Братья Карамазовы (The Brothers Karamazov)

Федор Михайлович Достоевский. Братья Карамазовы

Fyodor Mikhailovich Dostoevsky	Федор Михайлович Достоевский
The Brothers Karamazov	Братья Карамазовы
PART I	Часть первая
Book I.	Книга первая
The History of a Family	История одной семейки
Chapter 1.	I
Fyodor Pavlovitch Karamazov	Федор Павлович Карамазов
ALEXEY Fyodorovitch Karamazov was the third son of Fyodor Pavlovitch Karamazov, a landowner well known in our district in his own day, and still remembered among us owing to his gloomy and tragic death, which happened thirteen years ago, and which I shall describe in its proper place.	Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Федора Павловича Карамазова, столь известного в свое время (да и теперь еще у нас припоминаемого) по трагической и темной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своем месте.
For the present I will only say that this "landowner"-for so we used to call him, although he hardly spent a day of his life on his own estate- was a strange type, yet one pretty frequently to be met with, a type abject and vicious and at the same time senseless. But he was one of those senseless persons who are very well capable of looking after their worldly affairs, and, apparently, after nothing else.	Теперь же скажу об этом "помещике" (как его у нас называли, хотя он всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, - но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти.
Fyodor Pavlovitch, for instance, began with next to nothing; his estate was of the smallest; he ran to dine at other men's tables, and fastened on them as a toady, yet at his death it appeared that he had a hundred thousand roubles in hard cash.	Федор Павлович, например, начал почти что ни с чем, помещик он был самый маленький, бегал обедать по чужим столам, норовил в приживальщики, а между тем в момент кончины его у него оказалось до ста тысяч рублей чистыми деньгами.
At the same time, he was all his life one of the most senseless, fantastical fellows in the whole district.	И в то же время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду.
I repeat, it was not stupidity- the majority of these fantastical fellows are shrewd and intelligent enough-but just senselessness, and a peculiar national form of it.	Повторю еще: тут не глупость; большинство этих сумасбродов довольно умно и хитро, - а именно бестолковость, да еще какая-то особенная, национальная.
He was married twice, and had three sons, the eldest, Dmitri, by his first wife, and two, Ivan and Alexey, by his second.	Он был женат два раза, и у него было три сына: старший, Дмитрий Федорович, от первой супруги, а остальные два, Иван и Алексей, от второй.
Fyodor Pavlovitch's first wife, Adelaida Ivanovna, belonged to a fairly rich and distinguished noble family, also landowners in our district, the Miusovs.	Первая супруга Федора Павловича была из довольно богатого и знатного рода дворян Миусовых, тоже помещиков нашего уезда.

How it came to pass that an heiress, who was also a beauty, and moreover one of those vigorous intelligent girls, so common in this generation, but sometimes also to be found in the last, could have married such a worthless, puny weakling, as we all called him, I won't attempt to explain.	Как именно случилось, что девушка с приданым, да еще красивая и, сверх того, из бойких умниц, столь нередких у нас в теперешнее поколение, но появлявшихся уже и в прошлом, могла выйти замуж за такого ничтожного "мозгляка", как все его тогда называли, объяснять слишком не стану.
I knew a young lady of the last "romantic" generation who after some years of an enigmatic passion for a gentleman, whom she might quite easily have married at any moment, invented insuperable obstacles to their union, and ended by throwing herself one stormy night into a rather deep and rapid river from a high bank, almost a precipice, and so perished, entirely to satisfy her own caprice, and to be like Shakespeare's Ophelia. Indeed, if this precipice, a chosen and favourite spot of hers, had been less picturesque, if there had been a prosaic flat bank in its place, most likely the suicide would never have taken place.	Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом "романтическом" поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого, впрочем, всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила, однако же, тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега, похожего на утес, в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства, может быть, не произошло бы вовсе.
This is a fact, and probably there have been not a few similar instances in the last two or three generations.	Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило немало.
Adelaida Ivanovna Miusov's action was similarly, no doubt, an echo of other people's ideas, and was due to the irritation caused by lack of mental freedom.	Подобно тому и поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением.
She wanted, perhaps, to show her feminine independence, to override class distinctions and the despotism of her family. And a pliable imagination persuaded her, we must suppose, for a brief moment, that Fyodor Pavlovitch, in spite of his parasitic position, was one of the bold and ironical spirits of that progressive epoch, though he was, in fact, an ill-natured buffoon and nothing more.	Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко всему лучшему, эпохи, тогда как он был только злой шут, и больше ничего.
What gave the marriage piquancy was that it was preceded by an elopement, and this greatly captivated Adelaida Ivanovna's fancy.	Пикантное состояло еще и в том, что дело обошлось увозом, а это очень прельстило Аделаиду Ивановну.
Fyodor Pavlovitch's position at the time made him specially eager for any such enterprise, for he was passionately anxious to make a career in one way or another. To attach himself to a good family and obtain a dowry was an alluring prospect.	Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы то ни было; примазаться же к хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво.

As for mutual love it did not exist apparently, either in the bride or in him, in spite of Adelaida Ivanovna's beauty.	Что же до обоюдной любви, то ее вовсе, кажется, не было - ни со стороны невесты, ни с его стороны, несмотря даже на красивость Аделаиды Ивановны.
This was, perhaps, a unique case of the kind in the life of Fyodor Pavlovitch, who was always of a voluptuous temper, and ready to run after any petticoat on the slightest encouragement.	Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке, только бы та его поманила.
She seems to have been the only woman who made no particular appeal to his senses.	А между тем одна только эта женщина не произвела в нем со страстной стороны никакого особенного впечатления.
Immediatley after the elopement Adelaida Ivanovna discerned in a flash that she had no feeling for her husband but contempt.	Аделаида Ивановна, тотчас же после увоза, мигом разглядела, что мужа своего она только презирает, и больше ничего.
The marriage accordingly showed itself in its true colours with extraordinary rapidity.	Таким образом, следствия брака обозначились с чрезвычайною быстротой.
Although the family accepted the event pretty quickly and apportioned the runaway bride her dowry, the husband and wife began to lead a most disorderly life, and there were everlasting scenes between them.	Несмотря на то, что семейство даже довольно скоро примирилось с событием и выделило беглянке приданое, между супругами началась самая беспорядочная жизнь и вечные сцены.
It was said that the young wife showed incomparably more generosity and dignity than Fyodor Pavlovitch, who, as is now known, got hold of all her money up to twenty five thousand roubles as soon as she received it, so that those thousands were lost to her forever.	Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом, все ее денежки, до двадцати пяти тысяч, только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули для нее в воду.
The little village and the rather fine town house which formed part of her dowry he did his utmost for a long time to transfer to his name, by means of some deed of conveyance. He would probably have succeeded, merely from her moral fatigue and desire to get rid of him, and from the contempt and loathing he aroused by his persistent and shameless importunity.	Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
But, fortunately, Adelaida Ivanovna's family intervened and circumvented his greediness.	Но, к счастию, вступилось семейство Аделаиды Ивановны и ограничило хапугу.
It is known for a fact that frequent fights took place between the husband and wife, but rumour had it that Fyodor Pavlovitch did not beat his wife but was beaten by her, for she was a hot-tempered, bold, dark-browed, impatient woman, possessed of remarkable physical strength.	Положительно известно, что между супругами происходили нередкие драки, но, по преданию, бил не Федор Павлович, а била Аделаида Ивановна, дама горячая, смелая, смуглая, нетерпеливая, одаренная замечательною физической силой.

Finally, she left the house and ran away from Fyodor Pavlovitch with a destitute divinity student, leaving Mitya, a child of three years old, in her husband's hands.	Наконец она бросила дом и сбежала от Федора Павловича с одним погибавшим от нищеты семинаристом-учителем, оставив Федору Павловичу на руках трехлетнего Митю.
Immediately Fyodor Pavlovitch introduced a regular harem into the house, and abandoned himself to orgies of drunkenness. In the intervals he used to drive all over the province, complaining tearfully to each and all of Adelaida Ivanovna's having left him, going into details too disgraceful for a husband to mention in regard to his own married life.	Федор Павлович мигом завел в доме целый гарем и самое забубенное пьянство, а в антрактах ездил чуть не по всей губернии и слезно жаловался всем и каждому на покинувшую его Аделаиду Ивановну, причем сообщал такие подробности, которые слишком бы стыдно было сообщать супругу о своей брачной жизни.
What seemed to gratify him and flatter his self-love most was to play the ridiculous part of the injured husband, and to parade his woes with embellishments.	Главное, ему как будто приятно было и даже льстило разыгрывать пред всеми свою смешную роль обиженного супруга и с прикрасами даже расписывать подробности о своей обиде.
"One would think that you'd got a promotion, Fyodor Pavlovitch, you seem so pleased in spite of your sorrow," scoffers said to him.	"Подумаешь, что вы, Федор Павлович, чин получили, так вы довольны, несмотря на всю вашу горесть", - говорили ему насмешники.
Many even added that he was glad of a new comic part in which to play the buffoon, and that it was simply to make it funnier that he pretended to be unaware of his ludicrous position.	Многие даже прибавляли, что он рад явиться в подновленном виде шута и что нарочно, для усиления смеха, делает вид, что не замечает своего комического положения.
But, who knows, it may have been simplicity.	Кто знает впрочем, может быть, было это в нем и наивно.
At last he succeeded in getting on the track of his runaway wife.	Наконец ему удалось открыть следы своей беглянки.
The poor woman turned out to be in Petersburg, where she had gone with her divinity student, and where she had thrown herself into a life of complete emancipation.	Бедняжка оказалась в Петербурге, куда перебралась с своим семинаристом и где беззаветно пустилась в самую полную эмансипацию.
Fyodor Pavlovitch at once began bustling about, making preparations to go to Petersburg, with what object he could not himself have said.	Федор Павлович немедленно захлопотал и стал собираться в Петербург, - для чего? - он, конечно, и сам не знал.
He would perhaps have really gone; but having determined to do so he felt at once entitled to fortify himself for the journey by another bout of reckless drinking.	Право, может быть, он бы тогда и поехал; но, предприняв такое решение, тотчас же почел себя в особенном праве, для бодрости, пред дорогой, пуститься вновь в самое безбрежное пьянство.
And just at that time his wife's family received the news of her death in Petersburg.	И вот в это-то время семейством его супруги получилось известие о смерти ее в Петербурге.
She had died quite suddenly in a garret, according to one story, of typhus, or as another version had it, of starvation.	Она как-то вдруг умерла, где-то на чердаке, по одним сказаниям - от тифа, а по другим - будто бы с голоду.
Fyodor Pavlovitch was drunk when he heard of his wife's death, and the story is that he ran out into the street and began shouting with joy, raising his hands to Heaven:	Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по улице и начал кричать, в радости воздевая руки к небу:

"Lord, now lettest Thou Thy servant depart in peace," but others say he wept without restraint like a little child, so much so that people were sorry for him, in spite of the repulsion he inspired.	"Ныне отпущаеши", а по другим - плакал навзрыд как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было смотреть на него, несмотря на все к нему отвращение.
It is quite possible that both versions were true, that he rejoiced at his release, and at the same time wept for her who released him.	Очень может быть, что было и то, и другое, то есть что и радовался он своему освобождению, и плакал по освободительнице - все вместе.
As a general rule, people, even the wicked, are much more naive and simple-hearted than we suppose.	В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем.
And we ourselves are, too.	Да и мы сами тоже.
Chapter 2.	II
He Gets Rid of His Eldest Son	Первого сына спровадил
YOU can easily imagine what a father such a man could be and how he would bring up his children.	Конечно, можно представить себе, каким воспитателем и отцом мог быть такой человек.
His behaviour as a father was exactly what might be expected. He completely abandoned the child of his marriage with Adelaida Ivanovna, not from malice, nor because of his matrimonial grievances, but simply because he forgot him.	С ним как с отцом именно случилось то, что должно было случиться, то есть он вовсе и совершенно бросил своего ребенка, прижитого с Аделаидой Ивановной, не по злобе к нему или не из каких-нибудь оскорбленно-супружеских чувств, а просто потому, что забыл о нем совершенно.
While he was wearying everyone with his tears and complaints, and turning his house into a sink of debauchery, a faithful servant of the family, Grigory, took the three-year old Mitya into his care. If he hadn't looked after him there would have been no one even to change the baby's little shirt.	Пока он докучал всем своими слезами и жалобами, а дом свой обратил в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный слуга этого дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может быть, на ребенке некому было бы переменить рубашонку.
It happened moreover that the child's relations on his mother's side forgot him too at first.	К тому же так случилось, что родня ребенка по матери тоже как бы забыла о нем в первое время.
His grandfather was no longer living, his widow, Mitya's grandmother, had moved to Moscow, and was seriously ill, while his daughters were married, so that Mitya remained for almost a whole year in old Grigory's charge and lived with him in the servant's cottage.	Деда его, то есть самого господина Миусова, отца Аделаиды Ивановны, тогда уже не было в живых; овдовевшая супруга его, бабушка Мити, переехавшая в Москву, слишком расхворалась, сестры же повышли замуж, так что почти целый год пришлось Мите пробыть у слуги Григория и проживать у него в дворовой избе.
But if his father had remembered him (he could not, indeed, have been altogether unaware of his existence) he would have sent him back to the cottage, as the child would only have been in the way of his debaucheries.	Впрочем, если бы папаша о нем и вспомнил (не мог же он в самом деле не знать о его существовании), то и сам сослал бы его опять в избу, так как ребенок все же мешал бы ему в его дебоширстве.

But a cousin of Mitya's mother, Pyotr Alexandrovitch Miusov, happened to return from Paris. He lived for many years afterwards abroad, but was at that time quite a young .man, and distinguished among the Miusovs as a man of enlightened ideas and of European culture, who had been in the capitals and abroad.	Но случилось так, что из Парижа вернулся двоюродный брат покойной Аделаиды Ивановны, Петр Александрович Миусов, многие годы сряду выживший потом за границей, тогда же еще очень молодой человек, но человек особенный между Миусовыми, просвещенный, столичный, заграничный и притом всю жизнь свою европеец, а под конец жизни либерал сороковых и пятидесятых годов.
Towards the end of his life he became a Liberal of the type common in the forties and fifties. In the course of his career he had come into contact with many of the most Liberal men of his epoch, both in Russia and abroad. He had known Proudhon and Bakunin personally, and in his declining years was very fond of describing the three days of the Paris Revolution of February, 1848, hinting that he himself had almost taken part in the fighting on the barricades.	В продолжение своей карьеры он перебывал в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех днях февральской парижской революции сорок восьмого года, намекая, что чуть ли и сам он не был в ней участником на баррикадах.
This was one of the most grateful recollections of his youth.	Это было одно из самых отраднейших воспоминаний его молодости.
He had an independent property of about a thousand souls, to reckon in the old style.	Имел он состояние независимое, по прежней пропорции около тысячи душ.
His splendid estate lay on the outskirts of our little town and bordered on the lands of our famous monastery, with which Pyotr Alexandrovitch began an endless lawsuit, almost as soon as he came into the estate, concerning the rights of fishing in the river or wood-cutting in the forest, I don't know exactly which. He regarded it as his duty as a citizen and a man of culture to open an attack upon the "clericals."	Превосходное имение его находилось сейчас же на выезде из нашего городка и граничило с землей нашего знаменитого монастыря, с которым Петр Александрович, еще в самых молодых летах, как только получил наследство, мигом начал нескончаемый процесс за право каких-то ловель в реке или порубок в лесу, доподлинно не знаю, но начать процесс с "клерикалами" почел даже своею гражданскою и просвещенною обязанностью.
Hearing all about Adelaida Ivanovna, whom he, of course, remembered, and in whom he had at one time been interested, and learning of the existence of Mitya, he intervened, in spite of all his youthful indignation and contempt for Fyodor Pavlovitch.	Услышав все про Аделаиду Ивановну, которую, разумеется, помнил и когда-то даже заметил, и узнав, что остался Митя, он, несмотря на все молодое негодование свое и презрение к Федору Павловичу, в это дело ввязался.
He made the latter's acquaintance for the first time, and told him directly that he wished to undertake the child's education.	Тут-то он с Федором Павловичем в первый раз и познакомился. Он прямо ему объявил, что желал бы взять воспитание ребенка на себя.
He used long afterwards to tell as a characteristic touch, that when he began to speak of Mitya, Fyodor Pavlovitch looked for some time as though he did not understand what child he was talking about, and even as though he was surprised to hear that he had a little son in the house.	Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме маленький сын.
The story may have been exaggerated, yet it must have been something like the truth.	Если в рассказе Петра Александровича могло быть преувеличение, то все же должно было быть и нечто похожее на правду.

Fyodor Pavlovitch was all his life fond of acting, of suddenly playing an unexpected part, sometimes without any motive for doing so, and even to his own direct disadvantage, as, for instance, in the present case.	Но действительно Федор Павлович всю жизнь свою любил представляться, вдруг проиграть пред вами какую-нибудь неожиданную роль, и, главное, безо всякой иногда надобности, даже в прямой ущерб себе, как в настоящем, например, случае.
This habit, however, is characteristic of a very great number of people, some of them very clever ones, not like Fyodor Pavlovitch.	Черта эта, впрочем, свойственна чрезвычайно многим людям, и даже весьма умным, не то что Федору Павловичу.
Pyotr Alexandrovitch carried the business through vigorously, and was appointed, with Fyodor Pavlovitch, joint guardian of the child, who had a small property, a house and land, left him by his mother.	Петр Александрович повел дело горячо и даже назначен был (купно с Федором Павловичем) в опекуны ребенку, потому что все же после матери оставалось именьице - дом и поместье.
Mitya did, in fact, pass into this cousin's keeping, but as the latter had no family of his own, and after securing the revenues of his estates was in haste to return at once to Paris, he left the boy in charge of one of his cousins, a lady living in Moscow.	Митя действительно переехал к этому двоюродному дяде, но собственного семейства у того не было, а так как сам он, едва лишь уладив и обеспечив свои денежные получения с своих имений, немедленно поспешил опять надолго в Париж, то ребенка и поручил одной из своих двоюродных теток, одной московской барыне.
It came to pass that, settling permanently in Paris he, too, forgot the child, especially when the Revolution of February broke out, making an impression on his mind that he remembered all the rest of his life.	Случилось так, что, обжившись в Париже, и он забыл о ребенке, особенно когда настала та самая февральская революция, столь поразившая его воображение и о которой он уже не мог забыть всю свою жизнь.
The Moscow lady died, and Mitya passed into the care of one of her married daughters.	Московская же барыня умерла, и Митя перешел к одной из замужних ее дочерей.
I believe he changed his home a fourth time later on.	Кажется, он и еще потом переменил в четвертый раз гнездо.
I won't enlarge upon that now, as I shall have much to tell later of Fyodor Pavlovitch's firstborn, and must confine myself now to the most essential facts about him, without which I could not begin my story.	Об этом я теперь распространяться не стану, тем более что много еще придется рассказывать об этом первенце Федора Павловича, а теперь лишь ограничиваюсь самыми необходимыми о нем сведениями, без которых мне и романа начать невозможно.
In the first place, this Mitya, or rather Dmitri Fyodorovitch, was the only one of Fyodor Pavlovitch's three sons who grew up in the belief that he had property, and that he would be independent on coming of age.	Во-первых, этот Дмитрий Федорович был один только из трех сыновей Федора Павловича, который рос в убеждении, что он все же имеет некоторое состояние и когда достигнет совершенных лет, то будет независим.
He spent an irregular boyhood and youth. He did not finish his studies at the gymnasium, he got into a military school, then went to the Caucasus, was promoted, fought a duel, and was degraded to the ranks, earned promotion again, led a wild life, and spent a good deal of money.	Юность и молодость его протекли беспорядочно: в гимназии он не доучился, попал потом в одну военную школу, потом очутился на Кавказе, выслужился, дрался на дуэли, был разжалован, опять выслужился, много кутил и сравнительно прожил довольно денег.
He did not begin to receive any income from Fyodor Pavlovitch until he came of age, and until then got into debt.	Стал же получать их от Федора Павловича не раньше совершеннолетия, а до тех пор наделал долгов.

He saw and knew his father, Fyodor Pavlovitch, for the first time on coming of age, when he visited our neighbourhood on purpose to settle with him about his property.	Федора Павловича, отца своего, узнал и увидал в первый раз уже после совершеннолетия, когда нарочно прибыл в наши места объясниться с ним насчет своего имущества.
He seems not to have liked his father. He did not stay long with him, and made haste to get away, having only succeeded in obtaining a sum of money, and entering into an agreement for future payments from the estate, of the revenues and value of which he was unable (a fact worthy of note), upon this occasion, to get a statement from his father.	Кажется, родитель ему и тогда не понравился; пробыл он у него недолго и уехал поскорей, успев лишь получить от него некоторую сумму и войдя с ним в некоторую сделку насчет дальнейшего получения доходов с имения, которого (факт достопримечательный) ни доходности, ни стоимости он в тот раз от Федора Павловича так и не добился.
Fyodor Pavlovitch remarked for the first time then (this, too, should be noted) that Mitya had a vague and exaggerated idea of his property.	Федор Павлович заметил тогда, с первого разу (и это надо запомнить), что Митя имеет о своем состоянии понятие преувеличенное и неверное.
Fyodor Pavlovitch was very well satisfied with this, as it fell in with his own designs.	Федор Павлович был очень этим доволен, имея в виду свои особые расчеты.
He gathered only that the young man was frivolous, unruly, of violent passions, impatient, and dissipated, and that if he could only obtain ready money he would be satisfied, although only, of course, a short time.	Он вывел лишь, что молодой человек легкомыслен, буен, со страстями, нетерпелив, кутила и которому только чтобы что-нибудь временно перехватить, и он хоть на малое время, разумеется, но тотчас успокоится.
So Fyodor Pavlovitch began to take advantage of this fact, sending him from time to time small doles, instalments. In the end, when four years later, Mitya, losing patience, came a second time to our little town to settle up once for all with his father, it turned out to his amazement that he had nothing, that it was difficult to get an account even, that he had received the whole value of his property in sums of money from Fyodor Pavlovitch, and was perhaps even in debt to him, that by various agreements into which he had, of his own desire, entered at various previous dates, he had no right to expect anything more, and so on, and so on.	Вот это и начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
The young man was overwhelmed, suspected deceit and cheating, and was almost beside himself.	Молодой человек был поражен, заподозрил неправду, обман, почти вышел из себя и как бы потерял ум.
And, indeed, this circumstance led to the catastrophe, the account of which forms the subject of my first introductory story, or rather the external side of it.	Вот это-то обстоятельство и привело к катастрофе, изложение которой и составит предмет моего первого вступительного романа или, лучше сказать, его внешнюю сторону.
But before I pass to that story I must say a little of Fyodor Pavlovitch's other two sons, and of their origin.	Но, пока перейду к этому роману, нужно еще рассказать и об остальных двух сыновьях Федора Павловича, братьях Мити, и объяснить, откуда те-то взялись.
Chapter 3.	III
The Second Marriage and the Second Family	Второй брак и вторые дети

VERY shortly after getting his four-year-old Mitya off his hands Fyodor Pavlovitch married a second time.	Федор Павлович, спровадив с рук четырехлетнего Митю, очень скоро после того женился во второй раз.
His second marriage lasted eight years.	Второй брак этот продолжался лет восемь.
He took this second wife, Sofya Ivanovna, also a very young girl, from another province, where he had gone upon some small piece of business in company with a Jew.	Взял он эту вторую супругу свою, тоже очень молоденькую особу, Софью Ивановну, из другой губернии, в которую заехал по одному мелкоподрядному делу, с каким-то жидком в компании.
Though Fyodor Pavlovitch was a drunkard and a vicious debauchee he never neglected investing his capital, and managed his business affairs very successfully, though, no doubt, not over-scrupulously.	Федор Павлович хотя и кутил, и пил, и дебоширил, но никогда не переставал заниматься помещением своего капитала и устраивал делишки свои всегда удачно, хотя, конечно, почти всегда подловато.
Sofya Ivanovna was the daughter of an obscure deacon, and was left from childhood an orphan without relations. She grew up in the house of a general's widow, a wealthy old lady of good position, who was at once her benefactress and tormentor.	Софья Ивановна была из "сироток", безродная с детства, дочь какого-то темного дьякона, взросшая в богатом доме своей благодетельницы, воспитательницы и мучительницы, знатной генеральши-старухи, вдовы генерала Ворохова.
I do not know the details, but I have only heard that the orphan girl, a meek and gentle creature, was once cut down from a halter in which she was hanging from a nail in the loft, so terrible were her sufferings from the caprice and everlasting nagging of this old woman, who was apparently not bad-hearted but had become an insufferable tyrant through idleness.	Подробностей не знаю, но слышал лишь то, что будто воспитанницу, кроткую, незлобивую и безответную, раз сняли с петли, которую она привесила на гвозде в чулане, - до того тяжело было ей переносить своенравие и вечные попреки этой, по-видимому не злой, старухи, но бывшей лишь нестерпимейшею самодуркой от праздности.
Fyodor Pavlovitch made her an offer; inquiries were made about him and he was refused. But again, as in his first marriage, he proposed an elopement to the orphan girl.	Федор Павлович предложил свою руку, о нем справились и его прогнали, и вот тут-то он опять, как и в первом браке, предложил сиротке увоз.
There is very little doubt that she would not on any account have married him if she had known a little more about him in time.	Очень, очень может быть, что и она даже не пошла бы за него ни за что, если б узнала о нем своевременно побольше подробностей.
But she lived in another province; besides, what could a little girl of sixteen know about it, except that she would be better at the bottom of the river than remaining with her benefactress.	Но дело было в другой губернии; да и что могла понимать шестнадцатилетняя девочка, кроме того, что лучше в реку, чем оставаться у благодетельницы.
So the poor child exchanged a benefactress for a benefactor.	Так и променяла бедняжка благодетельницу на благодетеля.
Fyodor Pavlovitch did not get a penny this time, for the general's widow was furious. She gave them nothing and cursed them both. But he had not reckoned on a dowry; what allured him was the remarkable beauty of the innocent girl, above all her innocent appearance, which had a peculiar attraction for a vicious profligate, who had hitherto admired only the coarser types of feminine beauty.	Федор Павлович не взял в этот раз ни гроша, потому что генеральша рассердилась, ничего не дала и, сверх того, прокляла их обоих; но он и не рассчитывал на этот раз взять, а прельстился лишь замечательною красотой невинной девочки и, главное, ее невинным видом, поразившим его, сладострастника и доселе порочного любителя лишь грубой женской красоты.

"Those innocent eyes slit my soul up like a razor," he used to say afterwards, with his loathsome snigger.	"Меня эти невинные глазки как бритвой тогда по душе полоснули", - говаривал он потом, гадко по-своему хихикая.
In a man so depraved this might, of course, mean no more than sensual attraction.	Впрочем, у развратного человека и это могло быть лишь сладострастным влечением.
As he had received no dowry with his wife, and had, so to speak, taken her "from the halter," he did not stand on ceremony with her. Making her feel that she had "wronged" him, he took advantage of her phenomenal meekness and submissiveness to trample on the elementary decencies of marriage.	Не взяв же никакого вознаграждения, Федор Павлович с супругой не церемонился и, пользуясь тем, что она, так сказать, пред ним "виновата" и что он ее почти "с петли снял", пользуясь, кроме того, ее феноменальным смирением и безответностью, даже попрал ногами самые обыкновенные брачные приличия.
He gathered loose women into his house, and carried on orgies of debauchery in his wife's presence.	В дом, тут же при жене, съезжались дурные женщины, и устраивались оргии.
To show what a pass things had come to, I may mention that Grigory, the gloomy, stupid, obstinate, argumentative servant, who had always hated his first mistress, Adelaida Ivanovna, took the side of his new mistress. He championed her cause, abusing Fyodor Pavlovitch in a manner little befitting a servant, and on one occasion broke up the revels and drove all the disorderly women out of the house.	Как характерную черту сообщу, что слуга Григорий, мрачный, глупый и упрямый резонер, ненавидевший прежнюю барыню Аделаиду Ивановну, на этот раз взял сторону новой барыни, защищал и бранился за нее с Федором Павловичем почти непозволительным для слуги образом, а однажды так даже разогнал оргию и всех наехавших безобразниц силой.
In the end this unhappy young woman, kept in terror from her childhood, fell into that kind of nervous disease which is most frequently found in peasant women who are said to be "possessed by devils."	Впоследствии с несчастною, с самого детства запуганною молодою женщиной произошло вроде какой-то нервной женской болезни, встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб, именуемых за эту болезнь кликушами.
At times after terrible fits of hysterics she even lost her reason.	От этой болезни, со страшными истерическими припадками, больная временами даже теряла рассудок.
Yet she bore Fyodor Pavlovitch two sons, Ivan and Alexey, the eldest in the first year of marriage and the second three years later.	Родила она, однако же, Федору Павловичу двух сыновей, Ивана и Алексея, первого в первый год брака, а второго три года спустя.
When she died, little Alexey was in his fourth year, and, strange as it seems, I know that he remembered his mother all his life, like a dream, of course.	Когда она померла, мальчик Алексей был по четвертому году, и хоть и странно это, но я знаю, что он мать запомнил потом на всю жизнь, - как сквозь сон, разумеется.
At her death almost exactly the same thing happened to the two little boys as to their elder brother, Mitya. They were completely forgotten and abandoned by their father. They were looked after by the same Grigory and lived in his cottage, where they were found by the tyrannical old lady who had brought up their mother.	По смерти ее с обоими мальчиками случилось почти точь-в-точь то же самое, что и с первым, Митей: они были совершенно забыты и заброшены отцом и попали все к тому же Григорию и также к нему в избу. В избе их и нашла старуха самодурка генеральша, благодетельница и воспитательница их матери.
She was still alive, and had not, all those eight years, forgotten the insult done her.	Она еще была в живых и все время, все восемь лет, не могла забыть обиды, ей нанесенной.

All that time she was obtaining exact information as to her Sofya's manner of life, and hearing of her illness and hideous surroundings she declared aloud two or three times to her retainers:	О житье-бытье ее "Софьи" все восемь лет она имела из-под руки самые точные сведения и, слыша, как она больна и какие безобразия ее окружают, раза два или три произнесла вслух своим приживалкам:
"It serves her right. God has punished her for her ingratitude."	"Так ей и надо, это ей Бог за неблагодарность послал".
Exactly three months after Sofya Ivanovna's death the general's widow suddenly appeared in our town, and went straight to Fyodor Pavlovitch's house. She spent only half an hour in the town but she did a great deal.	Ровно три месяца по смерти Софьи Ивановны генеральша вдруг явилась в наш город лично и прямо на квартиру Федора Павловича и всего-то пробыла в городке с полчаса, но много сделала.
It was evening.	Был тогда час вечерний.
Fyodor Pavlovitch, whom she had not seen for those eight years, came in to her drunk.	Федор Павлович, которого она все восемь лет не видала, вышел к ней пьяненький.
The story is that instantly upon seeing him, without any sort of explanation, she gave him two good, resounding slaps on the face, seized him by a tuft of hair, and shook him three times up and down. Then, without a word, she went straight to the cottage to the two boys.	Повествуют, что она мигом, безо всяких объяснений, только что увидала его, задала ему две знатные и звонкие пощечины и три раза рванула его за вихор сверху вниз, затем, не прибавив ни слова, направилась прямо в избу к двум мальчикам.
Seeing, at the first glance, that they were unwashed and in dirty linen, she promptly gave Grigory, too, a box on the ear, and announcing that she would carry off both the children she wrapped them just as they were in a rug, put them in the carriage, and drove off to her own town.	С первого взгляда заметив, что они не вымыты и в грязном белье, она тотчас же дала еще пощечину самому Григорию и объявила ему, что увозит обоих детей к себе, затем вывела их в чем были, завернула в плед, посадила в карету и увезла в свой город.
Grigory accepted the blow like a devoted slave, without a word, and when he escorted the old lady to her carriage he made her a low bow and pronounced impressively that, "God would repay her for orphans."	Григорий снес эту пощечину как преданный раб, не сгрубил ни слова, и когда провожал старую барыню до кареты, то, поклонившись ей в пояс, внушительно произнес, что ей "за сирот Бог заплатит".
"You are a blockhead all the same," the old lady shouted to him as she drove away.	"А все-таки ты балбес!" - крикнула ему генеральша, отъезжая.
Fyodor Pavlovitch, thinking it over, decided that it was a good thing, and did not refuse the general's widow his formal consent to any proposition in regard to his children's education.	Федор Павлович, сообразив все дело, нашел, что оно дело хорошее, и в формальном согласии своем насчет воспитания детей у генеральши не отказал потом ни в одном пункте.
As for the slaps she had given him, he drove all over the town telling the story.	О полученных же пощечинах сам ездил рассказывать по всему городу.
It happened that the old lady died soon after this, but she left the boys in her will a thousand roubles each "for their instruction, and so that all be spent on them exclusively, with the condition that it be so portioned out as to last till they are twenty-one, for it is more than adequate provision for such children. If other people think fit to throw away their money, let them."	Случилось так, что и генеральша скоро после того умерла, но выговорив, однако, в завещании обоим малюткам по тысяче рублей каждому "на их обучение, и чтобы все эти деньги были на них истрачены непременно, но с тем, чтобы хватило вплоть до совершеннолетия, потому что слишком довольно и такой подачки для этаких детей, а если кому угодно, то пусть сам раскошеливается", и проч., и проч.

I have not read the will myself, but I heard there was something queer of the sort, very whimsically expressed.	Я завещания сам не читал, но слышал, что именно было что-то странное в этом роде и слишком своеобразно выраженное.
The principal heir, Yefim Petrovitch Polenov, the Marshal of Nobility of the province, turned out, however, to be an honest man.	Главным наследником старухи оказался, однако же, честный человек, губернский предводитель дворянства той губернии Ефим Петрович Поленов.
Writing to Fyodor Pavlovitch, and discerning at once that he could extract nothing from him for his children's education (though the latter never directly refused but only procrastinated as he always did in such cases, and was, indeed, at times effusively sentimental), Yefim Petrovitch took a personal interest in the orphans. He became especially fond of the younger, Alexey, who lived for a long while as one of his family.	Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что тот долгое время даже и рос в его семействе.
I beg the reader to note this from the beginning.	Это я прошу читателя заметить с самого начала.
And to Yefim Petrovitch, a man of a generosity and humanity rarely to be met with, the young people were more indebted for their education and bringing up than to anyone.	И если кому обязаны были молодые люди своим воспитанием и образованием на всю свою жизнь, то именно этому Ефиму Петровичу, благороднейшему и гуманнейшему человеку, из таких, какие редко встречаются.
He kept the two thousand roubles left to them by the general's widow intact, so that by the time they came of age their portions had been doubled by the accumulation of interest. He educated them both at his own expense, and certainly spent far more than a thousand roubles upon each of them.	Он сохранил малюткам по их тысяче, оставленной генеральшей, неприкосновенно, так что они к совершеннолетию их возросли процентами, каждая до двух, воспитал же их на свои деньги и уж, конечно, гораздо более, чем по тысяче, издержал на каждого.
I won't enter into a detailed account of their boyhood and youth, but will only mention a few of the most important events.	В подробный рассказ их детства и юности я опять пока не вступаю, а обозначу лишь самые главные обстоятельства.
Of the elder, Ivan, I will only say that he grew into a somewhat morose and reserved, though far from timid boy. At ten years old he had realised that they were living not in their own home but on other people's charity, and that their father was a man of whom it was disgraceful to speak.	Впрочем, о старшем, Иване, сообщу лишь то, что он рос каким-то угрюмым и закрывшимся сам в себе отроком, далеко не робким, но как бы еще с десяти лет проникнувшим в то, что растут они все-таки в чужой семье и на чужих милостях и что отец у них какой-то такой, о котором даже и говорить стыдно, и проч., и проч.
This boy began very early, almost in his infancy (so they say at least), to show a brilliant and unusual aptitude for learning.	Этот мальчик очень скоро, чуть не в младенчестве (как передавали по крайней мере), стал обнаруживать какие-то необыкновенные и блестящие способности к учению.
I don't know precisely why, but he left the family of Yefim Petrovitch when he was hardly thirteen, entering a Moscow gymnasium and boarding with an experienced and celebrated teacher, an old friend of Yefim Petrovitch.	В точности не знаю, но как-то так случилось, что с семьей Ефима Петровича он расстался чуть ли не тринадцати лет, перейдя в одну из московских гимназий и на пансион к какому-то опытному и знаменитому тогда педагогу, другу с детства Ефима Петровича.

Ivan used to declare afterwards that this was all due to the "ardour for good works" of Yefim Petrovitch, who was captivated by the idea that the boy's genius should be trained by a teacher of genius.	Сам Иван рассказывал потом, что все произошло, так сказать, от "пылкости к добрым делам" Ефима Петровича, увлекшегося идеей, что гениальных способностей мальчик должен и воспитываться у гениального воспитателя.
But neither Yefim Petrovitch nor this teacher was living when the young man finished at the gymnasium and entered the university.	Впрочем, ни Ефима Петровича, ни гениального воспитателя уже не было в живых, когда молодой человек, кончив гимназию, поступил в университет.
As Yefim Petrovitch had made no provision for the payment of the tyrannical old lady's legacy, which had grown from one thousand to two, it was delayed, owing to formalities inevitable in Russia, and the young man was in great straits for the first two years at the university, as he was forced to keep himself all the time he was studying.	Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам, то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это время кормить и содержать себя сам и в то же время учиться.
It must be noted that he did not even attempt to communicate with his father, perhaps from pride, from contempt for him, or perhaps from his cool common sense, which told him that from such a father he would get no real assistance.	Заметить надо, что он даже и попытки не захотел тогда сделать списаться с отцом, - может быть, из гордости, из презрения к нему, а может быть, вследствие холодного здравого рассуждения, подсказавшего ему, что от папеньки никакой чуть-чуть серьезной поддержки не получит.
However that may have been, the young man was by no means despondent and succeeded in getting work, at first giving sixpenny lessons and afterwards getting paragraphs on street incidents into the newspapers under the signature of	Как бы там ни было, молодой человек не потерялся нисколько и добился-таки работы, сперва уроками в двугривенный, а потом бегая по редакциям газет и доставляя статейки в десять строчек об уличных происшествиях, за подписью
"Eye-Witness."	"Очевидец".
These paragraphs, it was said, were so interesting and piquant that they were soon taken. This alone showed the young man's practical and intellectual superiority over the masses of needy and unfortunate students of both sexes who hang about the offices of the newspapers and journals, unable to think of anything better than everlasting entreaties for copying and translations from the French.	Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
Having once got into touch with the editors Ivan Fyodorovitch always kept up his connection with them, and in his latter years at the university he published brilliant reviews of books upon various special subjects, so that he became well known in literary circles.	Познакомившись с редакциями, Иван Федорович все время потом не разрывал связей с ними и в последние свои годы в университете стал печатать весьма талантливые разборы книг на разные специальные темы, так что даже стал в литературных кружках известен.

But only in his last year he suddenly succeeded in attracting the attention of a far wider circle of readers, so that a great many people noticed and remembered him.	Впрочем, лишь в самое только последнее время ему удалось случайно обратить на себя вдруг особенное внимание в гораздо большем круге читателей, так что его весьма многие разом тогда отметили и запомнили.
It was rather a curious incident.	Это был довольно любопытный случай.
When he had just left the university and was preparing to go abroad upon his two thousand roubles, Ivan Fyodorovitch published in one of the more important journals a strange article, which attracted general notice, on a subject of which he might have been supposed to know nothing, as he was a student of natural science.	Уже выйдя из университета и приготовляясь на свои две тысячи съездить за границу, Иван Федорович вдруг напечатал в одной из больших газет одну странную статью, обратившую на себя внимание даже и неспециалистов, и, главное, по предмету, по-видимому, вовсе ему незнакомому, потому что кончил он курс естественником.
The article dealt with a subject which was being debated everywhere at the time- the position of the ecclesiastical courts.	Статья была написана на поднявшийся повсеместно тогда вопрос о церковном суде.
After discussing several opinions on the subject he went on to explain his own view.	Разбирая некоторые уже поданные мнения об этом вопросе, он высказал и свой личный взгляд.
What was most striking about the article was its tone, and its unexpected conclusion.	Главное было в тоне и в замечательной неожиданности заключения.
Many of the Church party regarded him unquestioningly as on their side.	А между тем многие из церковников решительно сочли автора за своего.
And yet not only the secularists but even atheists joined them in their applause.	И вдруг рядом с ними не только гражданственники, но даже сами атеисты принялись и с своей стороны аплодировать.
Finally some sagacious persons opined that the article was nothing but an impudent satirical burlesque.	В конце концов некоторые догадливые люди решили, что вся статья есть лишь дерзкий фарс и насмешка.
I mention this incident particularly because this article penetrated into the famous monastery in our neighbourhood, where the inmates, being particularly interested in question of the ecclesiastical courts, were completely bewildered by it.	Упоминаю о сем случае особенно потому, что статья эта своевременно проникла и в подгородный знаменитый наш монастырь, где возникшим вопросом о церковном суде вообще интересовались, - проникла и произвела совершенное недоумение.
Learning the author's name, they were interested in his being a native of the town and the son of "that Fyodor Pavlovitch."	Узнав же имя автора, заинтересовались и тем, что он уроженец нашего города и сын "вот этого самого Федора Павловича".
And just then it was that the author himself made his appearance among us.	А тут вдруг к самому этому времени явился к нам и сам автор.
Why Ivan Fyodorovitch had come amongst us I remember asking myself at the time with a certain uneasiness.	Зачем приехал тогда к нам Иван Федорович, - я, помню, даже и тогда еще задавал себе этот вопрос с каким-то почти беспокойством.
This fateful visit, which was the first step leading to so many consequences, I never fully explained to myself.	Столь роковой приезд этот, послуживший началом ко стольким последствиям, для меня долго потом, почти всегда, оставался делом неясным.

It seemed strange on the face of it that a young man so learned, so proud, and apparently so cautious, should suddenly visit such an infamous house and a father who had ignored him all his life, hardly knew him, never thought of him, and would not under any circumstances have given him money, though he was always afraid that his sons Ivan and Alexey would also come to ask him for it.	Вообще судя, странно было, что молодой человек, столь ученый, столь гордый и осторожный на вид, вдруг явился в такой безобразный дом, к такому отцу, который всю жизнь его игнорировал, не знал его и не помнил, и хоть не дал бы, конечно, денег ни за что и ни в каком случае, если бы сын у него попросил, но все же всю жизнь боялся, что и сыновья, Иван и Алексей, тоже когда-нибудь придут да и попросят денег.
And here the young man was staying in the house of such a father, had been living with him for two months, and they were on the best possible terms.	И вот молодой человек поселяется в доме такого отца, живет с ним месяц и другой, и оба уживаются как не надо лучше.
This last fact was a special cause of wonder to many others as well as to me.	Последнее даже особенно удивило не только меня, но и многих других.
Pyotr Alexandrovitch Miusov, of whom we have spoken already, the cousin of Fyodor Pavlovitch's first wife, happened to be in the neighbourhood again on a visit to his estate. He had come from Paris, which was his permanent home.	Петр Александрович Миусов, о котором я говорил уже выше, дальний родственник Федора Павловича по его первой жене, случился тогда опять у нас, в своем подгородном имении, пожаловав из Парижа, в котором уже совсем поселился.
I remember that he was more surprised than anyone when he made the acquaintance of the young man, who interested him extremely, and with whom he sometimes argued and not without inner pang compared himself in acquirements.	Помню, он-то именно и дивился всех более, познакомившись с заинтересовавшим его чрезвычайно молодым человеком, с которым он не без внутренней боли пикировался иногда познаниями.
"He is proud," he used to say, "he will never be in want of pence; he has got money enough to go abroad now. What does he want here?	"Он горд, - говорил он нам тогда про него, -всегда добудет себе копейку, у него и теперь есть деньги на заграницу - чего ж ему здесь надо?
Everyone can see that he hasn't come for money, for his father would never give him any.	Всем ясно, что он приехал к отцу не за деньгами, потому что во всяком случае отец их не даст.
He has no taste for drink and dissipation, and yet his father can't do without him. They get on so well together!"	Пить вино и развратничать он не любит, а между тем старик и обойтись без него не может, до того ужились!"
That was the truth; the young man had an unmistakable influence over his father, who positively appeared to be behaving more decently and even seemed at times ready to obey his son, though often extremely and even spitefully perverse.	Это была правда; молодой человек имел даже видимое влияние на старика; тот почти начал его иногда как будто слушаться, хотя был чрезвычайно и даже злобно подчас своенравен; даже вести себя начал иногда приличнее...
It was only later that we learned that Ivan had come partly at the request of, and in the interests of, his elder brother, Dmitri, whom he saw for the first time on this very visit, though he had before leaving Moscow been in correspondence with him about an important matter of more concern to Dmitri than himself.	Только впоследствии объяснилось, что Иван Федорович приезжал отчасти по просьбе и по делам своего старшего брата, Дмитрия Федоровича, которого в первый раз отроду узнал и увидал тоже почти в это же самое время, в этот самый приезд, но с которым, однако же, по одному важному случаю, касавшемуся более Дмитрия Федоровича, вступил еще до приезда своего из Москвы в переписку.
What that business was the reader will learn fully in due time.	Какое это было дело, читатель вполне узнает в свое время в подробности.

Yet even when I did know of this special circumstance I still felt Ivan Fyodorovitch to be an enigmatic figure, and thought his visit rather mysterious.	Тем не менее даже тогда, когда я уже знал и про это особенное обстоятельство, мне Иван Федорович все казался загадочным, а приезд его к нам все-таки необъяснимым.
I may add that Ivan appeared at the time in the light of a mediator between his father and his elder brother Dmitri, who was in open quarrel with his father and even planning to bring an action against him.	Прибавлю еще, что Иван Федорович имел тогда вид посредника и примирителя между отцом и затеявшим тогда большую ссору и даже формальный иск на отца старшим братом своим, Дмитрием Федоровичем.
The family, I repeat, was now united for the first time, and some of its members met for the first time in their lives.	Семейка эта, повторяю, сошлась тогда вся вместе в первый раз в жизни, и некоторые члены ее в первый раз в жизни увидали друг друга.
The younger brother, Alexey, had been a year already among us, having been the first of the three to arrive.	Лишь один только младший сын, Алексей Федорович, уже с год пред тем как проживал у нас и попал к нам, таким образом, раньше всех братьев.
It is of that brother Alexey I find it most difficult to speak in this introduction.	Вот про этого-то Алексея мне всего труднее говорить теперешним моим предисловным рассказом, прежде чем вывести его на сцену в романе.
Yet I must give some preliminary account of him, if only to explain one queer fact, which is that I have to introduce my hero to the reader wearing the cassock of a novice.	Но придется и про него написать предисловие, по крайней мере чтобы разъяснить предварительно один очень странный пункт, именно: будущего героя моего я принужден представить читателям с первой сцены его романа в ряске послушника.
Yes, he had been for the last year in our monastery, and seemed willing to be cloistered there for the rest of his life.	Да, уже с год как проживал он тогда в нашем монастыре и, казалось, на всю жизнь готовился в нем затвориться.
Chapter 4.	IV
The Third Son, Alyosha	Третий сын Алеша
HE was only twenty, his brother Ivan was in his twenty-fourth year at the time, while their elder brother Dmitri was twenty-seven.	Было ему тогда всего двадцать лет (брату его Ивану шел тогда двадцать четвертый год, а старшему их брату, Дмитрию, - двадцать восьмой).
First of all, I must explain that this young man, Alyosha, was not a fanatic, and, in my opinion at least, was not even a mystic.	Прежде всего объявляю, что этот юноша, Алеша, был вовсе не фанатик и, по-моему, по крайней мере, даже и не мистик вовсе.
I may as well give my full opinion from the beginning. He was simply an early lover of humanity, and that he adopted the monastic life was simply because at that time it struck him, so to say, as the ideal escape for his soul struggling from the darkness of worldly wickedness to the light of love.	Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу, то потому только, что в то время она одна поразила его и представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его.
And the reason this life struck him in this way was that he found in it at that time, as he thought an extrordinary being, our celebrated elder, Zossima, to whom he became attached with all the warm first love of his ardent heart.	И поразила-то его эта дорога лишь потому, что на ней он встретил тогда необыкновенное, по его мнению, существо - нашего знаменитого монастырского старца Зосиму, к которому привязался всею горячею первою любовью своего неутолимого сердца.

But I do not dispute that he was very strange even at that time, and had been so indeed from his cradle.	Впрочем, я не спорю, что был он и тогда уже очень странен, начав даже с колыбели.
I have mentioned already, by the way, that though he lost his mother in his fourth year he remembered her all his life her face, her caresses, "as though she stood living before me."	Кстати, я уже упоминал про него, что, оставшись после матери всего лишь по четвертому году, он запомнил ее потом на всю жизнь, ее лицо, ее ласки, "точно как будто она стоит предо мной живая".
Such memories may persist, as everyone knows, from an even earlier age, even from two years old, but scarcely standing out through a whole lifetime like spots of light out of darkness, like a corner torn out of a huge picture, which has all faded and disappeared except that fragment.	Такие воспоминания могут запоминаться (и это всем известно) даже и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая всю жизнь как бы светлыми точками из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и исчезла, кроме этого только уголочка.
That is how it was with him. He remembered one still summer evening, an open window, the slanting rays of the setting sun (that he recalled most vividly of all); in a corner of the room the holy image, before it a lighted lamp, and on her knees before the image his mother, sobbing hysterically with cries and moans, snatching him up in both arms, squeezing him close till it hurt, and praying for him to the Mother of God, holding him out in both arms to the image as though to put him under the Mother's protection... and suddenly a nurse runs in and snatches him from her in terror.	Так точно было и с ним: он запомнил один вечер, летний, тихий, отворенное окно, косые лучи заходящего солнца (косые-то лучи и запомнились всего более), в комнате в углу образ, пред ним зажженную лампадку, а пред образом на коленях рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою, схватившую его в обе руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за него Богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими руками к образу как бы под покров Богородице... и вдруг вбегает нянька и вырывает его у нее в испуге.
That was the picture!	Вот картина!
And Alyosha remembered his mother's face at that minute. He used to say that it was frenzied but beautiful as he remembered.	Алеша запомнил в тот миг и лицо своей матери: он говорил, что оно было исступленное, но прекрасное, судя по тому, сколько мог он припомнить.
But he rarely cared to speak of this memory to anyone.	Но он редко кому любил поверять это воспоминание.
In his childhood and youth he was by no means expansive, and talked little indeed, but not from shyness or a sullen unsociability; quite the contrary, from something different, from a sort of inner preoccupation entirely personal and unconcerned with other people, but so important to him that he seemed, as it were, to forget others on account of it.	В детстве и юности он был мало экспансивен и даже мало разговорчив, но не от недоверия, не от робости или угрюмой нелюдимости, вовсе даже напротив, а от чего-то другого, от какой-то как бы внутренней заботы, собственно личной, до других не касавшейся, но столь для него важной, что он из-за нее как бы забывал других.
But he was fond of people: he seemed throughout his life to put implicit trust in people: yet no one ever looked on him as a simpleton or naive person.	Но людей он любил: он, казалось, всю жизнь жил, совершенно веря в людей, а между тем никто и никогда не считал его ни простячком, ни наивным человеком.
There was something about him which made one feel at once (and it was so all his life afterwards) that he did not care to be a judge of others that he would never take it upon himself to criticise and would never condemn anyone for anything.	Что-то было в нем, что говорило и внушало (да и всю жизнь потом), что он не хочет быть судьей людей, что он не захочет взять на себя осуждения и ни за что не осудит.

He seemed, indeed, to accept everything without the least condemnation though often grieving bitterly: and this was so much so that no one could surprise or frighten him even in his earliest youth.	Казалось даже, что он все допускал, нимало не осуждая, хотя часто очень горько грустя. Мало того, в этом смысле он до того дошел, что его никто не мог ни удивить, ни испугать, и это даже в самой ранней своей молодости.
Coming at twenty to his father's house, which was a very sink of filthy debauchery, he, chaste and pure as he was, simply withdrew in silence when to look on was unbearable, but without the slightest sign of contempt or condemnation.	Явясь по двадцатому году к отцу, положительно в вертеп грязного разврата, он, целомудренный и чистый, лишь молча удалялся, когда глядеть было нестерпимо, но без малейшего вида презрения или осуждения кому бы то ни было.
His father, who had once been in a dependent position, and so was sensitive and ready to take offence, met him at first with distrust and sullenness. "He does not say much," he used to say, "and thinks the more." But soon, within a fortnight indeed, he took to embracing him and kissing him terribly often, with drunken tears, with sottish sentimentality, yet he evidently felt a real and deep affection for him, such as he had never been capable of feeling for anyone before.	Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший ("много, дескать, молчит и много про себя рассуждает"), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными слезами, в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить...
Everyone, indeed, loved this young man wherever he went, and it was so from his earliest childhood.	Да и все этого юношу любили, где бы он ни появился, и это с самых детских даже лет его.
When he entered the household of his patron and benefactor, Yefim Petrovitch Polenov, he gained the hearts of all the family, so that they looked on him quite as their own child.	Очутившись в доме своего благодетеля и воспитателя, Ефима Петровича Поленова, он до того привязал к себе всех в этом семействе, что его решительно считали там как бы за родное дитя.
Yet he entered the house at such a tender age that he could not have acted from design nor artfulness in winning affection.	А между тем он вступил в этот дом еще в таких младенческих летах, в каких никак нельзя ожидать в ребенке расчетливой хитрости, пронырства или искусства заискать и понравиться, уменья заставить себя полюбить.
So that the gift of making himself loved directly and unconsciously was inherent in him, in his very nature, so to speak.	Так что дар возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно.
It was the same at school, though he seemed to be just one of those children who are distrusted, sometimes ridiculed, and even disliked by their schoolfellows.	То же самое было с ним и в школе, и, однако же, казалось бы, он именно был из таких детей, которые возбуждают к себе недоверие товарищей, иногда насмешки, а пожалуй, и ненависть.
He was dreamy, for instance, and rather solitary.	Он, например, задумывался и как бы отъединялся.
From his earliest childhood he was fond of creeping into a corner to read, and yet he was a general favourite all the while he was at school.	Он с самого детства любил уходить в угол и книжки читать, и, однако же, и товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во все время пребывания его в школе.
He was rarely playful or merry, but anyone could see at the first glance that this was not from any sullenness. On the contrary he was bright and good-tempered.	Он редко бывал резв, даже редко весел, но все, взглянув на него, тотчас видели, что это вовсе не от какой-нибудь в нем угрюмости, что, напротив, он ровен и ясен.

He never tried to show off among his schoolfellows.	Между сверстниками он никогда не хотел выставляться.
Perhaps because of this, he was never afraid of anyone, yet the boys immediately understood that he was not proud of his fearlessness and seemed to be unaware that he was bold and courageous.	Может, по этому самому он никогда и никого не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит как будто и не понимает, что он смел и бесстрашен.
He never resented an insult.	Обиды никогда не помнил.
It would happen that an hour after the offence he would address the offender or answer some question with as trustful and candid an expression as though nothing had happened between them.	Случалось, что через час после обиды он отвечал обидчику или сам с ним заговаривал с таким доверчивым и ясным видом, как будто ничего и не было между ними вовсе.
And it was not that he seemed to have forgotten or intentionally forgiven the affront, but simply that he did not regard it as an affront, and this completely conquered and captivated the boys.	И не то чтоб он при этом имел вид, что случайно забыл или намеренно простил обиду, а просто не считал ее за обиду, и это решительно пленяло и покоряло детей.
He had one characteristic which made all his schoolfellows from the bottom class to the top want to mock at him, not from malice but because it amused them.	Была в нем одна лишь черта, которая во всех классах гимназии, начиная с низшего и даже до высших, возбуждала в его товарищах постоянное желание подтрунить над ним, но не из злобной насмешки, а потому, что это было им весело.
This characteristic was a wild fanatical modesty and chastity.	Черта эта в нем была дикая, исступленная стыдливость и целомудренность.
He could not bear to hear certain words and certain conversations about women.	Он не мог слышать известных слов и известных разговоров про женщин.
There are "certain" words and conversations unhappily impossible to eradicate in schools.	Эти "известные" слова и разговоры, к несчастию, неискоренимы в школах.
Boys pure in mind and heart, almost children, are fond of talking in school among themselves, and even aloud, of things, pictures, and images of which even soldiers would sometimes hesitate to speak. More than that, much that soldiers have no knowledge or conception of is familiar to quite young children of our intellectual and higher classes.	Чистые в душе и сердце мальчики, почти еще дети, очень часто любят говорить в классах между собою и даже вслух про такие вещи, картины и образы, о которых не всегда заговорят даже и солдаты, мало того, солдаты-то многого не знают и не понимают из того, что уже знакомо в этом роде столь юным еще детям нашего интеллигентного и высшего общества.
There is no moral depravity, no real corrupt inner cynicism in it, but there is the appearance of it, and it is often looked upon among them as something refined, subtle, daring, and worthy of imitation.	Нравственного разврата тут, пожалуй, еще нет, цинизма тоже нет настоящего, развратного, внутреннего, но есть наружный, и он-то считается у них нередко чем-то даже деликатным, тонким, молодецким и достойным подражания.
Seeing that Alyosha Karamazov put his fingers in his ears when they talked of "that," they used sometimes to crowd round him, pull his hands away, and shout nastiness into both ears, while he struggled, slipped to the floor, tried to hide himself without uttering one word of abuse, enduring their insults in silence.	Видя, что "Алешка Карамазов", когда заговорят "про это", быстро затыкает уши пальцами, они становились иногда подле него нарочно толпой и, насильно отнимая руки от ушей его, кричали ему в оба уха скверности, а тот рвался, спускался на пол, ложился, закрывался, и все это не говоря им ни слова, не бранясь, молча перенося обиду.

But at last they left him alone and gave up taunting him with being a "regular girl," and what's more they looked upon it with compassion as a weakness.	Под конец, однако, оставили его в покое и уже не дразнили "девчонкой", мало того, глядели на него в этом смысле с сожалением.
He was always one of the best in the class but was never first.	Кстати, в классах он всегда стоял по учению из лучших, но никогда не был отмечен первым.
At the time of Yefim Petrovitch's death Alyosha had two more years to complete at the provincial gymnasium.	Когда умер Ефим Петрович, Алеша два года еще пробыл в губернской гимназии.
The inconsolable widow went almost immediately after his death for a long visit to Italy with her whole family, which consisted only of women and girls. Alyosha went to live in the house of two distant relations of Yefim Petrovitch, ladies whom he had never seen before. On what terms she lived with them he did not know himself.	Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на долгий срок в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал в дом к каким-то двум дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам того не знал.
It was very characteristic of him, indeed, that he never cared at whose expense he was living.	Характерная тоже, и даже очень, черта его была в том, что он никогда не заботился, на чьи средства живет.
In that respect he was a striking contrast to his elder brother Ivan, who struggled with poverty for his first two years in the university, maintained himself by his own efforts, and had from childhood been bitterly conscious of living at the expense of his benefactor.	В этом он был совершенная противоположность своему старшему брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два первые года в университете, кормя себя своим трудом, и с самого детства горько почувствовавшему, что живет он на чужих хлебах у благодетеля.
But this strange trait in Alyosha's character must not, I think, criticised too severely, for at the slightest acquaintance with him anyone would have perceived that Alyosha was one of those youths, almost of the type of religious enthusiast, who, if they were suddenly to come into possession of a large fortune, would not hesitate to give it away for the asking, either for good works or perhaps to a clever rogue.	Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких юношей вроде как бы юродивых, которому попади вдруг хотя бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
In general he seemed scarcely to know the value of money, not, of course, in a literal sense.	Да и вообще говоря, он как бы вовсе не знал цены деньгам, разумеется не в буквальном смысле говоря.
When he was given pocket-money, which he never asked for, he was either terribly careless of it so that it was gone in a moment, or he kept it for weeks together, not knowing what to do with it.	Когда ему выдавали карманные деньги, которых он сам никогда не просил, то он или по целым неделям не знал, что с ними делать, или ужасно их не берег, мигом они у него исчезали.
In later years Pyotr Alexandrovitch Miusov, a man very sensitive on the score of money and bourgeois honesty, pronounced the following judgment, after getting to know Alyosha:	Петр Александрович Миусов, человек насчет денег и буржуазной честности весьма щекотливый, раз, впоследствии, приглядевшись к Алексею, произнес о нем следующий афоризм:

"Here is perhaps the one man in the world whom you might leave alone without a penny, in the centre of an unknown town of a million inhabitants, and he would not come to harm, he would not die of cold and hunger, for he would be fed and sheltered at once; and if he were not, he would find a shelter for himself, and it would cost him no effort or humiliation. And to shelter him would be no burden, but, on the contrary, would probably be looked on as a pleasure."	"Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие".
He did not finish his studies at the gymnasium. A year before the end of the course he suddenly announced to the ladies that he was going to see his father about a plan which had occurred to him.	В гимназии своей он курса не кончил; ему оставался еще целый год, как он вдруг объявил своим дамам, что едет к отцу по одному делу, которое взбрело ему в голову.
They were sorry and unwilling to let him go.	Те очень жалели его и не хотели было пускать.
The journey was not an expensive one, and the ladies would not let him pawn his watch, a parting present from his benefactor's family. They provided him liberally with money and even fitted him out with new clothes and linen.	Проезд стоил очень недорого, и дамы не позволили ему заложить свои часы - подарок семейства благодетеля пред отъездом за границу, а роскошно снабдили его средствами, даже новым платьем и бельем.
But he returned half the money they gave him, saying that he intended to go third class.	Он, однако, отдал им половину денег назад, объявив, что непременно хочет сидеть в третьем классе.
On his arrival in the town he made no answer to his father's first inquiry why he had come before completing his studies, and seemed, so they say, unusually thoughtful.	Приехав в наш городок, он на первые расспросы родителя: "Зачем именно пожаловал, не докончив курса?" - прямо ничего не ответил, а был, как говорят, не по-обыкновенному задумчив.
It soon became apparent that he was looking for his mother's tomb.	Вскоре обнаружилось, что он разыскивает могилу своей матери.
He practically acknowledged at the time that that was the only object of his visit.	Он даже сам признался было тогда, что затем только и приехал.
But it can hardly have been the whole reason of it.	Но вряд ли этим исчерпывалась вся причина его приезда.
It is more probable that he himself did not understand and could not explain what had suddenly arisen in his soul, and drawn him irresistibly into a new, unknown, but inevitable path.	Всего вероятнее, что он тогда и сам не знал и не смог бы ни за что объяснить: что именно такое как бы поднялось вдруг из его души и неотразимо повлекло его на какую-то новую, неведомую, но неизбежную уже дорогу.
Fyodor Pavlovitch could not show him where his second wife was buried, for he had never visited her grave since he had thrown earth upon her coffin, and in the course of years had entirely forgotten where she was buried.	Федор Павлович не мог указать ему, где похоронил свою вторую супругу, потому что никогда не бывал на ее могиле, после того как засыпали гроб, а за давностью лет и совсем запамятовал, где ее тогда хоронили...
Fyodor Pavlovitch, by the way, had for some time previously not been living in our town.	К слову о Федоре Павловиче. Он долгое время пред тем прожил не в нашем городе.
Three or four years after his wife's death he had gone to the south of Russia and finally turned up in Odessa, where he spent several years.	Г ода три-четыре по смерти второй жены он отправился на юг России и под конец очутился в Одессе, где и прожил сряду несколько лет.

He made the acquaintance at first, in his own words, "of a lot of low Jews, Jewesses, and Jewkins," and ended by being received by "Jews high and low alike."	Познакомился он сначала, по его собственным словам, "со многими жидами, жидками, жидишками и жиденятами", а кончил тем, что под конец даже не только у жидов, но "и у евреев был принят".
It may be presumed that at this period he developed a peculiar faculty for making and hoarding money.	Надо думать, что в этот-то период своей жизни он и развил в себе особенное уменье сколачивать и выколачивать деньгу.
He finally returned to our town only three years before Alyosha's arrival.	Воротился он снова в наш городок окончательно всего только года за три до приезда Алеши.
His former acquaintances found him looking terribly aged, although he was by no means an old man.	Прежние знакомые его нашли его страшно состарившимся, хотя был он вовсе еще не такой старик.
He behaved not exactly with more dignity but with more effrontery.	Держал же он себя не то что благороднее, а как-то нахальнее.
The former buffoon showed an insolent propensity for making buffoons of others.	Явилась, например, наглая потребность в прежнем шуте - других в шуты рядить.
His depravity with women was not as it used to be, but even more revolting.	Безобразничать с женским полом любил не то что по-прежнему, а даже как бы и отвратительнее.
In a short time he opened a great number of new taverns in the district.	Вскорости он стал основателем по уезду многих новых кабаков.
It was evident that he had perhaps a hundred thousand roubles or not much less.	Видно было, что у него есть, может быть, тысяч до ста или разве немногим только менее.
Many of the inhabitants of the town and district were soon in his debt, and, of course, had given good security.	Многие из городских и из уездных обитателей тотчас же ему задолжали, под вернейшие залоги, разумеется.
Of late, too, he looked somehow bloated and seemed more irresponsible, more uneven, had sunk into a sort of incoherence, used to begin one thing and go on with another, as though he were letting himself go altogether. He was more and more frequently drunk. And, if it had not been for the same servant Grigory, who by that time had aged considerably too, and used to look after him sometimes almost like a tutor, Fyodor Pavlovitch might have got into terrible scrapes.	В самое же последнее время он как-то обрюзг, как-то стал терять ровность, самоотчетность, впал даже в какое-то легкомыслие, начинал одно и кончал другим, как-то раскидывался и все чаще и чаще напивался пьян, и если бы не все тот же лакей Григорий, тоже порядочно к тому времени состарившийся и смотревший за ним иногда вроде почти гувернера, то, может быть, Федор Павлович и не прожил бы без особых хлопот.
Alyosha's arrival seemed to affect even his moral side, as though something had awakened in this prematurely old man which had long been dead in his soul.	Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то проснулось в этом безвременном старике из того, что давно уже заглохло в душе его:
"Do you know," he used often to say, looking at Alyosha, "that you are like her, 'the crazy woman' "that was what he used to call his dead wife, Alyosha's mother.	"Знаешь ли ты, - стал он часто говорить Алеше, приглядываясь к нему, - что ты на нее похож, на кликушу-то?" Так называл он свою покойную жену, мать Алеши.
Grigory it was who pointed out the "crazy woman's" grave to Alyosha.	Могилку "кликуши" указал наконец Алеше лакей Григорий.

He took him to our town cemetery and showed him in a remote corner a cast-iron tombstone, cheap but decently kept, on which were inscribed the name and age of the deceased and the date of her death, and below a four-lined verse, such as are commonly used on old-fashioned middle-class tombs.	Он свел его на наше городское кладбище и там, в дальнем уголке, указал ему чугунную недорогую, но опрятную плиту, на которой была даже надпись с именем, званием, летами и годом смерти покойницы, а внизу было даже начертано нечто вроде четырехстишия из старинных, общеупотребительных на могилах среднего люда кладбищенских стихов.
To Alyosha's amazement this tomb turned out to be Grigory's doing.	К удивлению, эта плита оказалась делом Григория.
He had put it up on the poor "crazy woman's" grave at his own expense, after Fyodor Pavlovitch, whom he had often pestered about the grave, had gone to Odessa, abandoning the grave and all his memories.	Это он сам воздвиг ее над могилкой бедной "кликуши" и на собственное иждивение, после того когда Федор Павлович, которому он множество раз уже досаждал напоминаниями об этой могилке, уехал наконец в Одессу, махнув рукой не только на могилы, но и на все свои воспоминания.
Alyosha showed no particular emotion at the sight of his mother's grave. He only listened to Grigory's minute and solemn account of the erection of the tomb; he stood with bowed head and walked away without uttering a word.	Алеша не выказал на могилке матери никакой особенной чувствительности; он только выслушал важный и резонный рассказ Григория о сооружении плиты, постоял понурившись и ушел, не вымолвив ни слова.
It was perhaps a year before he visited the cemetery again.	С тех пор, может быть даже во весь год, и не бывал на кладбище.
But this little episode was not without an influence upon Fyodor Pavlovitch- and a very original one.	Но на Федора Павловича этот маленький эпизод тоже произвел свое действие, и очень оригинальное.
He suddenly took a thousand roubles to our monastery to pay for requiems for the soul of his wife; but not for the second, Alyosha's mother, the "crazy woman," but for the first, Adelaida Ivanovna, who used to thrash him.	Он вдруг взял тысячу рублей и свез ее в наш монастырь на помин души своей супруги, но не второй, не матери Алеши, не "кликуши", а первой, Аделаиды Ивановны, которая колотила его.
In the evening of the same day he got drunk and abused the monks to Alyosha.	Ввечеру того дня он напился пьян и ругал Алеше монахов.
He himself was far from being religious; he had probably never put a penny candle before the image of a saint.	Сам он был далеко не из религиозных людей; человек никогда, может быть, пятикопеечной свечки не поставил пред образом.
Strange impulses of sudden feeling and sudden thought are common in such types.	Странные порывы внезапных чувств и внезапных мыслей бывают у этаких субъектов.
I have mentioned already that he looked bloated.	Я уже говорил, что он очень обрюзг.
His countenance at this time bore traces of something that testified unmistakably to the life he had led.	Физиономия его представляла к тому времени что-то резко свидетельствовавшее о характеристике и сущности всей прожитой им жизни.

Besides the long fleshy bags under his little, always insolent, suspicious, and ironical eyes; besides the multitude of deep wrinkles in his little fat face, the Adam's apple hung below his sharp chin like a great, fleshy goitre, which gave him a peculiar, repulsive, sensual appearance; add to that a long rapacious mouth with full lips, between which could be seen little stumps of black decayed teeth.	Кроме длинных и мясистых мешочков под маленькими его глазами, вечно наглыми, подозрительными и насмешливыми, кроме множества глубоких морщинок на его маленьком, но жирненьком личике, к острому подбородку его подвешивался еще большой кадык, мясистый и продолговатый, как кошелек, что придавало ему какой-то отвратительно сладострастный вид. Прибавьте к тому плотоядный, длинный рот, с пухлыми губами, из-под которых виднелись маленькие обломки черных, почти истлевших зубов.
He slobbered every time he began to speak.	Он брызгался слюной каждый раз, когда начинал говорить.
He was fond indeed of making fun of his own face, though, I believe, he was well satisfied with it.	Впрочем, и сам он любил шутить над своим лицом, хотя, кажется, оставался им доволен.
He used particularly to point to his nose, which was not very large, but very delicate and conspicuously aquiline.	Особенно указывал он на свой нос, не очень большой, но очень тонкий, с сильно выдающеюся горбиной:
"A regular Roman nose," he used to say, "with my goitre I've quite the countenance of an ancient Roman patrician of the decadent period."	"Настоящий римский, - говорил он, - вместе с кадыком настоящая физиономия древнего римского патриция времен упадка".
He seemed proud of it.	Этим он, кажется, гордился.
Not long after visiting his mother's grave Alyosha suddenly announced that he wanted to enter the monastery, and that the monks were willing to receive him as a novice.	И вот довольно скоро после обретения могилы матери Алеша вдруг объявил ему, что хочет поступить в монастырь и что монахи готовы допустить его послушником.
He explained that this was his strong desire, and that he was solemnly asking his consent as his father.	Он объяснил при этом, что это чрезвычайное желание его и что испрашивает он у него торжественное позволение как у отца.
The old man knew that the elder Zossima, who was living in the monastery hermitage, had made a special impression upon his "gentle boy."	Старик уже знал, что старец Зосима, спасавшийся в монастырском ските, произвел на его "тихого мальчика" особенное впечатление.
"That is the most honest monk among them, of course," he observed, after listening in thoughtful silence to Alyosha, and seeming scarcely surprised at his request. "H'm!... So that's where you want to be, my gentle boy?" He was half drunk, and suddenly he grinned his slow half-drunken grin, which was not without a certain cunning and tipsy slyness. "H'm!... I had a presentiment that you would end in something like this. Would you believe it?	- Этот старец, конечно, у них самый честный монах, - промолвил он, молчаливо и вдумчиво выслушав Алешу, почти совсем, однако, не удивившись его просьбе. - Гм, так ты вот куда хочешь, мой тихий мальчик! - Он был вполпьяна и вдруг улыбнулся своею длинною, полупьяною, но не лишенною хитрости и пьяного лукавства улыбкою. - Гм, а ведь я так и предчувствовал, что ты чем-нибудь вот этаким кончишь, можешь это себе представить?
You were making straight for it.	Ты именно туда норовил.
Well, to be sure you have your own two thousand. That's a dowry for you. And I'll never desert you, my angel. And I'll pay what's wanted for you there, if they ask for it.	Ну что ж, пожалуй, у тебя же есть свои две тысчоночки, вот тебе и приданое, а я тебя, мой ангел, никогда не оставлю, да и теперь внесу за тебя что там следует, если спросят.

But, of course, if they don't ask, why should we worry them? What do you say?	Ну, а если не спросят, к чему нам навязываться, не так ли?
You know, you spend money like a canary, two grains a week. H'm!... Do you know that near one monastery there's a place outside the town where every baby knows there are none but 'the monks' wives' living, as they are called. Thirty women, I believe. I have been there myself. You know, it's interesting in its way, of course, as a variety.	Ведь ты денег, что канарейка, тратишь, по два зернышка в недельку... Гм. Знаешь, в одном монастыре есть одна подгородная слободка, и уж всем там известно, что в ней одни только "монастырские жены" живут, так их там называют, штук тридцать жен, я думаю... Я там был, и, знаешь, интересно, в своем роде разумеется, в смысле разнообразия.
The worst of it is it's awfully Russian. There are no French women there. Of course, they could get them fast enough, they have plenty of money.	Скверно тем только, что русизм ужасный, француженок совсем еще нет, а могли бы быть, средства знатные.
If they get to hear of it they'll come along.	Проведают - приедут.
Well, there's nothing of that sort here, no 'monks' wives,' and two hundred monks.	Ну, а здесь ничего, здесь нет монастырских жен, а монахов штук двести.
They're honest.	Честно.
They keep the fasts.	Постники.
I admit it.... H'm.... So you want to be a monk?	Сознаюсь... Гм. Так ты к монахам хочешь?
And do you know I'm sorry to lose you, Alyosha; would you believe it, I've really grown fond of you? Well, it's a good opportunity. You'll pray for us sinners; we have sinned too much here.	А ведь мне тебя жаль, Алеша, воистину, веришь ли, я тебя полюбил... Впрочем, вот и удобный случай: помолишься за нас, грешных, слишком мы уж, сидя здесь, нагрешили.
I've always been thinking who would pray for me, and whether there's anyone in the world to do it.	Я все помышлял о том: кто это за меня когда-нибудь помолится? Есть ли в свете такой человек?
My dear boy, I'm awfully stupid about that. You wouldn't believe it.	Милый ты мальчик, я ведь на этот счет ужасно как глуп, ты, может быть, не веришь?
Awfully.	Ужасно.
You see, however stupid I am about it, I keep thinking, I keep thinking- from time to time, of course, not all the while.	Видишь ли: я об этом, как ни глуп, а все думаю, все думаю, изредка, разумеется, не все же ведь.
It's impossible, I think, for the devils to forget to drag me down to hell with their hooks when I die.	Ведь невозможно же, думаю, чтобы черти меня крючьями позабыли стащить к себе, когда я помру.
Then I wonder- hooks?	Ну вот и думаю: крючья?
Where would they get them?	А откуда они у них?
What of?	Из чего?
Iron hooks?	Железные?
Where do they forge them?	Где же их куют?
Have they a foundry there of some sort?	Фабрика, что ли, у них какая там есть?
The monks in the monastery probably believe that there's a ceiling in hell, for instance.	Ведь там в монастыре иноки, наверно, полагают, что в аде, например, есть потолок.

Now I'm ready to believe in hell, but without a ceiling. It makes it more refined, more enlightened, more Lutheran that is.	А я вот готов поверить в ад только чтобы без потолка; выходит оно как будто деликатнее, просвещеннее, по-лютерански то есть.
And, after all, what does it matter whether it has a ceiling or hasn't?	А в сущности ведь не все ли равно: с потолком или без потолка?
But, do you know, there's a damnable question involved in it?	Ведь вот вопрос-то проклятый в чем заключается!
If there's no ceiling there can be no hooks, and if there are no hooks it all breaks down, which is unlikely again, for then there would be none to drag me down to hell, and if they don't drag me down what justice is there in the world?	Ну, а коли нет потолка, стало быть, нет и крючьев. А коли нет крючьев, стало быть, и все побоку, значит, опять невероятно: кто же меня тогда крючьями-то потащит, потому что если уж меня не потащат, то что ж тогда будет, где же правда на свете?
Il faudrait les inventer,* those hooks, on purpose for me alone, for, if you only knew, Alyosha, what a black-guard I am." * It would be neccessary to invent them.	Il faudrait les inventer, [1 - Их следовало бы выдумать (фр.).] эти крючья, для меня нарочно, для меня одного, потому что если бы ты знал, Алеша, какой я срамник!..
"But there are no hooks there," said Alyosha, looking gently and seriously at his father.	- Да, там нет крючьев, - тихо и серьезно, приглядываясь к отцу, выговорил Алеша.
"Yes, yes, only the shadows of hooks.	- Так, так, одни только тени крючьев.
I know, I know.	Знаю, знаю.
That's how a Frenchman described hell:	Это как один француз описывал ад:
'J'ai vu l'ombre d'un cocher qui avec l'ombre d'une brosse frottait l'ombre d'une carrosse.'* How do you know there are no hooks, darling?	"J'ai vu l'ombre d'un cocher qui avec l'ombre d'une brosse frottait l'ombre d'une carrosse".[2 - "Я видел тень кучера, которая тенью щетки чистила тень кареты" (фр.).] Ты, голубчик, почему знаешь, что нет крючьев?
When you've lived with the monks you'll sing a different tune.	Побудешь у монахов, не то запоешь.
But go and get at the truth there, and then come and tell me. Anyway it's easier going to the other world if one knows what there is there.	А впрочем, ступай, доберись там до правды, да и приди рассказать: все же идти на тот свет будет легче, коли наверно знаешь, что там такое.
Besides, it will be more seemly for you with the monks than here with me, with a drunken old man and young harlots... though you're like an angel, nothing touches you.	Да и приличнее тебе будет у монахов, чем у меня, с пьяным старикашкой да с девчонками... хоть до тебя, как до ангела, ничего не коснется.
And I dare say nothing will touch you there. That's why I let you go, because I hope for that.	Ну авось и там до тебя ничего не коснется, вот ведь я почему и дозволяю тебе, что на последнее надеюсь.
You've got all your wits about you.	Ум-то у тебя не черт съел.
You will burn and you will burn out; you will be healed and come back again.	Погоришь и погаснешь, вылечишься и назад придешь.
And I will wait for you. I feel that you're the only creature in the world who has not condemned me. My dear boy, I feel it, you know. I can't help feeling it." * I've seen the shadow of a coachman rubbing the shadow of a coach with the shadow of a brush.	А я тебя буду ждать: ведь я чувствую же, что ты единственный человек на земле, который меня не осудил, мальчик ты мой милый, я ведь чувствую же это, не могу же я это не чувствовать!..

And he even began blubbering.	И он даже расхныкался.
He was sentimental.	Он был сентиментален.
He was wicked and sentimental.	Он был зол и сентиментален.
Chapter 5.	V
Elders	Старцы
SOME of my readers may imagine that my young man was a sickly, ecstatic, poorly developed creature, a pale, consumptive dreamer.	Может быть, кто из читателей подумает, что мой молодой человек был болезненная, экстазная, бедно развитая натура, бледный мечтатель, чахлый и испитой человечек.
On the contrary, Alyosha was at this time a well-grown, red-cheeked, clear-eyed lad of nineteen, radiant with health.	Напротив, Алеша был в то время статный, краснощекий, со светлым взором, пышущий здоровьем девятнадцатилетний подросток.
He was very handsome, too, graceful, moderately tall, with hair of a dark brown, with a regular, rather long, oval-shaped face, and wide-set dark grey, shining eyes; he was very thoughtful, and apparently very serene.	Он был в то время даже очень красив собою, строен, средневысокого роста, темно-рус, с правильным, хотя несколько удлиненным овалом лица, с блестящими темно-серыми широко расставленными глазами, весьма задумчивый и по-видимому весьма спокойный.
I shall be told, perhaps, that red cheeks are not incompatible with fanaticism and mysticism; but I fancy that Alyosha was more of a realist than anyone.	Скажут, может быть, что красные щеки не мешают ни фанатизму, ни мистицизму; а мне так кажется, что Алеша был даже больше, чем кто-нибудь, реалистом.
Oh! no doubt, in the monastery he fully believed in miracles, but, to my thinking, miracles are never a stumbling-block to the realist.	О, конечно, в монастыре он совершенно веровал в чудеса, но, по-моему, чудеса реалиста никогда не смутят.
It is not miracles that dispose realists to belief.	Не чудеса склоняют реалиста к вере.
The genuine realist, if he is an unbeliever, will always find strength and ability to disbelieve in the miraculous, and if he is confronted with a miracle as an irrefutable fact he would rather disbelieve his own senses than admit the fact.	Истинный реалист, если он не верующий, всегда найдет в себе силу и способность не поверить и чуду, а если чудо станет пред ним неотразимым фактом, то он скорее не поверит своим чувствам, чем допустит факт.
Even if he admits it, he admits it as a fact of nature till then unrecognised by him.	Если же и допустит его, то допустит как факт естественный, но доселе лишь бывший ему неизвестным.
Faith does not, in the realist, spring from the miracle but the miracle from faith.	В реалисте вера не от чуда рождается, а чудо от веры.
If the realist once believes, then he is bound by his very realism to admit the miraculous also.	Если реалист раз поверит, то он именно по реализму своему должен непременно допустить и чудо.
The Apostle Thomas said that he would not believe till he saw, but when he did see he said,	Апостол Фома объявил, что не поверит, прежде чем не увидит, а когда увидел, сказал:
"My Lord and my God!"	"Господь мой и Бог мой!"
Was it the miracle forced him to believe?	Чудо ли заставило его уверовать?

Most likely not, but he believed solely because he desired to believe and possibly he fully believed in his secret heart even when he said,	Вероятнее всего, что нет, а уверовал он лишь единственно потому, что желал уверовать и, может быть, уже веровал вполне, в тайнике существа своего, даже еще тогда, когда произносил:
"I do not believe till I see."	"Не поверю, пока не увижу".
I shall be told, perhaps, that Alyosha was stupid, undeveloped, had not finished his studies, and so on.	Скажут, может быть, что Алеша был туп, неразвит, не кончил курса и проч.
That he did not finish his studies is true, but to say that he was stupid or dull would be a great injustice.	Что он не кончил курса, это была правда, но сказать, что он был туп или глуп, было бы большою несправедливостью.
I'll simply repeat what I have said above. He entered upon this path only because, at that time, it alone struck his imagination and presented itself to him as offering an ideal means of escape for his soul from darkness to light.	Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что в то время она одна поразила его и представила ему разом весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его.
Add to that that he was to some extent a youth of our last epoch- that is, honest in nature, desiring the truth, seeking for it and believing in it, and seeking to serve it at once with all the strength of his soul, seeking for immediate action, and ready to sacrifice everything, life itself, for it.	Прибавьте, что он был юноша отчасти уже нашего последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью.
Though these young men unhappily fail to understand that the sacrifice of life is, in many cases, the easiest of all sacrifices, and that to sacrifice, for instance, five or six years of their seething youth to hard and tedious study, if only to multiply tenfold their powers of serving the truth and the cause they have set before them as their goal such a sacrifice is utterly beyond the strength of many of them.	Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы для того только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, - такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по силам.
The path Alyosha chose was a path going in the opposite direction, but he chose it with the same thirst for swift achievement.	Алеша избрал лишь противоположную всем дорогу, но с тою же жаждой скорого подвига.
As soon as he reflected seriously he was convinced of the existence of God and immortality, and at once he instinctively said to himself:	Едва только он, задумавшись серьезно, поразился убеждением, что бессмертие и Бог существуют, то сейчас же, естественно, сказал себе:
"I want to live for immortality, and I will accept no compromise."	"Хочу жить для бессмертия, а половинного компромисса не принимаю".

In the same way, if he had decided that God and immortality did not exist, he would at once have become an atheist and a socialist. For socialism is not merely the labour question, it is before all things the atheistic question, the question of the form taken by atheism to-day, the question of the tower of Babel built without God, not to mount to heaven from earth but to set up heaven on earth.	Точно так же если бы он порешил, что бессмертия и Бога нет, то сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю).
Alyosha would have found it strange and impossible to go on living as before.	Алеше казалось даже странным и невозможным жить по-прежнему.
It is written:	Сказано:
"Give all that thou hast to the poor and follow Me, if thou wouldst be perfect."	"Раздай всё и иди за мной, если хочешь быть совершен".
Alyosha said to himself:	Алеша и сказал себе:
"I can't give two roubles instead of 'all,' and only go to mass instead of 'following Him.'" Perhaps his memories of childhood brought back our monastery, to which his mother may have taken him to mass.	"Не могу я отдать вместо "всего" два рубля, а вместо "иди за мной" ходить лишь к обедне". Из воспоминаний его младенчества, может быть, сохранилось нечто о нашем подгородном монастыре, куда могла возить его мать к обедне.
Perhaps the slanting sunlight and the holy image to which his poor "crazy" mother had held him up still acted upon his imagination.	Может быть, подействовали и косые лучи заходящего солнца пред образом, к которому его протягивала его кликуша-мать.
Brooding on these things he may have come to us perhaps only to see whether here he could sacrifice all or only "two roubles," and in the monastery he met this elder.	Задумчивый он приехал к нам тогда, может быть, только лишь посмотреть: всё ли тут или и тут только два рубля, и - в монастыре встретил этого старца...
I must digress to explain what an "elder" is in Russian monasteries, and I am sorry that I do not feel very competent to do so.	Старец этот, как я уже объяснил выше, был старец Зосима; но надо бы здесь сказать несколько слов и о том, что такое вообще "старцы" в наших монастырях, и вот жаль, что чувствую себя на этой дороге не довольно компетентным и твердым.
I will try, however, to give a superficial account of it in a few words.	Попробую, однако, сообщить малыми словами и в поверхностном изложении.
Authorities on the subject assert that the institution of "elders" is of recent date, not more than a hundred years old in our monasteries, though in the orthodox East, especially in Sinai and Athos, it has existed over a thousand years.	И во-первых, люди специальные и компетентные утверждают, что старцы и старчество появились у нас, по нашим русским монастырям, весьма лишь недавно, даже нет и ста лет, тогда как на всем православном Востоке, особенно на Синае и на Афоне, существуют далеко уже за тысячу лет.
It is maintained that it existed in ancient times in Russia also, but through the calamities which overtook Russia- the Tartars, civil war, the interruption of relations with the East after the destruction of Constantinople- this institution fell into oblivion.	Утверждают, что существовало старчество и у нас на Руси во времена древнейшие или непременно должно было существовать, но вследствие бедствий России, татарщины, смут, перерыва прежних сношений с Востоком после покорения Константинополя установление это забылось у нас и старцы пресеклись.

It was revived among us towards the end of last century by one of the great "ascetics," as they called him, Paissy Velitchkovsky, and his disciples. But to this day it exists in few monasteries only, and has sometimes been almost persecuted as an innovation in Russia.	Возрождено же оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (как называют его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через сто почти лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалось иногда почти что гонениям, как неслыханное по России новшество.
It flourished especially in the celebrated Kozelski Optin Monastery.	В особенности процвело оно у нас на Руси в одной знаменитой пустыне, Козельской Оптиной.
When and how it was introduced into our monastery I cannot say. There had already been three such elders and Zossima was the last of them. But he was almost dying of weakness and disease, and they had no one to take his place.	Когда и кем насадилось оно и в нашем подгородном монастыре, не могу сказать, но в нем уже считалось третье преемничество старцев, и старец Зосима был из них последним, но и он уже почти помирал от слабости и болезней, а заменить его даже и не знали кем.
The question for our monastery was an important one, for it had not been distinguished by anything in particular till then: they had neither relics of saints, nor wonder- working ikons, nor glorious traditions, nor historical exploits.	Вопрос для нашего монастыря был важный, так как монастырь наш ничем особенно не был до тех пор знаменит: в нем не было ни мощей святых угодников, ни явленных чудотворных икон, не было даже славных преданий, связанных с нашею историей, не числилось за ним исторических подвигов и заслуг отечеству.
It had flourished and been glorious all over Russia through its elders, to see and hear whom pilgrims had flocked for thousands of miles from all parts.	Процвел он и прославился на всю Россию именно из-за старцев, чтобы видеть и послушать которых стекались к нам богомольцы толпами со всей России из-за тысяч верст.
What was such an elder?	Итак, что же такое старец?
An elder was one who took your soul, your will, into his soul and his will.	Старец - это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю.
When you choose an elder, you renounce your own will and yield it to him in complete submission, complete self-abnegation.	Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением.
This novitiate, this terrible school of abnegation, is undertaken voluntarily, in the hope of self-conquest, of self-mastery, in order, after a life of obedience, to attain perfect freedom, that is, from self; to escape the lot of those who have lived their whole life without finding their true selves in themselves.	Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли.
This institution of elders is not founded on theory, but was established in the East from the practice of a thousand years.	Изобретение это, то есть старчество, - не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней.
The obligations due to an elder are not the ordinary "obedience" which has always existed in our Russian monasteries.	Обязанности к старцу не то, что обыкновенное "послушание", всегда бывшее и в наших русских монастырях.
The obligation involves confession to the elder by all who have submitted themselves to him, and to the indissoluble bond between him and them.	Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным.

The story is told, for instance, that in the early days of Christianity one such novice, failing to fulfil some command laid upon him by his elder, left his monastery in Syria and went to Egypt.	Рассказывают, например, что однажды, в древнейшие времена христианства, один таковой послушник, не исполнив некоего послушания, возложенного на него его старцем, ушел от него из монастыря и пришел в другую страну, из Сирии в Египет.
There, after great exploits, he was found worthy at last to suffer torture and a martyr's death for the faith.	Там после долгих и великих подвигов сподобился наконец претерпеть истязания и мученическую смерть за веру.
When the Church, regarding him as a saint, was burying him, suddenly, at the deacon's exhortation,	Когда же церковь хоронила тело его, уже чтя его как святого, то вдруг при возгласе диакона:
"Depart all ye unbaptised," the coffin containing the martyr's body left its place and was cast forth from the church, and this took place three times.	"Оглашенные, изыдите!" - гроб с лежащим в нем телом мученика сорвался с места и был извергнут из храма, и так до трех раз.
And only at last they learnt that this holy man had broken his vow of obedience and left his elder, and, therefore, could not be forgiven without the elder's absolution in spite of his great deeds.	И наконец лишь узнали, что этот святой страстотерпец нарушил послушание и ушел от своего старца, а потому без разрешения старца не мог быть и прощен, даже несмотря на свои великие подвиги.
Only after this could the funeral take place.	Но когда призванный старец разрешил его от послушания, тогда лишь могло совершиться и погребение его.
This, of course, is only an old legend. But here is a recent instance. A monk was suddenly commanded by his elder to quit Athos, which he loved as a sacred place and a haven of refuge, and to go first to Jerusalem to do homage to the Holy Places and then to go to the north to Siberia:	Конечно, все это лишь древняя легенда, но вот и недавняя быль: один из наших современных иноков спасался на Афоне, и вдруг старец его повелел ему оставить Афон, который он излюбил как святыню, как тихое пристанище, до глубины души своей, и идти сначала в Иерусалим на поклонение святым местам, а потом обратно в Россию, на север, в Сибирь:
"There is the place for thee and not here."	"Там тебе место, а не здесь".
The monk, overwhelmed with sorrow, went to the Oecumenical Patriarch at Constantinople and besought him to release him from his obedience. But the Patriarch replied that not only was he unable to release him, but there was not and could not be on earth a power which could release him except the elder who had himself laid that duty upon him.	Пораженный и убитый горем монах явился в Константинополь ко вселенскому патриарху и молил разрешить его послушание, и вот вселенский владыко ответил ему, что не только он, патриарх вселенский, не может разрешить его, но и на всей земле нет, да и не может быть такой власти, которая бы могла разрешить его от послушания, раз уже наложенного старцем, кроме лишь власти самого того старца, который наложил его.
In this way the elders are endowed in certain cases with unbounded and inexplicable authority.	Таким образом, старчество одарено властью в известных случаях беспредельною и непостижимою.
That is why in many of our monasteries the institution was at first resisted almost to persecution.	Вот почему во многих монастырях старчество у нас сначала встречено было почти гонением.
Meantime the elders immediately began to be highly esteemed among the people.	Между тем старцев тотчас же стали высоко уважать в народе.

Masses of the ignorant people as well as of distinction flocked, for instance, to the elders of our monastery to confess their doubts, their sins, and their sufferings, and ask for counsel and admonition.	К старцам нашего монастыря стекались, например, и простолюдины и самые знатные люди, с тем чтобы, повергаясь пред ними, исповедовать им свои сомнения, свои грехи, свои страдания и испросить совета и наставления.
Seeing this, the opponents of the elders declared that the sacrament of confession was being arbitrarily and frivolously degraded, though the continual opening of the heart to the elder by the monk or the layman had nothing of the character of the sacrament.	Видя это, противники старцев кричали, вместе с прочими обвинениями, что здесь самовластно и легкомысленно унижается таинство исповеди, хотя беспрерывное исповедование своей души старцу послушником его или светским производится совсем не как таинство.
In the end, however, the institution of elders has been retained and is becoming established in Russian monasteries.	Кончилось, однако, тем, что старчество удержалось и мало-помалу по русским монастырям водворяется.
It is true, perhaps, that this instrument which had stood the test of a thousand years for the moral regeneration of a man from slavery to freedom and to moral perfectibility may be a two-edged weapon and it may lead some not to humility and complete self-control but to the most Satanic pride, that is, to bondage and not to freedom.	Правда, пожалуй, и то, что это испытанное и уже тысячелетнее орудие для нравственного перерождения человека от рабства к свободе и к нравственному совершенствованию может обратиться в обоюдоострое орудие, так что иного, пожалуй, приведет вместо смирения и окончательного самообладания, напротив, к самой сатанинской гордости, то есть к цепям, а не к свободе.
The elder Zossima was sixty-five. He came of a family of landowners, had been in the army in early youth, and served in the Caucasus as an officer.	Старец Зосима был лет шестидесяти пяти, происходил из помещиков, когда-то в самой ранней юности был военным и служил на Кавказе обер-офицером.
He had, no doubt, impressed Alyosha by some peculiar quality of his soul.	Без сомнения, он поразил Алешу каким-нибудь особенным свойством души своей.
Alyosha lived in the cell of the elder, who was very fond of him and let him wait upon him.	Алеша жил в самой келье старца, который очень полюбил его и допустил к себе.
It must be noted that Alyosha was bound by no obligation and could go where he pleased and be absent for whole days. Though he wore the monastic dress it was voluntarily, not to be different from others.	Надо заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре, был еще ничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться.
No doubt he liked to do so.	Но уж конечно это ему и самому нравилось.
Possibly his youthful imagination was deeply stirred by the power and fame of his elder.	Может быть, на юношеское воображение Алеши сильно подействовала эта сила и слава, которая окружала беспрерывно его старца.

It was said that so many people had for years past come to confess their sins to Father Zossima and to entreat him for words of advice and healing, that he had acquired the keenest intuition and could tell from an unknown face what a new-comer wanted, and what was the suffering on his conscience. He sometimes astounded and almost alarmed his visitors by his knowledge of their secrets before they had spoken a word.	Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годы всех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета и врачебного слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово.
Alyosha noticed that many, almost all, went in to the elder for the first time with apprehension and uneasiness, but came out with bright and happy faces.	Но при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почти все, входившие в первый раз к старцу на уединенную беседу, входили в страхе и беспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самое мрачное лицо обращалось в счастливое.
Alyosha was particularly struck by the fact that Father Zossima was not at all stern. On the contrary, he was always almost gay.	Алешу необыкновенно поражало и то, что старец был вовсе не строг; напротив, был всегда почти весел в обхождении.
The monks used to say that he was more drawn to those who were more sinful, and the greater the sinner the more he loved him.	Монахи про него говорили, что он именно привязывается душой к тому, кто грешнее, и, кто всех более грешен, того он всех более и возлюбит.
There were, no doubt, up to the end of his life, among the monks some who hated and envied him, but they were few in number and they were silent, though among them were some of great dignity in the monastery, one, for instance, of the older monks distinguished for his strict keeping of fasts and vows of silence.	Из монахов находились, даже и под самый конец жизни старца, ненавистники и завистники его, но их становилось уже мало, и они молчали, хотя было в их числе несколько весьма знаменитых и важных в монастыре лиц, как например один из древнейших иноков, великий молчальник и необычайный постник.
But the majority were on Father Zossima's side and very many of them loved him with all their hearts, warmly and sincerely. Some were almost fanatically devoted to him, and declared, though not quite aloud, that he was a saint, that there could be no doubt of it, and, seeing that his end was near, they anticipated miracles and great glory to the monastery in the immediate future from his relics.	Но все-таки огромное большинство держало уже несомненно сторону старца Зосимы, а из них очень многие даже любили его всем сердцем, горячо и искренно; некоторые же были привязаны к нему почти фанатически. Такие прямо говорили, не совсем, впрочем, вслух, что он святой, что в этом нет уже и сомнения, и, предвидя близкую кончину его, ожидали немедленных даже чудес и великой славы в самом ближайшем будущем от почившего монастырю.
Alyosha had unquestioning faith in the miraculous power of the elder, just as he had unquestioning faith in the story of the coffin that flew out of the church.	В чудесную силу старца верил беспрекословно и Алеша, точно так же, как беспрекословно верил и рассказу о вылетавшем из церкви гробе.
He saw many who came with sick children or relatives and besought the elder to lay hands on them and to pray over them, return shortly after- some the next day- and, falling in tears at the elder's feet, thank him for healing their sick.	Он видел, как многие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками и моливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними молитву, возвращались вскорости, а иные так и на другой же день, обратно и, падая со слезами пред старцем, благодарили его за исцеление их больных.

Whether they had really been healed or were simply better in the natural course of the disease was a question which did not exist for Alyosha, for he fully believed in the spiritual power of his teacher and rejoiced in his fame, in his glory, as though it were his own triumph.	Исцеление ли было в самом деле или только естественное улучшение в ходе болезни - для Алеши в этом вопроса не существовало, ибо он вполне уже верил в духовную силу своего учителя, и слава его была как бы собственным его торжеством.
His heart throbbed, and he beamed, as it were, all over when the elder came out to the gates of the hermitage into the waiting crowd of pilgrims of the humbler class who had flocked from all parts of Russia on purpose to see the elder and obtain his blessing.	Особенно же дрожало у него сердце, и весь как бы сиял он, когда старец выходил к толпе ожидавших его выхода у врат скита богомольцев из простого народа, нарочно, чтобы видеть старца и благословиться у него, стекавшегося со всей России.
They fell down before him, wept, kissed his feet, kissed the earth on which he stood, and wailed, while the women held up their children to him and brought him the sick "possessed with devils."	Они повергались пред ним, плакали, целовали ноги его, целовали землю, на которой он стоит, вопили, бабы протягивали к нему детей своих, подводили больных кликуш.
The elder spoke to them, read a brief prayer over them, blessed them, and dismissed them.	Старец говорил с ними, читал над ними краткую молитву, благословлял и отпускал их.
Of late he had become so weak through attacks of illness that he was sometimes unable to leave his cell, and the pilgrims waited for him to come out for several days.	В последнее время от припадков болезни он становился иногда так слаб, что едва бывал в силах выйти из кельи, и богомольцы ждали иногда в монастыре его выхода по нескольку дней.
Alyosha did not wonder why they loved him so, why they fell down before him and wept with emotion merely at seeing his face.	Для Алеши не составляло никакого вопроса, за что они его так любят, за что они повергаются пред ним и плачут от умиления, завидев лишь лицо его.
Oh! he understood that for the humble soul of the Russian peasant, worn out by grief and toil, and still more by the everlasting injustice and everlasting sin, his own and the world's, it was the greatest need and comfort to find someone or something holy to fall down before and worship.	О, он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему:
"Among us there is sin, injustice, and temptation, but yet, somewhere on earth there is someone holy and exalted. He has the truth; he knows the truth; so it is not dead upon the earth; so it will come one day to us, too, and rule over all the earth according to the promise."	"Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле, как обещано".
Alyosha knew that this was just how the people felt and even reasoned. He understood it, but that the elder Zossima was this saint and custodian of God's truth- of that he had no more doubt than the weeping peasants and the sick women who held out their children to the elder.	Знал Алеша, что так именно и чувствует и даже рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый святой, этот хранитель Божьей правды в глазах народа, - в этом он не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больными их бабами, протягивающими старцу детей своих.

The conviction that after his death the elder would bring extraordinary glory to the monastery was even stronger in Alyosha than in anyone there, and, of late, a kind of deep flame of inner ecstasy burnt more and more strongly in his heart.	Убеждение же в том, что старец, почивши, доставит необычайную славу монастырю, царило в душе Алеши, может быть, даже сильнее, чем у кого бы то ни было в монастыре. И вообще все это последнее время какой-то глубокий, пламенный внутренний восторг все сильнее и сильнее разгорался в его сердце.
He was not at all troubled at this elder's standing as a solitary example before him.	Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит пред ним единицей:
"No matter. He is holy. He carries in his heart the secret of renewal for all: that power which will, at last, establish truth on the earth, and all men will be holy and love one another, and there will be no more rich nor poor, no exalted nor humbled, but all will be as the children of God, and the true Kingdom of Christ will come."	"Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово".
That was the dream in Alyosha's heart.	Вот о чем грезилось сердцу Алеши.
The arrival of his two brothers, whom he had not known till then, seemed to make a great impression on Alyosha.	Кажется, что на Алешу произвел сильнейшее впечатление приезд его обоих братьев, которых он до того совершенно не знал.
He more quickly made friends with his half-brother Dmitri (though he arrived later) than with his own brother Ivan.	С братом Дмитрием Федоровичем он сошелся скорее и ближе, хотя тот приехал позже, чем с другим (единоутробным) братом своим, Иваном Федоровичем.
He was extremely interested in his brother Ivan, but when the latter had been two months in the town, though they had met fairly often, they were still not intimate. Alyosha was naturally silent, and he seemed to be expecting something, ashamed about something, while his brother Ivan, though Alyosha noticed at first that he looked long and curiously at him, seemed soon to have left off thinking of him.	Он ужасно интересовался узнать брата Ивана, но вот тот уже жил два месяца, а они хоть и виделись довольно часто, но все еще никак не сходились: Алеша был и сам молчалив и как бы ждал чего-то, как бы стыдился чего-то, а брат Иван, хотя Алеша и подметил вначале на себе его длинные и любопытные взгляды, кажется, вскоре перестал даже и думать о нем.
Alyosha noticed it with some embarrassment.	Алеша заметил это с некоторым смущением.
He ascribed his brother's indifference at first to the disparity of their age and education.	Он приписал равнодушие брата разнице в их летах и в особенности в образовании.
But he also wondered whether the absence of curiosity and sympathy in Ivan might be due to some other cause entirely unknown to him.	Но думал Алеша и другое: столь малое любопытство и участие к нему, может быть, происходило у Ивана и от чего-нибудь совершенно Алеше неизвестного.
He kept fancying that Ivan was absorbed in something- something inward and important- that he was striving towards some goal, perhaps very hard to attain, and that that was why he had no thought for him.	Ему все казалось почему-то, что Иван чем-то занят, чем-то внутренним и важным, что он стремится к какой-то цели, может быть очень трудной, так что ему не до него, и что вот это и есть та единственная причина, почему он смотрит на Алешу рассеянно.
Alyosha wondered, too, whether there was not some contempt on the part of the learned atheist for him- a foolish novice.	Задумывался Алеша и о том: не было ли тут какого-нибудь презрения к нему, к глупенькому послушнику, от ученого атеиста.
He knew for certain that his brother was an atheist.	Он совершенно знал, что брат его атеист.

He could not take offence at this contempt, if it existed; yet, with an uneasy embarrassment which he did not himself understand, he waited for his brother to come nearer to him.	Презрением этим, если оно и было, он обидеться не мог, но все-таки с каким-то непонятным себе самому и тревожным смущением ждал, когда брат захочет подойти к нему ближе.
Dmitri used to speak of Ivan with the deepest respect and with a peculiar earnestness.	Брат Дмитрий Федорович отзывался о брате Иване с глубочайшим уважением, с каким-то особым проникновением говорил о нем.
From him Alyosha learnt all the details of the important affair which had of late formed such a close and remarkable bond between the two elder brothers.	От него же узнал Алеша все подробности того важного дела, которое связало в последнее время обоих старших братьев замечательною и тесною связью.
Dmitri's enthusiastic references to Ivan were the more striking in Alyosha's eyes since Dmitri was, compared with Ivan, almost uneducated, and the two brothers were such a contrast in personality and character that it would be difficult to find two men more unlike.	Восторженные отзывы Дмитрия о брате Иване были тем характернее в глазах Алеши, что брат Дмитрий был человек в сравнении с Иваном почти вовсе необразованный, и оба, поставленные вместе один с другим, составляли, казалось, такую яркую противоположность как личности и характеры, что, может быть, нельзя бы было и придумать двух человек несходнее между собой.
It was at this time that the meeting, or, rather gathering of the members of this inharmonious family took place in the cell of the elder who had such an extraordinary influence on Alyosha.	Вот в это-то время и состоялось свидание, или, лучше сказать, семейная сходка, всех членов этого нестройного семейства в келье старца, имевшая чрезвычайное влияние на Алешу.
The pretext for this gathering was a false one.	Предлог к этой сходке, по-настоящему, был фальшивый.
It was at this time that the discord between Dmitri and his father seemed at its acutest stage and their relations had become insufferably strained.	Тогда именно несогласия по наследству и по имущественным расчетам Дмитрия Федоровича с отцом его, Федором Павловичем, дошли, по-видимому, до невозможной точки. Отношения обострились и стали невыносимы.
Fyodor Pavlovitch seems to have been the first to suggest, apparently in joke, that they should all meet in Father Zossima's cell, and that, without appealing to his direct intervention, they might more decently come to an understanding under the conciliating influence of the elder's presence.	Федор Павлович, кажется, первый и, кажется, шутя подал мысль о том, чтобы сойтись всем в келье старца Зосимы и, хоть и не прибегая к прямому его посредничеству, все-таки как-нибудь сговориться приличнее, причем сан и лицо старца могли бы иметь нечто внушающее и примирительное.
Dmitri, who had never seen the elder, naturally supposed that his father was trying to intimidate him, but, as he secretly blamed himself for his outbursts of temper with his father on several recent occasions, he accepted the challenge.	Дмитрий Федорович, никогда у старца не бывавший и даже не видавший его, конечно, подумал, что старцем его хотят как бы испугать; но так как он и сам укорял себя втайне за многие особенно резкие выходки в споре с отцом за последнее время, то и принял вызов.
It must be noted that he was not, like Ivan, staying with his father, but living apart at the other end of the town.	Кстати заметить, что жил он не в доме отца, как Иван Федорович, а отдельно, в другом конце города.
It happened that Pyotr Alexandrovitch Miusov, who was staying in the district at the time, caught eagerly at the idea.	Тут случилось, что проживавший в это время у нас Петр Александрович Миусов особенно ухватился за эту идею Федора Павловича.

A Liberal of the forties and fifties, a freethinker and atheist, he may have been led on by boredom or the hope of frivolous diversion.	Либерал сороковых и пятидесятых годов, вольнодумец и атеист, он, от скуки, может быть, а может быть, для легкомысленной потехи, принял в этом деле чрезвычайное участие.
He was suddenly seized with the desire to see the monastery and the holy man.	Ему вдруг захотелось посмотреть на монастырь и на "святого".
As his lawsuit with the monastery still dragged on, he made it the pretext for seeing the Superior, in order to attempt to settle it amicably.	Так как все еще продолжались его давние споры с монастырем и все еще тянулась тяжба о поземельной границе их владений, о каких-то правах рубки в лесу и рыбной ловли в речке и проч., то он и поспешил этим воспользоваться под предлогом того, что сам желал бы сговориться с отцом игуменом: нельзя ли как-нибудь покончить их споры полюбовно?
A visitor coming with such laudable intentions might be received with more attention and consideration than if he came from simple curiosity.	Посетителя с такими благими намерениями, конечно, могли принять в монастыре внимательнее и предупредительнее, чем просто любопытствующего.
Influences from within the monastery were brought to bear on the elder, who of late had scarcely left his cell, and had been forced by illness to deny even his ordinary visitors.	Вследствие всех сих соображений и могло устроиться некоторое внутреннее влияние в монастыре на больного старца, в последнее время почти совсем уже не покидавшего келью и отказывавшего по болезни даже обыкновенным посетителям.
In the end he consented to see them, and the day was fixed.	Кончилось тем, что старец дал согласие и день был назначен.
"Who has made me a judge over them?" was all he said, smilingly, to Alyosha.	"Кто меня поставил делить между ними?" - заявил он только с улыбкой Алеше.
Alyosha was much perturbed when he heard of the proposed visit.	Узнав о свидании, Алеша очень смутился.
Of all the wrangling, quarrelsome party, Dmitri was the only one who could regard the interview seriously. All the others would come from frivolous motives, perhaps insulting to the elder. Alyosha was well aware of that.	Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один только брат Дмитрий; остальные же все придут из целей легкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных - вот что понимал Алеша.
Ivan and Miusov would come from curiosity, perhaps of the coarsest kind, while his father might be contemplating some piece of buffoonery.	Брат Иван и Миусов приедут из любопытства, может быть самого грубого, а отец его, может быть, для какой-нибудь шутовской и актерской сцены.
Though he said nothing, Alyosha thoroughly understood his father.	О, Алеша хоть и молчал, но довольно и глубоко знал уже своего отца.
The boy, I repeat, was far from being so simple as everyone thought him.	Повторяю, этот мальчик был вовсе не столь простодушным, каким все считали его.
He awaited the day with a heavy heart.	С тяжелым чувством дожидался он назначенного дня.

No doubt he was always pondering in his mind how the family discord could be ended.	Без сомнения, он очень заботился про себя, в сердце своем, о том, чтобы как-нибудь все эти семейные несогласия кончились.
But his chief anxiety concerned the elder. He trembled for him, for his glory, and dreaded any affront to him, especially the refined, courteous irony of Miusov and the supercilious half-utterances of the highly educated Ivan.	Тем не менее самая главная забота его была о старце: он трепетал за него, за славу его, боялся оскорблений ему, особенно тонких, вежливых насмешек Миусова и недомолвок свысока ученого Ивана, так это все представлялось ему.
He even wanted to venture on warning the elder, telling him something about them, but, on second thoughts, said nothing.	Он даже хотел рискнуть предупредить старца, сказать ему что-нибудь об этих могущих прибыть лицах, но подумал и промолчал.
He only sent word the day before, through a friend, to his brother Dmitri, that he loved him and expected him to keep his promise.	Передал только накануне назначенного дня чрез одного знакомого брату Дмитрию, что очень любит его и ждет от него исполнения обещанного.
Dmitri wondered, for he could not remember what he had promised, but he answered by letter that he would do his utmost not to let himself be provoked "by vileness," but that, although he had a deep respect for the elder and for his brother Ivan, he was convinced that the meeting was either a trap for him or an unworthy farce.	Дмитрий задумался, потому что ничего не мог припомнить, что бы такое ему обещал, ответил только письмом, что изо всех сил себя сдержит "пред низостью", и хотя глубоко уважает старца и брата Ивана, но убежден, что тут или какая-нибудь ему ловушка, или недостойная комедия.
"Nevertheless I would rather bite out my tongue than be lacking in respect to the sainted man whom you reverence so highly," he wrote in conclusion.	"Тем не менее скорее проглочу свой язык, чем манкирую уважением к святому мужу, тобою столь уважаемому", - закончил Дмитрий свое письмецо.
Alyosha was not greatly cheered by the letter.	Алешу оно не весьма ободрило.
Book II.	Книга вторая
An Unfortunate Gathering	Неуместное собрание
Chapter 1.	I
They Arrive at the Monastery	Приехали в монастырь
IT was a warm, bright day the end of August.	Выдался прекрасный, теплый и ясный день. Был конец августа.
The interview with the elder had been fixed for half-past eleven, immediately after late mass.	Свидание со старцем условлено было сейчас после поздней обедни, примерно к половине двенадцатого.
Our visitors did not take part in the service, but arrived just as it was over.	Наши посетители монастыря к обедне, однако, не пожаловали, а приехали ровно к шапочному разбору.
First an elegant open carriage, drawn by two valuable horses, drove up with Miusov and a distant relative of his, a young man of twenty, called Pyotr Fomitch Kalganov.	Приехали они в двух экипажах; в первом экипаже, в щегольской коляске, запряженной парой дорогих лошадей, прибыл Петр Александрович Миусов со своим дальним родственником, очень молодым человеком, лет двадцати, Петром Фомичом Калгановым.

This young man was preparing to enter the university. Miusov with whom he was staying for the time, was trying to persuade him to go abroad to the university of Zurich or Jena.	Этот молодой человек готовился поступить в университет; Миусов же, у которого он почему-то пока жил, соблазнял его с собою за границу, в Цюрих или в Иену, чтобы там поступить в университет и окончить курс.
The young man was still undecided.	Молодой человек еще не решился.
He was thoughtful and absent-minded.	Он был задумчив и как бы рассеян.
He was nice-looking, strongly built, and rather tall.	Лицо его было приятное, сложение крепкое, рост довольно высокий.
There was a strange fixity in his gaze at times. Like all very absent-minded people he would sometimes stare at a person without seeing him.	Во взгляде его случалась странная неподвижность: подобно всем очень рассеянным людям, он глядел на вас иногда в упор и подолгу, а между тем совсем вас не видел.
He was silent and rather awkward, but sometimes, when he was alone with anyone, he became talkative and effusive, and would laugh at anything or nothing.	Был он молчалив и несколько неловок, но бывало, - впрочем не иначе как с кем-нибудь один на один, что он вдруг станет ужасно разговорчив, порывист, смешлив, смеясь бог знает иногда чему.
But his animation vanished as quickly as it appeared.	Но одушевление его столь же быстро и вдруг погасало, как быстро и вдруг нарождалось.
He was always well and even elaborately dressed; he had already some independent fortune and expectations of much more.	Был он одет всегда хорошо и даже изысканно: он уже имел некоторое независимое состояние и ожидал еще гораздо большего.
He was a friend of Alyosha's.	С Алешей был приятелем.
In an ancient, jolting, but roomy, hired carriage, with a pair of old pinkish-grey horses, a long way behind Miusov's carriage, came Fyodor Pavlovitch, with his son Ivan.	В весьма ветхой, дребезжащей, но поместительной извозчичьей коляске, на паре старых сиво-розовых лошадей, сильно отстававших от коляски Миусова, подъехали и Федор Павлович с сынком своим Иваном Федоровичем.
Dmitri was late, though he had been informed of the time the evening before.	Дмитрию Федоровичу еще накануне сообщен был и час и срок, но он запоздал.
The visitors left their carriage at the hotel, outside the precincts, and went to the gates of the monastery on foot.	Посетители оставили экипажи у ограды, в гостинице, и вошли в монастырские ворота пешком.
Except Fyodor Pavlovitch, more of the party had ever seen the monastery, and Miusov had probably not even been to church for thirty years.	Кроме Федора Павловича, остальные трое, кажется, никогда не видали никакого монастыря, а Миусов так лет тридцать, может быть, и в церкви не был.
He looked about him with curiosity, together with assumed ease.	Он озирался с некоторым любопытством, не лишенным некоторой напущенной на себя развязности.
But, except the church and the domestic buildings, though these too were ordinary enough, he found nothing of interest in the interior of the monastery.	Но для наблюдательного его ума, кроме церковных и хозяйственных построек, весьма, впрочем, обыкновенных, во внутренности монастыря ничего не представлялось.
The last of the worshippers were coming out of the church bareheaded and crossing themselves.	Проходил последний народ из церкви, снимая шапки и крестясь.

Among the humbler people were a few of higher rank- two or three ladies and a very old general. They were all staying at the hotel.	Между простонародьем встречались и приезжие более высшего общества, две-три дамы, один очень старый генерал; все они стояли в гостинице.
Our visitors were at once surrounded by beggars, but none of them gave them anything, except young Kalganov, who took a ten-copeck piece out of his purse, and, nervous and embarrassed- God knows why! - hurriedly gave it to an old woman, saying:	Нищие обступили наших посетителей тотчас же, но им никто ничего не дал. Только Петруша Калганов вынул из портмоне гривенник и, заторопившись и сконфузившись бог знает отчего, поскорее сунул одной бабе, быстро проговорив:
"Divide it equally."	"Разделить поровну".
None of his companions made any remark upon it, so that he had no reason to be embarrassed; but, perceiving this, he was even more overcome.	Никто ему на это ничего из его сопутников не заметил, так что нечего было ему конфузиться; но, заметив это, он еще больше сконфузился.
It was strange that their arrival did not seem expected, and that they were not received with special honour, though one of them had recently made a donation of a thousand roubles, while another was a very wealthy and highly cultured landowner, upon whom all in the monastery were in a sense dependent, as a decision of the lawsuit might at any moment put their fishing rights in his hands.	Было, однако, странно; их по-настоящему должны бы были ждать и, может быть, с некоторым даже почетом: один недавно еще тысячу рублей пожертвовал, а другой был богатейшим помещиком и образованнейшим, так сказать, человеком, от которого все они тут отчасти зависели по поводу ловель рыбы в реке, вследствие оборота, какой мог принять процесс.
Yet no official personage met them.	И вот, однако ж, никто из официальных лиц их не встречает.
Miusov looked absent-mindedly at the tombstones round the church, and was on the point of saying that the dead buried here must have paid a pretty penny for the right of lying in this "holy place," but refrained. His liberal irony was rapidly changing almost into anger.	Миусов рассеянно смотрел на могильные камни около церкви и хотел было заметить, что могилки эти, должно быть, обошлись дорогонько хоронившим за право хоронить в таком "святом" месте, но промолчал: простая либеральная ирония перерождалась в нем почти что уж в гнев.
"Who the devil is there to ask in this imbecile place? We must find out, for time is passing," he observed suddenly, as though speaking to himself.	- Черт, у кого здесь, однако, спросить, в этой бестолковщине... Это нужно бы решить, потому что время уходит, - промолвил он вдруг, как бы говоря про себя.
All at once there came up a bald-headed, elderly man with ingratiating little eyes, wearing a full, summer overcoat.	Вдруг подошел к ним один пожилой лысоватый господин в широком летнем пальто и с сладкими глазками.
Lifting his hat, he introduced himself with a honeyed lisp as Maximov, a landowner of Tula.	Приподняв шляпу, медово присюсюкивая, отрекомендовался он всем вообще тульским помещиком Максимовым.
He at once entered into our visitors' difficulty.	Он мигом вошел в заботу наших путников.
"Father Zossima lives in the hermitage, apart, four hundred paces from the monastery, the other side of the copse."	- Старец Зосима живет в скиту, в скиту наглухо, шагов четыреста от монастыря, через лесок, через лесок...
"I know it's the other side of the copse," observed Fyodor Pavlovitch, "but we don't remember the way. It is a long time since we've been here."	- Это и я знаю-с, что через лесок, - ответил ему Федор Павлович, - да дорогу-то мы не совсем помним, давно не бывали.
"This way, by this gate, and straight across the copse... the copse.	- А вот в эти врата, и прямо леском... леском.

Come with me, won't you?	Пойдемте.
I'll show you. I have to go.... I am going myself. This way, this way."	Не угодно ли... мне самому... я сам... Вот сюда, сюда...
They came out of the gate and turned towards the copse.	Они вышли из врат и направились лесом.
Maximov, a man of sixty, ran rather than walked, turning sideways to stare at them all, with an incredible degree of nervous curiosity.	Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством.
His eyes looked starting out of his head.	В глазах его было что-то лупоглазое.
"You see, we have come to the elder upon business of our own," observed Miusov severely. "That personage has granted us an audience, so to speak, and so, though we thank you for showing us the way, we cannot ask you to accompany us."	- Видите ли, мы к этому старцу по своему делу, -заметил строго Миусов, - мы, так сказать, получили аудиенцию "у сего лица", а потому хоть и благодарны вам за дорогу, но вас уж не попросим входить вместе.
"I've been there. I've been already; un chevalier parfait," and Maximov snapped his fingers in the air.	-Я был, был, я уже был... Un chevalier parfait![3 -Рыцарь - и притом совершенный! (фр.)] - и помещик пустил на воздух щелчок пальцем.
"Who is a chevalier?" asked Miusov.	- Кто это chevalier?[4 - Рыцарь? (фр.)] - спросил Миусов.
"The elder, the splendid elder, the elder! The honour and glory of the monastery, Zossima.	-Старец, великолепный старец, старец... Честь и слава монастырю. Зосима.
Such an elder!"	Это такой старец...
But his incoherent talk was cut short by a very pale, wan-looking monk of medium height wearing a monk's cap, who overtook them.	Но беспорядочную речь его перебил догнавший путников монашек, в клобуке, невысокого росту, очень бледный и испитой.
Fyodor Pavlovitch and Miusov stopped.	Федор Павлович и Миусов остановились.
The monk, with an extremely courteous, profound bow, announced:	Монах с чрезвычайно вежливым, почти поясным поклоном произнес:
"The Father Superior invites all of you gentlemen to dine with him after your visit to the hermitage.	- Отец игумен, после посещения вашего в ските, покорнейше просит вас всех, господа, у него откушать.
At one o'clock, not later.	У него в час, не позже.
And you also," he added, addressing Maximov.	И вас также, - обратился он к Максимову.
"That I certainly will, without fail," cried Fyodor Pavlovitch, hugely delighted at the invitation.	- Это я непременно исполню! - вскричал Федор Павлович, ужасно обрадовавшись приглашению, -непременно.
"And, believe me, we've all given our word to behave properly here.... And you, Pyotr Alexandrovitch, will you go, too?"	И знаете, мы все дали слово вести себя здесь порядочно... А вы, Петр Александрович, пожалуете?
"Yes, of course.	- Да еще же бы нет?
What have I come for but to study all the customs here?	Да я зачем же сюда и приехал, как не видеть все их здешние обычаи.

The only obstacle to me is your company...."	Я одним только затрудняюсь, именно тем, что я теперь с вами, Федор Павлович...
"Yes, Dmitri Fyodorovitch is non-existent as yet."	- Да, Дмитрия Федоровича еще не существует.
"It would be a capital thing if he didn't turn up. Do you suppose I like all this business, and in your company, too?	- Да и отлично бы было, если б он манкировал, мне приятно, что ли, вся эта ваша мазня, да еще с вами на придачу?
So we will come to dinner. Thank the Father Superior," he said to the monk.	Так к обеду будем, поблагодарите отца игумена, -обратился он к монашку.
"No, it is my duty now to conduct you to the elder," answered the monk.	- Нет, уж я вас обязан руководить к самому старцу, - ответил монах.
"If so I'll go straight to the Father Superior- to the Father Superior," babbled Maximov.	- А я, коль так, к отцу игумену, я тем временем прямо к отцу игумену, - защебетал помещик Максимов.
"The Father Superior is engaged just now. But as you please- " the monk hesitated.	- Отец игумен в настоящий час занят, но как вам будет угодно... - нерешительно произнес монах.
"Impertinent old man!" Miusov observed aloud, while Maximov ran back to the monastery.	- Преназойливый старичишка, - заметил вслух Миусов, когда помещик Максимов побежал обратно к монастырю.
"He's like von Sohn," Fyodor Pavlovitch said suddenly.	- На фон Зона похож, - проговорил вдруг Федор Павлович.
"Is that all you can think of?... In what way is he like von Sohn?	- Вы только это и знаете... С чего он похож на фон Зона?
Have you ever seen von Sohn?"	Вы сами-то видели фон Зона?
"I've seen his portrait.	- Его карточку видел.
It's not the features, but something indefinable.	Хоть не чертами лица, так чем-то неизъяснимым.
He's a second von Sohn.	Чистейший второй экземпляр фон Зона.
I can always tell from the physiognomy."	Я это всегда по одной только физиономии узнаю.
"Ah, I dare say you are a connoisseur in that.	- А пожалуй; вы в этом знаток.
But, look here, Fyodor Pavlovitch, you said just now that we had given our word to behave properly. Remember it.	Только вот что, Федор Павлович, вы сами сейчас изволили упомянуть, что мы дали слово вести себя прилично, помните.
I advise you to control yourself.	Говорю вам, удержитесь.
But, if you begin to play the fool I don't intend to be associated with you here... You see what a man he is"- he turned to the monk- "I'm afraid to go among decent people with him."	А начнете шута из себя строить, так я не намерен, чтобы меня с вами на одну доску здесь поставили... Видите, какой человек, - обратился он к монаху, - я вот с ним боюсь входить к порядочным людям.
A fine smile, not without a certain slyness, came on to the pale, bloodless lips of the monk, but he made no reply, and was evidently silent from a sense of his own dignity.	На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не ответил, и слишком ясно было, что промолчал из чувства собственного достоинства.
Miusov frowned more than ever.	Миусов еще больше наморщился.

"Oh, devil take them all! An outer show elaborated through centuries, and nothing but charlatanism and nonsense underneath," flashed through Miusov's mind.	"О, черт их всех дери, веками лишь выработанная наружность, а в сущности шарлатанство и вздор!" - пронеслось у него в голове.
"Here's the hermitage. We've arrived," cried Fyodor Pavlovitch. "The gates are shut."	- Вот и скит, дошли! - крикнул Федор Павлович, -ограда и врата запертые.
And he repeatedly made the sign of the cross to the saints painted above and on the sides of the gates.	И он пустился класть большие кресты пред святыми, написанными над вратами и сбоку врат.
"When you go to Rome you must do as the Romans do. Here in this hermitage there are twenty-five saints being saved. They look at one another, and eat cabbages.	- В чужой монастырь со своим уставом не ходят, -заметил он. - Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят.
And not one woman goes in at this gate. That's what is remarkable.	И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно.
And that really is so.	И это ведь действительно так.
But I did hear that the elder receives ladies," he remarked suddenly to the monk.	Только как же я слышал, что старец дам принимает? - обратился он вдруг к монашку.
"Women of the people are here too now, lying in the portico there waiting.	- Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут.
But for ladies of higher rank two rooms have been built adjoining the portico, but outside the precincts you can see the windows- and the elder goes out to them by an inner passage when he is well enough. They are always outside the precincts.	А для высших дамских лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и старец выходит к ним внутренним ходом, когда здоров, то есть все же за ограду.
There is a Harkov lady, Madame Hohlakov, waiting there now with her sick daughter.	Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью.
Probably he has promised to come out to her, though of late he has been so weak that he has hardly shown himself even to the people."	Вероятно, обещал к ним выйти, хотя в последние времена столь расслабел, что и к народу едва появляется.
"So then there are loopholes, after all, to creep out of the hermitage to the ladies.	- Значит, все же лазеечка к барыням-то из скита проведена.
Don't suppose, holy father, that I mean any harm.	Не подумайте, отец святой, что я что-нибудь, я только так.
But do you know that at Athos not only the visits of women are not allowed, but no creature of the female sex- no hens, nor turkey hens, nor cows."	Знаете, на Афоне, это вы слышали ль, не только посещения женщин не полагается, но и совсем не полагается женщин и никаких даже существ женского рода, курочек, индюшечек, телушечек...
"Fyodor Pavlovitch, I warn you I shall go back and leave you here. They'll turn you out when I'm gone."	- Федор Павлович, я ворочусь и вас брошу здесь одного, и вас без меня отсюда выведут за руки, это я вам предрекаю.
"But I'm not interfering with you, Pyotr Alexandrovitch.	- А чем я вам мешаю, Петр Александрович.
Look," he cried suddenly, stepping within the precincts, "what a vale of roses they live in!"	Посмотрите-ка, - вскричал он вдруг, шагнув за ограду скита, - посмотрите, в какой они долине роз проживают!

Though there were no roses now, there were numbers of rare and beautiful autumn flowers growing wherever there was space for them, and evidently tended by a skilful hand; there were flower-beds round the church, and between the tombs; and the one-storied wooden house where the elder lived was also surrounded with flowers.	Действительно, хоть роз теперь и не было, но было множество редких и прекрасных осенних цветов везде, где только можно было их насадить. Лелеяла их, видимо, опытная рука. Цветники устроены были в оградах церквей и между могил. Домик, в котором находилась келья старца, деревянный, одноэтажный, с галереей пред входом, был тоже обсажен цветами.
"And was it like this in the time of the last elder, Varsonofy?	- А было ль это при предыдущем старце, Варсонофии?
He didn't care for such elegance. They say he used to jump up and thrash even ladies with a stick," observed Fyodor Pavlovitch, as he went up the steps.	Тот изящности-то, говорят, не любил, вскакивал и бил палкой даже дамский пол, - заметил Федор Павлович, подымаясь на крылечко.
"The elder Varsonofy did sometimes seem rather strange, but a great deal that's told is foolishness.	- Старец Варсонофий действительно казался иногда как бы юродивым, но много рассказывают и глупостей.
He never thrashed anyone," answered the monk. "Now, gentlemen, if you will wait a minute I will announce you."	Палкой же никогда и никого не бивал, - ответил монашек. - Теперь, господа, минутку повремените, я о вас повещу.
"Fyodor Pavlovitch, for the last time, your compact, do you hear?	- Федор Павлович, в последний раз условие, слышите.
Behave properly or I will pay you out!" Miusov had time to mutter again.	Ведите себя хорошо, не то я вам отплачу, - успел еще раз пробормотать Миусов.
"I can't think why you are so agitated," Fyodor Pavlovitch observed sarcastically. "Are you uneasy about your sins?	- Совсем неизвестно, с чего вы в таком великом волнении, - насмешливо заметил Федор Павлович, - али грешков боитесь?
They say he can tell by one's eyes what one has come about.	Ведь он, говорят, по глазам узнает, кто с чем приходит.
And what a lot you think of their opinion! you, a Parisian, and so advanced. I'm surprised at you."	Да и как высоко цените вы их мнение, вы, такой парижанин и передовой господин, удивили вы меня даже, вот что!
But Miusov had no time to reply to this sarcasm. They were asked to come in.	Но Миусов не успел ответить на этот сарказм, их попросили войти.
He walked in, somewhat irritated.	Вошел он несколько раздраженный...
"Now, I know myself, I am annoyed, I shall lose my temper and begin to quarrel- and lower myself and my ideas," he reflected.	"Ну, теперь заране себя знаю, раздражен, заспорю... начну горячиться - и себя и идею унижу", - мелькнуло у него в голове.
Chapter 2.	II
The Old Buffoon	Старый шут
THEY entered the room almost at the same moment that the elder came in from his bedroom.	Они вступили в комнату почти одновременно со старцем, который при появлении их тотчас показался из своей спаленки.
There were already in the cell, awaiting the elder, two monks of the hermitage, one the Father Librarian, and the other Father Paissy, a very learned man, so they said, in delicate health, though not old.	В келье еще раньше их дожидались выхода старца два скитские иеромонаха, один - отец библиотекарь, а другой - отец Паисий, человек больной, хотя и не старый, но очень, как говорили про него, ученый.

There was also a tall young man, who looked about two and twenty, standing in the corner throughout the interview. He had a broad, fresh face, and clever, observant, narrow brown eyes, and was wearing ordinary dress. He was a divinity student, living under the protection of the monastery.	Кроме того, ожидал, стоя в уголку (и все время потом оставался стоя), молодой паренек, лет двадцати двух на вид, в статском сюртуке, семинарист и будущий богослов, покровительствуемый почему-то монастырем и братиею. Он был довольно высокого роста, со свежим лицом, с широкими скулами, с умными и внимательными узенькими карими глазами.
His expression was one of unquestioning, but self-respecting, reverence.	В лице выражалась совершенная почтительность, но приличная, без видимого заискивания.
Being in a subordinate and dependent position, and so not on an equality with the guests, he did not greet them with a bow.	Вошедших гостей он даже и не приветствовал поклоном, как лицо им не равное, а, напротив, подведомственное и зависимое.
Father Zossima was accompanied by a novice, and by Alyosha.	Старец Зосима вышел в сопровождении послушника и Алеши.
The two monks rose and greeted him with a very deep bow, touching the ground with their fingers; then kissed his hand.	Иеромонахи поднялись и приветствовали его глубочайшим поклоном, пальцами касаясь земли, затем, благословившись, поцеловали руку его.
Blessing them, the elder replied with as deep a reverence to them, and asked their blessing.	Благословив их, старец ответил им каждому столь же глубоким поклоном, перстами касаясь земли, и у каждого из них попросил и для себя благословения.
The whole ceremony was performed very seriously and with an appearance of feeling, not like an everyday rite.	Вся церемония произошла весьма серьезно, вовсе не как вседневный обряд какой-нибудь, а почти с каким-то чувством.
But Miusov fancied that it was all done with intentional impressiveness.	Миусову, однако, показалось, что все делается с намеренным внушением.
He stood in front of the other visitors.	Он стоял впереди всех вошедших с ним товарищей.
He ought- he had reflected upon it the evening before- from simple politeness, since it was the custom here, to have gone up to receive the elder's blessing, even if he did not kiss his hand.	Следовало бы, - и он даже обдумывал это еще вчера вечером, - несмотря ни на какие идеи, единственно из простой вежливости (так как уж здесь такие обычаи), подойти и благословиться у старца, по крайней мере хоть благословиться, если уж не целовать руку.
But when he saw all this bowing and kissing on the part of the monks he instantly changed his mind. With dignified gravity he made a rather deep, conventional bow, and moved away to a chair.	Но, увидя теперь все эти поклоны и лобызания иеромонахов, он в одну секунду переменил решение: важно и серьезно отдал он довольно глубокий, по-светскому, поклон и отошел к стулу.
Fyodor Pavlovitch did the same, mimicking Miusov like an ape.	Точно так же поступил и Федор Павлович, на этот раз как обезьяна совершенно передразнив Миусова.
Ivan bowed with great dignity and courtesy, but he too kept his hands at his sides, while Kalganov was so confused that he did not bow at all.	Иван Федорович раскланялся очень важно и вежливо, но тоже держа руки по швам, а Калганов до того сконфузился, что и совсем не поклонился.
The elder let fall the hand raised to bless them, and bowing to them again, asked them all to sit down.	Старец опустил поднявшуюся было для благословения руку и, поклонившись им в другой раз, попросил всех садиться.

The blood rushed to Alyosha's cheeks. He was ashamed.	Кровь залила щеки Алеши; ему стало стыдно.
His forebodings were coming true.	Сбывались его дурные предчувствия.
Father Zossima sat down on a very old-fashioned mahogany sofa, covered with leather, and made his visitors sit down in a row along the opposite wall on four mahogany chairs, covered with shabby black leather.	Старец уселся на кожаный красного дерева диванчик, очень старинной постройки, а гостей, кроме обоих иеромонахов, поместил у противоположной стены, всех четверых рядышком, на четырех красного дерева обитых черною сильно протершеюся кожей стульях.
The monks sat, one at the door and the other at the window.	Иеромонахи уселись по сторонам, один у дверей, другой у окна.
The divinity student, the novice, and Alyosha remained standing.	Семинарист, Алеша и послушник оставались стоя.
The cell was not very large and had a faded look.	Вся келья была очень необширна и какого-то вялого вида.
It contained nothing but the most necessary furniture, of coarse and poor quality.	Вещи и мебель были грубые, бедные и самые лишь необходимые.
There were two pots of flowers in the window, and a number of holy pictures in the corner. Before one huge ancient ikon of the virgin a lamp was burning.	Два горшка цветов на окне, а в углу много икон -одна из них Богородицы, огромного размера и писанная, вероятно, еще задолго до раскола. Пред ней теплилась лампадка.
Near it were two other holy pictures in shining settings, and, next them, carved cherubim, china eggs, a Catholic cross of ivory, with a Mater Dolorosa embracing it, and several foreign engravings from the great Italian artists of past centuries.	Около нее две другие иконы в сияющих ризах, затем около них деланные херувимчики, фарфоровые яички, католический крест из слоновой кости с обнимающею его Mater dolorosa[5 - скорбящей Богоматерью (лат.).] и несколько заграничных гравюр с великих итальянских художников прошлых столетий.
Next to these costly and artistic engravings were several of the roughest Russian prints of saints and martyrs, such as are sold for a few farthings at all the fairs.	Подле этих изящных и дорогих гравюрных изображений красовалось несколько листов самых простонароднейших русских литографий святых, мучеников, святителей и проч., продающихся за копейки на всех ярмарках.
On the other walls were portraits of Russian bishops, past and present.	Было несколько литографических портретов русских современных и прежних архиереев, но уже по другим стенам.
Miusov took a cursory glance at all these "conventional" surroundings and bent an intent look upon the elder.	Миусов бегло окинул всю эту "казенщину" и пристальным взглядом уперся в старца.
He had a high opinion of his own insight a weakness excusable in him as he was fifty, an age at which a clever man of the world of established position can hardly help taking himself rather seriously.	Он уважал свой взгляд, имел эту слабость, во всяком случае в нем простительную, приняв в соображение, что было ему уже пятьдесят лет -возраст, в который умный светский и обеспеченный человек всегда становится к себе почтительнее, иногда даже поневоле.
At the first moment he did not like Zossima.	С первого мгновения старец ему не понравился.

