Братва

Лапстос

Я сидел в задумчивой позе известной врубелевской картины «Демон» уже почти час. И на то были убедительно-веские причины.

Переполненная окурками папиросных «косяков» и «Родопи» пепельница в виде золотой акулы сочувственно-печально глядела на меня негранеными изумрудными глазками, словно была в курсе нелегких моих забот. Правда, ее разинутая страхолюдная пасть с зубами-кинжалами внушала некоторое сомнение в акульей искренности.

– Все будет в елочку. Дай только время, – сказал я, подбадривая то ли сувенирного морского хищника, то ли самого себя.

В прихожей условным сигналом затренькал электроколокольчик. Это были Цыпа с Томом, вызванные мной по телефону.

Соратники без лишних слов устроились на своих привычных местах у камин-бара и выжидающе уставились на меня.

– Пригласил вас по делу, которое, возможно, яйца выеденного не стоит, а может оказаться первой ласточкой в целой цепи неприятностей для нашей фирмы, – начал я, расположившись в кресле напротив.

– Опять конкуренты зашевелились? – полюбопытствовал Цыпа. – На кладбище, видно, торопятся?

– Если бы! Значительно хуже расклад лег. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью нами почему-то плотно заинтересовалось.

– Сведенья надежные? Проверены? – уточнил Том старательно-равнодушным голосом.

– Без прокола! Как знаете, у меня кормится один крупный мент из конторы. Он и дал цинк. Но наш майор из уголовного розыска, а РУОП им не подконтролен, даже на контакт старается лишний раз не идти. В самостоятельность играют! Известно лишь одно – около заведений фирмы стал периодически появляться голубой микроавтобус с номерами 62-26. Наш мент утверждает, что это передвижная радиолаборатория, принадлежащая РУОП. Не замечали эту тачку?

– Вчера какой-то голубой фургон весь день около «Вспомни былое» торчал, – заявил Том. – Я еще подумал, что шоферюга в баре кантуется. А вот номера срисовать не догнался. Нынче приглянусь.

– Будем надеяться, это не пресловутый «Белый орел» нас пасет, – обронил Цыпа, выуживая из моего серебряного портсигара папиросу.

– Хватит болтать зря! – почему-то я чуть было не вспылил. – Давайте дельные соображения. Если, конечно, таковые имеются в наличии.

– Где-то протекает... – высказал вслух мучившую меня мысль догадливый Цыпленок. – Но за своих девочек ручаюсь. Шпилить на ментов они не станут. За падло!

– А я думаю, что это простая профилактика, пальба наудачу, – Том явно сам мало верил в то, что говорил. Выдавал желаемое за действительное. – Хотя, может, кто-то из розничных торговцев спалился с наркотой и указал на «Вспомни былое», как на источник.

– Товара еще много в заведении?

– Ни грамма. Но на подходе три килограмма ханки. Жду курьера.

– Опий прими, но в торговлю не пускай, – распорядился я. – Загаси на время. Не в баре, понятно. И вообще никакого криминала у себя не держи. По ходу, нас не только прослушивать, но и шмонать будут. Волыны свои, кстати, здесь оставьте. Про эту фатеру, кроме нас, никто не знает.

Том послушно выложил «ТТ» с запасной обоймой и, задрав штанину, отстегнул замшевую кобуру с «береттой» от лодыжки. Весь арсенал аккуратно пристроил на журнальном столике, зачем-то прикрыв его газетой.

Цыпа поначалу хотел последовать примеру Тома, но передумал – вынутая из-под куртки рука была безоружна.

– В чем дело? – нахмурился я.

– Не сердись, Евген! – Цыпа сидел нахохлившись, чисто как Цыпленок. – Но хотя бы один ствол должен быть под рукой. Мало ли что... На нас ведь не одни только менты неровно дышат.

– Ладушки, – поразмыслив, согласился я. – Волына чистая?

– Само собой. В деле еще не светилась. Ну а ежели спалюсь, буду упираться на том, что на улице подобрал. Авось, если децал подфартит, не смогут органы пришить двести восемнадцатую.

– Тогда хоть наплечную кобуру сними и таскай свой любимый «стечкин» за брючным ремнем.

Цыпа был вынужден признать мою правоту. Обнаруженный за поясом, пистолет все-таки больше похож на случайный предмет, чем в кобуре под мышкой.

– Подобьем бабки. Видимо, все телефоны наши под контролем. Поэтому внимательно шлифуйте базар. И, главное, мой мент дал наколку, что в РУОПе есть такая штуковина, вроде ружья, наведешь ее на окно, и весь разговор в комнате на магнитную ленту пишется. Так что и в помещениях лишнего не брякните. По делу разрешаю говорить в замкнутом пространстве без окон. А лучше просто блокнот используйте. Листки, ясно, тут же сжигать.

– Во, козлы! – не сдержал праведного гнева Цыпа. – До чего научные легавые додумались!

– Не греши зря на органы, – остудил я телохранителя. – Это япошки намудрили. Имейте в виду, ружье-микрофон берет более чем на сто метров.

– Дешевле подкинуть им связку гранат под колеса, – предложил Том, явно не подумав.

– Да? А последствия?! – сразу указал я на ошибку в расчетах. – Менты вконец озвереют и под каким-нибудь предлогом всех нас угреют в пресс-камеры следственного изолятора. А тамошние «спецы» уж постараются, чтоб мы все дохлые «глухари» на себя повесили. Сколько ты дней непрерывных пыток выдюжишь? Не знаешь? И я не знаю. И Цыпа.

– Да я же так просто ляпнул, – смутился Том. – От злости. Разве не понимаю.

– То-то, – я уже остыл. – Никакой чтоб самодеятельности. А злость свою глупую выброси в унитаз и слей воду. Пока не разрешу – не напиваться. Накрайняк пиво потребляйте. Усекли?

Соратники солидарно кивнули.

– Ладушки, – я открыл дверцу засветившегося бара и достал, не очень логично, конечно, бутылку ликера «Старая крепость». – По маленькой на посошок не повредит.

Как и ожидал, уже после первой рюмки закаменевшие лица мальчиков разгладились, в глазах затеплились живые огоньки.

– Цыпа в правильную сторону мыслит – где-то у нас протекать стало, – я наполнил рюмки по новой. – Том, прощупай Ксюшу. Я все думаю, что, если деваха к Медведю всерьез прикипела? Тогда мотив измены налицо... А ты, Цыпа, проверь досконально персонал «Кента» от уборщицы до метрдотеля. Недовольные всегда есть. Выявить надо быстро.

– Будь спокоен, Монах! Найду и обезврежу, – заявил Цыпа, отправляя следующую порцию ликера по прямому назначению.

– А вот от последнего воздержись, – внес я свои коррективы. – Ты лишь найди предателя, а там вместе пораскинем мозгами, что с ним сотворить.

– И нечего тут думать – очком на кол, и все дела, – обронил Цыпа, беззаботно пыхтя уже вторым косяком из моего портсигара.

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! – вернул я замечтавшегося боевика в реальность и, захлопнув портсигар, сунул к себе в карман. – Ты обнаружь стукача сперва.

– А если просто в баре заглушку установить, – подал голос все еще хмурившийся Том и пояснил: – Это тоже японская хреновина, сбивающая на нет работу любых хитрых микрофонов.

– Брат, ты, видать, вовсе не играешь в шахматишки. Прикидывай сперва ответные действия противника, а уж потом делай ход. Менты, обнаружив, что мы в курсе их слежки, раз страхуемся, сразу придут к выводу – нет дыма без огня. И займутся просвечиванием нас уже всерьез. Поэтому будем сидеть тихо и не рыпаться, покуда не выясним, какой конкретно информацией на фирму органы владеют. Ладушки! Хапните еще по рюмашке и разбег. Дел у вас невпроворот, а я децал извилинами пошевелю в одиночестве. Авось из сметаны масло собью...

Заперев за ребятишками дверь, вернулся в комнату. Паскудное настроение после общения с соратниками ни капли не улучшилось. Пытался, погасить сволочную депрессию, прикончил остатки «Старой крепости» и снова извлек на свет Божий заветный портсигар.

«В принципе, – подумалось вдруг, – Киса не так много и потерял, отправившись на подкормку земляным червям. Любимого кайфа, правда, он лишился, но зато никаких тебе земных проблем и забот, если не надо всю вечность удирать от рогатых с их шипящей сковородкой...» Но я идеалист-максималист и воспринимаю слова Библии «по вере вашей дано вам будет» буквально. Покойный Киса загробную жизнь представлял себе эдемским садом. Так что, наверно, он бродит сейчас по солнечным маковым полям, окаймленным индийской коноплей, в обнимку с юной голенькой девицей и вовсю наслаждается бесконечной нирваной. Глядишь, мы еще с ним там встретимся. Надо бы навестить могилку – больше года у него не появлялся. Обижается, по ходу, браток. Хоть и забашлял я кладбищенскому сторожу по-крупному, чтоб в ажуре содержал холмик. Впрочем, Киса никогда не отличался эгоизмом и должен соображать, что неотложных важных дел на этом свете у меня поболе, чем у него на том. Но обещаю, братишка, как только прикончу предателя, сразу приду в гости с огромным красивым букетом нежных черных роз. Холмик твой моментально станет смотреться как новенький.

Устроившись в шезлонге на балконе, я постарался отвлечься от забот, связанных с подозрительной ментовской суетой, развлекаясь классификацией дремотно ползущих по небосводу облаков. Вон то туманное образование явно смахивает на нищего бродягу – так же торчат во все стороны лохмотья, а вот это – на Айседору Дункан. Белое платье и развевающийся длинный газовый шарф. Наверно, поспешает к тому роковому авто, что безжалостно намотает ее шарф на колесо, поставив точку в артистической карьере любовницы великого русского поэта...

Да, все мы куда-то спешим, смешно суетимся по сущим пустякам, забывая, что все дороги ведут исключительно в «Рим» – могилу то бишь.

Между прочим, когда стоишь перед какой-то проблемой, лучше всего много о ней не думать. Мозговая подкорка уже получила задание и сама все кропотливо взвесит и выдаст единственно верное решение. Не хуже ЭВМ. А личные умственные потуги человека ей только мешают, не дают сосредоточиться. Так утверждают психологи. В зоне я был большим охотником до всяких научных книжонок и осилил их целую кучу от скуки, несмотря на обилие в текстах разных малопонятных, заковыристых терминов.

К примеру, Менделеев увидел свою будущую таблицу элементов во сне – ясно, это ему подкорка подсказала.

Но в данный момент мне спать совсем не хотелось, и я отложил любопытный научный эксперимент до более удобного времени. К тому же неплохо бы для усиления продуктивности дать подкорке подпитку дополнительной информацией.

Прихватив с вешалки в прихожей легкую шведскую куртку, покинул квартиру в надежде данную информацию получить. Без привычного «братишки» под локтем ощутил себя на многолюдной шумной улице чуть ли не голым. Чтоб отделаться от этого идиотского впечатления, сразу надел куртку и даже застегнул «молнию», хотя стояла безветренная двадцатиградусная теплынь.

Через полчаса бесцельного путешествия по городу с облегчением убедился в отсутствии «хвоста». Если, конечно, доблестные органы не пасут меня строго квалифицированно – с ежеминутно сменяющимися придурками из штата наружного наблюдения. Но это вряд ли. У отечественной милиции на такие крупные расходы кишка тонка. Вот у ФСБ, безусловно, возможности неограниченные, но, надеюсь, тьфу-тьфу, что в поле их зрения я пока не попал. Факт приближающихся всеобщих выборов Президента наверняка переключил бдительное око службы безопасности на слежку за красно-коричневыми. Хоть какая-то реальная польза от существования в России фашистов-коммунистов все же есть.

Решил произвести небольшой инспекционный променаж по своим заведениям, благо все «точки» располагались компактно, в одном районе. Иногда полезно прогуляться пешком, а то меня уже давно начал беспокоить лишний жирок, нахально скапливающийся в подреберной области. Всему виной сидячая жизнь. Я невольно с горечью усмехнулся – да уж, «сидеть» мне в жизни пришлось довольно изрядно...

