«Выход всегда есть, ведь есть же?…»
Лили
Не думаю, что у меня есть много времени на жалость к себе. Я стараюсь успокоиться, как можно скорее, а потом начинаю думать. Слова Малика прозвучали сродни жестокому приговору, но это же только теория. Точнее, только в плоскости, когда я зажата с ним в тесном пространстве, правильно? Правильно.
Да, мой муж принадлежит к другой национальности. Да, в его вере развод — это неприемлемо. И да, в его стране действует именно такая практика. НО! Мы не в его стране, а в России, а значит, я могу рассчитывать на справедливость.
Не знаю, но внутренне я начинаю истерично смеяться, хотя изо всех сил стараюсь отодвинуть припадок на задний план. Почему? Потому что это моя последняя надежда. Уцепиться за благоразумие — последний вариант.
Нужно действовать.
Больше я не жду. Начинаю быстро собирать вещи, точнее, продолжаю это делать. Потом бегу в спальню к дочери. Она уже проснулась, с ней сидит няня, которую я отпускаю, чтобы она, не дай бог! Не позвонила Малику. Я в хороших отношениях с персоналом в доме, но все-таки, деньги им плачу не я. Он. А как говорится? Кто платит, тот и музыку заказывает — нужно быть осмотрительней.
Выдыхаю, когда небольшой рюкзак моей девочки собран, второй наполнен ее игрушками. Нельзя так говорить, конечно, но хотя бы что-то хорошее в ее болезни есть. Надия все еще квелая немного, поэтому мне удается снова уложить ее спать примерно к половине одиннадцатого, потом я аккуратно перемещаю ее в автомобильное кресло и выхожу из комнаты. Дважды бегать до машины — это слишком подозрительно, но пришлось рискнуть минут пятнадцать назад. Меня поймали лишь раз, но я вовремя сообразила и сослалась на забытые в салоне ноты. А теперь — самый главный фокус.
Я надела спортивные брюки, кофту и кеды с мягкой подошвой, чтобы не шуметь, взяла дочу и выглянула из нашей с мужем, точнее уже, надеюсь, бывшим мужем, спальни. Дом встретил меня, как обычно, тишиной. Холодом и тишиной…
Раньше меня это не сильно волновало, скажу честно. Точнее, я умело закрывала глаза. Наверно, в этом и кроется мудрость, да? Ну та, о которой меня «просит» Малик. Закрывать глаза, когда это нужно, как и рот. Ну, или открывать пошире, в зависимости от ситуации — как посмотреть.
Да, я умею вовремя закрыть рот. Очевидно. Но то ли это мой максимум, то ли граница, где заканчивается мудрость, и начинается откровенное пренебрежение к себе, пересечена, так или иначе, на большее меня не осталось. Нет, я не собираюсь это терпеть. И знаете? Дело даже не во мне, как таковой. Ну, правда. У меня маленькая дочь, и я должна показывать ей пример! По-хорошему, конечно, мы должны, но остаюсь только я. Малик не сильно привязан к ребенку. Да и ко мне, как показала практика, тоже. Будь это мальчик, может быть, он не стал бы трахать шлюху под одной крышей с нами? А может быть, и нет. Слава богу, мы этого никогда не узнаем, и я не позволю, чтобы мой ребенок жил в блядюшнике. Не хочу. Нет-нет-нет, не хочу! Чтобы Надия думала, что это нормально. Такое отношение к женщине…неадекватное, потребительское, неуважительное! Она не должна этого знать. Я хочу, чтобы когда моя маленькая крошка вырастит и встретит мужчину, он любил ее, уважал и ценил. Как мой папа любил, уважал и ценил маму. Их отношения — мечта; и это правда. Она никогда даже не плакала из-за него, не то что выла — о чем мы вообще говорим?! Не могу себе представить, чтобы мой отец поступил так же по-свински с ней. Даже если напьюсь или ударюсь головой, всегда на подкорке у меня сохранится то трепетное чувство, которое всегда витало в воздухе, когда они были вместе.
Надо признать, у меня этого чувства нет. Теперь-то оно понятно почему. Раньше я сбрасывала все на природную холодность Малика, и очень много дорисовывала себе сама. Мне же не с потолка казалось, что он меня любит…хотя, теперь, очевидно, с потолка, конечно же…и все равно!