There was, indeed, something in the elder's face which many people besides Miusov might not have liked.	В самом деле, было что-то в лице старца, что многим бы, и кроме Миусова, не понравилось.
He was a short, bent, little man, with very weak legs, and though he was only sixty-five, he looked at least ten years older.	Это был невысокий сгорбленный человечек с очень слабыми ногами, всего только шестидесяти пяти лет, но казавшийся от болезни гораздо старше, по крайней мере лет на десять.
His face was very thin and covered with a network of fine wrinkles, particularly numerous about his eyes, which were small, light-coloured, quick, and shining like two bright points.	Все лицо его, впрочем очень сухенькое, было усеяно мелкими морщинками, особенно было много их около глаз. Глаза же были небольшие, из светлых, быстрые и блестящие, вроде как бы две блестящие точки.
He had a sprinkling of grey hair about his temples. His pointed beard was small and scanty, and his lips, which smiled frequently, were as thin as two threads.	Седенькие волосики сохранились лишь на висках, бородка была крошечная и реденькая, клином, а губы, часто усмехавшиеся, - тоненькие, как две бечевочки.
His nose was not long, but sharp, like a bird's beak.	Нос не то чтобы длинный, а востренький, точно у птички.
"To all appearances a malicious soul, full of petty pride," thought Miusov.	"По всем признакам злобная и мелко-надменная душонка", - пролетело в голове Миусова.
He felt altogether dissatisfied with his position.	Вообще он был очень недоволен собой.
A cheap little clock on the wall struck twelve hurriedly, and served to begin the conversation.	Пробившие часы помогли начать разговор. Ударило скорым боем на дешевых маленьких стенных часах с гирями ровно двенадцать.
"Precisely to our time," cried Fyodor Pavlovitch, "but no sign of my son, Dmitri.	- Ровнешенько настоящий час, - вскричал Федор Павлович, - а сына моего Дмитрия Федоровича все еще нет.
I apologise for him, sacred elder!" (Alyosha shuddered all over at "sacred elder".) "I am always punctual myself, minute for minute, remembering that punctuality is the courtesy of kings....	Извиняюсь за него, священный старец! (Алеша весь так и вздрогнул от "священного старца".) Сам же я всегда аккуратен, минута в минуту, помня, что точность есть вежливость королей...
"But you are not a king, anyway," Miusov muttered, losing his self-restraint at once.	- Но ведь вы по крайней мере не король, -пробормотал, сразу не удержавшись, Миусов.
"Yes; that's true. I'm not a king, and, would you believe it, Pyotr Alexandrovitch, I was aware of that myself. But, there!	- Да, это так, не король. И представьте, Петр Александрович, ведь это я и сам знал, ей-богу!
I always say the wrong thing.	И вот всегда-то я так некстати скажу!
Your reverence," he cried, with sudden pathos, "you behold before you a buffoon in earnest!	Ваше преподобие! - воскликнул он с каким-то мгновенным пафосом. - Вы видите пред собою шута, шута воистину!
I introduce myself as such.	Так и рекомендуюсь.
It's an old habit, alas!	Старая привычка, увы!
And if I sometimes talk nonsense out of place it's with an object, with the object of amusing people and making myself agreeable.	А что некстати иногда вру, так это даже с намерением, с намерением рассмешить и приятным быть.
One must be agreeable, mustn't one?	Надобно же быть приятным, не правда ли?

I was seven years ago in a little town where I had business, and I made friends with some merchants there.	Приезжаю лет семь назад в один городишко, были там делишки, а я кой с какими купчишками завязал было компаньишку.
We went to the captain of police because we had to see him about something, and to ask him to dine with us.	Идем к исправнику, потому что его надо было кой о чем попросить и откушать к нам позвать.
He was a tall, fat, fair, sulky man, the most dangerous type in such cases. It's their liver.	Выходит исправник, высокий, толстый, белокурый и угрюмый человек, - самые опасные в таких случаях субъекты: печень у них, печень.
I went straight up to him, and with the ease of a man of the world, you know,	Я к нему прямо, и знаете, с развязностию светского человека:
'Mr. Ispravnik,' said I, 'be our Napravnik.'	"Г осподин исправник, будьте, говорю, нашим, так сказать, Направником!" -
'What do you mean by Napravnik?' said he.	"Каким это, говорит, Направником?"
I saw, at the first half-second, that it had missed fire. He stood there so glum.	Я уж вижу с первой полсекунды, что дело не выгорело, стоит серьезный, уперся:
'I wanted to make a joke,' said I, 'for the general diversion, as Mr. Napravnik is our well-known Russian orchestra conductor and what we need for the harmony of our undertaking is someone of that sort.' And I explained my comparison very reasonably, didn't I?	"Я, говорю, пошутить желал, для общей веселости, так как господин Направник известный наш русский капельмейстер, а нам именно нужно для гармонии нашего предприятия вроде как бы тоже капельмейстера..." И резонно ведь разъяснил и сравнил, не правда ли?
'Excuse me,' said he, 'I am an Ispravnik, and I do not allow puns to be made on my calling.'	"Извините, говорит, я исправник и каламбуров из звания моего строить не позволю".
He turned and walked away.	Повернулся и уходит.
I followed him, shouting,	Я за ним, кричу:
' Yes, yes, you are an Ispravnik, not a Napravnik.'	"Да, да, вы исправник, а не Направник!" -
'No,' he said, 'since you called me a Napravnik I am one.'	"Нет, говорит, уж коль сказано, так, значит, я Направник".
And would you believe it, it ruined our business!	И представьте, ведь дело-то наше расстроилось!
And I'm always like that, always like that.	И все-то я так, всегда-то я так.
Always injuring myself with my politeness.	Непременно-то я своею же любезностью себе наврежу!
Once, many years ago, I said to an influential person:	Раз, много лет уже тому назад, говорю одному влиятельному даже лицу:
'Your wife is a ticklish lady,' in an honourable sense, of the moral qualities, so to speak. But he asked me,	"Ваша супруга щекотливая женщина-с", - в смысле то есть чести, так сказать нравственных качеств, а он мне вдруг на то:
'Why, have you tickled her?'	"А вы ее щекотали?"
I thought I'd be polite, so I couldn't help saying,	Не удержался, вдруг, дай, думаю, полюбезничаю:
'Yes,' and he gave me a fine tickling on the spot. Only that happened long ago, so I'm not ashamed to tell the story. I'm always injuring myself like that."	"Да, говорю, щекотал-с" - ну тут он меня и пощекотал... Только давно уж это произошло, так что уж не стыдно и рассказать; вечно-то я так себе наврежу!

"You're doing it now," muttered Miusov, with disgust.	- Вы это и теперь делаете, - с отвращением пробормотал Миусов.
Father Zossima scrutinised them both in silence.	Старец молча разглядывал того и другого.
"Am I?	- Будто!
Would you believe it, I was aware of that, too, Pyotr Alexandrovitch, and let tell you, indeed, I foresaw I should as soon as I began to speak. And do you know I foresaw, too, that you'd be the first to remark on it.	Представьте, ведь я и это знал, Петр Александрович, и даже, знаете, предчувствовал, что делаю, только что стал говорить, и даже, знаете, предчувствовал, что вы мне первый это и заметите.
The minute I see my joke isn't coming off, your reverence, both my cheeks feel as though they were drawn down to the lower jaw and there is almost a spasm in them. That's been so since I was young, when I had to make jokes for my living in noblemen's families.	В эти секунды, когда вижу, что шутка у меня не выходит, у меня, ваше преподобие, обе щеки к нижним деснам присыхать начинают, почти как бы судорога делается; это у меня еще с юности, как я был у дворян приживальщиком и приживанием хлеб добывал.
I am an inveterate buffoon, and have been from birth up, your reverence, it's as though it were a craze in me. I dare say it's a devil within me. But only a little one. A more serious one would have chosen another lodging. But not your soul, Pyotr Alexandrovitch; you're not a lodging worth having either.	Я шут коренной, с рождения, все равно, ваше преподобие, что юродивый; не спорю, что и дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем, калибра, поважнее-то другую бы квартиру выбрал, только не вашу, Петр Александрович, и вы ведь квартира неважная.
But I do believe- I believe in God, though I have had doubts of late. But now I sit and await words of wisdom.	Но зато я верую, в Бога верую. Я только в последнее время усумнился, но зато теперь сижу и жду великих словес.
I'm like the philosopher, Diderot, your reverence.	Я, ваше преподобие, как философ Дидерот.
Did you ever hear, most Holy Father, how Diderot went to see the Metropolitan Platon, in the time of the Empress Catherine?	Известно ли вам, святейший отец, как Дидерот-философ явился к митрополиту Платону при императрице Екатерине.
He went in and said straight out,	Входит и прямо сразу:
' There is no God.'	"Нет Бога".
To which the great bishop lifted up his finger and answered,	На что великий святитель подымает перст и отвечает:
'The fool has said in his heart there is no God and he fell down at his feet on the spot.	"Рече безумец в сердце своем несть Бог!" Тот как был, так и в ноги:
' I believe,' he cried, 'and will be christened.'	"Верую, кричит, и крещенье принимаю".
And so he was.	Так его и окрестили тут же.
Princess Dashkov was his godmother, and Potyomkin his godfather."	Княгиня Дашкова была восприемницей, а Потемкин крестным отцом...
"Fyodor Pavlovitch, this is unbearable!	- Федор Павлович, это несносно!
You know you're telling lies and that that stupid anecdote isn't true. Why are you playing the fool?" cried Miusov in a shaking voice.	Ведь вы сами знаете, что вы врете и что этот глупый анекдот неправда, к чему вы ломаетесь? -дрожащим голосом проговорил, совершенно уже не сдерживая себя, Миусов.

"I suspected all my life that it wasn't true," Fyodor Pavlovitch cried with conviction. "But I'll tell you the whole truth, gentlemen. Great elder! Forgive me, the last thing about Diderot's christening I made up just now. I never thought of it before.	- Всю жизнь предчувствовал, что неправда! - с увлечением воскликнул Федор Павлович. - Я вам, господа, зато всю правду скажу: старец великий! простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил, вот сию только минуточку, вот как рассказывал, а прежде никогда и в голову не приходило.
I made it up to add piquancy.	Для пикантности присочинил.
I play the fool, Pyotr Alexandrovitch, to make myself agreeable.	Для того и ломаюсь, Петр Александрович, чтобы милее быть.
Though I really don't know myself, sometimes, what I do it for.	А впрочем, и сам не знаю иногда для чего.
And as for Diderot, I heard as far as 'the fool hath said in his heart' twenty times from the gentry about here when I was young. I heard your aunt, Pyotr Alexandrovitch, tell the story.	А что до Дидерота, так я этого "рече безумца" раз двадцать от здешних же помещиков еще в молодых летах моих слышал, как у них проживал; от вашей тетеньки, Петр Александрович, Мавры Фоминишны тоже, между прочим, слышал.
They all believe to this day that the infidel Diderot came to dispute about God with the Metropolitan Platon...."	Все-то они до сих пор уверены, что безбожник Дидерот к митрополиту Платону спорить о Боге приходил...
Miusov got up, forgetting himself in his impatience.	Миусов встал, не только потеряв терпение, но даже как бы забывшись.
He was furious, and conscious of being ridiculous.	Он был в бешенстве и сознавал, что от этого сам смешон.
What was taking place in the cell was really incredible.	Действительно, в келье происходило нечто совсем невозможное.
For forty or fifty years past, from the times of former elders, no visitors had entered that cell without feelings of the profoundest veneration.	В этой самой келье, может быть уже сорок или пятьдесят лет, еще при прежних старцах, собирались посетители, всегда с глубочайшим благоговением, не иначе.
Almost everyone admitted to the cell felt that a great favour was being shown him.	Все почти допускаемые, входя в келью, понимали, что им оказывают тем великую милость.
Many remained kneeling during the whole visit.	Многие повергались на колени и не вставали с колен во все время посещения.

Of those visitors, many had been men of high rank and learning, some even free thinkers, attracted by curiosity, but all without exception had shown the profoundest reverence and delicacy, for here there was no question of money, but only, on the one side love and kindness, and on the other penitence and eager desire to decide some spiritual problem or crisis. So that such buffoonery amazed and bewildered the spectators, or at least some of them.	Многие из "высших" даже лиц и даже из ученейших, мало того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все время свидания, тем более что здесь денег не полагалось, а была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой -покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца. Так что вдруг такое шутовство, которое обнаружил Федор Павлович, непочтительное к месту, в котором он находился, произвело в свидетелях, по крайней мере в некоторых из них, недоумение и удивление.
The monks, with unchanged countenances, waited, with earnest attention, to hear what the elder would say, but seemed on the point of standing up, like Miusov.	Иеромонахи, впрочем нисколько не изменившие своих физиономий, с серьезным вниманием следили, что скажет старец, но, кажется, готовились уже встать, как Миусов.
Alyosha stood, with hanging head, on the verge of tears.	Алеша готов был заплакать и стоял, понурив голову.
What seemed to him strangest of all was that his brother Ivan, on whom alone he had rested his hopes, and who alone had such influence on his father that he could have stopped him, sat now quite unmoved, with downcast eyes, apparently waiting with interest to see how it would end, as though he had nothing to do with it.	Всего страннее казалось ему то, что брат его, Иван Федорович, единственно на которого он надеялся и который один имел такое влияние на отца, что мог бы его остановить, сидел теперь совсем неподвижно на своем стуле, опустив глаза и по-видимому с каким-то даже любознательным любопытством ожидал, чем это все кончится, точно сам он был совершенно тут посторонний человек.
Alyosha did not dare to look at Rakitin, the divinity student, whom he knew almost intimately. He alone in the monastery knew Rakitin's thoughts.	На Ракитина (семинариста), тоже Алеше очень знакомого и почти близкого, Алеша и взглянуть не мог: он знал его мысли (хотя знал их один Алеша во всем монастыре).
"Forgive me," began Miusov, addressing Father Zossima, "for perhaps I seem to be taking part in this shameful foolery.	-Простите меня... - начал Миусов, обращаясь к старцу, - что я, может быть, тоже кажусь вам участником в этой недостойной шутке.
I made a mistake in believing that even a man like Fyodor Pavlovitch would understand what was due on a visit to so honoured a personage. I did not suppose I should have to apologise simply for having come with him...."	Ошибка моя в том, что я поверил, что даже и такой, как Федор Павлович, при посещении столь почтенного лица захочет понять свои обязанности... Я не сообразил, что придется просить извинения именно за то, что с ним входишь...
Pyotr Alexandrovitch could say no more, and was about to leave the room, overwhelmed with confusion.	Петр Александрович не договорил и, совсем сконфузившись, хотел было уже выйти из комнаты.
"Don't distress yourself, I beg." The elder got on to his feeble legs, and taking Pyotr Alexandrovitch by both hands, made him sit down again. "I beg you not to disturb yourself.	- Не беспокойтесь, прошу вас, - привстал вдруг с своего места на свои хилые ноги старец и, взяв за обе руки Петра Александровича, усадил его опять в кресла. - Будьте спокойны, прошу вас.

I particularly beg you to be my guest." And with a bow he went back and sat down again on his little sofa.	Я особенно прошу вас быть моим гостем, - и с поклоном, повернувшись, сел опять на свой диванчик.
"Great elder, speak! Do I annoy you by my vivacity?" Fyodor Pavlovitch cried suddenly, clutching the arms of his chair in both hands, as though ready to leap up from it if the answer were unfavourable.	- Великий старец, изреките, оскорбляю я вас моею живостью или нет? - вскричал вдруг Федор Павлович, схватившись обеими руками за ручки кресел и как бы готовясь из них выпрыгнуть сообразно с ответом.
"I earnestly beg you, too, not to disturb yourself, and not to be uneasy," the elder said impressively. "Do not trouble. Make yourself quite at home.	- Убедительно и вас прошу не беспокоиться и не стесняться, - внушительно проговорил ему старец... - Не стесняйтесь, будьте совершенно как дома.
And, above all, do not be so ashamed of yourself, for that is at the root of it all."	А главное, не стыдитесь столь самого себя, ибо от сего лишь все и выходит.
"Quite at home?	- Совершенно как дома?
To be my natural self?	То есть в натуральном-то виде?
Oh, that is much too much, but I accept it with grateful joy.	О, этого много, слишком много, но - с умилением принимаю!
Do you know, blessed father, you'd better not invite me to be my natural self. Don't risk it.... I will not go so far as that myself.	Знаете, благословенный отец, вы меня на натуральный-то вид не вызывайте, не рискуйте... до натурального вида я и сам не дойду.
I warn you for your own sake.	Это я, чтобы вас охранить, предупреждаю.
Well, the rest is still plunged in the mists of uncertainty, though there are people who'd be pleased to describe me for you.	Ну-с, а прочее все еще подвержено мраку неизвестности, хотя бы некоторые и желали расписать меня.
I mean that for you, Pyotr Alexandrovitch. But as for you, holy being, let me tell you, I am brimming over with ecstasy." He got up, and throwing up his hands, declaimed, "Blessed be the womb that bare thee, and the paps that gave thee suck- the paps especially.	Это я по вашему адресу, Петр Александрович, говорю, а вам, святейшее существо, вот что вам: восторг изливаю! - Он привстал и, подняв вверх руки, произнес: - Блаженно чрево, носившее тебя, и сосцы, тебя питавшие, - сосцы особенно!
When you said just now,	Вы меня сейчас замечанием вашим:
'Don't be so ashamed of yourself, for that is at the root of it all,' you pierced right through me by that remark, and read me to the core.	"Не стыдиться столь самого себя, потому что от сего лишь все и выходит", - вы меня замечанием этим как бы насквозь прочкнули и внутри прочли.
Indeed, I always feel when I meet people that I am lower than all, and that they all take me for a buffoon. So I say, 'Let me really play the buffoon. I am not afraid of your opinion, for you are every one of you worse than I am.'	Именно мне все так и кажется, когда я к людям вхожу, что я подлее всех и что меня все за шута принимают, так вот "давай же я и в самом деле сыграю шута, не боюсь ваших мнений, потому что все вы до единого подлее меня!"
That is why I am a buffoon. It is from shame, great elder, from shame; it's simply over-sensitiveness that makes me rowdy.	Вот потому я и шут, от стыда шут, старец великий, от стыда. От мнительности одной и буяню.
If I had only been sure that everyone would accept me as the kindest and wisest of men, oh, Lord, what a good man I should have been then!	Ведь если б я только был уверен, когда вхожу, что все меня за милейшего и умнейшего человека сейчас же примут, - Господи! какой бы я тогда был добрый человек!

Teacher!" he fell suddenly on his knees, "what must I do to gain eternal life?" It was difficult even now to decide whether he was joking or really moved.	Учитель! - повергся он вдруг на колени, - что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? -Трудно было и теперь решить: шутит он или в самом деле в таком умилении?
Father Zossima, lifting his eyes, looked at him, and said with a smile:	Старец поднял на него глаза и с улыбкой произнес:
"You have known for a long time what you must do. You have sense enough: don't give way to drunkenness and incontinence of speech; don't give way to sensual lust; and, above all, to the love of money. And close your taverns. If you can't close all, at least two or three.	- Сами давно знаете, что надо делать, ума в вас довольно: не предавайтесь пьянству и словесному невоздержанию, не предавайтесь сладострастию, а особенно обожанию денег, да закройте ваши питейные дома, если не можете всех, то хоть два или три.
And, above all- don't lie."	А главное, самое главное - не лгите.
"You mean about Diderot?"	-То есть это про Дидерота, что ли?
"No, not about Diderot.	- Нет, не то что про Дидерота.
Above all, don't lie to yourself.	Главное, самому себе не лгите.
The man who lies to himself and listens to his own lie comes to such a pass that he cannot distinguish the truth within him, or around him, and so loses all respect for himself and for others.	Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим.
And having no respect he ceases to love, and in order to occupy and distract himself without love he gives way to passions and coarse pleasures, and sinks to bestiality in his vices, all from continual lying to other men and to himself.	Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предается страстям и грубым сладостям и доходит совсем до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и людям и себе самому.
The man who lies to himself can be more easily offended than anyone.	Лгущий себе самому прежде всех и обидеться может.
You know it is sometimes very pleasant to take offence, isn't it?	Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли?
A man may know that nobody has insulted him, but that he has invented the insult for himself, has lied and exaggerated to make it picturesque, has caught at a word and made a mountain out of a molehill- he knows that himself, yet he will be the first to take offence, and will revel in his resentment till he feels great pleasure in it, and so pass to genuine vindictiveness. But get up, sit down, I beg you. All this, too, is deceitful posturing...."	И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошинки сделал гору, -знает сам это, а все-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большого удовольствия, а тем самым доходит и до вражды истинной... Да встаньте же, сядьте, прошу вас очень, ведь все это тоже ложные жесты...
"Blessed man!	- Блаженный человек!
Give me your hand to kiss." Fyodor Pavlovitch skipped up, and imprinted a rapid kiss on the elder's thin hand. "It is, it is pleasant to take offence.	Дайте ручку поцеловать, - подскочил Федор Павлович и быстро чмокнул старца в худенькую его руку. - Именно, именно приятно обидеться.
You said that so well, as I never heard it before.	Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал еще.

Yes, I have been all my life taking offence, to please myself, taking offence on aesthetic grounds, for it is not so much pleasant as distinguished sometimes to be insulted- that you had forgotten, great elder, it is distinguished!	Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до приятности, для эстетики обижался, ибо не токмо приятно, но и красиво иной раз обиженным быть; - вот что вы забыли, великий старец: красиво!
I shall make a note of that.	Это я в книжку запишу!
But I have been lying, lying positively my whole life long, every day and hour of it.	А лгал я, лгал, решительно всю жизнь мою, на всяк день и час.
Of a truth, I am a lie, and the father of lies.	Воистину ложь есмь и отец лжи!
Though I believe I am not the father of lies. I am getting mixed in my texts. Say, the son of lies, and that will be enough.	Впрочем, кажется, не отец лжи, это я все в текстах сбиваюсь, ну хоть сын лжи, и того будет довольно.
Only... my angel... may sometimes talk about Diderot!	Только... ангел вы мой... про Дидерота иногда можно!
Diderot will do no harm, though sometimes a word will do harm.	Дидерот не повредит, а вот иное словцо повредит.
Great elder, by the way, I was forgetting, though I had been meaning for the last two years to come here on purpose to ask and to find out something. Only do tell Pyotr Alexandrovitch not to interrupt me.	Старец великий, кстати, вот было забыл, а ведь так и положил, еще с третьего года, здесь справиться, именно заехать сюда и настоятельно разузнать и спросить: не прикажите только Петру Александровичу прерывать.
Here is my question: Is it true, great Father, that the story is told somewhere in the Lives of the Saints of a holy saint martyred for his faith who, when his head was cut off at last, stood up, picked up his head, and, 'courteously kissing it,' walked a long way, carrying it in his hands.	Вот что спрошу: справедливо ли, отец великий, то, что в Четьи-Минеи повествуется где-то о каком-то святом чудотворце, которого мучили за веру, и когда отрубили ему под конец голову, то он встал, поднял свою голову и "любезно ее лобызаше", и долго шел, неся ее в руках, и "любезно ее лобызаше".
Is that true or not, honoured Father?"	Справедливо это или нет, отцы честные?
"No, it is untrue," said the elder.	- Нет, несправедливо, - сказал старец.
"There is nothing of the kind in all the lives of the saints.	- Ничего подобного во всех Четьих-Минеях не существует.
What saint do you say the story is told of?" asked the Father Librarian.	Про какого это святого, вы говорите, так написано? - спросил иеромонах, отец библиотекарь.
"I do not know what saint.	- Сам не знаю про какого.
I do not know, and can't tell.	Не знаю и не ведаю.
I was deceived. I was told the story.	Введен в обман, говорили.
I had heard it, and do you know who told it?	Слышал, и знаете кто рассказал?
Pyotr Alexandrovitch Miusov here, was so angry just now about Diderot. He it was who told the story."	А вот Петр Александрович Миусов, вот что за Дидерота сейчас рассердился, вот он-то и рассказал.
"I have never told it you, I never speak to you at all."	- Никогда я вам этого не рассказывал, я с вами и не говорю никогда вовсе.

"It is true you did not tell me, but you told it when I was present. It was three years ago.	- Правда, вы не мне рассказывали; но вы рассказывали в компании, где и я находился, четвертого года это дело было.
I mentioned it because by that ridiculous story you shook my faith, Pyotr Alexandrovitch.	Я потому и упомянул, что рассказом сим смешливым вы потрясли мою веру, Петр Александрович.
You knew nothing of it, but I went home with my faith shaken, and I have been getting more and more shaken ever since.	Вы не знали о сем, не ведали, а я воротился домой с потрясенною верой и с тех пор все более и более сотрясаюсь.
Yes, Pyotr Alexandrovitch, you were the cause of a great fall.	Да, Петр Александрович, вы великого падения были причиной!
That was not a Diderot!	Это уж не Дидерот-с!
Fyodor Pavlovitch got excited and pathetic, though it was perfectly clear to everyone by now that he was playing a part again.	Федор Павлович патетически разгорячился, хотя и совершенно ясно было уже всем, что он опять представляется.
Yet Miusov was stung by his words.	Но Миусов все-таки был больно уязвлен.
"What nonsense, and it is all nonsense," he muttered. "I may really have told it, some time or other... but not to you.	- Какой вздор, и все это вздор, - бормотал он. - Я действительно, может быть, говорил когда-то... только не вам.
I was told it myself.	Мне самому говорили.
I heard it in Paris from a Frenchman. He told me it was read at our mass from the Lives of the Saints... he was a very learned man who had made a special study of Russian statistics and had lived a long time in Russia.... I have not read the Lives of the Saints myself, and I am not going to read them... all sorts of things are said at dinner- we were dining then."	Я это в Париже слышал, от одного француза, что будто бы у нас в Четьи-Минеи это за обедней читают... Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России... долго жил в России... Я сам Четьи-Минеи не читал... да и не стану читать... Мало ли что болтается за обедом?.. Мы тогда обедали...
"Yes, you were dining then, and so I lost my faith!" said Fyodor Pavlovitch, mimicking him.	- Да, вот вы тогда обедали, а я вот веру-то и потерял! - поддразнивал Федор Павлович.
"What do I care for your faith?" Miusov was on the point of shouting, but he suddenly checked himself, and said with contempt, "You defile everything you touch."	- Какое мне дело до вашей веры! - крикнул было Миусов, но вдруг сдержал себя, с презрением проговорив: - Вы буквально мараете все, к чему ни прикоснетесь.
The elder suddenly rose from his seat.	Старец вдруг поднялся с места:
"Excuse me, gentlemen, for leaving you a few minutes," he said, addressing all his guests. "I have visitors awaiting me who arrived before you.	- Простите, господа, что оставляю вас пока на несколько лишь минут, - проговорил он, обращаясь ко всем посетителям, - но меня ждут еще раньше вашего прибывшие.
But don't you tell lies all the same," he added, turning to Fyodor Pavlovitch with a good-humoured face.	А вы все-таки не лгите, - прибавил он, обратившись к Федору Павловичу с веселым лицом.
He went out of the cell. Alyosha and the novice flew to escort him down the steps.	Он пошел из кельи, Алеша и послушник бросились, чтобы свести его с лестницы.
Alyosha was breathless: he was glad to get away, but he was glad, too, that the elder was good-humoured and not offended.	Алеша задыхался, он рад был уйти, но рад был и тому, что старец не обижен и весел.

Father Zossima was going towards the portico to bless the people waiting for him there.	Старец направился к галерее, чтобы благословить ожидавших его.
But Fyodor Pavlovitch persisted, in stopping him at the door of the cell.	Но Федор Павлович все-таки остановил его в дверях кельи.
"Blessed man!" he cried, with feeling. "Allow me to kiss your hand once more.	- Блаженнейший человек! - вскричал он с чувством, - позвольте мне еще раз вашу ручку облобызать!
Yes, with you I could still talk, I could still get on.	Нет, с вами еще можно говорить, можно жить!
Do you think I always lie and play the fool like this?	Вы думаете, что я всегда так лгу и шутов изображаю?
Believe me, I have been acting like this all the time on purpose to try you.	Знайте же, что это я все время нарочно, чтобы вас испробовать, так представлялся.
I have been testing you all the time to see whether I could get on with you.	Это я все время вас ощупывал, можно ли с вами жить?
Is there room for my humility beside your pride?	Моему-то смирению есть ли при вашей гордости место?
I am ready to give you a testimonial that one can get on with you!	Лист вам похвальный выдаю: можно с вами жить!
But now, I'll be quiet; I will keep quiet all the time.	А теперь молчу, на все время умолкаю.
I'll sit in a chair and hold my tongue.	Сяду в кресло и замолчу.
Now it is for you to speak, Pyotr Alexandrovitch. You are the principal person left now- for ten minutes."	Теперь вам, Петр Александрович, говорить, вы теперь самый главный человек остались... на десять минут.
Chapter 3.	III
Peasant Women Who Have Faith	Верующие бабы
NEAR the wooden portico below, built on to the outer wall of the precinct, there was a crowd of about twenty peasant women.	Внизу у деревянной галерейки, приделанной к наружной стене ограды, толпились на этот раз всё женщины, баб около двадцати.
They had been told that the elder was at last coming out, and they had gathered together in anticipation.	Их уведомили, что старец наконец выйдет, и они собрались в ожидании.
Two ladies, Madame Hohlakov and her daughter, had also come out into the portico to wait for the elder, but in a separate part of it set aside for women of rank.	Вышли на галерейку и помещицы Хохлаковы, тоже ожидавшие старца, но в отведенном для благородных посетительниц помещении. Их было две: мать и дочь.
Madame Hohlakov was a wealthy lady, still young and attractive, and always dressed with taste. She was rather pale, and had lively black eyes.	Госпожа Хохлакова-мать, дама богатая и всегда со вкусом одетая, была еще довольно молодая и очень миловидная собою особа, немного бледная, с очень оживленными и почти совсем черными глазами.
She was not more than thirty-three, and had been five years a widow.	Ей было не более тридцати трех лет, и она уже лет пять как была вдовой.
Her daughter, a girl of fourteen, was partially paralysed.	Четырнадцатилетняя дочь ее страдала параличом ног.

The poor child had not been able to walk for the last six months, and was wheeled about in a long reclining chair.	Бедная девочка не могла ходить уже с полгода, и ее возили в длинном покойном кресле на колесах.
She had a charming little face, rather thin from illness, but full of gaiety.	Это было прелестное личико, немного худенькое от болезни, но веселое.
There was a gleam of mischief in her big dark eyes with their long lashes.	Что-то шаловливое светилось в ее темных больших глазах с длинными ресницами.
Her mother had been intending to take her abroad ever since the spring, but they had been detained all the summer by business connected with their estate.	Мать еще с весны собиралась ее везти за границу, но летом опоздали за устройством по имению.
They had been staying a week in our town, where they had come more for purposes of business than devotion, but had visited Father Zossima once already, three days before.	Они уже с неделю как жили в нашем городе, больше по делам, чем для богомолья, но уже раз, три дня тому назад, посещали старца.
Though they knew that the elder scarcely saw anyone, they had now suddenly turned up again, and urgently entreated "the happiness of looking once again on the great healer."	Теперь они приехали вдруг опять, хотя и знали, что старец почти уже не может вовсе никого принимать, и, настоятельно умоляя, просили еще раз "счастья узреть великого исцелителя".
The mother was sitting on a chair by the side of her daughter's invalid carriage, and two paces from her stood an old monk, not one of our monastery, but a visitor from an obscure religious house in the far north.	В ожидании выхода старца мамаша сидела на стуле, подле кресел дочери, а в двух шагах от нее стоял старик монах, не из здешнего монастыря, а захожий из одной дальней северной малоизвестной обители.
He too sought the elder's blessing.	Он тоже желал благословиться у старца.
But Father Zossima, on entering the portico, went first straight to the peasants who were crowded at the foot of the three steps that led up into the portico.	Но показавшийся на галерее старец прошел сначала прямо к народу. Толпа затеснилась к крылечку о трех ступеньках, соединявшему низенькую галерейку с полем.
Father Zossima stood on the top step, put on his stole, and began blessing the women who thronged about him.	Старец стал на верхней ступеньке, надел эпитрахиль и начал благословлять теснившихся к нему женщин.
One crazy woman was led up to him.	Притянули к нему одну кликушу за обе руки.
As soon as she caught sight of the elder she began shrieking and writhing as though in the pains of childbirth.	Та, едва лишь завидела старца, вдруг начала, как-то нелепо взвизгивая, икать и вся затряслась, как в родимце.
Laying the stole on her forehead, he read a short prayer over her, and she was at once soothed and quieted.	Наложив ей на голову эпитрахиль, старец прочел над нею краткую молитву, и она тотчас затихла и успокоилась.
I do not know how it may be now, but in my childhood I often happened to see and hear these "possessed" women in the villages and monasteries.	Не знаю, как теперь, но в детстве моем мне часто случалось в деревнях и по монастырям видеть и слышать этих кликуш.
They used to be brought to mass; they would squeal and bark like a dog so that they were heard all over the church. But when the sacrament was carried in and they were led up to it, at once the "possession" ceased, and the sick women were always soothed for a time.	Их приводили к обедне, они визжали или лаяли по-собачьи на всю церковь, но, когда выносили дары и их подводили к дарам, тотчас "беснование" прекращалось и больные на несколько времени всегда успокоивались.

I was greatly impressed and amazed at this as a child; but then I heard from country neighbours and from my town teachers that the whole illness was simulated to avoid work, and that it could always be cured by suitable severity; various anecdotes were told to confirm this.	Меня, ребенка, очень это поражало и удивляло. Но тогда же я услышал от иных помещиков и особенно от городских учителей моих, на мои расспросы, что это все притворство, чтобы не работать, и что это всегда можно искоренить надлежащею строгостью, причем приводились для подтверждения разные анекдоты.
But later on I learnt with astonishment from medical specialists that there is no pretence about it, that it is a terrible illness to which women are subject, especially prevalent among us in Russia, and that it is due to the hard lot of the peasant women. It is a disease, I was told, arising from exhausting toil too soon after hard, abnormal and unassisted labour in childbirth, and from the hopeless misery, from beatings, and so on, which some women were not able to endure like others.	Но впоследствии я с удивлением узнал от специалистов-медиков, что тут никакого нет притворства, что это страшная женская болезнь, и кажется, по преимуществу у нас на Руси, свидетельствующая о тяжелой судьбе нашей сельской женщины, болезнь, происходящая от изнурительных работ слишком вскоре после тяжелых, неправильных, безо всякой медицинской помощи родов; кроме того, от безвыходного горя, от побоев и проч., чего иные женские натуры выносить по общему примеру все-таки не могут.
The strange and instant healing of the frantic and struggling woman as soon as she was led up to the holy sacrament, which had been explained to me as due to malingering and the trickery of the "clericals," arose probably in the most natural manner. Both the women who supported her and the invalid herself fully believed as a truth beyond question that the evil spirit in possession of her could not hold if the sick woman were brought to the sacrament and made to bow down before it.	Странное же и мгновенное исцеление беснующейся и бьющейся женщины, только лишь, бывало, ее подведут к дарам, которое объясняли мне притворством и сверх того фокусом, устраиваемым чуть ли не самими "клерикалами", происходило, вероятно, тоже самым натуральным образом, и подводившие ее к дарам бабы, а главное, и сама больная, вполне веровали, как установившейся истине, что нечистый дух, овладевший больною, никогда не может вынести, если ее, больную, подведя к дарам, наклонят пред ними.
And so, with a nervous and psychically deranged woman, a sort of convulsion of the whole organism always took place, and was bound to take place, at the moment of bowing down to the sacrament, aroused by the expectation of the miracle of healing and the implicit belief that it would come to pass; and it did come to pass, though only for a moment.	А потому и всегда происходило (и должно было происходить) в нервной и, конечно, тоже психически больной женщине непременное как бы сотрясение всего организма ее в момент преклонения пред дарами, сотрясение, вызванное ожиданием непременного чуда исцеления и самою полною верой в то, что оно совершится. И оно совершалось хотя бы только на одну минуту.
It was exactly the same now as soon as the elder touched the sick woman with the stole.	Точно так же оно и теперь совершилось, едва лишь старец накрыл больную эпитрахилью.
Many of the women in the crowd were moved to tears of ecstasy by the effect of the moment: some strove to kiss the hem of his garment, others cried out in sing-song voices.	Многие из теснившихся к нему женщин заливались слезами умиления и восторга, вызванного эффектом минуты; другие рвались облобызать хоть край одежды его, иные что-то причитали.
He blessed them all and talked with some of them.	Он благословлял всех, а с иными разговаривал.
The "possessed" woman he knew already. She came from a village only six versts from the monastery, and had been brought to him before.	Кликушу он уже знал, ее привели не издалека, из деревни всего верст за шесть от монастыря, да и прежде ее водили к нему.

"But here is one from afar." He pointed to a woman by no means old but very thin and wasted, with a face not merely sunburnt but almost blackened by exposure.	- А вот далекая! - указал он на одну еще вовсе не старую женщину, но очень худую и испитую, не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом.
She was kneeling and gazing with a fixed stare at the elder; there was something almost frenzied in her eyes.	Она стояла на коленях и неподвижным взглядом смотрела на старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
"From afar off, Father, from afar off! From two hundred miles from here.	- Издалека, батюшка, издалека, отселева триста верст.
From afar off, Father, from afar off!" the woman began in a sing-song voice as though she were chanting a dirge, swaying her head from side to side with her cheek resting in her hand.	Издалека, отец, издалека, - проговорила женщина нараспев, как-то покачивая плавно из стороны в сторону головой и подпирая щеку ладонью. Говорила она как бы причитывая.
There is silent and long-suffering sorrow to be met with among the peasantry. It withdraws into itself and is still.	Есть в народе горе молчаливое и многотерпеливое; оно уходит в себя и молчит.
But there is a grief that breaks out, and from that minute it bursts into tears and finds vent in wailing.	Но есть горе и надорванное: оно пробьется раз слезами и с той минуты уходит в причитывания.
This is particularly common with women.	Это особенно у женщин.
But it is no lighter a grief than the silent.	Но не легче оно молчаливого горя.
Lamentations comfort only by lacerating the heart still more.	Причитания утоляют тут лишь тем, что еще более растравляют и надрывают сердце.
Such grief does not desire consolation. It feeds on the sense of its hopelessness.	Такое горе и утешения не желает, чувством своей неутолимости питается.
Lamentations spring only from the constant craving to re-open the wound.	Причитания лишь потребность раздражать беспрерывно рану.
"You are of the tradesman class?" said Father Zossima, looking curiously at her.	- По мещанству, надоть быть? - продолжал, любопытно в нее вглядываясь, старец.
"Townfolk we are, Father, townfolk. Yet we are peasants though we live in the town.	- Городские мы, отец, городские, по крестьянству мы, а городские, в городу проживаем.
I have come to see you, O Father!	Тебя повидать, отец, прибыла.
We heard of you, Father, we heard of you.	Слышали о тебе, батюшка, слышали.
I have buried my little son, and I have come on a pilgrimage.	Сыночка младенчика схоронила, пошла молить Бога.
I have been in three monasteries, but they told me,	В трех монастырях побывала, да указали мне:
'Go, Nastasya, go to them'- that is to you.	"Зайди, Настасьюшка, и сюда, к вам то есть, голубчик, к вам".
I have come; I was yesterday at the service, and to-day I have come to you."	Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и к вам.
"What are you weeping for?"	- О чем плачешь-то?
"It's my little son I'm grieving for, Father. he was three years old- three years all but three months.	- Сыночка жаль, батюшка, трехлеточек был, без трех только месяцев и три бы годика ему.

For my little boy, Father, I'm in anguish, for my little boy.	По сыночку мучусь, отец, по сыночку.
He was the last one left. We had four, my Nikita and I, and now we've no children, our dear ones have all gone I buried the first three without grieving overmuch, and now I have buried the last I can't forget him.	Последний сыночек оставался, четверо было у нас с Никитушкой, да не стоят у нас детушки, не стоят, желанный, не стоят. Трех первых схоронила я, не жалела я их очень-то, а этого последнего схоронила и забыть его не могу.
He seems always standing before me. He never leaves me.	Вот точно он тут предо мной стоит, не отходит.
He has withered my heart.	Душу мне иссушил.
I look at his little clothes, his little shirt, his little boots, and I wail.	Посмотрю на его бельишечко, на рубашоночку аль на сапожки и взвою.
I lay out all that is left of him, all his little things. I look at them and wail.	Разложу, что после него осталось, всякую вещь его, смотрю и вою.
I say to Nikita, my husband, 'let me go on a pilgrimage, master.'	Говорю Никиту шке, мужу-то моему: отпусти ты меня, хозяин, на богомолье сходить.
He is a driver. We're not poor people, Father, not poor; he drives our own horse. It's all our own, the horse and the carriage.	Извозчик он, не бедные мы, отец, не бедные, сами от себя извоз ведем, все свое содержим, и лошадок и экипаж.
And what good is it all to us now?	Да на что теперь нам добро?
My Nikita has begun drinking while I am away. He's sure to. It used to be so before. As soon as I turn my back he gives way to it.	Зашибаться он стал без меня, Никитушка-то мой, это наверно что так, да и прежде того: чуть я отвернусь, а уж он и ослабеет.
But now I don't think about him.	А теперь и о нем не думаю.
It's three months since I left home.	Вот уж третий месяц из дому.
I've forgotten him. I've forgotten everything. I don't want to remember. And what would our life be now together?	Забыла я, обо всем забыла и помнить не хочу; а и что я с ним теперь буду?
I've done with him, I've done. I've done with them all.	Кончила я с ним, кончила, со всеми покончила.
I don't care to look upon my house and my goods. I don't care to see anything at all!"	И не глядела бы я теперь на свой дом и на свое добро, и не видала б я ничего вовсе!
"Listen, mother," said the elder. "Once in olden times a holy saint saw in the Temple a mother like you weeping for her little one, her only one, whom God had taken.	- Вот что, мать, - проговорил старец, - однажды древний великий святой увидел во храме такую же, как ты, плачущую мать и тоже по младенце своем, по единственном, которого тоже призвал Господь.
'Knowest thou not,' said the saint to her, 'how bold these little ones are before the throne of God?	"Или не знаешь ты, - сказал ей святой, - сколь сии младенцы пред престолом Божиим дерзновенны?
Verily there are none bolder than they in the Kingdom of Heaven. "Thou didst give us life, O Lord," they say, "and scarcely had we looked upon it when Thou didst take it back again."	Даже и нет никого дерзновеннее их в царствии небесном: ты, Господи, даровал нам жизнь, говорят они Богу, и только лишь мы узрели ее, как ты ее у нас и взял назад.
And so boldly they ask and ask again that God gives them at once the rank of angels.	И столь дерзновенно просят и спрашивают, что Господь дает им немедленно ангельский чин.

Therefore,' said the saint, 'thou, too, O Mother, rejoice and weep not, for thy little son is with the Lord in the fellowship of the angels.'	А посему, - молвил святой, - и ты радуйся, жено, а не плачь, и твой младенец теперь у Господа в сонме ангелов его пребывает".
That's what the saint said to the weeping mother of old.	Вот что сказал святой плачущей жене в древние времена.
He was a great saint and he could not have spoken falsely.	Был же он великий святой и неправды ей поведать не мог.
Therefore you too, mother, know that your little one is surely before the throne of God, is rejoicing and happy, and praying to God for you, and therefore weep, but rejoice."	Посему знай и ты, мать, что и твой младенец наверно теперь предстоит пред престолом Г осподним, и радуется, и веселится, и о тебе Бога молит. А потому и ты плачь, но радуйся.
The woman listened to him, looking down with her cheek in her hand.	Женщина слушала его, подпирая рукой щеку и потупившись.
She sighed deeply.	Она глубоко вздохнула.
"My Nikita tried to comfort me with the same words as you.	- Тем самым и Никитушка меня утешал, в одно слово, как ты, говорил:
'Foolish one,' he said, 'why weep? Our son is no doubt singing with the angels before God.'	"Неразумная ты, говорит, чего плачешь, сыночек наш наверно теперь у Господа Бога вместе с ангелами воспевает".
He says that to me, but he weeps himself. I see that he cries like me.	Говорит он это мне, а и сам плачет, вижу я, как и я же, плачет.
'I know, Nikita,' said I. 'Where could he be if not with the Lord God? Only, here with us now he is not as he used to sit beside us before.'	"Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога, только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!"
And if only I could look upon him one little time, if only I could peep at him one little time, without going up to him, without speaking, if I could be hidden in a corner and only see him for one little minute, hear him playing in the yard, calling in his little voice,	И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком:
' Mammy, where are you?'	"Мамка, где ты?"
If only I could hear him pattering with his little feet about the room just once, only once; for so often, so often I remember how he used to run to me and shout and laugh, if only I could hear his little feet I should know him!	Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
But he's gone, Father, he's gone, and I shall never hear him again.	Да нет его, батюшка, нет, и не услышу его никогда!
Here's his little sash, but him I shall never see or hear now."	Вот его поясочек, а его-то и нет, и никогда-то мне теперь не видать, не слыхать его!..

She drew out of her bosom her boy's little embroidered sash, and as soon as she looked at it she began shaking with sobs, hiding her eyes with her fingers through which the tears flowed in a sudden stream.	Она вынула из-за пазухи маленький позументный поясочек своего мальчика и, только лишь взглянула на него, так и затряслась от рыданий, закрыв пальцами глаза свои, сквозь которые потекли вдруг брызнувшие ручьем слезы.
"It is Rachel of old," said the elder, "weeping for her children, and will not be comforted because they are not. Such is the lot set on earth for you mothers.	- А это, - проговорил старец, - это древняя "Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет", и таковой вам, матерям, предел на земле положен.
Be not comforted. Consolation is not what you need. Weep and be not consoled, but weep. Only every time that you weep be sure to remember that your little son is one of the angels of God, that he looks down from there at you and sees you, and rejoices at your tears, and points at them to the Lord God; and a long while yet will you keep that great mother's grief. But it will turn in the end into quiet joy, and your bitter tears will be only tears of tender sorrow that purifies the heart and delivers it from sin.	И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой - есть единый от ангелов Божиих - оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
And I shall pray for the peace of your child's soul. What was his name?"	А младенчика твоего помяну за упокой, как звали-то?
"Alexey, Father."	- Алексеем, батюшка.
"A sweet name.	- Имя-то милое.
After Alexey, the man of God?" "Yes, Father."	На Алексея человека Божия? - Божия, батюшка, Божия, Алексея человека Божия!
"What a saint he was!	- Святой-то какой!
I will remember him, mother, and your grief in my prayers, and I will pray for your husband's health.	Помяну, мать, помяну и печаль твою на молитве вспомяну и супруга твоего за здравие помяну.
It is a sin for you to leave him.	Только его тебе грех оставлять.
Your little one will see from heaven that you have forsaken his father, and will weep over you. Why do you trouble his happiness?	Ступай к мужу и береги его. Увидит оттуда твой мальчик, что бросила ты его отца, и заплачет по вас; зачем же ты блаженство-то его нарушаешь?
He is living, for the soul lives for ever, and though he is not in the house he is near you, unseen.	Ведь жив он, жив, ибо жива душа вовеки; и нет его в доме, а он невидимо подле вас.
How can he go into the house when you say that the house is hateful to you?	Как же он в дом придет, коль ты говоришь, что возненавидела дом свой?
To whom is he to go if he find you not together, his father and mother?	К кому ж он придет, коль вас вместе, отца с матерью, не найдет?
He comes to you in dreams now, and you grieve. But then he will send you gentle dreams.	Вот он снится теперь тебе, и ты мучаешься, а тогда он тебе кроткие сны пошлет.
Go to your husband, mother; go this very day."	Ступай к мужу, мать, сего же дня ступай.
"I will go, Father, at your word. I will go.	- Пойду, родной, по твоему слову пойду.
You've gone straight to my heart.	Сердце ты мое разобрал.

My Nikita, my Nikita, you are waiting for me," the woman began in a sing-song voice; but the elder had already turned away to a very old woman, dressed like a dweller in the town, not like a pilgrim.	Никитушка, ты мой Никитушка, ждешь ты меня, голубчик, ждешь! - начала было причитывать баба, но старец уже обратился к одной старенькой старушонке, одетой не по-страннически, а по-городски.
Her eyes showed that she had come with an object, and in order to say something.	По глазам ее видно было, что у нее какое-то дело и что пришла она нечто сообщить.
She said she was the widow of a non-commissioned officer, and lived close by in the town.	Назвалась она унтер-офицерскою вдовой, не издалека, всего из нашего же города.
Her son Vasenka was in the commissariat service, and had gone to Irkutsk in Siberia.	Сыночек у ней Васенька, где-то в комиссариате служил, да в Сибирь поехал, в Иркутск.
He had written twice from there, but now a year had passed since he had written.	Два раза оттуда писал, а тут вот уже год писать перестал.
She did inquire about him, but she did not know the proper place to inquire.	Справлялась она о нем, да, по правде, не знает, где и справиться-то.
"Only the other day Stepanida Ilyinishna- she's a rich merchant's wife- said to me, 'You go, Prohorovna, and put your son's name down for prayer in the church, and pray for the peace of his soul as though he were dead.	- Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь, да и помяни за упокой.
His soul will be troubled,' she said, 'and he will write you a letter.'	Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо.
And Stepanida Ilyinishna told me it was a certain thing which had been many times tried.	"И это, - говорит Степанида Ильинишна, - как есть верно, многократно испытано".
Only I am in doubt.... Oh, you light of ours! is it true or false, and would it be right?"	Да только я сумлеваюсь... Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?
"Don't think of it.	-И не думай о сем.
It's shameful to ask the question.	Стыдно это и спрашивать.
How is it possible to pray for the peace of a living soul? And his own mother too!	Да и как это возможно, чтобы живую душу да еще родная мать за упокой поминала!
It's a great sin, akin to sorcery. Only for your ignorance it is forgiven you.	Это великий грех, колдовству подобно, только по незнанию твоему лишь прощается.
Better pray to the Queen of Heaven, our swift defence and help, for his good health, and that she may forgive you for your error.	А ты лучше помоли царицу небесную, скорую заступницу и помощницу, о здоровье его, да чтоб и тебя простила за неправильное размышление твое.
And another thing I will tell you, Prohorovna. Either he will soon come back to you, your son, or he will be sure to send a letter.	И вот что я тебе еще скажу, Прохоровна: или сам он к тебе вскоре обратно прибудет, сынок твой, или наверно письмо пришлет. Так ты и знай.
Go, and henceforward be in peace.	Ступай и отселе покойна будь.
Your son is alive, I tell you."	Жив твой сынок, говорю тебе.
"Dear Father, God reward you, our benefactor, who prays for all of us and for our sins!"	- Милый ты наш, награди тебя Бог, благодетель ты наш, молебщик ты за всех нас и за грехи наши...

But the elder had already noticed in the crowd two glowing eyes fixed upon him. An exhausted, consumptive-looking, though young peasant woman was gazing at him in silence.	А старец уже заметил в толпе два горящие, стремящиеся к нему взгляда изнуренной, на вид чахоточной, хотя и молодой еще крестьянки.
Her eyes besought him, but she seemed afraid to approach.	Она глядела молча, глаза просили о чем-то, но она как бы боялась приблизиться.
"What is it, my child?"	-Ты с чем, родненькая?
"Absolve my soul, Father," she articulated softly, and slowly sank on her knees and bowed down at his feet. "I have sinned, Father. I am afraid of my sin."	- Разреши мою душу, родимый, - тихо и не спеша промолвила она, стала на колени и поклонилась ему в ноги. - Согрешила, отец родной, греха моего боюсь.
The elder sat down on the lower step. The woman crept closer to him, still on her knees.	Старец сел на нижнюю ступеньку, женщина приблизилась к нему, не вставая с колен.
"I am a widow these three years," she began in a half-whisper, with a sort of shudder. "I had a hard life with my husband. He was an old man. He used to beat me cruelly.	- Вдовею я, третий год, - начала она полушепотом, сама как бы вздрагивая. - Тяжело было замужем-то, старый был он, больно избил меня.
He lay ill; I thought looking at him, if he were to get well, if he were to get up again, what then?	Лежал он больной; думаю я, гляжу на него: а коль выздоровеет, опять встанет, что тогда?
And then the thought came to me-"	И вошла ко мне тогда эта самая мысль...
"Stay!" said the elder, and he put his ear close to her lips.	- Постой, - сказал старец и приблизил ухо свое прямо к ее губам.
The woman went on in a low whisper, so that it was almost impossible to catch anything.	Женщина стала продолжать тихим шепотом, так что ничего почти нельзя было уловить.
She had soon done.	Она кончила скоро.
"Three years ago?" asked the elder.	- Третий год? - спросил старец.
"Three years.	- Третий год.
At first I didn't think about it, but now I've begun to be ill, and the thought never leaves me."	Сперва не думала, а теперь хворать начала, тоска пристала.
"Have you come from far?"	- Издалека?
"Over three hundred miles away."	- За пятьсот верст отселева.
"Have you told it in confession?"	- На исповеди говорила?
"I have confessed it. Twice I have confessed it."	- Говорила, по два раза говорила.
"Have you been admitted to Communion?"	- Допустили к причастию-то?
"Yes.	- Допустили.
I am afraid. I am afraid to die."	Боюсь; помирать боюсь.
"Fear nothing and never be afraid; and don't fret.	- Ничего не бойся, и никогда не бойся, и не тоскуй.
If only your penitence fail not, God will forgive all.	Только бы покаяние не оскудевало в тебе - и все Бог простит.

There is no sin, and there can be no sin on all the earth, which the Lord will not forgive to the truly repentant!	Да и греха такого нет и не может быть на всей земле, какого бы не простил Господь воистину кающемуся.
Man cannot commit a sin so great as to exhaust the infinite love of God.	Да и совершить не может совсем такого греха великого человек, который бы истощил бесконечную Божью любовь.
Can there be a sin which could exceed the love of God?	Али может быть такой грех, чтобы превысил Божью любовь?
Think only of repentance, continual repentance, but dismiss fear altogether.	О покаянии лишь заботься, непрестанном, а боязнь отгони вовсе.
Believe that God loves you as you cannot conceive; that He loves you with your sin, in your sin.	Веруй, что Бог тебя любит так, как ты и не помышляешь о том, хотя бы со грехом твоим и во грехе твоем любит.
It has been said of old that over one repentant sinner there is more joy in heaven than over ten righteous men.	А об одном кающемся больше радости в небе, чем о десяти праведных, сказано давно.
Go, and fear not.	Иди же и не бойся.
Be not bitter against men. Be not angry if you are wronged.	На людей не огорчайся, за обиды не сердись.
Forgive the dead man in your heart what wrong he did you. Be reconciled with him in truth.	Покойнику в сердце все прости, чем тебя оскорбил, примирись с ним воистину.
If you are penitent, you love.	Коли каешься, так и любишь.
And if you love you are of God. All things are atoned for, all things are saved by love.	А будешь любить, то ты уже Божья... Любовью все покупается, все спасается.
If I, a sinner, even as you are, am tender with you and have pity on you, how much more will God.	Уж коли я, такой же, как и ты, человек грешный, над тобой умилился и пожалел тебя, кольми паче Бог.
Love is such a priceless treasure that you can redeem the whole world by it, and expiate not only your own sins but the sins of others."	Любовь такое бесценное сокровище, что на нее весь мир купить можешь, и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь. Ступай и не бойся.
He signed her three times with the cross, took from his own neck a little ikon and put it upon her.	Он перекрестил ее три раза, снял с своей шеи и надел на нее образок.
She bowed down to the earth without speaking.	Она молча поклонилась ему до земли.
He got up and looked cheerfully at a healthy peasant woman with a tiny baby in her arms.	Он привстал и весело поглядел на одну здоровую бабу с грудным ребеночком на руках.
"From Vyshegorye, dear Father."	- Из Вышегорья, милый.
"Five miles you have dragged yourself with the baby.	- Шесть верст, однако, отсюда, с ребеночком томилась.
What do you want?"	Чего тебе?
"I've come to look at you.	- На тебя глянуть пришла.
I have been to you before- or have you forgotten?	Я ведь у тебя бывала, аль забыл?
You've no great memory if you've forgotten me.	Не велика же в тебе память, коли уж меня забыл.

They told us you were ill. Thinks I, I'll go and see him for myself. Now I see you, and you're not ill!	Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый?
You'll live another twenty years. God bless you!	Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою!
There are plenty to pray for you; how should you be ill?"	Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
"I thank you for all, daughter."	- Спасибо тебе за все, милая.
"By the way, I have a thing to ask, not a great one. Here are sixty copecks. Give them, dear Father, to someone poorer than me.	- Кстати будет просьбица моя невеликая: вот тут шестьдесят копеек, отдай ты их, милый, такой, какая меня бедней.
I thought as I came along, better give through him. He'll know whom to give to."	Пошла я сюда, да и думаю: лучше уж чрез него подам, уж он знает, которой отдать.
"Thanks, my dear, thanks! You are a good woman.	- Спасибо, милая, спасибо, добрая.
I love you.	Люблю тебя.
I will do so certainly.	Непременно исполню.
Is that your little girl?"	Девочка на руках-то?
"My little girl, Father, Lizaveta."	- Девочка, свет, Лизавета.
"May the Lord bless you both, you and your babe Lizaveta!	- Благослови Господь вас обеих, и тебя и младенца Лизавету.
You have gladdened my heart, mother.	Развеселила ты мое сердце, мать.
Farewell, dear children, farewell, dear ones."	Прощайте, милые, прощайте, дорогие, любезные.
He blessed them all and bowed low to them.	Он всех благословил и глубоко всем поклонился.
Chapter 4.	IV
A Lady of Little Faith	Маловерная дама
A visitor looking on the scene of his conversation with the peasants and his blessing them shed silent tears and wiped them away with her handkerchief.	Приезжая дама помещица, взирая на всю сцену разговора с простонародьем и благословения его, проливала тихие слезы и утирала их платочком.
She was a sentimental society lady of genuinely good disposition in many respects.	Это была чувствительная светская дама и с наклонностями во многом искренно добрыми.
When the elder went up to her at last she met him enthusiastically.	Когда старец подошел наконец и к ней, она встретила его восторженно:
"Ah, what I have been feeling, looking on at this touching scene!... "She could not go on for emotion. "Oh, I understand the people's love for you. I love the people myself. I want to love them. And who could help loving them, our splendid Russian people, so simple in their greatness!"	- Я столько, столько вынесла, смотря на всю эту умилительную сцену... - не договорила она от волнения. - О, я понимаю, что вас любит народ, я сама люблю народ, я желаю его любить, да и как не любить народ, наш прекрасный, простодушный в своем величии русский народ!
"How is your daughter's health?	- Как здоровье вашей дочери?
You wanted to talk to me again?"	Вы опять пожелали со мною беседовать?

"Oh, I have been urgently begging for it, I have prayed for it! I was ready to fall on my knees and kneel for three days at your windows until you let me in.	- О, я настоятельно просила, я умоляла, я готова была на колени стать и стоять на коленях хоть три дня пред вашими окнами, пока бы вы меня впустили.
We have come, great healer, to express our ardent gratitude.	Мы приехали к вам, великий исцелитель, чтобы высказать всю нашу восторженную благодарность.
You have healed my Lise, healed her completely, merely by praying over her last Thursday and laying your hands upon her.	Ведь вы Лизу мою исцелили, исцелили совершенно, а чем? - тем, что в четверг помолились над нею, возложили на нее ваши руки.
We have hastened here to kiss those hands, to pour out our feelings and our homage."	Мы облобызать эти руки спешили, излить наши чувства и наше благоговение!
"What do you mean by healed?	- Как так исцелил?
But she is still lying down in her chair."	Ведь она всё еще в кресле лежит?
"But her night fevers have entirely ceased ever since Thursday," said the lady with nervous haste. "And that's not all. Her legs are stronger.	- Но ночные лихорадки совершенно исчезли, вот уже двое суток, с самого четверга, - нервно заспешила дама. - Мало того: у ней ноги окрепли.
This mourning she got up well; she had slept all night. Look at her rosy cheeks, her bright eyes!	Сегодня утром она встала здоровая, она спала всю ночь, посмотрите на ее румянец, на ее светящиеся глазки.
She used to be always crying, but now she laughs and is gay and happy.	То все плакала, а теперь смеется, весела, радостна.
This morning she insisted on my letting her stand up, and she stood up for a whole minute without any support.	Сегодня непременно требовала, чтоб ее поставили на ноги постоять, и она целую минуту простояла сама, безо всякой поддержки.
She wagers that in a fortnight she'll be dancing a quadrille.	Она бьется со мной об заклад, что через две недели будет кадриль танцевать.
I've called in Doctor Herzenstube. He shrugged his shoulders and said, 'I am amazed; I can make nothing of it.'	Я призывала здешнего доктора Герценштубе; он пожимает плечами и говорит: дивлюсь, недоумеваю.
And would you have us not come here to disturb you, not fly here to thank you?	И вы хотите, чтобы мы не беспокоили вас, могли не лететь сюда, не благодарить?
Lise, thank him- thank him!"	Lise, благодари же, благодари!
Lise's pretty little laughing face became suddenly serious. She rose in her chair as far as she could and, looking at the elder, clasped her hands before him, but could not restrain herself and broke into laughter.	Миленькое, смеющееся личико Lise сделалось было вдруг серьезным, она приподнялась в креслах, сколько могла, и, смотря на старца, сложила пред ним свои ручки, но не вытерпела и вдруг рассмеялась...
"It's at him," she said, pointing to Alyosha, with childish vexation at herself for not being able to repress her mirth.	- Это я на него, на него! - указала она на Алешу, с детской досадой на себя за то, что не вытерпела и рассмеялась.
If anyone had looked at Alyosha standing a step behind the elder, he would have caught a quick flush crimsoning his cheeks in an instant.	Кто бы посмотрел на Алешу, стоявшего на шаг позади старца, тот заметил бы в его лице быструю краску, в один миг залившую его щеки.
His eyes shone and he looked down.	Глаза его сверкнули и потупились.

"She has a message for you, Alexey Fyodorovitch. How are you?" the mother went on, holding out her exquisitely gloved hand to Alyosha.	-У ней к вам, Алексей Федорович, поручение... Как ваше здоровье, - продолжала маменька, обращаясь вдруг к Алеше и протягивая к нему свою прелестно гантированную ручку.
The elder turned round and all at once looked attentively at Alyosha.	Старец оглянулся и вдруг внимательно посмотрел на Алешу.
The latter went nearer to Lise and, smiling in a strangely awkward way, held out his hand to her too.	Тот приблизился к Лизе и, как-то странно и неловко усмехаясь, протянул и ей руку.
Lise assumed an important air.	Lise сделала важную физиономию.
"Katerina Ivanovna has sent you this through me." She handed him a little note. "She particularly begs you to go and see her as soon as possible; that you will not fail her, but will be sure to come."	- Катерина Ивановна присылает вам чрез меня вот это, - подала она ему маленькое письмецо. - Она особенно просит, чтобы вы зашли к ней, да поскорей, поскорей, и чтобы не обманывать, а непременно прийти.
"She asks me to go and see her?	- Она меня просит зайти?
Me? What for?" Alyosha muttered in great astonishment.	К ней меня... Зачем же? - с глубоким удивлением пробормотал Алеша.
His face at once looked anxious.	Лицо его вдруг стало совсем озабоченное.
"Oh, it's all to do with Dmitri Fyodorovitch and- what has happened lately," the mother explained hurriedly. "Katerina Ivanovna has made up her mind, but she must see you about it....	-О, это все по поводу Дмитрия Федоровича и... всех этих последних происшествий, - бегло пояснила мамаша. - Катерина Ивановна остановилась теперь на одном решении... но для этого ей непременно надо вас видеть... зачем?
Why, of course, I can't say. But she wants to see you at once.	Конечно не знаю, но она просила как можно скорей.
And you will go to her, of course. It is a Christian duty."	И вы это сделаете, наверно сделаете, тут даже христианское чувство велит.
"I have only seen her once," Alyosha protested with the same perplexity.	- Я видел ее всего только один раз, - продолжал все в том же недоумении Алеша.
"Oh, she is such a lofty, incomparable creature If only for her suffering....	- О, это такое высокое, такое недостижимое существо!..
Think what she has gone through, what she is enduring now Think what awaits her! It's all terrible, terrible!	Уж по одним страданиям своим... Сообразите, что она вынесла, что она теперь выносит, сообразите, что ее ожидает... все это ужасно, ужасно!
"Very well, I will come," Alyosha decided, after rapidly scanning the brief, enigmatic note, which consisted of an urgent entreaty that he would come, without any sort of explanation.	- Хорошо, я приду, - решил Алеша, пробежав коротенькую и загадочную записочку, в которой, кроме убедительной просьбы прийти, не было никаких пояснений.
"Oh, how sweet and generous that would be of you" cried Lise with sudden animation. "I told mamma you'd be sure not to go. I said you were saving your soul.	- Ах, как это с вашей стороны мило и великолепно будет, - вдруг, вся одушевясь, вскричала Lise. - А я ведь маме говорю: ни за что он не пойдет, он спасается.
How splendid you are I've always thought you were splendid. How glad I am to tell you so!"	Экой, экой вы прекрасный! Ведь я всегда думала, что вы прекрасный, вот что мне приятно вам теперь сказать!

"Lise!" said her mother impressively, though she smiled after she had said it.	- Lise! - внушительно проговорила мамаша, впрочем тотчас же улыбнулась.
"You have quite forgotten us, Alexey Fyodorovitch," she said; "you never come to see us. Yet Lise has told me twice that she is never happy except with you." Alyosha raised his downcast eyes and again flushed, and again smiled without knowing why.	- Вы и нас забыли, Алексей Федорович, вы совсем не хотите бывать у нас: а между тем Lise мне два раза говорила, что только с вами ей хорошо. -Алеша поднял потупленные глаза, опять вдруг покраснел и опять вдруг, сам не зная чему, усмехнулся.
But the elder was no longer watching him.	Впрочем, старец уже не наблюдал его.
He had begun talking to a monk who, as mentioned before, had been awaiting his entrance by Lise's chair.	Он вступил в разговор с захожим монахом, ожидавшим, как мы уже говорили, подле кресел Lise его выхода.
He was evidently a monk of the humblest, that is of the peasant, class, of a narrow outlook, but a true believer, and, in his own way, a stubborn one.	Это был, по-видимому, из самых простых монахов, то есть из простого звания, с коротеньким, нерушимым мировоззрением, но верующий и в своем роде упорный.
He announced that he had come from the far north, from Obdorsk, from Saint Sylvester, and was a member of a poor monastery, consisting of only ten monks.	Он объявил себя откуда-то с дальнего севера, из Обдорска, от святого Сильвестра, из одного бедного монастыря всего в девять монахов.
The elder gave him his blessing and invited him to come to his cell whenever he liked.	Старец благословил его и пригласил зайти к нему в келью, когда ему будет угодно.
"How can you presume to do such deeds?" the monk asked suddenly, pointing solemnly and significantly at Lise.	- Как же вы дерзаете делать такие дела? - спросил вдруг монах, внушительно и торжественно указывая на Lise.
He was referring to her "healing."	Он намекал на ее "исцеление".
"It's too early, of course, to speak of that.	- Об этом, конечно, говорить еще рано.
Relief is not complete cure, and may proceed from different causes.	Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин.
But if there has been any healing, it is by no power but God's will.	Но если что и было, то ничьею силой, кроме как Божиим изволением.
It's all from God.	Все от Бога.
Visit me, Father," he added to the monk. "It's not often I can see visitors. I am ill, and I know that my days are numbered."	Посетите меня, отец, - прибавил он монаху, - а то не во всякое время могу: хвораю и знаю, что дни мои сочтены.
"Oh, no, no! God will not take you from us. You will live a long, long time yet," cried the lady. "And in what way are you ill?	- О нет, нет, Бог вас у нас не отнимет, вы проживете еще долго, долго, - вскричала мамаша. - Да и чем вы больны?
You look so well, so gay and happy."	Вы смотрите таким здоровым, веселым, счастливым.
"I am extraordinarily better to-day. But I know that it's only for a moment.	- Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута.
I understand my disease now thoroughly.	Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю.

If I seem so happy to you, you could never say anything that would please me so much.	Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание.
For men are made for happiness, and anyone who is completely happy has a right to say to himself,	Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе:
' I am doing God's will on earth.'	"Я выполнил завет Божий на сей земле".
All the righteous, all the saints, all the holy martyrs were happy."	Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
"Oh, how you speak! What bold and lofty words" cried the lady. "You seem to pierce with your words.	- О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, - вскричала мамаша. - Вы скажете и как будто пронзите.
And yet- happiness, happiness- where is it?	А между тем счастие, счастие - где оно?
Who can say of himself that he is happy?	Кто может сказать про себя, что он счастлив?
Oh, since you have been so good as to let us see you once more to-day, let me tell you what I could not utter last time, what I dared not say, all I am suffering and have been for so long!	О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно!
I am suffering! Forgive me! I am suffering!" And in a rush of fervent feeling she clasped her hands before him.	Я страдаю, простите меня, я страдаю... - И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
"From what specially?"	- Чем же особенно?
"I suffer... from lack of faith."	- Я страдаю... неверием...
"Lack of faith in God?"	- В Бога неверием?
"Oh, no, no! I dare not even think of that. But the future life- it is such an enigma And no one, no one can solve it.	- О нет, нет, я не смею и подумать об этом, но будущая жизнь - это такая загадка! И никто-то, ведь никто на нее не отвечает!
Listen! You are a healer, you are deeply versed in the human soul, and of course I dare not expect you to believe me entirely, but I assure you on my word of honour that I am not speaking lightly now. The thought of the life beyond the grave distracts me to anguish, to terror. And I don't know to whom to appeal, and have not dared to all my life. And now I am so bold as to ask you. Oh, God! What will you think of me now?" She clasped her hands.	Послушайте, вы целитель, вы знаток души человеческой; я, конечно, не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим словом, что я не из легкомыслия теперь говорю, что мысль эта о будущей загробной жизни до страдания волнует меня, до ужаса и испуга... И я не знаю, к кому обратиться, я не смела всю жизнь... И вот я теперь осмеливаюсь обратиться к вам... О Боже, за какую вы меня теперь сочтете! - Она всплеснула руками.
"Don't distress yourself about my opinion of you," said the elder. "I quite believe in the sincerity of your suffering."	- Не беспокойтесь о моем мнении, - ответил старец. - Я вполне верую в искренность вашей тоски.
"Oh, how thankful I am to you!	- О, как я вам благодарна!
You see, I shut my eyes and ask myself if everyone has faith, where did it come from?	Видите, я закрываю глаза и думаю: если все веруют, то откуда взялось это?
And then they do say that it all comes from terror at the menacing phenomena of nature, and that none of it's real.	А тут уверяют, что все это взялось сначала от страха пред грозными явлениями природы и что всего этого нет.

And I say to myself, 'What if I've been believing all my life, and when I come to die there's nothing but the burdocks growing on my grave?' as I read in some author.	Ну что, думаю, я всю жизнь верила - умру, и вдруг ничего нет, и только "вырастет лопух на могиле", как прочитала я у одного писателя.
It's awful!	Это ужасно!
How- how can I get back my faith?	Чем, чем возвратить веру?
But I only believed when I was a little child, mechanically, without thinking of anything. How, how is one to prove it? have come now to lay my soul before you and to ask you about it.	Впрочем, я верила, лишь когда была маленьким ребенком, механически, ни о чем не думая... Чем же, чем это доказать, я теперь пришла повергнуться пред вами и просить вас об этом.
If I let this chance slip, no one all my life will answer me.	Ведь если я упущу и теперешний случай - то мне во всю жизнь никто уж не ответит.
How can I prove it? How can I convince myself?	Чем же доказать, чем убедиться?
Oh, how unhappy I am!	О, мне несчастие!
I stand and look about me and see that scarcely anyone else cares; no one troubles his head about it, and I'm the only one who can't stand it.	Я стою и кругом вижу, что всем все равно, почти всем, никто об этом теперь не заботится, а я одна только переносить этого не могу.
It's deadly- deadly!"	Это убийственно, убийственно!
"No doubt.	- Без сомнения, убийственно.
But there's no proving it, though you can be convinced of it."	Но доказать тут нельзя ничего, убедиться же возможно. - Как? Чем?
"By the experience of active love.	- Опытом деятельной любви.
Strive to love your neighbour actively and indefatigably.	Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно.
In as far as you advance in love you will grow surer of the reality of God and of the immortality of your soul.	По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей.
If you attain to perfect self-forgetfulness in the love of your neighbour, then you will believe without doubt, and no doubt can possibly enter your soul.	Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу.
This has been tried. This is certain."	Это испытано, это точно.
"In active love?	- Деятельной любви?
There's another question and such a question!	Вот и опять вопрос, и такой вопрос, такой вопрос!
You see, I so love humanity that- would you believe it?- I often dream of forsaking all that I have, leaving Lise, and becoming a sister of mercy.	Видите, я так люблю человечество, что, верите ли, мечтаю иногда бросить все, все, что имею, оставить Lise и идти в сестры милосердия.
I close my eyes and think and dream, and at that moment I feel full of strength to overcome all obstacles.	Я закрываю глаза, думаю и мечтаю, и в эти минуты я чувствую в себе непреодолимую силу.
No wounds, no festering sores could at that moment frighten me.	Никакие раны, никакие гнойные язвы не могли бы меня испугать.

I would bind them up and wash them with my own hands. I would nurse the afflicted. I would be ready to kiss such wounds."	Я бы перевязывала и обмывала собственными руками, я была бы сиделкой у этих страдальцев, я готова целовать эти язвы...
"It is much, and well that your mind is full of such dreams and not others.	- И то уж много и хорошо, что ум ваш мечтает об этом, а не о чем ином.
Some time, unawares, you may do a good deed in reality."	Нет-нет да невзначай и в самом деле сделаете какое-нибудь доброе дело.
"Yes. But could I endure such a life for long?" the lady went on fervently, almost frantically. "That's the chief question- that's my most agonising question.	- Да, но долго ли бы я могла выжить в такой жизни? - горячо и почти как бы исступленно продолжала дама. - Вот главнейший вопрос! Это самый мой мучительный из вопросов.
I shut my eyes and ask myself, 'Would you persevere long on that path?	Я закрываю глаза и спрашиваю сама себя: долго ли бы ты выдержала на этом пути?
And if the patient whose wounds you are washing did not meet you with gratitude, but worried you with his whims, without valuing or remarking your charitable services, began abusing you and rudely commanding you, and complaining to the superior authorities of you (which often happens when people are in great suffering)- what then?	И если больной, язвы которого ты обмываешь, не ответит тебе тотчас же благодарностью, а, напротив, станет тебя же мучить капризами, не ценя и не замечая твоего человеколюбивого служения, станет кричать на тебя, грубо требовать, даже жаловаться какому-нибудь начальству (как и часто случается с очень страдающими) - что тогда?
Would you persevere in your love, or not?'	Продолжится твоя любовь или нет?
And do you know, I came with horror to the conclusion that, if anything could dissipate my love to humanity, it would be ingratitude.	И вот - представьте, я с содроганием это уже решила: если есть что-нибудь, что могло бы расхолодить мою "деятельную" любовь к человечеству тотчас же, то это единственно неблагодарность.
In short, I am a hired servant, I expect my payment at once- that is, praise, and the repayment of love with love.	Одним словом, я работница за плату, я требую тотчас же платы, то есть похвалы себе и платы за любовь любовью.
Otherwise I am incapable of loving anyone.'"	Иначе я никого не способна любить!
She was in a very paroxysm of self-castigation, and, concluding, she looked with defiant resolution at the elder.	Она была в припадке самого искреннего самобичевания и, кончив, с вызывающею решимостью поглядела на старца.
"It's just the same story as a doctor once told me," observed the elder. "He was a man getting on in years, and undoubtedly clever.	- Это точь-в-точь как рассказывал мне, давно уже впрочем, один доктор, - заметил старец. - Человек был уже пожилой и бесспорно умный.
He spoke as frankly as you, though in jest, in bitter jest. 'I love humanity,' he said, 'but I wonder at myself. The more I love humanity in general, the less I love man in particular.	Он говорил так же откровенно, как вы, хотя и шутя, но скорбно шутя; я, говорит, люблю человечество, но дивлюсь на себя самого: чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц.

In my dreams,' he said, 'I have often come to making enthusiastic schemes for the service of humanity, and perhaps I might actually have faced crucifixion if it had been suddenly necessary; and yet I am incapable of living in the same room with anyone for two days together, as I know by experience.	В мечтах я нередко, говорит, доходил до страстных помыслов о служении человечеству и, может быть, действительно пошел бы на крест за людей, если б это вдруг как-нибудь потребовалось, а между тем я двух дней не в состоянии прожить ни с кем в одной комнате, о чем знаю из опыта.
As soon as anyone is near me, his personality disturbs my self-complacency and restricts my freedom.	Чуть он близко от меня, и вот уж его личность давит мое самолюбие и стесняет мою свободу.
In twenty-four hours I begin to hate the best of men: one because he's too long over his dinner; another because he has a cold and keeps on blowing his nose.	В одни сутки я могу даже лучшего человека возненавидеть: одного за то, что он долго ест за обедом, другого за то, что у него насморк и он беспрерывно сморкается.
I become hostile to people the moment they come close to me.	Я, говорит, становлюсь врагом людей, чуть-чуть лишь те ко мне прикоснутся.
But it has always happened that the more I detest men individually the more ardent becomes my love for humanity.'	Зато всегда так происходило, что чем более я ненавидел людей в частности, тем пламеннее становилась любовь моя к человечеству вообще.
"But what's to be done?	- Но что же делать?
What can one do in such a case?	Что же в таком случае делать?
Must one despair?"	Тут надо в отчаяние прийти?
"No. It is enough that you are distressed at it.	- Нет, ибо и того довольно, что вы о сем сокрушаетесь.
Do what you can, and it will be reckoned unto you.	Сделайте, что можете, и сочтется вам.
Much is done already in you since you can so deeply and sincerely know yourself.	У вас же много уже сделано, ибо вы могли столь глубоко и искренно сознать себя сами!
If you have been talking to me so sincerely, simply to gain approbation for your frankness, as you did from me just now, then, of course, you will not attain to anything in the achievement of real love; it will all get no further than dreams, and your whole life will slip away like a phantom.	Если же вы и со мной теперь говорили столь искренно для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то, конечно, ни до чего не дойдете в подвигах деятельной любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
In that case you will naturally cease to think of the future life too, and will of yourself grow calmer after a fashion in the end."	Тут, понятно, и о будущей жизни забудете, и сами собой под конец как-нибудь успокоитесь.
"You have crushed me!	- Вы меня раздавили!
Only now, as you speak, I understand that I was really only seeking your approbation for my sincerity when I told you I could not endure ingratitude.	Я теперь только, вот в это мгновение, как вы говорили, поняла, что я действительно ждала только вашей похвалы моей искренности, когда вам рассказывала о том, что не выдержу неблагодарности.
You have revealed me to myself. You have seen through me and explained me to myself	Вы мне подсказали меня, вы уловили меня и мне же объяснили меня!
"Are you speaking the truth?	- Взаправду вы говорите?
Well, now, after such a confession, I believe that you are sincere and good at heart.	Ну теперь, после такого вашего признания, я верую, что вы искренни и сердцем добры.

If you do not attain happiness, always remember that you are on the right road, and try not to leave it.	Если не дойдете до счастия, то всегда помните, что вы на хорошей дороге, и постарайтесь с нее не сходить.
Above all, avoid falsehood, every kind of falsehood, especially falseness to yourself.	Главное, убегайте лжи, всякой лжи, лжи себе самой в особенности.
Watch over your own deceitfulness and look into it every hour, every minute.	Наблюдайте свою ложь и вглядывайтесь в нее каждый час, каждую минуту.
Avoid being scornful, both to others and to yourself. What seems to you bad within you will grow purer from the very fact of your observing it in yourself.	Брезгливости убегайте тоже и к другим, и к себе: то, что вам кажется внутри себя скверным, уже одним тем, что вы это заметили в себе, очищается.
Avoid fear, too, though fear is only the consequence of every sort of falsehood.	Страха тоже убегайте, хотя страх есть лишь последствие всякой лжи.
Never be frightened at your own faint-heartedness in attaining love. Don't be frightened overmuch even at your evil actions.	Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень.
I am sorry I can say nothing more consoling to you, for love in action is a harsh and dreadful thing compared with love in dreams.	Жалею, что не могу сказать вам ничего отраднее, ибо любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее.
Love in dreams is greedy for immediate action, rapidly performed and in the sight of all.	Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели.
Men will even give their lives if only the ordeal does not last long but is soon over, with all looking on and applauding as though on the stage.	Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают, только бы не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы все глядели и хвалили.
But active love is labour and fortitude, and for some people too, perhaps, a complete science.	Любовь же деятельная - это работа и выдержка, а для иных так, пожалуй, целая наука.
But I predict that just when you see with horror that in spite of all your efforts you are getting farther from your goal instead of nearer to it- at that very moment I predict that you will reach it and behold clearly the miraculous power of the Lord who has been all the time loving and mysteriously guiding you.	Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, - в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего.
Forgive me for not being able to stay longer with you. They are waiting for me.	Простите, что пробыть не могу с вами долее, ждут меня.
Good-bye."	До свидания.
The lady was weeping.	Дама плакала.
"Lise, Lise! Bless her- bless her!" she cried, starting up suddenly.	-Lise, Lise, благословите же ее, благословите!-вдруг вспорхнулась она вся.
"She does not deserve to be loved.	-А ее и любить не стоит.
I have seen her naughtiness all along," the elder said jestingly. "Why have you been laughing at Alexey?"	Я видел, как она все время шалила, - шутливо произнес старец. - Вы зачем все время смеялись над Алексеем?

Lise had in fact been occupied in mocking at him all the time.	А Lise и вправду все время занималась этою проделкой.
She had noticed before that Alyosha was shy and tried not to look at her, and she found this extremely amusing.	Она давно уже, еще с прошлого раза, заметила, что Алеша ее конфузится и старается не смотреть на нее, и вот это ее ужасно стало забавлять.
She waited intently to catch his eye. Alyosha, unable to endure her persistent stare, was irresistibly and suddenly drawn to glance at her, and at once she smiled triumphantly in his face.	Она пристально ждала и ловила его взгляд: не выдерживая упорно направленного на него взгляда, Алеша нет-нет и вдруг невольно, непреодолимою силой, взглядывал на нее сам, и тотчас же она усмехалась торжествующею улыбкой прямо ему в глаза.
Alyosha was even more disconcerted and vexed.	Алеша конфузился и досадовал еще более.
At last he turned away from her altogether and hid behind the elder's back.	Наконец совсем от нее отвернулся и спрятался за спину старца.
After a few minutes, drawn by the same irresistible force, he turned again to see whether he was being looked at or not, and found Lise almost hanging out of her chair to peep sideways at him, eagerly waiting for him to look. Catching his eye, she laughed so that the elder could not help saying,	После нескольких минут он опять, влекомый тою же непреодолимою силой, повернулся посмотреть, глядят ли на него или нет, и увидел, что Lise, совсем почти свесившись из кресел, выглядывала на него сбоку и ждала изо всех сил, когда он поглядит; поймав же его взгляд, расхохоталась так, что даже и старец не выдержал:
"Why do you make fun of him like that, naughty girl?"	- Вы зачем его, шалунья, так стыдите?
Lise suddenly and quite unexpectedly blushed. Her eyes flashed and her face became quite serious. She began speaking quickly and nervously in a warm and resentful voice:	Lise вдруг, совсем неожиданно, покраснела, сверкнула глазками, лицо ее стало ужасно серьезным, и она с горячею, негодующею жалобой вдруг заговорила скоро, нервно:
"Why has he forgotten everything, then?	-А он зачем все забыл?
He used to carry me about when I was little. We used to play together.	Он меня маленькую на руках носил, мы играли с ним.
He used to come to teach me to read, do you know.	Ведь он меня читать ходил учить, вы это знаете?
Two years ago, when he went away, he said that he would never forget me, that we were friends for ever, for ever, for ever!	Он два года назад, прощаясь, говорил, что никогда не забудет, что мы вечные друзья, вечные, вечные!
And now he's afraid of me all at once. Am I going to eat him?	И вот он вдруг меня теперь боится, я его съем, что ли?
Why doesn't he want to come near me? Why doesn't he talk?	Чего он не хочет подойти, чего он не разговаривает?
Why won't he come and see us?	Зачем он к нам не хочет прийти?
It's not that you won't let him. We know that he goes everywhere.	Разве вы его не пускаете: ведь мы же знаем, что он везде ходит.
It's not good manners for me to invite him. He ought to have thought of it first, if he hasn't forgotten me.	Мне неприлично его звать, он первый должен бы был припомнить, коли не забыл.
No, now he's saving his soul!	Нет-с, он теперь спасается!

Why have you put that long gown on him? If he runs he'll fall."	Вы что на него эту долгополую-то ряску надели... Побежит, упадет...
And suddenly she hid her face in her hand and went off into irresistible, prolonged, nervous, inaudible laughter.	И она вдруг, не выдержав, закрыла лицо рукой и рассмеялась ужасно, неудержимо, своим длинным, нервным, сотрясающимся и неслышным смехом.
The elder listened to her with a smile, and blessed her tenderly. As she kissed his hand she suddenly pressed it to her eyes and began crying.	Старец выслушал ее улыбаясь и с нежностью благословил; когда же она стала целовать его руку, то вдруг прижала ее к глазам своим и заплакала:
"Don't be angry with me. I'm silly and good for nothing... and perhaps Alyosha's right, quite right, in not wanting to come and see such a ridiculous girl."	- Вы на меня не сердитесь, я дура, ничего не стою... и Алеша, может быть, прав, очень прав, что не хочет к такой смешной ходить.
"I will certainly send him," said the elder.	- Непременно пришлю его, - решил старец.
Chapter 5.	V
So Be It! So Be It!	Буди, буди!
THE elder's absence from his cell had lasted for about twenty-five minutes.	Отсутствие старца из кельи продолжалось минут около двадцати пяти.
It was more than half-past twelve, but Dmitri, on whose account they had all met there, had still not appeared.	Было уже за половину первого, а Дмитрия Федоровича, ради которого все собрались, все еще не бывало.
But he seemed almost to be forgotten, and when the elder entered the cell again, he found his guests engaged in eager conversation.	Но о нем почти как бы и забыли, и когда старец вступил опять в келью, то застал самый оживленный общий разговор между своими гостями.
Ivan and the two monks took the leading share in it.	В разговоре участвовали прежде всего Иван Федорович и оба иеромонаха.
Miusov, too, was trying to take a part, and apparently very eagerly, in the conversation. But he was unsuccessful in this also. He was evidently in the background, and his remarks were treated with neglect, which increased his irritability.	Ввязывался, и по-видимому очень горячо, в разговор и Миусов, но ему опять не везло; он был видимо на втором плане, и ему даже мало отвечали, так что это новое обстоятельство лишь усилило все накоплявшуюся его раздражительность.
He had had intellectual encounters with Ivan before and he could not endure a certain carelessness Ivan showed him.	Дело в том, что он и прежде с Иваном Федоровичем несколько пикировался в познаниях и некоторую небрежность его к себе хладнокровно не выносил:
"Hitherto at least I have stood in the front ranks of all that is progressive in Europe, and here the new generation positively ignores us," he thought.	"До сих пор, по крайней мере, стоял на высоте всего, что есть передового в Европе, а это новое поколение решительно нас игнорирует", - думал он про себя.
Fyodor Pavlovitch, who had given his word to sit still and be quiet, had actually been quiet for some time, but he watched his neighbour Miusov with an ironical little smile, obviously enjoying his discomfiture.	Федор Павлович, который сам дал слово усесться на стуле и замолчать, действительно некоторое время молчал, но с насмешливою улыбочкой следил за своим соседом Петром Александровичем и видимо радовался его раздражительности.

He had been waiting for some time to pay off old scores, and now he could not let the opportunity slip.	Он давно уже собирался отплатить ему кое за что и теперь не хотел упустить случая.
Bending over his shoulder he began teasing him again in a whisper.	Наконец не вытерпел, нагнулся к плечу соседа и вполголоса поддразнил его еще раз:
"Why didn't you go away just now, after the 'courteously kissing'? Why did you consent to remain in such unseemly company?	- Ведь вы давеча почему не ушли после "любезно-то лобызаше" и согласились в такой неприличной компании оставаться?
It was because you felt insulted and aggrieved, and you remained to vindicate yourself by showing off your intelligence.	А потому, что чувствовали себя униженным и оскорбленным и остались, чтобы для реваншу выставить ум.
Now you won't go till you've displayed your intellect to them."	Теперь уж вы не уйдете, пока им ума своего не выставите.
"You again?...	-Вы опять?
On the contrary, I'm just going."	Сейчас уйду, напротив.
"You'll be the last, the last of all to go!" Fyodor Pavlovitch delivered him another thrust, almost at the moment of Father Zossima's return.	- Позже, позже всех отправитесь! - кольнул еще раз Федор Павлович. Это было почти в самый момент возвращения старца.
The discussion died down for a moment, but the elder, seating himself in his former place, looked at them all as though cordially inviting them to go on.	Спор на одну минутку затих, но старец, усевшись на прежнее место, оглядел всех, как бы приветливо вызывая продолжать.
Alyosha, who knew every expression of his face, saw that he was fearfully exhausted and making a great effort.	Алеша, изучивший почти всякое выражение его лица, видел ясно, что он ужасно утомлен и себя пересиливает.
Of late he had been liable to fainting fits from exhaustion.	В последнее время болезни с ним случались от истощения сил обмороки.
His face had the pallor that was common before such attacks, and his lips were white.	Почти такая же бледность, как пред обмороком, распространялась и теперь по его лицу, губы его побелели.
But he evidently did not want to break up the party. He seemed to have some special object of his own in keeping them. What object?	Но он, очевидно, не хотел распустить собрание; казалось, он имел притом какую-то свою цель -какую же?
Alyosha watched him intently.	Алеша пристально следил за ним.
"We are discussing this gentleman's most interesting article," said Father Iosif, the librarian, addressing the elder, and indicating Ivan. "He brings forward much that is new, but I think the argument cuts both ways.	- О любопытнейшей их статье толкуем, - произнес иеромонах Иосиф, библиотекарь, обращаясь к старцу и указывая на Ивана Федоровича. - Нового много выводят, да, кажется, идея-то о двух концах.
It is an article written in answer to a book by an ecclesiastical authority on the question of the ecclesiastical court, and the scope of its jurisdiction."	По поводу вопроса о церковно-общественном суде и обширности его права ответили журнальною статьею одному духовному лицу, написавшему о вопросе сем целую книгу...
"I'm sorry I have not read your article, but I've heard of it," said the elder, looking keenly and intently at Ivan.	- К сожалению, вашей статьи не читал, но о ней слышал, - ответил старец, пристально и зорко вглядываясь в Ивана Федоровича.

"He takes up a most interesting position," continued the Father Librarian. "As far as Church jurisdiction is concerned he is apparently quite opposed to the separation of Church from State."	- Они стоят на любопытнейшей точке, -продолжал отец библиотекарь, - по-видимому, совершенно отвергают в вопросе о церковно-общественном суде разделение церкви от государства.
"That's interesting. But in what sense?" Father Zossima asked Ivan.	- Это любопытно, но в каком же смысле? -спросил старец Ивана Федоровича.
The latter, at last, answered him, not condescendingly, as Alyosha had feared, but with modesty and reserve, with evident goodwill and apparently without the slightest arrierepensee	Тот наконец ему ответил, но не свысока-учтиво, как боялся еще накануне Алеша, а скромно и сдержанно, с видимою предупредительностью и, по-видимому, без малейшей задней мысли.
"I start from the position that this confusion of elements, that is, of the essential principles of Church and State, will, of course, go on for ever, in spite of the fact that it is impossible for them to mingle, and that the confusion of these elements cannot lead to any consistent or even normal results, for there is falsity at the very foundation of it.	- Я иду из положения, что это смешение элементов, то есть сущностей церкви и государства, отдельно взятых, будет, конечно, вечным, несмотря на то, что оно невозможно и что его никогда нельзя будет привести не только в нормальное, но и в сколько-нибудь согласимое состояние, потому что ложь лежит в самом основании дела.
Compromise between the Church and State in such questions as, for instance, jurisdiction, is, to my thinking, impossible in any real sense.	Компромисс между государством и церковью в таких вопросах, как например о суде, по-моему, в совершенной и чистой сущности своей невозможен.
My clerical opponent maintains that the Church holds a precise and defined position in the State.	Духовное лицо, которому я возражал, утверждает, что церковь занимает точное и определенное место в государстве.
I maintain, on the contrary, that the Church ought to include the whole State, and not simply to occupy a corner in it, and, if this is, for some reason, impossible at present, then it ought, in reality, to be set up as the direct and chief aim of the future development of Christian society!"	Я же возразил ему, что, напротив, церковь должна заключать сама в себе все государство, а не занимать в нем лишь некоторый угол, и что если теперь это почему-нибудь невозможно, то в сущности вещей несомненно должно быть поставлено прямою и главнейшею целью всего дальнейшего развития христианского общества.
"Perfectly true," Father Paissy, the silent and learned monk, assented with fervour and decision.	- Совершенно справедливо! - твердо и нервно проговорил отец Паисий, молчаливый и ученый иеромонах.
"The purest Ultramontanism!" cried Miusov impatiently, crossing and recrossing his legs.	- Чистейшее ультрамонтанство! - вскричал Миусов, в нетерпении переложив ногу на ногу.
"Oh, well, we have no mountains," cried Father Iosif, and turning to the elder he continued: "Observe the answer he makes to the following 'fundamental and essential' propositions of his opponent, who is, you must note, an ecclesiastic.	- Э, да у нас и гор-то нету! - воскликнул отец Иосиф и, обращаясь к старцу, продолжал: - Они отвечают, между прочим, на следующие "основные и существенные" положения своего противника, духовного лица, заметьте себе.
First, that 'no social organisation can or ought to arrogate to itself power to dispose of the civic and political rights of its members.'	Первое: что "ни один общественный союз не может и не должен присваивать себе власть -распоряжаться гражданскими и политическими правами своих членов".

Secondly, that 'criminal and civil jurisdiction ought not to belong to the Church, and is inconsistent with its nature, both as a divine institution and as an organisation of men for religious objects,' and, finally, in the third place, 'the Church is a kingdom not of this world.'	Второе: что "уголовная и судно-гражданская власть не должна принадлежать церкви и несовместима с природой ее и как божественного установления, и как союза людей для религиозных целей" и наконец, в-третьих: что "церковь есть царство не от мира сего"...
"A most unworthy play upon words for an ecclesiastic!" Father Paissy could not refrain from breaking in again. "I have read the book which you have answered," he added, addressing Ivan, "and was astounded at the words 'The Church is a kingdom not of this world.	- Недостойнейшая игра слов для духовного лица! - не вытерпел и прервал опять отец Паисий. - Я читал эту книгу, на которую вы возражали, - обратился он к Ивану Федоровичу, -и удивлен был словами духовного лица, что "церковь есть царство не от мира сего".
'If it is not of this world, then it cannot exist on earth at all.	Если не от мира сего, то, стало быть, и не может быть на земле ее вовсе.
In the Gospel, the words 'not of this world' are not used in that sense.	В святом Евангелии слова "не от мира сего" не в том смысле употреблены.
To play with such words is indefensible.	Играть такими словами невозможно.
Our Lord Jesus Christ came to set up the Church upon earth.	Господь наш Иисус Христос именно приходил установить церковь на земле.
The Kingdom of Heaven, of course, is not of this world, but in Heaven; but it is only entered through the Church which has been founded and established upon earth.	Царство небесное, разумеется, не от мира сего, а в небе, но в него входят не иначе как чрез церковь, которая основана и установлена на земле.
And so a frivolous play upon words in such a connection is unpardonable and improper.	А потому светские каламбуры в этом смысле невозможны и недостойны.
The Church is, in truth, a kingdom and ordained to rule, and in the end must undoubtedly become the kingdom ruling over all the earth. For that we have the divine promise."	Церковь же есть воистину царство и определена царствовать и в конце своем должна явиться как царство на всей земле несомненно - на что имеем обетование...
He ceased speaking suddenly, as though checking himself.	Он вдруг умолк, как бы сдержав себя.
After listening attentively and respectfully Ivan went on, addressing the elder with perfect composure and as before with ready cordiality:	Иван Федорович, почтительно и внимательно его выслушав, с чрезвычайным спокойствием, но по-прежнему охотно и простодушно продолжал, обращаясь к старцу:
"The whole point of my article lies in the fact that during the first three centuries Christianity only existed on earth in the Church and was nothing but the Church.	- Вся мысль моей статьи в том, что в древние времена, первых трех веков христианства, христианство на земле являлось лишь церковью и было лишь церковь.
When the pagan Roman Empire desired to become Christian, it inevitably happened that, by becoming Christian, it included the Church but remained a pagan State in very many of its departments.	Когда же римское языческое государство возжелало стать христианским, то непременно случилось так, что, став христианским, оно лишь включило в себя церковь, но само продолжало оставаться государством языческим по-прежнему, в чрезвычайно многих своих отправлениях.
In reality this was bound to happen.	В сущности так несомненно и должно было произойти.

But Rome as a State retained too much of the pagan civilisation and culture, as, for example, in the very objects and fundamental principles of the State.	Но в Риме, как в государстве, слишком многое осталось от цивилизации и мудрости языческой, как например самые даже цели и основы государства.
The Christian Church entering into the State could, of course, surrender no part of its fundamental principles- the rock on which it stands- and could pursue no other aims than those which have been ordained and revealed by God Himself, and among them that of drawing the whole world, and therefore the ancient pagan State itself, into the Church.	Христова же церковь, вступив в государство, без сомнения не могла уступить ничего из своих основ, от того камня, на котором стояла она, и могла лишь преследовать не иначе как свои цели, раз твердо поставленные и указанные ей самим Господом, между прочим: обратить весь мир, а стало быть, и все древнее языческое государство в церковь.
In that way (that is, with a view to the future) it is not the Church that should seek a definite position in the State, like 'every social organisation,' or as 'an organisation of men for religious purposes' (as my opponent calls the Church), but, on the contrary, every earthly State should be, in the end, completely transformed into the Church and should become nothing else but a Church, rejecting every purpose incongruous with the aims of the Church.	Таким образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как "всякий общественный союз" или как "союз людей для религиозных целей" (как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
All this will not degrade it in any way or take from its honour and glory as a great State, nor from the glory of its rulers, but only turns it from a false, still pagan, and mistaken path to the true and rightful path, which alone leads to the eternal goal.	Все же это ничем не унизит его, не отнимет ни чести, ни славы его как великого государства, ни славы властителей его, а лишь поставит его с ложной, еще языческой и ошибочной дороги на правильную и истинную дорогу, единственно ведущую к вечным целям.
This is why the author of the book On the Foundations of Church Jurisdiction would have judged correctly if, in seeking and laying down those foundations, he bad looked upon them as a temporary compromise inevitable in our sinful and imperfect days.	Вот почему автор книги об "Основах церковно-общественного суда" судил бы правильно, если бы, изыскивая и предлагая эти основы, смотрел бы на них как на временный, необходимый еще в наше грешное и незавершившееся время компромисс, но не более.
But as soon as the author ventures to declare that the foundations which he predicates now, part of which Father Iosif just enumerated, are the permanent, essential, and eternal foundations, he is going directly against the Church and its sacred and eternal vocation.	Но чуть лишь сочинитель этих основ осмеливается объявлять, что основы, которые предлагает он теперь и часть которых перечислил сейчас отец Иосиф, суть основы незыблемые, стихийные и вековечные, то уже прямо идет против церкви и святого, вековечного и незыблемого предназначения ее.
That is the gist of my article."	Вот вся моя статья, полный ее конспект.
"That is, in brief," Father Paissy began again, laying stress on each word, "according to certain theories only too clearly formulated in the nineteenth century, the Church ought to be transformed into the State, as though this would be an advance from a lower to a higher form, so as to disappear into it, making way for science, for the spirit of the age, and civilisation.	- То есть в двух словах, - упирая на каждое слово, проговорил опять отец Паисий, - по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу времени и цивилизации.

And if the Church resists and is unwilling, some corner will be set apart for her in the State, and even that under control and this will be so everywhere in all modern European countries.	Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, - и это повсеместно в наше время в современных европейских землях.
But Russian hopes and conceptions demand not that the Church should pass as from a lower into a higher type into the State, but, on the contrary, that the State should end by being worthy to become only the Church and nothing else.	По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более.
So be it! So be it!"	Сие и буди, буди!
"Well, I confess you've reassured me somewhat," Miusov said smiling, again crossing his legs. "So far as I understand, then, the realisation of such an ideal is infinitely remote, at the second coming of Christ.	- Ну-с, признаюсь, вы меня теперь несколько ободрили, - усмехнулся Миусов, переложив опять ногу на ногу. - Сколько я понимаю, это, стало быть, осуществление какого-то идеала, бесконечно далекого, во втором пришествии.
That's as you please.	Это как угодно.
It's a beautiful Utopian dream of the abolition of war, diplomacy, banks, and so on- something after the fashion of socialism, indeed.	Прекрасная утопическая мечта об исчезновении войн, дипломатов, банков и проч. Что-то даже похожее на социализм.
But I imagined that it was all meant seriously, and that the Church might be now going to try criminals, and sentence them to beating, prison, and even death."	А то я думал, что все это серьезно и что церковь теперь, например, будет судить уголовщину и приговаривать розги и каторгу, а пожалуй, так и смертную казнь.
"But if there were none but the ecclesiastical court, the Church would not even now sentence a criminal to prison or to death.	- Да если б и теперь был один лишь церковно-общественный суд, то и теперь бы церковь не посылала на каторгу или на смертную казнь.
Crime and the way of regarding it would inevitably change, not all at once of course, but fairly soon," Ivan replied calmly, without flinching.	Преступление и взгляд на него должны бы были несомненно тогда измениться, конечно мало-помалу, не вдруг и не сейчас, но, однако, довольно скоро... - спокойно и не смигнув глазом произнес Иван Федорович.
"Are you serious?" Miusov glanced keenly at him.	- Вы серьезно? - пристально глянул на него Миусов.
"If everything became the Church, the Church would exclude all the criminal and disobedient, and would not cut off their heads," Ivan went on. "I ask you, what would become of the excluded?	- Если бы все стало церковью, то церковь отлучала бы от себя преступного и непослушного, а не рубила бы тогда голов, - продолжал Иван Федорович. - Я вас спрашиваю, куда бы пошел отлученный?
He would be cut off then not only from men, as now, but from Christ.	Ведь тогда он должен был бы не только от людей, как теперь, но и от Христа уйти.
By his crime he would have transgressed not only against men but against the Church of Christ.	Ведь он своим преступлением восстал бы не только на людей, но и на церковь Христову.

This is so even now, of course, strictly speaking, but it is not clearly enunciated, and very, very often the criminal of to-day compromises with his conscience:	Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает с собою в сделки:
'I steal,' he says, 'but I don't go against the Church. I'm not an enemy of Christ.' That's what the criminal of to-day is continually saying to himself, but when the Church takes the place of the State it will be difficult for him, in opposition to the Church all over the world, to say:	"Украл, дескать, но не на церковь иду, Христу не враг" - вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь станет на место государства, тогда трудно было бы ему это сказать, разве с отрицанием всей церкви на всей земле:
'All men are mistaken, all in error, all mankind are the false Church. I, a thief and murderer, am the only true Christian Church.'	"Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и вор, -справедливая христианская церковь".
It will be very difficult to say this to himself; it requires a rare combination of unusual circumstances.	Это ведь очень трудно себе сказать, требует условий огромных, обстоятельств, не часто бывающих.
Now, on the other side, take the Church's own view of crime: is it not bound to renounce the present almost pagan attitude, and to change from a mechanical cutting off of its tainted member for the preservation of society, as at present, into completely and honestly adopting the idea of the regeneration of the man, of his reformation and salvation?"	Теперь, с другой стороны, возьмите взгляд самой церкви на преступление: разве не должен он измениться против теперешнего, почти языческого, и из механического отсечения зараженного члена, как делается ныне для охранения общества, преобразиться, и уже вполне и не ложно, в идею о возрождении вновь человека, о воскресении его и спасении его...
"What do you mean?	-То есть что же это такое?
I fail to understand again," Miusov interrupted. "Some sort of dream again.	Я опять перестаю понимать, - перебил Миусов, -опять какая-то мечта.
Something shapeless and even incomprehensible.	Что-то бесформенное, да и понять нельзя.
What is excommunication? What sort of exclusion?	Как это отлучение, что за отлучение?
I suspect you are simply amusing yourself, Ivan Fyodorovitch."	Я подозреваю, вы просто потешаетесь, Иван Федорович.
"Yes, but you know, in reality it is so now," said the elder suddenly, and all turned to him at once. "If it were not for the Church of Christ there would be nothing to restrain the criminal from evil-doing, no real chastisement for it afterwards; none, that is, but the mechanical punishment spoken of just now, which in the majority of cases only embitters the heart; and not the real punishment, the only effectual one, the only deterrent and softening one, which lies in the recognition of sin by conscience."	- Да ведь по-настоящему то же самое и теперь, -заговорил вдруг старец, и все разом к нему обратились, - ведь если бы теперь не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого и удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической, как они сказали сейчас, и которая лишь раздражает в большинстве случаев сердце, а настоящей кары, единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести.
"How is that, may one inquire?" asked Miusov, with lively curiosity.	- Как же так, позвольте узнать? - с живейшим любопытством спросил Миусов.
"Why," began the elder, "all these sentences to exile with hard labour, and formerly with flogging also, reform no one, and what's more, deter hardly a single criminal, and the number of crimes does not diminish but is continually on the increase.	- Это вот как, - начал старец. - Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никого не исправляют, а главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает.

You must admit that.	Ведь вы с этим должны же согласиться.
Consequently the security of society is not preserved, for, although the obnoxious member is mechanically cut off and sent far away out of sight, another criminal always comes to take his place at once, and often two of them.	И выходит, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается далеко, с глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может, и два другие.
If anything does preserve society, even in our time, and does regenerate and transform the criminal, it is only the law of Christ speaking in his conscience.	Если что и охраняет общество даже в наше время и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это опять-таки единственно лишь закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести.
It is only by recognising his wrongdoing as a son of a Christian society- that is, of the Church- that he recognises his sin against society- that is, against the Church.	Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью.
So that it is only against the Church, and not against the State, that the criminal of to-day can recognise that he has sinned.	Таким образом, пред одною только церковью современный преступник и способен сознать вину свою, а не то что пред государством.
If society, as a Church, had jurisdiction, then it would know when to bring back from exclusion and to reunite to itself.	Вот если бы суд принадлежал обществу как церкви, тогда бы оно знало, кого воротить из отлучения и опять приобщить к себе.
Now the Church having no real jurisdiction, but only the power of moral condemnation, withdraws of her own accord from punishing the criminal actively.	Теперь же церковь, не имея никакого деятельного суда, а имея лишь возможность одного нравственного осуждения, от деятельной кары преступника и сама удаляется.
She does not excommunicate him but simply persists in motherly exhortation of him.	Не отлучает она его от себя, а лишь не оставляет его отеческим назиданием.
What is more, the Church even tries to preserve all Christian communion with the criminal. She admits him to church services, to the holy sacrament, gives him alms, and treats him more a captive than as a convict.	Мало того, даже старается сохранить с преступником все христианское церковное общение: допускает его к церковным службам, к святым дарам, дает ему подаяние и обращается с ним более как с плененным, чем как с виновным.
And what would become of the criminal, O Lord, if even the Christian society- that is, the Church- were to reject him even as the civil law rejects him and cuts him off?	И что было бы с преступником, о Господи! если б и христианское общество, то есть церковь, отвергло его подобно тому, как отвергает и отсекает его гражданский закон?
What would become of him if the Church punished him with her excommunication as the direct consequence of the secular law?	Что было бы, если б и церковь карала его своим отлучением тотчас же и каждый раз вослед кары государственного закона?
There could be no more terrible despair, at least for a Russian criminal, for Russian criminals still have faith.	Да выше не могло бы и быть отчаяния, по крайней мере для преступника русского, ибо русские преступники еще веруют.
Though, who knows, perhaps then a fearful thing would happen, perhaps the despairing heart of the criminal would lose its faith and then what would become of him?	А впрочем, кто знает: может быть, случилось бы тогда страшное дело - произошла бы, может быть, потеря веры в отчаянном сердце преступника, и тогда что?

But the Church, like a tender, loving mother, holds aloof from active punishment herself, as the sinner is too severely punished already by the civil law, and there must be at least someone to have pity on him.	Но церковь, как мать нежная и любящая, от деятельной кары сама устраняется, так как и без ее кары слишком больно наказан виновный государственным судом, и надо же его хоть кому-нибудь пожалеть.
The Church holds aloof, above all, because its judgment is the only one that contains the truth, and therefore cannot practically and morally be united to any other judgment even as a temporary compromise.	Главное же потому устраняется, что суд церкви есть суд единственно вмещающий в себе истину и ни с каким иным судом вследствие сего существенно и нравственно сочетаться даже и в компромисс временный не может.
She can enter into no compact about that.	Тут нельзя уже в сделки вступать.
The foreign criminal, they say, rarely repents, for the very doctrines of to-day confirm him in the idea that his crime is not a crime, but only a reaction against an unjustly oppressive force.	Иностранный преступник, говорят, редко раскаивается, ибо самые даже современные учения утверждают его в мысли, что преступление его не есть преступление, а лишь восстание против несправедливо угнетающей силы.
Society cuts him off completely by a force that triumphs over him mechanically and (so at least they say of themselves in Europe) accompanies this exclusion with hatred, forgetfulness, and the most profound indifference as to the ultimate fate of the erring brother.	Общество отсекает его от себя вполне механически торжествующею над ним силой и сопровождает отлучение это ненавистью (так по крайней мере они сами о себе, в Европе, повествуют), - ненавистью и полнейшим к дальнейшей судьбе его, как брата своего, равнодушием и забвением.
In this way, it all takes place without the compassionate intervention of the Church, for in many cases there are no churches there at all, for though ecclesiastics and splendid church buildings remain, the churches themselves have long ago striven to pass from Church into State and to disappear in it completely.	Таким образом, все происходит без малейшего сожаления церковного, ибо во многих случаях там церквей уже и нет вовсе, а остались лишь церковники и великолепные здания церквей, сами же церкви давно уже стремятся там к переходу из низшего вида, как церковь, в высший вид, как государство, чтобы в нем совершенно исчезнуть.
So it seems at least in Lutheran countries.	Так, кажется, по крайней мере в лютеранских землях.
As for Rome, it was proclaimed a State instead of a Church a thousand years ago.	В Риме же так уж тысячу лет вместо церкви провозглашено государство.
And so the criminal is no longer conscious of being a member of the Church and sinks into despair.	А потому сам преступник членом церкви уж и не сознает себя и, отлученный, пребывает в отчаянии.
If he returns to society, often it is with such hatred that society itself instinctively cuts him off.	Если же возвращается в общество, то нередко с такою ненавистью, что самое общество как бы уже само отлучает от себя.
You can judge for yourself how it must end.	Чем это кончится, можете сами рассудить.

In many cases it would seem to be the same with us, but the difference is that besides the established law courts we have the Church too, which always keeps up relations with the criminal as a dear and still precious son. And besides that, there is still preserved, though only in thought, the judgment of the Church, which though no longer existing in practice is still living as a dream for the future, and is, no doubt, instinctively recognised by the criminal in his soul.	Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
What was said here just now is true too, that is, that if the jurisdiction of the Church were introduced in practice in its full force, that is, if the whole of the society were changed into the Church, not only the judgment of the Church would have influence on the reformation of the criminal such as it never has now, but possibly also the crimes themselves would be incredibly diminished.	Справедливо и то, что было здесь сейчас сказано, что если бы действительно наступил суд церкви, и во всей своей силе, то есть если бы все общество обратилось лишь в церковь, то не только суд церкви повлиял бы на исправление преступника так, как никогда не влияет ныне, но, может быть, и вправду самые преступления уменьшились бы в невероятную долю.
And there can be no doubt that the Church would look upon the criminal and the crime of the future in many cases quite differently and would succeed in restoring the excluded, in restraining those who plan evil, and in regenerating the fallen.	Да и церковь, сомнения нет, понимала бы будущего преступника и будущее преступление во многих случаях совсем иначе, чем ныне, и сумела бы возвратить отлученного, предупредить замышляющего и возродить падшего.
It is true," said Father Zossima, with a smile, "the Christian society now is not ready and is only resting on some seven righteous men, but as they are never lacking, it will continue still unshaken in expectation of its complete transformation from a society almost heathen in character into a single universal and all-powerful Church.	Правда, - усмехнулся старец, - теперь общество христианское пока еще само не готово и стоит лишь на семи праведниках; но так как они не оскудевают, то и пребывает все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества как союза почти еще языческого во единую вселенскую и владычествующую церковь.
So be it, so be it! Even though at the end of the ages, for it is ordained to come to pass!	Сие и буди, буди, хотя бы и в конце веков, ибо лишь сему предназначено совершиться!
And there is no need to be troubled about times and seasons, for the secret of the times and seasons is in the wisdom of God, in His foresight, and His love.	И нечего смущать себя временами и сроками, ибо тайна времен и сроков в мудрости Божией, в предвидении его и в любви его.
And what in human reckoning seems still afar off, may by the Divine ordinance be close at hand, on the eve of its appearance.	И что по расчету человеческому может быть еще и весьма отдаленно, то по предопределению Божьему, может быть, уже стоит накануне своего появления, при дверях.
And so be it, so be it!	Сие последнее буди, буди.
"So be it, so be it!" Father Paissy repeated austerely and reverently.	- Буди! буди! - благоговейно и сурово подтвердил отец Паисий.
"Strange, extremely strange" Miusov pronounced, not so much with heat as with latent indignation.	- Странно, в высшей степени странно! - произнес Миусов, и не то что с горячностью, а как бы с затаенным каким-то негодованием.
"What strikes you as so strange?" Father Iosif inquired cautiously.	- Что же кажется вам столь странным? -осторожно осведомился отец Иосиф.

"Why, it's beyond anything!" cried Miusov, suddenly breaking out; "the State is eliminated and the Church is raised to the position of the State.	- Да что же это в самом деле такое? - воскликнул Миусов, как бы вдруг прорвавшись, - устраняется на земле государство, а церковь возводится на степень государства!
It's not simply Ultramontanism, it's arch-Ultramontanism!	Это не то что ультрамонтанство, это архиультрамонтанство!
It's beyond the dreams of Pope Gregory the Seventh!"	Это папе Григорию Седьмому не мерещилось!
"You are completely misunderstanding it," said Father Paissy sternly. "Understand, the Church is not to be transformed into the State.	- Совершенно обратно изволите понимать! -строго проговорил отец Паисий, - не церковь обращается в государство, поймите это.
That is Rome and its dream.	То Рим и его мечта.
That is the third temptation of the devil.	То третье диаволово искушение!
On the contrary, the State is transformed into the Church, will ascend and become a Church over the whole world- which is the complete opposite of Ultramontanism and Rome, and your interpretation, and is only the glorious destiny ordained for the Orthodox Church.	А, напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и становится церковью на всей земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь великое предназначение православия на земле.
This star will arise in the east!"	От Востока звезда сия воссияет.
Miusov was significantly silent.	Миусов внушительно помолчал.
His whole figure expressed extraordinary personal dignity.	Вся фигура его выразила собою необыкновенное собственное достоинство.
A supercilious and condescending smile played on his lips.	Свысока-снисходительная улыбка показалась на его губах.
Alyosha watched it all with a throbbing heart.	Алеша следил за всем с сильно бьющимся сердцем.
The whole conversation stirred him profoundly.	Весь этот разговор взволновал его до основания.
He glanced casually at Rakitin, who was standing immovable in his place by the door listening and watching intently though with downcast eyes.	Он случайно взглянул на Ракитина; тот стоял неподвижно на своем прежнем месте у двери, внимательно вслушиваясь и всматриваясь, хотя и опустив глаза.
But from the colour in his cheeks Alyosha guessed that Rakitin was probably no less excited, and he knew what caused his excitement.	Но по оживленному румянцу на его щеках Алеша догадался, что и Ракитин взволнован, кажется, не меньше его; Алеша знал, чем он взволнован.
"Allow me to tell you one little anecdote, gentlemen," Miusov said impressively, with a peculiarly majestic air. "Some years ago, soon after the coup d'etat of December, I happened to be calling in Paris on an extremely influential personage in the Government, and I met a very interesting man in his house.	- Позвольте мне сообщить вам один маленький анекдот, господа, - внушительно и с каким-то особенно осанистым видом проговорил вдруг Миусов. - В Париже, уже несколько лет тому, вскоре после декабрьского переворота, мне пришлось однажды, делая по знакомству визит одному очень-очень важному и управляющему тогда лицу, повстречать у него одного прелюбопытнейшего господина.
This individual was not precisely a detective but was a sort of superintendent of a whole regiment of political detectives- a rather powerful position in its own way.	Был этот индивидуум не то что сыщиком, а вроде управляющего целою командой политических сыщиков, - в своем роде довольно влиятельная должность.

I was prompted by curiosity to seize the opportunity of conversation with him. And as he had not come as a visitor but as a subordinate official bringing a special report, and as he saw the reception given me by his chief, he deigned to speak with some openness, to a certain extent only, of course. He was rather courteous than open, as Frenchmen know how to be courteous, especially to a foreigner.	Придравшись к случаю, я, из чрезвычайного любопытства, разговорился с ним; а так как принят был не по знакомству, а как подчиненный чиновник, пришедший с известного рода рапортом, то, видя, с своей стороны, как я принят у его начальника, он удостоил меня некоторою откровенностию, - ну, разумеется, в известной степени, то есть скорее был вежлив, чем откровенен, именно как французы умеют быть вежливыми, тем более что видел во мне иностранца.
But I thoroughly understood him.	Но я его очень понял.
The subject was the socialist revolutionaries who were at that time persecuted.	Тема шла о социалистах-революционерах, которых тогда, между прочим, преследовали.
I will quote only one most curious remark dropped by this person.	Опуская главную суть разговора, приведу лишь одно любопытнейшее замечание, которое у этого господчика вдруг вырвалось:
'We are not particularly afraid,' said he, 'of all these socialists, anarchists, infidels, and revolutionists; we keep watch on them and know all their goings on.	"Мы, - сказал он, - собственно этих всех социалистов - анархистов, безбожников и революционеров - не очень-то и опасаемся; мы за ними следим, и ходы их нам известны.
But there are a few peculiar men among them who believe in God and are Christians, but at the same time are socialists.	Но есть из них, хотя и немного, несколько особенных людей: это в Бога верующие и христиане, а в то же время и социалисты.
These are the people we are most afraid of. They are dreadful people The socialist who is a Christian is more to be dreaded than a socialist who is an atheist.'	Вот этих-то мы больше всех опасаемся, это страшный народ! Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника".
The words struck me at the time, and now they have suddenly come back to me here, gentlemen."	Слова эти и тогда меня поразили, но теперь у вас, господа, они мне как-то вдруг припомнились...
"You apply them to us, and look upon us as socialists?" Father Paissy asked directly, without beating about the bush.	- То есть вы их прикладываете к нам и в нас видите социалистов? - прямо и без обиняков спросил отец Паисий.
But before Pyotr Alexandrovitch could think what to answer, the door opened, and the guest so long expected, Dmitri Fyodorovitch, came in.	Но прежде чем Петр Александрович сообразил дать ответ, отворилась дверь и вошел столь опоздавший Дмитрий Федорович.
They had, in fact, given up expecting him, and his sudden appearance caused some surprise for a moment.	Его и вправду как бы перестали ждать, и внезапное появление его произвело в первый момент даже некоторое удивление.
Chapter 6.	VI
Why Is Such a Man Alive?	Зачем живет такой человек!
DMITRI FYODOROVITCH, a young man of eight and twenty, of medium height and agreeable countenance, looked older than his years.	Дмитрий Федорович, двадцативосьмилетний молодой человек, среднего роста и приятного лица, казался, однако же, гораздо старее своих лет.
He was muscular, and showed signs of considerable physical strength. Yet there was something not healthy in his face.	Был он мускулист, и в нем можно было угадывать значительную физическую силу, тем не менее в лице его выражалось как бы нечто болезненное.

It was rather thin, his cheeks were hollow, and there was an unhealthy sallowness in their colour.	Лицо его было худощаво, щеки ввалились, цвет же их отливал какою-то нездоровою желтизной.
His rather large, prominent, dark eyes had an expression of firm determination, and yet there was a vague look in them, too.	Довольно большие темные глаза навыкате смотрели хотя, по-видимому, и с твердым упорством, но как-то неопределенно.
Even when he was excited and talking irritably, his eyes somehow did not follow his mood, but betrayed something else, sometimes quite incongruous with what was passing.	Даже когда он волновался и говорил с раздражением, взгляд его как бы не повиновался его внутреннему настроению и выражал что-то другое, иногда совсем не соответствующее настоящей минуте.
"It's hard to tell what he's thinking," those who talked to him sometimes declared.	"Трудно узнать, о чем он думает", - отзывались иной раз разговаривавшие с ним.
People who saw something pensive and sullen in his eyes were startled by his sudden laugh, which bore witness to mirthful and light-hearted thoughts at the very time when his eyes were so gloomy.	Иные, видевшие в его глазах что-то задумчивое и угрюмое, случалось, вдруг поражались внезапным смехом его, свидетельствовавшим о веселых и игривых мыслях, бывших в нем именно в то время, когда он смотрел с такою угрюмостью.
A certain strained look in his face was easy to understand at this moment. Everyone knew, or had heard of, the extremely restless and dissipated life which he had been leading of late, as well as of the violent anger to which he had been roused in his quarrels with his father.	Впрочем, некоторая болезненность его лица в настоящую минуту могла быть понятна: все знали или слышали о чрезвычайно тревожной и "кутящей" жизни, которой он именно в последнее время у нас предавался, равно как всем известно было и то необычайное раздражение, до которого он достиг в ссорах со своим отцом из-за спорных денег.
There were several stories current in the town about it.	По городу ходило уже об этом несколько анекдотов.
It is true that he was irascible by nature, "of an unstable and unbalanced mind," as our justice of the peace, Katchalnikov, happily described him.	Правда, что он и от природы был раздражителен, "ума отрывистого и неправильного", как характерно выразился о нем у нас наш мировой судья Семен Иванович Качальников в одном собрании.
He was stylishly and irreproachably dressed in a carefully buttoned frock-coat. He wore black gloves and carried a top hat.	Вошел он безукоризненно и щегольски одетый, в застегнутом сюртуке, в черных перчатках и с цилиндром в руках.
Having only lately left the army, he still had moustaches and no beard.	Как военный недавно в отставке, он носил усы и брил пока бороду.
His dark brown hair was cropped short, and combed forward on his temples.	Темно-русые волосы его были коротко обстрижены и зачесаны как-то височками вперед.
He had the long, determined stride of a military man.	Шагал он решительно, широко, по-фрунтовому.
He stood still for a moment on the threshold, and glancing at the whole party went straight up to the elder, guessing him to be their host.	На мгновение остановился он на пороге и, окинув всех взглядом, прямо направился к старцу, угадав в нем хозяина.
He made him a low bow, and asked his blessing.	Он глубоко поклонился ему и попросил благословения.

Father Zossima, rising in his chair, blessed him. Dmitri kissed his hand respectfully, and with intense feeling, almost anger, he said:	Старец, привстав, благословил его; Дмитрий Федорович почтительно поцеловал его руку и с необыкновенным волнением, почти с раздражением произнес:
"Be so generous as to forgive me for having kept you waiting so long, but Smerdyakov, the valet sent me by my father, in reply to my inquiries, told me twice over that the appointment was for one.	- Простите великодушно за то, что заставил столько ждать. Но слуга Смердяков, посланный батюшкою, на настойчивый мой вопрос о времени, ответил мне два раза самым решительным тоном, что назначено в час.
Now I suddenly learn- "	Теперь я вдруг узнаю...
"Don't disturb yourself," interposed the elder. "No matter. You are a little late. It's of no consequence....	- Не беспокойтесь, - перебил старец, - ничего, несколько замешкались, не беда...
"I'm extremely obliged to you, and expected no less from your goodness." Saying this, Dmitri bowed once more. Then, turning suddenly towards his father, made him, too, a similarly low and respectful bow.	- Чрезвычайно вам благодарен и менее не мог ожидать от вашей доброты. - Отрезав это, Дмитрий Федорович еще раз поклонился, затем, вдруг обернувшись в сторону своего "батюшки", сделал и тому такой же почтительный и глубокий поклон.
He had evidently considered it beforehand, and made this bow in all seriousness, thinking it his duty to show his respect and good intentions.	Видно было, что он обдумал этот поклон заранее и надумал его искренно, почтя своею обязанностью выразить тем свою почтительность и добрые намерения.
Although Fyodor Pavlovitch was taken unawares, he was equal to the occasion. In response to Dmitri's bow he jumped up from his chair and made his son a bow as low in return.	Федор Павлович, хоть и застигнутый врасплох, тотчас по-своему нашелся: в ответ на поклон Дмитрия Федоровича он вскочил с кресел и ответил сыну точно таким же глубоким поклоном.
His face was suddenly solemn and impressive, which gave him a positively malignant look.	Лицо его сделалось вдруг важно и внушительно, что придало ему, однако, решительно злой вид.
Dmitri bowed generally to all present, and without a word walked to the window with his long, resolute stride, sat down on the only empty chair, near Father Paissy, and, bending forward, prepared to listen to the conversation he had interrupted.	Затем молча, общим поклоном откланявшись всем бывшим в комнате, Дмитрий Федорович своими большими и решительными шагами подошел к окну, уселся на единственный оставшийся стул неподалеку от отца Паисия и, весь выдвинувшись вперед на стуле, тотчас приготовился слушать продолжение им прерванного разговора.
Dmitri's entrance had taken no more than two minutes, and the conversation was resumed.	Появление Дмитрия Федоровича заняло не более каких-нибудь двух минут, и разговор не мог не возобновиться.
But this time Miusov thought it unnecessary to reply to Father Paissy's persistent and almost irritable question.	Но на этот раз на настойчивый и почти раздражительный вопрос отца Паисия Петр Александрович не почел нужным ответить.
"Allow me to withdraw from this discussion," he observed with a certain well-bred nonchalance. "It's a subtle question, too.	- Позвольте мне эту тему отклонить, - произнес он с некоторою светскою небрежностью. - Тема эта к тому же мудреная.
Here Ivan Fyodorovitch is smiling at us. He must have something interesting to say about that also.	Вот Иван Федорович на нас усмехается: должно быть, у него есть что-нибудь любопытное и на этот случай.

Ask him."	Вот его спросите.
"Nothing special, except one little remark," Ivan replied at once. "European Liberals in general, and even our liberal dilettanti, often mix up the final results of socialism with those of Christianity.	- Ничего особенного, кроме маленького замечания, - тотчас же ответил Иван Федорович, -о том, что вообще европейский либерализм, и даже наш русский либеральный дилетантизм, часто и давно уже смешивает конечные результаты социализма с христианскими.
This wild notion is, of course, a characteristic feature.	Этот дикий вывод - конечно, характерная черта.
But it's not only Liberals and dilettanti who mix up socialism and Christianity, but, in many cases, it appears, the police- the foreign police, of course- do the same.	Впрочем, социализм с христианством смешивают, как оказывается, не одни либералы и дилетанты, а вместе с ними, во многих случаях, и жандармы, то есть заграничные разумеется.
Your Paris anecdote is rather to the point, Pyotr Alexandrovitch."	Ваш парижский анекдот довольно характерен, Петр Александрович.
"I ask your permission to drop this subject altogether," Miusov repeated. "I will tell you instead, gentlemen, another interesting and rather characteristic anecdote of Ivan Fyodorovitch himself.	- Вообще эту тему я опять прошу позволения оставить, - повторил Петр Александрович, - а вместо того я вам расскажу, господа, другой анекдот о самом Иване Федоровиче, интереснейший и характернейший.
Only five days ago, in a gathering here, principally of ladies, he solemnly declared in argument that there was nothing in the whole world to make men love their neighbours. That there was no law of nature that man should love mankind, and that, if there had been any love on earth hitherto, it was not owing to a natural law, but simply because men have believed in immortality.	Не далее как дней пять тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество - не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие.
Ivan Fyodorovitch added in parenthesis that the whole natural law lies in that faith, and that if you were to destroy in mankind the belief in immortality, not only love but every living force maintaining the life of the world would at once be dried up.	Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь.
Moreover, nothing then would be immoral, everything would be lawful, even cannibalism.	Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, все будет позволено, даже антропофагия.
That's not all. He ended by asserting that for every individual, like ourselves, who does not believe in God or immortality, the moral law of nature must immediately be changed into the exact contrary of the former religious law, and that egoism, even to crime, must become not only lawful but even recognised as the inevitable, the most rational, even honourable outcome of his position.	Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении.

From this paradox, gentlemen, you can judge of the rest of our eccentric and paradoxical friend Ivan Fyodorovitch's theories."	По такому парадоксу можете заключить, господа, и о всем остальном, что изволит провозглашать и что намерен еще, может быть, провозгласить наш милый эксцентрик и парадоксалист Иван Федорович.
"Excuse me," Dmitri cried suddenly; "if I've heard aright, crime must not only be permitted but even recognised as the inevitable and the most rational outcome of his position for every infidel!	- Позвольте, - неожиданно крикнул вдруг Дмитрий Федорович, - чтобы не ослышаться: "Злодейство не только должно быть дозволено, но даже признано самым необходимым и самым умным выходом из положения всякого безбожника"!
Is that so or not?"	Так или не так?
"Quite so," said Father Paissy.	- Точно так, - сказал отец Паисий.
"I'll remember it."	- Запомню.
Having uttered these words Dmitri ceased speaking as suddenly as he had begun.	Произнеся это, Дмитрий Федорович так же внезапно умолк, как внезапно влетел в разговор.
Everyone looked at him with curiosity.	Все посмотрели на него с любопытством.
"Is that really your conviction as to the consequences of the disappearance of the faith in immortality?" the elder asked Ivan suddenly.	- Неужели вы действительно такого убеждения о последствиях иссякновения у людей веры в бессмертие души их? - спросил вдруг старец Ивана Федоровича.
"Yes. That was my contention.	- Да, я это утверждал.
There is no virtue if there is no immortality."	Нет добродетели, если нет бессмертия.
"You are blessed in believing that, or else most unhappy."	- Блаженны вы, коли так веруете, или уже очень несчастны!
"Why unhappy?" Ivan asked smiling.	- Почему несчастен? - улыбнулся Иван Федорович.
"Because, in all probability you don't believe yourself in the immortality of your soul, nor in what you have written yourself in your article on Church Jurisdiction."	- Потому что, по всей вероятности, не веруете сами ни в бессмертие вашей души, ни даже в то, что написали о церкви и о церковном вопросе.
"Perhaps you are right!...	- Может быть, вы правы!..
But I wasn't altogether joking," Ivan suddenly and strangely confessed, flushing quickly.	Но все же я и не совсем шутил... - вдруг странно признался, впрочем быстро покраснев, Иван Федорович.
"You were not altogether joking. That's true.	- Не совсем шутили, это истинно.
The question is still fretting your heart, and not answered.	Идея эта еще не решена в вашем сердце и мучает его.
But the martyr likes sometimes to divert himself with his despair, as it were driven to it by despair itself.	Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния.

Meanwhile, in your despair, you, too, divert yourself with magazine articles, and discussions in society, though you don't believe your own arguments, and with an aching heart mock at them inwardly.... That question you have not answered, and it is your great grief, for it clamours for an answer."	Пока с отчаяния и вы забавляетесь - и журнальными статьями, и светскими спорами, сами не веруя своей диалектике и с болью сердца усмехаясь ей про себя... В вас этот вопрос не решен, и в этом ваше великое горе, ибо настоятельно требует разрешения...
"But can it be answered by me?	- А может ли быть он во мне решен?
Answered in the affirmative?" Ivan went on asking strangely, still looking at the elder with the same inexplicable smile.	Решен в сторону положительную? - продолжал странно спрашивать Иван Федорович, все с какою-то необъяснимою улыбкой смотря на старца.
"If it can't be decided in the affirmative, it will never be decided in the negative. You know that that is the peculiarity of your heart, and all its suffering is due to it.	- Если не может решиться в положительную, то никогда не решится и в отрицательную, сами знаете это свойство вашего сердца; и в этом вся мука его.
But thank the Creator who has given you a lofty heart capable of such suffering; of thinking and seeking higher things, for our dwelling is in the heavens.	Но благодарите Творца, что дал вам сердце высшее, способное такою мукой мучиться, "горняя мудрствовати и горних искати, наше бо жительство на небесех есть".
God grant that your heart will attain the answer on earth, and may God bless your path."	Дай вам Бог, чтобы решение сердца вашего постигло вас еще на земле, и да благословит Бог пути ваши!
The elder raised his hand and would have made the sign of the cross over Ivan from where he stood.	Старец поднял руку и хотел было с места перекрестить Ивана Федоровича.
But the latter rose from his seat, went up to him, received his blessing, and kissing his hand went back to his place in silence.	Но тот вдруг встал со стула, подошел к нему, принял его благословение и, поцеловав его руку, вернулся молча на свое место.
His face looked firm and earnest.	Вид его был тверд и серьезен.
This action and all the preceding conversation, which was so surprising from Ivan, impressed everyone by its strangeness and a certain solemnity, so that all were silent for a moment, and there was a look almost of apprehension in Alyosha's face.	Поступок этот, да и весь предыдущий, неожиданный от Ивана Федоровича, разговор со старцем как-то всех поразили своею загадочностью и даже какою-то торжественностью, так что все на минуту было примолкли, а в лице Алеши выразился почти испуг.
But Miusov suddenly shrugged his shoulders. And at the same moment Fyodor Pavlovitch jumped up from his seat.	Но Миусов вдруг вскинул плечами, и в ту же минуту Федор Павлович вскочил со стула.
"Most pious and holy elder," he cried pointing to Ivan, "that is my son, flesh of my flesh, the dearest of my flesh!	- Божественный и святейший старец! - вскричал он, указывая на Ивана Федоровича. - Это мой сын, плоть от плоти моея, любимейшая плоть моя!
He is my most dutiful Karl Moor, so to speak, while this son who has just come in, Dmitri, against whom I am seeking justice from you, is the undutiful Franz Moor- they are both out of Schiller's Robbers, and so I am the reigning Count von Moor! Judge and save us!	Это мой почтительнейший, так сказать, Карл Мор, а вот этот сейчас вошедший сын, Дмитрий Федорович, и против которого у вас управы ищу, -это уж непочтительнейший Франц Мор, - оба из "Разбойников" Шиллера, а я, я сам в таком случае уж Regierender Graf von Moor! [6 - владетельный граф фон Моор! (нем.)] Рассудите и спасите!

