Братство спецназа

Глава 5

Оленин только успел вернуться с обеда, когда дежурный, нервничая, сообщил, что его срочно вызывает заместитель прокурора. Дважды уже звонил. Нервы после утреннего звонка Седого расшалились, и почему-то Николай Сергеевич вообразил, что разговор обязательно будет идти о том, что он знаком с Сохатым. Мало ли кому еще стучит Седой…

Разговор пошел не о Сохатом, а о Толстяке, дела о покушениях на которого Оленин расследовал. Толстяка сегодня утром, еще до предупреждения Седого, все-таки убили в туалете возле офиса. Сохатый, возможно, опоздал с выполнением заказа – не выдержал гонки конкурентов. А возможно, сам уже дело сделал. В таком случае опоздал стукач. Сейчас на месте работает бригада. Выехал дежурный следователь, но вести дело придется все равно Оленину. Как и после первых трех покушений. Он больше других в курсе событий и знаком с обстановкой достаточно хорошо. Новому человеку во все это надо будет вникать.

– Так что откладывай все другие дела и выезжай туда. Разберись. Это нам, получается, в лицо кто-то плюнул. Разговоров теперь про прокуратуру будет – на весь город.

Николай Сергеевич успокоился.

– Что разговоры. Я еще тогда говорил: захотят убить – убьют. И никто им не помешает. Три раза просто повезло. А конец закономерный.

Он в самом деле говорил так на оперативном совещании у прокурора области. Предупреждал, что события будут именно таким образом развиваться. И никакая охрана Толстяка не в состоянии спасти. Тогда Оленина одернули. Почему-то не любят у нас признавать такой простой факт – если человека заказали, то он уже обречен. Один киллер не справился. Три не справились. А четвертый свое дело сделал. И в итоге оказался прав все-таки старший следователь по особо важным делам Оленин.

В этот раз заместитель прокурора промолчал.

На место происшествия Николай Сергеевич поехал сразу, не заходя к себе в кабинет. Старенькая, но ухоженная «Волга» стояла недалеко от парадного крыльца. Двигатель еще не успел остыть. Оленин вырулил со стоянки, чудом не задев чей-то новенький, еще сияющий лаком «Вольво».

Только этих неприятностей ему и не хватало…

А вообще, посмотреть со стороны на эту стоянку – вопросов задать можно множество. Откуда у работников прокуратуры деньги на такие машины берутся? «Вольво», два «Мерседеса», два «БМВ», «Опель-Омега». И все на зарплату жалуются. Впрочем, сам Оленин от повышения зарплаты тоже не отказался бы. И машину сменить тоже подумывает. «Вольво» ему очень нравится, и средства он имеет.

В большом здании на проспекте Победы Николай Сергеевич бывал несколько раз. И с Толстяком беседовал. И с другими фирмами работать доводилось. Потому сразу поднялся на второй этаж. На эстакаде толпился народ. Женщины собрались с разных этажей, трагически перешептывались и с подозрением смотрели чуть ли не на всех проходящих мужчин. Охранники финансово-строительной компании сидели на деревянном диванчике с помповыми бесприкладными ружьями в руках и нервно курили. Перешептывались, бросая короткие фразы. Должно быть, задним числом у них чесались руки, как это бывает почти у каждого человека, имеющего при себе оружие, но упустившего момент, когда его следовало применить.

«Рисковый парень работал, – подумал Оленин. – Не каждый решится действовать здесь, под носом у вооруженной толпы».

В том, что охранники компании представляют собой только вооруженную толпу, он не сомневался. Ну что они собой представляют? Окончили в лучшем случае школу охранников, получили лицензию и устроились на сидячую непыльную работу. Сомнения в профпригодности этих горе-охранников появятся у любого профессионала. Николай Сергеевич считал себя профессионалом не как старший следователь по особо важным делам, а как бывший старший сержант спецназа ГРУ. Там был профессионализм. Даже у солдат, не говоря уже об офицерах. Того же Сохатого взять – что ему эта вооруженная толпа? Он их вокруг пальца обведет и при надобности перебьет всех хоть вместе, хоть по одному.

