старая, несколько потрепанная фотография. С нее смотрели молодой человек в студенческой форме и совсем молоденькая девушка с красивыми локонами, почти девочка, в светлом платье с воланами. Рядом с фотографией был приколот листок пожелтевшей бумаги, на котором по-русски было написано: «Милая Катенька, пишу тебе эту записку перед отходом поезда. Еду на фронт. Это мой долг, ты должна меня понять. Верю, что мы обязательно встретимся. Береги себя. Твой брат Дмитрий»… Я читал эти строчки, смотрел на фотографию, — эмоционально продолжал рассказывать Димка, — и думал: неужели этот юноша в студенческой форме — мой дед и это его последнее письмо к сестре? Я ведь никогда не видел деда молодым. А Мари опять уставилась на меня и спрашивает: не знакомы ли мне эти лица?

— Прямо как на допросе, — вмешался Степка, а дед на него сердито шикнул.

— Почти, — согласился Димон. — Девушка, говорю, ваша мама. Верно? А студент — ее брат? «Да, — ответила Мари, — это Дмитрий Воронцов. В ту пору он учился в Московском университете. Вы его не узнали?» Я еще раз объяснил Мари, что деда видел только старым и уже после лагерей. Он тогда не был похож на этого молодого человека. Мари была явно разочарована, хотя и старалась этого не показать. Она позвонила в колокольчик, (как в прошлом веке, подумал тогда я), и появился все тот же важный господин, что встретил меня в парадном. Он вкатил в комнату столик с кофейником и чашками и пузатой бутылкой коньяка. «Плохая я хозяйка, — засмеялась Мари. — Пригласила вас на кофе, а сама заставляю смотреть семейные фотографии». — Мари налила мне коньяк и сказала, что я должен обязательно его попробовать. Сама же пила кофе со сливками. Коньяк действительно был великолепным, ничего похожего я раньше не пробовал. Кстати, сейчас вы пьете именно его, — уточнил Димка.

Дед с уважением посмотрел на свою рюмку, сделал небольшой глоток и с удовлетворением наклонил голову:

— Да, действительно, коньяк замечательный, но ты продолжай, продолжай.

— Продолжаю. Мари сказала, что когда она увидела меня на кладбище, то была поражена моим внешним сходством с братом ее покойной матери. А когда узнала, что меня зовут Дмитрий Воронцов, то просто была потрясена и подумала, что, возможно, я могу оказаться ее родственником.

Я смотрела на Димку и не находила никакого сходства с дедом Митей. Димка — светловолосый атлет, косая сажень в плечах. А деда Митю я помню сухоньким, совершенно лысым, с кустистыми бровями, из-под которых глаз почти не было видно. Ничего общего.

— Ее мама, как сказала Мари, — продолжал Димка, — всю жизнь мечтала найти своего брата, а если его уже нет в живых, то хотя бы кого-нибудь из его потомков. Отец Мари, Виктор Дюрье, делал запросы в разные инстанции, но безрезультатно.

— Значит, так делал, — встряла я. — Больно нужны ему были бедные родственники из России.

Все со мной согласились и осудили вероломного Дюрье.

— Еще Мари сказала, что детей у нее нет, а родственники со стороны ее покойного мужа только и ждут, когда придет время делить ее наследство. В общем, жаловалась пожилая дама на старость и одиночество.

— Вот уж точно, у кого щи не густы, а у кого жемчуг мелок, — опять не удержалась я от комментариев.

— Между прочим, старость и одиночество случаются и у богатых людей, — устыдил меня отец. Но я с ним не согласилась.

— Марьяшка, ты чего взъелась на мою тетю? — рассмеялся Димыч. —Что ты против нее имеешь?

Я заерзала на диване и решила в дальнейшем попридержать язык, но не удержалась и спросила:

— Так ты считаешь, что это действительно твоя тетя?

— Это, что называется, не доказано, — ответил Димка, — но слушайте дальше. Теперь самое интересное.

Мы все превратились в слух.

— Я спросил у Мари, в общем-то просто так, чтобы разговор поддержать, не осталось ли у нее от покойной матери чего-нибудь памятного о России, кроме той фотографии, где Катенька Воронцова стоит вместе с братом, ну и последнего письма от него. Мари вышла в другую комнату и через несколько минут вернулась с маленькой бархатной коробочкой. Она щелкнула замочком, и я увидел на черном бархате сережку с темно-красным рубином, окруженным бриллиантами. Очевидно, челюсть у меня отвисла, потому что Мари, узрев мою реакцию, с гордостью сказала: «Да, вещь действительно редкой красоты». А я, похватав немного ртом воздух, но не сумев ничего сказать, залпом выпил свой коньяк. А дальше я выпалил, что у моей мамы была точно такая же сережка, ей ее дед Дмитрий подарил, и она носила ее на цепочке, как кулон. Тут Мари слегка оцепенела, потом налила себе коньяку и тоже залпом выпила. Некоторое время мы сидели и смотрели друг на друга. «Так, выходит, вы мой племянник?» — спросила Мари. Я не знал, что ответить. «Это были серьги Марии Ильиничны Воронцовой, — сказала она. — Когда моя мама уезжала из России, она отдала одну сережку брату как память о родителях. Если у вас есть вторая сережка, то, значит, мы с вами родственники. Не представляете, как я рада»… А уж как я рад, — засмеялся Димка.

— Дядя Дима, ты теперь в Париже будешь жить? — с каким-то детским восторгом спросил Степка.

Димка удивленно поднял брови:

— С чего бы это?

— Ну, раз у тебя тетя в Париже.

Я рассмеялась:

— Степашечка, у тебя тетя в Киеве, однако же ты там не живешь.

— Сравнила тоже.

— Нет у меня никаких доказательств того, что я внук Воронцова Дмитрия Алексеевича. Вернее, именно того Воронцова, который являлся родным братом матери Мари Бессьер. Что-то я, кажется, заговорился, — сказал Димка.

— Нет-нет, все понятно, — сказал дед. — Но как же нет доказательств? А сережка?

— Вот тут-то и закавыка. — Димка встал и подошел к окну. — Я все перерыл дома: все шкафы, комоды, тумбочки, шкатулки, коробки. Нет сережки. Есть фотографии, где у мамы па шее висит кулон, переделанный из серьги, а самого кулона нет.

— А фотографии у тебя с собой? — поинтересовалась я.

Димка кивнул.

— Покажи.

Он принес конверт с фотографиями, и мы стали внимательно их рассматривать.

— Да, я помню этот кулон. Тетя Надя всегда надевала его по праздникам. Куды же он мог подеваться?

И тут меня осенила нехорошая догадка.

— Посмотрите, — сказала я. — Все фотографии старые. Они были сделаны еще до пожара. Откуда у тебя эти фотографии? — обратилась я к Димке.

— Дома нашел. А что?

— Тогда же практически все сгорело.

— Эти фотографии мне тетя Наташа дала. В нашей-то квартире тогда действительно ничего не уцелело.

Все уставились на снимки.

— Да, действительно, — согласился отец. — Вот здесь, — он ткнул в одну фотографию, — мебель, видите, какая? Я помню, как Колька хвастался, что ордер на приобретение гарнитура получил. Раньше — не то, что сейчас: захотел, пошел, купил, если деньги есть. На мебель записывались за полгода, ходили по ночам регулярно отмечаться. Если заболел, не пришел, не отметился — твои проблемы, из очереди выбываешь, хоть ты три месяца кряду отмечался. Книги тоже распределялись по предприятиям и организациям. На машину по нескольку лет стояли в очереди...

— Дед, не отвлекайся, — сказал Степан, — сейчас не об этом речь.

— Ну да, — согласился отец. — Так вот, я очень хорошо помню этот гостиный гарнитур, поскольку сам таскал кресла и шкафы. А потом мы еще обмывали мебель, чтобы сносу ей не было. Так вот это было до пожара. Точно до пожара.

Я помню тот страшный год, когда у Воронцовых сгорела квартира. Пожар начался у соседей снизу и по деревянным перекрытиям мгновенно распространился на верхние этажи. Много квартир тогда выгорело полностью. Тетя Надя с дедушкой Митей успели спастись, а дядя Коля, Димкин отец, погиб. Он выносил из горящей квартиры парализованного соседа, когда на них упала балка перекрытия. Димка тогда был в пионерском лагере, а я хорошо помню, как мама привезла тетю Надю и деда Митю к нам на дачу. Они были перемазаны сажей, и от них сильно пахло гарью. Потом они почти год жили у нас на даче, пока их квартиру не отремонтировали. Осенью, правда, Димка переехал в нашу московскую квартиру, он тогда еще в школе учился. А когда дедушка Митя сильно заболел, отец перевез в Москву и тетю Надю со стариком. К нам тогда «скорая помощь» приезжала чуть ли не каждый день. Потом дедушка Митя умер. Жуткий был год. Тетя Надя от горя вся почернела. Волосы у нее стали совсем белыми. А еще через год тетю Надю сбила машина. С тех пор Димка стал членом нашей семьи.

Я взглянула на Димку. Он стоял у раскрытого окна и смотрел в темноту. На лице были боль, страдание и злость на судьбу, которая в один год отняла у него всю семью. Димка одним глотком допил свой коньяк и, взяв пачку сигарет, вышел на террасу.

Степка с Сережкой все еще рассматривали фотографии, а отец, судя по его лицу, углубился в воспоминания.

— Может быть, кулон сгорел во время пожара? — спросила я его.

Дед очнулся от своих мыслей и взглянул на меня.

— Что?

— Я говорю, может быть, кулон тоже сгорел?

Отец подумал немного и сказал, что про кулон он, в сущности, вообще ничего не знает. Мне же тогда было лет девять, и я мало обращала внимания на жизнь взрослых. Да и прошло с тех пор тридцать лет.

— Пап, а ты попробуй вспомнить тот день, когда привез тетю Надю с дедом Митей сюда на дачу. Были у них с собой какие-нибудь вещи?

Отец стал вспоминать, даже глаза закрыл:

— Помню, в тот день, — начал он, — у меня были лекции в институте. За Надей и Дмитрием Алексеевичем приехала с дачи Наташа. Когда я вернулся с работы, от деда Мити только что уехала «скорая». Он был очень плох. Надя лежала почти без сознания. Наташа хлопотала возле них, о пожаре не говорили. Ночью пришлось опять вызывать неотложку. К утру состояние Дмитрия Алексеевича несколько улучшилось, но, по правде сказать, с того дня он начал угасать на глазах. Вот, собственно, и все. Больше ничего не помню, — закончил отец.

— Здесь очень помог бы метод Хозе Сильва, — встрял Серега.

Мы с интересом уставились на него.

— Это что ж такое? — спросил отец.

— Нужно постараться вспомнить события того дня в хронологическом порядке: по часам или по шагам, что ли, — начал объяснять Сергей. — Представьте в своем воображении картину, как вы подъехали к дому. Вспомните, на чем приехали, как вошли в дом, кого первого увидели, что у кого было в руках...

— У деда Мити в руках была толстенная книга, — выпалила я и сама удивилась, до чего же эффективным оказался Сильвин метод. — Я еще тогда подумала, какой же дедушка смешной, книгу из огня спас, лучше бы телевизор вынес.

— А может, это была Библия? — предположил Степан.

— Вряд ли, — усомнился дед. — Чтобы в доме офицера Советской Армии была Библия?..

С террасы вернулся Димка и с интересом слушал наш разговор.

— Но если это была не Библия, то что же это была за книга, которую нужно спасать в первую очередь? — спросил он.

Отец посмотрел на него сочувственно и осторожно начал:

— Ты знаешь, Дима, с возрастом люди порой сильно меняются...

— Вы хотите сказать, что дедушка впал в маразм?

— Нет, я этого не хотел сказать, но в экстремальных ситуациях люди ведут себя подчас совершенно неадекватно.

— Это точно, вместо того, чтобы хватать шкатулку с драгоценностями, порой выносят из огня старый стул, — поддакнула я и застыла с открытым ртом.

— Ты чего, мам? — с испугом спросил Степан.

— Драгоценности...

— Что драгоценности? — подался ко мне Димка.

— Были драгоценности.

— Ты-то откуда знаешь? — удивился отец. — Ты же маленькая была.

— Однажды вечером я слышала, как тетя Надя с мамой ругались. Они думали, что я сплю, а я все слышала.

— Что ты выдумываешь? — не поверил отец. — Они были лучшими подругами.

— Мама говорила тете Наде: «Как тебе нестыдно? Как ты можешь так меня оскорблять?» А тетя Надя в ответ: «Я прошу тебя, возьми эти украшения, ну, хотя бы на время. Потом я отдам тебе деньги». А мама ей: «Ты совсем с ума сошла! Что же, если бы я оказалась в такой ситуации, ты выгнала бы меня на улицу или брала бы плату?» Потом тетя Надя заплакала, потом они вместе плакали.

— Так, нужно звонить Наташе, — засуетился дед. — Где телефон?

— Четвертый час ночи, — напомнила я.

— Да, — выглянул в окно Степка, — светает... Ой, смотрите, — вдруг закричал он, — через забор кто-то лезет.

Все кинулись к окнам.

— Где?

— Вон с той стороны, — показал Степка. — От нас к генералу полез.

Все, не сговариваясь, рванули в сад. За забором заливался лаем соседский кобель Маклауд. Димка и мальчишки в момент перемахнули через двухметровую преграду и, судя по всему, тут же были встречены свирепым ризеншнауцером. Теперь, правда, пес молчал, поскольку пасть у него, очевидно, была занята. Орали наши мужчины, отбиваясь от собаки. Вдруг в ночи прогремел зычный голос генерала:

— Фу, Мак! Стоять, стрелять буду!

Последние слова адресовались, вероятно, не собаке, а ночным нарушителям спокойствия. Однако пес внял разуму и агрессивные действия прекратил, и далее последовали объяснения Димки с разбуженным генералом.

Спросонок Степан Евсеевич никак не мог понять, зачем соседи забрались на его территорию. К счастью, Маклауд оказался псом неглупым и не покусал знакомых людей, а только изорвал им одежду для порядка.

Утром, а точнее, ближе к обеду меня разбудил стук в дверь.

— Эй, ты, сонная тетеря, открывай-ка быстро двери! — Димон цитировал нетленного «Конька-горбунка». — Ну, давай открывай, не притворяйся, что спишь.

Я обиделась, что мой сон прервали, и решила из вредности не отвечать.

— Эй, Марьяша, — Димка отчего-то встревожился, — ты спишь, что ли? Ты в порядке? Отвечай, или я вынужден буду высадить дверь.

«Ничего себе заявы...» Я продолжала лежать. С утра меня лучше вообще не трогать. Я утром нехорошая. Пока кофе не выпью — не человек. Однако никто из близких родственников меня, очевидно, не боится, и эту мою особенность все просто игнорируют. Димка по-прежнему надрывался за дверью:

— Дядя Кеша, Степан! Марьяшка не отвечает! — кричал он. — Может, с ней что-нибудь случилось? Я ломаю дверь!

После таких угроз я, естественно, спать уже дальше не могла, вскочила с кровати, осторожно отодвинула задвижку на двери и, накинув халат, присела к зеркалу. В следующий момент Димка с силой ударил в дверь, которая совершенно свободно распахнулась, и влетел в комнату. По дороге он зацепил ногой кресло и рухнул вместе с ним на пол. В дверях столпились родственники. Изобразив на лице полное недоумение, я повернулась от зеркала и воззрилась на Димку.

— И что же все это означает? — спросила я, изображая сдержанное негодование.

Степка с Серегой хохотали, прибежавший на крик работник Семен заполошно повторял: «Что случилось-то, что?» А дед только головой покачал и удалился.

— Какая же ты противная, Марьяшка, — изрек с пола Димон. — А я тебе еще кофе сварил, а ты...

Я устыдилась за свой пакостный характер и решила быть милой.

— Спасибо, Димыч, — произнесла я сладчайшим голосом. — Доброе утро, кстати. Давно встали? Надеюсь, маме в Париж уже дозвонились?

— Дядя Кеша все утро звонит, — проворчал Димка, вставая и отряхиваясь. — Линия занята. Я в Париже пытался дозвониться тете Наташе, но ни один телефон не отвечал. Может, она уезжала куда-нибудь. — Димка смотрел в зеркало и разговаривал с моим отражением. — Пошли, что ли, завтракать? — сказал он зеркалу-

— Конечно, дорогой, — пропела я, — только мебель поставь на место.

Мы перебрались в столовую, где завтракали Степка с Сережкой. Я села рядом и принялась за кофе.

-— Мы сегодня весь сад обследовали, — сообщил Сережка. — Нашли большие мужские следы возле дома под окнами: под этим, — он указал на окно в столовой, — и под тем, которое в холле. А вот откуда он пришел, непонятно. Зато возле забора, через который он улепетывал, много следов.

— Ну еще бы, — не удивилась я. — Мы там все вместе топтались. Кстати, генерал-то как? Не ругался?

— Да нет, ничего, — ответил Степка. — Сказал только: «Не скучно живете, господа». И все.

Из кабинета раздался громкий голос деда:

— Алле, алле, Наташа? Здравствуй, родная!

Мы все кинулись на второй этаж.

— Наташа, как ты себя чувствуешь? — ворковал отец. — У тебя все в порядке? Да ничего не случилось, просто так звоню. У нас все нормально, все живы-здоровы. Ты когда приедешь? Да ничего не случилось. Что ты так разволновалась? Почему звоню? А что же, — в голосе деда появилась обида, — я уже и позвонить тебе не могу?

— Дед, ближе к делу, — намекнул Степка.

— Вообще-то я звоню тебе по делу, — все еще с обидой произнес отец. — У нас на даче сейчас находится Дима Воронцов. Тебе привет, — кивнул он Димке.

— Тете Наташе тоже привет.

— Тебе, Наташенька, Дима тоже передает привет, — обида в голосе деда исчезла, и он снова принялся ворковать с любимой бывшей женой.

— Бог мой, да перейдете вы уже наконец к делу или нет? — возмутилась я.

Дед сверкнул на меня глазами.

— Наташа, — снова запел он в телефон, — у Димы есть к тебе вопросы. Что ты говоришь? А, понял. Хорошо, передаю ему трубку. До свидания, родная.

Дед передал Димке трубку и отошел к окну.

— Тетя Наташа, здравствуйте, — закричал Димка в телефон, — рад вас слышать. Да был я в Париже два дня назад, но вам не дозвонился. Что случилось? Да уж, действительно случилось так случилось. В двух словах не расскажешь. Тетя Наташа, вы помните, у мамы был кулон рубиновый? Да-да, с бриллиантами. Не знаете, что с ним стало, где он? Где?! Да-да, я слушаю.

Мы тоже слушали, затаив дыхание, хотя слушать, собственно, было нечего: Димка, прижав трубку к уху, только поддакивал и кивал головой. Потом попрощался и передал трубку мне. Когда все по очереди — я, Степка, потом опять отец — наговорились с нашей мамочкой, Димка сообщил, что кулон не пропал во время пожара. Оказывается, тетя Надя успела собрать документы, деньги и кое-какие драгоценности, а также сберкнижки.

— Среди украшений был и кулон, — сказал Димка. — Тетя Наташа хорошо это помнит. Мама дорожила им больше всего. Когда дедушка сильно заболел и ему потребовались дорогие лекарства, мама тайком от тети Наташи стала продавать через скупку свои украшения. А когда все было продано и остался один только кулон, мама не захотела его продавать и просила тетю Наташу взять его себе в подарок, так как денег у нее больше не было. Вот тогда-то ночью тетя Наташа и ругала маму, что она все скрывала от них, как от чужих людей.

— Странно, — произнес отец, — что я об этом ничего не знал.

— Тетя Наташа говорила мне про кулон, — сказал Димка, — теперь я что-то припоминаю. Она сказала, что мама просила передать его моим детям. Но тогда мне было всего пятнадцать лет... Еще раз тетя Наташа говорила мне про кулон перед моей женитьбой, но я, честно говоря, этого не помню, мысли были другим заняты. Да и детей у меня до сих пор нет.

Димка умолк и стал смотреть в окно. Мы тоже притихли.

— Так где же теперь кулон? — спросил тактичный Степан.

Мы на него зашикали, намекая, что вопрос задан не ко времени, но Димка вроде очнулся от тяжелых воспоминаний и, повернувшись к нам, сказал:

— А кулон у вас дома.

— У нас? — обалдела я.

— У дяди Кеши.

— Ну, это просто удивительно! — воскликнул дед. — Я, конечно, понятия не имею, что лежит в Наташиных шкатулках, но мы все перероем и обязательно найдем твою реликвию. Я предлагаю поехать немедленно, тем более что надо навестить Джеда.

— И кто же едет? — с нехорошим предчувствием спросила я.

— Естественно, я и Дима, — ответил отец. — Ты с ребятами останешься здесь. Должен же кто-то за домом присмотреть, раз уж к нему проявляется такой повышенный интерес.

Я чуть не задохнулась от возмущения. Просто махровый мужской эгоизм в действии. Они, значит, уедут, а я, слабая женщина, останусь с двумя детьми на даче, где каждый день кого-нибудь убивают. Я, естественно, не преминула озвучить свои соображения, на что Степка с Сережкой возмущенно возопили, что они давно не дети, а взрослые мужчины.

— Мы с Серегой пять лет каратэ занимались, у нас пояса...

— Против лома нет приема, — примитивно парировала я.

— Ну, чего ты так испугалась? — начал увещевать меня Димка. — День на дворе, в доме два здоровых парня, в саду трое строителей, а к вечеру мы вернемся.

— Когда Джеда угрохали, тоже день был, — бубнила я, — и рабочие в саду были.

— Ну, хорошо, — согласился отец, — поедешь с нами.

— Как же я с вами поеду? — с негодованием вопросила я. — А дети одни останутся? Давайте я поеду в Москву, а Димка останется с ребятами здесь.

— Ну, мать, ты даешь, — обиделся Степка, а отец, теряя терпение, строго изрек:

— Мы все-таки едем искать Димину вещь, а не твою. Так ты едешь или остаешься?

— Остаюсь, — злобно ответила я.

— Ну, слава Богу! Поехали, Дима.

— Погодите, — остановила я их, — пойду соберу для Джеда что-нибудь из наших запасов.

Я пошла в кладовую, где хранились всякие соленья и варенья, заготовленные нашей тетей Викой, и в коридоре столкнулась с улыбающимся Сашкой Купатовым. Надо же, даже не слышала, когда он вошел.

— Привет, красавица, куда несешься? — спросил Сашка.

— Привет, в кладовку иду. Нужно собрать передачу в больницу для Джеда. — сказала и стала испытующе буравить Сашку глазами: какая, дескать, у него будет реакция на мои слова.

Сашка понимающе кивнул.

— Значит, здорово покусали вашего американца?

— Кто? — не поняла я.

Сашка пожал плечами.

— Ну, я не знаю, кто. Комары или осы, или еще кто. Вам лучше знать.

— А-а, — протянула я. — Так ты, значит, ничего не знаешь?

— А что такое?

— На Маклахена вчера было совершено покушение.

Сашка выпучил на меня глаза.

— Серьезно?

— Более чем. Он в больнице.

— Ну, елы-палы, нельзя отлучиться.

— А ты, кстати, где вчера был? — аккуратно пытала я соседа.

— В очередной раз в какую-то районную управу ездил все по поводу дачи. Дочка стариков Тузовых, ну, у кого я дачу покупаю, позвонила и сказала, что нужно отвезти еще какие-то документы, ну, и заплатить там что-то. Пока за ней в Москву съездил, потом в управу, потом обратно, в общем, целая чума. А вы в церковь-то ходили?

— Ходили. А сейчас вот уезжаем — Джеда проведать надо.

— Да? — вроде бы обрадовался Санька. — А может, мне с вами поехать?

— Нет, Саша, извини. У нас потом еще много разных дел. К тому же мы останемся ночевать в Москве, — зачем-то соврала я.

Санька не обиделся и настаивать не стал.

— Ладно, — сказал он, — пойду к Мишане зайду, узнаю, какие у них новости.

— Ну-ну, — промычала я в ответ и пошла в кладовую.

Быстро положив в корзину для пикника кое-какие банки, я вышла во двор. Отец сидел в моей машине и прогревал двигатель.

— Ну, что за черт знает что! — разозлилась я. — Опять намылился на моей машине ехать!

Я, честно говоря, трясусь над своим новым «Фольксвагеном». И не потому, что страдаю вещизмом, а просто потому, что это моя первая любимая машина. Все предыдущие я недолюбливала по разным причинам, и, надо сказать, они платили мне тем же. Ко всему прочему, отец водит машину весьма своеобразно, поэтому я предпочитаю, чтобы на дорогах он экспериментировал со своим автомобилем, а не с моим.

— Это как же понимать? —закричала я. — Во дворе стоит достаточно машин. Почему же ты выбрал именно мою?

— На твоей машине поедем, — заявил дед, — в моей что-то стартер барахлит.

— Чинить нужно вовремя. И в конце концов у Димки есть машина. Если вы едете с ним, то и поезжайте на его машине, нечего мою эксплуатировать.

— Давай корзинку, — протянул руку Димон. — И не кукси, все будет нормально.

Проигнорировав мои слова, Димка уселся в машину рядом с дедом. Бессовестные совсем!

Однако уехать на моем авто им все же не удалось. Степка, обходя машину сзади, вовремя заметил, что заднее левое колесо спущено, как, впрочем, и заднее правое.

— Стойте, — крикнул он, — колеса спущены.

Мешая друг другу, мы все впятером полезли осматривать спущенные баллоны. Я точно помнила, что еще вчера моя машина была в полном порядке. Если бы спустило одно колесо, этому еще можно было бы найти разумное объяснение. Но когда спущены оба, это, извините, уже не может быть случайностью или совпадением.

— Ну, вот, — чуть не заревела я, — по вашему, это спроста? Между тем на улице белый день, как вы говорите, и трое рабочих в саду, да и нас полон дом, а покушение на мою машинку, однако, произошло.

— Да, — протянул Димка, — дела... — И пошел осматривать две другие машины — свою и дедову.

— Дядя Кеша, — позвал он отца, — посмотрите-ка.

У обоих «Жигулей» колеса тоже были спущены. Минут пять мы ходили вокруг машин, глазели на испорченные баллоны и издавали разные междометия.

— Что же теперь делать? — сокрушался Серега.

— Что делать, что делать? — Дед, как всегда, в трудные минуты не терял присутствия духа. — То, что дело нечисто, это ясно, но об этом подумаем потом. Сдается мне, кому-то неугоден наш сегодняшний вояж. Поэтому следует поторопиться. Срочно нужны четыре целых колеса.

Все опять кинулись к машинам считать колеса. У дедовой «девятки» были проколоты все четыре колеса, у Димкиной машины — два.

— Нам повезло, — обрадовался Димка, — два колеса есть, плюс две запаски — моя и ваша, дядя Кеша. Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — выкрикнул он победно. — Эй, добры молодцы, за работу, живо!

Степка с Сережкой кинулись менять колеса.

— Димыч, проколотые колеса нужно отвезти в шиномонтаж, — сказала я, — иначе мы останемся без транспорта.

Димка быстро снял с моего «Фольксвагена» два проколотых колеса и поставил вместо одного запаску, а вместо другого — домкрат. Возиться с дедовой машиной уже не было времени.

— Всё, по коням, — объявил он и, посмотрев на часы, добавил: — На этом деле мы потеряли полчаса.

Когда Димкина машина скрылась за поворотом и мы остались втроем, я внесла предложение закрыть в доме все окна и двери и каждые полчаса делать обход вокруг дома на предмет обнаружения злоумышленников. Противные мальчишки захихикали, но спорить не стали. Мы тщательно осмотрели весь дом, все комнаты на обоих этажах, заперли все окна и направились делать внешний осмотр сада.

— Погодите, — остановила я парней, — всем вместе идти нельзя. Кто-то должен все время находиться в доме.

— Отлично, — согласился со мной любящий сын, — оставайся в доме, заодно обед приготовишь, а мы с Серегой пойдем.

— Ну уж нет, я одна в доме не останусь. Лучше ты здесь посидишь, а мы с Сережей тебя постережем.

— Ладно, — снисходительно улыбнулся Степан, — готовь обед, тебя будет охранять Серега, а я пройдусь по саду.

С таким вариантом я тоже не могла согласиться, но меня уже никто не стал спрашивать.

Мы с Сережкой принялись за приготовление обеда, а Степка ушел в дозор и периодически постукивал нам в окна, демонстрируя обход территории. После обеда роли поменялись: Степка остался в доме мыть посуду, а мы с Сергеем вышли на улицу.

Вокруг все выглядело вполне мирно: наши строители стучали молотками, на соседней даче повизгивала газонокосилка, по проулку носились дети. Бегло осмотрев территорию, мы двинулись вокруг дома.

— Ой, я на что-то наступила, к подошве приклеилось. — Я остановилась и сняла сабо. — Жвачка, кажется.

— Непохоже, — отозвался Сережка. — Чтобы такая плюха получилась, нужно сразу две пачки в рот запихнуть. Да и кто у вас этим балуется?

— У нас никто. Но, может быть, кто-нибудь из американцев или Лариска? Она любительница.

— Нет, не думаю. Какая женщина запихнет в рот такой кус? .

— А Джед?

Серега злорадно заржал:

— У него обе челюсти остались бы на этой жвачке.

Вот она, эгоистичная, беспощадная молодость. А ведь пройдет каких-нибудь сорок лет, сам будет вставную челюсть в стакан на ночь класть.

Я отскребла свою обувку, и мы продолжили осмотр территории. Ничего предосудительного пока замечено не было, если не считать того, что наша мелкая стервочка Дулька опять издевалась над соседским кобелем. Подобная картина повторялась из дня в день и не надоела им обоим. Наша длинношерстная красотка не спеша прогуливалась вдоль забора, за которым сходил с ума генеральский пес Маклауд. Он двигался по другую сторону глухого забора словно гвоздь за магнитом. Дулька идет вперед, он за ней. Она повернет, он тоже. Бедный пес постанывал, поскуливал, в сердцах отбегал от забора и тут же возвращался. Но вот у кобеля сдали нервы, и он сорвался на лай. Дульсинея по жизни трусиха страшная и постороннего лая не переносит в принципе. Она тут же отскочила от забора и обиженно потрусила к дому. Маклауд, осознав, что дал маху и спугнул симпатичную соседку, в отчаянии завыл, а мы с Серегой расхохотались.

— Кажется, наша семейка достала не только генерала, но и его кобеля, — хохотала я. — Кстати, о семье: что-то дед не звонит. По времени они давно уже должны были и Джеда навестить, и добраться до московской квартиры.

— А я думаю, — сказал Сережка, — что они сначала поехали искать кулон.

Я с удивлением уставилась на парня.

— Что же, по-твоему, отцу кулон важнее здоровья друга?

— Нет, конечно. Но американец сейчас находится под присмотром врачей, и состояние его вполне стабильно. А вот колеса вам прокололи не случайно, и Викентий Павлович так же думает. Кто-то хотел задержать их отъезд или вообще отменить.

В этот момент Степка высунулся из окна и крикнул:

— Мам, дед звонит, иди скорее.

Я кинулась в дом, Серега — за мной.

— Ну, что там у них? — спросила я, влетая на террасу.

— Дед тебя требует, — протянул трубку Степан.

То, что я услышала от отца, вообще не укладывалось ни в какие рамки.

— Марьяша, — сказал он, — в квартире кто-то был. В спальне и кабинете все перевернуто вверх дном. Кулона мы не нашли.

— О Господи, — только и смогла произнести я и опустилась в кресло.

Степка с Сережкой впились в меня глазами.

— Слушай меня внимательно, — продолжал отец. — Замок на входной двери не сломан. Его открыли ключом. Значит, у этого человека есть ключ от моей квартиры.

«У этого человека», — пронеслось у меня в голове. Значит, существует человек, которому что-то от нас нужно, и у него есть ключ от квартиры.

— Марьяша, ты слушаешь? — резко спросил отец.

— Да-да.

— Мы решили поменять замки в моей и Диминой квартирах. В твоей поменяем завтра, у меня же нет твоих ключей. Не знаю, когда мы все это закончим. Возможно, приедем поздно, но обязательно приедем. Не волнуйся. И вот что главное: ни с кем, я повторяю, ни с кем не обсуждайте того, что произошло. С рабочими держите ухо востро. Все, целую. Если что — звоните.

Я дрожащей рукой повесила трубку.

— Мам, что там стряслось? — Степка присел у моих ног. — Ты белая совсем.

— Кулон украли, — выдохнула я.

— Как украли? — ахнули парни.

— У него есть ключ от дедовой квартиры.

— У кого?

— Не знаю. Дед сказал: ни с кем наших дел не обсуждать, виду не подавать, быть начеку. Они приедут поздно, будут менять замки во всех квартирах.

— В каких квартирах? — спросил Степка.

— В дедовой и Димкиной. В моей поменяем завтра.

— А у него, ну, у этого гада, что, есть ключи от всех квартир? — спросил Серега.

— Я-то откуда знаю? Но есть же у него ключ от квартиры на Ленинградском. Может, и другие ключи имеются. Кто его знает?

— Да у кого его-то? — опять пристал Степка.

— Ну, откуда я знаю. Наверно, того, кто подслушивал нас сегодня ночью, кто покалечил Маклахена, кому нужен кулон Воронцовых.

— А в квартире еще что-нибудь взяли? — поинтересовался Сергей.

— Дед не говорил. Сказал только, что дверь открыли ключом, замок не сломан. Но откуда у этого гада наши ключи? — недоумевала я.

Серега вдруг вскочил, окинул нас безумным взглядом и бросился во двор. Мы со Степкой испуганно переглянулись и метнулись вслед за ним. «Еще не легче, — подумала я на бегу, — теперь с парнем что-то случилось».

На лужайке перед домом ползал на коленях Серега и шарил в траве руками.

— Сереженька, — закудахтала я, — что с тобой? Что случилось?

— Серега, ты чего потерял? — Степан наклонился и стал рассматривать траву, по которой ползал его друг.

— Потерял не я, а этот гад, — ответил Сергей, не прерывая своего занятия. — Тетя Маша, — он повернулся ко мне, — вы сегодня, кажется, на жвачку наступили, да?

— Какую еще жвачку, Сереженька? Что ты? — Мы со Степаном переглянулись, ничего не понимая.

— Ну, здоровый такой кусок — пластилин, не пластилин. Вы еще его с подошвы соскабливали.

Когда наконец до меня дошел смысл сказанного, я, ни слова не говоря, опустилась на землю и пристроилась рядом с Сережкой. Мы дружно ползали по траве, поглаживая ее руками.

— Сумасшедший дом, — огорчился Степка. — Может, объясните нормальному человеку, что вы там делаете?

— Ищем, Степашечка, ищем, — ответила я, проползая мимо сына.

— Да что вы ищете-то? Скажите, наконец.

— Жвачку.

— Опять не легче, — вздохнул Степка. — По-человечески объяснить можете?

— Ну, не настоящую жвачку, — пояснила я, — а такую специальную, с помощью которой делают слепки с ключей.

— Что? — завопил сын и опустился рядом с нами.

Втроем ползающие по траве, мы представляли живописную картину. Правда, проходивший мимо сосед, Степан Евсеевич, не удивился увиденному, а только вежливо поздоровался и проследовал к своей даче, зато его кобель Маклауд застыл как вкопанный и вытаращился на нас с большим изумлением. Мы еще поползали по земле минут двадцать, и я из последних сил поковыляла к скамейке. Не разгибаясь, я сумела вскарабкаться на нее и села, привалившись к спинке. Сколько себя помню, спина всегда была моим слабым местом. Я сидела, растирая поясницу, и наблюдала за активными действиями молодежи. Правда, через каких-нибудь полчаса поисков их энтузиазм заметно поуменьшился, и они присоединились ко мне на скамейке.

— Как сквозь землю провалилась, — сокрушался Серега, стряхивая с коленок прилипшие травинки.

— А может, этот гад сначала обронил жвачку, а потом, обнаружив пропажу, пришел и подобрал ее? — предположила я.

Сережка посмотрел на меня, подумал, потом отрицательно мотнул головой.

— Как же это могло произойти, если мы все это время по очереди делали обход вокруг дома? — сказал он.

— Да, действительно, — согласилась я. — Но знаете что, пойдемте-ка лучше в дом. Дед велел сидеть тихо и не высовываться, а мы на глазах у всей улицы коллективно по земле ползаем, привлекаем внимание. И вообще все разговоры на эту тему давайте впредь вести только в доме и очень тихо. Ясно? — И я, прихрамывая, поковыляла к крыльцу.

Сначала я подумала, что походка у меня испортилась из-за длительного пребывания в непривычной для всех двуногих позе. Но, взглянув на свою обувь, поняла, в чем заключалась истинная причина моей хромоты. К подошве моей обувки опять прилепилась та самая жвачка, которую мы так безрезультатно искали почти целый час.

— Вот она! — Я сняла с левой ноги сабо и потрясла им в воздухе. — Опять я на нее наступила и даже не заметила. Наверно, когда за Сережкой бежала...

Я соскребла с подошвы грязную массу и показала вещдок мальчишкам.

— Теперь понятно, откуда у преступника ключ от дедовой квартиры, — сказал Степка. — Он сделал с ключа слепок и по слепку заказал дубликат. Но вот откуда он узнал дедов адрес?

— Это проще простого, — ответила я. — В паспорте прочитал. Пойдемте-ка в дом.

Мы прошли через террасу в прихожую, где на вешалке обычно висит верхняя одежда. Но отцова пиджака там не оказалось. Я остановилась в раздумье.

— Что ты ищешь? — спросил Степка.

— Дедов пиджак.

— Зачем он тебе? К тому же дед приехал в пуловере.

— А где же у него документы, деньги, паспорт?

— Наверно, в барсетке, — предположил Серега.

— В барсетке, говоришь? А где она?

— Он ее с собой, естественно, взял.

— Это плохо, — сказала я.

— Почему же?

— Версия развалилась. Хотя постойте. Вчера в церковь он ходил с барсеткой?

— А зачем она ему там?

— Вот! — обрадовалась я. — Он оставил ее в доме, в своем кабинете, а в это время там побывал этот гад, который Маклахена покалечил. Улавливаете?

— Ты хочешь сказать, что вор забрался в дом, чтобы сделать слепки с ключей и узнать адрес?

— Не знаю, но ничего другого на ум не приходит.

— Тогда почему же он выбросил эту так называемую жвачку?

— Не выбросил, а потерял, — ответила я. — Он же делал слепки не с одного ключа, а с нескольких, и жвачек таких у него было несколько. Вот одну и потерял.

— А твои ключи где были? — спросил Степан.

— В сумочке в моей спальне. А твои?

— В кармане.

— Слава Богу. Хотя для слепка вполне достаточно и моих ключей. Завтра нужно обязательно поменять замок в нашей квартире. Если еще не поздно.

— Ты предполагаешь, что в нашу квартиру тоже вор забирался?

— Не знаю, Степашечка, ничего не знаю. И не знать бы этого кошмара никогда. У меня от всех этих непоняток появилось стойкое ощущение, что мы постоянно находимся под наблюдением. Бр-р... гадость какая. Вот мы сейчас говорим, а кажется, что кто-то нас подслушивает, подглядывает за нами.

Мальчишки невольно посмотрели по сторонам.

— А почему этот гад просто не украл ключи? Зачем эта морока со слепками? — спросил Сережка.

— Хотел все по-тихому сделать. Да не получилось. Теперь давайте думать, кого нам следует в первую очередь подозревать, — сказала я.

Мы расселись вокруг обеденного стола и стали строить догадки. Я глубокомысленно задумалась, сделав серьезное лицо, прикинула в

уме, кто бы мог быть способен на такую пакость, но на ум ничего путного не шло. И я предложила исходить из того, что подозревать нужно всех, кто когда-либо заходил в наш дом.

— Ну, мать, это ты перебрала. Так под подозрение подпадет половина поселка.

— Я имею в виду, что нужно быть осторожными со всеми. Лишнего никому не болтать, поодиночке никуда не ходить и ухо держать на стрёме.

— Чего?

— В смысле востро.

Парни радостно заржали. Прямо детский сад какой-то, честное слово.

В дверь постучали, и я испуганно подскочила.

— Еще я хотел бы добавить, — ехидно процедил мой сын, — держаться нужно естественно, как будто ничего не произошло. Или я не прав?

— Войдите! — тоненько крикнула я.

В гостиную ввалился Мишаня, за ним чирикала на своих каблучках-шпильках Лариска.

