Брат и сестра

Computers - Как один день - 3. Брат и сестра

Computers

Как один день - 3. Брат и сестра.

Прошло восемнадцать лет. Дети Уоми и Куньи, героев романа «Я – Уоми», живут в поселке Ку-Пио-Су, на острове, находящемся в заливе большой реки. Куда подевались их родители? Это вам станет ясно в дальнейшем, а пока их дети, уже совсем взрослые, продолжают вести свой родной поселок по пути прогресса и процветания, развивать и защищать его. Думаете, это легко? Как бы не так, все же на дворе – каменный век, а то, что в поселке вовсю применяются изделия из металла, и даже электричество, совсем не отменяет этой суровой реальности. Да и сам поселок очень изменился…

Доисторические приключения, фэнтези, героическая фантастика, эротика. 18+

Я счастливая такая,

Я как будто бы во сне,

Потому что лучший мальчик

Улыбнулся утром мне.

Часть I. Сергей.

Я поднял глаза от стола, за которым сидел уже битый час, и посмотрел в окно. Прозрачные стекла открывали прекрасный вид на зимний пейзаж – покрытая льдом, заснеженная река, лес на том берегу, а на этом – небольшое каменное строение, машинный зал нашей маленькой электростанции. Да, наш поселок очень изменился за последние годы. Даже я еще помню, как в детстве сидел в хижине у очага, с удовольствием подкидывая в огонь сухие ветки. А теперь… Рубленные из лиственницы избы, внутри – кирпичные печи, электрическое освещение. И все это – плоды деятельности моего отца, Уоми. Конечно, работали все. Но, если бы не он…

Я снова перевел взгляд на стол. На нем лежали тетради с сочинениями, написанными учениками. Пусть даже бумага была не идеально белой, пусть на страницах не было клеточек или линеек, но зато эти тетради были от начала и до конца сделаны у нас, в Ку-Пио-Су! Островок цивилизации, как любил называть его отец…

Именно отец настоял на постройке школы. Туда были в обязательном порядке зачислены все дети от пяти до пятнадцати лет, а старше – по желанию. Но желающих оказалось так много, что пришлось организовать посменную работу – классы не вмещали всех. Конечно, не все проходили полный курс обучения, большинство выучивалось только читать, писать и считать. Однако были наиболее способные, которые продолжали учиться дальше. Они образовали группы «по интересам» - химики, физики, механики, биологи, даже «литераторы» - с углубленным изучением русского языка и литературы. Конечно, были и желающие обучаться сразу по нескольким «профилям», но у большинства на это просто не хватало сил и времени. Ведь надо было ходить на охоту, ловить рыбу, ухаживать за стадом, выплавлять металл, отливать и ковать из него изделия…

Людей в поселке стало намного больше, чем раньше – соседний поселок Ку-Они практически весь переселился в Ку-Пио-Су, на прежнем месте осталась только охотничья и рыболовная заимка, где добывалось пропитание для всего населения. Люди там жили в основном по полгода, а потом менялись с «коренным населением» поселка. Впрочем, значительная часть из них после небольшого «отпуска» в поселке отправлялась обратно. Это были самые заядлые охотники и рыбаки, которых не очень-то привлекали «блага цивилизации», они предпочитали жить привычной и понятной жизнью.

Я вернулся к работе – надо было проверить еще десяток сочинений наших учеников. Это были сочинения «литературной» группы. Все они, конечно, имели и «основную должность» - рыбака, охотника, кузнеца, животновода. Сочинение было на свободную тему – «О чем я мечтаю». Большинство мечтали о том, чтобы усовершенствоваться в своей «основной специальности», стать отличными кузнецами, пастухами, охотниками. Поймать самую большую рыбу. «Взять на рогатину» медведя. Моей основной задачей было находить ошибки, которых, впрочем, было не так уж много – писали ребята довольно грамотно. Но вот я открыл очередную тетрадку…

«Я мечтаю о том, чтобы встретить человека, которого смогу полюбить, и который будет любить меня. Я мечтаю иметь рядом верного спутника жизни и любимого, с которым бы никогда не рассталась. Я мечтаю, как мы останемся с ним наедине. Вот он обнимает меня, целует, и нам хочется, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Вот я скидываю с себя одежду, он – тоже, и мы снова обнимаемся, ласкаем друг друга, говорим друг другу нежные слова, а потом… Потом – счастье! Он накрывает мою грудь своими большими, сильными ладонями, мы прижимаемся друг к другу крепко-крепко… Я мечтаю, что у нас будут дети, много детей, мальчиков и девочек, я буду их любить, кормить, играть с ними, учить. Они будут любить меня и моего мужа, и мы все всегда будем вместе, нам будет всю жизнь хорошо!»

Я взглянул на обложку тетради. Гута! Эта шестнадцатилетняя девушка, работающая с животными – коровами туров и зубров, которых нам удалось приручить и создать из них молочное стадо. Каждое утро летом пастухи выгоняли стадо на заливной луг по другую сторону реки, где они паслись, а вечером пригоняли обратно. Тут и приходило время девушек, которые доили коров, осматривали – нет ли у них повреждений или болезней, лечили при необходимости, задавали корм на ночь, если нужно. А зимой, когда луг покрывался снегом, пастухи превращались в охотников, а за животными ухаживали именно женщины.

Я, конечно, хорошо знал Гуту – это была высокая, худенькая, еще по подростковому угловатая девушка, и на уроках, какой бы предмет я не вел, она всегда, не отрываясь, смотрела на меня своими громадными зелеными глазами, иногда только опуская их, чтобы что-то записать в тетрадку. Ее ярко-рыжие, с медным отливом, тяжелые волосы были заплетены в тугую косу, уложенную на затылке, а лицо, светлое, как молоко – все усеяно веснушками. Она стеснялась своей внешности, особенно конопушек на лице, и зачастую избегала компании других девушек и шумных игр, которые те затевали. Но, тем не менее, она была общительной и доброй, ее любили и люди, и животные, с которыми она всегда была ласковой и терпеливой. Так вот о чем она мечтает! Я стал читать дальше:

«Больше всего на свете я хочу смотреть в глаза любимого человека, угадывать его желания и доставлять ему радость. А если понадобится, помогать во всем. Моя самая заветная мечта – жить для него, и даже, если потребуется, умереть, лишь бы мой любимый остался жить!»

От этих слов, от глубины чувств, стоявших за ними, мне стало не по себе. И ведь она знала, что я буду проверять сочинения и прочитаю то, что написала она… Что же это значит? Неужели… Но ведь я не подавал никакого повода, ничем не выделял Гуту из всех остальных. Правда, встречаясь с ней иногда глазами, я не торопился отвести взгляд, что-то меня словно притягивало, она мне очень нравилась… Бедная девочка, неужели она в меня влюблена? Надо бы с ней поговорить, как-нибудь поласковей, осторожно. Мне, уж точно, еще очень рано жениться и заводить семью. У меня столько дел! По крайней мере, пока отец и мать не вернутся…

Не найдя ни одной ошибки, я поставил в тетради «пятерку» и занялся другими сочинениями.

* * *

Мы с Карасем с утра разбирали генератор нашей электростанции. Зашумел один из подшипников, и его нужно было заменить. Запасные подшипники у нас были. Наш генератор – переменного тока, на двадцать киловатт. По конструкции он больше всего напоминает генератор автомобиля, только ротор у него не с кольцами и обмоткой возбуждения, а с постоянным магнитом. Недостаток обычного генератора с кольцами очевиден – время от времени изнашиваются щетки и кольца якоря, и их необходимо заменять. А учитывая, что вал генератора крутится круглый год, по двадцать четыре часа в сутки, износ не заставит себя долго ждать. На выходе обычного генератора напряжение регулируется изменением тока, подаваемого на кольца якоря. Постоянный магнит в якоре не давал такой возможности, и регулировка осуществлялась электронным инвертором выходного напряжения. Инвертор имел большой запас по мощности и защиту от перегрузок, поэтому был очень надежным. Общий КПД генератора это практически не снижало – исключался ток подмагничивания якоря, а сам инвертор имел очень высокий КПД, близкий при полной нагрузке к 100%. Оставалось единственное слабое звено – механический износ деталей. Раз в несколько лет подшипники приходилось заменять.

Два генератора, один из них запасной, в поселок «доставил» отец. Он же создал проект и, с помощью всех жителей, построил гидроэлектростанцию. Станция была вингроторного типа – четыре длинных троса были протянуты вдоль реки, у самого дна. Вингроторов – воронок с прорезями, из тонкого нержавеющего металла, нанизанных на тросы, было множество, тросы тянулись на несколько сот метров по течению. С одной стороны они были закреплены в подшипниках столбовых опор, а с другой – заканчивались на входных валах редуктора, выход которого вращал генератор. Простая и надежная конструкция.

Мы уже разобрали генератор и выпрессовали подшипник из щита, когда дверь распахнулась и вошла Гута.

- Здравствуй, дедушка Карась, здравствуй, Сергей! – вежливо поздоровалась она, глядя на нас. – Сергей, а сегодня занятий литературной группы разве не будет? Ребята меня прислали узнать…

Я распрямил спину, взглянув на нее:

- Нет, Гута, уж извините. Видишь, электричества нет, нужно срочно делать…

- А вам не нужна помощь? Если что, я могу…

Я внимательно посмотрел на нее, а она с искренней надеждой – на меня.

- Нет, мы сами справимся, - и, увидев, как опечалилось ее лицо, поспешно добавил:

- Но ты можешь просто посидеть с нами, что-нибудь рассказать…

Она расцвела улыбкой, и поспешно, пока я не передумал, присела в уголок на табуретку.

- Спасибо! А что вам рассказать?

- Ну, хотя бы, что ты читаешь сейчас?

- Я только что дочитала «Таинственный остров» Жюля Верна.

- И как твои впечатления?

- Замечательная книга! Они там, на своем острове, были совсем, как мы. Все делали сами! И никогда не падали духом. Подумать только, они сами сделали нитроглицерин, взорвали скалу, построили корабль, устроили ферму для животных, даже провели телеграф для связи, совсем как у нас – между Ку-Пио-Су и Ку-Они! Вот только целителя у них не было, и биоблокады… Поэтому, когда беднягу Герберта ранили пираты, а потом он заболел лихорадкой, он чуть не умер! Если бы не капитан Немо, который подбросил им коробочку хинина, Герберт мог бы умереть. Это было бы такое горе для всех…

Я искоса бросил на Гуту внимательный взгляд. Ее щеки раскраснелись, глаза блестели – она воспринимала роман, как настоящую жизнь, его герои были для нее живыми людьми, совсем как для отца… И для меня тоже. Подумать только, если бы это было не так, никого из нас бы тут не было! Ведь это отец, прочитав книгу про наш поселок и нашу мать, девушку Кунью, пришел в этот созданный воображением писателя мир, и мир стал реальным, превратился в родину для всех нас…

- И еще, - продолжала Гута, - очень жалко, что капитан Немо умер в конце, а остров разрушило извержение вулкана. Ведь они вложили в этот остров столько труда! Зато все они остались в живых, их спасли, и они продолжали жить все вместе, создали сельскохозяйственную колонию. Наверное, Герберт встретил хорошую девушку и женился – Пэнкроф ведь даже хотел отпустить его с острова именно для этого…

- А кто из героев тебе больше понравился, Гута?

- Все! Все понравились! Сайрус Смит такой умный, и столько знает! И Гедеон Спилет – тоже! Пэнкроф – смелый и веселый, Наб – верный и трудолюбивый, а Герберт всем помогал и с таким удовольствием учился, он так любил книги! А Айртон… Ну, в прошлом, конечно, он был разбойником, но после того, как его спасли, он стал лучшим другом для всех. И, даже когда его жизнь была под угрозой, он их не предал! А капитан Немо… Он вообще был для них, как бог. Как для нас Уоми… И он прожил такую тяжелую жизнь, столько перенес несчастий, но продолжал все же любить людей, это главное!

Пока Гута рассказывала, она, не отрываясь, смотрела на меня, а старый Карась протирал замасленной ветошью гнездо под подшипник и внимательно осматривал его – нет ли где трещинки или песчинки.

- Ладно тебе, балаболка! – добродушно усмехаясь в усы, сказал он. – Это всего лишь книга, я тоже когда-то ее прочитал, Жюль Верн все выдумал. Хотя, правду сказать, именно после этого я уговорил Уоми начать у нас выплавку железа, да и связь с Ку-Они мы тогда же наладили… Чтобы, если снова нападут суаминты, можно было быстро прийти друг другу на помощь.

- Вот видишь, дедушка Карась! – горячо вступилась Гута за любимого автора. – И без связи Уоми не смог бы спасти тех трех девушек из Ку-Они, когда они провалились под лед зимой…

- Да ладно, дочка, я разве спорю. Подай-ка лучше мне подшипник, он лежит на столике рядом с тобой!

Гута схватила тяжелый двухрядный подшипник, завернутый в промасленную бумагу, обеими руками, и поспешно подала его Карасю. Тот развернул упаковку, покачал рукой внутреннюю обойму – нет ли люфта, и вставил подшипник в гнездо щита. Взяв две деревянные киянки, мы стали вдвоем равномерно постукивать по краям внешней обоймы напротив друг друга, и подшипник послушно полез в гнездо. Наконец, окончательно запрессовав его, мы закрыли крышку гнезда, притянули ее болтами, подняли массивный щит и надели подшипник на вал генератора. Гута и тут умудрялась нам помогать – она подавала болты, я устанавливал их в гнезда и заворачивал от руки, а Карась подтягивал их ключом на 27 – сначала понемногу, строго по два напротив друг друга, а потом уже дотягивал, как он выражался, «со всей дури».

Наконец, мы надели на вал собранного генератора полумуфту, вставив на место резиновые втулки, надетые на пальцы, входящие в гнезда второй полумуфты, и закрепили ее на валу шестью радиальными болтами. Распрямив спину и вытерев руки ветошью, я подошел к электрощиту, а Карась стал понемногу отпускать тормоз, которым был временно остановлен выходной вал редуктора. Послышался гул, тросы вингроторов начали вращение, а на засветившемся табло вольтметра на щите побежали, сменяя друг друга, красные цифры. Наконец, на нем застыло число «220», а цифры сменили цвет на зеленый – мы питали все потребители в поселке стандартным напряжением 220 вольт, 50 герц переменного тока, что обеспечивал наш инвертор после двойного преобразования напряжения с выхода генератора.

Я облегченно вздохнул и посмотрел в окно – там уже темнело, мы провозились с ремонтом почти целый день. Но теперь ток был, и ночью жителям поселка не придется использовать свечи. Посмотрев в другое окно машинного зала, я нажал кнопку пускателя и увидел, как вдоль «главной улицы» поселка, а также в окошках домов загорелись яркие огоньки. На табло зажглись синие цифры ваттметра – около восьми киловатт. Работа была окончена, и до следующей поломки, которая, надеюсь, случится еще не так скоро, можно было быть спокойным.