Да… Сохатый…

Толстяка заказали Сохатому… Через Хавьера…

Сохатый – профессионал…

Здесь работал, несомненно, профессионал… Или же абсолютный дилетант… При полном парадоксе такого суждения – оно может быть абсолютным. Стоп! Но почему тот Сохатый и этот должны совмещаться? Кто вообще сказал, что Сохатый только один? Мало ли в стране Лосевых, и любого из них могут звать Сохатым. А могут Сохатым звать и вообще не Лосева. Здоровья, скажем, у мужика, как навоза на деревенской скотоферме. Кроме того, киллеры вообще не любят работать в своем городе. Слишком велика возможность быть узнанным случайным свидетелем.

Мысли путались. И вообще делать какие-то выводы еще рано. Надо посмотреть сначала, что там, к чертям собачьим, произошло!

Перед застекленной дверью в правое крыло Оленина остановил высокий и дистрофически худой сержант милиции с маленькой, как у птицы, головой. Разве можно таким дядям Степам в милиции служить. Его же ветром пополам согнет, не говоря уже о кулаке какого-нибудь пьяницы.

– Туда нельзя.

Тон откровенно хамский, как и положено любому ментовскому сержанту в силу его интеллекта.

– Прокуратура, – коротко сказал Оленин и даже не посчитал нужным показать удостоверение.

Сержант торопливо посторонился. Сержанты обычно уверенности в людях не выносят. А может, этот просто узнал старшего следователя. Хотя едва ли. Если бы сержант узнал его, то и Оленин должен был запомнить такую несуразную фигуру – однажды увидев, такого не забудешь.

В дверях офиса «Альто-S. Ltd.» Николай Сергеевич столкнулся со старшим опером горотдела капитаном Овчинниковым. Этот толковый. Хоть с опером повезло!

– Привет, Володя. Ты занимаешься?

– Привет. К сожалению, я.

– Почему – к сожалению?

Овчинников взглянул на следака почти с удивлением – неужели непонятно? Такие дела бесперспективны. Раскрываемость минимальная. Звездочку на погоны на этом не заработаешь. А неприятностей нагребешь – полные штаны. Начальство и газеты будут давить и давить, пока с грязью не смешают.

– Ты будешь вести или Нигматуллин?

Юрис Нигматуллин, прибалтийский татарин, прибыл на место происшествия просто как дежурный следователь, потому что Оленина не оказалось в кабинете. И уже начал работу. Остается только присоединиться к нему, а потом обменяться впечатлениями.

– Я. Юрис – дежурный, – вздохнул в свою очередь и Оленин. – На мне все три первых покушения еще висят. Теперь и такой вот солидный довесок подвалили. Этот Толстяк – мешок дерьма с ногами. Начнем разгребать – противогаз не спасет… Ладно. Рассказывай, что тут?

Овчинников взглядом показал на коридор.

– Три трупа, – и махнул в отчаянии и злости рукой. – Сам Толстяк, охранник и сапожник. Вон там, в конце коридора за забором сидел. Стучал себе, постукивал молоточком…

– Знаю его. Знал… Он моей жене любимый сапог ремонтировал. Женщины ведь как – трое сапог, а носят только одни, пока совсем не развалятся.

– Больше ремонтировать не будет. – Похоже, Овчинникову дела не было до вкусов жены Оленина.

– Сапожник – свидетель?

– Его пытались подставить, как участника. Такое у меня сложилось мнение. Но мысль о соучастии я полностью не отбрасываю, если исходить из его мотивов. Здесь у него дела, надо сказать, совсем плохо шли. Хоть и налоговая двумя этажами выше, а он квитанции никогда не выписывал. И все равно копейки зарабатывал. Контингент не тот, что ремонтом обуви занимается. Здесь больше новую обувь покупают после первой царапины на старой. Может быть, хотел подзаработать. Купили парня. А потом убрали. Сейчас трудно сказать. Вообще-то он инвалид. Нога протезная. Надо проверить – может, афганец? Тельняшку десантную носил…

– Тельняшка не показатель, – не согласился следователь. – Я тоже афганец, а тельняшку не ношу, хотя дома имеется. Жене моей не нравится. Может, его жене, наоборот, – нравится.

– А ты ее поверх пиджака не надевай, твоя и не заметит…

Они прошли по коридору в самый конец. Мимо, обгоняя на плавном вираже, стремительно пробежал какой-то человек со спутанными волосами и глазами, скачущими на три шага впереди головы, и понесся через три ступени на следующий этаж.

