Но придет конец и восторгу ребятишек, он будет дорого стоить им. Они ниспровергнут храмы и зальют кровью землю. Но догадаются наконец глупые дети, что хоть они и бунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего не выдерживающие. Обливаясь глупыми слезами своими, они сознаются наконец, что создавший их бунтовщиками, без сомнения, хотел посмеяться над ними. Скажут это они в отчаянии, и сказанное ими будет богохульством, от которого они станут еще несчастнее, ибо природа человеческая не выносит богохульства и в конце концов сама же всегда и отмстит за него. Итак, неспокойство, смятение и несчастие - вот теперешний удел людей после того, как ты столь претерпел за свободу их! Великий пророк твой в видении и в иносказании говорит, что видел всех участников первого воскресения и что было их из каждого колена по двенадцати тысяч. Но если было их столько, то были и они как бы не люди, а боги. Они вытерпели крест твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни, питаясь акридами и кореньями, - и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на этих детей свободы, свободной любви, свободной и великолепной жертвы их во имя твое. Но вспомни, что их было всего только несколько тысяч, да и то богов, а остальные? И чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? Чем виновата слабая душа, что не в силах вместить столь страшных даров? Да неужто же и впрямь приходил ты лишь к избранным и для избранных? Но если так, то тут тайна и нам не понять ее. А если тайна, то и мы вправе были проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести. Так мы и сделали. Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки. Правы мы были, уча и делая так, скажи? Неужели мы не любили человечества, столь смиренно сознав его бессилие, с любовию облегчив его ношу и разрешив слабосильной природе его хотя бы и грех, но с нашего позволения? К чему же теперь пришел нам мешать? И что ты молча и проникновенно

глядишь на меня кроткими глазами своими? Рассердись, я не хочу любви твоей, потому что сам не люблю тебя. И что мне скрывать от тебя? Или я не знаю, с кем говорю? То, что имею сказать тебе, все тебе уже известно, я читаю это в глазах твоих. И я ли скрою от тебя тайну нашу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из

уст моих, слушай же: мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков. Ровно восемь веков назад как мы взяли от него то, что ты с негодованием отверг, тот последний дар, который он предлагал тебе, показав тебе все царства земные: мы взяли от него Рим и меч кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и доныне не успели еще привести наше дело к полному окончанию. Но кто виноват? О, дело это до сих пор лишь в начале, но оно началось. Долго еще ждать завершения его, и еще много выстрадает земля, но мы достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей. А между тем ты бы мог еще и тогда взять меч кесаря. Зачем ты отверг этот последний дар? Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей.
Mankind as a whole has always striven to organise a universal state. Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно.
There have been many great nations with great histories, but the more highly they were developed the more unhappy they were, for they felt more acutely than other people the craving for world-wide union. Много было великих народов с великою историей, но чем выше были эти народы, тем были и несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности соединения людей.
The great conquerors, Timours and Ghenghis-Khans, whirled like hurricanes over the face of the earth striving to subdue its people, and they too were but the unconscious expression of the same craving for universal unity. Великие завоеватели, Тимуры и Чингис-ханы, пролетели как вихрь по земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению.
Hadst Thou taken the world and Caesar's purple, Thou wouldst have founded the universal state and have given universal peace. Приняв мир и порфиру кесаря, основал бы всемирное царство и дал всемирный покой.
For who can rule men if not he who holds their conscience and their bread in his hands? Ибо кому же владеть людьми как не тем, которые владеют их совестью и в чьих руках хлебы их.
We have taken the sword of Caesar, and in taking it, of course, have rejected Thee and followed him. Мы и взяли меч кесаря, а взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним.
Oh, ages are yet to come of the confusion of free thought, of their science and cannibalism. For having begun to build their tower of Babel without us, they will end, of course, with cannibalism. О, пройдут еще века бесчинства свободного ума, их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою Вавилонскую башню без нас, они кончат антропофагией.
But then the beast will crawl to us and lick our feet and spatter them with tears of blood. Но тогда-то и приползет к нам зверь, и будет лизать ноги наши, и обрызжет их кровавыми слезами из глаз своих.
And we shall sit upon the beast and raise the cup, and on it will be written, И мы сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано:
"Mystery." "Тайна!"
But then, and only then, the reign of peace and happiness will come for men. Но тогда лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия.
Thou art proud of Thine elect, but Thou hast only the elect, while we give rest to all. Ты гордишься своими избранниками, но у тебя лишь избранники, а мы успокоим всех.
And besides, how many of those elect, those mighty ones who could become elect, have grown weary waiting for Thee, and have transferred and will transfer the powers of their spirit and the warmth of their heart to the other camp, and end by raising their free banner against Thee. Да и так ли еще: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы стать избранниками, устали наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердца своего на иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут свободное знамя свое.
Thou didst Thyself lift up that banner. Но ты сам воздвиг это знамя.
But with us all will be happy and will no more rebel nor destroy one another as under Thy freedom. У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истреблять друг друга, как в свободе твоей, повсеместно.
Oh, we shall persuade them that they will only become free when they renounce their freedom to us and submit to us. О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся.
And shall we be right or shall we be lying? И что же, правы мы будем или солжем?
They will be convinced that we are right, for they will remember the horrors of slavery and confusion to which Thy freedom brought them. Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода твоя.
Freedom, free thought, and science will lead them into such straits and will bring them face to face with such marvels and insoluble mysteries, that some of them, the fierce and rebellious, will destroy themselves, others, rebellious but weak, will destroy one another, while the rest, weak and unhappy, will crawl fawning to our feet and whine to us: Свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам:
"Yes, you were right, you alone possess His mystery, and we come back to you, save us from ourselves!" "Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих".
"'Receiving bread from us, they will see clearly that we take the bread made by their hands from them, to give it to them, without any miracle. They will see that we do not change the stones to bread, but in truth they will be more thankful for taking it from our hands than for the bread itself! Получая от нас хлебы, конечно, они ясно будут видеть, что мы их же хлебы, их же руками добытые, берем у них, чтобы им же раздать, безо всякого чуда, увидят, что не обратили мы камней в хлебы, но воистину более, чем самому хлебу, рады они будут тому, что получают его из рук наших!
For they will remember only too well that in old days, without our help, even the bread they made turned to stones in their hands, while since they have come back to us, the very stones have turned to bread in their hands. Ибо слишком будут помнить, что прежде, без нас, самые хлебы, добытые ими, обращались в руках их лишь в камни, а когда они воротились к нам, то самые камни обратились в руках их в хлебы.
Too, too well will they know the value of complete submission! Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться!
And until men know that, they will be unhappy. И пока люди не поймут сего, они будут несчастны.
Who is most to blame for their not knowing it?-speak! Кто более всего способствовал этому непониманию, скажи?
Who scattered the flock and sent it astray on unknown paths? Кто раздробил стадо и рассыпал его по путям неведомым?
But the flock will come together again and will submit once more, and then it will be once for all. Но стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз навсегда.
Then we shall give them the quiet humble happiness of weak creatures such as they are by nature. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы.
Oh, we shall persuade them at last not to be proud, for Thou didst lift them up and thereby taught them to be proud. We shall show them that they are weak, that they are only pitiful children, but that childlike happiness is the sweetest of all. О, мы убедим их наконец не гордиться, ибо ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого.
They will become timid and will look to us and huddle close to us in fear, as chicks to the hen. Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке.
They will marvel at us and will be awe-stricken before us, and will be proud at our being so powerful and clever that we have been able to subdue such a turbulent flock of thousands of millions. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо.
They will tremble impotently before our wrath, their minds will grow fearful, they will be quick to shed tears like women and children, but they will be just as ready at a sign from us to pass to laughter and rejoicing, to happy mirth and childish song. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке.
Yes, we shall set them to work, but in their leisure hours we shall make their life like a child's game, with children's songs and innocent dance. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками.
Oh, we shall allow them even sin, they are weak and helpless, and they will love us like children because we allow them to sin. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить.
We shall tell them that every sin will be expiated, if it is done with our permission, that we allow them to sin because we love them, and the punishment for these sins we take upon ourselves. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя.
And we shall take it upon ourselves, and they will adore us as their saviours who have taken on themselves their sins before God. И возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом.
And they will have no secrets from us. И не будет у них никаких от нас тайн.
We shall allow or forbid them to live with their wives and mistresses, to have or not to have children according to whether they have been obedient or disobedient- and they will submit to us gladly and cheerfully. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей - все судя по их послушанию - и они будут нам покоряться с весельем и радостью.
The most painful secrets of their conscience, all, all they will bring to us, and we shall have an answer for all. And they will be glad to believe our answer, for it will save them from the great anxiety and terrible agony they endure at present in making a free decision for themselves. Самые мучительные тайны их совести - все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного.
And all will be happy, all the millions of creatures except the hundred thousand who rule over them. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими.
For only we, we who guard the mystery, shall be unhappy. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны.
There will be thousands of millions of happy babes, and a hundred thousand sufferers who have taken upon themselves the curse of the knowledge of good and evil. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла.
Peacefully they will die, peacefully they will expire in Thy name, and beyond the grave they will find nothing but death. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть.
But we shall keep the secret, and for their happiness we shall allure them with the reward of heaven and eternity. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною.
Though if there were anything in the other world, it certainly would not be for such as they. Ибо если б и было что на том свете, то уж, конечно, не для таких, как они.
It is prophesied that Thou wilt come again in victory, Thou wilt come with Thy chosen, the proud and strong, but we will say that they have only saved themselves, but we have saved all. Говорят и пророчествуют, что ты придешь и вновь победишь, придешь со своими избранниками, со своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех.
We are told that the harlot who sits upon the beast, and holds in her hands the mystery, shall be put to shame, that the weak will rise up again, and will rend her royal purple and will strip naked her loathsome body. Говорят, что опозорена будет блудница, сидящая на звере и держащая в руках своих тайну, что взбунтуются вновь малосильные, что разорвут порфиру ее и обнажат ее "гадкое" тело.
But then I will stand up and point out to Thee the thousand millions of happy children who have known no sin. Но я тогда встану и укажу тебе на тысячи миллионов счастливых младенцев, не знавших греха.
And we who have taken their sins upon us for their happiness will stand up before Thee and say: И мы, взявшие грехи их для счастья их на себя, мы станем пред тобой и скажем:
"Judge us if Thou canst and darest." "Суди нас, если можешь и смеешь".
Know that I fear Thee not. Знай, что я не боюсь тебя.
Know that I too have been in the wilderness, I too have lived on roots and locusts, I too prized the freedom with which Thou hast blessed men, and I too was striving to stand among Thy elect, among the strong and powerful, thirsting "to make up the number." Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников твоих, в число могучих и сильных с жаждой "восполнить число".
But I awakened and would not serve madness. Но я очнулся и не захотел служить безумию.
I turned back and joined the ranks of those who have corrected Thy work. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой.
I left the proud and went back to the humble, for the happiness of the humble. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных.
What I say to Thee will come to pass, and our dominion will be built up. То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется.
I repeat, to-morrow Thou shalt see that obedient flock who at a sign from me will hasten to heap up the hot cinders about the pile on which I shall burn Thee for coming to hinder us. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать.
For if anyone has ever deserved our fires, it is Thou. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это ты.
To-morrow I shall burn Thee. Dixi.'"* * I have spoken. Ivan stopped. Завтра сожгу тебя. Dixi[23 - Так я сказал (лат.).]". Иван остановился.
He was carried away as he talked, and spoke with excitement; when he had finished, he suddenly smiled. Он разгорячился, говоря, и говорил с увлечением; когда же кончил, то вдруг улыбнулся.
Alyosha had listened in silence; towards the end he was greatly moved and seemed several times on the point of interrupting, but restrained himself. Now his words came with a rush. Алеша, все слушавший его молча, под конец же, в чрезвычайном волнении, много раз пытавшийся перебить речь брата, но видимо себя сдерживавший, вдруг заговорил, точно сорвался с места.
"But... that's absurd!" he cried, flushing. "Your poem is in praise of Jesus, not in blame of Him- as you meant it to be. -Но... это нелепость! - вскричал он, краснея.-Поэма твоя есть хвала Иисусу, а не хула... как ты хотел того.
And who will believe you about freedom? И кто тебе поверит о свободе?
Is that the way to understand it? Так ли, так ли надо ее понимать!
That's not the idea of it in the Orthodox Church.... That's Rome, and not even the whole of Rome, it's false-those are the worst of the Catholics the Inquisitors, the Jesuits!... То ли понятие в православии... Это Рим, да и Рим не весь, это неправда - это худшие из католичества, инквизиторы, иезуиты!..
And there could not be such a fantastic creature as your Inquisitor. Да и совсем не может быть такого фантастического лица, как твой инквизитор.
What are these sins of mankind they take on themselves? Какие это грехи людей, взятые на себя?
Who are these keepers of the mystery who have taken some curse upon themselves for the happiness of mankind? Какие это носители тайны, взявшие на себя какое-то проклятие для счастия людей?
When have they been seen? Когда они виданы?
We know the Jesuits, they are spoken ill of, but surely they are not what you describe? Мы знаем иезуитов, про них говорят дурно, но то ли они, что у тебя?
They are not that at all, not at all.... They are simply the Romish army for the earthly sovereignty of the world in the future, with the Pontiff of Rome for Emperor... that's their ideal, but there's no sort of mystery or lofty melancholy about it.... It's simple lust of power, of filthy earthly gain, of domination-something like a universal serfdom with them as masters-that's all they stand for. Совсем они не то, вовсе не то... Они просто римская армия для будущего всемирного земного царства, с императором - римским первосвященником во главе... вот их идеал, но безо всяких тайн и возвышенной грусти... Самое простое желание власти, земных грязных благ, порабощения... вроде будущего крепостного права, с тем что они станут помещиками... вот и все у них.
They don't even believe in God perhaps. Они и в Бога не веруют, может быть.
Your suffering Inquisitor is a mere fantasy." Твой страдающий инквизитор одна фантазия...
"Stay, stay," laughed Ivan. "how hot you are! - Да стой, стой, - смеялся Иван, - как ты разгорячился.
A fantasy you say, let it be so! Фантазия, говоришь ты, пусть!
Of course it's a fantasy. Конечно, фантазия.
But allow me to say: do you really think that the Roman Catholic movement of the last centuries is actually nothing but the lust of power, of filthy earthly gain? Но позволь, однако: неужели ты в самом деле думаешь, что все это католическое движение последних веков есть и в самом деле одно лишь желание власти для одних только грязных благ?
Is that Father Paissy's teaching?" Уж не отец ли Паисий так тебя учит?
"No, no, on the contrary, Father Paissy did once say something rather the same as you... but of course it's not the same, not a bit the same," Alyosha hastily corrected himself. - Нет, нет, напротив, отец Паисий говорил однажды что-то вроде даже твоего... но, конечно, не то, совсем не то, - спохватился вдруг Алеша.
"A precious admission, in spite of your 'not a bit the same.' - Драгоценное, однако же, сведение, несмотря на твое: "совсем не то".
I ask you why your Jesuits and Inquisitors have united simply for vile material gain? Я именно спрашиваю тебя, почему твои иезуиты и инквизиторы совокупились для одних только материальных скверных благ?
Why can there not be among them one martyr oppressed by great sorrow and loving humanity? Почему среди них не может случиться ни одного страдальца, мучимого великою скорбью и любящего человечество?
You see, only suppose that there was one such man among all those who desire nothing but filthy material gain-if there's only one like my old Inquisitor, who had himself eaten roots in the desert and made frenzied efforts to subdue his flesh to make himself free and perfect. But yet all his life he loved humanity, and suddenly his eyes were opened, and he saw that it is no great moral blessedness to attain perfection and freedom, if at the same time one gains the conviction that millions of God's creatures have been created as a mockery, that they will never be capable of using their freedom, that these poor rebels can never turn into giants to complete the tower, that it was not for such geese that the great idealist dreamt his dream of harmony. Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ - хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Seeing all that he turned back and joined- the clever people. Поняв все это, он воротился и примкнул... к умным людям.
Surely that could have happened?" Неужели этого не могло случиться?
"Joined whom, what clever people?" cried Alyosha, completely carried away. "They have no such great cleverness and no mysteries and secrets.... Perhaps nothing but Atheism, that's all their secret. - К кому примкнул, к каким умным людям? -почти в азарте воскликнул Алеша. - Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов... Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет.
Your Inquisitor does not believe in God, that's his secret!" Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!
"What if it is so! - Хотя бы и так!
At last you have guessed it. Наконец-то ты догадался.
It's perfectly true, it's true that that's the whole secret, but isn't that suffering, at least for a man like that, who has wasted his whole life in the desert and yet could not shake off his incurable love of humanity? И действительно так, действительно только в этом и весь секрет, но разве это не страдание, хотя бы для такого, как он, человека, который всю жизнь свою убил на подвиг в пустыне и не излечился от любви к человечеству?
In his old age he reached the clear conviction that nothing but the advice of the great dread spirit could build up any tolerable sort of life for the feeble, unruly, 'incomplete, empirical creatures created in jest.' На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, "недоделанные пробные существа, созданные в насмешку".
And so, convinced of this, he sees that he must follow the counsel of the wise spirit, the dread spirit of death and destruction, and therefore accept lying and deception, and lead men consciously to death and destruction, and yet deceive them all the way so that they may not notice where they are being led, that the poor blind creatures may at least on the way think themselves happy. И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
And note, the deception is in the name of Him in Whose ideal the old man had so fervently believed all his life long. И заметь себе, обман во имя того, в идеал которого столь страстно веровал старик во всю свою жизнь!
Is not that tragic? Разве это не несчастье?
And if only one such stood at the head of the whole army 'filled with the lust of power only for the sake of filthy gain'- would not one such be enough to make a tragedy? И если бы хоть один такой очутился во главе всей этой армии, "жаждущей власти для одних только грязных благ", то неужели же не довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедия?
More than that, one such standing at the head is enough to create the actual leading idea of the Roman Church with all its armies and Jesuits, its highest idea. Мало того: довольно и одного такого, стоящего во главе, чтобы нашлась наконец настоящая руководящая идея всего римского дела со всеми его армиями и иезуитами, высшая идея этого дела.
I tell you frankly that I firmly believe that there has always been such a man among those who stood at the head of the movement. Я тебе прямо говорю, что я твердо верую, что этот единый человек и не оскудевал никогда между стоящими во главе движения.
Who knows, there may have been some such even among the Roman Popes. Кто знает, может быть, случались и между римскими первосвященниками эти единые.
Who knows, perhaps the spirit of that accursed old man who loves mankind so obstinately in his own way, is to be found even now in a whole multitude of such old men, existing not by chance but by agreement, as a secret league formed long ago for the guarding of the mystery, to guard it from the weak and the unhappy, so as to make them happy. Кто знает, может быть, этот проклятый старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество, существует и теперь в виде целого сонма многих таковых единых стариков и не случайно вовсе, а существует как согласие, как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения ее от несчастных и малосильных людей, с тем чтобы сделать их счастливыми.
No doubt it is so, and so it must be indeed. Это непременно есть, да и должно так быть.
I fancy that even among the Masons there's something of the same mystery at the bottom, and that that's why the Catholics so detest the Masons as their rivals breaking up the unity of the idea, while it is so essential that there should be one flock and one shepherd.... But from the way I defend my idea I might be an author impatient of your criticism. Мне мерещится, что даже у масонов есть что-нибудь вроде этой же тайны в основе их и что потому католики так и ненавидят масонов, что видят в них конкурентов, раздробление единства идеи, тогда как должно быть едино стадо и един пастырь... Впрочем, защищая мою мысль, я имею вид сочинителя, не выдержавшего твоей критики.
Enough of it." Довольно об этом.
"You are perhaps a Mason yourself!" broke suddenly from Alyosha. "You don't believe in God," he added, speaking this time very sorrowfully. - Ты, может быть, сам масон! - вырвалось вдруг у Алеши. - Ты не веришь в Бога, - прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью.
He fancied besides that his brother was looking at him ironically. "How does your poem end?" he asked, suddenly looking down. "Or was it the end?" Ему показалось к тому же, что брат смотрит на него с насмешкой. - Чем же кончается твоя поэма? - спросил он вдруг, смотря в землю, - или уж она кончена?
"I meant to end it like this. When the Inquisitor ceased speaking he waited some time for his Prisoner to answer him. - Я хотел ее кончить так: когда инквизитор умолк, то некоторое время ждет, что пленник его ему ответит.
His silence weighed down upon him. Ему тяжело его молчание.
He saw that the Prisoner had listened intently all the time, looking gently in his face and evidently not wishing to reply. Он видел, как узник все время слушал его проникновенно и тихо, смотря ему прямо в глаза и, видимо, не желая ничего возражать.
The old man longed for him to say something, however bitter and terrible. Старику хотелось бы, чтобы тот сказал ему что-нибудь, хотя бы и горькое, страшное.
But He suddenly approached the old man in silence and softly kissed him on his bloodless aged lips. Но он вдруг молча приближается к старику и тихо целует его в его бескровные девяностолетние уста.
That was all his answer. Вот и весь ответ.
The old man shuddered. Старик вздрагивает.
His lips moved. He went to the door, opened it, and said to Him: Что-то шевельнулось в концах губ его; он идет к двери, отворяет ее и говорит ему:
'Go, and come no more... come not at all, never, never!' "Ступай и не приходи более... не приходи вовсе... никогда, никогда!"
And he let Him out into the dark alleys of the town. И выпускает его на "темные стогна града".
The Prisoner went away." Пленник уходит.
"And the old man?" - А старик?
"The kiss glows in his heart, but the old man adheres to his idea." - Поцелуй горит на его сердце, но старик остается в прежней идее.
"And you with him, you too?" cried Alyosha, mournfully. - И ты вместе с ним, и ты? - горестно воскликнул Алеша.
Ivan laughed. Иван засмеялся.
"Why, it's all nonsense, Alyosha. It's only a senseless poem of a senseless student, who could never write two lines of verse. - Да ведь это же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал.
Why do you take it so seriously? К чему ты в такой серьез берешь?
Surely you don't suppose I am going straight off to the Jesuits, to join the men who are correcting His work? Уж не думаешь ли ты, что я прямо поеду теперь туда, к иезуитам, чтобы стать в сонме людей, поправляющих его подвиг?
Good Lord, it's no business of mine. О Господи, какое мне дело!
I told you, all I want is to live on to thirty, and then... dash the cup to the ground!" Я ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет дотянуть, а там - кубок об пол!
"But the little sticky leaves, and the precious tombs, and the blue sky, and the woman you love! - А клейкие листочки, а дорогие могилы, а голубое небо, а любимая женщина!
How will you live, how will you love them?" Alyosha cried sorrowfully. "With such a hell in your heart and your head, how can you? Как же жить-то будешь, чем ты любить-то их будешь? - горестно восклицал Алеша. - С таким адом в груди и в голове разве это возможно?
No, that's just what you are going away for, to join them... if not, you will kill yourself, you can't endure it!" Нет, именно ты едешь, чтобы к ним примкнуть... а если нет, то убьешь себя сам, а не выдержишь!
"There is a strength to endure everything," Ivan said with a cold smile. - Есть такая сила, что все выдержит! - с холодною уже усмешкою проговорил Иван.
"The strength of the Karamazovs- the strength of the Karamazov baseness." -Какая сила? - Карамазовская... сила низости карамазовской.
"To sink into debauchery, to stifle your soul with corruption, yes?" - Это потонуть в разврате, задавить душу в растлении, да, да?
"Possibly even that... only perhaps till I am thirty I shall escape it, and then-" - Пожалуй, и это... только до тридцати лет, может быть, и избегну, а там...
"How will you escape it? - Как же избегнешь?
By what will you escape it? Чем избегнешь?
That's impossible with your ideas." Это невозможно с твоими мыслями.
"In the Karamazov way, again." - Опять-таки по-карамазовски.
"'Everything is lawful,' you mean? - Это чтобы "все позволено"?
Everything is lawful, is that it?" Все позволено, так ли, так ли?
Ivan scowled, and all at once turned strangely pale. Иван нахмурился и вдруг странно как-то побледнел.
"Ah, you've caught up yesterday's phrase, which so offended Muisov- and which Dmitri pounced upon so naively and paraphrased!" he smiled queerly. "Yes, if you like, 'everything is lawful' since the word has been said, I won't deny it. - А, это ты подхватил вчерашнее словцо, которым так обиделся Миусов... и что так наивно выскочил и переговорил брат Дмитрий? - криво усмехнулся он. - Да, пожалуй: "все позволено", если уж слово произнесено. Не отрекаюсь.
And Mitya's version isn't bad." Да и редакция Митенькина недурна.
Alyosha looked at him in silence. Алеша молча глядел на него.
"I thought that going away from here I have you at least," Ivan said suddenly, with unexpected feeling; "but now I see that there is no place for me even in your heart, my dear hermit. - Я, брат, уезжая, думал, что имею на всем свете хоть тебя, - с неожиданным чувством проговорил вдруг Иван, - а теперь вижу, что и в твоем сердце мне нет места, мой милый отшельник.
The formula, 'all is lawful,' I won't renounce- will you renounce me for that, yes?" От формулы "все позволено" я не отрекусь, ну и что же, за это ты от меня отречешься, да, да?
Alyosha got up, went to him and softly kissed him on the lips. Алеша встал, подошел к нему и молча тихо поцеловал его в губы.
"That's plagiarism," cried Ivan, highly delighted. "You stole that from my poem. - Литературное воровство! - вскричал Иван, переходя вдруг в какой-то восторг, - это ты украл из моей поэмы!
Thank you though. Спасибо, однако.
Get up, Alyosha, it's time we were going, both of us." Вставай, Алеша, идем, пора и мне и тебе.
They went out, but stopped when they reached the entrance of the restaurant. Они вышли, но остановились у крыльца трактира.
"Listen, Alyosha," Ivan began in a resolute voice, "if I am really able to care for the sticky little leaves I shall only love them, remembering you. - Вот что, Алеша, - проговорил Иван твердым голосом, - если в самом деле хватит меня на клейкие листочки, то любить их буду, лишь тебя вспоминая.
It's enough for me that you are somewhere here, and I shan't lose my desire for life yet. Довольно мне того, что ты тут где-то есть, и жить еще не расхочу.
Is that enough for you? Довольно этого тебе?
Take it as a declaration of love if you like. Если хочешь, прими хоть за объяснение в любви.
And now you go to the right and I to the left. And it's enough, do you hear, enough. А теперь ты направо, я налево - и довольно, слышишь, довольно.
I mean even if I don't go away to-morrow (I think I certainly shall go) and we meet again, don't say a word more on these subjects. То есть, если я бы завтра и не уехал (кажется, уеду наверно) и мы бы еще опять как-нибудь встретились, то уже на все эти темы ты больше со мной ни слова.
I beg that particularly. Настоятельно прошу.
And about Dmitri too, I ask you specially, never speak to me again," he added, with sudden irritation; "it's all exhausted, it has all been said over and over again, hasn't it? И насчет брата Дмитрия тоже, особенно прошу тебя, даже и не заговаривай со мной никогда больше, - прибавил он вдруг раздражительно, -все исчерпано, все переговорено, так ли?
And I'll make you one promise in return for it. When at thirty, I want to 'dash the cup to the ground,' wherever I may be I'll come to have one more talk with you, even though it were from America, you may be sure of that. А я тебе, с своей стороны, за это тоже одно обещание дам: когда к тридцати годам я захочу "бросить кубок об пол", то, где б ты ни был, я таки приду еще раз переговорить с тобою... хотя бы даже из Америки, это ты знай.
I'll come on purpose. Нарочно приеду.
It will be very interesting to have a look at you, to see what you'll be by that time. Очень интересно будет и на тебя поглядеть к тому времени: каков-то ты тогда будешь?
It's rather a solemn promise, you see. Видишь, довольно торжественное обещание.
And we really may be parting for seven years or ten. А в самом деле мы, может быть, лет на семь, на десять прощаемся.
Come, go now to your Pater Seraphicus, he is dying. If he dies without you, you will be angry with me for having kept you. Ну иди теперь к твоему Pater Seraphicus, ведь он умирает; умрет без тебя, так еще, пожалуй, на меня рассердишься, что я тебя задержал.
Good-bye, kiss me once more; that's right, now go." До свидания, целуй меня еще раз, вот так, и ступай...
Ivan turned suddenly and went his way without looking back. Иван вдруг повернулся и пошел своею дорогой, уже не оборачиваясь.
It was just as Dmitri had left Alyosha the day before, though the parting had been very different. Похоже было на то, как вчера ушел от Алеши брат Дмитрий, хотя вчера было совсем в другом роде.
The strange resemblance flashed like an arrow through Alyosha's mind in the distress and dejection of that moment. Странное это замечаньице промелькнуло, как стрелка, в печальном уме Алеши, печальном и скорбном в эту минуту.
He waited a little, looking after his brother. Он немного подождал, глядя вслед брату.
He suddenly noticed that Ivan swayed as he walked and that his right shoulder looked lower than his left. Почему-то заприметил вдруг, что брат Иван идет как-то раскачиваясь и что у него правое плечо, если сзади глядеть, кажется ниже левого.
He had never noticed it before. Никогда он этого не замечал прежде.
But all at once he turned too, and almost ran to the monastery. Но вдруг он тоже повернулся и почти побежал к монастырю.
It was nearly dark, and he felt almost frightened; something new was growing up in him for which he could not account. Уже сильно смеркалось, и ему было почти страшно; что-то нарастало в нем новое, на что он не мог бы дать ответа.
The wind had risen again as on the previous evening, and the ancient pines murmured gloomily about him when he entered the hermitage copse. Поднялся опять, как вчера, ветер, и вековые сосны мрачно зашумели кругом него, когда он вошел в скитский лесок.
He almost ran. "Pater Seraphicus- he got that name from somewhere- where from?" Alyosha wondered. "Ivan, poor Ivan, and when shall I see you again?... Here is the hermitage. Он почти бежал. ""Pater Seraphicus" - это имя он откуда-то взял - откуда? - промелькнуло у Алеши. - Иван, бедный Иван, и когда же я теперь тебя увижу... Вот и скит, Господи!
Yes, yes, that he is, Pater Seraphicus, he will save me- from him and for ever!" Да, да, это он, это Pater Seraphicus, он спасет меня... от него и навеки!"
Several times afterwards he wondered how he could, on leaving Ivan, so completely forget his brother Dmitri, though he had that morning, only a few hours before, so firmly resolved to find him and not to give up doing so, even should he be unable to return to the monastery that night. Потом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей жизни, как мог он вдруг, после того как расстался с Иваном, так совсем забыть о брате Дмитрии, которого утром, всего только несколько часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того, хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
Chapter 6. VI
For Awhile a Very Obscure One Пока еще очень неясная
AND Ivan, on parting from Alyosha, went home to Fyodor Pavlovitch's house. А Иван Федорович, расставшись с Алешей, пошел домой, в дом Федора Павловича.
But, strange to say, he was overcome by insufferable depression, which grew greater at every step he took towards the house. Но странное дело, на него напала вдруг тоска нестерпимая и, главное, с каждым шагом, по мере приближения к дому, все более и более нараставшая.
There was nothing strange in his being depressed; what was strange was that Ivan could not have said what was the cause of it. Не в тоске была странность, а в том, что Иван Федорович никак не мог определить, в чем тоска состояла.
He had often been depressed before, and there was nothing surprising at his feeling so at such a moment, when he had broken off with everything had brought him here, and was preparing that day to make a new start and enter upon a new, unknown future. He would again be as solitary as ever, and though he had great hopes, and great- too great- expectations from life, he could not have given any definite account of his hopes, his expectations, or even his desires. Тосковать ему случалось часто и прежде, и не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем одиноким, как прежде, много надеясь, но не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но ничего не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
Yet at that moment, though the apprehension of the new and unknown certainly found place in his heart, what was worrying him was something quite different. И все-таки в эту минуту, хотя тоска нового и неведомого действительно была в душе его, мучило его вовсе не то.
"Is it loathing for my father's house?" he wondered. "Quite likely; I am so sick of it; and though it's the last time I shall cross its hateful threshold, still I loathe it.... No, it's not that either. "Уж не отвращение ли к родительскому дому? -подумал он про себя. - Похоже на то, до того опротивел, и хоть сегодня я в последний раз войду за этот скверный порог, а все-таки противно..." Но нет, и это не то.
Is it the parting with Alyosha and the conversation I had with him? Уж не прощание ли с Алешей и бывший с ним разговор:
For so many years I've been silent with the whole world and not deigned to speak, and all of a sudden I reel off a rigmarole like that." certainly might have been the youthful vexation of youthful inexperience and vanity- vexation at having failed to express himself, especially with such a being as Alyosha, on whom his heart had certainly been reckoning. "Столько лет молчал со всем светом и не удостоивал говорить, и вдруг нагородил столько ахинеи". В самом деле, это могла быть молодая досада молодой неопытности и молодого тщеславия, досада на то, что не сумел высказаться, да еще с таким существом, как Алеша, на которого в сердце его несомненно существовали большие расчеты.
No doubt that came in, that vexation, it must have done indeed; but yet that was not it, that was not it either. Конечно, и это было, то есть эта досада, даже непременно должна была быть, но и это было не то, все не то.
"I feel sick with depression and yet I can't tell what I want. "Тоска до тошноты, а определить не в силах, чего хочу.
Better not think, perhaps." Не думать разве..."
Ivan tried "not to think," but that, too, was no use. Иван Федорович попробовал было "не думать", но и тем не мог пособить.
What made his depression so vexatious and irritating was that it had a kind of casual, external character- he felt that. Главное, тем она была досадна, эта тоска, и тем раздражала, что имела какой-то случайный, совершенно внешний вид; это чувствовалось.
Some person or thing seemed to be standing out somewhere, just as something will sometimes obtrude itself upon the eye, and though one may be so busy with work or conversation that for a long time one does not notice it, yet it irritates and almost torments one till at last one realises, and removes the offending object, often quite a trifling and ridiculous one- some article left about in the wrong place, a handkerchief on the floor, a book not replaced on the shelf, and so on. Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
At last, feeling very cross and ill-humoured, Ivan arrived home, and suddenly, about fifteen paces from the garden gate, he guessed what was fretting and worrying him. Наконец Иван Федорович в самом скверном и раздраженном состоянии духа достиг родительского дома и вдруг, примерно шагов за пятнадцать от калитки, взглянув на ворота, разом догадался о том, что его так мучило и тревожило.
On a bench in the gateway the valet Smerdyakov was sitting enjoying the coolness of the evening, and at the first glance at him Ivan knew that the valet Smerdyakov was on his mind, and that it was this man that his soul loathed. На скамейке у ворот сидел и прохлаждался вечерним воздухом лакей Смердяков, и Иван Федорович с первого взгляда на него понял, что и в душе его сидел лакей Смердяков и что именно этого-то человека и не может вынести его душа.
It all dawned upon him suddenly and became clear. just before, when Alyosha had been telling him of his meeting with Smerdyakov, he had felt a sudden twinge of gloom and loathing, which had immediately stirred responsive anger in his heart. Все вдруг озарилось и стало ясно. Давеча, еще с рассказа Алеши о его встрече со Смердяковым, что-то мрачное и противное вдруг вонзилось в сердце его и вызвало в нем тотчас же ответную злобу.
Afterwards, as he talked, Smerdyakov had been forgotten for the time; but still he had been in his mind, and as soon as Ivan parted with Alyosha and was walking home, the forgotten sensation began to obtrude itself again. Потом, за разговором, Смердяков на время позабылся, но, однако же, остался в его душе, и только что Иван Федорович расстался с Алешей и пошел один к дому, как тотчас же забытое ощущение вдруг быстро стало опять выходить наружу.
"Is it possible that a miserable, contemptible creature like that can worry me so much?" he wondered, with insufferable irritation. "Да неужели же этот дрянной негодяй до такой степени может меня беспокоить!" - подумалось ему с нестерпимою злобой.
It was true that Ivan had come of late to feel an intense dislike for the man, especially during the last few days. Дело в том, что Иван Федорович действительно очень невзлюбил этого человека в последнее время и особенно в самые последние дни.
He had even begun to notice in himself a growing feeling that was almost of hatred for the creature. Он даже начал сам замечать эту нараставшую почти ненависть к этому существу.
Perhaps this hatred was accentuated by the fact that when Ivan first came to the neighbourhood he had felt quite differently. Может быть, процесс ненависти так обострился именно потому, что вначале, когда только что приехал к нам Иван Федорович, происходило совсем другое.
Then he had taken a marked interest in Smerdyakov, and had even thought him very original. Тогда Иван Федорович принял было в Смердякове какое-то особенное вдруг участие, нашел его даже очень оригинальным.
He had encouraged him to talk to him, although he had always wondered at a certain incoherence, or rather restlessness, in his mind, and could not understand what it was that so continually and insistently worked upon the brain of "the contemplative." Сам приучил его говорить с собою, всегда, однако, дивясь некоторой бестолковости или, лучше сказать, некоторому беспокойству его ума и не понимая, что такое "этого созерцателя" могло бы так постоянно и неотвязно беспокоить.
They discussed philosophical questions and even how there could have been light on the first day when the sun, moon, and stars were only created on the fourth day, and how that was to be understood. But Ivan soon saw that, though the sun, moon, and stars might be an interesting subject, yet that it was quite secondary to Smerdyakov, and that he was looking for something altogether different. Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем другого.
In one way and another, he began to betray a boundless vanity, and a wounded vanity, too, and that Ivan disliked. Так или этак, но во всяком случае начало выказываться и обличаться самолюбие необъятное, и притом самолюбие оскорбленное. Ивану Федоровичу это очень не понравилось.
It had first given rise to his aversion. С этого и началось его отвращение.
Later on, there had been trouble in the house. Grushenka had come on the scene, and there had been the scandals with his brother Dmitri- they discussed that, too. But though Smerdyakov always talked of that with great excitement, it was impossible to discover what he desired to come of it. Впоследствии начались в доме неурядицы, явилась Грушенька, начались истории с братом Дмитрием, пошли хлопоты - говорили они и об этом, но хотя Смердяков вел всегда об этом разговор с большим волнением, а опять-таки никак нельзя было добиться, чего самому-то ему тут желается.
There was, in fact, something surprising in the illogicality and incoherence of some of his desires, accidentally betrayed and always vaguely expressed. Даже подивиться можно было нелогичности и беспорядку иных желаний его, поневоле выходивших наружу и всегда одинаково неясных.
Smerdyakov was always inquiring, putting certain indirect but obviously premeditated questions, but what his object was he did not explain, and usually at the most important moment he would break off and relapse into silence or pass to another subject. Смердяков все выспрашивал, задавал какие-то косвенные, очевидно надуманные вопросы, но для чего - не объяснял того, и обыкновенно в самую горячую минуту своих же расспросов вдруг умолкал или переходил совсем на иное.
But what finally irritated Ivan most and confirmed his dislike for him was the peculiar, revolting familiarity which Smerdyakov began to show more and more markedly. Но главное, что раздражило наконец Ивана Федоровича окончательно и вселило в него такое отвращение, - была какая-то отвратительная и особая фамильярность, которую сильно стал выказывать к нему Смердяков, и чем дальше, тем больше.
Not that he forgot himself and was rude; on the contrary, he always spoke very respectfully, yet he had obviously begun to consider- goodness knows why!- that there was some sort of understanding between him and Ivan Fyodorovitch. He always spoke in a tone that suggested that those two had some kind of compact, some secret between them, that had at some time been expressed on both sides, only known to them and beyond the comprehension of those around them. Не то чтоб он позволял себе быть невежливым, напротив, говорил он всегда чрезвычайно почтительно, но так поставилось, однако ж, дело, что Смердяков видимо стал считать себя бог знает почему в чем-то наконец с Иваном Федоровичем как бы солидарным, говорил всегда в таком тоне, будто между ними вдвоем было уже что-то условленное и как бы секретное, что-то когда-то произнесенное с обеих сторон, лишь им обоим только известное, а другим около них копошившимся смертным так даже и непонятное.
But for a long while Ivan did not recognise the real cause of his growing dislike and he had only lately realised what was at the root of it. Иван Федорович, однако, и тут долго не понимал этой настоящей причины своего нараставшего отвращения и наконец только лишь в самое последнее время успел догадаться, в чем дело.
With a feeling of disgust and irritation he tried to pass in at the gate without speaking or looking at Smerdyakov. But Smerdyakov rose from the bench, and from that action alone, Ivan knew instantly that he wanted particularly to talk to him. С брезгливым и раздражительным ощущением хотел было он пройти теперь молча и не глядя на Смердякова в калитку, но Смердяков встал со скамейки, и уже по одному этому жесту Иван Федорович вмиг догадался, что тот желает иметь с ним особенный разговор.
Ivan looked at him and stopped, and the fact that he did stop, instead of passing by, as he meant to the minute before, drove him to fury. Иван Федорович поглядел на него и остановился, и то, что он так вдруг остановился и не прошел мимо, как желал того еще минуту назад, озлило его до сотрясения.
With anger and repulsion he looked at Smerdyakov's emasculate, sickly face, with the little curls combed forward on his forehead. С гневом и отвращением глядел он на скопческую испитую физиономию Смердякова с зачесанными гребешком височками и со взбитым маленьким хохолком.
His left eye winked and he grinned as if to say, Левый чуть прищуренный глазок его мигал и усмехался, точно выговаривая:
"Where are you going? You won't pass by; you see that we two clever people have something to say to each other." "Чего идешь, не пройдешь, видишь, что обоим нам, умным людям, переговорить есть чего".
Ivan shook. Иван Федорович затрясся:
"Get away, miserable idiot. What have I to do with you?" was on the tip of his tongue, but to his profound astonishment he heard himself say, "Прочь, негодяй, какая я тебе компания, дурак!" -полетело было с языка его, но, к величайшему его удивлению, слетело с языка совсем другое:
"Is my father still asleep, or has he waked?" He asked the question softly and meekly, to his own surprise, and at once, again to his own surprise, sat down on the bench. - Что батюшка, спит или проснулся? - тихо и смиренно проговорил он, себе самому неожиданно, и вдруг, тоже совсем неожиданно, сел на скамейку.
For an instant he felt almost frightened; he remembered it afterwards. На мгновение ему стало чуть не страшно, он вспомнил это потом.
Smerdyakov stood facing him, his hands behind his back, looking at him with assurance and almost severity. Смердяков стоял против него, закинув руки за спину, и глядел с уверенностью, почти строго.
"His honour is still asleep," he articulated deliberately ("You were the first to speak, not I," he seemed to say). "I am surprised at you, sir," he added, after a pause, dropping his eyes affectedly, setting his right foot forward, and playing with the tip of his polished boot. - Еще почивают-с, - выговорил он неторопливо. ("Сам, дескать, первый заговорил, а не я".) -Удивляюсь я на вас, сударь, - прибавил он, помолчав, как-то жеманно опустив глаза, выставив правую ножку вперед и поигрывая носочком лакированной ботинки.
"Why are you surprised at me?" Ivan asked abruptly and sullenly, doing his utmost to restrain himself, and suddenly realising, with disgust, that he was feeling intense curiosity and would not, on any account, have gone away without satisfying it. - С чего ты на меня удивляешься? - отрывисто и сурово произнес Иван Федорович, изо всех сил себя сдерживая, и вдруг с отвращением понял, что чувствует сильнейшее любопытство и что ни за что не уйдет отсюда, не удовлетворив его.
"Why don't you go to Tchermashnya, sir?" Smerdyakov suddenly raised his eyes and smiled familiarly. - Зачем вы, сударь, в Чермашню не едете-с? -вдруг вскинул глазками Смердяков и фамильярно улыбнулся.
"Why I smile you must understand of yourself, if you are a clever man," his screwed-up left eye seemed to say. "А чему я улыбался, сам, дескать, должен понять, если умный человек", - как бы говорил его прищуренный левый глазок.
"Why should I go to Tchermashnya?" Ivan asked in surprise. - Зачем я в Чермашню поеду? - удивился Иван Федорович.
Smerdyakov was silent again. Смердяков опять помолчал.
"Fyodor Pavlovitch himself has so begged you to," he said at last, slowly and apparently attaching no significance to his answer. "I put you off with a secondary reason," he seemed to suggest, "simply to say something." - Сами даже Федор Павлович так вас об том умоляли-с, - проговорил он наконец, не спеша и как бы сам не ценя своего ответа: третьестепенною, дескать, причиной отделываюсь, только чтобы что-нибудь сказать.
"Damn you! Speak out what you want!" Ivan cried angrily at last, passing from meekness to violence. - Э, черт, говори ясней, чего тебе надобно? -вскричал наконец гневливо Иван Федорович, со смирения переходя на грубость.
Smerdyakov drew his right foot up to his left, pulled himself up, but still looked at him with the same serenity and the same little smile. Смердяков приставил правую ножку к левой, вытянулся прямей, но продолжал глядеть с тем же спокойствием и с тою же улыбочкой.
"Substantially nothing- but just by way of conversation." -Существенного ничего нет-с... а так-с, к разговору...
Another silence followed. Наступило опять молчание.
They did not speak for nearly a minute. Промолчали чуть не с минуту.
Ivan knew that he ought to get up and show anger, and Smerdyakov stood before him and seemed to be waiting as though to see whether he would be angry or not. Иван Федорович знал, что он должен был сейчас встать и рассердиться, а Смердяков стоял пред ним и как бы ждал: "А вот посмотрю я, рассердишься ты или нет?"
So at least it seemed to Ivan. Так по крайней мере представлялось Ивану Федоровичу.
At last he moved to get up. Наконец он качнулся, чтобы встать.
Smerdyakov seemed to seize the moment. Смердяков точно поймал мгновенье.
"I'm in an awful position, Ivan Fyodorovitch. I don't know how to help myself," he said resolutely and distinctly, and at his last word he sighed. - Ужасное мое положение-с, Иван Федорович, не знаю даже, как и помочь себе, - проговорил он вдруг твердо и раздельно и с последним словом своим вздохнул.
Ivan Fyodorovitch sat down again. Иван Федорович тотчас же опять уселся.
"They are both utterly crazy, they are no better than little children," Smerdyakov went on. "I am speaking of your parent and your brother Dmitri Fyodorovitch. - Оба совсем блажные-с, оба дошли до самого малого ребячества-с, - продолжал Смердяков. - Я про вашего родителя и про вашего братца-с Дмитрия Федоровича.
Here Fyodor Pavlovitch will get up directly and begin worrying me every minute, Вот они встанут теперь, Федор Павлович, и начнут сейчас приставать ко мне каждую минуту:
'Has she come? "Что не пришла?
Why hasn't she come?' and so on up till midnight and even after midnight. Зачем не пришла?" - и так вплоть до полуночи, даже и за полночь.
And if Agrafena Alexandrovna doesn't come (for very likely she does not mean to come at all) then he will be at me again to-morrow morning, А коль Аграфена Александровна не прийдет (потому что оне, пожалуй, совсем и не намерены вовсе никогда прийти-с), то накинутся на меня опять завтра поутру:
'Why hasn't she come? "Зачем не пришла?
When will she come?'- as though I were to blame for it. Отчего не пришла, когда придет?" - точно я в этом в чем пред ними выхожу виноват.
On the other side it's no better. As soon as it gets dark, or even before, your brother will appear with his gun in his hands: С другой стороны, такая статья-с, как только сейчас смеркнется, да и раньше того, братец ваш с оружьем в руках явится по соседству:
'Look out, you rogue, you soup-maker. If you miss her and don't let me know she's been- I'll kill you before anyone.' "Смотри, дескать, шельма, бульонщик: проглядишь ее у меня и не дашь мне знать, что пришла, - убью тебя прежде всякого".
When the night's over, in the morning, he, too, like Fyodor Pavlovitch, begins worrying me to death. Пройдет ночь, наутро и они тоже, как и Федор Павлович, мучительски мучить меня начнут:
'Why hasn't she come? Will she come soon?' And he, too, thinks me to blame because his lady hasn't come. "Зачем не пришла, скоро ль покажется", - и точно я опять-таки и пред ними виноват выхожу-с в том, что ихняя госпожа не явилась.
And every day and every hour they get angrier and angrier, so that I sometimes think I shall kill myself in a fright. И до того с каждым днем и с каждым часом все дальше серчают оба-с, что думаю иной час от страху сам жизни себя лишить-с.
I can't depend them, sir." Я, сударь, на них не надеюсь-с.
"And why have you meddled? - А зачем ввязался?
Why did you begin to spy for Dmitri Fyodorovitch?" said Ivan irritably. Зачем Дмитрию Федоровичу стал переносить? -раздражительно проговорил Иван Федорович.
"How could I help meddling? - А как бы я не ввязался-с?
Though, indeed, I haven't meddled at all, if you want to know the truth of the matter. Да я и не ввязывался вовсе, если хотите знать в полной точности-с.
I kept quiet from the very beginning, not daring to answer; but he pitched on me to be his servant. Я с самого начала все молчал, возражать не смея, а они сами определили мне своим слугой Личардой при них состоять.
He has had only one thing to say since: Только и знают с тех пор одно слово:
' I'll kill you, you scoundrel, if you miss her.' "Убью тебя, шельму, если пропустишь!"
I feel certain, sir, that I shall have a long fit to-morrow." Наверно полагаю, сударь, что со мной завтра длинная падучая приключится.
"What do you mean by 'a long fit'?" - Какая такая длинная падучая?
"A long fit, lasting a long time- several hours, or perhaps a day or two. - Длинный припадок такой-с, чрезвычайно длинный-с. Несколько часов-с али, пожалуй, день и другой продолжается-с.
Once it went on for three days. I fell from the garret that time. Раз со мной продолжалось это дня три, упал я с чердака тогда.
The struggling ceased and then began again, and for three days I couldn't come back to my senses. Перестанет бить, а потом зачнет опять; и я все три дня не мог в разум войти.
Fyodor Pavlovitch sent for Herzenstube, the doctor here, and he put ice on my head and tried another remedy, too.... I might have died." За Г ерценштубе, за здешним доктором, тогда Федор Павлович посылали-с, так тот льду к темени прикладывал да еще одно средство употребил... Помереть бы мог-с.
"But they say one can't tell with epilepsy when a fit is coming. - Да ведь, говорят, падучую нельзя заранее предузнать, что вот в такой-то час будет.
What makes you say you will have one to-morrow?" Ivan inquired, with a peculiar, irritable curiosity. Как же ты говоришь, что завтра придет? - с особенным и раздражительным любопытством осведомился Иван Федорович.
"That's just so. You can't tell beforehand." - Это точно, что нельзя предузнать-с.
"Besides, you fell from the garret then." - К тому же ты тогда упал с чердака.
"I climb up to the garret every day. I might fall from the garret again to-morrow. - На чердак каждый день лазею-с, могу и завтра упасть с чердака.
And, if not, I might fall down the cellar steps. I have to go into the cellar every day, too." А не с чердака, так в погреб упаду-с, в погреб тоже каждый день хожу-с, по своей надобности-с.
Ivan took a long look at him. Иван Федорович длинно посмотрел на него.
"You are talking nonsense, I see, and I don't quite understand you," he said softly, but with a sort of menace. "Do you mean to pretend to be ill to-morrow for three days, eh?" - Плетешь ты, я вижу, и я тебя что-то не понимаю, - тихо, но как-то грозно проговорил он, - притвориться, что ли, ты хочешь завтра на три дня в падучей? а?
Smerdyakov, who was looking at the ground again, and playing with the toe of his right foot, set the foot down, moved the left one forward, and, grinning, articulated: Смердяков, смотревший в землю и игравший опять носочком правой ноги, поставил правую ногу на место, вместо нее выставил вперед левую, поднял голову и, усмехнувшись, произнес:
"If I were able to play such a trick, that is, pretend to have a fit- and it would not be difficult for a man accustomed to them- I should have a perfect right to use such a means to save myself from death. For even if Agrafena Alexandrovna comes to see his father while I am ill, his honour can't blame a sick man for not telling him. - Если бы я даже эту самую штуку и мог-с, то есть чтобы притвориться-с, и так как ее сделать совсем нетрудно опытному человеку, то и тут я в полном праве моем это средство употребить для спасения жизни моей от смерти; ибо когда я в болезни лежу, то хотя бы Аграфена Александровна пришла к ихнему родителю, не могут они тогда с больного человека спросить: "Зачем не донес?"
He'd be ashamed to." Сами постыдятся.
"Hang it all!" Ivan cried, his face working with anger, "Why are you always in such a funk for your life? - Э, черт! - вскинулся вдруг Иван Федорович с перекосившимся от злобы лицом. - Что ты все об своей жизни трусишь!
All my brother Dmitri's threats are only hasty words and mean nothing. Все эти угрозы брата Дмитрия только азартные слова и больше ничего.
He won't kill you; it's not you he'll kill!" Не убьет он тебя; убьет, да не тебя!
"He'd kill me first of all, like a fly. - Убьет как муху-с, и прежде всего меня-с.
But even more than that, I am afraid I shall be taken for an accomplice of his when he does something crazy to his father." А пуще того я другого боюсь: чтобы меня в их сообществе не сочли, когда что нелепое над родителем своим учинят.
"Why should you be taken for an accomplice?" - Почему тебя сочтут сообщником?
"They'll think I am an accomplice, because I let him know the signals as a great secret." - Потому сочтут сообщником, что я им эти самые знаки в секрете большом сообщил-с.
"What signals? - Какие знаки?
Whom did you tell? Кому сообщил?
Confound you, speak more plainly." Черт тебя побери, говори яснее!
"I'm bound to admit the fact," Smerdyakov drawled with pedantic composure, "that I have a secret with Fyodor Pavlovitch in this business. - Должен совершенно признаться, - с педантским спокойствием тянул Смердяков, - что тут есть один секрет у меня с Федором Павловичем.
As you know yourself (if only you do know it) he has for several days past locked himself in as soon as night or even evening comes on. Они, как сами изволите знать (если только изволите это знать), уже несколько дней, как то есть ночь али даже вечер, так тотчас сызнутри и запрутся.
Of late you've been going upstairs to your room early every evening, and yesterday you did not come down at all, and so perhaps you don't know how carefully he has begun to lock himself in at night, and even if Grigory Vassilyevitch comes to the door he won't open to him till he hears his voice. Вы каждый раз стали под конец возвращаться рано к себе наверх, а вчера так и совсем никуда не выходили-с, а потому, может, и не знаете, как они старательно начали теперь запираться на ночь. И приди хоть сам Григорий Васильевич, так они, разве что по голосу убедясь, ему отопрут-с.
But Grigory Vassilyevitch does not come, because I wait upon him alone in his room now. That's the arrangement he made himself ever since this to-do with Agrafena Alexandrovna began. But at night, by his orders, I go away to the lodge so that I don't get to sleep till midnight, but am on the watch, getting up and walking about the yard, waiting for Agrafena Alexandrovna to come. For the last few days he's been perfectly frantic expecting her. Но Григорий Васильевич не приходит-с, потому служу им теперь в комнатах один я-с - так они сами определили с той самой минуты, как начали эту затею с Аграфеной Александровной, а на ночь так и я теперь, по ихнему распоряжению, удаляюсь и ночую во флигеле, с тем чтобы до полночи мне не спать, а дежурить, вставать и двор обходить, и ждать, когда Аграфена Александровна придут-с, так как они вот уже несколько дней ее ждут, словно как помешанные.
What he argues is, she is afraid of him, Dmitri Fyodorovitch (Mitya, as he calls him), 'and so,' says he, 'she'll come the back-way, late at night, to me. You look out for her,' says he, 'till midnight and later; and if she does come, you run up and knock at my door or at the window from the garden. Knock at first twice, rather gently, and then three times more quickly, then,' says he, 'I shall understand at once that she has come, and will open the door to you quietly.' Рассуждают же они так-с: она, говорят, его боится, Дмитрия-то Федоровича (они его Митькой зовут-с), а потому ночью попозже задами ко мне пройдет; ты же, говорит, ее сторожи до самой полночи и больше. И если она придет, то ты к дверям подбеги и постучи мне в дверь аль в окно из саду рукой два первые раза потише, этак: раз-два, а потом сейчас три раза поскорее: тук-тук-тук. Вот, говорят, я и пойму сейчас, что это она пришла, и отопру тебе дверь потихоньку.
Another signal he gave me in case anything unexpected happens. At first, two knocks, and then, after an interval, another much louder. Другой знак сообщили мне на тот случай, если что экстренное произойдет: сначала два раза скоро: тук-тук, а потом, обождав еще один раз, гораздо крепче.
Then he will understand that something has happened suddenly and that I must see him, and he will open to me so that I can go and speak to him. Вот они и поймут, что нечто случилось внезапное и что оченно надо мне их видеть, и тоже мне отопрут, а я войду и доложу.
That's all in case Agrafena Alexandrovna can't come herself, but sends a message. Besides, Dmitri Fyodorovitch might come, too, so I must let him know he is near. Все на тот случай, что Аграфена Александровна может сама не прийти, а пришлет о чем-нибудь известить; окромя того, Дмитрий Федорович тоже могут прийти, так и о нем известить, что он близко.
His honour is awfully afraid of Dmitri Fyodorovitch, so that even if Agrafena Alexandrovna had come and were locked in with him, and Dmitri Fyodorovitch were to turn up anywhere near at the time, I should be bound to let him know at once, knocking three times. So that the first signal of five knocks means Agrafena Alexandrovna has come, while the second signal of three knocks means 'something important to tell you.' His honour has shown me them several times and explained them. Оченно боятся они Дмитрия Федоровича, так что если бы даже Аграфена Александровна уже пришла, и они бы с ней заперлись, а Дмитрий Федорович тем временем где появится близко, так и тут беспременно обязан я им тотчас о том доложить, постучамши три раза, так что первый-то знак в пять стуков означает: "Аграфена Александровна пришли", а второй знак в три стука - "оченно, дескать, надоть"; так сами по нескольку раз на примере меня учили и разъясняли.
And as in the whole universe no one knows of these signals but myself and his honour, so he'd open the door without the slightest hesitation and without calling out (he is awfully afraid of calling out aloud). А так как во всей вселенной о знаках этих знают всего лишь я да они-с, так они безо всякого уже сумления и нисколько не окликая (вслух окликать они очень боятся) и отопрут.
Well, those signals are known to Dmitri Fyodorovitch too, now." Вот эти самые знаки Дмитрию Федоровичу теперь и стали известны.
"How are they known? - Почему известны?
Did you tell him? Передал ты?
How dared you tell him?" Как же ты смел передать?
"It was through fright I did it. - От этого самого страху-с.
How could I dare to keep it back from him? И как же бы я посмел умолчать пред ними-с?
Dmitri Fyodorovitch kept persisting every day, Дмитрий Федорович каждый день напирали:
'You are deceiving me, you are hiding something from me! "Ты меня обманываешь, ты от меня что скрываешь?
I'll break both your legs for you.' Я тебе обе ноги сломаю!"
So I told him those secret signals that he might see my slavish devotion, and might be satisfied that I was not deceiving him, but was telling him all I could." Тут я им эти самые секретные знаки и сообщил, чтобы видели по крайности мое раболепие и тем самым удостоверились, что их не обманываю, а всячески им доношу.
"If you think that he'll make use of those signals and try to get in, don't let him in." - Если думаешь, что он этими знаками воспользуется и захочет войти, то ты его не пускай.
"But if I should be laid up with a fit, how can I prevent him coming in then, even if I dared prevent him, knowing how desperate he is?" - А когда я сам в припадке буду лежать-с, как же я тогда не пущу-с, если б я даже и мог осмелиться их не пустить-с, зная их столь отчаянными-с.
"Hang it! - Э, черт возьми!
How can you be so sure you are going to have a fit, confound you? Почему ты так уверен, что придет падучая, черт тебя побери?
Are you laughing at me?" Смеешься ты надо мной или нет?
"How could I dare laugh at you? I am in no laughing humour with this fear on me. - Как же бы я посмел над вами смеяться, и до смеху ли, когда такой страх?
I feel I am going to have a fit. I have a presentiment. Fright alone will bring it on." Предчувствую, что будет падучая, предчувствие такое имею, от страху от одного и придет-с.
"Confound it! -Э, черт!
If you are laid up, Grigory will be on the watch. Коли ты будешь лежать, то сторожить будет Григорий.
Let Grigory know beforehand; he will be sure not to let him in." Предупреди заранее Григория, уж он-то его не пустит.
"I should never dare to tell Grigory Vassilyevitch about the signals without orders from my master. -Про знаки я Григорию Васильевичу без приказания барина не смею никоим образом сообщить-с.
And as for Grigory Vassilyevitch hearing him and not admitting him, he has been ill ever since yesterday, and Marfa Ignatyevna intends to give him medicine to-morrow. А касательно того, что Григорий Васильевич их услышит и не пустит, так они как раз сегодня со вчерашнего расхворались, а Марфа Игнатьевна их завтра лечить намереваются.
They've just arranged it. Так давеча и условились.
It's a very strange remedy of hers. Marfa Ignatyevna knows of a preparation and always keeps it. It's a strong thing made from some herb. She has the secret of it, and she always gives it to Grigory Vassilyevitch three times a year when his lumbago's so bad he is almost paralysed by it. А лечение это у них весьма любопытное-с: настойку такую Марфа Игнатьевна знают-с и постоянно держат, крепкую, на какой-то траве -секретом таким обладают-с. А лечат они этим секретным лекарством Григория Васильевича раза по три в год-с, когда у того поясница отнимается вся-с, вроде как бы с ним паралич-с, раза по три в год-с.
Then she takes a towel, wets it with the stuff, and rubs his whole back for half an hour till it's quite red and swollen, and what's left in the bottle she gives him to drink with a special prayer; but not quite all, for on such occasions she leaves some for herself, and drinks it herself. Тогда они берут полотенце-с, мочат в этот настой и всю-то ему спину Марфа Игнатьевна трет полчаса-с, досуха-с, совсем даже покраснеет и вспухнет-с, а затем остальное, что в стклянке, дают ему выпить-с с некоторою молитвою-с, не все, однако ж, потому что часть малую при сем редком случае и себе оставляют-с и тоже выпивают-с.
And as they never take strong drink, I assure you they both drop asleep at once and sleep sound a very long time. And when Grigory Vassilyevitch wakes up he is perfectly well after it, but Marfa Ignatyevna always has a headache from it. И оба, я вам скажу, как не пьющие, так тут и свалятся-с и спят очень долгое время крепко-с; и как проснется Григорий Васильевич, то всегда почти после того здоров-с, а Марфа Игнатьевна проснется, и у нее всегда после того голова болит-с.
So, if Marfa Ignatyevna carries out her intention to-morrow, they won't hear anything and hinder Dmitri Fyodorovitch. Так вот, если завтра Марфа Игнатьевна свое это намерение исполнят-с, так вряд ли им что услыхать-с и Дмитрия Федоровича не допустить-с.
They'll be asleep." Спать будут-с.
"What a rigmarole! - Что за ахинея!
And it all seems to happen at once, as though it were planned. You'll have a fit and they'll both be unconscious," cried Ivan. "But aren't you trying to arrange it so?" broke from him suddenly, and he frowned threateningly. И все это как нарочно так сразу и сойдется: и у тебя падучая, и те оба без памяти! - прокричал Иван Федорович, - да ты сам уж не хочешь ли так подвести, чтобы сошлось? - вырвалось у него вдруг, и он грозно нахмурил брови.
"How could I?... And why should I, when it all depends on Dmitri Fyodorovitch and his plans?... If he means to do anything, he'll do it; but if not, I shan't be thrusting him upon his father." - Как же бы я так подвел-с... и для чего подводить, когда все тут от Дмитрия Федоровича одного и зависит-с, и от одних его мыслей-с... Захотят они что учинить - учинят-с, а нет, так не я же нарочно их приведу, чтобы к родителю их втолкнуть.
"And why should he go to father, especially on the sly, if, as you say yourself, Agrafena Alexandrovna won't come at all?" Ivan went on, turning white with anger. "You say that yourself, and all the while I've been here, I've felt sure it was all the old man's fancy, and the creature won't come to him. - А зачем ему к отцу проходить, да еще потихоньку, если, как ты сам говоришь, Аграфена Александровна и совсем не придет, - продолжал Иван Федорович, бледнея от злобы, - сам же ты это говоришь, да и я все время, тут живя, был уверен, что старик только фантазирует и что не придет к нему эта тварь.
Why should Dmitri break in on him if she doesn't come? Зачем же Дмитрию врываться к старику, если та не придет?
Speak, I want to know what you are thinking!" Говори! Я хочу твои мысли знать.
"You know yourself why he'll come. What's the use of what I think? - Сами изволите знать, зачем придут, к чему же тут мои мысли?
His honour will come simply because he is in a rage or suspicious on account of my illness perhaps, and he'll dash in, as he did yesterday through impatience to search the rooms, to see whether she hasn't escaped him on the sly. Придут по единой ихней злобе али по своей мнительности в случае примерно моей болезни, усомнятся и пойдут с нетерпения искать в комнаты, как вчерашний раз: не прошла ли, дескать, она как-нибудь от них потихоньку.
He is perfectly well aware, too, that Fyodor Pavlovitch has a big envelope with three thousand roubles in it, tied up with ribbon and sealed with three seals. On it is written in his own hand Им совершенно тоже известно, что у Федора Павловича конверт большой приготовлен, а в нем три тысячи запечатаны, под тремя печатями-с, обвязано ленточкою и надписано собственною их рукой:
'To my angel Grushenka, if she will come,' to which he added three days later, 'for my little chicken.' "Ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти", а потом, дня три спустя подписали еще: "и цыпленочку".
There's no knowing what that might do." Так вот это-то и сомнительно-с.
"Nonsense!" cried Ivan, almost beside himself. "Dmitri won't come to steal money and kill my father to do it. - Вздор!- крикнул Иван Федорович почти в исступлении. - Дмитрий не пойдет грабить деньги, да еще убивать при этом отца.
He might have killed him yesterday on account of Grushenka, like the frantic, savage fool he is, but he won't steal." Он мог вчера убить его за Грушеньку, как исступленный злобный дурак, но грабить не пойдет!
"He is in very great need of money now- the greatest need, Ivan Fyodorovitch. - Им оченно теперь нужны деньги-с, до последней крайности нужны, Иван Федорович.
You don't know in what need he is," Smerdyakov explained, with perfect composure and remarkable distinctness. "He looks on that three thousand as his own, too. He said so to me himself. Вы даже не знаете, сколь нужны, - чрезвычайно спокойно и с замечательною отчетливостью изъяснил Смердяков. - Эти самые три тысячи-с они к тому же считают как бы за свои собственные и так сами мне объяснили:
'My father still owes me just three thousand,' he said. "Мне, говорят, родитель остается еще три тысячи ровно должен".
And besides that, consider, Ivan Fyodorovitch, there is something else perfectly true. It's as good as certain, so to say, that Agrafena Alexandrovna will force him, if only she cares to, to marry her- the master himself, I mean, Fyodor Pavlovitch- if only she cares to, and of course she may care to. А ко всему тому рассудите, Иван Федорович, и некоторую чистую правду-с: ведь это почти что наверно так, надо сказать-с, что Аграфена Александровна, если только захотят они того сами, то непременно заставят их на себе жениться, самого барина то есть, Федора Павловича-с, если только захотят-с, - ну, а ведь они, может быть, и захотят-с.
All I've said is that she won't come, but maybe she's looking for more than that- I mean to be mistress here. Ведь я только так говорю, что она не придет, а она, может быть, и более того захочет-с, то есть прямо барыней сделаться.
I know myself that Samsonov, her merchant, was laughing with her about it, telling her quite openly that it would not be at all a stupid thing to do. Я сам знаю, что их купец Самсонов говорили ей самой со всею откровенностью, что это дело будет весьма не глупое, и притом смеялись.
And she's got plenty of sense. А они сами умом очень не глупые-с.
She wouldn't marry a beggar like Dmitri Fyodorovitch. Им за голыша, каков есть Дмитрий Федорович, выходить не стать-с.
So, taking that into consideration, Ivan Fyodorovitch, reflect that then neither Dmitri Fyodorovitch nor yourself and your brother, Alexey Fyodorovitch, would have anything after the master's death, not a rouble, for Agrafena Alexandrovna would marry him simply to get hold of the whole, all the money there is. Так вот теперь это взямши, рассудите сами, Иван Федорович, что тогда ни Дмитрию Федоровичу, ни даже вам-с с братцем вашим Алексеем Федоровичем уж ничего-то ровно после смерти родителя не останется, ни рубля-с, потому что Аграфена Александровна для того и выйдут за них, чтобы все на себя отписать и какие ни на есть капиталы на себя перевести-с.
But if your father were to die now, there'd be some forty thousand for sure, even for Dmitri Fyodorovitch whom he hates so, for he's made no will.... Dmitri Fyodorovitch knows all that very well." А помри ваш родитель теперь, пока еще этого нет ничего-с, то всякому из вас по сорока тысяч верных придется тотчас-с, даже и Дмитрию Федоровичу, которого они так ненавидят-с, так как завещания у них ведь не сделано-с... Это все отменно Дмитрию Федоровичу известно...
A sort of shudder passed over Ivan's face. Что-то как бы перекосилось и дрогнуло в лице Ивана Федоровича.
He suddenly flushed. Он вдруг покраснел.
"Then why on earth," he suddenly interrupted Smerdyakov, "do you advise me to go to Tchermashnya? - Так зачем же ты, - перебил он вдруг Смердякова, - после всего этого в Чермашню мне советуешь ехать?
What did you mean by that? Что ты этим хотел сказать?
If I go away, you see what will happen here." Ivan drew his breath with difficulty. Я уеду, и у вас вот что произойдет. - Иван Федорович с трудом переводил дух.
"Precisely so," said Smerdyakov, softly and reasonably, watching Ivan intently, however. - Совершенно верно-с, - тихо и рассудительно проговорил Смердяков, пристально, однако же, следя за Иваном Федоровичем.
"What do you mean by 'precisely so'?" Ivan questioned him, with a menacing light in his eyes, restraining himself with difficulty. - Как совершенно верно? - переспросил Иван Федорович, с усилием сдерживая себя и грозно сверкая глазами.
"I spoke because I felt sorry for you. - Я говорил, вас жалеючи.
If I were in your place I should simply throw it all up... rather than stay on in such a position," answered Smerdyakov, with the most candid air looking at Ivan's flashing eyes. На вашем месте, если бы только тут я, так все бы это тут же бросил... чем у такого дела сидеть-с... -ответил Смердяков, с самым открытым видом смотря на сверкающие глаза Ивана Федоровича.
They were both silent. Оба помолчали.
"You seem to be a perfect idiot, and what's more... an awful scoundrel, too." Ivan rose suddenly from the bench. -Ты, кажется, большой идиот и уж конечно... страшный мерзавец! - встал вдруг со скамейки Иван Федорович.
He was about to pass straight through the gate, but he stopped short and turned to Smerdyakov. Затем тотчас же хотел было пройти в калитку, но вдруг остановился и повернулся к Смердякову.
Something strange followed. Ivan, in a sudden paroxysm, bit his lip, clenched his fists, and, in another minute, would have flung himself on Smerdyakov. Произошло что-то странное: Иван Федорович внезапно, как бы в судороге, закусил губу, сжал кулаки и - еще мгновение, конечно, бросился бы на Смердякова.
The latter, anyway, noticed it at the same moment, started, and shrank back. Тот по крайней мере это заметил в тот же миг, вздрогнул и отдернулся всем телом назад.
But the moment passed without mischief to Smerdyakov, and Ivan turned in silence, as it seemed in perplexity, to the gate. Но мгновение прошло для Смердякова благополучно, и Иван Федорович молча, но как бы в каком-то недоумении, повернул в калитку.
"I am going away to Moscow to-morrow, if you care to know- early to-morrow morning. That's all!" he suddenly said aloud angrily, and wondered himself afterwards what need there was to say this then to Smerdyakov. - Я завтра в Москву уезжаю, если хочешь это знать, - завтра рано утром - вот и все! - с злобою, раздельно и громко вдруг проговорил он, сам себе потом удивляясь, каким образом понадобилось ему тогда это сказать Смердякову.
"That's the best thing you can do," he responded, as though he had expected to hear it; "except that you can always be telegraphed for from Moscow, if anything should happen here." - Самое это лучшее-с, - подхватил тот, точно и ждал того, - только разве то, что из Москвы вас могут по телеграфу отсюда обеспокоить-с, в каком-либо таком случае-с.
Ivan stopped again, and again turned quickly to Smerdyakov. Иван Федорович опять остановился и опять быстро повернулся к Смердякову.
But a change had passed over him, too. Но и с тем точно что случилось.
All his familiarity and carelessnes had completely disappeared. His face expressed attention and expectation, intent but timid and cringing. Вся фамильярность и небрежность его соскочили мгновенно; все лицо его выразило чрезвычайное внимание и ожидание, но уже робкое и подобострастное:
"Haven't you something more to say- something to add?" could be read in the intent gaze he fixed on Ivan. "Не скажешь ли, дескать, еще чего, не прибавишь ли", - так и читалось в его пристальном, так и впившемся в Ивана Федоровича взгляде.
"And couldn't I be sent for from Tchermashnya, too-in case anything happened?" Ivan shouted suddenly, for some unknown reason raising his voice. -А из Чермашни разве не вызвали бы тоже... в каком-нибудь таком случае? - завопил вдруг Иван Федорович, не известно для чего вдруг ужасно возвысив голос.
"From Tchermashnya, too... you could be sent for," Smerdyakov muttered, almost in a whisper, looking disconcerted, but gazing intently into Ivan's eyes. - Тоже-с и из Чермашни-с... обеспокоят-с...-пробормотал Смердяков почти шепотом, точно как бы потерявшись, но пристально, пристально продолжая смотреть Ивану Федоровичу прямо в глаза.
"Only Moscow is farther and Tchermashnya is nearer. Is it to save my spending money on the fare, or to save my going so far out of my way, that you insist on Tchermashnya?" - Только Москва дальше, а Чермашня ближе, так ты о прогонных деньгах жалеешь, что ли, настаивая в Чермашню, аль меня жалеешь, что я крюк большой сделаю?
"Precisely so..." muttered Smerdyakov, with a breaking voice. He looked at Ivan with a revolting smile, and again made ready to draw back. -Совершенно верно-с... - пробормотал уже пресекшимся голосом Смердяков, гнусно улыбаясь и опять судорожно приготовившись вовремя отпрыгнуть назад.
But to his astonishment Ivan broke into a laugh, and went through the gate still laughing. Но Иван Федорович вдруг, к удивлению Смердякова, засмеялся и быстро прошел в калитку, продолжая смеяться.
Anyone who had seen his face at that moment would have known that he was not laughing from lightness of heart, and he could not have explained himself what he was feeling at that instant. Кто взглянул бы на его лицо, тот наверно заключил бы, что засмеялся он вовсе не оттого, что было так весело. Да и сам он ни за что не объяснил бы, что было тогда с ним в ту минуту.
He moved and walked as though in a nervous frenzy. Двигался и шел он точно судорогой.
Chapter 7. VII
"It's Always Worth While Speaking to a Clever Man" "С умным человеком и поговорить любопытно"
AND in the same nervous frenzy, too, he spoke. Да и говорил тоже.
Meeting Fyodor Pavlovitch in the drawing-room directly he went in, he shouted to him, waving his hands, Встретив Федора Павловича в зале, только что войдя, он вдруг закричал ему, махая руками:
"I am going upstairs to my room, not in to you. Good-bye!" and passed by, trying not even to look at his father. "Я к себе наверх, а не к вам, до свидания", и прошел мимо, даже стараясь не взглянуть на отца.
Very possibly the old man was too hateful to him at that moment; but such an unceremonious display of hostility was a surprise even to Fyodor Pavlovitch. Очень может быть, что старик слишком был ему в эту минуту ненавистен, но такое бесцеремонное проявление враждебного чувства даже и для Федора Павловича было неожиданным.
And the old man evidently wanted to tell him something at once and had come to meet him in the drawing-room on purpose. Receiving this amiable greeting, he stood still in silence and with an ironical air watched his son going upstairs, till he passed out of sight. А старик и впрямь, видно, хотел ему что-то поскорей сообщить, для чего нарочно и вышел встретить его в залу; услышав же такую любезность, остановился молча и с насмешливым видом проследил сынка глазами на лестницу в мезонин до тех пор, пока тот скрылся из виду.
"What's the matter with him?" he promptly asked Smerdyakov, who had followed Ivan. - Чего это он? - быстро спросил он вошедшего вслед за Иваном Федоровичем Смердякова.
"Angry about something. Who can tell?" the valet muttered evasively. - Сердятся на что-то-с, кто их разберет, -пробормотал тот уклончиво.
"Confound him! -А и черт!
Let him be angry then. Пусть сердится!
Bring in the samovar, and get along with you. Look sharp! Подавай самовар и скорей сам убирайся, живо.
No news?" Нет ли чего нового?
Then followed a series of questions such as Smerdyakov had just complained of to Ivan, all relating to his expected visitor, and these questions we will omit. Тут начались расспросы именно из таких, на которые Смердяков сейчас жаловался Ивану Федоровичу, то есть все насчет ожидаемой посетительницы, и мы эти расспросы здесь опустим.
Half an hour later the house was locked, and the crazy old man was wandering along through the rooms in excited expectation of hearing every minute the five knocks agreed upon. Now and then he peered out into the darkness, seeing nothing. Чрез полчаса дом был заперт, и помешанный старикашка похаживал один по комнатам, в трепетном ожидании, что вот-вот раздадутся пять условных стуков, изредка заглядывая в темные окна и ничего в них не видя, кроме ночи.
It was very late, but Ivan was still awake and reflecting. Было уже очень поздно, а Иван Федорович все не спал и соображал.
He sat up late that night, till two o'clock. Поздно он лег в эту ночь, часа в два.
But we will not give an account of his thoughts, and this is not the place to look into that soul- its turn will come. Но мы не станем передавать все течение его мыслей, да и не время нам входить в эту душу: этой душе свой черед.
And even if one tried, it would be very hard to give an account of them, for there were no thoughts in his brain, but something very vague, and, above all, intense excitement. И даже если б и попробовали что передать, то было бы очень мудрено это сделать, потому что были не мысли, а было что-то очень неопределенное, а главное - слишком взволнованное.
He felt himself that he had lost his bearings. Сам он чувствовал, что потерял все свои концы.
He was fretted, too, by all sorts of strange and almost surprising desires; for instance, after midnight he suddenly had an intense irresistible inclination to go down, open the door, go to the lodge and beat Smerdyakov. But if he had been asked why, he could not have given any exact reason, except perhaps that he loathed the valet as one who had insulted him more gravely than anyone in the world. Мучили его тоже разные странные и почти неожиданные совсем желания, например: уж после полночи ему вдруг настоятельно и нестерпимо захотелось сойти вниз, отпереть дверь, пройти во флигель и избить Смердякова, но спросили бы вы за что, и сам он решительно не сумел бы изложить ни одной причины в точности, кроме той разве, что стал ему этот лакей ненавистен как самый тяжкий обидчик, какого только можно приискать на свете.
On the other hand, he was more than once that night overcome by a sort of inexplicable humiliating terror, which he felt positively paralysed his physical powers. С другой стороны, не раз охватывала в эту ночь его душу какая-то необъяснимая и унизительная робость, от которой он - он это чувствовал - даже как бы терял вдруг физические силы.
His head ached and he was giddy. Голова его болела и кружилась.
A feeling of hatred was rankling in his heart, as though he meant to avenge himself on someone. Что-то ненавистное щемило его душу, точно он собирался мстить кому.
He even hated Alyosha, recalling the conversation he had just had with him. At moments he hated himself intensely. Ненавидел он даже Алешу, вспоминая давешний с ним разговор, ненавидел очень минутами и себя.
Of Katerina Ivanovna he almost forgot to think, and wondered greatly at this afterwards, especially as he remembered perfectly that when he had protested so valiantly to Katerina Ivanovna that he would go away next day to Moscow, something had whispered in his heart, О Катерине Ивановне он почти что и думать забыл и много этому потом удивлялся, тем более что сам твердо помнил, как еще вчера утром, когда он так размашисто похвалился у Катерины Ивановны, что завтра уедет в Москву, в душе своей тогда же шепнул про себя:
"That's nonsense, you are not going, and it won't be so easy to tear yourself away as you are boasting now." "А ведь вздор, не поедешь, и не так тебе будет легко оторваться, как ты теперь фанфаронишь".
Remembering that night long afterwards, Ivan recalled with peculiar repulsion how he had suddenly got up from the sofa and had stealthily, as though he were afraid of being watched, opened the door, gone out on the staircase and listened to Fyodor Pavlovitch stirring down below, had listened a long while- some five minutes- with a sort of strange curiosity, holding his breath while his heart throbbed. And why he had done all this, why he was listening, he could not have said. Припоминая потом долго спустя эту ночь, Иван Федорович с особенным отвращением вспоминал, как он вдруг, бывало, вставал с дивана и тихонько, как бы страшно боясь, чтобы не подглядели за ним, отворял двери, выходил на лестницу и слушал вниз, в нижние комнаты, как шевелился и похаживал там внизу Федор Павлович, - слушал подолгу, минут по пяти, со странным каким-то любопытством, затаив дух, и с биением сердца, а для чего он все это проделывал, для чего слушал - конечно, и сам не знал.
That "action" all his life afterwards he called "infamous," and at the bottom of his heart, he thought of it as the basest action of his life. Этот "поступок" он всю жизнь свою потом называл "мерзким" и всю жизнь свою считал, глубоко про себя, в тайниках души своей, самым подлым поступком изо всей своей жизни.
For Fyodor Pavlovitch himself he felt no hatred at that moment, but was simply intensely curious to know how he was walking down there below and what he must be doing now. He wondered and imagined how he must be peeping out of the dark windows and stopping in the middle of the room, listening, listening- for someone to knock. К самому же Федору Павловичу он не чувствовал в те минуты никакой даже ненависти, а лишь любопытствовал почему-то изо всех сил: как он там внизу ходит, что он примерно там у себя теперь должен делать, предугадывал и соображал, как он должен был там внизу заглядывать в темные окна и вдруг останавливаться среди комнаты и ждать, ждать - не стучит ли кто.
Ivan went out on the stairs twice to listen like this. Выходил Иван Федорович для этого занятия на лестницу раза два.
About two o'clock when everything was quiet, and even Fyodor Pavlovitch had gone to bed, Ivan had got into bed, firmly resolved to fall asleep at once, as he felt fearfully exhausted. Когда все затихло и уже улегся и Федор Павлович, часов около двух, улегся и Иван Федорович с твердым желанием поскорее заснуть, так как чувствовал себя страшно измученным.
And he did fall asleep at once, and slept soundly without dreams, but waked early, at seven o'clock, when it was broad daylight. И впрямь: заснул он вдруг крепко и спал без снов, но проснулся рано, часов в семь, когда уже рассвело.
Opening his eyes, he was surprised to feel himself extraordinarily vigorous. He jumped up at once and dressed quickly; then dragged out his trunk and began packing immediately. Раскрыв глаза, к изумлению своему, он вдруг почувствовал в себе прилив какой-то необычайной энергии, быстро вскочил и быстро оделся, затем вытащил свой чемодан и, не медля, поспешно начал его укладывать.
His linen had come back from the laundress the previous morning. Белье как раз еще вчера утром получилось все от прачки.
Ivan positively smiled at the thought that everything was helping his sudden departure. Иван Федорович даже усмехнулся при мысли, что так все оно сошлось, что нет никакой задержки внезапному отъезду.
And his departure certainly was sudden. А отъезд выходил действительно внезапный.
Though Ivan had said the day before (to Katerina Ivanovna, Alyosha, and Smerdyakov) that he was leaving next day, yet he remembered that he had no thought of departure when he went to bed, or, at least, had not dreamed that his first act in the morning would be to pack his trunk. Хотя Иван Федорович и говорил вчера (Катерине Ивановне, Алеше и потом Смердякову), что завтра уедет, но, ложась вчера спать, он очень хорошо помнил, что в ту минуту и не думал об отъезде, по крайней мере совсем не мыслил, что, поутру проснувшись, первым движением бросится укладывать чемодан.
At last his trunk and bag were ready. It was about nine o'clock when Marfa Ignatyevna came in with her usual inquiry, Наконец чемодан и сак были готовы: было уже около девяти часов, когда Марфа Игнатьевна взошла к нему с обычным ежедневным вопросом:
"Where will your honour take your tea, in your own room or downstairs?" "Где изволите чай кушать, у себя аль сойдете вниз?"
He looked almost cheerful, but there was about him, about his words and gestures, something hurried and scattered. Иван Федорович сошел вниз, вид имел почти что веселый, хотя было в нем, в словах и в жестах его, нечто как бы раскидывающееся и торопливое.
Greeting his father affably, and even inquiring specially after his health, though he did not wait to hear his answer to the end, he announced that he was starting off in an hour to return to Moscow for good, and begged him to send for the horses. Приветливо поздоровавшись с отцом и даже особенно наведавшись о здоровье, он, не дождавшись, впрочем, окончания ответа родителя, разом объявил, что чрез час уезжает в Москву, совсем, и просит послать за лошадьми.
His father heard this announcement with no sign of surprise, and forgot in an unmannerly way to show regret at losing him. Instead of doing so, he flew into a great flutter at the recollection of some important business of his own. Старик выслушал сообщение без малейшего удивления, пренеприлично позабыв поскорбеть об отъезде сынка; вместо того вдруг чрезвычайно захлопотал, вспомнив как раз кстати одно насущное собственное дело.
"What a fellow you are! - Ах ты! Экой!
Not to tell me yesterday! Never mind; we'll manage it all the same. Не сказал вчера... ну да все равно и сейчас уладим.
Do me a great service, my dear boy. Go to Tchermashnya on the way. Сделай ты мне милость великую, отец ты мой родной, заезжай в Чермашню.
It's only to turn to the left from the station at Volovya, only another twelve versts and you come to Tchermashnya." Ведь тебе с Воловьей станции всего только влево свернуть, всего двенадцать каких-нибудь версточек, и вот она, Чермашня.
"I'm sorry, I can't. It's eighty versts to the railway and the train starts for Moscow at seven o'clock to-night. I can only just catch it." - Помилуйте, не могу: до железной дороги восемьдесят верст, а машина уходит со станции в Москву в семь часов вечера - ровно только, чтоб поспеть.
"You'll catch it to-morrow or the day after, but to-day turn off to Tchermashnya. - Поспеешь завтра, не то послезавтра, а сегодня сверни в Чермашню.
It won't put you out much to humour your father! Чего тебе стоит родителя успокоить!
If I hadn't had something to keep me here, I would have run over myself long ago, for I've some business there in a hurry. But here I... it's not the time for me to go now.... You see, I've two pieces of copse land there. Если бы здесь не дело, я сам давно слетал бы, потому что штука-то там спешная и чрезвычайная, а здесь у меня время теперь не такое... Видишь, там эта роща моя, в двух участках, в Бегичеве да в Дячкине, в пустошах.
The Maslovs, an old merchant and his son, will give eight thousand for the timber. But last year I just missed a purchaser who would have given twelve. Масловы, старик с сыном, купцы, всего восемь тысяч дают на сруб, а всего только прошлого года покупщик нарывался, так двенадцать давал, да не здешний, вот где черта.
There's no getting anyone about here to buy it. The Maslovs have it all their own way. One has to take what they'll give, for no one here dare bid against them. Потому у здешних теперь сбыту нет: кулачат Масловы - отец с сыном, стотысячники: что положат, то и бери, а из здешних никто и не смеет против них тягаться.
The priest at Ilyinskoe wrote to me last Thursday that a merchant called Gorstkin, a man I know, had turned up. What makes him valuable is that he is not from these parts, so he is not afraid of the Maslovs. А Ильинский батюшка вдруг отписал сюда в прошлый четверг, что приехал Горсткин, тоже купчишка, знаю я его, только драгоценность-то в том, что не здешний, а из Погребова, значит, не боится он Масловых, потому не здешний.
He says he will give me eleven thousand for the copse. Do you hear? Одиннадцать тысяч, говорит, за рощу дам, слышишь?
But he'll only be here, the priest writes, for a week altogether, so you must go at once and make a bargain with him." А пробудет он здесь, пишет батюшка, еще-то всего лишь неделю. Так вот бы ты поехал, да с ним и сговорился...
"Well, you write to the priest; he'll make the bargain." -Так вы напишите батюшке, тот и сговорится.
"He can't do it. - Не умеет он, тут штука.
He has no eye for business. Этот батюшка смотреть не умеет.
He is a perfect treasure, I'd give him twenty thousand to take care of for me without a receipt; but he has no eye for business, he is a perfect child, a crow could deceive him. Золото человек, я ему сейчас двадцать тысяч вручу без расписки на сохранение, а смотреть ничего не умеет, как бы и не человек вовсе, ворона обманет.
And yet he is a learned man, would you believe it? А ведь ученый человек, представь себе это.
This Gorstkin looks like a peasant, he wears a blue kaftan, but he is a regular rogue. That's the common complaint. He is a liar. Этот Горсткин на вид мужик, в синей поддевке, только характером он совершенный подлец, в этом-то и беда наша общая: он лжет, вот черта.
Sometimes he tells such lies that you wonder why he is doing it. Иной раз так налжет, что только дивишься, зачем это он.
He told me the year before last that his wife was dead and that he had married another, and would you believe it, there was not a word of truth in it? His wife has never died at all, she is alive to this day and gives him a beating twice a week. Налгал третьего года, что жена у него умерла и что он уже женат на другой, и ничего этого не было, представь себе: никогда жена его не умирала, живет и теперь и его бьет каждые три дня по разу.
So what you have to find out is whether he is lying or speaking the truth when he says he wants to buy it and would give eleven thousand." Так вот и теперь надо узнать: лжет аль правду говорит, что хочет купить и одиннадцать тысяч дать?
"I shall be no use in such a business. I have no eye either." - Так ведь и я тут ничего не сделаю, у меня тоже глазу нет.
"Stay, wait a bit! You will be of use, for I will tell you the signs by which you can judge about Gorstkin. I've done business with him a long time. - Стой, подожди, годишься и ты, потому я тебе все приметы его сообщу, Горсткина-то, я с ним дела уже давно имею.
You see, you must watch his beard; he has a nasty, thin, red beard. Видишь: ему на бороду надо глядеть; бороденка у него рыженькая, гаденькая, тоненькая.
If his beard shakes when he talks and he gets cross, it's all right, he is saying what he means, he wants to do business. But if he strokes his beard with his left hand and grins- he is trying to cheat you. Коли бороденка трясется, а сам он говорит да сердится - значит ладно, правду говорит, хочет дело делать; а коли бороду гладит левою рукой, а сам посмеивается - ну, значит надуть хочет, плутует.
Don't watch his eyes, you won't find out anything from his eyes, he is a deep one, a rogue but watch his beard! В глаза ему никогда не гляди, по глазам ничего не разберешь, темна вода, плут, - гляди на бороду.
I'll give you a note and you show it to him. Я тебе к нему записку дам, а ты покажи.
He's called Gorstkin, though his real name is Lyagavy;* but don't call him so, he will be offended. Он Горсткин, только он не Горсткин, а Лягавый, так ты ему не говори, что он Лягавый, обидится.
If you come to an understanding with him, and see it's all right, write here at once. Коли сговоришься с ним и увидишь, что ладно, тотчас и отпиши сюда.
You need only write: Только это и напиши:
'He's not lying.' "Не лжет, дескать".
Stand out for eleven thousand; one thousand you can knock off, but not more. just think! there's a difference between eight thousand and eleven thousand. Стой на одиннадцати, одну тысячку можешь спустить, больше не спускай. Подумай: восемь и одиннадцать - три тысячи разницы.
It's as good as picking up three thousand; it's not so easy to find a purchaser, and I'm in desperate need of money. Эти я три тысячи ровно как нашел, скоро ли покупщика достанешь, а деньги до зарезу нужны.
Only let me know it's serious, and I'll run over and fix it up. I'll snatch the time somehow. Дашь знать, что серьезно, тогда я сам уж отсюда слетаю и кончу, как-нибудь урву время.
But what's the good of my galloping over, if it's all a notion of the priest's? А теперь чего я туда поскачу, если все это батька выдумал?
Come, will you go?" *i.e. setter dog. Ну, едешь или нет?
"Oh, I can't spare the time. You must excuse me." - Э, некогда, избавьте.
"Come, you might oblige your father. I shan't forget it. - Эх, одолжи отца, припомню!
You've no heart, any of you that's what it is! Без сердца вы все, вот что!
What's a day or two to you? Чего тебе день али два?
Where are you going now- to Venice? Куда ты теперь, в Венецию?
Your Venice will keep another two days. Не развалится твоя Венеция в два-то дня.
I would have sent Alyosha, but what use is Alyosha in a thing like that? Я Алешку послал бы, да ведь что Алешка в этих делах?
I send you just because you are a clever fellow. Do you suppose I don't see that? Я ведь единственно потому, что ты умный человек, разве я не вижу.
You know nothing about timber, but you've got an eye. Лесом не торгуешь, а глаз имеешь.
All that is wanted is to see whether the man is in earnest. Тут только чтобы видеть: всерьез или нет человек говорит.
I tell you, watch his beard- if his beard shakes you know he is in earnest." Говорю, гляди на бороду: трясется бороденка -значит всерьез.
"You force me to go to that damned Tchermashnya yourself, then?" cried Ivan, with a malignant smile. - Сами ж вы меня в Чермашню эту проклятую толкаете, а? - вскричал Иван Федорович, злобно усмехнувшись.
Fyodor Pavlovitch did not catch, or would not catch, the malignancy, but he caught the smile. Федор Павлович злобы не разглядел или не хотел разглядеть, а усмешку подхватил:
"Then you'll go, you'll go? - Значит, едешь, едешь?
I'll scribble the note for you at once." Сейчас тебе записку настрочу.
"I don't know whether I shall go. I don't know. I'll decide on the way." - Не знаю, поеду ли, не знаю, дорогой решу.
"Nonsense! Decide at once. - Что дорогой, реши сейчас.
My dear fellow, decide! Голубчик, реши!
If you settle the matter, write me a line; give it to the priest and he'll send it on to me at once. Сговоришься, напиши мне две строчки, вручи батюшке, и он мне мигом твою цидулку пришлет.
And I won't delay you more than that. You can go to Venice. А затем и не держу тебя, ступай в Венецию.
The priest will give you horses back to Volovya station." Тебя обратно на Воловью станцию батюшка на своих доставит...
The old man was quite delighted. He wrote the note, and sent for the horses. A light lunch was brought in, with brandy. Старик был просто в восторге, записку настрочил, послали за лошадьми, подали закуску, коньяк.
When Fyodor Pavlovitch was pleased, he usually became expansive, but to-day he seemed to restrain himself. Когда старик бывал рад, то всегда начинал экспансивничать, но на этот раз он как бы сдерживался.
Of Dmitri, for instance, he did not say a word. Про Дмитрия Федоровича, например, не произнес ни единого словечка.
He was quite unmoved by the parting, and seemed, in fact, at a loss for something to say. Ivan noticed this particularly. Разлукой же совсем не был тронут. Даже как бы и не находил, о чем говорить; и Иван Федорович это очень заметил:
"He must be bored with me," he thought. "Надоел же я ему, однако", - подумал он про себя.
Only when accompanying his son out on to the steps, the old man began to fuss about. He would have kissed him, but Ivan made haste to hold out his hand, obviously avoiding the kiss. Только провожая сына уже с крыльца, старик немного как бы заметался, полез было лобызаться. Но Иван Федорович поскорее протянул ему для пожатия руку, видимо отстраняя лобзания.
His father saw it at once, and instantly pulled himselfup. Старик тотчас понял и вмиг осадил себя.
"Well, good luck to you, good luck to you!" he repeated from the steps. "You'll come again some time or other? - Ну, с Богом, с Богом! - повторял он с крыльца. -Ведь приедешь еще когда в жизни-то?
Mind you do come. I shall always be glad to see you. Ну и приезжай, всегда буду рад.
Well, Christ be with you!" Ну, Христос с тобою!
Ivan got into the carriage. Иван Федорович влез в тарантас.
"Good-bye, Ivan! Don't be too hard on me!" the father called for the last time. - Прощай, Иван, очень-то не брани! - крикнул в последний раз отец.
The whole household came out to take leave-Smerdyakov, Marfa and Grigory. Провожать вышли все домашние: Смердяков, Марфа и Григорий.
Ivan gave them ten roubles each. Иван Федорович подарил всем по десяти рублей.
When he had seated himself in the carriage, Smerdyakov jumped up to arrange the rug. Когда уже он уселся в тарантас, Смердяков подскочил поправить ковер.
"You see... I am going to Tchermashnya," broke suddenly from Ivan. Again, as the day before, the words seemed to drop of themselves, and he laughed, too, a peculiar, nervous laugh. -Видишь... в Чермашню еду...- как-то вдруг вырвалось у Ивана Федоровича, опять как вчера, так само собою слетело, да еще с каким-то нервным смешком.
He remembered it long after. Долго он это вспоминал потом.
"It's a true saying then, that 'it's always worth while speaking to a clever man,'" answered Smerdyakov firmly, looking significantly at Ivan. - Значит, правду говорят люди, что с умным человеком и поговорить любопытно, - твердо ответил Смердяков, проникновенно глянув на Ивана Федоровича.
The carriage rolled away. Тарантас тронулся и помчался.
Nothing was clear in Ivan's soul, but he looked eagerly around him at the fields, at the hills, at the trees, at a flock of geese flying high overhead in the bright sky. В душе путешественника было смутно, но он жадно глядел кругом на поля, на холмы, на деревья, на стаю гусей, пролетавшую над ним высоко по ясному небу.
And all of a sudden he felt very happy. И вдруг ему стало так хорошо.
He tried to talk to the driver, and he felt intensely interested in an answer the peasant made him; but a minute later he realised that he was not catching anything, and that he had not really even taken in the peasant's answer. Он попробовал заговорить с извозчиком, и его ужасно что-то заинтересовало из того, что ответил ему мужик, но чрез минуту сообразил, что все мимо ушей пролетело и что он, по правде, и не понял того, что мужик ответил.
He was silent, and it was pleasant even so. The air was pure and cool, sky bright. Он замолчал, хорошо было и так: воздух чистый, свежий, холодноватый, небо ясное.
The images of Alyosha and Katerina Ivanovna floated into his mind. But he softly smiled, blew softly on the friendly phantoms, and they flew away. Мелькнули было в уме его образы Алеши и Катерины Ивановны; но он тихо усмехнулся и тихо дунул на милые призраки, и они отлетели:
"There's plenty of time for them," he thought. "Будет еще их время", - подумал он.
They reached the station quickly, changed horses, and galloped to Volovya Станцию отмахали быстро, переменили лошадей и помчались на Воловью.
"Why is it worth while speaking to a clever man? What did he mean by that?" The thought seemed suddenly to clutch at his breathing. "And why did I tell him I was going to Tchermashnya?" "Почему с умным человеком поговорить любопытно, что он этим хотел сказать? - вдруг так и захватило ему дух. - А я зачем доложил ему, что в Чермашню еду?"
They reached Volovya station. Доскакали до Воловьей станции.
Ivan got out of the carriage, and the drivers stood round him bargaining over the journey of twelve versts to Tchermashnya. Иван Федорович вышел из тарантаса, и ямщики его обступили. Рядились в Чермашню, двенадцать верст проселком, на вольных.
He told them to harness the horses. Он велел впрягать.
He went into the station house, looked round, glanced at the overseer's wife, and suddenly went back to the entrance. Вошел было в станционный дом, огляделся кругом, взглянул было на смотрительшу и вдруг вышел обратно на крыльцо.
"I won't go to Tchermashnya. - Не надо в Чермашню.
Am I too late to reach the railway by seven, brothers?" Не опоздаю, братцы, к семи часам на железную дорогу?
"We shall just do it. - Как раз потрафим.
Shall we get the carriage out?" Запрягать, что ли?
"At once. - Впрягай мигом.
Will any one of you be going to the town to-morrow?" Не будет ли кто завтра из вас в городе?
"To be sure. Mitri here will." - Как не быть, вот Митрий будет.
"Can you do me a service, Mitri? - Не можешь ли, Митрий, услугу оказать?
Go to my father's, to Fyodor Pavlovitch Karamazov, and tell him I haven't gone to Tchermashnya. Зайди ты к отцу моему, Федору Павловичу Карамазову, и скажи ты ему, что я в Чермашню не поехал.
Can you?" Можешь али нет?
"Of course I can. I've known Fyodor Pavlovitch a long time." - Почему не зайти, зайдем; Федора Павловича очень давно знаем.
"And here's something for you, for I dare say he won't give you anything," said Ivan, laughing gaily. - А вот тебе и на чай, потому он тебе, пожалуй, не даст... - весело засмеялся Иван Федорович.
"You may depend on it he won't." Mitri laughed too. "Thank you, sir. I'll be sure to do it." - А и впрямь не дадут, - засмеялся и Митрий. -Спасибо, сударь, непременно выполним...
At seven o'clock Ivan got into the train and set off to Moscow. В семь часов вечера Иван Федорович вошел в вагон и полетел в Москву.
"Away with the past. I've done with the old world for ever, and may I have no news, no echo, from it. To a new life, new places, and no looking back!" "Прочь все прежнее, кончено с прежним миром навеки, и чтобы не было из него ни вести, ни отзыва; в новый мир, в новые места, и без оглядки!"
But instead of delight his soul was filled with such gloom, and his heart ached with such anguish, as he had never known in his life before. Но вместо восторга на душу его сошел вдруг такой мрак, а в сердце заныла такая скорбь, какой никогда он не ощущал прежде во всю свою жизнь.
He was thinking all the night. The train flew on, and only at daybreak, when he was approaching Moscow, he suddenly roused himself from his meditation. Он продумал всю ночь; вагон летел, и только на рассвете, уже въезжая в Москву, он вдруг как бы очнулся.
"I am a scoundrel," he whispered to himself. - Я подлец! - прошептал он про себя.
Fyodor Pavlovitch remained well satisfied at having seen his son off. А Федор Павлович, проводив сынка, остался очень доволен.
For two hours afterwards he felt almost happy, and sat drinking brandy. But suddenly something happened which was very annoying and unpleasant for everyone in the house, and completely upset Fyodor Pavlovitch's equanimity at once. Smerdyakov went to the cellar for something and fell down from the top of the steps. Целые два часа чувствовал он себя почти счастливым и попивал коньячок; но вдруг в доме произошло одно предосадное и пренеприятное для всех обстоятельство, мигом повергшее Федора Павловича в большое смятение: Смердяков пошел зачем-то в погреб и упал вниз с верхней ступеньки.
Fortunately, Marfa Ignatyevna was in the yard and heard him in time. Хорошо еще, что на дворе случилась в то время Марфа Игнатьевна и вовремя услышала.
She did not see the fall, but heard his scream- the strange, peculiar scream, long familiar to her- the scream of the epileptic falling in a fit. Падения она не видела, но зато услышала крик, крик особенный, странный, но ей уже давно известный, - крик эпилептика, падающего в припадке.
They could not tell whether the fit had come on him at the moment he was decending the steps, so that he must have fallen unconscious, or whether it was the fall and the shock that had caused the fit in Smerdyakov, who was known to be liable to them. They found him at the bottom of the cellar steps, writhing in convulsions and foaming at the mouth. Приключился ли с ним припадок в ту минуту, когда он сходил по ступенькам вниз, так что он, конечно, тотчас же и должен был слететь вниз в бесчувствии, или, напротив, уже от падения и от сотрясения произошел у Смердякова, известного эпилептика, его припадок - разобрать нельзя было, но нашли его уже на дне погреба, в корчах и судорогах, бьющимся и с пеной у рта.
It was thought at first that he must have broken something- an arm or a leg- and hurt himself, but "God had preserved him," as Marfa Ignatyevna expressed it- nothing of the kind had happened. But it was difficult to get him out of the cellar. Думали сначала, что он наверно сломал себе что-нибудь, руку или ногу, и расшибся, но, однако, "сберег Господь", как выразилась Марфа Игнатьевна: ничего такого не случилось, а только трудно было достать его и вынести из погреба на свет Божий.
They asked the neighbours to help and managed it somehow. Но попросили у соседей помощи и кое-как это совершили.
Fyodor Pavlovitch himself was present at the whole ceremony. He helped, evidently alarmed and upset. Находился при всей этой церемонии и сам Федор Павлович, сам помогал, видимо перепуганный и как бы потерявшийся.
The sick man did not regain consciousness; the convulsions ceased for a time, but then began again, and everyone concluded that the same thing would happen, as had happened a year before, when he accidently fell from the garret. Больной, однако, в чувство не входил: припадки хоть и прекращались на время, но зато возобновлялись опять, и все заключили, что произойдет то же самое, что и в прошлом году, когда он тоже упал нечаянно с чердака.
They remembered that ice been put on his head then. Вспомнили, что тогда прикладывали ему к темени льду.
There was still ice in the cellar, and Marfa Ignatyevna had some brought up. In the evening, Fyodor Pavlovitch sent for Doctor Herzenstube, who arrived at once. Ледок в погребе еще нашелся, и Марфа Игнатьевна распорядилась, а Федор Павлович под вечер послал за доктором Герценштубе, который и прибыл немедленно.
He was a most estimable old man, and the most careful and conscientious doctor in the province. After careful examination, he concluded that the fit was a very violent one and might have serious consequences; that meanwhile he, Herzenstube, did not fully understand it, but that by to-morrow morning, if the present remedies were unavailing, he would venture to try something else. Осмотрев больного тщательно (это был самый тщательный и внимательный доктор во всей губернии, пожилой и почтеннейший старичок), он заключил, что припадок чрезвычайный и "может грозить опасностью", что покамест он, Герценштубе, еще не понимает всего, но что завтра утром, если не помогут теперешние средства, он решится принять другие.
The invalid was taken to the lodge, to a room next to Grigory's and Marfa Ignatyevna's. Больного уложили во флигеле, в комнатке рядом с помещением Григория и Марфы Игнатьевны.
Then Fyodor Pavlovitch had one misfortune after another to put up with that day. Marfa Ignatyevna cooked the dinner, and the soup, compared with Smerdyakov's, was "no better than dish-water," and the fowl was so dried up that it was impossible to masticate it. Затем Федор Павлович уже весь день претерпевал лишь несчастие за несчастием: обед сготовила Марфа Игнатьевна, и суп сравнительно с приготовлением Смердякова вышел "словно помои", а курица оказалась до того пересушенною, что и прожевать ее не было никакой возможности.
To her master's bitter, though deserved, reproaches, Marfa Ignatyevna replied that the fowl was a very old one to begin with, and that she had never been trained as a cook. Марфа Игнатьевна на горькие, хотя и справедливые, упреки барина возражала, что курица и без того была уже очень старая, а что сама она в поварах не училась.
In the evening there was another trouble in store for Fyodor Pavlovitch; he was informed that Grigory, who had not been well for the last three days, was completely laid up by his lumbago. К вечеру вышла другая забота: доложили Федору Павловичу, что Г ригорий, который с третьего дня расхворался, как раз совсем почти слег, отнялась поясница.
Fyodor Pavlovitch finished his tea as early as possible and locked himself up alone in the house. Федор Павлович окончил свой чай как можно пораньше и заперся один в доме.
He was in terrible excitement and suspense. Был он в страшном и тревожном ожидании.
That evening he reckoned on Grushenka's coming almost as a certainty. He had received from Smerdyakov that morning an assurance "that she had promised to come without fail." Дело в том, что как раз в этот вечер ждал он прибытия Грушеньки уже почти наверно; по крайней мере получил он от Смердякова, еще рано поутру, почти заверение, что "они уж несомненно обещали прибыть-с".
The incorrigible old man's heart throbbed with excitement; he paced up and down his empty rooms listening. Сердце неугомонного старичка билось тревожно, он ходил по пустым своим комнатам и прислушивался.
He had to be on the alert. Dmitri might be on the watch for her somewhere, and when she knocked on the window (Smerdyakov had informed him two days before that he had told her where and how to knock) the door must be opened at once. She must not be a second in the passage, for fear which God forbid!-that she should be frightened and run away. Надо было держать ухо востро: мог где-нибудь сторожить ее Дмитрий Федорович, а как она постучится в окно (Смердяков еще третьего дня уверил Федора Павловича, что передал ей где и куда постучаться), то надо было отпереть двери как можно скорее и отнюдь не задерживать ее ни секунды напрасно в сенях, чтобы чего, Боже сохрани, не испугалась и не убежала.
Fyodor Pavlovitch had much to think of, but never had his heart been steeped in such voluptuous hopes. This time he could say almost certainly that she would come! Хлопотливо было Федору Павловичу, но никогда еще сердце его не купалось в более сладкой надежде: почти ведь наверно можно было сказать, что в этот раз она уже непременно придет!..
Book VI. Книга шестая
The Russian Monk. Русский инок
Chapter 1. I
Father Zossima and His Visitors Старец Зосима и его гости
WHEN with an anxious and aching heart Alyosha went into his elder's cell, he stood still almost astonished. Instead of a sick man at his last gasp, perhaps unconscious, as he had feared to find him, he saw him sitting up in his chair and, though weak and exhausted, his face was bright and cheerful, he was surrounded by visitors and engaged in a quiet and joyful conversation. Когда Алеша с тревогой и с болью в сердце вошел в келью старца, то остановился почти в изумлении: вместо отходящего больного, может быть уже без памяти, каким боялся найти его, он вдруг его увидал сидящим в кресле, хотя с изможженным от слабости, но с бодрым и веселым лицом, окруженного гостями и ведущего с ними тихую и светлую беседу.
But he had only got up from his bed a quarter of an hour before Alyosha's arrival; his visitors had gathered together in his cell earlier, waiting for him to wake, having received a most confident assurance from Father Paissy that "the teacher would get up, and as he had himself promised in the morning, converse once more with those dear to his heart." Впрочем, встал он с постели не более как за четверть часа до прихода Алеши; гости уже собрались в его келью раньше и ждали, пока он проснется, по твердому заверению отца Паисия, что "учитель встанет несомненно, чтоб еще раз побеседовать с милыми сердцу его, как сам изрек и как сам пообещал еще утром".
This promise and indeed every word of the dying elder Father Paissy put implicit trust in. If he had seen him unconscious, if he had seen him breathe his last, and yet had his promise that he would rise up and say good-bye to him, he would not have believed perhaps even in death, but would still have expected the dead man to recover and fulfil his promise. Обещанию же этому, да и всякому слову отходящего старца, отец Паисий веровал твердо, до того, что если бы видел его и совсем уже без сознания и даже без дыхания, но имел бы его обещание, что еще раз восстанет и простится с ним, то не поверил бы, может быть, и самой смерти, все ожидая, что умирающий очнется и исполнит обетованное.
In the morning as he lay down to sleep, Father Zossima had told him positively: Поутру же старец Зосима положительно изрек ему, отходя ко сну:
"I shall not die without the delight of another conversation with you, beloved of my heart. I shall look once more on your dear face and pour out my heart to you once again." "Не умру прежде, чем еще раз не упьюсь беседой с вами, возлюбленные сердца моего, на милые лики ваши погляжу, душу мою вам еще раз изолью".
The monks, who had gathered for this probably last conversation with Father Zossima, had all been his devoted friends for many years. Собравшиеся на эту последнюю, вероятно, беседу старца были самые преданные ему друзья с давних лет.
There were four of them: Father Iosif and Father Paissy, Father Mihail the warden of the hermitage, a man not very old and far from being learned. He was of humble origin, of strong will and steadfast faith, of austere appearance, but of deep tenderness, though he obviously concealed it as though he were almost ashamed of it. Их было четверо: иеромонахи отец Иосиф и отец Паисий, иеромонах отец Михаил, настоятель скита, человек не весьма еще старый, далеко не столь ученый, из звания простого, но духом твердый, нерушимо и просто верующий, с виду суровый, но проникновенный глубоким умилением в сердце своем, хотя видимо скрывал свое умиление до какого-то даже стыда.
The fourth, Father Anfim, was a very old and humble little monk of the poorest peasant class. He was almost illiterate, and very quiet, scarcely speaking to anyone. He was the humblest of the humble, and looked as though he had been frightened by something great and awful beyond the scope of his intelligence. Четвертый гость был совсем уже старенький, простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания, брат Анфим, чуть ли даже не малограмотный, молчаливый и тихий, редко даже с кем говоривший, между самыми смиренными смиреннейший и имевший вид человека, как бы навеки испуганного чем-то великим и страшным, не в подъем уму его.
Father Zossima had a great affection for this timorous man, and always treated him with marked respect, though perhaps there was no one he had known to whom he had said less, in spite of the fact that he had spent years wandering about holy Russia with him. Этого как бы трепещущего человека старец Зосима весьма любил и во всю жизнь свою относился к нему с необыкновенным уважением, хотя, может быть, ни с кем во всю жизнь свою не сказал менее слов, как с ним, несмотря на то, что когда-то многие годы провел в странствованиях с ним вдвоем по всей святой Руси.
That was very long ago, forty years before, when Father Zossima first began his life as a monk in a poor and little monastery at Kostroma, and when, shortly after, he had accompanied Father Anfim on his pilgrimage to collect alms for their poor monastery. Было это уже очень давно, лет пред тем уже сорок, когда старец Зосима впервые начал иноческий подвиг свой в одном бедном, малоизвестном костромском монастыре и когда вскоре после того пошел сопутствовать отцу Анфиму в странствиях его для сбора пожертвований на их бедный костромской монастырек.
The whole party were in the bedroom which, as we mentioned before, was very small, so that there was scarcely room for the four of them (in addition to Porfiry, the novice, who stood) to sit round Father Zossima on chairs brought from the sitting room. Все, и хозяин и гости, расположились во второй комнате старца, в которой стояла постель его, комнате, как и было указано прежде, весьма тесной, так что все четверо (кроме Порфирия-послушника, пребывавшего стоя) едва разместились вокруг кресел старца на принесенных из первой комнаты стульях.
It was already beginning to get dark, the room was lighted up by the lamps and the candles before the ikons. Начало уже смеркаться, комната освещалась от лампад и восковых свеч пред иконами.
Seeing Alyosha standing embarrassed in the doorway, Father Zossima smiled at him joyfully and held out his hand. Увидав Алешу, смутившегося при входе и ставшего в дверях, старец радостно улыбнулся ему и протянул руку:
"Welcome, my quiet one, welcome, my dear, here you are too. - Здравствуй, тихий, здравствуй, милый, вот и ты.
I knew you would come." И знал, что прибудешь.
Alyosha went up to him, bowed down before him to the ground and wept. Алеша подошел к нему, склонился пред ним до земли и заплакал.
Something surged up from his heart, his soul was quivering, he wanted to sob. Что-то рвалось из его сердца, душа его трепетала, ему хотелось рыдать.
"Come, don't weep over me yet," Father Zossima smiled, laying his right hand on his head. "You see I am sitting up talking; maybe I shall live another twenty years yet, as that dear good woman from Vishegorye, with her little Lizaveta in her arms, wished me yesterday. - Что ты, подожди оплакивать, - улыбнулся старец, положив правую руку свою на его голову, - видишь, сижу и беседую, может, и двадцать лет еще проживу, как пожелала мне вчера та добрая, милая, из Вышегорья, с девочкой Лизаветой на руках.
God bless the mother and the little girl Lizaveta," he crossed himself. "Porfiry, did you take her offering where I told you?" Помяни, Господи, и мать, и девочку Лизавету! (Он перекрестился.) Порфирий, дар-то ее снес, куда я сказал?
He meant the sixty copecks brought him the day before by the good-humoured woman to be given "to someone poorer than me." Это он припомнил о вчерашних шести гривнах, пожертвованных веселою поклонницей, чтоб отдать "той, которая меня бедней".
Such offerings, always of money gained by personal toil, are made by way of penance voluntarily undertaken. Такие жертвы происходят как епитимии, добровольно на себя почему-либо наложенные, и непременно из денег, собственным трудом добытых.
The elder had sent Porfiry the evening before to a widow, whose house had been burnt down lately, and who after the fire had gone with her children begging alms. Старец послал Порфирия еще с вечера к одной недавно еще погоревшей нашей мещанке, вдове с детьми, пошедшей после пожара нищенствовать.
Porfiry hastened to reply that he had given the money, as he had been instructed, "from an unknown benefactress." Порфирий поспешил донести, что дело уже сделано и что подал, как приказано ему было, "от неизвестной благотворительницы".
"Get up, my dear boy," the elder went on to Alyosha. "Let me look at you. - Встань, милый, - продолжал старец Алеше, - дай посмотрю на тебя.
Have you been home and seen your brother?" Был ли у своих и видел ли брата?
It seemed strange to Alyosha that he asked so confidently and precisely, about one of his brothers only- but which one? Then perhaps he had sent him out both yesterday and to-day for the sake of that brother. Алеше странно показалось, что он спрашивает так твердо и точно об одном только из братьев, - но о котором же: значит, для этого-то брата, может быть, и отсылал его от себя и вчера, и сегодня.
"I have seen one of my brothers," answered Alyosha. - Одного из братьев видел, - ответил Алеша.
"I mean the elder one, to whom I bowed down." - Я про того, вчерашнего, старшего, которому я до земли поклонился.
"I only saw him yesterday and could not find him to-day," said Alyosha. - Того я вчера лишь видел, а сегодня никак не мог найти, - сказал Алеша.
"Make haste to find him, go again to-morrow and make haste, leave everything and make haste. - Поспеши найти, завтра опять ступай и поспеши, все оставь и поспеши.
Perhaps you may still have time to prevent something terrible. Может, еще успеешь что-либо ужасное предупредить.
I bowed down yesterday to the great suffering in store for him." Я вчера великому будущему страданию его поклонился.
He was suddenly silent and seemed to be pondering. Он вдруг умолк и как бы задумался.
The words were strange. Слова были странные.
Father Iosif, who had witnessed the scene yesterday, exchanged glances with Father Paissy. Отец Иосиф, свидетель вчерашнего земного поклона старца, переглянулся с отцом Паисием.
Alyosha could not resist asking: Алеша не вытерпел.
"Father and teacher," he began with extreme emotion, "your words are too obscure.... What is this suffering in store for him?" - Отец и учитель, - проговорил он в чрезвычайном волнении, - слишком неясны слова ваши... Какое это страдание ожидает его?
"Don't inquire. - Не любопытствуй.
I seemed to see something terrible yesterday... as though his whole future were expressed in his eyes. Показалось мне вчера нечто страшное... словно всю судьбу его выразил вчера его взгляд.
A look came into his eyes- so that I was instantly horror-stricken at what that man is preparing for himself. Был такой у него один взгляд... так что ужаснулся я в сердце моем мгновенно тому, что уготовляет этот человек для себя.
Once or twice in my life I've seen such a look in a man's face... reflecting as it were his future fate, and that fate, alas, came to pass. Раз или два в жизни видел я у некоторых такое же выражение лица... как бы изображавшее всю судьбу тех людей, и судьба их, увы, сбылась.
I sent you to him, Alexey, for I thought your brotherly face would help him. Послал я тебя к нему, Алексей, ибо думал, что братский лик твой поможет ему.
But everything and all our fates are from the Lord. Но все от Господа и все судьбы наши.
'Except a corn of wheat fall into the ground and die, it abideth alone; but if it die, it bringeth forth much fruit.' "Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода".
Remember that. Запомни сие.
You, Alexey, I've many times silently blessed for your face, know that," added the elder with a gentle smile. "This is what I think of you, you will go forth from these walls, but will live like a monk in the world. А тебя, Алексей, много раз благословлял я мысленно в жизни моей за лик твой, узнай сие, -проговорил старец с тихою улыбкой. - Мыслю о тебе так: изыдешь из стен сих, а в миру пребудешь как инок.
You will have many enemies, but even your foes will love you. Много будешь иметь противников, но и самые враги твои будут любить тебя.
Life will bring you many misfortunes, but you will find your happiness in them, and will bless life and will make others bless it- which is what matters most. Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь, и жизнь благословишь, и других благословить заставишь - что важнее всего.
Well, that is your character. Ну вот ты каков.
Fathers and teachers," he addressed his friends with a tender smile, "I have never till to-day told even him why the face of this youth is so dear to me. Отцы и учители мои, - умиленно улыбаясь, обратился он к гостям своим, - никогда до сего дня не говорил я, даже и ему, за что был столь милым душе моей лик сего юноши.
Now I will tell you. His face has been as it were a remembrance and a prophecy for me. Теперь лишь скажу: был мне лик его как бы напоминанием и пророчеством.
At the dawn of my life when I was a child I had an elder brother who died before my eyes at seventeen. На заре дней моих, еще малым ребенком, имел я старшего брата, умершего юношей, на глазах моих, всего только семнадцати лет.
And later on in the course of my life I gradually became convinced that that brother had been for a guidance and a sign from on high for me. For had he not come into my life, I should never perhaps, so I fancy at least, have become a monk and entered on this precious path. И потом, проходя жизнь мою, убедился я постепенно, что был этот брат мой в судьбе моей как бы указанием и предназначением свыше, ибо не явись он в жизни моей, не будь его вовсе, и никогда-то, может быть, я так мыслю, не принял бы я иноческого сана и не вступил на драгоценный путь сей.
He appeared first to me in my childhood, and here, at the end of my pilgrimage, he seems to have come to me over again. То первое явление было еще в детстве моем, и вот уже на склоне пути моего явилось мне воочию как бы повторение его.
It is marvellous, fathers and teachers, that Alexey, who has some, though not a great, resemblance in face, seems to me so like him spiritually, that many times I have taken him for that young man, my brother, mysteriously come back to me at the end of my pilgrimage, as a reminder and an inspiration. So that I positively wondered at so strange a dream in myself. Чудно это, отцы и учители, что, не быв столь похож на него лицом, а лишь несколько, Алексей казался мне до того схожим с тем духовно, что много раз считал я его как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения, так что даже удивлялся себе самому и таковой странной мечте моей.
Do you hear this, Porfiry?" he turned to the novice who waited on him. "Many times I've seen in your face as it were a look of mortification that I love Alexey more than you. Слышишь ли сие, Порфирий, - обратился он к прислуживавшему его послушнику. - Много раз видел я на лице твоем как бы огорчение, что я Алексея больше люблю, чем тебя.
Now you know why that was so, but I love you too, know that, and many times I grieved at your mortification. Теперь знаешь, почему так было, но и тебя люблю, знай это, и много раз горевал, что ты огорчаешься.
I should like to tell you, dear friends, of that youth, my brother, for there has been no presence in my life more precious, more significant and touching. Вам же, милые гости, хочу я поведать о сем юноше, брате моем, ибо не было в жизни моей явления драгоценнее сего, более пророческого и трогательного.
My heart is full of tenderness, and I look at my whole life at this moment as though living through it again." Умилилось сердце мое, и созерцаю всю жизнь мою в сию минуту, како бы вновь ее всю изживая...
Here I must observe that this last conversation of Father Zossima with the friends who visited him on the last day of his life has been partly preserved in writing. Здесь я должен заметить, что эта последняя беседа старца с посетившими его в последний день жизни его гостями сохранилась отчасти записанною.
Alexey Fyodorovitch Karamazov wrote it down from memory, some time after his elder's death. Записал Алексей Федорович Карамазов некоторое время спустя по смерти старца на память.
But whether this was only the conversation that took place then, or whether he added to it his notes of parts of former conversations with his teacher, I cannot determine. In his account, Father Zossima's talk goes on without interruption, as though he told his life to his friends in the form of a story, though there is no doubt, from other accounts of it, that the conversation that evening was general. Though the guests did not interrupt Father Zossima much, yet they too talked, perhaps even told something themselves. Besides, Father Zossima could not have carried on an uninterrupted narrative, for he was sometimes gasping for breath, his voice failed him, and he even lay down to rest on his bed, though he did not fall asleep and his visitors did not leave their seats. Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Once or twice the conversation was interrupted by Father Paissy's reading the Gospel. Раз или два беседа прерывалась чтением Евангелия, читал отец Паисий.
It is worthy of note, too, that no one of them supposed that he would die that night, for on that evening of his life after his deep sleep in the day he seemed suddenly to have found new strength, which kept him up through this long conversation. Замечательно тоже, что никто из них, однако же, не полагал, что умрет он в самую эту же ночь, тем более что в этот последний вечер жизни своей он, после глубокого дневного сна, вдруг как бы обрел в себе новую силу, поддерживавшую его во всю длинную эту беседу с друзьями.
It was like a last effort of love which gave him marvellous energy; only for a little time, however, for his life was cut short immediately.. But of that later. Это было как бы последним умилением, поддержавшим в нем неимоверное оживление, но на малый лишь срок, ибо жизнь его пресеклась вдруг... Но об этом после.
I will only add now that I have preferred to confine myself to the account given by Alexey Fyodorovitch Karamazov. Теперь же хочу уведомить, что предпочел, не излагая всех подробностей беседы, ограничиться лишь рассказом старца по рукописи Алексея Федоровича Карамазова.
It will be shorter and not so fatiguing, though, of course, as I must repeat, Alyosha took a great deal from previous conversations and added them to it. Будет оно короче, да и не столь утомительно, хотя, конечно, повторяю это, многое Алеша взял и из прежних бесед и совокупил вместе.
Notes of the Life of the deceased Priest and Monk, the Elder Zossima, taken from his own words by Alexey Fyodorovitch Karamazov. II Из жития в бозе преставившегося иеросхимонаха старца Зосимы, составлено с собственных слов его Алексеем Федоровичем Карамазовым
BIOGRAPHICAL NOTES Сведения биографические
(a) Father Zossima's Brother. а) О юноше брате старца Зосимы
Beloved fathers and teachers, I was born in a distant province in the north, in the town of V. My father was a gentleman by birth, but of no great consequence or position. Возлюбленные отцы и учители, родился я в далекой губернии северной, в городе В., от родителя дворянина, но не знатного и не весьма чиновного.
He died when I was only two years old, and I don't remember him at all. Скончался он, когда было мне всего лишь два года от роду, и не помню я его вовсе.
He left my mother a small house built of wood, and a fortune, not large, but sufficient to keep her and her children in comfort. Оставил он матушке моей деревянный дом небольшой и некоторый капитал, не великий, достаточный, чтобы прожить с детьми не нуждаясь.
There were two of us, my elder brother Markel and I. А было нас всего у матушки двое: я, Зиновий, и старший брат мой, Маркел.
He was eight years older than I was, of hasty, irritable temperament, but kind-hearted and never ironical. He was remarkably silent, especially at home with me, his mother, and the servants. Был он старше меня годов на восемь, характера вспыльчивого и раздражительного, но добрый, не насмешливый и странно как молчаливый, особенно в своем доме, со мной, с матерью и с прислугой.
He did well at school, but did not get on with his school-fellows, though he never quarrelled, at least so my mother has told me. Учился в гимназии хорошо, но с товарищами своими не сходился, хотя и не ссорился, так по крайней мере запомнила о нем матушка.
Six months before his death, when he was seventeen, he made friends with a political exile who had been banished from Moscow to our town for freethinking, and led a solitary existence there. За полгода до кончины своей, когда уже минуло ему семнадцать лет, повадился он ходить к одному уединенному в нашем городе человеку, как бы политическому ссыльному, высланному из Москвы в наш город за вольнодумство.
He was a good scholar who had gained distinction in philosophy in the university. Был же этот ссыльный немалый ученый и знатный философ в университете.
Something made him take a fancy to Markel, and he used to ask him to see him. Почему-то он полюбил Маркела и стал принимать его.
The young man would spend whole evenings with him during that winter, till the exile was summoned to Petersburg to take up his post again at his own request, as he had powerful friends. Просиживал у него юноша целые вечера, и так во всю зиму, доколе не потребовали обратно ссыльного на государственную службу в Петербург, по собственной просьбе его, ибо имел покровителей.
It was the beginning of Lent, and Markel would not fast, he was rude and laughed at it. Начался Великий пост, а Маркел не хочет поститься, бранится и над этим смеется:
"That's all silly twaddle, and there is no God," he said, horrifying my mother, the servants, and me too. For though I was only nine, I too was aghast at hearing such words. "Все это бредни, говорит, и нет никакого и Бога", - так что в ужас привел и мать и прислугу, да и меня малого, ибо хотя был я и девяти лет всего, но, услышав слова сии, испугался очень и я.
We had four servants, all serfs. Прислуга же была у нас вся крепостная, четверо человек, все купленные на имя знакомого нам помещика.
I remember my mother selling one of the four, the cook Afimya, who was lame and elderly, for sixty paper roubles, and hiring a free servant to take her place. Еще помню, как из сих четверых продала матушка одну, кухарку Афимью, хромую и пожилую, за шестьдесят рублей ассигнациями, а на место ее наняла вольную.
In the sixth week in Lent, my brother, who was never strong and had a tendency to consumption, was taken ill. He was tall but thin and delicate-looking, and of very pleasing countenance. И вот на шестой неделе поста стало вдруг брату хуже, а был он и всегда нездоровый, грудной, сложения слабого и наклонный к чахотке; роста же немалого, но тонкий и хилый, лицом же весьма благообразен.
I suppose he caught cold, anyway the doctor, who came, soon whispered to my mother that it was galloping consumption, that he would not live through the spring. Простудился он, что ли, но доктор прибыл и вскоре шепнул матушке, что чахотка скоротечная и что весны не переживет.
My mother began weeping, and, careful not to alarm my brother, she entreated him to go to church, to confess and take the sacrament, as he was still able to move about. Стала мать плакать, стала просить брата с осторожностию (более для того, чтобы не испугать его), чтобы поговел и причастился святых Божиих таин, ибо был он тогда еще на ногах.
This made him angry, and he said something profane about the church. He grew thoughtful, however; he guessed at once that he was seriously ill, and that that was why his mother was begging him to confess and take the sacrament. Услышав, рассердился и выбранил храм Божий, однако задумался: догадался сразу, что болен опасно и что потому-то родительница и посылает его, пока силы есть, поговеть и причаститься.
He had been aware, indeed, for a long time past, that he was far from well, and had a year before coolly observed at dinner to your mother and me, Впрочем, и сам уже знал, что давно нездоров, и еще за год пред тем проговорил раз за столом мне и матери хладнокровно:
"My life won't be long among you, I may not live another year," which seemed now like a prophecy. "Не жилец я на свете меж вами, может, и года не проживу", и вот словно и напророчил.
Three days passed and Holy Week had come. Прошло дня три, и настала Страстная неделя.
And on Tuesday morning my brother began going to church. И вот брат со вторника утра пошел говеть.
"I am doing this simply for your sake, mother, to please and comfort you," he said. "Я это, матушка, собственно для вас делаю, чтоб обрадовать вас и успокоить", - сказал он ей.
My mother wept with joy and grief. Заплакала мать от радости, да и с горя:
"His end must be near," she thought, "if there's such a change in him." "Знать, близка кончина его, коли такая в нем вдруг перемена".
But he was not able to go to church long, he took to his bed, so he had to confess and take the sacrament at home. Но недолго походил он в церковь, слег, так что исповедовали и причастили его уже дома.
It was a late Easter, and the days were bright, fine, and full of fragrance. Дни наступили светлые, ясные, благоуханные, Пасха была поздняя.
I remember he used to cough all night and sleep badly, but in the morning he dressed and tried to sit up in an arm-chair. Всю-то ночь он, я помню, кашляет, худо спит, а наутро всегда оденется и попробует сесть в мягкие кресла.
That's how I remember him sitting, sweet and gentle, smiling, his face bright and joyous, in spite of his illness. Так и запомню его: сидит тихий, кроткий, улыбается, сам больной, а лик веселый, радостный.
A marvellous change passed over him, his spirit seemed transformed. Изменился он весь душевно - такая дивная началась в нем вдруг перемена!
The old nurse would come in and say, Войдет к нему в комнату старая нянька:
"Let me light the lamp before the holy image, my dear." "Позволь, голубчик, я и у тебя лампаду зажгу пред образом".
And once he would not have allowed it and would have blown it out. А он прежде не допускал, задувал даже.
"Light it, light it, dear, I was a wretch to have prevented you doing it. "Зажигай, милая, зажигай, изверг я был, что претил вам прежде.
You are praying when you light the lamp, and I am praying when I rejoice seeing you. Ты Богу, лампадку зажигая, молишься, а я, на тебя радуясь, молюсь.
So we are praying to the same God." Значит, одному Богу и молимся".
Those words seemed strange to us, and mother would go to her room and weep, but when she went in to him she wiped her eyes and looked cheerful. Странными казались нам эти снова, а мать уйдет к себе и все плачет, только к нему входя обтирала глаза и принимала веселый вид.
"Mother, don't weep, darling," he would say, "I've long to live yet, long to rejoice with you, and life is glad and joyful." "Матушка, не плачь, голубушка, - говорит, бывало, - много еще жить мне, много веселиться с вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!" -
"Ah, dear boy, how can you talk of joy when you lie feverish at night, coughing as though you would tear yourself to pieces." "Ах, милый, ну какое тебе веселье, когда ночь горишь в жару да кашляешь, так что грудь тебе чуть не разорвет". -
"Don't cry, mother," he would answer, "life is paradise, and we are all in paradise, but we won't see it; if we would, we should have heaven on earth the next day." "Мама, - отвечает ей, - не плачь, жизнь есть рай, и все мы в раю, да не хотим знать того, а если бы захотели узнать, завтра же и стал бы на всем свете рай".
Everyone wondered at his words, he spoke so strangely and positively; we were all touched and wept. И дивились все словам его, так он это странно и так решительно говорил; умилялись и плакали.
Friends came to see us. Приходили к нам знакомые:
"Dear ones," he would say to them, "what have I done that you should love me so, how can you love anyone like me, and how was it I did not know, I did not appreciate it before?" "Милые, говорит, дорогие, и чем я заслужил, что вы меня любите, за что вы меня такого любите, и как я того прежде не знал, не ценил".
When the servants came in to him he would say continually, Входящим слугам говорил поминутно:
"Dear, kind people, why are you doing so much for me, do I deserve to be waited on? "Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, да и стою ли я того, чтобы служить-то мне?
If it were God's will for me to live, I would wait on you, for all men should wait on one another." Если бы помиловал Бог и оставил в живых, стал бы сам служить вам, ибо все должны один другому служить".
Mother shook her head as she listened. Матушка, слушая, качала головой:
"My darling, it's your illness makes you talk like that." "Дорогой ты мой, от болезни ты так говоришь". -
"Mother darling," he would say, "there must be servants and masters, but if so I will be the servant of my servants, the same as they are to me. "Мама, радость моя, говорит, нельзя, чтобы не было господ и слуг, но пусть же и я буду слугой моих слуг, таким же, каким и они мне.
And another thing, mother, every one of us has sinned against all men, and I more than any." Да еще скажу тебе, матушка, что всякий из нас пред всеми во всем виноват, а я более всех".
Mother positively smiled at that, smiled through her tears. Матушка так даже тут усмехнулась, плачет и усмехается:
"Why, how could you have sinned against all men, more than all? "Ну и чем это ты, говорит, пред всеми больше всех виноват?
Robbers and murderers have done that, but what sin have you committed yet, that you hold yourself more guilty than all?" Там убийцы, разбойники, а ты чего такого успел нагрешить, что себя больше всех обвиняешь?" -
"Mother, little heart of mine," he said (he had begun using such strange caressing words at that time), "little heart of mine, my joy, believe me, everyone is really responsible to all men for all men and for everything. "Матушка, кровинушка ты моя, говорит (стал он такие любезные слова тогда говорить, неожиданные), кровинушка ты моя милая, радостная, знай, что воистину всякий пред всеми за всех и за все виноват.
I don't know how to explain it to you, but I feel it is so, painfully even. Не знаю я, как истолковать тебе это, но чувствую, что это так до мучения.
And how is it we went on then living, getting angry and not knowing?" И как это мы жили, сердились и ничего не знали тогда?"
So he would get up every day, more and more sweet and joyous and full of love. Так он вставал со сна, каждый день все больше и больше умиляясь и радуясь и весь трепеща любовью.
When the doctor, an old German called Eisenschmidt, came: Приедет, бывало, доктор - старик немец Эйзеншмидт ездил:
"Well, doctor, have I another day in this world?" he would ask, joking. "Ну что, доктор, проживу я еще денек-то на свете?" - шутит, бывало, с ним.
"You'll live many days yet," the doctor would answer, "and months and years too." "Не то что день, и много дней проживете, -ответит, бывало, доктор, - и месяцы, и годы еще проживете". -
"Months and years!" he would exclaim. "Why reckon the days? One day is enough for a man to know all happiness. "Да чего годы, чего месяцы! - воскликнет, бывало, - что тут дни-то считать, и одного дня довольно человеку, чтобы все счастие узнать.
My dear ones, why do we quarrel, try to outshine each other and keep grudges against each other? Let's go straight into the garden, walk and play there, love, appreciate, and kiss each other, and glorify life." Милые мои, чего мы ссоримся, друг пред другом хвалимся, один на другом обиды помним: прямо в сад пойдем и станем гулять и резвиться, друг друга любить и восхвалять, и целовать, и жизнь нашу благословлять". -
"Your son cannot last long," the doctor told my mother, as she accompanied him the door. "The disease is affecting his brain." "Не жилец он на свете, ваш сын, - промолвил доктор матушке, когда провожала она его до крыльца, - он от болезни впадает в помешательство".
The windows of his room looked out into the garden, and our garden was a shady one, with old trees in it which were coming into bud. The first birds of spring were flitting in the branches, chirruping and singing at the windows. Выходили окна его комнаты в сад, а сад у нас был тенистый, с деревьями старыми, на деревьях завязались весенние почки, прилетели ранние птички, гогочут, поют ему в окна.
And looking at them and admiring them, he began suddenly begging their forgiveness too: И стал он вдруг, глядя на них и любуясь, просить и у них прощения:
"Birds of heaven, happy birds, forgive me, for I have sinned against you too." "Птички Божии, птички радостные, простите и вы меня, потому что и пред вами я согрешил".
None of us could understand that at the time, but he shed tears of joy. Этого уж никто тогда у нас не мог понять, а он от радости плачет:
"Yes," he said, "there was such a glory of God all about me: birds, trees, meadows, sky; only I lived in shame and dishonoured it all and did not notice the beauty and glory." "Да, говорит, была такая Божия слава кругом меня: птички, деревья, луга, небеса, один я жил в позоре, один все обесчестил, а красы и славы не приметил вовсе". -
"You take too many sins on yourself," mother used to say, weeping. "Уж много ты на себя грехов берешь", - плачет, бывало, матушка.
"Mother, darling, it's for joy, not for grief I am crying. Though I can't explain it to you, I like to humble myself before them, for I don't know how to love them enough. "Матушка, радость моя, я ведь от веселья, а не от горя это плачу; мне ведь самому хочется пред ними виноватым быть, растолковать только тебе не могу, ибо не знаю, как их и любить.
If I have sinned against everyone, yet all forgive me, too, and that's heaven. Пусть я грешен пред всеми, зато и меня все простят, вот и рай.
Am I not in heaven now?" Разве я теперь не в раю?"
And there was a great deal more I don't remember. И много еще было, чего и не припомнить и не вписать.
I remember I went once into his room when there was no one else there. Помню, однажды вошел я к нему один, когда никого у него не было.
It was a bright evening, the sun was setting, and the whole room was lighted up. Час был вечерний, ясный, солнце закатывалось и всю комнату осветило косым лучом.
He beckoned me, and I went up to him. He put his hands on my shoulders and looked into my face tenderly, lovingly; he said nothing for a minute, only looked at me like that. Поманил он меня, увидав, подошел я к нему, взял он меня обеими руками за плечи, глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего не сказал, только поглядел так с минуту:
"Well," he said, "run and play now, enjoy life for me too." "Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за меня!"
I went out then and ran to play. Вышел я тогда и пошел играть.
And many times in my life afterwards I remembered even with tears how he told me to enjoy life for him too. А в жизни потом много раз припоминал уже со слезами, как он велел жить за себя.
There were many other marvellous and beautiful sayings of his, though we did not understand them at the time. Много еще говорил он таких дивных и прекрасных, хотя и непонятных нам тогда слов.
He died the third week after Easter. He was fully conscious though he could not talk; up to his last hour he did not change. He looked happy, his eyes beamed and sought us, he smiled at us, beckoned us. Скончался же на третьей неделе после Пасхи, в памяти, и хотя и говорить уже перестал, но не изменился до самого последнего своего часа: смотрит радостно, в очах веселье, взглядами нас ищет, улыбается нам, нас зовет.
There was a great deal of talk even in the town about his death. Даже в городе много говорили о его кончине.
I was impressed by all this at the time, but not too much so, though I cried a good deal at his funeral. Потрясло меня все это тогда, но не слишком, хоть и плакал я очень, когда его хоронили.
I was young then, a child, but a lasting impression, a hidden feeling of it all, remained in my heart, ready to rise up and respond when the time came. Юн был, ребенок, но на сердце осталось все неизгладимо, затаилось чувство. В свое время должно было все восстать и откликнуться.
So indeed it happened. Так оно и случилось.
(b) Of the Holy Scriptures in the Life of Father Zossima. б) О Священном Писании в жизни отца Зосимы
I was left alone with my mother. Остались мы тогда одни с матушкой.
Her friends began advising her to send me to Petersburg as other parents did. "You have only one son now," they said, "and have a fair income, and you will be depriving him perhaps of a brilliant career if you keep him here." Посоветовали ей скоро добрые знакомые, что вот, дескать, остался всего один у вас сынок, и не бедные вы, капитал имеете, так по примеру прочих почему бы сына вашего не отправить вам в Петербург, а оставшись здесь, знатной, может быть, участи его лишите.
They suggested I should be sent to Petersburg to the Cadet Corps, that I might afterwards enter the Imperial Guard. И надоумили матушку меня в Петербург в кадетский корпус свезти, чтобы в императорскую гвардию потом поступить.
My mother hesitated for a long time, it was awful to part with her only child, but she made up her mind to it at last, though not without many tears, believing she was acting for my happiness. Матушка долго колебалась: как это с последним сыном расстаться, но, однако, решилась, хотя и не без многих слез, думая счастию моему способствовать.
She brought me to Petersburg and put me into the Cadet Corps, and I never saw her again. For she too died three years afterwards. She spent those three years mourning and grieving for both of us. Свезла она меня в Петербург да и определила, а с тех пор я ее и не видал вовсе; ибо через три года сама скончалась, все три года по нас обоих грустила и трепетала.
From the house of my childhood I have brought nothing but precious memories, for there are no memories more precious than those of early childhood in one's first home. And that is almost always so if there is any love and harmony in the family at all. Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть-чуть любовь да союз.
Indeed, precious memories may remain even of a bad home, if only the heart knows how to find what is precious. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное.
With my memories of home I count, too, my memories of the Bible, which, child as I was, I was very eager to read at home. К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о Священной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал знать.
I had a book of Scripture history then with excellent pictures, called A Hundred and Four Stories from the Old and New Testament, and I learned to read from it. Была у меня тогда книга, Священная история, с прекрасными картинками, под названием "Сто четыре Священные истории Ветхого и Нового Завета", и по ней я и читать учился.
I have it lying on my shelf now; I keep it as a precious relic of the past. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю.
But even before I learned to read, I remember first being moved to devotional feeling at eight years old. Но и до того еще как читать научился, помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное, еще восьми лет от роду.
My mother took me alone to mass (I don't remember where my brother was at the time) on the Monday before Easter. Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм Господень, в Страстную неделю в понедельник к обедне.
It was a fine day, and I remember to-day, as though I saw it now, how the incense rose from the censer and softly floated upwards and, overhead in the cupola, mingled in rising waves with the sunlight that streamed in at the little window. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам.
I was stirred by the sight, and for the first time in my life I consciously received the seed of God's word in my heart. Смотрел я умиленно и в первый раз от роду принял я тогда в душу первое семя слова Божия осмысленно.
A youth came out into the middle of the church carrying a big book, so large that at the time I fancied he could scarcely carry it. He laid it on the reading desk, opened it, and began reading, and suddenly for the first time I understood something read in the church of God. Вышел на средину храма отрок с большою книгой, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме Божием читают.
In the land of Uz, there lived a man, righteous and God-fearing, and he had great wealth, so many camels, so many sheep and asses, and his children feasted, and he loved them very much and prayed for them. "It may be that my sons have sinned in their feasting." Был муж в земле Уц, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства, столько-то верблюдов, столько овец и ослов, и дети его веселились, и любил он их очень, и молил за них Бога: может, согрешили они, веселясь.
Now the devil came before the Lord together with the sons of God, and said to the Lord that he had gone up and down the earth and under the earth. И вот восходит к Богу диавол вместе с сынами Божьими и говорит Господу, что прошел по всей земле и под землею.
"And hast thou considered my servant Job?" God asked of him. "А видел ли раба моего Иова?" - спрашивает его Бог.
And God boasted to the devil, pointing to His great and holy servant. И похвалился Бог диаволу, указав на великого святого раба своего.
And the devil laughed at God's words. И усмехнулся диавол на слова Божии:
"Give him over to me and Thou wilt see that Thy servant will murmur against Thee and curse Thy name." "Предай его мне и увидишь, что возропщет раб твой и проклянет твое имя".
And God gave up the just man He loved so, to the devil. And the devil smote his children and his cattle and scattered his wealth, all of a sudden like a thunderbolt from heaven. And Job rent his mantle and fell down upon the ground and cried aloud, И предал Бог своего праведника, столь им любимого, диаволу, и поразил диавол детей его, и скот его, и разметал богатство его, все вдруг, как Божиим громом, и разодрал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил:
"Naked came I out of my mother's womb, and naked shall I return into the earth; the Lord gave and the Lord has taken away. "Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю, Бог дал, Бог и взял.
Blessed be the name of the Lord for ever and ever." Буди имя Господне благословенно отныне и до века!"
Fathers and teachers, forgive my tears now, for all my childhood rises up again before me, and I breathe now as I breathed then, with the breast of a little child of eight, and I feel as I did then, awe and wonder and gladness. Отцы и учители, пощадите теперешние слезы мои - ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и радость.
The camels at that time caught my imagination, and Satan, who talked like that with God, and God who gave His servant up to destruction, and His servant crying out: И верблюды-то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба своего на погибель, и раб его, восклицающий:
"Blessed be Thy name although Thou dost punish me," and then the soft and sweet singing in the church: "Буди имя твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня", - а затем тихое и сладостное пение во храме:
"Let my prayer rise up before Thee," and again incense from the priest's censer and the kneeling and the prayer. "Да исправится молитва моя", и снова фимиам от кадила священника и коленопреклоненная молитва!
Ever since then- only yesterday I took it up- I've never been able to read that sacred tale without tears. С тех пор - даже вчера еще взял ее - и не могу читать эту пресвятую повесть без слез.
And how much that is great, mysterious and unfathomable there is in it! А и сколько тут великого, тайного, невообразимого!
Afterwards I heard the words of mockery and blame, proud words, "How could God give up the most loved of His saints for the diversion of the devil, take from him his children, smite him with sore boils so that he cleansed the corruption from his sores with a potsherd- and for no object except to boast to the devil Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной:
'See what My saint can suffer for My sake.' "Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!"
"But the greatness of it lies just in the fact that it is a mystery- that the passing earthly show and the eternal verity are brought together in it. Но в том и великое, что тут тайна, - что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
In the face of the earthly truth, the eternal truth is accomplished. Пред правдой земною совершается действие вечной правды.
The Creator, just as on the first days of creation He ended each day with praise: Тут Творец, как и в первые дни творения, завершая каждый день похвалою:
"That is good that I have created," looks upon Job and again praises His creation. "Хорошо то, что я сотворил", - смотрит на Иова и вновь хвалится созданием своим.
And Job, praising the Lord, serves not only Him but all His creation for generations and generations, and for ever and ever, since for that he was ordained. А Иов, хваля Господа, служит не только ему, но послужит и всему созданию его в роды и роды и во веки веков, ибо к тому и предназначен был.
Good heavens, what a book it is, and what lessons there are in it! Господи, что это за книга и какие уроки!
What a book the Bible is, what a miracle, what strength is given with it to man! Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку!
It is like a mould cast of the world and man and human nature, everything is there, and a law for everything for all the ages. Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков.
And what mysteries are solved and revealed! God raises Job again, gives him wealth again. Many years pass by, and he has other children and loves them. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их -Господи:
But how could he love those new ones when those first children are no more, when he has lost them? "Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился?
Remembering them, how could he be fully happy with those new ones, however dear the new ones might be? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?"
But he could, he could. It's the great mystery of human life that old grief passes gradually into quiet, tender joy. The mild serenity of age takes the place of the riotous blood of youth. I bless the rising sun each day, and, as before, my heart sings to meet it, but now I love even more its setting, its long slanting rays and the soft, tender, gentle memories that come with them, the dear images from the whole of my long, happy life- and over all the Divine Truth, softening, reconciling, forgiving! Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни - а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
My life is ending, I know that well, but every day that is left me I feel how earthly life is in touch with a new infinite, unknown, but approaching life, the nearness of which sets my soul quivering with rapture, my mind glowing and my heart weeping with joy. Friends and teachers, I have heard more than once, and of late one may hear it more often, that the priests, and above all the village priests, are complaining on all sides of their miserable income and their humiliating lot. They plainly state, even in print- I've read it myself- that they are unable to teach the Scriptures to the people because of the smallness of their means, and if Lutherans and heretics come and lead the flock astray, they let them lead them astray because they have so little to live upon. Кончается жизнь моя, знаю и слышу это, но чувствую на каждый оставшийся день мой, как жизнь моя земная соприкасается уже с новою, бесконечною, неведомою, но близко грядущею жизнью, от предчувствия которой трепещет восторгом душа моя, сияет ум и радостно плачет сердце... Други и учители, слышал я не раз, а теперь в последнее время еще слышнее стало о том, как у нас иереи Божии, а пуще всего сельские, жалуются слезно и повсеместно на малое свое содержание и на унижение свое и прямо заверяют, даже печатно, - читал сие сам, -что не могут они уже теперь будто бы толковать народу Писание, ибо мало у них содержания, и если приходят уже лютеране и еретики и начинают отбивать стадо, то и пусть отбивают, ибо мало-де у нас содержания.
May the Lord increase the sustenance that is so precious to them, for their complaint is just, too. But of a truth I say, if anyone is to blame in the matter, half the fault is ours. Господи! думаю, дай Бог им более сего столь драгоценного для них содержания (ибо справедлива и их жалоба), но воистину говорю: если кто виноват сему, то наполовину мы сами!
For he may be short of time, he may say truly that he is overwhelmed all the while with work and services, but still it's not all the time, even he has an hour a week to remember God. Ибо пусть нет времени, пусть он справедливо говорит, что угнетен все время работой и требами, но не все же ведь время, ведь есть же и у него хоть час один во всю-то неделю, чтоб и о Боге вспомнить.
And he does not work the whole year round. Да и не круглый же год работа.
Let him gather round him once a week, some hour in the evening, if only the children at first- the fathers will hear of it and they too will begin to come. Собери он у себя раз в неделю, в вечерний час, сначала лишь только хоть деток, - прослышат отцы, и отцы приходить начнут.
There's no need to build halls for this, let him take them into his own cottage. They won't spoil his cottage, they would only be there one hour. Да и не хоромы же строить для сего дела, а просто к себе в избу прими; не страшись, не изгадят они твою избу, ведь всего-то на час один собираешь.
Let him open that book and begin reading it without grand words or superciliousness, without condescension to them, but gently and kindly, being glad that he is reading to them and that they are listening with attention, loving the words himself, only stopping from time to time to explain words that are not understood by the peasants. Don't be anxious, they will understand everything, the orthodox heart will understand all! Разверни-ка он им эту книгу и начни читать без премудрых слов и без чванства, без возношения над ними, а умиленно и кротко, сам радуясь тому, что читаешь им и что они тебя слушают и понимают тебя, сам любя словеса сии, изредка лишь остановись и растолкуй иное непонятное простолюдину слово, не беспокойся, поймут всё, всё поймет православное сердце!
Let him read them about Abraham and Sarah, about Isaac and Rebecca, of how Jacob went to Laban and wrestled with the Lord in his dream and said, Прочти им об Аврааме и Сарре, об Исааке и Ревекке, о том, как Иаков пошел к Лавану и боролся во сне с Господом и сказал:
"This place is holy"- and he will impress the devout mind of the peasant. "Страшно место сие", - и поразишь благочестивый ум простолюдина.
Let him read, especially to the children, how the brothers sold Joseph, the tender boy, the dreamer and prophet, into bondage, and told their father that a wild beast had devoured him, and showed him his blood-stained clothes. Прочти им, а деткам особенно, о том, как братья продали в рабство родного брата своего, отрока милого, Иосифа, сновидца и пророка великого, а отцу сказали, что зверь растерзал его сына, показав окровавленную одежду его.
Let him read them how the brothers afterwards journeyed into Egypt for corn, and Joseph, already a great ruler, unrecognised by them, tormented them, accused them, kept his brother Benjamin, and all through love: Прочти, как потом братья приезжали за хлебом в Египет, и Иосиф, уже царедворец великий, ими не узнанный, мучил их, обвинил, задержал брата Вениамина, и все любя:
"I love you, and loving you I torment you." "Люблю вас и, любя, мучаю".
For he remembered all his life how they had sold him to the merchants in the burning desert by the well, and how, wringing his hands, he had wept and besought his brothers not to sell him as a slave in a strange land. And how, seeing them again after many years, he loved them beyond measure, but he harassed and tormented them in love. Ибо ведь всю жизнь свою вспоминал неустанно, как продали его где-нибудь там в горячей степи, у колодца, купцам, и как он, ломая руки, плакал и молил братьев не продавать его рабом в чужую землю, и вот, увидя их после стольких лет, возлюбил их вновь безмерно, но томил их и мучил их, все любя.
He left them at last not able to bear the suffering of his heart, flung himself on his bed and wept. Then, wiping his tears away, he went out to them joyful and told them, Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им:
"Brothers, I am your brother Joseph" Let him read them further how happy old Jacob was on learning that his darling boy was still alive, and how he went to Egypt leaving his own country, and died in a foreign land, bequeathing his great prophecy that had lain mysteriously hidden in his meek and timid heart all his life, that from his offspring, from Judah, will come the great hope of the world, the Messiah and Saviour. "Братья, я Иосиф, брат ваш!" Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Fathers and teachers, forgive me and don't be angry, that like a little child I've been babbling of what you know long ago, and can teach me a hundred times more skilfully. Отцы и учители, простите и не сердитесь, что как малый младенец толкую о том, что давно уже знаете и о чем меня же научите, стократ искуснее и благолепнее.
I only speak from rapture, and forgive my tears, for I love the Bible. От восторга лишь говорю сие, и простите слезы мои, ибо люблю книгу сию!
Let him too weep, the priest of God, and be sure that the hearts of his listeners will throb in response. Пусть заплачет и он, иерей Божий, и увидит, что сотрясутся в ответ ему сердца его слушающих.
Only a little tiny seed is needed- drop it into the heart of the peasant and it won't die, it will live in his soul all his life, it will be hidden in the midst of his darkness and sin, like a bright spot, like a great reminder. Нужно лишь малое семя, крохотное: брось он его в душу простолюдина, и не умрет оно, будет жить в душе его во всю жизнь, таиться в нем среди мрака, среди смрада грехов его, как светлая точка, как великое напоминание.
And there's no need of much teaching or explanation, he will understand it all simply. И не надо, не надо много толковать и учить, все поймет он просто.
Do you suppose that the peasants don't understand? Думаете ли вы, что не поймет простолюдин?
Try reading them the touching story of the fair Esther and the haughty Vashti; or the miraculous story of Jonah in the whale. Попробуйте прочтите ему далее повесть, трогательную и умилительную, о прекрасной Эсфири и надменной Вастии; или чудное сказание о пророке Ионе во чреве китове.
Don't forget either the parables of Our Lord, choose especially from the Gospel of St. Luke (that is what I did), and then from the Acts of the Apostles the conversion of St. Paul (that you mustn't leave out on any account), and from the Lives of the Saints, for instance, the life of Alexey, the man of God and, greatest of all, the happy martyr and the seer of God, Mary of Egypt- and you will penetrate their hearts with these simple tales. Give one hour a week to it in spite of your poverty, only one little hour. Не забудьте тоже притчи Г осподни, преимущественно по Евангелию от Луки (так я делал), а потом из Деяний апостольских обращение Савла (это непременно, непременно!), а наконец, и из Четьи-Миней хотя бы житие Алексея человека Божия и великой из великих радостной страдалицы, боговидицы и христоносицы матери Марии Египтяныни - и пронзишь ему сердце его сими простыми сказаниями, и всего-то лишь час в неделю, невзирая на малое свое содержание, один часок.
And you will see for yourselves that our people is gracious and grateful, and will repay you a hundred foId. Mindful of the kindness of their priest and the moving words they have heard from him, they will of their own accord help him in his fields and in his house and will treat him with more respect than before- so that it will even increase his worldly well-being too. И увидит сам, что милостив народ наш и благодарен, отблагодарит во сто крат; помня радение иерея и умиленные слова его, поможет ему на ниве его добровольно, поможет и в дому его, да и уважением воздаст ему большим прежнего - вот уже и увеличится содержание его.
The thing is so simple that sometimes one is even afraid to put it into words, for fear of being laughed at, and yet how true it is! Дело столь простодушное, что иной раз боимся даже и высказать, ибо над тобою же засмеются, а между тем сколь оно верное!