Не люблю вспоминать о грустном. Вредно для самочувствия нервных клеток. Посему выбросил личное прошлое из головы и сосредоточился на настоящем. Почему-то пришел на ум эпизод из книжки о Суворове. Пятилетнему Саше гувернер однажды задал задачу на прогулке: «Осмотрись вокруг и скажи, где ты видишь Бога? За это я дам тебе яблоко». Будущий великий полководец обвел глазами сад и ответил: «Я дам вам два яблока, если покажете, где вы Бога не видите».

Любопытно, к чему бы это мне вспоминается жизнь замечательных людей? Впрочем, ясно. Опять виновато неординарное ассоциативное мышление. Ведь я сейчас во всем окружающем непроизвольно стараюсь отыскать признаки затаившейся опасности – в лицах прохожих, проезжающих мимо автомобилях, даже в ленивом шорохе листвы низкорослой акации, растущей по краям тротуара...

На автостоянке около гостиницы «Кент» голубой фургон РУОПа не просматривался. Это немного приободрило. Может, Том, ткнув пальцем в небо, случайно угадал в точку и никакого «колпака» над фирмой нет, а была всего лишь профилактическая акция ментов? Но я тут же безжалостно расколошматил вредные розовые очки. Нечего зря обольщаться – это было бы слишком хорошо, чтоб оказаться правдой.

Вот отовсюду слышно – не умеют у нас в России качественно работать. Совершеннейшая чушь. Не так давно автостоянка представляла собой зрелище, смахивающее на сцену из шаблонного кинобоевика. Обуглившийся вспученный асфальт, фасад «Кента» изборожден осколками взлетевшей на воздух «Волги». Почти все окна первого этажа лишены стекол ударной взрывной волной... А сейчас – любо-дорого посмотреть. Ни одного вещественного напоминания о погибшем Арнольдике не осталось. Ничего не скажешь, трудились настоящие мастеровые мужики, а не какие-то тяп-ляп. Правда, радужное настроение несколько омрачило воспоминание о четырнадцати миллионах, что пришлось отстегнуть бригаде строителей-реставраторов. Хапуги наглые, а не русские работяги, издавна славящиеся своей душевной простотой. Наверно, эти-то евреи были. Впрочем, искренне уважаю людей, умеющих на ходу подметки рвать. Давно уж мне пора выбросить из головы те четырнадцать «лимонов».

В холле, как обычно, сбоку от портье важно восседал в кресле Карат, уткнувшись в любимую газетку «Аргументы и факты». Из охранников ночного клуба я его перевел сюда, заметив как-то его плотоядный взгляд, брошенный на мою малышку Мари. Биться рогами, как олени из-за самки, никогда не входило в мои планы. Всегда лучше перестраховаться. Дешевле выйдет.

– Добрый день, Евгений Михайлович! – легко выбросил свое тренированное тело из кресла Карат, уважительно выказывая почтение, хотя у нас с ним давно сложились чуть ли не приятельские отношения.

Гордыня из меня не хлещет – сам начинал когда-то простым боевиком. Если не сказать хуже, но точнее – бандитом с большой дороги.

– Привет, Карат! – Я пожал ладонь охраннику, которая была ничуть не слабее моей. – Как тут? Все спокойно?

– Без проблем. Клиенты лишку не шумят. Да и свои все ребята. С понятием.

– Чужих нет?

– Только в баре.

– Ладушки! Пойдем глянем. Просто из любознательности.

В сопровождении Карата я спустился в бар, отделанный под этакую стилизацию романтического рыцарского подземелья и банального винного погребка одновременно. Подав знак бармену, чтобы излишне не суетился, пристроился, как обыкновенный посетитель, возле дубовой стойки на одной из бочек, служивших здесь заменой стульев. Карат последовал моему примеру.

С удовольствием приступив к дегустации баварского пива, я без спешки заскользил взглядом по гостям заведения. Ничего явно подозрительного не обнаружил. Переодетых ментов с их казенно-стрижеными затылками не наблюдалось. Конечно, среди публики запросто могут находиться и дятлы – внештатные сотрудники следственных органов. А эти суки обычно имеют вид вполне приличных уголовников. Визуально их вычислить дохлый номер. Ну и черт с ними! Пускай пасут. Ни на децал путного они здесь все одно не вычислят. Хоть и «куры» они, но вовсе не золотые. А на второй этаж в номера чужим хода нет.

– Ладно, Каратик. Вижу, тут все путем. Но ты будь повнимательней, у меня сильное подозрение, что контора начала проявлять к нам вредное любопытство. Не провожай.

Я вышел на солнечную улицу. Летние разливы солнца действуют на меня расслабляюще, своим веселым легкомыслием притупляя бдительность. Поэтому я старался не обращать внимания на природу и погоду, сосредоточившись на вариантах возможных неприятностей.

Понятно, РУОП зря суетиться не станет. Что-то у них есть на меня в наличии. Но что конкретно? Вряд ли серьезная разработка. А то, безусловно, действовали бы прямолинейно-грубо, начав не с банального прослушивания, а сразу с допросов и повсеместных шмонов. Впрочем, возможно, все эти прелести уже не за горами... При мысли о предстоящих допросах у меня невольно заныли почки, предчувствуя слишком хорошо им знакомые методы убеждения следователей. А еще говорят, что у нас легкий хлеб! Год сплошного кайфа не компенсирует даже одного дня, проведенного под ментовским прессом.

В том, что у нас где-то стало «протекать», сомнений почти нет. И скорее всего из какого-то второстепенного звена организации. На арест или хотя бы задержание доказательств, видно, маловато, но вот на установку прослушивания все-таки оказалось достаточно...

Ноги тем временем автоматически привели меня к первому нашему коммерческому детищу – пивному бару «Вспомни былое». Голубого микроавтобуса и тут в обозримых окрестностях не наблюдалось.

Ксюша, как всегда, рассекала в своем мини-кителе и фуражке с красным околышем. Только звездочки на погонах я, блюдя выслугу лет, поменял недавно с лейтенантских на капитанские.

Если именно она и была предательницей, то по ее смазливо-наивной мордашке этого мне определить не удалось.

В кабинете управляющего самозабвенно колдовал над общей тетрадкой Том. При моем появлении он махом загасил свою писанину в стол, но я все же успел заметить короткие строчки, разбитые на четверостишия.

– Опять с Музой развлекаешься? Над очередной поэмой корпишь? – поинтересовался я, стараясь говорить вполне уважительно, отлично зная на собственном примере, до чего обидчивы бывают творческие личности, когда дело касается их опусов.

– И ничего в этом смешного не вижу, – Том явно не принял мой старательно серьезный тон за чистую монету. – Ты вот мемуары пишешь, а мне даже стихи нельзя?

– Ты не так понял, братишка. Сочиняй себе хоть до опупения. Пожалуйста! Меня не колышет. Я лишь между прочим сюда заглянул, узнать, как обстановка.

– Все спокойно, Евген. Фургон пока не засветился. – Том, как и все вспыльчивые импульсивные натуры, остыл также мгновенно, как и вспыхнул.

– Вот и ладушки! Но не расслабляйся раньше времени. Обмозговал, как Ксюху прощупать на ржавость?

– Есть одна мыслишка. В стадии дозревания. – Том закурил и задумчиво наблюдал, как колечки дыма, сужаясь в комочки, лениво расползаются по комнате синими мухами.

На это искусство он затратил кучу лет – кольца у него не расширялись, как у всех нормальных курильщиков, а по-чокнутому скукоживались. К этому хобби соратника я относился с пониманием – надо же было ему как-то развлекаться, имея на ушах пятнадцать лет строгой изоляции. И вообще, признаюсь, люди, не имеющие своих маленьких чудачеств, не внушают мне ни капли доверия, так как их действия очень часто непредсказуемы. Такой вот парадокс.

Мы опорожнили по банке чешского пивка, и я тронулся в обратный путь. Приходилось с сожалением констатировать, что желанной добавочной информации моя милая подкорка пока что не получила.

Ночной научный эксперимент с треском провалился. Вместо заказанного решения проблемы снилась всяческая муть. Какие-то свирепо рвущиеся с поводков клыкастые овчарки, неясные лесные тени и полная рубиновая луна в обрамлении весьма фамильярно подмигивающих мне бриллиантовых звезд.

В общем-то, вычислить, в каком месте нашего многопалубного пиратского фрегата стало протекать, особо больших мозговых усилий не потребуется. Надо, не мудрствуя, пойти давно проторенной дорожкой. Подкинуть каждому гипотетическому изменнику вполне конкретную, горячую в оперативном плане информацию-«куклу». И останется лишь терпеливо подождать, какую из наживок заглотят доблестные органы. И все дела. Как любит говорить известный некрофил-журналист и национал-депутат Невзоров: «Это так же просто, как на два пальца «посмотреть».

Ладно, будет день – будет пища. Кстати, пора завтракать. Быстро приготовил пару бутербродов с маслом и сыром, чуть подумал и присоединил к рациону также банку шпрот. Спиртное я решил нынче не пить из принципиальных соображений. Раз ребятам запрет кинул, то и самому надо марку держать, не отрываясь от коллектива. Старая пословица верно указывает – каков поп, таков и его приход.

В полдень, как обычно, у меня Цыпа нарисовался. От него пахло дорогим мужским одеколоном, а судя по цветущей, гладко выбритой морде никак нельзя было заподозрить, что он слишком уж утруждает собственные мозговые извилины решением возникшей у фирмы неприятной проблемы.

– Новостей хороших не принес?

– Ни хороших, ни плохих. И то вперед, как ты говоришь, – бодро ответил Цыпленок, усаживаясь на свое привычное место у камина. – А фургон тот голубенький с утра у гостиницы «Кент» пасется. Сам видел.

– Ладушки. В одиночестве я ничего дельного не придумал. Давай-ка на пару сообразим, как нам отделаться от навязчивого внимания органов. Твои предложения.

– Ну... – неопределенно протянул Цыпа, смешно морща девственно гладкий лоб и возводя глаза в потолок. – Можно составить список всех подозрительных и ненадежных из наших и отправить всех скопом червей кормить. Самое простое и результативное, по-моему. Лес рубят – щепки летят!

– Оригинально мыслишь, в своем излюбенном ракурсе, – усмехнулся я, доставая серебряный портсигар. – Лучше вот пыхни, чтоб нормальней соображалось. Твой вариант не покатит – так как половину ребят в расход пустить придется. Да и нет полной гарантии в положительном эффекте.

Цыпа выудил из портсигара косяк и с удовольствием задымил, состроив на лице глубокую задумчивость.

– Впрочем, в твоей идее есть одно рациональное зернышко – насчет списка ненадежных, – немного подсластил я пилюлю. – В него надо включить в первую голову тех, кто имеет какое-либо касательство к торговле наркотой. Чую, что руоповцы именно ею интересуются.

– Наверняка, – согласно кивнул соратник-телохранитель. – Проститутки наши им вроде ни к чему. Разве только по интимной нужде во внеслужбное время. Хо-хо!

– Смеяться после будем. Если найдется серьезный к тому повод, – осадил я не в меру развеселившегося Цыпу. – Давай список сразу составим. Под лежачий камень вода не течет.

– С кого начнем? – Соратник деловито извлек из кармана блокнот с авторучкой, став очень смахивать на этакого конторского бухгалтера, а не на профессионального убийцу, кем был по сути.

– Высший эшелон нашей фирмы давно «вышку» уже заработал, – скаламбурил я. – Поэтому вне подозрений. Так что начнем со среднего звена организации. Там вполне может «протекать». Должности у них большие, а зарплата маленькая – по их мнению, ясно. Месячный навар наших служащих ниже, чем у простых боевиков. Вот «жаба» и давит. Как мыслишь?

– Могла, – кивнул Цыпа, совсем по-школьному покусывая кончик авторучки. – Фунта запишем?

– Петровича? Управляющего «Кентом»? – удивился я. – Да за ним «мокрух» больше, чем за тобой. Отпадает. Давай дальше.

– Метрдотель из гостиницы мне не нравится. Морда его явно кирпича просит – такая слащавая и противно-угодливая. Зачем ты его к нам взял, не пойму.