– Это что за чудо в перьях? – поинтересовался Оленин, удивленный спринтерской скоростью бегуна – олимпиец, да и только.

Володя Овчинников, при всей трагичности ситуации, не смог сдержать улыбку.

– Не чудо, а обгадившаяся жар-птица. Это как раз тот парень, с которым Толстяк беседовал перед моментом убийства. Предполагаемый компаньон. Толстяк пригласил его еще вчера. Поговорить о делах и выпить по нескольку бутылок пива. Пиво стояло в холодильнике. Сейчас им занимаются эксперты. Через час после первой бутылки начали бегать. По очереди. Первым оторвался Толстяк. На счастье, у компаньона желудок оказался покрепче. Иначе тоже попал бы в красный список.

– А почему не сюда? – кивнул Оленин на дверь рядом с лестницей. Он знал по предыдущим посещениям «Альто», что здесь тоже туалет, и вопросительно положил руку на дверную ручку.

– Там всего одна кабинка работает. Ее Толстяк оккупировал. Еще не унесли…

Заходить в туалет Оленин не стал. Заглянул только в тамбур. Охранник лежал, откинувшись на спину и подогнув правую ногу под себя. Аккуратное пулевое отверстие в голове.

Эксперты уже обработали двери будки сапожника. Тело парня лежало на носилках. Николай Сергеевич откинул простыню с лица. Точно такое же отверстие, как и у охранника. Очень аккуратное. Как гвоздик вбили.

– Толстяку куда стреляли?

– Между глаз. Как и всем.

– Автограф?

– Точно. И без промаха. Посредине. Это надо еще суметь. Стрелок, похоже, классный.

У жертв, как давно заметил Оленин, странная психология. Когда убийца достает оружие и наводит на человека, тот зачастую начинает метаться, пытается помешать выстрелу, за что-то прячется, хотя корпус такая мишень, в которую трудно промахнуться. Но стоит убийце направить пистолет в лоб, как жертва замирает, словно загипнотизированная маленьким выходным отверстием, из которого вот-вот появится пуля. И это при том, что попасть в голову значительно труднее.

– Да, – согласился Оленин. – Классный стрелок. Я в каких-то ориентировках такое уже встречал. Или в республиканских сводках… Надо будет посмотреть. Ты запроси Москву. Это – характерный почерк. Словно киллер хочет, чтобы его узнавали.

У многих киллеров есть такая манера – оставлять автограф. Кто-то бросает на грудь жертве визитку, кто-то отливает или вытачивает собственную пулю. Был в российской практике даже такой спец, который, словно киевский князь Святослав, предупреждал будущие трупы письмом, что собирается их убить. Причуды… А может быть, и не просто причуды. Каждый киллер, если брать по большому счету, человек с нарушенной психикой. И оставление автографа, может быть, следует отнести к психологическим факторам. Своего рода геростратов комплекс.

«Стрелял ли Сохатый между глаз?» – подумал Оленин. Ему очень хотелось вспомнить такой случай, но память подставляла эпизоды, не имеющие отношения к сегодняшней ситуации.

Старший лейтенант вспоминался только с автоматом. Но вот из автомата-то он стрелял как бог. Такой стрельбы – и по точности, и по скорости – Оленин у других не видел.

Автомат, гранатомет… Это да… Пистолет Стечкина носил, вопреки уставным нормам, по-ковбойски – на бедре, прикрепляя большущую пластмассовую кобуру самодельными ремнями. Но почти этим оружием не пользовался.

Капитан Овчинников, заметив вдалеке движение, повернулся лицом к высокой и стройной женской фигуре, появившейся силуэтом на фоне стеклянных дверей в полутьме коридора.

– Я жену Толстяка вызвал.

– С работы? – спросил Оленин.

– Она дома сидит. Домохозяйка. Поговори ты. Терпеть не могу женских истерик. Только вчера с одной такой же вдовой битых два часа беседовал. До сих пор визг в ушах стоит, словно на столе у включенной циркулярной пилы спал.