Черт, не могу понять, как влипла в такое дерьмо…
Пока крадусь по коридору, стараюсь не отвлекаться, конечно, но мысли преследуют. Как я попала в эту ситуацию?! Боже! Должна сбегать из собственного дома под покровом ночи, после того как узнала об измене. Не одной. О целой системе измен, которые должны считаться нормой, а меня тошнит. Тошнит, и этого не изменишь. Но как? В чем же дело? У меня была перед глазами модель отношений — да, и почему тогда я молюсь, чтобы меня никто не услышал?
Наверно, ты все-таки никогда не сможешь предугадать, как все будет в процессе. Жизнь многогранна. А может, я сама в этом во всем виновата. слишком высокие замки, слишком многое совпало. Малик предстал передо мной принцом в сверкающих латах. Тем, кто меня спас. А на деле он — это тот самый дракон, от которого и нужно спасать принцессе. Только ничего не вышло. Дракон сжег заживо принца (точнее, даже потенциальный его образ), а потом захватил город и стал там править. Устанавливать свои чокнутые, драконьи правила. Заставлять меня «терпеть», но как это вытерпеть? Как? Меня даже сейчас на клочья рвет, когда я думаю о том, что в данный, конкретный момент он развлекается со своей проклятой сукой.
Господи.
Надеюсь, она подавится его членом, когда будет брать глубже. Пожалуйста, если ты существуешь, Боже, пусть она им подавиться!
Прикрываю глаза. Последний рывок до финиша — открыть без скрипа входную дверь. Не знаю, смазали ли на ней петли, потому что сегодня с утра я посмеялась, когда прощалась с Мелком. Мол, теперь наш дом — это истинное пристанище Дракулы. Вон! Как дверь скрипит! На весь элитный поселок гомон стоит.
Пожалуйста, пусть их смазали. Умоляю.
Малик не любит, когда что-то выходит из-под контроля. Он любит, когда все вокруг идеально и по-царски. Пусть. Пусть он приказал смазать гребаные петли! Умоляю!
Тяну на себя огромную, тяжелую дверь. Она реально весит тонну! И раньше мне казалось, что это забавно. Опять же, истинный замок Дракулы, где есть тяжелая дверь и все такое. Сейчас же мне не так смешно, как было раньше. Дверь тяжелая, чтобы не выйти мне — глупой, наивной малышке, которая была ослеплена юношеским максимализмом, и не понимала, в какое дерьмо полезла.
Но отец понимал…
Когда дверь удается открыть бесшумно, и я выскальзываю наружу, осознание бьет рикошетом. Ведь, а действительно…он наверняка знал…
Папе моя идея не понравилась. Поэтому он был таким злым тогда, кстати. До моего прихода Малик уже успел поставить в известность родителя о своих наполеоновских планах, и да, они ему совсем не понравились.
Я помню, как он постоянно уточнял, точно ли я решила? Но ни разу не сказал, что он против. Нет. Почему он смолчал? Почему?...
Ладно. Я стараюсь об этом не думать и не отвлекаться на свою обиду. Проблема в том, что сейчас мне выбирать не приходится. Другого пути, кроме как к отцу под крыло, у меня все равно нет. Он — единственный, кто сможет меня защитить. У него есть деньги и связи. Он сможет нанять мне адвоката и помочь выбраться из ямы. Папа — мой единственный лучик света во всем этом дерьме. Объективно. На остальных я надеяться не могу. Пара моих подруг замужем за состоятельными мужчинами, но они, опять же, друзья Малика. Есть подруги из другой жизни, с которыми мы общаемся на приемах, но не то чтобы очень близко. К ним я обращусь в самом крайнем случае. Например, к Алене. Ее муж в политике, депутат. Если что — это мой план «Б». Окей, сосредоточилась и покатила.
Выезжаю с территории быстро, чтобы никто не успел ничего понять, а вот на трассе ставлю свою Теслу на спокойный, комфортный режим.
Дыши.
Получилось!
