Брательник

…прямо там, прямо посреди грёбаного поля, он сказал, что хочет воплотить в этой штуке все свои конченые идеи, а и я говорю: «Как, чёрт возьми, ты собираешься спустить это на воду?», он тупо смотрит на меня отсутствующим взглядом, закатывая глаза, как это бывает, когда ему в бошку приходит какая-нибудь новая идиотская идея, и говорит, что об этом не нужно беспокоиться, мне лишь нужно собраться и помочь ему во имя Христа, иначе он попросту не сможет закончить всё вовремя, проще говоря, нужно быть совсем отбитым, чтобы согласиться на эту авантюру, так что я без раздумий соглашаюсь, ну типа, я и сам был не от мира сего, как и мой брательник, да и не делал я ничего стоящего с самого своего рождения, а жена на это заявляет: «Вот чёт до меня не доходит, я не могу взять в расчёт, почему ты всегда должен нянчиться с этим старым придурком, видит Бог, он же никогда и ничего для тебя не делает, да и у нас дел по горло, нужно вспахивать поля, год-то выдался плохим, Христос милостивый, ко всему прочему твой пучеглазый брат кружит поблизости, как чёртов смерч, и не зная, как устроен Мир, стругает долбанную посудину в селе, матерь божья, а чё дальше то? Ты конченый придурок, отвечает она», параллельно заворачивая несколько сэндвичей для меня и для моего брата, видит Бог, его жене впадлу с ним связываться, она даж заявляет, что не особо расстроится, если он от голода подохнет, ей всё осточертело с тех самых пор, как он заставил её просиживать штаны на склоне холма целых три дня под дождём и всё в этом духе, он тогда заявил ей, что она узреет Бога, а она ничё не узрела, умерла бы голодной смертью тогда, если б не ягоды, друганы у братишки умом тож не блещут, но по крайней мере они приходят помочь со строительством дурацкой посудины, и слава Христу, что не только мы с братом носимся, как умалишённые, это вам не какая-то обделавшаяся рыбацкая лодочка, на деле это трындецки огроменная посудина, о таком раньше и не слыхивал никогда, отвечаю, в течение нескольких недель, мы в каком-то исступлении только и занимались тем, что срубали сосны и таскали их на его поле, которое располагается на высоком холме, матерь божья, ну и работёнка, вот так-то, а моя жена что? вздыхает и заявляет, что я окончательно сбрендил, кры-ы-ыша поехала, а сама типа на четвёртом месяце с дитём, пытается как-то работу мою делать, свою тоже, и всё равно, когда я прихожу домой после того, как весь день таскал бревна, у неё остаётся довольно сил, чтоб мне спину и плечи размять, она стряпает горячую еду, а в это время её длинные чёрные волосы собраны в узел за головой, видно, как они чудесно стекают вниз по спине, её глаза полны нежности и печали, Боже мой, говорю вот брательнику: «Послушай, у меня много работы, дружок, тебе придется закончить эту идиотскую штуковину самому, мне хочется помочь тебе с этим, все дела, но», он же отводит взгляд и заявляет блин: «Какая ещё работа, всё пустое», а я и говорю: «Чёрт возьми, ты ка подумай, мы с женой чем питаться-то будем? я о чём талдычу, откуда, по-твоему, берется вся эта еда? ты же не сможешь жрать эту проклятую посудину, готовую сгнить на этом ублюдочном солнце», а он просто вздыхает и опять за своё: «М-да, не так уж это и важно», заваливается на камень, вроде как подустал, и смотрит вдаль так, будто прямо ща, прости Господи, разрыдается, теперь вот возвращаюсь, чтобы принести ему древесину, а он уже приступил к выделке киля и рамы, Бог знает, как он вообще додумался построить эту чёртову посудину, заблудившись в своих бреднях, что роятся в его голове, Иисусе, ему было двадцать, когда я родился, и первое, что вспоминается, как мне приходилось таскать его за собой, чтобы чёртов мул, который чихать хотел на понятие нормы, не лягнул его, здоровенного мальчишку переростка с пушком на рожице, так или иначе, каждый день просыпаюсь на несколько часов раньше, чтоб заняться хозяйством, у