Братство Света

Глава шестая Эливенер

Старик, похоже, действительно разбирался в том, как поставить на ноги изможденных и израненных людей. Пока Вагр и Аграв ходили за водой, он разорвал подол нижней рубахи Бородача и перетянул спасенным кровоточащие раны.

Больше всего он хлопотал над иноземцем, названным метсом. Страшный кровоподтек у северянина на виске стал значительно меньше к тому моменту, как вернулись запыхавшиеся лесорубы, волоча с собой недовольного Рыбоеда. На спине последний нес два здоровых меха с водой.

— К гавани ходили? — спросил седовласый, не поворачиваясь. Аграв вздрогнул, подумав:

«У него что — глаза на затылке, у этого колдуна?»

— Нет, побоялись. Вышли через ворота и к нашему посту сбегали, — ответил за него Вагр.

Рыбоед с омерзением разглядывал тощее стариковское тело, покрытое коркой из крови и грязи. Аграв тоже было встал с той стороны от седого, откуда не дул ветер, но тут же вспомнил: недавно от него и Бородача разило не меньше. Просто они успели окунуться в речушку, пока Рыбоед набирал в меха воду. А старик невесть сколько времени провел в темнице, но вместо того, чтобы бежать напиться или поесть, помогал другим.

«Нет, на слугу Нечистого он определенно не похож. Не та закваска».

Старик, словно бы прочитав мысли Рыжего, повернулся к нему и вдруг озорно подмигнул:

— Что, молодой человек, смердит? Могу себе представить. Мне легче — один из наших тюремщиков еще месяц назад так ударил меня по лицу, что повредил какие-то нервы, отвечающие за обоняние.

— Че-че? — переспросил лесоруб, в жизни не слыхавший мудреных слов. Старик махнул рукой, дескать, не забивай себе голову, и вернулся к своему занятию. На лице Рыбоеда, наблюдавшего за тем, как под чуткими пальцами седовласого рассасывается кровоподтек метса, страх сменялся отвращением. Он, также являясь коренным флоридянином, боялся любого действа, похожего на чары из россказней о Нечистом и его адептах.

Вагр же задумчиво смотрел на сосредоточенное и отстраненное лицо старика. Бородач о чем-то напряженно думал.

Наконец целитель устало вздохнул и осторожно положил голову метса на заботливо подстеленные тряпки.

— Пожалуй, выживет. Отдыхайте пока, молодые люди, а ты, — тут он ткнул корявым пальцем в грудь вздрогнувшего от неожиданности Рыбоеда. — Пойдем, польешь мне воду на руки. Пора бы и умыться.

Рыбоед начал что-то возражать, но Вагр покачал у него перед носом огромным кулаком, и тот послушно поплелся за седобородым.

— Ты чего, Борода, словно больной, а? Или тебя дед заколдовал вконец?

Аграв говорил весело, но глаза выдавали затаенный страх поселенцев полуострова, преследовавший их с момента построения форта Мертвая Балка.

Вагр не ответил, лишь безнадежно всплеснув руками. В паре десятков шагов шумно плескался эливенер, громко обсуждая «волшебную силу воды». Аграв назидательно поднял палец, словно усмотрел в этом словосочетании «бездны сатанинской мудрости».

Вагр с досадой плюнул:

— Дремучий ты человек, Рыжий, честно тебе скажу.

— А тебя лишний ум до добра не доведет, Борода. Правда, откуда ему взяться, лишнему-то, да еще у такого безголового выходца с севера, — откликнулся Аграв.

Вагр поморщился:

— Вся Флорида заселена выходцами с севера. Твои вот предки, рыжик, небось и не думали, что уродится такой пустоголовый потомок, как мой побратим.

Тем временем, продолжая вечную свою перепалку, лесорубы принялись осторожно поить постанывающего флоридянина. По виду он напоминал самый настоящий труп, заботливо перевязанный тряпками, но как только его ноздрей достигал запах влаги, он потянулся к меху, словно растение к солнцу.

— Бедняга, что ему пришлось претерпеть, — сказал Аграв, поддерживая земляка за затылок так, чтобы тот не захлебнулся. Вагр коротко помянул Нечистого и спросил:

— Надо и этому котяре дать попить, но как? Еще оттяпает пальцы, видишь, какие клыки.

— Небось не оттяпает, пить ему наверняка хочется больше, чем жрать. Ты, главное, лапы ему к бокам прижми, а то когтями полоснет с перепугу. Когти у него тоже ничего себе, не маленькие.

Кое как они справились и с этой задачей. Названный стариком иир’ова отнесся к процедуре спокойно и не пытался вырваться из цепкой хватки Вагра. Ко времени, когда вернулся Рыбоед и седовласый, первый мех опустел, на дне второго, из которого умывался целитель, также слабо булькали последние капли.

— Итак, молодые люди, мы смыли грязь и кровь, давайте осмотрим ваши увечья.

— Доверься ему, рыжая душа, он же целитель, посмотри вот на метса. Синяка — как не бывало, — сказал Вагр, разглядев испуганное выражение лица товарища.

Аграв тут же инстинктивно отпрянул от старческих рук. Страх перед колдовством в его примитивной душе оказался сильнее доводов разума, хотя многочисленные глубокие и не очень порезы досаждали несказанно. Седобородый пожал плечами и подозвал Вагра:

— Иди сюда, сынок, ты кажешься мне более рассудительным.

Вагр спокойно подошел к нему, все так же продолжая вглядываться в черты лица. Старик осмотрел распоротую крысиными зубами руку, которая изрядно кровоточила, без сожаления смыл остатками воды из меха сукровицу и сдвинул края раны пальцами.

— Терпи. Сейчас станет немного легче.

Вагр дернулся, но пальцы старческой руки держали увечное предплечье на удивление сильно. Вдруг по конечности прокатилась волна тепла, словно она погрузилась в горячий источник, и боль стала уходить. Причем разом обрушилась боль от остальных многочисленных укусов, ударов, шишек и ссадин, полученных за день. Но и она постепенно утихла. Удивленный лесоруб слабо вскрикнул, садясь на землю. Старик устало опустился рядом. Изо рта его вылетали хорошо заметные в вечернем морозном воздухе клубы пара, словно он только что колол дрова.

— Стар я стал для таких нагрузок. Помню вот раньше…

Вагр неожиданно прервал его, пылко воскликнув:

— Да, я помню вас… Там, на берегах Желтого Ручья, к западу от Голубой Долины Смерти вы спасли нашу семью… Правда, не всех…

Старик задумчиво уставился на лесоруба, стараясь проникнуть взором под густую бороду. Тут усталое лицо его просветлело и покрылось от широкой улыбки трещинками морщин:

— Вспомнил! Да, тогда я был молод и полон сил, не то что сейчас.

Он протянул руку и безошибочно нащупал шрам на подбородке лесоруба. Вагр сказал, обращаясь к своему приятелю:

— Отец Вельд великий целитель и путешественник. Он самый настоящий эливенер.

— Кто-кто? — переспросили в один голос Рыбоед и Аграв. Старик вдруг осунулся, улыбка его угасла, и он еле слышно прошептал сам себе:

— Какой я после этого эливенер!

И добавил, уже громче:

— Что творится в остальной части форта? Где те несчастные, что напали на цитадель Нечистого?

Вагр все еще сидел, оглушенный воспоминаниями о переходе своего семейства на юг. Ответил Аграв:

— Мы не встретили ни одного. Похоже, они ушли, или собрались где-то в гавани, куда мы не совались. Зато все трупы аккуратно убраны…

— Это я вижу и слышу, — ворчливо прервал его названный Вельдом, указывая на тучу парящих над гаванью трупоедов. Он замолчал, задумавшись о чем-то, мучившем его с того момента, как старик увидел первого же дружественного людям лемута. Его раздумья нарушил Рыбоед, заглянувший внутрь застенка:

— Ужас! А я думал, вы все наврали, чтобы заставить меня таскать воду.

— А ты, дурачина, возьми остатки воды и отмой лицо вон того несчастного. Кажется, это твой дядька, пропавший полгода назад, — отозвался Аграв, указывая на спасенного флоридянина. Рыбоед заохал и тут же кинулся отмывать залитое кровью и до неузнаваемости перепачканное глиной лицо лежащего у стены мужчины.

— Мы передали старосте, чтобы он прислал людей — надо похоронить по-человечески погибших, — сказал Вагр, потирая проколотый костью бок, который продолжал болеть в то время, как остальные раны поутихли. Аграв откликнулся:

— Вот только вряд ли они рискнут соваться в крепость Нечистого под вечер. Скорее уж, дождутся утра. Знаю я наших.

Вагр снял со спины вещевой мешок, взятый им с поста на перекрестке, и достал нехитрую снедь.

— Поешьте, отец Вельд.

Тот обернулся, и посмотрел на угощение. Несмотря на то, что старик казался явно истощенным до последней крайности, он не притронулся к свежей печеной рыбе, удовлетворившись парой съедобных кореньев и перышками дикого лука, положенными в котомку, что называется, для отбития рыбного духа. Вагр хлопнул себя по лбу:

— Я болван! Совсем забыл — эливенеры ведь не едят мяса и рыбы. Надо было послать Рыбоеда в деревню за медом и лепешками.

— Ничего, все равно он бы не обернулся до темноты, — сказал Аграв, удивленный тем, что кто-то в мире не ест мяса. Для него таинственный старик сделался фигурой еще более загадочной. По правде сказать, этим он удивил лесоруба едва ли не больше, чем излечив метса от чудовищного кровоподтека.

— Вам, как я понимаю, кусок в горло не лезет? — старый эливенер с сожалением потряс опустевший мех. — Это правильно. Молодой организм, столько крови вокруг… Ничего, рыба не пропадет.

С этими словами он принялся чесать за ухом шевельнувшегося иир’ова.

— Конечно не пропадет! — воскликнул Рыбоед, и потянулся к снеди. Аграв немедленно заехал ему по уху. Старик вздрогнул так, словно удар пришелся по его лицу, и попросил:

— На сегодня — хватит насилия, я вас заклинаю Небесами!

Аграв угрюмо посматривал на растирающего покрасневшее ухо Рыбоеда, который давился невысказанными угрозами.

Вагр нарушил неловкое молчание:

— Похоже, отец Вельд, нам придется сегодня ночевать в этом гнезде Зла.

— Да, сын мой, мне не осилить пути до деревни, да и ваши силы не безграничны. Кроме того, раненым нужен уход, а мертвым — охрана. Ночные стервятники, ползающие, бегающие и летающие не оставят ничего для погребения, если мы удалимся.

— Ночевать здесь! — вскричал Рыбоед, затравленно оглядываясь вокруг. — Вы же обещали проводить меня назад!

— Заткнись! — Восклицание Вагра вновь заставило старика скривиться, как от боли. Он умоляюще покачал головой.

— Простите, отец, мою вспыльчивость. Рыбоед, ты же не бросишь родственника, в конце концов. Когда я обещал довести тебя до ворот, я еще не знал, что он…

Тут он осекся и посмотрел на Аграва. Но увидел только широкую спину товарища, который заинтересованно разглядывал искореженный ударами замок темницы.

В это время метс открыл глаза и рванулся, но руки старика удержали его на месте. Эливенер склонился к самому уху раненого и стал что-то тихо говорить на неведомом лесорубам языке. Вскоре бронзовокожий вновь затих. Наконец седобородый поднял лицо и проговорил севшим голосом:

— Мне немедленно необходим сон. Молодые люди, найдите пожалуйста нам место для ночлега.

Вагр набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул целое облако пара.

— Отец Вельд, ночью будет очень и очень холодно.

— Правильно, сынок. Вам придется раздеть мертвых, им одежда уже не понадобится, и укрыть раненых. А мы станем греться у огня, благо древесины хватает.

Старик опустился прямо на землю и затих, прикрыв глаза. Вагр поманил пальцем Рыбоеда и одними губами сказал:

— Лучше сними верхнюю рубаху сам, а не то…

Возмущенный флоридянин всплеснул руками, но послушно снял шерстяную рубаху с длинными руками, оставшись в полотняной. Вагр укрыл тощее тело эливенера, подивившись сколько внутренних сил может скрываться в немощной плоти. Под рубахой еще оставалось место для метса, которого он и подтащил к Вельду.

— Ничего, Рыбоед, бывает. Я тебе свою отдам, новую, обшитую по вороту тесьмой, с каменной пуговицей. И ремень в придачу дам, с ножнами. Ты уж не скули. Пошли дрова рубить. Эй, Рыжий, собери доски от крыши, сооруди настил. Негоже раненым на голой земле спать.

— Да и мы себе зады отморозим. — Рыбоед испустил тяжелый вздох, поплевал на ладони и стал в сердцах разносить в щепы остатки двери. Вагр покачал головой, указывая на спящих, некоторые из которых во сне вздрагивали от каждого удара.

Несчастный Рыбоед плюнул под ноги Бородатому, и пошел за дровами дальше, к соседнему строению.

Вечерело, на небо выкатилась луна, крупные гроздья осенних звезд проступили сквозь тонкую пелену облаков. Давно стихли крики стервятников, но в районе лагуны слышались звуки, издаваемые ночной сменой могильщиков.

Вагр, преодолевая внутреннюю дрожь, снял с мертвых лохмотья и побыстрее выскочил из пропахшей кровью темницы. К тому времени Аграв соорудил из выломанных Ушанами досок настил, а Рыбоед притащил огромную груду щепок, вырубленных прямо из стен и углов строений, и теперь возился с костром.

— Этого надолго не хватит, лентяй! — Вагр кивнул Аграву, и они вместе, после недолгой возни, сняли с бронзовых петель разбитую дверь тюрьмы. Орудуя топорищем отобранного у Рыбоеда чекана, они быстро разобрали ее.

Постелив на настил тряпье, они стали перекладывать раненых. Ни одному из них не пришла в голову шальная мысль ночевать в строениях, построенных Нечистым, тем более, в проклятой темнице.

Тьма накрыла притихший форт, когда в неглубокой яме, вырытой Рыбоедом, весело затрещал огонь. Раненые и старик лежали рядом, накрытые верхними рубахами Аграва и несчастного обманутого рыбака, вполголоса оплакивавшего сломанное при разборе двери топорище. Его успокоил Аграв:

— Да ты сегодня стал просто богачом, старина! За твой паршивый чекан я отдам тебе пару отличных острог.

— Те, что ты выменял весной на ярмарке? — оживился Рыбоед.