Все это время Гута тихонько, как мышка, сидела в уголке на табуретке, и мы только сейчас вспомнили о ней.

- Ну, Гута, все! – сказал я. – Можно идти домой. Спасибо за помощь!

Карась улыбнулся:

- Да, балаболка, что бы мы без тебя делали? – и та улыбнулась ему в ответ.

Мы все втроем вышли из машинного зала, постояли на снегу, с удовольствием вдыхая морозный воздух и глядя на освещенную улицу, на огоньки в окнах домов, и не спеша пошли к поселку. Карась первым свернул налево, в переулок, где был его дом, пожелав нам доброй ночи, а мы с Гутой зашагали дальше. Подойдя к моему дому, мы остановились, и Гута сказала:

- Ну, я пойду, Сергей!

- Давай, я провожу тебя? – предложил я, подумав, что вот как раз подходящий случай поговорить с ней.

- Конечно! Я буду очень рада…

И мы двинулись дальше. На улице горели редкие светодиодные «вечные» светильники, порошил легкий снежок, и начинать сложный разговор мне не хотелось. Наконец, мы дошли до крайнего дома, где жила семья Гуты. Окна были темными.

- Может, зайдешь, Сережа? – не то спросила, не то предложила Гута. – Все наши в Ку-Они, они там пробудут еще долго, так что ты никому не помешаешь… А мне иногда так тоскливо одной!

Немного поколебавшись, я кивнул, и Гута распахнула дверь. Щелкнул выключатель, в сенях и на крыльце загорелся свет. Мы разулись, и по чистому некрашеному деревянному полу прошли в комнату.

- Посиди, Сережа, я сейчас что-нибудь соберу поесть!

- Да не беспокойся, Гута, я же ненадолго, - ответил я, но она уже убежала.

Я скинул меховую куртку, положил ее на стул, оставшись в тонкой кожаной жилетке, и осмотрелся. Небольшая комнатка с выскобленным добела деревянным полом явно принадлежала самой Гуте. Стол, два стула, узкая кровать, застеленная простынями из нашего самодельного серого, небеленого холста, покрытая оленьей шкурой в качестве одеяла. В углу – полка с книгами и тетрадями, под потолком – яркий светильник. В комнате было не холодно – видимо, Гута с утра протопила печь.

Подойдя к полке, я стал разглядывать книжные корешки. В основном, это были книги по биологии и физиологии животных и человека. Естественно, Гута же работает на ферме с животными – она увлеклась этим, когда отец, лет десять назад, уговорил переселиться в наш поселок своих друзей – Олега и Нину. Олег, художник, очень обрадовался такой возможности – изучать и рисовать наш мир. А Нина, специалист по выведению новых пород, тотчас начала заниматься с нашими девушками, да и некоторыми парнями тоже, обучая их работать с животными, приручать их, отбирать и выводить новые породы. Она научила их всех основам генетики, ветеринарии и ухода за скотом. Гута, тогда еще совсем маленькая, одной из первых пришла в ее группу.

Но цель визита к нам Олега и Нины этим не исчерпывалась. Дело в том, что в мире, в котором они жили до этого, у людей не могло быть детей, а Нина страстно хотела иметь ребенка. И ее желание исполнилось – уже через год она родила Олегу мальчика, а еще через год – девочку. Их дети и сейчас жили здесь, в нашей семье – они остались в поселке, когда Олег и Нина ушли вместе с моими родителями… Как Нина плакала, расставаясь с детьми!.. Олег тоже переживал, хотя и крепился. Пусть все знали, что это расставание – не навсегда, наши непременно вернутся… Но все же было очень грустно. Как и нам с Машей было тяжело расставаться с нашими родителями… Нам очень хотелось отправиться вместе с ними, но мы понимали, что это невозможно – мы должны были остаться, чтобы отвечать за поселок и всех его жителей, а главное – учить детей и взрослых. И еще, в том путешествии, в которое отправлялись они все, детям делать было нечего.

Задумавшись и разглядывая книжную полку, я очнулся от шороха шагов, обернулся – и челюсть у меня отвисла, и, будь такая возможность, она бы стукнулась об пол…

В дверях стояла Гута, и на ней ничего не было – как есть ничего! Она распустила волосы, и те густой пышной волной лежали у нее на спине и плечах, она даже не попыталась прикрыть ими обнаженную грудь, она стояла передо мной совершенно голая, прямая, решительная, и смотрела мне в глаза. А я, как дурак, стоял и смотрел на нее, даже не моргая.

Гута первой нарушила молчание:

- Прости меня, Сереженька, милый! Я, наверное, поступаю нехорошо, нечестно, но я подумала, что такого случая, как сегодня, мне никогда больше не представится… Прости… Ты, конечно, можешь просто уйти и забыть… Но я люблю тебя, я не могу без тебя жить… Еще раз – прости! – и она опустила глаза.

У меня во рту внезапно пересохло, я силился что-то сказать – и не мог вымолвить ни слова. Я никогда еще не был с женщиной, а тут, вдруг, такое! Как завороженный, я сделал навстречу Гуте шаг и протянул к ней руки, а она протянула руки ко мне и тоже шагнула вперед.

Теперь, обнаженная, она уже вовсе не казалась девочкой-подростком, неуклюжей и угловатой, у нее было тело женщины, и, главное, она точно знала, чего хочет! Она опять шагнула мне навстречу, и снова подняла на меня свои громадные зеленые глаза. Если бы она хоть чуть-чуть улыбнулась, можно было еще попытаться перевести все это в шутку, но ни тени улыбки не было на ее побледневшем лице, только веснушки словно стали еще ярче.

Наконец, наши пальцы сплелись, мы сделали еще по шагу вперед, и наши тела соприкоснулись… Я притянул Гуту к себе, склонился к ее лицу, и прижался губами к ее губам. Мои руки гладили ее спину, и я восхищался, какие густые и мягкие у нее волосы… Я даже не замечал, что делают ее руки, и опомнился лишь тогда, когда мои кожаные штаны расстегнулись и упали на пол. Тогда я перешагнул через них, освободился из объятий Гуты, и сорвал с себя кожаный жилет. Жилет полетел на пол следом за штанами, я обнял Гуту сзади, обхватил руками ее груди, а она положила свои ладони поверх моих, прижимая их к своей груди. Я гладил и ласкал ее грудь, катал между пальцами ее сразу затвердевшие, набухшие соски, а она, повернув ко мне лицо и ища мои губы своими, наконец-то счастливо улыбнулась.

Моя рука скользнула вниз по ее животу, Гута слегка раздвинула ноги, и я наткнулся под волосами внизу живота на горячее и влажное… Лаская ее, я вдруг задал себе вопрос, какого цвета там волосы – я не успел это рассмотреть, и удивился несвоевременности этой мысли.

Гута прижималась ко мне изо всех сил, касаясь голой спиной моей груди, и вдруг она замерла, задрожала, тягучая судорога прошла по ее телу, и на несколько секунд она обмякла в моих объятиях, но тотчас же пришла в себя, повернулась и обхватила меня обеими руками, а наши губы опять встретились.

- Милый, любимый! Как хорошо! – шептала она, и терлась своей грудью о мою. – Я хочу, чтобы ты тоже испытал это! Иди сюда!

Она опустилась прямо на деревянный пол и потянула меня за собой, раздвигая бедра… Кстати, волосы у нее там были тоже рыжие, только потемнее.

- Гута, милая, - зашептал я ей на ухо, чувствуя, что краснею. – Ты у меня первая, у меня совсем нет опыта, я даже не знаю, как это делается! Только теоретически…

Она тихонько рассмеялась и прижала меня к себе.

- Я тоже пока не знаю. Но ничего, любимый, вдвоем мы сможем! У нас получится!

И у нас действительно получилось. В какой-то момент я почувствовал, что причиняю ей боль, и остановился, но она прижалась ко мне и горячо зашептала:

- Нет, нет, не останавливайся, любимый, продолжай, смелее! Это так чудесно…

К тому времени, когда я, наконец, дошел до экстаза, она успела испытать наслаждение не меньше пяти или шести раз – я сбился со счета. Потом мы лежали рядом на голом полу, тяжело дыша, и лаская друг друга. Потом это повторилось еще трижды, мы меняли позы и позиции, как будто хотели испробовать все сразу за один вечер – мы словно обезумели.

Наконец, встав с пола, мы улеглись вдвоем на узкую кровать Гуты, и, прижавшись друг к другу, обнимались и целовались.

- Милый, тебе понравилось?

- Нет слов… А тебе?

- И ты еще спрашиваешь?! Ты же сам все чувствовал! Я получила гораздо большее удовольствие, чем ты!

- Любимая, это было сказочно! – мы немного помолчали, лаская друг друга. – Но что же нам теперь делать? Что с нами будет дальше?

- Милый, я ничего от тебя не требую, совсем ничего! Я понимаю, что ты должен заботиться о поселке, у тебя столько важных дел. От этого зависит благополучие всех. Я только прошу тебя, чтобы мы встречались, как сегодня, хотя бы иногда!

- Обязательно, любимая, разве мы теперь сможем обходиться друг без друга? Я хочу спросить… Я читал твое сочинение… Это именно то, о чем ты мечтала?

- Любимый, о таком я не смела даже мечтать, это гораздо лучше, чем я себе представляла! Я хочу тебе признаться… Раньше я сама себя ласкала… Доводила до оргазма, ведь иногда невозможно вытерпеть… И при этом воображала всякое… Но это – лишь бледная тень того, что у нас с тобой сейчас было!

- Милая, я тоже пережил сейчас с тобой такое, о чем не имел представления! – мы опять замолчали, но наши руки и губы говорили за нас. Наконец, между поцелуями и объятиями, Гута сказала:

- Сереженька, милый, уже поздно, тебе, наверное, надо идти. Иначе могут тебя хватиться, и о нашей тайне узнают!

- Я хотел бы навсегда остаться с тобой, любимая!

- Я тоже, но понимаю, что это пока невозможно.

- Давай хотя бы еще раз, сейчас?..

- Давай! – обрадовалась Гута.

На этот раз мы все же расстелили на полу одеяло из оленьей шкуры, и сделали это еще раз… А потом еще раз… А потом я все же оделся, попрощался с Гутой, горячо ее поцеловав, причем не только в губы (она не стала одеваться – провожала меня голышом), и через силу заставил себя уйти…

* * *

Направляясь домой, я был, как пьяный – я вспоминал наш вечер, и сам не верил, что это было… Я весь был еще там, в комнатке Гуты, и в мыслях продолжал ласкать ее. Наконец, подойдя к дверям нашего дома, я обнаружил, что улыбаюсь самым идиотским образом, поэтому сделал устало – нейтральное выражение лица перед тем, как потянул ручку двери.

Раздевшись в прихожей, я пошел в душ – холодная вода нагревалась за день в «тепловых ящиках» на крыше и до утра сохраняла тепло. Надев шорты, я вошел в комнату, где жили мы с сестрой. Маша, в короткой безрукавке из тонкого холста, сидела за столом и проверяла контрольные по математике – она предпочитала делать это дома, в то время как я – в школе. Повернув голову, она взглянула на меня.

- Запустили генератор? А где ты потом был так долго?

- Ну, дел всегда хватает…

Кивнув, Маша снова склонилась над тетрадками. Одним из замечательных качеств моей сестры было то, что она никогда не лезла в подробности моей жизни с назойливыми расспросами, но всегда готова была выслушать то, что я рассказывал сам и дать совет. Впрочем, я относился к ней точно так же. Мы спали в одной комнатке, на соседних койках, и совсем не стеснялись друг друга, просто у нас в семье было так заведено. Отец и мать в свое время пришли к выводу, что создание искусственных интимных тайн только способствует стремлению детей узнать все «запретное», а вот если тайн нет, то это становится не так интересно. К тому же образование, которое мы с сестрой получили в другом мире, включало, кроме всего прочего, также медицину – нас готовили на учителей и целителей. Если человек знает все о зачатии, родах, о том, как их принимать, что делать при этом в сложных ситуациях, как оперировать… Если он видит все внутри человеческого организма – какие тут могут быть тайны? Хотя я буквально только что на собственном опыте убедился, что могут. Специально сексологии нас не обучали…

Мы с сестрой, как ни странно, никогда не воспринимали друг друга существами противоположного пола. Сестра – это сестра, а брат – это брат, а вовсе не мужчина и женщина. Мы так привыкли с детства к виду обнаженных тел друг друга, что они нас не возбуждали, хотя теперь я думал об этом уже с некоторым удивлением. Интересно, у Маши уже есть какой-то сексуальный опыт? Спросить ее, что ли, прямо? Мне никогда и в голову не приходило наблюдать за ней с этой точки зрения… Ей, кажется, тоже. Или нет? Мы в Ку-Пио-Су в восемнадцать лет считались совершенно взрослыми и самостоятельными людьми, но загруженность делами поселка не позволяла нам с сестрой уделять внимание личной жизни. Как хорошо всем остальным жителям!

Пока я сидел на койке и размышлял обо всем этом, сестра заканчивала проверку тетрадей. В школе она вела математику, химию, биологию, а я – физику, механику, русский язык и литературу, хотя мы могли в любой момент подменить друг друга по любому предмету. Ходжа, певец и сказитель, и его жена Ханна вели музыку. Когда с нами были еще Олег и Нина, Олег вел рисование и черчение, а Нина – ветеринарию и животноводство. Теперь эти дисциплины нам пришлось поделить с сестрой – мне черчение, а ей – животноводство.

Были в школе и чисто практические предметы и занятия – старый Карась вел ручной труд, куда входили обработка дерева, камня и металла, а мой дед Суэго – то, что мы называли «природоведение». Сюда относились охота, рыбная ловля и все, что с ними связано, в том числе и владение оружием. То, что всему этому стали обучать в школе, организованно, было большим шагом вперед. Раньше, например, охоте и обращению с оружием учили отцы – детей, старшие братья – младших, что неизбежно приводило к большим потерям времени и сил, да и не все мужчины были хорошими охотниками и умели учить. Бабушка Гунда обучала девочек ведению домашнего хозяйства, включая обработку шкур, изготовление тканей и одежды. Кроме всего этого, я еще вел группу боевых искусств, которую посещали все желающие – и мужчины, и женщины. Конечно, и многие другие жители поселка привлекались к преподаванию, и никто никогда не отказывался – старшина Аза строго следил за этим. Например, лучший кузнец поселка Керк преподавал работу с железом и обучал желающих у себя в кузнице. Даже моя сестра Маша увлеклась кузнечным ремеслом, много занималась у Керка, и недавно сама выковала булатный клинок, который подарила мне.