жинки точно случится выкидыш, если она и дальше будет тянуть лямку за нас двоих, на неё многое свалилось, вот и иду батрачить на лодке до заката, и так далее, и тому подобное, дни выдались жаркие и безветренные, как же хороша стряпня моей жёнушки, без неё я бы точно коньки откинул, но что бы я ни говорил, пытаясь разобраться со всем этим, мой брат повторял одно и то же: «Приходи и помогай мне, остальное не имеет значения», так что мы продолжаем работать, видит Бог, эта чёртова штука вместит и сотню людей, и, по крайней мере, я думаю, что посудина может сгодиться и для проживания, по крайней мере, не так уж всё плохо выходит, но моя жена вздыхает, говоря, что ничего хорошего из этого не выйдет, и проводит руками по моим волосам, прося меня больше не помогать брательнику, она нутром чует, что до добра это не доведёт, в эти дни она немного не в себе, будто ей приходится морально готовиться к чему угодно, а мы так и продолжаем работать над этой чёртовой штукой, этой чёртовой посудиной, так проходят дни, брат же продолжает канючить, дескать, надо усерднее работать, время на исходе, время от времени он даже зовёт некоторых соседей, чтобы они пришли и помогли, правда они не задерживаются здесь больше чем на день или два, уходя, они качают головой и бурчат себе ругательства под нос, типа им противно, что их вообще втянули в эту затею, мне удалось засеять только часть своей плантации, я забочусь о своих делишках, как могу, а жена моя заботится о них даж больше, чем я, но, по крайней мере, мы не помрём с голоду, отшучиваемся мы, главное, чтоб Бог послал хоть пару капель, и, вот наконец, мы доделали эту чёртову штуковину, покрыли её внутри и снаружи смолой, да и забахали ей хорошечную крышу, и я возвращаюсь домой в тот последний день с мыслями, что я постараюсь на такое не подписываться, больше не позволю братану подбить меня на участие в подобном, да я же весь провонял смолой, моя жена частенько рыдает, так что я говорю ей, что теперь всё путём, теперь я буду тут, рядом, я и сам немного всплакнул, хотя она и не заметила, она думает о том, как ей было одиноко, тяжело и всё такое, в итоге весь тот чёртов день я продрых, а остальную часть недели работал на ферме, пока однажды мне в голову не пришла идея, вот я иду к своему брату и беру несколько кусков дерева, которые остались после наших работ, и чё вы думаете, а? терь они все прописались на этом чёртовом судне, прям посреди этого никогда-нибудь, братка, его мальчонки, несколько женщин и жинка моего брата, да, она тож там, злая, как собака, гаркает на него, говоря, чтоб он убирался с этой чёртовой посудины и топал домой, он же заявляет, что у неё только один день остался на принятие, в противном случае он её усыпит, чтоб перенести на лодку, не, это не звучит как угроза, нечего подобного, никаких грозных ноток или типа того, скорее как факт, голый факт, завтра он возьмёт и усыпит её, шоб не дёргалась, ну а я не из тех, кто ввязывается в домашние склоки, Бог мне свидетель, так что я схватил пень и оттарабанил его к себе на участок, а вечером сделал из него маленькую колыбельку, вроде как чудную, с маленькими фигурками животных, вырезанными на ней и отполированными до блеска, так что после ужина я дарю её своей жене, сюрприз типа, а она плачет и плачет, крепко обнимая меня, и приговаривая, чтоб никогда больше не уходил, оставался рядом с ней, и всё такое, мне чертовски хорошо и тепло от всего этого, и я рад, что история с лодкой наконец закончилась, так что мы достаем немного винца и решаем, что назовём дитятко либо Натаниэль, либо Анна, и поэтому мы выпиваем еще один стакан за здоровье Натаниэля, мы смеёмся, мы вздыхаем, теперь вот выпиваем за Анну, а моя жена нежно проводит пальцами по маленьким фигуркам животных, заявляя, что они прекрасны, хоть мне и кажется, что это не особо так, не очень-то я хорошо разбираюсь в таких вещах, но мне приятно, ведь