Брак по любви

Бритва Оккама

Гериатрия представляла собой два объединенных отделения: восемь трехместных палат для женщин и, за центральным сестринским постом, восемь для мужчин. Над койками висели металлические штанги с тонкими синеватыми занавесками. Занавески, обозначавшие приватность, несли скорее символическое, чем функциональное значение. Возле каждой койки стояли тумбочка, шкафчик для личных вещей и жесткое скользкое кресло для посетителей. Ясмин не раз видела, как кто-нибудь из вымотавшихся посетителей – жена, муж или дочь, – задремав, соскальзывал на пол. Стены цветом и текстурой напоминали высушенные листья шалфея и выглядели так, словно вот-вот рассыплются в прах. Сквозь слабый теплый запах мочи пробивалась резкая нотка дезинфицирующего средства. Несмотря на высокие окна потолочное освещение не выключалось весь день, из-за чего Ясмин почему-то всегда чувствовала себя усталой. Она подавила зевок.

Обход продолжался целую вечность. Пациент из отделения интенсивной терапии забился в длительном эпилептическом припадке, предоставив Пеппердайну педагогическую возможность, упустить которую было бы непростительно. Отделение для больных деменцией неизбежно оказывалось медленным.

Внимание Ясмин рассеивалось. Ее преследовал внезапно возникший образ Гарриет, прощально машущей с порога «фиату мультипле», а потом, когда набитый членами семейства Горами автомобиль скрывался из виду, давящейся от хохота.

– Ясмин, вы, э-э… с нами? Хм… Да, хорошо… – сказал Пеппердайн, когда она слишком отстала. Студенты-медики тотчас же скучились вокруг него, словно гусята, и он взмахнул ладонью, подгоняя их вперед.

– Извините. Конечно, – ответила Ясмин. Пеппердайн был не таким устрашающим, как кое-кто из консультантов, но и не проявлял чрезмерного дружелюбия, как некоторые другие. Вдобавок он являлся ее руководителем и был к ней расположен – по крайней мере, Ясмин так казалось. Сложно было судить.

– Здравствуйте, Элси, – сказала Джули, старшая сестра, когда их процессия перешла в следующую палату. – Мы немного беспокоимся за Элси. Она уже четыре дня не опорожняла кишечник.

– Миссис Манро, как вы себя чувствуете? – спросил Пеппердайн. Он не одобрял манеры называть пациентов по имени, даже если те сами это разрешали или даже просили об этом.

– Неплохо, доктор, – ответила миссис Манро. – Сегодня чуть-чуть устала. – Она сидела поверх одеяла, откинувшись на тонкую подушку, и ее правую руку и ногу сводил тремор.

Пеппердайн, с позволения миссис Манро, велел одному из студентов ее осмотреть.

Джули скользнула прочь и быстро вернулась с еще одной подушкой, которую ловко подсунула под спину миссис Манро, нимало ее не побеспокоив.

– Итак? – сказал Пеппердайн.

Студент выглядел немыслимо юным даже по меркам Ясмин. На его щеках вспыхнул румянец.

– Возможно, запор вызван болезнью Паркинсона? Или даже антидепрессантами? Она, типа, на циталопраме?

– Благодарю, Макс. Возможно, кто-то еще хочет высказать наблюдение? Есть желающие? – Пеппердайн печально оглядел стайку студентов. Одна молодая женщина втянула голову в плечи, словно пытаясь увернуться с линии огня. Постепенно последовали робкие ответы. Синдром раздраженного кишечника, гипотиреоз, гиподинамия, повреждение нерва, стресс или – прошептал кто-то – рак толстой кишки. Пеппердайн медленно кивал каждому студенту.

– Доктор Горами, возможно, вы, хм, желаете внести свою лепту?

Ясмин подошла поближе к койке и склонилась над пациенткой. Голова миссис Манро трепыхалась из стороны в сторону.

– Скоро мы оставим вас в покое, – сказала Ясмин. – Я только хотела спросить, как у вас с аппетитом?

– Прорва, – отозвалась миссис Манро. – Так меня мать называла. Давным-давно, конечно. Нынче я не чувствую голода.