One who does not believe in God will not believe in God's people. Кто не верит в Бога, тот и в народ Божий не поверит.
He who believes in God's people will see His Holiness too, even though he had not believed in it till then. Кто же уверовал в народ Божий, тот узрит и святыню его, хотя бы и сам не верил в нее до того вовсе.
Only the people and their future spiritual power will convert our atheists, who have torn themselves away from their native soil. Лишь народ и духовная сила его грядущая обратит отторгнувшихся от родной земли атеистов наших.
And what is the use of Christ's words, unless we set an example? И что за слово Христово без примера?
The people is lost without the Word of God, for its soul is athirst for the Word and for all that is good. Г ибель народу без слова Божия, ибо жаждет душа его слова и всякого прекрасного восприятия.
In my youth, long ago, nearly forty years ago, I travelled all over Russia with Father Anfim, collecting funds for our monastery, and we stayed one night on the bank of a great navigable river with some fishermen. A good looking peasant lad, about eighteen, joined us; he had to hurry back next morning to pull a merchant's barge along the bank. В юности моей, давно уже, чуть не сорок лет тому, ходили мы с отцом Анфимом по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати на вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
I noticed him looking straight before him with clear and tender eyes. И вижу я, смотрит он пред собой умиленно и ясно.
It was a bright, warm, still, July night, a cool mist rose from the broad river, we could hear the plash of a fish, the birds were still, all was hushed and beautiful, everything praying to God. Ночь светлая, тихая, теплая, июльская, река широкая, пар от нее поднимается, свежит нас, слегка всплеснет рыбка, птички замолкли, все тихо, благолепно, все Богу молится.
Only we two were not sleeping, the lad and I, and we talked of the beauty of this world of God's and of the great mystery of it. И не спим мы только оба, я да юноша этот, и разговорились мы о красе мира сего Божьего и о великой тайне его.
Every blade of grass, every insect, ant, and golden bee, all so marvellously know their path, though they have not intelligence, they bear witness to the mystery of God and continually accomplish it themselves. I saw the dear lad's heart was moved. Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчелка золотая, все-то до изумления знают путь свой, не имея ума, тайну Божию свидетельствуют, беспрерывно совершают ее сами, и, вижу я, разгорелось сердце милого юноши.
He told me that he loved the forest and the forest birds. He was a bird-catcher, knew the note of each of them, could call each bird. "I know nothing better than to be in the forest," said he, "though all things are good." Поведал он мне, что лес любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист понимал, каждую птичку приманить умел; лучше того как в лесу ничего я, говорит, не знаю, да и все хорошо.
"Truly," I answered him, "all things are good and fair, because all is truth. "Истинно, - отвечаю ему, - все хорошо и великолепно, потому что все истина.
Look," said I, "at the horse, that great beast that is so near to man; or the lowly, pensive ox, which feeds him and works for him; look at their faces, what meekness, what devotion to man, who often beats them mercilessly. What gentleness, what confidence and what beauty! Посмотри, - говорю ему, - на коня, животное великое, близ человека стоящее, али на вола, его питающего и работающего ему, понурого и задумчивого, посмотри на лики их: какая кротость, какая привязанность к человеку, часто бьющему его безжалостно, какая незлобивость, какая доверчивость и какая красота в его лике.
It's touching to know that there's no sin in them, for all, all except man, is sinless, and Christ has been with them before us." Трогательно даже это и знать, что на нем нет никакого греха, ибо все совершенно, все, кроме человека, безгрешно, и с ними Христос еще раньше нашего". -
"Why," asked the boy, "is Christ with them too?" "Да неужто, - спрашивает юноша, - и у них Христос?" -
"It cannot but be so," said I, "since the Word is for all. All creation and all creatures, every leaf is striving to the Word, singing glory to God, weeping to Christ, unconsciously accomplishing this by the mystery of their sinless life. "Как же может быть иначе, - говорю ему, - ибо для всех слово, все создание и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, Богу славу поет, Христу плачет, себе неведомо, тайной жития своего безгрешного совершает сие.
Yonder," said I, "in the forest wanders the dreadful bear, fierce and menacing, and yet innocent in it." Вон, - говорю ему, - в лесу скитается страшный медведь, грозный и свирепый, и ничем-то в том не повинный".
And I told him how once a bear came to a great saint who had taken refuge in a tiny cell in the wood. And the great saint pitied him, went up to him without fear and gave him a piece of bread. И рассказал я ему, как приходил раз медведь к великому святому, спасавшемуся в лесу, в малой келейке, и умилился над ним великий святой, бесстрашно вышел к нему и подал ему хлеба кусок:
"Go along," said he, "Christ be with you," and the savage beast walked away meekly and obediently, doing no harm. "Ступай, дескать, Христос с тобой", и отошел свирепый зверь послушно и кротко, вреда не сделав.
And the lad was delighted that the bear had walked away without hurting the saint, and that Christ was with him too. И умилился юноша на то, что отошел, вреда не сделав, и что и с ним Христос.
"Ah," said he, "how good that is, how good and beautiful is all God's work!" "Ах, как, говорит, это хорошо, как все Божие хорошо и чудесно!"
He sat musing softly and sweetly. Сидит, задумался, тихо и сладко.
I saw he understood. Вижу, что понял.
And he slept beside me a light and sinless sleep. И заснул он подле меня сном легким, безгрешным.
May God bless youth! Благослови Господь юность!
And I prayed for him as I went to sleep. И помолился я тут за него сам, отходя ко сну.
Lord, send peace and light to Thy people! Господи, пошли мир и свет твоим людям!
Chapter 2. (c) Recollections of Father Zossima's Youth before he became a Monk. в) Воспоминание о юности и молодости старца Зосимы еще в миру.
The Duel Поединок
I SPENT a long time, almost eight years, in the military cadet school at Petersburg, and in the novelty of my surroundings there, many of my childish impressions grew dimmer, though I forgot nothing. В Петербурге, в кадетском корпусе, пробыл я долго, почти восемь лет, и с новым воспитанием многое заглушил из впечатлений детских, хотя и не забыл ничего.
I picked up so many new habits and opinions that I was transformed into a cruel, absurd, almost savage creature. Взамен того принял столько новых привычек и даже мнений, что преобразился в существо почти дикое, жестокое и нелепое.
A surface polish of courtesy and society manners I did acquire together with the French language. But we all, myself included, looked upon the soldiers in our service as cattle. Лоск учтивости и светского обращения вместе с французским языком приобрел, а служивших нам в корпусе солдат считали мы все как за совершенных скотов, и я тоже.
I was perhaps worse than the rest in that respect, for I was so much more impressionable than my companions. Я-то, может быть, больше всех, ибо изо всех товарищей был на все восприимчивее.
By the time we left the school as officers, we were ready to lay down our lives for the honour of the regiment, but no one of us had any knowledge of the real meaning of honour, and if anyone had known it, he would have been the first to ridicule it. Когда вышли мы офицерами, то готовы были проливать свою кровь за оскорбленную полковую честь нашу, о настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же сам первый.
Drunkenness, debauchery and devilry were what we almost prided ourselves on. Пьянством, дебоширством и ухарством чуть не гордились.
I don't say that we were bad by nature, all these young men were good fellows, but they behaved badly, and I worst of all. Не скажу, чтобы были скверные; все эти молодые люди были хорошие, да вели-то себя скверно, а пуще всех я.
What made it worse for me was that I had come into my own money, and so I flung myself into a life of pleasure, and plunged headlong into all the recklessness of youth. Главное то, что у меня объявился свой капитал, а потому и пустился я жить в свое удовольствие, со всем юным стремлением, без удержу, поплыл на всех парусах.
I was fond of reading, yet strange to say, the Bible was the one book I never opened at that time, though I always carried it about with me, and I was never separated from it; in very truth I was keeping that book "for the day and the hour, for the month and the year," though I knew it not. Но вот что дивно: читал я тогда и книги, и даже с большим удовольствием; Библию же одну никогда почти в то время не развертывал, но никогда и не расставался с нею, а возил ее повсюду с собой: воистину берег эту книгу, сам того не ведая, "на день и час, на месяц и год".
After four years of this life, I chanced to be in the town of K. where our regiment was stationed at the time. Прослужив этак года четыре, очутился я наконец в городе К., где стоял тогда наш полк.
We found the people of the town hospitable, rich, and fond of entertainments. I met with a cordial reception everywhere, as I was of a lively temperament and was known to be well off, which always goes a long way in the world. Общество городское было разнообразное, многолюдное и веселое, гостеприимное и богатое, принимали же меня везде хорошо, ибо был я отроду нрава веселого, да к тому же и слыл не за бедного, что в свете значит немало.
And then a circumstance happened which was the beginning of it all. Вот и случилось одно обстоятельство, послужившее началом всему.
I formed an attachment to a beautiful and intelligent young girl of noble and lofty character, the daughter of people much respected. Привязался я к одной молодой и прекрасной девице, умной и достойной, характера светлого, благородного, дочери почтенных родителей.
They were well-to-do people of influence and position. They always gave me a cordial and friendly reception. Люди были немалые, имели богатство, влияние и силу, меня принимали ласково и радушно.
I fancied that the young lady looked on me with favour and my heart was aflame at such an idea. И вот покажись мне, что девица расположена ко мне сердечно, - разгорелось мое сердце при таковой мечте.
Later on I saw and fully realised that I perhaps was not so passionately in love with her at all, but only recognised the elevation of her mind and character, which I could not indeed have helped doing. Потом уж сам постиг и вполне догадался, что, может быть, вовсе я ее и не любил с такою силой, а только чтил ее ум и характер возвышенный, чего не могло не быть.
I was prevented, however, from making her an offer at the time by my selfishness; I was loath to part with the allurements of my free and licentious bachelor life in the heyday of my youth, and with my pockets full of money. Себялюбие, однако же, помешало мне сделать предложение руки в то время: тяжело и страшно показалось расстаться с соблазнами развратной, холостой и вольной жизни в таких юных летах, имея вдобавок и деньги.
I did drop some hint as to my feelings however, though I put off taking any decisive step for a time. Намеки, однако ж, я сделал. Во всяком случае, отложил на малое время всякий решительный шаг.
Then, all of a sudden, we were ordered off for two months to another district. А тут вдруг случись командировка в другой уезд на два месяца.
On my return two months later, I found the young lady already married to a rich neighbouring landowner, a very amiable man, still young though older than I was, connected with the best Petersburg society, which I was not, and of excellent education, which I also was not. Возвращаюсь я через два месяца и вдруг узнаю, что девица уже замужем, за богатым пригородным помещиком, человеком хоть и старее меня годами, но еще молодым, имевшим связи в столице и в лучшем обществе, чего я не имел, человеком весьма любезным и сверх того образованным, а уж образования-то я не имел вовсе.
I was so overwhelmed at this unexpected circumstance that my mind was positively clouded. Так я был поражен этим неожиданным случаем, что даже ум во мне помутился.
The worst of it all was that, as I learned then, the young landowner had been a long while betrothed to her, and I had met him indeed many times in her house, but blinded by my conceit I had noticed nothing. Главное же в том заключалось, что, как узнал я тогда же, был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз в ихнем доме, но не примечал ничего, ослепленный своими достоинствами.
And this particularly mortified me; almost everybody had known all about it, while I knew nothing. Но вот это-то по преимуществу меня и обидело: как же это, все почти знали, а я один ничего не знал?
I was filled with sudden irrepressible fury. И почувствовал я вдруг злобу нестерпимую.
With flushed face I began recalling how often I had been on the point of declaring my love to her, and as she had not attempted to stop me or to warn me, she must, I concluded, have been laughing at me all the time. С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей любовь мою, а так как она меня не останавливала и не предупредила, то, стало быть, вывел я, надо мною смеялась.
Later on, of course, I reflected and remembered that she had been very far from laughing at me; on the contrary, she used to turn off any love-making on my part with a jest and begin talking of other subjects; but at that moment I was incapable of reflecting and was all eagerness for revenge. Потом, конечно, сообразил и припомнил, что нисколько она не смеялась, сама же, напротив, разговоры такие шутливо прерывала и зачинала на место их другие, - но тогда сообразить этого я не смог и запылал отомщением.
I am surprised to remember that my wrath and revengeful feelings were extremely repugnant to my own nature, for being of an easy temper, I found it difficult to be angry with anyone for long, and so I had to work myself up artificially and became at last revolting and absurd. Вспоминаю с удивлением, что отомщение сие и гнев мой были мне самому до крайности тяжелы и противны, потому что, имея характер легкий, не мог подолгу ни на кого сердиться, а потому как бы сам искусственно разжигал себя и стал наконец безобразен и нелеп.
I waited for an opportunity and succeeded in insulting my "rival" in the presence of a large company. I insulted him on a perfectly extraneous pretext, jeering at his opinion upon an important public event- it was in the year 1826- my jeer was, so people said, clever and effective. Выждал я время и раз в большом обществе удалось мне вдруг "соперника" моего оскорбить будто бы из-за самой посторонней причины, подсмеяться над одним мнением его об одном важном тогда событии - в двадцать шестом году дело было - и подсмеяться, говорили люди, удалось остроумно и ловко.
Then I forced him to ask for an explanation, and behaved so rudely that he accepted my challenge in spite of the vast inequality between us, as I was younger, a person of no consequence, and of inferior rank. Затем вынудил у него объяснение и уже до того обошелся при объяснении грубо, что вызов мой он принял, несмотря на огромную разницу между нами, ибо был я и моложе его, незначителен и чина малого.
I learned afterwards for a fact that it was from a jealous feeling on his side also that my challenge was accepted; he had been rather jealous of me on his wife's account before their marriage; he fancied now that if he submitted to be insulted by me and refused to accept my challenge, and if she heard of it, she might begin to despise him and waver in her love for him. Потом уж я твердо узнал, что принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к жене своей, еще тогда невесте; теперь же подумал, что если та узнает, что он оскорбление от меня перенес, а вызвать на поединок не решился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ее.
I soon found a second in a comrade, an ensign of our regiment. Секунданта я достал скоро, товарища, нашего же полка поручика.
In those days though duels were severely punished, yet duelling was a kind of fashion among the officers-so strong and deeply rooted will a brutal prejudice sometimes be. Тогда хоть и преследовались поединки жестоко, но была на них как бы даже мода между военными - до того дикие нарастают и укрепляются иногда предрассудки.
It was the end of June, and our meeting was to take place at seven o'clock the next day on the outskirts of the town- and then something happened that in very truth was the turning point of my life. Был в исходе июнь, и вот встреча наша назавтра, за городом, в семь часов утра - и воистину случилось тут со мной нечто как бы роковое.
In the evening, returning home in a savage and brutal humour, I flew into a rage with my orderly Afanasy, and gave him two blows in the face with all my might, so that it was covered with blood. С вечера возвратившись домой, свирепый и безобразный, рассердился я на моего денщика Афанасия и ударил его изо всей силы два раза по лицу, так что окровавил ему лицо.
He had not long been in my service and I had struck him before, but never with such ferocious cruelty. Служил он у меня еще недавно, и случалось и прежде, что ударял его, но никогда с такою зверскою жестокостью.
And, believe me, though it's forty years ago, I recall it now with shame and pain. И верите ли, милые, сорок лет тому минуло времени, а припоминаю и теперь о том со стыдом и мукой.
I went to bed and slept for about three hours; when I waked up the day was breaking. Лег я спать, заснул часа три, встаю, уже начинается день.
I got up- I did not want to sleep any more- I went to the window- opened it, it looked out upon the garden; I saw the sun rising; it was warm and beautiful, the birds were singing. Я вдруг поднялся, спать более не захотел, подошел к окну, отворил - отпиралось у меня в сад, - вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички.
"What's the meaning of it?" I thought. "I feel in my heart as it were something vile and shameful. Что же это, думаю, ощущаю я в душе моей как бы нечто позорное и низкое?
Is it because I am going to shed blood? Не оттого ли, что кровь иду проливать?
No," I thought, "I feel it's not that. Нет, думаю, как будто и не оттого.
Can it be that I am afraid of death, afraid of being killed? Не оттого ли, что смерти боюсь, боюсь быть убитым?
No, that's not it, that's not it at all."... And all at once I knew what it was: it was because I had beaten Afanasy the evening before! Нет, совсем не то, совсем даже не то... И вдруг сейчас же и догадался, в чем было дело: в том, что я с вечера избил Афанасия!
It all rose before my mind, it all was, as it were, repeated over again; he stood before me and I was beating him straight on the face and he was holding his arms stiffly down, his head erect, his eyes fixed upon me as though on parade. He staggered at every blow and did not even dare to raise his hands to protect himself. That is what a man has been brought to, and that was a man beating a fellow creature! Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо в лицо, а он держит руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет - и это человек до того доведен, и это человек бьет человека!
What a crime! Экое преступление!
It was as though a sharp dagger had pierced me right through. Словно игла острая прошла мне всю душу насквозь.
I stood as if I were struck dumb, while the sun was shining, the leaves were rejoicing and the birds were trilling the praise of God.... I hid my face in my hands, fell on my bed and broke into a storm of tears. Стою я как ошалелый, а солнышко-то светит, листочки-то радуются, сверкают, а птички-то, птички-то Бога хвалят... Закрыл я обеими ладонями лицо, повалился на постель и заплакал навзрыд.
And then I remembered by brother Markel and what he said on his death-bed to his servants: И вспомнил я тут моего брата Маркела и слова его пред смертью слугам:
"My dear ones, why do you wait on me, why do you love me, am I worth your waiting on me?" "Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить-то мне?" -
"Yes, am I worth it?" flashed through my mind. "Да, стою ли", - вскочило мне вдруг в голову.
"After all what am I worth, that another man, a fellow creature, made in the likeness and image of God, should serve me?" В самом деле, чем я так стою, чтобы другой человек, такой же, как я, образ и подобие Божие, мне служил?
For the first time in my life this question forced itself upon me. He had said, Так и вонзился мне в ум в первый раз в жизни тогда этот вопрос.
"Mother, my little heart, in truth we are each responsible to all for all, it's only that men don't know this. If they knew it, the world would be a paradise at once." "Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали - сейчас был бы рай!"
"God, can that too be false?" I thought as I wept. "In truth, perhaps, I am more than all others responsible for all, a greater sinner than all men in the world." "Господи, да неужто же и это неправда, - плачу я и думаю, - воистину я за всех, может быть, всех виновнее, да и хуже всех на свете людей!"
And all at once the whole truth in its full light appeared to me: what was I going to do? И представилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать?
I was going to kill a good, clever, noble man, who had done me no wrong, and by depriving his wife of happiness for the rest of her life, I should be torturing and killing her too. Иду убивать человека доброго, умного, благородного, ни в чем предо мной не повинного, а супругу его тем навеки счастья лишу, измучаю и убью.
I lay thus in my bed with my face in the pillow, heedless how the time was passing. Лежал я так на постели ничком, лицом в подушку и не заметил вовсе, как и время прошло.
Suddenly my second, the ensign, came in with the pistols to fetch me. Вдруг входит мой товарищ, поручик, за мной, с пистолетами:
"Ah," said he, "it's a good thing you are up already, it's time we were off, come along!" "А, говорит, вот это хорошо, что ты уже встал, пора, идем".
I did not know what to do and hurried to and fro undecided; we went out to the carriage, however. Заметался я тут, совсем потерялся, вышли мы, однако же, садиться в коляску:
"Wait here a minute," I said to him. "I'll be back directly, I have forgotten my purse." "Погоди здесь время, - говорю ему, - я в один миг сбегаю, кошелек забыл".
And I ran back alone, to Afanasy's little room. И вбежал один в квартиру обратно, прямо в каморку к Афанасию:
"Afanasy," I said, "I gave you two blows on the face yesterday, forgive me," I said. "Афанасий, говорю, я вчера тебя ударил два раза по лицу, прости ты меня", - говорю.
He started as though he were frightened, and looked at me; and I saw that it was not enough, and on the spot, in my full officer's uniform, I dropped at his feet and bowed my head to the ground. Он так и вздрогнул, точно испугался, глядит - и вижу я, что этого мало, мало, да вдруг, так, как был, в эполетах-то, бух ему в ноги лбом до земли:
"Forgive me," I said. "Прости меня!" - говорю.
Then he was completely aghast. Тут уж он и совсем обомлел:
"Your honour... sir, what are you doing? Am I worth it?" And he burst out crying as I had done before, hid his face in his hands, turned to the window and shook all over with his sobs. I flew out to my comrade and jumped into the carriage. "Ready," I cried. "Ваше благородие, батюшка барин, да как вы... да стою ли я..." - и заплакал вдруг сам, точно как давеча я, ладонями обеими закрыл лицо, повернулся к окну и весь от слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу, влетел в коляску, "вези" кричу.
"Have you ever seen a conqueror?" I asked him. "Here is one before you." "Видал, - кричу ему, - победителя - вот он пред тобою!"
I was in ecstasy, laughing and talking all the way, I don't remember what about. Восторг во мне такой, смеюсь, всю дорогу говорю, говорю, не помню уж, что и говорил.
He looked at me. Смотрит он на меня:
"Well, brother, you are a plucky fellow, you'll keep up the honour of the uniform, I can see." "Ну, брат, молодец же ты, вижу, что поддержишь мундир".
So we reached the place and found them there, waiting us. Так приехали мы на место, а они уже там, нас ожидают.
We were placed twelve paces apart; he had the first shot. I stood gaily, looking him full in the face; I did not twitch an eyelash, I looked lovingly at him, for I knew what I would do. Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел - стою я пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю.
His shot just grazed my cheek and ear. Выстрелил он, капельку лишь оцарапало мне щеку да за ухо задело.
"Thank God," I cried, "no man has been killed," and I seized my pistol, turned back and flung it far away into the wood. "Слава Богу, кричу, не убили человека!" - да свой-то пистолет схватил, оборотился назад, да швырком, вверх, в лес и пустил:
"That's the place for you," I cried. "Туда, кричу, тебе и дорога!"
I turned to my adversary. Оборотился к противнику:
"Forgive me, young fool that I am, sir," I said, "for my unprovoked insult to you and for forcing you to fire at me. "Милостивый государь, говорю, простите меня, глупого молодого человека, что по вине моей вас разобидел, а теперь стрелять в себя заставил.
I am ten times worse than you and more, maybe. Сам я хуже вас в десять крат, а пожалуй, еще и того больше.
Tell that to the person whom you hold dearest in the world." Передайте это той особе, которую чтите больше всех на свете".
I had no sooner said this than they all three shouted at me. Только что я это проговорил, так все трое они и закричали:
"Upon my word," cried my adversary, annoyed, "if you did not want to fight, why did not you let me alone?" "Помилуйте, - говорит мой противник, рассердился даже, - если вы не хотели драться, к чему же беспокоили?" -
"Yesterday I was a fool, to-day I know better," I answered him gaily. "Вчера, - говорю ему, - еще глуп был, а сегодня поумнел", - весело так ему отвечаю.
"As to yesterday, I believe you, but as for to-day, it is difficult to agree with your opinion," said he. "Верю про вчерашнее, говорит, но про сегодняшнее трудно заключить по вашему мнению". -
"Bravo," I cried, clapping my hands. "I agree with you there too, I have deserved it!" "Браво, - кричу ему, в ладоши захлопал, - я с вами и в этом согласен, заслужил!" -
"Will you shoot, sir, or not?" "Будете ли, милостивый государь, стрелять, или нет?" -
"No, I won't," I said; "if you like, fire at me again, but it would be better for you not to fire." "Не буду, говорю, а вы, если хотите, стреляйте еще раз, только лучше бы вам не стрелять".
The seconds, especially mine, were shouting too: Кричат и секунданты, особенно мой:
"Can you disgrace the regiment like this, facing your antagonist and begging his forgiveness! If I'd only known this!" "Как это срамить полк, на барьере стоя, прощения просить; если бы только я это знал!"
I stood facing them all, not laughing now. Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь:
"Gentlemen," I said, "is it really so wonderful in these days to find a man who can repent of his stupidity and publicly confess his wrongdoing?" "Господа мои, говорю, неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?" -
"But not in a duel," cried my second again. "Да не на барьере же", - кричит мой секундант опять.
"That's what's so strange," I said. "For I ought to have owned my fault as soon as I got here, before he had fired a shot, before leading him into a great and deadly sin; but we have made our life so grotesque, that to act in that way would have been almost impossible, for only after I had faced his shot at the distance of twelve paces could my words have any significance for him, and if I had spoken before, he would have said, 'He is a coward, the sight of the pistols has frightened him, no use to listen to him.' "То-то вот и есть, - отвечаю им, - это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и не вводить их в великий и смертный грех, но до того безобразно, говорю, мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и невозможно, ибо только после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
Gentlemen," I cried suddenly, speaking straight from my heart, "look around you at the gifts of God, the clear sky, the pure air, the tender grass, the birds; nature is beautiful and sinless, and we, only we, are sinful and foolish, and we don't understand that life is heaven, for we have only to understand that and it will at once be fulfilled in all its beauty, we shall embrace each other and weep." I would have said more but I could not; my voice broke with the sweetness and youthful gladness of it, and there was such bliss in my heart as I had never known before in my life. Господа, - воскликнул я вдруг от всего сердца, -посмотрите кругом на дары Божии: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем..." Хотел я и еще продолжать, да не смог, дух даже у меня захватило, сладостно, юно так, а в сердце такое счастье, какого и не ощущал никогда во всю жизнь.
"All this is rational and edifying," said my antagonist, "and in any case you are an original person." "Благоразумно все это и благочестиво, - говорит мне противник, - и во всяком случае человек вы оригинальный". -
"You may laugh," I said to him, laughing too, "but afterwards you will approve of me." "Смейтесь, - смеюсь и я ему, - а потом сами похвалите". -
"Oh, I am ready to approve of you now," said he; "will you shake hands? for I believe you are genuinely sincere." "Да я готов и теперь, говорит, похвалить, извольте, я протяну вам руку, потому, кажется, вы действительно искренний человек". -
"No," I said, "not now, later on when I have grown worthier and deserve your esteem, then shake hands and you will do well." "Нет, говорю, сейчас не надо, а потом, когда я лучше сделаюсь и уважение ваше заслужу, тогда протяните - хорошо сделаете".
We went home, my second upbraiding me all the way, while I kissed him. Воротились мы домой, секундант мой всю-то дорогу бранится, а я-то его целую.
All my comrades heard of the affair at once and gathered together to pass judgment on me the same day. "He has disgraced the uniform," they said; "Let him resign his commission." Тотчас все товарищи прослышали, собрались меня судить в тот же день: "мундир, дескать, замарал, пусть в отставку подает".
Some stood up for me: Явились и защитники:
"He faced the shot," they said. "Выстрел все же, говорят, он выдержал". -
"Yes, but he was afraid of his other shot and begged for forgiveness." "Да, но побоялся других выстрелов и попросил на барьере прощения". -
"If he had been afraid of being shot, he would have shot his own pistol first before asking forgiveness, while he flung it loaded into the forest. No, there's something else in this, something original." "А кабы побоялся выстрелов, - возражают защитники, - так из своего бы пистолета сначала выстрелил, прежде чем прощения просить, а он в лес его еще заряженный бросил, нет, тут что-то другое вышло, оригинальное".
I enjoyed listening and looking at them. Слушаю я, весело мне на них глядя.
"My dear friends and comrades," said I, "don't worry about my resigning my commission, for I have done so already. I have sent in my papers this morning and as soon as I get my discharge I shall go into a monastery- it's with that object I am leaving the regiment." "Любезнейшие мои, - говорю я, - друзья и товарищи, не беспокойтесь, чтоб я в отставку подал, потому что это я уже и сделал, я уже подал, сегодня же в канцелярии, утром, и когда получу отставку, тогда тотчас же в монастырь пойду, для того и в отставку подаю".
When I had said this every one of them burst out laughing. Как только я это сказал, расхохотались все до единого:
"You should have told us of that first, that explains everything, we can't judge a monk." They laughed and could not stop themselves, and not scornfully, but kindly and merrily. They all felt friendly to me at once, even those who had been sternest in their censure, and all the following month, before my discharge came, they could not make enough of me. "Да ты б с самого начала уведомил, ну теперь все и объясняется, монаха судить нельзя", - смеются, не унимаются, да и не насмешливо вовсе, а ласково так смеются, весело, полюбили меня вдруг все, даже самые ярые обвинители, и потом весь-то этот месяц, пока отставка не вышла, точно на руках меня носят:
"Ah, you monk," they would say. "Ах ты, монах", - говорят.
And everyone said something kind to me, they began trying to dissuade me, even to pity me: И всякий-то мне ласковое слово скажет, отговаривать начали, жалеть даже:
"What are you doing to yourself?" "Что ты над собой делаешь?" -
"No," they would say, "he is a brave fellow, he faced fire and could have fired his own pistol too, but he had a dream the night before that he should become a monk, that's why he did it." "Нет, говорят, он у нас храбрый, он выстрел выдержал и из своего пистолета выстрелить мог, а это ему сон накануне приснился, чтоб он в монахи пошел, вот он отчего".
It was the same thing with the society of the town. Точно то же почти произошло и в городском обществе.
Till then I had been kindly received, but had not been the object of special attention, and now all came to know me at once and invited me; they laughed at me, but they loved me. Прежде особенно-то и не примечали меня, а только принимали с радушием, а теперь вдруг все наперерыв узнали и стали звать к себе: сами смеются надо мной, а меня же любят.
I may mention that although everybody talked openly of our duel, the authorities took no notice of it, because my antagonist was a near relation of our general, and as there had been no bloodshed and no serious consequences, and as I resigned my commission, they took it as a joke. Замечу тут, что хотя о поединке нашем все вслух тогда говорили, но начальство это дело закрыло, ибо противник мой был генералу нашему близким родственником, а так как дело обошлось без крови, а как бы в шутку, да и я, наконец, в отставку подал, то и повернули действительно в шутку.
And I began then to speak aloud and fearlessly, regardless of their laughter, for it was always kindly and not spiteful laughter. И стал я тогда вслух и безбоязненно говорить, несмотря на их смех, потому что все же был смех не злобный, а добрый.
These conversations mostly took place in the evenings, in the company of ladies; women particularly liked listening to me then and they made the men listen. Происходили же все эти разговоры больше по вечерам в дамском обществе, женщины больше тогда полюбили меня слушать и мужчин заставляли.
"But how can I possibly be responsible for all?" everyone would laugh in my face. "Can I, for instance, be responsible for you?" "Да как же это можно, чтоб я за всех виноват был, - смеется мне всякий в глаза, - ну разве я могу быть за вас, например, виноват?" -
"You may well not know it," I would answer, "since the whole world has long been going on a different line, since we consider the veriest lies as truth and demand the same lies from others. "Да где, - отвечаю им, - вам это и познать, когда весь мир давно уже на другую дорогу вышел и когда сущую ложь за правду считаем да и от других такой же лжи требуем.
Here I have for once in my life acted sincerely and, well, you all look upon me as a madman. Though you are friendly to me, yet, you see, you all laugh at me." Вот я раз в жизни взял да и поступил искренно, и что же, стал для всех вас точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все же надо мной, говорю, смеетесь". -
"But how can we help being friendly to you?" said my hostess, laughing. The room was full of people. "Да как вас такого не любить?" - смеется мне вслух хозяйка, а собрание у ней было многолюдное.
All of a sudden the young lady rose, on whose account the duel had been fought and whom only lately I had intended to be my future wife. I had not noticed her coming into the room. Вдруг, смотрю, подымается из среды дам та самая молодая особа, из-за которой я тогда на поединок вызвал и которую столь недавно еще в невесты себе прочил, а я и не заметил, как она теперь на вечер приехала.
She got up, came to me and held out her hand. Поднялась, подошла ко мне, протянула руку:
"Let me tell you," she said, "that I am the first not to laugh at you, but on the contrary I thank you with tears and express my respect for you for your action then." "Позвольте мне, говорит, изъяснить вам, что я первая не смеюсь над вами, а, напротив, со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш".
Her husband, too, came up and then they all approached me and almost kissed me. Подошел тут и муж ее, а затем вдруг и все ко мне потянулись, чуть меня не целуют.
My heart was filled with joy, but my attention was especially caught by a middle-aged man who came up to me with the others. I knew him by name already, but had never made his acquaintance nor exchanged a word with him till that evening. Радостно мне так стало, но пуще всех заметил я вдруг тогда одного господина, человека уже пожилого, тоже ко мне подходившего, которого я хотя прежде и знал по имени, но никогда с ним знаком не был и до сего вечера даже и слова с ним не сказал.
(d) The Mysterious Visitor. г) Таинственный посетитель
He had long been an official in the town; he was in a prominent position, respected by all, rich and had a reputation for benevolence. He subscribed considerable sums to the almshouse and the orphan asylum; he was very charitable, too, in secret, a fact which only became known after his death. Был он в городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что все потом по смерти его и обнаружилось.
He was a man of about fifty, almost stern in appearance and not much given to conversation. He had been married about ten years and his wife, who was still young, had borne him three children. Лет был около пятидесяти, и вид имел почти строгий, был малоречив; женат же был не более десяти лет с супругой еще молодою, от которой имел трех малолетних еще детей.
Well, I was sitting alone in my room the following evening, when my door suddenly opened and this gentleman walked in. Вот я на другой вечер сижу у себя дома, как вдруг отворяется моя дверь и входит ко мне этот самый господин.
I must mention, by the way, that I was no longer living in my former quarters. As soon as I resigned my commission, I took rooms with an old lady, the widow of a government clerk. My landlady's servant waited upon me, for I had moved into her rooms simply because on my return from the duel I had sent Afanasy back to the regiment, as I felt ashamed to look him in the face after my last interview with him. So prone is the man of the world to be ashamed of any righteous action. А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка -до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
"I have," said my visitor, "with great interest listened to you speaking in different houses the last few days and I wanted at last to make your personal acquaintance, so as to talk to you more intimately. "Я, - говорит мне вошедший ко мне господин, -слушаю вас уже несколько дней в разных домах с большим любопытством и пожелал наконец познакомиться лично, чтобы поговорить с вами еще подробнее.
Can you, dear sir, grant me this favour?" Можете вы оказать мне, милостивый государь, таковую великую услугу?" -
"I can, with the greatest pleasure, and I shall look upon it as an honour." I said this, though I felt almost dismayed, so greatly was I impressed from the first moment by the appearance of this man. "Могу, говорю, с превеликим моим удовольствием и почту за особую честь", - говорю это ему, а сам почти испугался, до того он меня с первого разу тогда поразил.
For though other people had listened to me with interest and attention, no one had come to me before with such a serious, stern, and concentrated expression. Ибо хоть и слушали меня и любопытствовали, но никто еще с таким серьезным и строгим внутренним видом ко мне не подходил.
And now he had come to see me in my own rooms. А этот еще сам в квартиру ко мне пришел.
He sat down. Сел он.
"You are, I see, a man of great strength of character" he said; "as you have dared to serve the truth, even when by doing so you risked incurring the contempt of all." "Великую, - продолжает он, - вижу в вас силу характера, ибо не побоялись истине послужить в таком деле, в каком рисковали, за свою правду, общее презрение от всех понести". -
"Your praise is, perhaps, excessive," I replied. "Вы, может быть, очень меня преувеличенно хвалите", - говорю ему.
"No, it's not excessive," he answered; "believe me, such a course of action is far more difficult than you think. "Нет, не преувеличенно, - отвечает мне, -поверьте, что совершить таковой поступок гораздо труднее, чем вы думаете.
It is that which has impressed me, and it is only on that account that I have come to you," he continued. Я, собственно, - продолжает он, - этим только и поразился и за этим к вам и пришел.
"Tell me, please, that is if you are not annoyed by my perhaps unseemly curiosity, what were your exact sensations, if you can recall them, at the moment when you made up your mind to ask forgiveness at the duel. Опишите мне, если не побрезгаете столь непристойным, может быть, моим любопытством, что именно ощущали вы в ту минуту, когда на поединке решились просить прощения, если только запомните?
Do not think my question frivolous; on the contrary, I have in asking the question a secret motive of my own, which I will perhaps explain to you later on, if it is God's will that we should become more intimately acquainted." Не сочтите вопрос мой за легкомыслие; напротив, имею, задавая таковой вопрос, свою тайную цель, которую, вероятно, и объясню вам впоследствии, если угодно будет Богу сблизить нас еще короче".
All the while he was speaking, I was looking at him straight into the face and I felt all at once a complete trust in him and great curiosity on my side also, for I felt that there was some strange secret in his soul. Все время, как он говорил это, глядел я ему прямо в лицо и вдруг ощутил к нему сильнейшую доверенность, а кроме того, и необычайное и с моей стороны любопытство, ибо почувствовал, что есть у него в душе какая-то своя особая тайна.
"You ask what were my exact sensations at the moment when I asked my opponent's forgiveness," I answered; "but I had better tell you from the beginning what I have not yet told anyone else." And I described all that had passed between Afanasy and me, and how I had bowed down to the ground at his feet. "Вы спрашиваете, что я именно ощущал в ту минуту, когда у противника прощения просил, -отвечаю я ему, - но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал", - и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли.
"From that you can see for yourself," I concluded, "that at the time of the duel it was easier for me, for I had made a beginning already at home, and when once I had started on that road, to go farther along it was far from being difficult, but became a source of joy and happiness." "Из сего сами можете видеть, - заключил я ему, -что уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил, то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело".
I liked the way he looked at me as he listened. Выслушал он, смотрит так хорошо на меня:
"All that," he said, "is exceedingly interesting. I will come to see you again and again." "Все это, говорит, чрезвычайно как любопытно, я к вам еще и еще приду".
And from that time forth he came to see me nearly every evening. И стал с тех пор ко мне ходить чуть не каждый вечер.
And we should have become greater friends, if only he had ever talked of himself. И сдружились бы мы очень, если б он мне и о себе говорил.
But about himself he scarcely ever said a word, yet continually asked me about myself. Но о себе он не говорил почти ни слова, а все меня обо мне же расспрашивал.
In spite of that I became very fond of him and spoke with perfect frankness to him about all my feelings; "for," thought I, "what need have I to know his secrets, since I can see without that that is a good man? Несмотря на то, я очень его полюбил и совершенно ему доверился во всех моих чувствах, ибо мыслю: на что мне тайны его, вижу и без сего, что праведен человек.
Moreover, though he is such a serious man and my senior, he comes to see a youngster like me and treats me as his equal." К тому же еще человек столь серьезный и неравный мне летами, а ходит ко мне, юноше, и мною не брезгает.
And I learned a great deal that was profitable from him, for he was a man of lofty mind. И многому я от него научился полезному, ибо высокого ума был человек.
"That life is heaven," he said to me suddenly, "that I have long been thinking about"; and all at once he added, "I think of nothing else indeed." "Что жизнь есть рай, - говорит вдруг мне, - об этом я давно уже думаю, - и вдруг прибавил: -Только об этом и думаю".
He looked at me and smiled. Смотрит на меня и улыбается.
"I am more convinced of it than you are, I will tell you later why." "Я больше вашего в этом, говорит, убежден, потом узнаете почему".
I listened to him and thought that he evidently wanted to tell me something. Слушаю я это и думаю про себя: "Это он, наверно, хочет мне нечто открыть". -
"Heaven," he went on, "lies hidden within all of us-here it lies hidden in me now, and if I will it, it will be revealed to me to-morrow and for all time." "Рай, говорит, в каждом из нас затаен, вот он теперь и во мне кроется, и, захочу, завтра же настанет он для меня в самом деле и уже на всю мою жизнь".
I looked at him; he was speaking with great emotion and gazing mysteriously at me, as if he were questioning me. Гляжу: с умилением говорит и таинственно на меня смотрит, точно вопрошает меня.
"And that we are all responsible to all for all, apart from our own sins, you were quite right in thinking that, and it is wonderful how you could comprehend it in all its significance at once. "А о том, продолжает, что всякий человек за всех и за вся виноват, помимо своих грехов, о том вы совершенно правильно рассудили, и удивительно, как вы вдруг в такой полноте могли сию мысль обнять.
And in very truth, so soon as men understand that, the Kingdom of Heaven will be for them not a dream, but a living reality." И воистину верно, что когда люди эту мысль поймут, то настанет для них царствие небесное уже не в мечте, а в самом деле". -
"And when," I cried out to him bitterly, "when will that come to pass? and will it ever come to pass? "А когда, - воскликнул я ему тут с горестию, - сие сбудется, и сбудется ли еще когда-нибудь?
Is not it simply a dream of ours?" Не мечта ли сие лишь только?" -
"What then, you don't believe it," he said. "You preach it and don't believe it yourself. "А вот уж вы, говорит, не веруете, проповедуете и сами не веруете.
Believe me, this dream, as you call it, will come to pass without doubt; it will come, but not now, for every process has its law. Знайте же, что несомненно сия мечта, как вы говорите, сбудется, тому верьте, но не теперь, ибо на всякое действие свой закон.
It's a spiritual, psychological process. Дело это душевное, психологическое.
To transform the world, to recreate it afresh, men must turn into another path psychologically. Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую дорогу.
Until you have become really, in actual fact, a brother to everyone, brotherhood will not come to pass. Раньше, чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства.
No sort of scientific teaching, no kind of common interest, will ever teach men to share property and privileges with equal consideration for all. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих.
Everyone will think his share too small and they will be always envying, complaining and attacking one another. Все будет для каждого мало, и все будут роптать, завидовать и истреблять друг друга.
You ask when it will come to pass; it will come to pass, but first we have to go though the period of isolation." Вы спрашиваете, когда сие сбудется. Сбудется, но сначала должен заключиться период человеческого уединения". -
"What do you mean by isolation?" I asked him. "Какого это уединения?" - спрашиваю его.
"Why, the isolation that prevails everywhere, above all in our age- it has not fully developed, it has not reached its limit yet. "А такого, какое теперь везде царствует, и особенно в нашем веке, но не заключился еще весь и не пришел еще срок ему.
For everyone strives to keep his individuality as apart as possible, wishes to secure the greatest possible fullness of life for himself; but meantime all his efforts result not in attaining fullness of life but self-destruction, for instead of self-realisation he ends by arriving at complete solitude. Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит изо всех его усилий вместо полноты жизни лишь полное самоубийство, ибо вместо полноты определения существа своего впадают в совершенное уединение.
All mankind in our age have split up into units, they all keep apart, each in his own groove; each one holds aloof, hides himself and hides what he has, from the rest, and he ends by being repelled by others and repelling them. Ибо все-то в наш век разделились на единицы, всякий уединяется в свою нору, всякий от другого отдаляется, прячется и, что имеет, прячет и кончает тем, что сам от людей отталкивается и сам людей от себя отталкивает.
He heaps up riches by himself and thinks, 'How strong I am now and how secure,' and in his madness he does not understand that the more he heaps up, the more he sinks into self-destructive impotence. Копит уединенно богатство и думает: сколь силен я теперь и сколь обеспечен, а и не знает безумный, что чем более копит, тем более погружается в самоубийственное бессилие.
For he is accustomed to rely upon himself alone and to cut himself off from the whole; he has trained himself not to believe in the help of others, in men and in humanity, and only trembles for fear he should lose his money and the privileges that he has won for himself. Ибо привык надеяться на себя одного и от целого отделился единицей, приучил свою душу не верить в людскую помощь, в людей и в человечество, и только и трепещет того, что пропадут его деньги и приобретенные им права его.
Everywhere in these days men have, in their mockery, ceased to understand that the true security is to be found in social solidarity rather than in isolated individual effort. Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности.
But this terrible individualism must inevitably have an end, and all will suddenly understand how unnaturally they are separated from one another. Но непременно будет так, что придет срок и сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого.
It will be the spirit of the time, and people will marvel that they have sat so long in darkness without seeing the light. Таково уже будет веяние времени, и удивятся тому, что так долго сидели во тьме, а света не видели.
And then the sign of the Son of Man will be seen in the heavens.... But, until then, we must keep the banner flying. Sometimes even if he has to do it alone, and his conduct seems to be crazy, a man must set an example, and so draw men's souls out of their solitude, and spur them to some act of brotherly love, that the great idea may not die." Тогда и явится знамение сына человеческого на небеси... Но до тех пор надо все-таки знамя беречь и нет-нет, а хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль..."
Our evenings, one after another, were spent in such stirring and fervent talk. Вот в таких-то пламенных и восторгающих беседах проходили вечера наши один за другим.
I gave up society and visited my neighbours much less frequently. Besides, my vogue was somewhat over. Я даже и общество бросил и гораздо реже стал появляться в гостях, кроме того что и мода на меня начала проходить.
I say this, not as blame, for they still loved me and treated me good-humouredly, but there's no denying that fashion is a great power in society. Г оворю сие не в осуждение, ибо продолжали меня любить и весело ко мне относиться; но в том, что мода действительно в свете царица немалая, в этом все же надо сознаться.
I began to regard my mysterious visitor with admiration, for besides enjoying his intelligence, I began to perceive that he was brooding over some plan in his heart, and was preparing himself perhaps for a great deed. На таинственного же посетителя моего стал я наконец смотреть в восхищении, ибо, кроме наслаждения умом его, начал предчувствовать, что питает он в себе некий замысел и готовится к великому, может быть, подвигу.
Perhaps he liked my not showing curiosity about his secret, not seeking to discover it by direct question nor by insinuation. Может, и то ему нравилось, что я наружно не любопытствовал о секрете его, ни прямо, ни намеком не расспрашивал.
But I noticed at last, that he seemed to show signs of wanting to tell me something. Но заметил я наконец, что и сам он как бы начал уже томиться желанием открыть мне нечто.
This had become quite evident, indeed, about a month after he first began to visit me. По крайней мере это уже очень стало видно примерно месяц спустя, как он стал посещать меня.
"Do you know," he said to me once, "that people are very inquisitive about us in the town and wonder why I come to see you so often. But let them wonder, for soon all will be explained." "Знаете ли вы, - спросил он меня однажды, - что в городе очень о нас обоих любопытствуют и дивятся тому, что я к вам столь часто хожу; но пусть их, ибо скоро все объяснится".
Sometimes an extraordinary agitation would come over him, and almost always on such occasions he would get up and go away. Иногда вдруг нападало на него чрезвычайное волнение, и почти всегда в таких случаях он вставал и уходил.
Sometimes he would fix a long piercing look upon me, and I thought, Иногда же долго и как бы пронзительно смотрит на меня - думаю:
"He will say something directly now." But he would suddenly begin talking of something ordinary and familiar. "Что-нибудь сейчас да и скажет", а он вдруг перебьет и заговорит о чем-нибудь известном и обыкновенном.
He often complained of headache too. Стал тоже часто жаловаться на головную боль.
One day, quite unexpectedly indeed, after he had been talking with great fervour a long time, I saw him suddenly turn pale, and his face worked convulsively, while he stared persistently at me. И вот однажды, совсем даже неожиданно, после того как он долго и пламенно говорил, вижу, что он вдруг побледнел, лицо совсем перекосилось, сам же на меня глядит как в упор.
"What's the matter?" I said; "do you feel ill?"- he had just been complaining of headache. - Что с вами, - говорю, - уж не дурно ли вам? А он именно на головную боль жаловался.
"I... do you know... I murdered someone." -Я... знаете ли вы... я... человека убил.
He said this and smiled with a face as white as chalk. Проговорил да улыбается, а сам белый как мел.
"Why is it he is smiling?" The thought flashed through my mind before I realised anything else. "Зачем это он улыбается", - пронзила мне мысль эта вдруг сердце, прежде чем я еще что-либо сообразил.
I too turned pale. Сам я побледнел.
"What are you saying?" I cried. - Что вы это? - кричу ему.
"You see," he said, with a pale smile, "how much it has cost me to say the first word. - Видите ли, - отвечает мне все с бледною усмешкой, - как дорого мне стоило сказать первое слово.
Now I have said it, I feel I've taken the first step and shall go on." Теперь сказал и, кажется, стал на дорогу. Поеду.
For a long while I could not believe him, and I did not believe him at that time, but only after he had been to see me three days running and told me all about it. Долго я ему не верил, да и не в один раз поверил, а лишь после того, как он три дня ходил ко мне и все мне в подробности рассказал.
I thought he was mad, but ended by being convinced, to my great grief and amazement. Считал его за помешанного, но кончил тем, что убедился наконец явно с превеликою горестью и удивлением.
His crime was a great and terrible one. Fourteen years before, he had murdered the widow of a landowner, a wealthy and handsome young woman who had a house in our town. Было им совершено великое и страшное преступление, четырнадцать лет пред тем, над одною богатою госпожой, молодою и прекрасною собой, вдовой помещицей, имевшею в городе нашем для приезда собственный дом.
He fell passionately in love with her, declared his feeling and tried to persuade her to marry him. Почувствовав к ней любовь великую, сделал он ей изъяснение в любви и начал склонять ее выйти за него замуж.
But she had already given her heart to another man, an officer of noble birth and high rank in the service, who was at that time away at the front, though she was expecting him soon to return. Но она отдала уже свое сердце другому, одному знатному не малого чина военному, бывшему в то время в походе и которого ожидала она, однако, скоро к себе.
She refused his offer and begged him not to come and see her. Предложение его она отвергла, а его попросила к себе не ходить.
After he had ceased to visit her, he took advantage of his knowledge of the house to enter at night through the garden by the roof, at great risk of discovery. Перестав ходить, он, зная расположение ее дома, пробрался к ней ночью из сада чрез крышу, с превеликою дерзостью, рискуя быть обнаруженным.
But, as often happens, a crime committed with extraordinary audacity is more successful than others. Но, как весьма часто бывает, все с необыкновенною дерзостью совершаемые преступления чаще других и удаются.
Entering the garret through the skylight, he went down the ladder, knowing that the door at the bottom of it was sometimes, through the negligence of the servants, left unlocked. Чрез слуховое окно войдя на чердак дома, он спустился к ней вниз в жилые комнаты по лесенке с чердака, зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на замок.
He hoped to find it so, and so it was. Понадеялся на оплошность сию и в сей раз и как раз застал.
He made his way in the dark to her bedroom, where a light was burning. Пробравшись в жилые покои, он, в темноте, прошел в ее спальню, в которой горела лампада.
As though on purpose, both her maids had gone off to a birthday party in the same street, without asking leave. И, как нарочно, обе горничные ее девушки ушли потихоньку без спросу, по соседству, на именинную пирушку, случившуюся в той же улице.
The other servants slept in the servants' quarters or in the kitchen on the ground floor. Остальные же слуги и служанки спали в людских и в кухне, в нижнем этаже.
His passion flamed up at the sight of her asleep, and then vindictive, jealous anger took possession of his heart, and like a drunken man, beside himself, he thrust a knife into her heart, so that she did not even cry out. При виде спящей разгорелась в нем страсть, а затем схватила его сердце мстительная ревнивая злоба, и, не помня себя, как пьяный, подошел и вонзил ей нож прямо в сердце, так что она и не вскрикнула.
Then with devilish and criminal cunning he contrived that suspicion should fall on the servants. He was so base as to take her purse, to open her chest with keys from under her pillow, and to take some things from it, doing it all as it might have been done by an ignorant servant, leaving valuable papers and taking only money. He took some of the larger gold things, but left smaller articles that were ten times as valuable. Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг: не побрезгал взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а взял одни деньги, взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
He took with him, too, some things for himself as remembrances, but of that later. Захватил и еще кое-что себе на память, но о сем после.
Having done this awful deed. he returned by the way he had come. Совершив сие ужасное дело, вышел прежним путем.
Neither the next day, when the alarm was raised, nor at any time after in his life, did anyone dream of suspecting that he was the criminal. Ни на другой день, когда поднялась тревога, и никогда потом во всю жизнь никому и в голову не пришло заподозрить настоящего злодея!
No one indeed knew of his love for her, for he was always reserved and silent and had no friend to whom he would have opened his heart. Да и о любви его к ней никто не знал, ибо был и всегда характера молчаливого и несообщительного, и друга, которому поверял бы душу свою, не имел.
He was looked upon simply as an acquaintance, and not a very intimate one, of the murdered woman, as for the previous fortnight he had not even visited her. Считали же его просто знакомым убитой и даже не столь близким, ибо в последние две недели он и не посещал ее.
A serf of hers called Pyotr was at once suspected, and every circumstance confirmed the suspicion. The man knew- indeed his mistress did not conceal the fact- that having to send one of her serfs as a recruit she had decided to send him, as he had no relations and his conduct was unsatisfactory. Заподозрили же тотчас крепостного слугу ее Петра, и как раз сошлись все обстоятельства, чтоб утвердить сие подозрение, ибо слуга этот знал, и покойница сама не скрывала, что намерена его в солдаты отдать, в зачет следуемого с ее крестьян рекрута, так как был одинок и дурного сверх того поведения.
People had heard him angrily threatening to murder her when he was drunk in a tavern. Слышали, как он в злобе, пьяный, грозился в питейном доме убить ее.
Two days before her death, he had run away, staying no one knew where in the town. За два же дня до ее кончины сбежал и проживал где-то в городе в неизвестных местах.
The day after the murder, he was found on the road leading out of the town, dead drunk, with a knife in his pocket, and his right hand happened to be stained with blood. На другой же день после убийства нашли его на дороге, при выезде из города, мертво пьяного, имевшего в кармане своем нож, да еще с запачканною почему-то в крови правою ладонью.
He declared that his nose had been bleeding, but no one believed him. Утверждал, что кровь шла из носу, но ему не поверили.
The maids confessed that they had gone to a party and that the street door had been left open till they returned. Служанки же повинились, что были на пирушке и что входные двери с крыльца оставались незапертыми до их возвращения.
And a number of similar details came to light, throwing suspicion on the innocent servant. Да и множество сверх того являлось подобных сему признаков, по которым неповинного слугу и захватили.
They arrested him, and he was tried for the murder; but a week after the arrest, the prisoner fell sick of a fever and died unconscious in the hospital. Арестовали его и начали суд, но как раз через неделю арестованный заболел в горячке и умер в больнице без памяти.
There the matter ended and the judges and the authorities and everyone in the town remained convinced that the crime had been committed by no one but the servant who had died in the hospital. Тем дело и кончилось, предали воле Божьей, и все - и судьи, и начальство, и все общество - остались убеждены, что совершил преступление никто как умерший слуга.
And after that the punishment began. А засим началось наказание.
My mysterious visitor, now my friend, told me that at first he was not in the least troubled by pangs of conscience. Таинственный гость, а теперь уже друг мой, поведал мне, что вначале даже и совсем не мучился угрызениями совести.
He was miserable a long time, but not for that reason; only from regret that he had killed the woman he loved, that she was no more, that in killing her he had killed his love, while the fire of passion was still in his veins. Мучился долго, но не тем, а лишь сожалением, что убил любимую женщину, что ее нет уже более, что, убив ее, убил любовь свою, тогда как огонь страсти оставался в крови его.
But of the innocent blood he had shed, of the murder of a fellow creature, he scarcely thought. Но о пролитой неповинной крови, об убийстве человека он почти тогда и не мыслил.
The thought that his victim might have become the wife of another man was insupportable to him, and so, for a long time, he was convinced in his conscience that he could not have acted otherwise. Мысль же о том, что жертва его могла стать супругой другому, казалась ему невозможною, а потому долгое время убежден был в совести своей, что и не мог поступить иначе.
At first he was worried at the arrest of the servant, but his illness and death soon set his mind at rest, for the man's death was apparently (so he reflected at the time) not owing to his arrest or his fright, but a chill he had taken on the day he ran away, when he had lain all night dead drunk on the damp ground. Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во дни его бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь на сырой земле.
The theft of the money and other things troubled him little, for he argued that the theft had not been committed for gain but to avert suspicion. Краденые же вещи и деньги мало смущали его, ибо (все так же рассуждал он) сделана кража не для корысти, а для отвода подозрений в другую сторону.
The sum stolen was small, and he shortly afterwards subscribed the whole of it, and much more, towards the funds for maintaining an almshouse in the town. Сумма же краденого была незначительная, и он вскорости всю эту сумму, и даже гораздо большую, пожертвовал на учредившуюся у нас в городе богадельню.
He did this on purpose to set his conscience at rest about the theft, and it's a remarkable fact that for a long time he really was at peace- he told me this himself. Нарочно сделал сие для успокоения совести насчет кражи, и, замечательно, на время, и даже долгое, действительно успокоился - сам передавал мне это.
He entered then upon a career of great activity in the service, volunteered for a difficult and laborious duty, which occupied him two years, and being a man of strong will almost forgot the past. Whenever he recalled it, he tried not to think of it at all. Пустился он тогда в большую служебную деятельность, сам напросился на хлопотливое и трудное поручение, занимавшее его года два, и, будучи характера сильного, почти забывал происшедшее; когда же вспоминал, то старался не думать о нем вовсе.
He became active in philanthropy too, founded and helped to maintain many institutions in the town, did a good deal in the two capitals, and in both Moscow and Petersburg was elected a member of philanthropic societies. Пустился и в благотворительность, много устроил и пожертвовал в нашем городе, заявил себя и в столицах, был избран в Москве и в Петербурге членом тамошних благотворительных обществ.
At last, however, he began brooding over the past, and the strain of it was too much for him. Но все же стал наконец задумываться с мучением, не в подъем своим силам.
Then he was attracted by a fine and intelligent girl and soon after married her, hoping that marriage would dispel his lonely depression, and that by entering on a new life and scrupulously doing his duty to his wife and children, he would escape from old memories altogether. Тут понравилась ему одна прекрасная и благоразумная девица, и он вскорости женился на ней, мечтая, что женитьбой прогонит уединенную тоску свою, а вступив на новую дорогу и исполняя ревностно долг свой относительно жены и детей, удалится от старых воспоминаний вовсе.
But the very opposite of what he expected happened. Но как раз случилось противное сему ожиданию.
He began, even in the first month of his marriage, to be continually fretted by the thought, Еще в первый месяц брака стала его смущать беспрерывная мысль:
"My wife loves me- but what if she knew?" "Вот жена любит меня, ну что, если б она узнала?"
When she first told him that she would soon bear him a child, he was troubled. Когда стала беременна первым ребенком и поведала ему это, он вдруг смутился:
"I am giving life, but I have taken life." "Даю жизнь, а сам отнял жизнь".
Children came. Пошли дети:
"How dare I love them, teach and educate them, how can I talk to them of virtue? I have shed blood." "Как я смею любить, учить и воспитать их, как буду про добродетель им говорить: я кровь пролил".
They were splendid children, he longed to caress them; "and I can't look at their innocent candid faces, I am unworthy." Дети растут прекрасные, хочется их ласкать: "А я не могу смотреть на их невинные, ясные лики; недостоин того".
At last he began to be bitterly and ominously haunted by the blood of his murdered victim, by the young life he had destroyed, by the blood that cried out for vengeance. Наконец начала ему грозно и горько мерещиться кровь убитой жертвы, погубленная молодая жизнь ее, кровь, вопиющая об отмщении.
He had begun to have awful dreams. Стал он видеть ужасные сны.
But, being a man of fortitude, he bore his suffering a long time, thinking: Но будучи тверд сердцем, сносил муку долго:
"I shall expiate everything by this secret agony." "Искуплю все сею тайною мукой моею".
But that hope, too, was vain; the longer it went on, the more intense was his suffering. Но напрасная была и сия надежда: чем дальше, тем сильнее становилось страдание.
He was respected in society for his active benevolence, though everyone was overawed by his stern and gloomy character. But the more he was respected, the more intolerable it was for him. В обществе за благотворительную деятельность стали его уважать, хотя и боялись все строгого и мрачного характера его, но чем более стали уважать его, тем становилось ему невыносимее.
He confessed to me that he had thoughts of killing himself. Признавался мне, что думал было убить себя.
But he began to be haunted by another idea- an idea which he had at first regarded as impossible and unthinkable, though at last it got such a hold on his heart that he could not shake it off. Но вместо того начала мерещиться ему иная мечта, - мечта, которую считал он вначале невозможною и безумною, но которая так присосалась наконец к его сердцу, что и оторвать нельзя было.
He dreamed of rising up, going out and confessing in the face of all men that he had committed murder. Мечтал он так: восстать, выйти пред народом и объявить всем, что убил человека.
For three years this dream had pursued him, haunting him in different forms. Г ода три он проходил с этою мечтой, мерещилась она ему все в разных видах.
At last he believed with his whole heart that if he confessed his crime, he would heal his soul and would be at peace for ever. Наконец уверовал всем сердцем своим, что, объявив свое преступление, излечит душу свою несомненно и успокоится раз навсегда.
But this belief filled his heart with terror, for how could he carry it out? Но, уверовав, почувствовал в сердце ужас, ибо: как исполнить?
And then came what happened at my duel. И вдруг произошел этот случай на моем поединке.
"Looking at you, I have made up my mind." "Глядя на вас, я теперь решился".
I looked at him. Я смотрю на него.
"Is it possible," I cried, clasping my hands, "that such a trivial incident could give rise to a resolution in you?" - И неужели, - воскликнул я ему, всплеснув руками, - такой малый случай мог решимость такую в вас породить?
"My resolution has been growing for the last three years," he answered, "and your story only gave the last touch to it. - Решимость моя три года рождалась, - отвечает мне, - а случай ваш дал ей только толчок.
Looking at you, I reproached myself and envied you." He said this to me almost sullenly. Глядя на вас, упрекнул себя и вам позавидовал, -проговорил он мне это даже с суровостью.
"But you won't be believed," I observed; "it's fourteen years ago." - Да вам и не поверят, - заметил я ему, -четырнадцать лет прошло.
"I have proofs, great proofs. - Доказательства имею, великие.
I shall show them." Представлю.
Then I cried and kissed him. И заплакал я тогда, облобызал его.
"Tell me one thing, one thing," he said (as though it all depended upon me), "my wife, my children! - Одно решите мне, одно! - сказал он мне (точно от меня теперь все и зависело), - жена, дети!
My wife may die of grief, and though my children won't lose their rank and property, they'll be a convict's children and for ever! Жена умрет, может быть, с горя, а дети хоть и не лишатся дворянства и имения, - но дети варнака, и навек.
And what a memory, what a memory of me I shall leave in their hearts!" А память-то, память какую в сердцах их по себе оставлю!
I said nothing. Молчу я.
"And to part from them, to leave them for ever? - А расстаться-то с ними, оставить навеки?
It's for ever, you know, for ever!" Ведь навек, навек!
I sat still and repeated a silent prayer. Сижу я, молча про себя молитву шепчу.
I got up at last, I felt afraid. Встал я наконец, страшно мне стало.
"Well?" He looked at me. - Что же? - смотрит на меня.
"Go!" said I, "confess. - Идите, - говорю, - объявите людям.
Everything passes, only the truth remains. Все минется, одна правда останется.
Your children will understand, when they grow up, the nobility of your resolution." Дети поймут, когда вырастут, сколько в великой решимости вашей было великодушия.
He left me that time as though he had made up his mind. Ушел он тогда от меня как бы и впрямь решившись.
Yet for more than a fortnight afterwards, he came to me every evening, still preparing himself, still unable to bring himself to the point. Но все же более двух недель потом ко мне ходил, каждый вечер сряду, все приготовлялся, все не мог решиться.
He made my heart ache. Измучил он мое сердце.
One day he would come determined and say fervently: То приходит тверд и говорит с умилением:
"I know it will be heaven for me, heaven, the moment I confess. - Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю.
Fourteen years I've been in hell. Четырнадцать лет был во аде.
I want to suffer. Пострадать хочу.
I will take my punishment and begin to live. Приму страдание и жить начну.
You can pass through the world doing wrong, but there's no turning back. Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься.
Now I dare not love my neighbour nor even my own children. Теперь не только ближнего моего, но и детей моих любить не смею.
Good God, my children will understand, perhaps, what my punishment has cost me and will not condemn me! Господи, да ведь поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое, и не осудят меня!
God is not in strength but in truth." Господь не в силе, а в правде.
"All will understand your sacrifice," I said to him, "if not at once, they will understand later; for you have served truth, the higher truth, not of the earth." - Поймут все подвиг ваш, - говорю ему, - не сейчас, так потом поймут, ибо правде послужили, высшей правде, неземной...
And he would go away seeming comforted, but next day he would come again, bitter, pale, sarcastic. И уйдет он от меня как бы утешенный, а назавтра вдруг опять приходит злобный, бледный, говорит насмешливо:
"Every time I come to you, you look at me so inquisitively as though to say, - Каждый раз, как вхожу к вам, вы смотрите с таким любопытством:
' He has still not confessed!' "Опять, дескать, не объявил?"
Wait a bit, don't despise me too much. Подождите, не презирайте очень.
It's not such an easy thing to do as you would think. Не так ведь оно легко сделать, как вам кажется.
Perhaps I shall not do it at all. Я, может быть, еще и не сделаю вовсе.
You won't go and inform against me then, will you?" Не пойдете же вы на меня доносить тогда, а?
And far from looking at him with indiscreet curiosity, I was afraid to look at him at all. А я, бывало, не только что смотреть с любопытством неразумным, я и взглянуть-то на него боялся.
I was quite ill from anxiety, and my heart was full of tears. Измучен был я до болезни, и душа моя была полна слез.
I could not sleep at night. Ночной даже сон потерял.
"I have just come from my wife," he went on. - Я сейчас, - продолжает, - от жены.
"Do you understand what the word 'wife' means? Понимаете ли вы, что такое жена?
When I went out, the children called to me, Детки, когда я уходил, прокричали мне:
'Good-bye, father, make haste back to read The Children's Magazine with us.' "Прощайте, папа, приходите скорее с нами "Детское чтение" читать".
No, you don't understand that! Нет, вы этого не понимаете!
No one is wise from another man's woe." Чужая беда не дает ума.
His eyes were glittering, his lips were twitching. Сам засверкал глазами, губы запрыгали.
Suddenly he struck the table with his fist so that everything on it danced- it was the first time he had done such a thing, he was such a mild man. Вдруг стукнул о стол кулаком, так что вещи на столе вспрыгнули, - такой мягкий человек, в первый раз с ним случилось.
"But need I?" he exclaimed, "must I? - Да нужно ли? - воскликнул, - да надо ли?
No one has been condemned, no one has been sent to Siberia in my place, the man died of fever. Ведь никто осужден не был, никого в каторгу из-за меня не сослали, слуга от болезни помер.
And I've been punished by my sufferings for the blood I shed. А за кровь пролиянную я мучениями был наказан.
And I shan't be believed, they won't believe my proofs. Да и не поверят мне вовсе, никаким доказательствам моим не поверят.
Need I confess, need I? Надо ли объявлять, надо ли?
I am ready to go on suffering all my life for the blood I have shed, if only my wife and children may be spared. За кровь пролитую я всю жизнь готов еще мучиться, только чтобы жену и детей не поразить.
Will it be just to ruin them with me? Будет ли справедливо их погубить с собою?
Aren't we making a mistake? Не ошибаемся ли мы?
What is right in this case? Где тут правда?
And will people recognise it, will they appreciate it, will they respect it?" Да и познают ли правду эту люди, оценят ли, почтут ли ее?
"Good Lord!" I thought to myself, "he is thinking of other people's respect at such a moment!" "Господи! - мыслю про себя, - о почтении людей думает в такую минуту!"
And I felt so sorry for him then, that I believe I would have shared his fate if it could have comforted him. И до того жалко мне стало его тогда, что, кажись, сам бы разделил его участь, лишь бы облегчить его.
I saw he was beside himself. Вижу, он как исступленный.
I was aghast, realising with my heart as well as my mind what such a resolution meant. Ужаснулся я, поняв уже не умом одним, а живою душой, чего стоит такая решимость.
"Decide my fate!" he exclaimed again. - Решайте же судьбу! - воскликнул опять.
"Go and confess," I whispered to him. - Идите и объявите, - прошептал я ему.
My voice failed me, but I whispered it firmly. Голосу во мне не хватило, но прошептал я твердо.
I took up the New Testament from the table, the Russian translation, and showed him the Gospel of St. John, chapter 12, verse 24: Взял я тут со стола Евангелие, русский перевод, и показал ему от Иоанна, глава XII, стих 24:
"Verily, verily, I say unto you, except a corn of wheat fall into the ground and die, it abideth alone: but if it die, it bringeth forth much fruit." "Истинно, истинно говорю вам, если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода".
I had just been reading that verse when he came in. Я этот стих только что прочел пред его приходом.
He read it. Прочел он.
"That's true," he said, he smiled bitterly. "It's terrible the things you find in those books," he said, after a pause. - Правда, - говорит, но усмехнулся горько. - Да, в этих книгах, - говорит, помолчав, - ужас что такое встретишь.
"It's easy enough to thrust them upon one. Под нос-то их легко совать.
And who wrote them? Can they have been written by men?" И кто это их писал, неужели люди?
"The Holy Spirit wrote them," said I. - Дух Святый писал, - говорю.
"It's easy for you to prate," he smiled again, this time almost with hatred. - Болтать-то вам легко, - усмехнулся он еще, но уже почти ненавистно.
I took the book again, opened it in another place and showed him the Epistle to the Hebrews, chapter 10, verse 31. Взял я книгу опять, развернул в другом месте и показал ему "К евреям", глава Х, стих 31.
He read: Прочел он:
"It is a fearful thing to fall into the hands of the living God." "Страшно впасть в руки Бога живаго".
He read it and simply flung down the book. Прочел он да так и отбросил книгу.
He was trembling all over. Задрожал весь даже.
"An awful text," he said. "There's no denying you've picked out fitting ones." He rose from the chair. "Well!" he said, "good-bye, perhaps I shan't come again... we shall meet in heaven. - Страшный стих, - говорит, - нечего сказать, подобрали. - Встал со стула. - Ну, - говорит, -прощайте, может, больше и не приду... в раю увидимся.
So I have been for fourteen years 'in the hands of the living God,' that's how one must think of those fourteen years. Значит, четырнадцать лет, как уже "впал я в руки Бога живаго", - вот как эти четырнадцать лет, стало быть, называются.
To-morrow I will beseech those hands to let me go." Завтра попрошу эти руки, чтобы меня отпустили...
I wanted to take him in my arms and kiss him, but I did not dare- his face was contorted add sombre. Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел - искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело.
He went away. Вышел он.
"Good God," I thought, "what has he gone to face!" "Господи, - подумал я, - куда пошел человек!"
I fell on my knees before the ikon and wept for him before the Holy Mother of God, our swift defender and helper. Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице.
I was half an hour praying in tears, and it was late, about midnight. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати.
Suddenly I saw the door open and he came in again. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова.
I was surprised. Я изумился.
Where have you been?" I asked him. -Где же вы были? - спрашиваю его.
"I think," he said, "I've forgotten something... my handkerchief, I think.... Well, even if I've not forgotten anything, let me stay a little." -Я, - говорит, - я, кажется, что-то забыл... платок, кажется... Ну, хоть ничего не забыл, дайте присесть-то...
He sat down. Сел на стул.
I stood over him. Я стою над ним.
"You sit down, too," said he. "Сядьте, говорит, и вы".
I sat down. Я сел.
We sat still for two minutes; he looked intently at me and suddenly smiled. I remembered that- then he got up, embraced me warmly and kissed me. Просидели минуты с две, смотрит на меня пристально и вдруг усмехнулся, запомнил я это, затем встал, крепко обнял меня и поцеловал...
"Remember," he said, "how I came to you a second time. - Попомни, - говорит, - как я к тебе в другой раз приходил.
Do you hear, remember it!" Слышишь, попомни это! В первый раз мне ты сказал.
And he went out. И ушел.
"To-morrow," I thought. "Завтра", - подумал я.
And so it was. Так оно и сбылось.
I did not know that evening that the next day was his birthday. И не знал я в сей вечер, что на завтра как раз приходится день рождения его.
I had not been out for the last few days, so I had no chance of hearing it from anyone. Сам я в последние дни никуда не выходил, а потому и узнать не мог ни от кого.
On that day he always had a great gathering, everyone in the town went to it. В этот же день у него каждогодно бывало большое собрание, съезжался весь город.
It was the same this time. Съехались и теперь.
After dinner he walked into the middle of the room, with a paper in his hand- a formal declaration to the chief of his department who was present. И вот, после обеденной трапезы, выходит он на средину, а в руках бумага - форменное донесение по начальству.
This declaration he read aloud to the whole assembly. It contained a full account of the crime, in every detail. А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности:
"I cut myself off from men as a monster. God has visited me," he said in conclusion. "I want to suffer for my sin!" "Как изверга себя извергаю из среды людей, Бог посетил меня, - заключил бумагу, - пострадать хочу!"
Then he brought out and laid on the table all the things he had been keeping for fourteen years, that he thought would prove his crime, the jewels belonging to the murdered woman which he had stolen to divert suspicion, a cross and a locket taken from her neck with a portrait of her betrothed in the locket, her notebook and two letters; one from her betrothed, telling her that he would soon be with her, and her unfinished answer left on the table to be sent off next day. Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, - в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
He carried off these two letters- what for? Оба письма захватил он с собою - для чего?
Why had he kept them for fourteen years afterwards instead of destroying them as evidence against him? Для чего потом сохранял четырнадцать лет вместо того, чтоб истребить как улики?
And this is what happened: everyone was amazed and horrified, everyone refused to believe it and thought that he was deranged, though all listened with intense curiosity. A few days later it was fully decided and agreed in every house that the unhappy man was mad. И вот что же случилось: все пришли в удивление и в ужас, и никто не захотел поверить, хотя все выслушали с чрезвычайным любопытством, но как от больного, а несколько дней спустя уже совсем решено было во всех домах и приговорено, что несчастный человек помешался.
The legal authorities could not refuse to take the case up, but they too dropped it. Though the trinkets and letters made them ponder, they decided that even if they did turn out to be authentic, no charge could be based on those alone. Начальство и суд не могли не дать хода делу, но приостановились и они: хотя представленные вещи и письма и заставили размышлять, но решено было и тут, что если сии документы и оказались бы верными, то все же окончательное обвинение не могло бы быть произнесено на основании только сих документов.
Besides, she might have given him those things as a friend, or asked him to take care of them for her. Да и вещи все он мог иметь от нее самой, как знакомый ее и по доверенности.
I heard afterwards, however, that the genuineness of the things was proved by the friends and relations of the murdered woman, and that there was no doubt about them. Слышал я, впрочем, что подлинность вещей была потом проверена чрез многих знакомых и родных убитой и что сомнений в том не было.
Yet nothing was destined to come of it, after all. Но делу сему опять не суждено было завершиться.
Five days later, all had heard that he was ill and that his life was in danger. Дней через пять все узнали, что страдалец заболел и что опасаются за жизнь его.
The nature of his illness I can't explain; they said it was an affection of the heart. But it became known that the doctors had been induced by his wife to investigate his mental condition also, and had come to the conclusion that it was a case of insanity. Какою болезнию он заболел, не могу объяснить, говорили, что расстройством сердцебиения, но известно стало, что совет докторов, по настоянию супруги его, свидетельствовал и душевное его состояние и что вынесли заключение, что помешательство уже есть.
I betrayed nothing, though people ran to question me. But when I wanted to visit him, I was for a long while forbidden to do so, above all by his wife. Я ничего не выдал, хотя и бросились расспрашивать меня, но когда пожелал его навестить, то долго мне возбраняли, главное супруга его:
"It's you who have caused his illness," she said to me; "he was always gloomy, but for the last year people noticed that he was peculiarly excited and did strange things, and now you have been the ruin of him. Your preaching has brought him to this; for the last month he was always with you." "Это вы, - говорит мне, - его расстроили, он и прежде был мрачен, а в последний год все замечали в нем необыкновенное волнение и странные поступки, а тут как раз вы его погубили; это вы его зачитали, не выходил он от вас целый месяц".
Indeed, not only his wife but the whole town were down upon me and blamed me. И что же, не только супруга, но и все в городе накинулись на меня и меня обвинили:
"It's all your doing," they said. "Это все вы", - говорят.
I was silent and indeed rejoiced at heart, for I saw plainly God's mercy to the man who had turned against himself and punished himself. Я молчу, да и рад в душе, ибо узрел несомненную милость Божию к восставшему на себя и казнившему себя.
I could not believe in his insanity. А помешательству его я верить не мог.
They let me see him at last. he insisted upon saying good-bye to me. Допустили наконец и меня к нему, сам потребовал того настоятельно, чтобы проститься со мной.
I went in to him and saw at once, that not only his days, but his hours were numbered. Вошел я и как раз увидел, что не только дни, но и часы его сочтены.
He was weak, yellow, his hands trembled, he gasped for breath, but his face was full of tender and happy feeling. Был он слаб, желт, руки трепещут, сам задыхается, но смотрит умиленно и радостно.
"It is done!" he said. "I've long been yearning to see you. Why didn't you come?" - Совершилось! - проговорил мне, - давно жажду видеть тебя, что не приходил?
I did not tell him that they would not let me see him. Я ему не объявил, что меня не допускали к нему.
"God has had pity on me and is calling me to Himself. - Бог сжалился надо мной и зовет к себе.
I know I am dying, but I feel joy and peace for the first time after so many years. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые.
There was heaven in my heart from the moment I had done what I had to do. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было.
Now I dare to love my children and to kiss them. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их.
Neither my wife nor the judges, nor anyone has believed it. My children will never believe it either. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни судьи мои; не поверят никогда и дети.
I see in that God's mercy to them. Милость Божию вижу в сем к детям моим.
I shall die, and my name will be without a stain for them. Умру, и имя мое будет для них незапятнано.
And now I feel God near, my heart rejoices as in Heaven... I have done my duty." А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится... долг исполнил...
He could not speak, he gasped for breath, he pressed my hand warmly, looking fervently at me. Говорить не может, задыхается, горячо мне руку жмет, пламенно глядит на меня.
We did not talk for long, his wife kept peeping in at us. Но недолго мы беседовали, супруга его беспрерывно к нам заглядывала.
But he had time to whisper to me: Но успел-таки шепнуть мне:
"Do you remember how I came back to you that second time, at midnight? - А помнишь ли, как я к тебе тогда в другой раз пришел, в полночь?
I told you to remember it. Еще запомнить тебе велел?
You know what I came back for? Знаешь ли, для чего я входил?
I came to kill you!" Я ведь убить тебя приходил!
I started. Я так и вздрогнул.
"I went out from you then into the darkness, I wandered about the streets, struggling with myself. - Вышел я тогда от тебя во мрак, бродил по улицам и боролся с собою.
And suddenly I hated you so that I could hardly bear it. И вдруг возненавидел тебя до того, что едва сердце вынесло.
Now, I thought, he is all that binds me, and he is my judge. I can't refuse to face my punishment to-morrow, for he knows all. "Теперь, думаю, он единый связал меня, и судия мой, не могу уже отказаться от завтрашней казни моей, ибо он все знает".
It was not that I was afraid you would betray me (I never even thought of that), but I thought, И не то чтоб я боялся, что ты донесешь (не было и мысли о сем), но думаю:
'How can I look him in the face if I don't confess?' "Как я стану глядеть на него, если не донесу на себя?"
And if you had been at the other end of the earth, but alive, it would have been all the same, the thought was unendurable that you were alive knowing everything and condemning me. И хотя бы ты был за тридевять земель, но жив, все равно, невыносима эта мысль, что ты жив и все знаешь, и меня судишь.
I hated you as though you were the cause, as though you were to blame for everything. Возненавидел я тебя, будто ты всему причиной и всему виноват.
I came back to you then, remembering that you had a dagger lying on your table. Воротился я к тебе тогда, помню, что у тебя на столе лежит кинжал.
I sat down and asked you to sit down, and for a whole minute I pondered. Я сел и тебя сесть попросил, и целую минуту думал.
If I had killed you, I should have been ruined by that murder even if I had not confessed the other. Если б я убил тебя, то все равно бы погиб за это убийство, хотя бы и не объявил о прежнем преступлении.
But I didn't think about that at all, and I didn't want to think of it at that moment. Но о сем я не думал вовсе и думать не хотел в ту минуту.
I only hated you and longed to revenge myself on you for everything. Я только тебя ненавидел и отомстить тебе желал изо всех сил за все.
The Lord vanquished the devil in my heart. Но Господь мой поборол диавола в моем сердце.
But let me tell you, you were never nearer death." Знай, однако, что никогда ты не был ближе от смерти.
A week later he died. Через неделю он помер.
The whole town followed him to the grave. Гроб его до могилы провожал весь город.
The chief priest made a speech full of feeling. Протоиерей сказал прочувствованное слово.
All lamented the terrible illness that had cut short his days. Оплакивали страшную болезнь, прекратившую дни его.
But all the town was up in arms against me after the funeral, and people even refused to see me. Но весь город восстал на меня, когда похоронили его, и даже принимать меня перестали.
Some, at first a few and afterwards more, began indeed to believe in the truth of his story, and they visited me and questioned me with great interest and eagerness, for man loves to see the downfall and disgrace of the righteous. Правда, некоторые, вначале немногие, а потом все больше и больше, стали веровать в истину его показаний и очень начали посещать меня и расспрашивать с большим любопытством и радостью: ибо любит человек падение праведного и позор его.
But I held my tongue, and very shortly after, I left the town, and five months later by God's grace I entered the safe and blessed path, praising the unseen finger which had guided me so clearly to it. Но я замолчал и вскорости из города совсем выбыл, а через пять месяцев удостоился Г осподом Богом стать на путь твердый и благолепный, благословляя перст невидимый, мне столь явно сей путь указавший.
But I remember in my prayer to this day, the servant of God, Mihail, who suffered so greatly. А многострадального раба Божия Михаила памятую в молитвах моих и до сего дня на каждый день.
Chapter 3. III
Conversations and Exhortations of Father Zossima Из бесед и поучений старца Зосимы
(e) The Russian Monk and his possible Significance. д) Нечто об иноке русском и о возможном значении его
FATHERS and teachers, what is the monk? Отцы и учители, что есть инок?
In the cultivated world the word is nowadays pronounced by some people with a jeer, and by others it is used as a term of abuse, and this contempt for the monk is growing. В просвещенном мире слово сие произносится в наши дни у иных уже с насмешкой, а у некоторых и как бранное. И чем дальше, тем больше.
It is true, alas, it is true, that there are many sluggards, gluttons, profligates, and insolent beggars among monks. Правда, ох правда, много и в монашестве тунеядцев, плотоугодников, сластолюбцев и наглых бродяг.
Educated people point to these: На сие указывают образованные светские люди:
"You are idlers, useless members of society, you live on the labour of others, you are shameless beggars." "Вы, дескать, лентяи и бесполезные члены общества, живете чужим трудом, бесстыдные нищие".
And yet how many meek and humble monks there are, yearning for solitude and fervent prayer in peace! А между тем сколь много в монашестве смиренных и кротких, жаждущих уединения и пламенной в тишине молитвы.
These are less noticed, or passed over in silence. And how suprised men would be if I were to say that from these meek monks, who yearn for solitary prayer, the salvation of Russia will come perhaps once more! На сих меньше указывают и даже обходят молчанием вовсе, и сколь подивились бы, если скажу, что от сих кротких и жаждущих уединенной молитвы выйдет, может быть, еще раз спасение земли русской!
For they are in truth made ready in peace and quiet "for the day and the hour, the month and the year." Ибо воистину приготовлены в тишине "на день и час, и месяц и год".
Meanwhile, in their solitude, they keep the image of Christ fair and undefiled, in the purity of God's truth, from the times of the Fathers of old, the Apostles and the martyrs. And when the time comes they will show it to the tottering creeds of the world. Образ Христов хранят пока в уединении своем благолепно и неискаженно, в чистоте правды Божией, от древнейших отцов, апостолов и мучеников, и, когда надо будет, явят его поколебавшейся правде мира.
That is a great thought. Сия мысль великая.
That star will rise out of the East. От востока звезда сия воссияет.
That is my view of the monk, and is it false? Is it too proud? Так мыслю об иноке, и неужели ложно, неужели надменно?
Look at the worldly and all who set themselves up above the people of God; has not God's image and His truth been distorted in them? Посмотрите у мирских и во всем превозносящемся над народом Божиим мире, не исказился ли в нем лик Божий и правда его?
They have science; but in science there is nothing but what is the object of sense. У них наука, а в науке лишь то, что подвержено чувствам.
The spiritual world, the higher part of man's being is rejected altogether, dismissed with a sort of triumph, even with hatred. Мир же духовный, высшая половина существа человеческого отвергнута вовсе, изгнана с некиим торжеством, даже с ненавистью.
The world has proclaimed the reign of freedom, especially of late, but what do we see in this freedom of theirs? Nothing but slavery and self-destruction! Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство!
For the world says: Ибо мир говорит:
"You have desires and so satisfy them, for you have the same rights as the most rich and powerful. "Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей.
Don't be afraid of satisfying them and even multiply your desires." That is the modern doctrine of the world. Не бойся насыщать их, но даже приумножай" -вот нынешнее учение мира.
In that they see freedom. В этом и видят свободу.
And what follows from this right of multiplication of desires? И что же выходит из сего права на приумножение потребностей?
In the rich, isolation and spiritual suicide; in the poor, envy and murder; for they have been given rights, but have not been shown the means of satisfying their wants. У богатых уединение и духовное самоубийство, а у бедных - зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности еще не указали.
They maintain that the world is getting more and more united, more and more bound together in brotherly community, as it overcomes distance and sets thoughts flying through the air. Уверяют, что мир чем далее, тем более единится, слагается в братское общение тем, что сокращает расстояния, передает по воздуху мысли.
Alas, put no faith in such a bond of union. Увы, не верьте таковому единению людей.
Interpreting freedom as the multiplication and rapid satisfaction of desires, men distort their own nature, for many senseless and foolish desires and habits and ridiculous fancies are fostered in them. Понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок.
They live only for mutual envy, for luxury and ostentation. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства.
To have dinners visits, carriages, rank, and slaves to wait on one is looked upon as a necessity, for which life, honour and human feeling are sacrificed, and men even commit suicide if they are unable to satisfy it. Иметь обеды, выезды, экипажи, чины и рабов-прислужников считается уже такою необходимостью, для которой жертвуют даже жизнью, честью и человеколюбием, чтоб утолить эту необходимость, и даже убивают себя, если не могут утолить ее.
We see the same thing among those who are not rich, while the poor drown their unsatisfied need and their envy in drunkenness. У тех, которые небогаты, то же самое видим, а у бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством.
But soon they will drink blood instead of wine, they are being led on to it. Но вскоре вместо вина упьются и кровью, к тому их ведут.
I ask you is such a man free? Спрашиваю я вас: свободен ли такой человек?
I knew one "champion of freedom" who told me himself that, when he was deprived of tobacco in prison, he was so wretched at the privation that he almost went and betrayed his cause for the sake of getting tobacco again! Я знал одного "борца за идею", который сам рассказывал мне, что, когда лишили его в тюрьме табаку, то он до того был измучен лишением сим, что чуть не пошел и не предал свою "идею", чтобы только дали ему табаку.
And such a man says, А ведь этакой говорит:
"I am fighting for the cause of humanity." "За человечество бороться иду".
How can such a one fight? What is he fit for? Ну куда такой пойдет и на что он способен?
He is capable perhaps of some action quickly over, but he cannot hold out long. На скорый поступок разве, а долго не вытерпит.
And it's no wonder that instead of gaining freedom they have sunk into slavery, and instead of serving, the cause of brotherly love and the union of humanity have fallen, on the contrary, into dissension and isolation, as my mysterious visitor and teacher said to me in my youth. И не дивно, что вместо свободы впали в рабство, а вместо служения братолюбию и человеческому единению впали, напротив, в отъединение и уединение, как говорил мне в юности моей таинственный гость и учитель мой.
And therefore the idea of the service of humanity, of brotherly love and the solidarity of mankind, is more and more dying out in the world, and indeed this idea is sometimes treated with derision. For how can a man shake off his habits? What can become of him if he is in such bondage to the habit of satisfying the innumerable desires he has created for himself? А потому в мире все более и более угасает мысль о служении человечеству, о братстве и целостности людей и воистину встречается мысль сия даже уже с насмешкой, ибо как отстать от привычек своих, куда пойдет сей невольник, если столь привык утолять бесчисленные потребности свои, которые сам же навыдумал?
He is isolated, and what concern has he with the rest of humanity? В уединении он, и какое ему дело до целого.
They have succeeded in accumulating a greater mass of objects, but the joy in the world has grown less. И достигли того, что вещей накопили больше, а радости стало меньше.
The monastic way is very different. Другое дело путь иноческий.
Obedience, fasting, and prayer are laughed at, yet only through them lies the way to real, true freedom. I cut off my superfluous and unnecessary desires, I subdue my proud and wanton will and chastise it with obedience, and with God's help I attain freedom of spirit and with it spiritual joy. Над послушанием, постом и молитвой даже смеются, а между тем лишь в них заключается путь к настоящей, истинной уже свободе: отсекаю от себя потребности лишние и ненужные, самолюбивую и гордую волю мою смиряю и бичую послушанием, и достигаю тем, с помощию Божьей, свободы духа, а с нею и веселья духовного!
Which is most capable of conceiving a great idea and serving it- the rich in his isolation or the man who has freed himself from the tyranny of material things and habits? Кто же из них способнее вознести великую мысль и пойти ей служить - уединенный ли богач или сей освобожденный от тиранства вещей и привычек?
The monk is reproached for his solitude, Инока корят его уединением:
"You have secluded yourself within the walls of the monastery for your own salvation, and have forgotten the brotherly service of humanity!" "Уединился ты, чтобы себя спасти в монастырских стенах, а братское служение человечеству забыл".
But we shall see which will be most zealous in the cause of brotherly love. Но посмотрим еще, кто более братолюбию поусердствует?
For it is not we, but they, who are in isolation, though they don't see that. Ибо уединение не у нас, а у них, но не видят сего.
Of old, leaders of the people came from among us, and why should they not again? А от нас и издревле деятели народные выходили, отчего же не может их быть и теперь?
The same meek and humble ascetics will rise up and go out to work for the great cause. Те же смиренные и кроткие постники и молчальники восстанут и пойдут на великое дело.
The salvation of Russia comes from the people. От народа спасение Руси.
And the Russian monk has always been on the side of the people. Русский же монастырь искони был с народом.
We are isolated only if the people are isolated. Если же народ в уединении, то и мы в уединении.
The people believe as we do, and an unbelieving reformer will never do anything in Russia, even if he is sincere in heart and a genius. Народ верит по-нашему, а неверующий деятель у нас в России ничего не сделает, даже будь он искренен сердцем и умом гениален.
Remember that! Это помните.
The people will meet the atheist and overcome him, and Russia will be one and orthodox. Народ встретит атеиста и поборет его, и станет единая православная Русь.
Take care of the peasant and guard his heart. Берегите же народ и оберегайте сердце его.
Go on educating him quietly. В тишине воспитайте его.
That's your duty as monks, for the peasant has God in his heart. Вот ваш иноческий подвиг, ибо сей народ -богоносец.
(f) Of Masters and Servants, and of whether it is possible for them to be Brothers in the Spirit. е) Нечто о господах и слугах и о том, возможно ли господам и слугам стать взаимно по духу братьями
Of course, I don't deny that there is sin in the peasants too. Боже, кто говорит, и в народе грех.
And the fire of corruption is spreading visibly, hourly, working from above downwards. А пламень растления умножается даже видимо, ежечасно, сверху идет.
The spirit of isolation is coming upon the people too. Money-lenders and devourers of the commune are rising up. Already the merchant grows more and more eager for rank, and strives to show himself cultured though he has not a trace of culture, and to this end meanly despises his old traditions, and is even ashamed of the faith of his fathers. Наступает и в народе уединение: начинаются кулаки и мироеды; уже купец все больше и больше желает почестей, стремится показать себя образованным, образования не имея нимало, а для сего гнусно пренебрегает древним обычаем и стыдится даже веры отцов.
He visits princes, though he is only a peasant corrupted. Ездит ко князьям, а всего-то сам мужик порченый.
The peasants are rotting in drunkenness and cannot shake off the habit. Народ загноился от пьянства и не может уже отстать от него.
And what cruelty to their wives, to their children even! All from drunkenness! А сколько жестокости к семье, к жене, к детям даже; от пьянства все.
I've seen in the factories children of nine years old, frail, rickety, bent and already depraved. Видал я на фабриках десятилетних даже детей: хилых, чахлых, согбенных и уже развратных.
The stuffy workshop, the din of machinery, work all day long, the vile language and the drink, the drink- is that what a little child's heart needs? Душная палата, стучащая машина, весь Божий день работы, развратные слова и вино, вино, а то ли надо душе такого малого еще дитяти?
He needs sunshine, childish play, good examples all about him, and at least a little love. Ему надо солнце, детские игры и всюду светлый пример и хоть каплю любви к нему.
There must be no more of this, monks, no more torturing of children, rise up and preach that, make haste, make haste! Да не будет же сего, иноки, да не будет истязания детей, восстаньте и проповедуйте сие скорее, скорее.
But God will save Russia, for though the peasants are corrupted and cannot renounce their filthy sin, yet they know it is cursed by God and that they do wrong in sinning. Но спасет Бог Россию, ибо хоть и развратен простолюдин и не может уже отказать себе во смрадном грехе, но все же знает, что проклят Богом его смрадный грех и что поступает он худо, греша.
So that our people still believe in righteousness, have faith in God and weep tears of devotion. Так что неустанно еще верует народ наш в правду, Бога признает, умилительно плачет.
It is different with the upper classes. Не то у высших.
They, following science, want to base justice on reason alone, but not with Christ, as before, and they have already proclaimed that there is no crime, that there is no sin. Те вослед науке хотят устроиться справедливо одним умом своим, но уже без Христа, как прежде, и уже провозгласили, что нет преступления, нет уже греха.
And that's consistent, for if you have no God what is the meaning of crime? Да оно и правильно по-ихнему: ибо если нет у тебя Бога, то какое же тогда преступление?
In Europe the people are already rising up against the rich with violence, and the leaders of the people are everywhere leading them to bloodshed, and teaching them that their wrath is righteous. В Европе восстает народ на богатых уже силой, и народные вожаки повсеместно ведут его к крови и учат, что прав гнев его.
But their "wrath is accursed, for it is cruel." Но "проклят гнев их, ибо жесток".
But God will save Russia as He has saved her many times. А Россию спасет Господь, как спасал уже много раз.
Salvation will come from the people, from their faith and their meekness. Из народа спасение выйдет, из веры и смирения его.
Fathers and teachers, watch over the people's faith and this will not be a dream. I've been struck all my life in our great people by their dignity, their true and seemly dignity. I've seen it myself, I can testify to it, I've seen it and marvelled at it, I've seen it in spite of the degraded sins and poverty-stricken appearance of our peasantry. Отцы и учители, берегите веру народа, и не мечта сие: поражало меня всю жизнь в великом народе нашем его достоинство благолепное и истинное, сам видел, сам свидетельствовать могу, видел и удивлялся, видел, несмотря даже на смрад грехов и нищий вид народа нашего.
They are not servile, and even after two centuries of serfdom they are free in manner and bearing, yet without insolence, and not revengeful and not envious. Не раболепен он, и это после рабства двух веков. Свободен видом и обращением, но безо всякой обиды. И не мстителен, и не завистлив.
"You are rich and noble, you are clever and talented, well, be so, God bless you. "Ты знатен, ты богат, ты умен и талантлив - и пусть, благослови тебя Бог.
I respect you, but I know that I too am a man. Чту тебя, но знаю, что и я человек.
By the very fact that I respect you without envy I prove my dignity as a man." Тем, что без зависти чту тебя, тем-то и достоинство мое являю пред тобой человеческое".
In truth if they don't say this (for they don't know how to say this yet), that is how they act. I have seen it myself, I have known it myself, and, would you believe it, the poorer our Russian peasant is, the more noticeable is that serene goodness, for the rich among them are for the most part corrupted already, and much of that is due to our carelessness and indifference. Воистину, если не говорят сего (ибо не умеют еще сказать сего), то так поступают, сам видел, сам испытывал, и верите ли: чем беднее и ниже человек наш русский, тем и более в нем сей благолепной правды заметно, ибо богатые из них кулаки и мироеды во множестве уже развращены, и много, много тут от нерадения и несмотрения нашего вышло!
But God will save His people, for Russia is great in her humility. Но спасет Бог людей своих, ибо велика Россия смирением своим.
I dream of seeing, and seem to see clearly already, our future. It will come to pass that even the most corrupt of our rich will end by being ashamed of his riches before the poor, and the poor, seeing his humility, will understand and give way before him, will respond joyfully and kindly to his honourable shame. Мечтаю видеть и как бы уже вижу ясно наше грядущее: ибо будет так, что даже самый развращенный богач наш кончит тем, что устыдится богатства своего пред бедным, а бедный, видя смирение сие, поймет и уступит ему с радостью, и лаской ответит на благолепный стыд его.
Believe me that it will end in that; things are moving to that. Верьте, что кончится сим: на то идет.
Equality is to be found only in the spiritual dignity of man, and that will only be understood among us. Лишь в человеческом духовном достоинстве равенство, и сие поймут лишь у нас.
If we were brothers, there would be fraternity, but before that they will never agree about the division of wealth. Были бы братья, будет и братство, а раньше братства никогда не разделятся.
We preserve the image of Christ, and it will shine forth like a precious diamond to the whole world. So may it be, so may it be! Образ Христов храним, и воссияет как драгоценный алмаз всему миру... Буди, буди!
Fathers and teachers, a touching incident befell me once. Отцы и учители, произошло раз со мною умилительное дело.
In my wanderings I met in the town of K. my old orderly, Afanasy. It was eight years since I had parted from him. Странствуя, встретил я однажды, в губернском городе К., бывшего моего денщика Афанасия, а с тех пор, как я расстался с ним, прошло уже тогда восемь лет.
He chanced to see me in the market-place, recognised me, ran up to me, and how delighted he was! He simply pounced on me: Нечаянно увидел меня на базаре, узнал, подбежал ко мне и, Боже, сколь обрадовался, так и кинулся ко мне:
"Master dear, is it you? "Батюшка, барин, вы ли это?
Is it really you I see?" Да неужто вас вижу?"
He took me home with him. Повел меня к себе.
He was no longer in the army, he was married and already had two little children. Был уже он в отставке, женился, двух детей-младенцев уже прижил.
He and his wife earned their living as costermongers in the market-place. Проживал с супругой своею мелким торгом на рынке с лотка.
His room was poor, but bright and clean. Комнатка у него бедная, но чистенькая, радостная.
He made me sit down, set the samovar, sent for his wife, as though my appearance were a festival for them. Усадил меня, самовар поставил, за женой послал, точно я праздник какой ему сделал, у него появившись.
He brought me his children: Подвел ко мне деток:
"Bless them, Father." "Благословите, батюшка". -
"Is it for me to bless them? I am only a humble monk. I will pray for them. And for you, Afanasy Pavlovitch, I have prayed every day since that day, for it all came from you," said I. "Мне ли благословлять, - отвечаю ему, - инок я простой и смиренный, Бога о них помолю, а о тебе, Афанасий Павлович, и всегда, на всяк день, с того самого дня, Бога молю, ибо с тебя, говорю, все и вышло".
And I explained that to him as well as I could. И объяснил ему я это как умел.
And what do you think? The man kept gazing at me and could not believe that I, his former master, an officer, was now before him in such a guise and position; it made him shed tears. Так что же человек: смотрит на меня и все не может представить, что я, прежний барин его, офицер, пред ним теперь в таком виде и в такой одежде: заплакал даже.
"Why are you weeping?" said I, "better rejoice over me, dear friend, whom I can never forget, for my path is a glad and joyful one." "Чего же ты плачешь, - говорю ему, - незабвенный ты человек, лучше повеселись за меня душой, милый, ибо радостен и светел путь мой".
He did not say much, but kept sighing and shaking his head over me tenderly. Многого не говорил, а все охал и качал на меня головой умиленно.
"What has become of your fortune?" he asked. "Где же ваше, спрашивает, богатство?"
"I gave it to the monastery," I answered; "we live in common." Отвечаю ему: "В монастырь отдал, а живем мы в общежитии".
After tea I began saying good-bye, and suddenly he brought out half a rouble as an offering to the monastery, and another half-rouble I saw him thrusting hurriedly into my hand: После чаю стал я прощаться с ними, и вдруг вынес он мне полтину, жертву на монастырь, а другую полтину, смотрю, сует мне в руку, торопится:
"That's for you in your wanderings, it may be of use to you, Father." "Это уж вам, говорит, странному, путешествующему, пригодится вам, может, батюшка".
I took his half-rouble, bowed to him and his wife, and went out rejoicing. And on my way I thought: Принял я его полтину, поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный и думаю дорогой:
"Here we are both now, he at home and I on the road, sighing and shaking our heads, no doubt, and yet smiling joyfully in the gladness of our hearts, remembering how God brought about our meeting." "Вот мы теперь оба, и он у себя, и я, идущий, охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как Бог привел встретиться".
I have never seen him again since then. И больше я уж с тех пор никогда не видал его.
I had been his master and he my servant, but now when we exchanged a loving kiss with softened hearts, there was a great human bond between us. Был я ему господин, а он мне слуга, а теперь, как облобызались мы с ним любовно и в духовном умилении, меж нами великое человеческое единение произошло.
I have thought a great deal about that, and now what I think is this: Is it so inconceivable that that grand and simple-hearted unity might in due time become universal among the Russian people? Думал я о сем много, а теперь мыслю так: неужели так недоступно уму, что сие великое и простодушное единение могло бы в свой срок и повсеместно произойти меж наших русских людей?
I believe that it will come to pass and that the time is at hand. Верую, что произойдет, и сроки близки.
And of servants I will add this: In old days when I was young I was often angry with servants; "the cook had served something too hot, the orderly had not brushed my clothes." А про слуг прибавлю следующее: сердился я прежде, юношею, на слуг много: "кухарка горячо подала, денщик платье не вычистил".
But what taught me better then was a thought of my dear brother's, which I had heard from him in childhood: Но озарила меня тогда вдруг мысль моего милого брата, которую слышал от него в детстве моем:
"Am I worth it, that another should serve me and be ordered about by me in his poverty and ignorance?" "Стою ли я того и весь-то, чтобы мне другой служил, а чтоб я, за нищету и темноту его, им помыкал?"
And I wondered at the time that such simple and self-evident ideas should be so slow to occur to our minds. И подивился я тогда же, сколь самые простые мысли, воочию ясные, поздно появляются в уме нашем.
It is impossible that there should be no servants in the world, but act so that your servant may be freer in spirit than if he were not a servant. Без слуг невозможно в миру, но так сделай, чтобы был у тебя твой слуга свободнее духом, чем если бы был не слугой.
And why cannot I be a servant to my servant and even let him see it, and that without any pride on my part or any mistrust on his? И почему я не могу быть слугою слуге моему и так, чтобы он даже видел это, и уж безо всякой гордости с моей стороны, а с его - неверия?
Why should not my servant be like my own kindred, so that I may take him into my family and rejoice in doing so? Почему не быть слуге моему как бы мне родным, так что приму его наконец в семью свою и возрадуюсь сему?
Even now this can be done, but it will lead to the grand unity of men in the future, when a man will not seek servants for himself, or desire to turn his fellow creatures into servants as he does now, but on the contrary, will long with his whole heart to be the servant of all, as the Gospel teaches. Даже и теперь еще это так исполнимо, но послужит основанием к будущему уже великолепному единению людей, когда не слуг будет искать себе человек и не в слуг пожелает обращать себе подобных людей, как ныне, а, напротив, изо всех сил пожелает стать сам всем слугой по Евангелию.
And can it be a dream, that in the end man will find his joy only in deeds of light and mercy, and not in cruel pleasures as now, in gluttony, fornication, ostentation, boasting and envious rivalry of one with the other? И неужели сие мечта, чтобы под конец человек находил свои радости лишь в подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, - в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превышении одного над другим?
I firmly believe that it is not and that the time is at hand. Твердо верую, что нет и что время близко.
People laugh and ask: "When will that time come and does it look like coming?" Смеются и спрашивают: когда же сие время наступит и похоже ли на то, что наступит?
I believe that with Christ's help we shall accomplish this great thing. Я же мыслю, что мы со Христом это великое дело решим.
And how many ideas there have been on earth in the history of man which were unthinkable ten years before they appeared! Yet when their destined hour had come, they came forth and spread over the whole earth. И сколько же было идей на земле, в истории человеческой, которые даже за десять лет немыслимы были и которые вдруг появлялись, когда приходил для них таинственный срок их, и проносились по всей земле?
So it will be with us, and our people will shine forth in the world, and all men will say: Так и у нас будет, и воссияет миру народ наш, и скажут все люди:
"The stone which the builders rejected has become the cornerstone of the building." "Камень, который отвергли зиждущие, стал главою угла".
And we may ask the scornful themselves: If our hope is a dream, when will you build up your edifice and order things justly by your intellect alone, without Christ? А насмешников вопросить бы самих: если у нас мечта, то когда же вы-то воздвигнете здание свое и устроитесь справедливо лишь умом своим, без Христа?
If they declare that it is they who are advancing towards unity, only the most simple-hearted among them believe it, so that one may positively marvel at such simplicity. Если же и утверждают сами, что они-то, напротив, и идут к единению, то воистину веруют в сие лишь самые из них простодушные, так что удивиться даже можно сему простодушию.
Of a truth, they have more fantastic dreams than we. Воистину у них мечтательной фантазии более, чем у нас.
They aim at justice, but, denying Christ, they will end by flooding the earth with blood, for blood cries out for blood, and he that taketh up the sword shall perish by the sword. Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом.
And if it were not for Christ's covenant, they would slaughter one another down to the last two men on earth. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга даже до последних двух человек на земле.
And those two last men would not be able to restrain each other in their pride, and the one would slay the other and then himself. Да и сии два последние не сумели бы в гордости своей удержать друг друга, так что последний истребил бы предпоследнего, а потом и себя самого.
And that would come to pass, were it not for the promise of Christ that for the sake of the humble and meek the days shall be shortened. И сбылось бы, если бы не обетование Христово, что ради кротких и смиренных сократится дело сие.
While I was still wearing an officer's uniform after my duel, I talked about servants in general society, and I remember everyone was amazed at me. Стал я тогда, еще в офицерском мундире, после поединка моего, говорить про слуг в обществе, и все-то, помню, на меня дивились:
"What!" they asked, "are we to make our servants sit down on the sofa and offer them tea?" "Что же нам, говорят, посадить слугу на диван да ему чай подносить?"
And I answered them: А я тогда им в ответ:
"Why not, sometimes at least?" "Почему же и не так, хотя бы только иногда".
Everyone laughed. Все тогда засмеялись.
Their question was frivolous and my answer was not clear; but the thought in it was to some extent right. Вопрос их был легкомысленный, а ответ мой неясный, но мыслю, что была в нем и некая правда.
(g) Of Prayer, of Love, and of Contact with other Worlds. ж) О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным
Young man, be not forgetful of prayer. Юноша, не забывай молитвы.
Every time you pray, if your prayer is sincere, there will be new feeling and new meaning in it, which will give you fresh courage, and you will understand that prayer is an education. Каждый раз в молитве твоей, если искренна, мелькнет новое чувство, а в нем и новая мысль, которую ты прежде не знал и которая вновь ободрит тебя; и поймешь, что молитва есть воспитание.
Remember, too, every day, and whenever you can, repeat to yourself, Запомни еще: на каждый день и когда лишь можешь, тверди про себя:
"Lord, have mercy on all who appear before Thee to-day." "Г осподи, помилуй всех днесь пред тобою представших".
For every hour and every moment thousands of men leave life on this earth, and their souls appear before God. And how many of them depart in solitude, unknown, sad, dejected that no one mourns for them or even knows whether they have lived or not! Ибо в каждый час и каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле и души их становятся пред Господом - и сколь многие из них расстались с землею отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет.
And behold, from the other end of the earth perhaps, your prayer for their rest will rise up to God though you knew them not nor they you. И вот, может быть, с другого конца земли вознесется ко Господу за упокой его и твоя молитва, хотя бы ты и не знал его вовсе, а он тебя.
How touching it must be to a soul standing in dread before the Lord to feel at that instant that, for him too, there is one to pray, that there is a fellow creature left on earth to love him too! Сколь умилительно душе его, ставшей в страхе пред Г осподом, почувствовать в тот миг, что есть и за него молельщик, что осталось на земле человеческое существо, и его любящее.
And God will look on you both more graciously, for if you have had so much pity on him, how much will He have pity Who is infinitely more loving and merciful than you! Да и Бог милостивее воззрит на обоих вас, ибо если уже ты столь пожалел его, то кольми паче пожалеет он, бесконечно более милосердый и любовный, чем ты.
And He will forgive him for your sake. И простит его тебя ради.
Brothers, have no fear of men's sin. Love a man even in his sin, for that is the semblance of Divine Love and is the highest love on earth. Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие Божеской любви и есть верх любви на земле.
Love all God's creation, the whole and every grain of sand in it. Любите все создание Божие, и целое и каждую песчинку.
Love every leaf, every ray of God's light. Каждый листик, каждый луч Божий любите.
Love the animals, love the plants, love everything. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь.
If you love everything, you will perceive the divine mystery in things. Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах.
Once you perceive it, you will begin to comprehend it better every day. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать все далее и более, на всяк день.
And you will come at last to love the whole world with an all-embracing love. И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью.
Love the animals: God has given them the rudiments of thought and joy untroubled. Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную.
Do not trouble it, don't harass them, don't deprive them of their happiness, don't work against God's intent. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией.
Man, do not pride yourself on superiority to the animals; they are without sin, and you, with your greatness, defile the earth by your appearance on it, and leave the traces of your foulness after you- alas, it is true of almost every one of us! Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя - увы, почти всяк из нас!
Love children especially, for they too are sinless like the angels; they live to soften and purify our hearts and, as it were, to guide us. Деток любите особенно, ибо они тоже безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам.
Woe to him who offends a child! Горе оскорбившему младенца.
Father Anfim taught me to love children. The kind, silent man used often on our wanderings to spend the farthings given us on sweets and cakes for the children. He could not pass by a child without emotion. That's the nature of the man. А меня отец Анфим учил деток любить: он, милый и молчащий в странствиях наших, на подаянные грошики им пряничков и леденцу, бывало, купит и раздаст: проходить не мог мимо деток без сотрясения душевного: таков человек.
At some thoughts one stands perplexed, especially at the sight of men's sin, and wonders whether one should use force or humble love. Пред иною мыслью станешь в недоумении, особенно видя грех людей, и спросишь себя: "Взять ли силой али смиренною любовью?"
Always decide to use humble love. Всегда решай: "Возьму смиренною любовью".
If you resolve on that once for all, you may subdue the whole world. Решишься так раз навсегда и весь мир покорить возможешь.
Loving humility is marvellously strong, the strongest of all things, and there is nothing else like it. Смирение любовное - страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего.
Every day and every hour, every minute, walk round yourself and watch yourself, and see that your image is a seemly one. На всяк день и час, на всякую минуту ходи около себя и смотри за собой, чтоб образ твой был благолепен.
You pass by a little child, you pass by, spiteful, with ugly words, with wrathful heart; you may not have noticed the child, but he has seen you, and your image, unseemly and ignoble, may remain in his defenceless heart. Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный, со скверным словом, с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой, неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался.
You don't know it, but you may have sown an evil seed in him and it may grow, and all because you were not careful before the child, because you did not foster in yourself a careful, actively benevolent love. Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а все потому, что ты не уберегся пред дитятей, потому что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе.
Brothers, love is a teacher; but one must know how to acquire it, for it is hard to acquire, it is dearly bought, it is won slowly by long labour. For we must love not only occasionally, for a moment, but for ever. Братья, любовь - учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок.
Everyone can love occasionally, even the wicked can. А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит.
My brother asked the birds to forgive him; that sounds senseless, but it is right; for all is like an ocean, all is flowing and blending; a touch in one place sets up movement at the other end of the earth. Юноша брат мой у птичек прощения просил: оно как бы и бессмысленно, а ведь правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь - в другом конце мира отдается.
It may be senseless to beg forgiveness of the birds, but birds would be happier at your side- a little happier, anyway- and children and all animals, if you were nobler than you are now. Пусть безумие у птичек прощения просить, но ведь и птичкам было бы легче, и ребенку, и всякому животному около тебя, если бы ты сам был благолепнее, чем ты есть теперь, хоть на одну каплю да было бы.
It's all like an ocean, I tell you. Все как океан, говорю вам.
Then you would pray to the birds too, consumed by an all-embracing love, in a sort of transport, and pray that they too will forgive you your sin. Тогда и птичкам стал бы молиться, всецелою любовию мучимый, как бы в восторге каком, и молить, чтоб и они грех твой отпустили тебе.
Treasure this ecstasy, however senseless it may seem to men. Восторгом же сим дорожи, как бы ни казался он людям бессмысленным.
My friends, pray to God for gladness. Други мои, просите у Бога веселья.
Be glad as children, as the birds of heaven. Будьте веселы как дети, как птички небесные.
And let not the sin of men confound you in your doings. Fear not that it will wear away your work and hinder its being accomplished. Do not say, И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что затрет он дело ваше и не даст ему совершиться, не говорите:
"Sin is mighty, wickedness is mighty, evil environment is mighty, and we are lonely and helpless, and evil environment is wearing us away and hindering our good work from being done." "Силен грех, сильно нечестие, сильна среда скверная, а мы одиноки и бессильны, затрет нас скверная среда и не даст совершиться благому деланию".
Fly from that dejection, children! Бегите, дети, сего уныния!
There is only one means of salvation, then take yourself and make yourself responsible for all men's sins, that is the truth, you know, friends, for as soon as you sincerely make yourself responsible for everything and for all men, you will see at once that it is really so, and that you are to blame for everyone and for all things. Одно тут спасение себе: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и за вся виноват.
But throwing your own indolence and impotence on others you will end by sharing the pride of Satan and murmuring against God. А скидывая свою же лень и свое бессилие на людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на Бога возропщешь.
Of the pride of Satan what I think is this: it is hard for us on earth to comprehend it, and therefore it is so easy to fall into error and to share it, even imagining that we are doing something grand and fine. О гордости же сатанинской мыслю так: трудно нам на земле ее и постичь, а потому сколь легко впасть в ошибку и приобщиться ей, да еще полагая, что нечто великое и прекрасное делаем.
Indeed, many of the strongest feelings and movements of our nature we cannot comprehend on earth. Let not that be a stumbling-block, and think not that it may serve as a justification to you for anything. For the Eternal judge asks of you what you can comprehend and not what you cannot. You will know that yourself hereafter, for you will behold all things truly then and will not dispute them. Да и многое из самых сильных чувств и движений природы нашей мы пока на земле не можем постичь, не соблазняйся и сим и не думай, что сие в чем-либо может тебе служить оправданием, ибо спросит с тебя судия вечный то, что ты мог постичь, а не то, чего не мог, сам убедишься в том, ибо тогда все узришь правильно и спорить уже не станешь.
On earth, indeed, we are, as it were, astray, and if it were not for the precious image of Christ before us, we should be undone and altogether lost, as was the human race before the flood. На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом.
Much on earth is hidden from us, but to make up for that we have been given a precious mystic sense of our living bond with the other world, with the higher heavenly world, and the roots of our thoughts and feelings are not here but in other worlds. Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных.
That is why the philosophers say that we cannot apprehend the reality of things on earth. Вот почему и говорят философы, что сущности вещей нельзя постичь на земле.
God took seeds from different worlds and sowed them on this earth, and His garden grew up and everything came up that could come up, but what grows lives and is alive only through the feeling of its contact with other mysterious worlds. If that feeling grows weak or is destroyed in you, the heavenly growth will die away in you. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе.
Then you will be indifferent to life and even grow to hate it. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее.
That's what I think. Мыслю так.
(h) Can a Man judge his Fellow Creatures? з) Можно ли быть судиею себе подобных?
Faith to the End. О вере до конца
Remember particularly that you cannot be a judge of anyone. Помни особенно, что не можешь ничьим судиею быти.
For no one can judge a criminal until he recognises that he is just such a criminal as the man standing before him, and that he perhaps is more than all men to blame for that crime. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам сей судья не познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий пред ним, и что он-то за преступление стоящего пред ним, может, прежде всех и виноват.
When he understands that, he will be able to be a judge. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судиею.
Though that sounds absurd, it is true. Как ни безумно на вид, но правда сие.
If I had been righteous myself, perhaps there would have been no criminal standing before me. Ибо был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего предо мною, не было бы.
If you can take upon yourself the crime of the criminal your heart is judging, take it at once, suffer for him yourself, and let him go without reproach. Если возможешь принять на себя преступление стоящего пред тобою и судимого сердцем твоим преступника, то немедленно приими и пострадай за него сам, его же без укора отпусти.
And even if the law itself makes you his judge, act in the same spirit so far as possible, for he will go away and condemn himself more bitterly than you have done. И даже если б и самый закон поставил тебя его судиею, то сколь лишь возможно будет тебе сотвори и тогда в духе сем, ибо уйдет и осудит себя сам еще горше суда твоего.
If, after your kiss, he goes away untouched, mocking at you, do not let that be a stumbling-block to you. It shows his time has not yet come, but it will come in due course. And if it come not, no Matter; if not he, then another in his place will understand and suffer, and judge and condemn himself, and the truth will be fulfilled. Если не отойдет с целованием твоим бесчувственный и смеясь над тобою же, то не соблазняйся и сим: значит, срок его еще не пришел, но придет в свое время; а не придет, все равно: не он, так другой за него познает, и пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена.
Believe that, believe it without doubt; for in that lies all the hope and faith of the saints. Верь сему, несомненно верь, ибо в сем самом и лежит все упование и вся вера святых.
Work without ceasing. Делай неустанно.
If you remember in the night as you go to sleep, Если вспомнишь в нощи, отходя ко сну:
"I have not done what I ought to have done," rise up at once and do it. "Я не исполнил, что надо было", то немедленно восстань и исполни.
If the people around you are spiteful and callous and will not hear you, fall down before them and beg their forgiveness; for in truth you are to blame for their not wanting to hear you. Если кругом тебя люди злобные и бесчувственные и не захотят тебя слушать, то пади пред ними и у них прощения проси, ибо воистину и ты в том виноват, что не хотят тебя слушать.
And if you cannot speak to them in their bitterness, serve them in silence and in humility, never losing hope. А если уже не можешь говорить с озлобленными, то служи им молча и в уничижении, никогда не теряя надежды.
If all men abandon you and even drive you away by force, then when you are left alone fall on the earth and kiss it, water it with your tears and it will bring forth fruit even though no one has seen or heard you in your solitude. Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
Believe to the end, even if all men went astray and you were left the only one faithful; bring your offering even then and praise God in your loneliness. Верь до конца, хотя бы даже и случилось так, что все бы на земле совратились, а ты лишь единый верен остался: принеси и тогда жертву и восхвали Бога ты, единый оставшийся.
And if two of you are gathered together- then there is a whole world, a world of living love. Embrace each other tenderly and praise God, for if only in you two His truth has been fulfilled. А если вас таких двое сойдутся, то вот уж и весь мир, мир живой любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Г оспода: ибо хотя и в вас двоих, но восполнилась правда его.
If you sin yourself and grieve even unto death for your sins or for your sudden sin, then rejoice for others, rejoice for the righteous man, rejoice that if you have sinned, he is righteous and has not sinned. Если сам согрешишь и будешь скорбен даже до смерти о грехах твоих или о грехе твоем внезапном, то возрадуйся за другого, возрадуйся за праведного, возрадуйся тому, что если ты согрешил, то он зато праведен и не согрешил.
If the evil-doing of men moves you to indignation and overwhelming distress, even to a desire for vengeance on the evil-doers, shun above all things that feeling. Go at once and seek suffering for yourself, as though you were yourself guilty of that wrong. Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием и скорбью уже необоримою, даже до желания отомщения злодеям, то более всего страшись сего чувства; тотчас же иди и ищи себе мук так, как бы сам был виновен в сем злодействе людей.
Accept that suffering and bear it and your heart will find comfort, and you will understand that you too are guilty, for you might have been a light to the evil-doers, even as the one man sinless, and you were not a light to them. Приими сии муки и вытерпи, и утолится сердце твое, и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил.
If you had been a light, you would have lightened the path for others too, and the evil-doer might perhaps have been saved by your light from his sin. Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем.
And even though your light was shining, yet you see men were not saved by it, hold firm and doubt not the power of the heavenly light. Believe that if they were not saved, they will be saved hereafter. И даже если ты и светил, но увидишь, что не спасаются люди даже и при свете твоем, то пребудь тверд и не усомнись в силе света небесного; верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся.
And if they are not saved hereafter, then their sons will be saved, for your light will not die even when you are dead. А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрет свет твой, хотя бы и ты уже умер.
The righteous man departs, but his light remains. Праведник отходит, а свет его остается.
Men are always saved after the death of the deliverer. Спасаются же и всегда по смерти спасающего.
Men reject their prophets and slay them, but they love their martyrs and honour those whom they have slain. Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили.
You are working for the whole, are acting for the future. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь.
Seek no reward, for great is your reward on this earth: the spiritual joy which is only vouchsafed to the righteous man. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает.
Fear not the great nor the mighty, but be wise and ever serene. Не бойся ни знатных, ни сильных, но будь премудр и всегда благолепен.
Know the measure, know the times, study that. Знай меру, знай сроки, научись сему.
When you are left alone, pray. В уединении же оставаясь, молись.
Love to throw yourself on the earth and kiss it. Люби повергаться на землю и лобызать ее.
Kiss the earth and love it with an unceasing, consuming love. Love all men, love everything. Seek that rapture and ecstasy. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего.
Water the earth with the tears of your joy and love those tears. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои.
Don't be ashamed of that ecstasy, prize it, for it is a gift of God and a great one; it is not given to many but only to the elect. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным.
(i) Of Hell and Hell Fire, a Mystic Reflection. и) О аде и адском огне, рассуждение мистическое
Fathers and teachers, I ponder, Отцы и учители, мыслю:
"What is hell?" "Что есть ад?"
I maintain that it is the suffering of being unable to love. Рассуждаю так: "Страдание о том, что нельзя уже более любить".
Once in infinite existence, immeasurable in time and space, a spiritual creature was given on his coming to earth the power of saying, Раз, в бесконечном бытии, не измеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе:
"I am and I love." "Я есмь, и я люблю".
Once, only once, there was given him a moment of active lifting love, and for that was earthly life given him, and with it times and seasons. And that happy creature rejected the priceless gift, prized it and loved it not, scorned it and remained callous. Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным.
Such a one, having left the earth, sees Abraham's bosom and talks with Abraham as we are told in the parable of the rich man and Lazarus, and beholds heaven and can go up to the Lord. But that is just his torment, to rise up to the Lord without ever having loved, to be brought close to those who have loved when he has despised their love. Таковой, уже отшедший с земли, видит и лоно Авраамово и беседует с Авраамом, как в притче о богатом и Лазаре нам указано, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем-то и мучается, что ко Г осподу взойдет он, не любивший, соприкоснется с любившими любовью их пренебрегший.
For he sees clearly and says to himself, Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам:
"Now I have understanding, and though I now thirst to love, there will be nothing great, no sacrifice in my love, for my earthly life is over, and Abraham will not come even with a drop of living water (that is the gift of earthly active life) to cool the fiery thirst of spiritual love which burns in me now, though I despised it on earth; there is no more life for me and will be no more time! "Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой (то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и времени более не будет!
Even though I would gladly give my life for others, it can never be, for that life is passed which can be sacrificed for love, and now there is a gulf fixed between that life and this existence." Хотя бы и жизнь свою рад был отдать за других, но уже нельзя, ибо прошла та жизнь, которую возможно было в жертву любви принесть, и теперь бездна между тою жизнью и сим бытием".
They talk of hell fire in the material sense. I don't go into that mystery and I shun it. But I think if there were fire in material sense, they would be glad of it, for I imagine that in material agony, their still greater spiritual agony would be forgotten for a moment. Говорят о пламени адском материальном: не исследую тайну сию и страшусь, но мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо, мечтаю так, в мучении материальном хоть на миг позабылась бы ими страшнейшая сего мука духовная.
Moreover, that spiritual agony cannot be taken from them, for that suffering is not external but within them. Да и отнять у них эту муку духовную невозможно, ибо мучение сие не внешнее, а внутри их.
And if it could be taken from them, I think it would be bitterer still for the unhappy creatures. А если б и возможно было отнять, то, мыслю, стали бы оттого еще горше несчастными.
For even if the righteous in Paradise forgave them, beholding their torments, and called them up to heaven in their infinite love, they would only multiply their torments, for they would arouse in them still more keenly a flaming thirst for responsive, active and grateful love which is now impossible. Ибо хоть и простили бы их праведные из рая, созерцая муки их, и призвали бы их к себе, любя бесконечно, но тем самым им еще более бы приумножили мук, ибо возбудили бы в них еще сильнее пламень жажды ответной, деятельной и благодарной любви, которая уже невозможна.
In the timidity of my heart I imagine, however, that the very recognition of this impossibility would serve at last to console them. For accepting the love of the righteous together with the impossibility of repaying it, by this submissiveness and the effect of this humility, they will attain at last, as it were, to a certain semblance of that active love which they scorned in life, to something like its outward expression... I am sorry, friends and brothers, that I cannot express this clearly. В робости сердца моего мыслю, однако же, что самое сознание сей невозможности послужило бы им наконец и к облегчению, ибо, приняв любовь праведных с невозможностью воздать за нее, в покорности сей и в действии смирения сего, обрящут наконец как бы некий образ той деятельной любви, которою пренебрегли на земле, и как бы некое действие, с нею сходное... Сожалею, братья и други мои, что не умею сказать сего ясно.
But woe to those who have slain themselves on earth, woe to the suicides! Но горе самим истребившим себя на земле, горе самоубийцам!
I believe that there can be none more miserable than they. Мыслю, что уже несчастнее сих и не может быть никого.
They tell us that it is a sin to pray for them and outwardly the Church, as it were, renounces them, but in my secret heart I believe that we may pray even for them. Грех, рекут нам, о сих Бога молить, и церковь наружно их как бы и отвергает, но мыслю в тайне души моей, что можно бы и за сих помолиться.
Love can never be an offence to Christ. За любовь не осердится ведь Христос.
For such as those I have prayed inwardly all my life, I confess it, fathers and teachers, and even now I pray for them every day. О таковых я внутренно во всю жизнь молился, исповедуюсь вам в том, отцы и учители, да и ныне на всяк день молюсь.
Oh, there are some who remain proud and fierce even in hell, in spite of their certain knowledge and contemplation of the absolute truth; there are some fearful ones who have given themselves over to Satan and his proud spirit entirely. О, есть и во аде пребывшие гордыми и свирепыми, несмотря уже на знание бесспорное и на созерцание правды неотразимой; есть страшные, приобщившиеся сатане и гордому духу его всецело.
For such, hell is voluntary and ever consuming; they are tortured by their own choice. Для тех ад уже добровольный и ненасытимый; те уже доброхотные мученики.
For they have cursed themselves, cursing God and life. Ибо сами прокляли себя, прокляв Бога и жизнь.
They live upon their vindictive pride like a starving man in the desert sucking blood out of his own body. Злобною гордостью своею питаются, как если бы голодный в пустыне кровь собственную свою сосать из своего же тела начал.
But they are never satisfied, and they refuse forgiveness, they curse God Who calls them. Но ненасытимы во веки веков и прощение отвергают, Бога, зовущего их, проклинают.
They cannot behold the living God without hatred, and they cry out that the God of life should be annihilated, that God should destroy Himself and His own creation. Бога живаго без ненависти созерцать не могут и требуют, чтобы не было Бога жизни, чтоб уничтожил себя Бог и все создание свое.
And they will burn in the fire of their own wrath for ever and yearn for death and annihilation. И будут гореть в огне гнева своего вечно, жаждать смерти и небытия.
But they will not attain to death.... Но не получат смерти...
Here Alexey Fyodorovitch Karamazov's manuscript ends. Здесь оканчивается рукопись Алексея Федоровича Карамазова.
I repeat, it is incomplete and fragmentary. Повторяю: она не полна и отрывочна.
Biographical details, for instance, cover only Father Zossima's earliest youth. Биографические сведения, например, обнимают лишь первую молодость старца.
Of his teaching and opinions we find brought together sayings evidently uttered on very different occasions. Из поучений же его и мнений сведено вместе, как бы в единое целое, сказанное, очевидно, в разные сроки и вследствие побуждений различных.
His utterances during the last few hours have not been kept separate from the rest, but their general character can be gathered from what we have in Alexey Fyodorovitch's manuscript. Все же то, что изречено было старцем собственно в сии последние часы жизни его, не определено в точности, а дано лишь понятие о духе и характере и сей беседы, если сопоставить с тем, что приведено в рукописи Алексея Федоровича из прежних поучений.
The elder's death came in the end quite unexpectedly. Кончина же старца произошла воистину совсем неожиданно.
For although those who were gathered about him that last evening realised that his death was approaching, yet it was difficult to imagine that it would come so suddenly. On the contrary, his friends, as I observed already, seeing him that night apparently so cheerful and talkative, were convinced that there was at least a temporary change for the better in his condition. Ибо хотя все собравшиеся к нему в тот последний вечер и понимали вполне, что смерть его близка, но все же нельзя было представить, что наступит она столь внезапно; напротив, друзья его, как уже и заметил я выше, видя его в ту ночь столь, казалось бы, бодрым и словоохотливым, убеждены были даже, что в здоровье его произошло заметное улучшение, хотя бы и на малое лишь время.
Even five minutes before his death, they said afterwards wonderingly, it was impossible to foresee it. Даже за пять минут до кончины, как с удивлением передавали потом, нельзя было еще ничего предвидеть.
He seemed suddenly to feel an acute pain in his chest, he turned pale and pressed his hands to his heart. Он вдруг почувствовал как бы сильнейшую боль в груди, побледнел и крепко прижал руки к сердцу.
All rose from their seats and hastened to him. But though suffering, he still looked at them with a smile, sank slowly from his chair on to his knees, then bowed his face to the ground, stretched out his arms and as though in joyful ecstasy, praying and kissing the ground, quietly and joyfully gave up his soul to God. Все тогда встали с мест своих и устремились к нему; но он, хоть и страдающий, но все еще с улыбкой взирая на них, тихо опустился с кресел на пол и стал на колени, затем склонился лицом ниц к земле, распростер свои руки и, как бы в радостном восторге, целуя землю и молясь (как сам учил), тихо и радостно отдал душу Богу.
The news of his death spread at once through the hermitage and reached the monastery. Известие о кончине его немедленно пронеслось в ските и достигло монастыря.
The nearest friends of the deceased and those whose duty it was from their position began to lay out the corpse according to the ancient ritual, and all the monks gathered together in the church. Ближайшие к новопреставленному и кому следовало по чину стали убирать по древлему обряду тело его, а вся братия собралась в соборную церковь.
And before dawn the news of the death reached the town. И еще до рассвета, как передавалось потом по слухам, весть о новопреставленном достигла города.
By the morning all the town was talking of the event, and crowds were flocking from the town to the monastery. К утру чуть не весь город говорил о событии, и множество граждан потекло в монастырь.
But this subject will be treated in the next book; I will only add here that before a day had passed something happened so unexpected, so strange, upsetting, and bewildering in its effect on the monks and the townspeople, that after all these years, that day of general suspense is still vividly remembered in the town. Но о сем скажем в следующей книге, а теперь лишь прибавим вперед, что не прошел еще и день, как совершилось нечто до того для всех неожиданное, а по впечатлению, произведенному в среде монастыря и в городе, до того как бы странное, тревожное и сбивчивое, что и до сих пор, после стольких лет, сохраняется в городе нашем самое живое воспоминание о том столь для многих тревожном дне...
PART III Часть третья
Book VII. Книга седьмая
Alyosha Алеша
Chapter 1. I
The Breath of Corruption Тлетворный дух
THE body of Father Zossima was prepared for burial according to the established Ritual. Тело усопшего иеросхимонаха отца Зосимы приготовили к погребению по установленному чину.
As is well known, the bodies of dead monks and hermits are not washed. Умерших монахов и схимников, как известно, не омывают.
In the words of the Church Ritual: "If any one of the monks depart in the Lord, the monk designated (that is, whose office it is) shall wipe the body with warm water, making first the sign of the cross with a sponge on the forehead of the deceased, on the breast, on the hands and feet and on the knees, and that is enough." "Егда кто от монахов ко Господу отыдет (сказано в большом требнике), то учиненный монах (то есть для сего назначенный) отирает тело его теплою водой, творя прежде губою (то есть греческою губкой) крест на челе скончавшегося, на персех, на руках и на ногах и на коленах, вящше же ничто же".
All this was done by Father Paissy, who then clothed the deceased in his monastic garb and wrapped him in his cloak, which was, according to custom, somewhat slit to allow of its being folded about him in the form of a cross. Все это и исполнил над усопшим сам отец Паисий. После отирания одел его в монашеское одеяние и обвил мантиею; для чего, по правилу, несколько разрезал ее, чтоб обвить крестообразно.
On his head he put a hood with an eight-cornered cross. На голову надел ему куколь с осьмиконечным крестом.
The hood was left open and the dead man's face was covered with black gauze. Куколь оставлен был открытым, лик же усопшего закрыли черным воздухом.
In his hands was put an ikon of the Saviour. В руки ему положили икону Спасителя.
Towards morning he was put in the coffin which had been made ready long before. В таком виде к утру переложили его во гроб (уже прежде давно заготовленный).
It was decided to leave the coffin all day in the cell, in the larger room in which the elder used to receive his visitors and fellow monks. Гроб же вознамерились оставить в келье (в первой большой комнате, в той самой, в которой покойный старец принимал братию и мирских) на весь день.
As the deceased was a priest and monk of the strictest rule, the Gospel, not the Psalter, had to be read over his body by monks in holy orders. Так как усопший по чину был иеросхимонах, то над ним следовало иеромонахам же и иеродиаконам читать не Псалтирь, а Евангелие.
The reading was begun by Father Iosif immediately after the requiem service. Father Paissy desired later on to read the Gospel all day and night over his dead friend, but for the present he, as well as the Father Superintendent of the Hermitage, was very busy and occupied, for something extraordinary, an unheard-of, even "unseemly" excitement and impatient expectation began to be apparent in the monks, and the visitors from the monastery hostels, and the crowds of people flocking from the town. And as time went on, this grew more and more marked. Начал чтение, сейчас после панихиды, отец Иосиф; отец же Паисий, сам пожелавший читать потом весь день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и чем далее, тем более, и в монастырской братии, и в прибывавших из монастырских гостиниц и из города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и "неподобающее" даже волнение и нетерпеливое ожидание.
Both the Superintendent and Father Paissy did their utmost to calm the general bustle and agitation. И настоятель, и отец Паисий прилагали все старания по возможности успокоить столь суетливо волнующихся.
When it was fully daylight, some people began bringing their sick, in most cases children, with them from the town- as though they had been waiting expressly for this moment to do so, evidently persuaded that the dead elder's remains had a power of healing, which would be immediately made manifest in accordance with their faith. Когда уже достаточно ободняло, то из города начали прибывать некоторые даже такие, кои захватили с собою больных своих, особенно детей, - точно ждали для сего нарочно сей минуты, видимо уповая на немедленную силу исцеления, какая, по вере их, не могла замедлить обнаружиться.
It was only then apparent how unquestionably everyone in our town had accepted Father Zossima during his lifetime as a great saint. И вот тут только обнаружилось, до какой степени все у нас приобыкли считать усопшего старца еще при жизни его за несомненного и великого святого.
And those who came were far from being all of the humbler classes. И между прибывающими были далеко не из одного лишь простонародья.
This intense expectation on the part of believers displayed with such haste, such openness, even with impatience and almost insistence, impressed Father Paissy as unseemly. Though he had long foreseen something of the sort, the actual manifestation of the feeling was beyond anything he had looked for. Это великое ожидание верующих, столь поспешно и обнаженно выказываемое и даже с нетерпением и чуть не с требованием, казалось отцу Паисию несомненным соблазном, и хотя еще и задолго им предчувствованным, но на самом деле превысившим его ожидания.
When he came across any of the monks who displayed this excitement, Father Paissy began to reprove them. Встречаясь со взволнованными из иноков, отец Паисий стал даже выговаривать им:
"Such immediate expectation of something extraordinary," he said, "shows a levity, possible to worldly people but unseemly in us." "Таковое и столь немедленное ожидание чего-то великого, - говорил он, - есть легкомыслие, возможное лишь между светскими, нам же неподобающее".
But little attention was paid him and Father Paissy noticed it uneasily. Yet he himself (if the whole truth must be told), secretly at the bottom of his heart, cherished almost the same hopes and could not but be aware of it, though he was indignant at the too impatient expectation around him, and saw in it light-mindedness and vanity. Но его мало слушали, и отец Паисий с беспокойством замечал это, несмотря на то, что даже и сам (если уж все вспоминать правдиво), хотя и возмущался слишком нетерпеливыми ожиданиями и находил в них легкомыслие и суету, но потаенно, про себя, в глубине души своей, ждал почти того же, чего и сии взволнованные, в чем сам себе не мог не сознаться.
Nevertheless, it was particularly unpleasant to him to meet certain persons, whose presence aroused in him great misgivings. Тем не менее ему особенно неприятны были иные встречи, возбуждавшие в нем, по некоему предчувствию, большие сомнения.
In the crowd in the dead man's cell he noticed with inward aversion (for which he immediately reproached himself) the presence of Rakitin and of the monk from Obdorsk, who was still staying in the monastery. Of both of them Father Paissy felt for some reason suddenly suspicious- though, indeed, he might well have felt the same about others. В теснившейся в келье усопшего толпе заметил он с отвращением душевным (за которое сам себя тут же и попрекнул) присутствие, например, Ракитина, или далекого гостя - обдорского инока, все еще пребывавшего в монастыре, и обоих их отец Паисий вдруг почему-то счел подозрительными - хотя и не их одних можно было заметить в этом же смысле.
The monk from Obdorsk was conspicuous as the most fussy in the excited crowd. He was to be seen everywhere; everywhere he was asking questions, everywhere he was listening, on all sides he was whispering with a peculiar, mysterious air. Инок обдорский изо всех волновавшихся выдавался наиболее суетящимся; заметить его можно было всюду, во всех местах: везде он расспрашивал, везде прислушивался, везде шептался с каким-то особенным таинственным видом.
His expression showed the greatest impatience and even a sort of irritation. Выражение же лица имел самое нетерпеливое и как бы уже раздраженное тем, что ожидаемое столь долго не совершается.
As for Rakitin, he, as appeared later, had come so early to the hermitage at the special request of Madame Hohlakov. А что до Ракитина, то тот, как оказалось потом, очутился столь рано в ските по особливому поручению госпожи Хохлаковой.
As soon as that good-hearted but weak-minded woman, who could not herself have been admitted to the hermitage, waked and heard of the death of Father Zossima, she was overtaken with such intense curiosity that she promptly despatched Rakitin to the hermitage, to keep a careful look out and report to her by letter ever half hour or so "everything that takes place." Сия добрая, но бесхарактерная женщина, которая сама не могла быть допущена в скит, чуть лишь проснулась и узнала о преставившемся, вдруг прониклась столь стремительным любопытством, что немедленно отрядила вместо себя в скит Ракитина, с тем чтобы тот все наблюдал и немедленно доносил ей письменно, примерно в каждые полчаса, о всем, что произойдет.
She regarded Rakitin as a most religious and devout young man. He was particularly clever in getting round people and assuming whatever part he thought most to their taste, if he detected the slightest advantage to himself from doing so. Ракитина же считала она за самого благочестивого и верующего молодого человека -до того он умел со всеми обойтись и каждому представиться сообразно с желанием того, если только усматривал в сем малейшую для себя выгоду.
It was a bright, clear day, and many of the visitors were thronging about the tombs, which were particularly numerous round the church and scattered here and there about the hermitage. День был ясный и светлый, и из прибывших богомольцев многие толпились около скитских могил, наиболее скученных кругом храма, равно как и рассыпанных по всему скиту.
As he walked round the hermitage, Father Paissy remembered Alyosha and that he had not seen him for some time, not since the night. Обходя скит, отец Паисий вдруг вспомянул об Алеше и о том, что давно он его не видел, с самой почти ночи.
And he had no sooner thought of him than he at once noticed him in the farthest corner of the hermitage garden, sitting on the tombstone of a monk who had been famous long ago for his saintliness. И только что вспомнил о нем, как тотчас же и приметил его в самом отдаленном углу скита, у ограды, сидящего на могильном камне одного древле почившего и знаменитого по подвигам своим инока.
He sat with his back to the hermitage and his face to the wall, and seemed to be hiding behind the tombstone. Он сидел спиной к скиту, лицом к ограде и как бы прятался за памятник.
Going up to him, Father Paissy saw that he was weeping quietly but bitterly, with his face hidden in his hands, and that his whole frame was shaking with sobs. Подойдя вплоть, отец Паисий увидел, что он, закрыв обеими ладонями лицо, хотя и безгласно, но горько плачет, сотрясаясь всем телом своим от рыданий.
Father Paissy stood over him for a little. Отец Паисий постоял над ним несколько.
"Enough, dear son, enough, dear," he pronounced with feeling at last. "Why do you weep? - Полно, сыне милый, полно, друг, -прочувствованно произнес он наконец, - чего ты?
Rejoice and weep not. Радуйся, а не плачь.
Don't you know that this is the greatest of his days? Или не знаешь, что сей день есть величайший из дней его?
Think only where he is now, at this moment!" Где он теперь, в минуту сию, вспомни-ка лишь о том!
Alyosha glanced at him, uncovering his face, which was swollen with crying like a child's, but turned away at once without uttering a word and hid his face in his hands again. Алеша взглянул было на него, открыв свое распухшее от слез, как у малого ребенка, лицо, но тотчас же, ни слова не вымолвив, отвернулся и снова закрылся обеими ладонями.
"Maybe it is well," said Father Paissy thoughtfully; "weep if you must; Christ has sent you those tears." - А пожалуй что и так, - произнес отец Паисий вдумчиво, - пожалуй, и плачь, Христос тебе эти слезы послал. -
"Your touching tears are but a relief to your spirit and will serve to gladden your dear heart," he added to himself, walking away from Alyosha, and thinking lovingly of him. "Умилительные слезки твои лишь отдых душевный и к веселию сердца твоего милого послужат", - прибавил он уже про себя, отходя от Алеши и любовно о нем думая.
He moved away quickly, however, for he felt that he too might weep looking at him. Отошел он, впрочем, поскорее, ибо почувствовал, что и сам, пожалуй, глядя на него, заплачет.
Meanwhile the time was passing; the monastery services and the requiems for the dead followed in their due course. Время между тем шло, монастырские службы и панихиды по усопшем продолжались в порядке.
Father Paissy again took Father Iosif’s place by the coffin and began reading the Gospel. Отец Паисий снова заменил отца Иосифа у гроба и снова принял от него чтение Евангелия.
But before three o'clock in the afternoon that something took place to which I alluded at the end of the last book, something so unexpected by all of us and so contrary to the general hope, that, I repeat, this trivial incident has been minutely remembered to this day in our town and all the surrounding neighbourhood. Но еще не минуло и трех часов пополудни, как совершилось нечто, о чем упомянул я еще в конце прошлой книги, нечто, до того никем у нас не ожиданное и до того вразрез всеобщему упованию, что, повторяю, подробная и суетная повесть о сем происшествии даже до сих пор с чрезвычайною живостию вспоминается в нашем городе и по всей нашей окрестности.
I may add here, for myself personally, that I feel it almost repulsive that event which caused such frivolous agitation and was such a stumbling-block to many, though in reality it was the most natural and trivial matter. I should, of course, have omitted all mention of it in my story, if it had not exerted a very strong influence on the heart and soul of the chief, though future, hero of my story, Alyosha, forming a crisis and turning-point in his spiritual development, giving a shock to his intellect, which finally strengthened it for the rest of his life and gave it a definite aim. Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии, в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего героя рассказа моего, Алеши, составив в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю жизнь и к известной цели.
And so, to return to our story. Итак, к рассказу.
When before dawn they laid Father Zossima's body in the coffin and brought it into the front room, the question of opening the windows was raised among those who were around the coffin. Когда еще до свету положили уготованное к погребению тело старца во гроб и вынесли его в первую, бывшую приемную комнату, то возник было между находившимися у гроба вопрос: надо ли отворить в комнате окна?
But this suggestion made casually by someone was unanswered and almost unnoticed. Some of those present may perhaps have inwardly noticed it, only to reflect that the anticipation of decay and corruption from the body of such a saint was an actual absurdity, calling for compassion (if not a smile) for the lack of faith and the frivolity it implied. Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без ответа и почти незамеченным - разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые из присутствующих лишь в том смысле, что ожидание тления и тлетворного духа от тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если не усмешки) относительно малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
For they expected something quite different. Ибо ждали совершенно противоположного.
And, behold, soon after midday there were signs of something, at first only observed in silence by those who came in and out and were evidently each afraid to communicate the thought in his mind. But by three o'clock those signs had become so clear and unmistakable, that the news swiftly reached all the monks and visitors in the hermitage, promptly penetrated to the monastery, throwing all the monks into amazement, and finally, in the shortest possible time, spread to the town, exciting everyone in it, believers and unbelievers alike. И вот вскорости после полудня началось нечто, сначала принимаемое входившими и выходившими лишь молча и про себя и даже с видимою боязнью каждого сообщить кому-либо начинающуюся мысль свою, но к трем часам пополудни обнаружившееся уже столь ясно и неопровержимо, что известие о сем мигом облетело весь скит и всех богомольцев -посетителей скита, тотчас же проникло и в монастырь и повергло в удивление всех монастырских, а наконец, чрез самый малый срок, достигло и города и взволновало в нем всех, и верующих и неверующих.
The unbelievers rejoiced, and as for the believers some of them rejoiced even more than the unbelievers, for "men love the downfall and disgrace of the righteous," as the deceased elder had said in one of his exhortations. Неверующие возрадовались, а что до верующих, то нашлись иные из них возрадовавшиеся даже более самих неверующих, ибо "любят люди падение праведного и позор его", как изрек сам покойный старец в одном из поучений своих.
The fact is that a smell of decomposition began to come from the coffin, growing gradually more marked, and by three o'clock it was quite unmistakable. Дело в том, что от гроба стал исходить мало-помалу, но чем далее, тем более замечаемый тлетворный дух, к трем же часам пополудни уже слишком явственно обнаружившийся и все постепенно усиливавшийся.
In all the past history of our monastery, no such scandal could be recalled, and in no other circumstances could such a scandal have been possible, as showed itself in unseemly disorder immediately after this discovery among the very monks themselves. И давно уже не бывало и даже припомнить невозможно было из всей прошлой жизни монастыря нашего такого соблазна, грубо разнузданного, а в другом каком случае так даже и невозможного, какой обнаружился тотчас же вслед за сим событием между самими даже иноками.
Afterwards, even many years afterwards, some sensible monks were amazed and horrified, when they recalled that day, that the scandal could have reached such proportions. Потом уже, и после многих даже лет, иные разумные иноки наши, припоминая весь тот день в подробности, удивлялись и ужасались тому, каким это образом соблазн мог достигнуть тогда такой степени.
For in the past, monks of very holy life had died, God-fearing old men, whose saintliness was acknowledged by all, yet from their humble coffins, too, the breath of corruption had come, naturally, as from all dead bodies, but that had caused no scandal nor even the slightest excitement. Ибо и прежде сего случалось, что умирали иноки весьма праведной жизни и праведность коих была у всех на виду, старцы богобоязненные, а между тем и от их смиренных гробов исходил дух тлетворный, естественно, как и у всех мертвецов, появившийся, но сие не производило же соблазна и даже малейшего какого-либо волнения.
Of course, there had been, in former times, saints in the monastery whose memory was carefully preserved and whose relics, according to tradition, showed no signs of corruption. This fact was regarded by the monks as touching and mysterious, and the tradition of it was cherished as something blessed and miraculous, and as a promise, by God's grace, of still greater glory from their tombs in the future. Конечно, были некие и у нас из древле преставившихся, воспоминание о коих сохранилось еще живо в монастыре, и останки коих, по преданию, не обнаружили тления, что умилительно и таинственно повлияло на братию и сохранилось в памяти ее как нечто благолепное и чудесное и как обетование в будущем еще большей славы от их гробниц, если только волею Божией придет тому время.
One such, whose memory was particularly cherished, was an old monk, Job, who had died seventy years before at the age of a hundred and five. He had been a celebrated ascetic, rigid in fasting and silence, and his tomb was pointed out to all visitors on their arrival with peculiar respect and mysterious hints of great hopes connected with it. (That was the very tomb on which Father Paissy had found Alyosha sitting in the morning.) Another memory cherished in the monastery was that of the famous Father Varsonofy, who was only recently dead and had preceded Father Zossima in the eldership. He was reverenced during his lifetime as a crazy saint by all the pilgrims to the monastery. Из таковых особенно сохранялась память о дожившем до ста пяти лет старце Иове, знаменитом подвижнике, великом постнике и молчальнике, преставившемся уже давно, еще в десятых годах нынешнего столетия, и могилу которого с особым и чрезвычайным уважением показывали всем впервые прибывающим богомольцам, таинственно упоминая при сем о некиих великих надеждах. (Это та самая могила, на которой отец Паисий застал утром сидящим Алешу.) Кроме сего древле почившего старца, жива была таковая же память и о преставившемся сравнительно уже недавно великом отце иеросхимонахе, старце Варсонофии - том самом, от которого отец Зосима и принял старчество и которого, при жизни его, все приходившие в монастырь богомольцы считали прямо за юродивого.
There was a tradition that both of these had lain in their coffins as though alive, that they had shown no signs of decomposition when they were buried and that there had been a holy light in their faces. О сих обоих сохранилось в предании, что лежали они в гробах своих как живые и погребены были совсем нетленными и что даже лики их как бы просветлели в гробу.
And some people even insisted that a sweet fragrance came from their bodies. А некие так даже вспоминали настоятельно, что от телес их осязалось явственно благоухание.
Yet, in spite of these edifying memories, it would be difficult to explain the frivolity, absurdity and malice that were manifested beside the coffin of Father Zossima. Но несмотря даже и на столь внушительные воспоминания сии, все же трудно было бы объяснить ту прямую причину, по которой у гроба старца Зосимы могло произойти столь легкомысленное, нелепое и злобное явление.
It is my private opinion that several different causes were simultaneously at work, one of which was the deeply rooted hostility to the institution of elders as a pernicious innovation, an antipathy hidden deep in the hearts of many of the monks. Что до меня лично, то полагаю, что тут одновременно сошлось и много другого, много разных причин, заодно повлиявших. Из таковых, например, была даже самая эта закоренелая вражда к старчеству, как к зловредному новшеству, глубоко таившаяся в монастыре в умах еще многих иноков.
Even more powerful was jealousy of the dead man's saintliness, so firmly established during lifetime that it was almost a forbidden thing to question it. А потом, конечно, и главное, была зависть к святости усопшего, столь сильно установившейся при жизни его, что и возражать как будто было воспрещено.
For though the late elder had won over many hearts, more by love than by miracles, and had gathered round him a mass of loving adherents, none the less, in fact, rather the more on that account he had awakened jealousy and so had come to have bitter enemies, secret and open, not only in the monastery but in the world outside it. Ибо хотя покойный старец и привлек к себе многих, и не столько чудесами, сколько любовью, и воздвиг кругом себя как бы целый мир его любящих, тем не менее, и даже тем более, сим же самым породил к себе и завистников, а вслед за тем и ожесточенных врагов, и явных и тайных, и не только между монастырскими, но даже и между светскими.
He did no one any harm, but Никому-то, например, он не сделал вреда, но вот:
"Why do they think him so saintly?" "Зачем-де его считают столь святым?"
And that question alone, gradually repeated, gave rise at last to an intense, insatiable hatred of him. И один лишь сей вопрос, повторяясь постепенно, породил наконец целую бездну самой ненасытимой злобы.
That, I believe, was why many people were extremely delighted at the smell of decomposition which came so quickly, for not a day had passed since his death. At the same time there were some among those who had been hitherto reverently devoted to the elder, who were almost mortified and personally affronted by this incident. Вот почему и думаю я, что многие, заслышав тлетворный дух от тела его, да еще в такой скорости - ибо не прошло еще и дня со смерти его, были безмерно обрадованы; равно как из преданных старцу и доселе чтивших его нашлись тотчас же таковые, что были сим событием чуть не оскорблены и обижены лично.
This was how the thing happened. Постепенность же дела происходила следующим образом.
As soon as signs of decomposition had begun to appear, the whole aspect of the monks betrayed their secret motives in entering the cell. Лишь только начало обнаруживаться тление, то уже по одному виду входивших в келью усопшего иноков можно было заключить, зачем они приходят.
They went in, stayed a little while and hastened out to confirm the news to the crowd of other monks waiting outside. Войдет, постоит недолго и выходит подтвердить скорее весть другим, толпою ожидающим извне.
Some of the latter shook their heads mournfully, but others did not even care to conceal the delight which gleamed unmistakably in their malignant eyes. Иные из сих ожидавших скорбно покивали главами, но другие даже и скрывать уже не хотели своей радости, явно сиявшей в озлобленных взорах их.
And now no one reproached them for it, no one raised his voice in protest, which was strange, for the majority of the monks had been devoted to the dead elder. But it seemed as though God had in this case let the minority get the upper hand for a time. И никто-то их не укорял более, никто-то доброго гласа не подымал, что было даже и чудно, ибо преданных усопшему старцу было в монастыре все же большинство; но уж, видно, сам Господь допустил, чтобы на сей раз меньшинство временно одержало верх.
Visitors from outside, particularly of the educated class, soon went into the cell, too, with the same spying intent. Вскорости стали являться в келью такими же соглядатаями и светские, более из образованных посетителей.
Of the peasantry few went into the cell, though there were crowds of them at the gates of the hermitage. Простого же народу входило мало, хотя и столпилось много его у ворот скитских.
After three o'clock the rush of worldly visitors was greatly increased and this was no doubt owing to the shocking news. Несомненно то, что именно после трех часов прилив посетителей светских весьма усилился, и именно вследствие соблазнительного известия.
People were attracted who would not otherwise have come on that day and had not intended to come, and among them were some personages of high standing. Те, кои бы, может, и не прибыли в сей день вовсе и не располагали прибыть, теперь нарочно приехали, между ними некоторые значительного чина особы.
But external decorum was still preserved and Father Paissy, with a stern face, continued firmly and distinctly reading aloud the Gospel, apparently not noticing what was taking place around him, though he had, in fact, observed something unusual long before. Впрочем, благочиние наружно еще не нарушалось, и отец Паисий твердо и раздельно, с лицом строгим, продолжал читать Евангелие в голос, как бы не замечая совершавшегося, хотя давно уже заметил нечто необычайное.
But at last the murmurs, first subdued but gradually louder and more confident, reached even him. Но вот и до него стали достигать голоса, сперва весьма тихие, но постепенно твердевшие и ободрявшиеся.
"It shows God's judgment is not as man's," Father Paissy heard suddenly. "Знать, суд-то Божий не то, что человеческий!" -заслышал вдруг отец Паисий.
The first to give utterance to this sentiment was a layman, an elderly official from the town, known to be a man of great piety. But he only repeated aloud what the monks had long been whispering. Вымолвил сие первее всех один светский, городской чиновник, человек уже пожилой и, сколь известно было о нем, весьма набожный, но, вымолвив вслух, повторил лишь то, что давно промеж себя повторяли иноки друг другу на ухо.
They had long before formulated this damning conclusion, and the worst of it was that a sort of triumphant satisfaction at that conclusion became more and more apparent every moment. Те давно уже вымолвили сие безнадежное слово, и хуже всего было то, что с каждою почти минутой обнаруживалось и возрастало при этом слове некое торжество.
Soon they began to lay aside even external decorum and almost seemed to feel they had a sort of right to discard it. Вскоре, однако, и самое даже благочиние начало нарушаться, и вот точно все почувствовали себя в каком-то даже праве его нарушить.
"And for what reason can this have happened," some of the monks said, at first with a show of regret; "he had a small frame and his flesh was dried up on his bones, what was there to decay?" "И почему бы сие могло случиться, - говорили некоторые из иноков, сначала как бы и сожалея, -тело имел невеликое, сухое, к костям приросшее, откуда бы тут духу быть?" -
"It must be a sign from heaven," others hastened to add, and their opinion was adopted at once without protest. For it was pointed out, too, that if the decomposition had been natural, as in the case of every dead sinner, it would have been apparent later, after a lapse of at least twenty-four hours, but this premature corruption "was in excess of nature," and so the finger of God was evident. "Значит, нарочно хотел Бог указать", - поспешно прибавляли другие, и мнение их принималось бесспорно и тотчас же, ибо опять-таки указывали, что если б и быть духу естественно, как от всякого усопшего грешного, то все же изошел бы позднее, не с такою столь явною поспешностью, по крайности чрез сутки бы, а "этот естество предупредил", стало быть, тут никто как Бог и нарочитый перст его.
It was meant for a sign. Указать хотел.
This conclusion seemed irresistible. Суждение сие поражало неотразимо.