We need not only your prayers but your prophecies!"	Нуждаемся не только в молитвах, но и в пророчествах ваших.
"Speak without buffoonery, and don't begin by insulting the members of your family," answered the elder, in a faint, exhausted voice.	- Говорите без юродства и не начинайте оскорблением домашних ваших, - ответил старец слабым изнеможенным голосом.
He was obviously getting more and more fatigued, and his strength was failing.	Он видимо уставал, чем далее, тем более, и приметно лишался сил.
"An unseemly farce which I foresaw when I came here!" cried Dmitri indignantly. He too leapt up. "Forgive it, reverend Father," he added, addressing the elder. "I am not a cultivated man, and I don't even know how to address you properly, but you have been deceived and you have been too good-natured in letting us meet here.	- Недостойная комедия, которую я предчувствовал, еще идя сюда! - воскликнул Дмитрий Федорович в негодовании и тоже вскочив с места. - Простите, преподобный отец, -обратился он к старцу,- я человек необразованный и даже не знаю, как вас именовать, но вас обманули, а вы слишком были добры, позволив нам у вас съехаться.
All my father wants is a scandal. Why he wants it only he can tell.	Батюшке нужен лишь скандал, для чего - это уж его расчет.
He always has some motive.	У него всегда свой расчет.
But I believe I know why- "	Но, кажется, я теперь знаю для чего...
"They all blame me, all of them!" cried Fyodor Pavlovitch in his turn. "Pyotr Alexandrovitch here blames me too.	- Обвиняют меня все, все они! - кричал в свою очередь Федор Павлович, - вот и Петр Александрович обвиняет.
You have been blaming me, Pyotr Alexandrovitch, you have!" he turned suddenly to Miusov, although the latter was not dreaming of interrupting him. "They all accuse me of having hidden the children's money in my boots, and cheated them, but isn't there a court of law?	Обвиняли, Петр Александрович, обвиняли! -обернулся он вдруг к Миусову, хотя тот и не думал перебивать его. - Обвиняют в том, что я детские деньги за сапог спрятал и взял баш на баш; но позвольте, разве не существует суда?
There they will reckon out for you, Dmitri Fyodorovitch, from your notes, your letters, and your agreements, how much money you had, how much you have spent, and how much you have left.	Там вам сочтут, Дмитрий Федорович, по самым же распискам вашим, письмам и договорам, сколько у вас было, сколько вы истребили и сколько у вас остается!
Why does Pyotr Alexandrovitch refuse to pass judgment?	Отчего Петр Александрович уклоняется произнести суждение?
Dmitri is not a stranger to him.	Дмитрий Федорович ему не чужой.
Because they are all against me, while Dmitri Fyodorovitch is in debt to me, and not a little, but some thousands of which I have documentary proof.	Оттого, что все на меня, а Дмитрий Федорович в итоге еще мне же должен, да не сколько-нибудь, а несколько тысяч-с, на что имею все документы!
The whole town is echoing with his debaucheries.	Ведь город трещит и гремит от его кутежей!

And where he was stationed before, he several times spent a thousand or two for the seduction of some respectable girl; we know all about that, Dmitri Fyodorovitch, in its most secret details. I'll prove it.... Would you believe it, holy Father, he has captivated the heart of the most honourable of young ladies of good family and fortune, daughter of a gallant colonel, formerly his superior officer, who had received many honours and had the Anna Order on his breast. He compromised the girl by his promise of marriage, now she is an orphan and here; she is betrothed to him, yet before her very eyes he is dancing attendance on a certain enchantress.	А там, где он прежде служил, там по тысяче и по две за обольщение честных девиц платил; это, Дмитрий Федорович, нам известно-с, в самых секретных подробностях, и я докажу-с... Святейший отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
And although this enchantress has lived in, so to speak, civil marriage with a respectable man, yet she is of an independent character, an unapproachable fortress for everybody, just like a legal wife- for she is virtuous, yes, holy Fathers, she is virtuous.	Но хоть обольстительница эта и жила, так сказать, в гражданском браке с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех, все равно что жена законная, ибо добродетельна, - да-с! отцы святые, она добродетельна!
Dmitri Fyodorovitch wants to open this fortress with a golden key, and that's why he is insolent to me now, trying to get money from me, though he has wasted thousands on this enchantress already. He's continually borrowing money for the purpose. From whom do you think?	А Дмитрий Федорович хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для чего он теперь надо мной и куражится, хочет с меня денег сорвать, а пока уж тысячи на эту обольстительницу просорил; на то и деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у кого, как вы думаете?
Shall I say, Mitya?"	Сказать аль нет, Митя?
"Be silent!" cried Dmitri, "wait till I'm gone. Don't dare in my presence to asperse the good name of an honourable girl! That you should utter a word about her is an outrage, and I won't permit it!"	- Молчать! - закричал Дмитрий Федорович, -подождите, пока я выйду, а при мне не смейте марать благороднейшую девицу... Уж одно то, что вы о ней осмеливаетесь заикнуться, позор для нее... Не позволю!
He was breathless. He was breathless.	Он задыхался.
"Mitya!	- Митя!
Mitya!" cried Fyodor Pavlovitch hysterically, squeezing out a tear. "And is your father's blessing nothing to you?	Митя! - слабонервно и выдавливая из себя слезы, вскричал Федор Павлович, - а родительское-то благословение на что?
If I curse you, what then?"	А ну прокляну, что тогда будет?
"Shameless hypocrite! "exclaimed Dmitri furiously.	- Бесстыдник и притворщик! - неистово рявкнул Дмитрий Федорович.
"He says that to his father! his father What would he be with others?	- Это он отца, отца! Что же с прочими?
Gentlemen, only fancy; there's a poor but honourable man living here, burdened with a numerous family, a captain who got into trouble and was discharged from the army, but not publicly, not by court-martial, with no slur on his honour.	Господа, представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен.

And three weeks ago, Dmitri seized him by the beard in a tavern, dragged him out into the street and beat him publicly, and all because he is an agent in a little business of mine."	А три недели тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за то, что тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
"It's all a lie!	- Ложь все это!
Outwardly it's the truth, but inwardly a lie!" Dmitri was trembling with rage.	Снаружи правда, внутри ложь! - весь в гневе дрожал Дмитрий Федорович. - Батюшка!
"Father, I don't justify my action. Yes, I confess it publicly, I behaved like a brute to that captain, and I regret it now, and I'm disgusted with myself for my brutal rage. But this captain, this agent of yours, went to that lady whom you call an enchantress, and suggested to her from you, that she should take I.O.U.s of mine which were in your possession, and should sue me for the money so as to get me into prison by means of them, if I persisted in claiming an account from you of my property.	Я свои поступки не оправдываю; да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего имени, чтоб она взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
Now you reproach me for having a weakness for that lady when you yourself incited her to captivate me!	Вы же теперь меня упрекаете тем, что я имею слабость к этой госпоже, тогда как сами же учили ее заманить меня!
She told me so to my face.... She told me the story and laughed at you....	Ведь она прямо в глаза рассказывает, сама мне рассказывала, над вами смеясь!
You wanted to put me in prison because you are jealous of me with her, because you'd begun to force your attentions upon her; and I know all about that, too; she laughed at you for that as well- you hear- she laughed at you as she described it.	Засадить же вы меня хотите только потому, что меня к ней же ревнуете, потому что сами вы приступать начали к этой женщине со своею любовью, и мне это опять-таки все известно, и опять-таки она смеялась, - слышите, - смеясь над вами, пересказывала.
So here you have this man, this father who reproaches his profligate son!	Так вот вам, святые люди, этот человек, этот упрекающий развратного сына отец!
Gentlemen, forgive my anger, but I foresaw that this crafty old man would only bring you together to create a scandal.	Господа свидетели, простите гнев мой, но я предчувствовал, что этот коварный старик созвал всех вас сюда на скандал.
I had come to forgive him if he held out his hand; to forgive him, and ask forgiveness!	Я пошел с тем, чтобы простить, если б он протянул мне руку, простить и прощения просить!
But as he has just this minute insulted not only me, but an honourable young lady, for whom I feel such reverence that I dare not take her name in vain, I have made up my mind to show up his game, though he is my father...."	Но так как он оскорбил сию минуту не только меня, но и благороднейшую девицу, которой даже имени не смею произнести всуе из благоговения к ней, то и решился обнаружить всю его игру публично, хотя бы он и отец мой!..
He could not go on.	Он не мог более продолжать.
His eyes were glittering and he breathed with difficulty.	Глаза его сверкали, он дышал трудно.
But everyone in the cell was stirred.	Но и все в келье были взволнованы.
All except Father Zossima got up from their seats uneasily.	Все, кроме старца, с беспокойством встали со своих мест.

The monks looked austere but waited for guidance from the elder.	Отцы иеромонахи смотрели сурово, но ждали, однако, воли старца.
He sat still, pale, not from excitement but from the weakness of disease.	Тот же сидел совсем уже бледный, но не от волнения, а от болезненного бессилия.
An imploring smile lighted up his face; from time to time he raised his hand, as though to check the storm, and, of course, a gesture from him would have been enough to end the scene; but he seemed to be waiting for something and watched them intently as though trying to make out something which was not perfectly clear to him.	Умоляющая улыбка светилась на губах его; он изредка подымал руку, как бы желая остановить беснующихся, и уж, конечно, одного жеста его было бы достаточно, чтобы сцена была прекращена; но он сам как будто чего-то еще выжидал и пристально приглядывался, как бы желая что-то еще понять, как бы еще не уяснив себе чего-то.
At last Miusov felt completely humiliated and disgraced.	Наконец Петр Александрович Миусов окончательно почувствовал себя униженным и опозоренным.
"We are all to blame for this scandalous scene," he said hotly. "But I did not foresee it when I came, though I knew with whom I had to deal. This must be stopped at once!	- В происшедшем скандале мы все виноваты! -горячо проговорил он, - но я все же ведь не предчувствовал, идя сюда, хотя и знал, с кем имею дело... Это надо кончить сейчас же!
Believe me, your reverence, I had no precise knowledge of the details that have just come to light, I was unwilling to believe them, and I learn for the first time.... A father is jealous of his son's relation with a woman of loose behaviour and intrigues with the creature to get his son into prison! This is the company in which I have been forced to be present! I was deceived. I declare to you all that I was as much deceived as anyone."	Ваше преподобие, поверьте, что я всех обнаруженных здесь подробностей в точности не знал, не хотел им верить и только теперь в первый раз узнаю... Отец ревнует сына к скверного поведения женщине и сам с этою же тварью сговаривается засадить сына в тюрьму... И вот в такой-то компании меня принудили сюда явиться... Я обманут, я заявляю всем, что обманут не меньше других...
"Dmitri Fyodorovitch," yelled Fyodor Pavlovitch suddenly, in an unnatural voice, "if you were not my son I would challenge you this instant to a duel... with pistols, at three paces... across a handkerchief," he ended, stamping with both feet.	- Дмитрий Федорович! - завопил вдруг каким-то не своим голосом Федор Павлович, - если бы только вы не мой сын, то я в ту же минуту вызвал бы вас на дуэль... на пистолетах, на расстоянии трех шагов... через платок! через платок! - кончил он, топая обеими ногами.
With old liars who have been acting all their lives there are moments when they enter so completely into their part that they tremble or shed tears of emotion in earnest, although at that very moment, or a second later, they are able to whisper to themselves,	Есть у старых лгунов, всю жизнь свою проактерствовавших, минуты, когда они до того зарисуются, что уже воистину дрожат и плачут от волнения, несмотря на то, что даже в это самое мгновение (или секунду только спустя) могли бы сами шепнуть себе:
"You know you are lying, you shameless old sinner! You're acting now, in spite of your 'holy' wrath."	"Ведь ты лжешь, старый бесстыдник, ведь ты актер и теперь, несмотря на весь твой "святой" гнев и "святую" минуту гнева".
Dmitri frowned painfully, and looked with unutterable contempt at his father.	Дмитрий Федорович страшно нахмурился и с невыразимым презрением поглядел на отца.
"I thought... I thought," he said. in a soft and, as it were, controlled voice, "that I was coming to my native place with the angel of my heart, my betrothed, to cherish his old age, and I find nothing but a depraved profligate, a despicable clown!"	-Я думал... я думал, - как-то тихо и сдержанно проговорил он, - что приеду на родину с ангелом души моей, невестою моей, чтобы лелеять его старость, а вижу лишь развратного сладострастника и полнейшего комедианта!

"A duel!" yelled the old wretch again, breathless and spluttering at each syllable. "And you, Pyotr Alexandrovitch Miusov, let me tell you that there has never been in all your family a loftier, and more honest- you hear- more honest woman than this 'creature,' as you have dared to call her!	- На дуэль! - завопил опять старикашка, задыхаясь и брызгая с каждым словом слюной. - А вы, Петр Александрович Миусов, знайте, сударь, что, может быть, во всем вашем роде нет и не было выше и честнее - слышите, честнее - женщины, как эта, по-вашему, тварь, как вы осмелились сейчас назвать ее!
And you, Dmitri Fyodorovitch, have abandoned your betrothed for that 'creature,' so you must yourself have thought that your betrothed couldn't hold a candle to her. That's the woman called a "creature"	А вы, Дмитрий Федорович, на эту же "тварь" вашу невесту променяли, стало быть, сами присудили, что и невеста ваша подошвы ее не стоит, вот какова эта тварь!
"Shameful!" broke from Father Iosif.	- Стыдно! - вырвалось вдруг у отца Иосифа.
"Shameful and disgraceful!" Kalganov, flushing crimson cried in a boyish voice, trembling with emotion. He had been silent till that moment.	- Стыдно и позорно! - своим отроческим голосом, дрожащим от волнения, и весь покраснев, крикнул вдруг Калганов, все время молчавший.
"Why is such a man alive?" Dmitri, beside himself with rage, growled in a hollow voice, hunching up his shoulders till he looked almost deformed. "Tell me, can he be allowed to go on defiling the earth?" He looked round at everyone and pointed at the old man.	- Зачем живет такой человек! - глухо прорычал Дмитрий Федорович, почти уже в исступлении от гнева, как-то чрезвычайно приподняв плечи и почти от того сгорбившись, - нет, скажите мне, можно ли еще позволить ему бесчестить собою землю, - оглядел он всех, указывая на старика рукой.
He spoke evenly and deliberately.	Он говорил медленно и мерно.
"Listen, listen, monks, to the parricide!" cried Fyodor Pavlovitch, rushing up to Father Iosif. "That's the answer to your 'shameful!'	- Слышите ли, слышите ли вы, монахи, отцеубийцу, - набросился Федор Павлович на отца Иосифа. - Вот ответ на ваше "стыдно"!
What is shameful?	Что стыдно?
That 'creature,' that 'woman of loose behaviour' is perhaps holier than you are yourselves, you monks who are seeking salvation!	Эта "тварь", эта "скверного поведения женщина", может быть, святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи!
She fell perhaps in her youth, ruined by her environment. But she loved much, and Christ himself forgave the woman 'who loved much.'"	Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она "возлюбила много", а возлюбившую много и Христос простил...
"It was not for such love Christ forgave her," broke impatiently from the gentle Father Iosif.	-Христос не за такую любовь простил...-вырвалось в нетерпении у кроткого отца Иосифа.
"Yes, it was for such, monks, it was!	- Нет, за такую, за эту самую, монахи, за эту!
You save your souls here, eating cabbage, and think you are the righteous.	Вы здесь на капусте спасаетесь и думаете, что праведники!
You eat a gudgeon a day, and you think you bribe God with gudgeon."	Пескариков кушаете, в день по пескарику, и думаете пескариками Бога купить!
"This is unendurable!" was heard on all sides in the cell.	- Невозможно, невозможно! - слышалось в келье со всех сторон.
But this unseemly scene was cut short in a most unexpected way.	Но вся эта дошедшая до безобразия сцена прекратилась самым неожиданным образом.
Father Zossima Father Zossima rose suddenly from his seat.	Вдруг поднялся с места старец.

Almost distracted with anxiety for the elder and everyone else, Alyosha succeeded, however, in supporting him by the arm.	Совсем почти потерявшийся от страха за него и за всех, Алеша успел, однако, поддержать его за руку.
Father Zossima moved towards Dmitri and reaching him sank on his knees before him.	Старец шагнул по направлению к Дмитрию Федоровичу и, дойдя до него вплоть, опустился пред ним на колени.
Alyosha thought that he had fallen from weakness, but this was not so.	Алеша подумал было, что он упал от бессилия, но это было не то.
The elder distinctly and deliberately bowed down at Dmitri's feet till his forehead touched the floor.	Став на колени, старец поклонился Дмитрию Федоровичу в ноги полным, отчетливым, сознательным поклоном и даже лбом своим коснулся земли.
Alyosha was so astounded that he failed to assist him when he got up again.	Алеша был так изумлен, что даже не успел поддержать его, когда тот поднимался.
There was a faint smile on his lips.	Слабая улыбка чуть-чуть блестела на его губах.
"Good-bye!	- Простите!
Forgive me, all of you" he said, bowing on all sides to his guests.	Простите все! - проговорил он, откланиваясь на все стороны своим гостям.
Dmitri stood for a few moments in amazement. Bowing down to him- what did it mean?	Дмитрий Федорович стоял несколько мгновений как пораженный: ему поклон в ноги - что такое?
Suddenly he cried aloud,	Наконец вдруг вскрикнул:
"Oh God!" hid his face in his hands, and rushed out of the room.	"О Боже!" - и, закрыв руками лицо, бросился вон из комнаты.
All the guests flocked out after him, in their confusion not saying good-bye, or bowing to their host.	За ним повалили гурьбой и все гости, от смущения даже не простясь и не откланявшись хозяину.
Only the monks went up to him again for a blessing.	Одни только иеромонахи опять подошли под благословение.
"What did it mean, falling at his feet like that? Was it symbolic or what?" said Fyodor Pavlovitch, suddenly quieted and trying to reopen conversation without venturing to address anybody in particular.	- Это что же он в ноги-то, это эмблема какая-нибудь? - попробовал было разговор начать вдруг почему-то присмиревший Федор Павлович, ни к кому, впрочем, не осмеливаясь обратиться лично.
They were all passing out of the precincts of the hermitage at the moment.	Они все выходили в эту минуту из ограды скита.
"I can't answer for a madhouse and for madmen," Miusov answered at once ill-humouredly, "but I will spare myself your company, Fyodor Pavlovitch, and, trust me, for ever.	- Я за сумасшедший дом и за сумасшедших не отвечаю, - тотчас же озлобленно ответил Миусов, - но зато избавлю себя от вашего общества, Федор Павлович, и поверьте, что навсегда.
Where's that monk?"	Где этот давешний монах?..
"That monk," that is, the monk who had invited them to dine with the Superior, did not keep them waiting.	Но "этот монах", то есть тот, который приглашал их давеча на обед к игумену, ждать себя не заставил.

He met them as soon as they came down the steps from the elder's cell, as though he had been waiting for them all the time.	Он тут же встретил гостей, тотчас же как они сошли с крылечка из кельи старца, точно дожидал их все время.
"Reverend Father, kindly do me a favour. Convey my deepest respect to the Father Superior, apologise for me, personally, Miusov, to his reverence, telling him that I deeply regret that owing to unforeseen circumstances I am unable to have the honour of being present at his table, greatly I should desire to do so," Miusov said irritably to the monk.	- Сделайте одолжение, почтенный отец, засвидетельствуйте все мое глубокое уважение отцу игумену и извините меня лично, Миусова, пред его высокопреподобием в том, что по встретившимся внезапно непредвиденным обстоятельствам ни за что не могу иметь честь принять участие в его трапезе, несмотря на все искреннейшее желание мое, - раздражительно проговорил монаху Петр Александрович.
"And that unforeseen circumstance, of course, is myself," Fyodor Pavlovitch cut in immediately. "Do you hear, Father; this gentleman doesn't want to remain in my company or else he'd come at once.	- А ведь непредвиденное-то обстоятельство - это ведь я! - сейчас же подхватил Федор Павлович. -Слышите, отец, это Петр Александрович со мной не желает вместе оставаться, а то бы он тотчас пошел.
And you shall go, Pyotr Alexandrovitch, pray go to the Father Superior and good appetite to you.	И пойдете, Петр Александрович, извольте пожаловать к отцу игумену, и - доброго вам аппетита!
I will decline, and not you.	Знайте, что это я уклонюсь, а не вы.
Home, home, I'll eat at home, I don't feel equal to it here, Pyotr Alexandrovitch, my amiable relative."	Домой, домой, дома поем, а здесь чувствую себя неспособным, Петр Александрович, мой любезнейший родственник.
"I am not your relative and never have been, you contemptible man!"	- Не родственник я вам и никогда им не был, низкий вы человек!
"I said it on purpose to madden you, because you always disclaim the relationship, though you really are a relation in spite of your shuffling. I'll prove it by the church calendar. As for you, Ivan, stay if you like. I'll send the horses for you later.	- Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей пришлю, оставайся, если хочешь, и ты.
Propriety requires you to go to the Father Superior, Pyotr Alexandrovitch, to apologise for the disturbance we've been making...."	Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к отцу игумену, надо извиниться в том, что мы с вами там накутили...
"Is it true that you are going home?	- Да правда ли, что вы уезжаете?
Aren't you lying?"	Не лжете ли вы?
"Pyotr Alexandrovitch! How could I dare after what's happened!	- Петр Александрович, как же бы я посмел после того, что случилось!
Forgive me, gentlemen, I was carried away!	Увлекся, простите, господа, увлекся!
And upset besides!	И, кроме того, потрясен!
And, indeed, I am ashamed.	Да и стыдно.
Gentlemen, one man has the heart of Alexander of Macedon and another the heart of the little dog Fido.	Господа, у иного сердце как у Александра Македонского, а у другого - как у собачки Фидельки.
Mine is that of the little dog Fido.	У меня - как у собачки Фидельки.
I am ashamed!	Обробел!

After such an escapade how can I go to dinner, to gobble up the monastery's sauces?	Ну как после такого эскапада да еще на обед, соусы монастырские уплетать?
I am ashamed, I can't. You must excuse me!"	Стыдно, не могу, извините!
"The devil only knows, what if he deceives us?" thought Miusov, still hesitating, and watching the retreating buffoon with distrustful eyes.	"Черт его знает, а ну как обманывает!" -остановился в раздумье Миусов, следя недоумевающим взглядом за удалявшимся шутом.
The latter turned round, and noticing that Miusov was watching him, waved him a kiss.	Тот обернулся и, заметив, что Петр Александрович за ним следит, послал ему рукою поцелуй.
"Well, are you coming to the Superior?" Miusov asked Ivan abruptly.	- Вы-то идете к игумену? - отрывисто спросил Миусов Ивана Федоровича.
"Why not?	- Почему же нет?
I was especially invited yesterday."	К тому же я особенно приглашен игуменом еще вчерашнего дня.
"Unfortunately I feel myself compelled to go to this confounded dinner," said Miusov with the same irritability, regardless of the fact that the monk was listening. "We ought, at least, to apologise for the disturbance, and explain that it was not our doing. What do you think?"	- К несчастию, я действительно чувствую себя почти в необходимости явиться на этот проклятый обед, - все с тою же горькою раздражительностью продолжал Миусов, даже и не обращая внимания, что монашек слушает. -Хоть там-то извиниться надо за то, что мы здесь натворили, и разъяснить, что это не мы... Как вы думаете?
"Yes, we must explain that it wasn't our doing.	- Да, надо разъяснить, что это не мы.
Besides, father won't be there," observed Ivan.	К тому же батюшки не будет, - заметил Иван Федорович.
"Well, I should hope not!	- Да еще же бы с вашим батюшкой!
Confound this dinner!"	Проклятый этот обед!
They all walked on, however.	И однако, все шли.
The monk listened in silence.	Монашек молчал и слушал.
On the road through the copse he made one observation however- that the Father Superior had been waiting a long time, and that they were more than half an hour late.	Дорогой через песок он только раз лишь заметил, что отец игумен давно уже ожидают и что более получаса опоздали.
He received no answer.	Ему не ответили.
Miusov looked with hatred at Ivan.	Миусов с ненавистью посмотрел на Ивана Федоровича.
"Here he is, going to the dinner as though nothing had happened," he thought. "A brazen face, and the conscience of a Karamazov!"	"А ведь идет на обед как ни в чем не бывало! -подумал он. - Медный лоб и карамазовская совесть".
Chapter 7.	VII
A Young Man Bent on a Career	Семинарист-карьерист
ALYOSHA helped Father Zossima to his bedroom and seated him on his bed.	Алеша довел своего старца в спаленку и усадил на кровать.

It was a little room furnished with the bare necessities. There was a narrow iron bedstead, with a strip of felt for a mattress.	Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью; кровать была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один только войлок.
In the corner, under the ikons, was a reading-desk with a cross and the Gospel lying on it.	В уголку, у икон, стоял налой, а на нем лежали крест и Евангелие.
The elder sank exhausted on the bed. His eyes glittered and he breathed hard.	Старец опустился на кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно.
He looked intently at Alyosha, as though considering something.	Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел на Алешу.
"Go, my dear boy, go. Porfiry is enough for me.	- Ступай, милый, ступай, мне и Порфирия довольно, а ты поспеши.
Make haste, you are needed there, go and wait at the Father Superior's table."	Ты там нужен, ступай к отцу игумену, за обедом и прислужи.
"Let me stay here," Alyosha entreated.	- Благословите здесь остаться, - просящим голосом вымолвил Алеша.
"You are more needed there.	-Ты там нужнее.
There is no peace there.	Там миру нет.
You will wait, and be of service.	Прислужишь и пригодишься.
If evil spirits rise up, repeat a prayer.	Подымутся беси, молитву читай.
And remember, my son"- the elder liked to call him that- "this is not the place for you in the future.	И знай, сынок (старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша.
When it is God's will to call me, leave the monastery.	Как только сподобит Бог преставиться мне - и уходи из монастыря.
Go away for good."	Совсем иди.
Alyosha started.	Алеша вздрогнул.
"What is it?	- Чего ты?
This is not your place for the time.	Не здесь твое место пока.
I bless you for great service in the world.	Благословляю тебя на великое послушание в миру.
Yours will be a long pilgrimage.	Много тебе еще странствовать.
And you will have to take a wife, too.	И ожениться должен будешь, должен.
You will have to bear all before you come back.	Все должен будешь перенести, пока вновь прибудеши.
There will be much to do.	А дела много будет.
But I don't doubt of you, and so I send you forth.	Но в тебе не сомневаюсь, потому и посылаю тебя.
Christ is with you.	С тобой Христос.
Do not abandon Him and He will not abandon you.	Сохрани его, и он сохранит тебя.
You will see great sorrow, and in that sorrow you will be happy.	Горе узришь великое и в горе сем счастлив будешь.

This is my last message to you: in sorrow seek happiness.	Вот тебе завет: в горе счастья ищи.
Work, work unceasingly.	Работай, неустанно работай.
Remember my words, for although I shall talk with you again, not only my days but my hours are numbered."	Запомни слово мое отныне, ибо хотя и буду еще беседовать с тобой, но не только дни, а и часы мои сочтены.
Alyosha's face again betrayed strong emotion.	В лице Алеши опять изобразилось сильное движение.
The corners of his mouth quivered.	Углы губ его тряслись.
"What is it again?" Father Zossima asked, smiling gently. "The worldly may follow the dead with tears, but here we rejoice over the father who is departing.	- Чего же ты снова? - тихо улыбнулся старец. -Пусть мирские слезами провожают своих покойников, а мы здесь отходящему отцу радуемся.
We rejoice and pray for him.	Радуемся и молим о нем.
Leave me, I must pray.	Оставь же меня. Молиться надо.
Go, and make haste.	Ступай и поспеши.
Be near your brothers.	Около братьев будь.
And not near one only, but near both."	Да не около одного, а около обоих.
Father Zossima raised his hand to bless him.	Старец поднял руку благословить.
Alyosha could make no protest, though he had a great longing to remain.	Возражать было невозможно, хотя Алеше чрезвычайно хотелось остаться.
He longed, moreover, to ask the significance of his bowing to Dmitri, the question was on the tip of his tongue, but he dared not ask it.	Хотелось ему еще спросить, и даже с языка срывался вопрос: "Что пред означал этот земной поклон брату Дмитрию?" - но он не посмел спросить.
He knew that the elder would have explained it unasked if he had thought fit.	Он знал, что старец и сам бы, без вопроса, ему разъяснил, если бы можно было.
But evidently it was not his will.	Но значит, не было на то его воли.
That action had made a terrible impression on Alyosha; he believed blindly in its mysterious significance.	А поклон этот страшно поразил Алешу; он веровал слепо, что в нем был таинственный смысл.
Mysterious, and perhaps awful.	Таинственный, а может быть, и ужасный.
As he hastened out of the hermatage precincts to reach the monastery in time to serve at the Father Superior's dinner, he felt a sudden pang at his heart, and stopped short. He seemed to hear again Father Zossima's words, foretelling his approaching end.	Когда он вышел за ограду скита, чтобы поспеть в монастырь к началу обеда у игумена (конечно, чтобы только прислужить за столом), у него вдруг больно сжалось сердце, и он остановился на месте: пред ним как бы снова прозвучали слова старца, предрекавшего столь близкую кончину свою.
What he had foretold so exactly must infallibly come to pass. Alyosha believed that implicitly.	Что предрекал, да еще с такою точностию, старец, то должно было случиться несомненно, Алеша веровал тому свято.

But how could he go? He had told him not to weep, and to leave the monastery. Good God!	Но как же он останется без него, как же будет он не видеть его, не слышать его? И куда он пойдет? Велит не плакать и идти из монастыря, Господи!
It was long since Alyosha had known such anguish.	Давно уже Алеша не испытывал такой тоски.
He hurried through the copse that divided the monastery from the hermitage, and unable to bear the burden of his thoughts, he gazed at the ancient pines beside the path.	Он пошел поскорее лесом, отделявшим скит от монастыря, и, не в силах даже выносить свои мысли, до того они давили его, стал смотреть на вековые сосны по обеим сторонам лесной дорожки.
He had not far to go- about five hundred paces. He expected to meet no one at that hour, but at the first turn of the path he noticed Rakitin.	Переход был не длинен, шагов в пятьсот, не более; в этот час никто бы не мог и повстречаться, но вдруг на первом изгибе дорожки он заметил Ракитина.
He was waiting for someone.	Тот поджидал кого-то.
"Are you waiting for me?" asked Alyosha, overtaking him.	- Не меня ли ждешь? - спросил, поравнявшись с ним, Алеша.
"Yes," grinned Rakitin. "You are hurrying to the Father Superior, I know; he has a banquet.	- Именно тебя, - усмехнулся Ракитин. -Поспешаешь к отцу игумену. Знаю; у того стол.
There's not been such a banquet since the Superior entertained the Bishop and General Pahatov, do you remember?	С самого того времени, как архиерея с генералом Пахатовым принимал, помнишь, такого стола еще не было.
I shan't be there, but you go and hand the sauces.	Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай.
Tell me one thing, Alexey, what does that vision mean?	Скажи ты мне, Алексей, одно: что сей сон значит?
That's what I want to ask you."	Я вот что хотел спросить.
"What vision?"	- Какой сон?
"That bowing to your brother, Dmitri.	- А вот земной-то поклон твоему братцу Дмитрию Федоровичу.
And didn't he tap the ground with his forehead, too!"	Да еще как лбом-то стукнулся!
"You speak of Father Zossima?"	- Это ты про отца Зосиму?
"Yes, of Father Zossima,"	- Да, про отца Зосиму.
"Tapped the ground?"	- Лбом?
"Ah, an irreverent expression!	- А, непочтительно выразился!
Well, what of it?	Ну, пусть непочтительно.
Anyway, what does that vision mean?"	Итак, что же сей сон означает?
"I don't know what it means, Misha."	- Не знаю, Миша, что значит.
"I knew he wouldn't explain it to you There's nothing wonderful about it, of course, only the usual holy mummery.	- Так я и знал, что он тебе это не объяснит. Мудреного тут, конечно, нет ничего, одни бы, кажись, всегдашние благоглупости.
But there was an object in the performance.	Но фокус был проделан нарочно.

All the pious people in the town will talk about it and spread the story through the province, wondering what it meant.	Вот теперь и заговорят все святоши в городе и по губернии разнесут: "Что, дескать, сей сон означает?"
To my thinking the old man really has a keen nose; he sniffed a crime.	По-моему, старик действительно прозорлив: уголовщину пронюхал.
Your house stinks of it."	Смердит у вас.
Rakitin evidently had something he was eager to speak of.	- Какую уголовщину? Ракитину видимо хотелось что-то высказать.
"It'll be in your family, this crime.	- В вашей семейке она будет, эта уголовщина.
Between your brothers and your rich old father.	Случится она между твоими братцами и твоим богатеньким батюшкой.
So Father Zossima flopped down to be ready for what may turn up.	Вот отец Зосима и стукнулся лбом на всякий будущий случай.
If something happens later on, it'll be:	Потом что случится:
'Ah, the holy man foresaw it, prophesied it!' though it's a poor sort of prophecy, flopping like that.	"Ах, ведь это старец святой предрек, напророчествовал", - хотя какое бы в том пророчество, что он лбом стукнулся?
'Ah, but it was symbolic,' they'll say, 'an allegory,' and the devil knows what all!	Нет, это, дескать, эмблема была, аллегория, и черт знает что!
It'll be remembered to his glory: 'He predicted the crime and marked the criminal!'	Расславят, запомнят: преступление, дескать, предугадал, преступника отметил.
That's always the way with these crazy fanatics; they cross themselves at the tavern and throw stones at the temple.	У юродивых и все так: на кабак крестится, а в храм камнями мечет.
Like your elder, he takes a stick to a just man and falls at the feet of a murderer."	Так и твой старец: праведника палкой вон, а убийце в ноги поклон.
"What crime?	- Какое преступление? Какому убийце?
What do you mean?" Alyosha stopped dead. Rakitin stopped, too.	Что ты? - Алеша стал как вкопанный, остановился и Ракитин.
"What murderer?	- Какому?
As though you didn't know!	Быдто не знаешь?
I'll bet you've thought of it before.	Бьюсь об заклад, что ты сам уж об этом думал.
That's interesting, too, by the way. Listen, Alyosha, you always speak the truth, though you're always between two stools. Have you thought of it or not? Answer."	Кстати, это любопытно: слушай, Алеша, ты всегда правду говоришь, хотя всегда между двух стульев садишься: думал ты об этом или не думал, отвечай?
"I have," answered Alyosha in a low voice.	- Думал, - тихо ответил Алеша.
Even Rakitin was taken aback.	Даже Ракитин смутился.
"What?	- Что ты?
Have you really?" he cried.	Да неужто и ты уж думал? - вскричал он.

"I... I've not exactly thought it," muttered Alyosha, "but directly you began speaking so strangely, I fancied I had thought of it myself."	- Я... я не то чтобы думал, - пробормотал Алеша, -а вот как ты сейчас стал про это так странно говорить, то мне и показалось, что я про это сам думал.
"You see? (And how well you expressed it!) Looking at your father and your brother Mitya to-day you thought of a crime.	- Видишь (и как ты это ясно выразил), видишь? Сегодня, глядя на папашу и на братца Митеньку, о преступлении подумал?
Then I'm not mistaken?"	Стало быть, не ошибаюсь же я?
"But wait, wait a minute," Alyosha broke in uneasily, "What has led you to see all this?	- Да подожди, подожди, - тревожно прервал Алеша, - из чего ты-то все это видишь?..
Why does it interest you? That's the first question."	Почему это тебя так занимает, вот первое дело?
"Two questions, disconnected, but natural.	- Два вопроса раздельные, но естественные.
I'll deal with them separately.	Отвечу на каждый порознь.
What led me to see it?	Почему вижу?
I shouldn't have seen it, if I hadn't suddenly understood your brother Dmitri, seen right into the very heart of him all at once.	Ничего я бы тут не видел, если бы Дмитрия Федоровича, брата твоего, вдруг сегодня не понял всего как есть, разом и вдруг, всего как он есть.
I caught the whole man from one trait.	По какой-то одной черте так и захватил его разом всего.
These very honest but passionate people have a line which mustn't be crossed.	У этих честнейших, но любострастных людей есть черта, которую не переходи.
If it were, he'd run at your father with a knife.	Не то - не то он и папеньку ножом пырнет.
But your father's a drunken and abandoned old sinner, who can never draw the line- if they both themselves go, they'll both come to grief."	А папенька пьяный и невоздержный беспутник, никогда и ни в чем меры не понимал - не удержатся оба, и бух оба в канаву...
"No, Misha, no. If that's all, you've reassured me.	- Нет, Миша, нет, если только это, так ты меня ободрил.
It won't come to that."	До того не дойдет.
"But why are you trembling?	- А чего ты весь трясешься?
Let me tell you; he may be honest, our Mitya (he is stupid, but honest), but he's- a sensualist.	Знаешь ты штуку? Пусть он и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он -сладострастник.
That's the very definition and inner essence of him.	Вот его определение и вся внутренняя суть.
It's your father has handed him on his low sensuality.	Это отец ему передал свое подлое сладострастие.
Do you know, I simply wonder at you, Alyosha, how you can have kept your purity.	Ведь я только на тебя, Алеша, дивлюсь: как это ты девственник?
You're a Karamazov too, you know!	Ведь и ты Карамазов!
In your family sensuality is carried to a disease.	Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено.
But now, these three sensualists are watching one another, with their knives in their belts.	Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь и следят... с ножами за сапогом.

The three of them are knocking their heads together, and you may be the fourth."	Состукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, четвертый.
"You are mistaken about that woman.	-Ты про эту женщину ошибаешься.
Dmitri despises her," said Alyosha, with a sort of shudder.	Дмитрий ее... презирает, - как-то вздрагивая, проговорил Алеша.
"Grushenka?	- Грушеньку-то?
No, brother, he doesn't despise her.	Нет, брат, не презирает.
Since he has openly abandoned his betrothed for her, he doesn't despise her.	Уж когда невесту свою въявь на нее променял, то не презирает.
There's something here, my dear boy, that you don't understand yet.	Тут... тут, брат, нечто, чего ты теперь не поймешь.
A man will fall in love with some beauty, with a woman's body, or even with a part of a woman's body (a sensualist can understand that), and he'll abandon his own children for her, sell his father and mother, and his country, Russia, too. If he's honest, he'll steal; if he's humane, he'll murder; if he's faithful, he'll deceive.	Тут влюбится человек в какую-нибудь красоту, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского (это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество; будучи честен, пойдет и украдет; будучи кроток - зарежет, будучи верен - изменит.
Pushkin, the poet of women's feet, sung of their feet in his verse. Others don't sing their praises, but they can't look at their feet without a thrill- and it's not only their feet. Contempt's no help here, brother, even if he did despise Grushenka.	Певец женских ножек, Пушкин, ножки в стихах воспевал; другие не воспевают, а смотреть на ножки не могут без судорог. Но ведь не одни ножки... Тут, брат, презрение не помогает, хотя бы он и презирал Грушеньку.
He does, but he can't tear himself away."	И презирает, да оторваться не может.
"I understand that," Alyosha jerked out suddenly.	- Я это понимаю, - вдруг брякнул Алеша.
"Really?	- Быдто?
Well, I dare say you do understand, since you blurt it out at the first word," said Rakitin, malignantly. "That escaped you unawares, and the confession's the more precious.	И впрямь, стало быть, ты это понимаешь, коли так с первого слова брякнул, что понимаешь, - с злорадством проговорил Ракитин. - Ты это нечаянно брякнул, это вырвалось.
So it's a familiar subject; you've thought about it already, about sensuality, I mean!	Тем драгоценнее признание: стало быть, тебе уж знакомая тема, об этом уж думал, о сладострастье-то.
Oh, you virgin soul!	Ах ты, девственник!
You're a quiet one, Alyosha, you're a saint, I know, but the devil only knows what you've thought about, and what you know already!	Ты, Алешка, тихоня, ты святой, я согласен, но ты тихоня, и черт знает о чем ты уж не думал, черт знает что тебе уж известно!
You are pure, but you've been down into the depths.... I've been watching you a long time.	Девственник, а уж такую глубину прошел, - я тебя давно наблюдаю.
You're a Karamazov yourself; you're a thorough Karamazov- no doubt birth and selection have something to answer for.	Ты сам Карамазов, ты Карамазов вполне - стало быть, значит же что-нибудь порода и подбор.
You're a sensualist from your father, a crazy saint from your mother.	По отцу сладострастник, по матери юродивый.
Why do you tremble?	Чего дрожишь?

Is it true, then?	Аль правду говорю?
Do you know, Grushenka has been begging me to bring you along. 'I'll pull off his cassock,' she says.	Знаешь что: Грушенька просила меня: "Приведи ты его (тебя то есть), я с него ряску стащу".
You can't think how she keeps begging me to bring you.	Да ведь как просила-то: приведи да приведи!
I wondered why she took such an interest in you.	Подумал только: чем ты это ей так любопытен?
Do you know, she's an extraordinary woman, too!"	Знаешь, необычайная и она женщина тоже!
"Thank her and say I'm not coming," said Alyosha, with a strained smile. "Finish what you were saying, Misha. I'll tell you. my idea after."	- Кланяйся, скажи, что не приду, - криво усмехнулся Алеша. - Договаривай, Михаил, о чем зачал, я тебе потом мою мысль скажу.
"There's nothing to finish. It's all clear.	- Чего тут договаривать, все ясно.
It's the same old tune, brother.	Все это, брат, старая музыка.
If even you are a sensualist at heart, what of your brother, Ivan?	Если уж и ты сладострастника в себе заключаешь, то что же брат твой Иван, единоутробный?
He's a Karamazov, too.	Ведь и он Карамазов.
What is at the root of all you Karamazovs is that you're all sensual, grasping and crazy!	В этом весь ваш карамазовский вопрос заключается: сладострастники, стяжатели и юродивые!
Your brother Ivan writes theological articles in joke, for some idiotic, unknown motive of his own, though he's an atheist, and he admits it's a fraud himself-that's your brother Ivan.	Брат твой Иван теперь богословские статейки пока в шутку по какому-то глупейшему неизвестному расчету печатает, будучи сам атеистом, и в подлости этой сам сознается - брат твой этот, Иван.
He's trying to get Mitya's betrothed for himself, and I fancy he'll succeed, too.	Кроме того, от братца Мити невесту себе отбивает, ну и этой цели кажется, что достигнет.
And what's more, it's with Mitya's consent. For Mitya will surrender his betrothed to him to be rid of her, and escape to Grushenka.	Да еще как: с согласия самого Митеньки, потому что Митенька сам ему невесту свою уступает, чтобы только отвязаться от нее да уйти поскорей к Грушеньке.
And he's ready to do that in spite of all his nobility and disinterestedness. Observe that.	И все это при всем своем благородстве и бескорыстии, заметь себе это.
Those are the most fatal people!	Вот эти-то люди самые роковые и есть!
Who the devil can make you out? He recognises his vileness and goes on with it!	Черт вас разберет после этого: сам подлость свою сознает и сам в подлость лезет!
Let me tell you, too, the old man, your father, is standing in Mitya's way now.	Слушай дальше: Митеньке теперь пересекает дорогу старикашка отец.
He has suddenly gone crazy over Grushenka. His mouth waters at the sight of her.	Ведь тот по Грушеньке с ума вдруг сошел, ведь у него слюна бежит, когда на нее глядит только.
It's simply on her account he made that scene in the cell just now, simply because Miusov called her an 'abandoned creature.'	Ведь это он только из-за нее одной в келье сейчас скандал такой сделал, за то только, что Миусов ее беспутною тварью назвать осмелился.
He's worse than a tom-cat in love.	Влюбился хуже кошки.

At first she was only employed by him in connection with his taverns and in some other shady business, but now he has suddenly realised all she is and has gone wild about her. He keeps pestering her with his offers, not honourable ones, of course.	Прежде она ему тут только по делишкам каким-то темным да кабачным на жалованье прислуживала, а теперь вдруг догадался и разглядел, остервенился, с предложениями лезет, не с честными конечно.
And they'll come into collision, the precious father and son, on that path!	Ну и столкнутся же они, папенька с сыночком, на этой дорожке.
But Grushenka favours neither of them, she's still playing with them, and teasing them both, considering which she can get most out of. For though she could filch a lot of money from the papa he wouldn't marry her, and maybe he'll turn stingy in the end, and keep his purse shut.	А Грушенька ни тому, ни другому; пока еще виляет да обоих дразнит, высматривает, который выгоднее, потому хоть у папаши можно много денег тяпнуть, да ведь зато он не женится, а пожалуй, так под конец ожидовеет и запрет кошель.
That's where Mitya's value comes in; he has no money, but he's ready to marry her.	В таком случае и Митенька свою цену имеет; денег у него нет, но зато способен жениться.
Yes, ready to marry her! to abandon his betrothed, a rare beauty, Katerina Ivanovna, who's rich, and the daughter of a colonel, and to marry Grushenka, who has been the mistress of a dissolute old merchant, Samsonov, a coarse, uneducated, provincial mayor.	Да-с, способен жениться! Бросить невесту, несравненную красоту, Катерину Ивановну, богатую, дворянку и полковничью дочь, и жениться на Грушеньке, бывшей содержанке старого купчишки, развратного мужика и городского головы Самсонова.
Some murderous conflict may well come to pass from all this, and that's what your brother Ivan is waiting for. It would suit him down to the ground. He'll carry off Katerina Ivanovna, for whom he is languishing, and pocket her dowry of sixty thousand.	Из всего сего действительно может столкновение произойти уголовное. А этого брат твой Иван и ждет, тут он и в малине: и Катерину Ивановну приобретет, по которой сохнет, да и шестьдесят ее тысяч приданого тяпнет.
That's very alluring to start with, for a man of no consequence and a beggar.	Маленькому-то человечку и голышу, как он, это и весьма прельстительно для начала.
And, take note, he won't be wronging Mitya, but doing him the greatest service.	И ведь заметь себе: не только Митю не обидит, но даже по гроб одолжит.
For I know as a fact that Mitya only last week, when he was with some Gipsy girls drunk in a tavern, cried out aloud that he was unworthy of his betrothed, Katya, but that his brother Ivan, he was the man who deserved her.	Ведь я наверно знаю, что Митенька сам и вслух, на прошлой неделе еще, кричал в трактире пьяный, с цыганками, что недостоин невесты своей Катеньки, а брат Иван - так вот тот достоин.
And Katerina Ivanovna will not in the end refuse such a fascinating man as Ivan. She's hesitating between the two of them already.	А сама Катерина Ивановна уж, конечно, такого обворожителя, как Иван Федорович, под конец не отвергнет; ведь она уж и теперь между двумя ими колеблется.
And how has that Ivan won you all, so that you all worship him?	И чем только этот Иван прельстил вас всех, что вы все пред ним благоговеете?
He is laughing at you, and enjoying himself at your expense."	А он над вами же смеется: в малине, дескать, сижу и на ваш счет лакомствую.
"How do you know?	- Почему ты все это знаешь?
How can you speak so confidently?" Alyosha asked sharply, frowning.	Почему так утвердительно говоришь? - резко и нахмурившись спросил вдруг Алеша.
"Why do you ask, and are frightened at my answer?	- А почему ты теперь спрашиваешь и моего ответа вперед боишься?

It shows that you know I'm speaking the truth."	Значит, сам соглашаешься, что я правду сказал.
"You don't like Ivan.	-Ты Ивана не любишь.
Ivan wouldn't be tempted by money."	Иван не польстится на деньги.
"Really?	- Быдто?
And the beauty of Katerina Ivanovna?	А красота Катерины Ивановны?
It's not only the money, though a fortune of sixty thousand is an attraction."	Не одни же тут деньги, хотя и шестьдесят тысяч вещь прельстительная.
"Ivan is above that.	- Иван выше смотрит.
He wouldn't make up to anyone for thousands.	Иван и на тысячи не польстится.
It is not money, it's not comfort Ivan is seeking.	Иван не денег, не спокойствия ищет.
Perhaps it's suffering he is seeking."	Он мучения, может быть, ищет.
"What wild dream now?	- Это еще что за сон?
Oh, you- aristocrats!"	Ах вы... дворяне!
"Ah, Misha, he has a stormy spirit.	- Эх, Миша, душа его бурная.
His mind is in bondage.	Ум его в плену.
He is haunted by a great, unsolved doubt.	В нем мысль великая и неразрешенная.
He is one of those who don't want millions, but an answer to their questions."	Он из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить.
"That's plagiarism, Alyosha.	- Литературное воровство, Алешка.
You're quoting your elder's phrases.	Ты старца своего перефразировал.
Ah, Ivan has set you a problem!" cried Rakitin, with undisguised malice.	Эк ведь Иван вам загадку задал! - с явною злобой крикнул Ракитин.
His face changed, and his lips twitched. "And the problem's a stupid one. It is no good guessing it.	Он даже в лице изменился, и губы его перекосились. - Да и загадка-то глупая, отгадывать нечего.
Rack your brains- you'll understand it.	Пошевели мозгами - поймешь.
His article is absurd and ridiculous.	Статья его смешна и нелепа.
And did you hear his stupid theory just now: if there's no immortality of the soul, then there's no virtue, and everything is lawful. (And by the way, do you remember how your brother Mitya cried out:	А слышал давеча его глупую теорию: "Нет бессмертия души, так нет и добродетели, значит, все позволено". (А братец-то Митенька, кстати, помнишь, как крикнул:
'I will remember!') An attractive theory for scoundrels!- (I'm being abusive, that's stupid.) Not for scoundrels, but for pedantic poseurs, 'haunted by profound, unsolved doubts.'	"Запомню!") Соблазнительная теория подлецам... Я ругаюсь, это глупо... не подлецам, а школьным фанфаронам с "неразрешимою глубиной мыслей".
He's showing off, and what it all comes to is, 'on the one hand we cannot but admit' and 'on the other it must be confessed!'	Хвастунишка, а суть-то вся: "С одной стороны, нельзя не признаться, а с другой - нельзя не сознаться!"
His whole theory is a fraud!	Вся его теория - подлость!

Humanity will find in itself the power to live for virtue even without believing in immortality.	Человечество само в себе силу найдет, чтобы жить для добродетели, даже и не веря в бессмертие души!
It will find it in love for freedom, for equality, for fraternity."	В любви к свободе, к равенству, братству найдет...
Rakitin could hardly restrain himself in his heat, but, suddenly, as though remembering something, he stopped short.	Ракитин разгорячился, почти не мог сдержать себя. Но вдруг, как бы вспомнив что-то, остановился.
"Well, that's enough," he said, with a still more crooked smile. "Why are you laughing?	- Ну довольно, - еще кривее улыбнулся он, чем прежде. - Чего ты смеешься?
Do you think I'm a vulgar fool?"	Думаешь, что я пошляк?
"No, I never dreamed of thinking you a vulgar fool.	- Нет, я и не думал думать, что ты пошляк.
You are clever but... never mind, I was silly to smile.	Ты умен, но... оставь, это я сдуру усмехнулся.
I understand your getting hot about it, Misha.	Я понимаю, что ты можешь разгорячиться, Миша.
I guess from your warmth that you are not indifferent to Katerina Ivanovna yourself; I've suspected that for a long time, brother, that's why you don't like my brother Ivan.	По твоему увлечению я догадался, что ты сам неравнодушен к Катерине Ивановне, я, брат, это давно подозревал, а потому и не любишь брата Ивана.
Are you jealous of him?"	Ты к нему ревнуешь?
"And jealous of her money, too?	-И к ее денежкам тоже ревную?
Won't you add that?"	Прибавляй, что ли?
"I'll say nothing about money. I am not going to insult you."	- Нет, я ничего о деньгах не прибавлю, я не стану тебя обижать.
"I believe it, since you say so, but confound you, and your brother Ivan with you.	- Верю, потому что ты сказал, но черт вас возьми опять-таки с твоим братом Иваном!
Don't you understand that one might very well dislike him, apart from Katerina Ivanovna.	Не поймете вы никто, что его и без Катерины Ивановны можно весьма не любить.
And why the devil should I like him?	И за что я его стану любить, черт возьми!
He condescends to abuse me, you know.	Ведь удостоивает же он меня сам ругать.
Why haven't I a right to abuse him?"	Почему же я его не имею права ругать?
"I never heard of his saying anything about you, good or bad. He doesn't speak of you at all."	- Я никогда не слыхал, чтоб он хоть что-нибудь сказал о тебе, хорошего или дурного; он совсем о тебе не говорит.
"But I heard that the day before yesterday at Katerina Ivanovna's he was abusing me for all he was worth-you see what an interest he takes in your humble servant.	- А я так слышал, что третьего дня у Катерины Ивановны он отделывал меня на чем свет стоит -вот до чего интересовался вашим покорным слугой.
And which is the jealous one after that, brother, I can't say.	И кто, брат, кого после этого ревнует - не знаю!

He was so good as to express the opinion that, if I don't go in for the career of an archimandrite in the immediate future and don't become a monk, I shall be sure to go to Petersburg and get on to some solid magazine as a reviewer, that I shall write for the next ten years, and in the end become the owner of the magazine, and bring it out on the liberal and atheistic side, with a socialistic tinge, with a tiny gloss of socialism, but keeping a sharp lookout all the time, that is, keeping in with both sides and hoodwinking the fools.	Изволил выразить мысль, что если я-де не соглашусь на карьеру архимандрита в весьма недалеком будущем и не решусь постричься, то непременно уеду в Петербург и примкну к толстому журналу, непременно к отделению критики, буду писать лет десяток и в конце концов переведу журнал на себя. Затем буду опять его издавать и непременно в либеральном и атеистическом направлении, с социалистическим оттенком, с маленьким даже лоском социализма, но держа ухо востро, то есть, в сущности, держа нашим и вашим и отводя глаза дуракам.
According to your brother's account, the tinge of socialism won't hinder me from laying by the proceeds and investing them under the guidance of some Jew, till at the end of my career I build a great house in Petersburg and move my publishing offices to it, and let out the upper stories to lodgers.	Конец карьеры моей, по толкованию твоего братца, в том, что оттенок социализма не помешает мне откладывать на текущий счет подписные денежки и пускать их при случае в оборот, под руководством какого-нибудь жидишки, до тех пор, пока не выстрою капитальный дом в Петербурге, с тем чтобы перевесть в него и редакцию, а в остальные этажи напустить жильцов.
He has even chosen the place for it, near the new stone bridge across the Neva, which they say is to be built in Petersburg."	Даже место дому назначил: у Нового Каменного моста через Неву, который проектируется, говорят, в Петербурге, с Литейной на Выборгскую...
"Ah, Misha, that's just what will really happen, every word of it," cried Alyosha, unable to restrain a good-humoured smile.	- Ах, Миша, ведь это, пожалуй, как есть все и сбудется, до последнего даже слова! - вскричал вдруг Алеша, не удержавшись и весело усмехаясь.
"You are pleased to be sarcastic, too, Alexey Fyodorovitch."	- И вы в сарказмы пускаетесь, Алексей Федорович.
"No, no, I'm joking, forgive me.	- Нет, нет, я шучу, извини.
I've something quite different in my mind.	У меня совсем другое на уме.
But, excuse me, who can have told you all this?	Позволь, однако: кто бы тебе мог такие подробности сообщить, и от кого бы ты мог о них слышать.
You can't have been at Katerina Ivanovna's yourself when he was talking about you?"	Ты не мог ведь быть у Катерины Ивановны лично, когда он про тебя говорил?
"I wasn't there, but Dmitri Fyodorovitch was; and I heard him tell it with my own ears; if you want to know, he didn't tell me, but I overheard him, unintentionally, of course, for I was sitting in Grushenka's bedroom and I couldn't go away because Dmitri Fyodorovitch was in the next room."	- Меня не было, зато был Дмитрий Федорович, и я слышал это своими ушами от Дмитрия же Федоровича, то есть, если хочешь, он не мне говорил, а я подслушал, разумеется поневоле, потому что у Грушеньки в ее спальне сидел и выйти не мог все время, пока Дмитрий Федорович в следующей комнате находился.
"Oh yes, I'd forgotten she was a relation of yours."	- Ах да, я и забыл, ведь она тебе родственница...
"A relation!	- Родственница?
That Grushenka a relation of mine!" cried Rakitin, turning crimson. "Are you mad?	Это Грушенька-то мне родственница? - вскричал вдруг Ракитин, весь покраснев. - Да ты с ума спятил, что ли?

You're out of your mind!"	Мозги не в порядке.
"Why, isn't she a relation of yours?	- А что? Разве не родственница?
I heard so."	Я так слышал...
"Where can you have heard it?	-Где ты мог это слышать?
You Karamazovs brag of being an ancient, noble family, though your father used to run about playing the buffoon at other men's tables, and was only admitted to the kitchen as a favour.	Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по чужим столам да при милости на кухне числился.
I may be only a priest's son, and dirt in the eyes of noblemen like you, but don't insult me so lightly and wantonly.	Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно.
I have a sense of honour, too, Alexey Fyodorovitch, I couldn't be a relation of Grushenka, a common harlot. I beg you to understand that!"	У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Rakitin was intensely irritated.	Ракитин был в сильном раздражении.
"Forgive me, for goodness' sake, I had no idea... besides... how can you call her a harlot?	- Извини меня ради Бога, я никак не мог предполагать, и притом какая она публичная?
Is she... that sort of woman?" Alyosha flushed suddenly. "I tell you again, I heard that she was a relation of yours.	Разве она... такая? - покраснел вдруг Алеша. -Повторяю тебе, я так слышал, что родственница.
You often go to see her, and you told me yourself you're not her lover. I never dreamed that you of all people had such contempt for her!	Ты к ней часто ходишь и сам мне говорил, что ты с нею связей любви не имеешь... Вот я никогда не думал, что уж ты-то ее так презираешь!
Does she really deserve it?"	Да неужели она достойна того?
"I may have reasons of my own for visiting her. That's not your business.	- Если я ее посещаю, то на то могу иметь свои причины, ну и довольно с тебя.
But as for relationship, your brother, or even your father, is more likely to make her yours than mine.	А насчет родства, так скорей твой братец али даже сам батюшка навяжет ее тебе, а не мне, в родню.
Well, here we are.	Ну вот и дошли.
You'd better go to the kitchen.	Ступай-ка на кухню лучше.
Hullo! what's wrong, what is it?	Ай! что тут такое, что это?
Are we late?	Аль опоздали?
They can't have finished dinner so soon!	Да не могли же они так скоро отобедать?
Have the Karamazovs been making trouble again?	Аль тут опять что Карамазовы напрокудили?
No doubt they have.	Наверно так.
Here's your father and your brother Ivan after him.	Вот и батюшка твой, и Иван Федорович за ним.
They've broken out from the Father Superior's.	Это они от игумена вырвались.
And look, Father Isidor's shouting out something after them from the steps.	Вон отец Исидор с крыльца кричит им что-то вослед.
And your father's shouting and waving his arms. I expect he's swearing.	Да и батюшка твой кричит и руками махает, верно бранится.

Bah, and there goes Miusov driving away in his carriage. You see, he's going.	Ба, да вон и Миусов в коляске уехал, видишь, едет.
And there's old Maximov running!- there must have been a row. There can't have been any dinner.	Вот и Максимов-помещик бежит - да тут скандал; значит, не было обеда!
Surely they've not been beating the Father Superior!	Уж не прибили ли они игумена?
Or have they, perhaps, been beaten?	Али их, пожалуй, прибили?
It would serve them right!"	Вот бы стоило!..
There was reason for Rakitin's exclamations.	Ракитин восклицал не напрасно.
There had been a scandalous, an unprecedented scene.	Скандал действительно произошел, неслыханный и неожиданный.
It had all come from the impulse of a moment.	Все произошло "по вдохновению".
Chapter 8.	VIII
The Scandalous Scene	Скандал
MIUSOV, as a man of breeding and delicacy, could not but feel some inward qualms, when he reached the Father Superior's with Ivan: he felt ashamed of having lost his temper.	Когда Миусов и Иван Федорович входили уже к игумену, то в Петре Александровиче, как в искренно порядочном и деликатном человеке, быстро произошел один деликатный в своем роде процесс, ему стало стыдно сердиться.
He felt that he ought to have disdained that despicable wretch, Fyodor Pavlovitch, too much to have been upset by him in Father Zossima's cell, and so to have forgotten himself.	Он почувствовал про себя, что дрянного Федора Павловича, в сущности, должен бы был он до того не уважать, что не следовало бы ему терять свое хладнокровие в келье старца и так самому потеряться, как оно вышло.
"The monks were not to blame, in any case," he reflected, on the steps. "And if they're decent people here (and the Father Superior, I understand, is a nobleman) why not be friendly and courteous with them?	"По крайней мере монахи-то уж тут не виноваты ни в чем, - решил он вдруг на крыльце игумена, - а если и тут порядочный народ (этот отец Николай игумен тоже, кажется, из дворян), то почему же не быть с ними милым, любезным и вежливым?..
I won't argue, I'll fall in with everything, I'll win them by politeness, and... and... show them that I've nothing to do with that Aesop, that buffoon, that Pierrot, and have merely been taken in over this affair, just as they have."	Спорить не буду, буду даже поддакивать, завлеку любезностью и... и... наконец, докажу им, что я не компания этому Эзопу, этому шуту, этому пьеро и попался впросак точно так же, как и они все..."
He determined to drop his litigation with the monastery, and relinquish his claims to the wood-cutting and fishery rights at once. He was the more ready to do this because the rights had become much less valuable, and he had indeed the vaguest idea where the wood and river in question were.	Спорные же порубки в лесу и эту ловлю рыбы (где все это - он и сам не знал) он решил им уступить окончательно, раз навсегда, сегодня же, тем более что все это очень немногого стоило, и все свои иски против монастыря прекратить.
These excellent intentions were strengthened when he entered the Father Superior's dining-room, though, strictly speaking, it was not a dining-room, for the Father Superior had only two rooms altogether; they were, however, much larger and more comfortable than Father Zossima's.	Все эти благие намерения еще более укрепились, когда они вступили в столовую отца игумена. Столовой у того, впрочем, не было, потому что было у него всего по-настоящему две комнаты во всем помещении, правда гораздо обширнейшие и удобнейшие, чем у старца.

But there was no great luxury about the furnishing of these rooms either. The furniture was of mahogany, covered with leather, in the old-fashioned style of 1820 the floor was not even stained, but everything was shining with cleanliness, and there were many choice flowers in the windows; the most sumptuous thing in the room at the moment was, of course, the beautifully decorated table. The cloth was clean, the service shone; there were three kinds of well-baked bread, two bottles of wine, two of excellent mead, and a large glass jug of kvas- both the latter made in the monastery, and famous in the neighbourhood.	Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель была кожаная, красного дерева, старой моды двадцатых годов; даже полы были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах было много дорогих цветов; но главную роскошь в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся в околотке.
There was no vodka.	Водки не было вовсе.
Rakitin related afterwards that there were five dishes: fish-soup made of sterlets, served with little fish patties; then boiled fish served in a special way; then salmon cutlets, ice pudding and compote, and finally, blanc-mange.	Ракитин повествовал потом, что обед приготовлен был на этот раз из пяти блюд: была уха со стерлядью и с пирожками с рыбой; затем разварная рыба, как-то отменно и особенно приготовленная; затем котлеты из красной рыбы, мороженое и компот и, наконец, киселек вроде бланманже.
Rakitin found out about all these good things, for he could not resist peeping into the kitchen, where he already had a footing.	Все это пронюхал Ракитин, не утерпев и нарочно заглянув на игуменскую кухню, с которою тоже имел свои связи.
He had a footing everywhere, and got information about everything.	Он везде имел связи и везде добывал языка.
He was of an uneasy and envious temper.	Сердце он имел весьма беспокойное и завистливое.
He was well aware of his own considerable abilities, and nervously exaggerated them in his self-conceit.	Значительные свои способности он совершенно в себе сознавал, но нервно преувеличивал их в своем самомнении.
He knew he would play a prominent part of some sort, but Alyosha, who was attached to him, was distressed to see that his friend Rakitin was dishonourable, and quite unconscious of being so himself, considering, on the contrary, that because he would not steal money left on the table he was a man of the highest integrity.	Он знал наверно, что будет в своем роде деятелем, но Алешу, который был к нему очень привязан, мучило то, что его друг Ракитин бесчестен и решительно не сознает того сам, напротив, зная про себя, что он не украдет денег со стола, окончательно считал себя человеком высшей честности.
Neither Alyosha nor anyone else could have influenced him in that.	Тут уж не только Алеша, но и никто бы не мог ничего сделать.
Rakitin, of course, was a person of too little consequence to be invited to the dinner, to which Father Iosif, Father Paissy, and one other monk were the only inmates of the monastery invited.	Ракитин, как лицо мелкое, приглашен быть к обеду не мог, зато были приглашены отец Иосиф и отец Паисий и с ними еще один иеромонах.
They were already waiting when Miusov, Kalganov, and Ivan arrived.	Они уже ожидали в столовой игумена, когда вступили Петр Александрович, Калганов и Иван Федорович.
The other guest, Maximov, stood a little aside, waiting also.	Дожидался еще в сторонке и помещик Максимов.

The Father Superior stepped into the middle of the room to receive his guests.	Отец игумен, чтобы встретить гостей, выступил вперед на средину комнаты.
He was a tall, thin, but still vigorous old man, with black hair streaked with grey, and a long, grave, ascetic face.	Это был высокий, худощавый, но все еще сильный старик, черноволосый, с сильною проседью, с длинным постным и важным лицом.
He bowed to his guests in silence. But this time they approached to receive his blessing.	Он раскланялся с гостями молча, но те на этот раз подошли под благословение.
Miusov even tried to kiss his hand, but the Father Superior drew it back in time to avoid the salute.	Миусов рискнул было даже поцеловать ручку, но игумен вовремя как-то отдернул, и поцелуй не состоялся.
But Ivan and Kalganov went through the ceremony in the most simple-hearted and complete manner, kissing his hand as peasants do.	Зато Иван Федорович и Калганов благословились на этот раз вполне, то есть с самым простодушным и простонародным чмоком в руку.
"We must apologise most humbly, your reverence," began Miusov, simpering affably, and speaking in a dignified and respectful tone. "Pardon us for having come alone without the gentleman you invited, Fyodor Pavlovitch. He felt obliged to decline the honour of your hospitality, and not without reason.	- Мы должны сильно извиниться, ваше высокопреподобие, - начал Петр Александрович, с любезностью осклабляясь, но все же важным и почтительным тоном, - извиниться, что являемся одни без приглашенного вами сопутника нашего, Федора Павловича; он принужден был от вашей трапезы уклониться, и не без причины.
In the reverend Father Zossima's cell he was carried away by the unhappy dissension with his son, and let fall words which were quite out of keeping... in fact, quite unseemly... as"- he glanced at the monks- "your reverence is, no doubt, already aware.	В келье у преподобного отца Зосимы, увлекшись своею несчастною родственною распрей с сыном, он произнес несколько слов совершенно некстати... словом сказать, совершенно неприличных... о чем, как кажется (он взглянул на иеромонахов), вашему высокопреподобию уже и известно.
And therefore, recognising that he had been to blame, he felt sincere regret and shame, and begged me, and his son Ivan Fyodorovitch, to convey to you his apologies and regrets. In brief, he hopes and desires to make amends later. He asks your blessing, and begs you to forget what has taken place."	А потому, сам сознавая себя виновным и искренно раскаиваясь, почувствовал стыд и, не могши преодолеть его, просил нас, меня и сына своего, Ивана Федоровича, заявить пред вами все свое искреннее сожаление, сокрушение и покаяние... Одним словом, он надеется и хочет вознаградить все потом, а теперь, испрашивая вашего благословения, просит вас забыть о случившемся...
As he uttered the last word of his tirade, Miusov completely recovered his self-complacency, and all traces of his former irritation disappeared.	Миусов умолк. Произнеся последние слова своей тирады, он остался собою совершенно доволен, до того, что и следов недавнего раздражения не осталось в душе его.
He fully and sincerely loved humanity again.	Он вполне и искренно любил опять человечество.
The Father Superior listened to him with dignity, and, with a slight bend of the head, replied:	Игумен, с важностью выслушав его, слегка наклонил голову и произнес в ответ:
"I sincerely deplore his absence.	- Чувствительно сожалею об отлучившемся.
Perhaps at our table he might have learnt to like us, and we him.	Может быть, за трапезой нашею он полюбил бы нас, равно как и мы его.
Pray be seated, gentlemen."	Милости просим, господа, откушать.

He stood before the holy image, and began to say grace, aloud.	Он стал перед образом и начал вслух молитву.
All bent their heads reverently, and Maximov clasped his hands before him, with peculiar fervour.	Все почтительно преклонили головы, а помещик Максимов даже особенно выставился вперед, сложив перед собой ладошками руки от особого благоговения.
It was at this moment that Fyodor Pavlovitch played his last prank.	И вот тут-то Федор Павлович и выкинул свое последнее колено.
It must be noted that he really had meant to go home, and really had felt the impossibility of going to dine with the Father Superior as though nothing had happened, after his disgraceful behaviour in the elder's cell.	Надо заметить, что он действительно хотел было уехать и действительно почувствовал невозможность, после своего позорного поведения в келье старца, идти как ни в чем не бывало к игумену на обед.
Not that he was so very much ashamed of himself-quite the contrary perhaps. But still he felt it would be unseemly to go to dinner.	Не то чтоб он стыдился себя так уж очень и обвинял; может быть, даже совсем напротив; но все же он чувствовал, что обедать-то уж неприлично.
Yet his creaking carriage had hardly been brought to the steps of the hotel, and he had hardly got into it, when he suddenly stopped short.	Но только было подали к крыльцу гостиницы его дребезжащую коляску, как он, уже влезая в нее, вдруг приостановился.
He remembered his own words at the elder's:	Ему вспомнились его же собственные слова у старца:
"I always feel when I meet people that I am lower than all, and that they all take me for a buffoon; so I say let me play the buffoon, for you are, every one of you, stupider and lower than I."	"Мне все так и кажется, когда я вхожу куда-нибудь, что я подлее всех и что меня все за шута принимают, - так вот давай же я и в самом деле сыграю шута, потому что вы все до единого глупее и подлее меня".
He longed to revenge himself on everyone for his own unseemliness.	Ему захотелось всем отомстить за собственные пакости.
He suddenly recalled how he had once in the past been asked,	Вспомнил он вдруг теперь кстати, как когда-то, еще прежде, спросили его раз:
"Why do you hate so and so, so much?"	"За что вы такого-то так ненавидите?"
And he had answered them, with his shameless impudence,	И он ответил тогда, в припадке своего шутовского бесстыдства:
"I'll tell you. He has done me no harm. But I played him a dirty trick, and ever since I have hated him."	"А вот за что: он, правда, мне ничего не сделал, но зато я сделал ему одну бессовестнейшую пакость, и только что сделал, тотчас же за то и возненавидел его".
Remembering that now, he smiled quietly and malignantly, hesitating for a moment.	Припомнив это теперь, он тихо и злобно усмехнулся в минутном раздумье.
His eyes gleamed, and his lips positively quivered.	Глаза его сверкнули, и даже губы затряслись.
"Well, since I have begun, I may as well go on," he decided.	"А коль начал, так и кончить", - решил он вдруг.
His predominant sensation at that moment might be expressed in the following words,	Сокровеннейшее ощущение его в этот миг можно было бы выразить такими словами:

"Well, there is no rehabilitating myself now. So let me shame them for all I am worth. I will show them I don't care what they think- that's all!"	"Ведь уж теперь себя не реабилитируешь, так давай-ка я им еще наплюю до бесстыдства: не стыжусь, дескать, вас, да и только!"
He told the coachman to wait, while with rapid steps he returned to the monastery and straight to the Father Superior's.	Кучеру он велел подождать, а сам скорыми шагами воротился в монастырь и прямо к игумену.
He had no clear idea what he would do, but he knew that he could not control himself, and that a touch might drive him to the utmost limits of obscenity, but only to obscenity, to nothing criminal, nothing for which he could be legally punished.	Он еще не знал хорошо, что сделает, но знал, что уже не владеет собою и - чуть толчок - мигом дойдет теперь до последнего предела какой-нибудь мерзости, - впрочем, только мерзости, а отнюдь не какого-нибудь преступления или такой выходки, за которую может суд наказать.
In the last resort, he could always restrain himself, and had marvelled indeed at himself, on that score, sometimes.	В последнем случае он всегда умел себя сдерживать и даже сам себе дивился насчет этого в иных случаях.
He appeared in the Father Superior's dining-room, at the moment when the prayer was over, and all were moving to the table.	Он показался в столовой игумена ровно в тот миг, когда кончилась молитва и все двинулись к столу.
Standing in the doorway, he scanned the company, and laughing his prolonged, impudent, malicious chuckle, looked them all boldly in the face.	Остановившись на пороге, оглядел компанию и засмеялся длинным, наглым, злым смешком, всем отважно глядя в глаза.
"They thought I had gone, and here I am again," he cried to the whole room.	- А они-то думали, я уехал, а я вот он! - вскричал он на всю залу.
For one moment everyone stared at him without a word; and at once everyone felt that something revolting, grotesque, positively scandalous, was about to happen.	Одно мгновение все смотрели на него в упор и молчали, и вдруг все почувствовали, что выйдет сейчас что-нибудь отвратительное, нелепое, с несомненным скандалом.
Miusov passed immediately from the most benevolent frame of mind to the most savage.	Петр Александрович из самого благодушного настроения перешел немедленно в самое свирепое.
All the feelings that had subsided and died down in his heart revived instantly.	Все, что угасло было в его сердце и затихло, разом воскресло и поднялось.
"No! this I cannot endure!" he cried. "I absolutely cannot! and... I certainly cannot!"	- Нет, вынести этого я не могу! - вскричал он, -совсем не могу и... никак не могу!
The blood rushed to his head.	Кровь бросилась ему в голову.
He positively stammered; but he was beyond thinking of style, and he seized his hat.	Он даже спутался, но было уже не до слога, и он схватил свою шляпу.
"What is it he cannot?" cried Fyodor Pavlovitch, "that he absolutely cannot and certainly cannot?	- Чего такого он не может? - вскричал Федор Павлович, - "никак не может и ни за что не может"?
Your reverence, am I to come in or not?	Ваше преподобие, входить мне аль нет?
Will you receive me as your guest?"	Принимаете сотрапезника?
"You are welcome with all my heart," answered the Superior. "Gentlemen!" he added,	- Милости просим от всего сердца, - ответил игумен. - Господа!

"I venture to beg you most earnestly to lay aside your dissensions, and to be united in love and family harmony- with prayer to the Lord at our humble table."	Позволю ли себе, - прибавил он вдруг, - просить вас от всей души, оставив случайные распри ваши, сойтись в любви и родственном согласии, с молитвой ко Господу, за смиренною трапезою нашей...
"No, no, it is impossible!" cried Miusov, beside himself.	- Нет, нет, невозможно, - крикнул как бы не в себе Петр Александрович.
"Well, if it is impossible for Pyotr Alexandrovitch, it is impossible for me, and I won't stop.	- А коли Петру Александровичу невозможно, так и мне невозможно, и я не останусь.
That is why I came.	Я с тем и шел.
I will keep with Pyotr Alexandrovitch everywhere now. If you will go away, Pyotr Alexandrovitch, I will go away too, if you remain, I will remain.	Я всюду теперь буду с Петром Александровичем: уйдете, Петр Александрович, и я пойду, останетесь - и я останусь.
You stung him by what you said about family harmony, Father Superior, he does not admit he is my relation.	Родственным-то согласием вы его наипаче кольнули, отец игумен: не признает он себя мне родственником!
That's right, isn't it, von Sohn?	Так ли, фон Зон?
Here's von Sohn.	Вот и фон Зон стоит.
How are you, von Sohn?"	Здравствуй, фон Зон.
"Do you mean me?" muttered Maximov, puzzled.	-Вы... это мне-с? - пробормотал изумленный помещик Максимов.
"Of course I mean you," cried Fyodor Pavlovitch. "Who else?	- Конечно, тебе, - крикнул Федор Павлович. - А то кому же?
The Father Superior could not be von Sohn."	Не отцу же игумену быть фон Зоном!
"But I am not von Sohn either. I am Maximov."	- Да ведь и я не фон Зон, я Максимов.
"No, you are von Sohn.	- Нет, ты фон Зон.
Your reverence, do you know who von Sohn was?	Ваше преподобие, знаете вы, что такое фон Зон?
It was a famous murder case. He was killed in a house of harlotry- I believe that is what such places are called among you- he was killed and robbed, and in spite of his venerable age, he was nailed up in a box and sent from Petersburg to Moscow in the luggage van, and while they were nailing him up, the harlots sang songs and played the harp, that is to say, the piano.	Процесс такой уголовный был: его убили в блудилище - так, кажется, у вас сии места именуются, - убили и ограбили и, несмотря на его почтенные лета, вколотили в ящик, закупорили и из Петербурга в Москву отослали в багажном вагоне, за нумером. А когда заколачивали, то блудные плясавицы пели песни и играли на гуслях, то есть на фортоплясах.
So this is that very von Solin.	Так вот это тот самый фон Зон и есть.
He has risen from the dead, hasn't he, von Sohn?"	Он из мертвых воскрес, так ли, фон Зон?
"What is happening?	- Что же это такое?
What's this?" voices were heard in the group of monks.	Как же это? - послышались голоса в группе иеромонахов.
"Let us go," cried Miusov, addressing Kalganov.	- Идем! - крикнул Петр Александрович, обращаясь к Калганову.

"No, excuse me," Fyodor Pavlovitch broke in shrilly, taking another step into the room. "Allow me to finish.	- Нет-с, позвольте! - визгливо перебил Федор Павлович, шагнув еще шаг в комнату, - позвольте и мне довершить.
There in the cell you blamed me for behaving disrespectfully just because I spoke of eating gudgeon, Pyotr Alexandrovitch.	Там в келье ославили меня, что я будто бы непочтительно вел себя, а именно тем, что про пескариков крикнул.
Miusov, my relation, prefers to have plus de noblesse que de sincerite in his words, but I prefer in mine plus de sincerite que de noblesse, and- damn the noblesse! That's right, isn't it, von Sohn?	Петр Александрович Миусов, родственник мой, любит, чтобы в речи было plus de noblesse que de sincerite, [7 - больше благородства, чем искренности (фр.).] а я, обратно, люблю, чтобы в моей речи было plus de sincerite que de noblesse,[8 - больше искренности, чем благородства (фр.).] и -наплевать на noblesse![9 - благородство! (фр.)] Так ли, фон Зон?
Allow me, Father Superior, though I am a buffoon and play the buffoon, yet I am the soul of honour, and I want to speak my mind.	Позвольте, отец игумен, я хоть и шут и представляюсь шутом, но я рыцарь чести и хочу высказать.
Yes, I am the soul of honour, while in Pyotr Alexandrovitch there is wounded vanity and nothing else.	Да-с, я рыцарь чести, а в Петре Александровиче -прищемленное самолюбие и ничего больше.
I came here perhaps to have a look and speak my mind.	Я и приехал-то, может быть, сюда давеча, чтобы посмотреть да высказать.
My son, Alexey, is here, being saved. I am his father; I care for his welfare, and it is my duty to care.	У меня здесь сын Алексей спасается; я отец, я об его участи забочусь и должен заботиться.
While I've been playing the fool, I have been listening and having a look on the sly; and now I want to give you the last act of the performance.	Я все слушал да представлялся, да и смотрел потихоньку, а теперь хочу вам и последний акт представления проделать.
You know how things are with us?	У нас ведь как?
As a thing falls, so it lies.	У нас что падает, то уж и лежит.
As a thing once has fallen, so it must lie for ever.	У нас что раз упало, то уж и вовеки лежи.
Not a bit of it!	Как бы не так-с!
I want to get up again.	Я встать желаю.
Holy Father, I am indignant with you.	Отцы святые, я вами возмущен.
Confession is a great sacrament, before which I am ready to bow down reverently; but there in the cell, they all kneel down and confess aloud.	Исповедь есть великое таинство, пред которым и я благоговею и готов повергнуться ниц, а тут вдруг там в келье все на коленках и исповедуются вслух.
Can it be right to confess aloud?	Разве вслух позволено исповедоваться?
It was ordained by the holy Fathers to confess in secret: then only your confession will be a mystery, and so it was of old.	Святыми отцами установлено исповедание на ухо, тогда только исповедь ваша будет таинством, и это издревле.
But how can I explain to him before everyone that I did this and that... well, you understand what-sometimes it would not be proper to talk about it- so it is really a scandal!	А то как я ему объясню при всех, что я, например, то и то... ну то есть то и то, понимаете? Иногда ведь и сказать неприлично. Так ведь это скандал!

No, Fathers, one might be carried along with you to the Flagellants, I dare say.... at the first opportunity I shall write to the Synod, and I shall take my son, Alexey, home."	Нет, отцы, с вами тут, пожалуй, в хлыстовщину втянешься... Я при первом же случае напишу в синод, а сына своего Алексея домой возьму... Здесь нотабене.
We must note here that Fyodor Pavlovitch knew where to look for the weak spot.	Федор Павлович слышал, где в колокола звонят.
There had been at one time malicious rumours which had even reached the Archbishop (not only regarding our monastery, but in others where the institution of elders existed) that too much respect was paid to the elders, even to the detriment of the authority of the Superior, that the elders abused the sacrament of confession and so on and so on- absurd charges which had died away of themselves everywhere.	Были когда-то злые сплетни, достигшие даже до архиерея (не только по нашему, но и в других монастырях, где установилось старчество), что будто слишком уважаются старцы, в ущерб даже сану игуменскому, и что, между прочим, будто бы старцы злоупотребляют таинством исповеди и проч., и проч. Обвинения нелепые, которые и пали в свое время сами собой и у нас, и повсеместно.
But the spirit of folly, which had caught up Fyodor Pavlovitch and was bearing him on the current of his own nerves into lower and lower depths of ignominy, prompted him with this old slander. Fyodor Pavlovitch did not understand a word of it, and he could not even put it sensibly, for on this occasion no one had been kneeling and confessing aloud in the elder's cell, so that he could not have seen anything of the kind. He was only speaking from confused memory of old slanders.	Но глупый дьявол, который подхватил и нес Федора Павловича на его собственных нервах куда-то все дальше и дальше в позорную глубину, подсказал ему это бывшее обвинение, в котором Федор Павлович сам не понимал первого слова. Да и высказать-то его грамотно не сумел, тем более что на этот раз никто в келье старца на коленях не стоял и вслух не исповедовался, так что Федор Павлович ничего не мог подобного сам видеть и говорил лишь по старым слухам и сплетням, которые кое-как припомнил.
But as soon as he had uttered his foolish tirade, he felt he had been talking absurd nonsense, and at once longed to prove to his audience, and above all to himself, that he had not been talking nonsense.	Но, высказав свою глупость, он почувствовал, что сморозил нелепый вздор, и вдруг захотелось ему тотчас же доказать слушателям, а пуще всего себе самому, что сказал он вовсе не вздор.
And, though he knew perfectly well that with each word he would be adding more and more absurdity, he could not restrain himself, and plunged forward blindly.	И хотя он отлично знал, что с каждым будущим словом все больше и нелепее будет прибавлять к сказанному уже вздору еще такого же, - но уж сдержать себя не мог и полетел как с горы.
"How disgraceful!" cried Pyotr Alexandrovitch.	- Какая подлость! - крикнул Петр Александрович.
"Pardon me!" said the Father Superior. "It was said of old,	- Простите, - сказал вдруг игумен. - Было сказано издревле:
'Many have begun to speak against me and have uttered evil sayings about me.	"И начат глаголати на мя многая некая, даже и до скверных некиих вещей.
And hearing it I have said to myself: it is the correction of the Lord and He has sent it to heal my vain soul.'	Аз же вся слышав, глаголах в себе: се врачество Иисусово есть и послал исцелити тщеславную душу мою".
And so we humbly thank you, honoured guest!" and he made Fyodor Pavlovitch a low bow.	А потому и мы благодарим вас с покорностью, гость драгоценный! И он поклонился Федору Павловичу в пояс.
"Tut- tut- tut- sanctimoniousness and stock phrases!	- Те-те-те! Ханжество и старые фразы!
Old phrases and old gestures.	Старые фразы и старые жесты!
The old lies and formal prostrations.	Старая ложь и казенщина земных поклонов!

We know all about them.	Знаем мы эти поклоны!
A kiss on the lips and a dagger in the heart, as in Schiller's Robbers.	"Поцелуй в губы и кинжал в сердце", как в "Разбойниках" Шиллера.
I don't like falsehood, Fathers, I want the truth.	Не люблю, отцы, фальши, а хочу истины!
But the truth is not to be found in eating gudgeon and that I proclaim aloud!	Но не в пескариках истина, и я это провозгласил!
Father monks, why do you fast?	Отцы монахи, зачем поститесь?
Why do you expect reward in heaven for that?	Зачем вы ждете за это себе награды на небеси?
Why, for reward like that I will come and fast too!	Так ведь из-за этакой награды и я пойду поститься!
No, saintly monk, you try being virtuous in the world, do good to society, without shutting yourself up in a monastery at other people's expense, and without expecting a reward up aloft for it- you'll find that a bit harder.	Нет, монах святой, ты будь-ка добродетелен в жизни, принеси пользу обществу, не заключаясь в монастыре на готовые хлеба и не ожидая награды там наверху, - так это-то потруднее будет.
I can talk sense, too, Father Superior.	Я тоже ведь, отец игумен, умею складно сказать.
What have they got here?" He went up to the table. "Old port wine, mead brewed by the Eliseyev Brothers. Fie, fie, fathers!	Что у них тут наготовлено? - подошел он к столу. - Портвейн старый Фактори, медок разлива братьев Елисеевых, ай да отцы!
That is something beyond gudgeon.	Не похоже ведь на пескариков.
Look at the bottles the fathers have brought out, he he he!	Ишь бутылочек-то отцы наставили, хе-хе-хе!
And who has provided it all?	А кто это все доставлял сюда?
The Russian peasant, the labourer, brings here the farthing earned by his horny hand, wringing it from his family and the tax-gatherer!	Это мужик русский, труженик, своими мозольными руками заработанный грош сюда несет, отрывая его от семейства и от нужд государственных!
You bleed the people, you know, holy Fathers."	Ведь вы, отцы святые, народ сосете!
"This is too disgraceful!" said Father Iosif.	- Это уж совсем недостойно с вашей стороны, -проговорил отец Иосиф.
Father Paissy kept obstinately silent.	Отец Паисий упорно молчал.
Miusov rushed from the room, and Kalgonov after him.	Миусов бросился бежать из комнаты, а за ним и Калганов.
"Well, Father, I will follow Pyotr Alexandrovitch!	- Ну, отцы, и я за Петром Александровичем!
I am not coming to see you again. You may beg me on your knees, I shan't come.	Больше я к вам не приду, просить будете на коленях, не приду.
I sent you a thousand roubles, so you have begun to keep your eye on me. He he he!	Тысячу рубликов я вам прислал, так вы опять глазки навострили, хе-хе-хе!
No, I'll say no more.	Нет, еще не прибавлю.
I am taking my revenge for my youth, for all the humiliation I endured." He thumped the table with his fist in a paroxysm of simulated feeling. "This monastery has played a great part in my life!	Мщу за мою прошедшую молодость, за все унижение мое! - застучал он кулаком по столу в припадке выделанного чувства. - Много значил этот монастырек в моей жизни!

It has cost me many bitter tears.	Много горьких слез я из-за него пролил!
You used to set my wife, the crazy one, against me.	Вы жену мою, кликушу, восставляли против меня.
You cursed me with bell and book, you spread stories about me all over the place.	Вы меня на семи соборах проклинали, по околотку разнесли!
Enough, fathers! This is the age of Liberalism, the age of steamers and railways.	Довольно, отцы, нынче век либеральный, век пароходов и железных дорог.
Neither a thousand, nor a hundred roubles, no, nor a hundred farthings will you get out of me!"	Ни тысячи, ни ста рублей, ни ста копеек, ничего от меня не получите!
It must be noted again that our monastery never had played any great part in his life, and he never had shed a bitter tear owing to it.	Опять нотабене. Никогда и ничего такого особенного не значил наш монастырь в его жизни, и никаких горьких слез не проливал он из-за него.
But he was so carried away by his simulated emotion, that he was for one moment almost believing it himself. He was so touched he was almost weeping. But at that very instant, he felt that it was time to draw back.	Но он до того увлекся выделанными слезами своими, что на одно мгновение чуть было себе сам не поверил; даже заплакал было от умиления; но в тот же миг почувствовал, что пора поворачивать оглобли назад.
The Father Superior bowed his head at his malicious lie, and again spoke impressively:	Игумен на злобную ложь его наклонил голову и опять внушительно произнес:
"It is written again,	- Сказано снова:
'Bear circumspectly and gladly dishonour that cometh upon thee by no act of thine own, be not confounded and hate not him who hath dishonoured thee.'	"Претерпи смотрительне находящее на тя невольно бесчестие с радостию, и да не смутишися, ниже возненавидиши бесчестящего тя".
And so will we."	Так и мы поступим.
"Tut, tut, tut! Bethinking thyself and the rest of the rigmarole.	- Те-те-те, вознепщеваху! и прочая галиматья!
Bethink yourselves Fathers, I will go.	Непщуйте, отцы, а я пойду.
But I will take my son, Alexey, away from here for ever, on my parental authority.	А сына моего Алексея беру отселе родительскою властию моею навсегда.
Ivan Fyodorovitch, my most dutiful son, permit me to order you to follow me.	Иван Федорович, почтительнейший сын мой, позвольте вам приказать за мною следовать!
Von Sohn, what have you to stay for?	Фон Зон, чего тебе тут оставаться!
Come and see me now in the town.	Приходи сейчас ко мне в город.
It is fun there.	У меня весело.
It is only one short verst; instead of lenten oil, I will give you sucking-pig and kasha. We will have dinner with some brandy and liqueur to it.... I've cloudberry wine. Hey, von Sohn, don't lose your chance."	Всего верстушка какая-нибудь, вместо постного-то масла подам поросенка с кашей; пообедаем; коньячку поставлю, потом ликерцу; мамуровка есть... Эй, фон Зон, не упускай своего счастия!
He went out, shouting and gesticulating.	Он вышел, крича и жестикулируя.
It was at that moment Rakitin saw him and pointed him out to Alyosha.	Вот в это-то мгновение Ракитин и увидел его выходящего и указал Алеше.

"Alexey!" his father shouted, from far off, catching sight of him. "You come home to me to-day, for good, and bring your pillow and mattress, and leave no trace behind."	- Алексей! - крикнул ему издали отец, завидев его, - сегодня же переезжай ко мне совсем, и подушку и тюфяк тащи, и чтобы твоего духу здесь не пахло.
Alyosha stood rooted to the spot, watching the scene in silence.	Алеша остановился как вкопанный, молча и внимательно наблюдая сцену.
Meanwhile, Fyodor Pavlovitch had got into the carriage, and Ivan was about to follow him in grim silence without even turning to say good-bye to Alyosha.	Федор Павлович между тем влез в коляску, а за ним, даже и не оборотившись к Алеше проститься, молча и угрюмо стал было влезать Иван Федорович.
But at this point another almost incredible scene of grotesque buffoonery gave the finishing touch to the episode.	Но тут произошла еще одна паясническая и невероятная почти сцена, восполнившая эпизод.
Maximov suddenly appeared by the side of the carriage.	Вдруг у подножки коляски появился помещик Максимов.
He ran up, panting, afraid of being too late.	Он прибежал запыхавшись, чтобы не опоздать.
Rakitin and Alyosha saw him running.	Ракитин и Алеша видели, как он бежал.
He was in such a hurry that in his impatience he put his foot on the step on which Ivan's left foot was still resting, and clutching the carriage he kept trying to jump in.	Он так спешил, что в нетерпении занес уже ногу на ступеньку, на которой еще стояла левая нога Ивана Федоровича, и, схватившись за кузов, стал было подпрыгивать в коляску.
"I am going with you! " he kept shouting, laughing a thin mirthful laugh with a look of reckless glee in his face. "Take me, too."	- И я, и я с вами! - выкрикивал он, подпрыгивая, смеясь мелким веселым смешком, с блаженством в лице и на все готовый, - возьмите и меня!
"There!" cried Fyodor Pavlovitch, delighted. "Did I not say he was von Sohn.	- Ну не говорил ли я, - восторженно крикнул Федор Павлович, - что это фон Зон!
It is von Sohn himself, risen from the dead.	Что это настоящий воскресший из мертвых фон Зон!
Why, how did you tear yourself away?	Да как ты вырвался оттуда?
What did you von Sohn there? And how could you get away from the dinner?	Что ты там нафонзонил такого и как ты-то мог от обеда уйти?
You must be a brazen-faced fellow!	Ведь надо же медный лоб иметь!
I am that myself, but I am surprised at you, brother!	У меня лоб, а я, брат, твоему удивляюсь!
Jump in, jump in!	Прыгай, прыгай скорей!
Let him pass, Ivan. It will be fun.	Пусти его, Ваня, весело будет.
He can lie somewhere at our feet.	Он тут как-нибудь в ногах полежит.
Will you lie at our feet, von Sohn?	Полежишь, фон Зон?
Or perch on the box with the coachman.	Али на облучок его с кучером примостить?..
Skip on to the box, von Sohn!"	Прыгай на облучок, фон Зон!..
But Ivan, who had by now taken his seat, without a word gave Maximov a violent punch in the breast and sent him flying.	Но Иван Федорович, усевшийся уже на место, молча и изо всей силы вдруг отпихнул в грудь Максимова, и тот отлетел на сажень.
It was quite by chance he did not fall.	Если не упал, то только случайно.

"Drive on!" Ivan shouted angrily to the coachman.	- Пошел! - злобно крикнул кучеру Иван Федорович.
"Why, what are you doing, what are you about?	- Ну чего же ты? Чего же ты?
Why did you do that?" Fyodor Pavlovitch protested. But the carriage had already driven away.	Зачем ты его так? - вскинулся Федор Павлович, но коляска уже поехала.
Ivan made no reply.	Иван Федорович не ответил.
"Well, you are a fellow," Fyodor Pavlovitch said again. After a pause of two minutes, looking askance at his son, "Why, it was you got up all this monastery business. You urged it, you approved of it. Why are you angry now?"	- Ишь ведь ты! - помолчав две минуты, проговорил опять Федор Павлович, косясь на сынка. - Сам ведь ты весь этот монастырь затеял, сам подстрекал, сам одобрял, чего ж теперь сердишься?
"You've talked rot enough. You might rest a bit now," Ivan snapped sullenly.	- Полно вам вздор толочь, отдохните хоть теперь немного, - сурово отрезал Иван Федорович.
Fyodor Pavlovitch was silent again for two minutes.	Федор Павлович опять помолчал с две минуты.
"A drop of brandy would be nice now," he observed sententiously, but Ivan made no response.	- Коньячку бы теперь хорошо, - сентенциозно заметил он. Но Иван Федорович не ответил.
"You shall have some, too, when we get home."	- Доедем, и ты выпьешь.
Ivan was still silent.	Иван Федорович все молчал.
Fyodor Pavlovitch waited another two minutes.	Федор Павлович подождал еще минуты с две.
"But I shall take Alyosha away from the monastery, though you will dislike it so much, most honoured Karl von Moor."	- А Алешку-то я все-таки из монастыря возьму, несмотря на то, что вам это очень неприятно будет, почтительнейший Карл фон Мор.
Ivan shrugged his shoulders contemptuously, and turning away stared at the road.	Иван Федорович презрительно вскинул плечами и, отворотясь, стал смотреть на дорогу.
And they did not speak again all the way home.	Затем уж до самого дома не говорили.
Book III.	Книга третья
The Sensualists	Сладострастники
Chapter 1.	I
In the Servants' Quarters	В лакейской
THE Karamazovs' house was far from being in the centre of the town, but it was not quite outside it.	Дом Федора Павловича Карамазова стоял далеко не в самом центре города, но и не совсем на окраине.
It was a pleasant-looking old house of two stories, painted grey, with a red iron roof.	Был он довольно ветх, но наружность имел приятную: одноэтажный, с мезонином, окрашенный серенькою краской и с красною железною крышкой.
It was roomy and snug, and might still last many years.	Впрочем, мог еще простоять очень долго, был поместителен и уютен.
There were all sorts of unexpected little cupboards and closets and staircases.	Много было в нем разных чуланчиков, разных пряток и неожиданных лесенок.
There were rats in it, but Fyodor Pavlovitch did not altogether dislike them.	Водились в нем крысы, но Федор Павлович на них не вполне сердился:

"One doesn't feel so solitary when one's left alone in the evening," he used to say.	"Все же не так скучно по вечерам, когда остаешься один".
It was his habit to send the servants away to the lodge for the night and to lock himself up alone.	А он действительно имел обыкновение отпускать слуг на ночь во флигель и в доме сам запирался один на всю ночь.
The lodge was a roomy and solid building in the yard. Fyodor Pavlovitch used to have the cooking done there, although there was a kitchen in the house; he did not like the smell of cooking, and, winter and summer alike, the dishes were carried in across the courtyard.	Флигель этот стоял на дворе, был обширен и прочен; в нем же определил Федор Павлович быть и кухне, хотя кухня была и в доме: не любил он кухонного запаха, и кушанье приносили через двор зимой и летом.
The house was built for a large family; there was room for five times as many, with their servants.	Вообще дом был построен на большую семью: и господ, и слуг можно было бы поместить впятеро больше.
But at the time of our story there was no one living in the house but Fyodor Pavlovitch and his son Ivan. And in the lodge there were only three servants: old Grigory, and his old wife Marfa, and a young man called Smerdyakov.	Но в момент нашего рассказа в доме жил лишь Федор Павлович с Иваном Федоровичем, а в людском флигеле всего только три человека прислуги: старик Григорий, старуха Марфа, его жена, и слуга Смердяков, еще молодой человек.
Of these three we must say a few words.	Приходится сказать несколько поподробнее об этих трех служебных лицах.
Of old Grigory we have said something already.	О старике Григории Васильевиче Кутузове мы, впрочем, уже говорили довольно.
He was firm and determined and went blindly and obstinately for his object, if once be had been brought by any reasons (and they were often very illogical ones) to believe that it was immutably right.	Это был человек твердый и неуклонный, упорно и прямолинейно идущий к своей точке, если только эта точка по каким-нибудь причинам (часто удивительно нелогическим) становилась пред ним как непреложная истина.
He was honest and incorruptible.	Вообще говоря, он был честен и неподкупен.
His wife, Marfa Ignatyevna, had obeyed her husband's will implicitly all her life, yet she had pestered him terribly after the emancipation of the serfs. She was set on leaving Fyodor Pavlovitch and opening a little shop in Moscow with their small savings. But Grigory decided then, once for all, that "the woman's talking nonsense, for every woman is dishonest," and that they ought not to leave their old master, whatever he might be, for "that was now their duty."	Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на то что пред волей мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, "потому что всякая баба бесчестна", но что уходить им от прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, "потому что это ихний таперича долг".
"Do you understand what duty is?" he asked Marfa Ignatyevna.	- Ты понимаешь ли, что есть долг? - обратился он к Марфе Игнатьевне.
"I understand what duty means, Grigory Vassilyevitch, but why it's our duty to stay here I never shall understand," Marfa answered firmly.	-Про долг я понимаю, Григорий Васильевич, но какой нам тут долг, чтобы нам здесь оставаться, того ничего не пойму, - ответила твердо Марфа Игнатьевна.
"Well, don't understand then. But so it shall be.	-И не понимай, а оно так будет.

And you hold your tongue."	Впредь молчи.
And so it was. They did not go away, and Fyodor Pavlovitch promised them a small sum for wages, and paid it regularly.	Так и вышло: они не ушли, а Федор Павлович назначил им жалованье, небольшое, и жалованье выплачивал.
Grigory knew, too, that he had an indisputable influence over his master.	Г ригорий знал к тому же, что он на барина имеет влияние неоспоримое.
It was true, and he was aware of it. Fyodor Pavlovitch was an obstinate and cunning buffoon, yet, though his will was strong enough "in some of the affairs of life," as he expressed it, he found himself, to his surprise, extremely feeble in facing certain other emergencies.	Он чувствовал это, и это было справедливо: хитрый и упрямый шут, Федор Павлович, очень твердого характера "в некоторых вещах жизни", как он сам выражался, бывал, к собственному удивлению своему, весьма даже слабоват характером в некоторых других "вещах жизни".
He knew his weaknesses and was afraid of them.	И он сам знал в каких, знал и боялся многого.
There are positions in which one has to keep a sharp lookout. And that's not easy without a trustworthy man, and Grigory was a most trustworthy man.	В некоторых вещах жизни надо было держать ухо востро, и при этом тяжело было без верного человека, а Григорий был человек вернейший.
Many times in the course of his life Fyodor Pavlovitch had only just escaped a sound thrashing through Grigory's intervention, and on each occasion the old servant gave him a good lecture.	Даже так случалось, что Федор Павлович много раз в продолжение своей карьеры мог быть бит, и больно бит, и всегда выручал Григорий, хотя каждый раз прочитывал ему после того наставление.
But it wasn't only thrashings that Fyodor Pavlovitch was afraid of. There were graver occasions, and very subtle and complicated ones, when Fyodor Pavlovitch could not have explained the extraordinary craving for someone faithful and devoted, which sometimes unaccountably came upon him all in a moment.	Но одни побои не испугали бы Федора Павловича: бывали высшие случаи, и даже очень тонкие и сложные, когда Федор Павлович и сам бы не в состоянии, пожалуй, был определить ту необычайную потребность в верном и близком человеке, которую он моментально и непостижимо вдруг иногда начинал ощущать в себе.
It was almost a morbid condition. Corrupt and often cruel in his lust, like some noxious insect, Fyodor Pavlovitch was sometimes, in moments of drunkenness, overcome by superstitious terror and a moral convulsion which took an almost physical form.	Это были почти болезненные случаи: развратнейший и в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое, Федор Павлович вдруг ощущал в себе иной раз, пьяными минутами, духовный страх и нравственное сотрясение, почти, так сказать, даже физически отзывавшееся в душе его.
"My soul's simply quaking in my throat at those times," he used to say.	"Душа у меня точно в горле трепещется в эти разы", - говаривал он иногда.
At such moments he liked to feel that there was near at hand, in the lodge if not in the room, a strong, faithful man, virtuous and unlike himself, who had seen all his debauchery and knew all his secrets, but was ready in his devotion to overlook all that, not to oppose him, above all, not to reproach him or threaten him with anything, either in this world or in the next, and, in case of need, to defend him- from whom?	Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый, совсем не такой, как он, не развратный, который хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и знал все тайны, но все же из преданности допускал бы это все, не противился, главное - не укорял и ничем бы не грозил, ни в сем веке, ни в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, - от кого?
From somebody unknown, but terrible and dangerous.	От кого-то неизвестного, но страшного и опасного.

What he needed was to feel that there was another man, an old and tried friend, that he might call him in his sick moments merely to look at his face, or, perhaps, exchange some quite irrelevant words with him. And if the old servant were not angry, he felt comforted, and if he were angry, he was more dejected.	Дело было именно в том, чтобы был непременно другой человек, старинный и дружественный, чтобы в больную минуту позвать его, только с тем чтобы всмотреться в его лицо, пожалуй переброситься словцом, совсем даже посторонним каким-нибудь, и коли он ничего, не сердится, то как-то и легче сердцу, а коли сердится, ну, тогда грустней.
It happened even (very rarely however) that Fyodor Pavlovitch went at night to the lodge to wake Grigory and fetch him for a moment.	Случалось (но, впрочем, чрезвычайно редко), что Федор Павлович шел даже ночью во флигель будить Григория, чтобы тот на минутку пришел к нему.
When the old man came, Fyodor Pavlovitch would begin talking about the most trivial matters, and would soon let him go again, sometimes even with a jest. And after he had gone, Fyodor Pavlovitch would get into bed with a curse and sleep the sleep of the just.	Тот приходил, и Федор Павлович заговаривал о совершеннейших пустяках и скоро отпускал, иногда даже с насмешечкой и шуточкой, а сам, плюнув, ложился спать и спал уже сном праведника.
Something of the same sort had happened to Fyodor Pavlovitch on Alyosha's arrival.	Нечто в этом роде случилось с Федором Павловичем и по приезде Алеши.
Alyosha "pierced his heart" by "living with him, seeing everything and blaming nothing."	Алеша "пронзил его сердце" тем, что "жил, все видел и ничего не осудил".
Moreover, Alyosha brought with him something his father had never known before: a complete absence of contempt for him and an invariable kindness, a perfectly natural unaffected devotion to the old man who deserved it so little.	Мало того, принес с собою небывалую вещь: совершенное отсутствие презрения к нему, старику, напротив - всегдашнюю ласковость и совершенно натуральную прямодушную привязанность к нему, столь мало ее заслужившему.
All this was a complete surprise to the old profligate, who had dropped all family ties. It was a new and surprising experience for him, who had till then loved nothing but "evil."	Все это было для старого потаскуна и бессемейника совершенным сюрпризом, совсем для него, любившего доселе одну лишь "скверну", неожиданным.
When Alyosha had left him, he confessed to himself that he had learnt something he had not till then been willing to learn.	По уходе Алеши он признался себе, что понял кое-что, чего доселе не хотел понимать.
I have mentioned already that Grigory had detested Adelaida Ivanovna, the first wife of Fyodor Pavlovitch and the mother of Dmitri, and that he had, on the contrary, protected Sofya Ivanovna, the poor "crazy woman," against his master and anyone who chanced to speak ill or lightly of her.	Я уже упоминал в начале моего рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло на ум молвить о ней худое или легкомысленное слово.
His sympathy for the unhappy wife had become something sacred to him, so that even now, twenty years after, he could not bear a slighting allusion to her from anyone, and would at once check the offender.	В нем симпатия к этой несчастной обратилась во что-то священное, так что и двадцать лет спустя он бы не перенес, от кого бы то ни шло, даже худого намека о ней и тотчас бы возразил обидчику.

Externally, Grigory was cold, dignified and taciturn, and spoke, weighing his words, without frivolity.	По наружности своей Григорий был человек холодный и важный, не болтливый, выпускающий слова веские, нелегкомысленные.
It was impossible to tell at first sight whether he loved his meek, obedient wife; but he really did love her, and she knew it.	Точно так же невозможно было бы разъяснить в нем с первого взгляда: любил он свою безответную, покорную жену или нет, а между тем он ее действительно любил, и та, конечно, это понимала.
Marfa Ignatyevna was by no means foolish; she was probably, indeed, cleverer than her husband, or, at least, more prudent than he in worldly affairs, and yet she had given in to him in everything without question or complaint ever since her marriage, and respected him for his spiritual superiority.	Эта Марфа Игнатьевна была женщина не только не глупая, но, может быть, и умнее своего супруга, по меньшей мере рассудительнее его в делах житейских, а между тем она ему подчинялась безропотно и безответно, с самого начала супружества, и бесспорно уважала его за духовный верх.
It was remarkable how little they spoke to one another in the course of their lives, and only of the most necessary daily affairs.	Замечательно, что оба они всю жизнь свою чрезвычайно мало говорили друг с другом, разве о самых необходимых и текущих вещах.
The grave and dignified Grigory thought over all his cares and duties alone, so that Marfa Ignatyevna had long grown used to knowing that he did not need her advice.	Важный и величественный Григорий обдумывал все свои дела и заботы всегда один, так что Марфа Игнатьевна раз навсегда давно уже поняла, что в советах ее он совсем не нуждается.
She felt that her husband respected her silence, and took it as a sign of her good sense.	Она чувствовала, что муж ценит ее молчание и признает за это в ней ум.
He had never beaten her but once, and then only slightly.	Бить он ее никогда не бивал, разве всего только один раз, да и то слегка.
Once during the year after Fyodor Pavlovitch's marriage with Adelaida Ivanovna, the village girls and women- at that time serfs- were called together before the house to sing and dance.	В первый год брака Аделаиды Ивановны с Федором Павловичем, раз в деревне, деревенские девки и бабы, тогда еще крепостные, собраны были на барский двор попеть и поплясать.
They were beginning "In the Green Meadows," when Marfa, at that time a young woman, skipped forward and danced "the Russian Dance," not in the village fashion, but as she had danced it when she was a servant in the service of the rich Miusov family, in their private theatre, where the actors were taught to dance by a dancing master from Moscow.	Начали "Во лузях", и вдруг Марфа Игнатьевна, тогда еще женщина молодая, выскочила вперед пред хором и прошлась "русскую" особенным манером, не по-деревенскому, как бабы, а как танцевала она, когда была дворовою девушкой у богатых Миусовых на домашнем помещичьем их театре, где обучал актеров танцевать выписанный из Москвы танцмейстер.
Grigory saw how his wife danced, and, an hour later, at home in their cottage he gave her a lesson, pulling her hair a little.	Г ригорий видел, как прошлась его жена, и дома у себя в избе, через час, поучил ее, потаскав маленько за волосы.
But there it ended: the beating was never repeated, and Marfa Ignatyevna gave up dancing.	Но тем и кончились раз навсегда побои и не повторялись более ни разу во всю жизнь, да и Марфа Игнатьевна закаялась с тех пор танцевать.
God had not blessed them with children. One child was born but it died.	Детей им Бог не дал, был один ребеночек, да и тот умер.
Grigory was fond of children, and was not ashamed of showing it.	Григорий же видимо любил детей, даже не скрывал этого, то есть не стыдился выказывать.

When Adelaida Ivanovna had run away, Grigory took Dmitri, then a child of three years old, combed his hair and washed him in a tub with his own hands, and looked after him for almost a year.	Дмитрия Федоровича он к себе принял на руки, когда сбежала Аделаида Ивановна, трехлетним мальчиком и провозился с ним почти год, сам гребешком вычесывал, сам даже обмывал его в корыте.
Afterwards he had looked after Ivan and Alyosha, for which the general's widow had rewarded him with a slap in the face; but I have already related all that.	Потом хлопотал он и с Иваном Федоровичем, и с Алешей, за что и получил пощечину; но об этом обо всем я уже повествовал.
The only happiness his own child had brought him had been in the anticipation of its birth.	Собственный же ребеночек порадовал его лишь одною надеждой, когда Марфа Игнатьевна еще была беременна.
When it was born, he was overwhelmed with grief and horror.	Когда же родился, то поразил его сердце скорбью и ужасом.
The baby had six fingers.	Дело в том, что родился этот мальчик шестипалым.
Grigory was so crushed by this, that he was not only silent till the day of the christening, but kept away in the garden.	Увидя это, Григорий был до того убит, что не только молчал вплоть до самого дня крещения, но и нарочно уходил молчать в сад.
It was spring, and he spent three days digging the kitchen garden.	Была весна, он все три дня копал гряды в огороде в саду.
The third day was fixed for christening the baby: meantime Grigory had reached a conclusion.	На третий день приходилось крестить младенца; Григорий к этому времени уже нечто сообразил.
Going into the cottage where the clergy were assembled and the visitors had arrived, including Fyodor Pavlovitch, who was to stand godfather, he suddenly announced that the baby "ought not to be christened at all." He announced this quietly, briefly, forcing out his words, and gazing with dull intentness at the priest.	Войдя в избу, где собрался причт и пришли гости и, наконец, сам Федор Павлович, явившийся лично в качестве восприемника, он вдруг заявил, что ребенка "не надо бы крестить вовсе", - заявил не громко, в словах не распространялся, еле выцеживал по словечку, а только тупо и пристально смотрел при этом на священника.
"Why not?" asked the priest with good-humoured surprise.	- Почему так? - с веселым удивлением осведомился священник.
"Because it's a dragon," muttered Grigory.	- Потому это... дракон... - пробормотал Григорий.
"A dragon? What dragon?"	- Как дракон, какой дракон?
Grigory did not speak for some time.	Григорий промолчал некоторое время.
"It's a confusion of nature," he muttered vaguely, but firmly, and obviously unwilling to say more.	-Смешение природы произошло... - пробормотал он, хоть и весьма неясно, но очень твердо, и видимо не желая больше распространяться.
They laughed, and, of course, christened the poor baby.	Посмеялись и, разумеется, бедненького ребеночка окрестили.
Grigory prayed earnestly at the font, but his opinion of the new-born child remained unchanged.	Григорий молился у купели усердно, но мнения своего о новорожденном не изменил.
Yet he did not interfere in any way. As long as the sickly infant lived he scarcely looked at it, tried indeed not to notice it, and for the most part kept out of the cottage.	Впрочем, ничему не помешал, только все две недели, как жил болезненный мальчик, почти не глядел на него, даже замечать не хотел и большею частью уходил из избы.

But when, at the end of a fortnight, the baby died of thrush, he himself laid the child in its little coffin, looked at it in profound grief, and when they were filling up the shallow little grave he fell on his knees and bowed down to the earth.	Но когда мальчик через две недели помер от молочницы, то сам его уложил в гробик, с глубокою тоской смотрел на него и, когда засыпали неглубокую маленькую его могилку, стал на колени и поклонился могилке в землю.
He did not for years afterwards mention his child, nor did Marfa speak of the baby before him, and, even if Grigory were not present, she never spoke of it above a whisper.	С тех пор многие годы он ни разу о своем ребенке не упомянул, да и Марфа Игнатьевна ни разу при нем про ребенка своего не вспоминала, а когда с кем случалось говорить о своем "деточке", то говорила шепотом, хотя бы тут и не было Григория Васильевича.
Marfa observed that, from the day of the burial, he devoted himself to "religion," and took to reading the Lives of the Saints, for the most part sitting alone and in silence, and always putting on his big, round, silver-rimmed spectacles.	По замечанию Марфы Игнатьевны, он, с самой той могилки, стал по преимуществу заниматься "божественным", читал Четьи-Минеи, больше молча и один, каждый раз надевая большие свои серебряные круглые очки.
He rarely read aloud, only perhaps in Lent.	Редко читывал вслух, разве Великим постом.
He was fond of the Book of Job, and had somehow got hold of a copy of the sayings and sermons of "the God fearing Father Isaac the Syrian, which he read persistently for years together, understanding very little of it, but perhaps prizing and loving it the more for that.	Любил книгу Иова, добыл откуда-то список слов и проповедей "Богоносного отца нашего Исаака Сирина", читал его упорно и многолетно, почти ровно ничего не понимал в нем, но за это-то, может быть, наиболее ценил и любил эту книгу.
Of late he had begun to listen to the doctrines of the sect of Flagellants settled in the neighbourhood. He was evidently shaken by them, but judged it unfitting to go over to the new faith.	В самое последнее время стал прислушиваться и вникать в хлыстовщину, на что по соседству оказался случай, видимо был потрясен, но переходить в новую веру не заблагорассудил.
His habit of theological reading gave him an expression of still greater gravity.	Начетливость "от божественного", разумеется, придала его физиономии еще пущую важность.
He was perhaps predisposed to mysticism.	Может быть, он склонен был к мистицизму.
And the birth of his deformed child, and its death, had, as though by special design, been accompanied by another strange and marvellous event, which, as he said later, had left a "stamp" upon his soul.	А тут как нарочно случай появления на свет его шестипалого младенца и смерть его совпали как раз с другим весьма странным, неожиданным и оригинальным случаем, оставившим на душе его, как однажды он сам впоследствии выразился, "печать".
It happened that, on the very night after the burial of his child, Marfa was awakened by the wail of a new-born baby.	Так случилось, что в тот самый день, как похоронили шестипалого крошку, Марфа Игнатьевна, проснувшись ночью, услышала словно плач новорожденного ребенка.
She was frightened and waked her husband.	Она испугалась и разбудила мужа.
He listened and said he thought it was more like someone groaning, "it might be a woman."	Тот прислушался и заметил, что скорее это кто-нибудь стонет, "женщина будто бы".
He got up and dressed. It was a rather warm night in May.	Он встал, оделся; была довольно теплая майская ночь.
As he went down the steps, he distinctly heard groans coming from the garden.	Выйдя на крыльцо, он ясно вслушался, что стоны идут из сада.

But the gate from the yard into the garden was locked at night, and there was no other way of entering it, for it was enclosed all round by a strong, high fence.	Но сад был на ночь запираем со двора на замок, попасть же в него, кроме этого входа, нельзя было, потому что кругом всего сада шел крепкий и высокий забор.
Going back into the house, Grigory lighted a lantern, took the garden key, and taking no notice of the hysterical fears of his wife, who was still persuaded that she heard a child crying, and that it was her own baby crying and calling for her, went into the garden in silence.	Воротясь домой, Григорий засветил фонарь, взял садовый ключ и, не обращая внимания на истерический ужас своей супруги, все еще уверявшей, что она слышит детский плач и что это плачет, наверно, ее мальчик и зовет ее, молча пошел в сад.
There he heard at once that the groans came from the bath-house that stood near the garden gate, and that they were the groans of a woman.	Тут он ясно уразумел, что стоны идут из их баньки, стоявшей в саду, недалеко от калитки, и что стонет взаправду женщина.
Opening the door of the bath-house, he saw a sight which petrified him. An idiot girl, who wandered about the streets and was known to the whole town by the nickname of Lizaveta Smerdyastchaya (Stinking Lizaveta), had got into the bath-house and had just given birth to a child.	Отворив баню, он увидал зрелище, пред которым остолбенел: городская юродивая, скитавшаяся по улицам и известная всему городу, по прозвищу Лизавета Смердящая, забравшись в их баню, только что родила младенца.
She lay dying with the baby beside her.	Младенец лежал подле нее, а она помирала подле него.
She said nothing, for she had never been able to speak.	Говорить ничего не говорила, уже по тому одному, что не умела говорить.
But her story needs a chapter to itself.	Но все это надо бы разъяснить особо.
Chapter 2.	II
Lizaveta	Лизавета смердящая
THERE was one circumstance which struck Grigory particularly, and confirmed a very unpleasant and revolting suspicion.	Тут было одно особенное обстоятельство, которое глубоко потрясло Григория, окончательно укрепив в нем одно неприятное и омерзительное прежнее подозрение.
This Lizaveta was a dwarfish creature, "not five foot within a wee bit," as many of the pious old women said pathetically about her, after her death.	Эта Лизавета Смердящая была очень малого роста девка, "двух аршин с малым", как умилительно вспоминали о ней после ее смерти многие из богомольных старушек нашего городка.
Her broad, healthy, red face had a look of blank idiocy and the fixed stare in her eyes was unpleasant, in spite of their meek expression.	Двадцатилетнее лицо ее, здоровое, широкое и румяное, было вполне идиотское; взгляд же глаз неподвижный и неприятный, хотя и смирный.
She wandered about, summer and winter alike, barefooted, wearing nothing but a hempen smock.	Ходила она всю жизнь, и летом и зимой, босая и в одной посконной рубашке.
Her coarse, almost black hair curled like lamb's wool, and formed a sort of huge cap on her head.	Почти черные волосы ее, чрезвычайно густые, закурчавленные как у барана, держались на голове ее в виде как бы какой-то огромной шапки.
It was always crusted with mud, and had leaves; bits of stick, and shavings clinging to it, as she always slept on the ground and in the dirt.	Кроме того, всегда были запачканы в земле, в грязи, с налипшими в них листочками, лучиночками, стружками, потому что спала она всегда на земле и в грязи.

Her father, a homeless, sickly drunkard, called Ilya, had lost everything and lived many years as a workman with some well-to-do tradespeople.	Отец ее был бездомный, разорившийся и хворый мещанин Илья, сильно запивавший и приживавший уже много лет вроде работника у одних зажиточных хозяев, тоже наших мещан.
Her mother had long been dead.	Мать же Лизаветы давно померла.
Spiteful and diseased, Ilya used to beat Lizaveta inhumanly whenever she returned to him.	Вечно болезненный и злобный Илья бесчеловечно бивал Лизавету, когда та приходила домой.
But she rarely did so, for everyone in the town was ready to look after her as being an idiot, and so specially dear to God.	Но приходила она редко, потому что приживала по всему городу как юродивый Божий человек.
Ilya's employers, and many others in the town, especially of the tradespeople, tried to clothe her better, and always rigged her out with high boots and sheepskin coat for the winter. But, although she allowed them to dress her up without resisting, she usually went away, preferably to the cathedral porch, and taking off all that had been given her- kerchief, sheepskin, skirt or boots- she left them there and walked away barefoot in her smock as before.	И хозяева Ильи, и сам Илья, и даже многие из городских сострадательных людей, из купцов и купчих преимущественно, пробовали не раз одевать Лизавету приличнее, чем в одной рубашке, а к зиме всегда надевали на нее тулуп, а ноги обували в сапоги; но она обыкновенно, давая все надеть на себя беспрекословно, уходила и где-нибудь, преимущественно на соборной церковной паперти, непременно снимала с себя все, ей пожертвованное, - платок ли, юбку ли, тулуп, сапоги, - все оставляла на месте и уходила босая и в одной рубашке по-прежнему.
It happened on one occasion that a new governor of the province, making a tour of inspection in our town, saw Lizaveta, and was wounded in his tenderest susceptibilities. And though he was told she was an idiot, he pronounced that for a young woman of twenty to wander about in nothing but a smock was a breach of the proprieties, and must not occur again.	Раз случилось, что новый губернатор нашей губернии, обозревая наездом наш городок, очень обижен был в своих лучших чувствах, увидав Лизавету, и хотя понял, что это "юродивая", как и доложили ему, но все-таки поставил на вид, что молодая девка, скитающаяся в одной рубашке, нарушает благоприличие, а потому чтобы сего впредь не было.
But the governor went his way, and Lizaveta was left as she was.	Но губернатор уехал, а Лизавету оставили как была.
At last her father died, which made her even more acceptable in the eyes of the religious persons of the town, as an orphan.	Наконец отец ее помер, и она тем самым стала всем богомольным лицам в городе еще милее, как сирота.
In fact, everyone seemed to like her; even the boys did not tease her, and the boys of our town, especially the schoolboys, are a mischievous set.	В самом деле, ее как будто все даже любили, даже мальчишки ее не дразнили и не обижали, а мальчишки у нас, особенно в школе, народ задорный.
She would walk into strange houses, and no one drove her away. Everyone was kind to her and gave her something.	Она входила в незнакомые дома, и никто не выгонял ее, напротив, всяк-то приласкает и грошик даст.
If she were given a copper, she would take it, and at once drop it in the alms-jug of the church or prison.	Дадут ей грошик, она возьмет и тотчас снесет и опустит в которую-нибудь кружку, церковную аль острожную.

If she were given a roll or bun in the market, she would hand it to the first child she met. Sometimes she would stop one of the richest ladies in the town and give it to her, and the lady would be pleased to take it.	Дадут ей на базаре бублик или калачик, непременно пойдет и первому встречному ребеночку отдаст бублик или калачик, а то так остановит какую-нибудь нашу самую богатую барыню и той отдаст; и барыни принимали даже с радостию.
She herself never tasted anything but black bread and water.	Сама же питалась не иначе как только черным хлебом с водой.
If she went into an expensive shop, where there were costly goods or money lying about, no one kept watch on her, for they knew that if she saw thousands of roubles overlooked by them, she would not have touched a farthing.	Зайдет она, бывало, в богатую лавку, садится, тут дорогой товар лежит, тут и деньги, хозяева никогда ее не остерегаются, знают, что хоть тысячи выложи при ней денег и забудь, она из них не возьмет ни копейки.
She scarcely ever went to church. She slept either in the church porch or climbed over a hurdle (there are many hurdles instead of fences to this day in our town) into a kitchen garden.	В церковь редко заходила, спала же или по церковным папертям, или перелезши через чей-нибудь плетень (у нас еще много плетней вместо заборов даже до сегодня) в чьем-нибудь огороде.
She used at least once a week to turn up "at home," that is at the house of her father's former employers, and in the winter went there every night, and slept either in the passage or the cow-house.	Домой, то есть в дом тех хозяев, у которых жил ее покойный отец, она являлась примерно раз в неделю, а по зимам приходила и каждый день, но только лишь на ночь, и ночует либо в сенях, либо в коровнике.
People were amazed that she could stand such a life, but she was accustomed to it, and, although she was so tiny, she was of a robust constitution.	Дивились на нее, что она выносит такую жизнь, но уж так она привыкла; хоть и мала была ростом, но сложения необыкновенно крепкого.
Some of the townspeople declared that she did all this only from pride, but that is hardly credible. She could hardly speak, and only from time to time uttered an inarticulate grunt. How could she have been proud?	Утверждали и у нас иные из господ, что все это она делает лишь из гордости, но как-то это не вязалось: она и говорить-то ни слова не умела и изредка только шевелила что-то языком и мычала - какая уж тут гордость.
It happened one clear, warm, moonlight night in September (many years ago) five or six drunken revellers were returning from the club at a very late hour, according to our provincial notions. They passed through the "backway," which led between the back gardens of the houses, with hurdles on either side. This way leads out on to the bridge over the long, stinking pool which we were accustomed to call a river.	Вот и случилось, что однажды (давненько это было), в одну сентябрьскую светлую и теплую ночь, в полнолуние, весьма уже по-нашему поздно, одна хмельная ватага разгулявшихся наших господ, молодцов пять или шесть, возвращалась из клуба "задами" по домам. По обе стороны переулка шел плетень, за которым тянулись огороды прилежащих домов; переулок же выходил на мостки через нашу вонючую и длинную лужу, которую у нас принято называть иногда речкой.
Among the nettles and burdocks under the hurdle our revellers saw Lizaveta asleep.	У плетня, в крапиве и в лопушнике, усмотрела наша компания спящую Лизавету.
They stopped to look at her, laughing, and began jesting with unbridled licentiousness.	Подгулявшие господа остановились над нею с хохотом и начали острить со всею возможною бесцензурностью.

It occurred to one young gentleman to make the whimsical inquiry whether anyone could possibly look upon such an animal as a woman, and so forth....	Одному барчонку пришел вдруг в голову совершенно эксцентрический вопрос на невозможную тему: "Можно ли, дескать, хотя кому бы то ни было, счесть такого зверя за женщину, вот хоть бы теперь, и проч.".
They all pronounced with lofty repugnance that it was impossible.	Все с гордым омерзением решили, что нельзя.
But Fyodor Pavlovitch, who was among them, sprang forward and declared that it was by no means impossible, and that, indeed, there was a certain piquancy about it, and so on....	Но в этой кучке случился Федор Павлович, и он мигом выскочил и решил, что можно счесть за женщину, даже очень, и что тут даже нечто особого рода пикантное, и проч., и проч.
It is true that at that time he was overdoing his part as a buffoon. He liked to put himself forward and entertain the company, ostensibly on equal terms, of course, though in reality he was on a servile footing with them.	Правда, в ту пору он у нас слишком уж даже выделанно напрашивался на свою роль шута, любил выскакивать и веселить господ, с видимым равенством конечно, но на деле совершенным пред ними хамом.
It was just at the time when he had received the news of his first wife's death in Petersburg, and, with crape upon his hat, was drinking and behaving so shamelessly that even the most reckless among us were shocked at the sight of him.	Это было именно то самое время, когда он получил из Петербурга известие о смерти его первой супруги, Аделаиды Ивановны, и когда с крепом на шляпе пил и безобразничал так, что иных в городе, даже из самых беспутнейших, при взгляде на него коробило.
The revellers, of course, laughed at this unexpected opinion; and one of them even began challenging him to act upon it. The others repelled the idea even more emphatically, although still with the utmost hilarity, and at last they went on their way.	Ватага, конечно, расхохоталась над неожиданным мнением; какой-то один из ватаги даже начал подстрекать Федора Павловича, но остальные принялись плевать еще пуще, хотя все еще с чрезмерною веселостью, и наконец пошли все прочь своею дорогой.
Later on, Fyodor Pavlovitch swore that he had gone with them, and perhaps it was so, no one knows for certain, and no one ever knew. But five or six months later, all the town was talking, with intense and sincere indignation, of Lizaveta's condition, and trying to find out who was the miscreant who had wronged her.	Впоследствии Федор Павлович клятвенно уверял, что тогда и он вместе со всеми ушел; может быть, так именно и было, никто этого не знает наверно и никогда не знал, но месяцев через пять или шесть все в городе заговорили с искренним и чрезвычайным негодованием о том, что Лизавета ходит беременная, спрашивали и доискивались: чей грех, кто обидчик?
Then suddenly a terrible rumour was all over the town that this miscreant was no other than Fyodor Pavlovitch.	Вот тут-то вдруг и разнеслась по всему городу странная молва, что обидчик есть самый этот Федор Павлович.
Who set the rumour going?	Откуда взялась эта молва?
Of that drunken band five had left the town and the only one still among us was an elderly and much respected civil councillor, the father of grown-up daughters, who could hardly have spread the tale, even if there had been any foundation for it.	Из той ватаги гулявших господ как раз оставался к тому времени в городе лишь один участник, да и то пожилой и почтенный статский советник, обладавший семейством и взрослыми дочерьми и который уж отнюдь ничего бы не стал распространять, если бы даже что и было; прочие же участники, человек пять, на ту пору разъехались.
But rumour pointed straight at Fyodor Pavlovitch, and persisted in pointing at him.	Но молва прямешенько указывала на Федора Павловича и продолжала указывать.

Of course this was no great grievance to him: he would not have troubled to contradict a set of tradespeople.	Конечно, тот не очень-то даже и претендовал на это: каким-нибудь купчишкам или мещанам он и отвечать не стал бы.
In those days he was proud, and did not condescend to talk except in his own circle of the officials and nobles, whom he entertained so well.	Тогда он был горд и разговаривал не иначе как в своей компании чиновников и дворян, которых столь веселил.
At the time, Grigory stood up for his master vigorously. He provoked quarrels and altercations in defence of him and succeeded in bringing some people round to his side.	Вот в эту-то пору Григорий энергически и изо всех сил стал за своего барина и не только защищал его против всех этих наговоров, но вступал за него в брань и препирательства и многих переуверил.
"It's the wench's own fault," he asserted, and the culprit was Karp, a dangerous convict, who had escaped from prison and whose name was well known to us, as he had hidden in our town.	"Она сама, низкая, виновата", - говорил он утвердительно, а обидчиком был не кто иной, как "Карп с винтом" (так назывался один известный тогда городу страшный арестант, к тому времени бежавший из губернского острога и в нашем городе тайком проживавший).
This conjecture sounded plausible, for it was remembered that Karp had been in the neighbourhood just at that time in the autumn, and had robbed three people.	Догадка эта показалась правдоподобною, Карпа помнили, именно помнили, что в те самые ночи, под осень, он по городу шлялся и троих ограбил.
But this affair and all the talk about it did not estrange popular sympathy from the poor idiot. She was better looked after than ever.	Но весь этот случай и все эти толки не только не отвратили общей симпатии от бедной юродивой, но ее еще пуще стали все охранять и оберегать.
A well-to-do merchants's widow named Kondratyev arranged to take her into her house at the end of April, meaning not to let her go out until after the confinement.	Купчиха Кондратьева, одна зажиточная вдова, даже так распорядилась, что в конце еще апреля завела Лизавету к себе, с тем чтоб ее и не выпускать до самых родов.
They kept a constant watch over her, but in spite of their vigilance she escaped on the very last day, and made her way into Fyodor Pavlovitch's garden.	Стерегли неусыпно, но так вышло, что, несмотря на всю неусыпность, Лизавета в самый последний день, вечером, вдруг тайком ушла от Кондратьевой и очутилась в саду Федора Павловича.
How, in her condition, she managed to climb over the high, strong fence remained a mystery.	Как она в ее положении перелезла через высокий и крепкий забор сада, осталось некоторого рода загадкой.
Some maintained that she must have been lifted over by somebody; others hinted at something more uncanny.	Одни уверяли, что ее "перенесли", другие, что ее "перенесло".
The most likely explanation is that it happened naturally- that Lizaveta, accustomed to clambering over hurdles to sleep in gardens, had somehow managed to climb this fence, in spite of her condition, and had leapt down, injuring herself.	Вероятнее всего, что все произошло хоть и весьма мудреным, но натуральным образом, и Лизавета, умевшая лазить по плетням в чужие огороды, чтобы в них ночевать, забралась как-нибудь и на забор Федора Павловича, а с него, хоть и со вредом себе, соскочила в сад, несмотря на свое положение.
Grigory rushed to Marfa and sent her to Lizaveta, while he ran to fetch an old midwife who lived close by.	Григорий бросился к Марфе Игнатьевне и послал ее к Лизавете помогать, а сам сбегал за старухой повитухой, мещанкой, кстати недалеко жившею.

They saved the baby, but Lizaveta died at dawn.	Ребеночка спасли, а Лизавета к рассвету померла.
Grigory took the baby, brought it home, and making his wife sit down, put it on her lap.	Григорий взял младенца, принес в дом, посадил жену и положил его к ней на колени, к самой ее груди:
"A child of God- an orphan is akin to all," he said, "and to us above others.	"Божье дитя-сирота - всем родня, а нам с тобой подавно.
Our little lost one has sent us this, who has come from the devil's son and a holy innocent.	Этого покойничек наш прислал, а произошел сей от бесова сына и от праведницы.
Nurse him and weep no more."	Питай и впредь не плачь".
So Marfa brought up the child.	Так Марфа Игнатьевна и воспитала ребеночка.
He was christened Pavel, to which people were not slow in adding Fyodorovitch (son of Fyodor).	Окрестили и назвали Павлом, а по отчеству все его и сами, без указу, стали звать Федоровичем.
Fyodor Pavlovitch did not object to any of this, and thought it amusing, though he persisted vigorously in denying his responsibility.	Федор Павлович не противоречил ничему и даже нашел все это забавным, хотя изо всех сил продолжал от всего отрекаться.
The townspeople were pleased at his adopting the foundling.	В городе понравилось, что он взял подкидыша.
Later on, Fyodor Pavlovitch invented a surname for the child, calling him Smerdyakov, after his mother's nickname.	Впоследствии Федор Павлович сочинил подкидышу и фамилию: назвал он его Смердяковым, по прозвищу матери его, Лизаветы Смердящей.
So this Smerdyakov became Fyodor Pavlovitch's second servant, and was living in the lodge with Grigory and Marfa at the time our story begins.	Вот этот-то Смердяков и вышел вторым слугой Федора Павловича и проживал, к началу нашей истории, во флигеле вместе со стариком Григорием и старухой Марфой.
He was employed as cook.	Употреблялся же в поварах.
I ought to say something of this Smerdyakov, but I am ashamed of keeping my readers' attention so long occupied with these common menials, and I will go back to my story, hoping to say more of Smerdyakov in the course of it.	Очень бы надо примолвить кое-что и о нем специально, но мне совестно столь долго отвлекать внимание моего читателя на столь обыкновенных лакеев, а потому и перехожу к моему рассказу, уповая, что о Смердякове как-нибудь сойдет само собою в дальнейшем течении повести.
Chapter 3.	III
The Confession of a Passionate Heart- in Verse	Исповедь горячего сердца.
ALYOSHA remained for some time irresolute after hearing the command his father shouted to him from the carriage. But in spite of his uneasiness he did not stand still. That was not his way.	В стихах Алеша, выслушав приказание отца, которое тот выкрикнул ему из коляски, уезжая из монастыря, оставался некоторое время на месте в большом недоумении. Не то чтоб он стоял как столб, с ним этого не случалось.
He went at once to the kitchen to find out what his father had been doing above.	Напротив, он, при всем беспокойстве, успел тотчас же сходить на кухню игумена и разузнать, что наделал вверху его папаша.
Then he set off, trusting that on the way he would find some answer to the doubt tormenting him.	Затем, однако, пустился в путь, уповая, что по дороге к городу успеет как-нибудь разрешить томившую его задачу.

I hasten to add that his father's shouts, commanding him to return home "with his mattress and pillow" did not frighten him in the least.	Скажу заранее: криков отца и приказания переселиться домой, "с подушками и тюфяком", он не боялся нимало.
He understood perfectly that those peremptory shouts were merely "a flourish" to produce an effect. In the same way a tradesman in our town who was celebrating his name-day with a party of friends, getting angry at being refused more vodka, smashed up his own crockery and furniture and tore his own and his wife's clothes, and finally broke his windows, all for the sake of effect.	Он слишком хорошо понял, что приказание переезжать, вслух и с таким показным криком, дано было "в увлечении", так сказать даже для красоты, - вроде как раскутившийся недавно в их же городке мещанин, на своих собственных именинах, и при гостях, рассердясь на то, что ему не дают больше водки, вдруг начал бить свою же собственную посуду, рвать свое и женино платье, разбивать свою мебель и, наконец, стекла в доме и все опять-таки для красы; и все в том же роде, конечно, случилось теперь и с папашей.
Next day, of course, when he was sober, he regretted the broken cups and saucers.	Назавтра, конечно, раскутившийся мещанин, отрезвившись, пожалел разбитые чашки и тарелки.
Alyosha knew that his father would let him go back to the monastery next day, possibly even that evening.	Алеша знал, что и старик назавтра же наверно отпустит его опять в монастырь, даже сегодня же, может, отпустит.
Moreover, he was fully persuaded that his father might hurt anyone else, but would not hurt him.	Да и был он уверен вполне, что отец кого другого, а его обидеть не захочет.
Alyosha was certain that no one in the whole world ever would want to hurt him, and, what is more, he knew that no one could hurt him.	Алеша уверен был, что его и на всем свете никто и никогда обидеть не захочет, даже не только не захочет, но и не может.
This was for him an axiom, assumed once for all without question, and he went his way without hesitation, relying on it.	Это было для него аксиомой, дано раз навсегда, без рассуждений, и он в этом смысле шел вперед, безо всякого колебания.
But at that moment an anxiety of sort disturbed him, and worried him the more because he could not formulate it. It was the fear of a woman, of Katerina Ivanovna, who had so urgently entreated him in the note handed to him by Madame Hohlakov to come and see her about something.	Но в эту минуту в нем копошилась некоторая другая боязнь, совсем другого рода, и тем более мучительная, что он ее и сам определить бы не мог, именно боязнь женщины, и именно Катерины Ивановны, которая так настоятельно умоляла его давешнею, переданною ему госпожою Хохлаковою, запиской прийти к ней для чего-то.
This request and the necessity of going had at once aroused an uneasy feeling in his heart, and this feeling had grown more and more painful all the morning in spite of the scenes at the hermitage and at the Father Superior's.	Это требование и необходимость непременно пойти вселила сразу какое-то мучительное чувство в его сердце, и все утро, чем далее, тем более, все больнее и больнее в нем это чувство разбаливалось, несмотря на все последовавшие затем сцены и приключения в монастыре, и сейчас у игумена, и проч., и проч.
He was not uneasy because he did not know what she would speak of and what he must answer.	Боялся он не того, что не знал, о чем она с ним заговорит и что он ей ответит.
And he was not afraid of her simply as a woman. Though he knew little of women, he spent his life, from early childhood till he entered the monastery, entirely with women.	И не женщины вообще он боялся в ней: женщин он знал, конечно, мало, но все-таки всю жизнь, с самого младенчества и до самого монастыря, только с ними одними и жил.
He was afraid of that woman, Katerina Ivanovna.	Он боялся вот этой женщины, именно самой Катерины Ивановны.