Но вся основная работа в школе и по обслуживанию уже довольно сложного технического хозяйства поселка лежала на нас с сестрой, потому-то нас и оставили тут за старших, хотя по возрасту мы были чуть ли не моложе всех взрослых жителей. Но так приказал Уоми, наш отец, а Аза безоговорочно проводил в жизнь эту линию. Кроме того, все знали, что рано или поздно отец и мать вернутся, да и жизнь каждодневно подтверждала правильность выбора, который сделали наши родители. Теперь никто никогда не голодал, все знали свой круг обязанностей, причем каждому находилось дело по душе. А уж как преобразился поселок за двадцать лет после появления в нем Уоми, и описать трудно!

Наконец, Маша закрыла последнюю тетрадку, встала со стула и потянулась, расправляя спину. Я словно впервые увидел плавные изгибы ее тела, сильные мышцы, соски красивых грудей, проступающие сквозь тонкий холст безрукавки, и вздохнул.

- Маша, можно тебя спросить? Ты не обидишься?

- Братишка, мы ведь раз и навсегда договорились, что запретных тем между нами нет и не будет, и обещали, что всегда будем помогать друг другу. Спрашивай, конечно.

- Скажи… Хм… У тебя уже был кто-то? Мужчина, я имею в виду…

Сестра улыбнулась.

- Да, был. Я не девушка, уже почти два года.

- И… как это было?

- Ну, подробности я опущу, ты уж извини… Могу только сказать, что это было чудесно! Было и есть… Я вовсе не собираюсь прекращать эти отношения, но кто это – прости, не скажу. Впрочем, ты легко можешь и сам вычислить, если будешь чуть повнимательней, - и она рассмеялась.

- Знаешь, у меня тоже это случилось… Сегодня…

- А, вот ты где был! А по тебе и не подумаешь. Молодец, отлично владеешь собой! С кем – я не спрашиваю, если захочешь, сам скажешь. И ты намерен продолжать встречаться?

- Да. Без вопросов! Это теперь для меня чуть ли не самое главное.

- Ну что же, не мне тебя отговаривать. Это важная часть жизни. Один только совет – жениться не торопись. Если твоя избранница чего-то стоит, она будет тебя ждать, сколько угодно. А насчет детей что ты думаешь?

- Честно говоря, на эту тему я подумать пока не успел.

- И, конечно, с твоей девушкой вы это тоже не обсуждали? – Маша, наконец, позволила себе улыбнуться.

- Конечно, не успели! Когда же было об этом разговаривать? Все случилось так внезапно…

- А генетическую таблицу ваших семей ты смотрел? У вас нет общих предков?

- Нет необходимости, Маша. Она – из Ку-Они. Так что, даже если какое-то родство есть, то оно очень дальнее.

- А, уже легче! Ну что же, брат, успехов тебе в любви! Честно говоря, давно пора… А то мне тебя даже жалко было! – И Маша снова по-доброму улыбнулась мне, и, притянув к себе, обняла.

Как хорошо иметь такую сестру!

* * *

Всю следующую неделю я был очень занят в школе, и видел Гуту только там – по вечерам, после работы на ферме, она появлялась на занятиях литературной группы. Встречаясь с ней глазами, я старался передать взглядом то, что не мог сказать при всех. И только раз, столкнувшись с ней в коридоре и убедившись, что никого нет рядом, я нашел ее руку и сжал, почувствовав ответное пожатие, и с радостью увидел улыбку на ее лице.

Наконец, в воскресенье (мы давно уже ввели в Ку-Пио-Су обычный календарь), дождавшись вечера, я, по возможности незаметно, добрался до ее дома. С замиранием сердца я подошел к двери и постучал. Дверь открылась почти сразу – можно было подумать, что Гута ждала меня в сенях. Она буквально втащила меня внутрь, захлопнула дверь, и бросилась ко мне на шею.

- Милый, как я соскучилась! Как я ждала, пока ты выберешь время ко мне заглянуть! – и она чуть не бегом потащила меня к себе в комнату.

На этот раз мы не теряли времени даром – нас так тянуло друг к другу, что мы сорвали с себя одежду за несколько секунд и обнялись, лаская самые чувствительные места наших тел. И снова Гута испытала первый оргазм от одних моих прикосновений и ласк. На этот раз она счастливо рассмеялась и поскорей стащила с кровати на пол оленью шкуру. После первых восторгов мы долго лежали, обнявшись, и между ласками и поцелуями, наконец, разговорились по-настоящему – в прошлую встречу нам было не до того.

- Милый, я так боялась, что ты больше не придешь! Что ты забыл обо мне!

- Только, если б я умер!

- Не говори так! Иначе мне тоже останется только умереть!

- Гута, не смей так говорить тоже! Мы любим друг друга, и все у нас будет хорошо! Все у нас впереди…

После чего оленьей шкуре снова пришлось от нас много чего вытерпеть. На этот раз я был внимательнее, и подсчитал, что Гута испытывает не меньше пяти оргазмов на один мой. Она тоже это заметила, и пошутила:

- Милый, я у тебя в долгу! Я в пять раз счастливее тебя в любви!

- Я прощаю тебе долг, любимая! Да и, кроме того, мой один раз стоит твоих пяти, так мне хорошо с тобой…

Потом мы снова лежали рядом и говорили, говорили… О книгах, о том, чем занимались на этой неделе, о чем думаем…

Я сказал, что поделился с сестрой нашей тайной. Гута сначала встревожилась, но, когда я подробно передал наш с Машей разговор, она успокоилась:

- Какая у тебя замечательная сестра! Вот бы мне такую… А у меня только братья… Но они тоже очень хорошие. Думаю, если бы они даже узнали о нас, ничего бы не сказали. Они помнят, что ты – сын Уоми, а это много чего стоит! Они очень жалеют, что у них нет времени на учебу, и по-хорошему мне завидуют, потому что я живу тут все время и могу ходить в школу.

- Гута, милая, скажи, что ты думаешь насчет того, если у нас будут дети?

- А ты?

- Я первый спросил!

- А я – женщина! Твой отец всегда говорил, что женщине нужно уступать…

- Ну, ладно! Я хочу, чтобы у нас были дети. Много детей!

- Я тоже. Очень хочу. Но не сейчас. Я же вижу, как ты устаешь, у тебя нет ни минутки. Давай немного подождем. Ты ведь целитель, ты можешь сделать так, чтобы…

- Могу, Гута, но не хочу. Я хочу, чтобы ты была счастлива. А ты разве будешь счастлива, если у нас не будет детей?

- А как же ты?

- Не волнуйся, не надорвусь! Я считаю, пусть все идет, как идет. И, если у нас будет ребенок, я тоже буду счастлив!

- Любимый, какой ты у меня хороший и добрый!

- А раз так, то, наверное, надо мне просто к тебе посвататься, а не делать из этого тайну, и бояться, как бы кто чего не узнал. Тем более, что теперь в поселке уже нет выкупа за невест.

- Да, действительно нет, уже давно. А ты не знаешь, почему Уоми отменил выкуп?

- Отец сказал, что хватит продавать женщин, как товар. Женщины – такие же люди, как мужчины, и пары должны сходиться просто по желанию, а не потому, что кто-то может дать кому-то лишнюю шкуру или копье. И женщина – не собственность мужчины, а подруга, и измерять ее ценность количеством копий или шкур – нехорошо!

- Да, твой отец – великий человек! Как я бы хотела, чтобы он поскорей вернулся. Когда он в поселке – мы все чувствуем себя, как за каменной стеной!

- А со мной, значит – нет?

- Не обижайся, любимый, вы с Машей, конечно, очень хорошие и столько делаете для нас всех, но… Уоми – сын Дабу, и Дабу все может сделать по его просьбе! Например, когда напали суаминты и сожгли поселок. Меня, конечно, тогда еще на свете не было, но рассказывают, что Дабу дал ему на время такое оружие, что он один убил несколько сотен врагов! Это правда? Ты же должен знать точно…

- Да, правда. Это оружие называется «автомат Калашникова».

- А кто такой Калашников? Это же имя?

- Это человек, который придумал такое оружие. Из другого мира.

- А правда ли, что миров бесконечно много?

- Нет, не бесконечно, но много. Основной мир, из которого пришел отец – это мир Земли-1. Есть еще мир Иисуса, в который попадают все, кто умер…

- И мы тоже?

- Да, хотя и не все. Но я не закончил. Так вот, отец, когда умер на Земле-1, попал в мир Иисуса, и изменил историю Земли-1 так, что миры расщепились, возник мир Земли-2, в котором было спасено от смерти около пятидесяти миллионов человек.

- А наш мир?

- Наш мир – это виртуальный мир, мир книги Сергея Покровского, которого можно считать его создателем. Он стал реальным, когда отец пришел сюда. Здесь он встретил мать, женился на ней, и родились мы с Машей.

- Значит, тебя назвали в часть создателя этого мира? В честь бога?

- Можно и так сказать. Только он не бог. Всего лишь писатель.

- Сережа, я всегда считала писателей подобными богам, которые создают свои собственные миры! И, оказывается, это все правда?!

- Ну, что-то в этом, конечно, есть. Но такой описанный мир не становится реальным, пока в нем не захочет поселиться кто-то из реального мира. Как отец, например.

- Так, значит, получается, что это именно он – создатель нашего мира?

- Скорее, творец. А создатель, все-таки, Сергей Покровский.

- Кто это? Что за человек?

- Ученый-биолог и писатель. Он давно умер, мы даже не знаем, как он выглядел… Во Всемирной Паутине я не нашел ни одного его портрета…

- Где?

- Ах да, прости, я же забываю, что ты не бывала в других мирах. Ты видела наш персональный компьютер? У нас с Машей в доме?

- Видела один раз – это что-то сверхъестественное! Там можно читать любые книги без бумаги, прямо на экране! Можно смотреть картинки – обычные и живые! Можно слушать музыку, совершенно фантастическую, от которой хочется смеяться и плакать одновременно! И другую, ужасную, от которой можно сойти с ума… Мне Маша когда-то показала все это под страшным секретом. Я никому не рассказывала, ты не думай, только тебе!

- Так вот, на Земле-1, а особенно, на Земле-2, таких компьютеров – миллионы и миллиарды. Все они соединены между собой, и заключают в себе все знания человечества. А портрета Покровского нет даже там!

- Может, его портрета вообще не существует? Если его никто не нарисовал…

- Тогда должна непременно быть хотя бы фотография!

- Да, я читала, что это такое…

- Но и ее я не нашел.

- Жаль!

- Да. Но зато остались книги, в одной из которых мы живем…

Мы помолчали. Гута придвинулась ко мне поближе, обняла и положила голову с копной своих рыжих волос мне на плечо.

- Сереженька, а ты сегодня хотя бы обедал?

- Да нет, не получилось как-то… Только завтракал.

- Так что же мы лежим? Пойдем скорее, я тебя покормлю! – и она, вскочив, потащила меня на кухню. Я потянулся за одеждой, но Гута попросила:

- Нет, не одевайся, пожалуйста! Ты такой красивый! Мне так нравится смотреть на тебя!

На кухне Гута тотчас развила бурную деятельность: схватила котелок со щами и сунула его в печь, нарезала ржаной хлеб, вытащила из шкафа корчагу с солеными огурцами, положила на стол ложки и вилки из луженой бронзы (отец давно уже ввел в обиход Ку-Пио-Су вилки, а также раздобыл семена и рассаду множества овощей), а я сидел за столом, и с удовольствием смотрел на Гуту, любуясь ее обнаженным гибким телом, густыми распущенными волосами, доходящими до середины спины, стройными босыми ножками, и мечтал о том, что когда-нибудь у нас будет свой дом, дети, и я смогу каждый день наслаждаться этим великолепным зрелищем.

Пока щи грелись в печи, Гута уселась напротив за столом и, не отрываясь, смотрела на меня. Я подсел к ней и обнял, а она склонила голову мне на плечо и потерлась о него щекой:

- Сережа, я так тебя люблю! Пожалуйста, не бросай меня!

- Вот ты опять о том же, Гута! Ну, как я могу тебя бросить, если я люблю тебя? И мечтаю о том, чтобы у нас был свой дом… дети…

- Правда? Ты не шутишь?

- Не шучу. И действительно хочу к тебе посвататься.

Гута неожиданно всхлипнула:

- Сереженька, возможно ли такое счастье? Чем я тебе приглянулась? Ведь я совсем некрасивая… А ты – сын Уоми! Любая девушка в Ку-Пио-Су хотела бы стать твоей женой…

- Ты красивее всех!

- Вот уж это неправда! Рыжая и конопатая…

- А мне именно твои конопушки нравятся больше всего! – я улыбнулся и краем ладони отер слезы с ее лица. Неожиданно Гута схватила мою руку, прижала к губам и поцеловала, глядя на меня своими большими зелеными глазами.

- Я буду любить тебя крепко-крепко! Я все-все для тебя сделаю! Я готова умереть за тебя! – и она обняла меня и прижалась к моей груди, а я гладил ее густые мягкие волосы и ласкал обнаженную грудь.

В конце концов, Гута успокоилась и, спохватившись, наконец-то поставила на стол котелок со щами. Мы взяли ложки и принялись за еду. Я с утра ничего не ел, и хлебал щи с удовольствием, выуживая из них куски мяса. Гута тоже от меня не отставала. Она ела как-то удивительно аппетитно, наворачивая щи за обе щеки, но в то же время очень аккуратно, не проливая ни капли.

- Тебе нравится, любимый?

- Конечно! Ты прекрасно готовишь!

- Это мама меня научила. Она сейчас тоже в Ку-Они, вместе со всеми нашими.

После того, как мы поели, Гута неожиданно предложила:

- Милый, а хочешь, я затоплю баню? Ты любишь париться?

- Очень! А веники есть?

- Какие угодно – и березовые, и дубовые, я сама ломала осенью.

- Ну, давай сходим в баню, а то я моюсь в основном под душем, на баню все времени нет. Только, чур, вместе!

- Конечно, милый, как же иначе? – и она, вскочив, открыла небольшую дверцу в углу – это был вход в предбанник.

Через несколько минут послышался треск хвороста и в двери появился отблеск огня. Затопив печь, Гута вернулась ко мне и снова села рядом на лавку, положив голову мне на колени. Помолчав, она задумчиво сказала:

- Сережа, милый, скажи, а почему ты полюбил меня? Может, просто потому, что я тебя в прошлый раз соблазнила? Я знаю, это было нехорошо с моей стороны…

- Что ты, Гута, я тебе очень благодарен, что ты первая осмелилась. Сам бы я ни за что не решился, хотя ты мне давно нравилась.

- Почему не решился бы?