Николай Сергеевич кивнул, вглядываясь в силуэт, и двинулся по длинному коридору навстречу женщине, которая, не дождавшись его, зашла в распахнутые двери кабинета. Сам он с женой Толстяка до этого не встречался. Но, судя по легкой походке, решил он, она далека от истерики, хотя ее, конечно же, предупредили о случившемся.

Молодая женщина уже сидела в мягком и глубоком кресле перед столом, вольно забросив ногу на ногу, покачивала туфлей. Ноги красивые – почему бы и не показать такие. Курила. Отнюдь не нервно. Оленин даже удивился, что у такого внешне неприятного человека, как Толстяк, – красавица жена.

«Видимо, – решил он, – всему причина – деньги…»

По другую сторону стола, на месте секретарши, восседал в вертящемся кресле Юрис Нигматуллин. Как всегда, сильно озабоченный, нахмуренный и слегка невыспавшийся. Разговор уже начался.

– И никто в последние дни ему не звонил с угрозами? Ничего подобного он вам не сообщал? – у Юриса непонятный акцент, смесь татарского с прибалтийским, и выглядит это почти французским прононсом.

– Я же уже сказала, что за последние три месяца мы обмолвились едва ли десятком слов. И то исключительно по необходимости.

«Интересно, – подумал Оленин, – она домохозяйка. Доходов не имеет. Супруги в длительной ссоре. Но деньги-то он ей давал? Не скажешь, что одежду она покупает на китайском рынке. И с голоду не опухла».

– Простите, я опоздал к началу разговора, – сказал Николай Сергеевич. И представился: – Старший следователь по особо важным делам Оленин. Я не услышал, как вас зовут.

– Анжелика.

– Скажите, Анжелика, кто вел домашнее хозяйство? Кто готовил, покупал продукты?

– Я, – не поняла она сути вопроса, – домохозяйки у нас не было. Сами, наверное, догадываетесь, как могут ужиться две женщины на одной кухне…

– Но вы же были в ссоре. Не разговаривали.

– Так что, он и деньги, вы считаете, мне давать не должен? Пусть бы попробовал… – Анжелика самодовольно усмехнулась.

«Тяжелый случай… – Оленин покачал головой. – И не слишком ее задела потеря кормильца. Такой вариант даже интереснее. По крайней мере, есть над чем голову поломать…»

В дверном проеме появился Овчинников. Послушал. Истерикой не пахло, и он осмелел, ступил за порог.

– А в поведении мужа в последнее время вы странностей не замечали? – продолжил свой допрос Нигматуллин. – Ну, предположим, излишне нервный. Или не слышит к нему обращенных вопросов – в себя углублен…

Анжелика затушила недокуренную тонкую сигарету и тут же закурила новую. Возможно, это и есть признак волнения. Просто умеет хорошо свои чувства скрывать. Только – зачем? Любая женщина, оказавшись на ее месте, волновалась бы и переживала. Люди скрывают свои чувства, когда им это требуется по какой-то причине. Какая здесь может быть причина? Что она хочет показать? Гораздо естественнее было бы быть откровенно взволнованной. Впрочем, может быть, она-то как раз и естественна. Она просто бросает вызов. Всем…

– Он всегда был нервным. А так – все как обычно. Не должна же я каждое его дыхание выслушивать.

Голос у нее возмущенный, даже агрессивный.

– Послушайте, Анжелика, – тон беседы Оленину явно не нравился, – давайте сразу договоримся, что вы не будете к нам относиться как к противникам. Я не очень понимаю ваш настрой. Давайте лучше подумаем вместе, кому ваш муж мешал настолько, что его следовало убить.

Молодая женщина передернула плечами.

– Спросите лучше, кому он не мешал…

– То есть?

– Когда в него в первый раз стреляли, я немного удивилась. Такое ничтожество, и вдруг заслужил пулю… Он объяснил, что убивают тогда, когда дело пахнет деньгами. «Это только глупцы говорят, – сказал он, – что деньги не пахнут. Очень даже сильно пахнут». Второе покушение я восприняла уже как должное. Потому что деньги он не считал.

– А вы считали? – от дверей спросил Овчинников.

– Зачем? Сколько мне нужно было, столько и брала. У меня не возникало необходимости считать остатки. Все равно я при всей своей фантазии не знала, куда их деть, – высокомерно ответила супруга Толстяка.