— Вы чего это, — спросил сосед, — все окна и двери позапирали? Случилось, что ли, что?

— Нет-нет, ничего не случилось, — залопотала я, — отдыхаем просто.

Мишаня с удивлением посмотрел на стол, за которым мы сидели, и, не увидев на нем ничего, кроме вязаной скатерти и вазы с цветами, удивился еще больше. Мишаня отдых понимал по-своему и абсолютно конкретно.

— Однако... — протянул он с недоверием. — Может, помощь какая нужна?

— Ну, что ты, — опять затарахтела я, — просто после вчерашнего случая с Маклахеном соблюдаем некоторую осторожность. Вот и закрыли все окна от греха, чтобы, не дай Бог, опять кто-нибудь не залез.

Мишаня с пониманием кивнул и уселся рядом с нами за стол. Лариска расположилась в кресле.

— А мы, собственно, и зашли, чтобы про американца вашего узнать, — сказал Мишка. — Как он? Жить будет?

— Будет, будет, — ответила я, — отец с Димкой поехали его проведать.

В дверь опять постучали, и через секунду между портьерами, отделяющими проход из холла в гостиную, просунулась голова бригадира строителей, Федора Алексеевича.

— Марианна Викентьевна, — позвал он, — надо бы размеры парилки уточнить. И еще: скажите, где душевую делать?

— Вот чего не знаю, того не знаю, — сказала я. — Баня — это целиком и полностью отцова затея. Меня лично вполне устраивает душевая кабина в доме.

Но тем не менее мы все вместе отправились следом за бригадиром, если не дать конкретные указания, то хотя бы посмотреть, как там продвигается строительство.

Снаружи домик выглядел очень мило, о чем я, собственно, и сообщила Федору Алексеевичу. А в отношении внутренней планировки ничего вразумительного сказать не могла и предложила подождать до приезда деда.

— А моя-то баня так и осталась недостроенной, — пожаловался Мишаня. — Алексеич, — обратился он к нашему бригадиру, — может, когда достроишь этот объект, ко мне переберешься? В деньгах не обижу, не сомневайся. Вижу, мужики вы справные, и руки у вас на месте. Так как, договоримся?

— Ну, отчего ж не договориться, — улыбнулся Федор Алексеевич, — нам работа нужна. Вот недели через две здесь закончим, тогда и поговорим.

— Заметано, Алексеич. — Довольный Мишка хлопнул рабочего по плечу и, взяв жену за руку, направился к калитке.

— Да, кстати, — сказал он уже на выходе, — а Сашка Купатов ногу вчера сломал, то есть не сломал, а вывихнул. Они в футбол с деревенскими играли, ну, его и подбили. Теперь он тоже инвалид. Правда, до вашего американца ему далеко. Но вот что я подумал, — Мишаня наклонился ко мне и, понизив голос, заговорил: — Нехорошо у нас в поселке, нечисто. Что ни день, какая-нибудь беда приключается. Может, попа пригласим, как думаешь? Пуст ь здесь все освятит. Может, поможет?

Как многие новорусские ребятки, Мишаня в трудные минуты жизни обращался за помощью к Богу и церкви. Он освятил уже свою квартиру, дачу и все машины. После завершения строительства намеревался пригласить попа для освящения бани. Лариска к предложению мужа отнеслась индифферентно, она к чудачествам Мишки уже привыкла. Моя голова в этот момент была занята мыслями о ноге Саньки Купатова. А вот Серега со Степаном не смогли сдержать радости от предвкушения предстоящего крестного хода попа с кадилом по дачным переулкам и заржали на всю улицу, ну, чисто как два жеребца.

— Ну, что скажешь, соседка? — не обращая внимания на парней, опять спросил Мишаня.

— В принципе я не возражаю, — ответила я.

Степка с Сергеем уставились на меня во все глаза. Проигнорировав их недоумение, я спросила:

— А что, Санька сильно ногу повредил? Он сегодня заходил к нам, я не заметила, чтобы он хромал.

— Вообще-то я его не видел, — признался Мишка. — Это мне Петрович сказал, ну, Коновалов.

Я понимающе кивнула.

— Они вчера вдвоем с Санькой его ногу лечили. Ну, в смысле Санькину ногу.

— И как лечили? — поинтересовался Степан.

— Как, как? Известно, как. Народным способом — снаружи в виде компресса, ну, и обязательно внутрь. Иначе не поможет. Полночи лечили, похоже, вылечили. Но теперь супружница Петровича Евгения Львовна с ним в контрах — не разговаривает.

На этой положительной ноте чета Ломовых отбыла восвояси. А мы снова заперлись в доме и продолжили «совет в Филях».

— Как вам это нравится? — начала я.— Вчера, когда мы с Димкой вытаскивали Мишкин джип из канавы, Петро Петрович сказал, что видел часов в пять-шесть Сашку Купатова возле нашей дачи. Вернее, он сказал, что видел, как Сашка выходил из нашего проулка. А к кому, кроме нас, он мог заходить? Здесь у него знакомых нет.

— У него, по-моему, везде есть знакомые, — встрял Степка.

— Погоди, не перебивай. Мне он сказал, что ездил в Москву и в районную управу, якобы документы на дачу оформлял, а сам-то, оказывается, был здесь. И к тому же нога!..

— Что нога? Ты хочешь сказать, что это он свалился на Маклахена и при этом повредил себе ногу? — проявил догадливость Степан. — Ну, ни фига себе! Так, значит, это Санька?

— Не знаю, — ответила я. — Но мне не нравится все это. А потом, почему ты называешь его Санькой? Что за манеры? Он почти мой ровесник.

— Нет, мать. Ты на пять лет старше.

Я обиделась.

— Что же, ты хочешь сказать, что я старая?

— Ну, что ты, Бог с тобой, — успокоил меня Степка. — Просто я считаю, что он тебе не пара. Правда, Серега? — Степкин друг дипломатично промолчал. — И дядя Дима тоже так считает.

— Вот это номер, — возмутилась я. — Без меня меня женили. Вы что же, обсуждаете мою личную жизнь?

— Да, — честно признался сын.

— Если каждого мужчину, который приближается ко мне меньше чем на пять метров, ты будешь считать моим потенциальным женихом...

— Ну, ладно, ладно, успокойся, — замахал руками Степка, — проехали.

— Ничего не проехали, — злобно пыхтела я, — обсуждают они меня с Димкой, моду взяли.

Я обиделась и пошла готовить ужин. Отец с Димкой приедут наверняка голодные. Парни, чувствуя за собой вину, хотя Сережка во время наших препирательств молчал, как партизан, пристроились чистить картошку.

«Грехи замаливают», — решила я.

В дверь снова постучали.

— Эй, люди, где вы? — раздался голос Сашки Купатова.

Я про себя чертыхнулась: «Не ко времени его принесло», — и, сделав широкую улыбку, повернулась от плиты в сторону входящего гостя.

— Вот те раз, — удивился Сашка, — а говорила, что уедете в Москву с ночевкой.

«А чего же ты тогда притащился, если знал, что нас нет дома?» — подумала я, но при этом вежливо объяснила, что проведать Джеда поехали отец с Димкой, а я поехать не смогла, так как мне кто-то проколол колеса. Указания отца — ни с кем не обсуждать наших дел — просто начисто вылетели из моей головы.

— Ну, кто ж тебе колеса проколет, если машина стоит во дворе за воротами? — засмеялся Санька.

— Тот же, кто проколол колеса и у других машин, — ответила я, наблюдая за тем, какая последует реакция.

Реакция выразилась в вытаращенных глазах и глупо открытом рте.

— Так на чем же они уехали? — спросил Санька.

— На запасках.

— Вот черт, — только и произнес Сашка.

Этого его «черта» можно было трактовать двояко. Или Сашка соболезнует нашим колесам, или недоволен, что отец с Димкой все-таки умудрились уехать в Москву. Степка с Сережкой, прекратив чистить картошку, бросали на меня гневные взгляды за то, что я слишком разболталась с соседом, в то время как дед запретил с кем-либо что-либо обсуждать. Но я теперь рассказывала Саньке про колеса уже намеренно. Хотела посмотреть, как он отреагирует на мое известие. К сожалению, яснее картина для меня не стала. Тогда я решила зайти с другого бока и спросила, не болит ли у него нога.

— Все нормально, — ответил Санька, — почти не болит. Вчера в футбол играли, упал неудачно. А ты откуда знаешь?

— Мишаня заходил.

— Понятно. А я вчера зашел к вам, думаю, может, не ушли еще в церковь-то, а строители сказали, что вас уже нет. Ну, я и пошел на футбольное поле. Кстати, наши выиграли.

Я слушала Санькину болтовню, и мои черные подозрения в отношении него таяли, и на сердце становилось спокойнее и, я бы даже сказала, веселее. «Однако нужно завтра порасспрашивать соседских мальчишек, выдели они дядю Сашу на футбольном поле или нет», — тем не менее решила я.

За нашими разговорами мы незаметно приготовили ужин. И поскольку Санька как-то ненавязчиво принял в этом деле активное участие, было бы полным свинством не пригласить его к столу, что я и сделала под гневными взглядами Степки и Сережки.

— А вот и наши наконец приехали, — возвестил Серега. Он первым заметил огни фар у ворот. — Идемте встречать.

Парни выбежали во двор, а я с Сашкой осталась в доме. «Пусть ребята предупредят отца, что у нас гость». Дед заглянул в гостиную, поздоровался со всеми и скрылся в ванной. Димка с порога направился к плите.

— Ужин есть? — поинтересовался он. — Умираю с голоду. — Ну и денек выдался. Сначала полдня в больнице проторчали: ждали какого-то светилу по травмам головы, он специально приехал, чтобы Джеда осмотреть. Потом целый час объяснялись с представителем посольства, как это мы американского подданного угрохали. Машина два раза ломалась, заезжали в шиномонтаж. В общем, устали как черти.

— Марьяша сказала, что вам все колеса прокололи. Неужто правда? — спросил Санька.

Вошедший в столовую-гостиную дед бросил на меня неодобрительный взгляд, дескать, много болтаю, но Сашке вежливо ответил, что колеса действительно были проколоты, и, не вдаваясь в подробности, пригласил всех к столу.

Поужинали мы как-то спешно и невесело, после чего дед, сославшись на усталость и годы (такого я от него не слышала никогда, в смысле про годы), удалился в свой кабинет. Димка тоже сказал, что устал, и, намекнув на то, что вообще спать пора, направился на второй этаж.

Я сидела как на иголках в ожидании, когда же Сашка наконец отчалит и можно будет узнать, что же в действительности случилось в дедовой квартире. Но он вместо того, чтобы вежливо откланяться и отвалить, предложил прогуляться и посмотреть на луну. Конечно, мне было не до прогулок под луной, но выставлять Сашку за порог второй раз за день я не решилась. Тем более что это могло вызвать ненужные подозрения с его стороны. Мы догуляли до колодца, и я принялась истошно зевать.

— Спать что-то хочется, — пожаловалась я Саньке. — Давай луну досмотрим в другой раз. Идет?

— Что-то вы сегодня все сонные какие-то. Прошлой ночью что делали?

Я испуганно посмотрела на Саньку. Что, интересно, он имеет в виду?

— А что мы делали? Ничего не делали. Спали.

— Ну, спали, так спали. А что ты так напряглась?

— Да не напрягалась я. Пошли лучше домой.

— Не знаю, чем это лучше, но как скажешь.

Мы прошли по темной аллее и свернули в наш проулок. Темнотища — хоть глаз коли. Соседи всегда ложатся рано, и чернота в их окнах меня не удивила, но чтобы не горело ни одно окно в нашей даче...

— Твои все спать уже легли, — поразился Санька, — даже тебя не дождались.

— Умаялись с дороги.

Мы распрощались, и я, заперев калитку, побежала в дом. Никто, естественно, не спал. Все сидели в гостиной и ждали меня. Свет был погашен и шторы плотно задернуты. Единственным источником света служила керосиновая лампа, отчего в комнате царил полумрак.

— Вы чего без света сидите? Конспирация?

— Конспирация, конспирация, — ответил Димка, — садись давай, гулена. Вечно тебя ждать приходится.

— Ну, так вот, — сказал отец, — преступник нас опередил. Не зря он колеса нам проколол. Ему нужен был запас времени, чтобы приехать в мою квартиру раньше и успеть найти кулон.

— А почему ты решил, что охотились за кулоном? — спросил Степка. — Может, это были обыкновенные воры?

— Обыкновенные воры наверняка унесли бы видеокамеру, магнитофон, фотоаппарат или еще что-нибудь. Я не знаю, что там у них нынче в ходу. Но ничего не тронуто. Нет, это была не кража, ну, в общепринятом смысле слова. Их или его, я не знаю, интересовал только кулон. И его нет. Мы с Димой все перерыли, нет кулона.

— Ну, и что вы думаете по этому поводу? — спросила я.

Димка высказал свои предположения:

— Я рассказывал вам о кулоне прошлой ночью. Так?

Мы все с ним согласились.

— Кто-то подслушал нас и убежал через генеральский участок. То, что кулон находится в квартире дяди Кеши, мы узнали только сегодня утром. Значит, нас опять подслушивали. Но вот что беспокоит больше всего: у этого вора каким-то образом оказался ключ от дяди Кешиной квартиры, и он знает его адрес. Из этого следует, что вор — хорошо знакомый нам человек, и он вхож в дом.

— Насчет ключа все просто, — сказала я. Пока вас не было, мы нашли возле дома здоровенную жвачку, как нам сначала показалось. Но потом мы сообразили, что на жвачку это не похоже. Думаю, что это специальная масса, с помощью которой можно сделать слепки с ключей. А с адресом еще проще. Ты документы в чем носишь, — спросила я отца, — в барсетке?

— Да, а что?

— А вчера, когда ходил в церковь, барсетку с собой брал?

— Нет, конечно. Оставил в кабинете, на письменном столе. Так ты полагаешь?..

— Похоже, что именно за этим злоумышленник и забрался в наш дом. Ему нужны были ключи и адреса.

— Но зачем, скажи на милость? — изумился отец.

— Кто-то охотится за Димкиным наследством, — сказала я.

— Что? — в один голос воскликнули мужчины.

— Каким наследством? — удивился Димка. — Ни о каком наследстве еще и речь не идет.

— Это, может, для тебя не идет, а для кого-то уже очень идет.

— Но ведь вор был в доме до того, как я рассказал вам о Мари Бессьер и о кулоне. По-твоему, выходит, что он лазил здесь, делал слепки с ключей, рылся в паспортах просто так, на всякий случай?

— Может, и так. Откуда я знаю?

— Ну, и кто же это может быть? — спросил отец. — Строители, Пашка и Семен? Маловероятно. Им до такого не додуматься.

— Да, если бы они залезли в вашу квартиру, Викентий Павлович, дело одним кулоном не обошлось бы, — сказал Сергей.

— Это точно.

— Федор Алексеевич был в церкви, — рассуждала я. — А вот Сашка Купатов...

— Что Сашка Купатов? — спросил Димка.

— Он вызывает у меня самые большие опасения.

— Это что-то новое, — удивился Димка. — А ты не так проста, как кажешься.

— Но-но, без хамства, а то ничего не расскажу.

— Да пошутил я, колись давай.

И я рассказала и про то, что Сашку видели выходящим из нашего проулка примерно в то же время, когда покалечили Маклахена, и про то, что он якобы во время игры в футбол повредил ногу, а может, он повредил ее, когда прыгал из окна, и про проколотые колеса.

— Кто заходил к нам сегодня утром совершенно непонятно зачем? А? Сашка, — сама ответила я на свой вопрос.

— Колеса тоже на него хочешь повесить? — съехидничал Димка. — Ох, женщины, женщины... Сначала луну ходят смотреть, а потом...

— Ну, могу и не рассказывать, — обиделась я.

— Ну, шутю я, шутю, Шерлок Холмс ты наш. Нет, наша мисс Марпл, — поправился Димка. — Все-таки она была женщиной.

— Я бы попросила... Я девушка юная, а мисс Марпл годится мне в бабушки.

— Да, мамочка, правильно, — вступился за меня любящий сын, — к тому же она была старой девой.

— Это ты на что намекаешь? — спросила я.

— Ну, ты ж не старая дева.

— Допустим, твоя версия, Марьяша, имеет под собой кое-какие основания, — стал рассуждать отец. — Но останавливаться только на Купатове, я думаю, было бы ошибкой. Милиция вон годами не может вычислить преступника, а мы якобы сумели в два счета. Давайте подумаем, кто еще бывает у нас в доме, кто знает про Диминых предков.

— Мишаня знает, — сказала я. — Но, во-первых, в тот день он был в Москве, и Пашка встретил его по дороге, когда бежал в церковь, а Мишаня возвращался из города. Во-вторых, Мишаня, извините, прост, как два ведра, и ему даже в голову не придет претендовать на наследство во Франции, если рассматривать эту версию. На графа Мишка не тянет. Ну и, в-третьих, Мишка далеко не бедный человек. Он успешно делает свои деньги здесь и вполне доволен жизнью.

— Я думаю так, — сказал Димка, — наверняка мы ничего не знаем, достоверных фактов маловато. Подозревать кого-то конкретного, я считаю, пока нельзя, но еще раз повторяю: нужно быть предельно осторожными и внимательными. Всем! Рано или поздно преступник обнаружит себя, но во избежание неприятностей проявляйте бдительность. Двери и окна на ночь запирать, по ночам не гулять... — Димка покосился в мою сторону.

— А давайте решетки на окна поставим, — предложила я.

— Можно и решетки, — согласился отец. — В общем, так, завтра с утра мы с Марьяшей поедем в Москву и поменяем в ее квартире замки. Переночуем в городе, а утром встретим Фиру с Викой — они послезавтра приезжают. Да, но сначала надо заехать к Джеду в больницу. Сегодня не успели, просто свинство с нашей стороны.

— Как же так? — удивился Степка. — А Дима говорил, что вы были в больнице.

Он посмотрел на Димку, но тот только рукой махнул.

— Это я для Саньки старался, — объяснил он, — не рассказывать же ему, что у нас кулон украли, и мы замки на входных дверях меняли.

— Правильно, — согласился дед, — чем меньше он знает, тем лучше.

— А сейчас хватит гадать на кофейной гуще, давайте ложиться. Устал я сегодня как собака. Все, спокойной всем ночи, я пошел спать.

Я тоже пожелала всем спокойной ночи и улизнула в свою светелку. Проверив предварительно, закрыты ли окна, а также заглянув под кровать и в шкаф на предмет обнаружения постороннего лица, я быстро разделась и нырнула в постель. Растянувшись на мягкой перине, я почти мгновенно уснула.

Утром шел дождь. А что может быть слаще сна в дождливую погоду? Просыпаться никак не хотелось, но родственники-энтузиасты были уже на ногах и опять ломились в мою дверь. Вот же настырные! Мало им вчерашнего погрома в моей спальне? Опять лезут. Что за люди?

— Ну, что вам не спится? — прохрипела я спросонья.

— Марьяша, уже десять часов, вставай, — крикнул отец.

— Ага, Димка уже не грозится двери с петель срывать — ученый, — с удовлетворением отметила я и сладко потянулась. — Уже встала! — крикнула я из-под одеяла.

Повалявшись еще пять минут, я действительно встала и начала собираться в дорогу. Для начала набрала целую сумку вещей для стирки. За ночь стиральная машина все перестирает, а погладить можно и здесь. На себя натянула чернильные джинсы и белую коротенькую футболочку, кудри собрала в высокий хвост и с сумкой наперевес вступила в столовую. Вся компания сидела за обеденным столом и завтракала.

— Так, — протянула я, — это кто же кого ждет? Я стою в дверях с вещами, а вы чаи распиваете.

— А ты что же, завтракать не будешь? — спросил Степка. — Садись, я тебе кофе налью. — Он плеснул мне в чашку кофе, а Сережка пододвинул молочник и тарелку с сыром.

Компания за столом являла собой идиллическую картинку под названием «Милый семейный завтрак». Правда, умиление мое длилось недолго. Все испортил отец буквально одной-единственной фразой:

— На твоей машине поедем, — сказал он, — колеса мы тебе вчера в шиномонтаже залатали. Сегодня, кстати, надо завезти в починку мои баллоны, а то я остался безлошадным.

Как же все любят кататься на моей машинке! Раньше, когда у меня была раздолбанная «семерка», никто на мой транспорт не посягал. Теперь же постоянно только и слышу: «Поедем на твоей машине...». Как будто своих машин нет. Когда я купила свой маленький «Фольксваген», родственники надо мной потешались: «На кукольные деньги купила кукольную машинку». Ну, во-первых, на большую у меня денег все равно не хватило бы, а во-вторых, мне нравятся маленькие машины. Я на своей крошке в любую щель проскользнуть могу, а кроме того, по емкости она вполне может соперничать с небольшим грузовичком. Я, к примеру, однажды перевозила в ней письменный стол. Он полностью поместился в салоне, и это при всех закрытых дверях. Единовременно туда свободно входят два кресла. А сколько на ней стройматериалов было перевезено... Чудо, что за машина. Но что правда, то правда, купила я «Фольксваген» действительно на кукольные деньги. Мама увезла в Париж несколько моих работ для подарков друзьям, а Поль, мамин муж, отдал их на выставку в какую-то частную галерею. К моему невероятному удивлению, через некоторое время мама привезла в Москву толстенький конвертик, набитый симпатичными франками. Все мои куклы были проданы. Конечно, здесь, в Москве, я регулярно отношу в художественные салоны своих арлекинов, троллей или домовых, но получаю за них отнюдь не большие деньги. Занимаюсь этим скорее из любви к искусству, нежели ради хлеба насущного. А во Франции мои старания были оценены в свободно конвертируемой валюте. Я тут же продала «Жигули», добавила еще немного из своей заначки и на все деньги купила мой обожаемый «фолькс». И теперь, когда на него кто-нибудь покушается, мое сердце обливается кровью.

После завтрака мы наскоро еще раз обсудили план действий на сегодняшний день, составили список вещей и продуктов, которые нужно закупить, загрузили сумки в мою машину и около одиннадцати часов отбыли в Москву.

По плану мы сначала должны были заехать в больницу к Джеду. Купив по дороге соков, фруктов и цветов, мы подъехали к воротам больницы.

— Он хотя бы один лежит в палате? — спросила я.

— Понятия не имею, — ответил отец. — Сейчас узнаем.

Мы поплутали между корпусами и, найдя наконец нужное нам отделение, поднялись на второй этаж. На месте дежурной медсестры сидела златокудрая девица, косящая под Клаудию Шиффер.

— Сударыня, — обратился к ней отец, — Никольский Владимир Сергеевич у себя?

— Не знаю, — протянула девица, — посмотрите в триста пятом кабинете.

Поплутав немного по больничным коридорам, мы нашли наконец нужный нам кабинет, но там никого не оказалось, а дверь была заперта.

— Пойду спрошу, где еще его можно поискать, — обрадовался дед и, расправив плечи, побежал охмурять «Клаудию Шиффер».

Я пристроила пакеты с гостинцами на стоявшую у стены банкетку, а сама присела рядом. Дверь палаты напротив была приоткрыта, и от скуки я стала прислушиваться к доносившимся до меня голосам. Это был весьма странный диалог. Говорили два человека. При этом один говорил по-английски, а точнее по-американски (есть тут кое-какая разница), а второй — по-русски. Я хоть и не очень хорошо владею английским, но все же понять кое-что могу. Так вот, беседа эта напоминала диалог глухого со слепым — и не в склад и не в лад... Один говорил об одном, другой совершенно о другом. При этом оба были совершенно довольны встречей. Голос англоговорящего показался мне знакомым, и я, максимально вытянув шею, заглянула в палату. На кровати в окружении цветов полулежал наш дорогой Маклахен, а рядом на стуле спиной к двери сидел мужчина... Лица его я не видела, но была почти уверена, что узнала посетителя.

Забыв о хороших манерах, я прилипла к дверной щели в надежде увидеть хотя бы профиль визитера. Но, увы, в этот момент вернулся отец и еще издали начал громко выражать негодование по поводу порядков, а вернее беспорядков, царящих в этом заведении. Надо полагать, что «фройляйн Шиффер» он так и не нашел.

Я на цыпочках метнулась навстречу отцу, показывая жестами, чтобы он замолчал. Дед в недоумении остановился, а я, схватив его за руку, потащила в глубь коридоров. Только когда мы оказались вне зоны видимости, я перевела дух и сообщила, что у Маклахена визитеры.

— Из посольства, что ли? — шепотом спросил отец.

Вместо ответа я сунула ему в руки пакеты и цветы, а сама подкралась к стене и осторожно выглянула в коридор. В этот момент дверь палаты Маклахена открылась, и я непроизвольно отпрянула назад. Когда же через секунду я вновь выглянула, то увидела лишь удаляющуюся спину. Обалдевший от моих действий дед только хлопал глазами и шуршал пакетами.

— Пойдем, — позвала я его, — кажется, ушли.

Мы вышли из-за угла и тут же столкнулись с доктором Никольским.

— Викентий, — забасил Владимир Сергеевич, — кого ищешь?

— Для начала тебя, — обрадовался встрече отец, — а потом нашего бедолагу Маклахена.

— Вообще-то я ждал тебя вчера. Чего не приехал американского друга проведать?

— Я ехал, но не доехал, — ответил отец. — У нас такие дела творятся, потом расскажу. А как наш пациент?

— Пациент хороший, хлопот не доставляет.

— Здоровье у него как?

— И здоровье хорошее, жить будет. Марьяна! — переключился доктор на меня, — потрясающе выглядишь. Стройная, загорелая. А откуда такой загар? Уже успела на какие-нибудь Канары смотаться?

— Да какие Канары, Владимир Сергеевич, на даче сижу, баню строю.

— Баню строишь? Отлично! Первый пар — мой. Заметано?

— Заметано, — засмеялась я.

— Ладно, хорош к моей дочери клеиться, — встрял дед. — Что у Джеда сломано, ты можешь сказать или нет?

— Вот пристал, — подмигнул мне Никольский, — все они такие, эти родственники и близкие наших пациентов. Сначала угрохают бедных, а потом охают да ахают.

— Да ну тебя, право, — разозлился дед. — Не понимаешь, что ли, как мы волнуемся. Сейчас вот от консула прятались. Покалечился-то он все-таки на нашей даче.

Доктор удивленно вскинул брови.

— Какой такой консул? Меня не информировали. Пойдемте-ка к нему.

Мы подошли к палате, в которой лежал Джед, и Владимир Сергеевич, распахнув дверь, галантно пропустил меня вперед. Палата была одноместная, оборудованная по последнему слову медицинской техники. Наш профессор лежал на специальной кровати-трансформере. Рядом на тумбочке высился огромный букет роз, а на столике, придвинутом к кровати, стояло блюдо с фруктами. Как видно, визитеры уже завалили Джеда цветами и фруктами. Мы с отцом в этом смысле не отличились оригинальностью, тоже притащили цветы, соки, фрукты.

— Ну, что? — сказал Владимир Сергеевич, — как видите, пациент улыбается. Ну, небольшое сотрясение мозга, ну, перелом ключицы, а так все в полном порядке. Через три дня выпишем. Забирайте своего профессора домой.

«Ну, к нам домой Джед уж точно не поедет, — подумала я. — Чего он там только не натерпелся. Даже вот в больницу угодил».

Дед, показывая на цветы и фрукты, стоявшие на столике возле кровати, спросил по-английски:

— Дружище, у тебя сейчас были посетители из посольства?

Джед вроде бы не сразу понял вопрос, но потом энергично закивал головой.

— Ты зачем так головой трясешь? — забеспокоился отец. — Тебе нельзя делать резких движений. Правда, Владимир? — повернулся он к Никольскому.

— Что? — не понял доктор. — Будь любезен, дорогой, говори по-русски, пожалуйста.

— Я говорю, — дед перешел на родной язык, — что при сотрясении мозга нельзя так дергать головой.

— Успокойся, Викентий, сотрясение совсем незначительное. В сущности, он просто обо что-то рассек кожу на лбу, а сознание потерял скорее по другой причине. У него, похоже, гипертония. Вообще эта штука пренепреятнейшая и намного серьезней, чем то, с чем он у нас находится.

Дед снова обратился к Маклахену:

— Ты слышал, Джед? Доктор говорит, что у тебя повышенное давление. Тебе лечиться надо.

Профессор легкомысленно отмахнулся.

Мы посидели возле Джеда еще немного, поболтали о том о сем и, пообещав навестить его в ближайшие дни, отбыли. Уже в машине я сообщила деду о том, кого видела в палате у Джеда. А видела я там не кого-нибудь, а Сашку Купатова собственной персоной, и неважно, что только со спины. Я узнала его голос.

— Опять этот вездесущий Купатов, — мрачно произнес отец. — А откуда он узнал, где находится наш Джед? И что ему от него нужно?

— То, что Джед находится в Склифе, по-моему, знают все. Да это и не секрет. Но вот что меня удивляет больше всего, — сказала я, — так это то, что Маклахен скрыл от нас, что его навещал Санька. Почему?

— А о чем они говорили? — спросил отец.

— Толком не поняла. Видела только, что Сашка вертел перед Маклахеном какую-то коробку. Конфеты, наверно.

— Он его отравить решил! — крикнул отец и выскочил из машины.

Мы неслись по больничным коридорам, притормаживая только на поворотах, и с криком: «Конфеты отравлены!» ворвались в палату бедного Маклахена, чем совершенно перепугали последнего. На шум прибежали «Клаудия Шиффер», две нянечки и Владимир Сергеевич.

— Что случилось? — спросил он, быстро входя в палату.

Отец не ответил. Он рылся в Джедовой тумбочке. Доктор Никольский велел дамам отправляться на свои рабочие места, а отцу посоветовал прекратить шмон и объяснить, в чем дело.

— Конфеты отравлены, — уже шепотом сообщил дед.

— Какие конфеты и почему отравлены? — тоже шепотом спросил доктор Никольский.

— Джед, — обратился отец к ничего не понимающему американцу, — где коробка, которую тебе принес Александр Купатов?

При упоминании Санькиной фамилии профессор заметно напрягся, но продолжал делать вид, что ничего не понимает.

— К тебе приходил кто-нибудь сегодня, приносил коробку конфет? — не отступался отец.

Джед расплылся в улыбке:

— Памела приходила, — сказал он, — принесла цветы. Еще приходил мой коллега по университету, принес фрукты, — Джед показал на блюдо, стоящее на столике. — А конфет никто не приносил, я не люблю сладкого.

Дед растерянно посмотрел на меня.

— Я не говорила, что это точно были конфеты, — оправдывалась я.

— Викентий, — обнял приятеля Владимир Сергеевич, — пойдем, я тебе капелек налью. Ты вот все скачешь-скачешь молодым козлом, а ведь годы берут свое, о здоровье надо больше заботиться.

Мы с позором покинули стены лечебного заведения и, загрузившись в машину, вырулили из ворот на улицу. Дед дулся и молчал до самого моего дома. Я тоже молчала, пытаясь осмыслить события последних дней и роль Саньки Купатова в них.

Добравшись наконец до моей квартиры, мы для начала обследовали замок во входной двери. Все выглядело как обычно, следов взлома не наблюдалось. Войдя в прихожую, я внимательно осмотрелась и даже принюхалась. Нет, ничего необычного не было, и следов пребывания посторонних лиц я не заметила. В конце концов с чего мы решили, что в моей квартире должен был побывать вор? К Димке же он не забирался.

Я прошла в свою комнату. У нас со Степкой двухкомнатная квартира. Одну маленькую комнату занимает он, бывшую двенадцатиметровую кухню я превратила в собственную спальню, а из большой комнаты мы сделали кухню-столовую-гостиную. Так вот именно в моей комнате мы, к нашему с отцом ужасу, обнаружили следы пребывания кого-то постороннего. Такой погром я видела только в кино. Практически все, что раньше находилось в шкафах и на полках, теперь было разбросано по полу. Книги, постельное белье, одежда, фотографии — все вперемешку валялось на ковре. Увиденное привело меня в состояние ступора. Дед тоже стоял с раскрытым ртом.

— Что же это такое? — наконец произнес он. — Очень смахивает на обыск.

— А что, в твоей квартире все было намного культурнее?

— В каком смысле? — Дед никак не мог прийти в себя от увиденного.

— Ну, в смысле погрома?

— Разбросано, конечно, было кое-что, но чтобы так...

— Значит, мне повезло меньше. Вчера у этого гада просто не хватило времени на подобный вандализм: вы слишком быстро приехали. Возможно, даже спугнули его. Здесь же он был, скорее всего, сегодня ночью. Вовсю порезвился, ему же никто не мешал.

Я подняла с пола Степкину фотографию, на которой ему было десять лет. У парня в ту пору менялись молочные зубы, и он очень смахивал на кролика: два передних резца задорно торчали в широкой улыбке, остальные зубы отсутствовали. Обожаю эту фотографию. На кровати горой валялись мои куклы, ну, в смысле мои творения. Этот негодяй зачем-то сбросил их с полок. Неужели искал кулон внутри кукол? Я кинулась осматривать свои сокровища. Я ведь не все работы отдаю на продажу. Бывает, что какая-то кукла по тем или иным причинам оказывается фактически браком. Ее нельзя выставить в галерее, да и к продаже предлагать неловко. Но для меня они все остаются одинаково любимыми. Разобрать куклу на составные части или выбросить... Такая мысль никогда не приходила мне в голову. Поэтому в моей спальне, в гостиной и в разных комнатах на даче висят на стенах полки, и сидят на них, свесив ноги, мои любимые и неповторимые создания: мальвины, арлекины, бабки-ёжки, домовые, русские красавицы, мужики да бабы, тролли да гномы. К моему ужасу, у двоих гномов были оторваны головы.

Я чуть не заревела от досады. Куклы-то в чем виноваты? И вообще при мысли о том, что кто-то чужой рылся в моих вещах, прикасался своими мерзкими пальцами к моей одежде, становилось просто тошно.

— Ну, что, будем ставить новый замок? — спросила я, — или уже не имеет смысла?

— Будем.

Дед решительно направился в прихожую. А я пошла проверить Степкину комнату. Там, к моей радости, царил полный порядок. Для верности я сбегала на кухню, заглянула в ванную — следов вандализма не наблюдалось. И на том спасибо. Я вернулась в свою спальню. Нежданно-негаданно мне привалило счастье разобрать наконец вещи в шкафу и выбросить ненужное старье. Чтобы морально подготовиться к этой акции, я решила для начала выпить кофе.

Пока вода в турке закипала, а я, уставившись на нее, стояла возле плиты, мне вдруг пришла в голову совершенно гениальная мысль. А зачем, собственно, кому-то нужно было устраивать весь этот погром в моей квартире? То, что это были не воры, видно невооруженным глазом: все картины на месте, золото не тронуто. Самое главное — куклы мои на месте. Что же тогда искали?

— Пап, — я вышла в прихожую, — кофе хочешь?

— Попозже.

— Слушай, а знаешь, что означает весь этот шмон?

Отец, не прекращая возни с замком, покосился в мою сторону.

— Они не нашли кулон в твоей квартире и решили попытать счастья в моей.

Отец оставил в покое дверь и уставился на меня, пытаясь осознать суть сказанного.

— Что ты сказала? Не нашли?..

— Или его там вообще не было.

— То есть как это не было? Наташа сказала, что кулон находится у нас, в смысле у меня.

— А может, она ошиблась? Сейчас я ей перезвоню.

Я набрала номер маминого телефона, однако на том конце провода меня вежливо по-французски известили о том, что абонент временно недоступен или что-то в этом роде.

— Перезвоню попозже, — не расстроилась я.

Теперь погром в моей комнате стал носить совершенно другой — позитивный характер. У меня даже поднялось настроение. А разобраться в шкафу давно уже надо было.

Я с энтузиазмом взялась за дело, и через каких-нибудь пять часов не только моя комната, но и вся квартира сияла чистотой.

Отец давно уже закончил возиться с новым замком и позвонил нашим на дачу. Убедившись, что там все спокойно, он сообщил радостную новость, что в моей квартире тоже побывали неизвестные злоумышленники, а значит, кулона у них нет, иначе зачем им было лезть ко мне...

Мы поужинали и разошлись по разным комнатам. Уже лежа в постели, я вспомнила про сумку с грязным бельем, которое привезла постирать да и забыла. Однако встать и пойти зарядить стиральную машину уже просто не было сил.

«Встану завтра пораньше», — подумала я и уснула.

Буквально через минуту бодрый голос отца возвестил, что пора вставать или мы опоздаем к поезду.

— Ты чего? — едва разлепив веки, промычала я. — Я же только что легла.

— Вообще-то семь часов. Давай вставай, быстро завтракаем и на вокзал. Ты что будешь, чай или кофе?

— Кофе. И в большой чашке, — пробубнила я.

Спать хотелось ужасно, голова была чугунная, и все раздражало.

Дед гремел посудой на кухне, во дворе кто-то раскачивался на скрипучих качелях, это в семь-то часов утра!

Еще я вспомнила, что не успела перестирать белье, от этого настроение только ухудшилось. А по телевизору, который дед включил, дабы я опять не уснула, толстый дядька одышливо вещал о правильном образе жизни. Смешные люди на телевидении: передачу о здоровье ведет человек, больной ожирением как минимум в третьей степени.

В самом отвратительном расположении духа я поплелась в ванную. И, о чудо!.. Мой милый «Индезит» завершал процесс стирки. Вот это да! Ай да дед, ай да молодец, все перестирал! Сейчас центрифуга отожмет белье, сложу его в пакет, а высушу на даче. Настроение значительно улучшилось.

Под душем я вспомнила про кулон, который, возможно, вовсе не украден, а его просто нужно получше поискать.

Потом я вспомнила, что сегодня приезжают тетя Вика и Фира, и настроение стало просто отличным.

Включив на полную мощность холодную воду, я немного повизжала под ледяным душем и вышла из ванной свежая и бодрая.

Быстро позавтракав, мы с дедом собрали необходимые вещи, загрузили все в машину и поехали на Киевский вокзал.

Когда, поплутав немного по подземным переходам, мы выскочили на нужный перрон, поезд из Киева уже прибыл и пассажиры шумно выгружались из вагонов.

Не менее шумно вела себя толпа встречающих. Хохляцкий говор доносился со всех сторон.

— Наш вагон девятый, пошли быстрее, — подгонял отец.

— Ой, вон тетя Вика выгружается, побежали. — И я поскакала навстречу любимой тетушке.

Дед Фира в джинсах и соломенной шляпе уже стоял на перроне и руководил процессом. Его высокий пронзительный голос, как милицейский свисток, перекрывал шум вокзальной толпы.

— Ну, шо ты, Викуся, така неловкая? Шо ты чемоданы шваркаешь об землю, як те мешки с песком? Там же ж яйца. Ты в уме ли, чи шо ли?

— Фира, уймись, — прикрикнула на него тетушка. — Что ты стоишь — руки в боки? Помогай давай.

— Та я ж тоби и помогаю. Чи я ничого не дилаю? Я ж поклажу стерегу.

— Ну, наши родственнички в своем репертуаре, — рассмеялся отец, принимая у тети Вики очередные баулы и помогая ей спуститься на перрон. — Ну, здравствуйте, дорогие мои, рад, очень рад.

Они с тетей Викой троекратно расцеловались.

— Здорово, Ферапонт, — протянул отец руку, — дай я тебя обниму.

— Еще чего? — скривился Фира, схватив протянутую руку обеими лапками и потрясая ее изо всех сил. — Шо люди добрые подумають? Шо мы с тобой голубые?

Мы с отцом покатились со смеху.

— Да какой с тебя голубой, — возмутилась тетушка, — сморчок зеленый.

— Где ж это ты, голуба моя, видала зеленые сморчки? Я ж тебя водил за грибами, все популярно объяснял. Шо ты меня позоришь перед людями?

Зная по опыту, что эта дискуссия может продолжаться бесконечно долго, отец кликнул носильщика и, загрузив на тележку багаж, посадил поверх чемоданов Фиру.

— Яйца, — взвизгнул Фира, — ты посадил меня на яйца.

Молодой носильщик с любопытством оглядел забавного старичка.

— Вам, дедушка, неудобно? — со смехом поинтересовался он.

— Фира, да угомонишься ты, наконец? — прикрикнула на него тетушка. — Яйца в корзине. Какой дурак яйца в чемодан положит?

— Ну, так шо ж мы стоим, не едем? Сколько вас можно ждать?