– Гришку? Он в зоне шнырем у меня на складе пахал. Хавку из столовой носил, то да се. Вот и пристроил по старой памяти. Но его все же отметь. Не нашего он поля ягода – за совращение малолетки срок мотал.

– Дырявый небось? – пренебрежительно скривился Цыпа.

– Нет. Чистый. Я его в обиду не давал. Кто там следующий?

– Как на Мари смотришь?

– Это было бы крайне неприятно. – Я немного подумал. – Но навряд ли – слишком уж трусовата и жадна. Но проверю как-нибудь между делом. Кто еще?

Через полчаса «черный» список возможных дятлов был сочинен и составил девять человек, в основном метрдотелей и официантов заведений фирмы.

– Ладушки! – подвел я итог нашим общим стараниям. – Теперь основное. Надо подобрать такую наживку, чтобы выудить из мутной воды стукача на свет Божий. Есть мыслишки? Только без излишней стрельбы и пыток, пожалуйста.

Сразу жестко ограниченный мною в своих привычных любимых методах, Цыпа надолго задумался, попыхивая уже вторым косяком из портсигара. На халяву и уксус сладкий, а не то что высококачественная чуйская «травка».

– Нужна очень убедительная «деза». И каждому подозреваемому своя. Тогда нам не составит труда вычислить, откуда капает, – пришел я на помощь Цыпе, так как ясно было, что ничего путного он все одно не родит – в обозримом будущем, по крайней мере.

– Что-то о наркотиках, – проявил сообразительность телохранитель. – К примеру, будто на подходе груз и встреча с курьером там-то. По месту, где будет облава, мы махом определим автора утечки.

– В цвет! – одобрил я. – Идеально беспроигрышный вариант. РУОП ни за что не упустит случая отличиться и захватить целиком партию опия.

– Тем паче, сейчас как раз идет широкая кампания по борьбе с наркобизнесом, – поддакнул, ухмыляясь, Цыпа, очень довольный похвалой.

– Ладушки. Опрокинем каждому кадру из списка одинаковую информацию, но с разными местами «стрелки». Я возьму на себя метрдотелей, а ты официантов.

– Дак их же в три раза больше, чем метров, – попытался слабо протестовать соратник, но тут же дисциплинированно стушевался. – Хорошо. Сделаю в лучшем виде.

Обсудив детали акции, чтоб ненароком у нас не совпали адреса сделок, мы поехали в клуб «У Мари» восполнять обедом ту чертову уйму калорий, что потеряли на тяжких, особенно для Цыпы, умственных упражнениях.

В это время ресторанный зал закрывался на перерыв, так что насыщались мы в гордом одиночестве, дуэте, точнее. Не дождавшись меня к себе, Мари спустилась в зал из своей комнаты на втором этаже.

– Что-то случилось, Женик? – обиженно-капризно надула чуть припухлые губки зеленоглазая стриптизерка. – Почему не у меня кушаешь?

– Кушают чай, а я ем! – не утерпел я от поучения. – Не поднялся к тебе, так как дел невпроворот. На любовь минуты свободной нет. Может, вечером удастся покувыркаться. После девяти. Небольшая работенка предстоит – посылочку надо встретить с ташкентского поезда.

– Тогда прощаю, – милостиво улыбнулась Мари, в своем воображении, наверно, считавшая себя моей гражданской женой. – Буду ждать. Раз я тебе сейчас не нужна, то, пожалуй, пойду посплю перед выступлением. Не возражаешь?

– Ну что ты, маленькая. Стриптиз работать всегда лучше отдохнувшей и свеженькой. Вялых телодвижений и усталого личика наша сверхпридирчивая публика не любит и не прощает. Так что бай-бай!

Мари упорхнула к себе, на ходу призывно покачивая бедрами, обтянутыми в розовое трико, но я аскетически удержался от соблазна и повернулся к Цыпе.

– Усек, как я ловко крючок закинул? Вот и первая проверка!

– Слишком много точных деталей, – покритиковал привередливый соратник. – Подозрительно может показаться.

– На воду дуешь! Мари – девочка красивая, но масла в ее чайнике большой недовесок, – усмехнулся я. – А чтоб почувствовать подставку, надо с головой весьма крепко дружить. Ладно. Заканчивай со своим сладким десертом, и поехали в «Кент». Хочу самолично на легавый фургон-лабораторию полюбоваться.

Но я был лишен этого сомнительного удовольствия – когда мы подъехали, фургон уже слинял, должно быть, переместившись к бару «Вспомни былое». А может, они тоже не железные, и у них просто наступил обеденный перерыв. Менты ведь тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.

По старой укоренившейся привычке разместились с Цыпой в малом банкетном зале. Тот всегда пустует и используется по прямому назначению только в редких случаях общего сбора организации в связи с каким-либо знаменательным событием.

К нам присоединился Петрович, управляющий гостиницей. Номинальный, ясно. Фунт хоть и свой в доску, но из-за весьма преклонного возраста я его сильно не заваливаю работой. Всеми делами на втором этаже, где размещаются номера с девочками, заведует Цыпа, имеющий здесь официальную должность администратора.

Обедать второй раз было бы преступным чревоугодием, и поэтому я скромно ограничился заказом лишь чешского пива с галетами.

Прислуживал нам, по заведенному порядку, не официант, а сам метрдотель, чья физиономия так почему-то не нравилась Цыпе. Вспомнив об этом, я пригляделся к метру новыми глазами. Ничего особенного. Впрочем, во взгляде и повадках проглядывало что-то от жиголо. Явный сластолюбец, небось всех девок со второго этажа через себя пропустил. Но в этом криминала я не усматривал. Один раз живем, в конце концов.

– Присаживайся, Гриша, к нам, – пригласил я, чтобы полюбоваться на уморительно-смешную, когда он сердится, мордаху Цыпленка. – Как у тебя дела? В елочку?

– Благодарю, Евгений Михайлович, у меня все нормально, – важно ответствовал Гришка.

Сейчас он уже никак не походил на мою лагерную «шестерку», выполнявшую любое поручение и самозабвенно драившую пол каптерки до паркетного блеска.

– Вечерами клиентура не слишком буянит?

– Нет. Хотя, случается, конечно. Но в пределах. Вышибалы очень грамотные подобраны. Мигом любую компанию угомонят.

– Еще бы! Цыпины костоломы здесь железный порядок блюдут, – поддакнул Петрович, панибратски хлопнув по плечу недовольно поморщившегося Цыпленка.

– Ладушки! Я так и думал, – отхлебнув из высокого бокала светлого пива, я обратился к нашему старикану. – Фунт, свободный номерок в гостинице найдется?

– Без проблем, – оскалил в улыбке свои золотые зубные протезы управляющий. – В тринадцатый никто не селится. Братва суеверна, как баба на сносях! Я уж подумываю, не поменять ли чертову цифру на 12-б. На Западе, слыхал, так в отелях за положняк мухлюют.

– Не суетись зря. Пусть останется, как есть. Нынче вечером туда узбек поселится. Организуй гостю приличный ужин с девочками. Прямо в номере. Светиться ему, пока затарен, не след. И так два раза чуть не спалился на таможнях вместе с грузом. Но, к счастью, пронесло. Так что пусть отрывается на всю катушку. Лады?

– Все сделаю в лучшем ракурсе, – заверил Фунт. – А как я его узнаю?

– Если скажет, что от Цыпы, – значит, он, не сомневайся. Усек?

– Обижаешь, Монах! – Петрович расправил плечи и задрал подбородок. – Маразмом не страдаю конкретно!

– Вот и замечательно, – подвел я итог, разглядывая напыжившегося старого рецидивиста, обожающего вставлять в базар разные культурные словечки. – С этим все. Гриша, повтори-ка нам пивка, да мы отчалим. Все бегать, суетиться приходится. Когда ж отдохнем всласть, а, Фунтик? На нарах не хотелось бы.

– Суета и есть смысл и смак жизни, – философски заметил рецидивист. – А отдохнем в могиле, Монах. Там делать-то больше не хрен.

– Что мне в тебе импонирует, так это неугомонный оптимизм висельника! – рассмеялся я. – Ну, выпьем, ребята, на посошок это чудо европейских пивоваров!

Выходя из гостиницы, мысленно усмехнулся – Фунт непременно возьмет себе на вооружение это словечко «импонирует» и станет щеголять им в разговоре, часто совсем не к месту. Пускай. Я снисходителен к маленьким невинным причудам ближних. Сам имею целую гору дурацких «пунктиков».

– Вкурил, брат? – спросил я у телохранителя, когда он запустил мотор «мерса». – Вечером зашлешь в «Кент» какого-нибудь совершенно левого черноволосого кадра. И чемоданчик солидный ему подбанчи для убедительности.

– Пустой? – уточнил Цыпа.

– Зачем же такое неуважение к возможному обыску? Набей в него разноцветных импортных презервативов хотя бы. Представляю себе вытянувшиеся морды ментов, – не удержавшись, я рассмеялся.

Дисциплинированный Цыпа тоже громко хохотнул пару раз для солидарности, не отрывая взгляд от дороги.

Около своего дома отпустил соратника до вечера вместе с машиной дальше работать по намеченному плану уже самостоятельно. Тут же запираться в квартире от окружающего мира не хотелось. Я пошел в соседствующий с моим домом парк Энгельса и устроился на скамейке, подставив лицо теплым солнечным ласкам. Из-за ночного образа жизни я бледен до неприличия, похож со стороны, наверно, на персонажа фильма о загробном мире. Надо оживить, хоть немного, лицо здоровым загаром, маскирующим лучше любого макияжа вечные синяки под глазами. Как-нибудь на досуге куплю, пожалуй, себе комнатную установку «Кварц» и буду круглый год смотреться, как только что вернувшийся с Канарских островов. Правда, где-то читал, что кварцевые лучи насквозь радиационны и тем вредны для здоровья. Впрочем, возможно, эту пугающую информацию запустили конкуренты кварцевой фирмы. А обыватели хавают за милую душу, не понимая, что при жесткой рыночной конкуренции никому нельзя верить ни на грош. Звериный оскал капитализма, как говорится. И потом, на родном Урале люди закаленные, с повышенной радиацией давно свыклись, и никакими хитрыми установками нас уже не пронять.

Я с удовольствием вдохнул полной грудью воздух с терпким запахом акации, но наверняка насыщенный вредными милликюри, или как там эта невидимая пакость называется.

Уделив целых полчаса неприхотливому общению с матушкой-природой, отправился к себе. Уличная акация напомнила мне о домашних представителях флоры. Полив из лейки цветы на балконе и кактусы в комнате, сам почувствовал жажду и комфортно устроился в шезлонге на балконе в милом обществе полудюжины пивных банок.

Так вот, не мудрствуя, и убил время до прихода Цыпы.

– Оставь здесь свою «дуру», – напомнил я. – Если Мари шпилит на органы, нас на вокзале обязательно ошмонают.

Телохранитель, с недовольной миной, все же послушно освободился от пистолета, попахивающего при палеве пятью годами строгой изоляции.

Хоть и было еще довольно светло, город уже оделся в свое вечернее платье, сверкавшее неоном вывесок и реклам.

– Ташкентский скорый прибывает в девятом часу. Покрутимся у поезда и, если повезет чуть-чуть, выцепим какого-нибудь чучмека в тюбетейке, – инструктировал я телохранителя по дороге на вокзал. – Будь повнимательнее, паси со стороны. Кстати, «хвоста» не наблюдается?

– Пока нет, – поизучав тыл в зеркальце заднего обзора, отозвался Цыпа и капризно добавил: – Не в кайф мне, Евген, роль наживки играть. Гадом буду!

– Ничего, скоро привыкнешь, – усмехнулся я. – Вызывать огонь на себя – наивысшее проявление мужества и доблести! Разведка боем всегда дает быстрый и продуктивный результат. Читай военные мемуары, дорогуша!

На железнодорожный вокзал мы прибыли вовремя. Оставив «колеса» у памятника сталеварам, заплатили за входные билеты и нырнули в плиточно-кафельное нутро главного здания. Не задерживаясь ни в многолюдных залах ожидания, ни у автоматических камер хранения, через подземный переход вышли на вторую, нужную нам платформу.

– Ну как? – спросил я у спутника, прогуливаясь с ним по перрону.