я понимаю, что она имеет в виду под этим, жена берёт и спрашивает: «Где ты взял дерево-то?», а я и говорю: «Это остатки от наших работ», она замолкает на какое-то время, а потом и говорит: «Ты сегодня опять там был?», я же и говорю: «Да, только ради этого полена», ей становится интересно: «А чем он теперь занимается, а?» и я отвечаю «Забавно, но они терь все живут в этом чёртовой судне, почти, его карга не особо-то хочет, орёт на него, обзывает старпёром, спрашивает, куда он намылился, приговаривая, ежели не боишься наткнуться на осьминога по дороге, то возвращайся домой, а он парирует тем, что она чиканутая, воды же ещё нет, а она ему в ответ о том, что об этом же она талдычит ему уже шесть грёбаных месяцев», и моя жена давай смеяться, эт самый счастливый смех, который я слышал от нее за полгода, и сам вот смеюсь, мы выпиваем ещё по стаканчику вина, и моя жена спрашивает: «Так он просто живет на этой большой хреновине один?», а я говорю «Не-а, у него там его мальчуганы и несколько девчонок, они, возможно, жёны ребят или что-то вроде того, не знаю, раньше никогда их не видел, а ещё всякие долбанные животные, птицы и прочая шелуха, никогда не видел подобного», а моя жена таращит зенки «Животные? Какие ещё животные?», а я в ответ «Да всякие, блин, не знаю, целый чёртов зверинец, их там куча и от них хорошенько несёт, видит Бог, что там невероятный балаган», жена опять смеётся, она немного охмелела от винца, вот и говорит «Спорим, у него нет свиней», а я и говорю «Ага, только я их видел», и мы смеёмся, думая о свиньях, копошащихся в этой большой чарке, а она и говорит «Спорим, у него нет галок», и я такой: «Ага, тоже видел парочку, или в основном слышал, шум стоит страшный», мы снова смеёмся, думая о каргах и об его жене-карге, свиньях и обо всём остальном, и моя жена заявляет: «Я знаю, чего у него точно нет!», у него наверняка нет вшей», и мы оба смеёмся как сумасшедшие, задыхаюсь от смеха, но говорю: «Ага, точно, он же помылся наконец», мы оба смеёмся до слез, допиваем винцо, и моя жена говорит: «Смотри, точно знаю, чего у него нет, у него нет термитов», и я говорю: «Ты права, термитов не припоминаю, может, мы сделаем ему подарок?», а жена вдруг –бац– и прижимает меня к себе, говоря: «Он пинается, наш Натаниэль, действительно пинается», кладёт мою руку на свой округлый живот, а малыш действительно пинается с нешуточной силой, и я говорю, вроде как переживая: «Тебе больно? Мне кажется или бобо?», «Не-а», говорит она, «Это приятно», и тогда я говорю, положив руку на её живот «За тебя Натаниэль» и мы допиваем то, что осталось на дне наших чашек, а на следующий день мы просыпаемся в объятиях друг друга, пошёл дождь, слава Господу, мы говорим, льёт как из ведра, в итоге мы остаемся дома, решая бытовые вопросы, и мы счастливы, ведь дождь пришёл как раз вовремя, уже вечером всё пахнет травушкой и ароматной свежестью, всё ещё капает, но не слишком сильно, так что решаю прогуляться, попутно доходя до моего брата, думая о том, что спрошу его, не хочет ли он взять несколько домашних термитов для своей коллекции живности, и тут, Боже мой, понимаю, что теперь и его жена на лодке, и я не знаю, это его рук дело или она наконец пришла сама, правда она странным образом притихла, что чёртовски необычно, парни тоже ничего не говорят, да и брательник тоже ничего не говорит, они просто стоят наверху и смотрят куда-то вдаль, а я кричу им: «Хороший дождь, не правда ли?», брат смотрит вниз, на меня, стоящего под дождём, и все еще ничего не отвечает, но при этом делает странный жест рукой, а затем кладет её обратно на бортик, так что я решаю ничего не говорить о термитах, дождь же снова начинает немного усиливаться, поэтому я разворачиваюсь и возвращаюсь домой, рассказывая жене о том, что случилось, жена же просто смеётся и говорит: «Они все чокнулись, он окончательно довёл их до сумасшествия», жена приготовила