Носильщик, ухмыляясь во весь рот, покатил свою тележку по перрону. Разгружая поклажу возле нашей машины, он пересчитал коробки, баулы, чемоданы, а заодно и Фиру и назвал стоимость услуги. Дед Фира, осознав, что его пересчитали вместе с вещами, как какой-нибудь чемодан, аж задохнулся от возмущения, но сказать ничего не успел. Пока он в негодовании хватал ртом воздух, мы затолкали его на заднее сиденье между плетеной корзиной и тетей Викой и выехали со стоянки. Мы уже катили по набережной, когда дед Фира обрел наконец дар речи:

— Это шо ж такое делается, Викентий? — затарахтел он, — девчонка, соплюха рулит, а ты, отец благородный, сбоку притулился. Марьяночка, — тронул он меня за плечо, — уступила б отцу место. Рулить — это мужчинское дело.

Обожаю Фиру, нет в жизни такого вопроса, в котором он не чувствовал бы себя наиболее сведущим человеком.

— Дедунечка, это вообще-то моя машина, — сдерживая смех, ответила я. — К тому же папа пока не очень-то к ней привык.

Похоже, что дед Фира не понял, почему отец не привык к моей машине, но вопросов больше не задавал и, укачанный движением автомобиля, задремал. Он облокотился на корзину и тоненько с присвистом захрапел.

— Ну, слава Богу, угомонился, окаянный, — вздохнула тетушка. — Вот верите, слово себе дала не брать его с собой никуда. Так что вы думаете? Он уже с Нового года начал к вам собираться. А когда я сказала, что его с собой не возьму, он так горько заплакал, сердешный. А сердце-то не камень. Вот и мучаюсь теперь. Да вы бы знали, как он полгода старался мне угодить во всем. Ну, не человек, а чистый ангел. Но как только к Москве подъехали, на перрон высадились, ну, просто подменили деда.

Притомившийся дед выводил носом во сне рулады.

На подъезде к дачному поселку дорога перестала быть гладкой. На некоторых участках асфальт был настолько разбит, что, как я ни старалась объезжать ямы и ухабы, машину все равно трясло и подбрасывало. Одна яма оказалась роковой: машину сильно тряхнуло, и дед Фира во сне сильно надавил локтем на корзину, рядом с которой сидел. Раздался характерный хруст — это Фира раздавил яйца.

— Ты что ж делаешь, ирод? — набросилась на старика тетя Вика.

Фира открыл глазки, огляделся и, увидев за окнами знакомый пейзаж, а мы уже подъезжали к нашему поселку, — торжественно воскликнул: «Лепота!» Тетушка только рукой махнула.

Наконец я зарулила в наш проулок и посигналила. Из дома выскочил Степан и бросился открывать ворота. Навстречу ему, высунувшись по пояс из машины, рвался Фира.

— Степушка, — кричал он, — друг мой, принимай дорогих гостей!

Я припарковалась вплотную к забору и заблокировала тем самым выход деду Фире. Ему же не терпелось поскорее выбраться на волю, чтобы обнять любимого внука. Он визгливо покрикивал на тетю Вику и подпихивал ее к выходу. По правде сказать, Степка Фире внуком вовсе не приходился. Фира вообще-то нам родня — седьмая вода на киселе. Он двоюродный брат тетушкиного покойного мужа. Но исторически так сложилось, что этот вздорный старик стал нам роднее родного.

Выбравшись наконец из машины, Фира бросился к Степану, а тот, подхватив старика под мышки, оторвал от земли и сжал в объятиях. Затем, отпустив Фиру, Степка начал обниматься и целоваться с тетей Викой, которая являлась его настоящей двоюродной бабушкой. Димка с Серегой крутились рядом и радовались приезду стариков не меньше нашего. Они уже таскали в дом чемоданы, сумки и баулы.

На газоне перед домом пыхтел здоровенный медный самовар — наша семейная гордость, а стол был накрыт на террасе, так сказать, на свежем воздухе.

— Тетя Вика, садись в кресло, — предложила я, — отдохни, я сейчас все приготовлю, и будем чай пить.

— Еще чего? — удивилась тетушка. — Я в машине сидела, вот и отдохнула. Помоги мне лучше корзинки разобрать. У меня там пироги, специально для вас испекла.

— Ну, жизнь у нас начинается, — крутился возле чемоданов отец. — Не жизнь, а малина. Вика, скажи, в каких баулах твои вещи, а в каких Фирины. Я сразу отнесу их в ваши комнаты.

— Сейчас я все покажу, — втерся в прихожую Фира. — Этот чемодан и вот эта сумка — Викусины, а этот рюкзачок — мой.

— Молодец старик, — похвалил его Димка. — Путешествуешь налегке, ничего лишнего.

— А зачем ему вещи с собой везти? — съехидничала тетушка. — Ему Кеша со Степушкой нарядов своих надарят, я ему брюки наполовину обрежу, рукава у свитеров укорочу, и дед ходит по Киеву гоголем, хвастается обновками.

Тетя Вика начала разбирать корзину с продуктами и, наткнувшись на подавленные Фирой яйца, в сердцах воскликнула:

— Ах, чтоб тебя, ирод мерзопакостный, все яйца подавил, медведь неуклюжий. Зачем только я тебя с собой взяла? А ну, иди сюда, аспид.

Бедный «аспид», увидев, во что превратилось содержимое корзины, испуганно притих и спрятался за Степкину спину. А я, собрав битые яйца в миску, кинулась к мойке.

— Ничего не выбрасывай, — закричала вдогонку тетушка, — перелей все в банку, пойдет для пельменей и вареников.

Последние слова вызвали восторженный вздох у мужчин. А тетя Вика продолжала выкладывать на стол невероятные вкусности: розовое копченое сало, домашнюю колбасу, фаршированную утку, всевозможные банки и баночки.

— Марьяночка, неси скорей блюдо для пирогов, — велела тетушка, извлекая на свет божий большую синюю кастрюлю, — сейчас мы их разложим, красавцев.

Бежать никуда не понадобилось, Степка давно уже стоял рядом и держал блюдо на вытянутых руках.

Вообще вся семейка пребывала в чересчур, с моей точки зрения, приподнятом настроении. Отец сновал между корзинами и холодильником, размещая продукты, Димка с Серегой периодически бегали в кладовую, оттаскивая туда банки и коробки с консервацией. В общем, все вели себя так, как будто не видели еды, по крайней мере, целый год.

— А еще говорят: «Не хлебом единым жив человек», — изрекла я, с осуждением взирая на всю эту, в общем-то, компрометирующую мои кулинарные успехи радостную суету.

Услышав мои слова, отец приостановил на минуту свой челночный бег и вполне серьезно произнес:

— Ты знаешь, в общем-то, да, правильно, «не хлебом единым...», но все же без него как-то скучно... — И он вернулся к холодильнику.

Степан держал перед тетей Викой блюдо, а она выкладывала на него пироги.

— С чем пирожки, тетя Вика, любимая моя? — спросил он, сглатывая слюну.

Фира тем временем, увидев, что гроза вроде бы миновала, осторожно выглянул из укрытия.

— Ой, Викуся така кулинарка, така мастерица, лучших пирогов во всем свете не сыщешь, — заискивающе запел он. — Тут и с мясом, и с капустой, и с луком и яйцами. — На последнем слове Фира осекся и под грозным взором тетушки опять спрятался за Степку.

Все расхохотались, включая тетю Вику. А Димка, обняв за плечи старика (Фира ему аккурат до подмышки достает), покровительственно произнес:

— Не бойся, дед, держись меня, и я тебя в обиду никому не дам. Пошли, дорогой, чай пить. — И они в обнимку направились на террасу. У Димки рост под метр девяносто, ну, и у Фиры полтора метра наберется — очень колоритная парочка.

На террасе, на столе уже пыхтел медный самоварище. Вокруг него теснились тарелки с самыми разными закусками, но главным блюдом сегодняшнего дня были, естественно, пироги.

Все расселись вокруг стола, и я принялась разливать чай.

Чаепитие на свежем воздухе — это чудесно. Обожаю подобные посиделки, а еще больше обожаю тети Викины пироги, а еще больше ее саму.

— Ради таких вот моментов стоит жить, — произнес отец, подняв стакан с чаем, как будто это был бокал вина.

— Ты пироги, что ли, имеешь в виду? — не понял пафоса Степка.

— Да, дорогой, и пироги, и этот старый самовар, и сирень у крыльца, и чаепитие на террасе среди любимых людей, и...

Дед не успел договорить, его перебил Димка:

— Вон еще идут люди, уж не знаю, любимые или как...

Мы проследили за его взглядом и увидели идущего от калитки Саньку. Он, как всегда, пребывал в благостном расположении духа и улыбался во весь рот.

«Вот нелегкая принесла», — подумала я.

А отец радушно пригласил соседа к столу.

— Заходите, Александр, гостем будете. К нам вот родня приехала, — показал он на тетю Вику и Фиру.

— Спасибо, спасибо, — радостно закивал Санька, — но я, собственно, на минуту. Хотел пригласить вас всех сегодня на шашлыки.

Димка выразительно посмотрел на меня, а я всем своим видом дала понять, что я здесь совершенно ни при чем. Действительно, на кой черт нам Санькины шашлыки, еще, не дай Бог, отравит.

Дед выдержал небольшую паузу, после которой с чувством в голосе ответил:

— Спасибо большое, но, право, не сможем. Видите, сестра приехала, кстати, познакомьтесь: Виктория Павловна, а это — Фира, то есть Ферапонт Семенович.

Фира привстал и церемонно наклонил свою плешку, а Санька разулыбался еще больше.

— Вот и замечательно, — обрадовался он, — чем больше гостей, тем праздник веселей. У меня сегодня, можно сказать, новоселье, — все документы на дом оформлены. Так что я теперь — официально домовладелец и ваш сосед.

Отец быстро взглянул на нас и повернулся к Саньке с самым добродушным выражением лица.

— Ну, это меняет дело, — воскликнул он. — Новому соседу рады и придем обязательно. Спасибо за приглашение.

Я сидела, наблюдая за странным поведением отца, и мало что понимала. Вчера мы, как ненормальные, бегали с ним по Склифу и он кричал, что Санька подсунул Маклахену отравленные конфеты. А сегодня пойдем есть его шашлыки?

— Жду вас к восьми, — сказал Санька и, попрощавшись, удалился.

После его ухода Димка заметил, что, по его мнению, этот сосед с подозрительным постоянством крутится возле нашей дачи и что его это наводит на нехорошие размышления. Димка пока еще не знал, что Санька крутится не только возле нашей дачи, но еще и возле больницы, а точнее, возле Маклахена.

— Не удивлюсь, если это он вчера подслушивал нас под окнами. А может быть, даже и Маклахена он покалечил, — продолжал свою мысль Димка. — Чего он здесь вертится?

— Дядя Дима, да может, Сашка просто к матери клеится, — неумно выступил Степка.

Я от негодования фыркнула, а Серега расплылся в улыбке, которая, правда, под моим недобрым взглядом тут же погасла.

Димка с подозрением покосился в мою сторону, а я пожала плечами.

— Нет, он не просто клеится, — продолжал нудить Димон, — что-то здесь нечисто. И ни на какие шашлыки я лично не пойду.

— Правильно, — поддержал его отец, — кто-то же должен остаться в доме на дозоре.

Услышав слово «дозор», Фира оживился.

— Что за дозор такой? — спросил он с любопытством. — Кого высматриваете? Что-нибудь случилось?

Наш Фира, кажется, в детстве не доиграл в казаков-разбойников. У него патологическая страсть к приключениям, к поискам — неважно чего. Он готов искать клад где угодно, хоть в огороде, что однажды он, к слову сказать, и проделал, безуспешно, правда.

— Давайте, рассказывайте, — заерзал он на стуле. — Мы же должны знать, что у вас здесь происходит и к чему мне готовиться.

— Ну, начинается, — засмеялся Степка. — Завтра Фира нацепит черные очки, надвинет на нос шляпу, еще и плащ бабушкин наденет, если погода позволит, и будет изображать из себя сыщика.

Фира обиделся и сидел нахохлившись, как больной воробей.

— Не обижай старика, — вступился за Фиру Димка. — Тем более что вновь прибывших действительно необходимо посвятить в то, что произошло здесь за последние дни.

— А что здесь все-таки произошло? — Фира уже забыл обиду, и глаза его опять горели от любопытства.

Пришлось в общих чертах описать события, произошедшие в поселке и непосредственно в нашем доме за последние дни.

Димка, в свою очередь, поведал о своей встрече в Париже с мадам Бессьер и о семейной реликвии — рубиновой сережке, которую мы ищем, но пока не можем найти.

Еще я рассказала о том, что в больнице видела Сашку Купатова. И хоть на сто процентов поручиться, что это был он, не могу — лица не видела, но со спины я его узнала, а голос точно был его.

Услышав про это, Димка аж подпрыгнул от возмущения.

— И после этого вы хотите пойти к нему в гости? Неужели не ясно, что все, что произошло, — его рук дело? Не в гости к нему надо идти, а выставить охрану возле американца. Зачем, вы думаете, он там крутился? Здесь не удалось убить, так он решил в больнице его прикончить.

Димка не на шутку раскипятился и готов был повесить на Саньку все наши беды, включая и Мишаниных строителей.

— Погоди, Дима, остынь, — сказал отец. — Я лично не вижу мотива, зачем Александру убивать Джеда. И потом, Джед не сказал, что у него побывал Александр. А может, никакого Купатова и не было, а Марьяша просто ошиблась? — Отец посмотрел на меня, а я уже не знала, что и думать.

Вроде бы точно это был Санька, а, с другой стороны, лица-то его я не видела. Может быть, я действительно ошиблась?

— Ну, так вот, — подытожил отец, — ничего наверняка мы пока не знаем. А значит, если мы хотим хоть что-то узнать, нам не в доме запершись нужно сидеть, а как раз наоборот, больше общаться с окружающими: присматриваться, прислушиваться, задавать провокационные вопросы, спрашивать, кто и где был тогда-то, что делал там-то и так далее. Задача всем ясна? Короче, сегодня у нас будет вылазка в стан врага на шашлыки.

Вот те раз! То говорил, чтобы мы сидели тихо и не высовывались, а теперь все наоборот...

Вечером мы в полном составе двинулись в гости к Саньке.

Димка, правда, поартачился немного для порядка, но потом, сменив гнев на милость, отправился вместе со всеми.

В подарок новоселу мы прихватили сувенир из Парижа — картонный чемоданчик с металлическими замочками, внутри которого на синтетической соломке лежали бутылка французского коньяка и две пузатые рюмки. Эту коробку привезла из Парижа мама в подарок отцу от Поля. Помню, как бушевал тогда дед, кричал, что не прикоснется к вину из рук врага, это он Поля имел в виду. И правда, не прикоснулся, коньяк покоился в чемоданчике уже целый год.

В саду у Саньки был накрыт огромных размеров стол, составленный из нескольких разных столов, столиков и даже тумбочек. Все это архитектурное сооружение, покрытое белыми скатертями, было уставлено невероятным количеством блюд со всевозможной снедью. От этого потрясающего изобилия, где разве что только не было ледяных скульптур для полного антуража, душа радовалась, а слюни капали. На отдельном столике стояли шеренги бутылок, а перед ними ряды рюмок, фужеров и стаканов.

Вот уж никогда бы не подумала, что взбалмошный Сашка может оказаться таким эстетом и гастрономом.

Изобилие на столе не смущало, нет. Сашка хоть и обретается в нашем поселке всего месяц, но уже широко известен как человек не только компанейский, но и чрезвычайно щедрый. Удивляло то, как он все это сумел организовать и приготовить, наконец. На тарелках не просто лежали рыба или колбаса с икрой. Нет. Здесь были и фаршированные помидоры, и грибы в сметане, запеченные в кокотницах, и корзиночки с креветками, и черт знает что еще.

Я застыла у стола, созерцая все это гастрономическое роскошество, пока меня Димка локтем не толкнул.

— Рот закрой, дорогая, — прошипел он. — Что, еды никогда не видела?

— Это Санька мать таким образом охмуряет, — прошипел с другой стороны Степка.

Я ничего не ответила этим двум недобрым людям и направилась к мангалу, возле которого священнодействовал Санька. Увидев меня, он передал бразды правления Славке Большому и пошел навстречу всей нашей компании.

— Вот и хорошо, что пришли, — обрадовался он. — Теперь все в сборе, давайте садиться за стол, шашлык скоро будет готов. Прошу всех к столу! — крикнул он гостям. — Мишаня, Евгения Львовна, идите сюда, успеете еще наговориться.

Лариска с Мишаней стояли возле качелей и о чем-то оживленно беседовали с четой Коноваловых.

Евгения Львовна, судя по всему, уже простила провинившихся Ивана Петровича и Саньку (это когда те напились вдвоем до положения риз) и сегодня пребывала в отличном расположении духа.

Лариска тоже была в приподнятом настроении. В новых узких брючках и декольтированной кофточке она выглядела просто сногсшибательно, особенно на фоне грушеподобной Евгении Львовны.

Помимо Шурика, Славки, Петро Петровича и их жен, на садовый бал были приглашены наши соседи — генерал Степан Евсеевич с супругой, Валентиной Петровной. Жена генерала по случаю торжества принарядилась в очаровательную белую блузочку с множеством воланов, которые приходили в движение всякий раз, когда мадам Лабудько вздыхала или начинала говорить. От этого она походила на гигантскую белую хризантему. Сам генерал, по-дачному без лампасов и без галстука, блестел в лучах заката свежеобритой головой. Судя по всему, Валентина Петровна стригла сегодня Маклауда, а после пса она обычно той же машинкой бреет под ноль и самого генерала.

Атмосфера в саду была доброжелательной, но непринужденной назвать ее было нельзя. Все вроде бы давно друг друга знали, но встретились вот так за одним столом впервые. А все благодаря Саньке. Есть у него талант общения. Такие душевные качества невозможно в себе воспитать. Это или есть, или нет. С этим нужно родиться. Честно говоря, мне очень не хочется, чтобы Санька оказался тем гадом, который угрохал Маклахена и перевернул вверх дном все в наших с отцом квартирах.

Я уселась за стол рядом с Шуриком и Фирой. Шурик тут же принялся за мной ухаживать, в смысле накладывать на мою тарелку закуски. А рядом со столом появились два молодых человека в белых рубашках и черных бабочках, которые начали разливать гостям напитки. Они вежливо спрашивали, кто что будет пить, и предлагали на выбор ассортимент вин, водку, коньяк или что-нибудь другое. Ай да Санька, ай да сукин сын — всю закуску в ресторане заказал вместе с официантами. Шикарно, ничего не скажешь.

Первый тост подняли, естественно, за нового дачника — Купатова Александра Ивановича. Мужчины пили «Русский стандарт», мы с Лариской оттягивались «Киндзмараули», а Фира оригинальничал с «кровавой Мэри».

Через полчаса возлияний атмосфера за столом стала заметно теплее и демократичнее. Гости наперебой произносили тосты и панегирики во славу нового замечательного соседа, то есть Саньки. Желали ему успехов во всем, и в личной жизни в частности, намекали, что пора бы обзавестись семьей. Пили за то, чтобы дом стоял сто лет и ничего бы ему не сделалось и чтобы воры его участок обходили стороной.

— Ага, — подал голос Мишаня, — его дачу, значит, чтобы стороной обходили, а ко мне и Самсоновым пусть лезут. Ну уж нет, пусть будет все по справедливости: раз ко всем, так и к нему.

— Ты что несешь-то? — толкнула Лариска мужа в бок. — Это же все-таки тост.

— Нет, ну, действительно, — не унимался Мишаня, — посудите сами... За что мне, например, такие проблемы или вот Викентию Павловичу? Правильно я говорю, Марьяша?

Я сидела, что называется, набравши в рот воды, и в дискуссию вступать не собиралась. Однако подвыпившая компания захотела узнать подробности всех наших злоключений. А тут еще Степан Евсеевич подлил масла в огонь.

— А кстати, — сказал он, обращаясь к Димке и мальчишкам, — зачем это вы, молодые люди, лазили ночью ко мне в сад?

— Вот это фокус, — засмеялся Славка Большой. — Ну-ка, рассказывайте.

Как всегда в сложных ситуациях, на авансцену выступил отец.

— Дело в том, — начал он, — что в последнее время к нашей даче или к нам самим, пока еще неясно, проявляется какой-то, мягко говоря, повышенный интерес. Сначала кто-то проник в дом и покалечил моего друга, американского ученого, профессора Маклахена, затем ночью кто-то подслушивал под окнами наши разговоры, а когда мы лазутчика заметили, он перелез через ваш, Степан Евсеевич, забор и скрылся, а третьего дня нам прокололи колеса у всех трех машин. Вот, собственно, и все, что я могу сообщить по интересующему вас вопросу, — закончил отец.

Пока он все это рассказывал, я внимательно следила за выражением лиц всех присутствующих за столом, а особенно за Санькиным. Но то ли я никакой психолог, то ли злоумышленник великий артист, то ли его здесь просто не было, но ничего подозрительного я не углядела. Все гости, как один, пораскрывали от удивления рты, а кое-кто и глаза вытаращил. Короче картина такая, что все ни при чем.

Немного придя в себя от услышанного, Шурик со Славкой начали строить гипотезы в отношении наших бед, пытаясь увязать их с кошмарными событиями на Мишаниной даче. Санька, не соглашаясь с их точкой зрения, включился в дискуссию, и завязался горячий спор. К ним присоединился Михаил. Увлеченные беседой мужчины как бы выпали из общей компании, а мы продолжили разговор со Степаном Евсеевичем.

— В ту ночь, — вспоминал генерал, — Маклауду что-то немоглось, вел он себя неспокойно, на улицу все время просился. Может, съел чего? Не знаю. Выскочил он в сад в очередной раз, ну, и я вышел покурить, да очень, надо сказать, вовремя. Вижу, мутузит он кого-то у забора. Если б не я, порвал бы он ваших мужиков на мелкие куски, точно вам говорю.

— Степан Евсеевич, а еще кого-нибудь в саду вы не видели? —спросила я.

Генерал почесал глянцевый затылок, подумал чуток и отрицательно помотал головой.

— Нет, не видел. Участки у нас с вами слишком большие, сами знаете. Даже если кто и залез ко мне в ту ночь, он мог спрятаться в глубине сада, а потом перемахнуть через забор к другим соседям, а там и к третьим и так далее. Поди его поймай. Да и не смотрел я по сторонам, честно скажу, не до того было. Боялся, как бы Мак всерьез кого не загрыз. Он у меня пес серьезный, с ним шутки плохи.

— Но нас-то он не тронул, — улыбнулся Степка, — только одежду порвал.

— Все правильно, — согласился Степан Евсеевич, — Маклауд — мужик неглупый, своих от чужих отличает. Это вам не болонка какая-нибудь.

«На Дульку намекает», — подумала я.

Доселе молчавшая Валентина Петровна спросила о самочувствии американского профессора.

— Да, кстати, как он там, ваш американец, — отвлекся от серьезного мужского спора Шурик, — жить будет?

— Будет, будет, — успокоила его я. — Скоро выпишут.

— А когда? — вдруг как-то резко спросил Санька.

— Что когда?

— Когда его выпишут?

Беспокойство Саньки по поводу скорой выписки Маклахена мне очень не понравилось, и червь подозрения с новой силой зашевелился в моей душе. Неужели все-таки он? А жаль...

— Мы тут посовещались, — встрял в разговор Шурик, — и подумали... Может, это ваши рабочие, которые баню строят, хотели обокрасть американца, на доллары польстились?

— Ну, это вряд ли, — вступилась за строителей Лариска. — Зачем им это? В смысле на них же первых подозрение падет. Нет, этого не может быть.

— Тогда кто же?

— А милиция что-нибудь нашла? — впервые за вечер подал голос Фира, кстати, на чистом русском языке без всяких хохляцких прибамбасов.

— Да они с того дня и не приезжали ни разу, — ответил Степка.

Кто его только за язык тянул?

— Это как же так? — возмутился генерал. — Покалечен иностранный подданный, а милиция и ухом не ведет... Я завтра же позвоню куда следует. Приедет опергруппа из Москвы, разберутся, не беспокойтесь.

Как же, не беспокойтесь... самое беспокойство и начнется. Я-то надеялась, что история с Маклахеном пройдет на тормозах. А теперь что?.. На допросы затаскают — это не беда. А если умышленное причинение вреда здоровью иностранного подданного впаяют? Мало не покажется.

Я сверлила Степку недобрым взглядом. Черт его за язык тянул. Мишаня тоже внимал словам генерала с явной тоской. Он, поди, уже откупился от местной милиции за своих рабочих-наркоманов, а теперь, если приедут опера из Москвы, вся бодяга начнется сначала. Конечно, преступники должны быть найдены и наказаны. Но ни себя, ни своих родственников я таковыми не считаю, а что касается Мишани, то не могу я поверить, будто Мишка в состоянии убить человека. Впрочем, это, конечно, эмоции. Мало ли что я думаю или мне кажется.

Тетя Вика, явно обеспокоенная происшествиями в нашем поселке, с испугом посматривала то на меня, то на отца, но в разговор вступить не решалась. Зато у Фиры — страстного любителя приключений — глаза горели, как у ночного кота, усы встопорщились аналогичным образом.

— Марьяночка, — загнусил он опять по хохляцки, — а шо це таке у вас робится, може, помощь кака нужна?

— Фира, уймись, — толкнула его в бок тетушка.

— Викуся, — заныл пьяненький дед, — це ж интересно.

— Ничего интересного, — отрезал Димка. — И вообще мы собрались здесь совершенно по другому поводу — у Александра, если вы еще помните, сегодня новоселье. За дачу мы пили, за хозяина дачи тоже, предлагаю тост за прекрасных дам.

«Вот сморозил, — подумала я. — Если у Саньки новоселье, при чем здесь дамы? К тому же у деда его коронный тост украл. Правда, дед сегодня не в форме — не перед кем павлиний хвост распускать. Вот он и молчит».

Но присутствующим за столом мужчинам тост понравился. Они вспомнили о прекрасных дамах и даже воодушевились.

— Как же, как же, за прекрасных дам обязательно! — воскликнул подвыпивший Степан Евсеевич и потянулся рюмкой к Лариске, совершенно забыв о «белой хризантеме», сидящей рядом.

Раскрасневшийся от «кровавой Мэри» Фира кричал, что за дам нужно пить стоя и смотреть им при этом прямо в глаза. Откуда он набрался этой пошлости?

Димка чокнулся со мной, с тетей Викой, с Лариской, потянулся было к Валентине Петровне, но, наткнувшись на Ларискин взгляд, а она смотрела на него в упор, удивленно замер и выпил свою рюмку, глядя ей в глаза. Стерва Лариска сделала то же самое. Все это, естественно, не ускользнуло от Мишани, и вечер переставал быть томным.

Мишаня безумно любил свою красавицу жену, ну и ревновал аналогичным образом. Лариска могла вить из своего мужа веревки: практически любой ее каприз выполнялся без промедления. Тряпки, шубки, колечки, новая машина — на все это у Мишани, как в той рекламе, был один ответ: «Не вопрос, дорогая». Но стоило Лариске посмотреть на какого-нибудь мужика или кому-то подкатиться к ней с комплиментами, как в добродушном увальне просыпался зверь. В такие недобрые минуты Лариска могла и по физиономии схлопотать. И, кстати, было такое, сама видела. Правда, после подобных пренеприятнейших инцидентов Мишаня подгонял к дому новенькую иномарку или дарил очередную норковую шубку или еще чего-нибудь. В общем, ревность обходилась Мишке в копеечку. Но что поделаешь, если душа горит. А Лариска, мне кажется, даже специально провоцировала мужа на мордобой, чтобы получить очередную дорогую цацку.

Вообще-то девица она забавная. Мишка привез ее, кажется, из Караганды — был там в командировке по своим новорусским делам. На какой-то тусовке он увидел «мисс Караганду», без памяти влюбился и скоропостижно женился. Я ее увидела впервые прошлым летом возле колодца. Вернее, возле колодца с ведрами стояла я — водопровод в поселке сломался, а Мишаня проезжал на своем джипе мимо.

Увидев меня, он выскочил из машины, чтобы поздороваться, а главное похвастаться молодой женой. Хвастаться действительно было чем. Лариска выглядела, как фотомодель, да, в сущности, она ею и была. Я же стояла в шортах, разбитых кроссовках и старой панаме, да еще с ведрами.

Помню, Лариска тогда едва посмотрела в мою сторону. Это потом уже, узнав, что мой отец довольно известный ученый, мама — переводчица и живет в Париже, а брат — в Америке, и сама я не крестьянка, Лариска мигом переменила ко мне свое отношение. Она в принципе всех людей четко делит на две категории. В первую входят богатые и хоть чем-то знаменитые, во вторую — все остальные. Если человек не обряжен в фирменные тряпки, для Лариски он просто не существует, ну, до тех пор, пока она не узнает, что он народный артист или известный ученый. Хотя про ученого я, наверно, погорячилась.

Узнав, что я делаю кукол, Мишкина жена долго смеялась — какой, дескать, ерундой может заниматься взрослый человек. Потом, правда, она еще дольше удивлялась, узнав, что на деньги от продажи этих дурацких, по ее словам, игрушек я умудрилась купить новенькую иномарку. Оценить мое творчество положительно Лариска так и не смогла, но смеяться надо мной с тех пор перестала.

Вот и сегодня, я думаю, не просто так она Димке глазки строить вздумала. Наверно, присмотрела в ювелирном магазине какой-нибудь гарнитурчик из натуральных камешков, тысяч эдак за десять — пятнадцать... долларов, естественно. Вот и решила сподвигнуть мужа на покупку.

Компания наша, не заметив разлада в своих рядах, продолжала шумно веселиться, а Мишка, не решаясь при всех на конкретные действия по восстановлению доброго имени мужа, начал методично опрокидывать в себя рюмку за рюмкой.

С моей точки зрения, у Лариски напрочь отсутствовало чувство самосохранения. Не обращая внимания на мужа, она бросала на Димку томные взгляды и время от времени при разговоре норовила как бы невзначай прикоснуться к его руке.

В воздухе явно запахло скандалом.

К этому моменту наш Фира тоже потерял чувство меры и, наклюкавшись «кровавой Мэри», уснул прямо за столом, уронив на грудь плешивую голову в венчике рыже-седых волос.

Я шепнула отцу, что пора бы нам откланяться, поскольку Фира уже отключился.

Мы поблагодарили хозяина, то есть Саньку, за гостеприимство, попрощались с гостями и, не дожидаясь скандала, забрали спящего старичка (Степка подхватил его на руки) и благополучно отбыли домой.

Наутро Фира с тетушкой развили бурную деятельность каждый на своем фронте. Тетей Викой на завтрак были поданы свежеприготовленные вареники, за что она получила по одному поцелую от каждого из нас. А Фира выдвигал одно предложение за другим на тему: «Как поймать злоумышленника».

— Предлагаю выставить ночной дозор, — Фира с самого утра изъяснялся на чистом русском языке. — Будем дежурить по очереди по три часа.

— Я в «Конька-Горбунка» играть отказываюсь, — промычал отец, наворачивая вареники.

— Ну, кроме тебя, — парировал Фира, — в доме, слава Богу, есть еще настоящие мужчины.

— Вот-вот, ты и дежурь всю ночь, а днем отоспишься. По крайней мере, в доме тише будет. Вика, положи-ка мне еще твоих дивных вареников, — протянул отец тарелку.

Фира замолчал и, обиженно сопя, тоже принялся за завтрак. Даже маленькая Дулька уплетала в углу вареники со сметаной. С приездом родственников из Киева даже у собаки началась человеческая жизнь, чего уж говорить про нас.

После завтрака Фира куда-то исчез. Димка и ребята отправились на речку, а отец с тетей Викой сели поболтать на террасе.

Наступила благостная тишина, нарушаемая только визгом пилы и стуком молотков, доносящимися со стороны строящейся бани. Но эти звуки мне не мешали, а, напротив, приносили умиротворение, и я отправилась в свою комнату в надежде немного поработать.

Я сейчас готовлю коллекцию кукол, одежда и прически которых в точности отражают моду, царившую в обществе дам и кавалеров при французском дворе середины семнадцатого века. Мама прислала мне из Парижа потрясающую книгу по истории французского костюма с изумительными иллюстрациями.

Я включила магнитофон, музыка способствует творческому настрою, и занялась работой.

Несколько часов пролетели совершенно незаметно.

От моих занятий меня отвлекли мальчишки, вернувшиеся с речки, и в доме сразу стало как-то шумно.

Сначала ко мне в комнату заглянул Степка, потом Димка, потом тетя Вика стала созывать всех обедать.

Короче, я поняла, что работать мне уже все равно не дадут, и вышла в столовую.

Тетушка завершала обряд священнодействия над каким-то салатом, а отец читал ей вслух газету. Вечно голодные мальчишки уже сидели за столом и, клацая зубами, призывали остальных домочадцев не тратить время попусту, а присоединиться к ним.

Мы расселись вокруг стола, заняв свои места, и тут обнаружилось, что нет Фиры.

— Где старик-то запропастился? — спросил Димка. — Ушел куда-нибудь?

— Да вроде никуда не уходил, — ответил отец. — Мы с Викой на террасе сидели, он из дома не выходил.

— Фира! — крикнул во все горло Степан. — Выходи, хуже будет!

Ответа не последовало.

— Ребята, поищите деда в саду, — попросила я Сережку со Степкой, — а я здесь посмотрю.

Я заглянула в комнату для гостей, в кладовую, на всякий случай в ванную. Фиры нигде не было. Не обнаружив старика внизу, я поднялась на второй этаж и стала заглядывать подряд во все комнаты. Но там тоже было пусто.

И тут у меня над головой раздался шорох. Я вскинула голову, но, естественно, ничего особенного не увидела — потолок как потолок.

Шорох повторился, как будто наверху на чердаке что-то тащили по полу.

Я вмиг покрылась холодным потом и на цыпочках начала красться к лестнице.

Спустившись на полпролета вниз и свесившись через перила, я стала знаками звать Димку и отца подняться на второй этаж.

На чердаке кто-то был.

Мы стояли, задрав головы, и прислушивались к странным звукам.

И вдруг там наверху кто-то громко чихнул, помянул Матку Боску, и над нашими головами протопали чьи-то ноги.

— Фира! — крикнул Димка. — Ты, что ли? — И он стал подниматься по лестнице на чердак.

Ноги протопали в обратном направлении, и голос Фиры заплакал в щелку люка:

— Я это, я! Спасите!

Димка приподнял плечом крышку люка, открыл ее полностью, и в то же мгновение на него вывалилось маленькое чрезвычайно грязное существо с всклокоченными волосами.

— Свят-свят, — перекрестилась тетя Вика. — Домовой!

«Домовой» висел на Димке, цепко ухватившись за его шею, и громко плакал. Отцепить его мы смогли только на первом этаже.

— Фира, что ты там делал? — спросил отец. — Почему не отзывался? Мы же тебя звали.

— Это я вас звал, стучался полдня, а вы все не шли, — всхлипывал старичок, размазывая слезы по грязным щекам.

— Да как ты там оказался, то есть почему сам не спустился? — спросил Димка.

— Я полез посмотреть, что на чердаке делается, а люк возьми да и захлопнись. Я за кольцо-то дернул, а оно сломалось, и я оказался взаперти.

— А что ты там двигал? Мы скрежет слышали.

— Я вам кричал, кричал, вы не отзывались. Ну, я и стал ящики к окошку пододвигать. Стал бы кричать на улицу, может, кто меня и услышал бы.

Я представила себе картинку, как из слухового окна на чердаке на даче Самсоновых разносится крик о помощи. Вот жуть была бы. Хорошо, что до этого не дошло.

— А грязный чего такой? — осведомился отец.

— Дык у вас там не операционная, и не я там паутину плел. Поди, лет двадцать никто не убирался?

— Ну, ты уж и загнул, — возмутилась я.

— Точно-точно, — не унимался Фира. — Вот если б на люке новую ручку приделали, я б вам там такой порядок навел...

— Молодец, дед, — похвалил его Димка, — сразу после обеда я тебе и ручку прикручу, и защелку поставлю, чтобы крышка люка не захлопывалась. Займешься полезным делом.

Фира действительно затеял грандиозную уборку чердака. Он, как челнок, сновал между чердаком и двором, периодически взывая о помощи: то ему что-то передвинуть нужно было, то вынести тяжелые предметы на улицу.

Очень скоро выяснилось, что чердак был забит невероятным хламом, который на самом деле не понадобится уже никому и никогда. Все это Степка с Серегой выносили на поле, на общее кострище, где дачники сжигали старую мебель, спиленные деревья и вообще все, что горит.

Нужно отдать Фире должное, он не выбрасывал все подряд.

Освободив помещение от габаритных предметов, старичок сначала рассортировал всю мелочь на пять кучек, а потом начал изучать содержимое каждой.

Мы периодически заглядывали на чердак и ахали. Какие удивительные предметы Фира там находил — просто антиквариат: веер из слоновой кости с перьями, изъеденными молью, бронзовую керосиновую лампу без плафона, пресс-папье из малахита. А когда я наткнулась на серебряную столовую ложку, то поняла, что к Фириной уборке следует отнестись серьезнее.

Я села рядом с ним и занялась разборкой кучки с книгами, письмами и открытками. Последние я решила разобрать на террасе на свежем воздухе, а книги стала раскладывать по стопкам. Что-то можно было выбросить, что-то отдать соседским детям, что-то оставить.

Несколько книг, найденных среди этого хлама, могли, кстати, заинтересовать букинистов. Одной из них была здоровенная книга о вкусной и здоровой пище 1911 года издания с множеством иллюстраций. Несколько глав было посвящено сервировке и столовому этикету. На картинках были изображены дамы и кавалеры, одетые по моде начала прошлого века. Каждая картинка являлась иллюстрацией к тому, как, например, правильно следует рассаживать гостей за праздничным столом, с какой стороны от дамы должен сидеть кавалер, какая вилка предназначена для закуски, а какая — для главного блюда и так далее. Я даже зачиталась, а потом спустилась на первый этаж и позвала тетушку.

— Тетя Вика, — крикнула я, — посмотри, что мы с Фирой нашли.

Тетушка, не прекращая что-то взбивать венчиком в мисочке, взглянула на книгу и ахнула:

— Да это же антиквариат, Боже ж ты мой. Я такую видела только у Льва Борисовича Бельского, а он повар в седьмом колене. Держи венчик, взбивай.

Тетушка сунула мне в руки мисочку, а сама, тщательно вытерев руки, села к столу и с блаженной улыбкой ребенка, увидевшего новую игрушку, осторожно открыла фолиант. Она аккуратно перелистывала страницы и то и дело ахала.

— Тетя Вика, если у тебя в коллекции нет такой книги, возьми ее себе.

Тетушка подняла на меня васильковые глаза, которые стали быстро-быстро наполняться слезами.

— Марьяночка, ангел мой, — она подскочила и сжала меня в объятиях.

Я чуть не уронила миску с неизвестным содержимым, которое продолжала взбивать.

— Тетя, задушишь, перестань, — прохрипела я.

В столовую заглянул отец.

— Что тут у вас? —спросил он.

— Фира — гений, — объявила я. — Он не только освободил чердак от хлама, он еще столько ценных вещей там нашел. Ты представляешь, в ящике со старыми игрушками валялся серебряный подстаканник, сработанный аж в 1893 году.

— Да ты что? — удивился отец. — Пойду посмотрю, — и он направился на чердак. Я тоже полезла вслед за ним, дабы продолжить разборку.

К вечеру мы втроем навели на чердаке полный порядок. Осталось только вытереть пыль и помыть пол. Эту часть работы мы доверили молодому поколению, пригрозив за невыполнение или ненадлежащее выполнение оставить их без сладкого. А из кухни уже доносились умопомрачительные запахи. Это тетя Вика осваивала рецепты из новой, а точнее, очень старой книги. Поэтому подгонять мальчишек не пришлось. Они в четыре руки и в две швабры быстро отдраили чердачное помещение.

Пока мы разбирались со всем хламом, Димка починил ручку крышки люка, подправил петли на слуховом окошке, расставил по местам имеющуюся на чердаке мебель, а теперь возился во дворе с ящиками от письменного стола. Он сказал, что, если их починить, стол прослужит еще сто лет, а на чердаке тоже мебель нужна, там можно даже кого-нибудь при случае поселить.

Плодов нашего совместного труда не видела только тетя Вика, поэтому Фира официально пригласил ее наверх — на презентацию, как он выразился.