Gentle Father Iosif, the librarian, a great favourite of the dead man's, tried to reply to some of the evil speakers that "this is not held everywhere alike," and that the incorruptibility of the bodies of the just was not a dogma of the Orthodox Church, but only an opinion, and that even in the most Orthodox regions, at Athos for instance, they were not greatly confounded by the smell of corruption, and there the chief sign of the glorification of the saved was not bodily incorruptibility, but the colour of the bones when the bodies have lain many years in the earth and have decayed in it. "And if the bones are yellow as wax, that is the great sign that the Lord has glorified the dead saint, if they are not yellow but black, it shows that God has not deemed him worthy of such glory- that is the belief in Athos, a great place, which the Orthodox doctrine has been preserved from of old, unbroken and in its greatest purity," said Father Iosif in conclusion. Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что "не везде ведь это и так" и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в земле и даже истлеют в ней, "и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Г осподь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Г осподь славы, - вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие", - заключил отец Иосиф.
But the meek Father's words had little effect and even provoked a mocking retort. Но речи смиренного отца пронеслись без внушения и даже вызвали отпор насмешливый:
"That's all pedantry and innovation, no use listening to it," the monks decided. "Это все ученость и новшества, нечего и слушать", - порешили про себя иноки.
"We stick to the old doctrine; there are all sorts of innovations nowadays, are we to follow them all?" added others. "У нас по-старому; мало ли новшеств теперь выходит, всем и подражать?" - прибавляли другие.
"We have had as many holy fathers as they had. "У нас не менее ихнего святых отцов было.
There they are among the Turks, they have forgotten everything. Они там под туркой сидят и всё перезабыли.
Their doctrine has long been impure and they have no bells even, the most sneering added. У них и православие давно замутилось, да и колоколов у них нет", - присоединяли самые насмешливые.
Father Iosif walked away, grieving the more since he had put forward his own opinion with little confidence as though scarcely believing in it himself. Отец Иосиф отошел с горестию, тем более что и сам-то высказал свое мнение не весьма твердо, а как бы и сам ему мало веруя.
He foresaw with distress that something very unseemly was beginning and that there were positive signs of disobedience. Но со смущением провидел, что начинается нечто очень неблаговидное и что возвышает главу даже самое непослушание.
Little by little, all the sensible monks were reduced to silence like Father Iosif. Мало-помалу, вслед за отцом Иосифом, затихли и все голоса рассудительные.
And so it came to pass that all who loved the elder and had accepted with devout obedience the institution of the eldership were all at once terribly cast down and glanced timidly in one another's faces, when they met. И как-то так сошлось, что все любившие покойного старца и с умиленным послушанием принимавшие установление старчества страшно чего-то вдруг испугались и, встречаясь друг с другом, робко лишь заглядывали один другому в лицо.
Those who were hostile to the institution of elders, as a novelty, held up their heads proudly. Враги же старчества, яко новшества, гордо подняли голову.
"There was no smell of corruption from the late elder Varsonofy, but a sweet fragrance," they recalled malignantly. "But he gained that glory not because he was an elder, but because he was a holy man." "От покойного старца Варсонофия не только духу не было, но точилось благоухание, - злорадно напоминали они, - но не старчеством заслужил, а тем, что и сам праведен был".
And this was followed by a shower of criticism and even blame of Father Zossima. А вслед за сим на новопреставившегося старца посыпались уже осуждения и самые даже обвинения:
"His teaching was false; he taught that life is a great joy and not a vale of tears," said some of the more unreasonable. "Несправедливо учил; учил, что жизнь есть великая радость, а не смирение слезное", -говорили одни, из наиболее бестолковых.
"He followed the fashionable belief, he did not recognise material fire in hell," others, still more unreasonable, added. "По-модному веровал, огня материального во аде не признавал", - присоединяли другие еще тех бестолковее.
"He was not strict in fasting, allowed himself sweet things, ate cherry jam with his tea, ladies used to send it to him. "К посту был не строг, сладости себе разрешал, варение вишневое ел с чаем, очень любил, барыни ему присылали.
Is it for a monk of strict rule to drink tea?" could be heard among some of the envious. Схимнику ли чаи распивать?" - слышалось от иных завиствующих.
"He sat in pride," the most malignant declared vindictively; "he considered himself a saint and he took it as his due when people knelt before him." "Возгордясь сидел, - с жестокостью припоминали самые злорадные, - за святого себя почитал, на коленки пред ним повергались, яко должное ему принимал". -
"He abused the sacrament of confession," the fiercest opponents of the institution of elders added in a malicious whisper. And among these were some of the oldest monks, strictest in their devotion, genuine ascetics, who had kept silent during the life of the deceased elder, but now suddenly unsealed their lips. And this was terrible, for their words had great influence on young monks who were not yet firm in their convictions. "Таинством исповеди злоупотреблял", - злобным шепотом прибавляли самые ярые противники старчества, и это даже из самых старейших и суровых в богомолье своем иноков, истинных постников и молчальников, замолчавших при жизни усопшего, но вдруг теперь отверзших уста свои, что было уже ужасно, ибо сильно влияли словеса их на молодых и еще не установившихся иноков.
The monk from Obdorsk heard all this attentively, heaving deep sighs and nodding his head. Весьма выслушивал сие и обдорский гость, монашек от святого Сильвестра, глубоко воздыхая и покивая главою:
"Yes, clearly Father Ferapont was right in his judgment yesterday," and at that moment Father Ferapont himself made his appearance, as though on purpose to increase the confusion. "Нет, видно, отец-то Ферапонт справедливо вчера судил", - подумывал он про себя, а тут как раз и показался отец Ферапонт; как бы именно чтоб усугубить потрясение вышел.
I have mentioned already that he rarely left his wooden cell by the apiary. He was seldom even seen at church and they overlooked this neglect on the ground of his craziness, and did not keep him to the rules binding on all the rest. Упомянул уже я прежде, что выходил он из своей деревянной келейки на пасеке редко, даже в церковь подолгу не являлся, и что попущали ему это якобы юродивому, не связывая его правилом, общим для всех.
But if the whole truth is to be told, they hardly had a choice about it. Но если сказать по всей правде, то попущалось ему все сие даже и по некоторой необходимости.
For it would have been discreditable to insist on burdening with the common regulations so great an ascetic, who prayed day and night (he even dropped asleep on his knees). If they had insisted, the monks would have said, "He is holier than all of us and he follows a rule harder than ours. And if he does not go to church, it's because he knows when he ought to; he has his own rule." Ибо столь великого постника и молчальника, дни и ночи молящегося (даже и засыпал, на коленках стоя), как-то даже и зазорно было настоятельно обременять общим уставом, если он сам не хотел подчиниться. "Он и всех-то нас святее и исполняет труднейшее, чем по уставу, - сказали бы тогда иноки, - а что в церковь не ходит, то, значит, сам знает, когда ему ходить, у него свой устав".
It was to avoid the chance of these sinful murmurs that Father Ferapont was left in peace. Ради сего-то вероятного ропота и соблазна и оставляли отца Ферапонта в покое.
As everyone was aware, Father Ferapont particularly disliked Father Zossima. And now the news had reached him in his hut that "God's judgment is not the same as man's," and that something had happened which was "in excess of nature." Старца Зосиму, как уже и всем известно было сие, не любил отец Ферапонт чрезвычайно; и вот и к нему, в его келейку, донеслась вдруг весть о том, что "суд-то Божий, значит, не тот, что у человеков, и что естество даже предупредил".
It may well be supposed that among the first to run to him with the news was the monk from Obdorsk, who had visited him the evening before and left his cell terror-stricken. Надо полагать, что из первых сбегал ему передать известие обдорский гость, вчера посещавший его и в ужасе от него вчера отшедший.
I have mentioned above, that though Father Paissy standing firm and immovable reading the Gospel over the coffin, could not hear nor see what was passing outside the cell, he gauged most of it correctly in his heart, for he knew the men surrounding him well. Упомянул я тоже, что отец Паисий, твердо и незыблемо стоявший и читавший над гробом, хотя и не мог слышать и видеть, что происходило вне кельи, но в сердце своем все главное безошибочно предугадал, ибо знал среду свою насквозь.
He was not shaken by it, but awaited what would come next without fear, watching with penetration and insight for the outcome of the general excitement. Смущен же не был, а ожидал всего, что еще могло произойти, без страха, пронзающим взглядом следя за будущим исходом волнения, уже представлявшимся умственному взору его.
Suddenly an extraordinary uproar in the passage in open defiance of decorum burst on his ears. Как вдруг необычайный и уже явно нарушавший благочиние шум в сенях поразил слух его.
The door was flung open and Father Ferapont appeared in the doorway. Дверь отворилась настежь, и на пороге показался отец Ферапонт.
Behind him there could be seen accompanying him a crowd of monks, together with many people from the town. За ним, как примечалось, и даже ясно было видно из кельи, столпилось внизу у крылечка много монахов, сопровождавших его, а между ними и светских.
They did not, however, enter the cell, but stood at the bottom of the steps, waiting to see what Father Ferapont would say or do. For they felt with a certain awe, in spite of their audacity, that he had not come for nothing. Сопровождавшие, однако, не вошли и на крылечко не поднялись, но, остановясь, ждали, что скажет и сделает отец Ферапонт далее, ибо предчувствовали они, и даже с некоторым страхом, несмотря на все дерзновение свое, что пришел он недаром.
Standing in the doorway, Father Ferapont raised his arms, and under his right arm the keen inquisitive little eyes of the monk from Obdorsk peeped in. He alone, in his intense curiosity, could not resist running up the steps after Father Ferapont. Остановясь на пороге, отец Ферапонт воздел руки, и из-под правой руки его выглянули острые и любопытные глазки обдорского гостя, единого не утерпевшего и взбежавшего вослед отцу Ферапонту по лесенке из-за превеликого своего любопытства.
The others, on the contrary, pressed farther back in sudden alarm when the door was noisily flung open. Прочие же, кроме него, только что с шумом отворилась настежь дверь, напротив, потеснились еще более назад от внезапного страха.
Holding his hands aloft, Father Ferapont suddenly roared: Подняв руки горе, отец Ферапонт вдруг завопил:
"Casting out I cast out!" and, turning in all directions, he began at once making the sign of the cross at each of the four walls and four corners of the cell in succession. - Извергая извергну! - и тотчас же начал, обращаясь во все четыре стороны попеременно, крестить стены и все четыре угла кельи рукой.
All who accompanied Father Ferapont immediately understood his action. For they knew he always did this wherever he went, and that he would not sit down or say a word, till he had driven out the evil spirits. Это действие отца Ферапонта тотчас же поняли сопровождавшие его; ибо знали, что и всегда так делал, куда ни входил, и что и не сядет и слова не скажет, прежде чем не изгонит нечистую силу.
"Satan, go hence! Satan, go hence!" he repeated at each sign of the cross. "Casting out I cast out," he roared again. - Сатана, изыди, сатана, изыди! - повторял он с каждым крестом. - Извергая извергну! - возопил он опять.
He was wearing his coarse gown girt with a rope. Был он в своей грубой рясе, подпоясанной вервием.
His bare chest, covered with grey hair, could be seen under his hempen shirt. Из-под посконной рубахи выглядывала обнаженная грудь его, обросшая седыми волосами.
His feet were bare. Ноги же совсем были босы.
As soon as he began waving his arms, the cruel irons he wore under his gown could be heard clanking. Как только стал он махать руками, стали сотрясаться и звенеть жестокие вериги, которые носил он под рясой.
Father Paissy paused in his reading, stepped forward and stood before him waiting Отец Паисий прервал чтение, выступил вперед и стал пред ним в ожидании.
"What have you come for, worthy Father? - Почто пришел, честный отче?
Why do you offend against good order? Почто благочиние нарушаешь?
Why do you disturb the peace of the flock?" he said at last, looking sternly at him. Почто стадо смиренное возмущаешь? -проговорил он наконец, строго смотря на него.
"What have I come for? - Чесо ради пришел еси?
You ask why? Чесо просиши?
What is your faith?" shouted Father Ferapont crazily. "I've come here to drive out your visitors, the unclean devils. Како веруеши? - прокричал отец Ферапонт, юродствуя. - Притек здешних ваших гостей изгонять, чертей поганых.
I've come to see how many have gathered here while I have been away. Смотрю, много ль их без меня накопили.
I want to sweep them out with a birch broom." Веником их березовым выметать хочу.
"You cast out the evil spirit, but perhaps you are serving him yourself," Father Paissy went on fearlessly. "And who can say of himself 'I am holy'? - Нечистого изгоняешь, а может, сам ему же и служишь, - безбоязненно продолжал отец Паисий, - и кто про себя сказать может: "свят есть"?
Can you, Father?" Не ты ли, отче?
"I am unclean, not holy. - Поган есмь, а не свят.
I would not sit in an arm-chair and would not have them bow down to me as an idol," thundered Father Ferapont. "Nowadays folk destroy the true faith. В кресла не сяду и не восхощу себе аки идолу поклонения! - загремел отец Ферапонт. - Ныне людие веру святую губят.
The dead man, your saint," he turned to the crowd, pointing with his finger to the coffin, "did not believe in devils. Покойник, святой-то ваш, - обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, - чертей отвергал.
He gave medicine to keep off the devils. Пурганцу от чертей давал.
And so they have become as common as spiders in the corners. Вот они и развелись у вас, как пауки по углам.
And now he has begun to stink himself. А днесь и сам провонял.
In that we see a great sign from God." В сем указание Господне великое видим.
The incident he referred to was this. А это и действительно однажды так случилось при жизни отца Зосимы.
One of the monks was haunted in his dreams and, later on, in waking moments, by visions of evil spirits. Единому от иноков стала сниться, а под конец и наяву представляться нечистая сила.
When in the utmost terror he confided this to Father Zossima, the elder had advised continual prayer and rigid fasting. Когда же он, в величайшем страхе, открыл сие старцу, тот посоветовал ему непрерывную молитву и усиленный пост.
But when that was of no use, he advised him while persisting in prayer and fasting, to take a special medicine. Но когда и это не помогло, посоветовал, не оставляя поста и молитвы, принять одного лекарства.
Many persons were shocked at the time and wagged their heads as they talked over it- and most of all Father Ferapont, to whom some of the censorious had hastened to report this "extraordinary" counsel on the part of the elder. О сем многие тогда соблазнялись и говорили меж собой, покивая главами, - пуще же всех отец Ферапонт, которому тотчас же тогда поспешили передать некоторые хулители о сем "необычайном" в таком особливом случае распоряжении старца.
"Go away, Father!" said Father Paissy, in a commanding voice, "it's not for man to judge but for God. - Изыди, отче! - повелительно произнес отец Паисий, - не человеки судят, а Бог.
Perhaps we see here a 'sign' which neither you, nor I, nor anyone of us is able to comprehend. Может, здесь "указание" видим такое, коего не в силах понять ни ты, ни я и никто.
Go, Father, and do not trouble the flock!" he repeated impressively. Изыди, отче, и стадо не возмущай! - повторил он настойчиво.
"He did not keep the fasts according to the rule and therefore the sign has come. - Постов не содержал по чину схимы своей, потому и указание вышло.
That is clear and it's a sin to hide it," the fanatic, carried away by a zeal that outstripped his reason, would not be quieted. "He was seduced by sweetmeats, ladies brought them to him in their pockets, he sipped tea, he worshipped his belly, filling it with sweet things and his mind with haughty thoughts.... And for this he is put to shame...." Сие ясно есть, а скрывать грех! - не унимался расходившийся во рвении своем не по разуму изувер. - Конфетою прельщался, барыни ему в карманах привозили, чаем сладобился, чреву жертвовал, сладостями его наполняя, а ум помышлением надменным... Посему и срам потерпел...
"You speak lightly, Father." Father Paissy, too, raised his voice. "I admire your fasting and severities, but you speak lightly like some frivolous youth, fickle and childish. - Легкомысленны словеса твои, отче! - возвысил голос и отец Паисий, - посту и подвижничеству твоему удивляюсь, но легкомысленны словеса твои, якобы изрек юноша в миру, непостоянный и младоумный.
Go away, Father, I command you!" Father Paissy thundered in conclusion. Изыди же, отче, повелеваю тебе, - прогремел в заключение отец Паисий.
"I will go," said Ferapont, seeming somewhat taken aback, but still as bitter. "You learned men! - Я-то изыду! - проговорил отец Ферапонт, как бы несколько и смутившись, но не покидая озлобления своего, - ученые вы!
You are so clever you look down upon my humbleness. От большого разума вознеслись над моим ничтожеством.
I came hither with little learning and here I have forgotten what I did know; God Himself has preserved me in my weakness from your subtlety." Притек я сюда малограмотен, а здесь, что и знал, забыл, сам Господь Бог от премудрости вашей меня, маленького, защитил...
Father Paissy stood over him, waiting resolutely. Отец Паисий стоял над ним и ждал с твердостью.
Father Ferapont paused and, suddenly leaning his cheek on his hand despondently, pronounced in a sing-song, voice, looking at the coffin of the dead elder: Отец Ферапонт помолчал и вдруг, пригорюнившись и приложив правую ладонь к щеке, произнес нараспев, взирая на гроб усопшего старца:
"To-morrow they will sing over him 'Our Helper and Defender'- a splendid anthem- and over me when I die all they'll sing will be - Над ним заутра "Помощника и покровителя" станут петь - канон преславный, а надо мною, когда подохну, всего-то лишь
'What Earthly Joy'- a little cantical,"* he added with tearful regret. "You are proud and puffed up, this is a vain place!" he shouted suddenly like a madman, and with a wave of his hand he turned quickly and quickly descended the steps. "Кая житейская сладость" - стихирчик малый, [24 -При выносе тела (из келии в церковь и после отпевания из церкви на кладбище) монаха и схимонаха поются стихиры "Кая житейская сладость...". Если же почивший был иеросхимонахом, то поют канон "Помощник и покровитель..." - Примеч. автора.] - проговорил он слезно и сожалительно. - Возгордились и вознеслись, пусто место сие! - завопил он вдруг как безумный и, махнув рукой, быстро повернулся и быстро сошел по ступенькам с крылечка вниз.
The crowd awaiting him below wavered; some followed him at once and some lingered, for the cell was still open, and Father Paissy, following Father Ferapont on to the steps, stood watching him. the excited old fanatic was not completely silenced. Ожидавшая внизу толпа заколебалась; иные пошли за ним тотчас же, но иные замедлили, ибо келья все еще была отперта, а отец Паисий, выйдя вслед за отцом Ферапонтом на крылечко, стоя наблюдал.
Walking twenty steps away, he suddenly turned towards the setting sun, raised both his arms and, as though someone had cut him down, fell to the ground with a loud scream. * When a monk's body is carried out from the cell to the church and from the church to the graveyard, the canticle "What Earthly Joy..." is sung. If the deceased was a priest as well as a monk the canticle "Our Helper and Defender" is sung instead. Но расходившийся старик еще не окончил всего: отойдя шагов двадцать, он вдруг обратился в сторону заходящего солнца, воздел над собою обе руки и - как бы кто подкосил его - рухнулся на землю с превеликим криком:
"My God has conquered! - Мой Господь победил!
Christ has conquered the setting sun!" he shouted frantically, stretching up his hands to the sun, and falling face downwards on the ground, he sobbed like a little child, shaken by his tears and spreading out his arms on the ground. Христос победил заходящу солнцу!- неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц на землю, зарыдал в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по земле руки.
Then all rushed up to him; there were exclamations and sympathetic sobs... a kind of frenzy seemed to take possession of them all. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание... Исступление какое-то всех обуяло.
"This is the one who is a saint! This is the one who is a holy man!" some cried aloud, losing their fear. - Вот кто свят! вот кто праведен! - раздавались возгласы уже не боязненно, - вот кому в старцах сидеть, - прибавляли другие уже озлобленно.
"This is he who should be an elder," others added malignantly. "He wouldn't be an elder... he would refuse... he wouldn't serve a cursed innovation... he wouldn't imitate their foolery," other voices chimed in at once. And it is hard to say how far they might have gone, but at that moment the bell rang summoning them to service. -Не сядет он в старцах... Сам отвергнет... не послужит проклятому новшеству... не станет ихним дурачествам подражать, - тотчас же подхватили другие голоса, и до чего бы это дошло, трудно и представить себе, но как раз ударил в ту минуту колокол, призывая к службе.
All began crossing themselves at once. Все вдруг стали креститься.
Father Ferapont, too, got up and crossing himself went back to his cell without looking round, still uttering exclamations which were utterly incoherent. Поднялся и отец Ферапонт и, ограждая себя крестным знамением, пошел к своей келье, не оглядываясь, все еще продолжая восклицать, но уже нечто совсем несвязное.
A few followed him, but the greater number dispersed, hastening to service. За ним потекли было некоторые, в малом числе, но большинство стало расходиться, поспешая к службе.
Father Paissy let Father Iosif read in his place and went down. Отец Паисий передал чтение отцу Иосифу и сошел вниз.
The frantic outcries of bigots could not shake him, but his heart was suddenly filled with melancholy for some special reason and he felt that. Исступленными кликами изуверов он поколебаться не мог, но сердце его вдруг загрустило и затосковало о чем-то особливо, и он почувствовал это.
He stood still and suddenly wondered, Он остановился и вдруг спросил себя:
"Why am I sad even to dejection?" and immediately grasped with surprise that his sudden sadness was due to a very small and special cause. In the crowd thronging at the entrance to the cell, he had noticed Alyosha and he remembered that he had felt at once a pang at heart on seeing him. "Отчего сия грусть моя даже до упадка духа?" - и с удивлением постиг тотчас же, что сия внезапная грусть его происходит, по-видимому, от самой малой и особливой причины: дело в том, что в толпе, теснившейся сейчас у входа в келью, заприметил он между прочими волнующимися и Алешу и вспомнил он, что, увидав его, тотчас же почувствовал тогда в сердце своем как бы некую боль.
"Can that boy mean so much to my heart now?" he asked himself, wondering. "Да неужто же сей младый столь много значит ныне в сердце моем?" - вдруг с удивлением вопросил он себя.
At that moment Alyosha passed him, hurrying away, but not in the direction of the church. В эту минуту Алеша как раз проходил мимо него, как бы поспешая куда-то, но не в сторону храма.
Their eyes met. Взоры их встретились.
Alyosha quickly turned away his eyes and dropped them to the ground, and from the boy's look alone, Father Paissy guessed what a great change was taking place in him at that moment. Алеша быстро отвел свои глаза и опустил их в землю, и уже по одному виду юноши отец Паисий догадался, какая в минуту сию происходит в нем сильная перемена.
"Have you, too, fallen into temptation?" cried Father Paissy. "Can you be with those of little faith?" he added mournfully. - Или и ты соблазнился? - воскликнул вдруг отец Паисий, - да неужто же и ты с маловерными! -прибавил он горестно.
Alyosha stood still and gazed vaguely at Father Paissy, but quickly turned his eyes away again and again looked on the ground. Алеша остановился и как-то неопределенно взглянул на отца Паисия, но снова быстро отвел глаза и снова опустил их к земле.
He stood sideways and did not turn his face to Father Paissy, who watched him attentively. Стоял же боком и не повернулся лицом к вопрошавшему. Отец Паисий наблюдал внимательно.
"Where are you hastening? - Куда же поспешаешь?
The bell calls to service," he asked again, but again Alyosha gave no answer. К службе благовестят, - вопросил он вновь, но Алеша опять ответа не дал.
"Are you leaving the hermitage? - Али из скита уходишь?
What, without asking leave, without asking a blessing?" Как же не спросясь-то, не благословясь?
Alyosha suddenly gave a wry smile, cast a strange, very strange, look at the Father to whom his former guide, the former sovereign of his heart and mind, his beloved elder, had confided him as he lay dying. And suddenly, still without speaking, waved his hand, as though not caring even to be respectful, and with rapid steps walked towards the gates away from the hermitage. Алеша вдруг криво усмехнулся, странно, очень странно вскинул на вопрошавшего отца свои очи, на того, кому вверил его, умирая, бывший руководитель его, бывший владыка сердца и ума его, возлюбленный старец его, и вдруг, все по-прежнему без ответа, махнул рукой, как бы не заботясь даже и о почтительности, и быстрыми шагами пошел к выходным вратам вон из скита.
"You will come back again!" murmured Father Paissy, looking after him with sorrowful surprise. -Возвратишься еще! - прошептал отец Паисий, смотря вослед ему с горестным удивлением.
Chapter 2. II
A Critical Moment Такая минутка
FATHER PAISSY, of course, was not wrong when he decided that his "dear boy" would come back again. Perhaps indeed, to some extent, he penetrated with insight into the true meaning of Alyosha's spiritual condition. Отец Паисий, конечно, не ошибся, решив, что его "милый мальчик" снова воротится, и даже, может быть (хотя и не вполне, но все же прозорливо), проник в истинный смысл душевного настроения Алеши.
Yet I must frankly own that it would be very difficult for me to give a clear account of that strange, vague moment in the life of the young hero I love so much. Тем не менее признаюсь откровенно, что самому мне очень было бы трудно теперь передать ясно точный смысл этой странной и неопределенной минуты в жизни столь излюбленного мною и столь еще юного героя моего рассказа.
To Father Paissy's sorrowful question, На горестный вопрос отца Паисия, устремленный к Алеше:
"Are you too with those of little faith?" I could, of course, confidently answer for Alyosha, "Или и ты с маловерными?" - я, конечно, мог бы с твердостью ответить за Алешу:
"No, he is not with those of little faith. "Нет, он не с маловерными".
Quite the contrary." Indeed, all his trouble came from the fact that he was of great faith. Мало того, тут было даже совсем противоположное: все смущение его произошло именно оттого, что он много веровал.
But still the trouble was there and was so agonising that even long afterwards Alyosha thought of that sorrowful day as one of the bitterest and most fatal days of his life. Но смущение все же было, все же произошло и было столь мучительно, что даже и потом, уже долго спустя, Алеша считал этот горестный день одним из самых тягостных и роковых дней своей жизни.
If the question is asked: Если же спросят прямо:
"Could all his grief and disturbance have been only due to the fact that his elder's body had shown signs of premature decomposition instead of at once performing miracles?" I must answer without beating about the bush, "Неужели же вся эта тоска и такая тревога могли в нем произойти лишь потому, что тело его старца, вместо того чтобы немедленно начать производить исцеления, подверглось, напротив того, раннему тлению", то отвечу на это не обинуясь:
"Yes, it certainly was." "Да, действительно было так".
I would only beg the reader not to be in too great a hurry to laugh at my young hero's pure heart. Попросил бы только читателя не спешить еще слишком смеяться над чистым сердцем моего юноши.
I am far from intending to apologise for him or to justify his innocent faith on the ground of his youth, or the little progress he had made in his studies, or any such reason. I must declare, on the contrary, that I have genuine respect for the qualities of his heart. Сам же я не только не намерен просить за него прощенья или извинять и оправдывать простодушную его веру его юным возрастом, например, или малыми успехами в пройденных им прежде науках и проч., и проч., но сделаю даже напротив и твердо заявлю, что чувствую искреннее уважение к природе сердца его.
No doubt a youth who received impressions cautiously, whose love was lukewarm, and whose mind was too prudent for his age and so of little value, such a young man might, I admit, have avoided what happened to my hero. But in some cases it is really more creditable to be carried away by an emotion, however unreasonable, which springs from a great love, than to be unmoved. Без сомнения, иной юноша, принимающий впечатления сердечные осторожно, уже умеющий любить не горячо, а лишь тепло, с умом хотя и верным, но слишком уж, судя по возрасту, рассудительным (а потому дешевым), такой юноша, говорю я, избег бы того, что случилось с моим юношей, но в иных случаях, право, почтеннее поддаться иному увлечению, хотя бы и неразумному, но все же от великой любви происшедшему, чем вовсе не поддаться ему.
And this is even truer in youth, for a young man who is always sensible is to be suspected and is of little worth- that's my opinion! А в юности тем паче, ибо неблагонадежен слишком уж постоянно рассудительный юноша и дешева цена ему - вот мое мнение!
"But," reasonable people will exclaim perhaps, "every young man cannot believe in such a superstition and your hero is no model for others." "Но, - воскликнут тут, пожалуй, разумные люди, -нельзя же всякому юноше веровать в такой предрассудок, и ваш юноша не указ остальным".
To this I reply again, "Yes! my hero had faith, a faith holy and steadfast, but still I am not going to apologise for him." На это я отвечу опять-таки: да, мой юноша веровал, веровал свято и нерушимо, но я все-таки не прошу за него прощения.
Though I declared above, and perhaps too hastily, that I should not explain or justify my hero, I see that some explanation is necessary for the understanding of the rest of my story. Видите ли: хоть я и заявил выше (и, может быть, слишком поспешно), что объясняться, извиняться и оправдывать героя моего не стану, но вижу, что нечто все же необходимо уяснить для дальнейшего понимания рассказа.
Let me say then, it was not a question of miracles. Вот что скажу: тут не то чтобы чудеса.
There was no frivolous and impatient expectation of miracles in his mind. Не легкомысленное в своем нетерпении было тут ожидание чудес.
And Alyosha needed no miracles at the time, for the triumph of some preconceived idea- oh no, not at all-what he saw before all was one figure- the figure of his beloved elder, the figure of that holy man whom he revered with such adoration. The fact is that all the love that lay concealed in his pure young heart for everyone and everything had, for the past year, been concentrated- and perhaps wrongly so- on one being, his beloved elder. И не для торжества убеждений каких-либо понадобились тогда чудеса Алеше (это-то уже вовсе нет), не для идеи какой-либо прежней, предвзятой, которая бы восторжествовала поскорей над другою, - о нет, совсем нет: тут во всем этом и прежде всего, на первом месте, стояло пред ним лицо, и только лицо, - лицо возлюбленного старца его, лицо того праведника, которого он до такого обожания чтил. То-то и есть, что вся любовь, таившаяся в молодом и чистом сердце его ко "всем и вся", в то время и во весь предшествовавший тому год, как бы вся временами сосредоточивалась, и может быть даже неправильно, лишь на одном существе преимущественно, по крайней мере в сильнейших порывах сердца его, - на возлюбленном старце его, теперь почившем.
It is true that being had for so long been accepted by him as his ideal, that all his young strength and energy could not but turn towards that ideal, even to the forgetting at the moment "of everyone and everything." He remembered afterwards how, on that terrible day, he had entirely forgotten his brother Dmitri, about whom he had been so anxious and troubled the day before; he had forgotten, too, to take the two hundred roubles to Ilusha's father, though he had so warmly intended to do so the preceding evening. Правда, это существо столь долго стояло пред ним как идеал бесспорный, что все юные силы его и все стремление их и не могли уже не направиться к этому идеалу исключительно, а минутами так даже и до забвения "всех и вся". (Он вспоминал потом сам, что в тяжелый день этот забыл совсем о брате Дмитрии, о котором так заботился и тосковал накануне; забыл тоже снести отцу Илюшечки двести рублей, что с таким жаром намеревался исполнить тоже накануне.) Но не чудес опять-таки ему нужно было, а лишь "высшей справедливости", которая была, по верованию его, нарушена и чем так жестоко и внезапно было поранено сердце его.
But again it was not miracles he needed but only "the higher justice" which had been in his belief outraged by the blow that had so suddenly and cruelly wounded his heart. И что в том, что "справедливость" эта, в ожиданиях Алеши, самим даже ходом дела, приняла форму чудес, немедленно ожидаемых от праха обожаемого им бывшего руководителя его?
And what does it signify that this "justice" looked for by Alyosha inevitably took the shape of miracles to be wrought immediately by the ashes of his adored teacher? Why, everyone in the monastery cherished the same thought and the same hope, even those whose intellects Alyosha revered, Father Paissy himself, for instance. Но ведь так мыслили и ожидали и все в монастыре, те даже, пред умом которых преклонялся Алеша, сам отец Паисий например, и вот Алеша, не тревожа себя никакими сомнениями, облек и свои мечты в ту же форму, в какую и все облекли.
And so Alyosha, untroubled by doubts, clothed his dreams too in the same form as all the rest. And a whole year of life in the monastery had formed the habit of this expectation in his heart. Да и давно уже это так устроилось в сердце его, целым годом монастырской жизни его, и сердце его взяло уже привычку так ожидать.
But it was justice, justice, he thirsted for, not simply miracles. Но справедливости жаждал, справедливости, а не токмо лишь чудес!
And now the man who should, he believed, have been exalted above everyone in the whole world, that man, instead of receiving the glory that was his due, was suddenly degraded and dishonoured! И вот тот, который должен бы был, по упованиям его, быть вознесен превыше всех в целом мире, -тот самый вместо славы, ему подобавшей, вдруг низвержен и опозорен!
What for? За что?
Who had judged him? Кто судил?
Who could have decreed this? Those were the questions that wrung his inexperienced and virginal heart. Кто мог так рассудить? - вот вопросы, которые тотчас же измучили неопытное и девственное сердце его.
He could not endure without mortification, without resentment even, that the holiest of holy men should have been exposed to the jeering and spiteful mockery of the frivolous crowd so inferior to him. Не мог он вынести без оскорбления, без озлобления даже сердечного, что праведнейший из праведных предан на такое насмешливое и злобное глумление столь легкомысленной и столь ниже его стоявшей толпе.
Even had there been no miracles, had there been nothing marvellous to justify his hopes, why this indignity, why this humiliation, why this premature decay, "in excess of nature," as the spiteful monks said? Ну и пусть бы не было чудес вовсе, пусть бы ничего не объявилось чудного и не оправдалось немедленно ожидаемое, но зачем же объявилось бесславие, зачем попустился позор, зачем это поспешное тление, "предупредившее естество", как говорили злобные монахи?
Why this "sign from heaven," which they so triumphantly acclaimed in company with Father Ferapont, and why did they believe they had gained the right to acclaim it? Зачем это "указание", которое они с таким торжеством выводят теперь вместе с отцом Ферапонтом, и зачем они верят, что получили даже право так выводить?
Where is the finger of Providence? Где же провидение и перст его?
Why did Providence hide its face "at the most critical moment" (so Alyosha thought it), as though voluntarily submitting to the blind, dumb, pitiless laws of nature? К чему сокрыло оно свой перст "в самую нужную минуту" (думал Алеша) и как бы само захотело подчинить себя слепым, немым, безжалостным законам естественным?
That was why Alyosha's heart was bleeding, and, of course, as I have said already, the sting of it all was that the man he loved above everything on earth should be put to shame and humiliated! Вот отчего точилось кровью сердце Алеши, и уж конечно, как я сказал уже, прежде всего тут стояло лицо, возлюбленное им более всего в мире и оно же "опозоренное", оно же и "обесславленное"!
This murmuring may have been shallow and unreasonable in my hero, but I repeat again for the third time- and am prepared to admit that it might be difficult to defend my feeling- I am glad that my hero showed himself not too reasonable at that moment, for any man of sense will always come back to reason in time, but, if love does not gain the upper hand in a boy's heart at such an exceptional moment, when will it? Пусть этот ропот юноши моего был легкомыслен и безрассуден, но опять-таки, в третий раз повторяю (и согласен вперед, что, может быть, тоже с легкомыслием): я рад, что мой юноша оказался не столь рассудительным в такую минуту, ибо рассудку всегда придет время у человека неглупого, а если уж и в такую исключительную минуту не окажется любви в сердце юноши, то когда же придет она?
I will not, however, omit to mention something strange, which came for a time to the surface of Alyosha's mind at this fatal and obscure moment. Не захочу, однако же, умолчать при сем случае и о некотором странном явлении, хотя и мгновенно, но все же обнаружившемся в эту роковую и сбивчивую для Алеши минуту в уме его.
This new something was the harassing impression left by the conversation with Ivan, which now persistently haunted Alyosha's mind. Это новое объявившееся и мелькнувшее нечто состояло в некотором мучительном впечатлении от неустанно припоминавшегося теперь Алешей вчерашнего его разговора с братом Иваном.
At this moment it haunted him. Именно теперь.
Oh, it was not that something of the fundamental, elemental, so to speak, faith of his soul had been shaken. О, не то чтобы что-нибудь было поколеблено в душе его из основных, стихийных, так сказать, ее верований.
He loved his God and believed in Him steadfastly, though he was suddenly murmuring against Him. Бога своего он любил и веровал в него незыблемо, хотя и возроптал было на него внезапно.
Yet a vague but tormenting and evil impression left by his conversation with Ivan the day before, suddenly revived again now in his soul and seemed forcing its way to the surface of his consciousness. Но все же какое-то смутное, но мучительное и злое впечатление от припоминания вчерашнего разговора с братом Иваном вдруг теперь снова зашевелилось в душе его и все более и более просилось выйти на верх ее.
It had begun to get dusk when Rakitin, crossing the pine copse from the hermitage to the monastery, suddenly noticed Alyosha, lying face downwards on the ground under a tree, not moving and apparently asleep. Когда уже стало сильно смеркаться, проходивший сосновою рощей из скита к монастырю Ракитин вдруг заметил Алешу, лежавшего под деревом лицом к земле, недвижимого и как бы спящего.
He went up and called him by his name. Он подошел и окликнул его.
"You here, Alexey? -Ты здесь, Алексей?
Can you have- " he began wondering but broke off. Да неужто же ты... - произнес было он, удивленный, но, не докончив, остановился.
He had meant to say, Он хотел сказать:
"Can you have come to this?" "Неужто же ты до того дошел?"
Alyosha did not look at him, but from a slight movement Rakitin at once saw that he heard and understood him. Алеша не взглянул на него, но по некоторому движению его Ракитин сейчас догадался, что он его слышит и понимает.
"What's the matter?" he went on; but the surprise in his face gradually passed into a smile that became more and more ironical. - Да что с тобой? - продолжал он удивляться, но удивление уже начало сменяться в лице его улыбкой, принимавшею все более и более насмешливое выражение.
"I say, I've been looking for you for the last two hours. - Послушай, да ведь я тебя ищу уже больше двух часов.
You suddenly disappeared. Ты вдруг пропал оттудова.
What are you about? Да что ты тут делаешь?
What foolery is this? Какие это с тобой благоглупости?
You might just look at me..." Да взгляни хоть на меня-то...
Alyosha raised his head, sat up and leaned his back against the tree. Алеша поднял голову, сел и прислонился спиной к дереву.
He was not crying, but there was a look of suffering and irritability in his face. Он не плакал, но лицо его выражало страдание, а во взоре виднелось раздражение.
He did not look at Rakitin, however, but looked away to one side of him. Смотрел он, впрочем, не на Ракитина, а куда-то в сторону.
"Do you know your face is quite changed? - Знаешь, ты совсем переменился в лице.
There's none of your famous mildness to be seen in it. Никакой этой кротости прежней пресловутой твоей нет.
Are you angry with someone? Осердился на кого, что ли?
Have they been ill-treating you?" Обидели?
"Let me alone," said Alyosha suddenly, with a weary gesture of his hand, still looking away from him. - Отстань! - проговорил вдруг Алеша, все по-прежнему не глядя на него и устало махнув рукой.
"Oho! So that's how we are feeling! - Ого, вот мы как!
So you can shout at people like other mortals. Совсем как и прочие смертные стали покрикивать.
That is a come-down from the angels. Это из ангелов-то!
I say, Alyosha, you have surprised me, do you hear? I mean it. Ну, Алешка, удивил ты меня, знаешь ты это, искренно говорю.
It's long since I've been surprised at anything here. Давно я ничему здесь не удивляюсь.
I always took you for an educated man. Ведь я все же тебя за образованного человека почитал...
Alyosha at last looked at him, but vaguely, as though scarcely understanding what he said. Алеша наконец поглядел на него, но как-то рассеянно, точно все еще мало его понимая.
"Can you really be so upset simply because your old man has begun to stink? - Да неужель ты только оттого, что твой старик провонял?
You don't mean to say you seriously believed that he was going to work miracles?" exclaimed Rakitin, genuinely surprised again. Да неужели же ты верил серьезно, что он чудеса отмачивать начнет?- воскликнул Ракитин, опять переходя в самое искреннее изумление.
"I believed, I believe, I want to believe, and I will believe, what more do you want?" cried Alyosha irritably. - Верил, верую, и хочу веровать, и буду веровать, ну чего тебе еще! - раздражительно прокричал Алеша.
"Nothing at all, my boy. - Да ничего ровно, голубчик.
Damn it all! why, no schoolboy of thirteen believes in that now. Фу черт, да этому тринадцатилетний школьник теперь не верит.
But there... So now you are in a temper with your God, you are rebelling against Him; He hasn't given promotion, He hasn't bestowed the order of merit! А впрочем, черт... Так ты вот и рассердился теперь на Бога-то своего, взбунтовался: чином, дескать, обошли, к празднику ордена не дали!
Eh, you are a set!" Эх вы!
Alyosha gazed a long while with his eyes half closed at Rakitin, and there was a sudden gleam in his eyes... but not of anger with Rakitin. Алеша длинно и как-то прищурив глаза посмотрел на Ракитина, и в глазах его что-то вдруг сверкнуло... но не озлобление на Ракитина.
"I am not rebelling against my God; I simply 'don't accept His world.'" Alyosha suddenly smiled a forced smile. - Я против Бога моего не бунтуюсь, я только "мира его не принимаю", - криво усмехнулся вдруг Алеша.
"How do you mean, you don't accept the world?" Rakitin thought a moment over his answer. "What idiocy is this?" - Как это мира не принимаешь? - капельку подумал над его ответом Ракитин, - что за белиберда?
Alyosha did not answer. Алеша не ответил.
"Come, enough nonsense, now to business. Have you had anything to eat to-day?" - Ну, довольно о пустяках-то, теперь к делу: ел ты сегодня?
"I don't remember.... I think I have." - Не помню... ел, кажется.
"You need keeping up, to judge by your face. - Тебе надо подкрепиться, судя по лицу-то.
It makes one sorry to look at you. Сострадание ведь на тебя глядя берет.
You didn't sleep all night either, I hear; you had a meeting in there. Ведь ты и ночь не спал, я слышал, заседание у вас там было.
And then all this bobbery afterwards. Most likely you've had nothing to eat but a mouthful of holy bread. А потом вся эта возня и мазня... Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал.
I've got some sausage in my pocket; I've brought it from the town in case of need, only you won't eat sausage...." Есть у меня с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы не станешь...
"Give me some." - Давай колбасы.
"I say! -Эге!
You are going it! Так ты вот как!
Why, it's a regular mutiny, with barricades! Значит, совсем уж бунт, баррикады!
Well, my boy, we must make the most of it. Ну, брат, этим делом пренебрегать нечего.
Come to my place... shouldn't mind a drop of vodka myself, I am tired to death. Зайдем ко мне... Я бы водочки сам теперь тяпнул, смерть устал.
Vodka is going too far for you, I suppose... or would you like some?" Водки-то небось не решишься... аль выпьешь?
"Give me some vodka too." - Давай и водки.
"Hullo! - Эвона!
You surprise me, brother!" Rakitin looked at him in amazement. "Well, one way or another, vodka or sausage, this is a jolly fine chance and mustn't be missed. Come along." Чудно, брат! - дико посмотрел Ракитин. - Ну да так или этак, водка иль колбаса, а дело это лихое, хорошее и упускать невозможно, идем!
Alyosha got up in silence and followed Rakitin. Алеша молча поднялся с земли и пошел за Ракитиным.
"If your little brother Ivan could see this wouldn't he be surprised! - Видел бы это брат Ванечка, так как бы изумился!
By the way, your brother Ivan set off to Moscow this morning, did you know?" Кстати, братец твой Иван Федорович сегодня утром в Москву укатил, знаешь ты это?
"Yes," answered Alyosha listlessly, and suddenly the image of his brother Dmitri rose before his mind. But only for a minute, and though it reminded him of something that must not be put off for a moment, some duty, some terrible obligation, even that reminder made no impression on him, did not reach his heart and instantly faded out of his mind and was forgotten. - Знаю, - безучастно произнес Алеша, и вдруг мелькнул у него в уме образ брата Дмитрия, но только мелькнул, и хоть напомнил что-то, какое-то дело спешное, которого уже нельзя более ни на минуту откладывать, какой-то долг, обязанность страшную, но и это воспоминание не произвело никакого на него впечатления, не достигло сердца его, в тот же миг вылетело из памяти и забылось.
But, a long while afterwards, Alyosha remembered this. Но долго потом вспоминал об этом Алеша.
"Your brother Ivan declared once that I was a 'liberal booby with no talents whatsoever.' - Братец твой Ванечка изрек про меня единожды, что я "бездарный либеральный мешок".
Once you, too, could not resist letting me know I was 'dishonourable.' Well! Ты же один разик тоже не утерпел и дал мне понять, что я "бесчестен"... Пусть!
I should like to see what your talents and sense of honour will do for you now." This phrase Rakitin finished to himself in a whisper. Посмотрю-ка я теперь на вашу даровитость и честность (окончил это Ракитин уже про себя, шепотом).
"Listen!" he said aloud, "Let's go by the path beyond the monastery straight to the town. Тьфу, слушай! - заговорил он снова громко, -минуем-ка монастырь, пойдем по тропинке прямо в город... Гм.
H'm! I ought to go to Madame Hohlakov's by the way. Мне бы кстати надо к Хохлаковой зайти.
Only fancy, I've written to tell her everything that happened, and would you believe it, she answered me instantly in pencil (the lady has a passion for writing notes) that 'she would never have expected such conduct from a man of such a reverend character as Father Zossima.' Вообрази: я ей отписал о всем приключившемся, и, представь, она мне мигом отвечает запиской, карандашом (ужасно любит записки писать эта дама), что "никак она не ожидала от такого почтенного старца, как отец Зосима, - такого поступка!"
That was her very word: 'conduct.' Так ведь и написала: "поступка"!
She is angry too. Eh, you are a set! Тоже ведь озлилась; эх, вы все!
Stay!" he cried suddenly again. He suddenly stopped and taking Alyosha by the shoulder made him stop too. Постой! - внезапно прокричал он опять, вдруг остановился и, придержав Алешу за плечо, остановил и его.
"Do you know, Alyosha," he peeped inquisitively into his eyes, absorbed in a sudden new thought which had dawned on him, and though he was laughing outwardly he was evidently afraid to utter that new idea aloud, so difficult he still found it to believe in the strange and unexpected mood in which he now saw Alyosha. "Alyosha, do you know where we had better go?" he brought out at last timidly, and insinuatingly. - Знаешь, Алешка, - пытливо глядел он ему в глаза, весь под впечатлением внезапной новой мысли, вдруг его осиявшей, и хоть сам и смеялся наружно, но, видимо, боясь выговорить вслух эту новую внезапную мысль свою, до того он все еще не мог поверить чудному для него и никак неожиданному настроению, в котором видел теперь Алешу, - Алешка, знаешь, куда мы всего лучше бы теперь пошли? - выговорил он наконец робко и искательно.
"I don't care... where you like." - Все равно... куда хочешь.
"Let's go to Grushenka, eh? - Пойдем-ка к Грушеньке, а?
Will you come?" pronounced Rakitin at last, trembling with timid suspense. Пойдешь? - весь даже дрожа от робкого ожидания, изрек наконец Ракитин.
"Let's go to Grushenka," Alyosha answered calmly, at once, and this prompt and calm agreement was such a surprise to Rakitin that he almost started back. - Пойдем к Грушеньке, - спокойно и тотчас же ответил Алеша, и уж это было до того неожиданно для Ракитина, то есть такое скорое и спокойное согласие, что он чуть было не отпрыгнул назад.
"Well! -Н-ну!..
I say!" he cried in amazement, but seizing Alyosha firmly by the arm be led him along the path, still dreading that he would change his mind. Вот! - прокричал было он в изумлении, но вдруг, крепко подхватив Алешу под руку, быстро повлек его по тропинке, все еще ужасно опасаясь, что в том исчезнет решимость.
They walked along in silence; Rakitin was positively afraid to talk. Шли молча, Ракитин даже заговорить боялся.
"And how glad she will be, how delighted!" he muttered, but lapsed into silence again. - А рада-то как она будет, рада-то... - пробормотал было он, но опять примолк.
And indeed it was not to please Grushenka he was taking Alyosha to her. He was a practical person and never undertook anything without a prospect of gain for himself. Да и вовсе не для радости Грушенькиной он влек к ней Алешу; был он человек серьезный и без выгодной для себя цели ничего не предпринимал.
His object in this case was twofold, first a revengeful desire to see "the downfall of the righteous," and Alyosha's fall "from the saints to the sinners," over which he was already gloating in his imagination, and in the second place he had in view a certain material gain for himself, of which more will be said later. Цель же у него теперь была двоякая, во-первых, мстительная, то есть увидеть "позор праведного" и вероятное "падение" Алеши "из святых во грешники", чем он уже заранее упивался, а во-вторых, была у него тут в виду и некоторая материальная, весьма для него выгодная цель, о которой будет сказано ниже.
"So the critical moment has come," he thought to himself with spiteful glee, "and we shall catch it on the hop, for it's just what we want." "Значит, такая минутка вышла, - думал он про себя весело и злобно, - вот мы, стало быть, и изловим ее за шиворот, минутку-то эту, ибо она нам весьма подобающая".
Chapter 3. III
An Onion Луковка
GRUSHENKA lived in the busiest part of the town, near the cathedral square, in a small wooden lodge in the courtyard belonging to the house of the widow Morozov. Грушенька жила в самом бойком месте города, близ Соборной площади, в доме купеческой вдовы Морозовой, у которой нанимала на дворе небольшой деревянный флигель.
The house was a large stone building of two stories, old and very ugly. The widow led a secluded life with her two unmarried nieces, who were also elderly women. Дом же Морозовой был большой, каменный, двухэтажный, старый и очень неприглядный на вид; в нем проживала уединенно сама хозяйка, старая женщина, с двумя своими племянницами, тоже весьма пожилыми девицами.
She had no need to let her lodge, but everyone knew that she had taken in Grushenka as a lodger, four years before, solely to please her kinsman, the merchant Samsonov, who was known to the girl's protector. Отдавать внаем свой флигель на дворе она не нуждалась, но все знали, что пустила к себе жилицей Грушеньку (еще года четыре назад) единственно в угоду родственнику своему купцу Самсонову, Г рушенькиному открытому покровителю.
It was said that the jealous old man's object in placing his "favourite" with the widow Morozov was that the old woman should keep a sharp eye on her new lodger's conduct. Г оворили, что ревнивый старик, помещая к Морозовой свою "фаворитку", имел первоначально в виду зоркий глаз старухи, чтобы наблюдать за поведением новой жилицы.
But this sharp eye soon proved to be unnecessary, and in the end the widow Morozov seldom met Grushenka and did not worry her by looking after her in any way. Но зоркий глаз весьма скоро оказался ненужным, и кончилось тем, что Морозова даже редко встречалась с Грушенькой и совсем уже не надоедала ей под конец никаким надзором.
It is true that four years had passed since the old man had brought the slim, delicate, shy, timid, dreamy, and sad girl of eighteen from the chief town of the province, and much had happened since then. Правда, прошло уже четыре года с тех пор, как старик привез в этот дом из губернского города восемнадцатилетнюю девочку, робкую, застенчивую, тоненькую, худенькую, задумчивую и грустную, и с тех пор много утекло воды.
Little was known of the girl's history in the town and that little was vague. Nothing more had been learnt during the last four years, even after many persons had become interested in the beautiful young woman into whom Agrafena Alexandrovna had meanwhile developed. Биографию этой девочки знали, впрочем, у нас в городе мало и сбивчиво; не узнали больше и в последнее время, и это даже тогда, когда уже очень многие стали интересоваться такою "раскрасавицей", в какую превратилась в четыре года Аграфена Александровна.
There were rumours that she had been at seventeen betrayed by someone, some sort of officer, and immediately afterwards abandoned by him. Были только слухи, что семнадцатилетней еще девочкой была она кем-то обманута, каким-то будто бы офицером, и затем тотчас же им брошена.
The officer had gone away and afterwards married, while Grushenka had been left in poverty and disgrace. Офицер-де уехал и где-то потом женился, а Грушенька осталась в позоре и нищете.
It was said, however, that though Grushenka had been raised from destitution by the old man, Samsonov, she came of a respectable family belonging to the clerical class, that she was the daughter of a deacon or something of the sort. Говорили, впрочем, что хотя Грушенька и действительно была взята своим стариком из нищеты, но что семейства была честного и происходила как-то из духовного звания, была дочь какого-то заштатного дьякона или что-то в этом роде.
And now after four years the sensitive, injured and pathetic little orphan had become a plump, rosy beauty of the Russian type, a woman of bold and determined character, proud and insolent. She had a good head for business, was acquisitive, saving and careful, and by fair means or foul had succeeded, it was said, in amassing a little fortune. И вот в четыре года из чувствительной, обиженной и жалкой сироточки вышла румяная, полнотелая русская красавица, женщина с характером смелым и решительным, гордая и наглая, понимавшая толк в деньгах, приобретательница, скупая и осторожная, правдами иль неправдами, но уже успевшая, как говорили про нее, сколотить свой собственный капиталец.
There was only, one point on which all were agreed. Grushenka was not easily to be approached and, except her aged protector, there had not been one man who could boast of her favours during those four years. В одном только все были убеждены: что к Г рушеньке доступ труден и что, кроме старика, ее покровителя, не было ни единого еще человека, во все четыре года, который бы мог похвалиться ее благосклонностью.
It was a positive fact, for there had been a good many, especially during the last two years, who had attempted to obtain those favours. Факт был твердый, потому что на приобретение этой благосклонности выскакивало немало охотников, особливо в последние два года.
But all their efforts had been in vain and some of these suitors had been forced to beat an undignified and even comic retreat, owing to the firm and ironical resistance they met from the strong-willed young person. Но все попытки оказались втуне, а иные из искателей принуждены были отретироваться даже с комическою и зазорною развязкой благодаря твердому и насмешливому отпору со стороны характерной молодой особы.
It was known, too, that the young person had, especially of late, been given to what is called "speculation," and that she had shown marked abilities in that direction, so that many people began to say that she was no better than a Jew. Знали еще, что молодая особа, особенно в последний год, пустилась в то, что называется "гешефтом", и что с этой стороны она оказалась с чрезвычайными способностями, так что под конец многие прозвали ее сущей жидовкой.
It was not that she lent money on interest, but it was known, for instance, that she had for some time past, in partnership with old Karamazov, actually invested in the purchase of bad debts for a trifle, a tenth of their nominal value, and afterwards had made out of them ten times their value. Не то чтоб она давала деньги в рост, но известно было, например, что в компании с Федором Павловичем Карамазовым она некоторое время действительно занималась скупкою векселей за бесценок, по гривеннику за рубль, а потом приобрела на иных из этих векселей по рублю на гривенник.
The old widower Samsonov, a man of large fortune, was stingy and merciless. He tyrannised over his grown-up sons, but, for the last year during which he had been ill and lost the use of his swollen legs, he had fallen greatly under the influence of his protegee, whom he had at first kept strictly and in humble surroundings, "on Lenten fare," as the wits said at the time. Больной Самсонов, в последний год лишившийся употребления своих распухших ног, вдовец, тиран своих взрослых сыновей, большой стотысячник, человек скаредный и неумолимый, подпал, однако же, под сильное влияние своей протеже, которую сначала было держал в ежовых рукавицах и в черном теле, "на постном масле", как говорили тогда зубоскалы.
But Grushenka had succeeded in emancipating herself, while she established in him a boundless belief in her fidelity. Но Грушенька успела эмансипироваться, внушив, однако же, ему безграничное доверие касательно своей ему верности.
The old man, now long since dead, had had a large business in his day and was also a noteworthy character, miserly and hard as flint. Though Grushenka's hold upon him was so strong that he could not live without her (it had been so especially for the last two years), he did not settle any considerable fortune on her and would not have been moved to do so, if she had threatened to leave him. Этот старик, большой делец (теперь давно покойник), был тоже характера замечательного, главное скуп и тверд, как кремень, и хоть Грушенька поразила его, так что он и жить без нее не мог (в последние два года, например, это так и было), но капиталу большого, значительного, он все-таки ей не отделил, и даже если б она пригрозила ему совсем его бросить, то и тогда бы остался неумолим.
But he had presented her with a small sum, and even that was a surprise to everyone when it became known. Но отделил зато капитал малый, и когда узналось это, то и это стало всем на удивление.
"You are a wench with brains," he said to her, when he gave her eight thousand roubles, "and you must look after yourself, but let me tell you that except your yearly allowance as before, you'll get nothing more from me to the day of my death, and I'll leave you nothing in my will either." "Ты сама баба не промах, - сказал он ей, отделяя ей тысяч с восемь, - сама и орудуй, но знай, что, кроме ежегодного содержания по-прежнему, до самой смерти моей, больше ничего от меня не получишь, да и в завещании ничего больше тебе не отделю".
And he kept his word; he died and left everything to his sons, whom, with their wives and children, he had treated all his life as servants. Grushenka was not even mentioned in his will. Так и сдержал слово: умер и все оставил сыновьям, которых всю жизнь держал при себе наравне как слуг, с их женами и детьми, а о Грушеньке даже и не упомянул в завещании вовсе.
All this became known afterwards. Все это стало известно впоследствии.
He helped Grushenka with his advice to increase her capital and put business in her way. Советами же, как орудовать "своим собственным капиталом", он Грушеньке помогал немало и указывал ей "дела".
When Fyodor Pavlovitch, who first came into contact with Grushenka over a piece of speculation, ended to his own surprise by falling madly in love with her, old Samsonov, gravely ill as he was, was immensely amused. Когда Федор Павлович Карамазов, связавшийся первоначально с Грушенькой по поводу одного случайного "гешефта", кончил совсем для себя неожиданно тем, что влюбился в нее без памяти и как бы даже ум потеряв, то старик Самсонов, уже дышавший в то время на ладан, сильно подсмеивался.
It is remarkable that throughout their whole acquaintance Grushenka was absolutely and spontaneously open with the old man, and he seems to have been the only person in the world with whom she was so. Замечательно, что Грушенька была со своим стариком за все время их знакомства вполне и даже как бы сердечно откровенна, и это, кажется, с единственным человеком в мире.
Of late, when Dmitri too had come on the scene with his love, the old man left off laughing. В самое последнее время, когда появился вдруг с своею любовью и Дмитрий Федорович, старик перестал смеяться.
On the contrary, he once gave Grushenka a stern and earnest piece of advice. Напротив, однажды серьезно и строго посоветовал Грушеньке:
"If you have to choose between the two, father or son, you'd better choose the old man, if only you make sure the old scoundrel will marry you and settle some fortune on you beforehand. "Если уж выбирать из обоих, отца аль сына, то выбирай старика, но с тем, однако же, чтобы старый подлец беспременно на тебе женился, а предварительно хоть некоторый капитал отписал.
But don't keep on with the captain, you'll get no good out of that." А с капитаном не якшайся, пути не будет".
These were the very words of the old profligate, who felt already that his death was not far off and who actually died five months later. Вот были собственные слова Грушеньке старого сластолюбца, предчувствовавшего тогда уже близкую смерть свою и впрямь чрез пять месяцев после совета сего умершего.
I will note too, in passing- that although many in our town knew of the grotesque and monstrous rivalry of the Karamazovs, father and son, the object of which was Grushenka, scarcely anyone understood what really underlay her attitude to both of them. Замечу еще мельком, что хотя у нас в городе даже многие знали тогда про нелепое и уродливое соперничество Карамазовых, отца с сыном, предметом которого была Грушенька, но настоящего смысла ее отношений к обоим из них, к старику и к сыну, мало кто тогда понимал.
Even Grushenka's two servants (after the catastrophe of which we will speak later) testified in court that she received Dmitri Fyodorovitch simply from fear because "he threatened to murder her." Даже обе служанки Грушеньки (после уже разразившейся катастрофы, о которой еще речь впереди) показали потом на суде, что Дмитрия Федоровича принимала Аграфена Александровна из одного лишь страху, потому будто бы, что "убить грозился".
These servants were an old cook, invalidish and almost deaf, who came from Grushenka's old home, and her granddaughter, a smart young girl of twenty, who performed the duties of a maid. Служанок у нее было две, одна очень старая кухарка, еще из родительского семейства ее, больная и почти оглохшая, и внучка ее, молоденькая, бойкая девушка лет двадцати, Грушенькина горничная.
Grushenka lived very economically and her surroundings were anything but luxurious. Жила же Грушенька очень скупо и в обстановке совсем небогатой.
Her lodge consisted of three rooms furnished with mahogany furniture in the fashion of 1820, belonging to her landlady. Было у ней во флигеле всего три комнаты, меблированные от хозяйки древнею, красного дерева мебелью, фасона двадцатых годов.
It was quite dark when Rakitin and Alyosha entered her rooms, yet they were not lighted up. Когда вошли к ней Ракитин и Алеша, были уже полные сумерки, но комнаты еще не были освещены.
Grushenka was lying down in her drawing-room on the big, hard, clumsy sofa, with a mahogany back. The sofa was covered with shabby and ragged leather. Сама Грушенька лежала у себя в гостиной, на своем большом неуклюжем диване со спинкой под красное дерево, жестком и обитом кожей, давно уже истершеюся и продырившеюся.
Under her head she had two white down pillows taken from her bed. Под головой у ней были две белые пуховые подушки с ее постели.
She was lying stretched out motionless on her back with her hands behind her head. Она лежала навзничь, неподвижно протянувшись, заложив обе руки за голову.
She was dressed as though expecting someone, in a black silk dress, with a dainty lace fichu on her head, which was very becoming. Over her shoulders was thrown a lace shawl pinned with a massive gold brooch. Была она приодета, будто ждала кого, в шелковом черном платье и в легкой кружевной на голове наколке, которая очень к ней шла; на плечи была наброшена кружевная косынка, приколотая массивною золотою брошкой.
She certainly was expecting someone. She lay as though impatient and weary, her face rather pale and her lips and eyes hot, restlessly tapping the arm of the sofa with the tip of her right foot. Именно она кого-то ждала, лежала как бы в тоске и в нетерпении, с несколько побледневшим лицом, с горячими губами и глазами, кончиком правой ноги нетерпеливо постукивая по ручке дивана.
The appearance of Rakitin and Alyosha caused a slight excitement. From the hall they could hear Grushenka leap up from the sofa and cry out in a frightened voice, Чуть только появились Ракитин и Алеша, как произошел было маленький переполох: слышно было из передней, как Грушенька быстро вскочила с дивана и вдруг испуганно прокричала:
"Who's there?" "Кто там?"
But the maid met the visitors and at once called back to her mistress. Но гостей встретила девушка и тотчас же откликнулась барыне.
"It's not he, it's nothing, only other visitors." - Да не они-с, это другие, эти ничего.
"What can be the matter?" muttered Rakitin, leading Alyosha into the drawing-room. "Что бы у ней такое?" - пробормотал Ракитин, вводя Алешу за руку в гостиную.
Grushenka was standing by the sofa as though still alarmed. Грушенька стояла у дивана как бы все еще в испуге.
A thick coil of her dark brown hair escaped from its lace covering and fell on her right shoulder, but she did not notice it and did not put it back till she had gazed at her visitors and recognised them. Г устая прядь темно-русой косы ее выбилась вдруг из-под наколки и упала на ее правое плечо, но она не заметила и не поправила, пока не вгляделась в гостей и не узнала их.
"Ah, it's you, Rakitin? - Ах, это ты, Ракитка?
You quite frightened me. Испугал было меня всю.
Whom have you brought? С кем ты это?
Who is this with you? Кто это с тобой?
Good heavens, you have brought him!" she exclaimed, recognising Alyosha. Господи, вот кого привел! - воскликнула она, разглядев Алешу.
"Do send for candles!" said Rakitin, with the free-and-easy air of a most intimate friend, who is privileged to give orders in the house. - Да вели подать свечей-то! - проговорил Ракитин с развязным видом самого короткого знакомого и близкого человека, имеющего даже право распоряжаться в доме.
"Candles... of course, candles.... Fenya, fetch him a candle.... Well, you have chosen a moment to bring him! she exclaimed again, nodding towards Alyosha, and turning to the looking-glass she began quickly fastening up her hair with both hands. -Свечей... конечно, свечей... Феня, принеси ему свечку... Ну, нашел время его привести! -воскликнула она опять, кивнув на Алешу, и, оборотясь к зеркалу, быстро начала обеими руками вправлять свою косу.
She seemed displeased. Она как будто была недовольна.
"Haven't I managed to please you?" asked Rakitin, instantly almost offended. - Аль не потрафил? - спросил Ракитин, мигом почти обидевшись.
You frightened me, Rakitin, that's what it is." Grushenka turned with a smile to Alyosha. "Don't be afraid of me, my dear Alyosha, you cannot think how glad I am to see you, my unexpected visitor. - Испугал ты меня, Ракитка, вот что, - обернулась Грушенька с улыбкой к Алеше. - Не бойся ты меня, голубчик Алеша, страх как я тебе рада, гость ты мой неожиданный.
But you frightened me, Rakitin, I thought it was Mitya breaking in. А ты меня, Ракитка, испугал: я ведь думала, Митя ломится.
You see, I deceived him just now, I made him promise to believe me and I told him a lie. Видишь, я его давеча надула и с него честное слово взяла, чтобы мне верил, а я налгала.
I told him that I was going to spend the evening with my old man, Kuzma Kuzmitch, and should be there till late counting up his money. Сказала ему, что к Кузьме Кузьмичу, к старику моему, на весь вечер уйду и буду с ним до ночи деньги считать.
I always spend one whole evening a week with him making up his accounts. Я ведь каждую неделю к нему ухожу на весь вечер счеты сводить.
We lock ourselves in and he counts on the reckoning beads while I sit and put things down in the book. I am the only person he trusts. На замок запремся: он на счетах постукивает, а я сижу - в книги записываю - одной мне доверяет.
Mitya believes that I am there, but I came back and have been sitting locked in here, expecting some news. Митя-то и поверил, что я там, а я вот дома заперлась - сижу, одной вести жду.
How was it Fenya let you in? Как это вас Феня впустила!
Fenya, Fenya, run out to the gate, open it and look about whether the captain is to be seen! Феня, Феня! Беги к воротам, отвори и огляди кругом, нет ли где капитана-то?
Perhaps he is hiding and spying, I am dreadfully frightened." Может, спрятался и высматривает, смерть боюсь!
There's no one there, Agrafena Alexandrovna, I've just looked out; I keep running to peep through the crack; I am in fear and trembling myself." - Никого нет, Аграфена Александровна, сейчас кругом оглянула, я и в щелку подхожу гляжу поминутно, сама в страхе-трепете.
"Are the shutters fastened, Fenya? And we must draw the curtains- that's better!" She drew the heavy curtains herself. "He'd rush in at once if he saw a light. - Ставни заперты ли, Феня? да занавес бы опустить - вот так! - Она сама опустила тяжелые занавесы, - а то на огонь-то он как раз налетит.
I am afraid of your brother Mitya to-day, Alyosha." Grushenka spoke aloud, and, though she was alarmed, she seemed very happy about something. Мити, братца твоего, Алеша, сегодня боюсь. -Грушенька говорила громко, хотя и в тревоге, но и как будто в каком-то почти восторге.
"Why are you so afraid of Mitya to-day?" inquired Rakitin. "I should have thought you were not timid with him, you'd twist him round your little finger." - Почему так сегодня Митеньки боишься? -осведомился Ракитин, - кажется, с ним не пуглива, по твоей дудке пляшет.
"I tell you, I am expecting news, priceless news, so I don't want Mitya at all. - Говорю тебе, вести жду, золотой одной такой весточки, так что Митеньки-то и не надо бы теперь вовсе.
And he didn't believe, I feel he didn't, that I should stay at Kuzma Kuzmitch's. Да и не поверил он мне, это чувствую, что я к Кузьме Кузьмичу пошла.
He must be in his ambush now, behind Fyodor Pavlovitch's, in the garden, watching for me. Должно быть, сидит теперь там у себя, у Федора Павловича на задах в саду, меня сторожит.
And if he's there, he won't come here, so much the better! А коли там засел, значит, сюда не придет, тем и лучше!
But I really have been to Kuzma Kuzmitch's, Mitya escorted me there. I told him I should stay there till midnight, and I asked him to be sure to come at midnight to fetch me home. А ведь к Кузьме Кузьмичу я и впрямь сбегала, Митя же меня и проводил, сказала до полночи просижу и чтоб он же меня беспременно пришел в полночь домой проводить.
He went away and I sat ten minutes with Kuzma Kuzmitch and came back here again. Ugh, I was afraid, I ran for fear of meeting him." Он ушел, а я минут десять у старика посидела да и опять сюда, ух боялась - бежала, чтоб его не повстречать.
"And why are you so dressed up? - А разрядилась-то куда?
What a curious cap you've got on!" Ишь ведь какой чепец на тебе любопытный?
"How curious you are yourself, Rakitin! - И уж какой же ты сам любопытный, Ракитин!
I tell you, I am expecting a message. Говорю тебе, такой одной весточки и жду.
If the message comes, I shall fly, I shall gallop away and you will see no more of me. Придет весточка, вскочу - полечу, только вы меня здесь и видели.
That's why I am dressed up, so as to be ready." Для того и разрядилась, чтоб готовой сидеть.
"And where are you flying to?" - А куда полетишь?
"If you know too much, you'll get old too soon." - Много знать будешь, скоро состаришься.
"Upon my word! - Ишь ведь.
You are highly delighted... I've never seen you like this before. Вся в радости... Никогда еще я тебя не видел такую.
You are dressed up as if you were going to a ball." Rakitin looked her up and down. Разоделась как на бал, - оглядывал ее Ракитин.
"Much you know about balls." - Много ты в балах-то понимаешь.
"And do you know much about them?" - А ты много?
"I have seen a ball. - Я-то видала бал.
The year before last, Kuzma Kuzmitch's son was married and I looked on from the gallery. Третьего года Кузьма Кузьмич сына женил, так я с хор смотрела.
Do you suppose I want to be talking to you, Rakitin, while a prince like this is standing here. Что ж мне, Ракитка, с тобой, что ли, разговаривать, когда тут такой князь стоит.
Such a visitor! Вот так гость!
Alyosha, my dear boy, I gaze at you and can't believe my eyes. Good heavens, can you have come here to see me! Алеша, голубчик, гляжу я на тебя и не верю; Господи, как это ты у меня появился!
To tell you the truth, I never had a thought of seeing you and I didn't think that you would ever come and see me. По правде тебе сказать, не ждала не гадала, да и прежде никогда тому не верила, чтобы ты мог прийти.
Though this is not the moment now, I am awfully glad to see you. Хоть и не та минутка теперь, а страх я тебе рада!
Sit down on the sofa, here, that's right, my bright young moon. Садись на диван, вот сюда, вот так, месяц ты мой молодой.
I really can't take it in even now.... Eh, Rakitin, if only you had brought him yesterday or the day before! Право, я еще как будто и не соображусь... Эх ты, Ракитка, если бы ты его вчера али третьего дня привел!..
But I am glad as it is! Ну да рада и так.
Perhaps it's better he has come now, at such a moment, and not the day before yesterday." Может, и лучше, что теперь, под такую минуту, а не третьего дня...
She gaily sat down beside Alyosha on the sofa, looking at him with positive delight. Она резво подсела к Алеше на диван, с ним рядом, и глядела на него решительно с восхищением.
And she really was glad, she was not lying when she said so. И действительно была рада, не лгала, говоря это.
Her eyes glowed, her lips laughed, but it was a good-hearted merry laugh. Глаза ее горели, губы смеялись, но добродушно, весело смеялись.
Alyosha had not expected to see such a kind expression in her face.... He had hardly met her till the day before, he had formed an alarming idea of her, and had been horribly distressed the day before by the spiteful and treacherous trick she had played on Katerina Ivanovna. He was greatly surprised to find her now altogether different from what he had expected. Алеша даже и не ожидал от нее такого доброго выражения в лице... Он встречал ее до вчерашнего дня мало, составил об ней устрашающее понятие, а вчера так страшно был потрясен ее злобною и коварною выходкой против Катерины Ивановны и был очень удивлен, что теперь вдруг увидал в ней совсем как бы иное и неожиданное существо.
And, crushed as he was by his own sorrow, his eyes involuntarily rested on her with attention. И как ни был он придавлен своим собственным горем, но глаза его невольно остановились на ней со вниманием.
Her whole manner seemed changed for the better since yesterday, there was scarcely any trace of that mawkish sweetness in her speech, of that voluptuous softness in her movements. Everything was simple and good-natured, her gestures were rapid, direct, confiding, but she was greatly excited. Все манеры ее как бы изменились тоже со вчерашнего дня совсем к лучшему: не было этой вчерашней слащавости в выговоре почти вовсе, этих изнеженных и манерных движений... все было просто, простодушно, движения ее были скорые, прямые, доверчивые, но была она очень возбуждена.
"Dear me, how everything comes together to-day!" she chattered on again. "And why I am so glad to see you, Alyosha, I couldn't say myself! - Господи, экие всё вещи сегодня сбываются, право, - залепетала она опять. - И чего я тебе так рада, Алеша, сама не знаю.
If you ask me, I couldn't tell you." Вот спроси, а я не знаю.
"Come, don't you know why you're glad?" said Rakitin, grinning. "You used to be always pestering me to bring him, you'd some object, I suppose." - Ну уж и не знаешь, чему рада? - усмехнулся Ракитин. - Прежде-то зачем-нибудь приставала же ко мне: приведи да приведи его, имела же цель.
"I had a different object once, but now that's over, this is not the moment. - Прежде-то я другую цель имела, а теперь то прошло, не такая минута.
I say, I want you to have something nice. Потчевать я вас стану, вот что.
I am so good-natured now. Я теперь подобрела, Ракитка.
You sit down, too, Rakitin; why are you standing? Да садись и ты, Ракитка, чего стоишь?
You've sat down already? Аль ты уж сел?
There's no fear of Rakitin's forgetting to look after himself. Небось Ракитушка себя не забудет.
Look, Alyosha, he's sitting there opposite us, so offended that I didn't ask him to sit down before you. Вот он теперь, Алеша, сидит там против нас, да и обижается: зачем это я его прежде тебя не пригласила садиться.
Ugh, Rakitin is such a one to take offence!" laughed Grushenka. "Don't be angry, Rakitin, I'm kind to-day. Ух обидчив у меня Ракитка, обидчив! - засмеялась Грушенька. - Не злись, Ракитка, ныне я добрая.
Why are you so depressed, Alyosha? Are you afraid of me?" She peeped into his eyes with merry mockery. Да чего ты грустен сидишь, Алешечка, аль меня боишься? - с веселою насмешкой заглянула она ему в глаза.
"He's sad. - У него горе.
The promotion has not been given," boomed Rakitin. Чину не дали, - пробасил Ракитин. - Какого чину?
"His elder stinks." - Старец его пропах.
"What? - Как пропах?
You are talking some nonsense, you want to say something nasty. Вздор ты какой-нибудь мелешь, скверность какую-нибудь хочешь сказать.
Be quiet, you stupid! Молчи, дурак.
Let me sit on your knee, Alyosha, like this." She suddenly skipped forward and jumped, laughing, on his knee, like a nestling kitten, with her right arm about his neck. "I'll cheer you up, my pious boy. Пустишь меня, Алеша, на колени к себе посидеть, вот так! - И вдруг она мигом привскочила и прыгнула смеясь ему на колени, как ласкающаяся кошечка, нежно правою рукой охватив ему шею. -Развеселю я тебя, мальчик ты мой богомольный!
Yes, really, will you let me sit on your knee? You won't be angry? Нет, в самом деле, неужто позволишь мне на коленках у тебя посидеть, не осердишься?
If you tell me, I'll get off?" Прикажешь - я соскочу.
Alyosha did not speak. Алеша молчал.
He sat afraid to move, he heard her words, Он сидел, боясь шевельнуться, он слышал ее слова:
"If you tell me, I'll get off," but he did not answer. "Прикажешь - я соскочу", но не ответил, как будто замер.
But there was nothing in his heart such as Rakitin, for instance, watching him malignantly from his corner, might have expected or fancied. Но не то в нем было, чего мог бы ждать и что мог бы вообразить в нем теперь, например, хоть Ракитин, плотоядно наблюдавший со своего места.
The great grief in his heart swallowed up every sensation that might have been aroused, and, if only he could have thought clearly at that moment, he would have realised that he had now the strongest armour to protect him from every lust and temptation. Великое горе души его поглощало все ощущения, какие только могли зародиться в сердце его, и если только мог бы он в сию минуту дать себе полный отчет, то и сам бы догадался, что он теперь в крепчайшей броне против всякого соблазна и искушения.
Yet in spite of the vague irresponsiveness of his spiritual condition and the sorrow that overwhelmed him, he could not help wondering at a new and strange sensation in his heart. This woman, this "dreadful" woman, had no terror for him now, none of that terror that had stirred in his soul at any passing thought of woman. On the contrary, this woman, dreaded above all women, sitting now on his knee, holding him in her arms, aroused in him now a quite different, unexpected, peculiar feeling, a feeling of the intensest and purest interest without a trace of fear, of his former terror. That was what instinctively surprised him. Тем не менее, несмотря на всю смутную безотчетность его душевного состояния и на все угнетавшее его горе, он все же дивился невольно одному новому и странному ощущению, рождавшемуся в его сердце: эта женщина, эта "страшная" женщина не только не пугала его теперь прежним страхом, страхом, зарождавшимся в нем прежде при всякой мечте о женщине, если мелькала таковая в его душе, но, напротив, эта женщина, которую он боялся более всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и все это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса - вот что было главное и что невольно удивляло его.
"You've talked nonsense enough," cried Rakitin, "you'd much better give us some champagne. You owe it me, you know you do!" - Да полно вздор-то вам болтать, - закричал Ракитин, - а лучше шампанского подавай, долг на тебе, сама знаешь!
"Yes, I really do. - Вправду долг.
Do you know, Alyosha, I promised him champagne on the top of everything, if he'd bring you? Ведь я, Алеша, ему за тебя шампанского сверх всего обещала, коль тебя приведет.
I'll have some too! Катай шампанского, и я стану пить!
Fenya, Fenya, bring us the bottle Mitya left! Look sharp! Феня, Феня, неси нам шампанского, ту бутылку, которую Митя оставил, беги скорее.
Though I am so stingy, I'll stand a bottle, not for you, Rakitin, you're a toadstool, but he is a falcon! Я хоть и скупая, а бутылку подам, не тебе, Ракитка, ты гриб, а он князь!
And though my heart is full of something very different, so be it, I'll drink with you. I long for some dissipation." И хоть не тем душа моя теперь полна, а так и быть, выпью и я с вами, дебоширить хочется!
"But what is the matter with you? And what is this message, may I ask, or is it a secret?" Rakitin put in inquisitively, doing his best to pretend not to notice the snubs that were being continually aimed at him. - Да что это у тебя за минута, и какая такая там "весть", можно спросить, аль секрет? - с любопытством ввернул опять Ракитин, изо всей силы делая вид, что и внимания не обращает на щелчки, которые в него летели беспрерывно.
"Ech, it's not a secret, and you know it, too," Grushenka said, in a voice suddenly anxious, turning her head towards Rakitin, and drawing a little away from Alyosha, though she still sat on his knee with her arm round his neck. "My officer is coming, Rakitin, my officer is coming." - Эх, не секрет, да и сам ты знаешь, - озабоченно проговорила вдруг Г рушенька, повернув голову к Ракитину и отклонясь немного от Алеши, хотя все еще продолжая сидеть у него на коленях, рукой обняв его шею, - офицер едет, Ракитин, офицер мой едет!
"I heard he was coming, but is he so near?" - Слышал я, что едет, да разве уж так близко?
"He is at Mokroe now; he'll send a messenger from there, so he wrote; I got a letter from him to-day. - В Мокром теперь, оттуда сюда эстафет пришлет, так сам написал, давеча письмо получила.
I am expecting the messenger every minute." Сижу и жду эстафета.
"You don't say so! - Вона!
Why at Mokroe?" Почему в Мокром?
"That's a long story, I've told you enough." - Долго рассказывать, да и довольно с тебя.
"Mitya'll be up to something now- I say! - То-то Митенька-то теперь, - уй, уй!
Does he know or doesn't he?" Он-то знает аль не знает?
"He know! - Чего знает!
Of course he doesn't. Совсем не знает!
If he knew, there would be murder. Кабы узнал, так убил бы.
But I am not afraid of that now, I am not afraid of his knife. Да я этого теперь совсем не боюсь, не боюсь я теперь его ножа.
Be quiet, Rakitin, don't remind me of Dmitri Fyodorovitch, he has bruised my heart. Молчи, Ракитка, не поминай мне о Дмитрии Федоровиче: сердце он мне все размозжил.
And I don't want to think of that at this moment. Да не хочу я ни о чем об этом в эту минуту и думать.
I can think of Alyosha here, I can look at Alyosha... smile at me, dear, cheer up, smile at my foolishness, at my pleasure.... Ah, he's smiling, he's smiling! Вот об Алешечке могу думать, я на Алешечку гляжу... Да усмехнись ты на меня, голубчик, развеселись, на глупость-то мою, на радость-то мою усмехнись... А ведь улыбнулся, улыбнулся!
How kindly he looks at me! Ишь ласково как смотрит.
And you know, Alyosha, I've been thinking all this time you were angry with me, because of the day before yesterday, because of that young lady. Я, знаешь, Алеша, все думала, что ты на меня сердишься за третьеводнишнее, за барышню-то.
I was a cur, that's the truth.... But it's a good thing it happened so. Собака я была, вот что... Только все-таки хорошо оно, что так произошло.
It was a horrid thing, but a good thing too." Grushenka smiled dreamily and a little cruel line showed in her smile. "Mitya told me that she screamed out that I 'ought to be flogged.' И дурно оно было и хорошо оно было, - вдумчиво усмехнулась вдруг Грушенька, и какая-то жестокая черточка мелькнула вдруг в ее усмешке. - Митя сказывал, что кричала: "Плетьми ее надо!"
I did insult her dreadfully. Разобидела я тогда ее уж очень.
She sent for me, she wanted to make a conquest of me, to win me over with her chocolate.... No, it's a good thing it did end like that." She smiled again. "But I am still afraid of your being angry." Зазвала меня, победить хотела, шоколатом своим обольстить... Нет, оно хорошо, что так произошло, - усмехнулась она опять. - Да вот боюсь все, что ты осердился...
"Yes, that's really true," Rakitin put in suddenly with genuine surprise. "Alyosha, she is really afraid of a chicken like you." - А ведь и впрямь, - с серьезным удивлением ввернул вдруг Ракитин. - Ведь она тебя, Алеша, в самом деле боится, цыпленка этакого.
"He is a chicken to you, Rakitin... because you've no conscience, that's what it is! -Это для тебя, Ракитка, он цыпленок, вот что... потому что у тебя совести нет, вот что!
You see, I love him with all my soul, that's how it is! Я, видишь, я люблю его душой, вот что!
Alyosha, do you believe I love you with all my soul?" Веришь, Алеша, что я люблю тебя всею душой?
"Ah, you shameless woman! - Ах ты, бесстыдница!
She is making you a declaration, Alexey!" Это она в любви тебе, Алексей, объясняется!
"Well, what of it, I love him!" - А что ж, и люблю.
"And what about your officer? - А офицер?
And the priceless message from Mokroe?" А весточка золотая из Мокрого?
"That is quite different." -То одно, а это другое.
"That's a woman's way of looking at it!" - Вот как по-бабьему выходит!
"Don't you make me angry, Rakitin." Grushenka caught him up hotly. "This is quite different. - Не зли меня, Ракитка, - горячо подхватила Грушенька, - то одно, а это другое.
I love Alyosha in a different way. Я Алешу по-иному люблю.
It's true, Alyosha, I had sly designs on you before. Правда, Алеша, была у меня на тебя мысль хитрая прежде.
For I am a horrid, violent creature. But at other times I've looked upon you, Alyosha, as my conscience. Да ведь я низкая, я ведь неистовая, ну, а в другую минуту я, бывало, Алеша, на тебя как на совесть мою смотрю.
I've kept thinking 'how anyone like that must despise a nasty thing like me.' Все думаю: "Ведь уж как такой меня, скверную, презирать теперь должен".
I thought that the day before yesterday, as I ran home from the young lady's. И третьего дня это думала, как от барышни сюда бежала.
I have thought of you a long time in that way, Alyosha, and Mitya knows; I've talked to him about it. Давно я тебя заметила так, Алеша, и Митя знает, ему говорила.
Mitya understands. Вот Митя так понимает.
Would you believe it, I sometimes look at you and feel ashamed, utterly ashamed of myself.... And how, and since when, I began to think about you like that, I can't say, I don't remember...." Веришь ли, иной раз, право, Алеша, смотрю на тебя и стыжусь, всеё себя стыжусь... И как это я об тебе думать стала и с которых пор, не знаю и не помню...
Fenya came in and put a tray with an uncorked bottle and three glasses of champagne on the table. Вошла Феня и поставила на стол поднос, на нем откупоренную бутылку и три налитые бокала.
"Here's the champagne!" cried Rakitin. "You're excited, Agrafena Alexandrovna, and not yourself. - Шампанское принесли! - прокричал Ракитин, -возбуждена ты, Аграфена Александровна, и вне себя.
When you've had a glass of champagne, you'll be ready to dance. Бокал выпьешь, танцевать пойдешь.
Eh, they can't even do that properly," he added, looking at the bottle. "The old woman's poured it out in the kitchen and the bottle's been brought in warm and without a cork. Э-эх; и того не сумели сделать, - прибавил он, разглядывая шампанское. - В кухне старуха разлила, и бутылку без пробки принесли, и теплое.
Well, let me have some, anyway." Ну давай хоть так.
He went up to the table, took a glass, emptied it at one gulp and poured himself out another. Он подошел к столу, взял бокал, выпил залпом и налил себе другой.
"One doesn't often stumble upon champagne," he said, licking his lips. "Now, Alyosha, take a glass, show what you can do! - На шампанское-то не часто нарвешься, -проговорил он, облизываясь, - ну-тка, Алеша, бери бокал, покажи себя.
What shall we drink to? За что же нам пить?
The gates of paradise? За райские двери?
Take a glass, Grushenka, you drink to the gates of paradise, too." Бери, Груша, бокал, пей и ты за райские двери.
"What gates of paradise?" - За какие это райские двери?
She took a glass, Alyosha took his, tasted it and put it back. Она взяла бокал. Алеша взял свой, отпил глоток и поставил бокал назад.
"No, I'd better not," he smiled gently. - Нет, уж лучше не надо! - улыбнулся он тихо.
"And you bragged!" cried Rakitin. - А хвалился! - крикнул Ракитин.
"Well, if so, I won't either," chimed in Grushenka, "I really don't want any. - Ну и я, коли так, не буду, - подхватила Грушенька, - да и не хочется.
You can drink the whole bottle alone, Rakitin. Пей, Ракитка, один всю бутылку.
If Alyosha has some, I will." Выпьет Алеша, и я тогда выпью.
"What touching sentimentality!" said Rakitin tauntingly; "and she's sitting on his knee, too! - Телячьи нежности пошли! - поддразнил Ракитин. - А сама на коленках у него сидит!
He's got something to grieve over, but what's the matter with you? У него, положим, горе, а у тебя что?
He is rebelling against his God and ready to eat sausage...." Он против Бога своего взбунтовался, колбасу собирался жрать...
"How so?" - Что так?
"His elder died to-day, Father Zossima, the saint." - Старец его помер сегодня, старец Зосима, святой.
"So Father Zossima is dead," cried Grushenka. "Good God, I did not know!" She crossed herself devoutly. "Goodness, what have I been doing, sitting on his knee like this at such a moment! She started up as though in dismay, instantly slipped off his knee and sat down on the sofa. - Так умер старец Зосима! - воскликнула Грушенька. - Господи, а я того и не знала! - Она набожно перекрестилась. - Господи, да что же я, а я-то у него на коленках теперь сижу! - вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван.
Alyosha bent a long wondering look upon her and a light seemed to dawn in his face. Алеша длинно с удивлением поглядел на нее, и на лице его как будто что засветилось.
"Rakitin," he said suddenly, in a firm and loud voice; "don't taunt me with having rebelled against God. - Ракитин, - проговорил он вдруг громко и твердо, - не дразни ты меня, что я против Бога моего взбунтовался.
I don't want to feel angry with you, so you must be kinder, too; I've lost a treasure such as you have never had, and you cannot judge me now. Не хочу я злобы против тебя иметь, а потому будь и ты добрее. Я потерял такое сокровище, какого ты никогда не имел, и ты теперь не можешь судить меня.
You had much better look at her- do you see how she has pity on me? Посмотри лучше сюда на нее: видел, как она меня пощадила?
I came here to find a wicked soul- I felt drawn to evil because I was base and evil myself, and I've found a true sister; I have found a treasure- a loving heart. She had pity on me just now.... Agrafena Alexandrovna, I am speaking of you. Я шел сюда злую душу найти - так влекло меня самого к тому, потому что я был подл и зол, а нашел сестру искреннюю, нашел сокровище -душу любящую... Она сейчас пощадила меня... Аграфена Александровна, я про тебя говорю.
You've raised my soul from the depths." Ты мою душу сейчас восстановила.
Alyosha's lips were quivering and he caught his breath. У Алеши затряслись губы и стеснилось дыхание. Он остановился.
"She has saved you, it seems," laughed Rakitin spitefully. "And she meant to get you in her clutches, do your realise that?" - Будто уж так и спасла тебя! - засмеялся Ракитин злобно. - А она тебя проглотить хотела, знаешь ты это?
"Stay, Rakitin." Grushenka jumped up. "Hush, both of you. -Стой, Ракитка! - вскочила вдруг Грушенька,-молчите вы оба.
Now I'll tell you all about it. Hush, Alyosha, your words make me ashamed, for I am bad and not good-that's what I am. Теперь я все скажу: ты, Алеша, молчи, потому что от твоих таких слов меня стыд берет, потому что я злая, а не добрая, - вот я какая.
And you hush, Rakitin, because you are telling lies. А ты, Ракитка, молчи потому, что ты лжешь.
I had the low idea of trying to get him in my clutches, but now you are lying, now it's all different. And don't let me hear anything more from you, Rakitin." All this Grushenka said with extreme emotion. Была такая подлая мысль, что хотела его проглотить, а теперь ты лжешь, теперь вовсе не то... и чтоб я тебя больше совсем не слыхала, Ракитка! - Все это Грушенька проговорила с необыкновенным волнением.
"They are both crazy," said Rakitin, looking at them with amazement. "I feel as though I were in a madhouse. - Ишь ведь оба бесятся! - прошипел Ракитин, с удивлением рассматривая их обоих, - как помешанные, точно я в сумасшедший дом попал.
They're both getting so feeble they'll begin crying in a minute." Расслабели обоюдно, плакать сейчас начнут!
"I shall begin to cry, I shall," repeated Grushenka. "He called me his sister and I shall never forget that. - И начну плакать, и начну плакать! -приговаривала Грушенька. - Он меня сестрой своей назвал, и я никогда того впредь не забуду!
Only let me tell you, Rakitin, though I am bad, I did give away an onion." Только вот что, Ракитка, я хоть и злая, а все-таки я луковку подала.
"An onion? - Каку таку луковку?
Hang it all, you really are crazy." Фу, черт, да и впрямь помешались!
Rakitin wondered at their enthusiasm. He was aggrieved and annoyed, though he might have reflected that each of them was just passing through a spiritual crisis such as does not come often in a lifetime. Ракитин удивлялся на их восторженность и обидчиво злился, хотя и мог бы сообразить, что у обоих как раз сошлось все, что могло потрясти их души так, как случается это нечасто в жизни.
But though Rakitin was very sensitive about everything that concerned himself, he was very obtuse as regards the feelings and sensations of others- partly from his youth and inexperience, partly from his intense egoism. Но Ракитин, умевший весьма чувствительно понимать все, что касалось его самого, был очень груб в понимании чувств и ощущений ближних своих - отчасти по молодой неопытности своей, а отчасти и по великому своему эгоизму.
"You see, Alyosha," Grushenka turned to him with a nervous laugh. "I was boasting when I told Rakitin I had given away an onion, but it's not to boast I tell you about it. - Видишь, Алешечка, - нервно рассмеялась вдруг Грушенька, обращаясь к нему, - это я Ракитке похвалилась, что луковку подала, а тебе не похвалюсь, я тебе с иной целью это скажу.
It's only a story, but it's a nice story. I used to hear it when I was a child from Matryona, my cook, who is still with me. Это только басня, но она хорошая басня, я ее, еще дитей была, от моей Матрены, что теперь у меня в кухарках служит, слышала.
It's like this. Видишь, как это:
Once upon a time there was a peasant woman and a very wicked woman she was. And she died and did not leave a single good deed behind. "Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели.
The devils caught her and plunged her into the lake of fire. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро.
So her guardian angel stood and wondered what good deed of hers he could remember to tell to God; А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать.
'She once pulled up an onion in her garden,' said he, 'and gave it to a beggar woman.' Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала.
And God answered: 'You take that onion then, hold it out to her in the lake, and let her take hold and be pulled out. And if you can pull her out of the lake, let her come to Paradise, but if the onion breaks, then the woman must stay where she is.' И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь.
The angel ran to the woman and held out the onion to her. Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись.
'Come,' said he, 'catch hold and I'll pull you out.' he began cautiously pulling her out. He had just pulled her right out, when the other sinners in the lake, seeing how she was being drawn out, began catching hold of her so as to be pulled out with her. И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули.
But she was a very wicked woman and she began kicking them. 'I'm to be pulled out, not you. It's my onion, not yours.' А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать: "Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша".
As soon as she said that, the onion broke. Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась.
And the woman fell into the lake and she is burning there to this day. И упала баба в озеро и горит по сей день.
So the angel wept and went away. А ангел заплакал и отошел".
So that's the story, Alyosha; I know it by heart, for I am that wicked woman myself. Вот она эта басня, Алеша, наизусть запомнила, потому что сама я и есть эта самая баба злющая.
I boasted to Rakitin that I had given away an onion, but to you I'll say: 'I've done nothing but give away one onion all my life, that's the only good deed I've done.' don't praise me, Alyosha, don't think me good, I am bad, I am a wicked woman and you make me ashamed if you praise me. Ракитке я похвалилась, что луковку подала, а тебе иначе скажу: всего-то я луковку какую-нибудь во всю жизнь мою подала, всего только на мне и есть добродетели. И не хвали ты меня после того, Алеша, не почитай меня доброю, злая я, злющая-презлющая, а будешь хвалить, в стыд введешь.
Eh, I must confess everything. Эх, да уж покаюсь совсем.
Listen, Alyosha. I was so anxious to get hold of you that I promised Rakitin twenty-five roubles if he would bring you to me. Слушай, Алеша: я тебя столь желала к себе залучить и столь приставала к Ракитке, что ему двадцать пять рублей пообещала, если тебя ко мне приведет.
Stay, Rakitin, wait!" She went with rapid steps to the table, opened a drawer, pulled out a purse and took from it a twenty-five rouble note. Стой, Ракитка, жди! - Она быстрыми шагами подошла к столу, отворила ящик, вынула портмоне, а из него двадцатипятирублевую кредитку.
"What nonsense! - Экой вздор!
What nonsense!" cried Rakitin, disconcerted. Экой вздор! - восклицал озадаченный Ракитин.
"Take it. Rakitin, I owe it you, there's no fear of your refusing it, you asked for it yourself." And she threw the note to him. - Принимай, Ракитка, долг, небось не откажешься, сам просил. - И швырнула ему кредитку.
"Likely I should refuse it," boomed Rakitin, obviously abashed, but carrying off his confusion with a swagger. "That will come in very handy; fools are made for wise men's profit." - Еще б отказаться, - пробасил Ракитин, видимо сконфузившись, но молодцевато прикрывая стыд, - это нам вельми на руку будет, дураки и существуют в профит умному человеку.
"And now hold your tongue, Rakitin, what I am going to say now is not for your ears. - А теперь молчи, Ракитка, теперь все, что буду говорить, не для твоих ушей будет.
Sit down in that corner and keep quiet. You don't like us, so hold your tongue." Садись сюда в угол и молчи, не любишь ты нас, и молчи.
"What should I like you for?" Rakitin snarled, not concealing his ill-humour. - Да за что мне любить-то вас? - не скрывая уже злобы, огрызнулся Ракитин.
He put the twenty-five rouble note in his pocket and he felt ashamed at Alyosha's seeing it. Двадцатипятирублевую кредитку он сунул в карман, и пред Алешей ему было решительно стыдно.
He had reckoned on receiving his payment later, without Alyosha's knowing of it, and now, feeling ashamed, he lost his temper. Он рассчитывал получить плату после, так чтобы тот и не узнал, а теперь от стыда озлился.
Till that moment he had thought it discreet not to contradict Grushenka too flatly in spite of her snubbing, since he had something to get out of her. До сей минуты он находил весьма политичным не очень противоречить Грушеньке, несмотря на все ее щелчки, ибо видно было, что она имела над ним какую-то власть.
But now he, too, was angry: Но теперь и он рассердился:
"One loves people for some reason, but what have either of you done for me?" - Любят за что-нибудь, а вы что мне сделали оба?
"You should love people without a reason, as Alyosha does." - А ты ни за что люби, вот как Алеша любит.
"How does he love you? How has he shown it, that you make such a fuss about it?" - А чем он тебя любит, и что он тебе такого показал, что ты носишься?
Grushenka was standing in the middle of the room; she spoke with heat and there were hysterical notes in her voice. Грушенька стояла среди комнаты, говорила с жаром, и в голосе ее послышались истерические нотки.
"Hush, Rakitin, you know nothing about us! - Молчи, Ракитка, не понимаешь ты ничего у нас!
And don't dare to speak to me like that again. How dare you be so familiar! И не смей ты мне впредь ты говорить, не хочу тебе позволять, и с чего ты такую смелость взял, вот что!
Sit in that corner and be quiet, as though you were my footman! Садись в угол и молчи, как мой лакей.
And now, Alyosha, I'll tell you the whole truth, that you may see what a wretch I am! А теперь, Алеша, всю правду чистую тебе одному скажу, чтобы ты видел, какая я тварь!
I am not talking to Rakitin, but to you. Не Ракитке, а тебе говорю.
I wanted to ruin you, Alyosha, that's the holy truth; I quite meant to. I wanted to so much, that I bribed Rakitin to bring you. Хотела я тебя погубить, Алеша, правда это великая, совсем положила; до того хотела, что Ракитку деньгами подкупила, чтобы тебя привел.
And why did I want to do such a thing? И из чего такого я так захотела?
You knew nothing about it, Alyosha, you turned away from me; if you passed me, you dropped your eyes. And I've looked at you a hundred times before to-day; I began asking everyone about you. Ты, Алеша, и не знал ничего, от меня отворачивался, пройдешь - глаза опустишь, а я на тебя сто раз до сего глядела, всех спрашивать об тебе начала.
Your face haunted my heart. Лицо твое у меня в сердце осталось:
'He despises me,' I thought; 'he won't even look at me.' "Презирает он меня, думаю, посмотреть даже на меня не захочет".
And I felt it so much at last that I wondered at myself for being so frightened of a boy. И такое меня чувство взяло под конец, что сама себе удивляюсь: чего я такого мальчика боюсь?
I'll get him in my clutches and laugh at him. Проглочу его всего и смеяться буду.
I was full of spite and anger. Обозлилась совсем.
Would you believe it, nobody here dares talk or think of coming to Agrafena Alexandrovna with any evil purpose. Old Kuzma is the only man I have anything to do with here; I was bound and sold to him; Satan brought us together, but there has been no one else. Веришь ли тому: никто-то здесь не смеет сказать и подумать, чтоб к Аграфене Александровне за худым этим делом прийти; старик один только тут у меня, связана я ему и продана, сатана нас венчал, зато из других - никто.
But looking at you, I thought, I'll get him in my clutches and laugh at him. Но на тебя глядя, положила: его проглочу. Проглочу и смеяться буду.
You see what a spiteful cur I am, and you called me your sister! Видишь, какая я злая собака, которую ты сестрой своею назвал!
And now that man who wronged me has come; I sit here waiting for a message from him. Вот теперь приехал этот обидчик мой, сижу теперь и жду вести.
And do you know what that man has been to me? А знаешь, чем был мне этот обидчик?
Five years ago, when Kuzma brought me here, I used to shut myself up, that no one might have sight or sound of me. I was a silly slip of a girl; I used to sit here sobbing; I used to lie awake all night, thinking: Пять лет тому как завез меня сюда Кузьма - так я сижу, бывало, от людей хоронюсь, чтоб меня не видали и не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу да рыдаю, ночей напролет не сплю - думаю:
'Where is he now, the man who wronged me? "И уж где ж он теперь, мой обидчик?
He is laughing at me with another woman, most likely. If only I could see him, if I could meet him again, I'd pay him out, I'd pay him out!' Смеется, должно быть, с другою надо мной, и уж я ж его, думаю, только бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!"
At night I used to lie sobbing into my pillow in the dark, and I used to brood over it; I used to tear my heart on purpose and gloat over my anger. Ночью в темноте рыдаю в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю:
' I'll pay him out, I'll pay him out! "Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!"
That's what I used to cry out in the dark. Так, бывало, и закричу в темноте.
And when I suddenly thought that I should really do nothing to him, and that he was laughing at me then, or perhaps had utterly forgotten me, I would fling myself on the floor, melt into helpless tears, and lie there shaking till dawn. Да как вспомню вдруг, что ничего-то я ему не сделаю, а он-то надо мной смеется теперь, а может, и совсем забыл и не помнит, так кинусь с постели на пол, зальюсь бессильною слезой и трясусь-трясусь до рассвета.
In the morning I would get up more spiteful than a dog, ready to tear the whole world to pieces. Поутру встану злее собаки, рада весь свет проглотить.
And then what do you think? I began saving money, I became hardhearted, grew stout- grew wiser, would you say? Потом, что ж ты думаешь: стала я капитал копить, без жалости сделалась, растолстела - поумнела, ты думаешь, а?
No, no one in the whole world sees it, no one knows it, but when night comes on, I sometimes lie as I did five years ago, when I was a silly girl, clenching my teeth and crying all night, thinking, Так вот нет же, никто того не видит и не знает во всей вселенной, а как сойдет мрак ночной, все так же, как и девчонкой, пять лет тому, лежу иной раз, скрежещу зубами и всю ночь плачу:
' I'll pay him out, I'll pay him out!' "Уж я ж ему, да уж я ж ему, думаю!"
Do you hear? Слышал ты это все?
Well then, now you understand me. A month ago a letter came to me- he was coming, he was a widower, he wanted to see me. Ну так как же ты теперь понимаешь меня: месяц тому приходит ко мне вдруг это самое письмо: едет он, овдовел, со мной повидаться хочет.
It took my breath away; then I suddenly thought: 'If he comes and whistles to call me, I shall creep back to him like a beaten dog.' Дух у меня тогда весь захватило, Господи, да вдруг и подумала: а приедет да свистнет мне, позовет меня, так я как собачонка к нему поползу битая, виноватая!
I couldn't believe myself. Думаю это я и сама себе не верю:
Am I so abject? Shall I run to him or not? "Подлая я аль не подлая, побегу я к нему аль не побегу?"
And I've been in such a rage with myself all this month that I am worse than I was five years ago. И такая меня злость взяла теперь на самое себя во весь этот месяц, что хуже еще, чем пять лет тому.
Do you see now, Alyosha, what a violent, vindictive creature I am? I have shown you the whole truth! Видишь ли теперь, Алеша, какая я неистовая, какая я яростная, всю тебе правду выразила!
I played with Mitya to keep me from running to that other. Митей забавлялась, чтобы к тому не бежать.
Hush, Rakitin, it's not for you to judge me, I am not speaking to you. Молчи, Ракитка, не тебе меня судить, не тебе говорила.
Before you came in, I was lying here waiting, brooding, deciding my whole future life, and you can never know what was in my heart. Я теперь до вашего прихода лежала здесь, ждала, думала, судьбу мою всю разрешала, и никогда вам не узнать, что у меня в сердце было.
Yes, Alyosha, tell your young lady not to be angry with me for what happened the day before yesterday.... Нет, Алеша, скажи своей барышне, чтоб она за третьеводнишнее не сердилась!..
Nobody in the whole world knows what I am going through now, and no one ever can know.... For perhaps I shall take a knife with me to-day, I can't make up my mind..." И не знает никто во всем свете, каково мне теперь, да и не может знать... Потому я, может быть, сегодня туда с собой нож возьму, я еще того не решила...
And at this "tragic" phrase Grushenka broke down, hid her face in her hands, flung herself on the sofa pillows, and sobbed like a little child. И, вымолвив это "жалкое" слово, Грушенька вдруг не выдержала, не докончила, закрыла лицо руками, бросилась на диван в подушки и зарыдала как малое дитя.
Alyosha got up and went to Rakitin. Алеша встал с места и подошел к Ракитину.
"Misha," he said, "don't be angry. - Миша, - проговорил он, - не сердись.
She wounded you, but don't be angry. Ты обижен ею, но не сердись.
You heard what she said just now? Слышал ты ее сейчас?
You mustn't ask too much of human endurance, one must be merciful." Нельзя с души человека столько спрашивать, надо быть милосерднее...
Alyosha said this at the instinctive prompting of his heart. Алеша проговорил это в неудержимом порыве сердца.
He felt obliged to speak and he turned to Rakitin. Ему надо было высказаться, и он обратился к Ракитину.
If Rakitin had not been there, he would have spoken to the air. Если б не было Ракитина, он стал бы восклицать один.
But Rakitin looked at him ironically and Alyosha stopped short. Но Ракитин поглядел насмешливо, и Алеша вдруг остановился.
"You were so primed up with your elder's reading last night that now you have to let it off on me, Alexey, man of God!" said Rakitin, with a smile of hatred. - Это тебя твоим старцем давеча зарядили, и теперь ты своим старцем в меня и выпалил, Алешенька, Божий человечек, - с ненавистною улыбкой проговорил Ракитин.
"Don't laugh, Rakitin, don't smile, don't talk of the dead- he was better than anyone in the world!" cried Alyosha, with tears in his voice. "I didn't speak to you as a judge but as the lowest of the judged. - Не смейся, Ракитин, не усмехайся, не говори про покойника: он выше всех, кто был на земле! - с плачем в голосе прокричал Алеша. - Я не как судья тебе встал говорить, а сам как последний из подсудимых.
What am I beside her? Кто я пред нею?
I came here seeking my ruin, and said to myself, Я шел сюда, чтобы погибнуть, и говорил:
'What does it matter?' in my cowardliness, but she, after five years in torment, as soon as anyone says a word from the heart to her- it makes her forget everything, forgive everything, in her tears! "Пусть, пусть!" - и это из-за моего малодушия, а она через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее слово сказал, - все простила, все забыла и плачет!
The man who has wronged her has come back, he sends for her and she forgives him everything, and hastens joyfully to meet him and she won't take a knife with her. She won't! Обидчик ее воротился, зовет ее, и она все прощает ему, и спешит к нему в радости, и не возьмет ножа, не возьмет!
No, I am not like that. Нет, я не таков.
I don't know whether you are, Misha, but I am not like that. Я не знаю, таков ли ты, Миша, но я не таков!
It's a lesson to me.... She is more loving than we.... Have you heard her speak before of what she has just told us? Я сегодня, сейчас этот урок получил... Она выше любовью, чем мы... Слышал ли ты от нее прежде то, что она рассказала теперь?
No, you haven't; if you had, you'd have understood her long ago... and the person insulted the day before yesterday must forgive her, too! Нет, не слышал; если бы слышал, то давно бы все понял... и другая, обиженная третьего дня, и та пусть простит ее!
She will, when she knows... and she shall know.... This soul is not yet at peace with itself, one must be tender with... there may be a treasure in that soul...." И простит, коль узнает... и узнает... Эта душа еще не примиренная, надо щадить ее... в душе этой может быть сокровище...
Alyosha stopped, because he caught his breath. Алеша замолк, потому что ему пересекло дыхание.
In spite of his ill-humour Rakitin looked at him with astonishment. Ракитин, несмотря на всю свою злость, глядел с удивлением.
He had never expected such a tirade from the gentle Alyosha. Никогда не ожидал он от тихого Алеши такой тирады.
"She's found someone to plead her cause! - Вот адвокат проявился!
Why, are you in love with her? Да ты влюбился в нее, что ли?
Agrafena Alexandrovna, our monk's really in love with you, you've made a conquest!" he cried, with a coarse laugh. Аграфена Александровна, ведь постник-то наш и впрямь в тебя влюбился, победила! - прокричал он с наглым смехом.
Grushenka lifted her head from the pillow and looked at Alyosha with a tender smile shining on her tear-stained face. Грушенька подняла с подушки голову и поглядела на Алешу с умиленною улыбкой, засиявшею на ее как-то вдруг распухшем от сейчашних слез лице.
"Let him alone, Alyosha, my cherub; you see what he is, he is not a person for you to speak to. - Оставь ты его, Алеша, херувим ты мой, видишь, он какой, нашел кому говорить.
Mihail Osipovitch," she turned to Rakitin, "I meant to beg your pardon for being rude to you, but now I don't want to. Я, Михаил Осипович, - обратилась она к Ракитину, - хотела было у тебя прощения попросить за то, что обругала тебя, да теперь опять не хочу.
Alyosha, come to me, sit down here." She beckoned to him with a happy smile. "That's right, sit here. Tell me," she took him by the hand and peeped into his face, smiling, "tell me, do I love that man or not? Алеша, поди ко мне, сядь сюда, - манила она его с радостною улыбкой, - вот так, вот садись сюда, скажи ты мне (она взяла его за руку и заглядывала ему, улыбаясь, в лицо), - скажи ты мне: люблю я того или нет?
The man who wronged me, do I love him or not? Обидчика-то моего, люблю или нет?
Before you came, I lay here in the dark, asking my heart whether I loved him. Лежала я до вас здесь в темноте, все допрашивала сердце: люблю я того или нет?
Decide for me, Alyosha, the time has come, it shall be as you say. Разреши ты меня, Алеша, время пришло; что положишь, так и будет.
Am I to forgive him or not?" Простить мне его или нет?
"But you have forgiven him already," said Alyosha, smiling. - Да ведь уж простила, - улыбаясь проговорил Алеша.
"Yes, I really have forgiven him," Grushenka murmured thoughtfully. "What an abject heart! - А и впрямь простила, - вдумчиво произнесла Грушенька. - Экое ведь подлое сердце!
To my abject heart!" She snatched up a glass from the table, emptied it at a gulp, lifted it in the air and flung it on the floor. За подлое сердце мое! - схватила она вдруг со стола бокал, разом выпила, подняла его и с размаха бросила на пол.
The glass broke with a crash. Бокал разбился и зазвенел.
A little cruel line came into her smile. Какая-то жестокая черточка мелькнула в ее улыбке.
"Perhaps I haven't forgiven him, though," she said, with a sort of menace in her voice, and she dropped her eyes to the ground as though she were talking to herself. "Perhaps my heart is only getting ready to forgive. - А ведь, может, еще и не простила, - как-то грозно проговорила она, опустив глаза в землю, как будто одна сама с собой говорила. - Может, еще только собирается сердце простить.
I shall struggle with my heart. Поборюсь еще с сердцем-то.
You see, Alyosha, I've grown to love my tears in these five years.... Perhaps I only love my resentment, not him..." Я, видишь, Алеша, слезы мои пятилетние страх полюбила... Я, может, только обиду мою и полюбила, а не его вовсе!
"Well, I shouldn't care to be in his shoes," hissed Rakitin. - Ну не хотел бы я быть в его коже! - прошипел Ракитин.
"Well, you won't be, Rakitin, you'll never be in his shoes. - И не будешь, Ракитка, никогда в его коже не будешь.
You shall black my shoes, Rakitin, that's the place you are fit for. You'll never get a woman like me... and he won't either, perhaps..." Ты мне башмаки будешь шить, Ракитка, вот я тебя на какое дело употреблю, а такой, как я, тебе никогда не видать... Да и ему, может, не увидать...
"Won't he? - Ему-то?
Then why are you dressed up like that?" said Rakitin, with a venomous sneer. А нарядилась-то зачем? - ехидно поддразнил Ракитин.
"Don't taunt me with dressing up, Rakitin, you don't know all that is in my heart! - Не кори меня нарядом, Ракитка, не знаешь еще ты всего моего сердца!
If I choose to tear off my finery, I'll tear it off at once, this minute," she cried in a resonant voice. "You don't know what that finery is for, Rakitin! Захочу, и сорву наряд, сейчас сорву, сию минуту, - звонко прокричала она. - Не знаешь ты, для чего этот наряд, Ракитка!
Perhaps I shall see him and say: Может, выйду к нему и скажу:
'Have you ever seen me look like this before?' "Видал ты меня такую аль нет еще?"
He left me a thin, consumptive cry-baby of seventeen. Ведь он меня семнадцатилетнюю, тоненькую, чахоточную плаксу оставил.
I'll sit by him, fascinate him and work him up. Да подсяду к нему, да обольщу, да разожгу его:
'Do you see what I am like now?' I'll say to him; 'well, and that's enough for you, my dear sir, there's many a slip twixt the cup and the lip! That may be what the finery is for, Rakitin." Grushenka finished with a malicious laugh. "I'm violent and resentful, Alyosha, I'll tear off my finery, I'll destroy my beauty, I'll scorch my face, slash it with a knife, and turn beggar. "Видал ты, какова я теперь, скажу, ну так и оставайся при том, милостивый государь, по усам текло, а в рот не попало!" - вот ведь к чему, может, этот наряд, Ракитка, - закончила Грушенька со злобным смешком. - Неистовая я, Алеша, яростная. Сорву я мой наряд, изувечу я себя, мою красоту, обожгу себе лицо и разрежу ножом, пойду милостыню просить.
If I choose, I won't go anywhere now to see anyone. If I choose, I'll send Kuzma back all he has ever given me, to-morrow, and all his money and I'll go out charing for the rest of my life. Захочу, и не пойду я теперь никуда и ни к кому, захочу - завтра же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все деньги его, а сама на всю жизнь работницей поденной пойду!..
You think I wouldn't do it, Rakitin, that I would not dare to do it? Думаешь, не сделаю я того, Ракитка, не посмею сделать?
I would, I would, I could do it directly, only don't exasperate me... and I'll send him about his business, I'll snap my fingers in his face, he shall never see me again!" Сделаю, сделаю, сейчас могу сделать, не раздражайте только меня... а того прогоню, тому шиш покажу, тому меня не видать!
She uttered the last words in an hysterical scream, but broke down again, hid her face in her hands, buried it in the pillow and shook with sobs. Последние слова она истерически прокричала, но не выдержала опять, закрыла руками лицо, бросилась в подушку и опять затряслась от рыданий.
Rakitin got up. Ракитин встал с места.
"It's time we were off," he said, "it's late, we shall be shut out of the monastery." - Пора, - сказал он, - поздно, в монастырь не пропустят.
Grushenka leapt up from her place. Грушенька так и вскочила с места.
"Surely you don't want to go, Alyosha!" she cried, in mournful surprise. "What are you doing to me? You've stirred up my feeling, tortured me, and now you'll leave me to face this night alone!" - Да неужто ж ты уходить, Алеша, хочешь! -воскликнула она в горестном изумлении, - да что ж ты надо мной теперь делаешь: всю воззвал, истерзал, и опять теперь эта ночь, опять мне одной оставаться!
"He can hardly spend the night with you! - Не ночевать же ему у тебя?
Though if he wants to, let him! А коли хочет - пусть!
I'll go alone," Rakitin scoffed jeeringly. Я и один уйду! - язвительно подшутил Ракитин.
"Hush, evil tongue!" Grushenka cried angrily at him; "you never said such words to me as he has come to say." - Молчи, злая душа, - яростно крикнула ему Грушенька, - никогда ты мне таких слов не говорил, какие он мне пришел сказать.
"What has he said to you so special?" asked Rakitin irritably. - Что он такое тебе сказал? - раздражительно проворчал Ракитин.
"I can't say, I don't know. I don't know what he said to me, it went straight to my heart; he has wrung my heart.... He is the first, the only one who has pitied me, that's what it is. - Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул... Пожалел он меня первый, единый, вот что!
Why did you not come before, you angel?" She fell on her knees before him as though in a sudden frenzy. "I've been waiting all my life for someone like you, I knew that someone like you would come and forgive me. Зачем ты, херувим, не приходил прежде, - упала вдруг она пред ним на колени, как бы в исступлении. - Я всю жизнь такого, как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит.
I believed that, nasty as I am, someone would really love me, not only with a shameful love!" Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!..
"What have I done to you?" answered Alyosha, bending over her with a tender smile, and gently taking her by the hands; "I only gave you an onion, nothing but a tiny little onion, that was all!" - Что я тебе такого сделал? - умиленно улыбаясь, отвечал Алеша, нагнувшись к ней и нежно взяв ее за руки, - луковку я тебе подал, одну самую малую луковку, только, только!..
He was moved to tears himself as he said it. И, проговорив, сам заплакал.
At that moment there was a sudden noise in the passage, someone came into the hall. Grushenka jumped up, seeming greatly alarmed. В эту минуту в сенях вдруг раздался шум, кто-то вошел в переднюю; Грушенька вскочила как бы в страшном испуге.
Fenya ran noisily into the room, crying out: В комнату с шумом и криком вбежала Феня.
"Mistress, mistress darling, a messenger has galloped up," she cried, breathless and joyful. "A carriage from Mokroe for you, Timofey the driver, with three horses, they are just putting in fresh horses.... A letter, here's the letter, mistress." - Барыня, голубушка, барыня, эстафет прискакал! - восклицала она весело и запыхавшись. - Тарантас из Мокрого за вами, Тимофей ямщик на тройке, сейчас новых лошадей переложат... Письмо, письмо, барыня, вот письмо!
A letter was in her hand and she waved it in the air all the while she talked. Письмо было в ее руке, и она все время, пока кричала, махала им по воздуху.
Grushenka snatched the letter from her and carried it to the candle. Грушенька выхватила от нее письмо и поднесла к свечке.
It was only a note, a few lines. She read it in one instant. Это была только записочка, несколько строк, в один миг она прочла ее.
"He has sent for me," she cried, her face white and distorted, with a wan smile; "he whistles! - Кликнул! - прокричала она, вся бледная, с перекосившимся от болезненной улыбки лицом, -свистнул!
Crawl back, little dog!" Ползи, собачонка!
But only for one instant she stood as though hesitating; suddenly the blood rushed to her head and sent a glow to her cheeks. Но только миг один простояла как бы в нерешимости; вдруг кровь бросилась в ее голову и залила ее щеки огнем.
"I will go," she cried; "five years of my life! - Еду! - воскликнула она вдруг. - Пять моих лет!
Good-bye! Прощайте!
Good-bye, Alyosha, my fate is sealed. Go, go, leave me all of you, don't let me see you again! Прощай, Алеша, решена судьба... Ступайте, ступайте, ступайте от меня теперь все, чтоб я уже вас не видала!..
Grushenka is flying to a new life.... Don't you remember evil against me either, Rakitin. Полетела Грушенька в новую жизнь... Не поминай меня лихом и ты, Ракитка.
I may be going to my death! Может, на смерть иду!
Ugh! Ух!
I feel as though I were drunk!" Словно пьяная!
She suddenly left them and ran into her bedroom. Она вдруг бросила их и побежала в свою спальню.
"Well, she has no thoughts for us now!" grumbled Rakitin. "Let's go, or we may hear that feminine shriek again. I am sick of all these tears and cries." - Ну, ей теперь не до нас! - проворчал Ракитин. -Идем, а то, пожалуй, опять этот бабий крик пойдет, надоели уж мне эти слезные крики...
Alyosha mechanically let himself be led out. Алеша дал себя машинально вывести.
In the yard stood a covered cart. Horses were being taken out of the shafts, men were running to and fro with a lantern. На дворе стоял тарантас, выпрягали лошадей, ходили с фонарем, суетились.
Three fresh horses were being led in at the open gate. В отворенные ворота вводили свежую тройку.
But when Alyosha and Rakitin reached the bottom of the steps, Grushenka's bedroom window was suddenly opened and she called in a ringing voice after Alyosha: Но только что сошли Алеша и Ракитин с крыльца, как вдруг отворилось окно из спальни Г рушеньки, и она звонким голосом прокричала вслед Алеше:
"Alyosha, give my greetings to your brother Mitya and tell him not to remember evil against me, though I have brought him misery. - Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом.
And tell him, too, in my words: Да передай ему тоже моими словами:
'Grushenka has fallen to a scoundrel, and not to you, noble heart.' "Подлецу досталась Грушенька, а не тебе, благородному!"
And add, too, that Grushenka loved him only one hour, only one short hour she loved him- so let him remember that hour all his life-say, 'Grushenka tells you to!' Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок времени, только один часок всего и любила - так чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил, так, дескать, Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
She ended in a voice full of sobs. Она закончила голосом, полным рыданий.
The window was shut with a slam. Окно захлопнулось.
"H'm, h'm!" growled Rakitin, laughing, "she murders your brother Mitya and then tells him to remember it all his life! -Гм, гм! - промычал Ракитин, смеясь, - зарезала братца Митеньку, да еще велит на всю жизнь свою помнить.
What ferocity!" Экое плотоядие!
Alyosha made no reply, he seemed not to have heard. He walked fast beside Rakitin as though in a terrible hurry. He was lost in thought and moved mechanically. Алеша ничего не ответил, точно и не слыхал; он шел подле Ракитина скоро, как бы ужасно спеша; он был как бы в забытьи, шел машинально.
Rakitin felt a sudden twinge as though he had been touched on an open wound. Ракитина вдруг что-то укололо, точно ранку его свежую тронули пальцем.
He had expected something quite different by bringing Grushenka and Alyosha together. Something very different from what he had hoped for had happened. Совсем не того ждал он давеча, когда сводил Г рушеньку с Алешей; совсем иное случилось, а не то, чего бы ему очень хотелось.
"He is a Pole, that officer of hers," he began again, restraining himself; "and indeed he is not an officer at all now. He served in the customs in Siberia, somewhere on the Chinese frontier, some puny little beggar of a Pole, I expect. - Поляк он, ее офицер этот, - заговорил он опять, сдерживаясь, - да и не офицер он вовсе теперь, он в таможне чиновником в Сибири служил где-то там на китайской границе, должно быть, какой полячоночек мозглявенький.
Lost his job, they say. Место, говорят, потерял.
He's heard now that Grushenka's saved a little money, so he's turned up again- that's the explanation of the mystery." Прослышал теперь, что у Грушеньки капитал завелся, вот и вернулся - в том и все чудеса.
Again Alyosha seemed not to hear. Алеша опять точно не слыхал.
Rakitin could not control himself. Ракитин не выдержал:
"Well, so you've saved the sinner?" he laughed spitefully. "Have you turned the Magdalene into the true path? - Что ж, обратил грешницу? - злобно засмеялся он Алеше. - Блудницу на путь истины обратил?
Driven out the seven devils, eh? Семь бесов изгнал, а?
So you see the miracles you were looking out for just now have come to pass!" Вот они где, наши чудеса-то давешние, ожидаемые, совершились!
"Hush, Rakitin," Alyosha, answered with an aching heart. - Перестань, Ракитин, - со страданием в душе отозвался Алеша.
"So you despise me now for those twenty-five roubles? - Это ты теперь за двадцать пять рублей меня давешних "презираешь"?
I've sold my friend, you think. Продал, дескать, истинного друга.
But you are not Christ, you know, and I am not Judas." Да ведь ты не Христос, а я не Иуда.
"Oh, Rakitin, I assure you I'd forgotten about it," cried Alyosha, "you remind me of it yourself..." - Ах, Ракитин, уверяю тебя, я и забыл об этом, -воскликнул Алеша, - сам ты сейчас напомнил...
But this was the last straw for Rakitin. Но Ракитин озлился уже окончательно.
"Damnation take you all and each of you" he cried suddenly, "why the devil did I take you up? - Да черт вас дери всех и каждого! - завопил он вдруг, - и зачем я, черт, с тобою связался!
I don't want to know you from this time forward. Знать я тебя не хочу больше отселева.
Go alone, there's your road!" Пошел один, вон твоя дорога!
And he turned abruptly into another street, leaving Alyosha alone in the dark. И он круто повернул в другую улицу, оставив Алешу одного во мраке.
Alyosha came out of the town and walked across the fields to the monastery. Алеша вышел из города и пошел полем к монастырю.
Chapter 4. IV
Cana of Galilee Кана Галилейская
IT was very late, according to the monastery ideas, when Alyosha returned to the hermitage; the door-keeper let him in by a special entrance. Было уже очень поздно по-монастырскому, когда Алеша пришел в скит; его пропустил привратник особым путем.
It had struck nine o'clock- the hour of rest and repose after a day of such agitation for all. Пробило уже девять часов - час общего отдыха и покоя после столь тревожного для всех дня.
Alyosha timidly opened the door and went into the elder's cell where his coffin was now standing. Алеша робко отворил дверь и вступил в келью старца, в которой теперь стоял гроб его.
There was no one in the cell but Father Paissy, reading the Gospel in solitude over the coffin, and the young novice Porfiry, who, exhausted by the previous night's conversation and the disturbing incidents of the day, was sleeping the deep sound sleep of youth on the floor of the other room. Кроме отца Паисия, уединенно читавшего над гробом Евангелие, и юноши послушника Порфирия, утомленного вчерашнею ночною беседой и сегодняшнею суетой и спавшего в другой комнате на полу своим крепким молодым сном, в келье никого не было.
Though Father Paissy heard Alyosha come in, he did not even look in his direction. Отец Паисий хоть и слышал, что вошел Алеша, но даже и не посмотрел в его сторону.
Alyosha turned to the right from the door to the corner, fell on his knees and began to pray. Алеша повернул вправо от двери в угол, стал на колени и начал молиться.
His soul was overflowing but with mingled feelings; no single sensation stood out distinctly; on the contrary, one drove out another in a slow, continual rotation. Душа его была переполнена, но как-то смутно, и ни одно ощущение не выделялось, слишком сказываясь, напротив, одно вытесняло другое в каком-то тихом, ровном коловращении.
But there was a sweetness in his heart and, strange to say, Alyosha was not surprised at it. Но сердцу было сладко, и, странно, Алеша не удивлялся тому.
Again he saw that coffin before him, the hidden dead figure so precious to him, but the weeping and poignant grief of the morning was no longer aching in his soul. Опять видел он пред собою этот гроб, этого закрытого кругом драгоценного ему мертвеца, но плачущей, ноющей, мучительной жалости не было в душе его, как давеча утром.
As soon as he came in, he fell down before the coffin as before a holy shrine, but joy, joy was glowing in his mind and in his heart. Пред гробом, сейчас войдя, он пал как пред святыней, но радость, радость сияла в уме его и в сердце его.
The one window of the cell was open, the air was fresh and cool. "So the smell must have become stronger, if they opened the window," thought Alyosha. Одно окно кельи было отперто, воздух стоял свежий и холодноватый - "значит, дух стал еще сильнее, коли решились отворить окно", -подумал Алеша.
But even this thought of the smell of corruption, which had seemed to him so awful and humiliating a few hours before, no longer made him feel miserable or indignant. Но и эта мысль о тлетворном духе, казавшаяся ему еще только давеча столь ужасною и бесславною, не подняла теперь в нем давешней тоски и давешнего негодования.
He began quietly praying, but he soon felt that he was praying almost mechanically. Он тихо начал молиться, но вскоре сам почувствовал, что молится почти машинально.
Fragments of thought floated through his soul, flashed like stars and went out again at once, to be succeeded by others. But yet there was reigning in his soul a sense of the wholeness of things- something steadfast and comforting- and he was aware of it himself. Обрывки мыслей мелькали в душе его, загорались, как звездочки, и тут же гасли, сменяясь другими, но зато царило в душе что-то целое, твердое, утоляющее, и он сознавал это сам.
Sometimes he began praying ardently, he longed to pour out his thankfulness and love... But when he had begun to pray, he passed suddenly to something else, and sank into thought, forgetting both the prayer and what had interrupted it. Иногда он пламенно начинал молитву, ему так хотелось благодарить и любить... Но, начав молитву, переходил вдруг на что-нибудь другое, задумывался, забывал и молитву, и то, чем прервал ее.
He began listening to what Father Paissy was reading, but worn out with exhaustion he gradually began to doze. Стал было слушать, что читал отец Паисий, но, утомленный очень, мало-помалу начал дремать...
"And the third day there was a marriage in Cana of Galilee," read Father Paissy. "And the mother of Jesus was there; And both Jesus was there; And both Jesus was called, and his disciples, to the marriage." "И в третий день брак бысть в Кане Галилейстей,- читал отец Паисий, - и бе мати Иисусова ту. Зван же бысть Иисус и ученици его на брак".
"Marriage? "Брак?
What's that?... A marriage!" floated whirling through Alyosha's mind. "There is happiness for her, too... She has gone to the feast.... No, she has not taken the knife.... That was only a tragic phrase.... Well... tragic phrases should be forgiven, they must be. Что это... брак... - неслось, как вихрь, в уме Алеши, - у ней тоже счастье... поехала на пир... Нет, она не взяла ножа, не взяла ножа... Это было только "жалкое" слово... Ну... жалкие слова надо прощать, непременно.
Tragic phrases comfort the heart... Without them, sorrow would be too heavy for men to bear. Жалкие слова тешат душу... без них горе было бы слишком тяжело у людей.
Rakitin has gone off to the back alley. Ракитин ушел в переулок.
As long as Rakitin broods over his wrongs, he will always go off to the back alley.... But the high road... The road is wide and straight and bright as crystal, and the sun is at the end of it.... Ah!... What's being read?"... Пока Ракитин будет думать о своих обидах, он будет всегда уходить в переулок... А дорога... дорога-то большая, прямая, светлая, хрустальная, и солнце в конце ее... А?.. что читают?"
"And when they wanted wine, the mother of Jesus saith unto him, They have no wine"... Alyosha heard. "...И не достав шу вину, глагола мати Иисусова к нему: вина не имут..."- слышалось Алеше.
"Ah, yes, I was missing that, and I didn't want to miss it, I love that passage: it's Cana of Galilee, the first miracle.... Ah, that miracle! Ah, that sweet miracle! "Ах да, я тут пропустил, а не хотел пропускать, я это место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо... Ах, это чудо, ах, это милое чудо!
It was not men's grief, but their joy Christ visited, He worked His first miracle to help men's gladness.... 'He who loves men loves their gladness, too'... He was always repeating that, it was one of his leading ideas... 'There's no living without joy,' Mitya says.... Yes, Mitya.... 'Everything that is true and good is always full of forgiveness,' he used to say that, too"... Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог... "Кто любит людей, тот и радость их любит..." Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его была... Без радости жить нельзя, говорит Митя... Да, Митя... Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения - это опять-таки он говорил..."
"Jesus saith unto her, Woman, what has it to do with thee or me? Mine hour not yet come. "...Глагола ей Иисус: что есть мне и тебе, жено; не и прииде час мой.
"His mother saith unto the servants, Whatsoever he saith unto you, do it". . . Глагола мати его слугам: еже аще глаголет вам, сотворите".
"Do it.... Gladness, the gladness of some poor, very poor, people.... Of course they were poor, since they hadn't wine enough even at a wedding.... The historians write that, in those days, the people living about the Lake of Gennesaret were the poorest that can possibly be imagined... and another great heart, that other great being, His Mother, knew that He had come not only to make His great terrible sacrifice. She knew that His heart was open even to the simple, artless merrymaking of some obscure and unlearned people, who had warmly bidden Him to their poor wedding. 'Mine hour is not yet come,' He said, with a soft smile (He must have smiled gently to her). And, indeed, was it to make wine abundant at poor weddings He had come down to earth? "Сотворите... Радость, радость каких-нибудь бедных, очень бедных людей... Уж конечно, бедных, коли даже на свадьбу вина недостало... Вон пишут историки, что около озера Генисаретского и во всех тех местах расселено было тогда самое беднейшее население, какое только можно вообразить... И знало же другое великое сердце другого великого существа, бывшего тут же, матери его, что не для одного лишь великого страшного подвига своего сошел он тогда, а что доступно сердцу его и простодушное немудрое веселие каких-нибудь темных, темных и нехитрых существ, ласково позвавших его на убогий брак их. "Не пришел еще час мой", - он говорит с тихою улыбкой (непременно улыбнулся ей кротко)... В самом деле, неужто для того, чтоб умножать вино на бедных свадьбах, сошел он на землю?
And yet He went and did as she asked Him.... Ah, he is reading again"... А вот пошел же и сделал же по ее просьбе... Ах, он опять читает".
"Jesus saith unto them, Fill the waterpots with water. And they filled them up to the brim. "...Глагола им Иисус: наполните водоносы воды, и наполниша их до верха.
"And he saith unto them, Draw out now and bear unto the governor of the feast. And they bear it. И глагола им: почерпите ныне и принесите архитриклинови, и принесоша.
"When the ruler of the feast had tasted the water that was made wine, and knew not whence it was (but the servants which drew the water knew); the governor of the feast called the bridegroom, Якоже вкуси архитриклин вина бывшего от воды, и не ведяше откуда есть: слуги же ведяху почерпшии воду: пригласи жениха архитриклин.
"And saith unto him, Every man at the beginning doth set forth good wine; and when men have well drunk, that which is worse; but thou hast kept the good wine until now." И глагола ему: всяк человек прежде доброе вино полагает, и егда упиются, тогда хуждшее: ты же соблюл еси доброе вино доселе".
"But what's this, what's this? "Но что это, что это?
Why is the room growing wider?... Ah, yes... It's the marriage, the wedding... yes, of course. Почему раздвигается комната... Ах да... ведь это брак, свадьба... да, конечно.
Here are the guests, here are the young couple sitting, and the merry crowd and... Where is the wise governor of the feast? Вот и гости, вот и молодые сидят, и веселая толпа и... где же премудрый архитриклин?
But who is this? Но кто это?
Who? Кто?
Again the walls are receding.... Who is getting up there from the great table? Опять раздвинулась комната... Кто встает там из-за большого стола?
What!... He here, too? Как... И он здесь?
But he's in the coffin... but he's here, too. He has stood up, he sees me, he is coming here.... God!"... Да ведь он во гробе... Но он и здесь... встал, увидал меня, идет сюда... Господи!..
Yes, he came up to him, to him, he, the little, thin old man, with tiny wrinkles on his face, joyful and laughing softly. Да, к нему, к нему подошел он, сухенький старичок, с мелкими морщинками на лице, радостный и тихо смеющийся.
There was no coffin now, and he was in the same dress as he had worn yesterday sitting with them, when the visitors had gathered about him. Гроба уж нет, и он в той же одежде, как и вчера сидел с ними, когда собрались к нему гости.
His face was uncovered, his eyes were shining. Лицо все открытое, глаза сияют.
How was this, then? He, too, had been called to the feast. He, too, at the marriage of Cana in Galilee.... Как же это, он, стало быть, тоже на пире, тоже званный на брак в Кане Галилейской...
"Yes, my dear, I am called, too, called and bidden," he heard a soft voice saying over him. "Why have you hidden yourself here, out of sight? You come and join us too." - Тоже, милый, тоже зван, зван и призван, -раздается над ним тихий голос. - Зачем сюда схоронился, что не видать тебя... пойдем и ты к нам.
It was his voice, the voice of Father Zossima. And it must be he, since he called him! Голос его, голос старца Зосимы... Да и как же не он, коль зовет?
The elder raised Alyosha by the hand and he rose from his knees. Старец приподнял Алешу рукой, тот поднялся с колен.
"We are rejoicing," the little, thin old man went on. "We are drinking the new wine, the wine of new, great gladness; do you see how many guests? - Веселимся, - продолжает сухенький старичок, -пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей?
Here are the bride and bridegroom, here is the wise governor of the feast, he is tasting the new wine. Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует.
Why do you wonder at me? Чего дивишься на меня?
I gave an onion to a beggar, so I, too, am here. Я луковку подал, вот и я здесь.
And many here have given only an onion each- only one little onion.... What are all our deeds? И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке... Что наши дела?
And you, my gentle one, you, my kind boy, you too have known how to give a famished woman an onion to-day. И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей.
Begin your work, dear one, begin it, gentle one! Начинай, милый, начинай, кроткий, дело свое!..
Do you see our Sun, do you see Him?" А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
"I am afraid... I dare not look," whispered Alyosha. - Боюсь... не смею глядеть... - прошептал Алеша.
"Do not fear Him. - Не бойся его.
He is terrible in His greatness, awful in His sublimity, but infinitely merciful. He has made Himself like unto us from love and rejoices with us. He is changing the water into wine that the gladness of the guests may not be cut short. He is expecting new guests, He is calling new ones unceasingly for ever and ever.... Страшен величием пред нами, ужасен высотою своею, но милостив бесконечно, нам из любви уподобился и веселится с нами, воду в вино превращает, чтобы не пресекалась радость гостей, новых гостей ждет, новых беспрерывно зовет и уже на веки веков.
There they are bringing new wine. Do you see they are bringing the vessels..." Вон и вино несут новое, видишь, сосуды несут..."
Something glowed in Alyosha's heart, something filled it till it ached, tears of rapture rose from his soul.... He stretched out his hands, uttered a cry and waked up. Что-то горело в сердце Алеши, что-то наполнило его вдруг до боли, слезы восторга рвались из души его... Он простер руки, вскрикнул и проснулся...
Again the coffin, the open window, and the soft, solemn, distinct reading of the Gospel. Опять гроб, отворенное окно и тихое, важное, раздельное чтение Евангелия.
But Alyosha did not listen to the reading. Но Алеша уже не слушал, что читают.
It was strange, he had fallen asleep on his knees, but now he was on his feet, and suddenly, as though thrown forward, with three firm rapid steps he went right up to the coffin. Странно, он заснул на коленях, а теперь стоял на ногах, и вдруг, точно сорвавшись с места, тремя твердыми скорыми шагами подошел вплоть ко гробу.
His shoulder brushed against Father Paissy without his noticing it. Даже задел плечом отца Паисия и не заметил того.
Father Paissy raised his eyes for an instant from his book, but looked away again at once, seeing that something strange was happening to the boy. Тот на мгновение поднял было на него глаза от книги, но тотчас же отвел их опять, поняв, что с юношей что-то случилось странное.
Alyosha gazed for half a minute at the coffin, at the covered, motionless dead man that lay in the coffin, with the ikon on his breast and the peaked cap with the octangular cross on his head. Алеша глядел с полминуты на гроб, на закрытого, недвижимого, протянутого в гробу мертвеца, с иконой на груди и с куколем с восьмиконечным крестом на голове.
He had only just been hearing his voice, and that voice was still ringing in his ears. Сейчас только он слышал голос его, и голос этот еще раздавался в его ушах.
He was listening, still expecting other words, but suddenly he turned sharply and went out of the cell. Он еще прислушивался, он ждал еще звуков... но вдруг, круто повернувшись, вышел из кельи.
He did not stop on the steps either, but went quickly down; his soul, overflowing with rapture, yearned for freedom, space, openness. Он не остановился и на крылечке, но быстро сошел вниз. Полная восторгом душа его жаждала свободы, места, широты.
The vault of heaven, full of soft, shining stars, stretched vast and fathomless above him. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд.
The Milky Way ran in two pale streams from the zenith to the horizon. С зенита до горизонта двоился еще неясный Млечный Путь.
The fresh, motionless, still night enfolded the earth. Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю.
The white towers and golden domes of the cathedral gleamed out against the sapphire sky. Белые башни и золотые главы собора сверкали на яхонтовом небе.
The gorgeous autumn flowers, in the beds round the house, were slumbering till morning. Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра.
The silence of earth seemed to melt into the silence of the heavens. The mystery of earth was one with the mystery of the stars.... Alyosha stood, gazed, and suddenly threw himself down on the earth. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною... Алеша стоял, смотрел и вдруг как подкошенный повергся на землю.
He did not know why he embraced it. He could not have told why he longed so irresistibly to kiss it, to kiss it all. But he kissed it weeping, sobbing, and watering it with his tears, and vowed passionately to love it, to love it for ever and ever. Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее, целовать ее всю, но он целовал ее плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков.
"Water the earth with the tears of your joy and love those tears," echoed in his soul. "Облей землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои..." - прозвенело в душе его.
What was he weeping over? О чем плакал он?
Oh! in his rapture he was weeping even over those stars, which were shining to him from the abyss of space, and "he was not ashamed of that ecstasy." О, он плакал в восторге своем даже и об этих звездах, которые сияли ему из бездны, и "не стыдился исступления сего".
There seemed to be threads from all those innumerable worlds of God, linking his soul to them, and it was trembling all over "in contact with other worlds." Как будто нити ото всех этих бесчисленных миров Божиих сошлись разом в душе его, и она вся трепетала, "соприкасаясь мирам иным".
He longed to forgive everyone and for everything, and to beg forgiveness. Oh, not for himself, but for all men, for all and for everything. "And others are praying for me too," echoed again in his soul. Простить хотелось ему всех и за всё и просить прощения, о! не себе, а за всех, за всё и за вся, а "за меня и другие просят", - прозвенело опять в душе его.
But with every instant he felt clearly and, as it were, tangibly, that something firm and unshakable as that vault of heaven had entered into his soul. Но с каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его.
It was as though some idea had seized the sovereignty of his mind- and it was for all his life and for ever and ever. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков.
He had fallen on the earth a weak boy, but he rose up a resolute champion, and he knew and felt it suddenly at the very moment of his ecstasy. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга.
And never, never, his life long, could Alyosha forget that minute. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты.
"Someone visited my soul in that hour," he used to say afterwards, with implicit faith in his words. "Кто-то посетил мою душу в тот час", - говорил он потом с твердою верой в слова свои...
Within three days he left the monastery in accordance with the words of his elder, who had bidden him "sojourn in the world." Через три дня он вышел из монастыря, что согласовалось и со словом покойного старца его, повелевшего ему "пребывать в миру".
Book VIII. Книга восьмая
Mitya Митя
Chapter 1. I
Kuzma Samsonov Кузьма Самсонов
BUT Dmitri, to whom Grushenka, flying away to a new life, had left her last greetings, bidding him remember the hour of her love for ever, knew nothing of what had happened to her, and was at that moment in a condition of feverish agitation and activity. А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, "велела" передать свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви, был в эту минуту, ничего не ведая о происшедшем с нею, тоже в страшном смятении и хлопотах.
For the last two days he had been in such an inconceivable state of mind that he might easily have fallen ill with brain fever, as he said himself afterwards. В последние два дня он был в таком невообразимом состоянии, что действительно мог заболеть воспалением в мозгу, как сам потом говорил.
Alyosha had not been able to find him the morning before, and Ivan had not succeeded in meeting him at the tavern on the same day. Алеша накануне не мог разыскать его утром, а брат Иван в тот же день не мог устроить с ним свидания в трактире.
The people at his lodgings, by his orders, concealed his movements. Хозяева квартирки, в которой он квартировал, скрыли по его приказу следы его.
He had spent those two days literally rushing in all directions, "struggling with his destiny and trying to save himself," as he expressed it himself afterwards, and for some hours he even made a dash out of the town on urgent business, terrible as it was to him to lose sight of Grushenka for a moment. Он же в эти два дня буквально метался во все стороны, "борясь с своею судьбой и спасая себя", как он потом выразился, и даже на несколько часов слетал по одному горячему делу вон из города, несмотря на то, что страшно было ему уезжать, оставляя Г рушеньку хоть на минутку без глаза над нею.
All this was explained afterwards in detail, and confirmed by documentary evidence; but for the present we will only note the most essential incidents of those two terrible days immediately preceding the awful catastrophe that broke so suddenly upon him. Все это впоследствии выяснилось в самом подробном и документальном виде, но теперь мы наметим фактически лишь самое необходимое из истории этих ужасных двух дней в его жизни, предшествовавших страшной катастрофе, так внезапно разразившейся над судьбой его.
Though Grushenka had, it is true, loved him for an hour, genuinely and sincerely, yet she tortured him sometimes cruelly and mercilessly. Грушенька хоть и любила его часочек истинно и искренно, это правда, но и мучила же его в то же время иной раз действительно жестоко и беспощадно.
The worst of it was that he could never tell what she meant to do. To prevail upon her by force or kindness was also impossible: she would yield to nothing. She would only have become angry and turned away from him altogether, he knew that well already. Главное в том, что ничего-то он не мог разгадать из ее намерений; выманить же лаской или силой не было тоже возможности: не далась бы ни за что, а только бы рассердилась и отвернулась от него вовсе, это он ясно тогда понимал.
He suspected, quite correctly, that she, too, was passing through an inward struggle, and was in a state of extraordinary indecision, that she was making up her mind to something, and unable to determine upon it. And so, not without good reason, he divined, with a sinking heart, that at moments she must simply hate him and his passion. Он подозревал тогда весьма верно, что она и сама находится в какой-то борьбе, в какой-то необычайной нерешительности, на что-то решается и все решиться не может, а потому и не без основания предполагал, замирая сердцем, что минутами она должна была просто ненавидеть его с его страстью.
And so, perhaps, it was, but what was distressing Grushenka he did not understand. Так, может быть, и было, но об чем именно тосковала Грушенька, того он все-таки не понимал.
For him the whole tormenting question lay between him and Fyodor Pavlovitch. Собственно для него весь вопрос, его мучивший, складывался лишь в два определения: "Или он, Митя, или Федор Павлович".
Here, we must note, by the way, one certain fact: he was firmly persuaded that Fyodor Pavlovitch would offer, or perhaps had offered, Grushenka lawful wedlock, and did not for a moment believe that the old voluptuary hoped to gain his object for three thousand roubles. Тут, кстати, нужно обозначить один твердый факт: он вполне был уверен, что Федор Павлович непременно предложит (если уж не предложил) Грушеньке законный брак, и не верил ни минуты, что старый сластолюбец надеется отделаться лишь тремя тысячами.
Mitya had reached this conclusion from his knowledge of Grushenka and her character. Это вывел Митя, зная Грушеньку и ее характер.
That was how it was that he could believe at times that all Grushenka's uneasiness rose from not knowing which of them to choose, which was most to her advantage. Вот почему ему и могло казаться временами, что вся мука Грушеньки и вся ее нерешимость происходит тоже лишь оттого, что она не знает, кого из них выбрать и кто из них будет ей выгоднее.
Strange to say, during those days it never occurred to him to think of the approaching return of the "officer," that is, of the man who had been such a fatal influence in Grushenka's life, and whose arrival she was expecting with such emotion and dread. О близком же возвращении "офицера", то есть того рокового человека в жизни Грушеньки, прибытия которого она ждала с таким волнением и страхом, он, странно это, в те дни даже и не думал думать.
It is true that of late Grushenka had been very silent about it. Правда, что Грушенька с ним об этом в самые последние дни очень молчала.
Yet he was perfectly aware of a letter she had received a month ago from her seducer, and had heard of it from her own lips. He partly knew, too, what the letter contained. Однако ему было вполне известно от нее же самой о письме, полученном тою месяц назад от этого бывшего ее обольстителя, было известно отчасти и содержание письма.
In a moment of spite Grushenka had shown him that letter, but to her astonishment he attached hardly any consequence to it. Тогда, в одну злую минутку, Грушенька ему это письмо показала, но, к ее удивлению, письму этому он не придал почти никакой цены.
It would be hard to say why this was. Perhaps, weighed down by all the hideous horror of his struggle with his own father for this woman, he was incapable of imagining any danger more terrible, at any rate for the time. И очень было бы трудно объяснить почему: может быть, просто потому, что сам, угнетенный всем безобразием и ужасом своей борьбы с родным отцом за эту женщину, он уже и предположить не мог для себя ничего страшнее и опаснее, по крайней мере в то время.
He simply did not believe in a suitor who suddenly turned up again after five years' disappearance, still less in his speedy arrival. Жениху же, вдруг выскочившему откуда-то после пятилетнего исчезновения, он просто даже не верил, и особенно тому, что тот скоро приедет.
Moreover, in the "officer's" first letter which had been shown to Mitya, the possibility of his new rival's visit was very vaguely suggested. The letter was very indefinite, high-flown, and full of sentimentality. Да и в самом этом первом письме "офицера", которое показали Митеньке, говорилось о приезде этого нового соперника весьма неопределенно: письмо было очень туманное, очень высокопарное и наполнено лишь чувствительностью.
It must be noted that Grushenka had concealed from him the last lines of the letter, in which his return was alluded to more definitely. Надо заметить, что Г рушенька в тот раз скрыла от него последние строчки письма, в которых говорилось несколько определеннее о возвращении.
He had, besides, noticed at that moment, he remembered afterwards, a certain involuntary proud contempt for this missive from Siberia on Grushenka's face. К тому же Митенька вспоминал потом, что в ту минуту уловил как бы некоторое невольное и гордое презрение к этому посланию из Сибири в лице самой Грушеньки.
Grushenka told him nothing of what had passed later between her and this rival; so that by degrees he had completely forgotten the officer's existence. Затем Г рушенька о всех дальнейших сношениях с этим новым соперником Митеньке уже ничего не сообщала. Таким образом и мало-помалу он совсем даже забыл об офицере.
He felt that whatever might come later, whatever turn things might take, his final conflict with Fyodor Pavlovitch was close upon him, and must be decided before anything else. Он думал только о том, что что бы там ни вышло и как бы дело ни обернулось, а надвигавшаяся окончательная сшибка его с Федором Павловичем слишком близка и должна разрешиться раньше всего другого.
With a sinking heart he was expecting every moment Grushenka's decision, always believing that it would come suddenly, on the impulse of the moment. Замирая душой, он ежеминутно ждал решения Грушеньки и все верил, что оно произойдет как бы внезапно, по вдохновению.
All of a sudden she would say to him: Вдруг она скажет ему:
"Take me, I'm yours for ever," and it would all be over. He would seize her and bear her away at once to the ends of the earth. "Возьми меня, я навеки твоя", - и все кончится: он схватит ее и увезет на край света тотчас же.
Oh, then he would bear her away at once, as far, far away as possible; to the farthest end of Russia, if not of the earth, then he would marry her, and settle down with her incognito, so that no one would know anything about them, there, here, or anywhere. О, тотчас же увезет как можно, как можно дальше, если не на край света, то куда-нибудь на край России, женится там на ней и поселится с ней incognito,[25 - тайно (лат.).] так чтоб уж никто не знал об них вовсе, ни здесь, ни там и нигде.
Then, oh then, a new life would begin at once! Тогда, о, тогда начнется тотчас же совсем новая жизнь!
Of this different, reformed and "virtuous" life ("it must, it must be virtuous") he dreamed feverishly at every moment. Об этой другой, обновленной и уже "добродетельной" жизни ("непременно, непременно добродетельной") он мечтал поминутно и исступленно.
He thirsted for that reformation and renewal. Он жаждал этого воскресения и обновления.
The filthy morass, in which he had sunk of his own free will, was too revolting to him, and, like very many men in such cases, he put faith above all in change of place. If only it were not for these people, if only it were not for these circumstances, if only he could fly away from this accursed place- he would be altogether regenerated, would enter on a new path. Гнусный омут, в котором он завяз сам своей волей, слишком тяготил его, и он, как и очень многие в таких случаях, всего более верил в перемену места: только бы не эти люди, только бы не эти обстоятельства, только бы улететь из этого проклятого места и - все возродится, пойдет по-новому!
That was what he believed in, and what he was yearning for. Вот во что он верил и по чем томился.
But all this could only be on condition of the first, the happy solution of the question. Но это было лишь в случае первого, счастливого решения вопроса.
There was another possibility, a different and awful ending. Было и другое решение, представлялся и другой, но ужасный уже исход.
Suddenly she might say to him: Вдруг она скажет ему:
"Go away. I have just come to terms with Fyodor Pavlovitch. I am going to marry him and don't want you"- and then... but then... But Mitya did not know what would happen then. Up to the last hour he didn't know. That must be said to his credit. "Ступай, я порешила сейчас с Федором Павловичем и выхожу за него замуж, а тебя не надо", - и тогда... но тогда... Митя, впрочем, не знал, что будет тогда, до самого последнего часу не знал, в этом надо его оправдать.
He had no definite intentions, had planned no crime. Намерений определенных у него не было, преступление обдумано не было.
He was simply watching and spying in agony, while he prepared himself for the first, happy solution of his destiny. Он только следил, шпионил и мучился, но готовился все-таки лишь к первому, счастливому исходу судьбы своей.
He drove away any other idea, in fact. Даже отгонял всякую другую мысль.
But for that ending a quite different anxiety arose, a new, incidental, but yet fatal and insoluble difficulty presented itself. Но здесь уже начиналась совсем другая мука, вставало одно совсем новое и постороннее, но тоже роковое и неразрешимое обстоятельство.
If she were to say to him: Именно, в случае если она скажет ему:
"I'm yours; take me away," how could he take her away? "Я твоя, увези меня", то как он ее увезет?
Where had he the means, the money to do it? Где у него на то средства, деньги?
It was just at this time that all sources of revenue from Fyodor Pavlovitch, doles which had gone on without interruption for so many years, ceased. У него как раз к этому сроку иссякли все до сих пор не прерывавшиеся в продолжение стольких лет его доходы от подачек Федора Павловича.
Grushenka had money, of course, but with regard to this Mitya suddenly evinced extraordinary pride; he wanted to carry her away and begin the new life with her himself, at his own expense, not at hers. He could not conceive of taking her money, and the very idea caused him a pang of intense repulsion. Конечно, у Г рушеньки были деньги, но в Мите на этот счет вдруг оказалась страшная гордость: он хотел увезти ее сам и начать с ней новую жизнь на свои средства, а не на ее; он вообразить даже не мог, что возьмет у нее ее деньги, и страдал от этой мысли до мучительного отвращения.
I won't enlarge on this fact or analyse it here, but confine myself to remarking that this was his attitude at the moment. Не распространяюсь здесь об этом факте, не анализирую его, а лишь отмечаю: таков был склад души его в ту минуту.
All this may have arisen indirectly and unconsciously from the secret stings of his conscience for the money of Katerina Ivanovna that he had dishonestly appropriated. Могло все это происходить косвенно и как бы бессознательно даже от тайных мук его совести за воровски присвоенные им деньги Катерины Ивановны:
"I've been a scoundrel to one of them, and I shall be a scoundrel again to the other directly," was his feeling then, as he explained after: "and when Grushenka knows, she won't care for such a scoundrel." "Пред одной подлец и пред другой тотчас же выйду опять подлец, - думал он тогда, как сам потом признавался, - да Грушенька коли узнает, так и сама не захочет такого подлеца".
Where then was he to get the means, where was he to get the fateful money? Итак, где же взять средства, где взять эти роковые деньги?
Without it, all would be lost and nothing could be done, "and only because I hadn't the money. Oh, the shame of it!" Иначе все пропадет и ничего не состоится, "и единственно потому, что не хватило денег, о позор!".
To anticipate things: he did, perhaps, know where to get the money, knew, perhaps, where it lay at that moment. Забегаю вперед: то-то и есть, что он, может быть, и знал, где достать эти деньги, знал, может быть, где и лежат они.
I will say no more of this here, as it will all be clear later. But his chief trouble, I must explain however obscurely, lay in the fact that to have that sum he knew of, to have the right to take it, he must first restore Katerina Ivanovna's three thousand- if not, "I'm a common pick-pocket, I'm a scoundrel, and I don't want to begin a new life as a scoundrel," Mitya decided. And so he made up his mind to move heaven and earth to return Katerina Ivanovna that three thousand, and that first of all. Подробнее на этот раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная для него беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их, надо было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне - иначе "я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу начинать подлецом", - решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во что бы то ни стало и прежде всего.
The final stage of this decision, so to say, had been reached only during the last hours, that is, after his last interview with Alyosha, two days before, on the high-road, on the evening when Grushenka had insulted Katerina Ivanovna, and Mitya, after hearing Alyosha's account of it, had admitted that he was a scoundrel, and told him to tell Katerina Ivanovna so, if it could be any comfort to her. Окончательный процесс этого решения произошел с ним, так сказать, в самые последние часы его жизни, именно с последнего свидания с Алешей, два дня тому назад вечером, на дороге, после того как Грушенька оскорбила Катерину Ивановну, а Митя, выслушав рассказ о том от Алеши, сознался, что он подлец, и велел передать это Катерине Ивановне, "если это может сколько-нибудь ее облегчить".
After parting from his brother on that night, he had felt in his frenzy that it would be better "to murder and rob someone than fail to pay my debt to Katya. Тогда же, в ту ночь, расставшись с братом, почувствовал он в исступлении своем, что лучше даже "убить и ограбить кого-нибудь, но долг Кате возвратить".
I'd rather everyone thought me a robber and a murderer; I'd rather go to Siberia than that Katya should have the right to say that I deceived her and stole her money, and used her money to run away with Grushenka and begin a new life! "Пусть уж лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе будет сказать, что я ей изменил, и у нее же деньги украл, и на ее же деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
That I can't do!" Этого не могу!"
So Mitya decided, grinding his teeth, and he might well fancy at times that his brain would give way. Так со скрежетом зубов изрек Митя и действительно мог представить себе временами, что кончит воспалением в мозгу.
But meanwhile he went on struggling.... Но пока боролся...
Strange to say, though one would have supposed there was nothing left for him but despair- for what chance had he, with nothing in the world, to raise such a sum?- yet to the very end he persisted in hoping that he would get that three thousand, that the money would somehow come to him of itself, as though it might drop from heaven. Странное дело: казалось бы, что тут при таком решении, кроме отчаяния, ничего уже более для него не оставалось; ибо где взять вдруг такие деньги, да еще такому голышу, как он? А между тем он до конца все то время надеялся, что достанет эти три тысячи, что они придут, слетят к нему как-нибудь сами, даже хоть с неба.