Аграв сокрушенно кивнул и подмигнул товарищу. Тот хохотнул в кулак. В это время зашевелился старик. Он сел и обвел всех взглядом внимательных глаз.

— Спасибо, молодые люди. Небеса отблагодарят вас за доброту к ближнему.

— Оно конечно, — жалобно всхлипнул Рыбоед и плюнул прямо в огонь. Плевок получился жирным, шел он, видимо, «от сердца». Раздалось шипение, и тут распахнулись звериные глаза иир’ова.

Странное существо рывком уселось на настиле и огляделось вокруг, в поисках шипящего существа. Рыбоед в испуге отшатнулся.

Старый эливенер ласково положил свою морщинистую ладонь на лапу иир’ова, и острые когти лемута медленно втянулись внутрь:

— Все спокойно, друг мой. Вокруг одни друзья. Враги мертвы.

Существо издало длинный звук, похожий не столько на мурчание гигантского кота, сколько на речь сильно шепелявящего ребенка. Старик продолжал говорить с ним:

— Твоего родича слуги Нечистого увезли по реке. Прости, но я думаю, что слишком скоро мы его не увидим. Уверен, его нет в форте. Мы довольно долго были прикованы к одной цепи, чтобы я не почувствовал вблизи биения его сердца. Успокойся и поешь.

— Он что же, понимает тебя, старик? — спросил Рыбоед, с нескрываемым отвращением глядя, как существо жадно набросилось на копченую рыбу.

— Понимает, но не мою устную речь. Просто я в своих одиноких странствиях привык обращаться к зверям вслух, если это позволяет обстановка, чтобы как-то скрасить тоску по звукам человеческого языка.

Рыбоед широко открытыми глазами следил, как в пасти лемута исчезает хвост второй рыбины.

Аграв спросил, протягивая окоченевшие руки к огню:

— А как ты с ним говоришь? Колдовством?

Вагр ткнул было приятеля в бок, но эливенер не обиделся:

— Так же, как вылечил раны твоего друга, юноша. Силой мысли. Впрочем, ты еще не испытал на себе ее действие. Молодежи свойственен скептицизм, это нормально.

— Ага, — тупо сказал Аграв, и уставился в пляшущие языки огня. Он слишком устал сегодня, чтобы пытаться вникать в чужие слова, тем более, такие мудреные. В конце концов, ему было совершенно наплевать, как именно общается старый колдун с гигантским котом, искореженным Лучами Смерти. Меж тем, старый эливенер привстал и обратился к Вагру:

— Подвинься, сынок. Я постараюсь снять часть боли этому юноше, хотя все еще не восстановил силы.

Подсев поближе к Аграву, старик наморщил лоб и закрыл глаза. Вагр почувствовал, как невидимая мощь, скрытая в этом теле, истерзанном годами и лишениями последнего времени, течет к товарищу. Иир’ова тоже зашевелился и уставился своими пугающими глазами на пустое пространство между Агравом и отцом Вельдом.

Рыбоед, пожав плечами и подкинув щепок в костер, взял с настила тряпку, еще хранящую тепло тела пересевшего эливенера, и зябко подергав плечами, плотно в нее укутался. Некоторое время было слышно лишь хриплое дыхание раненых, далекая грызня и вой трупоедов, да треск дерева в огне.

Тут Вагр увидел, что глаза Аграва закрылись, и он начинает медленно валится в костер. Бородач вскочил и поддержал товарища. Укладывая того на место, ранее занятое иир’ова, Вагр с улыбкой услышал могучий храп лесоруба.

Старик открыл глаза, и сокрушенно покачал головой:

— Он нисколечко не попытался мне помочь. Но думаю, молодость возьмет свое, и утром легкие раны начнут затягиваться. Сон — великий лекарь.

— Отец, пожалуй я единственный, кто сможет стоять на часах. Ложитесь спать, вам нужно восстановить силы. Рыбоед, сменишь меня под утро, а пока укладывайся.

Старик не заставил себя ждать, как и назначенный в утреннюю стражу рыбак. Вскоре они оба засопели, накрытые шерстяной рыбоедовой рубахой. Только иир’ова толкнул Вагра в плечо и издал череду мяуканья и шипения.

— Не понимаю, друг, — развел руками лесоруб, растеряно глядя в глаза хищника. Тот возмущенно фыркнул, гибко перекинулся через тело спящего эливенера, и стал водить когтем по утоптанной земле. Вагр с изумлением увидел круг, расчерченный на дольки, похожий на грубое изображение колеса, и лунный полумесяц. Мутант дважды ткнул когтем в одну из долек «чертежа», потом указал на себя лапой и коротко мяукнул.

— Понятно. Ты берешь последнюю стражу на себя, да?

Иир’ова утвердительно склонил голову. Вагр еле удержался, чтобы не рассмеяться.

— Ты тоже не доверяешь Рыбоеду? Вот уж действительно, плохой характер и зверю противен. Ладно, доживем до утренней стражи, там поглядим.

Словно поняв его, лемут удовлетворенно рыкнул, бесцеремонно подвинул Аграва и улегся спать как ни в чем не бывало.

На Мертвую Балку опустилась ночь. Вагр прошелся вокруг их импровизированной стоянки, поигрывая в руке лемутской саблей, подбросил в костер поленьев и снова сел на свое место. Метс во сне беспокойно метался, бормоча незнакомые слова. Ему вторил могучий храп Аграва и жалобные всхлипывания Рыбоеда, которого одна только мысль о стоянии на часах в самом логове Нечистого заставила видеть кошмарные сны.

Вагр прислушался к слабому шуму, доносящемуся с места пиршества ночных падальщиков, потом устало положил подбородок на грубый сабельный эфес. Кончик клинка со слабым хрустом погрузился в доски настила.

Вокруг все казалось охваченным цепенящим колдовским сном. Во тьме строения крепости Нечистого казались еще более чудовищными, чем они были при свете солнца. Вагр подумал, что сами лемуты вряд ли додумались выстроить подобное нагромождение угловатых конструкций, подчиненных какому-то нечеловеческому плану. Лемуты любят жить в подземных логовах, эти же строения — плод фантазии и воли адептов зла, по иронии вселенских законов носящих подобие людских тел. Наверняка, схема расположения состряпана самим Нечистым, или его приспешниками.

Не желая попусту таращиться на странно наклоненные стены и выступающие в самых неожиданных местах башни без окон и бойниц, лесоруб погрузился в мысли о прошлом. При этом его слух продолжал чутко ловить малейшие звуки вокруг стоянки.

Бородатый Вагр не был уроженцем Северной Флориды. Как и множество колонистов, он появился на свет значительно севернее. Его глаза в первый раз увидели солнце на побережье Лантического океана, в поселении рыбаков, неподалеку от могущественного города-государства. Когда ему едва исполнилось десять лет, его родителям пришлись не по вкусу увеличившиеся подати. Продав за гроши старенькую лодку и бросив утлую лачугу, большая семья двинулась в полный опасностей путь.

Среди жителей той страны ходили смутные слухи о далекой земле, куда не дотягивались жадные руки вельмож, правивших в городах-государствах.

Отрочество Бородача прошло в дороге. Страшный переход через чащобы, полные ужасающего зверья и достигающих облаков деревьев, переправы на плотах через бурные реки, пеший поход по мертвым пустыням — все это навеки врезалось в память. В дороге погибли его старший брат и младшая сестра. Произошло это в лесу, где неосторожные беглецы растревожили стаю лемутов, собиравшихся впасть в зимнюю спячку в своей берлоге. Это были твари, ведущие свое происхождение то ли от мелких медведей, то ли от крупных росомах. С подобными отродьями они как раз и имели дело в Мертвой Балке.

В пути тяжело заболела и умерла мать.

Во время схватки с работорговцами, устроившими коварную засаду на болотной гати, отец потерял руку, а юный Вагр приобрел уродующий нижнюю часть лица шрам, из-за которого ему пришлось отращивать черную бороду.

Жизнь смертельно раненому отцу спас отец Вельд. Этот эпизод надолго врезался в юношескую память. Эливенер, уже тогда выглядевший стариком, один разогнал шайку самых отпетых мошенников на всем юге. Он не сражался с ними, даже не повышал голоса. Нескольких спокойных слов, сказанных тихим голосом, остановили нападение кровожадной своры, напоминавшей не сообщество людей, а самую настоящую волчью стаю. Ни один разбойник не отважился поднять на старика оружие, напротив, они всем своим поведением пытались загладить неудовольствие, которое вызвали у эливенера. Главный работорговец, больше известный в Лантических королевствах как преуспевающий купец, даже выделил свою личную повозку для транспортировки в ближайшее селение охотников раненого отца Вагра. Как выяснилось, путник в бесформенном коричневом балахоне и с серебристой бородой не раз лечил покалеченных зверями и людьми разбойников, не требуя за это никакой платы. В любом поселении, где власть королевств была крепка, лесным бродягам вместо чистых повязок и мазей грозила крепкая веревка или топор палача. Однако, кроме благодарности, сквозило в отношении разбойников к седобородому и нечто от затаенного и глубоко спрятанного страха.

Всю дорогу старик ехал рядом с бредившим отцом в «купеческой» повозке, запряженной парой великолепных черных кау, держа узкие ладони на кровавом обрубке, которым оканчивалась середина предплечья моряка, отвлекаясь лишь на то, чтобы поменять повязку на лице мальчика, смотревшего на все происходящее круглыми от удивления глазами. Эливенер был молчалив и как-то по особому печален. Но мальчишке рядом с ним отчего-то все время хотелось смеяться и плакать одновременно. Не находись рядом раненый отец, второе чувство наверняка победило бы первое. Следы душевного подъема, испытанного рядом со стариком надолго врезались в душу Вагра и не покинули ее даже после расставания со странником.

В поселке, где отец и сын приходили в себя и зализывали раны, с них также не взяли ничего за кров и еду. Удостоверившись, что рука и пораненное лицо Вагра заживают нормально, старик одним ранним весенним утром вышел за забор, окружавший поселение, и растворился в саванне.

Когда поправившиеся изгнанники двинулись дальше на юг, во всех малых и больших людских деревнях чуткие уши мальчика жадно ловили рассказы о странниках в коричневых балахонах, бесплатно лечащих животных и людей, не делая среди последних различия на разбойников и законопослушных. Отец встречал членов ордена эливенеров и на родине, но по молодости мало обращал на них внимание, а Вагр слышал каждую байку о странствующих целителях, словно волшебную сказку.

Так что в земли вольных флоридских поселений пришел далеко не зеленый юнец, а опытный путешественник, познавший тяготы дальней дороги через дикие земли, горечь утрат и радость победы.

Аграв, напротив, никогда не покидал зеленой сени флоридских лесов. Здесь три поколения жили, строили, любили и умирали его предки, принадлежавшие к одной из первых волн массового исхода с севера.

Одногодки, двое мужчин сдружились сразу же, чего нельзя сказать про их родителей. Семья Аграва свысока относилась к новым колонистам, считая их бездельниками, пришедшими на все готовое. Глава семьи любил кичиться своим происхождением от первопроходцев. С самого нежного возраста в голову рыжему мальчишке вбивался набор простых истин: все, кто притащил в Северную Флориду свои худые тела, замотанные в грязные тряпки, суть беглые каторжники и воры. Но молодой лесоруб, довольно рано позволивший себе роскошь иметь собственное мнение, с замиранием сердца слушал рассказы бывалого путешественника Вагра. Семье последнего выделили под корчевку один из самых плохих участков леса, где высились сосны в пять обхватов и струились по земле плотоядные лианы. Однорукий моряк, сжав зубы, работал день и ночь, умудрившись и на новом месте не отстать от соседей. Но он проникся на всю оставшуюся жизнь стойкой ненавистью к более ранним переселенцам и не поощрял дружбу своего сына с рыжим мальчишкой, приходившим в их хижину по вечерам послушать рассказы о дальних странах. Родители несколько оттаяли, когда во время нападения волков мальчишки, первыми поднявшие тревогу, проявили чудеса отваги, сражаясь спина к спине у входа в общественный загон. Ни одного бычка не удалось унести в зубах проклятым хищникам. В отношениях между семьями стала проявляться большая тактичность, если бы не трагическая кончина бывшего моряка. Однорукий старик, столкнувшись в лесу с гигантской двухголовой змеей, невесть как пробравшейся так далеко на север из торфяных болот, принял лютую смерть.

Друзья не спали и не ели целых пять дней, выслеживая хищницу. Им удалось обнаружить ее и расстрелять издалека стрелами. Вагр собственноручно снес головы еще извивающейся болотной твари, а потом водрузил черепа на колья, водруженные с двух сторон от могилы отца.

Повзрослевшие молодые люди столкнулись с одной из вечных проблем человечества, над которыми не властна была даже Смерть. Они влюбились в одну и ту же девушку, дочь зажиточного гончара из самого западного поселения Флориды. Произошел конфликт, дело дошло до потасовки. Дюжие лесорубы так намяли друг дружке бока, что девица, ставшая свидетельницей этого поединка, с ужасом отвергла обоих, обозвав «кровожадными обезьянами».

Затем пришел черед еще одной вечной загадки человеческой души. Не прошло и месяца, как в хижину семьи Аграва постучал сам знаменитый гончар. Он казался мрачным и настроенным весьма решительно, о чем свидетельствовал кистень, заткнутый за расшитый речным жемчугом кушак.

Оказалось, что его дочь чахнет от любви; ничего не ест, не пьет, не выходит из дома, заставляя рыдать старуху-мать тяжкими и продолжительными вздохами. Прислушавшись к ночному лепету своей забывшейся сном дочери, гончар уловил имена Аграва и Вагра. Дожидаться голодной смерти дочери он был не намерен.

Взяв кистень и положив в холщовый мешок приданое, он двинулся в путь. Роскошный дом старожилов оказался намного ближе к западному поселку, чем жалкая лачуга Вагра.

Оказавшись перед выбором получить кистенем в лоб прямо в отчем доме, или жениться на любимой, Аграв принял единственно правильное решение.

Свадьба навсегда похоронила бы дружбу, не вмешайся в ход событий судьба.

Молодая жена любила гулять далеко от дома, там, где длинный язык южных болот врезался в плоть Северной Флориды, доходя едва ли не к частоколам селений. Здесь росли огромные кувшинки, пыльцу которых дочь гончара обожала подмешивать в оладьи и пресные лепешки. Обычно ее в этих прогулках сопровождала свора псов, а то и сам Аграв. Но в тот день он решил поохотиться. Лесоруб взял с собой собак, строго-настрого запретив своей избраннице выходить за околицу.