– Голяк! – верно понял меня Цыпа. – Либо «наружка» научилась грамотно работать, либо слежки нет и не было.

– Что ж, искренне рад. Ломать такую красивую игрушку, как Мари, было бы невыносимо жаль. Но проведем акцию до конца.

Ташкентский скорый, на удивление, прибыл точно по расписанию.

Я долго вглядывался в толпу приехавших и встречающих, высматривая подходящую кандидатуру. Наконец узрел нужную мужскую одиночку, тащившего объемный чемодан, перехваченный для надежности ремнями.

– Вот он! – кивнул я Цыпе. – Подкати к нему под видом частного извозчика.

– Но он же не в тюбетейке, а в кепке.

– Неважно! – отмахнулся я от возражения слишком уж буквально мыслившего соратника. – Действуй!

Наверное, благодаря своей морде невинного младенца, Цыпа сразу внушил доверие приезжему – тот отдал ему поклажу и засеменил рядом, что-то говоря и по-южному жестикулируя. Я пристроился к ним в кильватер, с некоторой опаской поглядывая по сторонам. Руки специально вынул из карманов и держал на виду. Не хотел, чтобы меня сначала вырубили, а уж потом надевали «браслеты». Рука в кармане действует на ментов, как красная тряпка на быка. Вот они и вымещают свою вечную трусость перед возможным оружием на здоровье задерживаемых.

Но обошлось без эксцессов. Беспрепятственно пройдя вокзал насквозь, мы вышли на небольшую площадь, где парковался у памятника наш «мерс».

– Ба! Кого я вижу! – Цыпа изобразил на лице радостное удивление, словно только что меня заметил. – Евген, ты как тут оказался?

– Да вот, гуляю просто. В центр подбросишь?

– Само собой! Да и по пути как раз. Меня вот человек подрядил до гостиницы «Центральная», Абдуллой зовут, первый раз в Екатеринбурге. Компанейский мужик, к слову, – тараторил Цыпа, запихивая чемодан в багажник.

Гость города подозрительно косил на меня свои блестящие черные глаза, и я, решив зря его не нервировать, сел спереди рядом с Цыпой, оставив «чурку» в безопасном одиночестве на заднем сиденье.

Машина благополучно вырулила с автостоянки и влилась в общий поток. Никто нас не преследовал. Что ж, рад констатировать, что малышка Мари оказалась на должной высоте. «Стучит» на органы кто-то другой, как уже можно считать доказанным. Все же я перенервничал децал, так рискованно-нагло выставляя собственную голову над окопом. Сейчас напряжение начало спадать, противный холодок в животе растаял, тело расслабленно-благодарно отдыхало в кресле «мерса», быстро-старательно накапливая энергию для новых жизненных испытаний. Если бы еще наполнить легкие бодряще терпким дымом марихуаны – вообще словил бы полную нирвану, но, перестраховавшись, я оставил заветный портсигар дома.

– Сейчас пыхнуть в самый кайф, – вслух подумал я. – Но «травки» нет.

– Да уж. Она пришлась бы очень кстати, – поддакнул Цыпа, испытывавший, видно, сходные чувства.

– Дело поправимое. Могу угостить, – неожиданно подал голос южанин, и я увидел его волосатую клешню, протягивавшую надорванную пачку «Беломора».

Не веря глазам своим, я машинально взял пачку и вытряхнул одну папиросу. Та была явно «забитой».

– Благодарю, Абдулла, – прочистив горло, сказал я, возвращая «Беломор» назад.

– Не стоит, дорогой! Прими вез как знак уважения!

– Сколько мы должны? – поинтересовался я, кинув травяной презент в бардачок.

– Как можно?! О чем ты говоришь?! – почти не коверкая русские слова, возмутился странный южанин. – Это правда подарок. От сердца, как самым первым уральцам, которых встретил.

«Глупышка! – мысленно посочувствовал я, закуривая косяк. – Мы вполне можем оказаться для тебя и самыми последними!..»

– Все же возьми, тоже от чистого сердца, – тоном, не терпящим возражений, заявил я, сунув через плечо пятидесятитысячную купюру.

Гость из Ташкента заколебался, но деньги в оконцовке взял, пробурчав что-то обиженное и маловразумительное.

Уже после второй глубокой затяжки окружающие предметы у меня перед глазами начали плавно покачиваться, а во рту наступила такая африканская засуха, что даже стало трудно говорить.

– Чуйская, что ли? – спросил я. – Отличное качество! Самый центряк!

– Чистая индийская конопля! – гордо пояснил южанин. – Одной папироски на троих хватает. Оставь мне «пяточку», уважаемый. Я ведь всю дорогу не курил, боялся внимание привлечь.

– И молодец! Сразу видать, что ты человек умный и весьма осторожный, – не сдержал я усмешки, протягивая «термоядерную» папиросу типу в кепке. – Кстати, Абдулла, сколько всего товару привез? Небось полный чемодан, верно?

Южанин, наверное слишком глубоко затянувшись едким дымом, закашлялся.

– О чем ты, уважаемый?

– Все о том же, уважаемый, – передразнил я. – Кончай, Абдулла, темнить. Первый раз в городе, значит, сбыт еще не налажен. Предлагаем отдать нам все оптом по довольно приличной расценке. Сам начнешь искать сбыт – голову потеряешь. В Екатеринбурге, куда ни плюнь, попадешь в бандита или мента. Твое лоховское счастье, что сразу на хороших людей нарвался. По рукам?

– По рукам, – как-то неуверенно выдавил Абдулла. – Но много у меня. Триста пачек...

– Пустяки! Для нас это семечки. Берем все. Цыпа, договорись о последующих поставках и отстегни уважаемому Абдулле три тысячи баксов. Теперь обойдетесь уже без меня. Тормозни, я здесь выйду.

– Евген, а может, его не в «Центральную», а в Сочи доставить? – скосил на меня многозначительный взгляд соратник. – Там Абдулле будет в самый раз, по-моему...

Я задумался, прикидывая рациональность высказанного предложения.

– Я согласен, – вдруг подал голос южанин. – А отель «Сочи» сколько звездочек имеет? Больше, чем «Центральный»?

Такая простота и наивность вызвала у меня даже жалость, и я сразу прекратил взвешивать все «за» и «против» убийства.

– Нет, Цыпа! После сделки отвезешь в «Центральную». Там нашему дорогому гостю покомфортнее все же будет. Смотри, без самодеятельности! – хлопнув за собой дверцей, лишил Цыпленка возможности настаивать на своих обычных «мокрушных» идеях.

До моего дома тут было рукой подать. А ведь негодяйка фортуна нынче мне настоящую подлянку подстроила. Если бы нас ошмонали руоповцы и обнаружили партию наркотиков – нам вовек бы не отмазаться и не доказать, что Абдулла – всего лишь случайный попутчик, а не наш наркокурьер. Да уж! Чуть не угрелись по чистому порожняку на голимую пятнашку!

Осознав до конца всю опасность, которой избежал благодаря Его Величеству Случаю, почувствовал в животе вернувшийся неприятный холодок. Чтоб избавиться от него, вынужден был посетить ближайшую забегаловку и принять самое действенное лекарство – двести граммов огненной водицы.

Я стоял в тюремном «стакане», плотно зажатый двумя мужиками, стриженными наголо, но небритыми. Возмущаться смысла не было, хотя по инструкции менты могут заталкивать в «стакан» не более двух подследственных. Тут и одному не то что развернуться – дышать нечем. По ходу, данное садистское изобретение – «стакан» – российские тюремщики нагло уворовали у французских коллег. Читал где-то, что в такой вот тесной каморке провел остаток дней своих министр финансов Людовика Фуке, кажется. Этот факт наглядно доказывает, что все самое худшее пришло к нам из Европы, такой красиво чистенькой и благородно цивилизованной с парадного фасада.

Где-то рядом противно заверещал звонок тревоги. Побег, наверно. Звонок был какой-то странный – с перерывами, а не сплошной, как положено.

И тут я проснулся. Телефон на ночном столике надрывался, как потерпевший. Не враз удалось до него дотянуться, оказывается, в беспокойном сне я плотно замотался в покрывало и со стороны, наверно, смахивал на египетскую мумию.

– Слушаю, – сообщил я абоненту, с удивлением глядя на настенные часы.

Те показывали всего лишь семь часов утра.

– Михалыч, это я! – раздался в трубке напряженный голос Цыпы. – У меня важные новости. Я сейчас подскочу, не возражаешь?

– Ладно. Жду.

Принять привычный душ мне все одно не успеть. Поэтому просто сунул башку под кран с холодной водой и с полминуты подержал так, заставляя разнеженные мозги окончательно проснуться и занять свои рабочие места в черепной коробке.

Тут опять затренькал электрозвонок, но уже из прихожей.

– Надеюсь, ты осознаешь, что творишь! – сказал я, проводя Цыпу в гостиную. – Еще и семи нет. Рассказывай.

– Только что, в шесть утра, в «Кенте» шмон был. Причем обыскивали в основном второй этаж с номерами. В ресторан и бар даже не сунулись. – Выстрелив в меня этой информацией, соратник сел в кресло и закурил с довольным видом выполненного долга.

Словно свою работу он сделал, а все дальнейшее – уже мои личные проблемы, и он с себя ответственность снимает.

Я тоже закурил, но не вонючий «Кэмел», а душистую «родопину» и прикрыл глаза, усваивая сообщение.

– Давай детали. Из какого ведомства были?

– А черт их знает. В обычной защитной форме и масках. С десантными «АКСами». ОМОН, по ходу. Человек десять. Старший их заявил Фунту, что это плановая операция по проверке паспортного режима в гостиницах.

– Что-нибудь нашли?

– Нет. Хотя старались вовсю. Тринадцатый номер вообще на уши поставили. Кстати, шмон начался с пятнадцатого номера против часовой стрелки, что не соответствует ментовской инструкции. Если б это был обычный плановый – начать должны были с первого...

– Ясно! Но почему Фунт сразу мне не звякнул?

– Он пытался, но не дозвонился и тогда связался со мной.

– Ладушки! Сваргань кофе покрепче, пока я одеваюсь.

Так как было солнечное утро, пришлось заменить свой обычный черный прикид на более подходящий – коричневый с бежевым. Правда, траурно-черную рубашку я все же решил оставить. Эта мрачная нота была вполне обоснованна и даже символична – в свете открывшихся фактов и предстоящего мероприятия. Но пистолет, поразмыслив, все же оставил в тайнике. Если понадобится, у Цыпы вполне приличный инструмент в наличии.

С некоторым даже удивлением взирал из окна «мерса» на утренний город, совсем его не узнавая. Отсутствовала празднично сверкающая реклама, люди на улицах были плохо одеты, многие просто в спецовках и дешевых «афганках». Да и лица у поспешавших на работу обывателей выражали в основном хмурую озабоченность. Наверное, гадают, выдадут им в этом месяце зарплату или опять нет. На тротуарах везде валялся всевозможный мусор, настырно бросавшийся в глаза при ярком свете дня. По ходу, на содержание дворников у мэрии финансовых средств не хватает.

Все это так разительно отличалось от беззаботно-веселой вечерней атмосферы, словно утренне-дневной и вечерне-ночной Екатеринбург существуют совершенно отдельно друг от друга в разных измерениях, и населяют их два диаметрально противоположных народа.

Оставив машину на автостоянке, мы прошли в гостиницу. Руоповский голубой фургон, к моему большому удовлетворению, пока поблизости не наблюдался.

В «Кенте» царила сонная тишина. Оно и понятно. Клиентура второго этажа, пресытившись платными ласками наших «номерных» девочек, отдыхала после трудов малоправедных, а ресторация с баром еще не функционировали. Внешне ничто не указывало на недавний рейд ОМОНа. Все как всегда чисто и благопристойно, будто это и не притон вовсе, а в натуре обыкновенная гостиница. Но так нами и было задумано.

Встречал меня расстроенный Фунт, пергаментное морщинистое лицо которого сейчас сильно напоминало старую истрепанную банкноту, побывавшую в разных опасных переделках.

– Михалыч, я тебе сразу позвонил, но...