That is just how it is with people who, like Dmitri, have never had anything to do with money, except to squander what has come to them by inheritance without any effort of their own, and have no notion how money is obtained. Но так именно бывает с теми, которые, как и Дмитрий Федорович, всю жизнь свою умеют лишь тратить и мотать доставшиеся по наследству деньги даром, а о том, как добываются деньги, не имеют никакого понятия.
A whirl of the most fantastic notions took possession of his brain immediately after he had parted with Alyosha two days before, and threw his thoughts into a tangle of confusion. Самый фантастический вихрь поднялся в голове его сейчас после того, как он третьего дня расстался с Алешей, и спутал все его мысли.
This is how it was he pitched first on a perfectly wild enterprise. Таким образом вышло, что начал он с самого дикого предприятия.
And perhaps to men of that kind in such circumstances the most impossible, fantastic schemes occur first, and seem most practical. Да, может быть, именно в этаких положениях у этаких людей самые невозможные и фантастические предприятия представляются первыми возможнейшими.
He suddenly determined to go to Samsonov, the merchant who was Grushenka's protector, and to propose a "scheme" to him, and by means of it to obtain from him at once the whole of the sum required. Of the commercial value of his scheme he had no doubt, not the slightest, and was only uncertain how Samsonov would look upon his freak, supposing he were to consider it from any but the commercial point of view. Он вдруг порешил пойти к купцу Самсонову, покровителю Грушеньки, и предложить ему один "план", достать от него под этот "план" разом всю искомую сумму; в плане своем с коммерческой стороны он не сомневался нисколько, а сомневался лишь в том, как посмотрит на его выходку сам Самсонов, если захочет взглянуть не с одной только коммерческой стороны.
Though Mitya knew the merchant by sight, he was not acquainted with him and had never spoken a word to him. Митя хоть и знал этого купца в лицо, но знаком с ним не был и даже ни разу не говорил с ним.
But for some unknown reason he had long entertained the conviction that the old reprobate, who was lying at death's door, would perhaps not at all object now to Grushenka's securing a respectable position, and marrying a man "to be depended upon." Но почему-то в нем, и даже уже давно, основалось убеждение, что этот старый развратитель, дышащий теперь на ладан, может быть, вовсе не будет в настоящую минуту противиться, если Грушенька устроит как-нибудь свою жизнь честно и выйдет за "благонадежного человека" замуж.
And he believed not only that he would not object, but that this was what he desired, and, if opportunity arose, that he would be ready to help. И что не только не будет противиться, но что и сам желает того и, навернись только случай, сам будет способствовать.
From some rumour, or perhaps from some stray word of Grushenka's, he had gathered further that the old man would perhaps prefer him to Fyodor Pavlovitch for Grushenka. По слухам ли каким или из каких-нибудь слов Грушеньки, но он заключил тоже, что старик, может быть, предпочел бы его для Грушеньки Федору Павловичу.
Possibly many of the readers of my novel will feel that in reckoning on such assistance, and being ready to take his bride, so to speak, from the hands of her protector, Dmitri showed great coarseness and want of delicacy. Может быть, многим из читателей нашей повести покажется этот расчет на подобную помощь и намерение взять свою невесту, так сказать, из рук ее покровителя слишком уж грубым и небрезгливым со стороны Дмитрия Федоровича.
I will only observe that Mitya looked upon Grushenka's past as something completely over. Могу заметить лишь то, что прошлое Грушеньки представлялось Мите уже окончательно прошедшим.
He looked on that past with infinite pity and resolved with all the fervour of his passion that when once Grushenka told him she loved him and would marry him, it would mean the beginning of a new Grushenka and a new Dmitri, free from every vice. They would forgive one another and would begin their lives afresh. Он глядел на это прошлое с бесконечным состраданием и решил со всем пламенем своей страсти, что раз Грушенька выговорит ему, что его любит и за него идет, то тотчас же и начнется совсем новая Г рушенька, а вместе с нею и совсем новый Дмитрий Федорович, безо всяких уже пороков, а лишь с одними добродетелями: оба они друг другу простят и начнут свою жизнь уже совсем по-новому.
As for Kuzma Samsonov, Dmitri looked upon him as a man who had exercised a fateful influence in that remote past of Grushenka's, though she had never loved him, and who was now himself a thing of the past, completely done with, and, so to say, non-existent. Что же до Кузьмы Самсонова, то считал он его, в этом прежнем провалившемся прошлом Грушеньки, за человека в жизни ее рокового, которого она, однако, никогда не любила и который, это главное, уже тоже "прошел", кончился, так что и его уже нет теперь вовсе.
Besides, Mitya hardly looked upon him as a man at all, for it was known to everyone in the town that he was only a shattered wreck, whose relations with Grushenka had changed their character and were now simply paternal, and that this had been so for a long time. Да к тому же Митя его даже и за человека теперь считать не мог, ибо известно было всем и каждому в городе, что это лишь больная развалина, сохранившая отношения с Грушенькой, так сказать, лишь отеческие, а совсем не на тех основаниях, как прежде, и что это уже давно так, уже почти год как так.
In any case there was much simplicity on Mitya's part in all this, for in spite of all his vices, he was a very simple-hearted man. Во всяком случае тут было много и простодушия со стороны Мити, ибо при всех пороках своих это был очень простодушный человек.
It was an instance of this simplicity that Mitya was seriously persuaded that, being on the eve of his departure for the next world, old Kuzma must sincerely repent of his past relations with Grushenka, and that she had no more devoted friend and protector in the world than this, now harmless, old man. Вследствие этого-то простодушия своего он, между прочим, был серьезно убежден, что старый Кузьма, собираясь отходить в другой мир, чувствует искреннее раскаяние за свое прошлое с Г рушенькой, и что нет теперь у нее покровителя и друга более преданного, как этот безвредный уже старик.
After his conversation with Alyosha, at the cross-roads, he hardly slept all night, and at ten o'clock next morning, he was at the house of Samsonov and telling the servant to announce him. На другой же день после разговора своего с Алешей в поле, после которого Митя почти не спал всю ночь, он явился в дом Самсонова около десяти часов утра и велел о себе доложить.
It was a very large and gloomy old house of two stories, with a lodge and outhouses. Дом этот был старый, мрачный, очень обширный, двухэтажный, с надворными строениями и с флигелем.
In the lower story lived Samsonov's two married sons with their families, his old sister, and his unmarried daughter. В нижнем этаже проживали два женатые сына Самсонова со своими семействами, престарелая сестра его и одна незамужняя дочь.
In the lodge lived two of his clerks, one of whom also had a large family. Во флигеле же помещались два его приказчика, из которых один был тоже многосемейный.
Both the lodge and the lower story were overcrowded, but the old man kept the upper floor to himself, and would not even let the daughter live there with him, though she waited upon him, and in spite of her asthma was obliged at certain fixed hours, and at any time he might call her, to run upstairs to him from below. И дети, и приказчики теснились в своих помещениях, но верх дома занимал старик один и не пускал к себе жить даже дочь, ухаживавшую за ним и которая в определенные часы и в неопределенные зовы его должна была каждый раз взбегать к нему наверх снизу, несмотря на давнишнюю одышку свою.
This upper floor contained a number of large rooms kept purely for show, furnished in the old-fashioned merchant style, with long monotonous rows of clumsy mahogany chairs along the walls, with glass chandeliers under shades, and gloomy mirrors on the walls. Этот "верх" состоял из множества больших парадных комнат, меблированных по купеческой старине, с длинными скучными рядами неуклюжих кресел и стульев красного дерева по стенам, с хрустальными люстрами в чехлах, с угрюмыми зеркалами в простенках.
All these rooms were entirely empty and unused, for the old man kept to one room, a small, remote bedroom, where he was waited upon by an old servant with a kerchief on her head, and by a lad, who used to sit on the locker in the passage. Все эти комнаты стояли совсем пустыми и необитаемыми, потому что больной старик жался лишь в одной комнатке, в отдаленной маленькой своей спаленке, где прислуживала ему старуха служанка, с волосами в платочке, да "малый", пребывавший на залавке в передней.
Owing to his swollen legs, the old man could hardly walk at all, and was only rarely lifted from his leather armchair, when the old woman supporting him led him up and down the room once or twice. Ходить старик из-за распухших ног своих почти совсем уже не мог и только изредка поднимался со своих кожаных кресел, и старуха, придерживая его под руки, проводила его раз-другой по комнате.
He was morose and taciturn even with this old woman. Был он строг и неразговорчив даже с этою старухой.
When he was informed of the arrival of the "captain," he at once refused to see him. Когда доложили ему о приходе "капитана", он тотчас же велел отказать.
But Mitya persisted and sent his name up again. Но Митя настаивал и доложился еще раз.
Samsonov questioned the lad minutely: What he looked like? Whether he was drunk? Кузьма Кузьмич опросил подробно малого: что, дескать, каков с виду, не пьян ли?
Was he going to make a row? Не буянит ли?
The answer he received was: that he was sober, but wouldn't go away. И получил в ответ, что "тверез, но уходить не хочет".
The old man again refused to see him. Старик опять велел отказать.
Then Mitya, who had foreseen this, and purposely brought pencil and paper with him, wrote clearly on the piece of paper the words: Тогда Митя, все это предвидевший и нарочно на сей случай захвативший с собой бумагу и карандаш, четко написал на клочке бумаги одну строчку:
"On most important business closely concerning Agrafena Alexandrovna," and sent it up to the old man. "По самонужнейшему делу, близко касающемуся Аграфены Александровны" - и послал это старику.
After thinking a little Samsonov told the lad to take the visitor to the drawing-room, and sent the old woman downstairs with a summons to his younger son to come upstairs to him at once. Подумав несколько, старик велел малому ввести посетителя в залу, а старуху послал вниз с приказанием к младшему сыну сейчас же и явиться к нему наверх.
This younger son, a man over six foot and of exceptional physical strength, who was closely-shaven and dressed in the European style, though his father still wore a kaftan and a beard, came at once without a comment. Этот младший сын, мужчина вершков двенадцати и силы непомерной, бривший лицо и одевавшийся по-немецки (сам Самсонов ходил в кафтане и с бородой), явился немедленно и безмолвно.
All the family trembled before the father. Все они пред отцом трепетали.
The old man had sent for this giant, not because he was afraid of the "captain" (he was by no means of a timorous temper), but in order to have a witness in case of any emergency. Пригласил отец этого молодца не то чтоб из страху пред капитаном, характера он был весьма неробкого, а так лишь, на всякий случай, более чтоб иметь свидетеля.
Supported by his son and the servant lad, he waddled at last into the drawing-room. В сопровождении сына, взявшего его под руку, и малого, он выплыл наконец в залу.
It may be assumed that he felt considerable curiosity. Надо думать, что ощущал он некоторое довольно сильное любопытство.
The drawing-room in which Mitya was awaiting him was a vast, dreary room that laid a weight of depression on the heart. It had a double row of windows, a gallery, marbled walls, and three immense chandeliers with glass lustres covered with shades. Зала эта, в которой ждал Митя, была огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу комната, в два света, с хорами, со стенами "под мрамор" и с тремя огромными хрустальными люстрами в чехлах.
Mitya was sitting on a little chair at the entrance, awaiting his fate with nervous impatience. Митя сидел на стульчике у входной двери и в нервном нетерпении ждал своей участи.
When the old man appeared at the opposite door, seventy feet away, Mitya jumped up at once, and with his long, military stride walked to meet him. Когда старик появился у противоположного входа, сажен за десять от стула Мити, то тот вдруг вскочил и своими твердыми, фронтовыми, аршинными шагами пошел к нему навстречу.
Mitya was well dressed, in a frock-coat, buttoned up, with a round hat and black gloves in his hands, just as he had been three days before at the elder's, at the family meeting with his father and brothers. Одет был Митя прилично, в застегнутом сюртуке, с круглою шляпой в руках и в черных перчатках, точь-в-точь как был дня три тому назад в монастыре, у старца, на семейном свидании с Федором Павловичем и с братьями.
The old man waited for him, standing dignified and unbending, and Mitya felt at once that he had looked him through and through as he advanced. Старик важно и строго ожидал его стоя, и Митя разом почувствовал, что, пока он подходил, тот его всего рассмотрел.
Mitya was greatly impressed, too, with Samsonov's immensely swollen face. His lower lip, which had always been thick, hung down now, looking like a bun. Поразило тоже Митю чрезвычайно опухшее за последнее время лицо Кузьмы Кузьмича: нижняя и без того толстая губа его казалась теперь какою-то отвисшею лепешкой.
He bowed to his guest in dignified silence, motioned him to a low chair by the sofa, and, leaning on his son's arm he began lowering himself on to the sofa opposite, groaning painfully, so that Mitya, seeing his painful exertions, immediately felt remorseful and sensitively conscious of his insignificance in the presence of the dignified person he had ventured to disturb. Важно и молча поклонился он гостю, указал ему на кресло подле дивана, а сам медленно, опираясь на руку сына и болезненно кряхтя, стал усаживаться напротив Мити на диван, так что тот, видя болезненные усилия его, немедленно почувствовал в сердце своем раскаяние и деликатный стыд за свое теперешнее ничтожество пред столь важным им обеспокоенным лицом.
"What is it you want of me, sir?" said the old man, deliberately, distinctly, severely, but courteously, when he was at last seated. - Что вам, сударь, от меня угодно? - проговорил, усевшись наконец, старик, медленно, раздельно, строго, но вежливо.
Mitya started, leapt up, but sat down again. Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять.
Then he began at once speaking with loud, nervous haste, gesticulating, and in a positive frenzy. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно, с жестами и в решительном исступлении.
He was unmistakably a man driven into a corner, on the brink of ruin, catching at the last straw, ready to sink if he failed. Видно было, что человек дошел до черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду.
Old Samsonov probably grasped all this in an instant, though his face remained cold and immovable as a statue's. Все это в один миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
"Most honoured sir, Kuzma Kuzmitch, you have no doubt heard more than once of my disputes with my father, Fyodor Pavlovitch Karamazov, who robbed me of my inheritance from my mother... seeing the whole town is gossiping about it... for here everyone's gossiping of what they shouldn't... and besides, it might have reached you through Grushenka... I beg your pardon, through Agrafena Alexandrovna... Agrafena Alexandrovna, the lady of whom I have the highest respect and esteem..." So Mitya began, and broke down at the first sentence. "Благороднейший Кузьма Кузьмич, вероятно, слыхал уже не раз о моих контрах с отцом моим, Федором Павловичем Карамазовым, ограбившим меня по наследству после родной моей матери... так как весь город уже трещит об этом... потому что здесь все трещат об том, чего не надо... А кроме того, могло дойти и от Грушеньки... виноват: от Аграфены Александровны... от многоуважаемой и многочтимой мною Аграфены Александровны..." - так начал и оборвался с первого слова Митя.
We will not reproduce his speech word for word, but will only summarise the gist of it. Но мы не будем приводить дословно всю его речь, а представим лишь изложение.
Three months ago, he said, he had of express intention (Mitya purposely used these words instead of "intentionally") consulted a lawyer in the chief town of the province, "a distinguished lawyer, Kuzma Kuzmitch, Pavel Pavlovitch Korneplodov. You have perhaps heard of him? Дело, дескать, заключается в том, что он, Митя, еще три месяца назад, нарочито советовался (он именно проговорил "нарочито", а не "нарочно") с адвокатом в губернском городе, "со знаменитым адвокатом, Кузьма Кузьмич, Павлом Павловичем Корнеплодовым, изволили, вероятно, слышать?
A man of vast intellect, the mind of a statesman... he knows you, too... spoke of you in the highest terms..." Mitya broke down again. Лоб обширный, почти государственный ум... вас тоже знает... отзывался в лучшем виде..." -оборвался в другой раз Митя.
But these breaks did not deter him. He leapt instantly over the gaps, and struggled on and on. Но обрывы его не останавливали, он тотчас же чрез них перескакивал и устремлялся все далее и далее.
This Korneplodov, after questioning him minutely, and inspecting the documents he was able to bring him (Mitya alluded somewhat vaguely to these documents, and slurred over the subject with special haste), reported that they certainly might take proceedings concerning the village of Tchermashnya, which ought, he said, to have come to him, Mitya, from his mother, and so checkmate the old villain, his father... "because every door was not closed and justice might still find a loophole." Этот-де самый Корнеплодов, опросив подробно и рассмотрев документы, какие Митя мог представить ему (о документах Митя выразился неясно и особенно спеша в этом месте), отнесся, что насчет деревни Чермашни, которая должна бы, дескать, была принадлежать ему, Мите, по матери, действительно можно бы было начать иск и тем старика-безобразника огорошить... "потому что не все же двери заперты, а юстиция уж знает, куда пролезть".
In fact, he might reckon on an additional sum of six or even seven thousand roubles from Fyodor Pavlovitch, as Tchermashnya was worth, at least, twenty-five thousand, he might say twenty-eight thousand, in fact, "thirty, thirty, Kuzma Kuzmitch, and would you believe it, I didn't get seventeen from that heartless man!" Одним словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч, то есть наверно двадцати восьми, "тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я, представьте себе, и семнадцати от этого жестокого человека не выбрал!.."
So he, Mitya, had thrown the business up for the time, knowing nothing about the law, but on coming here was struck dumb by a cross- claim made upon him (here Mitya went adrift again and again took a flying leap forward), "so will not you, excellent and honoured Kuzma Kuzmitch, be willing to take up all my claims against that unnatural monster, and pay me a sum down of only three thousand?... You see, you cannot, in any case, lose over it. On my honour, my honour, I swear that. Quite the contrary, you may make six or seven thousand instead of three." Above all, he wanted this concluded that very day. Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич, взять все права мои на этого изверга, а сами мне дайте три только тысячи... Вы ни в каком случае проиграть ведь не можете, в этом честью, честью клянусь, а совсем напротив, можете нажить тысяч шесть или семь вместо трех... А главное дело, чтоб это кончить "даже сегодня же".
"I'll do the business with you at a notary's, or whatever it is... in fact, I'm ready to do anything. .. I'll hand over all the deeds... whatever you want, sign anything... and we could draw up the agreement at once... and if it were possible, if it were only possible, that very morning.... You could pay me that three thousand, for there isn't a capitalist in this town to compare with you, and so would save me from... save me, in fact... for a good, I might say an honourable action.... For I cherish the most honourable feelings for a certain person, whom you know well, and care for as a father. "Я там вам у нотариуса, что ли, или как там... Одним словом, я готов на все, выдам все документы, какие потребуете, все подпишу... и мы эту бумагу сейчас же и совершили бы, и если бы можно, если бы только можно, то сегодня же бы утром... Вы бы мне эти три тысячи выдали... так как кто же против вас капиталист в этом городишке... и тем спасли бы меня от... одним словом, спасли бы мою бедную голову для благороднейшего дела, для возвышеннейшего дела, можно сказать... ибо питаю благороднейшие чувства к известной особе, которую слишком знаете и о которой печетесь отечески.
I would not have come, indeed, if it had not been as a father. Иначе бы и не пришел, если бы не отечески.
And, indeed, it's a struggle of three in this business, for it's fate- that's a fearful thing, Kuzma Kuzmitch! И, если хотите, тут трое состукнулись лбами, ибо судьба - это страшилище, Кузьма Кузьмич!
A tragedy, Kuzma Kuzmitch, a tragedy! Реализм, Кузьма Кузьмич, реализм!
And as you've dropped out long ago, it's a tug-of-war between two. I'm expressing it awkwardly, perhaps, but I'm not a literary man. А так как вас давно уже надо исключить, то останутся два лба, как я выразился, может быть неловко, но я не литератор.
You see, I'm on the one side, and that monster on the other. То есть один лоб мой, а другой - этого изверга.
So you must choose. It's either I or the monster. Итак выбирайте: или я, или изверг?
It all lies in your hands-.the fate of three lives, and the happiness of two.... Excuse me, I'm making a mess of it, but you understand... I see from your venerable eyes that you understand... and if you don't understand, I'm done for... so you see!" Все теперь в ваших руках - три судьбы и два жребия... Извините, я сбился, но вы понимаете... я вижу по вашим почтенным глазам, что вы поняли... А если не поняли, то сегодня же в воду, вот!"
Mitya broke off his clumsy speech with that, "so you see!" and jumping up from his seat, awaited the answer to his foolish proposal. Митя оборвал свою нелепую речь этим "вот" и, вскочив с места, ждал ответа на свое глупое предложение.
At the last phrase he had suddenly become hopelessly aware that it had all fallen flat, above all, that he had been talking utter nonsense. С последнею фразой он вдруг и безнадежно почувствовал, что все лопнуло, а главное, что он нагородил страшной ахинеи.
"How strange it is! On the way here it seemed all right, and now it's nothing but nonsense." The idea suddenly dawned on his despairing mind. "Странное дело, пока шел сюда, все казалось хорошо, а теперь вот и ахинея!" - вдруг пронеслось в его безнадежной голове.
All the while he had been talking, the old man sat motionless, watching him with an icy expression in his eyes. Все время, пока он говорил, старик сидел неподвижно и с ледяным выражением во взоре следил за ним.
After keeping him for a moment in suspense, Kuzma Kuzmitch pronounced at last in the most positive and chilling tone: Выдержав его, однако, с минутку в ожидании, Кузьма Кузьмич изрек наконец самым решительным и безотрадным тоном:
"Excuse me, we don't undertake such business." - Извините-с, мы эдакими делами не занимаемся.
Mitya suddenly felt his legs growing weak under him. Митя вдруг почувствовал, что под ним слабеют ноги.
"What am I to do now, Kuzma Kuzmitch?" he muttered, with a pale smile. "I suppose it's all up with me- what do you think?" - Как же я теперь, Кузьма Кузьмич, - пробормотал он, бледно улыбаясь. - Ведь я теперь пропал, как вы думаете?
"Excuse me..." - Извините-с...
Mitya remained standing, staring motionless. He suddenly noticed a movement in the old man's face. Митя все стоял и все смотрел неподвижно в упор и вдруг заметил, что что-то двинулось в лице старика.
He started. Он вздрогнул.
"You see, sir, business of that sort's not in our line," said the old man slowly. "There's the court, and the lawyers- it's a perfect misery. - Видите, сударь, нам такие дела несподручны, -медленно промолвил старик, - суды пойдут, адвокаты, сущая беда!
But if you like, there is a man here you might apply to." А если хотите, тут есть один человек, вот к нему обратитесь...
"Good heavens! Who is it? - Боже мой, кто же это!..
You're my salvation, Kuzma Kuzmitch," faltered Mitya. Вы воскрешаете меня, Кузьма Кузьмич, -залепетал вдруг Митя.
"He doesn't live here, and he's not here just now. - Не здешний он, этот человек, да и здесь его теперь не находится.
He is a peasant, he does business in timber. His name is Lyagavy. Он по крестьянству, лесом торгует, прозвищем Лягавый.
He's been haggling with Fyodor Pavlovitch for the last year, over your copse at Tchermashnya. They can't agree on the price, maybe you've heard? У Федора Павловича вот уже год как торгует в Чермашне этой вашей рощу, да за ценой расходятся, может слышали.
Now he's come back again and is staying with the priest at Ilyinskoe, about twelve versts from the Volovya station. Теперь он как раз приехал опять и стоит теперь у батюшки Ильинского, от Воловьей станции верст двенадцать, что ли, будет, в селе Ильинском.
He wrote to me, too, about the business of the copse, asking my advice. Писал он сюда и ко мне по этому самому делу, то есть насчет этой рощи, совета просил.
Fyodor Pavlovitch means to go and see him himself. Федор Павлович к нему сам хочет ехать.
So if you were to be beforehand with Fyodor Pavlovitch and to make Lyagavy the offer you've made me, he might possibly- " Так если бы вы Федора Павловича предупредили да Лягавому предложили вот то самое, что мне говорили, то он, может статься...
"A brilliant idea!" Mitya interrupted ecstatically. "He's the very man, it would just suit him. -Гениальная мысль!- восторженно перебил Митя. - Именно он, именно ему в руку!
He's haggling with him for it, being asked too much, and here he would have all the documents entitling him to the property itself. Ha ha ha!" And Mitya suddenly went off into his short, wooden laugh, startling Samsonov. Он торгует, с него дорого просят, а тут ему именно документ на самое владение, ха-ха-ха! - И Митя вдруг захохотал своим коротким деревянным смехом, совсем неожиданным, так что даже Самсонов дрогнул головой.
"How can I thank you, Kuzma Kuzmitch?" cried Mitya effusively. - Как благодарить мне вас, Кузьма Кузьмич, -кипел Митя.
"Don't mention it," said Samsonov, inclining his head. - Ничего-с, - склонил голову Самсонов.
"But you don't know, you've saved me. Oh, it was a true presentiment brought me to you.... So now to this priest! - Но вы не знаете, вы спасли меня, о, меня влекло к вам предчувствие... Итак, к этому попу!
"No need of thanks." - Не стоит благодарности-с.
"I'll make haste and fly there. - Спешу и лечу.
I'm afraid I've overtaxed your strength. Злоупотребил вашим здоровьем.
I shall never forget it. It's a Russian says that, Kuzma Kuzmitch, a R-r-russian!" Век не забуду, русский человек говорит вам это, Кузьма Кузьмич, р-русский человек!
"To be sure!" - Тэ-экс.
Mitya seized his hand to press it, but there was a malignant gleam in the old man's eye. Митя схватил было старика за руку, чтобы потрясть ее, но что-то злобное промелькнуло в глазах того.
Mitya drew back his hand, but at once blamed himself for his mistrustfulness. Митя отнял руку, но тотчас же упрекнул себя во мнительности.
"It's because he's tired," he thought. "Это он устал..." - мелькнуло в уме его.
"For her sake! - Для нее!
For her sake, Kuzma Kuzmitch! Для нее, Кузьма Кузьмич!
You understand that it's for her," he cried, his voice ringing through the room. He bowed, turned sharply round, and with the same long stride walked to the door without looking back. Вы понимаете, что это для нее! - рявкнул он вдруг на всю залу, поклонился, круто повернулся и теми же скорыми, аршинными шагами, не оборачиваясь, устремился к выходу.
He was trembling with delight. Он трепетал от восторга.
"Everything was on the verge of ruin and my guardian angel saved me," was the thought in his mind. And if such a business man as Samsonov (a most worthy old man, and what dignity!) had suggested this course, then... then success was assured. "Все ведь уж погибало, и вот ангел-хранитель спас, - неслось в уме его. - И уж если такой делец, как этот старик (благороднейший старик, и какая осанка!), указал этот путь, то... то уж, конечно, выигран путь.
He would fly off immediately. Сейчас и лететь.
"I will be back before night, I shall be back at night and the thing is done. До ночи вернусь, ночью вернусь, но дело побеждено.
Could the old man have been laughing at me?" exclaimed Mitya, as he strode towards his lodging. He could, of course, imagine nothing but that the advice was practical "from such a business man" with an understanding of the business, with an understanding of this Lyagavy (curious surname!). Or- the old man was laughing at him. Неужели же старик мог надо мной насмеяться?" Так восклицал Митя, шагая в свою квартиру, и уж, конечно, иначе и не могло представляться уму его, то есть: или дельный совет (от такого-то дельца) - со знанием дела, со знанием этого Лягавого (странная фамилия!), или - или старик над ним посмеялся!
Alas! The second alternative was the correct one. Увы! последняя-то мысль и была единственно верною.
Long afterwards, when the catastrophe had happened, old Samsonov himself confessed, laughing, that he had made a fool of the "captain." Потом, уже долго спустя, когда уже совершилась вся катастрофа, старик Самсонов сам сознавался смеясь, что тогда осмеял "капитана".
He was a cold, spiteful and sarcastic man, liable to violent antipathies. Это был злобный, холодный и насмешливый человек, к тому же с болезненными антипатиями.
Whether it was the "captain's" excited face, or the foolish conviction of the "rake and spendthrift," that he, Samsonov, could be taken in by such a cock-and-bull story as his scheme, or his jealousy of Grushenka, in whose name this "scapegrace" had rushed in on him with such a tale to get money which worked on the old man, I can't tell. But at the instant when Mitya stood before him, feeling his legs grow weak under him, and frantically exclaiming that he was ruined, at that moment the old man looked at him with intense spite, and resolved to make a laughing-stock of him. Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого "мота и расточителя", что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его "план", ревнивое ли чувство насчет Грушеньки, во имя которой "этот сорванец" пришел к нему с какою-то дичью за деньгами, - не знаю, что именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, - в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться.
When Mitya had gone, Kuzma Kuzmitch, white with rage, turned to his son and bade him see to it that that beggar be never seen again, and never admitted even into the yard, or else he'd- Когда Митя вышел, Кузьма Кузьмич, бледный от злобы, обратился к сыну и велел распорядиться, чтобы впредь этого оборванца и духу не было, и на двор не впускать, не то...
He did not utter his threat. But even his son, who often saw him enraged, trembled with fear. Он не договорил того, чем угрожал, но даже сын, часто видавший его во гневе, вздрогнул от страху.
For a whole hour afterwards, the old man was shaking with anger, and by evening he was worse, and sent for the doctor. Целый час спустя старик даже весь трясся от злобы, а к вечеру заболел и послал за "лекарем".
Chapter 2. II
Lyagavy Лягавый
SO he must drive at full speed, and he had not the money for horses. He had forty copecks, and that was all, all that was left after so many years of prosperity! Итак, надо было "скакать", а денег на лошадей все-таки не было ни копейки, то есть были два двугривенных, и это все, - все, что оставалось от стольких лет прежнего благосостояния!
But he had at home an old silver watch which had long ceased to go. Но у него лежали дома старые серебряные часы, давно уже переставшие ходить.
He snatched it up and carried it to a Jewish watch maker who had a shop in the market-place. Он схватил их и снес к еврею-часовщику, помещавшемуся в своей лавчонке на базаре.
The Jew gave him six roubles for it. Тот дал за них шесть рублей.
"And I didn't expect that cried Mitya, ecstatically. (He was still in a state of ecstasy.) He seized his six roubles and ran home. "И того не ожидал!" - вскричал восхищенный Митя (он все продолжал быть в восхищении), схватил свои шесть рублей и побежал домой.
At home he borrowed three roubles from the people of the house, who loved him so much that they were pleased to give it him, though it was all they had. Дома он дополнил сумму, взяв взаймы три рубля от хозяев, которые дали ему с удовольствием, несмотря на то, что отдавали последние свои деньги, до того любили его.
Mitya in his excitement told them on the spot that his fate would be decided that day, and he described, in desperate haste, the whole scheme he had put before Samsonov, the latter's decision, his own hopes for the future, and so on. Митя в восторженном состоянии своем открыл им тут же, что решается судьба его, и рассказал им, ужасно спеша разумеется, почти весь свой "план", который только что представил Самсонову, затем решение Самсонова, будущие надежды свои и проч., и проч.
These people had been told many of their lodger's secrets before, and so looked upon him as a gentleman who was not at all proud, and almost one of themselves. Хозяева и допрежь сего были посвящены во многие его тайны, потому-то и смотрели на него как на своего человека, совсем не гордого барина.
Having thus collected nine roubles Mitya sent for posting-horses to take him to the Volovya station. Совокупив таким образом девять рублей, Митя послал за почтовыми лошадьми до Воловьей станции.
This was how the fact came to be remembered and established that "at midday, on the day before the event, Mitya had not a farthing, and that he had sold his watch to get money and had borrowed three roubles from his landlord, all in the presence of witnesses." Но, таким образом, запомнился и обозначился факт, что "накануне некоторого события, в полдень, у Мити не было ни копейки и что он, чтобы достать денег, продал часы и занял три рубля у хозяев, и все при свидетелях".
I note this fact, later on it will be apparent why I do so. Отмечаю этот факт заранее, потом разъяснится, для чего так делаю.
Though he was radiant with the joyful anticipation that he would at last solve all his difficulties, yet, as he drew near Volovya station, he trembled at the thought of what Grushenka might be doing in his absence. Поскакав на Воловью станцию, Митя хоть и сиял от радостного предчувствия, что наконец-то кончит и развяжет "все эти дела", тем не менее трепетал и от страху: что станется теперь с Грушенькой в его отсутствие?
What if she made up her mind to-day to go to Fyodor Pavlovitch? Ну как раз сегодня-то и решится наконец пойти к Федору Павловичу?
This was why he had gone off without telling her and why he left orders with his landlady not to let out where he had gone, if anyone came to inquire for him. Вот почему он и уехал, ей не сказавшись и заказав хозяевам отнюдь не открывать, куда он делся, если откуда-нибудь придут его спрашивать.
"I must, I must get back to-night," he repeated, as he was jolted along in the cart, "and I dare say I shall have to bring this Lyagavy back here... to draw up the deed." So mused Mitya, with a throbbing heart, but alas! his dreams were not fated to be carried out. "Непременно, непременно сегодня к вечеру надо вернуться, - повторял он, трясясь в телеге, - а этого Лягавого, пожалуй, и сюда притащить... для совершения этого акта..." - так, замирая душою, мечтал Митя, но увы, мечтаниям его слишком не суждено было совершиться по его "плану".
To begin with, he was late, taking a short cut from Volovya station which turned out to be eighteen versts instead of twelve. Во-первых, он опоздал, отправившись с Воловьей станции проселком. Проселок оказался не в двенадцать, а в восемнадцать верст.
Secondly, he did not find the priest at home at Ilyinskoe; he had gone off to a neighbouring village. Во-вторых, Ильинского батюшки он не застал дома, тот отлучился в соседнюю деревню.
While Mitya, setting off there with the same exhausted horses, was looking for him, it was almost dark. Пока разыскал там его Митя, отправившись в эту соседнюю деревню все на тех же, уже измученных лошадях, наступила почти уже ночь.
The priest, a shy and amiable looking little man, informed him at once that though Lyagavy had been staying with him at first, he was now at Suhoy Possyolok, that he was staying the night in the forester's cottage, as he was buying timber there too. Батюшка, робкий и ласковый на вид человечек, разъяснил ему немедленно, что этот Лягавый хоть и остановился было у него спервоначалу, но теперь находится в Сухом Поселке, там у лесного сторожа в избе сегодня ночует, потому что и там тоже лес торгует.
At Mitya's urgent request that he would take him to Lyagavy at once, and by so doing "save him, so to speak," the priest agreed, after some demur, to conduct him to Suhoy Possyolok; his curiosity was obviously aroused. But, unluckily, he advised their going on foot, as it would not be "much over" a verst. На усиленные просьбы Мити сводить его к Лягавому сейчас же и "тем, так сказать, спасти его" батюшка хоть и заколебался вначале, но согласился, однако, проводить его в Сухой Поселок, видимо почувствовав любопытство; но, на грех, посоветовал дойти "пешечком", так как тут всего какая-нибудь верста "с небольшим излишком" будет.
Mitya, of course, agreed, and marched off with his yard-long strides, so that the poor priest almost ran after him. Митя, разумеется, согласился и зашагал своими аршинными шагами, так что бедный батюшка почти побежал за ним.
He was a very cautious man, though not old. Это был еще не старый и очень осторожный человечек.
Mitya at once began talking to him, too, of his plans, nervously and excitedly asking advice in regard to Lyagavy, and talking all the way. Митя и с ним тотчас же заговорил о своих планах, горячо, нервно требовал советов насчет Лягавого и проговорил всю дорогу.
The priest listened attentively, but gave little advice. Батюшка слушал внимательно, но посоветовал мало.
He turned off Mitya's questions with: На вопросы Мити отвечал уклончиво:
"I don't know. Ah, I can't say. How can I tell?" and so on. "Не знаю, ох не знаю, где же мне это знать", и т. д.
When Mitya began to speak of his quarrel with his father over his inheritance, the priest was positively alarmed, as he was in some way dependent on Fyodor Pavlovitch. Когда Митя заговорил о своих контрах с отцом насчет наследства, то батюшка даже испугался, потому что состоял с Федором Павловичем в каких-то зависимых к нему отношениях.
He inquired, however, with surprise, why he called the peasant-trader Gorstkin, Lyagavy, and obligingly explained to Mitya that, though the man's name really was Lyagavy, he was never called so, as he would be grievously offended at the name, and that he must be sure to call him Gorstkin, "or you'll do nothing with him; he won't even listen to you," said the priest in conclusion. С удивлением, впрочем, осведомился, почему он называет этого торгующего крестьянина Горсткина Лягавым, и разъяснил обязательно Мите, что хоть тот и впрямь Лягавый, но что он и не Лягавый, потому что именем этим жестоко обижается, и что называть его надо непременно Горсткиным, "иначе ничего с ним не совершите, да и слушать не станет", - заключил батюшка.
Mitya was somewhat surprised for a moment, and explained that that was what Samsonov had called him. Митя несколько и наскоро удивился и объяснил, что так называл его сам Самсонов.
On hearing this fact, the priest dropped the subject, though he would have done well to put into words his doubt whether, if Samsonov had sent him to that peasant, calling him Lyagavy, there was not something wrong about it and he was turning him into ridicule. Услышав про это обстоятельство, батюшка тотчас же этот разговор замял, хотя и хорошо бы сделал, если бы разъяснил тогда же Дмитрию Федоровичу догадку свою: что если сам Самсонов послал его к этому мужичку как к Лягавому, то не сделал ли сего почему-либо на смех и что нет ли чего тут неладного?
But Mitya had no time to pause over such trifles. Но Мите некогда было останавливаться "на таких мелочах".
He hurried, striding along, and only when he reached Suhoy Possyolok did he realise that they had come not one verst, nor one and a half, but at least three. This annoyed him, but he controlled himself. Он спешил, шагал и, только придя в Сухой Поселок, догадался, что прошли они не версту и не полторы, а наверное три; это его раздосадовало, но он стерпел.
They went into the hut. Вошли в избу.
The forester lived in one half of the hut, and Gorstkin was lodging in the other, the better room the other side of the passage. Лесник, знакомый батюшки, помещался в одной половине избы, а в другой, чистой половине, через сени, расположился Горсткин.
They went into that room and lighted a tallow candle. Вошли в эту чистую избу и засветили сальную свечку.
The hut was extremely overheated. Изба была сильно натоплена.
On the table there was a samovar that had gone out, a tray with cups, an empty rum bottle, a bottle of vodka partly full, and some half-eaten crusts of wheaten bread. На сосновом столе стоял потухший самовар, тут же поднос с чашками, допитая бутылка рому, не совсем допитый штоф водки и объедки пшеничного хлеба.
The visitor himself lay stretched at full length on the bench, with his coat crushed up under his head for a pillow, snoring heavily. Сам же приезжий лежал протянувшись на скамье, со скомканною верхнею одежонкой под головами вместо подушки, и грузно храпел.
Mitya stood in perplexity. Митя стал в недоумении.
"Of course, I must wake him. My business is too important. I've come in such haste. I'm in a hurry to get back to-day," he said in great agitation. But the priest and the forester stood in silence, not giving their opinion. "Конечно, надо будить: мое дело слишком важное, я так спешил, я спешу сегодня же воротиться", - затревожился Митя; но батюшка и сторож стояли молча, не высказывая своего мнения.
Mitya went up and began trying to wake him himself; he tried vigorously, but the sleeper did not wake. Митя подошел и принялся будить сам, принялся энергически, но спящий не пробуждался.
"He's drunk," Mitya decided. "Good Lord! What am I to do? What am I to do?" "Он пьян, - решил Митя, - но что же мне делать, Господи, что же мне делать!"
And, terribly impatient, he began pulling him by the arms, by the legs, shaking his head, lifting him up and making him sit on the bench. Yet, after prolonged exertions, he could only succeed in getting the drunken man to utter absurd grunts, and violent, but inarticulate oaths. И вдруг в страшном нетерпении принялся дергать спящего за руки, за ноги, раскачивать его за голову, приподымать и садить на лавку и все-таки после весьма долгих усилий добился лишь того, что тот начал нелепо мычать и крепко, хотя и неясно выговаривая, ругаться.
"No, you'd better wait a little," the priest pronounced at last, "for he's obviously not in a fit state." - Нет, уж вы лучше повремените, - изрек наконец батюшка, - потому он видимо не в состоянии.
"He's been drinking the whole day," the forester chimed in. - Весь день пил, - отозвался сторож.
"Good heavens!" cried Mitya. "If only you knew how important it is to me and how desperate I am!" - Боже! - вскрикивал Митя, - если бы вы только знали, как мне необходимо и в каком я теперь отчаянии!
"No, you'd better wait till morning," the priest repeated. - Нет, уж лучше бы вам повременить до утра, -повторил батюшка.
"Till morning? - До утра?
Mercy! that's impossible!" And in his despair he was on the point of attacking the sleeping man again, but stopped short at once, realising the uselessness of his efforts. Помилосердуйте, это невозможно! - И в отчаянии он чуть было опять не бросился будить пьяницу, но тотчас оставил, поняв всю бесполезность усилий.
The priest said nothing, the sleepy forester looked gloomy. Батюшка молчал, заспанный сторож был мрачен.
"What terrible tragedies real life contrives for people," said Mitya, in complete despair. - Какие страшные трагедии устраивает с людьми реализм! - проговорил Митя в совершенном отчаянии.
The perspiration was streaming down his face. Пот лился с его лица.
The priest seized the moment to put before him, very reasonably, that, even if he succeeded in wakening the man, he would still be drunk and incapable of conversation. "And your business is important," he said, "so you'd certainly better put it off till morning." Воспользовавшись минутой, батюшка весьма резонно изложил, что хотя бы и удалось разбудить спящего, но, будучи пьяным, он все же не способен ни к какому разговору, "а у вас дело важное, так уж вернее бы оставить до утреца...".
With a gesture of despair Mitya agreed. Митя развел руками и согласился.
"Father, I will stay here with a light, and seize the favourable moment. - Я, батюшка, останусь здесь со свечой и буду ловить мгновение.
As soon as he wakes I'll begin. I'll pay you for the light," he said to the forester, "for the night's lodging, too; you'll remember Dmitri Karamazov. Пробудится, и тогда я начну... За свечку я тебе заплачу, - обратился он к сторожу, - за постой тоже, будешь помнить Дмитрия Карамазова.
Only Father, I don't know what we're to do with you. Where will you sleep?" Вот только с вами, батюшка, не знаю теперь как быть: где же вы ляжете?
"No, I'm going home. - Нет, я уж к себе-с.
I'll take his horse and get home," he said, indicating the forester. "And now I'll say good-bye. I wish you all success." Я вот на его кобылке и доеду, - показал он на сторожа. - Засим прощайте-с, желаю вам полное удовольствие получить.
So it was settled. Так и порешили.
The priest rode off on the forester's horse, delighted to escape, though he shook his head uneasily, wondering whether he ought not next day to inform his benefactor Fyodor Pavlovitch of this curious incident, "or he may in an unlucky hour hear of it, be angry, and withdraw his favour." Батюшка отправился на кобылке, обрадованный, что наконец отвязался, но все же смятенно покачивая головой и раздумывая: не надо ли будет завтра заблаговременно уведомить о сем любопытном случае благодетеля Федора Павловича, "а то, неровен час, узнает, осердится и милости прекратит".
The forester, scratching himself, went back to his room without a word, and Mitya sat on the bench to "catch the favourable moment," as he expressed it. Сторож, почесавшись, молча отправился в свою избу, а Митя сел на лавку ловить, как он выразился, мгновение.
Profound dejection clung about his soul like a heavy mist. Глубокая тоска облегла, как тяжелый туман, его душу.
A profound, intense dejection! Глубокая, страшная тоска!
He sat thinking, but could reach no conclusion. Он сидел, думал, но обдумать ничего не мог.
The candle burnt dimly, a cricket chirped; it became insufferably close in the overheated room. Свечка нагорала, затрещал сверчок, в натопленной комнате становилось нестерпимо душно.
He suddenly pictured the garden, the path behind the garden, the door of his father's house mysteriously opening and Grushenka running in. He leapt up from the bench. Ему вдруг представился сад, ход за садом, у отца в доме таинственно отворяется дверь, а в дверь пробегает Грушенька... Он вскочил с лавки.
"It's a tragedy!" he said, grinding his teeth. Mechanically he went up to the sleeping man and looked in his face. - Трагедия! - проговорил он, скрежеща зубами, машинально подошел к спящему и стал смотреть на его лицо.
He was a lean, middle-aged peasant, with a very long face, flaxen curls, and a long, thin, reddish beard, wearing a blue cotton shirt and a black waistcoat, from the pocket of which peeped the chain of a silver watch. Это был сухопарый, еще не старый мужик, с весьма продолговатым лицом, в русых кудрях и с длинною тоненькою рыжеватою бородкой, в ситцевой рубахе и в черном жилете, из кармана которого выглядывала цепочка от серебряных часов.
Mitya looked at his face with intense hatred, and for some unknown reason his curly hair particularly irritated him. Митя рассматривал эту физиономию со страшною ненавистью, и ему почему-то особенно ненавистно было, что он в кудрях.
What was insufferably humiliating was that, after leaving things of such importance and making such sacrifices, he, Mitya, utterly worn out, should with business of such urgency be standing over this dolt on whom his whole fate depended, while he snored as though there were nothing the matter, as though he'd dropped from another planet. Главное то было нестерпимо обидно, что вот он, Митя, стоит над ним со своим неотложным делом, столько пожертвовав, столько бросив, весь измученный, а этот тунеядец, "от которого зависит теперь вся судьба моя, храпит как ни в чем не бывало, точно с другой планеты".
"Oh, the irony of fate!" cried Mitya, and, quite losing his head, he fell again to rousing the tipsy peasant. "О, ирония судьбы!" - воскликнул Митя и вдруг, совсем потеряв голову, бросился опять будить пьяного мужика.
He roused him with a sort of ferocity, pulled at him, pushed him, even beat him; but after five minutes of vain exertions, he returned to his bench in helpless despair, and sat down. Он будил его с каким-то остервенением, рвал его, толкал, даже бил, но, провозившись минут пять и опять ничего не добившись, в бессильном отчаянии воротился на свою лавку и сел.
"Stupid! Stupid!" cried Mitya. "And how dishonourable it all is!" something made him add. - Глупо, глупо! - восклицал Митя, - и... как это все бесчестно! - прибавил он вдруг почему-то.
His head began to ache horribly. У него страшно начала болеть голова:
"Should he fling it up and go away altogether?" he wondered. "No, wait till to-morrow now. "Бросить разве? Уехать совсем, - мелькнуло в уме его. - Нет уж, до утра.
I'll stay on purpose. Вот нарочно же останусь, нарочно!
What else did I come for? Besides, I've no means of going. How am I to get away from here now? Oh, the idiocy of it" But his head ached more and more. Зачем же я и приехал после того? Да и уехать не на чем, как теперь отсюда уедешь, о, бессмыслица!" Голова его, однако, разбаливалась все больше и больше.
He sat without moving, and unconsciously dozed off and fell asleep as he sat. Неподвижно сидел он и уже не помнил, как задремал и вдруг сидя заснул.
He seemed to have slept for two hours or more. По-видимому, он спал часа два или больше.
He was waked up by his head aching so unbearably that he could have screamed. Очнулся же от нестерпимой головной боли, нестерпимой до крику.
There was a hammering in his temples, and the top of his head ached. It was a long time before he could wake up fully and understand what had happened to him. В висках его стучало, темя болело; очнувшись, он долго еще не мог войти в себя совершенно и осмыслить, что с ним такое произошло.
At last he realised that the room was full of charcoal fumes from the stove, and that he might die of suffocation. Наконец-то догадался, что в натопленной комнате страшный угар и что он, может быть, мог умереть.
And the drunken peasant still lay snoring. The candle guttered and was about to go out. А пьяный мужик все лежал и храпел; свечка оплыла и готова была погаснуть.
Mitya cried out, and ran staggering across the passage into the forester's room. Митя закричал и бросился, шатаясь, через сени в избу сторожа.
The forester waked up at once, but hearing that the other room was full of fumes, to Mitya's surprise and annoyance, accepted the fact with strange unconcern, though he did go to see to it. Тот скоро проснулся, но услыхав, что в другой избе угар, хотя и пошел распорядиться, но принял факт до странности равнодушно, что обидно удивило Митю.
"But he's dead, he's dead! and... what am I to do then?" cried Mitya frantically. -Но он умер, он умер, и тогда... что тогда?-восклицал пред ним в исступлении Митя.
They threw open the doors, opened a window and the chimney. Mitya brought a pail of water from the passage. First he wetted his own head, then, finding a rag of some sort, dipped it into the water, and put it on Lyagavy's head. Двери растворили, отворили окно, открыли трубу, Митя притащил из сеней ведро с водой, сперва намочил голову себе, а затем, найдя какую-то тряпку, окунул ее в воду и приложил к голове Лягавого.
The forester still treated the matter contemptuously, and when he opened the window said grumpily: Сторож же продолжал относиться ко всему событию как-то даже презрительно и, отворив окно, произнес угрюмо:
"It'll be all right, now." He went back to sleep, leaving Mitya a lighted lantern. "Ладно и так" - и пошел опять спать, оставив Мите зажженный железный фонарь.
Mitya fussed about the drunken peasant for half an hour, wetting his head, and gravely resolved not to sleep all night. But he was so worn out that when he sat down for a moment to take breath, he closed his eyes, unconsciously stretched himself full length on the bench and slept like the dead. Митя провозился с угоревшим пьяницей с полчаса, все намачивая ему голову, и серьезно уже намеревался не спать всю ночь, но, измучившись, присел как-то на одну минутку, чтобы перевести дух, и мгновенно закрыл глаза, затем тотчас же бессознательно протянулся на лавке и заснул как убитый.
It was dreadfully late when he waked. Проснулся он ужасно поздно.
It was somewhere about nine o'clock. Было примерно уже часов девять утра.
The sun was shining brightly in the two little windows of the hut. Солнце ярко сияло в два оконца избушки.
The curly-headed peasant was sitting on the bench and had his coat on. Вчерашний кудрявый мужик сидел на лавке, уже одетый в поддевку.
He had another samovar and another bottle in front of him. Пред ним стоял новый самовар и новый штоф.
Yesterday's bottle had already been finished, and the new one was more than half empty. Старый вчерашний был уже допит, а новый опорожнен более чем наполовину.
Mitya jumped up and saw at once that the cursed peasant was drunk again, hopelessly and incurably. Митя вскочил и мигом догадался, что проклятый мужик пьян опять, пьян глубоко и невозвратимо.
He stared at him for a moment with wide opened eyes. Он глядел на него с минуту, выпучив глаза.
The peasant was silently and slyly watching him, with insulting composure, and even a sort of contemptuous condescension, so Mitya fancied. Мужик же поглядывал на него молча и лукаво, с каким-то обидным спокойствием, даже с презрительным каким-то высокомерием, как показалось Мите.
He rushed up to him. Он бросился к нему.
"Excuse me, you see... I... you've most likely heard from the forester here in the hut. I'm Lieutenant Dmitri Karamazov, the son of the old Karamazov whose copse you are buying." -Позвольте, видите... я... вы, вероятно, слышали от здешнего сторожа в той избе: я поручик Дмитрий Карамазов, сын старика Карамазова, у которого вы изволите рощу торговать...
"That's a lie!" said the peasant, calmly and confidently. - Это ты врешь! - вдруг твердо и спокойно отчеканил мужик.
"A lie? - Как вру?
You know Fyodor Pavlovitch?" Федора Павловича изволите знать?
"I don't know any of your Fyodor Pavlovitches," said the peasant, speaking thickly. - Никакого твоего Федора Павловича не изволю знать, - как-то грузно ворочая языком, проговорил мужик.
"You're bargaining with him for the copse, for the copse. Do wake up, and collect yourself. - Рощу, рощу вы у него торгуете; да проснитесь, опомнитесь.
Father Pavel of Ilyinskoe brought me here. You wrote to Samsonov, and he has sent me to you," Mitya gasped breathlessly. Отец Павел Ильинский меня проводил сюда... Вы к Самсонову писали, и он меня к вам прислал... -задыхался Митя.
"You're lying!" Lyagavy blurted out again. - В-врешь! - отчеканил опять Лягавый.
Mitya's legs went cold. У Мити похолодели ноги.
"For mercy's sake! It isn't a joke! - Помилосердуйте, ведь это не шутка!
You're drunk, perhaps. Вы, может быть, хмельны.
Yet you can speak and understand... or else... I understand nothing!" Вы можете же, наконец, говорить, понимать... иначе... иначе я ничего не понимаю!
"You're a painter!" -Ты красильщик!
"For mercy's sake! I'm Karamazov, Dmitri Karamazov. I have an offer to make you, an advantageous offer... very advantageous offer, concerning the copse!" - Помилосердуйте, я Карамазов, Дмитрий Карамазов, имею к вам предложение... выгодное предложение... весьма выгодное... именно по поводу рощи.
The peasant stroked his beard importantly. Мужик важно поглаживал бороду.
"No, you've contracted for the job and turned out a scamp. - Нет, ты подряд снимал и подлец вышел.
You're a scoundrel!" Ты подлец!
"I assure you you're mistaken," cried Mitya, wringing his hands in despair. - Уверяю же вас, что вы ошибаетесь! - в отчаянии ломал руки Митя.
The peasant still stroked his beard, and suddenly screwed up his eyes cunningly. Мужик все гладил бороду и вдруг лукаво прищурил глаза.
"No, you show me this: you tell me the law that allows roguery. D'you hear? - Нет, ты мне вот что укажи: укажи ты мне такой закон, чтобы позволено было пакости строить, слышишь ты!
You're a scoundrel! Do you understand that?" Ты подлец, понимаешь ты это?
Mitya stepped back gloomily, and suddenly "something seemed to hit him on the head," as he said afterwards. Митя мрачно отступил, и вдруг его как бы "что-то ударило по лбу", как он сам потом выразился.
In an instant a light seemed to dawn in his mind, "a light was kindled and I grasped it all." В один миг произошло какое-то озарение в уме его, "загорелся светоч, и я все постиг".
He stood, stupefied, wondering how he, after all a man of intelligence, could have yielded to such folly, have been led into such an adventure, and have kept it up for almost twenty-four hours, fussing round this Lyagavy, wetting his head. В остолбенении стоял он, недоумевая, как мог он, человек все же умный, поддаться на такую глупость, втюриться в этакое приключение и продолжать все это почти целые сутки, возиться с этим Лягавым, мочить ему голову...
"Why, the man's drunk, dead drunk, and he'll go on drinking now for a week; what's the use of waiting here? "Ну, пьян человек, пьян до чертиков и будет пить запоем еще неделю - чего же тут ждать?
And what if Samsonov sent me here on purpose? А что, если Самсонов меня нарочно прислал сюда?
What if she- ? Oh God, what have I done?" А что, если она... О Боже, что я наделал!.."
The peasant sat watching him and grinning. Мужик сидел, глядел на него и посмеивался.
Another time Mitya might have killed the fool in a fury, but now he felt as weak as a child. Будь другой случай, и Митя, может быть, убил бы этого дурака со злости, но теперь он весь сам ослабел как ребенок.
He went quietly to the bench, took up his overcoat, put it on without a word, and went out of the hut. Тихо подошел он к лавке, взял свое пальто, молча надел его и вышел из избы.
He did not find the forester in the next room; there was no one there. В другой избе сторожа он не нашел, никого не было.
He took fifty copecks in small change out of his pocket and put them on the table for his night's lodging, the candle, and the trouble he had given. Он вынул из кармана мелочью пятьдесят копеек и положил на стол, за ночлег, за свечку и за беспокойство.
Coming out of the hut he saw nothing but forest all round. Выйдя из избы, он увидал, что кругом только лес и ничего больше.
He walked at hazard, not knowing which way to turn out of the hut, to the right or to the left. Hurrying there the evening before with the priest, he had not noticed the road. Он пошел наугад, даже не помня, куда поворотить из избы - направо или налево; вчера ночью, спеша сюда с батюшкой, он дороги не заметил.
He had no revengeful feeling for anybody, even for Samsonov, in his heart. Никакой мести ни к кому не было в душе его, даже к Самсонову.
He strode along a narrow forest path, aimless, dazed, without heeding where he was going. Он шагал по узенькой лесной дорожке бессмысленно, потерянно, с "потерянною идеей" и совсем не заботясь о том, куда идет.
A child could have knocked him down, so weak was he in body and soul. Его мог побороть встречный ребенок, до того он вдруг обессилел душой и телом.
He got out of the forest somehow, however, and a vista of fields, bare after the harvest, stretched as far as the eye could see. Кое-как он, однако, из лесу выбрался: предстали вдруг сжатые обнаженные поля на необозримом пространстве.
"What despair! What death all round!" he repeated, striding on and on. "Какое отчаяние, какая смерть кругом!" -повторял он, все шагая вперед и вперед.
He was saved by meeting an old merchant who was being driven across country in a hired trap. Его спасли проезжие: извозчик вез по проселку какого-то старичка купца.
When he overtook him, Mitya asked the way and it turned out that the old merchant, too, was going to Volovya. Когда поровнялись, Митя спросил про дорогу, и оказалось, что те тоже едут на Воловью.
After some discussion Mitya got into the trap. Вступили в переговоры и посадили Митю попутчиком.
Three hours later they arrived. Часа через три доехали.
At Volovya, Mitya at once ordered posting-horses to drive to the town, and suddenly realised that he was appallingly hungry. На Воловьей станции Митя тотчас же заказал почтовых в город, а сам вдруг догадался, что до невозможности голоден.
While the horses were being harnessed, an omelette was prepared for him. Пока впрягали лошадей, ему смастерили яичницу.
He ate it all in an instant, ate a huge hunk of bread, ate a sausage, and swallowed three glasses of vodka. Он мигом съел ее всю, съел весь большой ломоть хлеба, съел нашедшуюся колбасу и выпил три рюмки водки.
After eating, his spirits and his heart grew lighter. Подкрепившись, он ободрился, и в душе его опять прояснело.
He flew towards the town, urged on the driver, and suddenly made a new and "unalterable" plan to procure that "accursed money" before evening. Он летел по дороге, погонял ямщика и вдруг составил новый, и уже "непреложный", план, как достать еще сегодня же до вечера "эти проклятые деньги".
"And to think, only to think that a man's life should be ruined for the sake of that paltry three thousand!" he cried, contemptuously. "I'll settle it to-day." "И подумать, только подумать, что из-за этих ничтожных трех тысяч пропадает судьба человеческая! - воскликнул он презрительно. -Сегодня же порешу!"
And if it had not been for the thought of Grushenka and of what might have happened to her, which never left him, he would perhaps have become quite cheerful again.... И если бы только не беспрерывная мысль о Г рушеньке и о том, не случилось ли с ней чего, то он стал бы, может быть, опять совсем весел.
But the thought of her was stabbing him to the heart every moment, like a sharp knife. Но мысль о ней вонзалась в его душу поминутно как острый нож.
At last they arrived, and Mitya at once ran to Grushenka. Наконец приехали, и Митя тотчас же побежал к Грушеньке.
Chapter 3. III
Gold Mines Золотые прииски
THIS was the visit of Mitya of which Grushenka had spoken to Rakitin with such horror. Это было именно то посещение Мити, про которое Г рушенька с таким страхом рассказывала Ракитину.
She was just then expecting the "message," and was much relieved that Mitya had not been to see her that day or the day before. She hoped that "please God he won't come till I'm gone away," and he suddenly burst in on her. Она тогда ожидала своей "эстафеты" и очень рада была, что Митя ни вчера, ни сегодня не приходил, надеялась, что авось Бог даст не придет до ее отъезда, а он вдруг и нагрянул.
The rest we know already. To get him off her hands she suggested at once that he should walk with her to Samsonov's, where she said she absolutely must go "to settle his accounts," and when Mitya accompanied her at once, she said good-bye to him at the gate, making him promise to come at twelve o'clock to take her home again. Дальнейшее нам известно: чтобы сбыть его с рук, она мигом уговорила его проводить ее к Кузьме Самсонову, куда будто бы ей ужасно надо было идти "деньги считать", и когда Митя ее тотчас же проводил, то, прощаясь с ним у ворот Кузьмы, взяла с него обещание прийти за нею в двенадцатом часу, чтобы проводить ее обратно домой.
Mitya, too, was delighted at this arrangement. Митя этому распоряжению тоже был рад:
If she was sitting at Samsonov's she could not be going to Fyodor Pavlovitch's, "if only she's not lying," he added at once. "Просидит у Кузьмы, значит, не пойдет к Федору Павловичу... если только не лжет", - прибавил он тотчас же.
But he thought she was not lying from what he saw. Но на его глаз, кажется, не лгала.
He was that sort of jealous man who, in the absence of the beloved woman, at once invents all sorts of awful fancies of what may be happening to her, and how she may be betraying him, but, when shaken, heartbroken, convinced of her faithlessness, he runs back to her, at the first glance at her face, her gay, laughing, affectionate face, he revives at once, lays aside all suspicion and with joyful shame abuses himself for his jealousy. Он был именно такого свойства ревнивец, что в разлуке с любимою женщиной тотчас же навыдумывал бог знает каких ужасов о том, что с нею делается и как она ему там "изменяет", но, прибежав к ней опять, потрясенный, убитый, уверенный уже безвозвратно, что она успела-таки ему изменить, с первого же взгляда на ее лицо, на смеющееся, веселое и ласковое лицо этой женщины, - тотчас же возрождался духом, тотчас же терял всякое подозрение и с радостным стыдом бранил себя сам за ревность.
After leaving Grushenka at the gate he rushed home. Проводив Грушеньку, он бросился к себе домой.
Oh, he had so much still to do that day! О, ему столько еще надо было успеть сегодня сделать!
But a load had been lifted from his heart, anyway. Но по крайней мере от сердца отлегло.
"Now I must only make haste and find out from Smerdyakov whether anything happened there last night, whether, by any chance, she went to Fyodor Pavlovitch; ough!" floated through his mind. "Вот только надо бы поскорее узнать от Смердякова, не было ли чего там вчера вечером, не приходила ли она, чего доброго, к Федору Павловичу, ух!" - пронеслось в его голове.
Before he had time to reach his lodging, jealousy had surged up again in his restless heart. Так что не успел он еще добежать к себе на квартиру, как ревность уже опять закопошилась в неугомонном сердце его.
Jealousy! "Othello was not jealous, he was trustful," observed Pushkin. And that remark alone is enough to show the deep insight of our great poet. Ревность! "Отелло не ревнив, он доверчив", -заметил Пушкин, и уже одно это замечание свидетельствует о необычайной глубине ума нашего великого поэта.
Othello's soul was shattered and his whole outlook clouded simply because his ideal was destroyed. У Отелло просто разможжена душа и помутилось все мировоззрение его, потому что погиб его идеал.
But Othello did not begin hiding, spying, peeping. He was trustful, on the contrary. Но Отелло не станет прятаться, шпионить, подглядывать: он доверчив.
He had to be led up, pushed on, excited with great difficulty before he could entertain the idea of deceit. Напротив, его надо было наводить, наталкивать, разжигать с чрезвычайными усилиями, чтоб он только догадался об измене.
The truly jealous man is not like that. Не таков истинный ревнивец.
It is impossible to picture to oneself the shame and moral degradation to which the jealous man can descend without a qualm of conscience. Невозможно даже представить себе всего позора и нравственного падения, с которыми способен ужиться ревнивец безо всяких угрызений совести.
And yet it's not as though the jealous were all vulgar and base souls. И ведь не то чтоб это были все пошлые и грязные души.
On the contrary, a man of lofty feelings, whose love is pure and full of self-sacrifice, may yet hide under tables, bribe the vilest people, and be familiar with the lowest ignominy of spying and eavesdropping. Напротив, с сердцем высоким, с любовью чистою, полною самопожертвования, можно в то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания.
Othello was incapable of making up his mind to faithlessness- not incapable of forgiving it, but of making up his mind to it- though his soul was as innocent and free from malice as a babe's. Отелло не мог бы ни за что примириться с изменой, - не простить не мог бы, а примириться, - хотя душа его незлобива и невинна, как душа младенца.
It is not so with the really jealous man. It is hard to imagine what some jealous men can make up their mind to and overlook, and what they can forgive! Не то с настоящим ревнивцем: трудно представить себе, с чем может ужиться и примириться и что может простить иной ревнивец!
The jealous are the readiest of all to forgive, and all women know it. Ревнивцы-то скорее всех и прощают, и это знают все женщины.
The jealous man can forgive extraordinarily quickly (though, of course, after a violent scene), and he is able to forgive infidelity almost conclusively proved, the very kisses and embraces he has seen, if only he can somehow be convinced that it has all been "for the last time," and that his rival will vanish from that day forward, will depart to the ends of the earth, or that he himself will carry her away somewhere, where that dreaded rival will not get near her. Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется, после страшной сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и поцелуи, если бы, например, он в то же время мог как-нибудь увериться, что это было "в последний раз" и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет на край земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не придет этот страшный соперник.
Of course the reconciliation is only for an hour. For, even if the rival did disappear next day, he would invent another one and would be jealous of him. Разумеется, примирение произойдет лишь на час, потому что если бы даже и в самом деле исчез соперник, то завтра же он изобретет другого, нового и приревнует к новому.
And one might wonder what there was in a love that had to be so watched over, what a love could be worth that needed such strenuous guarding. И казалось бы, что в той любви, за которою надо так подсматривать, и чего стоит любовь, которую надобно столь усиленно сторожить?
But that the jealous will never understand. And yet among them are men of noble hearts. Но вот этого-то никогда и не поймет настоящий ревнивец, а между тем между ними, право, случаются люди даже с сердцами высокими.
It is remarkable, too, that those very men of noble hearts, standing hidden in some cupboard, listening and spying, never feel the stings of conscience at that moment, anyway, though they understand clearly enough with their "noble hearts" the shameful depths to which they have voluntarily sunk. Замечательно еще то, что эти самые люди с высокими сердцами, стоя в какой-нибудь каморке, подслушивая и шпионя, хоть и понимают ясно "высокими сердцами своими" весь срам, в который они сами добровольно залезли, но, однако, в ту минуту по крайней мере, пока стоят в этой каморке, никогда не чувствуют угрызений совести.
At the sight of Grushenka, Mitya's jealousy vanished, and, for an instant he became trustful and generous, and positively despised himself for his evil feelings. У Мити при виде Г рушеньки пропадала ревность, и на мгновение он становился доверчив и благороден, даже сам презирал себя за дурные чувства.
But it only proved that, in his love for the woman, there was an element of something far higher than he himself imagined, that it was not only a sensual passion, not only the "curve of her body," of which he had talked to Alyosha. Но это значило только, что в любви его к этой женщине заключалось нечто гораздо высшее, чем он сам предполагал, а не одна лишь страстность, не один лишь "изгиб тела", о котором он толковал Алеше.
But, as soon as Grushenka had gone, Mitya began to suspect her of all the low cunning of faithlessness, and he felt no sting of conscience at it. Но зато, когда исчезала Грушенька, Митя тотчас же начинал опять подозревать в ней все низости и коварства измены. Угрызений же совести никаких при этом не чувствовал.
And so jealousy surged up in him again. Итак, ревность закипела в нем снова.
He had, in any case, to make haste. Во всяком случае, надо было спешить.
The first thing to be done was to get hold of at least a small, temporary loan of money. Первым делом надо было достать хоть капельку денег на перехватку.
The nine roubles had almost all gone on his expedition. And, as we all know, one can't take a step without money. Вчерашние девять рублей почти все ушли на проезд, а совсем без денег, известно, никуда шагу ступить нельзя.
But he had thought over in the cart where he could get a loan. Но он вместе с новым планом своим обдумал, где достать и на перехватку, еще давеча на телеге.
He had a brace of fine duelling pistols in a case, which he had not pawned till then because he prized them above all his possessions. У него была пара хороших дуэльных пистолетов с патронами, и если до сих пор он ее не заложил, то потому, что любил эту вещь больше всего, что имел.
In the Metropolis tavern he had some time since made acquaintance with a young official and had learnt that this very opulent bachelor was passionately fond of weapons. He used to buy pistols, revolvers, daggers, hang them on his wall and show them to acquaintances. He prided himself on them, and was quite a specialist on the mechanism of the revolver. В трактире "Столичный город" он уже давно слегка познакомился с одним молодым чиновником и как-то узнал в трактире же, что этот холостой и весьма достаточный чиновник до страсти любит оружие, покупает пистолеты, револьверы, кинжалы, развешивает у себя по стенам, показывает знакомым, хвалится, мастер растолковать систему револьвера, как его зарядить, как выстрелить, и проч.
Mitya, without stopping to think, went straight to him, and offered to pawn his pistols to him for ten roubles. Долго не думая, Митя тотчас к нему отправился и предложил ему взять в заклад пистолеты за десять рублей.
The official, delighted, began trying to persuade him to sell them outright. But Mitya would not consent, so the young man gave him ten roubles, protesting that nothing would induce him to take interest. Чиновник с радостью стал уговаривать его совсем продать, но Митя не согласился, и тот выдал ему десять рублей, заявив, что процентов не возьмет ни за что.
They parted friends. Расстались приятелями.
Mitya was in haste; he rushed towards Fyodor Pavlovitch's by the back way, to his arbour, to get hold of Smerdyakov as soon as possible. Митя спешил, он устремился к Федору Павловичу на зады, в свою беседку, чтобы вызвать поскорее Смердякова.
In this way the fact was established that three or four hours before a certain event, of which I shall speak later on, Mitya had not a farthing, and pawned for ten roubles a possession he valued, though, three hours later, he was in possession of thousands.... But I am anticipating. Но таким образом опять получился факт, что всего за три, за четыре часа до некоторого приключения, о котором будет мною говорено ниже, у Мити не было ни копейки денег, и он за десять рублей заложил любимую вещь, тогда как вдруг, через три часа, оказались в руках его тысячи... Но я забегаю вперед.
From Marya Kondratyevna (the woman living near Fyodor Pavlovitch's) he learned the very disturbing fact of Smerdyakov's illness. У Марьи Кондратьевны (соседки Федора Павловича) его ожидало чрезвычайно поразившее и смутившее его известие о болезни Смердякова.
He heard the story of his fall in the cellar, his fit, the doctor's visit, Fyodor Pavlovitch's anxiety; he heard with interest, too, that his brother Ivan had set off that morning for Moscow. Он выслушал историю о падении в погреб, затем о падучей, приезде доктора, заботах Федора Павловича; с любопытством узнал и о том, что брат Иван Федорович уже укатил давеча утром в Москву.
"Then he must have driven through Volovya before me," thought Dmitri, but he was terribly distressed about Smerdyakov. "What will happen now? Who'll keep watch for me? Who'll bring me word?" he thought. "Должно быть, раньше меня проехал через Воловью, - подумал Дмитрий Федорович, но Смердяков его беспокоил ужасно: - Как же теперь, кто сторожить будет, кто мне передаст?"
He began greedily questioning the women whether they had seen anything the evening before. С жадностью начал он расспрашивать этих женщин, не заметили ль они чего вчера вечером?
They quite understood what he was trying to find out, and completely reassured him. No one had been there. Ivan Fyodorovitch had been there that night; everything had been perfectly as usual. Те очень хорошо понимали, о чем он разузнает, и разуверили его вполне: никого не было, ночевал Иван Федорович, "все было в совершенном порядке".
Mitya grew thoughtful. Митя задумался.
He would certainly have to keep watch to-day, but where? Here or at Samsonov's gate? Без сомнения, надо и сегодня караулить, но где: здесь или у ворот Самсонова?
He decided that he must be on the lookout both here and there, and meanwhile... meanwhile... The difficulty was that he had to carry out the new plan that he had made on the journey back. He was sure of its success, but he must not delay acting upon it. Он решил, что и здесь и там, все по усмотрению, а пока, пока... Дело в том, что теперь стоял пред ним этот "план", давешний, новый и уже верный план, выдуманный им на телеге и откладывать исполнение которого было уже невозможно.
Mitya resolved to sacrifice an hour to it: "In an hour I shall know everything, I shall settle everything, and then, then, then, first of all to Samsonov's. I'll inquire whether Grushenka's there and instantly be back here again, stay till eleven, and then to Samsonov's again to bring her home." Митя решил пожертвовать на это час: "в час все порешу, все узнаю и тогда, тогда, во-первых, в дом к Самсонову, справлюсь, там ли Грушенька, и мигом обратно сюда, и до одиннадцати часов здесь, а потом опять за ней к Самсонову, чтобы проводить ее обратно домой".
This was what he decided. Вот как он решил.
He flew home, washed, combed his hair, brushed his clothes, dressed, and went to Madame Hohlakov's. Он полетел домой, умылся, причесался, вычистил платье, оделся и отправился к госпоже Хохлаковой.
Alas! he had built his hopes on her. Увы, "план" его был тут.
He had resolved to borrow three thousand from that lady. Он решился занять три тысячи у этой дамы.
And what was more, he felt suddenly convinced that she would not refuse to lend it to him. И главное, у него вдруг, как-то внезапно, явилась необыкновенная уверенность, что она ему не откажет.
It may be wondered why, if he felt so certain, he had not gone to her at first, one of his own sort, so to speak, instead of to Samsonov, a man he did not know, who was not of his own class, and to whom he hardly knew how to speak. Может быть, подивятся тому, что если была такая уверенность, то почему же он заранее не пошел сюда, так сказать в свое общество, а направился к Самсонову, человеку склада чужого, с которым он даже и не знал, как говорить.
But the fact was that he had never known Madame Hohlakov well, and had seen nothing of her for the last month, and that he knew she could not endure him. Но дело в том, что с Хохлаковой он в последний месяц совсем почти раззнакомился, да и прежде знаком был мало и, сверх того, очень знал, что и сама она его терпеть не может.
She had detested him from the first because he was engaged to Katerina Ivanovna, while she had, for some reason, suddenly conceived the desire that Katerina Ivanovna should throw him over, and marry the "charming, chivalrously refined Ivan, who had such excellent manners." Эта дама возненавидела его с самого начала просто за то, что он жених Катерины Ивановны, тогда как ей почему-то вдруг захотелось, чтобы Катерина Ивановна его бросила и вышла замуж за "милого, рыцарски образованного Ивана Федоровича, у которого такие прекрасные манеры".
Mitya's manners she detested. Манеры же Мити она ненавидела.
Mitya positively laughed at her, and had once said about her that she was just as lively and at her ease as she was uncultivated. Митя даже смеялся над ней и раз как-то выразился про нее, что эта дама "настолько жива и развязна, насколько необразованна".
But that morning in the cart a brilliant idea had struck him: И вот давеча утром, на телеге, его озарила самая яркая мысль:
"If she is so anxious I should not marry Katerina Ivanovna" (and he knew she was positively hysterical upon the subject) "why should she refuse me now that three thousand, just to enable me to leave Katya and get away from her for ever. "Да если уж она так не хочет, чтоб я женился на Катерине Ивановне, и не хочет до такой степени (он знал, что почти до истерики), то почему бы ей отказать мне теперь в этих трех тысячах, именно для того, чтоб я на эти деньги мог, оставив Катю, укатить навеки отсюдова?
These spoilt fine ladies, if they set their hearts on anything, will spare no expense to satisfy their caprice. Эти избалованные высшие дамы, если уж захотят чего до капризу, то уж ничего не щадят, чтобы вышло по-ихнему.
Besides, she's so rich," Mitya argued. Она же к тому так богата", - рассуждал Митя.
As for his "plan" it was just the same as before; it consisted of the offer of his rights to Tchermashnya-but not with a commercial object, as it had been with Samsonov, not trying to allure the lady with the possibility of making a profit of six or seven thousand- but simply as a security for the debt. Что же касается собственно до "плана", то было все то же самое, что и прежде, то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или семь, а просто как благородную гарантию за долг.
As he worked out this new idea, Mitya was enchanted with it, but so it always was with him in all his undertakings, in all his sudden decisions. Развивая эту новую свою мысль, Митя доходил до восторга, но так с ним и всегда случалось при всех его начинаниях, при всех его внезапных решениях.
He gave himself up to every new idea with passionate enthusiasm. Всякой новой мысли своей он отдавался до страсти.
Yet, when he mounted the steps of Madame Hohlakov's house he felt a shiver of fear run down his spine. At that moment he saw fully, as a mathematical certainty, that this was his last hope, that if this broke down, nothing else was left him in the world but to "rob and murder someone for the three thousand." Тем не менее когда ступил на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если тут оборвется, "разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего...".
It was half-past seven when he rang at the bell. Было часов семь с половиною, когда он позвонил в колокольчик.
At first fortune seemed to smile upon him. As soon as he was announced he was received with extraordinary rapidity. Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же приняли с необыкновенною быстротой.
"As though she were waiting for me," thought Mitya, and as soon as he had been led to the drawing-room, the lady of the house herself ran in, and declared at once that she was expecting him. "Точно ведь ждала меня", - мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его...
"I was expecting you! I was expecting you! - Ждала, ждала!
Though I'd no reason to suppose you would come to see me, as you will admit yourself. Yet, I did expect you. You may marvel at my instinct, Dmitri Fyodorovitch, but I was convinced all the morning that you would come." Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я все утро была уверена, что вы сегодня придете.
"That is certainly wonderful, madam," observed Mitya, sitting down limply, "but I have come to you on a matter of great importance.... On a matter of supreme importance for me, that is, madam... for me alone... and I hasten- " - Это действительно, сударыня, удивительно, -произнес Митя, мешковато усаживаясь, - но... я пришел по чрезвычайно важному делу... наиважнейшему из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу...
"I know you've come on most important business. Dmitri Fyodorovitch; it's not a case of presentiment, no reactionary harking back to the miraculous (have you heard about Father Zossima?). This is a case of mathematics: you couldn't help coming, after all that has passed with Katerina Ivanovna; you couldn't, you couldn't, that's a mathematical certainty." - Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло все это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика.
"The realism of actual life, madam, that's what it is. - Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое!
But allow me to explain-" Но позвольте, однако ж, изложить...
"Realism indeed, Dmitri Fyodorovitch. - Именно реализм, Дмитрий Федорович.
I'm all for realism now. I've seen too much of miracles. Я теперь вся за реализм, я слишком проучена насчет чудес.
You've heard that Father Zossima is dead?" Вы слышали, что помер старец Зосима?
"No, madam, it's the first time I've heard of it." Mitya was a little surprised. - Нет, сударыня, в первый раз слышу, - удивился немного Митя.
The image of Alyosha rose to his mind. В уме его мелькнул образ Алеши.
"Last night, and only imagine-" - Сегодня в ночь, и представьте себе...
"Madam," said Mitya, "I can imagine nothing except that I'm in a desperate position, and that if you don't help me, everything will come to grief, and I first of all. - Сударыня, - прервал Митя, - я представляю себе только то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то все провалится, и я провалюсь первый.
Excuse me for the triviality of the expression, but I'm in a fever-" Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке...
"I know, I know that you're in a fever. You could hardly fail to be, and whatever you may say to me, I know beforehand. - Знаю, знаю, что вы в горячке, все знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я все знаю наперед.
I have long been thinking over your destiny, Dmitri Fyodorovitch, I am watching over it and studying it.... Oh, believe me, I'm an experienced doctor of the soul, Dmitri Fyodorovitch." Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее... О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович.
"Madam, if you are an experienced doctor, I'm certainly an experienced patient," said Mitya, with an effort to be polite, "and I feel that if you are watching over my destiny in this way, you will come to my help in my ruin, and so allow me, at least to explain to you the plan with which I have ventured to come to you... and what I am hoping of you.... I have come, madam-" - Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, - слюбезничал через силу Митя, - и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться... и то, чего от вас ожидаю... Я пришел, сударыня...
"Don't explain it. It's of secondary importance. - Не излагайте, это второстепенность.
But as for help, you're not the first I have helped, Dmitri Fyodorovitch. А насчет помощи, я не первому вам помогаю, Дмитрий Федорович.
You have most likely heard of my cousin, Madame Belmesov. Her husband was ruined, 'had come to grief,' as you characteristically express it, Dmitri Fyodorovitch. I recommended him to take to horse-breeding, and now he's doing well. Вы, вероятно, слышали о моей кузине Бельмесовой, ее муж погибал, провалился, как вы характерно выразились, Дмитрий Федорович, и что же, я указала ему на коннозаводство, и он теперь процветает.
Have you any idea of horse-breeding, Dmitri Fyodorovitch?" Вы имеете понятие о коннозаводстве, Дмитрий Федорович?
"Not the faintest, madam; ah, madam, not the faintest!" cried Mitya, in nervous impatience, positively starting from his seat. "I simply implore you, madam, to listen to me. Only give me two minutes of free speech that I may just explain to you everything, the whole plan with which I have come. - Ни малейшего, сударыня, - ох, сударыня, ни малейшего! - вскричал в нервном нетерпении Митя и даже поднялся было с места. - Я только умоляю вас, сударыня, меня выслушать, дайте мне только две минуты свободного разговора, чтоб я мог сперва изложить вам все, весь проект, с которым пришел.
Besides, I am short of time. I'm in a fearful hurry," Mitya cried hysterically, feeling that she was just going to begin talking again, and hoping to cut her short. "I have come in despair... in the last gasp of despair, to beg you to lend me the sum of three thousand, a loan, but on safe, most safe security, madam, with the most trustworthy guarantees! К тому же мне нужно время, я ужасно спешу!.. -прокричал истерически Митя, почувствовав, что она сейчас опять начнет говорить, и в надежде перекричать ее. - Я пришел в отчаянии... в последней степени отчаяния, чтобы просить у вас взаймы денег три тысячи, взаймы, но под верный, под вернейший залог, сударыня, под вернейшее обеспечение!
Only let me explain-" Позвольте только изложить...
"You must tell me all that afterwards, afterwards!" Madame Hohlakov with a gesture demanded silence in her turn, "and whatever you may tell me, I know it all beforehand; I've told you so already. - Это вы все потом, потом! - замахала на него рукой в свою очередь госпожа Хохлакова, - да и все, что бы вы ни сказали, я знаю все наперед, я уже говорила вам это.
You ask for a certain sum, for three thousand, but I can give you more, immeasurably more; I will save you, Dmitri Fyodorovitch, but you must listen to me." Вы просите какой-то суммы, вам нужны три тысячи, но я вам дам больше, безмерно больше, я вас спасу. Дмитрий Федорович, но надо, чтобы вы меня послушались!
Mitya started from his seat again. Митя так и прянул опять с места.
"Madam, will you really be so good!" he cried, with strong feeling. "Good God, you've saved me! - Сударыня, неужто вы так добры! - вскричал он с чрезвычайным чувством. - Господи, вы спасли меня.
You have saved a man from a violent death, from a bullet.... My eternal gratitude Вы спасаете человека, сударыня, от насильственной смерти, от пистолета... Вечная благодарность моя...
"I will give you more, infinitely more than three thousand!" cried Madame Hohlakov, looking with a radiant smile at Mitya's ecstasy. - Я вам дам бесконечно, бесконечно больше, чем три тысячи! - прокричала госпожа Хохлакова, с сияющею улыбкой смотря на восторг Мити.
"Infinitely? - Бесконечно?
But I don't need so much. Но столько и не надо.
I only need that fatal three thousand, and on my part I can give security for that sum with infinite gratitude, and I propose a plan which-" Необходимы только эти роковые для меня три тысячи, а я со своей стороны пришел гарантировать вам эту сумму с бесконечною благодарностью и предлагаю вам план, который...
"Enough, Dmitri Fyodorovitch, it's said and done." Madame Hohlakov cut him short, with the modest triumph of beneficence. "I have promised to save you, and I will save you. - Довольно, Дмитрий Федорович, сказано и сделано, - отрезала госпожа Хохлакова с целомудренным торжеством благодетельницы. - Я обещала вас спасти и спасу.
I will save you as I did Belmesov. Я вас спасу, как и Бельмесова.
What do you think of the gold mines, Dmitri Fyodorovitch?" Что думаете вы о золотых приисках, Дмитрий Федорович?
"Of the gold mines, madam? - О золотых приисках, сударыня!
I have never thought anything about them." Я никогда ничего о них не думал.
"But I have thought of them for you. - А зато я за вас думала!
Thought of them over and over again. Думала и передумала!
I have been watching you for the last month. Я уже целый месяц слежу за вами с этою целью.
I've watched you a hundred times as you've walked past, saying to myself: That's a man of energy who ought to be at the gold mines. Я сто раз смотрела на вас, когда вы проходили, и повторяла себе: вот энергический человек, которому надо на прииски.
I've studied your gait and come to the conclusion: that's a man who would find gold." Я изучила даже походку вашу и решила: этот человек найдет много приисков.
"From my gait, madam?" said Mitya, smiling. - По походке, сударыня? - улыбнулся Митя.
"Yes, from your gait. - А что ж, и по походке.
You surely don't deny that character can be told from the gait, Dmitri Fyodorovitch? Что же, неужели вы отрицаете, что можно по походке узнавать характер, Дмитрий Федорович?
Science supports the idea. Естественные науки подтверждают то же самое.
I'm all for science and realism now. О, я теперь реалистка, Дмитрий Федорович.
After all this business with Father Zossima, which has so upset me, from this very day I'm a realist and I want to devote myself to practical usefulness. Я с сегодняшнего дня, после всей этой истории в монастыре, которая меня так расстроила, совершенная реалистка и хочу броситься в практическую деятельность.
I'm cured. Я излечена.
'Enough!' as Turgeney says." Довольно! как сказал Тургенев.
"But madam, the three thousand you so generously promised to lend me-" - Но сударыня, эти три тысячи, которыми вы так великодушно меня обещали ссудить...
"It is yours, Dmitri Fyodorovitch," Madame Hohlakov cut in at once. "The money is as good as in your pocket, not three thousand, but three million, Dmitri Fyodorovitch, in less than no time. - Вас не минуют, Дмитрий Федорович, - тотчас же перерезала госпожа Хохлакова, - эти три тысячи все равно что у вас в кармане, и не три тысячи, а три миллиона, Дмитрий Федорович, в самое короткое время!
I'll make you a present of the idea: you shall find gold mines, make millions, return and become a leading man, and wake us up and lead us to better things. Я вам скажу вашу идею: вы отыщете прииски, наживете миллионы, воротитесь и станете деятелем, будете и нас двигать, направляя к добру.
Are we to leave it all to the Jews? Неужели же все предоставить жидам?
You will found institutions and enterprises of all sorts. Вы будете строить здания и разные предприятия.
You will help the poor, and they will bless you. Вы будете помогать бедным, а те вас благословлять.
This is the age of railways, Dmitri Fyodorovitch. Нынче век железных дорог, Дмитрий Федорович.
You'll become famous and indispensable to the Department of Finance, which is so badly off at present. Вы станете известны и необходимы министерству финансов, которое теперь так нуждается.
The depreciation of the rouble keeps me awake at night, Dmitri Fyodorovitch; people don't know that side of me-" Падение нашего кредитного рубля не дает мне спать, Дмитрий Федорович, с этой стороны меня мало знают...
"Madam, madam! Dmitri interrupted with an uneasy presentiment. "I shall indeed, perhaps, follow your advice, your wise advice, madam.... I shall perhaps set off... to the gold mines.... I'll come and see you again about it... many times, indeed... but now, that three thousand you so generously... oh, that would set me free, and if you could to-day... you see, I haven't a minute, a minute to lose to-day-" - Сударыня, сударыня! - в каком-то беспокойном предчувствии прервал опять Дмитрий Федорович, - я весьма и весьма, может быть, последую вашему совету, умному совету вашему, сударыня, и отправлюсь, может быть, туда... на эти прииски... и еще раз приду к вам говорить об этом... даже много раз... но теперь эти три тысячи, которые вы так великодушно... О, они бы развязали меня, и если можно сегодня... То есть, видите ли, у меня теперь ни часу, ни часу времени...
"Enough, Dmitri Fyodorovitch, enough!" Madame Hohlakov interrupted emphatically. "The question is, will you go to the gold mines or not; have you quite made up your mind? Answer yes or no." - Довольно, Дмитрий Федорович, довольно! -настойчиво прервала госпожа Хохлакова. -Вопрос: едете вы на прииски или нет, решились ли вы вполне, отвечайте математически.
"I will go, madam, afterwards.... I'll go where you like... but now-" -Еду, сударыня, потом... Я поеду, куда хотите, сударыня... но теперь...
"Wait!" cried Madame Hohlakov. And jumping up and running to a handsome bureau with numerous little drawers, she began pulling out one drawer after another, looking for something with desperate haste. - Подождите же! - крикнула госпожа Хохлакова, вскочила и бросилась к своему великолепному бюро с бесчисленными ящичками и начала выдвигать один ящик за другим, что-то отыскивая и ужасно торопясь.
"The three thousand," thought Mitya, his heart almost stopping, "and at the instant... without any papers or formalities... that's doing things in gentlemanly style! "Три тысячи! - подумал, замирая, Митя, - и это сейчас, безо всяких бумаг, без акта... о, это по-джентльменски!
She's a splendid woman, if only she didn't talk so much!" Великолепная женщина, и если бы только не так разговорчива..."
"Here!" cried Madame Hohlakov, running back joyfully to Mitya, "here is what I was looking for!" - Вот! - вскрикнула в радости госпожа Хохлакова, возвращаясь к Мите, - вот что я искала!
It was a tiny silver ikon on a cord, such as is sometimes worn next the skin with a cross. Это был крошечный серебряный образок на шнурке, из тех, какие носят иногда вместе с нательным крестом.
"This is from Kiev, Dmitri Fyodorovitch," she went on reverently, "from the relics of the Holy Martyr, Varvara. - Это из Киева, Дмитрий Федорович, - с благоговением продолжала она, - от мощей Варвары-великомученицы.
Let me put it on your neck myself, and with it dedicate you to a new life, to a new career." Позвольте мне самой вам надеть на шею и тем благословить вас на новую жизнь и на новые подвиги.
And she actually put the cord round his neck, and began arranging it. И она действительно накинула ему образок на шею и стала было вправлять его.
In extreme embarrassment, Mitya bent down and helped her, and at last he got it under his neck-tie and collar through his shirt to his chest. Митя в большом смущении принагнулся и стал ей помогать и наконец вправил себе образок чрез галстук и ворот рубашки на грудь.
"Now you can set off," Madame Hohlakov pronounced, sitting down triumphantly in her place again. - Вот теперь вы можете ехать! - произнесла госпожа Хохлакова, торжественно садясь опять на место.
"Madam, I am so touched. I don't know how to thank you, indeed... for such kindness, but... If only you knew how precious time is to me.... -Сударыня, я так тронут... и не знаю, как даже благодарить... за такие чувства, но... если бы вы знали, как мне дорого теперь время!..
That sum of money, for which I shall be indebted to your generosity... Oh, madam, since you are so kind, so touchingly generous to me," Mitya exclaimed impulsively, "then let me reveal to you... though, of course, you've known it a long time... that I love somebody here.... I have been false to Katya... Katerina Ivanovna I should say.... Эта сумма, которую я столь жду от вашего великодушия... О сударыня, если уж вы так добры, так трогательно великодушны ко мне, -воскликнул вдруг во вдохновении Митя, - то позвольте мне вам открыть... что, впрочем, вы давно уже знаете... что я люблю здесь одно существо... Я изменил Кате... Катерине Ивановне, я хочу сказать.
Oh, I've behaved inhumanly, dishonourably to her, but I fell in love here with another woman... a woman whom you, madam, perhaps, despise, for you know everything already, but whom I cannot leave on any account, and therefore that three thousand now-" О, я был бесчеловечен и бесчестен пред нею, но я здесь полюбил другую... одну женщину, сударыня, может быть презираемую вами, потому что вы все уже знаете, но которую я никак не могу оставить, никак, а потому теперь, эти три тысячи...
"Leave everything, Dmitri Fyodorovitch," Madame Hohlakov interrupted in the most decisive tone. "Leave everything, especially women. - Оставьте все, Дмитрий Федорович! - самым решительным тоном перебила госпожа Хохлакова. - Оставьте, и особенно женщин.
Gold mines are your goal, and there's no place for women there. Ваша цель - прииски, а женщин туда незачем везти.
Afterwards, when you come back rich and famous, you will find the girl of your heart in the highest society. Потом, когда вы возвратитесь в богатстве и славе, вы найдете себе подругу сердца в самом высшем обществе.
That will be a modern girl, a girl of education and advanced ideas. Это будет девушка современная, с познаниями и без предрассудков.
By that time the dawning woman question will have gained ground, and the new woman will have appeared." К тому времени, как раз созреет теперь начавшийся женский вопрос, и явится новая женщина...
"Madam, that's not the point, not at all.... Mitya clasped his hands in entreaty. -Сударыня, это не то, не то... - сложил было, умоляя, руки Дмитрий Федорович.
"Yes it is, Dmitri Fyodorovitch, just what you need; the very thing you're yearning for, though you don't realise it yourself. - То самое, Дмитрий Федорович, именно то, что вам надо, чего вы жаждете, сами не зная того.
I am not at all opposed to the present woman movement, Dmitri Fyodorovitch. Я вовсе не прочь от теперешнего женского вопроса, Дмитрий Федорович.
The development of woman, and even the political emancipation of woman in the near future- that's my ideal. Женское развитие и даже политическая роль женщины в самом ближайшем будущем - вот мой идеал.
I've a daughter myself, Dmitri Fyodorovitch, people don't know that side of me. У меня у самой дочь, Дмитрий Федорович, и с этой стороны меня мало знают.
I wrote a letter to the author, Shtchedrin, on that subject. Я написала по этому поводу писателю Щедрину.
He has taught me so much, so much about the vocation of woman. So last year I sent him an anonymous letter of two lines: Этот писатель мне столько указал, столько указал в назначении женщины, что я отправила ему прошлого года анонимное письмо в две строки:
'I kiss and embrace you, my teacher, for the modern woman. Persevere.' "Обнимаю и целую вас, мой писатель, за современную женщину, продолжайте".
And I signed myself, 'A Mother.' И подписалась: "мать".
I thought of signing myself 'A contemporary Mother,' and hesitated, but I stuck to the simple 'Mother'; there's more moral beauty in that, Dmitri Fyodorovitch. And the word 'contemporary' might have reminded him of The Contemporary- a painful recollection owing to the censorship.... Good Heavens, what is the matter!" Я хотела было подписаться "современная мать" и колебалась, но остановилась просто на матери: больше красоты нравственной, Дмитрий Федорович, да и слово "современная" напомнило бы им "Современник" - воспоминание для них горькое ввиду нынешней цензуры... Ах, Боже мой, что с вами?
"Madam!" cried Mitya, jumping up at last, clasping his hands before her in helpless entreaty. "You will make me weep if you delay what you have so generously-" - Сударыня, - вскочил наконец Митя, складывая пред ней руки ладонями в бессильной мольбе, -вы меня заставите заплакать, сударыня, если будете откладывать то, что так великодушно...
"Oh, do weep, Dmitri Fyodorovitch, do weep! - И поплачьте, Дмитрий Федорович, поплачьте!
That's a noble feeling... such a path lies open before you! Это прекрасные чувства... вам предстоит такой путь!
Tears will ease your heart, and later on you will return rejoicing. Слезы облегчат вас, потом возвратитесь и будете радоваться.
You will hasten to me from Siberia on purpose to share your joy with me-" Нарочно прискачете ко мне из Сибири, чтобы со мной порадоваться...
"But allow me, too!" Mitya cried suddenly. "For the last time I entreat you, tell me, can I have the sum you promised me to-day, if not, when may I come for it?" - Но позвольте же и мне, - завопил вдруг Митя, - в последний раз умоляю вас, скажите, могу я получить от вас сегодня эту обещанную сумму? Если же нет, то когда именно мне явиться за ней?
"What sum, Dmitri Fyodorovitch?" - Какую сумму, Дмитрий Федорович?
"The three thousand you promised me... that you so generously-" -Обещанные вами три тысячи... которые вы так великодушно...
"Three thousand? -Три тысячи?
Roubles? Это рублей?
Oh, no, I haven't got three thousand," Madame Hohlakov announced with serene amazement. Ох нет, у меня нет трех тысяч, - с каким-то спокойным удивлением произнесла госпожа Хохлакова.
Mitya was stupefied. Митя обомлел...
"Why, you said just now you said... you said it was as good as in my hands-" -Как же вы... сейчас... вы сказали... вы выразились даже, что они все равно как у меня в кармане...
"Oh, no, you misunderstood me, Dmitri Fyodorovitch. - Ох нет, вы меня не так поняли, Дмитрий Федорович.
In that case you misunderstood me. Если так, то вы не поняли меня.
I was talking of the gold mines. It's true I promised you more, infinitely more than three thousand, I remember it all now, but I was referring to the gold mines." Я говорила про прииски... Правда, я вам обещала больше, бесконечно больше, чем три тысячи, я теперь все припоминаю, но я имела в виду одни прииски.
"But the money? - А деньги?
The three thousand?" Mitya exclaimed, awkwardly. А три тысячи? - нелепо воскликнул Дмитрий Федорович.
"Oh, if you meant money, I haven't any. - О, если вы разумели деньги, то у меня их нет.
I haven't a penny, Dmitri Fyodorovitch. I'm quarrelling with my steward about it, and I've just borrowed five hundred roubles from Miusov, myself. У меня теперь совсем нет денег, Дмитрий Федорович, я как раз воюю теперь с моим управляющим и сама на днях заняла пятьсот рублей у Миусова.
No, no, I've no money. Нет, нет, денег у меня нет.
And, do you know, Dmitri Fyodorovitch, if I had, I wouldn't give it to you. И знаете, Дмитрий Федорович, если б у меня даже и были, я бы вам не дала.
In the first place I never lend money. Во-первых, я никому не даю взаймы.
Lending money means losing friends. Дать взаймы значит поссориться.
And I wouldn't give it to you particularly. I wouldn't give it you, because I like you and want to save you, for all you need is the gold mines, the gold mines, the gold mines!" Но вам, вам я особенно бы не дала, любя вас, не дала бы, чтобы спасти вас, не дала бы, потому что вам нужно только одно: прииски, прииски и прииски!..
"Oh, the devil!" roared Mitya, and with all his might brought his fist down on the table. - О, чтобы черт!.. - взревел вдруг Митя и изо всех сил ударил кулаком по столу.
"Aie! Aie!" cried Madame Hohlakov, alarmed, and she flew to the other end of the drawing-room. - А-ай! - закричала Хохлакова в испуге и отлетела в другой конец гостиной.
Mitya spat on the ground, and strode rapidly out of the room, out of the house, into the street, into the darkness! Митя плюнул и быстрыми шагами вышел из комнаты, из дому, на улицу, в темноту!
He walked like one possessed, and beating himself on the breast, on the spot where he had struck himself two days previously, before Alyosha, the last time he saw him in the dark, on the road. Он шел как помешанный, ударяя себя по груди, по тому самому месту груди, по которому ударял себя два дня тому назад пред Алешей, когда виделся с ним в последний раз вечером, в темноте, на дороге.
What those blows upon his breast signified, on that spot, and what he meant by it- that was, for the time, a secret which was known to no one in the world, and had not been told even to Alyosha. But that secret meant for him more than disgrace; it meant ruin, suicide. So he had determined, if he did not get hold of the three thousand that would pay his debt to Katerina Ivanovna, and so remove from his breast, from that spot on his breast, the shame he carried upon it, that weighed on his conscience. Что означало это битье себя по груди по этому месту и на что он тем хотел указать - это была пока еще тайна, которую не знал никто в мире, которую он не открыл тогда даже Алеше, но в тайне этой заключался для него более чем позор, заключались гибель и самоубийство, он так уж решил, если не достанет тех трех тысяч, чтоб уплатить Катерине Ивановне и тем снять с своей груди, "с того места груди" позор, который он носил на ней и который так давил его совесть.
All this will be fully explained to the reader later on, but now that his last hope had vanished, this man, so strong in appearance, burst out crying like a little child a few steps from the Hohlakovs' house. Все это вполне объяснится читателю впоследствии, но теперь, после того как исчезла последняя надежда его, этот, столь сильный физически человек, только что прошел несколько шагов от дому Хохлаковой, вдруг залился слезами, как малый ребенок.
He walked on, and not knowing what he was doing, wiped away his tears with his fist. Он шел и в забытьи утирал кулаком слезы.
In this way he reached the square, and suddenly became aware that he had stumbled against something. Так вышел он на площадь и вдруг почувствовал, что наткнулся на что-то всем телом.
He heard a piercing wail from an old woman whom he had almost knocked down. Раздался пискливый вой какой-то старушонки, которую он чуть не опрокинул.
"Good Lord, you've nearly killed me! - Господи, чуть не убил!
Why don't you look where you're going, scapegrace?" Чего зря шагаешь, сорванец!
"Why, it's you!" cried Mitya, recognising the old woman in the dark. - Как, это вы? - вскричал Митя, разглядев в темноте старушонку.
It was the old servant who waited on Samsonov, whom Mitya had particularly noticed the day before. Это была та самая старая служанка, которая прислуживала Кузьме Самсонову и которую слишком заметил вчера Митя.
"And who are you, my good sir?" said the old woman in quite a different voice. "I don't know you in the dark." - А вы сами кто таковы, батюшка? - совсем другим голосом проговорила старушка, - не признать мне вас в темноте-то.
"You live at Kuzma Kuzmitch's. You're the servant there?" - Вы у Кузьмы Кузьмича живете, ему прислуживаете?
"Just so, sir, I was only running out to Prohoritch's... But I don't know you now." - Точно так, батюшка, сейчас только к Прохорычу сбегала... Да чтой-то я вас все признать не могу?
"Tell me, my good woman, is Agrafena Alexandrovna there now?" said Mitya, beside himself with suspense. "I saw her to the house some time ago." - Скажите, матушка, Аграфена Александровна у вас теперь? - вне себя от ожидания произнес Митя. - Давеча я ее сам проводил.
"She has been there, sir. She stayed a little while, and went off again." - Была, батюшка, приходила, посидела время и ушла.
"What? -Как?
Went away?" cried Mitya. "When did she go?" Ушла? - вскричал Митя. - Когда ушла?
"Why, as soon as she came. She only stayed a minute. - Да в ту пору и ушла же, минутку только и побыла у нас.
She only told Kuzma Kuzmitch a tale that made him laugh, and then she ran away." Кузьме Кузьмичу сказку одну рассказала, рассмешила его, да и убежала.
"You're lying, damn you!" roared Mitya. - Врешь, проклятая! - завопил Митя.
"Aie! Aie!" shrieked the old woman, but Mitya had vanished. He ran with all his might to the house where Grushenka lived. - А-ай! - закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы в дом Морозовой.
At the moment he reached it, Grushenka was on her way to Mokroe. It was not more than a quarter of an hour after her departure. Это именно было то время, когда Грушенька укатила в Мокрое, прошло не более четверти часа после ее отъезда.
Fenya was sitting with her grandmother, the old cook, Matryona, in the kitchen when "the captain" ran in. Феня сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной, в кухне, когда вдруг вбежал "капитан".
Fenya uttered a piercing shriek on seeing him. Увидав его, Феня закричала благим матом.
"You scream?" roared Mitya, "where is she?" But without giving the terror-stricken Fenya time to utter a word, he fell all of a heap at her feet. -Кричишь? - завопил Митя. - Где она? - Но, не дав ответить еще слова обомлевшей от страху Фене, он вдруг повалился ей в ноги:
"Fenya, for Christ's sake, tell me, where is she?" - Феня, ради Господа Христа нашего, скажи, где она?
"I don't know. Dmitri Fyodorovitch, my dear, I don't know. You may kill me but I can't tell you." Fenya swore and protested. "You went out with her yourself not long ago-" - Батюшка, ничего не знаю, голубчик Дмитрий Федорович, ничего не знаю, хоть убейте, ничего не знаю, - заклялась-забожилась Феня, - сами вы давеча с ней пошли...
"She came back!" - Она назад пришла!..
"Indeed she didn't. By God I swear she didn't come back." - Голубчик, не приходила, Богом клянусь, не приходила!
"You're lying!" shouted Mitya. "From your terror I know where she is." - Врешь, - вскричал Митя, - уж по одному твоему испугу знаю, где она!..
He rushed away. Он бросился вон.
Fenya in her fright was glad she had got off so easily. But she knew very well that it was only that he was in such haste, or she might not have fared so well. Испуганная Феня рада была, что дешево отделалась, но очень хорошо поняла, что ему было только некогда, а то бы ей, может, несдобровать.
But as he ran, he surprised both Fenya and old Matryona by an unexpected action. On the table stood a brass mortar, with a pestle in it, a small brass pestle, not much more than six inches long. Но, убегая, он все же удивил и Феню, и старуху Матрену одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а в ней пестик, небольшой медный пестик, в четверть аршина всего длиною.
Mitya already had opened the door with one hand when, with the other, he snatched up the pestle, and thrust it in his side-pocket. Митя, выбегая и уже отворив одною рукой дверь, другою вдруг на лету выхватил пестик из ступки и сунул себе в боковой карман, с ним и был таков.
"Oh Lord! He's going to murder someone!" cried Fenya, flinging up her hands. -Ах Господи, он убить кого хочет! - всплеснула руками Феня.
Chapter 4. IV
In the Dark В темноте
WHERE was he running? Куда побежал он?
"Where could she be except at Fyodor Pavlovitch's? Известно: "Где же она могла быть, как не у Федора Павловича?
She must have run straight to him from Samsonov's, that was clear now. От Самсонова прямо и побежала к нему, теперь-то уж это ясно.
The whole intrigue, the whole deceit was evident."... It all rushed whirling through his mind. Вся интрига, весь обман теперь очевидны..." Все это летело, как вихрь, в голове его.
He did not run to Marya Kondratyevna's. На двор к Марье Кондратьевне он не забежал:
"There was no need to go there... not the slightest need... he must raise no alarm... they would run and tell directly.... Marya Kondratyevna was clearly in the plot, Smerdyakov too, he too, all had been bought over!" "Туда не надо, отнюдь не надо... чтобы ни малейшей тревоги... тотчас передадут и предадут... Марья Кондратьевна, очевидно, в заговоре, Смердяков тоже, тоже, все подкуплены!"
He formed another plan of action: he ran a long way round Fyodor Pavlovitch's house, crossing the lane, running down Dmitrovsky Street, then over the little bridge, and so came straight to the deserted alley at the back, which was empty and uninhabited, with, on one side the hurdle fence of a neighbour's kitchen-garden, on the other the strong high fence that ran all round Fyodor Pavlovitch's garden. У него создалось другое намерение: он обежал большим крюком, чрез переулок, дом Федора Павловича, пробежал Дмитровскую улицу, перебежал потом мостик и прямо попал в уединенный переулок на задах, пустой и необитаемый, огороженный с одной стороны плетнем соседского огорода, а с другой - крепким высоким забором, обходившим кругом сада Федора Павловича.
Here he chose a spot, apparently the very place, where according to the tradition, he knew Lizaveta had once climbed over it: Тут он выбрал место и, кажется, то самое, где, по преданию, ему известному, Лизавета Смердящая перелезла когда-то забор.
"If she could climb over it," the thought, God knows why, occurred to him, "surely I can." "Если уж та смогла перелезть, - бог знает почему мелькнуло в его голове, - то как же бы я-то не перелез?"
He did in fact jump up, and instantly contrived to catch hold of the top of the fence. Then he vigorously pulled himself up and sat astride on it. И действительно, он подскочил и мигом сноровил схватиться рукой за верх забора, затем энергически приподнялся, разом влез и сел на заборе верхом.
Close by, in the garden stood the bathhouse, but from the fence he could see the lighted windows of the house too. Тут вблизи в саду стояла банька, но с забора видны были и освещенные окна дома.
"Yes, the old man's bedroom is lighted up. She's there! and he leapt from the fence into the garden. "Так и есть, у старика в спальне освещено, она там!" - и он спрыгнул с забора в сад.
Though he knew Grigory was ill and very likely Smerdyakov, too, and that there was no one to hear him, he instinctively hid himself, stood still, and began to listen. Хоть он и знал, что Григорий болен, а может быть, и Смердяков в самом деле болен и что услышать его некому, но инстинктивно притаился, замер на месте и стал прислушиваться.
But there was dead silence on all sides and, as though of design, complete stillness, not the slightest breath of wind. Но всюду было мертвое молчание и, как нарочно, полное затишье, ни малейшего ветерка.
"And naught but the whispering silence," the line for some reason rose to his mind. "If only no one heard me jump over the fence! I think not." ""И только шепчет тишина", - мелькнул почему-то этот стишок в голове его, - вот только не услышал бы кто, как я перескочил; кажется, нет".
Standing still for a minute, he walked softly over the grass in the garden, avoiding the trees and shrubs. He walked slowly, creeping stealthily at every step, listening to his own footsteps. Постояв минутку, он тихонько пошел по саду, по траве; обходя деревья и кусты, шел долго, скрадывая каждый шаг, к каждому шагу своему сам прислушиваясь.
It took him five minutes to reach the lighted window. Минут с пять добирался он до освещенного окна.
He remembered that just under the window there were several thick and high bushes of elder and whitebeam. Он помнил, что там под самыми окнами есть несколько больших, высоких, густых кустов бузины и калины.
The door from the house into the garden on the left-hand side was shut; he had carefully looked on purpose to see, in passing. Выходная дверь из дома в сад в левой стороне фасада была заперта, и он это нарочно и тщательно высмотрел проходя.
At last he reached the bushes and hid behind them. Наконец достиг и кустов и притаился за ними.
He held his breath. Он не дышал.
"I must wait now," he thought, "to reassure them, in case they heard my footsteps and are listening... if only I don't cough or sneeze." "Переждать теперь надобно, - подумал он, - если они слышали мои шаги и теперь прислушиваются, то чтобы разуверились... как бы только не кашлянуть, не чихнуть..."
He waited two minutes. His heart was beating violently, and, at moments, he could scarcely breathe. Он переждал минуты две, но сердце его билось ужасно, и мгновениями он почти задыхался.
"No, this throbbing at my heart won't stop," he thought. "I can't wait any longer." "Нет, не пройдет сердцебиение, - подумал он, - не могу дольше ждать".
He was standing behind a bush in the shadow. The light of the window fell on the front part of the bush. Он стоял за кустом в тени; передняя половина куста была освещена из окна.
"How red the whitebeam berries are!" he murmured, not knowing why. "Калина, ягоды, какие красные!" - прошептал он, не зная зачем.
Softly and noiselessly, step by step, he approached the window, and raised himself on tiptoe. Тихо, раздельными неслышными шагами подошел он к окну и поднялся на цыпочки.
All Fyodor Pavlovitch's bedroom lay open before him. Вся спаленка Федора Павловича предстала пред ним как на ладони.
It was not a large room, and was divided in two parts by a red screen, "Chinese," as Fyodor Pavlovitch used to call it. Это была небольшая комнатка, вся разделенная поперек красными ширмочками, "китайскими", как называл их Федор Павлович.
The word "Chinese" flashed into Mitya's mind, "and behind the screen, is Grushenka," thought Mitya. "Китайские, - пронеслось в уме Мити, - а за ширмами Грушенька".
He began watching Fyodor Pavlovitch who was wearing his new striped-silk dressing-gown, which Mitya had never seen, and a silk cord with tassels round the waist. Он стал разглядывать Федора Павловича. Тот был в своем новом полосатом шелковом халатике, которого никогда еще не видал у него Митя, подпоясанном шелковым же шнурком с кистями.
A clean, dandified shirt of fine linen with gold studs peeped out under the collar of the dressing-gown. Из-под ворота халата выглядывало чистое щегольское белье, тонкая голландская рубашка с золотыми запонками.
On his head Fyodor Pavlovitch had the same red bandage which Alyosha had seen. На голове у Федора Павловича была та же красная повязка, которую видел на нем Алеша.
"He has got himself up," thought Mitya. "Разоделся", - подумал Митя.
His father was standing near the window, apparently lost in thought. Suddenly he jerked up his head, listened a moment, and hearing nothing went up to the table, poured out half a glass of brandy from a decanter and drank it off. Федор Павлович стоял близ окна, по-видимому, в задумчивости, вдруг он вздернул голову, чуть-чуть прислушался и, ничего не услыхав, подошел к столу, налил из графина полрюмочки коньячку и выпил.
Then he uttered a deep sigh, again stood still a moment, walked carelessly up to the looking-glass on the wall, with his right hand raised the red bandage on his forehead a little, and began examining his bruises and scars, which had not yet disappeared. Затем вздохнул всею грудью, опять постоял, рассеянно подошел к зеркалу в простенке, правою рукой приподнял немного красную повязку со лба и стал разглядывать свои синяки и болячки, которые еще не прошли.
"He's alone," thought Mitya, "in all probability he's alone." "Он один, - подумал Митя, - по всем вероятностям один".
Fyodor Pavlovitch moved away from the looking-glass, turned suddenly to the window and looked out. Федор Павлович отошел от зеркала, вдруг повернулся к окну и глянул в него.
Mitya instantly slipped away into the shadow. Митя мигом отскочил в тень.
"She may be there behind the screen. Perhaps she's asleep by now," he thought, with a pang at his heart. "Она, может быть, у него за ширмами, может быть уже спит", - кольнуло его в сердце.
Fyodor Pavlovitch moved away from the window. Федор Павлович от окна отошел.
"He's looking for her out of the window, so she's not there. Why should he stare out into the dark? He's wild with impatience."... Mitya slipped back at once, and fell to gazing in at the window again. "Это он в окошко ее высматривал, стало быть, ее нет: чего ему в темноту смотреть?.. нетерпение значит пожирает..." Митя тотчас подскочил и опять стал глядеть в окно.
The old man was sitting down at the table, apparently disappointed. Старик уже сидел пред столиком, видимо пригорюнившись.
At last he put his elbow on the table, and laid his right cheek against his hand. Наконец облокотился и приложил правую ладонь к щеке.
Mitya watched him eagerly. Митя жадно вглядывался.
"He's alone, he's alone!" he repeated again. "If she were here, his face would be different." "Один, один! - твердил он опять. - Если б она была тут, у него было бы другое лицо".
Strange to say, a queer, irrational vexation rose up in his heart that she was not here. Странное дело: в его сердце вдруг закипела какая-то бессмысленная и чудная досада на то, что ее тут нет.
"It's not that she's not here," he explained to himself, immediately, "but that I can't tell for certain whether she is or not." "Не на то, что ее тут нет, - осмыслил и сам ответил Митя себе тотчас же, - а на то, что никак наверно узнать не могу, тут она или нет".
Mitya remembered afterwards that his mind was at that moment exceptionally clear, that he took in everything to the slightest detail, and missed no point. Митя припоминал потом сам, что ум его был в ту минуту ясен необыкновенно и соображал все до последней подробности, схватывал каждую черточку.
But a feeling of misery, the misery of uncertainty and indecision, was growing in his heart with every instant. Но тоска, тоска неведения и нерешимости нарастала в сердце его с быстротой непомерною.
"Is she here or not?" The angry doubt filled his heart, and suddenly, making up his mind, he put out his hand and softly knocked on the window frame. "Здесь она, наконец, или не здесь?" - злобно закипело у него в сердце. И он вдруг решился, протянул руку и потихоньку постучал в раму окна.
He knocked the signal the old man had agreed upon with Smerdyakov, twice slowly and then three times more quickly, the signal that meant "Grushenka is here!" Он простучал условный знак старика со Смердяковым: два первые раза потише, а потом три раза поскорее: тук-тук-тук - знак, обозначавший, что "Грушенька пришла".
The old man started, jerked up his head, and, jumping up quickly, ran to the window. Старик вздрогнул, вздернул голову, быстро вскочил и бросился к окну.
Mitya slipped away into the shadow. Митя отскочил в тень.
Fyodor Pavlovitch opened the window and thrust his whole head out. Федор Павлович отпер окно и высунул всю свою голову.
"Grushenka, is it you? - Грушенька, ты?
Is it you?" he said, in a sort of trembling half-whisper. "Where are you, my angel, where are you?" He was fearfully agitated and breathless. Ты, что ли? - проговорил он каким-то дрожащим полушепотом. - Где ты, маточка, ангелочек, где ты? - Он был в страшном волнении, он задыхался.
"He's alone," Mitya decided. "Один!" - решил Митя.
"Where are you?" cried the old man again; and he thrust his head out farther, thrust it out to the shoulders, gazing in all directions, right and left. "Come here, I've a little present for you. Come, I'll show you..." - Где же ты? - крикнул опять старик и высунул еще больше голову, высунул ее с плечами, озираясь на все стороны, направо и налево, - иди сюда; я гостинчику приготовил, иди, покажу!
"He means the three thousand," thought Mitya. "Это он про пакет с тремя тысячами", - мелькнуло у Мити.
"But where are you? - Да где же?..
Are you at the door? Али у дверей?
I'll open it directly." Сейчас отворю...
And the old man almost climbed out of the window, peering out to the right, where there was a door into the garden, trying to see into the darkness. И старик чуть не вылез из окна, заглядывая направо, в сторону, где была дверь в сад, и стараясь разглядеть в темноте.
In another second he would certainly have run out to open the door without waiting for Grushenka's answer. Чрез секунду он непременно побежал бы отпирать двери, не дождавшись ответа Грушеньки.
Mitya looked at him from the side without stirring. Митя смотрел сбоку и не шевелился.
The old man's profile that he loathed so, his pendent Adam's apple, his hooked nose, his lips that smiled in greedy expectation, were all brightly lighted up by the slanting lamplight falling on the left from the room. Весь столь противный ему профиль старика, весь отвисший кадык его, нос крючком, улыбающийся в сладостном ожидании, губы его, все это ярко было освещено косым светом лампы слева из комнаты.
A horrible fury of hatred suddenly surged up in Mitya's heart: Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити:
"There he was, his rival, the man who had tormented him, had ruined his life!" "Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!"
It was a rush of that sudden, furious, revengeful anger of which he had spoken, as though foreseeing it, to Alyosha, four days ago in the arbour, when, in answer to Alyosha's question, Это был прилив той самой внезапной, мстительной и неистовой злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в разговоре с ним в беседке четыре дня назад, когда ответил на вопрос Алеши:
"How can you say you'll kill our father?" "Как можешь ты говорить, что убьешь отца?"
"I don't know, I don't know," he had said then. "Perhaps I shall not kill him, perhaps I shall. "Я ведь не знаю, не знаю, - сказал он тогда, -может, не убью, а может, убью.
I'm afraid he'll suddenly be so loathsome to me at that moment. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в ту самую минуту.
I hate his double chin, his nose, his eyes, his shameless grin. Ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку.
I feel a personal repulsion. Личное омерзение чувствую.
That's what I'm afraid of, that's what may be too much for me."... Вот этого боюсь, вот и не удержусь..."
This personal repulsion was growing unendurable. Личное омерзение нарастало нестерпимо.
Mitya was beside himself, he suddenly pulled the brass pestle out of his pocket. Митя уже не помнил себя и вдруг выхватил медный пестик из кармана......
"God was watching over me then," Mitya himself said afterwards. At that very moment Grigory waked up on his bed of sickness. "Бог, - как сам Митя говорил потом, - сторожил меня тогда": как раз в то самое время проснулся на одре своем больной Григорий Васильевич.
Earlier in the evening he had undergone the treatment which Smerdyakov had described to Ivan. He had rubbed himself all over with vodka mixed with a secret, very strong decoction, had drunk what was left of the mixture while his wife repeated a "certain prayer" over him, after which he had gone to bed. К вечеру того же дня он совершил над собою известное лечение, о котором Смердяков рассказывал Ивану Федоровичу, то есть вытерся весь с помощию супруги водкой с каким-то секретным крепчайшим настоем, а остальное выпил с "некоторою молитвой", прошептанною над ним супругой, и залег спать.
Marfa Ignatyevna had tasted the stuff, too, and, being unused to strong drink, slept like the dead beside her husband. Марфа Игнатьевна вкусила тоже и, как непьющая, заснула подле супруга мертвым сном.
But Grigory waked up in the night, quite suddenly, and, after a moment's reflection, though he immediately felt a sharp pain in his back, he sat up in bed. Но вот совсем неожиданно Григорий вдруг проснулся в ночи, сообразил минутку и хоть тотчас же опять почувствовал жгучую боль в пояснице, но поднялся на постели.
Then he deliberated again, got up and dressed hurriedly. Затем опять что-то обдумал, встал и наскоро оделся.
Perhaps his conscience was uneasy at the thought of sleeping while the house was unguarded "in such perilous times." Может быть, угрызение совести кольнуло его за то, что он спит, а дом без сторожа "в такое опасное время".
Smerdyakov, exhausted by his fit, lay motionless in the next room. Разбитый падучею Смердяков лежал в другой каморке без движения.
Marfa Ignatyevna did not stir. Марфа Игнатьевна не шевелилась.
"The stuffs been too much for the woman," Grigory thought, glancing at her, and groaning, he went out on the steps. "Ослабела баба", - подумал, глянув на нее, Григорий Васильевич и кряхтя вышел на крылечко.
No doubt he only intended to look out from the steps, for he was hardly able to walk, the pain in his back and his right leg was intolerable. Конечно, он хотел только глянуть с крылечка, потому что ходить был не в силах, боль в пояснице и в правой ноге была нестерпимая.
But he suddenly remembered that he had not locked the little gate into the garden that evening. Но как раз вдруг припомнил, что калитку в сад он с вечера на замок не запер.
He was the most punctual and precise of men, a man who adhered to an unchangeable routine, and habits that lasted for years. Это был человек аккуратнейший и точнейший, человек раз установившегося порядка и многолетних привычек.
Limping and writhing with pain he went down the steps and towards the garden. Хромая и корчась от боли, сошел он с крылечка и направился к саду.
Yes, the gate stood wide open. Так и есть, калитка совсем настежь.
Mechanically he stepped into the garden. Perhaps he fancied something, perhaps caught some sound, and, glancing to the left he saw his master's window open. No one was looking out of it then. Машинально ступил он в сад: может быть, ему что померещилось, может, услыхал какой-нибудь звук, но, глянув налево, увидал отворенное окно у барина, пустое уже окошко, никто уже из него не выглядывал.
"What's it open for? It's not summer now," thought Grigory, and suddenly, at that very instant he caught a glimpse of something extraordinary before him in the garden. "Почему отворено, теперь не лето!" - подумал Григорий, и вдруг, как раз в то самое мгновение прямо пред ним в саду замелькало что-то необычайное.
Forty paces in front of him a man seemed to be running in the dark, a sort of shadow was moving very fast. Шагах в сорока пред ним как бы пробегал в темноте человек, очень быстро двигалась какая-то тень.
"Good Lord!" cried Grigory beside himself, and forgetting the pain in his back, he hurried to intercept the running figure. "Господи!" - проговорил Григорий и, не помня себя, забыв про свою боль в пояснице, пустился наперерез бегущему.
He took a short cut, evidently he knew the garden better; the flying figure went towards the bath-house, ran behind it and rushed to the garden fence. Grigory followed, not losing sight of him, and ran, forgetting everything. Он взял короче, сад был ему, видимо, знакомее, чем бегущему; тот же направлялся к бане, пробежал за баню, бросился к стене... Григорий следил его, не теряя из виду, и бежал не помня себя.
He reached the fence at the very moment the man was climbing over it. Он добежал до забора как раз в ту минуту, когда беглец уже перелезал забор.
Grigory cried out, beside himself, pounced on him, and clutched his leg in his two hands. Вне себя завопил Григорий, кинулся и вцепился обеими руками в его ногу.
Yes, his foreboding had not deceived him. He recognised him; it was he, the "monster," the "parricide." Так и есть, предчувствие не обмануло его; он узнал его, это был он, "изверг-отцеубивец"!
"Parricide! the old man shouted so that the whole neighbourhood could hear, but he had not time to shout more, he fell at once, as though struck by lightning. - Отцеубивец! - прокричал старик на всю окрестность, но только это и успел прокричать; он вдруг упал как пораженный громом.
Mitya jumped back into the garden and bent over the fallen man. Митя соскочил опять в сад и нагнулся над поверженным.
In Mitya's hands was a brass pestle, and he flung it mechanically in the grass. В руках Мити был медный пестик, и он машинально отбросил его в траву.
The pestle fell two paces from Grigory, not in the grass but on the path, in a most conspicuous place. Пестик упал в двух шагах от Григория, но не в траву, а на тропинку, на самое видное место.
For some seconds he examined the prostrate figure before him. Несколько секунд рассматривал он лежащего пред ним.
The old man's head was covered with blood. Mitya put out his hand and began feeling it. Голова старика была вся в крови; Митя протянул руку и стал ее ощупывать.
He remembered afterwards clearly that he had been awfully anxious to make sure whether he had broken the old man's skull, or simply stunned him with the pestle. Он припомнил потом ясно, что ему ужасно захотелось в ту минуту "вполне убедиться", проломил он череп старику или только "огорошил" его пестиком по темени?
But the blood was flowing horribly; and in a moment Mitya's fingers were drenched with the hot stream. Но кровь лилась, лилась ужасно и мигом облила горячею струей дрожащие пальцы Мити.
He remembered taking out of his pocket the clean white handkerchief with which he had provided himself for his visit to Madame Hohlakov, and putting it to the old man's head, senselessly trying to wipe the blood from his face and temples. Он помнил, что выхватил из кармана свой белый новый платок, которым запасся, идя к Хохлаковой, и приложил к голове старика, бессмысленно стараясь оттереть кровь со лба и с лица.
But the handkerchief was instantly soaked with blood. Но и платок мигом весь намок кровью.
"Good heavens! What am I doing it for?" thought Mitya, suddenly pulling himself together. "If I have broken his skull, how can I find out now? And what difference does it make now?" he added, hopelessly. "If I've killed him, I've killed him.... You've come to grief, old man, so there you must lie!" he said aloud. And suddenly turning to the fence, he vaulted over it into the lane and fell to running- the handkerchief soaked with blood he held, crushed up in his right fist, and as he ran he thrust it into the back pocket of his coat. "Господи, да для чего это я? - очнулся вдруг Митя, - коли уж проломил, то как теперь узнать... Да и не все ли теперь равно! - прибавил он вдруг безнадежно, - убил так убил... Попался старик и лежи!" - громко проговорил он и вдруг кинулся на забор, перепрыгнул в переулок и пустился бежать. Намокший кровью платок был скомкан у него в правом кулаке, и он на бегу сунул его в задний карман сюртука.
He ran headlong, and the few passers-by who met him in the dark, in the streets, remembered afterwards that they had met a man running that night. Он бежал сломя голову, и несколько редких прохожих, повстречавшихся ему в темноте, на улицах города, запомнили потом, как встретили они в ту ночь неистово бегущего человека.
He flew back again to the widow Morozov's house. Летел он опять в дом Морозовой.
Immediately after he had left it that evening, Fenya had rushed to the chief porter, Nazar Ivanovitch, and besought him, for Christ's sake, "not to let the captain in again to-day or to-morrow." Давеча Феня, тотчас по уходе его, бросилась к старшему дворнику Назару Ивановичу и "Христом-Богом" начала молить его, чтоб он "не впускал уж больше капитана ни сегодня, ни завтра".
Nazar Ivanovitch promised, but went upstairs to his mistress who had suddenly sent for him, and meeting his nephew, a boy of twenty, who had recently come from the country, on the way up told him to take his place, but forgot to mention "the captain." Назар Иванович, выслушав, согласился, но на грех отлучился наверх к барыне, куда его внезапно позвали, и на ходу, встретив своего племянника, парня лет двадцати, недавно только прибывшего из деревни, приказал ему побыть на дворе, но забыл приказать о капитане.
Mitya, running up to the gate, knocked. Добежав до ворот, Митя постучался.
The lad instantly recognised him, for Mitya had more than once tipped him. Парень мигом узнал его: Митя не раз уже давал ему на чай.
Opening the gate at once, he let him in, and hastened to inform him with a good-humoured smile that "Agrafena Alexandrovna is not at home now, you know." Тотчас же отворил ему калитку, впустил и, весело улыбаясь, предупредительно поспешил уведомить, что "ведь Аграфены Александровны теперь дома-то и нет-с".
"Where is she then, Prohor?" asked Mitya, stopping short. -Где же она, Прохор? - вдруг остановился Митя.
"She set off this evening, some two hours ago, with Timofey, to Mokroe." - Давеча уехала, часа с два тому, с Тимофеем, в Мокрое.
"What for?" cried Mitya. - Зачем? - крикнул Митя.
"That I can't say. To see some officer. Someone invited her and horses were sent to fetch her." - Этого знать не могу-с, к офицеру какому-то, кто-то их позвал оттудова и лошадей прислали...
Mitya left him, and ran like a madman to Fenya. Митя бросил его и как полоумный вбежал к Фене.
Chapter 5. V
A Sudden Resolution Внезапное решение
SHE was sitting in the kitchen with her grandmother; they were both just going to bed. Та сидела в кухне с бабушкой, обе собирались ложиться спать.
Relying on Nazar Ivanovitch, they had not locked themselves in. Надеясь на Назара Ивановича, они изнутри опять-таки не заперлись.
Mitya ran in, pounced on Fenya and seized her by the throat. Митя вбежал, кинулся на Феню и крепко схватил ее за горло.
"Speak at once! Where is she? With whom is she now, at Mokroe?" he roared furiously. - Говори сейчас, где она, с кем теперь в Мокром? -завопил он в исступлении.
Both the women squealed. Обе женщины взвизгнули.
"Aie! I'll tell you. Aie! Dmitri Fyodorovitch, darling, I'll tell you everything directly, I won't hide anything," gabbled Fenya, frightened to death; "she's gone to Mokroe, to her officer." - Ай, скажу, ай, голубчик Дмитрий Федорович, сейчас все скажу, ничего не потаю, - прокричала скороговоркой насмерть испуганная Феня. - Она в Мокрое к офицеру поехала.
"What officer?" roared Mitya. - К какому офицеру? - вопил Митя.
"To her officer, the same one she used to know, the one who threw her over five years ago," cackled Fenya, as fast as she could speak. - К прежнему офицеру, к тому самому, к прежнему своему, пять лет тому который был, бросил и уехал, - тою же скороговоркой протрещала Феня.
Mitya withdrew the hands with which he was squeezing her throat. Дмитрий Федорович отнял руки, которыми сжимал ей горло.
He stood facing her, pale as death, unable to utter a word, but his eyes showed that he realised it all, all, from the first word, and guessed the whole position. Он стоял пред нею бледный как мертвец и безгласный, но по глазам его было видно, что он все разом понял, все, все разом с полслова понял до последней черточки и обо всем догадался.
Poor Fenya was not in a condition at that moment to observe whether he understood or not. Не бедной Фене, конечно, было наблюдать в ту секунду, понял он или нет.
She remained sitting on the trunk as she had been when he ran into the room, trembling all over, holding her hands out before her as though trying to defend herself. She seemed to have grown rigid in that position. Она как была, сидя на сундуке, когда он вбежал, так и осталась теперь, вся трепещущая и, выставив пред собою руки, как бы желая защититься, так и замерла в этом положении.
Her wide-opened, scared eyes were fixed immovably upon him. Испуганными, расширенными от страха зрачками глаз впилась она в него неподвижно.
And to make matters worse, both his hands were smeared with blood. А у того как раз к тому обе руки были запачканы в крови.
On the way, as he ran, he must have touched his forehead with them, wiping off the perspiration, so that on his forehead and his right cheek were bloodstained patches. Дорогой, когда бежал, он, должно быть, дотрагивался ими до своего лба, вытирая с лица пот, так что и на лбу, и на правой щеке остались красные пятна размазанной крови.
Fenya was on the verge of hysterics. The old cook had jumped up and was staring at him like a mad woman, almost unconscious with terror. С Феней могла сейчас начаться истерика, старуха же кухарка вскочила и глядела как сумасшедшая, почти потеряв сознание.
Mitya stood for a moment, then mechanically sank on to a chair next to Fenya. Дмитрий Федорович простоял с минуту и вдруг машинально опустился возле Фени на стул.
He sat, not reflecting but, as it were, terror-stricken, benumbed. Он сидел и не то чтобы соображал, а был как бы в испуге, точно в каком-то столбняке.
Yet everything was clear as day: that officer, he knew about him, he knew everything perfectly, he had known it from Grushenka herself, had known that a letter had come from him a month before. Но все было ясно как день: этот офицер - он знал про него, знал ведь отлично все, знал от самой же Грушеньки, знал, что месяц назад он письмо прислал.
So that for a month, for a whole month, this had been going on, a secret from him, till the very arrival of this new man, and he had never thought of him! Значит, месяц, целый месяц это дело велось в глубокой от него тайне до самого теперешнего приезда этого нового человека, а он-то и не думал о нем!
But how could he, how could he not have thought of him? Но как мог, как мог он не думать о нем?
Why was it he had forgotten this officer, like that, forgotten him as soon as he heard of him? Почему он так-таки и забыл тогда про этого офицера, забыл тотчас же, как узнал про него?
That was the question that faced him like some monstrous thing. Вот вопрос, который стоял пред ним, как какое-то чудище.
And he looked at this monstrous thing with horror, growing cold with horror. И он созерцал это чудище действительно в испуге, похолодев от испуга.
But suddenly, as gently and mildly as a gentle and affectionate child, he began speaking to Fenya as though he had utterly forgotten how he had scared and hurt her just now. Но вдруг он тихо и кротко, как тихий и ласковый ребенок, заговорил с Феней, совсем точно и забыв, что сейчас ее так перепугал, обидел и измучил.
He fell to questioning Fenya with an extreme preciseness, astonishing in his position, and though the girl looked wildly at his blood-stained hands, she, too, with wonderful readiness and rapidity, answered every question as though eager to put the whole truth and nothing but the truth before him. Он вдруг с чрезвычайною и даже удивительною в его положении точностью принялся расспрашивать Феню. А Феня хоть и дико смотрела на окровавленные руки его, но тоже с удивительною готовностью и поспешностью принялась отвечать ему на каждый вопрос, даже как бы спеша выложить ему всю "правду правдинскую".
Little by little, even with a sort of enjoyment, she began explaining every detail, not wanting to torment him, but, as it were, eager to be of the utmost service to him. Мало-помалу, даже с какою-то радостью начала излагать все подробности, и вовсе не желая мучить, а как бы спеша изо всех сил от сердца услужить ему.
She described the whole of that day, in great detail, the visit of Rakitin and Alyosha, how she, Fenya, had stood on the watch, how the mistress had set off, and how she had called out of the window to Alyosha to give him, Mitya, her greetings, and to tell him "to remember for ever how she had loved him for an hour." До последней подробности рассказала она ему и весь сегодняшний день, посещение Ракитина и Алеши, как она, Феня, стояла на сторожах, как барыня поехала и что она прокричала в окошко Алеше поклон ему, Митеньке, и чтобы "вечно помнил, как любила она его часочек".
Hearing of the message, Mitya suddenly smiled, and there was a flush of colour on his pale cheeks. Выслушав о поклоне, Митя вдруг усмехнулся, и на бледных щеках его вспыхнул румянец.
At the same moment Fenya said to him, not a bit afraid now to be inquisitive: Феня в ту же минуту сказала ему, уже ни крошечки не боясь за свое любопытство:
"Look at your hands, Dmitri Fyodorovitch. They're all over blood! - Руки-то какие у вас, Дмитрий Федорович, все-то в крови!
"Yes," answered Mitya mechanically. He looked carelessly at his hands and at once forgot them and Fenya's question. - Да, - ответил машинально Митя, рассеянно посмотрел на свои руки и тотчас забыл про них и про вопрос Фени.
He sank into silence again. Он опять погрузился в молчание.
Twenty minutes had passed since he had run in. С тех пор как вбежал он, прошло уже минут двадцать.
His first horror was over, but evidently some new fixed determination had taken possession of him. Давешний испуг его прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость.
He suddenly stood up, smiling dreamily. Он вдруг встал с места и задумчиво улыбнулся.
"What has happened to you, sir?" said Fenya, pointing to his hands again. She spoke compassionately, as though she felt very near to him now in his grief. - Барин, что с вами это такое было? - проговорила Феня, опять показывая ему на его руки, -проговорила с сожалением, точно самое близкое теперь к нему в горе его существо.
Mitya looked at his hands again. Митя опять посмотрел себе на руки.
"That's blood, Fenya," he said, looking at her with a strange expression. "That's human blood, and my God! why was it shed? - Это кровь, Феня, - проговорил он, со странным выражением смотря на нее, - это кровь человеческая, и, Боже, зачем она пролилась!
But... Fenya... there's a fence here" (he looked at her as though setting her a riddle), "a high fence, and terrible to look at. But at dawn to-morrow, when the sun rises, Mitya will leap over that fence.... You don't understand what fence, Fenya, and, never mind.... You'll hear to-morrow and understand... and now, good-bye. Но... Феня... тут один забор (он глядел на нее, как бы загадывая ей загадку), один высокий забор и страшный на вид, но... завтра на рассвете, когда "взлетит солнце", Митенька через этот забор перескочит... Не понимаешь, Феня, какой забор, ну да ничего... все равно, завтра услышишь и все поймешь... а теперь прощай!
I won't stand in her way. I'll step aside, I know how to step aside. Не помешаю и устранюсь, сумею устраниться.
Live, my joy.... You loved me for an hour, remember Mityenka Karamazov so for ever.... She always used to call me Mityenka, do you remember?" Живи, моя радость... любила меня часок, так и помни навеки Митеньку Карамазова... Ведь она меня все называла Митенькой, помнишь?
And with those words he went suddenly out of the kitchen. И с этими словами вдруг вышел из кухни.
Fenya was almost more frightened at this sudden departure than she had been when he ran in and attacked her. А Феня выхода этого испугалась чуть не больше еще, чем когда он давеча вбежал и бросился на нее.
Just ten minutes later Dmitri went in to Pyotr Ilyitch Perhotin, the young official with whom he had pawned his pistols. Ровно десять минут спустя Дмитрий Федорович вошел к тому молодому чиновнику, Петру Ильичу Перхотину, которому давеча заложил пистолеты.
It was by now half-past eight, and Pyotr Ilyitch had finished his evening tea, and had just put his coat on again to go to the Metropolis to play billiards. Было уже половина девятого, и Петр Ильич, напившись дома чаю, только что облекся снова в сюртук, чтоб отправиться в трактир "Столичный город" поиграть на биллиарде.
Mitya caught him coming out. Митя захватил его на выходе.
Seeing him with his face all smeared with blood, the young man uttered a cry of surprise. Тот, увидев его и его запачканное кровью лицо, так и вскрикнул:
"Good heavens! - Господи!
What is the matter?" Да что это с вами?
"I've come for my pistols," said Mitya, "and brought you the money. - А вот, - быстро проговорил Митя, - за пистолетами моими пришел и вам деньги принес.
And thanks very much. С благодарностию.
I'm in a hurry, Pyotr Ilyitch, please make haste." Тороплюсь, Петр Ильич, пожалуйста, поскорее.
Pyotr Ilyitch grew more and more surprised; he suddenly caught sight of a bundle of banknotes in Mitya's hand, and what was more, he had walked in holding the notes as no one walks in and no one carries money: he had them in his right hand, and held them outstretched as if to show them. Петр Ильич все больше и больше удивлялся: в руках Мити он вдруг рассмотрел кучу денег, а главное, он держал эту кучу и вошел с нею, как никто деньги не держит и никто с ними не входит: все кредитки нес в правой руке, точно напоказ, прямо держа руку пред собою.
Perhotin's servant-boy, who met Mitya in the passage, said afterwards that he walked into the passage in the same way, with the money outstretched in his hand, so he must have been carrying them like that even in the streets. Мальчик, слуга чиновника, встретивший Митю в передней, сказывал потом, что он так и в переднюю вошел с деньгами в руках, стало быть, и по улице все так же нес их пред собою в правой руке.
They were all rainbow-coloured hundred-rouble notes, and the fingers holding them were covered with blood. Бумажки были всё сторублевые, радужные, придерживал он их окровавленными пальцами.
When Pyotr Ilyitch was questioned later on as to the sum of money, he said that it was difficult to judge at a glance, but that it might have been two thousand, or perhaps three, but it was a big, "fat" bundle. Петр Ильич потом на позднейшие вопросы интересовавшихся лиц: сколько было денег? -заявлял, что тогда сосчитать на глаз трудно было, может быть, две тысячи, может быть, три, но пачка была большая, "плотненькая".
"Dmitri Fyodorovitch," so he testified afterwards, "seemed unlike himself, too; not drunk, but, as it were, exalted, lost to everything, but at the same time, as it were, absorbed, as though pondering and searching for something and unable to come to a decision. Сам же Дмитрий Федорович, как показывал он тоже потом, "был как бы тоже совсем не в себе, но не пьян, а точно в каком-то восторге, очень рассеян, а в то же время как будто и сосредоточен, точно об чем-то думал и добивался и решить не мог.
He was in great haste, answered abruptly and very strangely, and at moments seemed not at all dejected but quite cheerful." Очень торопился, отвечал резко, очень странно, мгновениями же был как будто вовсе не в горе, а даже весел".
"But what is the matter with you? What's wrong?" cried Pyotr Ilyitch, looking wildly at his guest. "How is it that you're all covered with blood? Have you had a fall? Look at yourself!" - Да с вами-то что, с вами-то что теперь? -прокричал опять Петр Ильич, дико рассматривая гостя. - Как это вы так раскровенились, упали, что ли, посмотрите!
He took him by the elbow and led him to the glass. Он схватил его за локоть и поставил к зеркалу.
Seeing his blood-stained face, Mitya started and scowled wrathfully. Митя, увидав свое запачканное кровью лицо, вздрогнул и гневно нахмурился.
"Damnation! -Э, черт!
That's the last straw," he muttered angrily, hurriedly changing the notes from his right hand to the left, and impulsively jerked the handkerchief out of his pocket. Этого недоставало, - пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой руки кредитки в левую и судорожно выдернул из кармана платок.
But the handkerchief turned out to be soaked with blood, too (it was the handkerchief he had used to wipe Grigory's face). There was scarcely a white spot on it, and it had not merely begun to dry, but had stiffened into a crumpled ball and could not be pulled apart. Но и платок оказался весь в крови (этим самым платком он вытирал голову и лицо Григорию): ни одного почти местечка не было белого, и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз в комке и не хотел развернуться.
Mitya threw it angrily on the floor. Митя злобно шваркнул его об пол.
"Oh, damn it!" he said. -Э, черт!
"Haven't you a rag of some sort... to wipe my face?" Нет ли у вас какой тряпки... обтереться бы...
"So you're only stained, not wounded? -Так вы только запачкались, а не ранены?
You'd better wash," said Pyotr Ilyitch. "Here's a wash-stand. I'll pour you out some water." Так уж лучше вымойтесь, - ответил Петр Ильич. -Вот рукомойник, я вам подам.
"A wash-stand? - Рукомойник?
That's all right... but where am I to put this?" With the strangest perplexity he indicated his bundle of hundred-rouble notes, looking inquiringly at Pyotr Ilyitch as though it were for him to decide what he, Mitya, was to do with his own money. Это хорошо... только куда же я это дену? - в каком-то совсем уж странном недоумении указал он Петру Ильичу на свою пачку сторублевых, вопросительно глядя на него, точно тот должен был решить, куда ему девать свои собственные деньги.
"In your pocket, or on the table here. They won't be lost." - В карман суньте али на стол вот здесь положите, не пропадут.
"In my pocket? - В карман?
Yes, in my pocket. Да, в карман.
All right.... But, I say, that's all nonsense," he cried, as though suddenly coming out of his absorption. "Look here, let's first settle that business of the pistols. Give them back to me. Here's your money... because I am in great need of them... and I haven't a minute, a minute to spare." Это хорошо... Нет, видите ли, это все вздор! -вскричал он, как бы вдруг выходя из рассеянности. - Видите: мы сперва это дело кончим, пистолеты-то, вы мне их отдайте, а вот ваши деньги... потому что мне очень, очень нужно... и времени, времени ни капли...
And taking the topmost note from the bundle he held it out to Pyotr Ilyitch. И, сняв с пачки верхнюю сторублевую, он протянул ее чиновнику.
"But I shan't have change enough. Haven't you less?" - Да у меня и сдачи не будет, - заметил тот, - у вас мельче нет?
"No," said Mitya, looking again at the bundle, and as though not trusting his own words he turned over two or three of the topmost ones. "No, they're all alike," he added, and again he looked inquiringly at Pyotr Ilyitch. - Нет, - сказал Митя, поглядев опять на пачку, и, как бы неуверенный в словах своих, попробовал пальцами две-три бумажки сверху, - нет, всё такие же, - прибавил он и опять вопросительно поглядел на Петра Ильича.
"How have you grown so rich?" the latter asked. "Wait, I'll send my boy to Plotnikov's, they close late-to see if they won't change it. - Да откуда вы так разбогатели? - спросил тот. -Постойте, я мальчишку своего пошлю сбегать к Плотниковым. Они запирают поздно - вот не разменяют ли.
Here, Misha!" he called into the passage. Эй, Миша! - крикнул он в переднюю.
"To Plotnikov's shop- first-rate!" cried Mitya, as though struck by an idea. "Misha," he turned to the boy as he came in, "look here, run to Plotnikov's and tell them that Dmitri Fyodorovitch sends his greetings, and will be there directly.... But listen, listen, tell them to have champagne, three dozen bottles, ready before I come, and packed as it was to take to Mokroe. I took four dozen with me then," he added (suddenly addressing Pyotr Ilyitch); "they know all about it, don't you trouble, Misha," he turned again to the boy. "Stay, listen; tell them to put in cheese, Strasburg pies, smoked fish, ham, caviare, and everything, everything they've got, up to a hundred roubles, or a hundred and twenty as before.... But wait: don't let them forget dessert, sweets, pears, watermelons, two or three or four- no, one melon's enough, and chocolate, candy, toffee, fondants; in fact, everything I took to Mokroe before, three hundred roubles' worth with the champagne... let it be just the same again. - В лавку к Плотниковым - великолепнейшее дело! - крикнул и Митя, как бы осененный какою-то мыслью. - Миша, - обернулся он к вошедшему мальчику, - видишь, беги к Плотниковым и скажи, что Дмитрий Федорович велел кланяться и сейчас сам будет... Да слушай, слушай: чтобы к его приходу приготовили шампанского, этак дюжинки три, да уложили как тогда, когда в Мокрое ездил... Я тогда четыре дюжины у них взял, - вдруг обратился он к Петру Ильичу, - они уж знают, не беспокойся, Миша, -повернулся он опять к мальчику. - Да слушай: чтобы сыру там, пирогов страсбургских, сигов копченых, ветчины, икры, ну и всего, всего, что только есть у них, рублей этак на сто или на сто двадцать, как прежде было... Да слушай: гостинцев чтобы не забыли, конфет, груш, арбуза два или три, аль четыре - ну нет, арбуза-то одного довольно, а шоколаду, леденцов, монпансье, тягушек - ну всего, что тогда со мной в Мокрое уложили, с шампанским рублей на триста чтобы было... Ну, вот и теперь чтобы так же точно.
And remember, Misha, if you are called Misha- His name is Misha, isn't it?" He turned to Pyotr Ilyitch again. Да вспомни ты, Миша, если ты Миша... Ведь его Мишей зовут? - опять обратился он к Петру Ильичу.
"Wait a minute," Pyotr Ilyitch intervened listening and watching him uneasily, "you'd better go yourself and tell them. He'll muddle it." - Да постойте, - перебил Петр Ильич, с беспокойством его слушая и рассматривая, - вы лучше сами пойдете, тогда и скажете, а он переврет.
"He will, I see he will! - Переврет, вижу, что переврет!
Eh, Misha! Why, I was going to kiss you for the commission.... If you don't make a mistake, there's ten roubles for you, run along, make haste.... Champagne's the chief thing, let them bring up champagne. And brandy, too, and red and white wine, and all I had then.... They know what I had then." Эх, Миша, а я было тебя поцеловать хотел за комиссию... Коли не переврешь, десять рублей тебе, скачи скорей... Шампанское, главное шампанское чтобы выкатили, да и коньячку, и красного, и белого, и всего этого, как тогда... Они уж знают, как тогда было.
"But listen!" Pyotr Ilyitch interrupted with some impatience. "I say, let him simply run and change the money and tell them not to close, and you go and tell them.... Give him your note. - Да слушайте вы! - с нетерпением уже перебил Петр Ильич. - Я говорю: пусть он только сбегает разменять да прикажет, чтобы не запирали, а вы пойдете и сами скажете... Давайте вашу кредитку.
Be off, Misha! Put your best leg forward!" Pyotr Ilyitch seemed to hurry Misha off on purpose, because the boy remained standing with his mouth and eyes wide open, apparently understanding little of Mitya's orders, gazing up with amazement and terror at his bloodstained face and the trembling blood-stained fingers that held the notes. Марш, Миша, одна нога там, другая тут! - Петр Ильич, кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал пред гостем, выпуча глаза на его кровавое лицо и окровавленные руки с пучком денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
"Well, now come and wash," said Pyotr Ilyitch sternly. "Put the money on the table or else in your pocket.... That's right, come along. - Ну, теперь пойдемте мыться, - сурово сказал Петр Ильич. - Положите деньги на стол али суньте в карман... Вот так, идем.
But take off your coat." Да снимите сюртук.
And beginning to help him off with his coat, he cried out again: И он стал ему помогать снять сюртук и вдруг опять вскрикнул:
"Look, your coat's covered with blood, too!" - Смотрите, у вас и сюртук в крови!
"That... it's not the coat. - Это... это не сюртук.
It's only a little here on the sleeve.... And that's only here where the handkerchief lay. Только немного тут у рукава... А это вот только здесь, где платок лежал.
It must have soaked through. Из кармана просочилось.
I must have sat on the handkerchief at Fenya's, and the blood's come through," Mitya explained at once with a child-like unconsciousness that was astounding. Я на платок-то у Фени сел, кровь-то и просочилась, - с какою-то удивительною доверчивостью тотчас же объяснил Митя.
Pyotr Ilyitch listened, frowning. Петр Ильич выслушал, нахмурившись.
"Well, you must have been up to something; you must have been fighting with someone," he muttered. - Угораздило же вас; подрались, должно быть, с кем, - пробормотал он.
They began to wash. Начали мыться.
Pyotr Ilyitch held the jug and poured out the water. Петр Ильич держал кувшин и подливал воду.
Mitya, in desperate haste, scarcely soaped his hands (they were trembling, and Pyotr Ilyitch remembered it afterwards). But the young official insisted on his soaping them thoroughly and rubbing them more. Митя торопился и плохо было намылил руки. (Руки у него дрожали, как припомнил потом Петр Ильич.) Петр Ильич тотчас же велел намылить больше и тереть больше.
He seemed to exercise more and more sway over Mitya, as time went on. Он как будто брал какой-то верх над Митей в эту минуту, чем дальше, тем больше.
It may be noted in passing that he was a young man of sturdy character. Заметим кстати: молодой человек был характера неробкого.
"Look, you haven't got your nails clean. Now rub your face; here, on your temples, by your ear.... Will you go in that shirt? - Смотрите, не отмыли под ногтями; ну, теперь трите лицо, вот тут: на висках, у уха... Вы в этой рубашке и поедете?
Where are you going? Куда это вы едете?
Look, all the cuff of your right sleeve is covered with blood." Смотрите, весь обшлаг правого рукава в крови.
"Yes, it's all bloody," observed Mitya, looking at the cuff of his shirt. - Да, в крови, - заметил Митя, рассматривая обшлаг рубашки.
"Then change your shirt." -Так перемените белье.
"I haven't time. - Некогда.
You see I'll..." Mitya went on with the same confiding ingenuousness, drying his face and hands on the towel, and putting on his coat. "I'll turn it up at the wrist. It won't be seen under the coat.... You see!" А я вот, вот видите... - продолжал с тою же доверчивостью Митя, уже вытирая полотенцем лицо и руки и надевая сюртук, - я вот здесь край рукава загну, его и не видно будет под сюртуком... Видите!
"Tell me now, what game have you been up to? - Говорите теперь, где это вас угораздило?
Have you been fighting with someone? Подрались, что ли, с кем?
In the tavern again, as before? Не в трактире ли опять, как тогда?
Have you been beating that captain again?" Pyotr Ilyitch asked him reproachfully. "Whom have you been beating now... or killing, perhaps?" Не опять ли с капитаном, как тогда, били его и таскали? - как бы с укоризною припомнил Петр Ильич. - Кого еще прибили... али убили, пожалуй?
"Nonsense!" said Mitya. - Вздор! - проговорил Митя. - Как вздор?
"Don't worry," said Mitya, and he suddenly laughed. "I smashed an old woman in the market-place just now." - Не надо, - сказал Митя и вдруг усмехнулся. - Это я старушонку одну на площади сейчас раздавил.
"Smashed? - Раздавили?
An old woman?" Старушонку?
"An old man!" cried Mitya, looking Pyotr Ilyitch straight in the face, laughing, and shouting at him as though he were deaf. - Старика! - крикнул Митя, смотря Петру Ильичу прямо в лицо, смеясь и крича ему как глухому.
"Confound it! An old woman, an old man.... Have you killed someone?" - Э, черт возьми, старика, старушонку... Убили, что ли, кого?
"We made it up. - Помирились.
We had a row- and made it up. Сцепились - и помирились.
In a place I know of. В одном месте.
We parted friends. Разошлись приятельски.
A fool.... He's forgiven me.... He's sure to have forgiven me by now... if he had got up, he wouldn't have forgiven me"- Mitya suddenly winked- "only damn him, you know, I say, Pyotr Ilyitch, damn him! Don't worry about him! Один дурак... он мне простил... теперь уж наверно простил... Если бы встал, так не простил бы, -подмигнул вдруг Митя, - только знаете, к черту его, слышите, Петр Ильич, к черту, не надо!
I don't want to just now!" Mitya snapped out, resolutely. В сию минуту не хочу! - решительно отрезал Митя.
"Whatever do you want to go picking quarrels with everyone for?... Just as you did with that captain over some nonsense.... You've been fighting and now you're rushing off on the spree- that's you all over! - Я ведь к тому, что охота же вам со всяким связываться... как тогда из пустяков с этим штабс-капитаном... Подрались и кутить теперь мчитесь - весь ваш характер.
Three dozen champagne- what do you want all that for?" Три дюжины шампанского - это куда же столько?
"Bravo! - Браво!
Now give me the pistols. Давайте теперь пистолеты.
Upon my honour I've no time now. Ей-богу, нет времени.
I should like to have a chat with you, my dear boy, but I haven't the time. И хотел бы с тобой поговорить, голубчик, да времени нет.
And there's no need, it's too late for talking. Да и не надо вовсе, поздно говорить.
Where's my money? Where have I put it?" he cried, thrusting his hands into his pockets. А! где же деньги, куда я их дел? - вскрикнул он и принялся совать по карманам руки.
"You put it on the table... yourself.... Here it is. - На стол положили... сами... вон они лежат.
Had you forgotten? Забыли?
Money's like dirt or water to you, it seems. Подлинно деньги у вас точно сор аль вода.
Here are your pistols. Вот ваши пистолеты.
It's an odd thing, at six o'clock you pledged them for ten roubles, and now you've got thousands. Странно, в шестом часу давеча заложил их за десять рублей, а теперь эвона у вас, тысяч-то.
Two or three I should say." Две или три небось?
"Three, you bet," laughed Mitya, stuffing the notes into the side-pocket of his trousers. - Три небось, - засмеялся Митя, суя деньги в боковой карман панталон.
"You'll lose it like that. - Потеряете этак-то.
Have you found a gold mine?" Золотые прииски у вас, что ли?
"The mines? - Прииски?
The gold mines?" Mitya shouted at the top of his voice and went off into a roar of laughter. "Would you like to go to the mines, Perhotin? Золотые прииски! - изо всей силы закричал Митя и закатился смехом. - Хотите, Перхотин, на прииски?
There's a lady here who'll stump up three thousand for you, if only you'll go. Тотчас вам одна дама здесь три тысячи отсыплет, чтобы только ехали.
She did it for me, she's so awfully fond of gold mines. Мне отсыпала, уж так она прииски любит!
Do you know Madame Hohlakov?" Хохлакову знаете?
"I don't know her, but I've heard of her and seen her. - Незнаком, а слыхал и видал.
Did she really give you three thousand? Неужто это она вам три тысячи дала?
Did she really?" said Pyotr Ilyitch, eyeing him dubiously. Так и отсыпала? - недоверчиво глядел Петр Ильич.
"As soon as the sun rises to-morrow, as soon as Phoebus, ever young, flies upwards, praising and glorifying God, you go to her, this Madame Hohlakov, and ask her whether she did stump up that three thousand or not. - А вы завтра, как солнце взлетит, вечно юный-то Феб как взлетит, хваля и славя Бога, вы завтра пойдите к ней, Хохлаковой-то, и спросите у ней сами: отсыпала она мне три тысячи али нет?
Try and find out." Справьтесь-ка.
"I don't know on what terms you are... since you say it so positively, I suppose she did give it to you. You've got the money in your hand, but instead of going to Siberia you're spending it all.... Where are you really off to now, eh?" -Я не знаю ваших отношений... коли вы так утвердительно говорите, значит дала... А вы денежки-то в лапки, да вместо Сибири-то, по всем по трем... Да куда вы в самом деле теперь, а?
"To Mokroe." - В Мокрое.
"To Mokroe? - В Мокрое?
But it's night!" Да ведь ночь!