Молодой жене очень сильно захотелось сладкого, и она ослушалась.

У самого болота женщина встретила Вагра, прогуливающегося с рогатиной на плече. Практически наверняка можно сказать, что молодой лесоруб следил за домом молодоженов. Когда мелькнула возможность близко увидеть предмет своих былых воздыханий, сын однорукого рыбака не задумываясь решил ею воспользоваться.

Лесоруб крался за деревьями, издалека любуясь плавной походкой юной дочери гончара. У него и в мыслях не было подходить к ней. Даже пара слов, брошенных посторонним мужчиной чужой жене, ждущей ребенка, могли быть расценены в Северной Флориде как кошмарное зло в отношении будущей матери. Так и оставался бы Вагр в чаще, сверкая из зеленых теней полными горести глазами, не помышляя даже о том, чтобы окликнуть любимую.

В этом же месте семейная чета Волосатых Ревунов выгуливала десяток своих уродливых детенышей под присмотром лысого мужчины, как две капли воды похожего на мастера С’Мугу, но помолодевшего и потерявшего цепенящее души выражение глаз. То был человек, сознательно вставший на путь Зла и мечтающий стать членом Темного Братства, в ожидании чего подвизавшийся в Мертвой Балке дрессировать и натаскивать лемутов. То ли власть его над мутантами оказалась иллюзорной и непрочной, то ли сам он и натравил щенков на девушку, кто разберет. Только в мгновение ока супруга Аграва оказалась окружена воющей и отвратительно пахнущей стаей кровожадных карликов, за которыми маячили два здоровенных и злобных Ревуна-родителя.

Вагр с диким криком выскочил из чащи и принял бой. Женщина также оказалась не робкого десятка. Она пинками отшвыривала царапающиеся и кусающиеся комки бурой шерсти, прижавшись спиной к гигантской сосне. Потом ей удалось подобрать суковатую палку, и больше ни один из детенышей не смог к ней прикоснуться. Вагр смог убить пару взрослых лемутов. По правде сказать, дело тут было не в его воинском умении, а в том, что Ревуны старались защитить своих щенков от палки в руках женщины, игнорируя выпады, производимые рогатиной. Будь лемуты по своему обыкновению вооружены и не имей с собой детенышей, порыв лесоруба закончился бы печально.

Вскоре Вагр, разгоряченный схваткой бросился к сосне, возле которой замерла насмерть перепуганная женщина, и несколькими пинками перешиб хребты последним лемутским детенышам. Его глаза встретились с глазами любимой, и он опустил рогатину, стараясь найти нужные слова. Он не нашел ничего лучшего, чем произнести с оттенком превосходства в голосе:

— Ну и где же твой хваленый Аграв? Небось, обпился кислым молоком и спит в сенях?

Лицо девушки потемнело, и она, что-то гневно крикнув Вагру, зашагала в сторону деревни. В этот миг ее и догнал тяжелый метательный нож, вонзившийся между лопаток и сбивший с ног. Лысый чернокнижник, укрывшийся в кустах во время схватки и не замеченный Вагром, бросился бежать. Как раз в это время к болоту выбежал встревоженный исчезновением невестки отец Аграва. Он окинул взглядом место побоища, и склонился над мертвой. А лесоруб уже мчался вслед за убийцей.

Близость погибели придала бросившемуся в сторону болота лысому невероятные силы. Он прыгал с кочки на кочку, будто бескрылая болотная птица. Вагр же при каждом скачке едва ли не по колено погружался в липкую трясину. Некоторое время ему помогала передвигаться рогатина, но вскоре древко, не предназначенное для таких нагрузок, застряло в омуте и оказалось переломленным. Безоружный Вагр, несколько раз едва не провалившись по пояс, все же настиг легконогого слугу наместника Нечистого. Поняв, что ни топь, ни липкий туман не спасут его от обуянного жаждой мести человека, лысый вскарабкался на корягу, и принялся метать в приближающегося лесоруба ножи.

Вагр оказался ранен в плечо, но он в ярости продолжал брести по жидкой грязи вперед, намереваясь вцепиться могучими руками в тонкую шею убийцы и переломить ее, как сухую тростинку. В это мгновение за спиной метателя ножей в тумане сгустились тени. Из темного шевелящегося в мареве пятна соткалась фигура воина Народа Хвоща верхом на многоногом болотном чудище. Несостоявшийся адепт Мирового Зла успел что-то почувствовать и обернуться, но брошенный им нож утонул в зыбкой тени дикарского всадника, словно канул в омут. В ответ со стороны торфяника раздался короткий свист метательной трубки-сумпитана, и чуть пониже левого уха лысого расцвел алый цветок.

Всадник бесшумно растворился в липкой хмари. Народ Хвоща любил нападать издалека, предпочитал не ввязываться в открытые столкновения с поселенцами.

Когда на гигантскую корягу вскарабкался Вагр, из кошмарной раны на теле лысого уже выползала толстая пиявка, успевшая добраться до черного сердца слуги наместника. Лесоруб проводил глазами жуткую тварь, отрыгнувшую в болото лишнюю кровь и пустившуюся вплавь по грязи вослед исчезнувшему всаднику. Не помня себя от ярости, Вагр бросился было во след существу, укравшему у него право мести, но вскоре опамятовал. Догнать в затянутом туманом болоте призрачного наездника практически невозможно, разве только погибнуть от прилетевшего ниоткуда снаряда из сумпитана. Тогда лесоруб переломил голыми руками бескровную шею мертвого убийцы и швырнул его тело в грязь. Вскоре пузырящаяся жижа навеки погребла тело нечестивца.

Когда, пропахший тиной и болотными испарениями, Вагр вернулся на место схватки, там уже находился рыдающий в голос Аграв и старуха-горбунья, невесть как узнававшая о любом событии, происходящем в округе. Враз поседевший старик семейства, тем не менее, не утерял рассудка. Убийство лемутов, набросившихся на девушку, может и сошло бы еще людям с рук, но пропажа лысого наверняка вызвала бы карательную экспедицию из Мертвой Балки. Убитый горем отец вызвал из деревни старосту. Глисс, быстро вникнув в суть дела, остался внешне спокоен. Поручив мертвое тело Аграву, староста положил руку на плечо Вагру.

— Вижу, ты пытался помочь. Не твоя вина, что она мертва. Теперь нам надо спасать деревню.

Старик-отец, сам Глисс, суетящаяся вокруг с массой «полезных» советов горбунья и Вагр перетащили отвратительно воняющие тела лемутов в торфяники. Вскоре пиявки и змеи принялись за уничтожение следов бойни. Потом Вагр взял за один конец полусгнившее бревно и принялся блуждать по топкому берегу. Наконец люди покинули проклятую кромку топей, где следы, оставленные бревном, должны были указать ищейкам наместника, что за гибель семейства лемутов и дрессировщика нужно спрашивать с Народа Хвоща. Именно такие отметины уродовали топкие берега после набегов болотных наездников.

Аграв вынужден был похоронить жену в тайном месте, ибо С’Муге ничего не стоило бы сопоставить свежую могилу и гибель лемутской своры. На кромке болота, действительно, несколько дней встречали солдат Мертвой Балки, обшаривающих каждый дюйм травы. Потом вереница Волосатых Ревунов двинулась вглубь топей. Больше их никто не видел. Племя Хвоща прекрасно умело оборонять свое зыбкое царство.

Горе быстро свело в могилу отца Аграва. Глисс лично наведался в дом осиротевшего гончара из западного поселения. О чем он с ним говорил всю ночь, осталось тайной. Но никто за пределами деревни, рядом с которой разыгралась трагедия, больше не узнал о случившемся. Гончар, впрочем, ненадолго пережил дочь. Его также убило горе. Оно же сильно сблизило давних приятелей. Друзья часто приходили на место гибели своей возлюбленной. Ненависть к лемутам давно стала в их сердце чувством, преобладающим над присущим остальным жителям Флориды страхом. Ничего удивительного в том, что они стали невольными зачинщиками восстания, собственно, не было.

Вагру представилась погибшая возлюбленная, легкой танцующей походкой идущая к ручью. На ее великолепной копне пушистых волос цвета свежескошенного сена сидел аккуратный веночек из речных цветов, на лепестках которых льдистыми звездами сверкали капли росы. Серебристый смех девушки наполнил собой все пространство вокруг, пьяня душу и кружа голову лесорубу…

Он очнулся и потряс головой, все еще не в силах вернуться из объятий грезы, причинившей сердцу мучительную сладкую боль, в мир грубой реальности, пропахшей кровью и дымом угасающего костра.

Плечо Вагра настойчиво и, видимо, давно, теребила лапа иир’ова.

В первый миг отрезвления флоридянин едва не закричал, когда огромные жаркие глаза мутанта оказались у самого лица.

— Тьфу ты, напугал! Впрочем, спасибо, а то я задремал. Ничего себе часовой!

Иир’ова оставил в покое плечо лесоруба, встал во весь свой немалый рост и с хрустом выгнул спину дугой.

Вагр хмыкнул и спрятал в черную бороду широкую улыбку — ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к причудливому существу и почесать за ухом, как это делал вчера старый эливенер.

«Интересно, как бы к этому отнесся «котище»? Пожалуй, прокусил бы руку или сделал бы что похуже», — подумал Вагр.

Ночная темень вокруг казалась почти осязаемой, дышащей, колыхающейся, словно бестревожная морская глубина древнего Лантика. Но звезды начинали тускнеть, и луна казалась зеленоватой — верный признак того, что рассвет уже не за горами.

Потянувшись, словно самая обычная кошка-переросток, иир’ова вдруг совершил умопомрачительный прыжок, на лету изогнувшись и сцапав из чернильного моря над импровизированным настилом трепещущий и пищащий серый комочек. Вагр разинув рот смотрел, как совершенно бесшумно приземлившийся на доски мутант играется с Серым Нетопырем, грозным убийцей домашнего скота. Писк серого летучего вампира, рассерженный скорее, чем испуганный, заставил седовласого целителя беспокойно заворочаться на своем ложе. Вагр на всякий случай отодвинулся подальше от игривого «кота» и его овеянной многими леденящими душу байками добычи.

Иир’ова же откровенно забавлялся. Он распял Нетопыря на досках, удерживая далеко разведенные в стороны крылья твари когтями и вертя своей головой в волоске от яростно щелкающих в пустоте длинных клыков летуна. Захват был прочный, но в то же время когти лемута не прокололи нежные перепончатые крылья вампира, а всего лишь мешали тому вырваться. Кровожадная летучая мышь свирепела и сатанела от беспомощности, глаза ее готовы были вырваться из орбит и прожечь мучителя насквозь. Пронзительный визг сменился гадючьим шипением.

Насладившись видом озверевшего от бешенства вампирчика, иир’ова резко отдернул когти. Серая тень метнулась вперед, метя острыми костяными наростами на брюхе в раскосые глаза мучителя, но тот проворно отскочил в сторону и зашипел так, что Вагра всего передернуло. Летающий комок злобы взмыл вверх и тут же обрушился на изогнутую спину лемута. Тот умудрился перекатиться по земле, сшибив задней лапой вампира прямо на Вагра.

С отвращением лесоруб вскочил, стряхнув руками пищащий и царапающийся серый комок, и едва не упал прямо в костер.

Отброшенный человеком Нетопырь не грянул оземь, а успел расправить крылья у самой земли и метнуться над спящими фигурами во тьму, колыхавшуюся за кругом неровного света, источаемого углями костра. Но иир’ова вновь достал его в великолепном бесшумном прыжке и швырнул в грудь Вагра, словно мальчишка снежок во время веселой зимней игры.

Негодующий флоридянин с трудом увернулся, а вампир, расправив смятые кошачьими лапами крылья, вновь ринулся в атаку на мутанта. Тот перекинулся через голову и задел ополоумевшего Нетопыря задней лапой. На этот раз летун не сумел замедлить своего движения и врезался с тупым стуком в бревна темницы, издав слабый писк.

В два грациозных прыжка иир’ова исчез во тьме и оттуда, еще более невероятным скачком переместился к брезгливо отряхивающемуся Вагру, осторожно держа в лапах оглушенного вампира.

— Ты что же творишь, разбойная морда, а?! — зашипел на него флоридянин и закашлялся от едкого дыма, пахнувшего в лицо, когда дернувшийся было Нетопырь резко взмахнул крыльями. Но иир’ова держал его крепко, стараясь отвернуть в сторону клыкастую маленькую головку ночного кровососа.

Странное порождение Смерти, продолжая удерживать бьющегося в пароксизме злобы Нетопыря в одной лапе, указало когтем другой на плечо Вагра.

Лесоруб скосил глаза и разглядел, что плечо его окровавлено не хуже, чем после вчерашнего боя. А ведь он вчера выбросил свою безнадежно испорченную рубаху и надел практически новую, выменяв ее у Рыбоеда на отличное огниво. Кровь казалась свежей.

— Ах ты, тварь! — вполголоса обратился Бородач к пышущему злобой серому комочку, бьющемуся в лемутских лапах. — Вот кто меня усыпил! Мало всем силам Тьмы того, сколько я вчера крови потерял, еще и ночью решили поживиться!

Иир’ова с таким внимательным выражением на морде выслушал эту тираду, что Вагр невольно рассмеялся, и сделал это в голос. Тут же раздалось недовольное ворчание разбуженного Аграва:

— Борода, ты заткнешься, или без пары оплеух тут не обойдется? Что за дикие прыжки вы устроили с этим дурным котом посреди ночи! А ну-ка — брысь оба под лавку!

Пока Вагр подбирал для ответа слова, иир’ова крадущейся походкой подобрался к Аграву и вдруг сунул вампира под шерстяную рубаху, прикрывавшую могучее тело лесоруба.

— Это еще что такое, — возмутился было Аграв в своей обычной неспешной ворчливой манере, как вдруг вскочил и заорал благим матом едва ли не на всю Мертвую Балку. Взметнувшаяся рыбоедова рубаха едва не упала на угли, если бы не стремительность иир’ова, подхватившего ее прямо над кострищем. Серый комочек, выпавший из-под одежды расправил крылья и стремительным зигзагом врезался во тьму за углом темницы.