Увидев просторные, чисто вымытые апартаменты, тетя Вика всплеснула руками:

— Да здесь же жить можно!

— Точно, — согласился с ней Димка и плюхнулся в кресло-качалку. — Вон там у стены поставлю раскладушку, между этими балками гамак повешу. Шкаф есть, стол есть, протяну удлинитель — будет свет. Все, решено... Сегодня переезжаю сюда. Фира, ты молодец, дружище. От тебя большая польза.

Фира чувствовал себя именинником и сиял, как новый медный пятак.

— Эй, люди! — раздался голос снизу. — Есть кто живой?

— Кажется, это Лариска, — сказала я.

Я спустилась первая, за мной потянулись остальные.

— Да у вас теперь каждый день пироги? — улыбаясь, спросила Лариска.

— Сегодня особенный случай, — ответила счастливая тетя Вика.

— А что такое, у кого-нибудь день рождения?

— Нет, просто праздник души.

— Хорошо живете. Праздники души у вас с пирогами.

— А ты, красавица, садись с нами к столу, — пригласила тетя Вика, — будет и у тебя праздник.

Когда все расселись вокруг самовара, тетя Вика торжественно поставила в центр стола огромное блюдо с пирогом «в клеточку». Поверх клеточек пирог был украшен румяными кленовыми листьями и почему-то цветами (из теста, разумеется), но главным украшением пирога были покрытые шоколадной глазурью четыре буквы, которые складывались с короткое слово «ФИРА».

Все в восхищении ахнули и наградили тетушку, а следом за ней и виновника торжества аплодисментами.

Тетушка сияла от счастья, а Фира, зашмыгав носом, принялся с преувеличенным вниманием рассматривать свои ботинки.

— Фире, как герою дня, — первый кусок, — скомандовал отец.

Тетя Вика отрезала большой кусок пирога с буквой «Ф» и подала его Фире.

— А почему Ферапонт Семенович — герой дня? — поинтересовалась Лариска.

— Он сегодня из нашего чердака, заваленного всяким хламом, сделал чудную мансарду, — ответил отец. — Теперь у нас трехэтажный дом.

— А еще он нашел там редкостную книгу по кулинарии, — пропела тетушка, — я о такой даже и не мечтала, а Марьяночка мне ее подарила. Кстати, этот пирог я испекла по рецепту из этой книги. Но знаете, что интересно, — продолжала тетя Вика, — вся книга как-то странно исчеркана.

— Ну, это бывает, — заметил отец. — Кому-то рецепт понравился, вот и подчеркнул для памяти. Книга, поди, во многих руках побывала.

— Если бы так, — возразила тетушка. — Не рецепты обведены, а подчеркнуты буквы в разных словах. Вот посмотрите...

Тетя Вика принесла кулинарный фолиант и открыла его на первой попавшейся странице. Действительно, в разных рецептах то там, то здесь в некоторых словах были подчеркнуты буквы: одни черточкой, другие двумя черточками, третьи точками помечены, четвертые волнистой линией. И так на многих страницах по всей книге. Чудеса, да и только.

Мы листали страницу за страницей и ничего не могли понять. Зачем кому-то нужно было изображать азбуку Морзе на кулинарных рецептах?

— Слушай, мать, — подал голос Степка, — а ведь ты говорила, что дедушка Дмитрий после пожара заявился сюда с какой-то книгой. Не с этой ли?

В мою голову тоже начала закрадываться догадка, и я уже открыла было рот, чтобы ее озвучить, но нас прервала тетя Вика.

— Давайте все-таки пирог попробуем, — сказала она, — а то чай остынет.

Пирог оказался совершенно восхитительным, и тетя Вика получила еще одну дополнительную порцию комплиментов.

После чая сели играть в подкидного дурака. Фира страшно жульничал, а отец злился, потому что все время проигрывал, и обзывал Фиру нехорошими словами. Не игра, а сплошные нервы с этими стариками.

— Вы можете играть спокойно? — уже не выдержала я. — Что вы тут из подкидного дурака корриду устраиваете?

— А что он жульничает? — кипятился отец.

— Да ничего я не жульничаю, — на голубом глазу врал дед Фира.

— О Господи! Старые — что малые, — вздохнула тетя Вика.

Услышав от сестрицы такие обидные слова про возраст, отец сказал, что игра в дурака — для дураков и играть он больше не хочет.

«Ну и слава Богу», — подумала я и села полистать загадочную поваренную книгу. Димка пристроился рядом и вместе со мной тупо смотрел на странные значки, которыми были помечены отдельные буквы. Я перелистывала страницы и вспоминала, что действительно видела эту книгу в руках деда Мити. Я еще тогда спрашивала:

— Дедушка, а ты что, поваром хочешь стать? — Он смеялся и говорил, что хочет научиться готовить так же хорошо, как моя мама.

А не может ли такого быть, что дедушка Дмитрий, известный своей болезненной скрытностью, решил таким вот странным образом передать какое-то послание своим потомкам? Нелепо, конечно, но что возьмешь со старого, запуганного системой человека.

Ужасно не терпелось обсудить все это с Димкой, но уйти из гостиной было неловко из-за Лариски — гостья все-таки, а говорить при ней о семейных секретах было по меньшей мере глупо.

Наконец наши старики разругались в пух и прах. Дед обозвал Фиру шулером, тот не остался в долгу и назвал отца склеротиком, который не может запомнить, какие карты были скинуты. После горячих взаимных оскорблений они разбежались в разные стороны: отец — в кабинет, Фира — во двор.

Наконец и Лариска ушла, к нашей с Димкой радости.

Когда за ней захлопнулась калитка, я на всякий случай дождалась, чтобы она подальше отошла от дома и уже никто не смог бы нас подслушать, и тут же поведала домочадцам о том, что, кажется, именно эту книгу принес с собой дедушка Митя, когда они с тетей Надей приехали к нам после пожара.

— Ты думаешь, что эти значки есть не что иное, как зашифрованное письмо от деда? — взволнованно спросил Димка.

— А вдруг это так? — Я волновалась не меньше его.

Мы склонились над книгой, а Степка с Сережкой нависли над нашими головами. Димка начал читать подчеркнутые буквы, пытаясь сложить их в слова, но получалась полная абракадабра.

— Ерунда какая-то, — сказал он, — абсолютная бессмыслица.

— Бессмыслица для того, кто не умеет читать, — возразила я. — Посмотри, буквы подчеркнуты не одинаково, значит, в этом должен быть какой-то смысл. А ты читаешь все подряд. Предлагаю выработать систему дешифрования.

— Это как это? — заинтересовался Степка.

— Пока не знаю, но давайте попробуем выписать на отдельных листах сначала все буквы, подчеркнутые одной линией, потом подчеркнутые двумя линиями, и так далее.

— Правильно, — согласился Димка, — давай диктуй. Нет, для начала давайте-ка закроем все окна и двери. А то в последнее время что-то много любопытных развелось в нашем поселке.

Степка с Сережкой позакрывали все окна, задернули шторы и заняли свои места за столом.

Я внимательно просмотрела начальные страницы книги, нашла самую первую букву, подчеркнутую одной линией, и начала диктовать Димке букву за буквой.

Сережка со Степкой обсели его с двух сторон, как мухи, и пытались читать то, что он писал.

Димка исписал уже целую строчку и перешел на другую, когда Сережка влез со своими замечаниями.

— Тетя Маша, слова-то получаются, но смысла в них нет.

Мы уставились на Димкины каракули, по-другому это не назовешь, потому что он писал все буквы подряд, не разбивая их на слова. У него получилось одно слово длиной в полторы строки.

— Смотрите, что получается, — продолжал Сергей, — род свое века...

— Действительно, бессмыслица, — согласилась я.

Со второго этажа спустился отец, наверно, пришел с Фирой мириться.

— Что за дебаты? — спросил он. — Что вы там изучаете?

Мы рассказали ему о нашей догадке в отношении поваренной книги.

— Дешифровальщики из вас никудышные, — сказал отец. — Вы же видите, что буквы помечены разными значками, значит, в этом есть какой-то смысл.

— Это понятно, но что ты предлагаешь? — спросил Степка.

— Выпишите для начала отдельно буквы, помеченные одной чертой, потом буквы...

— Да мы именно этим и занимаемся, — сказала я.

— Так сразу и нужно всем писать: один — одно, другой — другое. Так... нас как раз четверо, — дед посмотрел на Димку и ребят. — Дайте мне ручку, я тоже буду записывать.

Все расселись вокруг стола и приготовились писать под мою диктовку, а я начала:

— Одна линия — буква «в», две линии — буква «м», точка — буква «ж», волнистая линия — буква «м», одна линия — буква «с»...

— Погоди, — прервал меня отец, — эдак мы до скончания века не управимся. Давайте договоримся так: один — одна черта, два — две черты, три — точка, четыре — волнистая линия. Ты, Марьяша, говори так: один — «в», два — «ж», три — «у» и так далее. Поняла?

— Поняла. Чего ж тут не понять? — Я продолжала диктовать:

— Два — «а», три — «и», четыре — «о»...

— Это во что вы тут играете? — нарисовался в дверях Фира. — В лото? Я тоже буду.

— Шулеров не принимаем, — сурово ответил отец, — иди погуляй.

— Кто шулер-то? — взвился Фира. — Сам играть ни во что не умеет...

Он покружил вокруг стола, заглядывая в наши листки, и простодушно спросил:

— В «балду», что ли, играете?

— У тебя и игры-то дурацкие: «дурак» да «балда».

— Кеша, ну шо ты взъелся на меня? — начал увещевать отца Фира. — Я в любую игру могу играть, только научите. Можно, я с вами сяду?

— Нет, дед, — ехидно ответил отец. — Все места заняты.

— Фира, мы не играем, — прервала я свою диктовку, — а пытаемся расшифровать поваренную книгу.

— А что ее шифровать? А если что непонятно, у Викуси спросите.

— Фира, сядь и не мешай. Так... я диктую дальше.

Я опять начала диктовать буквы, а Димка, отец и мальчишки — записывать.

Фира недолго наблюдал за процессом и вскорости потребовал, чтобы ему тоже выделили лист бумаги, он тоже будет записывать.

— Фира, — попытался объяснить ему Степан, — буквы помечены только четырьмя разными значками, вот мы вчетвером и записываем, а ты — пятый.

— Ага, — обиделся старик, — намекаешь, что я лишний?

— Фира, — подала голос тетушка от плиты, — не мешай людям, иди лучше мне помоги.

— А пускай тебе Марьяночка поможет, а я вместо нее буду буковки читать.

— Так... дед не даст нам ничего делать. — Степка встал из-за стола. — Иди сюда, игрок, садись, пиши. Твой номер — третий. Понял?

— Понял, понял, понял. — Фира уселся на Степкино место и с важным видом приготовился писать. Но, поскольку по старости лет он уже страдал дальнозоркостью, то без очков делать этого не мог, а бежать на поиски своих окуляров боялся, вдруг его место займут, а второй раз за стол уже не пустят. Дед аж запрыгал на стуле и заверещал в сторону кухонного отсека: — Викуся, немедленно дай мне очки!

Тетушка от неожиданности даже что-то там уронила и почти бегом принесла старику свои очки. Фира нацепил их на нос и теперь уже полностью был готов участвовать в общем процессе. Очки, правда, были ему великоваты и постоянно съезжали на кончик носа, но Фира всякий раз вовремя успевал их поймать и водрузить на прежнее место, откуда они тут же снова начинали медленно сползать.

Степка поначалу стоял рядом с Фирой и контролировал, правильно ли тот записывает буквы, потом сжалился над стариком и принес ему его собственные очки, чтобы бедолага не мучился.

Занимались мы этим кропотливым трудом часа три с небольшими перерывами. Когда все подчеркнутые буквы из книги были выписаны, мы общими усилиями разбили строки на отдельные слова, но смысла в прочитанном не уловили.

— Так, понятно, что ничего непонятно, — подытожил отец.

— Что же мы три часа зря писали? — огорчился Фира.

— А давайте попробуем прочитать слова в другой последовательности, — предложила я. — Первая буква была подчеркнута одной линией, так? Значит, первое слово читает Димка, второе — ты, папа, третье — Фира, а четвертое — Сережка. Поехали.

Началась читка на четыре голоса, и из нашей абракадабры стали складываться нормальные предложения.

— А ларчик-то просто открывался, — воскликнул отец. — Молодец Марьяшка. Теперь все это надо записать. У кого самый хороший почерк?

— У тети Вики, — сказал Степка.

И был прав, у тетушки действительно очень красивый аккуратный почерк.

— Не надо писать, это же очень медленно получится. Степашечка, принеси, пожалуйста, ноутбук, я наберу текст в одно касание.

Под диктовку мужчин я стала печатать послание от дедушки Дмитрия. Теперь уже было совершенно ясно, что эта шифровка — его рук дело.

Тетя Вика бросила свое любимое занятие — кулинарию и села рядом с нами за стол послушать историю рода Воронцовых. Послание деда Мити было не таким уж и длинным, и я напечатала его довольно быстро. Многое из написанного мы уже знали от Димки, который узнал об этом от мадам Бессьер, а та в свою очередь — от своей матери, Екатерины Алексеевны Воронцовой. Но информация в самом конце письма произвела в наших рядах эффект разорвавшейся бомбы. Дословно текст был следующий:

— В деревне Воронцовке, что в Волоховском уезде Каменской губернии, стоит церковь. В правом приделе имеется подвал, из которого идет подземный ход. В подвале, в нише за вторым камнем от левого угла спрятаны вещи, книги, письма и документы.

Я напечатала эти строчки под хоровую диктовку и, не веря своим ушам, уставилась на экран, потом прочитала их еще раз вслух, и в комнате повисла тишина. Все сидели как завороженные.

— Детектив, — прошептал Степка.

— Клад, — взвизгнул вечный кладоискатель Фира.

— Ну, это ж надо, — ахала тетя Вика, — ну, как в кино.

— Димыч, радуйся, — обняла я его, — теперь у тебя будет куча документов и доказательств того, что ты — тот самый Воронцов, а не какой-нибудь однофамилец. Ура! Завтра же едем на поиски клада, — закричала я и тут же прикусила язык.

На радостях я напрочь забыла о конспирации. А ведь теперь, когда мы располагаем такой ценной информацией, нужно быть максимально осмотрительными. Не хватало, чтоб о нашем кладе кто-нибудь узнал.

Я выглянула в окно, посмотреть, не подслушивает ли нас кто. Вроде бы все было спокойно.

— Димыч, это же жуткое приключение, — зашептала я. — Мы поедем искать клад... Всю жизнь об этом мечтала.

— Ты что же думаешь, — усмехнулся Димка, — там спрятано золото и бриллианты?

Я энергично замотала головой:

— Не в этом дело. Главное — процесс, хотя и результат, конечно, имеет значение. Тебе же нужны доказательства твоего происхождения? А чем доказывать собираешься? Кулона-то нет. Ехать надо обязательно и срочно.

— Да я чего... поедем, конечно. Да, завтра же и поедем. — Димка постепенно начал выходить из состояния ступора, а я от переполнявших меня эмоций не могла усидеть на месте и готова была прямо сейчас начать собираться в дорогу.

— А кто поедет? — поинтересовался Степка.

— Мы с Димоном. Кто ж еще? — ответила я.

— А мы? —в один голос спросили мальчишки.

— А у вас, если не ошибаюсь, послезавтра начинается практика, и вам в любом случае завтра нужно отправляться в Москву, а оттуда на биостанцию.

— А вы что, на месяц, что ли, туда отправляетесь?

— Не на месяц, конечно. Но кто знает, как дело пойдет. Тут ничего нельзя предугадать.

Мальчишки явно расстроились. Такое приключение подвалило, а им действительно нужно уезжать. Клад кладом, а учеба превыше всего. Тут уж ничего не поделаешь.

Отец голоса не подавал и свою кандидатуру на роль кладоискателя не выставлял. Возможно, ему и хотелось поехать вместе с нами, тем более что он сейчас в отпуске, но не мог же он оставить сестру, приехавшую к нему в гости.

А вот Фира как раз наоборот...

Услышав, что в Воронцовку едем только мы с Димоном и его не приглашаем, он затараторил, как ненормальный:

— Я тоже поеду, я тоже всю жизнь мечтал клад найти. И потом, это же я книгу нашел. Без меня вы никогда бы про клад не узнали.

Старик так разволновался, что его лысина стала интенсивно розового цвета, а щечки пламенели, как два помидора. Я даже испугалась, как бы старика удар не хватил, и постаралась как можно мягче и доходчивее объяснить, что на золото и бриллианты рассчитывать нечего.

— Фира, голубчик, это не клад, там нет никаких сокровищ. Да если бы и были, в любом случае все это принадлежит Диме.

— А я вовсе не за сокровищами, а за острыми ощущениями, — не унимался старик.

— Дедунь, острые ощущения на седьмом десятке могут и здоровью повредить, — засмеялся Степка.

Фира отчаянно замахал ручками.

— Я здоров, бодр и вообще хоть куды. Вот смотрите, — он пробежался перед нами, демонстрируя свою якобы спортивную форму. — Я вам очень пригожусь, обязательно пригожусь, вот увидите. Ну, возьмите меня, пожалуйста.

Мы рассмеялись, а Фира продолжал умоляюще смотреть мне в глаза.

— Ну, я не знаю, — развела я руками. — Димыч, что скажешь?

— Думаю, что он у нас по дороге развалится.

Фира подскочил к Димке, решив, что меня он уже уговорил.

— Не развалюсь, вот те крест не развалюсь, — и он осенил себя крестным знамением.

Тетушка с осуждением смотрела на выкрутасы своего родственника и качала головой.

— Да куда ж это ты, старый пенек, собрался? — всплеснула она руками. — Какой из тебя кладоискатель? Ты ж лопату в руках не удержишь.

— Лопата в этом деле не главное, Викуся. Перед тем как рыть, нужно еще узнать, где рыть, а я же любого разговорю, все выведаю. Ну, возьмите меня, пожалуйста.

Димка вопросительно посмотрел в мою сторону, но я неопределенно пожала плечами. Если возьмем с собой взбалмошного старика, то очень скоро об этом пожалеем, и не один раз. Но поскольку клад не мой, не мне и решать. Пусть последнее слово будет за Димычем.

— Ну, не знаю, — потирая лоб, произнес Димка. — Дорога неблизкая, да и вообще толком неизвестно, куда ехать. Прямо как у классика, честное слово — на деревню к дедушке. Поди, и Воронцовки-то уже никакой нет, а вместо нее стоит какой-нибудь поселок Первомайский или Октябрьский. Как найти эту деревню в целой области?

— Ну, положим, не в целой области, — не согласилась я, — а в одном уезде, то бишь районе, но ты прав, теперь наверняка все названия уже другие. Впрочем, Каменск так Каменском и остался, его не переименовали. А вот все остальное...

— Но ведь можно же где-то узнать, как теперь называется Волоховский уезд, — встрял Степка. — Поехать туда и уже там узнать, как нынче называется деревня Воронцовка. А может, она так же и называется. Вообще для начала надо все карты пересмотреть.

— Вот что... — Мне в голову пришла идея. — Я думаю, в Каменске должен быть какой-нибудь исторический или краеведческий музей, там все и узнаем.

— Да конечно же, язык до Киева доведет, — подскакивал на стуле Фира.

— Твой язык меня до могилы доведет, — вздохнула тетя Вика. — Виданное ли дело, старый перечник за кладом собрался.

И она, охая и вздыхая, направилась к милым ее сердцу кастрюлькам.

— Ладно, — поднялся с дивана отец, — утро вечера мудренее, давайте спать ложиться. Все подробности вояжа обсудим завтра. Марьяша, ты калитку закрыла?

— Пойду проверю, — вызвался Димка и, прихватив сигареты, направился к двери.

Но как только он вышел на террасу, даже еще не успел спуститься по ступенькам на дорожку, как весь наш сад огласился каким-то непонятным стеклянно-металлическим звоном.

Мы замерли в недоумении, а Фира с криком: «Споймался!!!» — кинулся мимо Димки на улицу.

Мы ошалело переглянулись и побежали вслед за стариком. В темноте я не стала осторожничать со ступеньками — все равно ничего не видно — и, одним махом спрыгнув на дорожку, понеслась вперед.

Однако бежала я недолго и уже буквально через несколько метров, споткнувшись о чье-то валяющееся на земле тело, грохнулась прямо на него. Тело подо мной тоненько заверещало и забрыкалось, звон и грохот при этом усилились. Рядом валялся Димка, а Серега со Степкой пытались нас поднять. В темноте ничего невозможно было разобрать.

Я запуталась в каких-то веревках и чем больше дергалась, пытаясь освободиться, тем больше запутывалась. Хорошо, хоть отец догадался включить на террасе фонарь. Однако вместо того, чтобы прийти нам на помощь, он вдруг согнулся пополам и возмутительным образом зашелся от хохота.

На освещенном перед домом пятачке по земле катались и брыкались три опутанных тенетами тела.

Мальчишки, хохоча до одури, пытались нас освободить, но, поскольку к веревкам были привязаны бутылки и консервные банки, сделать это было не так-то просто.

— Разрежьте веревки, — простонала я с земли.

— Еще чего, — заверещал под мной Фира, — ишь чего надумала? Как в дозоре стоять, так нет никого...

— Фира, — я попыталась перевернуться на бок, — твои штуки?

— Ну, не твои же, — сдавленно просипел с земли старик.

Степка наконец принес из дома нож и, невзирая на Фирины протесты, разрезал веревки.

— Зачем ты это сделал? — спросил Димка, вставая с земли и отряхиваясь.

— Зачем, зачем? У вас под носом все время кто-то шастает, а вы и ухом не ведете. Не иначе как нас опять подслушивали. А я вот веревочки между деревьями протянул, бутылочки с баночками привязал, если кто чужой начнет ночью по саду шастать, мы сразу и услышим.

— Уже услышали, — сказал отец, вытирая выступившие от смеха слезы, — и не только мы, вся улица услышала, что у Самсоновых крыша съехала.

— Со звоном, — заржал Димка.

Все тоже принялись хохотать, а Фира громче всех.

— Фира, — давился от смеха Димка, — признавайся сразу, ты случаем капканов по саду не расставил? Как-то не хочется в них попасть.

— Хорошая мысль! — обрадовался старик.

— Так... — Я строго посмотрела на Фиру. — И этого диверсанта мы собираемся взять с собой на поиски клада? Дима, мне кажется, мы погорячились.

После таких слов Фиру как ветром сдуло, испарился в мгновение ока.

— Ну что, господа, — произнес отец, — подведем неутешительные итоги. Как показывает практика, конспираторы мы никакие. Опять нас кто-то подслушивал, а мы этого и не заметили. Если бы не Фирины сети... Хотя попались-то в них мы сами. Ладно, пойдемте спать, светает уже.

И действительно ночь отступала.

В полумраке утра в саду обозначились очертания кустов и деревьев, а между ними как бы парили в воздухе консервные банки и бутылки.

Остаток ночи прошел спокойно, а утром стали собираться в дорогу. Тетя Вика затеяла пироги, жарила кур, варила яйца. Мы с Димкой продумывали экипировку и инвентарь. В список необходимых вещей были включены лопата, фонарь, свечки, спички, спальные мешки и так далее. Мальчишки, перешерстив библиотеку, собрали все имеющиеся в доме карты и атласы автодорог и пытались проложить маршрут нашего путешествия.

Фира путался под ногами. О намеченной поездке было решено никому ничего не говорить, и, когда в дом заходили Санька, Лариска с Мишаней или кто-нибудь из соседей, мы тут же начинали делать вид, что ничего не делаем, а просто отдыхаем.

Я быстро ложилась на диван с книжкой, Фира бросался в кресло-качалку и мгновенно там засыпал. Кресло еще сильно раскачивалось, не успев остановиться после его наскока, а старичок уже посапывал во сне, аки ангел. Степка с Сережкой играли в шахматы, а Димка выступал в роли наблюдателя.

Как назло, в этот день соседи шли косяком, все время им что-то было нужно. Мы уже устали изображать безделье, стали путать роли. Один раз я вместе с Фирой по ошибке прыгнула в кресло-качалку, и, естественно, оба оказались на полу. Просто никакой возможности сосредоточиться на кладоискательстве.

К вечеру мы так измучились от многочасового нервного напряжения, что просто валились с ног от усталости. Однако к отъезду все было готово.

Выехать решили на рассвете, пока поселок и все его обитатели, а значит, и наш злоумышленник, спят.

В четыре утра Димка всех разбудил и начал подгонять с отъездом.

Не зажигая света, да он уже был и не нужен, мы выпили по чашке кофе, загрузили всю приготовленную поклажу в «Фольксваген» и, попрощавшись с родными, выехали за ворота.

Конечно, у моей машины двигатель работает почти бесшумно, но в предрассветный час за городом, где тишину нарушают только просыпающиеся птицы, даже тихий рокот маленького «Фольксвагена» слышен далеко вокруг. Но мы надеялись на лучшее, то есть на то, что нам удастся слинять незаметно. Зря надеялись, можно сказать совершенно напрасно надеялись.

Очень скоро мы заметили, что у нас на хвосте висит синий «БМВ». Убедиться в этом неприятном для нас факте не составило особого труда — стоило всего лишь несколько раз изменить скорость движения. Мерзкий «БМВ» делал то же самое.

— Марьяночка, гони быстрее! — заверещал Фира. — Надо оторваться!

— «Фольксваген», конечно, хорошая машина, — спокойно произнес Димка, — но против «БМВ» на трассе не потянет. Так что дергаться пока повременим, посмотрим, что дальше будет.

Я с Димкой была совершенно согласна, но все же невольно сильнее нажала на педаль газа. Неприятно, когда тебя преследуют.

Однако расстояние между нами и синим «БМВ» осталось неизменным.

Где-то через час машин на трассе заметно прибавилось, и наш преследователь периодически стал пропадать из поля зрения. Но мы даже не успевали обрадоваться его исчезновению, как он снова появлялся на горизонте.

— Предлагаю остановиться и пропустить его вперед. — Я повернула голову в сторону Димки. — Посмотрим, кто сидит в машине.

— Согласен, — отозвался он, — тормози. Фира, ты выходи и беги в кусты, якобы по нужде.

— Почему это я в кусты? Я тоже хочу посмотреть, кто сидит в машине. И вообще, ты помоложе, ты и беги.

Димка резко развернулся на своем сиденье:

— Фира, давай договоримся на берегу: или ты выполняешь все мои распоряжения, или мы сажаем тебя на первую электричку, и ты едешь назад домой, в смысле на дачу. Как видишь, у нас не развлекательная прогулка получается. Думаю, мы вообще зря тебя взяли.

Последних слов Фира уже не слышал — он мчался к кустам.

Я наблюдала за нашим преследователем через зеркало заднего вида.

— Так, приближается... Дим, не оборачивайся, смотри налево... Вот он!

«БМВ» пролетел мимо. В машине сидел мужчина в темных очках и бейсболке, козырек которой скрывал практически пол-лица. Рассмотреть его как следует мы, конечно же, не успели. Но тем не менее было совершенно очевидно, что ни на кого из наших знакомых этот человек похож не был.

Из кустов прибежал запыхавшийся Фира.

— Ну, что, видели? Кто там в машине?

— «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?..» — задумчиво процитировала я.

— Малиновые береты? — ошалел Фира. — Десантники на «БМВ»?

— Да нет, успокойся, — рассмеялась я, — это я просто так. В машине сидел незнакомый человек.

— То есть вы его не узнали?

— Нет. — Я включила зажигание и стала выруливать на трассу. — Он был в темных очках и так быстро проехал...

— Ну, правильно, — взъярился Фира, — меня отправили в кусты, сами ничего не разглядели... А я бы наверняка все увидел!

— Фира! — повысил голос Димка.

— Все-все, уже молчу, — испугался старик.

Мы мчались по трассе в общем потоке машин. Слева и справа от шоссе расстилались поля, изредка мимо нас пролетали деревеньки, светофоров практически не было.

— Кстати, этот «БМВ» отнюдь не последней модели. — Я вольготно развалилась на водительском кресле и с удовольствием гнала свой «Фольксваген» вперед. — Довольно старенькая развалюха. Думаю, при необходимости мы от него легко оторвемся. Нам бы его только как-то обмануть. Он же не знает, куда мы едем... Или знает?

Нехорошие подозрения закрались мне в душу, и я посмотрела на Димку.

— Ну, откуда ему знать? — Димка неопределенно мотнул головой. — Мы же обсуждали все тихо, при закрытых окнах и дверях...

— Чего же тогда Фирины банки и бутылки зазвенели, когда ты вышел из дома? Значит, кто-то подслушивал, а увидев тебя, бросился бежать.

Димка перехватил мой взгляд, озадаченно потер переносицу и, немного подумав, произнес:

— Вообще-то, когда я выходил, дверь на террасу была открыта. Фира, ты последним заходил с улицы?

С заднего сиденья не донеслось ни звука. Я взглянула в зеркало. Фира, вспомнив про свою оплошность, забился в угол машины и замер там в ожидании Димкиного гнева.

— Фира, спишь, что ли? — обернулся назад Димка.

Старик мгновенно прикрыл глазки и, откинувшись на спинку сиденья, притворно захрапел.

— Вот организм, — подивился Димон, — засыпает в любых условиях. А еще говорят, у стариков бессонница... Хотя, конечно, если весь день дрыхнуть, то какой уж ночью сон.

Я рассмеялась, но Фиру не выдала и погнала что есть мочи вперед, пытаясь догнать синий «БМВ», которого, к слову, даже и на горизонте-то не было видно. А может, мы зря запаниковали? Ну, ехала себе машина и ехала... Мало, что ли, машин на трассе? А мы сразу — преследователь... злоумышленник. Просто у страха глаза велики, вот и все дела. Эта мысль меня очень успокоила, и на радостях я даже стала напевать себе что-то под нос.

Димка сидел рядом на месте штурмана и изучал атлас автодорог России. Я глазела по сторонам и изредка посматривала в зеркало заднего вида... Вдалеке, следом за нами опять ехал синий «БМВ».

— Ну, елки-палки! — От возмущения у меня просто в зобу дыханье сперло. — Откуда же он нарисовался?!

— Кто? — Димка обернулся и увидел нашего преследователя. Тот, как и прежде, маячил на горизонте, держа определенную дистанцию. — Вот гад, привязался, — сказал он, — но ничего, сейчас мы его обманем. — Димка потряс перед собой дорожным атласом. — Значит, сделаем так, в Каменск заедем не прямым, а окружным путем. Через сорок километров сделаем остановку и пропустим «БМВ» вперед, а потом свернем на Покровку. Где-то через час-полтора он поймет, что потерял нас. Пока будет возвращаться... То да се... Короче, часа два мы выиграем, а этого вполне достаточно, чтобы добраться до места. Плохо только, что машина у тебя слишком приметная. Что, поскромнее цвета не нашлось?

Ну, это ж надо, какая наглость... Я от обиды даже сбавила скорость. Сидит в моей шикарной машинке, едет на ней, можно сказать, и еще осмеливается ее же критиковать.

— Ну, знаешь ли, — я почти полностью развернулась к своему обидчику, забыв про руль, — этот цвет самый модный в сезоне.

— О Господи, святые угодники, — раздалось с заднего сиденья, — не все ли равно, какого цвета машина, лишь бы ездила.

— Фира, ты ничего не понимаешь в моде и красоте, — крикнула я через плечо. — А кстати, уж коли ты проснулся, поведай-ка нам про дверь...

Вопрос про дверь Фира, естественно, «не расслышал» и торопливо меня перебил:

— Ну, хорошо, ну, вот ты скажи нам, скажи, какого цвета у тебя машина?

— Этот цвет называется «золотой лимон».

— Как? — захохотал противный старик. — Золотой лимон? Ну, насмешила. А я бы сказал, что это цвет детской неожиданности.

Вконец распоясавшийся Фира строил мне к тому же мерзкие рожи в зеркале.

— Ну, ладно, хватит препираться не по делу, — заткнул Димка не на шутку разболтавшегося старика. — Хотя насчет цвета Фира прав.

Я нажала на тормоз и съехала к обочине.

— Так, кому не нравится моя машина, прошу покинуть салон.

Фира сразу заткнулся и съежился в углу сиденья, а Димка рассмеялся:

— Нравится, нравится, это мы от зависти. Поехали, а то наш друг на хвосте понять не может, чего это мы все время останавливаемся.

Следующие сорок километров мы ехали молча и потому спокойно. Я уже полностью расслабилась, как вдруг Димка крикнул:

— Смотри! — и показал направо. — Вот поворот, который нам нужен.

Я как раз пролетела мимо.

— А что, раньше нельзя было сказать? — заорала я.

— Тише-тише, все идет по плану. — Димка закрыл атлас и сунул его в бардачок. — Проедем еще метров пятьсот и сделаем привал, а, когда он нас обгонит, вернемся к этому повороту. Понятно?

— Понятно, — кивнула я и погнала дальше.

Справа от шоссе, как назло, тянулась полоса густого леса, и никакого приличного места для отдыха не наблюдалось. Но Димка оказался неплохим штурманом, и через полкилометра пути глубокая канава, идущая вдоль шоссе, неожиданно прервалась узеньким съездом на грунтовую дорогу.

— Вот отличное место для стоянки. — Димка показал на небольшую полянку. — Здесь и остановимся. Значит, так... приготовьтесь... Сейчас съезжаем на грунтовку, быстро расстилаем одеяло и делаем пикник. Мужик в «БМВ» должен видеть, что мы остановились отдохнуть и перекусить. Минимум час он будет дожидаться нас впереди, а мы за это время...

— Далеко уедем, — услужливо подсказал с заднего сиденья Фира.

— Правильно. — Димка отстегнул ремень безопасности и взялся за ручку двери. — Приготовились? Пошли!..

Подчиняясь его указаниям, я съехала с шоссе и резко затормозила. Машина еще катилась по грунтовке, а Димка с Фирой, как лихие десантники, выпрыгнули на ходу и побежали к лужайке. В мгновение ока они расстелили одеяло и картинно упали на него в позах отдыхающих. Счет шел на секунды. Я догнала их и приземлилась рядом, выставив вперед корзину с провизией — пусть этот гад видит, что мы есть собираемся. Я быстро повытаскивала из корзинки все ее содержимое и застыла с термосом в одной руке и кружкой в другой. Фира с Димкой схватили по пирогу.

— Ну, где же он? — Я уже устала держать на весу двухлитровый термос.

Машины мелькали одна за другой, и Димка неотрывно следил за дорогой, но нашего преследователя все не было видно.

Я уже испугалась, что в таком потоке мы его просто прозевали, когда Димка наконец прошипел:

— Вот он, голубчик.

Мы проводили взглядом проехавший мимо «БМВ» и успели заметить, что мужик за рулем посмотрел в нашу сторону, что, собственно, нам и было нужно.

— Быстро собираемся, — скомандовал Димка, — и вперед... вернее, назад.

В таком же темпе мы загрузились обратно в мой «Фольксваген» и выехали на шоссе. Поток машин к этому часу был уже довольно плотный, но я, нарушая все правила движения, лихо развернулась через две сплошные полосы и рванула назад к повороту на Покровку. В данной ситуации цвет моей машины был нам очень даже на руку — мне все уступали дорогу. Объездной путь до Каменска занял у нас не два часа, как предполагал Димка, а все три, поскольку качество дорожного покрытия этой, с позволения сказать, трассы оставляло желать лучшего, а амортизаторы моей новенькой машинки были дороги моему сердцу. Поэтому ехала я не более девяноста километров в час, объезжая ямы и ухабы и плетущиеся со скоростью черепахи трактора. Фира мирно похрапывал на заднем сиденье, а мы с Димкой строили догадки, кому ж это мы и зачем настолько спонадобились, что он гоняется за нами по дорогам России.

— Слушай, Дим, — я по-прежнему с опаской поглядывала в зеркало заднего вида, — а если он вооружен?

Димка тоже невольно оглянулся, но, не заметив сзади ничего подозрительного, философски изрек:

— Ну, если он вооружен, главное, чтобы он не воспользовался своим оружием.

— А если воспользуется?

— А если не воспользуется? На дорогу лучше смотри.

— А что?

— Да ничего, о плохом еще успеем подумать. — Димка снова углубился в изучение дорожного атласа.

— Не скажи, — я преодолела крутой поворот и, выехав на прямую дорогу, прибавила газу, — надо рассчитывать на лучшее, а готовиться к худшему.

— Хорошо, уговорила, — продолжал он листать атлас, — купим в Каменске два пистолета и рогатку для Фиры. Кстати, вот и он.

Дорожный знак на обочине информировал о том, что мы въезжаем в славный город Каменск.

Окраина города встретила нас шикарными особняками. Какая жалость! А я-то приготовилась увидеть патриархальный городок, утопающий в вишневых садах. Впрочем, такого, пожалуй, уже нигде и не встретишь.

Однако ближе к центру картина изменилась, на мой вкус, к лучшему. Вишневых садов, правда, не наблюдалось, но появились пышные липовые аллеи. Вдоль нешироких улиц лепились маленькие аккуратненькие домики, и в целом милый провинциальный город очень даже радовал глаз.

— Давай спросим у милиционера, как проехать в исторический музей. — Димка указал на постового в будке.

— Давай. — Я уже подъехала было к обочине и собиралась затормозить, но потом резко нажала на газ и помчалась вдоль улицы.

— Ты чего это? — опешил Димка. — Гаишника испугалась?

— Во-первых, не гаишника, а гибэдэдэшника, —поправила я, — а во-вторых, Димон, ты был абсолютно прав, машина у меня слишком приметная. Смотри, как милиционер вылупился. Представляешь, если тот гад на «БМВ» спросит: «А не проезжал ли здесь желтый «Фольксваген»?», — а милиционер и скажет: «Проезжал, поехал в исторический музей». — Нормально, да?

И действительно, постовой выглянул из будки и провожал взглядом нашу машину, пока мы не скрылись за поворотом.

— Да, ты права. — Димка развернулся на сиденье и посмотрел назад. — По машине нас легко можно выследить. Давай-ка поставим ее на автостоянку, где-нибудь подальше отсюда — этот постовой нас уже приметил, — а потом пешком или на такси доберемся до музея.

На том и порешили.

Музей мы нашли довольно быстро, но он, к сожалению, был еще закрыт. До открытия нужно было убить где-то целый час, и мы вспомнили, что неплохо бы и позавтракать.

— Пойдемте, поищем кафе, — предложила я.

— А зачем кафе? Давайте перекусим на лавочке. — Фира потянул меня в сторону тенистого сквера, окружающего музей.

— А кусать что будем? — осведомился Димка. — Продукты ведь в машине остались.

— Пирожки и кофе вас устроят?

— Более чем. А откуда у тебя?

Фира хитро прищурился:

— Из машины сумочку прихватил.

— Ай, старик, ай молодца, — похвалил Димка. — Может, мы действительно не зря тебя с собой взяли? А, Марьяша, как думаешь?

Я согласно кивнула. Фира выдал нам по пластиковому стаканчику и налил из термоса кофе, а пирожки мы уж сами стали таскать из пакета.

— У меня — с грибами, — объявил Димка.

— А у меня — с повидлом.

— А у меня — с яйцами и зеленым луком, — отрапортовал Фира, откусив кусок пирога и блаженно щурясь.

В одиннадцать часов музей открылся, и мы были первыми его посетителями.

Для начала мы решили осмотреться, пока никого ни о чем не расспрашивая. Но не тут-то было.

Поскольку, кроме нас и дежурных бабушек, никого в музее не наблюдалось, к нам очень скоро прицепилась шустрая молоденькая экскурсоводша. Судя по всему, она очень любила свою работу и свой город и готова была трудиться, даже если ее об этом никто и не просил. Девушка стала таскать нас из зала в зал, рассказывая об истории края. Мы слушали внимательно, кивали, но, поскольку нас интересовали несколько другие события, то мало-помалу постарались свернуть ее к периоду, предшествовавшему незабвенной Великой Октябрьской социалистической революции. Мы стали расспрашивать девушку об известных дворянских фамилиях, чьи поместья когда-то располагались в губернии. Сохранились ли они, в смысле поместья? Можно ли их осмотреть? Лена — так звали девушку — пустилась в подробное повествование о дворянских семьях, живших до революции в самом Каменске. Все это было очень интересно, но время шло, а толку не было, и мы начали нервничать. Тогда Фира по-стариковски весьма беспардонно спросил:

— А как теперь называется Волохонский уезд?