– Ладно, не переживай! – прервал я ненужные оправдания старика. – Гришка уже встал? Распорядись, чтоб пивка в малый зал принес.

– Ты молчи до времени, – проинструктировал я Цыпу, когда мы уселись за длинным дубовым столом банкетного зала. – Сам банковать буду.

Уже через минуту появился Григорий. Холеная морда и безупречный фрак, словно его и не подняли с постели. Или вообще не ложился.

Поставив передо мною три вытянутые черные бутылки, хрустальный бокал и вазочку с соленым миндалем, мэтр почтительно застыл в полупоклоне, ожидая дальнейших распоряжений.

Отпив из бокала интенсивно пенившееся ледяное пиво, я недовольно поморщился:

– Теплое! Почему не в холодильнике хранится? Натуральная моча!

– Как же так? Я лично только что из холодильной камеры вынул, – неуверенно запротестовал Гришка, порываясь бежать за заменой.

– Айда вместе глянем. Похоже, накрылся холодильник. Придется мотор менять.

Мы с Цыпой, ведомые мэтром, спустились в просторное подвальное помещение гостиницы, где и стояли в ряд, занимая целую стену, холодильные камеры заведения. Тут же штабелями высились деревянные ящики и разнокалиберные картонные коробки со всевозможными съестными припасами, прохладительными и алкогольными напитками. Под потолком горели веселенькие лампы дневного света, как в хорошем морге.

– Цыпа, проверь козленка – не подкован ли?

Телохранитель быстро-профессионально прохлопал одежду мэтра, вмиг потерявшего холеный лоск и выглядевшего сейчас натуральной мокрой курицей.

– Пустой. Даже перышка нет, – доложил Цыпа, оставаясь для надежности в непосредственной близости к клиенту.

– Что же ты так, Григорий? – укоризненно покачал я головой. – На органы шпилить хитромудрости хватило, а оружием запастись – нет?

– Евгений Михалыч, я не врублюсь, о чем таком вы говорите? – проблеяла эта овца, вытаращив на меня преданные невинные глазенки.

– Цыпленок, проясни человеку ситуацию, раз он быковать вздумал. – Я присел на какой-то ящик и закурил папиросу, чтобы хоть немного отвлечь свои органы чувств от разворачивающейся неприятной картины.

Соратник слишком старательно принялся выполнять приказ и, как всегда, увлекся. Очень скоро Григорий перестал стонать под нерасчетливо-сильными ударами, потеряв сознание.

– Полегче, дорогуша, – осадил я Цыпу, продолжавшего пинать распростертое бесчувственное тело. – Так ты из него махом душу вышибешь. А он ведь еще не покаялся, чтоб так легко подыхать.

Умаявшийся Цыпленок тяжело опустился на соседний со мною ящик и тоже закурил.

– Крепкий дятел! – то ли с восхищением, то ли с осуждением сказал он. – Другой на его месте уже бы раскололся и «запел».

– Крепкий, говоришь? – усомнился я. – А чего он в себя так долго не приходит? Ты ему чайник, случаем, не повредил?

– Как можно, – оскорбился Цыпа. – Разве не понимаю? Я ему только печенку и почки слегка промассажировал. А может, он не при делах? Про Фунта ты не забыл?

– Бросай, братишка, анашу курить! Все извилины она у тебя окончательно выпрямила! Если б старикан, с его-то знаниями, «стучать» стал, нас враз бы не на «прослушку» поставили, а прямиком к стенке. Думай хоть децал, когда базаришь!

Мне надоело ждать, когда Гриша очухается. Вытащив из ящика бутылку с пепси-колой, отбил у нее горлышко и вылил шипучее содержимое на голову мэтра. Тот забавно задергал ногами, словно убегая, и открыл пока еще бессмысленные глаза.

– Вот и ладушки! – одобрительно кивнул я. – А то, как барышня-гимназистка, чуть что – сразу в обморок! Кончай издеваться над своим здоровьем и рассказывай.

– О чем? – нагло продолжал идти в несознанку Гришка.

– Не быкуй! Ты вчера нашу «дезу» схавал и ментам о грузе наркоты стукнул. Обыск выдал тебя с головой. Давно в дятлы записался? На чем органы зацепили? Рассказывай. Подробно.

– Это непонятка какая-то! При чем здесь обыск?! – удивил меня мэтр своим непроходимым, чисто ослиным упрямством.

Цыпа отбросил сигарету и уже собрался было возобновить «массаж», но я остановил его.

– Погоди, братишка. Так мы ничего не добьемся. Григорий, по ходу, малочувствителен к боли, как и все быки, – я повернулся к съежившемуся мэтру. – Помнится, ты в лагере одного лишь боялся – опущенным стать. Но и на воле это можно запросто устроить. Я гуманист по жизни, но ты вынуждаешь... Цыпа, тащи сюда швабру! Сейчас, Гриня, ты полетишь у нас верхом на палке, прям, как Баба Яга из детской сказки.

– Нет! Не надо! – сразу перестал выкобениваться мой бывший лагерный шнырь. – Я «наколку» дал! Не было выхода у меня, в натуре!

– Молодец! Замечательно! А то ведь из-за твоей глупой игры в упертого партизана чуть было наш божий одуванчик Фунт не пострадал. Продолжай, дружок, и поподробней. Гарантирую: Монах все внимательно выслушает и, чем черт не шутит, может, выпишет тебе индульгенцию за чистосердечное раскаянье...

Гришка явно не поверил в мои благие намеренья, но панический страх перед позором кончить жизнь на швабре уже сделал в его мозгах нужную мне работу.

– Сразу, как откинулся с зоны, – глухим, каким-то механическим голосом начал мэтр, – меня выцепил оперуполномоченный районного отделения младший лейтенант Кожевников Владимир Петрович. Год назад это было...

Освободившись из екатеринбургской ИТК-2, Григорий плохо узнавал родной город. За семь лет, что он чалился за колючкой, Екатеринбург разительно изменил свои декорации, делая акцент на золотом тельце. А казавшиеся вечными, привычно до омерзения, скучно-бодрые плакаты-лозунги и красные флаги вообще исчезли с улиц, как никому уже ненужный и неинтересный хлам. Зато отовсюду буквально лезли в глаза разноцветные рекламы и зазывающие вывески на многочисленных киосках и магазинчиках. Часто на английском почему-то языке.

Весь капитал, что Гришка заработал в зоне, составлял тысячу триста рублей. Как он сейчас выяснил, вытаращив глаза на зарешеченную витрину киоска, семь лет он горбатился на сборке огнетушителей за какую-то паршивую пачку импортных сигарет.

Поселился у двоюродной сестры в кладовке. Квартира у той была однокомнатной, и другого свободного места для него не нашлось. Хорошо, что вообще согласилась пустить, несмотря на молчаливо-хмурый протест мужа, вечно чем-то недовольного слесаря жэка.

Когда Гришка получал паспорт в милиции, его поманил за собою вихрасто-черноволосый парень с погонами младшего лейтенанта на широких, но сутулых плечах многоборца.

Привыкнув за лагерные годы без лишних вопросов подчиняться людям в погонах, Гришка поплелся за ним в соседний кабинет. Худшие его опасения тут же подтвердились. Чернявый мент оказался оперуполномоченным района. Десяти минут тому хватило на то, чтоб Гришка спасовал и дал согласие сотрудничать с органами следствия в качестве внештатного сотрудника – сексота то бишь. Он, может, и попытался бы как-то отмазаться от опасной работенки, но опер продемонстрировал ему собственноручно написанное Гришкой в лагере согласие помогать органам в раскрытии и предотвращении преступлений, прозрачно намекнув, что может «совершенно случайно» засветить данную любопытную бумаженцию уголовной братии. Тогда летальный исход для него обеспечен, и лучше уж Гришке смириться с обстоятельствами и на воле продолжить свою весьма нужную государству деятельность, начатую еще в зоне. Мент посулил щедрые гонорары за каждую точную информацию, помня, видать, что в работе со спецконтингентом, кроме кнута, полезно использовать также и пряник.

По протекции сестриного мужа устроился Григорий в ЖКО дежурным слесарем-сантехником. Работа не бей лежачего, но не нравилась ему она. Все хозяева квартир лохи по жизни какие-то. После устранения пустяковой неисправности сливного бачка или капающего крана, как сговорившись, подносили Гришке выпивку. Хотя работа его уже была ими оплачена в кассе ЖКО. Ну не кретины ли? Но эта широта души населения микрорайона начинала пагубно сказываться на здоровье сантехника. Руки Гришки тряслись, морда посерела, а глаза почти полностью спрятались в безобразно опухших щеках и веках.

Младший лейтенант сантехником не интересовался и встреч не искал. Прокладки, смесители и унитазы были ему до лампочки. Но все в одночасье круто изменилось в судьбе спивавшегося Гришки. Первый раз за девять месяцев, что он ходил по вызовам, привелось ему менять батареи отопления в одном из номеров гостиницы «Кент». Там случайно и столкнулся нос к носу с Монахом, на складе которого работал уборщиком в начале своего лагерного бытия. Разговорились, неожиданным следствием чего явилось предложение выбросить клеенчатую сумку сантехника и перебраться в гостиницу на приличную по нынешним меркам должность официанта.

– Лишь месячишко в официантах позажигаешь. Если все будет путем, и пить по-черному завяжешь, то смело рассчитывай на место метрдотеля. Махом вылезешь у нас из грязи в князи, – прощаясь, дружески ударил его в плечо Монах, оказавшийся хозяином «Кента».

Без малейшего сожаления Гришка рассчитался с ЖКО и переселился из душной сестриной кладовки в гостиницу по месту новой трудовой деятельности. Впрочем, памятуя о доброте сестренки, продолжал регулярно ее навещать. И не пустой. В качестве скромного презента подносил сестре то духи, то тортик, а мужу ее стабильно одно и то же – горячо любимый тем портвейн «две семерки».

Изменившиеся в лучшую сторону внешний вид и социальный статус Григория, видно, произвели впечатление даже на соседку сестры Светлану, молоденькую разбитную деваху, каждый вечер приводившую к себе на хату новых кавалеров, отловленных ею у валютного ресторана «Орбита». Будучи еще бойцом сантехнического фронта, Гришка неоднократно пытался подбивать к этой миловидной шалаве клинья, но та лишь смеялась, бросая насмешливо:

– Когда тебе повезет отыскать в каком-нибудь унитазе сто баксов – тогда и поговорим о чувствах. А бесплатной любовью занимайся с Дунькой Кулаковой.

Но нахальному совету прибегать к онанизму Гришка не следовал. Благо в ЖКО нашлась бабенка без комплексов и не жадная, хоть и кассиршей работала. Отказов от нее никогда не было. Гришка каждый день в обеденный перерыв трахал любвеобильную кассиршу, уложив животом на ее же письменный стол. Допотопные деревянные счеты при этом смешно подпрыгивали, гоняя по стальным стержням свои круглые полированные фишки, словно подсчитывая любовные удары. Но сосредоточенно-увлеченно занятую делом пару это мало волновало.

Сейчас же Светка почему-то напропалую строила ему свои голубенькие глазки и, казалось, даже выслеживала, постоянно сидя на скамейке у подъезда. Впрочем, Гришка быстро нашел убедительное объяснение так разительно изменившемуся ее поведению. «Размечталась небось, что я с богатой клиентурой гостиницы ее сведу», – решил он. На явные заигрывания Светки не отвечал, злорадно мстя ей за прошлые свои унижения.

Но однажды вечером, уходя от сестры в легком возбужденном подпитии, столкнулся с наглой девахой в подъезде и позволил той увлечь себя в ее квартиру.

– Располагайся, милый, диван можешь раздвинуть, – лукаво-многообещающе улыбнулась Светка. – А я сейчас. Только подруге позвоню.

Самодовольно мысленно ухмыляясь, Гришка разложил диван, превратив его в маняще-широкую софу. «Ладно, – великодушно решил он, – помогу, пожалуй, девчонке с клиентурой. Если хорошенько и в разных позах попросит. Отыграюсь сперва по полной программе за Дуньку Кулакову».

Вскоре Светка вернулась из коридора, где стоял телефон, и захлопотала. На столике у дивана появились початая бутылка вишневого ликера и вазочка с шоколадными конфетами.