Возмущенный писк вампирчика утонул в басе Аграва, с руганью погнавшегося за мутантом вокруг настила. Иир’ова улепетывал с видом самого настоящего нашкодившего кота, и Вагр от хохота согнулся пополам и вынужден был сесть на холодную землю, а иначе ткнулся бы в нее носом.

Совершив три или четыре круга за стремительным мутантом, Аграв наконец понял, что ему не догнать обидчика. Тогда он остановился, и принялся яростно чесать укушенный Нетопырем бок. Вокруг раздавались зевки и грубые голоса.

Стоянка постепенно оживала.

Лемут, разбудивший всех своей выходкой, стоял в сторонке и нахально почесывался. Вагр готов был поклясться, что в уголках его пасти гуляла усмешка, которую мешала рассмотреть ночная темень и сполохи от костра.

Пошевелив левой рукой, укушенной вампиром, Вагр удивился, что совершенно не чувствует боли. Флоридяне слишком мало знали о повадках весьма осторожных и скрытых тварей, обескровливавших коз и кау. Лесорубу оказалось невдомек, что своим жертвам серые кровососы впрыскивали анестезирующий и мешающий свертыванию крови гормон, вырабатывающийся в полостях длинных челюстных клыков.

— Ничего, котяра, я окончательно проснусь, и сдеру шкуру с твоих тощих телес. Как раз я вчера проспорил Рыбоеду гетры. Эй, Рыбоед, ты как, не против гетр из кошачьего меха, а?

Аграв погрозил кулаком иир’ова и принялся бесцеремонно тормошить рыбака, пытавшегося спать дальше.

— Да чего тебе надо? — наконец вскричал, усаживаясь, всклокоченный Рыбоед. Лицо его выглядело осунувшимся и измятым, даже в неровном свете от углей и гаснущих звезд виднелись синие мешки под глазами-щелочками.

— Твоя очередь стеречь. Так что шагом марш на пост. А мы с Вагром поспим на твоем месте. Ишь, какую себе лежанку отхватил, на четверых хватит. Нечего на кошака поглядывать. Животным на часах, кроме собак, делать нечего. Да и вообще — проснемся, а он нам за шиворот анаконду сунет. Пусть там и остается, где сейчас стоит, ближе не подпускай. Понял, рыбная твоя душа?

Рыбоед что-то буркнул и поплелся подбросить в костер дрова, оглушительно зевая и зябко растирая плечи.

Аграв, укладываясь, еще раз погрозил кулаком бродившему на границе света иир’ова, растянулся на месте Рыбоеда и мгновенно захрапел. Вагр принялся было устраиваться рядом с приятелем, но тут увидел, что на него неотрывно смотрит разбуженный беготней, криками и перебранкой раненый метс.

Краснокожий лежал совершенно неподвижно, но рука его как бы невзначай свесилась с настила и оказалась возле рукоятки сабли, отложенной в сторону Вагром несколько часов назад. Очнувшийся раньше других, северянин долго старался понять, что твориться вокруг и не жертвой ли новых козней Нечистого он оказался.

Поначалу он возрадовался душой, разглядев вокруг себя людей, но наткнувшись взглядом на проснувшегося и потягивающегося иир’ова, метс содрогнулся и приготовился умереть.

Все это понимание мгновенно пронеслось в голове Вагра, когда глаза флоридянина встретились с холодным и внимательным взглядом раненого. Откуда пришло это озарение, лесоруб не знал. Он лишь попытался улыбнуться спасенному человеку как можно дружелюбнее, но вовремя вспомнил о своей не слишком располагающей внешности и ограничился кивком головы и ритуальным показом пустых ладоней. Этот знак во всех населенных людьми местах континента означал примерно одно и то же: я без оружия, зла не желаю, смертельная опасность не грозит в данное мгновение нам обоим.

Метс, кажется, понял.

По крайней мере, его рука перестала тянуться за оружием. Вагр все же улыбнулся спасенному человеку, перетянул кожаным шнурком прокушенное плечо, прижав к ране кусок тряпицы, и мгновенно провалился в сон.

Рыбоед, нахохлившись возле разгорающегося костра, словно гигантская птица, тихо напевал себе под нос знаменитую песню «вольных гребцов», популярную среди флоридян, проживающих возле побережья Лантика. Его беспокойно метавшийся во сне спасенный родственник был как раз оттуда, из богатого и крупного поселения приморского клана, управляемого Четвертым Хозяином Бухты. Глядя на дядю, рыбак не без ехидства подумал:

«То-то же… толку-то, что все жители Бухты носят пояса, вышитые жемчугом и едят на скатертях. С Нечистым ссориться — себе дороже».

Но тут часовой спохватился. Ведь сам он недавно прирезал одного из лемутов Нечистого и вообще находился прямо сейчас в разоренном логове Темного Братства.

«Что же с нами со всеми будет? С севера придут стаи Ревунов на огромных собаках-людоедах, по реке приплывут корабли с закаленной солдатней и лысыми колдунами на борту. Северная Флорида вымрет. Правда, Борода и Рыжий утверждали, что Мертвую Балку разорили какие-то лемуты, но я ни одного из них не видел. Враки это, или нет, ясно — колдуны разбираться не станут, а для начала сожгут десяток-другой деревень».

Мысли рыболова помчались вскачь, словно испуганные зайцы. Он прикидывал, как бы ему побыстрее привести в чувство дядьку и сбежать вместе с ним в Бухту. За крепкими стенами мощного лантического поселения, пожалуй, можно отсидеться перед лицом разгневанных гибелью Балки адептов Зла.

Рыбоед не сомневался, что поселения лесорубов очень скоро подвергнутся удару с севера. А потом на пепелище придут с юга проклятые всадники Народа Хвоща. Обитателей торфяников Внутренней Флориды лесорубы боялись, словно чумы.

В конце концов, слуги Нечистого в основном обитали вокруг Внутреннего Моря и далеко на северо-западе, у океана. С наместником Братства флоридяне уживались, худо-бедно, в течение многих лет.

А болотные кочевники — вечный враг поселений, хитрый и коварный, наносящий стремительные удары и растворяющийся в тумане над торфяниками, словно стая призраков.

«Нет уж, — решил рыбак, поглядывая на родственника. — Максимум через трое суток я должен быть на пути ко владениям Четвертого Хозяина Бухты».

Меж тем, удостоверившись, что Аграв заснул, иир’ова вернулся к стоянке и присел рядом с Рыбоедом, щурясь на потрескивающие угли и танцующие языки алого пламени. Погруженный в свои невеселые мысли, часовой не обратил на мутанта ни малейшего внимания.

Мертвая Балка постепенно скидывала с себя покровы тьмы. Ночное небо с каждым мгновением светлело, холодный ветерок играл искрами и ерошил жидкие волосы Рыбоеда. Старый эливенер, перевернувшись с боку на бок, оглушительно чихнул и что-то забормотал.

Метс, окончательно пробудившийся после этого звука, осторожно сел. С содроганием он прикоснулся к поцарапанному виску и принялся массировать череп сильными тонкими пальцами. Синяк стараниями седобородого окончательно рассосался, но после удара сабельным эфесом в голове северянина все еще гулял туман, мешавший сосредоточиться. Он смутно вспоминал долгие дни, наполненные кошмаром плена: хохочущих лемутов, горящие углями бездонные глаза мастера С’Муги, холодные прикосновения рук допрашивавших его адептов зла рангом пониже, пытки.

«Нет, кажется, им ничего не удалось из меня вытянуть», — подумал краснокожий. Он был Стражем Границ из Атвианского Союза, пограничником, отправленным на юг с разведывательной целью еще год назад. Он был простым охотником из Тайга, призванным Аббатствами на военную службу. Истинную цель беспрецедентно далекого похода знал, вероятно, лишь его командир, воин-священник, погибший во время попытки устроиться гребцом на речную баржу торговцев, идущих с товарами для колонистов во Флориду. Купцы оказались фальшивыми — они являлись самыми обычными работорговцами, прислуживающими Темному Братству. К сожалению, трое северян поняли это слишком поздно, когда размахивающие кривыми ножами и короткими дубинками мерзавцы уже прижали их к борту речной баржи.

В схватке остальные члены отряда пали, унеся с собой немало работорговцев, а самый молодой разведчик Аббатств по имени Кен оказался в лапах Нечистого.

Метс продолжил массаж гудящей головы, поглядывая на жмурящегося на огонь иир’ова. Теперь северянин вспомнил — они оба являлись давними пленниками Зла. Когда предприимчивые работорговцы попытались продать разведчика в одном из многочисленных городов-государств, мимо которых проплывала баржа, на борт поднялся лысый колдун в сопровождении телохранителей-лемутов.

— Я покупаю этого пленника, пират! — раздался из-под низко надвинутого капюшона замогильный голос. Хозяин поторговался некоторое время, утверждая, что «размалеванный краснорожий дикарь» стоил ему двух лучших гребцов, но под холодным взглядом чернокнижника стушевался, и немедленно взял предложенную для обмена кольчугу и пару метательных ножей.

Потом — далекий путь еще дальше на юг по узкой реке, каковой пленник проделал связанным на дне лодки, служа подставкой для когтистых лап гребцов-лемутов.

Метс ощупал поясницу, до сих пор хранящую следы глубоких царапин, оставленных Волосатыми Ревунами.

Зубы северянина скрипнули от воспоминания об унижении и боли. Тогда он еще не знал, что неделя, проведенная им на дне пироги, вскоре покажется легкой прогулкой на свежем воздухе — впереди пленного ждала тюрьма Мертвой Балки.

Купивший разведчика чернокнижник казался разочарованным приобретением. Этот адепт Темного Братства не самого высокого ранга на первом же привале насильно напоил северянина какой-то дрянью, затемняющей мышление, и проник мыслями в беспомощное сознание метса.

— Какое разочарование! А я-то думал, что предоставлю в распоряжение Зеленого Круга воина-священника, наподобие Иеро, чьи кровавые похождения вокруг Внутреннего Моря до сих пор будоражат Братство. А передо мной размалеванный боевик какой-то там атвианской пограничной стражи! Даже не офицер армии республики Метс! И за эту дрянную добычу я отдал великолепную кольчугу, изготовленную лучшими кузнецами в Д’Альви! Да еще и прекрасно сбалансированные ножи!

Некоторое время некромант размышлял, не перерезать ли горло жалкой добыче, или же скормить беспомощного человека своим лемутам. Однако досада не сделала его глупцом.

— Зачем-то вы шли на юг, слуги забытого бога. В последнее время ваши Аббатства изрядно насолили Голубому и Желтому Кругу, даже, говорят, Красному. От нас вы слишком далеко, и любая информация про дикарскую жизнь в северном Тайге не станет лишней на юге. Пожалуй, главные мастера Зеленого Круга щедро наградят меня и за эту добычу.

Связанный пленник молчал, стараясь сдержать дрожь при виде капающей с клыков Ревунов голодной слюны. Некромант задумчиво разглядывал разведчика, прекрасно ощущая его запрятанный страх.

— Эх, вот если бы мне достался твой командир. Судя по описанию его дурацкой раскраски, со слов пиратов, он был важной шишкой в Атви. Пожалуй, его ментальная сила не была столь мизерной, как у тебя, солдафон. Я взломал бы сознание священника и доставил бы в Зеленый Круг массу полезной информации о ваших приемах психологической защиты, ментальных тренировках, туманных суевериях служителей распятого божка. Твой же мозг может просто лопнуть от одного прикосновения моего Темного Щупа. Нет уж, солдатик, умирать тебе еще рано. Мы отдадим тебя нашим военным специалистам, и ты расскажешь все, что знаешь про пограничную стражу Атвианского Союза.

Метсу удалось развязать руки — грубые лапы лемутов совершенно не приспособлены для вязания хитроумных узлов. Удар в грудь продемонстрировал заболтавшемуся некроманту, что на всякое колдовство в божьем мире всегда найдется сила, вложенная в послушные руки слуги Господа.

Однако, затекшие конечности не позволили разведчику расправиться с лемутами. Ревуны легко скрутили его и принялись избивать.

— Нет-нет! Оставьте его, а не то убьете! — вскричал вскорости пришедший в себя некромант. — А ты прыток, безмозглый убийца из Тайга! Ничего, мы в Зеленом Круге и не с такими справлялись, и не таких ломали, превращая в растение без воли и мозгов. Твоя память еще послужит южным слугам Тьмы, плоть должна сохраняться в целости и сохранности, а вот то, что ваши аббаты именуют душой… Я подарю тебе боль. Ее хватит на всю оставшуюся дорогу!

Последнее, что помнил провалившийся во тьму метс, это черные провалы глазниц адепта Нечистого.

Душа человека оказалась погруженной в то, что заумные богословы Атвианского Союза именовали нижними водами. Раньше зверолов и следопыт никогда не пытался вникнуть в тонкости, проповедуемые священниками. С него довольно было и ежедневной молитвы, да соблюдения нескольких не слишком обременительных постов. Богословие в среде простых ратников пограничья негласно считалось занятием для бездельников и болтунов. Сейчас Кену пришлось узнать, что «адские видения» и «нижние воды» — это грубая реальность, хаос, плещущийся за границами того, что именуется Божьим Творением.

Даже воспоминание о времени, проведенном в ментальной паутине слуги Нечистого, причиняли Кену несказанные мучения. Все, что явлено было его освобожденной от плоти душе, до сих пор вызывало отвращение к жизни.

Метс с трудом поднялся и, пошатываясь вышел из круга света, отбрасываемого костром. Рыбоед проводил его глазами без всякого выражения, лемут же заинтересованно повел ушами.

Северянин встал на колени и прочитал краткую молитву. Он благодарил Небеса за спасение и смиренно просил, чтобы само воспоминание о мытарствах души на самом дне Ада покинуло его измученный мозг.

После всех пережитых испытаний пограничник стал куда серьезнее относиться к элементам христианского культа, чем до начала своего рейда на языческий юг.

Вернувшись на свое место и опустившись на настил, он протянул руки к огню. Резкая боль от слегка обожженных пальцев заставила остатки вражьих наваждений растаять в подступающем утре.

Иир’ова, продолжавший с интересом следить за разведчиком, издал мурлыкающий звук и принялся чесать когтями за ухом. Северянин улыбнулся и вновь предался воспоминаниям.