- Ты уже сама назвала причину: любая девушка в поселке мне бы не отказала. Не мог же я тебе навязываться, не зная, как ты относишься ко мне.

- Но я ведь чуть ли не самая некрасивая. Эти конопушки…

- Которые мне как раз ужасно нравятся! И у тебя замечательные волосы! И такая красивая белая кожа! Как молоко!

Гута посмотрела на свою грудь, как будто видела ее в первый раз, и щеки ее залились румянцем.

- И еще, ты так мило краснеешь! – засмеялся я, обнимая ее и целуя. – Ну что, пошли в баню?

- Там еще холодновато, наверное…

- Вот мы как раз и погреемся пока другим способом, не возражаешь?

- Конечно, нет, милый!

* * *

В бане, действительно, было еще прохладно, зато таинственным огнем мерцала печь, одна только освещающая маленькое помещение. Гута присела на корточки и стала подбрасывать в печку хворост, а я присел рядом и обнял ее. Моя рука легла ей на грудь, и я стал гладить и катать между пальцами ее сосок, я еще в прошлую встречу заметил, как ей это нравится. Гута прижалась к мне, ее губы нашли мои, и она меня поцеловала, тоже все время лаская и гладя. Я встал на ноги и затащил ее на полок. Сначала я был сверху, потом – она. Потом она стояла, упираясь в край полка руками, потом… Словом, когда каменка разогрелась, мы уже перепробовали все, что «изобрели» в прошлый раз. Я не спешил дойти до экстаза, а Гута испытывала оргазм за оргазмом всякий раз, как только мы меняли позу.

- Нет, это нечестно! – наконец, заявила она. – Теперь моя очередь о тебе позаботиться.

Она склонилась надо мной, и начала целовать меня в грудь и живот, спускаясь все ниже… Наконец, она стала «заботиться» обо мне с помощью губ и языка, причем так успешно, что я не продержался и минуты… Гута смеялась:

- Наконец-то! А то я уже начала подозревать, что ты сделан из железа!

Теперь каменка уже достаточно прогрелась, и Гута плеснула на нее воды. Горячий пар рванулся во все стороны, Гута загнала меня на полок и начала хлестать веником, распространявшим терпкий березовый дух. Я долго терпел, но, наконец, взмолился о пощаде:

- Хватит! Теперь моя очередь! Сейчас я тебе покажу!

Я поддал еще пару, Гута улеглась на мое место, и я дал волю своему «садизму». Но, к моему удивлению, Гута пощады так и не запросила. Она только переворачивалась то на живот, то на спину, раздвигала ноги, извивалась на полке, и требовала:

- Еще, милый! Еще! Сильнее!

Тогда, хлеща ее веником по груди и животу одной рукой, я стал гладить и ласкать ее другой, и вот тут она не выдержала, вскочила и накинулась на меня, как какая-то фурия. Чего мы только не вытворяли в тесной бане, и, наконец, отворив маленькую дверцу в наружной стене, выскочили прямо на снег. Было уже темно, и мы не боялись, что нас увидят в небольшом дворике. Мы обнимались, целовались, натирали друг друга снегом в самых чувствительных местах и катались в сугробах, а потом снова забрались в баню на полок.

Наконец, изрядно устав, мы окатились ледяной водой и уселись в предбаннике. Там было так тесно, что нашлось место только для меня, а Гута сидела у меня на коленях, и мы еще долго целовались перед тем, как вернулись в ее комнатку. Уставшие, но счастливые, мы лежали рядом на оленьей шкуре, держась за руки.

- Тебе понравилось, любимый? – спросила Гута.

- С тобой, да чтобы не понравилось! Разве это возможно?

- Ну, тогда, если у нас будет свой домик, мы непременно пристроим баню!

- Конечно! Как же без этого? Мы и своих детей приучим париться, как только они подрастут. Это и для здоровья полезно, а с тобой – это вообще! А как ты так здорово научилась париться? Вот кто железный, так это ты!

- Знаешь, меня приучили старшие братья. Они всегда брали меня с собой в баню. Не здесь – в нашей бане и не повернуться вчетвером, а в Ку-Они, там баня большая, под нее у нас отведена отдельная хижина.

- И вы были все вместе, мужчины и ты?

- Милый, у нас в семье было так принято, мы привыкли не стесняться наготы. Братья, когда женились, обычно вместе с женами там были, вот тогда-то я кое-чему научилась… Не только париться! – Она рассмеялась. – Правда, иногда это слишком возбуждает, но когда я была еще совсем маленькая, то воспринимала это, как игру, тем более, что они при этом всегда шутили и смеялись. Может быть, если бы не такой обычай в нашей семье, я бы не осмелилась… с тобой…

- Любимая, удивительно, но у нас в семье тоже такой обычай! Даже не в бане, а вообще… И мы, и родители, никогда не одевались дома. А мы с Машей и до сих пор ничуть не стесняемся друг друга, когда мы без одежды.

- И вы с сестрой совсем не возбуждаете друг друга своим видом, как мужчина и женщина?

- Я сам недавно удивлялся этому. Уже после того, как был с тобой… Но, действительно, не возбуждаем. Хотя сестра у меня…

- Да, вот уж кто – идеал женщины! Я ей завидую… Точнее, завидовала – с тех пор, как ты со мной, я завидую только сама себе, - и она снова меня обняла. – Милый, - предложила она. - Может, останешься у меня до утра? Я тебя утром покормлю…

- А знаешь, Гута, останусь! Сестра уже в курсе наших дел, так что никто меня искать не станет, а нам надо привыкать к семейной жизни! – И я засмеялся. – Выясним, не буду ли я ночью будить тебя храпом, а ты не начнешь ли брыкаться во сне!

Гута тоже весело рассмеялась и снова «оседлала» меня.

- Тогда надо провести профилактику перед сном, чтобы ты не храпел, а я – не брыкалась! – И мы в очередной раз занялись этим.

* * *

Еще три дня прошли в обычной школьной суете, а на четвертый, ближе к вечеру, я разыскал сестру и сказал:

- Маша, завтра мне придется отправиться в Ку-Они.

- Что-то случилось?

- Их станция замолчала. Ну, почти. Прием резко ухудшился, хотя разобрать, что она пытается выйти на связь, все еще можно. Так что, думаю, ничего страшного, это просто неисправность. А нам никак нельзя без связи. Подменишь меня в школе? Хотя бы частично?

- Ну, братишка, куда же я денусь? Но ты давай поосторожнее – все же, не май месяц! Волков этой зимой много, да и медведя-шатуна можно встретить… Может, возьмешь кого-нибудь с собой?

- Возьму. Гуту. У нее там вся родня живет зимой, да и вообще…

- А, так это Гута? – улыбнулась сестра. – Хорошая девочка. Хочешь заодно посвататься, не иначе? А как же мои советы?

- Масяня, твои советы хороши, когда внимаешь им теоретически… А на практике… - И я рассмеялся. – Мы друг без друга не можем, все равно этим все кончится, так зачем же тянуть кота за хвост?

- Ну, как знаешь, брат! А она согласна?

- Конечно!

- А завтра пойдет с тобой?

- Куда же она денется?!

- Ну вот, ты уже рассуждаешь, как муж! Хорошо, что я – не твоя девушка! – и она рассмеялась.

Собрав необходимые запчасти и инструменты для ремонта станции, я захватил лыжи, оружие и вечером пошел к Гуте. Даже, если она вдруг не согласилась бы пойти со мной в Ку-Они, мы, по крайней мере, проведем вместе ночь.

Когда я вошел (Гута при этом разве что не прыгала от восторга, как ребенок), она, даже меня не дослушав, заявила, что пойдет со мной куда угодно, когда угодно и зачем угодно, и стала поспешно стаскивать с меня одежду и разделась сама, заранее. Нам обоим нравилось находиться без одежды в присутствии друг друга, это одновременно и возбуждало, и создавало какую-то очень домашнюю, интимную обстановку.

Потом мы поужинали отбивными из мяса зубра с картошкой, причем меня снова восхитило, как ест Гута – она словно работала в лаборатории с какими-то биологическими объектами, очень аккуратно и, в то же время, эффективно. Потом она стала собирать вещи для завтрашнего похода, а я – проверять оружие и запчасти для станции, еще раз прикидывая, что же там могло выйти из строя. Я неплохо знал нашу маленькую УКВ-станцию, она легко, с большим запасом, перекрывала расстояние в тридцать километров до Ку-Они, а процессор внутри блока постоянно проводил диагностику и передавал пакеты данных на центральную станцию Ку-Пио-Су. Но беда как раз в том, что связи-то не было, поэтому дистанционная диагностика помочь не могла. Разберемся на месте. Наверняка, это или питание, или антенна – в самом блоке станции ломаться нечему.

Гута, все подготовив на завтра, вернулась, и постелила нам на полу в своей комнатке, нам не хотелось пользоваться постелями ее братьев или родителей – свою жизнь надо начинать самим, на своем месте, в этом мы оказались единодушны.

После того, как мы вволю накувыркались и лежали рядом, держась за руки (мы уже попробовали в прошлый раз спать в обнимку, но ничего не вышло – мы слишком возбуждали друг друга, и никак не могли уснуть), Гута спросила:

- Сережа, а правда ли, что Уоми дал твоей матери новое имя?

- Да. Это произошло, когда они в первый раз были вместе в другом мире. Он назвал ее Катей, потому что ему очень нравилось это имя. И оно созвучно с именем Кунья. Но так ее называл только отец, больше никто. Она тоже это имя очень полюбила.

Гута повернулась к мне и обняла:

- Милый, придумай мне тоже другое имя! Чтобы только ты меня так называл!

- Удивительно, что ты заговорила об этом! Я только вчера сидел за компьютером и искал, какое имя тебе дать. Ты что, мои мысли читаешь?

- Не знаю, просто мне это пришло в голову… Ну, и что же ты придумал?

- Галина! Ты будешь – Галина! Галя, Галинка, Галюся, Галка, Галюха, Галочка! А также – Ина, Лина! Есть еще множество вариантов. Тебе нравится?

- А тебе? Ах, да, ты же первый спросил, - и она рассмеялась. – Ты уже уступил мне когда-то, и придется мне ответить. Да, очень нравится! Такое интересное имя! Правда, птица галка черная, а я – рыжая, но это ничего. А что оно значит?

- Тихая, спокойная. Тебе очень подходит, правда, только не в постели!

- Ах, так?! Ну, тогда держись!

Тотчас одеяло полетело в сторону, и Гута оказалась на мне верхом, да еще и «валетом». Она вмиг завладела моим «инструментом», а я – ее. Она ласкала меня нежно, возбуждая движениями губ и языка, я – более грубо и резко, иногда даже слегка покусывая, мы уже хорошо изучили «вкусы» друг друга. Конечно, она не выдержала первая – по телу ее прошла судорога, и она, скрестив ноги и вытянувшись, как струна, несколько секунд дрожала, словно в ознобе.

- Ну, что, Галюха, получила? Так тебя! – смеялся я.

- Сейчас ты у меня запоешь по-другому! – и она, предусмотрительно став рядом со мной на коленки, чтобы снова не подвергаться «атаке», наклонилась и заработала руками и губами так, что я тотчас сдался. Она торжествовала:

- Вот, я еще раз тебе доказала, что ты – не из железа!

Потом мы снова лежали рядом и разговаривали. Гута рассказывала мне о своих родителях и братьях, их женах и детях, а я – кое-что о том, как в десять лет мы с Машей и родителями побывали в другом мире, и как нас обучали всему на свете в медкапсулах, в гипносне.

- Это – как ящик, только мягкий внутри, туда ложишься без одежды, крышка закрывается. Сначала было немножко страшно. Мягкая обшивка сжимает тело, и начинает везде покалывать, словно маленькими иголочками. Потом как будто засыпаешь, и в этом сне все, как настоящее. Ты ходишь, что-то делаешь, а главное – знаешь, как надо делать. А когда просыпаешься и вылезаешь из капсулы, то все помнишь, и уже никогда не забываешь. В нужный момент все само приходит в голову.

- И чему же вас научили?

- Всему! Математике, физике, электронике, всем наукам! Целительству, психохирургии, анатомии и физиологии. Специальной борьбе и обращению с любым оружием. И накачали мышцы – до этого я был обычным мальчишкой, а пройдя курс, стал юношей с такими мышцами… Ну, ты и сама видишь, какой я сейчас.

- Вижу. Ты лучший мужчина на свете!

- А ты – лучшая женщина, с самыми лучшими конопушками!

- Ты все смеешься, любимый! А я очень тебе завидую. Если бы мне предложили выбор, какой стать…

- И что же ты бы выбрала?

- Ну, тело, конечно – как у Маши! А внутри… Как у тебя! Чтобы тоже все знать и уметь!

- Галинушка, пожалуйста, оставайся такой же, как сейчас! Маша, конечно, очень красивая, она похожа на мать… Только волосы у нее темные, как и у меня. Но ты – это ты! И твое тело мне нравится гораздо больше именно потому, что оно – твое, настоящее, а не идеал. А уж ты сама… Ты просто чудо!

- Ладно, милый, давай спать, я бы всю ночь с тобой проговорила, но завтра рано вставать, и – в путь! А это не так уж близко…

* * *

Наутро мы проснулись на рассвете, быстро упаковали пожитки в два мешка, закинули их за спины и на лыжах направились к реке. Лыжи в Ку-Пио-Су – короткие и широкие, на них, конечно, рекорды не ставить, зато легко ходить по лесу и неровной дороге. Палок к ним, разумеется, не положено, они не очень-то едут, да и то, только под гору, а на ровной местности надо просто ходить, чуть-чуть скользя по плотному снегу.

Я, конечно, шел впереди, прокладывая лыжню, а Гута – следом за мной. Она попыталась настаивать, чтобы меняться местами, но я решительно отказался. Во-первых, мои физические данные не сравнить с ее, а во-вторых, я гораздо тяжелее, и, иди я сзади, все равно буду тратить силы, утаптывая ее след, а так она может просто скользить за мной. Немного поспорив, она признала, что я прав, и уступила.

Пройдя примерно половину пути, мы устроили привал – я все же устал, снег был довольно глубокий. Зато Гута, как я и рассчитывал, сохранила силы. Пока я расстилал шкуру на берегу реки, под елкой, она быстро собрала хворост и разожгла костер. Мы подогрели несколько кусков копченого мяса и стали с аппетитом есть, на этот раз без вилок, откусывая прямо с веток, на которые было насажено мясо. И все равно, Гута ела очень аккуратно, как-то особенно по-домашнему.