— Волоховский уезд? — удивилась Леночка. — Да ведь уездов теперь нет, есть районные центры. А Волоховский уезд... Погодите, сейчас я посмотрю...

Леночка куда-то убежала, а мы стали совещаться, как бы нам поскорее все узнать и вырваться из цепких ручек любезной экскурсоводши.

— Вот! — Леночка притащила толстую папку с веревочными тесемками. — Здесь все про изменения названий.

— Прямо все-все? — зачем-то спросил Фира.

— Да, вот смотрите, — Леночка принялась листать страницы, — Бабыкино, Бараново, Бурцево, Волохов... — Мы склонились над папкой.

— Волохов — уездный город, переименован в 1921 году в город Октябрьский, — прочитала я. — Леночка, а не знаете ли, как теперь называется деревня Воронцовка, расположенная в этом самом Октябрьском районе?

Леночка подумала немного, полистала бумаги в принесенной ею папке, но потом ответила, что такую информацию могут дать только в Октябрьском краеведческом музее.

— Кстати, там поблизости есть очень интересное место... — опять завелась экскурсоводша.

— Да мы, знаете ли, сюда в командировку приехали, — снова выручил нас Фира.

Если бы не он, добросовестная Леночка завела бы свою бодягу еще на час.

— Геологи мы. — Фира для солидности выпятил цыплячью грудь и отставил в сторону ножку. — Направляемся в Октябрьский уезд, то есть район, а к вам зашли для культурного развития. Спасибо, милая девушка, за рассказ, было очень интересно и познавательно. Так как нам сподручнее добраться до Октябрьского?

— А пойдемте, я вам на карте покажу.

Леночка подвела нас к огромной, во всю стену карте и показала, где находится город Октябрьский. Слава Богу, полдела было сделано. Димка сверился со своим атласом, отметив нужное нам место, и мы, горячо поблагодарив девушку за чрезвычайно интересную экскурсию, разве что не бегом покинули музей.

— Ну, Фира, ну, молодец, геолог. Ты просто растешь в моих глазах, — пожал ему Димка руку. — Если бы не ты, париться нам с этой Леночкой еще добрых два часа.

— Старая гвардия не ржавеет, — ответил дед.

И мы отправились на автостоянку за моим « Фольксвагеном».

— Ну надо же, — удивлялся по дороге Димка, — такое красивое русское название Волохов. Так нет же... надо было его заменить на пятидесятый по счету Октябрьский. Большевистский маразм в действии.

По дороге на Октябрьский мы так радовались, что быстро смогли узнать новое название уездного городка, что даже на время забыли о нашем преследователе.

— Послушайте, — Фира повернул голову назад, — а где ж наш «БМВ»?

Димка тоже оглянулся, а я посмотрела в зеркало заднего вида. Дорога была довольно пустынной, и нашего «гада» на ней не наблюдалось.

— Ура, оторвались! — обрадовались мы с Фирой, но Димка с нами не согласился:

— Погодите радоваться, до этого Октябрьского еще доехать надо.

— Доедем... не вопрос, — не унывал Фира. — Был бы бензин. — Он подложил под голову подушку и удобно разлегся на заднем сиденье.

Дорога из Каменска до Октябрьского была одна, по крайней мере, на карте другой не наблюдалось. С каждым километром машин на трассе становилось все меньше и меньше. Да и трассой эту двухполоску назвать было трудно: узкая лента асфальтового покрытия да лес с двух сторон. Мне, честно говоря, стало как-то не по себе. А что, если этот синий «БМВ», черт его дери, знает, куда мы едем? Встречаться с ним на пустынной дороге мне лично не улыбалось. И, вообще, что ему от нас в конце концов нужно?

— Димыч, а может, дождемся ночи? — предложила я. — Ночью все кошки серые, проедем незамеченными.

Димка, развалившись на соседнем сиденье, спокойно посматривал по сторонам.

— Когда не знаешь, с чем, а вернее, с кем имеешь дело, лучше не рисковать, — ответил он. — Что нас может ожидать ночью на незнакомой дороге?.. Ты знаешь?

— Нет, — испугалась я. — А что?

Димка осклабился и потрепал меня по макушке:

— Не боись, Марьяха, доедем без шуму и пыли. — И всю оставшуюся дорогу он, как настоящий мужчина, не подавал вида, что его что-то беспокоит, а, напротив, весело балагурил, рассказывал анекдоты — короче, пытался отвлечь нас от черных мыслей.

Я же тем не менее всю дорогу нервно посматривала в зеркало заднего вида, боясь обнаружить там синий «БМВ».

А Фира, который еще совсем недавно был абсолютно спокоен, теперь, заразившись моей нервозностью, как летчик-истребитель во время Второй мировой войны, каждые тридцать секунд оборачивался назад.

Однако, как ни странно, но до Октябрьского мы добрались без осложнений и, что особо радовало, без преследований. При въезде в город мы действовали по уже отработанной схеме: машину поставили на стоянку, узнали, где находится музей, и отправились на его поиски. В Октябрьском это оказался не краеведческий, а аж историко-литературный музей.

Купив билеты и пройдя в первый зал, мы, не теряя времени на осмотр экспонатов, сразу же запустили Фиру в разведку. Поскольку в Каменском музее он проявил себя с наилучшей стороны, было решено использовать его таланты на всю катушку.

Фира «расправил перья», то бишь распушил остатки своих локонов и, подкатив к сидевшей у входа в зал бабульке, завел с ней пространный разговор. А мы тем временем отошли в сторонку и, изображая любознательность, склонились над выставочной витриной.

Краем глаза я следила за Фирой и его действиями. Минут через пять старик раскланялся с дежурной бабушкой и проследовал в другой зал. Мы поторопились за ним.

— Ну, узнал про Воронцовку? — шепотом спросила я.

— Нет... — Фира с опаской посмотрел по сторонам. — Бабка ничего не знает, направила к искусствоведам.

— А где они?

— Где-то по лестнице вниз и налево.

— Вон лестница, — показала я и первой пошла вперед.

Мы спустились в полуподвал и остановились перед двумя окрашенными серой масляной краской дверями. Ни на одной из них не было никакой таблички, и поэтому, где сидят искусствоведы, оставалось только гадать.

— Марьяша, — Димка сунул мне в руки атлас, — думаю, что к искусствоведам лучше пойти тебе.

— Это почему же? — возмутился Фира. — Я же первый начал, — и его лысина стремительно начала розоветь.

— Не жадничай, старик, — похлопал его по спине Димка, — поделись лаврами с молодым поколением, а то получается, что ты один у нас молодец, а мы так... случайно забежали.

— Чем делиться? — не понял Фира.

— Тише вы, уймитесь, — прошипела я, — уже стучусь.

Я приоткрыла первую попавшуюся дверь и заглянула внутрь. Практически у самого входа за письменным столом сидела весьма дородная и немолодая женщина.

«Наверно, нелегко ей впихиваться на свое рабочее место, — подумала я. — Кабинетик-то — два метра в ширину, полтора в длину, честное слово. Не кабинет, а мыльница».

— Здравствуйте, — пропела дама неожиданно красивым, мелодичным голосом. — Чем могу вам помочь?

«Надо же, — поразилась я, — у такой малопривлекательной тетки — совершенно потрясающий голос. Кстати сказать, красивый голос встречается даже реже, чем красивые глаза, например».

Пока я про все про это думала, искусствоведша вопросительно смотрела на меня и вежливо ждала.

Наконец, очнувшись от некстати пришедших мыслей, я поздоровалась и начала лепить свою легенду. Хочу, мол, найти могилы предков. Знаю только, что деревня в прошлом называлась Воронцовка, но на карте такого места нет. Может, ее переименовали?.. и так далее, и тому подобное...

Дама дружелюбно выслушала мою лепнину и, немного подумав, попросила достать из книжного шкафа синюю папку.

— Вторую слева, пожалуйста. — Сама она к шкафу подойти не могла, поскольку я перекрыла ей весь проход.

Непонятно, как она вообще здесь что-либо достает. Для того, чтобы дотянуться до верхней полки и стянуть тяжеленную папку, мне понадобились не только весь мой рост, но и спортивная подготовка. Поскольку шкаф был очень высокий и никакого стула или стремянки в кабинетике не наблюдалось, я была вынуждена встать коленом на искусствоведшин стол и, уцепившись одной рукой за дверной косяк, другой выцарапывать толстенную папку. Когда я стянула ее наконец с полки и осторожно положила на стол перед искусствоведшей, та порылась немного в подшитых бумагах и... попросила достать еще одну, но уже крайнюю справа.

«Недешево обойдутся Димке мои мытарства», — подумала я и снова полезла на письменный стол.

Полистав бумаги во второй папке и сверив какие-то данные с документами из первой, моя искусствоведша радостно объявила:

— Вы абсолютно правы, деревня Воронцовка в 1921 году была переименована в Красную Коммуну, а в 1965 году ей был присвоен статус села и дано новое название — Первомайское.

«Ну, кто бы сомневался, — подумала я. — Но на кой черт Красную Коммуну переименовывать в Первомайское? Непостижима логика местных администраторов».

— И где же это Первомайское? — полюбопытствовала я.

— А сейчас на карте посмотрим. — Милая искусствоведша рыпнулась было к карте, висевшей на стене, но с первого раза в щель между столом и шкафом не пролезла, отчего сильно сконфузилась и покраснела.

— Тесно здесь, — оправдывалась она.

Вторая попытка оказалась более удачной, и через минуту мы уже дружно водили пальцами по карте, отыскивая село Первомайское.

— Вот оно, — наконец сказала дама, указывая на точку в правом нижнем углу, — село Первомайское.

— Скажите, пожалуйста, а это действительно бывшая Воронцовка? — засомневалась я. — Больно уж затертое имечко — Первомайское. Наверно, в каждом районе есть село или поселок с таким названием.

— Что верно, то верно, — рассмеялась толстуха, и смех ее прозвенел серебряными колокольчиками. Я тоже невольно заулыбалась. Удивительно, как получалось у этой некрасивой и толстой тетки быть такой обаятельной и даже привлекательной.

— Не беспокойтесь, — искусствоведша начала пробираться обратным путем на свое рабочее место, — в нашем районе это единственное Первомайское.

Я заглянула в атлас, который сунул мне Димка, и действительно, населенный пункт с таким названием здесь значился. Теперь оставалось только узнать, как туда добраться. Проселочные дороги, обозначенные на карте, порой весьма отдаленно напоминают реалии. Не заблудиться бы на ночь глядя.

— А не подскажете, как лучше добраться до села? — спросила я.

Искусствоведша удивленно вскинула на меня глаза.

— Да куда же вы на ночь глядя, да к тому же на кладбище?

Я-то, честно говоря, и забыла, что интересовалась могилами предков.

— Переночуйте в гостинице, а завтра с утра отправитесь на поиски могил.

— Ну, до ночи еще далеко, да и не одна я. Со мной муж и еще один родственник, — соврала я.

Искусствоведша с сомнением покачала головой.

— Ну, все равно лучше бы с утра, но если не боитесь... Сейчас, как из музея выйдете, — она стала показывать в окно, куда нам нужно направляться, — пройдите чуть вперед и направо, там дорога... Кстати, вы на машине?

Я утвердительно кивнула.

— Доедете по этой дороге до больницы — серое такое трехэтажное здание, повернете еще раз направо и выедете на дорогу, ведущую на Кисловку. — Толстуха опять вылезла со своего рабочего места и показала мне эту дорогу на карте. — Вот смотрите, проедете мост и сразу налево, а там рукой подать до Первомайского.

Я сделала пометки в своем атласе.

— Вот спасибо вам преогромное, — я начала расшаркиваться и даже пожала милой тетке руку. — Вы меня просто выручили. А то неизвестно, где деревню искать. Все названия попеременили непонятно зачем. А вы — действительно знаток своего края в полном смысле слова. Спасибо вам еще раз. — Я стала пробираться сквозь щель между столом и толстухой и уперлась взглядом в фотографию, висевшую на торце шкафа.

— А это, наверно, весь ваш коллектив? — спросила я, указывая на снимок.

— Да, — искусствоведша подошла ближе, — это мы сфотографировались на память. Провожали бывшего директора, вот он в центре сидит.

— На пенсию, что ли, провожали? — удивилась я. — Так он же вроде еще не старый.

— Нет, не на пенсию он ушел, — вздохнула толстуха, — а бежал, можно сказать, от позора. А какой замечательный был человек и директор хороший.

— А что же случилось? — из вежливости поинтересовалась я.

Женщина снова вздохнула и как-то грустно посмотрела в окно. Видно, для нее бывший директор был не просто замечательным человеком. Здесь было что-то большее...

— Да знаете ли, — продолжила она, — пропало у нас несколько ценных книг. Да что я говорю, для нас они были просто бесценными — редкость необыкновенная. И все говорило за то, что это Мишкиных рук дело. Михаил — это сын нашего директора, — пояснила искусствоведша, хотя и незаконнорожденный. У них даже фамилии были разные. Раньше-то Мишка с матерью жил, а как мать-то умерла, Михаил переехал жить к отцу. А парень он был уж очень неспокойный, все время впутывался в какие-то неприятности: то витрину магазина разбил — попал в милицию, то драку в парке устроил — попал в милицию. А потом у нас пропали книги. Директор ходил чернее тучи, говорил, что если сына арестуют, то он всю вину возьмет на себя, не допустит, чтобы у того смолоду была жизнь исковеркана. Его тут все очень уважали и жалели, ну, и спустили историю с книгами на тормозах. Но он от позора все равно решил уехать. «Не смогу, — говорит, — теперь людям в глаза смотреть». И уехал. Кстати, вспомнила, родом-то он был как раз из Первомайского. Надо же, какое совпадение... А теперь вот я директор... — Дама замолчала и опять задумалась о чем-то о своем.

Мне было неловко прерывать ее воспоминания, но я спиной чувствовала, как за дверью Димка с Фирой от нетерпения бьют копытами. Поэтому, глупо улыбаясь, я медленно начала пятиться к двери, хотя пятиться, собственно, было некуда.

— Спасибо вам большое, — еще раз поблагодарила я директоршу. — Вы мне очень помогли.

— Ну, что вы, что вы... — Она оторвала взгляд от окна, — удачи вам и всего самого доброго.

— До свидания, еще раз спасибо. — Улыбаясь и кланяясь, как китайский болванчик, я задом выскользнула из кабинета.

Прямо у двери в коридоре на меня накинулись, как две шипящие змеи, Фира и Димка.

— Ты поняла, о чем говорила тетка? — шипел Димка. — Это же Мишаня!

— А директор их бывший на кого похож? — не отставал от сотоварища Фира.

Я обалдело уставилась на них.

— Мишаня? Но мужик в «БМВ» совсем не был на него похож... Да и машина не его.

— Ну, а как директор-то выглядит? — не унимался Фира.

— Ну... за пятьдесят, полная шатенка.

— Да бывший директор, что ты, ей-Богу.

— A-а... бывший. —- Я была так обескуражена обрушившейся информацией, что туго соображала. — У него лицо такое... — Я стала подбирать подходящее определение, — да, в общем-то, никакое лицо. Средних лет, средней наружности, средней комплекции. Встретила бы — не узнала.

— Ни на кого из знакомых не похож? — Фира прямо весь издергался от возбуждения.

— Да вроде бы нет.

— Эх, Марьяночка, зря мы тебя в разведку пустили. Вот если бы я пошел, уж я бы все приметил.

— А не факт, что искусствоведша стала бы тебе что-нибудь рассказывать, — парировала я.

Доругивались мы уже в машине. Пока Димка изучал в атласе отмеченный мною маршрут, я выехала со стоянки и направилась в сторону городской больницы. Насколько я помню, от больницы нужно повернуть направо и дуть в направлении Кисловки.

Поплутав немного по кривым, не очень чистым улицам, мы вырвались наконец из славного города Октябрьского и по узенькому шоссе покатили в сторону Димкиного родового гнезда.

— Давайте-ка продумаем свои действия в Воронцовке. — Димка отложил атлас и развернулся к нам с Фирой. — Дело у нас с вами, конечно, не уголовное, но и не совсем законное. Если мы хотим найти тайник в церкви... Кстати, если церковь действующая, наша задача непомерно усложняется. Но как бы там ни было, конспирация никогда не помешает. К тому же, как ни крути, хоть мы и оторвались, что называется, от хвоста, но кто-то же нас преследовал... Что-то ему от нас нужно... Короче, считаю, что нам следует быть предельно осторожными. Согласны? Какие будут предложения?

Первое, что мне пришло на ум, это то, что в деревне наверняка нет автостоянок.

— Где машину прятать будем? — спросила я.

— Резонный вопрос. — Димка достал из нагрудного кармана рубашки сигареты и закурил. — На дороге такую красавицу не оставишь: либо украдут, либо открутят чего-нибудь...

— А может, дождемся темноты и попросимся к кому-нибудь на постой? — предложила я. — Там в саду машину и спрячем.

Димка дымил в приоткрытое окно.

—- В темноте искать постой — не лучший способ его найти. В деревнях спать ложатся рано.

— Что же тогда делать?

— Придется разделиться. — Димка выбросил окурок и снова повернулся к нам. — Вы с Фирой спрячетесь в лесу и будете меня там ждать. Я же пойду в деревню и узнаю, можно ли у кого-нибудь снять комнату на недельку. Ну, как будто мы в отпуск приехали.

— Тогда уж проси две комнаты, — посоветовала я.

— Это еще зачем?

Я повернулась к нему и удивленно вскинула брови.

— A-а... ну да, ну да... — Димка согласно кивнул.

— А вот и мост, — сказала я. — После моста первый поворот налево — наш.

Действительно, сразу же за мостом мы увидели указатель на Первомайское и свернули с шоссе на грунтовку.

Дорожка была аховая. Я изощренно виляла по ней, выбирая ямы помельче, а ухабы пониже, но это мало что давало — слишком большой был выбор. Наконец по указанию Димки я свернула в лес и, повиляв еще немного между деревьями, постаралась углубиться настолько, чтобы нас не было видно с дороги.

— Ну что же, — сказал Димыч, выбираясь из машины и потягиваясь, — теперь отдыхайте, расслабляйтесь и ждите меня. — С тем и отбыл.

Мы с Фирой тоже выбрались на волю, сначала походили вокруг машины, потом — туда-сюда, потом присели на траву.

— Интересно, сколько ждать-то придется? Наверно, до темноты. Хотя, если учесть, что погони за нами не наблюдалось, то и опасаться вроде бы нечего... — Я разговаривала как бы сама с собой.

— Не скажи, — подключился к моим размышлениям Фира, — если наш Мишаня и тот Мишка из Первомайского, про которого искус -ствоведша рассказывала, одно и то же лицо, то он запросто может оказаться в селе даже раньше нас.

Чтобы подчеркнуть важность своих слов, Фира поднял вверх указательный палец. Потом вздохнул и, опустив руку, грустно произнес:

— А каким хорошим парнем казался. И вот на тебе — книги украл, отца подвел, теперь вот за нами гоняется.

Я отодвинулась подальше от машины и легла на траву.

— Фира, в машине был не Мишка, это абсолютно точно. — Я запрокинула руки за голову и прикрыла глаза. — Его — мордоворота — ни с кем не спутаешь. И вообще рано ты начал на парня наговаривать. Что, мало Мишек, что ли, на свете? Был бы Ярополк, я бы еще поняла...

— Тоже верно, — согласился Фира. — Ладно, чего на месте-то сидеть, пойду грибы поищу, — и он углубился в лес.

— Далеко не уходи! — крикнула я вдогонку и снова закрыла глаза.

Разбудил меня вернувшийся из леса Фира.

— Смотри, Марьяночка, сколько я грибов набрал! — крикнул он мне на ухо.

Я подскочила с земли и, плохо соображая спросонья, завертелась на месте.

— Который час? — закудахтала я. — Сколько времени?

Фира взял мою руку и поднес ее к моим глазам.

— Посмотри и узнаешь.

— Ого, уже почти восемь, — ахнула я, — а Димки все нет и нет. Где же он? Может, что-нибудь случилось? Есть как хочется...

Фира, внимательно изучавший свои грибные трофеи, повернулся в мою сторону.

— Я смотрю, ты никак не проснешься — мысли у тебя скачут, как блохи. Квасу хочешь?

— Нет, чая хочу или кофе, но из термоса-то мы все выпили...

—- Не вопрос, дорогая. Сейчас сделаю, — сказал Фира и снова отправился в лес.

— У тебя что, в лесу термос припасен?

— Ни Боже мой, — донеслось из кустов.

Минут через пять Фира вернулся с большой охапкой хвороста.

— Сейчас костер запалю и чайку вскипячу.

Фира достал из багажника бутылку воды, котелок (наверно, с чердака прихватил), извлек из своей заветной сумочки пакетики чая «Липтон» и начал разводить костер. Вскоре мы уже наслаждались горячим чаем и пирогами.

— Димону пироги будем оставлять? — спросил Фира.

— Конечно, что за вопрос.

Старик с сомнением разглядывал последние три пирожка.

— А может, его там в деревне и накормили, и напоили...

— Ага, и спать уложили.

— Вообще-то я на это очень надеюсь. Если уложат его, то и мы без ночлега не останемся.

— Это точно, — согласилась я. — Но пора бы Димке уже вернуться, что-то я начинаю нервничать.

— Подождем еще. — Фира отправил в рот последний кусок пирога. — Еще чаю хочешь?

Я отрицательно мотнула головой.

— А что, если он дотемна не придет? — спросила я.

— Пойду на разведку, — спокойно ответил Фира, — а ты здесь останешься.

— Ну уж нет. — Я вскочила на ноги. — А если и ты не вернешься? Вместе пойдем.

— А машина твоя как же? — Вредный старик явно надо мной издевался.

— Да что с ней сделается?

Но, слава Богу, идти нам никуда не пришлось — Димка вернулся. Мы с Фирой так обрадовались, что кинулись ему навстречу, как будто год не виделись.

— Дим, ну, что там? — приплясывала я возле Димки. — Деревня-то хоть есть или как?

— Димочка, ты чаю не хочешь? — суетился Фира.

Димка заметил потухший почти костер и котелок над ним.

— Вот молодцы какие, — похвалил он. — Сразу видно: бывалые кладоискатели, успешно осваиваетесь в полевых условиях. Нет, чаю я не хочу, только что полсамовара оприходовал.

Фира зыркнул на меня со значением, дескать, что я тебе говорил?

— Понятно... — протянула я, — напоили, накормили. А спать-то уложили? Ну, в смысле насчет ночлега договорился?

— Договорился, договорился. Но главное не это. — Димку переполняли эмоции. — Мне просто здорово повезло. Представляете, прохожу я мимо колодца — там бабулька воду набирала. Спрашиваю, у кого бы здесь можно комнату снять на недельку, в отпуск, мол, я приехал. Она мне и указала на дом. Живет там старик, говорит, один живет, а дом большой, попросись к нему.

— А что за старик? — спрашиваю.

— Да старик как старик, — отвечает баба, — обыкновенный.

— А почему один живет? — спрашиваю.

— Да умерли все. Жена почитай десять лет, как померла, детей не было, позапрошлой зимой отец помер, следом за ним — мать, а дед еще в тридцать втором в лагерях сгинул — попом он здешним был, за то и посадили.

— Внук отца Кирилла, священника местного прихода? — ахнула я. — Не может быть.

— Еще как может. — Димка в возбуждении не мог усидеть на месте и все время ходил перед нами туда-сюда.

А мы с Фирой, обнявшись, сидели на поваленном дереве и ловили каждое его слово.

— Ушам своим не верю. И ты его видел? — спросила я.

— Не только видел, но даже чай с ним пил. Дед в полном здравии, светлом разуме и очень гостеприимный. Я сказал, что хочу снять две комнаты на недельку, со мной, дескать, жена и тесть. Хотим отпуск на природе провести.

— Отлично придумал, — возмутилась я. — Это что же, мне с тобой в одной комнате, что ли, спать прикажешь?

Димка на секунду приостановил свой челночный бег, не сразу поняв, чем это я, собственно, недовольна, потом ехидно осклабился и ласково протянул:

— Ну, мать, о чем ты только думаешь?.. Во-первых, мы сюда не спать приехали, а во-вторых, уж по крайней мере, не по ночам.

— То есть?

— По ночам мы будем искать захоронку. Или мы сюда не за этим приехали?

Когда уже совсем стемнело, мы выехали из леса и двинулись в сторону Воронцовки. На въезде в село Димка велел остановиться.

— Марьяша, ты фары-то на всякий случай выключи. А чтобы тебе было видно, куда ехать, я пойду впереди, а ты потихоньку рули за мной.

Димка вылез из машины и пошел вперед, показывая дорогу. Несмотря на кромешную тьму, мы весьма успешно добрались до искомого дома и въехали в ворота.

— Поезжай через двор налево за сарай, — велел Димка, — там машину спрячешь.

В полной темноте, почти вслепую я добралась-таки до кособокой сараюшки и, завернув за угол, остановилась в небольшом тупичке. Место для конспиративной парковки было идеальным, но, как говорится, береженого Бог бережет. Поэтому, пока Фира выгружал из машины вещи, я достала из бардачка небольшую сумочку, размером чуть больше косметички, расстегнула молнию и начала выдергивать оттуда буро-зеленую пленку. Этот чудо-чехольчик подарил мне Поль, мамин нынешний муж, он раздобыл его на каком-то автошоу. Классная вещица! Пять минут — и машина надежно спрятана от любопытных глаз.

Довольная своей работой, я отошла к забору, чтобы взглянуть на результаты своего труда. Никакой машины в тупичке не наблюдалось — просто куча мусора и не более того. Вот такой вот эффект. Подхватив с земли свою сумку, я побежала за Димкой и Фирой.

На пороге дома нас встретил невысокий сухонький мужичок, абсолютно седой, но с неожиданно черными кустистыми бровями.

— Рад гостям, очень рад, —улыбался он, — давайте знакомиться. Меня зовут Андрей Петрович, можно — просто Петрович.

— Марьяна, — протянула я руку.

Старик удивленно вскинул брови.

— Не местные, что ли? — Он присмотрелся ко мне повнимательнее. — Имя вроде не русское.

— Вообще-то меня Марианной зовут, — пояснила я, — но все домашние зовут меня Марьяна или Марьяша.

— Марьяша? Это мне нравится. Можно, я буду вас так называть?

Я с улыбкой кивнула.

— Ферапонт Семенович, — чинно представился Фира и обменялся с хозяином рукопожатиями. Прямо как на светском рауте, честное слово.

Как бы мне теперь Фиру Фирой не назвать. Вот Димка — олух царя небесного. Зачем надо было врать про жену и тестя? Мог бы просто сказать, что приехал с родственниками. Что мне теперь Фиру «папой», что ли, называть?

Хозяин между тем суетился вокруг накрытого к ужину стола.

— Вы хоть и поздно приехали, — он побежал в кухню за занавеску, — но предлагаю все же перекусить. Поди, проголодались с дороги-то?

Что касается меня, то я бы предпочла сразу отправиться спать. Все-таки целый день за рулем — устала страшно. Но гостеприимного хозяина надо было уважить, тем более что к нашему прибытию он явно готовился. Я предложила свою помощь на кухне, а неутомимый Фира, пошуршав пакетами, начал метать на стол привезенные нами продукты. Надо отдать Фире должное, он и здесь проявил свою кипучую энергию, и через мгновение на столе появились копченая колбаса, сыр, шпроты, кальмары, помидоры, огурцы и так далее.

Андрей Петрович со своей стороны присовокупил к ужину жареную картошку и соленые огурцы собственного засола.

Осмотрев сервировку стола и решив, что чего-то не хватает, Фира достал из своей бездонной сумочки бутылку горилки с перцем.

Хозяин, увидев бутылку, взглянул на Фиру и улыбнулся.

— То-то я слышу говор у вас не чисто русский. Вы с Украины?

— Та шо вы, батьку, какий же я не русский. Чистый москаль. Нешто ж вы не бачите?

Хозяин рассмеялся.

— Люблю веселых людей, — сказал он. — Ну, прошу к столу.

— Вообще-то я поляк, — неожиданно объявил Фира, усаживаясь на лавку, — и крестили меня в костеле не Ферапонтом, а Фердинандом.

Вот заливает старый.

— Так, кажется, лошадь у кого-то звали, — невинно заметил Димка и начал накладывать себе картошку.

— Что?! — Фира от возмущения выкатил глазки. — Невежество — это черта времени, — надменно произнес он. — А лошадь ту, чтоб ты знал, звали Россинантом.

— Ах, извини, извини, — засокрушался Димон, — ошибочка вышла.

Петрович смеялся до слез, и было видно, что гости ему нравятся. Он с удовольствием пил вместе со всеми горилку и закусывал копченой колбасой, мы же налегали на жареную картошку с солеными огурцами.

После третьей рюмки Фира завел с Петровичем пространный разговор о преимуществе озимых над яровыми или что-то в этом духе.

Я же, осоловев от еды, поняла, что, если сейчас же куда-нибудь не лягу, то усну прямо за столом. Спасибо хозяину, он это заметил и предложил пойти прилечь в соседнюю комнату.

В крошечной спальне у стены стояла железная кровать, покрытая лоскутным одеялом, а рядом с ней пристроилось старинное кресло с высокой резной спинкой. На полу лежал самовязаный коврик. «Очень мило», — подумала я и, скинув джинсы, не прилегла, а просто упала на пуховую перину.

Уже засыпая, я натянула на себя цветастое одеяло и окончательно провалилась в глубокий сон.

Мне снились блины со сметаной — целая гора блинов.

«К чему снятся блины? — соображала я, проснувшись. — А, понятно... на кухне пекутся блины — вот и причина моего сна. Как же хорошо мне спалось, даже лучше, чем на собственной даче. Все-таки, что правда, то правда — чем дальше от Москвы, тем воздух чище. Может, действительно остаться здесь на недельку? Кстати, а где, интересно, Димка спал? Не похоже, чтобы в этой комнате».

Я полежала еще немного, наслаждаясь мягкостью перины и любуясь нехитрым убранством комнаты. Цветастый коврик, ситцевые занавески на окне, а в углу под потолком икона, и лампадка горит. В ногах что-то заворочалось, и из-под одеяла высунулась рыжая кошачья морда. Вот это да... Здоровенный толстый котяра прошелся по мне, как по паркету, и скрылся за занавеской.

Надо сказать, что спаленка моя была отделена от горницы печкой да буфетом, а вместо двери просто висела занавеска. Поэтому я слышала все, что происходило в доме. Фира пек блины, Андрей Петрович возился в сенях с самоваром, а Димка, судя по ударам топора, доносившимся с улицы, колол дрова. Одна я бездельничала.

— Стыдно, девушка, стыдно, — сказала я сама себе и спрыгнула с кровати.

В углу у окна я обнаружила свою сумку — какой-то добрый человек позаботился обо мне. Достав чистую футболку, я быстро оделась и, прихватив зубную щетку и полотенце, отправилась умываться.

— Доброе утро, красавица, — приветствовал меня хозяин дома. — Как спалось?

-— Просто божественно.

— А и немудрено. — Петрович поставил на стол горшочек со сметаной и трехлитровую банку молока. — Место здесь божественное — церковь рядом стояла.

— Стояла?.. А сейчас что же... ее нет?

— Одни руины остались, но скоро будут восстанавливать, вернее, уже начали разбирать завалы.

Я облегченно вздохнула и спросила, где можно умыться.

— А вон рукомойник за занавеской. — Хозяин указал в сторону кухни. — А если желаете, можно и во дворе.

— Я лучше во дворе, спасибо.

Возле дома у крыльца Димка самозабвенно махал топором.

— Привет, Димон. Как спалось?

— Отлично! — Димка поставил перед собой новое полено и прицелился на него топором. — Мы с Фирой на сеновале ночевали. Дух от сена просто наркотический, я тебе скажу. А внизу на насесте куры переговариваются... Красота! Правда, петух утром достал — орет и орет. Его же не выключишь, как будильник.

Я засмеялась и пошла умываться. Пока чистила зубы, рассматривала двор, сад, хозяйственные постройки. Все было в запустении. Но в огороде наблюдался полный порядок — видно, о пропитании Петрович заботился. Молодец, хозяйственный мужик. Умывшись, я снова вернулась к Димке.

— Как вчера посидели? — спросила я. — Удалось что-нибудь разузнать?

— Да. Хозяин наш, Андрей Петрович — точно внук того самого отца Кирилла, у которого скрывались дедушка Митя с сестрой. — Димка отложил топор и принялся складывать наколотые дрова в поленницу.

— Он что-нибудь про это рассказывал?

— Нет, он про те времена мало что знает. Деда своего, ну, отца Кирилла, он и не видел никогда. А отец, Петр Кириллович, в те стародавние времена еще мальцом был, мало что соображал. Но вот что интересно... — Димка понизил голос почти до шепота. — Хозяин наш, Андрей Петрович, рассказал, что жил у них в деревне мужик один — Притыкин Алексей. Так вот бабы судачили, что мать его, Варвара, родила Лешку от барина Алексея Николаевича, от моего прадеда, значит. Алексей этот после войны в деревню вернулся с молодой женой. Сынишка у них здесь родился, а года через два подались они все в город, и старуху-мать с собой прихватили. С тех пор о них никто ничего не слышал.

— Вот! — даже обрадовалась я. — Выходит, у тебя есть родственник, он же конкурент. Я же говорила, что кто-то покушается на твое наследство! А ты не верил!

— Да какое наследство, что ты, ей-Богу? Ни о каком наследстве речь вообще не идет. К тому же о существовании Мари Бессьер я сам узнал только недавно.

— Димыч, ты до недавнего времени и про кулон ничего не знал. Что с тебя взять? А кто-то другой, пооборотистей тебя, может, много еще чего знает, о чем ты и не догадываешься. Короче говоря, не спорь, а лучше скажи: ты про захоронку у хозяина не спрашивал?

Димка покосился на окна дома и, снова понизив голос, тихо произнес:

— Вообще-то пока не спрашивал, мы же вроде отдыхающими прикинулись. Давай-ка не будем торопить события и посмотрим по обстоятельствам.

Хозяйственный Фира сновал между кухней и горницей, поднося все новые и новые блины, которые и так уже высились в центре стола аппетитным столбиком.

К блинам наш хозяин подал сметану и варенье, а Фира выставил баночку красной икры, ради которой, очевидно, и затевалась вся эта утренняя канитель.

— Эффектно, Фира, ничего не скажешь, — похвалил Димка и, ухватив верхний блин, засунул его себе в рот.

— Как-как вы сказали... Фира? — удивился Андрей Петрович и уставился на Димона.

Я тоже посмотрела на него с осуждением: уж коли памяти нет, нечего было врать про тестя.

— Как странно вы тестя называете... — Петрович переводил взгляд с Фиры на Димку и обратно. Последний прикусил язык и не нашелся, что ответить.

— Это я так в детстве называла Ферапонта Семеновича, когда еще плохо говорила, — пришла я на помощь другу, — а теперь все родственники его называют Фирой.

— Погодите, погодите, что-то я совсем запутался, — сказал хозяин. — Вы сейчас отца назвали по имени отчеству, а вчера Дмитрий сказал, что приехал с женой и тестем. Или я что-то не так понял?

Теперь настал мой черед молча хлопать глазами.

— Хватит уже меня обсуждать. — Фира в фартуке и с полотенцем на плече вышел из-за занавески и потребовал, чтобы все сели наконец за стол. — Я с утра у сковородки стою, и никакого почтения к моим стараниям, — ругался он. — А я, между прочим, порадовать вас хотел. — Фира положил кусок масла на самый верхний блин, и оно тут же начало таять. — А ты, Петрович, не волнуйся, все у тебя с головой нормально, ничего ты не напутал, просто мы так прикалываемся.

— Что делаете? — не понял Петрович.

— Эх, Петрович, отстал ты от жизни, неси лучше самовар. — Судя по фамильярности, с какой Фира разговаривал с нашим хозяином, выпечка блинов их сильно сблизила.

Самовар принес и поставил на стол Димка, а Фира принялся накладывать всем на тарелки блины, икру и масло.

— Очень вкусно, — сказала я, проглотив первый кусок.

— Просто восхитительно! — восторгался Петрович. — Пища богов! Ой, Господи, прости меня, грешного, что поминаю имя твое всуе.

— Петрович, к вам, кажется, гости, — Димка кивнул в сторону окна.

Вдоль забора по направлению к калитке двигался забавный мужичок с большой корзиной грибов — этакий дед Щукарь в ватнике и зимнем треухе. Это летом-то! Он поднялся на крыльцо, протопал через сени и, скромно постучав в дверь, образовался на пороге.

— Здравствуйте, — молвил он, — хлеб да соль.

— Заходи, Митрич, — пригласил его хозяин, — выпей с нами чаю да блинов отведай.

Митрич вылез из сапог и, как был в ватнике и шапке, пошел к столу.

— Степан Дмитриевич, ты б разделся, поди, лето на дворе, — сказал хозяин.

Забавный старичок послушно снял свою одежонку, повесил ее на крючок возле двери и двинулся было опять к столу, но подумал немного и снял шапку, потом подумал еще и спросил, можно ли помыть руки. Наконец он угнездился за столом и уставился на горку икры, которую ему положил на тарелку Фира вместе с блинами.

— Митрич, ты что смотришь, икры, что ли, никогда не видел? — весело спросил Андрей Петрович.

— Видел. Почему не видел? Селедочную видел, лягушачью видел, а такую не видел.

— Ну, посмотрел и хватит, ешь лучше.

Митрич осторожно подцепил вилкой несколько икринок и, с опаской отправив их в рот, пошамкал губами:

— Соленая... — улыбнулся он. — А я смотрю, Петрович, у тебя гости.

— Да вот Бог послал мне радость, — тоже разулыбался хозяин.

— Гости — это хорошо, — согласился Митрич, — а я тебе грибков принес. — Он кивнул в сторону корзины. — Чуть свет сегодня в лес отправился. Ух, и пропасть же грибов этим годом. Мы с тобой, Петрович, и насолим, и насушим их на всю зиму. А вы, гости дорогие, за грибами не собираетесь? Сегодня уже не ходите, не стоит. Завтра поутру лучше, пока еще никто не собирал. А то, смотрю, в наш лес люди из города за грибами приезжать начали. Сегодня, к примеру, иду я по лесу и думаю, что уж я-то первый в лес пришел, все грибы — мои. И что бы вы думали? Натыкаюсь на просеке на машину.

Большая такая машина — не нашенская, иностранная. Ну, это ж надо... раньше меня приехали.

— А может, это не грибники были? — Я пододвинулась ближе к Митричу.

— Да нет, говорят, что за грибами приехали. Однако удивительно мне, что девица уж шибко нарядно одета была для грибов-то. Мужика я, правда, не видел, он в кусты ушел, как только я появился. — Митрич горестно вздохнул. — Вот теперь и кумекаю, когда же это нужно вставать, чтобы в лесу первым оказаться. Или уж совсем не ложиться?

— Митрич, успокойся. — Хозяин подал ему стакан чая. — Всех грибов не соберешь. Хватит и того, что есть.

Но Митрич с сомнением покачал головой. Было видно, что в этом вопросе он придерживается иного мнения.

Когда завтрак был окончен и наш хозяин со своим другом отправились в сени разбираться с грибами, мы открыли малый совет на тему: «Что это за грибники объявились в здешнем лесу? »

— Итак, — начал Димка, — Митрич сказал, что видел в лесу иномарку, в которой сидели двое. Вернее, там сидела одна девушка, а мужчина прятался в кустах.

— Наш-то один был, ну, в «БМВ» который, — встрял Фира.

— А может, и не один... — Я придвинулась ближе к столу. — Может, девушка на заднем сиденье лежала для конспирации?

— Все может быть. — Димка потер подбородок. — Но, с другой стороны, это могли оказаться совершенно другие люди. — Он встал из-за стола, подошел к двери и прислушался. В сенях о чем-то спорили Петрович с Митричем.

— Конечно, этого исключать нельзя, но...

— А что, если в лес в разведку сходить? — загорелся Фира. — Оденусь, как Митрич, прикинусь местным — меня никто и не узнает.

Фира подскочил к вешалке, стянул с нее ватник и, обрядившись в Митричевы шмотки, действительно стал поразительно похож на деревенского мужика. Мы тихонько засмеялись.

— А как ты их в лесу найдешь? — спросил Димка.

— Митрич проводит.

— А как ты Митричу объяснишь цель своего вояжа?

Фира задумался, теребя рыжий ус.