"Once the lad had all, now the lad has naught," cried Mitya suddenly. - Был Мастрюк во всем, стал Мастрюк ни в чем! -проговорил вдруг Митя.
"How 'naught'? - Как ни в чем?
You say that with all those thousands!" Это с такими-то тысячами, да ни в чем?
"I'm not talking about thousands. -Я не про тысячи.
Damn thousands! К черту тысячи!
I'm talking of female character. Я про женский нрав говорю:
Fickle is the heart of woman Treacherous and full of vice; Легковерен женский нрав, □ ПИ изменчив, и порочен.
I agree with Ulysses. That's what he says." Я с Улиссом согласен, это он говорит.
"I don't understand you!" - Не понимаю я вас!
"Am I drunk?" - Пьян, что ли?
"Not drunk, but worse." - Не пьян, а хуже того.
"I'm drunk in spirit, Pyotr Ilyitch, drunk in spirit! But that's enough!" - Я духом пьян, Петр Ильич, духом пьян, и довольно, довольно...
"What are you doing, loading the pistol?" - Что это вы, пистолет заряжаете?
"I'm loading the pistol." - Пистолет заряжаю.
Unfastening the pistol-case, Mitya actually opened the powder horn, and carefully sprinkled and rammed in the charge. Митя действительно, раскрыв ящик с пистолетами, отомкнул рожок с порохом и тщательно всыпал и забил заряд.
Then he took the bullet and, before inserting it, held it in two fingers in front of the candle. Затем взял пулю и, пред тем как вкатить ее, поднял ее в двух пальцах пред собою над свечкой.
"Why are you looking at the bullet?" asked Pyotr Ilyitch, watching him with uneasy curiosity. - Чего это вы на пулю смотрите? - с беспокойным любопытством следил Петр Ильич.
"Oh, a fancy. - Так. Воображение.
Why, if you meant to put that bullet in your brain, would you look at it or not?" Вот если бы ты вздумал эту пулю всадить себе в мозг, то, заряжая пистолет, посмотрел бы на нее или нет?
"Why look at it?" - Зачем на нее смотреть?
"It's going into my brain, so it's interesting to look and see what it's like. But that's foolishness, a moment's foolishness. - В мой мозг войдет, так интересно на нее взглянуть, какова она есть... А впрочем, вздор, минутный вздор.
Now that's done," he added, putting in the bullet and driving it home with the ramrod. "Pyotr Ilyitch, my dear fellow, that's nonsense, all nonsense, and if only you knew what nonsense! Вот и кончено, - прибавил он, вкатив пулю и заколотив ее паклей. - Петр Ильич, милый, вздор, все вздор, и если бы ты знал, до какой степени вздор!
Give me a little piece of paper now." Дай-ка мне теперь бумажки кусочек.
"Here's some paper." - Вот бумажка.
"No, a clean new piece, writing-paper. - Нет, гладкой, чистой, на которой пишут.
That's right." And taking a pen from the table, Mitya rapidly wrote two lines, folded the paper in four, and thrust it in his waistcoat pocket. Вот так. - И Митя, схватив со стола перо, быстро написал на бумажке две строки, сложил вчетверо бумажку и сунул в жилетный карман.
He put the pistols in the case, locked it up, and kept it in his hand. Пистолеты вложил в ящик, запер ключиком и взял ящик в руки.
Then he looked at Pyotr Ilyitch with a slow, thoughtful smile. Затем посмотрел на Петра Ильича и длинно, вдумчиво улыбнулся.
"Now, let's go." - Теперь идем, - сказал он.
"Where are we going? - Куда идем?
No, wait a minute.... Are you thinking of putting that bullet in your brain, perhaps?" Pyotr Ilyitch asked uneasily. Нет, постойте... Это вы, пожалуй, себе в мозг ее хотите послать, пулю-то... - с беспокойством произнес Петр Ильич.
"I was fooling about the bullet! - Пуля вздор!
I want to live. I love life, You may be sure of that. Я жить хочу, я жизнь люблю! Знай ты это.
I love golden-haired Phorbus and his warm light.... Dear Pyotr Ilyitch, do you know how to step aside?" Я златокудрого Феба и свет его горячий люблю... Милый Петр Ильич, умеешь ты устраниться?
"What do you mean by 'stepping aside'?" - Как это устраниться?
"Making way. - Дорогу дать.
Making way for a dear creature, and for one I hate. Милому существу и ненавистному дать дорогу.
And to let the one I hate become dear- that's what making way means! И чтоб и ненавистное милым стало, - вот как дать дорогу!
And to say to them: God bless you, go your way, pass on, while I-" И сказать им: Бог с вами, идите, проходите мимо, а я...
"While you-?" - А вы?
"That's enough, let's go." - Довольно, идем.
"Upon my word. I'll tell someone to prevent your going there," said Pyotr Ilyitch, looking at him. - Ей-богу, скажу кому-нибудь, - глядел на него Петр Ильич, - чтобы вас не пустить туда.
"What are you going to Mokroe for, now?" Зачем вам теперь в Мокрое?
"There's a woman there, a woman. That's enough for you. You shut up." - Женщина там, женщина, и довольно с тебя, Петр Ильич, и шабаш!
"Listen, though you're such a savage I've always liked you.... I feel anxious." - Послушайте, вы хоть и дики, но вы мне всегда как-то нравились... я вот и беспокоюсь.
"Thanks, old fellow. - Спасибо тебе, брат.
I'm a savage you say. Я дикий, говоришь ты.
Savages, savages! Дикари, дикари!
That's what I am always saying. Savages! Я одно только и твержу: дикари!
Why, here's Misha! I was forgetting him." А да, вот Миша, а я-то его и забыл.
Misha ran in, post-haste, with a handful of notes in change, and reported that everyone was in a bustle at the Plotnikovs'; "They're carrying down the bottles, and the fish, and the tea; it will all be ready directly." Вошел впопыхах Миша с пачкой размененных денег и отрапортовал, что у Плотниковых "все заходили" и бутылки волокут, и рыбу, и чай -сейчас все готово будет.
Mitya seized ten roubles and handed it to Pyotr Ilyitch, then tossed another ten-rouble note to Misha. Митя схватил десятирублевую и подал Петру Ильичу, а другую десятирублевую кинул Мише.
"Don't dare to do such a thing!" cried Pyotr Ilyitch. "I won't have it in my house, it's a bad, demoralising habit. - Не сметь! - вскричал Петр Ильич. - У меня дома нельзя, да и дурное баловство это.
Put your money away. Here, put it here, why waste it? Спрячьте ваши деньги, вот сюда положите, чего их сорить-то?
It would come in handy to-morrow, and I dare say you'll be coming to me to borrow ten roubles again. Завтра же пригодятся, ко мне же ведь и придете десять рублей просить.
Why do you keep putting the notes in your side pocket? Что это вы в боковой карман всё суете?
Ah, you'll lose them!" Эй, потеряете!
"I say, my dear fellow, let's go to Mokroe together." - Слушай, милый человек, поедем в Мокрое вместе?
"What should I go for?" - Мне-то зачем туда?
"I say, let's open a bottle at once, and drink to life! - Слушай, хочешь сейчас бутылку откупорю, выпьем за жизнь!
I want to drink, and especially to drink with you. Мне хочется выпить, а пуще всего с тобою выпить.
I've never drunk with you, have I?" Никогда я с тобою не пил, а?
"Very well, we can go to the Metropolis. I was just going there." - Пожалуй, в трактире можно, пойдем, я туда сам сейчас отправляюсь.
"I haven't time for that. Let's drink at the Plotnikovs', in the back room. - Некогда в трактире, а у Плотниковых в лавке, в задней комнате.
Shall I ask you a riddle?" Хочешь, я тебе одну загадку загадаю сейчас.
"Ask away." - Загадай.
Mitya took the piece of paper out of his waistcoat pocket, unfolded it and showed it. Митя вынул из жилета свою бумажку, развернул ее и показал.
In a large, distinct hand was written: Четким и крупным почерком было на ней написано:
"I punish myself for my whole life; my whole life I punish!" "Казню себя за всю жизнь, всю жизнь мою наказую!"
"I will certainly speak to someone. I'll go at once," said Pyotr Ilyitch, after reading the paper. - Право, скажу кому-нибудь, пойду сейчас и скажу, - проговорил, прочитав бумажку, Петр Ильич.
"You won't have time, dear boy, come and have a drink. March!" - Не успеешь, голубчик, идем и выпьем, марш!
Plotnikov's shop was at the corner of the street, next door but one to Pyotr Ilyitch's. Лавка Плотниковых приходилась почти через один только дом от Петра Ильича, на углу улицы.
It was the largest grocery shop in our town, and by no means a bad one, belonging to some rich merchants. Это был самый главный бакалейный магазин в нашем городе, богатых торговцев, и сам по себе весьма недурной.
They kept everything that could be got in a Petersburg shop, grocery of all sort, wines "bottled by the brothers Eliseyev," fruits, cigars, tea, coffee, sugar, and so on. Было все, что и в любом магазине в столице, всякая бакалея: вина "разлива братьев Елисеевых", фрукты, сигары, чай, сахар, кофе и проч.
There were three shop-assistants and two errand boys always employed. Всегда сидели три приказчика и бегали два рассыльных мальчика.
Though our part of the country had grown poorer, the landowners had gone away, and trade had got worse, yet the grocery stores flourished as before, every year with increasing prosperity; there were plenty of purchasers for their goods. Хотя край наш и обеднел, помещики разъехались, торговля затихла, а бакалея процветала по-прежнему и даже все лучше и лучше с каждым годом: на эти предметы не переводились покупатели.
They were awaiting Mitya with impatience in the shop. Митю ждали в лавке с нетерпением.
They had vivid recollections of how he had bought, three or four weeks ago, wine and goods of all sorts to the value of several hundred roubles, paid for in cash (they would never have let him have anything on credit, of course). They remembered that then, as now, he had had a bundle of hundred-rouble notes in his hand, and had scattered them at random, without bargaining, without reflecting, or caring to reflect what use so much wine and provisions would be to him. Слишком помнили, как он недели три-четыре назад забрал точно так же разом всякого товару и вин на несколько сот рублей чистыми деньгами (в кредит-то бы ему ничего, конечно, не поверили), помнили, что так же, как и теперь, в руках его торчала целая пачка радужных и он разбрасывал их зря, не торгуясь, не соображая и не желая соображать, на что ему столько товару, вина и проч.?
The story was told all over the town that, driving off then with Grushenka to Mokroe, he had "spent three thousand in one night and the following day, and had come back from the spree without a penny." Во всем городе потом говорили, что он тогда, укатив с Грушенькой в Мокрое, "просадил в одну ночь и следующий за тем день три тысячи разом и воротился с кутежа без гроша, в чем мать родила".
He had picked up a whole troop of gypsies (encamped in our neighbourhood at the time), who for two days got money without stint out of him while he was drunk, and drank expensive wine without stint. Поднял тогда цыган целый табор (в то время у нас закочевавший), которые в два дня вытащили-де у него у пьяного без счету денег и выпили без счету дорогого вина.
People used to tell, laughing at Mitya, how he had given champagne to grimy-handed peasants, and feasted the village women and girls on sweets and Strasburg pies. Рассказывали, смеясь над Митей, что в Мокром он запоил шампанским сиволапых мужиков, деревенских девок и баб закормил конфетами и страсбургскими пирогами.
Though to laugh at Mitya to his face was rather a risky proceeding, there was much laughter behind his back, especially in the tavern, at his own ingenuous public avowal that all he had got out of Grushenka by this "escapade" was "permission to kiss her foot, and that was the utmost she had allowed him." Смеялись тоже у нас, в трактире особенно, над собственным откровенным и публичным тогдашним признанием Мити (не в глаза ему, конечно, смеялись, в глаза ему смеяться было несколько опасно), что от Г рушеньки он за всю ту "эскападу" только и получил, что "позволила ему свою ножку поцеловать, а более ничего не позволила".
By the time Mitya and Pyotr Ilyitch reached the shop, they found a cart with three horses harnessed abreast with bells, and with Andrey, the driver, ready waiting for Mitya at the entrance. Когда Митя с Петром Ильичом подошли к лавке, то у входа нашли уже готовую тройку, в телеге, покрытой ковром, с колокольчиками и бубенчиками и с ямщиком Андреем, ожидавшим Митю.
In the shop they had almost entirely finished packing one box of provisions, and were only waiting for Mitya's arrival to nail it down and put it in the cart. В лавке почти совсем успели "сладить" один ящик с товаром и ждали только появления Мити, чтобы заколотить и уложить его на телегу.
Pyotr Ilyitch was astounded. Петр Ильич удивился.
"Where did this cart come from in such a hurry?" he asked Mitya. - Да откуда поспела у тебя тройка? - спросил он Митю.
"I met Andrey as I ran to you, and told him to drive straight here to the shop. - К тебе бежал, вот его, Андрея, встретил и велел ему прямо сюда к лавке и подъезжать.
There's no time to lose. Времени терять нечего!
Last time I drove with Timofey, but Timofey now has gone on before me with the witch. В прошлый раз с Тимофеем ездил, да Тимофей теперь тю-тю-тю, вперед меня с волшебницей одной укатил.
Shall we be very late, Andrey?" Андрей, опоздаем очень?
"They'll only get there an hour at most before us, not even that maybe. I got Timofey ready to start. I know how he'll go. - Часом только разве прежде нашего прибудут, да и того не будет, часом всего упредят! - поспешно отозвался Андрей. - Я Тимофея и снарядил, знаю, как поедут.
Their pace won't be ours, Dmitri Fyodorovitch. How could it be? Их езда не наша езда, Дмитрий Федорович, где им до нашего.
They won't get there an hour earlier!" Andrey, a lanky, red-haired, middle-aged driver, wearing a full-skirted coat, and with a kaftan on his arm, replied warmly. Часом не потрафят раньше! - с жаром перебил Андрей, еще не старый ямщик, рыжеватый, сухощавый парень в поддевке и с армяком на левой руке.
"Fifty roubles for vodka if we're only an hour behind them." - Пятьдесят рублей на водку, коли только часом отстанешь.
"I warrant the time, Dmitri Fyodorovitch. Ech, they won't be half an hour before us, let alone an hour." - За час времени ручаемся, Дмитрий Федорович, эх, получасом не упредят, не то что часом!
Though Mitya bustled about seeing after things, he gave his orders strangely, as it were, disconnectedly, and inconsecutively. Митя хоть и засуетился, распоряжаясь, но говорил и приказывал как-то странно, вразбивку, а не по порядку.
He began a sentence and forgot the end of it. Начинал одно и забывал окончание.
Pyotr Ilyitch found himself obliged to come to the rescue. Петр Ильич нашел необходимым ввязаться и помочь делу.
"Four hundred roubles' worth, not less than four hundred roubles' worth, just as it was then," commanded Mitya. "Four dozen champagne, not a bottle less." - На четыреста рублей, не менее как на четыреста, чтобы точь-в-точь по-тогдашнему, - командовал Митя. - Четыре дюжины шампанского, ни одной бутылки меньше.
"What do you want with so much? What's it for? - Зачем тебе столько, к чему это?
Stay!" cried Pyotr Ilyitch. "What's this box? Стой! - завопил Петр Ильич. - Это что за ящик?
What's in it? С чем?
Surely there isn't four hundred roubles' worth here?" Неужели тут на четыреста рублей?
The officious shopmen began explaining with oily politeness that the first box contained only half a dozen bottles of champagne, and only "the most indispensable articles," such as savouries, sweets, toffee, etc. Ему тотчас же объяснили суетившиеся приказчики со слащавою речью, что в этом первом ящике всего лишь полдюжины шампанского и "всякие необходимые на первый случай предметы" из закусок, конфет, монпансье и проч.
But the main part of the goods ordered would be packed and sent off, as on the previous occasion, in a special cart also with three horses travelling at full speed, so that it would arrive not more than an hour later than Dmitri Fyodorovitch himself. Но что главное "потребление" уложится и отправится сей же час особо, как и в тогдашний раз, в особой телеге и тоже тройкой и потрафит к сроку, "разве всего только часом позже Дмитрия Федоровича к месту прибудет".
"Not more than an hour! Not more than an hour! And put in more toffee and fondants. The girls there are so fond of it," Mitya insisted hotly. - Не более часу, чтоб не более часу, и как можно больше монпансье и тягушек положите; это там девки любят, - с жаром настаивал Митя.
"The fondants are all right. - Тягушек - пусть.
But what do you want with four dozen of champagne? Да четыре-то дюжины к чему тебе?
One would be enough," said Pyotr Ilyitch, almost angry. Одной довольно, - почти осердился уже Петр Ильич.
He began bargaining, asking for a bill of the goods, and refused to be satisfied. Он стал торговаться, он потребовал счет, он не хотел успокоиться.
But he only succeeded in saving a hundred roubles. Спас, однако, всего одну сотню рублей.
In the end it was agreed that only three hundred roubles' worth should be sent. Остановились на том, чтобы всего товару доставлено было не более как на триста рублей.
"Well, you may go to the devil!" cried Pyotr Ilyitch, on second thoughts. "What's it to do with me? - А, черт вас подери! - вскричал Петр Ильич, как бы вдруг одумавшись, - да мне-то тут что?
Throw away your money, since it's cost you nothing." Бросай свои деньги, коли даром нажил!
"This way, my economist, this way, don't be angry." Mitya drew him into a room at the back of the shop. "They'll give us a bottle here directly. We'll taste it. - Сюда, эконом, сюда, не сердись, - потащил его Митя в заднюю комнату лавки. - Вот здесь нам бутылку сейчас подадут, мы и хлебнем.
Ech, Pyotr Ilyitch, come along with me, for you're a nice fellow, the sort I like." Эх, Петр Ильич, поедем вместе, потому что ты человек милый, таких люблю.
Mitya sat down on a wicker chair, before a little table, covered with a dirty dinner-napkin. Митя уселся на плетеный стульчик пред крошечным столиком, накрытым грязнейшею салфеткой.
Pyotr Ilyitch sat down opposite, and the champagne soon appeared, and oysters were suggested to the gentlemen. "First-class oysters, the last lot in." Петр Ильич примостился напротив него, и мигом явилось шампанское. Предложили, не пожелают ли господа устриц, "первейших устриц, самого последнего получения".
"Hang the oysters. I don't eat them. And we don't need anything," cried Pyotr Ilyitch, almost angrily. - К черту устриц, я не ем, да и ничего не надо, -почти злобно огрызнулся Петр Ильич.
"There's no time for oysters," said Mitya. "And I'm not hungry. - Некогда устриц, - заметил Митя, - да и аппетита нет.
Do you know, friend," he said suddenly, with feeling, "I never have liked all this disorder." Знаешь, друг, - проговорил он вдруг с чувством, -не любил я никогда всего этого беспорядка.
"Who does like it? - Да кто ж его любит!
Three dozen of champagne for peasants, upon my word, that's enough to make anyone angry!" Три дюжины, помилуй, на мужиков, это хоть кого взорвет.
"That's not what I mean. -Я не про это.
I'm talking of a higher order. Я про высший порядок.
There's no order in me, no higher order. But... that's all over. There's no need to grieve about it. Порядку во мне нет, высшего порядка... Но... все это закончено, горевать нечего.
It's too late, damn it! Поздно, и к черту!
My whole life has been disorder, and one must set it in order. Вся жизнь моя была беспорядок, и надо положить порядок.
Is that a pun, eh?" Каламбурю, а?
"You're raving, not making puns! - Бредишь, а не каламбуришь.
"Glory be to God in Heaven, Glory be to God in me. . . - Слава Высшему на свете, □ □ Слава Высшему во мне!
"That verse came from my heart once, it's not a verse, but a tear.... I made it myself... not while I was pulling the captain's beard, though..." Этот стишок у меня из души вырвался когда-то, не стих, а слеза... сам сочинил... не тогда, однако, когда штабс-капитана за бороденку тащил...
"Why do you bring him in all of a sudden?" - Чего это ты вдруг о нем?
"Why do I bring him in? - Чего я вдруг о нем?
Foolery! Вздор!
All things come to an end; all things are made equal. That's the long and short of it." Все кончается, все равняется, черта - и итог.
"You know, I keep thinking of your pistols." - Право, мне всё твои пистолеты мерещатся.
"That's all foolery, too! - И пистолеты вздор!
Drink, and don't be fanciful. Пей и не фантазируй.
I love life. I've loved life too much, shamefully much. Жизнь люблю, слишком уж жизнь полюбил, так слишком, что и мерзко.
Enough! Довольно!
Let's drink to life, dear boy, I propose the toast. За жизнь, голубчик, за жизнь выпьем, за жизнь предлагаю тост!
Why am I pleased with myself? Почему я доволен собой?
I'm a scoundrel, but I'm satisfied with myself. Я подл, но доволен собой.
And yet I'm tortured by the thought that I'm a scoundrel, but satisfied with myself. И, однако ж, я мучусь тем, что я подл, но доволен собой.
I bless the creation. I'm ready to bless God and His creation directly, but... I must kill one noxious insect for fear it should crawl and spoil life for others.... Let us drink to life, dear brother. Благословляю творение, сейчас готов Бога благословить и его творение, но... надо истребить одно смрадное насекомое, чтобы не ползало, другим жизни не портило... Выпьем за жизнь, милый брат!
What can be more precious than life? Что может быть дороже жизни!
Nothing! Ничего, ничего!
To life, and to one queen of queens!" За жизнь и за одну царицу из цариц.
"Let's drink to life and to your queen, too, if you like." - Выпьем за жизнь, а пожалуй, и за твою царицу.
They drank a glass each. Выпили по стакану.
Although Mitya was excited and expansive, yet he was melancholy, too. Митя был хотя и восторжен, и раскидчив, но как-то грустен.
It was as though some heavy, overwhelming anxiety were weighing upon him. Точно какая-то непреодолимая и тяжелая забота стояла за ним.
"Misha... here's your Misha come! - Миша... это твой Миша вошел?
Misha, come here, my boy, drink this glass to Phoebus the golden-haired, of to-morrow morn..." Миша, голубчик, Миша, поди сюда, выпей ты мне этот стакан, за Феба златокудрого, завтрашнего...
"What are you giving it him for?" cried Pyotr Ilyitch, irritably. - Да зачем ты ему! - крикнул Петр Ильич раздражительно.
"Yes, yes, yes, let me! I want to!" - Ну позволь, ну так, ну я хочу.
"E- ech!" - Э-эх!
Misha emptied the glass, bowed, and ran out. Миша выпил стакан, поклонился и убежал.
"He'll remember it afterwards," Mitya remarked. "Woman, I love woman! - Запомнит дольше, - заметил Митя. - Женщину я люблю, женщину!
What is woman? Что есть женщина?
The queen of creation! Царица земли!
My heart is sad, my heart is sad, Pyotr Ilyitch. Грустно мне, грустно, Петр Ильич.
Do you remember Hamlet? Помнишь Гамлета:
'I am very sorry, good Horatio! Alas, poor Yorick!' "Мне так грустно, так грустно, Горацио... Ах, бедный Иорик!"
Perhaps that's me, Yorick? Это я, может быть, Иорик и есть.
Yes, I'm Yorick now, and a skull afterwards." Именно теперь я Иорик, а череп потом.
Pyotr Ilyitch listened in silence. Mitya, too, was silent for a while. Петр Ильич слушал и молчал, помолчал и Митя.
"What dog's that you've got here?" he asked the shopman, casually, noticing a pretty little lap-dog with dark eyes, sitting in the corner. - Это какая у вас собачка? - спросил он вдруг рассеянно приказчика, заметив в углу маленькую хорошенькую болоночку с черными глазками.
"It belongs to Varvara Alexyevna, the mistress," answered the clerk. "She brought it and forgot it here. - Это Варвары Алексеевны, хозяйки нашей, болоночка, - ответил приказчик, - сами занесли давеча да и забыли у нас.
It must be taken back to her." Отнести надо будет обратно.
"I saw one like it... in the regiment... " murmured Mitya dreamily, "only that one had its hind leg broken.... By the way, Pyotr Ilyitch, I wanted to ask you: have you ever stolen anything in your life?" -Я одну такую же видел... в полку... - вдумчиво произнес Митя, - только у той задняя ножка была сломана... Петр Ильич, хотел я тебя спросить кстати: крал ты когда что в своей жизни аль нет?
"What a question!" - Это что за вопрос?
"Oh, I didn't mean anything. - Нет, я так.
From somebody's pocket, you know. Видишь, из кармана у кого-нибудь, чужое?
I don't mean government money, everyone steals that, and no doubt you do, too..." Я не про казну говорю, казну все дерут, и ты, конечно, тоже...
"You go to the devil." - Убирайся к черту.
"I'm talking of other people's money. Stealing straight out of a pocket? - Я про чужое: прямо из кармана, из кошелька, а?
Out of a purse, eh?" "I stole twenty copecks from my mother when I was nine years old. I took it off the table on the sly, and held it tight in my hand." - Украл один раз у матери двугривенный, девяти лет был, со стола. Взял тихонько и зажал в руку.
"Well, and what happened?" - Ну и что же?
"Oh, nothing. - Ну и ничего.
I kept it three days, then I felt ashamed, confessed, and gave it back." Три дня хранил, стыдно стало, признался и отдал.
"And what then?" - Ну и что же?
"Naturally I was whipped. - Натурально, высекли.
But why do you ask? Have you stolen something?" Да ты чего уж, ты сам не украл ли?
"I have," said Mitya, winking slyly. - Украл, - хитро подмигнул Митя.
"What have you stolen?" inquired Pyotr Ilyitch curiously. - Что украл? - залюбопытствовал Петр Ильич.
"I stole twenty copecks from my mother when I was nine years old, and gave it back three days after." As he said this, Mitya suddenly got up. - У матери двугривенный, девяти лет был, через три дня отдал. - Сказав это, Митя вдруг встал с места.
"Dmitri Fyodorovitch, won't you come now?" called Andrey from the door of the shop. - Дмитрий Федорович, не поспешить ли? -крикнул вдруг у дверей лавки Андрей.
"Are you ready? - Готово?
We'll come!" Mitya started. "A few more last words and- Andrey, a glass of vodka at starting. Идем! - всполохнулся Митя. - Еще последнее сказанье и... Андрею стакан водки на дорогу сейчас!
Give him some brandy as well! Да коньяку ему, кроме водки, рюмку!
That box" (the one with the pistols) "put under my seat. Этот ящик (с пистолетами) мне под сиденье.
Good-bye, Pyotr Ilyitch, don't remember evil against me." Прощай, Петр Ильич, не поминай лихом.
"But you're coming back to-morrow?" - Да ведь завтра воротишься? - Непременно.
"Will you settle the little bill now?" cried the clerk, springing forward. - Расчетец теперь изволите покончить? -подскочил приказчик.
"Oh yes, the bill. - А, да, расчет!
Of course." Непременно!
He pulled the bundle of notes out of his pocket again, picked out three hundred roubles, threw them on the counter, and ran hurriedly out of the shop. Он опять выхватил из кармана свою пачку кредиток, снял три радужных, бросил на прилавок и спеша вышел из лавки.
Everyone followed him out, bowing and wishing him good luck. Все за ним последовали и, кланяясь, провожали с приветствиями и пожеланиями.
Andrey, coughing from the brandy he had just swallowed, jumped up on the box. Андрей крякнул от только что выпитого коньяку и вскочил на сиденье.
But Mitya was only just taking his seat when suddenly to his surprise he saw Fenya before him. Но едва только Митя начал садиться, как вдруг пред ним совсем неожиданно очутилась Феня.
She ran up panting, clasped her hands before him with a cry, and plumped down at his feet. Она прибежала вся запыхавшись, с криком сложила пред ним руки и бухнулась ему в ноги:
"Dmitri Fyodorovitch, dear good Dmitri Fyodorovitch, don't harm my mistress. - Батюшка, Дмитрий Федорович, голубчик, не погубите барыню!
And it was I told you all about it.... А я-то вам все рассказала!..
And don't murder him, he came first, he's hers! И его не погубите, прежний ведь он, ихний!
He'll marry Agrafena Alexandrovna now. That's why he's come back from Siberia. Dmitri Fyodorovitch, dear, don't take a fellow creature's life!" Замуж теперь Аграфену Александровну возьмет, с тем и из Сибири вернулся... Батюшка, Дмитрий Федорович, не загубите чужой жизни!
"Tut-tut-tut! That's it, is it? - Те-те-те, вот оно что!
So you're off there to make trouble!" muttered Pyotr Ilyitch. "Now, it's all clear, as clear as daylight. Ну, наделаешь ты теперь там дел! - пробормотал про себя Петр Ильич. - Теперь все понятно, теперь как не понять.
Dmitri Fyodorovitch, give me your pistols at once if you mean to behave like a man," he shouted aloud to Mitya. "Do you hear, Dmitri?" Дмитрий Федорович, отдай-ка мне сейчас пистолеты, если хочешь быть человеком, -воскликнул он громко Мите, - слышишь, Дмитрий!
"The pistols? - Пистолеты?
Wait a bit, brother, I'll throw them into the pool on the road," answered Mitya. "Fenya, get up, don't kneel to me. Подожди, голубчик, я их дорогой в лужу выброшу, - ответил Митя. - Феня, встань, не лежи ты предо мной.
Mitya won't hurt anyone, the silly fool won't hurt anyone again. Не погубит Митя, впредь никого уж не погубит этот глупый человек.
But I say, Fenya," he shouted, after having taken his seat. "I hurt you just now, so forgive me and have pity on me, forgive a scoundrel.... But it doesn't matter if you don't. Да вот что, Феня, - крикнул он ей, уже усевшись, -обидел я тебя давеча, так прости меня и помилуй, прости подлеца... А не простишь, все равно!
It's all the same now. Потому что теперь уже все равно!
Now then, Andrey, look alive, fly along full speed!" Трогай, Андрей, живо улетай!
Andrey whipped up the horses, and the bells began ringing. Андрей тронул; колокольчик зазвенел.
"Good-bye, Pyotr Ilyitch! - Прощай, Петр Ильич!
My last tear is for you!..." Тебе последняя слеза!..
"He's not drunk, but he keeps babbling like a lunatic," Pyotr Ilyitch thought as he watched him go. "Не пьян ведь, а какую ахинею порет!" - подумал вслед ему Петр Ильич.
He had half a mind to stay and see the cart packed with the remaining wines and provisions, knowing that they would deceive and defraud Mitya. But, suddenly feeling vexed with himself, he turned away with a curse and went to the tavern to play billiards. Он расположился было остаться присмотреть за тем, как будут снаряжать воз (на тройке же) с остальными припасами и винами, предчувствуя, что надуют и обсчитают Митю, но вдруг, сам на себя рассердившись, плюнул и пошел в свой трактир играть на биллиарде.
"He's a fool, though he's a good fellow," he muttered as he went. "I've heard of that officer, Grushenka's former flame. -Дурак, хоть и хороший малый... - бормотал он про себя дорогой. - Про этого какого-то офицера "прежнего" Грушенькинова я слыхал.
Well, if he has turned up.... Ech, those pistols! Ну, если прибыл, то... Эх, пистолеты эти!
Damn it all! I'm not his nurse! А, черт, что я, его дядька, что ли?
Let them do what they like! Пусть их!
Besides, it'll all come to nothing. Да и ничего не будет.
They're a set of brawlers, that's all. Горланы, и больше ничего.
They'll drink and fight, fight and make friends again. Напьются и подерутся, подерутся и помирятся.
They are not men who do anything real. Разве это люди дела?
What does he mean by 'I'm stepping aside, I'm punishing myself1? It'll come to nothing! Что это за "устранюсь", "казню себя" - ничего не будет!
He's shouted such phrases a thousand times, drunk, in the taverns. Тысячу раз кричал этим слогом пьяный в трактире.
But now he's not drunk. Теперь-то не пьян.
'Drunk in spirit'- they're fond of fine phrases, the villains. "Пьян духом" - слог любят подлецы.
Am I his nurse? Дядька я ему, что ли?
He must have been fighting, his face was all over blood. И не мог не подраться, вся харя в крови.
With whom? С кем бы это?
I shall find out at the Metropolis. В трактире узнаю.
And his handkerchief was soaked in blood.... It's still lying on my floor.... Hang it!" И платок в крови... Фу, черт, у меня на полу остался... наплевать!
He reached the tavern in a bad humour and at once made up a game. Пришел в трактир он в сквернейшем расположении духа и тотчас же начал партию.
The game cheered him. Партия развеселила его.
He played a second game, and suddenly began telling one of his partners that Dmitri Karamazov had come in for some cash again- something like three thousand roubles, and had gone to Mokroe again to spend it with Grushenka.... Сыграл другую и вдруг заговорил с одним из партнеров о том, что у Дмитрия Карамазова опять деньги появились, тысяч до трех, сам видел, и что он опять укатил кутить в Мокрое с Грушенькой.
This news roused singular interest in his listeners. Это было принято почти с неожиданным любопытством слушателями.
They all spoke of it, not laughing, but with a strange gravity. И все они заговорили не смеясь, а как-то странно серьезно.
They left off playing. Даже игру перервали.
"Three thousand? -Три тысячи?
But where can he have got three thousand?" Да откуда у него быть трем тысячам?
Questions were asked. Стали расспрашивать дальше.
The story of Madame Hohlakov's present was received with scepticism. Известие о Хохлаковой приняли сомнительно.
"Hasn't he robbed his old father?- that's the question." -А не ограбил ли старика, вот что?
"Three thousand! -Три тысячи!
There's something odd about it." Что-то не ладно.
"He boasted aloud that he would kill his father; we all heard him, here. - Похвалялся же убить отца вслух, все здесь слышали.
And it was three thousand he talked about..." Именно про три тысячи говорил...
Pyotr Ilyitch listened. All at once he became short and dry in his answers. Петр Ильич слушал и вдруг стал отвечать на расспросы сухо и скупо.
He said not a word about the blood on Mitya's face and hands, though he had meant to speak of it at first. Про кровь, которая была на лице и на руках Мити, не упомянул ни слова, а когда шел сюда, хотел было рассказать.
They began a third game, and by degrees the talk about Mitya died away. But by the end of the third game, Pyotr Ilyitch felt no more desire for billiards; he laid down the cue, and without having supper as he had intended, he walked out of the tavern. Начали третью партию, мало-помалу разговор о Мите затих; но, докончив третью партию, Петр Ильич больше играть не пожелал, положил кий и, не поужинав, как собирался, вышел из трактира.
When he reached the market-place he stood still in perplexity, wondering at himself. Выйдя на площадь, он стал в недоумении и даже дивясь на себя.
He realised that what he wanted was to go to Fyodor Pavlovitch's and find out if anything had happened there. Он вдруг сообразил, что ведь он хотел сейчас идти в дом Федора Павловича, узнать, не произошло ли чего.
"On account of some stupid nonsense as it's sure to turn out- am I going to wake up the household and make a scandal? "Из-за вздора, который окажется, разбужу чужой дом и наделаю скандала.
Fooh! damn it, is it my business to look after them?" Фу, черт, дядька я им, что ли?"
In a very bad humour he went straight home, and suddenly remembered Fenya. В сквернейшем расположении духа направился он прямо к себе домой и вдруг вспомнил про Феню:
"Damn it all! I ought to have questioned her just now," he thought with vexation, "I should have heard everything." "Э, черт, вот бы давеча расспросить ее, - подумал он в досаде, - все бы и знал".
And the desire to speak to her, and so find out, became so pressing and importunate that when he was halfway home he turned abruptly and went towards the house where Grushenka lodged. И до того вдруг загорелось в нем самое нетерпеливое и упрямое желание поговорить с нею и разузнать, что с полдороги он круто повернул к дому Морозовой, в котором квартировала Грушенька.
Going up to the gate he knocked. The sound of the knock in the silence of the night sobered him and made him feel annoyed. Подойдя к воротам, он постучался, и раздавшийся в тишине ночи стук опять как бы вдруг отрезвил и обозлил его.
And no one answered him; everyone in the house was asleep. К тому же никто не откликнулся, все в доме спали.
"And I shall be making a fuss!" he thought, with a feeling of positive discomfort. But instead of going away altogether, he fell to knocking again with all his might, filling the street with clamour. "И тут скандалу наделаю!" - подумал он с каким-то уже страданием в душе, но вместо того, чтоб уйти окончательно, принялся вдруг стучать снова и изо всей уже силы. Поднялся гам на всю улицу.
"Not coming? Well, I will knock them up, I will!" he muttered at each knock, fuming at himself, but at the same time he redoubled his knocks on the gate. "Так вот нет же, достучусь, достучусь!" -бормотал он, с каждым звуком злясь на себя до остервенения, но с тем вместе и усугубляя удары в ворота.
Chapter 6. VI
"I Am Coming, Too!" Сам еду!
BUT Dmitri Fyodorovitch was speeding along the road. А Дмитрий Федорович летел по дороге.
It was a little more than twenty versts to Mokroe, but Andrey's three horses galloped at such a pace that the distance might be covered in an hour and a quarter. До Мокрого было двадцать верст с небольшим, но тройка Андреева скакала так, что могла поспеть в час с четвертью.
The swift motion revived Mitya. Быстрая езда как бы вдруг освежила Митю.
The air was fresh and cool, there were big stars shining in the sky. Воздух был свежий и холодноватый, на чистом небе сияли крупные звезды.
It was the very night, and perhaps the very hour, in which Alyosha fell on the earth, and rapturously swore to love it for ever and ever. Это была та самая ночь, а может, и тот самый час, когда Алеша, упав на землю, "исступленно клялся любить ее во веки веков".
All was confusion, confusion in Mitya's soul, but although many things were goading his heart, at that moment his whole being was yearning for her, his queen, to whom he was flying to look on her for the last time. Но смутно, очень смутно было в душе Мити, и хоть многое терзало теперь его душу, но в этот момент все существо его неотразимо устремилось лишь к ней, к его царице, к которой летел он, чтобы взглянуть на нее в последний раз.
One thing I can say for certain; his heart did not waver for one instant. Скажу лишь одно: даже и не спорило сердце его ни минуты.
I shall perhaps not be believed when I say that this jealous lover felt not the slightest jealousy of this new rival, who seemed to have sprung out of the earth. Не поверят мне, может быть, если скажу, что этот ревнивец не ощущал к этому новому человеку, новому сопернику, выскочившему из-под земли, к этому "офицеру" ни малейшей ревности.
If any other had appeared on the scene, he would have been jealous at once, and would-perhaps have stained his fierce hands with blood again. But as he flew through the night, he felt no envy, no hostility even, for the man who had been her first lover.... It is true he had not yet seen him. Ко всякому другому, явись такой, приревновал бы тотчас же и, может, вновь бы намочил свои страшные руки кровью, а к этому, к этому "ее первому", не ощущал он теперь, летя на своей тройке, не только ревнивой ненависти, но даже враждебного чувства - правда, еще не видал его.
"Here there was no room for dispute: it was her right and his; this was her first love which, after five years, she had not forgotten; so she had loved him only for those five years, and I, how do I come in? "Тут уж бесспорно, тут право ее и его; тут ее первая любовь, которую она в пять лет не забыла: значит, только его и любила в эти пять лет, а я-то, я зачем тут подвернулся?
What right have I? Что я-то тут и при чем?
Step aside, Mitya, and make way! Отстранись, Митя, и дай дорогу!
What am I now? Да и что я теперь?
Now everything is over apart from the officer even if he had not appeared, everything would be over..." Теперь уж и без офицера все кончено, хотя бы и не явился он вовсе, то все равно все было бы кончено..."
These words would roughly have expressed his feelings, if he had been capable of reasoning. Вот в каких словах он бы мог приблизительно изложить свои ощущения, если бы только мог рассуждать.
But he could not reason at that moment. Но он уже не мог тогда рассуждать.
His present plan of action had arisen without reasoning. At Fenya's first words, it had sprung from feeling, and been adopted in a flash, with all its consequences. Вся теперешняя решимость его родилась без рассуждений, в один миг, была сразу почувствована и принята целиком со всеми последствиями еще давеча, у Фени, с первых слов ее.
And yet, in spite of his resolution, there was confusion in his soul, an agonising confusion: his resolution did not give him peace. И все-таки, несмотря на всю принятую решимость, было смутно в душе его, смутно до страдания: не дала и решимость спокойствия.
There was so much behind that tortured him. Слишком многое стояло сзади его и мучило.
And it seemed strange to him, at moments, to think that he had written his own sentence of death with pen and paper: "I punish myself," and the paper was lying there in his pocket, ready; the pistol was loaded; he had already resolved how, next morning, he would meet the first warm ray of "golden-haired Phoebus." And yet he could not be quit of the past, of all that he had left behind and that tortured him. He felt that miserably, and the thought of it sank into his heart with despair. И странно было ему это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером на бумаге: "казню себя и наказую"; и бумажка лежала тут, в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый горячий луч "Феба златокудрого", а между тем с прежним, со всем стоявшим сзади и мучившим его, все-таки нельзя было рассчитаться, чувствовал он это до мучения, и мысль о том впивалась в его душу отчаянием.
There was one moment when he felt an impulse to stop Andrey, to jump out of the cart, to pull out his loaded pistol, and to make an end of everything without waiting for the dawn. Было одно мгновение в пути, что ему вдруг захотелось остановить Андрея, выскочить из телеги, достать свой заряженный пистолет и покончить все, не дождавшись и рассвета.
But that moment flew by like a spark. Но мгновение это пролетело как искорка.
The horses galloped on, "devouring space," and as he drew near his goal, again the thought of her, of her alone, took more and more complete possession of his soul, chasing away the fearful images that had been haunting it. Да и тройка летела, "пожирая пространство", и по мере приближения к цели опять-таки мысль о ней, о ней одной, все сильнее и сильнее захватывала ему дух и отгоняла все остальные страшные призраки от его сердца.
Oh, how he longed to look upon her, if only for a moment, if only from a distance! О, ему так хотелось поглядеть на нее, хоть мельком, хоть издали!
"She's now with him," he thought, "now I shall see what she looks like with him, her first love, and that's all I want." "Она теперь с ним, ну вот и погляжу, как она теперь с ним, со своим прежним милым, и только этого мне и надо".
Never had this woman, who was such a fateful influence in his life, aroused such love in his breast, such new and unknown feeling, surprising even to himself, a feeling tender to devoutness, to self-effacement before her! И никогда еще не подымалось из груди его столько любви к этой роковой в судьбе его женщине, столько нового, не испытанного им еще никогда чувства, чувства неожиданного даже для него самого, чувства нежного до моления, до исчезновения пред ней.
"I will efface myself!" he said, in a rush of almost hysterical ecstasy. "И исчезну!" - проговорил он вдруг в припадке какого-то истерического восторга.
They had been galloping nearly an hour. Скакали уже почти час.
Mitya was silent, and though Andrey was, as a rule, a talkative peasant, he did not utter a word, either. He seemed afraid to talk, he only whipped up smartly his three lean, but mettlesome, bay horses. Митя молчал, а Андрей, хотя и словоохотливый был мужик, тоже не вымолвил еще ни слова, точно опасался заговорить, и только живо погонял своих "одров", свою гнедую, сухопарую, но резвую тройку.
Suddenly Mitya cried out in horrible anxiety: Как вдруг Митя в страшном беспокойстве воскликнул:
"Andrey! - Андрей!
What if they're asleep?" А что, если спят?
This thought fell upon him like a blow. It had not occurred to him before. Ему это вдруг вспало на ум, а до сих пор он о том и не подумал.
"It may well be that they're gone to bed by now, Dmitri Fyodorovitch." - Надо думать, что уж легли, Дмитрий Федорович.
Mitya frowned as though in pain. Yes, indeed... he was rushing there... with such feelings... while they were asleep... she was asleep, perhaps, there too.... An angry feeling surged up in his heart. Митя болезненно нахмурился: что, в самом деле, он прилетит... с такими чувствами... а они спят... спит и она, может быть, тут же... Злое чувство закипело в его сердце.
"Drive on, Andrey! Whip them up! Look alive!" he cried, beside himself. - Погоняй, Андрей, катай, Андрей, живо! -закричал он в исступлении.
"But maybe they're not in bed!" Andrey went on after a pause. "Timofey said they were a lot of them there-." - А может, еще и не полегли, - рассудил, помолчав, Андрей. - Даве Тимофей сказывал, что там много их собралось...
"At the station?" - На станции?
"Not at the posting-station, but at Plastunov's, at the inn, where they let out horses, too." - Не в станции, а у Пластуновых, на постоялом дворе, вольная, значит, станция.
"I know. So you say there are a lot of them? - Знаю; так как же ты говоришь, что много?
How's that? Где же много?
Who are they?" cried Mitya, greatly dismayed at this unexpected news. Кто такие? - вскинулся Митя в страшной тревоге при неожиданном известии.
"Well, Timofey was saying they're all gentlefolk. Two from our town- who they are I can't say- and there are two others, strangers, maybe more besides. I didn't ask particularly. - Да сказывал Тимофей, все господа: из города двое, кто таковы - не знаю, только сказывал Тимофей, двое из здешних господ, да тех двое, будто бы приезжих, а может, и еще кто есть, не спросил я его толково.
They've set to playing cards, so Timofey said." В карты, говорил, стали играть.
"Cards?" - В карты?
"So, maybe they're not in bed if they're at cards. -Так вот, может, и не спят, коли в карты зачали.
It's most likely not more than eleven." Думать надо, теперь всего одиннадцатый час в исходе, не более того.
"Quicker, Andrey! Quicker!" Mitya cried again, nervously. - Погоняй, Андрей, погоняй! - нервно вскричал опять Митя.
"May I ask you something, sir?" said Andrey, after a pause. "Only I'm afraid of angering you, sir." - Что это, я вас спрошу, сударь, - помолчав, начал снова Андрей, - вот только бы не осердить мне вас, боюсь, барин.
"What is it?" - Чего тебе?
"Why, Fenya threw herself at your feet just now, and begged you not to harm her mistress, and someone else, too... so you see, sir- It's I am taking you there... forgive me, sir, it's my conscience... maybe it's stupid of me to speak of it-." - Давеча Федосья Марковна легла вам в ноги, молила, барыню чтобы вам не сгубить и еще кого... так вот, сударь, что везу-то я вас туда... Простите, сударь, меня, так, от совести, может, глупо что сказал.
Mitya suddenly seized him by the shoulders from behind. Митя вдруг схватил его сзади за плечи.
"Are you a driver?" he asked frantically. -Ты ямщик? Ямщик? - начал он исступленно.
"Yes sir." - Ямщик...
"Then you know that one has to make way. - Знаешь ты, что надо дорогу давать.
What would you say to a driver who wouldn't make way for anyone, but would just drive on and crush people? Что ямщик, так уж никому и дороги не дать, дави, дескать, я еду!
No, a driver mustn't run over people. Нет, ямщик, не дави!
One can't run over a man. One can't spoil people's lives. And if you have spoilt a life- punish yourself.... If only you've spoilt, if only you've ruined anyone's life- punish yourself and go away." Нельзя давить человека, нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь - наказуй себя... если только испортил, если только загубил кому жизнь - казни себя и уйди.
These phrases burst from Mitya almost hysterically. Все это вырвалось у Мити как бы в совершенной истерике.
Though Andrey was surprised at him, he kept up the conversation. Андрей хоть и подивился на барина, но разговор поддержал.
"That's right, Dmitri Fyodorovitch, you're quite right, one mustn't crush or torment a man, or any kind of creature, for every creature is created by God. Take a horse, for instance, for some folks, even among us drivers, drive anyhow. Nothing will restrain them, they just force it along." - Правда это, батюшка Дмитрий Федорович, это вы правы, что не надо человека давить, тоже и мучить, равно как и всякую тварь, потому всякая тварь - она тварь созданная, вот хоть бы лошадь, потому другой ломит зря, хоша бы и наш ямщик... И удержу ему нет, так он и прет, прямо тебе так и прет.
"To hell?" Mitya interrupted, and went off into his abrupt, short laugh. "Andrey, simple soul," he seized him by the shoulders again, "tell me, will Dmitri Fyodorovitch Karamazov go to hell, or not, what do you think?" - Во ад? - перебил вдруг Митя и захохотал своим неожиданным коротким смехом. - Андрей, простая душа, - схватил он опять его крепко за плечи, - говори: попадет Дмитрий Федорович Карамазов во ад али нет, как по-твоему?
"I don't know, darling, it depends on you, for you are... you see, sir, when the Son of God was nailed on the Cross and died, He went straight down to hell from the Cross, and set free all sinners that were in agony. - Не знаю, голубчик, от вас зависит, потому вы у нас... Видишь, сударь, когда Сын Божий на кресте был распят и помер, то сошел он со креста прямо во ад и освободил всех грешников, которые мучились.
And the devil groaned, because he thought that he would get no more sinners in hell. И застонал ад об том, что уж больше, думал, к нему никто теперь не придет, грешников-то.
And God said to him, then, И сказал тогда аду Господь:
'Don't groan, for you shall have all the mighty of the earth, the rulers, the chief judges, and the rich men, and shall be filled up as you have been in all the ages till I come again.' "Не стони, аде, ибо приидут к тебе отселева всякие вельможи, управители, главные судьи и богачи, и будешь восполнен так же точно, как был во веки веков, до того времени, пока снова приду".
Those were His very words..." Это точно, это было такое слово...
"A peasant legend! Capital! - Народная легенда, великолепно!
Whip up the left, Andrey!" Стегни левую, Андрей!
"So you see, sir, who it is hell's for," said Andrey, whipping up the left horse, "but you're like a little child... that's how we look on you... and though you're hasty-tempered, sir, yet God will forgive you for your kind heart." - Так вот, сударь, для кого ад назначен, - стегнул Андрей левую, - а вы у нас, сударь, все одно как малый ребенок... так мы вас почитаем... И хоть гневливы вы, сударь, это есть, но за простодушие ваше простит Господь.
"And you, do you forgive me, Andrey?" - А ты, ты простишь меня, Андрей?
"What should I forgive you for, sir? You've never done me any harm." - Мне что же вас прощать, вы мне ничего не сделали.
"No, for everyone, for everyone, you here alone, on the road, will you forgive me for everyone? - Нет, за всех, за всех ты один, вот теперь, сейчас, здесь, на дороге, простишь меня за всех?
Speak, simple peasant heart!" Говори, душа простолюдина!
"Oh, sir! - Ох, сударь!
I feel afraid of driving you, your talk is so strange." Боязно вас и везти-то, странный какой-то ваш разговор...
But Mitya did not hear. Но Митя не расслышал.
He was frantically praying and muttering to himself. Он исступленно молился и дико шептал про себя.
"Lord, receive me, with all my lawlessness, and do not condemn me. - Господи, прими меня во всем моем беззаконии, но не суди меня.
Let me pass by Thy judgment... do not condemn me, for I have condemned myself, do not condemn me, for I love Thee, O Lord. Пропусти мимо без суда твоего... Не суди, потому что я сам осудил себя; не суди, потому что люблю тебя, Господи!
I am a wretch, but I love Thee. If Thou sendest me to hell, I shall love Thee there, and from there I shall cry out that I love Thee for ever and ever.... But let me love to the end.... Here and now for just five hours... till the first light of Thy day... for I love the queen of my soul... Мерзок сам, а люблю тебя: во ад пошлешь, и там любить буду и оттуда буду кричать, что люблю тебя во веки веков... Но дай и мне долюбить... здесь, теперь долюбить, всего пять часов до горячего луча твоего... Ибо люблю царицу души моей.
I love her and I cannot help loving her. Люблю и не могу не любить.
Thou seest my whole heart... Сам видишь меня всего.
I shall gallop up, I shall fall before her and say, 'You are right to pass on and leave me. Farewell and forget your victim... never fret yourself about me!'" Прискачу, паду пред нею: права ты, что мимо меня прошла... Прощай и забудь твою жертву, не тревожь себя никогда!
"Mokroe!" cried Andrey, pointing ahead with his whip. - Мокрое! - крикнул Андрей, указывая вперед кнутом.
Through the pale darkness of the night loomed a solid black mass of buildings, flung down, as it were, in the vast plain. Сквозь бледный мрак ночи зачернелась вдруг твердая масса строений, раскинутых на огромном пространстве.
The village of Mokroe numbered two thousand inhabitants, but at that hour all were asleep, and only here and there a few lights still twinkled. Село Мокрое было в две тысячи душ, но в этот час все оно уже спало, и лишь кое-где из мрака мелькали еще редкие огоньки.
"Drive on, Andrey, I come!" Mitya exclaimed, feverishly. - Г они, гони, Андрей, еду! - воскликнул как бы в горячке Митя.
"They're not asleep," said Andrey again, pointing with his whip to the Plastunovs' inn, which was at the entrance to the village. The six windows, looking on the street, were all brightly lighted up. - Не спят! - проговорил опять Андрей, указывая кнутом на постоялый двор Пластуновых, стоявший сейчас же на въезде и в котором все шесть окон на улицу были ярко освещены.
"They're not asleep," Mitya repeated joyously. "Quicker, Andrey! Gallop! Drive up with a dash! Set the bells ringing! - Не спят! - радостно подхватил Митя, - греми, Андрей, гони вскачь, звени, подкати с треском.
Let all know that I have come. Чтобы знали все, кто приехал!
I'm coming! Я еду!
I'm coming, too!" Сам еду! - исступленно восклицал Митя.
Andrey lashed his exhausted team into a gallop, drove with a dash and pulled up his steaming, panting horses at the high flight of steps. Андрей пустил измученную тройку вскачь и действительно с треском подкатил к высокому крылечку и осадил своих запаренных полузадохшихся коней.
Mitya jumped out of the cart just as the innkeeper, on his way to bed, peeped out from the steps curious to see who had arrived. Митя соскочил с телеги, и как раз хозяин двора, правда уходивший уже спать, полюбопытствовал заглянуть с крылечка, кто это таков так подкатил.
"Trifon Borissovitch, is that you?" - Трифон Борисыч, ты?
The innkeeper bent down, looked intently, ran down the steps, and rushed up to the guest with obsequious delight. Хозяин нагнулся, вгляделся, стремглав сбежал с крылечка и в подобострастном восторге кинулся к гостю.
"Dmitri Fyodorovitch, your honour! - Батюшка, Дмитрий Федорыч!
Do I see you again?" Вас ли вновь видим?
Trifon Borissovitch was a thick-set, healthy peasant, of middle height, with a rather fat face. His expression was severe and uncompromising, especially with the peasants of Mokroe, but he had the power of assuming the most obsequious countenance, when he had an inkling that it was to his interest. Этот Трифон Борисыч был плотный и здоровый мужик, среднего роста, с несколько толстоватым лицом, виду строгого и непримиримого, с мокринскими мужиками особенно, но имевший дар быстро изменять лицо свое на самое подобострастное выражение, когда чуял взять выгоду.
He dressed in Russian style, with a shirt buttoning down on one side, and a full-skirted coat. He had saved a good sum of money, but was for ever dreaming of improving his position. Ходил по-русски, в рубахе с косым воротом и в поддевке, имел деньжонки значительные, но мечтал и о высшей роли неустанно.
More than half the peasants were in his clutches, everyone in the neighbourhood was in debt to him. Половина с лишком мужиков была у него в когтях, все были ему должны кругом.
From the neighbouring landowners he bought and rented lands which were worked by the peasants, in payment of debts which they could never shake off. Он арендовал у помещиков землю и сам покупал, а обрабатывали ему мужики эту землю за долг, из которого никогда не могли выйти.
He was a widower, with four grown-up daughters. One of them was already a widow and lived in the inn with her two children, his grandchildren, and worked for him like a charwoman. Был он вдов и имел четырех взрослых дочерей; одна была уже вдовой, жила у него с двумя малолетками, ему внучками, и работала на него как поденщица.
Another of his daughters was married to a petty official, and in one of the rooms of the inn, on the wall could be seen, among the family photographs, a miniature photograph of this official in uniform and official epaulettes. Другая дочка-мужичка была замужем за чиновником, каким-то выслужившимся писаречком, и в одной из комнат постоялого двора на стенке можно было видеть в числе семейных фотографий, миниатюрнейшего размера, фотографию и этого чиновничка в мундире и в чиновных погонах.
The two younger daughters used to wear fashionable blue or green dresses, fitting tight at the back, and with trains a yard long, on Church holidays or when they went to pay visits. But next morning they would get up at dawn, as usual, sweep out the rooms with a birch-broom, empty the slops, and clean up after lodgers. Две младшие дочери, в храмовой праздник али отправляясь куда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и во всякий день, подымались чем свет и с березовыми вениками в руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.
In spite of the thousands of roubles he had saved, Trifon Borissovitch was very fond of emptying the pockets of a drunken guest, and remembering that not a month ago he had, in twenty-four hours, made two if not three hundred roubles out of Dmitri, when he had come on his escapade with Grushenka, he met him now with eager welcome, scenting his prey the moment Mitya drove up to the steps. Несмотря на приобретенные уже тысячки, Трифон Борисыч очень любил сорвать с постояльца кутящего и, помня, что еще месяца не прошло, как он в одни сутки поживился от Дмитрия Федоровича, во время кутежа его с Грушенькой, двумя сотнями рубликов с лишком, если не всеми тремя, встретил его теперь радостно и стремительно, уже по тому одному, как подкатил ко крыльцу его Митя, почуяв снова добычу.
"Dmitri Fyodorovitch, dear sir, we see you once more!" - Батюшка, Дмитрий Федорович, вас ли вновь обретаем?
"Stay, Trifon Borissovitch," began Mitya, "first and foremost, where is she?" - Стой, Трифон Борисыч, - начал Митя, - прежде всего самое главное: где она?
"Agrafena Alexandrovna?" The inn-keeper understood at once, looking sharply into Mitya's face. "She's here, too..." - Аграфена Александровна? - тотчас понял хозяин, зорко вглядываясь в лицо Мити, - да здесь и она... пребывает...
"With whom? With whom?" - С кем, с кем?
"Some strangers. One is an official gentleman, a Pole, to judge from his speech. He sent the horses for her from here; and there's another with him, a friend of his, or a fellow traveller, there's no telling. They're dressed like civilians." -Гости проезжие-с... Один-то чиновник, надоть быть из поляков, по разговору судя, он-то за ней и послал лошадей отсюдова; а другой с ним товарищ его али попутчик, кто разберет; по-штатски одеты...
"Well, are they feasting? - Что же, кутят?
Have they money?" Богачи?
"Poor sort of a feast! - Какое кутят!
Nothing to boast of, Dmitri Fyodorovitch." Небольшая величина, Дмитрий Федорович.
"Nothing to boast of? - Небольшая?
And who are the others?" Ну, а другие?
"They're two gentlemen from the town.... They've come back from Tcherny, and are putting up here. -Из города эти, двое господ... Из Черней возвращались, да и остались.
One's quite a young gentleman, a relative of Mr. Miusov he must be, but I've forgotten his name... and I expect you know the other, too, a gentleman called Maximov. He's been on a pilgrimage, so he says, to the monastery in the town. He's travelling with this young relation of Mr. Miusov." Один-то, молодой, надоть быть родственник господину Миусову, вот только как звать забыл... а другого, надо полагать, вы тоже знаете: помещик Максимов, на богомолье, говорит, заехал в монастырь ваш там, да вот с родственником этим молодым господина Миусова и ездит...
"Is that all?" - Только и всех? - Только.
"Stay, listen, Trifon Borissovitch. Tell me the chief thing: What of her? How is she?" - Стой, молчи, Трифон Борисыч, говори теперь самое главное: что она, как она?
"Oh, she's only just come. She's sitting with them." - Да вот давеча прибыла и сидит с ними.
"Is she cheerful? - Весела?
Is she laughing?" Смеется?
"No, I think she's not laughing much. She's sitting quite dull. She's combing the young gentleman's hair." -Нет, кажись, не очень смеется... Даже скучная совсем сидит, молодому человеку волосы расчесывала.
"The Pole- the officer?" - Это поляку, офицеру?
"He's not young, and he's not an officer, either. Not him, sir. It's the young gentleman that's Mr. Miusov's relation. I've forgotten his name." - Да какой же он молодой, да и не офицер он вовсе; нет, сударь, не ему, а миусовскому племяннику этому, молодому-то... вот только имя забыл.
"Kalganov?" - Калганов?
"That's it, Kalganov!" - Именно Калганов.
"All right. I'll see for myself. - Хорошо, сам решу.
Are they playing cards?" В карты играют?
"They have been playing, but they've left off. They've been drinking tea, the official gentleman asked for liqueurs." - Играли, да перестали, чай отпили, наливки чиновник потребовал.
"Stay, Trifon Borissovitch, stay, my good soul, I'll see for myself. - Стой, Трифон Борисыч, стой, душа, сам решу.
Now answer one more question: are the gypsies here?" Теперь отвечай самое главное: нет цыган?
"You can't have the gypsies now, Dmitri Fyodorovitch. The authorities have sent them away. But we've Jews that play the cymbals and the fiddle in the village, so one might send for them. - Цыган теперь вовсе не слышно, Дмитрий Федорович, согнало начальство, а вот жиды здесь есть, на цимбалах играют и на скрипках, в Рождественской, так это можно бы за ними хоша и теперь послать.
They'd come." Прибудут.
"Send for them. Certainly send for them!" cried Mitya. "And you can get the girls together as you did then, Marya especially, Stepanida, too, and Arina. - Послать, непременно послать! - вскричал Митя. -А девок можно поднять как тогда, Марью особенно, Степаниду тоже, Арину.
Two hundred roubles for a chorus!" Двести рублей за хор!
"Oh, for a sum like that I can get all the village together, though by now they're asleep. - Да за этакие деньги я все село тебе подыму, хоть и полегли теперь дрыхнуть.
Are the peasants here worth such kindness, Dmitri Fyodorovitch, or the girls either? Да и стоят ли, батюшка Дмитрий Федорович, здешние мужики такой ласки, али вот девки?
To spend a sum like that on such coarseness and rudeness! Этакой подлости да грубости такую сумму определять!
What's the good of giving a peasant a cigar to smoke, the stinking ruffian! Ему ли, нашему мужику, цигарки курить, а ты им давал. Ведь от него смердит, от разбойника.
And the girls are all lousy. А девки все, сколько их ни есть, вшивые.
Besides, I'll get my daughters up for nothing, let alone a sum like that. They've only just gone to bed, I'll give them a kick and set them singing for you. Да я своих дочерей тебе даром подыму, не то что за такую сумму, полегли только спать теперь, так я их ногой в спину напинаю да для тебя петь заставлю.
You gave the peasants champagne to drink the other day, e-ech!" Мужиков намедни шампанским поили, э-эх!
For all his pretended compassion for Mitya, Trifon Borissovitch had hidden half a dozen bottles of champagne on that last occasion, and had picked up a hundred-rouble note under the table, and it had remained in his clutches. Трифон Борисыч напрасно сожалел Митю: он тогда у него сам с полдюжины бутылок шампанского утаил, а под столом сторублевую бумажку поднял и зажал себе в кулак. Так и осталась она у него в кулаке.
"Trifon Borissovitch, I sent more than one thousand flying last time I was here. - Трифон Борисыч, растряс я тогда не одну здесь тысячку.
Do you remember?" Помнишь?
"You did send it flying. I may well remember. You must have left three thousand behind you." - Растрясли, голубчик, как вас не вспомнить, три тысячки у нас небось оставили.
"Well, I've come to do the same again, do you see?" - Ну, так и теперь с тем приехал, видишь?
And he pulled out his roll of notes, and held them up before the innkeeper's nose. И он вынул и поднес к самому носу хозяина свою пачку кредиток.
Now, listen and remember. In an hour's time the wine will arrive, savouries, pies, and sweets- bring them all up at once. - Теперь слушай и понимай: через час вино придет, закуски, пироги и конфеты - все тотчас же туда наверх.
That box Andrey has got is to be brought up at once, too. Open it, and hand champagne immediately. And the girls, we must have the girls, Marya especially." Этот ящик, что у Андрея, туда тоже сейчас наверх, раскрыть и тотчас же шампанское подавать... А главное - девок, девок, и Марью чтобы непременно...
He turned to the cart and pulled out the box of pistols. Он повернулся к телеге и вытащил из-под сиденья свой ящик с пистолетами.
"Here, Andrey, let's settle. - Расчет, Андрей, принимай!
Here's fifteen roubles for the drive, and fifty for vodka... for your readiness, for your love.... Remember Karamazov!" Вот тебе пятнадцать рублей за тройку, а вот пятьдесят на водку... за готовность, за любовь твою... Помни барина Карамазова!
"I'm afraid, sir," Andrey. "Give me five roubles extra, but more I won't take. -Боюсь я, барин... - заколебался Андрей, - пять рублей на чай пожалуйте, а больше не приму.
Trifon Borissovitch, bear witness. Трифон Борисыч свидетелем.
Forgive my foolish words..." Уж простите глупое слово мое...
"What are you afraid of?" asked Mitya, scanning him. "Well, go to the devil, if that's it?" he cried, flinging him five roubles. "Now, Trifon Borissovitch, take me up quietly and let me first get a look at them, so that they don't see me. - Чего боишься, - обмерил его взглядом Митя, - ну и черт с тобой, коли так! - крикнул он, бросая ему пять рублей. - Теперь, Трифон Борисыч, проводи меня тихо и дай мне на них на всех перво-наперво глазком глянуть, так чтоб они меня не заметили.
Where are they? In the blue room?" Где они там, в голубой комнате?
Trifon Borissovitch looked apprehensively at Mitya, but at once obediently did his bidding. Leading him into the passage, he went himself into the first large room, adjoining that in which the visitors were sitting, and took the light away. Трифон Борисыч опасливо поглядел на Митю, но тотчас же послушно исполнил требуемое: осторожно провел его в сени, сам вошел в большую первую комнату, соседнюю с той, в которой сидели гости, и вынес из нее свечу.
Then he stealthily led Mitya in, and put him in a corner in the dark, whence he could freely watch the company without being seen. Затем потихоньку ввел Митю и поставил его в углу, в темноте, откуда бы он мог свободно разглядеть собеседников ими не видимый.
But Mitya did not look long, and, indeed, he could not see them; he saw her, his heart throbbed violently, and all was dark before his eyes. Но Митя недолго глядел, да и не мог разглядывать: он увидел ее, и сердце его застучало, в глазах помутилось.
She was sitting sideways to the table in a low chair, and beside her, on the sofa, was the pretty youth, Kalganov. She was holding his hand and seemed to be laughing, while he, seeming vexed and not looking at her, was saying something in a loud voice to Maximov, who sat the other side of the table, facing Grushenka. Она сидела за столом сбоку, в креслах, а рядом с нею, на диване, хорошенький собою и еще очень молодой Калганов; она держала его за руку и, кажется, смеялась, а тот, не глядя на нее, что-то громко говорил, как будто с досадой, сидевшему чрез стол напротив Грушеньки Максимову.
Maximov was laughing violently at something. Максимов же чему-то очень смеялся.
On the sofa sat he, and on a chair by the sofa there was another stranger. На диване сидел он, а подле дивана, на стуле, у стены какой-то другой незнакомец.
The one on the sofa was lolling backwards, smoking a pipe, and Mitya had an impression of a stoutish, broad-faced, short little man, who was apparently angry about something. Тот, который сидел на диване развалясь, курил трубку, и у Мити лишь промелькнуло, что это какой-то толстоватый и широколицый человечек, ростом, должно быть, невысокий и как будто на что-то сердитый.
His friend, the other stranger, struck Mitya as extraordinarily tall, but he could make out nothing more. Товарищ же его, другой незнакомец, показался Мите что-то уж чрезвычайно высокого роста; но более он ничего не мог разглядеть.
He caught his breath. Дух у него захватило.
He could not bear it for a minute, he put the pistol-case on a chest, and with a throbbing heart he walked, feeling cold all over, straight into the blue room to face the company. И минуты он не смог выстоять, поставил ящик на комод и прямо, холодея и замирая, направился в голубую комнату к собеседникам.
"Aie!" shrieked Grushenka, the first to notice him. - Ай! - взвизгнула в испуге Грушенька, заметив его первая.
Chapter 7. VII
The First and Rightful Lover Прежний и бесспорный
WITH his long, rapid strides, Mitya walked straight up to the table. Митя скорыми и длинными своими шагами подступил вплоть к столу.
"Gentlemen," he said in a loud voice, almost shouting, yet stammering at every word, "I... I'm all right! - Господа, - начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, - я... я ничего!
Don't be afraid!" he exclaimed, "I- there's nothing the matter," he turned suddenly to Grushenka, who had shrunk back in her chair towards Kalganov, and clasped his hand tightly. "I... I'm coming, too. Не бойтесь, - воскликнул он, - я ведь ничего, ничего, - повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. - Я... Я тоже еду.
I'm here till morning. Я до утра.
Gentlemen, may I stay with you till morning? Господа, проезжему путешественнику... можно с вами до утра?
Only till morning, for the last time, in this same room?" Только до утра, в последний раз, в этой самой комнате?
So he finished, turning to the fat little man, with the pipe, sitting on the sofa. Это уже он докончил, обращаясь к толстенькому человечку, сидевшему на диване с трубкой.
The latter removed his pipe from his lips with dignity and observed severely: Тот важно отнял от губ своих трубку и строго произнес:
"Panie,* we're here in private. There are other rooms." * Pan and Panie mean Mr. in Polish. Pani means Mrs., Panovie, gentlemen. - Пане, мы здесь приватно. Имеются иные покои.
"Why, it's you, Dmitri Fyodorovitch! What do you mean?" answered Kalgonov suddenly. "Sit down with us. How are you?" - Да это вы, Дмитрий Федорович, да чего это вы? -отозвался вдруг Калганов, - да садитесь с нами, здравствуйте!
"Delighted to see you, dear... and precious fellow, I always thought a lot of you." Mitya responded, joyfully and eagerly, at once holding out his hand across the table. -Здравствуйте, дорогой человек... и бесценный! Я всегда уважал вас... - радостно и стремительно отозвался Митя, тотчас же протянув ему через стол свою руку.
"Aie! How tight you squeeze! - Ай, как вы крепко пожали!
You've quite broken my fingers," laughed Kalganov. Совсем сломали пальцы, - засмеялся Калганов.
"He always squeezes like that, always," Grushenka put in gaily, with a timid smile, seeming suddenly convinced from Mitya's face that he was not going to make a scene. She was watching him with intense curiosity and still some uneasiness. - Вот он так всегда жмет, всегда так! - весело отозвалась, еще робко улыбаясь, Грушенька, кажется вдруг убедившаяся по виду Мити, что тот не будет буянить, с ужасным любопытством и все еще с беспокойством в него вглядываясь.
She was impressed by something about him, and indeed the last thing she expected of him was that he would come in and speak like this at such a moment. Было что-то в нем чрезвычайно ее поразившее, да и вовсе не ожидала она от него, что в такую минуту он так войдет и так заговорит.
"Good evening," Maximov ventured blandly on the left. - Здравствуйте-с, - сладко отозвался слева и помещик Максимов.
Mitya rushed up to him, too. Митя бросился и к нему.
"Good evening. You're here, too! How glad I am to find you here, too! - Здравствуйте, и вы тут, как я рад, что и вы тут!
Gentlemen, gentlemen, I- " (He addressed the Polish gentleman with the pipe again, evidently taking him for the most important person present.) "I flew here.... I wanted to spend my last day, my last hour in this room, in this very room ... where I, too, adored... my queen.... Господа, господа, я... - Он снова обратился к пану с трубкой, видимо принимая его за главного здесь человека. - Я летел... Я хотел последний день и последний час мой провести в этой комнате, в этой самой комнате... где и я обожал... мою царицу!..
Forgive me, Panie," he cried wildly, "I flew here and vowed- Oh, don't be afraid, it's my last night! Прости, пане! - крикнул он исступленно, - я летел и дал клятву... О, не бойтесь, последняя ночь моя!
Let's drink to our good understanding. Выпьем, пане, мировую!
They'll bring the wine at once.... I brought this with me." (Something made him pull out his bundle of notes.) "Allow me, panie! Сейчас подадут вино... Я привез вот это. - Он вдруг для чего-то вытащил свою пачку кредиток. -Позволь, пане!
I want to have music, singing, a revel, as we had before. But the worm, the unnecessary worm, will crawl away, and there'll be no more of him. Я хочу музыки, грому, гаму, всего что прежде... Но червь, ненужный червь проползет по земле, и его не будет!
I will commemorate my day of joy on my last night." День моей радости помяну в последнюю ночь мою!..
He was almost choking. There was so much, so much he wanted to say, but strange exclamations were all that came from his lips. Он почти задохся; он многое, многое хотел сказать, но выскочили одни странные восклицания.
The Pole gazed fixedly at him, at the bundle of notes in his hand; looked at Grushenka, and was in evident perplexity. Пан неподвижно смотрел на него, на пачку его кредиток, смотрел на Г рушеньку и был в видимом недоумении.
"If my suverin lady is permitting- " he was beginning. - Ежели поволит моя крулева... - начал было он.
"What does 'suverin' mean? 'Sovereign,' I suppose?" interrupted Grushenka. "I can't help laughing at you, the way you talk. - Да что крулева, это королева, что ли? - перебила вдруг Грушенька. - И смешно мне на вас, как вы все говорите.
Sit down, Mitya, what are you talking about? Садись, Митя, и что это ты говоришь?
Don't frighten us, please. Не пугай, пожалуйста.
You won't frighten us, will you? Не будешь пугать, не будешь?
If you won't, I am glad to see you..." Коли не будешь, так я тебе рада...
"Me, me frighten you?" cried Mitya, flinging up his hands. "Oh, pass me by, go your way, I won't hinder you!..." And suddenly he surprised them all, and no doubt himself as well, by flinging himself on a chair, and bursting into tears, turning his head away to the opposite wall, while his arms clasped the back of the chair tight, as though embracing it. - Мне, мне пугать? - вскричал вдруг Митя, вскинув вверх свои руки. - О, идите мимо, проходите, не помешаю!.. - И вдруг он совсем неожиданно для всех и, уж конечно, для себя самого бросился на стул и залился слезами, отвернув к противоположной стене свою голову, а руками крепко обхватив спинку стула, точно обнимая ее.
"Come, come, what a fellow you are!" cried Grushenka reproachfully. "That's just how he comes to see me- he begins talking, and I can't make out what he means. - Ну вот, ну вот, экой ты! - укоризненно воскликнула Грушенька. - Вот он такой точно ходил ко мне, - вдруг заговорит, а я ничего не понимаю.
He cried like that once before, and now he's crying again! А один раз так же заплакал, а теперь вот в другой - экой стыд!
It's shamefull Why are you crying? С чего ты плачешь-то?
As though you had anything to cry for!" she added enigmatically, emphasising each word with some irritability. Было бы еще с чего? - прибавила она вдруг загадочно и с каким-то раздражением напирая на свое словечко.
"I... I'm not crying.... Well, good evening!" He instantly turned round in his chair, and suddenly laughed, not his abrupt wooden laugh, but a long, quivering, inaudible nervous laugh. -Я... я не плачу... Ну, здравствуйте! - повернулся он в один миг на стуле и вдруг засмеялся, но не деревянным своим отрывистым смехом, а каким-то неслышным длинным, нервозным и сотрясающимся смехом.
"Well, there you are again.... Come, cheer up, cheer up!" Grushenka said to him persuasively. "I'm very glad you've come, very glad, Mitya, do you hear, I'm very glad! -Ну вот, опять... Ну, развеселись, развеселись! -уговаривала его Грушенька. - Я очень рада, что ты приехал, очень рада, Митя, слышишь ты, что я очень рада?
I want him to stay here with us," she said peremptorily, addressing the whole company, though her words were obviously meant for the man sitting on the sofa. "I wish it, I wish it! Я хочу, чтоб он сидел здесь с нами, -повелительно обратилась она как бы ко всем, хотя слова ее видимо относились к сидевшему на диване. - Хочу, хочу!
And if he goes away I shall go, too!" she added with flashing eyes. А коли он уйдет, так и я уйду, вот что! -прибавила она с загоревшимися вдруг глазами.
"What my queen commands is law!" pronounced the Pole, gallantly kissing Grushenka's hand. "I beg you, panie, to join our company," he added politely, addressing Mitya. - Что изволит моя царица - то закон!- произнес пан, галантно поцеловав ручку Грушеньки. -Прошу пана до нашей компании! - обратился он любезно к Мите.
Mitya was jumping up with the obvious intention of delivering another tirade, but the words did not come. Митя опять привскочил было с видимым намерением снова разразиться тирадой, но вышло другое.
"Let's drink, Panie," he blurted out instead of making a speech. - Выпьем, пане! - оборвал он вдруг вместо речи.
Everyone laughed. Все рассмеялись.
"Good heavens! - Господи!
I thought he was going to begin again!" Grushenka exclaimed nervously. "Do you hear, Mitya," she went on insistently, "don't prance about, but it's nice you've brought the champagne. А я думала, он опять говорить хочет, - нервозно воскликнула Грушенька. - Слышишь, Митя, -настойчиво прибавила она, - больше не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно.
I want some myself, and I can't bear liqueurs. Я сама пить буду, а наливки я терпеть не могу.
And best of all, you've come yourself. We were fearfully dull here.... You've come for a spree again, I suppose? А лучше всего, что сам прикатил, а то скучища... Да ты кутить, что ли, приехал опять?
But put your money in your pocket. Да спрячь деньги-то в карман!
Where did you get such a lot?" Откуда столько достал?
Mitya had been, all this time, holding in his hand the crumpled bundle of notes on which the eyes of all, especially of the Poles, were fixed. In confusion he thrust them hurriedly into his pocket. Митя, у которого в руке все еще скомканы были кредитки, очень всеми и особенно панами замеченные, быстро и конфузливо сунул их в карман.
He flushed. Он покраснел.
At that moment the innkeeper brought in an uncorked bottle of champagne, and glasses on a tray. В эту самую минуту хозяин принес откупоренную бутылку шампанского на подносе и стаканы.
Mitya snatched up the bottle, but he was so bewildered that he did not know what to do with it. Митя схватил было бутылку, но так растерялся, что забыл, что с ней надо делать.
Kalgonov took it from him and poured out the champagne. Взял у него ее уже Калганов и разлил за него вино.
"Another! Another bottle!" Mitya cried to the inn-keeper, and, forgetting to clink glasses with the Pole whom he had so solemnly invited to drink to their good understanding, he drank off his glass without waiting for anyone else. - Да еще, еще бутылку! - закричал Митя хозяину и, забыв чокнуться с паном, которого так торжественно приглашал выпить с ним мировую, вдруг выпил весь свой стакан один, никого не дождавшись.
His whole countenance suddenly changed. Все лицо его вдруг изменилось.
The solemn and tragic expression with which he had entered vanished completely, and a look of something childlike came into his face. Вместо торжественного и трагического выражения, с которым он вошел, в нем явилось как бы что-то младенческое.
He seemed to have become suddenly gentle and subdued. Он вдруг как бы весь смирился и принизился.
He looked shyly and happily at everyone, with a continual nervous little laugh, and the blissful expression of a dog who has done wrong, been punished, and forgiven. Он смотрел на всех робко и радостно, часто и нервно хихикая, с благодарным видом виноватой собачонки, которую опять приласкали и опять впустили.
He seemed to have forgotten everything, and was looking round at everyone with a childlike smile of delight. Он как будто все забыл и оглядывал всех с восхищением, с детскою улыбкой.
He looked at Grushenka, laughing continually, and bringing his chair close up to her. На Грушеньку смотрел беспрерывно смеясь и придвинул свой стул вплоть к самому ее креслу.
By degrees he had gained some idea of the two Poles, though he had formed no definite conception of them yet. Помаленьку разглядел и обоих панов, хотя еще мало осмыслив их.
The Pole on the sofa struck him by his dignified demeanour and his Polish accent; and, above all, by his pipe. Пан на диване поражал его своею осанкой, польским акцентом, а главное - трубкой.
"Well, what of it? It's a good thing he's smoking a pipe," he reflected. "Ну что же такое, ну и хорошо, что он курит трубку", - созерцал Митя.
The Pole's puffy, middle-aged face, with its tiny nose and two very thin, pointed, dyed and impudent-looking moustaches, had not so far roused the faintest doubts in Mitya. Несколько обрюзглое, почти уже сорокалетнее лицо пана с очень маленьким носиком, под которым виднелись два претоненькие востренькие усика, нафабренные и нахальные, не возбудило в Мите тоже ни малейших пока вопросов.
He was not even particularly struck by the Pole's absurd wig made in Siberia, with love-locks foolishly combed forward over the temples. Даже очень дрянненький паричок пана, сделанный в Сибири, с преглупо зачесанными вперед височками, не поразил особенно Митю:
"I suppose it's all right since he wears a wig," he went on, musing blissfully. "Значит, так и надо, коли парик", - блаженно продолжал он созерцать.
The other, younger Pole, who was staring insolently and defiantly at the company and listening to the conversation with silent contempt, still only impressed Mitya by his great height, which was in striking contrast to the Pole on the sofa. Другой же пан, сидевший у стены, более молодой, чем пан на диване, смотревший на всю компанию дерзко и задорно и с молчаливым презрением слушавший общий разговор, опять-таки поразил Митю только очень высоким своим ростом, ужасно непропорциональным с паном, сидевшим на диване.
"If he stood up he'd be six foot three." The thought flitted through Mitya's mind. "Коли встанет на ноги, будет вершков одиннадцати", - мелькнуло в голове Мити.
It occurred to him, too, that this Pole must be the friend of the other, as it were, a "bodyguard," and no doubt the big Pole was at the disposal of the little Pole with the pipe. Мелькнуло у него тоже, что этот высокий пан, вероятно, друг и приспешник пану на диване, как бы "телохранитель его", и что маленький пан с трубкой, конечно, командует паном высоким.
But this all seemed to Mitya perfectly right and not to be questioned. Но и это все казалось Мите ужасно как хорошо и бесспорно.
In his mood of doglike submissiveness all feeling of rivalry had died away. В маленькой собачке замерло всякое соперничество.
Grushenka's mood and the enigmatic tone of some of her words he completely failed to grasp. All he understood, with thrilling heart, was that she was kind to him, that she had forgiven him, and made him sit by her. В Грушеньке и в загадочном тоне нескольких фраз ее он еще ничего не понял; а понимал лишь, сотрясаясь всем сердцем своим, что она к нему ласкова, что она его "простила" и подле себя посадила.
He was beside himself with delight, watching her sip her glass of champagne. Он был вне себя от восхищения, увидев, как она хлебнула из стакана вино.
The silence of the company seemed somehow to strike him, however, and he looked round at everyone with expectant eyes. Молчание компании как бы вдруг, однако, поразило его, и он стал обводить всех ожидающими чего-то глазами:
"Why are we sitting here though, gentlemen? Why don't you begin doing something?" his smiling eyes seemed to ask. "Что же мы, однако, сидим, что же вы ничего не начинаете, господа?" - как бы говорил осклабленный взор его.
"He keeps talking nonsense, and we were all laughing," Kalgonov began suddenly, as though divining his thought, and pointing to Maximov. - Да вот он все врет, и мы тут все смеялись, -начал вдруг Калганов, точно угадав его мысль и показывая на Максимова.
Mitya immediately stared at Kalgonov and then at Maximov Митя стремительно уставился на Калганова и потом тотчас же на Максимова.
"He's talking nonsense?" he laughed, his short, wooden laugh, seeming suddenly delighted at something- "ha ha!" - Врет? - рассмеялся он своим коротким деревянным смехом, тотчас же чему-то обрадовавшись, - ха-ха!
"Yes. - Да.
Would you believe it, he will have it that all our cavalry officers in the twenties married Polish women. That's awful rot, isn't it?" Представьте, он утверждает, что будто бы вся наша кавалерия в двадцатых годах переженилась на польках; но это ужасный вздор, не правда ли?
"Polish women?" repeated Mitya, perfectly ecstatic. - На польках? - подхватил опять Митя и уже в решительном восхищении.
Kalgonov was well aware of Mitya's attitude to Grushenka, and he guessed about the Pole, too, but that did not so much interest him, perhaps did not interest him at all; what he was interested in was Maximov. Калганов очень хорошо понимал отношения Мити к Г рушеньке, догадывался и о пане, но его все это не так занимало, даже, может быть, вовсе не занимало, а занимал его всего более Максимов.
He had come here with Maximov by chance, and he met the Poles here at the inn for the first time in his life. Попал он сюда с Максимовым случайно и панов встретил здесь на постоялом дворе в первый раз в жизни.
Grushenka he knew before, and had once been with someone to see her; but she had not taken to him. Г рушеньку же знал прежде и раз даже был у нее с кем-то; тогда он ей не понравился.
But here she looked at him very affectionately: before Mitya's arrival, she had been making much of him, but he seemed somehow to be unmoved by it. Но здесь она очень ласково на него поглядывала; до приезда Мити даже ласкала его, но он как-то оставался бесчувственным.
He was a boy, not over twenty, dressed like a dandy, with a very charming fair-skinned face, and splendid thick, fair hair. Это был молодой человек, лет не более двадцати, щегольски одетый, с очень милым беленьким личиком и с прекрасными густыми русыми волосами.
From his fair face looked out beautiful pale blue eyes, with an intelligent and sometimes even deep expression, beyond his age indeed, although the young man sometimes looked and talked quite like a child, and was not at all ashamed of it, even when he was aware of it himself. Но на этом беленьком личике были прелестные светло-голубые глаза, с умным, а иногда и глубоким выражением, не по возрасту даже, несмотря на то что молодой человек иногда говорил и смотрел совсем как дитя и нисколько этим не стеснялся, даже сам это сознавая.
As a rule he was very wilful, even capricious, though always friendly. Вообще он был очень своеобразен, даже капризен, хотя всегда ласков.
Sometimes there was something fixed and obstinate in his expression. He would look at you and listen, seeming all the while to be persistently dreaming over something else. Иногда в выражении лица его мелькало что-то неподвижное и упрямое: он глядел на вас, слушал, а сам как будто упорно мечтал о чем-то своем.
Often he was listless and lazy; at other times he would grow excited, sometimes, apparently, over the most trivial matters. То становился вял и ленив, то вдруг начинал волноваться, иногда, по-видимому, от самой пустой причины.
"Only imagine, I've been taking him about with me for the last four days," he went on, indolently drawling his words, quite naturally though, without the slightest affectation. "Ever since your brother, do you remember, shoved him off the carriage and sent him flying. - Вообразите, я его уже четыре дня вожу с собою, - продолжал он, немного как бы растягивая лениво слова, но безо всякого фатовства, а совершенно натурально. - Помните, с тех пор, как ваш брат его тогда из коляски вытолкнул и он полетел.
That made me take an interest in him at the time, and I took him into the country, but he keeps talking such rot I'm ashamed to be with him. Тогда он меня очень этим заинтересовал, и я взял его в деревню, а он все теперь врет, так что с ним стыдно.
I'm taking him back." Я его назад везу...
"The gentleman has not seen Polish ladies, and says what is impossible," the Pole with the pipe observed to Maximov. - Пан польской пани не видзел и муви, что быть не могло, - заметил пан с трубкой Максимову.
He spoke Russian fairly well, much better, anyway, than he pretended. Пан с трубкой говорил по-русски порядочно, по крайней мере гораздо лучше, чем представлялся.
If he used Russian words, he always distorted them into a Polish form. Русские слова, если и употреблял их, коверкал на польский лад.
"But I was married to a Polish lady myself," tittered Maximov. - Да ведь я и сам был женат на польской пани-с, -отхихикнулся в ответ Максимов.
"But did you serve in the cavalry? - Ну, так вы разве служили в кавалерии?
You were talking about the cavalry. Ведь это вы про кавалерию говорили.
Were you a cavalry officer?" put in Kalgonov at once. Так разве вы кавалерист? - ввязался сейчас Калганов.
"Was he a cavalry officer indeed? Ha ha!" cried Mitya, listening eagerly, and turning his inquiring eyes to each as he spoke, as though there were no knowing what he might hear from each. - Да, конечно, разве он кавалерист? ха-ха! -крикнул Митя, жадно слушавший и быстро переводивший свой вопросительный взгляд на каждого, кто заговорит, точно бог знает что ожидал от каждого услышать.
"No, you see," Maximov turned to him. "What I mean is that those pretty Polish ladies ... when they danced the mazurka with our Uhlans... when one of them dances a mazurka with a Uhlan she jumps on his knee like a kitten... a little white one... and the pan-father and pan-mother look on and allow it... They allow it... and next day the Uhlan comes and offers her his hand.... That's how it is... offers her his hand, he he!" Maximov ended, tittering. - Нет-с, видите-с, - повернулся к нему Максимов, -я про то-с, что эти там паненки... хорошенькие-с... как оттанцуют с нашим уланом мазурку... как оттанцевала она с ним мазурку, так тотчас и вскочит ему на коленки, как кошечка-с... беленькая-с... а пан-ойц и пани-матка видят и позволяют... и позволяют-с... а улан-то назавтра пойдет и руку предложит... вот-с... и предложит руку, хи-хи! - хихикнул, закончив, Максимов.
"The pan is a lajdak!"* the tall Pole on the chair growled suddenly and crossed one leg over the other. Mitya's eye was caught by his huge greased boot, with its thick, dirty sole. The dress of both the Poles looked rather greasy. * Scoundrel. - Пан - лайдак! - проворчал вдруг высокий пан на стуле и переложил ногу на ногу. Мите только бросился в глаза огромный смазной сапог его с толстою и грязною подошвой. Да и вообще оба пана были одеты довольно засаленно.
"Well, now it's lajdak! - Ну вот, и лайдак!
What's he scolding about?" said Grushenka, suddenly vexed. Чего он бранится? - рассердилась вдруг Грушенька.
"Pani Agrippina, what the gentleman saw in Poland were servant girls, and not ladies of good birth," the Pole with the pipe observed to Grushenka. - Пани Агриппина, пан видзел в польском краю хлопок, а не шляхетных паней, - заметил пан с трубкой Грушеньке.
"You can reckon on that," the tall Pole snapped contemptuously. - Можешь на то раховаць! - презрительно отрезал высокий пан на стуле.
"What next! - Вот еще!
Let him talk! Дайте ему говорить-то!
People talk, why hinder them? Люди говорят, чего мешать?
It makes it cheerful," Grushenka said crossly. С ними весело, - огрызнулась Грушенька.
"I'm not hindering them, pani," said the Pole in the wig, with a long look at Grushenka, and relapsing into dignified silence he sucked his pipe again. - Я не мешаю, пани, - значительно заметил пан в паричке с продолжительным взглядом ко Грушеньке и, важно замолчав, снова начал сосать свою трубку.
"No, no. The Polish gentleman spoke the truth." Kalgonov got excited again, as though it were a question of vast import. "He's never been in Poland, so how can he talk about it? - Да нет, нет, это пан теперь правду сказал, -загорячился опять Калганов, точно бог знает о чем шло дело. - Ведь он в Польше не был, как же он говорит про Польшу?
I suppose you weren't married in Poland, were you?" Ведь вы же не в Польше женились, ведь нет?
"No, in the Province of Smolensk. - Нет-с, в Смоленской губернии-с.
Only, a Uhlan had brought her to Russia before that, my future wife, with her mamma and her aunt, and another female relation with a grown-up son. He brought her straight from Poland and gave her up to me. А только ее улан еще прежде того вывез-с, супругу-то мою-с, будущую-с, и с пани-маткой, и с тантой, и еще с одною родственницей со взрослым сыном, это уж из самой Польши, из самой... и мне уступил.
He was a lieutenant in our regiment, a very nice young man. Это один наш поручик, очень хороший молодой человек.
At first he meant to marry her himself. But he didn't marry her, because she turned out to be lame." Сначала он сам хотел жениться, да и не женился, потому что она оказалась хромая...
"So you married a lame woman?" cried Kalganov. - Так вы на хромой женились? - воскликнул Калганов.
"Yes. - На хромой-с.
They both deceived me a little bit at the time, and concealed it. Это уж они меня оба тогда немножечко обманули и скрыли.
I thought she was hopping; she kept hopping.... I thought it was for fun." Я думал, что она подпрыгивает... она все подпрыгивала, я и думал, что она это от веселости...
"So pleased she was going to marry you!" yelled Kalganov, in a ringing, childish voice. - От радости, что за вас идет? - завопил каким-то детски звонким голосом Калганов.
"Yes, so pleased. - Да-с, от радости-с.
But it turned out to be quite a different cause. А вышло, что совсем от иной причины-с.
Afterwards, when we were married, after the wedding, that very evening, she confessed, and very touchingly asked forgiveness. 'I once jumped over a puddle when I was a child,' she said, 'and injured my leg.' He he!" Потом, когда мы обвенчались, она мне после венца в тот же вечер и призналась и очень чувствительно извинения просила, чрез лужу, говорит, в молодых годах однажды перескочила и ножку тем повредила, хи-хи!
Kalgonov went off into the most childish laughter, almost falling on the sofa. Калганов так и залился самым детским смехом и почти упал на диван.
Grushenka, too, laughed. Рассмеялась и Грушенька.
Mitya was at the pinnacle of happiness. Митя же был на верху счастья.
"Do you know, that's the truth, he's not lying now," exclaimed Kalganov, turning to Mitya; "and do you know, he's been married twice; it's his first wife he's talking about. But his second wife, do you know, ran away, and is alive now." - Знаете, знаете, это он теперь уже вправду, это он теперь не лжет! - восклицал, обращаясь к Мите, Калганов. - И знаете, он ведь два раза был женат -это он про первую жену говорит - а вторая жена его, знаете, сбежала и жива до сих пор, знаете вы это?
"Is it possible?" said Mitya, turning quickly to Maximov with an expression of the utmost astonishment. - Неужто? - быстро повернулся к Максимову Митя, выразив необыкновенное изумление в лице.
"Yes. She did run away. I've had that unpleasant experience," Maximov modestly assented, "with a monsieur. - Да-с, сбежала-с, я имел эту неприятность, -скромно подтвердил Максимов. - С одним мусью-с.
And what was worse, she'd had all my little property transferred to her beforehand. А главное, всю деревушку мою перво-наперво на одну себя предварительно отписала.
'You're an educated man,' she said to me. 'You can always get your living.' Ты, говорит, человек образованный, ты и сам найдешь себе кусок.
She settled my business with that. С тем и посадила.
A venerable bishop once said to me: 'One of your wives was lame, but the other was too light-footed.' He he! Мне раз один почтенный архиерей и заметил: у тебя одна супруга была хромая, а другая уж чресчур легконогая, хи-хи!
"Listen, listen!" cried Kalganov, bubbling over, "if he's telling lies- and he often is- he's only doing it to amuse us all. There's no harm in that, is there? - Послушайте, послушайте! - так и кипел Калганов, - если он и лжет - а он часто лжет, - то он лжет, единственно чтобы доставить всем удовольствие: это ведь не подло, не подло?
You know, I sometimes like him. Знаете, я люблю его иногда.
He's awfully low, but it's natural to him, eh? Он очень подл, но он натурально подл, а?
Don't you think so? Как вы думаете?
Some people are low from self-interest, but he's simply so, from nature. Only fancy, he claims (he was arguing about it all the way yesterday) that Gogol wrote Dead Souls about him. Другой подличает из-за чего-нибудь, чтобы выгоду получить, а он просто, он от натуры... Вообразите, например, он претендует (вчера всю дорогу спорил), что Гоголь в "Мертвых душах" это про него сочинил.
Do you remember, there's a landowner called Maximov in it, whom Nozdryov thrashed. He was charged, do you remember, 'for inflicting bodily injury with rods on the landowner Maximov in a drunken condition.' Помните, там есть помещик Максимов, которого высек Ноздрев и был предан суду: "за нанесение помещику Максимову личной обиды розгами в пьяном виде" - ну помните?
Would you believe it, he claims that he was that Maximov and that he was beaten! Так что ж, представьте, он претендует, что это он и был и что это его высекли!
Now can it be so? Ну может ли это быть?
Tchitchikov made his journey, at the very latest, at the beginning of the twenties, so that the dates don't fit. Чичиков ездил, самое позднее, в двадцатых годах, в начале, так что совсем годы не сходятся.
He couldn't have been thrashed then, he couldn't, could he?" Не могли его тогда высечь. Ведь не могли, не могли?
It was diffcult to imagine what Kalgonov was excited about, but his excitement was genuine. Трудно было представить, из-за чего так горячился Калганов, но горячился он искренно.
Mitya followed his lead without protest. Митя беззаветно входил в его интересы.
"Well, but if they did thrash him!" he cried, laughing. - Ну, да ведь коли высекли! - крикнул он хохоча.
"It's not that they thrashed me exactly, but what I mean is- " put in Maximov. - Не то чтобы высекли-с, а так, - вставил вдруг Максимов.
"What do you mean? - Как так?
Either they thrashed you or they didn't." Или высекли, или нет?
"What o'clock is it, panie?" the Pole, with the pipe, asked his tall friend, with a bored expression. - Ктура годзина, пане? (который час?) - обратился со скучающим видом пан с трубкой к высокому пану на стуле.
The other shrugged his shoulders in reply. Neither of them had a watch. Тот вскинул в ответ плечами: часов у них у обоих не было.
"Why not talk? - Отчего не поговорить?
Let other people talk. Дайте и другим говорить.
Mustn't other people talk because you're bored?" Grushenka flew at him with evident intention of finding fault. Коли вам скучно, так другие и не говори, -вскинулась опять Грушенька, видимо нарочно привязываясь.
Something seemed for the first time to flash upon Mitya's mind. У Мити как бы в первый раз что-то промелькнуло в уме.
This time the Pole answered with unmistakable irritability. На этот раз пан ответил уже с видимою раздражительностью:
"Pani, I didn't oppose it. I didn't say anything." - Пани, я ниц не мувен против, ниц не поведзялем. (Я не противоречу, я ничего не сказал.)
"All right then. Come, tell us your story," Grushenka cried to Maximov. "Why are you all silent?" - Ну да хорошо, а ты рассказывай, - крикнула Грушенька Максимову. - Что ж вы все замолчали?
"There's nothing to tell, it's all so foolish," answered Maximov at once, with evident satisfaction, mincing a little. "Besides, all that's by way of allegory in Gogol, for he's made all the names have a meaning. Nozdryov was really called Nosov, and Kuvshinikov had quite a different name, he was called Shkvornev. - Да тут и рассказывать-то нечего-с, потому все это одни глупости, - подхватил тотчас Максимов с видимым удовольствием и капельку жеманясь, -да и у Гоголя все это только в виде аллегорическом, потому что все фамилии поставил аллегорические: Ноздрев-то ведь был не Ноздрев, а Носов, а Кувшинников - это уже совсем даже и не похоже, потому что он был Шкворнев.
Fenardi really was called Fenardi, only he wasn't an Italian but a Russian, and Mamsel Fenardi was a pretty girl with her pretty little legs in tights, and she had a little short skirt with spangles, and she kept turning round and round, only not for four hours but for four minutes only, and she bewitched everyone..." А Фенарди действительно был Фенарди, только не итальянец, а русский, Петров-с, и мамзель Фенарди была хорошенькая-с, и ножки в трико хорошенькие-с, юпочка коротенькая в блестках, и это она вертелась, да только не четыре часа, а всего только четыре минутки-с... и всех обольстила...
"But what were you beaten for?" cried Kalganov. - Да за что высекли-то, высекли-то тебя за что? -вопил Калганов.
"For Piron!" answered Maximov. - За Пирона-с, - ответил Максимов.
"What Piron?" cried Mitya. - За какого Пирона? - крикнул Митя.
"The famous French writer, Piron. - За французского известного писателя, Пирона-с.
We were all drinking then, a big party of us, in a tavern at that very fair. Мы тогда все вино пили в большом обществе, в трактире, на этой самой ярмарке.
They'd invited me, and first of all I began quoting epigrams. Они меня и пригласили, а я перво-наперво стал эпиграммы говорить:
'Is that you, Boileau? What a funny get-up!' and Boileau answers that he's going to a masquerade, that is to the baths, he he! "Ты ль это, Буало, какой смешной наряд". А Буало-то отвечает, что он в маскарад собирается, то есть в баню-с, хи-хи, они и приняли на свой счет.
And they took it to themselves, so I made haste to repeat another, very sarcastic, well known to all educated people: А я поскорее другую сказал, очень известную всем образованным людям, едкую-с:
Yes, Sappho and Phaon are we! But one grief is weighing on me. You don't know your way to the sea! Ты Сафо, я Фаон, об этом я не спорю, □ ПНо, к моему ты горю, ПППути не знаешь к морю.
"They were still more offended and began abusing me in the most unseemly way for it. And as ill-luck would have it, to set things right, I began telling a very cultivated anecdote about Piron, how he was not accepted into the French Academy, and to revenge himself wrote his own epitaph: Они еще пуще обиделись и начали меня неприлично за это ругать, а я как раз, на беду себе, чтобы поправить обстоятельства, тут и рассказал очень образованный анекдот про Пирона, как его не приняли во французскую академию, а он, чтоб отмстить, написал свою эпитафию для надгробного камня:
Ci-git Piron qui ne fut rien, Pas meme academicien,* * Here lies Piron, who was nothing, not even an Academician. Ci-gît Piron qui ne fut rien nnPas même académicien.[26 - Здесь покоится Пирон, который был никем, даже не академиком (фр.).]
They seized me and thrashed me." Они взяли да меня и высекли.
"But what for? What for?" - Да за что же, за что?
"For my education. - За образование мое.
People can thrash a man for anything," Maximov concluded, briefly and sententiously. Мало ли из-за чего люди могут человека высечь, -кротко и нравоучительно заключил Максимов.
"Eh, that's enough! That's all stupid, I don't want to listen. I thought it would be amusing," Grushenka cut them short, suddenly. - Э, полно, скверно все это, не хочу слушать, я думала, что веселое будет, - оборвала вдруг Грушенька.
Mitya started, and at once left off laughing. Митя всполохнулся и тотчас же перестал смеяться.
The tall Pole rose upon his feet, and with the haughty air of a man, bored and out of his element, began pacing from corner to corner of the room, his hands behind his back. Высокий пан поднялся с места и с высокомерным видом скучающего не в своей компании человека начал шагать по комнате из угла в угол, заложив за спину руки.
"Ah, he can't sit still," said Grushenka, looking at him contemptuously. - Ишь зашагал! - презрительно поглядела на него Грушенька.
Mitya began to feel anxious. He noticed besides, that the Pole on the sofa was looking at him with an irritable expression. Митя забеспокоился, к тому же заметил, что пан на диване с раздражительным видом поглядывает на него.
"Panie!" cried Mitya, "Let's drink! and the other pan, too! Let us drink." In a flash he had pulled three glasses towards him, and filled them with champagne. - Пан, - крикнул Митя, - выпьем, пане! И с другим паном тоже: выпьем, панове! - Он мигом сдвинул три стакана и разлил в них шампанское.
"To Poland, Panovie, I drink to your Poland!" cried Mitya. - За Польшу, панове, пью за вашу Польшу, за польский край! - воскликнул Митя.
"I shall be delighted, panie," said the Pole on the sofa, with dignity and affable condescension, and he took his glass. - Бардзо ми то мило, пане, выпием (это мне очень приятно, пане, выпьем), - важно и благосклонно проговорил пан на диване и взял свой стакан.
"And the other pan, what's his name? Drink, most illustrious, take your glass!" Mitya urged. - И другой пан, как его, эй, ясневельможный, бери стакан! - хлопотал Митя.
"Pan Vrublevsky," put in the Pole on the sofa. - Пан Врублевский, - подсказал пан на диване.
Pan Vrublevsky came up to the table, swaying as he walked. Пан Врублевский, раскачиваясь, подошел к столу и стоя принял свой стакан.
"To Poland, Panovie!" cried Mitya, raisin, his glass. "Hurrah!" - За Польшу, панове, ура! - прокричал Митя, подняв стакан.
All three drank. Все трое выпили.
Mitya seized the bottle and again poured out three glasses. Митя схватил бутылку и тотчас же налил опять три стакана.
"Now to Russia, Panovie, and let us be brothers!" - Теперь за Россию, панове, и побратаемся!
"Pour out some for us," said Grushenka; "I'll drink to Russia, too!" - Налей и нам, - сказала Грушенька, - за Россию и я хочу пить.
"So will I," said Kalganov. -И я, - сказал Калганов.
"And I would, too... to Russia, the old grandmother!" tittered Maximov. - Да и я бы тоже-с... за Россеюшку, старую бабусеньку, - подхихикнул Максимов.
"All! All!" cried Mitya. "Trifon Borissovitch, some more bottles!" - Все, все! - восклицал Митя. - Хозяин, еще бутылок!
The other three bottles Mitya had brought with him were put on the table. Принесли все три оставшиеся бутылки из привезенных Митей.
Mitya filled the glasses. Митя разлил.
"To Russia! Hurrah!" he shouted again. - За Россию, ура! - провозгласил он снова.
All drank the toast except the Poles, and Grushenka tossed off her whole glass at once. Все, кроме панов, выпили, а Грушенька выпила разом весь свой стакан.
The Poles did not touch theirs. Панове же и не дотронулись до своих.
"How's this, Panovie?" cried Mitya, "won't you drink it?" - Как же вы, панове? - воскликнул Митя. - Так вы так-то?
Pan Vrublevsky took the glass, raised it and said with a resonant voice: Пан Врублевский взял стакан, поднял его и зычным голосом проговорил:
"To Russia as she was before 1772." - За Россию в пределах до семьсот семьдесят второго года!
"Come, that's better!" cried the other Pole, and they both emptied their glasses at once. - Ото бардзо пенкне! (Вот так хорошо!) - крикнул другой пан, и оба разом осушили свои стаканы.
"You're fools, you Panovie," broke suddenly from Mitya. - Дурачье же вы, панове!- сорвалось вдруг у Мити.
"Panie!" shouted both the Poles, menacingly, setting on Mitya like a couple of cocks. -Па-не!!- прокричали оба пана с угрозою, наставившись на Митю, как петухи.
Pan Vrublevsky was specially furious. Особенно вскипел пан Врублевский.
"Can one help loving one's own country?" he shouted. - Але не можно не мець слабосьци до своего краю? - возгласил он. (Разве можно не любить своей стороны?)
"Be silent! - Молчать!
Don't quarrel! Не ссориться!
I won't have any quarrelling!" cried Grushenka imperiously, and she stamped her foot on the floor. Чтобы не было ссор! - крикнула повелительно Грушенька и стукнула ножкой об пол.
Her face glowed, her eyes were shining. Лицо ее загорелось, глаза засверкали.
The effects of the glass she had just drunk were apparent. Только что выпитый стакан сказался.
Mitya was terribly alarmed. Митя страшно испугался.
"Panovie, forgive me! - Панове, простите!
It was my fault, I'm sorry. Это я виноват, я не буду.
Vrublevsky, panie Vrublevsky, I'm sorry." Врублевский, пан Врублевский, я не буду!..
"Hold your tongue, you, anyway! Sit down, you stupid!". Grushenka scolded with angry annoyance. - Да молчи хоть ты-то, садись, экой глупый! - со злобною досадой огрызнулась на него Грушенька.
Everyone sat down, all were silent, looking at one another. Все уселись, все примолкли, все смотрели друг на друга.
"Gentlemen, I was the cause of it all," Mitya began again, unable to make anything of Grushenka's words. "Come, why are we sitting here? - Господа, всему я причиной! - начал опять Митя, ничего не понявший в возгласе Грушеньки. - Ну чего же мы сидим?
What shall we do... to amuse ourselves again?" Ну чем же нам заняться... чтобы было весело, опять весело?
"Ach, it's certainly anything but amusing!" Kalgonov mumbled lazily. - Ах, в самом деле ужасно невесело, - лениво промямлил Калганов.
"Let's play faro again, as we did just now," Maximov tittered suddenly. -В банчик бы-с сыграть-с, как давеча...-хихикнул вдруг Максимов.
"Faro? - Банк?
Splendid!" cried Mitya. "If only the panovie-" Великолепно! - подхватил Митя, - если только панове...
"It's lite, panovie," the Pole on the sofa responded, as it were unwillingly. - Пузьно, пане! - как бы нехотя отозвался пан на диване...
"That's true," assented Pan Vrublevsky. -То правда, - поддакнул и пан Врублевский.
"Lite? -Пузьно?
What do you mean by 'lite'?" asked Grushenka. Это что такое пузьно? - спросила Грушенька.
"Late, pani! 'A late hour' I mean," the Pole on the sofa explained. - То значи поздно, пани, поздно, час поздний, -разъяснил пан на диване.
"It's always late with them. They can never do anything!" Grushenka almost shrieked in her anger. "They're dull themselves, so they want others to be dull. - И все-то им поздно, и все-то им нельзя! - почти взвизгнула в досаде Грушенька. - Сами скучные сидят, так и другим чтобы скучно было.
Before came, Mitya, they were just as silent and kept turning up their noses at me." Пред тобой, Митя, они все вот этак молчали и надо мной фуфырились...
"My goddess!" cried the Pole on the sofa, "I see you're not well-disposed to me, that's why I'm gloomy. I'm ready, panie," added he, addressing Mitya. - Богиня моя! - крикнул пан на диване, - цо мувишь, то сень стане. Видзен неласкен, и естем смутны. (Вижу нерасположение, оттого я и печальный.) Естем готув (я готов), пане, -докончил он, обращаясь к Мите.
"Begin, panie," Mitya assented, pulling his notes out of his pocket, and laying two hundred-rouble notes on the table. - Начинай, пане! - подхватил Митя, выхватывая из кармана свои кредитки и выкладывая из них две сторублевых на стол.
"I want to lose a lot to you. - Я тебе много, пан, хочу проиграть.
Take your cards. Make the bank." Бери карты, закладывай банк!
"We'll have cards from the landlord, panie," said the little Pole, gravely and emphatically. - Карты чтоб от хозяина, пане, - настойчиво и серьезно произнес маленький пан.
"That's much the best way," chimed in Pan Vrublevsky. - То найлепши спосуб (самый лучший способ), -поддакнул пан Врублевский.
"From the landlord? - От хозяина?
Very good, I understand, let's get them from him. Хорошо, понимаю, пусть от хозяина, это вы хорошо, панове!
Cards!" Mitya shouted to the landlord. Карты! - скомандовал Митя хозяину.
The landlord brought in a new, unopened pack, and informed Mitya that the girls were getting ready, and that the Jews with the cymbals would most likely be here soon; but the cart with the provisions had not yet arrived. Хозяин принес нераспечатанную игру карт и объявил Мите, что уж сбираются девки, жидки с цимбалами прибудут тоже, вероятно, скоро, а что тройка с припасами еще не успела прибыть.
Mitya jumped up from the table and ran into the next room to give orders, but only three girls had arrived, and Marya was not there yet. Митя выскочил из-за стола и побежал в соседнюю комнату сейчас же распорядиться. Но девок всего пришло только три, да и Марьи еще не было.
And he did not know himself what orders to give and why he had run out. He only told them to take out of the box the presents for the girls, the sweets, the toffee and the fondants. Да и сам он не знал, как ему распорядиться и зачем он выбежал: велел только достать из ящика гостинцев, леденцов и тягушек и оделить девок.
"And vodka for Andrey, vodka for Andrey!" he cried in haste. "I was rude to Andrey!" "Да Андрею водки, водки Андрею! - приказал он наскоро, - я обидел Андрея!"
Suddenly Maximov, who had followed him out, touched him on the shoulder. Тут его вдруг тронул за плечо прибежавший вслед за ним Максимов.
"Give me five roubles," he whispered to Mitya. "I'll stake something at faro, too, he he!" - Дайте мне пять рублей, - прошептал он Мите, - я бы тоже в банчик рискнул, хи-хи!
"Capital! Splendid! - Прекрасно, великолепно!
Take ten, here!" Again he took all the notes out of his pocket and picked out one for ten roubles. "And if you lose that, come again, come again." Берите десять, вот! - Он вытащил опять все кредитки из кармана и отыскал десять рублей. - А проиграешь, еще приходи, еще приходи...
"Very good," Maximov whispered joyfully, and he ran back again. - Хорошо-с, - радостно прошептал Максимов и побежал в залу.
Mitya, too, returned, apologising for having kept them waiting. Воротился тотчас и Митя и извинился, что заставил ждать себя.
The Poles had already sat down, and opened the pack. Паны уже уселись и распечатали игру.
They looked much more amiable, almost cordial. Смотрели же гораздо приветливее, почти ласково.
The Pole on the sofa had lighted another pipe and was preparing to throw. He wore an air of solemnity. Пан на диване закурил новую трубку и приготовился метать; в лице его изобразилась даже некая торжественность.
"To your places, gentlemen," cried Pan Vrublevsky. - На мейсца, панове! - провозгласил пан Врублевский.
"No, I'm not going to play any more," observed Kalganov, "I've lost fifty roubles to them just now." - Нет, я не стану больше играть, - отозвался Калганов, - я давеча уж им проиграл пятьдесят рублей.
"The pan had no luck, perhaps he'll be lucky this time," the Pole on the sofa observed in his direction. - Пан был нещенсливый, пан может быть опять щенсливым, - заметил в его сторону пан на диване.
"How much in the bank? - Сколько в банке?
To correspond?" asked Mitya. Ответный? - горячился Митя.
"That's according, panie, maybe a hundred, maybe two hundred, as much as you will stake." - Слухам, пане, может сто, може двесьце, сколько ставить будешь.
"A million!" laughed Mitya. - Миллион! - захохотал Митя.
"The Pan Captain has heard of Pan Podvysotsky, perhaps?" - Пан капитан, может, слышал про пана Подвысоцкего?
"What Podvysotsky?" - Какого Подвысоцкого?
"In Warsaw there was a bank and anyone comes and stakes against it. - В Варшаве банк ответный ставит кто идет.
Podvysotsky comes, sees a thousand gold pieces, stakes against the bank. Приходит Подвысоцкий, видит тысёнц злотых, ставит: ва-банк.
The banker says, Банкер муви:
'Panie Podvysotsky, are you laying down the gold, or must we trust to your honour?' "Пане Подвысоцки, ставишь злото чи на гонор?" -
' To my honour, panie,' says Podvysotsky. "На гонор, пане", - муви Подвысоцкий.
' So much the better.' "Тем лепей, пане".
The banker throws the dice. Podvysotsky wins. Банкер мечет талью, Подвысоцкий берет тысёнц злотых.
'Take it, panie,' says the banker, and pulling out the drawer he gives him a million. 'Take it, panie, this is your gain.' "Почекай, пане, - муви банкер, вынул ящик и дает миллион, - бери, пане, ото есть твой рахунек" (вот твой счет)!
There was a million in the bank. Банк был миллионным.
'I didn't know that,' says Podvysotsky. "Я не знал того", - муви Подвысоцкий.
'Panie Podvysotsky,' said the banker, 'you pledged your honour and we pledged ours.' "Пане Подвысоцки, - муви банкер, - ты ставилэсь на гонор, и мы на гонор".
Podvysotsky took the million." Подвысоцкий взял миллион.
"That's not true," said Kalganov. - Это неправда, - сказал Калганов.
"Panie Kalganov, in gentlemanly society one doesn't say such things." - Пане Калганов, в шляхетной компании так мувиць не пржистои (в порядочном обществе так не говорят).
"As if a Polish gambler would give away a million!" cried Mitya, but checked himself at once. "Forgive me, panie, it's my fault again; he would, he would give away a million, for honour, for Polish honour. - Так и отдаст тебе польский игрок миллион! -воскликнул Митя, но тотчас спохватился. -Прости, пане, виновен, вновь виновен, отдаст, отдаст миллион, на гонор, на польску честь!
You see how I talk Polish, ha ha! Видишь, как я говорю по-польски, ха-ха!
Here, I stake ten roubles, the knave leads." Вот ставлю десять рублей, идет - валет.
"And I put a rouble on the queen, the queen of hearts, the pretty little panienotchka* he! he!" laughed Maximov, pulling out his queen, and, as though trying to conceal it from everyone, he moved right up and crossed himself hurriedly under the table. Mitya won. The rouble won, too. * Little miss. - А я рублик на дамочку, на червонную, на хорошенькую, на паненочку, хи-хи! - прохихикал Максимов, выдвинув свою даму и как бы желая скрыть ото всех, придвинулся вплоть к столу и наскоро перекрестился под столом. Митя выиграл. Выиграл и рублик.
"A corner!" cried Mitya. - Угол! - крикнул Митя.
"I'll bet another rouble, a 'single' stake," Maximov muttered gleefully, hugely delighted at having won a rouble. - А я опять рублик, я семпелечком, я маленьким, маленьким семпелечком, - блаженно бормотал Максимов в страшной радости, что выиграл рублик.
"Lost!" shouted Mitya. "A 'double' on the seven!" - Бита! - крикнул Митя. - Семерку на пе!
The seven too was trumped. Убили и на пе.
"Stop!" cried Kalganov suddenly. - Перестаньте, - сказал вдруг Калганов.
"Double! Double!" Mitya doubled his stakes, and each time he doubled the stake, the card he doubled was trumped by the Poles. - На пе, на пе, - удваивал ставки Митя, и что ни ставил на пе, - все убивалось.
The rouble stakes kept winning. А рублики выигрывали.
"On the double!" shouted Mitya furiously. - На пе! - рявкнул в ярости Митя.
"You've lost two hundred, panie. - Двесьце проиграл, пане.
Will you stake another hundred?" the Pole on the sofa inquired. Еще ставишь двесьце? - осведомился пан на диване.
"What? Lost two hundred already? - Как, двести уж проиграл?
Then another two hundred! Так еще двести!
All doubles!" And pulling his money out of his pocket, Mitya was about to fling two hundred roubles on the queen, but Kalgonov covered it with his hand. Все двести на пе! - И, выхватив из кармана деньги, Митя бросил было двести рублей на даму, как вдруг Калганов накрыл ее рукой.
"That's enough!" he shouted in his ringing voice. - Довольно! - крикнул он своим звонким голосом.
"What's the matter?" Mitya stared at him. - Что вы это? - уставился на него Митя.
"That's enough! I don't want you to play anymore. - Довольно, не хочу!
Don't!" Не будете больше играть.
"Why?" - Почему?
"Because I don't. - А потому.
Hang it, come away. That's why. Плюньте и уйдите, вот почему.
I won't let you go on playing." Не дам больше играть!
Mitya gazed at him in astonishment. Митя глядел на него в изумлении.
"Give it up, Mitya. He may be right. You've lost a lot as it is," said Grushenka, with a curious note in her voice. - Брось, Митя, он, может, правду говорит; и без того много проиграл, - со странною ноткой в голосе произнесла и Грушенька.
Both the Poles rose from their seats with a deeply offended air. Оба пана вдруг поднялись с места со страшно обиженным видом.
"Are you joking, panie?" said the short man, looking severely at Kalganov. - Жартуешь (шутишь), пане? - проговорил маленький пан, строго осматривая Калганова.
"How dare you!" Pan Vrublevsky, too, growled at Kalganov. -Як сен поважашь то робиць, пане! (Как вы смеете это делать!) - рявкнул на Калганова и пан Врублевский.
"Don't dare to shout like that," cried Grushenka. "Ah, you turkey-cocks!" - Не сметь, не сметь кричать! - крикнула Грушенька. - Ах петухи индейские!
Mitya looked at each of them in turn. But something in Grushenka's face suddenly struck him, and at the same instant something new flashed into his mind- a strange new thought! Митя смотрел на них на всех поочередно; но что-то вдруг поразило его в лице Грушеньки, и в тот же миг что-то совсем новое промелькнуло и в уме его - странная новая мысль!
"Pani Agrippina," the little Pole was beginning, crimson with anger, when Mitya suddenly went up to him and slapped him on the shoulder. - Пани Агриппина! - начал было маленький пан, весь красный от задора, как вдруг Митя, подойдя к нему, хлопнул его по плечу.
"Most illustrious, two words with you. "cried Grushenka. - Ясневельможный, на два слова.
"What do you want?" - Чего хцешь, пане? (Что угодно?)
"In the next room, I've two words to say to you, something pleasant, very pleasant. You'll be glad to hear it." - В ту комнату, в тот покой, два словечка скажу тебе хороших, самых лучших, останешься доволен.
The little pan was taken aback and looked apprehensively at Mitya. Маленький пан удивился и опасливо поглядел на Митю.
He agreed at once, however, on condition that Pan Vrublevsky went with them. Тотчас же, однако, согласился, но с непременным условием, чтобы шел с ним и пан Врублевский.
"The bodyguard? - Телохранитель-то?
Let him come, and I want him, too. Пусть и он, и его надо!
I must have him!" cried Mitya. "March, panovie!" Его даже непременно! - воскликнул Митя. -Марш, панове!
"Where are you going?" asked Grushenka, anxiously. - Куда это вы? - тревожно спросила Грушенька.
"We'll be back in one moment," answered Mitya. - В один миг вернемся, - ответил Митя.
There was a sort of boldness, a sudden confidence shining in his eyes. His face had looked very different when he entered the room an hour before. Какая-то смелость, какая-то неожиданная бодрость засверкала в лице его; совсем не с тем лицом вошел он час назад в эту комнату.
He led the Poles, not into the large room where the chorus of girls was assembling and the table was being laid, but into the bedroom on the right, where the trunks and packages were kept, and there were two large beds, with pyramids of cotton pillows on each. Он провел панов в комнатку направо, не в ту, в большую, в которой собирался хор девок и накрывался стол, а в спальную, в которой помещались сундуки, укладки и две большие кровати с ситцевыми подушками горой на каждой.
There was a lighted candle on a small deal table in the corner. Тут на маленьком тесовом столике в самом углу горела свечка.
The small man and Mitya sat down to this table, facing each other, while the huge Vrublevsky stood beside them, his hands behind his back. Пан и Митя расположились у этого столика друг против друга, а огромный пан Врублевский сбоку их, заложив руки за спину.
The Poles looked severe but were evidently inquisitive. Паны смотрели строго, но с видимым любопытством.
"What can I do for you, panie?" lisped the little Pole. - Чем моген служиць пану? - пролепетал маленький пан.
"Well, look here, panie, I won't keep you long. There's money for you," he pulled out his notes. "Would you like three thousand? Take it and go your way." - А вот чем, пане, я много говорить не буду: вот тебе деньги, - он вытащил свои кредитки, -хочешь три тысячи, бери и уезжай куда знаешь.
The Pole gazed open-eyed at Mitya, with a searching look. Пан смотрел пытливо, во все глаза, так и впился взглядом в лицо Мити.
"Three thousand, panie?" He exchanged glances with Vrublevsky. - Тржи тысенцы, пане? - Он переглянулся с Врублевским.
"Three, panovie, three! - Тржи, панове, тржи!
Listen, panie, I see you're a sensible man. Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный.
Take three thousand and go to the devil, and Vrublevsky with you d'you hear? Бери три тысячи и убирайся ко всем чертям, да и Врублевского с собой захвати - слышишь это?
But, at once, this very minute, and for ever. You understand that, panie, for ever. Here's the door, you go out of it. Но сейчас же, сию же минуту, и это навеки, понимаешь, пане, навеки вот в эту самую дверь и выйдешь.
What have you got there, a great-coat, a fur coat? У тебя что там: пальто, шуба?
I'll bring it out to you. Я тебе вынесу.
They'll get the horses out directly, and then-good-bye, panie!" Сию же секунду тройку тебе заложат и - до видзенья, пане! А?
Mitya awaited an answer with assurance. Митя уверенно ждал ответа.
He had no doubts. Он не сомневался.
An expression of extraordinary resolution passed over the Pole's face. Нечто чрезвычайно решительное мелькнуло в лице пана.
"And the money, panie?" - А рубли, пане?
"The money, panie? Five hundred roubles I'll give you this moment for the journey, and as a first instalment, and two thousand five hundred to-morrow, in the town- I swear on my honour, I'll get it, I'll get it at any cost!" cried Mitya. - Рубли-то вот как, пане: пятьсот рублей сию минуту тебе на извозчика и в задаток, а две тысячи пятьсот завтра в городе - честью клянусь, будут, достану из-под земли! - крикнул Митя.
The Poles exchanged glances again. Поляки переглянулись опять.
The short man's face looked more forbidding. Лицо пана стало изменяться к худшему.
"Seven hundred, seven hundred, not five hundred, at once, this minute, cash down!" Mitya added, feeling something wrong. "What's the matter, panie? - Семьсот, семьсот, а не пятьсот, сейчас, сию минуту в руки! - надбавил Митя, почувствовав нечто нехорошее. - Чего ты, пан?
Don't you trust me? Не веришь?
I can't give you the whole three thousand straight off. Не все же три тысячи дать тебе сразу.
If I give it, you may come back to her to-morrow.... Besides, I haven't the three thousand with me. I've got it at home in the town," faltered Mitya, his spirit sinking at every word he uttered. "Upon my word, the money's there, hidden." Я дам, а ты и воротишься к ней завтра же... Да теперь и нет у меня всех трех тысяч, у меня в городе дома лежат, - лепетал Митя, труся и падая духом с каждым своим словом, - ей-богу, лежат, спрятаны...
In an instant an extraordinary sense of personal dignity showed itself in the little man's face. В один миг чувство необыкновенного собственного достоинства засияло в лице маленького пана:
"What next?" he asked ironically. - Чи не потшебуешь еще чего? - спросил он иронически. - Пфе!
"For shame!" and he spat on the floor. А пфе! (стыд, срам!) - И он плюнул.
Pan Vrublevsky spat too. Плюнул и пан Врублевский.
"You do that, panie," said Mitya, recognising with despair that all was over, "because you hope to make more out of Grushenka? - Это ты оттого плюешься, пане, - проговорил Митя как отчаянный, поняв, что все кончилось, -оттого, что от Грушеньки думаешь больше тяпнуть.
You're a couple of capons, that's what you are!" Каплуны вы оба, вот что!
"This is a mortal insult!" The little Pole turned as red as a crab, and he went out of the room, briskly, as though unwilling to hear another word. - Естем до живего доткнентным! (Я оскорблен до последней степени!)- раскраснелся вдруг маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как бы не желая больше ничего слушать, вышел из комнаты.
Vrublevsky swung out after him, and Mitya followed, confused and crestfallen. За ним, раскачиваясь, последовал и Врублевский, а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный.
He was afraid of Grushenka, afraid that the Pan would at once raise an outcry. Он боялся Г рушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится.
And so indeed he did. Так и случилось.
The Pole walked into the room and threw himself in a theatrical attitude before Grushenka. Пан вошел в залу и театрально встал пред Грушенькой.
"Pani Agrippina, I have received a mortal insult!" he exclaimed. But Grushenka suddenly lost all patience, as though they had wounded her in the tenderest spot. - Пани Агриппина, естем до живего доткнентным! - воскликнул было он, но Грушенька как бы вдруг потеряла всякое терпение, точно тронули ее по самому больному месту.
"Speak Russian! Speak Russian!" she cried, "not another word of Polish! You used to talk Russian. You can't have forgotten it in five years." She was red with passion. - По-русски, говори по-русски, чтобы ни одного слова польского не было! - закричала она на него. - Говорил же прежде по-русски, неужели забыл в пять лет! - Она вся покраснела от гнева.
"Pani Agrippina-" - Пани Агриппина...
"My name's Agrafena, Grushenka, speak Russian or I won't listen!" The Pole gasped with offended dignity, and quickly and pompously delivered himself in broken Russian: - Я Аграфена, я Грушенька, говори по-русски, или слушать не хочу! - Пан запыхтел от гонора и, ломая русскую речь, быстро и напыщенно произнес:
"Pani Agrafena, I came here to forget the past and forgive it, to forget all that has happened till to-day-" - Пани Аграфена, я пшиехал забыть старое и простить его, забыть, что было допрежь сегодня...
"Forgive? - Как простить?
Came here to forgive me?" Grushenka cut him short, jumping up from her seat. Это меня-то ты приехал простить? - перебила Грушенька и вскочила с места.
"Just so, Pani, I'm not pusillanimous, I'm magnanimous. - Так есть, пани (точно так, пани), я не малодушны, я великодушны.
But I was astounded when I saw your lovers. Но я былем здзивёны (был удивлен), когда видел твоих любовников.
Pan Mitya offered me three thousand, in the other room to depart. Пан Митя в том покое давал мне тржи тысёнцы, чтоб я отбыл.
I spat in the pan's face." Я плюнул пану в физию.
"What? -Как?
He offered you money for me?" cried Grushenka, hysterically. "Is it true, Mitya? Он тебе деньги за меня давал? - истерически вскричала Грушенька. - Правда, Митя?
How dare you? Да как ты смел!
Am I for sale?" Разве я продажная?
"Panie, panie!" yelled Mitya, "she's pure and shining, and I have never been her lover! - Пане, пане, - возопил Митя, - она чиста и сияет, и никогда я не был ее любовником!
That's a lie..." Это ты соврал...
"How dare you defend me to him?" shrieked Grushenka. "It wasn't virtue kept me pure, and it wasn't that I was afraid of Kuzma, but that I might hold up my head when I met him, and tell him he's a scoundrel. - Как смеешь ты меня пред ним защищать, -вопила Грушенька, - не из добродетели я чиста была и не потому, что Кузьмы боялась, а чтобы пред ним гордой быть и чтобы право иметь ему подлеца сказать, когда встречу.
And he did actually refuse the money?" Да неужто ж он с тебя денег не взял?
"He took it! He took it!" cried Mitya; "only he wanted to get the whole three thousand at once, and I could only give him seven hundred straight off." - Да брал же, брал! - воскликнул Митя, - да только все три тысячи разом захотел, а я всего семьсот задатку давал.
"I see: he heard I had money, and came here to marry me!" - Ну и понятно: прослышал, что у меня деньги есть, а потому и приехал венчаться!
"Pani Agrippina!" cried the little Pole. "I'm- a knight, I'm- a nobleman, and not a lajdak. - Пани Агриппина, - закричал пан, - я рыцарь, я шляхтич, а не лайдак!
I came here to make you my wife and I find you a different woman, perverse and shameless." Я пшибыл взять тебя в супругу, а вижу нову пани, не ту, что прежде, а упарту и без встыду (своенравную и бесстыдную).
"Oh, go back where you came from! -А и убирайся откуда приехал!
I'll tell them to turn you out and you'll be turned out," cried Grushenka, furious. "I've been a fool, a fool, to have been miserable these five years! Велю тебя сейчас прогнать, и прогонят! -крикнула в исступлении Грушенька. - Дура, дура была я, что пять лет себя мучила!
And it wasn't for his sake, it was my anger made me miserable. Да и не за него себя мучила вовсе, я со злобы себя мучила!
And this isn't he at all! Да и не он это вовсе!
Was he like this? Разве он был такой?
It might be his father! Это отец его какой-то!
Where did you get your wig from? Это где ты парик-то себе заказал?
He was a falcon, but this is a gander. Тот был сокол, а это селезень.
He used to laugh and sing to me.... And I've been crying for five years, damned fool, abject, shameless I was! Тот смеялся и мне песни пел... А я-то, я-то пять лет слезами заливалась, проклятая я дура, низкая я, бесстыжая!
She sank back in her low chair and hid her face in her hands. Она упала на свое кресло и закрыла лицо ладонями.
At that instant the chorus of Mokroe began singing in the room on the left- a rollicking dance song. В эту минуту вдруг раздался в соседней комнате слева хор собравшихся наконец мокринских девок - залихватская плясовая песня.
"A regular Sodom!" Vrublevsky roared suddenly. "Landlord, send the shameless hussies away!" - То есть содом! - взревел вдруг пан Врублевский. - Хозяин, прогони бесстыжих!
The landlord, who had been for some time past inquisitively peeping in at the door, hearing shouts and guessing that his guests were quarrelling, at once entered the room. Хозяин, который давно уже с любопытством заглядывал в дверь, слыша крик и чуя, что гости перессорились, тотчас явился в комнату.
"What are you shouting for? D'you want to split your throat?" he said, addressing Vrublevsky, with surprising rudeness. - Ты чего кричишь, глотку рвешь? - обратился он к Врублевскому с какою-то непонятною даже невежливостью.
"Animal!" bellowed Pan Vrublevsky. - Скотина! - заорал было пан Врублевский.
"Animal? - Скотина?
And what sort of cards were you playing with just now? А ты в какие карты сейчас играл?
I gave you a pack and you hid it. Я подал тебе колоду, а ты мои спрятал!
You played with marked cards! Ты в поддельные карты играл!
I could send you to Siberia for playing with false cards, d'you know that, for it's just the same as false banknotes... And going up to the sofa he thrust his fingers between the sofa back and the cushion, and pulled out an unopened pack of cards. Я тебя за поддельные карты в Сибирь могу упрятать, знаешь ты это, потому оно все одно что бумажки поддельные... - И, подойдя к дивану, он засунул пальцы между спинкой и подушкой дивана и вытащил оттуда нераспечатанную колоду карт.
"Here's my pack unopened!" He held it up and showed it to all in the room. "From where I stood I saw him slip my pack away, and put his in place of it-you're a cheat and not a gentleman!" - Вот она моя колода, не распечатана! - Он поднял ее и показал всем кругом. - Я ведь видел оттелева, как он мою колоду сунул в щель, а своей подменил - шильник ты этакой, а не пан!
"And I twice saw the pan change a card!" cried Kalganov. - А я видел, как тот пан два раза передернул, -крикнул Калганов.
"How shameful! How shameful!" exclaimed Grushenka, clasping her hands, and blushing for genuine shame. "Good Lord, he's come to that!" - Ах, как стыдно, ах, как стыдно! - воскликнула Грушенька, всплеснув руками, и воистину покраснела от стыда. - Господи, экой, экой стал человек!
"I thought so, too!" said Mitya. -И я это думал, - крикнул Митя.
But before he had uttered the words, Vrublevsky, with a confused and infuriated face, shook his fist at Grushenka, shouting: Но не успел он это выговорить, как пан Врублевский, сконфуженный и взбешенный, обратясь ко Грушеньке и грозя ей кулаком, закричал:
"You low harlot!" Mitya flew at him at once, clutched him in both hands, lifted him in the air, and in one instant had carried him into the room on the right, from which they had just come. - Публична шельма! - Но не успел он и воскликнуть, как Митя бросился на него, обхватил его обеими руками, поднял на воздух и в один миг вынес его из залы в комнату направо, в которую сейчас только водил их обоих.
"I've laid him on the floor, there," he announced, returning at once, gasping with excitement. "He's struggling, the scoundrel! But he won't come back, no fear of that!..." He closed one half of the folding doors, and holding the other ajar called out to the little Pole: - Я его там на пол положил! - возвестил он, тотчас же возвратившись и задыхаясь от волнения, -дерется, каналья, небось не придет оттуда!.. - Он запер одну половинку двери и, держа настежь другую, воскликнул к маленькому пану:
"Most illustrious, will you please to retire as well?" - Ясневельможный, не угодно ли туда же? Пшепрашам!
"My dear Dmitri Fyodorovitch," said Trifon Borissovitch, "make them give you back the money you lost. - Батюшка, Митрий Федорович, - возгласил Трифон Борисыч, - да отбери ты у них деньги-то, то, что им проиграл!
It's as good as stolen from you." Ведь все равно что воровством с тебя взяли.
"I don't want my fifty roubles back," Kalgonov declared suddenly. - Я свои пятьдесят рублей не хочу отбирать, -отозвался вдруг Калганов.
"I don't want my two hundred, either," cried Mitya, "I wouldn't take it for anything! Let him keep it as a consolation." - И я свои двести, и я не хочу! - воскликнул Митя, - ни за что не отберу, пусть ему в утешенье останутся.
"Bravo, Mitya! - Славно, Митя!
You're a trump, Mitya!" cried Grushenka, and there was a note of fierce anger in the exclamation. Молодец, Митя! - крикнула Грушенька, и страшно злобная нотка прозвенела в ее восклицании.
The little pan, crimson with fury but still mindful of his dignity, was making for the door, but he stopped short and said suddenly, addressing Grushenka: Маленький пан, багровый от ярости, но нисколько не потерявший своей сановитости, направился было к двери, но остановился и вдруг проговорил, обращаясь ко Грушеньке:
"Pani, if you want to come with me, come. If not, good-bye." - Пани, ежели хцешь исьць за мною, идзьмы, если не - бывай здрова! (Пани, если хочешь идти за мной - пойдем, а если нет - то прощай!)
And swelling with indignation and importance he went to the door. И важно, пыхтя от негодования и амбиции, прошел в дверь.
This was a man of character: he had so good an opinion of himself that after all that had passed, he still expected that she would marry him. Человек был с характером: он еще после всего происшедшего не терял надежды, что пани пойдет за ним, - до того ценил себя.
Mitya slammed the door after him. Митя прихлопнул за ним дверь.
"Lock it," said Kalganov. - Заприте их на ключ, - сказал Калганов.
But the key clicked on the other side, they had locked it from within. Но замок щелкнул с их стороны, они заперлись сами.
"That's capital!" exclaimed Grushenka relentlessly. - Славно! - злобно и беспощадно крикнула опять Грушенька. - Славно!
"Serve them right!" Туда и дорога!
Chapter 8. VIII
Delirium Бред
WHAT followed was almost an orgy, a feast to which all were welcome. Началась почти оргия, пир на весь мир.
Grushenka was the first to call for wine. Грушенька закричала первая, чтоб ей дали вина:
"I want to drink. I want to be quite drunk, as we were before. Do you remember, Mitya, do you remember how we made friends here last time!" "Пить хочу, совсем пьяная хочу напиться, чтобы как прежде, помнишь, Митя, помнишь, как мы здесь тогда спознавались!"
Mitya himself was almost delirious, feeling that his happiness was at hand. Сам же Митя был как в бреду и предчувствовал "свое счастье".
But Grushenka was continually sending him away from her. Грушенька его, впрочем, от себя беспрерывно отгоняла:
"Go and enjoy yourself. Tell them to dance, to make merry, 'let the stove and cottage dance'; as we had it last time," she kept exclaiming. "Ступай, веселись, скажи им, чтобы плясали, чтобы все веселились, "ходи изба, ходи печь", как тогда, как тогда!" - продолжала она восклицать.
She was tremendously excited. Была она ужасно возбуждена.
And Mitya hastened to obey her. И Митя бросался распоряжаться.
The chorus were in the next room. Хор собрался в соседней комнате.
The room in which they had been sitting till that moment was too small, and was divided in two by cotton curtains, behind which was a huge bed with a puffy feather mattress and a pyramid of cotton pillows. Та же комната, в которой до сих пор сидели, была к тому же и тесна, разгорожена надвое ситцевою занавеской, за которою опять-таки помещалась огромная кровать с пухлою периной и с такими же ситцевыми подушками горкой.
In the four rooms for visitors there were beds. Да и во всех четырех "чистых" комнатах этого дома везде были кровати.
Grushenka settled herself just at the door. Mitya set an easy chair for her. She had sat in the same place to watch the dancing and singing "the time before," when they had made merry there. Грушенька расположилась в самых дверях, Митя ей принес сюда кресло: так же точно сидела она и "тогда", в день их первого здесь кутежа, и смотрела отсюда на хор и на пляску.
All the girls who had come had been there then; the Jewish band with fiddles and zithers had come, too, and at last the long expected cart had arrived with the wines and provisions. Девки собрались все тогдашние же; жидки со скрипками и цитрами тоже прибыли, а наконец-то прибыл и столь ожидаемый воз на тройке с винами и припасами.
Mitya bustled about. Митя суетился.
All sorts of people began coming into the room to look on, peasants and their women, who had been roused from sleep and attracted by the hopes of another marvellous entertainment such as they had enjoyed a month before. В комнату входили глядеть и посторонние, мужики и бабы, уже спавшие, но пробудившиеся и почуявшие небывалое угощение, как и месяц назад.
Mitya remembered their faces, greeting and embracing everyone he knew. He uncorked bottles and poured out wine for everyone who presented himself. Митя здоровался и обнимался со знакомыми, припоминал лица, откупоривал бутылки и наливал всем кому попало.
Only the girls were very eager for the champagne. The men preferred rum, brandy, and, above all, hot punch. На шампанское зарились очень только девки, мужикам же нравился больше ром и коньяк и особенно горячий пунш.
Mitya had chocolate made for all the girls, and ordered that three samovars should be kept boiling all night to provide tea and punch for everyone to help himself. Митя распорядился, чтобы был сварен шоколад на всех девок и чтобы не переводились всю ночь и кипели три самовара для чаю и пунша на всякого приходящего: кто хочет, пусть и угощается.
An absurd chaotic confusion followed, but Mitya was in his natural element, and the more foolish it became, the more his spirits rose. Одним словом, началось нечто беспорядочное и нелепое, но Митя был как бы в своем родном элементе, и чем нелепее все становилось, тем больше он оживлялся духом.
If the peasants had asked him for money at that moment, he would have pulled out his notes and given them away right and left. Попроси у него какой-нибудь мужик в те минуты денег, он тотчас же вытащил бы всю свою пачку и стал бы раздавать направо и налево без счету.
This was probably why the landlord, Trifon Borissovitch, kept hovering about Mitya to protect him. He seemed to have given up all idea of going to bed that night; but he drank little, only one glass of punch, and kept a sharp look-out on Mitya's interests after his own fashion. Вот почему, вероятно, чтоб уберечь Митю, сновал кругом его почти безотлучно хозяин, Трифон Борисыч, совсем уж, кажется, раздумавший ложиться спать в эту ночь, пивший, однако, мало (всего только выкушал один стаканчик пунша) и зорко наблюдавший по-своему за интересами Мити.
He intervened in the nick of time, civilly and obsequiously persuading Mitya not to give away "cigars and Rhine wine," and, above all, money to the peasants as he had done before. He was very indignant, too, at the peasant girls drinking liqueur, and eating sweets. В нужные минуты он ласково и подобострастно останавливал его и уговаривал, не давал ему оделять, как "тогда", мужиков "цигарками и ренским вином" и, Боже сохрани, деньгами, и очень негодовал на то, что девки пьют ликер и едят конфеты:
"They're a lousy lot, Dmitri Fyodorovitch," he said. "I'd give them a kick, every one of them, and they'd take it as an honour- that's all they're worth!" "Вшивость лишь одна, Митрий Федорович, -говорил он, - я их коленком всякую напинаю, да еще за честь почитать прикажу - вот они какие!"
Mitya remembered Andrey again, and ordered punch to be sent out to him. Митя еще раз вспомянул про Андрея и велел послать ему пуншу.
"I was rude to him just now," he repeated with a sinking, softened voice. "Я его давеча обидел", - повторял он ослабевшим и умиленным голосом.
Kalgonov did to drink, and at first did not care for the girls singing; but after he had drunk a couple of glasses of champagne he became extraordinarily lively, strolling about the room, laughing and praising the music and the songs, admiring everyone and everything. Калганов не хотел было пить, и хор девок ему сначала не понравился очень, но, выпив еще бокала два шампанского, страшно развеселился, шагал по комнатам, смеялся и все и всех хвалил, и песни и музыку.
Maximov, blissfully drunk, never left his side. Максимов, блаженный и пьяненький, не покидал его.
Grushenka, too, was beginning to get drunk. Pointing to Kalganov, she said to Mitya: Грушенька, тоже начинавшая хмелеть, указывала на Калганова Мите:
"What a dear, charming boy he is!" "Какой он миленький, какой чудесный мальчик!"
And Mitya, delighted, ran to kiss Kalgonov and Maximov. И Митя с восторгом бежал целоваться с Калгановым и Максимовым.
Oh, great were his hopes! She had said nothing yet, and seemed, indeed, purposely to refrain from speaking. But she looked at him from time to time with caressing and passionate eyes. О, он многое предчувствовал; ничего еще она ему не сказала такого и даже видимо нарочно задерживала сказать, изредка только поглядывая на него ласковым, но горячим глазком.
At last she suddenly gripped his hand and drew him vigorously to her. Наконец она вдруг схватила его крепко за руку и с силой притянула к себе.
She was sitting at the moment in the low chair by the door. Сама она сидела тогда в креслах у дверей.
"How was it you came just now, eh? - Как это ты давеча вошел-то, а?
Have you walked in!... I was frightened. Как ты вошел-то!.. я так испугалась.
So you wanted to give me up to him, did you? Как же ты меня ему уступить-то хотел, а?
Did you really want to?" Неужто хотел?
"I didn't want to spoil your happiness!" Mitya faltered blissfully. - Счастья твоего губить не хотел! - в блаженстве лепетал ей Митя.
But she did not need his answer. Но ей и не надо было его ответа.
"Well, go and enjoy yourself..." she sent him away once more. "Don't cry, I'll call you back again." - Ну, ступай... веселись, - отгоняла она его опять, -да не плачь, опять позову.
He would run away and she listened to the singing and looked at the dancing, though her eyes followed him wherever he went. But in another quarter of an hour she would call him once more and again he would run back to her. И он убегал, а она принималась опять слушать песни и глядеть на пляску, следя за ним взглядом, где бы он ни был, но через четверть часа опять подзывала его, и он опять прибегал.
"Come, sit beside me, tell me, how did you hear about me, and my coming here yesterday? From whom did you first hear it?" - Ну, садись теперь подле, рассказывай, как ты вчера обо мне услышал, что я сюда поехала; от кого от первого узнал?
And Mitya began telling her all about it, disconnectedly, incoherently, feverishly. He spoke strangely, often frowning, and stopping abruptly. И Митя начинал все рассказывать, бессвязно, беспорядочно, горячо, но странно, однако же, рассказывал, часто вдруг хмурил брови и обрывался.
"What are you frowning at?" she asked. - Чего ты хмуришься-то? - спрашивала она.
"Nothing.... I left a man ill there. - Ничего... одного больного там оставил.
I'd give ten years of my life for him to get well, to know he was all right!" Кабы выздоровел, кабы знал, что выздоровеет, десять бы лет сейчас моих отдал!
"Well, never mind him, if he's ill. - Ну, Бог с ним, коли больной.
So you meant to shoot yourself to-morrow! What a silly boy! What for? Так неужто ты хотел завтра застрелить себя, экой глупый, да из-за чего?
I like such reckless fellows as you," she lisped, with a rather halting tongue. "So you would go any length for me, eh? Я вот этаких, как ты, безрассудных, люблю, -лепетала она ему немного отяжелевшим языком. -Так ты для меня на все пойдешь? А?
Did you really mean to shoot yourself to-morrow, you stupid? И неужто ж ты, дурачок, вправду хотел завтра застрелиться!
No, wait a little. To-morrow I may have something to say to you.... I won't say it to-day, but to-morrow. Нет, погоди пока, завтра я тебе, может, одно словечко скажу... не сегодня скажу, а завтра.
You'd like it to be to-day? А ты бы хотел сегодня?
No, I don't want to to-day. Come, go along now, go and amuse yourself." Нет, я сегодня не хочу... Ну ступай, ступай теперь, веселись.
Once, however, she called him, as it were, puzzled and uneasy. Раз, однако, она подозвала его как бы в недоумении и озабоченно.
"Why are you sad? - Чего тебе грустно?
I see you're sad.... Yes, I see it," she added, looking intently into his eyes. "Though you keep kissing the peasants and shouting, I see something. Я вижу, тебе грустно... Нет, уж я вижу, -прибавила она, зорко вглядываясь в его глаза. -Хоть ты там и целуешься с мужиками и кричишь, а я что-то вижу.
No, be merry. I'm merry; you be merry, too.... I love somebody here. Guess who it is. Нет, ты веселись, я весела, и ты веселись... Я кого-то здесь люблю, угадай кого?..
Ah, look, my boy has fallen asleep, poor dear, he's drunk." Ай, посмотри: мальчик-то мой заснул, охмелел, сердечный.
She meant Kalganov. He was, in fact, drunk, and had dropped asleep for a moment, sitting on the sofa. Она говорила про Калганова: тот действительно охмелел и заснул на мгновение, сидя на диване.
But he was not merely drowsy from drink; he felt suddenly dejected, or, as he said, "bored." И не от одного хмеля заснул, ему стало вдруг отчего-то грустно, или, как он говорил, "скучно".
He was intensely depressed by the girls' songs, which, as the drinking went on, gradually became coarse and more reckless. Сильно обескуражили его под конец и песни девок, начинавшие переходить, постепенно с попойкой, в нечто слишком уже скоромное и разнузданное.
And the dances were as bad. Two girls dressed up as bears, and a lively girl, called Stepanida, with a stick in her hand, acted the part of keeper, and began to "show them." Да и пляски их тоже: две девки переоделись в медведей, а Степанида, бойкая девка с палкой в руке, представляя вожака, стала их "показывать".
"Look alive, Marya, or you'll get the stick! "Веселей, Марья, - кричала она, - не то палкой!"
The bears rolled on the ground at last in the most unseemly fashion, amid roars of laughter from the closely-packed crowd of men and women. Медведи наконец повалились на пол как-то совсем уж неприлично, при громком хохоте набравшейся не в прорез всякой публики баб и мужиков.
"Well, let them! Let them!" said Grushenka sententiously, with an ecstatic expression on her face. "When they do get a day to enjoy themselves; why shouldn't folks be happy?" "Ну и пусть их, ну и пусть их, - говорила сентенциозно Грушенька с блаженным видом в лице, - кой-то денек выйдет им повеселиться, так и не радоваться людям?"
Kalgonov looked as though he had been besmirched with dirt. Калганов же смотрел так, как будто чем запачкался.
"It's swinish, all this peasant foolery," he murmured, moving away; "it's the game they play when it's light all night in summer." "Свинство это все, эта вся народность, - заметил он, отходя, - это у них весенние игры, когда они солнце берегут во всю летнюю ночь".
He particularly disliked one "new" song to a jaunty dance-tune. It described how a gentleman came and tried his luck with the girls, to see whether they would love him: Но особенно не понравилась ему одна "новая" песенка с бойким плясовым напевом, пропетая о том, как ехал барин и девушек пытал:
The master came to try the girls: Would they love him, would they not? Барин девушек пытал, ППДевки любят али нет?
But the girls could not love the master: Но девкам показалось, что нельзя любить барина:
He would beat me cruelly And such love won't do for me. Барин будет больно бить, ППА я его не любить.
Then a gypsy comes along and he, too, tries: Ехал потом цыган (произносилось цыган), и этот тоже:
The gypsy came to try the girls: Would they love him, would they not? Цыган девушек пытал, ППДевки любят али нет?
But they couldn't love the gypsy either: Но и цыгана нельзя любить:
He would be a thief, I fear, And would cause me many a tear. Цыган будет воровать, ППА я буду горевать.
And many more men come to try their luck, among them a soldier: И много проехало так людей, которые пытали девушек, даже солдат:
The soldier came to try the girls: Would they love him, would they not? Солдат девушек пытал, ППДевки любят али нет?
But the soldier is rejected with contempt, in two indecent lines, sung with absolute frankness and producing a furore in the audience. Но солдата с презрением отвергли: □□ Солдат будет ранец несть, □□А я за ним... Тут следовал самый нецензурный стишок, пропетый совершенно откровенно и произведший фурор в слушавшей публике.
The song ends with a merchant: Кончилось наконец дело на купце:
The merchant came to try the girls: Would they love him, would they not? Купчик девушек пытал, □□Девки любят али нет?
And it appears that he wins their love because: И оказалось, что очень любят, потому, дескать, что
The merchant will make gold for me And his queen I'll gladly be. Купчик будет торговать, □□А я буду царевать.
Kalgonov was positively indignant. Калганов даже озлился:
"That's just a song of yesterday," he said aloud. "Who writes such things for them? - Это совсем вчерашняя песня, - заметил он вслух, - и кто это им сочиняет!
They might just as well have had a railwayman or a Jew come to try his luck with the girls; they'd have carried all before them." And, almost as though it were a personal affront, he declared, on the spot, that he was bored, sat down on the sofa and immediately fell asleep. Недостает, чтобы железнодорожник аль жид проехали и девушек пытали: эти всех бы победили. - И, почти обидевшись, он тут же и объявил, что ему скучно, сел на диван и вдруг задремал.
His pretty little face looked rather pale, as it fell back on the sofa cushion. Хорошенькое личико его несколько побледнело и откинулось на подушку дивана.
"Look how pretty he is," said Grushenka, taking Mitya up to him. "I was combing his hair just now; his hair's like flax, and so thick..." - Посмотри, какой он хорошенький, - говорила Грушенька, подводя к нему Митю, - я ему давеча головку расчесывала; волоски точно лен и густые...
And, bending over him tenderly, she kissed his forehead. И, нагнувшись над ним в умилении, она поцеловала его лоб.
Kalgonov instantly opened his eyes, looked at her, stood up, and with the most anxious air inquired where was Maximov? Калганов в один миг открыл глаза, взглянул на нее, привстал и с самым озабоченным видом спросил: где Максимов?
"So that's who it is you want." Grushenka laughed. "Stay with me a minute. - Вот ему кого надо, - засмеялась Грушенька, - да посиди со мной минутку.
Mitya, run and find his Maximov." Митя, сбегай за его Максимовым.
Maximov, it appeared, could not tear himself away from the girls, only running away from time to time to pour himself out a glass of liqueur. He had drunk two cups of chocolate. Оказалось, что Максимов уж и не отходил от девок, изредка только отбегал налить себе ликерчику, шоколаду же выпил две чашки.
His face was red, and his nose was crimson; his eyes were moist, and mawkishly sweet.He ran up and announced that he was going to dance the "sabotiere." Личико его раскраснелось, а нос побагровел, глаза стали влажные, сладостные. Он подбежал и объявил, что сейчас "под один мотивчик" хочет протанцевать танец саботьеру.
"They taught me all those well-bred, aristocratic dances when I was little..." - Меня ведь маленького всем этим благовоспитанным светским танцам обучали-с...
"Go, go with him, Mitya, and I'll watch from here how he dances," said Grushenka. - Ну ступай, ступай с ним, Митя, а я отсюда посмотрю, как он там танцевать будет.
"No, no, I'm coming to look on, too," exclaimed Kalganov, brushing aside in the most naive way Grushenka's offer to sit with him. - Нет, и я, и я пойду смотреть, - воскликнул Калганов, самым наивным образом отвергая предложение Грушеньки посидеть с ним.
They all went to look on. И все направились смотреть.
Maximov danced his dance. But it roused no great admiration in anyone but Mitya. Максимов действительно свой танец протанцевал, но, кроме Мити, почти ни в ком не произвел особенного восхищения.
It consisted of nothing but skipping and hopping, kicking the feet, and at every skip Maximov slapped the upturned sole of his foot. Весь танец состоял в каких-то подпрыгиваниях с вывертыванием в стороны ног, подошвами кверху, и с каждым прыжком Максимов ударял ладонью по подошве.
Kalgonov did not like it at all, but Mitya kissed the dancer. Калганову совсем не понравилось, а Митя даже облобызал танцора.
"Thanks. You're tired perhaps? What are you looking for here? Would you like some sweets? - Ну, спасибо, устал, может, что глядишь сюда: конфетку хочешь, а?
A cigar, perhaps?" Цигарочку, может, хочешь?
"A cigarette." - Папиросочку-с.
"Don't you want a drink?" - Выпить не хочешь ли?
"I'll just have a liqueur.... Have you any chocolates?" -Я тут ликерцу-с... А шоколатных конфеточек у вас нет-с?
"Yes, there's a heap of them on the table there. Choose one, my dear soul!" - Да вот на столе целый воз, выбирай любую, голубиная ты душа!
"I like one with vanilla... for old people. He he! -Нет-с, я такую-с, чтобы с ванилью... для старичков-с... Хи-хи!
"No, brother, we've none of that special sort." - Нет, брат, таких особенных нет.
"I say," the old man bent down to whisper in Mitya's ear. "That girl there, little Marya, he he! How would it be if you were to help me make friends with her?" - Послушайте! - нагнулся вдруг старичок к самому уху Мити, - эта вот девочка-с, Марьюшка-с, хи-хи, как бы мне, если бы можно, с нею познакомиться, по доброте вашей...
"So that's what you're after! - Ишь ты чего захотел!
No, brother, that won't do!" Нет, брат, врешь.
"I'd do no harm to anyone," Maximov muttered disconsolately. - Я никому ведь зла не делаю-с, - уныло прошептал Максимов.
"Oh, all right, all right. - Ну хорошо, хорошо.
They only come here to dance and sing, you know, brother. But damn it all, wait a bit!... Eat and drink and be merry, meanwhile. Здесь, брат, только поют и пляшут, а впрочем, черт! подожди... Кушай пока, ешь, пей, веселись.
Don't you want money?" Денег не надо ли?
"Later on, perhaps," smiled Maximov. - Потом бы разве-с, - улыбнулся Максимов.
"All right, all right..." - Хорошо, хорошо...
Mitya's head was burning. Голова горела у Мити.
He went outside to the wooden balcony which ran round the whole building on the inner side, overlooking the courtyard. Он вышел в сени на деревянную верхнюю галерейку, обходившую изнутри, со двора, часть всего строения.
The fresh air revived him. Свежий воздух оживил его.
He stood alone in a dark corner, and suddenly clutched his head in both hands. Он стоял один, в темноте, в углу и вдруг схватил себя обеими руками за голову.
His scattered thoughts came together; his sensations blended into a whole and threw a sudden light into his mind. Разбросанные мысли его вдруг соединились, ощущения слились воедино, и все дало свет.
A fearful and terrible light! Страшный, ужасный свет!
"If I'm to shoot myself, why not now?" passed through his mind. "Why not go for the pistols, bring them here, and here, in this dark dirty corner, make an end?" "Вот если застрелиться, так когда же как не теперь? - пронеслось в уме его. - Сходить за пистолетом, принести его сюда и вот в этом самом, грязном и темном углу и покончить".