После того, как поели, мы уселись отдыхать у костра. Гута прислонилась к стволу елки, а я развалился на снегу, с удовольствием положив голову к ней на колени. Время от времени Гута наклонялась и обнимала меня, целуя в губы, дразня своим язычком, скользила им по моим зубам и запускала его мне за щеку, а я, засунув руку ей за пазуху, поглаживал ее грудь и слегка пощипывал соски. Наконец, не выдержав, она предложила:

- Милый, а почему бы нам не заняться этим прямо сейчас?

- Охотно, но как ты это представляешь? Построить шалаш?

- Зачем? У нас ведь биоблокада. Ты же знаешь, что мы можем выносить любой холод без одежды. Попробуем?

Я заинтересовался. Биоблокада перестраивала организм человека так, что растормаживался гипофиз и гипоталамус, а там находятся как центры терморегуляции, так и других важнейших функций. Это сообщало организму многие свойства, которые обычному человеку даже и не снились. Например, можно было больше часа не дышать, самому согревать свое тело в любой мороз, и наоборот – некоторое время находиться в огне, не получая ожогов. Многократно ускорялась регенерация тканей и органов, увеличивалась физическая сила мышц, ускорялось усвоение пищи. Теоретически я знал, что могу пролежать голым на снегу хоть сутки, и не замерзнуть, но на практике никогда это не проверял, просто случая не было. Только в детстве я с Машей бегал зимой по снегу голышом, нам разрешали родители, что само по себе большого удовольствия не доставляло – это была просто игра.

- Милая, а ты уже делала такие опыты?

- Да. Года два назад я из любопытства разделась догола и зарылась в снег. Сначала было очень холодно, и хотелось в тепло, но я пересилила себя, и продолжала лежать в снегу. И постепенно стало теплее, я так хорошо согрелась, как будто под одеялом! Даже уходить домой не хотелось. А потом я чувствовала приятную бодрость и свежесть целый день. Только есть очень хотелось, я съела сразу такой кусок мяса! Организм потратил много энергии…

- Давай попробуем, Галинка, это очень интересно!

Гута, как уже имеющая опыт, разделась первой. Аккуратно сложив одежду на снег, она стала босиком на шкуру, на которой мы сидели, соблазнительно потянулась всем телом, и ободряюще улыбнулась мне. Я впервые увидел Гуту обнаженной при свете дня, а пока она раздевалась, заметил, что у нее под курткой надеты две перевязи с метательными ножами, по шесть ножей в каждой – она была признанным мастером в этом виде оружия.

Тогда и я начал раздеваться – вначале скинул унты и стал босиком прямо в снег. Ноги обожгло холодом, но не прошло и минуты, как стало тепло и приятно. Я быстро снял остальную одежду, и даже не почувствовал мороза – организм уже приспособился. Я шагнул к Гуте и обнял ее – ее тело было по-летнему теплым. Обнимаясь и целуясь, мы не заметили, как скатились со шкуры на снег, Гута уселась на меня верхом, и мы стали ласкать друг друга, как будто занимались этим не на снегу, а в теплой постели. Потом мы менялись местами, потом гонялись голышом друг за другом по глубокому снегу, проваливаясь в сугробы до пояса. Настроение было прекрасное, веселое – видимо, кроме центра терморегуляции, активировались и другие функции. Наконец, набегавшись, мы уселись прямо в снег, обняв друг друга.

- Ну, как, милый?

- Чудесно! Как здорово, что ты это придумала! Но тебе не кажется, что нам пора? Ведь уже за полдень.

- Да, к сожалению. Давай-ка одеваться и снова греть мясо – я проголодалась. А ты?

- Да, я тоже!

Мы напоследок еще разок растерли друг друга снегом, оделись и снова разожгли костер, доели остатки мяса и стали собираться в дальнейший путь. Я опять занял место впереди, а Гута – за мной. Идти стало удивительно легко, мысли были приятные и бодрые, мы переговаривались друг с другом, шутили и смеялись.

- А знаешь, Галинка, - сказал я, - то, что мы проделали сейчас, сродни приему наркотика. Мало того, что расторможенный гипофиз и гипоталамус выдали в кровь море аналогов амфетамина и прочих стимуляторов, так мы еще и сексом позанимались! Как бы эдак нам не стать наркоманами. Всего-то и надо – поваляться в снегу с любимой девчонкой!

- Да, милый, мне очень понравилось. Правда, когда я с тобой, я и так, как пьяная, мне и наркотиков не надо! Вот только еды не напасешься, мне опять есть хочется…

Но еды у нас с собой больше не было, оставалось только ускорить шаг. Спустя пару часов мы увидели впереди дымки хижин – это был Ку-Они.

* * *

Подойдя к хижине, где жила семья Гуты, мы переглянулись, и она, нагнувшись, первой откинула меховую занавеску на двери. Мы вошли. Посередине хижины ярко горел очаг, рядом сидела немолодая, но еще красивая и стройная женщина, с такими же, как у Гуты, рыжими пышными волосами, заплетенными в тугую косу.

- Мама! – воскликнула Гута, бросившись ей на шею.

- Гуточка! Деточка моя!

Я шагнул вперед и коснулся рукой камней, которыми был обложен очаг:

- Здравствуй, тетушка Майра!

- Сергей! Ты мою девочку провожал?!

- Да, тетушка, мне понадобилось в Ку-Они по делу. Ваша станция замолчала.

- Ах, да! Борк говорил, он очень обеспокоен. Хотел уже к вам идти, в Ку-Пио-Су.

- Но у меня есть и еще одно дело, поважнее первого.

- Какое же, сынок?

Я словно кинулся с разбега в холодную воду:

- Мы с Гутой любим друг друга, и я пришел ее сватать!

Майра широко распахнула глаза, такие же зеленые, как у Гуты:

- Гута, дочка, неужели это правда?!

Гута, густо покраснев и опустив глаза, ответила:

- Да, мама.

- Сын Уоми! Сватается к моей дочке!!! Не может быть!

- Может, тетушка, может! Что скажешь?

- Что ты нашел в этой конопатой девчонке?! Она даже поворотиться, как следует, не умеет!

Я повернулся к Гуте и обнял ее:

- Она – самая лучшая! Я ее не променяю ни на кого на свете!

Майра вскочила, подбежала ко мне и заключила в объятия нас обоих:

- Сергей! Сынок! Какое счастье для нее! И для нас!

- Ну, что ты, тетушка! Я такой же парень, как любой другой в Ку-Пио-Су.

- Ты – сын Уоми!

- Ну, и что?

- Вы с Машей охраняете наши поселки. Благодаря вам и отцу всех дубов, Дабу, мы все живы!

- Насчет Дабу не стану спорить, а я – то при чем?

- А то ты сам не знаешь? Через своего отца ты – внук Дабу!

- Ты лучше скажи, тетушка: отдаете Гуту мне в жены?

- Ты еще спрашиваешь! Бери ее со всеми потрохами! Да будь у меня десять дочек, я бы всех отдала в жены внуку Дабу!

- Мне десять не надо, мне нужна только Гута.

- Конечно, отдаем!

- А ее отец что скажет?

- Неужели он скажет что-то другое? Пусть только попробует! Конечно, он тоже согласен!

- Но где же он?

- На охоте с сыновьями, где же еще? Вечером будут.

- Ну, вот и подождем до вечера!

Тем временем Гута нетерпеливо переступала с ноги на ногу, поглядывая на очаг:

- Мама, ты нас покормишь? А то мы ужас какие голодные!

- Вот, что я говорила! Эта девчонка даже не догадалась взять еды в дорогу!

- Да нет, мама, еда у нас с собой была, но…

- Да покормлю, конечно! Садитесь, садитесь!

Майра тотчас вытащила из ледника в стене, завешенного меховой занавеской, несколько крупных рыбин и разложила их на углях. Мы с Гутой, скинув верхнюю одежду, уселись рядом, я поставил лук и копье к стене, она сняла перевязи с ножами, я обнял ее, а она, прижавшись ко мне, положила голову мне на плечо.

- Как же это вы решились, дети?

- Да уж так вышло, тетушка.

- Нет, ну чем она тебя приворожила? Уму непостижимо!

- Ну, во-первых, Гута очень красивая…

- Она-то?

- Да. Во-вторых, умная и добрая. Ну, и, в-третьих, я люблю ее, а она – меня!

- Да, как говорят, «любовь зла – полюбишь и козла»! Козу, то есть…

- Она не коза, а лань! – рассмеялся я, а Гута снова покраснела.

Майра только махнула рукой, глядя на нас, словно еще не веря такому счастью.

- Ладно, ладно! Пусть будет хоть кто, раз ты ее любишь…

Рыба изжарилась на углях, мы вытащили ее на деревянные доски и, счистив ножами чешую, обжигаясь, принялись за еду. Майра, глядя на то, с какой жадностью мы едим, только качала головой.

- Вот уж точно, не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Не думала, не гадала…

* * *

После ужина я стал одеваться:

- Пойду смотреть радиостанцию.

Гута подскочила:

- Я с тобой!

- Да сиди уж, стрекоза! На что ты ему в таком деле? Сам справится. Ты хоть с матерью поговорила бы пока.

- Успею еще! А вдруг Сереже надо будет помочь? – и она, накинув куртку, повернулась к двери, я подхватил мешок, и мы вышли.

- Ты не сердишься, что я увязалась с тобой, милый? – спросила Гута, едва мы вышли.

- Конечно, нет! А мать не обидится? – спросил я, обнимая ее и целуя.

- Переживет! Еще успеем с ней наговориться.

Мы подошли к крайней хижине поселка, рядом с которой возвышалась тридцатиметровая мачта, укрепленная растяжками, с направленной антенной наверху, и вторая, пониже, с лопастями небольшого ветряка, который лениво крутился на слабом ветру. Я откинул шкуру и вошел. Борк, пожилой мужчина среднего роста, черноволосый с проседью и коренастый, вскочил с лежанки, на которой сидел, читая книгу:

- Сергей! А я завтра уже к вам собирался! Привет, Гута, а ты зачем?..

- А я выхожу замуж за Сережу, вот! – она опять покраснела.

Борк очень широко раскрыл глаза, глядя на нас, а рот его открылся еще шире:

- Вот это да!

- Да ладно вам! Тоже, событие! Все когда-то женятся или замуж выходят. Лучше давай делом займемся. – Я положил мешок на нары и стал выгружать из него запчасти и приборы. – Когда станция отказала?

- Позавчера. Я смотрел на дисплее – ошибка согласования. И сигнал не проходит. Похоже – антенна, но на вид – все цело, а приборов у меня же нет. Да и специалист я не очень…

- Ладно, сейчас разберемся.

Я включил на станции непрерывный тест-сигнал, взял индикатор мощности и поднес к антенному гнезду. Индикатор ярко вспыхнул.

- Тут все в норме. Пошли дальше.

Пройдя вдоль фидера до стены хижины, я тоже не обнаружил падения мощности. Мы все вместе вышли из хижины, и подошли к антенной мачте. Поднеся индикатор к фидеру на мачте, я увидел, что он едва светится.

- Значит, обрыв в грунте. Тащи лопату, Борк!

Борк сбегал за лопаткой, и мы стали аккуратно откапывать фидер. Повреждение обнаружилось возле самой стены ямы, в которой стояла хижина.

- Крысы! – воскликнула Гута. – Вот их гнездо!

Мы обкопали крысиное гнездо и смешали его с землей, а потом стали раздумывать, что делать. От места разрыва до антенного ввода станции – метра два. Можно восстановить фидер с помощью соединительной муфты (паять или скручивать высокочастотные кабели нельзя), но это может привести к небольшому падению выходной мощности, процентов на пять-семь. Нежелательно.

Мы снова подошли к мачте. На высоте примерно десяти метров был виден резервный виток кабеля, около трех метров длиной, закрепленный на мачте. При монтаже его специально не стали оставлять на земле, чтобы не повредили звери.

- Вот бы туда забраться и распустить виток! Тогда обошлись бы без соединительной муфты и падения мощности, – сказал я, размышляя вслух.

- Такую лестницу не найдешь. Прямо по мачте? Но тебя или меня мачта может не выдержать.

- А меня? – внезапно предложила Гута, внимательно прислушивавшаяся к нашему разговору.

- А сможешь взобраться?

- Не сомневаюсь, Сережа! Я и не по таким шестам лазила. Правда, пониже, но это же все равно! Всего-то метров десять. И диаметр сантиметров пять, самый удобный.

Мы с Борком переглянулись.

- А что, можно попробовать!

Я дал Гуте маленькие пассатижи, чтобы перекусить завязки, объяснив, как это сделать, чтобы не повредить кабель, и отвертку, чтобы ослабить хомуты, крепящие кабель к мачте ниже витка. Она внимательно все выслушала.

- Ну, давай! Только осторожно!

Гута подошла к мачте, подпрыгнула и уцепилась за нее, обхватив мачту ногами. Но, поднявшись метра на два, она соскользнула вниз.

- Унты скользят! Надо разуться!

- Как это, зима же, мороз! – удивился Борк.

- Ну, у нас же у всех биоблокада! Я столько раз по снегу босиком бегала! – и она подмигнула мне.

- Хм, разве что… - пробормотал Борк. – Попробуй, пожалуй!

Гута тотчас скинула унты и стала босиком на снег. Но этим она не ограничилась, а сняла куртку и штаны, оставшись только в короткой кожаной безрукавке. Но, сообразив, что, когда она полезет на мачту, мужчины снизу могут увидеть кое-то, для их глаз не предназначенное, замешкалась.

- Борк, у тебя найдется тонкий ремешок? – спросила она.

- Сейчас принесу, - понимающе ухмыльнувшись, сказал тот.

Я подошел в Гуте:

- Галинка, я думаю, лучше не надо. Вдруг свалишься?

- Милый, ну разреши, ну пожалуйста! – взмолилась она. – Мне очень хочется вам помочь! – и так умоляюще посмотрела на меня, что я только махнул рукой.

Сбегав в хижину, Борк вернулся с ремешком метра в полтора длиной. Гута тотчас обвязала ремешок вокруг талии, а остаток пропустила между ног, подтянув полы безрукавки, и завязала его конец за пояс. Теперь безрукавка облегала ее тело, как купальный костюм.

Засунув пассатижи и отвертку за пазуху, Гута полезла на мачту. Сейчас, когда она обхватывала мачту голыми ногами, дело пошло на лад. Она быстро добралась до петли кабеля, распустила ее и стала спускаться, останавливаясь через каждые полметра и протягивая кабель под очередной хомут, причем ловко удерживалась за мачту ногами, а руками работала с отверткой и хомутом. Наконец, метрах в полутора от земли, она соскочила, я поймал ее на руки, обнял и поцеловал. Борк посмотрел на нас и снова добродушно ухмыльнулся.

Мы все вместе подошли к месту разрыва, Гута, все еще босиком, побежала в хижину и подтянула кабель, а мы подавали его снаружи. Когда кабель был весь затянут в хижину, я сказал:

- Борк, обложи кабель плоскими черепками, и только потом зарывай, а то крысы снова доберутся. Но очень аккуратно, чтобы черепки его не повредили.