— Послушайте! — Я решила пресечь в зародыше эти игры с переодеванием. — Давайте не будем отвлекаться на неизвестных нам грибников и приступим наконец к делу, а то уже скоро полдень, а мы даже не знаем, в какой стороне церковь находится. Мы же не на неделю сюда приехали, честное слово.

Ругань в сенях не прекращалась, а, напротив, набирала обороты. Мы уже стали подумывать, не пора ли вмешаться и разнять двух распетушившихся стариков, когда голоса вдруг неожиданно стихли, хлопнула входная дверь, и наш хозяин, раскрасневшийся после «беседы» с другом, втащил в дом большую корзину с грибами.

— Сегодня на обед грибного супа наварю, — сообщил он. — Ох и замечательных же белых принес Митрич.

Я заглянула в корзинку и, вытащив оттуда здоровенный боровик, показала его Димке и Фире. Те одобрительно кивнули.

— Давайте помогу вам почистить грибы. — Я подняла корзинку и потащила ее в кухню.

— Да, что ты, девонька, зачем это? Отдыхай, гуляй, я сам все сделаю с превеликим удовольствием. Дорогим гостям рад услужить.

Петрович выхватил у меня корзину и спрятал ее за занавеску.

— А куда здесь можно прогуляться, Андрей Петрович? — спросила я. — Какие у вас есть достопримечательности?

Петрович удивленно вздернул брови.

— Да какие здесь примечательности, милая, нету ничего. Лес да река — вот и все примечательности.

— Как же так? — Мы переглянулись с Димкой. — Здесь же вроде поместье графа Воронцова было?

— У-у... вспомнила. — Хозяин саркастически усмехнулся. — Когда это было-то? Нет ничего и в помине. Осталось два каменных столба от ворот. Так что на это смотреть? Тоже мне примечательность.

— Ну, а церковь? — забеспокоился Фира. — Есть на что посмотреть?

— Церковь есть, попа, правда, нету.

— Недействующая, значит?

— Да как же ей действовать, когда там уже почитай сорок лет то склад, то сарай, то гумно, то... ну, сами понимаете. — Петрович в сердцах швырнул на лавку полотенце, которое вертел в руках. — Разрушили церковь, нехристи, камня на камне не оставили. А какая красавица была... Сам митрополит Московский приезжал службу служить, а они ее...

Про митрополита Петрович наверняка приврал. Но радовало то, что церковь, в каком бы виде она ни была, стоит все же на месте. А то, что она полуразрушена и не действует, нам даже на руку: проще пробраться в ее подвал.

— А когда же это митрополит приезжал? — поинтересовался Димка.

— Когда?.. Да не знаю, когда... люди говорят. — Петрович как-то деловито засуетился, схватил с лавки полотенце и шмыгнул в кухню.

— A-а... тогда понятно, — усмехнулся Димка, — если люди говорят...

— И что же, в самом деле от церкви камня на камне не осталось? — Фира заглянул за занавеску, где располагалась так называемая кухня.

— Ну, осталось кой-чего. — Петрович достал эмалированный таз, налил в него воды и аккуратно вытряхнул туда содержимое корзины. — Давеча люди на машинах приехали, говорят, будут церковь восстанавливать, дай им Бог здоровья. — Петрович осенил себя крестным знамением.

— А далеко ли отсюда церковь? — спросила я. — Я бы хотела взглянуть на нее.

— Да недалече, прямехонько через дубки на нее и выйдешь. — Хозяин показал в окно, куда нужно идти.

Совершенно не заботясь о конспирации, Димка заговорщицки мне подмигнул (хорошо, что Петрович его не видел) и сразу же направился к выходу. Однако я успела перехватить его у двери и, вцепившись в руку, жеманно пропела:

— Дима, ты не составишь мне компанию?

— Конечно, дорогая, — опомнился он и галантно пропустил меня вперед.

Старики с умилением смотрели нам вслед.

— Идите погуляйте, голуби, — напутствовал Фира, — а мы с Петровичем грибами займемся, супчик сварим. Правда, Петрович?

— Еще какой супчик — пальчики оближете.

Мы прихватили в сенях по корзинке и, прикинувшись грибниками — это в полдень-то, — вышли наконец на разведку.

По сравнению с прохладой толстостенного бревенчатого дома жара на улице стояла одуряющая. Никого, кроме кур, купающихся в пыли, да сонных собак, в округе не наблюдалось. Но всем известно, что в деревне каждый новый человек заметен, извините, как вошь на лысине. Это вам не город, где можно затеряться, как в джунглях. Здесь десятки глаз наблюдают из маленьких окошечек. Все интересно. Кто на колодец пошел, кто из магазина идет, к кому гости приехали? А что за гости, что за люди и зачем приехали?

Нам же популярность сейчас была ни к чему. Поэтому, понаблюдав за улицей через забор, мы решили пробираться к церкви огородами или, как говорят в деревне, — задами.

Выбравшись на тропинку, идущую вдоль картофельных угодий, мы с Димкой направились в сторону дубовой рощицы. Судя по всему, именно там и должна находиться церковь. По дороге нам, слава Богу, никто не встретился, и, благополучно добравшись до леса и пройдя его, мы вскорости вышли на берег небольшой, заросшей кустарником речки.

— Вот это да, — восхитилась я. — А у твоих предков, Димыч, был неплохой вкус. Места-то какие красивые.

Димка крутил головой, смотрел по сторонам — наверно, тоже любовался.

— Вот она, смотри! — Он вскинул руку. Чуть поодаль, на косогоре в окружении густо разросшихся берез стояла церковь или, точнее, то, что от нее осталось.

— Она, родимая!

Мы почти побежали вверх по тропинке, но, слава Богу, вовремя остановились.

Территория вокруг церкви отнюдь не была безлюдной: тут и там сновали рабочие. На лужайке перед объектом высились штабеля досок и стояли пачки высокосортного кирпича, упакованного в полиэтилен. Без особого шума и без мата, но весьма споро и организованно шла работа по восстановлению храма.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — прошептала я, — опоздали.

— Не каркай. — Димка опустился на корточки. — Смотри, еще даже леса не поставили... Только начали завалы разбирать. Будем надеяться, что до подвалов еще не дошли.

— А до чего же тогда дошли? С подвалов-то начинать надо. — Я присела рядом. — Что делать-то будем, Димыч?

— Ночи ждать. — Димка осторожно раздвинул ветки кустарника и внимательно наблюдал за объектом. — Ночевать они скорей всего в деревню пойдут, здесь только сторожей оставят.

— Ну, а со сторожами что делать?

— Придумаем.

Сидеть в кустах было неудобно. Я вся издергалась, отмахиваясь то ли от пчел, то ли от ос, поди их разбери.

— Запоминай, — шептал Димка, — ночью разбираться будет некогда.

Я попыталась сосредоточиться на объекте.

— Хорошо бы план нарисовать, да бумаги нет. Димыч, у тебя случайно бумаги с собой нет?

— Нет, так запоминай. И давай-ка для полноты картины обойдем церковь со всех сторон. Мало ли что там может быть.

Димка поднялся с корточек и, согнувшись пополам, двинулся в обход. Я поплелась следом.

Продираться сквозь густой колючий кустарник было делом не простым, и к концу разведки мои руки и ноги все были в царапинах. Ко всему прочему, я умудрилась споткнуться о поваленное дерево и завалиться прямехонько в муравейник. Тут мне пришлось совсем лихо. Маленькие разъяренные насекомые начали отчаянно мне мстить и, чтобы избавиться от них, пришлось раздеться чуть ли не догола и перетряхнуть всю одежду.

— Димка, тебе дорого обойдется эта поездка. — Я показала на свои ссадины. — Когда получишь наследство, буду приезжать к тебе в Париж каждый год или нет, два раза в год.

Димка внимательно осмотрел мои раны и, не обнаружив ничего ужасного, потерял к ним интерес.

— Можно подумать, ты там и так не бываешь, — бросил он на ходу.

— Бываю, конечно, но к тебе буду ездить из вредности. Чтоб ты помнил, кому обязан своим счастьем.

Димка хохотнул и сказал, что для полноты счастья я должна буду прихватить с собой и Фиру.

Закончив с рекогносцировкой, мы спустились к реке и решили отдохнуть, а заодно и искупаться. По причине отсутствия купальных костюмов в воду было решено залезать из кустов и по очереди.

Накупавшись и провалявшись на берегу до шести часов вечера, мы наконец засобирались домой.

— Есть хочется ужасно, —сказал Димка. — Старики обещали суп грибной сварить, надеюсь, они его весь не слопали.

— Не беспокойся, Фира нас голодными не оставит. А вон, кстати и он, легок на помине.

Со стороны рощи донесся слабый свист, и в кустах мелькнули Фирины рыже-седые кудри. Мы подхватили корзинки и поспешили к нему.

— Что случилось, Фира?

— Это я вас спрашиваю: что случилось? — срывающимся от возмущения шепотом спросил он. — Ушли утром, сказали, что к обеду вернетесь, а вас нет и нет. Я уж не знал, что и думать. А вы, оказывается, на пляже валяетесь. Совесть-то у вас есть?

Действительно, нехорошо получилось: мы здесь отдыхаем, купаемся, а бедный старик нервничает.

— Фирочка, родной, прости. — Я обняла его за плечи. — Здесь так красиво и речка... Мы устали, было очень жарко — решили искупаться. А есть после твоих замечательных блинов совсем не хотелось. Вот мы и решили немного позагорать. Ну, не сердись, пожалуйста. Мы же здесь не бездельничали. Все вокруг церкви облазили, местность изучили. Вот смотри. — Я показала ссадины на руках и ногах. — По кустам продирались.

— Ну и где же церковь? — Фира немного смягчился.

— Там. — Я махнула рукой в сторону тропинки. Но там полно рабочих. Реставрация началась.

Фира в ужасе выпучил глазки и разинул рот.

— Ах, елы-палы, Матка Боска, — всплеснул он руками. — Опередили! — И старик забегал перед нами туда-сюда.

— Не надо паники, — скомандовал Димка, — это еще не факт. Но ситуация сильно изменилась. Если еще месяц назад здесь можно было делать что угодно, то сейчас нам, естественно, никто не позволит рыться в церкви или ее подвалах. Но что теперь об этом говорить? — Димка махнул рукой. — Давайте лучше подумаем, что же нам делать. Какие будут предложения, господа хорошие?

У меня особых предложений не было, а Фира, почесав лысину, спросил:

— А на ночь рабочие здесь остаются?

— Вопрос резонный. — Димка подхватил нас с Фирой под руки и отвел поглубже в кустарник. — Судя по тому, что возле церкви не видно ни палаток, ни бытовки, рабочие скорее всего живут в деревне. Однако стройматериалы без присмотра и одной ночи не продержатся — аборигены все растащат по досточке, по кирпичику.

— Да не может быть, — не согласился Фира. — Ведь это же церковь — благое дело.

— Еще как может, дорогой, поверь мне, профессионалу. — Димка похлопал Фиру по плечу. — Так вот что я думаю: было бы полезно узнать, остаются ли возле церкви на ночь сторожа или нет. Согласны?

— Согласны, — ответили мы хором.

— Фира, придется тебе опять в разведку идти. — Димка смерил старика взглядом. — Готов?

— Всегда готов! — Фира обрадовался, что ему снова доверили важное дело, и от нетерпения загарцевал на месте.

Чтобы удержать рвущегося в бой старика, Димка крепко ухватил его за брючный ремень и начал подробно и методично объяснять, что тому нужно сделать.

— Поднимайся вот по этой тропинке, — указал он на дорожку, ведущую к церкви. — Возьми, кстати, корзинку — как будто ты за грибами пришел. Там возле церкви полно рабочих. Познакомься с ними, поговори о том о сем, ну, как ты умеешь. Расспроси, где живут, кто ночью сторожит объект, походи вокруг церкви, если повезет, внутрь заберись. Короче, прикинься любопытным чудаком. А мы тебя дома будем ждать. Договорились?

— А сами-то чего с рабочими не познакомились? — Фира уже начал строить из себя важную персону, этакого незаменимого.

— Сами мы сюда ночью придем без всякого знакомства, — отрезал Димка. — Ты все понял?

— Понял. — Фира, как спаниель во время утиной охоты, рвался вперед.

— Да погоди ты, не торопись. — Димка опять схватил старика за ремень. — Главное — это познакомиться со сторожами. Возможно, сегодня ночью тебе придется выполнять отвлекающие маневры.

— Да понял я, понял. — Фира дергался, пытаясь освободиться от Димкиной руки, и стоило только тому разжать пальцы, как старик дунул вверх по тропинке.

Мы смотрели вслед удаляющейся фигурке, пока Фирина желтая футболка не скрылась за деревьями.

— Ну, что, пошли? — Я подняла с земли корзинку. — Ты вроде бы есть хотел?

Димка направился было следом за мной, но потом остановился.

— А знаешь что, давай-ка попробуем обойти дубки с другой стороны. Мне кажется, так мы сразу сможем выйти к деревне.

— И что же, прямо так по деревне и пойдем, не скрываясь? — удивилась я.

— Там посмотрим. По крайней мере, обследуем территорию. И вообще, от кого мы прячемся?

— Как от кого? От гада в синем «БМВ». Может, он тоже у кого-нибудь поселился, как и мы. Сидит, к примеру, в соседнем доме и за улицей наблюдает, а по улице мы идем...

— Ну ты и фантазерка, Марьяха.

Мы свернули налево и по вытоптанной дорожке стали огибать рощицу. Этот путь оказался намного короче — деревня действительно находилась в двух шагах от церкви. Но что из того? Мы постояли в тени деревьев, посмотрели на двух баб у колодца, на детей, гоняющихся за козой, на мужика, лежащего под «Запорожцем», и, не сговариваясь, повернули назад: слишком много было зрителей. В деревню возвращались прежним путем — мимо огородов.

Наше появление в доме было встречено радостной суетой Петровича и Митрича. Последний, судя по чистой рубахе и прилизанным волосам, пришел в гости к ужину — не зря же он грибы с утра приносил.

— Ну, куда же вы запропали? — досадовал Петрович. — К обеду не пришли. Мы ждали, ждали, а вас все нет и нет. Уже Ферапонт Семенович побежал на поиски, да, видно, разминулись.

Вот заполошные старики! На минуту нельзя отлучиться — уже паника.

— Мы на речке были, Андрей Петрович, — ответила я. — Такие красивые здесь места — уходить не хотелось. Вы уж нас простите.

— Но лично я не отказался бы сейчас от обещанного грибного супчика, — перебил меня Димка. — Или опоздавшим не наливают? Кстати, вижу на столе царскую закуску. — Димка указал на тарелку с солеными лисичками. — А коньячок-то вчера мы почти весь выпили... Что же теперь делать? Неужто дадим пропасть такому деликатесу?

Старики не совсем понимали, о чем Димка толкует, но тем не менее заметно напряглись.

— А скажите, пожалуйста, — продолжал Димон, — нет ли в вашей деревне какого-нибудь магазина?

Митрич, кажется, осознал, к чему все клонится, и поспешно ответил:

— Есть, как не быть. Обязательно есть.

— А хорошо бы к ужину бутылочку приобрести. Как вы думаете, господа хорошие? — Димка достал портмоне и подмигнул Митричу. На лице последнего расцвела блаженная улыбка.

— Вот сейчас Фира придет и поужинаем на славу...

— Дык пока он придет, может, я сбегаю?.. — вызвался Митрич. — А вы пока супчику похлебайте, почитай цельный день ничего не ели.

— Вот спасибо, Степан Дмитриевич, уважили, — протянул Димка деньги. — Не сочтите за труд...

Но Митрич, не дав Димке договорить, схватил деньги и, запрыгнув в свои сапоги, вихрем вылетел за дверь.

— С превеликим нашим удовольствием... — донеслось из сеней.

Мы с Димкой расхохотались, а Петрович объяснил поспешность сотоварища:

— Магазин скоро закроется...

После целого дня на свежем воздухе аппетит у нас был зверский. Вмиг покончив с супом, мы стали с нетерпением ожидать возвращения Фиры, чтобы вместе со всеми отведать жареной картошки с грибами, запах которой уже распространился по всему дому. Я помогла Андрею Петровичу накрыть на стол — выложила на тарелки московские деликатесы и порезала хлеб. Димка нашел в буфете разнокалиберные стопочки и расставил их напротив каждой тарелки. Фактически все было готово к ужину, и уже, можно сказать, начали капать слюни, а Фиры все не было. В окно я увидела, как, крепко прижимая к груди две бутылки водки, спешит к дому Митрич. Я с удивлением посмотрела на Димку. Он что, пьянку тут решил устроить? Зачем столько денег дал? Нам, между прочим, сегодня ночью на дело идти. А Димка тем временем сидел с довольным видом за столом и нахваливал приготовленную закуску.

— Царская закуска, — приговаривал он, — царская.

Запыхавшийся Митрич ввалился в дверь, и следом за ним появился наконец Фира. По торжествующему виду старика было ясно, что с заданием он справился, ну, по крайней мере, он так считал. Ужасно хотелось поскорее узнать о результатах разведки. Но мое нетерпение было просто ничто по сравнению с нетерпением Митрича. Он выставил бутылки на стол и изо всех сил старался на них не смотреть. Правда, это ему плохо удавалось.

Петрович со сковородкой вышел из-за занавески, то бишь из кухни, и удивленно уставился на бутылки.

— Ты, что это, Митрич, столько водки накупил? Тебе что было велено? Купить бутылку, то есть одну. А ты что?..

— Мне сколько денег дали, столько я и купил, — оправдывался старичок.

— Очень правильно сделали, Степан Дмитриевич, — сдобродушничал Димон. — Зачем два раза бегать? А не выпьем — не беда. Водка — не молоко, не прокиснет. Правильно я говорю?

Митрич, подбодренный такими словами, повеселел и стал помогать хозяину раскладывать по тарелкам картошку.

Запахи, исходящие от стола, кружили голову и без алкоголя, но Димка, по-хозяйски разлив водку по стопочкам, предложил выпить за приятное знакомство. Все радостно его поддержали, только я занервничала, увидев, что он тут же налил по второй. За себя я не беспокоилась, я водку вообще не люблю, только делаю вид, что пью. Димке, здоровому бугаю, эти стопочки — что слону дробина, а вот за Фиру я опасалась.

Первую рюмку он выпил лихо по-гусарски и закусил грибочком, вторую, правда, только наполовину, а третью (а Димка тут же разлил по третьей) Фира едва пригубил и принялся с аппетитом уплетать картошку с грибами.

Я сообразила, в чем заключалась Димкина тактика.

После третьей рюмки ни Митрич, ни Петрович уже не замечали, пьем мы вместе с ними или нет. Димка темп несколько сбавил: торопиться было некуда, до ночи времени еще много.

И наш ужин плавно потек в теплой дружеской обстановке.

По итогам трапезы Митрича решено было оставить на ночевку в доме — нечего ему пьяненькому по деревне в темноте плутать. Они с Петровичем отправились спать в чулан. Мы тоже сделали вид, что собираемся укладываться, но на самом деле до двенадцати часов ночи просидели в темноте, обсуждая план предстоящей вылазки. Фира подробно рассказал о результатах своей последней разведки.

— Рабочих всего шесть человек, — сказал он. Ну, это мы знали и без него. — Живут в деревне, в школе. Сейчас лето, уроков нет, и школа стоит пустая. А людям надо где-то жить, тем более что делают они благое дело. Вот директор школы и пустил их на временное проживание.

— А возле церкви на ночь кто-нибудь остается? — спросил Димка.

— Остается. Дежурят они по очереди.

— По одному или как?

— По-разному. Бывает, по одному, но чаще по двое. Одному там ночью боязно все-таки.

— А сегодня сколько сторожей будет, не спросил?

— Ну, уж если бы я такие вопросы задавал, очень бы подозрительно выглядело, — вскинулся Фира.

— Да, это верно. Но в любом случае, дорогой, отвлекать внимание сторожей придется не кому-нибудь, а тебе. Держи коньяк. — Димка достал из сумки плоскую фляжку. — Будешь изображать подгулявшего дачника. Напоить ты их, конечно, этим не напоишь, тут нужны другие объемы, но постарайся отвлечь их внимание и создать как можно больше шума. Трави байки, анекдоты, все, что угодно. Главное, чтобы они не услышали и не заметили нас с Марьяшкой. Все понял?

— Понял, чего ж тут не понять?

Пока они обсуждали детали предстоящего похода, я принесла из машины фонарь и кое-какие инструменты. Для конспирации мы облачились во все темное: синие джинсы, темные свитера...

— А лица можно сажей вымазать, — внес предложение Фира.

— Ага, это ты такой умный, — съязвила я, — потому что тебе мазаться не надо.

— Да, это уже, пожалуй, будет лишним, — поддержал меня Димка.

Мы взяли лопату, фонарь, инструменты и, осторожно ступая по скрипучим половицам, тихо покинули дом. К церкви пробирались, естественно, огородами. От страха и возбуждения меня слегка потрясывало, и, если честно, не очень-то я и верила в то, что мы вообще сможем что-нибудь найти. Слишком все нереально выглядело. Однако соображениями своими делиться я ни с кем не стала, а то скажут потом, что накаркала.

Минут через десять мы были у церкви.

— Так... сторожей двое, — объявил Димка. — Но нам это уже без разницы. Двое даже лучше.

Я не поняла, чем же это двое сторожей лучше одного. Но Димка продолжал:

— Итак, Фира, — твой выход, бенефис, можно сказать. — Он повернулся к старику для дачи последних указаний. — Помни, что твоя задача — обеспечить нам шумовую завесу. Понял?

— Понял!

— Ну, раз понял, тогда вперед!

Фира с места в карьер выпрыгнул из кустов и с пьяным криком: «Какие люди!» — завихлял к костру. Однако, не дойдя до него буквально двух шагов, он раскинул в приветственном жесте руки и, не удержав равновесия, упал на землю. Сторожа, два молодых парня, кинулись его поднимать. Когда им удалось наконец поставить Фиру на ноги, он принялся долго с ними по очереди обниматься — сначала с одним, потом с другим. Парни хохотали, а мы, засмотревшись на Фирино шоу, не сразу даже сообразили, что лучшего момента проскочить в церковь скорее всего не будет. Время, казалось, было упущено, однако наш гениальный старик предоставил нам еще один шанс, ювелирно упав между костром и бетономешалкой. Пока парни со смехом пытались оттащить Фиру от костра, мы с Димкой выскочили из укрытия и, перемахнув через кучи песка и щебня, влетели в церковь.

— Так, первый этап пройден, — шепотом произнес Димка, — включай фонарь.

Я стала водить фонарем в разные стороны. Мощный луч света освещал старые полуразрушенные стены. Кое-где еще сохранились остатки росписи, но в целом здесь мало что напоминало святой храм. Впереди слева и справа виднелись два арочных прохода. Возле одного валялась сорванная с петель дверь, другой не было вовсе.

— Ну, и куда теперь? — спросила я. — Что там было в поваренной книге?

— В подвале — потайная ниша, второй камень от левого угла, — процитировал Димка дедово послание. Он отобрал у меня фонарь и направил свет вниз. Пол местами был завален битым кирпичом, но никаких отверстий в нем не наблюдалось.

— Ну, здесь точно подвала быть не может, пол-то каменный. Пошли посмотрим в тех помещениях. — Я потянула Димку в сторону арочных проходов.

Освещая дорогу фонарем, мы прошли сначала в левую арку. Пол там тоже был каменный, и никакого намека на подвал.

— А что такое подвал? — задала я риторический вопрос. — С моей точки зрения, это помещение, находящееся под полом. Как можно проникнуть под каменный пол? Должен быть лаз, но я его не вижу. Я сама задавала вопросы и сама же на них отвечала.

— Хорош болтать, — шикнул на меня Димка, — пошли в другую арку.

— Пошли, конечно.

— Свети на пол.

— Свечу.

Я послушно водила фонарем, выхватывая из темноты очередные кучи мусора.

И вдруг — о, чудо!.. В дальнем закутке впереди у стены в полу зияла большая дыра. Ну, не то, чтобы дыра, а просто пол в этом месте примерно на метр не доходил до стены. Скорее всего раньше здесь лежали половые доски. По логике именно здесь и должен быть лаз в подвал.

Мы подскочили к самому краю, и Димка, выхватив у меня фонарь, направил луч света вниз. Действительно, примерно на глубине двух метров или больше высветился каменный пол, местами опять же заваленный битым кирпичом и всяким разным мусором. Димка озадаченно посмотрел на меня:

— Про веревку не подумали, а лестницы, естественно, нет.

— Я взяла из машины трос.

— Молодец. Трос — это, конечно, хорошо, но он ведь короткий, им не обвяжешься, да и зацепиться здесь не за что.

— А зачем нам обвязываться? — удивилась я.

— Как зачем? Если вниз, допустим, можно просто так спрыгнуть, то как я тебя наверх буду вытаскивать? Да и сам...

— Очень просто. — Я достала из сумки трос и начала объяснять. — Один карабин прицепим к твоему ремню. Ты ремень-то носишь?

— Ну, а другой?

— А другой — к моему.

— Мысль, конечно, интересная, — протянул Димка. — Ну, допустим, свяжемся мы с тобой, а дальше что? Прыгнем в связке вниз?

— Нет... Ну какой ты бестолковый! Ты спустишься вниз, а я тебя буду страховать.

— Ну, придумала, — хохотнул в темноте Димка. — Ты сколько весишь-то, килограммов пятьдесят? А я — девяносто, страховщик ты мой. А наверх как выбираться?

— Да... Это я не подумала.

— Подержи лучше фонарь, посвети мне, я дверь принесу.

Димка направился к выходу, а я засеменила следом — вроде как посветить. На самом же деле находиться одной рядом с открытым подземельем было просто выше моих сил. От страха мурашки по телу бегали наперегонки.

— Да она же небось неподъемная. — Я направила луч фонаря на валявшуюся на полу дверь. Смотри, железом обита...

— Сейчас узнаем, тяжелая или не очень...

Димка с усилием оторвал один край двери от пола и поставил ее на попа. Поднять дверь действительно было невозможно, но, переставляя ее с одного угла на другой, Димка весьма успешно доковылял до лаза в подвал.

— Марьяшка, положи фонарь и помоги мне пристроить эту махину.

Уж не знаю, чем я смогла помочь, но дверь все-таки легла поперек лаза. Как нельзя кстати на ней имелось железное кольцо (наверно, для навесного замка). За это кольцо мы и зацепили один конец троса.

— Это для того, чтобы выбраться наверх, — пояснил Димка.

— Ясный перец. А туда просто прыгнешь?

— Прыгнем.

— И я, что ли, прыгну?

— Не бойся, — улыбнулся Димка, — я тебя поймаю.

Мурашки забегали по мне с повышенной скоростью.

— Марьяша, свети вниз, я пошел.

Я направила луч света в глубь подземелья, а Димка, опершись о край лаза и принесенную дверь, легко спрыгнул вниз.

— Давай фонарь, — раздалось из темноты.

Я встала на коленки у края подвала и опустила фонарь вниз.

— Что ты им размахиваешь? — донесся голос из подвала. — Я и так с трудом дотягиваюсь.

Видать, глубоко, раз даже Димка не дотягивается. Я почти легла на каменные плиты, стараясь пониже опустить руку. Наконец Димка забрал у меня фонарь и принялся шарить им по стенам подземелья, а заодно делиться впечатлениями. Вот ни стыда, ни совести — я тут в темноте зубами клацаю от страха, а он впечатлениями делится.

— Марьяша, ты где там? Спускайся, я тебя поймаю.

Теперь я даже рада была прыгнуть вниз, чтобы только не оставаться одной. Усевшись на край лаза, я уцепилась обеими руками за трос и стала осторожно сползать. Мне уже показалось, что я проваливаюсь в бездну, когда Димка наконец подхватил меня на руки и поставил на пол.

— Ну, что ты вцепилась в трос, как обезьяна. Отпусти его.

Я открыла глаза. Димка одной рукой придерживал меня, не давая упасть, а другой пытался отобрать трос. Но я держала его мертвой хваткой.

— Ты чего, высоты, что ли, боишься? — улыбнулся Димка.

Я отрицательно мотнула головой.

— Не бойся, я с тобой. — Димка обнял меня за плечи, я для верности обхватила его за талию, и так вот дружно мы приступили к осмотру помещения. Димка шарил лучом фонаря по стенам, полу, потолку...

— Насколько я помню, — произнес он, — в поваренной книге речь шла о какой-то нише. Так? Ты нишу-то видишь?

Я крутила головой в разные стороны.

— Давай освети еще раз все стены по кругу. — Я освободилась от его руки и стала внимательно осматривать каменные своды.

Димка медленно переводил луч света со стены на стену.

— Смотри, вот углубление в стене, — обрадовалась я. Но рано, как говорится, радовалась — рядом было еще одно углубление и даже большее, чем первое. Всего в подвале мы насчитали четыре ниши.

— Да, не все так просто, — философски заметил Димон. — С какой начнем?

— Давай с самой большой.

— А что там дальше было в поваренной книге? Второй камень слева?

— Да, — протянула я, — второй камень слева... Смотри-ка, Димыч, — я указала на ближайшую нишу, — а здесь всего два камня в основании. А какой смысл указывать на второй камень слева, когда можно было сказать, что это правый камень. Логично?

— Логично, — согласился Димка. — Молодец, Марьяшка. Давай-ка осмотрим остальные ниши. — Димка снова стал освещать стены по кругу. — Так, здесь тоже два камня, здесь — четыре, а здесь — три.

— Там, где три камня, правильно было бы указать на средний, — сказала я. — Верно?

— Точно. Значит, остается самая большая ниша. Посвети-ка мне.

Я направила луч фонаря на нижние камни.

— Ты думаешь, что это внизу?

— Трудно сказать, но до верхних мы все равно без лестницы не доберемся. Так что давай начнем с простого. — Димка потрогал камень. — Ну, что? Камень как камень. Хороший камень, большой.

— Попробуй надавить.

Димка надавил, но безрезультатно.

— Погоди, попробую ногой. — Он сел на пол и уперся ногами в стену. Камень стоял мертво. — Может, все-таки другая ниша? — засомневался он.

— Попробуй второй ряд, — предложила я, но тут же заметила, что слой раствора вокруг второго камня в четвертом ряду был чуть толще, чем везде.

— Смотри, Димыч, — указала я на четвертый ряд. — Видишь?

— Да... — Димка внимательно осмотрел кладочные швы. — Понятно... Ты, Марьяшка, молодец. Я бы пошел с тобой в разведку. — Он потрогал раствор. — Однако чем царапать будем? Хорошо бы дрель...

— И генератор... — прыснула я. — Погоди, сейчас поищу что-нибудь в инструментах. Отвертка подойдет?

— Давай. А молотка нет?

— Да что с тобой сегодня? Ты что, стучать собрался?

— Да, стучать нехорошо, — согласился Димон. — Но, чтобы все это процарапать, потребуется год, а нам нужно управиться до рассвета.

Мы начали царапать стену в две отвертки. И, к нашей радости, очень скоро выяснилось, что слой раствора уходит вглубь всего на полсантиметра, — чистая декорация.

— Ура, Димка, мы нашли! — шипела я в восторге. — А ведь я не верила, не верила!

— Не верила и поехала?

— Ну, представь себе, какие могут быть клады в наше время?

— Вот отковыряем камень и узнаем, какие.

— Отковырять-то мы, конечно, отковыряем, не вопрос, но время... — Я посмотрела на часы, потом подняла голову вверх — непроглядная тьма уступала место неверному серому свету.

— Димыч, вообще-то уже светает.

Димка взглянул наверх.

— Да, коротки ночи в июне. Еще час, и отсюда нужно будет уносить ноги.

— За час не управимся.

— Эх, мать честная, — разозлился Димка. — Отойди-ка, Марьяшка.

Он отодвинул меня в сторону и, потоптавшись возле стены, вдруг резко с разворотом выбросил ногу назад и вверх. Я от неожиданности зажмурилась.

— Кажется, сдвинулся. — Димка внимательно рассматривал швы вокруг нашего камня.

— Да что ты? — Я подскочила к стене.

Камень действительно немного сдвинулся. Я запрыгала от радости, а Димка, примерившись к камню, уперся в него обеими руками и с усилием толкнул. Камень сдвинулся еще чуть-чуть. Димка толкал еще и еще, и камень медленно, но верно сдвигался в глубь стены.

— Давай я помогу, — пристроилась я рядом.

— Ой, не смеши, Геркулес в засушенном виде.

Но кем бы я ни была, с моей помощью дело пошло быстрее.

— Интересно, — рассуждал Димка, — а он вниз не упадет?

— Если он упадет вниз...

Не успела я договорить, как камень с нашей, естественно, помощью совсем ушел внутрь стены.

— Смотри-ка, тайник!

Мы глубже затолкали камень, и Димка осветил открывшуюся нишу.

— Что там, Димыч? — Я в нетерпении топталась рядом, пытаясь заглянуть в образовавшуюся дыру.

— Сейчас, сейчас. — Димка отдал мне фонарь и осторожно вытянул из тайника небольшой деревянный сундучок или, скорее, шкатулку.

— Вот это да! Клад! Димыч, клад! — шипела я в восторге.

— Погоди-ка, дай фонарь. — Димка засунул в нишу фонарь, потом голову, потом руку... — Еще один ящик, побольше, — прошептал он, осторожно подтаскивая что-то тяжелое.

Я в состоянии полной эйфории подпрыгивала рядом. «Вот так приключение! Настоящий клад нашли!»

Второй ящик действительно был больше. Деревянная крышка покрылась плесенью, но в целом упаковка не сильно пострадала от времени.

— Сколько они здесь простояли? Лет восемьдесят? — Я осматривала и трогала сундуки. — Запах какой-то странный, тебе не кажется? Пахнет плесенью и французскими духами.

— Может, в шкатулке французские духи? — засмеялся Димка. — Ну, все, мать, уходим, уже совсем рассвело. Кстати, как там наш Фира?

— Да, кстати о Фире — нам еще выбраться надо незаметно.

— Выберемся. — Димка начал подтаскивать кирпичи и складывать их в столбик. Получилась своеобразная тумба, на которую можно было встать. — Сейчас я тебя подсажу, а потом подниму сундуки.

— А сам как вылезешь?

— Так трос же есть, вылезу. Шкатулку положим в сумку с инструментами. Ты понесешь сумку, а я — сундук. Ну, давай, двигай.

Димка встал на кирпичную тумбу, подхватил меня за талию, подбросил вверх и для придания ускорения подпихнул под зад.

«Ну, надо же, как легко я смогла выбраться», — подумала я.

Вслед за мной Димка поднял и выдвинул на край лаза сундук, а я, желая помочь, стала оттаскивать его в сторону. И в этот самый момент я заметила, как от стены метнулась в сторону тень. Вмиг покрывшись холодным потом, я резко обернулась и успела только увидеть занесенную над моей головой руку. Потом удар, резкая боль, и я провалилась в успокаивающую темноту.

Очнулась я уже опять в подвале на полу. Перепуганный Димка тормошил меня и о чем-то спрашивал.

— Живая? Слава Богу. Что случилось, почему ты прыгнула вниз? Разбилась бы, дура, если б я тебя не поймал.

— Не знаю, — пролепетала я, — по голове ударили.

— Что?! — Димка осторожно начал ощупывать мою голову. — Господи, шишка какая огромная. Марьяшечка, полежи здесь минутку, я мигом.

Димка с помощью троса взлетел наверх, но спросить, куда и зачем он побежал, у меня не было сил. Голова просто раскалывалась от боли, а перед глазами плавали красные крути. У меня, конечно, и раньше болела голова, но чтобы так... не припомню. Правда, раньше меня никто по голове и не бил.

Димка вернулся быстро и не один, а с Фирой. Сначала они пытались меня вытащить из подвала уже опробованным способом. Димка подбросил меня вверх, как в первый раз, но не тут-то было...

Я повисла на краю лаза, как куль с мукой, а у тщедушного Фиры не хватило сил вытащить меня на поверхность. И я почти в бессознательном состоянии сползла опять Димке в руки. Конечно, можно было попробовать побросать меня еще и еще — до победного конца, но жалостливый

Димка решил пойти другим путем. Он приказал Фире спуститься вниз, и старик храбро, можно сказать, не раздумывая, сиганул в подвал. Димка его, естественно, подхватил — не дал разбиться. Дальше Димка сделал из троса петлю и велел мне просунуть в нее ногу.

— Вставь ногу в петлю, как в стремя, — учил он, — Фира тебя поддержит, а я сверху вытяну.

Если честно, то я бы лучше еще полежала в подвале. Контакт с прохладным каменным полом приносил кое-какое облегчение моей бедной голове, но раз надо, значит, надо.

Димка осторожно поднял меня с пола, поставил на ноги и подтащил к тросу.

— Смотри, вот петля. Видишь?

Болтающийся трос расплывался у меня перед глазами.

— Марьяша, миленькая, постарайся чуть-чуть подтянуться, а я тебя сверху вытащу.

Димка опять выпрыгнул из подземелья и шепотом отдавал распоряжения Фире. Я просунула ногу в импровизированное стремя и тут же потеряла равновесие. Фира плохо меня страховал, и через мгновение мы с ним вместе оказались на полу. Димка наверху тихо взвыл. От соприкосновения с холодным полом мне опять полегчало — тошнота отпустила, и круги перед глазами исчезли. Не зря при головной боли рекомендуют холод к голове. Я немного полежала и, слегка очухавшись, даже смогла самостоятельно встать на четвереньки. Фира хлопотал рядом, но в данной ситуации от него было мало проку. Поняв, что надеяться мне не на кого, я, пошатываясь, приняла вертикальное положение, уцепилась за трос и с третьей попытки вставила ногу в петлю. Фира изо всех своих немногих сил старался меня приподнять. И это, как ни странно, ему удалось.

— Привстань на петле и подними руку, — умолял сверху Димка.

Я моталась на тросе, как груша, Фира, уцепившись за мою талию, фактически болтался вместе со мной.

— Фира, отцепись, — произнесла я из последних сил и, ни на что уже не надеясь, подняла вверх руку. Димка тут же вцепился в нее мертвой хваткой.

— Давай другую, — прошипел он.

Я повиновалась и тут же была поднята на поверхность. От перелета мне опять поплохело, и, чтобы унять подступившую к горлу тошноту, я быстренько прилегла на холодный пол.

— Марьяша, тебе плохо? —Димка склонился надо мной.

— Уже лучше, — промычала я.

— Потерпи немного, я сейчас Фиру вытащу.

Фира с Димкиной помощью вылетел из подземелья, как черт из табакерки. Старик порядком перемазался сажей, пока, изображая пьяного, кувыркался возле костра. Димка опять прыгнул в подвал и вылез оттуда уже с инструментами и шкатулкой.

— Фира, держи сумку, — велел он, — а я понесу Марьяшку. — Он поднял меня на руки и пошел к выходу.

— Посмотри, как там сторожа.

Фира заглянул за угол.

— Спят, умаялись, сердешные, — ответил он.

— Ну, тогда побежали.

До ближайших кустов было рукой подать, и через минуту мы уже оказались вне поля зрения сторожей. Но Димка не остановился, чтобы передохнуть, а быстро зашагал к дому.

— Димыч, ты чего так несешься? — спросила я. — Давай отдохнем. Устал, небось?

— Скорее хочу освободить руки, — пошутил он в ответ.

— Тяжело? Давай я сама пойду.

— Куда ты пойдешь? Лежи молча, похоже, у тебя сотрясение мозга.

Голова действительно болела нестерпимо, и я с трудом справлялась с тошнотой.

Димка быстро шел по тропинке вдоль картофельных огородов, за ним семенил чумазый Фира. Даже рыже-седые усы стали черными и воинственно торчали в разные стороны.

— Фира, ты похож на домового после бурной гулянки, — прыснула я.

Фира обрадовался, что я несколько ожила, и, выхватив из-за пазухи фляжку, в которой вчера был коньяк, запел, кося под пьяного:

— Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить...

— Тихо, дед. Ты что, обалдел? — шикнул на него Димка.

— Ну да, ну да. Конспихация и еще хаз конспихация, — прокартавил Фира голосом Владимира Ильича Ленина.

Я покатилась со смеху, а тошнота снова подкатила к горлу.

— Ой, Димыч, положи меня скорей на землю, меня тошнит.

— Терпи, — прошипел он. — Вот уже дом — два шага осталось.

Я закрыла глаза и стала глубоко дышать.