Причудливое порождение Смерти, похожее на гигантского тощего кота, очутилось на дне той самой лодки, пока метс метался в беспокойном бреду и совершенно отключился от окружающей реальности. Лишь когда каноэ уже входило в гавань Мертвой Балки, метс с удивлением заметил рядом усатую морду, принадлежавшую еще одному пленнику Нечистого. Лемут оказался связан куда более тщательно, чем обессиленный побоями и видениями порубежник из Тайга.

Заметивший его пробуждение чернокнижник издал горловой смешок, похожий на звук струящегося по бронзовому щиту речного песка:

— Ну что, дикарь, очухался? Приветствую тебя в нашей опорной крепости в Северной Флориде. Из твоей тупой башки я извлек сведения о том, что кое-какие знания о полуострове в тебя вложили. Да, удивительно длинный нос у ваших аббатов. А мы-то думали, что веками держим туземцев Тайга вдали от континентальных дел. Ну да ничего, мастер С’Муга высосет тебя до капли и кинет помертвевшую плоть щенкам Ревунов в качестве игрушки. Прощай, и будь благодарен, почитатель забытого божка — перед смертью ты увидел мир таким, каким он является на самом деле, если смотреть на него честно, без соплей и восторженных молитв.

Метса и связанного мутанта выволокли из каноэ, а мелкий служитель мирового Зла направился к наместнику за наградой. Она оказалась не слишком щедрой. Поимка иир’ова — конечно, большая удача для Зеленого Круга, но то, что вместо информированного и прошедшего интересующую Братство подготовку священника во Флориду доставили обычного солдата — явный провал. Мастер С’Муга отделался от мелкого адепта подарком трех щенков мутировавшей норки, уже обученных охоте на человека, и выпроводил того вон из Флориды. Затем он и его подчиненные колдуны направились смотреть пленников.

Начались дни, заполненные изощренными пытками и коварными допросами. Кен не обучался в Аббатствах специальным приемам, позволяющим блокировать боль или длительное время сопротивляться проникновению в сознание. Зато он теперь знал, что во сто крат хуже физических мучений — муки души. А при попытках взлома сознания он просто расслаблялся и позволял разуму провалиться в спасительный обморок. Кое-что, конечно, чернокнижники выведали из его бессвязного бреда, когда поили отваром лукинаги и доводили побоями и бессонницей до бредового состояния. Но услышанное не стоило подобных затрат. Вскоре мастер С’Муга махнул на него рукой, и велел приковать к стене темницы. Здесь заправляли Люди-Крысы, которые ежедневно измывались над многочисленными узниками, но не переступая границ, за которыми начиналась человеческая смерть. Умирали в темнице часто, но по преимуществу от духоты, вечного грызущего голода и жажды. Лемуты-тюремщики не отказывали себе в том, чтобы выпить большую часть воды и съесть еду, предназначенную пленным. Но к подобным лишениям воин пограничной стражи оказался подготовлен лучше, чем к адским видениям.

Иир’ова, привезенного в опорную крепость Нечистого, метс не видел от самого причала. Мутанта сразу же увели в другую темницу, и появился он в большой тюрьме несколько суток назад, так же как и старый эливенер. Принадлежность седобородого к ордену почитателей природы разведчик сразу же определил по коричневым лохмотьям, свисавшим с тощего тела пленника. Двоих новых узников, находящихся в бессознательном состоянии, втащили торопящиеся куда-то Ревуны из личной свиты наместника. Решив, что десятка серых стражников вполне хватит для охраны множества скованных скелетоподобных узников, Волосатые Ревуны удалились, швырнув тела в угол темницы. Там они и находились длительное время. Потом один из людей, обслуживавших узилище, на всякий случай сковал пришедшего в себя иир’ова. Старик же так и остался валяться в углу. Метс был уверен, что и мутант и эливенер умерли или умирают от пыток и истощения. Он видел уже множество смертей в мрачных стенах крепости Нечистого, чтобы сомневаться в исходе. Но вышло все не совсем так.

Какой-то враг напал на опорную крепость. Об этом Кен услышал, когда в темницу вбежал один из мелких служек наместника. Этот чернокнижник, находящийся в услужении Темного Братства недавно, еще носил длинные волосы. Лишь глаза, лишенные жизни, выдавали в нем адепта Зла. Он примчался в панике и оторвал двоих людей-тюремщиков от их привычного занятия. Бросив истязать очередного несчастного, они с тревожным изумлением выслушали слова посыльного:

— Они овладели гаванью, двигаются по улицам прямо сюда! Наместник вступил в ментальное противоборство с их вождем и проиграл сражение. После этого он исчез! Гарнизон неуправляем! Бросайте эти бесполезные скелеты, и за мной — в центральную башню, оттуда попытаемся организовать отпор!

— А с пленниками как же? — спросил наймит Темного Братства, которого метс особенно ненавидел за изуверства и артистическое мастерство, с каким этот выходец из королевства Д’Алви обращался с кожаным бичом.

— Пусть крысы их обглодают, а потом тоже двигаются к башне.

Северянин понял, что настал решающий момент — либо лютая и неминуемая смерть в когтях и клыках Людей-Крыс, либо попытка восстания. Желая если не спастись, то хотя бы умереть в бою, Кен собрал остаток сил.

Как только клевреты исчезнувшего из атакованного форта мастера С’Муги удалились, лемуты принялись выполнять приказ. Один за другим умирали выходцы из Флориды, дальнего юга континента, восточных степей, Лантических королевств и городов-государств побережья Внутреннего Моря. На издевательства у серых мутантов времени уже не оставалось. Они просто выпускали прикованным к стенам людям кишки, или разрывали горло.

Внезапно снаружи раздались явственные звуки яростного боя. Кто нападает на гарнизон, было не разобрать — снаружи громко, скрипуче голосили отступающие Люди-Росомахи. Серые тени приостановили побоище, стараясь не выдать себя неосторожным звуком.

Мелькнула когтистая лапа, и масляная лампада, освещавшая помещение, медленно погасла, лишившись фитиля. Люди-Крысы стали поспешно тушить факелы, погружая их прямо в кровоточащие раны мертвых узников.

Но тут принялись голосить люди, прикованные к стенам и ждущие своей очереди, чтобы умереть.

Одни кричали, другие звенели кандалами, третьи просто бились головами в бревна тюрьмы. Поднялся невообразимый гвалт, в котором метались рассерженные лемуты.

Кен повис на цепях, притворившись мертвым. Когда рядом с ним появился озабоченный лемут, северянин точным движением подтянул его к себе ногами и ударил головой в затылок. Ошарашенный мутант успел лишь слабо пискнуть, когда северянин дотянулся до его горла. Хрип умирающего потонул в общем шуме. Руки метса кровоточили, кандальные браслеты продавили мясо на запястьях едва ли не до кости, лопнули какие-то связки, брызнула кровь. Но бьющееся в конвульсиях тело врага вскоре замерло.

Внезапно рядом возник «воскресший» эливенер. Старик вцепился в бронзовое кольцо, за которое крепилась цепь северянина, и крикнул тому в самое ухо:

— Тяни, тяни что есть сил!

Они рванули раз, другой, и дерево поддалось. С сочным хрустом кольцо вылетело из деревянной стены. На это ушли все силы старика, и он с хриплым выдохом сполз по бревнам и оказался лежащим за мертвым лемутом. Вокруг царил кромешный ад. Кое-кому из пленных также удалось собрать остаток сил и дать свой последний бой. Живые скелеты, привыкшие за время заточения к темноте, ориентировались в царящем хаосе не хуже крысиных отродий. Северянин принялся орудовать кандалами, словно цепом, расчищая себе путь к мутанту, метнувшемуся к дверям.

«Если он закроет замок, нам всем конец! — пронеслось в голове разведчика. — Навряд ли штурмующие, кем бы они ни были, принесли с собой таран».

По дороге он нос к носу столкнулся с иир’ова, который кромсал когтями своих ненавистных мучителей. Похоже, ему помог освободиться все тот же эливенер.

Уже возле самой двери северянину удалось настичь и задушить цепью лемута. Дверь осталась открытой, но это впоследствии принесло людям большую беду.

Внезапно в голове метса точно ударил гром, и внутри черепа, словно эхо в горной пещере, раздался ясный и чистый голос:

«Забери у мертвого ключ. Он подходит к кандалам. Освободись и спасай других!»

Метс не в первый раз испытывал на себе силу ментальной команды, передающейся на расстоянии. В Аббатствах этим даром владели многие, в том числе воины-священники — офицеры пограничных легионов Тайга. Из всех, находящихся в темнице, один лишь старый эливенер мог воспользоваться этим даром и сохранять ясность ума в царящем вокруг хаосе.

Внутренний голос оказался прав. Вскоре Кен уже проложил взятой у трупа саблей дорогу к одной из стен темницы, и принялся освобождать людей. Во тьме демоном мщения метался кошачий силуэт, и ярко горящие пары крысиных глаз гасли одна за другой. Эливенер так и лежал у стены, но тоже участвовал в схватке — импульсы его мозга стегали лемутов, внося хаос в их действия. Освобожденные тут же кидались в бой, понимая, что не уничтожив находящихся внутри мутантов им не вырваться на волю. А вот штурмующие форт, похоже, прошли мимо, гоня остатки гарнизона по узким улочкам Мертвой Балки.

Вскоре большинство Людей-Крыс оказалось убито, и освобожденные люди рванулись к выходу. Иир’ова, получивший множество ранений и вконец обессиленный, уже лежал на земле. И тогда появились новые лемуты.

Несколько Волосатых Ревунов и все тех же серых крысиных отродий ворвались в распахнутую дверь. Похоже, им каким-то образом удалось обмануть штурмующих. Теперь солдаты наместника собирались отсидеться. Жалкие изможденные пленники, размахивающие кандалами и обломками костей не показались закаленным бойцам Мертвой Балки серьезными противниками.

В первые же мгновения новой схватки метс сломал свой клинок о череп командира Волосатых Ревунов, он получил удар эфесом в висок и потерял сознание.

Настоящее чудо, что два десятка измученных людей продержались против лемутов до прибытия неожиданной помощи в лице флоридян. Правда, финала резни и гибели большинства товарищей по заключению метс уже не видел. Удар не только оглушил его, но и на время отбил память. В первый миг своего пробуждения он даже испугался потягивающегося иир’ова, напрочь забыв, что уже встречал этого представителя лемутов, и отнюдь не в рядах своих противников.

Рассветные лучи полоснули по крышам причудливых строений Мертвой Балки. Солнечный свет, стекавший по бревнам, покрытым инеем, искрился и сверкал, будто звездное небо северного Тайга. Метс на несколько мгновений словно оказался на берегу родного атвианского озера, по чистой льдистой воде которого бежала солнечная дорожка. Он даже тряхнул головой, прогоняя наваждение. Нет, он очень и очень далеко от милых земель Атвианского Союза. Вокруг все так же угрюмо громоздились жутковатые казармы солдат Нечистого.

Иир’ова, северянин готов был поклясться, тоже залюбовался потоками света, струящегося по мелкому ледяному крошеву, покрывавшему стены. Наверняка, загадочному порождению Смерти тоже представилось нечто родное, близкое, знакомое с детства.

«Интересно, откуда ты, котяра?» — подумал Кен, и вдруг увидел, что лемут смотрит на него широко распахнутыми глазами. В голове северянина появилась неясная размытая картина: покрытые сочной травой бескрайние степи, стада огромных рогатых животных, двигавшихся на горизонте, словно темные тучи, целые ручьи и реки из мелких копытных, обтекающие леса и рощи…

«Ишь ты, да он обладает ментальной мощью! Ради встречи с этим существом стоило проделать такой далекий путь на юг! Слышал ли кто в Аббатствах о существах, умеющих передавать мысленные картины, словно разумные медведи из племени Горма?»

Кен был простым ратником. Ему по чину не полагалось знать подробностей путешествия Иеро, доложенных воином-священником лишь узкому кругу эливенеров и аббатов Универсальной Церкви. Вот про народ Горма, разумных медведей, он слышал, хотя сам не видел ни одного. Мохнатые союзники явились перед войском Республики Метс во время крупнейшего сражения у Озера Слез на севере континента. Их существование, соответственно, не могло являться тайной, как и существование Народа Плотин.

Метс и иир’ова некоторое время смотрели один на другого, проникаясь взаимной симпатией. Мужество, проявленное ими во время кошмарной резни в темнице, сближало лучше долгих лет формального знакомства.

Но иир’ова не созданы для того, чтобы длительное время сидеть неподвижно, и играть с человеком, пусть и ставшим весьма близким, в «гляделки». Вскоре мутант отвел от наскучившего ему северянина глаза, неслышно поднялся, и отправился обследовать окрестности. Рыбоед, смекнувший, что вокруг много часовых-доброхотов, дремал, положив лицо на колени. Метс, улыбнувшись, поднялся и кинул в кострище остатки дров.

Атвианский разведчик не без содрогания проник в темницу, прочитал над мертвыми краткую отходную молитву, и только после этого стал шарить руками по полу. Вскоре ему удалось найти саблю одного из убитых слуг Нечистого. Но она показалась ему излишне тяжелой, с неудобной костяной рукоятью, сделанной наверняка под лапу Волосатого Ревуна. Ее северянин швырнул во тьму дальнего угла. Гадая, не человеческая ли кость послужила материалом для изготовителя рукоятки, Кен осмотрел еще несколько сабель. У одной клинок оказался безнадежно выщерблен, у другой — погнут. Наконец ему удалось разыскать недлинный тесак с изящным волнистым изгибом.

Выйдя на свежий воздух из мрачного места, навеки врезавшегося в его душу, северянин взял с настила тряпку и вытер саблю.

Разведчик на пробу несколько раз взмахнул своей находкой.

Легкий клинок голубоватой стали с тонким свистом взрезал морозный воздух.

«Таким оружием не нужно бить со всего замаха, — решил восхищенный метс, пробуя большим пальцем левой руки острую кромку и любуясь совершенной формой клинка. — Пожалуй, не потребуется даже изощренной техники рубки, которой я так и не удосужился толком обучиться в Атви. За счет изгиба, сабля сама будет совершать полосующий потяг. Главное — это вовремя останавливать ее, иначе не миновать вывиха кисти».

Как всякий охотник, выросший в суровом Тайге, Кен с отрочества умел управляться с луком, охотничьей рогатиной, ножом и топором.

Поступив на военную службу, он быстро убедился, что никогда не сделает карьеры. Ментальных талантов за ним не числилось, потому он не смог выучиться приемам вольтижировки на лорсах — скакунах северной кавалерии.

Принятые в легионах прямые клинки также не пришлись ему по душе. Слишком много времени требовало обучение приемам сечи и фехтования, а молодому человеку хотелось сразу настоящего дела.

В пограничной страже дело обстояло совершенно иначе, чем в легионах киллменов. Командир, внимательно выслушав жалобы Кена на порядки, царящие в ударных частях армии Атвианского Союза, усмехнулся в усы и спросил:

— У тебя есть дома крепкое копье, надежный нож и секира с приличным топорищем?

— Конечно, — вскричал удивленный молодой человек. — Все это у меня с собой и не раз опробовано на охоте.

— Замечательно, Кен. А с волками приходилось иметь дело?

Юноша молча похлопал себя по широкой груди, которую покрывала куртка, сшитая как раз из светлого меха северного волка. Несколько красуясь, он покрыл голову капюшоном, сделанным из шкуры с волчьей морды, с прорезями для глаз. Этой своей идеей Кен весьма гордился — во всем Атвианском Союзе, да и в союзнической Республике Метс наверняка ни у кого не могло оказаться такой куртки. Искусство матери и младшей сестры, трудившихся несколько дней и ночей, сохранило не только пушистый загривок и щетину усов, но даже уши хищника.

Командир одобрительно поцокал языком, а потом сказал, обняв Кена за плечи:

— Воюй, мой мальчик, тем оружием, которым умеешь владеть.

Несколько лет юноша в составе летучего отряда охранял южные границы Атвианского Союза и патрулировал тракт, связывающий его родину с Республикой, доказав командиру, что является отличным воином. Служба у порубежников пришлась ему по вкусу больше, чем муштра в кавалерии и в ударных легионах. Здесь вместо премудростей фехтования и строевого боя он научился выслеживать врага в любую погоду и в любом месте, терпеть голод и жажду, сражаться не по правилам, используя не превосходство в оружии или тактике, а ловкость и хитрость. Драться его также научили на границе. То была наука яростного рукопашного боя без правил и ограничений, ничего общего не имеющая с муштрой и шагистикой легионов, побеждавших орды Нечистого умелым маневром и прекрасной управляемостью.

Арсенал оружия Кена, пронесенный им через десятки засад и стычек на узких лесных тропах Тайга, достался Нечистому после того, как отправленный в разведывательный рейд северянин попался в плен.

Лицо метса сделалось напряженным и злым, когда он подумал о том, что сейчас какой-нибудь работорговец или пират владеет его копьем или тяжелым боевым ножом.

Некоторое время Кен поупражнялся с новой саблей, стараясь приучить руку к новому оружию, но затем вынужден был прервать это занятие. Искалеченные кандалами запястья нещадно ныли, да и в целом он казался себе больным и разбитым. В темнице Нечистого сила и гибкость молодого тела ушла, словно вода в песок. Кроме того, живот мужчины сводили голодные спазмы, но пуще всего хотелось пить. Тут уж было не до упражнений.

Северянин поплелся к настилу и уселся, положив саблю на колени. Позднее придется сделать к ней ножны. Старые куда-то делись вместе с хозяином великолепного клинка.

«Пожалуй, не руки Нечистого изготовили это оружие. Наверняка, лемут не первый его хозяин», — подумал Кен, рассеянно поглаживая счастливую находку. Слабость в теле и легкое головокружение не шли ни в какое сравнение с ощущением свободы, к которому присовокупилось чисто воинское удовлетворение от того, что он владеет смертоносным клинком, а не является безоружным и беспомощным оборванцем.

Солнце уже поднялось над горизонтом и начало свой неторопливый бег над миром, погрязшим в войнах и злобе, но все же прекрасном.

Старый эливенер шевельнулся во сне, и разглядывающий его лицо метс задумался, какая нелегкая могла занести представителя могущественных союзников северной Универсальной Церкви в застенки Мертвой Балки. Конечно, эливенеры путешествовали по всему свету и знали о делах на континенте куда как больше, чем иные аббаты, мнящие себя светочами учености, но…

Впрочем, Кен тут же вспомнил старинную пословицу, которую любил повторять при всяком удобном случае его командир, погибший в нелепой стычке с работорговцами: «В дела мудрецов носа не суй, можешь и без него остаться».

Метс понимал, что наступающее утро вряд ли сулит им безмятежность и покой. Ему, не очень еще разобравшемуся в происходящем вокруг, по крайней мере хотелось уяснить, с какими людьми предстоит, может быть, сражаться плечом к плечу.

«Ну, эливенер тут не при чем. Это уж такой народ — он вполне может сейчас проснуться и отправиться на другой конец континента изучать бабочек, — подумал Кен, протягивая искалеченные руки к теплу. — Самое полезное, что он мог сделать, уже свершилось: мои раны затягиваются так, словно над этой бренной плотью неделю хлопотала парочка священников из Центрального Аббатства. С мутантом, похожим на кота-переростка, также все ясно. Не важно, откуда он взялся и зачем понадобился Нечистому — боец он отменный и яростный. Кстати, раны его тоже быстро затягиваются. Седобородый — настоящий кудесник. А вот люди…»

Пристальный взгляд Кена блуждал по фигурам флоридян, голова напряженно работала. Тощего мужчину в лохмотьях он помнил — этот несчастный оказался прикован к стене узилища на расстоянии вытянутой руки от северянина. Вроде бы вспоминалось его искаженное болью и яростью лицо во время схватки с подоспевшими в открытую дверь Ревунами. Уснувший часовой, крупный рыжий детина, разбудивший метса, и чернобородый крепыш со свежей кровью на плече, что успокоительно улыбался Кену — они вызывали ряд вопросов.

Вначале разведчик Атвианского Союза решил, что они просто представители воинства, штурмовавшего Мертвую Балку. Однако его наметанный взгляд по одежде, оружию, отсутствию защитного снаряжения и даже по кистям рук определил, что они вряд ли являются закаленными в боях воинами, сокрушившими южную цитадель Зла. Они больше походили на ополченцев, присоединившихся по каким-то причинам к победоносному войску, или же на самых обычных обывателей, случайно оказавшихся рядом во время штурма.

Кен бы несказанно удивился, узнай он в то мгновение, насколько близка оказалась к истине его догадка.

«Но где же тогда победившие войска? И чьи они? Отряды из языческих городов-государств? Но когда же это они открыто враждовали с Нечистым? Может — рейдерский корпус регулярной армии Д’Алви или любого другого королевства с лантического побережья? Вряд ли. Сейчас бы вовсю трубили побудку в дурацкие литавры, били бы в барабаны, а над каждым строением развивался бы флаг самого родовитого дворянина из воинства, занявшего твердыню. А я что-то не слышу ничего, кроме грызни ранних стервятников».

Метс некоторое время поразмышлял о западных королевствах и пришел к выводу, что ни одно из посещенных Иеро государств не смогло бы прислать во Флориду большую армию. Да и не стало бы. Проблем на побережье Лантического океана хватало и без дальнего похода сквозь владения могущественного Зеленого Круга.

«Кто же очистил Мертвую Балку от лемутов мастера С’Муги? Неужели, — с сомнением подумал метсианский разведчик, — население Северной Флориды поднялось на борьбу с Нечистым?». Это бы объяснило присутствие троих мужчин в одежде простых охотников и лесорубов, вооруженных явно трофейным оружием. «В конце концов, почему бы и нет. Мы на севере континента прекрасно представляем себе, что такое жизнь под пятой чернокнижников. Люди, не совсем утратившие волю к свободе, вряд ли радуются соседству с лемутами и некромантами, даже если они ведут себя как можно тише и незаметнее. Но слуги Нечистого в деликатности не замечены. Мастера С’Мугу я знаю лично, а что творили его клевреты с флоридянами в Мертвой Балке, я насмотрелся. Значит — восстание…»

Метс захотел вначале растолкать нахального толстяка, откровенно манкирующего своим святым долгом часового, но глянув на умильную физиономию Рыбоеда, приобретшую во сне младенческое выражение, только вздохнул.

«Они ведь не солдаты и не профессиональные воины. Да и что я, собственно, знаю об осаде и штурме Мертвой Балки? Кто знает, может передо мной люди, которые не выходили из кровавой сечи пять-шесть суток! Пусть спит, расспрошу его утром», — решил северянин.

Верно заключив, что иир’ова вряд ли знает о происшедшем больше него, Кен не стал подниматься и разыскивать мутанта. Чтобы как-то скоротать время до пробуждения своих неожиданных союзников, он погрузился в размышления о флоридянах.

Еще несколько лет назад в Аббатствах, соответственно, в Атвианском Союзе и Республике, никто не знал подробностей не то что о землях, попавших под власть Зеленого Круга, но даже о странах и народах, живущих к югу и юго-западу от Внутреннего Моря.

Но времена неведения севера канули в лету. Великий поход киллмена Иеро, а также союз, заключенный с Орденом эливенеров широко раздвинул границы знаний северян. Привезенные воином-священником хитрые штучки, именуемые «вычислительными машинами» позволили обобщить вал новых сведений, обрушившихся на правящую верхушку севера.

Когда Кен и его группа отправлялась на юг, никто в Атви не рассчитывал на то, что им придется уходить южнее, чем территории, описанные Иеро. Но высшие командиры северной армии, планировавшие операцию, понимали прекрасно, что превратности судьбы разведчика могут забросить горстку храбрецов куда угодно. Так что отряд оказался снабжен всевозможной информацией о южных землях.

Из глыбы знаний о юге, поведанной орденом эливенеров северянам, лишь малая толика касалась далекого полуострова, куда судьба закинула Кена. Сейчас он пытался вспомнить все, что слышал о далеких землях, где стояла опорная крепость Темного Братства, в котором находился разведчик в данное мгновение. Сведения были, конечно же, скудными, в них история смешивалась с рассказами эливенеров о природе и географии, ибо представители ордена почитателей и охранителей всего живого до смешного мало уделяли внимания людским делам.

Редкие людские поселения разбросаны от гигантского залива на западе до Лантического океана на востоке вдоль гигантского полуострова, до Смерти звавшегося Флоридой. Севернее цепочки деревень располагаются острова выжженной земли. Во времена пронесшейся на планете великой войны туда падали с небес невообразимые рукотворные молнии, похоронившие важнейшие города и области древней империи Соединенных Штатов.

В указанных областях даже спустя несколько тысяч лет после разрушения царила «мерзость запустения». Еще севернее располагались очаги самой настоящей цивилизации.

Города-государства, оседлавшие великие реки соперничали с аграрными странами. Здесь люди смогли сохранить частички знаний Потерянных Годов. В немалой степени этому способствовали закрытые от любопытства непосвященных тайные организации ученых людей и собирателей древностей, которые служили как бы внешним обрамлением, видимой скорлупой мрачной начинки — Темного Братства.

Несколько веков кряду человечество, с трудом выкарабкавшееся из первобытной дикости, старалось не ворошить забытых знаний, приведших мир к катастрофе. Однако те племена, что прислушивались к советам первых адептов Братства, немедленно возвысились над другими. С пугающей быстротой они освоили навыки обращения с парусом и арбалетом, взяли на вооружение сложные социальные схемы, восстановили иерархическую структуру общества. В этой гонке народы, отрицавшие знания Потерянных Годов, безнадежно отставали и в конце концов, проиграли. Частично они оказались покорены более развитыми соседями, частично истреблены или вытеснены в области, где проблема выживания забирала у них все творческие силы.

Новые государства постепенно возвращали землям старинных Южных Штатов, пришедшим в запустение, приемлемый для проживания вид. Шла массовая вырубка лесов, осушение болот, распашка земель. Вместе с этим на континенте повторялась старая, как мир, история — одни в поте лица работали, укрощая неподатливую природу, другие вовсю пользовались завоеванными благами.

Понятное дело, такое положение дел устраивало далеко не всех. Множество семей из самых разных стран уходили в неизвестность, бросив свое добро и земли, взяв лишь самое необходимое, чтобы не служить, словно рабы, новоявленным хозяевам жизни. Особенно этот процесс усилился, когда в обиход стали возвращаться такие изобретения человеческого ума, как деньги, налоги, долговые тюрьмы и, конечно же, путанные, писанные на пергаменте и бумаге, суровые законы.

Из огня, дыма, пепла и праха восстало человечество, словно неистребимый левиафан, смеющийся над океаном хаоса. Но не только оно оказалось вечным фениксом. В мир вернулось и одно из самых совершенных и древних чудищ — Государство.

Феникс, стряхнув пылающий прах со своих крыл, стал нести «золотые яйца»: на западном побережье Лантического океана и вокруг гигантского Внутреннего Моря появлялись города, зачастую повторявшие контуры старинных людских поселений. Сквозь скорлупу вскоре проклюнулся Нечистый.

Вместе с пугающими темными тенденциями проявилась другая, также старая, как мир: человек всегда и во все времена стремился к воле. Когда страх перед Смертью, впитанный десятками поколений людей Потерянных Годов с молоком матери, стал отступать, любовь к свободе и независимости вернулась и заняла подобающее место в душах и помыслах людей.

Бегущие от наступающей цивилизации колонисты несли с собой вполне пригодный для выживания набор оружия, инструментов, знаний. Опасности неисследованных земель страшили их меньше, чем законы новообразованных государств, душивших все их светлые порывы.

Разумеется, в дальнюю дорогу отправлялись самые смелые. Те, кто имел большую склонность к размеренной и регламентированный жизни, оставались на месте, вокруг Внутреннего Моря и на побережье Лантика, предпочитая кормить своим трудом тонкую прослойку новоявленных дворян и правителей. В полную опасностей глушь далекой Флориды уходили изгои: нарушители новых уложений и правил, бунтари и мечтатели, мужчины и женщины, разум которых восставал против новшеств, методично вводимых адептами Темного Братства.

Изгнанники сумели преодолеть дикие земли, лежащие за границей самого южного из новых государств, и углубиться в пустоши, раскинувшиеся меж Островками Смерти. Многие, очень многие погибли при великом переходе с севера, прежде чем колонистам предстал гигантский полуостров Флорида.

И в древние Потерянные Годы здесь почва всегда была болотистой, а климат влажным. Глобальное потепление превратило земли в зыбкую топь, давно затянувшую руины городов древней империи, именуемой в старинных хрониках «соединенными штатами».

Колонисты расселились в северной части полуострова, постепенно продвигаясь вглубь диких территорий. Придя сюда за свободой, они всячески противились любой попытке объединить их. Каждый клан, каждая ватага, сложившаяся в пути через «мерзость запустения», отвоевывала у природы свой собственный клочок земли. Между доброй сотней разбросанный в северной части Флориды поселков, конечно, существовала меновая торговля, общие праздники, свадьбы молодых колонистов. Однако дальше подобных контактов дело не шло. Изгои оказались гораздо более анархическими элементами, чем их северные родичи. Древнейший монстр — Государство, не смог шагнуть на полуостров из руин старого мира. Потому и адептам Нечистого довольно долго не удавалось закрепиться в вольных землях независимых колонистов.

Кланы, живущие на побережье Лантического океана, никогда не прерывали сообщений с цивилизованным севером. Корабли новых государств и раньше заплывали сюда в поисках жемчуга, строительного леса, звериных шкур. Теперь колонисты стали вести с ними торговлю. Но недолго подобные контакты оставались исключительным правом приморских кланов.

Потепление сделало реки континента судоходными, проходимыми для баркасов и плотов. Многие селения Флориды торговали с северянами лесом, пушниной, речным жемчугом. Так что колонисты устроились по-своему весьма неплохо. Изоляция от культурных центров не сделала их дикарями. Да и тонкая струйка беглецов от цивилизации не прерывалась никогда. Нет-нет, да приходили по рекам лодки, на которых сидели, вцепившись в дорожные мешки и оружие, беглые солдаты, насолившие своим командирам, ярмарочные фокусники, обвиненные в мошенничестве и вымогательстве денег у честных тружеников, люди с совершенно темным прошлым, руки которых носили следы кандалов и веревок. Флорида принимала всех. Рабочие руки и приток свежей крови, равно как и знаний, были всегда кстати. У посланцев заносчивых городов-государств, в приказном порядке требовавших выдачи провинившихся, флоридяне быстро отбили охоту диктовать правила игры вольным поселениям.

Упомянутые «морские кланы», представители коих несколько раз героически обогнули полуостров, вскоре выяснили, что дальнейшее продвижение по Флориде на юг не имеет смысла и попросту опасно. За бескрайними торфяными топями, у самой нижней оконечности Флориды сияла бледными огнями очередная Пустыня Смерти. Так колонисты оказались в своеобразной ловушке. По мере того, как на севере радиоактивные руины становились все более безопасными, хищные щупальца новых государств все ближе подкрадывались к поселениям. С востока и запада шумело зеленое море, на юге практически непроходимые болота переходили в мертвую землю, где следы войны, похоже, не собирались рассеиваться в обозримом будущем.

Примерно за век до описываемых событий жители Флориды убедились, что предки их совершенно зря посчитали полуостров свободным от жителей. Продвинувшиеся вглубь топей кланы столкнулись с обитателями торфяных болот, ныне известными как Племя Хвоща. Ничего конкретного про него разведчик не помнил. Да и сами эливенеры — основной источник информации о полуострове, похоже, слабо представляли себе, чем являются кочевники, населяющие топи Центральной Флориды.

Вот, собственно, и все, что смог припомнить Кен из уроков южной географии, вызубренных перед началом экспедиции.

«Неужели на Мертвую Балку напал Народ Хвоща?» — вдруг мелькнула заполошная мысль в голове метса. Но он с сомнением посмотрел на Аграва, Вагра и Рыбоеда. Нет, решил он, эта троица совсем не похожа на таинственных болотных кочевников. И он вновь принялся обдумывать версию о восстании свободолюбивых колонистов.

Вскоре ему удалось вспомнить о том, что самым большим и сильным поселением флоридян является Бухта, управляемая вождем, ныне имеющим титул Четвертого Хозяина Бухты. Он даже смутно вспоминал рассказы одного из недавно умершего от ран флоридянина, который убежденно говорил о том, что «морской клан» Бухты открыто и успешно противостоит Наместнику Зеленого Круга. Не войска ли Хозяина пришли под стены опорной крепости Нечистого?

Метс с надеждой посмотрел на своего товарища по несчастью, жителя полуострова и выходца из Бухты, который мог рассказать ему что-нибудь полезное о своем поселении, его возможностях в военном отношении и взаимоотношениях с Нечистым.

Но измученный мужчина спал. Ему виделись сны о том, как армия его родного вольного поселения гонит проклятых лемутов на север. Ему грезились величавые и странные всадники «приморского клана», краса и гордость лантических флоридян, их тайное оружие в борьбе с силами зла. Он мог многое рассказать метсу о том, как Нечистый пришел во Флориду. Это восполнило бы пробелы в образовании разведчика и кое-что бы прояснило, однако мужчина лежал неподвижно, словно мертвый.

В тот раз метс не услышал историю, подробности которой не были известны и подавляющему большинству эливенеров.

Нечистый пришел во Флориду еще при Первом Хозяине Бухты. Цивилизация догнала изгоев. Вольному существованию сообщества лесорубов, охотников и рыбаков пришел конец. Вдоль рек тянулись к югу цепочки факторий и рудников, поселения звероловов и бортников. Вместе с ними шли солдаты регулярных войск, охраняющих форпосты больших государств. По соседству с гарнизонами располагались суды и пышные строения, где сидели толстые и наглые колониальные губернаторы. Товарообмен меж Северной Флоридой и остальной частью континента лавинообразно нарастал. В самый глухой поселок, за околицей которого плескались болота, мода из столицы Д’Алви доходила с опозданием в год-два. Такое положение дел сложилось лет за тридцать до того, как один из обычных мелких поселков океанических моряков стал гордо именоваться Бухтой и обзавелся Хозяином.

Вослед за благами цивилизации во Флориду шли и ее инспираторы — адепты Темного Братства.

Поначалу отношения с ними у поселенцев не сложились. Мрачные чернокнижники в глухих плащах с капюшонами приводили с собой стада лемутов. А где завелись лемуты, там вскорости не найдешь нормального зверья. Первыми возмутились колонисты, бившие пушного зверя. Именно на их поселок Нечистый обрушил всю свою мощь, устроив показательную экзекуцию непокорным. О страшной гибели северных кланов флоридян и упоминали в своей беседе Рыжий и Борода в начале нашего повествования.

Проникновение служителей Зла было неспешным, вкрадчивым, так змея свивает кольцо за кольцом на груди спящего, чтобы внезапно ужалить беспомощного в нужный ей момент.

Прошло несколько десятков лет с момента появления на полуострове первого некроманта, и Нечистый как-то незаметно и быстро наложил лапу практически на все свободные земли. Шайки «диких» лемутов, правда, были отогнаны ополченцами флоридских городков северо-восточнее полуострова, но в самом сердце вольных поселений Нечистый возвел опорную крепость Мертвая Балка. Наместник Темного Братства занимался там какими-то весьма важными опытами, в свободное время прибирая к рукам всю торговлю между колонистами и цивилизованными странами. Ко времени описываемых событий эта затея ему вполне удалась. Не заплатив пошлину Мертвой Балке, ни один купец не мог без риска для жизни и души обменять даже горсть пуговиц на клочок льняной ткани.

Вне власти мастера С’Муги оставалась лишь Бухта.

Однажды наместник темных сил повел против строптивого порта войско Волосатых Ревунов верхом на Псах Скорби, выписанное им из центрального военного лагеря Зеленого Круга, но этого оказалось недостаточно.

Городок с честью выдержал осаду, а удивительная кавалерия флоридян нанесла по воинству Братства несколько ощутимых ударов.

Обложить владения Четвертого Хозяина Бухты с моря также не удалось — подошедшие на подмогу корабли вольных купцов и корсаров обратили в бегство суденышки Нечистого, приведенные откуда-то из Центральной Америки.

Словом, наместник Зла оставил прибрежных колонистов в покое, отослав большинство солдат севернее, туда, где Зеленый Круг начал широкомасштабное наступление на приморское королевство Д’Алви, завершившееся его сокрушением и изгнанием принцессы — законной жены северного киллмена Иеро.

Тень плаща мастера С’Муги упала практически на все остальные деревни Флориды. Наместника Круга и коменданта Мертвой Балки глухо ненавидели, но боялись. Бежать флоридянам со своего полуострова было некуда, а слуги Нечистого все прибывали и прибывали.

Если на севере континента и вокруг Внутреннего Моря у Темного Братства дела шли неважно, то на юге Зеленый Круг оказался безраздельным хозяином колоссальных территорий.

И тут мастера С’Мугу, как и практически всех его слуг постигла быстрая и неожиданная гибель.

Знай мучительно размышляющий метс все это, он обязательно сделал бы неверный вывод о том, что опорную крепость Зеленого Круга штурмовали отряды «морского клана» флоридян.

Утренние лучи затопили Мертвую Балку, прогоняя последние клочки ночной тьмы, когда размышления северянина оказались прерванными.

Сквозь нарастающий шум, поднятый стаями летящих в сторону гавани стервятников, послышались явственные человеческие голоса. Они приближались, но сами люди все еще были скрыты за циклопическими казармами форта.

Метс принялся трясти плечо похрапывающего Рыбоеда.

— Как, что, где? — часовой вскочил, размахивая руками и едва не свалился в костер. Северянин, не владея в достаточной степени языком южан, молча взмахнул саблей в узкий лаз между строениями, откуда ожидалось появление гостей.

— Тревога, подъем, к оружию! — Рыбоед стал тормошить Вагра, когда вскочивший, словно растревоженный медведь из берлоги, Аграв чуть не боднул его в живот головой.

Северянин на всякий случай прикинул поле возможной битвы, маршрут отхода, обшарил глазами крыши господствующих над стоянкой зданий, не обнаружив на них никаких лучников или арбалетчиков. Там сидели одни ночные трупоеды, толстые и сытые, с сонными глазами, и вяло перекрикивались, собираясь сбиваться в плотные стаи и лететь в чащу отсыпаться после могучего пиршества.

«Где же наш мутант? Растворился в улочках крепости, будто его и не бывало. — Метс ожидал появления гостей, хмуро глядя на то, как Аграв пытается разбудить эливенера. Старик хлопал глазами и явно не мог сообразить, где находится и почему до сих пор жив. — Случись сейчас драка, все мы здесь ляжем. Не бросать же беспомощного раненого!»

Житель Бухты от криков Рыбоеда лишь вздрогнул и затрясся всем телом, но глаза так и не открыл. Раны, которые на метсе, иир’ова и других затягивались быстро, на его теле остались без изменений. Выглядел он неважно.

— Так это же наши! — вскричал Аграв, прислушавшись к приближающимся голосам.

— Точно, это Глисс, — Вагр с облегчением опустил саблю. Спал он близко к костру, и от едкого дыма у него першило в горле, а глаза казались из-за сеточки полопавшихся сосудов сочно-красными, не хуже, чем у летучего вампира, прокусившего плечо.

— А где наш иир’ова? — поинтересовался эливенер.

— Бродит где-то по крепости. Как очухался, так сразу же и сбежал, — Рыбоед схватил свою рубаху и принялся торопливо натягивать через голову.

При этом косой разрез ворота, скрепленный массивной бронзовой фибулой, оказался у него на спине. Ругаясь, Рыбоед вновь стал переодеваться.

Меж тем из-за поворота действительно появился Глисс, и вместе с ним толпа мужчин из окрестных деревень. Все были вооружены. Метс, видя по реакции флоридян, что прибывшие не враги, еще больше упрочился в мысли, что Мертвую Балку штурмовали восставшие лесорубы.

— Ну как, живы? А ну-ка, принимайте еду и одежду.

Глисс немедленно отошел в сторону с Вагром, и принялся его расспрашивать, а остальные жадно накинулись на принесенную снедь. Эливенер выбирал сушеные фрукты и моченые ягоды, принесенные в глиняном горшочке, а метс, немедленно напившись из меха, с наслаждением впился зубами в сушеное мясо.

Пока они ели, флоридяне со смешанным чувством жалости и отвращения рассматривали их проглядывающие сквозь лохмотья тела и осунувшиеся физиономии.

Аграв, мгновенно сжевав пару пирогов и запив их слабеньким вином, попытался растормошить жителя Бухты, так и не пришедшего в себя, чтобы накормить.

— Не стоит, — прошамкал набитым ртом седобородый, кинув пристальный взгляд на мертвенно-бледное лицо раненого. — Влей ему в рот пару глотков воды, и пусть лежит. Надо бы подкинуть дров и положить его ближе к огню. Больше ему пока ничем не поможешь.

Кто-то из вновь пришедших отправился на поиски горючего материала для костра. Глисс подозвал к себе самых молодых.

— Ни одна повозка по крысиным лазам сюда не пройдет, это ясно. Так что начинайте рыть могилы прямо здесь, вон за тем домищем. Потом я вас сменю. Тела нужно похоронить.

Юный гончар заглянул в темницу, набитую трупами, и на его крики сбежались остальные. Люди, выходящие из темницы, потрясали оружием и изрыгали на головы Нечистого и лемутов самые черные проклятия. Глисс поднял руки, стараясь навести тишину и порядок в своем разбушевавшемся пестром воинстве.

Начался своего рода военный совет.

Атвианский разведчик, удостоверившийся в том, что в поднявшемся шуме не может разобрать и тех нескольких десятков слов, что знал из наречия Д’Алви, принятого во Флориде, потихоньку выбрался из толпы. Еда и питье порадовали тело, сон освежил его, а под косыми солнечными лучами метс буквально расцветал на глазах. Но есть еще и дела духовные, решил он. Единственным делом, в котором он мог помочь своим новым союзникам, было захоронение мертвых.

«Вряд ли кто сможет прочитать молитву над телами несчастных, — подумал Кен. Он не был священником, однако любой солдат севера мог, в случае необходимости, отслужить службу и уж по крайней мере, помочь душам замученных слугами Нечистого обрести вечный покой. — Если я пока еще не в состоянии рыть могилы в мерзлой земле, то хоть эти навыки на что-то сгодятся».

Он стал выносить из темницы на руках тела своих товарищей по заключению, удивляясь, какими легкими, почти невесомыми они казались. Кожа да кости. Принеся третье тело к месту, где флоридская молодежь остервенело долбила мерзлую землю широкими наконечниками копий, метс почувствовал, что его трясут за плечо. Аккуратно опустив мертвого возле стены, северянин уставился на совсем еще юного гончара. Тот протягивал Кену одежду, принесенную из деревни по совету Аграва и Вагра, ходивших вчера на перекресток, пока эливенер лечил раненых.