Гришка не любил долго рассусоливать. Поэтому уже после первой приторно-сладкой рюмки привлек к себе молодое гибкое тело и торопливо стал расстегивать многочисленные застежки и пуговки. В возбужденном азарте оторвал один крючок ажурного лифчика.

– Мужлан! – возмутилась Светка. – Поаккуратнее не можешь?!

«Тоже мне интеллигентка выискалась! – находясь уже в горизонтальном положении, думал Гришка, набирая привычный темп движений. – Сама-то, плебейка, подбривает свой мохнатый «сейф»! Весь «конец» исколол, пока взламывал!»

В самый ответственный момент, когда на подходе уже был оргазм, Гришка услыхал за спиной вежливое такое покашливание. Светка из-за его плеча что-то узрела и, сразу сбившись с ритма, даже перестала подмахивать.

Гришка оглянулся. В комнате стояли трое. Опер Кожевников и два накачанных бугая. Судя по мордам и выправке – переодетые в гражданское менты. Опер тоже сменил красные погоны и лампасы на кожаный пиджак и джинсы.

– Продолжай, Гришаня, чего стесняться между своими? Мы не торопимся, подождем, раз такое дело, – младший лейтенант издевательски скалил зубы.

Гришка покинул любовное ложе и торопливо стал одеваться. Он махом просек ситуацию.

– Сучка дешевая! – бросил он съежившейся на диване девке. – Подставила! Дверь не заперла. Этим вот «подругам» звонила, тварь?!

– Полегче, гражданин, с потерпевшей. Не усугубляйте свою вину, – строго заметил опер, принимая официально-казенный вид.

– Не прокатит, начальник. По согласию все было. У нее даже синяков нет. Не выгорит твоя мутка.

– Уверен? Наивен ты, как погляжу, – опер осклабился, – Светлана Георгиевна, засветите-ка ваш паспорт. Чтоб поставить последнюю точку над «и».

Светка ужом соскользнула с дивана и, совсем не стесняясь своей ослепительной наготы, продефилировала мимо мужиков к серванту. Вынув из ящика паспорт, подала почему-то не оперу, а Гришке. Тот машинально открыл синюю книжицу с двуглавым орлом и буквально вытаращил глаза.

– Рад убедиться, что читать ты еще не разучился, – удовлетворенно отметил мент. – Так что рецидивист ты, дорогуля! Малышке-то всего шестнадцать годков! По новой за совращение в зону покакаешь. Баланду хавать. А то привык уж, понимаешь, к ресторанным изыскам и разносолам.

– Чего вы хотите? – спросил Гришка, чувствуя, как на плечи навалилась невыразимая усталость, а запястья рук болезненно заныли, словно уже закованные в стальные браслеты.

– Пойдем на кухню, побазарим чуток о том, о сем, – осклабился опер, видно, отлично понимавший, что припер «объект» к стенке намертво.

Когда они оказались в тесной кухоньке, младший лейтенант плотно прикрыл дверь и по-хозяйски уселся у обеденного стола, ткнув пальцем на соседний стул:

– Присядь, дорогуля! Хрюкнуть нам край, как говорят твои уголовные приятели. Слыхал, ты новую непыльную работенку себе надыбал? И как? Нравится?

– Нормально. Заработок выше и не надо в замасленной спецовке рассекать. Фрак, как рабочая одежда, мне больше по вкусу – человеком начал себя чувствовать. И никакого, между прочим, криминала, честно служу на благо обществу. Гадом буду! Чего вы приклеились, не вкурю никак.

– Разжую, раз такой тупорылый, – прищурился мент, закуривая «Космос». – Про честность свою лучше заткнись. Не на таковского нарвался. Ты уже пару месяцев в «Кенте» зажигаешь, этой язве города, натуральном бандитском притоне. Не строй наивные глазки, терпеть не могу. Весь штат гостиницы из бывших зеков состоит. Случайность? Нет, дорогуля, закономерность! Короче, если не мечтаешь снова на нары взгромоздиться, то поможешь нам вывести «Кент» на чистую воду. Выбор не богат – либо сам пойдешь на срок, либо гостиничную братву на него отправишь. Прикинь, что тебе лично выгоднее и больше в кайф...

– Но я в натуре ничего не знаю. При всем своем хотении не смогу вашей конторе помочь! – с отчаянным надрывом выдавил из себя Гришка.

– Кто у вас там масть держит? – равнодушно пропустив мимо ушей слова сексота, спросил опер.

– Управляющим «Кентом» числится Петрович, старикашка, в прошлом рецидивист. Но командует им почему-то господин Цепелев, администратор. Владельцем является Евгений Михайлович, но делами гостиницы он практически не занимается. Я даже подозреваю, что Цепелев – более крупная фигура, чем официальный хозяин, хотя он вроде и пашет на того, как простой шоферюга-телохранитель...

– Тайны мадридского двора, – подвел итог опер. – Вот ты и разберись хорошенько в их иерархии. Главное: пробей, кто у вас торгует наркотой, основных поставщиков... Есть сведения, что гостиницы – только «крыша» для наркобизнеса. Надо оперативно проверить эту наколку. Ну как? По рукам, или в камеру тебя закинуть?

Гришка скрепя сердце пообещал свое содействие. Монах, ясно, мужик неплохой, но личная шкура все же дороже. Покидая квартиру проститутки, менты, посмеиваясь, великодушно предложили Гришке продолжить так некстати прерванное милое занятие, но он даже смотреть не мог спокойно на эту продажную тварь и вышел почти следом за ними, громко хлопнув дверью. По дороге в гостиницу взял с себя слово, что прежде, чем заваливать телку на живот или спину, будет непременно проверять год ее рождения. Даже если на вид ей не меньше сорока...

– Вот так все и было, – закончил исповедь мертдотель, уперев взгляд в пыльный бетонный пол подвала. – Что мне оставалось делать?

– Козел! – сказал, как плюнул, Цыпа. – Надо было Михалычу или мне сразу цынкануть. Как верно говорит Михалыч – безвыходных положений в природе не существует!

Эта оптимистичная сентенция явно противоречила действиям соратника. Выдернув из-под куртки «АПС» и щелкнув затвором, Цыпа приставил дуло глушителя к затылку Гришки. Тот, продолжая сидеть на полу, и не думал сопротивляться или молить о пощаде. Просто зажмурил глаза. Это мне понравилось.

– Нет, – ответил я на вопрошающий взгляд Цыпы. – Не стоит. Гришка может еще сгодиться.

– Только земляным червям, – не спешил убирать свою гаубицу телохранитель, надеясь, что я все же передумаю. – Вывезу дятла в продуктовом фургоне за город и сховаю так, что сам потом не найду. Все будет чисто, Монах.

– Нет! – начиная раздражаться, повторил я. – Гришка честно все рассказал и заслужил по крайней мере...

– Крайнюю меру! – перебил Цыпленок.

Его хлебом не корми – дай только вволю пострелять по живым мишеням. Основной кайф в жизни он ловит не от наркотиков и женщин, а отправляя ближних своих в мир иной. Психология такая, что тут поделаешь.

– Заслужил, – не обращая внимания на соратника, продолжил я, – чтоб его судьбу не решали сразу одним махом, не прошевелив по уму все дело в целом.

С огорченным видом телохранитель убрал, наконец, волыну обратно в наплечную кобуру и, вздохнув, поинтересовался с явным сарказмом:

– И что же прикажешь с ним делать? Может, премию выдать за откровенность?

– Очень перспективная идея, – сказал я, с удовольствием наблюдая отразившееся в глазах Цыпы изумление. – Обмозговать сперва надо. Поспешишь – людей насмешишь. Сейчас отведи Гришку в его номер и Фунту скажешь, что приболел мэтр децал, пусть пока временную замену ему подберет. Понятно, что больному требуется внимательный и заботливый уход. Приставь к нему сиделкой какого-нибудь надежного мальчика...

Пока Цыпа выполнял полученные от меня ценные указания, я, запасшись свежим пивом из холодильной камеры, вернулся в малый банкетный зал. Скоро Цыпа нарушил мое одиночество.

– Все сделал, – доложил, усевшись напротив.

– Кого приставил?

– Карата.

– Лады. Правильно проинструктировал?

– Само собой. Глаз с мэтра не спустит. Если что – махом башку тому открутит, мужик бывалый.

– В курсе. Ладушки! Так что же предпримем в данной прояснившейся ситуации?

– Может, Кожевникову этому путевку в Сочи организовать? За счет фирмы? Аккуратненько, под простой несчастный случай...

– Не покатит, – немного подумав, отверг я. – Если он вдруг под машину угодит или с балкона выпадет, РУОП всю оставшуюся жизнь пасти нас будет. В роковую случайность навряд ли уверуют. Не окончательные лохи, поди. Но кое в чем ты прав. Опером надо заняться вплотную, не откладывая в долгий ящик.

– Правильно, – поддержал Цыпа. – Районный всего-то оперуполномоченный, а храповик сует, как большая шишка. Отшибить храповик – и все дела!

– Ладно, – подвел я черту дискуссии. – Давай пока что приговорим пивко. А потом отвезешь меня до хаты. Обмозговать все надо без суеты. В одиночестве, давно засек, мысли и идеи значительно плодотворней в башке размножаются.

Вечером мы довольно-таки уютно сидели втроем. Я, опер Инин и коньячный «Наполеон». Так как последний был иностранец и совсем неразговорчив, если не считать регулярного побулькивания при наполнении рюмок, то приходилось скромно довольствоваться собеседованием со старшим городским опером отечественного розлива.

– А чего ты все в майорах зажигаешь? – полюбопытствовал я. – Давно пора подполковничьи погоны купить! Или скуп до безобразия?

– Звание покупать, как картошку, неприлично и ниже моего достоинства, – икнув, высокопарно высказался продажный мент, протестующе отгораживаясь от меня своей мясистой лопатообразной ладонью. – Вот если тебя сдать коллегам со всеми потрохами – враз бы очередное звание присвоили! Хе-хе!

– Не отвечаешь уже за базар, майор! Такие заявления чреваты пулевым сквозняком для твоих собственных потрохов. – Набычившись, я тяжело уставился в переносицу опера.

С удовлетворением отметил, что достиг желаемого результата. Хмельная ухмылка исчезла с лица майора, сменившись на кривоватую улыбку.

– Это же просто юмор, Монах. Неуместный, согласен, но ты слишком уж все всерьез воспринимаешь. Сам подумай – это же нереально. Если я начну показания давать, мне не повышение светит, а рядом с тобою у «стенки» стоять!

– Ладушки! – смилостивился я, берясь за бутылку. – Давай-ка еще хапнем за нашу добрую дружбу. Она ведь у нас до доски гробовой, или, как ты с юмором говоришь – до «стенки».

Инин выпил без всякого удовольствия, нахмуренные пшеничные брови указывали на то, что тост мой навел его на весьма невеселые мысли. Я решил поднять настроение начинавшего раскисать мента. Благо знал для этого беспроигрышный, проверенный способ. Шлепнув перед Ининым упитанную пачку долларов, пояснил:

– Держи на мелкие расходы. Твой месячный гонорарчик.

Баксы мигом пропали, зато на лице опера появилось веселое выражение довольства и искренней радости. Забавно, но есть вот такие приземленные, мелкие людишки, для которых обыкновенные денежные знаки составляют главную цель и смысл в их глупой жизни. Они не врубаются, что деньги всего лишь средством для достижения цели являются.

– Любопытно, куда ты бабки тратишь? – спросил я, не удержавшись.

– На черный день откладываю. Ты ведь не вечен, – цинично заявил Инин. – Источник в любой момент может высохнуть. Приходится быть предусмотрительным. Не желаю, Монах, на бобах остаться, возраст уже не тот.

– Рано хоронишь! Пуля для меня еще не отлита, гарантия. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. – Я поспешил сменить неприятную тему. – Кстати, майор. В вашем ведомстве есть Кожевников, младший летеха, знаешь его?

– Владислава Петровича? Знаю. Шапочно. Оперуполномоченный Октябрьского района. В прошлом году лейтенанта должны были дать, но задержали присвоение.

– Что так?