В дом мы проникли незамеченными, так, по крайней мере, нам показалось. Хотя после событий сегодняшней ночи я за нашу конспирацию не поручилась бы.

Димка положил меня на кровать за занавеской, а на лоб пристроил мокрое полотенце. После ночи, проведенной в подземелье, лежать на мягкой кровати было ой как приятно. Вот если бы еще голова не болела, да еще бы душ принять...

Димка с Фирой шушукались за занавеской.

— Марьяша, ты не спишь? — Димка заглянул ко мне в спальню.

Я открыла глаза.

— Выпей таблетки, легче станет. — Он сунул мне в рот две какие-то таблетки, следом влил воды и осторожно положил меня обратно на подушки.

«Какая забота», — подумала я, засыпая.

Проснулась я к вечеру. Было, правда, еще совсем светло, но солнце уже спустилось к лесу. Я осторожно повернула голову сначала в одну, потом в другую сторону — голова не болела.

Медленно, стараясь не делать резких движений, я села на постели, потом спустила ноги на пол. Головокружения не наблюдалось и совершенно не тошнило. Опираясь на спинку кровати, я встала и, слегка покачиваясь, вышла в так называемую горницу.

За столом пили чай Фира, Димка и Андрей Петрович.

— Ну, слава Богу, проснулась, — приветствовал меня хозяин. — Что же ночью-то будешь делать, красавица?

— А который час?

— Восьмой уже.

Ну, ничего себе. Это сколько же я проспала?

— Как голова? — поинтересовался Димка. — Не болит?

— Пить меньше надо, Марьяночка, — укорил меня Фира.

Я вытаращила на него глаза.

— Главное — никогда не надо мешать водку с вином, — поддержал его Димка.

— Что вы несете-то?

— Ну, ты же всю ночь не спала, мучилась с перепоя, — делал мне страшные глаза Фира.

— Ну, это дело поправимое, — развеселился Петрович. — Сейчас рюмочку-другую, и болезнь сама пройдет.

— Это уже без меня, — обиделась я на своих подельников. — Вот гады! Мало того, что я пострадала за общее дело, мне, можно сказать, башку пробили, так они еще на моем горбу решили в рай въехать. Придумали отмазку, будто бы я проспала весь день с перепоя. А вы сами-то когда встали? — ехидно поинтересовалась я.

— Да... мы сегодня тоже что-то разоспались. — Фира сделал невинную морду. — Часов до двенадцати провалялись.

Я злобно на него покосилась и, присев к столу, начала обдумывать форму мести этим бессовестным «трезвенникам».

«Если они проспали семь часов, — стала я прикидывать, — то в таком случае сегодня вполне можно было бы и отчалить. Димка выспался — пусть попотеет за рулем. Впрочем, это недостаточное для него наказание. Что бы такое придумать?»

Меня вдруг осенило.

— Фира, — пропела я сладким голосом, — мама приглашала встретить Новый год в Париже. Как жаль, что ты не сможешь с нами поехать.

Я попала в точку: у Фиры вытянулась физиономия, а Димка, гад, заржал.

— Не злись, Марьяша. Выпей лучше чаю и поешь чего-нибудь. Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую!

После чая с баранками мне стало совсем хорошо. Теперь не терпелось узнать, что же находится в найденной нами шкатулке. Уж конечно, не золото и бриллианты, да нам этого и не надо. Но вот есть ли там что-нибудь, что подтверждало бы Димкино происхождение? Жаль, что нельзя было спросить об этом при Петровиче, а он все крутился в доме и никуда не выходил. Я бросала вопросительные взгляды то на Димку, то на Фиру, но те не обращали на меня никакого внимания.

— О, Митрич объявился, — возвестил Фира.

В окно было видно, как по тропинке к дому дефилировал Митрич с очередной корзинкой грибов.

— Наверно, сегодня на ужин опять будет картошка с грибами, — засмеялась я.

Петровичу эта мысль явно пришлась по душе, и он радостно крякнул.

Митрич вежливо постучал в дверь, поставил корзину с грибами у входа и, чинно поздоровавшись, проследовал к столу.

— Иду я сегодня по лесу, — начал он без предисловия, -— утречком, как проснулся — сразу в лес... за первыми грибочками. Так вот, иду, грибы собираю, много уже насобирал и вдруг вижу... сундук под деревом стоит. Ничего себе, думаю... Вчера здесь проходил — не было сундука, а сегодня нате вам, появился.

Фира, я и Димка превратились в слух. Митрич даже несколько смутился от такого неожиданного внимания.

— Ну, и что же сундук? — подбодрил его Димка.

— Сундук как сундук, весь в плесени, а рядом мундир валяется, в общем, форма какая-то. Нынче такой что-то не видать. Уж какие-такие войска, и не придумаю.

Мы незаметно переглянулись: «Не иначе, это наш сундук».

— Очень интересные вещи рассказываете, Степан Дмитриевич, — сказал Димка. — А мы ведь здешних лесов и не видели совсем. Неплохо бы прогуляться. Как думаешь, Марьяша?

— Да, хотелось бы подышать свежим воздухом. — Я приготовилась бежать и дышать прямо сейчас. Очень мне не терпелось узнать, в каком таком лесу валяется наш сундук.

Однако Митричу такой поворот событий не пришелся по вкусу. Он-то ведь в гости пришел, грибы принес, а мы, видите ли, на прогулку засобирались. Димка правильно оценил ситуацию и, подмигнув Митричу, предложил следующую программу: Петровичу — заняться приготовлением ужина, Фире — сбегать в магазин и прикупить чего-нибудь подходящего... а Митричу — сопроводить нас в лес и показать окрестности.

Настроение в обществе резко пошло вверх. Петрович с Фирой засуетились вокруг грибов, а нам велели долго не гулять и поскорее возвращаться к ужину.

Пока старики возились на кухне и нас не слышали, Димка тихо сказал:

— Послушай, после того, что случилось, я не считаю нашу поездку милым приключением. Посиди-ка ты лучше дома. Мало ли что там может быть? Тебе и так уже досталось.

— Если ты так думаешь, то зачем же берешь с собой Митрича? Его здоровье тебя не заботит? — Я решительно мотнула головой. — Нет уж, я пойду с тобой.

Митрич выскочил из кухни, нетерпеливо топтался у порога. Весь его вид красноречиво говорил: «Раньше выйдем — скорее вернемся».

— Ладно, — согласился Димка, — не будем терять времени. Идемте.

Вместе мы вышли из дома, и Митрич отнюдь не прогулочным шагом припустился впереди нас. Оно и правильно — гулять, так гулять.

— Степан Дмитриевич, а далеко ли до того места, где вы сундук видели? — спросил Димка.

— Нет, недалече, сразу за речкой.

— Давайте туда прогуляемся.

— Так зачем же так далеко идти? — удивился Митрич. — Давайте здесь погуляем.

Димка усмехнулся.

— Думаю, что ужин будет готов не раньше, чем через час, — мы как раз успеем вернуться.

— Да? — Старичок с сомнением покосился в нашу сторону. — Ну, ладно, тогда пошли. Но только быстро!

Мы рысцой припустили в сторону леса, но через пятнадцать минут такой прогулки я поняла, что чувствую себя еще не совсем хорошо. Опять закружилась голова, я начала задыхаться. Димка заметил, что я уже едва передвигаю ноги, и посоветовал Митричу сбавить темп.

— Мы же гуляем, — крикнул он, — а не кросс бежим по пересеченной местности. Куда так торопиться?

Но, к моей радости, оказалось, что мы уже пришли.

— Вот это место, — Митрич указал на две сросшиеся березы впереди.

— А где же сундук? — спросил Димка.

— Тама должон быть.

Митрич проворно двинулся вперед, мы — за ним.

— Вот он, — радостно закричал старик, указывая на наш сундук, то есть на сундук, который мы вытащили из подвала, а у нас его бессовестным образом сперли да еще мне по голове надавали.

Сундук был вскрыт и... совершенно пуст. Рядом на траве лежала только черная форменная куртка или, скорее, пиджак, или не знаю, как правильно сказать. Но я видела в кино: такие куртки носили до революции то ли гимназисты, то ли студенты. Может быть, это университетская форма дедушки Дмитрия? Димка положил куртку на сундук и, присев на корточки, задумчиво уставился на нее. Митрич недоумевал, зачем мы теряем драгоценное время возле какого-то старья.

— Я похожу здесь рядом, грибы поищу, — сказал он. — Чего время зря терять.

Как только старик скрылся за деревьями, я тут же пристала к Димке с расспросами.

-— Димыч, — присела я рядом на Траву, — ну, что там в шкатулке-то? Есть какие-нибудь документы?

— И да, и нет.

— ???

— Там письма дедушке от сестры и родителей, его записная книжка, диплом об окончании университета...

— Что же он диплом-то оставил? Все-таки высшее образование...

Димка покачал головой.

— Ты вспомни, какое время-то было... Те «новые русские» с гордостью заявляли: «Мы университетов не кончали!» Не в почете было иметь высшее образование.

— Ну Бог с ним, с дипломом. — Я махнула рукой. — Но разве все это не документы? Разве все это не говорит о том, что ты тот самый Воронцов?

— Это говорит о том, что нам здорово повезло, что у нас и шкатулку не украли. В принципе любой человек, имея в руках письма, фотографии и все такое прочее, может с таким же успехом доказывать, что именно он граф Воронцов. Понятно? — И Димка вернулся к созерцанию пиджака или кителя... как его там.

Я постояла, посмотрела и решила походить вокруг. В кино все преступники обязательно оставляют на месте преступления какие-нибудь улики.

Я стала кружить вокруг Димки и сундука, постепенно увеличивая радиус осмотра.

— Димыч, подойди-ка, — позвала я, — посмотри, что я нашла.

Димка поднялся с земли и направился в мою сторону.

— Посмотри, какие странные окурки...

— Чем же они странные?

— Во-первых, никто в деревне «Собрание» курить не будет.

— Приезжие.

— Согласна. Но обрати внимание, все сигареты выкурены не больше, чем наполовину. Впечатление такое, что женщина закуривает и, делая несколько затяжек, сигарету выбрасывает. Очень оригинально, если учесть, что эти сигареты довольно дорогие.

— А почему ты решила, что это женщина? — спросил Димка.

— Элементарно, Ватсон. Сигареты с ментолом, да еще такие тонкие, мужчины не курят. Это исключительно дамские сигареты. Послушай, Димыч, — мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль, — а ведь не зря мне вчера в подземелье почудился запах французских духов. Она была там! А ты все «плесень, плесень»...

— Кто она-то?

— Тебе фамилию, что ли, назвать? Я-то откуда знаю? Просто какая-то женщина.

Я внимательно рассматривала окурки, крутила их так и сяк, но никакой дополнительной информацией не разжилась. Даже следов губной помады не было. Димка тоже повертел в руке один окурок, потом бросил его и стал рассуждать.

— Если, как ты говоришь, она была в подземелье, то выходит, что на тебя напала женщина. И сундук тоже она утащила? Но это невозможно — он очень тяжелый. Женщине это не под силу.

— А может, это очень сильная женщина?

— Допустим. Но ты-то кого видела — женщину или мужчину?

Я немного подумала.

— Не знаю... Не помню.

— Хорошо, — кивнул Димка, — спрошу по-другому. Тот человек был похож на женщину?

— Нет.

— Значит, это был мужчина?

— Не знаю.

— Нормально... Но если не женщина, то, значит, мужчина?

— Димыч, прекрати, а то у меня пробки перегорят.

— Понятно... Родила царица в ночь не то сына, не то дочь... — Димка махнул рукой и направился к сундуку.

Я же сорвала лист побольше и завернула в него несколько окурков. В конце концов преступника можно вычислить по анализу слюны. Это я тоже в кино видела. В надежде найти какие-нибудь дополнительные вещдоки, я походила еще немного вокруг сундука, но, не обнаружив ничего интересного, подошла к Димке.

— Так... ну, и где наш грибник? — Я присела рядом. — Уже десятый час, а в лесу темнеет быстро. Давайте-ка уже будем выбираться.

Кричать, звать Митрича было боязно. Лес же начал стремительно темнеть, или мне так от страха показалось.

— Да где же он? — запаниковала я.

И тут сзади раздался голос:

— Смотрите, сколько я грибов собрал.

Я от неожиданности вздрогнула.

— Вы, Степан Дмитриевич, как кот на мягких лапах, — слегка заикаясь, пролепетала я. — Совсем неслышно подошли.

— Ну, что, нагулялись? — радостно спросил дед. — Домой не пора?

— Пора, пора, пойдемте скорей.

— Вот и ладненько. — И Митрич, как добрый конь, почуявший дом, рванул по направлению к деревне. Только у самой калитки он оглянулся, чтобы удостовериться, не потерялись ли мы, и очень удивился, увидев в руках у Димки черный китель из сундука.

— Тю... — протянул он, — а это вам зачем?

— У меня друг есть, в театре работает, — соврал Димка, — им такие старые вещи очень нужны.

— А-а... — Митрич понимающе кивнул и скрылся в доме.

Уже в сенях мы учуяли запах жареных грибов и картошки, а в избе за накрытым к ужину столом сидели Фира с Петровичем и смотрели телевизор.

— Ну, наконец-то, — обрадовался хозяин. — А мы ждем, ждем, волноваться начали. Садитесь к столу, сейчас картошечку принесу, — и он посеменил в кухню за занавеску.

Фира достал из холодильника бутылку водки.

— Вот, холодненькая, — объявил он, -— как заказывали. Давай, Дмитрий, разливай. А ты, Марьяночка, расскажи, как тебе понравился здешний лес. Где были, что видели?

Фире, безусловно, не терпелось узнать, нашли мы украденный сундук или нет.

— В лесу были... — ответила я.

Фира буравил меня взглядом, требуя подробного изложения.

— Вы знаете, — перебил меня Митрич, — а в нашем лесу... — Фира перевел взгляд на Митрича, — даже вечером грибы есть.

— Тьфу ты, — рассердился наш старик, — достал уже своими грибами.

Митрич опешил от такой грубости и обиженно примолк, а Димка, дабы как-то сгладить Фирину бестактность, быстро поднял рюмку и предложил тост:

— Давайте выпьем, господа, — обратился он к Митричу и Петровичу, — за вашу деревню. Я очень рад, что мне довелось здесь побывать.

Я тоже подняла свою рюмку и присоединилась к Димкиному тосту.

— Ну, за деревню, так за деревню, — не стали возражать старики и опрокинули по стопочке.

Фира сидел надувшись и что-то бубнил себе под нос. Димка, заметив недовольство старика, повернулся в его сторону и сказал:

— Гуляли мы сегодня, Фира, по лесу и нашли... — старик впился глазами в Димку, — студенческую форменную куртку дореволюционного образца — валялась рядом с абсолютно пустым сундуком. — На последних словах Димка сделал ударение.

Осознав, что клад украден, Фира округлил глаза, но разочарования своего постарался ничем не выдать, разве что свою полную еще стопочку опрокинул, пожалуй, излишне трагично. Я сидела рядом и шепнула старику, чтобы не расстраивался:

— Фира, ты думаешь, что в том сундуке были слитки золота? Вряд ли. Скорее всего, это были книги, точнее, учебники.

— Что вы там шепчетесь? — возмутился Митрич. — Больше двух — говорят вслух. Давайте лучше выпьем по второй.

— А зачем считать? — возразил Петрович. -— Просто выпьем по другой.

Сегодня Димка не торопил события, не подливал старичкам рюмочку за рюмочкой — вот они и занервничали.

— Давай, Димыч, исполняй долг тамады, уважь хозяев на прощанье, — сказала я.

— На прощанье? — испугались старики. — Это как же? Вы же на месяц приехали и деньги вперед уплатили.

— Ну, не на месяц, а на неделю, — поправил их Димка. — Но мне с работы позвонили, срочно вызывают в Москву. Надо ехать.

Старики сильно опечалились, а Митрич, зашмыгав носом, незаметно потер кулачком глаза.

— А может, еще вернетесь? — с надеждой в голосе спросил он.

— А может, и вернемся, — серьезно ответил Димка.

Действительно, неплохо было бы приехать сюда еще раз. Ведь это же родина Димкиных предков, а мы здесь ничего, кроме подземелья, и не видели.

— Мы обязательно вернемся, — подтвердила я.

— Ферапонт Семенович, а ты-то приедешь? — с надеждой в голосе спросил Петрович.

Фира несколько замялся, покрутил головой, а потом ответил:

— Приеду, а чего ж не приехать.

Старики немного повеселели.

— Ну, тогда ладно, наливай по третьей.

— Не по третьей, а по другой, — поправил друга Петрович.

— Ну, по другой.

И праздник души продолжался далеко за полночь.

Утром стали собираться в дорогу.

Митрич прибежал из леса с очередной корзиной грибов.

— Вот, с собой возьмите, — протянул он корзинку.

— Спасибо, Степан Дмитриевич, — поблагодарила я старичка. — Вам, Андрей Петрович, большое спасибо за приют.

— Да какой приют, — всхлипнул Петрович, — приезжайте еще, уж не обманите.

— Не плачь, старик, приедем, — с пафосом произнес Фира, положив вытянутую руку на плечо Петровичу. Ну, чистый Гамлет, едреньте.

Потом старики обнялись, расцеловались, и, когда мы отъехали от дома, Митрич с Петровичем еще долго махали нам вслед, а Фира на заднем сиденье подозрительно шмыгал носом и сморкался.

— Ну, что, Фира, доволен ли ты приключениями, не зря съездил? — спросила я, когда мы уже порядочно отъехали от деревни.

— Доволен, спасибочки.

— А что невеселый такой?

— Не люблю прощаться...

— Да, забавные старики, — произнес Димка. — А ты, Фира, не грусти, мы обязательно вернемся, это же моя родина в конце концов.

Фира еще немножко повздыхал на заднем сиденье, а потом вспомнил, что мы едем домой, и сразу же повеселел.

— Марьяночка, а ты папе позвонила, что мы едем? — засуетился старик.

— Позвонила.

— Викуся, наверно, обед готовит... — мечтательно произнес он.

— Соскучился? — улыбнулся Димка.

— Ой, ужасно соскучился.

— Ну, засекай время, часа через три будем дома.

— Конечно, чужую машину не жалко по ямам да колдобинам бить, — проворчала я с места штурмана. — Куда нам торопиться?

— Не боись, родная, — Димка прибавил газа, — довезу в лучшем виде.

Димка пребывал в отличном настроении и гнал машину, что твой гонщик. Мы же с Фирой по привычке оглядывались назад, опасаясь преследования. Но мало-помалу я успокоилась и, откинувшись на спинку сиденья, стала с удовольствием посматривать по сторонам.

— Ну, вот, — возвестил Димка, — уже славный город Октябрьский.

Я уставилась на дорожный знак, информирующий о том, что мы действительно въезжаем в город Октябрьский. И тут в моей голове как будто что-то щелкнуло.

— Вспомнила! — заорала я.

Димка от неожиданности так резко нажал на тормоз, что я чуть не хлопнулась лбом о приборную панель.

— Ты чего так тормозишь?

— А ты чего так орешь? Что ты вспомнила?

— Я вспомнила лицо.

— Какое лицо?

— Ну, того, кто меня по голове ударил и сундук спер.

— Ну?

— Это был бывший директор Октябрьского музея.

Димка съехал на обочину и остановил машину.

— Ты чего? Правда? А с какой стати?

— Ты помнишь, — возбужденно продолжала я, — новая директриса музея говорила, что прежний директор родом из Первомайского? Он знал про захоронку и догадался, куда мы едем! Поэтому-то он оказался в деревне, несмотря на то, что мы от него вроде бы оторвались. Он все знал.

— Знал? — совсем обалдел от моих слов Димка.

— А как бы еще он там оказался?

Димка хлопал глазами, пытаясь переварить информацию.

— Он появился у нас на хвосте сразу же, как только мы выехали на шоссе, — начал он вспоминать.

— Правильно. А теперь подумай, откуда он за нами ехал.

— От самых дач?

— Правильно, от самых дач. И вся та чертовщина, которая с нами происходила и на даче, и в Москве, его рук дело.

— Постой, постой, — запротестовал Димка, — но ты говорила в лесу, когда нашла окурки, что с ним была женщина, а никакой женщины мы в «БМВ» не видели.

— Подумаешь, какое дело, — возразила я, — он мог подобрать ее по дороге, или она сама приехала в Каменск или еще куда. При наличии машины и мобильной связи это не проблема.

— Допустим, ты права. Но что от нас-то нужно этому бывшему директору?

— Как что? — Я просто удивлялась его несообразительности. — Если мне не изменяет память, у твоего прадеда был внебрачный сын от местной вдовушки. Родственник твой, между прочим. Может быть, он тоже претендует на наследство? Ну, не он, конечно, его, поди, уже и в живых-то нет, а его сын, например. Кстати, Димыч, это он мне по башке надавал. За родственника ответишь, — пригрозила я.

Димка все еще плохо соображал.

— Ты хочешь сказать, что какой-то мой дальний, кстати, незаконный, родственник обретается где-то на дачах и мечтает умыкнуть мое наследство?

— A-а, проняло наконец. А то все твердил: «Какое еще наследство?» Да, дорогой мой, другого объяснения всем нашим перипетиям я не нахожу. Фира, как тебе моя версия? — обернулась я назад.

— Уж и не знаю, что подумать...

— Если предположить, что твоя версия верна, — Димка наконец начал выходить из состояния ступора, — тогда мы поймаем этого гада в два счета. Ты же его в лицо знаешь.

— Знаю, — согласилась я, — но, как это ни странно, раньше я его никогда не видела.

— А что же тут странного, — встрял Фира, — такой большой поселок, почитай, пятьсот домов. Снял, к примеру, дачу на другом конце поселка и сидит себе тихо. Вылезает только по ночам, чтобы нас подслушивать.

— Не только по ночам. — Я вспомнила про Маклахена. — А и днем.

— А откуда он вообще про меня узнал? — недоумевал Димка.

— Ну, это лучше у него спросить.

— Так ты думаешь, он сейчас на дачах?

— Нет, я думаю, что он на пути в Шереметьево.

— Это почему же? —удивился Фира.

— А там международный аэропорт, дорогой. Можно в Париж улететь. Ну, разумеется, если есть с чем лететь. Я ж не знаю, что было в сундуке, да и насчет кулона пока ничего не ясно. Нашел этот гад кулон или нет? Короче, как теперь видно, не только тебе, Димыч, нужно было подтверждение родства. У твоего родственничка с этим тоже было не густо. Вот он и гонялся за нами.

Димка, ничего не сказав, включил зажигание и выехал на трассу. Километра два мы ехали молча, потом он произнес:

— А вы знаете, я был бы не против иметь родственника...

— Даже такого? — Мы с Фирой в недоумении переглянулись.

— Не знаю, — грустно ответил Димка. — Я ведь один на этом свете.

Фира аж подскочил на заднем сиденье, и его рыже-седая башка просунулась между нами:

— Это как это один? А мы? А нас ты за кого держишь? Мы, значит, тебе чужие, а этот уголовник — родственник. — Фира пыхтел от негодования.

— Ну, что ты, старик, — улыбнулся Димка. — Какие же вы чужие? Вы роднее родных. Кстати, а почему ты его в уголовники записал?

— А кто же он? Сундук спер, Марьяночке голову пробил, за нами гонялся, — загибал Фира пальцы.

— Вообще-то справедливости ради надо уточнить, что голову он мне не пробил, дырки-то нет, но огрел чувствительно.

— Да, если бы ты не упала мне прямехонько в руки... — Димка бросил на меня быстрый взгляд, — вряд ли бы мы сейчас с тобой разговаривали. Благодари своего ангела-хранителя, ну, и меня, конечно. Если бы не мы, спикировала бы ты своей головой прямехонько на каменный пол.

Меня аж всю передернуло от этой картинки.

— А как же ты меня поймал?

— Я, когда тебя и сундук наверх поднял, собрался передать тебе сумку с инструментами и шкатулкой. Уже руки вверх поднял, а тут ты летишь и как раз мне в руки. Ну, я и поймал.

— Вот видишь, Димочка, — обрадовался Фира, — этот твой родственник чуть нашу Марьяночку не убил. А ты говоришь — не уголовник.

— С юридической точки зрения, что мы ему можем инкриминировать? Да ничего конкретного, — отозвался Димка. — Покушение на убийство? Так Марьяша, слава богу, жива и здорова. Кражу сундука? Так мы даже не знаем, что в нем было.

— А взлом квартиры и кражу кулона?

— Так ведь взлома не было, дверь открыли ключом. А был ли там кулон или не был, мы и сами толком не знаем.

Нам с Фирой нечего было возразить.

— А все-таки интересно, — принялась я рассуждать, — сможет ли содержимое шкатулки являться подтверждением твоего происхождения?

— Само по себе, конечно, нет. Ну, допустим, у меня теперь есть письма родителей к моему деду, письма его сестры Катеньки, фотографии. Ну и что? Обо мне-то там ни слова нет, — засмеялся Димка.

— Ну, это же естественно, — Фирина голова опять просунулась между нами, — тебя же тогда и в помине не было.

— Ты, старик, как всегда, прав, — согласился Димка. — Ну, что ж, друзья, уже Наро-Фоминск, скоро дома будем.

— Вот хорошо, — обрадовался Фира. — Марьяночка, позвони по телефону, пусть стол накрывают — мы же уже едем.

Я набрала номер дачи, трубку снял отец. После того, как он удостоверился, что все мы живы и здоровы, дед сообщил главную, как он выразился, новость. Звонила мама, каялась за свою дырявую голову. Оказывается, кулон с рубином и бриллиантами лежит в Парижском банке в сейфе, где Поль хранит важные документы и куда мама кладет свои драгоценности, когда они уезжают из дома. Кулон она обнаружила вчера, когда забирала что-то из сейфа. Она его по ошибке прихватила из Москвы вместе со всеми своими украшениями.

— Ты меня слышишь?! — кричал отец.

— Слышу, слышу! — Прокричала я в ответ. — Это действительно главная новость! А ты не сказал маме, что из-за ее дырявой головы мы поимели две квартирные кражи?

Димка с удивлением посмотрел на меня. Я знаком ему показала, чтобы он смотрел на дорогу.

— Ладно, — сказала я, — подробности при встрече. Кстати, как там насчет обеда? Фира интересуется.

Я попрощалась с отцом и спрятала телефон в сумку. Фира опять просунул голову между сиденьями.

— Ну, что там? — в один голос спросили мои спутники.

— Уж не знаю, как вам и сказать, — начала я тянуть. — Ты, Димыч, может, заранее притормозишь, что б мне не биться лбом о торпеду, как в прошлый раз.

Димка послушно съехал на обочину и затормозил:

— Что там еще? — уставился он на меня.

— Димка! — заорала я. — Кулон нашелся! Он, оказывается, все это время лежал в Париже в сейфе, который Поль арендует в банке. Мама все перепутала.

— Ура! — заорали мужики.

К даче мы подъезжали с песнями.

Только Димка посигналил у наших ворот, как из дома выскочили дед и тетя Вика.

Про тетушку при ее неполном центнере веса, конечно, не скажешь, что она выскочила. Но она так спешила нам навстречу, как будто мы не виделись по меньшей мере месяц, а не три дня.

— Слава Богу, приехали, — кудахтала она. — Уж мы так волновались, так волновались…

Тетя Вика, как будто не веря своим глазам, обнимала и гладила каждого из нас по очереди.

— Да чего волноваться-то? Мы же не в Чечню уезжали, да и перезванивались постоянно. — Я чмокнула тетушку в щеку, а про себя подумала: «Если бы они знали про все подробности нашего вояжа, действительно поволновались бы».

Но тетушка не согласилась с моими доводами и, сделав страшные глаза и опасливо посмотрев по сторонам, почти прошептала:

— Да ведь у нас здесь не все слава Богу. У Мишки-то жена пропала.

— Как пропала? — в один голос воскликнули мы с Димкой.

— Так пропала, — сказал отец, — оставила Михаилу записку, что поехала к заболевшей подруге. И все, ни слуху, ни духу. Куда поехала, к какой подруге? Ничего неизвестно.

— А Мишка говорит, — опять встряла тетушка, — что у нее в Москве и подруг-то никаких нет.

— Он объехал всех ее парикмахерш, косметичек, массажисток, — перебил сестрицу отец, — все бесполезно. Никто ничего про Ларису не знает.

«Вот-те раз, — подумала я, — злоключения продолжаются. Такое впечатление, что мы с Мишкой держим паритет по неприятностям».

— А в милицию заявляли? — Димка начал выгружать вещи из машины, Фира ему помогал.

— В милиции сказали, чтобы звонили не раньше чем через три дня. Они Михаилу так и заявили: «А может, она с любовником сбежала». Хорошо, что он по телефону с ними разговаривал и дело обошлось только разбитым мобильником, — Мишка в сердцах его об стену размозжил. А если бы он сам в милицию поехал и услышал такое? Думаю, сидел бы наш Мишаня в КПЗ за нанесение увечий правоохранительным органам при исполнении служебных обязанностей. Вот такие у нас тут дела, — закончил отец.

— Да, — протянула я, прижимая к груди заветную шкатулочку из подземелья, — не скучно живете, как сказал бы наш сосед-генерал.

Мы переглянулись с Димкой, вспомнив, как они со Степкой и Сережкой вторглись среди ночи на территорию генеральской дачи, и вдруг начали дружно хохотать. Наверно, сказались нервные перегрузки последних дней. Отец с тетушкой не сразу поняли причину нашего идиотского смеха, но тем не менее, заразившись общим весельем, тоже начали смеяться. Ну, а Фиру хлебом не корми — дай повеселиться. Он заливался громче всех.

Отсмеявшись и вытерев выступившие слезы, тетя Вика сказала, что обед готов и можно садиться за стол.

— Только руки вымойте.

— Нет, грязными есть будем, — съехидничал Фира. — Ты, Викуся, с нами, как с малыми детьми. А мы, между прочим, в разведку ездили и кое-что привезли.

— Знаем, знаем. — Отец похлопал старика по спине. — Марьяша по телефону сообщила, но руки все-таки помойте.

Тетя Вика, как всегда, была в ударе, и Димка с Фирой аж застонали при виде по-праздничному накрытого стола. Но когда она начала разливать по тарелкам грибной суп, мы втроем снова покатились со смеху.

— Вы чего? — удивился отец.

— Да мы все эти дни только грибы и ели и с собой еще привезли. Есть там в деревне один заядлый грибник, Митричем зовут.

— Ну, а рольмопсы вам в деревне не подавали? — спросила тетушка.

— Нет, рольмопсов не подавали, — смеялся Димка, — только грибы.

— А что это такое? — Фира покрутил облупившимся носом. — Мопсы — это, кажется, собаки? Ты, что, Викуся, китайскую кухню осваиваешь?

Теперь уже хохотали все.

После обеда мы устроились на веранде, и Димка начал рассказывать отцу и тетушке про все приключения, произошедшие с нами за последние три дня. Фира выглядел в этом рассказе просто героем. Мне Димка тоже отвел достойную роль, упомянув, что я в борьбе за установление его родословной не пожалела живота своего. Били меня, правда, по голове, но это уже детали. Пока Димка вел свой рассказ, Фира неоднократно вскакивал и обегал вокруг дома.

— А вдруг подслушивают? — объяснял он свои маневры.

— Правильно, — похвалила я, — молодец. Кстати, а что это так тихо у вас? Ни молотков, ни топоров не слышно. Неужто баню достроили?

— Нет, не достроили. Просто строители отпросились съездить домой на несколько дней. Соскучились по семьям, понять можно. Скоро приедут.

— Понятно. — Я поднялась с кресла и прошлась по террасе. — Ну, что, надо бы Мишаню проведать? Пойдем, Димыч, узнаем, что к чему. Может, помощь какая нужна.

— И я с вами, — подхватился Фира. — Я по Михаилу очень соскучился.

— Дед, что ты все за молодыми гоняешься? — остановила его тетя Вика. — С нами посиди. Или по нам ты не соскучился?

— Соскучился, очень соскучился, но интересно ведь.

— А с нами, значит, неинтересно? — спросил отец.

Фира смутился и послушно сел на диванчик.

— Из дома никуда не уходите, — предупредила я. — Берегите шкатулку как зеницу ока. Завтра мы отвезем ее в Москву, письма и документы положим в сейф. А сегодня будьте начеку. От этого гада всего можно ожидать.

Старики сразу озаботились возложенной на них миссией, а Фира шепотом спросил:

— А куда ты ее дела?

— Спрятала.

Мы вышли за калитку и направились к Мишкиной даче.

— А вдруг Лариска уже объявилась? — предположила я. — В этом случае мы в их разборках будем лишними.

Но мои опасения не подтвердились. Мишаня сидел один, точнее, вдвоем с бутылкой. Его нелегко было узнать. Трехдневная щетина, красные (вероятно, от бессонных ночей) глаза, лицо серое, осунувшееся, Мишка даже похудел. Все пепельницы в гостиной были полны окурков, на столе стояла почти пустая бутылка виски. Мишка был пьян.

— Когда Лариса уехала? — Димка, как следователь, начал с порога задавать вопросы.

— Три дня назад, — промычал Мишаня.

— Записку оставила, звонила?

Мишка мрачно кивнул и пододвинул лежавший на столе листок бумаги. Я склонилась над запиской и прочитала вслух: «Дорогой, заболела подруга, срочно уезжаю, позвоню. Целую, Лара».

— Ну и что здесь особенного? — задал вопрос Димка. — Жена уехала к подруге, а ты сразу в милицию звонить.

Мишка поднял на него воспаленные глаза и неожиданно заорал:

— Да нет у нее никаких подруг! Понимаешь? Нет!

— Ну, это маловероятно, что совершенно нет никаких подруг, — перебила я орущего Мишаню, — А ты-то что предполагаешь?

— Не знаю. — Мишаня вылил в стакан остатки виски и залпом выпил. Потом посмотрел на нас, тяжело встал, подошел к бару и достал другую бутылку и еще два стакана. — Совсем одурел, спиваюсь в одиночку, как последний алкаш, — извинился он.

— Миш, ты хоть ел что-нибудь? — спросила я. — Пойдем к нам, тетя Вика тебя покормит. Сегодня у нее рольмопсы.

— Мопсы? Это еще что такое? — Мишаня начал реагировать на что-то, не касающееся Лариски. Это уже хорошо.

— Это селедка, завернутая в рулончики.

— Зачем это?

— Чтобы вкусно было.

Мишка тупо на меня посмотрел, видно, не понял, чем это завернутая селедка вкуснее обычной.

— Нет, не хочу я есть. Ничего в горло не лезет.

Димка стоял у окна и смотрел на улицу. Не оборачиваясь, он спросил:

— А если бы Лариса сейчас вернулась, что бы ты сделал?

— Господи, да только бы вернулась, — чуть ли не всхлипнул Мишка.

— Ну, считай, что твои молитвы услышаны, — Димка кивнул в сторону окна, — вон она идет.

Открылась дверь, и в комнату вошла Лариска, живая и невредимая, правда, несколько помятая. Увидев нас, она вздрогнула, а на Мишку посмотрела с испугом.

— Что-нибудь случилось? — Голос Лариски предательски дрожал.

— Случилось, — прорычал Мишаня, поднимаясь со стула.

Ну, вот, а еще минуту назад говорил: «Только бы она вернулась». Ох уж эти мужчины. Я, конечно, не сторонница вмешательства в чужую жизнь, каждый строит ее в соответствии со своими представлениями о счастье. Но поскольку мы с Димкой оказались не в том месте и не в то время, негоже было оставлять Лариску наедине с не очень трезвым и очень ревнивым мужем.

— Ты где была? — надвигался Мишка на жену.

— Я же тебе написала записку, что поехала к подруге, и звонила по мобильному, — оправдывалась Лариска.

— Я тебе миллион раз звонил. Почему не отвечала?

— Трубка села, а зарядное устройство дома осталось. — В доказательство своих слов Лариска протянула мужу мобильник.

Мишаня со всего маху запустил им в стену — тот, естественно, вдребезги. Какая-то дурацкая у него появилась привычка — мобильники разбивать.

— Миша, а ты что, никогда не попадал в такую ситуацию, когда неоткуда позвонить? — Я пыталась оттеснить Мишку от Ларисы. — Ты знаешь, в жизни бывает всякое, но главное — Лариса вернулась, она жива и здорова. Или ты предпочел бы, чтобы тебя пригласили в морг на опознание? Тебе это больше понравилось бы? Да, ты беспокоился, ночей не спал, потому что ты любишь свою жену. Вот и чудненько. Она вернулась.

Я трындела как заведенная, стараясь хоть немного остудить кипевшего от негодования Мишаню.

— Я убью ее! — рявкнул Мишка и для большего впечатления схватил с камина тяжелый подсвечник.

— Хорошо, хорошо, убьешь, — согласился Димка, беря Мишку под руку и отводя подальше от Лариски. — Но ты знаешь, Михаил, что я подумал?.. Негостеприимный ты хозяин.

Мишка растерялся и даже подсвечник опустил.

— Да-да, — укоризненно продолжал Димка. — Мы с Марьяшей пришли к тебе в гости и вот сидим здесь битый час, а ты ничем нас даже не угостил. Не ожидали мы от тебя такого приема... Ну, что же, тогда мы, пожалуй, лучше пойдем... Пошли, Марьяша.

Ай, Димка, ай да психолог. После таких слов Мишка уже не мог думать о расправе с женой. Его уличили в негостеприимстве...

— Нет. — Мишка решительно преградил нам дорогу к выходу. — Не уходите, прошу вас. Никто еще меня жлобом не называл. Садитесь. — Мишка усадил нас за стол, разлил по стаканам виски, а жене велел принести чего-нибудь закусить. Лариска направилась на кухню, а я вызвалась ей помочь.

— Ты что же мужика с ума сводишь? — попеняла я ей.

Лариска взяла со стола сигареты и нервно закурила.

— Как он тут? — спросила она. — Сильно волновался?

— Не знаю, мы уезжали на несколько дней, только что вернулись.

— Ну, ладно, перемелется — мука будет, — жестко сказала Лариска.

Она достала из холодильника банку икры, масло, консервированную ветчину, маслины. Хлеба, правда, не оказалось, но вместо него нашлись крекеры. Все это мы отнесли в гостиную, где мужчины вели задушевную беседу.

— О, девчонки пришли! — обрадовался Димка. — Закусить принесли.

Лариска присела к столу и залпом выпила виски, которое ей галантно налил Димка. Так молча она и просидела весь вечер. Только курила и пила, курила и пила. Димка с Мишаней занимались в принципе тем же. Мне же эта пьяная компания уже порядком поднадоела, и я искала подходящий повод, чтобы смыться.

Ничего оригинального не придумав, я наклонилась к Лариске, чтобы сказать, что устала и хочу уйти. И тут мой нос учуял запах ее духов. Запах был необычный, на мой вкус несколько резковатый, но от этого очень запоминающийся. В мозгу как будто что-то щелкнуло, и я, забыв, что хотела сказать, выпрямилась и уставилась на стол. Возле Ларискиного стакана стояла пепельница с окурками от сигарет «Собрание» ... выкуренных наполовину.

— Вот это номер... — Я подняла глаза на Лариску и встретилась с ее злым, загнанным взглядом. — А духи у тебя запоминающиеся...

Лариска резко встала и вышла из комнаты. Димка с Мишаней, не реагируя на нас, дружно поклонялись Бахусу. Я же сидела как на иголках, не зная, что предпринять.

— Что с тобой? — Димка заметил мое ерзанье.

— Устала, спать хочу.

— Да? Ну, пойдем домой, — сразу согласился он.

— Мишаня, и тебе уже пора на боковую.

Мишка вяло протестовал, хотя готов, был уснуть прямо за столом. Мы позвали Ларису и помогли ей уложить Мишку на диван, где тот сразу же и отключился.

— Защитная реакция организма, — хохотнул Димка. — А ты, девушка, молись, чтобы утром он был таким же тихим агнцем, каким выглядит сейчас.

Пьяный агнец храпел на диване. Мы же наконец покинули этот гостеприимный дом, и я, вцепившись в Димкин рукав, потянула его вперед.

— Что ты так несешься? — Димка пребывал в отличном расположении духа и, как ни странно, был абсолютно трезв. — Давай погуляем немного, хорошо-то как на улице.

— Сейчас я тебе такое расскажу, — затарахтела я, — что сам побежишь. В Воронцовке, то есть в Первомайском, были не кто иные, как Лариска и Мишаня.

Димка не побежал, как я ему обещала, а, напротив, даже остановился.