Метс с благодарностью кивнул и тут же начал забираться в широкие кожаные шаровары, но гончар остановил его, знаками давая понять, что неплохо бы помыться.

«Действительно, — подумал северянин, с омерзением разглядывая свое тело, проглядывающее из лохмотьев, словно плоть слизня сквозь растрескавшуюся раковину. — Разит от меня, как от козла, а уж выгляжу — хуже некуда».

Гончар принес мех с водой, и они отошли в то место, где вчера отмывался от крови и грязи эливенер. Северянин быстро скинул рванье и с наслаждением подставил тело под ледяную воду. Он ничуть не боялся простыть — здешняя поздняя осень не шла ни в какое сравнение с осенним Тайгом, где в это время года принято было устраивать заплывы по лесным озерам, когда тела пловцов иной раз взламывали первый тонкий ледок. Сам Кен и в лютую зиму, приучая тело к холоду и лишениям, плавал в прорубях и промоинах, словно нерпа.

К сожалению, количество воды в мехе было не слишком велико, и она вскоре кончилась. Метс бы предпочел пару-тройку бочек, а еще лучше — чистое лесное озерцо.

Тем не менее, он поблагодарил гончара на своем языке, отряхнулся, словно вылезшая из воды собака, и бросился к костру обсыхать. Протолкавшись мимо оживленно обсуждавших что-то флоридян, он оказался рядом с Вагром, который воскликнул, глядя на посиневшее от воды тело метса:

— Эге, брат, вот теперь ты похож на самый настоящий труп, клянусь Вечными Небесами!

Узнав знакомое слово, северянин, стуча зубами, сотворил крестное знамение и встал поближе к жарко разгорающемуся костру, куда уже успели кинуть несколько разрубленных топорами бревен. Когда тепло распространилось по телу, а кожа вновь обрела бронзовый оттенок, он подошел к гончару, еще раз его поблагодарил и принялся облачаться в собранные с бору по сосенке обноски. Шаровары оказались просторными, нижняя льняная рубаха также не стесняла движений, а вот верхняя оказалась чуть узковата в плечах. Метс поискал глазами свою новую саблю, взял ее и быстро сделал от подмышек до подола два новых разреза.

— Теперь порядок, — сказал он, подпоясываясь простой узловатой веревкой. Конечно, в таком виде на родине его приняли бы за оборванца, но эта одежда все же лучше, чем пропахшие кровью и крысами обрывки. Гончар улыбнулся, похлопал его по плечу, и растворился в толпе своих возбужденно спорящих земляков.

К Кену подошел седобородый эливенер, которого также приодели. Теперь он походил не на представителя прославленного сообщества целителей, а на сильно исхудавшего приказчика какого-нибудь работорговца с берегов Внутреннего Моря.

— Вижу, ты уже в относительно приличном виде, да и тело заживает хорошо. Сейчас бы всем нам попить травяных отваров да полежать дней пять в тепле, но…

Метс и старик принялись разговаривать на северном наречии, когда вокруг вдруг повисла напряженная тишина, в которой отчетливо прозвучал голос Глисса:

— А вот и первый живой лемут. Оружие к бою!

— Нет, опустите копья! — вскричал Вагр, узнавший в появившемся на крыше одного из строений стройную фигуру иир’ова. — Это наш друг и враг Нечистого.

Убедившись, что его не убьют по ошибке, мутант на несколько мгновений пропал из вида, и появился уже в начале лаза, ведущего к месту стоянки, спустившись с обратной стороны угловатого строения. Он волок за шиворот одного из мелких прислужников мастера С’Муги, темнокожего мужчину с раскосыми желтыми глазами и копной иссиня-черных волос. Человек понуро плелся за своим пленителем, с явным страхом поглядывая на толпу вооруженных флоридян.

— Ага, теперь-то мы кое-что узнаем, — обрадовался Глисс, подходя к пленнику и поигрывая перед его лицом кинжалом.

— А ну-ка, рассказывай, собака Нечистого, что творилось в вашем крысином логове сутки назад, а не то…

Человек залопотал что-то удивительно высоким голосом, затравленно озираясь и заламывая тонкие руки.

— Не понимаю, говори на нашем, — рассерженно сказал Глисс, отводя руку для пощечины.

— Не трогайте его, я знаю язык, на котором говорит народ, который он предал!

Атвианский разведчик, видя, что к нему повернулось недоуменное лицо Глисса, растерялся и обратился к эливенеру:

— Я стану переводить тебе, а ты — всем остальным.

— Конечно, мой мальчик. Наречие этого племени мне не знакомо, в отличие от языка Д’Алви.

Северянин принялся допрашивать испуганного темнокожего адепта Нечистого. Тот давал ответы охотно, но быстро выяснилось, что он катастрофически мало знает, и испуган до смерти.

С его слов складывалась следующая картина. Мастер С’Муга, дабы расправиться с непокорной Бухтой, что на западе полуострова, на каменистом берегу Лантика, потребовал у главы Зеленого Круга дополнительные войска. Первый эшелон карательного корпуса как раз начинал выгрузку, когда на Мертвую Балку обрушились враги. Самого ординарца Наместника не было в гавани, по которой пришелся основной удар штурмующих, и он не смог вразумительно объяснить, кто же отважился атаковать войска Круга. Не являясь воином, выходец из мелкого племени с восточного побережья Внутреннего Моря покинул в царящем хаосе наместника и укрылся в одной из угловых башен, где и сидел сутки, забившись под деревянную кровать, откуда его и извлек иир’ова пару часов назад.

К сказанному мелкий служка форта мог добавить немногое. Он с замирающим от ужаса сердцем вслушивался в происходящий на улицах крепости бой и понял, что гарнизон и экспедиционный корпус рассеян, и на отдельных солдат Нечистого идет самая настоящая охота в узких проходах.

Потом все стихло. Ночью он слышал лишь эхо пиршества трупоедов и жуткие звуки, с которыми по дощатому помосту башни крючьями тащили трупы бойцов Зеленого Круга. Штурмующие свалили из мертвых тел курган где-то у причалов, судя по обилию там стервятников, от криков которых уши ординарца болели до сих пор.

— To же самое мысленно сказал мне и иир’ова, — шепнул метсу эливенер, закончивший переводить допрос. — Он говорит, что причалы завалены телами, а улицы и здания в основном очищены от воинов Нечистого. Самих штурмующих нигде не видно, только на воде раскачиваются пустые баркасы, на которых прибыли каратели.

— Получается, мы опять ничего не знаем о штурмовавших Балку! Мне не очень-то верится в байку, рассказанную Бородой и Рыжим о восстании лемутов.

Глисс выглядел явно разочарованным словами пленного. Больше всего ему не понравилась фраза о том, что к форту прибыла лишь первая волна войск, посланных в поход против Бухты главой Зеленого Круга.

Рев возмущенного словами старосты Аграва заглушил тихий голос эливенера, который услышал лишь Кен:

— А я-то как раз верю, и это ужасает!

— Ты что же, — орал рыжий лесоруб, наступая на оторопевшего Глисса, — считаешь, что нам все пригрезилось, да? И Желтый Ушан, который играючи разоружил нас обоих, и твари, которые помогли нам освободить пленников!

— Но мы ведь не встретили в крепости ни одного такого существа, пока на рассвете пробирались к вам, — вяло возражал староста, прекрасно знавший буйный нрав лесоруба.

— Значит, это я и Рыжий переколошматили гарнизон и стащили трупы к причалам? — теперь на несчастного Глисса наседал, тряся раздвоенной бородой, еще и Вагр.

Иир’ова подошел к метсу, и взмахом лапы привлек его внимание. Пограничник Атвианского Союза догадался, что лемут собирается пообщаться с ним с помощью телепатического контакта.

Они вышли из возбужденно галдящей толпы, и вскоре огромные глаза мутанта заслонили от взора северянина весь мир.

Он увидел дощатый причал, на котором громоздились мертвые и умирающие солдаты Зеленого Круга. На их телах пировали орлы, стервятники и огромные белые чайки. На мачтах покинутых командой баркасов сидели черные вороны, наполнявшие гавань истошным хриплым карканьем. Мысленная картина казалась размытой, она дрожала, словно воздух в знойный день над раскаленными солнцем камнями, отдельные фигуры казались несколько условными.

Однако метс был человеком, специально обученным воспринимать картину местности предстоящего сражения, переданную командирами с помощью ментального сигнала. Это нововведение в войсках Кандианского Союза появилось совсем недавно, в череде прочих изменений, наступивших на севере после путешествия Иеро.

Метс попытался сосредоточиться и попросить союзника показать ему картину несколько под другим углом, чтобы рассмотреть детали укреплений. Эта затея была бы безнадежной, попытайся он сам установить связь с мозгом иир’ова, однако сейчас телепатический мост уже работал, и лемут прекрасно понял просьбу.

Теперь разведчик видел вблизи зеленоватые волны, омывавшие причалы, из которых выбегали к громоздящимся трупам речные крабы и какие-то ползающие на брюхе твари покрупнее, без труда утаскивающие в воду целого Ревуна или росомаху.

Похоже, кошачий союзник людей специально прошелся среди мертвых тел и пирующих падальщиков, чтобы иметь возможность показать увиденное своим друзьям.

Крепость Нечистого, фактически неприступная с суши, имела форму незамкнутого кольца, примыкавшего недостающей частью окружности к речной петле, глубоко вдававшейся в укрепленный лагерь мастера С’Муги. Здесь и находилась гавань — единственное слабо защищенное место форта. Отсюда метс и иир’ова попали внутрь логова врага. По словам пленного выходило, что штурмующие пришли со стороны воды.

Внезапно картина сделалась размытой, и метс тряхнул головой, стараясь сосредоточиться. Теперь ему отрылся лесистый речной берег, находящийся от причалов на расстоянии нескольких арбалетных выстрелов. У иир’ова было прекрасное зрение, человек вряд ли разглядел бы на таком расстоянии маленькую пирогу, укрывшуюся на фоне зеленого берегового хаоса. Глядя глазами зоркого мутанта, метс тотчас же разглядел свесившиеся с борта пироги приплюснутые морды росомах. Видение стало таять, но в последний миг северянин увидел, как солнечный луч сверкнул на голубоватом ошейнике одного из дозорных.

«Никаких сомнений, это Нечистый!» — пронеслось в голове северянина, и иир’ова тут же оскалился и зарычал, почувствовав ненависть, волнами расходящуюся из сознания метса, с которым лемут еще был телепатически связан.

Кен повернулся и собрался было предупредить людей о надвигающейся опасности, однако его упредил отец Вельд, ментальные способности которого позволили услышать сообщение иир’ова.

— Флоридяне, враг приближается. Ранним утром наш союзник видел на реке дозорную лодку. Думаю, что близка вторая волна войск, посланных главой Зеленого Круга С’Лорном для усмирения Бухты. Посланные вперед разведчики почувствовали, что в опорной крепости что-то неладно, и поспешили к своим командирам.

Люди смолкли. В тишине Вагр спросил, проводя ладонью по острию сабли:

— А тех, кто уничтожил гарнизон, он не видел?

— Нет. Думаю, штурмовавшие Мертвую Балку куда-то отступили.

— Замечательно! — Рыбоед казался не на шутку встревоженным. От волнения он даже заикался. — Ни одного своего убитого, как я понимаю, напавшие на крепость не оставили, сами исчезли в неизвестном направлении. Как вы думаете, что подумает командующий войсками Нечистого, ступив в гавань?

— Ясное дело, что лесорубы и охотники из флоридских деревень расправились с гарнизоном, — угрюмо буркнул Аграв. Он, так же, как и Вагр, принялся проверять острие оружия.

— То есть, — резюмировал Глисс, стоявший возле костра, опираясь на свое старинное тяжелое копье, — даже если мы незаметно уйдем из крепости, похоронив мертвых, забрав пленного и раненых, Нечистый, прежде чем двинуться на Бухту, уничтожит наши поселения.

Мужчины начали высказываться, что делать дальше, дело чуть не дошло до драки. Люди, пришедшие в крепость вместе с Глиссом, были из разных деревень ближайших окрестностей форта, и это обстоятельство еще больше усугубляло беспорядок. Метс, эливенер и иир’ова, стоявшие в сторонке, размышляли каждый о своем. Например о том, куда же подевались таинственные враги Зеленого Круга, уничтожившие гарнизон и первую волну карателей.

Наконец Глисс, выбранный ополченцами старшим, прервал свое задумчивое молчание. Глаза его светились решимостью идти до конца, губы были сжаты в тонкую упрямую линию. Он принял нелегко давшееся решение.

— Ты, — он указал руками на молодого гончара. — Отправляйся бегом к воротам, и запри их. Там есть засов, если сможешь, подними мост. Вначале выпустишь Ткача и братьев-оружейников. Вы трое уведете в нашу деревню пленного, пусть его там посадят под замок, и унесете раненого жителя Бухты. Эй, там, долго вы еще будете возиться с погребением? Заканчивайте и вооружайтесь.

Глисс в наступившей напряженной тишине смотрел, как выполняются его приказания. Вдогонку гончару он крикнул:

— Напомни Ткачу, а то у него башка пустая, пусть велит всем жителям деревни убираться к корчевщикам. И скот туда же пусть гонят.

Неразлучные братья, ладившие стрелы едва ли не для половины Северной Флориды, одновременно склонились над раненым, и старший из них сказал:

— А мы потом пойдем к себе, ты уж извини, Глисс. Не ровен час, лемуты Нечистого вначале посетят нашу деревню. Уведем детей и баб в схроны у торфяников, и вернемся, если успеем.

— Разумеется. Ткач, отправишь наших мальчишек предупредить всех соседей, чтобы готовились к нашествию. Теперь ты, — узловатый палец старосты уставился в грудь эливенера. — Скажи этому коту, чтобы шел к причалу, а мы пойдем следом. Думаю, Нечистый не решится штурмовать крепость с суши, его лемуты начнут высаживаться там же, в гавани.

По мимике и в целом по ситуации метс понял, что говорит вождь флоридского ополчения. Он тут же взмахом руки привлек внимание иир’ова и показал на себя, дескать, пойдем вместе. Старый эливенер, кряхтя, двинулся за ними, на ходу сказав Вагру:

— Торопитесь, на бестолковую деревенскую говорильню времени нет. Если карательные отряды войдут в саму крепость, мы не сможем обороняться в сотнях узких проходах, нас окружат и перебьют. Нужно встретить Нечистого в гавани.