He had been afraid of her from the first time he saw her.	Он боялся ее с самого того времени, как в первый раз ее увидал.
He had only seen her two or three times, and had only chanced to say a few words to her.	Видал же он ее всего только раз или два, даже три пожалуй, вымолвил даже однажды случайно с ней несколько слов.
He thought of her as a beautiful, proud, imperious girl.	Образ ее вспоминался ему как красивой, гордой и властной девушки.
It was not her beauty which troubled him, but something else.	Но не красота ее мучила его, а что-то другое.
And the vagueness of his apprehension increased the apprehension itself.	Вот именно эта необъяснимость его страха и усиливала в нем теперь этот страх.
The girl's aims were of the noblest, he knew that. She was trying to save his brother Dmitri simply through generosity, though he had already behaved badly to her.	Цели этой девушки были благороднейшие, он знал это; она стремилась спасти брата его Дмитрия, пред ней уже виноватого, и стремилась из одного лишь великодушия.
Yet, although Alyosha recognised and did justice to all these fine and generous sentiments, a shiver began to run down his back as soon as he drew near her house.	И вот, несмотря на сознание и на справедливость, которую не мог же он не отдать всем этим прекрасным и великодушным чувствам, по спине его проходил мороз, чем ближе он подвигался к ее дому.
He reflected that he would not find Ivan, who was so intimate a friend, with her, for Ivan was certainly now with his father.	Он сообразил, что брата Ивана Федоровича, который был с нею так близок, он у нее не застанет: брат Иван наверно теперь с отцом.
Dmitri he was even more certain not to find there, and he had a foreboding of the reason.	Дмитрия же не застанет еще вернее, и ему предчувствовалось почему.
And so his conversation would be with her alone.	Итак, разговор их состоится наедине.
He had a great longing to run and see his brother Dmitri before that fateful interview.	Хотелось бы очень ему повидать прежде этого рокового разговора брата Дмитрия и забежать к нему.
Without showing him the letter, he could talk to him about it.	Не показывая письма, он бы мог с ним что-нибудь перемолвить.
But Dmitri lived a long way off, and he was sure to be away from home too.	Но брат Дмитрий жил далеко и наверно теперь тоже не дома.
Standing still for a minute, he reached a final decision.	Постояв с минуту на месте, он решился наконец окончательно.
Crossing himself with a rapid and accustomed gesture, and at once smiling, he turned resolutely in the direction of his terrible lady.	Перекрестив себя привычным и спешным крестом и сейчас же чему-то улыбнувшись, он твердо направился к своей страшной даме.
He knew her house.	Дом ее он знал.
If he went by the High Street and then across the market-place, it was a long way round.	Но если бы пришлось пойти на Большую улицу, потом через площадь и проч., то было бы довольно не близко.
Though our town is small, it is scattered, and the houses are far apart.	Наш небольшой городок чрезвычайно разбросан, и расстояния в нем бывают довольно большие.

And meanwhile his father was expecting him, and perhaps had not yet forgotten his command. He might be unreasonable, and so he had to make haste to get there and back.	Притом его ждал отец, может быть не успел еще забыть своего приказания, мог раскапризиться, а потому надо было поспешить, чтобы поспеть туда и сюда.
So he decided to take a short cut by the backway, for he knew every inch of the ground.	Вследствие всех этих соображений он и решился сократить путь, пройдя задами, а все эти ходы он знал в городке как пять пальцев.
This meant skirting fences, climbing over hurdles, and crossing other people's back-yards, where everyone he met knew him and greeted him.	Задами значило почти без дорог, вдоль пустынных заборов, перелезая иногда даже через чужие плетни, минуя чужие дворы, где, впрочем, всякий-то его знал и все с ним здоровались.
In this way he could reach the High Street in half the time.	Таким путем он мог выйти на Большую улицу вдвое ближе.
He had to pass the garden adjoining his father's, and belonging to a little tumbledown house with four windows.	Тут в одном месте ему пришлось проходить даже очень близко от отцовского дома, именно мимо соседского с отцовским сада, принадлежавшего одному ветхому маленькому закривившемуся домишке в четыре окна.
The owner of this house, as Alyosha knew, was a bedridden old woman, living with her daughter, who had been a genteel maid-servant in generals' families in Petersburg. Now she had been at home a year, looking after her sick mother. She always dressed up in fine clothes, though her old mother and she had sunk into such poverty that they went every day to Fyodor Pavlovitch's kitchen for soup and bread, which Marfa gave readily.	Обладательница этого домишка была, как известно было Алеше, одна городская мещанка, безногая старуха, которая жила со своею дочерью, бывшею цивилизованной горничной в столице, проживавшею еще недавно все по генеральским местам, а теперь уже с год, за болезнию старухи, прибывшею домой и щеголявшею в шикарных платьях. Эта старуха и дочка впали, однако, в страшную бедность и даже ходили по соседству на кухню к Федору Павловичу за супом и хлебом ежедневно. Марфа Игнатьевна им отливала с охотой.
Yet, though the young woman came up for soup, she had never sold any of her dresses, and one of these even had a long train- a fact which Alyosha had learned from Rakitin, who always knew everything that was going on in the town. He had forgotten it as soon as he heard it, but now, on reaching the garden, he remembered the dress with the train, raised his head, which had been bowed in thought, and came upon something quite unexpected.	Но дочка, приходя за супом, платьев своих ни одного не продала, а одно из них было даже с предлинным хвостом. О последнем обстоятельстве Алеша узнал, и уж конечно совсем случайно, от своего друга Ракитина, которому решительно все в их городишке было известно, и, узнав, позабыл, разумеется, тотчас. Но, поравнявшись теперь с садом соседки, он вдруг вспомнил именно про этот хвост, быстро поднял понуренную и задумавшуюся свою голову и ... наткнулся вдруг на самую неожиданную встречу.
Over the hurdle in the garden, Dmitri, mounted on something, was leaning forward, gesticulating violently, beckoning to him, obviously afraid to utter a word for fear of being overheard.	За плетнем в соседском саду, взмостясь на что-то, стоял, высунувшись по грудь, брат его Дмитрий Федорович и изо всех сил делал ему руками знаки, звал его и манил, видимо боясь не только крикнуть, но даже сказать вслух слово, чтобы не услышали.
Alyosha ran up to the hurdle.	Алеша тотчас подбежал к плетню.

"It's a good thing you looked up. I was nearly shouting to you," Mitya said in a joyful, hurried whisper. "Climb in here quickly!	- Хорошо, что ты сам оглянулся, а то я чуть было тебе не крикнул, - радостно и торопливо прошептал ему Дмитрий Федорович. - Полезай сюда! Быстро!
How splendid that you've come!	Ах, как славно, что ты пришел.
I was just thinking of you"	Я только что о тебе думал...
Alyosha was delighted too, but he did not know how to get over the hurdle.	Алеша и сам был рад и недоумевал только, как перелезть через плетень.
Mitya put his powerful hand under his elbow to help him jump.	Но "Митя" богатырскою рукой подхватил его локоть и помог скачку.
Tucking up his cassock, Alyosha leapt over the hurdle with the agility of a bare-legged street urchin.	Подобрав подрясник, Алеша перескочил с ловкостью босоногого городского мальчишки.
"Well done! Now come along," said Mitya in an enthusiastic whisper.	- Ну и гуляй, идем! - восторженным шепотом вырвалось у Мити.
"Where?" whispered Alyosha, looking about him and finding himself in a deserted garden with no one near but themselves.	- Куда же, - шептал и Алеша, озираясь во все стороны и видя себя в совершенно пустом саду, в котором никого, кроме их обоих, не было.
The garden was small, but the house was at least fifty paces away. "There's no one here. Why do you whisper?" asked Alyosha.	Сад был маленький, но хозяйский домишко все-таки стоял от них не менее как шагах в пятидесяти. - Да тут никого нет, чего ты шепчешь?
"Why do I whisper?	- Чего шепчу?
Deuce take it" cried Dmitri at the top of his voice.	Ах, черт возьми, - крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, - да чего же я шепчу?
"You see what silly tricks nature plays one.	Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы.
I am here in secret, and on the watch.	Я здесь на секрете и стерегу секрет.
I'll explain later on, but, knowing it's a secret, I began whispering like a fool, when there's no need.	Объяснение впредь, но, понимая, что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не надо.
Let us go.	Идем!
Over there.	Вон куда!
Till then be quiet.	До тех пор молчи.
I want to kiss you.	Поцеловать тебя хочу!
Glory to God in the world, Glory to God in me...	Слава Высшему на свете, □ □ Слава Высшему во мне!..
I was just repeating that, sitting here, before you came."	Я это сейчас только пред тобой, сидя здесь, повторял...
The garden was about three acres in extent, and planted with trees only along the fence at the four sides. There were apple-trees, maples, limes and birch-trees.	Сад был величиной с десятину или немногим более, но обсажен деревьями лишь кругом, вдоль по всем четырем заборам, - яблонями, кленом, липой, березой.

The middle of the garden was an empty grass space, from which several hundredweight of hay was carried in the summer.	Средина сада была пустая, под лужайкой, на которой накашивалось в лето несколько пудов сена.
The garden was let out for a few roubles for the summer.	Сад отдавался хозяйкой с весны внаем за несколько рублей.
There were also plantations of raspberries and currants and gooseberries laid out along the sides; a kitchen garden had been planted lately near the house.	Были и гряды с малиной, крыжовником, смородиной, тоже всё около заборов; грядки с овощами близ самого дома, заведенные, впрочем, недавно.
Dmitri led his brother to the most secluded corner of the garden.	Дмитрий Федорович вел гостя в один самый отдаленный от дома угол сада.
There, in a thicket of lime-trees and old bushes of black currant, elder, snowball-tree, and lilac, there stood a tumbledown green summer-house; blackened with age. Its walls were of lattice-work, but there was still a roof which could give shelter.	Там вдруг, среди густо стоявших лип и старых кустов смородины и бузины, калины и сирени, открылось что-то вроде развалин стариннейшей зеленой беседки, почерневшей и покривившейся, с решетчатыми стенками, но с крытым верхом и в которой еще можно было укрыться от дождя.
God knows when this summer-house was built. There was a tradition that it had been put up some fifty years before by a retired colonel called von Schmidt, who owned the house at that time.	Беседка строена была бог весть когда, по преданию лет пятьдесят назад, каким-то тогдашним владельцем домика, Александром Карловичем фон Шмидтом, отставным подполковником.
It was all in decay, the floor was rotting, the planks were loose, the woodwork smelled musty.	Но все уже истлело, пол сгнил, все половицы шатались, от дерева пахло сыростью.
In the summer-house there was a green wooden table fixed in the ground, and round it were some green benches upon which it was still possible to sit.	В беседке стоял деревянный зеленый стол, врытый в землю, а кругом шли лавки, тоже зеленые, на которых еще можно было сидеть.
Alyosha had at once observed his brother's exhilarated condition, and on entering the arbour he saw half a bottle of brandy and a wineglass on the table.	Алеша сейчас же заметил восторженное состояние брата, но, войдя в беседку, увидал на столике полбутылки коньяку и рюмочку.
"That's brandy," Mitya laughed. "I see your look: 'He's drinking again" Distrust the apparition.	- Это коньяк! - захохотал Митя, - а ты уж смотришь: "опять пьянствует"? Не верь фантому.
Distrust the worthless, lying crowd, And lay aside thy doubts.	Не верь толпе пустой и лживой, □ □ Забудь сомнения свои...
I'm not drinking, I'm only 'indulging,' as that pig, your Rakitin, says. He'll be a civil councillor one day, but he'll always talk about 'indulging.'	Не пьянствую я, а лишь "лакомствую", как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и все будет говорить "лакомствую".
Sit down.	Садись.
I could take you in my arms, Alyosha, and press you to my bosom till I crush you, for in the whole world-in reality- in real-i-ty- (can you take it in?) I love no one but you!	Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо на всем свете... по-настоящему... по-на-сто-яще-му... (вникни! вникни!) люблю только одного тебя!
He uttered the last words in a sort of exaltation.	Он проговорил последнюю строчку в каком-то почти исступлении.

"No one but you and one 'jade' I have fallen in love with, to my ruin.	- Одного тебя, да еще одну "подлую", в которую влюбился, да с тем и пропал.
But being in love doesn't mean loving.	Но влюбиться не значит любить.
You may be in love with a woman and yet hate her.	Влюбиться можно и ненавидя.
Remember that!	Запомни!
I can talk about it gaily still.	Теперь, пока весело, говорю!
Sit down here by the table and I'll sit beside you and look at you, and go on talking.	Садись вот здесь за стол, а я подле сбоку, и буду смотреть на тебя, и все говорить.
You shall keep quiet and I'll go on talking, for the time has come.	Ты будешь все молчать, а я буду все говорить, потому что срок пришел.
But on reflection, you know, I'd better speak quietly, for here- here- you can never tell what ears are listening.	А впрочем, знаешь, я рассудил, что надо говорить действительно тихо, потому что здесь... здесь... могут открыться самые неожиданные уши.
I will explain everything; as they say, 'the story will be continued.'	Все объясню, сказано: продолжение впредь.
Why have I been longing for you? Why have I been thirsting for you all these days, and just now? (It's five days since I've cast anchor here.) Because it's only to you I can tell everything; because I must, because I need you, because to-morrow I shall fly from the clouds, because to-morrow life is ending and beginning.	Почему рвался к тебе, жаждал сейчас тебя, все эти дни, и сейчас? (Я здесь уже пять дней как бросил якорь.) Все эти дни? Потому что тебе одному все скажу, потому что нужно, потому что ты нужен, потому что завтра лечу с облаков, потому что завтра жизнь кончится и начнется.
Have you ever felt, have you ever dreamt of falling down a precipice into a pit?	Испытывал ты, видал ты во сне, как в яму с горы падают?
That's just how I'm falling, but not in a dream.	Ну, так я теперь не во сне лечу.
And I'm not afraid, and don't you be afraid.	И не боюсь, и ты не бойся.
At least, I am afraid, but I enjoy it.	То есть боюсь, но мне сладко.
It's not enjoyment though, but ecstasy. Damn it all, whatever it is!	То есть не сладко, а восторг... Ну да черт, все равно, что бы ни было.
A strong spirit, a weak spirit, a womanish spirit-what, ever it is!	Сильный дух, слабый дух, бабий дух, - что бы ни было!
Let us praise nature: you see what sunshine, how clear the sky is, the leaves are all green, it's still summer; four o'clock in the afternoon and the stillness!	Восхвалим природу: видишь, солнца сколько, небо-то как чисто, листья все зелены, совсем еще лето, час четвертый пополудни, тишина!
Where were you going?"	Куда шел?
"I was going to father's, but I meant to go to Katerina Ivanovna's first."	- Шел к отцу, а сначала хотел зайти к Катерине Ивановне.
"To her, and to father!	- К ней и к отцу!
Oo! what a coincidence!	Ух! Совпадение!
Why was I waiting for you? Hungering and thirsting for you in every cranny of my soul and even in my ribs?	Да ведь я тебя для чего же и звал-то, для чего и желал, для чего алкал и жаждал всеми изгибами души и даже ребрами?

Why, to send you to father and to her, Katerina Ivanovna, so as to have done with her and with father.	Чтобы послать тебя именно к отцу от меня, а потом и к ней, к Катерине Ивановне, да тем и покончить и с ней, и с отцом.
To send an angel.	Послать ангела.
I might have sent anyone, but I wanted to send an angel.	Я мог бы послать всякого, но мне надо было послать ангела.
And here you are on your way to see father and her."	И вот ты сам к ней и к отцу.
"Did you really mean to send me?" cried Alyosha with a distressed expression.	- Неужто ты меня хотел послать? - с болезненным выражением в лице вырвалось у Алеши.
"Stay! You knew it And I see you understand it all at once.	- Стой, ты это знал. И вижу, что ты все сразу понял.
But be quiet, be quiet for a time.	Но молчи, пока молчи.
Don't be sorry, and don't cry."	Не жалей и не плачь!
Dmitri stood up, thought a moment, and put his finger to his forehead.	Дмитрий Федорович встал, задумался и приложил палец ко лбу:
"She's asked you, written to you a letter or something, that's why you're going to her? You wouldn't be going except for that?"	- Она тебя сама позвала, она тебе письмо написала, или что-нибудь, оттого ты к ней и пошел, а то разве бы ты пошел?
"Here is her note." Alyosha took it out of his pocket.	- Вот записка, - вынул ее из кармана Алеша.
Mitya looked through it quickly.	Митя быстро пробежал ее.
"And you were going the backway!	- И ты пошел по задам?
Oh, gods, I thank you for sending him by the backway, and he came to me like the golden fish to the silly old fishermen in the fable!	О боги! Благодарю вас, что направили его по задам и он попался ко мне, как золотая рыбка старому дурню рыбаку в сказке.
Listen, Alyosha, listen, brother!	Слушай, Алеша, слушай, брат.
Now I mean to tell you everything, for I must tell someone.	Теперь я намерен уже все говорить. Ибо хоть кому-нибудь надо же сказать.
An angel in heaven I've told already; but I want to tell an angel on earth.	Ангелу в небе я уже сказал, но надо сказать и ангелу на земле.
You are an angel on earth.	Ты ангел на земле.
You will hear and judge and forgive. And that's what I need, that someone above me should forgive.	Ты выслушаешь, ты рассудишь, и ты простишь... А мне того и надо, чтобы меня кто-нибудь высший простил.
Listen! If two people break away from everything on earth and fly off into the unknown, or at least one of them, and before flying off or going to ruin he comes to someone else and says, 'Do this for me'- some favour never asked before that could only be asked on one's deathbed- would that other refuse, if he were a friend or a brother?"	Слушай: если два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и пред тем, улетая или погибая, приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого не просят, но о чем можно просить лишь на смертном одре, - то неужели же тот не исполнит... если друг, если брат?
"I will do it, but tell me what it is, and make haste," said Alyosha.	- Я исполню, но скажи, что такое, и скажи поскорей, - сказал Алеша.

"Make haste! H'm!... Don't be in a hurry, Alyosha, you hurry and worry yourself.	-Поскорей... Гм. Не торопись, Алеша: ты торопишься и беспокоишься.
There's no need to hurry now.	Теперь спешить нечего.
Now the world has taken a new turning.	Теперь мир на новую улицу вышел.
Ah, Alyosha, what a pity you can't understand ecstasy.	Эх, Алеша, жаль, что ты до восторга не додумывался!
But what am I saying to him?	А впрочем, что ж я ему говорю?
As though you didn't understand it.	Это ты-то не додумывался!
What an ass I am! What am I saying?	Что ж я, балбесина, говорю:
' Be noble, O man!'- who says that?"	Будь, человек, благороден! Чей это стих?
Alyosha made up his mind to wait.	Алеша решился ждать.
He felt that, perhaps, indeed, his work lay here.	Он понял, что все дела его действительно, может быть, теперь только здесь.
Mitya sank into thought for a moment, with his elbow on the table and his head in his hand.	Митя на минуту задумался, опершись локтем на стол и склонив голову на ладонь.
Both were silent.	Оба помолчали.
"Alyosha," said Mitya, "you're the only one who won't laugh.	- Леша, - сказал Митя, - ты один не засмеешься!
I should like to begin- my confession- with Schiller's Hymn to Joy, An die Freude! I don't know German, I only know it's called that.	Я хотел бы начать... мою исповедь... гимном к радости Шиллера. An die Freude![10 - К радости! (нем.)] Но я по-немецки не знаю, знаю только, что an die Freude.
Don't think I'm talking nonsense because I'm drunk.	Не думай тоже, что я спьяну болтаю.
I'm not a bit drunk.	Я совсем не спьяну.
Brandy's all very well, but I need two bottles to make me drunk:	Коньяк есть коньяк, но мне нужно две бутылки, чтоб опьянеть, -
Silenus with his rosy phiz Upon his stumbling ass.	И Силен румянорожий □ □На споткнувшемся осле, -
But I've not drunk a quarter of a bottle, and I'm not Silenus.	а я и четверти бутылки не выпил и не Силен.
I'm not Silenus, though I am strong,* for I've made a decision once for all.	Не Силен, а силён, потому что решение навеки взял.
Forgive me the pun; you'll have to forgive me a lot more than puns to-day.	Ты каламбур мне прости, ты многое мне сегодня должен простить, не то что каламбур.
Don't be uneasy. I'm not spinning it out. I'm talking sense, and I'll come to the point in a minute.	Не беспокойся, я не размазываю, я дело говорю и к делу вмиг приду.
I won't keep you in suspense.	Не стану жида из души тянуть.
Stay, how does it go?" * In Russian, silen.	Постой, как это...
He raised his head, thought a minute, and began with enthusiasm:	Он поднял голову, задумался и вдруг восторженно начал:

Wild and fearful in his cavern Hid the naked troglodyte, And the homeless nomad wandered Laying waste the fertile plain.	Робок, наг и дик скрывался □□Троглодит в пещерах скал, □ □По полям номад скитался □ □И поля опустошал.
Menacing with spear and arrow In the woods the hunter strayed.... Woe to all poor wretches stranded On those cruel and hostile shores!	Зверолов, с копьем, стрелами, □□Грозен бегал по лесам... □□Горе брошенным волнами □□К неприютным берегам!
From the peak of high Olympus Came the mother Ceres down, Seeking in those savage regions Her lost daughter Proserpine.	С Олимпийския вершины □ □ Сходит мать Церера вслед □□Похищенной Прозерпины: □ □Дик лежит пред нею свет.
But the Goddess found no refuge, Found no kindly welcome there, And no temple bearing witness To the worship of the gods.	Ни угла, ни угощенья □ □Нет нигде богине там; И нигде богопочтенья □ □Не свидетельствует храм.
From the fields and from the vineyards Came no fruits to deck the feasts, Only flesh of bloodstained victims Smouldered on the altar-fires,	Плод полей и грозды сладки □ □Не блистают на пирах; □ □Лишь дымятся тел остатки □□На кровавых алтарях.
And where'er the grieving goddess Turns her melancholy gaze, Sunk in vilest degradation Man his loathsomeness displays	И куда печальным оком □□Там Церера ни глядит - □□В унижении глубоком □□Человека всюду зрит!
Mitya broke into sobs and seized Alyosha's hand.	Рыдания вырвались вдруг из груди Мити. Он схватил Алешу за руку.
"My dear, my dear, in degradation, in degradation now, too.	- Друг, друг, в унижении, в унижении и теперь.
There's a terrible amount of suffering for man on earth, a terrible lot of trouble.	Страшно много человеку на земле терпеть, страшно много ему бед!
Don't think I'm only a brute in an officer's uniform, wallowing in dirt and drink.	Не думай, что я всего только хам в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает.
I hardly think of anything but of that degraded man- if only I'm not lying.	Я, брат, почти только об этом и думаю, об этом униженном человеке, если только не вру.
I pray God I'm not lying and showing off.	Дай Бог мне теперь не врать и себя не хвалить.
I think about that man because I am that man myself.	Потому мыслю об этом человеке, что я сам такой человек.
Would he purge his soul from vileness And attain to light and worth, He must turn and cling for ever To his ancient Mother Earth.	Чтоб из низости душою □□Мог подняться человек, □ □ С древней матер ью-землею □ □ Он вступи в союз навек.
But the difficulty is how am I to cling for ever to Mother Earth.	Но только вот в чем дело: как я вступлю в союз с землею навек?
I don't kiss her. I don't cleave to her bosom. Am I to become a peasant or a shepherd?	Я не целую землю, не взрезаю ей грудь; что ж мне мужиком сделаться аль пастушком?
I go on and I don't know whether I'm going to shame or to light and joy.	Я иду и не знаю: в вонь ли я попал и позор или в свет и радость.
That's the trouble, for everything in the world is a riddle!	Вот ведь где беда, ибо всё на свете загадка!

And whenever I've happened to sink into the vilest degradation (and it's always been happening) I always read that poem about Ceres and man.	И когда мне случалось погружаться в самый, в самый глубокий позор разврата (а мне только это и случалось), то я всегда это стихотворение о Церере и о человеке читал.
Has it reformed me?	Исправляло оно меня?
Never!	Никогда!
For I'm a Karamazov.	Потому что я Карамазов.
For when I do leap into the pit, I go headlong with my heels up, and am pleased to be falling in that degrading attitude, and pride myself upon it.	Потому что если уж полечу в бездну, то так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и считаю это для себя красотой.
And in the very depths of that degradation I begin a hymn of praise.	И вот в самом-то этом позоре я вдруг начинаю гимн.
Let me be accursed. Let me be vile and base, only let me kiss the hem of the veil in which my God is shrouded. Though I may be following the devil, I am Thy son, O Lord, and I love Thee, and I feel the joy without which the world cannot stand.	Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
Joy everlasting fostereth The soul of all creation, It is her secret ferment fires The cup of life with flame. 'Tis at her beck the grass hath turned Each blade towards the light And solar systems have evolved From chaos and dark night, Filling the realms of boundless space Beyond the sage's sight.	Душу Божьего творенья □ □Радость вечная поит, Тайной силою броженья □ □Кубок жизни пламенит; □□Травку выманила к свету, □□В солнцы хаос развила □ □И в пространствах, звездочету □□Неподвластных, разлила.
At bounteous Nature's kindly breast, All things that breathe drink Joy, And birds and beasts and creeping things All follow where She leads. Her gifts to man are friends in need, The wreath, the foaming must, To angels- vision of God's throne, To insects- sensual lust.	У груди благой природы □ □Все, что дышит, радость пьет; □□Все созданья, все народы □□За собой она влечет; □ □Нам друзей дала в несчастье, □□ Грозд ий сок, венки харит, Насекомым - сладострастье... □□Ангел - Богу предстоит.
But enough poetry!	Но довольно стихов!
I am in tears; let me cry.	Я пролил слезы, и ты дай мне поплакать.
It may be foolishness that everyone would laugh at. But you won't laugh.	Пусть это будет глупость, над которою все будут смеяться, но ты нет.
Your eyes are shining, too.	Вот и у тебя глазенки горят.
Enough poetry.	Довольно стихов.
I want to tell you now about the insects to whom God gave 'sensual lust.'	Я тебе хочу сказать теперь о "насекомых", вот о тех, которых Бог одарил сладострастьем:
To insects- sensual lust.	Насекомым - сладострастье!
I am that insect, brother, and it is said of me specially.	Я, брат, это самое насекомое и есть, и это обо мне специально и сказано.
All we Karamazovs are such insects, and, angel as you are, that insect lives in you, too, and will stir up a tempest in your blood.	И мы все, Карамазовы, такие же, и в тебе, ангеле, это насекомое живет и в крови твоей бури родит.

Tempests, because sensual lust is a tempest worse than a tempest!	Это - бури, потому что сладострастье буря, больше бури!
Beauty is a terrible and awful thing!	Красота - это страшная и ужасная вещь!
It is terrible because it has not been fathomed and never can be fathomed, for God sets us nothing but riddles.	Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки.
Here the boundaries meet and all contradictions exist side by side.	Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут.
I am a cultivated man, brother, but I've thought a lot about this.	Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал.
It's terrible what mysteries there are!	Страшно много тайн!
Too many riddles weigh men down on earth.	Слишком много загадок угнетают на земле человека.
We must solve them as we can, and try to keep a dry skin in the water.	Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды.
Beauty!	Красота!
I can't endure the thought that a man of lofty mind and heart begins with the ideal of the Madonna and ends with the ideal of Sodom.	Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским.
What's still more awful is that a man with the ideal of Sodom in his soul does not renounce the ideal of the Madonna, and his heart may be on fire with that ideal, genuinely on fire, just as in his days of youth and innocence.	Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы.
Yes, man is broad, too broad, indeed. I'd have him narrower.	Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил.
The devil only knows what to make of it!	Черт знает что такое даже, вот что!
What to the mind is shameful is beauty and nothing else to the heart.	Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой.
Is there beauty in Sodom?	В содоме ли красота?
Believe me, that for the immense mass of mankind beauty is found in Sodom. Did you know that secret?	Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, - знал ты эту тайну иль нет?
The awful thing is that beauty is mysterious as well as terrible.	Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь.
God and the devil are fighting there and the battlefield is the heart of man.	Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей.
But a man always talks of his own ache.	А впрочем, что у кого болит, тот о том и говорит.
Listen, now to come to facts."	Слушай, теперь к самому делу.
Chapter 4.	IV
The Confession of a Passionate Heart- In Anecdote	Исповедь горячего сердца. В анекдотах
"I was leading a wild life then.	Я там кутил.

Father said just now that I spent several thousand roubles in seducing young girls.	Давеча отец говорил, что я по нескольку тысяч платил за обольщение девиц.
That's a swinish invention, and there was nothing of the sort. And if there was, I didn't need money simply for that.	Это свинский фантом, и никогда того не бывало, а что было, то собственно на "это" денег не требовало.
With me money is an accessory, the overflow of my heart, the framework.	У меня деньги - аксессуар, жар души, обстановка.
To-day she would be my lady, to-morrow a wench out of the streets in her place.	Ныне вот она моя дама, завтра на ее месте уличная девчоночка.
I entertained them both. I threw away money by the handful on music, rioting, and Gypsies.	И ту и другую веселю, деньги бросаю пригоршнями, музыка, гам, цыганки.
Sometimes I gave it to the ladies, too, for they'll take it greedily, that must be admitted, and be pleased and thankful for it.	Коли надо, и ей даю, потому что берут, берут с азартом, в этом надо признаться, и довольны, и благодарны.
Ladies used to be fond of me: not all of them, but it happened, it happened. But I always liked side-paths, little dark back-alleys behind the main road- there one finds adventures and surprises, and precious metal in the dirt.	Барыньки меня любили, не все, а случалось, случалось; но я всегда переулочки любил, глухие и темные закоулочки, за площадью, - там приключения, там неожиданности, там самородки в грязи.
I am speaking figuratively, brother.	Я, брат, аллегорически говорю.
In the town I was in, there were no such back-alleys in the literal sense, but morally there were.	У нас в городишке таких переулков вещественных не было, но нравственные были.
If you were like me, you'd know what that means.	Но если бы ты был то, что я, ты понял бы, что эти значат.
I loved vice, I loved the ignominy of vice.	Любил разврат, любил и срам разврата.
I loved cruelty; am I not a bug, am I not a noxious insect?	Любил жестокость: разве я не клоп, не злое насекомое?
In fact a Karamazov!	Сказано - Карамазов!
Once we went, a whole lot of us, for a picnic, in seven sledges. It was dark, it was winter, and I began squeezing a girl's hand, and forced her to kiss me. She was the daughter of an official, a sweet, gentle, submissive creature.	Раз пикник всем городом был, поехали на семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил к поцелуям эту девочку, дочку чиновника, бедную, милую, кроткую, безответную.
She allowed me, she allowed me much in the dark.	Позволила, многое позволила в темноте.
She thought, poor thing, that I should come next day to make her an offer (I was looked upon as a good match, too). But I didn't say a word to her for five months.	Думала, бедняжка, что я завтра за ней приеду и предложение сделаю (меня ведь, главное, за жениха ценили); а я с ней после того ни слова, пять месяцев ни полслова.
I used to see her in a corner at dances (we were always having dances), her eyes watching me. I saw how they glowed with fire- a fire of gentle indignation.	Видел, как следили за мной из угла залы, когда, бывало, танцуют (а у нас то и дело что танцуют), ее глазки, видел, как горели огоньком - огоньком кроткого негодования.
This game only tickled that insect lust I cherished in my soul.	Забавляла эта игра только мое сладострастие насекомого, которое я в себе кормил.

Five months later she married an official and left the town, still angry, and still, perhaps, in love with me.	Чрез пять месяцев она за чиновника вышла и уехала... сердясь и все еще любя, может быть.
Now they live happily.	Теперь они счастливо живут.
Observe that I told no one. I didn't boast of it. Though I'm full of low desires, and love what's low, I'm not dishonourable.	Заметь, что я никому не сказал, не ославил; я хоть и низок желаниями и низость люблю, но я не бесчестен.
You're blushing; your eyes flashed.	Ты краснеешь, у тебя глаза сверкнули.
Enough of this filth with you.	Довольно с тебя этой грязи.
And all this was nothing much- wayside blossoms a la Paul de Kock- though the cruel insect had already grown strong in my soul.	И все это еще только так, цветочки польдекоковские, хотя жестокое насекомое уже росло, уже разрасталось в душе.
I've a perfect album of reminiscences, brother.	Тут, брат, целый альбом воспоминаний.
God bless them, the darlings.	Пусть им Бог, миленьким, здоровья пошлет.
I tried to break it off without quarrelling.	Я, разрывая, любил не ссориться.
And I never gave them away, I never bragged of one of them.	И никогда не выдавал, никогда ни одну не ославил.
But that's enough.	Но довольно.
You can't suppose I brought you here simply to talk of such nonsense.	Неужели ты думал, что я тебя для этой только дряни зазвал сюда?
No, I'm going to tell you something more curious; and don't be surprised that I'm glad to tell you, instead of being ashamed."	Нет, я тебе любопытнее вещь расскажу; но не удивляйся, что не стыжусь тебя, а как будто даже и рад.
"You say that because I blushed," Alyosha said suddenly. "I wasn't blushing at what you were saying or at what you've done. I blushed because I am the same as you are."	- Это ты оттого, что я покраснел, - вдруг заметил Алеша. - Я не от твоих речей покраснел и не за твои дела, а за то, что я то же самое, что и ты.
"You?	- Ты-то?
Come, that's going a little too far!"	Ну, хватил немного далеко.
"No, it's not too far," said Alyosha warmly (obviously the idea was not a new one). "The ladder's the same.	- Нет, не далеко, - с жаром проговорил Алеша. (Видимо, эта мысль давно уже в нем была.) - Всё одни и те же ступеньки.
I'm at the bottom step, and you're above, somewhere about the thirteenth.	Я на самой низшей, а ты вверху, где-нибудь на тринадцатой.
That's how I see it. But it's all the same. Absolutely the same in kind.	Я так смотрю на это дело, но это всё одно и то же, совершенно однородное.
Anyone on the bottom step is bound to go up to the top one."	Кто ступил на нижнюю ступеньку, тот все равно непременно вступит и на верхнюю.
"Then one ought not to step on at all."	- Стало быть, совсем не вступать?
"Anyone who can help it had better not."	- Кому можно - совсем не вступать.
"But can you?"	- А тебе - можно?
"I think not."	- Кажется, нет.

"Hush, Alyosha, hush, darling! I could kiss your hand, you touch me so.	- Молчи, Алеша, молчи, милый, хочется мне ручку твою поцеловать, так, из умиления.
That rogue Grushenka has an eye for men. She told me once that she'd devour you one day.	Эта шельма Грушенька знаток в человеках, она мне говорила однажды, что она когда-нибудь тебя съест.
There, there, I won't!	Молчу, молчу!
From this field of corruption fouled by flies, let's pass to my tragedy, also befouled by flies, that is, by every sort of vileness.	Из мерзостей, с поля, загаженного мухами, перейдем на мою трагедию, тоже на поле, загаженное мухами, то есть всякою низостью.
Although the old man told lies about my seducing innocence, there really was something of the sort in my tragedy, though it was only once, and then it did not come off.	Дело-то ведь в том, что старикашка хоть и соврал об обольщении невинностей, но в сущности, в трагедии моей, это так ведь и было, хотя раз только было, да и то не состоялось.
The old man who has reproached me with what never happened does not even know of this fact; I never told anyone about it. You're the first, except Ivan, of course- Ivan knows everything.	Старик, который меня же корил небылицей, этой-то штуки и не знает: я никому никогда не рассказывал, тебе первому сейчас расскажу, конечно Ивана исключая, Иван все знает.
He knew about it long before you.	Раньше тебя давно знает.
But Ivan's a tomb."	Но Иван - могила.
"Ivan's a tomb?"	- Иван - могила?
Alyosha listened with great attention.	- Да. Алеша слушал чрезвычайно внимательно.
"I was lieutenant in a line regiment, but still I was under supervision, like a kind of convict.	- Я ведь в этом баталионе, в линейном, хоть и прапорщиком состоял, но все равно как бы под надзором, вроде как ссыльный какой.
Yet I was awfully well received in the little town.	А городишко принимал меня страшно хорошо.
I spent money right and left. I was thought to be rich; I thought so myself.	Денег я бросал много, верили, что я богат, я и сам тому верил.
But I must have pleased them in other ways as well.	А впрочем, чем-то и другим я им, должно быть, угодил.
Although they shook their heads over me, they liked me.	Хоть и головами покивали, а, право, любили.
My colonel, who was an old man, took a sudden dislike to me.	Мой подполковник, старик уже, невзлюбил меня вдруг.
He was always down upon me, but I had powerful friends, and, moreover, all the town was on my side, so he couldn't do me much harm.	Придирался ко мне; да рука у меня была, к тому же весь город за меня стоял, придраться нельзя было очень-то.
I was in fault myself for refusing to treat him with proper respect.	Виноват был я и сам, сам нарочно почтения не отдавал надлежащего.
I was proud.	Гордился.
This obstinate old fellow, who was really a very good sort, kind-hearted and hospitable, had had two wives, both dead.	У этого старого упрямца, недурного очень человека и добродушнейшего хлебосола, были когда-то две жены, обе померли.
His first wife, who was of a humble family, left a daughter as unpretentious as herself.	Одна, первая, была из каких-то простых и оставила ему дочь, тоже простую.

She was a young woman of four and twenty when I was there, and was living with her father and an aunt, her mother's sister.	Была уже при мне девою лет двадцати четырех и жила с отцом вместе с теткой, сестрой покойной матери.
The aunt was simple and illiterate; the niece was simple but lively.	Тетка - бессловесная простота, а племянница, старшая дочь подполковника, - бойкая простота.
I like to say nice things about people. I never knew a woman of more charming character than Agafya-fancy, her name was Agafya Ivanovna!	Люблю, вспоминая, хорошее слово сказать: никогда-то, голубчик, я прелестнее характера женского не знал, как этой девицы, Агафьей звали ее, представь себе, Агафьей Ивановной.
And she wasn't bad-looking either, in the Russian style: tall, stout, with a full figure, and beautiful eyes, though a rather coarse face.	Да и недурна она вовсе была, в русском вкусе -высокая, дебелая, полнотелая, с глазами прекрасными, лицо, положим, грубоватое.
She had not married, although she had had two suitors. She refused them, but was as cheerful as ever.	Не выходила замуж, хотя двое сватались, отказала и веселости не теряла.
I was intimate with her, not in 'that' way, it was pure friendship.	Сошелся я с ней - не этаким образом, нет, тут было чисто, а так, по-дружески.
I have often been friendly with women quite innocently.	Я ведь часто с женщинами сходился совершенно безгрешно, по-дружески.
I used to talk to her with shocking frankness, and she only laughed.	Болтаю с ней такие откровенные вещи, что ух! - а она только смеется.
Many woman like such freedom, and she was a girl too, which made it very amusing.	Многие женщины откровенности любят, заметь себе, а она к тому же была девушка, что очень меня веселило.
Another thing, one could never think of her as a young lady.	И вот еще что: никак бы ее барышней нельзя было назвать.
She and her aunt lived in her father's house with a sort of voluntary humility, not putting themselves on an equality with other people.	Жили они у отца с теткой, как-то добровольно принижая себя, со всем другим обществом не равняясь.
She was a general favourite, and of use of everyone, for she was a clever dressmaker. She had a talent for it. She gave her services freely without asking for payment, but if anyone offered her payment, she didn't refuse.	Ее все любили и нуждались в ней, потому что портниха была знатная: был талант, денег за услуги не требовала, делала из любезности, но когда дарили - не отказывалась принять.
The colonel, of course, was a very different matter.	Подполковник же, тот - куда!
He was one of the chief personages in the district.	Подполковник был одно из самых первых лиц по нашему месту.
He kept open house, entertained the whole town, gave suppers and dances.	Жил широко, принимал весь город, ужины, танцы.
At the time I arrived and joined the battalion, all the town was talking of the expected return of the colonel's second daughter, a great beauty, who had just left a fashionable school in the capital.	Когда я приехал и в баталион поступил, заговорили во всем городишке, что вскоре пожалует к нам, из столицы, вторая дочь подполковника, раскрасавица из красавиц, а теперь только что-де вышла из аристократического столичного одного института.

This second daughter is Katerina Ivanovna, and she was the child of the second wife, who belonged to a distinguished general's family; although, as I learnt on good authority, she too brought the colonel no money.	Эта вторая дочь - вот эта самая Катерина Ивановна и есть, и уже от второй жены подполковника. А вторая эта жена, уже покойница, была из знатного, какого-то большого генеральского дома, хотя, впрочем, как мне достоверно известно, денег подполковнику тоже никаких не принесла.
She had connections, and that was all. There may have been expectations, but they had come to nothing.	Значит, была с родней, да и только, разве там какие надежды, а в наличности ничего.
"Yet, when the young lady came from boarding-school on a visit, the whole town revived. Our most distinguished ladies- two 'Excellencies' and a colonel's wife- and all the rest following their lead, at once took her up and gave entertainments in her honour. She was the belle of the balls and picnics, and they got up tableaux vivants in aid of distressed governesses.	И однако, когда приехала институтка (погостить, а не навсегда), весь городишко у нас точно обновился, самые знатные наши дамы - две превосходительные, одна полковница, да и все, все за ними, тотчас же приняли участие, расхватали ее, веселить начали, царица балов, пикников, живые картины состряпали в пользу каких-то гувернанток.
I took no notice, I went on as wildly as before, and one of my exploits at the time set all the town talking.	Я молчу, я кучу, я одну штуку именно тогда удрал такую, что весь город тогда загалдел.
I saw her eyes taking my measure one evening at the battery commander's, but I didn't go up to her, as though I disdained her acquaintance.	Вижу, она меня раз обмерила взглядом, у батарейного командира это было, да я тогда не подошел: пренебрегаю, дескать, знакомиться.
I did go up and speak to her at an evening party not long after. She scarcely looked at me, and compressed her lips scornfully. 'Wait a bit. I'll have my revenge,' thought I.	Подошел я к ней уже несколько спустя, тоже на вечере, заговорил, еле поглядела, презрительные губки сложила, а, думаю, подожди, отмщу!
I behaved like an awful fool on many occasions at that time, and I was conscious of it myself.	Бурбон я был ужаснейший в большинстве тогдашних случаев, и сам это чувствовал.
What made it worse was that I felt that 'Katenka' was not an innocent boarding-school miss, but a person of character, proud and really high-principled; above all, she had education and intellect, and I had neither.	Главное, то чувствовал, что "Катенька" не то чтобы невинная институтка такая, а особа с характером, гордая и в самом деле добродетельная, а пуще всего с умом и образованием, а у меня ни того, ни другого.
You think I meant to make her an offer?	Ты думаешь, я предложение хотел сделать?
No, I simply wanted to revenge myself, because I was such a hero and she didn't seem to feel it.	Нимало, просто отмстить хотел за то, что я такой молодец, а она не чувствует.
"Meanwhile, I spent my time in drink and riot, till the lieutenant-colonel put me under arrest for three days.	А пока кутеж и погром. Меня наконец подполковник на три дня под арест посадил.
Just at that time father sent me six thousand roubles in return for my sending him a deed giving up all claims upon him- settling our accounts, so to speak, and saying that I wouldn't expect anything more.	Вот к этому-то времени как раз отец мне шесть тысяч прислал, после того как я послал ему форменное отречение от всех и вся, то есть мы, дескать, "в расчете", и требовать больше ничего не буду.
I didn't understand a word of it at the time. Until I came here, Alyosha, till the last few days, indeed, perhaps even now, I haven't been able to make head or tail of my money affairs with father.	Не понимал я тогда ничего: я, брат, до самого сюда приезда, и даже до самых последних теперешних дней, и даже, может быть, до сегодня, не понимал ничего об этих всех наших с отцом денежных пререканиях.

But never mind that, we'll talk of it later.	Но это к черту, это потом.
"Just as I received the money, I got a letter from a friend telling me something that interested me immensely. The authorities, I learnt, were dissatisfied with our lieutenant-colonel. He was suspected of irregularities; in fact, his enemies were preparing a surprise for him.	А тогда, получив эти шесть, узнал я вдруг заведомо по одному письмецу от приятеля про одну любопытнейшую вещь для себя, именно что подполковником нашим недовольны, что подозревают его не в порядке, одним словом, что враги его готовят ему закуску.
And then the commander of the division arrived, and kicked up the devil of a shindy.	И впрямь приехал начальник дивизии и распек на чем свет стоит.
Shortly afterwards he was ordered to retire.	Затем немного спустя велено в отставку подать.
I won't tell you how it all happened. He had enemies certainly. Suddenly there was a marked coolness in the town towards him and all his family. His friends all turned their backs on him.	Я тебе рассказывать не буду, как это все вышло в подробности, были у него враги действительно, только вдруг в городе чрезмерное охлаждение к нему и ко всей фамилии, все вдруг точно отхлынули.
Then I took my first step. I met Agafya Ivanovna, with whom I'd always kept up a friendship, and said,	Вот и вышла тогда первая моя штука: встречаю я Агафью Ивановну, с которой всегда дружбу хранил, и говорю:
'Do you know there's a deficit of 4500 roubles of government money in your father's accounts?'	"А ведь у папаши казенных-то денег четырех тысяч пятисот рублей нет". -
"'What do you mean? What makes you say so?	"Что вы это, почему говорите?
The general was here not long ago, and everything was all right.'	Недавно генерал был, все налицо были..." -
"'Then it was, but now it isn't.'	"Тогда были, а теперь нет".
"She was terribly scared.	Испугалась ужасно:
"'Don't frighten me!' she said. 'Who told you so?'	"Не пугайте, пожалуйста, от кого вы слышали?" -
"'Don't be uneasy,' I said, 'I won't tell anyone. You know I'm as silent as the tomb. I only wanted, in view of "possibilities," to add, that when they demand that 4500 roubles from your father, and he can't produce it, he'll be tried, and made to serve as a common soldier in his old age, unless you like to send me your young lady secretly. I've just had money paid me. I'll give her four thousand, if you like, and keep the secret religiously.'	"Не беспокойтесь, говорю, никому не скажу, а вы знаете, что я на сей счет могила, а вот что хотел я вам только на сей счет тоже в виде, так сказать, "всякого случая" присовокупить: когда потребуют у папаши четыре-то тысячки пятьсот, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом в солдаты на старости лет угодить, пришлите мне тогда лучше вашу институтку секретно, мне как раз деньги выслали, я ей четыре-то тысячки, пожалуй, и отвалю и в святости секрет сохраню". -
"'Ah, you scoundrel!'- that's what she said. 'You wicked scoundrel!	"Ах, какой вы, говорит, подлец (так и сказала)! какой вы злой, говорит, подлец!
How dare you!'	Да как вы смеете!"
"She went away furiously indignant, while I shouted after her once more that the secret should be kept sacred.	Ушла в негодовании страшном, а я ей вслед еще раз крикнул, что секрет сохранен будет свято и нерушимо.

Those two simple creatures, Agafya and her aunt, I may as well say at once, behaved like perfect angels all through this business. They genuinely adored their 'Katya,' thought her far above them, and waited on her, hand and foot. But Agafya told her of our conversation.	Эти обе бабы, то есть Агафья и тетка ее, скажу вперед, оказались во всей этой истории чистыми ангелами, а сестру эту, гордячку, Катю, воистину обожали, принижали себя пред нею, горничными ее были... Только Агафья эту штуку, то есть разговор-то наш, ей тогда и передай.
I found that out afterwards.	Я это потом все как пять пальцев узнал.
She didn't keep it back, and of course that was all I wanted.	Не скрыла, ну а мне, разумеется, того было и надо.
"Suddenly the new major arrived to take command of the battalion.	Вдруг приезжает новый майор принимать баталион. Принимает.
The old lieutenant-colonel was taken ill at once, couldn't leave his room for two days, and didn't hand over the government money.	Старый подполковник вдруг заболевает, двинуться не может, двое суток дома сидит, суммы казенной не сдает.
Dr. Kravchenko declared that he really was ill.	Доктор наш Кравченко уверял, что действительно болен был.
But I knew for a fact, and had known for a long time, that for the last four years the money had never been in his hands except when the Commander made his visits of inspection.	Только я вот что досконально знал по секрету и даже давно: что сумма, когда отсмотрит ее начальство, каждый раз после того, и это уже года четыре кряду, исчезала на время.
He used to lend it to a trustworthy person, a merchant of our town called Trifonov, an old widower, with a big beard and gold-rimmed spectacles.	Ссужал ее подполковник вернейшему одному человеку, купцу нашему, старому вдовцу, Трифонову, бородачу в золотых очках.
He used to go to the fair, do a profitable business with the money, and return the whole sum to the colonel, bringing with it a present from the fair, as well as interest on the loan.	Тот съездит на ярмарку, сделает какой надо ему там оборот и возвращает тотчас подполковнику деньги в целости, а с тем вместе привозит с ярмарки гостинцу, а с гостинцами и процентики.
But this time (I heard all about it quite by chance from Trifonov's son and heir, a drivelling youth and one of the most vicious in the world)- this time, I say, Trifonov brought nothing back from the fair.	Только в этот раз (я тогда узнал все это совершенно случайно от подростка, слюнявого сынишки Трифонова, сына и наследника, развратнейшего мальчишки, какого свет производил), в этот раз, говорю, Трифонов, возвратясь с ярмарки, ничего не возвратил.
The lieutenant-colonel flew to him.	Подполковник бросился к нему:
'I've never received any money from you, and couldn't possibly have received any.' That was all the answer he got.	"Никогда я от вас ничего не получал, да и получать не мог" - вот ответ.
So now our lieutenant-colonel is confined to the house, with a towel round his head, while they're all three busy putting ice on it. All at once an orderly arrives on the scene with the book and the order to 'hand over the battalion money immediately, within two hours.'	Ну, так и сидит наш подполковник дома, голову себе обвязал полотенцем, ему они все три льду к темени прикладывают; вдруг вестовой с книгою и с приказом: "Сдать казенную сумму, тотчас же, немедленно, через два часа".

He signed the book (I saw the signature in the book afterwards), stood up, saying he would put on his uniform, ran to his bedroom, loaded his double-barrelled gun with a service bullet, took the boot off his right foot, fixed the gun against his chest, and began feeling for the trigger with his foot.	Он расписался, я эту подпись в книге потом видел, - встал, сказал, что одеваться в мундир идет, прибежал в свою спальню, взял двухствольное охотничье свое ружье, зарядил, вкатил солдатскую пулю, снял с правой ноги сапог, ружье упер в грудь, а ногой стал курок искать.
But Agafya, remembering what I had told her, had her suspicions. She stole up and peeped into the room just in time. She rushed in, flung herself upon him from behind, threw her arms round him, and the gun went off, hit the ceiling, but hurt no one. The others ran in, took away the gun, and held him by the arms. I heard all about this afterwards.	А Агафья уже подозревала, мои тогдашние слова запомнила, подкралась и вовремя подсмотрела: ворвалась, бросилась на него сзади, обняла, ружье выстрелило вверх в потолок; никого не ранило; вбежали остальные, схватили его, отняли ружье, за руки держат... Все это я потом узнал до черты.
I was at home, it was getting dusk, and I was just preparing to go out. I had dressed, brushed my hair, scented my handkerchief, and taken up my cap, when suddenly the door opened, and facing me in the room stood Katerina Ivanovna.	Сидел я тогда дома, были сумерки, и только что хотел выходить, оделся, причесался, платок надушил, фуражку взял, как вдруг отворяется дверь и - предо мною, у меня на квартире, Катерина Ивановна.
"It's strange how things happen sometimes. No one had seen her in the street, so that no one knew of it in the town.	Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло.
I lodged with two decrepit old ladies, who looked after me. They were most obliging old things, ready to do anything for me, and at my request were as silent afterwards as two cast-iron posts.	Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы.
Of course I grasped the position at once.	Конечно, я все тотчас понял.
She walked in and looked straight at me, her dark eyes determined, even defiant, but on her lips and round mouth I saw uncertainty.	Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
"'My sister told me,' she began, 'that you would give me 4500 roubles if I came to you for it- myself.	- Мне сестра сказала, что вы дадите четыре тысячи пятьсот рублей, если я приду за ними... к вам сама.
I have come... give me the money!' "She couldn't keep it up. She was breathless, frightened, her voice failed her, and the corners of her mouth and the lines round it quivered. Alyosha, are you listening, or are you asleep?"	Я пришла... дайте деньги!.. - не выдержала, задохлась, испугалась, голос пресекся, а концы губ и линии около губ задрожали. - Алешка, слушаешь или спишь?
"Mitya, I know you will tell the whole truth, said Alyosha in agitation.	- Митя, я знаю, что ты всю правду скажешь, -произнес в волнении Алеша.
"I am telling it.	- Ее самую и скажу.
If I tell the whole truth just as it happened I shan't spare myself.	Если всю правду, то вот как было, себя не пощажу.
My first idea was a- Karamazov one.	Первая мысль была - карамазовская.

Once I was bitten by a centipede, brother, and laid up a fortnight with fever from it. Well, I felt a centipede biting at my heart then- a noxious insect, you understand?	Раз, брат, меня фаланга укусила, я две недели от нее в жару пролежал; ну так вот и теперь вдруг за сердце, слышу, укусила фаланга, злое-то насекомое, понимаешь?
I looked her up and down.	Обмерил я ее глазом.
You've seen her?	Видел ты ее?
She's a beauty.	Ведь красавица.
But she was beautiful in another way then.	Да не тем она красива тогда была.
At that moment she was beautiful because she was noble, and I was a scoundrel; she in all the grandeur of her generosity and sacrifice for her father, and I- a bug!	Красива была она тем в ту минуту, что она благородная, а я подлец, что она в величии своего великодушия и жертвы своей за отца, а я клоп.
And, scoundrel as I was, she was altogether at my mercy, body and soul.	И вот от меня, клопа и подлеца, она вся зависит, вся, вся кругом, и с душой и с телом.
She was hemmed in.	Очерчена.
I tell you frankly, that thought, that venomous thought, so possessed my heart that it almost swooned with suspense.	Я тебе прямо скажу: эта мысль, мысль фаланги, до такой степени захватила мне сердце, что оно чуть не истекло от одного томления.
It seemed as if there could be no resisting it; as though I should act like a bug, like a venomous spider, without a spark of pity. I could scarcely breathe.	Казалось бы, и борьбы не могло уже быть никакой: именно бы поступить как клопу, как злому тарантулу, безо всякого сожаления... Пересекло у меня дух даже.
Understand, I should have gone next day to ask for her hand, so that it might end honourably, so to speak, and that nobody would or could know.	Слушай: ведь я, разумеется, завтра же приехал бы руки просить, чтобы все это благороднейшим, так сказать, образом завершить и чтобы никто, стало быть, этого не знал и не мог бы знать.
For though I'm a man of base desires, I'm honest.	Потому что ведь я человек хоть и низких желаний, но честный.
And at that very second some voice seemed to whisper in my ear,	И вот вдруг мне тогда в ту же секунду кто-то и шепни на ухо:
'But when you come to-morrow to make your proposal, that girl won't even see you; she'll order her coachman to kick you out of the yard.	"Да ведь завтра-то этакая, как приедешь с предложением руки, и не выйдет к тебе, а велит кучеру со двора тебя вытолкать.
"Publish it through all the town," she would say, "I'm not afraid of you."	Ославляй, дескать, по всему городу, не боюсь тебя!"
'I looked at the young lady, my voice had not deceived me. That is how it would be, not a doubt of it.	Взглянул я на девицу, не соврал мой голос: так конечно, так оно и будет.
I could see from her face now that I should be turned out of the house.	Меня выгонят в шею, по теперешнему лицу уже судить можно.
My spite was roused. I longed to play her the nastiest swinish cad's trick: to look at her with a sneer, and on the spot where she stood before me to stun her with a tone of voice that only a shopman could use.	Закипела во мне злость, захотелось подлейшую, поросячью, купеческую штучку выкинуть: поглядеть это на нее с насмешкой, и тут же, пока стоит перед тобой, и огорошить ее с интонацией, с какою только купчик умеет сказать:

"'Four thousand!	- Это четыре-то тысячи!
What do you mean? I was joking.	Да я пошутил-с, что вы это?
You've been counting your chickens too easily, madam.	Слишком легковерно, сударыня, сосчитали.
Two hundred, if you like, with all my heart. But four thousand is not a sum to throw away on such frivolity.	Сотенки две я, пожалуй, с моим даже удовольствием и охотою, а четыре тысячи - это деньги не такие, барышня, чтоб их на такое легкомыслие кидать.
You've put yourself out to no purpose.'	Обеспокоить себя напрасно изволили.
"I should have lost the game, of course. She'd have run away. But it would have been an infernal revenge. It would have been worth it all.	Видишь, я бы, конечно, все потерял, она бы убежала, но зато инфернально, мстительно вышло бы, всего остального стоило бы.
I'd have howled with regret all the rest of my life, only to have played that trick.	Выл бы потом всю жизнь от раскаяния, но только чтобы теперь эту штучку отмочить!
Would you believe it, it has never happened to me with any other woman, not one, to look at her at such a moment with hatred. But, on my oath, I looked at her for three seconds, or five perhaps, with fearful hatred- that hate which is only a hair's-breadth from love, from the maddest love!	Веришь ли, никогда этого у меня ни с какой не бывало, ни с единою женщиной, чтобы в этакую минуту я на нее глядел с ненавистью, - и вот крест кладу: я на эту глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, - с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви - один волосок!
"I went to the window, put my forehead against the frozen pane, and I remember the ice burnt my forehead like fire.	Я подошел к окну, приложил лоб к мерзлому стеклу и помню, что мне лоб обожгло льдом, как огнем.
I did not keep her long, don't be afraid. I turned round, went up to the table, opened the drawer and took out a banknote for five thousand roubles (it was lying in a French dictionary).	Долго не задержал, не беспокойся, обернулся, подошел к столу, отворил ящик и достал пятитысячный пятипроцентный безыменный билет (в лексиконе французском лежал у меня).
Then I showed it her in silence, folded it, handed it to her, opened the door into the passage, and, stepping back, made her a deep bow. a most respectful, a most impressive bow, believe me!	Затем молча ей показал, сложил, отдал, сам отворил ей дверь в сени и, отступя шаг, поклонился ей в пояс почтительнейшим, проникновеннейшим поклоном, верь тому!
She shuddered all over, gazed at me for a second, turned horribly pale-white as a sheet, in fact- and all at once, not impetuously but softly, gently, bowed down to my feet- not a boarding-school curtsey, but a Russian bow, with her forehead to the floor.	Она вся вздрогнула, посмотрела пристально секунду, страшно побледнела, ну как скатерть, и вдруг, тоже ни слова не говоря, не с порывом, а мягко так, глубоко, тихо, склонилась вся и прямо мне в ноги - лбом до земли, не по-институтски, по-русски!
She jumped up and ran away.	Вскочила и побежала.
I was wearing my sword. I drew it and nearly stabbed myself with it on the spot; why, I don't know. It would have been frightfully stupid, of course. I suppose it was from delight.	Когда она выбежала, я был при шпаге; я вынул шпагу и хотел было тут же заколоть себя, для чего - не знаю, глупость была страшная, конечно, но, должно быть, от восторга.
Can you understand that one might kill oneself from delight? But I didn't stab myself. I only kissed my sword and put it back in the scabbard- which there was no need to have told you, by the way.	Понимаешь ли ты, что от иного восторга можно убить себя; но я не закололся, а только поцеловал шпагу и вложил ее опять в ножны, - о чем, впрочем, мог бы тебе и не упоминать.

And I fancy that in telling you about my inner conflict I have laid it on rather thick to glorify myself.	И даже, кажется, я сейчас-то, рассказывая обо всех борьбах, немножко размазал, чтобы себя похвалить.
But let it pass, and to hell with all who pry into the human heart!	Но пусть, пусть так и будет, и черт дери всех шпионов сердца человеческого!
Well, so much for that 'adventure' with Katerina Ivanovna.	Вот весь мой этот бывший "случай" с Катериной Ивановной.
So now Ivan knows of it, and you- no one else."	Теперь, значит, брат Иван о нем знает да ты - и только!
Dmitri got up, took a step or two in his excitement, pulled out his handkerchief and mopped his forehead, then sat down again, not in the same place as before, but on the opposite side, so that Alyosha had to turn quite round to face him.	Дмитрий Федорович встал, в волнении шагнул шаг и другой, вынул платок, обтер со лба пот, затем сел опять, но не на то место, где прежде сидел, а на другое, на скамью напротив, у другой стены, так что Алеша должен был совсем к нему повернуться.
Chapter 5.	V
The Confession of a Passionate Heart-	Исповедь горячего сердца.
"Heels Up"	"Вверх пятами"
"NOW," said Alyosha, "I understand the first half."	- Теперь, - сказал Алеша, - я первую половину этого дела знаю.
"You understand the first half. That half is a drama, and it was played out there.	- Первую половину ты понимаешь: это драма, и произошла она там.
The second half is a tragedy, and it is being acted here."	Вторая же половина есть трагедия, и произойдет она здесь.
"And I understand nothing of that second half so far," said Alyosha.	- Изо второй половины я до сих пор ничего не понимаю, - сказал Алеша.
"And I?	- А я-то?
Do you suppose I understand it?"	Я-то разве понимаю?
"Stop, Dmitri. There's one important question.	- Постой, Дмитрий, тут есть одно главное слово.
Tell me, you were betrothed, betrothed still?"	Скажи мне: ведь ты жених, жених и теперь?
"We weren't betrothed at once, not for three months after that adventure.	- Женихом я стал не сейчас, а всего три месяца лишь спустя после тогдашнего-то.
The next day I told myself that the incident was closed, concluded, that there would be no sequel.	На другой же день, как это тогда случилось, я сказал себе, что случай исчерпан и кончен, продолжения не будет.
It seemed to me caddish to make her an offer.	Прийти с предложением руки казалось мне низостью.
On her side she gave no sign of life for the six weeks that she remained in the town; except, indeed, for one action.	С своей стороны и она все шесть недель потом как у нас в городе прожила - ни словечком о себе знать не дала.
The day after her visit the maid-servant slipped round with an envelope addressed to me.	Кроме одного, вправду, случая: на другой день после ее посещения прошмыгнула ко мне их горничная и, ни слова не говоря, пакет передала. На пакете адрес: такому-то.

I tore it open; it contained the change out of the banknote.	Вскрываю - сдача с билета в пять тысяч.
Only four thousand five hundred roubles was needed, but there was a discount of about two hundred on changing it.	Надо было всего четыре тысячи пятьсот, да на продаже пятитысячного билета потеря рублей в двести с лишком произошла.
She only sent me about two hundred and sixty. I don't remember exactly, but not a note, not a word of explanation.	Прислала мне всего двести шестьдесят, кажется, рубликов, не помню хорошенько, и только одни деньги - ни записки, ни словечка, ни объяснения.
I searched the packet for a pencil mark n-nothing!	Я в пакете искал знака какого-нибудь карандашом - н-ничего!
Well, I spent the rest of the money on such an orgy that the new major was obliged to reprimand me.	Что ж, я закутил пока на мои остальные рубли, так что и новый майор мне выговор наконец принужден был сделать.
"Well, the lieutenant-colonel produced the battalion money, to the astonishment of everyone, for nobody believed that he had the money untouched.	Ну, а подполковник казенную сумму сдал -благополучно и всем на удивленье, потому что никто уже у него денег в целости не предполагал.
He'd no sooner paid it than he fell ill, took to his bed, and, three weeks later, softening of the brain set in, and he died five days afterwards.	Сдал, да и захворал, слег, лежал недели три, затем вдруг размягчение в мозгу произошло, и в пять дней скончался.
He was buried with military honours, for he had not had time to receive his discharge.	Похоронили с воинскими почестями, еще не успел отставку получить.
Ten days after his funeral, Katerina Ivanovna, with her aunt and sister, went to Moscow.	Катерина Ивановна, сестра и тетка, только что похоронив отца, дней через десять двинулись в Москву.
And, behold, on the very day they went away (I hadn't seen them, didn't see them off or take leave) I received a tiny note, a sheet of thin blue paper, and on it only one line in pencil:	И вот пред отъездом только, в самый тот день, когда уехали (я их не видал и не провожал), получаю крошечный пакетик, синенький, кружевная бумажка, а на ней одна только строчка карандашом:
' I will write to you. Wait.	"Я вам напишу, ждите.
K.'	К".
And that was all.	Вот и все.
"I'll explain the rest now, in two words.	Поясню тебе теперь в двух словах.
In Moscow their fortunes changed with the swiftness of lightning and the unexpectedness of an Arabian fairy-tale.	В Москве у них дела обернулись с быстротою молнии и с неожиданностью арабских сказок.
That general's widow, their nearest relation, suddenly lost the two nieces who were her heiresses and next-of-kin- both died in the same week of small-pox.	Эта генеральша, ее главная родственница, вдруг разом лишается своих двух ближайших наследниц, своих двух ближайших племянниц -обе на одной и той же неделе помирают от оспы.
The old lady, prostrated with grief, welcomed Katya as a daughter, as her one hope, clutched at her, altered her will in Katya's favour. But that concerned the future. Meanwhile she gave her, for present use, eighty thousand roubles, as a marriage portion, to do what she liked with.	Потрясенная старуха Кате обрадовалась, как родной дочери, как звезде спасения, накинулась на нее, переделала тотчас завещание в ее пользу, но это в будущем, а пока теперь, прямо в руки, -восемьдесят тысяч, вот тебе, мол, приданое, делай с ним что хочешь.

She was an hysterical woman. I saw something of her in Moscow, later.	Истерическая женщина, я ее в Москве потом наблюдал.
"Well, suddenly I received by post four thousand five hundred roubles. I was speechless with surprise, as you may suppose.	Ну вот вдруг я тогда и получаю по почте четыре тысячи пятьсот рублей; разумеется, недоумеваю и удивлен как бессловесный.
Three days later came the promised letter.	Три дня спустя приходит и обещанное письмо.
I have it with me now. You must read it.	Оно и теперь у меня, оно всегда со мной, и умру я с ним - хочешь, покажу?
She offers to be my wife, offers herself to me. 'I love you madly, she says, 'even if you don't love me, never mind. Be my husband.	Непременно прочти: предлагается в невесты, сама себя предлагает, "люблю, дескать, безумно, пусть вы меня не любите - все равно, будьте только моим мужем.
Don't be afraid. I won't hamper you in any way. I will be your chattel. I will be the carpet under your feet. I want to love you for ever. I want to save you from yourself.' Alyosha, I am not worthy to repeat those lines in my vulgar words and in my vulgar tone, my everlastingly vulgar tone, that I can never cure myself of.	Не пугайтесь - ни в чем вас стеснять не буду, буду ваша мебель, буду тот ковер, по которому вы ходите... Хочу любить вас вечно, хочу спасти вас от самого себя..." Алеша, я недостоин даже пересказывать эти строки моими подлыми словами и моим подлым тоном, всегдашним моим подлым тоном, от которого я никогда не мог исправиться!
That letter stabs me even now. Do you think I don't mind- that I don't mind still?	Пронзило это письмо меня до сегодня, и разве мне теперь легко, разве мне сегодня легко?
I wrote her an answer at once, as it was impossible for me to go to Moscow.	Тогда я тотчас же написал ответ (я никак не мог сам приехать в Москву).
I wrote to her with tears. One thing I shall be ashamed of for ever. I referred to her being rich and having a dowry while I was only a stuck-up beggar! I mentioned money!	Слезами писал его; одного стыжусь вечно: упомянул, что она теперь богатая и с приданым, а я только нищий бурбон - про деньги упомянул!
I ought to have borne it in silence, but it slipped from my pen.	Я бы должен был это перенести, да с пера сорвалось.
Then I wrote at once to Ivan, and told him all I could about it in a letter of six pages, and sent him to her.	Тогда же, тотчас написал в Москву Ивану и все ему объяснил в письме по возможности, в шесть листов письмо было, и послал Ивана к ней.
Why do you look like that? Why are you staring at me?	Что ты смотришь, что ты глядишь на меня?
Yes, Ivan fell in love with her; he's in love with her still. I know that. I did a stupid thing, in the world's opinion; but perhaps that one stupid thing may be the saving of us all now.	Ну да, Иван влюбился в нее, влюблен и теперь, я это знаю, я глупость сделал, по-вашему, по-светскому, но, может быть, вот эта-то глупость одна теперь и спасет нас всех!
Oo!	Ух!
Don't you see what a lot she thinks of Ivan, how she respects him?	Разве ты не видишь, как она его почитает, как она его уважает?
When she compares us, do you suppose she can love a man like me, especially after all that has happened here?"	Разве она может, сравнив нас обоих, любить такого, как я, да еще после всего того, что здесь произошло?
"But I'm convinced that she does love a man like you, and not a man like him."	- А я уверен, что она любит такого, как ты, а не такого, как он.

"She loves her own virtue, not me." The words broke involuntarily, and almost malignantly, from Dmitri.	- Она свою добродетель любит, а не меня, -невольно, но почти злобно вырвалось вдруг у Дмитрия Федоровича.
He laughed, but a minute later his eyes gleamed, he flushed crimson and struck the table violently with his fist.	Он засмеялся, но через секунду глаза его сверкнули, он весь покраснел и с силой ударил кулаком по столу.
"I swear, Alyosha," he cried, with intense and genuine anger at himself; "You may not believe me, but as God is Holy, and as Christ is God, I swear that though I smiled at her lofty sentiments just now, I know that I am a million times baser in soul than she, and that these lofty sentiments of hers are as sincere as a heavenly angel's.	- Клянусь, Алеша, - воскликнул он со страшным и искренним гневом на себя, - верь не верь, но вот как Бог свят, и что Христос есть Господь, клянусь, что я хоть и усмехнулся сейчас ее высшим чувствам, но знаю, что я в миллион раз ничтожнее душой, чем она, и что эти лучшие чувства ее -искренни, как у небесного ангела!
That's the tragedy of it- that I know that for certain.	В том и трагедия, что я знаю это наверно.
What if anyone does show off a bit?	Что в том, что человек капельку декламирует?
Don't I do it myself?	Разве я не декламирую?
And yet I'm sincere, I'm sincere.	А ведь искренен же я, искренен.
As for Ivan, I can understand how he must be cursing nature now with his intellect, too!	Что же касается Ивана, то ведь я же понимаю, с каким проклятием должен он смотреть теперь на природу, да еще при его-то уме!
To see the preference given- to whom, to what?	Кому, чему отдано предпочтение?
To a monster who, though he is betrothed and all eyes are fixed on him, can't restrain his debaucheries- and before the very eyes of his betrothed!	Отдано извергу, который и здесь, уже женихом будучи и когда на него все глядели, удержать свои дебоширства не мог, - и это при невесте-то, при невесте-то!
And a man like me is preferred, while he is rejected.	И вот такой, как я, предпочтен, а он отвергается.
And why?	Но для чего же?
Because a girl wants to sacrifice her life and destiny out of gratitude.	А для того, что девица из благодарности жизнь и судьбу свою изнасиловать хочет!
It's ridiculous!	Нелепость!
I've never said a word of this to Ivan, and Ivan of course has never dropped a hint of the sort to me. But destiny will be accomplished, and the best man will hold his ground while the undeserving one will vanish into his back-alley for ever- his filthy back-alley, his beloved back-alley, where he is at home and where he will sink in filth and stench at his own free will and with enjoyment.	Я Ивану в этом смысле ничего и никогда не говорил, Иван, разумеется, мне тоже об этом никогда ни полслова, ни малейшего намека; но судьба свершится, и достойный станет на место, а недостойный скроется в переулок навеки - в грязный свой переулок, в возлюбленный и свойственный ему переулок, и там, в грязи и вони, погибнет добровольно и с наслаждением.
I've been talking foolishly. I've no words left. I used them at random, but it will be as I have said.	Заврался я что-то, слова у меня все износились, точно наобум ставлю, но так, как я определил, так тому и быть.
I shall drown in the back-alley, and she will marry Ivan."	Потону в переулке, а она выйдет за Ивана.

"Stop, Dmitri," Alyosha interrupted again with great anxiety. "There's one thing you haven't made clear yet: you are still betrothed all the same, aren't you?	- Брат, постой, - с чрезвычайным беспокойством опять прервал Алеша, - ведь тут все-таки одно дело ты мне до сих пор не разъяснил: ведь ты жених, ведь ты все-таки жених?
How can you break off the engagement if she, your betrothed, doesn't want to?"	Как же ты хочешь порвать, если она, невеста, не хочет?
"Yes, formally and solemnly betrothed. It was all done on my arrival in Moscow, with great ceremony, with ikons, all in fine style.	- Я жених, формальный и благословенный, произошло все в Москве, по моем приезде, с парадом, с образами, и в лучшем виде.
The general's wife blessed us, and- would you believe it?- congratulated Katya. You've made a good choice,' she said, 'I see right through him.'	Г енеральша благословила и - веришь ли, поздравила даже Катю: ты выбрала, говорит, хорошо, я вижу его насквозь.
And- would you believe it?- she didn't like Ivan, and hardly greeted him.	И веришь ли, Ивана она невзлюбила и не поздравила.
I had a lot of talk with Katya in Moscow. I told her about myself- sincerely, honourably.	В Москве же я много и с Катей переговорил, я ей всего себя расписал, благородно, в точности, в искренности.
She listened to everything.	Все выслушала:
There was sweet confusion, There were tender words.	Было милое смущенье, ППБыли нежные слова...
Though there were proud words, too.	Ну, слова-то были и гордые.
She wrung out of me a mighty promise to reform.	Она вынудила у меня тогда великое обещание исправиться.
I gave my promise, and here- "	Я дал обещание. И вот...
"What?"	- Что же?
"Why, I called to you and brought you out here to-day, this very day- remember it- to send you- this very day again- to Katerina Ivanovna, and- "	- И вот я тебя кликнул и перетащил сюда сегодня, сегодняшнего числа, - запомни! - с тем чтобы послать тебя, и опять-таки сегодня же, к Катерине Ивановне, и... -Что?
"To tell her that I shall never come to see her again. Say, 'He sends you his compliments.'"	- Сказать ей, что я больше к ней не приду никогда, приказал, дескать, кланяться.
"But is that possible?"	- Да разве это возможно?
"That's just the reason I'm sending you, in my place, because it's impossible. And, how could I tell her myself?"	- Да я потому-то тебя и посылаю вместо себя, что это невозможно, а то как же я сам-то ей это скажу?
"And where are you going?"	- Да куда же ты пойдешь?
"To the back-alley."	- В переулок.
"To Grushenka, then!" Alyosha exclaimed mournfully, clasping his hands. "Can Rakitin really have told the truth?	-Так это к Грушеньке! - горестно воскликнул Алеша, всплеснув руками. - Да неужто же Ракитин в самом деле правду сказал?
I thought that you had just visited her, and that was all."	А я думал, что ты только так к ней походил и кончил.
"Can a betrothed man pay such visits?	- Это жениху-то ходить?

Is such a thing possible and with such a betrothed, and before the eyes of all the world?	Да разве это возможно, да еще при такой невесте и на глазах у людей?
Confound it, I have some honour!	Ведь честь-то у меня есть небось.
As soon as I began visiting Grushenka, I ceased to be betrothed, and to be an honest man. I understand that.	Только что я стал ходить к Грушеньке, так тотчас же и перестал быть женихом и честным человеком, ведь я это понимаю же.
Why do you look at me?	Что ты смотришь?
You see, I went in the first place to beat her.	Я, видишь ли, сперва всего пошел ее бить.
I had heard, and I know for a fact now, that that captain, father's agent, had given Grushenka an I.O.U. of mine for her to sue me for payment, so as to put an end to me.	Я узнал и знаю теперь достоверно, что Г рушеньке этой был этим штабс-капитаном, отцовским поверенным, вексель на меня передан, чтобы взыскала, чтоб я унялся и кончил.
They wanted to scare me.	Испугать хотели.
I went to beat her.	Я Грушеньку и двинулся бить.
I had had a glimpse of her before.	Видал я ее и прежде мельком.
She doesn't strike one at first sight.	Она не поражает.
I knew about her old merchant, who's lying ill now, paralysed; but he's leaving her a decent little sum.	Про старика купца знал, который теперь вдобавок и болен, расслаблен лежит, но ей куш все-таки оставит знатный.
I knew, too, that she was fond of money, that she hoarded it, and lent it at a wicked rate of interest, that she's a merciless cheat and swindler.	Знал тоже, что деньгу нажить любит, наживает, на злые проценты дает, пройдоха, шельма, без жалости.
I went to beat her, and I stayed.	Пошел я бить ее, да у ней и остался.
The storm broke- it struck me down like the plague. I'm plague-stricken still, and I know that everything is over, that there will never be anything more for me.	Г рянула гроза, ударила чума, заразился и заражен доселе, и знаю, что уж все кончено, что ничего другого и никогда не будет.
The cycle of the ages is accomplished.	Цикл времен совершен.
That's my position.	Вот мое дело.
And though I'm a beggar, as fate would have it, I had three thousand just then in my pocket.	А тогда вдруг как нарочно у меня в кармане, у нищего, очутились три тысячи.
I drove with Grushenka to Mokroe, a place twenty-five versts from here. I got Gypsies there and champagne and made all the peasants there drunk on it, and all the women and girls. I sent the thousands flying.	Мы отсюда с ней в Мокрое, это двадцать пять отсюда верст, цыган туда добыл, цыганок, шампанского, всех мужиков там шампанским перепоил, всех баб и девок, двинул тысячами.
In three days' time I was stripped bare, but a hero.	Через три дня гол, но сокол.
Do you suppose the hero had gained his end?	Ты думал, достиг чего сокол-то?
Not a sign of it from her.	Даже издали не показала.
I tell you that rogue, Grushenka, has a supple curve all over her body. You can see it in her little foot, even in her little toe.	Я говорю тебе: изгиб. У Грушеньки, шельмы, есть такой один изгиб тела, он и на ножке у ней отразился, даже в пальчике-мизинчике на левой ножке отозвался.
I saw it, and kissed it, but that was all, I swear!	Видел и целовал, но и только - клянусь!

'I'll marry you if you like,' she said, 'you're a beggar, you know.	Говорит: "Хочешь, выйду замуж, ведь ты нищий.
Say that you won't beat me, and will let me do anything I choose, and perhaps I will marry you.' She laughed, and she's laughing still!"	Скажи, что бить не будешь и позволишь все мне делать, что я захочу, тогда, может, и выйду", -смеется. И теперь смеется!
Dmitri leapt up with a sort of fury. He seemed all at once as though he were drunk.	Дмитрий Федорович почти с какою-то яростью поднялся с места, он вдруг стал как пьяный.
His eyes became suddenly bloodshot.	Глаза его вдруг налились кровью.
"And do you really mean to marry her?"	-И ты в самом деле хочешь на ней жениться?
"At once, if she will. And if she won't, I shall stay all the same. I'll be the porter at her gate.	- Коль захочет, так тотчас же, а не захочет, и так останусь; у нее на дворе буду дворником.
Alyosha!" he cried. He stopped short before him, and taking him by the shoulders began shaking him violently. "Do you know, you innocent boy, that this is all delirium, senseless delirium, for there's a tragedy here.	Ты... ты, Алеша... - остановился он вдруг пред ним и, схватив его за плечи, стал вдруг с силою трясти его, - да знаешь ли ты, невинный ты мальчик, что все это бред, немыслимый бред, ибо тут трагедия!
Let me tell you, Alexey, that I may be a low man, with low and degraded passions, but a thief and a pickpocket Dmitri Karamazov never can be.	Узнай же, Алексей, что я могу быть низким человеком, со страстями низкими и погибшими, но вором, карманным вором, воришкой по передним, Дмитрий Карамазов не может быть никогда.
Well, then; let me tell you that I am a thief and a pickpocket.	Ну так узнай же теперь, что я воришка, я вор по карманам и по передним!
That very morning, just before I went to beat Grushenka, Katerina Ivanovna sent for me, and in strict secrecy (why I don't know, I suppose she had some reason) asked me to go to the chief town of the province and to post three thousand roubles to Agafya Ivanovna in Moscow, so that nothing should be known of it in the town here.	Как раз пред тем, как я Грушеньку пошел бить, призывает меня в то самое утро Катерина Ивановна и в ужасном секрете, чтобы покамест никто не знал (для чего, не знаю, видно, так ей было нужно), просит меня съездить в губернский город и там по почте послать три тысячи Агафье Ивановне, в Москву; потому в город, чтобы здесь и не знали.
So I had that three thousand roubles in my pocket when I went to see Grushenka, and it was that money we spent at Mokroe.	Вот с этими-то тремя тысячами в кармане я и очутился тогда у Грушеньки, на них и в Мокрое съездили.
Afterwards I pretended I had been to the town, but did not show her the post office receipt. I said I had sent the money and would bring the receipt, and so far I haven't brought it. I've forgotten it.	Потом я сделал вид, что слетал в город, но расписки почтовой ей не представил, сказал, что послал, расписку принесу, и до сих пор не несу, забыл-с.
Now what do you think you're going to her to-day to say?	Теперь, как ты думаешь, вот ты сегодня пойдешь и ей скажешь:
' He sends his compliments,' and she'll ask you,	"Приказали вам кланяться", а она тебе:
'What about the money?'	"А деньги?"
You might still have said to her,	Ты еще мог бы сказать ей:
'He's a degraded sensualist, and a low creature, with uncontrolled passions.	"Это низкий сладострастник и с неудержимыми чувствами подлое существо.

He didn't send your money then, but wasted it, because, like a low brute, he couldn't control himself.' But still you might have added,	Он тогда не послал ваши деньги, а растратил, потому что удержаться не мог, как животное", -но все-таки ты мог бы прибавить:
'He isn't a thief though. Here is your three thousand; he sends it back. Send it yourself to Agafya Ivanovna. But he told me to say "he sends his compliments."	"Зато он не вор, вот ваши три тысячи, посылает обратно, пошлите сами Агафье Ивановне, а сам велел кланяться".
But, as it is, she will ask,	А теперь вдруг она:
'But where is the money?'"	"А где деньги?"
"Mitya, you are unhappy, yes!	- Митя, ты несчастен, да!
But not as unhappy as you think. Don't worry yourself to death with despair."	Но все же не столько, сколько ты думаешь, - не убивай себя отчаянием, не убивай!
"What, do you suppose I'd shoot myself because I can't get three thousand to pay back?	- А что ты думаешь, застрелюсь, как не достану трех тысяч отдать?
That's just it. I shan't shoot myself.	В том-то и дело, что не застрелюсь.
I haven't the strength now. Afterwards, perhaps. But now I'm going to Grushenka. I don't care what happens."	Не в силах теперь, потом, может быть, а теперь я к Грушеньке пойду... Пропадай мое сало!
"And what then?"	-А у ней?
"I'll be her husband if she deigns to have me, and when lovers come, I'll go into the next room.	- Буду мужем ее, в супруги удостоюсь, а коль придет любовник, выйду в другую комнату.
I'll clean her friends' goloshes, blow up their samovar, run their errands."	У ее приятелей буду калоши грязные обчищать, самовар раздувать, на посылках бегать...
"Katerina Ivanovna will understand it all," Alyosha said solemnly. "She'll understand how great this trouble is and will forgive.	- Катерина Ивановна все поймет, - торжественно проговорил вдруг Алеша, - поймет всю глубину во всем этом горе и примирится.
She has a lofty mind, and no one could be more unhappy than you. She'll see that for herself."	У нее высший ум, потому что нельзя быть несчастнее тебя, она увидит сама.
"She won't forgive everything," said Dmitri, with a grin. "There's something in it, brother, that no woman could forgive.	- Не помирится она со всем, - осклабился Митя. -Тут, брат, есть нечто, с чем нельзя никакой женщине примириться.
Do you know what would be the best thing to do?"	А знаешь, что всего лучше сделать?
"What?"	-Что?
"Pay back the three thousand."	-Три тысячи ей отдать.
"Where can we get it from?	-Где же взять-то?
I say, I have two thousand. Ivan will give you another thousand- that makes three. Take it and pay it back."	Слушай, у меня есть две тысячи, Иван даст тысячу, вот и три, возьми и отдай.
"And when would you get it, your three thousand?	- А когда они прибудут, твои три тысячи?

You're not of age, besides, and you must- you absolutely must- take my farewell to her to-day, with the money or without it, for I can't drag on any longer, things have come to such a pass.	Ты еще и несовершеннолетний вдобавок, а надо непременно, непременно, чтобы ты сегодня уже ей откланялся, с деньгами или без денег, потому что я дальше тянуть не могу, дело на такой точке стало.
To-morrow is too late.	Завтра уже поздно, поздно.
I shall send you to father."	Я тебя к отцу пошлю.
"To father?"	- К отцу?
"Yes, to father first.	- Да, к отцу прежде нее.
Ask him for three thousand."	У него три тысячи и спроси.
"But, Mitya, he won't give it."	- Да ведь он, Митя, не даст.
"As though he would! I know he won't.	- Еще бы дал, знаю, что не даст.
Do you know the meaning of despair, Alexey?"	Знаешь ты, Алексей, что значит отчаяние?
"Yes."	- Знаю.
"Listen. Legally he owes me nothing.	- Слушай: юридически он мне ничего не должен.
I've had it all from him, I know that.	Все я у него выбрал, все, я это знаю.
But morally he owes me something, doesn't he?	Но ведь нравственно-то должен он мне, так иль не так?
You know he started with twenty-eight thousand of my mother's money and made a hundred thousand with it.	Ведь он с материных двадцати восьми тысяч пошел и сто тысяч нажил.
Let him give me back only three out of the twenty-eight thousand, and he'll draw my soul out of hell, and it will atone for many of his sins.	Пусть он мне даст только три тысячи из двадцати восьми, только три, и душу мою из ада извлечет, и зачтется это ему за многие грехи!
For that three thousand- I give you my solemn word-I'll make an end of everything, and he shall hear nothing more of me.	Я же на этих трех тысячах, вот тебе великое слово, покончу, и не услышит он ничего обо мне более вовсе.
For the last time I give him the chance to be a father.	В последний раз случай ему даю быть отцом.
Tell him God Himself sends him this chance."	Скажи ему, что сам Бог ему этот случай посылает.
"Mitya, he won't give it for anything."	- Митя, он ни за что не даст.
"I know he won't. I know it perfectly well.	- Знаю, что не даст, в совершенстве знаю.
Now, especially.	А теперь особенно.
That's not all. I know something more. Now, only a few days ago, perhaps only yesterday he found out for the first time in earnest (underline in earnest) that Grushenka is really perhaps not joking, and really means to marry me.	Мало того, я вот что еще знаю: теперь, на днях только, всего только, может быть, вчера, он в первый раз узнал серьезно (подчеркни: серьезно), что Грушенька-то в самом деле, может быть, не шутит и за меня замуж захочет прыгнуть.
He knows her nature; he knows the cat.	Знает он этот характер, знает эту кошку.
And do you suppose he's going to give me money to help to bring that about when he's crazy about her himself?	Ну так неужто ж он мне вдобавок и деньги даст, чтоб этакому случаю способствовать, тогда как сам он от нее без памяти?

And that's not all, either. I can tell you more than that. I know that for the last five days he has had three thousand drawn out of the bank, changed into notes of a hundred roubles. packed into a large envelope, sealed with five seals, and tied across with red tape.	Но и этого еще мало, я еще больше тебе могу привесть: я знаю, что у него уж дней пять как вынуты три тысячи рублей, разменены в сотенные кредитки и упакованы в большой пакет под пятью печатями, а сверху красною тесемочкой накрест перевязаны.
You see how well I know all about it!	Видишь, как подробно знаю!
On the envelope is written:	На пакете же написано:
'To my angel, Grushenka, when she will come to me.' He scrawled it himself in silence and in secret, and no one knows that the money's there except the valet, Smerdyakov, whom he trusts like himself.	"Ангелу моему Грушеньке, коли захочет прийти"; сам нацарапал, в тишине и в тайне, и никто-то не знает, что у него деньги лежат, кроме лакея Смердякова, в честность которого он верит, как в себя самого.
So now he has been expecting Grushenka for the last three or four days; he hopes she'll come for the money. He has sent her word of it, and she has sent him word that perhaps she'll come.	Вот он уж третий аль четвертый день Грушеньку ждет, надеется, что придет за пакетом, дал он ей знать, а та знать дала, что "может-де и приду".
And if she does go to the old man, can I marry her after that?	Так ведь если она придет к старику, разве я могу тогда жениться на ней?
You understand now why I'm here in secret and what I'm on the watch for."	Понимаешь теперь, зачем, значит, я здесь на секрете сижу и что именно сторожу?
"For her?"	-Ее?
"Yes, for her.	-Ее.
Foma has a room in the house of these sluts here.	У этих шлюх, здешних хозяек, нанимает каморку Фома.
Foma comes from our parts; he was a soldier in our regiment.	Фома из наших мест, наш бывший солдат.
He does jobs for them. He's watchman at night and goes grouse-shooting in the day-time; and that's how he lives.	Он у них прислуживает, ночью сторожит, а днем тетеревей ходит стрелять, да тем и живет.
I've established myself in his room. Neither he nor the women of the house know the secret- that is, that I am on the watch here."	Я у него тут и засел; ни ему, ни хозяйкам секрет не известен, то есть что я здесь сторожу.
"No one but Smerdyakov knows, then?"	- Один Смердяков знает?
"No one else.	- Он один.
He will let me know if she goes to the old man."	Он мне и знать даст, коль та к старику придет.
"It was he told you about the money, then?"	- Это он тебе про пакет сказал?
"Yes.	-Он.
It's a dead secret.	Величайший секрет.
Even Ivan doesn't know about the money, or anything.	Даже Иван не знает ни о деньгах, ни о чем.

The old man is sending Ivan to Tchermashnya on a two or three days' journey. A purchaser has turned up for the copse: he'll give eight thousand for the timber. So the old man keeps asking Ivan to help him by going to arrange it. It will take him two or three days.	А старик Ивана в Чермашню посылает на два, на три дня прокатиться: объявился покупщик на рощу срубить ее за восемь тысяч, вот и упрашивает старик Ивана: "помоги, дескать, съезди сам" денька на два, на три, значит.
That's what the old man wants, so that Grushenka can come while he's away."	Это он хочет, чтобы Грушенька без него пришла.
"Then he's expecting Grushenka to-day?"	- Стало быть, он и сегодня ждет Грушеньку?
"No, she won't come to-day; there are signs, She's certain not to come," cried Mitya suddenly. "Smerdyakov thinks so, too.	- Нет, сегодня она не придет, есть приметы. Наверно не придет! - крикнул вдруг Митя. - Так и Смердяков полагает.
Father's drinking now. He's sitting at table with Ivan.	Отец теперь пьянствует, сидит за столом с братом Иваном.
Go to him, Alyosha, and ask for the three thousand."	Сходи, Алексей, спроси у него эти три тысячи...
"Mitya, dear, what's the matter with you?" cried Alyosha, jumping up from his place, and looking keenly at his brother's frenzied face.	- Митя, милый, что с тобой! - воскликнул Алеша, вскакивая с места и всматриваясь в исступленного Дмитрия Федоровича.
For one moment the thought struck him that Dmitri was mad.	Одно мгновение он думал, что тот помешался.
"What is it?	- Что ты?
I'm not insane," said Dmitri, looking intently and earnestly at him. "No fear. I am sending you to father, and I know what I'm saying. I believe in miracles."	Я не помешан в уме, - пристально и даже как-то торжественно смотря, произнес Дмитрий Федорович. - Небось я тебя посылаю к отцу и знаю, что говорю: я чуду верю.
"In miracles?"	- Чуду?
"In a miracle of Divine Providence.	- Чуду промысла Божьего.
God knows my heart. He sees my despair.	Богу известно мое сердце, он видит все мое отчаяние.
He sees the whole picture.	Он всю эту картину видит.
Surely He won't let something awful happen.	Неужели он попустит совершиться ужасу?
Alyosha, I believe in miracles. Go!"	Алеша, я чуду верю, иди!
"I am going.	- Я пойду.
Tell me, will you wait for me here?"	Скажи, ты здесь будешь ждать?
"Yes. I know it will take some time. You can't go at him point blank.	- Буду, понимаю, что нескоро, что нельзя этак прийти и прямо бух!
He's drunk now.	Он теперь пьян.
I'll wait three hours- four, five, six, seven. Only remember you must go to Katerina Ivanovna to-day, if it has to be at midnight, with the money or without the money, and say,	Буду ждать и три часа, и четыре, и пять, и шесть, и семь, но только знай, что сегодня, хотя бы даже в полночь, ты явишься к Катерине Ивановне, с деньгами или без денег, и скажешь:
'He sends his compliments to you.'	"Велел вам кланяться".
I want you to say that verse to her:	Я именно хочу, чтобы ты этот стих сказал:

'He sends his compliments to you.'"	"Велел, дескать, кланяться".
"Mitya!	- Митя!
And what if Grushenka comes to-day- if not to-day, or the next day?"	А вдруг Грушенька придет сегодня... не сегодня, так завтра аль послезавтра?
"Grushenka?	- Грушенька?
I shall see her. I shall rush out and prevent it."	Подсмотрю, ворвусь и помешаю...
"And if- ?"	- А если...
"If there's an if, it will be murder.	- А коль если, так убью.
I couldn't endure it."	Так не переживу.
"Who will be murdered?"	- Кого убьешь?
"The old man.	- Старика.
I shan't kill her."	Ее не убью.
"Brother, what are you saying?"	- Брат, что ты говоришь!
"Oh, I don't know.... I don't know. Perhaps I shan't kill, and perhaps I shall.	- Я ведь не знаю, не знаю... Может быть, не убью, а может, убью.
I'm afraid that he will suddenly become so loathsome to me with his face at that moment.	Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в ту самую минуту.
I hate his ugly throat, his nose, his eyes, his shameless snigger.	Ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку.
I feel a physical repulsion.	Личное омерзение чувствую.
That's what I'm afraid of.	Вот этого боюсь.
That's what may be too much for me."	Вот и не удержусь...
"I'll go, Mitya.	- Я пойду, Митя.
I believe that God will order things for the best, that nothing awful may happen."	Я верю, что Бог устроит, как знает лучше, чтобы не было ужаса.
"And I will sit and wait for the miracle.	-А я буду сидеть и чуда ждать.
And if it doesn't come to pass- "	Но если не свершится, то...
Alyosha went thoughtfully towards his father's house.	Алеша, задумчивый, направился к отцу.
Chapter 6.	VI
Smerdyakov	Смердяков
HE did in fact find his father still at table.	Он и вправду застал еще отца за столом.
Though there was a dining-room in the house, the table was laid as usual in the drawing room, which was the largest room, and furnished with old-fashioned ostentation.	Стол же был, по всегдашнему обыкновению, накрыт в зале, хотя в доме находилась и настоящая столовая. Эта зала была самая большая в доме комната, с какою-то старинною претензией меблированная.
The furniture was white and very old, upholstered in old, red, silky material.	Мебель была древнейшая, белая, с красною ветхою полушелковою обивкой.

In the spaces between the windows there were mirrors in elaborate white and gilt frames, of old-fashioned carving.	В простенках между окон вставлены были зеркала в вычурных рамах старинной резьбы, тоже белых с золотом.
On the walls, covered with white paper, which was torn in many places, there hung two large portraits-one of some prince who had been governor of the district thirty years before, and the other of some bishop, also long since dead.	На стенах, обитых белыми бумажными и во многих местах уже треснувшими обоями, красовались два большие портрета - одного какого-то князя, лет тридцать назад бывшего генерал-губернатором местного края, и какого-то архиерея, давно уже тоже почившего.
In the corner opposite the door there were several ikons, before which a lamp was lighted at nightfall... not so much for devotional purposes as to light the room.	В переднем углу помещалось несколько икон, пред которыми на ночь зажигалась лампадка... не столько из благоговения, сколько для того, чтобы комната на ночь была освещена.
Fyodor Pavlovitch used to go to bed very late, at three or four o'clock in the morning,and would wander about the room at night or sit in an armchair, thinking.	Федор Павлович ложился по ночам очень поздно, часа в три, в четыре утра, а до тех пор все, бывало, ходит по комнате или сидит в креслах и думает.
This had become a habit with him.	Такую привычку сделал.
He often slept quite alone in the house, sending his servants to the lodge; but usually Smerdyakov remained, sleeping on a bench in the hall.	Ночевал он нередко совсем один в доме, отсылая слуг во флигель, но большею частью с ним оставался по ночам слуга Смердяков, спавший в передней на залавке.
When Alyosha came in, dinner was over, but coffee and preserves had been served.	Когда вошел Алеша, весь обед был уже покончен, но подано было варенье и кофе.
Fyodor Pavlovitch liked sweet things with brandy after dinner.	Федор Павлович любил после обеда сладости с коньячком.
Ivan was also at table, sipping coffee.	Иван Федорович находился тут же за столом и тоже кушал кофе.
The servants, Grigory and Smerdyakov, were standing by.	Слуги Григорий и Смердяков стояли у стола.
Both the gentlemen and the servants seemed in singularly good spirits.	И господа, и слуги были в видимом и необыкновенно веселом одушевлении.
Fyodor Pavlovitch was roaring with laughter. Before he entered the room, Alyosha heard the shrill laugh he knew so well, and could tell from the sound of it that his father had only reached the good-humoured stage, and was far from being completely drunk.	Федор Павлович громко хохотал и смеялся; Алеша еще из сеней услышал его визгливый, столь знакомый ему прежде смех и тотчас же заключил, по звукам смеха, что отец еще далеко не пьян, а пока лишь всего благодушествует.
"Here he is! Here he is!" yelled Fyodor Pavlovitch, highly delighted at seeing Alyosha. "Join us. Sit down. Coffee is a lenten dish, but it's hot and good.	- Вот и он, вот и он! - завопил Федор Павлович, вдруг страшно обрадовавшись Алеше. -Присоединяйся к нам, садись, кофейку - постный ведь, постный, да горячий, да славный!
I don't offer you brandy, you're keeping the fast. But would you like some?	Коньячку не приглашаю, ты постник, а хочешь, хочешь?
No; I'd better give you some of our famous liqueur.	Нет, я лучше тебе ликерцу дам, знатный!
Smerdyakov, go to the cupboard, the second shelf on the right. Here are the keys. Look sharp!"	Смердяков, сходи в шкаф, на второй полке направо, вот ключи, живей!
Alyosha began refusing the liqueur.	Алеша стал было от ликера отказываться.

"Never mind. If you won't have it, we will," said Fyodor Pavlovitch, beaming. "But stay- have you dined?"	- Все равно подадут, не для тебя, так для нас, -сиял Федор Павлович. - Да постой, ты обедал аль нет?
"Yes," answered Alyosha, who had in truth only eaten a piece of bread and drunk a glass of kvass in the Father Superior's kitchen. "Though I should be pleased to have some hot coffee."	- Обедал, - сказал Алеша, съевший, по правде, всего только ломоть хлеба и выпивший стакан квасу на игуменской кухне. - Вот я кофе горячего выпью с охотой.
"Bravo, my darling!	- Милый! Молодец!
He'll have some coffee.	Он кофейку выпьет.
Does it want warming?	Не подогреть ли?
No, it's boiling.	Да нет, и теперь кипит.
It's capital coffee: Smerdyakov's making.	Кофе знатный, смердяковский.
My Smerdyakov's an artist at coffee and at fish patties, and at fish soup, too.	На кофе да на кулебяки Смердяков у меня артист, да на уху еще, правда.
You must come one day and have some fish soup. Let me know beforehand.... But, stay; didn't I tell you this morning to come home with your mattress and pillow and all?	Когда-нибудь на уху приходи, заранее дай знать... Да постой, постой, ведь я тебе давеча совсем велел сегодня же переселиться с тюфяком и подушками?
Have you brought your mattress? He he he!"	Тюфяк-то притащил? хе-хе-хе!..
"No, I haven't," said Alyosha, smiling, too.	- Нет, не принес, - усмехнулся и Алеша.
"Ah, but you were frightened, you were frightened this morning, weren't you?	- А испугался, испугался-таки давеча, испугался?
There, my darling, I couldn't do anything to vex you.	Ах ты, голубчик, да я ль тебя обидеть могу.
Do you know, Ivan, I can't resist the way he looks one straight in the face and laughs?	Слушай, Иван, не могу я видеть, как он этак смотрит в глаза и смеется, не могу.
It makes me laugh all over. I'm so fond of him.	Утроба у меня вся начинает на него смеяться, люблю его!
Alyosha, let me give you my blessing- a father's blessing."	Алешка, дай я тебе благословение родительское дам.
Alyosha rose, but Fyodor Pavlovitch had already changed his mind.	Алеша встал, но Федор Павлович успел одуматься.
"No, no," he said. "I'll just make the sign of the cross over you, for now. Sit still.	- Нет, нет, я только теперь перекрещу тебя, вот так, садись.
Now we've a treat for you, in your own line, too.	Ну, теперь тебе удовольствие будет, и именно на твою тему.
It'll make you laugh.	Насмеешься.
Balaam's ass has begun talking to us here- and how he talks! How he talks!	У нас валаамова ослица заговорила, да как говорит-то, как говорит!
Balaam's ass, it appeared, was the valet, Smerdyakov.	Валаамовою ослицей оказался лакей Смердяков.
He was a young man of about four and twenty, remarkably unsociable and taciturn.	Человек еще молодой, всего лет двадцати четырех, он был страшно нелюдим и молчалив.

Not that he was shy or bashful. On the contrary, he was conceited and seemed to despise everybody.	Не то чтобы дик или чего-нибудь стыдился, нет, характером он был, напротив, надменен и как будто всех презирал.
But we must pause to say a few words about him now.	Но вот и нельзя миновать, чтобы не сказать о нем хотя двух слов, и именно теперь.
He was brought up by Grigory and Marfa, but the boy grew up "with no sense of gratitude," as Grigory expressed it; he was an unfriendly boy, and seemed to look at the world mistrustfully.	Воспитали его Марфа Игнатьевна и Григорий Васильевич, но мальчик рос "безо всякой благодарности", как выражался о нем Григорий, мальчиком диким и смотря на свет из угла.
In his childhood he was very fond of hanging cats, and burying them with great ceremony.	В детстве он очень любил вешать кошек и потом хоронить их с церемонией.
He used to dress up in a sheet as though it were a surplice, and sang, and waved some object over the dead cat as though it were a censer.	Он надевал для этого простыню, что составляло вроде как бы ризы, и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой, как будто кадил.
All this he did on the sly, with the greatest secrecy.	Все это потихоньку, в величайшей тайне.
Grigory caught him once at this diversion and gave him a sound beating.	Григорий поймал его однажды на этом упражнении и больно наказал розгой.
He shrank into a corner and sulked there for a week.	Тот ушел в угол и косился оттуда с неделю.
"He doesn't care for you or me, the monster," Grigory used to say to Marfa, "and he doesn't care for anyone.	"Не любит он нас с тобой, этот изверг, - говорил Григорий Марфе Игнатьевне, - да и никого не любит.
Are you a human being?" he said, addressing the boy directly. "You're not a human being. You grew from the mildew in the bath-house. That's what you are," Smerdyakov, it appeared afterwards, could never forgive him those words.	Ты разве человек, - обращался он вдруг прямо к Смердякову, - ты не человек, ты из банной мокроты завелся, вот ты кто..." Смердяков, как оказалось впоследствии, никогда не мог простить ему этих слов.
Grigory taught him to read and write, and when he was twelve years old, began teaching him the Scriptures.	Г ригорий выучил его грамоте и, когда минуло ему лет двенадцать, стал учить священной истории.
But this teaching came to nothing.	Но дело кончилось тотчас же ничем.
At the second or third lesson the boy suddenly grinned.	Как-то однажды, всего только на втором или третьем уроке, мальчик вдруг усмехнулся.
"What's that for?" asked Grigory, looking at him threateningly from under his spectacles.	- Чего ты? - спросил Григорий, грозно выглядывая на него из-под очков.
"Oh, nothing.	- Ничего-с.
God created light on the first day, and the sun, moon, and stars on the fourth day.	Свет создал Г осподь Бог в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день.
Where did the light come from on the first day?"	Откуда же свет-то сиял в первый день?
Grigory was thunderstruck.	Григорий остолбенел.
The boy looked sarcastically at his teacher.	Мальчик насмешливо глядел на учителя.
There was something positively condescending in his expression.	Даже было во взгляде его что-то высокомерное.
Grigory could not restrain himself.	Григорий не выдержал.

"I'll show you where!" he cried, and gave the boy a violent slap on the cheek.	"А вот откуда!" - крикнул он и неистово ударил ученика по щеке.
The boy took the slap without a word, but withdrew into his corner again for some days.	Мальчик вынес пощечину, не возразив ни слова, но забился опять в угол на несколько дней.
A week later he had his first attack of the disease to which he was subject all the rest of his life- epilepsy.	Как раз случилось так, что через неделю у него объявилась падучая болезнь в первый раз в жизни, не покидавшая его потом во всю жизнь.
When Fyodor Pavlovitch heard of it, his attitude to the boy seemed changed at once.	Узнав об этом, Федор Павлович как будто вдруг изменил на мальчика свой взгляд.
Till then he had taken no notice of him, though he never scolded him, and always gave him a copeck when he met him.	Прежде он как-то равнодушно глядел на него, хотя никогда не бранил и, встречая, всегда давал копеечку.
Sometimes, when he was in good humour, he would send the boy something sweet from his table.	В благодушном настроении иногда посылал со стола мальчишке чего-нибудь сладенького.
But as soon as he heard of his illness, he showed an active interest in him, sent for a doctor, and tried remedies, but the disease turned out to be incurable.	Но тут, узнав о болезни, решительно стал о нем заботиться, пригласил доктора, стал было лечить, но оказалось, что вылечить невозможно.
The fits occurred, on an average, once a month, but at various intervals.	Средним числом припадки приходили по разу в месяц, и в разные сроки.
The fits varied too, in violence: some were light and some were very severe.	Припадки тоже бывали разной силы - иные легкие, другие очень жестокие.
Fyodor Pavlovitch strictly forbade Grigory to use corporal punishment to the boy, and began allowing him to come upstairs to him.	Федор Павлович запретил наистрожайше Григорию наказывать мальчишку телесно и стал пускать его к себе наверх.
He forbade him to be taught anything whatever for a time, too.	Учить его чему бы то ни было тоже пока запретил.
One day when the boy was about fifteen, Fyodor Pavlovitch noticed him lingering by the bookcase, and reading the titles through the glass.	Но раз, когда мальчику было уже лет пятнадцать, заметил Федор Павлович, что тот бродит около шкафа с книгами и сквозь стекло читает их названия.
Fyodor Pavlovitch had a fair number of books- over a hundred- but no one ever saw him reading.	У Федора Павловича водилось книг довольно, томов сотня с лишком, но никто никогда не видал его самого за книгой.
He at once gave Smerdyakov the key of the bookcase.	Он тотчас же передал ключ от шкафа Смердякову:
"Come, read. You shall be my librarian. You'll be better sitting reading than hanging about the courtyard.	"Ну и читай, будешь библиотекарем, чем по двору шляться, садись да читай.
Come, read this," and Fyodor Pavlovitch gave him Evenings in a Cottage near Dikanka.	Вот прочти эту", - и Федор Павлович вынул ему "Вечера на хуторе близ Диканьки".
He read a little but didn't like it. He did not once smile, and ended by frowning.	Малый прочел, но остался недоволен, ни разу не усмехнулся, напротив, кончил нахмурившись.
"Why?	- Что ж?
Isn't it funny?" asked Fyodor Pavlovitch.	Не смешно? - спросил Федор Павлович.
Smerdyakov did not speak.	Смердяков молчал.

"Answer stupid!"	- Отвечай, дурак.
"It's all untrue," mumbled the boy, with a grin.	- Про неправду все написано, - ухмыляясь, прошамкал Смердяков.
"Then go to the devil! You have the soul of a lackey.	- Ну и убирайся к черту, лакейская ты душа.
Stay, here's Smaragdov's Universal History. That's all true. Read that."	Стой, вот тебе "Всеобщая история" Смарагдова, тут уж все правда, читай.
But Smerdyakov did not get through ten pages of Smaragdov. He thought it dull.	Но Смердяков не прочел и десяти страниц из Смарагдова, показалось скучно.
So the bookcase was closed again.	Так и закрылся опять шкаф с книгами.
Shortly afterwards Marfa and Grigory reported to Fyodor Pavlovitch that Smerdyakov was gradually beginning to show an extraordinary fastidiousness. He would sit before his soup, take up his spoon and look into the soup, bend over it, examine it, take a spoonful and hold it to the light.	Вскорости Марфа и Григорий доложили Федору Павловичу, что в Смердякове мало-помалу проявилась вдруг ужасная какая-то брезгливость: сидит за супом, возьмет ложку и ищет-ищет в супе, нагибается, высматривает, почерпнет ложку и подымет на свет.
"What is it? A beetle?" Grigory would ask.	- Таракан, что ли? - спросит, бывало, Григорий.
"A fly, perhaps," observed Marfa.	- Муха, может, - заметит Марфа.
The squeamish youth never answered, but he did the same with his bread, his meat, and everything he ate. He would hold a piece on his fork to the light, scrutinise it microscopically, and only after long deliberation decide to put it in his mouth.	Чистоплотный юноша никогда не отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось то же самое: подымет, бывало, кусок на вилке на свет, рассматривает точно в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится в рот отправить.
"Ach! What fine gentlemen's airs!" Grigory muttered, looking at him.	"Вишь, барчонок какой объявился", - бормотал, на него глядя, Григорий.
When Fyodor Pavlovitch heard of this development in Smerdyakov he determined to make him his cook, and sent him to Moscow to be trained.	Федор Павлович, услышав о новом качестве Смердякова, решил немедленно, что быть ему поваром, и отдал его в ученье в Москву.
He spent some years there and came back remarkably changed in appearance.	В ученье он пробыл несколько лет и воротился, сильно переменившись лицом.
He looked extraordinarily old for his age. His face had grown wrinkled, yellow, and strangely emasculate.	Он вдруг как-то необычайно постарел, совсем даже несоразмерно с возрастом сморщился, пожелтел, стал походить на скопца.
In character he seemed almost exactly the same as before he went away. He was just as unsociable, and showed not the slightest inclination for any companionship.	Нравственно же воротился почти тем же самым, как и до отъезда в Москву: все так же был нелюдим и ни в чьем обществе не ощущал ни малейшей надобности.
In Moscow, too, as we heard afterwards, he had always been silent. Moscow itself had little interest for him; he saw very little there, and took scarcely any notice of anything.	Он и в Москве, как передавали потом, все молчал; сама же Москва его как-то чрезвычайно мало заинтересовала, так что он узнал в ней разве кое-что, на все остальное и внимания не обратил.
He went once to the theatre, but returned silent and displeased with it.	Был даже раз в театре, но молча и с неудовольствием воротился.

On the other hand, he came back to us from Moscow well dressed, in a clean coat and clean linen. He brushed his clothes most scrupulously twice a day invariably, and was very fond of cleaning his smart calf boots with a special English polish, so that they shone like mirrors.	Зато прибыл к нам из Москвы в хорошем платье, в чистом сюртуке и белье, очень тщательно вычищал сам щеткой свое платье неизменно по два раза в день, а сапоги свои опойковые, щегольские, ужасно любил чистить особенною английскою ваксой так, чтоб они сверкали как зеркало.
He turned out a first rate cook.	Поваром он оказался превосходным.
Fyodor Pavlovitch paid him a salary, almost the whole of which Smerdyakov spent on clothes, pomade, perfumes, and such things.	Федор Павлович положил ему жалованье, и это жалованье Смердяков употреблял чуть не в целости на платье, на помаду, на духи и проч.
But he seemed to have as much contempt for the female sex as for men; he was discreet, almost unapproachable, with them.	Но женский пол он, кажется, так же презирал, как и мужской, держал себя с ним степенно, почти недоступно.
Fyodor Pavlovitch began to regard him rather differently.	Федор Павлович стал поглядывать на него и с некоторой другой точки зрения.
His fits were becoming more frequent, and on the days he was ill Marfa cooked, which did not suit Fyodor Pavlovitch at all.	Дело в том, что припадки его падучей болезни усилились, и в те дни кушанье готовилось уже Марфой Игнатьевной, что было Федору Павловичу вовсе не на руку.
"Why are your fits getting worse?" asked Fyodor Pavlovitch, looking askance at his new cook. "Would you like to get married? Shall I find you a wife?"	- С чего у тебя припадки-то чаще? - косился он иногда на нового повара, всматриваясь в его лицо. - Хоть бы ты женился на какой-нибудь, хочешь женю?..
But Smerdyakov turned pale with anger, and made no reply.	Но Смердяков на эти речи только бледнел от досады, но ничего не отвечал.
Fyodor Pavlovitch left him with an impatient gesture.	Федор Павлович отходил, махнув рукой.
The great thing was that he had absolute confidence in his honesty.	Г лавное, в честности его он был уверен, и это раз навсегда, в том, что он не возьмет ничего и не украдет.
It happened once, when Fyodor Pavlovitch was drunk, that he dropped in the muddy courtyard three hundred-rouble notes which he had only just received. He only missed them next day, and was just hastening to search his pockets when he saw the notes lying on the table.	Раз случилось, что Федор Павлович, пьяненький, обронил на собственном дворе в грязи три радужные бумажки, которые только что получил, и хватился их на другой только день: только что бросился искать по карманам, а радужные вдруг уже лежат у него все три на столе.
Where had they come from?	Откуда?
Smerdyakov had picked them up and brought them in the day before.	Смердяков поднял и еще вчера принес.
"Well, my lad, I've never met anyone like you," Fyodor Pavlovitch said shortly, and gave him ten roubles.	"Ну, брат, я таких, как ты, не видывал", - отрезал тогда Федор Павлович и подарил ему десять рублей.
We may add that he not only believed in his honesty, but had, for some reason, a liking for him, although the young man looked as morosely at him as at everyone and was always silent.	Надо прибавить, что не только в честности его он был уверен, но почему-то даже и любил его, хотя малый и на него глядел так же косо, как и на других, и все молчал.
He rarely spoke.	Редко, бывало, заговорит.

If it had occurred to anyone to wonder at the time what the young man was interested in, and what was in his mind, it would have been impossible to tell by looking at him.	Если бы в то время кому-нибудь вздумалось спросить, глядя на него: чем этот парень интересуется и что всего чаще у него на уме, то, право, невозможно было бы решить, на него глядя.
Yet he used sometimes to stop suddenly in the house, or even in the yard or street, and would stand still for ten minutes, lost in thought.	А между тем он иногда в доме же, аль хоть на дворе, или на улице, случалось, останавливался, задумывался и стоял так по десятку даже минут.
A physiognomist studying his face would have said that there was no thought in it, no reflection, but only a sort of contemplation.	Физиономист, вглядевшись в него, сказал бы, что тут ни думы, ни мысли нет, а так какое-то созерцание.
There is a remarkable picture by the painter Kramskoy, called	У живописца Крамского есть одна замечательная картина под названием
"Contemplation." There is a forest in winter, and on a roadway through the forest, in absolute solitude, stands a peasant in a torn kaftan and bark shoes. He stands, as it were, lost in thought. Yet he is not thinking; he is "contemplating."	"Созерцатель": изображен лес зимой, и в лесу, на дороге, в оборванном кафтанишке и лаптишках стоит один-одинешенек, в глубочайшем уединении забредший мужичонко, стоит и как бы задумался, но он не думает, а что-то "созерцает".
If anyone touched him he would start and look at one as though awakening and bewildered.	Если б его толкнуть, он вздрогнул бы и посмотрел на вас, точно проснувшись, но ничего не понимая.
It's true he would come to himself immediately; but if he were asked what he had been thinking about, he would remember nothing. Yet probably he has, hidden within himself, the impression which had dominated him during the period of contemplation.	Правда, сейчас бы и очнулся, а спросили бы его, о чем он это стоял и думал, то наверно бы ничего не припомнил, но зато наверно бы затаил в себе то впечатление, под которым находился во время своего созерцания.
Those impressions are dear to him and no doubt he hoards them imperceptibly, and even unconsciously. How and why, of course, he does not know either. He may suddenly, after hoarding impressions for many years, abandon everything and go off to Jerusalem on a pilgrimage for his soul's salvation, or perhaps he will suddenly set fire to his native village, and perhaps do both.	Впечатления же эти ему дороги, и он наверно их копит, неприметно и даже не сознавая, - для чего и зачем, конечно, тоже не знает: может, вдруг, накопив впечатлений за многие годы, бросит все и уйдет в Иерусалим, скитаться и спасаться, а может, и село родное вдруг спалит, а может быть, случится и то, и другое вместе.
There are a good many "contemplatives" among the peasantry.	Созерцателей в народе довольно.
Well, Smerdyakov was probably one of them, and he probably was greedily hoarding up his impressions, hardly knowing why.	Вот одним из таких созерцателей был наверно и Смердяков, и наверно тоже копил впечатления свои с жадностью, почти сам еще не зная зачем.
Chapter 7.	VII
The Controversy	Контроверза
BUT Balaam's ass had suddenly spoken.	Но валаамова ослица вдруг заговорила.

The subject was a strange one. Grigory had gone in the morning to make purchases, and had heard from the shopkeeper Lukyanov the story of a Russian soldier which had appeared in the newspaper of that day. This soldier had been taken prisoner in some remote part of Asia, and was threatened with an immediate agonising death if he did not renounce Christianity and follow Islam. He refused to deny his faith, and was tortured, flayed alive, and died, praising and glorifying Christ.	Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки, дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля Христа, - о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
Grigory had related the story at table.	Об этом вот и заговорил за столом Григорий.
Fyodor Pavlovitch always liked, over the dessert after dinner, to laugh and talk, if only with Grigory.	Федор Павлович любил и прежде, каждый раз после стола, за десертом, посмеяться и поговорить хотя бы даже с Григорием.
This afternoon he was in a particularly good-humoured and expansive mood.	В этот же раз был в легком и приятно раскидывающемся настроении.
Sipping his brandy and listening to the story, he observed that they ought to make a saint of a soldier like that, and to take his skin to some monastery.	Попивая коньячок и выслушав сообщенное известие, он заметил, что такого солдата следовало бы произвести сейчас же во святые и снятую кожу его препроводить в какой-нибудь монастырь:
"That would make the people flock, and bring the money in."	"То-то народу повалит и денег".
Grigory frowned, seeing that Fyodor Pavlovitch was by no means touched, but, as usual, was beginning to scoff.	Г ригорий поморщился, видя, что Федор Павлович нисколько не умилился, а по всегдашней привычке своей начинает кощунствовать.
At that moment Smerdyakov, who was standing by the door, smiled.	Как вдруг Смердяков, стоявший у двери, усмехнулся.
Smerdyakov often waited at table towards the end of dinner, and since Ivan's arrival in our town he had done so every day.	Смердяков весьма часто и прежде допускался стоять у стола, то есть под конец обеда. С самого же прибытия в наш город Ивана Федоровича стал являться к обеду почти каждый раз.
"What are you grinning at?" asked Fyodor Pavlovitch, catching the smile instantly, and knowing that it referred to Grigory.	- Ты чего? - спросил Федор Павлович, мигом заметив усмешку и поняв, конечно, что относится она к Григорию.
"Well, my opinion is," Smerdyakov began suddenly and unexpectedly in a loud voice, "that if that laudable soldier's exploit was so very great there would have been, to my thinking, no sin in it if he had on such an emergency renounced, so to speak, the name of Christ and his own christening, to save by that same his life, for good deeds, by which, in the course of years to expiate his cowardice."	- А я насчет того-с, - заговорил вдруг громко и неожиданно Смердяков, - что если этого похвального солдата подвиг был и очень велик-с, то никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие.
"How could it not be a sin?	- Это как же не будет греха?
You're talking nonsense. For that you'll go straight to hell and be roasted there like mutton," put in Fyodor Pavlovitch.	Врешь, за это тебя прямо в ад и там, как баранину, поджаривать станут, - подхватил Федор Павлович.

It was at this point that Alyosha came in, and Fyodor Pavlovitch, as we have seen, was highly delighted at his appearance.	И вот тут-то и вошел Алеша. Федор Павлович, как мы видели, ужасно обрадовался Алеше.
"We're on your subject, your subject," he chuckled gleefully, making Alyosha sit down to listen.	- На твою тему, на твою тему! - радостно хихикал он, усаживая Алешу слушать.
"As for mutton, that's not so, and there'll be nothing there for this, and there shouldn't be either, if it's according to justice," Smerdyakov maintained stoutly.	- Насчет баранины это не так-с, да и ничего там за это не будет-с, да и не должно быть такого, если по всей справедливости, - солидно заметил Смердяков.
"How do you mean 'according to justice'?" Fyodor Pavlovitch cried still more gaily, nudging Alyosha with his knee.	- Как так по всей справедливости, - крикнул еще веселей Федор Павлович, подталкивая коленом Алешу.
"He's a rascal, that's what he is!" burst from Grigory.	- Подлец он, вот он кто! - вырвалось вдруг у Григория.
He looked Smerdyakov wrathfully in the face.	Гневно посмотрел он Смердякову прямо в глаза.
"As for being a rascal, wait a little, Grigory Vassilyevitch," answered Smerdyakov with perfect composure. "You'd better consider yourself that, once I am taken prisoner by the enemies of the Christian race, and they demand from me to curse the name of God and to renounce my holy christening, I am fully entitled to act by my own reason, since there would be no sin in it."	- Насчет подлеца повремените-с, Г ригорий Васильевич, - спокойно и сдержанно отразил Смердяков, - а лучше рассудите сами, что раз я попал к мучителям рода христианского в плен и требуют они от меня имя Божие проклясть и от святого крещения своего отказаться, то я вполне уполномочен в том собственным рассудком, ибо никакого тут и греха не будет.
"But you've said that before. Don't waste words. Prove it," cried Fyodor Pavlovitch.	- Да ты уж это говорил, ты не расписывай, а докажи! - кричал Федор Павлович.
"Soup-maker!" muttered Grigory contemptuously.	-Бульонщик!- прошептал Григорий презрительно.
"As for being a soup-maker, wait a bit, too, and consider for yourself, Grigory Vassilyevitch, without abusing me.	- Насчет бульонщика тоже повремените-с, а не ругаясь рассудите сами, Григорий Васильевич.
For as soon as I say to those enemies,	Ибо едва только я скажу мучителям:
'No, I'm not a Christian, and I curse my true God,' then at once, by God's high judgment, I become immediately and specially anathema accursed, and am cut off from the Holy Church, exactly as though I were a heathen, so that at that very instant, not only when I say it aloud, but when I think of saying it, before a quarter of a second has passed, I am cut off. Is that so or not, Grigory Vassilyevitch?"	"Нет, я не христианин и истинного Бога моего проклинаю", как тотчас же я самым высшим Божьим судом немедленно и специально становлюсь анафема проклят и от церкви святой отлучен совершенно как бы иноязычником, так даже, что в тот же миг-с - не то что как только произнесу, а только что помыслю произнести, так что даже самой четверти секунды тут не пройдет-с, как я отлучен, - так или не так, Григорий Васильевич?
He addressed Grigory with obvious satisfaction, though he was really answering Fyodor Pavlovitch's questions, and was well aware of it, and intentionally pretending that Grigory had asked the questions.	Он с видимым удовольствием обращался к Григорию, отвечая, в сущности, на одни лишь вопросы Федора Павловича и очень хорошо понимая это, но нарочно делая вид, что вопросы эти как будто задает ему Григорий.
"Ivan," cried Fyodor Pavlovitch suddenly, "stoop down for me to whisper.	- Иван! - крикнул вдруг Федор Павлович, -нагнись ко мне к самому уху.

He's got this all up for your benefit. He wants you to praise him.	Это он для тебя все это устроил, хочет, чтобы ты его похвалил.
Praise him."	Ты похвали.
Ivan listened with perfect seriousness to his father's excited whisper.	Иван Федорович выслушал совершенно серьезно восторженное сообщение папаши.
"Stay, Smerdyakov, be quiet a minute," cried Fyodor Pavlovitch once more. "Ivan, your ear again."	- Стой, Смердяков, помолчи на время, - крикнул опять Федор Павлович. - Иван, опять ко мне к самому уху нагнись.
Ivan bent down again with a perfectly grave face.	Иван Федорович вновь с самым серьезнейшим видом нагнулся.
"I love you as I do Alyosha.	- Люблю тебя так же, как и Алешку.
Don't think I don't love you.	Ты не думай, что я тебя не люблю.
Some brandy?"	Коньячку?
"Yes.- But you're rather drunk yourself," thought Ivan, looking steadily at his father.	- Дайте. - "Однако сам-то ты порядочно нагрузился", - пристально поглядел на отца Иван Федорович.
He was watching Smerdyakov with great curiosity.	Смердякова же он наблюдал с чрезвычайным любопытством.
"You're anathema accursed, as it is, Grigory suddenly burst out, "and how dare you argue, you rascal, after that, if- "	- Анафема ты проклят и теперь, - разразился вдруг Григорий, - и как же ты после того, подлец, рассуждать смеешь, если...
"Don't scold him, Grigory, don't scold him," Fyodor Pavlovitch cut him short.	-Не бранись, Григорий, не бранись! - прервал Федор Павлович.
"You should wait, Grigory Vassilyevitch, if only a short time, and listen, for I haven't finished all I had to say.	-Вы переждите, Григорий Васильевич, хотя бы самое даже малое время-с, и прослушайте дальше, потому что я всего не окончил.
For at the very moment I become accursed, at that same highest moment, I become exactly like a heathen, and my christening is taken off me and becomes of no avail. Isn't that so?"	Потому в самое то время, как я Богом стану немедленно проклят-с, в самый, тот самый высший момент-с, я уже стал все равно как бы иноязычником, и крещение мое с меня снимается и ни во что вменяется, - так ли хоть это-с?
"Make haste and finish, my boy," Fyodor Pavlovitch urged him, sipping from his wineglass with relish.	- Заключай, брат, скорей, заключай, - поторопил Федор Павлович, с наслаждением хлебнув из рюмки.
"And if I've ceased to be a Christian, then I told no lie to the enemy when they asked whether I was a Christian or not a Christian, seeing I had already been relieved by God Himself of my Christianity by reason of the thought alone, before I had time to utter a word to the enemy.	- А коли я уж не христианин, то, значит, я и не солгал мучителям, когда они спрашивали: "Христианин я или не христианин", ибо я уже был самим Богом совлечен моего христианства, по причине одного лишь замысла и прежде чем даже слово успел мое молвить мучителям.
And if I have already been discharged, in what manner and with what sort of justice can I be held responsible as a Christian in the other world for having denied Christ, when, through the very thought alone, before denying Him I had been relieved from my christening?	А коли я уже разжалован, то каким же манером и по какой справедливости станут спрашивать с меня на том свете как с христианина за то, что я отрекся Христа, тогда как я за помышление только одно, еще до отречения, был уже крещения моего совлечен?

If I'm no longer a Christian, then I can't renounce Christ, for I've nothing then to renounce.	Коли я уж не христианин, значит, я и не могу от Христа отрекнуться, ибо не от чего тогда мне и отрекаться будет.
Who will hold an unclean Tatar responsible, Grigory Vassilyevitch, even in heaven, for not having been born a Christian? And who would punish him for that, considering that you can't take two skins off one ox?	С татарина поганого кто же станет спрашивать, Григорий Васильевич, хотя бы и в небесах, за то, что он не христианином родился, и кто же станет его за это наказывать, рассуждая, что с одного вола двух шкур не дерут.
For God Almighty Himself, even if He did make the Tatar responsible, when he dies would give him the smallest possible punishment, I imagine (since he must be punished), judging that he is not to blame if he has come into the world an unclean heathen, from heathen parents.	Да и сам Бог вседержитель с татарина если и будет спрашивать, когда тот помрет, то, полагаю, каким-нибудь самым малым наказанием (так как нельзя же совсем не наказать его), рассудив, что ведь неповинен же он в том, если от поганых родителей поганым на свет произошел.
The Lord God can't surely take a Tatar and say he was a Christian?	Не может же Господь Бог насильно взять татарина и говорить про него, что и он был христианином?
That would mean that the Almighty would tell a real untruth.	Ведь значило бы тогда, что Г осподь вседержитель скажет сущую неправду.
And can the Lord of Heaven and earth tell a lie, even in one word?"	А разве может Г осподь вседержитель неба и земли произнести ложь, хотя бы в одном только каком-нибудь слове-с?
Grigory was thunderstruck and looked at the orator, his eyes nearly starting out of his head.	Григорий остолбенел и смотрел на оратора, выпучив глаза.
Though he did not clearly understand what was said, he had caught something in this rigmarole, and stood, looking like a man who has just hit his head against a wall.	Он хоть и не понимал хорошо, что говорят, но что-то из всей этой дребедени вдруг понял и остановился с видом человека, вдруг стукнувшегося лбом об стену.
Fyodor Pavlovitch emptied his glass and went off into his shrill laugh.	Федор Павлович допил рюмку и залился визгливым смехом.
"Alyosha! Alyosha! What do you say to that!	- Алешка, Алешка, каково!
Ah, you casuist!	Ах ты, казуист!
He must have been with the Jesuits, somewhere, Ivan.	Это он был у иезуитов где-нибудь, Иван.
Oh, you stinking Jesuit,who taught you?	Ах ты, иезуит смердящий, да кто же тебя научил?
But you're talking nonsense, you casuist, nonsense, nonsense, nonsense.	Но только ты врешь, казуист, врешь, врешь и врешь.
Don't cry, Grigory, we'll reduce him to smoke and ashes in a moment.	Не плачь, Григорий, мы его сею же минутой разобьем в дым и прах.
Tell me this, O ass; you may be right before your enemies, but you have renounced your faith all the same in your own heart, and you say yourself that in that very hour you became anathema accursed. And if once you're anathema they won't pat you on the head for it in hell.	Ты мне вот что скажи, ослица: пусть ты пред мучителями прав, но ведь ты сам-то в себе все же отрекся от веры своей и сам же говоришь, что в тот же час был анафема проклят, а коли раз уж анафема, так тебя за эту анафему по головке в аду не погладят.
What do you say to that, my fine Jesuit?"	Об этом ты как полагаешь, иезуит ты мой прекрасный?

"There is no doubt that I have renounced it in my own heart, but there no special sin in that. Or if there was sin, it was the most ordinary."	- Это сумления нет-с, что сам в себе я отрекся, а все же никакого и тут специально греха не было-с, а коли был грешок, то самый обыкновенный весьма-с.
"How's that the most ordinary?"	- Как так обыкновенный весьма-с!
"You lie, accursed one!" hissed Grigory.	- Врешь, пр-р-роклятый, - прошипел Григорий.
"Consider yourself, Grigory Vassilyevitch," Smerdyakov went on, staid and unruffled, conscious of his triumph, but, as it were, generous to the vanquished foe. "Consider yourself, Grigory Vassilyevitch; it is said in the Scripture that if you have faith, even as a mustard seed, and bid a mountain move into the sea, it will move without the least delay at your bidding.	- Рассудите сами, Григорий Васильевич, - ровно и степенно, сознавая победу, но как бы и великодушничая с разбитым противником, продолжал Смердяков, - рассудите сами, Григорий Васильевич: ведь сказано же в Писании, что коли имеете веру хотя бы на самое малое даже зерно и притом скажете сей горе, чтобы съехала в море, то и съедет, нимало не медля, по первому же вашему приказанию.
Well, Grigory Vassilyevitch, if I'm without faith and you have so great a faith that you are continually swearing at me, you try yourself telling this mountain, not to move into the sea for that's a long way off, but even to our stinking little river which runs at the bottom of the garden. You'll see for yourself that it won't budge, but will remain just where it is however much you shout at it, and that shows, Grigory Vassilyevitch, that you haven't faith in the proper manner, and only abuse others about it.	Что же, Григорий Васильевич, коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и увидите сами в тот же момент, что ничего не съедет-с, а все останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с. А это означает, что и вы не веруете, Григорий Васильевич, надлежащим манером, а лишь других за то всячески ругаете.
Again, taking into consideration that no one in our day, not only you, but actually no one, from the highest person to the lowest peasant, can shove mountains into the sea- except perhaps some one man in the world, or, at most, two, and they most likely are saving their souls in secret somewhere in the Egyptian desert, so you wouldn't find them- if so it be, if all the rest have no faith, will God curse all the rest? that is, the population of the whole earth, except about two hermits in the desert, and in His well-known mercy will He not forgive one of them?	Опять-таки и то взямши, что никто в наше время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, - то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Г осподь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
And so I'm persuaded that though I may once have doubted I shall be forgiven if I shed tears of repentance."	А потому и я уповаю, что, раз усомнившись, буду прощен, когда раскаяния слезы пролью.
"Stay!" cried Fyodor Pavlovitch, in a transport of delight. "So you do suppose there are two who can move mountains?	- Стой! - завизжал Федор Павлович в апофеозе восторга, - так двух-то таких, что горы могут сдвигать, ты все-таки полагаешь, что есть они?
Ivan, make a note of it, write it down. There you have the Russian all over!"	Иван, заруби черту, запиши: весь русский человек тут сказался!

"You're quite right in saying it's characteristic of the people's faith," Ivan assented, with an approving smile.	- Вы совершенно верно заметили, что это народная в вере черта, - с одобрительною улыбкой согласился Иван Федорович.
"You agree.	- Соглашаешься!
Then it must be so, if you agree.	Значит, так, коли уж ты соглашаешься!
It's true, isn't it Alyosha?	Алешка, ведь правда?
That's the Russian faith all over, isn't it?"	Ведь совершенно русская вера такая?
"No, Smerdyakov has not the Russian faith at all," said Alyosha firmly and gravely.	- Нет, у Смердякова совсем не русская вера, -серьезно и твердо проговорил Алеша.
"I'm not talking about his faith. I mean those two in the desert, only that idea. Surely that's Russian, isn't it?"	- Я не про веру его, я про эту черту, про этих двух пустынников, про эту одну только черточку: ведь это же по-русски, по-русски?
"Yes, that's purely Russian," said Alyosha smiling.	- Да, черта эта совсем русская, - улыбнулся Алеша.
"Your words are worth a gold piece, O ass, and I'll give it to you to-day. But as to the rest you talk nonsense, nonsense, nonsense. Let me tell you, stupid, that we here are all of little faith, only from carelessness, because we haven't time; things are too much for us, and, in the second place, the Lord God has given us so little time, only twenty-four hours in the day, so that one hasn't even time to get sleep enough, much less to repent of one's sins.	- Червонца стоит твое слово, ослица, и пришлю тебе его сегодня же, но в остальном ты все-таки врешь, врешь и врешь; знай, дурак, что здесь мы все от легкомыслия лишь не веруем, потому что нам некогда: во-первых, дела одолели, а во-вторых, времени Бог мало дал, всего во дню определил только двадцать четыре часа, так что некогда и выспаться, не только покаяться.
While you have denied your faith to your enemies when you'd nothing else to think about but to show your faith!	А ты-то там пред мучителями отрекся, когда больше не о чем и думать-то было тебе как о вере и когда именно надо было веру свою показать!
So I consider, brother, that it constitutes a sin."	Так ведь это, брат, составляет, я думаю?
"Constitute a sin it may, but consider yourself, Grigory Vassilyevitch, that it only extenuates it, if it does constitute.	- Составляет-то оно составляет, но рассудите сами, Григорий Васильевич, что ведь тем более и облегчает, что составляет.
If I had believed then in very truth, as I ought to have believed, then it really would have been sinful if I had not faced tortures for my faith, and had gone over to the pagan Mohammedan faith.	Ведь коли бы я тогда веровал в самую во истину, как веровать надлежит, то тогда действительно было бы грешно, если бы муки за свою веру не принял и в поганую Магометову веру перешел.
But, of course, it wouldn't have come to torture then, because I should only have had to say at that instant to the mountain, 'Move and crush the tormentor,' and it would have moved and at the very instant have crushed him like a black-beetle, and I should have walked away as though nothing had happened, praising and glorifying God.	Но ведь до мук и не дошло бы тогда-с, потому стоило бы мне в тот же миг сказать сей горе: двинься и подави мучителя, то она бы двинулась и в тот же миг его придавила, как таракана, и пошел бы я как ни в чем не бывало прочь, воспевая и славя Бога.
But, suppose at that very moment I had tried all that, and cried to that mountain, 'Crush these tormentors,' and it hadn't crushed them, how could I have helped doubting, pray, at such a time, and at such a dread hour of mortal terror?	А коли я именно в тот же самый момент это все и испробовал и нарочно уже кричал сей горе: подави сих мучителей, - а та не давила, то как же, скажите, я бы в то время не усомнился, да еще в такой страшный час смертного великого страха?