– А все-таки надо есть, Элси, – сказала Джули. – Утром вы, кажется, не доели завтрак? – Она выглядела натянутой как струна. Ясмин улыбнулась ей, и Джули быстро растянула губы в ответ.

Джули не раздавала улыбки понапрасну. Ее тонкие губы были собраны в прямую линию. Вблизи в мочках и хрящах ее ушей, в правой брови и левой ноздре можно было заметить следы пирсинга, которые, в отличие от самой Джули, говорили о ее прошлой жизни. Она никогда не носила украшений, даже гвоздиков в мочках ушей, избавившись от всех своих пирсингов, словно излечившаяся наркоманка. Ниам как-то сказала Ясмин, что у Джули проколот язык и интимная часть тела. Но Ниам много чего говорит.

– По-моему, это и есть вероятное объяснение, – сказала Ясмин.

На тумбочке стоял поднос с нетронутым завтраком: овсянкой, гренком и стаканчиком йогурта. В этом не было ничего необычного. Старые больные люди часто теряют аппетит. Но в данном случае его отсутствие наталкивало на страшные подозрения. Ясмин знала, что Джули подумала о том же.

Четыре дня без еды, а то и больше.

Пеппердайн хранил молчание. Ясмин взглянула в его длинное серьезное лицо. Высокий и поджарый, он держался с холодной доброжелательностью. Ниам назвала его несчастным занудой, но это совсем не так.

– Простите, – сказала миссис Манро. – Я не хотела причинять вам беспокойство.

В дальнем конце отделения уже раздавали подносы с обедом.

Все наблюдали за дрожащими рукой и головой миссис Манро. Медсестрам и санитаркам положено кормить пациентов, которые не в состоянии питаться самостоятельно, и, как правило, они это делают. Но за теми, кто стесняется причинить беспокойство, легко недосмотреть.

– Никакого беспокойства, – ответил Пеппердайн. – Вы проследите? – мягко обратился он к Джули.

– Это больше не повторится. – Ее лицо и голос были напряжены. Пеппердайн был неизменно вежлив и скрупулезен. Все добивались его уважения, но никто, включая обычно невозмутимую Джули, не был уверен, что его заслуживает.

– Бритва Оккама, – сказал Пеппердайн. – Никогда не пренебрегайте очевидным ответом. Нет еды – нет испражнений. – Он кивнул Ясмин, и она обрадовалась и слегка смутилась, словно он только что превознес ее до небес.

Они подошли к чистенькой, опрятной миссис Адейеми. Та сидела, плотно сдвинув ступни, обутые в ярко-синюю парусиновую послеоперационную обувь. Ясмин пришло в голову, что, помимо лекарств, миссис Адейеми понадобятся ходунки. И помощь по дому, хотя из медкарты было неясно, может ли она на нее претендовать. Нужно будет поговорить с Лесли, соцработницей, а Лесли так занята…

– Вот так так, – обратился Пеппердайн к миссис Адейеми, – что тут у нас? Неужели мы, к-хм, заставляем вас ждать?

– Надо только закончить с бумагами, – сказала Ясмин.

– Понимаю, понимаю. – Он перевел внимание на пустующую койку по соседству. – У нас беглянка.

Студенты захихикали.

Пустовала койка миссис Антоновой. Кто-то умудрился взломать окно.

– Радиаторы не работают как следует, – сказала Джули. – Их невозможно регулировать. Некоторые пациенты жалуются на духоту, поэтому мы открываем окно, но другие, конечно, тут же начинают жаловаться на сквозняк.

– А, – мрачно вздохнул Пеппердайн. – Прекрасный пример рационализаторства со стороны Траста. Техобслуживание передано на подряд – кто-то даже сказал бы, что оно перестало существовать как явление, – что побуждает пациентов к свободной конкуренции за регулирование климата.

– Я пообещала ей, что все починю, – сказала Ясмин. Пеппердайн взглянул на нее. Она пожалела, что открыла рот, но теперь оставалось лишь продолжать. – Я про миссис Антонову. Она отказывалась выходить из телевизионной комнаты.

– Вы врач или волшебница?

Студенты снова захихикали.

– Я подкупила ее мандарином и бананом, – сказала Ясмин, – но она жесткая переговорщица.

Пеппердайн кивнул, но она приготовилась быть высмеянной. Этого не случилось.

– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо.