Братство волка

Глава 13 Четвертое ухо

Ветер переменился, но Бессахан и за три мили учуял запах костра у дороги. Он был сейчас высоко в горах Брейс, в сосновом лесу. К закату нанесло туч, сильнее пахнуло дождем, и наконец хлынул ливень с громом и молниями. Ветер сотрясал высокие сосны, на дорогу летели сбитые ветви. Палая листва поднималась на ветру в воздух. Вестники, видно, побоялись ехать в такой темноте и решили заночевать в лесу. Через час гроза стихла, лишь на северном горизонте время от времени сверкали короткие сполохи. Но дождь все еще лил.

Бессахан неспешно ехал по дороге на запах дыма, который становился все сильнее.

Бессахан думал, что вестники разобьют стоянку неподалеку от дороги, но, когда дым вдруг остался позади, понял, что они все же догадались принять меры предосторожности. Они поднялись в горы по боковой тропе и остановились в укромном месте. С дороги их костра не было видно.

Тогда Бессахан спешился, привязал коня к дереву и натянул лук. Достал и осмотрел кхивар. Лезвие после убийства старухи он уже вытер. Потом он вытащил оселок и подточил нож поострее, проверяя его в темноте на ощупь.

Приготовившись таким образом, он снял тяжелые башмаки, чтобы чувствовать землю.

Для Мастера из Братства Молчаливых подъем на эту горку не представлял особого труда. Проползти в темноте сквозь кусты несложно, только разве что холодно, неприятно и можно пораниться. То, чего не видят глаза, нащупают руки и ноги, нужно только довериться им, прокладывая себе дорогу через подлесок.

Так он начал свое медленное восхождение. Путь оказался даже легче, чем он думал. Землю устилал толстый слой мха, со всех сторон его скрывал высокий, густой папоротник. Лес здесь был старый, наверное, столетний, и низких веток почти не было. Несколько раз они все же хлестнули его по лицу, но оказались трухлявыми от старости и сразу сломались. Шум дождя и покров папоротника заглушали все звуки.

За время подъема ему не повезло только раз. Ощупывая рукою мох, он напоролся на что-то острое, видимо, на обломок кости, оставшийся после волчьей трапезы. И оцарапался, впрочем, ранка была невелика и кровоточила совсем чуть-чуть. Боль была, как от комариного укуса.

Через полчаса он добрался до вершины, поднялся на небольшой уступ и увидел наконец костер. На склоне лежала острым углом сломанная огромная сосна, футов, должно быть, двенадцати в обхвате.

Под ней-то, как под крышей, и расположился отряд. Путники содрали немного коры, развели костер, но кора отсырела от дождей и сильно дымила.

Вестники полулежали у костра, завернувшись в шерстяные одеяла, и разговаривали. Толстый рыцарь, высокий рыжий и девочка.

— Успокойся наконец, — сказал рыжий вестник. — Так ты ни за что не заснешь.

— Но ведь уже час прошел, как ее нет. Вдруг она потерялась?

— Скатертью дорога, — ответил толстый рыцарь.

— Она боится вашего костра, — с упреком сказала рыцарю девочка. — Он ее напугал.

Бессахан замер, сердце его глухо забилось. Он рассчитывал найти троих, а их, оказывается, четверо. Лорд платил ему за ухо каждого убитого. Бессахану захотелось получить и четвертое ухо.

Если эта потерявшаяся разыскивает сейчас вестников, она вот-вот появится. Запах дыма мог услышать и человек, отнюдь не обладающий волчьим нюхом.

Бессахан отступил, решив немного подождать.

Но, соскальзывая с уступа обратно на живот, он вдруг наткнулся спиной на что-то твердое.

Он повернул голову. И увидел нагую темнокожую женщину, которая бессмысленно ему улыбалась. Его четвертое ухо.

— Здравствуй, — шепнул он, надеясь, что она не закричит.

— Здравствуй, — шепнула она в ответ.

Бессахан удивился. Дурочка, что ли? Женщина присела на корточки, не сводя с него глаз. В скудных отсветах костра он с трудом различал очертания ее фигуры. Длинные волосы, стройная.

Слишком долго он не был с женщиной и решил, прежде чем убить, немного позабавиться. Быстро подавшись вперед, он зажал ей рот и попытался опрокинуть наземь.

Но она оказалась сильнее, чем выглядела. Она не упала, а перехватила его руку и обнюхала с таким восторгом, словно это был букет цветов.

— Кровь, — сказала она с вожделением, найдя ранку. Укусила в запястье, и в глазах у него потемнело от боли. Зубы ее рассекли сухожилия и связки, из артерии фонтаном хлынула кровь.

Он дернулся, но женщина крепко держала его за руку. Тогда, чтобы вырваться на свободу, он задействовал все свои три дара силы. Сухожилия затрещали, когда он попытался вывернуть кисть, но хватка странной женщины не ослабла. Бросив короткий взгляд на ее руки, он вдруг понял, что-то, что он принял за длинные ногти, было вовсе не ногтями, а когтями. Эта женщина была не человек!

Она даже открыла от удовольствия рот, глядя на забившую фонтаном кровь.

Бессахан выхватил кхивар и нанес страшный удар, целя в горло. Острое стальное лезвие коснулось кожи, и лишь слегка ее рассекло. При этом нож сломался.

Кровь уже залила ему лицо и руки. Женщина встала на колени, как будто собравшись его облизать.

Он только молча отбивался, когда, повалив его наземь, она шершавым языком принялась слизывать кровь с его лица. Когда она прикусила ему подбородок, словно котенок, не знающий, что надо сначала убить мышь, а потом уже ее съесть, он рванулся в отчаянии, спасая свою жизнь. И рвался, пока зубы зеленой женщины не добрались до его горла. Тогда он наконец затих, только ноги еще продолжали дергаться, но об этом он уже ничего не знал.

Зеленая женщина пришла в лагерь, когда только начинало светать. Роланд почувствовал сквозь сон, что кто-то лег с ним рядом.

Аверан спала, прижавшись к его груди, потому зеленая женщина пристроилась ему под спину.

Она дрожала от холода; от костра оставались лишь дымящиеся угольки. Перед рассветом пошел дождь со снегом.

Роланд поверх одеяла был укрыт своим новым медвежьим плащом. Стряхнув дремоту, он набросил плащ на нагое тело зеленой женщины, потом приподнял одеяло и, тихонько уговаривая, заставил ее забраться под него.

Она подчинилась неохотно, не понимая, чего он от нее хочет. Когда же она легла наконец между ним и девочкой, в уютном пространстве между их теплыми телами, Роланд еще слегка обнял ее, чтобы она согрелась быстрее.

Вскоре женщина перестала дрожать и тихо вытянулась, наслаждаясь теплом.

В предрассветных сумерках Роланд разглядывал ее лицо. Это было едва ли не самое красивое лицо, какое ему только доводилось встречать, его не портил даже странный цвет кожи и темно-зеленые губы.

Женщина лежала тихо, но он заметил, что она смотрит на дымящиеся угли, и глаза у нее испуганные.

— Не бойся, — прошептал он. — Костер тебя не обидит. Ц)на взяла его раненую руку, обнюхала повязку. — Кровь — нет! — сказала она мягко.

— Верно, — ответил Роланд. — Кровь — нет! Ты умная. И послушная. Мне нравятся эти два качества в женщинах — или кто ты там.

— Ты — умная, — повторила она как попугай. — И послушная. Мне нравятся эти два качества в женщинах — или кто ты там.

Роланд слышал необычный запах ее волос. Похоже… на мох и сладкий базилика одновременно, решил он. А еще от нее исходил слабый металлический запах крови. Она была одного с ним роста, но намного сильнее.

Он коснулся ее пальца и прошептал:

— Палец. Палец.

Она повторила слово, и он научил ее названиям различных частей руки и лица, а потом перешел к названиям деревьев, листвы и неба.

Притомившись, он решил было еще вздремнуть и обнял зеленую женщину покрепче. Знать бы, откуда она взялась и понимает ли, что такое одиночество. Похоже, у нее, как и у Роланда с Аверан, нет в этом мире никого и ничего. Все трое совершенно одиноки и предоставлены ноле случая.

«В моих силах помочь всем нам, — подумал Роланд. — Достаточно обратиться к Палдану с просьбой сделать меня пискуном Аверан. Ведь сирот так много, а у нее волосы точь-в-точь мои. Все будут принимать меня за ее отца». Он решил, что завтра же поговорит об этом с девочкой.

Он обнимал зеленую женщину, и наверное, поэтому — потому, что соскучился по женскому обществу или потому, что все еще помнил жену, бросившую его двадцать лет назад — подумал о Саре Крайер и о долге, который погнал его на север.

Он снова вспомнил свое пробуждение…

Натянув несколько великоватые штаны, Роланд скалил Саре:

— Я отдал свой дар человеку по имени Дрейден. Он был сержантом Королевской Стражи. Тебе знакомо это имя?

— Лорд Дрейден, — поправила она. — Несколько лет назад король позволил ему удалиться на покой. Он был уже очень стар — думаю, он взял дар метаболизма не только у тебя. Но каждый год он все еще приезжал в Гередон на королевскую охоту.

Роланд кивнул. Скорее всего, лорд Дрейден свалился с коня или пал жертвой какого-нибудь даннвудского кабана. Матерые эти звери были ростом с лошадь и погубили немало охотников.

Он еще думал об этом, когда по тесным каменным коридорам Башни Посвященных разнесся крик:

— Король умер! Менделлас Дракен Ордин погиб! Где-то еще закричали:

— Умер сэр Бьюфорт!

Потом раздался женский вскрик:

— Маррис погиб!

Роланда удивило, что в одно и то же время погибло сразу столько лордов и рыцарей. Вряд ли это было совпадение или несчастный случай.

Он надел башмаки и прокричал:

— Лорд Дрейден нашел вечный покой!

А потом крики Посвященных стали раздаваться в Голубой Башне все чаще, со всех сторон зазвучали имена рыцарей, лордов и солдат, дабы каждый мог узнать об их гибели.

Кабаны не могли убить сразу столько народу. Видимо, где-то шла великая битва. Но когда начали выкрикивать имена павших одновременно десятки голосов, он подумал: «О нет, это даже не битва. Это больше похоже на бойню».

Выбежав в узкий коридор, Роланд обнаружил, что крохотное помещение его находится на верху лестницы. Из комнатки рядом вышла, пошатываясь и растирая руки, женщина, к которой только что вернулась гибкость движений. В другом конце коридора стоял, удивленно моргая, мужчина. Когда-то он отдал лорду дар зрения.

Сара Крайер вышла вслед за Роландом.

По всей Голубой Башне раздавались горестные крики, и отовсюду к Большому Залу сбегался народ.

Голубая Башня была очень стара. В легендах говорилось, что построили ее не люди, ибо человек не в состоянии вытесать и установить эти огромные камни, из каких сложены защитные стены. Кое-кто полагал, что башню построили жившие некогда на земле великаны. В Башне над морем Кэррол было тридцать этажей. В ней были десятки тысяч помещений, то есть целый город. Почти три века она служила обителью для Посвященных Мистаррии — для всех, отдавших ум, жизнестойкость, силу, метаболизм, очарование, голос.

Роланд двинулся вперед, обошел стоявшую на пути кучку людей, отодвинул какую-то толстуху. Сара побежала за ним. Взяв ее за руку, он пробивался через битком набитые коридоры, пока они не оказались наконец на балконе, откуда был виден Большой Зал, великолепное помещение, где собралось уже множество Посвященных и слуг.

Тут стоял сплошной крик и плач. Кто-то выкрикивал последние новости, многие, не скрывая слез, плакали о погибшем короле. Какая-то старуха голосила так, словно от груди ее только что оторвали ребенка и размозжили ему голову о камни.

— Это Лэйрас. Кухарка. Ее сыновья состояли в королевской свите. Наверное, они тоже погибли! — сказала Сара, подтверждая мысль Роланда.

Среди бывших Посвященных, а ныне Возродившихся, которые все прибывали в зал вместе со своими няньками, началась настоящая давка. Какой-то парень принялся тузить другого, и драка между ними переросла в общую потасовку. Кто-то хотел услышать новости и кричал остальным, чтобы заткнулись. Крики эхом отражались от стен, и сумятица была невообразимая.

Купол, венчавший Большой Зал, находился на высоте семьдесят футов, где пятью ярусами шли балконы. Сейчас в зале собралось тысячи три человек. Со всех лестниц, из всех дверей толпами валил народ, люди стояли на балконах, опасно перегибаясь через дубовые перила.

Роланд никак не мог осознать, что происходит. Возродились сразу Тысячи Посвященных? Сколько же погибло доблестных рыцарей? Одновременно, быстро!

Семеро человек разного возраста уселись кругом на громадном деревянном столе. Один из них начал колотить по столу большим медным канделябром, взывая:

— Тише! Тише! Дайте же всем услышать, что произошло! Королевские Умы расскажут об этом лучше других!

Эти семеро были Умами короля, то есть теми, кто отдал Менделласу Дракен Ордину свой разум, теперь им принадлежала его память. Король умер, но часть его мыслей и воспоминаний осталась в мозгу каждого. Возможно, в будущем они дадут новому королю не один ценный совет.

Тут же из Большого Зала вытолкнули женщину, которая горько рыдала, и остальные притихли, сдержав свою скорбь и свои слезы. Сара Крайер, держась за плечо Роланда, привстала на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, что происходит внизу.

Роланду показалось, будто все, как один, затаили дыхание в нетерпеливом ожидании узнать, что случилось.

Королевские Умы начали рассказ. Старшим среди них был старик по имени Джеримас. Роланд встречал его при дворе, когда был еще ребенком, но сейчас не сразу его вспомнил.

Джеримас заговорил первым.

— Король, несомненно, погиб в бою, — сказал он. — Я вижу его врага. Это человек с угрюмым лицом, в доспехах, как у южан. На щите у него — изображение красного волка с тремя головами.

То был всего лишь обрывок воспоминания, образ. Больше ничего.

— Это Радж Ахтен, — сказали еще двое из Умов. — Король погиб в бою с Радж Ахтеном, Лордом Волком.

— Нет, — возразил четвертый Ум. — Он упал с башни. Я запомнил падение.

— Он вошел в змеиное кольцо, — добавил старик Джеримас. — Перед гибелью он почувствовал ожог форсибля.

— Он отдал свой метаболизм, — сказал еще один таким каркающим голосом, словно говорить ему мешала какая-то болезнь. — Все они отдали метаболизм. Я видел в комнате двадцать лордов. В воздухе змеился свет форсиблей, и люди кричали от боли.

— Да, они создали кольцо. Змеиное кольцо, для того, чтобы сразиться с Радж Ахтеном, — согласился другой Ум.

— Он спасал своего сына, — сказал Джеримас. — Теперь я вспомнил. Он послал принца Ордина за подкреплениями… тот привел в Лонгмот армию. Король Ордин был ранен и больше не мог сражаться, тогда он расстался с жизнью, чтобы сломать змеиное кольцо и спасти своего сына.

Королевские Умы закивали. Однажды, когда Роланд был еще маленьким, он забрался в развалины древнего поместья. Полы там в былые времена украшала мозаика из разноцветных плиток. Роланд просидел с друзьями целое утро, пытаясь сложить эти плитки и увидеть, какую картину они составляли. Наконец они увидели: в глубинах океана сражались с левиафаном чародей вод и дельфины.

Сейчас у него на глазах Королевские Умы точно так же складывали частички воспоминаний Ордина, складывая их в связную картину.

Один смущенно покачал головой и сказал:

— В Лонгмоте хранится великое сокровище. Его возжелают все северные короли.

— Тш-ш-ш, — шикнули на него другие. — Не говори об этом при всех!

— Ордин сражался за свободу Гередона! — крикнул ему один из Умов. — Он не искал сокровищ! Он сражался за страну, которую любил, и за ее народ!

После этого они надолго задумались, и воцарилась полная тишина. Никто из них не помнил всего, что знал король Ордин. Одни клочки и обрывки. Отдельные образы, отдельные мысли, отдельные слова. У них были только частички мозаики, и при всем своем желании Королевские Умы не могли восстановить все. Воспоминания, которые Ордин унес с собой в могилу, были утрачены.

Король умер.

Роланд вспомнил о долге и понял, куда ему идти. В Гередон, где умер его король. В Гередон, где сын его служит новому королю.

— А что с принцем Ордином? — крикнул он. — Здесь есть его Посвященные?

Роланд не видел принца и знал о его существовании только со слов Сары Крайер. Ведь король Ордин женился всего за неделю до того, как Роланд стал Посвященным.

Он подождал. Но никто не откликнулся. Посвященных принца здесь не было, значит, он жив.

Роланд повернулся и подтолкнул к выходу Сару Крайер. Он протискивался сквозь толпу, решив покинуть башню и поискать корабль. Нужно было выйти как можно быстрее. Королевские Умы будут еще долго вести свой скорбный рассказ. Но очень скоро все Возродившиеся заторопятся обратно, к своим родным и любимым. Роланд хотел оказаться на пристани первым.

Сара схватила его за рукав, остановила.

— Куда ты идешь? — спросила она. — Ты вернешься?

Он огляделся по сторонам, посмотрел в расстроенное, побледневшее лицо. Ответ, какие бы он ни подыскал слова, ей не понравится, и потому он сказал прямо:

— Я не знаю, куда иду. Я… Мне нужно отсюда убраться. Обратно я не вернусь никогда.

— Но…

Он приложил палец к ее губам.

— Ты хорошо мне служила все эти годы.

Роланд знал, что люди часто больше всех любят того, кому преданно служат. Сара много лет ухаживала за ним, привязалась к нему и, наверное, не раз мечтала о том, что было бы, если бы он проснулся.

Посвященным нередко прислуживали бездомные дети, выполняя за мизерную плату самую черную работу. Оставаясь здесь, Сара могла бы выйти замуж только за такого же сироту и провела бы в Голубой Башне всю жизнь.

Никогда она не вернулась бы на цветущую землю материка. Те, кто жили здесь, были обречены слушать шум прибоя и крики чаек до конца жизни. Сара Крайер еще не успела с этим смириться. Но Роланду нечего было ей предложить.

— Я благодарен тебе, благодарю и за себя, и за моего короля, — сказал он. — Но теперь я не Посвященный, и мне здесь делать нечего.

— Я… я могла бы пойти с тобой, — предложила она. — Сегодня столько Возродившихся, что никто не заметит, если я исчезну.

«Я всего лишь слуга, но я хороший слуга, — подумал он. — И все, что у меня есть, я отдам своему лорду. Ты должна быть такой же».

Он заглянул в ближайший коридор, тот был забит людьми. Придется проталкиваться. Роланд задумался, куда податься потом. Он проспал двадцать один год, король умер. Мать и дядя Джимайн еще тогда, много лет назад, были стариками. Скорее всего, их уже тоже нет. И Роланду не суждено с ними увидеться. Пусть теперь он и Возродившийся, как нас называют, но, похоже, возрождаться-то было незачем. Оставалось только одно: разыскать сына.

— Сара, — тихо сказал он, — береги себя. Может, когда-нибудь и встретимся.

Потом повернулся и ушел. В маленькой гавани у Голубой Башни он оказался первым…

Роланд улыбнулся, вдохнул запах волос зеленой женщины и подумал, увидит ли когда-нибудь Сару снова.

Разбудил его барон Полл.

— Доброе утро всем!

Роланд открыл глаза. Солнце стояло высоко над холмом, барон Полл смотрел на него с игривой усмешкой. В руках барон держал черствый ломоть хлеба, отрывал от него по кусочку и вкусно жевал.

Аверан, проснувшись, обнаружила себя в объятиях зеленой женщины. И с ужасом уставилась на ее рот.

Что она ела?

Роланд привстал и тоже посмотрел на зеленые губы. В предрассветных сумерках он и не заметил, что весь рот и подбородок перемазаны засохшей кровью.

— Видать, что-то нашла, — сказал он.

— Хорошо, что не лошадей, — облегченно вздохнула Аверан. Кони спокойно стояли под прикрытием гигантских веток упавшей сосны.

— Она нашла не что-то, — сказал барон Полл с явным удовольствием. — Она нашла кого-то. Я бы сказал, она подстерегла его весьма ловко. Идите посмотрите.

— Путник? — испуганно вскрикнула Аверан.

Барон Полл не ответил, повернулся и зашагал вверх по склону. Роланд и Аверан вскочили и пошли за ним. Зеленая женщина двинулась следом, не понимая, почему все так разволновались.

— Как вы его нашли? — спросила Аверан.

— Искал подходящие кустики, чтобы облегчиться, — сказал барон Полл, — да и споткнулся об останки.

В этот момент перед ними открылась неглубокая ложбинка. Роланду навсегда запомнилось открывшееся там жуткое зрелище.

На месте Аверан любой ребенок закричал бы от ужаса, но не она. Она подошла поближе и со странным интересом стала разглядывать останки.

— Похоже, он подкрадывался к нам, — сказал барон Полл, — тут-то она и прыгнула на него сзади. Смотрите-ка, у него был наготове лук и длинный нож. Нож сломан.

Роланд когда-то был мясником. В ножах он разбирался и когда-то купил себе точно такой же.

— Это не нож, а кхивар, — поправил он барона. Под верхней одеждой он увидел на убитом черный хлопковый бурнус. Близ головы на земле валялось разорванное ожерелье из торговых золотых колец. — Один из убийц Радж Ахтена?

— У него при себе мешок с человеческими ушами, — подтвердил его догадку барон Полл. — Сомневаюсь, что он был хирургом.

Роланд наклонился, поднял ожерелье и ссыпал кольца в карман. Посмотрел на барона. Тот ухмыльнулся.

— Учись, учись, приятель. Ничего не оставляй стервятникам.

— Кровь, — сказала зеленая женщина. И добавила более мягко: — Кровь — нет.

Тут Аверан улыбнулась недоброй улыбкой и громко произнесла:

— Кровь — да! — она наклонилась, сделала вид, что трогает труп, и сказала: — Хорошая кровь! М-м-м… кровь — да!

В глазах зеленой женщины забрезжило понимание. Она тоже подошла к телу, обнюхала.

— Кровь — да.

Но, похоже, есть ей не хотелось.

— Она любит, небось, посвежее, — смекнул Роланд.

— Ты уверена, что это дело? — спросил у Аверан барон Полл. — Учить ее убивать людей?

— Я не учу ее убивать, — сказала Аверан. — Я хочу, чтобы она не чувствовала себя виноватой. Она спасла нас. И не сделала ничего дурного!

— Ну да, и поскольку крови она больше не хочет, то целый день будет весела как птичка, — сказал барон Полл. — И только когда проголодается в следующий раз, словит кого-нибудь по дороге.

— Не словит, — сказала Аверан. — Она очень умная. И понимает больше, чем вы думаете.

Она нагнулась и почесала зеленую женщину за ухом, как собаку.

— О да, она ужасно умная, — сказал барон. — Когда придет время платить королю налог, я даже доверю ей подсчитать мои доходы.

Аверан сердито посмотрела на него.

— Барон Шарик, а вам не кажется, что она может оказаться полезной? Что, если она напала на этого человека, потому что поняла, что он нам угрожал? Что, если нам еще встретятся по дороге убийцы? Вдруг она снова спасет нас? Похоже, чутье у нее сильное, а от этих от всех пахнет кэрри и имбирем. Она может запомнить этот запах. Как вы считаете, Роланд?

Роланд только пожал плечами.

— Я и сам люблю кэрри, — возразил барон Полл. — И мне бы не хотелось, чтобы мне выдрали кишки за то, что я посыплю себе мясо приправой на каком-нибудь постоялом дворе. И никакая она не умная, — продолжал он. — Видал я ворон, которые точно так же передразнивают человеческую речь!

Аверан слишком уж доверяет зеленой женщине, подумал Роланд, но та действительно уже выучила много слов. За пару дней ее можно научить охотиться.

Что еще с ней делать, он не очень-то понимал. Убить ее вчера ему не удалось. Ночью они пытались ускакать от нее, но зеленая женщина без труда поспевала за лошадьми, выкрикивая на бегу слово «кровь».

Разобраться, что она такое, могли, видимо, только король и его советники. А пока забота о ней всецело ложилась на плечи Аверан, ибо Роланд не имел ни малейшего представления о том, как с нею обходиться.

Глава 14 Дейазз

К рассвету сэр Боринсон был уже далеко от Гередона. Почти вся ночь ушла на то, чтобы добраться до Флидса и одолеть Вороний перевал

Но к утру он уже скакал на чалой кобыле Габорна по предгорьям Дейазза, не уверенный, правда, в том, что дорога, которую указал Джуримом, ведет его куда надо. Название Обран состояло из двух индопальских слов, обир, что значило «стареть», и ран — «город короля». Точнее всего это можно было перевести как «город древнего короля» Так могла бы называться столица какого-нибудь захудалого королевства. Но путь Боринсона, по указаниям Джурима, лежал к северной границе Великой Соленой пустыни, обители кочевников Маттайна. Странное место для постройки королевского дворца и крепости.

Джурим сказал, что ему понадобится проводник и что знать, где находится этот дворец, может только какой-нибудь мелкопоместный лорд Потому в левой руке Боринсон вез зеленый флаг, знак перемирия, с гербом Сильварреста — изображением кабана.

Утренняя прохлада бодрила. На отдых Боринсон почти не останавливался. Изо рта у него вылетали облачка пара, доспехи звенели в такт бегу лошади. Бока кобылы раздувались, как кузнечные мехи. Здешние дороги были узки и небезопасны; в Мистаррии была вечная грязь, а тут с холмов порою скатывались камни и тропу то и дело перебегали мелкие земляные белки, которые, кажется, не обращали никакого внимания на стук копыт.

Невзирая на это, Боринсон гнал лошадь со скоростью больше пятидесяти миль в час.

Внизу за предгорьями расстилалась необозримая саванна, где повсюду росли одинокие оливковые деревья. Пробившаяся кое-где в красноватой глине трава цветом почти сливалась с песком. Лишь у самого горизонта серебрилась река, и вдоль берега ее тянулись пшеничные поля, апельсиновые и миндальные рощи, где стояли беленые домики или шатры. До сих пор Боринсону не встретилось ни одно поселение. В Дейаззе народ селился только на берегах больших рек.

Через горы он проехал на редкость удачно, почти без помех Ему встретилось несколько небольших купеческих караванов, шедших на север, хотя торговый сезон давно закончился. Боринсон решил, что их гонит из Инд опала только желание увидеть Короля Земли.

Раз ему пришлось объехать воинский отряд, вставший лагерем на перевале. И трижды его пытались догнать убийцы, хотя на древке знамени его горел факел, чтобы все могли видеть цвета перемирия.

Но под Боринсоном была лошадь самого короля, которая недавно получила еще два дара метаболизма и два зрения, скакала она быстро и прекрасно различала дорогу в темноте. От преследователей он оторвался без труда, лишь одна стрела догнала его — и та отскочила от кольчуги.

Однако от мыслей было не ускакать ни на какой лошади.

Он боялся, что слишком сурово обошелся с Мирримой. В се словах, когда при прощании она сказала, будто он за свои грехи наказывает их обоих, была своя правда.

Беспокоили Боринсона и поручение в Обране, и предстоящий путь в Инкарру.

Но больше всего он тревожился за Габорна. Наивно было полагать, будто Радж Ахтена можно подкупить и тем добиться мира. Король Орвинн прав. Лучше использовать все эти форсибли для подготовки к войне.

Когда-то, мечтая о новом Короле Земли, Боринсон воображал себе величавого мужа с печатью мудрости на челе. Тогда в его воображении Король был неколебим, как скала, со стальными мускулами, переплетающимися, словно корни деревьев. Он пользовался всеобщим уважением и был тверд в словах и поступках.

Габорн не походил на него нисколько.

Он не был ни искусным воином, ни мудрецом. Он был всего лишь неопытным юношей и любил свой народ.

Но он обладал силой, которую Боринсон обычно не принимал в расчет. Сейчас ему вспомнились слова старого короля, отца Габорна, которые тот произнес однажды, собираясь воевать с неким герцогом из Белдинука. Он сказал: «С герцогом-то я справлюсь. Но меня пугают его жена и проклятый сержант Аррантс».

Боринсон засмеялся было над тем, что король боится женщины и простого сержанта, но тот быстро оборвал его смех. «Эта женщина — великолепный тактик, а сержант Аррантс, пожалуй, самый замечательный артиллерист из всех, кого я встречал. Он способен смастерить катапульту из маслобойки, причем такую, что она прошибет крепостную стену, а то и за четыреста ярдов влепит ядро меж глаз».

Тогда он и преподал Боринсону урок: «Запомни, лорд — это не один человек. Лорд — это все его окружение. Собираясь сражаться, ты должен взвесить роль каждого, кем он командует, и лишь тогда получишь верное представление о его силе».

С этой точки зрения Боринсону следовало принять в расчет всех подданных Габорна. И дворян Мистаррии, начиная от мелких лордов и заканчивая мудрым Палданом. И моряков, и строителей, и всех тех, кто работает в поле, объезжает лошадей и кует оружие. Ведь сила государства измеряется не только количеством воинов.

И если Земля оценивает королей, учитывая силу тех, кем они правят, лучше Габорна не найти. Мистаррия была самым большим, самым богатым государством Рофехавана.

Может быть, отчасти потому она и избрала Габорна.

И если это так, то выбор Земли определялся не только личными заслугами Габорна, но еще и тем, что защищать его будет и Боринсон.

Эта мысль потрясла Боринсона. Выходило, что он имеет ко всему происходящему гораздо больше отношения, чем думал.

Выходило также, что Земля может потребовать и от него напряжения всех сил. Возможно, Боринсону придется даже защищать Габорна от него самого.

Земле нужен человек, который способен остановить опустошителей. Ей нужен человек, который знает слабости Габорна и не презирает его за молодость и считает способным стать настоящим Королем.

Эти мысли преследовали Боринсона, когда он скакал в Дейазз по узкой горной тропе. Над дорогой взвилась стая ворон, он свернул на обочину. И внезапно на повороте увидел скачущий навстречу отряд в сто человек.

Справа от него был круто уходивший вверх откос. Слева — обрыв. Не успел он натянуть поводья, как умное животное замедлило бег и остановилось.

Лошадь Габорна, обученная отличать цвета Радж Ахтена, понимала, что перед ней враги. При виде золотых накидок с тремя красными волчьими головами она забила копытом, всхрапывая и грызя удила.

Вел отряд один из Неодолимых, высокий человек с рябым лицом, кривым носом и горящими темными глазами. При нем была булава на длинной рукояти. Позади ехало несколько лучников.

Тут Боринсон услышал цокот подков и за спиной. Оглянулся. Сзади подъезжал еще один отряд копьеносцев.

Должно быть, они спустились с холма. Разведчики на глаза ему не попались.

Западня. Он попал в западню.

— Куда едешь, рыжая голова? — спросил Неодолимый.

— Я везу послание от Короля Земли и еду под знаменем мира.

— Радж Ахтена в Индопале нет, и ты это хорошо знаешь, — сказал командир. — Он — в Мистаррии. Дорога в обратную сторону доставила бы тебе меньше хлопот.

Боринсон согласно кивнул, прикрыв глаза в знак уважения.

— Это послание не для Радж Ахтена, — ответил он. — Я везу его в Обран во Дворец Наложниц, женщине по имени Саффира, дочери эмира Туулистана.

Неодолимый задумчиво наклонил голову. К такому известию он был явно не готов. К нему приблизился старик в желтой дорожной одежде, из-под которой выглядывал серый шелковый бурнус, и шепнул на ухо:

— Саббис этоло! Верисса оэн.

«Убейте его! Он хочет запретного».

Боринсон пристально посмотрел на старика. Не солдат, не купец и не путешественник, похож скорее на советника Радж Ахтена. Имеет, вероятно, ранг каифба — что означает «старший» или «старейшина». И, судя по всему, настроен против Боринсона.

— Наложниц запрещено видеть, — сказал он. — Но я не слышал, чтобы также запрещено было передавать послания.

Старик взглянул на него злобно, с таким видом, будто Боринсон оскорбил возражением его высокий ранг.

— Слова твои справедливы, — сказал Неодолимый. — Но меня удивляет, что ты вообще узнал про дворец в Обране. Из этих ста человек, например, только каифба и я знаем о его существовании.

Каифба. «Великий старейшина».

— Могу я в таком случае передать послание?

— Для чего вестнику оружие и доспехи? — спросил Неодолимый.

— Горные перевалы опасны. Ваши убийцы не уважают знамя мира.

— Ты уверен, что это мои убийцы? — оскорблено спросил Неодолимый. — В горах полно разбойников.

Неодолимый прекрасно знал, что убийцы были его. Он многозначительно посмотрел на боевой топор Боринсона и его доспехи.

Боринсон бросил щит. Вынул топор из ножен, швырнул на обочину. Затем, сняв шлем и кольчугу, отправил их туда же.

— Теперь ты доволен? — спросил он.

— Вестнику не нужны дары, — сказал Неодолимый. — Сними тунику, чтобы я мог увидеть, какие ты имеешь силы.

Боринсон стащил тунику, обнажив зубчатые белые рубцы — следы форсиблей, обжигавших его тридцать два раза. Давших ему жизнестойкость, силу, ловкость, метаболизм, ум.

Неодолимый фыркнул.

— Ты назвал себя посланником короля, однако щит у тебя чистый, как у Рыцарей Справедливости. Они часто пытаются убить Посвященных моего лорда. Но я спрашиваю себя — какой Рыцарь Справедливости будет глуп настолько, чтобы ехать не скрываясь? А еще я спрашиваю себя, какой Рыцарь Справедливости имеет так много даров?

— Меня зовут Боринсон, раньше я состоял в страже Короля Земли. Теперь у меня чистый щит, я волен делать, что пожелаю, и я желаю отвезти послание Короля Земли с просьбой о перемирии.

Боринсон вызывающе выпрямился. Без оружия и доспехов он не справился бы даже с одним этим Неодолимым, не говоря обо всех. Он был всецело в их власти.

— Убийца, — зароптали солдаты, бросая на него злобные взгляды. Кто-то сказал: — Скиньте его в пропасть — пускай поучится летать!

Но каифба проворчал на дейаззском языке:

— Интересные вещи ты рассказываешь — ни проверить, ни возразить. Даже знаешь о Дворце Наложниц, хотя к твоей стране никто о нем не слышал. А я вот не слышал о Саффире, хотя знаю, что у эмира много дочерей.

Его как будто успокаивало сознание того, что, будь она человеком значимым, ему было бы это известно.

— Произносить ее имя в вашей стране запрещено, — сказал Боринсон. — Я узнал его от человека, который когда-то служил советником Великому Свету, — от Джурима. Теперь он сидит рядом с Королем Земли и советует ему.

Каифба не мог не знать Джурима, ведь тот был у Радж Ахтена главным советником.

— Что за послание у тебя? — спросил каифба. — Расскажи мне, и я, возможно, передам ей.

В Дейаззе не считалось зазорным передавать и получать послания через вторые руки. Но подарки, как знал Боринсон, вручались только лично.

— Вместе с посланием, — ответил он, — я везу для Саффиры подарок.

— Покажи мне его, — сказал каифба.

Прежде чем обратиться с просьбой к особе королевской крови, принято было подносить в дар золотые украшения или благовония. Солдаты беспокойно заерзали в седлах. Подобные предметы были для них большим соблазном.

Боринсон вынул из седельного вьюка столько форсиблей, сколько поместилось в руке. Около семидесяти штук.

— Это дар красоты. Семьсот форсиблей обаяния. И триста Голоса.

Солдаты возбужденно загомонили. Форсибли стоили гораздо дороже, чем золото того же веса.

— Молчать! — строго прикрикнул на них Неодолимый. Затем обратил к Боринсону не сулящий ничего доброго взгляд и потребовал: — Расскажи, что в послании.

— Я должен сказать ей следующее: «Я могу ненавидеть своего брата, но враг моего брата — мой враг». Затем я должен просить ее передать эти слова Радж Ахтену от имени Короля Земли.

— Убейте его, — прошипел каифба. Многие из солдат явно желали того же. Кони их забили копытами, почувствовав сгустившееся вдруг напряжение.

Боринсон мысленно попрощался с жизнью. Если каифба велит его убить, остальные, без сомнения, исполнят приказ.

Однако Неодолимый наклонил голову и задумался, не обращая на приказ внимания, что позволено было только военным командирам.

Молчал он долго и наконец спросил:

— И ты думаешь, что Великий Свет Инд опала прислушается?

— Мы надеемся, — сказал Боринсон. — Король Земли через брак породнился с Радж Ахтеном. И до нас дошла весть, что в Картише и на юге Мистаррии появились опустошители. Король Земли хотел бы прекратить войну, ибо сейчас нам угрожает враг пострашнее.

Неодолимый кивнул:

— Похоже на Короля Земли. Он ищет мира. Мой дед говорил, что следующий Король Земли будет «великим в делах войны, но в делах мира — величайшим».

Он посмотрел на каифбу, и старик ответил ему злобным взглядом, негодуя, что Боринсона не убили сразу.

— Ты отвезешь свое послание, — сказал Неодолимый, — только если позволишь себя заковать на все время, что пробудешь в нашей стране. И поклянешься не нарушать наши законы. Тебе нельзя входить во дворец и нельзя видеть наложницу. Я буду тебя сопровождать. Согласен?

Боринсон кивнул.

Тут же один из солдат принес оковы — огромные железные наручники, сделанные специально для людей с дарами силы, — и замкнул их у него на запястьях. Затем соединил цепью за спиной так, чтобы Боринсон не мог поднять руки.

Боринсон ждал, что солдат передаст ключ от оков Неодолимому. Но тот не отдал ключа.

Неодолимый взял под уздцы лошадь Боринсона и повел ее по горной тропе.

— У тебя есть ключ от оков? — спросил Боринсон. Тот покачал головой.

— Он мне не нужен. Оковы снимет кузнец… если понадобится.

Боринсон встревожился. Его охватил непривычный страх. Радж Ахтен обычно не убивал людей. Ему не нужна была чужая жизнь. Ему нужны были дары.

И такой человек, как Боринсон, был бы для него просто подарком.

Неодолимый холодно улыбнулся, видя, что он понял.

Боринсон сдался ему без боя.

Глава 15 Рассеяние

На рассвете Иом разбудил от глубокого сна голос, загудевший в голове, как колокол:

— Вставайте, Избранные, все, кто есть в замке Сильварреста. Приближается Темный Победитель, времени мало. Готовьтесь бежать в Даннвуд. Вставайте!

Воздействие голоса было удивительным. Никогда Иом не ощущала такого… такой покорности чужой воле. Всем существом своим ей захотелось повиноваться. Каждый мускул как будто требовал действия.

Сердце у нее неистово забилось, дыхание перехватило. Иом вскочила с постели, набросив на плечи одеяло и раскидав щенков, спавших с нею.

«Ну вот, я встала! — смятенно подумала она. — Что дальше?»

«Бежать! — мелькнула паническая мысль. — Ведь приближается Темный Победитель».

Она чуть не выскочила из спальни, как была, в одеяле, но вовремя сообразила, что это уж слишком. Метнулась к шкафу, достала блузку и юбку, потом вынула дорожный костюм и сапоги для верховой езды, а пятеро щенков тем временем, окружив ее, тявкали, подпрыгивали и махали хвостами, радуясь новой игре.

Одеваясь, она думала только о том, как быстрее добраться до конюшни и своего скакуна. И едва не выбежала из замка с пустыми руками, как вдруг ее отрезвила внезапная мысль.

«Постой», — сказала себе Иом, переводя дыхание. Биннесман же сказал, что Победитель прилетит сюда не раньше вечера. А значит, на подготовку к бегству есть целый день.

Но ведь Король Земли велел ей и всем остальным бежать. Нет, не так, он велел готовиться бежать.

Поразмыслив, она поняла, что он поступил правильно. Людям нужно было разобрать палатки, погрузить на телеги пожитки и съестные припасы, собрать скот. В замок съехалось очень много народу. Никогда прежде сюда не приезжало больше ста тысяч человек, а сейчас на полях собралось семьсот тысяч. Если все сразу бросятся бежать, дороги будут намертво забиты.

Габорн предупредил заранее, чтобы они начали собираться. Иом присела и стала гладить щенков, вместо того чтобы бежать в лес, как требовало все ее существо. За окнами раздались тревожные крики, со стороны лагеря за стенами замка донесся слитный, монотонный шум многих тысяч голосов. Людям было велено пока только готовиться, но, похоже, их все-таки охватила паника. Иом заперла щенков в спальне и побежала на верх Королевской Башни.

Там она нашла Габорна. Он смотрел вниз, а внизу творился настоящий ад.

Толпы людей, крича и плача, бежали в сторону Данивуда, у многих ничего не было с собою, кроме накинутой второпях одежды. Оставшиеся в лагере поспешно срывали шатры. Испуганные кони брыкались, вырываясь из рук не менее испуганных хозяев. К тому же не все делали то, что приказал Габорн. Многие еще не были Избранными и просто не слышали его. Они толпами бежали к замку, то ли собравшись его защищать, то ли за подтверждением приказа. Другие решили, что лучше бежать на север, в обратную сторону от Даннвуда. Они устремились к городу Иле в двух с половиной милях от Сильварреста.

В дальнем конце лагеря ждал отправления на юг король Орвинн с пятьюстами верховыми рыцарями, а с ним — еще тысяча лордов из Гередона, рыцарей из свиты Габорна — все, кто могли управиться с сильными лошадьми.

В войне против Радж Ахтена войско было небольшое, зато могучее. Кони и Всадники эти были в состоянии проскакать за день двести миль. Воины в ожидании Габорна нетерпеливо поглядывали на лагерь и в сторону башни.

Король же Земли все еще стоял на башне, взирая с почти благоговейным страхом на безумную суматоху, вызванную его предупреждением. На Габорне была простая кольчужная рубаха, плащ и сапоги для верховой езды. Шлема он еще не надел, и темные волосы его ниспадали на плечи.

— Что ты наделал? — воскликнула Иом. — Ты напугал меня до смерти! Ты нас всех напугал до смерти!

Она прижала руку к груди, тщетно пытаясь унять сердцебиение и перевести дух.

— Прости, — сказал Габорн. — Я не думал, что так будет. Всю ночь сдерживался, чтобы не послать предупреждение. Хотел, чтобы у людей было больше времени на сборы, но боялся, что в темноте они вообще не поймут, куда бежать. Я вовсе не хотел никого пугать.

По его виноватому тону Иом поняла, что он действительно этого не ожидал. Он хотел только спасти людей.

И внезапно у нее в голове снова зазвучал его голос: «Успокойтесь. У вас на сборы целый день. Помогайте друг другу. Старикам, детям и немощным. До заката все должны уйти как можно дальше от замка!»

Люди внизу суетились по-прежнему, но многие остановились, прислушиваясь к последнему приказу.

Габорн указал на опрокинутые палатки.

— Видишь, что случилось? Там, на берегу реки, стояли пришедшие из Западного Гередона, они бросились домой через лагерь и чуть не растоптали всех и вся. А вон тот красный шатер, видишь, где плачут дети? Мать с отцом бросили их и убежали! Я, конечно, рад такому послушанию, но я надеялся еще и на благоразумие.

Зато Избранные супруги в палатке рядом, похоже, еще даже не встали с постели! Может быть, они, конечно, спокойно собирают вещи, но что, если опасность была бы уже совсем рядом? Радоваться мне или опасаться, что однажды медлительность их погубит?

Посмотри на опушку Даннвуда — многие уже добрались до леса и встали там, не зная, что делать. А другие бегут дальше, не слушая, что я говорю, и будут бежать, пока не упадут. Кто ведет себя правильнее? Тот, кто понимает мой приказ слишком буквально, или тот, кто чересчур усерден в исполнении?

Видишь вон ту старуху? Ей, должно быть, лет девяносто. Вряд ли она может пройти за день больше двух миль. И ты думаешь, ей кто-нибудь поможет убежать?

На лице Габорна были недоумение и страх.

Иом поняла его чувства. Новая сила была ему непривычна, и он не умел управляться с нею. А это было опасно. Сила все равно что меч — оружие, которое служит хозяину лишь тогда, когда он умеет с ним обращаться. Габорн же еще только осваивал учебные приемы.

А от него зависело слишком многое — жизни сотен тысяч людей.

К тому же Габорн, поняла она, испытывал еще и другой, больший страх. Король Земли, он обладал силой, позволявшей предупредить людей, но принудить их повиноваться он не мог. Не мог заставить их ради их же блага действовать.

После второго приказа суматоха несколько улеглась. Затем Габорн послал третий, повелевая успокоиться и позаботиться друг о друге. На мгновение все остановились и посмотрели на башню, на которой он стоял. Затем вновь принялись поспешно разбирать шатры и палатки, но родители побежали за детьми, а кое-кто отправился помочь одиноким старикам. Теперь можно было не беспокоиться, что люди передавят друг друга.

Габорн одобрительно кивнул, повернулся к Иом и обнял ее за плечи.

— Уезжаешь? — спросила она, не желая с ним расставаться.

— Да, — сказал он. — Король Орвинн ждет, и сегодня нам нужно проехать много миль. Не всякая лошадь выдержит. Я отправил гонцов к королеве Хейрин Рыжей и в Белдинук с просьбой принять нас на один день. Мы едем без обоза.

Иом кивнула. Без обоза — палаток, поваров, прачек, оруженосцев, которые ухаживали за оружием и лошадьми — обойтись тяжело. Но придется, поскольку войско должно двигаться быстро. В такое тревожное время ни один лорд не откажется приютить и накормить воинов. Защитникам будет рад всякий, ужин и ночлег как-нибудь да окупятся.

И тут Габорн задал неожиданный вопрос:

— Ты поедешь со мной?

В Гередоне не принято было брать с собой жен на войну, но не принято было и расставаться после свадьбы с молодой женой раньше, чем через полгода. Иом подумала, что Габорн, наверное, долго думал, не решаясь попросить ее об этом.

— Ты только сейчас спрашиваешь? — сказала она. — Мог бы и пораньше. Я уже была бы готова.

— Пораньше я заглядывал к тебе. Ты спала беспокойно, а жизнестойкости, достаточной, чтобы проскакать не выспавшись целый день, у тебя нет. Я все равно собирался просить Джурима задержаться, проследить, как идут дела, и доложить. В следующий раз я хочу точно знать, как предупредить людей. И я подумал, что ты можешь выехать позже, вместе с ним. Лошади у вас резвые, догоните без труда.

— Можно мне взять с собой Мирриму? — спросила Иом. — Она наверняка захочет поехать. И мне будет веселее.

Габорн нахмурился. Не хотелось бы брать в опасный поход чужую жену, но королева обязана соблюдать правила приличия.

— Конечно, — ответил он без особой уверенности. Темно-голубые глаза его оценивающе посмотрели на Иом.

— Я видел у тебя в постели щенков.

— Но тебя же в ней не было, — сказала она, защищаясь. — Кто-то должен был меня греть.

— Неужели ночь была такая холодная?

— Только «рыцари горячие в Гередоне», — ответила ему Иом строчкой из непристойной баллады, которую в ее присутствии никто не решался спеть.

Габорн расхохотался, при этом слегка покраснев.

— Вот как, жена моя, оказывается, желает сделаться леди-волчицей и шататься по пивным, распевая непристойные песенки! Хочет стать королевой кабаков! Люди скажут, что я на тебя плохо влияю.

— Ты против? Габорн улыбнулся.

— Нет. Если бы у меня не было даров, я и сам уже спал бы со щенками. Я… рад, что ты приняла все-таки подарок герцога Гровермана. Он будет счастлив, что услужил тебе, — Габорн задумался. — Надо сказать казначею, чтобы отложил для тебя форсибли. Штук сто.

— Тогда я велю Джуриму выбрать самых лучших щенков и для тебя, — сказала Иом. — Тебе предстоит воевать.

Она обняла его и пылко поцеловала, слишком поздно сообразив, что на них смотрит сейчас по меньшей мере .десять тысяч человек. Иом смущенно отпрянула.

— Извини, — сказала она. — Люди смотрят.

— Они уже видели, как мы целовались на свадьбе, сказал Габорн, — и, насколько я помню, даже подбадривали нас, — он еще раз поцеловал ее. — Прощаемся до вечера?

— Спасибо тебе, — ответила она.

Габорн закусил губу, невесело улыбнулся и сказал:

— Никогда не благодари мужа за то, что он берет тебя на войну, когда та еще не кончилась.

Потом повернулся и поспешил к выходу. Через несколько минут Иом увидела его уже на булыжной мостовой улицы, ведущей к Королевским Воротам, и вскоре он скрылся за углом Торговой улицы, дочерна обгоревшим после гибели пламяплета. В будущем каменщикам предстояла здесь тяжкая работа, может быть, не на один год, и местные жители уже окрестили это пепелище «Черным углом». Иом представилось, как лет через четыреста приезжие, спрашивая дорогу, услышат в ответ: «А, лавка серебряных дел мастера… это на Черном углу, не доходя опускной решетки», — и все будут знать, о чем идет речь.

«Если, конечно, повезет и люди столько проживут», — подумала она.

И пошла собираться. Упаковала вещи, потом взяла с собою нескольких слуг и молодого дюжего гвардейца — сэра Доннора из замка Донаэйс — и отправилась в королевскую казну, чтобы запечатать золото, дорогие пряности, оружие и форсибли.

Двадцать тысяч форсиблей забрал Габорн, чтобы отдать их Радж Ахтену, если Лорд Волк согласится на перемирие. Но в казне оставались еще десять тысяч и подарки от лордов Гередона. Среди подарков были доспехи, рыцарские и конские, преподнесенные к свадьбе герцогом Мардоном, которые Габорн не взял с собой из-за их тяжести. Здесь же хранились золото и пряности — годовой доход, выплачиваемый по обычаю в неделю Праздника Урожая. Все вместе сокровища весили несколько тысяч фунтов. Иом велела слугам перенести их по частям в фамильный склеп, где и заперла.

На это у нее ушло два часа, и, закончив, Иом решила проведать Биннесмана, поскольку с утра еще не видела его и ей хотелось узнать, не требуется ли ему помощь слуг, прежде чем они уйдут из города.

Но когда она спустилась в его обиталище в подвале, чародея там не оказалось, хотя в очаге горел огонь и в комнате пахло отваром вербены — эту траву с лимонным ароматом часто использовали для изготовления духов. Свежее, бодрящее благоухание разливалось по всему подвалу. Заглянув в кладовую, Иом обнаружила там дочь канцлера Роддермана, востроглазую восьмилетнюю девчушку — отец оставил ее в башне, пока был занят проверкой хозяйственных дел. Девочка сказала, что Биннесман еще на рассвете ушел поискать в садах за городом цикорий, золотой лавр и вороний глаз.

Тогда Иом отложила встречу с ним на потом. И отправилась проверить, как обстоят дела в башне Посвященных.

Теперь там вес было по-другому. Неделю назад по приказу отца Габорна сэр Боринсон убил Посвященных, чтобы Радж Ахтен, вынудивший воинов короля Сильварреста отдать ему дары, не мог больше ими воспользоваться. То было кровавое, страшное деяние, и хотя Иом была отчасти благодарна Боринсону за то, что у него хватило на это духу, происшедшее до сих пор ужасало ее и огорчало. Многие из этих Посвященных были верными слугами, по доброй воле отдавшими королю ум, силу, жизнестойкость и метаболизм. Они ни в чем не были виноваты, ибо любили своего лорда, и единственное, чего они хотели — это служить ему верой и правдой. Но после того, как рыцарям, получившим у них дары, пришлось передать их Радж Ахтену, Посвященные тоже невольно стали служить этому чудовищу. Убить Радж Ахтена было уже никому не под силу, и потому врагам его оставалось только стараться по мере возможности уменьшить его силы, что подразумевало под собой гибель беспомощных, ни в чем не повинных Посвященных. Боринсону пришлось убить людей, лишившихся разума, не осознававших даже, что их убивают, прирезать спящих, отдавших метаболизм, бессильных, пожертвовавших силой и не способных руки поднять, чтобы закрыться от удара.

С той ночи Боринсон замкнулся в себе и отдалился от всех. Бремя вины нести было нелегко.

При виде внутреннего двора башни Посвященных воспоминания навалились на Иом тяжким грузом. Ей казалось, что она задыхается среди высоких стен, окружавших башню. Слишком много мрачных событий здесь произошло.

Во дворе росло всего два маленьких деревца, зачахших здесь из-за недостатка света. Неделю назад возле этих деревьев лежало тело матери Иом, убитой Радж Ахтеном. Сама Иом провела в башне день, ухаживая за отцом, который отдал Лорду Волку дар ума и перестал узнавать собственную дочь. Он лишился ума, а она, отдав дар обаяния вектору Радж Ахтена, потеряла свою красоту.

Иом пересекла двор, но в башню войти так и не решилась, страшась вспоминать о погибших друзьях, страшась увидеть пятна крови на полу и в постелях. Правда, эконом уверял ее, что постели те давно сожжены, а полы, стены и — о, Светлые Силы! — даже потолки отмыты дочиста. Ей не хотелось вспоминать о том, как все выглядело тогда.

Она послала за Мирримой сэра Доннора, а сама осталась ждать снаружи вместе со своей Хроно.

У дверей стояло несколько телег, стражники вывели слепого и усадили в одну из них, где уже сидели другие Посвященные. Грустно было смотреть на этих калек, пожертвовавших собой ради своего короля.

Сэр Доннор вскоре вернулся и сказал Иом, что Миррима уже отправила мать и сестер и ушла к себе собирать вещи.

Тогда Иом велела ему сходить на конюшню и оседлать для них лошадей, а сама поднялась к Мирриме предупредить, что та едет вместе с ней на юг. Увидев резвящихся вокруг Мирримы щенков и разложенные на постели лук, колчан со стрелами и наручные щитки, она не удивилась. Зато удивилась, увидев, что девушка примеряет изрядно заношенный и потрепанный стеганый жилет, в котором впору только полы мыть.

— Как, по-вашему, эта штука достаточно расплющивает грудь? — спросила Миррима.

Иом взглянула на нее с неподдельным изумлением и сказала:

— Если это так нужно, надежнее расплющить грудь камнем.

Миррима скорчила гримасу.

— Я серьезно спрашиваю.

— В таком случае — достаточно для чего?

— Чтобы не мешала стрелять!

Иом не пробовала стрелять из лука, но знавала женщин, которые этим занимались, и поняла Мирриму.

— Возьмите мой кожаный жилет для верховой езды, он как раз подойдет, — предложила она.

После чего сообщила о предстоящей поездке. Миррима удивилась и как будто даже обрадовалась возможности отправиться вместе с мужчинами на войну.

Через час они, сделав почти все дела, плотно позавтракали в компании Хроно и сэра Доннора. Тем временем пробило десять, а Биннесман все не возвращался, поэтому они послали за лошадьми и собрались выезжать. Щенков Иом до отъезда оставила на королевской кухне.

За всей этой суетой Иом не успела встретиться с Джуримом. Разыскав советника у городских ворот, она обнаружила, что тот все еще разбирается с обитателями лагеря.

Иом думала, что там уже никого не осталось, и ошиблась. Выглянув за ворота, она увидела, что южные и западные дороги, ведущие в Даннвуд, забиты телегами и скотом, а крестьяне, словно передумав уезжать, бестолково топчутся подле них на месте. Добрая четверть палаток была еще не разобрана, и хозяева их как будто вовсе никуда не собирались.

У Джурима забот было выше головы. То был замечательный слуга, может быть, самый лучший, какого только знала Иом, но и он не мог сделать невозможное.

А у ворот творилось именно невозможное. Их осаждало тысяч пять мелких лордов, рыцарей и даже крестьян, у которых не было никакого оружия, кроме луков, и вся эта толпа требовала открыть ворота. Путь им преграждала городская стража — около сорока человек.

— Что здесь происходит? — спросила Иом.

— Ваше величество, — объяснил Джурим, — эти люди решили охранять замок.

— Но… — Иом не знала, что и сказать. — Но ведь Габорн приказал всем уйти.

— Знаю! — воскликнул Джурим. — Но они предпочли не услышать.

Нежелание вассалов подчиниться приказу короля немало удивило Иом. Она взглянула на сэра Доннора, словно ища совета. Но этот светловолосый юноша только таращил на ослушников глаза. Иом перевела взгляд на толпу.

— Это правда? — спросила она. — Разве никто из вас не избран? И вы не слышали приказа?

Многие в толпе смущенно потупились. С Джуримом они, конечно, спорили, но с королевой не могли себе этого позволить.

Иом в замешательстве сказала:

— Вы хоть знаете, что такое Темный Победитель? И как с ним сражаться?

Вперед выступил один из мелких лордов, знакомый ей сэр Барроуз.

— Слыхали мы о Победителях, и темных, и светлых, все слыхали, — ответил он. — И коли предания не врут, они тоже гибли в бою, как и люди. Вот мы и подумали, что встанем на стены — с баллистами, катапультами и луками — да и убьем его, не успеет он сесть.

— Вы сошли с ума! — воскликнула изумленная Иом. — Знаю, все вы храбрецы, но вы еще к тому же и сумасшедшие! Вы слышали приказ вашего лорда? Он велел вам бежать!

— Конечно, слышали, ваше величество, — сказал сэр Барроуз, — но ведь приказ наверняка относился только к женщинам и детям. А мы — взрослые сильные мужчины!

Тут вся толпа дружно вскинула топоры и дротики и огласила окрестности громогласным боевым кличем.

Иом была потрясена. Они слышали Короля Земли, но решили действовать по-своему. Она обернулась к капитану Королевской Стражи и приказала:

— Поставьте на стену двести лучников. Пусть стреляют в каждого из этих людей, кто приблизится на полет стрелы.

— Моя леди! — обиженно воскликнул сэр Барроуз.

— Я не ваша леди! — Иом повернулась к нему и сердито выкрикнула: — Вы не послушались своего лорда, значит, вы не его слуги и обречены на смерть, вы все! Я горжусь вашей доблестью, но глупость вашу не приемлю и накажу вас за нее!

— Ваше величество! — сказал сэр Барроуз, падая на колени, словно в ожидании приказаний. Почти сразу же его примеру последовали и другие, и вскоре вся толпа преклонила колени перед королевой.

Она повернулась к Джуриму и спросила:

— Почему люди топчутся на дорогах? Почему не отъезжают от города?

— Многие просто застряли, — ответил Джурим. — Телеги тяжело нагружены, у кого ось сломалась, у кого отвалилось колесо, и теперь все вынуждены их объезжать.

Иом повернулась к воинам, которые стояли на коленях у замковых ворот.

— Сэр Барроуз, отправьте на каждую дорогу по тысяче человек, и пусть они помогут выбраться застрявшим. Велите им починить оси и колеса. Что же касается тех, кто еще не стронулся с места, — узнайте, почему. Если у кого-то важные причины, чтобы остаться, я хочу о них знать. Если таковых нет, скажите, что вам приказано убить каждого, кого найдут через час ближе чем в пяти милях от замка.

— Ваше величество, — вскричал потрясенный сэр Барроуз, — вы действительно хотите, чтобы мы их убили?

Иом даже растерялась от такой глупости. Но вспомнила, что говорил ей недавно Габорн — не стоит ругать человека за то, что он глуп, ибо глупец не может поумнеть и любой хитрец обведет его вокруг пальца.

— Вам не придется никого убивать, — объяснила она. — Это сделает за вас Темный Победитель.

Сэр Барроуз разинул рот, лицо его озарилось пониманием.

— Будет исполнено, ваше величество.

Он отвернулся и начал выкрикивать приказания.

Джурим изогнулся в поклоне всем своим низеньким плотным телом, окунув в пыль цветную кайму, украшавшую его одеяние из золотистого шелка.

— Благодарю, ваше величество, я никак не мог отговорить их, а беспокоить вас не осмелился.

— В следующий раз будьте смелее, — ответила Иом.

— У нас есть и еще затруднения, — сказал Джурим.

— Какие же?

— Несколько сотен людей попросту не могут бежать. Кто слишком стар, кто болен; среди них также женщины, которые только разродились, и те, кто был ранен вчера на турнире. Они просят позволения укрыться в замке. Я велел пока перевезти их на постоялый двор.

— Их можно погрузить на телеги? — спросила Иом.

— Я говорил с лекарями. Всех, кого можно было погрузить на телеги, уже отправили. Некоторые лекари согласны остаться, чтобы ухаживать за больными.

Иом закусила губу. Это было ужасно. Больным людям не сделать за день и пяти миль, а пройти надо все пятьдесят.

— Что ж, пусть остаются, — сказала она. — Может быть, им удастся спрятаться.

Она задумалась, не отослать ли лекарей, поскольку жаль было бы потерять сведущих людей, но ведь и больным, а тем более умирающим, нельзя отказывать в помощи.

Пока она думала, как распорядиться, из толпы появился Биннесман, наконец-то вернувшийся в город. На спине он нес мешок с листьями золотого лавра.

Было еще только утро, но Биннесман уже выглядел измученным.

— Позвольте им остаться, ваше величество, — крикнул он, — только не в верхних комнатах. Пусть спустятся в самые глубокие подвалы, под землю. А я запечатаю двери рунами и принесу кое-какие защитные травы.

При виде Биннесмана Иом испытала невыразимое облегчение. Чародей подошел ближе, и она поняла причину. Она и раньше ощущала жившую в нем силу земли, ту всегда волновавшую ее силу, которая навевает мысли о зарождении и росте и вызывает в душе жажду творчества. А в это утро Биннесмана словно окружали мощные защитные чары, и рядом с ним Иом вдруг почувствовала себя в безопасности, как Всадник, за которым долго гнались враги и который очутился наконец в стенах крепости.

И это действительно так, поняла она. В его присутствии ей ничто не грозило.

— У вас очень усталый вид. Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Да, — сказал Биннесман, — я буду спокойнее, если вы, ваше величество, покинете город, как и все остальные. Иом окинула взглядом поля.

— Не все его еще покинули, и я не могу уехать, пока все не окажутся в безопасности.

Биннесман неодобрительно хмыкнул.

— Вы говорите, как ваш муж.

В голосе его, однако, не слышалось неодобрения. Он посмотрел на королеву и на Мирриму.

— Кое-что вы можете сделать, только я не решаюсь попросить.

— Я сделаю все что угодно, — сказала Иом.

— Найдется у вас хороший опал, который вы могли бы мне отдать? — спросил Биннесман. По тону его было ясно, что опала этого Иом больше не увидит.

— У меня есть ожерелье и серьги моей матери.

— С помощью соответствующих чар эти камни станут могучей защитой от созданий тьмы, — сказал Биннесман.

— Они ваши, если я только сумею вынуть их из оправы.

— Оставьте так, — сказал Биннесман. — Без оправы они могут разбиться, а чем камень чище и больше, тем надежнее защита.

— Хорошо, — сказала Иом. Только сейчас она вспомнила, что забыла перенести в укрытие драгоценности матери. Этот ящик был по-прежнему спрятан в се рабочем столе.

— Я буду на постоялом дворе, — сказал Биннесман. — Времени осталось мало.

Иом и Миррима вернулись в Королевскую Башню и поднялись наверх. Сэр Доннор и Хроно не осмелились войти в спальню и ждали снаружи.

В ящике с драгоценностями хранилась корона матери Иом — простой, но изящной работы, из серебра с бриллиантами. А еще там было множество серег, брошей, браслетов и ожерелий.

Иом отыскала нужное ожерелье. Серебряное, с двадцатью тщательно подобранными белыми опалами. Прекрасный крупный камень украшал центральную подвеску.

Мать рассказывала, что отец Иом приобрел эти камни, когда отправился в Индопал просить ее руки.

Иом любила слушать эту историю. Отец проехал полмира, чтобы найти ее мать. И хотя Габорн и для нее сделал не меньше, путешествие в дальние края казалось ей очень романтичным.

Романтизм отношений с Габорном несколько охлаждало то обстоятельство, что отцы их были добрыми друзьями и всегда желали этого союза. Пусть даже они и встретились впервые всего десять дней назад, это все равно, что Габорн жил бы в соседнем доме и однажды посватался.

Просматривая драгоценности, Иом нашла и другие опалы. Сундук этот не одно поколение служил королевам дома Сильварреста, и в нем хранились украшения, которые ее мать никогда не надевала. Как, например, эту медную брошь в виде трех рыбок с огненными опалами вместо глаз. И старинную подвеску-слезу с ярко-зеленым опалом.

Она выбрала эти украшения из-за величины камней и отдала Мирриме, потому что у той на жилете были карманы.

— Будем надеяться, что они подойдут.

Остальные драгоценности Иом убрала обратно в сундук и задвинула его под кровать.

Потом выглянула в окно.

Улицы города были тихи и безлюдны. Впервые за жизнь Иом ни один дымок не поднимался из печных труб к небу. Вдали на полях виднелись раскинутые палатки. Сейчас возле них уже суетились, спешно собираясь, люди, которым угрожали королевским приказом рыцари.

Внезапно зрелище это показалось ей знакомым.

— Мне это снилось, — сказала Иом.

— Что именно? — спросила Миррима.

— На прошлой неделе по дороге в Лонгмот я видела во сне что-то очень похожее на то, что сейчас происходит. Мне снилось, что Радж Ахтен наступает на нас, а все жители города, чтобы спастись, превратились в пух чертополоха и рассеялись по ветру, — Иом вспомнила, как сильный ветер разнес этот пух в разные стороны. — Только в том сне мы уходили последними с Габорном. Остальные уже разлетелись. И… во сне я знала, что мы никогда не вернемся. Никогда.

Ее испугала эта мысль. Мысль о том, что она может не вернуться в замок, где родилась и выросла.

Земля, по преданию, говорила с людьми при помощи знамений и снов, и те, кто умел слушать, становились лордами и королями. В жилах Иом текла кровь таких королей.

— Это был всего лишь сон, — сказала Миррима. — Будь это послание, Габорн находился бы сейчас рядом.

— Он — со мной, — ответила Иом. — Я ношу его дитя.

Она посмотрела на Мирриму. Та была родом из простой семьи, а простолюдины придавали знамениям большое значение.

— О, миледи, — прошептала Миррима. — Мои поздравления!

И смущенно обняла королеву.

— Это скоро случится и с вами, — заверила ее Иом. — Созидательные силы Короля Земли не могут не действовать на тех, кто находится рядом с ним.

— Надеюсь, — сказала Миррима.

Иом снова вытащила из-под кровати сундук и достала корону и самые ценные украшения. «На всякий случай», — сказала она себе. Сложила в наволочку и свернула так, чтобы узел уместился в седельный вьюк.

Не успела она покончить с этим, как во дворе под окном раздался отчаянный крик:

— Эй! Эгей! Есть здесь кто-нибудь?

Миррима открыла окно. Иом перегнулась через подоконник.

Во дворе стояла девочка лет двенадцати, в коричневом платье, на вид — служанка, которая, увидев Иом, закричала:

— Помогите! Ваше величество, мне нужен какой-нибудь стражник. Леди Опиншер заперлась у себя и не хочет выходить!

Иом хорошо знала леди Опиншер. То была почтенная дама, жившая в самой старой и самой красивой части города. Габорн избрал ее еще на их свадьбе, когда она им представлялась. Леди не могла не слышать предупреждения.

— Я сейчас приеду сама, — сказала Иом, гадая, что ей предстоит выслушать.

Вместе с Мирримой они поспешили вниз, сэр Доннор и Хроно заторопились следом. Девочка не без страха вскарабкалась на лошадь, устроившись перед Мирримой, и они выехали из Королевских Ворот и помчались по узким улицам к особняку дамы Опиншер.

По пути Иом заметила выглянувшего из открытого окна ребенка. «Утро почти прошло, — подумала она, — а призыву Габорна последовали еще далеко не все».

Подъехав к особняку Опиншер, они остановились у въездных ворот, белые колонны которых служили опорой крыши, защищавшей от непогоды внутренний двор. Перед входом стояли двое вооруженных караульных в богатых, украшенных финифтью доспехах.

— Что это значит? — спросила Иом. — Разве вам не следовало давно уйти отсюда?

— Молим о снисхождении, — сказал один из караульных, старик с ясными голубыми глазами и длинными серебряными усами. — Но мы клялись служить леди Опиншер, а она приказала оставаться на посту. Потому мы и послали девочку.

— Можно войти? — грозно вопросил сэр Доннор, не зная, какие еще указания получили караульные. Если хозяйка их совсем спятила, она, пожалуй, могла приказать убивать всех пришедших.

— Конечно, — ответил старик. И отступил в сторону.

Иом, спешившись, устремилась за девочкой-служанкой в дом.

Жилище леди Опиншер было выстроено намного позднее Королевской Башни. Башню для лорда и его рыцарей построили две тысячи лет назад, а этому дому было не больше восьмисот, и строился он во времена процветания и не наспех. Поэтому и выглядел богаче и величественнее Королевской Башни. Иом подумала, что он похож скорее на дворец в Морском Подворье. Через пробитые над входной дверью окна в просторную прихожую заглядывало солнце, озаряя серебряную люстру и причудливую мозаику пола. На стенах были полированные деревянные панели. По углам на высоких подставках стояли роскошные светильники.

Служанка повела Иом и ее свиту вверх по широкой лестнице. Иом даже стало неловко. На ней были сапоги и одежда для верховой езды, а в таком доме на ступеньках должен слышаться только шелест шелковых юбок.

Добравшись до второго этажа, служанка подвела Иом к огромной дубовой двери, украшенной искусно вырезанным гербом рода Опиншер.

Иом попыталась открыть дверь, но та оказалась запертой, тогда она постучала и громко сказала:

— Именем королевы, откройте!

Ответа не последовало, и сэр Доннор постучал сильнее. За дверью послышались шаги, но никто так и не открыл.

— Принесите топор, будем рубить дверь, — громко сказала Иом сэру Доннору.

— Прошу вас, ваше величество, не надо, — взмолилась дама Опиншер.

Скрипнул засов, дверь приоткрылась. Выглянула старая женщина с морщинистым лицом, но все еще стройной фигурой. Имея дар обаяния, дама выглядела прекрасно, хотя возраст и не позволял ей уже часто выходить из дома.

— Чем могу служить, ваше величество? — спросила она, сделав чопорный реверанс.

— Разве вы не слышали предупреждение Короля Земли? — ответила вопросом Иом. — Слышала, — отвечала дама. — И что же?

— Молю вас, позвольте мне остаться, — сказала дама Опиншер.

Иом удивленно покачала головой. — Но почему?

— Я стара, — ответила дама. — Муж мой умер; все мои сыновья тоже умерли, служа вашему деду. Мне не для чего жить. Я не хочу покидать свой дом.

— У вас чудесный дом, — заметила Иом. — И он будет ждать вашего возвращения.

— Моя семья прожила здесь восемьсот лет, — сказала дама. — Я не хочу уходить. И не уйду. Ни ради вас, ни ради кого бы то ни было.

— Даже ради себя самой? — спросила Иом. — А ради вашего короля?

— Мой выбор сделан, — ответила дама.

Иом подумала, что сэр Доннор способен вытащить се отсюда силой, даже если вступится стража. Вряд ли старик-караульный причинит ему много хлопот, ибо сэр Доннор — замечательный воин. Так сказал Боринсон, который дрался с ним и выдвинул его в капитаны Королевской Стражи.

— Жизнь должна иметь цель, — сказала Иом. — Мы живем не только для себя. Хоть вы и стары, но вы еще можете помочь другим. Если вы сохранили какую-то доброту, мудрость или хотя бы способность к состраданию, вы способны помочь другим людям.

— Нет, — отвечала дама Опиншер. — Боюсь, что не сохранила.

— Габорн заглянул к вам в сердце. Он знает, что в нем, — Иом знала, что леди Опиншер занимается благотворительностью, и, стало быть, Габорну было за что ее избрать. — Он видел вашу отвагу и милосердие.

Дама Опиншер сухо усмехнулась и сказала:

— Сегодня утром у меня как раз кончился запас. Продавайся они на рынке, я послала бы за ними служанку. Нет, — добавила она с силой, — я никуда не поеду!

И закрыла дверь.

Иом огорчилась. Возможно, эта старая женщина и была еще способна на сострадание, но не верила в то, что завтра может быть лучше, чем сегодня, что жизнь стоит борьбы и что сама она кому-то нужна. Кто знает, что таилось в ее душе?

— В таком случае оставайтесь, — сказала Иом, обращаясь к двери. Не тащить же старуху силком, в самом деле. — Только отпустите слуг. Им-то зачем умирать с вами? Пусть они уедут.

— Как пожелаете, ваше величество, — ответила дама.

Иом повернулась к служанке, но та уже и так спешила к лестнице, радуясь избавлению. Королева посмотрела на Мирриму. Темноглазая красавица ответила ей задумчивым взглядом.

— Даже ваш муж не может спасти человека против его воли, — заметила она. — Это не его вина. И не ваша.

— Сэр Доннор, — сказала Иом, — призовите городскую стражу и велите обыскать в городе каждый дом. Выясните, сколько еще народу осталось. И предупредите всех от моего имени, что они должны уйти.

— Бегу, — ответил сэр Доннор и бросился исполнять приказание.

Когда он ушел, Миррима сказала:

— Это займет не один час.

В голосе ее слышался вопрос: «Когда же мы сможем уехать?»

Иом, закусив губу, посмотрела на Хроно, словно ища у нее ответа. Но почтенная пожилая женщина, как всегда, промолчала.

— У нас быстрые кони, — сказала Иом. — За час мы уедем дальше, чем крестьянин за целый день.

Биннесмана они нашли на постоялом дворе, где он ждал их, как и обещал. Заведение это, самое большое в городе, называлось «Кабаньи припасы», и подвалы под ним представляли из себя настоящий лабиринт. Там стояли огромные дубовые бочки, пахнувшие брагой, с балок пучками свисала сушеная пижма. Пахло мышами, хотя кошки так и шныряли под ногами у Иом, Мирримы, сэра Доннора и Хроно, пока те пробирались мимо лежавших грудами пустых винных мехов, ларей с луком и репой, мимо давильного пресса, бочек с сельдью и маринованными угрями, мимо подмокших кулей с сырами и громадных мешков с мукой.

В самой глубине подвала, где в бочках бродило пиво, разместились под присмотром лекарей десятки больных.

Здесь-то и делал свое дело при тусклом свете единственной свечи чародей Биннесман. Он разложил перед каждым порогом листья золотого лавра и ветки вороньего глаза и начертил на дверях руны.

Миррима вынула из кармана драгоценности, Биннесман закрыл дверь, ведшую к больным, и повернулся к ней.

Он нетерпеливо забрал у нее опалы и разложил на дощатом полу, почерневшем от грязи. Здесь, среди бочонков с маслом, стоявших друг на друге до самого потолка, было темно, почти как ночью.

Биннесман начертил вокруг опалов руны. Затем встал на колени и, делая руками медленные круговые движения, проговорил нараспев:

Потом он тихо прошептал:

— Проснитесь и отдайте ваш свет.

Он опустил руки и стал ждать. Камни в темноте были еле видны.

И вдруг Иом увидела, как в глубине их загорелся огонь, и камни засияли. В детстве она любила играть с этим ожерельем, подставляя опалы свету и любуясь вспыхивающими в них бликами. Камни переливались зелеными, красными и золотыми огоньками.

Но такого ослепительного сияния, которым загорелись они сейчас, Иом не видела. Малиновые, изумрудные, сапфировые, белые лучи озарили подвальную комнату ярче любого огня. Глядеть на них было все равно что глядеть на солнце, и она отвела глаза, боясь ослепнуть.

Миррима и вовсе в страхе повернулась спиной. Раскрыв рот, она смотрела, как пляшут отблески по стенам и потолку, словно солнечный свет отражается от поверхности воды.

Биннесман не сводил с опалов глаз. Несколько камней горели ярче других. Через какое-то время они начали темнеть, как остывающие угли. Огненные опалы угасли слишком быстро, и чародей отодвинул их в сторону.

Потом поднял подвеску с зеленым опалом. Остальные камни потускнели, но этот пылал так ярко, что от него даже исходил ощутимый жар, и тут Иом внезапно догадалась, что это и есть оружие Биннесмана.

Биннесман всегда казался ей добродушным старичком, но сейчас, озаренный зеленым сиянием, внушал страх. Чародей опустил подвеску в карман, и свет камня пробился сквозь ткань одеяния.

— Благодарю, ваше величество, — сказал Биннесман. — На такой чудесный камень я даже не надеялся. Остальные мне не нужны. Они, как вы увидите, стали тускловаты, но подержите их несколько дней на солнце, и к ним вернутся блеск и красота.

Он бережно положил одну серьгу на пол перед дверью, за которой находились больные, а прочие опалы вернул Мирриме.

Иом растерянно моргала, все еще ослепленная сиянием.

— И это поможет? — спросила она. — Вы убьете его этим камнем?

— Убью Победителя? — переспросил Биннесман. — О таком я даже не помышлял. Я надеюсь лишь, что мне удастся взять его в плен.

Глава 16 Туман

С гор Брейс они спустились чересчур легко, подумал Роланд. Что-то тут было не так. Они без труда доскакали за утро до самого Карриса, и по дороге им никто ни разу не встретился.

Это-то и показалось ему странным. Ведь в Каррисе находился Палдан-охотник, главный советник и стратег короля Ордина. Он должен был сейчас готовиться к сражению, так где же его отряды, занимающие боевые позиции?

Еще когда они проезжали редколесье, Роланд улучил минутку, чтобы взглянуть с горного уступа на равнину, надеясь обнаружить какие-нибудь следы присутствия войск. В низинах у рек лежал островками утренний туман, такой густой, что за ним вполне могли бы укрыться солдаты. Хватало и других подходящих мест — над равниной вздымались лесистые холмы, а на западе между двумя отрогами горы залегала глубокая ложбина. И куда ни глянь — деревня или город.

На севере между двух высоких холмов тянулась Барренская стена миль в восемь шириной. В прежние времена за эту страну много раз воевали Маттайа и Мистаррия. Мистаррия побеждала не всегда, это было заметно по архитектуре: в городах встречались здания с куполами, крытыми подъездами и галереями, и зеркальные пруды. Улицы городов были много шире, чем на родине Роланда, в Морском Подворье.

Названия поселений тоже говорили о том, что на земле этой часто воевали. Деревни Засада, Гибель Гиллена и Отбой мирно соседствовали с городками Асуандир, Пастик и Кешку.

Изучив открывшийся взору вид, Роланд решил, что подобное поле битвы должно было вполне устроить такого стратега, как Палдан-охотник. Крепости могут служить сборными пунктами. За каменными изгородями легко укрылись бы лучники, за крепостными воротами — конница.

Однако никаких следов подготовки к войне — шатров полководцев, разбитых в долинах, дыма лагерных костров, солнечных отблесков на металле оружия и доспехах — было не видать.

Наоборот, вся местность казалась вымершей. Роланд, барон Полл, Аверан и зеленая женщина простояли на холме минут пятнадцать, разглядывая раскинувшуюся под ними равнину. Сотни хуторов, стога сена. Возделанные поля были похожи на шахматную доску, где полосы виноградных лоз сменялись темными квадратами хмеля.

Вокруг хуторов — каменные изгороди. В Каррисе камня было в изобилии, хватало на строительство домов и оград и оставалось еще так много, что фермеры кое-где просто сгребали его в груды. На вершинах холмов тут и там виднелись старинные муйатинские солнечные купола — погребальные каменные сооружения округлой формы, похожие на заходящее солнце. Они отмечали места давнишних сражений.

Каррис был древней страной. Говорили, будто здешняя крепость была стара еще в те времена, когда пришел ее защищать со своими рыцарями Эрден Геборен. В этих солнечных куполах воины-победители когда-то сжигали побежденных. В таких местах любят селиться призраки.

Но если призраки тут и водились, они не беспокоили местных жителей. Саму крепость Каррис было еще трудно разглядеть. Она находилась в двадцати милях от этого места, на озерном полуострове у горизонта. Над озером плыл туман, сквозь него просвечивали гранитные стены и высокие сторожевые башни, позлащенные утренним солнцем. Над печными трубами вились первые дымки.

Из крепости вылетел граак с наездником на спине. При виде его Аверан глубоко вздохнула.

В ближайших поселениях дыма не было ни над одной трубой. На полях не пасся скот.

Словно все вымерло, вся равнина, только несколько гусиных стай летело по небу. Даже здесь, на склоне горы, было тихо: сойки молчали, белки попрятались.

— Не нравится мне это, — сказал Роланд, глядя вниз. — Что-то слишком тут тихо.

— Да уж, — сказал барон Полл. — Я здесь родился. Все излазил еще мальчишкой. Но такого ни разу не видал.

Он показал налево, на зеленые поля милях в двух от них, где был разбит фруктовый сад, через который проходила дубовая аллея.

— В это время года с севера всегда прилетает стая ворон. Они летят к этим дубам. Но сегодня их тут нет. Ни одной. Вороны — умные птицы. Они чувствуют опасность лучше людей. Знают, где будет сражение, и следуют за солдатами в надежде наесться вдоволь.

А теперь гляньте туда, где густой туман на холмах, — барон указал вперед, на север, миль за пять от них. — Гусей видите? В этих полях отличный овес и много прудов. Всякий порядочный гусак летит туда. Но эта стая кружит в небе не потому, что выбирает безопасное место. Гуси летают над туманом и не решаются сесть.

— Почему же? — спросила Аверан.

— Боятся. Слишком много людей прячется в тумане.

Аверан недоверчиво посмотрела на него, словно подумала, будто ее просто хотят испугать. Роланду показалось, что вид у нее усталый или больной. Глаза у девочки были тусклые, она зябко куталась в плащ.

— Я не шучу. Видишь вон тот островок тумана, слева за холмами? Он, пожалуй, футов на двести выше всех остальных и цветом темнее. Так вот, он ползет по склону, а должен, нагреваясь под солнцем, подниматься вверх. И держу пари, что в тумане — солдаты Радж Ахтена, а сотворил его пламяплет. В Гередоне, по донесениям разведчиков, они все время передвигались под таким прикрытием. Войди мы сейчас в этот островок — и найдем там боевых псов, великанов Фрот и Неодолимых. А через холм — другой островок такого же густого тумана. И вон там, еще левее. Они сближаются друг с другом.

Роланд пристально всмотрелся в облака тумана. Похоже, барон Полл был прав. Три островка тумана действительно сползались в одну точку, хотя ветра, который мог согнать их вместе, не было.

— А теперь посмотрите туда, на реку возле Карриса. Готов поспорить, там трудятся чародеи вод. Видите, какой густой туман?

— По цвету похож на настоящий, — сказал Роланд. Барон Полл поднял бровь.

— Может быть. Но что-то он поднимается только в одном месте. Это работа чародеев вод. Конечно, он выглядит естественнее, чем дым пламяплета. Но и он, по-моему, скрывает солдат, подошедших к Палдану из Шерланса, — барон Полл подтянул штаны, совсем как крестьянин перед работой. — Надо быть осторожнее. Дороги вроде безлюдны, но это может только казаться.

Зеленая женщина показала на холмы и спросила:

— Туман?

— Да, туман, — сказал Роланд. Вот и еще слово в ее запасе.

Она показала на облако в небе.

— Туман?

— Облако, — ответил он и задумался, как объяснить ей, в чем разница. Потом прищурился и тоже ткнул в небо: — А еще там наверху есть солнце. Солнце.

— Солнце — нет, — зеленая женщина посмотрела на яркий круг с испугом. И плотнее закуталась в медвежий плащ.

— Я же говорила, что она не огненное создание, — заметила Аверан. Она поправила капюшон на своей подопечной так, чтобы тот закрывал ей лицо. — Солнечный свет нравится ей не больше, чем костер.

— Похоже, ты права, — сказал барон Полл. — Приношу свои извинения нашей прелестной фисташковой пожирательнице внутренностей.

Роланд засмеялся.

Аверан посмотрела на барона.

— И вот еще что я скажу вам… — начала она и набрала в грудь воздуха, словно собираясь сделать какое-то великое признание.

Лицо ее вдруг побледнело, девочка вздрогнула и осеклась. И плотнее запахнулась в плащ, будто ее тоже мучило солнце.

Взгляд у нее стал отсутствующий. Роланд понял, что девочка чего-то боится… боится не того, что барон Полл ей не поверит, а того, что она собирается сказать.

— Ну-ну, говори… — подогнал барон.

— Барон Полл, — спросила она сдержанно, — что мы будем делать с зеленой женщиной?

— Не знаю, — ответил тот. — Но если она перестанет всюду бегать за нами, я буду только счастлив.

— А если она придет за нами в Каррис, что сделает с нею герцог Палдан?

Барон Полл растерянно посмотрел на зеленую женщину.

— Не знаю, дитя мое. Подозреваю, что он не захочет оставлять ее на свободе. Она очень сильна и опасна, и мы понятия не имеем, откуда она взялась и чего ей надо.

— А вдруг она подерется с ним? Вдруг станет защищаться?

— Если она покалечит кого-нибудь из подданных Его Величества, ее запрут в темницу.

— А вдруг она убьет кого-нибудь?

— Ты знаешь, какова кара за это, — сказал барон Полл.

— Герцог велит ее казнить, правда? — спросила Аверан.

— Думаю, так, — барон Полл изобразил сожаление, которого не испытывал.

— Мы не можем позволить ее убить, — сказала Аверан. — И не можем взять ее с собой в Каррис.

— Мы везем срочную весть, — ответил на это барон Полл. — По правде говоря, нам не следовало даже останавливаться ночью из-за грозы, только больно уж не хотелось наскочить в темноте на отряд Радж Ахтена. Весть доставить необходимо, и ты, наездница Аверан, поклялась ее доставить.

— Чего ты боишься? — спросил Роланд, видя, что девочка испугана не на шутку.

— В моей родне никто никогда не получал Посланий, — сказала Аверан.

— Ты получила Послание? — переспросил он. Девочка заломила руки. От волнения она вся дрожала.

— Только что… Я увидела зеленую женщину, мертвую, на колу, перед крепостной стеной.

Роланд не учился в школе, но в Мистаррии о Посланиях знали даже дети.

— Если и впрямь тебе было Послание — это только предупреждение, и пока беда не случилась, ее можно предотвратить.

Барон Полл прищурился.

— Ты хочешь объехать Каррис стороной? Можно бы попробовать, но один из нас должен все-таки туда попасть, — он задумался было, но потом сказал убежденно: — Нет, дороги опасны! Нам лучше держаться вместе. До Карриса я как-нибудь вас доведу, но большего не обещаю.

Барон был прав — на равнине скрывались солдаты Радж Ахтена, и убийцы его подстерегали вестников на всех дорогах.

— Тогда оставьте нас где-нибудь, — предложила Аверан. — Ведь зеленая женщина бегает не за вами, а за мной. Она останется при мне. А потом вы вернетесь и заберете нас.

Барон Полл поскреб подбородок. И до Карриса-то трудновато добраться, а девчонка хочет, чтобы они проехались туда и обратно.

Но и у нее были основания беспокоиться за судьбу зеленой женщины.

Барон думал недолго.

— Это слишком опасно. Я не могу этого разрешить, — сказал он властно, надеясь положить спору конец.

— Сначала вы не хотели брать меня в Гередон, теперь не хотите оставить здесь! А разве мое желание ничего не значит? — спросила Аверан.

— Нет, — рассудительно ответил барон Полл. — Пускай я жирный старый рыцарь, но я — лорд, а ты нет. Мы на войне. И я стараюсь сделать так, чтобы тебе же было лучше.

— Вы делаете так, чтобы было лучше вам, — всхлипнула Аверан. — Я для вас ничего не значу.

— Я думаю о том, что будет лучше для людей, а не для какого-то, — он махнул в сторону зеленой женщины, — лесного чудища.

— Я лучше знаю, что для меня лучше! — заявила девочка.

— Да? — сказал барон. — Вечером ты дулась на меня, потому что хотела в Гередон. Сейчас злишься, потому что хочешь остаться здесь. Так что же для тебя лучше?

— Я передумала, — повысила голос Аверан.

— Твое дело, — сказал барон Полл, — зато я не передумаю.

Он крепко ухватил девочку за руку и поволок к лошади. Аверан завизжала, и барон шлепнул ее пониже спины.

— Черт побери, если на твой крик сбегутся солдаты Радж Ахтена, я тебе голову оторву, пусть даже это будет последнее, что я успею сделать в жизни!

Он вскочил на коня и попытался затащить девочку к себе в седло.

— Постой! — сказал Роланд. — Она едет со мной. И чтоб я больше не видел, как ты ее бьешь, и не слышал угроз оторвать ей голову.

— О чем это ты? — спросил барон Полл. И с удивлением воззрился на Роланда, равно как и Аверан. Голос Роланда прозвучал грозно, хотя он не был воином и мечтать не мог справиться с бароном.

— О том, — ответил Роланд, глядя на девочку. — Ночью я думал, не попросить ли мне у Палдана позволения стать ее опекуном… то есть удочерить ее.

Неловкая пауза длилась до тех пор, пока Аверан не поняла, что Роланд ждет ее ответа. И тогда она рванулась к нему и крикнула:

— Да!

Он вскочил на коня, посадил девочку перед собой. Кони понеслись по склону, зеленая женщина вприпрыжку побежала следом, и барон Полл, спустившись на равнину, вдруг свернул с дороги и погнал своего скакуна по звериным тропам, пересекавшим горный отрог. Зеленая женщина не отставала. Роланда поражало, как это у нее получается. Ни один человек не сумел бы бежать с такой быстротой и ловкостью.

Барон не решался далее ехать по дороге, и тревога его, видимо, передалась в конце концов и Аверан, ибо она больше не спорила. Летя вслед за бароном вниз по склону, Роланд откинулся в седле, крепко прижимая к себе девочку, поскольку боялся, что ремень подпруги может не выдержать, и они оба покатятся с горы. Барон же несся, не сбавляя скорости.

Через несколько минут захватывающей дух скачки они наткнулись на старую тропу дровосеков, доехали по ней до ручья, переправились и, перескочив через изгородь, понеслись галопом по фермерскому выгону.

Так они проскакали несколько миль, минуя большие дороги, то и дело оглядываясь по сторонам. Зеленая женщина бежала следом.

Добравшись до большого города, они проехали его и остановились наконец на отдых. Возле дороги в ряд росли ореховые деревья. Орехи уже начинали поспевать, и Аверан, по-прежнему зябко ежась, взглянула на них с вожделением.

— Мы собираемся сегодня есть?

— Вот доедем до замка, там какой-нибудь обед и получишь, — сказал барон Полл.

— Ночью вы меня обещаниями кормили и на завтрак предлагаете то же самое. Они там в замке уже позавтракали и есть не будут до вечера. А я и вчера совсем ничего не ела.

— Вот и хорошо, — ответил барон, — зато будет стройная фигура.

— Вы бы лучше о своей позаботились, — буркнула Аверан. — То-то ваш конь порадовался бы.

Барон бросил на девочку грозный взгляд. Хоть у нее и был дар силы, но у барона их было несколько, так что дразнить его не стоило.

Роланд счел, что нехорошо морить ребенка голодом.

— Я достану тебе орехов, — предложил он и соскочил с коня.

Зеленая женщина, немного было отставшая, догнала их и остановилась, обливаясь потом и жадно глотая воздух.

Барон Полл, опасаясь, что девочка попытается сбежать, подъехал вплотную, сгреб ее и пересадил к себе в седло.

Кобыла Роланда тоже была вся в мыле и тяжело дышала. Они остановились на северной окраине города, у последних домов, и корма для лошадей здесь было мало. Траву вдоль дороги объели овцы. Сейчас овец было не видать. Должно быть, их угнали в замок. Кобыла, не найдя ничего другого, подошла к одному из домов и принялась объедать с подоконника какие-то белые цветы, да так быстро, как может есть только лошадь с даром метаболизма.

Роланд тем временем тщетно искал орехи на земле, где их давно подобрали свиньи. Ничего не найдя, он полез на дерево.

— Мне нужно облегчиться, — сказала Аверан, ерзая в цепких объятиях барона Полла.

— Терпи, — приказал тот. — Девочка с даром силы может терпеть целый день.

— Я и так терпела всю ночь, — виновато сказала Аверан. Барон Полл завращал глазами.

— Ладно, иди. Позади дома должна быть уборная.

Аверан соскочила с лошади и побежала вокруг дома. Зеленая женщина последовала за ней по пятам, как верный пес.

Роланд, стоя в развилине дерева, набивал карманы орехами. Через минуту он собрался слезать, повернулся и бросил взгляд на юг.

Там, откуда они только что прискакали, над дорогой вздымалась пыль. Еще далеко, милях в двух, и Всадников пока загораживали дома и деревья. Однако если у них сильные кони, вестников догонят очень скоро.

— Едут Всадники, очень быстро, — сказал Роланд барону. Сердце у него заколотилось. Не заберись он на дерево, так и не увидел бы их.

— Чьи цвета?

Роланд всмотрелся и различил желтые пятна.

— Радж Ахтена, и они гонятся за нами.

Он тяжело спрыгнул с дерева, чуть не подвернув ногу.

— Аверан! — крикнул барон Полл. — Кончай писать и бегом сюда!

Он развернул коня и, выругавшись, поскакал вокруг дома. Роланд, вскочив в седло, двинулся следом и, завернув за угол, увидел, как барон на заднем дворе вышибает дверь уборной. Внутри никого не оказалось.

— Проклятая девчонка сбежала! — крикнул барон Полл.

Роланд в панике закусил губу. Он не хотел Потерять девочку, не хотел, чтобы она попала в беду. И не знал, что делать, потому что слишком хорошо понимал ее страх и стремление поступить так, как она считала правильным.

За каменной оградой двора простирались сады других усадеб. Роланд беспокойно огляделся. Беглянок нигде не было видно.

— Они не могли уйти далеко, — сказал он, сознавая, что это уже не имеет значения. Даже если девочка пряталась совсем рядом, у них не было времени на поиски.

— Оставь! — сказал барон Полл. — Девчонка этого хотела, так пусть остается!

Он развернул коня, а Роланд немного замешкался. Ему страшно было оставлять их одних. Судьба Аверан и зеленой женщины волновала его даже больше, чем он думал.

Барон Полл уже поскакал прочь, а Роланд, поднявшись в стременах, все оглядывался, надеясь увидеть их где-то неподалеку. Но тут до слуха его с противоположного конца города донесся грохот подков.

— Удачи тебе! — крикнул Роланд в надежде, что Аверан его слышит. — Я вернусь за тобой, дочка! И поскакал за бароном.

Аверан сидела за сиреневым кустом у ограды за четыре двора от Роланда и барона Полла и видела, как они уехали. Она сняла с зеленой женщины плащ, и зелень куста надежно скрыла их обеих от чужих взглядов.

Крепко обняв свою спутницу, Аверан шепотом уговаривала ее не шевелиться.

Она не могла объяснить, почему ей нужно остаться. Мужчины никогда ничего не понимают. Аверан же еще с вечера испытывала весьма странные ощущения.

Ночью она нервничала, глядя на костер, а утром не могла смотреть на солнце — свет обжигал ей глаза. А когда в лесу возле трупа убийцы она сделала вид, будто пробует кровь, ей и впрямь вдруг мучительно захотелось ее отведать.

И теперь Аверан знала, что нужно зеленой женщине, и понимала это, по-видимому, лучше ее самой.

А нужна той была Земля. Сила Земли для восстановления собственных сил.

Вот они и спрятались, хотя девочка слышала, как ругается барон и как Роланд обещает вернуться. Она с трудом сдерживала слезы.

Когда Роланд сказал, что хочет стать ей отцом, она удивилась, очень удивилась и обрадовалась. Она нуждалась в друге, который заботился бы о ней. Но пока ей было не до себя.

Она прошептала ему вслед:

— Вернись за мной, отец, вернись, как только сможешь.

Чуть позже по переулку, обсаженному деревьями, проскакали, гремя подковами и бряцая оружием, двадцать рыцарей Радж Ахтена.

Пока Неодолимые, грохоча копытами коней, проезжали мимо, зеленая женщина сидела в объятиях Аверан не шелохнувшись. Потом подняла нос, принюхалась, как собака, и спросила:

— Кровь — да?

— Кровь — да, — подтвердила девочка, радуясь, что та узнала запах врага. — Но не сейчас. Сейчас ты должна отдохнуть. Я знаю, что тебе нужно.

Аверан не сомневалась в этом, ибо у нес было видение. Смысла видения девочка не поняла, но ее вело сознание необходимости, желание, возникшее внутри нее самой Зеленая женщина была созданием Земли и в данный момент нуждалась в объятиях Земли.

Некоторое время еще Аверан не решалась выйти из укрытия. Ветер колыхал листву сирени. Зеленая женщина смотрела на листья со страхом, словно их шевелила какая-то злая сила.

— Это ничего, — сказала Аверан. — Просто ветер. Ветер.

Она заставила свою подопечную поднять руку, чтобы та ощутила, как струится меж пальцев поток воздуха. Но женщина со страхом отдернула руку.

— Ветер — нет! — сказала она. И огляделась вокруг с выражением отчаяния на лице, как будто ища, где бы спрятаться от него.

Аверан решила, что Неодолимые должны быть уже далеко. И повела зеленую женщину в сад позади дома. Земля там была жирной и рыхлой. Хозяева перед тем, как уйти, выкопали всю морковь и всю репу.

Аверан пощупала почву и сочла ее подходящей. Отыскала в сарае мотыгу и за несколько минут вырыла неглубокую канавку.

Зеленая женщина, не дожидаясь уговоров, ступила в нее и легла во весь рост — нагая, довольная, радующаяся прикосновению к телу земли.

Аверан собралась было присыпать ее. Но в этот момент и сама ощутила жажду, непреодолимый зуд. Солнце жгло ей затылок, и, подняв глаза, она зажмурилась, ослепленная.

Одежда совсем не защищала от его лучей. Девочка взглянула на свою руку — ту, которой она вчера вытирала кровь с лица зеленой женщины, упавшей с неба.

На коже по-прежнему виднелись темно-зеленые пятна. Они так и не сошли, как она ни старалась их отчистить. Наоборот, они как будто впитались в плоть. Это стало похоже на татуировку. «Видимо, никогда не сойдут, — подумала Аверан. — Кровь зеленой женщины будет проникать все глубже, пока не дойдет до самых костей».

— В нас течет теперь одна кровь, — сказала Аверан зеленой женщине — Я даже не знаю, кто ты, но мы с тобой — одно и то же.

И, сказав это, девочка разделась, тоже легла в канавку. И стала сгребать руками землю, присыпая тело, чтобы укрыться от солнца, но получалось плохо.

Тогда ее внезапно осенило, и она крепко обняла зеленую женщину и приказала земле:

— Укрой меня.

И земля откликнулась, заструилась на них со всех сторон, как вода.

Аверан подумала, сможет ли Роланд, вернувшись, разыскать эту неглубокую могилку А Неодолимые ? Что они сделают, если найдут их? Раскопают?

«Нет, — поняла она. — Нам ничто не угрожает. Ни огонь, ни солнце. Вообще ничто… пока не спустится ночь».

Глава 17 Пыль

Над дорогой на Даркинские холмы стояла сплошная пыль. Когда Эрин Коннел ехала здесь два дня назад, земля была от дождей размокшей и скользкой. Но грязь по крайней мере лежала смирно и не лезла в ноздри, да и ехала Эрин тогда в одиночестве.

За каких-то два жарких дня южная дорога успела высохнуть, как летом. К тому же по ней прошло столько народу, столько копыт разбило землю, прокатилось столько колес, что под ногами теперь была теперь не земля, а мука, вздымавшаяся вверх густым бурым облаком. Эрин мечтала только об одном — свернуть к опушке Даннвуда и поскакать рядом с дорогой, лишь бы вдохнуть чистого воздуха. Но там рос густой кустарник, тропы были неровные, и она побоялась отстать. Позволить себе это она не могла.

Эрин ехала в авангарде войска, вместе с Королем Земли Габорном Вал Ордином, толстым королем Орвинном и остальными высокими лордами в сопровождении, разумеется, всех Хроно.

Впереди скакали вереницей несколько дюжин разведчиков и гвардейцев, и пыль, поднятая копытами их коней, плыла над дорогой облаком. Песок скрипел на зубах, жег глаза, не давал дышать. Он прилипал к промасленным звеньям доспехов и скапливался в складках одежды. Через полдня езды Эрин уже казалось, что придется пролежать в ванне неделю, чтобы смыть с себя эту грязь.

Но что было делать. Оставалось только благодарить судьбу за то, что ехать пришлось не в арьергарде, где пыли гораздо больше.

У многих в свите Габорна были рыцарские шлемы, и, опустив забрало, владельцы их могли хоть немного защитить глаза и лица. Счастливчики. Эрин казалось, что даже дьявольская духота внутри такого шлема куда лучше, чем пыль.

На ней был обычный шлем Всадницы, круглый, защищавший только уши, даже без наносника. С конским хвостом, выкрашенным в голубой цвет. И лицо ей пришлось прикрывать платком.

Сзади донесся перестук копыт, и на обочину дороги выехал верховой.

Он посмотрел на Эрин и собрался уже обогнать ее, когда внезапно заметил Габорна и придержал коня. На лице его отразилось изумление. Эрин догадалась, что он искал Короля Земли, а король Габорн Вал Ордин и король Орвинн оказались такими грязными, что их невозможно было отличить от простых солдат.

— Ваше величество, — обратился он к Габорну, — отряды в тылу просят позволения отойти назад. Лошадям от пыли трудно дышать.

Эрин едва не рассмеялась. По-видимому, сами воины Гередона дышали в этой пыли без труда. Задыхались у них только лошади.

— Пусть отойдут, — ответил Габорн. — Пока мы не подъедем к замку Гроверман, строй держать не обязательно.

— Благодарю, милорд, — воин поклонился. Но замешкался. Казалось, он хочет попросить еще о чем-то.

— Да? — сказал Габорн.

— Прошу прощения, милорд, вы ведь — Король Земли, так не могли бы вы что-нибудь с этим сделать?

— Вы имеете в виду… убрать куда-нибудь пыль? — растерянно спросил Габорн.

— Мы были бы вам очень признательны, милорд, — ответил рыцарь с глубокой благодарностью.

Габорн засмеялся, но что прозвучало в его смехе, веселость или презрение, Эрин не поняла.

— Да, я Король Земли, — сказал он, — и дорожная пыль нравится мне не больше, чем вам. Однако силы мои, представьте, ограничены. Если бы я мог ее развеять, я бы уже сделал это. Рассредоточьте ряды. Пусть каждый едет сам по себе. Те, у кого кони порезвее, доберутся до Гровермана первыми.

Рыцарь посмотрел на Габорна. Король Земли с головы до пят был покрыт пылью.

— Хорошо, милорд, — сказал он и поскакал обратно, выкрикивая приказ рассредоточиться.

Тут же и короли перестали сдерживать коней и понеслись вперед, обгоняя тех, у кого лошади были послабее. Эрин сделала то же самое, и разведчики, возглавлявшие войско, вынуждены были прибавить ходу, чтобы оставаться впереди.

Эрин, скача в стороне от остальных, привстала на стременах, чтобы ветер обдувал волосы и одежду.

Ехавший рядом принц Селинор поступил так же. Глянув в его сторону, она заметила, что принц испытующе смотрит на нее. Но когда глаза их встретились, он отвернулся.

Эрин не имела дара обаяния. Флидс был бедной страной, и по указу Верховной Королевы эти дары в нем не передавались. Зачем тратить на женскую красоту драгоценный кровяной металл, для которого найдется более полезное применение?

Но даже и без дара обаяния Эрин казалась некоторым мужчинам привлекательной. Правда, если бы поняла, что принц Селинор глазеет на нее именно по этой причине, она бы удивилась. У него-то было не меньше двух таких даров, и выглядел он замечательно. Волосы — цвета платины, почти белые, лицо узкое, но выразительное. Глаза — как темные сапфиры. Очень высокий. «Красивый мужчина, что и говорить, — подумала она, — хотя ложиться с ним в постель не хочется. Поскольку, как говорила флидская поговорка, „слава его летела за ним, как мухи за отбросами“.

Хроно Селинора, скакавший за ним следом, был примечателен лишь тем, что ростом почти не уступал своему лорду.

Нет, горькими пьяницами Эрин не интересовалась. По одной из сплетен, принц Селинор отправился как-то раздавать милостыню беднякам замка Кроутен и разъезжал по улицам в повозке с запасом снеди, одежды и мелких монет. Когда же запас кончился, он в рьяном помрачении снял с себя штаны из золотой парчи и бросил в толпу, к великому смущению женщин и детей.

Другие же говорили, что он снял с себя тогда не только штаны.

Пил он, по слухам, так много, что никто не знал толком, умеет ли он держаться в седле, поскольку его чаще видели падающим с лошади, нежели верхом. Собственные вассалы прозвали его Бешеным псом, за то, что на губах у него слишком часто оставалась пивная пена.

Через час войско достигло реки Двинделл и города Хейворт.

Лорды и Хроно спустились к речному берегу восточнее моста, чтобы напоить лошадей. Пока конь Эрин утолял жажду, она спешилась и заглянула в воду. Река Двинделл в этом месте была широка и глубока, чистая вода закручивалась водоворотами. На небе с утра собирались облака, но сквозь них пробивалось солнце, и Эрин даже смогла разглядеть в глубине резвящуюся форель и лососей.

Она встала на колени, смочила в холодной воде платок, которым прикрывала нос, и принялась смывать с лица грязь. Ужасно хотелось снять доспехи и окунуться в реку. Но на это не было времени.

Принц Селинор тоже встал на колени и снял шлем из вороненого серебра. Дважды ополоснул его, смывая пыль, затем наполнил водой и стал пить из него, как из кубка.

Потом предложил шлем Эрин и начал умываться. Она пила взахлеб, чувствуя, как вода промывает гортань. Никогда еще вкус ее не казался девушке таким свежим.

Габорн оставался в седле, пока конь его утолял жажду, словно у него не было сил спешиться. Он был весь покрыт пылью и грязью.

Селинор посмотрел на Габорна.

— Вот сейчас перед нами истинный Король Земли, — шепнул он Эрин. — Смотрите, как ему идет. И хохотнул над собственной шуткой.

— Думаю, ему это идет больше, чем кому бы то ни было, — сказала Эрин, которой слова принца показались непочтительными.

— О, я не хотел проявить неуважение, — на этот раз в голосе Селинора прозвучало раскаяние.

Эрин резко сунула шлем ему в руки. Селинор снова наполнил его водой, поднялся на ноги и поднес Габорну. И пока тот пил, Селинор вернулся к реке и намочил платок.

И подал королю, чтобы тот освежил лицо. Габорн отерся и сердечно поблагодарил принца. А Эрин задумалась — делает ли Селинор это ради нее или же он действительно относится к королю с почтением?

Напоив лошадей, Габорн и король Орвинн поскакали через Хейвортский мост к постоялому двору «Двинделл», поскольку всем известно, что горло лучше промывать крепкими напитками, а не водой. «Для хозяина трактира этот день обещает стать благословенным, — подумала Эрин, — ибо сегодня туда заглянет не одна сотня рыцарей».

Она умылась, собираясь присоединиться к Габорну и королю Орвинну. Вновь села на коня и на мосту заметила, что Селинор рядом.

Но когда она спешилась у трактира, принц остался в седле. Поднявшись на крыльцо, Эрин обернулась. В ноздри бил хмельной запах пива, которым за века здесь пропитались даже стены.

— Вы не зайдете? — спросила она. Лицо его застыло. Принц виновато покачал головой и сказал:

— Пожалуй, лучше проедусь, дам лошади немного остыть.

Эрин прошла внутрь вместе со своей Хроно, и они сели за свободный стол. Тут же к ним торопливо подошла молоденькая служанка, на ходу спрашивая:

— Чего угодно леди?

Толстяк-хозяин дружески беседовал с королем Ордином. Эрин услышала, что он поздравляет Габорна с недавней женитьбой.

— Пива, — ответила она.

Забегавшаяся девчушка поспешила прочь.

Трактирщик поднялся и заторопился за нею, чтобы помочь вынести сразу несколько бочонков с пивом. И тут король Орвинн громко сказал:

— Ну что ж, ваше величество, кажется, принц Селинор боится к нам присоединиться.

— Это хорошо, — ответил Габорн. — Я надеялся, что у него хватит сил не заглядывать сюда.

— Думаете, это надолго? — спросил король Орвинн. — Готов спорить, даже обещание Королю Земли не поможет ему продержаться трезвым неделю. Ставлю десять золотых, милорд, уже завтра к вечеру он будет падать с лошади.

— Надеюсь, что нет, — сказал Габорн, но спорить не стал.

— Ваше величество, — громко поинтересовалась Эрин. — Так вы беседовали с принцем Селинором?

Король Орвинн посмотрел на нее холодно, как нередко смотрели воины на уроженок Флидса. Но хоть он и не испытывал к ней особого уважения, однако на вопрос ответил:

— Утром перед нашим отъездом этот пьяница набрался наглости предстать перед Королем Земли и предложить ему свой меч. Король, конечно же, отказал.

Габорн устало разглядывал свои руки, сложенные на столе.

— Не будьте так суровы, — сказал он. — У него доброе сердце, просто совесть не позволяет мне избрать человека, который любит вино больше, чем себя и своих товарищей.

— Так вы отказали ему? — спросила Эрин.

— Нет, — сказал Габорн. — Я попросил его раскаяться. И отказаться от своего главного удовольствия. Если он научится сохранять трезвость, я его изберу.

Прежде Эрин не слышала, чтобы Король Земли ставил кому-нибудь какие-то условия. Ее, например, он избрал сразу. Но ей приятно было узнать, что ради его благословения кто-то хочет исправиться.

Ей принесли пиво, Эрин сделала маленький глоток и вышла с кружкой во двор, где у коновязи ждали лошади. Налив пиво в ладонь, она протянула руку коню, тот стал пить, щекоча кожу губами. Добрый крепкий напиток сослужит хорошую службу, придаст коню силы, чтобы не отставал от других. Конь обладал дарами силы, метаболизма и ловкости — каждого по одному, но у лошадей Габорна и других лордов из его свиты даров было куда как больше.

Она размышляла над словами короля. У Селинора «доброе сердце»? Как эта может быть? Ведь вчера он только тем и занимался, что выражал свои сомнения в правах Габорна на верховную власть. Маршал Скалбейн намекнул даже, будто Селинор, пороча Габорна, выполняет отцовское поручение. Как же Габорн разглядел в нем доброе сердце?

Странно.

Но, может быть, Габорн просто решил дать принцу шанс?

Напоив коня пивом, Эрин отнесла кружку обратно в трактир и расплатилась. Вместе с Хроно они выехали из города.

Селинора и его Хроно Эрин нашла на лугу, заросшем клевером и одуванчиками. Принц чистил лошадь, а та щипала траву.

Эрин остановилась и занялась тем же самым, проверив заодно у коня бабки и копыта. В одной подкове потерялась пара гвоздей, все остальное было в порядке. Селинор не сводил с нее глаз.

— Почему вы здесь, а не с остальными? — сказал он наконец. — Ведь у нас не будет возможности отдохнуть до самого Баннисфера.

Эрин ни за что не призналась бы ему, почему она здесь. Кодекс чести велел ей стоять в битве с мужчиной рядом, даже если битву тот вел всего-навсего со своими пороками.

— Ну, пока мы не держим строй, гораздо лучше ехать впереди, — сказала она. — Пусть теперь другие глотают мою пыль.

— Уверен, она им покажется слаще меда, — засмеялся Селинор. Эрин улыбнулась. «Значит, он действительно относится к Габорну с уважением, — подумала она. — Просто любит пошутить».

— Итак, — спросила Эрин, — вы все-таки признали Габорна Королем Земли? Говорят, вы предлагали ему свой меч.

— После того, как он отказал Верховному Маршалу, — сказал Селинор, — я решил, что он должен быть либо Королем Земли, либо… сумасшедшим. На сумасшедшего он не похож. Мне он, конечно, тоже отказал. Но я особенно не надеялся.

— Он не отказал вам, — сказала Эрин. — Он только отложил свое решение.

— Да, это так, — улыбнулся Селинор, склонив голову. — И я надеюсь стать когда-нибудь достойным его благословения. Вот уже двадцать часов, как я не пью.

Эрин искала подходящие слова, чтобы похвалить его за сей подвиг, когда вдруг до нее дошел смысл его слов. Двадцать часов? Ведь он предложил свой меч Габорну только утром. А ночью народ отмечал окончание Праздника Урожая, и все трактиры у замка Сильварреста были полны.

Обычай требовал перед сном поднять тост за конец праздника. Она и представить себе не могла, чтобы принц Селинор не пил всю эту ночь.

— Двадцать часов? — переспросила она. — Но ведь вы только утром предстали перед королем!

— Бросить пить я поклялся еще вчера, — сказал Селинор.

Эрин пытливо смотрела на него.

— Вы меня презираете, — продолжал он, — и вы правы. Я понял вчера ваш упрек: мои друзья в пивных. Потому и поклялся. Не хотелось увидеть еще раз такое выражение в ваших глазах и навлечь на себя ваше неудовольствие.

Эрин улыбнулась, польщенная тем, что одно ее слово так повлияло на мужчину. Впрочем, она не слишком поверила.

— Не хотите поехать рядом со мной? — спросила она. — Буду счастлив, — сказал Селинор. Они вспрыгнули в седла и двинулись в путь.

Глава 18 Скорбный день для книг

Габорн сидел за столом в «Двинделле». Король Орвинн говорил без умолку, перескакивая с темы на тему, но мысли Габорна были далеко, и он не прислушивался к словам короля. Все утро его мучило то давящее ощущение в груди, которое предвещало надвигающуюся опасность.

Подданные его покинули замок Сильварреста, страх за них немного утих. Но в замке остались люди. Он чувствовал, что Иом и Миррима, десятки жителей города и стражники все еще там.

Опасность все приближалась. Когда и откуда она ударит?

Какими силами обладает Победитель, чем он так страшен?

Два дня назад Габорн в руинах даскинов ощутил присутствие опустошителей, близость гибели. Он едва успел предупредить своих рыцарей. И сейчас, как и тогда, предчувствие гибели все усиливалось, и Король Земли решил, что на этот раз не станет медлить с предупреждением. Поэтому он только кивал в ответ Орвинну, не решаясь заговорить и не решаясь пошевелиться. Тревожил его и король Орвинн. Этот толстый старик, казалось, был сотворен из крепкого материала. Но вокруг него распространялся неприятный холод.

«Скверно было бы потерять его, — подумал Габорн. — Надо о нем позаботиться».

Король Орвинн — верный союзник, большая редкость в эти дни. И его сильные воины очень пригодятся в походе на юг.

Из «Двинделла» Габорн вышел далеко за полдень.

К Хейворту все еще подъезжали рыцари, жаждавшие короткой передышки. На всех улицах рядами стояли лошади, трактирщик без устали выносил бочонки с пивом. Служанка не успевала наполнять кружки. Мыть их и вовсе было некогда. Ей просто протягивали пустую посуду и медяки, она брала деньги и наливала пиво.

Чтобы добраться до лошадей, королям пришлось проталкиваться сквозь толпу. Подойдя наконец к коновязи, Габорн начал отвязывать своего скакуна. Надо было торопиться.

В этот момент кто-то тронул его за плечо. Габорн повернулся и увидел своего Хроно. Коричневое одеяние подчеркивало бледность лица летописца. Хроно била дрожь.

— Ваше величество… — начал он и развел руками, словно хотел сказать: «Мою печаль не выразить словами».

— Что такое? — спросил Габорн.

— Сожалею, ваше величество, — голос Хроно дрогнул. — Сегодня скорбный день для книг. Я очень сожалею.

— Скорбный день для книг? — переспросил Габорн с нарастающим страхом.

Он словно сорвался в бездну. «На меня нападают», — подумал Габорн, ощущая со всех сторон дыхание смерти. Она окружила его, как темная туча. Но нападающего он не видел.

— Что? Что происходит? — громко спросил он. Король Орвинн услышал и перевел встревоженный взгляд с Хроно на Габорна.

— Ваше величество?

Габорн поднял голову к серым облакам, сгустившимся в небе, и послал предупреждение Иом и всем остальным в замке Сильварреста: «Бегите!»

Он поставил ногу в стремя, но не успел сесть на коня, как у него закружилась голова.

Все силы внезапно покинули его, к горлу подступила тошнота.

Габорн соскользнул с седла, застыл, прислонясь к лошади.

«На меня напала какая-то неведомая сила», — подумал он.

— Ваше величество, — спросил король Орвинн, — вы в порядке?

Габорна вновь затошнило, и, оглушенный и ошеломленный, он на мгновение перестал сознавать, где находится.

Он потряс головой, пошатываясь побрел к крыльцу и опустился на ступени. Народ расступился, чтобы дать ему больше воздуха.

— Его отравили! — крикнул король Орвинн.

— Нет… нет! Это умирают Посвященные, — сказал Габорн. — Радж Ахтен проник в Голубую Башню.

Глава 19 В Голубой Башне

Над морем все утро стоял густой туман, и Радж Ахтен плыл к Голубой Башне, ориентируясь по крикам морских птиц и шуму волн, разбивающихся о камни.

В тумане он без труда миновал военные корабли, охранявшие город, и двинулся к его главному опорному пункту.

Плечо болело, мешая грести. В битве при Лонгмоте король Менделлас Ордин раздробил ему кости. Тысячи даров жизнестойкости помогли Радж Ахтену выжить, но всю прошлую неделю ему пришлось ложиться под ножи лекарей, снова и снова резавших его плоть и ломавших кости, чтобы вправить как следует. Раны заживали через минуту, но боль тем не менее была мучительной, и плечо до сих пор не работало толком.

А все проклятые мистаррийцы — король Ордин и его сын.

За эту неделю Радж Ахтен сумел найти достаточно форсиблей, чтобы вернуть весь свой метаболизм, и снова был готов к войне.

За эту неделю он научился еще лучше владеть Голосом. Он отточил его, как клинок, и мог теперь действительно резать им металл и камни.

Голубая Башня медленно выступила из тумана. Она была огромна, эта старинная крепость, служившая пристанищем чуть ли не для всех Посвященных Мистаррии.

Радж Ахтен перебрался на нос лодки и, набрав в грудь побольше воздуха, издал долгий низкий звук. Это был не крик. Скорее ровное, монотонное гудение, ровный, рокочущий звук, на который отозвались вибрацией и его кости, и воздух, и даже каменные стены Голубой Башни.

Звук не был особенно громким. Громкость, как заметил Радж Ахтен, значения не имела. Важно было попасть в нужный тон — он зависел от породы камня — который заставит камень запеть в ответ.

Он держал этот тон долго, и Голос сливался с песней камня до тех пор, пока до слуха его не донесся треск раскалывающихся стен, крики ужаса в башне, отдаленные и бессловесные, как крики чаек, и в море полетели огромные камни, вздымая при падении брызги и пену.

Он пел, и крыши проваливались, из окон стали выпрыгивать люди, пытаясь спастись от гибели.

Он пел, и башенки рушились одна за другой, от стен отваливались каменные горгульи, жуткие подобия людей, и наконец вся Голубая Башня накренилась и рухнула в море.

В тумане заклубилась серая пыль. Корабли, сторожившие башню, спешно подняли паруса и двинулись к ее развалинам.

Голубая Башня пала, и с нею пала вся сила Мистаррии. Посвященные и охрана погибли.

Радж Ахтен снова взялся за весла. Он проскользнет сквозь туман куда быстрее, чем развернутся корабли.

Спина у него болела, но он испытывал удовлетворение, зная, что Габорну Вал Ордину сейчас еще больнее.

Глава 20 Все еще Король Земли

Никогда прежде Габорну не приходилось переживать гибель своих Посвященных. Он только слышал, что утрата силы и жизнестойкости сопровождается тошнотой и изнеможением.

Сейчас он почувствовал это сам. Приступы тошноты следовали один за другим. Кольчуга внезапно стала такой тяжелой, что пригибала к земле.

Он не спал три ночи. И теперь, когда не стало жизнестойкости, почувствовал всю навалившуюся усталость.

Смертную усталость и растерянность. Король Орвинн смотрел на него с ужасом.

Габорн скорчился, прижав руку к животу, словно его ударили. Но думал он сейчас не о себе.

В Голубой Башне были почти все Посвященные Мистаррии. А войска Мистаррии составляли почти треть всех вооруженных сил Рофехавана.

Минуту назад воины герцога Палдана, самые лучшие в Мистарии, стали обыкновенными, не пригодными для сражения людьми; в лучшем случае они сделались «воинами неудачных пропорций», как называют тех, кто сохранил силу, но утратил быстроту движений или сохранил ловкость, утратив силу.

А герцог Палдан в этот момент готовится к битве с армией Радж Ахтена, и Неодолимые точат клинки, собираясь убивать.

Прошлой ночью Габорн гадал, куда подевался Радж Ахтен. Теперь он это узнал.

Мистаррия падет, и с нею вместе падет весь север. Как это могло случиться?

Ведь герцог Палдан, разумеется, должен был укрепить оборону Голубой Башни — удвоить, а то и учетверить ее охрану.

Мысленным взором Габорн увидел, как трескаются стены башни, как сыплются в море дождем громадные камни.

Ему казалось, что и сам он разваливается на части. Сила ушла из него вместе с тремя дарами. В глазах потемнело, когда в Голубой Башне умерли Посвященные слепые.

Он гордился знаниями, полученными в Доме Разумения, но исчезли два дара ума — и он забыл больше половины того, чему его учили; не мог даже вспомнить образ Иом. Птичьи голоса зазвучали глуше, потому что притупился слух.

Сознание своего бессилия разбудило в нем ярость, и он закричал на Хроно:

— Ты, сукин сын! Трусливый ублюдок! Почему ты не предупредил меня? — голос прозвучал непривычно слабо, поскольку и немые, служившие ему, умолкли навсегда. — Скорбный день для книг, говоришь?

— Мне очень жаль, — снова виновато произнес Хроно. Король Орвинн сел на крыльцо рядом с Габорном, обнял за плечи.

— Успокойтесь, — сказал старик. — Успокойтесь. Он убил всех ваших Посвященных?

Габорн стоял, из последних сил превозмогая изнеможение, желание сдаться и отказаться от всех надежд.

— Да! — ответил он. — Он разрушил Голубую Башню.

— Ваше величество, вы похожи на мертвеца, — сказал король Орвинн. — Что будем делать? Найдем Способствующего и передадим вам несколько даров, а потом уж поедем дальше?

У Габорна были с собой форсибли, и очень хотелось так и поступить. Но возвращаться в замок Сильварреста было рискованно.

— Нет, едем на юг, — сказал он. К закату они будут уже в замке Гроверман, а там тоже есть Способствующие. — Сил у меня пока хватит. И я все еще Король Земли.

Он с трудом встал с крыльца, поднялся в седло.

Медлить было нельзя. Темный Победитель кружил где-то совсем рядом. «Будьте начеку, — передал Габорн Избранным воинам. — Приближается смерть».

Глава 21 Цена обеда

После полудня Боринсон утратил свои дары. Он ехал верхом, когда внезапно исчез метаболизм и собственные движения показались ему вдруг замедленными.

Он почувствовал страшную, до колик в животе, тошноту. И вслед за тем дары стали исчезать один за другим с такой скоростью, что он не успевал осознавать, что именно теряет — силу или жизнестойкость, чутье, слух или зрение. В считанные секунды пропало все, осталась лишь пустая оболочка.

Лишившись даров, Боринсон чуть не разрыдался от горя. Ему вспомнились лица молоденьких крестьянских парнишек, многие годы назад отдавших ему свою силу. То были славные ребята, не пожалевшие для него собственной жизни.

«Они могли бы сейчас резвиться с девчонками, — подумал Боринсон. — А не умирать в Голубой Башне». Вспомнилась ему и Тамара Тэн, старуха, подкармливавшая его горячими лепешками, пока он был маленьким, и отдавшая ему метаболизм, когда он вырос. Ее будет не хватать всем, кто ее знал.

Мысли о себе были не менее горьки. Гибель Посвященных вызвала в памяти жуткие картины того, что происходило в замке Сильварреста, когда он сам убивал Посвященных.

Страж Боринсона всю дорогу почти не раскрывал рта. Они скакали по земле Дейазза, страны, где солнце светило ярче, чем где бы то ни было. Земля эта была прекрасна, и хотя от Гередона ее отделяло всего пятьсот миль, сразу за горами Хест чувствовалось, что климат здесь значительно жарче.

Южнее Дейазза лежала великая Соленая пустыня, горячее сердце Индопала, и ветра постоянно доносили оттуда ее жар. Вода в Дейаззе не замерзала даже глубокой зимой.

Вдоль реки Эншеви расстилалась сочная зелень полей. На затопленных участках в поисках пищи расхаживали цапли. Сборщики риса в белых набедренных повязках собирали в плетеные корзины урожай.

Пока его не оставили дары, Боринсон любовался городами, через которые они проезжали — белыми кирпичными домами, величественными дворцами под золотыми куполами. По колоннадам дворцов, по берегам зеркальных прудов томно прогуливались прекрасные темнокожие женщины в шелковых платьях, носившие в носу и ушах золотые кольца и рубины.

Широкие улицы были щедро залиты солнечным светом — не то, что узкие улочки крепостей Гередона. И запах здесь был чище, чем на севере, меньше несло отбросами и навозом.

Но приметы войны были видны и здесь. В пограничных замках собирались войска, по дорогам то и дело проезжали вооруженные отряды. Встречавшиеся по пути горожане смотрели на Боринсона недружелюбно. Дети бросались фигами, а матери их шипели вслед ему проклятия.

Только раз или два его окликнули с надеждой: «Не видел ли ты Короля Земли?»

Теперь же, лишившись даров, Боринсон сгорбился и, чтобы не упасть, обмотал цепь вокруг луки седла. На глазах его выступили слезы.

— Помоги! — крикнул он своему стражу. Он не спал несколько дней и со вчерашнего вечера ничего не ел. Благодаря жизнестойкости до сих пор не чувствовал ни голода, ни усталости. Но сейчас от изнеможения у него поплыли круги перед глазами, а желудок сжался от голода.

Неодолимый бросил на Боринсона подозрительный взгляд, ожидая подвоха. В этот момент они ехали по главной торговой улице какого-то города. От прилавков доносились пряные запахи кэрри, имбиря, тмина, аниса, паприки, перца. Под навесами восседали беззубые, коричневые от солнца старики в тюрбанах и наперебой зазывали прохожих отведать их стряпни. Там был рис, сваренный на пару в бамбуковых корзинках, которые висели над медными котлами с кипящей водой. Его раскладывали по мисочкам, приправляя кэрри и другими соусами. Продавались здесь и жареные голуби на вертелах. И маринованные артишоки в огромных бочках. И разнообразные фрукты: мандарины, апельсины, дыни, инжир, засахаренные финики, сушеные кокосы.

— Остановись! — попросил Боринсон. — Твой хозяин сейчас в Мистаррии, в Голубой Башне.

Он мучительно боролся с желанием уснуть. Голова кружилась, перед глазами мелькали кошмарные видения. Накопившаяся усталость была так велика, что заломило все кости.

Неодолимый искоса посмотрел на него.

— На Голубую Башню давно стоило напасть. Я бы и сам посоветовал это своему лорду, — он изучал Боринсона недоверчивым взглядом, хотя здесь, на многолюдном рынке, никакая хитрость не помогла бы тому бежать. И наконец спросил: — Чем тебе помочь?

— Ничем, — ответил Боринсон. Не существовало никакого средства смягчить ужас и боль, связанные с утратой Посвященных. Неодолимый не мог вернуть ему утраченное или снять эту ужасную усталость. Хотя кое-что он все-таки мог сделать. — Я хочу есть и спать. Вот-вот засну. Я не спал несколько дней.

— Правду, значит, говорят, — сказал Неодолимый, — воин без даров — это уже не воин.

Торговец, видя, что они остановились, выскочил вперед и предложил Неодолимому на пробу кусок тушеного крокодила. Тут же их окружили и другие торговцы. На Боринсона, рыжеволосого воина из Мистаррии, они не обращали никакого внимания.

От запаха горячей пищи у Боринсона засосало под ложечкой.

— Нельзя ли задержаться и поесть? — спросил он.

— Я думал, ты торопишься, — сказал Неодолимый, прожевывая взятый на пробу кусок.

— Тороплюсь, но и есть очень хочется, — ответил Боринсон.

— Что для тебя важнее? — поинтересовался Неодолимый. — Быстрее добраться или поесть? Я не останавливался, ибо видел, что ты спешишь. Да и не к лицу человеку быть рабом своего желудка. Это желудок должен служить человеку. Хорошо бы всем северянам с толстыми животами это запомнить.

Боринсон был высоким и плотным мужчиной и никогда не думал, что он толстый. Но здесь, в Дейаззе, все и впрямь казались по сравнению с ним тонкими и стройными.

— Я хочу лишь немного поесть. Мы уже долго едем, — взмолился он.

— А чем заплатишь, если я тебя накормлю? — спросил его страж.

Боринсон посмотрел на прилавки. Он был в плену и потому не имел выбора. Лорды Юга обычно вообще не кормили заключенных. Едой, одеждой и лекарствами их должны были обеспечивать родные и друзья.

Пленнику не разрешается самому покупать еду.

— У меня есть золото, — сказал он, гадая, надолго ли этого золота хватит. Неодолимый, скорее всего, сдерет втридорога, чтобы будущим тюремщикам Боринсона досталось поменьше.

Неодолимый от души расхохотался.

— Ты в цепях, друг мой. Я отберу у тебя золото, когда захочу. Нет уж, предложи что-нибудь получше.

— Назови цену сам, — устало сказал Боринсон. Неодолимый кивнул.

— Хорошо, я подумаю…

Он купил жареной утки, риса и два лимона у старого торговца, который давал в придачу с едой дешевые глиняные плошки.

Затем они выехали из города и остановились у излучины реки Эншеви, у развалин дворца, который рассыпался, должно быть, тысячу лет назад.

Напоили лошадей и пустили пастись. Неодолимый отвел Боринсона к реке умыться. Затем они уселись на лежавшую на земле колонну. Мрамор ее с зелеными прожилками был такой гладкий, словно на него каждый день присаживались желавшие перекусить путники.

Неодолимый разрезал кривым кинжалом лимон и выжал сок в плошку с рисом и уткой. Желудок у Боринсона сжался. Он потянулся было к плошке, но Неодолимый только усмехнулся.

— Сначала плата.

Боринсон ждал, когда же тот назовет цену. Лук или что-нибудь из доспехов?

— Расскажи мне о Короле Земли, — сказал Неодолимый. — Расскажи, какой он, только говори честно. Боринсон задумался.

— Что ты хочешь узнать?

— Говорят, мой господин Радж Ахтен бежал от него в бою. Это правда?

— Да, — ответил Боринсон.

— Тогда он должен быть грозным воином, — сказал Неодолимый. — Мой господин отступает нечасто.

— Он не особенно грозен, — всю правду Боринсону говорить не хотелось. Зачем признаваться в том, что Габорн терпеть не может брать дары у других людей и потому не идет ни в какое сравнение с Радж Ахтеном?

— Но он хотя бы высокого роста? — спросил Неодолимый. — Сильный?

Боринсон рассмеялся. Он вдруг понял, к чему этот разговор. Собеседник его тоже не раз мечтал о появлении Короля Земли.

— Нет, он не высок, — сказал Боринсон, хотя и знал, что высокий рост у индопальцев считается достоинством. Вождь должен быть рослым. — Он ниже тебя на целую ладонь.

— Но, несмотря на это, он, конечно же, красив? — спросил Неодолимый. — Так же, как мой лорд Радж Ахтен?

— У него нет даров обаяния, — признался Боринсон. — Красота Радж Ахтена — как костер, пылающий в ночи. Красота моего лорда — как… искры от этого костра.

— Ага! — сказал Неодолимый, словно сделав какое-то открытие. — Значит, правду говорят, будто Король Земли мал ростом и некрасив?

— Да, — ответил Боринсон. — Он ниже и некрасивее Радж Ахтена.

— Но он очень мудр, — сказал Неодолимый, — хитер и коварен.

— Он — молодой человек, — признался Боринсон. — Вовсе не мудрый. И его оскорбили бы твои слова о том, что он хитер и коварен.

— Но ведь он сумел перехитрить моего лорда Радж Ахтена? Он вел через равнину женщин и скот и тем обманул моего господина.

— Думаю, ему просто повезло, — сказал Боринсон. — На самом деле это придумал даже не сам Габорн. Это предложила его жена.

— Вот как, он советуется с женой? Мужчину, который советуется с женой, в Индопале считали глупцом, лишенным мужской чести.

— Он прислушивается к советам и мужчин, и женщин, — поправил Боринсон…

Неодолимый высокомерно улыбнулся, подняв лицо к солнцу, и оспины на его смуглой коже стали видны лучше.

— Ты видел моего господина Радж Ахтена? — спросил он.

— Видел, — ответил Боринсон.

— Он лучше всех. И краше всех, и грознее всех в битве, — сказал Неодолимый. — Враги недаром его боятся, а подданные повинуются ему беспрекословно.

В голосе его, однако, Боринсон уловил какую-то странную нотку. Словно тот хотел что-то проверить.

— Согласен. Он самый сильный, самый хитрый, самый красивый и самый грозный.

— Так почему тогда ты служишь Королю Земли? — прошипел сквозь зубы Неодолимый.

— Нет никого красивее твоего господина, — ответил Боринсон, — но и нет никого, столь же злого сердцем. Что, если я скажу, что подданные боятся его не меньше врагов? И ведь недаром?

— За такие слова в Индопале полагается смерть! — предостерег Неодолимый.

Глаза его вспыхнули, и, схватившись за кинжал на поясе, он наполовину вытащил его из ножен.

— Сказать правду в Индопале означает смерть! — возразил Боринсон. — Но ведь ты сам приказал говорить правду. Разве не это цена обеда, который должен поддержать мою жизнь?

Неодолимый не ответил, и Боринсон продолжал:

— Я не до конца ответил на твой вопрос: я служу Королю Земли, потому что у него доброе сердце, — он повысил голос. — Мой король любит своих подданных. Он любит даже своих врагов и хочет спасти всех. Я служу Королю Земли, потому что сама Земля выбрала его и дала ему силу, чего Радж Ахтен со своим прекрасным лицом и всеми своими армиями никогда не дождется!

Неодолимый разразился добродушным смехом.

— Друг, ты заработал обед! Ты говорил правдиво, и я благодарен тебе за это, — он пожал Боринсону руку. — Меня зовут Пэштак.

И передал ему плошку с рисом и уткой. Боринсон не мог не заметить, что Пэштак назвал его другом. В Индопале это значило многое.

Потому он решился спросить:

— Пэштак, ты тоже мечтал в детстве о том, чтобы пришел Король Земли? Мечтал стать его рыцарем? Хотелось бы тебе служить ему сейчас?

Неодолимый задумчиво посмотрел на свою ложку с рисом.

— Я не думал, что он будет мал ростом и некрасив, и будет советоваться с женщинами. И что родом окажется из вражеских земель, тоже…

Боринсон съел свой рис. Плошка была маленькая и не утолила голода. Но все же ему стало лучше, и сил как будто прибавилось.

Он задумался о том, что же все-таки произошло в Голубой Башне. Не только он потерял дары, их потеряли еще тысячи воинов. А ведь многие лорды держали в башне при своих Посвященных личную охрану. Голубая Башня простояла не одну тысячу лет, и никто не мог взять ее штурмом с тех самых пор, как четыреста лет назад король Тисон Смелый успешно подобрался к ней с моря.

Среди лордов Мистаррии должна сейчас воцариться страшная паника.

Боринсон подумал о Габорне. Габорн тоже потерял дары, и это было самое страшное.

Рад ж Ахтен не мог добраться до Габорна, пока тот находился в Гередоне. Короля Земли защищали духи Даннвуда, вторгаться в Гередон было слишком рискованно. Поэтому он приложил все усилия, чтобы выманить Габорна за пределы недосягаемого круга. Габорн же рассчитывал на герцога Палдана, надеясь, что сумеет должным образом защитить Мистаррию. Палдан был опытен и мудр и неоднократно возглавлял походы против врагов дома Ордина. И вполне заслужил доверие короля.

Но и Палдан не смог бы сражаться со связанными руками, а Радж Ахтен как раз связал ему руки.

Боринсон понял это со всей ясностью, даже лишившись даров. Радж Ахтен знал, что теперь Габорн неизбежно вступит в войну.

Ничто не могло подтолкнуть его принять это решение скорее, чем угроза народу, угроза жизни всех тех, кого Габорн знал и любил.

Боринсону отчаянно захотелось поговорить с Габорном, убедить его вернуться на север. Но он и сам не был уверен в том, что это было бы правильно. Ведь если Габорн не выступит на юг, Радж Ахтен уничтожит Мистаррию.

Глава 22 Темный победитель

Эрин и Селинор намного опередили остальных. Они отъехали от Хейворта уже миль на двадцать, когда Эрин услышала голос Габорна: «Прячьтесь!»

Сердце у нее сильно забилось. На всем скаку девушка мгновенно остановила коня и огляделась по сторонам, пытаясь определить, откуда грозит опасность.

Селинор остановился тоже и спросил:

— Что случилось?

Эрин посмотрела на небо. И увидела на горизонте темную тучу, которая быстро приближалась. У нее перехватило дыхание.

— Готовьте лук, — сказала она, думая, что у них еще есть время.

И, соскочив с лошади, принялась отвязывать свой. Селинор, возясь с оружием, то и дело поглядывал на приближающееся темное облако. «Оно похоже на огромную рыбу, плывущую в облаках, — подумала Эрин. — На рыбу, которая до поры пряталась в глубине, готовясь напасть».

«Я не боюсь, — сказала она себе. — Я — сестра-всадница. А Всадницы страху не поддаются».

Однако в глубине души ей все-таки было страшно. В детстве Эрин часто мечтала о приходе Короля Земли. Настанут прекрасные, героические времена, думалось ей; она станет служить королю и вместе с ним бороться со злом.

Но никогда еще сестра-всадница Эрин, принимавшая участие в турнирах и в потешных и в настоящих боях, не сталкивалась с чем-то подобным. Она впервые почувствовала себя маленькой и беспомощной.

Не успела она натянуть лук, как Габорн снова заговорил с нею: «Беги, Эрин! Прячься!»

Она отшвырнула лук и вспрыгнула обратно в седло. Тут она вспомнила, что Селинор не был избран, а значит, не слышал приказа.

— Поздно! — крикнула она. — В лес! Скорее!

Селинор удивленно посмотрел на нее. Он как раз подготовил лук к бою. Впереди виднелся холм, заросший ольховыми деревьями, листва с которых облетела еще не вся. Эрин решила укрыться под ними.

И тут из облаков вынырнул бурлящий сгусток непроницаемого для человеческих глаз мрака. Небо позади него сплошь закрывала тьма. Над черным сгустком вился водоворот огня — смерч, засасывавший в себя дневной свет и питавший эпицентр мрака.

Черный шар этот вместе с яростным огненным смерчем летел к людям.

— Бежим! — закричала Эрин.

Селинор вскочил на коня, и они поскакали прочь.

Сгусток тьмы несся прямо над дорогой на Даркинские холмы. Вдруг он изменил направление и опустился ниже.

Оба Хроно закричали от ужаса и помчались следом за Эрин и Селинорои, изо всех сил стараясь не отставать.

Эрин скакала во весь опор. Лошадь перепрыгивала через кусты и валуны, в лицо бил ветер, а по пятам неслась тьма.

Девушка оглянулась, и у нее на глазах черный сгусток диаметром в полмили коснулся земли. Взревел ветер и прошелся невидимой стеной по деревьям, которые росли на холме. Могучие лесные великаны упали под его напором, как сухие ветки. Послышался треск и скрежет, ветер рычал как зверь. В воздухе закружились сломанные ветви и сорванная листва. Ветер нес обломки и был крыльями урагану, а в сердце его клубилась туча чернее ночи.

Ураган набирал скорость. Ветер стеной прошелся по дороге, с такой силой ударил Хроно Эрин, что женщина вылетела из седла.

Затем подхватил обоих — Всадника и лошадь. Словно невидимая рука подняла Хроно и подбросила ее вверх.

Эрин вспомнилась строка из старинной книги — описание сражающегося Победителя. «И с ним явился солнечный свет и ветер, взмахом крыльев своих породил он ветер, подобный буре, и ударил по кораблям в Вэйсинде, и оторвал корабли от воды, и бросил их в пучину».

Ей это всегда казалось поэтическим вымыслом. Она видела, как летают огромные грааки, но взмахи их крыльев никакого ветра не порождали. Это же существо, напавшее на них сейчас, управляло ветром с невероятной легкостью. Словно воздух и ветер были продолжением его тела.

Хроно дико закричала, но крик ее в грохоте урагана был почти не слышен, а потом Эрин увидела, как огромное дерево с обломанными ветвями — корабельная сосна — ударило несчастную в живот и пробило насквозь. Кровь окрасила вышедший наружу ствол. Ветер повлек тело Хроно, коня и дерево все выше и выше, швыряя из стороны в сторону, пока они не исчезли в сгустке непроглядного мрака.

Эрин не любила свою Хроно и никогда не была с ней близка. Единственной любезностью, которую принцесса ей оказывала — это, когда та простудилась, пару раз сделала ей чай. Но при виде участи, постигшей бедную женщину, она пришла в ужас.

Хроно Селинора уже доскакал было до обочины, когда лошадь его вдруг запнулась, и ветер потащил ее в обратную сторону. Лошадь отчаянно заржала. Эрин отвернулась.

Стена ветра понеслась прямо к ней. Конь Эрин скакнул в неглубокий песчаный овраг. По дну его проходило высохшее русло ручья. Она помчалась вдоль русла, спеша укрыться под соснами, смыкавшими впереди над узким оврагом свои кроны. Селинор скакал рядом.

Внезапно вокруг них заметались сухие листья. Чувствуя, как ветер рвет плащ с ее плеч, Эрин ударила коня пятками по бокам. Оглянулась.

Меньше чем в дюжине ярдов за спиной ее разверзлась тьма, подобная черной дыре, ветер завыл как зверь. По обе стороны оврага со скрежетом повалились деревья. Зияющая тьма готовилась ее проглотить. Из мрака вылетел длинный шест и ударил в спину, как копье. Удар швырнул Эрин на шею коня, но шест сломался о доспехи.

Они доскакали до сосен. Селинор резко остановил коня. Путь перегородил огромный завал из бревен.

«Прячьтесь!» — прокричал голос Габорна в мозгу Эрин.

Она прыгнула к Селинору, и ветер подтолкнул ее в спину.

Эрин сбила принца с коня и, покатившись вместе с ним вперед, нырнула под завал.

Брошенные лошади испуганно ржали, но оглянуться еще раз она не посмела.

Эрин все глубже заползала под сваленные стволы, а ветер выл и гремел над головой. С треском ломались деревья и падали сверху на завал, словно Темный Победитель намеревался его раздавить. Ветви упавших сосен накрыли их, стало темно, запахло смолой и хвоей.

Вокруг бушевал ураган. Ветер с грохотом катил по руслу ручья камни, он проникал и сюда, под упавшие деревья, срывая кору со старых бревен.

Селинор прикрыл Эрин сверху своим телом и крепко обнял. В полной темноте, ничего не видя, она подумала, что сейчас он ее задушит. Но боялась, как бы он не отодвинулся.

— Не двигайтесь! — крикнул он.

Теперь ей стало понятно, о чем предупреждал Габорн. Сила Темного Победителя была нечеловеческой. Стрела бессильна против кипящего урагана. Никакому рыцарю, как бы он ни был силен и отважен, не совладать с таким чудовищем.

Сражаться с ним невозможно, даже укрыться от него трудно.

Раздался треск, сверкнула молния, и сухие бревна в завале вспыхнули, как трут.

Во время вспышки Эрин увидела его. Возле ствола упавшей сосны, между уцелевших ветвей мелькнула светящаяся фигура. Пригнувшийся человек с крыльями. Он крался к ним по руслу ручья. Вокруг него вспыхивали темные огни, словно он одновременно и поглощал, и создавал свет.

Воздух завибрировал. Волосы Эрин затрещали и встали дыбом. Она испугалась, что следующая молния попадет в них.

Внезапно, когда Победитель настиг их, ветер спал. Эрин не смела шелохнуться. Они были в самом сердце урагана.

Над головой взревел огонь, запаленный молнией. Победитель взлетел, раздувая его крыльями.

От удовольствия он завыл. Это был нечеловеческий, раздирающий уши звук, одновременно более прекрасный, чем любая музыка, слышанная Эрин, — песня проклятого существа.

Ее уже душил дым. Сверху дождем сыпались горящие ветки и куски коры. На спину Селинора упало одно из бревен. Руку Эрин обожгла зола.

Девушка стряхнула ее на сухую траву, и та затлела. В тусклом свете Эрин разглядела слева от себя нависающий пласт земли. Ручей, пробивая себе путь, размыл когда-то склон оврага, и, если подрыться туда, земля, может быть, их защитит.

Она схватила Селинора за плечо, чтобы показать на укрытие, и увидела, что тот потерял сознание. Он прикрыл ее своим телом. И потерял сознание от удара бревна. Хорошо, если не умер.

Вывернувшись из-под Селинора, Эрин ухватила его за ворот кольчуги и поволокла в безопасное место.

Сверху свалился горящий сук и с глухим стуком ударил Селинора по спине. Принц вскрикнул, поднял было голову, залитую кровью, и снова потерял сознание.

Эрин поползла дальше, пробираясь среди бревен, и почти добралась до навеса, когда вдруг осознала, что ветер прекратился. И тьма рассеялась.

Эрин огляделась, не смея надеяться на спасение, не зная, успеет ли она выбраться из-под завала, прежде чем обрушатся горящие бревна.

Но Темный Победитель исчез.

Спас их, как это ни странно, крик Селинора. Победитель решил, что тот погиб. Эрин поспешно перевернула принца на спину, чтобы это проверить.

Глава 23 Отважные лорды

Габорн тупо смотрел, как Темный Победитель стягивает небесный свет в огненную воронку, вбирая его в черный сгусток.

Он устал, как никогда, и с трудом заставлял себя сосредоточить взгляд, не то что мысли. Он не спал несколько суток, и теперь, утратив дары, едва держался на ногах.

Чудовище приближалось, завыл поднятый им ветер. Победитель несся низко над дорогой, будто сова, выслеживающая мышь.

Ветер вырывал с корнем деревья, расшвыривал огромные камни. Люди и кони бежали прочь с его пути, но спастись успели не все, далеко не все.

Из тучи, поражая Всадников, разрывая на куски лошадей, ударила молния. По небу прокатился гром, заглушив крики ужаса и треск ломающихся деревьев.

По дороге прошелся ураган, взметая густым облаком пыль.

— Ко мне! — вскричал рядом с Габорном толстый король Орвинн. — За Орвинна и Мистаррию!

«Этот дурень собирается прикрыть меня! — понял Габорн. — Я потерял дары, и Орвинн думает, что я беспомощен».

Тут же он подумал, что недооценил скорость Победителя. Нужно было приказать людям поторопиться.

Он скакал в авангарде, а остальное войско растянулось позади на несколько миль. Габорн послал Избранным предупреждение: «Прячьтесь! Не вступайте в бой!»

Однако короля Теовальда Орвинна это не остановило. Толстяк взял копье наперевес и поскакал вперед, целясь в кипящую массу мрака и ветра.

Старшему сыну короля, Барнеллу, было всего шестнадцать лет, но он был уже воин. Он выхватил боевой молот и отважно бросился следом, по правую руку отца, а по левую поскакал любимый военачальник Орвинна сэр Дрейкон.

Атаку прикрывали сто рыцарей. Одни принялись метать копья, другие осыпали черную тучу градом стрел, целясь наугад.

Толку от этого не было. Копья и стрелы, подхваченные волшебным ветром, которым управлял Темный Победитель, на лету изменили направление. И понеслись обратно в стрелков.

Несмотря ни на что, у короля Орвинна, Барнелла и сэра Дрейкона хватило мужества продолжить бой.

За спиной Габорна раздался крик:

— Милорд… сюда!

Кто-то подбежал и схватил за повод его коня.

Габорн настолько ослабел, что не мог даже ни о чем думать. И позволил себя увести. Без дара жизнестойкости он едва не падал с ног. Без дара силы еле держался в седле. Без даров ума не мог связать двух мыслей, не мог вспомнить даже имена тех, кого избрал на прошлой неделе, имена людей, чьи лица являлись его внутреннему взору, когда им грозила опасность.

Обессилели и ум его, и тело.

Хроно Габорна скакал рядом. Сквозь муть в глазах Габорн разглядел наконец рыцаря, который вел его лошадь — это был сэр Лангли, лучший боец короля Орвинна. И обрадовался, что у достойнейших подданных Орвинна хватило ума не идти за ним на верную смерть.

Лошади скакали к ольховой роще, где среди золотой осенней листвы блестели серо-белые стволы деревьев.

Габорн оглянулся. Король Орвинн и его соратники все быстрее неслись вперед, заплетенные гривы лошадей развевались по ветру.

Он вдруг ощутил безумную надежду на то, что атака увенчается успехом, хотя Земля и предупредила его о тщетности всех попыток.

Из черной сферы зигзагом вылетела молния.

Один луч ее ударил слева от короля Орвинна — в сэра Дрейкона, второй справа — в юного Барнелла.

Король Орвинн остался один и, издав боевой клич, направил своего закованного в доспехи скакуна прямо в сгусток бурлящего мрака.

И когда казалось уже, что Теовальд Орвинн вот-вот врежется в этот мрак, неистовый ветер обрушился на него, подбросив кверху вместе с лошадью.

Невидимая рука скрутила его, как тряпку, которую выжимают, когда моют пол.

У короля Орвинна было несколько даров голоса, и предсмертный крик его, полный страдания, слышали многие. Потом он долго преследовал их по ночам.

Доспехи короля вошли ему в плоть. Из скрученных останков полилась кровь. Брюхо коня лопнуло, как перезрелый плод, внутренности вывалились, и ветер швырнул вверх оба жутких предмета — трупы короля и коня — словно радуясь своей победе.

— Защитите нас, Светлые силы! — вскрикнул сэр Лангли.

Они добрались уже до ольховой рощи. Лошади шарахались и испуганно всхрапывали. Габорн увидел, как упали на землю останки короля Орвинна и его скакуна. Сердце Габорна и разум отказывались верить увиденному.

Он ничего не мог сделать. «Я устал вовсе не из-за потери даров, — понял он. — Я устал, потому что не знаю, что делать».

Жить, будучи связанным силами земли с сотнями тысяч людей, чувствовать опасность и, узнав об угрозе, посылать предупреждения каждому Избранному — это больше, чем может вынести человек.

Но, как бы ни устал Габорн, заснуть он боялся. Боялся, что не сможет тогда воспользоваться силой, не сможет предупредить Избранных.

И снова послал предупреждение: «Прячьтесь!»

Отсюда он хорошо видел дорогу. Видел, как разбегаются люди, устремляясь в л ее.

Темный Победитель взревел от разочарования, свернул в сторону и бросился к ближайшей цели — упавшему с коня рыцарю. Черная сфера подлетела к нему, но на в тот раз не было ни молнии, ни ветра.

Сгусток тьмы просто опустился на человека, и по страшным крикам можно было только догадываться, какой конец встретил несчастный.

Затем мрак и ветер, несущий обломки и листву, поднялись и двинулись в сторону Габорна.

— Уходим, — сказал сэр Лангли. Взял за повод его коня, и они поскакали вверх по склону в глубь рощи, перепрыгивая через поваленные деревья.

— Если в вас есть силы спасти нас, — беспечно сказал сэр Лангли, — самое время их применить.

Габорн заглянул внутрь себя. Да, опасность была все еще велика.

— Влево! — сказал он, указывая сэру Лангли на весьма сомнительное укрытие. С левой стороны деревья уже почти все облетели. Листва лежала под ними кучами. Ехать туда как будто не имело смысла.

Темный Победитель двигался за ними, и ветер ревел, проносясь над самыми вершинами деревьев.

Опавшая листва вокруг Всадников взметнулась и закружилась водоворотом. Ветер пронзительно завыл.

Сверкнула молния и разбила дерево рядом с Габорном.

— Влево! — крикнул он.

Они повернули против ветра.

И вдруг Габорн понял, чего хочет Земля. Темный Победитель видел сквозь летящие листья ничуть не лучше, чем люди. Они скакали по кругу, обходя чудовище, и взметали листву, которая слепила его.

— Теперь прямо, — крикнул Габорн. Лангли подчинился. Хроно Габорна скакал следом.

Через мгновение они уже неслись галопом по тропе, идущей параллельно дороге на Даркинские холмы, а Темный Победитель, потеряв их, злобно ревел.

Они въехали в подлесок и остановились там под прикрытием сосен, успокаивая перепуганных лошадей.

Тут Победитель взвился в воздух и полетел на север, высматривая тех, у кого хватило глупости остаться на дороге.

— Кажется, отстал, — прошептал сэр Лангли. — Повезло.

Габорн покачал головой. Это было не просто везение. Он вспомнил свою встречу с духом Земли в саду Биннесмана. Земля тогда начертала на лбу Габорна руну защиты, которая могла спасти его от всего, кроме самых могущественных служителей огня.

Он мрачно улыбнулся. По словам Биннесмана, Темный Победитель — создание воздуха и тьмы, которое скорее питается огнем, чей ему служит. И Габорн подозревал, что чудовище даже не видело его и не сумело бы найти, и преследовало только Хроно и Лангли.

«Прячьтесь!» — еще раз передал Габорн своим войскам.

И как будто в ответ на его приказ Победитель внезапно взлетел высоко в небо, прекратив поиски. Огненная воронка над ним разрослась.

Победитель принялся втягивать в себя свет из самых дальних пределов видимого неба, словно проголодавшись после охоты.

«Он как кошка, — подумал Габорн. — Нападает лишь тогда, когда мы легкая добыча. И как только охота перестает доставлять удовольствие, она ему больше не интересна».

И тут Темный Победитель сделал нечто неожиданное. В мгновение ока он устремился к горизонту, двигаясь быстрее, чем самая сильная лошадь.

Он летел к замку Силъварреста, до которого было семьдесят миль. При такой скорости он должен был оказаться там через несколько минут.

Габорн мысленным усилием дотянулся до Иом. Ощутил ауру смерти, окутавшую ее, и удивился, почему она до сих пор в замке.

«Беги! — передал он в последний раз. — Беги, спасай жизнь».

Последнее усилие доконало его. Он был так измучен, что ему казалось, будто листья все еще кружатся вокруг, кружатся и кружатся, увлекая его в свой водоворот.

Не в силах больше держаться в седле, он схватился было за луку, но рука разжалась, и он упал с коня.

Глава 24 Ожидание тьмы

Миррима была права, сказав Иом, что у гарнизона уйдет не один час на то, чтобы обыскать город.

Тем не менее Иом не отменила приказ. Она выпустила щенков побегать во дворе замка, а сама разбиралась с горожанами, которых приводила стража.

В большом старом городе вокруг замка Сильварреста была не одна тысяча домов. Среди них были и богатые особняки, как у леди Опиншер, и жалкие лачуги, лепившиеся за торговыми улицами у Масляного ряда.

И везде были люди. Солдаты схватили немало воришек, рывшихся в брошенных домах, богатых и бедных.

Иом не хотела их казнить, но боялась, что сажать кого-то в тюрьму сейчас, когда идет Темный Победитель, это все равно, что убить. Большинство из воров, правда, были вовсе не злодеи, а нищие, выжившие из ума старики и старухи, которые просто не могли устоять перед искушением, видя столько брошенного добра.

Таким она приказывала оставить украденное и отсылала прочь, предупреждая, чтобы больше так не делали.

Но были и другие, настоящие грабители, люди подлого нрава с бегающими глазами, с которыми лучше не встречаться в темном закоулке. Что с ними делать, Иом не знала. Она ведь хотела спасать жизни, а не отнимать. Поэтому она велела стражникам поместить их в подземную темницу.

Среди найденных в городе были не только воры. Кто-то из горожан ничего не знал, кто-то так и не понял, в чем дело. Один старый чудак пожаловался, что Король Земли делает «много шума из ничего».

И конца их потоку не было видно. Иом же, казалось, решила воплотить свой сон в жизнь, убедиться, что она и впрямь будет последней пушинкой, которую ветер унесет из замка Сильварреста.

И ветер действительно поднялся, сильный, ровный ветер, который нес с юга серые тучи, скапливавшиеся над холмами, обещая дождь. Тучи принесли холод, и руки Мирримы покрылись мурашками. Она заволновалась за мать и сестер, которые вымокнут в пути, если пойдет дождь.

Иом приказала всем стражникам, у кого не было сильных лошадей, отправляться в Даннвуд, а сама все медлила с отъездом.

Чародей Биннесман суетился теперь возле Королевской Башни, всюду разбрасывая травы и чертя над воротами руны.

В два часа дня вновь прозвучал приказ Габорна, еще более требовательный, чем прежде: «Бегите сейчас же, умоляю! Смерть совсем рядом!»

Из башни выбежал Биннесман.

— Миледи, — обратился он к Мирриме, поскольку Иом в этот момент спорила с торговцем тканями, который не желал бросить лавку. Он как раз красил шерсть в алый цвет и не мог вытащить ее из чана, ведь недодержанная ткань станет грязно-розовой. И переворачивать ее надо, иначе она пойдет пятнами. Если же передержишь, ткань вытянется и потеряет вид, куда ее потом?

— Миледи! — снова позвал Биннесман. — Вы должны сейчас же увезти отсюда ее величество! Так сказал Король Земли. Больше задерживаться нельзя!

— Я слуга ей, — сказала Миррима, — а не хозяйка. Биннесман вытащил из кармана перевязанный шнурком платок с какими-то листьями и передал Мирриме.

— Что ж, не забудьте, разделите это между вами, Иом, сэром Доннором и Джуримом. Это золотой лавр, корень просвирника, листья хризантемы и вороньего глаза. Может быть, они хоть как-то защитят вас от Темного Победителя.

— Благодарю, — сказала Миррима. Биннесман как Охранитель Земли силой своей увеличивал мощь любой травы. Даже маленький пучок таких трав мог оказаться ценнейшим даром.

Биннесман повернулся и поспешил вдоль Масляного ряда к «Кабаньим припасам».

Миррима подошла к Иом.

— Миледи, прошу вас, поедем. Осмотрен уже почти весь город, становится поздно.

— До вечера не один час, — возразила Иом. — Мы еще не всех нашли.

Джурим, стоя в сторонке, тревожно посматривал на них.

— Пусть ими займется городская стража, — взмолилась Миррима. — Велите их начальнику разбираться вместо вас.

Иом вспыхнула и нахмурилась. Лоб ее покрылся испариной.

— Не могу, — сказала она шепотом, чтобы не услышали стражники. — Вы же знаете, каковы они. Люди невежественны. Я сама должна позаботиться о своих подданных.

Иом была права. Капитан стражи, изловив сразу столько воров, чуть ли не сиял от счастья. Он давно охотился за ними и сейчас готов был отправить на тот свет всех без разбора. Нельзя ожидать, чтобы стражники проявили такое же понимание и сострадание, как Иом.

Тем не менее Миррима снова взмолилась:

— Вспомните, вы носите ребенка.

Лицо Иом исказилось страданием, и Миррима поняла, что этого говорить не следовало. Иом не забывала о своем ребенке. Вряд ли что другое волновало и пугало ее больше.

Но королева только сухо ответила:

— Я не могу позволить, чтобы забота о ребенке, растущем в моем чреве, заставила меня пренебречь своими обязанностями.

— Простите, ваше величество, — сказала Миррима, — я была неправа.

Тут капитан стражи привел из Масляного ряда мальчика с больной ногой. Он бережно поддерживал его, помогая идти. Мальчику явно было очень больно, он с трудом переставлял безобразно распухшую ногу.

Не малыш уже, но еще и не взрослый, он, по-видимому, постеснялся просить кого-то о помощи, а сам убежать не смог.

— Что у нас тут? — спросила Иом.

— Сирота, — отвечал капитан.

Миррима проверила лошадей, ждавших у коновязи во дворе. Но Джурим уже подтянул подпруги, привязал к седлам поклажу и фляги с водой. Он не забыл и щенков и посадил их в две плетеные корзины. Когда Миррима подошла к ним, щенки затявкали и попытались завилять хвостами.

Сэр Доннор стоял возле лошадей.

— Миледи, — сказал он, — пора ехать. Сдается мне, вам лучше покинуть наконец замок.

— И покинуть Иом? — спросила Миррима.

— С ней останусь я, — сказал сэр Доннор. — У нас кони резвее, чем ваши. Вы с Джуримом езжайте вперед, а мы догоним. В случае чего вы сможете хотя бы укрыться в лесу.

Джурим, который уже забрался в седло, горячо сказал:

— Он прав, давайте доберемся хоть до опушки леса.

И не успела Миррима опомниться, как уже сидела на лошади, и та несла ее прочь из замка, грохоча копытами по разводному мосту.

Заглянув в ров, она увидела, что осетры по-прежнему неистово описывают круги и выводят свои руны, хотя пробыли здесь уже ночь и день. В полях под облаками носились из стороны в сторону жаворонки, словно не зная, куда улететь в преддверии зимы.

За последние несколько часов небеса сильно потемнели и были сейчас грязного, свинцово-серого цвета. Мирриме показалось, что с юга к крепости быстро приближается огромная черная грозовая туча.

Они поднялись на холм, и Джурим повернул коня в сторону леса. Щенки в корзине заворчали и залились лаем, как гончие, учуявшие кабана.

Когда они с Джуримом оказались уже под прикрытием деревьев, Миррима задела рукою узелок с травами, лежавший в кармане куртки, и только сейчас вспомнила, что Биннесман просил их раздать.

Но сейчас ее больше тревожила черная туча, летевшая с юга. Она еще раз посмотрела на нее и поняла, почему: куча должна лететь по ветру, а не под углом к нему. Сверкнула молния, по небу раскатился гром.

Темный Победитель не стал ждать вечера, ибо тьму он нес сам.

«И я оставила мою госпожу без защиты», — подумала Миррима.

Она выхватила поводья своего коня из рук Джурима, развернулась и помчалась обратно в замок.

Глава 25 В Королевской Башне

Иом беседовала с хромым мальчуганом. Он не смел поднять головы, совершенно потерявшись от того, что говорит с королевой. Но смущение это беспокоило Иом куда меньше, чем его нога.

Правая нога у мальчонки распухла так, что он не смог бы надеть штаны. Из одежды на нем была только туника из мешковины, такая изношенная, что ее выбросил бы даже последний бедняк.

— Сколько тебе лет? — мягко спросила Иом.

— Десять, — сказал мальчик. И, поразмыслив, добавил: — Ваше в… вые… вашмилость.

Иом улыбнулась. К ней следовало обращаться «ваше величество» или «миледи», но пусть уж говорит как может.

— Десять? — переспросила она. — Ты живешь в замке Сильварреста?

Раньше он не попадался ей на глаза.

— Нет, — ответил мальчик, не отваживаясь поднять глаз. — Я пришел из Балливика.

Это был городок на западной границе Гередона.

— Ты проделал долгий путь, почти сто миль, — сказала Иом. — Тебя кто-то подвез? Или ты ученик возчика?

— Я пришел посмотреть на Короля Земли, — ответил мальчик. — Я шел пешком. Пришел еще в среду, да он был на охоте…

Нога у него распухла, ступня была сильно вывернута внутрь. Башмак бы на нее не налез, и мальчонка просто обмотал ее тряпкой. «Должно быть, он сломал ногу еще во младенчестве, и кость неправильно срослась», — подумала Иом. Но как можно с такой ногой пешком дойти из Балливика? При ходьбе мальчик подволакивал ее, и каждое движение причиняло ему боль.

— Король Земли уехал, — сказала Иом, — он отправился на юг, на войну.

Мальчик упорно глядел себе под ноги, сдерживая слезы. Что с ним делать, Иом не знала.

Можно отправить его в подвал постоялого двора, где спрятаны больные, подумала она. Но оставлять в замке нельзя.

Мальчик прошел сто миль, чтобы посмотреть на ее мужа, но Габорн уехал, и ребенку с такой ногой никогда его не догнать и не получить благословения. Торговые принцы из Лисле не могли от шатров своих отойти, чтобы встретиться с Габорном, а этот малыш проковылял через полстраны.

Оставить его нельзя. Но и забрать не так-то просто.

— Я еду на юг, — решилась наконец Иом. — Ты поедешь со мной. Но сначала тебе надо одеться во что-нибудь поприличнее.

Мальчик в изумлении поднял глаза, ибо и надеяться не мог на подобную милость. И тут Иом забеспокоилась. Миррима и Джурим уже покинули замок. Судя по солнцу, было только два часа дня. До вечера далеко. Она сделала почти все, что была должна. Городская стража обшарила уже и восточный конец города, отправив всех задержавшихся на юг.

— Ступай в Королевскую Башню, — сказала она мальчику. — На верхнем этаже сверни в коридор налево. Там мои комнаты. Поищи в шкафу у левой стены какую-нибудь тунику и дорожный плащ, потом немного умойся. Закончишь, возвращайся и жди, скоро отправляемся.

— Хорошо, вашсветлость, — сказал он. Иом только поморщилась, услышав, как ее величают мужским титулом. Мальчуган, сильно прихрамывая, бросился бежать по Торговой улице к башне.

Иом закрыла глаза. Страже осталось обыскать только северный конец. Еще два часа, и город будет пуст.

Как вдруг в ушах ее зазвучал отчаянный голос Габорна: «Прячьтесь! Бежать поздно. Все прячьтесь!»

Иом вздрогнула. Со двора ей не было видно, что творится за стенами замка. И тут закричал караульный у ворот:

— Ваше величество, он летит с юга… огромная тень Вод облаками!

Он еще говорил, когда над Даннвудом зарокотал гром. Засверкали молнии. Лошадь Иом шарахнулась, натянув повод.

Сэр Доннор схватил ее кобылу за поводья и вскочил на коня, Хроно Иом тоже вспрыгнула в седло.

— Ваше величество, — крикнул Доннор, — бежим!

— Прячемся! — возразила она, не понимая, как можно бежать, если Король Земли велел прятаться.

— У нас быстрые лошади, — убежденно сказал сэр Доннор, — они быстрее даже тех, у кого есть крылья.

«Возможно, он прав, — подумала Иом, — и резвая сильная лошадь сможет обогнать это существо… но о чем я думаю? Я не рискну».

«Прячьтесь!» — снова приказал Габорн.

Иом вскочила в седло. Сэр Доннор развернул коня и не оглядываясь помчался за городские ворота, по разводному мосту, прочь от замка Сильварреста. Он был уверен, что Иом последует за ним. Хроно поскакала было туда же, но из привычки смотреть на королеву она все-таки бросила взгляд назад и увидела, что Иом направилась в другую сторону.

На бледном от страха лице Хроно отразилось изумление.

А Иом не могла оставить хромого ребенка.

— Я заберу мальчика! — крикнула она.

Развернувшись, она поскакала по Торговой улице. Хроно тоже повернула коня и помчалась за ней, отставая всего ярдов на сто.

Миновав Черный угол, Иом проехала под опускной решеткой Королевских Ворот и оглянулась на равнину. Отсюда видны были поля перед замком Сильварреста: серебряная ниточка реки Вай среди уцелевшей зелени на востоке, осеннее золото и багрянец Даннвуда за выжженными землями на юге.

И там, на черных полях, Иом увидела сэра Доннора, который, поняв, что королева осталась в замке, скакал галопом обратно.

Сердце у нее замерло, когда она разглядела еще и Мирриму. Та тоже возвращалась с холмов и уже опередила сэра Доннора.

А еще Иом увидела, как из облаков вынырнул огромный темный шар. Небо вокруг внезапно почернело, словно насту пила ночь. Над шаром вился смерч, пылающий, светящийся смерч ввинчивался в сердце этого сгустка мрака.

Темный Победитель вытягивал из неба свет и тепло, поглощая их силу, совсем как пламяплеты. Это он таился в центре шара за покровами мрака и бушующего ветра.

Он ринулся в сторону тех, кто скакал к замку, падая прямо на сэра Доннора, как ястреб падает на голубя.

Миррима, непрестанно понукая коня, галопом неслась через холмы. В руке она сжимала узелок с травами Биннесмана. Верхом ей приходилось ездить только в детстве, в Баннисфере, когда соседские мальчишки брали ее куда-нибудь с собой.

Но сейчас, когда за спиною выл ветер, возвещая о приближении Темного Победителя, она скакала как настоящий наездник. Навстречу ей: из замка мчался сэр Доннор. Уже миновав ее, он развернулся и тоже понесся обратно, пытаясь догнать и крича на скаку что-то нечленораздельное.

Победитель принес с собою тьму глухой зимней ночи.

Сквозь сгустившийся мрак Миррима разглядела какое-то движение рядом: с городом. Это Иом скакала через бесплодные луга на вер шине холма к Королевской Башне. Плащ ее развевался на ветру как знамя.

Мирриме казалось, что Победитель уже совсем рядом, и завис у нее за спиной.

Но замок с каждой секундой становился все ближе, и его высокие зубчатые стены и каменные башни обещали спасение.

Лошадь завернула за поворот. Миррима, чтобы не упасть, крепче стиснула ногами бока. Оглянулась. Позади нее скакал сэр Доннор. Сидя вполоборота, он вынимал на скаку топор. Словно собирался броситься в бой с Победителем.

Из тьмы вылетел ветер. Шквал пронесся по выжженному полю, вздымая пепел, и Миррима увидела, как невидимой рукой ветер схватил за ноги скакуна сэра Доннора.

Конь рухнул как подкошенный, и сэр Доннор с пронзительным воплем вылетел из седла.

Миррима закричала, пришпоривая лошадь. Выхватила из седельного вьюка лук и колчан.

Вопль сэра Доннора утонул в нарастающем реве ветра. Миррима вновь оглянулась. Но рыцарь уже исчез во тьме.

Тогда она всмотрелась вперед. Мост был совсем близко. Его уже можно было разглядеть сквозь мрак.

— Прыгай! — крикнула она лошади в слабой надежде, что прыжком та быстрее достигнет моста.

Она услышала треск молнии, лошадь рванулась вперед. Силы ее словно удвоились, но тут ударила молния. Она вскинулась на дыбы, и Миррима слетела наземь.

Хромого мальчугана нигде не было видно. Иом прыжком соскочила с коня и вбежала в башню.

— Мальчик! — крикнула она. — Ты где?

— Милорд? — откликнулся тот откуда-то сверху. По небу раскатился гром, окна задребезжали. За стенами башни, словно раненый зверь, завыл ветер.

— Скорее сюда! — крикнула Иом. — Прилетел Темный Победитель!

Мальчишка, спотыкаясь и прихрамывая, скатился по застланной ковром лестнице вниз. В одежде, которую он нашел, выглядел он ужасно смешно — это был лучший королевский камзол золотой парчи с ярко-красными полосками. Как было не примерить столь роскошную вещь!

Вновь загремел гром, и на замок опустилась кромешная ночь. Ветер выл и колотил по окнам Королевской Башни. Иом повернулась к двери и увидела распоровшую небеса молнию. Тут же лошадь ее пронзительно заржала и упала замертво. Ветер подхватил труп животного! и начал медленно кружить его в десяти футах над землей, словно кошка, играющая с мышью.

Мальчик испуганно вскрикнул. Иом беспокойно огляделась по сторонам. Хроно ехала к башне следом за ней, так куда же она делась? Никогда Хроно ее не оставляла! как бы ни велика была опасность.

Она бросилась к выходу, но ветер захлопнул тяжелую дубовую дверь прямо у нее перед носом.

«Прячься! — раздался голос Габорна. — Ради нашей любви, прячься!»

— Пойдем! — сказала Иом, схватив мальчика за руку. Замок окутала тьма. Стало темнее, чем ночью, темнее, чем темной дождливой ночью, когда луна и звезды закрыты тучами. Эта тьма являла собою полное отсутствие света и была чернее самой глубокой пещеры.

Но Иом хорошо знала башню, все помещения и коридоры. Она на ощупь пробиралась к кладовым, надеясь спрятаться в каком-нибудь большом ларе для овощей.

Тут она вспомнила о подвальном жилище Биннесмана. Вспомнила ощущение силы, жившей в этой комнате. Там, в самых глубинах замка, ближе к земле, им, быть может, удастся спрятаться.

Резко развернувшись, она побежала к проходу, кот рым редко пользовались, распахнула дверь. Проход был вымощен грубо вытесанными неровными плитами. Многие из них шатались под ногами. Но в подвале было же безопаснее. Там никто никогда не жил. Иом тороплив повела мальчика вниз.

Добравшись до подвала, Иом прикрыла дверь и задвинула засов. Ветер наверху продолжал выть. Ударил гром, тряхнув каменные стены.

От сотрясения со звоном разбились и вылетели стекла. Иом вздрогнула. Цветным витражам в окнах Королевской палаты было около тысячи лет. Их не восстановить.

Заперев дверь, она повернулась к едва различимому источнику света. В воздухе стоял сильный сладкий запах отвара лимонной вербены. Последние полчаса Биннесман не попадался Иом на глаза. Вроде бы он пошел помочь больным на постоялом дворе, но мог успеть и вернуться. В замок вела не одна дорога.

Чародей собирался сразиться с чудовищем. В глубине души Иом надеялась найти здесь Биннесмана.

Она спустилась в подвал, обнаружила котелок, где на последних догоравших в очаге поленьях все еще кипел отвар вербены. Мальчик поспешил к огню.

Иом прикрыла за собою дверь. И хотела запереть, но на дверях чародея не оказалось даже задвижки.

Она принялась искать что-нибудь, чем подпереть дверь. Камни Видения были слишком велики, и у нее не хватало сил сдвинуть их с места.

«Прячься! — прокричал голос Габорна. — Он идет за тобой!»

А у Биннесмана не было даже кровати, под которую можно залезть — только куча земли в углу.

Миррима очнулась во рву, лицом вниз в холодной воде. Ощутила вкус этой воды, запах водорослей.

Все тело у нее болело. Смутно припоминая свое падение, Миррима решила, что, должно быть, переломала себе все кости, а потом каким-то образом скатилась в воду. Кругом было темно.

Где-то рядом ржала и билась в воде ее лошадь. Миррима, как поплавок, покачивалась на поднятой ею волне.

«Я умираю», — равнодушно подумала она.

Плавая в глубокой, холодной как лед воде, она закоченела. И почувствовала ужасную слабость.

Не было сил даже пошевелиться. Миррима тщетно пыталась поднять руки и плыть к берегу, к крепостной стене, куда угодно. Но в этой кромешной тьме ничего не было видно.

Над головой бушевал ветер, поднятый гигантскими крыльями ждавшего где-то поблизости чудовища.

И совершенно не имело значения, куда плыть.

Миррима все же пыталась бороться за жизнь, но вскоре поняла, что тонет.

«Ну и пусть, — подумала она. — Утону и стану одним из призраков Даннвуда».

После смерти она утратит дары. Сестры будут рады получить обратно свою красоту. К матери вернется ум. Они снова станут жить в маленьком домике под Баннисфером, перебиваясь с хлеба на воду, и, может быть, будут счастливы. Почему бы ей и не умереть?

Миррима погрузилась в подводную мглу рва.

Мимо проплыл осетр, коснулся ее руки и метнулся прочь. Всколыхнул воду — Миррима ощутила ее движение — и тут же вернулся обратно. И принялся медленно плавать вокруг, выводя какой-то замысловатый узор.

— Привет! — подумала Миррима. — Я умираю.

Она закрыла глаза и лежала неподвижно, чувствуя, как коченеет тело. Холодная вода сняла боль в мышцах, даже кости перестали болеть.

«Ах, как хорошо, — думала Миррима. — Мне бы еще чашечку чая».

На мгновение она даже задремала, но тут же, вздрогнув, очнулась.

Стало немного светлее, и можно было уже что-то разглядеть. Она лежала на илистом дне.

Подплыл осетр и остановился, уставив на девушку круглые глаза цвета кованого серебра. Он был очень большой, больше Мирримы, и, глядя на нее, открывал и закрывал рот, окаймленный свисающими усами.

Она удивилась, что еще жива. Разум прояснился, легкие отчаянно требовали воздуха. Мимо, кружась в неистовом танце, проплыли еще две рыбины.

Миррима вспомнила руны, которые они выводили.

Защита, исцеление. Они их писали весь день, снова и снова. Защита и исцеление. Могущественные чародеи вод.

Поняв, что осталась жива, Миррима забеспокоилась об остальных. Она посмотрела наверх. До поверхности воды было футов тридцать. Почти все небо по-прежнему укрывала тьма.

Девушка оттолкнулась ото дна и всплыла.

Закашлялась, прочищая легкие.

Под водой тело казалось невесомым. Но плыть в одежде было довольно тяжело. Она замолотила руками по ледяной воде, правя к зарослям рогоза, где можно было выбраться на берег.

Промокшая одежда тянула вниз, словно кольчуга. Миррима вдруг увидела, что лук ее и стрелы тоже плавают во рву. Половина стрел высыпалась из колчана.

Выловив оружие, она добралась до берега и рухнула в зеленую траву. От холода ее била дрожь. С неба посыпался град.

Миррима подняла глаза. Вокруг царила темнота, но гуще всего она была над Королевской Башней.

Девушка поднялась на колени. Конь ее все еще барахтался во рву. Чудо, что после удара молнии он остался жив. Правда, Миррима знала одного человека в Баннисфере, в которого молния попадала трижды и который отделался всего парой ожогов да онемением лица. Ее скакуну тоже повезло, хотя, может, и его исцелили своим колдовством чародеи вод.

Поодаль в поле виднелись трупы сэра Доннора и его лошади. Чтобы понять, что они мертвы, на них не надо было смотреть дважды. Сэр Доннор был разрублен на несколько частей, а лошадь и на лошадь-то больше не походила.

Миррима кое-как встала на ноги, натянула лук и наложила стрелу.

Конь ее наконец выбрался на берег и с испуганным ржанием поскакал прочь от замка к холмам, где укрывался Джурим. А Миррима повернулась и через мост побежала в замок Сильварреста.

Хромой мальчик разглядывал жилье чародея, пучки трав, свисавшие с балок, плетеные корзины с уже высушенными травами на полке над очагом. Иом вспомнила, что утром Биннесман ходил в лес за растениями, и беспомощно огляделась в поисках чего-нибудь похожего на оружие. Она надеялась, что чародей оставил свой посох, но и того нигде не было видно.

Она увидела на скамейке мешок, кинулась к нему. Утром Биннесман нес в нем травы. Иом вывернула мешок. Оттуда посыпались листья золотого лавра, корешки, кора, цветочные лепестки — жалкие остатки.

Она нагребла горсточку и прижала кулак с травками к груди. Прислушалась. В ушах отдавался стук сердца. Мальчонка тихо скулил от страха. По замку пронесся ветер, в очаге затрещал огонь.

«Опалы остались в спальне», — подумала Иом, вспомнив, как они пылали в руках Биннесмана. Камни эти были похуже тех, которые чародей выбрал для себя, но, может, они хоть немного защитили бы ее.

Наверху послышались шаги, чья-то тяжелая поступь. Сердце у нее подпрыгнуло.

Биннесман? Вдруг это Биннесман? Или… или это Победитель?

Шаги приближались.

«Не может же это быть Темный Победитель, — сказала себе Иом. — Его место в небе. Он должен сидеть на крыше, как граак, размахивая крыльями. С чего бы он спустился на землю и вошел в дверь, как… как какая-нибудь служанка?»

«Он идет за тобой», — сказал голос Габорна.

Чудовище тяжело ступало по полу. Она услышала, как когти его заскребли дверь, ведущую к подвалу. Услышала, как оно принюхивается.

Дверь треснула и упала. Обломки дерева с грохотом разлетелись по лестнице.

Темный Победитель двинулся дальше.

Где-то наверху завывал ветер.

И вдруг он затих. Все успокоилось. Однако дышать по-прежнему было трудно — как перед грозой.

За дверью раздался низкий нечеловеческий голос:

— Я чую тебя, женщина.

Иом с трудом удержалась от крика. Она снова огляделась в поисках оружия. Ничего — ни меча, ни булавы, ни лука, ни дротика. Биннесман не был воином.

Его оружием была магия.

За дверью слышалось дыхание чудовища.

— Ты понимаешь мою речь? — спросило оно

— Я тебя тоже чую, — ответила Иом. От него исходил сильный запах гнили, шерсти, грозы и ветра.

Она огляделась еще раз. Охранители Земли нередко пользовались волшебными почвами. Иом вспомнила, как Биннесман, ложась спать, укрывался вместо одеяла землей.

Она взяла горсть с его ложа и бросила в сторону двери.

— Иди ко мне, — сказал Победитель.

— Ты не можешь сюда войти! — крикнула Иом, надеясь, что так оно и есть. В этой комнате чувствовалась сила земли. Она вдруг вспомнила слова Биннесмана: Темный Победитель — создание Воздуха и Тьмы. Чародей же начертил у себя на полу руны защиты и земной силы.

А земля убивает движение воздуха. Там, наверху, Победитель поднимал ветер и играл с лошадью, как кошка с мышью. Здесь же ветер затих. Значит, он стал не так силен. И она повторила с большей уверенностью:

— Ты не можешь сюда войти!

Победитель свирепо зарычал.

— Могу. И войду, если понадобится.

Иом бросила в дверь еще горсть земли, надеясь его отпугнуть.

— Иди ко мне, — прошипел Победитель. — Выйди, и я сохраню тебе жизнь.

— Не выйду, — сказала Иом.

— Отдай мне королевского сына, — продолжал Победитель. — Я чую его.

Сердце Иом замерло. Она попятилась. Хромой мальчик взвизгнул.

— У короля нет сына, — ответила она дрожащим голосом. — Здесь чужой ребенок.

— Я чую сына, — сказал Темный Победитель. — В твоем чреве.

Миррима, тяжело дыша, сжимая в руках лук, бежала к Королевской Башне. Башни не было видно. Победитель укрыл ее пеленой мрака.

По крытым свинцом крышам торгового квартала барабанил град, отскакивал от них, ложась на мостовую.

Над башней вился огненный смерч, уходивший нижним концом во тьму. Миррима была уверена, что Иом в башне. Она видела, как королева проскакала туда.

Небо над головой, где Победитель вытянул из него свет, было черным. Но поодаль у горизонта небеса светились, словно там пылал серебряный огонь. В скудных отсветах его Миррима разглядела неровно уложенный булыжник под ногами.

На бегу она думала только о том, удастся ли ей попасть в это чудовище, Темного Победителя.

В последние два дня она упражнялась в стрельбе из лука не больше двух часов. Все стрелы ее были рассчитаны на дальность в восемьдесят ярдов. Сумеет ли она попасть в цель на большем расстоянии?

«О Силы, — подумала она, — попаду ли я вообще?»

Она еще могла промахнуться и с расстояния меньше восьмидесяти ярдов. Сердце у нее колотилось.

«Если промахнусь, я погибла, — думала она. — У меня есть только один выстрел».

Победитель стреляет молниями. Второго выстрела не будет.

Она добежала до Черного угла. Впереди показалась опускная решетка.

А под решеткой стоял чародей Биннесман.

Он описывал высоко поднятым посохом круговые движения и что-то говорил нараспев, так тихо, что слов было не разобрать. От посоха струился зеленый свет, обрисовывая фигуру чародея. Биннесман не сводил пристального взора с облака тьмы, окутавшего замок Сильварреста.

Происходило что-то странное. Ветер затих, молнии не сверкали.

Темный Победитель словно затаился.

Он внутри, вместе с Иом, поняла Миррима. Она почувствовала дурноту и споткнулась.

И тут из глубины мрака, окружавшего башню, донесся нечеловеческий вопль. Тьма раскололась, и каменные стены замка отозвались эхом.

Биннесман вскинул посох и торжествующе проговорил:

Темный Победитель коснулся двери, и она, заскрипев, отворилась.

За спиной чудовища клубился кромешный мрак. И мрак этот стал медленно наполнять комнату. Тлеющие в очаге угли погасли.

— Миледи! — вскрикнул хромой мальчик, прижавшись к стене.

Победитель зарычал. Послышался треск, и молния ударила в стену, чудом не задев Иом.

Она крепче стиснула в кулаке листья и корешки, еще надеясь отпугнуть чудовище.

Темный Победитель вдруг взревел, как от боли.

Королевская Башня внезапно содрогнулась, словно началось землетрясение. Стены зашатались. Послышался скрежет камней. С полки посыпались корзины. Затрещали тяжелые дубовые балки над головой.

И в кромешной тьме обрушились все шесть этажей башни.

Пока войско вновь собиралось и строилось, Габорн спал мертвым сном. Разбудить его, как ни пытались, так и не смогли. Убедившись, что сердце у короля бьется, сэр Лангли сказал:

— Привяжем его к седлу и пусть спит, если нужно. Я никому не позволю тревожить его сон.

Во сне Габорн висел над каким-то огромным зданием.

«Может быть, это Голубая Башня у Морского подворья», — подумал Габорн, ни разу не видевший ее изнутри.

Но нет, это здание было слишком ветхим и мрачным, чтобы служить кому-то жильем. Стены не украшало ни одного гобелена, на крюках не висели светильники. Каменная кладка истерлась, штукатурка обвалилась.

Оно было похоже на тюрьму. Местами серые камни повыпадали из стен. Но это была не тюрьма — развалины без крыши, лабиринт стен.

И в этом сыром лабиринте от Радж Ахтена убегали с завязанными глазами Миррима и Иом. Сам Габорн сидел в железной клетке на ветке огромного дерева. И видел, что происходит в лабиринте, сквозь зияющие в крыше дыры.

Он слышал звуки шагов Лорда Волка по отсыревшим камням, похожие на скрежет когтей. Временами мелькала его громадная черная тень Но Иом и Миррима как будто не осознавали опасности. Он должен был их предупредить.

«Прячьтесь! Прячьтесь!» — просил Габорн. Но всякий раз, когда они пытались укрыться в каком-нибудь углу, тень безошибочно направлялась прямо к ним.

«Прячьтесь!» — снова предупреждал он.

Биннесман, вращая посох, договорил заклинание до конца. Из посоха вырвался зеленый луч света — словно солнце пробилось сквозь листву — и полетел к башне.

Свет пронзил тьму и исчез.

Каменные стены затрещали и рассыпались.

Огненный смерч над башней закружился и растаял.

В небе внезапно засверкало солнце. В воздухе заклубилась пыль, и Миррима, пробежав под решеткой, остановилась рядом с Биннесманом.

Во взгляде чародея светилось торжество.

Глаза Мирримы были полны ужаса.

Королевской Башни не стало. На земле лежала груда камней футов пятнадцати высотой, над нею облаком вздымалась пыль. То тут, то там виделись цветные пятна гобеленов, обломки мебели, а поверх этой груды торчала, глумливо скалясь, каменная горгулья, украшавшая прежде фронтон башни.

Миррима оцепенело смотрела на развалины.

Биннесман перевел взгляд на девушку.

— Я запер чудовище, — сказал он устало, — под Землей, — он оперся на посох и добавил: — Остается только надеяться, что мне удастся его там удержать!

Миррима оглядела двор. Всего несколько минут назад она видела, как Иом скачет к башне. Где же лошадь?

И тут она увидела кобылу Иом, повисшую на зубцах башни Посвященных на высоте в восемьдесят футов. Миррима закричала, показывая на нее:

— Но в башне была Иом! Вы заперли их обоих! Она в ужасе отшатнулась.

— Нет! — вскрикнул Биннесман.

И тут груда камней и обломков, которая была когда-то башней, зашевелилась и приподнялась над землей. Камни покатились в стороны.

Над образовавшейся дырой закружился огненный смерч, и небо снова заволоклось тьмой, еще более густой и мрачной, чем прежде.

Биннесман закричал от ужаса. Миррима же не могла придумать ничего лучшего, кроме как последовать совету Короля Земли. Она бросилась обратно под решетку и прижалась к стене.

Ветер усилился, засвистел, сотрясая замок. Каменная стена за спиной Мирримы вздрагивала под его ледяными порывами, но Биннесман твердо стоял на ногах и чертил на земле концом посоха руны, выкрикивая какие-то слова, которые ветер срывал с его губ и уносил прочь.

Миррима изумилась: ветер завывал вокруг чародея, но не касался его. Не шевелились даже края его одеяния.

Из тьмы вылетела молния и взорвалась у самых ног Биннесмана, но защитные чары его оказались столь сильны, что и удар его не затронул. Из посоха по-прежнему лился зеленый свет, и Биннесман, кажется, ничего не боялся.

Он достал из кармана опал. И камень засиял в его руке.

Миррима решила было, что опал начал излучать свет, как в подвале «Кабаньих припасов». Но тут же поняла, что на этот раз происходит что-то совсем другое. Камень всасывал свет. Смерч огня, вытянутого из небес Темным Победителем, вдруг изогнулся, и весь этот огонь сейчас уходил в камень. Опал наполнялся им, как губка водой.

Стало немного светлее, и ураган, сотрясавший замок, внезапно утих, теперь это был просто сильный ветер. Непроглядный мрак сменился сумерками.

Из глубины тьмы, окутывавшей развалины Королевской Башни, до Мирримы донесся смех и низкий, нечеловеческий голос:

— Ты думаешь украсть мою силу, чародей? Твой камешек слишком мал, чтобы забрать ее всю!

Миррима вздрогнула. Крепко сжала в руках лук. Поправила съехавшую стрелу.

Затем натянула тетиву до отказа, чувствуя острую боль в стертых во время упражнений пальцах.

Сделала глубокий вздох и выбежала из укрытия.

Перед нею в глубоком мраке стоял Победитель. Ростом он был около девяти футов и выглядел почти как человек, только поросший темной шерстью. За спиной у него вздымались огромные крылья. Обнаженную плоть его лизали холодные белые языки пламени, и на девушку он посмотрел с презрением.

Она и не пыталась хорошо прицелиться. Чудовище находилось от нее примерно в шестидесяти ярдах, и нечего было надеяться попасть куда-то, кроме как в середину туловища — хотя бы туда!

Наскоро прицелившись, Миррима выпустила стрелу. Победитель взмахнул крыльями, и внезапно ветер завыл с новой силой.

Из его ладони вылетела молния и разбила каменную арку над головой девушки. За воротник ей посыпались осколки.

Она взяла слишком высоко, и стрела полетела у него над головой.

Но в этот же миг Победитель, взмахнув крыльями, поднялся на фут, и стрела вонзилась ему в плечо.

Его передернуло, голова запрокинулась. Победитель рухнул на землю и скорчился, пытаясь прикрыться крыльями и спрятаться. И взвыл от боли и страха.

Миррима выхватила из колчана еще одну стрелу и бросилась к нему. Ей хотелось увидеть его смерть. А свет по-прежнему стекал с небес в опал Биннесмана.

В ушах Мирримы зазвенел голос Габорна, исполненный такой силы, что и пожелай она, воспротивиться приказу было бы невозможно: «Стреляй! Стреляй еще раз!»

Она подбежала ближе. Победитель зашипел, как змея, выглядывая из-под крыла. В глазах его пылали ужас и презрение.

Миррима натянула тетиву и выстрелила, целясь в глаз.

На небе вновь засияло яркое солнце, и Миррима, задохнувшись от волнения, опустила лук.

Она вдруг поняла, что кричит, кричит не умолкая:

— Гадина! Проклятая гадина, я убью тебя!

И, подбежав ближе, ударила его ногой. Чудовище протянуло к ней трехпалую мохнатую руку. Она отскочила, продолжая кричать, чувствуя одновременно ужас и облегчение, и боль.

— Назад! — крикнул Биннесман, подбегая к ней.

В этот момент Победитель выгнул спину, раскинул крылья и поднял руку. Из горла его вырвался какой-то звук, сиплое шипение, отнюдь не похожее на предсмертный хрип.

Изо рта чудовища с нечеловеческим воплем вылетел черный ветер. Силой отдачи от взрыва ветра тело Победителя глубоко вдавило в землю, и Миррима отпрянула.

Только тут она поняла, что убила лишь тело темного духа, но элементаль воздуха, заключенная в нем, осталась живой.

Ветер ударил ее огромным невидимым кулаком и отбросил на несколько шагов, вышибив из легких весь воздух. Ребра прогнулись, словно по ним ударили дубиной. Миррима споткнулась, упала, и ветер покатил ее по булыжной мостовой. Он завывал над нею на тысячу голосов, причитая, как бестелесные духи.

Затем с воем пронесся по двору, обратился в смерч и, подхватив тело Темного Победителя, повлек его вверх. В основании смерча из мостовой вылетали камни и, сталкиваясь, с грохотом закружились в воздухе. Из вершины смерча вырвалась молния и ударила в небеса. Затем он метнулся в сторону башни Посвященных. Стены затрещали. Вырванные из них огромные глыбы понеслись по ветру.

Возле Мирримы одна за другой ударили три молнии. Смерч теперь направлялся к ней. Она почувствовала, как невидимые пальцы ветра хватают ее и тащат в самое сердце урагана. Биннесман что-то прокричал, и Миррима, скорчившись, попыталась зацепиться за камни мостовой.

Ветер оторвал ее от земли, подержал немного на весу, словно раздумывая, что с нею сделать.

И тут Миррима увидела Биннесмана. Старый чародей прорывался к ней сквозь ветер, трепавший его волосы и одежду. Он протянул посох, и Миррима ухватилась за конец, ощутив под рукой бугристое полированное дерево. От башни Посвященных отвалилась еще одна глыба, и две тонны камня покатились прямо на них, словно брошенные чьей-то меткой рукой.

Биннесман поднял руку отражающим жестом, и глыба, чуть-чуть не докатившись, свернула в сторону.

— Я заклинаю тебя во имя Земли! Живи теперь для Земли! — прокричал Биннесман.

Ветер дергал Мирриму могучей рукой, пытаясь уволочь, но она изо всех сил держалась за посох.

Биннесман вытащил из кармана горсть листьев, бросил на ветер. Тот подхватил их, закружил в своем водовороте.

— Прочь, демон! — крикнул Биннесман. — Она — моя!

И тут ветер отпустил их, и заревел гигантский смерч. Он оторвал несколько камней от развалин Башни Посвященных, раскружили швырнул в людей, но камни упали неподалеку, не причинив вреда.

Слепя глаза, ударили одна за другой десять молний.

Вслед за тем элементаль с ревом двинулась прочь, на север, по пути вырвав с корнем вишневые деревья, сто лет простоявшие над могилами королей. Перескочив через утесы, она понеслась по полям, бессмысленно мечась из стороны в сторону, снося дома, разбивая телеги, разбрасывал стога, сминая изгороди, оставляя за собой полосу черной, вспаханной ветром земли.

Клубы пыли и клочья сена долго еще кружились на ветру. Но то, что осталось от Темного Победителя, ушло.

Миррима, измученная, присела на землю. Ребра у нее болели. Руки и ноги были в ссадинах от осколков камней.

Но она осталась жива, и это было удивительно.

Биннесман крепко обнял ее, успокаивая.

Страх и жажда крови оставили девушку, и ее начала бить дрожь. Сердце так колотилось, что из-за шума в ушах она почти не слышала слова Биннесмана. А он сказал удивленно:

— Это невероятно, миледи! Ни один смертный не в состоянии убить Победителя! Да еще после этого и остаться в живых!

— Что? О чем вы? — спросила она. Но он, продолжая ее обнимать, добавил только с еще большим удивлением:

— Вы промокли насквозь!

Миррима прижалась к его плечу. Глаза ее наполнились слезами. Она смотрела на груду камней, оставшуюся от Королевской Башни. В ней зияла огромная дыра, через которую выбрался Победитель.

«Иом там, внизу, — думала Миррима. — Надо отыскать тело и похоронить ее, как полагается».

Но не успела она додумать до конца, как заметила движение.

Из дыры, вся в пыли, выглянула Иом и настороженно осмотрелась по сторонам. Следом высунул голову хромой мальчишка.

— Мы спрятались в вашей комнате, — сказала Иом Биннесману. — Сила земли там так велика, что Победитель не хотел входить. А когда рухнула башня, нас спасли балки.

— Повезло, — крикнул мальчик. Камзол из золотой парчи смотрелся на нем, как маскарадное одеяние. — Королеве повезло!

— Нет, не просто повезло, — сказала Иом, покачав головой. — Это Габорн предупредил меня и велел спрятаться.

Мы бросились в этот подвал, потому что он показался безопаснее других, и его прочные балки действительно нас спасли, когда обвалилась крыша.

— Что ж, поблагодарите короля, когда встретитесь с ним, — сказал Биннесман.

Иом посмотрела на смерч, двигавшийся теперь по равнине на восток, и содрогнулась. Потом продолжила рассказ.

— А когда Победитель вырвался наружу, мы без труда выбрались следом. Как выл ветер! Пока я не услышала, как вы тут разговариваете, и не поняла, что все в порядке, я боялась выйти.

Миррима разглядывала груду камней, которые должны были удержать Победителя под Землей. Немыслимо, чтобы кто-то мог уцелеть, когда на голову рухнуло такое.

Биннесман выпустил девушку из объятий. Дрожь почти унялась.

— И все-таки я ничего не понимаю, — чародей покачал головой. — Обыкновенной стрелой такое существо не убьешь.

Он подобрал одну из стрел Мирримы. Осмотрел острый железный наконечник. Пощупал оперение.

Затем вскинул брови. И с подозрением сказал:

— Она мокрая.

— Я упала в ров, — объяснила Миррима. Биннесман улыбнулся с таким видом, словно все понял.

— Ну конечно. Воздух — неустойчивый элемент. Вода противостоит его неустойчивой природе так же, как и земля. Стрела, состоящая из одного только земного элемента, не смогла бы убить Победителя, а из земного и водного — смогла. Вот почему вам это удалось. К тому же я как раз в это время вытягивал у Победителя силу.

Услышав это, Миррима заподозрила, что чародей пытается приписать себе честь победы над Победителем, но она-то точно знала, что это она спасла ему жизнь, а не наоборот.

Тут к башне подскакал Джурим, ведя в поводу кобылу Мирримы. Подковы звонко цокали по камням.

На крестце у кобылы, там, где ударила молния, остался белый след от ожога. Миррима удивилась, что она вообще в состоянии передвигаться. Но вспомнила, что сильная лошадь с дарами жизнестойкости может вынести куда больше обычных.

Джурим соскочил с коня и снял корзины с щенками. Щенки возбужденно лаяли, а один как-то умудрился открыть носом крышку, выскочил и кинулся к Мирриме.

Она рассеянно его погладила.

Джурим обводил всех взглядом, словно не веря, что они целы.

Иом нервно рассмеялась и сказала Мирриме:

— Вчера ваш муж убил мага-опустошителя и привез его голову, но нынче вы его превзошли. Что будет вашим следующим семейным трофеем?

— Больше всего, — сказала Миррима, — я хочу, чтобы это была голова Радж Ахтена.

Ей и самой не верилось, что это она совершила такой подвиг. В воздухе еще чувствовалась тяжесть, пахло грозой. Тела Победителя на камнях не было — где же доказательства, что она его убила?

Казалось, что он все еще здесь, где-то рядом и слышит каждое слово.

Биннесман тоже озирался украдкой, принюхивался. Грозой и пылью пахло довольно сильно.

— Так он умер или нет? — спросила Миррима. — С ним покончено?

Биннесман помолчал, обдумывая ответ.

— Победителя убить нелегко, — сказал он наконец. — Сейчас он лишился телесной оболочки и ослабел. Но он не умер и способен причинить еще много зла.

Миррима посмотрела на равнину, где бушевал смерч.

— Но… ведь он же не нападет на нас снова? Биннесман ответил осторожно:

— Я его прогнал.

Иом посмотрела вдаль, тяжело вздохнула.

— Он утратил форму, как элементаль пламяплета? Биннесман стиснул посох, поглядел задумчиво на вихрь, который бросался то в одну, ту в другую сторону, словно не понимая, куда ему лететь. Совсем как растерявшийся ребенок.

— Не совсем так, — неохотно сказал чародей. — Форму-то он потерял, но рассеется, думаю, не так быстро, как элементаль огня. И еще я думаю, что в покое он нас не оставит.

Городские стражники начали выбираться из укрытия и растерянно смотрели на развалины башни. Миррима увидела, что четверо из них уже подошли к воротам.

Тут на другом конце двора она заметила свой лук, который в суматохе выронила. И пошла его подобрать, пробираясь среди валявшихся всюду обломков и каменных глыб. Победитель так все здесь крушил, что она еще раз подивилась, как ей удалось остаться в живых.

И тут на земле прямо перед собой она увидела оторванную трехпалую руку с черными острыми когтями — руку Победителя. Из обрубка сочилась кровь.

К ужасу Мирримы, обрубок шевелился, хватая пальцами воздух.

Она с силой пнула его ногой. Рука отлетела и, цепляясь за булыжники, перевернулась и продолжала шевелиться, похожая на огромного паука. Щенок залаял и бросился к ней.

Миррима подняла лук и вернулась к остальным. Джурим испуганно уставился на живую руку, а Иом не сводила глаз со щенка.

Тот, свирепо рыча, куснул мерзкий обрубок.

— Щенок пытался вас защитить, — сказала Иом. — Он уже готов отдать дар.

Миррима удивилась. Правда, и герцог Гроверман говорил, что щенки этой породы быстро привязываются к хозяевам.

Миррима собралась с духом и решилась просить о милости. В конце концов, Темного Победителя убила она, женщина, а не храбрецы вроде сэра Доннора или городские стражники.

Миррима опустилась перед Иом на колени и положила к ее ногам лук. Может быть, королева сочтет ее достойной стать воином, и тогда Миррима заслужит право воспользоваться королевскими форсиблями. Дары стоят дорого. А сейчас, когда кровяного металла не достать, получить право на форсибль можно, только совершив подвиг.

— Ваше величество, — сказала Миррима. — Позвольте мне принести клятву верности. Я отдаю свою жизнь за право служить вам с оружием в руках.

Иом помедлила, словно заколебавшись.

— У нее сердце воина, — сказал Биннесман, — настоящего воина. Она сражалась даже тогда, когда отступили бы даже сильные мужчины.

Иом кивнула; решение было принято. Она оглянулась в поисках оружия, которое заменило бы меч. Джурим вынул из ножен изукрашенный рубинами кривой кинжал и передал королеве.

Иом коснулась клинком головы и плеч Мирримы и торжественно произнесла:

— Встаньте, леди Боринсон. Я с радостью принимаю ваше предложение, а за подвиг, совершенный вами сегодня, награждаю вас десятью форсиблями и обещаю взять на содержание ваших Посвященных.

Десять форсиблей. На глазах у Мирримы выступили слезы, но она сдержала их, потому что воину плакать не годится. А она станет воином, ибо теперь с десятью форсиблями сил у нее будет достаточно. О таком Миррима и не мечтала. Но она понимала и то, что награда была заслуженной.

Миррима подобрала с земли лук и встала. Теперь она была ровня любому рыцарю, воительница Гередона. Она гордо подняла голову и слезы исчезли сами собой.

Иом отправилась за форсиблями. Из укрытия вышла ее Хроно, еще бледная от страха, и Биннесман с Джуримом поведали ей, как был убит Темный Победитель.

Миррима не сказала ни слова. Она сидела на корточках, играя со своими желтыми щенками, а они покусывали ей руки острыми зубками и норовили лизнуть в лицо.

Ее собаки. Ключ к Силе. Уже этим вечером в замке Гроверман Способствующие споют песню и передадут ей от щенка дар. Щенок, который ее защищал, обладал хорошей жизнестойкостью. Если же Миррима собирается и дальше учиться воинскому искусству, жизнестойкость нужна ей в первую очередь.

Леди-волк. К утру она станет «леди-волком». По слухам, те, кто берет дары у собак, со временем ожесточаются. Хотелось бы знать, не случится ли это и с нею и не сделается ли она когда-нибудь похожей на Радж Ахтена?

Иом вернулась, неся с собою дюжины три форсиблей. Подойдя поближе, она сказала:

— Я захватила форсибли и для себя. Не хотелось бы, чтобы только вас в Гередоне называли «леди-волк».

— Конечно, не хотелось бы, — ответила Миррима.

Они сели на лошадей. Джурим отдал Иом своего коня а себе подобрал на конюшне другого. Миррима и Иом взяли корзины со щенками, а чародей Биннесман поднял в седло хромого мальчонку.

Они ехали по улицам, и Миррима всю дорогу озиралась. На фоне неба контуры городских стен без Королевской Башни и башни Посвященных казались незнакомыми.

За разводным мостом на берегу все еще лежала голова опустошителя. Миррима придержала коня и заглянула в ров. Рыб-чародеев было не видно, все они ушли в глубину.

Наконец в тени моста среди золотых водяных лилий она заметила осетра, который отдыхал там, едва шевеля плавниками.

Отдыхал. Он тоже изрядно потрудился, чтобы спасти замок. «Чародеи вод знали, что делали», — подумала она. Может быть, это именно они и помогли ей убить Победителя.

— Биннесман, — сказала Миррима, — надо что-то сделать для чародеев. Мы должны их отблагодарить.

Она чувствовала себя виноватой — еще вчера утром ей хотелось отведать их мяса. Теперь-то она понимала, чем они обязаны этим рыбам.

— Разумеется, — сказал Биннесман. — Река очистилась. Нужно открыть водослив, чтобы чародеи могли плыть куда хотят. Сами они этого сделать не сумеют.

Миррима попыталась представить, как должна себя чувствовать рыба, запертая во рву. В реке небось лучше, там лягушки, угри, утята и прочие лакомства.

Биннесман, Джурим и Миррима отодвинули валуны, которыми был перегорожен водослив, и открыли канал, ведущий в реку.

Поднявшись на берег, Миррима увидела в глубине темные, неясные тени чародеев и их голубые спины. Гигантские осетры быстро выплыли по каналу в реку и двинулись вверх по течению к Даннвуду и к истокам Вай.

Глава 26 Обран

По дороге во Дворец Наложниц у Боринсона, измученного усталостью и печалью, то и дело слипались глаза. Проснувшись от тычка Пэштака, он не понял, то ли он поспал час, то ли подремал минуту.

— Приехали, — сказал Неодолимый, показывая на простиравшуюся перед ними долину. — Дворец Наложниц.

Боринсон поднял голову. Конечно, он не отдохнул. «Дворец» обманул все его ожидания. Он представлял себе роскошное здание с золотыми куполами, с галереями и воздушными арками, с просторными внутренними дворами.

А там, на дальней стороне долины стояло несколько прилепившихся к отвесному склону скалы старых каменных домишек.

Издалека они казались покинутыми развалинами. Долина была высохшая, усеянная растрескавшимися валунами, среди которых рос колючий кустарник. Водоема не было никакого. Не было ни овец, ни коров, ни верблюдов, ни лошадей, ни коз. Над крышами не поднимался дым. Да и стражи не было видно.

— Ты уверен, что это здесь? — спросил Боринсон. Неодолимый только молча кивнул.

— Конечно, — наконец догадался Боринсон. — Кто же хранит свое величайшее сокровище у всех на виду.

Дворец был замаскирован под заброшенные руины в пустыне. Обран. Боринсон прежде думал, что это означает «город древнего короля». Но теперь в памяти всплыло и другое значение слова — «королевские руины».

Пэштак повел его коня в поводу вниз по тропе.

Но и за воротами древнего города, куда они въехали не торопясь, стражи Боринсон не увидел. Караулка у ворот давным-давно обвалилась; похоже, даже не сто лет назад. В развалинах, которые он и посчитал было дворцом, жили одни только скорпионы и змеи.

Кругом, куда ни глянь, грелись на солнце серые ящерицы. При приближении людей они мгновенно прятались. В кустах Боринсон заметил птиц, воробьев и мухоловок с желтыми хохолками.

Вода есть, понял он. Иначе здесь не было бы столько живности. Но никаких других примет водоема — колодца или деревца — он не увидел.

Они доехали до развалин большого здания, бывшего роскошного особняка, куда Неодолимый въехал на коне, словно и не собираясь спешиться даже перед троном.

Крыша здания провалилась. Когда-то стены здесь были расписаны яркими фресками, изображавшими рыцарей давних времен в длинных белых шелковых одеяниях и с курчавыми волосами. Но под солнцем пустыни краски выгорели и превратились в размытые пятна землистого цвета.

Здесь Боринсон заметил наконец признаки жизни. Не так давно кто-то пробил дальнюю стену зала, открыв вход в узкое ущелье.

У самого входа там было темно, но далее ущелье, похоже, расширялось, поскольку в глубине Боринсон увидел солнечный свет.

Тут же он заметил и стражников.

Из полумрака выступили двое Неодолимых и громко сказали Пэштаку по индопальски, что дальше он может проехать только один, без Боринсона. Пэштак показал им форсибли и рассказал о послании. Тогда Неодолимые на ломаном рофехаванском пригрозили Боринсону смертью, если он не остановится, что, как он начал понимать, было в этой стране обычным способом убеждения.

Но Боринсон до того устал, что ему было уже все равно, убьют его или нет.

Один из стражников отправился передать просьбу Боринсона об аудиенции. Через двадцать минут он вернулся, приказав Боринсону спешиться, и Неодолимые повели его в ущелье.

Войдя туда, он ощутил запах влажной земли и свежей растительности. Где-то впереди был оазис.

На желтом песке играли золотые солнечные блики. Стены ущелья были футов сто высотой, и в это время Дня, под вечер, на дно попадал только отраженный свет.

Камень стен был кремового цвета. Боринсон подумал, что наверняка место это нашли совсем недавно, и многие тысячи лет оно было скрыто от человеческих глаз.

Странно. Очень странно, что вода, драгоценная в пустыне, веками оставалась недоступной. Ему захотелось узнать, почему, как это могло случиться? Кто замуровал подход к оазису? И как люди умудрились забыть о воде?

Ущелье, извиваясь как змея, вывело их наконец в небольшую почти треугольную долину. С востока и запада ее ограждали высокие скалы, сходившиеся на юге острием буквы V. С северной стороны высился горный хребет, непроходимый даже для диких зверей.

И здесь, в этой скрытой от глаз долине, рядом с небольшим озером среди множества пальм стоял дворец, который и ожидал увидеть Боринсон.

Он был кремового цвета, высотою футов в сорок, с квадратными сторожевыми башнями, возносившимися над ним еще на столько же. Венчал дворец огромный купол, окруженный открытой террасой для ночных прогулок. Купол был весь из золота, стены башен сияли медью. Голубое озеро, изумрудная трава, пышные пальмы по берегам, дикая жимолость и жасмин, обвивавшие стены, являли собою столь прекрасную картину, какой Боринсон еще не видал. Дворец был простым, но очень красивым.

Закованный Боринсон нес связку форсиблей. Тысяча форсиблей весила около девяноста фунтов, и не успел он дойти до дворца, как окончательно выбился из сил.

Пэштак остановил его у ворот, возле высокого портала из позолоченного дерева, крытого кованым вороненым металлом.

Заглянуть за ворота Боринсон не мог и потому принялся с любопытством разглядывать яркие цветы вьющихся по стене растений и порхавших над ними колибри.

За воротами слышалось журчание фонтана.

Стражник что-то громко сказал высоким голосом по-туулистански.

Пэштак перевел:

— Евнух говорит, Саффира примет тебя здесь, во дворе. Он откроет ворота, чтобы ты мог с ней поговорить. Смотреть на нее запрещено под страхом смерти. Если ты взглянешь на нее хоть раз, тебя убьют, — сказал он и добавил: — Впрочем, если Саффира заступится за тебя, приговор могут смягчить, и тебя только лишат мужественности, так что ты сможешь остаться во дворце и служить ей.

Боринсон хмыкнул. Ему никогда не приходилось видеть женщин, у которых было бы больше десяти даров обаяния, но он все понял. Мужчины с такими дарами тоже бывали очень красивы, хотя к ним Боринсона не влекло никогда, он остался равнодушен даже к необыкновенной красоте Радж Ахтена. Его вообще не трогало мужское обаяние.

Зато при виде благородной дамы всего лишь с несколькими дарами ему случалось испытать недостойное искушение. Устоять перед женскими прелестями было куда труднее. Но как бы ни был велик соблазн, высокородные леди были не для него; недосягаемые, великолепные, они казались ему даже не совсем людьми. Что же говорить о Саффире, у которой даров обаяния сотни.

— Я, пожалуй, воздержусь от такого удовольствия, — сказал Боринсон. — Мне как-то всегда были дороги мои мужские достоинства.

— Согласен, не стоит того, — кивнул Пэштак. Боринсон ухмыльнулся. Пэштак подал знак. Стражники начали поднимать ворота.

— Закрой глаза, — сказал Пэштак и, опустившись на колени и локти, принял положенную почтительную позу. — Зажмурься покрепче, чтобы ни у кого не возникло подозрения, будто ты подглядываешь. Ты северянин, и здесь только и будут ждать повода тебя прикончить. Видишь, они могли завязать тебе глаза, но, значит, предпочитают, чтобы повод был.

Боринсон крепко зажмурился, подумав о странностях чужих обычаев. В разных странах разные представления о вежливости. Он не совсем понимал, кто такая Саффира. Наложница из королевского гарема — не королева. Хроно у нее не было. Но при этом она была любимой женой Радж Ахтена, драгоценностью, которую он берег и прятал от всех. Боринсон решил обращаться с ней, как с королевой. И пустился, приняв такую же позу, что и Пэштак, чуть не ткнувшись при этом носом в ползавших по горячим от солнца камням муравьев.

Закованному в цепи сделать это было непросто.

И тут он услышал голос Саффиры, заговорившей, к его удивлению, на рофехаванском с небольшим лишь акцентом.

— Добро пожаловать, сэр Боринсон, — сказала она. — Никогда еще нас не посещал гость из Рофехавана. Для меня это большое удовольствие. Рада убедиться, что рассказчики не лгут и на свете действительно существуют люди с белой кожей и огненными волосами.

Он жадно вслушивался в ее голос. Мягкий, чувственный, глубокий, мелодичный. Наверняка она обладала дарами Голоса. Да и дарами ума, если, ни разу в жизни не видев человека из Рофехавана, так хорошо говорит на чужом языке.

Саффира, шелестя шелками, подошла ближе. На мгновение на него упала ее тень, загородив солнечный свет, и он уловил нежный, непривычный аромат чужеземных духов. Он промолчал, поскольку еще не получил позволения говорить.

— Что это? — спросила Саффира. — У вас на голове какие-то коричневые пятна! Это татуировка?

Боринсон чуть не рассмеялся. Похоже, язык она все-таки знала не в совершенстве. Теперь, когда она задала вопрос, можно было заговорить.

— Эти пятна у меня от рождения, ваше величество, — сказал он. — Они называются веснушки.

— Веснушки, — повторила она. — Пятна на форели тоже веснушки?

— В Мистаррии и на юге Рофехавана пятна на форели называют крапинками.

— Понятно, — насмешливо сказала Саффира. — Значит, у вас одно и то же называется по-разному.

Боринсон услышал топоток маленьких ног. Из внутреннего двора выбежали дети.

— Сэр Боринсон, — сказала Саффира, — дети всегда любопытны. Они еще не видели рофехаванцев и немного вас побаиваются. Мой старший, оставшийся в живых, сын просит разрешения вас потрогать. Вы позволите?

Только вчера Боринсон приволок к воротам замка Сильварреста голову опустошителя. Посмотреть на нее сбежались и дети, и старики. Женщины касались упругой серой кожи и взвизгивали от притворного страха. И вот сейчас эти дети хотят так же потрогать его.

«Сколько же убийц посылали мы в эту страну, что они так боятся?» — подумал он.

По-видимому, много. Эти дети прятались здесь, во дворце, от самого их рождения. Ведь узнай о «старшем, оставшемся в живых сыне» Рыцари Справедливости, за ним тут же началась бы охота. Что, интересно знать, случилось с тем старшим сыном, которого нет в живых?

— Пожалуйста, пусть потрогает, — сказал Боринсон. — Хоть я и Рыцарь Справедливости, я не обижу ваших детей.

Саффира что-то тихо сказала на своем языке, и мальчик ахнул, узнав, что Боринсон — Рыцарь Справедливости. Он нерешительно приблизился, прикоснулся к голове Боринсона и тут же бросился бежать. Потом подошел ребенок помладше, тоже потрогал чужеземца. Последним подковылял едва научившийся ходить малыш, который схватил Боринсона за волосы и начал трепать как котенка. Трое детей. Боринсон вспомнил слова Джурима о том, что Саффира вот уже пять лет остается любимой женой Радж Ахтена. Ему как-то не пришло в голову, что за это время она могла родить не одного ребенка. По приказу матери малыша унесли. — Вы привезли мне послание и подарок? — спросила Саффира.

— Да, ваше величество, — ответил Боринсон и понял, «то она настроена к нему враждебно. По обычаю, прежде 9ем спросить о цели прихода, гостю предлагали еду и питье — ни к чему не обязывающий жест. Но Саффира Этого не сделала. — Я привез из Гередона подарок и послание от Габорна Вал Ордина, Короля Земли.

Некоторое время Саффира молчала, потом шумно вздохнула. По-видимому, до этих отдаленных мест еще не донеслась весть о том, что в Гередоне появился Король Земли.

— Но ведь Гередоном правит король Сильварреста? — Спросила Саффира.

— Мы воюем, — сказал Боринсон. — Ваш муж взял приступом…

— Он не мог убить короля Сильварреста! — сказала Саффира. — Я запретила ему это. Он обещал оказать снисхождение. Сильварреста был другом моего отца!

Боринсон поперхнулся от неожиданности и даже закашлялся. Что правда, то правда, Радж Ахтен действительно оказал Сильварреста снисхождение, отняв только дар ума, а не жизнь. Но мысль о том, что Сильварреста обязан был этой женщине жизнью, никогда не пришла бы Боринсону в голову.

Теперь он призадумался. Раньше он думал, что переговоры с Саффирой, на которых настаивал Габорн, бессмысленны. Даже Пэштак недвусмысленно дал понять, что раз Габорн прислушивается к совету женщины, он человек слабовольный.

Но оказывается, Саффира вполне в состоянии повлиять на решения Радж Ахтена.

— Ваше величество, — признал Боринсон, — ваш муж остался верен своему слову. Короля Сильварреста убил не Рад ж Ахтен.

— Вы можете назвать мне имя воина, который его убил? — спросила Саффира. — Я хочу, чтобы он был наказан.

Боринсон не отважился сказать правду. Не отважился произнести: «Короля Сильварреста убил я, человек, который стоит перед вами». И понадеялся только, что краска стыда его не выдаст.

Он ответил ей так:

— Не могу, ваше величество. Я могу сказать только одно — в Гередоне правит Габорн Вал Ордин, и Земля избрала его своим королем.

Саффира помолчала.

— Габорн Вал Ордин, принц Мистаррии… провозглашен Королем Земли?

— Да, ваше величество, — сказал Боринсон. — Дух Эрдена Геборена короновал Габорна дубовыми листьями в присутствии десяти тысяч человек.

Она обернулась и что-то крикнула стражникам по-тайфански. Боринсон без труда угадал смысл: «Почему мне ничего не сказали?»

Евнухи загалдели, прося прощения.

Затем Саффира вновь повернулась к Боринсону:

— Вы привезли важную весть. И вы говорите, что Король Земли послал мне письмо и подарок?

— Да, ваше величество, — сказал Боринсон. Он раскрыл узел с форсиблями и осторожно выложил их на землю, стараясь не повредить мягкий кровяной металл. — Он преподносит вам дары обаяния и голоса.

При виде такого количества форсиблей Саффира затаила дыхание. Подарок произвел впечатление.

— Суть послания вот в чем: Габорн женился на Иом Сильварреста и тем самым породнился с вашим мужем. Кроме того, до нас дошли вести, что в Картише и на юге Мистаррии появились опустошители. Король Земли желает прекратить войну с вашим мужем Радж Ахтеном и просит вас передать ему следующее: «Я могу ненавидеть своего брата, но его враг — мой враг».

Сэр Боринсон услышал, что от изумления Саффира даже перестала дышать. Он замолчал. Саффира поняла, о чем ее просят. Ей нужно было воспользоваться подаренными форсиблями и отправиться в Рофехаван к мужу.

— Убийцы моего сына теперь хотят перемирия? — спросила Саффира.

Боринсон про себя выругался. Джурим ничего не говорил про погибшего ребенка.

— Да, мы хотим именно этого, — сказал он, словно сам нес ответственность за смерть ее сына.

— Если мой муж согласится, — спросила Саффира, — вы перестанете посылать к нам Рыцарей Справедливости? Перестанете убивать наших Посвященных и членов королевской семьи? Неужели власть Короля Земли и впрямь так велика?

Боринсон заколебался. В Индопале при заключении сделки, дабы гарантировать соблюдение договора, было принято настаивать на определенных условиях. Эта женщина хотела услышать, что ни ей, ни ее детям не придется больше бояться Рыцарей Справедливости. И требование ее было вполне обоснованным.

Верховный Маршал Скалбейн предлагал Рыцарей Справедливости под командование Габорна, но Габорн отказался его избрать. Станут ли теперь они его слушать?

Ни да, ни нет. Сейчас не может, но если король все же изберет Скалбейна, Рыцари Справедливости подчинятся ему.

Саффире же нужно только «да». Что ей пообещать? Если ценой перемирия станет избрание Верховного Маршала, примет ли это условие Габорн?

Какой такой грех увидел он в сердце Верховного Маршала, что даже пожелал ему смерти?

Но какие бы гнусные поступки ни отягощали совесть Скалбейна, Габорн, подумал Боринсон, наверняка его изберет, когда поймет, сколько поставлено на карту. И он решил ответить «да».

— Рыцари Справедливости уже предложили свои мечи Королю Земли, — сказал Боринсон, балансируя между правдой и ложью. — Габорн же Вал Ордин обещает вам мир.

— Где сейчас мой муж? — спросила Саффира.

Боринсон заметил, что она не в первый раз называет Радж Ахтена мужем. Значит, она его жена. Не простая наложница, но королева Индопала.

— Около двух часов назад Радж Ахтен убил Посвященных в Голубой Башне Мистаррии, — сказал он. — Думаю, сейчас он направляется в Каррис, чтобы уничтожить армию герцога Палдана.

Саффира снова глубоко вздохнула. Она не могла не понимать, как много от нее зависит. Жизнь Мистаррии была сейчас в руках ее мужа, как жизнь каторжника, возложившего голову на плаху, отдана на милость палача. Радж Ахтен спешит в Каррис. Топор вот-вот упадет; возможно, только она и в силах его остановить.

— До Карриса далеко, — сказала Саффира. — А мне перед тем еще нужно успеть взять дары… Надо торопиться.

— Пожалуйста, поторопитесь, — ответил Боринсон. Она помолчала, собираясь с мыслями. Затем взволнованно сказала:

— Мой муж забрал с собою почти всю дворцовую стражу, кроме моих личных стражников. Меня некому даже сопровождать, и кроме того, кто-то должен показать нам дорогу через Мистаррию в Каррис.

Боринсон вздрогнул. Конечно, ей без него не обойтись. Индопальские Всадники рискуют нарваться на засаду, едва пересекут границу. Даже если Саффира поедет под знаменем перемирия, вряд ли солдаты Мистаррии отнесутся к нему с большим уважением, чем гвардейцы Индопала.

Без него не обойтись. Он-то думал, что ее будет сопровождать не меньше тысячи воинов и что как только он передаст послание, будет свободен.

Саффира спросила неохотно:

— Пэштак, сэр Боринсон, вы проводите меня в Каррис? Захотите ли выслужить мне, зная, чем придется заплатить?

У Боринсона закружилась голова. Конечно, кроме него, некому довести ее до Карриса живой и невредимой. Но еще и платить за это?

Он только недавно женился. Он любит свою жену.

Утратить мужественность! Боринсону стало страшно При одной мысли об этом, и даже колени ослабли. Что может быть хуже. Никогда не познать свою жену?

Как можно решиться на такое? Даже ради спасения Мистаррии?

Пэштак заговорил первым. Голос его звучал сдержанно, но в нем слышалась горечь:

— Если ваше величество этого желает, я согласен. Боринсон еще надеялся на спасение.

— Ваше величество, — сказал он виновато. — Боюсь, я не смогу быть вам в этом полезен. У меня больше нет даров силы и жизнестойкости, как у Пэштака. Если я сейчас лишусь мужественности, мне и шести ярдов не проскакать на лошади, не то что шестисот миль!

Пэштак был Неодолимый. Для него такая поездка тоже стала бы мучением, но, обладая дарами, он все же выдержал бы все. Боринсону же теперь это было не по плечу.

— Разумеется, — сказала Саффира, — я не глупа, сэр Боринсон. Мы отложим обряд до тех пор, пока не доберемся до места.

На резвых лошадях, прикинул Боринсон, они окажутся в Каррисе завтра на рассвете.

И уже на рассвете, если он согласится, ему придется платить.

От этой мысли ему делалось не по себе. Но он служил Мистаррии, он был воин, он был нужен. Выбора не оставалось.

— Я согласен, ваше величество, — ответил он недрогнувшим голосом.

— Что ж, тогда теперь вам можно смотреть на меня, — сказала Саффира.

Сэр Боринсон нерешительно поднял глаза. Взгляд его сначала задержался на детях. Он увидел прелестного мальчика лет пяти, с тонкими чертами лица, с глазами темными, как у Иом Сильварреста, но более смуглого. Одетый в расшитый жемчугом роскошный костюм красного хлопка, мальчик загораживал спиной трехлетнюю сестру и годовалого брата и грозно смотрел на Боринсона.

Младшие робко жались к матери. Боринсон лишь мельком заметил богато украшенный фонтан во дворе и высокие фигуры Неодолимых, личных стражников Саффиры, стоявших у нее за спиной.

Ибо, взглянув на нее, он ничего уже больше не видел, кроме Саффиры, ее стройного тела, шоколадной кожи и грациозных движений. Все остальное перестало для него существовать.

Сказать, что красота ее была совершенна, значило не сказать ничего. Она была нежнее и изящнее розового лепестка. Как одинокая звезда в ночных небесах, она наполняла душу безнадежным страстным томлением. Она ослепляла, как солнце. Боринсон увидел ее и пропал безвозвратно.

Все тело его болезненно напряглось, он затаил дыхание. Глаз не мог от нее отвести, боялся даже моргнуть.

Саффира о чем-то спросила, но он не понял, о чем она. Она взяла детей и повела во дворец, и Боринсон едва не пополз было на коленях следом, не соображая, что делает, но его остановил Пэштак.

— Туда нельзя, — рявкнул Пэштак. — Там другие наложницы.

Боринсон попытался вырваться из его рук, но не смог. У него не было и десятой доли силы Неодолимого.

Тогда он подполз к фонтану и сел рядом, утешая себя мыслью, что можно здесь сидеть, можно хотя бы сидеть и ждать, когда Саффира вернется.

Он уже не жалел о своем согласии. Не тревожился о том, что за счастье видеть Саффиру придется расплатиться. «Оно того стоит, — думал он. — Вполне достойная сделка».

Потрясенный, потерянный, он ожидал ее возвращения около часа, пока не заснул. Прежде чем уснуть, он понял три вещи.

Во-первых, совершенно незачем больше держать его в оковах. Теперь он пленник Саффиры, раб ее красоты, как и все здесь.

Во-вторых, он высчитал возраст Саффиры.

Радж Ахтен только разменял четвертый десяток, но его сильно старило обладание множеством даров метаболизма. Совсем скоро он должен был превратиться в старика.

Поэтому раньше Боринсон думал, что и Саффира должна быть зрелой женщиной. Но она, мать пятилетнего сына, сама еще казалась почти ребенком.

На вид ей было никак не больше шестнадцати.

От этой мысли ему стало больно. Да, он знал, что в Индопале женщины выходили замуж рано, намного раньше, чем в Мистаррии. Но Саффире, когда она впервые прибыла во дворец Радж Ахтена, было всего одиннадцать лет.

Даже по здешним обычаям это чересчур.

Третья мысль Боринсона вытекала из первых двух. Размышляя обо всем этом, Боринсон впал в такую ярость, что глаза застлало красной пеленой, и он поклялся себе найти способ сделать Радж Ахтена евнухом, а потом убить, состоится перемирие или нет.

Глава 27 Блуждания в тумане

«Неужели я отдал все деньги за добрую лошадь, чтобы загнать ее насмерть?» — думал Роланд, слыша за спиною топот копыт.

Он мчался к Каррису. Лошадь уже хрипела так, что каждый вздох ее мог оказаться последним. Уши прижаты, вся в мыле. Она делала шестьдесят миль в час, но Неодолимые мчались быстрее.

Барон Полл опередил его на полмили и помчался по холмам галопом. Толстому рыцарю погоня пока была не страшна.

В семье у Роланда были мореходы. И сейчас он вспомнил, что скорость можно увеличить, сбросив, например, лишний груз. Однако ни оружия, ни доспехов у него не было; в седельном вьюке тоже не было ничего тяжелого. Медвежий плащ он отдал зеленой женщине. Правда, в кошельке было золото. Но хотя он и не питал никогда особой привязанности к деньгам, но тут решил, что лучше умереть с ними, чем без них.

Единственную тяжесть представлял из себя короткий кинжал, который дал ему барон Полл, но и он, решил Роланд, может еще пригодиться.

Оставалось только гнать лошадь да крепче держать поводья.

До Карриса было миль восемь, и, въезжая на вершину холма, Роланд уже видел над туманом белые башни замка.

Он оглянулся. Неодолимые были ярдах в двухстах. Двое лучников уже натянули луки, целя ему в спину. Одолевая новый подъем, лошадь на мгновение оторвалась от земли и тут же снова тяжело опустилась на дорогу.

Она взяла влево, обогнув яму, и это спасло Роланду жизнь — две стрелы просвистели над самым ухом. Он пришпорил коня и во весь опор помчался к густой дубовой роще, к могучим облетевшим деревьям, вокруг стволов которых обвился зеленый еще плющ.

Роланд решил свернуть с дороги под прикрытие дубов, чтобы хоть немного выиграть время. Повернув коня, он оглянулся еще раз.

Неодолимые встали на вершине холма, утреннее солнце играло на их медных шлемах и накидках шафранного цвета.

Посмотрев на лес, они вдруг развернулись и поскакали обратно.

«Боятся засады? — подумал Роланд. — Может быть, в этой роще спрятались солдаты Палдана? Или там другой дозорный отряд Радж Ахтена?»

Не сбавляя скорости он проехал рощу насквозь, но никого не заметил, ни своих, ни чужих.

За рощей дорога поворачивала. Барона Роланд не увидел. Дорога шла среди холмов, мимо небольшого городка. Слева от обочины росли кусты и деревья, образуя живую изгородь, справа стояла каменная городская стена, за которой видны были улицы. Барона нигде не было видно.

«Я его потерял», — понял Роланд.

В роще он заметил несколько отходивших от главной троп. Должно быть, барон поскакал по одной из них. Куда именно, Роланд не знал и потому решил не возвращаться.

Он двинулся дальше, миновал еще один небольшой городок и вскоре уперся в глухую стену тумана. До Карриса оставалось не более пяти миль. Если Полл прав, туман этот волшебный, и где-то в нем прячется войско герцога Палдана.

Роланд поехал тише, чтобы случайно не столкнуться с лучником или пикенером.

Не проехал он и десятка ярдов, как понял, что туман действительно не простой.

Такой густой пелены Роланд никогда не видал даже в Морском Подворье, где туманы были не редкость. Он плыл до того плотными клубами, что хоть ножом режь. За несколько минут светлое ясное утро сменила хмурая тьма. Всадник не мог даже разглядеть дорогу.

Боясь, что лошадь споткнется, Роланд спешился. Но, даже и нагнувшись к земле, он с трудом различил дорогу и траву на обочине.

Роланд вел своего всхрапывавшего и прядавшего ушами скакуна в поводу.

Из тумана торчали верхушки белых башен Карриса, и Роланд прикинул, что до замка осталось не более пяти миль.

Однако пробираться сквозь туман пришлось не час и не два. Роланд то и дело терял направление, спотыкался, едва не падал, наступая в лужи, и словно кружил на месте.

Добравшись до какого-то очередного городка, он заблудился в улицах, не понимая, куда идет. Наконец он все же снова выбрался на дорогу.

Дорога извивалась и петляла, Роланд старался держаться обочины, вдоль которой росла густая трава, но часа через три решил, что все же опять, наверное, где-то свернул не туда, ибо пять миль он отшагал давно, а конца пути не было.

За все это время он не заметил нигде ни одного солдата, ни одного прохожего или проезжего. Впрочем, если бы поблизости спряталось целое войско, в таком тумане его все равно было бы не разглядеть.

Роланд шел и думал об Аверан, которая осталась совсем одна. Проклиная себя за то, что решился уехать, думал, как ей должно быть страшно.

Беспокоился он и за зеленую женщину. Пусть она и хотела высосать из него кровь, но ведь, в конце концов, ничего плохого не сделала. И Роланд испытывал теперь к ней не просто сочувствие, а нечто большее.

Конечно, Роланд не очень-то понимал, кто такая эта зеленая женщина Красотой она могла бы сравниться с Властительницами Рун. Роланд не был горазд на любовные похождения, но и его красота не оставляла равнодушным.

Однако не мог же он влюбиться в женщину, у которой клыки и зеленая кожа.

В сущности, она была никем. Она не знала, да и знать не могла, ни что такое честь, ни сострадание, ни верность, ни прочие качества, которые он так ценил в людях.

Наверняка он мог сказать только одно: вчера рядом с ней он чувствовал себя… в безопасности.

И еще, что он ей нужен — нужен, потому что неглуп, потому что может принять за нее решение, может объяснить, что такое голубой цвет и научить ездить верхом или носить одежду.

В жизни он не встречал женщины, которая была бы одновременно столь грозна и столь беспомощна.

Тайна ее была непроницаема, как этот колдовской туман. И эта тайна его притягивала.

Роланд дал себе слово, что, доставив послание, дождется ночи и немедленно вернется обратно и найдет Аверан и зеленую женщину.

Он не стал предаваться мечтам. Вряд ли зеленая женщина когда-нибудь его полюбит.

Он был заурядный, никчемный человек, о чем ему при всяком удобном случае напоминали всю жизнь. Жене он был скучен. Единственной чертой, которую в нем оценил король, был метаболизм. Кроме того, Роланд не умел ни читать, ни считать, ни сражаться.

Размышляя о своей жизни, Роланд вспомнил о Габорне и вдруг понял, что никогда прежде не задумывалcя о том, хотел ли когда-нибудь увидеть нового Короля Земли.

Впрочем, зачем ему? Король Земли все равно никогда не изберет такого человека, как Роланд Боринсон, потому что Роланду Боринсону нечего ему предложить. Все это означает, что короткая и горькая жизнь его так и будет короткой и горькой.

Выбравшись наконец из пелены тумана, Роланд понял, что безнадежно заблудился. Солнце уже перевалило далеко за полдень, а до башен Карриса по-прежнему оставались те же пять миль. Только теперь город оказался на юге, что означало, что Роланд незаметно умудрился обойти Каррис кругом.

Роланд постоял немного в нерешительности. Туника в тумане отсырела, набралась влаги, пришлось снять ее и отжать. Потом он снова поплелся в проклятый туман, размышляя, не зажечь ли факел, будет ли от него польза.

Еще через пару часов он снова вышел на открытое место и на сей раз обнаружил башни Карриса на западе. День клонился к вечеру.

Роланд скрипнул зубами и вернулся в чертово душное марево, дав себе слово смотреть под ноги как можно внимательнее.

Мили через две он наконец услышал, как где-то слева зазвонил колокол. Било шесть часов, и Роланд понял, что послание, которое нужно было доставить утром, попадет в замок в лучшем случае вечером. Он проплутал целый день.

Скоро дорога свернула, и примерно еще через милю Роланд услышал звуки, которые так жаждал услышать: стук молотков, брань лорда, требовавшего от кого-то поднять продовольствие на стену, крики петухов, провожавших солнце.

Где-то совсем рядом каркали вороны, ворковали голуби, кричали чайки.

Следуя на звуки, Роланд вышел на тропинку, которая привела его к дамбе. О том, что это именно дамба, он догадался, услышав по обе стороны от дороги плеск волн и запах водорослей.

Наконец он увидел перед собой барбикан, массивные каменные ворота, преградившие ему путь.

Туман был такой густой, что его приближения не заметил ни один стражник — они видели путника не лучше, чем он замок.

— Есть тут кто? — крикнул Роланд. На барбикане громко расхохотались.

— Нас тут тьма-тьмущая, приятель. Кто тебе нужен?

— У меня послание для герцога Палдана, — сказал Роланд, чувствуя себя дураком. — От барона Хаберда из Башни Хаберд.

— Ладно, подойди-ка к воротам сбоку, парень, а то тебя не видать!

Роланд пошел вдоль ворот и наткнулся на узкую башню с бойницами для лучников и проходами для пикинеров. Он заглянул в башню через проход. Внутри горели факелы и сидело человек двадцать в доспехах. Один шутливо ткнул пикой в сторону Роланда и крикнул:

— У-У-У!

Тогда он пошел обратно и слева от ворот обнаружил небольшую опускную решетку. Стражники, поджидавшие его возле решетки, казались просто смутными тенями.

— Прошу прощения, — сказал Роланд. — В этом тумане и ноги-то свои трудно разглядеть.

— Я передам чародеям, что тебе понравилось, — сказал капитан стражи. Он принял у Роланда сумку, осмотрел. — Печать сломана.

— Я не вестник, — объяснил Роланд. — Нашел на дороге убитого гонца и взял сумку. Надо же было ее открыть, чтобы узнать, куда доставить.

— Молодец, — сказал капитан.

Он поднял решетку и пропустил Роланда на подъемный мост. За мостом находилось еще два барбикана, каждый из который охранялся строже предыдущего. Внизу размещались солдаты с пиками и боевыми молотами, сверху за всеми входящими наблюдали лучники и артиллеристы.

Туман был такой густой, что Роланд не видел даже воды, а только слышал, как она бьется о сваи.

Во время блужданий Роланду было показалось, что замок остался без защитников. За весь долгий путь он не встретил ни одного дозора.

Но защитников оказалось немало. Во внутреннем дворе стояли лагерем почти тысяча рыцарей, на стенах везде были видны солдаты.

И все же, лишь миновав двор и оказавшись в самой крепости, Роланд понял, сколько здесь собралось людей. Слова стражника у ворот «нас тут тьма-тьмущая» он принял было за шутку, но стражник не пошутил.

Каррис оказался больше, чем можно было подумать, глядя на него издалека. Над городской стеной возвышались многочисленные башни, а внутри главной стены стояли десятки обнесенных стенами крепостей поменьше. На улицах было людно — шастали толпами мальчишки, сновали женщины с озабоченными лицами, на каждом углу толпились вооруженные люди.

На крышах сидели вороны, чайки и голуби. Козы жевали висевшее на веревках белье, под ногами путались испуганные цыплята, бродили, погогатывая, гуси, из конюшен доносилось ржание лошадей, на дорогах лежали ленивые коровы.

Из-за скученности людей и животных в тесных улицах было не продохнуть. Уже через несколько минут Роланду захотелось оказаться где-нибудь в башне или на стене, а еще лучше на свежем воздухе подальше от города, рядом с Аверан и зеленой леди.

Стражники провели его через площадь к огромной Герцогской башне, которая возвышалась выше всех остальных.

Внутреннее убранство ее выглядело воистину по-королевски. Столы, стулья и даже дверные косяки были до блеска отполированы. На стенах красовались медные резные светильники с дорогими стеклянными абажурами из Эшовена. Всюду лежали и висели роскошные ковры, искусно выписанные маки украшали беленые стены.

Герцог, человек с острым треугольным лицом хитреца, сидел в окружении советников, которых Роланд сразу узнал. Это были Королевские Умы — люди, когда-то отдавшие дар ума королю Ордину, которых он видел в Голубой Башне после его смерти.

Один из советников знаком попросил вестника подождать и, продолжая раз говор, сказал, обращаясь к герцогу:

— Если Король Земли приказал бежать, нужно бежать.

Герцог Палдан ударил кулаком по дубовому столу.

— Слишком поздно, — сказал он. — Мы окружены. На моем попечении четыреста тысяч горожан и крестьян, и я не могу просить людей бежать туда, где их тотчас перережут Неодолимые.

Старик Джеримас покачал седой головой.

— Не дело это Нас предупредил Король Земли, а его следует слушаться, мой герцог.

— Слушаться, — проворчал Палдан. — Разве король сказал, куда? Хорошо, все побегут. Некуда? Как? От кого?

— Вы говорите так, словно все еще верите в крепость стен, — сказал Джеримас. — После всего, что произошло, по-прежнему верите в силу камня. Не лучше ли было бы поверить королю?

— Я верю королю, — возразил Палдан. — Но он отдает слишком противоречивые указания.

Вид у советников был встревоженный. И Роланд понял, что вопросов у них куда больше, чем ответов. Выражения лиц у всех были такие, словно они уже сдались.

Тут герцог поднял взгляд, увидел Роланда и удивился.

— Сэр Боринсон? Что вы здесь делаете? Привезли новые указания от короля?

— Нет, — сказал Роланд. — Я не сэр Боринсон, я его родственник.

Он передал герцогу послание, а тот развернул свиток, рассеяно пробежал глазами и вернул Роланду, сказав коротко:

— Благодарю.

Опустошители в Башне Хаберд, а Палдан и глазом не моргнул?

— Милорд… — Роланд даже растерялся.

— Я уже все знаю, — сказал герцог. — Несколько часов назад такое же известие принес барон Полл. Мы ничем не можем помочь. Мы в осаде, а королевские вестники требуют, чтобы я готовил горожан к бегству!

— В осаде, милорд? — удивленно переспросил Роланд. Он не заметил осадных сооружений. Да и войск Радж Ахтена тоже.

— В осаде, — терпеливо подтвердил герцог.

— Милорд, — сказал Роланд, — я хотел бы просить у вас позволения уйти из замка. Недалеко отсюда я оставил одного человека… маленькую девочку, которая пропадет без меня.

«Просить разрешения удочерить Аверан сейчас явно не время», — подумал он про себя.

Герцог думал недолго.

— Нет. Это слишком опасно, к тому же у нас не хватает солдат, Голубая Башня разрушена.

— Разрушена? — вновь переспросил Роланд, не поверив своим ушам.

Герцог Палдан мрачно кивнул.

— До основания.

От неожиданности Роланд едва не вскрикнул. Посвященный, он провел в Голубой Башне больше двадцати лет. Он тоже мог погибнуть во сне. Что ж, он возродился вовремя!

Но если подумать о том, что ожидает Каррис, Посвященным, может быть, даже повезло.

— Как это случилось? — рискнул он спросить. Палдан пожал плечами.

— Никто не знает, но, судя по тому, что там произошло четыре часа назад, все погибли, — он испытующе посмотрел на Роланда. — Вы похожи на Боринсона. Скажите, не обучались ли вы воинскому искусству?

— Я был мясником, милорд.

Герцог Палдан хмыкнул, бросив короткий взгляд на кинжал Роланда.

— Тогда теперь будете стражником. Встанете на южную стену между пятьдесят первой и пятьдесят второй башнями. Убивайте любого, человека ли, зверя, которые полезут на стену. Ясно? На рассвете придется поработать мечами, и мясник для этого вполне сгодится.

Роланд застыл, ошарашенный, но стражник подтолкнул его в спину и повел на пост.

Глава 28 Раскрытый заговор

Когда Эрин Коннел добралась до замка Гроверман, желания веселиться у нее не было никакого. Она не обрадовалась даже известию от Габорна, часом раньше очнувшегося от своего обморочного сна, о том, что Темный Победитель умер — во всяком случае, лишился тела и стал не так опасен.

Она потеряла лошадь, а принц Селинор был ранен. По всему телу у него были тяжелые ожоги. С такими ожогами выжить мог только человек, обладавший дарами жизнестойкости. Когда Эрин вытащила его из-под пылавших бревен, он как ребенок плакал от боли и что-то невнятно бормотал. Потом потерял сознание, и один из воинов Гровермана повез его с собой на своей лошади, и Эрин не видела его до самого замка.

Вслед за каким-то дворянином из Джонника она въехала во двор башни. И еще у ворот поняла, что они далеко не первые.

Во дворе уже пировали сотни рыцарей. Слуги Гровермана выносили корзины с хлебом, щедро раздавали кушанья, открывали фляги с пивом. Вдоль восточной стены пылали костры, и поварята жарили на вертелах телят. На балконе Герцогской Башни играли музыканты, глашатай возле ворот то и дело выкрикивал:

— Ешьте досыта, господа! Ешьте досыта!

Для войска Короля Земли герцог не пожалел ничего. Но Эрин есть не хотелось.

Она пошла искать Селинора. Слуги герцога Гровермана устроили его на попоне в тихом углу под стеной башни. Рядом росли ночные красавицы, уже раскрывшие в сумерках свои белые лепестки, над которыми вились бабочки. Рядом с Селинором наклонился какой-то доброжелатель и пытался силой влить ему в рот виски.

— Выпейте, сударь, — приговаривал он. — Легче станет.

Селинор же, стиснув зубы, с выступившими от боли слезами на глазах, молча отвернулся. Рыцарь же не отставал, очевидно, решив, что принц не в себе.

— Дайте-ка я ему помогу, — Эрин отодвинула рыцаря в сторону. — От мака он не откажется.

— Может, и не откажется, — сказал рыцарь, — хотя кто это будет пить горький мак вместо сладкого виски?

— Найди лекаря и принеси мак, — Эрин устало опустилась возле Селинора на колени и потрогала ему лоб.

— Спасибо, — еле слышно прошептал принц.

Король Земли просил его пить поменьше. Принц же, поняла теперь Эрин, и вовсе решил избавиться от этого порока.

— Не за что, — ответила она, не отрывая ладони от его лба. Он закрыл глаза и будто заснул.

Потом что-то снова забормотал, словно ему приснился дурной сон. Вскрикнул и попытался оттолкнуть руку Эрин.

Через несколько минут он очнулся. Лицо заливал пот, глаза помутнели от боли.

— Кажется, я слышал, что Король Земли утратил дары, — сказал он. — Это правда?

— Да, — ответила Эрин. — Теперь он обычный человек — если Короля Земли можно назвать «обычным».

— Значит, он утратил и обаяние. Вы не видели его после этого?

Эрин видела спящего Габорна по пути к замку. Король не был особенно хорош собой даже с даром. Теперь же он показался ей просто некрасивым.

— Видела своими глазами, — сказала Эрин, думая, что Селинор бредит.

Она погладила принца по щеке и тут заметила у него на шее серебряный овальный медальон на серебряной цепочке.

Видимо, медальон выскользнул из-под туники, когда принца укладывали на попону. Эрин сразу поняла, что это медальон-обещание. Нередко лорды, решив породниться с дальним союзником, обменивались медальонами, куда был вставлен портрет будущего жениха или невесты, дабы обе стороны могли решить, кто потом войдет в их семью, не отправляясь в далекое путешествие.

Мало кто верил правдивости этих изображений. Художники обычно старались подчеркнуть красоту и скрыть недостатки, и потому портрет в медальоне порой имел весьма малое сходство с оригиналом.

Зато они частенько внушали романтическую страсть. Эрин вспомнила, как в двенадцать лет сама влюбилась в одного юного лорда из Интернука, портрет которого показала ей мать. И носила медальон, мечтая о белокуром мальчике, до тех пор, пока не узнала, что Эрин на портрете нисколько ему не понравилась.

Но Селинор слишком стар, чтобы вздыхать по девушке, которую в глаза не видел. В свои тридцать пять он давно уже должен был быть женат. «Хотя, — подумала Эрин, — найдется ли девушка, которая согласится выйти за него?»

«Как, отец? — живо представилась ей возмущенная малышка лет двенадцати. — Вы хотите отдать меня замуж за горького пьяницу?»

«Не за пьяницу, — мог бы ответить отец, — за королевство. Твой муж быстро умрет от пьянства. Хотя, конечно, понаделать бастардов кабацким шлюхам успеет. Но потом, после его смерти, ты поубиваешь всех этих выродков, и Кроутен будет твой».

Какую девочку обрадует такой союз?

А Селинор носит медальон, будто влюбленный подросток.

Эрин захотелось увидеть, кто же та, что сумела завладеть его воображением. Селинор тяжело дышал и как будто был в забытьи.

Она потихоньку раскрыла медальон и затаила дыхание. У девочки, изображенной на портрете, были голубые глаза и длинные темные волосы. Эрин, даже при скудных отсветах костра, узнала ее сразу, ибо это был ее собственный портрет, написанный десять лет тому назад, когда она еще думала, будто портреты эти что-то значат.

Эрин закрыла медальон. Никогда ни один лорд не просил руки девушки из кланов Всадниц Флидса. И если бы предложение сделали ей, Эрин не знала бы, как поступить. Она воин, а не какая-нибудь там изнеженная леди, чье единственное предназначение — рожать детей. Только воины из Интернука могли бы захотеть жениться на женщине, которая способна сражаться с ними рядом.

Но на шее у Селинора ее медальон. Неужели он хранит его десять лет?

Послать портрет в Южный Кроутен могла мать Эрин, но она и не помышляла о союзе с Селинором. Нет, Эрин хорошо знала свою мать и не сомневалась, что случись даже королю Андерсу предложить такой брачный союз, королева Хейрин отказалась бы от него наотрез.

Однако медальон у Селинора.

Может быть, это сам Селинор мечтает о подобном союзе? Смысл в нем есть. Южный Кроутен граничит с Флидсом. Поженившись, Селинор и Эрин расширили бы свои владения, чему не помешала бы даже разница в обычаях.

Но королю Андерсу вряд ли бы это понравилось. Флидс — бедная страна, и ничего не может предложить. Их родители могли бы обменяться медальонами только в знак вежливости. Ни один лорд не захочет такого брака.

Однако Селинор хранит ее медальон, может быть, даже носит его все десять лет.

Пьяница — Селинор.

Эрин заглянула ему в лицо. Он не спал. И смотрел на нее прищуренными, полными страдания глазами.

Сердце у нее глухо забилось.

— Скажите мне, — спросил Селинор с необычной резкостью, — вы похожи с молодым Ордином?

— Что? — удивилась Эрин. — Неужели я так плохо выгляжу?

— Вы похожи? — снова спросил Селинор. — Как брат с сестрой, так говорит мой отец. Ведь эти темные волосы у вас не от рыжеволосого Всадника Флидса?

Эрин вспыхнула от смущения. Как она могла вообразить, что он ее любит? Теперь она все поняла: отец Габорна, король Ордин, каждый год ездил в Гередон к королю Сильварреста на осеннюю охоту. Проезжая через Флидс, он познакомился и подружился с матерью Эрин.

И сочти ее мать Ордина подходящим мужчиной, чтобы зачать от него ребенка, это было бы вполне разумно. И могло случиться. Но не случилось.

Однако у Эрин и Габорна были темные волосы и голубые глаза, хотя Эрин унаследовала стройность матери, а не широкие плечи Ордина.

Потому-то Андерс вообразил, что отцом ее был король Менделлас Вал Ордин и что Габорн приходится ей сводным — младшим — братом.

Эрин не решилась назвать имя своего настоящего отца.

В тот день, когда Эрин стала девушкой, мать позвала ее в свой кабинет и показала книгу, где записаны были имена их предков и рассказывалось о жизни и деяниях каждого из них. Это были великие люди — и мужчины, и женщины, — и мать взяла тогда с дочери слово хранить обычай и рожать детей только от самых достойных.

Эрин знала имя своего отца, но не хотела пока его открывать.

— Так вот почему вы носите мой медальон? — спросила Эрин. — Вы хотели сравнить нашу внешность? Селинор облизал губы, кивнул.

— Мой отец… хочет разоблачить обман Габорна и объявить его преступником.

Эрин удивилась. Какое имеет значение, сестра она Габорну или нет?

По законам Флидса титулы отца ничего не значили. Титул королевы должен был перейти к Эрин от матери, но даже этого было недостаточно, чтобы стать Высокой Королевой. Высший титул можно было только заслужить, получив одобрение самых мудрых женщин из кланов.

Но для Мистаррии родство с Габорном имело бы огромное значение. Эрин была старшей и наследовала бы мистаррийский трон.

Видимо, король Андерс собрался как-то использовать ее в своей игре.

— Я… я не понимаю, — сказала она. — Чего хочет от меня ваш отец? Трон Мистаррии мне не нужен!

— Он вам его навяжет, — сказал Селинор.

— Фу! Глупости. Я откажусь.

— Вы знаете законы о престолонаследии: убийца не может быть коронован, — ответил Селинор.

Эрин задумалась. Идя на встречу с Габорном, Верховный Маршал Скалбейн сказал, что король Андерс распространяет слухи, будто Габорн сбежал из Лонгмота, бросив отца умирать. Это, конечно, не совсем убийство, но почти.

К тому же через несколько дней после смерти Ордина личный телохранитель Габорна убил безумного короля Сильварреста. Боринсон клялся, будто исполнил должным образом последний приказ старого короля Ордина убить всех, кто стал Посвященным Радж Ахтена.

Но при желании можно сказать, будто Боринсон лжет и убил Сильварреста, чтобы освободить для своего хозяина трон Гередона.

У Габорна теперь две короны — Мистаррии и Гередона. И Андерс, значит, пытается представить дело так, будто обе получены в результате убийства.

Если ему поверят, Габорн лишится трона. А если он не будет королем, он не сможет быть и Королем Земли.

И более того, по закону его казнят как убийцу.

Обдумав это, Эрин поняла, что Андерс уже начал войну. Он ищет сторонников. Он закрыл границы и не разрешает подданным ехать в Гередон, чтобы посмотреть на Короля Земли.

Вдруг, увидев Габорна, люди убедятся, что он действительно Король Земли. Король Андерс явно не хотел, чтобы они знали правду.

Но Эрин правду знала. Габорн уже спас ее один раз, приказав бежать и направив в безопасное место. Он действительно был Король Земли.

— До чего же бесчестен ваш отец, если замыслил такое!

Селинор, измученный болью, через силу усмехнулся.

— Говорят, я на него очень похож.

— Не надо быть большого ума, чтобы понять, что вы действуете по его приказу, — сказала Эрин. — Так для чего же он вас прислал?

— Я должен был вызнать все, что может помочь разоблачению Габорна. Но я хочу знать правду.

Тут к ним подошла целительница с трубкой из слоновой кости в руках. Это была трубка для опиума, которым окуривали раненых. Целительница скатала из затвердевшего макового молочка шарик, положила его в чашку трубки, достала из глиняной жаровни уголь и раскурила.

Эрин отодвинулась было, чтобы освободить ей место, но Селинор удержал ее за плащ.

— Прошу вас, — сказал он. — Я не знаю, смогу ли я ехать дальше. Только вы можете остановить моего отца. Ваша мать должна открыто объявить о вашем происхождении и, если нужно, солгать.

Эрин похлопала его по плечу, чтобы успокоить.

— Я скоро вернусь проверю, стало вам легче или нет.

Она укрыла его плащом, а целительница принялась пускать дым. Эрин отошла и подняла голову к ночному небу. Солнце село уже час назад, ветер унес тучи. Лишь кое-где виднелись тонкие перистые облака, сквозь которые просвечивали звезды. Ночь обещала быть теплой, комаров в это время года уже не было. Ничего не случится, если ненадолго оставить Селинора одного.

Рыцари все еще продолжали прибывать сотнями. Эрин отступила в сторону, давая дорогу новому отряду, и глашатай у городских ворот снова прокричал:

— Ешьте досыта, господа!

Она посмотрела сквозь ворота на город Гровермана.

«Чертов Андерс, — думала Эрин. — Но все же я не понимаю, почему именно я?»

Ведь если, как говорит Андерс, Габорн должен лишиться короны, потому что он мошенник и убийца, остается только найти доказательства. Зачем же возводить Эрин на трон Мистаррии?

«Возможно, — подумала она, — Андерс боится, что, если он убьет Габорна, Мистаррия объявит ему войну. И если наследница трона будет на его стороне, то, может быть, обойдется без сражений».

Все-таки что-то тут было не так. Если Габорн убийца и его казнят, вслед за ним на трон Мистаррии по праву взойдет герцог Палдан.

Палдан-охотник. Палдан — политик и тактик. Палдан, ее настоящий отец.

Конечно же, Андерс боится именно его. Палдан способен без труда разгадать любую его хитрость. И потребовать объяснений. Зная Палдана, ни один король в Рофехаване не станет мериться с ним умом и силами.

Нет, Андерс вряд ли захочет, чтобы после смерти Габорна королем оказался Палдан, потому-то и собирается заявить о правах на трон Эрин. Но что же он сделал бы потом?

Может быть, он решил, что потом Эрин Коннел и герцог Палдан передерутся за трон?

Или что Палдан нападет на Флидс и разорит ее бедное государство?

Вполне возможно. А потом, когда Габорн умрет и от Флидса останутся одни руины, Андерс может просто умыть руки и заявить, будто Эрин его обманула.

Что бы он ни замышлял, в случае, если правда обнаружится, он непременно скажет, будто он ни при чем.

Но возможно и другое. Что, если король Андерс догадывается, кто на самом деле ее отец? Что, если он замышляет убить и Палдана и действительно отдать трон Эрин?

Посмеет ли она его принять?

Зачем только мать выбрала ей в отцы именно Палдана? В свое время ей следовало хорошенько подумать, прежде чем рожать от него ребенка. Конечно, тогда Хейрин и подумать не могла, что Палдан вдруг станет главным претендентом на корону, и считала его лучшим из мистаррийских воинов, лучшим лордом во всем Рофехаване. Она и представить себе не могла, что несколько предательских убийств, и ее дочь Эрин встанет у самого подножия трона.

Рофехаван на грани политического переворота, и это сегодня, когда рухнула Голубая Башня и Мистаррия стала в два раза слабее, чем была.

Но этого Андерс предвидеть не мог. Не мог знать, что Радж Ахтен убьет Посвященных.

Если только не он сам заплатил за это Радж Ахтену.

«О нет, — решила Эрин, — это уже чересчур».

Что-то она упустила. Либо Андерс не до конца продумал свой план, либо она просто не в состоянии проникнуть в него до конца.

В детстве мать заставляла ее временами выполнять необычное упражнение. Они садились играть в шахматы, устроивши доску так, что каждая видела только свою половину. Нужно было защищаться от противника, ходов которого Эрин не видела, и учиться наносить удар, не глядя. Это было упражнение в развитии интуиции.

Ей вдруг захотелось сыграть в шахматы с королем Андерсом. Сколько ходов он мог просчитать вперед? Четыре, восемь, двенадцать?

Эрин видела вперед только на четыре хода.

Король Андерс действовал скрыто, как в шахматах, и ходы его угадать было нелегко.

«Черт его побери, — подумала она. — Нужно непременно посоветоваться с матерью. Королева Хейрин наверняка сумеет разгадать планы короля. А тогда пусть он поостережется! Нужно срочно скакать домой. И срочно найти сильного коня».

В замке Гровермана восхитительно пахло лошадьми, травою и вереском. Гроверман снабжал почти весь Гередон лошадьми и быками, которых взращивал здесь, на полях у реки Вертячки. До Праздника Изобилия, когда скот забивают на зиму, осталось всего несколько недель. А потом мясо повезут по всем городам и замкам севера.

После Праздника Урожая работа для конюхов заканчивалась: сотни диких лошадей, согнанных из степей, уже стояли в тех же загонах, где стояли лучшие объезженные кони, боевые скакуны, рысаки для вестников, резвые, сильные, которые могли скакать быстрее ветра.

У всех у них было по несколько даров силы, жизнестойкости и ума, и они легко одерживали верх в драках с вожаками диких табунов. Держать диких простых лошадей вместе с сильными было жестоко, но необходимо. Дикие кони смирялись и подчинялись, и тогда Способствующие Гровермана брали их свойства и передавали боевым, и лучше этих лошадей не было на свете.

Эрин знала, что сейчас, когда столько воинов собирается на войну, а лошадей еще только готовят, найти хорошего скакуна трудно. Сильные лошади дорого стоили и в мирные времена.

Она отправилась на конюшни поискать что-нибудь подходящее.

Там бродило, по меньшей мере, около сотни лордов, которые забавлялись всякой ерундой, например, разглядывали при свете факела лошадиные зубы.

Эрин сразу прошла к старшему конюху. Узнав по речи Всадницу Флидса, мальчик-конюший сказал, что заправляет здесь всем старик, ее соплеменник по имени Буллингс.

Буллингса она обнаружила в конюшне Посвященных, где содержались отдавшие дары лошади. Конюшня была огромным зданием во внутреннем городе, защищенном стеной. В нем находилось около трех тысяч беспомощных животных. Слепые, глухие, слабые кони, которых приходилось подвешивать, чтобы они могли стоять на ногах. Лошадей, что отдали дар ловкости, кормили овсяной кашей, потому что у них плохо работал кишечник. Эти лошади требовали особого ухода, например, постоянного массажа, потому что страдали вздутием живота.

— Сударь Буллингс, мне нужен боевой конь, — сказала Эрин. — Вы знаете своих лошадей. Какая из них лучше всех?

— Для Всадницы Флидса? — спросил он неуверенно. Прежде Эрин никогда его не видела. Но по тону сразу поняла, что хотя они и соотечественники, правды он не скажет и продаст коня похуже.

По-своему он был прав. Слишком много было желающих получить самую лучшую лошадь. Но их следовало приберечь для короля, для его личной стражи и самых приближенных людей.

Эрин задумалась. Может быть, лучше доехать до Флидса, устроившись за спиной кого-то из рыцарей, а там уж она найдет себе лошадь.

Тут за спиной у нее открылась дверь, послышались тяжелые шаги и звяканье доспехов. Вот и еще кто-то решил подобрать себе самого лучшего коня. Сейчас Буллингс и вовсе про нее забудет.

— Да, лошадь для Всадницы, — сказала Эрин. — Подойдет любая, лишь бы довезла меня сегодня до Флидса. За спиной раздался голос самого Короля Земли.

— Для дочери королевы Хейрин Рыжей, — сказал Габорн, — не годится любая. Сегодня, Буллингс, она спасла жизнь принцу Южного Кроутена.

Эрин обернулась. О том, что она сделала, она не рассказала ни Габорну и никому другому, но, похоже, и впрямь слухами земля полнится. Они с Селинором попали в замок на спинах разных коней.

— Ваше величество, — Буллингс опустился на одно колено. Полы на конюшне содержались в такой чистоте, что старший конюх мог не опасаться замарать свои кожаные штаны.

Лицо у Габорна было бледным и усталым. Эрин хотела было рассказать ему о заговоре короля Андерса, но, взглянув на короля, поняла, что не стоит. Судя по всему, единственное, в чем он сейчас нуждался, это хорошенько выспаться, а после таких новостей вряд ли заснешь.

«Сама разберусь», — решила Эрин.

— Какая лошадь у вас самая лучшая? — спросил Габорн.

Буллингс запнулся:

— Есть… есть один прекрасный боевой конь, ваше величество. Хорошо обученный, спокойный, с пятнадцатью дарами.

— Очень хорошо, — сказал Габорн. — Подойдет для Всадницы Флидса, как вы считаете?

— Но, ваше величество… — испугался Буллингс. — Это невозможно. Герцог шкуру с меня сдерет! Он собирался Подарить этого коня вам!

— Если конь принадлежит мне, — сказал Габорн, — я могу подарить его кому пожелаю.

— Ваше величество, — Эрин смутилась, — я не могу принять такой подарок! — смущение ее было искренним, ибо подобный конь считался воистину королевским. И по праву должен был принадлежать Королю Земли. — Я его не возьму!

Габорн весело улыбнулся.

— Что ж, раз вы отказываетесь, я уверен, старший конюх сумеет подобрать что-то более подходящее.

— Да, ваше величество, — хвастливо сказал обрадовавшийся Буллингс. — Есть одна чудесная кобылка, до того тихая, что я бы женился на ней, если б мог! Сейчас приведу.

И, забыв обо всем, умчался прочь.

Эрин посмотрела на Габорна с удивлением.

— Неужели вы знали, что он не продаст мне хорошую лошадь!

— Простите его за строптивость, — ответил Габорн. — Скоро в Гередоне будет и вовсе не купить сильного коня. В войне с моим отцом Радж Ахтен потерял много боевых коней и потому опустошил конюшни Сильварреста. Мы потеряли пятьсот лошадей. Мы с герцогом Гроверманом сделали все, что могли, чтобы восполнить нехватку, и у нас есть форсибли. Но даже если передать дары необученным лошадям, которых готовили только к следующему году, в запасе у нас будет их всего четыре-пять сотен. Так что, конечно, Гроверман не хочет сейчас продавать хороших коней ни за какие деньги. И не продал бы даже вам.

Новость была неприятной, но Габорн позаботился обо всем, и это успокаивало. Сама Эрин редко задумывалась о хозяйственной стороне войны.

Без конницы пехоте и стрелкам приходится нелегко. В последние два дня Эрин не раз видела учебные занятия. В полях к югу от замка Сильварреста в стрельбе из лука упражнялись тысячи юношей и с западной стороны тысячи их учились работать пиками. И хотя в Гередоне было полно кузнецов, им пришлось бы потрудиться не один месяц, чтобы обеспечить доспехами всех. Везде в городах, которые они проехали сегодня, слышался звон кузнечных молотов.

«Какое же бремя непосильных забот несет Габорн на своих плечах, — подумала она. — Не стоит взваливать на него сейчас еще и тяжесть предательства. А может быть, и не существует никакого заговора. Разве у нее есть какие-нибудь доказательства, кроме слов Селинора?»

Нужно добыть доказательства, и Габорн в любом случае разберется с этим делом лучше, чем она, но сначала ему нужно хоть немного отдохнуть.

Ведь и правда, никогда раньше она не задумывалась о том, какое участие может принимать Король Земли в организации военных действий. Многие лорды, прекрасно разбиравшиеся в тактике боя, ничего не понимали в снабжении войск.

Габорн должен был решать все вопросы, касавшиеся снабжения, подготовки рыцарей и солдат и укрепления крепостей. Должен был разрабатывать тактику и стратегию, ежедневно следить за соблюдением законов и нести бремя огромного множества прочих обязанностей, и это поглощало его с головой.

И у него была еще одна, еще большая ответственность. Это он предупредил сегодня Эрин о грозившей ей опасности лично, это он предупредил всех. Габорн не просто управляет страной, как и полагается всякому монарху. Он внутренне связан с каждым из своих подданных и заботится о каждом.

Силы Короля Земли велики, но бремя его еще больше.

— Милорд, — спросила Эрин, чтобы убедиться в своих рассуждениях, — а где же вы возьмете перья для оснащения стрел?

— Я отдал приказ, чтобы все, кто ощипывает птиц — гусей, уток, куропаток и голубей — сдавали перья из крыльев и хвоста на нужды армии.

— Но у вас же совсем нет времени на такие мелочи, — сказала Эрин. — Когда вы успели отдать этот приказ?

— В замке Сильварреста после битвы при Лонгмоте мне были представлены почти все лорды Гередона, — ответил он устало. — Я поговорил с Избранными, как и с вами сегодня, и велел им позаботиться о собственной обороне.

— И попросили их запасать перья?

— Да, и гвозди для подков, а также теплые зимние плащи, которые могут служить при случае одеялами, а .»также продовольствие, лекарственные травы и многое Другое.

Только сейчас Эрин поняла, что результаты уже есть. Проезжая по Гередону, она уже видела занятых делом «Людей, видела, с каким усердием мельники мелют муку, а ткачи ткут ткани. Видела работавших на каждой крепостной стене каменщиков.

— А что вы прикажете мне? — спросила Эрин, потому что по сравнению с героическими усилиями других, вклад в подготовку к войне показался ей пока ничтожным.

— Слушаться меня, — сказал Габорн. — Сегодня вы прислушались к моему голосу и благодаря этому остались живы. Так и продолжайте.

Тут наконец старший конюх привел красивую боевую лошадь, резвую черную кобылку, у которой было девять даров. Вид у нее был на редкость благородный, почти как у королевской лошади.

— Буду слушаться, ваше величество, — пообещала Эрин и попросила: — Нельзя ли мне ехать сегодня рядом с вами? Мне хотелось бы кое-что обсудить.

— К вашим услугам, — сказал Габорн, — но выехать мы должны еще до рассвета. Кажется, мы сможем быть в Каррисе раньше, чем думали. На отдых есть часа два, но как только взойдет луна, мы отправимся в путь.

— Когда же мы там будем? — спросила Эрин.

— К вечеру, если только выдержат лошади. Больше шестисот миль. Долгий путь для любой лошади, даже для такой сильной, какую он только что подарил Эрин. К тому же ночью ехать довольно опасно. Эрин кивнула, но призадумалась.

Немногие воины сумеют добраться до Карриса к завтрашнему вечеру, не загнав лошадей насмерть. А ведь с мертвой лошадью и лучший рыцарь не воин.

Возможно, Габорн в вопросах снабжения разбирается лучше всех, но стратег он, кажется, никудышний.

Глава 29 Голубиный перевал

Во Дворце Наложниц вовсю распевали Способствующие, но сэр Боринсон их не слышал.

Измученный, лишенный даров жизнестойкости, которые прежде помогали преодолеть слабость человеческого тела, в ожидании Саффиры он заснул на солнышке у фонтана. Пока он спал, кто-то снял с него цепи.

Когда же Пэштак и телохранители Саффиры помогли ему, еще сонному, забраться в седло, Боринсон привычно устроился в нем, и его не понадобилось даже привязывать.

Он продолжал спать, когда Пэштак повел небольшой отряд обратно на север в Дейазз, а затем дальше, на запад, мимо священных Голубиных гор.

Там, на горной тропе, Боринсон ненадолго проснулся и увидел крутые белые скалы. На высоте четырех тысяч футов над пропастью к ним прилепились старинные жертвенники и куполообразные храмы. Когда-то, много веков назад, оттуда прыгали вниз те, кто хотел посвятить свою жизнь Воздуху.

Если желание было чистым, человек обретал дар полета. Но если Воздух отказывал, он разбивался насмерть.

По слухам, дар обретали порой даже дети. Но Воздух наделял им далеко не каждого, и внизу, в Долине Черепов, лежало немало тому подтверждений.

В новые времена безумцев, которые пытались взлететь, находилось немного, и Боринсону еще не доводилось слышать о том, чтобы, кроме Властителей Неба, кто-то получил власть над Воздухом. Иногда кто-нибудь уходил из дома, отдаваясь на волю ветра, и ветер нес его куда вздумается, «Летящие по ветру», как их называли, жили в одиночку и нередко, чтобы прокормиться, становились ворами.

Рядом с Саффирой ехали два ее телохранителя, двое громадин, которых звали Ха-Пим и Махкит. Королева закуталась в покрывала, чтобы никто не мог увидеть ее лица. Но и покрывало не могло скрыть блеск ее глаз и очертания нежного тела.

Она ехала молча, но все ее движения поневоле притягивали взгляд.

С каждой минутой она становилась все прекраснее, ибо во Дворце Наложниц в Обране было немало женщин, исполненных красоты.

Через векторов Посвященных Способствующие передавали их красоту Саффире.

Ей не нужно было находиться в Обране, чтобы получить дары, поскольку человек, раз отдавший дар, вступал со своим лордом в магическую связь, разорвать которую могла лишь смерть одного из них.

Когда женщина отдавала дар обаяния, вся ее красота переходила к ее лорду. Если эта Посвященная получала последствии дар обаяния от кого-то другого, красоты у нее не прибавлялось. Полученный дар тоже переходил к лорду.

Подобные Посвященные, поддерживавшие постоянную связь с лордом, назывались векторами. И сейчас женщины, которые уже были Посвященными Саффиры, принимали дары от других. Те, кто отдал ей обаяние, принимали и передавали обаяние; кто отдал голос — передавали голос.

Саффира воспользовалась подарком Короля Земли как нельзя лучше. Она рассчитывала к тому времени, когда предстанет перед Радж Ахтеном и попросит его прекратить эту затянувшуюся войну, иметь уже не сотни даров обаяния, а тысячи.

Пэштак не один час вел их по горным тропам, и один раз им пришлось объезжать войско Радж Ахтена, двигавшееся к крепости в Мутабайме. Боринсон снова заснул.

Лишь когда все пятеро достигли границы в горах Хест, они остановились, и Боринсона разбудили, чтобы он поел.

Близилась ночь, и Пэштак, стащив его с седла, сказал:

— Поспи здесь часок, пока я приготовлю ужин для ее величества.

Боринсон тут же опустился на подстилку из сосновой хвои и заснул бы немедленно, когда бы на него не пахнуло духами Саффиры.

Она прошла мимо, и сон мигом слетел. Боринсон сел и так долго смотрел вслед ее грациозной фигурке, что это не понравилось Ха-Пиму.

В кронах сосен ворковали голуби, в сухом горном воздухе витал запах близкой воды. Боринсон посмотрел на запад.

Никогда он не видел, как садится солнце над Соленой Пустыней Индопала, и увидев, запомнил это навсегда. Пустыня, растянувшаяся на сотни миль, казалась совершенно плоской, вечернее солнце окрашивало ее в нежно-фиолетовый цвет, ветер гнал над равниной облака красной пыли. Солнце, почти скрывшееся за горизонтом, походило на огромную розовую жемчужину.

Но никакая красота пустыни не могла сравниться с прелестью Саффиры. Боринсон с замиранием сердца следил, как она спустилась по склону к укромной узкой долине, как встала на колени возле небольшого озерца, где на берегу среди камней цвели примулы и летали пчелы. Саффира скинула покрывала, и красота ее отозвалась в душе Боринсона невыносимой болью. Это была настоящая пытка.

Склонившись над озером, она посмотрела на свое отражение. К закату ей уже передали сотни, а быть может, тысячи даров обаяния и Голоса.

Затем обернулась и увидела, что Боринсон не спит и смотрит на нее.

— Сэр Боринсон, — сказала она ласкающим слух голосом. — Подойдите, посидите со мной.

Он поднялся, ноги стали вдруг непослушными. Переставляя их, будто бревна, подошел и почти упал рядом с нею. Саффира обольстительно улыбнулась и коснулась его руки.

Ха-Пим придвинулся ближе, сжимая рукоять кинжала. Выражение лица здоровяка-охранника ничего хорошего не сулило.

— Достойна ли я того, чтобы передать вашу просьбу о перемирии? — спросила Саффира.

— Достойны, — кое-как сумел выдавить Боринсон. — Еще бы нет.

Ее голос прозвучал для него музыкой, а собственный показался хриплым карканьем.

— Скажите, — продолжала Саффира, — у вас есть жена?

Боринсон сообразил не сразу. Беспокойно сморгнул.

— Жена?.. Да, миледи.

— Она красива?

Что он мог ответить? Раньше Миррима казалась ему красивой, но по сравнению с Саффирой она была… просто корова.

— Нет, миледи.

— И давно вы женаты? Он попытался вспомнить.

— Недавно, дня два. А может, три.

«Кажется, я выгляжу полным дураком», — подумал он.

— Но вы уже немолоды. А раньше у вас не было жены?

— Что? — спросил он. — Четыре… да, так.

— Четыре жены? — переспросила Саффира, подняв бровь. — Для человека из Рофехавана это много. Я думала, у вас принято иметь только одну.

— Четыре дня, как я женился, — пробормотал Боринсон. — Именно так. Четыре дня.

Он постарался произнести это как можно внушительнее.

— А раньше сколько у вас было жен?

— Ни одной, миледи, — отвечал Боринсон. — Я… служил телохранителем принца. Времени на жену не оставалось.

— Печально, — сказала Саффира. — Сколько же лет вашей жене?

— Двадцать… лет, — уточнил Боринсон.

Саффира оперлась о камень, откинулась назад. При этом она задела руку Боринсона, и он уставился на свои пальцы, не в силах отвести взгляда.

Ему хотелось протянуть руку, дотронуться до Саффиры еще раз, но знал, что это невозможно. Она не создана для таких ничтожеств, как он. Она коснулась его случайно, и больше этого не повторится. Он вдохнул аромат ее духов.

— Двадцать — это много, — сказала Саффира. — Я слышала, что в вашей стране обычно ждут, когда женщина достигнет брачного возраста.

Он не знал, что ответить. Самой Саффире на вид было лет шестнадцать, замужем она не первый год и родила Радж Ахтену четверых детей. «Должно быть, она все же старше, чем выглядит, — подумал он. — Но больше семнадцати ей быть никак не может — если только она не брала дары обаяния у детей».

— Я вышла замуж, когда мне исполнилось двенадцать, — сказала Саффира с гордостью. — Я была самой молодой из его жен, а он был самый красивый мужчина на свете. Он сразу полюбил меня. Другие наложницы нравятся ему за то, как они танцуют или поют. Но меня он любит больше всех. Он очень добр ко мне. И всегда дарит подарки. В прошлом году прислал двух белых слонов для прогулок, с наголовниками и паланкинами, расшитыми бриллиантами и жемчугом.

Боринсон однажды видел Радж Ахтена. Тот обладал тысячами даров обаяния. И сейчас, глядя на Саффиру, Боринсон понял, как он может быть дорог для женского сердца.

— Первого ребенка я родила, когда мне еще не исполнилось и тринадцати, — продолжала Саффира. — Я родила четверых.

Боринсону послышалась печаль в ее голосе. Он испугался, что разговор подошел к тяжелой для нее теме — к гибели сына.

Во рту у него пересохло.

— Э-э… и вы ходите родить еще? — спросил он, молясь про себя, чтобы это было не так.

— Нет, — она опустила голову. — Больше я не могу иметь детей.

Боринсон хотел было спросить, почему, но она покосилась на него и заговорила о другом.

— Я и не думала, что у мужчин бывают рыжие волосы. Ведь это некрасиво.

— Я… ради вас я их сбрею, миледи.

— Не нужно. Тогда станет видна эта ваша белая кожа и крапинки.

— Тогда я их перекрашу, миледи. Я слышал, что из листьев индиго и хны делают черную краску для волос.

Он не стал говорить, что такой краской пользовались во время вылазок в Индопал разведчики и наемные убийцы северян.

На губах Саффиры появилась улыбка, самая прекрасная из всех, какие он только видел.

— Да, старики в Индопале, когда начинают седеть, иногда красят волосы, — сказала она. — Я пошлю за краской. Она немного помолчала. И неожиданно похвасталась:

— Мой муж — величайший человек в мире.

Боринсон вздрогнул. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Но услышав это от Саффиры, он понял, что так оно и есть,

— Да, о Звезда Пустыни, — сказал он, подумав внезапно, что «миледи» слишком расхожее обращение и подходит разве только для пожилых матрон с иссохшими лицами.

— Он надежда мира, — сказала Саффира с полной убежденностью. — Он объединит человечество и перебьет опустошителей.

«Разумеется, — понял Боринсон, — это замысел великого человека. Кто может быть могущественнее, чем Радж Ахтен?»

— Так и будет, — согласился он.

— И я помогу ему, — продолжала Саффира. — Я принесу мир в Рофехаван, попрошу всех сложить оружие и остановить бесчинства Рыцарей Справедливости. Мой любимый долго сражался за мир, и теперь Великий Свет Индопала озарит все земли. Варвары Рофехавана падут перед ним на колени или будут уничтожены.

Она говорила все это отчасти самой себе, вслушиваясь в чистое звучание своего голоса. Даров у нее прибавлялось с каждой минутой.

— У Вэхани было сорок даров голоса. Теперь они мои, — сказала Саффира. — Мне будет не хватать ее песен, хотя сама я смогу петь гораздо лучше.

И она пропела несколько фраз столь звучно, что мелодию, казалось, можно было различить глазом, как кружащийся на ветру хлопковый пух. У Боринсона даже мурашки забегали по телу.

Неожиданно Саффира бросила на него недовольный взгляд.

— Не смотрите на меня, раскрыв рот, — сказала она. — У вас такой вид, словно вы собираетесь меня съесть. И вообще не смотрите. Я хочу искупаться, а меня никто не должен видеть обнаженной, понятно?

— Я закрою глаза, — пообещал Боринсон. Ха-Пим пнул его ногой в бок, он встал и отошел на несколько ярдов. Там снова сел, прислонясь спиной к нагретому солнцем валуну.

Она стала снимать одежду, пропитанную сладким ароматом ее тела, до Боринсона донесся шорох шелков, сильнее пахнуло жасминовыми духами.

Затем он услышал тихий удивленный вскрик — она ступила в озеро и с изумлением обнаружила, как холодна вода в горах. И принялась плескаться, что-то приговаривая, но Боринсон не смотрел в ее сторону.

Он крепко закрыл глаза, повинуясь ее приказу и готовый исполнить следующий, чего бы это ни стоило.

Но когда он попытался хоть на чем-нибудь сосредоточиться, только чтобы не слушать доносившиеся от озера звуки, он поневоле стал думать.

Саффира сказала, что Радж Ахтен — величайший человек в мире, и в тот момент слова ее показались ему мудрыми, исполненными глубокого смысла.

Сейчас же он вдруг засомневался.

Саффира любит Радж Ахтена.

Она считает его добрым. Это человека-то, который завоевал все соседние королевства и стремится теперь покорить весь мир?

Нет уж, Боринсон знал, насколько коварен и жесток Радж Ахтен. Он видел мертвые тела брата, сестер и матери Габорна. Видел, когда убивал их, сколько среди Посвященных в замке Сильварреста было детей — детей, у которых Радж Ахтен забрал дары. Лорд Волк был само зло.

Он взял Саффиру в жены совсем ребенком, и как бы ни гордилась она его любовью, Боринсону хотелось его за это убить.

Он задумался. Саффира вышла замуж охотно, очарованная красотой и Голосом Радж Ахтена. Она любит его. Любит так сильно, что собирается теперь выступить на его стороне против Рофехавана.