And apart from that, I should know already that I could not attain to the fullness of the Kingdom of Heaven (for since the mountain had not moved at my word, they could not think very much of my faith up aloft, and there could be no very great reward awaiting me in the world to come). So why should I let them flay the skin off me as well, and to no good purpose?	И без того уж знаю, что царствия небесного в полноте не достигну (ибо не двинулась же по слову моему гора, значит, не очень-то вере моей там верят, и не очень уж большая награда меня на том свете ждет), для чего же я еще сверх того и безо всякой уже пользы кожу с себя дам содрать?
For, even though they had flayed my skin half off my back, even then the mountain would not have moved at my word or at my cry.	Ибо если бы даже кожу мою уже до половины содрали со спины, то и тогда по слову моему или крику не двинулась бы сия гора.
And at such a moment not only doubt might come over one but one might lose one's reason from fear, so that one would not be able to think at all.	Да в этакую минуту не только что сумление может найти, но даже от страха и самого рассудка решиться можно, так что и рассуждать-то будет совсем невозможно.
And, therefore, how should I be particularly to blame if not seeing my advantage or reward there or here, I should, at least, save my skin.	А, стало быть, чем я тут выйду особенно виноват, если, не видя ни там, ни тут своей выгоды, ни награды, хоть кожу-то по крайней мере свою сберегу?
And so trusting fully in the grace of the Lord I should cherish the hope that I might be altogether forgiven."	А потому, на милость Господню весьма уповая, питаюсь надеждой, что и совсем прощен буду-с...
Chapter 8.	VIII
Over the Brandy	За коньячком
THE controversy was over. But, strange to say, Fyodor Pavlovitch, who had been so gay, suddenly began frowning.	Спор кончился, но странное дело, столь развеселившийся Федор Павлович под конец вдруг нахмурился.
He frowned and gulped brandy, and it was already a glass too much.	Нахмурился и хлопнул коньячку, и это уже была совсем лишняя рюмка.
"Get along with you, Jesuits!" he cried to the servants. "Go away, Smerdyakov.	- А убирайтесь вы, иезуиты, вон, - крикнул он на слуг. - Пошел, Смердяков.
I'll send you the gold piece I promised you to-day, but be off!	Сегодня обещанный червонец пришлю, а ты пошел.
Don't cry, Grigory. Go to Marfa. She'll comfort you and put you to bed.	Не плачь, Григорий, ступай к Марфе, она утешит, спать уложит.
The rascals won't let us sit in peace after dinner," he snapped peevishly, as the servants promptly withdrew at his word. "Smerdyakov always pokes himself in now, after dinner. It's you he's so interested in. What have you done to fascinate him?" he added to Ivan.	Не дают, канальи, после обеда в тишине посидеть, - досадливо отрезал он вдруг, когда тотчас же по приказу его удалились слуги. -Смердяков за обедом теперь каждый раз сюда лезет, это ты ему столь любопытен, чем ты его так заласкал? - прибавил он Ивану Федоровичу.
"Nothing whatever," answered Ivan. "He's pleased to have a high opinion of me; he's a lackey and a mean soul.	- Ровно ничем, - ответил тот, - уважать меня вздумал; это лакей и хам.
Raw material for revolution, however, when the time comes." "There will be others and better ones.	Передовое мясо, впрочем, когда срок наступит. - Передовое?
But there will be some like him as well.	- Будут другие и получше, но будут и такие.
His kind will come first, and better ones after."	Сперва будут такие, а за ними получше.

"And when will the time come?"	- А когда срок наступит?
"The rocket will go off and fizzle out, perhaps.	- Загорится ракета, да и не догорит, может быть.
The peasants are not very fond of listening to these soup-makers, so far."	Народ этих бульонщиков пока не очень-то любит слушать.
"Ah, brother, but a Balaam's ass like that thinks and thinks, and the devil knows where he gets to."	- То-то, брат, вот этакая валаамова ослица думает, думает, да и черт знает про себя там до чего додумается.
"He's storing up ideas," said Ivan, smiling.	- Мыслей накопит, - усмехнулся Иван.
"You see, I know he can't bear me, nor anyone else, even you, though you fancy that he has a high opinion of you.	- Видишь, я вот знаю, что он и меня терпеть не может, равно как и всех, и тебя точно так же, хотя тебе и кажется, что он тебя "уважать вздумал".
Worse still with Alyosha, he despises Alyosha.	Алешку подавно, Алешку он презирает.
But he doesn't steal, that's one thing, and he's not a gossip, he holds his tongue, and doesn't wash our dirty linen in public. He makes capital fish pasties too. But, damn him, is he worth talking about so much?"	Да не украдет он, вот что, не сплетник он, молчит, из дому сору не вынесет, кулебяки славно печет, да к тому же ко всему и черт с ним, по правде-то, так стоит ли об нем говорить?
"Of course he isn't."	- Конечно, не стоит.
"And as for the ideas he may be hatching, the Russian peasant, generally speaking, needs thrashing.	- А что до того, что он там про себя надумает, то русского мужика, вообще говоря, надо пороть.
That I've always maintained.	Я это всегда утверждал.
Our peasants are swindlers, and don't deserve to be pitied, and it's a good thing they're still flogged sometimes.	Мужик наш мошенник, его жалеть не стоит, и хорошо еще, что дерут его иной раз и теперь.
Russia is rich in birches.	Русская земля крепка березой.
If they destroyed the forests, it would be the ruin of Russia.	Истребят леса - пропадет земля русская.
I stand up for the clever people.	Я за умных людей стою.
We've left off thrashing the peasants, we've grown so clever, but they go on thrashing themselves.	Мужиков мы драть перестали с большого ума, а те сами себя пороть продолжают.
And a good thing too.	И хорошо делают.
'For with what measure ye mete it shall be measured to you again,' or how does it go? Anyhow, it will be measured.	В ту же меру мерится, в ту же и возмерится, или как это там... Одним словом, возмерится.
But Russia's all swinishness.	А Россия свинство.
My dear, if you only knew how I hate Russia.... That is, not Russia, but all this vice! But maybe I mean Russia.	Друг мой, если бы ты знал, как я ненавижу Россию... то есть не Россию, а все эти пороки... а пожалуй что и Россию.
Tout cela c'est de la cochonnerie....* Do you know what I like? I like wit." * All this is filthiness.	Tout cela c'est de la cochonnerie.[11 - Все это свинство (фр.).] Знаешь, что люблю? Я люблю остроумие.
"You've had another glass.	- Вы опять рюмку выпили.
That's enough."	Довольно бы вам.

"Wait a bit. I'll have one more, and then another, and then I'll stop.	- Подожди, я еще одну и еще одну, а там и покончу.
No, stay, you interrupted me.	Нет, постой, ты меня перебил.
At Mokroe I was talking to an old man, and he told me:	В Мокром я проездом спрашиваю старика, а он мне:
'There's nothing we like so much as sentencing girls to be thrashed, and we always give the lads the job of thrashing them.	"Мы оченно, говорит, любим пуще всего девок по приговору пороть и пороть даем все парням.
And the girl he has thrashed to-day, the young man will ask in marriage to-morrow. So it quite suits the girls, too,' he said.	После эту же, которую ноне порол, завтра парень в невесты берет, так что оно самим девкам, говорит, у нас повадно".
There's a set of de Sades for you!	Каковы маркизы де Сады, а?
But it's clever, anyway.	А как хочешь, оно остроумно.
Shall we go over and have a look at it, eh?	Съездить бы и нам поглядеть, а?
Alyosha, are you blushing?	Алешка, ты покраснел?
Don't be bashful, child.	Не стыдись, детка.
I'm sorry I didn't stay to dinner at the Superior's and tell the monks about the girls at Mokroe.	Жаль, что давеча я у игумена за обед не сел да монахам про Мокрых девок не рассказал.
Alyosha, don't be angry that I offended your Superior this morning.	Алешка, не сердись, что я твоего игумена давеча разобидел.
I lost my temper.	Меня, брат, зло берет.
If there is a God, if He exists, then, of course, I'm to blame, and I shall have to answer for it. But if there isn't a God at all, what do they deserve, your fathers?	Ведь коли Бог есть, существует, - ну, конечно, я тогда виноват и отвечу, а коли нет его вовсе-то, так ли их еще надо, твоих отцов-то?
It's not enough to cut their heads off, for they keep back progress.	Ведь с них мало тогда головы срезать, потому что они развитие задерживают.
Would you believe it, Ivan, that that lacerates my sentiments?	Веришь ты, Иван, что это меня в моих чувствах терзает.
No, you don't believe it as I see from your eyes.	Нет, ты не веришь, потому я вижу по твоим глазам.
You believe what people say, that I'm nothing but a buffoon.	Ты веришь людям, что я всего только шут.
Alyosha, do you believe that I'm nothing but a buffoon?"	Алеша, веришь, что я не всего только шут?
"No, I don't believe it."	- Верю, что не всего только шут.
"And I believe you don't, and that you speak the truth.	- И верю, что веришь и искренно говоришь.
You look sincere and you speak sincerely.	Искренно смотришь и искренно говоришь.
But not Ivan.	А Иван нет.
Ivan's supercilious.... I'd make an end of your monks, though, all the same.	Иван высокомерен... А все-таки я бы с твоим монастырьком покончил.

I'd take all that mystic stuff and suppress it, once for all, all over Russia, so as to bring all the fools to reason.	Взять бы всю эту мистику да разом по всей русской земле и упразднить, чтоб окончательно всех дураков обрезонить.
And the gold and the silver that would flow into the mint!"	А серебра-то, золота сколько бы на монетный двор поступило!
"But why suppress it?" asked Ivan.	- Да зачем упразднять? - сказал Иван.
"That Truth may prevail. That's why."	- А чтоб истина скорей воссияла, вот зачем.
"Well, if Truth were to prevail, you know, you'd be the first to be robbed and suppressed."	- Да ведь коль эта истина воссияет, так вас же первого сначала ограбят, а потом... упразднят.
"Ah!	-Ба!
I dare say you're right.	А ведь, пожалуй, ты прав.
Ah, I'm an ass!" burst out Fyodor Pavlovitch, striking himself lightly on the forehead. "Well, your monastery may stand then, Alyosha, if that's how it is.	Ах, я ослица, - вскинулся вдруг Федор Павлович, слегка ударив себя по лбу. - Ну, так пусть стоит твой монастырек, Алешка, коли так.
And we clever people will sit snug and enjoy our brandy.	А мы, умные люди, будем в тепле сидеть да коньячком пользоваться.
You know, Ivan, it must have been so ordained by the Almighty Himself.	Знаешь ли, Иван, что это самим Богом должно быть непременно нарочно так устроено?
Ivan, speak, is there a God or not?	Иван, говори: есть Бог или нет?
Stay, speak the truth, speak seriously.	Стой: наверно говори, серьезно говори!
Why are you laughing again?"	Чего опять смеешься?
"I'm laughing that you should have made a clever remark just now about Smerdyakov's belief in the existence of two saints who could move mountains."	- Смеюсь я тому, как вы сами давеча остроумно заметили о вере Смердякова в существование двух старцев, которые могут горы сдвигать.
"Why, am I like him now, then?"	-Так разве теперь похоже?
"Very much."	- Очень.
"Well, that shows I'm a Russian, too, and I have a Russian characteristic. And you may be caught in the same way, though you are a philosopher.	- Ну так, значит, и я русский человек, и у меня русская черта, и тебя, философа, можно тоже на своей черте поймать в этом же роде.
Shall I catch you?	Хочешь, поймаю.
What do you bet that I'll catch you to-morrow?	Побьемся об заклад, что завтра же поймаю.
Speak, all the same, is there a God, or not?	А все-таки говори: есть Бог или нет?
Only, be serious.	Только серьезно!
I want you to be serious now."	Мне надо теперь серьезно.
"No, there is no God."	- Нет, нету Бога.
"Alyosha, is there a God?"	- Алешка, есть Бог?
"There is."	- Есть Бог.
"Ivan, and is there immortality of some sort, just a little, just a tiny bit?"	- Иван, а бессмертие есть, ну там какое-нибудь, ну хоть маленькое, малюсенькое?
"There is no immortality either."	- Нет и бессмертия.

"None at all?"	- Никакого?
"None at all."	- Никакого.
"There's absolute nothingness then.	-То есть совершеннейший нуль или нечто?
Perhaps there is just something?	Может быть, нечто какое-нибудь есть?
Anything is better than nothing!"	Все же ведь не ничто! - Совершенный нуль.
"Alyosha, is there immortality?"	- Алешка, есть бессмертие? - Есть.
"God and immortality?"	- А Бог и бессмертие?
"God and immortality.	- И Бог, и бессмертие.
In God is immortality."	В Боге и бессмертие.
"H'm! It's more likely Ivan's right.	-Гм. Вероятнее, что прав Иван.
Good Lord! to think what faith, what force of all kinds, man has lavished for nothing, on that dream, and for how many thousand years.	Господи, подумать только о том, сколько отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет!
Who is it laughing at man?	Кто же это так смеется над человеком?
Ivan For the last time, once for all, is there a God or not?	Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет?
I ask for the last time!"	Я в последний раз!
"And for the last time there is not."	-И в последний раз нет.
"Who is laughing at mankind, Ivan?"	- Кто же смеется над людьми, Иван?
"It must be the devil," said Ivan, smiling.	- Черт, должно быть, - усмехнулся Иван Федорович.
"And the devil? Does he exist?"	- А черт есть?
"No, there's no devil either."	- Нет, и черта нет.
"It's a pity.	- Жаль.
Damn it all, what wouldn't I do to the man who first invented God!	Черт возьми, что б я после того сделал с тем, кто первый выдумал Бога!
Hanging on a bitter aspen tree would be too good for, him."	Повесить его мало на горькой осине.
"There would have been no civilisation if they hadn't invented God."	- Цивилизации бы тогда совсем не было, если бы не выдумали Бога.
"Wouldn't there have been?	- Не было бы?
Without God?"	Это без Бога-то?
"No.	-Да.
And there would have been no brandy either.	И коньячку бы не было.
But I must take your brandy away from you, anyway."	А коньяк все-таки у вас взять придется.
"Stop, stop, stop, dear boy, one more little glass.	- Постой, постой, постой, милый, еще одну рюмочку.

I've hurt Alyosha's feelings.	Я Алешу оскорбил.
You're not angry with me, Alyosha?	Ты не сердишься, Алексей?
My dear little Alexey!"	Милый Алексейчик ты мой, Алексейчик!
"No, I am not angry.	- Нет, не сержусь.
I know your thoughts.	Я ваши мысли знаю.
Your heart is better than your head."	Сердце у вас лучше головы.
"My heart better than my head, is it?	- У меня-то сердце лучше головы?
Oh Lord! And that from you.	Господи, да еще кто это говорит?
Ivan, do you love Alyosha?"	Иван, любишь ты Алешку?
"You must love him" (Fyodor Pavlovitch was by this time very drunk). "Listen, Alyosha, I was rude to your elder this morning.	- Люблю. - Люби. (Федор Павлович сильно хмелел.) Слушай, Алеша, я старцу твоему давеча грубость сделал.
But I was excited.	Но я был в волнении.
But there's wit in that elder, don't you think, Ivan?"	А ведь в старце этом есть остроумие, как ты думаешь, Иван?
"Very likely."	- Пожалуй что и есть.
"There is, there is. Il y a du Piron la-dedans.* He's a Jesuit, a Russian one, that is. As he's an honourable person there's a hidden indignation boiling within him at having to pretend and affect holiness." * There's something of Piron inside of him.	- Есть, есть, il y a du Piron là-dedans.[12 - тут чувствуется Пирон (фр.).] Это иезуит, русский то есть. Как у благородного существа, в нем это затаенное негодование кипит на то, что надо представляться... святыню на себя натягивать.
"But, of course, he believes in God."	- Да ведь он же верует в Бога.
"Not a bit of it.	- Ни на грош.
Didn't you know?	А ты не знал?
Why, he tells everyone so, himself. That is, not everyone, but all the clever people who come to him.	Да он всем говорит это сам, то есть не всем, а всем умным людям, которые приезжают.
He said straight out to Governor Schultz not long ago: 'Credo, but I don't know in what.'"	Губернатору Шульцу он прямо отрезал: credo, [13 - верую (лат.).] да не знаю во что.
"Really?"	- Неужто?
"He really did.	- Именно так.
But I respect him.	Но я его уважаю.
There's something of Mephistopheles about him, or rather of	Есть в нем что-то мефистофелевское или, лучше, из
'The hero of our time'... Arbenin, or what's his name?... You see, he's a sensualist. He's such a sensualist that I should be afraid for my daughter or my wife if she went to confess to him.	"Героя нашего времени"... Арбенин али как там... то есть, видишь, он сладострастник; он до того сладострастник, что я бы и теперь за дочь мою побоялся аль за жену, если бы к нему исповедоваться пошла.

You know, when he begins telling stories... The year before last he invited us to tea, tea with liqueur (the ladies send him liqueur), and began telling us about old times till we nearly split our sides.... Especially how he once cured a paralysed woman.	Знаешь, как начнет рассказывать... Третьего года он нас зазвал к себе на чаек, да с ликерцем (барыни ему ликер присылают), да как пустился расписывать старину, так мы животики надорвали... Особенно как он одну расслабленную излечил.
'If my legs were not bad I know a dance I could dance you,' he said.	"Если бы ноги не болели, я бы вам, говорит, протанцевал один танец".
What do you say to that?	А, каков?
' I've plenty of tricks in my time,' said he.	"Наафонил я, говорит, на своем веку немало".
He did Demidov, the merchant, out of sixty thousand."	Он у Демидова-купца шестьдесят тысяч тяпнул.
"What, he stole it?"	- Как, украл?
"He brought him the money as a man he could trust, saying,	-Тот ему как доброму человеку привез:
'Take care of it for me, friend, there'll be a police search at my place to-morrow.'	"Сохрани, брат, у меня назавтра обыск".
And he kept it.	А тот и сохранил.
' You have given it to the Church,' he declared.	"Ты ведь на церковь, говорит, пожертвовал".
I said to him: 'You're a scoundrel,' I said.	Я ему говорю: подлец ты, говорю.
'No,' said he, 'I'm not a scoundrel, but I'm broadminded.' But that wasn't he, that was someone else.	Нет, говорит, не подлец, а я широк... А впрочем, это не он... Это другой.
I've muddled him with someone else... without noticing it.	Я про другого сбился... и не замечаю.
Come, another glass and that's enough. Take away the bottle, Ivan.	Ну, вот еще рюмочку, и довольно; убери бутылку, Иван.
I've been telling lies. Why didn't you stop me, Ivan, and tell me I was lying?"	Я врал, отчего ты не остановил меня, Иван... и не сказал, что вру?
"I knew you'd stop of yourself."	- Я знал, что вы сами остановитесь.
"That's a lie. You did it from spite, from simple spite against me.	- Врешь, это ты по злобе на меня, по единственной злобе.
You despise me.	Ты меня презираешь.
You have come to me and despised me in my own house."	Ты приехал ко мне и меня в доме моем презираешь.
"Well, I'm going away. You've had too much brandy."	-Я и уеду; вас коньяк разбирает.
"I've begged you for Christ's sake to go to Tchermashnya for a day or two, and you don't go."	- Я тебя просил Христом-Богом в Чермашню съездить... на день, на два, а ты не едешь.
"I'll go to-morrow if you're so set upon it."	- Завтра поеду, коли вы так настаиваете.
"You won't go.	- Не поедешь.

You want to keep an eye on me. That's what you want, spiteful fellow. That's why you won't go."	Тебе подсматривать здесь за мной хочется, вот тебе чего хочется, злая душа, оттого ты и не поедешь?
The old man persisted.	Старик не унимался.
He had reached that state of drunkenness when the drunkard who has till then been inoffensive tries to pick a quarrel and to assert himself.	Он дошел до той черточки пьянства, когда иным пьяным, дотоле смирным, непременно вдруг захочется разозлиться и себя показать.
"Why are you looking at me?	- Что ты глядишь на меня?
Why do you look like that?	Какие твои глаза?
Your eyes look at me and say,	Твои глаза глядят на меня и говорят мне:
' You ugly drunkard!'	"Пьяная ты харя".
Your eyes are mistrustful. They're contemptuous.... You've come here with some design.	Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза... Ты себе на уме приехал.
Alyosha, here, looks at me and his eyes shine.	Вот Алешка смотрит, и глаза его сияют.
Alyosha doesn't despise me.	Не презирает меня Алеша.
Alexey, you mustn't love Ivan."	Алексей, не люби Ивана...
"Don't be ill-tempered with my brother.	- Не сердитесь на брата!
Leave off attacking him," Alyosha said emphatically.	Перестаньте его обижать, - вдруг настойчиво произнес Алеша.
"Oh, all right.	- Ну что ж, я пожалуй.
Ugh, my head aches.	Ух, голова болит.
Take away the brandy, Ivan. It's the third time I've told you." He mused, and suddenly a slow, cunning grin spread over his face. "Don't be angry with a feeble old man, Ivan.	Убери коньяк, Иван, третий раз говорю. - Он задумался и вдруг длинно и хитро улыбнулся: -Не сердись, Иван, на старого мозгляка.
I know you don't love me, but don't be angry all the same.	Я знаю, что ты не любишь меня, только все-таки не сердись.
You've nothing to love me for.	Не за что меня и любить-то.
You go to Tchermashnya. I'll come to you myself and bring you a present.	В Чермашню съездишь, я к тебе сам приеду, гостинцу привезу.
I'll show you a little wench there. I've had my eye on her a long time.	Я тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел.
She's still running about bare-foot.	Пока она еще босоножка.
Don't be afraid of bare-footed wenches- don't despise them- they're pearls!"	Не пугайся босоножек, не презирай - перлы!..
And he kissed his hand with a smack.	И он чмокнул себя в ручку.
"To my thinking," he revived at once, seeming to grow sober the instant he touched on his favourite topic. "To my thinking... Ah, you boys!	- Для меня, - оживился он вдруг весь, как будто на мгновение отрезвев, только что попал на любимую тему, - для меня... Эх вы, ребята!
You children, little sucking-pigs, to my thinking... I never thought a woman ugly in my life- that's been my rule!	Деточки, поросяточки вы маленькие, для меня... даже во всю мою жизнь не было безобразной женщины, вот мое правило!

Can you understand that?	Можете вы это понять?
How could you understand it? You've milk in your veins, not blood. You're not out of your shells yet.	Да где же вам это понять: у вас еще вместо крови молочко течет, не вылупились!
My rule has been that you can always find something devilishly interesting in every woman that you wouldn't find in any other. Only, one must know how to find it, that's the point!	По моему правилу, во всякой женщине можно найти чрезвычайно, черт возьми, интересное, чего ни у которой другой не найдешь, - только надобно уметь находить, вот где штука!
That's a talent!	Это талант!
To my mind there are no ugly women. The very fact that she is a woman is half the battle... but how could you understand that?	Для меня мовешек не существовало: уж одно то, что она женщина, уж это одно половина всего... да где вам это понять!
Even in vieilles filles, even in them you may discover something that makes you simply wonder that men have been such fools as to let them grow old without noticing them.	Даже вьельфильки, и в тех иногда отыщешь такое, что только диву дашься на прочих дураков, как это ей состариться дали и до сих пор не заметили!
Bare-footed girls or unattractive ones, you must take by surprise.	Босоножку и мовешку надо сперва-наперво удивить - вот как надо за нее браться.
Didn't you know that?	А ты не знал?
You must astound them till they're fascinated, upset, ashamed that such a gentleman should fall in love with such a little slut.	Удивить ее надо до восхищения, до пронзения, до стыда, что в такую чернявку, как она, такой барин влюбился.
It's a jolly good thing that there always are and will be masters and slaves in the world, so there always will be a little maid-of-all-work and her master, and you know, that's all that's needed for happiness.	Истинно славно, что всегда есть и будут хамы да баре на свете, всегда тогда будет и такая поломоечка, и всегда ее господин, а ведь того только и надо для счастья жизни!
Stay... listen, Alyosha, I always used to surprise your mother, but in a different way.	Постой... слушай, Алешка, я твою мать-покойницу всегда удивлял, только в другом выходило роде.
I paid no attention to her at all, but all at once, when the minute came, I'd be all devotion to her, crawl on my knees, kiss her feet, and I always, always- I remember it as though it were to-day- reduced her to that tinkling, quiet, nervous, queer little laugh.	Никогда, бывало, ее не ласкаю, а вдруг, как минутка-то наступит, - вдруг пред нею так весь и рассыплюсь, на коленях ползаю, ножки целую и доведу ее всегда, всегда, - помню это как вот сейчас, - до этакого маленького такого смешка, рассыпчатого, звонкого, не громкого, нервного, особенного.
It was peculiar to her.	У ней только он и был.
I knew her attacks always used to begin like that. The next day she would begin shrieking hysterically, and this little laugh was not a sign of delight, though it made a very good counterfeit.	Знаю, бывало, что так у ней всегда болезнь начиналась, что завтра же она кликушей выкликать начнет и что смешок этот теперешний, маленький, никакого восторга не означает, ну да ведь хоть и обман, да восторг.
That's the great thing, to know how to take everyone.	Вот оно что значит свою черточку во всем уметь находить!
Once Belyavsky- he was a handsome fellow, and rich- used to like to come here and hang about her-suddenly gave me a slap in the face in her presence.	Раз Белявский - красавчик один тут был и богач, за ней волочился и ко мне наладил ездить - вдруг у меня же и дай мне пощечину, да при ней.

And she- such a mild sheep- why, I thought she would have knocked me down for that blow. How she set on me!	Так она, этакая овца, - да я думал, она изобьет меня за эту пощечину, ведь как напала:
'You're beaten, beaten now,' she said, 'You've taken a blow from him.	"Ты, говорит, теперь битый, битый, ты пощечину от него получил!
You have been trying to sell me to him,' she said... 'And how dared he strike you in my presence!	Ты меня, говорит, ему продавал... Да как он смел тебя ударить при мне!
Don't dare come near me again, never, never!	И не смей ко мне приходить никогда, никогда!
Run at once, challenge him to a duel!'... I took her to the monastery then to bring her to her senses. The holy Fathers prayed her back to reason.	Сейчас беги, вызови его на дуэль..." Так я ее тогда в монастырь для смирения возил, отцы святые ее отчитывали.
But I swear, by God, Alyosha, I never insulted the poor crazy girl!	Но вот тебе Бог, Алеша, не обижал я никогда мою кликушечку!
Only once, perhaps, in the first year; then she was very fond of praying. She used to keep the feasts of Our Lady particularly and used to turn me out of her room then.	Раз только разве один, еще в первый год: молилась уж она тогда очень, особенно богородичные праздники наблюдала и меня тогда от себя в кабинет гнала.
I'll knock that mysticism out of her, thought I!	Думаю, дай-ка выбью я из нее эту мистику!
'Here,' said I, 'you see your holy image. Here it is. Here I take it down.	"Видишь, говорю, видишь, вот твой образ, вот он, вот я его сниму.
You believe it's miraculous, but here, I'll spit on it directly and nothing will happen to me for it!'...	Смотри же, ты его за чудотворный считаешь, а я вот сейчас на него при тебе плюну, и мне ничего за это не будет!.."
When she saw it, good Lord! I thought she would kill me. But she only jumped up, wrung her hands, then suddenly hid her face in them, began trembling all over and fell on the floor... fell all of a heap. Alyosha, Alyosha, what's the matter?"	Как она увидела, Господи, думаю: убьет она меня теперь, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол... так и опустилась... Алеша, Алеша! Что с тобой, что с тобой!
The old man jumped up in alarm.	Старик вскочил в испуге.
From the time he had begun speaking about his mother, a change had gradually come over Alyosha's face.	Алеша с самого того времени, как он заговорил о его матери, мало-помалу стал изменяться в лице.
He flushed crimson, his eyes glowed, his lips quivered. The old sot had gone spluttering on, noticing nothing, till the moment when something very strange happened to Alyosha. Precisely what he was describing in the crazy woman was suddenly repeated with Alyosha.	Он покраснел, глаза его загорелись, губы вздрогнули... Пьяный старикашка брызгался слюной и ничего не замечал до той самой минуты, когда с Алешей вдруг произошло нечто очень странное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то же самое, что сейчас только он рассказал про "кликушу".
He jumped up from his seat exactly as his mother was said to have done, wrung his hands, hid his face in them, and fell back in his chair, shaking all over in an hysterical paroxysm of sudden violent, silent weeping.	Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь как, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал как подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных слез.
His extraordinary resemblance to his mother particularly impressed the old man.	Необычайное сходство с матерью особенно поразило старика.

"Ivan, Ivan! Water, quickly!	- Иван, Иван! скорей ему воды.
It's like her, exactly as she used to be then, his mother.	Это как она, точь-в-точь как она, как тогда его мать!
Spurt some water on him from your mouth, that's what I used to do to her.	Вспрысни его изо рта водой, я так с той делал.
He's upset about his mother, his mother," he muttered to Ivan.	Это он за мать свою, за мать свою... - бормотал он Ивану.
"But she was my mother, too, I believe, his mother. Was she not?" said Ivan, with uncontrolled anger and contempt.	- Да ведь и моя, я думаю, мать его мать была, как вы полагаете? - вдруг с неудержимым гневным презрением прорвался Иван.
The old man shrank before his flashing eyes.	Старик вздрогнул от его засверкавшего взгляда.
But something very strange had happened, though only for a second; it seemed really to have escaped the old man's mind that Alyosha's mother actually was the mother of Ivan too.	Но тут случилось нечто очень странное, правда на одну секунду: у старика действительно, кажется, выскочило из ума соображение, что мать Алеши была и матерью Ивана...
"Your mother?" he muttered, not understanding. "What do you mean?	- Как так твоя мать? - пробормотал он, не понимая. - Ты за что это?
What mother are you talking about? Was she?...	Ты про какую мать?.. да разве она... Ах, черт!
Why, damn it! of course she was yours too!	Да ведь она и твоя!
Damn it!	Ах, черт!
My mind has never been so darkened before. Excuse me, why, I was thinking Ivan... He he he!" He stopped.	Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван... Хе-хе-хе! - Он остановился.
A broad, drunken, half senseless grin overspread his face.	Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо.
At that moment a fearful noise, and clamour was heard in the hall, there were violent shouts, the door was flung open, and Dmitri burst into the room.	И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович.
The old man rushed to Ivan in terror.	Старик бросился к Ивану в испуге:
"He'll kill me! He'll kill me!	- Убьет, убьет!
Don't let him get at me!" he screamed, clinging to the skirt of Ivan's coat.	Не давай меня, не давай! - выкрикивал он, вцепившись в полу сюртука Ивана Федоровича.
Chapter 9.	IX
The Sensualists	Сладострастники
GRIGORY and Smerdyakov ran into the room after Dmitri.	Сейчас вслед за Дмитрием Федоровичем вбежали в залу и Григорий со Смердяковым.
They had been struggling with him in the passage, refusing to admit him, acting on instructions given them by Fyodor Pavlovitch some days before.	Они же в сенях и боролись с ним, не впускали его (вследствие инструкции самого Федора Павловича, данной уже несколько дней назад).

Taking advantage of the fact that Dmitri stopped a moment on entering the room to look about him, Grigory ran round the table, closed the double doors on the opposite side of the room leading to the inner apartments, and stood before the closed doors, stretching wide his arms, prepared to defend the entrance, so to speak, with the last drop of his blood.	Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в залу, на минуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал стол, затворил на обе половинки противоположные входным двери залы, ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищать вход, так сказать, до последней капли.
Seeing this, Dmitri uttered a scream rather than a shout and rushed at Grigory.	Увидав это, Дмитрий не вскрикнул, а даже как бы взвизгнул и бросился на Григория.
"Then she's there!	- Значит, она там!
She's hidden there!	Ее спрятали там!
Out of the way, scoundrel!" He tried to pull Grigory away, but the old servant pushed him back.	Прочь, подлец! - Он рванул было Григория, но тот оттолкнул его.
Beside himself with fury, Dmitri struck out, and hit Grigory with all his might.	Вне себя от ярости, Дмитрий размахнулся и изо всей силы ударил Григория.
The old man fell like a log, and Dmitri, leaping over him, broke in the door.	Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через него, вломился в дверь.
Smerdyakov remained pale and trembling at the other end of the room, huddling close to Fyodor Pavlovitch.	Смердяков оставался в зале, на другом конце, бледный и дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.
"She's here!" shouted Dmitri. "I saw her turn towards the house just now, but I couldn't catch her.	- Она здесь, - кричал Дмитрий Федорович, - я сейчас сам видел, как она повернула к дому, только я не догнал.
Where is she?	Где она?
Where is she?"	Где она?
That shout, "She's here!" produced an indescribable effect on Fyodor Pavlovitch.	Непостижимое впечатление произвел на Федора Павловича этот крик: "Она здесь!"
All his terror left him.	Весь испуг соскочил с него.
"Hold him! Hold him!" he cried, and dashed after Dmitri.	- Держи, держи его! - завопил он и ринулся вслед за Дмитрием Федоровичем.
Meanwhile Grigory had got up from the floor, but still seemed stunned.	Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще как бы вне себя.
Ivan and Alyosha ran after their father.	Иван Федорович и Алеша побежали вдогонку за отцом.
In the third room something was heard to fall on the floor with a ringing crash: it was a large glass vase-not an expensive one- on a marble pedestal which Dmitri had upset as he ran past it.	В третьей комнате послышалось, как вдруг что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большая стеклянная ваза (не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая мимо, задел Дмитрий Федорович.
"At him!" shouted the old man. "Help!"	- Ату его! - завопил старик. - Караул!
Ivan and Alyosha caught the old man and were forcibly bringing him back.	Иван Федорович и Алеша догнали-таки старика и силою воротили в залу.
"Why do you run after him?	- Чего гонитесь за ним!

He'll murder you outright," Ivan cried wrathfully at his father.	Он вас и впрямь там убьет! - гневно крикнул на отца Иван Федорович.
"Ivan! Alyosha! She must be here. Grushenka's here. He said he saw her himself, running."	- Ванечка, Лешечка, она, стало быть, здесь, Грушенька здесь, сам, говорит, видел, что пробежала...
He was choking.	Он захлебывался.
He was not expecting Grushenka at the time, and the sudden news that she was here made him beside himself.	Он не ждал в этот раз Грушеньки, и вдруг известие, что она здесь, разом вывело его из ума.
He was trembling all over. He seemed frantic.	Он весь дрожал, он как бы обезумел.
"But you've seen for yourself that she hasn't come," cried Ivan.	- Да ведь вы видели сами, что она не приходила! -кричал Иван.
"But she may have come by that other entrance."	- А может, через тот вход?
"You know that entrance is locked, and you have the key."	- Да ведь он заперт, тот вход, а ключ у вас...
Dmitri suddenly reappeared in the drawing-room.	Дмитрий вдруг появился опять в зале.
He had, of course, found the other entrance locked, and the key actually was in Fyodor Pavlovitch's pocket.	Он, конечно, нашел тот вход запертым, да и действительно ключ от запертого входа был в кармане у Федора Павловича.
The windows of all rooms were also closed, so Grushenka could not have come in anywhere nor have run out anywhere.	Все окна во всех комнатах были тоже заперты; ниоткуда, стало быть, не могла пройти Г рушенька и ниоткуда не могла выскочить.
"Hold him!" shrieked Fyodor Pavlovitch, as soon as he saw him again. "He's been stealing money in my bedroom." And tearing himself from Ivan he rushed again at Dmitri.	- Держи его! - завизжал Федор Павлович, только что завидел опять Дмитрия, - он там в спальне у меня деньги украл! - И, вырвавшись от Ивана, он опять бросился на Дмитрия.
But Dmitri threw up both hands and suddenly clutched the old man by the two tufts of hair that remained on his temples, tugged at them, and flung him with a crash on the floor.	Но тот поднял обе руки и вдруг схватил старика за обе последние космы волос его, уцелевшие на висках, дернул его и с грохотом ударил об пол.
He kicked him two or three times with his heel in the face.	Он успел еще два или три раза ударить лежачего каблуком по лицу.
The old man moaned shrilly.	Старик пронзительно застонал.
Ivan, though not so strong as Dmitri, threw his arms round him, and with all his might pulled him away.	Иван Федорович, хоть и не столь сильный, как брат Дмитрий, обхватил того руками и изо всей силы оторвал от старика.
Alyosha helped him with his slender strength, holding Dmitri in front.	Алеша всею своею силенкой тоже помог ему, обхватив брата спереди.
"Madman! You've killed him!" cried Ivan.	- Сумасшедший, ведь ты убил его! - крикнул Иван.
"Serve him right!" shouted Dmitri breathlessly. "If I haven't killed him, I'll come again and kill him.	- Так ему и надо! - задыхаясь, воскликнул Дмитрий. - А не убил, так еще приду убить.
You can't protect him!"	Не устережете!
"Dmitri!	- Дмитрий!

Go away at once!" cried Alyosha commandingly.	Иди отсюда вон сейчас! - властно вскрикнул Алеша.
"Alexey!	- Алексей!
You tell me. It's only you I can believe; was she here just now, or not?	Скажи ты мне один, тебе одному поверю: была здесь сейчас она или не была?
I saw her myself creeping this way by the fence from the lane.	Я ее сам видел, как она сейчас мимо плетня из переулка в эту сторону проскользнула.
I shouted, she ran away."	Я крикнул, она убежала...
"I swear she's not been here, and no one expected her."	- Клянусь тебе, она здесь не была, и никто здесь не ждал ее вовсе!
"But I saw her.... So she must... I'll find out at once where she is.... Good-bye, Alexey!	-Но я ее видел... Стало быть, она... Я узнаю сейчас, где она... Прощай, Алексей!
Not a word to Aesop about the money now. But go to Katerina Ivanovna at once and be sure to say,	Езопу теперь о деньгах ни слова, а к Катерине Ивановне сейчас же и непременно:
'He sends his compliments to you!' Compliments, his compliments! just compliments and farewell!	"Кланяться велел, кланяться велел, кланяться! Именно кланяться и раскланяться!"
Describe the scene to her."	Опиши ей сцену.
Meanwhile Ivan and Grigory had raised the old man and seated him in an arm-chair.	Тем временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла.
His face was covered with blood, but he was conscious and listened greedily to Dmitri's cries.	Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия.
He was still fancying that Grushenka really was somewhere in the house.	Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме.
Dmitri looked at him with hatred as he went out.	Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
"I don't repent shedding your blood!" he cried. "Beware, old man, beware of your dream, for I have my dream, too.	- Не раскаиваюсь за твою кровь! - воскликнул он, - берегись, старик, береги мечту, потому что и у меня мечта!
I curse you, and disown you altogether."	Проклинаю тебя сам и отрекаюсь от тебя совсем...
He ran out of the room.	Он выбежал из комнаты.
"She's here. She must be here.	- Она здесь, она верно здесь!
Smerdyakov! Smerdyakov!" the old man wheezed, scarcely audibly, beckoning to him with his finger.	Смердяков, Смердяков, - чуть слышно хрипел старик, пальчиком маня Смердякова.
"No, she's not here, you old lunatic!" Ivan shouted at him angrily. "Here, he's fainting?	- Нет ее здесь, нет, безумный вы старик, - злобно закричал на него Иван. - Ну, с ним обморок!
Water! A towel!	Воды, полотенце!
Make haste, Smerdyakov!"	Поворачивайся, Смердяков!
Smerdyakov ran for water.	Смердяков бросился за водой.
At last they got the old man undressed, and put him to bed.	Старика наконец раздели, снесли в спальню и уложили в постель.
They wrapped a wet towel round his head.	Голову обвязали ему мокрым полотенцем.

Exhausted by the brandy, by his violent emotion, and the blows he had received, he shut his eyes and fell asleep as soon as his head touched the pillow.	Ослабев от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся подушки, завел глаза и забылся.
Ivan and Alyosha went back to the drawing-room.	Иван Федорович и Алеша вернулись в залу.
Smerdyakov removed the fragments of the broken vase, while Grigory stood by the table looking gloomily at the floor.	Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
"Shouldn't you put a wet bandage on your head and go to bed, too?" Alyosha said to him. "We'll look after him. My brother gave you a terrible blow- on the head."	- Не намочить ли и тебе голову и не лечь ли тебе тоже в постель, - обратился к Григорию Алеша. -Мы здесь за ним посмотрим; брат ужасно больно ударил тебя... по голове.
"He's insulted me!" Grigory articulated gloomily and distinctly.	- Он меня дерзнул! - мрачно и раздельно произнес Григорий.
"He's 'insulted' his father, not only you," observed Ivan with a forced smile.	- Он и отца "дерзнул", не то что тебя! - заметил, кривя рот, Иван Федорович.
"I used to wash him in his tub. He's insulted me," repeated Grigory.	-Я его в корыте мыл... он меня дерзнул!-повторял Григорий.
"Damn it all, if I hadn't pulled him away perhaps he'd have murdered him.	- Черт возьми, если б я не оторвал его, пожалуй, он бы так и убил.
It wouldn't take much to do for Aesop, would it?" whispered Ivan to Alyosha.	Много ли надо Езопу? - прошептал Иван Федорович Алеше.
"God forbid!" cried Alyosha.	- Боже сохрани! - воскликнул Алеша.
"Why should He forbid?" Ivan went on in the same whisper, with a malignant grimace. "One reptile will devour the other. And serve them both right, too."	- А зачем "сохрани"? - все тем же шепотом продолжал Иван, злобно скривив лицо. - Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!
Alyosha shuddered.	Алеша вздрогнул.
"Of course I won't let him be murdered as I didn't just now.	- Я, разумеется, не дам совершиться убийству, как не дал и сейчас.
Stay here, Alyosha, I'll go for a turn in the yard. My head's begun to ache."	Останься тут, Алеша, я выйду походить по двору; у меня голова начала болеть.
Alyosha went to his father's bedroom and sat by his bedside behind the screen for about an hour.	Алеша пошел в спальню к отцу и просидел у его изголовья за ширмами около часа.
The old man suddenly opened his eyes and gazed for a long while at Alyosha, evidently remembering and meditating.	Старик вдруг открыл глаза и долго молча смотрел на Алешу, видимо припоминая и соображая.
All at once his face betrayed extraordinary excitement.	Вдруг необыкновенное волнение изобразилось в его лице.
"Alyosha," he whispered apprehensively, "where's Ivan?"	- Алеша, - зашептал он опасливо, - где Иван?
"In the yard. He's got a headache.	- На дворе, у него голова болит.
He's on the watch."	Он нас стережет.
"Give me that looking-glass. It stands over there. Give it me."	- Подай зеркальце, вон там стоит, подай!

Alyosha gave him a little round folding looking-glass which stood on the chest of drawers.	Алеша подал ему маленькое складное кругленькое зеркальце, стоявшее на комоде.
The old man looked at himself in it; his nose was considerably swollen, and on the left side of his forehead there was a rather large crimson bruise.	Старик погляделся в него: распух довольно сильно нос, и на лбу над левою бровью был значительный багровый подтек.
"What does Ivan say?	- Что говорит Иван?
Alyosha, my dear, my only son, I'm afraid of Ivan. I'm more afraid of Ivan than the other.	Алеша, милый, единственный сын мой, я Ивана боюсь; я Ивана больше, чем того, боюсь.
You're the only one I'm not afraid of...."	Я только тебя одного не боюсь...
"Don't be afraid of Ivan either. He is angry, but he'll defend you."	- Не бойтесь и Ивана, Иван сердится, но он вас защитит.
"Alyosha, and what of the other?	- Алеша, а тот-то?
He's run to Grushenka.	К Грушеньке побежал!
My angel, tell me the truth, was she here just now or not?"	Милый ангел, скажи правду: была давеча Грушенька али нет?
"No one has seen her.	- Никто ее не видал.
It was a mistake. She has not been here."	Это обман, не была!
"You know Mitya wants to marry her, to marry her."	- Ведь Митька-то на ней жениться хочет, жениться!
"She won't marry him."	- Она за него не пойдет.
"She won't. She won't. She won't. She won't on any account!" The old man fairly fluttered with joy, as though nothing more comforting could have been said to him.	- Не пойдет, не пойдет, не пойдет, не пойдет, ни за что не пойдет!.. - радостно так весь и встрепенулся старик, точно ничего ему не могли сказать в эту минуту отраднее.
In his delight he seized Alyosha's hand and pressed it warmly to his heart.	В восхищении он схватил руку Алеши и крепко прижал ее к своему сердцу.
Tears positively glittered in his eyes. "That image of the Mother of God of which I was telling you just now," he said. "Take it home and keep it for yourself.	Даже слезы засветились в глазах его. -Образок-то, Божией-то матери, вот про который я давеча рассказал, возьми уж себе, унеси с собой.
And I'll let you go back to the monastery.... I was joking this morning, don't be angry with me.	И в монастырь воротиться позволяю... давеча пошутил, не сердись.
My head aches, Alyosha.... Alyosha, comfort my heart. Be an angel and tell me the truth!"	Голова болит, Алеша... Леша, утоли ты мое сердце, будь ангелом, скажи правду!
"You're still asking whether she has been here or not?" Alyosha said sorrowfully.	- Вы все про то: была ли она или не была? -горестно проговорил Алеша.
"No, no, no. I believe you. I'll tell you what it is: you go to Grushenka yourself, or see her somehow; make haste and ask her; see for yourself, which she means to choose, him or me.	- Нет, нет, нет, я тебе верю, а вот что: сходи ты к Грушеньке сам аль повидай ее как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим глазом: к кому она хочет, ко мне аль к нему?
Eh?	Ась?
What?	Что?
Can you?"	Можешь аль не можешь?

"If I see her I'll ask her," Alyosha muttered, embarrassed.	- Коль ее увижу, то спрошу, - пробормотал было Алеша в смущении.
"No, she won't tell you," the old man interrupted, "she's a rogue.	- Нет, она тебе не скажет, - перебил старик, - она егоза.
She'll begin kissing you and say that it's you she wants.	Она тебя целовать начнет и скажет, что за тебя хочет.
She's a deceitful, shameless hussy. You mustn't go to her, you mustn't!"	Она обманщица, она бесстыдница, нет, тебе нельзя к ней идти, нельзя!
"No father, and it wouldn't be suitable, it wouldn't be right at all."	- Да и нехорошо, батюшка, будет, нехорошо совсем.
"Where was he sending you just now? He shouted 'Go' as he ran away."	- Куда он посылал-то тебя давеча, кричал: "Сходи", когда убежал? - К Катерине Ивановне посылал.
"For money?	- За деньгами?
To ask her for money?"	Денег просить?
"No. Not for money."	- Нет, не за деньгами.
"He's no money; not a farthing.	- У него денег нет, нет ни капли.
I'll settle down for the night, and think things over, and you can go.	Слушай, Алеша, я полежу ночь и обдумаю, а ты пока ступай.
Perhaps you'll meet her.... Only be sure to come to me to-morrow in the morning. Be sure to.	Может, и ее встретишь... Только зайди ты ко мне завтра наверно поутру; наверно.
I have a word to say to you to-morrow. Will you come?"	Я тебе завтра одно словечко такое скажу; зайдешь? - Зайду.
"When you come, pretend you've come of your own accord to ask after me.	- Коль придешь, сделай вид, что сам пришел, навестить пришел.
Don't tell anyone I told you to.	Никому не говори, что я звал.
Don't say a word to Ivan."	Ивану ни слова не говори.
"Very well."	- Хорошо.
"Good-bye, my angel. You stood up for me, just now. I shall never forget it.	- Прощай, ангел, давеча ты за меня заступился, век не забуду.
I've a word to say to you to-morrow- but I must think about it."	Я тебе одно словечко завтра скажу... только еще подумать надо...
"And how do you feel now?"	- А как вы теперь себя чувствуете?
"I shall get up to-morrow and go out, perfectly well, perfectly well!"	- Завтра же, завтра встану и пойду, совсем здоров, совсем здоров, совсем здоров!..
Crossing the yard Alyosha found Ivan sitting on the bench at the gateway. He was sitting writing something in pencil in his notebook.	Проходя по двору, Алеша встретил брата Ивана на скамье у ворот: тот сидел и вписывал что-то в свою записную книжку карандашом.
Alyosha told Ivan that their father had waked up, was conscious, and had let him go back to sleep at the monastery.	Алеша передал Ивану, что старик проснулся и в памяти, а его отпустил ночевать в монастырь.

"Alyosha, I should be very glad to meet you to-morrow morning," said Ivan cordially, standing up. His cordiality was a complete surprise to Alyosha.	- Алеша, я с большим удовольствием встретился бы с тобой завтра поутру, - привстав, приветливо проговорил Иван - приветливость даже совсем для Алеши неожиданная.
"I shall be at the Hohlakovs' to-morrow," answered Alyosha, "I may be at Katerina Ivanovna's, too, if I don't find her now."	- Я завтра буду у Хохлаковых, - ответил Алеша. -Я у Катерины Ивановны, может, завтра тоже буду, если теперь не застану...
"But you're going to her now, anyway?	- А теперь все-таки к Катерине Ивановне!
For that 'compliments and farewell,'" said Ivan smiling.	Это "раскланяться-то, раскланяться"? - улыбнулся вдруг Иван.
Alyosha was disconcerted.	Алеша смутился.
"I think I quite understand his exclamations just now, and part of what went before.	- Я, кажется, все понял из давешних восклицаний и кой из чего прежнего.
Dmitri has asked you to go to her and say that he-well, in fact- takes his leave of her?"	Дмитрий, наверно, просил тебя сходить к ней и передать, что он... ну... ну, одним словом, "откланивается"?
"Brother, how will all this horror end between father and Dmitri?" exclaimed Alyosha.	- Брат! Чем весь этот ужас кончится у отца и Дмитрия? - воскликнул Алеша.
"One can't tell for certain.	- Нельзя наверно угадать.
Perhaps in nothing: it may all fizzle out.	Ничем, может быть: расплывется дело.
That woman is a beast.	Эта женщина - зверь.
In any case we must keep the old man indoors and not let Dmitri in the house."	Во всяком случае, старика надо в доме держать, а Дмитрия в дом не пускать.
"Brother, let me ask one thing more: has any man a right to look at other men and decide which is worthy to live?"	- Брат, позволь еще спросить: неужели имеет право всякий человек решать, смотря на остальных людей, кто из них достоин жить и кто более недостоин?
"Why bring in the question of worth?	- К чему же тут вмешивать решение по достоинству?
The matter is most often decided in men's hearts on other grounds much more natural.	Этот вопрос всего чаще решается в сердцах людей совсем не на основании достоинств, а по другим причинам, гораздо более натуральным.
And as for rights- who has not the right to wish?"	А насчет права, так кто же не имеет права желать?
"Not for another man's death?"	- Не смерти же другого?
"What even if for another man's death?	- А хотя бы даже и смерти?
Why lie to oneself since all men live so and perhaps cannot help living so.	К чему же лгать пред собою, когда все люди так живут, а пожалуй, так и не могут иначе жить.
Are you referring to what I said just now- that one reptile will devour the other?	Ты это насчет давешних моих слов о том, что "два гада поедят друг друга"?
In that case let me ask you, do you think me like Dmitri capable of shedding Aesop's blood, murdering him, eh?"	Позволь и тебя спросить в таком случае: считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить кровь Езопа, ну, убить его, а?
"What are you saying, Ivan?	- Что ты, Иван!

Such an idea never crossed my mind.	Никогда и в мыслях этого у меня не было!
I don't think Dmitri is capable of it, either."	Да и Дмитрия я не считаю...
"Thanks, if only for that," smiled Ivan. "Be sure, I should always defend him.	- Спасибо хоть за это, - усмехнулся Иван. - Знай, что я его всегда защищу.
But in my wishes I reserve myself full latitude in this case.	Но в желаниях моих я оставляю за собою в данном случае полный простор.
Good-bye till to-morrow.	До свидания завтра.
Don't condemn me, and don't look on me as a villain," he added with a smile.	Не осуждай и не смотри на меня как на злодея, -прибавил он с улыбкою.
They shook hands warmly as they had never done before.	Они крепко пожали друг другу руки, как никогда еще прежде.
Alyosha felt that his brother had taken the first step towards him, and that he had certainly done this with some definite motive.	Алеша почувствовал, что брат сам первый шагнул к нему шаг и что сделал он это для чего-то, непременно с каким-то намерением.
Chapter 10.	X
Both Together	Обе вместе
ALYOSHA left his father's house feeling even more exhausted and dejected in spirit than when he had entered it.	Вышел же Алеша из дома отца в состоянии духа разбитом и подавленном еще больше, чем давеча, когда входил к отцу.
His mind too seemed shattered and unhinged, while he felt that he was afraid to put together the disjointed fragments and form a general idea from all the agonising and conflicting experiences of the day.	Ум его был тоже как бы раздроблен и разбросан, тогда как сам он вместе с тем чувствовал, что боится соединить разбросанное и снять общую идею со всех мучительных противоречий, пережитых им в этот день.
He felt something bordering upon despair, which he had never known till then.	Что-то граничило почти с отчаянием, чего никогда не бывало в сердце Алеши.
Towering like a mountain above all the rest stood the fatal, insoluble question: How would things end between his father and his brother Dmitri with this terrible woman?	Надо всем стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый вопрос: чем кончится у отца с братом Дмитрием пред этою страшною женщиной?
Now he had himself been a witness of it, he had been present and seen them face to face.	Теперь уж он сам был свидетелем. Он сам тут присутствовал и видел их друг пред другом.
Yet only his brother Dmitri could be made unhappy, terribly, completely unhappy: there was trouble awaiting him.	Впрочем, несчастным, вполне и страшно несчастным, мог оказаться лишь брат Дмитрий: его сторожила несомненная беда.
It appeared too that there were other people concerned, far more so than Alyosha could have supposed before.	Оказались тоже и другие люди, до которых все это касалось и, может быть, гораздо более, чем могло казаться Алеше прежде.
There was something positively mysterious in it, too.	Выходило что-то даже загадочное.
Ivan had made a step towards him, which was what Alyosha had been long desiring. Yet now he felt for some reason that he was frightened at it.	Брат Иван сделал к нему шаг, чего так давно желал Алеша, и вот сам он отчего-то чувствует теперь, что его испугал этот шаг сближения.
And these women?	А те женщины?

Strange to say, that morning he had set out for Katerina Ivanovna's in the greatest embarrassment; now he felt nothing of the kind. On the contrary, he was hastening there as though expecting to find guidance from her.	Странное дело: давеча он направлялся к Катерине Ивановне в чрезвычайном смущении, теперь же не чувствовал никакого; напротив, спешил к ней сам, словно ожидая найти у ней указания.
Yet to give her this message was obviously more difficult than before. The matter of the three thousand was decided irrevocably, and Dmitri, feeling himself dishonoured and losing his last hope, might sink to any depth.	А однако, передать ей поручение было видимо теперь тяжелее, чем давеча: дело о трех тысячах было решено окончательно, и брат Дмитрий, почувствовав теперь себя бесчестным и уже безо всякой надежды, конечно, не остановится более и ни пред каким падением.
He had, moreover, told him to describe to Katerina Ivanovna the scene which had just taken place with his father.	К тому же еще велел передать Катерине Ивановне и только что происшедшую у отца сцену.
It was by now seven o'clock, and it was getting dark as Alyosha entered the very spacious and convenient house in the High Street occupied by Katerina Ivanovna.	Было уже семь часов и смеркалось, когда Алеша пошел к Катерине Ивановне, занимавшей один очень просторный и удобный дом на Большой улице.
Alyosha knew that she lived with two aunts.	Алеша знал, что она живет с двумя тетками.
One of them, a woman of little education, was that aunt of her half-sister Agafya Ivanovna who had looked after her in her father's house when she came from boarding-school.	Одна из них приходилась, впрочем, теткой лишь сестре Агафье Ивановне; это была та бессловесная особа в доме ее отца, которая ухаживала за нею там вместе с сестрой, когда она приехала к ним туда из института.
The other aunt was a Moscow lady of style and consequence, though in straitened circumstances.	Другая же тетка была тонная и важная московская барыня, хотя и из бедных.
It was said that they both gave way in everything to Katerina Ivanovna, and that she only kept them with her as chaperons.	Слышно было, что обе они подчинялись во всем Катерине Ивановне и состояли при ней единственно для этикета.
Katerina Ivanovna herself gave way to no one but her benefactress, the general's widow, who had been kept by illness in Moscow, and to whom she was obliged to write twice a week a full account of all her doings.	Катерина же Ивановна подчинялась лишь своей благодетельнице, генеральше, оставшейся за болезнию в Москве и к которой она обязана была посылать по два письма с подробными известиями о себе каждую неделю.
When Alyosha entered the hall and asked the maid who opened the door to him to take his name up, it was evident that they were already aware of his arrival. Possibly he had been noticed from the window. At least, Alyosha heard a noise, caught the sound of flying footsteps and rustling skirts. Two or three women, perhaps, had run out of the room.	Когда Алеша вошел в переднюю и попросил о себе доложить отворившей ему горничной, в зале, очевидно, уже знали о его прибытии (может быть, заметили его из окна), но только Алеша вдруг услышал какой-то шум, послышались чьи-то бегущие женские шаги, шумящие платья: может быть, выбежали две или три женщины.
Alyosha thought it strange that his arrival should cause such excitement.	Алеше показалось странным, что он мог произвести своим прибытием такое волнение.
He was conducted, however, to the drawing-room at once.	Его, однако, тотчас же ввели в залу.
It was a large room, elegantly and amply furnished, not at all in provincial style.	Это была большая комната, уставленная элегантною и обильною мебелью, совсем не по-провинциальному.

There were many sofas, lounges, settees, big and little tables. There were pictures on the walls, vases and lamps on the tables, masses of flowers, and even an aquarium in the window.	Было много диванов и кушеток, диванчиков, больших и маленьких столиков; были картины на стенах, вазы и лампы на столах, было много цветов, был даже аквариум у окна.
It was twilight and rather dark.	От сумерек в комнате было несколько темновато.
Alyosha made out a silk mantle thrown down on the sofa, where people had evidently just been sitting; and on a table in front of the sofa were two unfinished cups of chocolate, cakes, a glass saucer with blue raisins, and another with sweetmeats.	Алеша разглядел на диване, на котором, очевидно, сейчас сидели, брошенную шелковую мантилью, а на столе пред диваном две недопитые чашки шоколату, бисквиты, хрустальную тарелку с синим изюмом и другую с конфетами. Кого-то угощали.
Alyosha saw that he had interrupted visitors, and frowned.	Алеша догадался, что попал на гостей, и поморщился.
But at that instant the portiere was raised, and with rapid, hurrying footsteps Katerina Ivanovna came in, holding out both hands to Alyosha with a radiant smile of delight.	Но в тот же миг поднялась портьера и быстрыми, спешными шагами вошла Катерина Ивановна, с радостною восхищенною улыбкой протягивая обе руки Алеше.
At the same instant a servant brought in two lighted candles and set them on the table.	В ту же минуту служанка внесла и поставила на стол две зажженные свечи.
"Thank God! At last you have come too!	- Слава Богу, наконец-то и вы!
I've been simply praying for you all day!	Я одного только вас и молила у Бога весь день!
Sit down."	Садитесь.
Alyosha had been struck by Katerina Ivanovna's beauty when, three weeks before, Dmitri had first brought him, at Katerina Ivanovna's special request, to be introduced to her.	Красота Катерины Ивановны еще и прежде поразила Алешу, когда брат Дмитрий, недели три тому назад, привозил его к ней в первый раз представить и познакомить, по собственному чрезвычайному желанию Катерины Ивановны.
There had been no conversation between them at that interview, however.	Разговор между ними в то свидание, впрочем, не завязался.
Supposing Alyosha to be very shy, Katerina Ivanovna had talked all the time to Dmitri to spare him.	Полагая, что Алеша очень сконфузился, Катерина Ивановна как бы щадила его и все время проговорила в тот раз с Дмитрием Федоровичем.
Alyosha had been silent, but he had seen a great deal very clearly.	Алеша молчал, но многое очень хорошо разглядел.
He was struck by the imperiousness, proud ease, and self-confidence of the haughty girl.	Его поразила властность, гордая развязность, самоуверенность надменной девушки.
And all that was certain, Alyosha felt that he was not exaggerating it.	И все это было несомненно. Алеша чувствовал, что он не преувеличивает.
He thought her great glowing black eyes were very fine, especially with her pale, even rather sallow, longish face.	Он нашел, что большие черные горящие глаза ее прекрасны и особенно идут к ее бледному, даже несколько бледно-желтому продолговатому лицу.
But in those eyes and in the lines of her exquisite lips there was something with which his brother might well be passionately in love, but which perhaps could not be loved for long.	Но в этих глазах, равно как и в очертании прелестных губ, было нечто такое, во что, конечно, можно было брату его влюбиться ужасно, но что, может быть, нельзя было долго любить.

He expressed this thought almost plainly to Dmitri when, after the visit, his brother besought and insisted that he should not conceal his impressions on seeing his betrothed.	Он почти прямо высказал свою мысль Дмитрию, когда тот после визита пристал к нему, умоляя его не утаить, какое он вынес впечатление, повидав его невесту.
"You'll be happy with her, but perhaps not tranquilly happy."	-Ты будешь с нею счастлив, но, может быть... неспокойно счастлив.
"Quite so, brother. Such people remain always the same. They don't yield to fate.	- То-то брат, такие такими и остаются, они не смиряются пред судьбой.
So you think I shan't love her for ever."	Так ты думаешь, что я не буду ее вечно любить?
"No; perhaps you will love her for ever. But perhaps you won't always be happy with her."	- Нет, может быть, ты будешь ее вечно любить, но, может быть, не будешь с нею всегда счастлив...
Alyosha had given his opinion at the time, blushing, and angry with himself for having yielded to his brother's entreaties and put such "foolish" ideas into words.	Алеша произнес тогда свое мнение, краснея и досадуя на себя, что, поддавшись просьбам брата, высказал такие "глупые" мысли.
For his opinion had struck him as awfully foolish immediately after he had uttered it.	Потому что ему самому его мнение показалось ужасно как глупым тотчас же, как он его высказал.
He felt ashamed too of having given so confident an opinion about a woman.	Да и стыдно стало ему высказывать так властно мнение о женщине.
It was with the more amazement that he felt now, at the first glance at Katerina Ivanovna as she ran in to him, that he had perhaps been utterly mistaken.	Тем с большим изумлением почувствовал он теперь при первом взгляде на выбежавшую к нему Катерину Ивановну, что, может быть, тогда он очень ошибся.
This time her face was beaming with spontaneous good-natured kindliness, and direct warm-hearted sincerity.	В этот раз лицо ее сияло неподдельною простодушною добротой, прямою и пылкою искренностью.
The "pride and haughtiness," which had struck Alyosha so much before, was only betrayed now in a frank, generous energy and a sort of bright, strong faith in herself.	Изо всей прежней "гордости и надменности", столь поразивших тогда Алешу, замечалась теперь лишь одна смелая, благородная энергия и какая-то ясная, могучая вера в себя.
Alyosha realised at the first glance, at the first word, that all the tragedy of her position in relation to the man she loved so dearly was no secret to her; that she perhaps already knew everything, positively everything.	Алеша понял с первого взгляда на нее, с первых слов, что весь трагизм ее положения относительно столь любимого ею человека для нее вовсе не тайна, что она, может быть, уже знает все, решительно все.
And yet, in spite of that, there was such brightness in her face, such faith in the future.	И однако же, несмотря на то, было столько света в лице ее, столько веры в будущее.
Alyosha felt at once that he had gravely wronged her in his thoughts.	Алеша почувствовал себя пред нею вдруг серьезно и умышленно виноватым.
He was conquered and captivated immediately.	Он был побежден и привлечен сразу.
Besides all this, he noticed at her first words that she was in great excitement, an excitement perhaps quite exceptional and almost approaching ecstasy.	Кроме всего этого, он заметил с первых же слов ее, что она в каком-то сильном возбуждении, может быть очень в ней необычайном, -возбуждении, похожем почти даже на какой-то восторг.

"I was so eager to see you, because I can learn from you the whole truth- from you and no one else."	- Я потому так ждала вас, что от вас от одного могу теперь узнать всю правду - ни от кого больше!
"I have come," muttered Alyosha confusedly, "I- he sent me."	-Я пришел... - пробормотал Алеша, путаясь, - я... он послал меня...
"Ah, he sent you I foresaw that.	- А, он послал вас, ну так я и предчувствовала.
Now I know everything- everything!" cried Katerina Ivanovna, her eyes flashing. "Wait a moment, Alexey Fyodorovitch, I'll tell you why I've been so longing to see you.	Теперь все знаю, все! - воскликнула Катерина Ивановна с засверкавшими вдруг глазами. -Постойте, Алексей Федорович, я вам заранее скажу, зачем я вас так ожидала.
You see, I know perhaps far more than you do yourself, and there's no need for you to tell me anything.	Видите, я, может быть, гораздо более знаю, чем даже вы сами; мне не известий от вас нужно.
I'll tell you what I want from you. I want to know your own last impression of him. I want you to tell me most directly, plainly, coarsely even (oh, as coarsely as you like!), what you thought of him just now and of his position after your meeting with him to-day.	Мне вот что от вас нужно: мне надо знать ваше собственное, личное последнее впечатление о нем, мне нужно, чтобы вы мне рассказали в самом прямом, неприкрашенном, в грубом даже (о, во сколько хотите грубом!) виде - как вы сами смотрите на него сейчас и на его положение после вашей с ним встречи сегодня?
That will perhaps be better than if I had a personal explanation with him, as he does not want to come to me.	Это будет, может быть, лучше, чем если б я сама, к которой он не хочет больше ходить, объяснилась с ним лично.
Do you understand what I want from you?	Поняли вы, чего я от вас хочу?
Now, tell me simply, tell me every word of the message he sent you with (I knew he would send you)."	Теперь с чем же он вас послал ко мне (я так и знала, что он вас пошлет!) - говорите просто, самое последнее слово говорите!..
"He told me to give you his compliments and to say that he would never come again but to give you his compliments."	- Он приказал вам... кланяться, и что больше не придет никогда... а вам кланяться.
"His compliments?	- Кланяться?
Was that what he said his own expression?"	Он так и сказал, так и выразился?
"Yes."	-Да.
"Accidentally perhaps he made a mistake in the word, perhaps he did not use the right word?"	- Мельком, может быть, нечаянно, ошибся в слове, не то слово поставил, какое надо?
"No; he told me precisely to repeat that word.	- Нет, он велел именно, чтоб я передал это слово: "кланяться".
He begged me two or three times not to forget to say so."	Просил раза три, чтоб я не забыл передать.
Katerina Ivanovna flushed hotly.	Катерина Ивановна вспыхнула.
"Help me now, Alexey Fyodorovitch. Now I really need your help. I'll tell you what I think, and you must simply say whether it's right or not.	- Помогите мне теперь, Алексей Федорович, теперь-то мне и нужна ваша помощь: я вам скажу мою мысль, а вы мне только скажите на нее, верно или нет я думаю.

Listen! If he had sent me his compliments in passing, without insisting on your repeating the words, without emphasising them, that would be the end of everything!	Слушайте, если б он велел мне кланяться мельком, не настаивая на передаче слова, не подчеркивая слова, то это было бы все... Тут был бы конец!
But if he particularly insisted on those words, if he particularly told you not to forget to repeat them to me, then perhaps he was in excitement, beside himself.	Но если он особенно настаивал на этом слове, если особенно поручал вам не забыть передать мне этот поклон, - то, стало быть, он был в возбуждении, вне себя, может быть?
He had made his decision and was frightened at it.	Решился и решения своего испугался!
He wasn't walking away from me with a resolute step, but leaping headlong.	Не ушел от меня твердым шагом, а полетел с горы.
The emphasis on that phrase may have been simply bravado."	Подчеркивание этого слова может означать одну браваду...
"Yes, yes!" cried Alyosha warmly. "I believe that is it."	- Так, так! - горячо подтвердил Алеша, - мне самому так теперь кажется.
"And, if so, he's not altogether lost. I can still save him.	- А коли так, то он еще не погиб! Он только в отчаянии, но я еще могу спасти его.
Stay! Did he not tell you anything about money -about three thousand roubles?"	Стойте: не передавал ли он вам что-нибудь о деньгах, о трех тысячах?
"He did speak about it, and it's that more than anything that's crushing him.	- Не только говорил, но это, может быть, всего сильнее убивало его.
He said he had lost his honour and that nothing matters now," Alyosha answered warmly, feeling a rush of hope in his heart and believing that there really might be a way of escape and salvation for his brother. "But do you know about the money?" he added, and suddenly broke off.	Он говорил, что лишен теперь чести и что теперь уже все равно, - с жаром ответил Алеша, чувствуя всем сердцем своим, как надежда вливается в его сердце и что в самом деле, может быть, есть выход и спасение для его брата. - Но разве вы... про эти деньги знаете? - прибавил он и вдруг осекся.
"I've known of it a long time; I telegraphed to Moscow to inquire, and heard long ago that the money had not arrived.	- Давно знаю, и знаю наверно. Я в Москве телеграммой спрашивала и давно знаю, что деньги не получены.
He hadn't sent the money, but I said nothing.	Он деньги не послал, но я молчала.
Last week I learnt that he was still in need of money. My only object in all this was that he should know to whom to turn, and who was his true friend.	В последнюю неделю я узнала, как ему были и еще нужны деньги... Я поставила во всем этом одну только цель: чтоб он знал, к кому воротиться и кто его самый верный друг.
No, he won't recognise that I am his truest friend; he won't know me, and looks on me merely as a woman.	Нет, он не хочет верить, что я ему самый верный друг, не захотел узнать меня, он смотрит на меня только как на женщину.
I've been tormented all the week, trying to think how to prevent him from being ashamed to face me because he spent that three thousand.	Меня всю неделю мучила страшная забота: как бы сделать, чтоб он не постыдился предо мной этой растраты трех тысяч?
Let him feel ashamed of himself, let him be ashamed of other people's knowing, but not of my knowing.	То есть пусть стыдится и всех и себя самого, но пусть меня не стыдится.
He can tell God everything without shame.	Ведь Богу он говорит же все, не стыдясь.

Why is it he still does not understand how much I am ready to bear for his sake?	Зачем же не знает до сих пор, сколько я могу для него вынести?
Why, why doesn't he know me? How dare he not know me after all that has happened?	Зачем, зачем не знает меня, как он смеет не знать меня после всего, что было?
I want to save him for ever.	Я хочу его спасти навеки.
Let him forget me as his betrothed.	Пусть он забудет меня как свою невесту!
And here he fears that he is dishonoured in my eyes.	И вот он боится предо мной за честь свою!
Why, he wasn't afraid to be open with you, Alexey Fyodorovitch.	Ведь вам же, Алексей Федорович, он не побоялся открыться?
How is it that I don't deserve the same?"	Отчего я до сих пор не заслужила того же?
The last words she uttered in tears. Tears gushed from her eyes.	Последние слова она произнесла в слезах; слезы брызнули из ее глаз.
"I must tell you," Alyosha began, his voice trembling too, "what happened just now between him and my father." And he described the whole scene, how Dmitri had sent him to get the money, how he had broken in, knocked his father down, and after that had again specially and emphatically begged him to take his compliments and farewell. "He went to that woman," Alyosha added softly.	- Я должен вам сообщить, - произнес тоже дрожащим голосом Алеша, - о том, что сейчас было у него с отцом. - И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за деньгами, что тот ворвался, избил отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше, идти "кланяться"... - Он пошел к этой женщине... -тихо прибавил Алеша.
"And do you suppose that I can't put up with that woman?	- А вы думаете, что я эту женщину не перенесу?
Does he think I can't?	Он думает, что я не перенесу?
But he won't marry her," she suddenly laughed nervously. "Could such a passion last for ever in a Karamazov?	Но он на ней не женится, - нервно рассмеялась она вдруг, - разве Карамазов может гореть такою страстью вечно?
It's passion, not love.	Это страсть, а не любовь.
He won't marry her because she won't marry him." Again Katerina Ivanovna laughed strangely.	Он не женится, потому что она и не выйдет за него... - опять странно усмехнулась вдруг Катерина Ивановна.
"He may marry her," said Alyosha mournfully, looking down.	- Он, может быть, женится, - грустно проговорил Алеша, потупив глаза.
"He won't marry her, I tell you.	- Он не женится, говорю вам!
That girl is an angel. Do you know that?	Эта девушка - это ангел, знаете вы это?
Do you know that?" Katerina Ivanovna exclaimed suddenly with extraordinary warmth. "She is one of the most fantastic of fantastic creatures.	Знаете вы это! - воскликнула вдруг с необыкновенным жаром Катерина Ивановна. -Это самое фантастическое из фантастических созданий!
I know how bewitching she is, but I know too that she is kind, firm, and noble.	Я знаю, как она обольстительна, но я знаю, как она и добра, тверда, благородна.
Why do you look at me like that, Alexey Fyodorovitch?	Чего вы смотрите так на меня, Алексей Федорович?
Perhaps you are wondering at my words, perhaps you don't believe me?	Может быть, удивляетесь моим словам, может быть, не верите мне?

Agrafena Alexandrovna, my angel!" she cried suddenly to someone, peeping into the next room, "come in to us. This is a friend. This is Alyosha. He knows all about our affairs. Show yourself to him."	Аграфена Александровна, ангел мой! - крикнула она вдруг кому-то, смотря в другую комнату, -подите к нам, это милый человек, это Алеша, он про наши дела все знает, покажитесь ему!
"I've only been waiting behind the curtain for you to call me," said a soft, one might even say sugary, feminine voice.	- А я только и ждала за занавеской, что вы позовете, - произнес нежный, несколько слащавый даже, женский голос.
The portiere was raised and Grushenka herself, smiling and beaming, came up to the table.	Поднялась портьера, и... сама Грушенька, смеясь и радуясь, подошла к столу.
A violent revulsion passed over Alyosha.	В Алеше как будто что передернулось.
He fixed his eyes on her and could not take them off.	Он приковался к ней взглядом, глаз отвести не мог.
Here she was, that awful woman, the "beast," as Ivan had called her half an hour before.	Вот она, эта ужасная женщина - "зверь", как полчаса назад вырвалось про нее у брата Ивана.
And yet one would have thought the creature standing before him most simple and ordinary, a good-natured, kind woman, handsome certainly, but so like other handsome ordinary women!	И однако же, пред ним стояло, казалось бы, самое обыкновенное и простое существо на взгляд, -добрая, милая женщина, положим красивая, но так похожая на всех других красивых, но "обыкновенных" женщин!
It is true she was very, very good-looking with that Russian beauty so passionately loved by many men.	Правда, хороша она была очень, очень даже, -русская красота, так многими до страсти любимая.
She was a rather tall woman, though a little shorter than Katerina Ivanovna, who was exceptionally tall. She had a full figure, with soft, as it were, noiseless, movements, softened to a peculiar over-sweetness, like her voice.	Это была довольно высокого роста женщина, несколько пониже, однако, Катерины Ивановны (та была уже совсем высокого роста), полная, с мягкими, как бы неслышными даже движениями тела, как бы тоже изнеженными до какой-то особенной слащавой выделки, как и голос ее.
She moved, not like Katerina Ivanovna, with a vigorous, bold step, but noiselessly.	Она подошла не как Катерина Ивановна -мощною бодрою походкой; напротив, неслышно.
Her feet made absolutely no sound on the floor.	Ноги ее на полу совсем не было слышно.
She sank softly into a low chair, softly rustling her sumptuous black silk dress, and delicately nestling her milk-white neck and broad shoulders in a costly cashmere shawl.	Мягко опустилась она в кресло, мягко прошумев своим пышным черным шелковым платьем и изнеженно кутая свою белую как кипень полную шею и широкие плечи в дорогую черную шерстяную шаль.
She was twenty-two years old, and her face looked exactly that age.	Ей было двадцать два года, и лицо ее выражало точь-в-точь этот возраст.
She was very white in the face, with a pale pink tint on her cheeks.	Она была очень бела лицом, с высоким бледно-розовым оттенком румянца.
The modelling of her face might be said to be too broad, and the lower jaw was set a trifle forward.	Очертание лица ее было как бы слишком широко, а нижняя челюсть выходила даже капельку вперед.
Her upper lip was thin, but the slightly prominent lower lip was at least twice as full, and looked pouting.	Верхняя губа была тонка, а нижняя, несколько выдавшаяся, была вдвое полнее и как бы припухла.

But her magnificent, abundant dark brown hair, her sable-coloured eyebrows and charming greyblue eyes with their long lashes would have made the most indifferent person, meeting her casually in a crowd in the street, stop at the sight of her face and remember it long after.	Но чудеснейшие, обильнейшие темно-русые волосы, темные соболиные брови и прелестные серо-голубые глаза с длинными ресницами заставили бы непременно самого равнодушного и рассеянного человека, даже где-нибудь в толпе, на гулянье, в давке, вдруг остановиться пред этим лицом и надолго запомнить его.
What struck Alyosha most in that face was its expression of childlike good nature.	Алешу поразило всего более в этом лице его детское, простодушное выражение.
There was a childlike look in her eyes, a look of childish delight. She came up to the table, beaming with delight and seeming to expect something with childish, impatient, and confiding curiosity.	Она глядела как дитя, радовалась чему-то как дитя, она именно подошла к столу, "радуясь" и как бы сейчас чего-то ожидая с самым детским нетерпеливым и доверчивым любопытством.
The light in her eyes gladdened the soul- Alyosha felt that.	Взгляд ее веселил душу - Алеша это почувствовал.
There was something else in her which he could not understand, or would not have been able to define, and which yet perhaps unconsciously affected him. It was that softness, that voluptuousness of her bodily movements, that catlike noiselessness.	Было и еще что-то в ней, о чем он не мог или не сумел бы дать отчет, но что, может быть, и ему сказалось бессознательно, именно опять-таки эта мягкость, нежность движений тела, эта кошачья неслышность этих движений.
Yet it was a vigorous, ample body.	И однако ж, это было мощное и обильное тело.
Under the shawl could be seen full broad shoulders, a high, still quite girlish bosom.	Под шалью сказывались широкие полные плечи, высокая, еще совсем юношеская грудь.
Her figure suggested the lines of the Venus of Milo, though already in somewhat exaggerated proportions. That could be divined.	Это тело, может быть, обещало формы Венеры Милосской, хотя непременно и теперь уже в несколько утрированной пропорции, - это предчувствовалось.
Connoisseurs of Russian beauty could have foretold with certainty that this fresh, still youthful beauty would lose its harmony by the age of thirty, would "spread"; that the face would become puffy, and that wrinkles would very soon appear upon her forehead and round the eyes; the complexion would grow coarse and red perhaps- in fact, that it was the beauty of the moment, the fleeting beauty which is so often met with in Russian women.	Знатоки русской женской красоты могли бы безошибочно предсказать, глядя на Грушеньку, что эта свежая, еще юношеская красота к тридцати годам потеряет гармонию, расплывется, самое лицо обрюзгнет, около глаз и на лбу чрезвычайно быстро появятся морщиночки, цвет лица огрубеет, побагровеет может быть, - одним словом, красота на мгновение, красота летучая, которая так часто встречается именно у русской женщины.
Alyosha, of course, did not think of this; but though he was fascinated, yet he wondered with an unpleasant sensation, and as it were regretfully, why she drawled in that way and could not speak naturally.	Алеша, разумеется, не думал об этом, но, хоть и очарованный, он, с неприятным каким-то ощущением и как бы жалея, спрашивал себя: зачем это она так тянет слова и не может говорить натурально?
She did so, evidently feeling there was a charm in the exaggerated, honeyed modulation of the syllables.	Она делала это, очевидно находя в этом растягивании и в усиленно слащавом оттенении слогов и звуков красоту.
It was, of course, only a bad, underbred habit that showed bad education and a false idea of good manners.	Это была, конечно, лишь дурная привычка дурного тона, свидетельствовавшая о низком воспитании, о пошло усвоенном с детства понимании приличного.

And yet this intonation and manner of speaking impressed Alyosha as almost incredibly incongruous with the childishly simple and happy expression of her face, the soft, babyish joy in her eyes.	И однако же, этот выговор и интонация слов представлялись Алеше почти невозможным каким-то противоречием этому детски простодушному и радостному выражению лица, этому тихому, счастливому, как у младенца, сиянию глаз!
Katerina Ivanovna at once made her sit down in an arm-chair facing Alyosha, and ecstatically kissed her several times on her smiling lips.	Катерина Ивановна мигом усадила ее в кресло против Алеши и с восторгом поцеловала ее несколько раз в ее смеющиеся губки.
She seemed quite in love with her.	Она точно была влюблена в нее.
"This is the first time we've met, Alexey Fyodorovitch," she said rapturously. "I wanted to know her, to see her. I wanted to go to her, but I'd no sooner expressed the wish than she came to me.	- Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, -проговорила она в упоении, - я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама.
I knew we should settle everything together-everything.	Я так и знала, что мы с ней все решим, все!
My heart told me so- I was begged not to take the step, but I foresaw it would be a way out of the difficulty, and I was not mistaken.	Так сердце предчувствовало... Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась.
Grushenka has explained everything to me, told me all she means to do. She flew here like an angel of goodness and brought us peace and joy."	Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла покой и радость...
"You did not disdain me, sweet, excellent young lady," drawled Grushenka in her singsong voice, still with the same charming smile of delight.	- Не погнушались мной, милая, достойная барышня, - нараспев протянула Грушенька все с тою же милою, радостной улыбкой.
"Don't dare to speak to me like that, you sorceress, you witch!	- И не смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница!
Disdain you!	Вами-то гнушаться?
Here, I must kiss your lower lip once more.	Вот я нижнюю губку вашу еще раз поцелую.
It looks as though it were swollen, and now it will be more so, and more and more. Look how she laughs, Alexey Fyodorovitch! Alyosha flushed, and faint, imperceptible shivers kept running down him.	Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще... Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела... - Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
"You make so much of me, dear young lady, and perhaps I am not at all worthy of your kindness."	- Нежите вы меня, милая барышня, а я, может, и вовсе не стою ласки вашей.
"Not worthy!	- Не стоит!
She's not worthy of it!" Katerina Ivanovna cried again with the same warmth. "You know, Alexey Fyodorovitch, we're fanciful, we're self-willed, but proudest of the proud in our little heart.	Она-то этого не стоит! - воскликнула опять с тем же жаром Катерина Ивановна, - знайте, Алексей Федорович, что мы фантастическая головка, что мы своевольное, но гордое-прегордое сердечко!
We're noble, we're generous, Alexey Fyodorovitch, let me tell you.	Мы благородны, Алексей Федорович, мы великодушны, знаете ли вы это?
We have only been unfortunate.	Мы были лишь несчастны.

We were too ready to make every sacrifice for an unworthy, perhaps, or fickle man.	Мы слишком скоро готовы были принести всякую жертву недостойному, может быть, или легкомысленному человеку.
There was one man- one, an officer too, we loved him, we sacrificed everything to him. That was long ago, five years ago, and he has forgotten us, he has married.	Был один, один тоже офицер, мы его полюбили, мы ему все принесли, давно это было, пять лет назад, а он нас забыл, он женился.
Now he is a widower, he has written, he is coming here, and, do you know, we've loved him, none but him, all this time, and we've loved him all our life!	Теперь он овдовел, писал, он едет сюда, - и знайте, что мы одного его, одного его только любим до сих пор и любили всю жизнь!
He will come, and Grushenka will be happy again. For the last five years she's been wretched.	Он приедет, и Г рушенька опять будет счастлива, а все пять лет эти она была несчастна.
But who can reproach her, who can boast of her favour?	Но кто же попрекнет ее, кто может похвалиться ее благосклонностью!
Only that bedridden old merchant, but he is more like her father, her friend, her protector.	Один этот старик безногий, купец, - но он был скорей нашим отцом, другом нашим, оберегателем.
He found her then in despair, in agony, deserted by the man she loved. She was ready to drown herself then, but the old merchant saved her- saved her!"	Он застал нас тогда в отчаянии, в муках, оставленную тем, кого мы так любили... да ведь она утопиться тогда хотела, ведь старик этот спас ее, спас ее!
"You defend me very kindly, dear young lady. You are in a great hurry about everything," Grushenka drawled again.	- Очень уж вы защищаете меня, милая барышня, очень уж вы во всем поспешаете, - протянула опять Грушенька.
"Defend you!	- Защищаю?
Is it for me to defend you? Should I dare to defend you?	Да нам ли защищать, да еще смеем ли мы тут защищать?
Grushenka, angel, give me your hand. Look at that charming soft little hand, Alexey Fyodorovitch! Look at it! It has brought me happiness and has lifted me up, and I'm going to kiss it, outside and inside, here, here, here!" And three times she kissed the certainly charming, though rather fat, hand of Grushenka in a sort of rapture.	Грушенька, ангел, дайте мне вашу ручку, посмотрите на эту пухленькую, маленькую, прелестную ручку, Алексей Федорович; видите ли вы ее, она мне счастье принесла и воскресила меня, и я вот целовать ее сейчас буду, и сверху и в ладошку, вот, вот и вот! - И она три раза как бы в упоении поцеловала действительно прелестную, слишком, может быть, пухлую ручку Грушеньки.
She held out her hand with a charming musical, nervous little laugh, watched the "sweet young lady," and obviously liked having her hand kissed.	Та же, протянув эту ручку, с нервным, звонким прелестным смешком следила за "милою барышней", и ей видимо было приятно, что ее ручку так целуют.
"Perhaps there's rather too much rapture," thought Alyosha.	"Может быть, слишком уж много восторга", -мелькнуло в голове Алеши.
He blushed.	Он покраснел.
He felt a peculiar uneasiness at heart the whole time.	Сердце его было все время как-то особенно неспокойно.
"You won't make me blush, dear young lady, kissing my hand like this before Alexey Fyodorovitch."	- Не устыдите ведь вы меня, милая барышня, что ручку мою при Алексее Федоровиче так целовали.

"Do you think I meant to make you blush?" said Katerina Ivanovna, somewhat surprised. "Ah my dear, how little you understand me!	- Да разве я вас тем устыдить хотела? -промолвила несколько удивленно Катерина Ивановна, - ах, милая, как вы меня дурно понимаете!
"Yes, and you too perhaps quite misunderstand me, dear young lady. Maybe I'm not so good as I seem to you.	- Да вы-то меня, может, тоже не так совсем понимаете, милая барышня, я, может, гораздо дурнее того, чем у вас на виду.
I've a bad heart; I will have my own way.	Я сердцем дурная, я своевольная.
I fascinated poor Dmitri Fyodorovitch that day simply for fun."	Я Дмитрия Федоровича, бедного, из-за насмешки одной тогда заполонила.
"But now you'll save him.	- Но ведь теперь вы же его и спасете.
You've given me your word.	Вы дали слово.
You'll explain it all to him. You'll break to him that you have long loved another man, who is now offering you his hand."	Вы вразумите его, вы откроете ему, что любите другого, давно, и который теперь вам руку свою предлагает...
"Oh, no I didn't give you my word to do that.	- Ах нет, я вам не давала такого слова.
It was you kept talking about that. I didn't give you my word."	Вы это сами мне все говорили, а я не давала.
"Then I didn't quite understand you," said Katerina Ivanovna slowly, turning a little pale. "You promised-"	- Я вас не так, стало быть, поняла, - тихо и как бы капельку побледнев, проговорила Катерина Ивановна. - Вы обещали...
"Oh no, angel lady, I've promised nothing," Grushenka interrupted softly and evenly, still with the same gay and simple expression. "You see at once, dear young lady, what a wilful wretch I am compared with you.	- Ах нет, ангел-барышня, ничего я вам не обещала, - тихо и ровно все с тем же веселым и невинным выражением перебила Грушенька. -Вот и видно сейчас, достойная барышня, какая я пред вами скверная и самовластная.
If I want to do a thing I do it.	Мне что захочется, так я так и поступлю.
I may have made you some promise just now. But now again I'm thinking: I may take Mitya again. I liked him very much once- liked him for almost a whole hour.	Давеча я, может, вам и пообещала что, а вот сейчас опять думаю: вдруг он опять мне понравится, Митя-то, - раз уж мне ведь он очень понравился, целый час почти даже нравился.
Now maybe I shall go and tell him to stay with me from this day forward. You see, I'm so changeable."	Вот я, может быть, пойду да и скажу ему сейчас, чтоб он у меня с сего же дня остался... Вот я какая непостоянная...
"Just now you said- something quite different," Katerina Ivanovna whispered faintly.	-Давеча вы говорили... совсем не то...- едва проговорила Катерина Ивановна.
"Ah, just now!	- Ах, давеча!
But, you know, I'm such a soft-hearted, silly creature.	А ведь я сердцем нежная, глупая.
Only think what he's gone through on my account!	Ведь подумать только, что он из-за меня перенес!
What if when I go home I feel sorry for him? What then?"	А вдруг домой приду да и пожалею его - тогда что?
"I never expected-"	-Я не ожидала...
"Ah, young lady, how good and generous you are compared with me!	- Эх, барышня, какая вы предо мной добрая, благородная выходите.

Now perhaps you won't care for a silly creature like me, now you know my character.	Вот вы теперь, пожалуй, меня, этакую дуру, и разлюбите за мой характер.
Give me your sweet little hand, angelic lady," she said tenderly, and with a sort of reverence took Katerina Ivanovna's hand. "Here, dear young lady, I'll take your hand and kiss it as you did mine.	Дайте мне вашу милую ручку, ангел-барышня, -нежно попросила она и как бы с благоговением взяла ручку Катерины Ивановны. - Вот я, милая барышня, вашу ручку возьму и так же, как вы мне, поцелую.
You kissed mine three times, but I ought to kiss yours three hundred times to be even with you.	Вы мне три раза поцеловали, а мне бы вам надо триста раз за это поцеловать, чтобы сквитаться.
Well, but let that pass. And then it shall be as God wills. Perhaps I shall be your slave entirely and want to do your bidding like a slave.	Да так уж и быть, а затем пусть как Бог пошлет; может, я вам полная раба буду и во всем пожелаю вам рабски угодить.
Let it be as God wills, without any agreements and promises.	Как Бог положит, пусть так оно и будет безо всяких между собой сговоров и обещаний.
What a sweet hand- what a sweet hand you have!	Ручка-то, ручка-то у вас милая, ручка-то!
You sweet young lady, you incredible beauty!"	Барышня вы милая, раскрасавица вы моя невозможная!
She slowly raised the hands to her lips, with the strange object indeed of "being even" with her in kisses.	Она тихо понесла эту ручку к губам своим, правда, с странною целью: "сквитаться" поцелуями.
Katerina Ivanovna did not take her hand away. She listened with timid hope to the last words, though Grushenka's promise to do her bidding like a slave was very strangely expressed. She looked intently into her eyes; she still saw in those eyes the same simple-hearted, confiding expression, the same bright gaiety.	Катерина Ивановна не отняла руки: она с робкою надеждой выслушала последнее, хотя тоже очень странно выраженное обещание Грушеньки "рабски" угодить ей; она напряженно смотрела ей в глаза: она видела в этих глазах все то же простодушное, доверчивое выражение, все ту же ясную веселость...
"She's perhaps too naive," thought Katerina Ivanovna, with a gleam of hope.	"Она, может быть, слишком наивна!" -промелькнуло надеждой в сердце Катерины Ивановны.
Grushenka meanwhile seemed enthusiastic over the "sweet hand." She raised it deliberately to her lips.	Грушенька меж тем как бы в восхищении от "милой ручки" медленно поднимала ее к губам своим.
But she held it for two or three minutes near her lips, as though reconsidering something.	Но у самых губ она вдруг ручку задержала на два, на три мгновения, как бы раздумывая о чем-то.
"Do you know, angel lady," she suddenly drawled in an even more soft and sugary voice, "do you know, after all, I think I won't kiss your hand?" And she laughed a little merry laugh.	- А знаете что, ангел-барышня, - вдруг протянула она самым уже нежным и слащавейшим голоском, - знаете что, возьму я да вашу ручку и не поцелую. - И она засмеялась маленьким развеселым смешком.
"As you please. What's the matter with you?" said Katerina Ivanovna, starting suddenly.	-Как хотите... Что с вами? - вздрогнула вдруг Катерина Ивановна.
"So that you may be left to remember that you kissed my hand, but I didn't kiss yours." There was a sudden gleam in her eyes.	- А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет. - Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах.
She looked with awful intentness at Katerina Ivanovna.	Она ужасно пристально глядела на Катерину Ивановну.

"Insolent creature!" cried Katerina Ivanovna, as though suddenly grasping something. She flushed all over and leapt up from her seat.	- Наглая! - проговорила вдруг Катерина Ивановна, как бы вдруг что-то поняв, вся вспыхнула и вскочила с места.
Grushenka too got up, but without haste.	Не спеша поднялась и Грушенька.
"So I shall tell Mitya how you kissed my hand, but I didn't kiss yours at all.	- Так я и Мите сейчас перескажу, как вы мне целовали ручку, а я-то у вас совсем нет.
And how he will laugh!"	А уж как он будет смеяться!
"Vile slut! Go away!"	- Мерзавка, вон!
"Ah, for shame, young lady! Ah, for shame! That's unbecoming for you, dear young lady, a word like that."	- Ах как стыдно, барышня, ах как стыдно, это вам даже и непристойно совсем, такие слова, милая барышня.
"Go away! You're a creature for sale" screamed Katerina Ivanovna.	- Вон, продажная тварь! - завопила Катерина Ивановна.
Every feature was working in her utterly distorted face.	Всякая черточка дрожала в ее совсем исказившемся лице.
"For sale indeed!	- Ну уж и продажная.
You used to visit gentlemen in the dusk for money once; you brought your beauty for sale. You see, I know."	Сами вы девицей к кавалерам за деньгами в сумерки хаживали, свою красоту продавать приносили, ведь я же знаю.
Katerina Ivanovna shrieked, and would have rushed at her, but Alyosha held her with all his strength.	Катерина Ивановна вскрикнула и бросилась было на нее, но ее удержал всею силой Алеша:
"Not a step, not a word!	- Ни шагу, ни слова!
Don't speak, don't answer her. She'll go away- she'll go at once."	Не говорите, не отвечайте ничего, она уйдет, сейчас уйдет!
At that instant Katerina Ivanovna's two aunts ran in at her cry, and with them a maid-servant.	В это мгновение в комнату вбежали на крик обе родственницы Катерины Ивановны, вбежала и горничная.
All hurried to her.	Все бросились к ней.
"I will go away," said Grushenka, taking up her mantle from the sofa. "Alyosha, darling, see me home!"	- И уйду, - проговорила Г рушенька, подхватив с дивана мантилью. - Алеша, милый, провод и-ка меня!
"Go away- go away, make haste!" cried Alyosha, clasping his hands imploringly.	- Уйдите, уйдите поскорей! - сложил пред нею, умоляя, руки Алеша.
"Dear little Alyosha, see me home!	- Милый Алешенька, проводи!
I've got a pretty little story to tell you on the way.	Я тебе дорогой хорошенькое-хорошенькое одно словцо скажу!
I got up this scene for your benefit, Alyosha.	Я это для тебя, Алешенька, сцену проделала.
See me home, dear, you'll be glad of it afterwards."	Проводи, голубчик, после понравится.
Alyosha turned away, wringing his hands.	Алеша отвернулся, ломая руки.
Grushenka ran out of the house, laughing musically.	Грушенька, звонко смеясь, выбежала из дома.
Katerina Ivanovna went into a fit of hysterics.	С Катериной Ивановной сделался припадок.
She sobbed, and was shaken with convulsions.	Она рыдала, спазмы душили ее.

Everyone fussed round her.	Все около нее суетились.
"I warned you," said the elder of her aunts. "I tried to prevent your doing this. You're too impulsive. How could you do such a thing?	- Я вас предупреждала, - говорила ей старшая тетка, - я вас удерживала от этого шага... вы слишком пылки... разве можно было решиться на такой шаг!
You don't know these creatures, and they say she's worse than any of them. You are too self-willed."	Вы этих тварей не знаете, а про эту говорят, что она хуже всех... Нет, вы слишком своевольны!
"She's a tigress!" yelled Katerina Ivanovna. "Why did you hold me, Alexey Fyodorovitch? I'd have beaten her- beaten her!"	- Это тигр! - завопила Катерина Ивановна. - Зачем вы удержали меня, Алексей Федорович, я бы избила ее, избила!
She could not control herself before Alyosha; perhaps she did not care to, indeed.	Она не в силах была сдерживать себя пред Алешей, может быть, и не хотела сдерживаться.
"She ought to be flogged in public on a scaffold!"	- Ее нужно плетью, на эшафоте, чрез палача, при народе!..
Alyosha withdrew towards the door.	Алеша попятился к дверям.
"But, my God!" cried Katerina Ivanovna, clasping her hands. "He! He!	- Но Боже! - вскрикнула вдруг Катерина Ивановна, всплеснув руками, - он-то!
He could be so dishonourable, so inhuman!	Он мог быть так бесчестен, так бесчеловечен!
Why, he told that creature what happened on that fatal, accursed day!	Ведь он рассказал этой твари о том, что было там, в тогдашний роковой, вечно проклятый, проклятый день!
' You brought your beauty for sale, dear young lady.'	"Приходили красу продавать, милая барышня!"
She knows it!	Она знает!
Your brother's a scoundrel, Alexey Fyodorovitch."	Ваш брат подлец, Алексей Федорович!
Alyosha wanted to say something, but he couldn't find a word.	Алеше хотелось что-то сказать, но он не находил ни одного слова.
His heart ached.	Сердце его сжималось от боли.
"Go away, Alexey Fyodorovitch!	- Уходите, Алексей Федорович!
It's shameful, it's awful for me!	Мне стыдно, мне ужасно!
To-morrow, I beg you on my knees, come to-morrow.	Завтра... умоляю вас на коленях, придите завтра.
Don't condemm me. Forgive me. I don't know what I shall do with myself now!"	Не осудите, простите, я не знаю, что с собой еще сделаю!
Alyosha walked out into the street reeling.	Алеша вышел на улицу как бы шатаясь.
He could have wept as she did.	Ему тоже хотелось плакать, как и ей.
Suddenly he was overtaken by the maid.	Вдруг его догнала служанка.
"The young lady forgot to give you this letter from Madame Hohlakov; it's been left with us since dinner-time."	- Барышня забыла вам передать это письмецо от госпожи Хохлаковой, оно у них с обеда лежит.
Alyosha took the little pink envelope mechanically and put it, almost unconsciously, into his pocket.	Алеша машинально принял маленький розовый конвертик и сунул его, почти не сознавая, в карман.
Chapter 11.	XI

Another Reputation Ruined	Еще одна погибшая репутация
IT was not much more than three-quarters of a mile from the town to the monastery.	От города до монастыря было не более версты с небольшим.
Alyosha walked quickly along the road, at that hour deserted.	Алеша спешно пошел по пустынной в этот час дороге.
It was almost night, and too dark to see anything clearly at thirty paces ahead.	Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать предметы.
There were cross-roads half-way.	На половине дороги приходился перекресток.
A figure came into sight under a solitary willow at the cross-roads.	На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура.
As soon as Alyosha reached the cross-roads the figure moved out and rushed at him, shouting savagely:	Только что Алеша вступил на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась на него и неистовым голосом прокричала:
"Your money or your life!"	- Кошелек или жизнь!
"So it's you, Mitya," cried Alyosha, in surprise, violently startled however.	- Так это ты, Митя! - удивился сильно вздрогнувший, однако, Алеша.
"Ha ha ha!	- Ха-ха-ха!
You didn't expect me?	Ты не ожидал?
I wondered where to wait for you.	Я думаю: где тебя подождать?
By her house?	У ее дома?
There are three ways from it, and I might have missed you.	Оттуда три дороги, и я могу тебя прозевать.
At last I thought of waiting here, for you had to pass here, there's no other way to the monastery.	Надумал наконец дождаться здесь, потому что здесь-то он пройдет непременно, другого пути в монастырь не имеется.
Come, tell me the truth. Crush me like a beetle. But what's the matter?"	Ну, объявляй правду, дави меня, как таракана... Да что с тобой?
"Nothing, brother- it's the fright you gave me.	- Ничего, брат... я так с испугу.
Oh, Dmitri!	Ах, Дмитрий!
Father's blood just now." (Alyosha began to cry, he had been on the verge of tears for a long time, and now something seemed to snap in his soul.) "You almost killed him- cursed him- and now- here- you're making jokes- 'Your money or your life!'"	Давеча эта кровь отца... - Алеша заплакал, ему давно хотелось заплакать, теперь у него вдруг как бы что-то порвалось в душе. - Ты чуть не убил его... проклял его... и вот теперь... сейчас... ты шутишь шутки... "кошелек или жизнь"!
"Well, what of that?	- А, да что ж?
It's not seemly- is that it?	Неприлично, что ли?
Not suitable in my position?"	Не идет к положению?
"No- I only-"	- Да нет... я так...
"Stay.	- Стой.
Look at the night. You see what a dark night, what clouds, what a wind has risen.	Посмотри на ночь: видишь, какая мрачная ночь, облака-то, ветер какой поднялся!

I hid here under the willow waiting for you. And as God's above, I suddenly thought, why go on in misery any longer, what is there to wait for?	Спрятался я здесь, под ракитой, тебя жду, и вдруг подумал (вот тебе Бог!): да чего же больше маяться, чего ждать?
Here I have a willow, a handkerchief, a shirt, I can twist them into a rope in a minute, and braces besides, and why go on burdening the earth, dishonouring it with my vile presence?	Вот ракита, платок есть, рубашка есть, веревку сейчас можно свить, помочи в придачу и - не бременить уж более землю, не бесчестить низким своим присутствием!
And then I heard you coming- Heavens, it was as though something flew down to me suddenly. So there is a man, then, whom I love. Here he is, that man, my dear little brother, whom I love more than anyone in the world, the only one I love in the world.	И вот слышу, ты идешь, - Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь есть же, стало быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой милый, кого я всех больше на свете люблю и кого я единственно люблю!
And I loved you so much, so much at that moment that I thought, 'I'll fall on his neck at once.'	И так я тебя полюбил, так в эту минуту любил, что подумал: брошусь сейчас к нему на шею!
Then a stupid idea struck me, to have a joke with you and scare you.	Да глупая мысль пришла: "Повеселю его, испугаю".
I shouted, like a fool,	Я и закричал как дурак:
' Your money!'	"Кошелек!"
Forgive my foolery- it was only nonsense, and there's nothing unseemly in my soul.... Damn it all, tell me what's happened.	Прости дурачеству - это только вздор, а на душе у меня... тоже прилично... Ну да черт, говори, однако, что там?
What did she say?	Что она сказала?
Strike me, crush me, don't spare me!	Дави меня, рази меня, не щади!
Was she furious?"	В исступление пришла?
"No, not that.... There was nothing like that, Mitya.	- Нет, не то... Там было совсем не то, Митя.
There- I found them both there."	Там... Я там сейчас их обеих застал.
"Both? Whom?"	- Каких обеих?
"Grushenka at Katerina Ivanovna's."	- Грушеньку у Катерины Ивановны.
Dmitri was struck dumb.	Дмитрий Федорович остолбенел.
"Impossible!" he cried. "You're raving!	- Невозможно! - вскричал он, - ты бредишь!
Grushenka with her?"	Грушенька у ней?
Alyosha described all that had happened from the moment he went in to Katerina Ivanovna's.	Алеша рассказал все, что случилось с ним с самой той минуты, как вошел к Катерине Ивановне.
He was ten minutes telling his story. can't be said to have told it fluently and consecutively, but he seemed to make it clear, not omitting any word or action of significance, and vividly describing, often in one word, his own sensations.	Он рассказывал минут десять, нельзя сказать, чтобы плавно и складно, но, кажется, передал ясно, схватывая самые главные слова, самые главные движения и ярко передавая, часто одною чертой, собственные чувства.
Dmitri listened in silence, gazing at him with a terrible fixed stare, but it was clear to Alyosha that he understood it all, and had grasped every point.	Брат Дмитрий слушал молча, глядел в упор со страшною неподвижностью, но Алеше ясно было, что он уже все понял, осмыслил весь факт.

But as the story went on, his face became not merely gloomy, but menacing.	Но лицо его, чем дальше подвигался рассказ, становилось не то что мрачным, а как бы грозным.
He scowled, he clenched his teeth, and his fixed stare became still more rigid, more concentrated, more terrible, when suddenly, with incredible rapidity, his wrathful, savage face changed, his tightly compressed lips parted, and Dmitri Fyodorovitch broke into uncontrolled, spontaneous laughter.	Он нахмурил брови, стиснул зубы, неподвижный взгляд его стал как бы еще неподвижнее, упорнее, ужаснее... Тем неожиданнее было, когда вдруг с непостижимою быстротой изменилось разом все лицо его, доселе гневное и свирепое, сжатые губы раздвинулись и Дмитрий Федорович залился вдруг самым неудержимым, самым неподдельным смехом.
He literally shook with laughter. For a long time he could not speak.	Он буквально залился смехом, он долгое время даже не мог говорить от смеха.
"So she wouldn't kiss her hand!	-Так и не поцеловала ручку!
So she didn't kiss it; so she ran away!" he kept exclaiming with hysterical delight; insolent delight it might had been called, if it had not been so spontaneous. "So the other one called her tigress!	Так и не поцеловала, так и убежала! - выкрикивал он в болезненном каком-то восторге - в наглом восторге можно бы тоже сказать, если бы восторг этот не был столь безыскусствен. - Так та кричала, что это тигр!
And a tigress she is!	Тигр и есть!
So she ought to be flogged on a scaffold?	Так ее на эшафот надо?
Yes, yes, so she ought. That's just what I think; she ought to have been long ago.	Да, да, надо бы, надо, я сам того мнения, что надо, давно надо!
It's like this, brother, let her be punished, but I must get better first.	Видишь ли, брат, пусть эшафот, но надо еще сперва выздороветь.
I understand the queen of impudence. That's her all over! You saw her all over in that hand-kissing, the she-devil!	Понимаю царицу наглости, вся она тут, вся она в этой ручке высказалась, инфернальница! Это царица всех инфернальниц, каких можно только вообразить на свете!
She's magnificent in her own line!	В своем роде восторг!
So she ran home?	Так она домой побежала?
I'll go- ah- I'll run to her!	Сейчас я... ах... Побегу-ка я к ней!
Alyosha, don't blame me, I agree that hanging is too good for her."	Алешка, не вини меня, я ведь согласен, что ее придушить мало...
"But Katerina Ivanovna!" exclaimed Alyosha sorrowfully.	- А Катерина Ивановна! - печально воскликнул Алеша.
"I see her, too! I see right through her, as I've never done before!	- И ту вижу, всю насквозь и ту вижу, и так вижу, как никогда!
It's a regular discovery of the four continents of the world, that is, of the five!	Тут целое открытие всех четырех стран света, пяти то есть!
What a thing to do!	Этакий шаг!
That's just like Katya, who was not afraid to face a coarse, unmannerly officer and risk a deadly insult on a generous impulse to save her father!	Это именно та самая Катенька, институточка, которая к нелепому грубому офицеру не побоялась из великодушной идеи спасти отца прибежать, рискуя страшно быть оскорбленною!

But the pride, the recklessness, the defiance of fate, the unbounded defiance!	Но гордость наша, но потребность риска, но вызов судьбе, вызов в беспредельность!
You say that aunt tried to stop her?	Ты говоришь, ее эта тетка останавливала?
That aunt, you know, is overbearing, herself. She's the sister of the general's widow in Moscow, and even more stuck-up than she. But her husband was caught stealing government money. He lost everything, his estate and all, and the proud wife had to lower her colours, and hasn't raised them since.	Эта тетка, знаешь, сама самовластная, это ведь родная сестра московской той генеральши, она поднимала еще больше той нос, да муж был уличен в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила тон, да с тех пор и не поднялась.
So she tried to prevent Katya, but she wouldn't listen to her!	Так она удерживала Катю, а та не послушалась.
She thinks she can overcome everything, that everything will give way to her. She thought she could bewitch Grushenka if she liked, and she believed it herself: she plays a part to herself, and whose fault is it?	"Все, дескать, могу победить, все мне подвластно; захочу, и Грушеньку околдую", - и сама ведь себе верила, сама над собой форсила, кто ж виноват?
Do you think she kissed Grushenka's hand first, on purpose, with a motive?	Ты думаешь, она нарочно эту ручку первая поцеловала у Грушеньки, с расчетом хитрым?
No, she really was fascinated by Grushenka, that's to say, not by Grushenka, but by her own dream, her own delusion- because it was her dream, her delusion!	Нет, она взаправду, она взаправду влюбилась в Грушеньку, то есть не в Грушеньку, а в свою же мечту, в свой бред, - потому-де что это моя мечта, мой бред!
Alyosha, darling, how did you escape from them, those women?	Голубчик Алеша, да как ты от них, от этаких, спасся?
Did you pick up your cassock and run?	Убежал, что ли, подобрав подрясник?
Ha ha ha!"	Ха-ха-ха!
"Brother, you don't seem to have noticed how you've insulted Katerina Ivanovna by telling Grushenka about that day. And she flung it in her face just now that she had gone to gentlemen in secret to sell her beauty!	- Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том дне, а та сейчас ей бросила в глаза, что вы сами "к кавалерам красу тайком продавать ходили!"
Brother, what could be worse than that insult?" What worried Alyosha more than anything was that, incredible as it seemed, his brother appeared pleased at Katerina Ivanovna's humiliation.	Брат, что же больше этой обиды? - Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того быть не могло.
"Bah!" Dmitri frowned fiercely, and struck his forehead with his hand.	- Ба! - страшно вдруг нахмурился Дмитрий Федорович и ударил себя ладонью по лбу.
He only now realised it, though Alyosha had just told him of the insult, and Katerina Ivanovna's cry:	Он только что теперь обратил внимание, хотя Алеша рассказал все давеча зараз, и обиду и крик Катерины Ивановны:
"Your brother is a scoundrel" "Yes, perhaps, I really did tell Grushenka about that 'fatal day,' as Katya calls it.	"Ваш брат подлец!" - Да, в самом деле, может быть, я и рассказал Грушеньке о том "роковом дне", как говорит Катя.
Yes, I did tell her, I remember!	Да, это так, рассказал, припоминаю!

It was that time at Mokroe. I was drunk, the Gypsies were singing... But I was sobbing. I was sobbing then, kneeling and praying to Katya's image, and Grushenka understood it.	Это было тогда еще, в Мокром, я был пьян, цыганки пели... Но ведь я рыдал, рыдал тогда сам, я стоял на коленках, я молился на образ Кати, и Грушенька это понимала.
She understood it all then. I remember, she cried herself.... Damn it all!	Она тогда все поняла, я припоминаю, она сама плакала... А, черт!
But it's bound to be so now....	Да могло ли иначе быть теперь?
Then she cried, but now 'the dagger in the heart'!	Тогда плакала, а теперь... Теперь "кинжал в сердце"!
That's how women are."	Так у баб.
He looked down and sank into thought.	Он потупился и задумался.
"Yes, I am a scoundrel, a thorough scoundrel" he said suddenly, in a gloomy voice. "It doesn't matter whether I cried or not, I'm a scoundrel!	- Да, я подлец! Несомненный подлец, - произнес он вдруг мрачным голосом. - Все равно, плакал или нет, все равно подлец!
Tell her I accept the name, if that's any comfort. Come, that's enough. Good-bye. It's no use talking!	Передай там, что принимаю наименование, если это может утешить. Ну и довольно, прощай, что болтать-то!
It's not amusing.	Веселого нет.
You go your way and I mine.	Ты своею дорогой, а я своею.
And I don't want to see you again except as a last resource.	Да и видеться больше не хочу, до какой-нибудь самой последней минуты.
Good-bye, Alexey!" He warmly pressed Alyosha's hand, and still looking down, without raising his head, as though tearing himself away, turned rapidly towards the town.	Прощай, Алексей! - Он крепко сжал руку Алеши и, все еще потупившись и не поднимая головы, точно сорвавшись, быстро зашагал к городу.
Alyosha looked after him, unable to believe he would go away so abruptly.	Алеша смотрел ему вслед, не веря, чтоб он так совсем вдруг ушел.
"Stay, Alexey, one more confession to you alone" cried Dmitri, suddenly turning back. "Look at me. Look at me well. You see here, here- there's terrible disgrace in store for me." (As he said "here," Dmitri struck his chest with his fist with a strange air, as though the dishonour lay precisely on his chest, in some spot, in a pocket, perhaps, or hanging round his neck.) "You know me now, a scoundrel, an avowed scoundrel, but let me tell you that I've never done anything before and never shall again, anything that can compare in baseness with the dishonour which I bear now at this very minute on my breast, here, here, which will come to pass, though I'm perfectly free to stop it. I can stop it or carry it through, note that.	- Стой, Алексей, еще одно признание, тебе одному! - вдруг воротился Дмитрий Федорович назад. - Смотри на меня, пристально смотри: видишь, вот тут, вот тут - готовится страшное бесчестие. (Говоря "вот тут", Дмитрий Федорович ударял себя кулаком по груди и с таким странным видом, как будто бесчестие лежало и сохранялось именно тут на груди его, в каком-то месте, в кармане может быть, или на шее висело зашитое.) Ты уже знаешь меня: подлец, подлец признанный! Но знай, что бы я ни сделал прежде, теперь или впереди, - ничто, ничто не может сравниться в подлости с тем бесчестием, которое именно теперь, именно в эту минуту ношу вот здесь на груди моей, вот тут, тут, которое действует и совершается и которое я полный хозяин остановить, могу остановить или совершить, заметь это себе!
Well, let me tell you, I shall carry it through. I shan't stop it.	Ну так знай же, что я его совершу, а не остановлю.

I told you everything just now, but I didn't tell you this, because even I had not brass enough for it.	Я давеча тебе все рассказал, а этого не рассказал, потому что даже и у меня на то медного лба не хватило!
I can still pull up; if I do, I can give back the full half of my lost honour to-morrow. But I shan't pull up. I shall carry out my base plan, and you can bear witness that I told so beforehand.	Я могу еще остановиться; остановясь, я могу завтра же целую половину потерянной чести воротить, но я не остановлюсь, я совершу подлый замысел, и будь ты вперед свидетелем, что я заранее и зазнамо говорю это!
Darkness and destruction!	Гибель и мрак!
No need to explain. You'll find out in due time.	Объяснять нечего, в свое время узнаешь.
The filthy back-alley and the she-devil.	Смрадный переулок и инфернальница!
Good-bye.	Прощай.
Don't pray for me, I'm not worth it. And there's no need, no need at all.... I don't need it!	Не молись обо мне, не стою, да и не нужно совсем, совсем не нужно... не нуждаюсь вовсе!
Away!"	Прочь!..
And he suddenly retreated, this time finally.	И он вдруг удалился, на этот раз уже совсем.
Alyosha went towards the monastery.	Алеша пошел к монастырю.
"What? I shall never see him again! What is he saying?" he wondered wildly. "Why, I shall certainly see him to-morrow. I shall look him up. I shall make a point of it. What does he mean?"	"Как же, как же я никогда его не увижу, что он говорит? - дико представлялось ему, - да завтра же непременно увижу и разыщу его, нарочно разыщу, что он такое говорит!.."
He went round the monastery, and crossed the pine-wood to the hermitage.	Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо в скит.
The door was opened to him, though no one was admitted at that hour.	Там ему отворили, хотя в этот час уже никого не впускали.
There was a tremor in his heart as he went into Father Zossima's cell.	Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца:
"Why, why, had he gone forth? Why had he sent him into the world?	"Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его "в мир"?
Here was peace. Here was holiness. But there was confusion, there was darkness in which one lost one's way and went astray at once...."	Здесь тишина, здесь святыня, а там - смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься..."
In the cell he found the novice Porfiry and Father Paissy, who came every hour to inquire after Father Zossima. Alyosha learnt with alarm that he was getting worse and worse.	В келье находились послушник Порфирий и иеромонах отец Паисий, весь день каждый час заходивший узнать о здоровии отца Зосимы, которому, как со страхом узнал Алеша, становилось все хуже и хуже.
Even his usual discourse with the brothers could not take place that day.	Даже обычной вечерней беседы с братией на сей раз не могло состояться.
As a rule every evening after service the monks flocked into Father Zossima's cell, and all confessed aloud their sins of the day, their sinful thoughts and temptations; even their disputes, if there had been any.	Обыкновенно повечеру, после службы, ежедневно, на сон грядущий, стекалась монастырская братия в келью старца, и всякий вслух исповедовал ему сегодняшние прегрешения свои, грешные мечты, мысли, соблазны, даже ссоры между собой, если таковые случались.

Some confessed kneeling.	Иные исповедовались на коленях.
The elder absolved, reconciled, exhorted, imposed penance, blessed, and dismissed them.	Старец разрешал, мирил, наставлял, налагал покаяние, благословлял и отпускал.
It was against this general "confession" that the opponents of "elders" protested, maintaining that it was a profanation of the sacrament of confession, almost a sacrilege, though this was quite a different thing.	Вот против этих-то братских "исповедей" и восставали противники старчества, говоря, что это профанация исповеди как таинства, почти кощунство, хотя тут было совсем иное.
They even represented to the diocesan authorities that such confessions attained no good object, but actually to a large extent led to sin and temptation.	Выставляли даже епархиальному начальству, что такие исповеди не только не достигают доброй цели, но действительно и нарочито вводят в грех и соблазн.
Many of the brothers disliked going to the elder, and went against their own will because everyone went, and for fear they should be accused of pride and rebellious ideas.	Многие-де из братии тяготятся ходить к старцу, а приходят поневоле, потому что все идут, так чтобы не приняли их за гордых и бунтующих помыслом.
People said that some of the monks agreed beforehand, saying, "I'll confess I lost my temper with you this morning, and you confirm it," simply in order to have something to say.	Рассказывали, что некоторые из братии, отправляясь на вечернюю исповедь, условливались между собою заранее: "я, дескать, скажу, что я на тебя утром озлился, а ты подтверди", - это чтобы было что сказать, чтобы только отделаться.
Alyosha knew that this actually happened sometimes.	Алеша знал, что это действительно иногда так и происходило.
He knew, too, that there were among the monks some who deep resented the fact that letters from relations were habitually taken to the elder, to be opened and read by him before those to whom they were addressed.	Он знал тоже, что есть из братии весьма негодующие и на то, что, по обычаю, даже письма от родных, получаемые скитниками, приносились сначала к старцу, чтоб он распечатывал их прежде получателей.
It was assumed, of course, that all this was done freely, and in good faith, by way of voluntary submission and salutary guidance. But, in fact, there was sometimes no little insincerity, and much that was false and strained in this practice.	Предполагалось, разумеется, что все это должно совершаться свободно и искренно, от всей души, во имя вольного смирения и спасительного назидания, но на деле, как оказывалось, происходило иногда и весьма неискренно, а, напротив, выделанно и фальшиво.
Yet the older and more experienced of the monks adhered to their opinion, arguing that "for those who have come within these walls sincerely seeking salvation, such obedience and sacrifice will certainly be salutary and of great benefit; those, on the other hand, who find it irksome, and repine, are no true monks, and have made a mistake in entering the monastery- their proper place is in the world.	Но старшие и опытнейшие из братии стояли на своем, рассуждая, что "кто искренно вошел в эти стены, чтобы спастись, для тех все эти послушания и подвиги окажутся несомненно спасительными и принесут им великую пользу; кто же, напротив, тяготится и ропщет, тот все равно как бы и не инок и напрасно только пришел в монастырь, такому место в миру.
Even in the temple one cannot be safe from sin and the devil. So it was no good taking it too much into account."	От греха же и от диавола не только в миру, но и во храме не убережешься, а стало быть, и нечего греху потакать".
"He is weaker, a drowsiness has come over him," Father Paissy whispered to Alyosha, as he blessed him. "It's difficult to rouse him.	- Ослабел, сонливость напала, - шепотом сообщил Алеше отец Паисий, благословив его. - Разбудить даже трудно.

And he must not be roused.	Но и не надо будить.
He waked up for five minutes, sent his blessing to the brothers, and begged their prayers for him at night.	Минут на пять просыпался, просил снести братии его благословение, а у братии просил о нем ночных молитв.
He intends to take the sacrament again in the morning.	Завтра намерен еще раз причаститься.
He remembered you, Alexey. He asked whether you had gone away, and was told that you were in the town.	О тебе вспоминал, Алексей, спрашивал, ушел ли ты, отвечали, что в городе.
'I blessed him for that work,' he said, 'his place is there, not here, for awhile.' Those were his words about you.	"На то я и благословил его; там его место, а пока не здесь", - вот что изрек о тебе.
He remembered you lovingly, with anxiety; do you understand how he honoured you?	Любовно о тебе вспоминал, с заботой, смыслишь ли ты, чего удостоился?
But how is it that he has decided that you shall spend some time in the world?	Только как же это определил он тебе пока быть срок в миру?
He must have foreseen something in your destiny!	Значит, предвидит нечто в судьбе твоей!
Understand, Alexey, that if you return to the world, it must be to do the duty laid upon you by your elder, and not for frivolous vanity and worldly pleasures."	Пойми, Алексей, что если и возвратишься в мир, то как бы на возложенное на тя послушание старцем твоим, а не на суетное легкомыслие и не на мирское веселие...
Father Paissy went out.	Отец Паисий вышел.
Alyosha had no doubt that Father Zossima was dying, though he might live another day or two.	Что старец отходил, в том не было сомнения для Алеши, хотя мог прожить еще и день и два.
Alyosha firmly and ardently resolved that in spite of his promises to his father, the Hohlakovs, and Katerina Ivanovna, he would not leave the monastery next day, but would remain with his elder to the end.	Алеша твердо и горячо решил, что, несмотря на обещание, данное им, видеться с отцом, Хохлаковыми, братом и Катериной Ивановной, -завтра он не выйдет из монастыря совсем и останется при старце своем до самой кончины его.
His heart glowed with love, and he reproached himself bitterly for having been able for one instant to forget him whom he had left in the monastery on his death bed, and whom he honoured above everyone in the world.	Сердце его загорелось любовью, и он горько упрекнул себя, что мог на мгновение там, в городе, даже забыть о том, кого оставил в монастыре на одре смерти и кого чтил выше всех на свете.
He went into Father Zossima's bedroom, knelt down, and bowed to the ground before the elder, who slept quietly without stirring, with regular, hardly audible breathing and a peaceful face.	Он прошел в спаленку старца, стал на колени и поклонился спящему до земли. Тот тихо, недвижимо спал, чуть дыша ровно и почти неприметно. Лицо его было спокойно.
Alyosha returned to the other room, where Father Zossima received his guests in the morning. Taking off his boots, he lay down on the hard, narrow, leathern sofa, which he had long used as a bed, bringing nothing but a pillow.	Воротясь в другую комнату, в ту самую, в которой поутру старец принимал гостей, Алеша, почти не раздеваясь и сняв лишь сапоги, улегся на кожаном, жестком и узком диванчике, на котором он и всегда спал, давно уже, каждую ночь, принося лишь подушку.
The mattress, about which his father had shouted to him that morning, he had long forgotten to lie on.	Тюфяк же, о котором кричал давеча отец его, он уже давно забыл постилать себе.

He took off his cassock, which he used as a covering.	Он снимал лишь свой подрясник и им накрывался вместо одеяла.
But before going to bed, he fell on his knees and prayed a long time.	Но перед сном он бросился на колени и долго молился.
In his fervent prayer he did not beseech God to lighten his darkness but only thirsted for the joyous emotion, which always visited his soul after the praise and adoration, of which his evening prayer usually consisted.	В горячей молитве своей он не просил Бога разъяснить ему смущение его, а лишь жаждал радостного умиления, прежнего умиления, всегда посещавшего его душу после хвалы и славы Богу, в которых и состояла обыкновенно вся на сон грядущий молитва его.
That joy always brought him light untroubled sleep.	Эта радость, посещавшая его, вела за собой легкий и спокойный сон.
As he was praying, he suddenly felt in his pocket the little pink note the servant had handed him as he left Katerina Ivanovna's.	Молясь и теперь, он вдруг случайно нащупал в кармане тот розовый маленький пакетик, который передала ему догнавшая его на дороге служанка Катерины Ивановны.
He was disturbed, but finished his prayer.	Он смутился, но докончил молитву.
Then, after some hesitation, he opened the envelope.	Затем после некоторого колебания вскрыл пакет.
In it was a letter to him, signed by Lise, the young daughter of Madame Hohlakov, who had laughed at him before the elder in the morning.	В нем было к нему письмецо, подписанное Lise, -тою самою молоденькою дочерью госпожи Хохлаковой, которая утром так смеялась над ним при старце.
"Alexey Fyodorovitch," she wrote, "I am writing to you without anyone's knowledge, even mamma's, and I know how wrong it is.	"Алексей Федорович, - писала она, - пишу вам от всех секретно, и от мамаши, и знаю, как это нехорошо.
But I cannot live without telling you the feeling that has sprung up in my heart, and this no one but us two must know for a time.	Но я не могу больше жить, если не скажу вам того, что родилось в моем сердце, а этого никто, кроме нас двоих, не должен до времени знать.
But how am I to say what I want so much to tell you?	Но как я вам скажу то, что я так хочу вам сказать?
Paper, they say, does not blush, but I assure you it's not true and that it's blushing just as I am now, all over.	Бумага, говорят, не краснеет, уверяю вас, что это неправда и что краснеет она так же точно, как и я теперь вся.
Dear Alyosha, I love you, I've loved you from my childhood, since our Moscow days, when you were very different from what you are now, and I shall love you all my life.	Милый Алеша, я вас люблю, люблю еще с детства, с Москвы, когда вы были совсем не такой, как теперь, и люблю на всю жизнь.
My heart has chosen you, to unite our lives, and pass them together till our old age.	Я вас избрала сердцем моим, чтобы с вами соединиться, а в старости кончить вместе нашу жизнь.
Of course, on condition that you will leave the monastery.	Конечно, с тем условием, что вы выйдете из монастыря.
As for our age we will wait for the time fixed by the law.	Насчет же лет наших мы подождем, сколько приказано законом.
By that time I shall certainly be quite strong, I shall be walking and dancing.	К тому времени я непременно выздоровлю, буду ходить и танцевать.
There can be no doubt of that.	Об этом не может быть слова.

"You see how I've thought of everything. There's only one thing I can't imagine: what you'll think of me when you read this.	Видите, как я все обдумала, одного только не могу придумать: что подумаете вы обо мне, когда прочтете?
I'm always laughing and being naughty. I made you angry this morning, but I assure you before I took up my pen, I prayed before the Image of the Mother of God, and now I'm praying, and almost crying.	Я все смеюсь и шалю, я давеча вас рассердила, но уверяю вас, что сейчас, перед тем как взяла перо, я помолилась на образ Богородицы, да и теперь молюсь и чуть не плачу.
"My secret is in your hands. When you come to-morrow, I don't know how I shall look at you.	Мой секрет у вас в руках; завтра, как придете, не знаю, как и взгляну на вас.
Ah, Alexey Fyodorovitch, what if I can't restrain myself like a silly and laugh when I look at you as I did to-day.	Ах, Алексей Федорович, что, если я опять не удержусь, как дура, и засмеюсь, как давеча, на вас глядя?
You'll think I'm a nasty girl making fun of you, and you won't believe my letter.	Ведь вы меня примете за скверную насмешницу и письму моему не поверите.
And so I beg you, dear one, if you've any pity for me, when you come to-morrow, don't look me straight in the face, for if I meet your eyes, it will be sure to make me laugh, especially as you'll be in that long gown. I feel cold all over when I think of it, so when you come, don't look at me at all for a time, look at mamma or at the window....	А потому умоляю вас, милый, если у вас есть сострадание ко мне, когда вы войдете завтра, то не глядите мне слишком прямо в глаза, потому что я, встретясь с вашими, может быть, непременно вдруг рассмеюсь, а к тому же вы будете в этом длинном платье... Даже теперь я вся холодею, когда об этом подумаю, а потому, как войдете, не смотрите на меня некоторое время совсем, а смотрите на маменьку или на окошко...
"Here I've written you a love-letter. Oh, dear, what have I done?	Вот я написала вам любовное письмо, Боже мой, что я сделала!
Alyosha, don't despise me, and if I've done something very horrid and wounded you, forgive me.	Алеша, не презирайте меня, и если я что сделала очень дурное и вас огорчила, то извините меня.
Now the secret of my reputation, ruined perhaps for ever, is in your hands.	Теперь тайна моей, погибшей навеки может быть, репутации в ваших руках.
"I shall certainly cry to-day.	Я сегодня непременно буду плакать.
Good-bye till our meeting, our awful meeting.- Lise.	До свиданья, до ужасного свиданья. Lise.
"P.S.- Alyosha! You must, must, must come! - Lise.	P. S. Алеша, только вы непременно, непременно, непременно придите! Lise".
Alyosha read the note in amazement, read it through twice, thought a little, and suddenly laughed a soft, sweet laugh.	Алеша прочел с удивлением, прочел два раза, подумал и вдруг тихо, сладко засмеялся.
He started. That laugh seemed to him sinful.	Он было вздрогнул, смех этот показался ему греховным.
But a minute later he laughed again just as softly and happily.	Но мгновение спустя он опять рассмеялся так же тихо и так же счастливо.
He slowly replaced the note in the envelope, crossed himself and lay down.	Медленно вложил он письмо в конвертик, перекрестился и лег.
The agitation in his heart passed at once.	Смятение души его вдруг прошло.
"God, have mercy upon all of them, have all these unhappy and turbulent souls in Thy keeping, and set them in the right path.	"Господи, помилуй их всех, давешних, сохрани их, несчастных и бурных, и направь.

All ways are Thine. Save them according to Thy wisdom.	У тебя пути: ими же веси путями спаси их.
Thou art love. Thou wilt send joy to all!" Alyosha murmured, crossing himself, and falling into peaceful sleep.	Ты любовь, ты всем пошлешь и радость!" -бормотал, крестясь, засыпая безмятежным сном, Алеша.
PART II	Часть вторая
Book IV.	Книга четвертая
Lacerations	Надрывы
Chapter 1.	I
Father Ferapont	Отец Ферапонт
ALYOSHA was roused early, before daybreak.	Рано утром, еще до света, был пробужден Алеша.
Father Zossima woke up feeling very weak, though he wanted to get out of bed and sit up in a chair.	Старец проснулся и почувствовал себя весьма слабым, хотя и пожелал с постели пересесть в кресло.
His mind was quite clear; his face looked very tired, yet bright and almost joyful. It wore an expression of gaiety, kindness and cordiality.	Он был в полной памяти; лицо же его было хотя и весьма утомленное, но ясное, почти радостное, а взгляд веселый, приветливый, зовущий.
"Maybe I shall not live through the coming day," he said to Alyosha. Then he desired to confess and take the sacrament at once.	"Может, и не переживу наступившего дня сего", -сказал он Алеше; затем возжелал исповедаться и причаститься немедленно.
He always confessed to Father Paissy.	Духовником его всегда был отец Паисий.
After taking the communion, the service of extreme unction followed.	По совершении обоих таинств началось соборование.
The monks assembled and the cell was gradually filled up by the inmates of the hermitage.	Собрались иеромонахи, келья мало-помалу наполнилась скитниками.
Meantime it was daylight.	Наступил меж тем день.
People began coming from the monastery.	Стали приходить и из монастыря.
After the service was over the elder desired to kiss and take leave of everyone.	Когда кончилась служба, старец со всеми возжелал проститься и всех целовал.
As the cell was so small the earlier visitors withdrew to make room for others.	По тесноте кельи, приходившие прежде выходили и уступали другим.
Alyosha stood beside the elder, who was seated again in his arm-chair.	Алеша стоял подле старца, который опять пересел в кресло.
He talked as much as he could. Though his voice was weak, it was fairly steady.	Он говорил и учил сколько мог, голос его, хоть и слабый, был еще довольно тверд.
"I've been teaching you so many years, and therefore I've been talking aloud so many years, that I've got into the habit of talking, and so much so that it's almost more difficult for me to hold my tongue than to talk, even now, in spite of my weakness, dear Fathers and brothers," he jested, looking with emotion at the group round him.	"Столько лет учил вас и, стало быть, столько лет вслух говорил, что как бы и привычку взял говорить, а говоря, вас учить, и до того сие, что молчать мне почти и труднее было бы, чем говорить, отцы и братия милые, даже и теперь при слабости моей", - пошутил он, умиленно взирая на толпившихся около него.

Alyosha remembered afterwards something of what he said to them.	Алеша упомнил потом кое-что из того, что он тогда сказал.
But though he spoke out distinctly and his voice was fairly steady, his speech was somewhat disconnected.	Но хоть и внятно говорил, и хоть и голосом достаточно твердым, но речь его была довольно несвязна.
He spoke of many things, he seemed anxious before the moment of death to say everything he had not said in his life, and not simply for the sake of instructing them, but as though thirsting to share with all men and all creation his joy and ecstasy, and once more in his life to open his whole heart.	Говорил он о многом, казалось, хотел бы все сказать, все высказать еще раз, пред смертною минутой, изо всего недосказанного в жизни, и не поучения лишь одного ради, а как бы жаждая поделиться радостью и восторгом своим со всеми и вся, излиться еще раз в жизни сердцем своим...
"Love one another, Fathers," said Father Zossima, as far as Alyosha could remember afterwards. "Love God's people.	"Любите друг друга, отцы, - учил старец (сколько запомнил потом Алеша). - Любите народ Божий.
Because we have come here and shut ourselves within these walls, we are no holier than those that are outside, but on the contrary, from the very fact of coming here, each of us has confessed to himself that he is worse than others, than all men on earth.... And the longer the monk lives in his seclusion, the more keenly he must recognise that.	Не святее же мы мирских за то, что сюда пришли и в сих стенах затворились, а, напротив, всякий сюда пришедший, уже тем самым, что пришел сюда, познал про себя, что он хуже всех мирских и всех и вся на земле... И чем долее потом будет жить инок в стенах своих, тем чувствительнее должен и сознавать сие.
Else he would have had no reason to come here.	Ибо в противном случае незачем ему было и приходить сюда.
When he realises that he is not only worse than others, but that he is responsible to all men for all and everything, for all human sins, national and individual, only then the aim of our seclusion is attained.	Когда же познает, что не только он хуже всех мирских, но и пред всеми людьми за всех и за вся виноват, за все грехи людские, мировые и единоличные, то тогда лишь цель нашего единения достигнется.
For know, dear ones, that every one of us is undoubtedly responsible for all men- and everything on earth, not merely through the general sinfulness of creation, but each one personally for all mankind and every individual man.	Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно, не только по общей мировой вине, а единолично каждый за всех людей и за всякого человека на сей земле.
This knowledge is the crown of life for the monk and for every man.	Сие сознание есть венец пути иноческого, да и всякого на земле человека.
For monks are not a special sort of men, but only what all men ought to be.	Ибо иноки не иные суть человеки, а лишь только такие, какими и всем на земле людям быть надлежало бы.
Only through that knowledge, our heart grows soft with infinite, universal, inexhaustible love.	Тогда лишь и умилилось бы сердце наше в любовь бесконечную, вселенскую, не знающую насыщения.
Then every one of you will have the power to win over the whole world by love and to wash away the sins of the world with your tears....Each of you keep watch over your heart and confess your sins to yourself unceasingly.	Тогда каждый из вас будет в силах весь мир любовию приобрести и слезами своими мировые грехи омыть... Всяк ходи около сердца своего, всяк себе исповедайся неустанно.
Be not afraid of your sins, even when perceiving them, if only there be penitence, but make no conditions with God.	Греха своего не бойтесь, даже и сознав его, лишь бы покаяние было, но условий с Богом не делайте.

Again, I say, be not proud.	Паки говорю - не гордитесь.
Be proud neither to the little nor to the great.	Не гордитесь пред малыми, не гордитесь и пред великими.
Hate not those who reject you, who insult you, who abuse and slander you.	Не ненавидьте и отвергающих вас, позорящих вас, поносящих вас и на вас клевещущих.
Hate not the atheists, the teachers of evil, the materialists- and I mean not only the good ones- for there are many good ones among them, especially in our day- hate not even the wicked ones.	Не ненавидьте атеистов, злоучителей, материалистов, даже злых из них, не токмо добрых, ибо и из них много добрых, наипаче в наше время.
Remember them in your prayers thus: Save, O Lord, all those who have none to pray for them, save too all those who will not pray.	Поминайте их на молитве тако: спаси всех, Г осподи, за кого некому помолиться, спаси и тех, кто не хочет тебе молиться.
And add: it is not in pride that I make this prayer, O Lord, for I am lower than all men.... Love God's people, let not strangers draw away the flock, for if you slumber in your slothfulness and disdainful pride, or worse still, in covetousness, they will come from all sides and draw away your flock.	И прибавьте тут же: не по гордости моей молю о сем, Господи, ибо и сам мерзок есмь паче всех и вся... Народ Божий любите, не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше.
Expound the Gospel to the people unceasingly... be not extortionate.... Do not love gold and silver, do not hoard them.... Have faith. Cling to the banner and raise it on high."	Толкуйте народу Евангелие неустанно... Не лихоимствуйте... Сребра и золота не любите, не держите... Веруйте и знамя держите. Высоко возносите его..."
But the elder spoke more disconnectedly than Alyosha reported his words afterwards.	Старец, впрочем, говорил отрывочнее, чем здесь было изложено и как записал потом Алеша.
Sometimes he broke off altogether, as though to take breath and recover his strength, but he was in a sort of ecstasy.	Иногда он пресекал говорить совсем, как бы собираясь с силами, задыхался, но был как бы в восторге.
They heard him with emotion, though many wondered at his words and found them obscure.... Afterwards all remembered those words.	Слушали его с умилением, хотя многие и дивились словам его и видели в них темноту... Потом все эти слова вспомнили.
When Alyosha happened for a moment to leave the cell, he was struck by the general excitement and suspense in the monks who were crowding about it.	Когда Алеше случилось на минуту отлучиться из кельи, то он был поражен всеобщим волнением и ожиданием толпившейся в келье и около кельи братии.
This anticipation showed itself in some by anxiety, in others by devout solemnity.	Ожидание было между иными почти тревожное, у других торжественное.
All were expecting that some marvel would happen immediately after the elder's death.	Все ожидали чего-то немедленного и великого тотчас по успении старца.
Their suspense was, from one point of view, almost frivolous, but even the most austere of the monks were affected by it.	Ожидание это, с одной точки зрения, было почти как бы и легкомысленное, но даже и самые строгие старцы подвергались сему.
Father Paissy's face looked the gravest of all.	Всего строже было лицо старца иеромонаха Паисия.

Alyosha was mysteriously summoned by a monk to see Rakitin, who had arrived from town with a singular letter for him from Madame Hohlakov.	Алеша отлучился из кельи лишь потому, что был таинственно вызван, чрез одного монаха, прибывшим из города Ракитиным со странным письмом к Алеше от госпожи Хохлаковой.
In it she informed Alyosha of a strange and very opportune incident.	Та сообщила Алеше одно любопытное, чрезвычайно кстати пришедшее известие.
It appeared that among the women who had come on the previous day to receive Father Zossima's blessing, there had been an old woman from the town, a sergeant's widow, called Prohorovna.	Дело состояло в том, что вчера между верующими простонародными женщинами, приходившими поклониться старцу и благословиться у него, была одна городская старушка, Прохоровна, унтер-офицерская вдова.
She had inquired whether she might pray for the rest of the soul of her son, Vassenka, who had gone to Irkutsk, and had sent her no news for over a year. To which Father Zossima had answered sternly, forbidding her to do so, and saying that to pray for the living as though they were dead was a kind of sorcery.	Спрашивала она старца: можно ли ей помянуть сыночка своего Васеньку, заехавшего по службе далеко в Сибирь, в Иркутск, и от которого она уже год не получала никакого известия, вместо покойника в церкви за упокой? На что старец ответил ей со строгостию, запретив и назвав такого рода поминание подобным колдовству.
He afterwards forgave her on account of her ignorance, and added, "as though reading the book of the future" (this was Madame Hohlakov's expression), words of comfort: "that her son Vassya was certainly alive and he would either come himself very shortly or send a letter, and that she was to go home and expect him."	Но затем, простив ей по неведению, прибавил, "как бы смотря в книгу будущего" (выражалась госпожа Хохлакова в письме своем), и утешение, "что сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или письмо пришлет, и чтоб она шла в свой дом и ждала сего.
And "Would you believe it?" exclaimed Madame Hohlakov enthusiastically, "the prophecy has been fulfilled literally indeed, and more than that."	И что же? - прибавляла в восторге госпожа Хохлакова, - пророчество совершилось даже буквально, и даже более того".
Scarcely had the old woman reached home when they gave her a letter from Siberia which had been awaiting her.	Едва лишь старушка вернулась домой, как ей тотчас же передали уже ожидавшее ее письмо из Сибири.
But that was not all; in the letter written on the road from Ekaterinenburg, Vassya informed his mother that he was returning to Russia with an official, and that three weeks after her receiving the letter he hoped "to embrace his mother."	Но этого еще мало: в письме этом, писанном с дороги, из Екатеринбурга, Вася уведомлял свою мать, что едет сам в Россию, возвращается с одним чиновником и что недели чрез три по получении письма сего "он надеется обнять свою мать".
Madame Hohlakov warmly entreated Alyosha to report this new "miracle of prediction" to the Superior and all the brotherhood.	Г оспожа Хохлакова настоятельно и горячо умоляла Алешу немедленно передать это свершившееся вновь "чудо предсказания" игумену и всей братии:
"All, all, ought to know of it" she concluded.	"Это должно быть всем, всем известно!" -восклицала она, заключая письмо свое.
The letter had been written in haste, the excitement of the writer was apparent in every line of it.	Письмо ее было писано наскоро, поспешно, волнение писавшей отзывалось в каждой строчке его.

But Alyosha had no need to tell the monks, for all knew of it already. Rakitin had commissioned the monk who brought his message "to inform most respectfully his reverence Father Paissy, that he, Rakitin, has a matter to speak of with him, of such gravity that he dare not defer it for a moment, and humbly begs forgiveness for his presumption."	Но Алеше уже и нечего было сообщать братии, ибо все уже всё знали: Ракитин, послав за ним монаха, поручил тому, кроме того, "почтительнейше донести и его высокопреподобию отцу Паисию, что имеет до него он, Ракитин, некое дело, но такой важности, что и минуты не смеет отложить для сообщения ему, за дерзость же свою земно просит простить его".
As the monk had given the message to Father Paissy, before that to Alyosha, the latter found after reading the letter, there was nothing left for him to do but to hand it to Father Paissy in confirmation of the story.	Так как отцу Паисию монашек сообщил просьбу Ракитина раньше, чем Алеше, то Алеше, придя на место, осталось лишь, прочтя письмецо, сообщить его тотчас же отцу Паисию в виде лишь документа.
And even that austere and cautious man, though he frowned as he read the news of the "miracle," could not completely restrain some inner emotion.	И вот даже этот суровый и недоверчивый человек, прочтя нахмурившись известие о "чуде", не мог удержать вполне некоторого внутреннего чувства своего.
His eyes gleamed, and a grave and solemn smile came into his lips.	Г лаза его сверкнули, уста важно и проникновенно вдруг улыбнулись.
"We shall see greater things!" broke from him.	-То ли узрим? - как бы вырвалось у него вдруг.
"We shall see greater things, greater things yet!" the monks around repeated. But Father Paissy, frowning again, begged all of them, at least for a time, not to speak of the matter "till it be more fully confirmed, seeing there is so much credulity among those of this world, and indeed this might well have chanced naturally," he added, prudently, as it were to satisfy his conscience, though scarcely believing his own disavowal, a fact his listeners very clearly perceived.	- То ли еще узрим, то ли еще узрим! - повторили кругом монахи, но отец Паисий, снова нахмурившись, попросил всех хотя бы до времени вслух о сем не сообщать никому, "пока еще более подтвердится, ибо много в светских легкомыслия, да и случай сей мог произойти естественно", -прибавил он осторожно, как бы для очистки совести, но почти сам не веруя своей оговорке, что очень хорошо усмотрели и слушавшие.
Within the hour the "miracle" was of course known to the whole monastery, and many visitors who had come for the mass.	В тот же час, конечно, "чудо" стало известно всему монастырю и многим даже пришедшим в монастырь к литургии светским.
No one seemed more impressed by it than the monk who had come the day before from St. Sylvester, from the little monastery of Obdorsk in the far North.	Всех же более, казалось, был поражен совершившимся чудом вчерашний захожий в обитель монашек "от святого Сильвестра", из одной малой обители Обдорской на дальнем Севере.
It was he who had been standing near Madame Hohlakov the previous day and had asked Father Zossima earnestly, referring to the "healing" of the lady's daughter,	Он поклонился вчера старцу, стоя около госпожи Хохлаковой, и, указывая ему на "исцелевшую" дочь этой дамы, проникновенно спросил его:
"How can you presume to do such things?"	"Как дерзаете вы делать такие дела?"
He was now somewhat puzzled and did not know whom to believe.	Дело в том, что теперь он был уже в некотором недоумении и почти не знал, чему верить.
The evening before he had visited Father Ferapont in his cell apart, behind the apiary, and had been greatly impressed and overawed by the visit.	Еще вчера ввечеру посетил он монастырского отца Ферапонта в особой келье его за пасекой и был поражен этою встречей, которая произвела на него чрезвычайное и ужасающее впечатление.

This Father Ferapont was that aged monk so devout in fasting and observing silence who has been mentioned already, as antagonistic to Father Zossima and the whole institution of "elders," which he regarded as a pernicious and frivolous innovation.	Старец этот, отец Ферапонт, был тот самый престарелый монах, великий постник и молчальник, о котором мы уже и упоминали как о противнике старца Зосимы, и главное -старчества, которое и считал он вредным и легкомысленным новшеством.
He was a very formidable opponent, although from his practice of silence he scarcely spoke a word to anyone.	Противник этот был чрезвычайно опасный, несмотря на то, что он, как молчальник, почти и не говорил ни с кем ни слова.
What made him formidable was that a number of monks fully shared his feeling, and many of the visitors looked upon him as a great saint and ascetic, although they had no doubt that he was crazy.	Опасен же был он, главное, тем, что множество братии вполне сочувствовало ему, а из приходящих мирских очень многие чтили его как великого праведника и подвижника, несмотря на то, что видели в нем несомненно юродивого.
But it was just his craziness attracted them.	Но юродство-то и пленяло.
Father Ferapont never went to see the elder.	К старцу Зосиме этот отец Ферапонт никогда не ходил.
Though he lived in the hermitage they did not worry him to keep its regulations, and this too because he behaved as though he were crazy.	Хотя он и проживал в скиту, но его не очень-то беспокоили скитскими правилами, потому опять-таки, что держал он себя прямо юродивым.
He was seventy-five or more, and he lived in a corner beyond the apiary in an old decaying wooden cell which had been built long ago for another great ascetic, Father Iona, who had lived to be a hundred and five, and of whose saintly doings many curious stories were still extant in the monastery and the neighbourhood.	Было ему лет семьдесят пять, если не более, а проживал он за скитскою пасекой, в углу стены, в старой, почти развалившейся деревянной келье, поставленной тут еще в древнейшие времена, еще в прошлом столетии, для одного тоже величайшего постника и молчальника, отца Ионы, прожившего до ста пяти лет и о подвигах которого даже до сих пор ходили в монастыре и в окрестностях его многие любопытнейшие рассказы.
Father Ferapont had succeeded in getting himself installed in this same solitary cell seven years previously. It was simply a peasant's hut, though it looked like a chapel, for it contained an extraordinary number of ikons with lamps perpetually burning before them- which men brought to the monastery as offerings to God. Father Ferapont had been appointed to look after them and keep the lamps burning.	Отец Ферапонт добился того, что и его наконец поселили, лет семь тому назад, в этой самой уединенной келейке, то есть просто в избе, но которая весьма похожа была на часовню, ибо заключала в себе чрезвычайно много жертвованных образов с теплившимися вековечно пред ними жертвованными лампадками, как бы смотреть за которыми и возжигать их и приставлен был отец Ферапонт.
It was said (and indeed it was true) that he ate only two pounds of bread in three days. The beekeeper, who lived close by the apiary, used to bring him the bread every three days, and even to this man who waited upon him, Father Ferapont rarely uttered a word.	Ел он, как говорили (да оно и правда было), всего лишь по два фунта хлеба в три дня, не более; приносил ему их каждые три дня живший тут же на пасеке пасечник, но даже и с этим прислуживавшим ему пасечником отец Ферапонт тоже редко когда молвил слово.
The four pounds of bread, together with the sacrament bread, regularly sent him on Sundays after the late mass by the Father Superior, made up his weekly rations.	Эти четыре фунта хлеба, вместе с воскресною просвиркой, после поздней обедни аккуратно присылаемой блаженному игуменом, и составляли все его недельное пропитание.

The water in his jug was changed every day.	Воду же в кружке переменяли ему на каждый день.
He rarely appeared at mass.	У обедни он редко появлялся.
Visitors who came to do him homage saw him sometimes kneeling all day long at prayer without looking round.	Приходившие поклонники видели, как он простаивал иногда весь день на молитве, не вставая с колен и не озираясь.
If he addressed them, he was brief, abrupt, strange, and almost always rude.	Если же и вступал когда с ними в беседу, то был краток, отрывист, странен и всегда почти груб.
On very rare occasions, however, he would talk to visitors, but for the most part he would utter some one strange saying which was a complete riddle, and no entreaties would induce him to pronounce a word in explanation.	Бывали, однако, очень редкие случаи, что и он разговорится с прибывшими, но большею частию произносил одно лишь какое-нибудь странное слово, задававшее всегда посетителю большую загадку, и затем уже, несмотря ни на какие просьбы, не произносил ничего в объяснение.
He was not a priest, but a simple monk.	Чина священнического не имел, был простой лишь монах.
There was a strange belief, chiefly, however, among the most ignorant, that Father Ferapont had communication with heavenly spirits and would only converse with them, and so was silent with men.	Ходил очень странный слух, между самыми, впрочем, темными людьми, что отец Ферапонт имеет сообщение с небесными духами и с ними только ведет беседу, вот почему с людьми и молчит.
The monk from Obdorsk, having been directed to the apiary by the beekeeper, who was also a very silent and surly monk, went to the corner where Father Ferapont's cell stood.	Обдорский монашек, пробравшись на пасеку по указанию пасечника, тоже весьма молчаливого и угрюмого монаха, пошел в уголок, где стояла келейка отца Ферапонта.
"Maybe he will speak as you are a stranger and maybe you'll get nothing out of him," the beekeeper had warned him.	"Может, и заговорит, как с пришельцем, а может, и ничего от него не добьешься", - предупредил его пасечник.
The monk, as he related afterwards, approached in the utmost apprehension.	Подходил монашек, как и сам передавал он потом, с величайшим страхом.
It was rather late in the evening.	Час был уже довольно поздний.
Father Ferapont was sitting at the door of his cell on a low bench.	Отец Ферапонт сидел в этот раз у дверей келейки, на низенькой скамеечке.
A huge old elm was lightly rustling overhead.	Над ним слегка шумел огромный старый вяз.
There was an evening freshness in the air.	Набегал вечерний холодок.
The monk from Obdorsk bowed down before the saint and asked his blessing.	Обдорский монашек повергся ниц пред блаженным и попросил благословения.
"Do you want me to bow down to you, monk?" said Father Ferapont. "Get up!"	- Хочешь, чтоб и я пред тобой, монах, ниц упал? -проговорил отец Ферапонт. - Восстани!
The monk got up.	Монашек встал.
"Blessing, be blessed! Sit beside me.	- Благословляя да благословишися, садись подле.
Where have you come from?"	Откулева занесло?

What most struck the poor monk was the fact that in spite of his strict fasting and great age, Father Ferapont still looked a vigorous old man. He was tall, held himself erect, and had a thin, but fresh and healthy face.	Что всего более поразило бедного монашка, так это то, что отец Ферапонт, при несомненном великом постничестве его и будучи в столь преклонных летах, был еще на вид старик сильный, высокий, державший себя прямо, несогбенно, с лицом свежим, хоть и худым, но здоровым.
There was no doubt he still had considerable strength.	Несомненно тоже сохранилась в нем еще и значительная сила.
He was of athletic build.	Сложения же был атлетического.
In spite of his great age he was not even quite grey, and still had very thick hair and a full beard, both of which had once been black.	Несмотря на столь великие лета его, был он даже и не вполне сед, с весьма еще густыми, прежде совсем черными волосами на голове и бороде.
His eyes were grey, large and luminous, but strikingly prominent.	Глаза его были серые, большие, светящиеся, но чрезвычайно вылупившиеся, что даже поражало.
He spoke with a broad accent.	Говорил с сильным ударением на о.
He was dressed in a peasant's long reddish coat of coarse convict cloth (as it used to be called) and had a stout rope round his waist.	Одет же был в рыжеватый длинный армяк, грубого арестантского, по прежнему именованию, сукна и подпоясан толстою веревкой.
His throat and chest were bare.	Шея и грудь обнажены.
Beneath his coat, his shirt of the coarsest linen showed almost black with dirt, not having been changed for months.	Толстейшего холста почти совсем почерневшая рубаха, по месяцам не снимавшаяся, выглядывала из-под армяка.
They said that he wore irons weighing thirty pounds under his coat.	Говорили, что носит он на себе под армяком тридцатифунтовые вериги.
His stockingless feet were thrust in old slippers almost dropping to pieces.	Обут же был в старые почти развалившиеся башмаки на босу ногу.
"From the little Obdorsk monastery, from St. Sylvester," the monk answered humbly, whilst his keen and inquisitive, but rather frightened little eyes kept watch on the hermit.	- Из малой Обдорской обители, от святого Селивестра, - смиренно ответил захожий монашек, быстрыми, любопытными своими глазками, хотя несколько и испуганными, наблюдая отшельника.
"I have been at your Sylvester's.	- Бывал у твоего Селивестра.
I used to stay there.	Живал.
Is Sylvester well?"	Здоров ли Селивестр-от?
The monk hesitated.	Монашек замялся.
"You are a senseless lot!	- Бестолковые вы человеки!
How do you keep the fasts?"	Како соблюдаете пост?
"Our dietary is according to the ancient conventual rules. During Lent there are no meals provided for Monday, Wednesday, and Friday.	- Трапезник наш по древлему скитскому тако устроен: о четыредесятнице в понедельник, в среду и пяток трапезы не поставляют.
For Tuesday and Thursday we have white bread, stewed fruit with honey, wild berries, or salt cabbage and whole meal stirabout.	Во вторник и четверток на братию хлебы белые, взвар с медом, ягода морошка или капуста соленая да толокно мешано.

On Saturday white cabbage soup, noodles with peas, kasha, all with hemp oil.	В субботу шти белые, лапша гороховая, каша соковая, все с маслом.
On weekdays we have dried fish and kasha with the cabbage soup.	В неделю ко штям сухая рыба да каша.
From Monday till Saturday evening, six whole days in Holy Week, nothing is cooked, and we have only bread and water, and that sparingly; if possible not taking food every day, just the same as is ordered for first week in Lent.	В Страстную же седмицу от понедельника даже до субботнего вечера, дней шесть, хлеб с водою точию ясти и зелие не варено, и се с воздержанием; аще есть можно и не на всяк день приимати, но, яко же речено бысть, о первой седмице.
On Good Friday nothing is eaten. In the same way on the Saturday we have to fast till three o'clock, and then take a little bread and water and drink a single cup of wine.	Во святый же великий пяток ничесо же ясти, такожде и великую субботу поститися нам до третиего часа и тогда вкусити мало хлеба с водой и по единой чаше вина испити.
On Holy Thursday we drink wine and have something cooked without oil or not cooked at all, inasmuch as the Laodicean council lays down for Holy Thursday:	Во святый же великий четверток ядим варения без масла, пием же вино и ино сухоядением. Ибо иже в Лаодикии собор о велицем четвертке тако глаголет:
"It is unseemly by remitting the fast on the Holy Thursday to dishonour the whole of Lent!"	"Яко не достоит в четыредесятницу последней недели четверток разрешити и всю четыредесятницу бесчестити".
This is how we keep the fast.	Вот как у нас.
But what is that compared with you, holy Father," added the monk, growing more confident, "for all the year round, even at Easter, you take nothing but bread and water, and what we should eat in two days lasts you full seven.	Но что сие сравнительно с вами, великий отче, -ободрившись, прибавил монашек, - ибо и круглый год, даже и во Святую Пасху, лишь хлебом с водою питаетесь, и что у нас хлеба на два дня, то у вас на всю седмицу идет.
It's truly marvellous- your great abstinence."	Воистину дивно таковое великое воздержание ваше.
"And mushrooms?" asked Father Ferapont, suddenly.	- А грузди?- спросил вдруг отец Ферапонт, произнося букву г придыхательно, почти как хер.
"Mushrooms?" repeated the surprised monk.	- Грузди? - переспросил удивленный монашек.
"Yes.	- То-то.
I can give up their bread, not needing it at all, and go away into the forest and live there on the mushrooms or the berries, but they can't give up their bread here, wherefore they are in bondage to the devil.	Я-то от их хлеба уйду, не нуждаясь в нем вовсе, хотя бы и в лес, и там груздем проживу или ягодой, а они здесь не уйдут от своего хлеба, стало быть, черту связаны.
Nowadays the unclean deny that there is need of such fasting.	Ныне поганцы рекут, что поститься столь нечего.
Haughty and unclean is their judgment."	Надменное и поганое сие есть рассуждение их.
"Och, true," sighed the monk.	- Ох, правда, - вздохнул монашек.
"And have you seen devils among them?" asked Ferapont.	- А чертей у тех видел? - спросил отец Ферапонт.
"Among them? Among whom?" asked the monk, timidly.	- У кого же у тех? - робко осведомился монашек.

"I went to the Father Superior on Trinity Sunday last year, I haven't been since.	- Я к игумену прошлого года во святую пятидесятницу восходил, а с тех пор и не был.
I saw a devil sitting on one man's chest hiding under his cassock, only his horns poked out; another had one peeping out of his pocket with such sharp eyes, he was afraid of me; another settled in the unclean belly of one, another was hanging round a man's neck, and so he was carrying him about without seeing him."	Видел, у которого на персях сидит, под рясу прячется, токмо рожки выглядывают; у которого из кармана высматривает, глаза быстрые, меня-то боится; у которого во чреве поселился, в самом нечистом брюхе его, а у некоего так на шее висит, уцепился, так и носит, а его не видит.
"You- can see spirits?" the monk inquired.	- Вы... видите? - осведомился монашек.
"I tell you I can see, I can see through them.	- Говорю - вижу, наскрозь вижу.
When I was coming out from the Superior's I saw one hiding from me behind the door, and a big one, a yard and a half or more high, with a thick long grey tail, and the tip of his tail was in the crack of the door and I was quick and slammed the door, pinching his tail in it.	Как стал от игумена выходить, смотрю - один за дверь от меня прячется, да матерой такой, аршина в полтора али больше росту, хвостище же толстый, бурый, длинный, да концом хвоста в щель дверную и попади, а я не будь глуп, дверь-то вдруг и прихлопнул, да хвост-то ему и защемил.
He squealed and began to struggle, and I made the sign of the cross over him three times.	Как завизжит, начал биться, а я его крестным знамением, да трижды - и закрестил.
And he died on the spot like a crushed spider.	Тут и подох, как паук давленый.
He must have rotted there in the corner and be stinking, but they don't see, they don't smell it.	Теперь надоть быть погнил в углу-то, смердит, а они-то не видят, не чухают.
It's a year since I have been there.	Год не хожу.
I reveal it to you, as you are a stranger."	Тебе лишь, как иностранцу, открываю.
"Your words are terrible!	- Страшные словеса ваши!
But, holy and blessed father," said the monk, growing bolder and bolder, "is it true, as they noise abroad even to distant lands about you, that you are in continual communication with the Holy Ghost?"	А что, великий и блаженный отче, - осмеливался все больше и больше монашек, - правда ли, про вас великая слава идет, даже до отдаленных земель, будто со Святым Духом беспрерывное общение имеете?
"He does fly down at times."	- Слетает. Бывает.
"How does he fly down?	- Как же слетает?
In what form?"	В каком же виде?
"As a bird."	- Птицею.
"The Holy Ghost in the form of a dove?"	- Святый Дух в виде голубине?
"There's the Holy Ghost and there's the Holy Spirit.	-То Святый Дух, а то Святодух.
The Holy Spirit can appear as other birds- sometimes as a swallow, sometimes a goldfinch and sometimes as a blue-tit."	Святодух иное, тот может и другою птицею снизойти: ино ласточкой, ино щеглом, а ино и синицею.
"How do you know him from an ordinary tit?"	- Как же вы узнаете его от синицы-то?
"He speaks."	- Говорит.
"How does he speak, in what language?"	- Как же говорит, каким языком?
"Human language."	- Человечьим.

"And what does he tell you?"	- А что же он вам говорит?
"Why, to-day he told me that a fool would visit me and would ask me unseemly questions.	- Вот сегодня возвестил, что дурак посетит и спрашивать будет негожее.
You want to know too much, monk."	Много, инок, знать хочеши.
"Terrible are your words, most holy and blessed Father," the monk shook his head.	- Ужасны словеса ваши, блаженнейший и святейший отче, - качал головою монашек.
But there was a doubtful look in his frightened little eyes.	В пугливых глазках его завиделась, впрочем, и недоверчивость.
"Do you see this tree?" asked Father Ferapont, after a pause.	- А видишь ли древо сие? - спросил, помолчав, отец Ферапонт.
"I do, blessed Father."	- Вижу, блаженнейший отче.
"You think it's an elm, but for me it has another shape."	- По-твоему, вяз, а по-моему, иная картина.
"What sort of shape?" inquired the monk, after a pause of vain expectation.	- Какая же? - помолчал в тщетном ожидании монашек.
"It happens at night.	- Бывает в нощи.
You see those two branches?	Видишь сии два сука?
In the night it is Christ holding out His arms to me and seeking me with those arms, I see it clearly and tremble.	В нощи же и се Христос руце ко мне простирает и руками теми ищет меня, явно вижу и трепещу.
It's terrible, terrible!"	Страшно, о страшно!
"What is there terrible if it's Christ Himself?"	- Что же страшного, коли сам бы Христос?
"Why, He'll snatch me up and carry me away."	- А захватит и вознесет.
"Alive?"	- Живого-то?
"In the spirit and glory of Elijah, haven't you heard? He will take me in His arms and bear me away."	- А в духе и славе Илии, не слыхал, что ли? обымет и унесет...
Though the monk returned to the cell he was sharing with one of the brothers, in considerable perplexity of mind, he still cherished at heart a greater reverence for Father Ferapont than for Father Zossima.	Хотя обдорский монашек после сего разговора воротился в указанную ему келейку, у одного из братий, даже в довольно сильном недоумении, но сердце его несомненно все же лежало больше к отцу Ферапонту, чем к отцу Зосиме.
He was strongly in favour of fasting, and it was not strange that one who kept so rigid a fast as Father Ferapont should "see marvels."	Монашек обдорский был прежде всего за пост, а такому великому постнику, как отец Ферапонт, не дивно было и "чудная видети".
His words seemed certainly queer, but God only could tell what was hidden in those words, and were not worse words and acts commonly seen in those who have sacrificed their intellects for the glory of God?	Слова его, конечно, были как бы и нелепые, но ведь Господь знает, что в них заключалось-то, в этих словах, а у всех Христа ради юродивых и не такие еще бывают слова и поступки.
The pinching of the devil's tail he was ready and eager to believe, and not only in the figurative sense.	Защемленному же чертову хвосту он не только в иносказательном, но и в прямом смысле душевно и с удовольствием готов был поверить.

Besides he had, before visiting the monastery, a strong prejudice against the institution of "elders," which he only knew of by hearsay and believed to be a pernicious innovation.	Кроме сего, он и прежде, еще до прихода в монастырь, был в большом предубеждении против старчества, которое знал доселе лишь по рассказам и принимал его вслед за многими другими решительно за вредное новшество.
Before he had been long at the monastery, he had detected the secret murmurings of some shallow brothers who disliked the institution.	Ободняв уже в монастыре, успел отметить и тайный ропот некоторых легкомысленных и несогласных на старчество братий.
He was, besides, a meddlesome, inquisitive man, who poked his nose into everything.	Был он к тому же по натуре своей инок шныряющий и проворный, с превеликим ко всему любопытством.
This was why the news of the fresh "miracle" performed by Father Zossima reduced him to extreme perplexity.	Вот почему великое известие о новом "чуде", совершенном старцем Зосимою, повергло его в чрезвычайное недоумение.
Alyosha remembered afterwards how their inquisitive guest from Obdorsk had been continually flitting to and fro from one group to another, listening and asking questions among the monks that were crowding within and without the elder's cell.	Алеша припомнил потом, как в числе теснившихся к старцу и около кельи его иноков мелькала много раз пред ним шныряющая везде по всем кучкам фигурка любопытного обдорского гостя, ко всему прислушивающегося и всех вопрошающего.
But he did not pay much attention to him at the time, and only recollected it afterwards. He had no thought to spare for it indeed, for when Father Zossima, feeling tired again, had gone back to bed, he thought of Alyosha as he was closing his eyes, and sent for him.	Но тогда он мало обратил внимания на него и только потом все припомнил... Да и не до того ему было: старец Зосима, почувствовавший вновь усталость и улегшийся опять в постель, вдруг, заводя уже очи, вспомнил о нем и потребовал его к себе.
Alyosha ran at once.	Алеша немедленно прибежал.
There was no one else in the cell but Father Paissy, Father Iosif, and the novice Porfiry.	Около старца находились тогда всего лишь отец Паисий, отец иеромонах Иосиф да Порфирий-послушник.
The elder, opening his weary eyes and looking intently at Alyosha, asked him suddenly:	Старец, раскрыв утомленные очи и пристально глянув на Алешу, вдруг спросил его:
"Are your people expecting you, my son?"	- Ждут ли тебя твои, сынок?
Alyosha hesitated.	Алеша замялся.
"Haven't they need of you?	- Не имеют ли нужды в тебе?
Didn't you promise someone yesterday to see them to-day?"	Обещал ли кому вчера на сегодня быти?
"I did promise- to my father- my brothers- others too."	- Обещался... отцу... братьям... другим тоже...
"You see, you must go.	- Видишь. Непременно иди.
Don't grieve.	Не печалься.
Be sure I shall not die without your being by to hear my last word.	Знай, что не умру без того, чтобы не сказать при тебе последнее мое на земле слово.
To you I will say that word, my son, it will be my last gift to you.	Тебе скажу это слово, сынок, тебе и завещаю его.

To you, dear son, because you love me.	Тебе, сынок милый, ибо любишь меня.
But now go to keep your promise."	А теперь пока иди к тем, кому обещал.
Alyosha immediately obeyed, though it was hard to g°-	Алеша немедленно покорился, хотя и тяжело ему было уходить.
But the promise that he should hear his last word on earth, that it should be the last gift to him, Alyosha, sent a thrill of rapture through his soul.	Но обещание слышать последнее слово его на земле и, главное, как бы ему, Алеше, завещанное, потрясло его душу восторгом.
He made haste that he might finish what he had to do in the town and return quickly.	Он заспешил, чтоб, окончив все в городе, поскорей воротиться.
Father Paissy, too, uttered some words of exhortation which moved and surprised him greatly.	Как раз и отец Паисий молвил ему напутственное слово, произведшее на него весьма сильное и неожиданное впечатление.
He spoke as they left the cell together.	Это когда уже они оба вышли из кельи старца.
"Remember, young man, unceasingly," Father Paissy began, without preface, "that the science of this world, which has become a great power, has, especially in the last century, analysed everything divine handed down to us in the holy books. After this cruel analysis the learned of this world have nothing left of all that was sacred of old.	- Помни, юный, неустанно, - так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий, - что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего.
But they have only analysed the parts and overlooked the whole, and indeed their blindness is marvellous.	Но разбирали они по частям, а целое просмотрели, и даже удивления достойно, до какой слепоты.
Yet the whole still stands steadfast before their eyes, and the gates of hell shall not prevail against it.	Тогда как целое стоит пред их же глазами незыблемо, как и прежде, и врата адовы не одолеют его.
Has it not lasted nineteen centuries, is it not still a living, a moving power in the individual soul and in the masses of people?	Разве не жило оно девятнадцать веков, разве не живет и теперь в движениях единичных душ и в движениях народных масс?
It is still as strong and living even in the souls of atheists, who have destroyed everything!	Даже в движениях душ тех же самых, все разрушивших атеистов живет оно, как прежде, незыблемо!
For even those who have renounced Christianity and attack it, in their inmost being still follow the Christian ideal, for hitherto neither their subtlety nor the ardour of their hearts has been able to create a higher ideal of man and of virtue than the ideal given by Christ of old.	Ибо и отрекшиеся от христианства и бунтующие против него в существе своем сами того же самого Христова облика суть, таковыми же и остались, ибо до сих пор ни мудрость их, ни жар сердца их не в силах были создать иного высшего образа человеку и достоинству его, как образ, указанный древле Христом.
When it has been attempted, the result has been only grotesque.	А что было попыток, то выходили одни лишь уродливости.
Remember this especially, young man, since you are being sent into the world by your departing elder.	Запомни сие особенно, юный, ибо в мир назначаешься отходящим старцем твоим.

Maybe, remembering this great day, you will not forget my words, uttered from the heart for your guidance, seeing you are young, and the temptations of the world are great and beyond your strength to endure.	Может, вспоминая сей день великий, не забудешь и слов моих, ради сердечного тебе напутствия данных, ибо млад еси, а соблазны в мире тяжелые и не твоим силам вынести их.
Well, now go, my orphan."	Ну теперь ступай, сирота.
With these words Father Paissy blessed him.	С этим словом отец Паисий благословил его.
As Alyosha left the monastery and thought them over, he suddenly realised that he had met a new and unexpected friend, a warmly loving teacher, in this austere monk who had hitherto treated him sternly. It was as though Father Zossima had bequeathed him to him at his death, and "perhaps that's just what had passed between them," Alyosha thought suddenly.	Выходя из монастыря и обдумывая все эти внезапные слова, Алеша вдруг понял, что в этом строгом и суровом доселе к нему монахе он встречает теперь нового неожиданного друга и горячо любящего его нового руководителя, -точно как бы старец Зосима завещал ему его умирая. "А может быть, так оно и впрямь между ними произошло", - подумал вдруг Алеша.
The philosophic reflections he had just heard so unexpectedly testified to the warmth of Father Paissy's heart. He was in haste to arm the boy's mind for conflict with temptation and to guard the young soul left in his charge with the strongest defence he could imagine.	Неожиданное же и ученое рассуждение его, которое он сейчас выслушал, именно это, а не другое какое-нибудь, свидетельствовало лишь о горячности сердца отца Паисия: он уже спешил как можно скорее вооружить юный ум для борьбы с соблазнами и огородить юную душу, ему завещанную, оградой, какой крепче и сам не мог представить себе.
Chapter 2.	II
At His Father's	У отца
FIRST of all, Alyosha went to his father.	Прежде всего Алеша пошел к отцу.
On the way he remembered that his father had insisted the day before that he should come without his brother Ivan seeing him.	Подходя, он вспомнил, что отец очень настаивал накануне, чтоб он как-нибудь вошел потихоньку от брата Ивана.
"Why so?" Alyosha wondered suddenly. "Even if my father has something to say to me alone, why should I go in unseen?	"Почему ж? - подумалось вдруг теперь Алеше. -Если отец хочет что-нибудь мне сказать одному, потихоньку, то зачем же мне входить потихоньку?
Most likely in his excitement yesterday he meant to say something different," he decided.	Верно, он вчера в волнении хотел что-то другое сказать, да не успел", - решил он.
Yet he was very glad when Marfa Ignatyevna, who opened the garden gate to him (Grigory, it appeared, was ill in bed in the lodge), told him in answer to his question that Ivan Fyodorovitch had gone out two hours ago.	Тем не менее очень был рад, когда отворившая ему калитку Марфа Игнатьевна (Григорий, оказалось, расхворался и лежал во флигеле) сообщила ему на его вопрос, что Иван Федорович уже два часа как вышел-с.
"And my father?"	- А батюшка?
"He is up, taking his coffee," Marfa answered somewhat drily.	- Встал, кофе кушает, - как-то сухо ответила Марфа Игнатьевна.
Alyosha went in.	Алеша вошел.
The old man was sitting alone at the table wearing slippers and a little old overcoat. He was amusing himself by looking through some accounts, rather inattentively however.	Старик сидел один за столом, в туфлях и в старом пальтишке, и просматривал для развлечения, без большого, однако, внимания, какие-то счеты.

He was quite alone in the house, for Smerdyakov too had gone out marketing.	Он был совсем один во всем доме (Смердяков тоже ушел за провизией к обеду). Но не счеты его занимали.
Though he had got up early and was trying to put a bold face on it, he looked tired and weak.	Хоть он и встал поутру рано с постели и бодрился, а вид все-таки имел усталый и слабый.
His forehead, upon which huge purple bruises had come out during the night, was bandaged with a red handkerchief; his nose too was swollen terribly in the night, and some smaller bruises covered it in patches, giving his whole face a peculiarly spiteful and irritable look.	Лоб его, на котором за ночь разрослись огромные багровые подтеки, обвязан был красным платком. Нос тоже за ночь сильно припух, и на нем тоже образовалось несколько хоть и незначительных подтеков пятнами, но решительно придававших всему лицу какой-то особенно злобный и раздраженный вид.
The old man was aware of this, and turned a hostile glance on Alyosha as he came in.	Старик знал про это сам и недружелюбно поглядел на входившего Алешу.
"The coffee is cold," he cried harshly; "I won't offer you any.	- Кофе холодный, - крикнул он резко, - не потчую.
I've ordered nothing but a Lenten fish soup to-day, and I don't invite anyone to share it.	Я, брат, сам сегодня на одной постной ухе сижу и никого не приглашаю.
Why have you come?"	Зачем пожаловал?
"To find out how you are," said Alyosha.	- Узнать о вашем здоровье, - проговорил Алеша.
"Yes.	-Да.
Besides, I told you to come yesterday.	И, кроме того, я тебе вчера сам велел прийти.
It's all of no consequence.	Вздор все это.
You need not have troubled.	Напрасно изволил потревожиться.
But I knew you'd come poking in directly."	Я так, впрочем, и знал, что ты тотчас притащишься...
He said this with almost hostile feeling.	Он проговорил это с самым неприязненным чувством.
At the same time he got up and looked anxiously in the looking-glass (perhaps for the fortieth time that morning) at his nose.	Тем временем встал с места и озабоченно посмотрел в зеркало (может быть, в сороковой раз с утра) на свой нос.
He began, too, binding his red handkerchief more becomingly on his forehead.	Начал тоже прилаживать покрасивее на лбу свой красный платок.
"Red's better. It's just like the hospital in a white one," he observed sententiously. "Well, how are things over there?	- Красный-то лучше, а в белом на больницу похоже, - сентенциозно заметил он. - Ну что там у тебя?
How is your elder?"	Что твой старец?
"He is very bad; he may die to-day," answered Alyosha. But his father had not listened, and had forgotten his own question at once.	- Ему очень худо, он, может быть, сегодня умрет, - ответил Алеша, но отец даже и не расслышал, да и вопрос свой тотчас забыл.
"Ivan's gone out," he said suddenly. "He is doing his utmost to carry off Mitya's betrothed. That's what he is staying here for," he added maliciously, and, twisting his mouth, looked at Alyosha.	- Иван ушел, - сказал он вдруг. - Он у Митьки изо всех сил невесту его отбивает, для того здесь и живет, - прибавил он злобно и, скривив рот, посмотрел на Алешу.

"Surely he did not tell you so?" asked Alyosha.	- Неужто ж он вам сам так сказал? - спросил Алеша.
"Yes, he did, long ago.	- Да, и давно еще сказал.
Would you believe it, he told me three weeks ago?	Как ты думаешь: недели с три как сказал.
You don't suppose he too came to murder me, do you?	Не зарезать же меня тайком и он приехал сюда?
He must have had some object in coming."	Для чего-нибудь да приехал же?
"What do you mean?	- Что вы!
Why do you say such things?" said Alyosha, troubled.	Чего вы это так говорите? - смутился ужасно Алеша.
"He doesn't ask for money, it's true, but yet he won't get a farthing from me.	- Денег он не просит, правда, а все же от меня ни шиша не получит.
I intend living as long as possible, you may as well know, my dear Alexey Fyodorovitch, and so I need every farthing, and the longer I live, the more I shall need it," he continued, pacing from one corner of the room to the other, keeping his hands in the pockets of his loose greasy overcoat made of yellow cotton material. "I can still pass for a man at five and fifty, but I want to pass for one for another twenty years. As I get older, you know, I shan't be a pretty object. The wenches won't come to me of their own accord, so I shall want my money.	Я, милейший Алексей Федорович, как можно дольше на свете намерен прожить, было бы вам это известно, а потому мне каждая копейка нужна, и чем дольше буду жить, тем она будет нужнее, -продолжал он, похаживая по комнате из угла в угол, держа руки по карманам своего широкого, засаленного, из желтой летней коломянки, пальто. - Теперь я пока все-таки мужчина, пятьдесят пять всего, но я хочу и еще лет двадцать на линии мужчины состоять, так ведь состареюсь - поган стану, не пойдут они ко мне тогда доброю волей, ну вот тут-то денежки мне и понадобятся.
So I am saving up more and more, simply for myself, my dear son Alexey Fyodorovitch. You may as well know. For I mean to go on in my sins to the end, let me tell you.	Так вот я теперь и подкапливаю все побольше да побольше для одного себя-с, милый сын мой Алексей Федорович, было бы вам известно, потому что я в скверне моей до конца хочу прожить, было бы вам это известно.
For sin is sweet; all abuse it, but all men live in it, only others do it on the sly, and I openly.	В скверне-то слаще: все ее ругают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто.
And so all the other sinners fall upon me for being so simple.	Вот за простодушие-то это мое на меня все сквернавцы и накинулись.
And your paradise, Alexey Fyodorovitch, is not to my taste, let me tell you that; and it's not the proper place for a gentleman, your paradise, even if it exists.	А в рай твой, Алексей Федорович, я не хочу, это было бы тебе известно, да порядочному человеку оно даже в рай-то твой и неприлично, если даже там и есть он.
I believe that I fall asleep and don't wake up again, and that's all. You can pray for my soul if you like. And if you don't want to, don't, damn you!	По-моему, заснул и не проснулся, и нет ничего, поминайте меня, коли хотите, а не хотите, так и черт вас дери.
That's my philosophy.	Вот моя философия.
Ivan talked well here yesterday, though we were all drunk.	Вчера Иван здесь хорошо говорил, хоть и были мы все пьяны.
Ivan is a conceited coxcomb, but he has no particular learning... nor education either. He sits silent and smiles at one without speaking- that's what pulls him through."	Иван хвастун, да и никакой у него такой учености нет... да и особенного образования тоже нет никакого, молчит да усмехается на тебя молча, -вот на чем только и выезжает.

Alyosha listened to him in silence.	Алеша его слушал и молчал.
"Why won't he talk to me?	- Зачем он не говорит со мной?
If he does speak, he gives himself airs. Your Ivan is a scoundrel!	А и говорит, так ломается; подлец твой Иван!
And I'll marry Grushenka in a minute if I want to.	А на Грушке сейчас женюсь, только захочу.
For if you've money, Alexey Fyodorovitch, you have only to want a thing and you can have it.	Потому что с деньгами стоит только захотеть-с, Алексей Федорович, все и будет.
That's what Ivan is afraid of, he is on the watch to prevent me getting married and that's why he is egging on Mitya to marry Grushenka himself. He hopes to keep me from Grushenka by that (as though I should leave him my money if I don't marry her!). Besides if Mitya marries Grushenka, Ivan will carry off his rich betrothed, that's what he's reckoning on!	Вот Иван-то этого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня от Грушки уберечь (будто бы я ему денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет какой!
He is a scoundrel, your Ivan!"	Подлец твой Иван!
"How cross you are!	- Как вы раздражительны.
It's because of yesterday; you had better lie down," said Alyosha.	Это вы со вчерашнего; пошли бы вы да легли, -сказал Алеша.
"There! you say that," the old man observed suddenly, as though it had struck him for the first time, "and I am not angry with you. But if Ivan said it, I should be angry with him.	- Вот ты говоришь это, - вдруг заметил старик, точно это ему в первый раз только в голову вошло, - говоришь, а я на тебя не сержусь, а на Ивана, если б он мне это самое сказал, я бы рассердился.
It is only with you I have good moments, else you know I am an ill-natured man."	С тобой только одним бывали у меня добренькие минутки, а то я ведь злой человек.
"You are not ill-natured, but distorted," said Alyosha with a smile.	- Не злой вы человек, а исковерканный, -улыбнулся Алеша.
"Listen. I meant this morning to get that ruffian Mitya locked up and I don't know now what I shall decide about it.	- Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю, как решу.
Of course in these fashionable days fathers and mothers are looked upon as a prejudice, but even now the law does not allow you to drag your old father about by the hair, to kick him in the face in his own house, and brag of murdering him outright- all in the presence of witnesses.	Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить - все при свидетелях-с.
If I liked, I could crush him and could have him locked up at once for what he did yesterday."	Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
"Then you don't mean to take proceedings?"	-Так вы не хотите жаловаться, нет?
"Ivan has dissuaded me.	- Иван отговорил.
I shouldn't care about Ivan, but there's another thing."	Я бы наплевал на Ивана, да я сам одну штуку знаю...

And bending down to Alyosha, he went on in a confidential half-whisper.	И, нагнувшись к Алеше, он продолжал конфиденциальным полушепотом:
"If I send the ruffian to prison, she'll hear of it and run to see him at once.	- Засади я его, подлеца, она услышит, что я его засадил, и тотчас к нему побежит.
But if she hears that he has beaten me, a weak old man, within an inch of my life, she may give him up and come to me... For that's her way, everything by contraries.	А услышит если сегодня, что тот меня до полусмерти, слабого старика, избил, так, пожалуй, бросит его, да ко мне придет навестить... Вот ведь мы какими характерами одарены - только чтобы насупротив делать.
I know her through and through!	Я ее насквозь знаю!
Won't you have a drop of brandy?	А что, коньячку не выпьешь?
Take some cold coffee and I'll pour a quarter of a glass of brandy into it, it's delicious, my boy."	Возьми-ка кофейку холодненького, да я тебе и прилью четверть рюмочки, хорошо это, брат, для вкуса.
"No, thank you.	- Нет, не надо, благодарю.
I'll take that roll with me if I may," said Alyosha, and taking a halfpenny French roll he put it in the pocket of his cassock. "And you'd better not have brandy, either," he suggested apprehensively, looking into the old man's face.	Вот этот хлебец возьму с собой, коли дадите, -сказал Алеша и, взяв трехкопеечную французскую булку, положил ее в карман подрясника. - А коньяку и вам бы не пить, -опасливо посоветовал он, вглядываясь в лицо старика.
"You are quite right, it irritates my nerves instead of soothing them.	- Правда твоя, раздражает, а спокою не дает.
Only one little glass. I'll get it out of the cupboard."	А ведь только одну рюмочку... Я ведь из шкапика...
He unlocked the cupboard, poured out a glass, drank it, then locked the cupboard and put the key back in his pocket.	Он отворил ключом "шкапик", налил рюмочку, выпил, потом шкапик запер и ключ опять в карман положил.
"That's enough. One glass won't kill me."	- И довольно, с рюмки не околею.
"You see you are in a better humour now," said Alyosha, smiling.	- Вот вы теперь и добрее стали, - улыбнулся Алеша.
"Um!	-Гм!
I love you even without the brandy, but with scoundrels I am a scoundrel.	Я тебя и без коньяку люблю, а с подлецами и я подлец.
Ivan is not going to Tchermashnya- why is that?	Ванька не едет в Чермашню - почему?
He wants to spy how much I give Grushenka if she comes.	Шпионить ему надо: много ль я Грушеньке дам, коли она придет.
They are all scoundrels!	Все подлецы!
But I don't recognise Ivan, I don't know him at all.	Да я Ивана не признаю совсем.
Where does he come from?	Откуда такой появился?
He is not one of us in soul.	Не наша совсем душа.
As though I'd leave him anything!	И точно я ему что оставлю?

I shan't leave a will at all, you may as well know.	Да я и завещания-то не оставлю, было бы это вам известно.
And I'll crush Mitya like a beetle.	А Митьку я раздавлю, как таракана.
I squash black-beetles at night with my slipper; they squelch when you tread on them.	Я черных тараканов ночью туфлей давлю: так и щелкнет, как наступишь.
And your Mitya will squelch too.	Щелкнет и Митька твой.
Your Mitya, for you love him.	Твой Митька, потому что ты его любишь.
Yes you love him and I am not afraid of your loving him.	Вот ты его любишь, а я не боюсь, что ты его любишь.
But if Ivan loved him I should be afraid for myself at his loving him.	А кабы Иван его любил, я бы за себя боялся того, что он его любит.
But Ivan loves nobody. Ivan is not one of us. People like Ivan are not our sort, my boy. They are like a cloud of dust. When the wind blows, the dust will be gone.... I had a silly idea in my head when I told you to come to-day; I wanted to find out from you about Mitya. If I were to hand him over a thousand or maybe two now, would the beggarly wretch agree to take himself off altogether for five years or, better still, thirty-five, and without Grushenka, and give her up once for all, eh?"	Но Иван никого не любит, Иван не наш человек, эти люди, как Иван, это, брат, не наши люди, это пыль поднявшаяся... Подует ветер, и пыль пройдет... Вчера было глупость мне в голову пришла, когда я тебе на сегодня велел приходить: хотел было я через тебя узнать насчет Митьки-то, если б ему тысячку, ну другую, я бы теперь отсчитал, согласился ли бы он, нищий и мерзавец, отселева убраться совсем, лет на пять, а лучше на тридцать пять, да без Г рушки и уже от нее совсем отказаться, а?
"I- I'll ask him," muttered Alyosha. "If you would give him three thousand, perhaps he-"	-Я... я спрошу его... - пробормотал Алеша. - Если все три тысячи, так, может быть, он...
"That's nonsense!	- Врешь!
You needn't ask him now, no need!	Не надо теперь спрашивать, ничего не надо!
I've changed my mind.	Я передумал.
It was a nonsensical idea of mine.	Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла.
I won't give him anything, not a penny, I want my money myself," cried the old man, waving his hand. "I'll crush him like a beetle without it.	Ничего не дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, - замахал рукою старик. - Я его и без того, как таракана, придавлю.
Don't say anything to him or else he will begin hoping.	Ничего не говори ему, а то еще будет надеяться.
There's nothing for you to do here, you needn't stay.	Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка.
Is that betrothed of his, Katerina Ivanovna, whom he has kept so carefully hidden from me all this time, going to marry him or not?	Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него идет али нет?
You went to see her yesterday, I believe?"	Ты вчера ходил к ней, кажется?
"Nothing will induce her to abandon him."	- Она его ни за что не хочет оставить.
"There you see how dearly these fine young ladies love a rake and a scoundrel.	- Вот таких-то эти нежные барышни и любят, кутил да подлецов!

They are poor creatures I tell you, those pale young ladies, very different from- Ah, if I had his youth and the looks I had then (for I was better-looking than he at eight and twenty) I'd have been a conquering hero just as he is.	Дрянь, я тебе скажу, эти барышни бледные; то ли дело... Ну! кабы мне его молодость, да тогдашнее мое лицо (потому что я лучше его был собой в двадцать восемь-то лет), так я бы точно так же, как и он, побеждал.
He is a low cad!	Каналья он!
But he shan't have Grushenka, anyway, he shan't! I'll crush him!"	А Грушеньку все-таки не получит-с, не получит-с... В грязь обращу!
His anger had returned with the last words.	Он снова рассвирепел с последних слов.
"You can go. There's nothing for you to do here to-day," he snapped harshly.	- Ступай и ты, нечего тебе у меня делать сегодня, - резко отрезал он.
Alyosha went up to say good-bye to him, and kissed him on the shoulder.	Алеша подошел проститься и поцеловал его в плечо.
"What's that for?" The old man was a little surprised. "We shall see each other again, or do you think we shan't?"	- Ты чего это? - удивился немного старик. - Еще увидимся ведь. Аль думаешь, не увидимся?
"Not at all, I didn't mean anything."	- Совсем нет, я только так, нечаянно.
"Nor did I, I did not mean anything," said the old man, looking at him. "Listen, listen," he shouted after him, "make haste and come again and I'll have a fish soup for you, a fine one, not like to-day. Be sure to come!	- Да ничего и я, и я только так... - глядел на него старик. - Слышь ты, слышь, - крикнул он ему вслед, - приходи когда-нибудь, поскорей, и на уху, уху сварю, особенную, не сегодняшнюю, непременно приходи!
Come to-morrow, do you hear, to-morrow!"	Да завтра, слышишь, завтра приходи!
And as soon as Alyosha had gone out of the door, he went to the cupboard again and poured out another half-glass.	И только что Алеша вышел за дверь, подошел опять к шкапику и хлопнул еще полрюмочки.
"I won't have more!" he muttered, clearing his throat, and again he locked the cupboard and put the key in his pocket. Then he went into his bedroom, lay down on the bed, exhausted, and in one minute he was asleep.	-Больше не буду! - пробормотал он, крякнув, опять запер шкапик, опять положил ключ в карман, затем пошел в спальню, в бессилии прилег на постель и в один миг заснул.
Chapter 3.	III
A Meeting with the Schoolboys	Связался со школьниками
"THANK goodness he did not ask me about Grushenka," thought Alyosha, as he left his father's house and turned towards Madame Hohlakov's, "or I might have had to tell him of my meeting with Grushenka yesterday."	"Слава Богу, что он меня про Грушеньку не спросил, - подумал в свою очередь Алеша, выходя от отца и направляясь в дом госпожи Хохлаковой, - а то бы пришлось, пожалуй, про вчерашнюю встречу с Грушенькой рассказать".
Alyosha felt painfully that since yesterday both combatants had renewed their energies, and that their hearts had grown hard again.	Алеша больно почувствовал, что за ночь бойцы собрались с новыми силами, а сердце их с наступившим днем опять окаменело:
"Father is spiteful and angry, he's made some plan and will stick to it. And what of Dmitri?	"Отец раздражен и зол, он выдумал что-то и стал на том; а что Дмитрий?

He too will be harder than yesterday, he too must be spiteful and angry, and he too, no doubt, has made some plan. Oh, I must succeed in finding him to-day, whatever happens."	Тот тоже за ночь укрепился, тоже, надо быть, раздражен и зол, и тоже что-нибудь, конечно, надумал... О, непременно надо сегодня его успеть разыскать во что бы ни стало..."
But Alyosha had not long to meditate. An incident occurred on the road, which, though apparently of little consequence, made a great impression on him. just after he had crossed the square and turned the corner coming out into Mihailovsky Street, which is divided by a small ditch from the High Street (our whole town is intersected by ditches), he saw a group of schoolboys between the ages of nine and twelve, at the bridge.	Но Алеше не удалось долго думать: с ним вдруг случилось дорогой одно происшествие, на вид хоть и не очень важное, но сильно его поразившее. Как только он прошел площадь и свернул в переулок, чтобы выйти в Михайловскую улицу, параллельную Большой, но отделявшуюся от нее лишь канавкой (весь город наш пронизан канавками), он увидел внизу пред мостиком маленькую кучку школьников, всё малолетних деток, от девяти до двенадцати лет, не больше.
They were going home from school, some with their bags on their shoulders, others with leather satchels slung across them, some in short jackets, others in little overcoats. Some even had those high boots with creases round the ankles, such as little boys spoilt by rich fathers love to wear.	Они расходились по домам из класса со своими ранчиками за плечами, другие с кожаными мешочками на ремнях через плечо, одни в курточках, другие в пальтишках, а иные и в высоких сапогах со складками на голенищах, в каких особенно любят щеголять маленькие детки, которых балуют зажиточные отцы.
The whole group was talking eagerly about something, apparently holding a council.	Вся группа оживленно о чем-то толковала, по-видимому совещалась.
Alyosha had never from his Moscow days been able to pass children without taking notice of them, and although he was particularly fond of children of three or thereabout, he liked schoolboys of ten and eleven too.	Алеша никогда не мог безучастно проходить мимо ребяток, в Москве тоже это бывало с ним, и хоть он больше всего любил трехлетних детей или около того, но и школьники лет десяти, одиннадцати ему очень нравились.
And so, anxious as he was to-day, he wanted at once to turn aside to talk to them.	А потому как ни озабочен он был теперь, но ему вдруг захотелось свернуть к ним и вступить в разговор.
He looked into their excited rosy faces, and noticed at once that all the boys had stones in their hands.	Подходя, он вглядывался в их румяные, оживленные личики и вдруг увидал, что у всех мальчиков было в руках по камню, у других так по два.
Behind the ditch some thirty paces away, there was another schoolboy standing by a fence. He too had a satchel at his side. He was about ten years old, pale, delicate-looking and with sparkling black eyes.	За канавкой же, примерно шагах в тридцати от группы, стоял у забора и еще мальчик, тоже школьник, тоже с мешочком на боку, по росту лет десяти, не больше, или даже меньше того, -бледненький, болезненный и со сверкавшими черными глазками.
He kept an attentive and anxious watch on the other six, obviously his schoolfellows with whom he had just come out of school, but with whom he had evidently had a feud.	Он внимательно и пытливо наблюдал группу шести школьников, очевидно его же товарищей, с ним же вышедших сейчас из школы, но с которыми он, видимо, был во вражде.
Alyosha went up and, addressing a fair, curly-headed, rosy boy in a black jacket, observed:	Алеша подошел и, обратясь к одному курчавому, белокурому, румяному мальчику в черной курточке, заметил, оглядев его:

"When I used to wear a satchel like yours, I always used to carry it on my left side, so as to have my right hand free, but you've got yours on your right side.	- Когда я носил вот такой, как у вас, мешочек, так у нас носили на левом боку, чтобы правою рукой тотчас достать; а у вас ваш мешок на правом боку, вам неловко доставать.
So it will be awkward for you to get at it." Alyosha had no art or premeditation in beginning with this practical remark. But it is the only way for a grown-up person to get at once into confidential relations with a child, or still more with a group of children.	Алеша безо всякой предумышленной хитрости начал прямо с этого делового замечания, а между тем взрослому и нельзя начинать иначе, если надо войти прямо в доверенность ребенка и особенно целой группы детей.
One must begin in a serious, businesslike way so as to be on a perfectly equal footing. Alyosha understood it by instinct.	Надо именно начинать серьезно и деловито и так, чтобы было совсем на равной ноге; Алеша понимал это инстинктом.
"But he is left-handed," another, a fine healthy-looking boy of eleven, answered promptly.	- Да он левша, - ответил тотчас же другой мальчик, молодцеватый и здоровый, лет одиннадцати.
All the others stared at Alyosha.	Все остальные пять мальчиков уперлись глазами в Алешу.
"He even throws stones with his left hand," observed a third.	- Он и камни левшой бросает, - заметил третий мальчик.
At that instant a stone flew into the group, but only just grazed the left-handed boy, though it was well and vigorously thrown by the boy standing on the other side of the ditch.	В это мгновение в группу как раз влетел камень, задел слегка мальчика-левшу, но пролетел мимо, хотя пущен был ловко и энергически. Пустил же его мальчик за канавкой.
"Give it him, hit him back, Smurov," they all shouted.	- Лупи его, сажай в него, Смуров! - закричали все.
But Smurov, the left-handed boy, needed no telling, and at once revenged himself; he threw a stone, but it missed the boy and hit the ground.	Но Смуров (левша) и без того не заставил ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем в мальчика за канавкой, но неудачно: камень ударился в землю.
The boy on the other side of the ditch, the pocket of whose coat was visibly bulging with stones, flung another stone at the group; this time it flew straight at Alyosha and hit him painfully on the shoulder.	Мальчик за канавкой тотчас же пустил еще в группу камень, на этот раз прямо в Алешу, и довольно больно ударил его в плечо. У мальчишки за канавкой весь карман был полон заготовленными камнями. Это видно было за тридцать шагов по отдувшимся карманам его пальтишка.
"He aimed it at you, he meant it for you.	- Это он в вас, в вас, он нарочно в вас метил.
You are Karamazov, Karamazov!" the boys shouted laughing, "Come, all throw at him at once!" and six stones flew at the boy.	Ведь вы Карамазов, Карамазов? - закричали хохоча мальчики. - Ну, все разом в него, пали! И шесть камней разом вылетели из группы.
One struck the boy on the head and he fell down, but at once leapt up and began ferociously returning their fire.	Один угодил мальчику в голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал отвечать в группу камнями.
Both sides threw stones incessantly. Many of the group had their pockets full too.	С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих в группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
"What are you about!	- Что вы это!

Aren't you ashamed?	Не стыдно ли, господа!
Six against one! Why, you'll kill him," cried Alyosha.	Шестеро на одного, да вы убьете его! - закричал Алеша.
He ran forward and met the flying stones to screen the solitary boy.	Он выскочил и стал навстречу летящим камням, чтобы загородить собою мальчика за канавкой.
Three or four ceased throwing for a minute.	Трое или четверо на минутку унялись.
"He began first!" cried a boy in a red shirt in an angry childish voice. "He is a beast, he stabbed Krassotkin in class the other day with a penknife. It bled.	- Он сам первый начал! - закричал мальчик в красной рубашке раздраженным детским голоском, - он подлец, он давеча в классе Красоткина перочинным ножиком пырнул, кровь потекла.
Krassotkin wouldn't tell tales, but he must be thrashed."	Красоткин только фискалить не хотел, а этого надо избить...
"But what for?	- Да за что?
I suppose you tease him."	Вы, верно, сами его дразните?
"There, he sent a stone in your back again, he knows you," cried the children. "It's you he is throwing at now, not us.	- А вот он опять вам камень в спину прислал. Он вас знает, - закричали дети. - Это он в вас теперь кидает, а не в нас.
Come, all of you, at him again, don't miss, Smurov!" and again a fire of stones, and a very vicious one, began.	Ну все, опять в него, не промахивайся, Смуров! И опять началась перестрелка, на этот раз очень злая.
The boy on the other side of the ditch was hit in the chest; he screamed, began to cry and ran away uphill towards Mihailovsky Street.	Мальчику за канавкой ударило камнем в грудь; он вскрикнул, заплакал и побежал вверх в гору, на Михайловскую улицу.
They all shouted:	В группе загалдели:
"Aha, he is funking, he is running away. Wisp of tow!"	"Ага, струсил, бежал, мочалка!"
"You don't know what a beast he is, Karamazov, killing is too good for him," said the boy in the jacket, with flashing eyes. He seemed to be the eldest.	- Вы еще не знаете, Карамазов, какой он подлый, его убить мало, - повторил мальчик в курточке, с горящими глазенками, старше всех по-видимому.
"What's wrong with him?" asked Alyosha, "Is he a tell-tale or what?"	- А какой он? - спросил Алеша. - Фискал, что ли?
The boys looked at one another as though derisively.	Мальчики переглянулись как будто с усмешкой.
"Are you going that way, to Mihailovsky?" the same boy went on. "Catch him up.... You see he's stopped again, he is waiting and looking at you."	- Вы туда же идете, в Михайловскую? -продолжал тот же мальчик. - Так вот догоните-ка его... Вон видите, он остановился опять, ждет и на вас глядит.
"He is looking at you," the other boys chimed in.	- На вас глядит, на вас глядит! - подхватили мальчики.
"You ask him, does he like a dishevelled wisp of tow.	- Так вот и спросите его, любит ли он банную мочалку, растрепанную.
Do you hear, ask him that!"	Слышите, так и спросите.
There was a general burst of laughter.	Раздался общий хохот.

Alyosha looked at them, and they at him.	Алеша смотрел на них, а они на него.
"Don't go near him, he'll hurt you," cried Smurov in a warning voice.	- Не ходите, он вас зашибет, - закричал предупредительно Смуров.
"I shan't ask him about the wisp of tow, for I expect you tease him with that question somehow. But I'll find out from him why you hate him so."	- Господа, я его спрашивать о мочалке не буду, потому что вы, верно, его этим как-нибудь дразните, но я узнаю от него, за что вы его так ненавидите...
"Find out then, find out," cried the boys laughing.	- Узнайте-ка, узнайте-ка, - засмеялись мальчики.
Alyosha crossed the bridge and walked uphill by the fence, straight towards the boy.	Алеша перешел мостик и пошел в горку мимо забора прямо к опальному мальчику.
"You'd better look out," the boys called after him; "he won't be afraid of you. He will stab you in a minute, on the sly, as he did Krassotkin."	- Смотрите, - кричали ему вслед предупредительно, - он вас не побоится, он вдруг пырнет, исподтишка... как Красоткина.
The boy waited for him without budging.	Мальчик ждал его, не двигаясь с места.
Coming up to him, Alyosha saw facing him a child of about nine years old. He was an undersized weakly boy with a thin pale face, with large dark eyes that gazed at him vindictively.	Подойдя совсем, Алеша увидел пред собою ребенка не более девяти лет от роду, из слабых и малорослых, с бледненьким худеньким продолговатым личиком, с большими темными и злобно смотревшими на него глазами.
He was dressed in a rather shabby old overcoat, which he had monstrously outgrown.	Одет он был в довольно ветхий старенький пальтишко, из которого уродливо вырос.
His bare arms stuck out beyond his sleeves.	Голые руки торчали из рукавов.
There was a large patch on the right knee of his trousers, and in his right boot just at the toe there was a big hole in the leather, carefully blackened with ink.	На правом коленке панталон была большая заплатка, а на правом сапоге, на носке, где большой палец, большая дырка, видно, что сильно замазанная чернилами.
Both the pockets of his greatcoat were weighed down with stones.	В оба отдувшиеся кармашка его пальто были набраны камни.
Alyosha stopped two steps in front of him, looking inquiringly at him, The boy, seeing at once from Alyosha's eyes that he wouldn't beat him, became less defiant, and addressed him first.	Алеша остановился пред ним в двух шагах, вопросительно смотря на него. Мальчик, догадавшись тотчас по глазам Алеши, что тот его бить не хочет, тоже спустил куражу и сам даже заговорил.
"I am alone, and there are six of them. I'll beat them all, alone!" he said suddenly, with flashing eyes.	-Я один, а их шесть... Я их всех перебью один, -сказал он вдруг, сверкнув глазами.
"I think one of the stones must have hurt you badly," observed Alyosha.	- Вас один камень, должно быть, очень больно ударил, - заметил Алеша.
"But I hit Smurov on the head!" cried the boy.	- А я Смурову в голову попал! - вскрикнул мальчик.
"They told me that you know me, and that you threw a stone at me on purpose," said Alyosha.	- Они мне там сказали, что вы меня знаете и за что-то в меня камнем бросили? - спросил Алеша.
The boy looked darkly at him.	Мальчик мрачно посмотрел на него.
"I don't know you.	- Я вас не знаю.
Do you know me?" Alyosha continued.	Разве вы меня знаете? - допрашивал Алеша.

"Let me alone!" the boy cried irritably; but he did not move, as though he were expecting something, and again there was a vindictive light in his eyes.	-Не приставайте!- вдруг раздражительно вскрикнул мальчик, сам, однако ж, не двигаясь с места, как бы все чего-то выжидая и опять злобно засверкав глазенками.
"Very well, I am going," said Alyosha; "only I don't know you and I don't tease you.	- Хорошо, я пойду, - сказал Алеша, - только я вас не знаю и не дразню.
They told me how they tease you, but I don't want to tease you. Good-bye!"	Они мне сказали, как вас дразнят, но я вас не хочу дразнить, прощайте!
"Monk in silk trousers!" cried the boy, following Alyosha with the same vindictive and defiant expression, and he threw himself into an attitude of defence, feeling sure that now Alyosha would fall upon him; but Alyosha turned, looked at him, and walked away.	- Монах в гарнитуровых штанах! - крикнул мальчик, все тем же злобным и вызывающим взглядом следя за Алешей, да кстати и став в позу, рассчитывая, что Алеша непременно бросится на него теперь, но Алеша повернулся, поглядел на него и пошел прочь.
He had not gone three steps before the biggest stone the boy had in his pocket hit him a painful blow in the back.	Но не успел он сделать и трех шагов, как в спину его больно ударился пущенный мальчиком самый большой булыжник, который только был у него в кармане.
"So you'll hit a man from behind!	-Так вы сзади?
They tell the truth, then, when they say that you attack on the sly," said Alyosha, turning round again. This time the boy threw a stone savagely right into Alyosha's face; but Alyosha just had time to guard himself, and the stone struck him on the elbow.	Они правду, стало быть, говорят про вас, что вы нападаете исподтишка? - обернулся опять Алеша, но на этот раз мальчишка с остервенением опять пустил в Алешу камнем и уже прямо в лицо, но Алеша успел заслониться вовремя, и камень ударил его в локоть.
"Aren't you ashamed?	- Как вам не стыдно!
What have I done to you?" he cried.	Что я вам сделал? - вскричал он.
The boy waited in silent defiance, certain that now Alyosha would attack him. Seeing that even now he would not, his rage was like a little wild beast's; he flew at Alyosha himself, and before Alyosha had time to move, the spiteful child had seized his left hand with both of his and bit his middle finger.	Мальчик молча и задорно ждал лишь одного, что вот теперь Алеша уж несомненно на него бросится; видя же, что тот даже и теперь не бросается, совершенно озлился, как зверенок: он сорвался с места и кинулся сам на Алешу, и не успел тот шевельнуться, как злой мальчишка, нагнув голову и схватив обеими руками его левую руку, больно укусил ему средний ее палец.
He fixed his teeth in it and it was ten seconds before he let go.	Он впился в него зубами и секунд десять не выпускал его.
Alyosha cried out with pain and pulled his finger away with all his might.	Алеша закричал от боли, дергая изо всей силы палец.
The child let go at last and retreated to his former distance.	Мальчик выпустил его наконец и отскочил на прежнюю дистанцию.
Alyosha's finger had been badly bitten to the bone, close to the nail; it began to bleed.	Палец был больно прокушен, у самого ногтя, глубоко, до кости; полилась кровь.
Alyosha took out his handkerchief and bound it tightly round his injured hand.	Алеша вынул платок и крепко обернул в него раненую руку.
He was a full minute bandaging it.	Обертывал он почти целую минуту.
The boy stood waiting all the time.	Мальчишка все это время стоял и ждал.

At last Alyosha raised his gentle eyes and looked at him.	Наконец Алеша поднял на него свой тихий взор.
"Very well," he said, "You see how badly you've bitten me. That's enough, isn't it?	- Ну хорошо, - сказал он, - видите, как вы меня больно укусили, ну и довольно ведь, так ли?
Now tell me, what have I done to you?"	Теперь скажите, что я вам сделал?
The boy stared in amazement.	Мальчик посмотрел с удивлением.
"Though I don't know you and it's the first time I've seen you," Alyosha went on with the same serenity, "yet I must have done something to you- you wouldn't have hurt me like this for nothing.	- Я хоть вас совсем не знаю и в первый раз вижу, -все так же спокойно продолжал Алеша, - но не может быть, чтоб я вам ничего не сделал, - не стали бы вы меня так мучить даром.
So what have I done? How have I wronged you, tell me?"	Так что же я сделал и чем я виноват пред вами, скажите?
Instead of answering, the boy broke into a loud tearful wail and ran away.	Вместо ответа мальчик вдруг громко заплакал, в голос, и вдруг побежал от Алеши.
Alyosha walked slowly after him towards Mihailovsky Street, and for a long time he saw the child running in the distance as fast as ever, not turning his head and no doubt still keeping up his tearful wail.	Алеша пошел тихо вслед за ним на Михайловскую улицу, и долго еще видел он, как бежал вдали мальчик, не умаляя шагу, не оглядываясь и, верно, все так же в голос плача.
He made up his mind to find him out as soon as he had time, and to solve this mystery. just now he had not the time.	Он положил непременно, как только найдется время, разыскать его и разъяснить эту чрезвычайно поразившую его загадку. Теперь же ему было некогда.
Chapter 4.	IV
At the Hohlakovs'	У Хохлаковых
ALYOSHA soon reached Madame Hohlakov's house, a handsome stone house of two stories, one of the finest in our town.	Скоро подошел он к дому госпожи Хохлаковой, к дому каменному, собственному, двухэтажному, красивому, из лучших домов в нашем городке.
Though Madame Hohlakov spent most of her time in another province where she had an estate, or in Moscow, where she had a house of her own, yet she had a house in our town too, inherited from her forefathers.	Хотя госпожа Хохлакова проживала большею частию в другой губернии, где имела поместье, или в Москве, где имела собственный дом, но и в нашем городке у нее был свой дом, доставшийся от отцов и дедов.
The estate in our district was the largest of her three estates, yet she had been very little in our province before this time.	Да и поместье ее, которое имела она в нашем уезде, было самое большое из всех трех ее поместий, а между тем приезжала она доселе в нашу губернию весьма редко.
She ran out to Alyosha in the hall.	Она выбежала к Алеше еще в прихожую.
"Did you get my letter about the new miracle?" She spoke rapidly and nervously.	- Получили, получили письмо о новом чуде?-быстро, нервно заговорила она.
"Yes"	- Да, получил.
"Did you show it to everyone?	- Распространили, показали всем?
He restored the son to his mother!"	Он матери сына возвратил!
"He is dying to-day," said Alyosha.	- Он сегодня умрет, - сказал Алеша.

"I have heard, I know, oh, how I long to talk to you, to you or someone, about all this.	- Слышала, знаю, о, как я желаю с вами говорить! С вами или с кем-нибудь обо всем этом.
No, to you, to you!	Нет, с вами, с вами!
And how sorry I am I can't see him!	И как жаль, что мне никак нельзя его видеть!
The whole town is in excitement, they are all suspense.	Весь город возбужден, все в ожидании.
But now- do you know Katerina Ivanovna is here now?"	Но теперь... знаете ли, что у нас теперь сидит Катерина Ивановна?
"Ah, that's lucky," cried Alyosha. "Then I shall see her here. She told me yesterday to be sure to come and see her to-day."	- Ах, это счастливо! - воскликнул Алеша. - Вот я с ней и увижусь у вас, она вчера велела мне непременно прийти к ней сегодня.
"I know, I know all.	- Я все знаю, все знаю.
I've heard exactly what happened yesterday- and the atrocious behaviour of that- creature.	Я слышала все до подробности о том, что было у ней вчера... и обо всех этих ужасах с этою... тварью.
C'est tragique, and if I'd been in her place I don't know what I should have done.	C'est tragique,[14 - Это потрясающе (фр.).] и я бы на ее месте, - я не знаю, что б я сделала на ее месте!
And your brother Dmitri Fyodorovitch, what do you think of him?- my goodness!	Но и брат-то ваш, Дмитрий-то Федорович ваш, каков - о Боже!
Alexey Fyodorovitch, I am forgetting, only fancy; your brother is in there with her, not that dreadful brother who was so shocking yesterday, but the other, Ivan Fyodorovitch, he is sitting with her talking; they are having a serious conversation. If you could only imagine what's passing between them now- it's awful, I tell you it's lacerating, it's like some incredible tale of horror. They are ruining their lives for no reason anyone can see. They both recognise it and revel in it.	Алексей Федорович, я сбиваюсь, представьте: там теперь сидит ваш брат, то есть не тот, не ужасный вчерашний, а другой, Иван Федорович, сидит и с ней говорит: разговор у них торжественный... И если бы вы только поверили, что между ними теперь происходит, - то это ужасно, это, я вам скажу, надрыв, это ужасная сказка, которой поверить ни за что нельзя: оба губят себя неизвестно для чего, сами знают про это и сами наслаждаются этим.
I've been watching for you!	Я вас ждала!
I've been thirsting for you!	Я вас жаждала!
It's too much for me. that's the worst of it.	Я, главное, этого вынести не могу.
I'll tell you all about it presently, but now I must speak of something else, the most important thing- I had quite forgotten what's most important. Tell me, why has Lise been in hysterics?	Я сейчас вам все расскажу, но теперь другое и уже самое главное, - ах, ведь я даже и забыла, что это самое главное: скажите, почему с Lise истерика?
As soon as she heard you were here, she began to be hysterical!"	Только что она услыхала, что вы подходите, и с ней тотчас же началась истерика!
"Maman, it's you who are hysterical now, not I," Lise's voice carolled through a tiny crack of the door at the side. Her voice sounded as though she wanted to laugh, but was doing her utmost to control it.	- Maman, это с вами теперь истерика, а не со мной, - прощебетал вдруг в щелочку голосок Lise из боковой комнаты. Щелочка была самая маленькая, а голосок надрывчатый, точь-в-точь такой, когда ужасно хочется засмеяться, но изо всех сил перемогаешь смех.

Alyosha at once noticed the crack, and no doubt Lise was peeping through it, but that he could not see.	Алеша тотчас же заметил эту щелочку, и, наверно, Lise со своих кресел на него из нее выглядывала, но этого уж он разглядеть не мог.
"And no wonder, Lise, no wonder... your caprices will make me hysterical too. But she is so ill, Alexey Fyodorovitch, she has been so ill all night, feverish and moaning!	-Не мудрено, Lise, не мудрено... от твоих же капризов и со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь была так больна, в жару, стонала!
I could hardly wait for the morning and for Herzenstube to come.	Я насилу дождалась утра и Герценштубе.
He says that he can make nothing of it, that we must wait.	Он говорит, что ничего не может понять и что надо обождать.
Herzenstube always comes and says that he can make nothing of it.	Этот Герценштубе всегда придет и говорит, что ничего не может понять.
As soon as you approached the house, she screamed, fell into hysterics, and insisted on being wheeled back into this room here."	Как только вы подошли к дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть...
"Mamma, I didn't know he had come. It wasn't on his account I wanted to be wheeled into this room."	- Мама, я совсем не знала, что он подходит, я вовсе не от него в эту комнату захотела переехать.
"That's not true, Lise, Yulia ran to tell you that Alexey Fyodorovitch was coming. She was on the lookout for you."	- Это уж неправда, Lise, тебе Юлия прибежала сказать, что Алексей Федорович идет, она у тебя на сторожах стояла.
"My darling mamma, it's not at all clever of you.	- Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны.
But if you want to make up for it and say something very clever, dear mamma, you'd better tell our honoured visitor, Alexey Fyodorovitch, that he has shown his want of wit by venturing to us after what happened yesterday and although everyone is laughing at him."	А если хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное, то скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он уже тем одним доказал, что не обладает остроумием, что решился прийти к нам сегодня после вчерашнего и несмотря на то, что над ним все смеются.
"Lise, you go too far. I declare I shall have to be severe.	- Lise, ты слишком много себе позволяешь, и уверяю тебя, что я наконец прибегну к мерам строгости.
Who laughs at him? I am so glad he has come, I need him, I can't do without him.	Кто ж над ним смеется, я так рада, что он пришел, он мне нужен, совсем необходим.
Oh, Alexey Fyodorovitch, I am exceedingly unhappy!"	Ох, Алексей Федорович, я чрезвычайно несчастна!
"But what's the matter with you, mamma, darling?"	- Да что ж такое с вами, мама-голубчик?
"Ah, your caprices, Lise, your fidgetiness, your illness, that awful night of fever, that awful everlasting Herzenstube, everlasting, everlasting, that's the worst of it!	- Ах, эти твои капризы, Lise, непостоянство, твоя болезнь, эта ужасная ночь в жару, этот ужасный и вечный Герценштубе, главное вечный, вечный и вечный!
Everything, in fact, everything.... Even that miracle, too!	И, наконец, всё, всё... И, наконец, даже это чудо!
Oh, how it has upset me, how it has shattered me, that miracle, dear Alexey Fyodorovitch!	О, как поразило, как потрясло меня это чудо, милый Алексей Федорович!

And that tragedy in the drawing-room, it's more than I can bear, I warn you. I can't bear it.	И там эта трагедия теперь в гостиной, которую я не могу перенести, не могу, я вам заранее объявляю, что не могу.
A comedy, perhaps, not a tragedy.	Комедия, может быть, а не трагедия.
Tell me, will Father Zossima live till to-morrow, will he?	Скажите, старец Зосима еще проживет до завтра, проживет?
Oh, my God!	О Боже мой!
What is happening to me? Every minute I close my eyes and see that it's all nonsense, all nonsense."	Что со мной делается, я поминутно закрываю глаза и вижу, что все вздор, все вздор.
"I should be very grateful," Alyosha interrupted suddenly, "if you could give me a clean rag to bind up my finger with.	- Я бы очень вас попросил, - перебил вдруг Алеша, - дать мне какую-нибудь чистую тряпочку, чтобы завязать палец.
I have hurt it, and it's very painful."	Я очень поранил его, и он у меня мучительно теперь болит.
Alyosha unbound his bitten finger.	Алеша развернул свой укушенный палец.
The handkerchief was soaked with blood.	Платок был густо замаран кровью.
Madame Hohlakov screamed and shut her eyes.	Госпожа Хохлакова вскрикнула и зажмурила глаза.
"Good heavens, what a wound, how awful!	- Боже, какая рана, это ужасно!
But as soon as Lise saw Alyosha's finger through the crack, she flung the door wide open.	Но Lise как только увидела в щелку палец Алеши, тотчас со всего размаха отворила дверь.
"Come, come here," she cried, imperiously. "No nonsense now!	- Войдите, войдите ко мне сюда, - настойчиво и повелительно закричала она, - теперь уж без глупостей!
Good heavens, why did you stand there saying nothing about it all this time?	О Господи, что ж вы стояли и молчали такое время?
He might have bled to death, mamma!	Он мог истечь кровью, мама!
How did you do it?	Где это вы, как это вы?
Water, water!	Прежде всего воды, воды!
You must wash it first of all, simply hold it in cold water to stop the pain, and keep it there, keep it there.... Make haste, mamma, some water in a slop-basin.	Надо рану промыть, просто опустить в холодную воду, чтобы боль перестала, и держать, все держать... Скорей, скорей воды, мама, в полоскательную чашку.
But do make haste," she finished nervously.	Да скорее же, - нервно закончила она.
She was quite frightened at the sight of Alyosha's wound.	Она была в совершенном испуге; рана Алеши страшно поразила ее.
"Shouldn't we send for Herzenstube?" cried Madame Hohlakov.	- Не послать ли за Герценштубе? - воскликнула было госпожа Хохлакова.
"Mamma, you'll be the death of me.	- Мама, вы меня убьете.
Your Herzenstube will come and say that he can make nothing of it!	Ваш Г ерценштубе приедет и скажет, что не может понять!
Water, water!	Воды, воды!

Mamma, for goodness' sake go yourself and hurry Yulia, she is such a slowcoach and never can come quickly!	Мама, ради Бога, сходите сами, поторопите Юлию, которая где-то там завязла и никогда не может скоро прийти!
Make haste, mamma, or I shall die."	Да скорее же, мама, иначе я умру...
"Why, it's nothing much," cried Alyosha, frightened at this alarm.	- Да это ж пустяки! - воскликнул Алеша, испугавшись их испуга.
Yulia ran in with water and Alyosha put his finger in it.	Юлия прибежала с водой. Алеша опустил в воду палец.
"Some lint, mamma, for mercy's sake, bring some lint and that muddy caustic lotion for wounds, what's it called?	- Мама, ради Бога, принесите корпию; корпию и этой едкой мутной воды для порезов, ну как ее зовут!
We've got some. You know where the bottle is, mamma; it's in your bedroom in the right-hand cupboard, there's a big bottle of it there with the lint."	У нас есть, есть, есть... Мама, вы сами знаете, где стклянка, в спальне вашей в шкапике направо, там большая стклянка и корпия...
"I'll bring everything in a minute, Lise, only don't scream and don't fuss.	- Сейчас принесу всё, Lise, только не кричи и не беспокойся.
You see how bravely Alexey Fyodorovitch bears it.	Видишь, как твердо Алексей Федорович переносит свое несчастие.
Where did you get such a dreadful wound, Alexey Fyodorovitch?"	И где это вы так ужасно могли поранить себя, Алексей Федорович?
Madame Hohlakov hastened away.	Госпожа Хохлакова поспешно вышла.
This was all Lise was waiting for.	Lise того только и ждала.
"First of all, answer the question, where did you get hurt like this?" she asked Alyosha, quickly.	- Прежде всего отвечайте на вопрос, - быстро заговорила она Алеше, - где это вы так себя изволили поранить?
"And then I'll talk to you about something quite different.	А потом уж я с вами буду говорить совсем о другом.
Well?"	Ну!
Instinctively feeling that the time of her mother's absence was precious for her, Alyosha hastened to tell her of his enigmatic meeting with the school boys in the fewest words possible.	Алеша, инстинктом чувствуя, что для нее время до возвращения мамаши дорого, - поспешно, много выпустив и сократив, но, однако, точно и ясно, передал ей о загадочной встрече своей со школьниками.
Lise clasped her hands at his story.	Выслушав его, Lise всплеснула руками:
"How can you, and in that dress too, associate with schoolboys?" she cried angrily, as though she had a right to control him. "You are nothing but a boy yourself if you can do that, a perfect boy!	- Ну можно ли, можно ли вам, да еще в этом платье, связываться с мальчишками! - гневно вскричала она, как будто даже имея какое-то право над ним, - да вы сами после того мальчик, самый маленький мальчик, какой только может быть!
But you must find out for me about that horrid boy and tell me all about it, for there's some mystery in it.	Однако вы непременно разузнайте мне как-нибудь про этого скверного мальчишку и мне все расскажите, потому что тут какой-то секрет.

Now for the second thing, but first a question: does the pain prevent you talking about utterly unimportant things, but talking sensibly?"	Теперь второе, но прежде вопрос: можете ли вы, Алексей Федорович, несмотря на страдание от боли, говорить о совершенных пустяках, но говорить рассудительно?
"Of course not, and I don't feel much pain now."	- Совершенно могу, да и боли я такой уже теперь не чувствую.
"That's because your finger is in the water.	- Это оттого, что ваш палец в воде.
It must be changed directly, for it will get warm in a minute.	Ее нужно сейчас же переменить, потому что она мигом нагреется.
Yulia, bring some ice from the cellar and another basin of water.	Юлия, мигом принеси кусок льду из погреба и новую полоскательную чашку с водой.
Now she is gone, I can speak; will you give me the letter I sent you yesterday, dear Alexey Fyodorovitch-be quick, for mamma will be back in a minute and I don't want- "	Ну, теперь она ушла, я о деле: мигом, милый Алексей Федорович, извольте отдать мне мое письмо, которое я вам прислала вчера, - мигом, потому что сейчас может прийти маменька, а я не хочу...
"I haven't got the letter."	- Со мной нет письма.
"That's not true, you have.	- Неправда, оно с вами.
I knew you would say that.	Я так и знала, что вы так ответите.
You've got it in that pocket.	Оно у вас в этом кармане.
I've been regretting that joke all night.	Я так раскаивалась в этой глупой шутке всю ночь.
Give me back the letter at once, give it me."	Воротите же письмо сейчас, отдайте!
"I've left it at home."	- Оно там осталось.
"But you can't consider me as a child, a little girl, after that silly joke!	- Но вы не можете же меня считать за девочку, за маленькую-маленькую девочку, после моего письма с такою глупою шуткой!
I beg your pardon for that silliness, but you must bring me the letter, if you really haven't got it- bring to-day, you must, you must."	Я прошу у вас прощения за глупую шутку, но письмо вы непременно мне принесите, если уж его нет у вас в самом деле, - сегодня же принесите, непременно, непременно!
"To-day I can't possibly, for I am going back to the monastery and I shan't come and see you for the next two days- three or four perhaps- for Father Zossima- "	- Сегодня никак нельзя, потому что я уйду в монастырь и не приду к вам дня два, три, четыре может быть, потому что старец Зосима...
"Four days, what nonsense!	- Четыре дня, экой вздор!
Listen. Did you laugh at me very much?"	Послушайте, вы очень надо мной смеялись?
"I didn't laugh at all."	-Я ни капли не смеялся.
"Why not?"	- Почему же?
"Because I believed all you said."	- Потому что я совершенно всему поверил.
"You are insulting me!"	- Вы меня оскорбляете!
"Not at all.	- Нисколько.

As soon as I read it, I thought that all that would come to pass, for as soon as Father Zossima dies, I am to leave the monastery.	Я как прочел, то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря.
Then I shall go back and finish my studies, and when you reach the legal age we will be married.	Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся.
I shall love you.	Я вас буду любить.
Though I haven't had time to think about it, I believe I couldn't find a better wife than you, and Father Zossima tells me I must marry."	Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что лучше вас жены не найду, а мне старец велит жениться...
"But I am a cripple, wheeled about in a chair," laughed Lise, flushing crimson.	- Да ведь я урод, меня на креслах возят! -засмеялась Лиза с зардевшимся на щеках румянцем.
"I'll wheel you about myself, but I'm sure you'll get well by then."	- Я вас сам буду в кресле возить, но я уверен, что вы к тому сроку выздоровеете.
"But you are mad," said Lise, nervously, "to make all this nonsense out of a joke!	- Но вы сумасшедший, - нервно проговорила Лиза, - из такой шутки и вдруг вывели такой вздор!..
Here's mamma, very a propos, perhaps.	Ах, вот и мамаша, может быть, очень кстати.
Mamma, how slow you always are, how can you be so long!	Мама, как вы всегда запоздаете, можно ли так долго!
And here's Yulia with the ice!	Вот уж Юлия и лед несет!
"Oh, Lise, don't scream, above all things don't scream.	- Ах, Lise, не кричи, главное - ты не кричи.
That scream drives me... How can I help it when you put the lint in another place? I've been hunting and hunting- I do believe you did it on purpose."	У меня от этого крику... Что ж делать, коли ты сама корпию в другое место засунула... Я искала, искала... Я подозреваю, что ты это нарочно сделала.
"But I couldn't tell that he would come with a bad finger, or else perhaps I might have done it on purpose.	- Да ведь не могла же я знать, что он придет с укушенным пальцем, а то, может быть, вправду нарочно бы сделала.
My darling mamma, you begin to say really witty things."	Ангел мама, вы начинаете говорить чрезвычайно остроумные вещи.
"Never mind my being witty, but I must say you show nice feeling for Alexey Fyodorovitch's sufferings!	- Пусть остроумные, но какие чувства, Lise, насчет пальца Алексея Федоровича и всего этого!
Oh, my dear Alexey Fyodorovitch, what's killing me is no one thing in particular, not Herzenstube, but everything together, that's what is too much for me."	Ох, милый Алексей Федорович, меня убивают не частности, не Герценштубе какой-нибудь, а всё вместе, всё в целом, вот чего я не могу вынести.
"That's enough, mamma, enough about Herzenstube," Lise laughed gaily. "Make haste with the lint and the lotion, mamma.	- Довольно, мама, довольно о Герценштубе, -весело смеялась Лиза, - давайте же скорей корпию, мама, и воду.
That's simply Goulard's water, Alexey Fyodorovitch, I remember the name now, but it's a splendid lotion.	Это просто свинцовая примочка, Алексей Федорович, я теперь вспомнила имя, но это прекрасная примочка.

Would you believe it, Mamma, on the way here he had a fight with the boys in the street, and it was a boy bit his finger, isn't he a child, a child himself? Is he fit to be married after that? For only fancy, he wants to be married, mamma.	Мама, вообразите себе, он с мальчишками дорогой подрался на улице, и это мальчишка ему укусил, ну не маленький ли, не маленький ли он сам человек, и можно ли ему, мама, после этого жениться, потому что он, вообразите себе, он хочет жениться, мама.
Just think of him married, wouldn't it be funny, wouldn't it be awful?"	Представьте себе, что он женат, ну не смех ли, не ужасно ли это?
And Lise kept laughing her thin hysterical giggle, looking slyly at Alyosha.	И Lise все смеялась своим нервным мелким смешком, лукаво смотря на Алешу.
"But why married, Lise? What makes you talk of such a thing? It's quite out of place and perhaps the boy was rabid."	- Ну как же жениться, Lise, и с какой стати это, и совсем это тебе некстати... тогда как этот мальчик может быть бешеный.
"Why, mamma!	- Ах, мама!
As though there were rabid boys!"	Разве бывают бешеные мальчики?
"Why not, Lise, as though I had said something stupid!	- Почему ж не бывают, Lise, точно я глупость сказала.
Your boy might have been bitten by a mad dog and he would become mad and bite anyone near him.	Вашего мальчика укусила бешеная собака, и он стал бешеный мальчик и вот кого-нибудь и укусит около себя в свою очередь.
How well she has bandaged it, Alexey Fyodorovitch! I couldn't have done it.	Как она вам хорошо перевязала, Алексей Федорович, я бы никогда так не сумела.
Do you still feel the pain?"	Чувствуете вы теперь боль?
"It's nothing much now."	- Теперь очень небольшую.
"You don't feel afraid of water?" asked Lise.	-А не боитесь ли вы воды? - спросила Lise.
"Come, that's enough, Lise, perhaps I really was rather too quick talking of the boy being rabid, and you pounced upon it at once.	- Ну, довольно, Lise, я, может быть, в самом деле очень поспешно сказала про бешеного мальчика, а ты уж сейчас и вывела.
Katerina Ivanovna has only just heard that you are here, Alexey Fyodorovitch, she simply rushed at me, she's dying to see you, dying!"	Катерина Ивановна только что узнала, что вы пришли, Алексей Федорович, так и бросилась ко мне, она вас жаждет, жаждет.
"Ach, mamma, go to them yourself. He can't go just now, he is in too much pain."	- Ах, мама! Подите одна туда, а он не может пойти сейчас, он слишком страдает.
"Not at all, I can go quite well," said Alyosha.	-Совсем не страдаю, я очень могу пойти...-сказал Алеша.
"What!	- Как!
You are going away?	Вы уходите?
Is that what you say?"	Так-то вы? Так-то вы?
"Well, when I've seen them, I'll come back here and we can talk as much as you like.	- Что ж? Ведь я когда кончу там, то опять приду, и мы опять можем говорить сколько вам будет угодно.

But I should like to see Katerina Ivanovna at once, for I am very anxious to be back at the monastery as soon as I can."	А мне очень хотелось бы видеть поскорее Катерину Ивановну, потому что я во всяком случае очень хочу как можно скорей воротиться сегодня в монастырь.
"Mamma, take him away quickly.	- Мама, возьмите его и скорее уведите.
Alexey Fyodorovitch, don't trouble to come and see me afterwards, but go straight back to your monastery and a good riddance.	Алексей Федорович, не трудитесь заходить ко мне после Катерины Ивановны, а ступайте прямо в ваш монастырь, туда вам и дорога!
I want to sleep, I didn't sleep all night."	А я спать хочу, я всю ночь не спала.
"Ah, Lise, you are only making fun, but how I wish you would sleep!" cried Madame Hohlakov.	- Ах, Lise, это только шутки с твоей стороны, но что, если бы ты в самом деле заснула! -воскликнула госпожа Хохлакова.
"I don't know what I've done.... I'll stay another three minutes, five if you like," muttered Alyosha.	-Я не знаю, чем я... Я останусь еще минуты три, если хотите, даже пять, - пробормотал Алеша.
"Even five!	- Даже пять!
Do take him away quickly, mamma, he is a monster."	Да уведите же его скорее, мама, это монстр!
"Lise, you are crazy.	- Lise, ты с ума сошла.
Let us go, Alexey Fyodorovitch, she is too capricious to-day. I am afraid to cross her.	Уйдемте, Алексей Федорович, она слишком капризна сегодня, я ее раздражать боюсь.
Oh, the trouble one has with nervous girls!	О, горе с нервною женщиной, Алексей Федорович!
Perhaps she really will be able to sleep after seeing you.	А ведь в самом деле она, может быть, при вас спать захотела.
How quickly you have made her sleepy, and how fortunate it is!"	Как это вы так скоро нагнали на нее сон, и как это счастливо!
"Ah, mamma, how sweetly you talk! I must kiss you for it, mamma."	- Ах, мама, как вы мило стали говорить, целую вас, мамочка, за это.
"And I kiss you too, Lise.	-И я тебя тоже, Lise.
Listen, Alexey Fyodorovitch," Madame Hohlakov began mysteriously and importantly, speaking in a rapid whisper. "I don't want to suggest anything, I don't want to lift the veil, you will see for yourself what's going on. It's appalling. It's the most fantastic farce. She loves your brother, Ivan, and she is doing her utmost to persuade herself she loves your brother, Dmitri.	Послушайте, Алексей Федорович, - таинственно и важно быстрым шепотом заговорила госпожа Хохлакова, уходя с Алешей, - я вам ничего не хочу внушать, ни подымать этой завесы, но вы войдите и сами увидите все, что там происходит, это ужас, это самая фантастическая комедия: она любит вашего брата Ивана Федоровича и уверяет себя изо всех сил, что любит вашего брата Дмитрия Федоровича.
It's appalling!	Это ужасно!
I'll go in with you, and if they don't turn me out, I'll stay to the end."	Я войду вместе с вами и, если не прогонят меня, дождусь конца.
Chapter 5.	V
A Laceration in the Drawing-Room	Надрыв в гостиной

BUT in the drawing-room the conversation was already over. Katerina Ivanovna was greatly excited, though she looked resolute.	Но в гостиной беседа уже оканчивалась; Катерина Ивановна была в большом возбуждении, хотя и имела вид решительный.
At the moment Alyosha and Madame Hohlakov entered, Ivan Fyodorovitch stood up to take leave.	В минуту, когда вошли Алеша и госпожа Хохлакова, Иван Федорович вставал, чтоб уходить.
His face was rather pale, and Alyosha looked at him anxiously.	Лицо его было несколько бледно, и Алеша с беспокойством поглядел на него.
For this moment was to solve a doubt, a harassing enigma which had for some time haunted Alyosha.	Дело в том, что тут для Алеши разрешалось теперь одно из его сомнений, одна беспокойная загадка, с некоторого времени его мучившая.
During the preceding month it had been several times suggested to him that his brother Ivan was in love with Katerina Ivanovna, and, what was more, that he meant "to carry her off from Dmitri.	Еще с месяц назад ему уже несколько раз и с разных сторон внушали, что брат Иван любит Катерину Ивановну и, главное, действительно намерен "отбить" ее у Мити.
Until quite lately the idea seemed to Alyosha monstrous, though it worried him extremely.	До самого последнего времени это казалось Алеше чудовищным, хотя и беспокоило его очень.
He loved both his brothers, and dreaded such rivalry between them.	Он любил обоих братьев и страшился между ними такого соперничества.
Meantime, Dmitri had said outright on the previous day that he was glad that Ivan was his rival, and that it was a great assistance to him, Dmitri.	Между тем сам Дмитрий Федорович вдруг прямо объявил ему вчера, что даже рад соперничеству брата Ивана и что это ему же, Дмитрию, во многом поможет.
In what way did it assist him?	Чему же поможет?
To marry Grushenka?	Жениться ему на Грушеньке?
But that Alyosha considered the worst thing possible.	Но дело это считал Алеша отчаянным и последним.
Besides all this, Alyosha had till the evening before implicitly believed that Katerina Ivanovna had a steadfast and passionate love for Dmitri; but he had only believed it till the evening before.	Кроме всего этого, Алеша несомненно верил до самого вчерашнего вечера, что Катерина Ивановна сама до страсти и упорно любит брата его Дмитрия, - но лишь до вчерашнего вечера верил.
He had fancied, too, that she was incapable of loving a man like Ivan, and that she did love Dmitri, and loved him just as he was, in spite of all the strangeness of such a passion.	Сверх того, ему почему-то все мерещилось, что она не может любить такого, как Иван, а любит его брата Дмитрия, и именно таким, каким он есть, несмотря на всю чудовищность такой любви.
But during yesterday's scene with Grushenka another idea had struck him.	Вчера же в сцене с Грушенькой ему вдруг как бы померещилось иное.
The word "lacerating," which Madame Hohlakov had just uttered, almost made him start, because half waking up towards daybreak that night he had cried out "Laceration, laceration," probably applying it to his dream.	Слово "надрыв", только что произнесенное госпожой Хохлаковой, заставило его почти вздрогнуть, потому что именно в эту ночь, полупроснувшись на рассвете, он вдруг, вероятно отвечая своему сновидению, произнес: "Надрыв, надрыв!"
He had been dreaming all night of the previous day's scene at Katerina Ivanovna's.	Снилась же ему всю ночь вчерашняя сцена у Катерины Ивановны.

Now Alyosha was impressed by Madame Hohlakov's blunt and persistent assertion that Katerina Ivanovna was in love with Ivan, and only deceived herself through some sort of pose, from "self-laceration," and tortured herself by her pretended love for Dmitri from some fancied duty of gratitude.	Теперь вдруг прямое и упорное уверение госпожи Хохлаковой, что Катерина Ивановна любит брата Ивана и только сама, нарочно, из какой-то игры, из "надрыва", обманывает себя и сама себя мучит напускною любовью своею к Дмитрию из какой-то будто бы благодарности, - поразило Алешу:
"Yes," he thought, "perhaps the whole truth lies in those words."	"Да, может быть, и в самом деле полная правда именно в этих словах!"
But in that case what was Ivan's position?	Но в таком случае каково же положение брата Ивана?
Alyosha felt instinctively that a character like Katerina Ivanovna's must dominate, and she could only dominate someone like Dmitri, and never a man like Ivan.	Алеша чувствовал каким-то инстинктом, что такому характеру, как Катерина Ивановна, надо было властвовать, а властвовать она могла бы лишь над таким, как Дмитрий, и отнюдь не над таким, как Иван.
For Dmitri might- at last submit to her domination "to his own happiness" (which was what Alyosha would have desired), but Ivan- no, Ivan could not submit to her, and such submission would not give him happiness.	Ибо Дмитрий только (положим, хоть в долгий срок) мог бы смириться наконец пред нею, "к своему же счастию" (чего даже желал бы Алеша), но Иван нет, Иван не мог бы пред нею смириться, да и смирение это не дало бы ему счастия.
Alyosha could not help believing that of Ivan.	Такое уж понятие Алеша почему-то невольно составил себе об Иване.
And now all these doubts and reflections flitted through his mind as he entered the drawing-room.	И вот все эти колебания и соображения пролетели и мелькнули в его уме в тот миг, когда он вступал теперь в гостиную.
Another idea, too, forced itself upon him:	Промелькнула и еще одна мысль - вдруг и неудержимо:
"What if she loved neither of them- neither Ivan nor Dmitri?"	"А что, если она и никого не любит, ни того, ни другого?"
It must be noted that Alyosha felt as it were ashamed of his own thoughts and blamed himself when they kept recurring to him during the last month.	Замечу, что Алеша как бы стыдился таких своих мыслей и упрекал себя в них, когда они в последний месяц, случалось, приходили ему.
"What do I know about love and women and how can I decide such questions?" he thought reproachfully, after such doubts and surmises.	"Ну что я понимаю в любви и в женщинах и как могу я заключать такие решения", - с упреком себе думал он после каждой подобной своей мысли или догадки.
And yet it was impossible not to think about it.	А между тем нельзя было не думать.
He felt instinctively that this rivalry was of immense importance in his brothers' lives and that a great deal depended upon it.	Он понимал инстинктом, что теперь, например, в судьбе двух братьев его это соперничество слишком важный вопрос и от которого слишком много зависит.
"One reptile will devour the other," Ivan had pronounced the day before, speaking in anger of his father and Dmitri.	"Один гад съест другую гадину", - произнес вчера брат Иван, говоря в раздражении про отца и брата Дмитрия.
So Ivan looked upon Dmitri as a reptile, and perhaps long done so.	Стало быть, брат Дмитрий в глазах его гад и, может быть, давно уже гад?

Was it perhaps since he had known Katerina Ivanovna?	Не с тех ли пор, как узнал брат Иван Катерину Ивановну?
That phrase had, of course, escaped Ivan unawares yesterday, but that only made it more important.	Слова эти, конечно, вырвались у Ивана вчера невольно, но тем важнее, что невольно.
If he felt like that, what chance was there of peace?	Если так, то какой же тут мир?
Were there not, on the contrary, new grounds for hatred and hostility in their family?	Не новые ли, напротив, поводы к ненависти и вражде в их семействе?
And with which of them was Alyosha to sympathise?	А главное, кого ему, Алеше, жалеть?
And what was he to wish for each of them?	И что каждому пожелать?
He loved them both, but what could he desire for each in the midst of these conflicting interests?	Он любит их обоих, но что каждому из них пожелать среди таких страшных противоречий?
He might go quite astray in this maze, and Alyosha's heart could not endure uncertainty, because his love was always of an active character.	В этой путанице можно было совсем потеряться, а сердце Алеши не могло выносить неизвестности, потому что характер любви его был всегда деятельный.
He was incapable of passive love. If he loved anyone, he set to work at once to help him.	Любить пассивно он не мог; возлюбив, он тотчас же принимался и помогать.
And to do so he must know what he was aiming at; he must know for certain what was best for each, and having ascertained this it was natural for him to help them both.	А для этого надо было поставить цель, надо твердо было знать, что каждому из них хорошо и нужно, а утвердившись в верности цели, естественно, каждому из них и помочь.
But instead of a definite aim, he found nothing but uncertainty and perplexity on all sides.	Но вместо твердой цели во всем была лишь неясность и путаница.
"It was lacerating," as was said just now.	"Надрыв" произнесено теперь!
But what could he understand even in this "laceration"?	Но что он мог понять хотя бы даже в этом надрыве?
He did not understand the first word in this perplexing maze.	Первого даже слова во всей этой путанице он не понимает!
Seeing Alyosha, Katerina Ivanovna said quickly and joyfully to Ivan, who had already got up to go,	Увидав Алешу, Катерина Ивановна быстро и с радостью проговорила Ивану Федоровичу, уже вставшему со своего места, чтоб уходить:
"A minute!	- На минутку!
Stay another minute!	Останьтесь еще на одну минуту.
I want to hear the opinion of this person here whom I trust absolutely.	Я хочу услышать мнение вот этого человека, которому я всем существом своим доверяю.
Don't go away," she added, addressing Madame Hohlakov.	Катерина Осиповна, не уходите и вы, - прибавила она, обращаясь к госпоже Хохлаковой.
She made Alyosha sit down beside her, and Madame Hohlakov sat opposite, by Ivan.	Она усадила Алешу подле себя, а Хохлакова села напротив, рядом с Иваном Федоровичем.

"You are all my friends here, all I have in the world, dear friends," she warmly, in a voice which quivered with genuine tears of suffering, and Alyosha's heart warmed to her at once. "You, Alexey Fyodorovitch, were witness yesterday of that abominable scene, and saw what I did.	- Здесь все друзья мои, все, кого я имею в мире, милые друзья мои, - горячо начала она голосом, в котором дрожали искренние страдальческие слезы, и сердце Алеши опять разом повернулось к ней. - Вы, Алексей Федорович, вы были вчера свидетелем этого... ужаса и видели, какова я была.
You did not see it, Ivan Fyodorovitch, he did.	Вы не видали этого, Иван Федорович, он видел.
What he thought of me yesterday I don't know. I only know one thing, that if it were repeated to-day, this minute, I should express the same feelings again as yesterday- the same feelings, the same words, the same actions.	Что он подумал обо мне вчера - не знаю, знаю только одно, что, повторись то же самое сегодня, сейчас, и я высказала бы такие же чувства, какие вчера, - такие же чувства, такие же слова и такие же движения.
You remember my actions, Alexey Fyodorovitch; you checked me in one of them"... (as she said that, she flushed and her eyes shone). "I must tell you that I can't get over it.	Вы помните мои движения, Алексей Федорович, вы сами удержали меня в одном из них... (Говоря это, она покраснела, и глаза ее засверкали.) Объявляю вам, Алексей Федорович, что я не могу ни с чем примириться.
Listen, Alexey Fyodorovitch. I don't even know whether I still love him.	Слушайте, Алексей Федорович, я даже не знаю, люблю ли я его теперь.
I feel pity for him, and that is a poor sign of love.	Он мне стал жалок, это плохое свидетельство любви.
If I loved him, if I still loved him, perhaps I shouldn't be sorry for him now, but should hate him"	Если б я любила его, продолжала любить, то я, может быть, не жалела бы его теперь, а, напротив, ненавидела...
.Her voice quivered and tears glittered on her eyelashes.	Голос ее задрожал, и слезинки блеснули на ее ресницах.
Alyosha shuddered inwardly.	Алеша вздрогнул внутри себя:
"That girl is truthful and sincere," he thought, "and she does not love Dmitri any more."	"Эта девушка правдива и искренна, - подумал он, - и... и она более не любит Дмитрия!"
"That's true, that's true," cried Madame Hohlakov.	- Это так! Так! - воскликнула было госпожа Хохлакова.
"Wait, dear. I haven't told you the chief, the final decision I came to during the night.	- Подождите, милая Катерина Осиповна, я не сказала главного, не сказала окончательного, что решила в эту ночь.
I feel that perhaps my decision is a terrible one- for me, but I foresee that nothing will induce me to change it- nothing. It will be so all my life.	Я чувствую, что, может быть, решение мое ужасно - для меня, но предчувствую, что я уже не переменю его ни за что, ни за что, во всю жизнь мою, так и будет.
My dear, kind, ever-faithful and generous adviser, the one friend I have in the world, Ivan Fyodorovitch, with his deep insight into the heart, approves and commends my decision. He knows it."	Мой милый, мой добрый, мой всегдашний и великодушный советник и глубокий сердцеведец и единственный друг мой, какого я только имею в мире, Иван Федорович, одобряет меня во всем и хвалит мое решение... Он его знает.
"Yes, I approve of it," Ivan assented, in a subdued but firm voice.	- Да, я одобряю его, - тихим, но твердым голосом произнес Иван Федорович.

"But I should like Alyosha, too (Ah! Alexey Fyodorovitch, forgive my calling you simply Alyosha), I should like Alexey Fyodorovitch, too, to tell me before my two friends whether I am right.	- Но я желаю, чтоб и Алеша (ах, Алексей Федорович, простите, что я вас назвала Алешей просто), я желаю, чтоб и Алексей Федорович сказал мне теперь же при обоих друзьях моих -права я или нет?
I feel instinctively that you, Alyosha, my dear brother (for are a dear brother to me)," she said again ecstatically, taking his cold hand in her hot one, "I foresee that your decision, your approval, will bring me peace, in spite of all my sufferings, for, after your words, I shall be calm and submit- I feel that."	У меня инстинктивное предчувствие, что вы, Алеша, брат мой милый (потому что вы брат мой милый), - восторженно проговорила она опять, схватив его холодную руку своею горячею рукой, - я предчувствую, что ваше решение, ваше одобрение, несмотря на все муки мои, подаст мне спокойствие, потому что после ваших слов я затихну и примирюсь - я это предчувствую!
"I don't know what you are asking me," said Alyosha, flushing. "I only know that I love you and at this moment wish for your happiness more than my own!...	- Я не знаю, о чем вы спросите меня, - выговорил с зардевшимся лицом Алеша, - я только знаю, что я вас люблю и желаю вам в эту минуту счастья больше, чем себе самому!..
But I know nothing about such affairs," something impelled him to add hurriedly.	Но ведь я ничего не знаю в этих делах... - вдруг зачем-то поспешил он прибавить.
"In such affairs, Alexey Fyodorovitch, in such affairs, the chief thing is honour and duty and something higher- I don't know what but higher perhaps even than duty.	- В этих делах, Алексей Федорович, в этих делах теперь главное - честь и долг, и не знаю, что еще, но нечто высшее, даже, может быть, высшее самого долга.
I am conscious of this irresistible feeling in my heart, and it compels me irresistibly.	Мне сердце сказывает про это непреодолимое чувство, и оно непреодолимо влечет меня.
But it may all be put in two words. I've already decided, even if he marries that- creature," she began solemnly, "whom I never, never can forgive, even then I will not abandon him.	Все, впрочем, в двух словах, я уже решилась: если даже он и женится на той... твари, - начала она торжественно, - которой я никогда, никогда простить не могу, то я все-таки не оставлю его!
Henceforward I will never, never abandon him!" she cried, breaking into a sort of pale, hysterical ecstasy. "Not that I would run after him continually, get in his way and worry him. Oh, no! I will go away to another town- where you like- but I will watch over him all my life- I will watch over him all my life unceasingly.	От этих пор я уже никогда, никогда не оставлю его! - произнесла она с каким-то надрывом какого-то бледного вымученного восторга. - То есть не то чтоб я таскалась за ним, попадалась ему поминутно на глаза, мучила его - о нет, я уеду в другой город, куда хотите, но я всю жизнь, всю жизнь мою буду следить за ним не уставая.
When he becomes unhappy with that woman, and that is bound to happen quite soon, let him come to me and he will find a friend, a sister... Only a sister, of course, and so for ever; but he will learn at least that that sister is really his sister, who loves him and has sacrificed all her life to him.	Когда же он станет с тою несчастен, а это непременно и сейчас же будет, то пусть придет ко мне, и он встретит друга, сестру... Только сестру, конечно, и это навеки так, но он убедится, наконец, что эта сестра действительно сестра его, любящая и всю жизнь ему пожертвовавшая.
I will gain my point. I will insist on his knowing me confiding entirely in me, without reserve," she cried, in a sort of frenzy. "I will be a god to whom he can pray- and that, at least, he owes me for his treachery and for what I suffered yesterday through him.	Я добьюсь того, я настою на том, что наконец он узнает меня и будет передавать мне все, не стыдясь! - воскликнула она как бы в исступлении. - Я буду богом его, которому он будет молиться, - и это по меньшей мере он должен мне за измену свою и за то, что я перенесла чрез него вчера.

And let him see that all my life I will be true to him and the promise I gave him, in spite of his being untrue and betraying me.	И пусть же он видит во всю жизнь свою, что я всю жизнь мою буду верна ему и моему данному ему раз слову, несмотря на то, что он был неверен и изменил.
I will- I will become nothing but a means for his happiness, or- how shall I say?- an instrument, a machine for his happiness, and that for my whole life, my whole life, and that he may see that all his life!	Я буду... Я обращусь лишь в средство для его счастия (или как это сказать), в инструмент, в машину для его счастия, и это на всю жизнь, на всю жизнь, и чтоб он видел это впредь всю жизнь свою!
That's my decision.	Вот все мое решение!
Ivan Fyodorovitch fully approves me."	Иван Федорович в высшей степени одобряет меня.
She was breathless.	Она задыхалась.
She had perhaps intended to express her idea with more dignity, art and naturalness, but her speech was too hurried and crude.	Она, может быть, гораздо достойнее, искуснее и натуральнее хотела бы выразить свою мысль, но вышло слишком поспешно и слишком обнаженно.
It was full of youthful impulsiveness, it betrayed that she was still smarting from yesterday's insult, and that her pride craved satisfaction. She felt this herself.	Много было молодой невыдержки, многое отзывалось лишь вчерашним раздражением, потребностью погордиться, это она почувствовала сама.
Her face suddenly darkened, an unpleasant look came into her eyes.	Лицо ее как-то вдруг омрачилось, выражение глаз стало нехорошо.
Alyosha at once saw it and felt a pang of sympathy.	Алеша тотчас же заметил все это, и в сердце его шевельнулось сострадание.
His brother Ivan made it worse by adding:	А тут как раз подбавил и брат Иван.
"I've only expressed my own view," he said. "From anyone else, this would have been affected and over-strained, but from you- no.	- Я высказал только мою мысль, - сказал он. - У всякой другой вышло бы все это надломленно, вымученно, а у вас - нет.
Any other woman would have been wrong, but you are right.	Другая была бы неправа, а вы правы.
I don't know how to explain it, but I see that you are absolutely genuine and, therefore, you are right."	Я не знаю, как это мотивировать, но я вижу, что вы искренни в высшей степени, а потому вы и правы...
"But that's only for the moment. And what does this moment stand for?	-Но ведь это только в эту минуту... А что такое эта минута?
Nothing but yesterday's insult." Madame Hohlakov obviously had not intended to interfere, but she could not refrain from this very just comment.	Всего лишь вчерашнее оскорбление - вот что значит эта минута! - не выдержала вдруг госпожа Хохлакова, очевидно не желавшая вмешиваться, но не удержавшаяся и вдруг сказавшая очень верную мысль.
"Quite so, quite so," cried Ivan, with peculiar eagerness, obviously annoyed at being interrupted, "in anyone else this moment would be only due to yesterday's impression and would be only a moment. But with Katerina Ivanovna's character, that moment will last all her life.	- Так, так, - перебил Иван, с каким-то вдруг азартом и видимо озлясь, что его перебили, - так, но у другой эта минута лишь вчерашнее впечатление, и только минута, а с характером Катерины Ивановны эта минута - протянется всю ее жизнь.

What for anyone else would be only a promise is for her an everlasting burdensome, grim perhaps, but unflagging duty.	Что для других лишь обещание, то для нее вековечный, тяжелый, угрюмый может быть, но неустанный долг.
And she will be sustained by the feeling of this duty being fulfilled.	И она будет питаться чувством этого исполненного долга!
Your life, Katerina Ivanovna, will henceforth be spent in painful brooding over your own feelings, your own heroism, and your own suffering; but in the end that suffering will be softened and will pass into sweet contemplation of the fulfilment of a bold and proud design. Yes, proud it certainly is, and desperate in any case, but a triumph for you. And the consciousness of it will at last be a source of complete satisfaction and will make you resigned to everything else."	Ваша жизнь, Катерина Ивановна, будет проходить теперь в страдальческом созерцании собственных чувств, собственного подвига и собственного горя, но впоследствии страдание это смягчится, и жизнь ваша обратится уже в сладкое созерцание раз навсегда исполненного твердого и гордого замысла, действительно в своем роде гордого, во всяком случае отчаянного, но побежденного вами, и это сознание доставит вам наконец самое полное удовлетворение и примирит вас со всем остальным...
This was unmistakably said with some malice and obviously with intention; even perhaps with no desire to conceal that he spoke ironically and with intention.	Проговорил он это решительно с какой-то злобой, видимо нарочно, и даже, может быть, не желая скрыть своего намерения, то есть что говорит нарочно и в насмешку.
"Oh, dear, how mistaken it all is!" Madame Hohlakov cried again.	- О Боже, как это все не так! - воскликнула опять госпожа Хохлакова.
"Alexey Fyodorovitch, you speak.	- Алексей Федорович, скажите же вы!
I want dreadfully to know what you will say!" cried Katerina Ivanovna, and burst into tears.	Мне мучительно надо знать, что вы мне скажете! -воскликнула Катерина Ивановна и вдруг залилась слезами.
Alyosha got up from the sofa.	Алеша встал с дивана.
"It's nothing, nothing!" she went on through her tears. "I'm upset, I didn't sleep last night. But by the side of two such friends as you and your brother I still feel strong- for I know you two will never desert me."	- Это ничего, ничего! - с плачем продолжала она, -это от расстройства, от сегодняшней ночи, но подле таких двух друзей, как вы и брат ваш, я еще чувствую себя крепкою... потому что знаю... вы оба меня никогда не оставите...
"Unluckily I am obliged to return to Moscow-perhaps to-morrow- and to leave you for a long time-and, unluckily, it's unavoidable," Ivan said suddenly.	- К несчастью, я завтра же, может быть, должен уехать в Москву и надолго оставить вас... И это, к несчастию, неизменимо... - проговорил вдруг Иван Федорович.
"To-morrow- to Moscow!" her face was suddenly contorted; "but- but, dear me, how fortunate!" she cried in a voice suddenly changed. In one instant there was no trace left of her tears.	- Завтра, в Москву! - перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, - но... но Боже мой, как это счастливо! - вскричала она в один миг совсем изменившимся голосом и в один миг прогнав свои слезы, так что и следа не осталось.
She underwent an instantaneous transformation, which amazed Alyosha. Instead of a poor, insulted girl, weeping in a sort of "laceration," he saw a woman completely self-possessed and even exceedingly pleased, as though something agreeable had just happened.	Именно в один миг произошла в ней удивительная перемена, чрезвычайно изумившая Алешу: вместо плакавшей сейчас в каком-то надрыве своего чувства бедной оскорбленной девушки явилась вдруг женщина, совершенно владеющая собой и даже чем-то чрезвычайно довольная, точно вдруг чему-то обрадовавшаяся.

"Oh, not fortunate that I am losing you, of course not," she collected herself suddenly, with a charming society smile. "Such a friend as you are could not suppose that. I am only too unhappy at losing you." She rushed impulsively at Ivan, and seizing both his hands, pressed them warmly. "But what is fortunate is that you will be able in Moscow to see auntie and Agafya and to tell them all the horror of my present position. You can speak with complete openness to Agafya, but spare dear auntie. You will know how to do that.	- О, не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, - как бы поправилась она вдруг с милою светскою улыбкой, - такой друг, как вы, не может этого подумать; я слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки, с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний ужас мой, в полной откровенности с Агашей и щадя милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
You can't think how wretched I was yesterday and this morning, wondering how I could write them that dreadful letter- for one can never tell such things in a letter... Now it will be easy for me to write, for you will see them and explain everything.	Вы не можете себе представить, как я была вчера и сегодня утром несчастна, недоумевая, как я напишу им это ужасное письмо... потому что в письме этого никак, ни за что не передашь... Теперь же мне легко будет написать, потому что вы там у них будете налицо и все объясните.
Oh, how glad I am!	О, как я рада!
But I am only glad of that, believe me.	Но я только этому рада, опять-таки поверьте мне.
Of course, no one can take your place.... I will run at once to write the letter," she finished suddenly, and took a step as though to go out of the room.	Сами вы мне, конечно, незаменимы... Сейчас же бегу напишу письмо, - заключила она вдруг и даже шагнула уже, чтобы выйти из комнаты.
"And what about Alyosha and his opinion, which you were so desperately anxious to hear?" cried Madame Hohlakov.	- А Алеша-то? А мнение-то Алексея Федоровича, которое вам так непременно желалось выслушать? - вскричала госпожа Хохлакова.
There was a sarcastic, angry note in her voice.	Язвительная и гневливая нотка прозвучала в ее словах.
"I had not forgotten that," cried Katerina Ivanovna, coming to a sudden standstill, "and why are you so antagonistic at such a moment?" she added, with warm and bitter reproachfulness. "What I said, I repeat.	- Я не забыла этого, - приостановилась вдруг Катерина Ивановна, - и почему вы так враждебны ко мне в такую минуту, Катерина Осиповна? - с горьким, горячим упреком произнесла она. - Что я сказала, то я и подтверждаю.
I must have his opinion. More than that, I must have his decision!	Мне необходимо мнение его, мало того: мне надо решение его!
As he says, so it shall be. You see how anxious I am for your words, Alexey Fyodorovitch... But what's the matter?"	Что он скажет, так и будет - вот до какой степени, напротив, я жажду ваших слов, Алексей Федорович... Но что с вами?
"I couldn't have believed it. I can't understand it!" Alyosha cried suddenly in distress.	- Я никогда не думал, я не могу этого представить! - воскликнул вдруг Алеша горестно.
"He is going to Moscow, and you cry out that you are glad. You said that on purpose!	- Чего, чего? - Он едет в Москву, а вы вскрикнули, что рады, - это вы нарочно вскрикнули!
And you begin explaining that you are not glad of that but sorry to be- losing a friend. But that was acting, too- you were playing a part as in a theatre!"	А потом тотчас стали объяснять, что вы не тому рады, а что, напротив, жалеете, что... теряете друга, но и это вы нарочно сыграли... как на театре в комедии сыграли!..

"In a theatre?	- На театре?
What?	Как?..
What do you mean?" exclaimed Katerina Ivanovna, profoundly astonished, flushing crimson, and frowning.	Что это такое? - воскликнула Катерина Ивановна в глубоком изумлении, вся вспыхнув и нахмурив брови.
"Though you assure him you are sorry to lose a friend in him, you persist in telling him to his face that it's fortunate he is going," said Alyosha breathlessly.	- Да как ни уверяйте его, что вам жалко в нем друга, а все-таки вы настаиваете ему в глаза, что счастье в том, что он уезжает... - проговорил как-то совсем уже задыхаясь Алеша.
He was standing at the table and did not sit down.	Он стоял за столом и не садился.
"What are you talking about? I don't understand."	- О чем вы, я не понимаю...
"I don't understand myself.... I seemed to see in a flash... I know I am not saying it properly, but I'll say it all the same," Alyosha went on in the same shaking and broken voice. "What I see is that perhaps you don't love Dmitri at all... and never have, from the beginning.... And Dmitri, too, has never loved you... and only esteems you.... I really don't know how I dare to say all this, but somebody must tell the truth... for nobody here will tell the truth."	-Да я и сам не знаю... У меня вдруг как будто озарение... Я знаю, что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, - продолжал Алеша тем же дрожащим и пересекающимся голосом. -Озарение мое в том, что вы брата Дмитрия, может быть, совсем не любите... с самого начала... Да и Дмитрий, может быть, не любит вас тоже вовсе... с самого начала... а только чтит... Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать... потому что никто здесь правды не хочет сказать...
"What truth?" cried Katerina Ivanovna,and there was an hysterical ring in her voice.	- Какой правды? - вскричала Катерина Ивановна, и что-то истерическое зазвенело в ее голосе.
"I'll tell you," Alyosha went on with desperate haste, as though he were jumping from the top of a house. "Call Dmitri; I will fetch him and let him come here and take your hand and take Ivan's and join your hands.	- А вот какой, - пролепетал Алеша, как будто полетев с крыши, - позовите сейчас Дмитрия - я его найду, - и пусть он придет сюда и возьмет вас за руку, потом возьмет за руку брата Ивана и соединит ваши руки.
For you're torturing Ivan, simply because you love him- and torturing him, because you love Dmitri through 'self-laceration'-with an unreal love- because you've persuaded yourself."	Потому что вы мучаете Ивана, потому только, что его любите... а мучите потому, что Дмитрия надрывом любите... внеправду любите... потому что уверили себя так...
Alyosha broke off and was silent.	Алеша оборвался и замолчал.
"You... you... you are a little religious idiot- that's what you are!" Katerina Ivanovna snapped. Her face was white and her lips were moving with anger.	- Вы... вы... вы маленький юродивый, вот вы кто! -с побледневшим уже лицом и скривившимися от злобы губами отрезала вдруг Катерина Ивановна.
Ivan suddenly laughed and got up.	Иван Федорович вдруг засмеялся и встал с места.
His hat was in his hand.	Шляпа была в руках его.
"You are mistaken, my good Alyosha," he said, with an expression Alyosha had never seen in his face before- an expression of youthful sincerity and strong, irresistibly frank feeling. "Katerina Ivanovna has never cared for me!	- Ты ошибся, мой добрый Алеша, - проговорил он с выражением лица, которого никогда еще Алеша у него не видел, - с выражением какой-то молодой искренности и сильного неудержимо откровенного чувства, - никогда Катерина Ивановна не любила меня!

She has known all the time that I cared for her-though I never said a word of my love to her- she knew, but she didn't care for me.	Она знала все время, что я ее люблю, хоть я и никогда не говорил ей ни слова о моей любви, -знала, но меня не любила.
I have never been her friend either, not for one moment; she is too proud to need my friendship.	Другом тоже я ее не был ни разу, ни одного дня: гордая женщина в моей дружбе не нуждалась.
She kept me at her side as a means of revenge.	Она держала меня при себе для беспрерывного мщения.
She revenged with me and on me all the insults which she has been continually receiving from Dmitri ever since their first meeting. For even that first meeting has rankled in her heart as an insult- that's what her heart is like!	Она мстила мне и на мне за все оскорбления, которые постоянно и всякую минуту выносила во весь этот срок от Дмитрия, оскорбления с первой встречи их... Потому что и самая первая встреча их осталась у ней на сердце как оскорбление. Вот каково ее сердце!
She has talked to me of nothing but her love for him.	Я все время только и делал, что выслушивал о любви ее к нему.
I am going now; but, believe me, Katerina Ivanovna, you really love him.	Я теперь еду, но знайте, Катерина Ивановна, что вы действительно любите только его.
And the more he insults you, the more you love him-that's your 'laceration.'	И по мере оскорблений его все больше и больше. Вот это и есть ваш надрыв.
You love him just as he is; you love him for insulting you.	Вы именно любите его таким, каким он есть, вас оскорбляющим его любите.
If he reformed, you'd give him up at once and cease to love him.	Если б он исправился, вы его тотчас забросили бы и разлюбили вовсе.
But you need him so as to contemplate continually your heroic fidelity and to reproach him for infidelity.	Но вам он нужен, чтобы созерцать беспрерывно ваш подвиг верности и упрекать его в неверности.
And it all comes from your pride.	И все это от вашей гордости.
Oh, there's a great deal of humiliation and self-abasement about it, but it all comes from pride.... I am too young and I've loved you too much.	О, тут много принижения и унижения, но все это от гордости... Я слишком молод и слишком сильно любил вас.
I know that I ought not to say this, that it would be more dignified on my part simply to leave you, and it would be less offensive for you.	Я знаю, что это бы не надо мне вам говорить, что было бы больше достоинства с моей стороны просто выйти от вас; было бы и не так для вас оскорбительно.
But I am going far away, and shall never come back....	Но ведь я еду далеко и не приеду никогда.
It is for ever. I don't want to sit beside a 'laceration.'... But I don't know how to speak now. I've said everything.... Good-bye, Katerina Ivanovna; you can't be angry with me, for I am a hundred times more severely punished than you, if only by the fact that I shall never see you again.	Это ведь навеки... Я не хочу сидеть подле надрыва... Впрочем, я уже не умею говорить, все сказал... Прощайте, Катерина Ивановна, вам нельзя на меня сердиться, потому что я во сто раз более вас наказан: наказан уже тем одним, что никогда вас не увижу.
Good-bye!	Прощайте.
I don't want your hand.	Мне не надобно руки вашей.
You have tortured me too deliberately for me to be able to forgive you at this moment.	Вы слишком сознательно меня мучили, чтоб я вам в эту минуту мог простить.

I shall forgive you later, but now I don't want your hand.	Потом прощу, а теперь не надо руки.
Den Dank, Dame, begehr ich nicht,"* he added, with a forced smile, showing, however, that he could read Schiller, and read him till he knew him by heart-which Alyosha would never have believed. He went out of the room without saying good-bye even to his hostess, Madame Hohlakov. Alyosha clasped his hands. * Thank you, madam, I want nothing.	Den Dank, Dame, begehr ich nicht,[15 - Награда не нужна мне, госпожа (нем.).] - прибавил он с искривленною улыбкой, доказав, впрочем, совершенно неожиданно, что и он может читать Шиллера до заучивания наизусть, чему прежде не поверил бы Алеша. Он вышел из комнаты, даже не простившись и с хозяйкой, госпожой Хохлаковой. Алеша всплеснул руками.
"Ivan!" he cried desperately after him. "Come back, Ivan!	- Иван, - крикнул он ему, как потерянный, вслед, -воротись, Иван!
No, nothing will induce him to come back now!" he cried again, regretfully realising it; "but it's my fault, my fault. I began it!	Нет, нет, он теперь ни за что не воротится! -воскликнул он опять в горестном озарении, - но это я, я виноват, я начал!
Ivan spoke angrily, wrongly.	Иван говорил злобно, нехорошо.
Unjustly and angrily. He must come back here, come back," Alyosha kept exclaiming frantically.	Несправедливо и злобно... - Алеша восклицал как полоумный.
Katerina Ivanovna went suddenly into the next room.	Катерина Ивановна вдруг вышла в другую комнату.
"You have done no harm. You behaved beautifully, like an angel," Madame Hohlakov whispered rapidly and ecstatically to Alyosha. "I will do my utmost to prevent Ivan Fyodorovitch from going."	- Вы ничего не наделали, вы действовали прелестно, как ангел, - быстро и восторженно зашептала горестному Алеше госпожа Хохлакова. - Я употреблю все усилия, чтоб Иван Федорович не уехал...
Her face beamed with delight, to the great distress of Alyosha, but Katerina Ivanovna suddenly returned.	Радость сияла на ее лице, к величайшему огорчению Алеши; но Катерина Ивановна вдруг вернулась.
She had two hundred-rouble notes in her hand.	В руках ее были два радужные кредитные билета.
"I have a great favour to ask of you, Alexey Fyodorovitch," she began, addressing Alyosha with an apparently calm and even voice, as though nothing had happened. "A week- yes, I think it was a week ago- Dmitri Fyodorovitch was guilty of a hasty and unjust action- a very ugly action.	- Я имею к вам одну большую просьбу, Алексей Федорович, - начала она, прямо обращаясь к Алеше по-видимому спокойным и ровным голосом, точно и в самом деле ничего сейчас не случилось. - Неделю - да, кажется, неделю назад -Дмитрий Федорович сделал один горячий и несправедливый поступок, очень безобразный.
There is a low tavern here, and in it he met that discharged officer, that captain, whom your father used to employ in some business.	Тут есть одно нехорошее место, один трактир. В нем он встретил этого отставного офицера, штабс-капитана этого, которого ваш батюшка употреблял по каким-то своим делам.
Dmitri Fyodorovitch somehow lost his temper with this captain, seized him by the beard and dragged him out into the street and for some distance along it, in that insulting fashion. And I am told that his son, a boy, quite a child, who is at the school here, saw it and ran beside them crying and begging for his father, appealing to everyone to defend him, while everyone laughed.	Рассердившись почему-то на этого штабс-капитана, Дмитрий Федорович схватил его за бороду и при всех вывел в этом унизительном виде на улицу и на улице еще долго вел, и говорят, что мальчик, сын этого штабс-капитана, который учится в здешнем училище, еще ребенок, увидав это, бежал все подле и плакал вслух и просил за отца и бросался ко всем и просил, чтобы защитили, а все смеялись.

You must forgive me, Alexey Fyodorovitch, I cannot think without indignation of that disgraceful action of his... one of those actions of which only Dmitri Fyodorovitch would be capable in his anger... and in his passions!	Простите, Алексей Федорович, я не могу вспомнить без негодования этого позорного его поступка... одного из таких поступков, на которые может решиться только один Дмитрий Федорович в своем гневе... и в страстях своих!
I can't describe it even.... I can't find my words.	Я и рассказать этого не могу, не в состоянии... Я сбиваюсь в словах.
I've made inquiries about his victim, and find he is quite a poor man.	Я справлялась об этом обиженном и узнала, что он очень бедный человек.
His name is Snegiryov.	Фамилия его Снегирев.
He did something wrong in the army and was discharged. I can't tell you what. And now he has sunk into terrible destitution, with his family- an unhappy family of sick children, and, I believe, an insane wife.	Он за что-то провинился на службе, его выключили, я не умею вам это рассказать, и теперь он с своим семейством, с несчастным семейством больных детей и жены, сумасшедшей кажется, впал в страшную нищету.
He has been living here a long time; he used to work as a copying clerk, but now he is getting nothing.	Он уже давно здесь в городе, он что-то делает, писарем где-то был, а ему вдруг теперь ничего не платят.
I thought if you... that is I thought... I don't know. I am so confused. You see, I wanted to ask you, my dear Alexey Fyodorovitch, to go to him, to find some excuse to go to them- I mean to that captain- oh, goodness, how badly I explain it!- and delicately, carefully, as only you know how to" (Alyosha blushed), "manage to give him this assistance, these two hundred roubles.	Я бросила взгляд на вас... то есть я думала - я не знаю, я как-то путаюсь, - видите, я хотела вас просить, Алексей Федорович, добрейший мой Алексей Федорович, сходить к нему, отыскать предлог, войти к ним, то есть к этому штабс-капитану, - о Боже! как я сбиваюсь - и деликатно, осторожно - именно как только вы один сумеете сделать (Алеша вдруг покраснел) -суметь отдать ему это вспоможение, вот, двести рублей.
He will be sure to take it.... I mean, persuade him to take it.... Or, rather, what do I mean?	Он, наверно, примет... то есть уговорить его принять... Или нет, как это?
You see it's not by way of compensation to prevent him from taking proceedings (for I believe he meant to), but simply a token of sympathy, of a desire to assist him from me, Dmitri Fyodorovitch's betrothed, not from himself.... But you know.... I would go myself, but you'll know how to do it ever so much better.	Видите ли, это не то что плата ему за примирение, чтоб он не жаловался (потому что он, кажется, хотел жаловаться), а просто сочувствие, желание помочь, от меня, от меня, от невесты Дмитрия Федоровича, а не от него самого... Одним словом, вы сумеете... Я бы сама поехала, но вы сумеете гораздо лучше меня.
He lives in Lake Street in the house of a woman called Kalmikov.... For God's sake, Alexey Fyodorovitch, do it for me, and now... now I am rather... tired...	Он живет в Озерной улице, в доме мещанки Калмыковой... Ради Бога, Алексей Федорович, сделайте мне это, а теперь... теперь я несколько... устала.
Good-bye!"	До свиданья...
She turned and disappeared behind the portiere so quickly that Alyosha had not time to utter a word, though he wanted to speak.	Она вдруг так быстро повернулась и скрылась опять за портьеру, что Алеша не успел и слова сказать, - а ему хотелось сказать.
He longed to beg her pardon, to blame himself, to say something, for his heart was full and he could not bear to go out of the room without it.	Ему хотелось просить прощения, обвинить себя, -ну что-нибудь сказать, потому что сердце его было полно, и выйти из комнаты он решительно не хотел без этого.