– Да руководство наше трусливо перестраховалось. Изувечил он случайно урку одного на допросе, а у того родня шибко грамотная оказалась – понаписала вагон жалоб в разные инстанции, вплоть до генпрокурора. Комиссия разбиралась... Погоны, ясно, не сняли, а вот с продвижением по службе погодить решили. Умники! Всем ведь отлично известно: если на следствии не применять методы физического внушения, раскрываемость вообще упадет до ноль целых ноль десятых. Но ничего. В этом году Кожевникову сразу «старшего» дадут. Начальник управления специально на совещании сказал, чтоб не расхолаживать оперсостав. Раскрываемость-то катастрофически снижается.

– Понятно. Больше о нем ничего не знаешь?

– А что? – не к месту ухмыльнулся Инин. – На пятки наступает? Он, может, волкодав по характеру. Хотя есть и кой-какие человеческие слабости. Большой любитель бильярда. Ничего не надо – дай только шары по зеленому столу погонять. Я ни разу у него еще не выиграл. Мастер, надо признать!

– И где сражаетесь?

– В ДК железнодорожников, где ж еще? Посещать твой клуб «У Мари» зарплаты не хватит. А я, как знаешь, шибко на людях не шикую. Береженого Бог бережет!

– Ладушки! Давай-ка еще по рюмашке за твою продуманность.

Когда провожал опера до дверей, тот еле держался на нетвердых ногах. Да и я был хорош – все окружающие предметы, вдруг потеряв земное притяжение, плавно устремлялись вверх, желая, видно, пробить потолок и вырваться в космос. Но я оправдал факт сегодняшней натурально-безудержной пьянки информацией, полученной у майора.

Основного тот, правда, не знал – почему моей скромной персоной так навязчиво интересуются руоповцы. Но кой-какие моменты из жизни службиста Кожевникова наверняка могли мне пригодиться уже в ближайшем будущем.

Только голова коснулась подушки, как Морфей тут же уволок мое сознание в свои красочно-многоцветные владения.

Когда на следующий день принимал привычный контрастный душ, как бы случайно пришло в общих чертах решение проблемы, волновавшей меня последние несколько дней. Но, как известно, случайность – это неосознанная необходимость. Так что все правильно. Какой-то ответственный кусочек мозга продолжал активную работу и во сне, выдав поутряне результат своей незаметной ночной деятельности. На что я и рассчитывал, впрочем.

Гладкое розовое личико Цыпы, наряду с обычным самодовольством, выражало также некую странную загадочность.

– Что это с тобой? – удивился я. – Неужто какую-то идею родил?

– Обижаешь, Монах, – насупился соратник, но тут же ухмыльнулся. – Идей всяких разных у меня вагон и маленькая тележка. А сегодня я тебе просто сюрприз знатный приготовил. Останешься доволен, гарантия!

– В валюте? – полюбопытствовал я. – Или снова очередную девочку-красотульку хочешь подогнать? Глаза хоть зеленые?

– Значительно круче, Евген! – важно задрал свой квадратный подбородок Цыпа. – Предлагаю выехать за город на природу. Погодка позволяет. Там на месте все и узнаешь.

– Какая таинственность, – усмехнулся я. – Ладушки! Природу я люблю не меньше, чем женщин. Собери на кухне что-нибудь для пикника. Обожаю завтрак на траве.

Пока верный телохранитель суетился по продовольственно-алкогольному обеспечению загородной прогулки, я успел одеться по-походному – в джинсы и короткую кожанку. Немного подумав, надел под куртку плечевую кобуру с «братишкой». Береженого Бог бережет, как любит вечно напоминать опер Инин. Менты тоже иногда довольно дельные мысли высказывают. Пусть и не свои.

В стоявшем у подъезда «мерсе» сидел на заднем сиденье Карат, охранник «Кента».

– Привет, братишка, – кивнул я ему, усевшись рядом. – А Гришка с кем остался?

– Фунт к нему вышибалу из бара приставил, – пояснил Цыпа, заводя мотор. – Куда махнем? Предлагаю на Тагильский тракт. Сегодня там омоновских кордонов нет.

– Лады, Сусанин, – не стал я привередничать, закуривая первую за день сигарету.

Тагильский тракт вел мимо озера Балтым, напоминавшего о не слишком приятных прошлогодних событиях, но я промолчал. Раз Цыпе те воспоминания не портят аппетит, то и мне глупо менжеваться. Чего доброго за слабонервного еще посчитает.

Разведка телохранителя оказалась верной – ни на выезде из Екатеринбурга, ни на въезде в Верхнюю Пышму назойливых милицейских патрулей не наблюдалось.

Скоро городские пейзажи уступили место лесным ландшафтам. С обеих сторон дороги бежали стройными рядами сосны, среди которых почти терялись редкие березы и ели. Через опущенное окно машины я с удовольствием вдыхал теплые запахи хвои и спелой земляники, сдобренные нежным ароматом каких-то цветов. Наверно, фиалок, которых на родном Урале великое множество, как на хорошем кладбище.

Цыпа свернул с трассы на какую-то проселочную дорогу, больше похожую на две параллельные тропинки. Если б не отличные рессоры «Мерседеса», меня бы изрядно растрясло на ухабах и выбоинах – этих вечных спутниках всех российских дорог.

Решив, видно, более не испытывать моего терпения, Цыпа вырулил на небольшую полянку, словно частоколом, окруженную корабельными соснами и кустами цветущего боярышника. Когда «мерс» остановился посередине поляны, я обнаружил даже один разлапистый куст диких роз.

– Расстилайте скатерть-самобранку вон у того сказочного кустика, – распорядился я, покидая салон и направляясь к любимой с детства королеве уральской природы.

Сирень мне тоже весьма нравится, но розы – это наивысший кайф.

Отыскал всего три распустившихся нежно-розовых цветка. Рвать было жаль, и я ограничился лишь визуальным любованием.

– А вот и обещанный сюрприз, – услышал сзади голос телохранителя. – Делай с ним что хочешь. А Карат покамест ямку выкопает по размеру. Грунт здесь мягкий, проблем не будет.

Оглянувшись, я чуть рот не разинул от изумления. И было отчего. Картина, представшая передо мной, заслуживала кисти живописца. Из открытого багажника машины высунулся, как черт из коробочки, Том, управляющий баром «Вспомни былое». Лицо его перекосила бешеная ярость, а руки были надежно скованы наручниками. Цыпа буквально выдернул взъерошенного Тома из багажника и поставил на ноги. Потрепанно-помятый костюм управляющего явно нуждался в профилактике щеткой и утюгом. Но костюму, как и его хозяину, готовилась совсем иная участь. Саперная лопатка в руках Карата говорила о многом.

– Могилку копать собрался? – ласково поинтересовался я у охранника гостиницы.

– Само собой, – ответил вместо него Цыпа. – Том, падла, продать тебя намеревался. Так что банкуй, Монах – сразу его кончать по старой дружбе, или сперва на кол насадить, чтоб лучше осознал и сильнее прочувствовал.

– Лажа это, Евген, – взорвался Том, порываясь броситься на Цыпу и, наверно, порвать его зубами, раз руки закопаны. – Твой костолом-недоумок просто на меня неровно дышит. Ревнует к нашей дружбе. Верняк пургу он гонит, гадом буду!

– Захлопни пасть, козел! – задетый за живое, Цыпа поднял свой мощный кулак, явно стремясь произвести с зубами Тома болезненную стоматологическую операцию.

– Ша, Цыпленок! Зубные протезы нынче дороги, – осадил я телохранителя. – Говори толком – в чем дело?

– А в том, Михалыч, что змею ты на груди пригрел, – заявил Цыпа, сверкая на управляющего баром. – Скурвился он. Хотел тебя ментам сдать, чтоб полную самостоятельность получить. Но не учел, сучье вымя, что я всегда на стреме!

Я с неподдельным интересом разглядывал телохранителя, решая, почему он так ненавидит Тома. Скорее всего чисто по-ребячьи ревнует к шефу. Ведь не может он знать, что Том разменял его брата Василия, закопав в этом самом лесу. Впрочем, где-то в глубинах подсознания, возможно, и знает. Его мозговая подкорка могла получить сигнал-информацию из Космоса. Тогда все понятно, и ненависть Цыпы, пусть неосознанная, имеет вполне реальное основание.

– За такие серьезные обвинения надо отвечать, – заметил я. – Какие доказательства?

– Обижаешь, Монах. Я за базар всегда отвечу. Факты непробиваемые. Или ты нашей Ксюхе не поверишь? Это она о подлой измене цынканула. Он, кретин, с нею планами поделился. Я предлагаю...

– Ладушки! – прервал я, уже вкурив ситуацию. – Рассказывай, Том.

– Непонятка, Евген, вышла, – поморщившись, буркнул Том. – Как мы с тобой и договаривались, я должен был пробить барменшу на ржавость. Намекнул, что тебя скоро менты заметут, и не надо будет доход с бара отстегивать. Хотел Ксюху на откровенный разговор спровоцировать. Но – не выгорело. Девка, как видишь, сразу к Цыпе доносить на меня помчалась.

– Нет худа без добра, – усмехнулся я. – Раскоцай Тома, Цыпленок. И не хмурься, браток, выписываю тебе благодарность от фирмы за проявленную бдительность. А может, погоняло Цыпа на Цербер уже пора поменять?.. Ладно, шучу!

Через какой-то неполный час ничто уже не напоминало о глупом недоразумении, которое легко могло перерасти в непоправимую трагедию. Этому хорошо способствовали успокаивающая близость природы-матушки и расстеленное прямо на траве шерстяное покрывало, вдохновляюще уставленное бутылками в окружении апельсинов и двух банок с икрой – черной и красной. Злополучная саперная лопатка мирно покоилась в багажнике «мерса», а не уродовала милый лесной пейзаж очередной фатальной ямой.

Под благодатным воздействием алкоголя ребята расслабились и прекратили наконец бросаться друг на друга тяжелыми злыми взглядами. Дабы упрочить эту идиллию, я вынул заветный портсигар и пустил косяк по кругу наподобие своеобразной трубки мира. Ведь даже у нас, европейцев, где-то в тайниках души прочно угнездился дикий, но обожающий всяческую театральность, папуас. И иногда очень полезно ему децал потрафить для лучшей гармонии.

– Что с Гришкой делать будешь? – поинтересовался Том, когда я рассказал ему о последних событиях.

– Ничего. Монах и гуманист – синонимы, – благодушно отозвался я. – Вот только сыграет сценку в моем любительском спектакле и будет полностью помилован. В натуре! Я ведь не кровожадный крокодил, а добрая рыбка, золотая причем. Чего лыбитесь? Я же добряк по жизни!

Окружающие высокие деревья начали уже водить хоровод, перешептываясь и смешно размахивая своими ветвями-лапами. Кажется, я нынче чуток перебрал. Надо завязывать, пока явные галлюцинации не начались. От них ведь никогда не знаешь чего ждать. Бывает, такая неприятная жуть привидится, что потом два дня приходится коньяком мозги старательно прополаскивать, вымывая оттуда цветные загробные картинки.

– Ладно, братва! По коням! Матушке-природе должное мы сполна отдали, пора снова с любимого Екатеринбурга причитающиеся нам дивиденды выколачивать. Карат, собери, что мы тут намусорили. Негоже такую милую зеленую полянку обижать. Не простит!

К вечеру, уже окончательно оклемавшись, направил стопы в ДК железнодорожников. Народившийся утром план требовал моего непосредственного прямого участия. Ничего не поделаешь, приходилось суетиться, забыв про обычную свою ленивую аморфность.

Бильярдная находилась на первом этаже. Комната ранее скорее всего была агитационным «красным уголком». По крайней мере об этом свидетельствовал чудом сохранившийся плакат на стене «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи». Красная эпоха уже канула в Лету, а атрибутика осталась. Вот после этого и разберись, что жизнеспособнее – первичное или вторичное. Форма или содержание, то бишь.