Она ничего не знает о мире, который хочет завоевать ее безжалостный муж, понял Боринсон. Наивное дитя. Всю жизнь прожила взаперти, ожидая подарков от Радж Ахтена и боясь Рыцарей Справедливости. От семьи ее оторвали в одиннадцать лет, и, должно быть, остальные наложницы, которых Боринсон не видал, были такими же, наивными и глупыми.

Он понял, что замысел Габорна может привести к неожиданному результату: Саффира передаст просьбу о перемирии, но сделает это по своим причинам, а не потому, что этого хочет Король Земли.

И если она не уговорит Радж Ахтена прекратить войну, она встанет на сторону мужа и использует все свое обаяние, чтобы помочь покорить Рофехаван.

Внутренний голос прошептал Боринсону, что он своими руками создал очередное чудовище и должен уничтожить его, пока не поздно.

Но об этом он не захотел и думать. Даже будь все его дары при нем, даже сумей он справиться с Пэштаком, Ха-Пимом и Махкитом, он не смог бы убить Саффиру.

Ни один мужчина не смог бы этого сделать.

Да она и не заслуживала столь жестокого наказания. Она была наивной, но не злой.

Но даже будь она злой, Боринсон все равно не тронул бы ее и пальцем.

Глава 30 Честный партнер

Когда Иом со своей свитой прибыла в замок Гроверман, солнце давно уже село. Кони Джурима и Биннесмана, раньше принадлежавшие Радж Ахтену, были великолепны, лошадь Мирримы тоже, но та, которую они взяли из запасных, обладала всего тремя дарами.

Силы ее иссякли уже через сто миль, и пришлось ехать медленно, пока они не добрались до Баннисфера, где нашли другую.

Но звезды светили ярко, воздух был прохладен и свеж, так что поездка оказалась даже приятной.

Едва спешившись, Иом отправилась искать короля. За нею шли Джурим, Биннесман и Миррима, а также Хроно и хромой мальчик.

Расспросив капитана, они проследовали в Герцогскую Башню, где обедали Габорн и высокие лорды.

Иом прошла в приемный кабинет герцога. Она уже собиралась отодвинуть красный занавес, прикрывавший вход в Большой зал, когда услышала чей-то хриплый голос, обратившийся к ее мужу.

— Вы издеваетесь над нами, ваше величество! — громко сказал рыцарь. — Вы не должны разрешать им уйти сейчас, когда охота еще даже не началась! Это смахивает на трусость!

Голос она узнала. Говорил сэр Джиллис из Тор-Инселла.

В ответ кто-то взревел басом:

— Ваше величество, я не позволю, чтобы меня называли трусом, и не позволю называть трусом моего короля! Я требую извинений!

Иом жестом велела свите остановиться. И слегка раздвинула занавес. Гроверман устроил роскошный пир, и за столом, за которым могло поместиться от силы две дюжины человек, сидело десятка три лордов.

Посредине зала стоял юноша с прыщавым лицом — сын Теовальда Орвинна, четырнадцатилетний Агантер.

Иом уже слышала о последних событиях. О том, что короля Орвинна и сына его Барнелла убил Темный Победитель. Наследником трона стал Агантер. Узнала также и о том, что Габорн утратил дары.

Рядом с Агантером стоял огромный, как медведь, сэр Лангли, позади столпились советники.

— Я требую извинений от этого невежи, — проревел сэр Лангли, — или удовлетворения!

Габорн, криво улыбнувшись, повернулся туда, где слева от него через несколько стульев сидел за столом сэр Джиллис.

— Что скажете, сэр Джиллис? Вы извинитесь за оскорбление или нам предстоит увидеть, как лучший боец Орвинна свернет вам шею?

Побагровев, сэр Джиллис бросил на тарелку не обглоданную лебяжью ножку и обвел всех свирепым взором.

— Я скажу это еще раз! Орвинн присягнул на верность Королю Земли, и если сейчас, перед сражением, Агантер и его рыцари решили отбыть восвояси, я говорю, что все они трусы! Можете отрезать мне язык, сэр Лангли. Пусть я останусь без языка, от этого ничего не изменится.

Сэр Лангли смотрел на него злобно, держась за кинжал, но в присутствии Короля Земли обнажить оружие не решался.

— Позвольте сказать, ваше величество! — крикнул один из советников Орвинна. — Милорд Агантер не сам пожелал вернуться домой. Это я весь день объяснял ему, что это будет разумнее всего!

— Продолжайте, — сказал Габорн советнику.

— Я… я хотел сказать только, что Агантеру нет еще четырнадцати лет, хоть он и ростом с сэра Лангли — да и отважен не меньше, чем любой в этом зале, — но государство наше понесло сегодня тяжелую утрату. Со смертью короля Орвинна и его старшего сына королевская семья осиротела. Младшему сыну всего шесть лет, и если Агантер поедет на юг и волею рока погибнет в сражении, то некому будет править. А поскольку страна воюет, она не может обойтись без короля. Только по этой причине мы просим отпустить нас домой.

Габорн слушал внимательно. По левую руку от него сидел герцог Гроверман, по правую — канцлер Роддерман.

— Если уедет молодой Агантер — это полбеды, — сказал сэр Джиллис. — Но почему он должен забрать своих воинов? Пятьсот рыцарей?

Иом торопливо обдумывала услышанное. Отец Агантера выделил для похода пятьсот конных рыцарей, и они были нужны Габорну сейчас, когда от армии Гередона осталась едва десятая часть. Самому Агантеру, пожалуй, и впрямь лучше вернуться домой, но забирать с собой воинов — лишнее.

Сэр Джиллис прав, решила она. Просьба Агантера выходит за рамки простого благоразумия. Он испуган, и не без причины.

И она сама, и Габорн потеряли в войне с Радж Ахтеном своих отцов. Но на долю отца Агантера выпала самая страшная смерть — Темный Победитель раздавил его прямо у сына на глазах.

Тут дрожащим голосом заговорил сам Агантер:

— Я не стал бы забирать всех воинов, когда бы не весть, которую отец мой получил вчера вечером: в Северном Кроутене и на юге Мистаррии появились опустошители. Под Даннвудом, сотрясая землю, роет ходы мировой червь. На границе, в горах Хест, мы еще летом видели следы опустошителей. Кто знает, когда они решат напасть?

— Ха! А я называю это просто разбоем! — сказал сэр Джиллис. — Король Земли, чтобы спасти ваших подданных, дал вашему сэру Лангли две тысячи форсиблей, а вы собираетесь спокойненько уехать с добычей? Кто скажет после этого, что Орвинн — честный человек?

Молодой король грозно взглянул на Джиллиса. Иом поняла, что в отличие от своего вассала, сэра Лангли, Агантер не побоится обнажить оружие в присутствии Короля Земли. Радж Ахтена он, может быть, и боялся, но сэра Джиллиса нет.

Вот уж действительно честный человек.

Иом прикусила губу. Если молодой Агантер и сейчас не любит, когда ему говорят правду в лицо, то через несколько лет он будет ненавидеть тех, кто шепчется за его спиной. Забрать награду за поддержку, не вступив в бой, — чистейшая неблагодарность.

Две тысячи форсиблей для сэра Лангли Габорн уже отправил. Это очень много, и Лангли уже принимает дары через векторов, это заметно. Несмотря на тяжесть доспехов, он передвигался с такой неправдоподобной легкостью и быстротой, с какой движутся только люди с множеством даров ловкости и метаболизма.

С каждой минутой он становится сильнее и сильнее.

Забрать Лангли накануне сражения — и неблагодарность, и глупость. Иом этого ни за что не допустила бы, она стукнула бы по столу кулаком и потребовала выполнения обещания. Но сейчас она внимательно наблюдала за Габорном.

Габорн выпрямился, прокашлялся. На лицо его упал свет свечи, и королеву поразило, насколько он изменился за прошедший день. Он побледнел, глаза стали неживыми. Габорн казался не то больным, не то до смерти усталым. Это из-за утраты даров, поняла Иом.

— Сэр Джиллис, вы должны принести извинения молодому королю Орвинну, — сказал Габорн. — Я знаю, что у него на сердце. Он и сам хотел бы отомстить Радж Ахтену, и ему не менее тяжко отказываться от сражения, чем вам смириться с его отказом.

Затем он обратился к молодому королю:

— Агантер Орвинн, разумеется, вы можете забрать своих рыцарей. Орвинн нужен Рофехавану, чтобы защищать наши западные границы от всех врагов — и от Радж Ахтена, и от опустошителей. Заберите домой тела отца и брата, чтобы похоронить их там. Уезжайте, и да сохранят вас Силы.

Иом не поверила своим ушам. У Габорна останется слишком мало людей. Он не должен уступать этому трусу!

— Но… — сэр Джиллис даже задохнулся от возмущения.

— Я прошу только об одном, — продолжал Габорн. — Оставьте нам сэра Лангли. Надеюсь, он вместо вас отомстит за вашего отца. А я буду вечно благодарен вам за помощь.

Тут Иом поняла, к чему клонит Габорн Агантер боялся Радж Ахтена. Так боялся, что не отважился бы ехать домой в одиночку.

Но сказав, что мальчишка не трус, Габорн его ободрил. И в то же время воззвал к чувству собственного достоинства, которое тот чуть было не утратил. Сын должен отомстить за убитого отца. И если Агантер запретит сэру Лангли участвовать в сражении, его начнут презирать свои же подданные. Мальчик прекрасно это понимал.

И все-таки голос у него дрогнул, когда он ответил Габорну

— Что ж, я оставлю его… и еще сто рыцарей.

На лице Габорна отразилось удивление и восхищение подобной щедростью молодого короля

И, заторопившись покинуть замок Гроверман, торопясь домой, в Орвинн, Агантер повернулся и вышел из зала, следом двинулись советники и его Хроно.

Иом отступила в сторону, чтобы дать им пройти.

Из людей Агантера Орвинна в зале остался только сэр Лангли.

Он задумчиво смотрел вслед своему королю, в зале стояла полная тишина. Когда же Агантер удалился, сэр Лангли поклонился Габорну.

— Благодарю вас, ваше величество, за то, что позволили мальчику уехать, — сказал он Потом с поклоном повернулся к сэру Джиллису: — Благодарю и вас, сударь, за то, что напомнили ему о долге.

Габорн смущенно улыбнулся. Сэр Лангли, в отличие от своего короля, честь которого считал себя обязанным защищать до конца, явно жаждал сразиться с Радж Ахтеном и, зная, что творится у мальчика на душе, рад был, что получил от него позволение.

Лангли повернулся к выходу.

— Оставайтесь, если хотите, — сказал Габорн — Места за столом больше чем достаточно.

Это прозвучало как шутка, ибо лорды за столом Гровермана сидели так тесно, что касались локтями друг друга и руки не могли поднять.

— Благодарю, ваше величество, — сказал Лангли. — Но, боюсь, мои воины, видя, что уезжает король, могут несколько пасть духом. Я, с вашего позволения, пообедаю с ними и постараюсь их успокоить.

— Понимаю, — сказал Габорн.

Лангли пошел было к двери, но Габорн его задержал.

— Сэр Лангли, вы должны помнить, что ваш король — хороший человек. Телом он мужчина, но сердцем еще ребенок. Думаю, через год-другой он обретет мужественность.

Лангли остановился.

— Можно только молиться, чтобы это случилось не слишком поздно.

Иом пропустила сэра Лангли и вместе с Мирримой, Биннесманом, Джуримом и Хроно вошла наконец в Большой зал. Хромого мальчика оставили в приемной играть со щенками.

Увидев Иом, Габорн встал и пригласил ее сесть рядом. Иом поцеловала его, заглянула в лицо. Он казался больным.

Герцог Гроверман уступил ей свой стул, она села и взяла Габорна за руку.

И в этот момент паж объявил о приезде вестника из Белдинука — с того самого дня, как Габорн стал Королем Земли, это был первый посланец оттуда.

Белдинук являлся вторым по величине и богатству государством Рофехавана. Северный сосед Мистаррии, он был ее главным союзником. Король Белдинука Ловикер, болезненный, нерешительный человек, долгие годы дружил с отцом Габорна. Сейчас он нужен был Габорну по той причине, что путь войска на Каррис проходил через Белдинук. К тому же им необходимо было продовольствие, запасы которого взять с собой при столь быстром передвижении было невозможно

Зерна для лошадей и еды для воинов войскам Габорна хватило бы ровно до Белдинука.

С продовольствием им предложила помочь королева Флидса Хейрин Рыжая, но одной ее поддержки было мало, и потому Габорн ждал вестей из Белдинука с таким нетерпением.

Союз с Ловикером нужен был не только ради рыцарей. В северной Мистаррии пострадало немало замков, и продовольствия не хватало всем.

Палдан, уверенный, что Радж Ахтен не собирается разрушать Каррис, готовясь к осаде, переправил все свои запасы туда. Габорн вполне разделял его уверенность. Каррис нужен был Радж Ахтену, чтобы его войска могли там перезимовать.

Если все это так, Габорну придется прорываться через вражеские заслоны. И значит, нужны еще и боеприпасы: стрелы для лучников, копья для конницы, щиты и многое другое.

Мало кто из рыцарей, отправившихся с ним на Каррис, взял с собой полное вооружение. Кони шли налегке, с налобниками, под стегаными попонами, прикрывавшими бока и шею. Броня была слишком тяжелой в столь дальнем пути. Габорн же боялся посылать в бой почти не защищенных лошадей, их и так не хватало. И значит, где-то нужно было брать тяжелые доспехи и для лошадей, и для самих рыцарей

Он рассчитывал достать все это в Белдинуке.

Если Радж Ахтен засел в Крейдене, Феллсе или в Тал Дуре, им придется брать замки осадой, для чего понадобятся осадные орудия. Кроме всего прочего, армии всегда нужны кузнецы, повара, оруженосцы, прачки, саперы, возчики — великое множество обслуги. Габорна могли бы обеспечить всем необходимым и собственные вассалы с востока и юга Мистаррии, но дорога на север заняла бы у них не одну неделю, а времени и так не хватало.

Габорну оставалось только надеяться на помощь старого союзника, Ловикера из Белдинука, о котором поговаривали, что слишком уж он осторожен и вряд ли у него хватит духу выступить против Радж Ахтена.

Габорн написал ему, желая закупить необходимое продовольствие, еще неделю назад, но ответа не было — возможно, потому, что король Ловикер был занят собственной обороной, ибо как раз в это время войско Радж Ахтена пробиралось сквозь дебри на границе Белдинука. Два дня назад Иом отправила к нему второго нарочного.

И вот наконец явился долгожданный вестник, чья серо-коричневая туника с вышитым на ней белым лебедем Белдинука была еще покрыта дорожной пылью. Он был мал ростом, худощав, с длинными усами без бороды.

Габорн встал было, чтобы выйти и поговорить с ним наедине, но вестник торжественно поклонился и сказал:

— С позволения вашего высочества, добрый король Ловикер приказал мне говорить открыто при всех лордах Гередона и Орвинна.

Габорн кивнул.

— Продолжайте, пожалуйста. Вестник еще раз поклонился.

— Мой лорд Белдинук велел мне начать так: «Долгой жизни Королю Земли Габорну Вал Ордину».

Он вскинул руку, и все лорды за столом прокричали.

— Долгой жизни королю!

— Мой король просит прощения за задержку с ответом. Он написал вам еще неделю назад, обещая содействие во всем, что вам может понадобиться. К несчастью, наш посланный, по-видимому, не доехал до вас. На дорогах полно было убийц Радж Ахтена. За этот недосмотр мой лорд просит прощения. И просит передать вам, Габорн, что всегда любил вашего отца и любит вас — как родного сына.

Иом услышанное не понравилось. Она знала, что Ловикер старался расположить к себе короля Ордина в надежде, что Габорн наберется однажды мужества, чтобы жениться на его единственной наследнице, некрасивой девице с дурным характером.

— Король Ловикер просит вас ни о чем не беспокоиться, — продолжал вестник. — Он знает об опасности, нависшей над Каррисом, и уже собирает войско и продовольствие, чтобы помочь освободить город. Он возглавит пять тысяч рыцарей, сто тысяч пехотинцев и пятьдесят тысяч лучников, захватит осадные орудия и необходимый обоз — в надежде, что вместе мы разобьем Радж Ахтена, пока угроза еще не так велика! Ваше величество, лорды Гередона и Орвинна, мой король Ловикер просит вас сохранять доброе расположение духа и поскорее присоединиться к нему, ибо он сам поведет свое войско в бой!

Иом вдруг поняла замысел Ловикера. На подмогу Каррису выйдут войска с юга и востока Мистаррии. Запад охраняет Флидс, с севера подойдет войско Ловикера — и Радж Ахтен окажется окруженным со всех сторон, как медведь — гончими, и тут-то, по мысли Ловикера, его и можно будет одолеть.

Иом недоверчиво усмехнулась. Никогда бы она не подумала, что старый и болезненный король Ловикер сам отправится на войну.

Лорды разразились приветственными криками, и на душе у нее стало так легко, как никогда в жизни.

Были подняты кубки за благоденствие Белдинука, затем — за Силы, и каждый плеснул немного эля на пол — для Земли.

Иом посмотрела на Габорна. Лицо его слегка разгладилось, он поблагодарил вестника и предложил ему еду и питье со своего стола.

«Что ж, — подумала Иом, — мы потеряли рыцарей Орвинна, но приобрели в сто раз больше!» Сердце ее радостно затрепетало.

Глядя на Габорна, она пыталась понять его чувства. Ведь он предупреждал об опасности, и пока он не будет спокоен, ей тоже рано ликовать.

Прежде у Габорна было два дара обаяния, и даже тогда он выглядел вполне заурядным и скромным человеком. Сейчас она видела его истинную внешность. «Не то что некрасив, но весьма близко к тому», — решила Иом.

Она задумалась. Внешнее преображение — не самое страшное из того, что с ним произошло. Он утратил жизнестойкость и теперь легко мог заболеть, мог пасть в бою. Утратил силу и стал слабее самого неумелого воина. Утратил красноречие и голос.

Но самое, должно быть, ужасное, что он утратил дар ума. Большая часть его знаний и воспоминаний тоже теперь потеряна.

Любой Властитель Рун испытывал бы упадок духа, потеряв столько даров в тот момент, когда они особенно нужны.

Она тихо сказала Габорну на ухо:

— Ваше величество, вы выглядите совершенно… измотанным. Я тревожусь за вас. Вам необходимо отдохнуть. Надеюсь, вы не собираетесь просидеть за столом всю ночь?

Он успокаивающе сжал ее руку и поднял палец, словно подавая знак. Вперед большими шагами вышел Джурим, держа в руках одну из корзин, в которых они везли щенков.

— Ваше величество, герцог Гроверман, лорды Гередона, — сказал он весьма торжественно. — Вести из Белдинука — это, конечно, достойная причина, чтобы нам праздновать нынче. Но я привез кое-что, что еще больше обрадует ваши сердца и поднимет настроение!

Сверкнув драгоценными кольцами на пальцах, Джурим откинул крышку корзины, и Иом подумала было, что сейчас он вытащит щенка.

Но достал он оттуда руку Темного Победителя. Пальцы ее были скрючены клешней. Лорды вновь разразились приветственными криками, стуча по столу кулаками. Кто-то прокричал:

— Отличная работа, Биннесман! Да хранят вас Силы!

Снова взлетели кубки, и в дар Земле пролился на пол эль.

Иом, пораженная несправедливостью, схватила Габорна за руку и сердито прошептала:

— Это же не Биннесман его убил! Габорн улыбнулся ей, поднял кубок, словно собираясь предложить другой тост, и все притихли.

— Как вы знаете, Победитель погубил сегодня многих людей, — сказал он. — Среди тех, кто погиб, был наш добрый друг, король Орвинн, которого нам будет очень не хватать.

Все погибшие пострадали по одной и той же причине: они не вняли моему предупреждению. Земля приказала бежать, а они не убежали. Неделю подряд я спрашивал Землю, должны ли мы сражаться, чтобы защитить себя. И раз за разом она приказывала только убегать.

Но сегодня наконец Земля шепнула, что один из нас должен напасть, должен поразить Темного Победителя!

Лорды вновь закричали и принялись стучать по столу, и Габорну пришлось повысить голос.

— Она отдала этот приказ женщине — женщине, не имеющей даров силы и жизнестойкости, женщине, не умеющей сражаться, — он указал на страшный трофей. — Это рука Победителя, которого поразила стрелой жена сэра Боринсона, леди Миррима Боринсон!

Все лорды, к искреннему удовольствию Иом, разинули рты.

Кто-то выпалил:

— Но… я сам видел, как плохо она стреляет! Этого не может быть!

Миррима стояла в полумраке возле занавешенного входа. Она так смутилась, что, похоже, готова была убежать обратно в приемную.

— Но так и было, — сказала Иом. — Выстрел ее оказался достаточно метким, чтобы убить Победителя. У нее — сердце воина, а скоро будут и дары под стать!

— Что ж, позвольте нам тогда взглянуть на эту воительницу! — крикнул лорд, и Биннесман подтолкнул Мирриму вперед, на свет.

Приветственные крики и свист, встретившие ее, были воистину оглушительными. Габорн захлопал в ладоши, остальные подхватили, и несколько долгих минут Миррима переживала свое торжество.

Наконец Габорн поднял руки и призвал всех к тишине.

— Пусть деяние Мирримы всегда напоминает нам о том, что может совершить человек с помощью сил Земли, — сказал он. — Земля — наша защита и опора. Она охраняла наших предков. Благодаря ее силам Эрден Геборен мог сражаться с темными чародеями Тота. И сейчас нам предстоит попытаться повторить его подвиги.

Вчера на рассвете Земля приказала нам выступить на юг. И мы выступили, хоть и знали, что нас слишком мало.

Но мы знали также, что смертельный удар может нанести и один человек. А сейчас на подмогу нам спешит большое войско, и в бой мы пойдем не одни. С нами будет Земля!

Вы знаете, — продолжал он, — что я разослал по границам десятки Избранных вестников. Трое из них — в Каррисе, их окружают войска Радж Ахтена. Я чую нависшую над ними опасность, и Земля говорит мне так: «Быстрее! Быстрее ударь!» — для пущего эффекта он стукнул по столу кулаком. — Вы знаете также, что я собирался выехать во Флидс завтра на рассвете. Но, боюсь, надо торопиться. Я выезжаю с восходом луны и остановлюсь во Флидсе совсем ненадолго. Призываю всех, чьи лошади могут угнаться за моей, ехать со мной, остальные же пусть поспешают следом изо всех сил. Надеюсь, наши объединенные с Белдинуком войска будут в Каррисе уже завтра к вечеру. Там к нам присоединятся еще Рыцари Справедливости и лорды из Мистаррии и Флидса. Мы вступим в бой!

Лорды вновь закричали и захлопали, а Габорн подошел к Мирриме и, взяв ее под руку, спустился с нею и с Джуримом во двор, чтобы повторить свою речь для всех остальных рыцарей.

Глава 31 Запах ночного ветра

Той же ночью после своего триумфа Миррима отправилась с форсиблями и щенками в Башню Посвященных Гровермана и попросила Способствующего сделать то, что всегда казалось ей мерзостью.

Способствующий очень устал, но проникся безотлагательностью ее нужды. Он предложил ей войти и присесть на стул.

Окна в башне были открыты, и в комнату струилась ночная прохлада.

Желтый щенок вертелся на коленях у Мирримы. Она погладила его, с трудом сдерживая слезы.

Миррима взяла дары у матери и сестер. Мать отдала ей свой ум. Сестры отдали красоту, чтобы она смогла выгодно выйти замуж и обеспечить им безбедное существование.

Но плоды содеянного отдавали горечью.

Сознавая, что поступать так нехорошо, Миррима собиралась сейчас сделать это снова. Иные дурные поступки с каждым разом совершать все легче, но некоторые повторять почти невозможно.

Щенок смотрел на нее своими невинными, любящими коричневыми глазками. И он должен был испытать из-за нее боль, пострадать физически, потерять жизнестойкость — только потому, что полюбил ее, потому что его вырастили для того, чтобы он любил ее и служил ей. Она поглаживала щенка, надеясь успокоить. Он лизнул ее и принялся кусать за рукав.

Миррима пришла сюда одна. Одна, потому что Иом слишком устала и уже легла в постель. Одна, потому что стыдилась того, что собиралась сделать, пусть даже ее и чествовали нынче все рыцари Гередона.

У маленького старичка, главного Способствующего герцога Гровермана, были мудрые глаза и белая борода, ниспадавшая на грудь.

Он осмотрел форсибль, который дала ему Миррима. У этих маленьких железных палочек один конец служил рукояткой, на другом же было клеймо — руна атрибута, для передачи которого предназначался форсибль.

Работа Способствующего требовала не очень большой магической подготовки, зато долгого обучения. Старичок внимательно рассмотрел руну жизнестойкости, отлитую из кровяного металла. Затем при помощи крохотного тонкого напильника принялся подтачивать ее, держа форсибль над миской, чтобы не потерять ни одной драгоценной крошки — их можно было использовать еще раз.

— Кровяной металл мягок, легко мнется, — сказал он. — Надо было хранить его аккуратнее.

Миррима кивнула вместо ответа. Эти форсибли проехали уже не одну тысячу миль. Не удивительно, если и помялись немного. Случалось, что Способствующим приходилось их вовсе расплавлять и отливать заново.

— Но рисунок прекрасный, — примирительно пробормотал старик. — Этот форсибль делал Пимис Сашерит из Дхармада, сразу видна рука гения.

В нынешние времена редко кто отзывался с похвалой о жителях Индопала. Слишком долго два народа воевали между собой.

— Держите его крепко, — сказал старик. — Не давайте шевелиться.

И Миррима прижала щенка, а Способствующий прижал к его тельцу форсибль и высоким голосом запел песню, похожую на птичьи трели.

Вскоре форсибль начал светиться, запахло горящей плотью и шерстью. Щенок завизжал от боли, Миррима крепче стиснула сто лапки, чтобы не вырвался. Он укусил ее, и Миррима прошептала:

— Прости меня. Прости.

Тут форсибль раскалился добела, и щенок отчаянно завыл.

Остальные трое щенков бродили вокруг, нюхая ковер в поисках чего-нибудь съедобного. И когда бедолага завыл, один из них подбежал к Мирриме и начал лаять на Способствующего, готовый напасть на него.

Способствующий отдернул форсибль. Помахал им, проверяя готовность руны, и в воздухе соткался световой рисунок, оставляемый исходившим из нее лучом. Старик разглядывал полоски света, оценивая их толщину и ширину.

Затем, удовлетворенный, подошел к Мирриме. Она обнажила ногу чуть выше колена, выбрав место для клейма там, где его будет скрывать от глаз одежда.

Способствующий прижал форсибль к ее ноге, и раскаленный металл обжег кожу.

Несмотря на боль, Миррима испытала экстаз. Ощущение внезапно прихлынувших бодрости и энергии вытеснило все прочие чувства.

Она никогда прежде не брала даров жизнестойкости и не представляла себе, как это приятно. Ее даже прошиб пот. Переживание было невыразимо сладостным. И, пытаясь справиться с эйфорией, она опустила глаза на щенка, которого держала на руках.

Он лежал неподвижно, совершенно измученный.

Всего минуту назад глазки его горели от возбуждения. Теперь они стали пустыми. Увидь она такого заморыша среди прочего помета, единственное, что пришло бы в голову — утопить его, чтобы избавить от мучений.

— Вот и все, давайте я отнесу его на псарню, — сказал старик.

— Нет, — ответила Миррима, хоть и боялась показаться дурой. — Еще не все. Позвольте, я его немножко приласкаю.

Щенок отдал ей так много, и ей хотелось хоть что-то дать ему взамен, не бросать сразу на попечение чужих людей.

— Не тревожьтесь, — утешил ее Способствующий. — На псарне работают добрые дети. Они не просто кормят собак. Будут любить его, как своего собственного, и вряд ли ему понадобится жизнестойкость, которую вы забрали.

Мысли Мирримы путались. Ей нужна была эта жизнестойкость, чтобы без устали упражняться в стрельбе, стать хорошим, выносливым воином. Она взяла на себя этот грех, чтобы помочь своему народу.

— Хоть подержу немножко, — сказала она, почесывая белую грудку щенка.

— Этот, который лаял на меня, тоже готов отдать дар, — сказал Способствующий. — Возьмете сейчас?

Миррима посмотрела на щенка у своих ног. Он ответил ей преданным взглядом и завилял хвостом. У него было сильное чутье.

— Да, возьму сейчас.

Миррима получила дар чутья, и мир изменился.

Только что все было как всегда, и вдруг — словно сдернули невидимую завесу.

Запах паленой шерсти в комнате, смешанный с запахами свечного воска, пыли, извести, мяты, которой были усыпаны полы башни, стал невероятно острым. Она чуяла даже теплый запах щенячьего тельца.

Мир стал другим.

Получив жизнестойкость, Миррима ощутила такую бодрость, словно только что проснулась. Получив же чутье, она вышла из башни в мир… словно заново сотворенный.

От конюшен доносился густой дух лошадей, а свежезажаренным мясом пахло так, что рот ее тут же наполнился слюной.

Но сильнее всего взволновал ее запах людей. Оставив щенков со Способствующим, она вышла во двор, где полчаса назад были погашены все костры. Их велел погасить Габорн, прежде чем начал обсуждать с лордами предстоящее сражение с Радж Ахтеном.

Она пробиралась в темноте среди воинов, которые, покончив с ужином, укладывались на ночлег, расстилая на земле одеяла.

От каждого из них исходило совершенно восхитительное сочетание запахов: промасленного металла, земли, лошадей, шерсти, пролитой на одежду похлебки, крови и самого мужского тела, пота и мочи.

И каждый запах она ощущала в сто раз сильнее, чем прежде. Многие были незнакомы и чужды для несовершенного человеческого чутья: запах травы, по которой ступали когда-то башмаки, запах пуговиц из слоновой кости, краски, что использовалась для одежды и кожаных ремней. Она обнаружила, что темные волосы и светлые волосы пахнут по-разному, что от человека пахнет едой, которую он ел, может быть, еще утром. Ей предстояло узнать еще сотни и тысячи неизвестных доселе ароматов. И люди манили к себе как-то по-иному, не так, как раньше.

«Я теперь — „лорд-волк“, — думала Миррима. — Хожу среди людей, и никто не замечает, как я изменилась. Но я была слепа, а теперь прозрела. Я была слепа, как слепы все остальные вокруг».

Немного поучиться — и она сможет отыскать человека по следу и узнать его даже в темноте. От сознания собственной силы кружилась голова, и, думая о предстоящем сражении, она уже не чувствовала себя такой уязвимой.

Миррима поднялась на стену у Герцогской Башни и, стоя там в темноте и одиночестве, смотрела на равнину.

Ей ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своими удивительными ощущениями, и мысли ее обратились к Боринсону, который был сейчас так далеко, где-то на юге.

Она тревожилась за него. Снизу со двора донеслось пение — какие-то воины, слишком возбужденные, чтобы спать, а может, обладавшие высокой жизнестойкостью и не нуждавшиеся во сне, затянули боевую песню, грозя перебить всех врагов и дать Земле отведать их крови.

Ночь была холодная. Мирриме хотелось, чтобы Боринсон был рядом, обнимал ее. Принюхиваясь к ночному ветру, она оставалась на стене, пока не взошла луна.

Глава 32 Вороны собираются

Роланд устало тащился вверх по винтовой лестнице сторожевой башни. Туман был столь густ, что его не могли разогнать даже факелы. И ему казалось, что, пока он разыщет в этом тумане пятьдесят первую и пятьдесят вторую башни, пройдет добрых полночи.

Битый час он рылся в доспехах, как оказалось, только для того, чтобы убедиться, что на его рост не осталось ни одной кольчуги, ни хотя бы старенького кожаного панциря. Все, что ему удалось найти, — это маленький щит с заостренным концом и кожаную шапку.

Стены Карриса вздымались над равниной на высоту двенадцати этажей. Старинная, огромная крепость. В давние времена герцог здешнего государства обручился с принцессой Маттайи, но невеста погибла по пути к жениху, когда мул ее оступился на одной из самых неверных троп Голубиного перевала и сорвался в пропасть.

Старый король Маттайи строго придерживался обычаев своей страны. Он выждал год — предписанное время траура — и отправил герцогу в замену одну из многочисленных юных сестер принцессы.

Однако за этот год герцогу полюбилась некая темноглазая леди из Сиворда. Он успел на ней жениться. И когда прибыла заместительница невесты, герцог отослал маттайнскую принцессу обратно домой.

Советники герцога впоследствии утверждали, будто вина его заключалась лишь в том, что он был незнаком с обычаями Маттайи и знать не знал, что ему пришлют другую невесту. Однако историки из Дома Разумения считали не без оснований, что неведение это было просто выдумано в качестве оправдания.

Короля Маттайи отказ от его дочери привел в ярость. Он-то надеялся объединить государства и отослал в приданое целое состояние. Не зная, как поступить, он обратился за советом к своим мудрецам-каифам.

Каифы сказали, что согласно закону человек, уличенный в воровстве, должен сделать выбор одного из двух: либо возместить украденное в тройном размере, либо отдать правую руку.

И тогда король вновь отправил свою темнокожую дочь через горы с тремя каифами, предложив герцогу на выбор три возможности. Тот мог взять принцессу второй женой, затем отречься от леди из Сиворда и возвести принцессу Маттайи в ранг первой жены. Подобный исход, по мнению короля, был самым разумным и полностью разрешал конфликт.

В другом случае герцог должен был вернуть приданое в тройном размере, что было бы сочтено за извинение, или же отослать в Маттайю свою правую руку, признав себя таким образом вором.

И герцог оказался в весьма затруднительном положении. Ни один лорд Рофсхавана не осмелился бы взять вторую жену и отослать супругу, которая к этому времени уже носила ребенка. Денег у него тоже не было, чтобы возместить приданое. Но случилось так, что в день приезда кайф один из молодых гвардейцев герцога потерял на поединке правую руку.

И герцог призвал в свои покои палача и сделал вид, что отрубил себе руку Намотал окровавленную повязку, надел свой перстень с печаткой на палец руки гвардейца и передал ее каифам.

Поступок сей изумил и опечалил каифов, ибо они думали, что он, конечно же, женится на прекрасной молодой принцессе или хотя бы вернет деньги. Вместо этого им пришлось вернуться в Маттайю с отрубленной рукой — признанием герцога в своем воровстве.

Два года хитрость имела успех. Король Маттайи был как будто удовлетворен.

Но однажды в Морском подворье торговец из Маттайи столкнулся с герцогом и увидел, что у того каким-то чудом отросла правая рука.

В результате началась война, названная войной Темных Леди в честь обеих: темнокожей леди из Маттайи и темноглазой леди из Сиворда.

И бушевала эта война триста лет, то затихая, то разгораясь снова.

Десятки раз короли Маттайи захватывали западную Мистаррию и на время обосновывались там. Но против них либо восставали простые жители Мистаррии, либо объединялись короли Рофехавана.

Множество крепостей воздвигалось и рушилось здесь. Строили маттайнцы, разрушали мистаррийцы, и наоборот — пока за этим краем не утвердилось справедливое название — Разоренный.

И тогда на сцене появился лорд Каррис. Целых сорок лет он умудрялся не пускать на свою землю маттайнцев и за это время выстроил большой город, обнесенный стеной, который врагу было уже никак не взять.

Лорд Каррис умер мирно, во сне, в возрасте ста четырех лет, чего не удавалось никому за предыдущие три века.

Все это произошло почти две тысячи лет назад, а Каррис все еще стоял — самая могучая крепость западной Мистаррии, защита и опора всего запада.

Город-крепость располагался на острове в озере Доннестгри, и к большинству его стен можно было подобраться только на лодках. В Маттайе же с лодками было туговато, ибо со всех сторон страна была окружена одной сушей. Но и от лодок при осаде было мало толку, поскольку стены возвышались над водой на сто футов.

Стены были оштукатурены и выбелены, и человеку, который попытался бы вскарабкаться на них, не за что было ухватиться и пальцем.

Со стен же легко было швырять камни и метать стрелы через бойницы. Потому для обороны их не требовались сильные воины, обладающие дарами. Желающие взять Каррис имели на выбор три возможности. Либо заслать лазутчиков, чтобы захватить крепость изнутри, либо осадить ее, либо пытаться пройти напролом через три барбикана.

Захватывали замок всего четыре раза за время его существования. В других были и стены потолще и повыше, и артиллерии побольше, но ни один не был столь удачно расположен стратегически.

Роланд добрался до последнего, восьмого этажа сторожевой башни. Там смотритель отпер для него тяжелую железную дверь, лестница за которой вела на верх стены.

Роланд думал, что ему придется поплутать в тумане, отыскивая свой пост. Но туман остался ниже, и, поднявшись на стену, он увидал даже последние лучи заходящего солнца.

На зубчатой части стены ему пришлось пробираться среди сидевших в десять рядов солдат. Кругом лежали груды стрел и тяжелых камней. Под укрытием зубцов там и тут спали люди, натянув на себя тонкие одеяла.

Роланд шел по стене, минуя башню за башней, пока не добрался до пекарни. Оттуда пахло горячим хлебом. Сама башня так прогрелась, что люди разлеглись вокруг и на крыше, чтобы немного поспать в тепле.

Тут было и вовсе не пройти, и Роланду пришлось ступать прямо по распростертым телам, не обращая внимания на крики и брань.

Сразу за башней поднимали наверх и раздавали солдатам еду — жареную баранину, хлеб и свежий сидр. Здесь Роланд то и дело наступал на чьи-то тарелки и только успевал уворачиваться от кружек.

Пробираясь сквозь толпу, он на ходу ухватил ломоть хлеба, затем кусок баранины и положил его на хлеб, как на тарелку. Задувал холодный ветер, чайки летали вокруг, жадно поглядывая на еду у него в руках. Роланд пожалел, что отдал зеленой женщине свой медвежий плащ.

«Где-то они сейчас, — подумал он, — что поделывает маленькая Аверан?»

Он отыскал наконец свой пост на южной стене и почти сразу увидел барона Полла. Стена смотрела на озеро, и поскольку артиллерийского огня с этой стороны не ожидалось, между башнями не было сделано дополнительного ограждения. Толстяк-барон забрался на зубец и сидел там, покачивая ногами, похожий на какую-то жутковатую горгулью.

Роланд никогда бы не осмелился так свеситься со стены. Он боялся высоты, и сердце у него захолонуло, когда он увидел своего друга восседающим в столь шаткой позиции.

У ног барона клубился туман.

Над головой его пролетали вороны и голуби.

Барон тоже увидел Роланда, и лицо его просветлело. Он радостно улыбнулся. ,

— А, Роланд, дружище, ты-таки добрался! Я уж думал, что солдаты Радж Ахтена пьют сейчас из твоей черепушки за здравие своего лорда!

— Да нет, — с ухмылкой сказал Роланд. — Они гнались за мной, пока не разглядели, что мозгов у меня всего с орех. И решили, видать, что кубок маловат получится. Помчались за тобой, а меня бросили.

— Где же ты был целый день? — удивился барон.

— Блуждал в тумане, — ответил Роланд. Барон посмотрел себе под ноги, в клубы тумана. И сплюнул.

— Да уж, ног своих не увидишь. Я-то добрался без особых хлопот, но я тут полжизни прожил, места знакомые.

Роланд подошел к нему, посмотрел на пролетавших птиц.

— Высоко же мы, прямо как птицы. Похоже, они боятся даже присесть где-то на ночь.

— Вороны, — многозначительно сказал барон Полл. Правота его подтвердилась. Вороны знали, что близится сражение, и ждали добычи.

Барон посмотрел на ту башню, что была выше всех, кроме Герцогской, — башню грааков. Там сидела целая стая пожирателей падали.

Роланд вглядывался в туман, дивясь его густоте. Затем положил на зубец свой щит, разложил на нем, как на блюде, хлеб, мясо и кружку с питьем и приступил к еде. Он вспомнил, как Аверан жаловалась утром на голод, и почувствовал себя несколько виноватым. Девочка, должно быть, все еще голодна. Он так и не успел отдать ей собранные орехи — помешали солдаты Радж Ахтена. Роланд вытащил их из кармана и присоединил к своему ужину.

Начинало смеркаться. Но на холмах все еще можно было разглядеть три синеватых туманных островка, они придвинулись ближе, и до Карриса им оставалось около пяти с половиной миль.

— Какие новости? — спросил Роланд у барона.

— Новостей мало, одни догадки, — отвечал тот. — Эти островки двигаются весь день, не останавливаясь. Туда-сюда, как часовые по стене, только иногда подходят к самому нашему туману и отползают обратно. По-моему, они караулят на тот случай, если лорд Палдан решит атаковать.

— А может, они подходят близко для того, чтобы их солдаты могли перебежать? Может, там уже не осталось никого, кроме пламяплетов, и сам Радж Ахтен в ста ярдах от замка?

— Может, и так, — сказал барон. — С час назад в тумане лаяли какие-то собаки. Боюсь, что это боевые псы Радж Ахтена. Если услышишь, что кто-то лезет на стену — шорох там или пыхтение какое — лучше сразу швыряй камень. Хотя, я думаю, даже Неодолимые не станут лезть на такие гладкие стены.

Роланд хмыкнул и некоторое время молча ел баранину с хлебом. Сидр он сберегал напоследок.

— Про Голубую Башню — правда? — спросил он наконец.

Барон хмуро кивнул.

— Правда. Сейчас каждый десятый из здешних рыцарей ни к черту не годится.

— А ты?

— Я-то? Мои Посвященные спрятаны надежно, — сказал барон. — Я пока еще могу наесться камней и через недельку покакать песком.

«Хоть какое-то утешение», — подумал Роланд. У барона не было дара метаболизма и в скорости боя он не мог сравниться с Неодолимыми, но сила и ловкость у него были. А половинка воина рядом все же лучше, чем ничего.

— И что же мы тут защищаем? — Роланд заглянул в туман. Он не очень понимал, для чего они здесь сидят. По оштукатуренной стене человеку не забраться. Разве что лягушке древесной

— Да ничего, — сказал барон. — Корабельные доки — на другой, северной стороне крепости, там солдаты Радж Ахтена еще могут попытаться прорваться. А тут — ничего.

Потом они долго сидели рядом, не разговаривая. С востока задул холодный ветер. Магический туман к западу от замка стал редеть, вытягиваясь вдоль низин, словно нашаривая что-то в полях бледными пальцами.

Этот же ветер начал сдувать голубой туман, скрывавший Неодолимых, и люди на стенах, обнаружив наконец присутствие врага, возбужденно загомонили.

У самого края тумана расхаживали два великана Фрот, каждый больше двенадцати футов ростом. С огромными медными щитами.

Толком разглядеть их на таком расстоянии было трудно. Кто-то закричал, что видит еще и боевых псов, и Неодолимых, но Роланду и великаны-то казались размером с колышек, так что кроме них он никого не увидел.

На людей они походили не больше, чем кошки или коровы. Рыжевато-золотистая шерсть, косматые лапы. Вытянутые, как у лошадей, огромные морды, острые зубы, плоские круглые уши. На них были черные кольчуги, прикрывавшие короткие хвосты. В лапах они держали длинные, окованные железом шесты.

Роланд решил, что они похожи на гигантских крыс или ферринов, только в доспехах и при оружии.

Великаны повернулись к Каррису и уставились на замок с вожделением. Один открыл пасть. И вскоре до Роланда донесся приглушенный расстоянием рев. «Голодные, должно быть, — подумал он, — человечинки хотят».

Он доел ужин, забросил щит за спину, чтобы тот защищал его от пронизывающего ветра. За час на стене он успел изрядно закоченеть.

Когда стемнело, на западе сквозь завесу тумана проступило вдруг какое-то красное свечение. Похоже было на пожар, и не маленький.

— Город горит, Засада Говераили Сеттиким, — встревожено сказал барон.

Роланд удивился было, зачем враги подожгли город, но тут же и сообразил. Пламяплеты принесли его в жертву Силам, которым служили. Это его не особенно беспокоило. Хотелось только, чтобы огонь был поближе — хоть немного согреть руки.

Вскоре начали загораться города на севере и юге, на востоке запылали высохшие поля.

Казалось, пламяплеты решили сжечь всю долину.

В десять часов вечера с восточного берега озера Доннестгри поднялся голубой воздушный наблюдательный шар в форме граака. Он проплыл над замком, темнея на фоне звездного неба, Дальновидцы летели на высоте около тысячи ярдов, и достать их стрелой было невозможно даже из самого мощного лука. Ветер подгонял шар, и разведчики пролетели далеко на запад, прежде чем приземлились.

На всех стенах люди принялись встревожено переговариваться:

— Они что-то замышляют. Всем быть настороже!

Здесь уже знали, как пламяплеты Радж Ахтена разрушили замок Лонгмот. Колдуны там вызвали каких-то адских тварей и накрыли город огненной волной, которая уничтожила тысячи людей.

В Каррисе, правда, такое вряд ли могло получиться. Лонгмот был защищен только рунами земли, а Каррис со всех сторон окружала вода.

Но при мысли об этом в животе у Роланда, набитом бараниной, тревожно забурчало.

Кто знает, что могут придумать пламяплеты? Может, они жгут окрестности с целью навести такие чары, с которыми не справятся даже чародеи вод.

Однако время шло, Роланд коченел на ветру, и ничего более не происходило. В полях и на холмах вокруг Карриса бушевали пожары. За ночь еще дважды пролетал воздушный шар.

Люди на стенах рассказывали друг другу всякие байки, пели песни, и ночное бдение протекало чуть не в праздничной обстановке.

К трем часам ночи, когда пролетел последний шар, Роланд совсем изнемог, скорчился от холода, отчаянно дрожа и мечтая о каком-нибудь одеяле — герцог запретил разводить огонь на стенах, чтобы пламяплеты не могли обратить его себе на пользу.

Барон проводил взглядом проклятый шар.

— Фу! — сказал он Роланду. — С тем же успехом ты мог бы и поспать немного. Я разбужу, если что.

Роланд улегся на спину и закрыл глаза, дрожа от холода. Когда бы не этот ужасный холод, может, ему и удалось бы заснуть.

А так он только задремывал ненадолго — то порыв ветра разбудит, то толкнет кто-нибудь впотьмах, проходя мимо. В очередной раз он проснулся, когда поблизости заиграла лютня и какой-то весельчак затянул длинную и весьма непристойную балладу.

Роланд прислушался сквозь дрему. Речь в песне шла о вражде между двумя молодцами из Королевской Стражи и об их многочисленных, порою опасных для жизни попытках досадить друг другу.

Он почти заснул, когда зазвучал очередной куплет, в котором юный оруженосец уговорился встретиться с девицей ночью у пруда, однако враг его, прознав об этом, устроил так, что юношу вызвали в тот вечер дежурить. А сам пошел вместо него на свидание под покровом ночной мглы. И Роланд вдруг услышал имя…

Роланд мигом очнулся и сообразил, что проспал почти всю песню. В следующем куплете оруженосец Боринсон прыгнул в пруд и поплыл за сэром Поллом, «кляня его на все лады за рыболовные труды».

Бравый оруженосец догнал и приколотил «гадюку» Полла, и «кабы смог, наверняка поджарил вместо Окунька».