But Madame Hohlakov took him by the hand and drew him along with her.	Но госпожа Хохлакова схватила его за руку и вывела сама.
In the hall she stopped him again as before.	В прихожей она опять остановила его, как и давеча.
"She is proud, she is struggling with herself; but kind, charming, generous, "she exclaimed, in a half-whisper. "Oh, how I love her, especially sometimes, and how glad I am again of everything!	- Гордая, себя борет, но добрая, прелестная, великодушная! - полушепотом восклицала госпожа Хохлакова. - О, как я ее люблю, особенно иногда, и как я всему, всему теперь вновь опять рада!
Dear Alexey Fyodorovitch, you didn't know, but I must tell you, that we all, all- both her aunts, I and all of us, Lise, even- have been hoping and praying for nothing for the last month but that she may give up your favourite Dmitri, who takes no notice of her and does not care for her, and may marry Ivan Fyodorovitch- such an excellent and cultivated young man, who loves her more than anything in the world.	Милый Алексей Федорович, вы ведь не знали этого: знайте же, что мы все, все - я, обе ее тетки -ну все, даже Lise, вот уже целый месяц как мы только того и желаем и молим, чтоб она разошлась с вашим любимцем Дмитрием Федоровичем, который ее знать не хочет и нисколько не любит, и вышла бы за Ивана Федоровича, образованного и превосходного молодого человека, который ее любит больше всего на свете.
We are in a regular plot to bring it about, and I am even staying on here perhaps on that account."	Мы ведь целый заговор тут составили, и я даже, может быть, не уезжаю лишь из-за этого...
"But she has been crying- she has been wounded again," cried Alyosha.	- Но ведь она же плакала, опять оскорбленная! -вскричал Алеша.
"Never trust a woman's tears, Alexey Fyodorovitch. I am never for the women in such cases. I am always on the side of the men."	- Не верьте слезам женщины, Алексей Федорович, - я всегда против женщин в этом случае, я за мужчин.
"Mamma, you are spoiling him," Lise's little voice cried from behind the door.	- Мама, вы его портите и губите, - послышался тоненький голосок Lise из-за двери.
"No, it was all my fault. I am horribly to blame," Alyosha repeated unconsoled, hiding his face in his hands in an agony of remorse for his indiscretion.	- Нет, это я всему причиной, я ужасно виноват! -повторял неутешный Алеша в порыве мучительного стыда за свою выходку и даже закрывая руками лицо от стыда.
"Quite the contrary; you behaved like an angel, like an angel. I am ready to say so a thousand times over."	- Напротив, вы поступили как ангел, как ангел, я это тысячи тысяч раз повторить готова.
"Mamma, how has he behaved like an angel?" Lise's voice was heard again.	- Мама, почему он поступил как ангел, -послышался опять голосок Lise.
"I somehow fancied all at once," Alyosha went on as though he had not heard Lise, "that she loved Ivan, and so I said that stupid thing.... What will happen now?"	- Мне вдруг почему-то вообразилось, на все это глядя, - продолжал Алеша, как бы и не слыхав Лизы, - что она любит Ивана, вот я и сказал эту глупость... и что теперь будет!
"To whom, to whom?" cried Lise. "Mamma, you really want to be the death of me.	- Да с кем, с кем? - воскликнула Lise, - мама, вы, верно, хотите умертвить меня.
I ask you and you don't answer."	Я вас спрашиваю - вы мне не отвечаете.
At the moment the maid ran in.	В эту минуту вбежала горничная.
"Katerina Ivanovna is ill.... She is crying, struggling... hysterics."	-С Катериной Ивановной худо... Они плачут... истерика, бьются.

"What is the matter?" cried Lise, in a tone of real anxiety. "Mamma, I shall be having hysterics, and not she!"	- Что такое, - закричала Lise, уже тревожным голосом. - Мама, это со мной будет истерика, а не с ней!
"Lise, for mercy's sake, don't scream, don't persecute me.	- Lise, ради Бога, не кричи, не убивай меня.
At your age one can't know everything that grown-up people know. I'll come and tell you everything you ought to know.	Ты еще в таких летах, что тебе нельзя всего знать, что большие знают, прибегу - все расскажу, что можно тебе сообщить.
Oh, mercy on us!	О Боже мой!
I am coming, I am coming.... Hysterics is a good sign, Alexey Fyodorovitch; it's an excellent thing that she is hysterical.	Я бегу, бегу... Истерика - это добрый знак, Алексей Федорович, это превосходно, что с ней истерика.
That's just as it ought to be.	Это именно так и надо.
In such cases I am always against the woman, against all these feminine tears and hysterics.	Я в этом случае всегда против женщин, против всех этих истерик и женских слез.
Run and say, Yulia, that I'll fly to her.	Юлия, беги и скажи, что я лечу.
As for Ivan Fyodorovitch's going away like that, it's her own fault.	А что Иван Федорович так вышел, так она сама виновата.
But he won't go away.	Но он не уедет.
Lise, for mercy's sake, don't scream!	Lise, ради Бога, не кричи!
Oh, yes; you are not screaming. It's I am screaming. Forgive your mamma; but I am delighted, delighted, delighted!	Ах да, ты не кричишь, это я кричу, прости свою мамашу, но я в восторге, в восторге, в восторге!
Did you notice, Alexey Fyodorovitch, how young, how young Ivan Fyodorovitch was just now when he went out, when he said all that and went out?	А заметили вы, Алексей Федорович, каким молодым человеком Иван Федорович давеча вышел, сказал это все и вышел!
I thought he was so learned, such a savant, and all of a sudden he behaved so warmly, openly, and youthfully, with such youthful inexperience, and it was all so fine, like you.... And the way he repeated that German verse, it was just like you!	Я думала, он такой ученый, академик, а он вдруг так горячо-горячо, откровенно и молодо, неопытно и молодо, и так это все прекрасно, прекрасно, точно вы... И этот стишок немецкий сказал, ну точно как вы!
But I must fly, I must fly!	Но бегу, бегу.
Alexey Fyodorovitch, make haste to carry out her commission, and then make haste back.	Алексей Федорович, спешите скорей по этому поручению и поскорей вернитесь.
Lise, do you want anything now?	Lise, не надобно ли тебе чего?
For mercy's sake, don't keep Alexey Fyodorovitch a minute. He will come back to you at once."	Ради Бога, не задерживай ни минуты Алексея Федоровича, он сейчас к тебе вернется...
Madame Hohlakov at last ran off.	Госпожа Хохлакова наконец убежала.
Before leaving, Alyosha would have opened the door to see Lise.	Алеша, прежде чем идти, хотел было отворить дверь к Lise.
"On no account," cried Lise. "On no account now.	- Ни за что! - вскричала Lise, - теперь уж ни за что!
Speak through the door.	Говорите так, сквозь дверь.

How have you come to be an angel?	За что вы в ангелы попали?
That's the only thing I want to know."	Я только это одно и хочу знать.
"For an awful piece of stupidity, Lise!	- За ужасную глупость, Lise!
Goodbye!"	Прощайте.
"Don't dare to go away like that!" Lise was beginning.	- Не смейте так уходить! - вскричала было Lise.
"Lise, I have a real sorrow!	- Lise, у меня серьезное горе!
I'll be back directly, but I have a great, great sorrow!	Я сейчас ворочусь, но у меня большое, большое горе!
And he ran out of the room.	И он выбежал из комнаты.
Chapter 6.	VI
A Laceration in the Cottage	Надрыв в избе
HE certainly was really grieved in a way he had seldom been before.	У него было действительно серьезное горе, из таких, какие он доселе редко испытывал.
He had rushed in like a fool, and meddled in what? In a love-affair.	Он выскочил и "наглупил" - и в каком же деле: в любовных чувствах!
"But what do I know about it? What can I tell about such things?" he repeated to himself for the hundredth time, flushing crimson. "Oh, being ashamed would be nothing; shame is only the punishment I deserve. The trouble is I shall certainly have caused more unhappiness.... And Father Zossima sent me to reconcile and bring them together.	"Ну что я в этом понимаю, что я в этих делах разбирать могу? - в сотый раз повторял он про себя, краснея, - ох, стыд бы ничего, стыд только должное мне наказание, - беда в том, что несомненно теперь я буду причиною новых несчастий... А старец посылал меня, чтобы примирить и соединить.
Is this the way to bring them together?"	Так ли соединяют?"
Then he suddenly remembered how he had tried to join their hands, and he felt fearfully ashamed again.	Тут он вдруг опять припомнил, как он "соединил руки", и страшно стыдно стало ему опять.
"Though I acted quite sincerely, I must be more sensible in the future," he concluded suddenly, and did not even smile at his conclusion.	"Хоть я сделал это все и искренно, но вперед надо быть умнее", - заключил он вдруг и даже не улыбнулся своему заключению.
Katerina Ivanovna's commission took him to Lake Street, and his brother Dmitri lived close by, in a turning out of Lake Street.	Поручение Катерины Ивановны было дано в Озерную улицу, и брат Дмитрий жил как раз тут по дороге, недалеко от Озерной улицы в переулке.
Alyosha decided to go to him in any case before going to the captain, though he had a presentiment that he would not find his brother.	Алеша решил зайти к нему во всяком случае прежде, чем к штабс-капитану, хоть и предчувствовал, что не застанет брата.
He suspected that he would intentionally keep out of his way now, but he must find him anyhow.	Он подозревал, что тот, может быть, как-нибудь нарочно будет прятаться от него теперь, но во что бы то ни стало надо было его разыскать.
Time was passing: the thought of his dying elder had not left Alyosha for one minute from the time he set off from the monastery.	Время же уходило: мысль об отходившем старце ни на минуту, ни на секунду не оставляла его с того часа, как он вышел из монастыря.

There was one point which interested him particularly about Katerina Ivanovna's commission; when she had mentioned the captain's son, the little schoolboy who had run beside his father crying, the idea had at once struck Alyosha that this must be the schoolboy who had bitten his finger when he, Alyosha, asked him what he had done to hurt him.	В поручении Катерины Ивановны промелькнуло одно обстоятельство, чрезвычайно тоже его заинтересовавшее: когда Катерина Ивановна упомянула о маленьком мальчике, школьнике, сыне того штабс-капитана, который бежал, плача в голос, подле отца, то у Алеши и тогда уже вдруг мелькнула мысль, что этот мальчик есть, наверное, тот давешний школьник, укусивший его за палец, когда он, Алеша, допрашивал его, чем он его обидел.
Now Alyosha felt practically certain of this, though he could not have said why.	Теперь уж Алеша был почти уверен в этом, сам не зная еще почему.
Thinking of another subject was a relief, and he resolved to think no more about the "mischief" he had done, and not to torture himself with remorse, but to do what he had to do, let come what would.	Таким образом, увлекшись посторонними соображениями, он развлекся и решил не "думать" о сейчас наделанной им "беде", не мучить себя раскаянием, а делать дело, а там что будет, то и выйдет.
At that thought he was completely comforted.	На этой мысли он окончательно ободрился.
Turning to the street where Dmitri lodged, he felt hungry, and taking out of his pocket the roll he had brought from his father's, he ate it.	Кстати, завернув в переулок к брату Дмитрию и чувствуя голод, он вынул из кармана взятую у отца булку и съел дорогой.
It made him feel stronger.	Это подкрепило его силы.
Dmitri was not at home.	Дмитрия дома не оказалось.
The people of the house, an old cabinet-maker, his son, and his old wife, looked with positive suspicion at Alyosha.	Хозяева домишка - старик столяр, его сын и старушка, жена его, - даже подозрительно посмотрели на Алешу.
"He hasn't slept here for the last three nights. Maybe he has gone away," the old man said in answer to Alyosha's persistent inquiries.	"Уж третий день как не ночует, может, куда и выбыл", - ответил старик на усиленные вопросы Алеши.
Alyosha saw that he was answering in accordance with instructions.	Алеша понял, что он отвечает по данной инструкции.
When he asked whether he were not at Grushenka's or in hiding at Foma's (Alyosha spoke so freely on purpose), all three looked at him in alarm.	На вопрос его: "Не у Грушеньки ли он, и не у Фомы ли опять прячется" (Алеша нарочно пустил в ход эти откровенности), все хозяева даже пугливо на него посмотрели.
"They are fond of him, they are doing their best for him," thought Alyosha. "That's good."	"Любят его, стало быть, руку его держат, -подумал Алеша, - это хорошо".
At last he found the house in Lake Street. It was a decrepit little house, sunk on one side, with three windows looking into the street, and with a muddy yard, in the middle of which stood a solitary cow.	Наконец он разыскал в Озерной улице дом мещанки Калмыковой, ветхий домишко, перекосившийся, всего в три окна на улицу, с грязным двором, посреди которого уединенно стояла корова.
He crossed the yard and found the door opening into the passage. On the left of the passage lived the old woman of the house with her old daughter. Both seemed to be deaf.	Вход был со двора в сени; налево из сеней жила старая хозяйка со старухою дочерью, и, кажется, обе глухие.

In answer to his repeated inquiry for the captain, one of them at last understood that he was asking for their lodgers, and pointed to a door across the passage.	На вопрос его о штабс-капитане, несколько раз повторенный, одна из них, поняв наконец, что спрашивают жильцов, ткнула ему пальцем чрез сени, указывая на дверь в чистую избу.
The captain's lodging turned out to be a simple cottage room.	Квартира штабс-капитана действительно оказалась только простою избой.
Alyosha had his hand on the iron latch to open the door, when he was struck by the strange hush within.	Алеша взялся было рукой за железную скобу, чтоб отворить дверь, как вдруг необыкновенная тишина за дверями поразила его.
Yet he knew from Katerina Ivanovna's words that the man had a family.	Он знал, однако, со слов Катерины Ивановны, что отставной штабс-капитан человек семейный:
"Either they are all asleep or perhaps they have heard me coming and are waiting for me to open the door. I'd better knock first," and he knocked.	"Или спят все они, или, может быть, услыхали, что я пришел, и ждут, пока я отворю; лучше я снова постучусь к ним", - и он постучал.
An answer came, but not at once, after an interval of perhaps ten seconds.	Ответ послышался, но не сейчас, а секунд даже, может быть, десять спустя.
"Who's there?" shouted someone in a loud and very angry voice.	- Кто таков? - прокричал кто-то громким и усиленно сердитым голосом.
Then Alyosha opened the door and crossed the threshold.	Алеша отворил тогда дверь и шагнул чрез порог.
He found himself in a regular peasant's room. Though it was large, it was cumbered up with domestic belongings of all sorts, and there were several people in it.	Он очутился в избе, хотя и довольно просторной, но чрезвычайно загроможденной и людьми, и всяким домашним скарбом.
On the left was a large Russian stove.	Налево была большая русская печь.
From the stove to the window on the left was a string running across the room, and on it there were rags hanging.	От печи к левому окну чрез всю комнату была протянута веревка, на которой было развешено разное тряпье.
There was a bedstead against the wall on each side, right and left, covered with knitted quilts.	По обеим стенам налево и направо помещалось по кровати, покрытых вязаными одеялами.
On the one on the left was a pyramid of four print-covered pillows, each smaller than the one beneath.	На одной из них, на левой, была воздвигнута горка из четырех ситцевых подушек, одна другой меньше.
On the other there was only one very small pillow.	На другой же кровати, справа, виднелась лишь одна очень маленькая подушечка.
The opposite corner was screened off by a curtain or a sheet hung on a string.	Далее в переднем углу было небольшое место, отгороженное занавеской или простыней, тоже перекинутою чрез веревку, протянутую поперек угла.
Behind this curtain could be seen a bed made up on a bench and a chair.	За этою занавеской тоже примечалась сбоку устроенная на лавке и на приставленном к ней стуле постель.
The rough square table of plain wood had been moved into the middle window.	Простой деревянный четырехугольный мужицкий стол был отодвинут из переднего угла к серединному окошку.

The three windows, which consisted each of four tiny greenish mildewy panes, gave little light, and were close shut, so that the room was not very light and rather stuffy.	Все три окна, каждое в четыре мелкие, зеленые, заплесневшие стекла, были очень тусклы и наглухо заперты, так что в комнате было довольно душно и не так светло.
On the table was a frying pan with the remains of some fried eggs, a half-eaten piece of bread, and a small bottle with a few drops of vodka.	На столе стояла сковорода с остатками глазной яичницы, лежал надъеденный ломоть хлеба и, сверх того, находился полуштоф со слабыми остатками земных благ лишь на донушке.
A woman of genteel appearance, wearing a cotton gown, was sitting on a chair by the bed on the left.	Возле левой кровати на стуле помещалась женщина, похожая на даму, одетая в ситцевое платье.
Her face was thin and yellow, and her sunken cheeks betrayed at the first glance that she was ill.	Она была очень худа лицом, желтая; чрезвычайно впалые щеки ее свидетельствовали с первого раза о ее болезненном состоянии.
But what struck Alyosha most was the expression in the poor woman's eyes- a look of surprised inquiry and yet of haughty pride.	Но всего более поразил Алешу взгляд бедной дамы - взгляд чрезвычайно вопросительный и в то же время ужасно надменный.
And while he was talking to her husband, her big brown eyes moved from one speaker to the other with the same haughty and questioning expression.	И до тех пор пока дама не заговорила сама и пока объяснялся Алеша с хозяином, она все время так же надменно и вопросительно переводила свои большие карие глаза с одного говорившего на другого.
Beside her at the window stood a young girl, rather plain, with scanty reddish hair, poorly but very neatly dressed.	Подле этой дамы у левого окошка стояла молодая девушка с довольно некрасивым лицом, с рыженькими жиденькими волосами, бедно, хотя и весьма опрятно одетая.
She looked disdainfully at Alyosha as he came in.	Она брезгливо осматривала вошедшего Алешу.
Beside the other bed was sitting another female figure.	Направо, тоже у постели, сидело и еще одно женское существо.
She was a very sad sight, a young girl of about twenty, but hunchback and crippled "with withered legs," as Alyosha was told afterwards.	Это было очень жалкое создание, молодая тоже девушка, лет двадцати, но горбатая и безногая, с отсохшими, как сказали потом Алеше, ногами.
Her crutches stood in the corner close by.	Костыли ее стояли подле, в углу, между кроватью и стеной.
The strikingly beautiful and gentle eyes of this poor girl looked with mild serenity at Alyosha.	Замечательно прекрасные и добрые глаза бедной девушки с какою-то спокойною кротостью поглядели на Алешу.
A man of forty-five was sitting at the table, finishing the fried eggs. He was spare, small, and weakly built. He had reddish hair and a scanty light-coloured beard, very much like a wisp of tow (this comparison and the phrase "a wisp of tow" flashed at once into Alyosha's mind for some reason, he remembered it afterwards).	За столом, кончая яичницу, сидел господин лет сорока пяти, невысокого роста, сухощавый, слабого сложения, рыжеватый, с рыженькою редкою бородкой, весьма похожею на растрепанную мочалку (это сравнение и особенно слово "мочалка" так и сверкнули почему-то с первого же взгляда в уме Алеши, он это потом припомнил).
It was obviously this gentleman who had shouted to him, as there was no other man in the room.	Очевидно, этот самый господин и крикнул из-за двери: "кто таков", так как другого мужчины в комнате не было.

But when Alyosha went in, he leapt up from the bench on which he was sitting, and, hastily wiping his mouth with a ragged napkin, darted up to Alyosha.	Но когда Алеша вошел, он словно сорвался со скамьи, на которой сидел за столом, и, наскоро обтираясь дырявою салфеткой, подлетел к Алеше.
"It's a monk come to beg for the monastery. A nice place to come to!" the girl standing in the left corner said aloud.	- Монах на монастырь просит, знал к кому прийти! - громко между тем проговорила стоявшая в левом углу девица.
The man spun round instantly towards her and answered her in an excited and breaking voice:	Но господин, подбежавший к Алеше, мигом повернулся к ней на каблуках и взволнованным срывающимся каким-то голосом ей ответил:
"No, Varvara, you are wrong.	- Нет-с, Варвара Николавна, это не то-с, не угадали-с!
Allow me to ask," he turned again to Alyosha, "what has brought you to our retreat?"	Позвольте спросить в свою очередь, - вдруг опять повернулся он к Алеше, - что побудило вас-с посетить... эти недра-с?
Alyosha looked attentively at him. It was the first time he had seen him.	Алеша внимательно смотрел на него, он в первый раз этого человека видел.
There was something angular, flurried and irritable about him.	Было в нем что-то угловатое, спешащее и раздражительное.
Though he had obviously just been drinking, he was not drunk.	Хотя он очевидно сейчас выпил, но пьян не был.
There was extraordinary impudence in his expression, and yet, strange to say, at the same time there was fear.	Лицо его изображало какую-то крайнюю наглость и в то же время - странно это было - видимую трусость.
He looked like a man who had long been kept in subjection and had submitted to it, and now had suddenly turned and was trying to assert himself.	Он похож был на человека, долгое время подчинявшегося и натерпевшегося, но который бы вдруг вскочил и захотел заявить себя.
Or, better still, like a man who wants dreadfully to hit you but is horribly afraid you will hit him.	Или, еще лучше, на человека, которому ужасно бы хотелось вас ударить, но который ужасно боится, что вы его ударите.
In his words and in the intonation of his shrill voice there was a sort of crazy humour, at times spiteful and at times cringing, and continually shifting from one tone to another.	В речах его и в интонации довольно пронзительного голоса слышался какой-то юродливый юмор, то злой, то робеющий, не выдерживающий тона и срывающийся.
The question about "our retreat" he had asked, as it were, quivering all over, rolling his eyes, and skipping up so close to Alyosha that he instinctively drew back a step.	Вопрос о "недрах" задал он как бы весь дрожа, выпучив глаза и подскочив к Алеше до того в упор, что тот машинально сделал шаг назад.
He was dressed in a very shabby dark cotton coat, patched and spotted.	Одет был этот господин в темное, весьма плохое, какое-то нанковое пальто, заштопанное и в пятнах.
He wore checked trousers of an extremely light colour, long out of fashion, and of very thin material. They were so crumpled and so short that he looked as though he had grown out of them like a boy.	Панталоны на нем были чрезвычайно какие-то светлые, такие, что никто давно и не носит, клетчатые и из очень тоненькой какой-то материи, смятые снизу и сбившиеся оттого наверх, точно он из них, как маленький мальчик, вырос.
"I am Alexey Karamazov," Alyosha began in reply.	-Я... Алексей Карамазов... - проговорил было в ответ Алеша.

"I quite understand that, sir," the gentleman snapped out at once to assure him that he knew who he was already. "I am Captain Snegiryov, sir, but I am still desirous to know precisely what has led you- "	- Отменно умею понимать-с, - тотчас же отрезал господин, давая знать, что ему и без того известно, кто он такой. - Штабс я капитан-с Снегирев-с, в свою очередь; но все же желательно узнать, что именно побудило...
"Oh, I've come for nothing special.	-Да я так только зашел.
I wanted to have a word with you- if only you allow me."	Мне, в сущности, от себя хотелось бы вам сказать одно слово... Если только позволите...
"In that case, here is a chair, sir; kindly be seated.	- В таком случае вот и стул-с, извольте взять место-с.
That's what they used to say in the old comedies, 'kindly be seated,'" and with a rapid gesture he seized an empty chair (it was a rough wooden chair, not upholstered) and set it for him almost in the middle of the room; then, taking another similar chair for himself, he sat down facing Alyosha, so close to him that their knees almost touched.	Это в древних комедиях говорили: "Извольте взять место"... - и штабс-капитан быстрым жестом схватил порожний стул (простой мужицкий, весь деревянный и ничем не обитый) и поставил его чуть не посредине комнаты; затем, схватив другой такой же стул для себя, сел напротив Алеши, по-прежнему к нему в упор и так, что колени их почти соприкасались вместе.
"Nikolay Ilyitch Snegiryov, sir, formerly a captain in the Russian infantry, put to shame for his vices, but still a captain.	- Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с, хоть и посрамленный своими пороками, но все же штабс-капитан.
Though I might not be one now for the way I talk; for the last half of my life I've learnt to say 'sir.'	Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь со второй половины жизни стал говорить словоерсами.
It's a word you use when you've come down in the world."	Словоерс приобретается в унижении.
"That's very true," smiled Alyosha. "But is it used involuntarily or on purpose?"	- Это так точно, - усмехнулся Алеша, - только невольно приобретается или нарочно?
"As God's above, it's involuntary, and I usen't to use it!	- Видит Бог, невольно.
I didn't use the word 'sir' all my life, but as soon as I sank into low water I began to say 'sir.'	Все не говорил, целую жизнь не говорил словоерсами, вдруг упал и встал с словоерсами.
It's the work of a higher power.	Это делается высшею силой.
I see you are interested in contemporary questions, but how can I have excited your curiosity, living as I do in surroundings impossible for the exercise of hospitality?"	Вижу, что интересуетесь современными вопросами. Чем, однако, мог возбудить столь любопытства, ибо живу в обстановке, невозможной для гостеприимства.
"I've come- about that business."	- Я пришел... по тому самому делу...
"About what business?" the captain interrupted impatiently.	- По тому самому делу? - нетерпеливо прервал штабс-капитан.
"About your meeting with my brother Dmitri Fyodorovitch," Alyosha blurted out awkwardly.	- По поводу той встречи вашей с братом моим Дмитрием Федоровичем, - неловко отрезал Алеша.
"What meeting, sir?	- Какой же это встречи-с?
You don't mean that meeting?	Это уж не той ли самой-с?

About my 'wisp of tow,' then?" He moved closer so that his knees positively knocked against Alyosha.	Значит, насчет мочалки, банной мочалки? -надвинулся он вдруг так, что в этот раз положительно стукнулся коленками в Алешу.
His lips were strangely compressed like a thread.	Губы его как-то особенно сжались в ниточку.
"What wisp of tow?" muttered Alyosha.	- Какая это мочалка? - пробормотал Алеша.
"He is come to complain of me, father!" cried a voice familiar to Alyosha- the voice of the schoolboy- from behind the curtain. "I bit his finger just now."	- Это он на меня тебе, папа, жаловаться пришел! -крикнул знакомый уже Алеше голосок давешнего мальчика из-за занавески в углу. - Это я ему давеча палец укусил!
The curtain was pulled, and Alyosha saw his assailant lying on a little bed made up on the bench and the chair in the corner under the ikons.	Занавеска отдернулась, и Алеша увидел давешнего врага своего, в углу, под образами, на прилаженной на лавке и на стуле постельке.
The boy lay covered by his coat and an old wadded quilt.	Мальчик лежал накрытый своим пальтишком и еще стареньким ватным одеяльцем.
He was evidently unwell, and, judging by his glittering eyes, he was in a fever.	Очевидно, был нездоров и, судя по горящим глазам, в лихорадочном жару.
He looked at Alyosha without fear, as though he felt he was at home and could not be touched.	Он бесстрашно, не по-давешнему, глядел теперь на Алешу: "Дома, дескать, теперь не достанешь".
"What! Did he bite your finger?" The captain jumped up from his chair. "Was it your finger he bit?"	- Какой такой палец укусил? - привскочил со стула штабс-капитан. - Это вам он палец укусил-с?
"Yes.	- Да, мне.
He was throwing stones with other schoolboys. There were six of them against him alone.	Давеча он на улице с мальчиками камнями перебрасывался; они в него шестеро кидают, а он один.
I went up to him, and he threw a stone at me and then another at my head.	Я подошел к нему, а он и в меня камень бросил, потом другой мне в голову.
I asked him what I had done to him.	Я спросил: что я ему сделал?
And then he rushed at me and bit my finger badly, I don't know why."	Он вдруг бросился и больно укусил мне палец, не знаю за что.
"I'll thrash him, sir, at once- this minute!" The captain jumped up from his seat.	- Сейчас высеку-с! Сею минутой высеку-с, -совсем уже вскочил со стула штабс-капитан.
"But I am not complaining at all, I am simply telling you.... I don't want him to be thrashed.	- Да я ведь вовсе не жалуюсь, я только рассказал... Я вовсе не хочу, чтобы вы его высекли.
Besides, he seems to be ill."	Да он, кажется, теперь и болен...
"And do you suppose I'd thrash him?	- А вы думали, я высеку-с?
That I'd take my Ilusha and thrash him before you for your satisfaction?	Что я Илюшечку возьму да сейчас и высеку пред вами для вашего полного удовлетворения?

Would you like it done at once, sir?" said the captain, suddenly turning to Alyosha, as though he were going to attack him. "I am sorry about your finger, sir; but instead of thrashing Ilusha, would you like me to chop off my four fingers with this knife here before your eyes to satisfy your just wrath?	Скоро вам это надо-с? - проговорил штабс-капитан, вдруг повернувшись к Алеше с таким жестом, как будто хотел на него броситься. - Жалею, сударь, о вашем пальчике, но не хотите ли я, прежде чем Илюшечку сечь, свои четыре пальца, сейчас же на ваших глазах, для вашего справедливого удовлетворения, вот этим самым ножом оттяпаю.
I should think four fingers would be enough to satisfy your thirst for vengeance. You won't ask for the fifth one too?" He stopped short with a catch in his throat.	Четырех-то пальцев, я думаю, вам будет довольно-с для утоления жажды мщения-с, пятого не потребуете?.. - Он вдруг остановился и как бы задохся.
Every feature in his face was twitching and working; he looked extremely defiant.	Каждая черточка на его лице ходила и дергалась, глядел же с чрезвычайным вызовом.
He was in a sort of frenzy.	Он был как бы в исступлении.
"I think I understand it all now," said Alyosha gently and sorrowfully, still keeping his seat. "So your boy is a good boy, he loves his father, and he attacked me as the brother of your assailant.... Now I understand it," he repeated thoughtfully. "But my brother Dmitri Fyodorovitch regrets his action, I know that, and if only it is possible for him to come to you, or better still, to meet you in that same place, he will ask your forgiveness before everyone- if you wish it."	- Я, кажется, теперь все понял, - тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. - Значит, ваш мальчик - добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика... Это я теперь понимаю, - повторил он раздумывая. - Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения... если вы пожелаете.
"After pulling out my beard, you mean, he will ask my forgiveness? And he thinks that will be a satisfactory finish, doesn't he?"	- То есть вырвал бороденку и попросил извинения... Все, дескать, закончил и удовлетворил, так ли-с?
"Oh, no! On the contrary, he will do anything you like and in any way you like."	- О нет, напротив, он сделает все, что вам будет угодно и как вам будет угодно!
"So if I were to ask his highness to go down on his knees before me in that very tavern- 'The Metropolis' it's called- or in the marketplace, he would do it?"	- Так что если б я попросил его светлость стать на коленки предо мной в этом самом трактире-с -"Столичный город" ему наименование - или на площади-с, так он и стал бы?
"Yes, he would even go down on his knees."	- Да, он станет и на колени.
"You've pierced me to the heart, sir.	- Пронзили-с.
Touched me to tears and pierced me to the heart!	Прослезили меня и пронзили-с.
I am only too sensible of your brother's generosity.	Слишком наклонен чувствовать.
Allow me to introduce my family, my two daughters and my son- my litter.	Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой сын - мой помет-с.
If I die, who will care for them, and while I live who but they will care for a wretch like me?	Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит?
That's a great thing the Lord has ordained for every man of my sort, sir.	Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с.
For there must be someone able to love even a man like me."	Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с...

"Ah, that's perfectly true!" exclaimed Alyosha.	- Ах, это совершенная правда! - воскликнул Алеша.
"Oh, do leave off playing the fool! Some idiot comes in, and you put us to shame!" cried the girl by the window, suddenly turning to her father with a disdainful and contemptuous air.	- Да полноте наконец паясничать; какой-нибудь дурак придет, а вы срамите! - вскрикнула неожиданно девушка у окна, обращаясь к отцу с брезгливою и презрительною миной.
"Wait a little, Varvara!" cried her father, speaking peremptorily but looking at them quite approvingly. "That's her character," he said, addressing Alyosha again.	- Повремените немного, Варвара Николавна, позвольте выдержать направление, - крикнул ей отец, хотя и повелительным тоном, но, однако, весьма одобрительно смотря на нее. - Это уж у нас такой характер-с, - повернулся он опять к Алеше.
"And in all nature there was naught That could find favour in his eyes- or rather in the feminine- that could find favour in her eyes- .	И ничего во всей природе □ □ Благословить он не хотел. То есть надо бы в женском роде: благословить она не хотела‑с.
But now let me present you to my wife, Arina Petrovna. She is crippled, she is forty-three; she can move, but very little.	Но позвольте вас представить и моей супруге: вот-с Арина Петровна, дама без ног-с, лет сорока трех, ноги ходят, да немножко-с.
She is of humble origin.	Из простых-с.
Arina Petrovna, compose your countenance. This is Alexey Fyodorovitch Karamazov.	Арина Петровна, разгладьте черты ваши: вот Алексей Федорович Карамазов.
Get up, Alexey Fyodorovitch." He took him by the hand and with unexpected force pulled him up. "You must stand up to be introduced to a lady.	Встаньте, Алексей Федорович, - он взял его за руку и с силой, которой даже нельзя было ожидать от него, вдруг его приподнял. - Вы даме представляетесь, надо встать-с.
It's not the Karamazov, mamma, who... h'm... etcetera, but his brother, radiant with modest virtues.	Не тот-с Карамазов, маменька, который... гм и так далее, а брат его, блистающий смиренными добродетелями.
Come, Arina Petrovna, come, mamma, first your hand to be kissed."	Позвольте, Арина Петровна, позвольте, маменька, позвольте вашу ручку предварительно поцеловать.
And he kissed his wife's hand respectfully and even tenderly.	И он почтительно, нежно даже поцеловал у супруги ручку.
The girl at the window turned her back indignantly on the scene; an expression of extraordinary cordiality came over the haughtily inquiring face of the woman.	Девица у окна с негодованием повернулась к сцене спиной, надменно вопросительное лицо супруги вдруг выразило необыкновенную ласковость.
"Good morning! Sit down, Mr. Tchernomazov," she said.	- Здравствуйте, садитесь, господин Черномазов, -проговорила она.
"Karamazov, mamma, Karamazov. We are of humble origin," he whispered again.	- Карамазов, маменька, Карамазов (мы из простых-с), - подшепнул он снова.
"Well, Karamazov, or whatever it is, but I always think of Tchermomazov.... Sit down. Why has he pulled you up?	- Ну Карамазов или как там, а я всегда Черномазов... Садитесь же, и зачем он вас поднял?
He calls me crippled, but I am not, only my legs are swollen like barrels, and I am shrivelled up myself.	Дама без ног, он говорит, ноги-то есть, да распухли, как ведра, а сама я высохла.

Once I used to be so fat, but now it's as though I had swallowed a needle."	Прежде-то я куды была толстая, а теперь вон словно иглу проглотила...
"We are of humble origin," the captain muttered again.	- Мы из простых-с, из простых-с, - подсказал еще раз капитан.
"Oh, father, father!" the hunchback girl, who had till then been silent on her chair, said suddenly, and she hid her eyes in her handkerchief.	- Папа, ах папа! - проговорила вдруг горбатая девушка, доселе молчавшая на своем стуле, и вдруг закрыла глаза платком.
"Buffoon!" blurted out the girl at the window.	- Шут! - брякнула девица у окна.
"Have you heard our news?" said the mother, pointing at her daughters. "It's like clouds coming over; the clouds pass and we have music again.	- Видите, у нас какие известия, - расставила руки мамаша, указывая на дочерей, - точно облака идут; пройдут облака, и опять наша музыка.
When we were with the army, we used to have many such guests.	Прежде, когда мы военными были, к нам много приходило таких гостей.
I don't mean to make any comparisons; everyone to their taste.	Я, батюшка, это к делу не приравниваю. Кто любит кого, тот и люби того.
The deacon's wife used to come then and say,	Дьяконица тогда приходит и говорит:
'Alexandr Alexandrovitch is a man of the noblest heart, but Nastasya Petrovna,' she would say, 'is of the brood of hell.'	"Александр Александрович превосходнейшей души человек, а Настасья, говорит, Петровна, это исчадие ада". -
'Well,' I said, 'that's a matter of taste; but you are a little spitfire.'	"Ну, отвечаю, это как кто кого обожает, а ты и мала куча, да вонюча". -
' And you want keeping in your place;' says she.	"А тебя, говорит, надо в повиновении держать". -
'You black sword,' said I, 'who asked you to teach me?'	"Ах ты, черная ты, - говорю ей, - шпага, ну и кого ты учить пришла?" -
'But my breath,' says she, 'is clean, and yours is unclean.'	"Я, - говорит она, - воздух чистый впускаю, а ты нечистый". -
'You ask all the officers whether my breath is unclean.'	"А спроси, - отвечаю ей, - всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?"
And ever since then I had it in my mind. Not long ago I was sitting here as I am now, when I saw that very general come in who came here for Easter, and I asked him:	И так это у меня с того самого времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу, тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал:
'Your Excellency,' said I, 'can a lady's breath be unpleasant?'	"Что, - говорю ему, - ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?" -
'Yes,' he answered; 'you ought to open a window-pane or open the door, for the air is not fresh here.'	"Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по тому самому, что у вас воздух несвежий".
And they all go on like that!	Ну и все-то так!
And what is my breath to them?	А и что им мой воздух дался?
The dead smell worse still!.	От мертвых и того хуже пахнет.
'I won't spoil the air,' said I, 'I'll order some slippers and go away.'	"Я, говорю, воздуху вашего не порчу, а башмаки закажу и уйду".

My darlings, don't blame your own mother!	Батюшки, голубчики, не попрекайте мать родную!
Nikolay Ilyitch, how is it I can't please you? There's only Ilusha who comes home from school and loves me.	Николай Ильич, батюшка, я ль тебе не угодила, только ведь у меня и есть, что Илюшечка из класса придет и любит.
Yesterday he brought me an apple.	Вчера яблочко принес.
Forgive your own mother- forgive a poor lonely creature! Why has my breath become unpleasant to you?"	Простите, батюшки, простите, голубчики, мать родную, простите меня, совсем одинокую, а и чего вам мой воздух противен стал!
And the poor mad woman broke into sobs, and tears streamed down her cheeks.	И бедная вдруг разрыдалась, слезы брызнули ручьем.
The captain rushed up to her.	Штабс-капитан стремительно подскочил к ней.
"Mamma, mamma, my dear, give over!	- Маменька, маменька, голубчик, полно, полно!
You are not lonely.	Не одинокая ты.
Everyone loves you, everyone adores you." He began kissing both her hands again and tenderly stroking her face; taking the dinner-napkin, he began wiping away her tears.	Все-то тебя любят, все обожают! - и он начал опять целовать у нее обе руки и нежно стал гладить по ее лицу своими ладонями; схватив же салфетку, начал вдруг обтирать с лица ее слезы.
Alyosha fancied that he too had tears in his eyes. "There, you see, you hear?" he turned with a sort of fury to Alyosha, pointing to the poor imbecile.	Алеше показалось даже, что у него и у самого засверкали слезы. - Ну-с, видели-с? Слышали-с? -как-то вдруг яростно обернулся он к нему, показывая рукой на бедную слабоумную.
"I see and hear," muttered Alyosha.	- Вижу и слышу, - пробормотал Алеша.
"Father, father, how can you- with him! Let him alone!" cried the boy, sitting up in his bed and gazing at his father with glowing eyes.	-Папа, папа! Неужели ты с ним... Брось ты его, папа! - крикнул вдруг мальчик, привстав на своей постельке и горящим взглядом смотря на отца.
"Do give over fooling, showing off your silly antics which never lead to anything! shouted Varvara, stamping her foot with passion.	- Да полноте вы, наконец, паясничать, ваши выверты глупые показывать, которые ни к чему никогда не ведут!.. - совсем уже озлившись, крикнула все из того угла Варвара Николаевна, даже ногой топнула.
"Your anger is quite just this time, Varvara, and I'll make haste to satisfy you.	- Совершенно справедливо на этот раз изволите из себя выходить, Варвара Николавна, и я вас стремительно удовлетворю.
Come, put on your cap, Alexey Fyodorovitch, and I'll put on mine. We will go out.	Шапочку вашу наденьте, Алексей Федорович, а я вот картуз возьму - и пойдемте-с.
I have a word to say to you in earnest, but not within these walls.	Надобно вам одно серьезное словечко сказать, только вне этих стен.
This girl sitting here is my daughter Nina; I forgot to introduce her to you. She is a heavenly angel incarnate... who has flown down to us mortals,... if you can understand."	Эта вот сидящая девица - это дочка моя-с, Нина Николаевна-с, забыл я вам ее представить - ангел Божий во плоти... к смертным слетевший... если можете только это понять...
"There he is shaking all over, as though he is in convulsions!" Varvara went on indignantly.	- Весь ведь так и сотрясается, словно судорогой его сводит, - продолжала в негодовании Варвара Николаевна.

"And she there stamping her foot at me and calling me a fool just now, she is a heavenly angel incarnate too, and she has good reason to call me so.	- А эта, вот что теперь на меня ножкой топает и паяцем меня давеча обличила, - это тоже ангел Божий во плоти-с и справедливо меня обозвала-с.
Come along, Alexey Fyodorovitch, we must make an end."	Пойдемте же, Алексей Федорович, покончить надо-с...
And, snatching Alyosha's hand, he drew him out of the room into the street.	И, схватив Алешу за руку, он вывел его из комнаты прямо на улицу.
Chapter 7.	VII
And in the Open Air	И на чистом воздухе
"THE air is fresh, but in my apartment it is not so in any sense of the word.	- Воздух чистый-с, а в хоромах-то у меня и впрямь несвежо, во всех даже смыслах.
Let us walk slowly, sir.	Пройдемте, сударь, шажком.
I should be glad of your kind interest."	Очень бы хотелось мне вас заинтересовать-с.
"I too have something important to say to you," observed Alyosha, "only I don't know how to begin."	-Я и сам к вам имею одно чрезвычайное дело... -заметил Алеша, - и только не знаю, как мне начать.
"To be sure you must have business with me.	- Как не узнать, что у вас до меня дело-с?
You would never have looked in upon me without some object.	Без дела-то вы бы никогда ко мне и не заглянули.
Unless you come simply to complain of the boy, and that's hardly likely.	Али в самом деле только жаловаться на мальчика приходили-с? Так ведь это невероятно-с.
And, by the way, about the boy: I could not explain to you in there, but here I will describe that scene to you.	А кстати о мальчике-с: я вам там всего изъяснить не мог-с, а здесь теперь сцену эту вам опишу-с.
My tow was thicker a week ago- I mean my beard. That's the nickname they give to my beard, the schoolboys most of all.	Видите ли, мочалка-то была гуще-с, еще всего неделю назад, - я про бороденку мою говорю-с; это ведь бороденку мою мочалкой прозвали, школьники главное-с.
Well, your brother Dmitri Fyodorovitch was pulling me by my beard, I'd done nothing, he was in a towering rage and happened to come upon me. He dragged me out of the tavern into the market place; at that moment the boys were coming out of school, and with them Ilusha.	Ну-с вот-с, тянет меня тогда ваш братец Дмитрий Федорович за мою бороденку, вытянул из трактира на площадь, а как раз школьники из школы выходят, а с ними и Илюша.
As soon as he saw me in such a state he rushed up to me.	Как увидал он меня в таком виде-с, бросился ко мне:
'Father,' he cried, 'father!'	"Папа, кричит, папа!"
He caught hold of me, hugged me, tried to pull me away, crying to my assailant,	Хватается за меня, обнимает меня, хочет меня вырвать, кричит моему обидчику:
'Let go, let go, it's my father, forgive him!'- yes, he actually cried 'forgive him.' He clutched at that hand, that very hand, in his little hands and kissed it.... I remember his little face at that moment, I haven't forgotten it and I never shall!"	"Пустите, пустите, это папа мой, папа, простите его" - так ведь и кричит: "Простите"; ручонками-то тоже его схватил, да руку-то ему, эту самую-то руку его, и целует-с... Помню я в ту минуту, какое у него было личико-с, не забыл-с и не забуду-с!..

"I swear," cried Alyosha, "that my brother will express his most deep and sincere regret, even if he has to go down on his knees in that same market-place.... I'll make him or he is no brother of mine!	- Клянусь, - воскликнул Алеша, - брат вам самым искренним образом, самым полным, выразит раскаяние, хотя бы даже на коленях на той самой площади... Я заставлю его, иначе он мне не брат!
"Aha, then it's only a suggestion!	- Ага, так это еще в прожекте находится.
And it does not come from him but simply from the generosity of your own warm heart.	Не прямо от него, а от благородства лишь вашего сердца исходит пылкого-с.
You should have said so.	Так бы и сказали-с.
No, in that case allow me to tell you of your brother's highly chivalrous soldierly generosity, for he did give expression to it at the time.	Нет, уж в таком случае позвольте мне и о высочайшем рыцарском и офицерском благородстве вашего братца досказать, ибо он его тогда выразил-с.
He left off dragging me by my beard and released me:	Кончил он это меня за мочалку тащить, пустил на волю-с:
'You are an officer,' he said, 'and I am an officer, if you can find a decent man to be your second send me your challenge. I will give satisfaction, though you are a scoundrel.'	"Ты, говорит, офицер, и я офицер, если можешь найти секунданта, порядочного человека, то присылай - дам удовлетворение, хотя бы ты и мерзавец!"
That's what he said.	Вот что сказал-с.
A chivalrous spirit indeed!	Воистину рыцарский дух!
I retired with Ilusha, and that scene is a family record imprinted forever on Ilusha's soul.	Удалились мы тогда с Илюшей, а родословная фамильная картина навеки у Илюши в памяти душевной отпечатлелась.
No, it's not for us to claim the privileges of noblemen.	Нет уж, где нам дворянами оставаться-с.
Judge for yourself. You've just been in our mansion, what did you see there?	Да и посудите сами-с, изволили сами быть сейчас у меня в хоромах - что видели-с?
Three ladies, one a cripple and weak-minded, another a cripple and hunchback and the third not crippled but far too clever. She is a student, dying to get back to Petersburg, to work for the emancipation of the Russian woman on the banks of the Neva.	Три дамы сидят-с, одна без ног слабоумная, другая без ног горбатая, а третья с ногами, да слишком уж умная, курсистка-с, в Петербург снова рвется, там на берегах Невы права женщины русской отыскивать.
I won't speak of Ilusha, he is only nine. I am alone in the world, and if I die, what will become of all of them? I simply ask you that.	Про Илюшу не говорю-с, всего девять лет-с, один как перст, ибо умри я - и что со всеми этими недрами станется, я только про это одно вас спрошу-с?
And if I challenge him and he kills me on the spot, what then?	А если так, то вызови я его на дуэль, а ну как он меня тотчас же и убьет, ну что же тогда?
What will become of them?	С ними-то тогда со всеми что станется-с?
And worse still, if he doesn't kill me but only cripples me: I couldn't work, but I should still be a mouth to feed. Who would feed it and who would feed them all?	Еще хуже того, если он не убьет, а лишь только меня искалечит: работать нельзя, а рот-то все-таки остается, кто ж его накормит тогда, мой рот, и кто ж их-то всех тогда накормит-с?
Must I take Ilusha from school and send him to beg in the streets?	Аль Илюшу вместо школы милостыню просить высылать ежедневно?

That's what it means for me to challenge him to a duel. It's silly talk and nothing else."	Так вот что оно для меня значит-с на дуэль-то его вызвать-с, глупое это слово-с, и больше ничего-с.
"He will beg your forgiveness, he will bow down at your feet in the middle of the marketplace," cried Alyosha again, with glowing eyes.	- Он будет у вас просить прощения, он посреди площади вам в ноги поклонится, - вскричал опять Алеша с загоревшимся взором.
"I did think of prosecuting him," the captain went on, "but look in our code, could I get much compensation for a personal injury?	- Хотел я его в суд позвать, - продолжал штабс-капитан, - но разверните наш кодекс, много ль мне придется удовлетворения за личную обиду мою с обидчика получить-с?
And then Agrafena Alexandrovna* sent for me and shouted at me:	А тут вдруг Аграфена Александровна призывает меня и кричит:
' Don't dare to dream of it!	"Думать не смей!
If you proceed against him, I'll publish it to all the world that he beat you for your dishonesty, and then you will be prosecuted.'	Если в суд его позовешь, так подведу так, что всему свету публично обнаружится, что бил он тебя за твое же мошенничество, тогда самого тебя под суд упекут".
I call God to witness whose was the dishonesty and by whose commands I acted, wasn't it by her own and Fyodor Pavlovitch's?	А Г осподь один видит, от кого мошенничество-то это вышло-с и по чьему приказу я как мелкая сошка тут действовал-с, - не по ее ли самой распоряжению да Федора Павловича?
And what's more,' she went on, 'I'll dismiss you for good and you'll never earn another penny from me.	"А к тому же, прибавляет, навеки тебя прогоню, и ничего ты у меня впредь не заработаешь.
I'll speak to my merchant too' (that's what she calls her old man) 'and he will dismiss you!'	Купцу моему тоже скажу (она его так и называет, старика-то: купец мой), так и тот тебя сгонит".
And if he dismisses me, what can I earn then from anyone?	Вот и думаю, если уж и купец меня сгонит, то что тогда, у кого заработаю?
Those two are all I have to look to, for your Fyodor Pavlovitch has not only given over employing me, for another reason, but he means to make use of papers I've signed to go to law against me.	Ведь они только двое мне и остались, так как батюшка ваш Федор Павлович не только мне доверять перестал, по одной посторонней причине-с, но еще сам, заручившись моими расписками, в суд меня тащить хочет.
And so I kept quiet, and you have seen our retreat.	Вследствие всего сего я и притих-с, и вы недра видели-с.
But now let me ask you: did Ilusha hurt your finger much?	А теперь позвольте спросить: больно он вам пальчик давеча укусил, Илюша-то?
I didn't like to go into it in our mansion before him." * Grushenka.	В хоромах-то я при нем войти в сию подробность не решился.
"Yes, very much, and he was in a great fury.	- Да, очень больно, и он очень был раздражен.
He was avenging you on me as a Karamazov, I see that now.	Он мне, как Карамазову, за вас отомстил, мне это ясно теперь.
But if only you had seen how he was throwing stones at his schoolfellows!	Но если бы вы видели, как он с товарищами-школьниками камнями перекидывался?
It's very dangerous. They might kill him. They are children and stupid. A stone may be thrown and break somebody's head."	Это очень опасно, они могут его убить, они дети, глупы, камень летит и может голову проломить.

"That's just what has happened. He has been bruised by a stone to-day. Not on the head but on the chest, just above the heart. He came home crying and groaning and now he is ill."	- Да уж и попало-с, не в голову, так в грудь-с, повыше сердца-с, сегодня удар камнем, синяк-с, пришел, плачет, охает, а вот и заболел.
"And you know he attacks them first. He is bitter against them on your account. They say he stabbed a boy called Krassotkin with a penknife not long ago."	- И знаете, ведь он там сам первый и нападает на всех, он озлился за вас, они говорят, что он одному мальчику, Красоткину, давеча в бок перочинным ножиком пырнул...
"I've heard about that too, it's dangerous. Krassotkin is an official here, we may hear more about it."	- Слышал и про это, опасно-с: Красоткин это чиновник здешний, еще, может быть, хлопоты выйдут-с...
"I would advise you," Alyosha went on warmly, "not to send him to school at all for a time till he is calmer. and his anger is passed."	- Я бы вам советовал, - с жаром продолжал Алеша, - некоторое время не посылать его вовсе в школу, пока он уймется... и гнев этот в нем пройдет...
"Anger!" the captain repeated, "that's just what it is.	-Гнев-с!- подхватил штабс-капитан,- именно гнев-с.
He is a little creature, but it's a mighty anger.	В маленьком существе, а великий гнев-с.
You don't know all, sir.	Вы этого всего не знаете-с.
Let me tell you more.	Позвольте мне пояснить эту повесть особенно.
Since that incident all the boys have been teasing him about the 'wisp of tow.'	Дело в том, что после того события все школьники в школе стали его мочалкой дразнить.
Schoolboys are a merciless race, individually they are angels, but together, especially in schools, they are often merciless.	Дети в школах народ безжалостный: порознь ангелы Божии, а вместе, особенно в школах, весьма часто безжалостны.
Their teasing has stiffed up a gallant spirit in Ilusha.	Начали они его дразнить, воспрянул в Илюше благородный дух.
An ordinary boy, a weak son, would have submitted, have felt ashamed of his father, sir, but he stood up for his father against them all.	Обыкновенный мальчик, слабый сын, - тот бы смирился, отца своего застыдился, а этот один против всех восстал за отца.
For his father and for truth and justice.	За отца и за истину-с, за правду-с.
For what he suffered when he kissed your brother's hand and cried to him	Ибо что он тогда вынес, как вашему братцу руки целовал и кричал ему:
'Forgive father, forgive him,'- that only God knows-and I, his father.	"Простите папочку, простите папочку", - то это только Бог один знает да я-с.
For our children- not your children, but ours- the children of the poor gentlemen looked down upon by everyone- know what justice means, sir, even at nine years old.	И вот так-то детки наши - то есть не ваши, а наши-с, детки презренных, но благородных нищих-с, - правду на земле еще в девять лет от роду узнают-с.
How should the rich know? They don't explore such depths once in their lives. But at that moment in the square when he kissed his hand, at that moment my Ilusha had grasped all that justice means.	Богатым где: те всю жизнь такой глубины не исследуют, а мой Илюшка в ту самую минуту на площади-то-с, как руки-то его целовал, в ту самую минуту всю истину произошел-с.

That truth entered into him and crushed him for ever, sir," the captain said hotly again with a sort of frenzy, and he struck his right fist against his left palm as though he wanted to show how "the truth" crushed Ilusha. "That very day, sir, he fell ill with fever and was delirious all night.	Вошла в него эта истина-с и пришибла его навеки-с, - горячо и опять как бы в исступлении произнес штабс-капитан и при этом ударил правым своим кулаком в левую ладонь, как бы желая наяву выразить, как пришибла его Илюшу "истина". - В тот самый день он у меня в лихорадке был-с, всю ночь бредил.
All that day he hardly said a word to me, but I noticed he kept watching me from the corner, though he turned to the window and pretended to be learning his lessons. But I could see his mind was not on his lessons.	Весь тот день мало со мной говорил, совсем молчал даже, только заметил я: глядит, глядит на меня из угла, а все больше к окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а я вижу, что не уроки у него на уме.
Next day I got drunk to forget my troubles, sinful man as I am, and I don't remember much.	На другой день я выпил-с и многого не помню-с, грешный человек, с горя-с.
Mamma began crying, too- I am very fond of mamma- well, I spent my last penny drowning my troubles.	Маменька тоже тут плакать начала-с -маменьку-то я очень люблю-с - ну с горя и клюкнул на последние-с.
Don't despise me for that, sir, in Russia men who drink are the best.	Вы, сударь, не презирайте меня: в России пьяные люди у нас самые добрые.
The best men amongst us are the greatest drunkards.	Самые добрые люди у нас и самые пьяные.
I lay down and I don't remember about Ilusha, though all that day the boys had been jeering at him at school.	Лежу это я и Илюшу в тот день не очень запомнил, а в тот-то именно день мальчишки и подняли его на смех в школе с утра-с:
'Wisp of tow,' they shouted, 'your father was pulled out of the tavern by his wisp of tow, you ran by and begged forgiveness.'	"Мочалка, - кричат ему, - отца твоего за мочалку из трактира тащили, а ты подле бежал и прощения просил".
"On the third day when he came back from school, I saw he looked pale and wretched.	На третий это день пришел он опять из школы, смотрю - лица на нем нет, побледнел.
' What is it?' I asked.	Что ты, говорю?
He wouldn't answer.	Молчит.
Well, there's no talking in our mansion without mamma and the girls taking part in it. What's more, the girls had heard about it the very first day.	Ну в хоромах-то нечего было разговаривать, а то сейчас маменька и девицы участие примут, -девицы-то к тому же все уже узнали, даже еще в первый день.
Varvara had begun snarling.	Варвара-то Николавна уже стала ворчать:
'You fools and buffoons, can you ever do anything rational?'	"Шуты, паяцы, разве может у вас что разумное быть?" -
'Quite so,' I said,'can we ever do anything rational?'	"Так точно, говорю, Варвара Николавна, разве может у нас что разумное быть?"
For the time I turned it off like that.	Тем на тот раз и отделался.

So in the evening I took the boy out for a walk, for you must know we go for a walk every evening, always the same way, along which we are going now-from our gate to that great stone which lies alone in the road under the hurdle, which marks the beginning of the town pasture. A beautiful and lonely spot, sir.	Вот-с к вечеру я и вывел мальчика погулять. А мы с ним, надо вам знать-с, каждый вечер и допрежь того гулять выходили, ровно по тому самому пути, по которому с вами теперь идем, от самой нашей калитки до вон того камня большущего, который вон там на дороге сиротой лежит у плетня и где выгон городской начинается: место пустынное и прекрасное-с.
Ilusha and I walked along hand in hand as usual. He has a little hand, his fingers are thin and cold- he suffers with his chest, you know.	Идем мы с Илюшей, ручка его в моей руке, по обыкновению; махонькая у него ручка, пальчики тоненькие, холодненькие, - грудкой ведь он у меня страдает.
'Father,' said he, 'father!'	"Папа, говорит, папа!" -
'Well?' said I. I saw his eyes flashing.	"Что?" - говорю ему; глазенки, вижу, у него сверкают.
' Father, how he treated you then!'	"Папа, как он тебя тогда, папа!" -
' It can't be helped, Ilusha,' I said.	"Что делать, Илюша", - говорю.
' Don't forgive him, father, don't forgive him!	"Не мирись с ним, папа, не мирись.
At school they say that he has paid you ten roubles for it.'	Школьники говорят, что он тебе десять рублей за это дал". -
'No Ilusha,' said I, 'I would not take money from him for anything.' he began trembling all over, took my hand in both his and kissed it again.	"Нет, говорю, Илюша, я денег от него не возьму теперь ни за что". Так он и затрясся весь, схватил мою руку в свои обе ручки, опять целует.
'Father,' he said, 'father, challenge him to a duel, at school they say you are a coward and won't challenge him, and that you'll accept ten roubles from him.'	"Папа, говорит, папа, вызови его на дуэль, в школе дразнят, что ты трус и не вызовешь его на дуэль, а десять рублей у него возьмешь". -
'I can't challenge him to a duel, Ilusha,' I answered. And I told briefly what I've just told you.	"На дуэль, Илюша, мне нельзя его вызвать", -отвечаю я и излагаю ему вкратце все то, что и вам на сей счет сейчас изложил.
He listened.	Выслушал он.
'Father,' he said, anyway don't forgive it. When I grow up I'll call him out myself and kill him.'	"Папа, говорит, папа, все-таки не мирись: я вырасту, я вызову его сам и убью его!"
His eyes shone and glowed.	Глазенки-то сверкают и горят.
And of course I am his father, and I had to put in a word:	Ну при всем том ведь я и отец, надобно ж было ему слово правды сказать.
'It's a sin to kill,' I said, 'even in a duel.'	"Грешно, - говорю я ему, - убивать, хотя бы и на поединке". -
'Father,' he said, 'when I grow up, I'll knock him down, knock the sword out of his hand, I'll fall on him, wave my sword over him and say: "I could kill you, but I forgive you, so there!"' You see what the workings of his little mind have been during these two days; he must have been planning that vengeance all day, and raving about it at night.	"Папа, говорит, папа, я его повалю, как большой буду, я ему саблю выбью своей саблей, брошусь на него, повалю его, замахнусь на него саблей и скажу ему: мог бы сейчас убить, но прощаю тебя, вот тебе!" Видите, видите, сударь, какой процессик в головке-то его произошел в эти два дня, это он день и ночь об этом именно мщении с саблей думал и ночью, должно быть, об этом бредил-с.

"But he began to come home from school badly beaten, I found out about it the day before yesterday, and you are right, I won't send him to that school any more.	Только стал он из школы приходить больно битый, это третьего дня я все узнал, и вы правы-с; больше уж в школу эту я его не пошлю-с.
I heard that he was standing up against all the class alone and defying them all, that his heart was full of resentment, of bitterness- I was alarmed about him.	Узнаю я, что он против всего класса один идет и всех сам вызывает, сам озлился, сердце в нем зажглось, - испугался я тогда за него.
We went for another walk.	Опять ходим, гуляем.
'Father,' he asked, 'are the rich people stronger than anyone else on earth?'	"Папа, спрашивает, папа, ведь богатые всех сильнее на свете?" -
'Yes, Ilusha,' I said, 'there are no people on earth stronger than the rich.'	"Да, говорю, Илюша, нет на свете сильнее богатого".-
'Father,' he said, 'I will get rich, I will become an officer and conquer everybody. The Tsar will reward me, I will come back here and then no one will dare- ' Then he was silent and his lips still kept trembling.	"Папа, говорит, я разбогатею, я в офицеры пойду и всех разобью, меня царь наградит, я приеду, и тогда никто не посмеет..." Потом помолчал да и говорит - губенки-то у него всё по-прежнему вздрагивают:
'Father,' he said, 'what a horrid town this is.'	"Папа, говорит, какой это нехороший город наш, папа!" -
'Yes, Ilusha,' I said, 'it isn't a very nice town.'	"Да, говорю, Илюшечка, не очень-таки хорош наш город". -
'Father, let us move into another town, a nice one,' he said, 'where people don't know about us.'	"Папа, переедем в другой город, в хороший, говорит, город, где про нас и не знают". -
'We will move, we will, Ilusha,' said I, 'only I must save up for it.'	"Переедем, говорю, переедем, Илюша, - вот только денег скоплю".
I was glad to be able to turn his mind from painful thoughts, and we began to dream of how we would move to another town, how we would buy a horse and cart.	Обрадовался я случаю отвлечь его от мыслей темных, и стали мы мечтать с ним, как мы в другой город переедем, лошадку свою купим да тележку.
'We will put mamma and your sisters inside, we will cover them up and we'll walk, you shall have a lift now and then, and I'll walk beside, for we must take care of our horse, we can't all ride. That's how we'll g°.'	Маменьку да сестриц усадим, закроем их, а сами сбоку пойдем, изредка тебя подсажу, а я тут подле пойду, потому лошадку свою поберечь надо, не всем же садиться, так и отправимся.
He was enchanted at that, most of all at the thought of having a horse and driving him.	Восхитился он этим, а главное, что своя лошадка будет и сам на ней поедет.
For of course a Russian boy is born among horses.	А уж известно, что русский мальчик так и родится вместе с лошадкой.
We chattered a long while. Thank God, I thought, I have diverted his mind and comforted him.	Болтали мы долго, слава Богу, думаю, развлек я его, утешил.
"That was the day before yesterday, in the evening, but last night everything was changed.	Это третьего дня вечером было, а вчера вечером уже другое оказалось.
He had gone to school in the morning, he came back depressed, terribly depressed.	Опять он утром в эту школу пошел, мрачный вернулся, очень уж мрачен.
In the evening I took him by the hand and we went for a walk; he would not talk.	Вечером взял я его за ручку, вывел гулять, молчит, не говорит.

There was a wind blowing and no sun, and a feeling of autumn; twilight was coming on. We walked along, both of us depressed.	Ветерок тогда начался, солнце затмилось, осенью повеяло, да и смеркалось уж, - идем, обоим нам грустно.
'Well, my boy,' said I, 'how about our setting off on our travels?' I thought I might bring him back to our talk of the day before.	"Ну, мальчик, как же мы, говорю, с тобой в дорогу-то соберемся?" - думаю на вчерашний-то разговор навести.
He didn't answer, but I felt his fingers trembling in my hand.	Молчит. Только пальчики его, слышу, в моей руке вздрогнули.
Ah, I thought, it's a bad job; there's something fresh.	"Э, думаю, плохо, новое есть".
We had reached the stone where we are now. I sat down on the stone. And in the air there were lots of kites flapping and whirling. There were as many as thirty in sight.	Дошли мы, вот как теперь, до этого самого камня, сел я на камень этот, а на небесах всё змеи запущены, гудят и трещат, змеев тридцать видно.
Of course, it's just the season for the kites.	Ведь ныне змеиный сезон-с.
'Look, Ilusha,' said I, 'it's time we got out our last year's kite again.	"Вот, говорю, Илюша, пора бы и нам змеек прошлогодний запустить.
I'll mend it; where have you put it away?'	Починю-ка я его, где он у тебя там спрятан?"
My boy made no answer. He looked away and turned sideways to me.	Молчит мой мальчик, глядит в сторону, стоит ко мне боком.
And then a gust of wind blew up the sand. He suddenly fell on me, threw both his little arms round my neck and held me tight.	А тут ветер вдруг загудел, понесло песком... Бросился он вдруг ко мне весь, обнял мне обеими ручонками шею, стиснул меня.
You know, when children are silent and proud, and try to keep back their tears when they are in great trouble and suddenly break down, their tears fall in streams.	Знаете, детки коли молчаливые да гордые, да слезы долго перемогают в себе, да как вдруг прорвутся, если горе большое придет, так ведь не то что слезы потекут-с, а брызнут, словно ручьи-с.
With those warm streams of tears, he suddenly wetted my face.	Теплыми-то брызгами этими так вдруг и обмочил он мне все лицо.
He sobbed and shook as though he were in convulsions, and squeezed up against me as I sat on the stone.	Зарыдал как в судороге, затрясся, прижимает меня к себе, я сижу на камне.
'Father,' he kept crying, 'dear father, how he insulted you!'	"Папочка, вскрикивает, папочка, милый папочка, как он тебя унизил!"
And I sobbed too. We sat shaking in each other's arms.	Зарыдал тут и я-с, сидим и сотрясаемся обнявшись. "Папочка, говорит, папочка!" -
' Ilusha,' I said to him, 'Ilusha, darling.'	"Илюша, - говорю ему, - Илюшечка!"
No one saw us then. God alone saw us; I hope He will record it to my credit.	Никто-то нас тогда не видел-с, Бог один видел, авось мне в формуляр занесет-с.
You must thank your brother, Alexey Fyodorovitch.	Поблагодарите вашего братца, Алексей Федорович.
No, sir, I won't thrash my boy for your satisfaction."	Нет-с, я моего мальчика для вашего удовлетворения не высеку-с!
He had gone back to his original tone of resentful buffoonery.	Кончил он опять со своим давешним злым и юродливым вывертом.

Alyosha felt, though, that he trusted him, and that if there had been someone else in his, Alyosha's place, the man would not have spoken so openly and would not have told what he had just told.	Алеша почувствовал, однако, что ему уж он доверяет и что будь на его месте другой, то с другим этот человек не стал бы так "разговаривать" и не сообщил бы ему того, что сейчас ему сообщил.
This encouraged Alyosha, whose heart was trembling on the verge of tears.	Это ободрило Алешу, у которого душа дрожала от слез.
"Ah, how I would like to make friends with your boy!" he cried. "If you could arrange it- "	- Ах, как бы мне хотелось помириться с вашим мальчиком! - воскликнул он. - Если б вы это устроили...
"Certainly, sir," muttered the captain.	- Точно так-с, - пробормотал штабс-капитан.
"But now listen to something quite different!" Alyosha went on.	- Но теперь не про то, совсем не про то, слушайте, - продолжал восклицать Алеша, -слушайте.
"I have a message for you. That same brother of mine, Dmitri, has insulted his betrothed, too, a noble-hearted girl of whom you have probably heard.	Я имею к вам поручение: этот самый мой брат, этот Дмитрий, оскорбил и свою невесту, благороднейшую девушку, и о которой вы, верно, слышали.
I have a right to tell you of her wrong; I ought to do so, in fact, for, hearing of the insult done to you and learning all about your unfortunate position, she commissioned me at once- just now- to bring you this help from her- but only from her alone, not from Dmitri, who has abandoned her. Nor from me, his brother, nor from anyone else, but from her, only from her!	Я имею право вам открыть про ее оскорбление, я даже должен так сделать, потому что она, узнав про вашу обиду и узнав все про ваше несчастное положение, поручила мне сейчас... давеча... снести вам это вспоможение от нее... но только от нее одной, не от Дмитрия, который и ее бросил, отнюдь нет, и не от меня, от брата его, и не от кого-нибудь, а от нее, только от нее одной!
She entreats you to accept her help....You have both been insulted by the same man. She thought of you only when she had just received a similar insult from him- similar in its cruelty, I mean.	Она вас умоляет принять ее помощь... вы оба обижены одним и тем же человеком... Она и вспомнила-то о вас лишь тогда, когда вынесла от него такую же обиду (по силе обиды), как и вы от него!
She comes like a sister to help a brother in misfortune.... She told me to persuade you to take these two hundred roubles from her, as from a sister, knowing that you are in such need.	Это значит, сестра идет к брату с помощью... Она именно поручила мне уговорить вас принять от нее вот эти двести рублей как от сестры.
No one will know of it, it can give rise to no unjust slander. There are the two hundred roubles, and I swear you must take them unless- unless all men are to be enemies on earth!	Никто-то об этом не узнает, никаких несправедливых сплетен не может произойти... вот эти двести рублей, и, клянусь, вы должны принять их, иначе... иначе, стало быть, все должны быть врагами друг другу на свете!
But there are brothers even on earth.... You have a generous heart... you must see that, you must," and Alyosha held out two new rainbow-coloured hundred-rouble notes.	Но ведь есть же и на свете братья... У вас благородная душа... вы должны это понять, должны!.. И Алеша протянул ему две новенькие радужные сторублевые кредитки.
They were both standing at the time by the great stone close to the fence, and there was no one near.	Оба они стояли тогда именно у большого камня, у забора, и никого кругом не было.

The notes seemed to produce a tremendous impression on the captain. He started, but at first only from astonishment. Such an outcome of their conversation was the last thing he expected.	Кредитки произвели, казалось, на штабс-капитана страшное впечатление: он вздрогнул, но сначала как бы от одного удивления: ничего подобного ему и не мерещилось, и такого исхода он не ожидал вовсе.
Nothing could have been farther from his dreams than help from anyone- and such a sum!	Помощь от кого-нибудь, да еще такая значительная, ему и не мечталась даже во сне.
He took the notes, and for a minute he was almost unable to answer, quite a new expression came into his face.	Он взял кредитки и с минуту почти и отвечать не мог, совсем что-то новое промелькнуло в лице его.
"That for me? So much money- two hundred roubles!	- Это мне-то, мне-с, это столько денег, двести рублей!
Good heavens!	Батюшки!
Why, I haven't seen so much money for the last four years! Mercy on us!	Да я уж четыре года не видал таких денег, Господи!
And she says she is a sister.... And is that the truth?"	И говорит, что сестра... и вправду это, вправду?
"I swear that all I told you is the truth,"cried Alyosha.	- Клянусь вам, что все, что я вам сказал, правда! -вскричал Алеша.
The captain flushed red.	Штабс-капитан покраснел.
"Listen, my dear, listen. If I take it, I shan't be behaving like a scoundrel?	- Послушайте-с, голубчик мой, послушайте-с, ведь если я и приму, то ведь не буду же я подлецом?
In your eyes, Alexey Fyodorovitch, I shan't be a scoundrel?	В глазах-то ваших, Алексей Федорович, ведь не буду, не буду подлецом?
No, Alexey Fyodorovitch, listen, listen," he hurried, touching Alyosha with both his hands. "You are persuading me to take it, saying that it's a sister sends it, but inwardly, in your heart won't you feel contempt for me if I take it, eh?"	Нет-с, Алексей Федорович, вы выслушайте, выслушайте-с, - торопился он, поминутно дотрогиваясь до Алеши обеими руками, - вы вот уговариваете меня принять тем, что "сестра" посылает, а внутри-то, про себя-то - не восчувствуете ко мне презрения, если я приму-с, а?
"No, no, on my salvation I swear I shan't!	- Да нет же, нет! Спасением моим клянусь вам, что нет!
And no one will ever know but me- I, you and she, and one other lady, her great friend."	И никто не узнает никогда, только мы: я, вы, да она, да еще одна дама, ее большой друг...
"Never mind the lady!	- Что дама!
Listen, Alexey Fyodorovitch, at a moment like this you must listen, for you can't understand what these two hundred roubles mean to me now." The poor fellow went on rising gradually into a sort of incoherent, almost wild enthusiasm.	Слушайте, Алексей Федорович, выслушайте-с, ведь уж теперь минута такая пришла-с, что надо выслушать, ибо вы даже и понять не можете, что могут значить для меня теперь эти двести рублей, - продолжал бедняк, приходя постепенно в какой-то беспорядочный, почти дикий восторг.

He was thrown off his balance and talked extremely fast, as though afraid he would not be allowed to say all he had to say. "Besides its being honestly acquired from a 'sister,' so highly respected and revered, do you know that now I can look after mamma and Nina, my hunchback angel daughter?	Он был как бы сбит с толку, говорил же чрезвычайно спеша и торопясь, точно опасаясь, что ему не дадут всего высказать. - Кроме того, что это честно приобретено, от столь уважаемой и святой "сестры-с", знаете ли вы, что я маменьку и Ниночку - горбатенького-то ангела моего, дочку-то, полечить теперь могу?
Doctor Herzenstube came to me in the kindness of his heart and was examining them both for a whole hour.	Приезжал ко мне доктор Г ерценштубе, по доброте своего сердца, осматривал их обеих целый час:
'I can make nothing of it,' said he, but he prescribed a mineral water which is kept at a chemist's here. He said it would be sure to do her good, and he ordered baths, too, with some medicine in them.	"Не понимаю, говорит, ничего", а, однако же, минеральная вода, которая в аптеке здешней есть (прописал он ее), несомненную пользу ей принесет, да ванны ножные из лекарств тоже ей прописал.
The mineral water costs thirty copecks, and she'd need to drink forty bottles perhaps: so I took the prescription and laid it on the shelf under the ikons, and there it lies.	Минеральная-то вода стоит тридцать копеек, а кувшинов-то надо выпить, может быть, сорок. Так я взял да рецепт и положил на полку под образа, да там и лежит.
And he ordered hot baths for Nina with something dissolved in them, morning and evening. But how can we carry out such a cure in our mansion, without servants, without help, without a bath, and without water?	А Ниночку прописал купать в каком-то растворе, в горячих ваннах таких, да ежедневно утром и вечером, так где ж нам было сочинить такое леченье-с, у нас-то, в хоромах-то наших, без прислуги, без помощи, без посуды и воды-с?
Nina is rheumatic all over, I don't think I told you that. All her right side aches at night, she is in agony, and, would you believe it, the angel bears it without groaning for fear of waking us.	А Ниночка-то вся в ревматизме, я вам это еще и не говорил, по ночам ноет у ней вся правая половина, мучается и, верите ли, ангел Божий, крепится, чтобы нас не обеспокоить, не стонет, чтобы нас не разбудить.
We eat what we can get, and she'll only take the leavings, what you'd scarcely give to a dog.	Кушаем мы что попало, что добудется, так ведь она самый последний кусок возьмет, что собаке только можно выкинуть:
'I am not worth it, I am taking it from you, I am a burden on you,' that's what her angel eyes try to express.	"Не стою я, дескать, этого куска, я у вас отнимаю, вам бременем сижу". Вот что ее взгляд ангельский хочет изобразить.
We wait on her, but she doesn't like it.	Служим мы ей, а ей это тягостно:
'I am a useless cripple, no good to anyone.' As though she were not worth it, when she is the saving of all of us with her angelic sweetness. Without her, without her gentle word it would be hell among us! She softens even Varvara.	"Не стою я того, не стою, недостойная я калека, бесполезная", - а еще бы она не стоила-с, когда она всех нас своею ангельскою кротостью у Бога вымолила, без нее, без ее тихого слова, у нас был бы ад-с, даже Варю и ту смягчила.
And don't judge Varvara harshly either, she is an angel too, she, too, has suffered wrong.	А Варвару-то Николавну тоже не осуждайте-с, тоже ангел она, тоже обиженная.
She came to us for the summer, and she brought sixteen roubles she had earned by lessons and saved up, to go back with to Petersburg in September, that is now.	Прибыла она к нам летом, а было с ней шестнадцать рублей, уроками заработала и отложила их на отъезд, чтобы в сентябре, то есть теперь-то, в Петербург на них воротиться.
But we took her money and lived on it, so now she has nothing to go back with.	А мы взяли денежки-то ее и прожили и не на что ей теперь воротиться, вот как-с.

Though indeed she couldn't go back, for she has to work for us like a slave. She is like an overdriven horse with all of us on her back. She waits on us all, mends and washes, sweeps the floor, puts mamma to bed. And mamma is capricious and tearful and insane!	Да и нельзя воротиться-то, потому на нас, как каторжная, работает - ведь мы ее как клячу запрягли-оседлали, за всеми ходит, чинит, моет, пол метет, маменьку в постель укладывает, а маменька капризная-с, а маменька слезливая-с, а маменька сумасшедшая-с!..
And now I can get a servant with this money, you understand, Alexey Fyodorovitch, I can get medicines for the dear creatures, I can send my student to Petersburg, I can buy beef, I can feed them properly.	Так ведь теперь я на эти двести рублей служанку нанять могу-с, понимаете ли вы, Алексей Федорович, лечение милых существ предпринять могу-с, курсистку в Петербург направлю-с, говядины куплю-с, диету новую заведу-с.
Good Lord, but it's a dream!"	Господи, да ведь это мечта!
Alyosha was delighted that he had brought him such happiness and that the poor fellow had consented to be made happy.	Алеша был ужасно рад, что доставил столько счастия и что бедняк согласился быть осчастливленным.
"Stay, Alexey Fyodorovitch, stay," the captain began to talk with frenzied rapidity, carried away by a new day-dream. "Do you know that Ilusha and I will perhaps really carry out our dream. We will buy a horse and cart, a black horse, he insists on its being black, and we will set off as we pretended the other day.	- Стойте, Алексей Федорович, стойте, - схватился опять за новую, вдруг представившуюся ему мечту штабс-капитан и опять затараторил исступленною скороговоркой, - да знаете ли вы, что мы с Илюшкой, пожалуй, и впрямь теперь мечту осуществим: купим лошадку да кибитку, да лошадку-то вороненькую, он просил непременно чтобы вороненькую, да и отправимся, как третьего дня расписывали.
I have an old friend, a lawyer in K. province, and I heard through a trustworthy man that if I were to go he'd give me a place as clerk in his office, so, who knows, maybe he would. So I'd just put mamma and Nina in the cart, and Ilusha could drive, and I'd walk, I'd walk.... Why, if I only succeed in getting one debt paid that's owing me, I should have perhaps enough for that too!"	У меня в К-ской губернии адвокат есть знакомый-с, с детства приятель-с, передавали мне чрез верного человека, что если приеду, то он мне у себя на конторе место письмоводителя будто бы даст-с, так ведь, кто его знает, может, и даст... Ну так посадить бы маменьку, посадить бы Ниночку, Илюшечку править посажу, а я бы пешечком, пешечком, да всех бы и повез-с... Господи, да если бы только один должок пропащий здесь получить, так, может, достанет даже и на это-с!
"There would be enough!" cried Alyosha. "Katerina Ivanovna will send you as much more as you need, and you know, I have money too, take what you want, as you would from a brother, from a friend, you can give it back later.... (You'll get rich. you'll get rich!) And you know you couldn't have a better idea than to move to another province!	- Достанет, достанет! - воскликнул Алеша, -Катерина Ивановна вам пришлет еще, сколько угодно, и знаете ли, у меня тоже есть деньги, возьмите сколько вам надо, как от брата, как от друга, потом отдадите... (Вы разбогатеете, разбогатеете!) И знаете, что никогда вы ничего лучше даже и придумать не в состоянии, как этот переезд в другую губернию!
It would be the saving of you, especially of your boy and you ought to go quickly, before the winter, before the cold. You must write to us when you are there, and we will always be brothers... No, it's not a dream!"	В этом ваше спасение, а главное, для вашего мальчика - и знаете, поскорее бы, до зимы бы, до холодов, и написали бы нам оттуда, и остались бы мы братьями... Нет, это не мечта!
Alyosha could have hugged him, he was so pleased.	Алеша хотел было обнять его, до того он был доволен.

But glancing at him he stopped short. The man was standing with his neck outstretched and his lips protruding, with a pale and frenzied face. His lips were moving as though trying to articulate something; no sound came, but still his lips moved. It was uncanny.	Но, взглянув на него, он вдруг остановился: тот стоял, вытянув шею, вытянув губы, с исступленным и побледневшим лицом и что-то шептал губами, как будто желая что-то выговорить; звуков не было, а он все шептал губами, было как-то странно.
"What is it?" asked Alyosha, startled.	- Чего вы! - вздрогнул вдруг отчего-то Алеша.
"Alexey Fyodorovitch... I... you," muttered the captain, faltering, looking at him with a strange, wild, fixed stare, and an air of desperate resolution. At the same time there was a sort of grin on his lips. "I... you, sir... wouldn't you like me to show you a little trick I know?" he murmured, suddenly, in a firm rapid whisper, his voice no longer faltering.	-Алексей Федорович... я... вы...- бормотал и срывался штабс-капитан, странно и дико смотря на него в упор с видом решившегося полететь с горы, и в то же время губами как бы и улыбаясь, -я-с... вы-с... А не хотите ли, я вам один фокусик сейчас покажу-с! - вдруг прошептал он быстрым, твердым шепотом, речь уже не срывалась более.
"What trick?"	- Какой фокусик?
"A pretty trick," whispered the captain. His mouth was twisted on the left side, his left eye was screwed up. He still stared at Alyosha.	- Фокусик, фокус-покус такой, - все шептал штабс-капитан; рот его скривился на левую сторону, левый глаз прищурился, он, не отрываясь, все смотрел на Алешу, точно приковался к нему.
"What is the matter? What trick?" Alyosha cried, now thoroughly alarmed.	- Да что с вами, какой фокус? - прокричал тот уж совсем в испуге.
"Why, look," squealed the captain suddenly, and showing him the two notes which he had been holding by one corner between his thumb and forefinger during the conversation, he crumpled them up savagely and squeezed them tight in his right hand.	- А вот какой, глядите! - взвизгнул вдруг штабс-капитан. И, показав ему обе радужные кредитки, которые все время, в продолжение всего разговора, держал обе вместе за уголок большим и указательным пальцами правой руки, он вдруг с каким-то остервенением схватил их, смял и крепко зажал в кулаке правой руки.
"Do you see, do you see?" he shrieked, pale and infuriated. And suddenly flinging up his hand, he threw the crumpled notes on the sand. "Do you see?" he shrieked again, pointing to them. "Look there!"	- Видели-с, видели-с! - взвизгнул он Алеше, бледный и исступленный, и вдруг, подняв вверх кулак, со всего размаху бросил обе смятые кредитки на песок, - видели-с? - взвизгнул он опять, показывая на них пальцем, - ну так вот же-с!..
And with wild fury he began trampling them under his heel, gasping and exclaiming as he did so:	И вдруг, подняв правую ногу, он с дикою злобой бросился их топтать каблуком, восклицая и задыхаясь с каждым ударом ноги.
"So much for your money!	- Вот ваши деньги-с!
So much for your money!	Вот ваши деньги-с!
So much for your money!	Вот ваши деньги-с!
So much for your money!" Suddenly he darted back and drew himself up before Alyosha, and his whole figure expressed unutterable pride.	Вот ваши деньги-с! - Вдруг он отскочил назад и выпрямился пред Алешей. Весь вид его изобразил собой неизъяснимую гордость.
"Tell those who sent you that the wisp of tow does not sell his honour," he cried, raising his arm in the air.	- Доложите пославшим вас, что мочалка чести своей не продает-с! - вскричал он, простирая на воздух руку.

Then he turned quickly and began to run; but he had not run five steps before he turned completely round and kissed his hand to Alyosha.	Затем быстро повернулся и бросился бежать; но он не пробежал и пяти шагов, как, весь повернувшись опять, вдруг сделал Алеше ручкой.
He ran another five paces and then turned round for the last time. This time his face was not contorted with laughter, but quivering all over with tears.	Но и опять, не пробежав пяти шагов, он в последний уже раз обернулся, на этот раз без искривленного смеха в лице, а напротив, все оно сотрясалось слезами.
In a tearful, faltering, sobbing voice he cried:	Плачущею, срывающеюся, захлебывающеюся скороговоркой прокричал он:
"What should I say to my boy if I took money from you for our shame?" And then he ran on without turning.	- А что ж бы я моему мальчику-то сказал, если б у вас деньги за позор наш взял? - и, проговорив это, бросился бежать, на сей раз уже не оборачиваясь.
Alyosha looked after him, inexpressibly grieved.	Алеша глядел ему вслед с невыразимою грустью.
Oh, he saw that till the very last moment the man had not known he would crumple up and fling away the notes.	О, он понимал, что тот до самого последнего мгновения сам не знал, что скомкает и швырнет кредитки.
He did not turn back. Alyosha knew he would not.	Бежавший ни разу не обернулся, так и знал Алеша, что не обернется.
He would not follow him and call him back, he knew why.	Преследовать и звать его он не захотел, он знал почему.
When he was out of sight, Alyosha picked up the two notes.	Когда же тот исчез из виду, Алеша поднял обе кредитки.
They were very much crushed and crumpled, and had been pressed into the sand, but were uninjured and even rustled like new ones when Alyosha unfolded them and smoothed them out.	Они были лишь очень смяты, сплюснуты и вдавлены в песок, но совершенно целы и даже захрустели, как новенькие, когда Алеша развертывал их и разглаживал.
After smoothing them out, he folded them up, put them in his pocket and went to Katerina Ivanovna to report on the success of her commission.	Разгладив, он сложил их, сунул в карман и пошел к Катерине Ивановне докладывать об успехе ее поручения.
Book V.	Книга пятая
Pro and Contra	Pro и contra[16 - За и против (лат.).]
Chapter 1.	I
The Engagement	Сговор
MADAME HOHLAKOV was again the first to meet Alyosha.	Г оспожа Хохлакова опять встретила Алешу первая.
She was flustered; something important had happened. Katerina Ivanovna's hysterics had ended in a fainting fit, and then "a terrible, awful weakness had followed, she lay with her eyes turned up and was delirious.	Она торопилась: случилось нечто важное: истерика Катерины Ивановны кончилась обмороком, затем наступила "ужасная, страшная слабость, она легла, завела глаза и стала бредить.
Now she was in a fever. They had sent for Herzenstube; they had sent for the aunts.	Теперь жар, послали за Герценштубе, послали за тетками.
The aunts were already here, but Herzenstube had not yet come.	Тетки уж здесь, а Герценштубе еще нет.
They were all sitting in her room, waiting.	Все сидят в ее комнате и ждут.

She was unconscious now, and what if it turned to brain fever!"	Что-то будет, а она без памяти. А ну если горячка!"
Madame Hohlakov looked gravely alarmed.	Восклицая это, госпожа Хохлакова имела вид серьезно испуганный:
"This is serious, serious," she added at every word, as though nothing that had happened to her before had been serious.	"Это уж серьезно, серьезно!" - прибавляла она к каждому слову, как будто все, что случалось с ней прежде, было несерьезно.
Alyosha listened with distress, and was beginning to describe his adventures, but she interrupted him at the first words. She had not time to listen. She begged him to sit with Lise and wait for her there.	Алеша выслушал ее с горестью; начал было излагать ей и свои приключения, но она его с первых же слов прервала: ей было некогда, она просила посидеть у Lise и у Lise подождать ее.
"Lise," she whispered almost in his ear, "Lise has greatly surprised me just now, dear Alexey Fyodorovitch. She touched me, too, and so my heart forgives her everything.	- Lise, милейший Алексей Федорович, - зашептала она почти на ухо, - Lise меня странно удивила сейчас, но и умилила, а потому сердце мое ей все прощает.
Only fancy, as soon as you had gone, she began to be truly remorseful for having laughed at you to-day and yesterday, though she was not laughing at you, but only joking.	Представьте, только что вы ушли, она вдруг искренно стала раскаиваться, что над вами будто бы смеялась вчера и сегодня. Но ведь она не смеялась, она лишь шутила.
But she was seriously sorry for it, almost ready to cry, so that I was quite surprised.	Но так серьезно раскаивалась, почти до слез, так что я удивилась.
She has never been really sorry for laughing at me, but has only made a joke of it.	Никогда она прежде серьезно не раскаивалась, когда надо мною смеялась, а все в шутку.
And you know she is laughing at me every minute.	А вы знаете, она поминутно надо мною смеется.
But this time she was in earnest She thinks a great deal of your opinion, Alexey Fyodorovitch, and don't take offence or be wounded by her if you can help it.	А вот теперь она серьезно, теперь пошло все серьезно. Она чрезвычайно ценит ваше мнение, Алексей Федорович, и если можете, то не обижайтесь на нее и не имейте претензии.
I am never hard upon her, for she's such a clever little thing. Would you believe it?	Я сама только и делаю, что щажу ее, потому что она такая умненькая - верите ли вы?
She said just now that you were a friend of her childhood, 'the greatest friend of her childhood'- just think of that- 'greatest friend'- and what about me?	Она говорила сейчас, что вы были другом ее детства, - "самым серьезным другом моего детства", - представьте себе это, самым серьезным, а я-то?
She has very strong feelings and memories, and, what's more, she uses these phrases, most unexpected words, which come out all of a sudden when you least expect them.	У ней на этот счет чрезвычайно серьезные чувства и даже воспоминания, а главное, эти фразы и словечки, самые неожиданные эти словечки, так что никак не ожидаешь, а вдруг оно и выскочит.
She spoke lately about a pine-tree, for instance: there used to be a pine-tree standing in our garden in her early childhood. Very likely it's standing there still; so there's no need to speak in the past tense.	Вот недавно о сосне, например: стояла у нас в саду в ее первом детстве сосна, может и теперь стоит, так что нечего говорить в прошедшем времени.
Pine-trees are not like people, Alexey Fyodorovitch, they don't change quickly.	Сосны не люди, они долго не изменяются, Алексей Федорович.

'Mamma,' she said, 'I remember this pine tree as in a dream,' only she said something so original about it that I can't repeat it.	"Мама, говорит, я помню эту сосну, как со сна", -то есть "сосну, как со сна" - это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, "сосна" слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь передать.
Besides, I've forgotten it.	Да и все забыла.
Well, good-bye! I am so worried I feel I shall go out of my mind.	Ну, до свиданья, я очень потрясена и, наверно, с ума схожу.
Ah! Alexey Fyodorovitch, I've been out of my mind twice in my life.	Ах, Алексей Федорович, я два раза в жизни с ума сходила, и меня лечили.
Go to Lise, cheer her up, as you always can so charmingly.	Ступайте к Lise. Ободрите ее, как вы всегда прелестно это сумеете сделать.
Lise," she cried, going to her door, "here I've brought you Alexey Fyodorovitch, whom you insulted so. He is not at all angry, I assure you; on the contrary, he is surprised that you could suppose so."	Lise, - крикнула она, подходя к ее двери, - вот я привела к тебе столь оскорбленного тобою Алексея Федоровича, и он нисколько не сердится, уверяю тебя, напротив, удивляется, как ты могла подумать!
"Merci, maman. Come in, Alexey Fyodorovitch."	- Mersi, maman; войдите, Алексей Федорович.
Alyosha went in.	Алеша вошел.
Lise looked rather embarrassed, and at once flushed crimson.	Lise смотрела как-то сконфуженно и вдруг вся покраснела.
She was evidently ashamed of something, and, as people always do in such cases, she began immediately talking of other things, as though they were of absorbing interest to her at the moment.	Она видимо чего-то стыдилась и, как всегда при этом бывает, быстро-быстро заговорила совсем о постороннем, точно этим только посторонним она и интересовалась в эту минуту.
"Mamma has just told me all about the two hundred roubles, Alexey Fyodorovitch, and your taking them to that poor officer... and she told me all the awful story of how he had been insulted... and you know, although mamma muddles things... she always rushes from one thing to another... I cried when I heard.	- Мама мне вдруг передала сейчас, Алексей Федорович, всю историю об этих двухстах рублях и об этом вам поручении... к этому бедному офицеру... и рассказала всю эту ужасную историю, как его обидели, и, знаете, хоть мама рассказывает очень нетолково... она все перескакивает... но я слушала и плакала.
Well, did you give him the money and how is that poor man getting on?"	Что же, как же, отдали вы эти деньги, и как же теперь этот несчастный?..
"The fact is I didn't give it to him, and it's a long story," answered Alyosha, as though he, too, could think of nothing but his regret at having failed, yet Lise saw perfectly well that he, too, looked away, and that he, too, was trying to talk of other things.	- То-то и есть, что не отдал, и тут целая история, -ответил Алеша, с своей стороны как бы именно более всего озабоченный тем, что деньги не отдал, а между тем Lise отлично заметила, что и он смотрит в сторону и тоже видимо старается говорить о постороннем.
Alyosha sat down to the table and began to tell his story, but at the first words he lost his embarrassment and gained the whole of Lise's attention as well.	Алеша присел к столу и стал рассказывать, но с первых же слов он совершенно перестал конфузиться и увлек, в свою очередь, Lise.
He spoke with deep feeling, under the influence of the strong impression he had just received, and he succeeded in telling his story well and circumstantially.	Он говорил под влиянием сильного чувства и недавнего чрезвычайного впечатления, и рассказать ему удалось хорошо и обстоятельно.

In old days in Moscow he had been fond of coming to Lise and describing to her what had just happened to him, what he had read, or what he remembered of his childhood.	Он и прежде, еще в Москве, еще в детстве Lise, любил приходить к ней и рассказывать то из случившегося с ним сейчас, то из прочитанного, то вспоминать из прожитого им детства.
Sometimes they had made day-dreams and woven whole romances together- generally cheerful and amusing ones.	Иногда даже оба мечтали вместе и сочиняли целые повести вдвоем, но большею частью веселые и смешные.
Now they both felt suddenly transported to the old days in Moscow, two years before.	Теперь они оба как бы вдруг перенеслись в прежнее московское время, года два назад.
Lise was extremely touched by his story.	Lise была чрезвычайно растрогана его рассказом.
Alyosha described Ilusha with warm feeling.	Алеша с горячим чувством сумел нарисовать перед ней образ "Илюшечки".
When he finished describing how the luckless man trampled on the money, Lise could not help clasping her hands and crying out:	Когда же кончил во всей подробности сцену о том, как тот несчастный человек топтал деньги, то Lise всплеснула руками и вскричала в неудержимом чувстве:
"So you didn't give him the money! So you let him run away!	- Так вы не отдали денег, так вы так и дали ему убежать!
Oh, dear, you ought to have run after him!"	Боже мой, да вы хоть бы побежали за ним сами и догнали его...
"No, Lise; it's better I didn't run after him," said Alyosha, getting up from his chair and walking thoughtfully across the room.	- Нет, Lise, этак лучше, что я не побежал, - сказал Алеша, встал со стула и озабоченно прошелся по комнате.
"How so? How is it better?	- Как лучше, чем лучше?
Now they are without food and their case is hopeless."	Теперь они без хлеба и погибнут!
"Not hopeless, for the two hundred roubles will still come to them.	- Не погибнут, потому что эти двести рублей их все-таки не минуют.
He'll take the money to-morrow.	Он все равно возьмет их завтра.
To-morrow he will be sure to take it," said Alyosha, pacing up and down, pondering. "You see, Lise," he went on, stopping suddenly before her, "I made one blunder, but that, even that, is all for the best."	Завтра-то уж наверно возьмет, - проговорил Алеша, шагая в раздумье. - Видите ли, Lise, -продолжал он, вдруг остановясь пред ней, - я сам тут сделал одну ошибку, но и ошибка-то вышла к лучшему.
"What blunder, and why is it for the best?"	- Какая ошибка и почему к лучшему?
"I'll tell you. He is a man of weak and timorous character; he has suffered so much and is very good-natured.	- А вот почему, это человек трусливый и слабый характером. Он такой измученный и очень добрый.
I keep wondering why he took offence so suddenly, for I assure you, up to the last minute, he did not know that he was going to trample on the notes.	Я вот теперь все думаю: чем это он так вдруг обиделся и деньги растоптал, потому что, уверяю вас, он до самого последнего мгновения не знал, что растопчет их.

And I think now that there was a great deal to offend him... and it could not have been otherwise in his position.... To begin with, he was sore at having been so glad of the money in my presence and not having concealed it from me.	И вот мне кажется, что он многим тут обиделся... да и не могло быть иначе в его положении... Во-первых, он уж тем обиделся, что слишком при мне деньгам обрадовался и предо мною этого не скрыл.
If he had been pleased, but not so much; if he had not shown it; if he had begun affecting scruples and difficulties, as other people do when they take money, he might still endure- to take it. But he was too genuinely delighted, and that was mortifying.	Если б обрадовался, да не очень, не показал этого, фасоны бы стал делать, как другие, принимая деньги, кривляться, ну тогда бы еще мог снести и принять, а то он уж слишком правдиво обрадовался, а это-то и обидно.
Ah, Lise, he is a good and truthful man- that's the worst of the whole business.	Ах, Lise, он правдивый и добрый человек, вот в этом-то и вся беда в этих случаях!
All the while he talked, his voice was so weak, so broken, he talked so fast, so fast, he kept laughing such a laugh, or perhaps he was crying- yes, I am sure he was crying, he was so delighted- and he talked about his daughters- and about the situation he could get in another town.... And when he had poured out his heart, he felt ashamed at having shown me his inmost soul like that.	У него все время, пока он тогда говорил, голос был такой слабый, ослабленный, и говорил он так скоро-скоро, все как-то хихикал таким смешком, или уже плакал... право, он плакал, до того он был в восхищении... и про дочерей своих говорил... и про место, что ему в другом городе дадут... И чуть только излил душу, вот вдруг ему и стыдно стало за то, что он так всю душу мне показал.
So he began to hate me at once.	Вот он меня сейчас и возненавидел.
He is one of those awfully sensitive poor people.	А он из ужасно стыдливых бедных.
What had made him feel most ashamed was that he had given in too soon and accepted me as a friend, you see. At first he almost flew at me and tried to intimidate me, but as soon as he saw the money he had begun embracing me; he kept touching me with his hands.	Главное же, обиделся тем, что слишком скоро меня за своего друга принял и скоро мне сдался; то бросался на меня, пугал, а тут вдруг, только что увидел деньги, и стал меня обнимать. Потому что он меня обнимал, все руками трогал.
This must have been how he came to feel it all so humiliating, and then I made that blunder, a very important one. I suddenly said to him that if he had not money enough to move to another town, we would give it to him, and, indeed, I myself would give him as much as he wanted out of my own money.	Это именно вот в таком виде он должен был все это унижение почувствовать, а тут как раз я эту ошибку сделал, очень важную: я вдруг и скажи ему, что если денег у него недостанет на переезд в другой город, то ему еще дадут, и даже я сам ему дам из моих денег сколько угодно.
That struck him all at once. Why, he thought, did I put myself forward to help him?	Вот это вдруг его и поразило: зачем, дескать, и я выскочил ему помогать?
You know, Lise, it's awfully hard for a man who has been injured, when other people look at him as though they were his benefactors.... I've heard that; Father Zossima told me so.	Знаете, Lise, это ужасно как тяжело для обиженного человека, когда все на него станут смотреть его благодетелями... я это слышал, мне это старец говорил.
I don't know how to put it, but I have often seen it myself.	Я не знаю, как это выразить, но я это часто и сам видел.
And I feel like that myself, too.	Да я ведь и сам точно так же чувствую.
And the worst of it was that though he did not know, to the very last minute, that he would trample on the notes, he had a kind of presentiment of it, I am sure of that.	А главное то, что хоть он и не знал до самого последнего мгновения, что растопчет кредитки, но все-таки это предчувствовал, это уж непременно.

That's just what made him so ecstatic, that he had that presentiment.... And though it's so dreadful, it's all for the best.	Потому-то и восторг у него был такой сильный, что он предчувствовал... И вот хоть все это так скверно, но все-таки к лучшему.
In fact, I believe nothing better could have happened."	Я так даже думаю, что к самому лучшему, лучше и быть не могло...
"Why, why could nothing better have happened?" cried Lise, looking with great surprise at Alyosha.	- Почему, почему лучше и быть не могло? -воскликнула Lise, с большим удивлением смотря на Алешу.
"Because if he had taken the money, in an hour after getting home, he would be crying with mortification, that's just what would have happened.	- Потому, Lise, что если б он не растоптал, а взял эти деньги, то, придя домой, чрез час какой-нибудь и заплакал бы о своем унижении, вот что вышло бы непременно.
And most likely he would have come to me early to-morrow, and perhaps have flung the notes at me and trampled upon them as he did just now.	Заплакал бы и, пожалуй, завтра пришел бы ко мне чем свет и бросил бы, может быть, мне кредитки и растоптал бы как давеча.
But now he has gone home awfully proud and triumphant, though he knows he has 'ruined himself.'	А теперь он ушел ужасно гордый и с торжеством, хоть и знает, что "погубил себя".
So now nothing could be easier than to make him accept the two hundred roubles by to-morrow, for he has already vindicated his honour, tossed away the money, and trampled it under foot.... He couldn't know when he did it that I should bring it to him again to-morrow, and yet he is in terrible need of that money.	А стало быть, теперь уж ничего нет легче, как заставить его принять эти же двести рублей не далее как завтра, потому что он уж свою честь доказал, деньги швырнул, растоптал... Не мог же он знать, когда топтал, что я завтра их ему опять принесу. А между тем деньги-то эти ему ужасно как ведь нужны.
Though he is proud of himself now, yet even to-day he'll be thinking what a help he has lost.	Хоть он теперь и горд, а все-таки ведь даже сегодня будет думать о том, какой помощи он лишился.
He will think of it more than ever at night, will dream of it, and by to-morrow morning he may be ready to run to me to ask forgiveness.	Ночью будет еще сильнее думать, во сне будет видеть, а к завтрашнему утру, пожалуй, готов будет ко мне бежать и прощенья просить.
It's just then that I'll appear.	А я-то вот тут и явлюсь:
'Here, you are a proud man,' I shall say: 'you have shown it; but now take the money and forgive us!'	"Вот, дескать, вы гордый человек, вы доказали, ну теперь возьмите, простите нас".
And then he will take it!	Вот тут-то он и возьмет!
Alyosha was carried away with joy as he uttered his last words,	Алеша с каким-то упоением произнес:
"And then he will take it!"	"Вот тут-то он и возьмет!"
Lise clapped her hands.	Lise захлопала в ладошки.
"Ah, that's true! I understand that perfectly now.	- Ах, это правда, ах, я это ужасно вдруг поняла!
Ah, Alyosha, how do you know all this?	Ах, Алеша, как вы все это знаете?
So young and yet he knows what's in the heart.... I should never have worked it out."	Такой молодой и уж знает, что в душе... Я бы никогда этого не выдумала...

"The great thing now is to persuade him that he is on an equal footing with us, in spite of his taking money from us," Alyosha went on in his excitement, "and not only on an equal, but even on a higher footing."	- Его, главное, надо теперь убедить в том, что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на то, что он у нас деньги берет, - продолжал в своем упоении Алеша, - и не только на равной, но даже на высшей ноге...
"'On a higher footing' is charming, Alexey Fyodorovitch; but go on, go on!"	- "На высшей ноге" - прелестно, Алексей Федорович, но говорите, говорите!
"You mean there isn't such an expression as 'on a higher footing'; but that doesn't matter because- "	- То есть я не так выразился... про высшую ногу... но это ничего, потому что...
"Oh, no, of course it doesn't matter.	- Ах, ничего, ничего, конечно ничего!
Forgive me, Alyosha, dear.... You know, I scarcely respected you till now- that is I respected you but on an equal footing; but now I shall begin to respect you on a higher footing. Don't be angry, dear, at my joking," she put in at once, with strong feeling. "I am absurd and small, but you, you! Listen, Alexey Fyodorovitch. Isn't there in all our analysis- I mean your analysis... no, better call it ours- aren't we showing contempt for him, for that poor man- in analysing his soul like this, as it were, from above, eh?	Простите, Алеша, милый... Знаете, я вас до сих пор почти не уважала... то есть уважала, да на равной ноге, а теперь буду на высшей уважать... Милый, не сердитесь, что я "острю", - подхватила она тотчас же с сильным чувством. - Я смешная и маленькая, но вы, вы... Слушайте, Алексей Федорович, нет ли тут во всем этом рассуждении нашем, то есть вашем... нет, уж лучше нашем... нет ли тут презрения к нему, к этому несчастному... в том, что мы так его душу теперь разбираем, свысока точно, а?
In deciding so certainly that he will take the money?"	В том, что так наверно решили теперь, что он деньги примет, а?
"No, Lise, it's not contempt," Alyosha answered, as though he had prepared himself for the question. "I was thinking of that on the way here.	- Нет, Lise, нет презрения, - твердо ответил Алеша, как будто уже приготовленный к этому вопросу, - я уж об этом сам думал, идя сюда.
How can it be contempt when we are all like him, when we are all just the same as he is?	Рассудите, какое уж тут презрение, когда мы сами такие же, как он, когда все такие же, как он.
For you know we are just the same, no better.	Потому что ведь и мы такие же, не лучше.
If we are better, we should have been just the same in his place.... I don't know about you, Lise, but I consider that I have a sordid soul in many ways, and his soul is not sordid; on the contrary, full of fine feeling.... No, Lise, I have no contempt for him.	А если б и лучше были, то были бы все-таки такие же на его месте... Я не знаю, как вы, Lise, но я считаю про себя, что у меня во многом мелкая душа. А у него и не мелкая, напротив, очень деликатная... Нет, Lise, нет тут никакого презрения к нему!
Do you know, Lise, my elder told me once to care for most people exactly as one would for children, and for some of them as one would for the sick in hospitals."	Знаете, Lise, мой старец сказал один раз: за людьми сплошь надо как за детьми ходить, а за иными как за больными в больницах...
"Ah, Alexey Fyodorovitch. dear, let us care for people as we would for the sick!"	- Ах, Алексей Федорович, ах, голубчик, давайте за людьми как за больными ходить!
"Let us, Lise; I am ready. Though I am not altogether ready in myself. I am sometimes very impatient and at other times I don't see things.	- Давайте, Lise, я готов, только я сам не совсем готов; я иной раз очень нетерпелив, а в другой раз и глазу у меня нет.
It's different with you."	Вот у вас другое дело.
"Ah, I don't believe it!	- Ах, не верю!
Alexey Fyodorovitch, how happy I am!"	Алексей Федорович, как я счастлива!

"I am so glad you say so, Lise."	- Как хорошо, что вы это говорите, Lise.
"Alexey Fyodorovitch, you are wonderfully good, but you are sometimes sort of formal.... And yet you are not a bit formal really.	- Алексей Федорович, вы удивительно хороши, но вы иногда как будто педант... а между тем, смотришь, вовсе не педант.
Go to the door, open it gently, and see whether mamma is listening," said Lise, in a nervous, hurried whisper.	Подите посмотрите у дверей, отворите их тихонько и посмотрите, не подслушивает ли маменька, - прошептала вдруг Lise каким-то нервным, торопливым шепотом.
Alyosha went, opened the door, and reported that no one was listening.	Алеша пошел, приотворил двери и доложил, что никто не подслушивает.
"Come here, Alexey Fyodorovitch," Lise went on, flushing redder and redder. "Give me your hand-that's right.	- Подойдите сюда, Алексей Федорович, -продолжала Lise, краснея все более и более, -дайте вашу руку, вот так.
I have to make a great confession. I didn't write to you yesterday in joke, but in earnest," and she hid her eyes with her hand.	Слушайте, я вам должна большое признание сделать: вчерашнее письмо я вам не в шутку написала, а серьезно... И она закрыла рукой свои глаза.
It was evident that she was greatly ashamed of the confession.	Видно было, что ей очень стыдно сделать это признание.
Suddenly she snatched his hand and impulsively kissed it three times.	Вдруг она схватила его руку и стремительно поцеловала ее три раза.
"Ah, Lise, what a good thing!" cried Alyosha joyfully. "You know, I was perfectly sure you were in earnest."	- Ах, Lise, вот и прекрасно, - радостно воскликнул Алеша. - А я ведь был совершенно уверен, что вы написали серьезно.
"Sure? Upon my word! She put aside his hand, but did not leave go of it, blushing hotly, and laughing a little happy laugh. "I kiss his hand and he says, 'What a good thing!'" But her reproach was undeserved. Alyosha, too, was greatly overcome.	- Уверен, представьте себе! - отвела вдруг она его руку, не выпуская ее, однако, из своей руки, краснея ужасно и смеясь маленьким, счастливым смешком, - я ему руку поцеловала, а он говорит: "и прекрасно". - Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже был в большом смятении.
"I should like to please you always, Lise, but don't know how to do it." he muttered, blushing too.	- Я бы желал вам всегда нравиться, Lise, но не знаю, как это сделать, - пробормотал он кое-как и тоже краснея.
"Alyosha, dear, you are cold and rude.	- Алеша, милый, вы холодны и дерзки.
Do you see?	Видите ли-с.
He has chosen me as his wife and is quite settled about it.	Он изволил меня выбрать в свои супруги и на том успокоился!
He is sure I was in earnest. What a thing to say!	Он был уже уверен, что я написала серьезно, каково!
Why, that's impertinence- that's what it is."	Но ведь это дерзость - вот что!
"Why, was it wrong of me to feel sure?" Alyosha asked, laughing suddenly.	- Да разве это худо, что я был уверен? - засмеялся вдруг Алеша.
"Ah, Alyosha, on the contrary, it was delightfully right," cried Lise, looking tenderly and happily at him.	- Ах, Алеша, напротив, ужасно как хорошо, -нежно и со счастьем посмотрела на него Lise.

Alyosha stood still, holding her hand in his.	Алеша стоял, все еще держа свою руку в ее руке.
Suddenly he stooped down and kissed her on her lips.	Вдруг он нагнулся и поцеловал ее в самые губки.
"Oh, what are you doing?" cried Lise.	- Это что еще? Что с вами? - вскрикнула Lise.
Alyosha was terribly abashed.	Алеша совсем потерялся.
"Oh, forgive me if I shouldn't.... Perhaps I'm awfully stupid.... You said I was cold, so I kissed you.... But I see it was stupid."	- Ну, простите, если не так... Я, может быть, ужасно глупо... Вы сказали, что я холоден, я взял и поцеловал... Только я вижу, что вышло глупо...
Lise laughed, and hid her face in her hands.	Lise засмеялась и закрыла лицо руками.
"And in that dress!" she ejaculated in the midst of her mirth. But she suddenly ceased laughing and became serious, almost stern.	- И в этом платье! - вырвалось у ней между смехом, но вдруг она перестала смеяться и стала вся серьезная, почти строгая.
"Alyosha, we must put off kissing. We are not ready for that yet, and we shall have a long time to wait," she ended suddenly. "Tell me rather why you who are so clever, so intellectual, so observant, choose a little idiot, an invalid like me?	- Ну, Алеша, мы еще подождем с поцелуями, потому что мы этого еще оба не умеем, а ждать нам еще очень долго, - заключила она вдруг. -Скажите лучше, за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы, такой умный, такой мыслящий, такой замечающий?
Ah, Alyosha, I am awfully happy, for I don't deserve you a bit."	Ах, Алеша, я ужасно счастлива, потому что я вас совсем не стою!
"You do, Lise.	- Стоите, Lise.
I shall be leaving the monastery altogether in a few days.	Я на днях выйду из монастыря совсем.
If I go into the world, I must marry. I know that.	Выйдя в свет, надо жениться, это-то я знаю.
He told me to marry, too.	Так и он мне велел.
Whom could I marry better than you- and who would have me except you?	Кого ж я лучше вас возьму... и кто меня, кроме вас, возьмет?
I have been thinking it over.	Я уж это обдумывал.
In the first place, you've known me from a child and you've a great many qualities I haven't.	Во-первых, вы меня с детства знаете, а во-вторых, в вас очень много способностей, каких во мне совсем нет.
You are more light-hearted than I am; above all, you are more innocent than I am. I have been brought into contact with many, many things already.... Ah, you don't know, but I, too, am a Karamazov.	У вас душа веселее, чем у меня; вы, главное, невиннее меня, а уж я до многого, до многого прикоснулся... Ах, вы не знаете, ведь и я Карамазов!
What does it matter if you do laugh and make jokes, and at me, too? Go on laughing. I am so glad you do. You laugh like a little child, but you think like a martyr."	Что в том, что вы смеетесь и шутите, и надо мной тоже; напротив, смейтесь, я так этому рад... Но вы смеетесь как маленькая девочка, а про себя думаете как мученица...
"Like a martyr?	- Как мученица?
How?"	Как это?

"Yes, Lise, your question just now: whether we weren't showing contempt for that poor man by dissecting his soul- that was the question of a sufferer.... You see, I don't know how to express it, but anyone who thinks of such questions is capable of suffering.	- Да, Lise, вот давеча ваш вопрос: нет ли в нас презрения к тому несчастному, что мы так душу его анатомируем, - этот вопрос мученический... видите, я никак не умею это выразить, но у кого такие вопросы являются, тот сам способен страдать.
Sitting in your invalid chair you must have thought over many things already."	Сидя в креслах, вы уж и теперь должны были много передумать...
"Alyosha, give me your hand. Why are you taking it away?" murmured Lise in a failing voice, weak with happiness. "Listen, Alyosha. What will you wear when you come out of the monastery? What sort of suit?	- Алеша, дайте мне вашу руку, что вы ее отнимаете, - промолвила Lise ослабленным от счастья, упавшим каким-то голоском. -Послушайте, Алеша, во что вы оденетесь, как выйдете из монастыря, в какой костюм?
Don't laugh, don't be angry, it's very, very important to me."	Не смейтесь, не сердитесь, это очень, очень для меня важно.
"I haven't thought about the suit, Lise; But I'll wear whatever you like."	- Про костюм, Lise, я еще не думал, но в какой хотите, в такой и оденусь.
"I should like you to have a dark blue velvet coat, a white pique waistcoat, and a soft grey felt hat.... Tell me, did you believe that I didn't care for you when I said I didn't mean what I wrote?"	- Я хочу, чтоб у вас был темно-синий бархатный пиджак, белый пикейный жилет и пуховая серая мягкая шляпа... Скажите, вы так и поверили давеча, что я вас не люблю, когда я от письма вчерашнего отреклась?
"No, I didn't believe it."	- Нет, не поверил.
"Oh, you insupportable person, you are incorrigible."	- О, несносный человек, неисправимый!
"You see, I knew that you seemed to care for me, but I pretended to believe that you didn't care for me to make it easier for you."	-Видите, я знал, что вы меня... кажется, любите, но я сделал вид, что вам верю, что вы не любите, чтобы вам было... удобнее...
"That makes it worse!	- Еще того хуже!
Worse and better than all!	И хуже и лучше всего.
Alyosha, I am awfully fond of you.	Алеша, я вас ужасно люблю.
Just before you came this morning, I tried my fortune. I decided I would ask you for my letter, and if you brought it out calmly and gave it to me (as might have been expected from you) it would mean that you did not love me at all, that you felt nothing, and were simply a stupid boy, good for nothing, and that I am ruined.	Я давеча, как вам прийти, загадала: спрошу у него вчерашнее письмо, и если он мне спокойно вынет и отдаст его (как и ожидать от него всегда можно), то значит, что он совсем меня не любит, ничего не чувствует, а просто глупый и недостойный мальчик, а я погибла.
But you left the letter at home and that cheered me. You left it behind on purpose, so as not to give it back, because you knew I would ask for it?	Но вы оставили письмо в келье, и это меня ободрило: не правда ли, вы потому оставили в келье, что предчувствовали, что я буду требовать назад письмо, так чтобы не отдавать его?
That was it, wasn't it?"	Так ли? Ведь так?
"Ah, Lise, it was not so a bit. The letter is with me now, and it was this morning, in this pocket. Here it is."	- Ох, Lise, совсем не так, ведь письмо-то со мной и теперь и давеча было тоже, вот в этом кармане, вот оно.
Alyosha pulled the letter out laughing, and showed it her at a distance.	Алеша вынул, смеясь, письмо и показал ей издали.

"But I am not going to give it to you. Look at it from here."	- Только я вам не отдам его, смотрите из рук.
"Why, then you told a lie? You, a monk, told a lie!"	- Как? Так вы давеча солгали, вы монах и солгали?
"I told a lie if you like," Alyosha laughed, too. "I told a lie so as not to give you back the letter.	- Пожалуй, солгал, - смеялся и Алеша, - чтобы вам не отдавать письма, солгал.
It's very precious to me," he added suddenly, with strong feeling, and again he flushed. "It always will be, and I won't give it up to anyone!"	Оно очень мне дорого, - прибавил он вдруг с сильным чувством и опять покраснев, - это уж навеки, и я его никому никогда не отдам!
Lise looked at him joyfully.	Lise смотрела на него в восхищении.
"Alyosha," she murmured again, "look at the door. Isn't mamma listening?"	- Алеша, - залепетала она опять, - посмотрите у дверей, не подслушивает ли мамаша?
"Very well, Lise, I'll look; but wouldn't it be better not to look?	- Хорошо, Lise, я посмотрю, только не лучше ли не смотреть, а?
Why suspect your mother of such meanness?"	Зачем подозревать в такой низости вашу мать?
"What meanness?	- Как низости? В какой низости?
As for her spying on her daughter, it's her right, it's not meanness!" cried Lise, firing up. "You may be sure, Alexey Fyodorovitch, that when I am a mother, if I have a daughter like myself I shall certainly spy on her!"	Это то, что она подслушивает за дочерью, так это ее право, а не низость, - вспыхнула Lise. - Будьте уверены, Алексей Федорович, что когда я сама буду матерью и у меня будет такая же дочь, как я, то я непременно буду за нею подслушивать.
"Really, Lise?	- Неужели, Lise?
That's not right."	Это нехорошо.
"Oh, my goodness! What has meanness to do with it?	- Ах, Боже мой, какая тут низость?
If she were listening to some ordinary worldly conversation, it would be meanness, but when her own daughter is shut up with a young man... Listen, Alyosha, do you know I shall spy upon you as soon as we are married, and let me tell you I shall open all your letters and read them, so you may as well be prepared."	Если б обыкновенный светский разговор какой-нибудь и я бы подслушивала, то это низость, а тут родная дочь заперлась с молодым человеком... Слушайте, Алеша, знайте, я за вами тоже буду подсматривать, только что мы обвенчаемся, и знайте еще, что я все письма ваши буду распечатывать и всё читать... Это уж вы будьте предуведомлены...
"Yes, of course, if so- " muttered Alyosha, "only it's not right."	-Да, конечно, если так...- бормотал Алеша,-только это нехорошо...
"Ah, how contemptuous!	- Ах, какое презрение!
Alyosha, dear, we won't quarrel the very first day. I'd better tell you the whole truth. Of course, it's very wrong to spy on people, and, of course, I am not right and you are, only I shall spy on you all the same."	Алеша, милый, не будем ссориться с самого первого раза, - я вам лучше всю правду скажу: это, конечно, очень дурно подслушивать, и, уж конечно, я не права, а вы правы, но только я все-таки буду подслушивать.
"Do, then; you won't find out anything," laughed Alyosha.	- Делайте. Ничего за мной такого не подглядите, -засмеялся Алеша.
"And Alyosha, will you give in to me?	- Алеша, а будете ли вы мне подчиняться?
We must decide that too."	Это тоже надо заранее решить.

"I shall be delighted to, Lise, and certain to, only not in the most important things.	- С большою охотой, Lise, и непременно, только не в самом главном.
Even if you don't agree with me, I shall do my duty in the most important things."	В самом главном, если вы будете со мной несогласны, то я все-таки сделаю, как мне долг велит.
"That's right; but let me tell you I am ready to give in to you not only in the most important matters, but in everything. And I am ready to vow to do so now- in everything, and for all my life!" cried Lise fervently, "and I'll do it gladly, gladly!	- Так и нужно. Так знайте, что и я, напротив, не только в самом главном подчиняться готова, но и во всем уступлю вам и вам теперь же клятву в этом даю - во всем и на всю жизнь, - вскричала пламенно Lise, - и это со счастием, со счастием!
What's more, I'll swear never to spy on you, never once, never to read one of your letters. For you are right and I am not.	Мало того, клянусь вам, что я никогда не буду за вами подслушивать, ни разу и никогда, ни одного письма вашего не прочту, потому что вы правы, а я нет.
And though I shall be awfully tempted to spy, I know that I won't do it since you consider it dishonourable.	И хоть мне ужасно будет хотеться подслушивать, я это знаю, но я все-таки не буду, потому что вы считаете это неблагородным.
You are my conscience now.... Listen, Alexey Fyodorovitch, why have you been so sad lately- both yesterday and to-day? I know you have a lot of anxiety and trouble, but I see you have some special grief besides, some secret one, perhaps?"	Вы теперь как мое провидение... Слушайте, Алексей Федорович, почему вы такой грустный все эти дни, и вчера и сегодня; я знаю, что у вас есть хлопоты, бедствия, но я вижу, кроме того, что у вас есть особенная какая-то грусть, секретная может быть, а?
"Yes, Lise, I have a secret one, too," answered Alyosha mournfully. "I see you love me, since you guessed that."	- Да, Lise, есть и секретная, - грустно произнес Алеша. - Вижу, что меня любите, коли угадали это.
"What grief?	- Какая же грусть?
What about?	О чем?
Can you tell me?" asked Lise with timid entreaty.	Можно сказать? - с робкою мольбой произнесла Lise.
"I'll tell you later, Lise- afterwards," said Alyosha, confused. "Now you wouldn't understand it perhaps-and perhaps I couldn't explain it."	-Потом скажу, Lise... после... - смутился Алеша. -Теперь, пожалуй, и непонятно будет. Да я, пожалуй, и сам не сумею сказать.
"I know your brothers and your father are worrying you, too."	- Я знаю, кроме того, что вас мучают ваши братья, отец?
"Yes, my brothers too," murmured Alyosha, pondering.	- Да, и братья, - проговорил Алеша, как бы в раздумье.
"I don't like your brother Ivan, Alyosha," said Lise suddenly.	- Я вашего брата Ивана Федоровича не люблю, Алеша, - вдруг заметила Lise.
He noticed this remark with some surprise, but did not answer it.	Алеша замечание это отметил с некоторым удивлением, но не поднял его.
"My brothers are destroying themselves," he went on, "my father, too.	- Братья губят себя, - продолжал он, - отец тоже.
And they are destroying others with them.	И других губят вместе с собою.

It's 'the primitive force of the Karamazovs,' as father Paissy said the other day, a crude, unbridled, earthly force. Does the spirit of God move above that force? Even that I don't know.	Тут "земляная карамазовская сила", как отец Паисий намедни выразился, - земляная и неистовая, необделанная... Даже носится ли Дух Божий вверху этой силы - и того не знаю.
I only know that I, too, am a Karamazov.... Me a monk, a monk!	Знаю только, что и сам я Карамазов... Я монах, монах?
Am I a monk, Lise?	Монах я, Lise?
You said just now that I was."	Вы как-то сказали сию минуту, что я монах?
"Yes, I did."	- Да, сказала.
"And perhaps I don't even believe in God."	-А я в Бога-то вот, может быть, и не верую.
"You don't believe? What is the matter?" said Lise quietly and gently.	- Вы не веруете, что с вами? - тихо и осторожно проговорила Lise.
But Alyosha did not answer.	Но Алеша не ответил на это.
There was something too mysterious, too subjective in these last words of his, perhaps obscure to himself, but yet torturing him.	Было тут, в этих слишком внезапных словах его нечто слишком таинственное и слишком субъективное, может быть и ему самому неясное, но уже несомненно его мучившее.
"And now on the top of it all, my friend, the best man in the world is going, is leaving the earth!	- И вот теперь, кроме всего, мой друг уходит, первый в мире человек, землю покидает.
If you knew, Lise, how bound up in soul I am with him!	Если бы вы знали, если бы вы знали, Lise, как я связан, как я спаян душевно с этим человеком!
And then I shall be left alone.... I shall come to you, Lise.... For the future we will be together."	И вот я останусь один... Я к вам приду, Lise... Впредь будем вместе...
"Yes, together, together!	- Да, вместе, вместе!
Henceforward we shall be always together, all our lives!	Отныне всегда вместе на всю жизнь.
Listen, kiss me, I allow you."	Слушайте, поцелуйте меня, я позволяю.
Alyosha kissed her.	Алеша поцеловал ее.
"Come, now go. Christ be with you!" and she made the sign of the cross over him. "Make haste back to him while he is alive.	- Ну теперь ступайте, Христос с вами! (И она перекрестила его.) Ступайте скорее к нему, пока жив.
I see I've kept you cruelly.	Я вижу, что жестоко вас задержала.
I'll pray to-day for him and you.	Я буду сегодня молиться за него и за вас.
Alyosha, we shall be happy!	Алеша, мы будем счастливы!
Shall we be happy, shall we?"	Будем мы счастливы, будем?
"I believe we shall, Lise."	- Кажется, будем, Lise.
Alyosha thought it better not to go in to Madame Hohlakov and was going out of the house without saying good-bye to her.	Выйдя от Lise, Алеша не заблагорассудил пройти к госпоже Хохлаковой и, не простясь с нею, направился было из дому.
But no sooner had he opened the door than he found Madame Hohlakov standing before him.	Но только что отворил дверь и вышел на лестницу, откуда ни возьмись пред ним сама госпожа Хохлакова.

From the first word Alyosha guessed that she had been waiting on purpose to meet him.	С первого слова Алеша догадался, что она поджидала его тут нарочно.
"Alexey Fyodorovitch, this is awful.	- Алексей Федорович, это ужасно.
This is all childish nonsense and ridiculous.	Это детские пустяки и все вздор.
I trust you won't dream- It's foolishness, nothing but foolishness!" she said, attacking him at once.	Надеюсь, вы не вздумаете мечтать... Глупости, глупости и глупости! - накинулась она на него.
"Only don't tell her that," said Alyosha, "or she will be upset, and that's bad for her now."	- Только не говорите этого ей, - сказал Алеша, - а то она будет взволнована, а это ей теперь вредно.
"Sensible advice from a sensible young man.	- Слышу благоразумное слово благоразумного молодого человека.
Am I to understand that you only agreed with her from compassion for her invalid state, because you didn't want to irritate her by contradiction?"	Понимать ли мне так, что вы сами только потому соглашались с ней, что не хотели, из сострадания к ее болезненному состоянию, противоречием рассердить ее?
"Oh no, not at all. I was quite serious in what I said," Alyosha declared stoutly.	- О нет, совсем нет, я совершенно серьезно с нею говорил, - твердо заявил Алеша.
"To be serious about it is impossible, unthinkable, and in the first place I shall never be at home to you again, and I shall take her away, you may be sure of that."	- Серьезность тут невозможна, немыслима, и во-первых, я вас теперь совсем не приму ни разу, а во-вторых, я уеду и ее увезу, знайте это.
"But why?" asked Alyosha. "It's all so far off. We may have to wait another year and a half."	- Да зачем же, - сказал Алеша, - ведь это так еще неблизко, года полтора еще, может быть, ждать придется.
"Ah, Alexey Fyodorovitch, that's true, of course, and you'll have time to quarrel and separate a thousand times in a year and a half.	- Ах, Алексей Федорович, это, конечно, правда, и в полтора года вы тысячу раз с ней поссоритесь и разойдетесь.
But I am so unhappy!	Но я так несчастна, так несчастна!
Though it's such nonsense, it's a great blow to me.	Пусть это все пустяки, но это меня сразило.
I feel like Famusov in the last scene of Sorrow from Wit. You are Tchatsky and she is Sofya, and, only fancy, I've run down to meet you on the stairs, and in the play the fatal scene takes place on the staircase.	Теперь я как Фамусов в последней сцене, вы Чацкий, она Софья, и представьте, я нарочно убежала сюда на лестницу, чтобы вас встретить, а ведь и там все роковое произошло на лестнице.
I heard it all; I almost dropped.	Я все слышала, я едва устояла.
So this is the explanation of her dreadful night and her hysterics of late!	Так вот где объяснение ужасов всей этой ночи и всех давешних истерик!
It means love to the daughter but death to the mother.	Дочке любовь, а матери смерть.
I might as well be in my grave at once.	Ложись в гроб.
And a more serious matter still, what is this letter she has written? Show it me at once, at once!"	Теперь второе и самое главное: что это за письмо, которое она вам написала, покажите мне его сейчас, сейчас!
"No, there's no need.	- Нет, не надо.
Tell me, how is Katerina Ivanovna now? I must know."	Скажите, как здоровье Катерины Ивановны, мне очень надо знать.

"She still lies in delirium; she has not regained consciousness. Her aunts are here; but they do nothing but sigh and give themselves airs. Herzenstube came, and he was so alarmed that I didn't know what to do for him. I nearly sent for a doctor to look after him.	- Продолжает лежать в бреду, она не очнулась; ее тетки здесь и только ахают и надо мной гордятся, а Герценштубе приехал и так испугался, что я не знала, что с ним и делать и чем его спасти, хотела даже послать за доктором.
He was driven home in my carriage.	Его увезли в моей карете.
And on the top of it all, you and this letter!	И вдруг в довершение всего вы вдруг с этим письмом.
It's true nothing can happen for a year and a half.	Правда, все это еще через полтора года.
In the name of all that's holy, in the name of your dying elder, show me that letter, Alexey Fyodorovitch. I'm her mother.	Именем всего великого и святого, именем умирающего старца вашего покажите мне это письмо, Алексей Федорович, мне, матери!
Hold it in your hand, if you like, and I will read it so."	Если хотите, то держите его пальцами, а я буду читать из ваших рук.
"No, I won't show it to you. Even if she sanctioned it, I wouldn't.	- Нет, не покажу, Катерина Осиповна, хотя бы и она позволила, я не покажу.
I am coming to-morrow, and if you like, we can talk over many things, but now good-bye!"	Я завтра приду и, если хотите, я с вами о многом переговорю, а теперь - прощайте!
And Alyosha ran downstairs and into the street.	И Алеша выбежал с лестницы на улицу.
Chapter 2.	II
Smerdyakov with a Guitar	Смердяков с гитарой
HE had no time to lose indeed.	Да и некогда было ему.
Even while he was saying good-bye to Lise, the thought had struck him that he must attempt some stratagem to find his brother Dmitri, who was evidently keeping out of his way.	У него блеснула мысль, еще когда он прощался с Lise. Мысль о том: как бы самым хитрейшим образом поймать сейчас брата Дмитрия, от него, очевидно, скрывающегося?
It was getting late, nearly three o'clock.	Было уже не рано, был час третий пополудни.
Alyosha's whole soul turned to the monastery, to his dying saint, but the necessity of seeing Dmitri outweighed everything. The conviction that a great inevitable catastrophe was about to happen grew stronger in Alyosha's mind with every hour.	Всем существом своим Алеша стремился в монастырь к своему "великому" умирающему, но потребность видеть брата Дмитрия пересилила все: в уме Алеши с каждым часом нарастало убеждение о неминуемой ужасной катастрофе, готовой совершиться.
What that catastrophe was, and what he would say at that moment to his brother, he could perhaps not have said definitely.	В чем именно состояла катастрофа и что хотел бы он сказать сию минуту брату, может быть, он и сам бы не определил.
"Even if my benefactor must die without me, anyway I won't have to reproach myself all my life with the thought that I might have saved something and did not, but passed by and hastened home.	"Пусть благодетель мой умрет без меня, но по крайней мере я не буду укорять себя всю жизнь, что, может быть, мог бы что спасти и не спас, прошел мимо, торопился в свой дом.
If I do as I intend, I shall be following his great precept."	Делая так, по его великому слову сделаю..."

His plan was to catch his brother Dmitri unawares, to climb over the fence, as he had the day before, get into the garden and sit in the summer-house.	План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку
If Dmitri were not there, thought Alyosha, he would not announce himself to Foma or the women of the house, but would remain hidden in the summer-house, even if he had to wait there till evening.	"Если же его там нет, - думал Алеша, - то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и ждать в беседке хотя бы до вечера.
If, as before, Dmitri were lying in wait for Grushenka to come, he would be very likely to come to the summer-house. Alyosha did not, however, give much thought to the details of his plan, but resolved to act upon it, even if it meant not getting back to the monastery that day.	Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет в беседку..." Алеша, впрочем, не рассуждал слишком много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и в монастырь не попасть сегодня...
Everything happened without hindrance, he climbed over the hurdle almost in the same spot as the day before, and stole into the summer-house unseen.	Все произошло без помехи: он перелез через плетень почти в том самом месте, как вчера, и скрытно пробрался в беседку.
He did not want to be noticed. The woman of the house and Foma too, if he were here, might be loyal to his brother and obey his instructions, and so refuse to let Alyosha come into the garden, or might warn Dmitri that he was being sought and inquired for.	Ему не хотелось, чтоб его заметили: и хозяйка, и Фома (если он тут) могли держать сторону брата и слушаться его приказаний, а стало быть, или в сад Алешу не пустить, или брата предуведомить вовремя, что его ищут и спрашивают.
There was no one in the summer-house.	В беседке никого не было.
Alyosha sat down and began to wait.	Алеша сел на свое вчерашнее место и начал ждать.
He looked round the summer-house, which somehow struck him as a great deal more ancient than before.	Он оглядел беседку, она показалась ему почему-то гораздо более ветхою, чем вчера, дрянною такою показалась ему в этот раз.
Though the day was just as fine as yesterday, it seemed a wretched little place this time.	День был, впрочем, такой же ясный, как и вчера.
There was a circle on the table, left no doubt from the glass of brandy having been spilt the day before.	На зеленом столе отпечатался кружок от вчерашней, должно быть, расплескавшейся рюмки с коньяком.
Foolish and irrelevant ideas strayed about his mind, as they always do in a time of tedious waiting. He wondered, for instance, why he had sat down precisely in the same place as before, why not in the other seat.	Пустые и непригодные к делу мысли, как и всегда во время скучного ожидания, лезли ему в голову: например, почему он, войдя теперь сюда, сел именно точь-в-точь на то самое место, на котором вчера сидел, и почему не на другое?
At last he felt very depressed- depressed by suspense and uncertainty.	Наконец ему стало очень грустно, грустно от тревожной неизвестности.
But he had not sat there more than a quarter of an hour, when he suddenly heard the thrum of a guitar somewhere quite close.	Но не просидел он и четверти часа, как вдруг, очень где-то вблизи, послышался аккорд гитары.
People were sitting, or had only just sat down, somewhere in the bushes not more than twenty paces away.	Сидели или только сейчас уселся кто-то шагах от него в двадцати, никак не дальше, где-нибудь в кустах.

Alyosha suddenly recollected that on coming out of the summer-house the day before, he had caught a glimpse of an old green low garden-seat among the bushes on the left, by the fence.	У Алеши вдруг мелькнуло воспоминание, что, уходя вчера от брата из беседки, он увидел, или как бы мелькнула пред ним влево у забора садовая зеленая низенькая старая скамейка между кустами.
The people must be sitting on it now.	На ней-то, стало быть, и уселись теперь гости.
Who were they?	Кто же?
A man's voice suddenly began singing in a sugary falsetto, accompanying himself on the guitar:	Один мужской голос вдруг запел сладенькою фистулою куплет, аккомпанируя себе на гитаре:
With invincible force I am bound to my dear.	Непобедимой силой ПППривержен я к милой.
O Lord, have mercy On her and on me!	Господи пом-и-илуй ППЕе и меня!
On her and on me!	Ее и меня!
On her and on me!	Ее и меня!
The voice ceased.	Голос остановился.
It was a lackey's tenor and a lackey's song.	Лакейский тенор и выверт песни лакейский.
Another voice, a woman's, suddenly asked insinuatingly and bashfully, though with mincing affectation:	Другой, женский уже, голос вдруг произнес ласкательно и как бы робко, но с большим, однако, жеманством:
"Why haven't you been to see us for so long, Pavel Fyodorovitch? Why do you always look down upon us?"	- Что вы к нам долго не ходите, Павел Федорович, что вы нас всё презираете?
"Not at all answered a man's voice politely, but with emphatic dignity.	- Ничего-с, - ответил мужской голос, хотя и вежливо, но прежде всего с настойчивым и твердым достоинством.
It was clear that the man had the best of the position, and that the woman was making advances.	Видимо, преобладал мужчина, а заигрывала женщина.
"I believe the man must be Smerdyakov," thought Alyosha, "from his voice. And the lady must be the daughter of the house here, who has come from Moscow, the one who wears the dress with a tail and goes to Marfa for soup."	"Мужчина - это, кажется, Смердяков, - подумал Алеша, - по крайней мере по голосу, а дама - это, верно, хозяйки здешнего домика дочь, которая из Москвы приехала, платье со шлейфом носит и за супом к Марфе Игнатьевне ходит..."
"I am awfully fond of verses of all kinds, if they rhyme," the woman's voice continued. "Why don't you go on?"	- Ужасно я всякий стих люблю, если складно, -продолжал женский голос. - Что же вы не продолжаете?
The man sang again:	Голос запел снова:
What do I care for royal wealth If but my dear one be in health?	Царская корона - ППБыла бы моя милая здорова.
Lord have mercy On her and on me!	Господи пом-и-илуй ППЕе и меня!
On her and on me!	Ее и меня!
On her and on me!	Ее и меня!