Almost a minute he undecided. Почти с минуту он стоял в нерешимости.
A few hours earlier, when he had been dashing here, he was pursued by disgrace, by the theft he had committed, and that blood, that blood!... Давеча, как летел сюда, сзади него стоял позор, совершенное, содеянное уже им воровство и эта кровь, кровь!..
But yet it was easier for him then. Но тогда было легче, о, легче!
Then everything was over: he had lost her, given her up. She was gone, for him- oh, then his death sentence had been easier for him; at least it had seemed necessary, inevitable, for what had he to stay on earth for? Ведь уж все тогда было покончено: ее он потерял, уступил, она погибла для него, исчезла - о, приговор тогда был легче ему, по крайней мере казался неминуемым, необходимым, ибо для чего же было оставаться на свете?
But now? А теперь!
Was it the same as then? Теперь разве то, что тогда?
Now one phantom, one terror at least was at an end: that first, rightful lover, that fateful figure had vanished, leaving no trace. Теперь с одним по крайней мере привидением, страшилищем, покончено: этот ее "прежний", ее бесспорный, фатальный человек этот исчез, не оставив следа.
The terrible phantom had turned into something so small, so comic; it had been carried into the bedroom and locked in. Страшное привидение обратилось вдруг во что-то такое маленькое, такое комическое; его снесли руками в спальню и заперли на ключ.
It would never return. Оно никогда не воротится.
She was ashamed, and from her eyes he could see now whom she loved. Ей стыдно, и из глаз ее он уже видит теперь ясно, кого она любит.
Now he had everything to make life happy... but he could not go on living, he could not; oh, damnation! Ну вот теперь бы только и жить и... и нельзя жить, нельзя, о, проклятие!
"O God! restore to life the man I knocked down at the fence! "Боже, оживи поверженного у забора!
Let this fearful cup pass from me! Пронеси эту страшную чашу мимо меня!
Lord, thou hast wrought miracles for such sinners as me! Ведь делал же ты чудеса, Господи, для таких же грешников, как и я!
But what, what if the old man's alive? Ну что, ну что, если старик жив?
Oh, then the shame of the other disgrace I would wipe away. I would restore the stolen money. I'd give it back; I'd get it somehow.... No trace of that shame will remain except in my heart for ever! О, тогда срам остального позора я уничтожу, я ворочу украденные деньги, я отдам их, достану из-под земли... Следов позора не останется, кроме как в сердце моем навеки!
But no, no; oh, impossible cowardly dreams! Но нет, нет, о, невозможные малодушные мечты!
Oh, damnation!" О, проклятие!"
Yet there was a ray of light and hope in his darkness. Но все же как бы луч какой-то светлой надежды блеснул ему во тьме.
He jumped up and ran back to the room- to her, to her, his queen for ever! Он сорвался с места и бросился в комнаты - к ней, к ней опять, к царице его навеки!
Was not one moment of her love worth all the rest of life, even in the agonies of disgrace? "Да неужели один час, одна минута ее любви не стоят всей остальной жизни, хотя бы и в муках позора?"
This wild question clutched at his heart. Этот дикий вопрос захватил его сердце.
"To her, to her alone, to see her, to hear her, to think of nothing, to forget everything, if only for that night, for an hour, for a moment!" "К ней, к ней одной, ее видеть, слушать и ни о чем не думать, обо всем забыть, хотя бы только на эту ночь, на час, на мгновение!"
Just as he turned from the balcony into the passage, he came upon the landlord, Trifon Borissovitch. Пред самым входом в сени, еще на галерейке, он столкнулся с хозяином Трифоном Борисычем.
He thought he looked gloomy and worried, and fancied he had come to find him. Тот что-то показался ему мрачным и озабоченным и, кажется, шел его разыскивать.
"What is it, Trifon Borissovitch? Are you looking for me?" - Что ты, Борисыч, не меня ли искал?
"No, sir," The landlord seemed disconcerted. "Why should I be looking for you? - Нет-с, не вас, - как бы опешил вдруг хозяин, -зачем мне вас разыскивать?
Where have you been?" А вы... где были-с?
"Why do you look so glum? - Что ты такой скучный?
You're not angry, are you? Не сердишься ли?
Wait a bit, you shall soon get to bed.... What's the time?" Погоди, скоро спать пойдешь... Который час-то?
"It'll be three o'clock. - Да уж три часа будет.
Past three, it must be." Надо быть, даже четвертый.
"We'll leave off soon. We'll leave off." - Кончим, кончим.
"Don't mention it; it doesn't matter. - Помилуйте, ничего-с.
Keep it up as long as you like..." Даже сколько угодно-с...
"What's the matter with him?" Mitya wondered for an instant, and he ran back to the room where the girls were dancing. "Что с ним?" - мельком подумал Митя и вбежал в комнату, где плясали девки.
But she was not there. Но ее там не было.
She was not in the blue room either; there was no one but Kalgonov asleep on the sofa. В голубой комнате тоже не было; один лишь Калганов дремал на диване.
Mitya peeped behind the curtain- she was there. Митя глянул за занавесы - она была там.
She was sitting in the corner, on a trunk. Bent forward, with her head and arms on the bed close by, she was crying bitterly, doing her utmost to stifle her sobs that she might not be heard. Она сидела в углу, на сундуке, и, склонившись с руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали.
Seeing Mitya, she beckoned him to her, and when he ran to her, she grasped his hand tightly. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за руку.
"Mitya, Mitya, I loved him, you know. How I have loved him these five years, all that time! - Митя, Митя, я ведь любила его! - начала она ему шепотом, - так любила его, все пять лет, все, все это время!
Did I love him or only my own anger? Его ли любила али только злобу мою?
No, him, him! Нет, его! Ох, его!
It's a lie that it was my anger I loved and not him. Я ведь лгу, что любила только злобу мою, а не его!
Mitya, I was only seventeen then; he was so kind to me, so merry; he used to sing to me.... Or so it seemed to a silly girl like me.... And now, O Lord, it's not the same man. Митя, ведь я была всего семнадцати лет тогда, он тогда был такой со мной ласковый, такой развеселый, мне песни пел... Или уж показался тогда таким дуре мне, девчонке... А теперь, Господи, да это не тот, совсем и не он.
Even his face is not the same; he's different altogether. Да и лицом не он, не он вовсе.
I shouldn't have known him. Я и с лица его не узнала.
I drove here with Timofey, and all the way I was thinking how I should meet him, what I should say to him, how we should look at one another. Ехала я сюда с Тимофеем и все-то думала, всю дорогу думала: "Как встречу его, что-то скажу, как глядеть-то мы друг на друга будем?.."
My soul was faint, and all of a sudden it was just as though he had emptied a pail of dirty water over me. Вся душа замирала, и вот он меня тут точно из шайки помоями окатил.
He talked to me like a schoolmaster, all so grave and learned; he met me so solemnly that I was struck dumb. Точно учитель говорит: все такое ученое, важное, встретил так важно, так я и стала в тупик.
I couldn't get a word in. Слова некуда ввернуть.
At first I thought he was ashamed to talk before his great big Pole. Я сначала думала, что он этого своего длинного поляка-то стыдится.
I sat staring at him and wondering why I couldn't say a word to him now. Сижу смотрю на них и думаю: почему это я так ничего с ним говорить теперь не умею?
It must have been his wife that ruined him; you know he threw me up to get married. She must have changed him like that. Знаешь, это его жена испортила, вот на которой он бросил меня тогда да женился... Это она его там переделала.
Mitya, how shameful it is! Митя, стыд-то какой!
Oh, Mitya, I'm ashamed, I'm ashamed for all my life. Ох, стыдно мне, Митя, стыдно, ох, за всю жизнь мою стыдно!
Curse it, curse it, curse those five years!" And again she burst into tears, but clung tight to Mitya's hand and did not let it go. Прокляты, прокляты пусть будут эти пять лет, прокляты! - И она опять залилась слезами, но Митину руку не выпускала, крепко держалась за нее.
"Mitya, darling, stay, don't go away. I want to say one word to you," she whispered, and suddenly raised her face to him. "Listen, tell me who it is I love? - Митя, голубчик, постой, не уходи, я тебе одно словечко хочу сказать, - прошептала она и вдруг подняла к нему лицо. - Слушай, скажи ты мне, кого я люблю?
I love one man here. Я здесь одного человека люблю.
Who is that man? That's what you must tell me." A smile lighted up her face that was swollen with weeping, and her eyes shone in the half darkness. "A falcon flew in, and my heart sank. Который это человек? вот что скажи ты мне. - На распухшем от слез лице ее засветилась улыбка, глаза сияли в полутьме. - Вошел давеча один сокол, так сердце и упало во мне.
"Fool! that's the man you love!' That was what my heart whispered to me at once. "Дура ты, вот ведь кого ты любишь", - так сразу и шепнуло сердце.
You came in and all grew bright. Вошел ты и все осветил.
What's he afraid of? I wondered. "Да чего он боится?" - думаю.
For you were frightened; you couldn't speak. А ведь ты забоялся, совсем забоялся, говорить не умел.
It's not them he's afraid of- could you be frightened of anyone? Не их же, думаю, он боится - разве ты кого испугаться можешь?
It's me he's afraid of, I thought, only me. Это меня он боится, думаю, только меня.
So Fenya told you, you little stupid, how I called to Alyosha out of the window that I'd loved Mityenka for one hour, and that I was going now to love... another. Так ведь рассказала же тебе, дурачку, Феня, как я Алеше в окно прокричала, что любила часочек Митеньку, а теперь еду любить... другого.
Mitya, Mitya, how could I be such a fool as to think I could love anyone after you? Митя, Митя, как это я могла, дура, подумать, что люблю другого после тебя!
Do you forgive me, Mitya? Прощаешь, Митя?
Do you forgive me or not? Прощаешь меня или нет?
Do you love me? Любишь?
Do you love me?" Любишь?
She jumped up and held him with both hands on his shoulders. Она вскочила и схватила его обеими руками за плечи.
Mitya, dumb with rapture, gazed into her eyes, at her face, at her smile, and suddenly clasped her tightly his arms and kissed her passionately. Митя, немой от восторга, глядел ей в глаза, в лицо, на улыбку ее, и вдруг, крепко обняв ее, бросился ее целовать.
"You will forgive me for having tormented you? - А простишь, что мучила?
It was through spite I tormented you all. Я ведь со злобы всех вас измучила.
It was for spite I drove the old man out of his mind.... Do you remember how you drank at my house one day and broke the wine-glass? Я ведь старикашку того нарочно со злобы с ума свела... Помнишь, как ты раз у меня пил и бокал разбил?
I remembered that and I broke a glass to-day and drank 'to my vile heart.' Запомнила я это и сегодня тоже разбила бокал, за "подлое сердце мое" пила.
Mitya, my falcon, why don't you kiss me? Митя, сокол, что ж ты меня не целуешь?
He kissed me once, and now he draws back and looks and listens. Why listen to me? Раз поцеловал и оторвался, глядит, слушает... Что меня слушать!
Kiss me, kiss me hard, that's right. if you love, well, then, love! Целуй меня, целуй крепче, вот так. Любить, так уж любить!
I'll be your slave now, your slave for the rest of my life. Раба твоя теперь буду, раба на всю жизнь!
It's sweet to be a slave. Сладко рабой быть!..
Kiss me! Целуй!
Beat me, ill-treat me, do what you will with me.... And I do deserve to suffer. Прибей меня, мучай меня, сделай что надо мной... Ох, да и впрямь меня надо мучить... Стой!
Stay, wait, afterwards, I won't have that..." she suddenly thrust him away. "Go along, Mitya, I'll come and have some wine, I want to be drunk, I'm going to get drunk and dance; I must, I must!" Подожди, потом, не хочу так... - оттолкнула она его вдруг. - Ступай прочь, Митька, пойду теперь вина напьюсь, пьяна хочу быть, сейчас пьяная плясать пойду, хочу, хочу!
She tore herself away from him and disappeared behind the curtain. Она вырвалась от него из-за занавесок.
Mitya followed like a drunken man. Митя вышел за ней как пьяный.
"Yes, come what may- whatever may happen now, for one minute I'd give the whole world," he thought. "Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось -за минуту одну весь мир отдам", - промелькнуло в его голове.
Grushenka did, in fact, toss off a whole glass of champagne at one gulp, and became at once very tipsy. Грушенька в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела.
She sat down in the same chair as before, with a blissful smile on her face. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой.
Her cheeks were glowing, her lips were burning, her flashing eyes were moist; there was passionate appeal in her eyes. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил.
Even Kalgonov felt a stir at the heart and went up to her. Даже Калганова как будто укусило что-то за сердце, и он подошел к ней.
"Did you feel how I kissed you when you were asleep just now?" she said thickly. "I'm drunk now, that's what it is.... And aren't you drunk? - А ты слышал, как я тебя давеча поцеловала, когда ты спал? - пролепетала она ему. - Опьянела я теперь, вот что... А ты не опьянел?
And why isn't Mitya drinking? А Митя чего не пьет?
Why don't you drink, Mitya? I'm drunk, and you don't drink..." Что ж ты не пьешь, Митя, я выпила, а ты не пьешь...
"I am drunk! - Пьян!
I'm drunk as it is... drunk with you... and now I'll be drunk with wine, too." He drank off another glass, and- he thought it strange himself- that glass made him completely drunk. He was suddenly drunk, although till that moment he had been quite sober, he remembered that. И так пьян... от тебя пьян, а теперь и от вина хочу. - Он выпил еще стакан и - странно это ему показалось самому - только от этого последнего стакана и охмелел, вдруг охмелел, а до тех пор все был трезв, сам помнил это.
From that moment everything whirled about him, as though he were delirious. С этой минуты все завертелось кругом него, как в бреду.
He walked, laughed, talked to everybody, without knowing what he was doing. Он ходил, смеялся, заговаривал со всеми, и все это как бы уж не помня себя.
Only one persistent burning sensation made itself felt continually, "like a red-hot coal in his heart," he said afterwards. Одно лишь неподвижное и жгучее чувство сказывалось в нем поминутно, "точно горячий уголь в душе", - вспоминал он потом.
He went up to her, sat beside her, gazed at her, listened to her.... She became very talkative, kept calling everyone to her, and beckoned to different girls out of the chorus. When the girl came up, she either kissed her, or made the sign of the cross over her. Он подходил к ней, садился подле нее, глядел на нее, слушал ее... Она же стала ужасно как словоохотлива, всех к себе подзывала, манила вдруг к себе какую-нибудь девку из хора, та подходила, а она или целовала ее и отпускала, или иногда крестила ее рукой.
In another minute she might have cried. Еще минутку, и она могла заплакать.
She was greatly amused by the "little old man," as she called Maximov. Развеселял ее очень и "старикашка", как называла она Максимова.
He ran up every minute to kiss her hands, each little finger," and finally he danced another dance to an old song, which he sang himself. Он поминутно подбегал целовать у нее ручки "и всякий пальчик", а под конец проплясал еще один танец под одну старую песенку, которую сам же и пропел.
He danced with special vigour to the refrain: В особенности с жаром подплясывал за припевом:
The little pig says- umph! umph! umph! The little calf says- moo, moo, moo, The little duck says-quack, quack, quack, The little goose says- ga, ga, ga. Свинушка хрю-хрю, хрю-хрю, □ □Телочка му-му, му-му, □□ Уточка ква-ква, ква-ква, □ □Гусынька га-га, га-га.
The hen goes strutting through the porch; Troo-roo-roo-roo-roo, she'll say, Troo-roo-roo-roo-roo, she'll say! Курочка по сенюшкам похаживала, □□Тюрю-рю, рю-рю, выговаривала, □□Ай, ай, выговаривала!
"Give him something, Mitya," said Grushenka. "Give him a present, he's poor, you know. - Дай ему что-нибудь, Митя, - говорила Грушенька, - подари ему, ведь он бедный.
Ah, the poor, the insulted!... Ах, бедные, обиженные!..
Do you know, Mitya, I shall go into a nunnery. Знаешь, Митя, я в монастырь пойду.
No, I really shall one day. Нет, вправду, когда-нибудь пойду.
Alyosha said something to me to-day that I shall remember all my life.... Yes.... But to-day let us dance. Мне Алеша сегодня на всю жизнь слова сказал... Да... А сегодня уж пусть попляшем.
To-morrow to the nunnery, but to-day we'll dance. Завтра в монастырь, а сегодня попляшем.
I want to play to-day, good people, and what of it? God will forgive us. Я шалить хочу, добрые люди, ну и что ж такое, Бог простит.
If I were God, I'd forgive everyone: Кабы Богом была, всех бы людей простила:
'My dear sinners, from this day forth I forgive you.' "Милые мои грешнички, с этого дня прощаю всех".
I'm going to beg forgiveness: А я пойду прощения просить:
'Forgive me, good people, a silly wench.' "Простите, добрые люди, бабу глупую, вот что".
I'm a beast, that's what I am. Зверь я, вот что.
But I want to pray. А молиться хочу.
I gave a little onion. Я луковку подала.
Wicked as I've been, I want to pray. Злодейке такой, как я, молиться хочется!
Mitya, let them dance, don't stop them. Митя, пусть пляшут, не мешай.
Everyone in the world is good. Everyone- even the worst of them. Все люди на свете хороши, все до единого.
The world's a nice place. Хорошо на свете.
Though we're bad the world's all right. Хоть и скверные мы, а хорошо на свете.
We're good and bad, good and bad.... Come, tell me, I've something to ask you: come here everyone, and I'll ask you: Why am I so good? Скверные мы и хорошие, и скверные и хорошие... Нет, скажите, я вас спрошу, все подойдите, и я спрошу; скажите мне все вот что: почему я такая хорошая?
You know I am good. I'm very good.... Come, why am I so good?" So Grushenka babbled on, getting more and more drunk. At last she announced that she was going to dance, too. Я ведь хорошая, я очень хорошая... Ну так вот: почему я такая хорошая? - Так лепетала Грушенька, хмелея все больше и больше, и наконец прямо объявила, что сейчас сама хочет плясать.
She got up from her chair, staggering. "Mitya, don't give me any more wine- if I ask you, don't give it to me. Встала с кресел и пошатнулась. - Митя, не давай мне больше вина, просить буду - не давай.
Wine doesn't give peace. Вино спокойствия не дает.
Everything's going round, the stove, and everything. И все кружится, и печка, и все кружится.
I want to dance. Плясать хочу.
Let everyone see how I dance... let them see how beautifully I dance..." Пусть все смотрят, как я пляшу... как я хорошо и прекрасно пляшу...
She really meant it. She pulled a white cambric handkerchief out of her pocket, and took it by one corner in her right hand, to wave it in the dance. Намерение было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек и взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске.
Mitya ran to and fro, the girls were quiet, and got ready to break into a dancing song at the first signal. Митя захлопотал, девки затихли, приготовясь грянуть хором плясовую по первому мановению.
Maximov, hearing that Grushenka wanted to dance, squealed with delight, and ran skipping about in front of her, humming: Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама плясать, завизжал от восторга и пошел было пред ней подпрыгивать, припевая:
With legs so slim and sides so trim And its little tail curled tight. Ножки тонки, бока звонки, П П Хвостик закорючкой.
But Grushenka waved her handkerchief at him and drove him away. Но Грушенька махнула на него платочком и отогнала его:
"Sh-h! - Ш-шь!
Mitya, why don't they come? Митя, что ж нейдут?
Let everyone come... to look on. Пусть все придут... смотреть.
Call them in, too, that were locked in.... Why did you lock them in? Позови и тех, запертых... За что ты их запер?
Tell them I'm going to dance. Let them look on, too..." Скажи им, что я пляшу, пусть и они смотрят, как я пляшу...
Mitya walked with a drunken swagger to the locked door, and began knocking to the Poles with his fist. Митя с пьяным размахом подошел к запертой двери и начал стучать к панам кулаком.
"Hi, you... Podvysotskis! - Эй вы... Подвысоцкие!
Come, she's going to dance. She calls you." Выходите, она плясать хочет, вас зовет.
"Lajdak!" one of the Poles shouted in reply. - Лайдак! - прокричал в ответ который-то из панов.
"You're a lajdak yourself! - А ты подлайдак!
You're a little scoundrel, that's what you are." Мелкий ты подлечоночек; вот ты кто.
"Leave off laughing at Poland," said Kalganov sententiously. He too was drunk. - Перестали бы вы над Польшей-то насмехаться, -сентенциозно заметил Калганов, тоже не под силу себе охмелевший.
"Be quiet, boy! - Молчи, мальчик!
If I call him a scoundrel, it doesn't mean that I called all Poland so. Если я ему сказал подлеца, не значит, что я всей Польше сказал подлеца.
One lajdak doesn't make a Poland. Не составляет один лайдак Польши.
Be quiet, my pretty boy, eat a sweetmeat." Молчи, хорошенький мальчик, конфетку кушай.
"Ach, what fellows! - Ах какие!
As though they were not men. Точно они не люди.
Why won't they make friends?" said Grushenka, and went forward to dance. Чего они не хотят мириться? - сказала Грушенька и вышла плясать.
The chorus broke into Хор грянул:
"Ah, my porch, my new porch!" "Ах вы сени, мои сени".
Grushenka flung back her head, half opened her lips, smiled, waved her handkerchief, and suddenly, with a violent lurch, stood still in the middle of the room, looking bewildered. Грушенька закинула было головку, полуоткрыла губки, улыбнулась, махнула было платочком и вдруг, сильно покачнувшись на месте, стала посреди комнаты в недоумении.
"I'm weak..." she said in an exhausted voice. "Forgive me.... I'm weak, I can't.... I'm sorry." - Слаба... - проговорила она измученным каким-то голосом, - простите, слаба, не могу... Виновата...
She bowed to the chorus, and then began bowing in all directions. Она поклонилась хору, затем принялась кланяться на все четыре стороны поочередно:
"I'm sorry.... Forgive me..." - Виновата... Простите...
"The lady's been drinking. The pretty lady has been drinking," voices were heard saying. - Подпила, барынька, подпила, хорошенькая барынька, - раздавались голоса.
"The lady's drunk too much," Maximov explained to the girls, giggling. - Они напились-с, - разъяснил, хихикая, девушкам Максимов.
"Mitya, lead me away... take me," said Grushenka helplessly. -Митя, отведи меня... возьми меня, Митя, - в бессилии проговорила Грушенька.
Mitya pounced on her, snatched her up in his arms, and carried the precious burden through the curtains. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и побежал со своею драгоценною добычей за занавески.
"Well, now I'll go," thought Kalganov, and walking out of the blue room, he closed the two halves of the door after him. "Ну уж я теперь уйду", - подумал Калганов и, выйдя из голубой комнаты, притворил за собою обе половинки дверей.
But the orgy in the larger room went on and grew louder and louder. Но пир в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще.
Mitya laid Grushenka on the bed and kissed her on the lips. Митя положил Грушеньку на кровать и впился в ее губы поцелуем.
"Don't touch me..." she faltered, in an imploring voice. "Don't touch me, till I'm yours.... I've told you I'm yours, but don't touch me... spare me.... With them here, with them close, you mustn't. -Не трогай меня...- молящим голосом пролепетала она ему, - не трогай, пока не твоя... Сказала, что твоя, а ты не трогай... пощади... При тех, подле тех нельзя.
He's here. Он тут.
It's nasty here..." Гнусно здесь...
"I'll obey you! - Послушен!
I won't think of it... I worship you!" muttered Mitya. "Yes, it's nasty here, it's abominable." And still holding her in his arms, he sank on his knees by the bedside. Не мыслю... благоговею!.. - бормотал Митя. - Да, гнусно здесь, о, презренно. - И, не выпуская ее из объятий, он опустился подле кровати на пол, на колена.
"I know, though you're a brute, you're generous," Grushenka articulated with difficulty. "It must be honourable... it shall be honourable for the future... and let us be honest, let us be good, not brutes, but good... take me away, take me far away, do you hear? I don't want it to be here, but far, far away..." - Я знаю, ты хоть и зверь, а ты благородный, -тяжело выговорила Грушенька, - надо, чтоб это честно... впредь будет честно... и чтоб и мы были честные, чтоб и мы были добрые, не звери, а добрые... Увези меня, увези далеко, слышишь... Я здесь не хочу, а чтобы далеко, далеко...
"Oh, yes, yes, it must be!" said Mitya, pressing her in his arms. "I'll take you and we'll fly away.... Oh, I'd give my whole life for one year only to know about that blood!" - О да, да, непременно! - сжимал ее в объятиях Митя, - увезу тебя, улетим... О, всю жизнь за один год отдам сейчас, чтобы только знать про эту кровь!
"What blood?" asked Grushenka, bewildered. - Какая кровь? - в недоумении переговорила Грушенька.
"Nothing," muttered Mitya, through his teeth. "Grusha, you wanted to be honest, but I'm a thief. -Ничего!- проскрежетал Митя.- Груша, ты хочешь, чтобы честно, а я вор.
But I've stolen money from Katya.... Disgrace, a disgrace!" Я у Катьки деньги украл... Позор, позор!
"From Katya, from that young lady? - У Катьки? Это у барышни?
No, you didn't steal it. Нет, ты не украл.
Give it back to her, take it from me.... Why make a fuss? Отдай ей, у меня возьми... Что кричишь?
Now everything of mine is yours. Теперь все мое - твое.
What does money matter? Что нам деньги?
We shall waste it anyway.... Folks like us are bound to waste money. Мы их и без того прокутим... Таковские чтобы не прокутили.
But we'd better go and work the land. А мы пойдем с тобою лучше землю пахать.
I want to dig the earth with my own hands. Я землю вот этими руками скрести хочу.
We must work, do you hear? Трудиться надо, слышишь?
Alyosha said so. Алеша приказал.
I won't be your mistress, I'll be faithful to you, I'll be your slave, I'll work for you. Я не любовница тебе буду, я тебе верная буду, раба твоя буду, работать на тебя буду.
We'll go to the young lady and bow down to her together, so that she may forgive us, and then we'll go away. Мы к барышне сходим и поклонимся оба, чтобы простила, и уедем.
And if she won't forgive us, we'll go, anyway. А не простит, мы и так уедем.
Take her money and love me.... Don't love her.... А ты деньги ей снеси, а меня люби... А ее не люби.
Don't love her any more. Больше ее не люби.
If you love her, I shall strangle her.... I'll put out both her eyes with a needle..." А полюбишь, я ее задушу... Я ей оба глаза иголкой выколю...
"I love you. love only you. I'll love you in Siberia..." - Тебя люблю, тебя одну, в Сибири буду любить...
"Why Siberia? - Зачем в Сибирь?
Never mind, Siberia, if you like. I don't care... we'll work... there's snow in Siberia.... I love driving in the snow... and must have bells.... Do you hear, there's a bell ringing? Where is that bell ringing? А что ж, и в Сибирь, коли хочешь, все равно... работать будем... в Сибири снег... Я по снегу люблю ехать... и чтобы колокольчик был... Слышишь, звенит колокольчик... Где это звенит колокольчик?
There are people coming.... Now it's stopped." Едут какие-то... вот и перестал звенеть.
She closed her eyes, exhausted, and suddenly fell asleep for an instant. Она в бессилии закрыла глаза и вдруг как бы заснула на одну минуту.
There had certainly been the sound of a bell in the distance, but the ringing had ceased. Колокольчик в самом деле звенел где-то в отдалении и вдруг перестал звенеть.
Mitya let his head sink on her breast. Митя склонился головою к ней на грудь.
He did not notice that the bell had ceased ringing, nor did he notice that the songs had ceased, and that instead of singing and drunken clamour there was absolute stillness in the house. Он не заметил, как перестал звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно мертвая тишина.
Grushenka opened her eyes. Грушенька открыла глаза.
"What's the matter? Was I asleep? - Что это, я спала?
Yes... a bell... I've been asleep and dreamt I was driving over the snow with bells, and I dozed. Да... колокольчик... Я спала и сон видела: будто я еду, по снегу... колокольчик звенит, а я дремлю.
I was with someone I loved, with you. С милым человеком, с тобою еду будто.
And far, far away. I was holding you and kissing you, nestling close to you. I was cold, and the snow glistened.... You know how the snow glistens at night when the moon shines. It was as though I was not on earth. I woke up, and my dear one is close to me. How sweet that is!..." И далеко-далеко... Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит... Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не на земле... Проснулась, а милый-то подле, как хорошо...
"Close to you," murmured Mitya, kissing her dress, her bosom, her hands. - Подле, - бормотал Митя, целуя ее платье, грудь, руки.
And suddenly he had a strange fancy: it seemed to him that she was looking straight before her, not at him, not into his face, but over his head, with an intent, almost uncanny fixity. И вдруг ему показалось что-то странное: показалось ему, что она глядит прямо пред собой, но не на него, не в лицо ему, а поверх его головы, пристально и до странности неподвижно.
An expression of wonder, almost of alarm, came suddenly into her face. Удивление вдруг выразилось в ее лице, почти испуг.
"Mitya, who is that looking at us?" she whispered. - Митя, кто это оттуда глядит сюда к нам? -прошептала она вдруг.
Mitya turned, and saw that someone had, in fact, parted the curtains and seemed to be watching them. Митя обернулся и увидел, что в самом деле кто-то раздвинул занавеску и их как бы высматривает.
And not one person alone, it seemed. Да и не один как будто.
He jumped up and walked quickly to the intruder. Он вскочил и быстро ступил к смотревшему.
"Here, come to us, come here," said a voice, speaking not loudly, but firmly and peremptorily. - Сюда, пожалуйте к нам сюда, - не громко, но твердо и настойчиво проговорил ему чей-то голос.
Mitya passed to the other side of the curtain and stood stock still. Митя выступил из-за занавески и стал неподвижно.
The room was filled with people, but not those who had been there before. Вся комната была полна людьми, но не давешними, а совсем новыми.
An instantaneous shiver ran down his back, and he shuddered. Мгновенный озноб пробежал по спине его, и он вздрогнул.
He recognised all those people instantly. Всех этих людей он узнал в один миг.
That tall, stout old man in the overcoat and forage-cap with a cockade- was the police captain, Mihail Makarovitch. Вот этот высокий и дебелый старик, в пальто и с фуражкой с кокардой, - это исправник, Михаил Макарыч.
And that "consumptive-looking" trim dandy,"who always has such polished boots"- that was the deputy prosecutor. А этот "чахоточный" опрятный щеголь, "всегда в таких вычищенных сапогах", - это товарищ прокурора.
"He has a chronometer worth four hundred roubles; he showed it to me." "У него хронометр в четыреста рублей есть, он показывал".
And that small young man in spectacles.... Mitya forgot his surname though he knew him, had seen him: he was the "investigating lawyer," from the "school of jurisprudence," who had only lately come to the town. А этот молоденький, маленький, в очках... Митя вот только фамилию его позабыл, но он знает и его, видел: это следователь, судебный следователь, "из Правоведения", недавно приехал.
And this man- the inspector of police, Mavriky Mavrikyevitch, a man he knew well. А этот вот - становой, Маврикий Маврикич, этого-то уж он знает, знакомый человек.
And those fellows with the brass plates on, why are they here? Ну, а эти с бляхами, эти зачем же?
And those other two... peasants.... And there at the door Kalganov with Trifon Borissovitch.... И еще двое каких-то, мужики... А вот там в дверях Калганов и Трифон Борисыч...
"Gentlemen! What's this for, gentlemen?" began Mitya, but suddenly, as though beside himself, not knowing what he was doing, he cried aloud, at the top of his voice: -Господа... Что это вы, господа? - проговорил было Митя, но вдруг, как бы вне себя, как бы не сам собой, воскликнул громко, во весь голос:
"I un-der-stand!" - По-ни-маю!
The young man in spectacles moved forward suddenly, and stepping up to Mitya, began with dignity, though hurriedly: Молодой человек в очках вдруг выдвинулся вперед и, подступив к Мите, начал, хоть и осанисто, но немного как бы торопясь:
"We have to make... in brief, I beg you to come this way, this way to the sofa.... It is absolutely imperative that you should give an explanation." - Мы имеем к вам... одним словом, я вас попрошу сюда, вот сюда, к дивану... Существует настоятельная необходимость с вами объясниться.
"The old man!" cried Mitya frantically. "The old man and his blood!... - Старик! - вскричал Митя в исступлении, - старик и его кровь!..
I understand." По-ни-маю!
And he sank, almost fell, on a chair close by, as though he had been mown down by a scythe. И как подкошенный сел, словно упал, на подле стоявший стул.
"You understand? - Понимаешь?
He understands it! Понял!
Monster and parricide! Your father's blood cries out against you!" the old captain of police roared suddenly, stepping up to Mitya. Отцеубийца и изверг, кровь старика отца твоего вопиет за тобою! - заревел внезапно, подступая к Мите, старик исправник.
He was beside himself, crimson in the face and quivering all over. Он был вне себя, побагровел и весь так и трясся.
"This is impossible!" cried the small young man. "Mihail Makarovitch, Mihail Makarovitch, this won't do!... - Но это невозможно! - вскричал маленький молодой человечек. - Михаил Макарыч, Михаил Макарыч! Это не так, не так-с!..
I beg you'll allow me to speak. I should never have expected such behaviour from you..." Прошу позволить мне одному говорить... Я никак не мог предположить от вас подобного эпизода...
"This is delirium, gentlemen, raving delirium," cried the captain of police; "look at him: drunk, at this time of night, in the company of a disreputable woman, with the blood of his father on his hands.... -Но ведь это же бред, господа, бред! - восклицал исправник, - посмотрите на него: ночью, пьяный, с беспутной девкой и в крови отца своего... Бред!
It's delirium!..." Бред!
"I beg you most earnestly, dear Mihail Makarovitch, to restrain your feelings," the prosecutor said in a rapid whisper to the old police captain, "or I shall be forced to resort to- " - Я вас изо всех сил попрошу, голубчик Михаил Макарыч, на сей раз удержать ваши чувства, -зашептал было скороговоркой старику товарищ прокурора, - иначе я принужден буду принять...
But the little lawyer did not allow him to finish. He turned to Mitya, and delivered himself in a loud, firm, dignified voice: Но маленький следователь не дал докончить; он обратился к Мите и твердо, громко и важно произнес:
"Ex-Lieutenant Karamazov, it is my duty to inform you that you are charged with the murder of your father, Fyodor Pavlovitch Karamazov, perpetrated this night..." - Господин отставной поручик Карамазов, я должен вам объявить, что вы обвиняетесь в убийстве отца вашего, Федора Павловича Карамазова, происшедшем в эту ночь...
He said something more, and the prosecutor, too, put in something, but though Mitya heard them he did not understand them. Он что-то и еще сказал, тоже и прокурор как будто что-то ввернул, но Митя хоть и слушал, но уже не понимал их.
He stared at them all with wild eyes. Он диким взглядом озирал их всех...
Book IX. Книга девятая
The Preliminary Investigation Предварительное следствие
Chapter 1. I
The Beginning of Perhotin's Official Career Начало карьеры чиновника Перхотина
PYOTR ILYITCH PERHOTIN, whom we left knocking at the strong locked gates of the widow Morozov's house, ended, of course, by making himself heard. Петр Ильич Перхотин, которого мы оставили стучащимся изо всей силы в крепкие запертые ворота дома купчихи Морозовой, кончил, разумеется, тем, что наконец достучался.
Fenya, who was still excited by the fright she had had two hours before, and too much "upset" to go to bed, was almost frightened into hysterics on hearing the furious knocking at the gate. Though she had herself seen him drive away, she fancied that it must be Dmitri Fyodorovitch knocking again, no one else could knock so savagely. Заслышав такой неистовый стук в ворота, Феня, столь напуганная часа два назад и все еще от волнения и "думы" не решавшаяся лечь спать, была испугана теперь вновь почти до истерики: ей вообразилось, что стучится опять Дмитрий Федорович (несмотря на то, что сама же видела, как он уехал), потому что стучаться так "дерзко" никто не мог, кроме его.
She ran to the house-porter, who had already waked up and gone out to the gate, and began imploring him not to open it. Она бросилась к проснувшемуся дворнику, уже шедшему на стук к воротам, и стала было молить его, чтобы не впускал.
But having questioned Pyotr Ilyitch, and learned that he wanted to see Fenya on very "important business," the man made up his mind at last to open. Но дворник опросил стучавшегося и, узнав, кто он и что хочет он видеть Федосью Марковну по весьма важному делу, отпереть ему наконец решился.
Pyotr Ilyitch was admitted into Fenya's kitchen, but the girl begged him to allow the houseporter to be present, "because of her misgivings." He began questioning her and at once learnt the most vital fact, that is, that when Dmitri Fyodorovitch had run out to look for Grushenka, he had snatched up a pestle from the mortar, and that when he returned, the pestle was not with him and his hands were smeared with blood. Войдя к Федосье Марковне все в ту же кухню, причем "для сумления" она упросила Петра Ильича, чтобы позволил войти и дворнику, Петр Ильич начал ее расспрашивать и вмиг попал на самое главное: то есть что Дмитрий Федорович, убегая искать Грушеньку, захватил из ступки пестик, а воротился уже без пестика, но с руками окровавленными:
"And the blood was simply flowing, dripping from him, dripping!" Fenya kept exclaiming. This horrible detail was simply the product of her disordered imagination. "И кровь еще капала, так и каплет с них, так и каплет!" - восклицала Феня, очевидно сама создавшая этот ужасный факт в своем расстроенном воображении.
But although not "dripping," Pyotr Ilyitch had himself seen those hands stained with blood, and had helped to wash them. Moreover, the question he had to decide was, not how soon the blood had dried, but where Dmitri Fyodorovitch had run with the pestle, or rather, whether it really was to Fyodor Pavlovitch's, and how he could satisfactorily ascertain. Но окровавленные руки видел и сам Петр Ильич, хотя с них и не капало, и сам их помогал отмывать, да и не в том был вопрос, скоро ль они высохли, а в том, куда именно бегал с пестиком Дмитрий Федорович, то есть наверно ли к Федору Павловичу, и из чего это можно столь решительно заключить?
Pyotr Ilyitch persisted in returning to this point, and though he found out nothing conclusive, yet he carried away a conviction that Dmitri Fyodorovitch could have gone nowhere but to his father's house, and that, therefore, something must have happened there. На этом пункте Петр Ильич настаивал обстоятельно и хотя в результате твердо ничего не узнал, но все же вынес почти убеждение, что никуда Дмитрий Федорович и бегать не мог, как в дом родителя, и что, стало быть, там непременно должно было нечто произойти.
"And when he came back," Fenya added with excitement. "I told him the whole story, and then I began asking him, 'Why have you got blood on your hands, Dmitri Fyodorovitch?' and he answered that that was human blood, and that he had just killed someone. He confessed it all to me, and suddenly ran off like a madman. "А когда он воротился, - с волнением прибавила Феня, - и я призналась ему во всем, то стала я его расспрашивать: отчего у вас, голубчик Дмитрий Федорович, в крови обе руки", то он будто бы ей так и ответил, что эта кровь - человеческая и что он только что сейчас человека убил, - "так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал как сумасшедший.
I sat down and began thinking, where's he run off to now like a madman? Я села да и стала думать: куда это он теперь как сумасшедший побежал?
He'll go to Mokroe, I thought, and kill my mistress there. Поедет в Мокрое, думаю, и убьет там барыню.
I ran out to beg him not to kill her. I was running to his lodgings, but I looked at Plotnikov's shop, and saw him just setting off, and there was no blood on his hands then." (Fenya had noticed this and remembered it.) Fenya's old grandmother confirmed her evidence as far as she was capable. Выбежала я этта его молить, чтобы барыню не убивал, к нему на квартиру, да у Плотниковых лавки смотрю и вижу, что он уж отъезжает и что руки уж у него не в крови" (Феня это заметила и запомнила). Старуха, бабушка Фени, сколько могла, подтвердила все показания своей внучки.
After asking some further questions, Pyotr Ilyitch left the house, even more upset and uneasy than he had been when he entered it. Расспросив еще кой о чем, Петр Ильич вышел из дома еще в большем волнении и беспокойстве, чем как вошел в него.
The most direct and the easiest thing for him to do would have been to go straight to Fyodor Pavlovitch's, to find out whether anything had happened there, and if so, what; and only to go to the police captain, as Pyotr Ilyitch firmly intended doing, when he had satisfied himself of the fact. Казалось бы, что всего прямее и ближе было бы ему теперь отправиться в дом Федора Павловича узнать, не случилось ли там чего, а если случилось, то что именно, и, уже убедившись неоспоримо, тогда только идти к исправнику, как твердо уже положил Петр Ильич.
But the night was dark, Fyodor Pavlovitch's gates were strong, and he would have to knock again. His acquaintance with Fyodor Pavlovitch was of the slightest, and what if, after he had been knocking, they opened to him, and nothing had happened? Fyodor Pavlovitch in his jeering way would go telling the story all over the town, how a stranger, called Perhotin, had broken in upon him at midnight to ask if anyone had killed him. Но ночь была темная, ворота у Федора Павловича крепкие, надо опять стучать, с Федором же Павловичем знаком он был отдаленно - и вот он достучится, ему отворят, и вдруг там ничего не случилось, а насмешливый Федор Павлович пойдет завтра рассказывать по городу анекдот, как в полночь ломился к нему незнакомый чиновник Перхотин, чтоб узнать, не убил ли его кто-нибудь.
It would make a scandal. Скандал!
And scandal was what Pyotr Ilyitch dreaded more than anything in the world. Скандала же Петр Ильич боялся пуще всего на свете.
Yet the feeling that possessed him was so strong, that though he stamped his foot angrily and swore at himself, he set off again, not to Fyodor Pavlovitch's but to Madame Hohlakov's. Тем не менее чувство, увлекавшее его, было столь сильно, что он, злобно топнув ногой в землю и опять себя выбранив, немедленно бросился в новый путь, но уже не к Федору Павловичу, а к госпоже Хохлаковой.
He decided that if she denied having just given Dmitri Fyodorovitch three thousand roubles, he would go straight to the police captain, but if she admitted having given him the money, he would go home and let the matter rest till next morning. Если та, думал он, ответит на вопрос: она ли дала три тысячи давеча, в таком-то часу, Дмитрию Федоровичу, то в случае отрицательного ответа он тут же и пойдет к исправнику, не заходя к Федору Павловичу; в противном же случае отложит все до завтра и воротится к себе домой.
It is, of course, perfectly evident that there was even more likelihood of causing scandal by going at eleven o'clock at night to a fashionable lady, a complete stranger, and perhaps rousing her from her bed to ask her an amazing question, than by going to Fyodor Pavlovitch. Тут, конечно, прямо представляется, что в решении молодого человека идти ночью, почти в одиннадцать часов, в дом к совершенно незнакомой ему светской барыне, поднять ее, может быть, с постели, с тем чтобы задать ей удивительный по своей обстановке вопрос, заключалось, может быть, гораздо еще больше шансов произвести скандал, чем идти к Федору Павловичу.
But that is just how it is, sometimes, especially in cases like the present one, with the decisions of the most precise and phlegmatic people. Но так случается иногда, особенно в подобных настоящему случаях, с решениями самых точнейших и флегматических людей.
Pyotr Ilyitch was by no means phlegmatic at that moment. Петр же Ильич, в ту минуту, был уже совсем не флегматиком!
He remembered all his life how a haunting uneasiness gradually gained possession of him, growing more and more painful and driving him on, against his will. Он всю жизнь потом вспоминал, как непреоборимое беспокойство, овладевшее им постепенно, дошло наконец в нем до муки и увлекало его даже против воли.
Yet he kept cursing himself, of course, all the way for going to this lady, but "I will get to the bottom of it, I will!" he repeated for the tenth time, grinding his teeth, and he carried out his intention. Разумеется, он все-таки ругал себя всю дорогу за то, что идет к этой даме, но "доведу, доведу до конца!" - повторял он в десятый раз, скрежеща зубами, и исполнил свое намерение - довел.
It was exactly eleven o'clock when he entered Madame Hohlakov's house. Было ровно одиннадцать часов, когда он вступил в дом госпожи Хохлаковой.
He was admitted into the yard pretty quickly, but, in response to his inquiry whether the lady was still up, the porter could give no answer, except that she was usually in bed by that time. Впустили его во двор довольно скоро, но на вопрос: почивает ли уже барыня или еще не ложилась - дворник не мог ответить в точности, кроме того, что в эту пору обыкновенно ложатся.
"Ask at the top of the stairs. If the lady wants to receive you, she'll receive you. If she won't, she won't." "Там, наверху, доложитесь; захотят вас принять, то примут, а не захотят - не примут".
Pyotr Ilyitch went up, but did not find things so easy here. Петр Ильич поднялся наверх, но тут пошло потруднее.
The footman was unwilling to take in his name, but finally called a maid. Лакей докладывать не захотел, вызвал наконец девушку.
Pyotr Ilyitch politely but insistently begged her to inform her lady that an official, living in the town, called Perhotin, had called on particular business, and that if it were not of the greatest importance he would not have ventured to come. "Tell her in those words, in those words exactly," he asked the girl. Петр Ильич вежливо, но настоятельно попросил ее доложить барыне, что вот, дескать, пришел здешний один чиновник, Перхотин, по особому делу, и если б не важное такое дело, то и не посмел бы прийти - "именно, именно в этих словах доложите", - попросил он девушку.
She went away. Та ушла.
He remained waiting in the entry. Он остался ждать в передней.
Madame Hohlakov herself was already in her bedroom, though not yet asleep. Сама госпожа Хохлакова хотя еще не започивала, но была уже в своей спальне.
She had felt upset ever since Mitya's visit, and had a presentiment that she would not get through the night without the sick headache which always, with her, followed such excitement. Была она расстроена с самого давешнего посещения Мити и уже предчувствовала, что в ночь ей не миновать обыкновенного в таких случаях с нею мигреня.
She was surprised on hearing the announcement from the maid. She irritably declined to see him, however, though the unexpected visit at such an hour, of an "official living in the town," who was a total stranger, roused her feminine curiosity intensely. Выслушав доклад девушки и удивившись, она, однако, раздражительно велела отказать, несмотря на то, что неожиданное посещение в такой час незнакомого ей "здешнего чиновника" чрезвычайно заинтересовало ее дамское любопытство.
But this time Pyotr Ilyitch was as obstinate as a mule. He begged the maid most earnestly to take another message in these very words: "That he had come on business of the greatest importance, and that Madame Hohlakov might have cause to regret it later, if she refused to see him now." Но Петр Ильич на этот раз уперся как мул: выслушав отказ, он чрезвычайно настойчиво попросил еще раз доложить и передать именно "в этих самых словах", что он "по чрезвычайно важному делу, и они, может быть, сами будут потом сожалеть, если теперь не примут его".
"I plunged headlong," he described it afterwards. "Я точно с горы тогда летел", - рассказывал он потом сам.
The maid, gazing at him in amazement, went to take his message again. Горничная, удивленно оглядев его, пошла другой раз докладывать.
Madame Hohlakov was impressed. She thought a little, asked what he looked like, and learned that he was very well dressed, young, and so polite." Госпожа Хохлакова была поражена, подумала, расспросила, каков он с виду, и узнала, что "очень прилично одеты-с, молодые и такие вежливые".
We may note, parenthetically, that Pyotr Ilyitch was a rather good-looking young man, and well aware of the fact. Заметим в скобках и мельком, что Петр Ильич был довольно-таки красивый молодой человек, и сам это знал о себе.
Madame Hohlakov made up her mind to see him. Госпожа Хохлакова решилась выйти.
She was in her dressing-gown and slippers, but she flung a black shawl over her shoulders. Была она уже в своем домашнем шлафроке и в туфлях, но на плечи она накинула черную шаль.
"The official" was asked to walk into the drawing-room, the very room in which Mitya had been received shortly before. "Чиновника" попросили войти в гостиную, в ту самую, в которой давеча принимали Митю.
The lady came to meet her visitor, with a sternly inquiring countenance, and, without asking him to sit down, began at once with the question: Хозяйка вышла к гостю с строго вопросительным видом и, не пригласив сесть, прямо начала с вопроса:
"What do you want?" "Что угодно?"
"I have ventured to disturb you, madam, on a matter concerning our common acquaintance, Dmitri Fyodorovitch Karamazov," Perhotin began. But he had hardly uttered the name, when the lady's face showed signs of acute irritation. - Я решился обеспокоить вас, сударыня, по поводу общего знакомого нашего Дмитрия Федоровича Карамазова, - начал было Перхотин, но только что произнес это имя, как вдруг в лице хозяйки изобразилось сильнейшее раздражение.
She almost shrieked, and interrupted him in a fury: Она чуть не взвизгнула и с яростью прервала его.
"How much longer am I to be worried by that awful man?" she cried hysterically. "How dare you, sir, how could you venture to disturb a lady who is a stranger to you, in her own house at such an hour!... And to force yourself upon her to talk of a man who came here, to this very drawing-room, only three hours ago, to murder me, and went stamping out of the room, as no one would go out of a decent house. - Долго ли, долго ли будут меня мучить этим ужасным человеком? - вскричала она исступленно. - Как вы смели, милостивый государь, как решились обеспокоить незнакомую вам даму в ее доме и в такой час... и явиться к ней говорить о человеке, который здесь же, в этой самой гостиной, всего три часа тому, приходил убить меня, стучал ногами и вышел как никто не выходит из порядочного дома.
Let me tell you, sir, that I shall lodge a complaint against you, that I will not let it pass. Kindly leave me at once... I am a mother.... I... I-" Знайте, милостивый государь, что я на вас буду жаловаться, что я не спущу вам, извольте сей же час оставить меня... Я мать, я сейчас же... я... я...
"Murder! then he tried to murder you, too?" -Убить! Так он и вас хотел убить?
"Why, has he killed somebody else?" Madame Hohlakov asked impulsively. - А разве он кого-нибудь уже убил? -стремительно спросила госпожа Хохлакова.
"If you would kindly listen, madam, for half a moment, I'll explain it all in a couple of words," answered Perhotin, firmly. "At five o'clock this afternoon Dmitri Fyodorovitch borrowed ten roubles from me, and I know for a fact he had no money. Yet at nine o'clock, he came to see me with a bundle of hundred-rouble notes in his hand, about two or three thousand roubles. - Соблаговолите выслушать, сударыня, только полминуты, и я в двух словах разъясню вам все, -с твердостью ответил Перхотин. - Сегодня, в пять часов пополудни, господин Карамазов занял у меня, по-товарищески, десять рублей, и я положительно знаю, что у него денег не было, а сегодня же в девять часов он вошел ко мне, неся в руках на виду пачку сторублевых бумажек, примерно в две или даже в три тысячи рублей.
His hands and face were all covered with blood, and he looked like a madman. Руки же у него и лицо были все окровавлены, сам же казался как бы помешанным.
When I asked him where he had got so much money, he answered that he had just received it from you, that you had given him a sum of three thousand to go to the gold mines..." На вопрос мой, откуда взял столько денег, он с точностью ответил, что взял их сейчас пред тем от вас и что вы ссудили его суммою в три тысячи, чтоб ехать будто бы на золотые прииски...
Madame Hohlakov's face assumed an expression of intense and painful excitement. В лице госпожи Хохлаковой вдруг выразилось необычайное и болезненное волнение.
"Good God! - Боже!
He must have killed his old father!" she cried, clasping her hands. "I have never given him money, never! Это он старика отца своего убил! - вскричала она, всплеснув руками. - Никаких я ему денег не давала, никаких!
Oh, run, run!... О, бегите, бегите!..
Don't say another word Save the old man... run to his father... run!" Не говорите больше ни слова! Спасайте старика, бегите к отцу его, бегите!
"Excuse me, madam, then you did not give him money? - Позвольте, сударыня, итак, вы не давали ему денег?
You remember for a fact that you did not give him any money?" Вы твердо помните, что не давали ему никакой суммы?
"No, I didn't, I didn't! - Не давала, не давала!
I refused to give it him, for he could not appreciate it. Я ему отказала, потому что он не умел оценить.
He ran out in a fury, stamping. Он вышел в бешенстве и затопал ногами.
He rushed at me, but I slipped away.... And let me tell you, as I wish to hide nothing from you now, that he positively spat at me. Can you fancy that! Он на меня бросился, а я отскочила... И я вам скажу еще, как человеку, от которого теперь уж ничего скрывать не намерена, что он даже в меня плюнул, можете это себе представить?
But why are we standing? Но что же мы стоим?
Ah, sit down." "Excuse me, I..." "Or better run, run, you must run and save the poor old man from an awful death!" Ах, сядьте... Извините, я... Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать и спасти несчастного старика от ужасной смерти!
"But if he has killed him already?" - Но если уж он убил его?
"Ah, good heavens, yes! - Ах, Боже мой, в самом деле!
Then what are we to do now? Так что же мы теперь будем делать?
What do you think we must do now?" Как вы думаете, что теперь надо делать?
Meantime she had made Pyotr Ilyitch sit down and sat down herself, facing him briefly, but fairly clearly, Pyotr Ilyitch told her the history of the affair, that part of it at least which he had himself witnessed. He described, too, his visit to Fenya, and told her about the pestle. Между тем она усадила Петра Ильича и села сама против него. Петр Ильич вкратце, но довольно ясно изложил ей историю дела, по крайней мере ту часть истории, которой сам сегодня был свидетелем, рассказал и о сейчашнем своем посещении Фени и сообщил известие о пестике.
All these details produced an overwhelming effect on the distracted lady, who kept uttering shrieks, and covering her face with her hands... Все эти подробности донельзя потрясли возбужденную даму, которая вскрикивала и закрывала глаза руками...
"Would you believe it, I foresaw all this! - Представьте, я все это предчувствовала!
I have that special faculty, whatever I imagine comes to pass. Я одарена этим свойством, все, что я себе ни представлю, то и случится.
And how often I've looked at that awful man and always thought, that man will end by murdering me. И сколько, сколько раз я смотрела на этого ужасного человека и всегда думала: вот человек, который кончит тем, что убьет меня.
And now it's happened... that is, if he hasn't murdered me, but only his own father, it's only because the finger of God preserved me, and what's more, he was ashamed to murder me because, in this very place, I put the holy ikon from the relics of the holy martyr, Saint Varvara, on his neck.... And to think how near I was to death at that minute I went close up to him and he stretched out his neck to me!... И вот так и случилось... То есть, если он убил теперь не меня, а только отца своего, то, наверное, потому, что тут видимый перст Божий, меня охранявший, да и сверх того, сам он постыдился убить, потому что я ему сама, здесь, на этом месте, надела на шею образок с мощей Варвары-великомученицы... И как же я была близка в ту минуту от смерти, я ведь совсем подошла к нему, вплоть, и он всю свою шею мне вытянул!
Do you know, Pyotr Ilyitch (I think you said your name was Pyotr Ilyitch), I don't believe in miracles, but that ikon and this unmistakable miracle with me now- that shakes me, and I'm ready to believe in anything you like. Знаете, Петр Ильич (извините, вас, кажется, вы сказали, зовут Петром Ильичом)... знаете, я не верю в чудеса, но этот образок и это явное чудо со мною теперь - это меня потрясает, и я начинаю опять верить во все что угодно.
Have you heard about Father Zossima?... Слыхали вы о старце Зосиме?..
But I don't know what I'm saying... and only fancy, with the ikon on his neck he spat at me.... He only spat, it's true, he didn't murder me and... he dashed away! А впрочем, я не знаю, что говорю... И представьте, ведь он и с образком на шее в меня плюнул... Конечно, только плюнул, а не убил, и... и вон куда поскакал!
But what shall we do, what must we do now? What do you think?" Но куда ж мы-то, нам-то теперь куда, как вы думаете?
Pyotr Ilyitch got up, and announced that he was going straight to the police captain, to tell him all about it, and leave him to do what he thought fit. Петр Ильич встал и объявил, что пойдет теперь прямо к исправнику и все ему расскажет, а там уж как тот сам знает.
"Oh, he's an excellent man, excellent! Mihail Makarovitch, I know him. - Ах, это прекрасный, прекрасный человек, я знакома с Михаилом Макаровичем.
Of course, he's the person to go to. Непременно, именно к нему.
How practical you are, Pyotr Ilyitch! How well you've thought of everything! I should never have thought of it in your place!" Как вы находчивы, Петр Ильич, и как хорошо это вы все придумали; знаете, я бы никак на вашем месте этого не придумала!
"Especially as I know the police captain very well, too," observed Pyotr Ilyitch, who still continued to stand, and was obviously anxious to escape as quickly as possible from the impulsive lady, who would not let him say good-bye and go away. - Тем более что я и сам хороший знакомый исправнику, - заметил Петр Ильич, все еще стоя и видимо желая как-нибудь поскорее вырваться от стремительной дамы, которая никак не давала ему проститься с ней и отправиться.
"And be sure, be sure," she prattled on, "to come back and tell me what you see there, and what you find out... what comes to light... how they'll try him... and what he's condemned to.... - И знаете, знаете, - лепетала она, - придите сказать мне, что там увидите и узнаете... и что обнаружится... и как его решат и куда осудят.
Tell me, we have no capital punishment, have we? Скажите, ведь у нас нет смертной казни?
But be sure to come, even if it's at three o'clock at night, at four, at half-past four.... Tell them to wake me, to wake me, to shake me, if I don't get up.... But, good heavens, I shan't sleep! Но непременно придите, хоть в три часа ночи, хоть в четыре, даже в половине пятого... Велите меня разбудить, растолкать, если вставать не буду... О Боже, да я и не засну даже.
But wait, hadn't I better come with you?" Знаете, не поехать ли мне самой с вами?..
"N-no. But if you would write three lines with your own hand, stating that you did not give Dmitri Fyodorovitch money, it might, perhaps, be of use... in case it's needed..." - Н-нет-с, а вот если бы вы написали вашею рукой сейчас три строки, на всякий случай, о том, что денег Дмитрию Федоровичу никаких не давали, то было бы, может быть, не лишнее... на всякий случай...
"To be sure!" Madame Hohlakov skipped, delighted, to her bureau. "And you know I'm simply struck, amazed at your resourcefulness, your good sense in such affairs. Are you in the service here? - Непременно! - восторженно прыгнула к своему бюро госпожа Хохлакова. - И знаете, вы меня поражаете, вы меня просто потрясаете вашею находчивостью и вашим умением в этих делах... Вы здесь служите?
I'm delighted to think that you're in the service here!" Как это приятно услышать, что вы здесь служите...
And still speaking, she scribbled on half a sheet of notepaper the following lines: И еще говоря это, она быстро начертала на полулисте почтовой бумаги три крупные следующие строчки:
I've never in my life lent to that unhappy man, Dmitri Fyodorovitch Karamazov (for, in spite of all, he is unhappy), three thousand roubles to-day. I've never given him money, never: That I swear by all thats holy! "Никогда в жизни моей я не давала взаймы несчастному Дмитрию Федоровичу Карамазову (так как он все же теперь несчастен) трех тысяч рублей сегодня, да и никаких других денег никогда, никогда! В том клянусь всем, что есть святого в нашем мире.
K. Hohlakov Хохлакова".
"Here's the note!" she turned quickly to Pyotr Ilyitch. "Go, save him. - Вот эта записка! - быстро обернулась она к Петру Ильичу. - Идите же, спасайте.
It's a noble deed on your part!" Это великий подвиг с вашей стороны.
And she made the sign of the cross three times over him. И она три раза его перекрестила.
She ran out to accompany him to the passage. Она выбежала провожать его даже до передней.
"How grateful I am to you! - Как я вам благодарна!
You can't think how grateful I am to you for having come to me, first. Вы не поверите, как я вам теперь благодарна за то, что вы зашли ко мне к первой.
How is it I haven't met you before? Как это мы с вами не встречались?
I shall feel flattered at seeing you at my house in the future. Мне очень лестно бы было вас принимать и впредь в моем доме.
How delightful it is that you are living here!... Such precision! Such practical ability!... They must appreciate you, they must understand you. If there's anything I can do, believe me... oh, I love young people! И как это приятно слышать, что вы здесь служите... и с такою точностью, с такою находчивостью... Но вас они должны ценить, вас должны наконец понять, и все, что я бы могла для вас сделать, то поверьте... О, я так люблю молодежь!
I'm in love with young people! Я влюблена в молодежь.
The younger generation are the one prop of our suffering country. Her one hope.... Oh, go, go!..." Молодые люди - это основание всей теперешней страждущей нашей России, вся надежда ее... О, идите, идите!..
But Pyotr Ilyitch had already run away or she would not have let him go so soon. Но Петр Ильич уже выбежал, а то бы она его так скоро не выпустила.
Yet Madame Hohlakov had made a rather agreeable impression on him, which had somewhat softened his anxiety at being drawn into such an unpleasant affair. Впрочем, госпожа Хохлакова произвела на него довольно приятное впечатление, даже несколько смягчившее тревогу его о том, что он втянулся в такое скверное дело.
Tastes differ, as we all know. Вкусы бывают чрезвычайно многоразличны, это известно.
"She's by no means so elderly," he thought, feeling pleased, "on the contrary I should have taken her for her daughter." "И вовсе она не такая пожилая, - подумал он с приятностью, - напротив, я бы принял ее за ее дочь".
As for Madame Hohlakov, she was simply enchanted by the young man. Что же до самой госпожи Хохлаковой, то она была просто очарована молодым человеком.
"Such sence such exactness! in so young a man! in our day! and all that with such manners and appearance! "Столько уменья, столько аккуратности и в таком молодом человеке в наше время, и все это при таких манерах и наружности.
People say the young people of to-day are no good for anything, but here's an example!" etc. Вот говорят про современных молодых людей, что они ничего не умеют, вот вам пример" и т. д., и т. д.
So she simply forgot this "dreadful affair," and it was only as she was getting into bed, that, suddenly recalling "how near death she had been," she exclaimed: Так что об "ужасном происшествии" она просто даже позабыла, и только уж ложась в постель и вдруг вновь вспомнив о том, "как близка была от смерти", она проговорила:
"Ah, it is awful, awful!" "Ах, это ужасно, ужасно!"
But she fell at once into a sound, sweet sleep. Но тотчас же заснула самым крепким и сладким сном.
I would not, however, have dwelt on such trivial and irrelevant details, if this eccentric meeting of the young official with the by no means elderly widow had not subsequently turned out to be the foundation of the whole career of that practical and precise young man. His story is remembered to this day with amazement in our town, and I shall perhaps have something to say about it, when I have finished my long history of the Brothers Karamazov. Я бы, впрочем, и не стал распространяться о таких мелочных и эпизодных подробностях, если б эта сейчас лишь описанная мною эксцентрическая встреча молодого чиновника с вовсе не старою еще вдовицей не послужила впоследствии основанием всей жизненной карьеры этого точного и аккуратного молодого человека, о чем с изумлением вспоминают до сих пор в нашем городке и о чем, может быть, и мы скажем особое словечко, когда заключим наш длинный рассказ о братьях Карамазовых.
Chapter 2. II
The Alarm Тревога
OUR police captain, Mihail Makarovitch Makarov, a retired lieutenant-colonel, was a widower and an excellent man. Исправник наш Михаил Макарович Макаров, отставной подполковник, переименованный в надворные советники, был человек вдовый и хороший.
He had only come to us three years previously, but had won general esteem, chiefly because he "knew how to keep society together." Пожаловал же к нам всего назад три года, но уже заслужил общее сочувствие тем, главное, что "умел соединить общество".
He was never without visitors, and could not have got on without them. Г ости у него не переводились, и, казалось, без них он бы и сам прожить не мог.
Someone or other was always dining with him; he never sat down to table without guests. Непременно кто-нибудь ежедневно у него обедал, хоть два, хоть один только гость, но без гостей и за стол не садились.
He gave regular dinners, too, on all sorts of occasions, sometimes most surprising ones. Бывали и званые обеды, под всякими, иногда даже неожиданными предлогами.
Though the fare was not recherche, it was abundant. The fish-pies were excellent, and the wine made up in quantity for what it lacked in quality. Кушанье подавалось хоть и не изысканное, но обильное, кулебяки готовились превосходные, а вина хоть и не блистали качеством, зато брали количеством.
The first room his guests entered was a well fitted billiard-room, with pictures of English race horses, in black frames on the walls, an essential decoration, as we all know, for a bachelor's billiard-room. Во входной комнате стоял биллиард с весьма приличною обстановкой, то есть даже с изображениями скаковых английских лошадей в черных рамках по стенам, что, как известно, составляет необходимое украшение всякой биллиардной у холостого человека.
There was card playing every evening at his house, if only at one table. Каждый вечер играли в карты, хотя бы на одном только столике.
But at frequent intervals, all the society of our town, with the mammas and young ladies, assembled at his house to dance. Но весьма часто собиралось и все лучшее общество нашего города, с маменьками и девицами, потанцевать.
Mihail Makarovitch was a widower, he did not live alone. His widowed daughter lived with him, with her two unmarried daughters, grown-up girls, who had finished their education. They were of agreeable appearance and lively character, and though everyone knew they would have no dowry, they attracted all the young men of fashion to their grandfather's house. Михаил Макарович хотя и вдовствовал, но жил семейно, имея при себе свою давно уже овдовевшую дочь, в свою очередь мать двух девиц, внучек Михаилу Макаровичу. Девицы были уже взрослые и окончившие свое воспитание, наружности не неприятной, веселого нрава и, хотя все знали, что за ними ничего не дадут, все-таки привлекавшие в дом дедушки нашу светскую молодежь.
Mihail Makarovitch was by no means very efficient in his work, though he performed his duties no worse than many others. В делах Михаил Макарович был не совсем далек, но должность свою исполнял не хуже многих других.
To speak plainly, he was a man of rather narrow education. His understanding of the limits of his administrative power could not always be relied upon. Если прямо сказать, то был он человек довольно-таки необразованный и даже беспечный в ясном понимании пределов своей административной власти.
It was not so much that he failed to grasp certain reforms enacted during the present reign, as that he made conspicuous blunders in his interpretation of them. This was not from any special lack of intelligence, but from carelessness, for he was always in to great a hurry to go into the subject. Иных реформ современного царствования он не то что не мог вполне осмыслить, но понимал их с некоторыми, иногда весьма заметными, ошибками и вовсе не по особенной какой-нибудь своей неспособности, а просто по беспечности своего характера, потому что все некогда было вникнуть.
"I have the heart of a soldier rather than of a civilian," he used to say of himself. "Души я, господа, более военной, чем гражданской", - выражался он сам о себе.
He had not even formed a definite idea of the fundamental principles of the reforms connected with the emancipation of the serfs, and only picked it up, so to speak, from year to year, involuntarily increasing his knowledge by practice. And yet he was himself a landowner. Даже о точных основаниях крестьянской реформы он все еще как бы не приобрел окончательного и твердого понятия и узнавал о них, так сказать, из года в год, приумножая свои знания практически и невольно, а между тем сам был помещиком.
Pyotr Ilyitch knew for certain that he would meet some of Mihail Makarovitch's visitors there that evening, but he didn't know which. Петр Ильич с точностию знал, что в этот вечер он непременно у Михаила Макаровича встретит кого-нибудь из гостей, но лишь не знал, кого именно.
As it happened, at that moment the prosecutor, and Varvinsky, our district doctor, a young man, who had only just come to us from Petersburg after taking a brilliant degree at the Academy of Medicine, were playing whist at the police captain's. А между тем как раз у него сидели в эту минуту за ералашем прокурор и наш земский врач Варвинский, молодой человек, только что к нам прибывший из Петербурга, один из блистательно окончивших курс в Петербургской медицинской академии.
Ippolit Kirillovitch, the prosecutor (he was really the deputy prosecutor, but we always called him the prosecutor), was rather a peculiar man, of about five and thirty, inclined to be consumptive, and married to a fat and childless woman. He was vain and irritable, though he had a good intellect, and even a kind heart. Прокурор же, то есть товарищ прокурора, но которого у нас все звали прокурором, Ипполит Кириллович, был у нас человек особенный, нестарый, всего лишь лет тридцати пяти, но сильно наклонный к чахотке, присем женатый на весьма толстой и бездетной даме, самолюбивый и раздражительный, при весьма солидном, однако, уме и даже доброй душе.
It seemed that all that was wrong with him was that he had a better opinion of himself than his ability warranted. Кажется, вся беда его характера заключалась в том, что думал он о себе несколько выше, чем позволяли его истинные достоинства.
And that made him seem constantly uneasy. И вот почему он постоянно казался беспокойным.
He had, moreover, certain higher, even artistic, leanings, towards psychology, for instance, a special study of the human heart, a special knowledge of the criminal and his crime. Были в нем к тому же некоторые высшие и художественные даже поползновения, например на психологичность, на особенное знание души человеческой, на особенный дар познавания преступника и его преступления.
He cherished a grievance on this ground, considering that he had been passed over in the service, and being firmly persuaded that in higher spheres he had not been properly appreciated, and had enemies. В этом смысле он считал себя несколько обиженным и обойденным по службе и всегда уверен был, что там, в высших сферах, его не сумели оценить и что у него есть враги.
In gloomy moments he even threatened to give up his post, and practise as a barrister in criminal cases. В мрачные минуты грозился даже перебежать в адвокаты по делам уголовным.
The unexpected Karamazov case agitated him profoundly: Неожиданное дело Карамазовых об отцеубийстве как бы встряхнуло его всего:
"It was a case that might well be talked about all over Russia." "Дело такое, что всей России могло стать известно".
But I am anticipating. Но это уж я говорю, забегая вперед.
Nikolay Parfenovitch Nelyudov, the young investigating lawyer, who had only come from Petersburg two months before, was sitting in the next room with the young ladies. В соседней комнате, с барышнями, сидел и наш молодой судебный следователь Николай Парфенович Нелюдов, всего два месяца тому прибывший к нам из Петербурга.
People talked about it afterwards and wondered that all the gentlemen should, as though intentionally, on the evening of "the crime" have been gathered together at the house of the executive authority. Потом у нас говорили и даже дивились тому, что все эти лица как будто нарочно соединились в вечер "преступления" вместе в доме исполнительной власти.
Yet it was perfectly simple and happened quite naturally. Ippolit Kirillovitch's wife had had toothache for the last two days, and he was obliged to go out to escape from her groans. The doctor, from the very nature of his being, could not spend an evening except at cards. А между тем дело было гораздо проще и произошло крайне естественно: у супруги Ипполита Кирилловича другой день как болели зубы, и ему надо же было куда-нибудь убежать от ее стонов; врач же уже по существу своему не мог быть вечером нигде иначе как за картами.
Nikolay Parfenovitch Nelyudov had been intending for three days past to drop in that evening at Mihail Makarovitch's, so to speak casually, so as slyly to startle the eldest granddaughter, Olga Mihailovna, by showing that he knew her secret, that he knew it was her birthday, and that she was trying to conceal it on purpose, so as not to be obliged to give a dance. Николай же Парфенович Нелюдов даже еще за три дня рассчитывал прибыть в этот вечер к Михаилу Макаровичу, так сказать, нечаянно, чтобы вдруг и коварно поразить его старшую девицу Ольгу Михайловну тем, что ему известен ее секрет, что он знает, что сегодня день ее рождения и что она нарочно пожелала скрыть его от нашего общества, с тем чтобы не созывать город на танцы.
He anticipated a great deal of merriment, many playful jests about her age, and her being afraid to reveal it, about his knowing her secret and telling everybody, and so on. Предстояло много смеху и намеков на ее лета, что она будто бы боится их обнаружить, что теперь так как он владетель ее секрета, то завтра же всем расскажет, и проч., и проч.
The charming young man was a great adept at such teasing; the ladies had christened him "the naughty man," and he seemed to be delighted at the name. Милый молоденький человечек был на этот счет большой шалун, его так и прозвали у нас дамы шалуном, и ему, кажется, это очень нравилось.
He was extremely well-bred, however, of good family, education and feelings, and, though leading a life of pleasure, his sallies were always innocent and in good taste. Впрочем, он был весьма хорошего общества, хорошей фамилии, хорошего воспитания и хороших чувств и хотя жуир, но весьма невинный и всегда приличный.
He was short, and delicate-looking. С виду он был маленького роста, слабого и нежного сложения.
On his white, slender, little fingers he always wore a number of big, glittering rings. На тоненьких и бледненьких пальчиках его всегда сверкали несколько чрезвычайно крупных перстней.
When he was engaged in his official duties, he always became extraordinarily grave, as though realising his position and the sanctity of the obligations laid upon him. Когда же исполнял свою должность, то становился необыкновенно важен, как бы до святыни понимая свое значение и свои обязанности.
He had a special gift for mystifying murderers and other criminals of the peasant class during interrogation, and if he did not win their respect, he certainly succeeded in arousing their wonder. Особенно умел он озадачивать при допросах убийц и прочих злодеев из простонародья и действительно возбуждал в них если не уважение к себе, то все же некоторое удивление.
Pyotr Ilyitch was simply dumbfounded when he went into the police captain's. He saw instantly that everyone knew. Петр Ильич, войдя к исправнику, был просто ошеломлен: он вдруг увидал, что там всё уже знают.
They had positively thrown down their cards, all were standing up and talking. Even Nikolay Parfenovitch had left the young ladies and run in, looking strenuous and ready for action. Действительно, карты бросили, все стояли и рассуждали, и даже Николай Парфенович прибежал от барышень и имел самый боевой и стремительный вид.
Pyotr Ilyitch was met with the astounding news that old Fyodor Pavlovitch really had been murdered that evening in his own house, murdered and robbed. Петра Ильича встретило ошеломляющее известие, что старик Федор Павлович действительно и в самом деле убит в этот вечер в своем доме, убит и ограблен.
The news had only just reached them in the following manner: Узналось же это только сейчас пред тем следующим образом.
Marfa Ignatyevna, the wife of old Grigory, who had been knocked senseless near the fence, was sleeping soundly in her bed and might well have slept till morning after the draught she had taken. Марфа Игнатьевна, супруга поверженного у забора Григория, хотя и спала крепким сном на своей постели и могла бы так проспать еще до утра, вдруг, однако же, пробудилась.
But, all of a sudden she waked up, no doubt roused by a fearful epileptic scream from Smerdyakov, who was lying in the next room unconscious. That scream always preceded his fits, and always terrified and upset Marfa Ignatyevna. Способствовал тому страшный эпилептический вопль Смердякова, лежавшего в соседней комнатке без сознания, - тот вопль, которым всегда начинались его припадки падучей и которые всегда, во всю жизнь, страшно пугали Марфу Игнатьевну и действовали на нее болезненно.
She could never get accustomed to it. Не могла она к ним никогда привыкнуть.
She jumped up and ran half-awake to Smerdyakov's room. Спросонья она вскочила и почти без памяти бросилась в каморку к Смердякову.
But it was dark there, and she could only hear the invalid beginning to gasp and struggle. Но там было темно, слышно было только, что больной начал страшно храпеть и биться.
Then Marfa Ignatyevna herself screamed out and was going to call her husband, but suddenly realised that when she had got up, he was not beside her in bed. Тут Марфа Игнатьевна закричала сама и начала было звать мужа, но вдруг сообразила, что ведь Григория-то на кровати, когда она вставала, как бы и не было.
She ran back to the bedstead and began groping with her hands, but the bed was really empty. Она подбежала к кровати и ощупала ее вновь, но кровать была в самом деле пуста.
Then he must have gone out where? Стало быть, он ушел, куда же?
She ran to the steps and timidly called him. Она выбежала на крылечко и робко позвала его с крыльца.
She got no answer, of course, but she caught the sound of groans far away in the garden in the darkness. Ответа, конечно, не получила, но зато услышала среди ночной тишины откуда-то как бы далеко из сада какие-то стоны.
She listened. The groans were repeated, and it was evident they came from the garden. Она прислушалась; стоны повторились опять, и ясно стало, что они в самом деле из саду.
"Good Lord! just as it was with Lizaveta Smerdyashtchaya!" she thought distractedly. "Господи, словно как тогда Лизавета Смердящая!" - пронеслось в ее расстроенной голове.
She went timidly down the steps and saw that the gate into the garden was open. Робко сошла она со ступенек и разглядела, что калитка в сад отворена.
"He must be out there, poor dear," she thought. She went up to the gate and all at once she distinctly heard Grigory calling her by name, Marfa! Marfa!" in a weak, moaning, dreadful voice. "Верно, он, сердечный, там", - подумала она, подошла к калитке и вдруг явственно услышала, что ее зовет Григорий, кличет: "Марфа, Марфа!" -слабым, стенящим, страшным голосом.
"Lord, preserve us from harm!" Marfa Ignatyevna murmured, and ran towards the voice, and that was how she found Grigory. "Господи, сохрани нас от беды", - прошептала Марфа Игнатьевна и бросилась на зов и вот таким-то образом и нашла Григория.
But she found him not by the fence where he had been knocked down, but about twenty paces off. Но нашла не у забора, не на том месте, где он был повержен, а шагов уже за двадцать от забора.
It appeared later, that he had crawled away on coming to himself, and probably had been a long time getting so far, losing consciousness several times. Потом оказалось, что, очнувшись, он пополз и, вероятно, полз долго, теряя по нескольку раз сознание и вновь впадая в беспамятство.
She noticed at once that he was covered with blood, and screamed at the top of her voice. Она тотчас заметила, что он весь в крови, и тут уж закричала благим матом.
Grigory was muttering incoherently: Григорий же лепетал тихо и бессвязно:
"He has murdered... his father murdered.... Why scream, silly... run... fetch someone..." But Marfa continued screaming, and seeing that her master's window was open and that there was a candle alight in the window, she ran there and began calling Fyodor Pavlovitch. "Убил... отца убил... чего кричишь, дура... беги, зови..." Но Марфа Игнатьевна не унималась и все кричала и вдруг, завидев, что у барина отворено окно и в окне свет, побежала к нему и начала звать Федора Павловича.
But peeping in at the window, she saw a fearful sight. Her master was lying on his back, motionless, on the floor. Но, взглянув в окно, увидала страшное зрелище: барин лежал навзничь на полу, без движения.
His light-coloured dressing-gown and white shirt were soaked with blood. Светлый халат и белая рубашка на груди были залиты кровью.
The candle on the table brightly lighted up the blood and the motionless dead face of Fyodor Pavlovitch. Свечка на столе ярко освещала кровь и неподвижное мертвое лицо Федора Павловича.
Terror-stricken, Marfa rushed away from the window, ran out of the garden, drew the bolt of the big gate and ran headlong by the back way to the neighbour, Marya Konndratyevna. Тут уж в последней степени ужаса Марфа Игнатьевна бросилась от окна, выбежала из сада, отворила воротный запор и побежала сломя голову на зады к соседке Марье Кондратьевне.
Both mother and daughter were asleep, but they waked up at Marfa's desperate and persistent screaming and knocking at the shutter. Обе соседки, мать и дочь, тогда уже започивали, но на усиленный и неистовый стук в ставни и крики Марфы Игнатьевны проснулись и подскочили к окну.
Marfa, shrieking and screaming incoherently, managed to tell them the main fact, and to beg for assistance. Марфа Игнатьевна бессвязно, визжа и крича, передала, однако, главное и звала на помощь.
It happened that Foma had come back from his wanderings and was staying the night with them. Как раз в эту ночь заночевал у них скитающийся Фома.
They got him up immediately and all three ran to the scene of the crime. Мигом подняли его, и все трое побежали на место преступления.
On the way, Marya Kondratyevna remembered that at about eight o'clock she heard a dreadful scream from their garden, and this was no doubt Grigory's scream, "Parricide!" uttered when he caught hold of Mitya's leg. Дорогою Марья Кондратьевна успела припомнить, что давеча, в девятом часу, слышала страшный и пронзительный вопль на всю окрестность из их сада - и это именно был, конечно, тот самый крик Григория, когда он, вцепившись руками в ногу сидевшего уже на заборе Дмитрия Федоровича, прокричал: "Отцеубивец!"
"Some one person screamed out and then was silent," Marya Kondratyevna explained as she ran. "Завопил кто-то один и вдруг перестал", -показывала, бежа, Марья Кондратьевна.
Running to the place where Grigory lay, the two women with the help of Foma carried him to the lodge. Прибежав на место, где лежал Григорий, обе женщины с помощью Фомы перенесли его во флигель.
They lighted a candle and saw that Smerdyakov was no better, that he was writhing in convulsions, his eyes fixed in a squint, and that foam was flowing from his lips. Зажгли огонь и увидали, что Смердяков все еще не унимается и бьется в своей каморке, скосил глаза, а с губ его текла пена.
They moistened Grigory's forehead with water mixed with vinager, and the water revived him at once. He asked immediately: Голову Григория обмыли водой с уксусом, и от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил:
"Is the master murdered?" "Убит аль нет барин?"
Then Foma and both the women ran to the house and saw this time that not only the window, but also the door into the garden was wide open, though Fyodor Pavlovitch had for the last week locked himself in every night and did not allow even Grigory to come in on any pretext. Обе женщины и Фома пошли тогда к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот уже всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать к себе.
Seeing that door open, they were afraid to go in to Fyodor Pavlovitch "for fear anything should happen afterwards." Увидав отворенною эту дверь, все они тотчас же, обе женщины и Фома, забоялись идти к барину, "чтобы не вышло чего потом".
And when they returned to Grigory, the old man told them to go straight to the police captain. А Григорий, когда воротились они, велел тотчас же бежать к самому исправнику.
Marya Kondratyevna ran there and gave the alarm to the whole party at the police captain's. Тут-то вот Марья Кондратьевна и побежала и всполошила всех у исправника.
She arrived only five minutes before Pyotr Ilyitch, so that his story came, not as his own surmise and theory, but as the direct conformation by a witness, of the theory held by all, as to the identity of the criminal (a theory he had in the bottom of his heart refused to believe till that moment). Прибытие же Петра Ильича упредила всего только пятью минутами, так что тот явился уже не с одними своими догадками и заключениями, а как очевидный свидетель, еще более рассказом своим подтвердивший общую догадку о том, кто преступник (чему, впрочем, он, в глубине души, до самой этой последней минуты, все еще отказывался верить).
It was resolved to act with energy. Решили действовать энергически.
The deputy police inspector of the town was commissioned to take four witnesses, to enter Fyodor Pavlovitch's house and there to open an inquiry on the spot, according to the regular forms, which I will not go into here. Помощнику городового пристава тотчас же поручили набрать штук до четырех понятых и по всем правилам, которых уже я здесь не описываю, проникли в дом Федора Павловича и следствие произвели на месте.
The district doctor, a zealous man, new to his work, almost insisted on accompanying the police captain, the prosecutor, and the investigating lawyer. Земский врач, человек горячий и новый, сам почти напросился сопровождать исправника, прокурора и следователя.
I will note briefly that Fyodor Pavlovitch was found to be quite dead, with his skull battered in. But with what? Most likely with the same weapon with which Grigory had been attacked. Намечу лишь вкратце: Федор Павлович оказался убитым вполне, с проломленною головой, но чем? - вероятнее всего тем же самым оружием, которым поражен был потом и Григорий.
And immediately that weapon was found, Grigory, to whom all possible medical assistance was at once given, described in a weak and breaking voice how he had been knocked down. И вот как раз отыскали и оружие, выслушав от Григория, которому подана была возможная медицинская помощь, довольно связный, хотя слабым и прерывающимся голосом переданный рассказ о том, как он был повержен.
They began looking with a lantern by the fence and found the brass pestle dropped in a most conspicuous place on the garden path. Стали искать с фонарем у забора и нашли брошенный прямо на садовую дорожку, на самом виду, медный пестик.
There were no signs of disturbance in the room where Fyodor Pavlovitch was lying. But by the bed, behind the screen, they picked up from the floor a big and thick envelope with the inscription: В комнате, в которой лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у кровати его, подняли на полу большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью:
"A present of three thousand roubles for my angel Grushenka, if she is willing to come." And below had been added by Fyodor Pavlovitch, "For my little chicken." "Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти", а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: "и цыпленочку".
There were three seals of red sealing-wax on the envelope, but it had been torn open and was empty: the money had been removed. На конверте были три большие печати красного сургуча, но конверт был уже разорван и пуст: деньги были унесены.
They found also on the floor a piece of narrow pink ribbon, with which the envelope had been tied up. Нашли на полу и тоненькую розовую ленточку, которою был обвязан конверт.
One piece of Pyotr Ilyitch's evidence made a great impression on the prosecutor and the investigating magistrate, namely, his idea that Dmitri Fyodorovitch would shoot himself before daybreak, that he had resolved to do so, had spoken of it to Ilyitch, had taken the pistols, loaded them before him, written a letter, put it in his pocket, etc. В показаниях Петра Ильича одно обстоятельство между прочими произвело чрезвычайное впечатление на прокурора и следователя, а именно: догадка о том, что Дмитрий Федорович непременно к рассвету застрелится, что он сам порешил это, сам говорил об этом Петру Ильичу, пистолет зарядил при нем, записочку написал, в карман положил и проч., и проч.
When Pyotr Ilyitch, though still unwilling to believe in it, threatened to tell someone so as to prevent the suicide, Mitya had answered grinning: Когда же де Петр Ильич, все еще не хотевший верить ему, пригрозил, что он пойдет и кому-нибудь расскажет, чтобы пресечь самоубийство, то сам-де Митя, осклабляясь, ответил ему:
"You'll be too late." "Не успеешь".
So they must make haste to Mokroe to find the criminal, before he really did shoot himself. Стало быть, надо было спешить на место, в Мокрое, чтобы накрыть преступника прежде, чем он, пожалуй, и в самом деле вздумал бы застрелиться.
"That's clear, that's clear!" repeated the prosecutor in great excitement. "That's just the way with mad fellows like that: 'I shall kill myself to-morrow, so I'll make merry till I die!'" "Это ясно, это ясно!- повторял прокурор в чрезвычайном возбуждении, - это точь-в-точь у подобных сорванцов так и делается: завтра убью себя, а пред смертью кутеж".
The story of how he had bought the wine and provisions excited the prosecutor more than ever. История, как он забрал в лавке вина и товару, только разгорячила еще больше прокурора.
"Do you remember the fellow that murdered a merchant called Olsufyev, gentlemen? He stole fifteen hundred, went at once to have his hair curled, and then, without even hiding the money, carrying it almost in his hand in the same way, he went off to the girls." "Помните того парня, господа, что убил купца Олсуфьева, ограбил на полторы тысячи и тотчас же пошел, завился, а потом, не припрятав даже хорошенько денег, тоже почти в руках неся, отправился к девицам".
All were delayed, however, by the inquiry, the search, and the formalities, etc., in the house of Fyodor Pavlovitch. Задерживало, однако, всех следствие, обыск в доме Федора Павловича, формы и проч.
It all took time and so, two hours before starting, they sent on ahead to Mokroe the officer of the rural police, Mavriky Mavrikyevitch Schmertsov, who had arrived in the town the morning before to get his pay. Все это требовало времени, а потому и отправили часа за два прежде себя в Мокрое станового Маврикия Маврикиевича Шмерцова, как раз накануне поутру прибывшего в город за жалованьем.
He was instructed to avoid raising the alarm when he reached Mokroe, but to keep constant watch over the "criminal" till the arrival of the proper authorities, to procure also witnesses for the arrest, police constables, and so on. Маврикию Маврикиевичу дали инструкцию: прибыв в Мокрое и не поднимая никакой тревоги, следить за "преступником" неустанно до прибытия надлежащих властей, равно как изготовить понятых, сотских и проч., и проч.
Mavriky Mavrikyevitch did as he was told, preserving his incognito, and giving no one but his old acquaintance, Trifon Borissovitch, the slightest hint of his secret business. Так Маврикий Маврикиевич и поступил, сохранил incognito и лишь одного только Трифона Борисовича, старого своего знакомого, отчасти лишь посвятил в тайну дела.
He had spoken to him just before Mitya met the landlord in the balcony, looking for him in the dark, and noticed at once a change in Trifon Borissovitch's face and voice. Время это именно совпадало с тем, когда Митя встретил в темноте на галерейке разыскивавшего его хозяина, причем тут же заметил, что у Трифона Борисовича какая-то в лице и в речах вдруг перемена.
So neither Mitya nor anyone else knew that he was being watched. The box with the pistols had been carried off by Trifon Borissovitch and put in a suitable place. Таким образом, ни Митя и никто не знали, что за ними наблюдают; ящик же его с пистолетами был давно уже похищен Трифоном Борисовичем и припрятан в укромное место.
Only after four o'clock, almost at sunrise, all the officials, the police captain, the prosecutor, the investigating lawyer, drove up in two carriages, each drawn by three horses. И только уже в пятом часу утра, почти на рассвете, прибыло все начальство, исправник, прокурор и следователь, в двух экипажах и на двух тройках.
The doctor remained at Fyodor Pavlovitch's to make a post-mortem next day on the body. But he was particularly interested in the condition of the servant, Smerdyakov. Доктор же остался в доме Федора Павловича, имея в предмете сделать наутро вскрытие трупа убитого, но, главное, заинтересовался именно состоянием больного слуги Смердякова:
"Such violent and protracted epileptic fits, recurring continually for twenty-four hours, are rarely to be met with, and are of interest to science," he declared enthusiastically to his companions, and as they left they laughingly congratulated him on his find. "Такие ожесточенные и такие длинные припадки падучей, повторяющиеся беспрерывно в течение двух суток, редко встретишь, и это принадлежит науке", - проговорил он в возбуждении отъезжавшим своим партнерам, и те его поздравили, смеясь, с находкой.
The prosecutor and the investigating lawyer distinctly remembered the doctor's saying that Smerdyakov could not outlive the night. При сем прокурор и следователь очень хорошо запомнили, что доктор прибавил самым решительным тоном, что Смердяков до утра не доживет.
After these long, but I think necessary explanations, we will return to that moment of our tale at which we broke off. Теперь, после долгого, но, кажется, необходимого объяснения мы возвратились именно к тому моменту нашего рассказа, на котором остановили его в предыдущей книге.
Chapter 3. III
The Sufferings of a Soul The First Ordeal Хождение ДУШИ по мытарствам
AND so Mitya sat looking wildly at the people round him, not understanding what was said to him. Итак, Митя сидел и диким взглядом озирал присутствующих, не понимая, что ему говорят.
Suddenly he got up, flung up his hands, and shouted aloud: Вдруг он поднялся, вскинул вверх руки и громко прокричал:
"I'm not guilty! - Не повинен!
I'm not guilty of that blood! В этой крови не повинен!
I'm not guilty of my father's blood.... I meant to kill him. But I'm not guilty. В крови отца моего не повинен... Хотел убить, но не повинен!
Not I." Не я!
But he had hardly said this, before Grushenka rushed from behind the curtain and flung herself at the police captain's feet. Но только что он успел прокричать это, как из-за занавесок выскочила Грушенька и так и рухнулась исправнику прямо в ноги.
"It was my fault! Mine! My wickedness!" she cried, in a heart-rending voice, bathed in tears, stretching out her clasped hands towards them. "He did it through me. - Это я, я, окаянная, я виновата! - прокричала она раздирающим душу воплем, вся в слезах, простирая ко всем руки, - это из-за меня он убил!..
I tortured him and drove him to it. Это я его измучила и до того довела!
I tortured that poor old man that's dead, too, in my wickedness, and brought him to this! Я и того старичка-покойничка бедного измучила, со злобы моей, и до того довела!
It's my fault, mine first, mine most, my fault!" Я виноватая, я первая, я главная, я виноватая!
"Yes, it's your fault! - Да, ты виноватая!
You're the chief criminal! Ты главная преступница!
You fury! You harlot! You're the most to blame!" shouted the police captain, threatening her with his hand. But he was quickly and resolutely suppressed. Ты неистовая, ты развратная, ты главная виноватая, - завопил, грозя ей рукой, исправник, но тут уж его быстро и решительно уняли.
The prosecutor positively seized hold of him. Прокурор даже обхватил его руками.
"This is absolutely irregular, Mihail Makarovitch!" he cried. "You are positively hindering the inquiry.... You're ruining the case." he almost gasped. - Это уж совсем беспорядок будет, Михаил Макарович, - вскричал он, - вы положительно мешаете следствию... дело портите... - почти задыхался он.
"Follow the regular course! Follow the regular course!" cried Nikolay Parfenovitch, fearfully excited too, "otherwise it's absolutely impossible!..." - Меры принять, меры принять, меры принять! -страшно закипятился и Николай Парфенович, -иначе положительно невозможно!..
"Judge us together!" Grushenka cried frantically, still kneeling. "Punish us together. I will go with him now, if it's to death!" -Вместе судите нас! - продолжала исступленно восклицать Грушенька, все еще на коленях. -Вместе казните нас, пойду с ним теперь хоть на смертную казнь!
"Grusha, my life, my blood, my holy one!" Mitya fell on his knees beside her and held her tight in his arms. "Don't believe her," he cried, "she's not guilty of anything, of any blood, of anything!" -Груша, жизнь моя, кровь моя, святыня моя!-бросился подле нее на колени и Митя и крепко сжал ее в объятиях. - Не верьте ей, - кричал он, -не виновата она ни в чем, ни в какой крови и ни в чем!
He remembered afterwards that he was forcibly dragged away from her by several men, and that she was led out, and that when he recovered himself he was sitting at the table. Он помнил потом, что его оттащили от нее силой несколько человек, а что ее вдруг увели, и что опамятовался он уже сидя за столом.
Beside him and behind him stood the men with metal plates. Подле и сзади него стояли люди с бляхами.
Facing him on the other side of the table sat Nikolay Parfenovitch, the investigating lawyer. He kept persuading him to drink a little water out of a glass that stood on the table. Напротив него через стол на диване сидел Николай Парфенович, судебный следователь, и все уговаривал его отпить из стоявшего на столе стакана немного воды:
"That will refresh you, that will calm you. Be calm, don't be frightened," he added, extremely politely. "Это освежит вас, это вас успокоит, не бойтесь, не беспокойтесь", - прибавлял он чрезвычайно вежливо.
Mitya (he remembered it afterwards) became suddenly intensely interested in his big rings, one with an amethyst, and another with a transparent bright yellow stone, of great brilliance. Мите же вдруг, он помнил это, ужасно любопытны стали его большие перстни, один аметистовый, а другой какой-то ярко-желтый, прозрачный и такого прекрасного блеска.
And long afterwards he remembered with wonder how those rings had riveted his attention through all those terrible hours of interrogation, so that he was utterly unable to tear himself away from them and dismiss them, as things that had nothing to do with his position. И долго еще он потом с удивлением вспоминал, что эти перстни привлекали его взгляд неотразимо даже во все время этих страшных часов допроса, так что он почему-то все не мог от них оторваться и их забыть, как совершенно неподходящую к его положению вещь.
On Mitya's left side, in the place where Maximov had been sitting at the beginning of the evening, the prosecutor was now seated, and on Mitya's right hand, where Grushenka had been, was a rosy-cheeked young man in a sort of shabby hunting-jacket, with ink and paper before him. Налево, сбоку от Мити, на месте, где сидел в начале вечера Максимов, уселся теперь прокурор, а по правую руку Мити, на месте, где была тогда Г рушенька, расположился один румяный молодой человек, в каком-то охотничьем как бы пиджаке, и весьма поношенном, пред которым очутилась чернильница и бумага.
This was the secretary of the investigating lawyer, who had brought him with him. Оказалось, что это был письмоводитель следователя, которого привез тот с собою.
The police captain was now standing by the window at the other end of the room, beside Kalganov, who was sitting there. Исправник же стоял теперь у окна, в другом конце комнаты, подле Калганова, который тоже уселся на стуле у того же окна.
"Drink some water," said the investigating lawyer softly, for the tenth time. - Выпейте воды! - мягко повторил в десятый раз следователь.
"I have drunk it, gentlemen, I have... but come gentlemen, crush me, punish me, decide my fate!" cried Mitya, staring with terribly fixed wide-open eyes at the investigating lawyer. -Выпил, господа, выпил... но... что ж, господа, давите, казните, решайте судьбу! - воскликнул Митя со страшно неподвижным выпучившимся взглядом на следователя.
"So you positively declare that you are not guilty of the death of your father, Fyodor Pavlovitch?" asked the investigating lawyer, softly but insistently. - Итак, вы положительно утверждаете, что в смерти отца вашего, Федора Павловича, вы не виновны? - мягко, но настойчиво спросил следователь.
"I am not guilty. - Не виновен!
I am guilty of the blood of another old man, but not of my father's. Виновен в другой крови, в крови другого старика, но не отца моего.
And I weep for it! И оплакиваю!
I killed, I killed the old man and knocked him down.... But it's hard to have to answer for that murder with another, a terrible murder of which I am not guilty....It's a terrible accusation, gentlemen, a knockdown blow. Убил, убил старика, убил и поверг... Но тяжело отвечать за эту кровь другою кровью, страшною кровью, в которой не повинен... Страшное обвинение, господа, точно по лбу огорошили!
But who has killed my father, who has killed him? Но кто же убил отца, кто же убил?
Who can have killed him if I didn't? Кто же мог убить, если не я?
It's marvellous, extraordinary, impossible." Чудо, нелепость, невозможность!..
"Yes, who can have killed him?" the investigating lawyer was beginning, but Ippolit Kirillovitch, the prosecutor, glancing at him, addressed Mitya. -Да, вот кто мог убить...- начал было следователь, но прокурор Ипполит Кириллович (товарищ прокурора, но и мы будем его называть для краткости прокурором), переглянувшись со следователем, произнес, обращаясь к Мите:
"You need not worry yourself about the old servant, Grigory Vasilyevitch. - Вы напрасно беспокоитесь за старика слугу Григория Васильева.
He is alive, he has recovered, and in spite of the terrible blows inflicted, according to his own and your evidence, by you, there seems no doubt that he will live, so the doctor says, at least." Узнайте, что он жив, очнулся и, несмотря на тяжкие побои, причиненные ему вами, по его и вашему теперь показанию, кажется, останется жив несомненно, по крайней мере по отзыву доктора.
"Alive? -Жив?
He's alive?" cried Mitya, flinging up his hands. Так он жив! - завопил вдруг Митя, всплеснув руками.
His face beamed. "Lord, I thank Thee for the miracle Thou has wrought for me, a sinner and evildoer. Все лицо его просияло. - Г осподи, благодарю тебя за величайшее чудо, содеянное тобою мне, грешному и злодею, по молитве моей!..
That's an answer to my prayer. I've been praying all night." And he crossed himself three times. Да, да, это по молитве моей, я молился всю ночь!.. - и он три раза перекрестился.
He was almost breathless. Он почти задыхался.
"So from this Grigory we have received such important evidence concerning you, that-" The prosecutor would have continued, but Mitya suddenly jumped up from his chair. -Так вот от этого-то самого Григория мы и получили столь значительные показания на ваш счет, что... - стал было продолжать прокурор, но Митя вдруг вскочил со стула.
"One minute, gentlemen, for God's sake, one minute; I will run to her-" - Одну минуту, господа, ради Бога, одну лишь минутку; я сбегаю к ней...
"Excuse me, at this moment it's quite impossible," Nikolay Parfenovitch almost shrieked. He, too, leapt to his feet. - Позвольте! В эту минуту никак нельзя! - даже чуть не взвизгнул Николай Парфенович и тоже вскочил на ноги.
Mitya was seized by the men with the metal plates, but he sat down of his own accord.... Митю обхватили люди с бляхами на груди, впрочем он и сам сел на стул...
"Gentlemen, what a pity! - Господа, как жаль!
I wanted to see her for one minute only; I wanted to tell her that it has been washed away, it has gone, that blood that was weighing on my heart all night, and that I am not a murderer now! Я хотел к ней на одно лишь мгновение... хотел возвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь сосала мне сердце, и что я уже не убийца!
Gentlemen, she is my betrothed!" he said ecstatically and reverently, looking round at them all. "Oh, thank you, gentlemen! Господа, ведь она невеста моя! - восторженно и благоговейно проговорил он вдруг, обводя всех глазами. - О, благодарю вас, господа!
Oh, in one minute you have given me new life, new heart!... О, как вы возродили, как вы воскресили меня в одно мгновение!..
That old man used to carry me in his arms, gentlemen. He used to wash me in the tub when I was a baby three years old, abandoned by everyone, he was like a father to me!..." Этот старик - ведь он носил меня на руках, господа, мыл меня в корыте, когда меня трехлетнего ребенка все покинули, был отцом родным!..
"And so you-" the investigating lawyer began. - Итак, вы... - начал было следователь.
"Allow me, gentlemen, allow me one minute more," interposed Mitya, putting his elbows on the table and covering his face with his hands. "Let me have a moment to think, let me breathe, gentlemen. - Позвольте, господа, позвольте еще одну минутку, - прервал Митя, поставив оба локтя на стол и закрыв лицо ладонями, - дайте же чуточку сообразиться, дайте вздохнуть, господа.
All this is horribly upsetting, horribly. A man is not a drum, gentlemen!" Все это ужасно потрясает, ужасно, не барабанная же шкура человек, господа!
"Drink a little more water," murmured Nikolay Parfenovitch. -Вы бы опять водицы... - пролепетал Николай Парфенович.
Mitya took his hands from his face and laughed. Митя отнял от лица руки и рассмеялся.
His eyes were confident. He seemed completely transformed in a moment. Взгляд его был бодр, он весь как бы изменился в одно мгновение.
His whole bearing was changed; he was once more the equal of these men, with all of whom he was acquainted, as though they had all met the day before, when nothing had happened, at some social gathering. Изменился и весь тон его: это сидел уже опять равный всем этим людям человек, всем этим прежним знакомым его, вот точно так, как если бы все они сошлись вчера, когда еще ничего не случилось, где-нибудь в светском обществе.
We may note in passing that, on his first arrival, Mitya had been made very welcome at the police captain's, but later, during the last month especially, Mitya had hardly called at all, and when the police captain met him, in the street, for instance, Mitya noticed that he frowned and only bowed out of politeness. Заметим, однако, кстати, что у исправника Митя, в начале его прибытия к нам, был принят радушно, но потом, в последний месяц особенно, Митя почти не посещал его, а исправник, встречаясь с ним, на улице например, сильно хмурился и только лишь из вежливости отдавал поклон, что очень хорошо заприметил Митя.
His acquaintance with the prosecutor was less intimate, though he sometimes paid his wife, a nervous and fanciful lady, visits of politeness, without quite knowing why, and she always received him graciously and had, for some reason, taken an interest in him up to the last. С прокурором был знаком еще отдаленнее, но к супруге прокурора, нервной и фантастической даме, иногда хаживал с самыми почтительными, однако, визитами, и даже сам не совсем понимая, зачем к ней ходит, и она всегда ласково его принимала, почему-то интересуясь им до самого последнего времени.
He had not had time to get to know the investigating lawyer, though he had met him and talked to him twice, each time about the fair sex. Со следователем же познакомиться еще не успел, но, однако, встречал и его и даже говорил с ним раз или два, оба раза о женском поле.
"You're a most skilful lawyer, I see, Nikolay Parfenovitch," cried Mitya, laughing gaily, "but I can help you now. - Вы, Николай Парфеныч, искуснейший, как я вижу, следователь, - весело рассмеялся вдруг Митя, - но я вам теперь сам помогу.
Oh, gentlemen, I feel like a new man, and don't be offended at my addressing you so simply and directly. О господа, я воскрешен... и не претендуйте на меня, что я так запросто и так прямо к вам обращаюсь.
I'm rather drunk, too, I'll tell you that frankly. К тому же я немного пьян, я это вам скажу откровенно.
I believe I've had the honour and pleasure of meeting you, Nikolay Parfenovitch, at my kinsman Miusov's. Gentlemen, gentlemen, I don't pretend to be on equal terms with you. I understand, of course, in what character I am sitting before you. Я, кажется, имел честь... честь и удовольствие встречать вас, Николай Парфеныч, у родственника моего Миусова... Господа, господа, я не претендую на равенство, я ведь понимаю же, кто я такой теперь пред вами сижу.
Oh, of course, there's a horrible suspicion... hanging over me... if Grigory has given evidence.... A horrible suspicion! На мне лежит... если только показания на меня дал Григорий... то лежит - о, конечно, уж лежит -страшное подозрение!
It's awful, awful, I understand that! Ужас, ужас - я ведь понимаю же это!
But to business, gentlemen, I am ready, and we will make an end of it in one moment; for, listen, listen, gentlemen! Но к делу, господа, я готов, и мы это в один миг теперь и покончим, потому что, послушайте, послушайте, господа.
Since I know I'm innocent, we can put an end to it in a minute. Ведь если я знаю, что я не виновен, то уж, конечно, в один миг покончим!
Can't we? Так ли?
Can't we?" Так ли?
Mitya spoke much and quickly, nervously and effusively, as though he positively took his listeners to be his best friends. Митя говорил скоро и много, нервно и экспансивно и как бы решительно принимая своих слушателей за лучших друзей своих.
"So, for the present, we will write that you absolutely deny the charge brought against you," said Nikolay Parfenovitch, impressively, and bending down to the secretary he dictated to him in an undertone what to write. - Итак, мы пока запишем, что вы отвергаете взводимое на вас обвинение радикально, -внушительно проговорил Николай Парфенович и, повернувшись к писарю, вполголоса продиктовал ему, что надо записать.
"Write it down? - Записывать?
You want to write that down? Вы хотите это записывать?
Well, write it; I consent, I give my full consent, gentlemen, only... do you see?... Stay, stay, write this. Что ж, записывайте, я согласен, даю полное мое согласие, господа... Только видите... Стойте, стойте, запишите так:
Of disorderly conduct I am guilty, of violence on a poor old man I am guilty. "В буйстве он виновен, в тяжких побоях, нанесенных бедному старику, виновен".
And there is something else at the bottom of my heart, of which I am guilty, too but that you need not write down" (he turned suddenly to the secretary); "that's my personal life, gentlemen, that doesn't concern you, the bottom of my heart, that's to say.... But of the murder of my old father I'm not guilty. Ну там еще про себя, внутри, в глубине сердца своего виновен - но это уж не надо писать, -повернулся он вдруг к писарю, - это уже моя частная жизнь, господа, это уже вас не касается, эти глубины-то сердца то есть... Но в убийстве старика отца - не виновен!
That's a wild idea. Это дикая мысль!
It's quite a wild idea!... Это совершенно дикая мысль!..
I will prove you that and you'll be convinced directly.... Я вам докажу, и вы убедитесь мгновенно.
You will laugh, gentlemen. You'll laugh yourselves at your suspicion!..." Вы будете смеяться, господа, сами будете хохотать над вашим подозрением!..
"Be calm, Dmitri Fyodorovitch," said the investigating lawyer evidently trying to allay Mitya's excitement by his own composure. "Before we go on with our inquiry, I should like, if you will consent to answer, to hear you confirm the statement that you disliked your father, Fyodor Pavlovitch, that you were involved in continual disputes with him. Here at least, a quarter of an hour ago, you exclaimed that you wanted to kill him: - Успокойтесь, Дмитрий Федорович, - напомнил следователь, как бы, видимо, желая победить исступленного своим спокойствием. - Прежде чем будем продолжать допрос, я бы желал, если вы только согласитесь ответить, слышать от вас подтверждение того факта, что, кажется, вы не любили покойного Федора Павловича, были с ним в какой-то постоянной ссоре... Здесь, по крайней мере, четверть часа назад, вы, кажется, изволили произнести, что даже хотели убить его:
' I didn't kill him,' you said,'but I wanted to kill him.'" "Не убил, - воскликнули вы, - но хотел убить!"
"Did I exclaim that? - Я это воскликнул?
Ach, that may be so, gentlemen! Ох, это может быть, господа!
Yes, unhappily, I did want to kill him... many times I wanted to... unhappily, unhappily!" Да, к несчастию, я хотел убить его, много раз хотел... к несчастию, к несчастию!
"You wanted to. - Хотели.
Would you consent to explain what motives precisely led you to such a sentiment of hatred for your parent?" Не согласитесь ли вы объяснить, какие, собственно, принципы руководствовали вас в такой ненависти к личности вашего родителя?
"What is there to explain, gentlemen?" Mitya shrugged his shoulders sullenly, looking down. "I have never concealed my feelings. All the town knows about it- everyone knows in the tavern. - Что ж объяснять, господа! - угрюмо вскинул плечами Митя, потупясь. - Я ведь не скрывал моих чувств, весь город об этом знает - знают все в трактире.
Only lately I declared them in Father Zossima's cell. And the very same day, in the evening I beat my father. I nearly killed him, and I swore I'd come again and kill him, before witnesses.... Oh, a thousand witnesses! Еще недавно в монастыре заявил в келье старца Зосимы... В тот же день, вечером, бил и чуть не убил отца и поклялся, что опять приду и убью, при свидетелях... О, тысяча свидетелей!
I've been shouting it aloud for the last month, anyone can tell you that!... Весь месяц кричал, все свидетели!..
The fact stares you in the face, it speaks for itself, it cries aloud, but feelings, gentlemen, feelings are another matter. Факт налицо, факт говорит, кричит, но - чувства, господа, чувства, это уж другое.
You see, gentlemen"- Mitya frowned- "it seemed to me that about feelings you've no right to question me. Видите, господа, - нахмурился Митя, - мне кажется, что про чувства вы не имеете права меня спрашивать.
I know that you are bound by your office, I quite understand that, but that's my affair, my private, intimate affair, yet... since I haven't concealed my feelings in the past... in the tavern, for instance, I've talked to everyone, so... so I won't make a secret of it now. Вы хоть и облечены, я понимаю это, но это дело мое, мое внутреннее дело, интимное, но... так как я уж не скрывал моих чувств прежде... в трактире, например, и говорил всем и каждому, то... то не сделаю и теперь из этого тайны.
You see, I understand, gentlemen, that there are terrible facts against me in this business. I told everyone that I'd kill him, and now, all of a sudden, he's been killed. So it must have been me! Видите, господа, я ведь понимаю, что в этом случае на меня улики страшные: всем говорил, что его убью, а вдруг его и убили: как же не я в таком случае?
Ha ha! Ха-ха!
I can make allowances for you, gentlemen, I can quite make allowances. Я вас извиняю, господа, вполне извиняю.
I'm struck all of a heap myself, for who can have murdered him, if not I? Я ведь и сам поражен до эпидермы, потому что кто ж его убил, наконец, в таком случае, если не я?
That's what it comes to, isn't it? Ведь не правда ли?
If not I, who can it be, who? Если не я, так кто же, кто же?
Gentlemen, I want to know, I insist on knowing!" he exclaimed suddenly. "Where was he murdered? Господа, - вдруг воскликнул он, - я хочу знать, я даже требую от вас, господа: где он убит?
How was he murdered? How, and with what? Как он убит, чем и как?
Tell me," he asked quickly, looking at the two lawyers. Скажите мне, - быстро спросил он, обводя прокурора и следователя глазами.
"We found him in his study, lying on his back on the floor, with his head battered in," said the prosecutor. - Мы нашли его лежащим на полу, навзничь, в своем кабинете, с проломленною головой, -проговорил прокурор.
"That's horrible!" Mitya shuddered and, putting his elbows on the table, hid his face in his right hand. - Страшно это, господа! - вздрогнул вдруг Митя и, облокотившись на стол, закрыл лицо правою рукой.
"We will continue," interposed Nikolay Parfenovitch. "So what was it that impelled you to this sentiment of hatred? - Мы будем продолжать, - прервал Николай Парфенович. - Итак, что же тогда руководило вас в ваших чувствах ненависти?
You have asserted in public, I believe, that it was based upon jealousy?" Вы, кажется, заявляли публично, что чувство ревности?
"Well, yes, jealousy. not only jealousy." - Ну да, ревность, и не одна только ревность.
"Disputes about money?" - Споры из-за денег?
"Yes, about money, too." - Ну да, и из-за денег.
"There was a dispute about three thousand roubles, I think, which you claimed as part of your inheritance?" - Кажется, спор был в трех тысячах, будто бы недоданных вам по наследству.
"Three thousand! - Какое трех!
More, more," cried Mitya hotly; "more than six thousand, more than ten, perhaps. Больше, больше, - вскинулся Митя, - больше шести, больше десяти может быть.
I told everyone so, shouted it at them. Я всем говорил, всем кричал!
But I made up my mind to let it go at three thousand. Но я решился, уж так и быть, помириться на трех тысячах.
I was desperately in need of that three thousand... so the bundle of notes for three thousand that I knew he kept under his pillow, ready for Grushenka, I considered as simply stolen from me. Yes, gentlemen, I looked upon it as mine, as my own property..." Мне до зарезу нужны были эти три тысячи... так что тот пакет с тремя тысячами, который, я знал, у него под подушкой, приготовленный для Грушеньки, я считал решительно как бы у меня украденным, вот что, господа, считал своим, все равно как моею собственностью...
The prosecutor looked significantly at the investigating lawyer, and had time to wink at him on the sly. Прокурор значительно переглянулся со следователем и успел незаметно мигнуть ему.
"We will return to that subject later," said the lawyer promptly. "You will allow us to note that point and write it down; that you looked upon that money as your own property?" - Мы к этому предмету еще возвратимся, -проговорил тотчас следователь, - вы же позволите нам теперь отметить и записать именно этот пунктик: что вы считали эти деньги, в том конверте, как бы за свою собственность.
"Write it down, by all means. I know that's another fact that tells against me, but I'm not afraid of facts and I tell them against myself. - Пишите, господа, я ведь понимаю же, что это опять-таки на меня улика, но я не боюсь улик и сам говорю на себя.
Do you hear? Слышите, сам!
Do you know, gentlemen, you take me for a different sort of man from what I am," he added, suddenly gloomy and dejected. "You have to deal with a man of honour, a man of the highest honour; above all don't lose sight of it- a man who's done a lot of nasty things, but has always been, and still is, honourable at bottom, in his inner being. I don't know how to express it. That's just what's made me wretched all my life, that I yearned to be honourable, that I was, so to say, a martyr to a sense of honour, seeking for it with a lantern, with the lantern of Diogenes, and yet all my life I've been doing filthy things like all of us, gentlemen... that is like me alone. That was a mistake, like me alone, me alone!... Видите, господа, вы, кажется, принимаете меня совсем за иного человека, чем я есть, - прибавил он вдруг мрачно и грустно. - С вами говорит благородный человек, благороднейшее лицо, главное, - этого не упускайте из виду - человек, наделавший бездну подлостей, но всегда бывший и остававшийся благороднейшим существом, как существо, внутри, в глубине, ну, одним словом, я не умею выразиться... Именно тем-то и мучился всю жизнь, что жаждал благородства, был, так сказать, страдальцем благородства и искателем его с фонарем, с Диогеновым фонарем, а между тем всю жизнь делал одни только пакости, как и все мы, господа... то есть, как я один, господа, не все, а я один, я ошибся, один, один!..
Gentlemen, my head aches..." His brows contracted with pain. "You see, gentlemen, I couldn't bear the look of him, there was something in him ignoble, impudent, trampling on everything sacred, something sneering and irreverent, loathsome, loathsome. Господа, у меня голова болит, - страдальчески поморщился он, - видите, господа, мне не нравилась его наружность, что-то бесчестное, похвальба и попирание всякой святыни, насмешка и безверие, гадко, гадко!
But now that he's dead, I feel differently." Но теперь, когда уж он умер, я думаю иначе.
"How do you mean?" - Как это иначе?
"I don't feel differently, but I wish I hadn't hated him so." - Не иначе, но я жалею, что так его ненавидел.
"You feel penitent?" - Чувствуете раскаяние?
"No, not penitent, don't write that. - Нет, не то чтобы раскаяние, этого не записывайте.
I'm not much good myself; I'm not very beautiful, so I had no right to consider him repulsive. That's what I mean. Сам-то я нехорош, господа, вот что, сам-то я не очень красив, а потому права не имел и его считать отвратительным, вот что!
Write that down, if you like." Это, пожалуй, запишите.
Saying this Mitya became very mournful. Проговорив это, Митя стал вдруг чрезвычайно грустен.
He had grown more and more gloomy as the inquiry continued. Уже давно постепенно с ответами на вопросы следователя он становился все мрачнее и мрачнее.
At that moment another unexpected scene followed. И вдруг как раз в это мгновение разразилась опять неожиданная сцена.
Though Grushenka had been removed, she had not been taken far away, only into the room next but one from the blue room, in which the examination was proceeding. Дело в том, что Г рушеньку хоть давеча и удалили, но увели не очень далеко, всего только в третью комнату от той голубой комнаты, в которой происходил теперь допрос.
It was a little room with one window, next beyond the large room in which they had danced and feasted so lavishly. Это была маленькая комнатка в одно окно, сейчас за тою большою комнатой, в которой ночью танцевали и шел пир горой.
She was sitting there with no one by her but Maximov, who was terribly depressed, terribly scared, and clung to her side, as though for security. Там сидела она, а с ней пока один только Максимов, ужасно пораженный, ужасно струсивший и к ней прилепившийся, как бы ища около нее спасения.
At their door stood one of the peasants with a metal plate on his breast. У ихней двери стоял какой-то мужик с бляхой на груди.
Grushenka was crying, and suddenly her grief was too much for her, she jumped up, flung up her arms and, with a loud wail of sorrow, rushed out of the room to him, to her Mitya, and so unexpectedly that they had not time to stop her. Грушенька плакала, и вот вдруг, когда горе уж слишком подступило к душе ее, она вскочила, всплеснула руками и, прокричав громким воплем: "Горе мое, горе!", бросилась вон из комнаты к нему, к своему Мите, и так неожиданно, что ее никто не успел остановить.
Mitya, hearing her cry, trembled, jumped up, and with a yell rushed impetuously to meet her, not knowing what he was doing. Митя же, заслышав вопль ее, так и задрожал, вскочил, завопил и стремглав бросился к ней навстречу, как бы не помня себя.
But they were not allowed to come together, though they saw one another. Но им опять сойтись не дали, хотя они уже увидели друг друга.
He was seized by the arms. He struggled, and tried to tear himself away. It took three or four men to hold him. Его крепко схватили за руки: он бился, рвался, понадобилось троих или четверых, чтобы удержать его.
She was seized too, and he saw her stretching out her arms to him, crying aloud as they carried her away. Схватили и ее, и он видел, как она с криком простирала к нему руки, когда ее увлекали.
When the scene was over, he came to himself again, sitting in the same place as before, opposite the investigating lawyer, and crying out to them: Когда кончилась сцена, он опомнился опять на прежнем месте, за столом, против следователя, и выкрикивал, обращаясь к ним:
"What do you want with her? - Что вам в ней?
Why do you torment her? Зачем вы ее мучаете?
She's done nothing, nothing! Она невинна, невинна!..
The lawyers tried to soothe him. Его уговаривали прокурор и следователь.
About ten minutes passed like this. At last Mihail Makarovitch, who had been absent, came hurriedly into the room, and said in a loud and excited voice to the prosecutor: Так прошло некоторое время, минут десять; наконец в комнату поспешно вошел отлучившийся было Михаил Макарович и громко, в возбуждении, проговорил прокурору:
"She's been removed, she's downstairs. Will you allow me to say one word to this unhappy man, gentlemen? - Она удалена, она внизу, не позволите ли мне сказать, господа, всего одно слово этому несчастному человеку?
In your presence, gentlemen, in your presence." При вас, господа, при вас!
"By all means, Mihail Makarovitch," answered the investigating lawyer. "In the present case we have nothing against it." - Сделайте милость, Михаил Макарович, - ответил следователь, - в настоящем случае мы не имеем ничего сказать против.
"Listen, Dmitri Fyodorovitch, my dear fellow," began the police captain, and there was a look of warm, almost fatherly, feeling for the luckless prisoner on his excited face. "I took your Agrafena Alexandrovna downstairs myself, and confided her to the care of the landlord's daughters, and that old fellow Maximov is with her all the time. And I soothed her, do you hear? I soothed and calmed her. I impressed on her that you have to clear yourself, so she mustn't hinder you, must not depress you, or you may lose your head and say the wrong thing in your evidence. - Дмитрий Федорович, слушай, батюшка, - начал, обращаясь к Мите, Михаил Макарович, и все взволнованное лицо его выражало горячее отеческое почти сострадание к несчастному, - я твою Аграфену Александровну отвел вниз сам и передал хозяйским дочерям, и с ней там теперь безотлучно этот старичок Максимов, и я ее уговорил, слышь ты? - уговорил и успокоил, внушил, что тебе надо же оправдаться, так чтоб она не мешала, чтоб не нагоняла на тебя тоски, не то ты можешь смутиться и на себя неправильно показать, понимаешь?
In fact, I talked to her and she understood. Ну, одним словом, говорил, и она поняла.
She's a sensible girl, my boy, a good-hearted girl, she would have kissed my old hands, begging help for you. Она, брат, умница, она добрая, она руки у меня, старого, полезла было целовать, за тебя просила.
She sent me herself, to tell you not to worry about her. And I must go, my dear fellow, I must go and tell her that you are calm and comforted about her. Сама послала меня сюда сказать тебе, чтоб ты за нее был спокоен, да и надо, голубчик, надо, чтоб я пошел и сказал ей, что ты спокоен и за нее утешен.
And so you must be calm, do you understand? Итак, успокойся, пойми ты это.
I was unfair to her; she is a Christian soul, gentlemen, yes, I tell you, she's a gentle soul, and not to blame for anything. Я пред ней виноват, она христианская душа, да, господа, это кроткая душа и ни в чем не повинная.
So what am I to tell her, Dmitri Fyodorovitch? Will you sit quiet or not?" Так как же ей сказать, Дмитрий Федорович, будешь сидеть спокоен аль нет?
The good-natured police captain said a great deal that was irregular, but Grushenka's suffering, a fellow creature's suffering, touched his good-natured heart, and tears stood in his eyes. Добряк наговорил много лишнего, но горе Грушеньки, горе человеческое, проникло в его добрую душу, и даже слезы стояли в глазах его.
Mitya jumped up and rushed towards him. Митя вскочил и бросился к нему.
"Forgive me, gentlemen, oh, allow me, allow me!" he cried. "You've the heart of an angel, an angel, Mihail Makarovitch, I thank you for her. -Простите, господа, позвольте, о, позвольте!-вскричал он, - ангельская, ангельская вы душа, Михаил Макарович, благодарю за нее!
I will, I will be calm, cheerful, in fact. Tell her, in the kindness of your heart, that I am cheerful, quite cheerful, that I shall be laughing in a minute, knowing that she has a guardian angel like you. Буду, буду спокоен, весел буду, передайте ей по безмерной доброте души вашей, что я весел, весел, смеяться даже начну сейчас, зная, что с ней такой ангел-хранитель, как вы.
I shall have done with all this directly, and as soon as I'm free, I'll be with her, she'll see, let her wait. Сейчас все покончу и только что освобожусь, сейчас и к ней, она увидит, пусть ждет!
Gentlemen," he said, turning to the two lawyers, now I'll open my whole soul to you; I'll pour out everything. We'll finish this off directly, finish it off gaily. We shall laugh at it in the end, shan't we? Господа, - оборотился он вдруг к прокурору и следователю, - теперь всю вам душу мою открою, всю изолью, мы это мигом покончим, весело покончим - под конец ведь будем же смеяться, будем?
But gentlemen, that woman is the queen of my heart. Но, господа, эта женщина - царица души моей!
Oh, let me tell you that. That one thing I'll tell you now.... I see I'm with honourable men. She is my light, she is my holy one, and if only you knew! О, позвольте мне это сказать, это-то я уж вам открою... Я ведь вижу же, что я с благороднейшими людьми: это свет, это святыня моя, и если б вы только знали!
Did you hear her cry, Слышали ее крики:
' I'll go to death with you'? "С тобой хоть на казнь!"
And what have I, a penniless beggar, done for her? Why such love for me? How can a clumsy, ugly brute like me, with my ugly face, deserve such love, that she is ready to go to exile with me? А что я ей дал, я, нищий, голяк, за что такая любовь ко мне, стою ли я, неуклюжая, позорная тварь и с позорным лицом, такой любви, чтоб со мной ей в каторгу идти?
And how she fell down at your feet for my sake, just now!... and yet she's proud and has done nothing! За меня в ногах у вас давеча валялась, она, гордая и ни в чем не повинная!
How can I help adoring her, how can I help crying out and rushing to her as I did just now? Как же мне не обожать ее, не вопить, не стремиться к ней, как сейчас?
Gentlemen, forgive me! О господа, простите!
But now, now I am comforted." Но теперь, теперь я утешен!
And he sank back in his chair and, covering his face with his hands, burst into tears. И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд заплакал.
But they were happy tears. Но это были уже счастливые слезы.
He recovered himself instantly. Он мигом опомнился.
The old police captain seemed much pleased, and the lawyers also. They felt that the examination was passing into a new phase. Старик исправник был очень доволен, да, кажется, и юристы тоже: они почувствовали, что допрос вступит сейчас в новый фазис.
When the police captain went out, Mitya was positively gay. Проводив исправника, Митя просто повеселел.
"Now, gentlemen, I am at your disposal, entirely at your disposal. - Ну, господа, теперь ваш, ваш вполне.
And if it were not for all these trivial details, we should understand one another in a minute. И... если б только не все эти мелочи, то мы бы сейчас же и сговорились.
I'm at those details again. Я опять про мелочи.
I'm at your disposal, gentlemen, but I declare that we must have mutual confidence, you in me and I in you, or there'll be no end to it. Я ваш, господа, но, клянусь, нужно взаимное доверие - ваше ко мне и мое к вам, - иначе мы никогда не покончим.
I speak in your interests. Для вас же говорю.
To business, gentlemen, to business, and don't rummage in my soul; don't tease me with trifles, but only ask me about facts and what matters, and I will satisfy you at once. К делу, господа, к делу, и, главное, не ройтесь вы так в душе моей, не терзайте ее пустяками, а спрашивайте одно только дело и факты, и я вас сейчас же удовлетворю.
And damn the details!" А мелочи к черту!
So spoke Mitya. Так восклицал Митя.
The interrogation began again. Допрос начался вновь.
Chapter 4. IV
The Second Ordeal Мытарство второе
"YOU don't know how you encourage us, Dmitri Fyodorovitch, by your readiness to answer," said Nikolay Parfenovitch, with an animated air, and obvious satisfaction beaming in his very prominent, short-sighted, light grey eyes, from which he had removed his spectacles a moment before. "And you have made a very just remark about the mutual confidence, without which it is sometimes positively impossible to get on in cases of such importance, if the suspected party really hopes and desires to defend himself and is in a position to do so. - Вы не поверите, как вы нас самих ободряете, Дмитрий Федорович, вашею этою готовностью... -заговорил Николай Парфенович с оживленным видом и с видимым удовольствием, засиявшим в больших светло-серых навыкате, очень близоруких впрочем, глазах его, с которых он за минуту пред тем снял очки.- И вы справедливо сейчас заметили насчет этой взаимной нашей доверенности, без которой иногда даже и невозможно в подобной важности делах, в том случае и смысле, если подозреваемое лицо действительно желает, надеется и может оправдать себя.
We on our side, will do everything in our power, and you can see for yourself how we are conducting the case. You approve, Ippolit Kirillovitch?" He turned to the prosecutor. С нашей стороны мы употребим все, что от нас зависит, и вы сами могли видеть даже и теперь, как мы ведем это дело... Вы одобряете, Ипполит Кириллович? - обратился он вдруг к прокурору.
"Oh, undoubtedly," replied the prosecutor. His tone was somewhat cold, compared with Nikolay Parfenovitch's impulsiveness. - О, без сомнения, - одобрил прокурор, хотя и несколько суховато сравнительно с порывом Николая Парфеновича.
I will note once for all that Nikolay Parfenovitch, who had but lately arrived among us, had from the first felt marked respect for Ippolit Kirillovitch, our prosecutor, and had become almost his bosom friend. Замечу раз навсегда: новоприбывший к нам Николай Парфенович, с самого начала своего у нас поприща, почувствовал к нашему Ипполиту Кирилловичу, прокурору, необыкновенное уважение и почти сердцем сошелся с ним.
He was almost the only person who put implicit faith in Ippolit Kirillovitch's extraordinary talents as a psychologist and orator and in the justice of his grievance. Это был почти единственный человек, который безусловно поверил в необычайный психологический и ораторский талант нашего "обиженного по службе" Ипполита Кирилловича и вполне верил и в то, что тот обижен.
He had heard of him in Petersburg. О нем слышал он еще в Петербурге.
On the other hand, young Nikolay Parfenovitch was the only person in the whole world whom our "unappreciated" prosecutor genuinely liked. Зато в свою очередь молоденький Николай Парфенович оказался единственным тоже человеком в целом мире, которого искренно полюбил наш "обиженный" прокурор.
On their way to Mokroe they had time to come to an understanding about the present case. And now as they sat at the table, the sharp-witted junior caught and interpreted every indication on his senior colleague's face- half a word, a glance, or a wink. Дорогой сюда они успели кое в чем сговориться и условиться насчет предстоящего дела и теперь, за столом, востренький ум Николая Парфеновича схватывал на лету и понимал всякое указание, всякое движение в лице своего старшего сотоварища, с полуслова, со взгляда, с подмига глазком.
"Gentlemen, only let me tell my own story and don't interrupt me with trivial questions and I'll tell you everything in a moment," said Mitya excitedly. - Господа, предоставьте мне только самому рассказать и не перебивайте пустяками, и я вам мигом все изложу, - кипятился Митя.
"Excellent! - Прекрасно-с.
Thank you. Благодарю вас.
But before we proceed to listen to your communication, will you allow me to inquire as to another little fact of great interest to us? I mean the ten roubles you borrowed yesterday at about five o'clock on the security of your pistols, from your friend, Pyotr Ilyitch Perhotin." Но прежде чем перейдем к выслушанию вашего сообщения, вы бы позволили мне только констатировать еще один фактик, для нас очень любопытный, именно о тех десяти рублях, которые вы вчера, около пяти часов, взяли взаймы под заклад пистолетов ваших у приятеля вашего Петра Ильича Перхотина.
"I pledged them, gentlemen. I pledged them for ten roubles. What more? - Заложил, господа, заложил, за десять рублей, и что ж дальше?
That's all about it. As soon as I got back to town I pledged them." Вот и все, как только воротился в город с дороги, так и заложил.
"You got back to town? - А вы воротились с дороги?
Then you had been out of town?" Вы ездили за город?
"Yes, I went a journey of forty versts into the country. Didn't you know?" - Ездил, господа, за сорок верст ездил, а вы и не знали?
The prosecutor and Nikolay Parfenovitch exchanged glances. Прокурор и Николай Парфенович переглянулись.
"Well, how would it be if you began your story with a systematic description of all you did yesterday, from the morning onwards? - И вообще, если бы вы начали вашу повесть со систематического описания всего вашего вчерашнего дня с самого утра?
Allow us, for instance, to inquire why you were absent from the town, and just when you left and when you came back- all those facts." Позвольте, например, узнать: зачем вы отлучались из города и когда именно поехали и приехали... и все эти факты...
"You should have asked me like that from the beginning," cried Mitya, laughing aloud, "and, if you like, we won't begin from yesterday, but from the morning of the day before; then you'll understand how, why, and where I went. - Так вы бы так и спросили с самого начала, -громко рассмеялся Митя, - и если хотите, то дело надо начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал.
I went the day before yesterday, gentlemen, to a merchant of the town, called Samsonov, to borrow three thousand roubles from him on safe security. It was a pressing matter, gentlemen, it was a sudden necessity." Пошел я, господа, третьего дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, - это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило...
"Allow me to interrupt you," the prosecutor put in politely. "Why were you in such pressing need for just that sum, three thousand?" - Позвольте прервать вас, - вежливо перебил прокурор, - почему вам так вдруг понадобилась, и именно такая сумма, то есть в три тысячи рублей?
"Oh, gentlemen, you needn't go into details, how, when and why, and why just so much money, and not so much, and all that rigmarole. Why, it'll run to three volumes, and then you'll want an epilogue!" - Э, господа, не надо бы мелочи: как, когда и почему, и почему именно денег столько, а не столько, и вся эта гамазня... ведь эдак в трех томах не упишешь, да еще эпилог потребуется!
Mitya said all this with the good-natured but impatient familiarity of a man who is anxious to tell the whole truth and is full of the best intentions. Все это проговорил Митя с добродушною, но нетерпеливою фамильярностью человека, желающего сказать всю истину и исполненного самыми добрыми намерениями.
"Gentlemen!"- he corrected himself hurriedly- "don't be vexed with me for my restiveness, I beg you again. Believe me once more, I feel the greatest respect for you and understand the true position of affairs. - Господа, - как бы спохватился он вдруг, - вы на меня не ропщите за мою брыкливость, опять прошу: поверьте еще раз, что я чувствую полную почтительность и понимаю настоящее положение дела.
Don't think I'm drunk. Не думайте, что и пьян.
I'm quite sober now. Я уж теперь отрезвился.
And, besides, being drunk would be no hindrance. Да и что пьян не мешало бы вовсе.
It's with me, you know, like the saying: У меня ведь как:
'When he is sober, he is a fool; when he is drunk, he is a wise man.' Отрезвел, поумнел - стал глуп, □ □ Напился, оглупел - стал умен.
Ha ha! Ха-ха!
But I see, gentlemen, it's not the proper thing to make jokes to you, till we've had our explanation, I mean. А впрочем, я вижу, господа, что мне пока еще неприлично острить пред вами, пока то есть не объяснимся.
And I've my own dignity to keep up, too. Позвольте наблюсти и собственное достоинство.
I quite understand the difference for the moment. I am, after all, in the position of a criminal, and so, far from being on equal terms with you. And it's your business to watch me. I can't expect you to pat me on the head for what I did to Grigory, for one can't break old men's heads with impunity. I suppose you'll put me away for him for six months, or a year perhaps, in a house of correction. I don't know what the punishment is- but it will be without loss of the rights of my rank, without loss of my rank, won't it? Понимаю же я теперешнюю разницу: ведь я все-таки пред вами преступник сижу, как, стало быть, в высшей степени неровня, а вам поручено меня наблюдать: не погладите же вы меня по головке за Григория, нельзя же в самом деле безнаказанно головы ломать старикам, ведь упрячете же вы меня за него по суду, ну на полгода, ну на год в смирительный, не знаю, как там у вас присудят, хотя и без лишения прав, ведь без лишения прав, прокурор?
So you see, gentlemen, I understand the distinction between us.... But you must see that you could puzzle God Himself with such questions. 'How did you step? Where did you step? When did you step? And on what did you step?' Ну так вот, господа, понимаю же я это различие... Но согласитесь и в том, что ведь вы можете самого Бога сбить с толку такими вопросами: где ступил, как ступил, когда ступил и во что ступил?
I shall get mixed up, if you go on like this, and you will put it all down against me. And what will that lead to? Ведь я собьюсь, если так, а вы сейчас лыко в строку и запишете, и что ж выйдет?
To nothing! Ничего не выйдет!
And even if it's nonsense I'm talking now, let me finish, and you, gentlemen, being men of honour and refinement, will forgive me! Да наконец, если уж я начал теперь врать, то и докончу, а вы, господа, как высшего образования и благороднейшие люди, меня простите.
I'll finish by asking you, gentlemen, to drop that conventional method of questioning. I mean, beginning from some miserable trifle, how I got up, what I had for breakfast, how I spat, and where I spat, and so distracting the attention of the criminal, suddenly stun him with an overwhelming question, Именно закончу просьбой: разучитесь вы, господа, этой казенщине допроса, то есть сперва-де, видите ли, начинай с чего-нибудь мизерного, с ничтожного: как, дескать, встал, что съел, как плюнул, и, "усыпив внимание преступника", вдруг накрывай его ошеломляющим вопросом:
'Whom did you murder? Whom did you rob?' "Кого убил, кого обокрал?"
Ha-ha! Ха-ха!
That's your regulation method, that's where all your cunning comes in. Ведь вот ваша казенщина, это ведь у вас правило, вот на чем вся ваша хитрость-то зиждется!
You can put peasants off their guard like that, but not me. Да ведь это вы мужиков усыпляйте подобными хитростями, а не меня.
I know the tricks. I've been in the service, too. Ha ha ha! Я ведь понимаю дело, сам служил, ха-ха-ха!
You're not angry, gentlemen? You forgive my impertinence?" he cried, looking at them with a good-nature that was almost surprising. "It's only Mitya Karamazov, you know, so you can overlook it. It would be inexcusable in a sensible man; but you can forgive it in Mitya. Не сердитесь, господа, прощаете дерзость? -крикнул он, смотря на них с удивительным почти добродушием. - Ведь Митька Карамазов сказал, стало быть, можно и извинить, потому умному человеку не извинительно, а Митьке извинительно!
Ha ha!" Ха-ха!
Nikolay Parfenovitch listened, and laughed too. Николай Парфенович слушал и тоже смеялся.
Though the prosecutor did not laugh, he kept his eyes fixed keenly on Mitya, as though anxious not to miss the least syllable, the slightest movement, the smallest twitch of any feature of his face. Прокурор хоть и не смеялся, но зорко, не спуская глаз, разглядывал Митю, как бы не желая упустить ни малейшего словечка, ни малейшего движения его, ни малейшего сотрясения малейшей черточки в лице его.
"That's how we have treated you from the beginning," said Nikolay Parfenovitch, still laughing. "We haven't tried to put you out by asking how you got up in the morning and what you had for breakfast. We began, indeed, with questions of the greatest importance." - Мы, однако, так и начали с вами первоначально, - отозвался, все продолжая смеяться, Николай Парфенович, - что не стали сбивать вас вопросами: как вы встали поутру и что скушали, а начали даже со слишком существенного.
"I understand. I saw it and appreciated it, and I appreciate still more your present kindness to me, an unprecedented kindness, worthy of your noble hearts. - Понимаю, понял и оценил, и еще более ценю настоящую вашу доброту со мной, беспримерную, достойную благороднейших душ.
We three here are gentlemen and let everything be on the footing of mutual confidence between educated, well-bred people, who have the common bond of noble birth and honour. Мы тут трое сошлись люди благородные, и пусть все у нас так и будет на взаимном доверии образованных и светских людей, связанных дворянством и честью.
In any case, allow me to look upon you as my best friends at this moment of my life, at this moment when my honour is assailed. Во всяком случае, позвольте мне считать вас за лучших друзей моих в эту минуту жизни моей, в эту минуту унижения чести моей!
That's no offence to you, gentlemen, is it?" Ведь не обидно это вам, господа, не обидно?
On the contrary. You've expressed all that so well, Dmitri Fyodorovitch," Nikolay Parfenovitch answered with dignified approbation. - Напротив, вы все это так прекрасно выразили, Дмитрий Федорович, - важно и одобрительно согласился Николай Парфенович.
"And enough of those trivial questions, gentlemen, all those tricky questions! cried Mitya enthusiastically. "Or there's simply no knowing where we shall get to! Is there?" - А мелочи, господа, все эти крючкотворные мелочи прочь, - восторженно воскликнул Митя, -а то это просто выйдет черт знает что, ведь не правда ли?
"I will follow your sensible advice entirely," the prosecutor interposed, addressing Mitya. "I don't withdraw my question, however. - Вполне последую вашим благоразумным советам, - ввязался вдруг прокурор, обращаясь к Мите, - но от вопроса моего, однако, не откажусь.
It is now vitally important for us to know exactly why you needed that sum, I mean precisely three thousand." Нам слишком существенно необходимо узнать, для чего именно вам понадобилась такая сумма, то есть именно в три тысячи?
"Why I needed it?... - Для чего понадобилась?
Oh, for one thing and another.... Well, it was to pay a debt." Ну, для того, для сего... ну, долг отдать.
"A debt to whom?" - Кому именно?
"That I absolutely refuse to answer, gentlemen. - Это положительно отказываюсь сказать, господа!
Not because I couldn't, or because I shouldn't dare, or because it would be damaging, for it's all a paltry matter and absolutely trifling, but- I won't, because it's a matter of principle: that's my private life, and I won't allow any intrusion into my private life. Видите, не потому, чтоб не мог сказать, али не смел, али опасался, потому что все это плевое дело и совершенные пустяки, а потому не скажу, что тут принцип: это моя частная жизнь, и я не позволю вторгаться в мою частную жизнь.
That's my principle. Вот мой принцип.
Your question has no bearing on the case, and whatever has nothing to do with the case is my private affair. Ваш вопрос до дела не относится, а все, что до дела не относится, есть моя частная жизнь!
I wanted to pay a debt. I wanted to pay a debt of honour but to whom I won't say." Долг хотел отдать, долг чести хотел отдать, а кому - не скажу.
"Allow me to make a note of that," said the prosecutor. - Позвольте нам записать это, - сказал прокурор.
"By all means. - Сделайте одолжение.
Write down that I won't say, that I won't. Так и записывайте: что не скажу и не скажу.
Write that I should think it dishonourable to say. Пишите, господа, что считаю даже бесчестным это сказать.
Ech! you can write it; you've nothing else to do with your time." Эк у вас времени-то много записывать!
"Allow me to caution you, sir, and to remind you once more, if you are unaware of it," the prosecutor began, with a peculiar and stern impressiveness, "that you have a perfect right not to answer the questions put to you now, and we on our side have no right to extort an answer from you, if you decline to give it for one reason or another. - Позвольте вас, милостивый государь, предупредить и еще раз вам напомнить, если вы только не знали того, - с особенным и весьма строгим внушением проговорил прокурор, - что вы имеете полное право не отвечать на предлагаемые вам теперь вопросы, а мы, обратно, никакого не имеем права вымогать у вас ответы, если вы сами уклоняетесь отвечать по той или другой причине.
That is entirely a matter for your personal decision. Это дело личного соображения вашего.
But it is our duty, on the other hand, in such cases as the present, to explain and set before you the degree of injury you will be doing yourself by refusing to give this or that piece of evidence. Но наше дело состоит опять-таки в том, чтобы вам в подобном теперешнему случае представить на вид и разъяснить всю ту степень вреда, который вы сами же себе производите, отказываясь дать то или другое показание.
After which I will beg you to continue." Затем прошу продолжать.
"Gentlemen, I'm not angry... I... "Mitya muttered in a rather disconcerted tone. "Well, gentlemen, you see, that Samsonov to whom I went then..." -Господа, я ведь не сержусь... я... - забормотал было Митя, несколько сконфуженный внушением, - вот-с видите, господа, этот самый Самсонов, к которому я тогда пошел...
We will, of course, not reproduce his account of what is known to the reader already. Мы, конечно, не станем приводить рассказ его в подробности о том, что уже известно читателю.
Mitya was impatiently anxious not to omit the slightest detail. At the same time he was in a hurry to get it over. Рассказчик нетерпеливо хотел рассказать все до малейшей черточки и в то же время чтобы вышло поскорей.
But as he gave his evidence it was written down, and therefore they had continually to pull him up. Но по мере показаний их записывали, а стало быть, необходимо его останавливали.
Mitya disliked this, but submitted; got angry, though still good-humouredly. Дмитрий Федорович осуждал это, но подчинялся, сердился, но пока еще добродушно.
He did, it is true, exclaim, from time to time, Правда, вскрикивал иногда:
"Gentlemen, that's enough to make an angel out of patience!" Or, "Господа, это самого Господа Бога взбесит", или:
"Gentlemen, it's no good your irritating me." But even though he exclaimed he still preserved for a time his genially expansive mood. "Господа, знаете ли вы, что вы только напрасно меня раздражаете?", но все еще, восклицая это, своего дружески экспансивного настроения пока не изменял.
So he told them how Samsonov had made a fool of him two days before. (He had completely realised by now that he had been fooled.) The sale of his watch for six roubles to obtain money for the journey was something new to the lawyers. They were at once greatly interested, and even, to Mitya's intense indignation, thought it necessary to write the fact down as a secondary confirmation of the circumstance that he had hardly a farthing in his pocket at the time. Таким образом он рассказал, как "надул" его третьего дня Самсонов. (Он уже догадывался теперь вполне, что его тогда надули.) Продажа часов за шесть рублей, чтобы добыть на дорогу денег, совсем еще не известная следователю и прокурору, возбудила тотчас же все чрезвычайное их внимание, и уже к безмерному негодованию Мити: нашли нужным факт этот в подробности записать, ввиду вторичного подтверждения того обстоятельства, что у него и накануне не было уже ни гроша почти денег.
Little by little Mitya began to grow surly. Мало-помалу Митя начал становиться угрюмым.
Then, after describing his journey to see Lyagavy, the night spent in the stifling hut, and so on, he came to his return to the town. Here he began, without being particularly urged, to give a minute account of the agonies of jealousy he endured on Grushenka's account. Затем, описав путешествие к Лягавому и проведенную в угарной избе ночь и проч., довел свой рассказ и до возвращения в город и тут начал сам, без особенной уже просьбы, подробно описывать ревнивые муки свои с Грушенькой.
He was heard with silent attention. They inquired particularly into the circumstance of his having a place of ambush in Marya Kondratyevna's house at the back of Fyodor Pavlovitch's garden to keep watch on Grushenka, and of Smerdyakov's bringing him information. They laid particular stress on this, and noted it down. Его слушали молча и внимательно, особенно вникли в то обстоятельство, что у него давно уже завелся наблюдательный пункт за Грушенькой у Федора Павловича "на задах" в доме Марьи Кондратьевны, и о том, что ему сведения переносил Смердяков: это очень отметили и записали.
Of his jealousy he spoke warmly and at length, and though inwardly ashamed at exposing his most intimate feelings to "public ignominy," so to speak, he evidently overcame his shame in order to tell the truth. О ревности своей говорил он горячо и обширно и хоть и внутренно стыдясь того, что выставляет свои интимнейшие чувства, так сказать, на "всеобщий позор", но видимо пересиливал стыд, чтобы быть правдивым.
The frigid severity with which the investigating lawyer, and still more the prosecutor, stared intently at him as he told his story, disconcerted him at last considerably. Безучастная строгость устремленных пристально на него, во время рассказа, взглядов следователя и особенно прокурора смутила его наконец довольно сильно:
"That boy, Nikolay Parfenovitch, to whom I was talking nonsense about women only a few days ago, and that sickly prosecutor are not worth my telling this to," he reflected mournfully. "It's ignominious. "Этот мальчик Николай Парфенович, с которым я еще всего только несколько дней тому говорил глупости про женщин, и этот больной прокурор не стоят того, чтоб я им это рассказывал, - грустно мелькнуло у него в уме, - позор! -
'Be patient, humble, hold thy peace.'" He wound up his reflections with that line. But he pulled himself together to go on again. "Терпи, смиряйся и молчи"", - заключил он свою думу стихом, но опять-таки скрепился вновь, чтобы продолжать далее.
When he came to telling of his visit to Madame Hohlakov, he regained his spirits and even wished to tell a little anecdote of that lady which had nothing to do with the case. But the investigating lawyer stopped him, and civilly suggested that he should pass on to "more essential matters." Перейдя к рассказу о Хохлаковой, даже вновь развеселился и даже хотел было рассказать об этой барыньке особый недавний анекдотик, не подходящий к делу, но следователь остановил его и вежливо предложил перейти "к более существенному".
At last, when he described his despair and told them how, when he left Madame Hohlakov's, he thought that he'd "get three thousand if he had to murder someone to do it," they stopped him again and noted down that he had "meant to murder someone." Наконец, описав свое отчаяние и рассказав о той минуте, когда, выйдя от Хохлаковой, он даже подумал "скорей зарезать кого-нибудь, а достать три тысячи", его вновь остановили и о том, что "зарезать хотел", записали.
Mitya let them write it without protest. Митя безмолвно дал записать.
At last he reached the point in his story when he learned that Grushenka had deceived him and had returned from Samsonov's as soon as he left her there, though she had said that she would stay there till midnight. Наконец дело дошло до той точки в рассказе, когда он вдруг узнал, что Грушенька его обманула и ушла от Самсонова тотчас же, как он привел ее, тогда как сама сказала, что просидит у старика до полуночи:
"If I didn't kill Fenya then, gentlemen, it was only because I hadn't time," broke from him suddenly at that point in his story. "Если я тогда не убил, господа, эту Феню, то потому только, что мне было некогда", -вырвалось вдруг у него в этом месте рассказа.
That, too, was carefully written down. И это тщательно записали.
Mitya waited gloomily, and was beginning to tell how he ran into his father's garden when the investigating lawyer suddenly stopped him, and opening the big portfolio that lay on the sofa beside him he brought out the brass pestle. Митя мрачно подождал и стал было повествовать о том, как он побежал к отцу в сад, как вдруг его остановил следователь и, раскрыв свой большой портфель, лежавший подле него на диване, вынул из него медный пестик.
"Do you recognise this object?" he asked, showing it to Mitya. - Знаком вам этот предмет? - показал он его Мите.
"Oh, yes," he laughed gloomily. "Of course, I recognise it. - Ах да! - мрачно усмехнулся он, - как не знаком!
Let me have a look at it.... Damn it, never mind!" Дайте-ка посмотреть... А черт, не надо!
"You have forgotten to mention it," observed the investigating lawyer. - Вы о нем упомянуть забыли, - заметил следователь.
"Hang it all, I shouldn't have concealed it from you. Do you suppose I could have managed without it? - А черт! Не скрыл бы от вас, небось без него бы не обошлось, как вы думаете?
It simply escaped my memory." Из памяти только вылетело.
"Be so good as to tell us precisely how you came to arm yourself with it." - Благоволите же рассказать обстоятельно, как вы им вооружились.
"Certainly I will be so good, gentlemen." - Извольте, благоволю, господа.
And Mitya described how he took the pestle and ran. И Митя рассказал, как он взял пестик и побежал.
"But what object had you in view in arming yourself with such a weapon?" - Но какую же цель имели вы в предмете, вооружаясь таким орудием?
"What object? - Какую цель?
No object. Никакой цели!
I just picked it up and ran off." Захватил и побежал.
"What for, if you had no object?" - Зачем же, если без цели?
Mitya's wrath flared up. В Мите кипела досада.
He looked intently at "the boy" and smiled gloomily and malignantly. Он пристально посмотрел на "мальчика" и мрачно и злобно усмехнулся.
He was feeling more and more ashamed at having told "such people" the story of his jealousy so sincerely and spontaneously. Дело в том, что ему все стыднее и стыднее становилось за то, что он сейчас так искренно и с такими излияниями рассказал "таким людям" историю своей ревности.
"Bother the pestle!" broke from him suddenly. - Наплевать на пестик! - вырвалось вдруг у него.
"But still-" - Однако же-с.
"Oh, to keep off dogs... - Ну, от собак схватил.
Oh, because it was dark.... In case anything turned up." Ну, темнота... Ну, на всякий случай.
"But have you ever on previous occasions taken a weapon with you when you went out, since you're afraid of the dark?" - А прежде вы тоже брали, выходя ночью со двора, какое-нибудь оружие, если боялись так темноты?
"Ugh! damn it all, gentlemen! There's positively no talking to you!" cried Mitya, exasperated beyond endurance, and turning to the secretary, crimson with anger, he said quickly, with a note of fury in his voice: - Э, черт, тьфу! Господа, с вами буквально нельзя говорить! - вскрикнул Митя в последней степени раздражения и, обернувшись к писарю, весь покраснев от злобы, с какою-то исступленною ноткой в голосе быстро проговорил ему:
"Write down at once... at once... 'that I snatched up the pestle to go and kill my father... Fyodor Pavlovitch... by hitting him on the head with it!' -Запиши сейчас... сейчас... "что схватил с собой пестик, чтобы бежать убить отца моего... Федора Павловича... ударом по голове!"
Well, now are you satisfied, gentlemen? Ну, довольны ли вы теперь, господа?
Are your minds relieved?" he said, glaring defiantly at the lawyers. Отвели душу? - проговорил он, уставясь с вызовом на следователя и прокурора.
"We quite understand that you made that statement just now through exasperation with us and the questions we put to you, which you consider trivial, though they are, in fact, essential," the prosecutor remarked drily in reply. - Мы слишком понимаем, что подобное показание вы дали сейчас в раздражении на нас и в досаде на вопросы, которые мы вам представляем, которые вы считаете мелочными и которые, в сущности, весьма существенны, - сухо проговорил ему в ответ прокурор.
"Well, upon my word, gentlemen! - Да помилуйте же, господа!
Yes, I took the pestle.... What does one pick things up for at such moments? Ну, взял пестик... Ну, для чего берут в таких случаях что-нибудь в руку?
I don't know what for. Я не знаю, для чего.
I snatched it up and ran- that's all. Схватил и побежал. Вот и все.
For to me, gentlemen, passons, or I declare I won't tell you any more." Стыдно, господа, passons, [27 - довольно, право (фр.).] а то, клянусь, я перестану рассказывать!
He sat with his elbows on the table and his head in his hand. Он облокотился на стол и подпер рукой голову.
He sat sideways to them and gazed at the wall, struggling against a feeling of nausea. Он сидел к ним боком и смотрел в стену, пересиливая в себе дурное чувство.
He had, in fact, an awful inclination to get up and declare that he wouldn't say another word, "not if you hang me for it." В самом деле ему ужасно как хотелось встать и объявить, что более не скажет ни слова, "хоть ведите на смертную казнь".
"You see, gentlemen," he said at last, with difficulty controlling himself, "you see. - Видите, господа, - проговорил он вдруг, с трудом пересиливая себя, - видите.
I listen to you and am haunted by a dream.... It's a dream I have sometimes, you know.... I often dream it- it's always the same... that someone is hunting me, someone I'm awfully afraid of... that he's hunting me in the dark, in the night... tracking me, and I hide somewhere from him, behind a door or cupboard, hide in a degrading way, and the worst of it is, he always knows where I am, but he pretends not to know where I am on purpose, to prolong my agony, to enjoy my terror.... That's just what you're doing now. Слушаю я вас, и мне мерещится... я, видите, вижу иногда во сне один сон... один такой сон, и он мне часто снится, повторяется, что кто-то за мной гонится, кто-то такой, которого я ужасно боюсь, гонится в темноте, ночью, ищет меня, а я прячусь куда-нибудь от него за дверь или за шкап, прячусь унизительно, а главное, что ему отлично известно, куда я от него спрятался, но что он будто бы нарочно притворяется, что не знает, где я сижу, чтобы дольше промучить меня, чтобы страхом моим насладиться... Вот это и вы теперь делаете!
It's just like that!" На то похоже!
"Is that the sort of thing you dream about?" inquired the prosecutor. - Это вы такие видите сны? - осведомился прокурор.
"Yes, it is. Don't you want to write it down?" said Mitya, with a distorted smile. - Да, такие вижу сны... А вы уж не хотите ли записать? - криво усмехнулся Митя.
"No; no need to write it down. But still you do have curious dreams." - Нет-с, не записать, но все же любопытные у вас сны.
"It's not a question of dreams now, gentlemen- this is realism, this is real life! - Теперь уж не сон! Реализм, господа, реализм действительной жизни!
I'm a wolf and you're the hunters. Well, hunt him down!" Я волк, а вы охотники, ну и травите волка.
"You are wrong to make such comparisons." began Nikolay Parfenovitch, with extraordinary softness. -Вы напрасно взяли такое сравнение... - начал было чрезвычайно мягко Николай Парфенович.
"No, I'm not wrong, at all!" Mitya flared up again, though his outburst of wrath had obviously relieved his heart. He grew more good humoured at every word. "You may not trust a criminal or a man on trial tortured by your questions, but an honourable man, the honourable impulses of the heart (I say that boldly!)- no! That you must believe you have no right indeed... but- - Не напрасно, господа, не напрасно! - вскипел опять Митя, хотя и, видимо облегчив душу выходкой внезапного гнева, начал уже опять добреть с каждым словом. - Вы можете не верить преступнику или подсудимому, истязуемому вашими вопросами, но благороднейшему человеку, господа, благороднейшим порывам души (смело это кричу!) - нет! этому вам нельзя не верить... права даже не имеете... но -
Be silent, heart, Be patient, humble, hold thy peace. молчи, сердце, ППТерпи, смиряйся и молчи!
Well, shall I go on?" he broke off gloomily. Ну, что же, продолжать? - мрачно оборвал он.
"If you'll be so kind," answered Nikolay Parfenovitch. - Как же, сделайте одолжение, - ответил Николай Парфенович.
Chapter 5. V
The Third Ordeal Третье мытарство
THOUGH Mitya spoke sullenly, it was evident that he was trying more than ever not to forget or miss a single detail of his story. Митя хоть и заговорил сурово, но видимо еще более стал стараться не забыть и не упустить ни одной черточки из передаваемого.
He told them how he had leapt over the fence into his father's garden; how he had gone up to the window; told them all that had passed under the window. Он рассказал, как он перескочил через забор в сад отца, как шел до окна и обо всем, наконец, что было под окном.
Clearly, precisely, distinctly, he described the feelings that troubled him during those moments in the garden when he longed so terribly to know whether Grushenka was with his father or not. Ясно, точно, как бы отчеканивая, передал он о чувствах, волновавших его в те мгновения в саду, когда ему так ужасно хотелось узнать: у отца ли Грушенька или нет?
But, strange to say, both the lawyers listened now with a sort of awful reserve, looked coldly at him, asked few questions. Но странно это: и прокурор, и следователь слушали на этот раз как-то ужасно сдержанно, смотрели сухо, вопросов делали гораздо меньше.
Mitya could gather nothing from their faces. Митя ничего не мог заключить по их лицам.
"They're angry and offended," he thought. "Well, bother them!" "Рассердились и обиделись, - подумал он, - ну и черт!"