Оленин понял, что Анжелика врет. Толстяк не был настолько богатым человеком. А врет она для того, чтобы поддразнить милиционера, зарплата которого ей хорошо известна. У молодой женщины чувствовалось определенное отношение к следственным органам. Интересно было бы узнать – откуда?

Разговор не получался. Едва ли она могла чем-то помочь сейчас, и потому Николай Сергеевич оставил женщину беседовать с Нигматуллиным. Сам вышел в коридор покурить и позвал кивком головы Овчинникова. Тот, точно таким же кивком, подозвал еще одного опера из своего отдела – Оленин забыл его имя.

В стороне от дверей кабинета, чтобы внутри их не слышали, они остановились, закурили.

– Костя, рассказывай…

Второй опер отрицательно и беспомощно покачал головой.

– Ничего. Стоянка внизу не охраняется. Машин – сами видели. Кто заметит постороннюю… Да там половина посторонних. Через главный вход проходит куча народа. Вахтерша знает в лицо всего несколько десятков человек. Да ей и не до расспросов. Она там всякой всячиной торгует. Бесплатная точка – что может быть для бабки лучше. Возможно, убийца прошел и здесь. Охранники финансово-строительной компании постоянно, как на посту, возле урны сидят. Посторонних, входящих в правое крыло, не видели. Местных в лицо знают всех. Мнят из себя профессионалов, а толку от них…

– Войти можно и по другой лестнице, сбоку, – сказал Володя.

– Да. Только не с первого этажа. На первом этаже в этом крыле дверь на лестницу закрыта. Там складские помещения института. И завхоз не любит, когда шастают мимо ее складов. Но с лестницы идет выход к другой двери, в производственный корпус. Эта дверь на висячем замке. Ключ только у завхоза.

– Долго ли открыть?

– Но не с той же стороны…

– Понятно. Дальше.

– Есть еще один выход. Справа пристройка. Ее купила какая-то фирма «Пеппи». Проход перекрыт металлической дверью. Закрывается на засов с той стороны. Замка нет. В самой пристройке сейчас делается ремонт. Там одни строители. Они посторонних не видели. Только хозяева иногда приходят, посмотрят, как дела идут, и уходят. Строителей еще не всех опросили. Скоро закончат, сообщат.

– Дверьми пусть эксперты займутся, – распорядился Оленин. – Преступник не по воздуху летал. Он где-то проходил, кто-то его видел. Не бывает людей-невидимок. И обязательно он открывал двери или окна. Сейчас не такая погода, чтобы в перчатках ходить – сразу обратят внимание. Каждый отпечаток – на сверку. Искать по картотеке СНГ. Володя, какие еще варианты?

– Заказчик. Начнем проверку всех, кто имел в последнее время дела с Толстяком. Здесь два пути – он имел дело и кого-то в очередной раз кинул или пытался перейти кому-то путь в недалеком будущем. Сегодня же опросим всех сотрудников «Альто». Каждое дело просветить невозможно, людей не хватит, но самые перспективные следует просмотреть. Самые денежные, где могут возникнуть разногласия или обиды.

– Еще что?

– Пока все.

– Тогда, – сказал Оленин, – третий вариант. Жена Анжелика. Мой нюх собачий говорит мне, что с ней нам еще придется встретиться.

– Трудно с ней общаться, – посетовал Овчинников. – Но попробуем. Причины у нее, возможно, и были…

Под конец рабочего дня Оленин заправил машину, нервным пожатием плеч отреагировав на повышение цен на бензин, и поставил «Волгу» на платную стоянку. Татьяну он еще в обед предупредил, что сегодня задержится. Возможно, допоздна. Потому ехать домой и ставить машину в подвальном охраняемом гараже – такая редкость в их элитарном доме была – не стал. Жена увидит «Волгу», начнутся ненужные расспросы. Оленин не хотел, чтобы Татьяна знала, где он находится. Сегодня не до объяснений с женой.

После этого купил пару бутылок водки, кое-какой закуски и на троллейбусе отправился к Сохатому, как они и договорились по телефону.