От нашего дома до папиного ехать недолго. Он живет в соседнем поселке, всего тридцать минут, и я на воле. Моя девочка в безопасности. Дрожь берет, что однажды Малик приведет в дом такого же ублоюдка, как он сам, а потом заявит: это ее муж, и да, малыш, это не обсуждается. Нет! Не позволю! Он будет так же относиттся к ней, обманет, разобьет ее душу на тысячу частей, а потом заставит смотреть…Знать — это, наверно, одна из самых жестоких пыток. Знать, что твой любимый муж «периодически трахает других женщин», сейчас их трахает! На каких-нибудь отвратительных, гостиничных простынях, которые пахнут…боже, ничего! Но и это только в теории. Сейчас они пахнут их пороком и чужой страстью. Его желанием к другой женщине…
Это ад.
Правда, это ад для любой женщины. Ты сразу чувствуешь себя максимальным ничтожеством, которое неспособно ни на что и ничего не значит. Ты чувствуешь себя меньше песчинки. Может быть, после того как ты это узнаешь, ты и становишься меньше песчинки?…
Прикрываю глаза и тру их. Тесла сама везет меня, хотя я все равно не убираю рук от руля надолго. Волнуюсь. Мне нравится эти ее приколы, но только когда я одна. С Надей всегда держу ухо востро.
А раньше бы не держала…
Бросаю взгляд в заднее зеркало на доченьку. Она крепко спит, посасывая пальчик. Когда я успела стать матерью? В смысле…я имею в виду душой. Помню, как я узнала, что у нас будет малыш. Я была очень рада, но это ощущение — защищать своего ребенка ценой собственной жизни…когда оно пришло? Нет, папа точно мне поможет. Он чувствует то же самое, каждый родитель это ощущает, а значит — он мне поможет…
Когда на горизонте виднеется свет, я льну ближе к рулю. Не знаю, как он меня встретит. Точнее, встретит-то он хорошо, но что скажет? Да тоже понятно. Он был против этого брака, пусть ни разу вслух об этом так и не сказал, но я же чувствовала. Старалась не реагировать, старалась не замечать, а все равно чувствовала. Теперь он, наверно, подожмет губы и покачает головой…ну, и ладно. Ничего страшного. Потерплю. Не убудет. Главное, что он сто процентов поможет мне выпутаться из этой ситуации, а остальное — пережитки моего собственного эго, которое я умело перетру внутри себя.
***
Я стою в центре папиной гостиной и не знаю, куда себя деть. Доча продолжает спать в детском кресле — и это все. В смысле, на этом хорошие новости заканчиваются.
И дело не в отце. Точнее…он действительно поджал губы и помотал головой, когда впускал меня внутрь. Просто я-то думала, что приеду под его крыло, а оказалось, что он запустил меня в ловушку.
Малик сидит на кресле и с легкой ухмылкой покручивает граненый стакан на подлокотнике кресла. Мы молчим уже десять минут. Все, что произошло — отец забрал у меня дочь и поставил ее кресло рядом с ним. С этим проклятым ублюдком…все. А, ну и сам занял место напротив. На диване. Вот теперь точно все…
- Я думал, что ты приедешь раньше, - наконец-то говорит муж, делает небольшой глоток виски, снова опускает стакан на подлокотник и хмыкает, - И что же тебя задержало?
Молчу.
Хочу сдохнуть, если честно…мне нечего на это ответить. Я ощущаю себя загнанной в ловушку косулей. Перед медведем. Согласитесь, неравный бой…
- Дай угадаю. Ждала, пока прислуга уснет? Что ж…это впечатляет. Молодец. Значит, критическое мышление работает. Вектор неверный, конечно, ну, ничего. Вектор исправить можно.
Резко поднимаю глаза и шумно выдыхаю. Малик усмехается и делает еще один глоток, а потом смотрит чуть в сторону и говорит. Не мне. Он обращается к своему гребаному телохранителю Али.
- Малышку в машину, от нее не отходить.
Шкаф слегка кивает. Али — это огромный, лысый мужик со здоровенным шрамом на половину лица. Я его раньше побаивалась, но, вообще-то, он довольно неплохой мужик. Можно сказать, почти душевный. Он всегда помогает мне, если того требуют обстоятельства. И нет, даже если вам кажется так, такое поведение в его обязанности не входит. Просто он не может смотреть, когда женщина нуждается в помощи, и остаться в стороне.