When he described how he made up his mind at last to make the "signal" to his father that Grushenka had come, so that he should open the window, the lawyers paid no attention to the word "signal," as though they entirely failed to grasp the meaning of the word in this connection: so much so, that Mitya noticed it. Когда же рассказал, как он решился наконец дать отцу знак, что пришла Грушенька и чтобы тот отворил окно, то прокурор и следователь совсем не обратили внимание на слово "знак", как бы не поняв вовсе, какое значение имеет тут это слово, так что Митя это даже заметил.
Coming at last to the moment when, seeing his father peering out of the window, his hatred flared up and he pulled the pestle out of his pocket, he suddenly, as though of design, stopped short. Дойдя наконец до того мгновения, когда, увидев высунувшегося из окна отца, он вскипел ненавистью и выхватил из кармана пестик, он вдруг как бы нарочно остановился.
He sat gazing at the wall and was aware that their eyes were fixed upon him. Он сидел и глядел в стену и знал, что те так и впились в него глазами.
"Well?" said the investigating lawyer. "You pulled out the weapon and... and what happened then? - Ну-с, - сказал следователь, - вы выхватили оружие и... и что же произошло затем?
"Then? - Затем?
Why, then I murdered him... hit him on the head and cracked his skull.... I suppose that's your story. That's it!" His eyes suddenly flashed. А затем убил... хватил его в темя и раскроил ему череп... Ведь так, по-вашему, так! - засверкал он вдруг глазами.
All his smothered wrath suddenly flamed up with extraordinary violence in his soul. Весь потухший было гнев его вдруг поднялся в его душе с необычайною силой.
"Our story?" repeated Nikolay Parfenovitch. - По-нашему, - переговорил Николай Парфенович, - ну, а по-вашему?
Mitya dropped his eyes and was a long time silent. Митя опустил глаза и долго молчал.
"My story, gentlemen? Well, was like this," he began softly. "Whether it was like this," he began softly. "Whether it was someone's tears, or my mother prayed to God, or a good angel kissed me at that instant, I don't know. But the devil was conquered. - По-моему, господа, по-моему, вот как было, -тихо заговорил он, - слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение - не знаю, но черт был побежден.
I rushed from the window and ran to the fence. My father was alarmed and, for the first time, he saw me then, cried out, and sprang back from the window. I remember that very well. Я бросился от окна и побежал к забору... Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна - я это очень помню.
I ran across the garden to the fence... and there Grigory caught me, when I was sitting on the fence." А я через сад к забору... вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе...
At that point he raised his eyes at last and looked at his listeners. Тут он поднял наконец глаза на слушателей.
They seemed to be staring at him with perfectly unruffled attention. Те, казалось, с совершенно безмятежным вниманием глядели на него.
A sort of paroxysm of indignation seized on Mitya's soul. Какая-то судорога негодования прошла в душе Мити.
"Why, you're laughing at me at this moment, gentlemen!" he broke off suddenly. - А ведь вы, господа, в эту минуту надо мной насмехаетесь! - прервал он вдруг.
"What makes you think that?" observed Nikolay Parfenovitch. - Почему вы так заключаете? - заметил Николай Парфенович.
"You don't believe one word- that's why! - Ни одному слову не верите, вот почему!
I understand, of course, that I have come to the vital point. The old man's lying there now with his skull broken, while I- after dramatically describing how I wanted to kill him, and how I snatched up the pestle-I suddenly run away from the window. A romance! Ведь понимаю же я, что до главной точки дошел: старик теперь там лежит с проломленною головой, а я - трагически описав, как хотел убить и как уже пестик выхватил, я вдруг от окна убегаю... Поэма!
Poetry! В стихах!
As though one could believe a fellow on his word. Можно поверить на слово молодцу!
Ha ha! Ха-ха!
You are scoffers, gentlemen!" Насмешники вы, господа!
And he swung round on his chair so that it creaked. И он всем корпусом повернулся на стуле, так что стул затрещал.
"And did you notice," asked the prosecutor suddenly, as though not observing Mitya's excitement, "did you notice when you ran away from the window, whether the door into the garden was open?" -А не заметили ли вы, - начал вдруг прокурор, как будто и внимания не обратив на волнение Мити, -не заметили ли вы, когда отбегали от окна: была ли дверь в сад, находящаяся в другом конце флигеля, отперта или нет?
"No, it was not open." - Нет, не была отперта.
"It was not?" - Не была?
"It was shut. And who could open it? - Была заперта, напротив, и кто ж мог ее отворить?
Bah! the door. Wait a bit!" he seemed suddenly to bethink himself, and almost with a start: "Why, did you find the door open?" Ба, дверь, постойте! - как бы опомнился он вдруг и чуть не вздрогнул, - а разве вы нашли дверь отпертою?
"Yes, it was open." - Отпертою.
"Why, who could have opened it if you did not open it yourselves?" cried Mitya, greatly astonished. - Так кто ж ее мог отворить, если не сами вы ее отворили? - страшно удивился вдруг Митя.
"The door stood open, and your father's murderer undoubtedly went in at that door, and, having accomplished the crime, went out again by the same door," the prosecutor pronounced deliberately, as though chiselling out each word separately. "That is perfectly clear. - Дверь стояла отпертою, и убийца вашего родителя несомненно вошел в эту дверь и, совершив убийство, этою же дверью и вышел, -как бы отчеканивая, медленно и раздельно произнес прокурор. - Это нам совершенно ясно.
The murder was committed in the room and not through the window; that is absolutely certain from the examination that has been made, from the position of the body and everything. Убийство произошло, очевидно, в комнате, а не через окно, что положительно ясно из произведенного акта осмотра, из положения тела и по всему.
There can be no doubt of that circumstance." Сомнений в этом обстоятельстве не может быть никаких.
Mitya was absolutely dumbfounded. Митя был страшно поражен.
"But that's utterly impossible!" he cried, completely at a loss. "I... I didn't go in.... I tell you positively, definitely, the door was shut the whole time I was in the garden, and when I ran out of the garden. - Да это же невозможно, господа! - вскричал он совершенно потерявшись, - я... я не входил... я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта все время, пока я был в саду и когда я убегал из сада.
I only stood at the window and saw him through the window. That's all, that's all.... I remember to the last minute. Я только под окном стоял и в окно его видел, и только, только... До последней минуты помню.
And if I didn't remember, it would be just the same. I know it, for no one knew the signals except Smerdyakov, and me, and the dead man. And he wouldn't have opened the door to anyone in the world without the signals." Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без знаков, никому бы в мире не отворил!
"Signals? - Знаки?
What signals?" asked the prosecutor, with greedy, almost hysterical, curiosity. He instantly lost all trace of his reserve and dignity. Какие же это знаки? - с жадным, почти истерическим любопытством проговорил прокурор и вмиг потерял всю сдержанную свою осанку.
He asked the question with a sort of cringing timidity. Он спросил, как бы робко подползая.
He scented an important fact of which he had known nothing, and was already filled with dread that Mitya might be unwilling to disclose it. Он почуял важный факт, ему еще не известный, и тотчас же почувствовал величайший страх, что Митя, может быть, не захочет открыть его в полноте.
"So you didn't know!" Mitya winked at him with a malicious and mocking smile. "What if I won't tell you? - А вы и не знали! - подмигнул ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. - А что, коль не скажу?
From whom could you find out? От кого тогда узнать?
No one knew about the signals except my father, Smerdyakov, and me: that was all. Heaven knew, too, but it won't tell you. Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо знало, да оно ведь вам не скажет.
But it's an interesting fact. There's no knowing what you might build on it. Ha ha! А фактик-то любопытный, черт знает что на нем можно соорудить, ха-ха!
Take comfort, gentlemen, I'll reveal it. You've some foolish idea in your hearts. Утешьтесь, господа, открою, глупости у вас на уме.
You don't know the man you have to deal with! Не знаете вы, с кем имеете дело!
You have to do with a prisoner who gives evidence against himself, to his own damage! Вы имеете дело с таким подсудимым, который сам на себя показывает, во вред себе показывает!
Yes, for I'm a man of honour and you- are not." Да-с, ибо я рыцарь чести, а вы - нет!
The prosecutor swallowed this without a murmur. He was trembling with impatience to hear the new fact. Прокурор скушал все пилюли, он лишь дрожал от нетерпения узнать про новый факт.
Minutely and diffusely Mitya told them everything about the signals invented by Fyodor Pavlovitch for Smerdyakov. He told them exactly what every tap on the window meant, tapped the signals on the table, and when Nikolay Parfenovitch said that he supposed he, Mitya, had tapped the signal Митя точно и пространно изложил им все, что касалось знаков, изобретенных Федором Павловичем для Смердякова, рассказал, что именно означал каждый стук в окно, простучал даже эти знаки по столу и на вопрос Николая Парфеновича: что, стало быть, и он, Митя, когда стучал старику в окно, то простучал именно тот знак, который означал:
"Grushenka has come," when he tapped to his father, he answered precisely that he had tapped that signal, that "Grushenka had come." "Грушенька пришла", - ответил с точностью, что именно точно так и простучал, что, дескать, "Грушенька пришла".
"So now you can build up your tower," Mitya broke off, and again turned away from them contemptuously. -Вот вам, теперь сооружайте башню! - оборвал Митя и с презрением опять от них отвернулся.
"So no one knew of the signals but your dead father, you, and the valet Smerdyakov? - И знали про эти знаки только покойный родитель ваш, вы и слуга Смердяков?
And no one else?" Nikolay Parfenovitch inquired once more. И никто более? - еще раз осведомился Николай Парфенович.
"Yes. The valet Smerdyakov, and Heaven. - Да, слуга Смердяков и еще небо.
Write down about Heaven. That may be of use. Запишите и про небо; это будет не лишним записать.
Besides, you will need God yourselves." Да и вам самим Бог понадобится.
And they had already of course, begun writing it down. But while they wrote, the prosecutor said suddenly, as though pitching on a new idea: И уж конечно стали записывать, но когда записывали, то прокурор вдруг, как бы совсем внезапно наткнувшись на новую мысль, проговорил:
"But if Smerdyakov also knew of these signals and you absolutely deny all responsibility for the death of your father, was it not he, perhaps, who knocked the signal agreed upon, induced your father to open to him, and then... committed the crime?" - А ведь если знал про эти знаки и Смердяков, а вы радикально отвергаете всякое на себя обвинение в смерти вашего родителя, то вот не он ли, простучав условленные знаки, заставил вашего отца отпереть себе, а затем и... совершил преступление?
Mitya turned upon him a look of profound irony and intense hatred. Митя глубоко насмешливым, но в то же время и страшно ненавистным взглядом посмотрел на него.
His silent stare lasted so long that it made the prosecutor blink. Он смотрел долго и молча, так что у прокурора глаза замигали.
"You've caught the fox again," commented Mitya at last; "you've got the beast by the tail. Ha ha! - Опять поймали лисицу! - проговорил наконец Митя, - прищемили мерзавку за хвост, хе-хе!
I see through you, Mr. Prosecutor. Я вижу вас насквозь, прокурор!
You thought, of course, that I should jump at that, catch at your prompting, and shout with all my might, Вы ведь так и думали, что я сейчас вскочу, уцеплюсь за то, что вы мне подсказываете, и закричу во все горло:
' Aie! it's Smerdyakov; he's the murderer.' "Ай, это Смердяков, вот убийца!"
Confess that's what you thought. Confess, and I'll go on." Признайтесь, что вы это думали, признайтесь, тогда буду продолжать.
But the prosecutor did not confess. Но прокурор не признался.
He held his tongue and waited. Он молчал и ждал.
"You're mistaken. I'm not going to shout, 'It's Smerdyakov,'" said Mitya. - Ошиблись, не закричу на Смердякова! - сказал Митя.
"And you don't even suspect him?" - И даже не подозреваете его вовсе?
"Why, do you suspect him?" - А вы подозреваете?
"He is suspected, too." - Подозревали и его.
Mitya fixed his eyes on the floor. Митя уткнулся глазами в пол.
"Joking apart," he brought out gloomily. "Listen. From the very beginning, almost from the moment when I ran out to you from behind the curtain, I've had the thought of Smerdyakov in my mind. - Шутки в сторону, - проговорил он мрачно, -слушайте: с самого начала, вот почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: "Смердяков!"
I've been sitting here, shouting that I'm innocent and thinking all the time Здесь я сидел за столом и кричал, что не повинен в крови, а сам все думаю:
' Smerdyakov!' "Смердяков!"
I can't get Smerdyakov out of my head. И не отставал Смердяков от души.
In fact, I, too, thought of Smerdyakov just now; but only for a second. Almost at once I thought, Наконец теперь подумал вдруг то же: "Смердяков", но лишь на секунду: тотчас же рядом подумал:
'No, it's not Smerdyakov.' "Нет, не Смердяков!"
It's not his doing, gentlemen." Не его это дело, господа!
"In that case is there anybody else you suspect?" Nikolay Parfenovitch inquired cautiously. - Не подозреваете ли вы в таком случае и еще какое другое лицо? - осторожно спросил было Николай Парфенович.
"I don't know anyone it could be, whether it's the hand of Heaven or of Satan, but... not Smerdyakov," Mitya jerked out with decision. - Не знаю, кто или какое лицо, рука небес или сатана, но... не Смердяков! - решительно отрезал Митя.
"But what makes you affirm so confidently and emphatically that it's not he?" - Но почему же вы так твердо и с такою настойчивостью утверждаете, что не он?
"From my conviction- my impression. - По убеждению. По впечатлению.
Because Smerdyakov is a man of the most abject character and a coward. Потому что Смердяков человек нижайшей натуры и трус.
He's not a coward, he's the epitome of all the cowardice in the world walking on two legs. Это не трус, это совокупление всех трусостей в мире вместе взятых, ходящее на двух ногах.
He has the heart of a chicken. Он родился от курицы.
When he talked to me, he was always trembling for fear I should kill him, though I never raised my hand against him. Говоря со мной, он трепетал каждый раз, чтоб я не убил его, тогда как я и руки не подымал.
He fell at my feet and blubbered; he has kissed these very boots, literally, beseeching me 'not to frighten him.' Он падал мне в ноги и плакал, он целовал мне вот эти самые сапоги, буквально, умоляя, чтоб я его "не пугал".
Do you hear? Слышите:
'Not to frighten him.' What a thing to say! "Не пугал" - что это за слово такое?
Why, I offered him money. А я его даже дарил.
He's a puling chicken- sickly, epileptic, weak-minded- a child of eight could thrash him. Это болезненная курица в падучей болезни, со слабым умом и которую прибьет восьмилетний мальчишка.
He has no character worth talking about. Разве это натура?
It's not Smerdyakov, gentlemen. He doesn't care for money; he wouldn't take my presents. Besides, what motive had he for murdering the old man? Не Смердяков, господа, да и денег не любит, подарков от меня вовсе не брал... Да и за что ему убивать старика?
Why, he's very likely his son, you know- his natural son. Do you know that?" Ведь он, может быть, сын его, побочный сын, знаете вы это?
"We have heard that legend. - Мы слышали эту легенду.
But you are your father's son, too, you know; yet you yourself told everyone you meant to murder him." Но ведь вот и вы же сын отца вашего, а ведь говорили же всем сами же вы, что хотели убить его.
"That's a thrust! - Камень в огород!
And a nasty, mean one, too! И камень низкий, скверный!
I'm not afraid! Не боюсь!
Oh, gentlemen, isn't it too base of you to say that to my face? О господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это!
It's base, because I told you that myself. Потому подло, что я это сам говорил вам.
I not only wanted to murder him, but I might have done it. And, what's more, I went out of my way to tell you of my own accord that I nearly murdered him. Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил!
But, you see, I didn't murder him; you see, my guardian angel saved me- that's what you've not taken into account. And that's why it's so base of you. Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой - вот этого-то вы и не взяли в соображение... А потому вам и подло, подло!
For I didn't kill him, I didn't kill him! Потому что я не убил, не убил, не убил!
Do you hear, I did not kill him." Слышите, прокурор: не убил!
He was almost choking. Он чуть не задохся.
He had not been so moved before during the whole interrogation. Во все время допроса он еще ни разу не был в таком волнении.
"And what has he told you, gentlemen- Smerdyakov, I mean?" he added suddenly, after a pause. "May I ask that question?" - А что он вам сказал, господа, Смердяков-то? -заключил он вдруг, помолчав. - Могу я про это спросить у вас?
"You may ask any question," the prosecutor replied with frigid severity, "any question relating to the facts of the case, and we are, I repeat, bound to answer every inquiry you make. - Вы обо всем нас можете спрашивать, - с холодным и строгим видом ответил прокурор, -обо всем, что касается фактической стороны дела, а мы, повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый вопрос.
We found the servant Smerdyakov, concerning whom you inquire, lying unconscious in his bed, in an epileptic fit of extreme severity, that had recurred, possibly, ten times. Мы нашли слугу Смердякова, о котором вы спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни.
The doctor who was with us told us, after seeing him, that he may possibly not outlive the night." Медик, бывший с нами, освидетельствовав больного, сказал даже нам, что он не доживет, может быть, и до утра.
"Well, if that's so, the devil must have killed him," broke suddenly from Mitya, as though until that moment had been asking himself: - Ну, в таком случае отца черт убил! - сорвалось вдруг у Мити, как будто он даже до сей минуты спрашивал все себя:
"Was it Smerdyakov or not?" "Смердяков или не Смердяков?"
"We will come back to this later," Nikolay Parfenovitch decided. "Now wouldn't you like to continue your statement?" - Мы еще к этому факту воротимся, - порешил Николай Парфенович, - теперь же не пожелаете ли вы продолжать ваше показание далее.
Mitya asked for a rest. Митя попросил отдохнуть.
His request was courteously granted. Ему вежливо позволили.
After resting, he went on with his story. Отдохнув, он стал продолжать.
But he was evidently depressed. Но было ему видимо тяжело.
He was exhausted, mortified, and morally shaken. Он был измучен, оскорблен и потрясен нравственно.
To make things worse the prosecutor exasperated him, as though intentionally, by vexatious interruptions about "trifling points." К тому же прокурор, теперь уже точно нарочно, стал поминутно раздражать его прицепкой к "мелочам".
Scarcely had Mitya described how, sitting on the wall, he had struck Grigory on the head with the pestle, while the old man had hold of his left leg, and how he then jumped down to look at him, when the prosecutor stopped him to ask him to describe exactly how he was sitting on the wall. Едва только Митя описал, как он, сидя верхом на заборе, ударил по голове пестиком вцепившегося в его левую ногу Григория и затем тотчас же соскочил к поверженному, как прокурор остановил его и попросил описать подробнее, как он сидел на заборе.
Mitya was surprised. Митя удивился.
"Oh, I was sitting like this, astride, one leg on one side of the wall and one on the other." - Ну, вот так сидел, верхом сидел, одна нога там, другая тут...
"And the pestle?" - А пестик?
"The pestle was in my hand." - Пестик в руках.
"Not in your pocket? - Не в кармане?
Do you remember that precisely? Вы это так подробно помните?
Was it a violent blow you gave him?" Что ж, вы сильно размахнулись рукой?
"It must have been a violent one. But why do you ask?" - Должно быть, что сильно, а вам это зачем?
"Would you mind sitting on the chair just as you sat on the wall then and showing us just how you moved your arm, and in what direction?" - Если б вы сели на стул точно так, как тогда на заборе, и представили бы нам наглядно, для уяснения, как и куда размахнулись, в какую сторону?
"You're making fun of me, aren't you?" asked Mitya, looking haughtily at the speaker; but the latter did not flinch. - Да уж вы не насмехаетесь ли надо мной? -спросил Митя, высокомерно глянув на допросчика, но тот не мигнул даже глазом.
Mitya turned abruptly, sat astride on his chair, and swung his arm. Митя судорожно повернулся, сел верхом на стул и размахнулся рукой:
"This was how I struck him! - Вот как ударил!
That's how I knocked him down! Вот как убил!
What more do you want?" Чего вам еще?
"Thank you. - Благодарю вас.
May I trouble you now to explain why you jumped down, with what object, and what you had in view?" Не потрудитесь ли вы теперь объяснить: для чего, собственно, соскочили вниз, с какою целью и что, собственно, имея в виду?
"Oh, hang it!... I jumped down to look at the man I'd hurt... I don't know what for!" -Ну, черт... к поверженному соскочил... Не знаю для чего!
"Though you were so excited and were running away?" - Бывши в таком волнении? И убегая?
"Yes, though I was excited and running away." - Да, в волнении и убегая.
"You wanted to help him?" - Помочь ему хотели?
"Help!... Yes, perhaps I did want to help him.... I don't remember." - Какое помочь... Да, может, и помочь, не помню.
"You don't remember? - Не помнили себя?
Then you didn't quite know what you were doing?" То есть были даже в некотором беспамятстве?
"Not at all. I remember everything- every detail. - О нет, совсем не в беспамятстве, все помню. Все до нитки.
I jumped down to look at him, and wiped his face with my handkerchief." Соскочил поглядеть и платком кровь ему обтирал.
"We have seen your handkerchief. - Мы видели ваш платок.
Did you hope to restore him to consciousness?" Надеялись возвратить поверженного вами к жизни?
"I don't know whether I hoped it. - Не знаю, надеялся ли?
I simply wanted to make sure whether he was alive or not." Просто убедиться хотел, жив или нет.
"Ah! You wanted to be sure? - А, так хотели убедиться?
Well, what then?" Ну и что ж?
"I'm not a doctor. I couldn't decide. -Я не медик, решить не мог.
I ran away thinking I'd killed him. And now he's recovered." Убежал, думая, что убил, а вот он очнулся.
"Excellent," commented the prosecutor. "Thank you. - Прекрасно-с, - закончил прокурор. - Благодарю вас.
That's all I wanted. Мне только и нужно было.
Kindly proceed." Потрудитесь продолжать далее.
Alas! it never entered Mitya's head to tell them, though he remembered it, that he had jumped back from pity, and standing over the prostrate figure had even uttered some words of regret: Увы, Мите и в голову не пришло рассказать, хотя он и помнил это, что соскочил он из жалости и, став над убитым, произнес даже несколько жалких слов:
"You've come to grief, old man- there's no help for it. Well, there you must lie." "Попался старик, нечего делать, ну и лежи".
The prosecutor could only draw one conclusion: that the man had jumped back "at such a moment and in such excitement simply with the object of ascertaining whether the only witness of his crime were dead; that he must therefore have been a man of great strength, coolness, decision, and foresight even at such a moment,"... and so on. Прокурор же вывел лишь одно заключение, что соскакивал человек, "в такой момент и в таком волнении", лишь для того только, чтобы наверное убедиться: жив или нет единственный свидетель его преступления. И что, стало быть, какова же была сила, решимость, хладнокровие и расчетливость человека даже в такой момент... и проч., и проч.
The prosecutor was satisfied: Прокурор был доволен:
"I've provoked the nervous fellow by 'trifles' and he has said more than he meant With painful effort Mitya went on. "Раздражил-де болезненного человека "мелочами", он и проговорился". Митя с мучением продолжал далее.
But this time he was pulled up immediately by Nikolay Parfenovitch. Но тотчас же остановил его опять уже Николай Парфенович:
"How came you to run to the servant, Fedosya Markovna, with your hands so covered with blood, and, as it appears, your face, too?" - Каким же образом могли вы вбежать к служанке Федосье Марковой, имея столь окровавленные руки и, как оказалось потом, лицо?
"Why, I didn't notice the blood at all at the time," answered Mitya. - Да я вовсе тогда и не заметил, что я в крови! -ответил Митя.
"That's quite likely. It does happen sometimes." The prosecutor exchanged glances with Nikolay Parfenovitch. - Это они правдоподобно, это так и бывает, -переглянулся прокурор с Николаем Парфеновичем.
"I simply didn't notice. You're quite right there, prosecutor," Mitya assented suddenly. - Именно не заметил, это вы прекрасно, прокурор, - одобрил вдруг и Митя.
Next came the account of Mitya's sudden determination to "step aside" and make way for their happiness. Но далее пошла история внезапного решения Мити "устраниться" и "пропустить счастливых мимо себя".
But he could not make up his mind to open his heart to them as before, and tell them about "the queen of his soul." И он уже никак не мог, как давеча, решиться вновь разоблачать свое сердце и рассказывать про "царицу души своей".
He disliked speaking of her before these chilly persons "who were fastening on him like bugs." Ему претило пред этими холодными, "впивающимися в него, как клопы", людьми.
And so in response to their reiterated questions he answered briefly and abruptly: А потому на повторенные вопросы заявил кратко и резко:
"Well, I made up my mind to kill myself. - Ну и решился убить себя.
What had I left to live for? That question stared me in the face. Зачем было оставаться жить: это само собой в вопрос вскакивало.
Her first rightful lover had come back, the man who wronged her but who'd hurried back to offer his love, after five years, and atone for the wrong with marriage.... Явился ее прежний, бесспорный, ее обидчик, но прискакавший с любовью после пяти лет завершить законным браком обиду.
So I knew it was all over for me.... And behind me disgrace, and that blood- Grigory's.... What had I to live for? Ну и понял, что все для меня пропало... А сзади позор, и вот эта кровь, кровь Григория... Зачем же жить?
So I went to redeem the pistols I had pledged, to load them and put a bullet in my brain to-morrow." Ну и пошел выкупать заложенные пистолеты, чтобы зарядить и к рассвету себе пулю в башку всадить...
"And a grand feast the night before?" - А ночью пир горой?
"Yes, a grand feast the night before. - Ночью пир горой.
Damn it all, gentlemen! Do make haste and finish it. Э, черт, господа, кончайте скорей.
I meant to shoot myself not far from here, beyond the village, and I'd planned to do it at five o'clock in the morning. And I had a note in my pocket already. I wrote it at Perhotin's when I loaded my pistols. Застрелиться я хотел наверно, вот тут недалеко, за околицей, и распорядился бы с собою часов в пять утра, а в кармане бумажку приготовил, у Перхотина написал, когда пистолет зарядил.
Here's the letter. Read it! Вот она бумажка, читайте.
It's not for you I tell it," he added contemptuously. Не для вас рассказываю! - прибавил он вдруг презрительно.
He took it from his waistcoat pocket and flung it on the table. The lawyers read it with curiosity, and, as is usual, added it to the papers connected with the case. Он выбросил им на стол бумажку из жилетного своего кармана; следователи прочли с любопытством и, как водится, приобщили к делу.
"And you didn't even think of washing your hands at Perhotin's? - А руки все еще не подумали вымыть, даже и входя к господину Перхотину?
You were not afraid then of arousing suspicion?" Не опасались, стало быть, подозрений?
"What suspicion? - Каких таких подозрений?
Suspicion or not, I should have galloped here just the same, and shot myself at five o'clock, and you wouldn't have been in time to do anything. Подозревай - хоть нет, все равно, я бы сюда ускакал и в пять часов застрелился, и ничего бы не успели сделать.
If it hadn't been for what's happened to my father, you would have known nothing about it, and wouldn't have come here. Ведь если бы не случай с отцом, ведь вы бы ничего не узнали и сюда не прибыли.
Oh, it's the devil's doing. It was the devil murdered father, it was through the devil that you found it out so soon. О, это черт сделал, черт отца убил, через черта и вы так скоро узнали!
How did you manage to get here so quick? Как сюда-то так скоро поспели?
It's marvellous, a dream!" Диво, фантазия!
"Mr. Perhotin informed us that when you came to him, you held in your hands... your blood-stained hands... your money... a lot of money... a bundle of hundred-rouble notes, and that his servant-boy saw it too." - Господин Перхотин передал нам, что вы, войдя к нему, держали в руках... в окровавленных руках... ваши деньги... большие деньги... пачку сторублевых бумажек, и что видел это и служивший ему мальчик!
"That's true, gentlemen. I remember it was so." - Так, господа, помнится, что так.
"Now, there's one little point presents itself. - Теперь встречается один вопросик.
Can you inform us," Nikolay Parfenovitch began, with extreme gentleness, "where did you get so much money all of a sudden, when it appears from the facts, from the reckoning of time, that you had not been home?" Не можете ли вы сообщить, - чрезвычайно мягко начал Николай Парфенович, - откуда вы взяли вдруг столько денег, тогда как из дела оказывается по расчету времени даже, что вы не заходили домой?
The prosecutor's brows contracted at the question being asked so plainly, but he did not interrupt Nikolay Parfenovitch. Прокурор немножко поморщился от вопроса, поставленного так ребром, но не прервал Николая Парфеновича.
"No, I didn't go home," answered Mitya, apparently perfectly composed, but looking at the floor. - Нет, не заходил домой, - ответил Митя, по-видимому очень спокойно, но глядя в землю.
"Allow me then to repeat my question," Nikolay Parfenovitch went on as though creeping up to the subject. "Where were you able to procure such a sum all at once, when by your own confession, at five o'clock the same day you-" - Позвольте же повторить вопрос в таком случае, -как-то подползая, продолжал Николай Парфенович. - Откуда же вы могли разом достать такую сумму, когда, по собственному признанию вашему, еще в пять часов того дня...
"I was in want of ten roubles and pledged my pistols with Perhotin, and then went to Madame Hohlakov to borrow three thousand which she wouldn't give me, and so on, and all the rest of it," Mitya interrupted sharply. "Yes, gentlemen, I was in want of it, and suddenly thousands turned up, eh? - Нуждался в десяти рублях и заложил пистолеты у Перхотина, потом ходил к Хохлаковой за тремя тысячами, а та не дала, и проч., и всякая эта всячина, - резко прервал Митя, - да, вот, господа, нуждался, а тут вдруг тысячи появились, а?
Do you know, gentlemen, you're both afraid now 'what if he won't tell us where he got it?' Знаете, господа, ведь вы оба теперь трусите: а что как не скажет, откуда взял?
That's just how it is. I'm not going to tell you, gentlemen. You've guessed right. You'll never know," said Mitya, chipping out each word with extraordinary determination. Так и есть: не скажу, господа, угадали, не узнаете, - отчеканил вдруг Митя с чрезвычайною решимостью.
The lawyers were silent for a moment. Следователи капельку помолчали.
"You must understand, Mr. Karamazov, that it is of vital importance for us to know," said Nikolay Parfenovitch, softly and suavely. - Поймите, господин Карамазов, что нам это знать существенно необходимо, - тихо и смиренно проговорил Николай Парфенович.
"I understand; but still I won't tell you." - Понимаю, а все-таки не скажу.
The prosecutor, too, intervened, and again reminded the prisoner that he was at liberty to refuse to answer questions, if he thought it to his interest, and so on. But in view of the damage he might do himself by his silence, especially in a case of such importance as- Ввязался и прокурор и опять напомнил, что допрашиваемый, конечно, может не отвечать на вопросы, если считает для себя это выгоднейшим и т. д., но в видах того, какой ущерб подозреваемый может сам нанести себе своим умолчанием и особенно ввиду вопросов такой важности, которая...
"And so on, gentlemen, and so on. - И так далее, господа, и так далее!
Enough! I've heard that rigmarole before," Mitya interrupted again. "I can see for myself how important it is, and that this is the vital point, and still I won't say." Довольно, слышал эту рацею и прежде! - опять оборвал Митя, - сам понимаю, какой важности дело и что тут самый существенный пункт, а все-таки не скажу.
"What is it to us? It's not our business, but yours. .You are doing yourself harm," observed Nikolay Parfenovitch nervously. - Ведь нам что-с, это ведь не наше дело, а ваше, сами себе повредите, - нервно заметил Николай Парфенович.
"You see, gentlemen, joking apart"- Mitya lifted his eyes and looked firmly at them both- "I had an inkling from the first that we should come to loggerheads at this point. - Видите, господа, шутки в сторону, - вскинулся глазами Митя и твердо посмотрел на них обоих. -Я с самого начала уже предчувствовал, что мы на этом пункте сшибемся лбами.
But at first when I began to give my evidence, it was all still far away and misty; it was all floating, and I was so simple that I began with the supposition of mutual confidence existing between us. Но вначале, когда я давеча начал показывать, все это было в дальнейшем тумане, все плавало, и я даже был так прост, что начал с предложения "взаимного между нами доверия".
Now I can see for myself that such confidence is out of the question, for in any case we were bound to come to this cursed stumbling-block. Теперь сам вижу, что доверия этого и быть не могло, потому что все же бы мы пришли к этому проклятому забору!
And now we've come to it! Ну, вот и пришли!
It's impossible and there's an end of it! Нельзя, и кончено!
But I don't blame you. You can't believe it all simply on my word. I understand that, of course." Впрочем, я ведь вас не виню, нельзя же и вам мне верить на слово, я ведь это понимаю!
He relapsed into gloomy silence. Он мрачно замолчал.
"Couldn't you, without abandoning your resolution to be silent about the chief point, could you not, at the same time, give us some slight hint as to the nature of the motives which are strong enough to induce you to refuse to answer, at a crisis so full of danger to you?" - А не могли ли бы вы, не нарушая нисколько вашей решимости умолчать о главнейшем, не могли ли бы вы в то же время дать нам хоть малейший намек на то: какие именно столь сильные мотивы могли бы привести вас к умолчанию в столь опасный для вас момент настоящих показаний?
Mitya smiled mournfully, almost dreamily. Митя грустно и как-то задумчиво усмехнулся.
"I'm much more good-natured than you think, gentlemen. I'll tell you the reason why and give you that hint, though you don't deserve it. - Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите.
I won't speak of that, gentlemen, because it would be a stain on my honour. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор.
The answer to the question where I got the money would expose me to far greater disgrace than the murder and robbing of my father, if I had murdered and robbed him. В ответе на вопрос: откуда взял эти деньги, заключен для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление отца, если б я его убил и ограбил.
That's why I can't tell you. Вот почему не могу говорить.
I can't for fear of disgrace. От позора не могу.
What, gentlemen, are you going to write that down?" Что вы это, господа, записывать хотите?
"Yes, we'll write it down," lisped Nikolay Parfenovitch. - Да, мы запишем, - пролепетал Николай Парфенович.
"You ought not to write that down about 'disgrace.' - Вам бы не следовало это записывать, про "позор"-то.
I only told you that in the goodness of my heart. I needn't have told you. I made you a present of it, so to speak, and you pounce upon it at once. Это я вам по доброте только души показал, а мог и не показывать, я вам, так сказать, подарил, а вы сейчас лыко в строку.
Oh, well, write- write what you like," he concluded, with scornful disgust. "I'm not afraid of you and I can still hold up my head before you." Ну пишите, пишите что хотите, - презрительно и брезгливо заключил он, - не боюсь я вас и... горжусь пред вами.
"And can't you tell us the nature of that disgrace?" Nikolay Parfenovitch hazarded. - А не скажете ли вы, какого бы рода этот позор? -пролепетал было Николай Парфенович.
The prosecutor frowned darkly. Прокурор ужасно наморщился.
"No, no, c'est fini, don't trouble yourselves. - Ни-ни, c'est fini,[28 - кончено (фр.).] не трудитесь.
It's not worth while soiling one's hands. Да и не стоит мараться.
I have soiled myself enough through you as it is. Уж и так об вас замарался.
You're not worth it- no one is. Enough, gentlemen. I'm not going on." Не стоите вы, ни вы и никто... Довольно, господа, обрываю.
This was said too peremptorily. Проговорено было слишком решительно.
Nikolay Parfenovitch did not insist further, but from Ippolit Kirillovitch's eyes he saw that he had not given up hope. Николай Парфенович перестал настаивать, но из взглядов Ипполита Кирилловича мигом успел усмотреть, что тот еще не теряет надежды.
"Can you not, at least, tell us what sum you had in your hands when you went into Mr. Perhotin's- how many roubles exactly?" - Не можете ли по крайней мере объявить: какой величины была сумма в руках ваших, когда вы вошли с ней к господину Перхотину, то есть сколько именно рублей?
"I can't tell you that." - Не могу и этого объявить.
"You spoke to Mr. Perhotin, I believe, of having received three thousand from Madame Hohlakov." - Господину Перхотину вы, кажется, заявляли о трех тысячах, будто бы полученных вами от госпожи Хохлаковой?
"Perhaps I did. - Может быть, и заявил.
Enough, gentlemen. I won't say how much I had." Довольно, господа, не скажу сколько.
"Will you be so good then as to tell us how you came here and what you have done since you arrived?" - Потрудитесь в таком случае описать, как вы сюда поехали и все, что вы сделали, сюда приехав?
"Oh! you might ask the people here about that. - Ох, об этом спросите всех здешних.
But I'll tell you if you like." А впрочем, пожалуй, и я расскажу.
He proceeded to do so, but we won't repeat his story. Он рассказал, но мы уже приводить рассказа не будем.
He told it dryly and curtly. Рассказывал сухо, бегло.
Of the raptures of his love he said nothing, but told them that he abandoned his determination to shoot himself, owing to "new factors in the case." О восторгах любви своей не говорил вовсе. Рассказал, однако, как решимость застрелиться в нем прошла, "ввиду новых фактов".
He told the story without going into motives or details. Он рассказывал, не мотивируя, не вдаваясь в подробности.
And this time the lawyers did not worry him much. It was obvious that there was no essential point of interest to them here. Да и следователи не очень его на этот раз беспокоили: ясно было, что и для них не в том состоит теперь главный пункт.
"We shall verify all that. We will come back to it during the examination of the witnesses, which will, of course, take place in your presence," said Nikolay Parfenovitch in conclusion. "And now allow me to request you to lay on the table everything in your possession, especially all the money you still have about you." - Мы это все проверим, ко всему еще возвратимся при допросе свидетелей, который будет, конечно, происходить в вашем присутствии, - заключил допрос Николай Парфенович. - Теперь же позвольте обратиться к вам с просьбою выложить сюда на стол все ваши вещи, находящиеся при вас, а главное, все деньги, какие только теперь имеете.
"My money, gentlemen? - Деньги, господа?
Certainly. I understand that that is necessary. Извольте, понимаю, что надо.
I'm surprised, indeed, that you haven't inquired about it before. Удивляюсь даже, как раньше не полюбопытствовали.
It's true I couldn't get away anywhere. I'm sitting here where I can be seen. Правда, никуда бы не ушел, на виду сижу.
But here's my money- count it- take it. That's all, I think." Ну, вот они, мои деньги, вот считайте, берите, все, кажется.
He turned it all out of his pockets; even the small change- two pieces of twenty copecks- he pulled out of his waistcoat pocket. Он вынул все из карманов, даже мелочь, два двугривенных вытащил из бокового жилетного кармана.
They counted the money, which amounted to eight hundred and thirty-six roubles, and forty copecks. Сосчитали деньги, оказалось восемьсот тридцать шесть рублей сорок копеек.
"And is that all?" asked the investigating lawyer. - И это все? - спросил следователь.
"You stated just now in your evidence that you spent three hundred roubles at Plotnikovs'. You gave Perhotin ten, your driver twenty, here you lost two hundred, then..." - Все. - Вы изволили сказать сейчас, делая показания ваши, что в лавке Плотниковых оставили триста рублей, Перхотину дали десять, ямщику двадцать, здесь проиграли двести, потом...
Nikolay Parfenovitch reckoned it all up. Николай Парфенович пересчитал все.
Mitya helped him readily. Митя помог охотно.
They recollected every farthing and included it in the reckoning. Припомнили и включили в счет всякую копейку.
Nikolay Parfenovitch hurriedly added up the total. Николай Парфенович бегло свел итог.
"With this eight hundred you must have had about fifteen hundred at first?" - С этими восьмьюстами было, стало быть, всего у вас первоначально около полутора тысяч?
"I suppose so," snapped Mitya. - Стало быть, - отрезал Митя.
"How is it they all assert there was much more?" - Как же все утверждают, что было гораздо более?
"Let them assert it." - Пусть утверждают.
"But you asserted it yourself." -Да и вы сами утверждали.
"Yes, I did, too." -И я сам утверждал.
"We will compare all this with the evidence of other persons not yet examined. Don't be anxious about your money. It will be properly taken care of and be at your disposal at the conclusion of... what is beginning... if it appears, or, so to speak, is proved that you have undisputed right to it. - Мы еще проверим все это свидетельствами еще не спрошенных других лиц; о деньгах ваших не беспокойтесь, они сохранятся где следует и окажутся к вашим услугам по окончании всего... начавшегося... если окажется или, так сказать, докажется, что вы имеете на них неоспоримое право.
Well, and now..." Ну-с, а теперь...
Nikolay Parfenovitch suddenly got up, and informed Mitya firmly that it was his duty and obligation to conduct a minute and thorough search "of your clothes and everything else..." Николай Парфенович вдруг встал и твердо объявил Мите, что "принужден и должен" учинить самый подробный и точнейший осмотр "как платья вашего, так и всего...".
"By all means, gentlemen. I'll turn out all my pockets, if you like." - Извольте, господа, все карманы выверну, если хотите.
And he did, in fact, begin turning out his pockets. И он действительно принялся было вывертывать карманы.
"It will be necessary to take off your clothes, too." - Необходимо будет даже снять одежду.
"What! -Как?
Undress? Раздеться?
Ugh! Damn it! Фу, черт!
Won't you search me as I am? Да обыщите так!
Can't you?" Нельзя ли так?
"It's utterly impossible, Dmitri Fyodorovitch. - Ни за что нельзя, Дмитрий Федорович.
You must take off your clothes." Надо одежду снять.
"As you like," Mitya submitted gloomily; "only, please, not here, but behind the curtains. - Как хотите, - мрачно подчинился Митя, - только, пожалуйста, не здесь, а за занавесками.
Who will search them?" Кто будет осматривать?
"Behind the curtains, of course." Nikolay Parfenovitch bent his head in assent. - Конечно, за занавесками, - в знак согласия наклонил голову Николай Парфенович.
His small face wore an expression of peculiar solemnity. Личико его изобразило особенную даже важность.
Chapter 6. VI
The Prosecutor Catches Mitya Прокурор поймал Митю
SOMETHING utterly unexpected and amazing to Mitya followed. Началось нечто совсем для Мити неожиданное и удивительное.
He could never, even a minute before, have conceived that anyone could behave like that to him, Mitya Karamazov. Он ни за что бы не мог прежде, даже за минуту пред сим, предположить, чтобы так мог кто-нибудь обойтись с ним, с Митей Карамазовым!
What was worst of all, there was something humiliating in it, and on their side something "supercilious and scornful." Главное, явилось нечто унизительное, а с их стороны "высокомерное и к нему презрительное".
It was nothing to take off his coat, but he was asked to undress further, or rather not asked but "commanded," he quite understood that. Еще ничего бы снять сюртук, но его попросили раздеться и далее. И не то что попросили, а, в сущности, приказали; он это отлично понял.
From pride and contempt he submitted without a word. Из гордости и презрения он подчинился вполне, без слов.
Several peasants accompanied the lawyers and remained on the same side of the curtain. "To be ready if force is required," thought Mitya, "and perhaps for some other reason, too." За занавеску вошли, кроме Николая Парфеновича, и прокурор, присутствовали и несколько мужиков, "конечно, для силы, - подумал Митя, - а может, и еще для чего-нибудь".
"Well, must I take off my shirt, too?" he asked sharply, but Nikolay Parfenovitch did not answer. He was busily engaged with the prosecutor in examining the coat, the trousers, the waistcoat and the cap; and it was evident that they were both much interested in the scrutiny. - Что ж, неужели и рубашку снимать? - резко спросил было он, но Николай Парфенович ему не ответил: он вместе с прокурором был углублен в рассматривание сюртука, панталон, жилета и фуражки, и видно было, что оба они очень заинтересовались осмотром:
"They make no bones about it," thought Mitya, "they don't keep up the most elementary politeness." "Совсем не церемонятся, - мелькнуло у Мити, -даже вежливости необходимой не наблюдают".
"I ask you for the second time- need I take off my shirt or not?" he said, still more sharply and irritably. -Я вас спрашиваю во второй раз: надо или нет снимать рубашку? - проговорил он еще резче и раздражительнее.
"Don't trouble yourself. We will tell you what to do," Nikolay Parfenovitch said, and his voice was positively peremptory, or so it seemed to Mitya. - Не беспокойтесь, мы вас уведомим, - как-то начальственно даже ответил Николай Парфенович. По крайней мере Мите так показалось.
Meantime a consultation was going on in undertones between the lawyers. Между следователем и прокурором шло между тем заботливое совещание вполголоса.
There turned out to be on the coat, especially on the left side at the back, a huge patch of blood, dry, and still stiff. Оказались на сюртуке, особенно на левой поле, сзади, огромные пятна крови, засохшие, заскорузлые и не очень еще размятые.
There were bloodstains on the trousers, too. На панталонах тоже.
Nikolay Parfenovitch, moreover, in the presence of the peasant witnesses, passed his fingers along the collar, the cuffs, and all the seams of the coat and trousers, obviously looking for something- money, of course. Николай Парфенович, кроме того, собственноручно, в присутствии понятых, прошел пальцами по воротнику, по обшлагам и по всем швам сюртука и панталон, очевидно чего-то отыскивая, - конечно, денег.
He didn't even hide from Mitya his suspicion that he was capable of sewing money up in his clothes. Г лавное, не скрывали от Мити подозрений, что он мог и способен был зашить деньги в платье.
"He treats me not as an officer but as a thief," Mitya muttered to himself. "Это уж прямо как с вором, а не как с офицером", - проворчал он про себя.
They communicated their ideas to one another with amazing frankness. Сообщали же друг другу мысли свои при нем до странности откровенно.
The secretary, for instance, who was also behind the curtain, fussing about and listening, called Nikolay Parfenovitch's attention to the cap, which they were also fingering. Например, письмоводитель, очутившийся тоже за занавеской, суетившийся и прислуживавший, обратил внимание Николая Парфеновича на фуражку, которую тоже ощупали:
"You remember Gridyenko, the copying clerk," observed the secretary. "Last summer he received the wages of the whole office, and pretended to have lost the money when he was drunk. And where was it found? "Помните Гриденку-писаря-с, - заметил письмоводитель, - летом жалованье ездил получать на всю канцелярию, а вернувшись, заявил, что потерял в пьяном виде, - так где же нашли?
Why, in just such pipings in his cap. The hundred-rouble notes were screwed up in little rolls and sewed in the piping." Вот в этих самых кантиках, в фуражке-с, сторублевые были свернуты трубочками-с и в кантики зашиты".
Both the lawyers remembered Gridyenko's case perfectly, and so laid aside Mitya's cap, and decided that all his clothes must be more thoroughly examined later. Факт с Г риденкой очень помнили и следователь, и прокурор, а потому и Митину фуражку отложили и решили, что все это надо будет потом пересмотреть серьезно, да и все платье.
"Excuse me," cried Nikolay Parfenovitch, suddenly, noticing that the right cuff of Mitya's shirt was turned in, and covered with blood, "excuse me, what's that, blood?" - Позвольте, - вскрикнул вдруг Николай Парфенович, заметив ввернутый внутрь правый обшлаг правого рукава рубашки Мити, весь залитый кровью, - позвольте-с, это как же, кровь?
"Yes," Mitya jerked out. - Кровь, - отрезал Митя.
"That is, what blood?... and why is the cuff turned in?" -То есть это какая же-с... и почему ввернуто внутрь рукава?
Mitya told him how he had got the sleeve stained with blood looking after Grigory, and had turned it inside when he was washing his hands at Perhotin's. Митя рассказал, как он запачкал обшлаг, возясь с Григорием, и ввернул его внутрь еще у Перхотина, когда мыл у него руки.
"You must take off your shirt, too. That's very important as material evidence." Mitya flushed red and flew into a rage. - Рубашку вашу тоже придется взять, это очень важно... для вещественных доказательств. - Митя покраснел и рассвирепел.
"What, am I to stay naked?" he shouted. - Что ж, мне голым оставаться? - крикнул он.
"Don't disturb yourself. We will arrange something. And meanwhile take off your socks." - Не беспокойтесь... Мы как-нибудь поправим это, а пока потрудитесь снять и носки.
"You're not joking? -Вы не шутите?
Is that really necessary?" Mitya's eyes flashed. Это действительно так необходимо? - сверкнул глазами Митя.
"We are in no mood for joking," answered Nikolay Parfenovitch sternly. - Нам не до шуток, - строго отпарировал Николай Парфенович.
"Well, if I must-" muttered Mitya, and sitting down on the bed, he took off his socks. -Что ж, если надо... я... - забормотал Митя и, сев на кровать, начал снимать носки.
He felt unbearably awkward. All were clothed, while he was naked, and strange to say, when he was undressed he felt somehow guilty in their presence, and was almost ready to believe himself that he was inferior to them, and that now they had a perfect right to despise him. Ему было нестерпимо конфузно: все одеты, а он раздет и, странно это, - раздетый, он как бы и сам почувствовал себя пред ними виноватым, и, главное, сам был почти согласен, что действительно вдруг стал всех их ниже и что теперь они уже имеют полное право его презирать.
"When all are undressed, one is somehow not ashamed, but when one's the only one undressed and everybody is looking, it's degrading," he kept repeating to himself, again and again. "It's like a dream; I've sometimes dreamed of being in such degrading positions." "Коли все раздеты, так не стыдно, а один раздет, а все смотрят - позор! - мелькало опять и опять у него в уме. - Точно во сне, я во сне иногда такие позоры над собою видывал".
It was a misery to him to take off his socks. They were very dirty, and so were his underclothes, and now everyone could see it. Но снять носки ему было даже мучительно: они были очень не чисты, да и нижнее белье тоже, и теперь это все увидали.
And what was worse, he disliked his feet. All his life he had thought both his big toes hideous. He particularly loathed the coarse, flat, crooked nail on the right one, and now they would all see it. А главное, он сам не любил свои ноги, почему-то всю жизнь находил свои большие пальцы на обеих ногах уродливыми, особенно один грубый, плоский, как-то загнувшийся вниз ноготь на правой ноге, и вот теперь все они увидят.
Feeling intolerably ashamed made him, at once and intentionally, rougher. От нестерпимого стыда он вдруг стал еще более и уже нарочно груб.
He pulled off his shirt, himself. Он сам сорвал с себя рубашку.
"Would you like to look anywhere else if you're not ashamed to?" - Не хотите ли и еще где поискать, если вам не стыдно?
"No, there's no need to, at present." - Нет-с, пока не надо.
"Well, am I to stay naked like this?" he added savagely. - Что ж, мне так и оставаться голым? - свирепо прибавил он.
"Yes, that can't be helped for the time.... Kindly sit down here for a while. You can wrap yourself in a quilt from the bed, and I... I'll see to all this." -Да, это пока необходимо... Потрудитесь пока здесь присесть, можете взять с кровати одеяло и завернуться, а я... я это все улажу.
All the things were shown to the witnesses. The report of the search was drawn up, and at last Nikolay Parfenovitch went out, and the clothes were carried out after him. Все вещи показали понятым, составили акт осмотра, и наконец Николай Парфенович вышел, а платье вынесли за ним.
Ippolit Kirillovitch went out, too. Ипполит Кириллович тоже вышел.
Mitya was left alone with the peasants, who stood in silence, never taking their eyes off him. Остались с Митей одни мужики и стояли молча, не спуская с него глаз.
Mitya wrapped himself up in the quilt. He felt cold. Митя завернулся в одеяло, ему стало холодно.
His bare feet stuck out, and he couldn't pull the quilt over so as to cover them. Г олые ноги его торчали наружу, и он все никак не мог так напялить на них одеяло, чтоб их закрыть.
Nikolay Parfenovitch seemed to be gone a long time, "an insufferable time." "He thinks of me as a puppy," thought Mitya, gnashing his teeth. Николай Парфенович что-то долго не возвращался, "истязательно долго", "за щенка меня почитает", скрежетал зубами Митя.
"That rotten prosecutor has gone, too, contemptuous no doubt, it disgusts him to see me naked!" "Эта дрянь прокурор тоже ушел, верно из презрения, гадко стало смотреть на голого".
Mitya imagined, however, that his clothes would be examined and returned to him. Митя все-таки полагал, что платье его там где-то осмотрят и принесут обратно.
But what was his indignation when Nikolay Parfenovitch came back with quite different clothes, brought in behind him by a peasant. Но каково же было его негодование, когда Николай Парфенович вдруг воротился совсем с другим платьем, которое нес за ним мужик.
"Here are clothes for you," he observed airily, seeming well satisfied with the success of his mission. "Mr. Kalganov has kindly provided these for this unusual emergency, as well as a clean shirt. - Ну, вот вам и платье, - развязно проговорил он, по-видимому очень довольный успехом своего хождения. - Это господин Калганов жертвует на сей любопытный случай, равно как и чистую вам рубашку.
Luckily he had them all in his trunk. С ним все это, к счастию, как раз оказалось в чемодане.
You can keep your own socks and underclothes." Нижнее белье и носки можете сохранить свои.
Mitya flew into a passion. Митя страшно вскипел.
"I won't have other people's clothes!" he shouted menacingly, "give me my own!" - Не хочу чужого платья! - грозно закричал он, -давайте мое!
"It's impossible!" - Невозможно.
"Give me my own. Damn Kalganov and his clothes, too!" - Давайте мое, к черту Калганова, и его платье, и его самого!
It was a long time before they could persuade him. Его долго уговаривали.
But they succeeded somehow in quieting him down. Кое-как, однако, успокоили.
They impressed upon him that his clothes, being stained with blood, must be "included with the other material evidence," and that they "had not even the right to let him have them now... taking into consideration the possible outcome of the case." Ему внушили, что платье его, как запачканное кровью, должно "примкнуть к собранию вещественных доказательств", оставить же его на нем они теперь "не имеют даже и права... в видах того, чем может окончиться дело".
Mitya at last understood this. Митя кое-как наконец это понял.
He subsided into gloomy silence and hurriedly dressed himself. Он мрачно замолчал и стал спеша одеваться.
He merely observed, as he put them on, that the clothes were much better than his old ones, and that he disliked "gaining by the change." Заметил только, надевая платье, что оно богаче его старого платья и что он бы не хотел "пользоваться".
The coat was, besides, "ridiculously tight. Кроме того, "унизительно узко.
Am I to be dressed up like a fool... for your amusement?" Шута, что ли, я горохового должен в нем разыгрывать... к вашему наслаждению!"
They urged upon him again that he was exaggerating, that Kalganov was only a little taller, so that only the trousers might be a little too long. Ему опять внушили, что он и тут преувеличивает, что господин Калганов хоть и выше его ростом, но лишь немного, и разве только вот панталоны выйдут длинноваты.
But the coat turned out to be really tight in the shoulders. Но сюртук оказался действительно узок в плечах.
"Damn it all! I can hardly button it," Mitya grumbled. "Be so good as to tell Mr. Kalganov from me that I didn't ask for his clothes, and it's not my doing that they've dressed me up like a clown." - Черт возьми, и застегнуться трудно, - заворчал снова Митя, - сделайте одолжение, извольте от меня сей же час передать господину Калганову, что не я просил у него его платья и что меня самого перерядили в шута.
"He understands that, and is sorry... I mean, not sorry to lend you his clothes, but sorry about all this business," mumbled Nikolay Parfenovitch. - Он это очень хорошо понимает и сожалеет... то есть не о платье своем сожалеет, а, собственно, обо всем этом случае... - промямлил было Николай Парфенович.
"Confound his sorrow! - Наплевать на его сожаление!
Well, where now? Ну, куда теперь?
Am I to go on sitting here?" Или все здесь сидеть?
He was asked to go back to the "other room." Его попросили выйти опять в "ту комнату".
Mitya went in, scowling with anger, and trying to avoid looking at anyone. Митя вышел хмурый от злобы и стараясь ни на кого не глядеть.
Dressed in another man's clothes he felt himself disgraced, even in the eyes of the peasants, and of Trifon Borissovitch, whose face appeared, for some reason, in the doorway, and vanished immediately. В чужом платье он чувствовал себя совсем опозоренным, даже пред этими мужиками и Трифоном Борисовичем, лицо которого вдруг зачем-то мелькнуло в дверях и исчезло.
"He's come to look at me dressed up," thought Mitya. "На ряженого заглянуть приходил", - подумал Митя.
He sat down on the same chair as before. Он уселся на своем прежнем стуле.
He had an absurd nightmarish feeling, as though he were out of his mind. Мерещилось ему что-то кошмарное и нелепое, казалось ему, что он не в своем уме.
"Well, what now? Are you going to flog me? That's all that's left for you," he said, clenching his teeth and addressing the prosecutor. - Ну что ж теперь, пороть розгами, что ли, меня начнете, ведь больше-то ничего не осталось, -заскрежетал он, обращаясь к прокурору.
He would not turn to Nikolay Parfenovitch, as though he disdained to speak to him. К Николаю Парфеновичу он и повернуться уже не хотел, как бы и говорить с ним не удостоивая.
"He looked too closely at my socks, and turned them inside out on purpose to show everyone how dirty they were- the scoundrel!" "Слишком уж пристально мои носки осматривал, да еще велел, подлец, выворотить, это он нарочно, чтобы выставить всем, какое у меня грязное белье!"
"Well, now we must proceed to the examination of witnesses," observed Nikolay Parfenovitch, as though in reply to Mitya's question. - Да вот придется теперь перейти к допросу свидетелей, - произнес Николай Парфенович, как бы в ответ на вопрос Дмитрия Федоровича.
"Yes," said the prosecutor thoughtfully, as though reflecting on something. - Да-с, - вдумчиво проговорил прокурор, тоже как бы что-то соображая.
"We've done what we could in your interest, Dmitri Fyodorovitch," Nikolay Parfenovitch went on, "but having received from you such an uncompromising refusal to explain to us the source from which you obtained the money found upon you, we are, at the present moment-" - Мы, Дмитрий Федорович, сделали что могли в ваших же интересах, - продолжал Николай Парфенович, - но, получив столь радикальный с вашей стороны отказ разъяснить нам насчет происхождения находившейся при вас суммы, мы в данную минуту...
"What is the stone in your ring?" Mitya interrupted suddenly, as though awakening from a reverie. He pointed to one of the three large rings adorning Nikolay Parfenovitch's right hand. - Это из чего у вас перстень? - перебил вдруг Митя, как бы выходя из какой-то задумчивости и указывая пальцем на один из трех больших перстней, украшавших правую ручку Николая Парфеновича.
"Ring?" repeated Nikolay Parfenovitch with surprise. - Перстень? - переспросил с удивлением Николай Парфенович.
"Yes, that one... on your middle finger, with the little veins in it, what stone is that?" Mitya persisted, like a peevish child. -Да, вот этот... вот на среднем пальце, с жилочками, какой это камень? - как-то раздражительно, словно упрямый ребенок, настаивал Митя.
"That's a smoky topaz," said Nikolay Parfenovitch, smiling. "Would you like to look at it? I'll take it off..." - Это дымчатый топаз, - улыбнулся Николай Парфенович, - хотите посмотреть, я сниму...
"No, don't take it off," cried Mitya furiously, suddenly waking up, and angry with himself. "Don't take it off... there's no need.... Damn it!... Gentlemen, you've sullied my heart! - Нет, нет, не снимайте! - свирепо крикнул Митя, вдруг опомнившись и озлившись на себя самого, -не снимайте, не надо... Черт... Господа, вы огадили мою душу!
Can you suppose that I would conceal it from you, if I had really killed my father, that I would shuffle, lie, and hide myself? Неужели вы думаете, что я стал бы скрывать от вас, если бы в самом деле убил отца, вилять, лгать и прятаться?
No, that's not like Dmitri Karamazov, that he couldn't do, and if I were guilty, I swear I shouldn't have waited for your coming, or for the sunrise as I meant at first, but should have killed myself before this, without waiting for the dawn! Нет, не таков Дмитрий Карамазов, он бы этого не вынес, и если б я был виновен, клянусь, не ждал бы вашего сюда прибытия и восхода солнца, как намеревался сначала, а истребил бы себя еще прежде, еще не дожидаясь рассвета!
I know that about myself now. Я чувствую это теперь по себе.
I couldn't have learnt so much in twenty years as I've found out in this accursed night!... Я в двадцать лет жизни не научился бы столькому, сколько узнал в эту проклятую ночь!..
And should I have been like this on this night, and at this moment, sitting with you, could I have talked like this, could I have moved like this, could I have looked at you and at the world like this, if I had really been the murderer of my father, when the very thought of having accidentally killed Grigory gave me no peace all night- not from fear- oh, not simply from fear of your punishment! И таков ли, таков ли был бы я в эту ночь и в эту минуту теперь, сидя с вами, - так ли бы я говорил, так ли двигался, так ли бы смотрел на вас и на мир, если бы в самом деле был отцеубийцей, когда даже нечаянное это убийство Григория не давало мне покоя всю ночь, - не от страха, о! не от одного только страха вашего наказания!
The disgrace of it! Позор!
And you expect me to be open with such scoffers as you, who see nothing and believe in nothing, blind moles and scoffers, and to tell you another nasty thing I've done, another disgrace, even if that would save me from your accusation! И вы хотите, чтоб я таким насмешникам, как вы, ничего не видящим и ничему не верящим, слепым кротам и насмешникам, стал открывать и рассказывать еще новую подлость мою, еще новый позор, хотя бы это и спасло меня от вашего обвинения?
No, better Siberia! Да лучше в каторгу!
The man who opened the door to my father and went in at that door, he killed him, he robbed him. Тот, который отпер к отцу дверь и вошел этою дверью, тот и убил его, тот и обокрал.
Who was he? I'm racking my brains and can't think who. But I can tell you it was not Dmitri Karamazov, and that's all I can tell you, and that's enough, enough, leave me alone.... Exile me, punish me, but don't bother me any more. Кто он - я теряюсь и мучаюсь, но это не Дмитрий Карамазов, знайте это, - и вот все, что я могу вам сказать, и довольно, не приставайте... Ссылайте, казните, но не раздражайте меня больше.
I'll say no more. Я замолчал.
Call your witnesses!" Зовите ваших свидетелей!
Mitya uttered his sudden monologue as though he were determined to be absolutely silent for the future. Митя проговорил свой внезапный монолог, как бы совсем уже решившись впредь окончательно замолчать.
The prosecutor watched him the whole time and only when he had ceased speaking, observed, as though it were the most ordinary thing, with the most frigid and composed air: Прокурор все время следил за ним и, только что он замолчал, с самым холодным и с самым спокойным видом вдруг проговорил точно самую обыкновенную вещь:
"Oh, about the open door of which you spoke just now, we may as well inform you, by the way, now, of a very interesting piece of evidence of the greatest importance both to you and to us, that has been given us by Grigory, the old man you wounded. - Вот именно по поводу этой отворенной двери, о которой вы сейчас упомянули, мы, и как раз кстати, можем сообщить вам, именно теперь, одно чрезвычайно любопытное и в высшей степени важное, для вас и для нас, показание раненного вами старика Григория Васильева.
On his recovery, he clearly and emphatically stated, in reply to our questions, that when, on coming out to the steps, and hearing a noise in the garden, he made up his mind to go into it through the little gate which stood open, before he noticed you running, as you have told us already, in the dark from the open window where you saw your father, he, Grigory, glanced to the left, and, while noticing the open window, observed at the same time, much nearer to him, the door, standing wide open- that door which you have stated to have been shut the whole time you were in the garden. Он ясно и настойчиво передал нам, очнувшись, на расспросы наши, что в то еще время, когда, выйдя на крыльцо и заслышав в саду некоторый шум, он решился войти в сад чрез калитку, стоявшую отпертою, то, войдя в сад, еще прежде чем заметил вас в темноте убегающего, как вы сообщили уже нам, от отворенного окошка, в котором видели вашего родителя, он, Григорий, бросив взгляд налево и заметив действительно это отворенное окошко, заметил в то же время, гораздо ближе к себе, и настежь отворенную дверь, про которую вы заявили, что она все время, как вы были в саду, оставалась запертою.
I will not conceal from you that Grigory himself confidently affirms and bears witness that you must have run from that door, though, of course, he did not see you do so with his own eyes, since he only noticed you first some distance away in the garden, running towards the fence." Не скрою от вас, что сам Васильев твердо заключает и свидетельствует, что вы должны были выбежать из двери, хотя, конечно, он своими глазами и не видал, как вы выбегали, заприметив вас в первый момент уже в некотором от себя отдалении, среди сада, убегающего к стороне забора...
Mitya had leapt up from his chair half-way through this speech. Митя еще с половины речи вскочил со стула.
"Nonsense!" he yelled, in a sudden frenzy, "it's a barefaced lie. -Вздор! - завопил он вдруг в исступлении,-наглый обман!
He couldn't have seen the door open because it was shut. He's lying!" Он не мог видеть отворенную дверь, потому что она была тогда заперта... Он лжет!..
"I consider it my duty to repeat that he is firm in his statement. - Долгом считаю вам повторить, что показание его твердое.
He does not waver. Он не колеблется.
He adheres to it. Он стоит на нем.
We've cross-examined him several times." Мы несколько раз его переспрашивали.
"Precisely. I have cross-examined him several times," Nikolay Parfenovitch confirmed warmly. - Именно, я несколько раз переспрашивал! - с жаром подтвердил и Николай Парфенович.
"It's false, false! - Неправда, неправда!
It's either an attempt to slander me, or the hallucination of a madman," Mitya still shouted. "He's simply raving, from loss of blood, from the wound. He must have fancied it when he came to.... He's raving." Это или клевета на меня, или галлюцинация сумасшедшего, - продолжал кричать Митя, -просто-запросто в бреду, в крови, от раны, ему померещилось, когда очнулся... Вот он и бредит.
"Yes, but he noticed the open door, not when he came to after his injuries, but before that, as soon as he went into the garden from the lodge." - Да-с, но ведь заметил он отпертую дверь не когда очнулся от раны, а еще прежде того, когда только он входил в сад из флигеля.
"But it's false, it's false! It can't be so! - Да неправда же, неправда, это не может быть!
He's slandering me from spite.... He couldn't have seen it... I didn't come from the door," gasped Mitya. Это он со злобы на меня клевещет... Он не мог видеть... Я не выбегал из двери, - задыхался Митя.
The prosecutor turned to Nikolay Parfenovitch and said to him impressively: Прокурор повернулся к Николаю Парфеновичу и внушительно проговорил ему:
"Confront him with it." - Предъявите.
"Do you recognise this object?" Nikolay Parfenovitch laid upon the table a large and thick official envelope, on which three seals still remained intact. - Знаком вам этот предмет? - выложил вдруг Николай Парфенович на стол большой, из толстой бумаги, канцелярского размера конверт, на котором виднелись еще три сохранившиеся печати.
The envelope was empty, and slit open at one end. Самый же конверт был пуст и с одного бока разорван.
Mitya stared at it with open eyes. Митя выпучил на него глаза.
"It... it must be that envelope of my father's, the envelope that contained the three thousand roubles... and if there's inscribed on it, allow me, 'For my little chicken'... yes- three thousand!" he shouted, "do you see, three thousand, do you see?" -Это... это отцовский, стало быть, конверт,-пробормотал он, - тот самый, в котором лежали эти три тысячи... и, если надпись, позвольте: "цыпленочку"... вот: три тысячи, - вскричал он, -три тысячи, видите?
"Of course, we see. But we didn't find the money in it. It was empty, and lying on the floor by the bed, behind the screen." - Как же-с, видим, но мы денег уже в нем не нашли, он был пустой и валялся на полу, у кровати, за ширмами.
For some seconds Mitya stood as though thunderstruck. Несколько секунд Митя стоял как ошеломленный.
"Gentlemen, it's Smerdyakov!" he shouted suddenly, at the top of his voice. "It's he who's murdered him! He's robbed him! - Господа, это Смердяков! - закричал он вдруг изо всей силы, - это он убил, он ограбил!
No one else knew where the old man hid the envelope. It's Smerdyakov, that's clear, now!" Только он один и знал, где спрятан у старика конверт... Это он, теперь ясно!
"But you, too, knew of the envelope and that it was under the pillow." - Но ведь и вы же знали про конверт и о том, что он лежит под подушкой.
"I never knew it. I've never seen it. This is the first time I've looked at it. I'd only heard of it from Smerdyakov.... He was the only one who knew where the old man kept it hidden, I didn't know..." Mitya was completely breathless. - Никогда не знал: я и не видел никогда его вовсе, в первый раз теперь вижу, а прежде только от Смердякова слышал... Он один знал, где у старика спрятано, а я не знал... - совсем задыхался Митя.
"But you told us yourself that the envelope was under your deceased father's pillow. - И однако ж, вы сами показали нам давеча, что конверт лежал у покойного родителя под подушкой.
You especially stated that it was under the pillow, so you must have known it." Вы именно сказали, что под подушкой, стало быть, знали же, где лежал.
"We've got it written down," confirmed Nikolay Parfenovitch. - Мы так и записали! - подтвердил Николай Парфенович.
"Nonsense! It's absurd! - Вздор, нелепость!
I'd no idea it was under the pillow. Я совсем не знал, что под подушкой.
And perhaps it wasn't under the pillow at all.... It was just a chance guess that it was under the pillow. What does Smerdyakov say? Да, может быть, вовсе и не под подушкой... Я наобум сказал, что под подушкой... Что Смердяков говорит?
Have you asked him where it was? Вы его спрашивали, где лежал?
What does Smerdyakov say? Что Смердяков говорит?
That's the chief point.... And I went out of my way to tell lies against myself.... I told you without thinking that it was under the pillow, and now you- Oh, you know how one says the wrong thing, without meaning it. Это главное... А я нарочно налгал на себя... Я вам соврал не думавши, что лежал под подушкой, а вы теперь... Ну знаете, сорвется с языка, и соврешь.
No one knew but Smerdyakov, only Smerdyakov, and no one else.... А знал один Смердяков, только один Смердяков, и никто больше!..
He didn't even tell me where it was! Он и мне не открыл, где лежит!
But it's his doing, his doing; there's no doubt about it, he murdered him, that's as clear as daylight now," Mitya exclaimed more and more frantically, repeating himself incoherently, and growing more and more exasperated and excited. "You must understand that, and arrest him at once.... He must have killed him while I was running away and while Grigory was unconscious, that's clear now.... He gave the signal and father opened to him... for no one but he knew the signal, and without the signal father would never have opened the door...." Но это он, это он; это несомненно он убил, это мне теперь ясно как свет, - восклицал все более и более в исступлении Митя, бессвязно повторяясь, горячась и ожесточаясь. - Поймите вы это и арестуйте его скорее, скорей... Он именно убил, когда я убежал и когда Григорий лежал без чувств, это теперь ясно... Он подал знаки, и отец ему отпер... Потому что только он один и знал знаки, а без знаков отец бы никому не отпер...
"But you're again forgetting the circumstance," the prosecutor observed, still speaking with the same restraint, though with a note of triumph, "that there was no need to give the signal if the door already stood open when you were there, while you were in the garden..." - Но опять вы забываете то обстоятельство, - все так же сдержанно, но как бы уже торжествуя, заметил прокурор, - что знаков и подавать было не надо, если дверь уже стояла отпертою, еще при вас, еще когда вы находились в саду...
"The door, the door," muttered Mitya, and he stared speechless at the prosecutor. He sank back helpless in his chair. - Дверь, дверь, - бормотал Митя и безмолвно уставился на прокурора, он в бессилии опустился опять на стул.
All were silent. Все замолчали.
"Yes, the door!... - Да, дверь!..
It's a nightmare! Это фантом!
God is against me!" he exclaimed, staring before him in complete stupefaction. Бог против меня! - воскликнул он, совсем уже без мысли глядя пред собою.
"Come, you see," the prosecutor went on with dignity, "and you can judge for yourself, Dmitri Fyodorovitch. On the one hand, we have the evidence of the open door from which you ran out, a fact which overwhelms you and us. - Вот видите, - важно проговорил прокурор, - и посудите теперь сами, Дмитрий Федорович: с одной стороны, это показание об отворенной двери, из которой вы выбежали, подавляющее вас и нас.
On the other side, your incomprehensible, persistent, and, so to speak, obdurate silence with regard to the source from which you obtained the money which was so suddenly seen in your hands, when only three hours earlier, on your own showing, you pledged your pistols for the sake of ten roubles! С другой стороны - непонятное, упорное и почти ожесточенное умолчание ваше насчет происхождения денег, вдруг появившихся в ваших руках, тогда как еще за три часа до этой суммы вы, по собственному показанию, заложили пистолеты ваши, чтобы получить только десять рублей!
In view of all these facts, judge for yourself. What are we to believe, and what can we depend upon? Ввиду всего этого решите сами: чему же нам верить и на чем остановиться?
And don't accuse us of being 'frigid, cynical, scoffing people,' who are incapable of believing in the generous impulses of your heart.... Try to enter into our position..." И не претендуйте на нас, что мы "холодные циники и насмешливые люди", которые не в состоянии верить благородным порывам вашей души... Вникните, напротив, и в наше положение...
Mitya was indescribably agitated. He turned pale. Митя был в невообразимом волнении, он побледнел.
"Very well!" he exclaimed suddenly, "I will tell you my secret. I'll tell you where I got the money!... - Хорошо! - воскликнул он вдруг, - я открою вам мою тайну, открою, откуда взял деньги!..
I'll reveal my shame, that I may not have to blame myself or you hereafter." Открою позор, чтобы не винить потом ни вас, ни себя...
"And believe me, Dmitri Fyodorovitch," put in Nikolay Parfenovitch, in a voice of almost pathetic delight, "that every sincere and complete confession on your part at this moment may, later on, have an immense influence in your favour, and may, indeed, moreover-" - И поверьте, Дмитрий Федорович, - каким-то умиленно радостным голоском подхватил Николай Парфенович, - что всякое искреннее и полное сознание ваше, сделанное именно в теперешнюю минуту, может впоследствии повлиять к безмерному облегчению участи вашей и даже, кроме того...
But the prosecutor gave him a slight shove under the table, and he checked himself in time. Но прокурор слегка толкнул его под столом, и тот успел вовремя остановиться.
Mitya, it is true, had not heard him. Митя, правда, его и не слушал.
Chapter 7. VII
Mitya's Great Secret Received with Hisses Великая тайна Мити. Освистали
"GENTLEMEN," he began, still in the same agitation, "I want to make a full confession: that money was my own." - Господа, - начал он все в том же волнении, - эти деньги... я хочу признаться вполне... эти деньги были мои.
The lawyer's faces lengthened. That was not at all what they expected. У прокурора и следователя даже лица вытянулись, не того совсем они ожидали.
"How do you mean?" faltered Nikolay Parfenovitch, "when at five o'clock on the same day, from your own confession-" - Как же ваши, - пролепетал Николай Парфенович, - тогда как еще в пять часов дня, по собственному признанию вашему...
"Damn five o'clock on the same day and my own confession! That's nothing to do with it now! - Э, к черту пять часов того дня и собственное признание мое, не в том теперь дело!
That money was my own, my own, that is, stolen by me...not mine, I mean, but stolen by me, and it was fifteen hundred roubles, and I had it on me all the time, all the time..." Эти деньги были мои, мои, то есть краденые мои... не мои то есть, а краденые, мною украденные, и их было полторы тысячи, и они были со мной, все время со мной...
"But where did you get it?" - Да откуда же вы их взяли?
"I took it off my neck, gentlemen, off this very neck... it was here, round my neck, sewn up in a rag, and I'd had it round my neck a long time, it's a month since I put it round my neck... to my shame and disgrace!" - С шеи, господа, взял, с шеи, вот с этой самой моей шеи... Здесь они были у меня на шее, зашиты в тряпку и висели на шее, уже давно, уже месяц, как я их на шее со стыдом и с позором носил!
"And from whom did you... appropriate it?" - Но у кого же вы их... присвоили?
"You mean, 'steal it'? - Вы хотели сказать: "украли"?
Speak out plainly now. Говорите теперь слова прямо.
Yes, I consider that I practically stole it, but, if you prefer, I 'appropriated it.' Да, я считаю, что я их все равно что украл, а если хотите, действительно "присвоил".
I consider I stole it. Но по-моему, украл.
And last night I stole it finally." А вчера вечером так уж совсем украл.
"Last night? - Вчера вечером?
But you said that it's a month since you... obtained it?..." Но вы сейчас сказали, что уж месяц, как их... достали!
"Yes. But not from my father. Not from my father, don't be uneasy. I didn't steal it from my father, but from her. - Да, но не у отца, не у отца, не беспокойтесь, не у отца украл, а у ней.
Let me tell you without interrupting. Дайте рассказать и не перебивайте.
It's hard to do, you know. Это ведь тяжело.
You see, a month ago, I was sent for by Katerina Ivanovna, formerly my betrothed. Do you know her?" Видите: месяц назад призывает меня Катерина Ивановна Верховцева, бывшая невеста моя... Знаете вы ее?
"Yes, of course." - Как же-с, помилуйте.
"I know you know her. - Знаю, что знаете.
She's a noble creature, noblest of the noble. But she has hated me ever so long, oh, ever so long... and hated me with good reason, good reason!" Благороднейшая душа, благороднейшая из благородных, но меня ненавидевшая давно уже, о, давно, давно... и заслуженно, заслуженно ненавидевшая!
"Katerina Ivanovna!" Nikolay Parfenovitch exclaimed with wonder. - Катерина Ивановна? - с удивлением переспросил следователь.
The prosecutor, too, stared. Прокурор тоже ужасно уставился.
"Oh, don't take her name in vain! - О, не произносите имени ее всуе!
I'm a scoundrel to bring her into it. Я подлец, что ее вывожу.
Yes, I've seen that she hated me... a long while.... From the very first, even that evening at my lodging... but enough, enough. You're unworthy even to know of that. No need of that at all.... I need only tell you that she sent for me a month ago, gave me three thousand roubles to send off to her sister and another relation in Moscow (as though she couldn't have sent it off herself!) and I... it was just at that fatal moment in my life when I... well, in fact, when I'd just come to love another, her, she's sitting down below now, Grushenka. I carried her off here to Mokroe then, and wasted here in two days half that damned three thousand, but the other half I kept on me. Да, я видел, что она меня ненавидела... давно... с самого первого раза, с самого того у меня на квартире еще там... Но довольно, довольно, это вы даже и знать недостойны, это не надо вовсе... А надо лишь то, что она призвала меня месяц назад, выдала мне три тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я... это было именно в тот роковой час моей жизни, когда я... ну, одним словом, когда я только что полюбил другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку... я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в два дня половину этих проклятых трех тысяч, то есть полторы тысячи, а другую половину удержал на себе.
Well, I've kept that other half, that fifteen hundred, like a locket round my neck, but yesterday I undid it, and spent it. Ну вот эти полторы тысячи, которые я удержал, я и носил с собой на шее, вместо ладонки, а вчера распечатал и прокутил.
What's left of it, eight hundred roubles, is in your hands now, Nikolay Parfenovitch. That's the change out of the fifteen hundred I had yesterday." Сдача в восемьсот рублей у вас теперь в руках, Николай Парфенович, это сдача со вчерашних полутора тысяч.
"Excuse me. How's that? Why, when you were here a month ago you spent three thousand, not fifteen hundred, everybody knows that." - Позвольте, как же это, ведь вы прокутили тогда здесь месяц назад три тысячи, а не полторы, все это знают?
"Who knows it? - Кто ж это знает?
Who counted the money? Кто считал?
Did I let anyone count it?" Кому я давал считать?
"Why, you told everyone yourself that you'd spent exactly three thousand." - Помилуйте, да вы сами говорили всем, что прокутили тогда ровно три тысячи.
"It's true, I did. I told the whole town so, and the whole town said so. And here, at Mokroe, too, everyone reckoned it was three thousand. - Правда, говорил, всему городу говорил, и весь город говорил, и все так считали, и здесь, в Мокром, так же все считали, что три тысячи.
Yet I didn't spend three thousand, but fifteen hundred. And the other fifteen hundred I sewed into a little bag. That's how it was, gentlemen. That's where I got that money yesterday...." Только все-таки я прокутил не три, а полторы тысячи, а другие полторы зашил в ладонку; вот как дело было, господа, вот откуда эти вчерашние деньги...
"This is almost miraculous," murmured Nikolay Parfenovitch. -Это почти чудесно...- пролепетал Николай Парфенович.
"Allow me to inquire," observed the prosecutor at last, "have you informed anyone whatever of this circumstance before; I mean that you had fifteen hundred left about you a month ago?" - Позвольте спросить, - проговорил наконец прокурор, - не объявляли ли вы хоть кому-нибудь об этом обстоятельстве прежде... то есть что полторы эти тысячи оставили тогда же, месяц назад, при себе?
"I told no one." - Никому не говорил.
"That's strange. - Это странно.
Do you mean absolutely no one?" Неужели так-таки совсем никому?
"Absolutely no one. - Совсем никому.
No one and nobody." Никому и никому.
"What was your reason for this reticence? - Но почему же такое умолчание?
What was your motive for making such a secret of it? Что побудило вас сделать из этого такой секрет?
To be more precise: You have told us at last your secret, in your words, so 'disgraceful,' though in reality- that is, of course, comparatively speaking-this action, that is, the appropriation of three thousand roubles belonging to someone else, and, of course, only for a time is, in my view at least, only an act of the greatest recklessness and not so disgraceful, when one takes into consideration your character.... Even admitting that it was an action in the highest degree discreditable, still, discreditable is not 'disgraceful.'... Many people have already guessed, during this last month, about the three thousand of Katerina Ivanovna's that you have spent, and I heard the legend myself, apart from your confession.... Mihail Makarovitch, for instance, had heard it, too, so that indeed, it was scarcely a legend, but the gossip of the whole town. Я объяснюсь точнее: вы объявили нам наконец вашу тайну, по словам вашим столь "позорную", хотя в сущности - то есть, конечно, лишь относительно говоря - этот поступок, то есть именно присвоение чужих трех тысяч рублей, и, без сомнения, лишь временное, - поступок этот, на мой взгляд по крайней мере, есть лишь в высшей степени поступок легкомысленный, но не столь позорный, принимая, кроме того, во внимание и ваш характер... Ну, положим, даже и зазорный в высшей степени поступок, я согласен, но зазорный, все же не позорный... То есть я веду, собственно, к тому, что про растраченные вами эти три тысячи от госпожи Верховцевой уже многие догадывались в этот месяц и без вашего признания, я слышал эту легенду сам... Михаил Макарович, например, тоже слышал. Так что, наконец, это почти уже не легенда, а сплетня всего города.
There are indications, too, if I am not mistaken, that you confessed this yourself to someone, I mean that the money was Katerina Ivanovna's, and so, it's extremely surprising to me that hitherto, that is, up to the present moment, you have made such an extraordinary secret of the fifteen hundred you say you put by, apparently connecting a feeling of positive horror with that secret.... It's not easy to believe that it could cost you such distress to confess such a secret.... You cried out, just now, that Siberia would be better than confessing it..." К тому же есть следы, что и вы сами, если не ошибаюсь, кому-то признавались в этом, то есть именно что деньги эти от госпожи Верховцевой... А потому и удивляет меня слишком, что вы придавали до сих пор, то есть до самой настоящей минуты, такую необычайную тайну этим отложенным, по вашим словам, полутора тысячам, сопрягая с вашею тайной этою какой-то даже ужас... Невероятно, чтобы подобная тайна могла стоить вам стольких мучений к признанию... потому что вы кричали сейчас даже, что лучше на каторгу, чем признаться...
The prosecutor ceased speaking. Прокурор замолк.
He was provoked. Он разгорячился.
He did not conceal his vexation, which was almost anger, and gave vent to all his accumulated spleen, disconnectedly and incoherently, without choosing words. Он не скрывал своей досады, почти злобы, и выложил все накопившееся, даже не заботясь о красоте слога, то есть бессвязно и почти сбивчиво.
"It's not the fifteen hundred that's the disgrace, but that I put it apart from the rest of the three thousand," said Mitya firmly. - Не в полутора тысячах заключался позор, а в том, что эти полторы тысячи я отделил от тех трех тысяч, - твердо произнес Митя.
"Why?" smiled the prosecutor irritably. "What is there disgraceful, to your thinking, in your having set aside half of the three thousand you had discreditably, if you prefer, 'disgracefully,' appropriated? - Но что же, - раздражительно усмехнулся прокурор, - что именно в том позорного, что уже от взятых зазорно, или, если сами желаете, то и позорно, трех тысяч вы отделили половину по своему усмотрению?
Your taking the three thousand is more important than what you did with it. Важнее то, что вы три тысячи присвоили, а не то, как с ними распорядились.
And by the way, why did you do that- why did you set apart that half, for what purpose, for what object did you do it? Can you explain that to us?" Кстати, почему вы именно так распорядились, то есть отделили эту половину? Для чего, для какой цели так сделали, можете это нам объяснить?
"Oh, gentlemen, the purpose is the whole point!" cried Mitya. "I put it aside because I was vile, that is, because I was calculating, and to be calculating in such a case is vile... and that vileness has been going on a whole month." - О, господа, да в цели-то и вся сила! - воскликнул Митя. - Отделил по подлости, то есть по расчету, ибо расчет в этом случае и есть подлость... И целый месяц продолжалась эта подлость!
"It's incomprehensible." - Непонятно.
"I wonder at you. - Удивляюсь вам.
But I'll make it clearer. Perhaps it really is incomprehensible. А впрочем, объяснюсь еще, действительно, может быть, непонятно.
You see, attend to what I say. I appropriate three thousand entrusted to my honour; I spend it on a spree, say I spend it all, and next morning I go to her and say, Видите, следите за мной: я присвояю три тысячи, вверенные моей чести, кучу на них, прокутил все, наутро являюсь к ней и говорю:
'Katya, I've done wrong, I've squandered your three thousand'; well, is that right? "Катя, виноват, я прокутил твои три тысячи", - ну что, хорошо?
No, it's not right- it's dishonest and cowardly; I'm a beast, with no more self-control than a beast, that's so, isn't it? Нет, нехорошо - бесчестно и малодушно, зверь и до зверства не умеющий сдержать себя человек, так ли, так ли?
But still I'm not a thief? Но все же не вор?
Not a downright thief, you'll admit! Не прямой же ведь вор, не прямой, согласитесь!
I squandered it, but I didn't steal it. Прокутил, но не украл!
Now a second, rather more favourable alternative: follow me carefully, or I may get confused again- my head's going round- and so, for the second alternative: I spend here only fifteen hundred out of the three thousand, that is, only half. Теперь второй, еще выгоднейший случай, следите за мной, а то я, пожалуй, опять собьюсь - как-то голова кружится, - итак, второй случай: прокучиваю я здесь только полторы тысячи из трех, то есть половину.
Next day I go and take that half to her: На другой день прихожу к ней и приношу эту половину:
'Katya, take this fifteen hundred from me, I'm a low beast, and an untrustworthy scoundrel, for I've wasted half the money, and I shall waste this, too, so keep me from temptation!' "Катя, возьми от меня, мерзавца и легкомысленного подлеца, эту половину, потому что половину я прокутил, прокучу, стало быть, и эту, так чтобы от греха долой!"
Well, what of that alternative? Ну как в таком случае?
I should be a beast and a scoundrel, and whatever you like; but not a thief, not altogether a thief, or I should not have brought back what was left, but have kept that, too. Все что угодно, и зверь и подлец, но уже не вор, не вор окончательно, ибо, если б вор, то наверно бы не принес назад половину сдачи, а присвоил бы и ее.
She would see at once that since I brought back half, I should pay back what I'd spent, that I should never give up trying to, that I should work to get it and pay it back. Тут же она видит, что коль скоро принес половину, то донесет и остальные, то есть прокученные, всю жизнь искать будет, работать будет, но найдет и отдаст.
So in that case I should be a scoundrel, but not a thief, you may say what you like, not a thief!" Таким образом, подлец, но не вор, не вор, как хотите, не вор!
"I admit that there is a certain distinction," said the prosecutor, with a cold smile. "But it's strange that you see such a vital difference." - Положим, что есть некоторая разница, - холодно усмехнулся прокурор. - Но странно все-таки, что вы видите в этом такую роковую уже разницу.
"Yes, I see a vital difference. - Да, вижу такую роковую разницу!
Every man may be a scoundrel, and perhaps every man is a scoundrel, but not everyone can be a thief; it takes an arch-scoundrel to be that. Подлецом может быть всякий, да и есть, пожалуй, всякий, но вором может быть не всякий, а только архиподлец.
Oh, of course, I don't know how to make these fine distinctions... but a thief is lower than a scoundrel, that's my conviction. Ну да я там этим тонкостям не умею... А только вор подлее подлеца, вот мое убеждение.
Listen, I carry the money about me a whole month; I may make up my mind to give it back to-morrow, and I'm a scoundrel no longer; but I cannot make up my mind, you see, though I'm making up my mind every day, and every day spurring myself on to do it, and yet for a whole month I can't bring myself to it, you see. Слушайте: я ношу деньги целый месяц на себе, завтра же я могу решиться их отдать, и я уже не подлец, но решиться-то я не могу, вот что, хотя и каждый день решаюсь, хотя и каждый день толкаю себя: "Решись, решись, подлец", и вот весь месяц не могу решиться, вот что!
Is that right to your thinking, is that right?" Что, хорошо, по-вашему, хорошо?
"Certainly, that's not right; that I can quite understand, and that I don't dispute," answered the prosecutor with reserve. "And let us give up all discussion of these subtleties and distinctions, and, if you will be so kind, get back to the point. - Положим, не так хорошо, это я отлично могу понять и в этом я не спорю, - сдержанно ответил прокурор. - Да и вообще отложим всякое препирание об этих тонкостях и различиях, а вот опять-таки если бы вам угодно было перейти к делу.
And the point is, that you have still not told us, although we've asked you, why, in the first place, you halved the money, squandering one half and hiding the other? А дело именно в том, что вы еще не изволили нам объяснить, хотя мы и спрашивали: для чего первоначально сделали такое разделение в этих трех тысячах, то есть одну половину прокутили, а другую припрятали?
For what purpose exactly did you hide it, what did you mean to do with that fifteen hundred? Именно для чего, собственно, припрятали, на что хотели, собственно, эти отделенные полторы тысячи употребить?
I insist upon that question, Dmitri Fyodorovitch." Я на этом вопросе настаиваю, Дмитрий Федорович.
"Yes, of course!" cried Mitya, striking himself on the forehead; "forgive me, I'm worrying you, and am not explaining the chief point, or you'd understand in a minute, for it's just the motive of it that's the disgrace! - Ах да, и в самом деле! - вскричал Митя, ударив себя по лбу, - простите, я вас мучаю, а главного и не объясняю, а то бы вы вмиг поняли, ибо в цели-то, в цели-то этой и позор!
You see, it was all to do with the old man, my dead father. He was always pestering Agrafena and I was jealous; I thought then that she was hesitating between me and him. So I kept thinking everyday, suppose she were to make up her mind all of a sudden, suppose she were to leave off tormenting me, and were suddenly to say to me, Видите, тут все этот старик, покойник, он все Аграфену Александровну смущал, а я ревновал, думал тогда, что она колеблется между мною и им; вот и думаю каждый день: что, если вдруг с ее стороны решение, что, если она устанет меня мучить и вдруг скажет мне:
'I love you, not him; take me to the other end of the world.' "Тебя люблю, а не его, увози меня на край света".
And I'd only forty copecks; how could I take her away, what could I do? Why, I'd be lost. А у меня всего два двугривенных; с чем увезешь, что тогда делать, - вот и пропал.
You see, I didn't know her then, I didn't understand her, I thought she wanted money, and that she wouldn't forgive my poverty. Я ведь ее тогда не знал и не понимал, я думал, что ей денег надо и что нищеты моей она мне не простит.
And so I fiendishly counted out the half of that three thousand, sewed it up, calculating on it, sewed it up before I was drunk, and after I had sewn it up, I went off to get drunk on the rest. И вот я ехидно отсчитываю половину от трех тысяч и зашиваю иглой хладнокровно, зашиваю с расчетом, еще до пьянства зашиваю, а потом, как уж зашил, на остальную половину еду пьянствовать!
Yes, that was base. Нет-с, это подлость!
Do you understand now?" Поняли теперь?
Both the lawyers laughed aloud. Прокурор громко рассмеялся, следователь тоже.
"I should have called it sensible and moral on your part not to have squandered it all," chuckled Nikolay Parfenovitch, "for after all what does it amount to?" - По-моему, даже благоразумно и нравственно, что удержались и не все прокутили, - прохихикал Николай Парфенович, - потому что что же тут такого-с?
"Why, that I stole it, that's what it amounts to! - Да то, что украл, вот что!
Oh, God, you horrify me by not understanding! О Боже, вы меня ужасаете непониманием!
Every day that I had that fifteen hundred sewn up round my neck, every day and every hour I said to myself, Все время, пока я носил эти полторы тысячи, зашитые на груди, я каждый день и каждый час говорил себе:
'You're a thief! you're a thief!' "Ты вор, ты вор!"
Yes, that's why I've been so savage all this month, that's why I fought in the tavern, that's why I attacked my father, it was because I felt I was a thief. Да я оттого и свирепствовал в этот месяц, оттого и дрался в трактире, оттого и отца избил, что чувствовал себя вором!
I couldn't make up my mind; I didn't dare even to tell Alyosha, my brother, about that fifteen hundred: I felt I was such a scoundrel and such a pickpocket. Я даже Алеше, брату моему, не решился и не посмел открыть про эти полторы тысячи: до того чувствовал, что подлец и мазурик!
But, do you know, while I carried it I said to myself at the same time every hour: Но знайте, что пока я носил, я в то же время каждый день и каждый час мой говорил себе:
'No, Dmitri Fyodorovitch, you may yet not be a thief.' "Нет, Дмитрий Федорович, ты, может быть, еще и не вор".
Why? Почему?
Because I might go next day and pay back that fifteen hundred to Katya. А именно потому, что ты можешь завтра пойти и отдать эти полторы тысячи Кате.
And only yesterday I made up my mind to tear my amulet off my neck, on my way from Fenya's to Perhotin. I hadn't been able till that moment to bring myself to it. And it was only when I tore it off that I became a downright thief, a thief and a dishonest man for the rest of my life. И вот вчера только я решился сорвать мою ладонку с шеи, идя от Фени к Перхотину, а до той минуты не решался, и только что сорвал, в ту же минуту стал уже окончательный и бесспорный вор, вор и бесчестный человек на всю жизнь.
Why? Почему?
Because, with that I destroyed, too, my dream of going to Katya and saying, Потому что вместе с ладонкой и мечту мою пойти к Кате и сказать:
' I'm a scoundrel, but not a thief! "Я подлец, а не вор" - разорвал!
Do you understand now? Do you understand?" Понимаете теперь, понимаете!
"What was it made you decide to do it yesterday?" Nikolay Parfenovitch interrupted. - Почему же вы именно вчера вечером на это решились? - прервал было Николай Парфенович.
"Why? - Почему?
It's absurd to ask. Because I had condemned myself to die at five o'clock this morning, here, at dawn. Смешно спрашивать: потому что осудил себя на смерть, в пять часов утра, здесь на рассвете:
I thought it made no difference whether I died a thief or a man of honour. "Ведь все равно, подумал, умирать, подлецом или благородным!"
But I see it's not so, it turns out that it does make a difference. Так вот нет же, не все равно оказалось!
Believe me, gentlemen, what has tortured me most during this night has not been the thought that I'd killed the old servant, and that I was in danger of Siberia just when my love was being rewarded, and Heaven was open to me again. Верите ли, господа, не то, не то меня мучило больше всего в эту ночь, что я старика слугу убил и что грозила Сибирь, и еще когда? - когда увенчалась любовь моя и небо открылось мне снова!
Oh, that did torture me, but not in the same way; not so much as the damned consciousness that I had torn that damned money off my breast at last and spent it, and had become a downright thief! О, это мучило, но не так; все же не так, как это проклятое сознание, что я сорвал наконец с груди эти проклятые деньги и их растратил, а стало быть, теперь уже вор окончательный!
Oh, gentlemen, I tell you again, with a bleeding heart, I have learnt a great deal this night. О господа, повторяю вам с кровью сердца: много я узнал в эту ночь!
I have learnt that it's not only impossible to live a scoundrel, but impossible to die a scoundrel.... No, gentlemen, one must die honest..." Узнал я, что не только жить подлецом невозможно, но и умирать подлецом невозможно... Нет, господа, умирать надо честно!..
Mitya was pale. Митя был бледен.
His face had a haggard and exhausted look, in spite of his being intensely excited. Лицо его имело изможденный и измученный вид, несмотря на то, что он был до крайности разгорячен.
"I am beginning to understand you, Dmitri Fyodorovitch," the prosecutor said slowly, a soft and almost compassionate tone. "But all this, if you'll excuse my saying so, is a matter of nerves, in my opinion... your overwrought nerves, that's what it is. - Я начинаю вас понимать, Дмитрий Федорович, -мягко и даже как бы сострадательно протянул прокурор, - но все это, воля ваша, по-моему, лишь нервы... болезненные нервы ваши, вот что-с.
And why, for instance, should you not have saved yourself such misery for almost a month, by going and returning that fifteen hundred to the lady who had entrusted it to you? And why could you not have explained things to her, and in view of your position, which you describe as being so awful, why could you not have had recourse to the plan which would so naturally have occurred to one's mind, that is, after honourably confessing your errors to her, why could you not have asked her to lend you the sum needed for your expenses, which, with her generous heart, she would certainly not have refused you in your distress, especially if it had been with some guarantee, or even on the security you offered to the merchant Samsonov, and to Madame Hohlakov? И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
I suppose you still regard that security as of value?" Ведь считаете же вы даже до сих пор это обеспечение ценным?
Mitya suddenly crimsoned. Митя вдруг покраснел:
"Surely you don't think me such an out and out scoundrel as that? - Неужто же вы меня считаете даже до такой уж степени подлецом?
You can't be speaking in earnest?" he said, with indignation, looking the prosecutor straight in the face, and seeming unable to believe his ears. Не может быть, чтобы вы это серьезно!.. -проговорил он с негодованием, смотря в глаза прокурору и как бы не веря, что от него слышал.
"I assure you I'm in earnest... Why do you imagine I'm not serious?" It was the prosecutor's turn to be surprised. -Уверяю вас, что серьезно... Почему вы думаете, что несерьезно? - удивился в свою очередь и прокурор.
"Oh, how base that would have been! - О, как это было бы подло!
Gentlemen, do you know, you are torturing me! Господа, знаете ли вы, что вы меня мучаете!
Let me tell you everything, so be it. I'll confess all my infernal wickedness, but to put you to shame, and you'll be surprised yourselves at the depth of ignominy to which a medley of human passions can sink. Извольте, я вам все скажу, так и быть, я вам теперь уже во всей моей инфернальности признаюсь, но чтобы вас же устыдить, и вы сами удивитесь, до какой подлости может дойти комбинация чувств человеческих.
You must know that I already had that plan myself, that plan you spoke of, just now, prosecutor! Знайте же, что я уже имел эту комбинацию сам, вот эту самую, про которую вы сейчас говорили, прокурор!
Yes, gentlemen, I, too, have had that thought in my mind all this current month, so that I was on the point of deciding to go to Katya- I was mean enough for that. Да, господа, и у меня была эта мысль в этот проклятый месяц, так что почти уже решался идти к Кате, до того был подл!
But to go to her, to tell her of my treachery, and for that very treachery, to carry it out, for the expenses of that treachery, to beg for money from her, Katya (to beg, do you hear, to beg), and go straight from her to run away with the other, the rival, who hated and insulted her- to think of it! You must be mad, prosecutor!" Но идти к ней, объявить ей мою измену и на эту же измену, для исполнения же этой измены, для предстоящих расходов на эту измену, у ней же, у Кати же, просить денег (просить, слышите, просить!) и тотчас от нее же убежать с другою, с ее соперницей, с ее ненавистницей и обидчицей, -помилуйте, да вы с ума сошли, прокурор!
"Mad I am not, but I did speak in haste, without thinking... of that feminine jealousy... if there could be jealousy in this case, as you assert... yes, perhaps there is something of the kind," said the prosecutor, smiling. - С ума не с ума, но, конечно, я сгоряча не сообразил... насчет этой самой вот женской ревности... если тут действительно могла быть ревность, как вы утверждаете... да, пожалуй, тут есть нечто в этом роде, - усмехнулся прокурор.
"But that would have been so infamous!" Mitya brought his fist down on the table fiercely. "That would have been filthy beyond everything! - Но это была бы уж такая мерзость, - свирепо ударил Митя кулаком по столу, - это так бы воняло, что уж я и не знаю!
Yes, do you know that she might have given me that money, yes, and she would have given it, too; she'd have been certain to give it, to be revenged on me, she'd have given it to satisfy her vengeance, to show her contempt for me, for hers is an infernal nature, too, and she's a woman of great wrath. Да знаете ли вы, что она могла бы мне дать эти деньги, да и дала бы, наверно дала бы, из отмщения мне дала бы, из наслаждения мщением, из презрения ко мне дала бы, потому что это тоже инфернальная душа и великого гнева женщина!
I'd have taken the money, too, oh, I should have taken it; I should have taken it, and then, for the rest of my life... oh, God! Я-то бы деньги взял, о, взял бы, взял, и тогда всю жизнь... о Боже!
Forgive me, gentlemen, I'm making such an outcry because I've had that thought in my mind so lately, only the day before yesterday, that night when I was having all that bother with Lyagavy, and afterwards yesterday, all day yesterday, I remember, till that happened..." Простите, господа, я потому так кричу, что у меня была эта мысль еще так недавно, еще всего только третьего дня, именно когда я ночью с Лягавым возился, и потом вчера, да, и вчера, весь день вчера, я помню это, до самого этого случая...
"Till what happened?" put in Nikolay Parfenovitch inquisitively, but Mitya did not hear it. - До какого случая? - ввернул было Николай Парфенович с любопытством, но Митя не расслышал.
"I have made you an awful confession," Mitya said gloomily in conclusion. "You must appreciate it, and what's more, you must respect it, for if not, if that leaves your souls untouched, then you've simply no respect for me, gentlemen, I tell you that, and I shall die of shame at having confessed it to men like you! - Я сделал вам страшное признание, - мрачно заключил он. - Оцените же его, господа. Да мало того, мало оценить, не оцените, а цените его, а если нет, если и это пройдет мимо ваших душ, то тогда уже вы прямо не уважаете меня, господа, вот что я вам говорю, и я умру от стыда, что признался таким, как вы!
Oh, I shall shoot myself! О, я застрелюсь!
Yes, I see, I see already that you don't believe me. Да я уже вижу, вижу, что вы мне не верите!
What, you want to write that down, too?" he cried in dismay. Как, так вы и это хотите записывать? - вскричал он уже в испуге.
"Yes, what you said just now," said Nikolay Parfenovitch, looking at him surprise, "that is, that up to the last hour you were still contemplating going to Katerina Ivanovna to beg that sum from her.... I assure you, that's a very important piece of evidence for us, Dmitri Fyodorovitch, I mean for the whole case... and particularly for you, particularly important for you." - Да вот что вы сейчас сказали, - в удивлении смотрел на него Николай Парфенович, - то есть что вы до самого последнего часа все еще располагали идти к госпоже Верховцевой просить у нее эту сумму... Уверяю вас, что это очень важное для нас показание, Дмитрий Федорович, то есть про весь этот случай... и особенно для вас, особенно для вас важное.
"Have mercy, gentlemen!" Mitya flung up his hands. "Don't write that, anyway; have some shame. - Помилосердуйте, господа, - всплеснул руками Митя, - хоть этого-то не пишите, постыдитесь!
Here I've torn my heart asunder before you, and you seize the opportunity and are fingering the wounds in both halves.... Oh, my God!" Ведь я, так сказать, душу мою разорвал пополам пред вами, а вы воспользовались и роетесь пальцами по разорванному месту в обеих половинах... О Боже!
In despair he hid his face in his hands. Он закрылся в отчаянии руками.
"Don't worry yourself so, Dmitri Fyodorovitch," observed the prosecutor, "everything that is written down will be read over to you afterwards, and what you don't agree to we'll alter as you like. But now I'll ask you one little question for the second time. Has no one, absolutely no one, heard from you of that money you sewed up? - Не беспокойтесь так, Дмитрий Федорович, -заключил прокурор, - все теперь записанное вы потом прослушаете сами и с чем не согласитесь, мы по вашим словам изменим, а теперь я вам один вопросик еще в третий раз повторю: неужто в самом деле никто, так-таки вовсе никто, не слыхал от вас об этих зашитых вами в ладонку деньгах?
That, I must tell you, is almost impossible to believe." Это, я вам скажу, почти невозможно представить.
"No one, no one, I told you so before, or you've not understood anything! - Никто, никто, я сказал, иначе вы ничего не поняли!
Let me alone!" Оставьте меня в покое.
"Very well, this matter is bound to be explained, and there's plenty of time for it, but meantime, consider; we have perhaps a dozen witnesses that you yourself spread it abroad, and even shouted almost everywhere about the three thousand you'd spent here; three thousand, not fifteen hundred. And now, too, when you got hold of the money you had yesterday, you gave many people to understand that you had brought three thousand with you." - Извольте-с, это дело должно объясниться и еще много к тому времени впереди, но пока рассудите: у нас, может быть, десятки свидетельств о том, что вы именно сами распространяли и даже кричали везде о трех тысячах, истраченных вами, о трех, а не о полутора, да и теперь, при появлении вчерашних денег, тоже многим успели дать знать, что денег опять привезли с собою три тысячи...
"You've got not dozens, but hundreds of witnesses, two hundred witnesses, two hundred have heard it, thousands have heard it!" cried Mitya. - Не десятки, а сотни свидетельств у вас в руках, две сотни свидетельств, две сотни человек слышали, тысяча слышала! - воскликнул Митя.
"Well, you see, all bear witness to it. - Ну вот видите-с, все, все свидетельствуют.
And the word all means something." Так ведь значит же что-нибудь слово все?
"It means nothing. I talked rot, and everyone began repeating it." - Ничего не значит, я соврал, а за мной и все стали врать.
"But what need had you to 'talk rot,' as you call it?" - Да зачем же вам-то так надо было "врать", как вы изъясняетесь?
"The devil knows. - А черт знает.
From bravado perhaps... at having wasted so much money.... To try and forget that money I had sewn up, perhaps... yes, that was why... damn it... how often will you ask me that question? Из похвальбы, может быть... так... что вот так много денег прокутил... Из того, может, чтоб об этих зашитых деньгах забыть... да, это именно оттого... черт... который раз вы задаете этот вопрос?
Well, I told a fib, and that was the end of it; once I'd said it, I didn't care to correct it. Ну, соврал, и кончено, раз соврал и уж не хотел переправлять.
What does a man tell lies for sometimes?" Из-за чего иной раз врет человек?
"That's very difficult to decide, Dmitri Fyodorovitch, what makes a man tell lies," observed the prosecutor impressively. "Tell me, though, was that 'amulet,' as you call it, on your neck, a big thing?" - Это очень трудно решить, Дмитрий Федорович, из-за чего врет человек, - внушительно проговорил прокурор. - Скажите, однако, велика ли была эта, как вы называете ее, ладонка, на вашей шее?
"No, not big." - Нет, не велика.
"How big, for instance?" - А какой, например, величины?
"If you fold a hundred-rouble note in half, that would be the size." - Бумажку сторублевую пополам сложить - вот и величина.
"You'd better show us the remains of it. - А лучше бы вы нам показали лоскутки?
You must have them somewhere." Ведь они где-нибудь при вас.
"Damnation, what nonsense! I don't know where they are." - Э, черт... какие глупости... я не знаю, где они.
"But excuse me: where and when did you take it off your neck? - Но позвольте, однако: где же и когда вы ее сняли с шеи?
According to your own evidence you didn't go home." Ведь вы, как сами показываете, домой не заходили?
"When I was going from Fenya's to Perhotin's, on the way I tore it off my neck and took out the money." - А вот как от Фени вышел и шел к Перхотину, дорогой и сорвал с шеи и вынул деньги.
"In the dark?" - В темноте?
"What should I want a light for? - Для чего тут свечка?
I did it with my fingers in one minute." Я это пальцем в один миг сделал.
"Without scissors, in the street?" - Без ножниц, на улице?
"In the market-place I think it was. Why scissors? - На площади, кажется; зачем ножницы?
It was an old rag. It was torn in a minute." Ветхая тряпка, сейчас разодралась.
"Where did you put it afterwards?" - Куда же вы ее потом дели?
"I dropped it there." -Там же и бросил.
"Where was it, exactly?" -Где именно?
"In the market-place, in the market-place! - Да на площади же, вообще на площади!
The devil knows whereabouts. Черт ее знает где на площади.
What do you want to know for?" Да для чего вам это?
"That's extremely important, Dmitri Fyodorovitch. It would be material evidence in your favour. How is it you don't understand that? - Это чрезвычайно важно, Дмитрий Федорович: вещественные доказательства в вашу же пользу, и как это вы не хотите понять?
Who helped you to sew it up a month ago?" Кто же вам помогал зашивать месяц назад?
"No one helped me. I did it myself." - Никто не помогал, сам зашил.
"Can you sew?" - Вы умеете шить?
"A soldier has to know how to sew. No knowledge was needed to do that." - Солдат должен уметь шить, а тут и уменья никакого не надо.
"Where did you get the material, that is, the rag in which you sewed the money?" - Где же вы взяли материал, то есть эту тряпку, в которую зашили?
"Are you laughing at me?" - Неужто вы не смеетесь?
"Not at all. And we are in no mood for laughing, Dmitri Fyodorovitch." - Отнюдь нет, и нам вовсе не до смеха, Дмитрий Федорович.
"I don't know where I got the rag from- somewhere, I suppose." - Не помню, где взял тряпку, где-нибудь взял.
"I should have thought you couldn't have forgotten it?" - Как бы, кажется, этого-то уж не запомнить?
"Upon my word, I don't remember. I might have torn a bit off my linen." - Да ей-богу же не помню, может, что-нибудь разодрал из белья.
"That's very interesting. We might find in your lodgings to-morrow the shirt or whatever it is from which you tore the rag. - Это очень интересно: в вашей квартире могла бы завтра отыскаться эта вещь, рубашка, может быть, от которой вы оторвали кусок.
What sort of rag was it, cloth or linen?" Из чего эта тряпка была: из холста, из полотна?
"Goodness only knows what it was. - Черт ее знает из чего.
Wait a bit... I believe I didn't tear it off anything. Постойте... Я, кажется, ни от чего не отрывал.
It was a bit of calico.... I believe I sewed it up in a cap of my landlady's." Она была коленкоровая... Я, кажется, в хозяйкин чепчик зашил.
"In your landlady's cap?" - В хозяйкин чепчик?
"Yes. I took it from her." - Да, я у ней утащил.
"How did you get it?" - Как это утащили?
"You see, I remember once taking a cap for a rag, perhaps to wipe my pen on. - Видите, я действительно, помнится, как-то утащил один чепчик на тряпки, а может, перо обтирать.
I took it without asking, because it was a worthless rag. I tore it up, and I took the notes and sewed them up in it. I believe it was in that very rag I sewed them. Взял тихонько, потому никуда не годная тряпка, лоскутки у меня валялись, а тут эти полторы тысячи, я взял и зашил... Кажется, именно в эти тряпки зашил.
An old piece of calico, washed a thousand times." Старая коленкоровая дрянь, тысячу раз мытая.
"And you remember that for certain now?" - И вы это твердо уже помните?
"I don't know whether for certain. - Не знаю, твердо ли.
I think it was in the cap. Кажется, в чепчик.
But, hang it, what does it matter?" Ну да наплевать!
"In that case your landlady will remember that the thing was lost?" - В таком случае ваша хозяйка могла бы по крайней мере припомнить, что у нее пропала эта вещь?
"No, she won't, she didn't miss it. - Вовсе нет, она и не хватилась.
It was an old rag, I tell you, an old rag not worth a farthing." Старая тряпка, говорю вам, старая тряпка, гроша не стоит.
"And where did you get the needle and thread?" - А иголку откуда взяли, нитки?
"I'll stop now. I won't say any more. - Я прекращаю, больше не хочу.
Enough of it!" said Mitya, losing his temper at last. Довольно! - рассердился наконец Митя.
"It's strange that you should have so completely forgotten where you threw the pieces in the market-place." - И странно опять-таки, что вы так совсем уж забыли, в каком именно месте бросили на площади эту... ладонку.
"Give orders for the market-place to be swept to-morrow, and perhaps you'll find it," said Mitya sneering. "Enough, gentlemen, enough!" he decided, in an exhausted voice. "I see you don't believe me! - Да велите завтра площадь выместь, может, найдете, - усмехнулся Митя. - Довольно, господа, довольно, - измученным голосом порешил он. -Вижу ясно: вы мне не поверили!
Not for a moment! Ни в чем и ни на грош!
It's my fault, not yours. I ought not to have been so ready. Вина моя, а не ваша, не надо было соваться.
Why, why did I degrade myself by confessing my secret to you? it's a joke to you. I see that from your eyes. Зачем, зачем я омерзил себя признанием в тайне моей! А вам это смех, я по глазам вашим вижу.
You led me on to it, prosecutor! Это вы меня, прокурор, довели!
Sing a hymn of triumph if you can.... Damn you, you torturers!" Пойте себе гимн, если можете... Будьте вы прокляты, истязатели!
He bent his head, and hid his face in his hands. Он склонился головой и закрыл лицо руками.
The lawyers were silent. Прокурор и следователь молчали.
A minute later he raised his head and looked at them almost vacantly. Через минуту он поднял голову и как-то без мысли поглядел на них.
His face now expressed complete, hopeless despair, and he sat mute and passive as though hardly conscious of what was happening. Лицо его выражало уже совершившееся, уже безвозвратное отчаяние, и он как-то тихо замолк, сидел и как будто себя не помнил.
In the meantime they had to finish what they were about. They had immediately to begin examining the witnesses. Между тем надо было оканчивать дело: следовало неотложно перейти к допросу свидетелей.
It was by now eight o'clock in the morning. Было уже часов восемь утра.
The lights had been extinguished long ago. Свечи давно уже как потушили.
Mihail Makarovitch and Kalganov, who had been continually in and out of the room all the while the interrogation had been going on, had now both gone out again. Михаил Макарович и Калганов, все время допроса входившие и уходившие из комнаты, на этот раз оба опять вышли.
The lawyers, too, looked very tired. Прокурор и следователь имели тоже чрезвычайно усталый вид.
It was a wretched morning, the whole sky was overcast, and the rain streamed down in bucketfuls. Наставшее утро было ненастное, все небо затянулось облаками, и дождь лил как из ведра.
Mitya gazed blankly out of window. Митя без мысли смотрел на окна.
"May I look out of window?" he asked Nikolay Parfenovitch, suddenly. - А можно мне в окно поглядеть? - спросил он вдруг Николая Парфеновича.
"Oh, as much as you like," the latter replied. - О, сколько вам угодно, - ответил тот.
Mitya got up and went to the window.... Митя встал и подошел к окну.
The rain lashed against its little greenish panes. Дождь так и сек в маленькие зеленоватые стекла окошек.
He could see the muddy road just below the house, and farther away, in the rain and mist, a row of poor, black, dismal huts, looking even blacker and poorer in the rain. Виднелась прямо под окном грязная дорога, а там дальше, в дождливой мгле, черные, бедные, неприглядные ряды изб, еще более, казалось, почерневших и победневших от дождя.
Mitya thought of "Phoebus the golden-haired, and how he had meant to shoot himself at his first ray. Митя вспомнил про "Феба златокудрого" и как он хотел застрелиться с первым лучом его.
"Perhaps it would be even better on a morning like this," he thought with a smile, and suddenly, flinging his hand downwards, he turned to his "torturers." "Пожалуй, в такое утро было бы и лучше", -усмехнулся он и вдруг, махнув сверху вниз рукой, повернулся к "истязателям":
"Gentlemen," he cried, "I see that I am lost! -Господа! - воскликнул он, - я ведь вижу, что я пропал.
But she? Но она?
Tell me about her, I beseech you. Surely she need not be ruined with me? Скажите мне про нее, умоляю вас, неужели и она пропадет со мной?
She's innocent, you know, she was out of her mind when she cried last night 'It's all my fault!' Ведь она невинна, ведь она вчера кричала не в уме, что "во всем виновата".
She's done nothing, nothing! Она ни в чем, ни в чем не виновата!
I've been grieving over her all night as I sat with you.... Can't you, won't you tell me what you are going to do with her now?" Я всю ночь скорбел, с вами сидя... Нельзя ли, не можете ли мне сказать: что вы с нею теперь сделаете?
"You can set your mind quite at rest on that score, Dmitri Fyodorovitch," the prosecutor answered at once, with evident alacrity. "We have, so far, no grounds for interfering with the lady in whom you are so interested. - Решительно успокойтесь на этот счет, Дмитрий Федорович, - тотчас же и с видимою поспешностью ответил прокурор, - мы не имеем пока никаких значительных мотивов хоть в чем-нибудь обеспокоить особу, которою вы так интересуетесь.
I trust that it may be the same in the later development of the case.... On the contrary, we'll do everything that lies in our power in that matter. В дальнейшем ходе дела, надеюсь, окажется то же... Напротив, сделаем в этом смысле все, что только можно с нашей стороны.
Set your mind completely at rest." Будьте совершенно спокойны.
"Gentlemen, I thank you. I knew that you were honest, straightforward people in spite of everything. - Господа, благодарю вас, я ведь так и знал, что вы все-таки же честные и справедливые люди, несмотря ни на что.
You've taken a load off my heart.... Well, what are we to do now? Вы сняли бремя с души... Ну, что же мы теперь будем делать?
I'm ready." Я готов.
"Well, we ought to make haste. - Да вот-с, поспешить бы надо.
We must pass to examining the witnesses without delay. Нужно неотложно перейти к допросу свидетелей.
That must be done in your presence and therefore-" Все это должно произойти непременно в вашем присутствии, а потому...
"Shouldn't we have some tea first?" interposed Nikolay Parfenovitch, "I think we've deserved it!" -А не выпить ли сперва чайку? - перебил Николай Парфенович, - ведь уж, кажется, заслужили!
They decided that if tea were ready downstairs (Mihail Makarovitch had, no doubt, gone down to get some) they would have a glass and then "go on and on," putting off their proper breakfast until a more favourable opportunity. Порешили, что если есть готовый чай внизу (ввиду того, что Михаил Макарович наверно ушел "почаевать"), то выпить по стаканчику и затем "продолжать и продолжать". Настоящий же чай и "закусочку" отложить до более свободного часа.
Tea really was ready below, and was soon broughtup. Чай действительно нашелся внизу, и его вскорости доставили наверх.
Mitya at first refused the glass that Nikolay Parfenovitch politely offered him, but afterwards he asked for it himself and drank it greedily. Митя сначала отказался от стакана, который ему любезно предложил Николай Парфенович, но потом сам попросил и выпил с жадностью.
He looked surprisingly exhausted. Вообще же имел какой-то даже удивительно измученный вид.
It might have been supposed from his Herculean strength that one night of carousing, even accompanied by the most violent emotions, could have had little effect on him. Казалось бы, при его богатырских силах, что могла значить одна ночь кутежа и хотя бы самых сильных притом ощущений?
But he felt that he could hardly hold his head up, and from time to time all the objects about him seemed heaving and dancing before his eyes. Но он сам чувствовал, что едва сидит, а по временам так все предметы начинали как бы ходить и вертеться у него пред глазами.
"A little more and I shall begin raving," he said to himself. "Еще немного, и, пожалуй, бредить начну", -подумал он про себя.
Chapter 8. VIII
The Evidences of the Witnesses. Показание свидетелей.
The Babe Дитё
THE examination of the witnesses began. Допрос свидетелей начался.
But we will not continue our story in such detail as before. Но мы уже не станем продолжать наш рассказ в такой подробности, в какой вели его до сих пор.
And so we will not dwell on how Nikolay Parfenovitch impressed on every witness called that he must give his evidence in accordance with truth and conscience, and that he would afterwards have to repeat his evidence on oath, how every witness was called upon to sign the protocol of his evidence, and so on. А потому и опустим о том, как Николай Парфенович внушал каждому призываемому свидетелю, что тот должен показывать по правде и совести и что впоследствии должен будет повторить это показание свое под присягой. Как, наконец, от каждого свидетеля требовалось, чтоб он подписал протокол своих показаний, и проч., и проч.
We will only note that the point principally insisted upon in the examination was the question of the three thousand roubles; that is, was the sum spent here, at Mokroe, by Mitya on the first occasion, a month before, three thousand or fifteen hundred? And again had he spent three thousand or fifteen hundred yesterday? Отметим лишь одно, что главнейший пункт, на который обращалось все внимание допрашивавших, преимущественно был все тот же самый вопрос о трех тысячах, то есть было ли их три или полторы в первый раз, то есть в первый кутеж Дмитрия Федоровича здесь в Мокром, месяц назад, и было ли их три или полторы тысячи вчера, во второй кутеж Дмитрия Федоровича.
Alas, all the evidence given by everyone turned out to be against Mitya. There was not one in his favour, and some witnesses introduced new, almost crushing facts, in contradiction of his, Mitya's, story. Увы, все свидетельства, все до единого, оказались против Мити, и ни одного в его пользу, а иные из свидетельств так даже внесли новые, почти ошеломляющие факты в опровержение показаний его.
The first witness examined was Trifon Borissovitch. Первым спрошенным был Трифон Борисыч.
He was not in the least abashed as he stood before the lawyers. He had, on the contrary, an air of stern and severe indignation with the accused, which gave him an appearance of truthfulness and personal dignity. Он предстал пред допрашивающими без малейшего страха, напротив, с видом строгого и сурового негодования против обвиняемого и тем несомненно придал себе вид чрезвычайной правдивости и собственного достоинства.
He spoke little, and with reserve, waited to be questioned, answered precisely and deliberately. Г оворил мало, сдержанно, ждал вопросов, отвечал точно и обдуманно.
Firmly and unhesitatingly he bore witness that the sum spent a month before could not have been less than three thousand, that all the peasants about here would testify that they had heard the sum of three thousand mentioned by Dmitri Fyodorovitch himself. Твердо и не обинуясь показал, что месяц назад не могло быть истрачено менее трех тысяч, что здесь все мужики покажут, что слышали о трех тысячах от самого "Митрий Федорыча":
"What a lot of money he flung away on the Gypsy girls alone! "Одним цыганкам сколько денег перебросали.
He wasted a thousand, I daresay, on them alone." Им одним небось за тысячу перевалило".
"I don't believe I gave them five hundred," was Mitya's gloomy comment on this. "It's a pity I didn't count the money at the time, but I was drunk..." - И пятисот, может, не дал, - мрачно заметил на это Митя, - вот только не считал тогда, пьян был, а жаль...
Mitya was sitting sideways with his back to the curtains. He listened gloomily, with a melancholy and exhausted air, as though he would say: Митя сидел на этот раз сбоку, спиной к занавескам, слушал мрачно, имел вид грустный и усталый, как бы говоривший:
"Oh, say what you like. It makes no difference now." "Э, показывайте что хотите, теперь все равно!"
"More than a thousand went on them, Dmitri Fyodorovitch," retorted Trifon Borissovitch firmly. "You flung it about at random and they picked it up. - Больше тысячи пошло на них, Митрий Федорович, - твердо опроверг Трифон Борисович, - бросали зря, а они подымали.
They were a rascally, thievish lot, horse-stealers, they've been driven away from here, or maybe they'd bear witness themselves how much they got from you. Народ-то ведь этот вор и мошенник, конокрады они, угнали их отселева, а то они сами, может, показали бы, скольким от вас поживились.
I saw the sum in your hands, myself- count it I didn't, you didn't let me, that's true enough- but by the look of it I should say it was far more than fifteen hundred... fifteen hundred, indeed! Сам я в руках у вас тогда сумму видел - считать не считал, вы мне не давали, это справедливо, а на глаз, помню, многим больше было, чем полторы тысячи... Куды полторы!
We've seen money too. We can judge of amounts..." Видывали и мы деньги, могим судить...
As for the sum spent yesterday he asserted that Dmitri Fyodorovitch had told him, as soon as he arrived, that he had brought three thousand with him. Насчет вчерашней же суммы Трифон Борисович прямо показал, что Дмитрий Федорович сам ему, только что встал с лошадей, объявил, что привез три тысячи.
"Come now, is that so, Trifon Borissovitch?" replied Mitya. "Surely I didn't declare so positively that I'd brought three thousand?" - Полно, так ли, Трифон Борисыч, - возразил было Митя, - неужто так-таки положительно объявил, что привез три тысячи?
"You did say so, Dmitri Fyodorovitch. - Говорили, Митрий Федорович.
You said it before Andrey. При Андрее говорили.
Andrey himself is still here. Send for him. Вот он тут сам, Андрей, еще не уехал, призовите его.
And in the hall, when you were treating the chorus, you shouted straight out that you would leave your sixth thousand here- that is, with what you spent before, we must understand. А там в зале, когда хор потчевали, так прямо закричали, что шестую тысячу здесь оставляете, -с прежними то есть, оно так понимать надо.
Stepan and Semyon heard it, and Pyotr Fomitch Kalganov, too, was standing beside you at the time. Maybe he'd remember it..." Степан да Семен слышали, да Петр Фомич Калганов с вами тогда рядом стоял, может, и они тоже запомнили...
The evidence as to the "sixth" thousand made an extraordinary impression on the two lawyers. Показание о шестой тысяче принято было с необыкновенным впечатлением допрашивающими.
They were delighted with this new mode of reckoning; three and three made six, three thousand then and three now made six, that was clear. Понравилась новая редакция: три да три, значит, шесть, стало быть, три тысячи тогда да три тысячи теперь, вот они и все шесть, выходило ясно.
They questioned all the peasants suggested by Trifon Borissovitch, Stepan and Semyon, the driver Andrey, and Kalganov. Опросили всех указанных Трифоном Борисовичем мужиков, Степана и Семена, ямщика Андрея и Петра Фомича Калганова.
The peasants and the driver unhesitatingly confirmed Trifon Borissovitch's evidence. Мужики и ямщик не обинуясь подтвердили показание Трифона Борисыча.
They noted down, with particular care, Andrey's account of the conversation he had had with Mitya on the road: "'Where,' says he, 'am I, Dmitri Fyodorovitch, going, to heaven or to hell, and shall I be forgiven in the next world or not?'" The psychological Ippolit Kirillovitch heard this with a subtle smile, and ended by recommending that these remarks as to where Dmitri Fyodorovitch would go should be "included in the case." Кроме того, особенно записали, со слов Андрея, о разговоре его с Митей дорогой насчет того, "куда, дескать, я, Дмитрий Федорович, попаду: на небо аль в ад, и простят ли мне на том свете аль нет?" "Психолог" Ипполит Кириллович выслушал все это с тонкою улыбкой и кончил тем, что и это показание о том, куда Дмитрий Федорович попадет, порекомендовал "приобщить к делу".
Kalganov, when called, came in reluctantly, frowning and ill-humoured, and he spoke to the lawyers as though he had never met them before in his life, though they were acquaintances whom he had been meeting every day for a long time past. Спрошенный Калганов вошел нехотя, хмурый, капризный, и разговаривал с прокурором и с Николаем Парфеновичем так, как бы в первый раз увидел их в жизни, тогда как был давний и ежедневный их знакомый.
He began by saying that "he knew nothing about it and didn't want to." Он начал с того, что "ничего этого не знает и знать не хочет".
But it appeared that he had heard of the" sixth" thousand, and he admitted that he had been standing close by at the moment. Но о шестой тысяче, оказалось, слышал и он, признался, что в ту минуту подле стоял.
As far as he could see he "didn't know" how much money Mitya had in his hands. На его взгляд, денег было у Мити в руках "не знаю сколько".
He affirmed that the Poles had cheated at cards. Насчет того, что поляки в картах передернули, показал утвердительно.
In reply to reiterated questions he stated that, after the Poles had been turned out, Mitya's position with Agrafena Alexandrovna had certainly improved, and that she had said that she loved him. Объяснил тоже, на повторенные расспросы, что по изгнании поляков действительно дела Мити у Аграфены Александровны поправились и что она сама сказала, что его любит.
He spoke of Agrafena Alexandrovna with reserve and respect, as though she had been a lady of the best society, and did not once allow himself to call her Grushenka. Об Аграфене Александровне изъяснялся сдержанно и почтительно, как будто она была самого лучшего общества барыня, и даже ни разу не позволил себе назвать ее "Грушенькой".
In spite of the young man's obvious repugnance at giving evidence, Ippolit Kirillovitch examined him at great length, and only from him learnt all the details of what made up Mitya's "romance," so to say, on that night. Несмотря на видимое отвращение молодого человека показывать, Ипполит Кириллович расспрашивал его долго и лишь от него узнал все подробности того, что составляло, так сказать, "роман" Мити в эту ночь.
Mitya did not once pull Kalganov up. Митя ни разу не остановил Калганова.
At last they let the young man go, and he left the room with unconcealed indignation. Наконец юношу отпустили, и он удалился с нескрываемым негодованием.
The Poles, too, were examined. Допросили и поляков.
Though they had gone to bed in their room, they had not slept all night, and on the arrival of the police officers they hastily dressed and got ready, realising that they would certainly be sent for. Они в своей комнатке хоть и легли было спать, но во всю ночь не заснули, а с прибытием властей поскорей оделись и прибрались, сами понимая, что их непременно потребуют.
They gave their evidence with dignity, though not without some uneasiness. Явились они с достоинством, хотя и не без некоторого страху.
The little Pole turned out to be a retired official of the twelfth class, who had served in Siberia as a veterinary surgeon. His name was Mussyalovitch. Главный, то есть маленький пан, оказался чиновником двенадцатого класса в отставке, служил в Сибири ветеринаром, по фамилии же был пан Муссялович.
Pan Vrubelvsky turned out to be an uncertificated dentist. Пан же Врублевский оказался вольнопрактикующим дантистом, по-русски зубным врачом.
Although Nikolay Parfenovitch asked them questions on entering the room they both addressed their answers to Mihail Makarovitch, who was standing on one side, taking him in their ignorance for the most important person and in command, and addressed him at every word as "Pan Colonel." Оба они как вошли в комнату, так тотчас же, несмотря на вопросы Николая Парфеновича, стали обращаться с ответами к стоявшему в стороне Михаилу Макаровичу, принимая его, по неведению, за главный чин и начальствующее здесь лицо и называя его с каждым словом: "пане пулковнику".
Only after several reproofs from Mihail Makarovitch himself, they grasped that they had to address their answers to Nikolay Parfenovitch only. И только после нескольких разов и наставления самого Михаила Макаровича догадались, что надобно обращаться с ответами лишь к Николаю Парфеновичу.
It turned out that they could speak Russian quite correctly except for their accent in some words. Оказалось, что по-русски они умели даже весьма и весьма правильно говорить, кроме разве выговора иных слов.
Of his relations with Grushenka, past and present, Pan Mussyalovitch spoke proudly and warmly, so that Mitya was roused at once and declared that he would not allow the "scoundrel" to speak like that in his presence! Об отношениях своих к Грушеньке, прежних и теперешних, пан Муссялович стал было заявлять горячо и гордо, так что Митя сразу вышел из себя и закричал, что не позволит "подлецу" при себе так говорить.
Pan Mussyalovitch at once called attention to the word "scoundrel," and begged that it should be put down in the protocol. Пан Муссялович тотчас же обратил внимание на слово "подлец" и попросил внести в протокол.
Mitya fumed with rage. Митя закипел от ярости.
"He's a scoundrel! A scoundrel! - И подлец, подлец!
You can put that down. And put down, too, that, in spite of the protocol I still declare that he's a scoundrel!" he cried. Внесите это и внесите тоже, что, несмотря на протокол, я все-таки кричу, что подлец! -прокричал он.
Though Nikolay Parfenovitch did insert this in the protocol, he showed the most praiseworthy tact and management. After sternly reprimanding Mitya, he cut short all further inquiry into the romantic aspect of the case, and hastened to pass to what was essential. Николай Парфенович хоть и внес в протокол, но проявил при сем неприятном случае самую похвальную деловитость и умение распорядиться: после строгого внушения Мите он сам тотчас же прекратил все дальнейшие расспросы касательно романической стороны дела и поскорее перешел к существенному.
One piece of evidence given by the Poles roused special interest in the lawyers: that was how, in that very room, Mitya had tried to buy off Pan Mussyalovitch, and had offered him three thousand roubles to resign his claims, seven hundred roubles down, and the remaining two thousand three hundred "to be paid next day in the town." He had sworn at the time that he had not the whole sum with him at Mokroe, but that his money was in the town. В существенном же явилось одно показание панов, возбудившее необыкновенное любопытство следователей: это именно о том, как подкупал Митя, в той комнатке, пана Муссяловича и предлагал ему три тысячи отступного с тем, что семьсот рублей в руки, а остальные две тысячи триста "завтра же утром в городе", причем клялся честным словом, объявляя, что здесь, в Мокром, с ним и нет пока таких денег, а что деньги в городе.
Mitya observed hotly that he had not said that he would be sure to pay him the remainder next day in the town. But Pan Vrublevsky confirmed the statement, and Mitya, after thinking for a moment admitted, frowning, that it must have been as the Poles stated, that he had been excited at the time, and might indeed have said so. Митя заметил было сгоряча, что не говорил, что наверно отдаст завтра в городе, но пан Врублевский подтвердил показание, да и сам Митя, подумав с минуту, нахмуренно согласился, что, должно быть, так и было, как паны говорят, что он был тогда разгорячен, а потому действительно мог так сказать.
The prosecutor positively pounced on this piece of evidence. It seemed to establish for the prosecution (and they did, in fact, base this deduction on it) that half, or a part of, the three thousand that had come into Mitya's hands might really have been left somewhere hidden in the town, or even, perhaps, somewhere here, in Mokroe. This would explain the circumstance, so baffling for the prosecution, that only eight hundred roubles were to be found in Mitya's hands. This circumstance had been the one piece of evidence which, insignificant as it was, had hitherto told, to some extent, in Mitya's favour. Прокурор так и впился в показание: оказывалось для следствия ясным (как и впрямь потом вывели), что половина или часть трех тысяч, доставшихся в руки Мите, действительно могла оставаться где-нибудь припрятанною в городе, а пожалуй так даже где-нибудь и тут в Мокром, так что выяснялось таким образом и то щекотливое для следствия обстоятельство, что у Мити нашли в руках всего только восемьсот рублей -обстоятельство, бывшее до сих пор хотя единственным и довольно ничтожным, но все же некоторым свидетельством в пользу Мити.
Now this one piece of evidence in his favour had broken down. Теперь же и это единственное свидетельство в его пользу разрушалось.
In answer to the prosecutor's inquiry, where he would have got the remaining two thousand three hundred roubles, since he himself had denied having more than fifteen hundred, Mitya confidently replied that he had meant to offer the "little chap," not money, but a formal deed of conveyance of his rights to the village of Tchermashnya, those rights which he had already offered to Samsonov and Madame Hohlakov. На вопрос прокурора: где же бы он взял остальные две тысячи триста, чтоб отдать завтра пану, коли сам утверждает, что у него было всего только полторы тысячи, а между тем заверял пана своим честным словом, Митя твердо ответил, что хотел предложить "полячишке" назавтра не деньги, а формальный акт на права свои по имению Чермашне, те самые права, которые предлагал Самсонову и Хохлаковой.
The prosecutor positively smiled at the "innocence of this subterfuge." Прокурор даже усмехнулся "невинности выверта".
"And you imagine he would have accepted such a deed as a substitute for two thousand three hundred roubles in cash?" - И вы думаете, что он бы согласился взять эти "права" вместо наличных двух тысяч трехсот рублей?
"He certainly would have accepted it," Mitya declared warmly. "Why, look here, he might have grabbed not two thousand, but four or six, for it. - Непременно согласился бы, - горячо отрезал Митя. - Помилуйте, да тут не только две, тут четыре, тут шесть даже тысяч он мог бы на этом тяпнуть!
He would have put his lawyers, Poles and Jews, on to the job, and might have got, not three thousand, but the whole property out of the old man." Он бы тотчас набрал своих адвокатишек, полячков да жидков, и не то что три тысячи, а всю бы Чермашню от старика оттягали.
The evidence of Pan Mussyalovitch was, of course, entered in the protocol in the fullest detail. Разумеется, показание пана Муссяловича внесли в протокол в самой полной подробности.
Then they let the Poles go. На том панов и отпустили.
The incident of the cheating at cards was hardly touched upon. Nikolay Parfenovitch was too well pleased with them, as it was, and did not want to worry them with trifles, moreover, it was nothing but a foolish, drunken quarrel over cards. О факте же передержки в картах почти и не упомянули; Николай Парфенович им слишком был и без того благодарен и пустяками не хотел беспокоить, тем более что все это пустая ссора в пьяном виде за картами и более ничего.
There had been drinking and disorder enough, that night.... So the two hundred roubles remained in the pockets of the Poles. Мало ли было кутежа и безобразий в ту ночь... Так что деньги, двести рублей, так и остались у панов в кармане.
Then old Maximov was summoned. Призвали затем старичка Максимова.
He came in timidly, approached with little steps, looking very dishevelled and depressed. Он явился робея, подошел мелкими шажками, вид имел растрепанный и очень грустный.
He had, all this time, taken refuge below with Grushenka, sitting dumbly beside her, and "now and then he'd begin blubbering over her and wiping his eyes with a blue check handkerchief," as Mihail Makarovitch described afterwards. Все время он ютился там внизу подле Грушеньки, сидел с нею молча и "нет-нет да и начнет над нею хныкать, а глаза утирает синим клетчатым платочком", как рассказывал потом Михаил Макарович.
So that she herself began trying to pacify and comfort him. Так что она сама уже унимала и утешала его.
The old man at once confessed that he had done wrong, that he had borrowed "ten roubles in my poverty," from Dmitri Fyodorovitch, and that he was ready to pay it back. To Nikolay Parfenovitch's direct question, had he noticed how much money Dmitri Fyodorovitch held in his hand, as he must have been able to see the sum better than anyone when he took the note from him, Maximov, in the most positive manner, declared that there was twenty thousand. Старичок тотчас же и со слезами признался, что виноват, что взял у Дмитрия Федоровича взаймы "десять рублей-с, по моей бедности-с" и что готов возвратить... На прямой вопрос Николая Парфеновича: не заметил ли он, сколько же именно денег было в руках у Дмитрия Федоровича, так как он ближе всех мог видеть у него в руках деньги, когда получал от него взаймы, - Максимов самым решительным образом ответил, что денег было "двадцать тысяч-с".
"Have you ever seen so much as twenty thousand before, then?" inquired Nikolay Parfenovitch, with a smile. - А вы видели когда-нибудь двадцать тысяч где-нибудь прежде? - спросил, улыбнувшись, Николай Парфенович.
"To be sure I have, not twenty, but seven, when my wife mortgaged my little property. - Как же-с, видел-с, только не двадцать-с, а семь-с, когда супруга моя деревеньку мою заложила.
She'd only let me look at it from a distance, boasting of it to me. Дала мне только издали поглядеть, похвалилась предо мной.
It was a very thick bundle, all rainbow-coloured notes. Очень крупная была пачка-с, всё радужные.
And Dmitri Fyodorovitch's were all rainbow-coloured..." И у Дмитрия Федоровича были всё радужные...
He was not kept long. Его скоро отпустили.
At last it was Grushenka's turn. Наконец дошла очередь и до Грушеньки.
Nikolay Parfenovitch was obviously apprehensive of the effect her appearance might have on Mitya, and he muttered a few words of admonition to him, but Mitya bowed his head in silence, giving him to understand "that he would not make a scene." Следователи, видимо, опасались того впечатления, которое могло произвести ее появление на Дмитрия Федоровича, и Николай Парфенович пробормотал даже несколько слов ему в увещание, но Митя, в ответ ему, молча склонил голову, давая тем знать, что "беспорядка не произойдет".
Mihail Makarovitch himself led Grushenka in. Ввел Грушеньку сам Михаил Макарович.
She entered with a stern and gloomy face, that looked almost composed, and sat down quietly on the chair offered her by Nikolay Parfenovitch. Она вошла со строгим и угрюмым лицом, с виду почти спокойным, и тихо села на указанный ей стул напротив Николая Парфеновича.
She was very pale, she seemed to be cold, and wrapped herself closely in her magnificent black shawl. Была она очень бледна, казалось, что ей холодно, и она плотно закутывалась в свою прекрасную черную шаль.
She was suffering from a slight feverish chill- the first symptom of the long illness which followed that night. Действительно, с ней начинался тогда легкий лихорадочный озноб - начало длинной болезни, которую она потом с этой ночи перенесла.
Her grave air, her direct earnest look and quiet manner made a very favourable impression on everyone. Строгий вид ее, прямой и серьезный взгляд и спокойная манера произвели весьма благоприятное впечатление на всех.
Nikolay Parfenovitch was even a little bit "fascinated." Николай Парфенович даже сразу несколько "увлекся".
He admitted himself, when talking about it afterwards, that only then had he seen "how handsome the woman was," for, though he had seen her several times he had always looked upon her as something of a "provincial hetaira." Он признавался сам, рассказывая кое-где потом, что только с этого разу постиг, как эта женщина "хороша собой", а прежде хоть и видывал ее, но всегда считал чем-то вроде "уездной гетеры".
"She has the manners of the best society," he said enthusiastically, gossiping about her in a circle of ladies. "У ней манеры как у самого высшего общества", -восторженно сболтнул он как-то в одном дамском кружке.
But this was received with positive indignation by the ladies, who immediately called him a "naughty man," to his great satisfaction. Но его выслушали с самым полным негодованием и тотчас назвали за это "шалуном", чем он и остался очень доволен.
As she entered the room, Grushenka only glanced for an instant at Mitya, who looked at her uneasily. But her face reassured him at once. Входя в комнату, Грушенька лишь как бы мельком глянула на Митю, в свою очередь с беспокойством на нее поглядевшего, но вид ее в ту же минуту и его успокоил.
After the first inevitable inquiries and warnings, Nikolay Parfenovitch asked her, hesitating a little, but preserving the most courteous manner, on what terms she was with the retired lieutenant, Dmitri Fyodorovitch Karamazov. После первых необходимых вопросов и увещаний Николай Парфенович, хоть и несколько запинаясь, но сохраняя самый вежливый, однако же, вид, спросил ее: "В каких отношениях состояла она к отставному поручику Дмитрию Федоровичу Карамазову?"
To this Grushenka firmly and quietly replied: На что Грушенька тихо и твердо произнесла:
"He was an acquaintance. He came to see me as an acquaintance during the last month." - Знакомый мой был, как знакомого его в последний месяц принимала.
To further inquisitive questions she answered plainly and with complete frankness, that, though "at times" she had thought him attractive, she had not loved him, but had won his heart as well as his old father's "in my nasty spite," that she had seen that Mitya was very jealous of Fyodor Pavlovitch and everyone else; but that had only amused her. На дальнейшие любопытствующие вопросы прямо и с полною откровенностью заявила, что хотя он ей "часами" и нравился, но что она не любила его, но завлекала из "гнусной злобы моей", равно как и того "старичка", видела, что Митя ее очень ревновал к Федору Павловичу и ко всем, но тем лишь тешилась.
She had never meant to go to Fyodor Pavlovitch, she had simply been laughing at him. К Федору же Павловичу совсем никогда не хотела идти, а только смеялась над ним.
"I had no thoughts for either of them all this last month. I was expecting another man who had wronged me. But I think," she said in conclusion, "that there's no need for you to inquire about that, nor for me to answer you, for that's my own affair." "В тот весь месяц не до них мне обоих было; я ждала другого человека, предо мной виновного... Только, думаю, - заключила она, - что вам нечего об этом любопытствовать, а мне нечего вам отвечать, потому это особливое мое дело".
Nikolay Parfenovitch immediately acted upon this hint. He again dismissed the "romantic" aspect of the case and passed to the serious one, that is, to the question of most importance, concerning the three thousand roubles. Так немедленно и поступил Николай Парфенович: на "романических" пунктах он опять перестал настаивать, а прямо перешел к серьезному, то есть все к тому же и главнейшему вопросу о трех тысячах.
Grushenka confirmed the statement that three thousand roubles had certainly been spent on the first carousal at Mokroe, and, though she had not counted the money herself, she had heard that it was three thousand from Dmitri Fyodorovitch's own lips. Грушенька подтвердила, что в Мокром, месяц назад, действительно истрачены были три тысячи рублей, и хоть денег сама и не считала, но слышала от самого Дмитрия Федоровича, что три тысячи рублей.
"Did he tell you that alone, or before someone else, or did you only hear him speak of it to others in your presence?" the prosecutor inquired immediately. - Наедине он вам это говорил или при ком-нибудь, или вы только слышали, как он с другими при вас говорил? - осведомился тотчас же прокурор.
To which Grushenka replied that she had heard him say so before other people, and had heard him say so when they were alone. На что Грушенька объявила, что слышала и при людях, слышала, как и с другими говорил, слышала и наедине от него самого.
"Did he say it to you alone once, or several times?" inquired the prosecutor, and learned that he had told Grushenka so several times. - Однажды слышали от него наедине или неоднократно?- осведомился опять прокурор и узнал, что Грушенька слышала неоднократно.
Ippolit Kirillovitch was very well satisfied with this piece of evidence. Ипполит Кириллыч остался очень доволен этим показанием.
Further examination elicited that Grushenka knew, too, where that money had come from, and that Dmitri Fyodorovitch had got it from Katerina Ivanovna. Из дальнейших вопросов выяснилось тоже, что Грушеньке было известно, откуда эти деньги и что взял их-де Дмитрий Федорович от Катерины Ивановны.
"And did you never, once, hear that the money spent a month ago was not three thousand, but less, and that Dmitri Fyodorovitch had saved half that sum for his own use?" - А не слыхали ли вы хоть однажды, что денег было промотано месяц назад не три тысячи, а меньше, и что Дмитрий Федорович уберег из них целую половину для себя?
"No, I never heard that," answered Grushenka. - Нет, никогда этого не слыхала, - показала Грушенька.
It was explained further that Mitya had, on the contrary, often told her that he hadn't a farthing. Дальше выяснилось даже, что Митя, напротив, часто говорил ей во весь этот месяц, что денег у него нет ни копейки.
"He was always expecting to get some from his father," said Grushenka in conclusion. "С родителя своего все ждал получить", -заключила Грушенька.
"Did he never say before you... casually, or in a moment of irritation," Nikolay Parfenovitch put in suddenly, "that he intended to make an attempt on his father's life?" - А не говорил ли когда при вас... или как-нибудь мельком, или в раздражении, - хватил вдруг Николай Парфенович, - что намерен посягнуть на жизнь своего отца?
"Ach, he did say so," sighed Grushenka. - Ох, говорил! - вздохнула Грушенька.
"Once or several times?" - Однажды или несколько раз?
"He mentioned it several times, always in anger." - Несколько раз поминал, всегда в сердцах.
"And did you believe he would do it?" - И вы верили, что он это исполнит?
"No, I never believed it," she answered firmly. "I had faith in his noble heart." - Нет, никогда не верила! - твердо ответила она, -на благородство его надеялась.
"Gentlemen, allow me," cried Mitya suddenly, "allow me to say one word to Agrafena Alexandrovna, in your presence." - Господа, позвольте, - вскричал вдруг Митя, -позвольте сказать при вас Аграфене Александровне лишь одно только слово.
"You can speak," Nikolay Parfenovitch assented. - Скажите, - разрешил Николай Парфенович.
"Agrafena Alexandrovna!" Mitya got up from his chair, "have faith in God and in me. I am not guilty of my father's murder!" - Аграфена Александровна, - привстал со стула Митя, - верь Богу и мне: в крови убитого вчера отца моего я не повинен!
Having uttered these words Mitya sat down again on his chair. Произнеся это, Митя опять сел на стул.
Grushenka stood up and crossed herself devoutly before the ikon. Грушенька привстала и набожно перекрестилась на икону.
"Thanks be to Thee, O Lord," she said, in a voice thrilled with emotion, and still standing, she turned to Nikolay Parfenovitch and added: "As he has spoken now, believe it! - Слава тебе Господи! - проговорила она горячим, проникновенным голосом и, еще не садясь на место и обратившись к Николаю Парфеновичу, прибавила: - Как он теперь сказал, тому и верьте!
I know him. He'll say anything as a joke or from obstinacy, but he'll never deceive you against his conscience. Знаю его: сболтнуть что сболтнет, али для смеху, али с упрямства, но если против совести, то никогда не обманет.
He's telling the whole truth, you may believe it." Прямо правду скажет, тому верьте!
"Thanks, Agrafena Alexandrovna, you've given me fresh courage," Mitya responded in a quivering voice. - Спасибо, Аграфена Александровна, поддержала душу! - дрожащим голосом отозвался Митя.
As to the money spent the previous day, she declared that she did not know what sum it was, but had heard him tell several people that he had three thousand with him. На вопросы о вчерашних деньгах она заявила, что не знает, сколько их было, но слышала, как людям он много раз говорил вчера, что привез с собой три тысячи.
And to the question where he got the money, she said that he had told her that he had "stolen" it from Katerina Ivanovna, and that she had replied to that that he hadn't stolen it, and that he must pay the money back next day. А насчет того: откуда деньги взял, то сказал ей одной, что у Катерины Ивановны "украл", а что она ему на то ответила, что он не украл и что деньги надо завтра же отдать.
On the prosecutor's asking her emphatically whether the money he said he had stolen from Katerina Ivanovna was what he had spent yesterday, or what he had squandered here a month ago, she declared that he meant the money spent a month ago, and that that was how she understood him. На настойчивый вопрос прокурора: о каких деньгах говорил, что украл у Катерины Ивановны, - о вчерашних или о тех трех тысячах, которые были истрачены здесь месяц назад, -объявила, что говорил о тех, которые были месяц назад, и что она так его поняла.
Grushenka was at last released, and Nikolay Parfenovitch informed her impulsively that she might at once return to the town and that if he could be of any assistance to her, with horses for example, or if she would care for an escort, he... would be- Грушеньку наконец отпустили, причем Николай Парфенович стремительно заявил ей, что она может хоть сейчас же воротиться в город и что если он с своей стороны чем-нибудь может способствовать, например, насчет лошадей или, например, пожелает она провожатого, то он... с своей стороны...
"I thank you sincerely," said Grushenka, bowing to him, "I'm going with this old gentleman; I am driving him back to town with me, and meanwhile, if you'll allow me, I'll wait below to hear what you decide about Dmitri Fyodorovitch." - Покорно благодарю вас, - поклонилась ему Грушенька, - я с тем старичком отправлюсь, с помещиком, его довезу, а пока подожду внизу, коль позволите, как вы тут Дмитрия Федоровича порешите.
She went out. Она вышла.
Mitya was calm, and even looked more cheerful, but only for a moment. Митя был спокоен и даже имел совсем ободрившийся вид, но лишь на минуту.
He felt more and more oppressed by a strange physical weakness. Все какое-то странное физическое бессилие одолевало его чем дальше, тем больше.
His eyes were closing with fatigue. Глаза его закрывались от усталости.
The examination of the witnesses was, at last, over. Допрос свидетелей наконец окончился.
They procceded to a revision of the protocol. Приступили к окончательной редакции протокола.
Mitya got up, moved from his chair to the corner by the curtain, lay down on a large chest covered with a rug, and instantly fell asleep. Митя встал и перешел с своего стула в угол, к занавеске, прилег на большой накрытый ковром хозяйский сундук и мигом заснул.
He had a strange dream, utterly out of keeping with the place and the time. Приснился ему какой-то странный сон, как-то совсем не к месту и не ко времени.
He was driving somewhere in the steppes, where he had been stationed long ago, and a peasant was driving him in a cart with a pair of horses, through snow and sleet. Вот он будто бы где-то едет в степи, там, где служил давно, еще прежде, и везет его в слякоть на телеге, на паре, мужик.
He was cold, it was early in November, and the snow was falling in big wet flakes, melting as soon as it touched the earth. Только холодно будто бы Мите, в начале ноябрь, и снег валит крупными мокрыми хлопьями, а падая на землю, тотчас тает.
And the peasant drove him smartly, he had a fair, long beard. He was not an old man, somewhere about fifty, and he had on a grey peasant's smock. И бойко везет его мужик, славно помахивает, русая, длинная такая у него борода, и не то что старик, а так лет будет пятидесяти, серый мужичий на нем зипунишко.
Not far off was a village, he could see the black huts, and half the huts were burnt down, there were only the charred beams sticking up. И вот недалеко селение, виднеются избы черные-пречерные, а половина изб погорела, торчат только одни обгорелые бревна.
And as they drove in, there were peasant women drawn up along the road, a lot of women, a whole row, all thin and wan, with their faces a sort of brownish colour, especially one at the edge, a tall, bony woman, who looked forty, but might have been only twenty, with a long thin face. And in her arms was a little baby crying. And her breasts seemed so dried up that there was not a drop of milk in them. А при выезде выстроились на дороге бабы, много баб, целый ряд, всё худые, испитые, какие-то коричневые у них лица. Вот особенно одна с краю, такая костлявая, высокого роста, кажется, ей лет сорок, а может, и всего только двадцать, лицо длинное, худое, а на руках у нее плачет ребеночек, и груди-то, должно быть, у ней такие иссохшие, и ни капли в них молока.
And the child cried and cried, and held out its little bare arms, with its little fists blue from cold. И плачет, плачет дитя и ручки протягивает, голенькие, с кулачонками, от холоду совсем какие-то сизые.
"Why are they crying? - Что они плачут?
Why are they crying?" Mitya asked, as they dashed gaily by. Чего они плачут? - спрашивает, лихо пролетая мимо них, Митя.
"It's the babe," answered the driver, "the babe weeping." And Mitya was struck by his saying, in his peasant way, "the babe," and he liked the peasant's calling it a "babe." There seemed more pity in it. - Дитё, - отвечает ему ямщик, - дитё плачет. - И поражает Митю то, что он сказал по-своему, по-мужицки: "дитё", а не "дитя". И ему нравится, что мужик сказал "дитё": жалости будто больше.
"But why is it weeping?" Mitya persisted stupidly, "why are its little arms bare? Why don't they wrap it up?" - Да отчего оно плачет? - домогается, как глупый, Митя. - Почему ручки голенькие, почему его не закутают?
"The babe's cold, its little clothes are frozen and don't warm it." - А иззябло дитё, промерзла одежонка, вот и не греет.
"But why is it? - Да почему это так?
Why?" foolish Mitya still persisted. Почему? - все не отстает глупый Митя.
"Why, they're poor people, burnt out. They've no bread. They're begging because they've been burnt out." - А бедные, погорелые, хлебушка нетути, на погорелое место просят.
"No, no," Mitya, as it were, still did not understand. "Tell me why it is those poor mothers stand there? Why are people poor? Why is the babe poor? Why is the steppe barren? Why don't they hug each other and kiss? Why don't they sing songs of joy? Why are they so dark from black misery? Why don't they feed the babe?" - Нет, нет, - все будто еще не понимает Митя, - ты скажи: почему это стоят погорелые матери, почему бедны люди, почему бедно дитё, почему голая степь, почему они не обнимаются, не целуются, почему не поют песен радостных, почему они почернели так от черной беды, почему не кормят дитё?
And he felt that, though his questions were unreasonable and senseless, yet he wanted to ask just that, and he had to ask it just in that way. И чувствует он про себя, что хоть он и безумно спрашивает и без толку, но непременно хочется ему именно так спросить и что именно так и надо спросить.
And he felt that a passion of pity, such as he had never known before, was rising in his heart, that he wanted to cry, that he wanted to do something for them all, so that the babe should weep no more, so that the dark-faced, dried-up mother should not weep, that no one should shed tears again from that moment, and he wanted to do it at once, at once, regardless of all obstacles, with all the recklessness of the Karamazovs. И чувствует он еще, что подымается в сердце его какое-то никогда еще не бывалое в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе слез от сей минуты ни у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
"And I'm coming with you. I won't leave you now for the rest of my life, I'm coming with you", he heard close beside him Grushenka's tender voice, thrilling with emotion. - А и я с тобой, я теперь тебя не оставлю, на всю жизнь с тобой иду, - раздаются подле него милые, проникновенные чувством слова Грушеньки.
And his heart glowed, and he struggled forward towards the light, and he longed to live, to live, to go on and on, towards the new, beckoning light, and to hasten, hasten, now, at once! И вот загорелось все сердце его и устремилось к какому-то свету, и хочется ему жить и жить, идти и идти в какой-то путь, к новому зовущему свету, и скорее, скорее, теперь же, сейчас!
"What! -Что?
Where?" he exclaimed opening his eyes, and sitting up on the chest, as though he had revived from a swoon, smiling brightly. Куда? - восклицает он, открывая глаза и садясь на свой сундук, совсем как бы очнувшись от обморока, а сам светло улыбаясь.
Nikolay Parfenovitch was standing over him, suggesting that he should hear the protocol read aloud and sign it. Над ним стоит Николай Парфенович и приглашает его выслушать и подписать протокол.
Mitya guessed that he had been asleep an hour or more, but he did not hear Nikolay Parfenovitch. Догадался Митя, что спал он час или более, но он Николая Парфеновича не слушал.
He was suddenly struck by the fact that there was a pillow under his head, which hadn't been there when he had leant back, exhausted, on the chest. Его вдруг поразило, что под головой у него очутилась подушка, которой, однако, не было, когда он склонился в бессилии на сундук.
"Who put that pillow under my head? - Кто это мне под голову подушку принес?
Who was so kind?" he cried, with a sort of ecstatic gratitude, and tears in his voice, as though some great kindness had been shown him. Кто был такой добрый человек! - воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и бог знает какое благодеяние оказали ему.
He never found out who this kind man was; perhaps one of the peasant witnesses, or Nikolay Parfenovitch's little secretary, had compassionately thought to put a pillow under his head; but his whole soul was quivering with tears. Добрый человек так потом и остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от слез.