Каждый куплет заканчивался припевом:

Роланд посмотрел на барона Полла. Тот выслушивал все это стоически. Да и что он мог сделать? Барды были летописцами, и песни о жизни лордов исполнялись обычно только с одобрения короля. Стало быть, сын Роланда и барон Полл изрядно рассердили своего короля, раз в наказание бардам было разрешено их высмеивать.

Роланд пожалел, что проспал песню. Он не воспринял всерьез слова барона Полла о том, что историю их вражды с Боринсоном можно услышать от менестрелей. Пожалуй, подобным насмешкам подвергались только самые трусливые враги короля.

Но тут его отвлекла другая мысль. «Вот история какая — не чудно ли, братец мой…» Ведь теперь и Роланд участвует в истории, и, может быть, когда-нибудь барды споют куплет и про него.

Тем временем он окончательно замерз и поплелся к хлебопекарне, откуда веяло теплом и дразнящим запахом свежего хлеба. Но вокруг башни уже лежало столько народу, что не протолкаешься.

Роланд вернулся к Поллу, и тот спросил:

— Ищешь теплое местечко?

Роланд, не в силах говорить от усталости, только кивнул.

— Сейчас сделаем, — сказал барон. Он прошел вместе с Роландом обратно к башне и зарычал: — Вставайте, вы, бездельники! Марш на свои посты, собаки ленивые, не то я вас к чертям со стены побросаю!

Он дал кое-кому пинка, и тут же все разбежались. Барон Полл поклонился Роланду и, поведя рукою, сказал угодливо, как лакей, заискивающий перед заезжим господином:

— Ваша постель, сударь.

Роланд усмехнулся. Ловкач этот барон Полл!

Он улегся рядом с трубой, стуча зубами от холода, и она показалась ему даже слишком горячей. Барон Полл вернулся на пост. И вскоре народ стал прокрадываться обратно и укладываться на нагретые места.

Роланд надеялся, согревшись, проспать до рассвета.

Но через полчаса на стене поднялся крик — еще один город на юге заполыхал факелом. Подняв голову, он увидел барона и других воинов, смотревших в ту сторону, в глазах у них отражалось далекое зарево. Сил у него, однако, не было, чтобы любоваться еще одним представлением пламяплетов, и Роланд решил, что от волны огня, случись ей нахлынуть на замок, самое надежное укрытие — здесь, за каменной трубой.

Тут он услышал раскатившийся по небу низкий рокочущий звук. Стена задрожала под ним, башня покачнулась. Люди завопили от ужаса, ибо каждый решил, что это Радж Ахтен собирается разрушить Каррис силой своего Голоса, как поступил с Лонгмотом, Тал Риммоном и другими замками.

Рокот затих, с Каррисом ничего не случилось, и Роланд испытал невероятное облегчение, которое, правда, продолжалось недолго. Ибо почти сразу грохот возобновился, и защитники стен закричали:

— Пал замок Треворса! Радж Ахтен идет!

Роланд вскочил, тоже глянул на юг, куда смотрели все. Там горел город, и языки пламени взлетали высоко к небесам.

Замок Треворса — в четырех милях к югу — был гораздо меньше Карриса, его даже не стали оборонять, но Роланд обратил на него внимание еще днем. Замок стоял на холме, торча из тумана как маяк. На холме этом сейчас бушевало пламя, и огромные клубы дыма вздымались над ним.

В отсветах пожара Роланд увидел, что осталось от замка: груда камня, две зубчатые башни и кусок стены. Пыль стояла столбом, и прямо на глазах у Роланда одна из башен зашаталась, как пьяная, накренилась и тоже рухнула.

Напали не на Каррис. Напали на Треворс. Роланд бросился бегом обратно на пост.

— Что ж, — буркнул барон Полл, — он послал нам выразительное предупреждение.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Роланд.

— Я имею в виду, что солдаты Радж Ахтена пробежали за последние две недели почти две тысячи миль, и он понимает, что дальше они идти уже не в силах, — барон сплюнул. — Ему нужно уютное местечко, чтоб отсидеться пару месяцев, а в Мистаррии ничего лучше Карриса для этого не найти.

— Так он хочет взять замок? — спросил Роланд.

— Конечно! Если бы он хотел развалить эти стены, так уже развалил бы. Попомни мои слова, часу не пройдет, как он предложит нам сдаться.

— А Палдан согласится? — спросил Роланд. — Он говорил, что на рассвете нам придется поработать ножами.

— Если он не сдастся, — сказал барон, — тогда сиди и слушай, когда запоет Радж Ахтен. Как услышишь, разбегайся и прыгай со стены, подальше в озеро. Коли не разобьешься при падении, не потонешь и никаким камнем тебя не пристукнет, может, и уцелеешь.

Роланд приуныл.

Прошел еще час, и небо на востоке начало светлеть, близился рассвет.

Самого Радж Ахтена, подступавшего к замку, видно не было, но появились признаки работы его пламяплетов.

В тумане воссиял свет, словно там разожгли огромный костер, и свет этот стал постепенно приближаться со скоростью идущего пешком человека. Приближение его сопровождалось позвякиванием доспехов, бряцаньем оружия, покашливанием людей и лаем собак.

Войско Радж Ахтена наступало на Каррис в зловещем спокойствии, и защитники замка поджидали их столь же сдержанно и угрюмо. По лестнице на крепостные ворота поднялся герцог Палдан со своими советниками. Вынырнув из тумана и оглядевшись, Палдан прокричал:

— Лучникам приготовиться! Артиллеристам прицелиться!

Радж Ахтен неумолимо приближался. Сияние подступило к дамбе, остановилось, и Роланд напрягся, ожидая, что артиллеристы откроют огонь или же Палдан отдаст еще какой-нибудь приказ.

Сияние стало усиливаться, словно само солнце разгоралось там, и наконец яркие лучи света стали пробиваться сквозь дымку тумана. Роланд даже прикрыл глаза рукой. Туман озарился светом ярдов на сто во все стороны.

У въезда на дамбу обнаружился Радж Ахтен, восседавший на прекрасном сером скакуне, рядом — два пламяплета, сиявшие, как два столба живого огня, нагие, одетые только собственным пламенем.

На Радж Ахтене был простой шлем, черная чешуйчатая кольчуга и желтая шелковая накидка на плечах. Вид у него был усталый и мрачный.

Сердце у Роланда заколотилось, дыхание участилось. Он никогда в жизни не видел столь красивого человека, и это оказалось для него полной неожиданностью. Он-то думал, что Радж Ахтен безобразен лицом, ужасен и беспощаден.

Радж Ахтен же казался воплощением всех достоинств, какие только положено иметь лорду. Мужественный и властный, обладающий великим могуществом и способный на столь же великое милосердие.

Стоит ему только открыть рот — и стены Карриса рухнут, как стены многих других крепостей, низвергнутых им.

«Если мне предстоит умереть от его руки, — подумал Роланд, — пусть это случится поскорее».

Со стен не прозвучало ни одного выстрела.

Позади Радж Ахтена стояло его войско. Из тумана выступали передние ряды воинов. Роланд увидел две дюжины великанов Фрот, подобных живой стене, со страшными, беспощадными мордами. У ног их ярились огромные черные мастиффы в красных кожаных масках. Далее стояли Неодолимые в темных доспехах, с круглыми медными щитами, в которых, как в светящихся желтых глазах, отражался огонь пламяплетов.

Мгновение царила тишина. И первым сурово заговорил Паддан:

— Если хочешь сражаться — наступай! Но если надеешься обрести здесь пристанище, твои надежды напрасны. Мы не сдадимся.

Глава 33 Сны Земли

Добравшись в темноте до верхней ступеньки лестницы, Габорн споткнулся и упал.

Он никогда в жизни, сколько себя помнил, не спотыкался и не падал. Рожденный принцем среди Властителей Рун, еще в детстве он получил дар ловкости от танцора. К тому же он и сам обладал гибкостью и чувством равновесия. Откуда бы ни падал, всегда приземлялся на ноги. Он обладал дарами мускульной силы, жизнестойкости, что позволяло ему работать без устали и не спать по ночам, дарами зрения и ума, так что прекрасно видел в темноте и помнил каждую неровную ступеньку в каждом замке, где ему приходилось бывать.

С трудом поднявшись на ноги, он пошел к спальне, которую предоставил ему Гроверман. У дверей пожелал доброй ночи Хроно.

На полу под дверью лежал, свернувшись, какой-то мальчик. Габорн решил, что это один из пажей Гровермана, хотя и непонятно было, для чего мальчишке спать тут у порога. Пришлось осторожно перешагнуть через него.

К своему удивлению, в спальне он обнаружил спящую Иом. Рядом с нею в постели свернулись калачиками пять щенков. Один из них посмотрел на Габорна и недовольно тявкнул.

Возле умывального таза стояла зажженная свеча. В тазу плавали розовые лепестки. На спинке стула висели чистые дорожные костюмы. Приятно пахло жареным мясом, на столе поджидало серебряное блюдо с едой, словно кто-то из них мог проголодаться после праздничного пира. В очаге горел огонь.

Габорн при виде всего этого понял, что здесь уже побывал Джурим. Никто еще не прислуживал Габорну столь безупречно. Толстяк-камергер редко показывался на глаза, но всегда был под рукой.

Поговорить с Иом Габорн так и не успел. Она сказала, что вид у него измотанный, сама же выглядела измученной совершенно. Габорн был рад, что она спит. Им нужен отдых. Через два часа выезжать.

Он не стал снимать грязную кольчугу и одежду, лег рядом с нею.

Иом во сне повернулась к нему, обняла за шею и открыла глаза.

— Любовь моя, — сказала она, — что, пора?

— Нет еще. Спи, — сказал Габорн. — У нас есть два часа на отдых.

Но Иом проснулась окончательно. Приподнялась на локте, глядя на него. Лицо у нее было бледным и усталым. Он закрыл глаза.

— Я знаю, что случилось в Голубой Башне, — сказала Иом. — Ты не выспишься за два часа. Тебе нужно взять какие-нибудь дары.

Голос ее звучал неуверенно. Ведь Габорн не желал больше брать даров.

Он покачал головой и тяжело вздохнул.

— Я — Лорд, Связанный Обетом. Ведь я же дал тебе обет?

Вопрос был не совсем риторический. Он потерял нынче два дара ума и многое забыл. События жизни, свое обучение. Помнил, как стоял на башне замка Сильварреста и разглядывал войска Радж Ахтена на южных холмах. Но воспоминание о древней клятве Лордов, Связанных Обетом, почти изгладилось из памяти. Действительно ли он давал эту клятву?

Габорн даже боялся говорить с Иом. Боялся признаться, что не может вспомнить тот миг, когда просил ее выйти за него замуж, не может представить лицо собственной матери и вызвать в памяти тысячи других обстоятельств, которые наверняка должен знать.

— Да, конечно, — сказала она. — И я знаю все твои доводы против того, чтобы брать дары у людей. Но есть… есть одна причина, по которой ты все же примешь дар от другого человека. Я бы отдала тебе своих щенков, но они уже не успеют к тебе привязаться. Твоим подданным необходимо, чтобы ты сейчас был сильным.

Габорн смотрел на нее хмурясь.

— Любовь моя, ты должен взять дары, — сказала Иом. — Ты не можешь совсем отказаться от них.

Габорна еще в юности учили тому, что лорду нужна высокая жизнестойкость для неустанного служения своему народу. Как и сила нужна, чтобы сражаться за свой народ. В том, чтобы брать дары, нет ничего худого, если понимать, для чего это делается.

Но брать их для себя он больше не хотел.

Не хотел — отчасти потому, что считал неправильным подвергать опасности других людей. Ведь у тех, кто отдавал силу, например, могло остановиться сердце, слишком ослабевшее, чтобы продолжать работать. Те, кто отдавал разум, забывали даже, как ходят и едят. Отдав жизнестойкость, человек мог умереть от любой болезни. Только передача «малых» даров была безопасной, таких, как метаболизм, зрение, чутье, слух и осязание.

Не хотел он этого еще и потому, что люди, отдавшие дары, всегда рисковали тем, что на них нападут враги. Он видел в замке Сильварреста кровь Посвященных, пролитую Боринсоном.

Габорн чувствовал растерянность. Он вспомнил рисунки из книги туулистанского эмира, тайное учение Палаты Сновидений Дома Разумения.

Владения человека — его тело, его семья, его доброе имя. И хотя сила и разум не были названы в книге, они, несомненно, также являлись его владениями.

Брать у кого-то атрибут и не возвращать, пока оба — отдавший и принявший — живы, неизбежно являлось, по мнению Габорна, вторжением в сферу другого человека.

Это было злом — злом вне всякого сомнения.

И Габорн, хотя и не решался сказать об этом, чувствовал себя сейчас более спокойным, счастливым и честным, чем когда-либо раньше.

Впервые с тех пор, как он понял, что означает для человека отдать свой дар, он был свободен, совершенно свободен от вины.

Впервые в жизни он был просто самим собой. Только вот Посвященные его погибли, и чувства его омрачала глубокая печаль, ибо он знал, что погибли они из-за него, поскольку отдали ему свои атрибуты.

И все же — пусть слабый, усталый, больной — он не был больше ни перед кем виноват.

— Я надеялся обойтись без даров, — сказал Габорн. — Я — Король Земли, и этого должно быть достаточно.

— И было бы достаточно, будь ты один на свете, но остальным недостаточно, — возразила Иом. — Ведь, сражаясь, ты будешь рисковать не только одним собой. Ты будешь рисковать будущим всех нас.

— Знаю, — сказал Габорн.

— Форсибли и твои подданные — это сила, — продолжала Иом. — Сила творить добро. Или зло. Не возьмешь ты, ее возьмет Радж Ахтен.

— Я не хочу ее брать, — сказал Габорн.

— Ты должен, — сказала Иом. — Это вина, которую принимает на себя всякий вождь.

Она была права. Нельзя ему рисковать, идя в битву без даров.

— Перед отъездом, — продолжала Иом, — я возьму дары от щенков. Я так решила, и я не остановлюсь на этом. Будущее стремительно приближается, и мы должны быть ко всему готовы. Я возьму еще и дары метаболизма, чтобы лучше сражаться.

Мысль об этом причинила Габорну боль. Сражаться? Чтобы биться с Неодолимыми Радж Ахтена, Иом нужно взять, по меньшей мере, пять даров метаболизма. Имея столько, она состарится и умрет через десять-двадцать лет. Это все равно, что принять медленно действующий яд.

— Иом! — он не смог скрыть страха в голосе.

— Так не отставай же от меня! — сказала Иом. — Живи со мной! И состарься со мной!

Конечно, что еще она могла ответить? Она не хотела его покидать, не хотела стариться первой. Ведь обладателям даров метаболизма трудно было даже общаться с людьми, которые жили с обычной скоростью. Всех их преследовало чувство отделенности от остального человечества.

И все же Иом его удивила. Габорн знал, что брать дары она хотела не больше него. И заподозрил сейчас, что таким образом она просто пытается вынудить его сделать это.

— Не надо так, — сказал Габорн. — Если ты хочешь, чтобы я взял дары — хорошо, я возьму. Я знаю свой долг. Но ты не должна этого делать. Только я.

Иом сжала его руку и закрыла глаза, словно собираясь уснуть.

Хромой мальчик за дверью заворочался во сне, до них долетел шорох.

— Что там за мальчик у порога? — спросил Габорн.

— Обыкновенный, — сказала Иом. — Он прошел сто миль, чтобы увидеть тебя. Я взяла его с собой, чтобы ты его избрал, только он побоялся подойти к тебе в зале. И я ему велела подождать здесь. Думаю, он останется помогать на псарне у Гровермана.

— Хорошо, — сказал Габорн.

— Хорошо? Ты не заглянешь в его сердце, прежде чем избрать?

— Да славный вроде малыш, — Габорн не чувствовал в себе сил не только для избрания сейчас ребенка, но даже для разговора о нем.

— Мы спасли сегодня всех в замке Сильварреста, — сказала Иом. — Всех, кроме сэра Доннора.

— Да, — сказал Габорн. — Джурим мне уже рассказал.

— Это было нелегко… — прошептала Иом, засыпая.

Габорн же, перед тем как заснуть, проверил с помощью чувства Земли, где его подданные и что с ними.

Сэр Боринсон был в горах Хест и как будто встал на ночлег — во всяком случае, не двигался сейчас, словно, как и Габорн, не решался ехать до восхода луны. Но Габорн ощущал опасность, нависшую над ним, чувствовал ее уже давно. Боринсона подстерегала какая-то беда.

Затем Габорн проверил своих сопровождающих. Весь день им угрожала страшная опасность. Ощущение ее отчасти рассеялось, когда Миррима убила Темного Победителя.

Но смерть все еще караулила его воинов — всех и каждого.

Да, Земля приказала Габорну ехать на юг и сражаться. Да, Земля позволила ему выйти на бой. Однако при этом Земля предупреждала его, что Избранные вестники должны бежать из Карриса.

Нападать и бежать? Габорна смущала противоречивость приказов.

Он задумался — не оттого ли Земля разрешила ему сражаться, что он сам этого хотел? Или же Земля ждала от него чего-то, чего он не мог понять? Может, все эти люди должны пожертвовать собой по какой-то неизвестной ему причине? И он ведет их на смерть!

Возможно, погибнут и не все. Но, конечно, в Каррисе полягут многие, может, даже большая часть его войска.

Однако Земля это разрешила. «Веди их в бой», — сказала она. Где многие умрут.

Это выглядело как нарушение обета, ибо Габорн поклялся защищать тех, кого избрал.

Ведь и Агантеру Орвинну он позволил уйти потому, что просто боялся за этого мальчика, чего никому не мог сказать.

«Как мне спасти их всех?» — неотступно думал Габорн.

Тут на лестнице за дверью послышались тяжелые шаги, звяканье кольчуги. Чувство Земли сказало Габорну, что человек, поднимающийся по ступеням, не представляет из себя угрозы.

Кто-то шел, чтобы увидеться с Габорном, ибо других комнат на верху башни не было. Он ожидал, что рыцарь постучит в дверь. Но вместо этого услышал, как тот остановился перед дверью, постоял немного, затем сел на пол, прислонясь спиной к стене, и вздохнул.

Посетитель не решился его побеспокоить.

Габорн нехотя поднялся, взял горевшую свечу и открыл дверь. Он увидел хромого мальчика, заглянул в его сердце.

Действительно, славный малыш. Он никак не пригодится в грядущих битвах. Может, он и вообще ничего не стоит, не умея ни сражаться, ни защитить себя, и его не спасти. Но Габорн слишком устал, чтобы решать, принять его или отвергнуть.

Он избрал мальчика.

Человек, сидевший на полу в коридоре, носил цвета Сильварресты, черную тунику с серебряным кабаном — мундир капитана. У него были темные волосы и затравленный взгляд, небритое лицо, искаженное страданием и страхом.

Габорн его прежде не встречал, во всяком случае, не мог припомнить, чтобы капитан этот служил у герцога Гровермана.

— Ваше величество, — рыцарь вскочил на ноги и отдал честь.

Тихо, чтобы не разбудить Иом, Габорн спросил:

— Вы принесли какое-то известие?

— Нет, я… — рыцарь замялся. Он опустился на одно колено и как будто растерялся, не зная, вытащить ли меч и предложить ли его королю.

Габорн заглянул в сердце капитана. Тот имел жену и детей, которых любил. И к подчиненным своим относился как к родным братьям.

— Я избираю тебя, — сказал Габорн. — Избираю тебя для Земли.

— Нет! — вскричал капитан, поднимая голову. В темных глазах его стояли слезы.

— Да, — сказал Габорн, слишком усталый, чтобы спорить. Многие люди, вполне достойные избрания, считали себя недостойными.

— Вы не узнаете меня? — спросил воин. Габорн покачал головой.

— Меня зовут Темпест, Седрик Темпест, — продолжал тот. — До падения Лонгмота я служил там капитаном стражи. Я был в замке, когда погиб ваш отец Был там, когда погибли все.

Габорн помнил это имя. Но если он и видел когда-нибудь лицо Седрика Темпеста, воспоминание о том стерлось из-за потери даров ума.

— Понимаю, — сказал Габорн. — Пойдите поспите немного. Вы выглядите так, словно нуждаетесь во сне больше меня.

— Я… — Темпест опустил глаза и покачал головой. — Я пришел не для того, чтобы вы меня избрали. Я недостоин этого. Я пришел исповедаться, милорд.

— Так исповедуйтесь, — сказал Габорн, — если вам это нужно.

— Я недостоин быть стражником! Я предал своих людей!

— Каким образом?

— Когда Радж Ахтен взял Лонгмот, он собрал всех уцелевших и предложил… предложил сохранить жизнь каждому, кто предаст вас.

— Я не вижу в вашем сердце предательства, — сказал Габорн. — И чего же он хотел?

— Он искал форсибли. Он привез в Лонгмот много форсиблей и хотел знать, куда они делись. Обещал сохранить жизнь тому, кто расскажет об этом.

— Что же вы ему сказали? — спросил Габорн.

— Я сказал правду: что ваш отец отослал их на юг со своими вестниками.

Габорн облизал губы, с трудом сдержав горькую усмешку.

— На юг? Вы назвали Голубую Башню?

— Нет, — отвечал Темпест. — Я честно сказал, что гонцы отправились на юг, но куда именно, я не знаю.

А Радж Ахтен, понял Габорн, разумеется, решил, что форсибли уехали в Голубую Башню. Куда еще король Мистаррии мог их отослать? Голубая Башня была единственной крепостью во всей Мистаррии, которая могла вместить при нужде сорок тысяч новых Посвященных.

«Как я не догадался раньше? — подумал он. — Радж Ахтен напал на башню не с целью ослабить Мистаррию; он хотел усмирить меня!»

Габорн горько усмехнулся, представив себе, как же Радж Ахтен его боится, не зная, что форсибли спрятаны в Гередоне, в королевском склепе.

Седрик Темпест поднял голову, глаза его вспыхнули гневом. Он решил, что Габорн смеется над ним.

— Вы никого не предали, — сказал Габорн. — Мой отец отослал на юг не форсибли. Он рассчитывал, что кто-нибудь обязательно расскажет Радж Ахтену, куда их увезли, и тот займется бесплодными поисками. Так что на самом деле вы сослужили моему отцу хорошую службу.

— Милорд? — Темпест покраснел от стыда.

Габорн же понял то, что ему следовало понять гораздо раньше. Его отец был прекрасным стратегом, не чета ему. Ведь став Королем Земли, Габорн полагался только на свои новые силы.

Отец же всегда учил его пользоваться разумом и строить планы, заглядывая далеко вперед. Габорн этого не делал, иначе сообразил бы, что надо укрепить Голубую Башню и устроить западню для Радж Ахтена.

— Скажите, — спросил он, — вы были единственным, кто согласился обменять свое бесполезное знание на жизнь?

— Нет, милорд, — ответил Темпест, глядя в пол. — Были и другие.

Габорн не стал открывать ему глаза на неприглядную истину. Из-за лжи короля Ордина, которую разгласил капитан, уже погибли десятки тысяч людей и должны были погибнуть в грядущих сражениях еще сотни тысяч. Сознавать, что виновен в этом ты — этого не вынести никому.

— Так, значит, не расскажи вы Радж Ахтену, это все равно сделал бы кто-то другой?

— Да, — сказал Темпест.

— Вы не задумывались о том, — спросил Габорн, — что смерть ваша принесла бы куда меньше пользы вашему королю?

— Лучше бы смерть, чем вина, которая теперь лежит на мне, — ответил Темпест, упорно глядя себе под ноги.

— Конечно, — сказал Габорн. — Значит, те, кто предпочел смерть, сделали более легкий выбор, не так ли? Темпест робко поднял голову.

— Милорд, моя жена приехала вместе с детьми сюда, к Гроверману, и привела моего боевого коня. У меня есть лошадь и есть оружие. Я замечательно владею копьем. Пусть я потерял дары, но я прошу позволения поехать с вами на юг.

— Вы доживете только до первой схватки, — заметил Габорн.

— Будь как будет, — прорычал Темпест.

— Мне не нужна ваша смерть, — сказал Габорн, — как расплата за проступок. Мне нужна ваша жизнь. Из тех людей, кто едет сейчас со мной воевать, многие не вернутся. Понадобятся еще воины. Оставайтесь здесь, у Гровермана, с женой и детьми, и защищайте их. А еще я приказываю вам начать обучение молодых. Мне нужна тысяча копьеносцев.

— Тысяча? — переспросил Темнеет.

— Можно и больше, если найдете, — сказал Габорн.

Выполнить такое требование было практически невозможно. Рыцари обычно за всю свою жизнь обучали своему искусству лишь двух-трех оруженосцев.

— Я предупрежу Гровермана, — с тяжелым сердцем продолжал он. — Посвященными будут собаки, я выдам форсибли для всех учеников. Раз вы замечательный копьеносец, будете учить их работать копьем и ухаживать за лошадьми. Кто-то другой возьмет на себя занятия с луком и молотом и уход за доспехами. Отбирайте только самых сильных и смышленых, поскольку времени у вас немного. К весне обучение молодых должно быть завершено. Ибо весной на нас нападут опустошители.

Габорн сам не знал, почему он так решил. Ведь опустошители уже вышли из своих логовищ, правда, все знали, что они не переносят холода Они селились глубоко в горячих областях Подземного Мира и на поверхность земли выходили обычно только летом. Со снегом же снова прятались под землю. И Габорн надеялся, что на зиму глядя далеко они не зайдут.

— Шесть месяцев? — спросил Темнеет. По тону было ясно, что он считает такой срок невозможным, хотя вслух он этого не сказал.

Габорн кивнул.

— Надеюсь, что не меньше.

— Я приступлю прямо сейчас, милорд, — сказал Темнеет. Он выпрямился, отдал честь и зашагал вниз по лестнице.

Габорн со свечой в руке заглянул в дверь. Иом спала. Кровать его не манила; то ли она была слишком мягкой, то ли слишком жесткой, в общем, неудобной. Сомневаясь, что сможет заснуть, он решил пройтись по саду.

«Запах травы полезнее сейчас для меня, чем сон», — подумал он.

И спустился по лестнице, освещая себе путь свечой, к задней двери башни, которая выходила в сад.

При свете звезд там почти ничего не было видно. Габорн с трудом разглядел белую конную статую лорда с копьем в руке. Над головой воина шелестела ива, у ног скакуна в маленьком пруду отражались звезды. Габорн задул свечу.

В саду благоухало лавандой, чабрецом, анисом, базиликом Он не мог сравниться с садом Биннесмана в замке Сильварреста, который сожгли пламяплеты Радж Ахтена, но Габорну тем не менее сразу стало легче. Само пребывание здесь освежало душу.

Он снял башмаки, ступил босыми ногами на остывшую землю. Прикосновение к ней было подобно бальзаму, утешало и дарило силу.

Ему захотелось большего Не успел он понять, что делает, как уже снял доспехи и стащил куртку.

Он чувствовал себя немного неловко, боясь, что кто-нибудь увидит его обнаженным И тут из-за кустов желтых роз неожиданно появился чародей Биннесман

— Я все думал, когда же это произойдет, — сказал он.

— О чем вы говорите? — спросил Габорн.

— Вы теперь — слуга Земли, — ответил Биннесман. — Ее прикосновение необходимо вам так же, как воздух, которым вы дышите.

— Я… не собирался лечь на нее, — сказал Габорн.

— Почему же? — чародей усмехнулся, словно поймал его на лжи. — Разве земля вам неприятна?

Габорн промолчал, не зная, что ответить. Он немного растерялся, хотя чувствовал, что чародей прав. Все тело его жаждало прикосновения земли. Потому-то он и не мог заснуть Сон не помог бы. При такой сильной усталости требовалось что-то большее.

— Она должна быть вам приятна, — сказал Биннесман. — Да укроет тебя Земля Да исцелит тебя Земля. Да сделает тебя Земля своим.

Чародей стукнул по земле посохом, и трава под ногами Габорна расступилась. Обнажилась жирная, черная почва

Габорн нагнулся, потрогал ее.

— Добрая земля, — сказал чародей, — исполненная Силы. Именно поэтому здесь и построен замок. Старый Гередон Сильварреста, придя в эту страну, искал хорошую землю, чтобы строить замки на ней. За один час сна здесь отдохнешь лучше, чем за целую ночь в постели.

— Правда? — спросил Габорн.

— Правда, — ответил Биннесман. — Вы теперь служите земле, и если служите хорошо, она будет так же служить вам в ответ.

Габорну хотелось поскорее лечь. Но вместо этого он смотрел на Биннесмана. Лицо чародея слегка светилось в темноте, седые волосы мерцали в сиянии звезд.

Все краски сошли с этого лица. Озаренное зеленоватым сиянием, оно казалось не совсем человеческим.

— Я хочу признаться кое в чем, — сказал Габорн.

— Слушаю, — промолвил Биннесман.

— Я… я сегодня солгал. Я сказал своим воинам, что Земля приказала мне сразиться с Радж Ахтеном… но это не совсем так.

— Вот как? — голос Биннесмана прозвучал настороженно.

— Земля предупреждает, что многие погибнут, если не убегут, — сказал Габорн. — Но разрешает ударить. Я… не совсем понимаю, чего она хочет.

Биннесман ссутулился, опустил посох.

— Возможно, — ответил он, — вы себя обманываете.

— Обманываю себя?

— Вы говорите, Земля хочет, чтобы вы сразились с Радж Ахтеном? А вы уверены, что это не вы сами хотите с ним сразиться?

— Конечно, хочу, — сказал Габорн.

— Значит, в одной руке вы держите знамя перемирия, а в другой — боевой топор. Так смерть вы предлагаете или мир? И как может поверить вам Радж Ахтен, если вы сами не знаете своих намерений?

— Вы думаете, следует предложить перемирие? Но как же приказ Земли ударить?

— Я думаю, — твердо сказал Биннесман, — вам следует избавиться от иллюзий. Радж Ахтен — не главный ваш враг. Вы призваны спасти человечество, а не сражаться с ним. И должны понять в первую очередь это. Опустошители — тоже иллюзия. Вы сражаетесь с невидимыми Силами. И Радж Ахтен, и опустошители, и еще кто бы то ни было — это только представители вашего истинного врага. Габорн покачал головой.

— Не понимаю.

— Я подозреваю, что в Каррисе вы начнете это понимать, — утешил Биннесман. — Земля знает своих врагов, а вы имеете дар Зрения Земли. И тоже узнаете ее врагов, как только их увидите.

Габорн понурился, не имея сил разобраться во всем этом.

Биннесман посмотрел на него с беспокойством, тронул за плечо.

— Габорн, я должен вам кое-что сказать. Я не хочу вас обидеть, но, на мой взгляд, это очень важно.

— Что?

— Вы решили воевать, — сказал Биннесман. — И едете сражаться, не так ли?

— Да. Как будто так.

— Тогда я должен спросить: понимаете ли вы, что значит быть Королем Земли?

— По-моему, да. Я должен избрать семена человеческого рода и сохранить их в близящиеся темные времена.

— Верно, — сказал Биннесман. — Но тогда вы не понимаете — как бы вам ни хотелось сражаться, это не ваше дело. Вы удивитесь, если конюху вздумается прислуживать вам за столом, не так ли? И не позволите эконому выносить за вас приговор во время суда. Обязанностью Короля Земли отнюдь не является ввязываться в войны. Как я понимаю, ваша обязанность — избегать войн.

Габорн это сознавал. Но не мог принять до конца.

— Эрден Геборен участвовал в битвах. Он сражался и побеждал!

— Да, — кивнул Биннесман. — Но делал это лишь тогда, когда его припирали к стенке и деваться было некуда. Он не рисковал людьми понапрасну.

— Значат ли ваши слова, что я не должен вступать в бой? — Габорн все еще был настроен скептически.

— Вы — Король Земли и должны избрать семена человеческого рода, — сказал Биннесман. — Я — Исцелитель Земли и должен сделать все, чтобы помочь ей выздороветь, когда беда будет позади. С нами нет того, кто является Воином Земли. Вы не можете присваивать его звание.

— Воин? — переспросил Габорн. — Кто же это?

— Я говорю о вильде.

— Вильде? — снова повторил Габорн, заколебавшись. Биннесман отдал часть своей жизни, чтобы создать вильде, существо из Земли, защитника и бойца. Но вильде улетела. И никто ее больше не видал, хотя посланные Габорна обшарили весь Гередон.

— Да, вильде, — сказал Биннесман. — Я создал зеленого рыцаря, он и будет сражаться во имя Земли, когда я завершу работу, вильде живет для сражений, вам никогда не стать столь же могущественным бойцом.

— Вы уверены, что она еще жива? — спросил Габорн.

— Да, — сказал Биннесман. — Я основательно изучил книги за эту неделю. Она жива и в полном сознании, полагаю. Просто, должно быть, заблудилась где-нибудь в глухомани. Пока Земля еще исцеляет, вильде не так-то легко убить.

— Вы говорите, что не закончили работу, но ведь вильде приобрела форму? — уточнил Габорн. Он видел своими глазами, как создавалось это существо, ночью, в развалинах Семи Стоячих Камней. Только почва, камни и кости, которые сложил вместе Биннесман, так быстро срослись и улетели, что Габорн не успел разглядеть его толком.

— Да, приобрела, — сказал Биннесман. — Но она не закончена. Я создал вильде, но я должен еще отпустить ее.

— Как это?

Биннесман ненадолго задумался.

— Представьте себе, что это ребенок, опасный ребенок, вильде только появилась на свет и ничего не знает, ей нужен родитель. Ее нужно воспитать. Я должен объяснить ей, что хорошо, что плохо — как любому ребенку, — должен научить ее сражаться. После этого я отпущу ее, дам ей свободную волю, чтобы она сама выбирала, каким способом лучше сражаться. Лишь тогда она станет способной по-настоящему защищать Землю.

— У нее нет свободной воли? — спросил Габорн. — Она что, как марионетка, ждет, пока вы ее поведете? Тогда она всю жизнь пролежит где-нибудь в кустах. Мы ее никогда не найдем!

— Нет, — сказал Биннесман. — Двигаться она может. Но пока я ее не отпущу, она должна повиноваться моему приказу и приказу любого, кто назовет ее настоящее имя. После же никто не сможет командовать ею.

— Но она все-таки будет слушаться вас? — спросил Габорн. — Как было у Ильдехара — он сотворил боевого коня и поскакал на нем в бой.

— Когда он отпустил коня, он уже не мог на нем ездить, — Биннесман покачал головой. — Нет… невозможно описать отпущенное создание, вильде станет независимой. Она будет жить до тех пор, пока сможет питаться кровью своих врагов. И будет сражаться — со мной или без меня. Ее нельзя ни к чему принуждать. Она должна оставаться дикой, столь же дикой и не поддающейся приручению, как самый злобный волк. Хотя вильде — не животное, это некая форма самовыражения Земли, для понимания которой у нас нет ни слов, ни понятий.

Биннесман помолчал немного, сжимая посох обеими руками. Посмотрел в звездное небо. И повторил, словно сказанного ранее было недостаточно:

— Искать сражения — не ваше дело. Скажите… вы испытываете гнев?

Габорн уверенно покачал головой.

— В желании Земли нет гнева, — попытался он объяснить. — И я его не испытываю. Нет, в призыве Земли звучит мольба о помощи. Ударь — просит она меня. Ударь, пока не поздно!

— Хорошо, — довольно сказал Биннесман. — Я вам верю. Верю, что Земля просит ударить. И прошу только об одном: не забывайте о своей главной цели.

— Я — Король Земли, — кивнул Габорн. — И сделаю все по ее желанию.

— Хорошо, — повторил Биннесман. — На это я и надеюсь. А теперь вы должны отдохнуть, милорд.

Габорн чувствовал себя невероятно уставшим. Он снял тунику и лег на землю.

Она показалась ему удивительно теплой.

Биннесман взмахнул посохом, и земля заструилась на Габорна, укрывая и утешая его.

Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как покидает его тело напряжение.

Сначала он испугался, не зная, как сможет дышать под землей, но почувствовал вскоре, что не нуждается в воздухе. Даже легкие отдыхали, и теплый чернозем укрыл его грудь и лицо, насыпался в уши, забился между пальцев.

Габорн тут же заснул и во сне увидел себя зайчихой, убегавшей от какой-то неведомой опасности в лесу возле дороги, ведущей в замок Сильварреста. Она пронеслась стрелой сквозь ежевичные заросли и юркнула в чудесную, безопасную нору, где в темноте сладко пахло ее зайчатами.

В глубине норы она нашла своих малышей, четырех зайчат, которым был всего лишь день от роду.

Соски зайчихи разбухли от молока. Она легла на бок, еще тяжело дыша после бега, и малыши тут же начали тыкаться носами в ее живот, ища молоко.

Тут она услышала голос чародея Биннесмана где-то наверху над норой. Зайчиха прижала уши к спине, прислушиваясь к разговору и стуку копыт по дороге, проходившей поверху.

— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной.

— Что она говорит? — спросил голос самого Габорна.

— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли тоже. Вы растете, Габорн. Растут ваши силы.

Затем лошади ускакали, и зайчиха предалась мирному отдыху. Зайчата сосали молоко, она закрыла глаза, расслабила уши, и тревожила ее только блоха на передней лапе, которую было никак не выгрызть.

«Какие глупые люди, — думала зайчиха, — не слышат голоса Земли».

В следующем сне Габорн полз по лесной подстилке в образе змеи. На животе его чешуя была столь гладкой, что позволяла ему скользить по земле, как по льду.

Он выбросил длинный раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Где-то впереди был заяц — пахло теплом и шерстью. Тогда он на мгновение застыл неподвижно, и последние жаркие лучи осеннего солнца приняли его в свои объятия.

Впереди тоже никто не шевелился. Он чуял зайца, но не видел его.

Пошарив среди дубовых листьев, он обнаружил нору, темную, заманчивую. Выбросил язык, учуял там маленьких зайчат.

Был день, зайцы должны были спать. Тихо-тихо он заскользил вниз, в глубь норы.

Наверху по дороге тяжело застучали копыта, и чародей Биннесман сказал:

— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной. Габорн спросил:

— Что она говорит?

— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли. Вы растете, Габорн. Растет ваша сила.

— Но я ничего не слышу, — пожаловался Габорн, — а я так хочу услышать ее голос.

— Услышите, если уши будут длиннее, — сказал во сне чародей. — А то приложитесь ухом к земле.

— Да, да, так я и сделаю, — воодушевлено воскликнул Габорн.

При этом Габорн лежал в норе и прислушивался к разговору, стараясь ничего не пропустить. Затем вновь выбросил раздвоенный язык, принюхался к зайчатам.

В следующем сне он шел по свежевспаханному полю. Земля была ухожена, все комья — размельчены мотыгой и разровнены. Плодородный слой был глубок, почва — жирная

Все мышцы у Габорна болели после долгой работы, но, чувствуя приближение дождя, он спешил высадить семена. Острым колышком проделывал в земле ямку, опускал туда тяжелое семя и заравнивал ямку ногой.

По лицу его катился пот.

Он трудился, ни о чем не думая, как вдруг услышал чей-то голос:

— Здравствуй!

Габорн обернулся. По краю поля шла каменная изгородь, увитая цветущими плетями гороха, над нею вставал рассвет. И за изгородью стояла Земля.

Она приняла облик отца Габорна и выглядела как человек. Но вместо плоти отец его состоял из земных элементов: песка, глины и зеленых ветвей.

— Здравствуй, — сказал Габорн. — Я надеялся увидеть тебя снова.

— Я всегда рядом, — сказала Земля. — Посмотри под ноги и всюду увидишь меня.

Габорн двинулся по полю дальше, продолжая работать, высаживать свои семена.

— Итак, — сказала Земля, — ты не можешь решить, охотник ты или добыча, заяц или змея.

— Разве я не оба сразу? — спросил Габорн.

— Да, это так, — ответила Земля. — Жизнь и смерть. Избавитель и мститель.

Габорн огляделся по сторонам, чувствуя себя неловко. Земля уже говорила с ним в саду Биннесмана. Но тогда рядом был чародей, который переводил ее слова. Ибо речь ее звучала как шорох листьев, перекатывание камушков, журчание подземных вод.

Земля тогда тоже явилась в виде существа из почвы и камней. Но выглядела она как его враг, Радж Ахтен.

Сейчас она выглядела другом — родным отцом — и разговаривала с ним так запросто, как мог бы говорить сосед, подошедший перекинуться через изгородь парой слов.

«Постой, но я ведь сплю», — подумал Габорн.

Послышался грохот, как при землетрясении, и листья дубов, росших поблизости, зашелестели на ветру.

Он понял смысл этих звуков — грохота камня, шелеста листьев.

— Чем отличается явь от сна? — спросила Земля. — Я не понимаю. Ты слушаешь сейчас и поэтому слышишь.

Он посмотрел на лицо своего отца, слепленное из гальки. Земля и вправду говорила с ним, на этот раз — не голосами мышей.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Габорн, ибо он отчаянно нуждался сейчас в помощи Земли. Слишком много было вопросов, на которые он не знал ответа: бежать ли ему от Радж Ахтена или нападать на него, как лучше послужить Земле, можно ли ему брать дары у людей?

— Ничего, — ответила Земля. — Ты звал меня, и я пришла.

Габорн не поверил. Наверняка Земля собиралась сказать ему что-то важное.

— Я… ты дала мне свою силу, но я не знаю, как ею пользоваться.

— Не понимаю, — Земля смутилась. — Я не давала тебе силу.

— Ты дала мне Зрение Земли и силу избирать. Земля задумалась.

— Нет, это мои силы, а не твои. Я не давала их тебе. Габорн растерялся.

— Но я же пользуюсь ими.

— Это мои силы, — повторила Земля. — Когда ты служишь мне — я служу тебе. У тебя нет сил, просто я позволяю тебе пользоваться моими.

Габорн посмотрел на фигуру своего отца, слепленную из земли, — фигуру мужчины сорока лет с тяжелой челюстью и широкими плечами.

И прищурился. Теперь он сообразил.

— Да, — сказал. — Понимаю. Ты не дала силу. Ты ее одолжила.

Земля как будто задумалась над словом «одолжила», прикидывая, подходит ли оно. Затем кивнула.

— Служи мне, и я буду служить тебе.

И тут Габорн действительно понял. Он служил Земле, и Земля не одалживала ему силу, она вознаграждала Габорна за служение ей, давая ему силу для этого служения.

— Ты сеешь семена человечества, — сказала она. — Снова и снова ты спрашиваешь меня, как посеять их все. Я не понимаю этого.

— Я хочу спасти их все, — сказал Габорн.

— Посмотри на пшеничные поля, — мягко предложила Земля. — В землю ложится сто семян, но сколько из них вырастает? Ужель ни одно не достанется на долю мышей и скота? Ни одно не засохнет и не сгниет? Ты хочешь, чтобы в мире не было ничего, кроме пшеницы?

— Нет, — угрюмо сказал Габорн.

— Тогда смирись. Жизнь и смерть, смерть и жизнь. Это одно и то же. Многие умрут, некоторые выживут. Ты собираешь Урожай Душ. У нас нет сил спасти все семена человеческого рода. У тебя будет сила избрать лишь немногих.

— Знаю, — сказал Габорн. — Но чем больше я смогу спасти…

— Отберешь у меня, и я отберу у тебя, — шепнула Земля.

— Я не об этом! — воскликнул Габорн. — Я имел в виду другое!

— У тебя в руке семена? — спросила Земля. — Какие из них ты хочешь посеять — живые или мертвые?

Габорн задумался. Он не проверял семян и не знал, сколько их у него в руке и каковы они.

Теперь же попытался определить на ощупь.

Семена шевелились, дышали у него в горсти. Десятки штук. Некоторые не двигались. Он раскрыл ладонь, взглянул на них.

В руке его лежали маленькие проросшие зерна, розовато-коричневые, похожие на мышат. Многие шевелили крошечными ручками и ножками, и кое-кого он даже узнал: розовый эмбрион с красными ножками, лежавший в центре ладони, был Боринсон. Рядом лежал коричневый мертвый красавец — Радж Ахтен.

Он проделал колышком ямку и задумался, который из эмбрионов опустить в рыхлый, тучный чернозем.

Когда же он поднял взгляд на Землю, ожидая от нее совета, солнце вдруг закатилось. Время для посадки кончилось, во тьме ничего уже не было видно.

Габорн вздрогнул и резко сел, рассыпав землю. Посидел мгновение, с колотящимся сердцем глядя в темноту перед собой. Затем осмотрелся по сторонам, ища Биннесмана, но чародея уже не было в саду.

Земля предупредила, что его ждет неудача, но какая именно?

Она одолжила ему силу избрания. Габорн принял ее с благодарностью и делал все, что мог. Может, он избирал слишком многих? Или избирал неправильно?

Он взял на себя эту обязанность неделю назад в саду Биннесмана. Он любил свой народ, и потому Земля поручила ему избрать «семена человеческого рода», которые надо спасти.

Но теперь его мучила мысль, как спасти всех.

И Земля казалась ему холодной и равнодушной, почти жестокой. «Избирай, — сказала она. — Мне все равно. Жизнь и смерть — одно и то же».

Выбери кого-то, чтобы спасти, и спаси. Такова твоя задача. Ни больше, ни меньше.

Звучит просто.

Но кажется невозможным.

Кого он должен избирать?

Неужели Земля ждет, что он бросит на погибель детей — раз они не могут сами себя защитить? Бросит стариков и калек? Позволит умереть добрым людям, потому что из злых получатся лучшие воины?

Как избирать правильно?

«Я солгал людям, — понял Габорн. — Я сказал своим Избранным, что буду защищать их в темные времена, и я действительно всем сердцем хочу спасти их всех. Но у меня нет такой силы».

От этого сознания у него похолодело сердце.

Он не может спасти всех, не может всех защитить. И во время сражений ему придется выбирать: кому умереть, а кому выжить.

Но как можно принять подобное решение? Чем руководствуясь?

Может ли он, например, позволить умереть Иом? Или пожертвовать для ее спасения жизнью тысячи других людей?

И будет ли она ему благодарна, если он пожертвует ради нее другими? Или проклянет его за это?

Что там говорил Биннесман вчера утром? Эрден Геборен «умер не от ран, он умер от разбитого сердца».

Теперь Габорн это понимал. Земля выбрала его своим Королем потому, что он обладал совестью. Но как он может надеяться ужиться со своей совестью, если сделает то, о чем просит Земля!

Габорн вспомнил события прошедшего дня. Он избрал короля Орвинна и хотел спасти его, но старый рыцарь не повиновался приказу и решил сразиться с Темным Победителем.

А Иом и Джурим едва не погибли, потому что вопреки приказу задержались в замке Сильварреста, спасая тех, кто не мог убежать

«Я могу избрать человека, — думал Габорн, — но это еще не значит, что он станет моим Избранным. Я могу пытаться спасти его, но это не значит, что он станет спасать себя сам.

Пусть же это будет моим первым критерием, — решил он. — Я буду спасать тех, кто слушает меня и тем самым спасает себя сам, а про остальных я должен забыть».

Габорн огляделся по сторонам, увидел свои доспехи и одежду, сваленные грудой среди зарослей лаванды.

Он встал, отряхнулся от земли и оделся. Когда он добрался до своих покоев, Иом уже надевала дорожный костюм.

Несмотря на тревожные сны, чувствовал он себя отдохнувшим, как никогда.