мне особую выпечку со свежим мясцом, вот мы и забываем о них, но, Господь милостивый, на следующий день дождь продолжает лить, сильнее, чем когда-либо, вода начинает застаиваться в некоторых местах, после недели таких осадков я замечаю, что мой урожай попросту уничтожен, теперь у меня проблемы с тем, чтобы кормить мой скот, а моя жена плачет и говорит о нашем невезении, что и мы могли бы с таким же успехом построить свой дом. что мы могли бы с таким же успехом построить свою чёртову лодку, а не высаживать все эти культуры, но всё равно мы не понимаем, что же такое происходит, я имею в виду, что это просто в голове не укладывается, дождь продолжает затапливать землю, будто кто-то открыл небесный кран, вода начинает скапливаться в огромных лужах, они походят на небольшие озёрца, вода доходит до лодыжек и просачивается внутрь нашего дома, кажется, что довольно скоро весь проклятый дом погрузится в воду, так что я продолжаю говорить, что, может быть, мы должны пойти и воспользоваться посудиной моего брата, до тех пор, пока это всё не закончится, но моя жена говорит «Не-а, никогда», а потом основа начинает плакать, и наконец я говорю, «Мы не можем сидеть тут со своей гордыней, я пойду и попрошу его», так что мне приходится продираться сквозь этот шторм, я едва могу видеть, куда иду, в некоторых местах проваливаюсь по шею, но наконец добираюсь до места, где находится эта чёртова лодка, и начинать кричать моему брату, он выходит и смотрит вниз на меня, но ничего не говорит, вот же сволочь, он просто таращится на меня, а я же кричу ему: «Эй, ничего, если мы с женой поживём с вами, пока всё это не закончится?», но он не говорит ни слова, лишь поднимает руку в той же глупой манере, и я кричу: «Эй, ты, тупой сукин сын, я промок, чёрт возьми, и мой дом тонет, там моя жена, у нас скоро будет ребенок, а она может заболеть, да она и заболеет, ведь она промокла и промёрзла до самых костей, я прошу тебя...», брат в этот самый момент, пока я говорю, разворачивается и возвращается внутрь лодки, а я не могу поверить, что это мой брат, он так и не возвращается, так что я подныриваю под лодку и бью по ней кулаками, кричу брату и оскорбляю его всеми словами, какие только могу придумать, кричу его пацанам, его жене и всем, кто внутри, но никто не отзывается, «Будь ты проклят», кричу я во весь голос, полувсхлипывая и кашляя, а потом, чувствую себя слишком измотанным, чтобы пытаться сделать что-то ещё, разворачиваюсь и иду обратно к дому, но природа окончательно сходит с ума, местами мне приходится плыть, но я уже не могу плыть дальше, тут же вспоминаю, что есть холм неподалеку, точняк, тут неподалеку есть холм, и я направляюсь к нему, добираюсь до него, а затем карабкаюсь на самую вершину, и мне приятно снова оказаться на земле, даже если она сырая и скользкая, меня тошнит и рвёт там некоторое время, но я продолжаю карабкаться вверх, и следующее, что я осознаю, когда прихожу в себя, что дождь всё еще хлещет прямо мне в лицо, и вода уже на полпути ко мне, я оглядываюсь и вижу, что лодка моего брата теперь-то поплыла, и я машу ей, но не вижу, чтобы кто-то махал мне в ответ, тогда я судорожно начинаю искать очертания моего дома, и всё, что я могу видеть, это его кровлю, внезапно меня разбирает страх за жену и я гребу к дому, плача и крича почти всю дорогу, а дождь все ещё льёт, как не в себя, а теперь? теперь я снова здесь на холме, точнее на том огрызке, что остался от него, я думаю, может быть, у меня остался ещё день, если дождь не прекратится, а он и не собирается прекращаться, я уже не могу видеть лодку моего брата, больше нет, только гладь воды, как он мог знать? эта сволочь, которой всё-таки стоит отдать должное, не трудно теперь понять, кто здесь по-настоящему сумасшедший, мой дом больше нельзя разглядеть, моя жена осталась там, внутри, где я её и нашел, мне было невмоготу смотреть на то, чем она стала…