- Понимаю, - кивнул он. – Завтра же сделаю.

Войдя в хижину, мы застали Гуту за развязыванием ремешка. Ее ноги были все в мелких царапинах и ссадинах.

- Ну вот, поранилась! – покачал я головой. – Не надо было тебя пускать. Больно?

Она отмахнулась:

- Какие пустяки, милый! С биоблокадой через полчаса и следа не останется. Зато дело сделали.

Пока она одевалась, мы с Борком отрезали поврежденный участок от кабеля и заправили его конец в новый коаксиальный разъем. Подключив разъем к станции, я провел самодиагностику, подстроил согласование – ведь длина линии изменилась, и, убедившись, что все в порядке, связался с Ку-Пио-Су. Мне тотчас же ответил наш дежурный оператор и поздравил с окончанием ремонта. Я сказал, что собираюсь вернуться завтра, и завершил связь.

- Ну что, Гута, пошли домой? – предложил я. – Наверное, твой отец и братья уже там.

Мы попрощались с Борком, причем он ласково посмотрел на Гуту, похлопал ее по плечу, совсем как парня, и сказал:

- Спасибо, стрекоза! Ты молодец! Отлично справилась! – и она даже покраснела от удовольствия и засмеялась.

* * *

Уже совсем стемнело, когда мы подошли к дому. Вся семья уже была в сборе, пришли и братья Гуты с женами, хотя они жили в других хижинах – свободного жилья было много в почти пустом поселке.

Когда мы вошли, они все встали на ноги, по очереди подошли к нам и обняли Гуту и меня, а потом, когда мы уселись, Торк, отец Гуты, торжественно сказал:

- Сергей, Майра сказала, что ты сватаешься к Гуте. Бери ее в жены, мы все согласны. Для нас большая честь – породниться с сыном Уоми!

Я встал, и всем поклонился:

- Спасибо вам всем! Для меня большая честь породниться с вами! Думаю, что свадьбу мы справим в Ку-Пио-Су, когда вы вернетесь.

Я обнял Гуту и поцеловал, а все смотрели на нас, удовлетворенно кивали головами и улыбались. Затем мы расселись вокруг очага, на котором жарилось мясо, и приступили ко второму ужину, причем Гута ела за двоих. Трое братьев Гуты, черноволосые и коренастые, рассказывали, какая в этом году охота, сколько мяса заготовлено, и расспрашивали, в свою очередь, что получилось с ремонтом станции.

Я рассказал про крыс, не забыв отметить и роль Гуты в этом деле – как она бесстрашно залезла на мачту и распустила кабель.

Старший из братьев, Бол, рассмеялся:

- Ну, что-что, а это она может! В детстве с ней сладу не было, все деревья облазила! В первый раз залезла на дерево, когда ей было три года, а слезть не смогла, сидит на дереве и ревет. Пришлось мне ее снимать.

Наконец, после ужина, братья отправились по домам, а к нам подошла Майра и сказала, улыбаясь:

- Дети, если хотите, можете пойти в соседнюю хижину, она пустая. Я там вечером уже разожгла очаг и согрела дом. Вы же наверняка уже знаете, что нужно делать в постели, да? – она засмеялась. – Я видела, как вы смотрите друг на друга. Зачем спать порознь, если можно быть вместе? А утром приходите завтракать.

Гута снова покраснела, а я улыбнулся и кивнул:

- Спасибо, тетушка Майра! Мы с Гутой, действительно, не стали дожидаться свадьбы с этим делом.

Мы взяли одеяла, пожелали доброй ночи и вышли на мороз. Обнявшись, мы стояли и смотрели в небо, на котором сияли яркие звезды – снег давно закончился, было ясно и тихо.

- Сережа, - спросила Гута. – А твои папа и мама, они, действительно, где-то там? На какой звезде?

- Ахернар, очень яркая, но ее не видно в нашей местности, а только гораздо южнее.

- А, помню, это созвездие Эридана. Мы проходили. Альфа Эридана, голубая звезда! Как там, наверное, красиво! Ты хотел полететь с ними?

- Очень хотел, но нам с Машей пришлось остаться – нельзя бросить поселок. Да и в экспедицию нам было бы не попасть, по возрасту. А сейчас я рад, что не полетел.

- Почему?

- Я полюбил тебя. Никакие звезды не сравнятся с этим!

Гута повернулась ко мне и прижалась к моей груди:

- Милый, я все никак не могу поверить такому счастью! Ты взял меня в жены! Неужели правда?

- Правда, любимая. Вот сейчас придем в хижину, и ты поверишь! – я засмеялся и повел ее к соседней хижине, над которой поднимался дымок.

* * *

Наутро мы встали поздно – мы, действительно, уже знали, чем нужно заниматься в постели. Когда мы позавтракали, Майра сказала:

- Гута, останься на пару дней, и мы все вместе пойдем в Ку-Пио-Су!

- Но Сережа ведь сегодня уходит, ему надо работать в школе. Я пойду с ним!

- Ничего, Гута, я сам доберусь! Побудь пока дома, с матерью…

- Нет! Вдруг с тобой что-то случится?

- А что может случиться? Ведь сейчас день, а не ночь.

С большим трудом нам удалось ее уговорить. Сложив мешок и взяв с собой еды на дорогу, я попрощался с Майрой. Гута пошла меня провожать. Дойдя до околицы Ку-Они, мы остановились, Гута обняла меня и поцеловала:

- Будь осторожнее, родной мой! Что-то у меня неспокойно на душе.

- Пустяки, Галинка! До встречи в Ку-Пио-Су!

Еще раз поцеловав Гуту, я зашагал вперед. Первая половина пути прошла без происшествий. Перекусив и немного отдохнув у костра, я свернул по руслу реки к Ку-Пио-Су, и тут из леса вдруг раздался волчий вой. Я пошел поближе к противоположному берегу – тогда, в случае чего, можно будет хоть взобраться на дерево, а на льду реки даже деваться некуда.

Волчий вой сзади приближался, а подойдя к береговым обрывам, я, к своему ужасу, увидел впереди на льду реки черные точки. Волки! Они берут меня в кольцо!

Я побежал вперед, к мысу, который виднелся недалеко, на нем росло высокое дерево. Но, едва я добежал до него, как увидел позади, метрах в пятидесяти, трех больших волков, которые выскочили из-за валунов на берегу. Дерево было толстое, с гладкой корой, ветвей на стволе внизу не было, и быстро залезть на него я бы не смог. Скинув лыжи и мешок, я воткнул в снег копье и, согнув лук, надел на него тетиву. Колчан с пятнадцатью стрелами я закинул за спину, и, прислонившись к дереву, стал ждать нападения.

Трое волков, приблизившись метров на двадцать и разойдясь по сторонам, уселись на снег и словно чего-то ожидали. И я тотчас понял, чего они ждут, услышав снова волчий вой за спиной, совсем уже близко. Окружают всей стаей! Тянуть не стоит.

Я выдернул из колчана стрелу и выстрелил. Ближайший из волков подскочил и упал на снег, обильно поливая его своей кровью – стрела пробила ему шею. Два других вскочили и попятились, но ненадолго. Стая приближалась, и из-за береговых скал показался еще десяток волков. А вой и рычание за спиной становились все ближе.

Еще выстрел, и второй волк распластался на снегу. Еще десять раз успела щелкнуть тетива – ни одного промаха. Все-таки не зря меня натаскивал отец… Мне вспомнилось, как он в хорошем темпе кидал в воздух куски древесной коры, а я должен был всадить в каждый по стреле на лету, прежде, чем первый из них упадет на землю. Уже двенадцать волков лежали неподвижно, но тут к дереву подоспели все остальные. Их оставалось больше двух десятков, и они бросились в атаку все сразу и со всех сторон. Выдернув из снега копье, я успел подставить его острие громадному волку, который прыгнул на меня, одновременно древком отбив прыжок еще одного, и, выхватив из-за пояса кинжал, подарок сестры, приготовился подороже продать свою жизнь.

Две мысли мелькнули у меня в голове в этот миг. Первая – сейчас меня просто разорвут на куски, тут уж никакая биоблокада не поможет! Какая ирония судьбы – сына Уоми съедят волки… А вторая была о Гуте – как она радовалась, что стала моей женой… Она так хотела пойти со мной – вдвоем мы бы отбились. Или хоть погибли вместе, рядом. Неужели я ее больше не увижу? Как она переживет мою смерть?

Словно во сне, я отбивался кинжалом – вот еще один волк покатился по снегу со вспоротым брюхом, и, скуля, пополз в сторону, волоча за собой кишки и оставляя кровавый след. Еще удар кинжала, и горячая струя волчьей крови брызнула мне в лицо. Я отшвырнул прочь тело волка, и в тот же миг двое хищников напали сразу с двух сторон. Вонзив кинжал в бок тому, что был справа, я почувствовал страшную боль в левой ноге, и от сильного рывка упал на колени, слыша хруст своих костей в волчьей пасти. Я нанес кинжалом еще один удар, и волк, напавший слева, тоже вытянулся на снегу. Попытавшись сгоряча вскочить на ноги, я слишком поздно понял, что левая нога меня не держит. Теряя равновесие и падая на спину, я увидел, как ко мне на грудь прыгнул огромный волк, и почувствовал на своем лице его горячее дыхание. Мелькнула почти безразличная мысль: вот и все, конец!

Но внезапно из пасти волка хлынула кровь, и он, хрипя, навалился на меня всем своим весом. Я успел заметить торчащий из его шеи метательный нож, и тотчас еще два волка, прыгнувшие на меня с двух сторон, покатились по земле. И тут в глазах у меня потемнело, вместо волков замелькали серые пятна, и я провалился в небытие.

* * *

Открыв глаза, я увидел над собой потолок деревянного дома – такие дома были повсеместно распространены в Ку-Пио-Су. Значит, остался жив! Вспомнился метательный нож, торчащий из шеи волка, который собирался перегрызть мне горло. Неужели Гута?! А как же она? Жива? Я повернул голову и осмотрелся, обнаружив, что лежу на кровати в ее комнатке, и немного успокоился. Слабость ощущалась, как нечто внешнее, осязаемое, словно меня связали веревками. Очень хотелось есть. Я попытался пошевелить пальцами на левой ноге, правда, без особого успеха, но ногу я чувствовал. Попытка сесть на постели оказалась вначале неудачной, однако со второго раза у меня получилось свесить ноги с кровати на пол. Откинув покрывало из серого холста, я посмотрел вниз, и увидел уже затянувшиеся, но еще хорошо заметные рубцы на левой голени. Судя по их виду, прошло не менее суток – с учетом биоблокады, разумеется.

Дверь была открыта, и, прислушавшись, я уловил на кухне звуки, говорившие, что там кто-то есть.

- Галинка! – позвал я, сам удивляясь слабости своего голоса.

Гута появилась в дверях спустя всего несколько секунд и кинулась ко мне. На ней была надета безрукавка из тонкого холста, а на лице ее было выражение такого счастья, что я невольно улыбнулся в ответ и протянул руки ей навстречу.

- Сереженька! Ты жив! Ты очнулся! Наконец-то! Какое счастье! – восклицала она, покрывая мое лицо поцелуями. Но тотчас же с опаской отстранилась от меня:

- Ложись сейчас же! Как твоя нога?

- Да что ты, Галинка! Уже все зажило, наверное. Я сейчас встану!

- Не смей! Есть хочешь? Я тебе принесу…

- Ну, нет! Я сам пойду и поем. Нечего делать из меня умирающего! – я попытался встать на ноги, покачнулся и ухватился за Гуту, опираясь на ее плечо и на правую ногу. Левая нога хотя и не болела, но была, словно ватная, и не желала слушаться.

Поняв, видимо, что спорить со мной бесполезно, Гута обхватила меня за талию, принимая мой вес на себя. Обняв ее за плечи и стараясь опираться в основном на правую ногу, я потихоньку доковылял до кухни и с облегчением опустился на лавку, тут только обнаружив, что я совершенно голый.

Гута опустилась на лавку рядом со мной, обнимая и заглядывая мне в лицо:

- Что тебе дать? Хочешь уху?

- Хочу!

На столе мгновенно появилась большая глиняная миска, в которой была уха, очень густая, наполовину состоящая из кусков рыбы с картошкой. Схватив деревянную ложку, я стал, давясь и обжигаясь, есть рыбу, заедая хлебом и малосольными огурцами, а Гута по-прежнему сидела рядом и смотрела на меня, не отрывая глаз.

Наконец, наевшись, хотя и не досыта, я отодвинул пустую миску, повернулся к Гуте, обнял ее и поцеловал.

- Милая, расскажи, пожалуйста, что со мной было? Сколько времени я тут провалялся?

- Сутки! Мы тебя притащили почти сутки назад.

- А как ты вообще там оказалась? Ты же спасла меня!

- Ну, когда ты ушел, мне стало как-то очень тревожно. Я пошла домой, надела свои ножи, взяла лыжи и побежала за тобой. Мама, конечно, меня уговаривала остаться, но я ее не слушала. И успела в самый последний момент. Ты уже упал, еще несколько секунд – и тебя бы разорвали на куски! Но до того ты убил не меньше полутора десятков волков. Я добавила к ним еще дюжину – просто больше ножей не было, и уже прикидывала, как добраться до твоего копья, но, когда я бросилась вперед, остальные волки все-таки разбежались, да их и осталось-то совсем мало.

- А потом?

- Потом я подбежала к тебе. Ты лежал без признаков жизни, весь в крови – только позже я обнаружила, что большая часть крови на тебе была волчья. А в первый момент я подумала, что ты мертв.

- И что ты?..

- Я пришла в отчаяние. Моя первая мысль была – последовать за тобой. Конечно, это было очень глупо, но я сразу прикинула, как я могу себя убить, учитывая биоблокаду. И поняла, что это почти невозможно! Не могла же я сама себе отрезать голову?! А все остальное не смертельно. Можно, конечно, броситься на копье так, чтобы оно достало мозг – ведь при повреждениях основания мозга биоблокада не поможет… Но где гарантия, что получится? А что, если я выживу, но лишусь рассудка? Или, еще хуже, буду все понимать, но не смогу двигаться? Ну, словом, не додумав это до конца, я тебя осмотрела, и оказалось, что ты жив, и не так уж сильно ранен. Только левая голень у тебя была раздроблена, кости торчали наружу. Надо было придумать, как тебя доставить в Ку-Пио-Су. Пришлось скрепить лыжи, обе пары. Я нарезала ремней из волчьих шкур, привязала тебя и потащила. Это было трудно, я ведь не очень сильная… К счастью, перед уходом я успела сказать Борку, чтобы он связался с Ку-Пио-Су, и, если тебя нет, пусть выходят навстречу. Они и вышли. Мне пришлось тебя тащить только километров пять, а потом наши подоспели, с Машей во главе.