Дом нашел сразу. Прикинул расположение квартир и вычислил окна на втором этаже. Да, это не хоромы старшего следователя по особо важным делам. Стекла запыленные, грязные. За ними самые обыкновенные шторы. Солидности не чувствуется. И не чувствуется женской руки. Сохатый, должно быть, так больше и не женился. Первая жена оформила развод, как только узнала, какой срок дали ее мужу. Мать должна быть уже старой. Если и не умерла, то за порядком следить, похоже, не в состоянии.

Грязный подъезд. Полутемная лестница. В квартиру дверь металлическая. Пара серьезных замков. Позвонил. Долго не открывали, и Оленин подумал было, что Лосев куда-то ненадолго отлучился. На всякий случай позвонил еще раз. Вот заскрипел за дверью пол под чьими-то ногами. Кто-то остановился и посмотрел, должно быть, в дверной глазок. Дверь распахнулась стремительно и широко.

– Докладывай, товарищ старший сержант, – через порог сказал Дым Дымыч, сделал шаг назад и протянул руку для пожатия. Через порог здороваться не захотел – нехорошая примета.

– Прибыл в ваше распоряжение, – Оленин тоже протянул руку.

Кисть у Сохатого такая же, что и прежде. Пальцы словно в слесарные тиски попадают. Не вырвешься, даже если очень захочешь. И сам он остался прежний, нисколько не растолстел с возрастом – фигуру, похоже, блюдет. Лицо по-прежнему мужественно-обаятельное, вызывающее симпатию, хотя и несколько простоватое. Но Оленин знал, что эта простота напускная. Скорее, она и не от характера идет, а от образа жизни, которым Сохатый жил и, судя по всему, продолжает жить. Да и вообще имидж у него такой. Со стороны посмотришь – простенький мужик. И не увидишь в нем опытного боевика-диверсанта, прошедшего огней и вод больше, чем многие испытанные афганцы, но медных труб не удостоившийся. Это потому, что на Сохатом и вообще на кабульской отдельной роте спецназа ГРУ попросту ездили во время той войны. Ни дня отдыха не давали. По принципу – если лучший, то ты и должен идти…

– Я уж думал, ты убежал куда-то, меня не дождавшись, – Николай Сергеевич протянул хозяину пластиковый пакет с водкой и закуской.

Сохатый прикинул груз на вес, заглянул в пакет насмешливо и довольно хмыкнул.

– Похоже, у нас намечается сегодня большая пьянка. Я столько же и того же качества припас. Только я… – Дым Дымыч, как показалось гостю, несколько смутился. – Не один сегодня. Редкая гостья неожиданно пожаловала, без предупреждения. Если хочешь, мы ее попросим подружку позвать. Проходи…

Оленин разулся и прошел в комнату через непривычно маленький по сравнению с его площадями коридорчик – два шага для разбега от стены к стене.

– Знакомьтесь. Это Феня. Феня Инфляция, – насмешливо проговорил Дым Дымыч. – Это я так ее зову. Хорошее имя, колоритное. А главное, полностью отвечает ее хищной и циничной сущности.

На окнах были задернуты шторы. В комнате стоял полумрак. Со старого продавленного дивана поднялась навстречу Оленину женщина. Протянула руку. Он хотел показать светские манеры и поцеловать ее, поднял глаза и чуть не ахнул.

Собачий нюх не подвел старшего следователя по особо важным делам. Перед ним стояла Анжелика. Новоиспеченная вдова Толстяка. Все в точности как он и предполагал сегодня в беседе с капитаном Овчинниковым – их пути пересеклись. Только в слишком неожиданном месте.

– Мы сегодня уже познакомились с гражданином Олениным, – сказала Анжелика, ничуть не смутившись и даже насмешливо. – Честно говоря, он произвел впечатление галантного, но занудливого человека. И уж никак не ожидала, что придется в его обществе провести и сегодняшний вечер.

– А почему вдруг Феня? Партийный псевдоним? – спросил Николай Сергеевич, пытаясь побороть растерянность.

Сохатый усмехнулся.

– Ну, что у нее за безликое имя – Анжелика… Была бы маркиза, я бы простил. А так – для дураков. Их на каждом углу, как бездомных кошек. Пусть будет лучше Феней. Легче запоминается. И где же свела вас судьба-злодейка?

Оленин предпочел промолчать, предоставляя возможность ответить Анжелике, а сам продолжал внимательно наблюдать за реакцией Сохатого.