— Ты не бредишь ли, дорогая? Али выпила немножко много? —потрогал он мой лоб. — Поясни.

Я рассказала ему про духи и про окурки. Димка шел сначала молча, обдумывая информацию, потом сказал:

— Насчет духов ты могла ошибиться, ты же не профессиональный нюхач. А окурки... Ну, что такое окурки? Это разве доказательство или улики? К тому же в голове не укладывается, зачем Мишане с Лариской все это было нужно.

— Может, они думали, что мы отправились в Воронцовку за кладом? — предположила я.

— Не тот Мишка человек, чтобы за кладами гоняться. Он не романтик, и денег у него побольше, чем у нас всех, вместе взятых. Нет, не похоже это на Мишку. И вообще в «БМВ» был совсем другой человек.

— Кто же тогда, черт побери?

— Да ведь ты же сама говорила, что это был бывший директор музея.

— Да?.. Да, действительно... говорила. А кстати, сына директора Мишкой звали...

— Если честно, я согласен на то, чтобы никогда не узнать, кто это был, лишь бы он наконец оставил нас в покое. Надоели уже эти скачки с преследованиями. Пойдем лучше почитаем письма из дедовой шкатулки.

На улице уже совсем стемнело, и в нашем доме горел свет. Через открытое окно было видно, что отец, тетушка и Фира сидят в гостиной за круглым столом. Опять шторы забыли задернуть.

— Наверно, Фира живописует наши приключения, — предположила я.

Мы поднялись на террасу и вошли в дом.

— Как вы долго, однако, — сказал отец. — Что там у Михаила?

— Лариса вернулась, — ответила я. — Мишкина радость была бесконечной, пришлось немного задержаться во избежание кровопролития.

— Что? Бушевал?

— Начал было, но Димыч виртуозно переключил его внимание на уничтожение алкогольных напитков. Короче, сегодня все обошлось, а что будет завтра — это уже Ларискины проблемы.

— Что это ты так недобро? — Отец посмотрел на меня поверх очков.

— Она сама вечно на рожон лезет и получает от Мишки по заслугам. Может, это своеобразная форма мазохизма?

Димка налил себе холодного чая и сел за стол.

— Марьяшка потому такая злая, — поведал он, — что решила, будто бы Лариса с Мишкой и есть те самые злоумышленники, от которых все наши проблемы.

— Вот это номер! — обомлел отец. — С чего ты это взяла?

Я объяснила, с чего я это взяла, и рассказала про запах духов и про окурки.

— Ну, это весьма косвенные улики. — Отец тоже не согласился с моими умозаключениями. — К тому же если Лариса действительно куда-то уезжала, то Михаил-то был здесь. Мы его видели каждый день. Нет, дорогая, твоя версия не выдерживает критики...

— Марьяночка, а куда ты спрятала шкатулочку, которую вы в церкви откопали? — спросила тетя Вика. — Очень интересно посмотреть, что там внутри.

Я принесла из своей комнаты ларчик с нашими сокровищами, но прежде чем выставить его на всеобщее обозрение, закрыла все окна и задернула шторы.

— Ничему вас жизнь не учит, — проворчала я. — Все окна нараспашку...

— Так жарко ведь.

— Придется потерпеть. Свет, кстати, тоже желательно притушить, хватит нам и керосиновой лампы.

— Ага, так романтичнее, — поддакнул Фира.

До поздней ночи мы читали письма из прошлого, рассматривали фотографии, строили догадки, какое впечатление произведет все это богатство на Мари Бессьер и что ожидает Димку.

Утром мы как раз пили кофе, когда прибежал Мишаня. Глаза бешеные, физиономия то ли из-за небритости, то ли вследствие перепоя какая-то синяя. И прямо с порога выпалил:

— Где строители? Главный их где?

— Уехали... — растерянно ответил отец. — Отпросились домой на несколько дней.

Мишаня криво усмехнулся, опустился на стул возле стены и вдруг беззвучно зарыдал, сотрясаясь всем телом.

Я в жизни своей не видела плачущего мужчину, да еще такого громилу. Мой бывший муж не в счет. От вида рыдающего Мишки меня аж всю затрясло, а домашние попервости оцепенели. Однако, быстро придя в себя, мы подскочили к Михаилу и окружили его плотным кольцом.

— Марьяша, налей быстро коньяку, — велел отец.

Я кинулась к буфету, плеснула коньяк в чайную чашку и подскочила к Мишане. Фира, ничего не понимающий, как, впрочем, и все остальные, гладил плачущего парня по плечу, а у тети Вики уже у самой стояли в глазах слезы. Димка попытался влить в Мишку коньяк, но не тут-то было. С мужиком началась настоящая истерика. Я уже схватила было мобильник, чтобы по привычке вызвать «скорую», но тут отец со всего маху залепил Мишке пощечину. У того от удара мотнулась голова, а в мокрых вытаращенных глазах застыло удивление. Димка воспользовался ситуацией и ловко влил ему в рот содержимое чашки. Тот от неожиданности сначала закашлялся, а потом попросил сигарету.

— Извините, — прохрипел он и глубоко затянулся.

— Да что ты, милый, — запричитала сердобольная тетя Вика. — Садись сюда за стол, выпей чайку.

Маленький Фира повел двухметрового Мишаню к столу. Тетушка уже налила стакан чаю и пододвинула поближе блюдо с ватрушками.

— Покушай, милок, легче станет, — ласково уговаривала она.

— Что стряслось-то, Михаил? — спросил отец.

— Да погоди ты с вопросами, — упрекнула брата тетя Вика, — дай парню в себя прийти.

— Лариса сбежала, — убитым голосом произнес Мишка.

Все дружно ахнули, но лично меня это совершенно не удивило. Вчера Лариска поняла, что я обо всем догадалась. Это было видно по ее глазам.

— Что значит сбежала? — спросил Димка.

— А то и значит: вещей нет, документов нет и ее тоже нет.

— Вы ругались вчера?

— Нет. Я как с вечера уснул, так до утра и проспал. А утром смотрю: шкафы пустые, шкатулка, где ее брюлики лежали, — тоже...

Я торжествующе посмотрела на Димку. Никто не хотел принимать всерьез мои подозрения. А ведь я оказалась права. Насчет Мишки, правда, немножко ошиблась. Но я же не Шерлок Холмс. Димка озадаченно смотрел на соседа.

— А почему ты про наших строителей спросил? — поинтересовался он.

— Да, действительно, строители здесь при чем? — подскочила я.

Мишка саркастически усмехнулся и произнес:

— Главным у них был мой отец... С ним-то она и сбежала.

Немая сцена, последовавшая за этими словами, могла соперничать с гоголевским «Ревизором». Мы дружно и тупо смотрели на Мишку, не в силах переварить услышанное. Где-то через минуту отец, как самый из нас сообразительный, произнес:

— Не понял.

Что уж говорить об остальных.

— Да я и сам не сразу понял, а если точнее, только теперь понял всю их игру, — признался Мишка.

— Не понял, — как-то однообразно повторил отец.

— Да что ты заладил: «Не понял, не понял», — рассердился Фира, — дай человеку сказать.

— Понял. — Отца всерьез заклинило. Может, ему тоже коньячку плеснуть?

— Началось все это еще год назад. — Мишаня снова закурил. — Повез я Лариску к отцу знакомиться. Мы с ним не очень-то ладили и виделись редко. Но зачем-то я решил их познакомить, черт бы меня побрал. Хотел, чтобы все как у людей... Короче, в разговоре упомянул я тебя, Димон. Начал, как дурак, хвастаться своей фазендой и приплел, что по соседству настоящий граф Воронцов проживает, а я с ним, дескать, водку пью. Чтоб у меня язык отсох. — Мишка со злостью стукнул кулаком по столу. — Мы тогда крепко выпили, и отец перед Лариской тоже хвастаться начал. Залепил, что он тоже графских кровей, что его бабка будто бы родила сына от графа Воронцова, и все в таком духе. Я тогда еще, дурак, хохотал, что, выходит, будто я тоже из графьев. Кореша, мол, узнают — умрут со смеху. Я-то посмеялся, а Лариске эта мысль так втемяшилась в голову, что удержу не стало. Пристала как банный лист: «Хочу жить в Париже. У Димкиного деда сестра эмигрировала во Францию, может, там наследство имеется». Ты ж, Димон, говорил про Францию и про дедову сестру, помнишь?

Димка машинально кивнул.

—- Я ей, дуре, объяснял, что я здесь совершенно ни при чем. А она твердит, что я, дескать, тоже потомок и имею право на наследство. Ну, какое наследство? Смешно прям. А Лариска заладила, что хочет жить только в Париже. Я ей толкую, что у меня здесь дело, а где дело, там, значит, и деньги. А если она хочет в Париж съездить — пожалуйста, на Канары с Мальдивами — да ради Бога. Нет, эта коза карагандинская уперлась рогом: «Желаю жить только в Париже». Я ей опять толкую: на какие шиши мы там будем жить, если бизнес мой здесь, в России? А она твердит про наследство, дура. А потом они, видно, с папашей моим столковались. Тоже мне, граф хренов. Я видел, какими масляными глазами он на Лариску смотрел. Ну, дурак я, дурак. Зачем повез ее знакомиться с отцом? — Мишка в сердцах хлопнул себя по лбу.

Да... ничего себе сообщеньице. Кто б мог подумать? Оказывается, строитель наш, Федор Алексеевич, Казанова престарелый, и Лариска... Ну надо же! А каким старичком-святошей прикинулся. В церковь ходил, интеллектуальные беседы со мной вел, а сам... Кстати!..

— А скажи-ка Миша, ты родом откуда будешь? — Кажется, я начинала догадываться, кто есть кто.

— Каменская область, поселок Первомайский.

— Бывшая деревня Воронцовка, — продолжила я. — А отец твой случаем не работал директором Октябрьского музея?

— Работал. А ты откуда знаешь?

Так... значит, дедушка с бородой, наш мастер-строитель Федор Алексеевич и бывший директор Октябрьского музея, лихо гонявшийся за нами по городам и весям, — одно и то же лицо. Только одно бородатое, а другое побритое. Теперь все встало на свои места.

— А что там за история была с книгами? — спросила я.

— История с книгами? — не понял Мишка. — А что за книги? Я не в курсе.

— Ну, как же? В музее пропали старинные книги. Все считали, что их украл сын директора... — Я вопросительно уставилась на Мишаню.

Мишка от удивления разинул рот.

— Вот те крест. — Мишка широко перекрестился. — Ни про какие книги ничего не знаю. Чтоб я когда-нибудь у кого-нибудь что-нибудь украл... — Мишка побледнел от обиды.

— Ты не злись на меня, Мишаня. В Октябрьском музее сказали, что они на тебя думали, а директор — отец твой их в этом особенно не разубеждал.

Я обвела всех присутствующих взглядом.

— Я вот теперь что думаю: а не сам ли директор и украл те книги...

— И на сына свалил... — добавил Фира.

— Ну, что же, теперь все понятно, — подытожил Димка. — Наш злоумышленник жил у нас под боком, подслушивал, подсматривал... Да и сделать слепки с наших ключей для него не представляло особых трудностей.

— Какие еще слепки? — Мишаня вскинул голову.

— Да ведь ты ничего не знаешь. — Я присела к столу. — А между тем в моей и в отцовой квартирах был устроен самый настоящий обыск.

— Обыск? — обалдел Мишка.

— Да, именно обыск, потому что кражей это назвать нельзя, ничего не пропало. Мы, правда, тогда думали, что украден рубиновый кулон — Димкино наследство. Но оказалось, что он цел и невредим, лежит в сейфе в Париже...

Мишка, естественно, ничего не понял, а мне теперь все стало ясно... Кроме одного...

— Слушайте! — У меня возник очередной вопрос. — А кто же Маклахена-то покалечил?

— Что? — не понял отец.

— Я говорю, кто Маклахена-то покалечил? Если Федор Алексеевич в тот день был в церкви, то, значит, на Джеда напал кто-то другой. А кто у господина Ломова в сообщниках? Женщина. — Я сама спрашивала, сама и отвечала. — И кто у нас эта женщина?

— Ты хочешь сказать, что это Лариса угрохала Джеда? — обомлел отец.

В это время на террасе послышались шаги, и в гостиную ввалились Славка Большой и Шурик.

— Михась, что же это делается? — рявкнул с порога Славка, забыв поздороваться. — Дом нараспашку, никого нет, один только щенок под диван забился, выноси, что хочешь. Воров, что ли, не боишься? Ты прям как при коммунизме...

Интересно, где это он видел такой коммунизм, чтоб без воров?

— Здравствуй, Вячеслав, — проронил отец, — мы тоже рады тебя видеть.

— Ой, извините. — Славка сконфузился и даже покраснел. — Здравствуйте.

Шурик решил загладить бестактность друга.

— Мы это, извините, насчет того, что дом не заперт, а хозяина нигде нет, да и хозяйки тоже... Вот мы и...

— А хозяйка сбежала, — не вовремя встрял вездесущий Фира, чтоб его... Так бы и треснула по плешке, если б не уважение к сединам.

Парни застыли с разинутыми ртами.

— Правда, Михась? — спросил наконец Шурик. Славка на всякий случай промолчал.

Мишка кивнул. А Фира, будто его кто за язык тянул, продолжал сплетничать:

— Сама сбежала, бриллианты утащила и машину угнала. — Про машину Фира уже добавил от себя, болтун старый.

Тут уж Славка не выдержал и по-простецки выпалил:

— Ну и черт с ней, с шалавой.

Отец строго взглянул на парня. Уж чего-чего, а ругани и непристойных выражений Викентий Павлович категорически не переносил. Он уже открыл было рот, чтобы отчитать молодого нахала, как вдруг этот самый нахал сообщил такую новость, от которой и не захочешь, а выругаешься.

— Не хотел тебе, Мишаня, говорить, расстраивать не хотел, — продолжил Славка, — но видел я ее в заброшенном поселке, и не раз...

Мы все, включая Мишаню, уставились на Славку.

— Ну? — прорычал Мишка.

— Доски я там присмотрел — широкие такие, толстые...

— Не тяни.

— Ну, я ж и говорю, хотел доски сорвать — лавки сделать. Уж больно хороши там доски...

— Слава, не отвлекайся уже. — Я тоже теряла терпение. — О стройматериалах потом расскажешь.

— Ну я ж и говорю, забрался я там в один дом, доски...

Мишка не стал дослушивать про доски и, подлетев к парню, схватил его за грудки.

— Говори, гад, что видел!

Славка, прозванный Большим за внушительные габариты, при виде разъяренного друга все же спасовал и легко перешел к основной теме.

— Встречалась она там с этим... с дедом... со строителем вашим. — Славка махнул рукой в направлении нашей недостроенной бани.

После этих слов Мишка сразу как-то обмяк, будто из него весь воздух выпустили, и тяжело опустился на стул.

— И сколько же раз ты их там видел? — спросила я.

Отец на мой бестактный вопрос укоризненно покачал головой. Но мне сейчас было не до приличий.

— Ну, я не помню... раза три...

— Что, там так много досок? — съехидничал Димка. А Славка опять сконфузился.

— Кстати, твоих строителей там видел, — обратился он к Мишане.

Тут уж я окончательно забыла про всякие приличия и приперла парня к стене в прямом и переносном смысле.

— Ты был там в тот день, когда убили Мишкиного строителя... — По моей интонации трудно было понять, спрашиваю я или утверждаю.

У Славки забегали глаза, и я поняла: был.

— Давай, Славка, колись. — Димка встал рядом со мной.

— Ну, был, был! — выкрикнул он. — Но я-то здесь при чем?

Еще минута, и мы с Димкой вытянули бы из парня всю информацию, но нас остановил хриплый Мишкин голос:

— Марьяша, не надо...

Конечно, я все понимаю, не чурка же бесчувственная. Для Мишки это отец, жена... Но ведь совершено преступление, убийство... И неважно, что убитый был наркоманом. Тем не менее я отступилась от «подследственного» и, помолчав некоторое время, тихо произнесла:

— Хорошо. Все свободны.

Парней как ветром сдуло, а Мишка сидел за столом, не поднимая глаз. Я прошлась по комнате и остановилась возле него.

— У Ларисы были желтые босоножки?

— ???

— Босоножки, говорю, у нее были желтые с золотой такой пряжкой?

— Не знаю, — удивился Мишаня.

— Сейчас узнаем. — Я направилась в свою спальню и взяла с комода шкатулку, в которую складывала всякую ерунду.

Я отлично помнила, что найденную в заброшенном поселке пряжку я положила именно сюда. Я еще тогда радовалась, что нашла ее. У меня потерялась точно такая же. Так вот, нашла я ее именно в тот злополучный день, когда мы с Санькой наткнулись на труп.

Я открыла шкатулку, порылась в ней, высыпала все содержимое на комод — пряжки не было.

— Ну, вот вам и ответ. — Я вышла из своей комнаты.

До сих пор никто из домашних, да и Мишаня тоже, не понимали, к чему я все это клоню.

— Может, ты объяснишь наконец, что все это значит? — не выдержал Димка.

— Пожалуйста. В тот день, когда был убит второй Мишкин строитель, нас с Санькой занесла нелегкая в заброшенный поселок. Там я нашла пряжку — золотистый металл с желтой кожаной вставкой. Я потеряла точно такую же от своих новых босоножек. А ночью в моей спальне кто-то побывал. Я думала, что мне это приснилось, но Михаил — мой бывший муж — утверждал, что видел, как из моего окна вылезал мужик. Он, конечно, мог и соврать по злобе, но извольте — пряжки-то нет. Так о чем это нам говорит?

— Ты хочешь сказать, что и это тоже Лариса?.. — Отец так высоко вздернул брови, что они уехали почти до корней волос.

-— Ну, если верить моему бывшему, в моей спальне был мужчина — Федор Алексеевич, надо думать. Лариса днем видела у меня свою пряжку, а это улика против нее. Пряжку-то я нашла как раз в том доме, где было совершено убийство. Вот, по-видимому, Ларискин сообщник и забрался ночью в мою комнату, чтобы улику эту похитить, что, собственно, ему и удалось.

— Так, по-твоему, это они убили того человека? — Отец просто пребывал в шоке. — Но зачем?

Я пожала плечами.

— Откуда я знаю... Но, с моей точки зрения, во-первых, Лариску с «Казановой» в заброшенном поселке неоднократно видел Славка, во-вторых, только Лариска могла додуматься полезть в эти катакомбы в дорогущих босоножках и, в-третьих... не знаю, что в-третьих... Но похоже, что это были они. Возможно, тот мужик отправился в заброшенный поселок по своим надобностям: травку покурить или уколоться, наркоман как-никак, ну, и ненароком спугнул их, и все произошло случайно... Они его толкнули, а он неудачно упал... — Я в очередной раз пожала плечами.

Мишка затравленно смотрел то на меня, то на отца, то на Димку...

— Но ведь в милиции сказали, что никаких следов насильственной смерти на трупе обнаружено не было, — тихо произнес он, — только нос разбит. — Может, он сам упал?

Ему никто не ответил.

А я никак не могла для себя решить, что должна делать в такой ситуации: идти в милицию и сообщить о своих подозрениях или же молчать до тех пор, пока меня об этом не спросят. Кто я — законопослушная гражданка или добрая самаритянка? Извечный вопрос: «Быть или не быть?», «Говорить или не говорить?»

Ладно, об этом я сейчас думать не буду. Потом... Может, все как-нибудь само собой решится?

Я взяла свою чашку — кофе уже совсем остыл, и решила сварить свежего.

— А знаете, — крикнула я от плиты, — я-то грешным делом на Саньку думала. — Многое на него указывало. Кстати, надо спросить, что он делал в больнице у Маклахена.

— Ну, об этом-то я уже знаю, — отозвался отец. — Александр предлагал купить у него икону семнадцатого века. Но я Джеду отсоветовал связываться: на таможне могут быть проблемы.

— Вон, кстати, и он, легок на помине, — захихикал Фира, показывая в окно.

От калитки по направлению к нашему крыльцу быстро шагал Санька Купатов.

— Да, что-то давно он не заходил, — проворчал Димка.

Я покосилась в его сторону. И чего это он так невзлюбил Саньку?

На пороге в это время появился наш общительный сосед.

— О, как хорошо, что вы все здесь, — обрадовался он и вошел в гостиную. — Генерал-то, сосед ваш, не обманул, вызвал-таки из Москвы оперов, как и обещал. Я сейчас к ним заходил, так Степан Евсеевич велел передать, что минут через пятнадцать они к вам подойдут. Вот молодец мужик, что сказал, то и сделал.

Санька взял у меня из рук чашку с кофе, видно, решил, что это я для него приготовила, и присел к столу рядом с Мишаней.

А я после Санькиного сообщения как стояла столбом посередине комнаты, так и продолжала стоять. Впрочем, остальные домочадцы тоже как-то присмирели. Санька же, не замечая нашей реакции, весело продолжал:

— Радуйся, Михаил, — кивнул он Мишке, — теперь-то уж все наверняка выяснится, кто есть «ху».

Мишка одарил его тяжелым взглядом и, ни слова не говоря, встал из-за стола и покинул комнату.

— Чего это он? — не понял Сашка и только тут обратил внимание на наши кислые физиономии. — Я, кажется, опять что-то пропустил, — произнес он. — У вас что, опять что-нибудь стряслось?

— Стряслось — не то слово, — ответила я. — Лариса и Мишкин отец...

Не успела я договорить, как на крыльце послышались шаги, и в гостиную вошли сосед, Степан Евсеевич, а с ним незнакомый дядька, очевидно, опер из Москвы, если верить Санькиным словам. Хотя для опера мужик был несколько староват.

— Здравствуйте, соседи, — прогудел генерал и протянул руку сначала отцу, потом Димке. Притулившегося в углу Фиру Степан Евсеевич не заметил. — Вот познакомьтесь, — указал он на незнакомого дядьку, — Валентин Александрович, мой друг и в каком-то смысле коллега, приехал сюда отдохнуть, порыбачить...

Улыбающийся Валентин Александрович не производил впечатление рыбака на отдыхе. Цепкий внимательный взгляд и отличная выправка выдавали в нем кадрового военного со стажем.

— Мальков, — протянул он мне руку.

— Марианна, — промямлила я.

Далее последовало знакомство со всеми присутствующими, и, когда очередь дошла до деда Фиры, тот простодушно осведомился, действительно ли Валентин Александрович тот самый опер, который приехал сюда, чтобы разобраться во всех здешних безобразиях. При этом старик добавил, что готов оказать следствию самое активное содействие, поскольку знает все подробности произошедшего и лично знаком с убийцей.

Валентин Александрович удивленно вздернул брови и, усмехнувшись, повернулся к генералу.

— Степан, а ты говорил, что здесь помощь нужна, местная милиция, дескать, не может найти виновного. А Ферапонт Семенович, оказывается...

Отец отодвинул в сторону не в меру резвого старика и, извинившись за Фирино беспардонное поведение, объяснил, что буквально полчаса назад действительно появились новые сведения, касающиеся происшествия в заброшенном поселке.

— У нас, знаете ли, что ни день, то новые события, — произнес он. — Только что мы узнали, что, оказывается, один из дачников был в тот злополучный день поблизости от места преступления и если не является свидетелем самого убийства, то, по крайней мере, кое-кого там видел.

Валентин Александрович сразу посерьезнел и, коротко кивнув, предложил, не откладывая дела в долгий ящик, сходить и побеседовать с этим самым свидетелем. Сопровождающим вызвался, естественно, Фира, но Валентин Александрович попросил, чтобы их с генералом проводила я.

«Вот уж некстати, — подумала я. — Лучше бы действительно пошел Фира».

Не очень-то мне хотелось быть участником следствия. В этом деле, как ни крути, был замешан Мишаня, хоть и косвенно.

Но деваться было некуда, и мне пришлось идти с генералом и его другом к Славке Большому.

Не обнаружив главного свидетеля дома, мы решили наведаться к Мишке, и, как оказалось, не зря. Троица в лице Славки, Шурика и самого хозяина дачи предавалась возлияниям под сенью плодовых деревьев. Они уже были в той стадии, когда не помнили, с какого горя начали пить, и громко выясняли, кто кого больше уважает.

— Дела... — озадаченно протянул генерал. — Судя по всему, допрос откладывается на неопределенное время.

Я мысленно с ним согласилась. Однако Валентина Александровича душевное состояние свидетелей, судя по всему, не смутило. Он подошел к врытому в землю столу, за которым расположилась троица, и, взяв в руки бутылку коньяка, поднес ее к глазам и принялся внимательно изучать этикетку. Мужики, заметив незнакомца, прервали прения и пьяно уставились на вновь пришедшего.

— Хороший коньяк, — одобрил Мальков и, обведя троицу тяжелым взглядом, вдруг резко спросил:

— Ваши звания, товарищи?

Мишка с Шуриком разинули от неожиданности рты, а Славка вдруг вскочил и, вытянувшись по стойке «смирно», гаркнул во все горло:

— Рядовой запаса Иванов Вячеслав Тихонович! !!

— Вольно, — скомандовал Мальков и перевел взгляд на Мишаню.

Тот, глядя на Малькова, как кролик на удава, медленно поднялся со скамейки и не в силах принять строго вертикальное положение, придерживаясь одной рукой за стол, все же запинаясь отрапортовал:

— Рядовой зап-паса Л-ломов.

Рядом с ним тут же вырос щуплый Шурик и со словами: «Господи, неужто война?» — поведал о своем звании лейтенанта запаса.

— Служили? — осведомился Валентин Александрович.

— Никак нет, — доложил Шурик. — В институте была военная кафедра.

— Понятно, — протянул Мальков, усаживаясь за стол. — Да вы садитесь, господа... Чего повскакивали? В ногах правды нет.

Мы со Степаном Евсеевичем едва сдерживали смех, наблюдая процесс вытрезвления пьяной троицы, виртуозно проводимый Валентином Александровичем.

— Итак, господа, — ровным голосом начал Мальков, — следствие располагает сведениями, что в день убийства Павлюка Василия Петровича, работника господина Ломова, один из вас находился поблизости от места преступления и видел убийцу, но по каким-то причинам скрыл это от следствия...

Валентин Александрович выдержал паузу, переводя взгляд с одного парня на другого, и продолжил:

— А за сокрытие сведений о преступлен ин...

Он не успел договорить. Резко протрезвевший Славка поднялся со скамейки и, покаявшись за свой нерешительный, как он выразился, характер, изъявил желание содействовать следствию и готовность ответить на все вопросы.

— Ну, что ж, — произнес Мальков, — лучше поздно, чем очень поздно. Пройдем те, гражданин Иванов, вот к тем бревнышкам, побеседуем о том о сём.

При слове «гражданин» Славка дернулся, как от удара, а Мальков, ухмыльнувшись, процедил:

— Шучу, шучу.

Пока они «беседовали», сидя на бревнах возле бани, мы как-то даже не нашли общей темы для разговора и сидели за столом молча, изредка поглядывая в сторону Малькова и Славки.

Допрос длился недолго, но и не коротко, и когда закончился, Валентин Александрович присоединился к нам за столом. Славка же маялся возле кустов смородины и подходить к нам не решался. Видимо, испытывал неловкость перед Мишкой за то, что заложил его жену.

— Теперь у меня вопрос к вам, Михаил Федорович, — Мальков в упор уставился на Мишку. — Не подскажете ли, где в данный момент находится ваша супруга, Ломова Лариса... Как, простите, ее по батюшке?

— Ивановна, — услужливо подсказал Шурик, поскольку Мишка молчал «как рыба об лед».

— Ага, Ломова Лариса Ивановна, — повторил Мальков. — Так где же она? — Он по-прежнему буравил Мишку взглядом, но совершенно безрезультатно. Тот вошел в глубокий ступор.

— Сбежала она, — опять встрял Шурик. — Забрала деньги, брюлики... простите, бриллианты и сбежала.

Валентин Александрович взглянул на генерала, потом на меня и, немного помолчав, спросил:

— Марианна, из показаний Иванова Вячеслава Тихоновича, — Мальков кивнул в сторону Славки, — следует, что в заброшенном поселке в день убийства вместе с Ломовой Ларисой Ивановной был ваш работник Ломов Федор Алексеевич, отец Ломова Михаила Федоровича. Это так?

Я растерянно пожала плечами. Мне-то откуда знать? Я там, кроме трупа, никого не видела.

— Этого я не знаю, — ответила я. — Мы там были с Купатовым Александром... — Я запнулась, пытаясь вспомнить, какое у Саньки отчество, раз уж тут такой официальный разговор пошел. Не вспомнив отчества, я развела руками и замолчала, не зная, что еще добавить.

— А где сейчас находится Ломов Федор Алексеевич? — не унимался Мальков.

Я покосилась в сторону Мишани и, вздохнув, ответила:

— Наверняка сказать не могу, — я еще раз взглянула на Мишку, — но очень может быть — там же, где и Лариса. Ее машина вон стоит, — я указала на красный «Пежо» у ворот, — но ведь на чем-то она уехала... Может быть, ночью за ней приезжал Федор Алексеевич и увез ее?..

Мишка сидел с каменным лицом, только желваки ходили под кожей. Он так и не проронил ни слова.

— У старшего Ломова есть машина? — поинтересовался Валентин Александрович.

Славка с Шуриком переглянулись и пожали плечами, а я поведала о синем «БМВ», который преследовал нас по дороге в Каменск, и даже номер машины назвала.

— Дело в том, — сказала я, — что Мишин дед является незаконнорожденным сыном графа Алексея Николаевича Воронцова. И так случилось, что законный правнук Воронцова — Дмитрий Воронцов, друг нашей семьи, нашел в Париже свою двоюродную тетку. А Федор Алексеевич, подстрекаемый Ларисиным желанием жить в Париже, решил всеми правдами и неправдами отвоевать свое право на наследство. Уж не знаю, каким образом он намеревался это сделать... И вообще это совсем другая история, к убийству не имеющая отношения. Но, судя по всему, на синем «БМВ» за нами гонялся Федор Алексеевич.

Славка с Шуриком слушали меня, раскрыв рты, а Степан Евсеевич даже как-то крякнул от удивления. Об этой стороне дела ведь пока никто в поселке ничего не знал.

— Вот это да... — почесал бритую голову генерал. — Ну, просто роман.

— Да уж, — согласился с ним Валентин Александрович. — Тут, оказывается, история с предисловием. Выходит, что у жены Михаила Ломова и его отца были общие интересы.

Мальков исподлобья взглянул на Мишаню, но тактично не стал развивать эту тему.

— Но какое отношение к этой истории имеет злосчастный Павлюк, убитый в заброшенном поселке? — спросил он.

Мишка по-прежнему молчал, низко опустив голову, Славка с Шуриком предпочли своего мнения не высказывать, а я все же выдвинула свою версию:

— Я думаю, — начала я, — что все произошло случайно. Они, на свою беду, столкнулись в одном доме. По всей вероятности, у Ларисы и Федора Алексеевича там было свидание. — При этих словах Мишка еще ниже опустил голову. — А наркоман Павлюк... — Я запнулась и пояснила, что насчет наркомана — это заключение судмедэкспертизы. — Так вот, Павлюк скорее всего бегал в заброшенный поселок, чтобы... ну, я не знаю, как там у наркоманов это называется... Ну, чтобы кайф поймать, извините.

— Ну, понятно, — прервал меня Валентин Александрович. — Вы, Марианна, надеюсь, домашний телефон Ломова знаете? — Он кивнул в сторону Мишки. Мальков уже и не пытался добиться от Мишани какой бы то ни было информации.

Я утвердительно кивнула.

— Тогда, пожалуй, пойдемте. — Валентин Александрович встал из-за стола и сделал шаг в сторону смородины. — А вы, господа, можете продолжать, — Мальков кивком указал на недопитую бутылку коньяка. — Не будем вам мешать. Кстати, — обратился он к Шурику, — когда господин Ломов придет в себя, сделайте милость, узнайте у него адрес проживания его отца.

Мужики хотели что-то сказать в ответ, но не нашлись и, понурившись, остались сидеть за столом.

— Ну, ты и профессионал, — произнес Степан Евсеевич, когда мы уже покинули Мишанины владения. — В пять минут всех развел.

Валентин Александрович усмехнулся:

— Мастерство не пропьешь, дорогой. Правильно я говорю, Марианна?

Я в ответ только кисло улыбнулась.

— И что же теперь будет? — спросила я Малькова. — Будете искать Ларису и Ломова-старшего?

— Попытаемся, — улыбнулся Валентин Александрович. — В общем-то, это не проблема. Поищем машину, наведаемся по адресам. Сейчас и начнем...

— Как сейчас? —удивилась я. — А Степан Евсеевич сказал, что вы приехали отдохнуть...

Мальков засмеялся:

— Правильно сказал Степан Евсеевич, я приехал отдохнуть. Но у меня же есть друзья. Вот сейчас позвоню и попрошу их найти для начала этот ваш синий «БМВ».

Я недоверчиво покосилась на Малькова.

— А вы номер не записали, — напомнила я. — Давайте я вам продиктую.

Мальков улыбнулся.

— Я его запомнил. Да вы не волнуйтесь, Марианна. Сегодня к вечеру, надеюсь, кое-какая информация у нас уже будет. Он же не Джеймс Бонд, этот ваш Федор Ломов. — И Валентин Александрович снова улыбнулся.

«Действительно, — подумала я, — чего это я глупости говорю? Сразу же видно, что этот Мальков — дядька непростой. Наверно, тоже из генералов, как и Степан Евсеевич. Сейчас указания раздаст, и следственная машина завертится».

Мне отчего-то стало не по себе, и я заторопилась домой.

У калитки маялись Фира и Санька и, завидев меня, бросились навстречу.

— Ну, что там? — перебивая друг друга, стали они засыпать меня вопросами. — Славка раскололся?

— Да, все рассказал, — устало ответила я. — Мишку жалко...

— Это точно, — согласился со мной Сашка. — Не повезло парню ни с отцом, ни с женой. Вот же сволочи...

Мы поднялись на террасу, и на наши голоса из дома выглянули отец и Димка.

— Ну, что там? — в один голос спросили они.

— Славка раскололся, — поспешно сообщил Фира. — Все, как есть, рассказал.

Домашние, надо думать, ждали от меня подробностей, но у меня вдруг так сильно разболелась голова, что я, отказавшись от обеда, выпила две таблетки анальгина и ушла в свою комнату. Проспала я часа два, не меньше, и когда, совершенно разбитая, выползла наконец в гостиную, то застала всю семью за вечерним чаем.

— Чай — это хорошо, — одобрила я. — Налейте-ка мне чашечку, да покрепче.

Тетя Вика подала мне чашку с дымящимся ароматным чаем, я положила туда аж три ложки сахара и, усевшись напротив телевизора, принялась наслаждаться живительным напитком. Фира, как всегда, беспрерывно щелкал пультом, перескакивая с канала на канал. Благодаря его манипуляциям, я за одну минуту узнала, какая завтра ожидается погода в Лондоне (правда, только в Лондоне), почему дон Альберто так недоволен, что отцом ребенка его дочери Луизы в действительности является сеньор Факундо, а не сеньор Пепе, чем нужно опрыскивать яблони, и... вырвала у старика пульт. На экране появился весьма упитанный полковник милиции, вещавший об ужасах, произошедших в Москве и Московской области за последние сутки.

— Марьяша, найди что-нибудь повеселее, — попросил отец. — Ужасов у нас своих хватает.

Я собралась было уже переключить телевизор на другой канал, как вдруг на экране появилась жуткая картинка: пылающий в кювете автомобиль и носилки с телом, которое врачи запихивали в «скорую». Голос за кадром сообщал, что сегодня ночью на сорок третьем километре Минского шоссе произошла авария. Водитель легкового автомобиля во время обгона справа впереди идущей машины не заметил в темноте припаркованный на обочине «КамАЗ» и на большой скорости врезался в него. От удара автомобиль несколько раз перевернулся и загорелся. Находившийся за рулем мужчина погиб, его спутницу выбросило через лобовое стекло, и она чудом осталась жива, хотя получила серьезные травмы и в тяжелом состоянии доставлена в ближайшую больницу.

— Господи, кошмар какой, — ужаснулась я и переключила телевизор на другой канал.

В это время раздался телефонный звонок, и отец снял трубку.

— Да, Валентин Александрович, слушаю вас, — произнес он. — Чем могу служить?

— Это Мальков, — шепнула я, и мы все, превратившись в слух, уставились на отца.

Мальков на том конце провода что-то объяснял отцу, а тот молча слушал, изредка кивая головой. Потом лицо его посуровело, и он стал быстро что-то записывать на обложке валявшегося журнала. Затем, послушав еще немного, он поблагодарил Малькова и медленно положил трубку на рычаг.

— Что?! — в один голос спросили мы, когда отец повернулся и обвел всех растерянным взглядом.

— Лариса попала в автокатастрофу. Нужно срочно сообщить Михаилу. Она в тяжелом состоянии.

Отец стал быстро переписывать что-то с журнала на листок бумаги.

— Это тебе Мальков сказал? — вскочила я со своего места. — Где он ее нашел?

— Не знаю, — ответил отец. — По его распоряжению искали какую-то машину, а она проходила в сводке происшествий за последние сутки. Сделали запрос, и выяснили, что в этой машине находилась Лариса, при ней были документы. — Отец говорил сбивчиво и малопонятно. — Больше ничего не знаю. Беги к Михаилу... — Отец сунул мне в руки листок бумаги. — Здесь адрес больницы.

Я кинулась было к двери, но Димка остановил меня.

— Что толку к нему бежать, — сказал он. — Мишка пил весь день.

Он встал и направился к выходу.

— Надо его в больницу отвезти. Марьяша, собирайся, поехали.

Когда мы уже выезжали из ворот, во дворе появился Мальков, а следом за ним Степан Евсеевич.

— Вы куда? — спросил генерал.

-— В больницу, сейчас Мишу заберем и поедем.

Валентин Александрович подошел к машине и нагнулся к моему окну.

— Тут вот какое дело, Марианна, — тихо произнес он. — Автомобиль, в котором находилась Лариса Ломова, как выяснилось, принадлежал Ломову Федору Алексеевичу. Это определили по номеру двигателя. Собственно, искали-то именно эту машину... — добавил он. — Кто сидел за рулем, пока неизвестно, — труп сильно обгорел. Но скорее всего это был сам Ломов. Так что Михаилу придется съездить в морг для опознания.

— Сегодня? — оторопев, спросила я.

— Нет, конечно. — Мальков выпрямился и сделал шаг в сторону от машины. — Просто сообщите ему...

Я ничего не ответила, а Димка нажал на газ.

До больницы мы добрались, когда уже совсем стемнело. Мишку пустили в палату без звука, из чего следовало, что дела плохи. В маленькой комнатке на кровати в окружении аппаратов и тянущихся от них трубок в белом коконе из бинтов лежала Лариска. Нас с Димкой в палату, естественно, не пустили, и мы, потоптавшись немного в коридоре, вышли на улицу.

— Как все это глупо, бессмысленно — сказала я. — Зачем... чего ради?

— Трудно сказать, — отозвался Димка, закурив и глубоко затянувшись. — Так уж человек устроен — всегда хочется чего-то большего, чем есть.

Мы сели на скамейку у входа и так, молча, просидели до утра. Говорить не хотелось, каждый думал о своем.

Время от времени я посматривала на темные окна больницы. Только на третьем этаже горел свет. Наверно, там размещались операционные.

Лариса умерла на рассвете, так и не придя в сознание.

В зале отлета аэропорта Шереметьево-2 было, как всегда, шумно и многолюдно. Димка уже прошел регистрацию пассажиров, вылетающих рейсом Москва — Париж, и был теперь, что называется, «по ту сторону баррикад». Подхватив выползшую из «телевизора» дорожную сумку, в которую заботливая тетя Вика насовала домашних пирожков для Наташеньки, Димка обернулся, чтобы в последний раз махнуть нам рукой.

Мы замахали в ответ, а Фира, встав на цыпочки, отчаянно размахивал шляпой.

— Димочка! — крикнул он, перекрывая шум толпы. — Передавай привет тетушке лично от меня. Скажи, Ферапонт Семенович кланяется!..

Фира махнул шляпой в последний раз, водрузил ее на свою плешку и, вздохнув, повернулся к нам. Мы с отцом едва сдерживали смех.

— А что? — огрызнулся он, взглянув на наши ухмыляющиеся физиономии. — Она вдова, я тоже мужчина свободный.

Тут уж мы захохотали в голос, и не только мы, но и все, кто стоял рядом и слышал слова старика.