"It was even better last time," observed the woman's voice. "You sang 'If my darling be in health'; it sounded more tender. I suppose you've forgotten to-day."	- В прошлый раз еще лучше выходило, - заметил женский голос. - Вы спели про корону: "Была бы моя милочка здорова". Этак нежнее выходило, вы, верно, сегодня позабыли.
"Poetry is rubbish!" said Smerdyakov curtly.	- Стихи вздор-с, - отрезал Смердяков.
"Oh, no! I am very fond of poetry."	- Ах нет, я очень стишок люблю.
"So far as it's poetry, it's essential rubbish.	- Это чтобы стих-с, то это существенный вздор-с.
Consider yourself, who ever talks in rhyme?	Рассудите сами: кто же на свете в рифму говорит?
And if we were all to talk in rhyme, even though it were decreed by government, we shouldn't say much, should we?	И если бы мы стали все в рифму говорить, хотя бы даже по приказанию начальства, то много ли бы мы насказали-с?
Poetry is no good, Marya Kondratyevna."	Стихи не дело, Марья Кондратьевна.
"How clever you are! How is it you've gone so deep into everything?" The woman's voice was more and more insinuating.	- Как вы во всем столь умны, как это вы во всем произошли? - ласкался все более и более женский голос.
"I could have done better than that. I could have known more than that, if it had not been for my destiny from my childhood up.	- Я бы не то еще мог-с, я бы и не то еще знал-с, если бы не жребий мой с самого моего сыздетства.
I would have shot a man in a duel if he called me names because I am descended from a filthy beggar and have no father. And they used to throw it in my teeth in Moscow. It had reached them from here, thanks to Grigory Vassilyevitch.	Я бы на дуэли из пистолета того убил, который бы мне произнес, что я подлец, потому что без отца от Смердящей произошел, а они и в Москве это мне в глаза тыкали, отсюда благодаря Григорию Васильевичу переползло-с.
Grigory Vassilyevitch blames me for rebelling against my birth, but I would have sanctioned their killing me before I was born that I might not have come into the world at all.	Григорий Васильевич попрекает, что я против рождества бунтую: "Ты, дескать, ей ложесна разверз". Оно пусть ложесна, но я бы дозволил убить себя еще во чреве с тем, чтобы лишь на свет не происходить вовсе-с.
They used to say in the market, and your mamma too, with great lack of delicacy, set off telling me that her hair was like a mat on her head, and that she was short of five foot by a wee bit.	На базаре говорили, а ваша маменька тоже рассказывать мне пустилась по великой своей неделикатности, что ходила она с колтуном на голове, а росту была всего двух аршин с малыим.
Why talk of a wee bit while she might have said 'a little bit,' like everyone else?	Для чего же с малыим, когда можно просто "с малым" сказать, как все люди произносят?
She wanted to make it touching, a regular peasant's feeling.	Слезно выговорить захотелось, так ведь это мужицкая, так сказать, слеза-с, мужицкие самые чувства.
Can a Russian peasant be said to feel, in comparison with an educated man?	Может ли русский мужик против образованного человека чувство иметь?
He can't be said to have feeling at all, in his ignorance.	По необразованности своей он никакого чувства не может иметь.
From my childhood up when I hear 'a wee bit,' I am ready to burst with rage.	Я с самого сыздетства, как услышу, бывало, "с малыим", так точно на стену бы бросился.
I hate all Russia, Marya Kondratyevna."	Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна.

"If you'd been a cadet in the army, or a young hussar, you wouldn't have talked like that, but would have drawn your sabre to defend all Russia."	- Когда бы вы были военным юнкерочком али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили, а саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
"I don't want to be a hussar, Marya Kondratyevna, and, what's more, I should like to abolish all soldiers."	- Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с.
"And when an enemy comes, who is going to defend us?"	- А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?
"There's no need of defence.	-Да и не надо вовсе-с.
In 1812 there was a great invasion of Russia by Napoleon, first Emperor of the French, father of the present one, and it would have been a good thing if they had conquered us. A clever nation would have conquered a very stupid one and annexed it.	В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе.
We should have had quite different institutions."	Совсем даже были бы другие порядки-с.
"Are they so much better in their own country than we are?	- Да будто они там у себя так уж лучше наших?
I wouldn't change a dandy I know of for three young englishmen," observed Marya Kondratyevna tenderly, doubtless accompanying her words with a most languishing glance.	Я иного нашего щеголечка на трех молодых самых англичан не променяю, - нежно проговорила Марья Кондратьевна, должно быть, сопровождая в эту минуту слова свои самыми томными глазками.
"That's as one prefers."	- Это как кто обожает-с.
"But you are just like a foreigner- just like a most gentlemanly foreigner. I tell you that, though it makes me bashful."	- А вы и сами точно иностранец, точно благородный самый иностранец, уж это я вам чрез стыд говорю.
"If you care to know, the folks there and ours here are just alike in their vice.	- Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи.
They are swindlers, only there the scoundrel wears polished boots and here he grovels in filth and sees no harm in it.	Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит.
The Russian people want thrashing, as Fyodor Pavlovitch said very truly yesterday, though he is mad, and all his children."	Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
"You said yourself you had such a respect for Ivan Fyodorovitch."	- Вы Ивана Федоровича, говорили сами, так уважаете.
"But he said I was a stinking lackey.	- А они про меня отнеслись, что я вонючий лакей.
He thinks that I might be unruly. He is mistaken there.	Они меня считают, что бунтовать могу; это они ошибаются-с.
If I had a certain sum in my pocket, I would have left here long ago.	Была бы в кармане моем такая сумма, и меня бы здесь давно не было.

Dmitri Fyodorovitch is lower than any lackey in his behaviour, in his mind, and in his poverty. He doesn't know how to do anything, and yet he is respected by everyone.	Дмитрий Федорович хуже всякого лакея и поведением, и умом, и нищетой своею-с, и ничего-то он не умеет делать, а, напротив, от всех почтен.
I may be only a soup-maker, but with luck I could open a cafe restaurant in Petrovka, in Moscow, for my cookery is something special, and there's no one in Moscow, except the foreigners, whose cookery is anything special.	Я, положим, только бульонщик, но я при счастье могу в Москве кафе-ресторан открыть на Петровке. Потому что я готовлю специально, а ни один из них в Москве, кроме иностранцев, не может подать специально.
Dmitri Fyodorovitch is a beggar, but if he were to challenge the son of the first count in the country, he'd fight him. Though in what way is he better than I am?	Дмитрий Федорович голоштанник-с, а вызови он на дуэль самого первейшего графского сына, и тот с ним пойдет-с, а чем он лучше меня-с?
For he is ever so much stupider than I am.	Потому что он не в пример меня глупее.
Look at the money he has wasted without any need!"	Сколько денег просвистал без всякого употребления-с.
"It must be lovely, a duel," Marya Kondratyevna observed suddenly.	- На дуэли очень, я думаю, хорошо, - заметила вдруг Марья Кондратьевна.
"How so?"	- Чем же это-с?
"It must be so dreadful and so brave, especially when young officers with pistols in their hands pop at one another for the sake of some lady.	- Страшно так и храбро, особенно коли молодые офицерики с пистолетами в руках один против другого палят за которую-нибудь.
A perfect picture!	Просто картинка.
Ah, if only girls were allowed to look on, I'd give anything to see one!"	Ах, кабы девиц пускали смотреть, я ужасно как хотела бы посмотреть.
"It's all very well when you are firing at someone, but when he is firing straight in your mug, you must feel pretty silly.	- Хорошо коли сам наводит, а коли ему самому в самое рыло наводят, так оно тогда самое глупое чувство-с.
You'd be glad to run away, Marya Kondratyevna."	Убежите с места, Марья Кондратьевна.
"You don't mean you would run away?"	- Неужто вы побежали бы?
But Smerdyakov did not deign to reply.	Но Смердяков не удостоил ответить.
After a moment's silence the guitar tinkled again, and he sang again in the same falsetto:	После минутного молчания раздался опять аккорд и фистула залилась последним куплетом:
Whatever you may say, I shall go far away. Life will be bright and gay In the city far away.	Сколько ни стараться □ □ Стану удаляться, Жизнью наслажда-а-аться □ ПИ в столице жить!
I shall not grieve,	Не буду тужить.
I shall not grieve at all, I don't intend to grieve at all.	Совсем не буду тужить, □ □ Совсем даже не намерен тужить!
Then something unexpected happened. Alyosha suddenly sneezed. They were silent.	Тут случилась неожиданность: Алеша вдруг чихнул; на скамейке мигом притихли.
Alyosha got up and walked towards them.	Алеша встал и пошел в их сторону.

He found Smerdyakov dressed up and wearing polished boots, his hair pomaded, and perhaps curled.	Это был действительно Смердяков, разодетый, напомаженный и чуть ли не завитой, в лакированных ботинках.
The guitar lay on the garden-seat.	Гитара лежала на скамейке.
His companion was the daughter of the house, wearing a light-blue dress with a train two yards long. She was young and would not have been bad-looking, but that her face was so round and terribly freckled.	Дама же была Марья Кондратьевна, хозяйкина дочка; платье на ней было светло-голубое, с двухаршинным хвостом; девушка была еще молоденькая и недурная бы собой, но с очень уж круглым лицом и со страшными веснушками.
"Will my brother Dmitri soon be back? asked Alyosha with as much composure as he could.	- Брат Дмитрий скоро воротится? - сказал Алеша как можно спокойнее.
Smerdyakov got up slowly; Marya Kondratyevna rose too.	Смердяков медленно приподнялся со скамейки; приподнялась и Марья Кондратьевна.
"How am I to know about Dmitri Fyodorovitch? It's not as if I were his keeper," answered Smerdyakov quietly, distinctly, and superciliously.	- Почему ж бы я мог быть известен про Дмитрия Федоровича; другое дело, кабы я при них сторожем состоял? - тихо, раздельно и пренебрежительно ответил Смердяков.
"But I simply asked whether you do know?" Alyosha explained.	- Да я просто спросил, не знаете ли? - объяснил Алеша.
"I know nothing of his whereabouts and don't want to."	- Ничего я про ихнее пребывание не знаю, да и знать не желаю-с.
"But my brother told me that you let him know all that goes on in the house, and promised to let him know when Agrafena Alexandrovna comes."	- А брат мне именно говорил, что вы-то и даете ему знать обо всем, что в доме делается, и обещались дать знать, когда придет Аграфена Александровна.
Smerdyakov turned a deliberate, unmoved glance upon him.	Смердяков медленно и невозмутимо вскинул на него глазами.
"And how did you get in this time, since the gate was bolted an hour ago?" he asked, looking at Alyosha.	- А вы как изволили на сей раз пройти, так как ворота здешние уж час как на щеколду затворены? - спросил он, пристально смотря на Алешу.
"I came in from the back-alley, over the fence, and went straight to the summer-house.	- А я прошел с переулка через забор прямо в беседку.
I hope you'll forgive me, he added addressing Marya Kondratyevna. "I was in a hurry to find my brother."	Вы, надеюсь, извините меня в этом, - обратился он к Марье Кондратьевне, - мне надо было захватить скорее брата.
"Ach, as though we could take it amiss in you!" drawled Marya Kondratyevna, flattered by Alyosha's apology. "For Dmitri Fyodorovitch often goes to the summer-house in that way. We don't know he is here and he is sitting in the summer-house."	- Ах, можем ли мы на вас обижаться, - протянула Марья Кондратьевна, польщенная извинением Алеши, - так как и Дмитрий Федорович часто этим манером в беседку ходят, мы и не знаем, а он уж в беседке сидит.
"I am very anxious to find him, or to learn from you where he is now.	- Я его теперь очень ищу, я очень бы желал его видеть или от вас узнать, где он теперь находится.
Believe me, it's on business of great importance to him."	Поверьте, что по очень важному для него же самого делу.
"He never tells us," lisped Marya Kondratyevna.	- Они нам не сказываются, - пролепетала Марья Кондратьевна.

"Though I used to come here as a friend," Smerdyakov began again, "Dmitri Fyodorovitch has pestered me in a merciless way even here by his incessant questions about the master. 'What news?' he'll ask. 'What's going on in there now? Who's coming and going?' and can't I tell him something more.	- Хотя бы я и по знакомству сюда приходил, -начал вновь Смердяков, - но они и здесь меня бесчеловечно стеснили беспрестанным спросом про барина: что, дескать, да как у них, кто приходит и кто таков уходит, и не могу ли я что иное им сообщить?
Twice already he's threatened me with death	Два раза грозили мне даже смертью.
"With death?" Alyosha exclaimed in surprise.	- Как это смертью? - удивился Алеша.
"Do you suppose he'd think much of that, with his temper, which you had a chance of observing yourself yesterday?	- А для них разве это что составляет-с, по ихнему характеру, который сами вчера изволили наблюдать-с.
He says if I let Agrafena Alexandrovna in and she passes the night there, I'll be the first to suffer for it.	Если, говорят, Аграфену Александровну пропущу и она здесь переночует, - не быть тебе первому живу.
I am terribly afraid of him, and if I were not even more afraid of doing so, I ought to let the police know.	Боюсь я их очень-с, и кабы не боялся еще пуще того, то заявить бы должен на них городскому начальству.
God only knows what he might not do!"	Даже бог знает что произвести могут-с.
"His honour said to him the other day,	- Намедни сказали им:
'I'll pound you in a mortar!'" added Marya Kondratyevna.	"В ступе тебя истолку", - прибавила Марья Кондратьевна.
"Oh, if it's pounding in a mortar, it may be only talk," observed Alyosha. "If I could meet him, I might speak to him about that too."	- Ну если в ступе, то это только, может быть, разговор... - заметил Алеша. - Если б я его мог сейчас встретить, я бы мог ему что-нибудь и об этом сказать...
"Well, the only thing I can tell you is this," said Smerdyakov, as though thinking better of it; "I am here as an old friend and neighbour, and it would be odd if I didn't come.	- Вот что единственно могу сообщить, - как бы надумался вдруг Смердяков. - Бываю я здесь по всегдашнему соседскому знакомству, и как же бы я не ходил-с?
On the other hand, Ivan Fyodorovitch sent me first thing this morning to your brother's lodging in Lake Street, without a letter, but with a message to Dmitri Fyodorovitch to go to dine with him at the restaurant here, in the marketplace.	С другой стороны, Иван Федорович чем свет сегодня послали меня к ним на квартиру в ихнюю Озерную улицу, без письма-с, с тем чтобы Дмитрий Федорович на словах непременно пришли в здешний трактир-с на площади, чтобы вместе обедать.
I went, but didn't find Dmitri Fyodorovitch at home, though it was eight o'clock.	Я пошел-с, но Дмитрия Федоровича я на квартире ихней не застал-с, а было уж восемь часов.
'He's been here, but he is quite gone,' those were the very words of his landlady.	"Был, говорят, да весь вышел" - этими самыми словами их хозяева сообщили.
It's as though there was an understanding between them.	Тут точно у них заговор какой-с, обоюдный-с.

Perhaps at this moment he is in the restaurant with Ivan Fyodorovitch, for Ivan Fyodorovitch has not been home to dinner and Fyodor Pavlovitch dined alone an hour ago, and is gone to lie down.	Теперь же, может быть, они в эту самую минуту в трактире этом сидят с братцем Иваном Федоровичем, так как Иван Федорович домой обедать не приходили, а Федор Павлович отобедали час тому назад одни и теперь почивать легли.
But I beg you most particularly not to speak of me and of what I have told you, for he'd kill me for nothing at all."	Убедительнейше, однако, прошу, чтобы вы им про меня и про то, что я сообщил, ничего не говорили-с, ибо они ни за что убьют-с.
"Brother Ivan invited Dmitri to the restaurant to-day?" repeated Alyosha quickly.	- Брат Иван звал Дмитрия сегодня в трактир? -быстро переспросил Алеша.
"That's so."	- Это точно так-с.
"The Metropolis tavern in the marketplace?"	- В трактир "Столичный город", на площади?
"The very same."	- В этот самый-с.
"That's quite likely," cried Alyosha, much excited. "Thank you, Smerdyakov; that's important. I'll go there at once."	- Это очень возможно! - воскликнул Алеша в большом волнении. - Благодарю вас, Смердяков, известие важное, сейчас пойду туда.
"Don't betray me," Smerdyakov called after him.	- Не выдавайте-с, - проговорил ему вслед Смердяков.
"Oh, no, I'll go to the tavern as though by chance. Don't be anxious."	- О нет, я в трактир явлюсь как бы нечаянно, будьте покойны.
"But wait a minute, I'll open the gate to you," cried Marya Kondratyevna.	- Да куда же вы, я вам калитку отопру, - крикнула было Марья Кондратьевна.
"No; it's a short cut, I'll get over the fence again."	- Нет, здесь ближе, я опять чрез плетень.
What he had heard threw Alyosha into great agitation.	Известие страшно потрясло Алешу.
He ran to the tavern.	Он пустился к трактиру.
It was impossible for him to go into the tavern in his monastic dress, but he could inquire at the entrance for his brothers and call them down.	В трактир ему входить было в его одежде неприлично, но осведомиться на лестнице и вызвать их, это было возможно.
But just as he reached the tavern, a window was flung open, and his brother Ivan called down to him from it.	Но только что он подошел к трактиру, как вдруг отворилось одно окно и сам брат Иван закричал ему из окна вниз:
"Alyosha, can't you come up here to me?	- Алеша, можешь ты ко мне сейчас войти сюда или нет?
I shall be awfully grateful."	Одолжишь ужасно.
"To be sure I can, only I don't quite know whether in this dress- "	- Очень могу, только не знаю, как мне в моем платье.
"But I am in a room apart. Come up the steps; I'll run down to meet you."	- А я как раз в отдельной комнате, ступай на крыльцо, я сбегу навстречу...
A minute later Alyosha was sitting beside his brother.	Через минуту Алеша сидел рядом с братом.
Ivan was alone dining.	Иван был один и обедал.
Chapter 3.	III
The Brothers Make Friends	Братья знакомятся

IVAN was not, however, in a separate room, but only in a place shut off by a screen, so that it was unseen by other people in the room.	Находился Иван, однако, не в отдельной комнате. Это было только место у окна, отгороженное ширмами, но сидевших за ширмами все-таки не могли видеть посторонние.
It was the first room from the entrance with a buffet along the wall.	Комната эта была входная, первая, с буфетом у боковой стены.
Waiters were continually darting to and fro in it.	По ней поминутно шмыгали половые.
The only customer in the room was an old retired military man drinking tea in a corner.	Из посетителей был один лишь старичок, отставной военный, и пил в уголку чай.
But there was the usual bustle going on in the other rooms of the tavern; there were shouts for the waiters, the sound of popping corks, the click of billiard balls, the drone of the organ.	Зато в остальных комнатах трактира происходила вся обыкновенная трактирная возня, слышались призывные крики, откупоривание пивных бутылок, стук бильярдных шаров, гудел орган.
Alyosha knew that Ivan did not usually visit this tavern and disliked taverns in general. So he must have come here, he reflected, simply to meet Dmitri by arrangement.	Алеша знал, что Иван в этот трактир почти никогда не ходил и до трактиров вообще не охотник; стало быть, именно потому только и очутился здесь, подумал он, чтобы сойтись по условию с братом Дмитрием.
Yet Dmitri was not there.	И, однако, брата Дмитрия не было.
"Shall I order you fish, soup, or anything. You don't live on tea alone, I suppose," cried Ivan, apparently delighted at having got hold of Alyosha.	- Прикажу я тебе ухи аль чего-нибудь, не чаем же ведь ты одним живешь, - крикнул Иван, по-видимому ужасно довольный, что залучил Алешу.
He had finished dinner and was drinking tea.	Сам он уж кончил обед и пил чай.
"Let me have soup, and tea afterwards, I am hungry," said Alyosha gaily.	- Ухи давай, давай потом и чаю, я проголодался, -весело проговорил Алеша.
"And cherry jam?	- А варенья вишневого?
They have it here.	Здесь есть.
You remember how you used to love cherry jam when you were little?"	Помнишь, как ты маленький у Поленова вишневое варенье любил?
"You remember that?	- А ты это помнишь?
Let me have jam too, I like it still."	Давай и варенья, я и теперь люблю.
Ivan rang for the waiter and ordered soup, jam, and tea.	Иван позвонил полового и приказал уху, чай и варенья.
"I remember everything, Alyosha, I remember you till you were eleven, I was nearly fifteen.	- Я все помню, Алеша, я помню тебя до одиннадцати лет, мне был тогда пятнадцатый год.
There's such a difference between fifteen and eleven that brothers are never companions at those ages.	Пятнадцать и одиннадцать, это такая разница, что братья в эти годы никогда не бывают товарищами.
I don't know whether I was fond of you even.	Не знаю, любил ли я тебя даже.
When I went away to Moscow for the first few years I never thought of you at all.	Когда я уехал в Москву, то в первые годы я даже и не вспоминал об тебе вовсе.
Then, when you came to Moscow yourself, we only met once somewhere, I believe.	Потом, когда ты сам попал в Москву, мы раз только, кажется, и встретились где-то.

And now I've been here more than three months, and so far we have scarcely said a word to each other.	А вот здесь я уже четвертый месяц живу, и до сих пор мы с тобой не сказали слова.
To-morrow I am going away, and I was just thinking as I sat here how I could see you to say good-bye and just then you passed."	Завтра я уезжаю и думал сейчас, здесь сидя: как бы мне его увидеть, чтобы проститься, а ты и идешь мимо.
"Were you very anxious to see me, then?"	- А ты очень желал меня увидать?
"Very. I want to get to know you once for all, and I want you to know me.	- Очень, я хочу с тобой познакомиться раз навсегда и тебя с собой познакомить.
And then to say good-bye.	Да с тем и проститься.
I believe it's always best to get to know people just before leaving them.	По-моему, всего лучше знакомиться пред разлукой.
I've noticed how you've been looking at me these three months. There has been a continual look of expectation in your eyes, and I can't endure that. That's how it is I've kept away from you.	Я видел, как ты на меня смотрел все эти три месяца, в глазах твоих было какое-то беспрерывное ожидание, а вот этого-то я и не терплю, оттого и не подошел к тебе.
But in the end I have learned to respect you. The little man stands firm, I thought.	Но в конце я тебя научился уважать: твердо, дескать, стоит человечек.
Though I am laughing, I am serious.	Заметь, я хоть и смеюсь теперь, но говорю серьезно.
You do stand firm, don't you?	Ведь ты твердо стоишь, да?
I like people who are firm like that whatever it is they stand by, even if they are such little fellows as you.	Я таких твердых люблю, на чем бы там они ни стояли, и будь они такие маленькие мальчуганы, как ты.
Your expectant eyes ceased to annoy me, I grew fond of them in the end, those expectant eyes. You seem to love me for some reason, Alyosha?"	Ожидающий взгляд твой стал мне вовсе под конец не противен; напротив, полюбил я наконец твой ожидающий взгляд... Ты, кажется, почему-то любишь меня, Алеша?
"I do love you, Ivan.	- Люблю, Иван.
Dmitri says of you- Ivan is a tomb!	Брат Дмитрий говорит про тебя: Иван - могила.
I say of you, Ivan is a riddle.	Я говорю про тебя: Иван - загадка.
You are a riddle to me even now. But I understand something in you, and I did not understand it till this morning."	Ты и теперь для меня загадка, но нечто я уже осмыслил в тебе, и всего только с сегодняшнего утра!
"What's that?" laughed Ivan.	- Что ж это такое? - засмеялся Иван.
"You won't be angry?" Alyosha laughed too.	-А не рассердишься? - засмеялся и Алеша.
"Well?"	-Ну?
"That you are just as young as other young men of three and twenty, that you are just a young and fresh and nice boy, green in fact!	- А то, что ты такой же точно молодой человек, как и все остальные двадцатитрехлетние молодые люди, такой же молодой, молоденький, свежий и славный мальчик, ну желторотый, наконец, мальчик!
Now, have I insulted you dreadfully?"	Что, не очень тебя обидел?

"On the contrary, I am struck by a coincidence," cried Ivan, warmly and good-humouredly. "Would you believe it that ever since that scene with her, I have thought of nothing else but my youthful greenness, and just as though you guessed that, you begin about it.	- Напротив, поразил совпадением! - весело и с жаром вскричал Иван. - Веришь ли, что я, после давешнего нашего свидания у ней, только об этом про себя и думал, об этой двадцатитрехлетней моей желторотости, а ты вдруг теперь точно угадал и с этого самого начинаешь.
Do you know I've been sitting here thinking to myself: that if I didn't believe in life, if I lost faith in the woman I love, lost faith in the order of things, were convinced, in fact, that everything is a disorderly, damnable, and perhaps devil-ridden chaos, if I were struck by every horror of man's disillusionment- still I should want to live and, having once tasted of the cup, I would not turn away from it till I had drained it!	Я сейчас здесь сидел и знаешь что говорил себе: не веруй я в жизнь, разуверься я в дорогой женщине, разуверься в порядке вещей, убедись даже, что всё, напротив, беспорядочный, проклятый и, может быть, бесовский хаос, порази меня хоть все ужасы человеческого разочарования - а я все-таки захочу жить и уж как припал к этому кубку, то не оторвусь от него, пока его весь не осилю!
At thirty, though, I shall be sure to leave the cup, even if I've not emptied it, and turn away- where I don't know.	Впрочем, к тридцати годам, наверно, брошу кубок, хоть и не допью всего и отойду... не знаю куда.
But till I am thirty, I know that my youth will triumph over everything- every disillusionment, every disgust with life.	Но до тридцати моих лет, знаю это твердо, все победит моя молодость - всякое разочарование, всякое отвращение к жизни.
I've asked myself many times whether there is in the world any despair that would overcome this frantic and perhaps unseemly thirst for life in me, and I've come to the conclusion that there isn't, that is till I am thirty, and then I shall lose it of myself, I fancy.	Я спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во мне эту исступленную и неприличную, может быть, жажду жизни, и решил, что, кажется, нет такого, то есть опять-таки до тридцати этих лет, а там уж сам не захочу, мне так кажется.
Some drivelling consumptive moralists- and poets especially- often call that thirst for life base.	Эту жажду жизни иные чахоточные сопляки-моралисты называют часто подлою, особенно поэты.
It's a feature of the Karamazovs, it's true, that thirst for life regardless of everything; you have it no doubt too, but why is it base?	Черта-то она отчасти карамазовская, это правда, жажда-то эта жизни, несмотря ни на что, в тебе она тоже непременно сидит, но почему ж она подлая?
The centripetal force on our planet is still fearfully strong, Alyosha.	Центростремительной силы еще страшно много на нашей планете, Алеша.
I have a longing for life, and I go on living in spite of logic.	Жить хочется, и я живу, хотя бы и вопреки логике.
Though I may not believe in the order of the universe, yet I love the sticky little leaves as they open in spring. I love the blue sky, I love some people, whom one loves you know sometimes without knowing why. I love some great deeds done by men, though I've long ceased perhaps to have faith in them, yet from old habit one's heart prizes them.	Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем.
Here they have brought the soup for you, eat it, it will do you good.	Вот тебе уху принесли, кушай на здоровье.
It's first-rate soup, they know how to make it here.	Уха славная, хорошо готовят.

I want to travel in Europe, Alyosha, I shall set off from here. And yet I know that I am only going to a graveyard, but it's a most precious graveyard, that's what it is!	Я хочу в Европу съездить, Алеша, отсюда и поеду; и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище, вот что!
Precious are the dead that lie there, every stone over them speaks of such burning life in the past, of such passionate faith in their work, their truth, their struggle and their science, that I know I shall fall on the ground and kiss those stones and weep over them; though I'm convinced in my heart that it's long been nothing but a graveyard.	Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, - в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
And I shall not weep from despair, but simply because I shall be happy in my tears, I shall steep my soul in emotion.	И не от отчаяния буду плакать, а лишь просто потому, что буду счастлив пролитыми слезами моими. Собственным умилением упьюсь.
I love the sticky leaves in spring, the blue sky- that's all it is.	Клейкие весенние листочки, голубое небо люблю я, вот что!
It's not a matter of intellect or logic, it's loving with one's inside, with one's stomach. One loves the first strength of one's youth. Do you understand anything of my tirade, Alyosha?" Ivan laughed suddenly.	Тут не ум, не логика, тут нутром, тут чревом любишь, первые свои молодые силы любишь... Понимаешь ты что-нибудь в моей ахинее, Алешка, аль нет? - засмеялся вдруг Иван.
"I understand too well, Ivan. One longs to love with one's inside, with one's stomach. You said that so well and I am awfully glad that you have such a longing for life," cried Alyosha. "I think everyone should love life above everything in the world."	- Слишком понимаю, Иван: нутром и чревом хочется любить - прекрасно ты это сказал, и рад я ужасно за то, что тебе так жить хочется, -воскликнул Алеша. - Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить.
"Love life more than the meaning of it?"	- Жизнь полюбить больше, чем смысл ее?
"Certainly, love it, regardless of logic as you say, it must be regardless of logic, and it's only then one will understand the meaning of it.	- Непременно так, полюбить прежде логики, как ты говоришь, непременно чтобы прежде логики, и тогда только я и смысл пойму.
I have thought so a long time.	Вот что мне давно уже мерещится.
Half your work is done, Ivan, you love life, now you've only to try to do the second half and you are saved."	Половина твоего дела сделана, Иван, и приобретена: ты жить любишь. Теперь надо постараться тебе о второй твоей половине, и ты спасен.
"You are trying to save me, but perhaps I am not lost!	- Уж ты и спасаешь, да я и не погибал, может быть!
And what does your second half mean?"	А в чем она, вторая твоя половина?
"Why, one has to raise up your dead, who perhaps have not died after all.	- В том, что надо воскресить твоих мертвецов, которые, может быть, никогда и не умирали.
Come, let me have tea.	Ну давай чаю.
I am so glad of our talk, Ivan."	Я рад, что мы говорим, Иван.
"I see you are feeling inspired.	-Ты, я вижу, в каком-то вдохновении.
I am awfully fond of such professions de foi* from such- novices. You are a steadfast person, Alexey. Is it true that you mean to leave the monastery?" * Professions of faith.	Ужасно я люблю такие professions de foi[17 -исповедания веры (фр.).] вот от таких... послушников. Твердый ты человек, Алексей. Правда, что ты из монастыря хочешь выйти?

"Yes, my elder sends me out into the world."	- Правда. Мой старец меня в мир посылает.
"We shall see each other then in the world. We shall meet before I am thirty, when I shall begin to turn aside from the cup.	- Увидимся еще, стало быть, в миру-то, встретимся до тридцати-то лет, когда я от кубка-то начну отрываться.
Father doesn't want to turn aside from his cup till he is seventy, he dreams of hanging on to eighty in fact, so he says. He means it only too seriously, though he is a buffoon.	Отец вот не хочет отрываться от своего кубка до семидесяти лет, до восьмидесяти даже мечтает, сам говорил, у него это слишком серьезно, хоть он и шут.
He stands on a firm rock, too, he stands on his sensuality though after we are thirty, indeed, there may be nothing else to stand on.... But to hang on to seventy is nasty, better only to thirty; one might retain 'a shadow of nobility' by deceiving oneself.	Стал на сладострастии своем и тоже будто на камне... хотя после тридцати-то лет, правда, и не на чем, пожалуй, стать, кроме как на этом... Но до семидесяти подло, лучше до тридцати: можно сохранить "оттенок благородства", себя надувая.
Have you seen Dmitri to-day?"	Не видал сегодня Дмитрия?
"No, but I saw Smerdyakov," and Alyosha rapidly, though minutely, described his meeting with Smerdyakov.	- Нет, не видал, но я Смердякова видел. - И Алеша рассказал брату наскоро и подробно о своей встрече с Смердяковым.
Ivan began listening anxiously and questioned him.	Иван стал вдруг очень озабоченно слушать, кое-что даже переспросил.
"But he begged me not to tell Dmitri that he had told me about him," added Alyosha.	- Только он просил меня брату Дмитрию не сказывать о том, что он о нем говорил, - прибавил Алеша.
Ivan frowned and pondered.	Иван нахмурился и задумался.
"Are you frowning on Smerdyakov's account?" asked Alyosha.	- Ты это из-за Смердякова нахмурился? - спросил Алеша.
"Yes, on his account.	- Да, из-за него.
Damn him, I certainly did want to see Dmitri, but now there's no need," said Ivan reluctantly.	К черту его, Дмитрия я действительно хотел было видеть, но теперь не надо... - неохотно проговорил Иван.
"But are you really going so soon, brother?"	- А ты в самом деле так скоро уезжаешь, брат? -Да.
"What of Dmitri and father? how will it end?" asked Alyosha anxiously.	- Что же Дмитрий и отец? Чем это у них кончится? - тревожно промолвил Алеша.
"You are always harping upon it!	- А ты все свою канитель!
What have I to do with it?	Да я-то тут что?
Am I my brother Dmitri's keeper?" Ivan snapped irritably, but then he suddenly smiled bitterly. "Cain's answer about his murdered brother, wasn't it?	Сторож я, что ли, моему брату Дмитрию? -раздражительно отрезал было Иван, но вдруг как-то горько улыбнулся. - Каинов ответ Богу об убитом брате, а?
Perhaps that's what you're thinking at this moment?	Может быть, ты это думаешь в эту минуту?
Well damn it all, I can't stay here to be their keeper, can I?	Но, черт возьми, не могу же я в самом деле оставаться тут у них сторожем?
I've finished what I had to do, and I am going.	Дела кончил и еду.

Do you imagine I am jealous of Dmitri, that I've been trying to steal his beautiful Katerina Ivanovna for the last three months?	Уж не думаешь ли ты, что я ревную к Дмитрию, что я отбивал у него все эти три месяца его красавицу Катерину Ивановну.
Nonsense, I had business of my own.	Э, черт, у меня свои дела были.
I finished it. I am going.	Дела кончил и еду.
I finished it just now, you were witness."	Дела давеча кончил, ты был свидетелем.
"At Katerina Ivanovna's?"	- Это давеча у Катерины Ивановны?
"Yes, and I've released myself once for all.	- Да, у ней, и разом развязался.
And after all, what have I to do with Dmitri?	И что ж такое? Какое мне дело до Дмитрия?
Dmitri doesn't come in.	Дмитрий тут ни при чем.
I had my own business to settle with Katerina Ivanovna.	У меня были только собственные дела с Катериною Ивановною.
You know, on the contrary, that Dmitri behaved as though there was an understanding between us.	Сам ты знаешь, напротив, что Дмитрий вел себя так, как будто был в заговоре со мной.
I didn't ask to do it, but he solemnly handed her over to me and gave us his blessing.	Я ведь не просил его нисколько, а он сам мне торжественно ее передал и благословил.
It's all too funny.	Это все смеху подобно.
Ah, Alyosha, if you only knew how light my heart is now!	Нет, Алеша, нет, если бы ты знал, как я себя теперь легко чувствую!
Would you believe it, I sat here eating my dinner and was nearly ordering champagne to celebrate my first hour of freedom.	Я вот здесь сидел и обедал и, веришь ли, хотел было спросить шампанского, чтоб отпраздновать первый мой час свободы.
Tfoo! It's been going on nearly six months, and all at once I've thrown it off.	Тьфу, полгода почти - и вдруг разом, все разом снял.
I could never have guessed even yesterday, how easy it would be to put an end to it if I wanted."	Ну подозревал ли я даже вчера, что это, если захотеть, то ничего не стоит кончить!
"You are speaking of your love, Ivan?"	-Ты про любовь свою говоришь, Иван?
"Of my love, if you like. I fell in love with the young lady, I worried myself over her and she worried me.	- Любовь, если хочешь, да, я влюбился в барышню, в институтку. Мучился с ней, и она меня мучила.
I sat watching over her... and all at once it's collapsed!	Сидел над ней... и вдруг все слетело.
I spoke this morning with inspiration, but I went away and roared with laughter. Would you believe it?	Давеча я говорил вдохновенно, а вышел и расхохотался - веришь этому.
Yes, it's the literal truth."	Нет, я буквально говорю.
"You seem very merry about it now," observed Alyosha, looking into his face, which had suddenly grown brighter.	- Ты и теперь так это весело говоришь, - заметил Алеша, вглядываясь в его в самом деле повеселевшее вдруг лицо.
"But how could I tell that I didn't care for her a bit!	- Да почем же я знал, что я ее вовсе не люблю!
Ha ha!	Хе-хе!
It appears after all I didn't.	Вот и оказалось, что нет.
And yet how she attracted me!	А ведь как она мне нравилась!

How attractive she was just now when I made my speech!	Как она мне даже давеча нравилась, когда я речь читал.
And do you know she attracts me awfully even now, yet how easy it is to leave her.	И знаешь ли, и теперь нравится ужасно, а между тем как легко от нее уехать.
Do you think I am boasting?"	Ты думаешь, я фанфароню?
"No, only perhaps it wasn't love."	- Нет. Только это, может, не любовь была.
"Alyosha," laughed Ivan, "don't make reflections about love, it's unseemly for you.	- Алешка, - засмеялся Иван, - не пускайся в рассуждения о любви! Тебе неприлично.
How you rushed into the discussion this morning!	Давеча-то, давеча-то ты выскочил, ай!
I've forgotten to kiss you for it.... But how she tormented me!	Я еще и забыл поцеловать тебя за это... А мучила-то она меня как!
It certainly was sitting by a 'laceration.'	Воистину у надрыва сидел.
Ah, she knew how I loved her!	Ох, она знала, что я ее люблю!
She loved me and not Dmitri," Ivan insisted gaily. "Her feeling for Dmitri was simply a self-laceration.	Любила меня, а не Дмитрия, - весело настаивал Иван. - Дмитрий только надрыв.
All I told her just now was perfectly true, but the worst of it is, it may take her fifteen or twenty years to find out that she doesn't care for Dmitri, and loves me whom she torments, and perhaps she may never find it out at all, in spite of her lesson to-day.	Все, что я давеча ей говорил, истинная правда. Но только в том дело, самое главное, что ей нужно, может быть, лет пятнадцать аль двадцать, чтобы догадаться, что Дмитрия она вовсе не любит, а любит только меня, которого мучает. Да, пожалуй, и не догадается она никогда, несмотря даже на сегодняшний урок.
Well, it's better so; I can simply go away for good.	Ну и лучше: встал да и ушел навеки.
By the way, how is she now?	Кстати, что она теперь?
What happened after I departed?"	Что там было, когда я ушел?
Alyosha told him she had been hysterical, and that she was now, he heard, unconscious and delirious.	Алеша рассказал ему об истерике и о том, что она, кажется, теперь в беспамятстве и в бреду.
"Isn't Madame Hohlakov laying it on?"	-А не врет Хохлакова?
"I think not."	- Кажется, нет.
"I must find out.	- Надо справиться.
Nobody dies of hysterics, though.	От истерики, впрочем, никогда и никто не умирал.
They don't matter. God gave woman hysterics as a relief.	Да и пусть истерика, Бог женщине послал истерику любя.
I won't go to her at all.	Не пойду я туда вовсе.
Why push myself forward again?"	К чему лезть опять.
"But you told her that she had never cared for you."	- Ты, однако же, давеча ей сказал, что она никогда тебя не любила.
"I did that on purpose.	- Это я нарочно.
Alyosha, shall I call for some champagne? Let us drink to my freedom.	Алешка, прикажу-ка я шампанского, выпьем за мою свободу.
Ah, if only you knew how glad I am!"	Нет, если бы ты знал, как я рад!

"No, brother, we had better not drink," said Alyosha suddenly. "Besides I feel somehow depressed."	- Нет, брат, не будем лучше пить, - сказал вдруг Алеша, - к тому же мне как-то грустно.
"Yes, you've been depressed a long time, I've noticed it."	- Да, тебе давно грустно, я это давно вижу.
"Have you settled to go to-morrow morning, then?"	-Так ты непременно завтра утром поедешь?
"Morning?	- Утром?
I didn't say I should go in the morning.... But perhaps it may be the morning.	Я не говорил, что утром... А впрочем, может, и утром.
Would you believe it, I dined here to-day only to avoid dining with the old man, I loathe him so.	Веришь ли, я ведь здесь обедал сегодня, единственно чтобы не обедать со стариком, до того он мне стал противен.
I should have left long ago, so far as he is concerned.	Я от него от одного давно бы уехал.
But why are you so worried about my going away?	А ты что так беспокоишься, что я уезжаю.
We've plenty of time before I go, an eternity!"	У нас с тобой еще бог знает сколько времени до отъезда. Целая вечность времени, бессмертие!
"If you are going away to-morrow, what do you mean by an eternity?"	- Если ты завтра уезжаешь, какая же вечность?
"But what does it matter to us?" laughed Ivan. "We've time enough for our talk, for what brought us here.	- Да нас-то с тобой чем это касается? - засмеялся Иван, - ведь свое-то мы успеем все-таки переговорить, свое-то, для чего мы пришли сюда?
Why do you look so surprised?	Чего ты глядишь с удивлением?
Answer: why have we met here?	Отвечай: мы для чего здесь сошлись?
To talk of my love for Katerina Ivanovna, of the old man and Dmitri? of foreign travel? of the fatal position of Russia? of the Emperor Napoleon?	Чтобы говорить о любви к Катерине Ивановне, о старике и Дмитрии? О загранице? О роковом положении России? Об императоре Наполеоне?
Is that it?"	Так ли, для этого ли?
"No."	- Нет, не для этого.
"Then you know what for.	- Сам понимаешь, значит, для чего.
It's different for other people; but we in our green youth have to settle the eternal questions first of all. That's what we care about.	Другим одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота.
Young Russia is talking about nothing but the eternal questions now. just when the old folks are all taken up with practical questions.	Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует. Именно теперь, как старики все полезли вдруг практическими вопросами заниматься.
Why have you been looking at me in expectation for the last three months?	Ты из-за чего все три месяца глядел на меня в ожидании?
To ask me,	Чтобы допросить меня:
'What do you believe, or don't you believe at all?' That's what your eyes have been meaning for these three months, haven't they?"	"Како веруеши али вовсе не веруеши?" - вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, ведь так?
"Perhaps so," smiled Alyosha. "You are not laughing at me, now, Ivan?	- Пожалуй что и так, - улыбнулся Алеша. - Ты ведь не смеешься теперь надо мною, брат?

"Me laughing!	- Я-то смеюсь?
I don't want to wound my little brother who has been watching me with such expectation for three months.	Не захочу я огорчить моего братишку, который три месяца глядел на меня в таком ожидании.
Alyosha, look straight at me! Of course, I am just such a little boy as you are, only not a novice.	Алеша, взгляни прямо: я ведь и сам точь-в-точь такой же маленький мальчик, как и ты, разве только вот не послушник.
And what have Russian boys been doing up till now, some of them, I mean?	Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Иные то есть?
In this stinking tavern, for instance, here, they meet and sit down in a corner.	Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол.
They've never met in their lives before and, when they go out of the tavern, they won't meet again for forty years. And what do they talk about in that momentary halt in the tavern?	Всю жизнь прежде не знали друг друга, а выйдут из трактира, сорок лет опять не будут знать друг друга, ну и что ж, о чем они будут рассуждать, пока поймали минутку в трактире-то?
Of the eternal questions, of the existence of God and immortality.	О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие?
And those who do not believe in God talk of socialism or anarchism, of the transformation of all humanity on a new pattern, so that it all comes to the same, they're the same questions turned inside out.	А которые в Бога не веруют, ну те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца.
And masses, masses of the most original Russian boys do nothing but talk of the eternal questions!	И множество, множество самых оригинальных русских мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время.
Isn't it so?"	Разве не так?
"Yes, for real Russians the questions of God's existence and of immortality, or, as you say, the same questions turned inside out, come first and foremost, of course, and so they should," said Alyosha, still watching his brother with the same gentle and inquiring smile.	- Да, настоящим русским вопросы о том: есть ли Бог и есть ли бессмертие, или, как вот ты говоришь, вопросы с другого конца, - конечно, первые вопросы и прежде всего, да так и надо, -проговорил Алеша, все с тою же тихою и испытующею улыбкой вглядываясь в брата.
"Well, Alyosha, it's sometimes very unwise to be a Russian at all, but anything stupider than the way Russian boys spend their time one can hardly imagine.	- Вот что, Алеша, быть русским человеком иногда вовсе не умно, но все-таки глупее того, чем теперь занимаются русские мальчики, и представить нельзя себе.
But there's one Russian boy called Alyosha I am awfully fond of."	Но я одного русского мальчика, Алешку, ужасно люблю.
"How nicely you put that in!" Alyosha laughed suddenly.	- Как ты это славно подвел, - засмеялся вдруг Алеша.
"Well, tell me where to begin, give your orders.	- Ну говори же, с чего начинать, приказывай сам, -с Бога?
The existence of God, eh?"	Существует ли Бог, что ли?
"Begin where you like.	- С чего хочешь, с того и начинай, хоть с "другого конца".
You declared yesterday at father's that there was no God." Alyosha looked searchingly at his brother.	Ведь ты вчера у отца провозгласил, что нет Бога, -пытливо поглядел на брата Алеша.

"I said that yesterday at dinner on purpose to tease you and I saw your eyes glow.	- Я вчера за обедом у старика тебя этим нарочно дразнил и видел, как у тебя разгорелись глазки.
But now I've no objection to discussing with you, and I say so very seriously.	Но теперь я вовсе не прочь с тобой переговорить и говорю это очень серьезно.
I want to be friends with you, Alyosha, for I have no friends and want to try it.	Я с тобой хочу сойтись, Алеша, потому что у меня нет друзей, попробовать хочу.
Well, only fancy, perhaps I too accept God," laughed Ivan; "that's a surprise for you, isn't it?"	Ну, представь же себе, может быть, и я принимаю Бога, - засмеялся Иван, - для тебя это неожиданно, а?
"Yes of course, if you are not joking now."	- Да, конечно, если ты только и теперь не шутишь.
"Joking?	- "Шутишь".
I was told at the elder's yesterday that I was joking.	Это вчера у старца сказали, что я шучу.
You know, dear boy, there was an old sinner in the eighteenth century who declared that, if there were no God, he would have to be invented. S'il n'existait pas Dieu, il faudrait l'inventer.	Видишь, голубчик, был один старый грешник в восемнадцатом столетии, который изрек, что если бы не было Бога, то следовало бы его выдумать, s'il n'existait pas Dieu il faudrait l'inventer.
And man has actually invented God.	И действительно, человек выдумал Бога.
And what's strange, what would be marvellous, is not that God should really exist; the marvel is that such an idea, the idea of the necessity of God, could enter the head of such a savage, vicious beast as man. So holy it is, so touching, so wise and so great a credit it does to man.	И не то странно, не то было бы дивно, что Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль - мысль о необходимости Бога - могла залезть в голову такому дикому и злому животному, как человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку.
As for me, I've long resolved not to think whether man created God or God man.	Что же до меня, то я давно уже положил не думать о том: человек ли создал Бога или Бог человека?
And I won't go through all the axioms laid down by Russian boys on that subject, all derived from European hypotheses; for what's a hypothesis there is an axiom with the Russian boy, and not only with the boys but with their teachers too, for our Russian professors are often just the same boys themselves.	Не стану я, разумеется, перебирать на этот счет все современные аксиомы русских мальчиков, все сплошь выведенные из европейских гипотез; потому что что там гипотеза, то у русского мальчика тотчас же аксиома, и не только у мальчиков, но, пожалуй, и у ихних профессоров, потому что и профессора русские весьма часто у нас теперь те же русские мальчики.
And so I omit all the hypotheses.	А потому обхожу все гипотезы.
For what are we aiming at now?	Ведь у нас с тобой какая теперь задача?
I am trying to explain as quickly as possible my essential nature, that is what manner of man I am, what I believe in, and for what I hope, that's it, isn't it?	Задача в том, чтоб я как можно скорее мог объяснить тебе мою суть, то есть что я за человек, во что верую и на что надеюсь, ведь так, так?
And therefore I tell you that I accept God simply.	А потому и объявляю, что принимаю Бога прямо и просто.

But you must note this: if God exists and if He really did create the world, then, as we all know, He created it according to the geometry of Euclid and the human mind with the conception of only three dimensions in space.	Но вот, однако, что надо отметить: если Бог есть и если он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал он ее по эвклидовой геометрии, а ум человеческий с понятием лишь о трех измерениях пространства.
Yet there have been and still are geometricians and philosophers, and even some of the most distinguished, who doubt whether the whole universe, or to speak more widely, the whole of being, was only created in Euclid's geometry; they even dare to dream that two parallel lines, which according to Euclid can never meet on earth, may meet somewhere in infinity.	Между тем находились и находятся даже и теперь геометры и философы, и даже из замечательнейших, которые сомневаются в том, чтобы вся вселенная или, еще обширнее - все бытие было создано лишь по эвклидовой геометрии, осмеливаются даже мечтать, что две параллельные линии, которые, по Эвклиду, ни за что не могут сойтись на земле, может быть, и сошлись бы где-нибудь в бесконечности.
I have come to the conclusion that, since I can't understand even that, I can't expect to understand about God.	Я, голубчик, решил так, что если я даже этого не могу понять, то где ж мне про Бога понять.
I acknowledge humbly that I have no faculty for settling such questions, I have a Euclidian earthly mind, and how could I solve problems that are not of this world?	Я смиренно сознаюсь, что у меня нет никаких способностей разрешать такие вопросы, у меня ум эвклидовский, земной, а потому где нам решать о том, что не от мира сего.
And I advise you never to think about it either, my dear Alyosha, especially about God, whether He exists or not.	Да и тебе советую об этом никогда не думать, друг Алеша, а пуще всего насчет Бога: есть ли он или нет?
All such questions are utterly inappropriate for a mind created with an idea of only three dimensions.	Всё это вопросы совершенно несвойственные уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях.
And so I accept God and am glad to, and what's more, I accept His wisdom, His purpose which are utterly beyond our ken; I believe in the underlying order and the meaning of life; I believe in the eternal harmony in which they say we shall one day be blended. I believe in the Word to Which the universe is striving, and Which Itself was 'with God,' and Which Itself is God and so on, and so on, to infinity.	Итак, принимаю Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию, в которой мы будто бы все сольемся, верую в Слово, к которому стремится вселенная и которое само "бе к Богу" и которое есть само Бог, ну и прочее и прочее, и так далее в бесконечность.
There are all sorts of phrases for it.	Слов-то много на этот счет наделано.
I seem to be on the right path, don't I'?	Кажется, уж я на хорошей дороге - а?
Yet would you believe it, in the final result I don't accept this world of God's, and, although I know it exists, I don't accept it at all.	Ну так представь же себе, что в окончательном результате я мира этого Божьего - не принимаю и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе.
It's not that I don't accept God, you must understand, it's the world created by Him I don't and cannot accept.	Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять.

Let me make it plain. I believe like a child that suffering will be healed and made up for, that all the humiliating absurdity of human contradictions will vanish like a pitiful mirage, like the despicable fabrication of the impotent and infinitely small Euclidian mind of man, that in the world's finale, at the moment of eternal harmony, something so precious will come to pass that it will suffice for all hearts, for the comforting of all resentments, for the atonement of all the crimes of humanity, of all the blood they've shed; that it will make it not only possible to forgive but to justify all that has happened with men- but thought all that may come to pass, I don't accept it. I won't accept it.	Оговорюсь: я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького, как атом, человеческого эвклидовского ума, что, наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой ими их крови, хватит, чтобы не только было возможно простить, но и оправдать все, что случилось с людьми, - пусть, пусть это все будет и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять!
Even if parallel lines do meet and I see it myself, I shall see it and say that they've met, but still I won't accept it.	Пусть даже параллельные линии сойдутся и я это сам увижу: увижу и скажу, что сошлись, а все-таки не приму.
That's what's at the root of me, Alyosha; that's my creed.	Вот моя суть, Алеша, вот мой тезис.
I am in earnest in what I say.	Это уж я серьезно тебе высказал.
I began our talk as stupidly as I could on purpose, but I've led up to my confession, for that's all you want.	Я нарочно начал этот наш с тобой разговор как глупее нельзя начать, но довел до моей исповеди, потому что ее только тебе и надо.
You didn't want to hear about God, but only to know what the brother you love lives by.	Не о Боге тебе нужно было, а лишь нужно было узнать, чем живет твой любимый тобою брат.
And so I've told you."	Я и сказал.
Ivan concluded his long tirade with marked and unexpected feeling.	Иван заключил свою длинную тираду вдруг с каким-то особенным и неожиданным чувством.
"And why did you begin 'as stupidly as you could'?" asked Alyosha, looking dreamily at him.	- А для чего ты начал так, как "глупее нельзя начать"? - спросил Алеша, задумчиво смотря на него.
"To begin with, for the sake of being Russian. Russian conversations on such subjects are always carried on inconceivably stupidly.	- Да, во-первых, хоть для русизма: русские разговоры на эти темы все ведутся как глупее нельзя вести.
And secondly, the stupider one is, the closer one is to reality.	А во-вторых, опять-таки чем глупее, тем ближе к делу.
The stupider one is, the clearer one is.	Чем глупее, тем и яснее.
Stupidity is brief and artless, while intelligence wriggles and hides itself.	Глупость коротка и нехитра, а ум виляет и прячется.
Intelligence is a knave, but stupidity is honest and straight forward.	Ум подлец, а глупость пряма и честна.
I've led the conversation to my despair, and the more stupidly I have presented it, the better for me."	Я довел дело до моего отчаяния, и чем глупее я его выставил, тем для меня же выгоднее.
"You will explain why you don't accept the world?" said Alyosha.	- Ты мне объяснишь, для чего "мира не принимаешь"? - проговорил Алеша.

"To be sure I will, it's not a secret, that's what I've been leading up to.	- Уж конечно, объясню, не секрет, к тому и вел.
Dear little brother, I don't want to corrupt you or to turn you from your stronghold, perhaps I want to be healed by you." Ivan smiled suddenly quite like a little gentle child.	Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою, - улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик.
Alyosha had never seen such a smile on his face before.	Никогда еще Алеша не видал у него такой улыбки.
Chapter 4.	IV
Rebellion	Бунт
"I MUST make one confession" Ivan began. "I could never understand how one can love one's neighbours.	- Я тебе должен сделать одно признание, - начал Иван: - я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних.
It's just one's neighbours, to my mind, that one can't love, though one might love those at a distance.	Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних.
I once read somewhere of John the Merciful, a saint, that when a hungry, frozen beggar came to him, he took him into his bed, held him in his arms, and began breathing into his mouth, which was putrid and loathsome from some awful disease.	Я читал вот как-то и где-то про "Иоанна Милостивого" (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его.
I am convinced that he did that from 'self-laceration,' from the self-laceration of falsity, for the sake of the charity imposed by duty, as a penance laid on him.	Я убежден, что он это сделал с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии.
For anyone to love a man, he must be hidden, for as soon as he shows his face, love is gone."	Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое -пропала любовь.
"Father Zossima has talked of that more than once," observed Alyosha; "he, too, said that the face of a man often hinders many people not practised in love, from loving him.	- Об этом не раз говорил старец Зосима, - заметил Алеша, - он тоже говорил, что лицо человека часто многим еще неопытным в любви людям мешает любить.
But yet there's a great deal of love in mankind, and almost Christ-like love. I know that myself, Ivan."	Но ведь есть и много любви в человечестве, и почти подобной Христовой любви, это я сам знаю, Иван...
"Well, I know nothing of it so far, and can't understand it, and the innumerable mass of mankind are with me there.	- Ну я-то пока еще этого не знаю и понять не могу, и бесчисленное множество людей со мной тоже.
The question is, whether that's due to men's bad qualities or whether it's inherent in their nature.	Вопрос ведь в том, от дурных ли качеств людей это происходит, или уж оттого, что такова их натура.
To my thinking, Christ-like love for men is a miracle impossible on earth.	По-моему, Христова любовь к людям есть в своем роде невозможное на земле чудо.
He was God.	Правда, он был Бог.
But we are not gods.	Но мы-то не боги.

Suppose I, for instance, suffer intensely. Another can never know how much I suffer, because he is another and not I. And what's more, a man is rarely ready to admit another's suffering (as though it were a distinction).	Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко человек согласится признать другого за страдальца (точно будто это чин).
Why won't he admit it, do you think?	Почему не согласится, как ты думаешь?
Because I smell unpleasant, because I have a stupid face, because I once trod on his foot.	Потому, например, что от меня дурно пахнет, что у меня глупое лицо, потому что я раз когда-то отдавил ему ногу.
Besides, there is suffering and suffering; degrading, humiliating suffering such as humbles me- hunger, for instance- my benefactor will perhaps allow me; but when you come to higher suffering- for an idea, for instance- he will very rarely admit that, perhaps because my face strikes him as not at all what he fancies a man should have who suffers for an idea.	К тому же страдание и страдание: унизительное страдание, унижающее меня, голод например, еще допустит во мне мой благодетель, но чуть повыше страдание, за идею например, нет, он это в редких разве случаях допустит, потому что он, например, посмотрит на меня и вдруг увидит, что у меня вовсе не то лицо, какое, по его фантазии, должно бы быть у человека, страдающего за такую-то, например, идею.
And so he deprives me instantly of his favour, and not at all from badness of heart.	Вот он и лишает меня сейчас же своих благодеяний и даже вовсе не от злого сердца.
Beggars, especially genteel beggars, ought never to show themselves, but to ask for charity through the newspapers.	Нищие, особенно благородные нищие, должны бы были наружу никогда не показываться, а просить милостыню чрез газеты.
One can love one's neighbours in the abstract, or even at a distance, but at close quarters it's almost impossible.	Отвлеченно еще можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда.
If it were as on the stage, in the ballet, where if beggars come in, they wear silken rags and tattered lace and beg for alms dancing gracefully, then one might like looking at them.	Если бы все было как на сцене, в балете, где нищие, когда они появляются, приходят в шелковых лохмотьях и рваных кружевах и просят милостыню, грациозно танцуя, ну тогда еще можно любоваться ими.
But even then we should not love them.	Любоваться, но все-таки не любить.
But enough of that.	Но довольно об этом.
I simply wanted to show you my point of view.	Мне надо было лишь поставить тебя на мою точку.
I meant to speak of the suffering of mankind generally, but we had better confine ourselves to the sufferings of the children.	Я хотел заговорить о страдании человечества вообще, но лучше уж остановимся на страданиях одних детей.
That reduces the scope of my argument to a tenth of what it would be. Still we'd better keep to the children, though it does weaken my case.	Это уменьшит размеры моей аргументации раз в десять, но лучше уж про одних детей. Тем не выгоднее для меня, разумеется.
But, in the first place, children can be loved even at close quarters, even when they are dirty, even when they are ugly (I fancy, though, children never areugly).	Но, во-первых, деток можно любить даже и вблизи, даже и грязных, даже дурных лицом (мне, однако же, кажется, что детки никогда не бывают дурны лицом).

The second reason why I won't speak of grown-up people is that, besides being disgusting and unworthy of love, they have a compensation- they've eaten the apple and know good and evil, and they have become 'like gods.'	Во-вторых, о больших я и потому еще говорить не буду, что, кроме того, что они отвратительны и любви не заслуживают, у них есть и возмездие: они съели яблоко и познали добро и зло и стали "яко бози".
They go on eating it still.	Продолжают и теперь есть его.
But the children haven't eaten anything, and are so far innocent.	Но деточки ничего не съели и пока еще ни в чем не виновны.
Are you fond of children, Alyosha?	Любишь ты деток, Алеша?
I know you are, and you will understand why I prefer to speak of them.	Знаю, что любишь, и тебе будет понятно, для чего я про них одних хочу теперь говорить.
If they, too, suffer horribly on earth, they must suffer for their fathers' sins, they must be punished for their fathers, who have eaten the apple; but that reasoning is of the other world and is incomprehensible for the heart of man here on earth.	Если они на земле тоже ужасно страдают, то уж, конечно, за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, - но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь на земле непонятное.
The innocent must not suffer for another's sins, and especially such innocents!	Нельзя страдать неповинному за другого, да еще такому неповинному!
You may be surprised at me, Alyosha, but I am awfully fond of children, too.	Подивись на меня, Алеша, я тоже ужасно люблю деточек.
And observe, cruel people, the violent, the rapacious, the Karamazovs are sometimes very fond of children.	И заметь себе, жестокие люди, страстные, плотоядные, карамазовцы, иногда очень любят детей.
Children while they are quite little- up to seven, for instance- are so remote from grown-up people they are different creatures, as it were, of a different species.	Дети, пока дети, до семи лет например, страшно отстоят от людей: совсем будто другое существо и с другою природой.
I knew a criminal in prison who had, in the course of his career as a burglar, murdered whole families, including several children.	Я знал одного разбойника в остроге: ему случалось в свою карьеру, избивая целые семейства в домах, в которые забирался по ночам для грабежа, зарезать заодно несколько и детей.
But when he was in prison, he had a strange affection for them.	Но, сидя в остроге, он их до странности любил.
He spent all his time at his window, watching the children playing in the prison yard.	Из окна острога он только и делал, что смотрел на играющих на тюремном дворе детей.
He trained one little boy to come up to his window and made great friends with him.... You don't know why I am telling you all this, Alyosha?	Одного маленького мальчика он приучил приходить к нему под окно, и тот очень сдружился с ним... Ты не знаешь, для чего я это все говорю, Алеша?
My head aches and I am sad."	У меня как-то голова болит, и мне грустно.
"You speak with a strange air," observed Alyosha uneasily, "as though you were not quite yourself."	- Ты говоришь с странным видом, - с беспокойством заметил Алеша, - точно ты в каком безумии.

"By the way, a Bulgarian I met lately in Moscow," Ivan went on, seeming not to hear his brother's words, "told me about the crimes committed by Turks and Circassians in all parts of Bulgaria through fear of a general rising of the Slavs. They burn villages, murder, outrage women and children, they nail their prisoners by the ears to the fences, leave them so till morning, and in the morning they hang them- all sorts of things you can't imagine.	- Кстати, мне недавно рассказывал один болгарин в Москве, - продолжал Иван Федорович, как бы и не слушая брата, - как турки и черкесы там у них, в Болгарии, повсеместно злодействуют, опасаясь поголовного восстания славян, - то есть жгут, режут, насилуют женщин и детей, прибивают арестантам уши к забору гвоздями и оставляют так до утра, а поутру вешают - и проч., всего и вообразить невозможно.
People talk sometimes of bestial cruelty, but that's a great injustice and insult to the beasts; a beast can never be so cruel as a man, so artistically cruel.	В самом деле, выражаются иногда про "зверскую" жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.
The tiger only tears and gnaws, that's all he can do.	Тигр просто грызет, рвет и только это и умеет.
He would never think of nailing people by the ears, even if he were able to do it.	Ему и в голову не вошло бы прибивать людей за уши на ночь гвоздями, если б он даже и мог это сделать.
These Turks took a pleasure in torturing children, -too; cutting the unborn child from the mothers womb, and tossing babies up in the air and catching them on the points of their bayonets before their mothers' eyes.	Эти турки, между прочим, с сладострастием мучили и детей, начиная с вырезания их кинжалом из чрева матери, до бросания вверх грудных младенцев и подхватывания их на штык в глазах матерей.
Doing it before the mothers' eyes was what gave zest to the amusement.	На глазах-то матерей и составляло главную сладость.
Here is another scene that I thought very interesting.	Но вот, однако, одна меня сильно заинтересовавшая картинка.
Imagine a trembling mother with her baby in her arms, a circle of invading Turks around her.	Представь: грудной младенчик на руках трепещущей матери, кругом вошедшие турки.
They've planned a diversion: they pet the baby, laugh to make it laugh. They succeed, the baby laughs.	У них затеялась веселая штучка: они ласкают младенца, смеются, чтоб его рассмешить, им удается, младенец рассмеялся.
At that moment a Turk points a pistol four inches from the baby's face.	В эту минуту турок наводит на него пистолет в четырех вершках расстояния от его лица.
The baby laughs with glee, holds out its little hands to the pistol, and he pulls the trigger in the baby's face and blows out its brains. Artistic, wasn't it?	Мальчик радостно хохочет, тянется ручонками, чтоб схватить пистолет, и вдруг артист спускает курок прямо ему в лицо и раздробляет ему головку... Художественно, не правда ли?
By the way, Turks are particularly fond of sweet things, they say."	Кстати, турки, говорят, очень любят сладкое.
"Brother, what are you driving at?" asked Alyosha.	- Брат, к чему это все? - спросил Алеша.
"I think if the devil doesn't exist, but man has created him, he has created him in his own image and likeness."	- Я думаю, что если дьявол не существует и, стало быть, создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию.
"Just as he did God, then?" observed Alyosha.	- В таком случае, равно как и Бога.

"'It's wonderful how you can turn words,' as Polonius says in Hamlet," laughed Ivan. "You turn my words against me. Well, I am glad.	- А ты удивительно как умеешь оборачивать словечки, как говорит Полоний в "Гамлете", -засмеялся Иван. - Ты поймал меня на слове, пусть, я рад.
Yours must be a fine God, if man created Him in his image and likeness.	Хорош же твой Бог, коль его создал человек по образу своему и подобию.
You asked just now what I was driving at. You see, I am fond of collecting certain facts, and, would you believe, I even copy anecdotes of a certain sort from newspapers and books, and I've already got a fine collection.	Ты спросил сейчас, для чего я это все: я, видишь ли, любитель и собиратель некоторых фактиков и, веришь ли, записываю и собираю из газет и рассказов, откуда попало, некоторого рода анекдотики, и у меня уже хорошая коллекция.
The Turks, of course, have gone into it, but they are foreigners.	Турки, конечно, вошли в коллекцию, но это всё иностранцы.
I have specimens from home that are even better than the Turks.	У меня есть и родные штучки и даже получше турецких.
You know we prefer beating- rods and scourges-that's our national institution. Nailing ears is unthinkable for us, for we are, after all, Europeans. But the rod and the scourge we have always with us and they cannot be taken from us.	Знаешь, у нас больше битье, больше розга и плеть, и это национально: у нас прибитые гвоздями уши немыслимы, мы все-таки европейцы, но розги, но плеть - это нечто уже наше и не может быть у нас отнято.
Abroad now they scarcely do any beating. Manners are more humane, or laws have been passed, so that they don't dare to flog men now. But they make up for it in another way just as national as ours. And so national that it would be practically impossible among us, though I believe we are being inoculated with it, since the religious movement began in our aristocracy.	За границей теперь как будто и не бьют совсем, нравы, что ли, очистились, али уж законы такие устроились, что человек человека как будто уж и не смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным, как и у нас, и до того национальным, что у нас оно как будто и невозможно, хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени религиозного движения в нашем высшем обществе.
I have a charming pamphlet, translated from the French, describing how, quite recently, five years ago, a murderer, Richard, was executed- a young man, I believe, of three and twenty, who repented and was converted to the Christian faith at the very scaffold.	Есть у меня одна прелестная брошюрка, перевод с французского, о том, как в Женеве, очень недавно, всего лет пять тому, казнили одного злодея и убийцу, Ришара, двадцатитрехлетнего, кажется, малого, раскаявшегося и обратившегося к христианской вере пред самым эшафотом.
This Richard was an illegitimate child who was given as a child of six by his parents to some shepherds on the Swiss mountains. They brought him up to work for them.	Этот Ришар был чей-то незаконнорожденный, которого еще младенцем лет шести подарили родители каким-то горным швейцарским пастухам, и те его взрастили, чтоб употреблять в работу.
He grew up like a little wild beast among them. The shepherds taught him nothing, and scarcely fed or clothed him, but sent him out at seven to herd the flock in cold and wet, and no one hesitated or scrupled to treat him so.	Рос он у них как дикий зверенок, не научили его пастухи ничему, напротив, семи лет уже посылали пасти стадо, в мокреть и в холод, почти без одежды и почти не кормя его.
Quite the contrary, they thought they had every right, for Richard had been given to them as a chattel, and they did not even see the necessity of feeding him.	И уж конечно, так делая, никто из них не задумывался и не раскаивался, напротив, считал себя в полном праве, ибо Ришар подарен им был как вещь, и они даже не находили необходимым кормить его.

Richard himself describes how in those years, like the Prodigal Son in the Gospel, he longed to eat of the mash given to the pigs, which were fattened for sale. But they wouldn't even give that, and beat him when he stole from the pigs. And that was how he spent all his childhood and his youth, till he grew up and was strong enough to go away and be a thief.	Сам Ришар свидетельствует, что в те годы он, как блудный сын в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на продажу свиньям, но ему не давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись в силах, пошел сам воровать.
The savage began to earn his living as a day labourer in Geneva. He drank what he earned, he lived like a brute, and finished by killing and robbing an old man.	Дикарь стал добывать деньги поденною работой в Женеве, добытое пропивал, жил как изверг и кончил тем, что убил какого-то старика и ограбил.
He was caught, tried, and condemned to death.	Его схватили, судили и присудили к смерти.
They are not sentimentalists there.	Там ведь не сентиментальничают.
And in prison he was immediately surrounded by pastors, members of Christian brotherhoods, philanthropic ladies, and the like.	И вот в тюрьме его немедленно окружают пасторы и члены разных Христовых братств, благотворительные дамы и проч.
They taught him to read and write in prison, and expounded the Gospel to him. They exhorted him, worked upon him, drummed at him incessantly, till at last he solemnly confessed his crime.	Научили они его в тюрьме читать и писать, стали толковать ему Евангелие, усовещевали, убеждали, напирали, пилили, давили, и вот он сам торжественно сознается наконец в своем преступлении.
He was converted. He wrote to the court himself that he was a monster, but that in the end God had vouchsafed him light and shown grace.	Он обратился, он написал сам суду, что он изверг и что наконец-таки он удостоился того, что и его озарил Господь и послал ему благодать.
All Geneva was in excitement about him- all philanthropic and religious Geneva.	Все взволновалось в Женеве, вся благотворительная и благочестивая Женева.
All the aristocratic and well-bred society of the town rushed to the prison, kissed Richard and embraced him;	Все, что было высшего и благовоспитанного, ринулось к нему в тюрьму; Ришара целуют, обнимают:
' You are our brother, you have found grace.'	"Ты брат наш, на тебя сошла благодать!"
And Richard does nothing but weep with emotion,	А сам Ришар только плачет в умилении:
' Yes, I've found grace!	"Да, на меня сошла благодать!
All my youth and childhood I was glad of pigs' food, but now even I have found grace. I am dying in the Lord.'	Прежде я все детство и юность мою рад был корму свиней, а теперь сошла и на меня благодать, умираю во Господе!" -
'Yes, Richard, die in the Lord; you have shed blood and must die.	"Да, да, Ришар, умри во Г осподе, ты пролил кровь и должен умереть во Господе.
Though it's not your fault that you knew not the Lord, when you coveted the pigs' food and were beaten for stealing it (which was very wrong of you, for stealing is forbidden); but you've shed blood and you must die.'And on the last day, Richard, perfectly limp, did nothing but cry and repeat every minute:	Пусть ты невиновен, что не знал совсем Г оспода, когда завидовал корму свиней и когда тебя били за то, что ты крал у них корм (что ты делал очень нехорошо, ибо красть не позволено), - но ты пролил кровь и должен умереть". И вот наступает последний день. Расслабленный Ришар плачет и только и делает, что повторяет ежеминутно:
' This is my happiest day. I am going to the Lord.'	"Это лучший из дней моих, я иду к Господу!" -

'Yes,' cry the pastors and the judges and philanthropic ladies. 'This is the happiest day of your life, for you are going to the Lord!'	"Да, - кричат пасторы, судьи и благотворительные дамы, - это счастливейший день твой, ибо ты идешь к Господу!"
They all walk or drive to the scaffold in procession behind the prison van.	Все это двигается к эшафоту вслед за позорною колесницей, в которой везут Ришара, в экипажах, пешком.
At the scaffold they call to Richard: 'Die, brother, die in the Lord, for even thou hast found grace!'	Вот достигли эшафота: "Умри, брат наш, - кричат Ришару, - умри во Господе, ибо и на тебя сошла благодать!"
And so, covered with his brothers' kisses, Richard is dragged on to the scaffold, and led to the guillotine. And they chopped off his head in brotherly fashion, because he had found grace.	И вот покрытого поцелуями братьев брата Ришара втащили на эшафот, положили на гильотину и оттяпали-таки ему по-братски голову за то, что и на него сошла благодать.
Yes, that's characteristic.	Нет, это характерно.
That pamphlet is translated into Russian by some Russian philanthropists of aristocratic rank and evangelical aspirations, and has been distributed gratis for the enlightenment of the people.	Брошюрка эта переведена по-русски какими-то русскими лютеранствующими благотворителями высшего общества и разослана для просвещения народа русского при газетах и других изданиях даром.
The case of Richard is interesting because it's national.	Штука с Ришаром хороша тем, что национальна.
Though to us it's absurd to cut off a man's head, because he has become our brother and has found grace, yet we have our own speciality, which is all but worse.	У нас хоть нелепо рубить голову брату потому только, что он стал нам брат и что на него сошла благодать, но, повторяю, у нас есть свое, почти что не хуже.
Our historical pastime is the direct satisfaction of inflicting pain.	У нас историческое, непосредственное и ближайшее наслаждение истязанием битья.
There are lines in Nekrassov describing how a peasant lashes a horse on the eyes, 'on its meek eyes,' everyone must have seen it.	У Некрасова есть стихи о том, как мужик сечет лошадь кнутом по глазам, "по кротким глазам".
It's peculiarly Russian.	Этого кто ж не видал, это русизм.
He describes how a feeble little nag has foundered under too heavy a load and cannot move.	Он описывает, как слабосильная лошаденка, на которую навалили слишком, завязла с возом и не может вытащить.
The peasant beats it, beats it savagely, beats it at last not knowing what he is doing in the intoxication of cruelty, thrashes it mercilessly over and over again.	Мужик бьет ее, бьет с остервенением, бьет, наконец, не понимая, что делает, в опьянении битья сечет больно, бесчисленно:
'However weak you are, you must pull, if you die for it.'	"Хоть ты и не в силах, а вези, умри, да вези!"
The nag strains, and then he begins lashing the poor defenceless creature on its weeping, on its 'meek eyes.'	Клячонка рвется, и вот он начинает сечь ее, беззащитную, по плачущим, по "кротким глазам".
The frantic beast tugs and draws the load, trembling all over, gasping for breath, moving sideways, with a sort of unnatural spasmodic action- it's awful in Nekrassov.	Вне себя она рванула и вывезла и пошла, вся дрожа, не дыша, как-то боком, с какою-то припрыжкой, как-то неестественно и позорно - у Некрасова это ужасно.

But that only a horse, and God has horses to be beaten.	Но ведь это всего только лошадь, лошадей и сам Бог дал, чтоб их сечь.
So the Tatars have taught us, and they left us the knout as a remembrance of it.	Так татары нам растолковали и кнут на память подарили.
But men, too, can be beaten.	Но можно ведь сечь и людей.
A well-educated, cultured gentleman and his wife beat their own child with a birch-rod, a girl of seven. I have an exact account of it.	И вот интеллигентный образованный господин и его дама секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами - об этом у меня подробно записано.
The papa was glad that the birch was covered with twigs. 'It stings more,' said he, and so be began stinging his daughter.	Папенька рад, что прутья с сучками, "садче будет", говорит он, и вот начинает "сажать" родную дочь.
I know for a fact there are people who at every blow are worked up to sensuality, to literal sensuality, which increases progressively at every blow they inflict.	Я знаю наверно, есть такие секущие, которые разгорячаются с каждым ударом до сладострастия, до буквального сладострастия, с каждым последующим ударом все больше и больше, все прогрессивнее.
They beat for a minute, for five minutes, for ten minutes, more often and more savagely.	Секут минуту, секут, наконец, пять минут, секут десять минут, дальше, больше, чаще, садче.
The child screams. At last the child cannot scream, it gasps,	Ребенок кричит, ребенок, наконец, не может кричать, задыхается:
' Daddy daddy!'	"Папа, папа, папочка, папочка!"
By some diabolical unseemly chance the case was brought into court.	Дело каким-то чертовым неприличным случаем доходит до суда.
A counsel is engaged.	Нанимается адвокат.
The Russian people have long called a barrister 'a conscience for hire.'	Русский народ давно уже назвал у нас адвоката -"аблакат - нанятая совесть".
The counsel protests in his client's defence.	Адвокат кричит в защиту своего клиента.
'It's such a simple thing,' he says, 'an everyday domestic event. A father corrects his child. To our shame be it said, it is brought into court.'	"Дело, дескать, такое простое, семейное и обыкновенное, отец посек дочку, и вот, к стыду наших дней, дошло до суда!"
The jury, convinced by him, give a favourable verdict.	Убежденные присяжные удаляются и выносят оправдательный приговор.
The public roars with delight that the torturer is acquitted.	Публика ревет от счастья, что оправдали мучителя.
Ah, pity I wasn't there! I would have proposed to raise a subscription in his honour!	Э-эх, меня не было там, я бы рявкнул предложение учредить стипендию в честь имени истязателя!..
Charming pictures.	Картинки прелестные.
"But I've still better things about children. I've collected a great, great deal about Russian children, Alyosha.	Но о детках есть у меня и еще получше, у меня очень, очень много собрано о русских детках, Алеша.
There was a little girl of five who was hated by her father and mother, 'most worthy and respectable people, of good education and breeding.'	Девчоночку маленькую, пятилетнюю, возненавидели отец и мать, "почтеннейшие и чиновные люди, образованные и воспитанные".

You see, I must repeat again, it is a peculiar characteristic of many people, this love of torturing children, and children only.	Видишь, я еще раз положительно утверждаю, что есть особенное свойство у многих в человечестве - это любовь к истязанию детей, но одних детей.
To all other types of humanity these torturers behave mildly and benevolently, like cultivated and humane Europeans; but they are very fond of tormenting children, even fond of children themselves in that sense. it's just their defencelessness that tempts the tormentor, just the angelic confidence of the child who has no refuge and no appeal, that sets his vile blood on fire.	Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели относятся даже благосклонно и кротко, как образованные и гуманные европейские люди, но очень любят мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле. Тут именно незащищенность-то этих созданий и соблазняет мучителей, ангельская доверчивость дитяти, которому некуда деться и не к кому идти, - вот это-то и распаляет гадкую кровь истязателя.
In every man, of course, a demon lies hidden- the demon of rage, the demon of lustful heat at the screams of the tortured victim, the demon of lawlessness let off the chain, the demon of diseases that follow on vice, gout, kidney disease, and so on.	Во всяком человеке, конечно, таится зверь, зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу, спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч.
"This poor child of five was subjected to every possible torture by those cultivated parents.	Эту бедную пятилетнюю девочку эти образованные родители подвергали всевозможным истязаниям.
They beat her, thrashed her, kicked her for no reason till her body was one bruise. Then, they went to greater refinements of cruelty- shut her up all night in the cold and frost in a privy, and because she didn't ask to be taken up at night (as though a child of five sleeping its angelic, sound sleep could be trained to wake and ask), they smeared her face and filled her mouth with excrement, and it was her mother, her mother did this.	Они били, секли, пинали ее ногами, не зная сами за что, обратили все тело ее в синяки; наконец дошли и до высшей утонченности: в холод, в мороз запирали ее на всю ночь в отхожее место, и за то, что она не просилась ночью (как будто пятилетний ребенок, спящий своим ангельским крепким сном, еще может в эти лета научиться проситься), - за это обмазывали ей все лицо ее калом и заставляли ее есть этот кал, и это мать, мать заставляла!
And that mother could sleep, hearing the poor child's groans!	И эта мать могла спать, когда ночью слышались стоны бедного ребеночка, запертого в подлом месте!
Can you understand why a little creature, who can't even understand what's done to her, should beat her little aching heart with her tiny fist in the dark and the cold, and weep her meek unresentful tears to dear, kind God to protect her? Do you understand that, friend and brother, you pious and humble novice? Do you understand why this infamy must be and is permitted?	Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ней делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к "Боженьке", чтобы тот защитил его, - понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой Божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана!
Without it, I am told, man could not have existed on earth, for he could not have known good and evil.	Без нее, говорят, и пробыть бы не мог человек на земле, ибо не познал бы добра и зла.
Why should he know that diabolical good and evil when it costs so much?	Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это столького стоит?
Why, the whole world of knowledge is not worth that child's prayer to dear, kind God'!	Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к "Боженьке".

I say nothing of the sufferings of grown-up people, they have eaten the apple, damn them, and the devil take them all! But these little ones!	Я не говорю про страдания больших, те яблоко съели, и черт с ними, и пусть бы их всех черт взял, но эти, эти!
I am making you suffer, Alyosha, you are not yourself.	Мучаю я тебя, Алешка, ты как будто бы не в себе.
I'll leave off if you like."	Я перестану, если хочешь.
"Nevermind. I want to suffer too," muttered Alyosha.	- Ничего, я тоже хочу мучиться, - пробормотал Алеша.
"One picture, only one more, because it's so curious, so characteristic, and I have only just read it in some collection of Russian antiquities. I've forgotten the name. I must look it up.	- Одну, только одну еще картинку, и то из любопытства, очень уж характерная, и главное, только что прочел в одном из сборников наших древностей, в "Архиве", в "Старине", что ли, надо справиться, забыл даже, где и прочел.
It was in the darkest days of serfdom at the beginning of the century, and long live the Liberator of the People!	Это было в самое мрачное время крепостного права, еще в начале столетия, и да здравствует освободитель народа!
There was in those days a general of aristocratic connections, the owner of great estates, one of those men- somewhat exceptional, I believe, even then-who, retiring from the service into a life of leisure, are convinced that they've earned absolute power over the lives of their subjects.	Был тогда в начале столетия один генерал, генерал со связями большими и богатейший помещик, но из таких (правда, и тогда уже, кажется, очень немногих), которые, удаляясь на покой со службы, чуть-чуть не бывали уверены, что выслужили себе право на жизнь и смерть своих подданных.
There were such men then.	Такие тогда бывали.
So our general, settled on his property of two thousand souls, lives in pomp, and domineers over his poor neighbours as though they were dependents and buffoons.	Ну вот живет генерал в своем поместье в две тысячи душ, чванится, третирует мелких соседей как приживальщиков и шутов своих.
He has kennels of hundreds of hounds and nearly a hundred dog-boys- all mounted, and in uniform.	Псарня с сотнями собак и чуть не сотня псарей, все в мундирах, все на конях.
One day a serf-boy, a little child of eight, threw a stone in play and hurt the paw of the general's favourite hound.	И вот дворовый мальчик, маленький мальчик, всего восьми лет, пустил как-то, играя, камнем и зашиб ногу любимой генеральской гончей.
'Why is my favourite dog lame?'	"Почему собака моя любимая охромела?"
He is told that the boy threw a stone that hurt the dog's paw.	Докладывают ему, что вот, дескать, этот самый мальчик камнем в нее пустил и ногу ей зашиб.
'So you did it.' The general looked the child up and down. 'Take him.'	"А, это ты, - оглядел его генерал, - взять его!"
He was taken- taken from his mother and kept shut up all night. Early that morning the general comes out on horseback, with the hounds, his dependents, dog-boys, and huntsmen, all mounted around him in full hunting parade.	Взяли его, взяли у матери, всю ночь просидел в кутузке, наутро чем свет выезжает генерал во всем параде на охоту, сел на коня, кругом него приживальщики, собаки, псари, ловчие, все на конях.
The servants are summoned for their edification, and in front of them all stands the mother of the child.	Вокруг собрана дворня для назидания, а впереди всех мать виновного мальчика.
The child is brought from the lock-up.	Выводят мальчика из кутузки.

It's a gloomy, cold, foggy, autumn day, a capital day for hunting.	Мрачный, холодный, туманный осенний день, знатный для охоты.
The general orders the child to be undressed; the child is stripped naked. He shivers, numb with terror, not daring to cry....	Мальчика генерал велит раздеть, ребеночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть...
' Make him run,' commands the general.	"Гони его!" - командует генерал.
'Run! run!' shout the dog-boys. The boy runs....	"Беги, беги!" - кричат ему псари, мальчик бежит...
'At him!' yells the general, and he sets the whole pack of hounds on the child.	"Ату его!" - вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак.
The hounds catch him, and tear him to pieces before his mother's eyes!...	Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!..
I believe the general was afterwards declared incapable of administering his estates.	Генерала, кажется, в опеку взяли.
Well- what did he deserve?	Ну... что же его?
To be shot?	Расстрелять?
To be shot for the satisfaction of our moral feelings?	Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять?
Speak, Alyosha!	Говори, Алешка!
"To be shot," murmured Alyosha, lifting his eyes to Ivan with a pale, twisted smile.	- Расстрелять! - тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившеюся какою-то улыбкой подняв взор на брата.
"Bravo!" cried Ivan delighted. "If even you say so... You're a pretty monk!	- Браво! - завопил Иван в каком-то восторге, - уж коли ты сказал, значит... Ай да схимник!
So there is a little devil sitting in your heart, Alyosha Karamazov!"	Так вот какой у тебя бесенок в сердечке сидит, Алешка Карамазов!
"What I said was absurd, but-"	- Я сказал нелепость, но...
"That's just the point, that 'but'!" cried Ivan. "Let me tell you, novice, that the absurd is only too necessary on earth.	-То-то и есть, что но... - кричал Иван. - Знай, послушник, что нелепости слишком нужны на земле.
The world stands on absurdities, and perhaps nothing would have come to pass in it without them.	На нелепостях мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и не произошло.
We know what we know!"	Мы знаем, что знаем!
"What do you know?"	- Что ты знаешь?
"I understand nothing," Ivan went on, as though in delirium. "I don't want to understand anything now.	- Я ничего не понимаю, - продолжал Иван как бы в бреду, - я и не хочу теперь ничего понимать.
I want to stick to the fact.	Я хочу оставаться при факте.
I made up my mind long ago not to understand.	Я давно решил не понимать.
If I try to understand anything, I shall be false to the fact, and I have determined to stick to the fact."	Если я захочу что-нибудь понимать, то тотчас же изменю факту, а я решил оставаться при факте...
"Why are you trying me?" Alyosha cried, with sudden distress. "Will you say what you mean at last?"	- Для чего ты меня испытуешь? - с надрывом горестно воскликнул Алеша, - скажешь ли мне наконец?

"Of course, I will; that's what I've been leading up to.	- Конечно, скажу, к тому и вел, чтобы сказать.
You are dear to me, I don't want to let you go, and I won't give you up to your Zossima."	Ты мне дорог, я тебя упустить не хочу и не уступлю твоему Зосиме.
Ivan for a minute was silent, his face became all at once very sad.	Иван помолчал с минуту, лицо его стало вдруг очень грустно.
"Listen! I took the case of children only to make my case clearer.	- Слушай меня: я взял одних деток для того, чтобы вышло очевиднее.
Of the other tears of humanity with which the earth is soaked from its crust to its centre, I will say nothing. I have narrowed my subject on purpose.	Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уж ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузил.
I am a bug, and I recognise in all humility that I cannot understand why the world is arranged as it is.	Я клоп и признаю со всем принижением, что ничего не могу понять, для чего все так устроено.
Men are themselves to blame, I suppose; they were given paradise, they wanted freedom, and stole fire from heaven, though they knew they would become unhappy, so there is no need to pity them.	Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит, нечего их жалеть.
With my pitiful, earthly, Euclidian understanding, all I know is that there is suffering and that there are none guilty; that cause follows effect, simply and directly; that everything flows and finds its level- but that's only Euclidian nonsense, I know that, and I can't consent to live by it!	О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, - но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться!
What comfort is it to me that there are none guilty and that cause follows effect simply and directly, and that I know it?- I must have justice, or I will destroy myself.	Что мне в том, что виновных нет и что я это знаю, - мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя.
And not justice in some remote infinite time and space, but here on earth, and that I could see myself.	И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь, уже на земле, и чтоб я его сам увидал.
I have believed in it. I want to see it, and if I am dead by then, let me rise again, for if it all happens without me, it will be too unfair.	Я веровал, я хочу сам и видеть, а если к тому часу буду уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если все без меня произойдет, то будет слишком обидно.
Surely I haven't suffered simply that I, my crimes and my sufferings, may manure the soil of the future harmony for somebody else.	Не для того же я страдал, чтобы собой, злодействами и страданиями моими унавозить кому-то будущую гармонию.
I want to see with my own eyes the hind lie down with the lion and the victim rise up and embrace his murderer.	Я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его.
I want to be there when everyone suddenly understands what it has all been for.	Я хочу быть тут, когда все вдруг узнают, для чего все так было.
All the religions of the world are built on this longing, and I am a believer.	На этом желании зиждутся все религии на земле, а я верую.
But then there are the children, and what am I to do about them?	Но вот, однако же, детки, и что я с ними стану тогда делать?
That's a question I can't answer.	Это вопрос, который я не могу решить.

For the hundredth time I repeat, there are numbers of questions, but I've only taken the children, because in their case what I mean is so unanswerably clear.	В сотый раз повторяю - вопросов множество, но я взял одних деток, потому что тут неотразимо ясно то, что мне надо сказать.
Listen! If all must suffer to pay for the eternal harmony, what have children to do with it, tell me, please?	Слушай: если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети, скажи мне, пожалуйста?
It's beyond all comprehension why they should suffer, and why they should pay for the harmony.	Совсем непонятно, для чего должны были страдать и они, и зачем им покупать страданиями гармонию?
Why should they, too, furnish material to enrich the soil for the harmony of the future?	Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию?
I understand solidarity in sin among men. I understand solidarity in retribution, too; but there can be no such solidarity with children. And if it is really true that they must share responsibility for all their fathers' crimes, such a truth is not of this world and is beyond my comprehension.	Солидарность в грехе между людьми я понимаю, понимаю солидарность и в возмездии, но не с детками же солидарность в грехе, и если правда в самом деле в том, что и они солидарны с отцами их во всех злодействах отцов, то уж, конечно, правда эта не от мира сего и мне непонятна.
Some jester will say, perhaps, that the child would have grown up and have sinned, but you see he didn't grow up, he was torn to pieces by the dogs, at eight years old.	Иной шутник скажет, пожалуй, что все равно дитя вырастет и успеет нагрешить, но вот же он не вырос, его восьмилетнего затравили собаками.
Oh, Alyosha, I am not blaspheming!	О, Алеша, я не богохульствую!
I understand, of course, what an upheaval of the universe it will be when everything in heaven and earth blends in one hymn of praise and everything that lives and has lived cries aloud:	Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет:
' Thou art just, O Lord, for Thy ways are revealed.'	"Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!"
When the mother embraces the fiend who threw her child to the dogs, and all three cry aloud with tears,	Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со слезами:
'Thou art just, O Lord!' then, of course, the crown of knowledge will be reached and all will be made clear.	"Прав ты, Господи", то уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.
But what pulls me up here is that I can't accept that harmony.	Но вот тут-то и запятая, этого-то я и не могу принять.
And while I am on earth, I make haste to take my own measures.	И пока я на земле, я спешу взять свои меры.
You see, Alyosha, perhaps it really may happen that if I live to that moment, or rise again to see it, I, too, perhaps, may cry aloud with the rest, looking at the mother embracing the child's torturer,	Видишь ли, Алеша, ведь, может быть, и действительно так случится, что когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтоб увидеть его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем ее дитяти:
'Thou art just, O Lord!' but I don't want to cry aloud then.	"Прав ты, Господи!", но я не хочу тогда восклицать.
While there is still time, I hasten to protect myself, and so I renounce the higher harmony altogether.	Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь.

It's not worth the tears of that one tortured child who beat itself on the breast with its little fist and prayed in its stinking outhouse, with its unexpiated tears to 'dear, kind God'!	Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к "Боженьке"!
It's not worth it, because those tears are unatoned for.	Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными.
They must be atoned for, or there can be no harmony.	Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии.
But how? How are you going to atone for them?	Но чем, чем ты искупишь их?
Is it possible?	Разве это возможно?
By their being avenged?	Неужто тем, что они будут отомщены?
But what do I care for avenging them? What do I care for a hell for oppressors? What good can hell do, since those children have already been tortured?	Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены?
And what becomes of harmony, if there is hell? I want to forgive. I want to embrace. I don't want more suffering.	И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше.
And if the sufferings of children go to swell the sum of sufferings which was necessary to pay for truth, then I protest that the truth is not worth such a price.	И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены.
I don't want the mother to embrace the oppressor who threw her son to the dogs!	Не хочу я, наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами!
She dare not forgive him!	Не смеет она прощать ему!
Let her forgive him for herself, if she will, let her forgive the torturer for the immeasurable suffering of her mother's heart. But the sufferings of her tortured child she has no right to forgive; she dare not forgive the torturer, even if the child were to forgive him!	Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего растерзанного ребенка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребенок простил их ему!
And if that is so, if they dare not forgive, what becomes of harmony?	А если так, если они не смеют простить, где же гармония?
Is there in the whole world a being who would have the right to forgive and could forgive?	Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить?
I don't want harmony. From love for humanity I don't want it.	Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу.
I would rather be left with the unavenged suffering.	Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными.
I would rather remain with my unavenged suffering and unsatisfied indignation, even if I were wrong.	Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и неправ.
Besides, too high a price is asked for harmony; it's beyond our means to pay so much to enter on it.	Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход.

And so I hasten to give back my entrance ticket, and if I am an honest man I am bound to give it back as soon as possible.	А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее.
And that I am doing.	Это и делаю.
It's not God that I don't accept, Alyosha, only I most respectfully return him the ticket."	Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю.
"That's rebellion," murmered Alyosha, looking down.	- Это бунт, - тихо и потупившись проговорил Алеша.
"Rebellion?	- Бунт?
I am sorry you call it that," said Ivan earnestly. "One can hardly live in rebellion, and I want to live.	Я бы не хотел от тебя такого слова, -проникновенно сказал Иван. - Можно ли жить бунтом, а я хочу жить.
Tell me yourself, I challenge your answer. Imagine that you are creating a fabric of human destiny with the object of making men happy in the end, giving them peace and rest at last, but that it was essential and inevitable to torture to death only one tiny creature- that baby beating its breast with its fist, for instance- and to found that edifice on its unavenged tears, would you consent to be the architect on those conditions? Tell me, and tell the truth."	Скажи мне сам прямо, я зову тебя - отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
"No, I wouldn't consent," said Alyosha softly.	- Нет, не согласился бы, - тихо проговорил Алеша.
"And can you admit the idea that men for whom you are building it would agree to accept their happiness on the foundation of the unexpiated blood of a little victim? And accepting it would remain happy for ever?"	- И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?
"No, I can't admit it.	- Нет, не могу допустить.
Brother," said Alyosha suddenly, with flashing eyes, "you said just now, is there a being in the whole world who would have the right to forgive and could forgive?	Брат, - проговорил вдруг с засверкавшими глазами Алеша, - ты сказал сейчас: есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить?
But there is a Being and He can forgive everything, all and for all, because He gave His innocent blood for all and everything.	Но существо это есть, и оно может все простить, всех и вся и за всё, потому что само отдало неповинную кровь свою за всех и за всё.
You have forgotten Him, and on Him is built the edifice, and it is to Him they cry aloud,	Ты забыл о нем, а на нем-то и созиждается здание, и это ему воскликнут:
'Thou art just, O Lord, for Thy ways are revealed!'	"Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои".
"Ah! the One without sin and His blood!	- А, это "единый безгрешный" и его кровь!
No, I have not forgotten Him; on the contrary I've been wondering all the time how it was you did not bring Him in before, for usually all arguments on your side put Him in the foreground.	Нет, не забыл о нем и удивлялся, напротив, все время, как ты его долго не выводишь, ибо обыкновенно в спорах все ваши его выставляют прежде всего.
Do you know, Alyosha- don't laugh I made a poem about a year ago.	Знаешь, Алеша, ты не смейся, я когда-то сочинил поэму, с год назад.

If you can waste another ten minutes on me, I'll tell it to you."	Если можешь потерять со мной еще минут десять, то я б ее тебе рассказал?
"You wrote a poem?"	-Ты написал поэму?
"Oh, no, I didn't write it," laughed Ivan, and I've never written two lines of poetry in my life.	- О нет, не написал, - засмеялся Иван, - и никогда в жизни я не сочинил даже двух стихов.
But I made up this poem in prose and I remembered it.	Но я поэму эту выдумал и запомнил.
I was carried away when I made it up.	С жаром выдумал.
You will be my first reader- that is listener.	Ты будешь первый мой читатель, то есть слушатель.
Why should an author forego even one listener?" smiled Ivan. "Shall I tell it to you?"	Зачем в самом деле автору терять хоть единого слушателя, - усмехнулся Иван. - Рассказывать или нет?
"I am all attention." said Alyosha.	- Я очень слушаю, - произнес Алеша.
"My poem is called The Grand Inquisitor; it's a ridiculous thing, but I want to tell it to you.	- Поэма моя называется "Великий инквизитор", вещь нелепая, но мне хочется ее тебе сообщить.
Chapter 5.	V
The Grand Inquisitor	Великий инквизитор
"EVEN this must have a preface- that is, a literary preface," laughed Ivan, "and I am a poor hand at making one.	- Ведь вот и тут без предисловия невозможно, то есть без литературного предисловия, тьфу! -засмеялся Иван, - а какой уж я сочинитель!
You see, my action takes place in the sixteenth century, and at that time, as you probably learnt at school, it was customary in poetry to bring down heavenly powers on earth.	Видишь, действие у меня происходит в шестнадцатом столетии, а тогда, - тебе, впрочем, это должно быть известно еще из классов, - тогда как раз было в обычае сводить в поэтических произведениях на землю горние силы.
Not to speak of Dante, in France, clerks, as well as the monks in the monasteries, used to give regular performances in which the Madonna, the saints, the angels, Christ, and God Himself were brought on the stage.	Я уж про Данта не говорю. Во Франции судейские клерки, а тоже и по монастырям монахи давали целые представления, в которых выводили на сцену Мадонну, ангелов, святых, Христа и самого Бога.
In those days it was done in all simplicity.	Тогда все это было очень простодушно.
In Victor Hugo's Notre Dame de Paris an edifying and gratuitous spectacle was provided for the people in the Hotel de Ville of Paris in the reign of Louis XI in honour of the birth of the dauphin.	В "Notre Dame de Paris"[18 - "Соборе Парижской Богоматери" (фр.).] у Виктора Гюго в честь рождения французского дофина, в Париже, при Людовике XI, в зале ратуши дается назидательное и даровое представление народу под названием:

It was called Le bon jugement de la tres sainte et gracieuse Vierge Marie, and she appears herself on the stage and pronounces her bon jugement. Similar plays, chiefly from the Old Testament, were occasionally performed in Moscow too, up to the times of Peter the Great. But besides plays there were all sorts of legends and ballads scattered about the world, in which the saints and angels and all the powers of Heaven took part when required.	"Le bon jugement de la très sainte et gracieuse Vierge Marie",[19 - "Милосердный суд пресвятой и всемилостивой Девы Марии" (фр.).] где и является она сама лично и произносит свой bon jugement.[20 - милосердный суд (фр.).] У нас в Москве, в допетровскую старину, такие же почти драматические представления, из Ветхого Завета особенно, тоже совершались по временам; но, кроме драматических представлений, по всему миру ходило тогда много повестей и "стихов", в которых действовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная.
In our monasteries the monks busied themselves in translating, copying, and even composing such poems- and even under the Tatars.	У нас по монастырям занимались тоже переводами, списыванием и даже сочинением таких поэм, да еще когда - в татарщину.
There is, for instance, one such poem (of course, from the Greek), The Wanderings of Our Lady through Hell, with descriptions as bold as Dante's.	Есть, например, одна монастырская поэмка (конечно, с греческого): "Хождение Богородицы по мукам", с картинами и со смелостью не ниже дантовских.
Our Lady visits hell, and the Archangel Michael leads her through the torments.	Богоматерь посещает ад, и руководит ее "по мукам" архангел Михаил.
She sees the sinners and their punishment.	Она видит грешников и мучения их.
There she sees among others one noteworthy set of sinners in a burning lake; some of them sink to the bottom of the lake so that they can't swim out, and 'these God forgets'- an expression of extraordinary depth and force.	Там есть, между прочим, один презанимательный разряд грешников в горящем озере: которые из них погружаются в это озеро так, что уж и выплыть более не могут, то "тех уже забывает Бог" - выражение чрезвычайной глубины и силы.
And so Our Lady, shocked and weeping, falls before the throne of God and begs for mercy for all in hell-for all she has seen there, indiscriminately.	И вот, пораженная и плачущая Богоматерь падает пред престолом Божиим и просит всем во аде помилования, всем, которых она видела там, без различия.
Her conversation with God is immensely interesting.	Разговор ее с Богом колоссально интересен.
She beseeches Him, she will not desist, and when God points to the hands and feet of her Son, nailed to the Cross, and asks, 'How can I forgive His tormentors?' she bids all the saints, all the martyrs, all the angels and archangels to fall down with her and pray for mercy on all without distinction.	Она умоляет, она не отходит, и когда Бог указывает ей на пригвожденные руки и ноги ее сына и спрашивает: как я прощу его мучителей, -то она велит всем святым, всем мученикам, всем ангелам и архангелам пасть вместе с нею и молить о помиловании всех без разбора.
It ends by her winning from God a respite of suffering every year from Good Friday till Trinity Day, and the sinners at once raise a cry of thankfulness from hell, chanting,	Кончается тем, что она вымаливает у Бога остановку мук на всякий год от Великой Пятницы до Троицына дня, а грешники из ада тут же благодарят Господа и вопиют к нему:
' Thou art just, O Lord, in this judgment.'	"Прав ты, Господи, что так судил".
Well, my poem would have been of that kind if it had appeared at that time.	Ну вот и моя поэмка была бы в том же роде, если б явилась в то время.
He comes on the scene in my poem, but He says nothing, only appears and passes on.	У меня на сцене является он; правда, он ничего и не говорит в поэме, а только появляется и проходит.

Fifteen centuries have passed since He promised to come in His glory, fifteen centuries since His prophet wrote,	Пятнадцать веков уже минуло тому, как он дал обетование прийти во царствии своем, пятнадцать веков, как пророк его написал:
'Behold, I come quickly';	"Се гряду скоро".
'Of that day and that hour knoweth no man, neither the Son, but the Father,' as He Himself predicted on earth.	"О дне же сем и часе не знает даже и Сын, токмо лишь Отец мой небесный", как изрек он и сам еще на земле.
But humanity awaits him with the same faith and with the same love.	Но человечество ждет его с прежнею верой и с прежним умилением.
Oh, with greater faith, for it is fifteen centuries since man has ceased to see signs from heaven.	О, с большею даже верой, ибо пятнадцать веков уже минуло с тех пор, как прекратились залоги с небес человеку:
No signs from heaven come to-day To add to what the heart doth say. There was nothing left but faith in what the heart doth say.	Верь тому, что сердце скажет, □ ПНет залогов от небес. И только одна лишь вера в сказанное сердцем!
It is true there were many miracles in those days.	Правда, было тогда и много чудес.
There were saints who performed miraculous cures; some holy people, according to their biographies, were visited by the Queen of Heaven herself.	Были святые, производившие чудесные исцеления; к иным праведникам, по жизнеописаниям их, сходила сама царица небесная.
But the devil did not slumber, and doubts were already arising among men of the truth of these miracles.	Но дьявол не дремлет, и в человечестве началось уже сомнение в правдивости этих чудес.
And just then there appeared in the north of Germany a terrible new heresy.	Как раз явилась тогда на севере, в Германии, страшная новая ересь.
'A huge star like to a torch' (that is, to a church) 'fell on the sources of the waters and they became bitter.'	Огромная звезда, "подобная светильнику" (то есть церкви), "пала на источники вод, и стали они горьки".
These heretics began blasphemously denying miracles.	Эти ереси стали богохульно отрицать чудеса.
But those who remained faithful were all the more ardent in their faith.	Но тем пламеннее верят оставшиеся верными.
The tears of humanity rose up to Him as before, awaited His coming, loved Him, hoped for Him, yearned to suffer and die for Him as before. And so many ages mankind had prayed with faith and fervour,	Слезы человечества восходят к нему по-прежнему, ждут его, любят его, надеются на него, жаждут пострадать и умереть за него, как и прежде... И вот столько веков молило человечество с верой и пламенем:
'O Lord our God, hasten Thy coming'; so many ages called upon Him, that in His infinite mercy He deigned to come down to His servants.	"Бо Господи явися нам", столько веков взывало к нему, что он, в неизмеримом сострадании своем, возжелал снизойти к молящим.
Before that day He had come down, He had visited some holy men, martyrs, and hermits, as is written in their lives.	Снисходил, посещал он и до этого иных праведников, мучеников и святых отшельников еще на земле, как и записано в их "житиях".
Among us, Tyutchev, with absolute faith in the truth of his words, bore witness that	У нас Тютчев, глубоко веровавший в правду слов своих, возвестил, что

Bearing the Cross, in slavish dress, Weary and worn, the Heavenly King Our mother, Russia, came to bless, And through our land went wandering.	Удрученный ношей крестной, □ □ Всю тебя, земля родная, □□В рабском виде царь небесный □ □Исходил благословляя.
And that certainly was so, I assure you.	Что непременно и было так, это я тебе скажу.
"And behold, He deigned to appear for a moment to the people, to the tortured, suffering people, sunk in iniquity, but loving Him like children.	И вот он возжелал появиться хоть на мгновенье к народу, - к мучающемуся, страдающему, смрадно-грешному, но младенчески любящему его народу.
My story is laid in Spain, in Seville, in the most terrible time of the Inquisition, when fires were lighted every day to the glory of God, and 'in the splendid auto da fe the wicked heretics were burnt.'	Действие у меня в Испании, в Севилье, в самое страшное время инквизиции, когда во славу Божию в стране ежедневно горели костры и В великолепных автодафе □□Сжигали злых еретиков.
Oh, of course, this was not the coming in which He will appear, according to His promise, at the end of time in all His heavenly glory, and which will be sudden 'as lightning flashing from east to west.'	О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится он, по обещанию своему, в конце времен во всей славе небесной и которое будет внезапно, "как молния, блистающая от востока до запада".
No, He visited His children only for a moment, and there where the flames were crackling round the heretics.	Нет, он возжелал хоть на мгновенье посетить детей своих и именно там, где как раз затрещали костры еретиков.
In His infinite mercy He came once more among men in that human shape in which He walked among men for thirty-three years fifteen centuries ago.	По безмерному милосердию своему он проходит еще раз между людей в том самом образе человеческом, в котором ходил три года между людьми пятнадцать веков назад.
He came down to the 'hot pavements' of the southern town in which on the day before almost a hundred heretics had, ad majorem gloriam Dei, been burnt by the cardinal, the Grand Inquisitor, in a magnificent auto da fe, in the presence of the king, the court, the knights, the cardinals, the most charming ladies of the court, and the whole population of Seville. "He came softly, unobserved, and yet, strange to say, everyone recognised Him.	Он снисходит на "стогны жаркие" южного города, как раз в котором всего лишь накануне в "великолепном автодафе", в присутствии короля, двора, рыцарей, кардиналов и прелестнейших придворных дам, при многочисленном населении всей Севильи, была сожжена кардиналом великим инквизитором разом чуть не целая сотня еретиков ad majorem gloriam Dei.[21 - к вящей славе Господней (лат.).] Он появился тихо, незаметно, и вот все - странно это - узнают его.
That might be one of the best passages in the poem. I mean, why they recognised Him.	Это могло бы быть одним из лучших мест поэмы, то есть почему именно узнают его.
The people are irresistibly drawn to Him, they surround Him, they flock about Him, follow Him.	Народ непобедимой силой стремится к нему, окружает его, нарастает кругом него, следует за ним.
He moves silently in their midst with a gentle smile of infinite compassion.	Он молча проходит среди их с тихою улыбкой бесконечного сострадания.
The sun of love burns in His heart, and power shine from His eyes, and their radiance, shed on the people, stirs their hearts with responsive love.	Солнце любви горит в его сердце, лучи Света, Просвещения и Силы текут из очей его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью.
He holds out His hands to them, blesses them, and a healing virtue comes from contact with Him, even with His garments.	Он простирает к ним руки, благословляет их, и от прикосновения к нему, даже лишь к одеждам его, исходит целящая сила.

An old man in the crowd, blind from childhood, cries out,	Вот из толпы восклицает старик, слепой с детских лет:
'O Lord, heal me and I shall see Thee!' and, as it were, scales fall from his eyes and the blind man sees Him.	"Господи, исцели меня, да и я тебя узрю", и вот как бы чешуя сходит с глаз его, и слепой его видит.
The crowd weeps and kisses the earth under His feet.	Народ плачет и целует землю, по которой идет он.
Children throw flowers before Him, sing, and cry hosannah.	Дети бросают пред ним цветы, поют и вопиют ему: "Осанна!"
'It is He- it is He!' repeat. 'It must be He, it can be no one but Him!'	"Это он, это сам он, - повторяют все, - это должен быть он, это никто как он".
He stops at the steps of the Seville cathedral at the moment when the weeping mourners are bringing in a little open white coffin. In it lies a child of seven, the only daughter of a prominent citizen.	Он останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во храм вносят с плачем детский открытый белый гробик: в нем семилетняя девочка, единственная дочь одного знатного гражданина.
The dead child lies hidden in flowers.	Мертвый ребенок лежит весь в цветах.
'He will raise your child,' the crowd shouts to the weeping mother.	"Он воскресит твое дитя", - кричат из толпы плачущей матери.
The priest, coming to meet the coffin, looks perplexed, and frowns, but the mother of the dead child throws herself at His feet with a wail.	Вышедший навстречу гроба соборный патер смотрит в недоумении и хмурит брови. Но вот раздается вопль матери умершего ребенка. Она повергается к ногам его:
'If it is Thou, raise my child!' she cries, holding out her hands to Him.	"Если это ты, то воскреси дитя мое!" - восклицает она, простирая к нему руки.
The procession halts, the coffin is laid on the steps at His feet.	Процессия останавливается, гробик опускают на паперть к ногам его.
He looks with compassion, and His lips once more softly pronounce,	Он глядит с состраданием, и уста его тихо и еще раз произносят:
'Maiden, arise!' and the maiden arises.	"Талифа куми" - "и восста девица".
The little girl sits up in the coffin and looks round, smiling with wide-open wondering eyes, holding a bunch of white roses they had put in her hand.	Девочка подымается в гробе, садится и смотрит, улыбаясь, удивленными раскрытыми глазками кругом. В руках ее букет белых роз, с которым она лежала в гробу.
"There are cries, sobs, confusion among the people, and at that moment the cardinal himself, the Grand Inquisitor, passes by the cathedral.	В народе смятение, крики, рыдания, и вот, в эту самую минуту, вдруг проходит мимо собора по площади сам кардинал великий инквизитор.
He is an old man, almost ninety, tall and erect, with a withered face and sunken eyes, in which there is still a gleam of light.	Это девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искорка, блеск.
He is not dressed in his gorgeous cardinal's robes, as he was the day before, when he was burning the enemies of the Roman Church- at this moment he is wearing his coarse, old, monk's cassock.	О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов римской веры, - нет, в эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе.

At a distance behind him come his gloomy assistants and slaves and the 'holy guard.'	За ним в известном расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и "священная" стража.
He stops at the sight of the crowd and watches it from a distance.	Он останавливается пред толпой и наблюдает издали.
He sees everything; he sees them set the coffin down at His feet, sees the child rise up, and his face darkens.	Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось.
He knits his thick grey brows and his eyes gleam with a sinister fire.	Он хмурит седые густые брови свои, и взгляд его сверкает зловещим огнем.
He holds out his finger and bids the guards take Him.	Он простирает перст свой и велит стражам взять его.
And such is his power, so completely are the people cowed into submission and trembling obedience to him, that the crowd immediately makes way for the guards, and in the midst of deathlike silence they lay hands on Him and lead him away.	И вот, такова его сила и до того уже приучен, покорен и трепетно послушен ему народ, что толпа немедленно раздвигается пред стражами, и те, среди гробового молчания, вдруг наступившего, налагают на него руки и уводят его.
The crowd instantly bows down to the earth, like one man, before the old Inquisitor. He blesses the people in silence and passes on' The guards lead their prisoner to the close, gloomy vaulted prison- in the ancient palace of the Holy, inquisition and shut him in it.	Толпа моментально, вся как один человек, склоняется головами до земли пред старцем инквизитором, тот молча благословляет народ и проходит мимо. Стража приводит пленника в тесную и мрачную сводчатую тюрьму в древнем здании Святого судилища и запирает в нее.
The day passes and is followed by the dark, burning, 'breathless' night of Seville.	Проходит день, настает темная, горячая и "бездыханная" севильская ночь.
The air is 'fragrant with laurel and lemon.'	Воздух "лавром и лимоном пахнет".
In the pitch darkness the iron door of the prison is suddenly opened and the Grand Inquisitor himself comes in with a light in his hand.	Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик великий инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму.
He is alone; the door is closed at once behind him.	Он один, дверь за ним тотчас же запирается.
He stands in the doorway and for a minute or two gazes into His face.	Он останавливается при входе и долго, минуту или две, всматривается в лицо его.
At last he goes up slowly, sets the light on the table and speaks.	Наконец тихо подходит, ставит светильник на стол и говорит ему:
"'Is it Thou? Thou?' but receiving no answer, he adds at once. 'Don't answer, be silent.	"Это ты? ты? - Но, не получая ответа, быстро прибавляет: - Не отвечай, молчи.
What canst Thou say, indeed?	Да и что бы ты мог сказать?
I know too well what Thou wouldst say.	Я слишком знаю, что ты скажешь.
And Thou hast no right to add anything to what Thou hadst said of old.	Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде.
Why, then, art Thou come to hinder us?	Зачем же ты пришел нам мешать?
For Thou hast come to hinder us, and Thou knowest that.	Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь.
But dost thou know what will be to-morrow?	Но знаешь ли, что будет завтра?

I know not who Thou art and care not to know whether it is Thou or only a semblance of Him, but to-morrow I shall condemn Thee and burn Thee at the stake as the worst of heretics. And the very people who have to-day kissed Thy feet, to-morrow at the faintest sign from me will rush to heap up the embers of Thy fire. Knowest Thou that?	Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это?
Yes, maybe Thou knowest it,' he added with thoughtful penetration, never for a moment taking his eyes off the Prisoner."	Да, ты, может быть, это знаешь", - прибавил он в проникновенном раздумье, ни на мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника.
"I don't quite understand, Ivan. What does it mean?" Alyosha, who had been listening in silence, said with a smile. "Is it simply a wild fantasy, or a mistake on the part of the old man- some impossible quid pro quo?"	- Я не совсем понимаю, Иван, что это такое? -улыбнулся все время молча слушавший Алеша, -прямо ли безбрежная фантазия или какая-нибудь ошибка старика, какое-нибудь невозможное qui pro quo?[22 - "одно вместо другого", путаница, недоразумение (лат.).]
"Take it as the last," said Ivan, laughing, "if you are so corrupted by modern realism and can't stand anything fantastic. If you like it to be a case of mistaken identity, let it be so.	- Прими хоть последнее, - рассмеялся Иван, - если уж тебя так разбаловал современный реализм и ты не можешь вынести ничего фантастического -хочешь qui pro quo, то пусть так и будет.
It is true," he went on, laughing, "the old man was ninety, and he might well be crazy over his set idea.	Оно правда, - рассмеялся он опять, - старику девяносто лет, и он давно мог сойти с ума на своей идее.
He might have been struck by the appearance of the Prisoner.	Пленник же мог поразить его своею наружностью.
It might, in fact, be simply his ravings, the delusion of an old man of ninety, over-excited by the auto da fe of a hundred heretics the day before.	Это мог быть, наконец, просто бред, видение девяностолетнего старика пред смертью, да еще разгоряченного вчерашним автодафе во сто сожженных еретиков.
But does it matter to us after all whether it was a mistake of identity or a wild fantasy?	Но не все ли равно нам с тобою, что qui pro quo, что безбрежная фантазия?
All that matters is that the old man should speak out, that he should speak openly of what he has thought in silence for ninety years."	Тут дело в том только, что старику надо высказаться, что наконец за все девяносто лет он высказывается и говорит вслух то, о чем все девяносто лет молчал.
"And the Prisoner too is silent?	- А пленник тоже молчит?
Does He look at him and not say a word?"	Глядит на него и не говорит ни слова?
"That's inevitable in any case," Ivan laughed again. "The old man has told Him He hasn't the right to add anything to what He has said of old.	- Да так и должно быть во всех даже случаях, -опять засмеялся Иван. - Сам старик замечает ему, что он и права не имеет ничего прибавлять к тому, что уже прежде сказано.
One may say it is the most fundamental feature of Roman Catholicism, in my opinion at least. 'All has been given by Thee to the Pope,' they say, 'and all, therefore, is still in the Pope's hands, and there is no need for Thee to come now at all. Thou must not meddle for the time, at least.'	Если хочешь, так в этом и есть самая основная черта римского католичества, по моему мнению по крайней мере: "все, дескать, передано тобою папе и все, стало быть, теперь у папы, а ты хоть и не приходи теперь вовсе, не мешай до времени по крайней мере".

That's how they speak and write too- the Jesuits, at any rate.	В этом смысле они не только говорят, но и пишут, иезуиты по крайней мере.
I have read it myself in the works of their theologians.	Это я сам читал у их богословов.
'Hast Thou the right to reveal to us one of the mysteries of that world from which Thou hast come?' my old man asks Him, and answers the question for Him. 'No, Thou hast not; that Thou mayest not add to what has been said of old, and mayest not take from men the freedom which Thou didst exalt when Thou wast on earth.	"Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел? -спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за него, - нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле.
Whatsoever Thou revealest anew will encroach on men's freedom of faith; for it will be manifest as a miracle, and the freedom of their faith was dearer to Thee than anything in those days fifteen hundred years ago.	Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их веры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад.
Didst Thou not often say then, "I will make you free"?	Не ты ли так часто тогда говорил: "Хочу сделать вас свободными".
But now Thou hast seen these "free" men,' the old man adds suddenly, with a pensive smile. 'Yes, we've paid dearly for it,' he goes on, looking sternly at Him, 'but at last we have completed that work in Thy name.	Но вот ты теперь увидел этих "свободных" людей, - прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. - Да, это дело нам дорого стоило, -продолжает он, строго смотря на него, - но мы докончили наконец это дело во имя твое.
For fifteen centuries we have been wrestling with Thy freedom, but now it is ended and over for good.	Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко.
Dost Thou not believe that it's over for good?	Ты не веришь, что кончено крепко?
Thou lookest meekly at me and deignest not even to be wroth with me.	Ты смотришь на меня кротко и не удостоиваешь меня даже негодования?
But let me tell Thee that now, to-day, people are more persuaded than ever that they have perfect freedom, yet they have brought their freedom to us and laid it humbly at our feet.	Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим.
But that has been our doing. Was this what Thou didst? Was this Thy freedom?'"	Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?"
"I don't understand again." Alyosha broke in. "Is he ironical, is he jesting?"	- Я опять не понимаю, - прервал Алеша, - он иронизирует, смеется?
"Not a bit of it!	- Нимало.
He claims it as a merit for himself and his Church that at last they have vanquished freedom and have done so to make men happy.	Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми.
'For now' (he is speaking of the Inquisition, of course) 'for the first time it has become possible to think of the happiness of men.	"Ибо теперь только (то есть он, конечно, говорит про инквизицию) стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей.
Man was created a rebel; and how can rebels be happy?	Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми?

Thou wast warned,' he says to Him. 'Thou hast had no lack of admonitions and warnings, but Thou didst not listen to those warnings; Thou didst reject the only way by which men might be made happy. But, fortunately, departing Thou didst hand on the work to us.	Тебя предупреждали, - говорит он ему, - ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал дело нам.
Thou hast promised, Thou hast established by Thy word, Thou hast given to us the right to bind and to unbind, and now, of course, Thou canst not think of taking it away.	Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право связывать и развязывать и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь.
Why, then, hast Thou come to hinder us?'"	Зачем же ты пришел нам мешать?"
"And what's the meaning of 'no lack of admonitions and warnings'?" asked Alyosha.	- А что значит: не имел недостатка в предупреждении и указании? - спросил Алеша.
"Why, that's the chief part of what the old man must say.	- А в этом-то и состоит главное, что старику надо высказать.
"'The wise and dread spirit, the spirit of self-destruction and non-existence,' the old man goes on, great spirit talked with Thee in the wilderness, and we are told in the books that he "tempted" Thee.	"Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, - продолжает старик, - великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы "искушал" тебя.
Is that so?	Так ли это?
And could anything truer be said than what he revealed to Thee in three questions and what Thou didst reject, and what in the books is called "the temptation"?	И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил тебе в трех вопросах, и что ты отверг, и что в книгах названо "искушениями"?
And yet if there has ever been on earth a real stupendous miracle, it took place on that day, on the day of the three temptations.	А между тем если было когда-нибудь на земле совершено настоящее громовое чудо, то это в тот день, в день этих трех искушений.
The statement of those three questions was itself the miracle.	Именно в появлении этих трех вопросов и заключалось чудо.
If it were possible to imagine simply for the sake of argument that those three questions of the dread spirit had perished utterly from the books, and that we had to restore them and to invent them anew, and to do so had gathered together all the wise men of the earth-rulers, chief priests, learned men, philosophers, poets-and had set them the task to invent three questions, such as would not only fit the occasion, but express in three words, three human phrases, the whole future history of the world and of humanity- dost Thou believe that all the wisdom of the earth united could have invented anything in depth and force equal to the three questions which were actually put to Thee then by the wise and mighty spirit in the wilderness?	Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных - правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов -и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, - то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?

From those questions alone, from the miracle of their statement, we can see that we have here to do not with the fleeting human intelligence, but with the absolute and eternal.	Уж по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным.
For in those three questions the whole subsequent history of mankind is, as it were, brought together into one whole, and foretold, and in them are united all the unsolved historical contradictions of human nature.	Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле.
At the time it could not be so clear, since the future was unknown; but now that fifteen hundred years have passed, we see that everything in those three questions was so justly divined and foretold, and has been so truly fulfilled, that nothing can be added to them or taken from them.	Тогда это не могло быть еще так видно, ибо будущее было неведомо, но теперь, когда прошло пятнадцать веков, мы видим, что все в этих трех вопросах до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить к ним или убавить от них ничего нельзя более.
"Judge Thyself who was right- Thou or he who questioned Thee then?	Реши же сам, кто был прав: ты или тот, который тогда вопрошал тебя?
Remember the first question; its meaning, in other words, was this:	Вспомни первый вопрос; хоть и не буквально, но смысл его тот:
"Thou wouldst go into the world, and art going with empty hands, with some promise of freedom which men in their simplicity and their natural unruliness cannot even understand, which they fear and dread-for nothing has ever been more insupportable for a man and a human society than freedom.	"Ты хочешь идти в мир и идешь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которого они, в простоте своей и в прирожденном бесчинстве своем, не могут и осмыслить, которого боятся они и страшатся, - ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!
But seest Thou these stones in this parched and barren wilderness?	А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне?
Turn them into bread, and mankind will run after Thee like a flock of sheep, grateful and obedient, though for ever trembling, lest Thou withdraw Thy hand and deny them Thy bread."	Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою и прекратятся им хлебы твои".
But Thou wouldst not deprive man of freedom and didst reject the offer, thinking, what is that freedom worth if obedience is bought with bread?	Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами?
Thou didst reply that man lives not by bread alone. But dost Thou know that for the sake of that earthly bread the spirit of the earth will rise up against Thee and will strive with Thee and overcome Thee, and all will follow him, crying,	Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобою, и победит тебя, и все пойдут за ним, восклицая:
"Who can compare with this beast? He has given us fire from heaven!"	"Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси!"
Dost Thou know that the ages will pass, and humanity will proclaim by the lips of their sages that there is no crime, and therefore no sin; there is only hunger?	Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные.

"Feed men, and then ask of them virtue!" that's what they'll write on the banner, which they will raise against Thee, and with which they will destroy Thy temple.	"Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!" - вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой.
Where Thy temple stood will rise a new building; the terrible tower of Babel will be built again, and though, like the one of old, it will not be finished, yet Thou mightest have prevented that new tower and have cut short the sufferings of men for a thousand years; for they will come back to us after a thousand years of agony with their tower.	На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней!
They will seek us again, hidden underground in the catacombs, for we shall be again persecuted and tortured. They will find us and cry to us,	Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам:
"Feed us, for those who have promised us fire from heaven haven't given it!"	"Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали".
And then we shall finish building their tower, for he finishes the building who feeds them. And we alone shall feed them in Thy name, declaring falsely that it is in Thy name.	И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое.
Oh, never, never can they feed themselves without us!	О, никогда, никогда без нас они не накормят себя!
No science will give them bread so long as they remain free. In the end they will lay their freedom at our feet, and say to us,	Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам:
"Make us your slaves, but feed us."	"Лучше поработите нас, но накормите нас".
They will understand themselves, at last, that freedom and bread enough for all are inconceivable together, for never, never will they be able to share between them!	Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою!
They will be convinced, too, that they can never be free, for they are weak, vicious, worthless, and rebellious.	Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики.
Thou didst promise them the bread of Heaven, but, I repeat again, can it compare with earthly bread in the eyes of the weak, ever sinful and ignoble race of man?	Ты обещал им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагородного людского племени с земным?
And if for the sake of the bread of Heaven thousands shall follow Thee, what is to become of the millions and tens of thousands of millions of creatures who will not have the strength to forego the earthly bread for the sake of the heavenly?	И если за тобою во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хлебом земным для небесного?
Or dost Thou care only for the tens of thousands of the great and strong, while the millions, numerous as the sands of the sea, who are weak but love Thee, must exist only for the sake of the great and strong?	Иль тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных?
No, we care for the weak too.	Нет, нам дороги и слабые.

They are sinful and rebellious, but in the end they too will become obedient.	Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными.
They will marvel at us and look on us as gods, because we are ready to endure the freedom which they have found so dreadful and to rule over them- so awful it will seem to them to be free.	Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать -так ужасно им станет под конец быть свободными!
But we shall tell them that we are Thy servants and rule them in Thy name.	Но мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое.
We shall deceive them again, for we will not let Thee come to us again.	Мы их обманем опять, ибо тебя мы уж не пустим к себе.
That deception will be our suffering, for we shall be forced to lie.	В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать.
"'This is the significance of the first question in the wilderness, and this is what Thou hast rejected for the sake of that freedom which Thou hast exalted above everything.	Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вот что ты отверг во имя свободы, которую поставил выше всего.
Yet in this question lies hid the great secret of this world.	А между тем в вопросе этом заключалась великая тайна мира сего.
Choosing "bread," Thou wouldst have satisfied the universal and everlasting craving of humanity- to find someone to worship.	Приняв "хлебы", ты бы ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе - это: "пред кем преклониться?"
So long as man remains free he strives for nothing so incessantly and so painfully as to find someone to worship.	Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться.
But man seeks to worship what is established beyond dispute, so that all men would agree at once to worship it.	Но ищет человек преклониться пред тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение.
For these pitiful creatures are concerned not only to find what one or the other can worship, but to find community of worship is the chief misery of every man individually and of all humanity from the beginning of time.	Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков.
For the sake of common worship they've slain each other with the sword.	Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом.
They have set up gods and challenged one another,	Они созидали богов и взывали друг к другу:
"Put away your gods and come and worship ours, or we will kill you and your gods!"	"Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!"
And so it will be to the end of the world, even when gods disappear from the earth; they will fall down before idols just the same.	И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и боги: все равно падут пред идолами.

Thou didst know, Thou couldst not but have known, this fundamental secret of human nature, but Thou didst reject the one infallible banner which was offered Thee to make all men bow down to Thee alone- the banner of earthly bread; and Thou hast rejected it for the sake of freedom and the bread of Heaven.	Ты знал, ты не мог не знать эту основную тайну природы человеческой, но ты отверг единственное абсолютное знамя, которое предлагалось тебе, чтобы заставить всех преклониться пред тобою бесспорно, - знамя хлеба земного, и отверг во имя свободы и хлеба небесного.
Behold what Thou didst further.	Взгляни же, что сделал ты далее.
And all again in the name of freedom!	И все опять во имя свободы!
I tell Thee that man is tormented by no greater anxiety than to find someone quickly to whom he can hand over that gift of freedom with which the ill-fated creature is born.	Г оворю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается.
But only one who can appease their conscience can take over their freedom.	Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть.
In bread there was offered Thee an invincible banner; give bread, and man will worship thee, for nothing is more certain than bread. But if someone else gains possession of his conscience- Oh! then he will cast away Thy bread and follow after him who has ensnared his conscience.	С хлебом тебе давалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя -о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть.
In that Thou wast right.	В этом ты был прав.
For the secret of man's being is not only to live but to have something to live for.	Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить.
Without a stable conception of the object of life, man would not consent to go on living, and would rather destroy himself than remain on earth, though he had bread in abundance.	Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы.
That is true. But what happened? Instead of taking men's freedom from them, Thou didst make it greater than ever!	Это так, но что же вышло: вместо того чтоб овладеть свободой людей, ты увеличил им ее еще больше!
Didst Thou forget that man prefers peace, and even death, to freedom of choice in the knowledge of good and evil?	Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла?
Nothing is more seductive for man than his freedom of conscience, but nothing is a greater cause of suffering.	Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.
And behold, instead of giving a firm foundation for setting the conscience of man at rest for ever, Thou didst choose all that is exceptional, vague and enigmatic; Thou didst choose what was utterly beyond the strength of men, acting as though Thou didst not love them at all- Thou who didst come to give Thy life for them!	И вот вместо твердых основ для успокоения совести человеческой раз навсегда - ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, - и это кто же: тот, который пришел отдать за них жизнь свою!
Instead of taking possession of men's freedom, Thou didst increase it, and burdened the spiritual kingdom of mankind with its sufferings for ever.	Вместо того чтоб овладеть людскою свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека вовеки.

Thou didst desire man's free love, that he should follow Thee freely, enticed and taken captive by Thee.	Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою, прельщенный и плененный тобою.
In place of the rigid ancient law, man must hereafter with free heart decide for himself what is good and what is evil, having only Thy image before him as his guide. But didst Thou not know that he would at last reject even Thy image and Thy truth, if he is weighed down with the fearful burden of free choice?	Вместо твердого древнего закона - свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, - но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?
They will cry aloud at last that the truth is not in Thee, for they could not have been left in greater confusion and suffering than Thou hast caused, laying upon them so many cares and unanswerable problems.	Они воскликнут наконец, что правда не в тебе, ибо невозможно было оставить их в смятении и мучении более, чем сделал ты, оставив им столько забот и неразрешимых задач.
"'So that, in truth, Thou didst Thyself lay the foundation for the destruction of Thy kingdom, and no one is more to blame for it.	Таким образом, сам ты и положил основание к разрушению своего же царства и не вини никого в этом более.
Yet what was offered Thee?	А между тем то ли предлагалось тебе?
There are three powers, three powers alone, able to conquer and to hold captive for ever the conscience of these impotent rebels for their happiness those forces are miracle, mystery and authority.	Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, - эти силы: чудо, тайна и авторитет.
Thou hast rejected all three and hast set the example for doing so.	Ты отверг и то, и другое, и третье и сам подал пример тому.
When the wise and dread spirit set Thee on the pinnacle of the temple and said to Thee,	Когда страшный и премудрый дух поставил тебя на вершине храма и сказал тебе:
"If Thou wouldst know whether Thou art the Son of God then cast Thyself down, for it is written: the angels shall hold him up lest he fall and bruise himself, and Thou shalt know then whether Thou art the Son of God and shalt prove then how great is Thy faith in Thy Father." But Thou didst refuse and wouldst not cast Thyself down.	"Если хочешь узнать, Сын ли ты Божий, то верзись вниз, ибо сказано про того, что ангелы подхватят и понесут его, и не упадет и не расшибется, и узнаешь тогда, Сын ли ты Божий, и докажешь тогда, какова вера твоя в Отца твоего", но ты, выслушав, отверг предложение и не поддался и не бросился вниз.
Oh, of course, Thou didst proudly and well, like God; but the weak, unruly race of men, are they gods?	О, конечно, ты поступил тут гордо и великолепно, как Бог, но люди-то, но слабое бунтующее племя это - они-то боги ли?
Oh, Thou didst know then that in taking one step, in making one movement to cast Thyself down, Thou wouldst be tempting God and have lost all Thy faith in Him, and wouldst have been dashed to pieces against that earth which Thou didst come to save. And the wise spirit that tempted Thee would have rejoiced.	О, ты понял тогда, что, сделав лишь шаг, лишь движение броситься вниз, ты тотчас бы и искусил Г оспода, и веру в него всю потерял, и разбился бы о землю, которую спасать пришел, и возрадовался бы умный дух, искушавший тебя.
But I ask again, are there many like Thee?	Но, повторяю, много ли таких, как ты?
And couldst Thou believe for one moment that men, too, could face such a temptation?	И неужели ты в самом деле мог допустить хоть минуту, что и людям будет под силу подобное искушение?

Is the nature of men such, that they can reject miracle, and at the great moments of their life, the moments of their deepest, most agonising spiritual difficulties, cling only to the free verdict of the heart?	Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца?
Oh, Thou didst know that Thy deed would be recorded in books, would be handed down to remote times and the utmost ends of the earth, and Thou didst hope that man, following Thee, would cling to God and not ask for a miracle.	О, ты знал, что подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде.
But Thou didst not know that when man rejects miracle he rejects God too; for man seeks not so much God as the miraculous.	Но ты не знал, что чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес.
And as man cannot bear to be without the miraculous, he will create new miracles of his own for himself, and will worship deeds of sorcery and witchcraft, though he might be a hundred times over a rebel, heretic and infidel.	И так как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес, уже собственных, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником.
Thou didst not come down from the Cross when they shouted to Thee, mocking and reviling Thee,	Ты не сошел со креста, когда кричали тебе, издеваясь и дразня тебя:
"Come down from the cross and we will believe that Thou art He."	"Сойди со креста и уверуем, что это ты".
Thou didst not come down, for again Thou wouldst not enslave man by a miracle, and didst crave faith given freely, not based on miracle.	Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом и жаждал свободной веры, а не чудесной.
Thou didst crave for free love and not the base raptures of the slave before the might that has overawed him for ever.	Жаждал свободной любви, а не рабских восторгов невольника пред могуществом, раз навсегда его ужаснувшим.
But Thou didst think too highly of men therein, for they are slaves, of course, though rebellious by nature.	Но и тут ты судил о людях слишком высоко, ибо, конечно, они невольники, хотя и созданы бунтовщиками.
Look round and judge; fifteen centuries have passed, look upon them. Whom hast Thou raised up to Thyself?	Озрись и суди, вот прошло пятнадцать веков, поди посмотри на них: кого ты вознес до себя?
I swear, man is weaker and baser by nature than Thou hast believed him!	Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал!
Can he, can he do what Thou didst?	Может ли, может ли он исполнить то, что и ты?
By showing him so much respect, Thou didst, as it were, cease to feel for him, for Thou didst ask far too much from him- Thou who hast loved him more than Thyself!	Столь уважая его, ты поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него и потребовал, - и это кто же, тот, который возлюбил его более самого себя!
Respecting him less, Thou wouldst have asked less of him. That would have been more like love, for his burden would have been lighter.	Уважая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его.
He is weak and vile.	Он слаб и подл.
What though he is everywhere now rebelling against our power, and proud of his rebellion?	Что в том, что он теперь повсеместно бунтует против нашей власти и гордится, что он бунтует?

It is the pride of a child and a schoolboy.	Это гордость ребенка и школьника.
They are little children rioting and barring out the teacher at school.	Это маленькие дети, взбунтовавшиеся в классе и выгнавшие учителя.

But their childish delight will end; it will cost them dear.