Разумеется, этот момент — исключение.
На меня он не смотрит вообще, зато на дочку во все глаза. Это еще один плюс к моему хорошему отношению. Али очень нежно относится к Наде, а она его совсем не боится. Даже несмотря на шрам, изуродовавший его лицо. Я тоже не боюсь и уже давно, это тоже будет честно признать. Я вообще шрамов не боюсь — у Малика их очень много.
А шаг делаю…
Говорю же, во мне в какой-то момент проснулась мама-львица. Я пристально слежу за переноской, и когда ее поднимают, мне как будто отрывают кусок от души.
- Не устраивай сцен, - тихо предупреждает Малик, - Не буди моего ребенка.
Резко перевожу на него взгляд. Хочу сказать, что «его ребенка» пусть рожает его шлюха, Надя — моя! Но ее уносят, и весь мой яд пропадает. Я хочу сорваться следом, а стоять остаюсь на чистом осознании: ее все равно у меня заберут. Так или иначе. Единственное, что я могу сделать — это не пугать свою девочку.
Густая ненависть опускает мне забрало. Слышу, как хлопает входная дверь, медленно перевожу взгляд на Малика и шиплю.
- Я ее у тебя все равно заберу, ты слышишь?! Даже если мне придется…
Его губы изгибаются в ухмылке.
- Ты поедешь вместе с ней, Лили. Ты — моя жена, я же сказал. Никакого развода не будет. Ты никуда не уйдешь. Ты будешь воспитывать моих детей и…
- Ненавижу…
- Тш. Не надо. Не зли меня сейчас. Лучше не доводи еще больше. Тебе не понравится то, каким я могу быть.
- Ты мне уже не нравишься, ты…
- Лили, остановись! - предупреждает отец, на которого я резко перевожу взгляд.
Дышу тяжело и часто. Сволочь…ладно он, но как ты-то мог?!
- Как ты мог? - все-таки неприятный вопрос вываливается наружу некрасивым комом.
Я себя плохо контролирую. Поэтому это действительно ком, никак иначе. Отвратительный, булькающий, тонущий в подступающей истерике. Слезы снова встают в глазах, но я зло смахиваю их и ору:
- Как ты мог?!
- Ты сама вышла за него замуж!
Звучит, как удар под дых. Я знаю, что я сделала это сама, и разумом понимаю, что винить в моих бедах, кроме меня самой — некого. Но…
- Я же твоя дочь…- а вот это звучит уже жалко.
Жмурюсь и отворачиваюсь. Так неприятно, что они оба смотрят на меня со смесью высокомерия и колючей жалости. Будто я обезьянка в клетке, которая прыгает на прутья и пытается руку с бананом.
Дура дура дура
Что же ты делаешь, глупая?
Фу.
- Ненавижу вас обоих…
- Так, ну…мы пошли по кругу, - Малик со стуком опускает стакан на стеклянный столик, потом поднимается.
Я отшатываюсь в сторону. Знаю, что все равно пойду. И он это знает. Забрав у меня ребенка, другого выхода мне не представили, поэтому неизбежно я окажусь в его доме. На холме. Как в ужастиках. И, наверно, логичней было бы принять свою судьбу смиренно, но у меня не получается быть покорной. Не сейчас, когда шпарит гнев и густая, как смола, обида.
Я в ней тону.
И нету у меня шанса на побег…
Малик, конечно, это знает. Он все понимает, поэтому не собирается за мной бегать, хватать меня, как варвар, тащить в свою пещеру. я приду сама. Это неизбежность…
- Жду на улице. Поговори с отцом. Может быть, хотя бы твой родитель сможет вставить мозги на место. Антон, не забудь сказать ей то, о чем мы говорили перед свадьбой. На этот раз.
Все.
Он спокойно выходит из дома, и только после этого я поднимаю глаза на отца. В ответ взгляда не получаю. Папа так и сидит, откинувшись на спинку дивана. Пьет свое виски. На его лице зловеще играют языки пламени, и он выглядит, как очередная скала. Такой же непробиваемый ублюдок…
- Как ты можешь? - шепчу, растерявшись свой запал.