Комната делилась на две неравные доли. Большую занимали три зеленых бильярдных стола, а меньшую – бар с весьма небедным набором алкогольных разновидностей. В своем новом амплуа помещение стало явно рентабельным. И, несомненно, более полезным для посетителей. Тех было сегодня около двух десятков. Основная их часть оккупировала стойку бара, предпочитая дегустировать спиртные напитки, а некоторым больше по душе была роль зрителей-болельщиков, наблюдавших за игрой в банально-модную «пирамидку». Костяные шары активно летали по полям всех трех столов, при столкновении друг с другом производя хлесткий звук, немного похожий на выстрел малокалиберной винтовки.

Я устроился на высоком круглом табурете у стойки и заказал себе литровую кружку «Жигулевского», скользя неторопливым взглядом по лицам присутствующих в поисках нужного объекта. Как и ожидал, обнаружил его среди игроков. Он был в штатском. Судя по уверенно-непринужденной манере держать кий и холодно-расчетливым серым глазам, младший лейтенант Кожевников не только в выбивании показаний, но и в настольном спорте был истинным докой.

Мою скромную персону опер уже тоже благополучно засек. Убедившись в этом, я равнодушно отвернулся от игроков, всецело занявшись своим пивом. Ждать пришлось совсем недолго.

– Не желаете, Евгений Михайлович, партийку раскидать? Можно без интереса, не на деньги, – услышал я за спиной насмешливо-вкрадчивый голос.

Глупо переигрывать я не стал и неторопливо-спокойно повернулся к районному оперу:

– Нет, дорогой Владимир Петрович, о вашем мастерстве наслышан и напрасно испытывать свой фарт желания не имею.

Младший лейтенант взгромоздился на соседний табурет, старательно делая вид, что и не удивлен вовсе.

– Догадываюсь, откуда ветер дует, – обронил он, заказав себе сто пятьдесят граммов «Смирновской».

– А я и не сомневался в ваших умственных способностях. Да, Гришаня все рассказал. Выхода у него другого не было, как понимаете...

– И что? Ты угрожать, похоже, мне вздумал?!

– Боже упаси! Какой понт с органами ссориться? Только против ветра плевать. Нет. У меня другое на уме. Взаимовыгодное сотрудничество.

– Сильно поумнел ваш брат, уголовник, как погляжу, – усмехнулся опер, скося на меня явно заинтересованный взгляд прищуренных серых глаз. – Давай дальше ври. Любопытно просто.

– И не думаю луну крутить, командир, – заверил я, уже приблизительно определив его уровень интеллекта и несгибаемо-напыщенной самоуверенности. – Чего вы именно ко мне прицепились? В городе немало людишек значительно опасней и вредней для общества...

– И ты готов их назвать? – быстро спросил младший лейтенант. – С точным описанием и конкретными деталями их криминальной деятельности?

– Без проблем! Только дайте мне дальше спокойно коптить небо. Причем с немалой пользой для вас...

В прищуре опера легко читались его мысли: «А я иного и не ожидал. Все вы, уголовники, за свою шкуру мать родную продадите. Твари мутнорылые...»

Но вслух он сказал совсем другое:

– Настоящий лапстос! А ты не дурак, Монах!

– Не понял, – честно признался я.

– Сразу видно, что не бильярдист. Лапстос – это мастерский удар. Таким манером, значит, решил переключить с себя наше внимание на коллег? Не глупо. Матерый волчара, как погляжу. А что конкретно интересного можешь предложить? На пустяки наша контора не разменивается, учти.

– Лады! Восемь глухих «висячек» устроят? Сразу план по раскрываемости в ажур приведете.

– Восемь нераскрытых преступлений? – воодушевившись, мент заказал себе еще порцию сорокоградусной. – С именами их авторов и всеми деталями? Доказательно и без пустых наговоров?

– Само собой, – подтвердил я. – Отлично понимаю, что порожняки вам гнать – себе дороже.

– Вот это правильно, – физиономия младшего лейтенанта довольно залоснилась то ли от водки, то ли от моих слов. – Как оформим? Давай, не откладывая, прямо сейчас в отделение пройдем. У меня в сейфе, кстати, неплохой коньячок зря пылится...

– Не покатит, начальник! Ты мой труп завтра увидеть хочешь? Зачем меня так явно засвечивать? Надо делать по уму, коли и в дальнейшем желаешь оперативную информацию от меня поиметь.

– Хорошо, – подумав, вынужден был согласиться опер. – Твоя правда. Что предлагаешь?

– Сделаем так. Я без спешки все обстоятельно запишу, а утром встретимся где-нибудь на нейтральной точке и передам тебе записи. Ладушки?

– Где именно?

– В восемь в парке Энгельса. Это как раз рядом с моими апартаментами.

– Ну ты и Штирлиц, – ухмыльнулся младший лейтенант. – Хорошо. Считай, договорились. Выпить не откажешься?

– Благодарю, но мне уже пора. Да и контакт нам слишком опасно затягивать. Ну, бывай! До завтра.

По пути домой посетил свою гостиницу. Гришка, во исполнение роли больного, лежал на диване, апатично глядя в потолок. За столом у окна заботливой сиделкой устроился Карат в нескучном обществе бульварной газетенки «Ярмарка».

– Как наш милый пациент? Ухудшение здоровья не наблюдается? – пошутил я, прикрыв за собой дверь номера.

Но Карат почему-то юмора не понял:

– Нет, Евгений Михалыч. Я его даже пальцем не трогал. Тихо лежит, не выступает.

– Вот и ладушки. – Я присел на край дивана и вынул блокнот. – Гришуня, я тут набросал текст твоего заявления в органы. Давай-ка перепиши своей рукой. Карат, раздобудь пару листиков бумаги. У Петровича должны быть.

– Но ведь это грозит мне крупными неприятностями, – завыкобенивался мэтр, пробежав глазами мою писанину.

– Возможно, – не стал я отрицать. – Но лишь где-то в будущем, да и то не точно. А я тут, рядышком... Ну, коли гипотетической опасности ты предпочитаешь реальную, придется Цыпу кликнуть. Может, он для тебя по дружбе самую красивую и новенькую швабру подберет.

– Да я же не отказываюсь, – проявил благоразумие Гришка, беря у Карата принесенные тем чистые форматные листы.

Приземлившись за столом, мэтр занялся перепиской, выводя буквы так старательно, будто школьник на контрольной по правописанию.

– Вот и ладушки, – поощрительно улыбнулся я бывшему шнырю, пряча результат его работы в карман. – Запомнил, что начеркал? Учти – возможно, тебе это все устно повторить придется. Ну, отдыхайте дальше, ребята. Карат, закажи для больного бутылочку «Перцовки». От простуды и апатии она преотлично помогает. Счастливо оставаться.

Утром поднялся только благодаря громко разорявшемуся на ночном столике будильнику. Перекрыв его луженую глотку выключателем, похвалил себя за предусмотрительность. Если б у меня был не электрический вечный звонок, а простой и краткий механический – вполне мог не услышать и проспать. Накануне вечером допоздна засиделся с опером Ининым за его любимым коньяком.

Нарождавшийся день обещал быть безоблачным и теплым. Но я все же надел куртку. Необходимость – ничего не поделаешь.

Городской автотранспорт еще не успел нахально испохабить атмосферу выхлопами бензиновых газов, и я буквально упивался пряными запахами акации и цветущей сирени по дороге в парк. Он был безлюден. Для мамаш, выгуливавших своих детенышей, еще рано, а для владельцев собак уже поздно. Многочисленная же армия бомжей, видимо, благоразумно отсиживалась в любимых теплотрассах и на чердаках – для ночевок под открытым небом явно пока еще не климат.

Я устроился на давно облюбованной скамейке, с трех сторон надежно защищенной густыми кустами акации. Ждать не пришлось. Кожевников оказался на удивление пунктуален. Как и вчера, он был в штатском.

– Привет, Монах, – фамильярно ухмыльнулся младший лейтенант, усаживаясь рядом. – Как спалось? Похоже, кошмары замучили? Немудрено. Баланду хлебать по новой никому не хочется. Угадал?

– В цвет, начальник. Потому и пришел.

– Бумажки свои принес? Ты обещал восемь...

– Ясное дело, – поспешил перебить я. – Как и договорились, все восемь штук отдаю в твою личную пользу. Для хорошего человека ничего не жалко. Глядишь, купишь за них новую звездочку на погоны. Надеюсь, теперь могу спать опять спокойно? Прекратишь, наконец, на меня давить и руоповцев науськивать?

– Ладно, разговорился ты что-то не в меру, – посуровел опер. – Сначала поглядим, что ты там принес. Может, овчинка и выделки-то не стоит.

– Останешься доволен, начальник, – заверил я. – Отступной – пальчики оближешь. В рублях на сорок «лимонов» потянет.

– Бедновато, – пренебрежительно усмехнулся Кожевников. – Мелочевка. Разве это отступной? Хороший карманник за неделю больше делает.

– Как договаривались. Я человек маленький. Отдаю все, что имею за душой.

– Ладно, не прибедняйся, Монах. Давай, что там у тебя.

Я увидел, наконец, неторопливо приближавшуюся к нам по гравийной дорожке супружескую пару. Когда они были совсем рядом, я вынул из кармана плотный запечатанный конверт и торжественно вручил его младшему лейтенанту.

С Ининым у нас была договоренность железная. Кусты акации затрещали, раздвигаясь, и обстановка у скамейки кардинально изменилась. Майор Инин с двумя подручными, чьи налитые плечи и бычьи загривки выдавали в них волкодавов из группы захвата, а также подошедшая к нам вплотную «супружеская» пара – сразу создали маленькое столпотворение.

– Граждане свидетели, – рявкнул майор, обращаясь к «супругам». – Вы только что присутствовали при передаче денег вымогателю. Сейчас все мы проедем в управление и официально запротоколируем этот факт.

– В чем дело? Это провокация! – брызгая слюной, заверещал Кожевников.

Из надорванного конверта ему под ноги посыпались стодолларовые купюры.

– А это что?! – злорадно поинтересовался Инин, указуя праведным перстом на усыпавшие землю деньги. – Листья прошлогодние?! Нет, лейтенант! Это восемь тысяч баксов, которые ты, нагло пользуясь своим служебным положением, вымогал у известного в городе бизнесмена!

– Кому поверил, майор? Ведь это же урка мутнорылая! Три «ходки» у него по тяжким! – взвился Кожевников. – Монах кликуха!

– Я в курсе, – отрезал Инин. – Все его криминалы уже в далеком прошлом. Сейчас он уважаемый член общества и не тебе, рэкетиру в погонах, так о Евгении Михайловиче выражаться! К тому же его показания о вымогательстве письменно подтверждает метрдотель гостиницы, которого ты заставил подбросить в номер наркотики. Нет, хамелеон, от таких, как ты, мы железной метлой будет очищать органы правопорядка. Уверен, после окончания кампании «Чистые руки» милицию, наконец-то, начнут уважать!

– А вот до кучи еще и косвенное доказательство, – усмехнулся я, выуживая из внутреннего кармана куртки диктофон «Сони-компакт». – Здесь весь разговор записан.

– Что же тут творится?! – младший лейтенант так припадочно взбеленился, что два волкодава тут же заломили ему руки за спину и клацнули наручники.

– Ничего особенного, – скромно пояснил я. – Это просто мой лапстос.

Инин аккуратно собрал всю «зелень» с травы и с очень довольной мордой спрятал в карман. Я проводил конверт с долларами немного грустным взглядом – вряд ли мне посчастливится снова его увидеть...

В ментовском «газике» я впервые в жизни оказался с непривычной стороны – не в заднем зарешеченном отсеке, который сейчас занял Кожевников, а рядом с шофером. Это показалось мне не столько удивительным, сколько забавным.

На следующий день мы сидели в обычном тройственном составе в малом банкетном зале «Кента». Я заказал амнистированному Гришке бутылку коньяка, отменяя тем самым введенный мной недавно «сухой закон».

– А ведь, по ходу, я был прав, – заметил Том. – Похоже, простая профилактика это была. Со вчерашнего дня голубого фургона не видать. Порожняк, словом.

– Но данный порожняк чуть не стоил тебе поездки в Сочи, – усмехнулся я, обменявшись с Цыпой веселым понимающим взглядом. – Ладушки. Как бы то ни было, а руоповцев словно корова языком слизала. Что нам и требовалось!