- А как я оказался здесь, у тебя?

- А это уж я настояла. Наш дом – один из первых по пути, и никого там нет, а я – теперь твоя жена! Маша не стала возражать. Мы тебя занесли в дом, раздели, и Маша, осмотрев, согласилась оставить тебя здесь. Правда, перед этим она немного над твоей ногой поколдовала своими методами, психохирургией, чтобы поставить кости на место и еще более ускорить регенерацию. Вот и все.

Мы помолчали, обнимая друг друга.

- Галчонок, любимая, выходит, я тебе обязан жизнью?

- Ну, вроде того…

- И что ты хочешь за это? – улыбнулся я, глядя ей в глаза.

- Совсем немного, милый! Чтобы ты меня любил всю жизнь! – и она обняла меня и поцеловала.

* * *

Часть II. Маша.

Я сидела в лесу, на траве, и задумчиво обрывала лепестки ромашки, сорванной тут же, на поляне. Прошла уже неделя со дня ухода наших родителей. Я снова, в который раз, вспоминала, как это было.

Мы все, а также отец с матерью и Олег с Ниной, собрались в большой комнате нашего дома, в зале, как мы ее называли. Уходящие, четверо, стояли посередине, держась за руки, а все остальные – я, Сергей, Гунда, Суэго и двое детей Олега и Нины – у стены. Все уже было сказано, все слезы выплаканы, и мы не говорили ни слова.

Наконец, Уоми, мой отец, ободряюще улыбнулся и сказал:

- Ну, прощайте! До встречи… - и они исчезли.

Мы, провожающие, уныло оглядываясь на опустевшую комнату, потянулись к дверям. Наташа и Володя, дети Олега и Нины, хлюпали носами, стараясь сдержать слезы, Гунда обнимала их за плечи и что-то шептала на ухо, остальные молчали. Все ощущали пустоту, оставшуюся после ухода родных людей.

Мы с братом, держась за руки, прошли в свою комнату и, не зажигая свет и обнявшись, сели на одну из кроватей. Мы как-то особенно остро почувствовали свою близость. Говорить не хотелось, настроение было подавленное. Я обнимала брата, уткнувшись в его широкую грудь, и тяжело вздыхала.

- Ну-ну, Масяня! Не раскисай! У нас столько дел впереди…

- Сережа, ну зачем это нужно было? Почему они не остались с нами? – с трудом сдерживаясь, чтобы не разреветься, пробормотала я.

Брат не ответил, поглаживая меня по голове, как делал в детстве отец. Я и сама все знала, вопрос был риторическим. Там, в будущем (или в прошлом – кто разберет эти парадоксы времени?) на Земле-2 возникли проблемы. Первая Звездная столкнулась с трудностями в системе звезды Ахернар. Им нужна помощь. И кому же им помочь, если не отцу? Он уже спас пятьдесят миллионов жизней, когда история расщепилась и возникла Земля-2. Теперь вот это… А наша мать Кунья, или Катюша, как зовет ее отец – неужели она отстанет от отца? Они предпочтут вместе умереть, чем жить друг без друга. Олег и Нина тоже последовали за своими друзьями, другого шанса попасть в мир Земли-2 у них не будет.

Говорить не хотелось. Мы легли рядом на кровать, как в детстве, и уснули в объятиях друг друга.

А на следующий день началась обычная суета, надо было вести занятия в школе, проверять задания, управлять поселком… Люди вокруг ходили на охоту, ловили рыбу, строили и чинили дома, выплавляли металл, разводили скот, возделывали землю, учились и учили. И все смотрели на нас с братом с надеждой и уверенностью в будущем. А на кого могли надеяться мы? Только друг на друга… Нет, конечно, и на всех остальных жителей поселка, наших друзей, тоже. Но ближе друг друга у нас никого не было.

Эти мысли порядком меня утомили. Я прилегла на мягкую траву, бездумно глядя в синее небо, рассеченное ветвями елей, по которому, как комки ваты, медленно ползли облака. Постепенно глаза стали сами собой закрываться, и я даже не заметила, как задремала.

Проснулась я внезапно, словно от толчка. Открыла глаза – рядом никого не было. Все так же плыли по небу облака, солнце перевалило за полдень, жужжали шмели, где-то в лесу куковала кукушка. Я потянулась и села. С груди на колени мне упал маленький букетик полевых цветов…

Всю неделю, занимаясь делами школы и поселка, я размышляла. Кто мог положить мне на грудь букетик цветов? Букетик, перевязанный стеблем ромашки, стоял в глиняном горшочке на подоконнике, пока не завял. Но и тогда я его не выбросила, а только вылила воду и оставила стоять там же. Глядя на цветы, я думала о том, кто это мог сделать. В Ку-Пио-Су было не принято дарить девушкам цветы – они их собирали сами, плели венки, иногда дарили парням. Значит, тот, кто положил цветы мне на грудь – человек, по крайней мере, необычный, не такой, как все… Кто же он? И почему это сделал?

В следующее воскресенье я опять пошла на ту же полянку и улеглась на траву. Закрыв глаза, я решила, что спать не стану. Дождусь своего неведомого ухажера, если он снова появится, и узнаю, кто это. Как известно, нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Я лежала с закрытыми глазами, ожидая, что будет, но минута проходила за минутой, а никто не появлялся. Наконец, я все-таки уснула, а проснувшись, опять обнаружила на груди букетик цветов. Но на этот раз к букетику была приколота искусно выкованная блестящая железная бабочка – она, как живая, сидела на цветах, обхватив их своими тонкими лапками…

Возвратившись домой, я заменила старый букет на новый, снова налив в горшочек воды, положила бабочку на стол, села и задумалась. Теперь я была уверена, что знаю, кто дарит мне цветы. Это мог быть только Керк – никто другой в поселке не был способен столь искусно изготовить бабочку из железа. Что же это значит? Керк влюблен в меня? Но почему ему не сказать мне об этом прямо?

Наверное, все дело в том, что Керк – не простой житель поселка. Он родился двадцать лет назад, незадолго до возвращения моего отца. Рождение его было необычным. Его мать, молодая девушка, которой не было и шестнадцати лет, была за год до его рождения похищена суаминтами – тогда это порой случалось. Позже, когда суаминты сожгли поселок, а отец перебил их почти всех в великом сражении, такие случаи больше не повторялись ни разу, да и суаминтов в наших краях уже не видели. Бута пошла в лес с другими девушками осенью, собирать ягоды, а там никто и не заметил, как она исчезла, никто не слышал никакого шума или крика. Подруги долго ее искали, и, наконец, решили, что она одна ушла в поселок.

Когда они вернулись, и выяснилось, что Бута не приходила, группа следопытов вышла на поиски. Они не нашли никаких ее следов, но неподалеку от того места, где девушки видели Буту в последний раз, обнаружились остатки костра. Кто-то, судя по следам, два человека, были там, жарили мясо, а потом ушли. По остаткам костра и следам ног следопыты пришли к выводу, что это были суаминты, но следов ног Буты рядом не было. Все так и осталось бы загадкой, если бы, спустя год, Бута не объявилась – изможденная, страшная, как будто постаревшая на десять лет, почти без одежды, с разбитыми в кровь босыми ногами. Но пришла она не одна – в меховом мешке за ее спиной посапывал грудной младенец.

Керк, как назвали ребенка, рос быстро, был здоровым и веселым мальчишкой. С ним охотно играли другие дети, он был сильным и добрым. Бута вскоре отъелась, похорошела, и вышла замуж за одного из племянников Карася. Но ей не повезло – когда Керку было пять лет, ее разорвали волки, и она так и не родила мужу своего третьего ребенка. Оставшийся братишка Керка тоже не зажился – в трехлетнем возрасте утонул в реке, когда его никто не видел и не мог помочь. Керк остался сиротой, но в семье Карася его любили, и Карась рано начал обучать его ремеслу, а когда в поселке стали выплавлять железо из болотной руды, Керк освоил кузнечное дело и стал лучшим мастером поселка, быстро превзойдя в этом самого Карася.

Внешность Керка тоже была необычна – черные курчавые волосы, усы и борода, таких волос не было ни у кого в поселке. Его сильное тело было удивительно гибким, а на руках бугрились могучие мышцы. Я нередко засматривалась на него, когда он приходил вести в школе занятия по кузнечному делу, и иногда даже специально находила случай зайти к нему на урок или на практические занятия в кузницу. Его характер отличался мягкостью – он никогда не кричал на непонятливых учеников, а раз за разом объяснял им все заново с бесконечным терпением.

* * *

Я долго сидела у стола, глядя на цветы, а потом приколола бабочку к безрукавке, на грудь (для этого у нее на брюшке была сделана булавка) и вышла из дома. Уже темнело, я брела по поселку, задумавшись, и вдруг увидела, что оказалась на окраине, рядом с кузницей. Слышались звонкие удары молота – Керк наверняка был там.

Сказав себе, что я только взгляну, как он работает, а на глаза ему попадаться не буду, я тихонько, на цыпочках, подкралась поближе и заглянула через дверь внутрь. В поселке уже давно было электричество, кузница была ярко освещена, пылал огонь в горне, а Керк, спиной ко мне, стоял, зажав клещами брусок железа и держал его над огнем. Босая нога равномерно поднималась и опускалась, качая мех, и весь он был, казалось, поглощен работой. Его рука, сжимавшая клещи с куском железа, поворачивала его над огнем, то поднимая выше, то опуская, глаза, не отрываясь, смотрели в огонь и ничего не замечали вокруг.

Я зачарованно наблюдала, как железо становится красным, потом желтеет, потом начинает светиться белым… Керк повернулся к наковальне, положил на нее железо, взял молот и начал бить по раскаленному металлу. Искры фонтаном сыпались вокруг, мышцы на спине его и сильных руках играли, вздуваясь буграми, тело блестело от пота. Все вместе это выглядело, как какой-то колдовской обряд, и было сказочно красиво. Когда он стоял ко мне спиной, я увидела, что на нем один только кожаный фартук, прикрывающий переднюю часть тела и защищающий от искр.

Мне стало стыдно, что я подсматриваю за ним, когда он почти голый, и я хотела было уйти, но ноги меня не желали слушаться. По мере того, как я смотрела на его большое, сильное тело, на мышцы, перекатывающиеся под кожей, на уверенные, быстрые удары молота, на разлетающиеся искры, в груди у меня нарастало что-то непонятное, меня как будто начинало жечь изнутри, становилось тяжелее дышать, и, сама не понимая, что делаю, я шагнула через порог.

Тем временем железный брусок остыл и потемнел. Керк, сжимая его клещами, повернулся снова к горну, и тут его глаза встретились с моими. Он вздрогнул и замер, глядя на меня.

- Маша?! Ты… - рука его непроизвольно разжалась, и железо, звякнув, упало на пол.

Я заставила себя улыбнуться:

- Прости, Керк, что я тебе помешала… Но я хотела поблагодарить тебя за подарок. – И я, поднеся руку к груди, коснулась приколотой там бабочки. – Можно, я чуть-чуть постою тут и посмотрю, как ты работаешь? Это так красиво…

- Машенька! Конечно! Смотри, сколько хочешь, – Керк, не отрывая глаз, глядел мне в лицо. Я почувствовала, что краснею, от его слов и взгляда по телу разлилась горячая волна.

Затем, сделав над собой усилие, он нагнулся, поднял клещи, взял снова железный брусок, внес его в пламя горна и начал качать ногой мех. Над горном взвилась струя пламени, огонь загудел, а кусок железа снова начал сначала краснеть, потом желтеть, и, наконец, засветился ослепительным белым светом. Теперь я разглядела, что это был длинный обоюдоострый кинжал.

Когда металл раскалился, Керк положил его на наковальню и стал равномерно быть молотом то с одной, то с другой стороны, поворачивая кинжал клещами. Искры разлетались по сторонам, железо понемногу темнело, остывая и меняя форму под ударами, а я не могла оторвать взгляда от спины Керка, его блестящей от пота кожи, под которой ходили тугие бугры мышц.

Проковав заготовку, Керк придирчиво осмотрел свою работу:

- Готово. Осталось только закалить.

Снова повернувшись к горну, Керк внес кинжал в гудящее пламя, качая мех ногой и прогревая кинжал в огне. Когда лезвие засветилось равномерным красным светом, он сделал быстрый шаг в сторону и погрузил раскаленное железо в бочку с водой. Раздалось пронзительное шипение, белый пар метнулся к потолку.

- Ну, вот, - сказал Керк, вытаскивая кинжал из воды. – Теперь нужно его отточить и сделать рукоятку. Хочешь посмотреть? – и, взяв остывший в воде, но еще теплый кинжал рукой, Керк протянул его мне.

Я взяла оружие за рукоятку и пальцами другой руки провела вдоль лезвия. Работа была столь безупречной, что неровности металла почти не ощущались.

- Здорово! Как ровно! – сказала я, протягивая кинжал Керку рукояткой вперед. Он взял его, и при этом наши руки соприкоснулись. Мы оба вздрогнули, а я снова ощутила, как по телу поднимается горячая волна. Продолжая держать кинжал, мы взглянули друг другу в глаза.

- Керк… - прошептала я. – Я… мне не следовало сюда приходить…

Отпустив кинжал, не сознавая, что делаю, я протянула руку и провела пальцами по мокрому от пота плечу Керка.

- Керк…

- Машенька… - как эхо отозвался он, не решаясь пошевелиться и отвести глаза.

Так мы стояли долго. Казалось, время остановилось. Наконец, Керк вздохнул, подошел к бочке, в которой закаливал кинжал, и плеснул водой себе в лицо и на плечи. Повернувшись, он снова посмотрел на меня, на лице его и бороде блестели капли воды. Увидев висящий на гвозде, забитом в стену, кусок холста, я сняла его и протянула Керку, а он взял его у меня из рук и медленно, тщательно стал вытирать лицо и шею. Закончив, он вернул холст мне, а я снова повесила его на гвоздь. Мне пришло в голову, что так, как мы, могли бы себя вести муж и жена, и опять горячая волна разлилась по моему телу. Не в силах противиться, я шагнула вперед, к Керку, и прижалась к его широкой груди. Он замер, не решаясь что-либо предпринять, и тогда я сама обхватила его голову, притянула к себе, и, найдя его губы, поцеловала.

- Машенька… - прошептал он, но я тотчас прикрыла его рот рукой:

- Молчи! Не говори ничего! – и быстро, словно боясь передумать, протянула руки, отыскивая на спине завязки его толстого кожаного фартука. Когда фартук упал на пол, я стащила через голову свою безрукавку и снова прижалась к груди Керка, уже не пытаясь погасить огонь, горящий у меня внутри.