Я правда этого не понимаю. За Надию билась бы до конца, а он…
- Я уже ответил, - говорит тихо и спокойно, холодно, - Ты сама дала согласие на этот брак.
- Мне было всего девятнадцать! Я не знала!…
- А должна была знать! - рявкает отец и цепляет меня на крючок своего злого, ядовитого взгляда, - Ты должна была думать башкой! Я предупреждал! Я сказал тебе, что брак — это не гульки! Все серьезно, блядь! Сто раз с тобой об этом говорил! А ты мне что?! Я хочу этого! Вот что!
Подбородок начинает трястись. Да, я говорила. Да, я отсекала все его попытки объяснить мне серьезность моего положения. Да! Но я была совсем ребенком, а он…
- Я же не знала…
- И я тоже в будущее смотреть не умею.
- О чем он говорил?! - папа поджимает губы и уводит взгляд в сторону огня, тогда я снова взрываюсь, - О чем он говорил!? Что за трепотня перед свадьбой?! О чем он…
- О том, что этот брак — навсегда.
Немею.
- В…в смысле?!
Отец медлит еще пару мгновений, потом переводит на меня свой арктический взгляд и цедит, буквально по слогам объясняет мне.
- Малик сразу сказал, что развода тебе не даст никогда. Ты вступаешь с ним в брак, и это будет навсегда. Точка.
- Но…ты мне ничего не сказал!
- Очевидно.
- Почему?! Если бы я знала, что опции послать его на хер у меня не будет, я бы…
- Не выражайся в моем доме!
- Не выражайся?! НЕ ВЫРАЖАЙСЯ?! Ты…ты…ты… - слова пропадают, зато появляется осознание.
Я замираю и смотрю на отца во все глаза. Неужели он…
- Он…он тебе заплатил за этот брак?
Пауза повисает в воздухе, но с другой стороны, мне и не нужно слышать ответа. Я уже его знаю, пусть он и звучит вердиктом. Раной, которая останется со мной навечно…
- Да.
Резко отшатываюсь от него, будто он только что ударил меня наотмашь. Может быть, и ударил. Изнутри-то я кровоточу…
- Как ты…как…я не…
- Да, Малик дал мне деньги, Лили. Он обещал, что ты будешь счастлива, и я посчитал, что могу ему доверять.
- За деньги.
Взгляд отца леденеет, но мой язвительный комментарий он игнорирует и продолжает.
- Он не соврал.
- Я похожа на счастливую?!
Вопрос риторический, тем не менее я получаю свой ответ.
- Пять лет была. Закрой глаза покрепче и снова будешь.
Бам! Вот так…
Я теряю весь свой запал по мановению ока. Он просто разбивается о холодный, резкие скалы действительности…
- Ты…ты меня продал, как… - всхлипываю и жалко ежусь, - Как одну из своих…боже…как…как абонемент в свой проклятый зал…ты…
- Прекрати истерику!
- Хватит. Это. Повторять! - не могу дышать, - Хватит! Он изменяет мне в моем же доме! Рядом с моим ребенком! Его это не ебет совершенно! Ничего не волнует! Он считает это нормальным, но ладно он! На голову больной ублюдок и моральный инвалид, но ты! Ты же мой отец! И ты…
- Я сказал. Прекрати. Гребаную истерику!
Отец медленно поднимается, давит на меня объемами и голосом, и я думаю, что планирует продолжать, но мне больше нечего сказать. Я резко отступаю и мотаю головой.
- Если бы мама была жива…она бы тебя не узнала. И я тебя не узнаю.
Резко поворачиваюсь и мчусь к двери, но не успеваю сделать и трех шагов, как в спину летит очередной нож. Даже не шпилька — нож.
- Ты его спасла, Лили. Ты сама это сделала.
Застываю.
Неужели он настолько…низок, что будет меня этим попрекать?…
- Я должна была дать ему умереть?
- Нет, дорогая, но каждое действие имеет свое последствие. За все нужно платить.
- Ты меня продал! Это моя расплата за доброту?! Так получается?!
Резко оборачиваюсь. Мне на секунду кажется, что в глазах отца мелькает что-то похожее на сожаление, однако…это лишь игра света и тени, плюс моего воображения.
- Благими намерениями вымощена дорога в ад, Лили. Повзрослей.
Отец устало выдыхает и садится обратно на диван. Делает глоток грёбаного виски. Прикрывает глаза и откидывается на спинку гребаного дивана, а потом шепчет так, будто я его утомила. Будто я снова маленькая, топаю ножкой и прошу купить себе пони!
- Иди к мужу и будь покорной женой. Малик был добр к тебе, пусть все останется так. Не провоцируй его. Забудь все слова, которые ты сказала в этом доме, в этом доме. Не доводи до греха. Не будь дурой. Я тебе ничем не помогу. Ты сделала свой выбор.
Обрыв, который я чувствую в своем сердце, равен целой Марианской впадине, помноженной на миллион раз.
Не помню, как выхожу из дома. Теряюсь как-то даже, не понимаю, где я. Словно я не с отцом говорила, а с каким-то…незнакомцем.
Малик подходит ко мне сам. Он берет меня за руку и ведет к моей Тесле, дает сигнал своим людям. Нади в машине нет. Я это замечаю сразу, но мне не нужно спрашивать, где она, я итак это знаю. Она едет впереди. В огромном, черном внедорожнике. А мы сзади. Только вдвоем.
- Надеюсь, что ты больше не будешь совершать своим нелепые попытки от меня сбежать?
Ежусь, глядя в окно. Снова идет снег, крупные снежинки ложатся на молчаливые, многовековые сосны, которые давят с двух сторон трассы, как безмолвные Боги.
Это и есть моя вымощенная благими намерениями дорога в ад. Они меня туда провожают…
- Лили, я с тобой разговариваю.
Упрямо молчу. Не хочу его слышать. Не хочу видеть. Ничего не хочу, но кого это волнует? Малик переключает машину на автопилот, а потом тянется в мою сторону. Я вижу его ладонь с крупным перстнем на мизинце и резко дергаюсь в сторону. К двери. А потом шиплю.
- Только попробуй ко мне прикоснись. Только попробуй притронься своими грязными руками.
Малик замирает. Слышу и чувствую его ухмылку, а потом тихий, вкрадчивый, бархатный шепот.
- И что же ты сделаешь, родная?
- Выпрыгну на ходу.
Перевожу взгляд и твердо повторяю.
- Клянусь, я на ходу выпрыгну из тачки.
Мы молча смотрим друг на друга. Он оценивает мою решительность, которая сейчас граничит с сумасшествием.
Оно, правда, есть. Мне надо думать о дочери, и я думаю, конечно. Вряд ли я решусь претворить угрозы в жизнь, но не потому, что страшно. Мне не страшно. За один вечер я потеряла все, и все основания, которые казались гранитным, на деле лишь говно и ветки. Ветер подул — их нет. Отец? Муж? Семья? Любовь? Ничего не осталось. Одна только жестокая реальность, в которой я, как загнанный в угол зверь. Единственное, что осталось — это дочь. Поэтому нет, я, конечно же, не сделаю этого. Малик знает. Я кожей чувствую, что он все прекрасно понимает, но, наверно, осталось в нем хотя бы что-то от человека?
Издает смешок, резко подается обратно на свое кресло, а лапы свои укладывает на мой руль. Противно? До безумия. Закажу химчистку после этого, но хотя бы не я. Да. Хотя бы эти руки не меня касаются, что уже победа в каком-то смысле.
До дома мы едем в тишине, а когда останавливаемся, я тут же вылетаю из машины, хватаю дочь и быстрым шагом возвращаюсь под крышу угрюмого замка на холме.
В спину ощущаю взгляд. Чудовище, за которое мне хватило ума выйти замуж, ничего не говорит, просто смотрит. А этого уже много…
Утром становится больше, когда я понимаю, что снова ошибался. Он не трогал меня не из-за внезапно проснувшейся человечности, просто издеваться и ломать меня медленно и планомерно выглядит слишком заманчивой перспективой, чем даже теоретически допустить, что я действительно выпрыгну на скорость и разобьюсь, как разбилась изнутри…