Я почувствовала, как сильные руки Керка отрывают меня от пола, как он укладывает меня на кушетку, стоявшую у дальней стены кузницы.

- Машенька! Родная моя… - шептал он, покрывая мою грудь и лицо поцелуями, а огонь у меня в груди разгорался все сильнее, неудержимый, последний… Я обнимала Керка, притягивая его к себе, и сама целовала его лицо, шею, плечи…

Возбуждение было так велико, что боли я совсем не почувствовала, зато было ощущение счастья – казалось, у меня выросли крылья, и я взлетаю над землей. Чувство это все нарастало, мне хотелось кричать от восторга, и вдруг оно взорвалось у меня в животе и груди. Это было так потрясающе прекрасно, что я на какой-то миг лишилась сознания – сердце замерло, в глазах потемнело, я не могла вздохнуть, и пришла в себя лишь тогда, когда почувствовала, что Керк целует мою грудь и гладит волосы на голове. И тотчас мне захотелось снова испытать это потрясающее чувство полета. Я обхватила Керка, прижавшись к нему, и стала сама целовать его лицо, шею, грудь и живот. Он обнимал меня, гладил своими ласково-железными руками мое тело, и что-то мне шептал, но я ничего не слышала. И снова начало нарастать чувство полета, и опять оно завершилось бешеной вспышкой восторга. И я, наконец, услыхала шепот Керка:

- Машенька! Любимая, милая! Я не смел даже мечтать…

* * *

Мы с Керком сидели на кушетке, вернее, это он сидел, держа меня на коленях. Я обнимала его могучее тело обеими руками, положив голову ему на плечо, а он гладил мои волосы и ласкал обнаженную грудь. Мне было так хорошо и уютно с ним… Такое чувство было у меня только в детстве, когда я сидела на коленях у отца. От тела Керка шел приятный и родной запах – запах разгоряченного тела, как в бане. Все главное уже было сказано между нами – о том, что мы любим друг друга, и мы просто обнимались, наслаждаясь близостью наших тел. Немного придя в себя после первой вспышки чувств, мы разговорились.

- Керк, милый, что же мы наделали? Как мы теперь будем жить друг без друга?

- Машенька, родная, мы должны быть вместе, я не смогу жить без тебя!

- Мне бы тоже этого хотелось. Но это невозможно – на нас с братом оставили весь поселок, мы должны…

- Да, я все понимаю. Но ведь мы будем встречаться, правда? Хотя бы изредка?

- Непременно, милый!

- Когда и как?

- Я сама найду время и место. Ты ведь каждый день бываешь в кузнице?

- Да. Иногда я даже ночую тут, после работы.

- Ну, вот и хорошо. Я буду приходить к тебе. Вечерами, когда стемнеет. Или по ночам. Только пусть пока никто не знает об этом.

- Хорошо, любимая. Я буду тебя ждать каждый вечер!

- Каждый вечер, наверное, не выйдет. У меня слишком много дел. Но я тоже не смогу долго обходиться без тебя. Не скучай, занимайся своим делом, и жди. А пока… - Я соскочила с его колен, подняла свою безрукавку и сняла с нее бабочку. – Я оставляю ее вместо себя. – И я, поднеся бабочку к губам, нежно поцеловала. – Когда возьмешь ее в руки, представь, что это я тебя целую, хорошо?

- Да, любимая! – и Керк, взяв в свои большие, сильные руки, мои вместе с бабочкой, прижал мои ладони к своим щекам.

Я осторожно высвободилась, положила бабочку на полку, висевшую на стене, и снова обняла Керка, а потом повернулась к нему спиной, положила его ладони себе на грудь, а сама нагнулась и уперлась в край кушетки руками. Керк обнял меня, и я снова испытывала это необычайное ощущение полета, и опять чуть не лишилась чувств в конце…

* * *

После этого я часто ловила себя на том, что думаю только о Керке и вспоминаю сказочные ощущения, которые испытала с ним. Мое лицо невольно расплывалось в улыбке, и я должна была изо всех сил сдерживаться, чтобы никто ничего не заметил. Ночью я подолгу не могла уснуть, я вспоминала объятия Керка, его поцелуи, его голос, тепло и запах его тела… А когда засыпала, мне опять снились его ласки, его слова. Я разговаривала с ним, признавалась ему в любви и слышала ответные признания.

Я решила навещать Керка раз в неделю, но, конечно, не выдержала, и пришла в кузницу на третий день. Уже совсем стемнело, стояла ночь, и в окнах кузницы не было света. Я хотела уже повернуться и уйти, но решила все же проверить.

Я приоткрыла дверь и тихонько позвала:

- Керк!

Он, совершенно очевидно, не спал, потому что откликнулся мгновенно:

- Машенька! Любимая! – и спустя миг я очутилась в его объятиях. – Я тебя так ждал!

- Я тоже.

После этого мы уже ничего не говорили, безрукавка упала на пол, а я очутилась на кушетке, чувствуя горячие губы Керка на своем лице и груди. Я снова летала, как птица в облаках, и снова чуть не теряла сознание, и снова с трудом сдерживала стоны наслаждения и восторга.

Когда мы лежали, отдыхая, рядом, я попросила:

- Милый, зажги свет! Я хочу тебя видеть.

- Я и сам хотел тебя попросить об этом, но думал, что тебе это будет неприятно.

- Почему же, совсем наоборот!

Вспыхнул светильник, и я увидела Керка, его сильное, мускулистое тело, его темные глаза, глядящие на меня с любовью и нежностью, его курчавые черные волосы. Мы разговаривали, Керк рассказывал, как он меня любит, и что он сделал в кузнице за эти дни, а я – как люблю его, и о своих делах в школе, и мы вдвоем мечтали, как будет хорошо, когда мы сможем все время быть вместе.

- Но, к сожалению, милый, это будет еще не скоро… Только когда вернутся родители.

- Любимая, я буду ждать, сколько потребуется! А потом, когда мы станем мужем и женой… У нас ведь будут дети, правда? Ты научишь их всему, что сама знаешь, а я научу их работать с металлом. Они будут лучшими кузнецами на свете!

- А если это будут девочки?

- Ну, и что? Почему бы девочке не стать кузнецом? Ведь из железа можно делать столько красивых вещей! Даже я иногда их делаю.

- Да, как та бабочка. Она очень красивая. Такая нежная…

- Как ты, любимая!

- Керк, а ты не мог бы меня научить работать с металлом?

- Тебя?! Зачем тебе это?

- Ну, во-первых, мне интересно. Я видела, что ты можешь делать с железом, и тоже хочу так. И еще, мы сможем при этом встречаться вполне официально, и никто ничего не заподозрит…

- Хм… Могу научить, конечно. Не думаю, что ты окажешься слишком уж непонятливой ученицей. Но это не так легко, как может показаться.

- Я представляю. И буду очень стараться.

- Ладно. В конце концов, если тебе надоест, ты в любой момент можешь мне сказать, и мы прекратим обучение.

- Мне не надоест, не дождешься! С тобой…

- Хорошо. Когда мы начнем?

- Как скажешь, мастер! У меня не очень много времени, но раз в неделю я точно смогу. Давай, ты меня будешь учить по воскресеньям. Ну, и заодно… Ты понимаешь…

Керк рассмеялся, лаская меня и снова прижимая к себе:

- Понимаю.

* * *

В ближайшее же воскресенье, после обеда, предупредив брата, что буду учиться кузнечному ремеслу, я пошла в кузницу. Керк, конечно, очень обрадовался, но мы не стали сразу заниматься любовью, отложив это на потом, а я попросила приступить к обучению. Керк выдал мне толстый кожаный передник, я одела его поверх безрукавки, а Керк вначале разделся, и надел передник прямо на голое тело – он все время так работал. Конечно, я не возражала – не меня же ему стесняться! Спустя несколько уроков я и сама стала раздеваться, чтобы не пачкать безрукавку и меньше потеть. В кузнице мы могли не опасаться посторонних, в воскресенье туда никто не ходил. А если бы кто и пожаловал, на этот случай Керк сделал «сигнализацию» - если кто-то открывал калитку, над дверью звякал бронзовый колокольчик, и у нас было вполне достаточно времени, чтобы привести себя в «пристойный» вид.

Для начала, как и следовало подмастерью, я качала мехи, загружала в горн уголь и выполняла все остальные подсобные работы, я сама настояла, чтобы Керк не делал мне скидок, я хотела пройти весь путь обучения, как положено. Когда я видела, что Керк старается взять какую-то работу на себя, чтобы облегчить мне жизнь, я возмущалась и требовала, чтобы он не делал мне никаких поблажек. В конце концов, Керк смирился, и работа в кузнице пошла, как обычно.

Я очень старалась не делать промахов, но все равно иногда их совершала – не все у меня получалось безупречно. Керк, конечно, многое мне прощал, однако я видела сама, что кое-что делаю не так, и обижалась, если он воздерживался от замечаний за ляпы, которые были очевидны даже мне.

- Милый, если ты будешь так же мне все спускать, я никогда не стану настоящим кузнецом. Я требую, чтобы ты мне ничего не прощал, иначе я перестану приходить! Ну, то есть, конечно, не совсем перестану, но… Словом, брошу учиться.

Керк меня понял и подчинился – ему возможность работать полдня в неделю рядом со мной была очень дорога, и он не хотел бы этого лишиться. Совместная работа сблизила нас, чуть ли не больше, чем то, чем мы занимались позже, по вечерам. А по вечерам, после работы, мы раздевались догола, отмывали друг друга от пота и грязи в корыте, которое Керк специально завел для этой цели, благо, в кузнице места хватало, а затем… Так что, я ждала воскресенья каждый раз с большим нетерпением, да и Керк, разумеется, тоже.

Примерно через полгода работы подмастерьем Керк начал мне доверять более сложные вещи – самостоятельную предварительную проковку железных брусков, изготовление стальных стержней с различным содержанием углерода, сварку их между собой и проковку многослойных заготовок. Наконец, через год, я самостоятельно отковала и закалила кинжал из многослойной заготовки, по типу булата. Конечно, настоящий булат имеет десятки слоев, в моем же было всего пять, но это было не простое железо! Окончание моей работы, которая растянулась на несколько недель, было настоящим праздником для нас обоих. Этим вечером мы ласкали друг друга особенно страстно, мы были уже не просто любовниками, а товарищами по ремеслу! Мы давно поставили в кузнице вторую наковальню, и могли работать рядом, не мешая друг другу. Перед тем, как уходить, я снова завела разговор о нашем будущем.

- Керк, милый, скажи, что ты думаешь, как нам быть дальше?

- Любимая, я знаю только одно – мне не жить без тебя! А тебе?

- Да, и мне тоже… Но это не ответ. Как быть? До возвращения родителей может пройти, не знаю, сколько времени! Мы не сможем ждать так долго… А что, если мы поженимся, но… Ну, ты понимаешь… Выкрутимся как-нибудь… Ты же будешь мне помогать? Чтобы у меня оставалось время для школы?

- А у меня – для кузницы… Думаю, что мы сможем. Но это будет очень трудно. А дети? Я знаю, что ты пока не беременеешь, благодаря своему целительству, но это же не может продолжаться до бесконечности! Я так хочу иметь детей… А ты?

- Да, я тоже хочу. Очень. Но, давай подождем еще немного, ладно? Сейчас лето, ты обещал взять меня на добычу болотной руды, помнишь? Мне нужно это освоить, хотя бы немного. А уж потом… Мы обязательно что-нибудь придумаем!

Так мы и порешили, назначив выход за рудой на следующую неделю.

* * *

В понедельник, опять предупредив брата, я отправилась вместе с Керком. С собой мы взяли две большие тачки, инструмент и кинжалы, а Керк – еще и лук со стрелами. В тачках лежало также копченое мясо на несколько дней. Было тепло, даже жарко, как это бывает в конце лета, мы шли налегке, Керк – в шортах, а я в легкой полотняной безрукавке и босиком – мы оба с Керком давно привыкли к такой ходьбе, я ходила босиком с детства.

Перейдя по мосткам протоку за островом, мы углубились в лес. Там, где было можно, мы толкали тачки рядом и весело переговаривались, а там, где тропа сужалась, шли друг за другом. После почти целого дня ходьбы мы, наконец, вышли к болоту за лесом. Быстро построив на опушке шалаш, помывшись в ручейке и поужинав, мы расположились на ночлег. Спали мы в шалаше, вместе, и, конечно, не обошлось без объятий, поцелуев и секса, на что, понятно, мы оба не жаловались – в шалаше, на подстилке из пахучих веток и травы, это было необычайно приятно. Меня комары не кусали, об этом в свое время позаботился отец, а Керк реагировал на них спокойно, и, благодаря биоблокаде, укусы без следа проходили за несколько минут. Мы давно привыкли друг к другу, как привыкают муж и жена, но от этого ласки и объятия не стали менее желанными. Наконец, уставшие, но счастливые, мы уснули в объятиях друг друга, нам редко выпадало такое счастье – спать вместе. Керк обнял меня, а я положила голову ему на плечо и закинула на него ногу.

Наутро мы перекусили и отправились вдоль берега ручейка, который терялся в болоте. Примерно через километр под берегом стала попадаться руда – маленькие и большие куски лимонита. Мы, стоя на дне ручья, ломиками расшатывали и выламывали пласты и отдельные камни, складывая их на берегу.

Керк пошел дальше, а я осталась добывать руду в найденном месте. Пройдя несколько метров, я увидела, что пласт практически закончился, и огляделась. В нескольких десятках метров от берега я заметила ряд крупных кочек, и решила подойти к ним. Сначала болото было вполне проходимым, но через несколько шагов я обнаружила, что ноги все глубже уходят в болотную тину. Когда я поняла, что до кочек мне не дойти, было уже поздно – я погрузилась в болото почти по пояс.

Я попыталась повернуться и пойти назад, но погружалась в топь все глубже. Я отчаянно рванулась к берегу, который был всего в десяти метрах, но только еще больше ушла в податливую, полужидкую массу, достигавшую уже верха живота. Я перестала двигаться, но продолжала погружаться, хотя и медленно – вырваться из трясины не получалось. Меня охватила паника.

- Керк, Керк! – отчаянно закричала я. Но Керк, видимо, ушел далеко и не слышал.

Что же делать? К этому времени я уже погрузилась по грудь. Я постаралась успокоиться и обдумать положение, но получалось это плохо. Прежде всего, я широко раскинула руки, опираясь ими о поверхность болота, и постаралась не шевелиться. Теперь я почти не погружалась в трясину, и могла ждать, пока что-то изменится. А чего я могла ожидать? Только того, что вернется Керк – самой добраться до берега невозможно.