He went to the table and said that he would sign whatever they liked. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
"I've had a good dream, gentlemen," he said in a strange voice, with a new light, as of joy, in his face. - Я хороший сон видел, господа, - странно как-то произнес он, с каким-то новым, словно радостью озаренным лицом.
Chapter 9. IX
They Carry Mitya Away Увезли Митю
WHEN the protocol had been signed, Nikolay Parfenovitch turned solemnly to the prisoner and read him the Когда подписан был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился к обвиняемому и прочел ему
"Committal," setting forth, that in such a year, on such a day, in such a place, the investigating lawyer of such-and-such a district court, having examined so-and-so (to wit, Mitya) accused of this and of that (all the charges were carefully written out) and having considered that the accused, not pleading guilty to the charges made against him, had brought forward nothing in his defence, while the witnesses, so-and-so, and so-and-so, and the circumstances such-and-such testify against him, acting in accordance with such-and-such articles of the Statute Book, and so on, has ruled, that, in order to preclude so-and-so (Mitya) from all means of evading pursuit and judgment, he be detained in such-and-such a prison, which he hereby notifies to the accused and communicates a copy of this same "Committal" to the deputy prosecutor, and so on, and so on. "Постановление", гласившее, что такого-то года и такого-то дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного суда, допросив такого-то (то есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все вины были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не представил, а между тем свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями "Уложения о наказаниях" и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться от следствия и суда, заключить его в такой-то тюремный замок, о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т.д., и т. д.
In brief, Mitya was informed that he was, from that moment, a prisoner, and that he would be driven at once to the town, and there shut up in a very unpleasant place. Словом, Мите объявили, что он от сей минуты арестант и что повезут его сейчас в город, где и заключат в одно очень неприятное место.
Mitya listened attentively, and only shrugged his shoulders. Митя, внимательно выслушав, вскинул только плечами.
"Well, gentlemen, I don't blame you. I'm ready.... I understand that there's nothing else for you to do." -Что ж, господа, я вас не виню, я готов... Понимаю, что вам ничего более не остается.
Nikolay Parfenovitch informed him gently that he would be escorted at once by the rural police officer, Mavriky Mavrikyevitch, who happened to be on the spot.... Николай Парфенович мягко изъяснил ему, что свезет его тотчас же становой пристав Маврикий Маврикиевич, который как раз теперь тут случился...
"Stay," Mitya interrupted, suddenly, and impelled by uncontrollable feeling he pronounced, addressing all in the room: "Gentlemen, we're all cruel, we're all monsters, we all make men weep, and mothers, and babes at the breast, but of all, let it be settled here, now, of all I am the lowest reptile! - Стойте, - перебил вдруг Митя и с каким-то неудержимым чувством произнес, обращаясь ко всем в комнате: - Господа, все мы жестоки, все мы изверги, все плакать заставляем людей, матерей и грудных детей, но из всех - пусть уж так будет решено теперь - из всех я самый подлый гад!
I've sworn to amend, and every day I've done the same filthy things. Пусть! Каждый день моей жизни я, бия себя в грудь, обещал исправиться и каждый день творил все те же пакости.
I understand now that such men as I need a blow, a blow of destiny to catch them as with a noose, and bind them by a force from without. Понимаю теперь, что на таких, как я, нужен удар, удар судьбы, чтоб захватить его как в аркан и скрутить внешнею силой.
Never, never should I have risen of myself! Никогда, никогда не поднялся бы я сам собой!
But the thunderbolt has fallen. Но гром грянул.
I accept the torture of accusation, and my public shame; I want to suffer and by suffering I shall be purified. Принимаю муку обвинения и всенародного позора моего, пострадать хочу и страданием очищусь!
Perhaps I shall be purified, gentlemen? Ведь, может быть, и очищусь, господа, а?
But listen, for the last time, I am not guilty of my father's blood. Но услышьте, однако, в последний раз: в крови отца моего не повинен!
I accept my punishment, not because I killed him, but because I meant to kill him, and perhaps I really might have killed him. Still I mean to fight it out with you. I warn you of that. Принимаю казнь не за то, что убил его, а за то, что хотел убить и, может быть, в самом деле убил бы... Но все-таки я намерен с вами бороться и это вам возвещаю.
I'll fight it out with you to the end, and then God will decide. Буду бороться с вами до последнего конца, а там решит Бог!
Good-bye, gentlemen, don't be vexed with me for having shouted at you during the examination. Oh, I was still such a fool then.... In another minute I shall be a prisoner, but now, for the last time, as a free man, Dmitri Karamazov offers you his hand. Прощайте, господа, не сердитесь, что я за допросом кричал на вас, о, я был тогда еще так глуп... Чрез минуту я арестант, и теперь, в последний раз, Дмитрий Карамазов, как свободный еще человек, протягивает вам свою руку.
Saying good-bye to you, I say it to all men." Прощаясь с вами, с людьми прощусь!..
His voice quivered and he stretched out his hand, but Nikolay Parfenovitch, who happened to stand nearest to him, with a sudden, almost nervous movement, hid his hands behind his back. Г олос его задрожал, и он действительно протянул было руку, но Николай Парфенович, всех ближе к нему находившийся, как-то вдруг, почти судорожным каким-то жестом, припрятал свои руки назад.
Mitya instantly noticed this, and started. Митя мигом заметил это и вздрогнул.
He let his outstretched hand fall at once. Протянутую руку свою тотчас же опустил.
"The preliminary inquiry is not yet over," Nikolay Parfenovitch faltered, somewhat embarrassed. "We will continue it in the town, and I, for my part, of course, am ready to wish you all success... in your defence.... As a matter of fact, Dmitri Fyodorovitch, I've always been disposed to regard you as, so to speak, more unfortunate than guilty. All of us here, if I may make bold to speak for all, we are all ready to recognise that you are, at bottom, a young man of honour, but, alas, one who has been carried away by certain passions to a somewhat excessive degree..." - Следствие еще не заключилось, - залепетал Николай Парфенович, несколько сконфузясь, -продолжать будем еще в городе, и я, конечно, с моей стороны готов вам пожелать всякой удачи... к вашему оправданию... Собственно же вас, Дмитрий Федорович, я всегда наклонен считать за человека, так сказать, более несчастного, чем виновного... Мы вас все здесь, если только осмелюсь выразиться от лица всех, все мы готовы признать вас за благородного в основе своей молодого человека, но увы! увлеченного некоторыми страстями в степени несколько излишней...
Nikolay Parfenovitch's little figure was positively majestic by the time he had finished speaking. Маленькая фигурка Николая Парфеновича выразила под конец речи самую полную сановитость.
It struck Mitya that in another minute this "boy" would take his arm, lead him to another corner, and renew their conversation about "girls." У Мити мелькнуло было вдруг, что вот этот "мальчик" сейчас возьмет его под руку, уведет в другой угол и там возобновит с ним недавний еще разговор их о "девочках".
But many quite irrelevant and inappropriate thoughts sometimes occur even to a prisoner when he is being led out to execution. Но мало ли мелькает совсем посторонних и не идущих к делу мыслей иной раз даже у преступника, ведомого на смертную казнь.
"Gentlemen, you are good, you are humane, may I see her to say 'good-bye' for the last time?" asked Mitya. - Г оспода, вы добры, вы гуманны - могу я видеть ее, проститься в последний раз? - спросил Митя.
"Certainly, but considering... in fact, now it's impossible except in the presence of-" - Без сомнения, но в видах... одним словом, теперь уж нельзя не в присутствии...
"Oh, well, if it must be so, it must!" - Пожалуй, присутствуйте!
Grushenka was brought in, but the farewell was brief, and of few words, and did not at all satisfy Nikolay Parfenovitch. Привели Грушеньку, но прощание состоялось короткое, малословное и Николая Парфеновича не удовлетворившее.
Grushenka made a deep bow to Mitya. Грушенька глубоко поклонилась Мите.
"I have told you I am yours, and I will be yours. I will follow you for ever, wherever they may send you. - Сказала тебе, что твоя, и буду твоя, пойду с тобой навек, куда бы тебя ни решили.
Farewell; you are guiltless, though you've been your own undoing." Прощай, безвинно погубивший себя человек!
Her lips quivered, tears flowed from her eyes. Губки ее вздрогнули, слезы потекли из глаз.
"Forgive me, Grusha, for my love, for ruining you, too, with my love." - Прости, Г руша, меня за любовь мою, за то, что любовью моею и тебя сгубил!
Mitya would have said something more, but he broke off and went out. Митя хотел и еще что-то сказать, но вдруг сам прервал и вышел.
He was at once surrounded by men who kept a constant watch on him. Кругом него тотчас же очутились люди, не спускавшие с него глаз.
At the bottom of the steps to which he had driven up with such a dash the day before with Andrey's three horses, two carts stood in readiness. Внизу у крылечка, к которому он с таким громом подкатил вчера на Андреевой тройке, стояли уже готовые две телеги.
Mavriky Mavrikyevitch, a sturdy, thick-set man with a wrinkled face, was annoyed about something, some sudden irregularity. He was shouting angrily. Маврикий Маврикиевич, приземистый плотный человек, с обрюзглым лицом, был чем-то раздражен, каким-то внезапно случившимся беспорядком, сердился и кричал.
He asked Mitya to get into the cart with somewhat excessive surliness. Как-то слишком уже сурово пригласил он Митю взлезть на телегу.
"When I stood him drinks in the tavern, the man had quite a different face," thought Mitya, as he got in. "Прежде, как я в трактире поил его, совсем было другое лицо у человека", - подумал Митя влезая.
At the gates there was a crowd of people, peasants, women, and drivers. Trifon Borissovitch came down the steps too. All stared at Mitya. С крылечка спустился вниз и Трифон Борисович. У ворот столпились люди, мужики, бабы, ямщики, все уставились на Митю.
"Forgive me at parting, good people!" Mitya shouted suddenly from the cart. - Прощайте, Божьи люди! - крикнул им вдруг с телеги Митя.
"Forgive us too!" he heard two or three voices. - И нас прости, - раздались два-три голоса.
"Good-bye to you, too, Trifon Borissovitch!" - Прощай и ты, Трифон Борисыч!
But Trifon Borissovitch did not even turn round. He was, perhaps, too busy. Но Трифон Борисыч даже не обернулся, может быть уж очень был занят.
He, too, was shouting and fussing about something. Он тоже чего-то кричал и суетился.
It appeared that everything was not yet ready in the second cart, in which two constables were to accompany Mavriky Mavrikyevitch. Оказалось, что на второй телеге, на которой должны были сопровождать Маврикия Маврикиевича двое сотских, еще не все было в исправности.
The peasant who had been ordered to drive the second cart was pulling on his smock, stoutly maintaining that it was not his turn to go, but Akim's. Мужичонко, которого нарядили было на вторую тройку, натягивал зипунишко и крепко спорил, что ехать не ему, а Акиму.
But Akim was not to be seen. They ran to look for him. The peasant persisted and besought them to wait. Но Акима не было; за ним побежали; мужичонко настаивал и молил обождать.
"You see what our peasants are, Mavriky Mavrikyevitch. They've no shame!" exclaimed Trifon Borissovitch. "Akim gave you twenty-five copecks the day before yesterday. You've drunk it all and now you cry out. - Ведь это народ-то у нас, Маврикий Маврикиевич, совсем без стыда! - восклицал Трифон Борисыч. - Тебе Аким третьего дня дал четвертак денег, ты их пропил, а теперь кричишь.
I'm simply surprised at your good-nature, with our low peasants, Mavriky Mavrikyevitch, that's all I can say." Доброте только вашей удивляюсь с нашим подлым народом, Маврикий Маврикиевич, только это одно скажу!
"But what do we want a second cart for?" Mitya put in. "Let's start with the one, Mavriky Mavrikyevitch. I won't be unruly, I won't run away from you, old fellow. What do we want an escort for?" - Да зачем нам вторую тройку? - вступился было Митя, - поедем на одной, Маврикий Маврикич, небось не взбунтуюсь, не убегу от тебя, к чему конвой?
"I'll trouble you, sir, to learn how to speak to me if you've never been taught. I'm not 'old fellow' to you, and you can keep your advice for another time!" Mavriky Mavrikyevitch snapped out savagely, as though glad to vent his wrath. - А извольте, сударь, уметь со мной говорить, если еще не научены, я вам не ты, не извольте тыкать-с, да и советы на другой раз сберегите... -свирепо отрезал вдруг Мите Маврикий Маврикиевич, точно обрадовался сердце сорвать.
Mitya was reduced to silence. Митя примолк.
He flushed all over. Он весь покраснел.
A moment later he felt suddenly very cold. Чрез мгновение ему стало вдруг очень холодно.
The rain had ceased, but the dull sky was still overcast with clouds, and a keen wind was blowing straight in his face. Дождь перестал, но мутное небо все было обтянуто облаками, дул резкий ветер прямо в лицо.
"I've taken a chill," thought Mitya, twitching his shoulders. "Озноб, что ли, со мной", - подумал Митя, передернув плечами.
At last Mavriky Mavrikyevitch, too, got into the cart, sat down heavily, and, as though without noticing it, squeezed Mitya into the corner. Наконец влез в телегу и Маврикий Маврикиевич, уселся грузно, широко и, как бы не заметив, крепко потеснил собою Митю.
It is true that he was out of humour and greatly disliked the task that had been laid upon him. Правда, он был не в духе, и ему сильно не нравилось возложенное на него поручение.
"Good-bye, Trifon Borissovitch!" Mitya shouted again, and felt himself, that he had not called out this time from good-nature, but involuntarily, from resentment. - Прощай, Трифон Борисыч! - крикнул опять Митя, и сам почувствовал, что не от добродушия теперь закричал, а со злости, против воли крикнул.
But Trifon Borissovitch stood proudly, with both hands behind his back, and staring straight at Mitya with a stern and angry face, he made no reply. Но Трифон Борисыч стоял гордо, заложив назад обе руки и прямо уставясь на Митю, глядел строго и сердито и Мите ничего не ответил.
"Good-bye, Dmitri Fyodorovitch, good-bye!" he heard all at once the voice of Kalganov, who had suddenly darted out. -Прощайте, Дмитрий Федорович, прощайте!-раздался вдруг голос Калганова, вдруг откуда-то выскочившего.
Running up to the cart he held out his hand to Mitya. Подбежав к телеге, он протянул Мите руку.
He had no cap on. Был он без фуражки.
Mitya had time to seize and press his hand. Митя успел еще схватить и пожать его руку.
"Good-bye, dear fellow! I shan't forget your generosity," he cried warmly. - Прощай, милый человек, не забуду великодушия! - горячо воскликнул он.
But the cart moved and their hands parted. Но телега тронулась, и руки их разнялись.
The bell began ringing and Mitya was driven off. Зазвенел колокольчик - увезли Митю.
Kalganov ran back, sat down in a corner, bent his head, hid his face in his hands, and burst out crying. For a long while he sat like that, crying as though he were a little boy instead of a young man of twenty. А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, - плакал, точно был еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек.
Oh, he believed almost without doubt in Mitya's guilt. О, он поверил в виновность Мити почти вполне!
"What are these people? What can men be after this?" he exclaimed incoherently, in bitter despondency, almost despair. "Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!" - бессвязно восклицал он в горьком унынии, почти в отчаянии.
At that moment he had no desire to live. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете.
"Is it worth it? Is it worth it?" exclaimed the boy in his grief. "Стоит ли, стоит ли!" - восклицал огорченный юноша.
PART IV Часть четвертая
Book X. Книга десятая
The Boys Мальчики
Chapter 1. I
Kolya Krassotkin Коля Красоткин
IT was the beginning of November. Ноябрь в начале.
There had been a hard frost, eleven degrees Reaumur, without snow, but a little dry snow had fallen on the frozen ground during the night, and a keen dry wind was lifting and blowing it along the dreary streets of our town, especially about the market-place. У нас стал мороз градусов в одиннадцать, а с ним гололедица. На мерзлую землю упало в ночь немного сухого снегу, и ветер "сухой и острый" подымает его и метет по скучным улицам нашего городка и особенно по базарной площади.
It was a dull morning, but the snow had ceased. Утро мутное, но снежок перестал.
Not far from the market-place, close to Plotnikov's shop, there stood a small house, very clean both without and within. It belonged to Madame Krassotkin, the widow of a former provincial secretary, who had been dead for fourteen years. His widow, still a nice-looking woman of thirty-two, was living in her neat little house on her private means. Недалеко от площади, поблизости от лавки Плотниковых, стоит небольшой, очень чистенький и снаружи и снутри домик вдовы чиновника Красоткиной. Сам губернский секретарь Красоткин помер уже очень давно, тому назад почти четырнадцать лет, но вдова его, тридцатилетняя и до сих пор еще весьма смазливая собою дамочка, жива и живет в своем чистеньком домике "своим капиталом".
She lived in respectable seclusion; she was of a soft but fairly cheerful disposition. Живет она честно и робко, характера нежного, но довольно веселого.
She was about eighteen at the time of her husband's death; she had been married only a year and had just borne him a son. Осталась она после мужа лет восемнадцати, прожив с ним всего лишь около году и только что родив ему сына.
From the day of his death she had devoted herself heart and soul to the bringing up of her precious treasure, her boy Kolya. Though she had loved him passionately those fourteen years, he had caused her far more suffering than happiness. She had been trembling and fainting with terror almost every day, afraid he would fall ill, would catch cold, do something naughty, climb on a chair and fall off it, and so on and so on. С тех пор, с самой его смерти, она посвятила всю себя воспитанию этого своего нещечка мальчика Коли, и хоть любила его все четырнадцать лет без памяти, но уж, конечно, перенесла с ним несравненно больше страданий, чем выжила радостей, трепеща и умирая от страха чуть не каждый день, что он заболеет, простудится, нашалит, полезет на стул и свалится, и проч., и проч.
When Kolya began going to school, the mother devoted herself to studying all the sciences with him so as to help him, and go through his lessons with him. She hastened to make the acquaintance of the teachers and their wives, even made up to Kolya's schoolfellows, and fawned upon them in the hope of thus saving Kolya from being teased, laughed at, or beaten by them. Когда же Коля стал ходить в школу и потом в нашу прогимназию, то мать бросилась изучать вместе с ним все науки, чтобы помогать ему и репетировать с ним уроки, бросилась знакомиться с учителями и с их женами, ласкала даже товарищей Коли, школьников, и лисила пред ними, чтобы не трогали Колю, не насмехались над ним, не прибили его.
She went so far that the boys actually began to mock at him on her account and taunt him with being a "mother's darling." Довела до того, что мальчишки и в самом деле стали было чрез нее над ним насмехаться и начали дразнить его тем, что он маменькин сынок.
But the boy could take his own part. Но мальчик сумел отстоять себя.
He was a resolute boy, "tremendously strong," as was rumoured in his class, and soon proved to be the fact; he was agile, strong-willed, and of an audacious and enterprising temper. Был он смелый мальчишка, "ужасно сильный", как пронеслась и скоро утвердилась молва о нем в классе, был ловок, характера упорного, духа дерзкого и предприимчивого.
He was good at lessons, and there was a rumour in the school that he could beat the teacher, Dardanelov, at arithmetic and universal history. Учился он хорошо, и шла даже молва, что он и из арифметики, и из всемирной истории собьет самого учителя Дарданелова.
Though he looked down upon everyone, he was a good comrade and not supercilious. Но мальчик хоть и смотрел на всех свысока, вздернув носик, но товарищем был хорошим и не превозносился.
He accepted his schoolfellows' respect as his due, but was friendly with them. Уважение школьников принимал как должное, но держал себя дружелюбно.
Above all, he knew where to draw the line. He could restrain himself on occasion, and in his relations with the teachers he never overstepped that last mystic limit beyond which a prank becomes an unpardonable breach of discipline. Главное, знал меру, умел при случае сдержать себя самого, а в отношениях к начальству никогда не переступал некоторой последней и заветной черты, за которою уже проступок не может быть терпим, обращаясь в беспорядок, бунт и в беззаконие.
But he was as fond of mischief on every possible occasion as the smallest boy in the school, and not so much for the sake of mischief as for creating a sensation, inventing something, something effective and conspicuous. И однако, он очень, очень не прочь был пошалить при всяком удобном случае, пошалить как самый последний мальчишка, и не столько пошалить, сколько что-нибудь намудрить, начудесить, задать "экстрафеферу", шику, порисоваться.
He was extremely vain. Главное, был очень самолюбив.
He knew how to make even his mother give way to him; he was almost despotic in his control of her. Даже свою маму сумел поставить к себе в отношения подчиненные, действуя на нее почти деспотически.
She gave way to him, oh, she had given way to him for years. The one thought unendurable to her was that her boy had no great love for her. Она и подчинилась, о, давно уже подчинилась, и лишь не могла ни за что перенести одной только мысли, что мальчик ее "мало любит".
She was always fancying that Kolya was "unfeeling" to her, and at times, dissolving into hysterical tears, she used to reproach him with his coldness. Ей беспрерывно казалось, что Коля к ней "бесчувствен", и бывали случаи, что она, обливаясь истерическими слезами, начинала упрекать его в холодности.
The boy disliked this, and the more demonstrations of feeling were demanded of him, the more he seemed intentionally to avoid them. Мальчик этого не любил, и чем более требовали от него сердечных излияний, тем как бы нарочно становился неподатливее.
Yet it was not intentional on his part but instinctive- it was his character. Но происходило это у него не нарочно, а невольно - таков уж был характер.
His mother was mistaken; he was very fond of her. He only disliked "sheepish sentimentality," as he expressed it in his schoolboy language. Мать ошибалась: маму свою он очень любил, а не любил только "телячьих нежностей", как выражался он на своем школьническом языке.
There was a bookcase in the house containing a few books that had been his father's. Kolya was fond of reading, and had read several of them by himself. После отца остался шкап, в котором хранилось несколько книг; Коля любил читать и про себя прочел уже некоторые из них.
His mother did not mind that and only wondered sometimes at seeing the boy stand for hours by the bookcase poring over a book instead of going to play. Мать этим не смущалась и только дивилась иногда, как это мальчик, вместо того чтоб идти играть, простаивает у шкапа по целым часам над какою-нибудь книжкой.
And in that way Kolya read some things unsuitable for his age. И таким образом Коля прочел кое-что, чего бы ему нельзя еще было давать читать в его возрасте.
Though the boy, as a rule, knew where to draw the line in his mischief, he had of late begun to play pranks that caused his mother serious alarm. It is true there was nothing vicious in what he did, but a wild mad recklessness. Впрочем, в последнее время хоть мальчик и не любил переходить в своих шалостях известной черты, но начались шалости, испугавшие мать не на шутку, - правда, не безнравственные какие-нибудь, зато отчаянные, головорезные.
It happened that July, during the summer holidays, that the mother and son went to another district, forty-five miles away, to spend a week with a distant relation, whose husband was an official at the railway station (the very station, the nearest one to our town, from which a month later Ivan Fyodorovitch Karamazov set off for Moscow). Как раз в это лето, в июле месяце, во время вакаций, случилось так, что маменька с сынком отправились погостить на недельку в другой уезд, за семьдесят верст, к одной дальней родственнице, муж которой служил на станции железной дороги (той самой, ближайшей от нашего города станции, с которой Иван Федорович Карамазов месяц спустя отправился в Москву).
There Kolya began by carefully investigating every detail connected with the railways, knowing that he could impress his schoolfellows when he got home with his newly acquired knowledge. Там Коля начал с того, что оглядел железную дорогу в подробности, изучил распорядки, понимая, что новыми знаниями своими может блеснуть, возвратясь домой, между школьниками своей прогимназии.
But there happened to be some other boys in the place with whom he soon made friends. Some of them were living at the station, others in the neighbourhood; there were six or seven of them, all between twelve and fifteen, and two of them came from our town. Но нашлись там как раз в то время и еще несколько мальчиков, с которыми он и сошелся; одни из них проживали на станции, другие по соседству - всего молодого народа от двенадцати до пятнадцати лет сошлось человек шесть или семь, а из них двое случились и из нашего городка.
The boys played together, and on the fourth or fifth day of Kolya's stay at the station, a mad bet was made by the foolish boys. Kolya, who was almost the youngest of the party and rather looked down upon by the others in consequence, was moved by vanity or by reckless bravado to bet them two roubles that he would lie down between the rails at night when the eleven o'clock train was due, and would lie there without moving while the train rolled over him at full speed. Мальчики вместе играли, шалили, и вот на четвертый или на пятый день гощения на станции состоялось между глупою молодежью одно преневозможное пари в два рубля, именно: Коля, почти изо всех младший, а потому несколько презираемый старшими, из самолюбия или из беспардонной отваги, предложил, что он, ночью, когда придет одиннадцатичасовой поезд, ляжет между рельсами ничком и пролежит недвижимо, пока поезд пронесется над ним на всех парах.
It is true they made a preliminary investigation, from which it appeared that it was possible to lie so flat between the rails that the train could pass over without touching, but to lie there was no joke! Правда, сделано было предварительное изучение, из которого оказалось, что действительно можно так протянуться и сплющиться вдоль между рельсами, что поезд, конечно, пронесется и не заденет лежащего, но, однако же, каково пролежать!
Kolya maintained stoutly that he would. Коля стоял твердо, что пролежит.
At first they laughed at him, called him a little liar, a braggart, but that only egged him on. Над ним сначала смеялись, звали лгунишкой, фанфароном, но тем пуще его подзадорили.
What piqued him most was that these boys of fifteen turned up their noses at him too superciliously, and were at first disposed to treat him as "a small boy," not fit to associate with them, and that was an unendurable insult. Главное, эти пятнадцатилетние слишком уж задирали пред ним нос и сперва даже не хотели считать его товарищем, как "маленького", что было уже нестерпимо обидно.
And so it was resolved to go in the evening, half a mile from the station, so that the train might have time to get up full speed after leaving the station The boys assembled. И вот решено было отправиться с вечера за версту от станции, чтобы поезд, снявшись со станции, успел уже совсем разбежаться. Мальчишки собрались.
It was a pitch-dark night without a moon. Ночь настала безлунная, не то что темная, а почти черная.
At the time fixed, Kolya lay down between the rails. В надлежащий час Коля лег между рельсами.
The five others who had taken the bet waited among the bushes below the embankment, their hearts beating with suspense, which was followed by alarm and remorse. Пятеро остальных, державших пари, с замиранием сердца, а наконец в страхе и с раскаянием, ждали внизу насыпи подле дороги в кустах.
At last they heard in the distance the rumble of the train leaving the station. Наконец загремел вдали поезд, снявшийся со станции.
Two red lights gleamed out of the darkness; the monster roared as it approached. Засверкали из тьмы два красные фонаря, загрохотало приближающееся чудовище.
"Run, run away from the rails," the boys cried to Kolya from the bushes, breathless with terror. But it was too late: the train darted up and flew past. "Беги, беги долой с рельсов!" - закричали Коле из кустов умиравшие от страха мальчишки, но было уже поздно: поезд наскакал и промчался мимо.
The boys rushed to Kolya. He lay without moving. Мальчишки бросились к Коле: он лежал недвижимо.
They began pulling at him, lifting him up. Они стали его теребить, начали подымать.
He suddenly got up and walked away without a word. Он вдруг поднялся и молча сошел с насыпи.
Then he explained that he had lain there as though he were insensible to frighten them, but the fact was that he really had lost consciousness, as he confessed long after to his mother. Сойдя вниз, он объявил, что нарочно лежал как без чувств, чтоб их испугать, но правда была в том, что он и в самом деле лишился чувств, как и признался потом сам, уже долго спустя, своей маме.
In this way his reputation as "a desperate character," was established for ever. Таким образом слава "отчаянного" за ним укрепилась навеки.
He returned home to the station as white as a sheet. Воротился он домой на станцию бледный как полотно.
Next day he had a slight attack of nervous fever, but he was in high spirits and well pleased with himself. На другой день заболел слегка нервною лихорадкой, но духом был ужасно весел, рад и доволен.
The incident did not become known at once, but when they came back to the town it penetrated to the school and even reached the ears of the masters. Происшествие огласилось не сейчас, а уже в нашем городе, проникло в прогимназию и достигло до ее начальства.
But then Kolya's mother hastened to entreat the masters on her boy's behalf, and in the end Dardanelov, a respected and influential teacher, exerted himself in his favour, and the affair was ignored. Но тут маменька Коли бросилась молить начальство за своего мальчика и кончила тем, что его отстоял и упросил за него уважаемый и влиятельный учитель Дарданелов, и дело оставили втуне, как не бывшее вовсе.
Dardanelov was a middle-aged bachelor, who had been passionately in love with Madame Krassotkin for many years past, and had once already, about a year previously, ventured, trembling with fear and the delicacy of his sentiments, to offer her most respectfully his hand in marriage. But she refused him resolutely, feeling that to accept him would be an act of treachery to her son, though Dardanelov had, to judge from certain mysterious symptoms, reason for believing that he was not an object of aversion to the charming but too chaste and tender-hearted widow. Этот Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблен в госпожу Красоткину и уже раз, назад тому с год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности, рискнул было предложить ей свою руку; но она наотрез отказала, считая согласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов, по некоторым таинственным признакам, даже, может быть, имел бы некоторое право мечтать, что он не совсем противен прелестной, но уже слишком целомудренной и нежной вдовице.
Kolya's mad prank seemed to have broken the ice, and Dardanelov was rewarded for his intercession by a suggestion of hope. The suggestion, it is true, was a faint one, but then Dardanelov was such a paragon of purity and delicacy that it was enough for the time being to make him perfectly happy. Сумасшедшая шалость Коли, кажется, пробила лед, и Дарданелову за его заступничество сделан был намек о надежде, правда отдаленный, но и сам Дарданелов был феноменом чистоты и деликатности, а потому с него и того было покамест довольно для полноты его счастия.
He was fond of the boy, though he would have felt it beneath him to try and win him over, and was severe and strict with him in class. Мальчика он любил, хотя считал бы унизительным пред ним заискивать, и относился к нему в классах строго и требовательно.
Kolya, too, kept him at a respectful distance. He learned his lessons perfectly; he was second in his class, was reserved with Dardanelov, and the whole class firmly believed that Kolya was so good at universal history that he could "beat" even Dardanelov. Но Коля и сам держал его на почтительном расстоянии, уроки готовил отлично, был в классе вторым учеником, обращался к Дарданелову сухо, и весь класс твердо верил, что во всемирной истории Коля так силен, что "собьет" самого Дарданелова.
Kolya did indeed ask him the question, И действительно, Коля задал ему раз вопрос:
"Who founded Troy?" to which Dardanelov had made a very vague reply, referring to the movements and migrations of races, to the remoteness of the period, to the mythical legends. But the question, "Who had founded Troy?" that is, what individuals, he could not answer, and even for some reason regarded the question as idle and frivolous. "Кто основал Трою?" - на что Дарданелов отвечал лишь вообще про народы, их движения и переселения, про глубину времен, про баснословие, но на то, кто именно основал Трою, то есть какие именно лица, ответить не мог, и даже вопрос нашел почему-то праздным и несостоятельным.
But the boys remained convinced that Dardanelov did not know who founded Troy. Но мальчики так и остались в уверенности, что Дарданелов не знает, кто основал Трою.
Kolya had read of the founders of Troy in Smaragdov, whose history was among the books in his father's bookcase. Коля ж вычитал об основателях Трои у Смарагдова, хранившегося в шкапе с книгами, который остался после родителя.
In the end all the boys became interested in the question, who it was that had founded Troy, but Krassotkin would not tell his secret, and his reputation for knowledge remained unshaken. Кончилось тем, что всех даже мальчиков стало наконец интересовать: кто ж именно основал Трою, но Красоткин своего секрета не открывал, и слава знания оставалась за ним незыблемо.
After the incident on the railway a certain change came over Kolya's attitude to his mother. После случая на железной дороге у Коли в отношениях к матери произошла некоторая перемена.
When Anna Fyodorovna (Madame Krassotkin) heard of her son's exploit, she almost went out of her mind with horror. Когда Анна Федоровна (вдова Красоткина) узнала о подвиге сынка, то чуть не сошла с ума от ужаса.
She had such terrible attacks of hysterics, lasting with intervals for several days, that Kolya, seriously alarmed at last, promised on his honour that such pranks should never be repeated. С ней сделались такие страшные истерические припадки, продолжавшиеся с перемежками несколько дней, что испуганный уже серьезно Коля дал ей честное и благородное слово, что подобных шалостей уже никогда не повторится.
He swore on his knees before the holy image, and swore by the memory of his father, at Madame Krassotkin's instance, and the "manly" Kolya burst into tears like a boy of six. And all that day the mother and son were constantly rushing into each other's arms sobbing. Он поклялся на коленях пред образом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причем "мужественный" Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от "чувств", и мать и сын во весь тот день бросались друг другу в объятия и плакали сотрясаясь.
Next day Kolya woke up as "unfeeling" as before, but he had become more silent, more modest, sterner, and more thoughtful. На другой день Коля проснулся по-прежнему "бесчувственным", однако стал молчаливее, скромнее, строже, задумчивее.
Six weeks later, it is true, he got into another scrape, which even brought his name to the ears of our Justice of the Peace, but it was a scrape of quite another kind, amusing, foolish, and he did not, as it turned out, take the leading part in it, but was only implicated in it. Правда, месяца чрез полтора он опять было попался в одной шалости, и имя его сделалось даже известным нашему мировому судье, но шалость была уже совсем в другом роде, даже смешная и глупенькая, да и не сам он, как оказалось, совершил ее, а только очутился в нее замешанным.
But of this later. Но об этом как-нибудь после.
His mother still fretted and trembled, but the more uneasy she became, the greater were the hopes of Dardanelov. Мать продолжала трепетать и мучиться, а Дарданелов по мере тревог ее все более и более воспринимал надежду.
It must be noted that Kolya understood and divined what was in Dardanelov's heart and, of course, despised him profoundly for his "feelings"; he had in the past been so tactless as to show this contempt before his mother, hinting vaguely that he knew what Dardanelov was after. Надо заметить, что Коля понимал и разгадывал с этой стороны Дарданелова и, уж разумеется, глубоко презирал его за его "чувства"; прежде даже имел неделикатность выказывать это презрение свое пред матерью, отдаленно намекая ей, что понимает, чего добивается Дарданелов.
But from the time of the railway incident his behaviour in this respect also was changed; he did not allow himself the remotest allusion to the subject and began to speak more respectfully of Dardanelov before his mother, which the sensitive woman at once appreciated with boundless gratitude. But at the slightest mention of Dardanelov by a visitor in Kolya's presence, she would flush as pink as a rose. Но после случая на железной дороге он и на этот счет изменил свое поведение: намеков себе уже более не позволял, даже самых отдаленных, а о Дарданелове при матери стал отзываться почтительнее, что тотчас же с беспредельною благодарностью в сердце своем поняла чуткая Анна Федоровна, но зато при малейшем, самом нечаянном слове даже от постороннего какого-нибудь гостя о Дарданелове, если при этом находился Коля, вдруг вся вспыхивала от стыда, как роза.
At such moments Kolya would either stare out of the window scowling, or would investigate the state of his boots, or would shout angrily for "Perezvon," the big, shaggy, mangy dog, which he had picked up a month before, brought home, and kept for some reason secretly indoors, not showing him to any of his schoolfellows. Коля же в эти мгновения или смотрел нахмуренно в окно, или разглядывал, не просят ли у него сапоги каши, или свирепо звал Перезвона, лохматую, довольно большую и паршивую собаку, которую с месяц вдруг откуда-то приобрел, втащил в дом и держал почему-то в секрете в комнатах, никому ее не показывая из товарищей.
He bullied him frightfully, teaching him all sorts of tricks, so that the poor dog howled for him whenever he was absent at school, and when he came in, whined with delight, rushed about as if he were crazy, begged, lay down on the ground pretending to be dead, and so on; in fact, showed all the tricks he had taught him, not at the word of command, but simply from the zeal of his excited and grateful heart. Тиранил же ужасно, обучая ее всяким штукам и наукам, и довел бедную собаку до того, что та выла без него, когда он отлучался в классы, а когда приходил, визжала от восторга, скакала как полоумная, служила, валилась на землю и притворялась мертвою и проч., словом, показывала все штуки, которым ее обучили, уже не по требованию, а единственно от пылкости своих восторженных чувств и благодарного сердца.
I have forgotten, by the way, to mention that Kolya Krassotkin was the boy stabbed with a penknife by the boy already known to the reader as the son of Captain Snegiryov. Ilusha had been defending his father when the schoolboys jeered at him, shouting the nickname "wisp of tow." Кстати: я и забыл упомянуть, что Коля Красоткин был тот самый мальчик, которого знакомый уже читателю мальчик Илюша, сын отставного штабс-капитана Снегирева, пырнул перочинным ножичком в бедро, заступаясь за отца, которого школьники задразнили "мочалкой".
Chapter 2. II
Children Детвора
AND so on that frosty, snowy, and windy day in November, Kolya Krassotkin was sitting at home. Итак, в то морозное и сиверкое ноябрьское утро мальчик Коля Красоткин сидел дома.
It was Sunday and there was no school. Было воскресенье, и классов не было.
It had just struck eleven, and he particularly wanted to go out "on very urgent business," but he was left alone in charge of the house, for it so happened that all its elder inmates were absent owing to a sudden and singular event. Но пробило уже одиннадцать часов, а ему непременно надо было идти со двора "по одному весьма важному делу", а между тем он во всем доме оставался один и решительно как хранитель его, потому что так случилось, что все его старшие обитатели, по некоторому экстренному и оригинальному обстоятельству, отлучились со двора.
Madame Krassotkin had let two little rooms, separated from the rest of the house by a passage, to a doctor's wife with her two small children. В доме вдовы Красоткиной, чрез сени от квартиры, которую занимала она сама, отдавалась еще одна и единственная в доме квартирка из двух маленьких комнат внаймы, и занимала ее докторша с двумя малолетними детьми.
This lady was the same age as Anna Fyodorovna, and a great friend of hers. Her husband, the doctor, had taken his departure twelve months before, going first to Orenburg and then to Tashkend, and for the last six months she had not heard a word from him. Had it not been for her friendship with Madame Krassotkin, which was some consolation to the forsaken lady, she would certainly have completely dissolved away in tears. Эта докторша была одних лет с Анной Федоровной и большая ее приятельница, сам же доктор вот уже с год заехал куда-то сперва в Оренбург, а потом в Ташкент, и уже с полгода как от него не было ни слуху ни духу, так что если бы не дружба с госпожою Красоткиной, несколько смягчавшая горе оставленной докторши, то она решительно бы истекла от этого горя слезами.
And now, to add to her misfortunes, Katerina, her only servant, was suddenly moved the evening before to announce, to her mistress's amazement, that she proposed to bring a child into the world before morning. И вот надобно же было так случиться к довершению всех угнетений судьбы, что в эту же самую ночь, с субботы на воскресенье, Катерина, единственная служанка докторши, вдруг и совсем неожиданно для своей барыни объявила ей, что намерена родить к утру ребеночка.
It seemed almost miraculous to everyone that no one had noticed the probability of it before. Как случилось, что никто этого не заметил заранее, было для всех почти чудом.
The astounded doctor's wife decided to move Katerina while there was still time to an establishment in the town kept by a midwife for such emergencies. Пораженная докторша рассудила, пока есть еще время, свезти Катерину в одно приспособленное к подобным случаям в нашем городке заведение у повивальной бабушки.
As she set great store by her servant, she promptly carried out this plan and remained there looking after her. Так как служанкою этой она очень дорожила, то немедленно и исполнила свой проект, отвезла ее и, сверх того, осталась там при ней.
By the morning all Madame Krassotkin's friendly sympathy and energy were called upon to render assistance and appeal to someone for help in the case. Затем уже утром понадобилось почему-то все дружеское участие и помощь самой госпожи Красоткиной, которая при этом случае могла кого-то о чем-то попросить и оказать какое-то покровительство.
So both the ladies were absent from home, the Krassotkins' servant, Agafya, had gone out to the market, and Kolya was thus left for a time to protect and look after "the kids," that is, the son and daughter of the doctor's wife, who were left alone. Таким образом, обе дамы были в отлучке, служанка же самой госпожи Красоткиной, баба Агафья, ушла на базар, и Коля очутился таким образом на время хранителем и караульщиком "пузырей", то есть мальчика и девочки докторши, оставшихся одинешенькими.
Kolya was not afraid of taking care of the house, besides he had Perezvon, who had been told to lie flat, without moving, under the bench in the hall. Every time Kolya, walking to and fro through the rooms, came into the hall, the dog shook his head and gave two loud and insinuating taps on the floor with his tail, but alas! the whistle did not sound to release him. Караулить дом Коля не боялся, с ним к тому же был Перезвон, которому повелено было лежать ничком в передней под лавкой "без движений" и который именно поэтому каждый раз, как входил в переднюю расхаживавший по комнатам Коля, вздрагивал головой и давал два твердые и заискивающие удара хвостом по полу, но увы, призывного свиста не раздавалось.
Kolya looked sternly at the luckless dog, who relapsed again into obedient rigidity. Коля грозно взглядывал на несчастного пса, и тот опять замирал в послушном оцепенении.
The one thing that troubled Kolya was "the kids." Но если что смущало Колю, то единственно "пузыри".
He looked, of course, with the utmost scorn on Katerina's unexpected adventure, but he was very fond of the bereaved "kiddies," and had already taken them a picture-book. На нечаянное приключение с Катериной он, разумеется, смотрел с самым глубоким презрением, но осиротевших пузырей он очень любил и уже снес им какую-то детскую книжку.
Nastya, the elder, a girl of eight, could read, and Kostya, the boy, aged seven, was very fond of being read to by her. Настя, старшая девочка, восьми уже лет, умела читать, а младший пузырь, семилетний мальчик Костя, очень любил слушать, когда Настя ему читает.
Krassotkin could, of course, have provided more diverting entertainment for them. He could have made them stand side by side and played soldiers with them, or sent them hiding all over the house. Разумеется, Красоткин мог бы их занять интереснее, то есть поставить обоих рядом и начать с ними играть в солдаты или прятаться по всему дому.
He had done so more than once before and was not above doing it, so much so that a report once spread at school that Krassotkin played horses with the little lodgers at home, prancing with his head on one side like a trace-horse. But Krassotkin haughtily parried this thrust, pointing out that to play horses with boys of one's own age, boys of thirteen, would certainly be disgraceful "at this date," but that he did it for the sake of "the kids" because he liked them, and no one had a right to call him to account for his feelings. Это он не раз уже делал прежде и не брезгал делать, так что даже в классе у них разнеслось было раз, что Красоткин у себя дома играет с маленькими жильцами своими в лошадки, прыгает за пристяжную и гнет голову, но Красоткин гордо отпарировал это обвинение, выставив на вид, что со сверстниками, с тринадцатилетними, действительно было бы позорно играть "в наш век" в лошадки, но что он делает это для "пузырей", потому что их любит, а в чувствах его никто не смеет у него спрашивать отчета.
The two "kids" adored him. Зато и обожали же его оба "пузыря".
But on this occasion he was in no mood for games. Но на сей раз было не до игрушек.
He had very important business of his own before him, something almost mysterious. Meanwhile time was passing and Agafya, with whom he could have left the children, would not come back from market. Ему предстояло одно очень важное собственное дело, и на вид какое-то почти даже таинственное, между тем время уходило, а Агафья, на которую можно бы было оставить детей, все еще не хотела возвратиться с базара.
He had several times already crossed the passage, opened the door of the lodgers' room and looked anxiously at "the kids" who were sitting over the book, as he had bidden them. Every time he opened the door they grinned at him, hoping he would come in and would do something delightful and amusing. Он несколько раз уже переходил чрез сени, отворял дверь к докторше и озабоченно оглядывал "пузырей", которые, по его приказанию, сидели за книжкой, и каждый раз, как он отворял дверь, молча улыбались ему во весь рот, ожидая, что вот он войдет и сделает что-нибудь прекрасное и забавное.
But Kolya was bothered and did not go in. Но Коля был в душевной тревоге и не входил.
At last it struck eleven and he made up his mind, once for all, that if that "damned" Agafya did not come back within ten minutes he should go out without waiting for her, making "the kids" promise, of course, to be brave when he was away, not to be naughty, not to cry from fright. Наконец пробило одиннадцать, и он твердо и окончательно решил, что если чрез десять минут "проклятая" Агафья не воротится, то он уйдет со двора, ее не дождавшись, разумеется взяв с "пузырей" слово, что они без него не струсят, не нашалят и не будут от страха плакать.
With this idea he put on his wadded winter overcoat with its catskin fur collar, slung his satchel round his shoulder, and, regardless of his mother's constantly reiterated entreaties that he would always put on goloshes in such cold weather, he looked at them contemptuously as he crossed the hall and went out with only his boots on. В этих мыслях он оделся в свое ватное зимнее пальтишко с меховым воротником из какого-то котика, навесил через плечо свою сумку и, несмотря на прежние неоднократные мольбы матери, чтоб он по "такому холоду", выходя со двора, всегда надевал калошки, только с презрением посмотрел на них, проходя чрез переднюю, и вышел в одних сапогах.
Perezvon, seeing him in his outdoor clothes, began tapping nervously, yet vigorously, on the floor with his tail. Twitching all over, he even uttered a plaintive whine. But Kolya, seeing his dog's passionate excitement, decided that it was a breach of discipline, kept him for another minute under the bench, and only when he had opened the door into the passage, whistled for him. Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по полу, нервно подергиваясь всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но Коля, при виде такой страстной стремительности своего пса, заключил, что это вредит дисциплине, и хоть минуту, а выдержал его еще под лавкой и, уже отворив только дверь в сени, вдруг свистнул его.
The dog leapt up like a mad creature and rushed bounding before him rapturously. Пес вскочил как сумасшедший и бросился скакать пред ним от восторга.
Kolya opened the door to peep at "the kids." Перейдя сени, Коля отворил дверь к "пузырям".
They were both sitting as before at the table, not reading but warmly disputing about something. Оба по-прежнему сидели за столиком, но уже не читали, а жарко о чем-то спорили.
The children often argued together about various exciting problems of life, and Nastya, being the elder, always got the best of it. If Kostya did not agree with her, he almost always appealed to Kolya Krassotkin, and his verdict was regarded as infallible by both of them. Эти детки часто друг с другом спорили о разных вызывающих житейских предметах, причем Настя, как старшая, всегда одерживала верх; Костя же, если не соглашался с нею, то всегда почти шел апеллировать к Коле Красоткину, и уж как тот решал, так оно и оставалось в виде абсолютного приговора для всех сторон.
This time the "kids"' discussion rather interested Krassotkin, and he stood still in the passage to listen. На этот раз спор "пузырей" несколько заинтересовал Красоткина, и он остановился в дверях послушать.
The children saw he was listening and that made them dispute with even greater energy. Детки видели, что он слушает, и тем еще с большим азартом продолжали свое препирание.
"I shall never, never believe," Nastya prattled, "that the old women find babies among the cabbages in the kitchen garden. - Никогда, никогда я не поверю, - горячо лепетала Настя, - что маленьких деток повивальные бабушки находят в огороде, между грядками с капустой.
It's winter now and there are no cabbages, and so the old woman couldn't have taken Katerina a daughter." Теперь уж зима, и никаких грядок нет, и бабушка не могла принести Катерине дочку.
Kolya whistled to himself. - Фью! - присвистнул про себя Коля.
"Or perhaps they do bring babies from somewhere, but only to those who are married." - Или вот как: они приносят откуда-нибудь, но только тем, которые замуж выходят.
Kostya stared at Nastya and listened, pondering profoundly. Костя пристально смотрел на Настю, глубокомысленно слушал и соображал.
"Nastya, how silly you are!" he said at last, firmly and calmly. "How can Katerina have a baby when she isn't married?" - Настя, какая ты дура, - произнес он наконец твердо и не горячась, - какой же может быть у Катерины ребеночек, когда она не замужем?
Nastya was exasperated. Настя ужасно загорячилась.
"You know nothing about it," she snapped irritably. "Perhaps she has a husband, only he is in prison, so now she's got a baby." - Ты ничего не понимаешь, - раздражительно оборвала она, - может, у нее муж был, но только в тюрьме сидит, а она вот и родила.
"But is her husband in prison?" the matter-of-fact Kostya inquired gravely. - Да разве у нее муж в тюрьме сидит? - важно осведомился положительный Костя.
"Or, I tell you what," Nastya interrupted impulsively, completely rejecting and forgetting her first hypothesis. "She hasn't a husband, you are right there, but she wants to be married, and so she's been thinking of getting married, and thinking and thinking of it till now she's got it, that is, not a husband but a baby." - Или вот что, - стремительно перебила Настя, совершенно бросив и забыв свою первую гипотезу, - у нее нет мужа, это ты прав, но она хочет выйти замуж, вот и стала думать, как выйдет замуж, и все думала, все думала и до тех пор думала, что вот он у ней и стал не муж, а ребеночек.
"Well, perhaps so," Kostya agreed, entirely vanquished. "But you didn't say so before. So how could I tell?" - Ну разве так, - согласился совершенно побежденный Костя, - а ты этого раньше не сказала, так как же я мог знать.
"Come, kiddies," said Kolya, stepping into the room. "You're terrible people, I see." - Ну, детвора, - произнес Коля, шагнув к ним в комнату, - опасный вы, я вижу, народ!
"And Perezvon with you!" grinned Kostya, and began snapping his fingers and calling Perezvon. - И Перезвон с вами? - осклабился Костя и начал прищелкивать пальцами и звать Перезвона.
"I am in a difficulty, kids," Krassotkin began solemnly, "and you must help me. Agafya must have broken her leg, since she has not turned up till now, that's certain. I must go out. - Пузыри, я в затруднении, - начал важно Красоткин, - и вы должны мне помочь: Агафья, конечно, ногу сломала, потому что до сих пор не является, это решено и подписано, мне же необходимо со двора.
Will you let me go?" Отпустите вы меня али нет?
The children looked anxiously at one another. Their smiling faces showed signs of uneasiness, but they did not yet fully grasp what was expected of them. Дети озабоченно переглянулись друг с другом, осклабившиеся лица их стали выражать беспокойство. Они, впрочем, еще не понимали вполне, чего от них добиваются.
"You won't be naughty while I am gone? - Шалить без меня не будете?
You won't climb on the cupboard and break your legs? Не полезете на шкап, не сломаете ног?
You won't be frightened alone and cry?" Не заплачете от страха одни?
A look of profound despondency came into the children's faces. На лицах детей выразилась страшная тоска.
"And I could show you something as a reward, a little copper cannon which can be fired with real gunpowder." - А я бы вам за то мог вещицу одну показать, пушечку медную, из которой можно стрелять настоящим порохом.
The children's faces instantly brightened. Лица деток мгновенно прояснились.
"Show us the cannon," said Kostya, beaming all over. - Покажите пушечку, - весь просиявший, проговорил Костя.
Krassotkin put his hand in his satchel, and pulling out a little bronze cannon stood it on the table. Красоткин запустил руку в свою сумку и, вынув из нее маленькую бронзовую пушечку, поставил ее на стол.
"Ah, you are bound to ask that! - То-то покажите!
Look, it's on wheels." He rolled the toy on along the table. "And it can be fired off, too. Смотри, на колесках, - прокатил он игрушку по столу, - и стрелять можно.
It can be loaded with shot and fired off." Дробью зарядить и стрелять.
"And it could kill anyone?" - И убьет?
"It can kill anyone; you've only got to aim at anybody," and Krassotkin explained where the powder had to be put, where the shot should be rolled in, showing a tiny hole like a touch-hole, and told them that it kicked when it was fired. - Всех убьет, только стоит навести, - и Красоткин растолковал, куда положить порох, куда вкатить дробинку, показал на дырочку в виде затравки и рассказал, что бывает откат.
The children listened with intense interest. Дети слушали со страшным любопытством.
What particularly struck their imagination was that the cannon kicked. Особенно поразило их воображение, что бывает откат.
"And have you got any powder?" Nastya inquired. -А у вас есть порох? - осведомилась Настя.
"Yes." - Есть.
"Show us the powder, too," she drawled with a smile of entreaty. - Покажите и порох, - протянула она с просящею улыбкой.
Krassotkin dived again into his satchel and pulled out a small flask containing a little real gunpowder. He had some shot, too, in a screw of paper. Красоткин опять слазил в сумку и вынул из нее маленький пузырек, в котором действительно было насыпано несколько настоящего пороха, а в свернутой бумажке оказалось несколько крупинок дроби.
He even uncorked the flask and shook a little powder into the palm of his hand. Он даже откупорил пузырек и высыпал немножко пороху на ладонь.
"One has to be careful there's no fire about, or it would blow up and kill us all," Krassotkin warned them sensationally. - Вот, только не было бы где огня, а то так и взорвет и нас всех перебьет, - предупредил для эффекта Красоткин.
The children gazed at the powder with an awe-stricken alarm that only intensified their enjoyment. Дети рассматривали порох с благоговейным страхом, еще усилившим наслаждение.
But Kostya liked the shot better. Но Косте больше понравилась дробь.
"And does the shot burn?" he inquired. - А дробь не горит? - осведомился он.
"No, it doesn't." - Дробь не горит.
"Give me a little shot," he asked in an imploring voice. - Подарите мне немножко дроби, - проговорил он умоляющим голоском.
"I'll give you a little shot; here, take it, but don't show it to your mother till I come back, or she'll be sure to think it's gunpowder, and will die of fright and give you a thrashing." - Дроби немножко подарю, вот, бери, только маме своей до меня не показывай, пока я не приду обратно, а то подумает, что это порох, и так и умрет от страха, а вас выпорет.
"Mother never does whip us," Nastya observed at once. - Мама нас никогда не сечет розгой, - тотчас же заметила Настя.
"I know, I only said it to finish the sentence. - Знаю, я только для красоты слога сказал.
And don't you ever deceive your mother except just this once, until I come back. И маму вы никогда не обманывайте, но на этот раз - пока я приду.
And so, kiddies, can I go out? Итак, пузыри, можно мне идти или нет?
You won't be frightened and cry when I'm gone?" Не заплачете без меня от страха?
"We sha-all cry," drawled Kostya, on the verge of tears already. - За-пла-чем, - протянул Костя, уже приготовляясь плакать.
"We shall cry, we shall be sure to cry," Nastya chimed in with timid haste. - Заплачем, непременно заплачем! - подхватила пугливою скороговоркой и Настя.
"Oh, children, children, how fraught with peril are your years! - Ох, дети, дети, как опасны ваши лета.
There's no help for it, chickens; I shall have to stay with you I don't know how long. Нечего делать, птенцы, придется с вами просидеть не знаю сколько.
And time is passing, time is passing, oogh!" А время-то, время-то, ух!
"Tell Perezvon to pretend to be dead!" Kostya begged. - А прикажите Перезвону мертвым притвориться, - попросил Костя.
"There's no help for it, we must have recourse to Perezvon. - Да уж нечего делать, придется прибегнуть и к Перезвону.
Ici, Perezvon." And Kolya began giving orders to the dog, who performed all his tricks. Иси, Перезвон! - И Коля начал повелевать собаке, а та представлять все, что знала.
He was a rough-haired dog, of medium size, with a coat of a sort of lilac-grey colour. Это была лохматая собака, величиной с обыкновенную дворняжку, какой-то серо-лиловой шерсти.
He was blind in his right eye, and his left ear was torn. Правый глаз ее был крив, а левое ухо почему-то с разрезом.
He whined and jumped, stood and walked on his hind legs, lay on his back with his paws in the air, rigid as though he were dead. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на задних лапах, бросалась на спину всеми четырьмя лапами вверх и лежала без движения как мертвая.
While this last performance was going on, the door opened and Agafya, Madame Krassotkin's servant, a stout woman of forty, marked with small-pox, appeared in the doorway. She had come back from market and had a bag full of provisions in her hand. Во время этой последней штуки отворилась дверь, и Агафья, толстая служанка госпожи Красоткиной, рябая баба лет сорока, показалась на пороге, возвратясь с базара с кульком накупленной провизии в руке.
Holding up the bag of provisions in her left hand she stood still to watch the dog. Она стала и, держа в левой руке на отвесе кулек, принялась глядеть на собаку.
Though Kolya had been so anxious for her return, he did not cut short the performance, and after keeping Perezvon dead for the usual time, at last he whistled to him. The dog jumped up and began bounding about in his joy at having done his duty. Коля, как ни ждал Агафьи, представления не прервал и, выдержав Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул ему: собака вскочила и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг.
"Only think, a dog!" Agafya observed sententiously. - Вишь, пес! - проговорила назидательно Агафья.
"Why are you late, female?" asked Krassotkin sternly. - А ты чего, женский пол, опоздала? - спросил грозно Красоткин.
"Female, indeed! Go on with you, you brat." - Женский пол, ишь пупырь!
"Brat?" - Пупырь?
"Yes, a brat. - И пупырь.
What is it to you if I'm late; if I'm late, you may be sure I have good reason," muttered Agafya, busying herself about the stove, without a trace of anger or displeasure in her voice. She seemed quite pleased, in fact, to enjoy a skirmish with her merry young master. Что тебе, что я опоздала, значит, так надо, коли опоздала, - бормотала Агафья, принимаясь возиться около печки, но совсем не недовольным и не сердитым голосом, а, напротив, очень довольным, как будто радуясь случаю позубоскалить с веселым барчонком.
"Listen, you frivolous young woman," Krassotkin began, getting up from the sofa, "can you swear by all you hold sacred in the world and something else besides, that you will watch vigilantly over the kids in my absence? - Слушай, легкомысленная старуха, - начал, вставая с дивана, Красоткин, - можешь ты мне поклясться всем, что есть святого в этом мире, и сверх того чем-нибудь еще, что будешь наблюдать за пузырями в мое отсутствие неустанно?
I am going out." Я ухожу со двора.
"And what am I going to swear for?" laughed Agafya. "I shall look after them without that." - А зачем я тебе клястись стану? - засмеялась Агафья, - и так присмотрю.
"No, you must swear on your eternal salvation. - Нет, не иначе как поклявшись вечным спасением души твоей.
Else I shan't go." Иначе не уйду.
"Well, don't then. -И не уходи.
What does it matter to me? It's cold out; stay at home." Мне како дело, на дворе мороз, сиди дома.
"Kids," Kolya turned to the children, "this woman will stay with you till I come back or till your mother comes, for she ought to have been back long ago. - Пузыри, - обратился Коля к деткам, - эта женщина останется с вами до моего прихода или до прихода вашей мамы, потому что и той давно бы воротиться надо.
She will give you some lunch, too. Сверх того, даст вам позавтракать.
You'll give them something, Agafya, won't you?" Дашь чего-нибудь им, Агафья?
"That I can do." - Это возможно.
"Good-bye, chickens, I go with my heart at rest. - До свидания, птенцы, ухожу со спокойным сердцем.
And you, granny," he added gravely, in an undertone, as he passed Agafya, "I hope you'll spare their tender years and not tell them any of your old woman's nonsense about Katerina. А ты, бабуся, - вполголоса и важно проговорил он, проходя мимо Агафьи, - надеюсь, не станешь им врать обычные ваши бабьи глупости про Катерину, пощадишь детский возраст.
Ici, Perezvon!" Иси, Перезвон!
"Get along with you!" retorted Agafya, really angry this time. "Ridiculous boy! - И ну тебя к Богу, - огрызнулась уже с сердцем Агафья. - Смешной!
You want a whipping for saying such things, that's what you want!" Выпороть самого-то, вот что, за такие слова.
Chapter 3. III
The Schoolboy Школьник
BUT Kolya did not hear her. Но Коля уже не слушал.
At last he could go out. Наконец-то он мог уйти.
As he went out at the gate he looked round him, shrugged up his shoulders, and saying Выйдя за ворота, он огляделся, передернул плечиками и, проговорив:
"It is freezing," went straight along the street and turned off to the right towards the market-place. "Мороз!", направился прямо по улице и потом направо по переулку к базарной площади.
When he reached the last house but one before the market-place he stopped at the gate, pulled a whistle out of his pocket, and whistled with all his might as though giving a signal. Не доходя одного дома до площади, он остановился у ворот, вынул из кармашка свистульку и свистнул изо всей силы, как бы подавая условный знак.
He had not to wait more than a minute before a rosy-cheeked boy of about eleven, wearing a warm, neat and even stylish coat, darted out to meet him. Ему пришлось ждать не более минуты, из калитки вдруг выскочил к нему румяненький мальчик, лет одиннадцати, тоже одетый в теплое, чистенькое и даже щегольское пальтецо.
This was Smurov, a boy in the preparatory class (two classes below Kolya Krassotkin), son of a well-to-do official. Apparently he was forbidden by his parents to associate with Krassotkin, who was well known to be a desperately naughty boy, so Smurov was obviously slipping out on the sly. Это был мальчик Смуров, состоявший в приготовительном классе (тогда как Коля Красоткин был уже двумя классами выше), сын зажиточного чиновника и которому, кажется, не позволяли родители водиться с Красоткиным, как с известнейшим отчаянным шалуном, так что Смуров, очевидно, выскочил теперь украдкой.
He was- if the reader has not forgotten one of the group of boys who two months before had thrown stones at Ilusha. He was the one who told Alyosha about Ilusha. Этот Смуров, если не забыл читатель, был один из той группы мальчиков, которые два месяца тому назад кидали камнями через канаву в Илюшу и который рассказывал тогда про Илюшу Алеше Карамазову.
"I've been waiting for you for the last hour, Krassotkin," said Smurov stolidly, and the boys strode towards the market-place. - Я вас уже целый час жду, Красоткин, - с решительным видом проговорил Смуров, и мальчики зашагали к площади.
"I am late," answered Krassotkin. "I was detained by circumstances. - Запоздал, - ответил Красоткин. - Есть обстоятельства.
You won't be thrashed for coming with me?" Тебя не выпорют, что ты со мной?
"Come, I say, I'm never thrashed! - Ну полноте, разве меня порют?
And you've got Perezvon with you?" И Перезвон с вами?
"Yes." - И Перезвон!
"You're taking him, too?" -Вы и его туда?
"Yes." - И его туда.
"Ah! if it were only Zhutchka!" - Ах, кабы Жучка!
"That's impossible. - Нельзя Жучку.
Zhutchka's non-existent. Жучка не существует.
Zhutchka is lost in the mists of obscurity." Жучка исчезла во мраке неизвестности.
"Ah! couldn't we do this?" Smurov suddenly stood still. "You see Ilusha says that Zhutchka was a shaggy, greyish, smoky-looking dog like Perezvon. Couldn't you tell him this is Zhutchka, and he might believe you?" - Ах, нельзя ли бы так, - приостановился вдруг Смуров, - ведь Илюша говорит, что Жучка тоже была лохматая и тоже такая же седая, дымчатая, как и Перезвон, - нельзя ли сказать, что это та самая Жучка и есть, он, может быть, и поверит?
"Boy, shun a lie, that's one thing; even with a good object- that's another. - Школьник, гнушайся лжи, это раз; даже для доброго дела, два.
Above all, I hope you've not told them anything about my coming." А главное, надеюсь, ты там не объявлял ничего о моем приходе.
"Heaven forbid! I know what I am about. - Боже сохрани, я ведь понимаю же.
But you won't comfort him with Perezvon," said Smurov, with a sigh. "You know his father, the captain, 'the wisp of tow,' told us that he was going to bring him a real mastiff pup, with a black nose, to-day. He thinks that would comfort Ilusha; but I doubt it." Но Перезвоном его не утешишь, - вздохнул Смуров. - Знаешь что: отец этот, капитан, мочалка-то, говорил нам, что сегодня щеночка ему принесет, настоящего меделянского, с черным носом; он думает, что этим утешит Илюшу, только вряд ли?
"And how is Ilusha?" - А каков он сам, Илюша-то?
"Ah, he is bad, very bad! - Ах, плох, плох!
I believe he's in consumption: he is quite conscious, but his breathing! His breathing's gone wrong. Я думаю, у него чахотка. Он весь в памяти, только так дышит-дышит, нехорошо он дышит.
The other day he asked to have his boots on to be led round the room. He tried to walk, but he couldn't stand. Намедни попросил, чтоб его поводили, обули его в сапожки, пошел было, да и валится.
'Ah, I told you before, father,' he said, 'that those boots were no good. I could never walk properly in them.' "Ах, говорит, я говорил тебе, папа, что у меня дурные сапожки, прежние, в них и прежде было неловко ходить".
He fancied it was his boots that made him stagger, but it was simply weakness, really. Это он думал, что он от сапожек с ног валится, а он просто от слабости.
He won't live another week. Недели не проживет.
Herzenstube is looking after him. Герценштубе ездит.
Now they are rich again- they've got heaps of money. Теперь они опять богаты, у них много денег.
"They are rogues." - Шельмы.
"Who are rogues?" - Кто шельмы?
"Doctors and the whole crew of quacks collectively, and also, of course, individually. - Доктора, и вся медицинская сволочь, говоря вообще, и, уж, разумеется, в частности.
I don't believe in medicine. Я отрицаю медицину.
It's a useless institution. Бесполезное учреждение.
I mean to go into all that. Я, впрочем, все это исследую.
But what's that sentimentality you've got up there? Что это у вас там за сентиментальности, однако, завелись?
The whole class seems to be there every day." Вы там всем классом, кажется, пребываете?
"Not the whole class: it's only ten of our fellows who go to see him every day. - Не всем, а так человек десять наших ходит туда, всегда, всякий день.
There's nothing in that." Это ничего.
"What I don't understand in all this is the part that Alexey Karamazov is taking in it. His brother's going to be tried to-morrow or next day for such a crime, and yet he has so much time to spend on sentimentality with boys." - Удивляет меня во всем этом роль Алексея Карамазова: брата его завтра или послезавтра судят за такое преступление, а у него столько времени на сентиментальничанье с мальчиками!
"There's no sentimentality about it. - Совсем тут никакого нет сентиментальничанья.
You are going yourself now to make it up with Ilusha." Сам же вот идешь теперь с Илюшей мириться.
"Make it up with him? - Мириться?
What an absurd expression! Смешное выражение.
But I allow no one to analyse my actions." Я, впрочем, никому не позволяю анализировать мои поступки.
"And how pleased Ilusha will be to see you! - А как Илюша будет тебе рад!
He has no idea that you are coming. Он и не воображает, что ты придешь.
Why was it, why was it you wouldn't come all this time?" Smurov cried with sudden warmth. Почему, почему ты так долго не хотел идти? -воскликнул вдруг с жаром Смуров.
"My dear boy, that's my business, not yours. - Милый мальчик, это мое дело, а не твое.
I am going of myself because I choose to, but you've all been hauled there by Alexey Karamazov- there's a difference, you know. Я иду сам по себе, потому что такова моя воля, а вас всех притащил туда Алексей Карамазов, значит, разница.
And how do you know? I may not be going to make it up at all. И почем ты знаешь, я, может, вовсе не мириться иду?
It's a stupid expression." Глупое выражение.
"It's not Karamazov at all; it's not his doing. - Вовсе не Карамазов, совсем не он.
Our fellows began going there of themselves. Of course, they went with Karamazov at first. Просто наши сами туда стали ходить, конечно сперва с Карамазовым.
And there's been nothing of that sort of silliness. И ничего такого не было, никаких глупостей.
First one went, and then another. Сначала один, потом другой.
His father was awfully pleased to see us. Отец был ужасно нам рад.
You know he will simply go out of his mind if Ilusha dies. Ты знаешь, он просто с ума сойдет, коль умрет Илюша.
He sees that Ilusha's dying. Он видит, что Илюша умрет.
And he seems so glad we've made it up with Ilusha. А нам-то как рад, что мы с Илюшей помирились.
Ilusha asked after you, that was all. Илюша о тебе спрашивал, ничего больше не прибавил.
He just asks and says no more. Спросит и замолчит.
His father will go out of his mind or hang himself. А отец с ума сойдет или повесится.
He behaved like a madman before. Он ведь и прежде держал себя как помешанный.
You know he is a very decent man. We made a mistake then. Знаешь, он благородный человек, и тогда вышла ошибка.
It's all the fault of that murderer who beat him then." Все этот отцеубийца виноват, что избил его тогда.
"Karamazov's a riddle to me all the same. - А все-таки Карамазов для меня загадка.
I might have made his acquaintance long ago, but I like to have a proper pride in some cases. Я мог бы и давно с ним познакомиться, но я в иных случаях люблю быть гордым.
Besides, I have a theory about him which I must work out and verify." Притом я составил о нем некоторое мнение, которое надо еще проверить и разъяснить.
Kolya subsided into dignified silence. Smurov, too, was silent. Коля важно примолк; Смуров тоже.
Smurov, of course, worshipped Krassotkin and never dreamed of putting himself on a level with him. Смуров, разумеется, благоговел пред Колей Красоткиным и не смел и думать равняться с ним.
Now he was tremendously interested at Kolya's saying that he was "going of himself" to see Ilusha. He felt that there must be some mystery in Kolya's suddenly taking it into his head to go to him that day. Теперь же был ужасно заинтересован, потому что Коля объяснил, что идет "сам по себе", и была тут, стало быть, непременно какая-то загадка в том, что Коля вдруг вздумал теперь и именно сегодня идти.
They crossed the market-place, in which at that hour were many loaded wagons from the country and a great number of live fowls. Они шли по базарной площади, на которой на этот раз стояло много приезжих возов и было много пригнанной птицы.
The market women were selling rolls, cottons and threads, etc., in their booths. Городские бабы торговали под своими навесами бубликами, нитками и проч.
These Sunday markets were naively called "fairs" in the town, and there were many such fairs in the year. Такие воскресные съезды наивно называются у нас в городке ярмарками, и таких ярмарок бывает много в году.
Perezvon ran about in the wildest spirits, sniffing about first one side, then the other. Перезвон бежал в веселейшем настроении духа, уклоняясь беспрестанно направо и налево где-нибудь что-нибудь понюхать.
When he met other dogs they zealously smelt each other over according to the rules of canine etiquette. Встречаясь с другими собачонками, с необыкновенною охотой с ними обнюхивался по всем собачьим правилам.
"I like to watch such realistic scenes, Smurov," said Kolya suddenly. - Я люблю наблюдать реализм, Смуров, -заговорил вдруг Коля.
"Have you noticed how dogs sniff at one another when they meet? - Заметил ты, как собаки встречаются и обнюхиваются?
It seems to be a law of their nature." Тут какой-то общий у них закон природы.
"Yes; it's a funny habit." - Да, какой-то смешной.
"No, it's not funny; you are wrong there. -То есть не смешной, это ты неправильно.
There's nothing funny in nature, however funny it may seem to man with his prejudices. В природе ничего нет смешного, как бы там ни казалось человеку с его предрассудками.
If dogs could reason and criticise us they'd be sure to find just as much that would be funny to them, if not far more, in the social relations of men, their masters-far more, indeed. I repeat that, because I am convinced that there is far more foolishness among us. Если бы собаки могли рассуждать и критиковать, то наверно бы нашли столько же для себя смешного, если не гораздо больше, в социальных отношениях между собою людей, их повелителей, - если не гораздо больше; это я повторяю потому, что я твердо уверен, что глупостей у нас гораздо больше.
That's Rakitin's idea- a remarkable idea. Это мысль Ракитина, мысль замечательная.
I am a Socialist, Smurov." Я социалист, Смуров.
"And what is a Socialist?" asked Smurov. - А что такое социалист? - спросил Смуров.
"That's when all are equal and all have property in common, there are no marriages, and everyone has any religion and laws he likes best, and all the rest of it. - Это коли все равны, у всех одно общее имение, нет браков, а религия и все законы как кому угодно, ну и там все остальное.
You are not old enough to understand that yet. Ты еще не дорос до этого, тебе рано.
It's cold, though." Холодно, однако.
"Yes, twelve degrees of frost. - Да. Двенадцать градусов.
Father looked at the thermometer just now." Давеча отец смотрел на термометре.
"Have you noticed, Smurov, that in the middle of winter we don't feel so cold even when there are fifteen or eighteen degrees of frost as we do now, in the beginning of winter, when there is a sudden frost of twelve degrees, especially when there is not much snow. - И заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то кажется не так холодно, как например теперь, в начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало.
It's because people are not used to it. Это значит, люди еще не привыкли.
Everything is habit with men, everything even in their social and political relations. У людей все привычка, во всем, даже в государственных и в политических отношениях.
Habit is the great motive-power. Привычка - главный двигатель.
What a funny-looking peasant!" Какой смешной, однако, мужик.
Kolya pointed to a tall peasant, with a good-natured countenance in a long sheepskin coat, who was standing by his wagon, clapping together his hands, in their shapeless leather gloves, to warm them. Коля указал на рослого мужика в тулупе, с добродушною физиономией, который у своего воза похлопывал от холода ладонями в рукавицах.
His long fair beard was all white with frost. Длинная русая борода его вся заиндевела от мороза.
"That peasant's beard's frozen," Kolya cried in a loud provocative voice as he passed him. - У мужика борода замерзла! - громко и задирчиво крикнул Коля, проходя мимо него.
"Lots of people's beards are frozen," the peasant replied, calmly and sententiously. - У многих замерзла, - спокойно и сентенциозно промолвил в ответ мужик.
"Don't provoke him," observed Smurov. - Не задирай его, - заметил Смуров.
"It's all right; he won't be cross; he's a nice fellow. - Ничего, не осердится, он хороший.
Good-bye, Matvey." Прощай, Матвей.
"Good-bye." - Прощай.
"Is your name Matvey?" - А ты разве Матвей?
"Yes. - Матвей.
Didn't you know?" А ты не знал?
"No, I didn't. It was a guess." - Не знал; я наугад сказал.
"You don't say so! - Ишь ведь.
You are a schoolboy, I suppose?" В школьниках небось?
"Yes." - В школьниках.
"You get whipped, I expect?" - Что ж тебя, порют?
"Nothing to speak of- sometimes." - Не то чтобы, а так.
"Does it hurt?" - Больно?
"Well, yes, it does." - Не без того!
"Ech, what a life!" The peasant heaved a sigh from the bottom of his heart. - Эх, жисть! - вздохнул мужик от всего сердца.
"Good-bye, Matvey." - Прощай, Матвей.
"Good-bye. - Прощай.
You are a nice chap, that you are." Парнишка ты милый, вот что.
The boys went on. Мальчики пошли дальше.
"That was a nice peasant," Kolya observed to Smurov. "I like talking to the peasants, and am always glad to do them justice." - Это хороший мужик, - заговорил Коля Смурову. - Я люблю поговорить с народом и всегда рад отдать ему справедливость.
"Why did you tell a lie, pretending we are thrashed?" asked Smurov. - Зачем ты ему соврал, что у нас секут? - спросил Смуров.
"I had to say that to please him." - Надо же было его утешить?
"How do you mean?" - Чем это?
"You know, Smurov, I don't like being asked the same thing twice. I like people to understand at the first word. - Видишь, Смуров, не люблю я, когда переспрашивают, если не понимают с первого слова.
Some things can't be explained. Иного и растолковать нельзя.
According to a peasant's notions, schoolboys are whipped, and must be whipped. What would a schoolboy be if he were not whipped? По идее мужика, школьника порют и должны пороть: что, дескать, за школьник, если его не порют?
And if I were to tell him we are not, he'd be disappointed. И вдруг я скажу ему, что у нас не порют, ведь он этим огорчится.
But you don't understand that. А впрочем, ты этого не понимаешь.
One has to know how to talk to the peasants." С народом надо умеючи говорить.
"Only don't tease them, please, or you'll get into another scrape as you did about that goose." - Только не задирай, пожалуйста, а то опять выйдет история, как тогда с этим гусем.
"So you're afraid?" - А ты боишься?
"Don't laugh, Kolya. Of course I'm afraid. - Не смейся, Коля, ей-богу, боюсь.
My father would be awfully cross. Отец ужасно рассердится.
I am strictly forbidden to go out with you." Мне строго запрещено ходить с тобой.
"Don't be uneasy, nothing will happen this time. - Не беспокойся, нынешний раз ничего не произойдет.
Hallo, Natasha!" he shouted to a market woman in one of the booths. Здравствуй, Наташа, - крикнул он одной из торговок под навесом.
"Call me Natasha! What next! My name is Marya," the middle-aged marketwoman shouted at him. - Какая я тебе Наташа, я Марья, - крикливо ответила торговка, далеко еще не старая женщина.
"I am so glad it's Marya. Good-bye!" - Это хорошо, что Марья, прощай.
"Ah, you young rascal! A brat like you to carry on so!" - Ах ты постреленок, от земли не видать, а туда же!
"I'm in a hurry. I can't stay now. You shall tell me next Sunday." Kolya waved his hand at her, as though she had attacked him and not he her. - Некогда, некогда мне с тобой, в будущее воскресенье расскажешь, - замахал руками Коля, точно она к нему приставала, а не он к ней.
"I've nothing to tell you next Sunday. - А что мне тебе рассказывать в воскресенье?
You set upon me, you impudent young monkey. I didn't say anything," bawled Marya. "You want a whipping, that's what you want, you saucy jackanapes!" Сам привязался, а не я к тебе, озорник, -раскричалась Марья, - выпороть тебя, вот что, обидчик ты известный, вот что!
There was a roar of laughter among the other market women round her. Suddenly a man in a violent rage darted out from the arcade of shops close by. He was a young man, not a native of the town, with dark, curly hair and a long, pale face, marked with smallpox. He wore a long blue coat and a peaked cap, and looked like a merchant's clerk. Между другими торговками, торговавшими на своих лотках рядом с Марьей, раздался смех, как вдруг из-под аркады городских лавок выскочил ни с того ни с сего один раздраженный человек вроде купеческого приказчика и не наш торговец, а из приезжих, в длиннополом синем кафтане, в фуражке с козырьком, еще молодой, в темно-русых кудрях и с длинным, бледным, рябоватым лицом.
He was in a state of stupid excitement and brandished his fist at Kolya. Он был в каком-то глупом волнении и тотчас принялся грозить Коле кулаком.
"I know you!" he cried angrily, "I know you!" - Я тебя знаю, - восклицал он раздраженно, - я тебя знаю!
Kolya stared at him. Коля пристально поглядел на него.
He could not recall when he could have had a row with the man. Он что-то не мог припомнить, когда он с этим человеком мог иметь какую-нибудь схватку.
But he had been in so many rows in the street that he could hardly remember them all. Но мало ли у него было схваток на улицах, всех и припомнить было нельзя.
"Do you?" he asked sarcastically. - Знаешь? - иронически спросил он его.
"I know you! - Я тебя знаю!
I know you!" the man repeated idiotically. Я тебя знаю! - заладил как дурак мещанин.
So much the better for you. - Тебе же лучше.
Well, it's time I was going. Good-bye!" Ну, некогда мне, прощай!
"You are at your saucy pranks again?" cried the man. "You are at your saucy pranks again? - Чего озорничаешь? - закричал мещанин. - Ты опять озорничать?
I know, you are at it again!" Я тебя знаю! Ты опять озорничать?
"It's not your business, brother, if I am at my saucy pranks again," said Kolya, standing still and scanning him. - Это, брат, не твое теперь дело, что я озорничаю, - произнес Коля, остановясь и продолжая его разглядывать.
"Not my business?" - Как не мое?
"No; it's not your business." - Так, не твое.
"Whose then? - А чье же?
Whose then? Чье же?
Whose then?" Ну, чье же?
"It's Trifon Nikititch's business, not yours." - Это, брат, теперь Трифона Никитича дело, а не твое.
"What Trifon Nikititch?" asked the youth, staring with loutish amazement at Kolya, but still as angry as ever. - Какого такого Трифона Никитича? - с дурацким удивлением, хотя все так же горячась, уставился на Колю парень.
Kolya scanned him gravely. Коля важно обмерил его взглядом.
"Have you been to the Church of the Ascension?" he suddenly asked him, with stern emphasis. - К Вознесенью ходил? - строго и настойчиво вдруг спросил он его.
"What Church of Ascension? - К какому Вознесенью?
What for? Зачем?
No, I haven't," said the young man, somewhat taken aback. Нет, не ходил, - опешил немного парень.
"Do you know Sabaneyev?" Kolya went on even more emphatically and even more severely. - Сабанеева знаешь? - еще настойчивее и еще строже продолжал Коля.
"What Sabaneyev? - Какого те Сабанеева?
No, I don't know him." Нет, не знаю.
"Well then you can go to the devil," said Kolya, cutting short the conversation; and turning sharply to the right he strode quickly on his way as though he disdained further conversation with a dolt who did not even know Sabaneyev. - Ну и черт с тобой после этого! - отрезал вдруг Коля и, круто повернув направо, быстро зашагал своею дорогой, как будто и говорить презирая с таким олухом, который Сабанеева даже не знает.
"Stop, heigh! - Стой ты, эй!
What Sabaneyev?" the young man recovered from his momentary stupefaction and was as excited as before. "What did he say?" He turned to the market women with a silly stare. Какого те Сабанеева? - опомнился парень, весь опять заволновавшись. - Это он чего такого говорил? - повернулся он вдруг к торговкам, глупо смотря на них.
The women laughed. Бабы рассмеялись.
"You can never tell what he's after," said one of them. - Мудреный мальчишка, - проговорила одна.
"What Sabaneyev is it he's talking about?" the young man repeated, still furious and brandishing his right arm. - Какого, какого это он Сабанеева? - все неистово повторял парень, махая правою рукой.
"It must be a Sabaneyev who worked for the Kuzmitchovs, that's who it must be," one of the women suggested. - А это, надоть быть, Сабанеева, который у Кузьмичевых служил, вот как, надоть быть, -догадалась вдруг одна баба.
The young man stared at her wildly. Парень дико на нее уставился.
"For the Kuzmitchovs?" repeated another woman. "But his name wasn't Trifon. - Кузь-ми-чева? - переговорила другая баба, - да какой он Трифон?
His name's Kuzma, not Trifon; but the boy said Trifon Nikititch, so it can't be the same." Тот Кузьма, а не Трифон, а парнишка Трифоном Никитичем называл, стало, не он.
"His name is not Trifon and not Sabaneyev, it's Tchizhov," put in suddenly a third woman, who had hitherto been silent, listening gravely. "Alexey Ivanitch is his name. - Это, вишь, не Трифон и не Сабанеев, это Чижов, - подхватила вдруг третья баба, доселе молчавшая и серьезно слушавшая, - Алексей Иванычем звать его.
Tchizhov, Alexey Ivanitch." Чижов, Алексей Иванович.
"Not a doubt about it, it's Tchizhov," a fourth woman emphatically confirmed the statement. - Это так и есть, что Чижов, - настойчиво подтвердила четвертая баба.
The bewildered youth gazed from one to another. Ошеломленный парень глядел то на ту, то на другую.
"But what did he ask for, what did he ask for, good people?" he cried almost in desperation." - Да зачем он спрашивал, спрашивал-то он зачем, люди добрые? - восклицал он уже почти в отчаянии, -
'Do you know Sabaneyev?' says he. "Сабанеева знаешь?"
And who the devil's to know who is Sabaneyev?" А черт его знает, какой он есть таков Сабанеев!
"You're a senseless fellow. I tell you it's not Sabaneyev, but Tchizhov, Alexey Ivanitch Tchizhov, that's who it is!" one of the women shouted at him impressively. - Бестолковый ты человек, говорят те - не Сабанеев, а Чижов, Алексей Иванович Чижов, вот кто! - внушительно крикнула ему одна торговка.
"What Tchizhov? - Какой Чижов?
Who is he? Ну, какой?
Tell me, if you know." Говори, коли знаешь.
"That tall, snivelling fellow who used to sit in the market in the summer." - А длинный, возгривый, летось на базаре сидел.
"And what's your Tchizhov to do with me, good people, eh?" - А на кой ляд мне твово Чижова, люди добрые, а? -А я почем знаю, на кой те ляд Чижова.
"How can I tell what he's to do with you?" put in another. "You ought to know yourself what you want with him, if you make such a clamour about him. - А кто тебя знает, на что он тебе, - подхватила другая, - сам должен знать, на что его тебе надо, коли галдишь.
He spoke to you, he did not speak to us, you stupid. Ведь он тебе говорил, а не нам, глупый ты человек.
Don't you really know him?" Аль правду не знаешь?
"Know whom?" - Кого?
"Tchizhov." - Чижова.
"The devil take Tchizhov and you with him. - А черт его дери, Чижова, с тобой вместе!
I'll give him a hiding, that I will. Отколочу его, вот что!
He was laughing at me!" Смеялся он надо мной!
"Will give Tchizhov a hiding! - Чижова-то отколотишь?
More likely he will give you one. Либо он тебя!
You are a fool, that's what you are!" Дурак ты, вот что!
"Not Tchizhov, not Tchizhov, you spiteful, mischievous woman. I'll give the boy a hiding. - Не Чижова, не Чижова, баба ты злая, вредная, мальчишку отколочу, вот что!
Catch him, catch him, he was laughing at me Давайте его, давайте его сюда, смеялся он надо мной!
The woman guffawed. Бабы хохотали.
But Kolya was by now a long way off, marching along with a triumphant air. А Коля шагал уже далеко с победоносным выражением в лице.
Smurov walked beside him, looking round at the shouting group far behind. Смуров шел подле, оглядываясь на кричащую вдали группу.
He too was in high spirits, though he was still afraid of getting into some scrape in Kolya's company. Ему тоже было очень весело, хотя он все еще опасался, как бы не попасть с Колей в историю.
"What Sabaneyev did you mean?" he asked Kolya, foreseeing what his answer would be. - Про какого ты его спросил Сабанеева? - спросил он Колю, предчувствуя ответ.
"How do I know? - А почем я знаю, про какого?
Now there'll be a hubbub among them all day. Теперь у них до вечера крику будет.
I like to stir up fools in every class of society. Я люблю расшевелить дураков во всех слоях общества.
There's another blockhead, that peasant there. Вот и еще стоит олух, вот этот мужик.
You know, they say 'there's no one stupider than a stupid Frenchman,' but a stupid Russian shows it in his face just as much. Заметь себе, говорят: "Ничего нет глупее глупого француза", но и русская физиономия выдает себя.
Can't you see it all over his face that he is a fool, that peasant, eh?" Ну не написано ль у этого на лице, что он дурак, вот у этого мужика, а?
"Let him alone, Kolya. Let's go on." - Оставь его, Коля, пройдем мимо.
"Nothing could stop me, now I am once off. - Ни за что не оставлю, я теперь поехал.
Hey, good morning, peasant!" Эй! здравствуй, мужик!
A sturdy-looking peasant, with a round, simple face and grizzled beard, who was walking by, raised his head and looked at the boy. He seemed not quite sober. Дюжий мужик, медленно проходивший мимо и уже, должно быть, выпивший, с круглым простоватым лицом и с бородой с проседью, поднял голову и посмотрел на парнишку.
"Good morning, if you are not laughing at me," he said deliberately in reply. - Ну, здравствуй, коли не шутишь, - неторопливо проговорил он в ответ.
"And if I am?" laughed Kolya. - А коль шучу? - засмеялся Коля.
"Well, a joke's a joke. Laugh away. - А шутишь, так и шути, Бог с тобой.
I don't mind. Ничего, это можно.
There's no harm in a joke." Это всегда возможно, чтоб пошутить.
"I beg your pardon, brother, it was a joke." - Виноват, брат, пошутил.
"Well, God forgive you!" - Ну и Бог те прости.
"Do you forgive me, too?" - Ты-то прощаешь ли?
"I quite forgive you. - Оченно прощаю.
Go along." Ступай.
"I say, you seem a clever peasant." - Вишь ведь ты, да ты, пожалуй, мужик умный.
"Cleverer than you," the peasant answered unexpectedly, with the same gravity. - Умней тебя, - неожиданно и по-прежнему важно ответил мужик.
"I doubt it," said Kolya, somewhat taken aback. - Вряд ли, - опешил несколько Коля.
"It's true, though." - Верно говорю.
"Perhaps it is." - А пожалуй что и так.
"It is, brother." - То-то, брат.
"Good-bye, peasant!" - Прощай, мужик.
"Good-bye!" - Прощай.
"There are all sorts of peasants," Kolya observed to Smurov after a brief silence. "How could I tell I had hit on a clever one? - Мужики бывают разные, - заметил Коля Смурову после некоторого молчания. - Почем же я знал, что нарвусь на умника.
I am always ready to recognise intelligence in the peasantry." Я всегда готов признать ум в народе.
In the distance the cathedral clock struck half-past eleven. Вдали на соборных часах пробило половину двенадцатого.
The boys made haste and they walked as far as Captain Snegiryov's lodging, a considerable distance, quickly and almost in silence. Мальчики заспешили и остальной довольно еще длинный путь до жилища штабс-капитана Снегирева прошли быстро и почти уже не разговаривая.
Twenty paces from the house Kolya stopped and told Smurov to go on ahead and ask Karamazov to come out to him. За двадцать шагов до дома Коля остановился и велел Смурову пойти вперед и вызвать ему сюда Карамазова.
"One must sniff round a bit first," he observed to Smurov. - Надо предварительно обнюхаться, - заметил он Смурову.
"Why ask him to come out?" Smurov protested. "You go in; they will be awfully glad to see you. - Да зачем вызывать, - возразил было Смуров, -войди и так, тебе ужасно обрадуются.
What's the sense of making friends in the frost out here?" А то что же на морозе знакомиться?
"I know why I want to see him out here in the frost," Kolya cut him short in the despotic tone he was fond of adopting with "small boys," and Smurov ran to do his bidding. - Это уж я знаю, зачем мне его надо сюда на мороз, - деспотически отрезал Коля (что ужасно любил делать с этими "маленькими"), и Смуров побежал исполнять приказание.
Chapter 4. IV
The Lost Dog Жучка
KOLYA leaned against the fence with an air of dignity, waiting for Alyosha to appear. Коля с важною миной в лице прислонился и забору и стал ожидать появления Алеши.
Yes, he had long wanted to meet him. Да, с ним ему давно уже хотелось встретиться.
He had heard a great deal about him from the boys, but hitherto he had always maintained an appearance of disdainful indifference when he was mentioned, and he had even "criticised" what he heard about Alyosha. Он много наслышался о нем от мальчиков, но до сих пор всегда наружно выказывал презрительно равнодушный вид, когда ему о нем говорили, даже "критиковал" Алешу, выслушивая то, что о нем ему передавали.
But secretely he had a great longing to make his acquaintance; there was something sympathetic and attractive in all he was told about Alyosha. Но про себя очень, очень хотел познакомиться: что-то было во всех выслушанных им рассказах об Алеше симпатическое и влекущее.
So the present moment was important: to begin with, he had to show himself at his best, to show his independence. Таким образом, теперешняя минута была важная; во-первых, надо было себя в грязь лицом не ударить, показать независимость:
"Or he'll think of me as thirteen and take me for a boy, like the rest of them. "А то подумает, что мне тринадцать лет, и примет меня за такого же мальчишку, как и эти.
And what are these boys to him? И что ему эти мальчишки?
I shall ask him when I get to know him. Спрошу его, когда сойдусь.
It's a pity I am so short, though. Скверно, однако же, то, что я такого маленького роста.
Tuzikov is younger than I am, yet he is half a head taller. Тузиков моложе меня, а на полголовы выше.
But I have a clever face. I am not good-looking. I know I'm hideous, but I've a clever face. Лицо у меня, впрочем, умное; я не хорош, я знаю, что я мерзок лицом, но лицо умное.
I mustn't talk too freely; if I fall into his arms all at once, he may think- Tfoo! how horrible if he should think- !" Тоже надо не очень высказываться, а то сразу-то с объятиями, он и подумает... Тьфу, какая будет мерзость, если подумает!.."
Such were the thoughts that excited Kolya while he was doing his utmost to assume the most independent air. Так волновался Коля, изо всех сил стараясь принять самый независимый вид.
What distressed him most was his being so short; he did not mind so much his "hideous" face, as being so short. Главное, его мучил маленький его рост, не столько "мерзкое" лицо, сколько рост.
On the wall in a corner at home he had the year before made a pencil-mark to show his height, and every two months since he anxiously measured himself against it to see how much he had gained. У него дома, в углу на стене, еще с прошлого года была сделана карандашом черточка, которою он отметил свой рост, и с тех пор каждые два месяца он с волнением подходил опять мериться: на сколько успел вырасти?
But alas! he grew very slowly, and this sometimes reduced him almost to despair. Но увы! вырастал он ужасно мало, и это приводило его порой просто в отчаяние.
His face was in reality by no means "hideous"; on the contrary, it was rather attractive, with a fair, pale skin, freckled. Что же до лица, то было оно вовсе не "мерзкое", напротив, довольно миловидное, беленькое, бледненькое, с веснушками.
His small, lively grey eyes had a fearless look, and often glowed with feeling. Серые, небольшие, но живые глазки смотрели смело и часто загорались чувством.
He had rather high cheekbones; small, very red, but not very thick, lips; his nose was small and unmistakably turned up. Скулы были несколько широки, губы маленькие, не очень толстые, но очень красные; нос маленький и решительно вздернутый:
"I've a regular pug nose, a regular pug nose," Kolya used to mutter to himself when he looked in the looking-glass, and he always left it with indignation. "Совсем курносый, совсем курносый!" - бормотал про себя Коля, когда смотрелся в зеркало, и всегда отходил от зеркала с негодованием.
"But perhaps I haven't got a clever face?" he sometimes thought, doubtful even of that. "Да вряд ли и лицо умное?" - подумывал он иногда, даже сомневаясь и в этом.
But it must not be supposed that his mind was preoccupied with his face and his height. Впрочем, не надо полагать, что забота о лице и о росте поглощала всю его душу.
On the contrary, however bitter the moments before the looking-glass were to him, he quickly forgot them, and forgot them for a long time, "abandoning himself entirely to ideas and to real life," as he formulated it to himself. Напротив, как ни язвительны были минуты пред зеркалом, но он быстро забывал о них, и даже надолго, "весь отдаваясь идеям и действительной жизни", как определял он сам свою деятельность.
Alyosha came out quickly and hastened up to Kolya. Before he reached him, Kolya could see that he looked delighted. Алеша появился скоро и спеша подошел к Коле; за несколько шагов еще тот разглядел, что у Алеши было какое-то совсем радостное лицо.
"Can he be so glad to see me?" Kolya wondered, feeling pleased. "Неужели так рад мне?" - с удовольствием подумал Коля.
We may note here, in passing, that Alyosha's appearance had undergone a complete change since we saw him last. He had abandoned his cassock and was wearing now a wellcut coat, a soft, round hat, and his hair had been cropped short. Здесь кстати заметим, что Алеша очень изменился с тех пор, как мы его оставили: он сбросил подрясник и носил теперь прекрасно сшитый сюртук, мягкую круглую шляпу и коротко обстриженные волосы.
All this was very becoming to him, and he looked quite handsome. Все это очень его скрасило, и смотрел он совсем красавчиком.
His charming face always had a good-humoured expression; but there was a gentleness and serenity in his good-humour. Миловидное лицо его имело всегда веселый вид, но веселость эта была какая-то тихая и спокойная.
To Kolya's surprise, Alyosha came out to him just as he was, without an overcoat. He had evidently come in haste. К удивлению Коли, Алеша вышел к нему в том, в чем сидел в комнате, без пальто, видно, что поспешил.
He held out his hand to Kolya at once. Он прямо протянул Коле руку.
"Here you are at last! How anxious we've been to see you!" - Вот и вы наконец, как мы вас все ждали.
"There were reasons which you shall know directly. - Были причины, о которых сейчас узнаете.
Anyway, I am glad to make your acquaintance. Во всяком случае, рад познакомиться.
I've long been hoping for an opportunity, and have heard a great deal about you," Kolya muttered, a little breathless. Давно ждал случая и много слышал, -пробормотал, немного задыхаясь, Коля.
"We should have met anyway. I've heard a great deal about you, too; but you've been a long time coming here." - Да мы с вами и без того бы познакомились, я сам о вас много слышал, но здесь-то, сюда-то вы запоздали.
"Tell me, how are things going?" - Скажите, как здесь?
"Ilusha is very ill. He is certainly dying." - Илюша очень плох, он непременно умрет.
"How awful! - Что вы!
You must admit that medicine is a fraud, Karamazov," cried Kolya warmly. Согласитесь, что медицина подлость, Карамазов, -с жаром воскликнул Коля.
"Ilusha has mentioned you often, very often, even in his sleep, in delirium, you know. - Илюша часто, очень часто поминал об вас, даже, знаете, во сне, в бреду.
One can see that you used to be very, very dear to him... before the incident... with the knife.... Видно, что вы ему очень, очень были дороги прежде... до того случая... с ножиком.
Then there's another reason.... Tell me, is that your dog?" Тут есть и еще причина... Скажите, это ваша собака?
"Yes Perezvon." - Моя. Перезвон.
"Not Zhutchka?" Alyosha looked at Kolya with eyes full of pity. "Is she lost for ever?" - А не Жучка? - жалостно поглядел Алеша в глаза Коле. - Та уже так и пропала?
"I know you would all like it to be Zhutchka. I've heard all about it." Kolya smiled mysteriously. "Listen, Karamazov, I'll tell you all about it. That's what I came for; that's what I asked you to come out here for, to explain the whole episode to you before we go in," he began with animation. "You see, Karamazov, Ilusha came into the preparatory class last spring. - Знаю, что вам хотелось бы всем Жучку, слышал все-с, - загадочно усмехнулся Коля. - Слушайте, Карамазов, я вам объясню все дело, я, главное, с тем и пришел, для этого вас и вызвал, чтобы вам предварительно объяснить весь пассаж, прежде чем мы войдем, - оживленно начал он. - Видите, Карамазов, весной Илюша поступает в приготовительный класс.
Well, you know what our preparatory class is- a lot of small boys. Ну, известно, наш приготовительный класс: мальчишки, детвора.
They began teasing Ilusha at once. Илюшу тотчас же начали задирать.
I am two classes higher up, and, of course, I only look on at them from a distance. Я двумя классами выше и, разумеется, смотрю издали, со стороны.
I saw the boy was weak and small, but he wouldn't give in to them; he fought with them. I saw he was proud, and his eyes were full of fire. Вижу, мальчик маленький, слабенький, но не подчиняется, даже с ними дерется, гордый, глазенки горят.
I like children like that. Я люблю этаких.
And they teased him all the more. А они его пуще.
The worst of it was he was horribly dressed at the time, his breeches were too small for him, and there were holes in his boots. Главное, у него тогда было платьишко скверное, штанишки наверх лезут, а сапоги каши просят.
They worried him about it; they jeered at him. Они его и за это. Унижают.
That I can't stand. I stood up for him at once, and gave it to them hot. Нет, это уж я не люблю, тотчас заступился и экстрафеферу задал.
I beat them, but they adore me, do you know, Karamazov?" Kolya boasted impulsively; "but I am always fond of children. Я ведь их бью, а они меня обожают, вы знаете ли это, Карамазов? - экспансивно похвастался Коля. -Да и вообще люблю детвору.
I've two chickens in my hands at home now- that's what detained me to-day. У меня и теперь на шее дома два птенца сидят, даже сегодня меня задержали.
So they left off beating Ilusha and I took him under my protection. Таким образом, Илюшу перестали бить, и я взял его под мою протекцию.
I saw the boy was proud. I tell you that, the boy was proud; but in the end he became slavishly devoted to me: he did my slightest bidding, obeyed me as though I were God, tried to copy me. Вижу, мальчик гордый, это я вам говорю, что гордый, но кончил тем, что предался мне рабски, исполняет малейшие мои повеления, слушает меня как Бога, лезет мне подражать.
In the intervals between the classes he used to run to me at once' and I'd go about with him. В антрактах между классами сейчас ко мне, и мы вместе с ним ходим.
On Sundays, too. По воскресеньям тоже.
They always laugh when an older boy makes friends with a younger one like that; but that's a prejudice. У нас в гимназии смеются, когда старший сходится на такую ногу с маленьким, но это предрассудок.
If it's my fancy, that's enough. Такова моя фантазия, и баста, не правда ли?
I am teaching him, developing him. Why shouldn't I develop him if I like him? Я его учу, развиваю - почему, скажите, я не могу его развивать, если он мне нравится?
Here you, Karamazov, have taken up with all these nestlings. I see you want to influence the younger generation- to develop them, to be of use to them, and I assure you this trait in your character, which I knew by hearsay, attracted me more than anything. Ведь вот вы же, Карамазов, сошлись со всеми этими птенцами, значит, хотите действовать на молодое поколение, развивать, быть полезным? И признаюсь, эта черта в вашем характере, которую я узнал понаслышке, всего более заинтересовала меня.
Let us get to the point, though. I noticed that there was a sort of softness and sentimentality coming over the boy, and you know I have a positive hatred of this sheepish sentimentality, and I have had it from a baby. Впрочем, к делу: примечаю, что в мальчике развивается какая-то чувствительность, сентиментальность, а я, знаете, решительный враг всяких телячьих нежностей, с самого моего рождения.
There were contradictions in him, too: he was proud, but he was slavishly devoted to me, and yet all at once his eyes would flash and he'd refuse to agree with me; he'd argue, fly into a rage. И к тому же противоречия: горд, а мне предан рабски,- предан рабски, а вдруг засверкают глазенки и не хочет даже соглашаться со мной, спорит, на стену лезет.
I used sometimes to propound certain ideas; I could see that it was not so much that he disagreed with the ideas, but that he was simply rebelling against me, because I was cool in responding to his endearments. Я проводил иногда разные идеи: он не то что с идеями не согласен, а просто вижу, что он лично против меня бунтует, потому что я на его нежности отвечаю хладнокровием.
And so, in order to train him properly, the tenderer he was, the colder I became. I did it on purpose: that was my idea. И вот, чтобы его выдержать, я, чем он нежнее, тем становлюсь еще хладнокровнее, нарочно так поступаю, таково мое убеждение.
My object was to form his character, to lick him into shape, to make a man of him... and besides... no doubt, you understand me at a word. Я имел в виду вышколить характер, выровнять, создать человека... ну и там... вы, разумеется, меня с полслова понимаете.
Suddenly I noticed for three days in succession he was downcast and dejected, not because of my coldness, but for something else, something more important. Вдруг замечаю, он день, другой, третий смущен, скорбит, но уж не о нежностях, а о чем-то другом, сильнейшем, высшем.
I wondered what the tragedy was. Думаю, что за трагедия?
I have pumped him and found out that he had somehow got to know Smerdyakov, who was footman to your late father- it was before his death, of course- and he taught the little fool a silly trick- that is, a brutal, nasty trick. He told him to take a piece of bread, to stick a pin in it, and throw it to one of those hungry dogs who snap up anything without biting it, and then to watch and see what would happen. Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся с лакеем покойного отца вашего (который тогда еще был в живых) Смердяковым, а тот и научи его, дурачка, глупой шутке, то есть зверской шутке, подлой шутке - взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудь дворовой собаке, из таких, которые с голодухи кусок, не жуя, глотают, и посмотреть, что из этого выйдет.
So they prepared a piece of bread like that and threw it to Zhutchka, that shaggy dog there's been such a fuss about. The people of the house it belonged to never fed it at all, though it barked all day. (Do you like that stupid barking, Karamazov? Вот и смастерили они такой кусок и бросили вот этой самой лохматой Жучке, о которой теперь такая история, одной дворовой собаке из такого двора, где ее просто не кормили, а она-то весь день на ветер лает. (Любите вы этот глупый лай, Карамазов?
I can't stand it.) So it rushed at the bread, swallowed it, and began to squeal; it turned round and round and ran away, squealing as it ran out of sight. That was Ilusha's own account of it. Я терпеть не могу.) Так и бросилась, проглотила и завизжала, завертелась и пустилась бежать, бежит и все визжит, и исчезла - так мне описывал сам Илюша.
He confessed it to me, and cried bitterly. He hugged me, shaking all over. Признается мне, а сам плачет-плачет, обнимает меня, сотрясается:
He kept on repeating 'He ran away squealing': the sight of that haunted him. "Бежит и визжит, бежит и визжит" - только это и повторяет, поразила его эта картина.
He was tormented by remorse, I could see that. Ну, вижу, угрызения совести.
I took it seriously. Я принял серьезно.
I determined to give him a lesson for other things as well. So I must confess I wasn't quite straightforward, and pretended to be more indignant perhaps than I was. Мне, главное, и за прежнее хотелось его прошколить, так что, признаюсь, я тут схитрил, притворился, что в таком негодовании, какого, может, и не было у меня вовсе:
'You've done a nasty thing,' I said, 'you are a scoundrel. I won't tell of it, of course, but I shall have nothing more to do with you for a time. "Ты, говорю, сделал низкий поступок, ты подлец, я, конечно, не разглашу, но пока прерываю с тобою сношения.
I'll think it over and let you know through Smurov'-that's the boy who's just come with me; he's always ready to do anything for me- 'whether I will have anything to do with you in the future or whether I give you up for good as a scoundrel.' Дело это обдумаю и дам тебе знать через Смурова (вот этого самого мальчика, который теперь со мной пришел и который всегда мне был предан): буду ли продолжать с тобою впредь отношения, или брошу тебя навеки, как подлеца".
He was tremendously upset. Это страшно его поразило.
I must own I felt I'd gone too far as I spoke, but there was no help for it. I did what I thought best at the time. Я, признаюсь, тогда же почувствовал, что, может быть, слишком строго отнесся, но что делать, такова была моя тогдашняя мысль.
A day or two after, I sent Smurov to tell him that I would not speak to him again. That's what we call it when two schoolfellows refuse to have anything more to do with one another. День спустя посылаю к нему Смурова и чрез него передаю, что я с ним больше "не говорю", то есть это так у нас называется, когда два товарища прерывают между собой сношения.
Secretly I only meant to send him to Coventry for a few days and then, if I saw signs of repentance, to hold out my hand to him again. Тайна в том, что я хотел его выдержать на фербанте всего только несколько дней, а там, видя раскаяние, опять протянуть ему руку.
That was my intention. Это было твердое мое намерение.
But what do you think happened? He heard Smurov's message, his eyes flashed. Но что же вы думаете: выслушал он Смурова, и вдруг у него засверкали глаза.
'Tell Krassotkin for me,' he cried, 'that I will throw bread with pins to all the dogs- all- all of them!' "Передай, - закричал он, - от меня Красоткину, что я всем собакам буду теперь куски с булавками кидать, всем, всем!" -
'So he's going in for a little temper. We must smoke it out of him.' And I began to treat him with contempt; whenever I met him I turned away or smiled sarcastically. "А, думаю, вольный душок завелся, его надо выкурить", - и стал ему выказывать полное презрение, при всякой встрече отвертываюсь или иронически улыбаюсь.
And just then that affair with his father happened. You remember? И вдруг тут происходит этот случай с его отцом, помните, мочалка-то?
You must realise that he was fearfully worked up by what had happened already. Поймите, что он таким образом уже предварительно приготовлен был к страшному раздражению.
The boys, seeing I'd given him up, set on him and taunted him, shouting, Мальчики, видя, что я его оставил, накинулись на него, дразнят:
' Wisp of tow, wisp of tow!' "Мочалка, мочалка".
And he had soon regular skirmishes with them, which I am very sorry for. They seem to have given him one very bad beating. Вот тут-то у них и начались баталии, о которых я страшно сожалею, потому что его, кажется, очень больно тогда раз избили.
One day he flew at them all as they were coming out of school. I stood a few yards off, looking on. Вот раз он бросается на всех на дворе, когда выходили из классов, а я как раз стою в десяти шагах и смотрю на него.
And, I swear, I don't remember that I laughed; it was quite the other way, I felt awfully sorry for him; in another minute I would have run up to take his part. И клянусь, я не помню, чтоб я тогда смеялся, напротив, мне тогда очень, очень стало жалко его, и еще миг, и я бы бросился его защищать.
But he suddenly met my eyes. I don't know what he fancied; but he pulled out a penknife, rushed at me, and struck at my thigh, here in my right leg. Но он вдруг встретил мой взгляд: что ему показалось - не знаю, но он выхватил перочинный ножик, бросился на меня и ткнул мне его в бедро, вот тут, у правой ноги.
I didn't move. I don't mind owning I am plucky sometimes, Karamazov. I simply looked at him contemptuously, as though to say, Я не двинулся, я, признаюсь, иногда бываю храбр, Карамазов, я только посмотрел с презрением, как бы говоря взглядом:
'This is how you repay all my kindness! Do it again if you like, I'm at your service.' "Не хочешь ли, мол, еще, за всю мою дружбу, так я к твоим услугам".
But he didn't stab me again; he broke down; he was frightened at what he had done; he threw away the knife, burst out crying, and ran away. Но он другой раз не пырнул, он не выдержал, он сам испугался, бросил ножик, заплакал в голос и пустился бежать.
I did not sneak on him, of course, and I made them all keep quiet, so it shouldn't come to the ears of the masters. I didn't even tell my mother till it had healed up. And the wound was a mere scratch. Я, разумеется, не фискалил и приказал всем молчать, чтобы не дошло до начальства, даже матери сказал, только когда все зажило, да и ранка была пустая, царапина.
And then I heard that the same day he'd been throwing stones and had bitten your finger- but you understand now what a state he was in! Потом слышу, в тот же день он бросался камнями и вам палец укусил, - но, понимаете, в каком он был состоянии!
Well, it can't be helped: it was stupid of me not to come and forgive him- that is, to make it up with him-when he was taken ill. I am sorry for it now. Ну что делать, я сделал глупо: когда он заболел, я не пошел его простить, то есть помириться, теперь раскаиваюсь.
But I had a special reason. Но тут уж у меня явились особые цели.
So now I've told you all about it... but I'm afraid it was stupid of me." Ну вот и вся история... только, кажется, я сделал глупо...
"Oh, what a pity," exclaimed Alyosha, with feeling, "that I didn't know before what terms you were on with him, or I'd have come to you long ago to beg you to go to him with me. - Ах, как это жаль, - воскликнул с волнением Алеша, - что я не знал ваших этих с ним отношений раньше, а то бы я сам давно уже пришел к вам вас просить пойти к нему со мной вместе.
Would you believe it, when he was feverish he talked about you in delirium. Верите ли, в жару, в болезни, он бредил вами.
I didn't know how much you were to him! Я и не знал, как вы ему дороги!
And you've really not succeeded in finding that dog? И неужели, неужели вы так и не отыскали эту Жучку?
His father and the boys have been hunting all over the town for it. Отец и все мальчики по всему городу разыскивали.
Would you believe it, since he's been ill, I've three times heard him repeat with tears, Верите ли, он, больной, в слезах, три раза при мне уж повторял отцу:
'It's because I killed Zhutchka, father, that I am ill now. God is punishing me for it.' He can't get that idea out of his head. "Это оттого я болен, папа, что я Жучку тогда убил, это меня Бог наказал", - не собьешь его с этой мысли!
And if the dog were found and proved to be alive, one might almost fancy the joy would cure him. И если бы только достали теперь эту Жучку и показали, что она не умерла, а живая, то, кажется, он бы воскрес от радости.
We have all rested our hopes on you." Все мы на вас надеялись.
"Tell me, what made you hope that I should be the one to find him?" Kolya asked, with great curiosity. "Why did you reckon on me rather than anyone else?" - Скажите, с какой же стати надеялись, что я отыщу Жучку, то есть что именно я отыщу? - с чрезвычайным любопытством спросил Коля, -почему именно на меня рассчитывали, а не на другого?
"There was a report that you were looking for the dog, and that you would bring it when you'd found it. - Какой-то слух был, что вы ее отыскиваете и что когда отыщете ее, то приведете.
Smurov said something of the sort. Смуров что-то говорил в этом роде.
We've all been trying to persuade Ilusha that the dog is alive, that it's been seen. Мы, главное, всё стараемся уверить, что Жучка жива, что ее где-то видели.
The boys brought him a live hare: he just looked at it, with a faint smile, and asked them to set it free in the fields. Мальчики ему живого зайчика откуда-то достали, только он посмотрел, чуть-чуть улыбнулся и попросил, чтобы выпустили его в поле.
And so we did. Так мы и сделали.
His father has just this moment come back, bringing him a mastiff pup, hoping to comfort him with that; but I think it only makes it worse." Сию минуту отец воротился и ему щенка меделянского принес, тоже достал откуда-то, думал этим утешить, только хуже еще, кажется, вышло...
"Tell me, Karamazov, what sort of man is the father? - Еще скажите, Карамазов: что такое этот отец?
I know him, but what do you make of him- a mountebank, a buffoon?" Я его знаю, но что он такое по вашему определению: шут, паяц?
"Oh no; there are people of deep feeling who have been somehow crushed. - Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные.
Buffoonery in them is a form of resentful irony against those to whom they daren't speak the truth, from having been for years humiliated and intimidated by them. Шутовство у них вроде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеют сказать правды от долговременной унизительной робости пред ними.
Believe me, Krassotkin, that sort of buffoonery is sometimes tragic in the extreme. Поверьте, Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично.
His whole life now is centred in Ilusha, and if Ilusha dies, he will either go mad with grief or kill himself. У него все теперь, все на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдет с горя, или лишит себя жизни.
I feel almost certain of that when I look at him now." Я почти убежден в этом, когда теперь на него смотрю!
"I understand you, Karamazov. I see you understand human nature," Kolya added, with feeling. - Я вас понимаю, Карамазов, я вижу, вы знаете человека, - прибавил проникновенно Коля.
"And as soon as I saw you with a dog, I thought it was Zhutchka you were bringing." - А я, как увидал вас с собакой, так и подумал, что вы это привели ту самую Жучку.
"Wait a bit, Karamazov, perhaps we shall find it yet; but this is Perezvon. - Подождите, Карамазов, может быть, мы ее и отыщем, а эта - это Перезвон.
I'll let him go in now and perhaps it will amuse Ilusha more than the mastiff pup. Я впущу ее теперь в комнату и, может быть, развеселю Илюшу побольше, чем меделянским щенком.
Wait a bit, Karamazov, you will know something in a minute. Подождите, Карамазов, вы кой-что сейчас узнаете.
But, I say, I am keeping you here!" Kolya cried suddenly. "You've no overcoat on in this bitter cold. You see what an egoist I am. Ах, Боже мой, что ж я вас держу! - вскричал вдруг стремительно Коля. - Вы в одном сюртучке на таком холоде, а я вас задерживаю; видите, видите, какой я эгоист!
Oh, we are all egoists, Karamazov!" О, все мы эгоисты, Карамазов!
"Don't trouble; it is cold, but I don't often catch cold. - Не беспокойтесь; правда, холодно, но я не простудлив.
Let us go in, though, and, by the way, what is your name? I know you are called Kolya, but what else?" Пойдемте, однако же. Кстати: как ваше имя, я знаю, что Коля, а дальше?
"Nikolay- Nikolay Ivanovitch Krassotkin, or, as they say in official documents, 'Krassotkin son.'" Kolya laughed for some reason, but added suddenly, "Of course I hate my name Nikolay." - Николай, Николай Иванов Красоткин, или, как говорят по-казенному, сын Красоткин, - чему-то засмеялся Коля, но вдруг прибавил: - Я, разумеется, ненавижу мое имя Николай.
"Why so?" - Почему же?
"It's so trivial, so ordinary." - Тривиально, казенно...
"You are thirteen?" asked Alyosha. - Вам тринадцатый год? - спросил Алеша.
"No, fourteen- that is, I shall be fourteen very soon, in a fortnight. - То есть четырнадцатый, через две недели четырнадцать, весьма скоро.
I'll confess one weakness of mine, Karamazov, just to you, since it's our first meeting, so that you may understand my character at once. I hate being asked my age, more than that... and in fact... there's a libellous story going about me, that last week I played robbers with the preparatory boys. Признаюсь пред вами заранее в одной слабости, Карамазов, это уж так пред вами, для первого знакомства, чтобы вы сразу увидели всю мою натуру: я ненавижу, когда меня спрашивают про мои года, более чем ненавижу... и наконец... про меня, например, есть клевета, что я на прошлой неделе с приготовительными в разбойники играл.
It's a fact that I did play with them, but it's a perfect libel to say I did it for my own amusement. То, что я играл, это действительность, но что я для себя играл, для доставления себе самому удовольствия, то это решительно клевета.
I have reasons for believing that you've heard the story; but I wasn't playing for my own amusement, it was for the sake of the children, because they couldn't think of anything to do by themselves. Я имею основание думать, что до вас это дошло, но я не для себя играл, а для детворы играл, потому что они ничего без меня не умели выдумать.
But they've always got some silly tale. И вот у нас всегда вздор распустят.
This is an awful town for gossip, I can tell you." Это город сплетен, уверяю вас.
"But what if you had been playing for your own amusement, what's the harm?" - А хоть бы и для своего удовольствия играли, что ж тут такого?
"Come, I say, for my own amusement! You don't play horses, do you?" -Ну для себя... Не станете же вы в лошадки играть?
"But you must look at it like this," said Alyosha, smiling. "Grown-up people go to the theatre and there the adventures of all sorts of heroes are represented- sometimes there are robbers and battles, too- and isn't that just the same thing, in a different form, of course? - А вы рассуждайте так, - улыбнулся Алеша, - в театр, например, ездят же взрослые, а в театре тоже представляют приключения всяких героев, иногда тоже с разбойниками и с войной - так разве это не то же самое, в своем, разумеется, роде?
And young people's games of soldiers or robbers in their playtime are also art in its first stage. You know, they spring from the growing artistic instincts of the young. And sometimes these games are much better than performances in the theatre; the only difference is that people go there to look at the actors, while in these games the young people are the actors themselves. А игра в войну у молодых людей, в рекреационное время, или там в разбойники - это ведь тоже зарождающееся искусство, зарождающаяся потребность искусства в юной душе, и эти игры иногда даже сочиняются складнее, чем представления на театре, только в том разница, что в театр ездят смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры.
But that's only natural." Но это только естественно.
"You think so? - Вы так думаете?
Is that your idea?" Kolya looked at him intently. "Oh, you know, that's rather an interesting view. When I go home, I'll think it over. Таково ваше убеждение? - пристально смотрел на него Коля. - Знаете, вы довольно любопытную мысль сказали; я теперь приду домой и шевельну мозгами на этот счет.
I'll admit I thought I might learn something from you. Признаюсь, я так и ждал, что от вас можно кой-чему поучиться.
I've come to learn of you, Karamazov," Kolya concluded, in a voice full of spontaneous feeling. Я пришел у вас учиться, Карамазов, -проникновенным и экспансивным голосом заключил Коля.
"And I of you," said Alyosha, smiling and pressing his hand. -А я у вас, - улыбнулся Алеша, пожав ему руку.
Kolya was much pleased with Alyosha. Коля был чрезвычайно доволен Алешей.
What struck him most was that he treated him exactly like an equal and that he talked to him just as if he were "quite grown up." Его поразило то, что с ним он в высшей степени на ровной ноге и что тот говорит с ним как с "самым большим".
"I'll show you something directly, Karamazov; it's a theatrical performance, too," he said, laughing nervously. "That's why I've come." - Я вам сейчас один фортель покажу, Карамазов, тоже одно театральное представление, - нервно засмеялся он, - я с тем и пришел.
"Let us go first to the people of the house, on the left. All the boys leave their coats in there, because the room is small and hot." - Зайдем сначала налево к хозяевам, там все ваши свои пальто оставляют, потому что в комнате тесно и жарко.
"Oh, I'm only coming in for a minute. I'll keep on my overcoat. - О, ведь я на мгновение, я войду и просижу в пальто.
Perezvon will stay here in the passage and be dead. Перезвон останется здесь в сенях и умрет:
Ici, Perezvon, lie down and be dead! You see how he's dead. "Иси, Перезвон, куш и умри!" - видите, он и умер.
I'll go in first and explore, then I'll whistle to him when I think fit, and you'll see, he'll dash in like mad. А я сначала войду, высмотрю обстановку и потом, когда надо будет, свистну: "Иси, Перезвон!" - и вы увидите, он тотчас же влетит как угорелый.
Only Smurov must not forget to open the door at the moment. Только надо, чтобы Смуров не забыл отворить в то мгновение дверь.
I'll arrange it all and you'll see something." Уж я распоряжусь, и вы увидите фортель...
Chapter 5. V
By Ilusha's Bedside У Илюшиной постельки
THE room inhabited by the family of the retired captain Snegiryov is already familiar to the reader. It was close and crowded at that moment with a number of visitors. В знакомой уже нам комнате, в которой обитало семейство известного нам отставного штабс-капитана Снегирева, было в эту минуту и душно, и тесно от многочисленной набравшейся публики.
Several boys were sitting with Ilusha, and though all of them, like Smurov, were prepared to deny that it was Alyosha who had brought them and reconciled them with Ilusha, it was really the fact. Несколько мальчиков сидели в этот раз у Илюши, и хоть все они готовы были, как и Смуров, отрицать, что помирил и свел их с Илюшей Алеша, но это было так.
All the art he had used had been to take them, one by one, to Ilusha, without "sheepish sentimentality," appearing to do so casually and without design. Все искусство его в этом случае состояло в том, что свел он их с Илюшей, одного за другим, без "телячьих нежностей", а совсем как бы не нарочно и нечаянно.
It was a great consolation to Ilusha in his suffering. Илюше же это принесло огромное облегчение в его страданиях.
He was greatly touched by seeing the almost tender affection and sympathy shown him by these boys, who had been his enemies. Увидев почти нежную дружбу и участие к себе всех этих мальчиков, прежних врагов своих, он был очень тронут.
Krassotkin was the only one missing and his absence was a heavy load on Ilusha's heart. Одного только Красоткина недоставало, и это лежало на его сердце страшным гнетом.
Perhaps the bitterest of all his bitter memories was his stabbing Krassotkin, who had been his one friend and protector. Если было в горьких воспоминаниях Илюшечки нечто самое горьчайшее, то это именно весь этот эпизод с Красоткиным, бывшим единственным другом его и защитником, на которого он бросился тогда с ножиком.
Clever little Smurov, who was the first to make it up with Ilusha, thought it was so. Так думал и умненький мальчик Смуров (первый пришедший помириться с Илюшей).
But when Smurov hinted to Krassotkin that Alyosha wanted to come and see him about something, the latter cut him short, bidding Smurov tell Но сам Красоткин, когда Смуров отдаленно сообщил ему, что Алеша хочет к нему прийти "по одному делу", тотчас же оборвал и отрезал подход, поручив Смурову немедленно сообщить
"Karamazov" at once that he knew best what to do, that he wanted no one's advice, and that, if he went to see Ilusha, he would choose his own time for he had "his own reasons." "Карамазову", что он сам знает, как поступать, что советов ни от кого не просит и что если пойдет к больному, то сам знает, когда пойти, потому что у него "свой расчет".
That was a fortnight before this Sunday. Это было еще недели за две до этого воскресенья.
That was why Alyosha had not been to see him, as he had meant to. Вот почему Алеша и не пошел к нему сам, как намеревался.
But though he waited he sent Smurov to him twice again. Впрочем, он хоть и подождал, но, однако же, послал Смурова к Красоткину еще раз и еще раз.
Both times Krassotkin met him with a curt, impatient refusal, sending Alyosha a message not to bother him any more, that if he came himself, he, Krassotkin, would not go to Ilusha at all. Но в оба эти раза Красоткин ответил уже самым нетерпеливым и резким отказом, передав Алеше, что если тот придет за ним сам, то он за это никогда не пойдет к Илюше, и чтоб ему больше не надоедали.
Up to the very last day, Smurov did not know that Kolya meant to go to Ilusha that morning, and only the evening before, as he parted from Smurov, Kolya abruptly told him to wait at home for him next morning, for he would go with him to the Snegiryovs, but warned him on no account to say he was coming, as he wanted to drop in casually. Даже до самого этого последнего дня сам Смуров не знал, что Коля решил отправиться к Илюше в это утро, и только накануне вечером, прощаясь со Смуровым, Коля вдруг резко объявил ему, чтоб он ждал его завтра утром дома, потому что пойдет вместе с ним к Снегиревым, но чтобы не смел, однако же, никого уведомлять о его прибытии, так как он хочет прийти нечаянно.
Smurov obeyed. Смуров послушался.
Smurov's fancy that Kolya would bring back the lost dog was based on the words Kolya had dropped that "they must be asses not to find the dog, if it was alive." Мечта же о том, что он приведет пропавшую Жучку, явилась у Смурова на основании раз брошенных мельком слов Красоткиным, что "ослы они все, коли не могут отыскать собаку, если только она жива".
When Smurov, waiting for an opportunity, timidly hinted at his guess about the dog, Krassotkin flew into a violent rage. Когда же Смуров робко, выждав время, намекнул о своей догадке насчет собаки Красоткину, тот вдруг ужасно озлился:
"I'm not such an ass as to go hunting about the town for other people's dogs when I've got a dog of my own! "Что я за осел, чтоб искать чужих собак по всему городу, когда у меня свой Перезвон?
And how can you imagine a dog could be alive after swallowing a pin? И можно ли мечтать, чтобы собака, проглотившая булавку, осталась жива?
Sheepish sentimentality, thats what it is! Телячьи нежности, больше ничего!"
For the last fortnight Ilusha had not left his little bed under the ikons in the corner. Между тем Илюша уже недели две как почти не сходил с своей постельки, в углу, у образов.
He had not been to school since the day he met Alyosha and bit his finger. В классы же не ходил с самого того случая, когда встретился с Алешей и укусил ему палец.
He was taken ill the same day, though for a month afterwards he was sometimes able to get up and walk about the room and passage. Впрочем, он с того же дня и захворал, хотя еще с месяц мог кое-как ходить изредка по комнате и в сенях, изредка вставая с постельки.
But latterly he had become so weak that he could not move without help from his father. Наконец совсем обессилел, так что без помощи отца не мог двигаться.
His father was terribly concerned about him. He even gave up drinking and was almost crazy with terror that his boy would die. And often, especially after leading him round the room on his arm and putting him back to bed, he would run to a dark corner in the passage and, leaning his head against the wall, he would break into paroxysms of violent weeping, stifling his sobs that they might not be heard by Ilusha. Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел от страха, что умрет его мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, - вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене, начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не было слышно у Илюшечки.
Returning to the room, he would usually begin doing something to amuse and comfort his precious boy: he would tell him stories, funny anecdotes, or would mimic comic people he had happened to meet, even imitate the howls and cries of animals. Возвращаясь же в комнату, начинал обыкновенно чем-нибудь развлекать и утешать своего дорогого мальчика, рассказывал ему сказки, смешные анекдоты или представлял из себя разных смешных людей, которых ему удавалось встречать, даже подражал животным, как они смешно воют или кричат.
But Ilusha could not bear to see his father fooling and playing the buffoon. Но Илюша очень не любил, когда отец коверкался и представлял из себя шута.
Though the boy tried not to show how he disliked it, he saw with an aching heart that his father was an object of contempt, and he was continually haunted by the memory of the "wisp of tow" and that "terrible day." Мальчик хоть и старался не показывать, что ему это неприятно, но с болью сердца сознавал, что отец в обществе унижен, и всегда, неотвязно, вспоминал о "мочалке" и о том "страшном дне".
Nina, Ilusha's gentle, crippled sister, did not like her father's buffoonery either (Varvara had been gone for some time past to Petersburg to study at the university). But the half-imbecile mother was greatly diverted and laughed heartily when her husband began capering about or performing something. Ниночка, безногая, тихая и кроткая сестра Илюшечки, тоже не любила, когда отец коверкался (что же до Варвары Николаевны, то она давно уже отправилась в Петербург слушать курсы), зато полоумная маменька очень забавлялась и от всего сердца смеялась, когда ее супруг начнет, бывало, что-нибудь представлять или выделывать какие-нибудь смешные жесты.
It was the only way she could be amused; all the rest of the time she was grumbling and complaining that now everyone had forgotten her, that no one treated her with respect, that she was slighted, and so on. Этим только ее и можно было утешить, во все же остальное время она беспрерывно брюзжала и плакалась, что теперь все ее забыли, что ее никто не уважает, что ее обижают и проч., и проч.
But during the last few days she had completely changed. Но в самые последние дни и она вдруг как бы вся переменилась.
She began looking constantly at Ilusha's bed in the corner and seemed lost in thought. Она часто начала смотреть в уголок на Илюшу и стала задумываться.
She was more silent, quieter, and, if she cried, she cried quietly so as not to be heard. Стала гораздо молчаливее, притихла, и если принималась плакать, то тихо, чтобы не слыхали.
The captain noticed the change in her with mournful perplexity. Штабс-капитан с горьким недоумением заметил эту в ней перемену.
The boys' visits at first only angered her, but later on their merry shouts and stories began to divert her, and at last she liked them so much that, if the boys had given up coming, she would have felt dreary without them. Посещения мальчиков ей сначала не понравились и только сердили ее, но потом веселые крики и рассказы детей стали развлекать и ее и до того под конец ей понравились, что, перестань ходить эти мальчики, она бы затосковала ужасно.
When the children told some story or played a game, she laughed and clapped her hands. Когда дети что рассказывали или начинали играть, она смеялась и хлопала в ладошки.
She called some of them to her and kissed them. Иных подзывала к себе и целовала.
She was particularly fond of Smurov. Мальчика Смурова полюбила особенно.
As for the captain, the presence in his room of the children, who came to cheer up Ilusha, filled his heart from the first with ecstatic joy. He even hoped that Ilusha would now get over his depression and that that would hasten his recovery. Что же до штабс-капитана, то появление в его квартире детей, приходивших веселить Илюшу, наполнило душу его с самого начала восторженною радостью и даже надеждой, что Илюша перестанет теперь тосковать и, может быть, оттого скорее выздоровеет.
In spite of his alarm about Ilusha, he had not, till lately, felt one minute's doubt of his boy's ultimate recovery. Он ни одной минуты, до самого последнего времени, не сомневался, несмотря на весь свой страх за Илюшу, что его мальчик вдруг выздоровеет.
He met his little visitors with homage, waited upon them hand and foot; he was ready to be their horse and even began letting them ride on his back, but Ilusha did not like the game and it was given up. Он встречал маленьких гостей с благоговением, ходил около них, услуживал, готов был их на себе возить, и даже впрямь начал было возить, но Илюше эти игры не понравились и были оставлены.
He began buying little things for them, gingerbread and nuts, gave them tea and cut them sandwiches. Стал для них покупать гостинцев, пряничков, орешков, устраивал чай, намазывал бутерброды.
It must be noted that all this time he had plenty of money. Надо заметить, что во все это время деньги у него не переводились.
He had taken the two hundred roubles from Katerina Ivanovna just as Alyosha had predicted he would. Тогдашние двести рублей от Катерины Ивановны он принял точь-в-точь по предсказанию Алеши.
And afterwards Katerina Ivanovna, learning more about their circumstances and Ilusha's illness, visited them herself, made the acquaintance of the family, and succeeded in fascinating the half-imbecile mother. А потом Катерина Ивановна, разузнав подробнее об их обстоятельствах и о болезни Илюши, сама посетила их квартиру, познакомилась со всем семейством и даже сумела очаровать полоумную штабс-капитаншу.
Since then she had been lavish in helping them, and the captain, terror-stricken at the thought that his boy might be dying, forgot his pride and humbly accepted her assistance. С тех пор рука ее не оскудевала, а сам штабс-капитан, подавленный ужасом при мысли, что умрет его мальчик, забыл свой прежний гонор и смиренно принимал подаяние.
All this time Doctor Herzenstube, who was called in by Katerina Ivanovna, came punctually every other day, but little was gained by his visits and he dosed the invalid mercilessly. Все это время доктор Герценштубе, по приглашению Катерины Ивановны, ездил постоянно и аккуратно через день к больному, но толку от его посещений выходило мало, а пичкал он его лекарствами ужасно.
But on that Sunday morning a new doctor was expected, who had come from Moscow, where he had a great reputation. Но зато в этот день, то есть в это воскресенье утром, у штабс-капитана ждали одного нового доктора, приезжего из Москвы и считавшегося в Москве знаменитостью.
Katerina Ivanovna had sent for him from Moscow at great expense, not expressly for Ilusha, but for another object of which more will be said in its place hereafter. But, as he had come, she had asked him to see Ilusha as well, and the captain had been told to expect him. Его нарочно выписала и пригласила из Москвы Катерина Ивановна за большие деньги - не для Илюшечки, а для другой одной цели, о которой будет сказано ниже и в своем месте, но уж так как он прибыл, то и попросила его навестить и Илюшечку, о чем штабс-капитан был заранее предуведомлен.
He hadn't the slightest idea that Kolya Krassotkin was coming, though he had long wished for a visit from the boy for whom Ilusha was fretting. О прибытии же Коли Красоткина он не имел никакого предчувствия, хотя уже давно желал, чтобы пришел наконец этот мальчик, по котором так мучился его Илюшечка.
At the moment when Krassotkin opened the door and came into the room, the captain and all the boys were round Ilusha's bed, looking at a tiny mastiff pup, which had only been born the day before, though the captain had bespoken it a week ago to comfort and amuse Ilusha, who was still fretting over the lost and probably dead Zhutchka. В то самое мгновение, когда Красоткин отворил дверь и появился в комнате, все, штабс-капитан и мальчики, столпились около постельки больного и рассматривали только что принесенного крошечного меделянского щенка, вчера только родившегося, но еще за неделю заказанного штабс-капитаном, чтобы развлечь и утешить Илюшечку, все тосковавшего об исчезнувшей и, конечно, уже погибшей Жучке.
Ilusha, who had heard three days before that he was to be presented with a puppy, not an ordinary puppy, but a pedigree mastiff (a very important point, of course), tried from delicacy of feeling to pretend that he was pleased. But his father and the boys could not help seeing that the puppy only served to recall to his little heart the thought of the unhappy dog he had killed. Но Илюша, уже слышавший и знавший еще за три дня, что ему подарят маленькую собачку, и не простую, а настоящую меделянскую (что, конечно, было ужасно важно), хотя и показывал из тонкого и деликатного чувства, что рад подарку, но все, и отец и мальчики, ясно увидели, что новая собачка, может быть, только еще сильнее шевельнула в его сердечке воспоминание о несчастной, им замученной Жучке.
The puppy lay beside him feebly moving and he, smiling sadly, stroked it with his thin, pale, wasted hand. Clearly he liked the puppy, but... it wasn't Zhutchka; if he could have had Zhutchka and the puppy, too, then he would have been completely happy. Щеночек лежал и копошился подле него, и он, болезненно улыбаясь, гладил его своею тоненькою, бледненькою, высохшею ручкой; даже видно было, что собачка ему понравилась, но... Жучки все же не было, все же это не Жучка, а вот если бы Жучка и щеночек вместе, тогда бы было полное счастие!
"Krassotkin!" cried one of the boys suddenly. He was the first to see him come in. - Красоткин! - крикнул вдруг один из мальчиков, первый завидевший вошедшего Колю.
Krassotkin's entrance made a general sensation; the boys moved away and stood on each side of the bed, so that he could get a full view of Ilusha. Произошло видимое волнение, мальчики расступились и стали по обе стороны постельки, так что вдруг открыли всего Илюшечку.
The captain ran eagerly to meet Kolya. Штабс-капитан стремительно бросился навстречу Коле.
"Please come in... you are welcome!" he said hurriedly. "Ilusha, Mr. Krassotkin has come to see you! -Пожалуйте, пожалуйте... дорогой гость!-залепетал он ему. - Илюшечка, господин Красоткин к тебе пожаловал...
But Krassotkin, shaking hands with him hurriedly, instantly showed his complete knowledge of the manners of good society. Но Красоткин, наскоро подав ему руку, мигом выказал и чрезвычайное свое знание светских приличий.
He turned first to the captain's wife sitting in her armchair, who was very ill-humoured at the moment, and was grumbling that the boys stood between her and Ilusha's bed and did not let her see the new puppy. With the greatest courtesy he made her a bow, scraping his foot, and turning to Nina, he made her, as the only other lady present, a similar bow. Он тотчас же и прежде всего обратился к сидевшей в своем кресле супруге штабс-капитана (которая как раз в ту минуту была ужасно как недовольна и брюзжала на то, что мальчики заслонили собою постельку Илюши и не дают ей поглядеть на новую собачку) и чрезвычайно вежливо шаркнул пред нею ножкой, а затем, повернувшись к Ниночке, отдал и ей, как даме, такой же поклон.
This polite behaviour made an extremely favourable impression on the deranged lady. Этот вежливый поступок произвел на больную даму необыкновенно приятное впечатление.
"There,.you can see at once he is a young man that has been well brought up," she commented aloud, throwing up her hands; "But as for our other visitors they come in one on the top of another." - Вот и видно сейчас хорошо воспитанного молодого человека, - громко произнесла она, разводя руками, - а то что прочие-то наши гости: один на другом приезжают.
"How do you mean, mamma, one on the top of another, how is that?" muttered the captain affectionately, though a little anxious on her account. - Как же, мамочка, один-то на другом, как это так? - хоть и ласково, но опасаясь немного за "мамочку", пролепетал штабс-капитан.
"That's how they ride in. - А так и въезжают.
They get on each other's shoulders in the passage and prance in like that on a respectable family. Сядет в сенях один другому верхом на плечи да в благородное семейство и въедет, сидя верхом.
Strange sort of visitors!" Какой же это гость?
"But who's come in like that, mamma?" - Да кто же, кто же, мамочка, так въезжал, кто же?
"Why, that boy came in riding on that one's back and this one on that one's." - Да вот этот мальчик на этом мальчике сегодня въехал, а вот тот на том...
Kolya was already by Ilusha's bedside. Но Коля уже стоял у постельки Илюши.
The sick boy turned visibly paler. Больной видимо побледнел.
He raised himself in the bed and looked intently at Kolya. Он приподнялся на кроватке и пристально-пристально посмотрел на Колю.
Kolya had not seen his little friend for two months, and he was overwhelmed at the sight of him. He had never imagined that he would see such a wasted, yellow face, such enormous, feverishly glowing eyes and such thin little hands. Тот не видал своего прежнего маленького друга уже месяца два и вдруг остановился пред ним совсем пораженный: он и вообразить не мог, что увидит такое похудевшее и пожелтевшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и как будто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки.
He saw, with grieved surprise, Ilusha's rapid, hard breathing and dry lips. С горестным удивлением всматривался он, что Илюша так глубоко и часто дышит и что у него так ссохлись губы.
He stepped close to him, held out his hand, and almost overwhelmed, he said: Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил:
"Well, old man... how are you?" - Ну что, старик... как поживаешь?
But his voice failed him, he couldn't achieve an appearance of ease; his face suddenly twitched and the corners of his mouth quivered. Но голос его пресекся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ.
Ilusha smiled a pitiful little smile, still unable to utter a word. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова.
Something moved Kolya to raise his hand and pass it over Ilusha's hair. Коля вдруг поднял руку и провел для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
"Never mind!" he murmured softly to him to cheer him up, or perhaps not knowing why he said it. - Ни-че-го! - пролепетал он ему тихо, не то ободряя его, не то сам не зная, зачем это сказал.
For a minute they were silent again. С минутку опять помолчали.
"Hallo, so you've got a new puppy?" Kolya said suddenly, in a most callous voice. - Что это у тебя, новый щенок? - вдруг самым бесчувственным голосом спросил Коля.
"Ye-es," answered Ilusha in a long whisper, gasping for breath. - Да-а-а! - ответил Илюша длинным шепотом, задыхаясь.
"A black nose, that means he'll be fierce, a good house-dog," Kolya observed gravely and stolidly, as if the only thing he cared about was the puppy and its black nose. - Черный нос, значит, из злых, из цепных, - важно и твердо заметил Коля, как будто все дело было именно в щенке и в его черном носе.
But in reality he still had to do his utmost to control his feelings not to burst out crying like a child, and do what he would he could not control it. "When it grows up, you'll have to keep it on the chain, I'm sure." Но главное было в том, что он все еще изо всех сил старался побороть в себе чувство, чтобы не заплакать как "маленький", и все еще не мог побороть. - Подрастет, придется посадить на цепь, уж я знаю.
"He'll be a huge dog!" cried one of the boys. - Он огромный будет! - воскликнул один мальчик из толпы.
"Of course he will," "a mastiff," "large," "like this," "as big as a calf," shouted several voices. - Известно, меделянский, огромный, вот этакий, с теленка, - раздалось вдруг несколько голосков.
"As big as a calf, as a real calf," chimed in the captain. "I got one like that on purpose, one of the fiercest breed, and his parents are huge and very fierce, they stand as high as this from the floor.... Sit down here, on Ilusha's bed, or here on the bench. - С теленка, с настоящего теленка-с, - подскочил штабс-капитан, - я нарочно отыскал такого, самого-самого злющего, и родители его тоже огромные и самые злющие, вот этакие от полу ростом... Присядьте-с, вот здесь на кроватке у Илюши, а не то здесь на лавку.
You are welcome, we've been hoping to see you a long time.... You were so kind as to come with Alexey Fyodorovitch?" Милости просим, гость дорогой, гость долгожданный... С Алексеем Федоровичем изволили прибыть-с?
Krassotkin sat on the edge of the bed, at Ilusha's feet. Красоткин присел на постельке, в ногах у Илюши.
Though he had perhaps prepared a free-and-easy opening for the conversation on his way, now he completely lost the thread of it. Он хоть, может быть, и приготовил дорогой, с чего развязно начать разговор, но теперь решительно потерял нитку.
"No... I came with Perezvon. I've got a dog now, called Perezvon. - Нет... я с Перезвоном... У меня такая собака теперь, Перезвон.
A Slavonic name. Славянское имя.
He's out there... if I whistle, he'll run in. Там ждет... свистну, и влетит.
I've brought a dog, too," he said, addressing Ilusha all at once. "Do you remember Zhutchka, old man?" he suddenly fired the question at him. Я тоже с собакой, - оборотился он вдруг к Илюше, - помнишь, старик, Жучку? - вдруг огрел он его вопросом.
Ilusha's little face quivered. Личико Илюшечки перекосилось.
He looked with an agonised expression at Kolya. Он страдальчески посмотрел на Колю.
Alyosha, standing at the door, frowned and signed to Kolya not to speak of Zhutchka, but he did not or would not notice. Алеша, стоявший у дверей, нахмурился и кивнул было Коле украдкой, чтобы тот не заговаривал про Жучку, но тот не заметил или не захотел заметить.
"Where... is Zhutchka?" Ilusha asked in a broken voice. -Где же... Жучка?- надорванным голоском спросил Илюша.
"Oh well, my boy, your Zhutchka's lost and done for!" -Ну, брат, твоя Жучка - фью! Пропала твоя Жучка!
Ilusha did not speak, but he fixed an intent gaze once more on Kolya. Илюша смолчал, но пристально-пристально посмотрел еще раз на Колю.
Alyosha, catching Kolya's eye, signed to him vigourously again, but he turned away his eyes pretending not to have noticed. Алеша, поймав взгляд Коли, изо всех сил опять закивал ему, но тот снова отвел глаза, сделав вид, что и теперь не заметил.
"It must have run away and died somewhere. - Забежала куда-нибудь и пропала.
It must have died after a meal like that," Kolya pronounced pitilessly, though he seemed a little breathless. "But I've got a dog, Perezvon... A Slavonic name... I've brought him to show you." Как не пропасть после такой закуски, -безжалостно резал Коля, а между тем сам как будто стал от чего-то задыхаться. - У меня зато Перезвон... Славянское имя... Я к тебе привел...
"I don't want him!" said Ilusha suddenly. - Не на-до! - проговорил вдруг Илюшечка.
"No, no, you really must see him... it will amuse you. -Нет, нет, надо, непременно посмотри... Ты развлечешься.
I brought him on purpose.... He's the same sort of shaggy dog.... You allow me to call in my dog, madam?" He suddenly addressed Madame Snegiryov, with inexplicable excitement in his manner. Я нарочно привел... такая же лохматая, как и та... Вы позволите, сударыня, позвать сюда мою собаку? - обратился он вдруг к госпоже Снегиревой в каком-то совсем уже непостижимом волнении.
"I don't want him, I don't want him!" cried Ilusha, with a mournful break in his voice. - Не надо, не надо! - с горестным надрывом в голосе воскликнул Илюша.
There was a reproachful light in his eyes. Укор загорелся в глазах его.
"You'd better," the captain started up from the chest by the wall on which he had just sat down, "you'd better... another time," he muttered, but Kolya could not be restrained. He hurriedly shouted to Smurov, -Вы бы-с... - рванулся вдруг штабс-капитан с сундука у стенки, на котором было присел, - вы бы-с... в другое время-с... - пролепетал он, но Коля, неудержимо настаивая и спеша, вдруг крикнул Смурову:
"Open the door," and as soon as it was open, he blew his whistle. "Смуров, отвори дверь!" - и только что тот отворил, свистнул в свою свистульку.
Perezvon dashed headlong into the room. Перезвон стремительно влетел в комнату.
"Jump, Perezvon, beg! - Прыгай, Перезвон, служи!
Beg!" shouted Kolya, jumping up, and the dog stood erect on its hind-legs by Ilusha's bedside. Служи! - завопил Коля, вскочив с места, и собака, став на задние лапы, вытянулась прямо пред постелькой Илюши.
What followed was a surprise to everyone: Ilusha started, lurched violently forward, bent over Perezvon and gazed at him, faint with suspense. Произошло нечто никем не ожиданное: Илюша вздрогнул и вдруг с силой двинулся весь вперед, нагнулся к Перезвону и, как бы замирая, смотрел на него.
"It's... Zhutchka!" he cried suddenly, in a voice breaking with joy and suffering. -Это... Жучка!- прокричал он вдруг надтреснутым от страдания и счастия голоском.
"And who did you think it was?" Krassotkin shouted with all his might, in a ringing, happy voice, and bending down he seized the dog and lifted him up to Ilusha. - А ты думал кто? - звонким, счастливым голосом изо всей силы завопил Красоткин и, нагнувшись к собаке, обхватил ее и приподнял к Илюше.
"Look, old man, you see, blind of one eye and the left ear is torn, just the marks you described to me. - Гляди, старик, видишь, глаз кривой и левое ухо надрезано, точь-в-точь те приметы, как ты мне рассказал.
It was by that I found him. Я его по этим приметам и разыскал!
I found him directly. Тогда же разыскал, вскорости.
He did not belong to anyone!" he explained, to the captain, to his wife, to Alyosha and then again to Ilusha. "He used to live in the Fedotovs' backyard. Though he made his home there, they did not feed him. He was a stray dog that had run away from the village... I found him.... You see, old man, he couldn't have swallowed what you gave him. Она ведь ничья была, она ведь была ничья! -пояснял он, быстро оборачиваясь к штабс-капитану, к супруге его, к Алеше и потом опять к Илюше, - она была у Федотовых на задворках, прижилась было там, но те ее не кормили, а она беглая, она забеглая из деревни... Я ее и разыскал... Видишь, старик, она тогда твой кусок, значит, не проглотила.
If he had, he must have died, he must have! Если бы проглотила, так уж конечно бы померла, ведь уж конечно!
So he must have spat it out, since he is alive. Значит, успела выплюнуть, коли теперь жива.
You did not see him do it. А ты и не заметил, что она выплюнула.
But the pin pricked his tongue, that is why he squealed. Выплюнула, а язык себе все-таки уколола, вот отчего тогда и завизжала.
He ran away squealing and you thought he'd swallowed it. Бежала и визжала, а ты и думал, что она совсем проглотила.
He might well squeal, because the skin of dogs' mouths is so tender... tenderer than in men, much tenderer!" Kolya cried impetuously, his face glowing and radiant with delight. Она должна была очень визжать, потому что у собаки очень нежная кожа во рту... нежнее, чем у человека, гораздо нежнее! - восклицал неистово Коля, с разгоревшимся и с сияющим от восторга лицом.
Ilusha could not speak. Илюша же и говорить не мог.
White as a sheet, he gazed open-mouthed at Kolya, with his great eyes almost starting out of his head. Он смотрел на Колю своими большими и как-то ужасно выкатившимися глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно.
And if Krassotkin, who had no suspicion of it, had known what a disastrous and fatal effect such a moment might have on the sick child's health, nothing would have induced him to play such a trick on him. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул.
But Alyosha was perhaps the only person in the room who realised it. Но в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша.
As for the captain he behaved like a small child. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
"Zhutchka! - Жучка!
It's Zhutchka!" he cried in a blissful voice, "Ilusha, this is Zhutchka, your Zhutchka! Так это-то Жучка? - выкрикивал он блаженным голосом. - Илюшечка, ведь это Жучка, твоя Жучка!
Mamma, this is Zhutchka!" He was almost weeping. Маменька, ведь это Жучка! - Он чуть не плакал.
"And I never guessed!" cried Smurov regretfully. "Bravo, Krassotkin! I said he'd find the dog and here he's found him." - А я-то и не догадался! - горестно воскликнул Смуров. - Ай да Красоткин, я говорил, что он найдет Жучку, вот и нашел!
"Here he's found him!" another boy repeated gleefully. - Вот и нашел! - радостно отозвался еще кто-то.
"Krassotkin's a brick! cried a third voice. - Молодец Красоткин! - прозвенел третий голосок.
"He's a brick, he's a brick!" cried the other boys, and they began clapping. - Молодец, молодец! - закричали все мальчики и начали аплодировать.
"Wait, wait," Krassotkin did his utmost to shout above them all. "I'll tell you how it happened, that's the whole point. - Да стойте, стойте, - силился всех перекричать Красоткин, - я вам расскажу, как это было, штука в том, как это было, а не в чем другом!
I found him, I took him home and hid him at once. I kept him locked up at home and did not show him to anyone till to-day. Ведь я его разыскал, затащил к себе и тотчас же спрятал, и дом на замок, и никому не показывал до самого последнего дня.
Only Smurov has known for the last fortnight, but I assured him this dog was called Perezvon and he did not guess. And meanwhile I taught the dog all sorts of tricks. You should only see all the things he can do! Только один Смуров узнал две недели назад, но я уверил его, что это Перезвон, и он не догадался, а я в антракте научил Жучку всем наукам, вы посмотрите, посмотрите только, какие он штуки знает!
I trained him so as to bring you a well trained dog, in good condition, old man, so as to be able to say to you, 'See, old man, what a fine dog your Zhutchka is now!' Для того и учил, чтоб уж привесть к тебе, старик, обученного, гладкого: вот, дескать, старик, какая твоя Жучка теперь!
Haven't you a bit of meat? He'll show you a trick that will make you die with laughing. A piece of meat, haven't you got any?" Да нет ли у вас какого-нибудь кусочка говядинки, он вам сейчас одну такую штуку покажет, что вы со смеху упадете, - говядинки, кусочек, ну неужели же у вас нет?
The captain ran across the passage to the landlady, where their cooking was done. Штабс-капитан стремительно кинулся через сени в избу к хозяевам, где варилось и штабс-капитанское кушанье.
Not to lose precious time, Kolya, in desperate haste, shouted to Perezvon, Коля же, чтобы не терять драгоценного времени, отчаянно спеша, крикнул Перезвону:
"Dead!" "Умри!"
And the dog immediately turned round and lay on his back with its four paws in the air. И тот вдруг завертелся, лег на спину и замер неподвижно всеми четырьмя своими лапками вверх.
The boys laughed, Ilusha looked on with the same suffering smile, but the person most delighted with the dog's performance was "mamma." Мальчики смеялись, Илюша смотрел с прежнею страдальческою своею улыбкой, но всех больше понравилось, что умер Перезвон, "маменьке".
She laughed at the dog and began snapping her fingers and calling it, Она расхохоталась на собаку и принялась щелкать пальцами и звать:
"Perezvon, Perezvon!" - Перезвон, Перезвон!
"Nothing will make him get up, nothing!" Kolya cried triumphantly, proud of his success. "He won't move for all the shouting in the world, but if I call to him, he'll jump up in a minute. - Ни за что не подымется, ни за что, - победоносно и справедливо гордясь, прокричал Коля, - хоть весь свет кричи, а вот я крикну, и в один миг вскочит!
Ici, Perezvon!" Иси, Перезвон!
The dog leapt up and bounded about, whining with delight. Собака вскочила и принялась прыгать, визжа от радости.
The captain ran back with a piece of cooked beef. Штабс-капитан вбежал с куском вареной говядины.
"Is it hot?" Kolya inquired hurriedly, with a business-like air, taking the meat. "Dogs don't like hot things. No, it's all right. - Не горяча? - торопливо и деловито осведомился Коля, принимая кусок, - нет, не горяча, а то собаки не любят горячего.
Look, everybody, look, Ilusha, look, old man; why aren't you looking? Смотрите же все, Илюшечка, смотри, да смотри же, смотри, старик, что же ты не смотришь?
He does not look at him, now I've brought him." Я привел, а он не смотрит!
The new trick consisted in making the dog stand motionless with his nose out and putting a tempting morsel of meat just on his nose. Новая штука состояла в том, чтобы неподвижно стоящей и протянувшей свой нос собаке положить на самый нос лакомый кусочек говядины.
The luckless dog had to stand without moving, with the meat on his nose, as long as his master chose to keep him, without a movement, perhaps for half an hour. Несчастный пес, не шевелясь, должен был простоять с куском на носу сколько велит хозяин, не двинуться, не шевельнуться, хоть полчаса.
But he kept Perezvon only for a brief moment. Но Перезвона выдержали только самую маленькую минутку.
"Paid for!" cried Kolya, and the meat passed in a flash from the dog's nose to his mouth. - Пиль! - крикнул Коля, и кусок в один миг перелетел с носу в рот Перезвона.
The audience, of course, expressed enthusiasm and surprise. Публика, разумеется, выразила восторженное удивление.
"Can you really have put off coming all this time simply to train the dog?" exclaimed Alyosha, with an involuntary note of reproach in his voice. - И неужели, неужели вы из-за того только, чтоб обучить собаку, все время не приходили! -воскликнул с невольным укором Алеша.
"Simply for that!" answered Kolya, with perfect simplicity. "I wanted to show him in all his glory." - Именно для того, - прокричал простодушнейшим образом Коля. - Я хотел показать его во всем блеске!
"Perezvon! - Перезвон!
Perezvon," called Ilusha suddenly, snapping his thin fingers and beckoning to the dog. Перезвон! - защелкал вдруг своими худенькими пальчиками Илюша, маня собаку.
"What is it? - Да чего тебе!
Let him jump up on the bed! Пусть он к тебе на постель сам вскочит.
Ici, Perezvon!" Kolya slapped the bed and Perezvon darted up by Ilusha. Иси, Перезвон! - стукнул ладонью по постели Коля, и Перезвон как стрела влетел к Илюше.
The boy threw both arms round his head and Perezvon instantly licked his cheek. Тот стремительно обнял его голову обеими руками, а Перезвон мигом облизал ему за это щеку.
Ilusha crept close to him, stretched himself out in bed and hid his face in the dog's shaggy coat. Илюшечка прижался к нему, протянулся на постельке и спрятал от всех в его косматой шерсти свое лицо.
"Dear, dear!" kept exclaiming the captain. - Господи, Господи! - восклицал штабс-капитан.
Kolya sat down again on the edge of the bed. Коля присел опять на постель к Илюше.
"Ilusha, I can show you another trick. - Илюша, я тебе могу еще одну штуку показать.
I've brought you a little cannon. Я тебе пушечку принес.
You remember, I told you about it before and you said how much you'd like to see it. Помнишь, я тебе еще тогда говорил про эту пушечку, а ты сказал: "Ах, как бы и мне ее посмотреть!"
Well, here, I've brought it to you." Ну вот, я теперь и принес.
And Kolya hurriedly pulled out of his satchel the little bronze cannon. И Коля, торопясь, вытащил из своей сумки свою бронзовую пушечку.
He hurried, because he was happy himself. Another time he would have waited till the sensation made by Perezvon had passed off, now he hurried on, regardless of all consideration. "You are all happy now," he felt, "so here's something to make you happier!" Торопился он потому, что уж сам был очень счастлив: в другое время так выждал бы, когда пройдет эффект, произведенный Перезвоном, но теперь поспешил, презирая всякую выдержку: "уж и так счастливы, так вот вам и еще счастья!"
He was perfectly enchanted himself. Сам уж он был очень упоен.
"I've been coveting this thing for a long while; it's for you, old man, it's for you. It belonged to Morozov, it was no use to him, he had it from his brother. I swopped a book from father's book-case for it, A Kinsman of Mahomet, or Salutary Folly, a scandalous book published in Moscow a hundred years ago, before they had any censorship. And Morozov has a taste for such things. - Я эту штучку давно уже у чиновника Морозова наглядел - для тебя, старик, для тебя. Она у него стояла даром, от брата ему досталась, я и выменял ему на книжку, из папина шкафа: "Родственник Магомета, или Целительное дурачество". Сто лет книжке, забубенная, в Москве вышла, когда еще цензуры не было, а Морозов до этих штучек охотник.
He was grateful to me, too...." Еще поблагодарил...
Kolya held the cannon in his hand so that all could see and admire it. Пушечку Коля держал в руке пред всеми, так что все могли видеть и наслаждаться.
Ilusha raised himself, and, with his right arm still round the dog, he gazed enchanted at the toy. Илюша приподнялся и, продолжая правою рукой обнимать Перезвона, с восхищением разглядывал игрушку.
The sensation was even greater when Kolya announced that he had gunpowder too, and that it could be fired off at once "if it won't alarm the ladies." Эффект дошел до высокой степени, когда Коля объявил, что у него есть и порох и что можно сейчас же и выстрелить, "если это только не обеспокоит дам".
"Mamma" immediately asked to look at the toy closer and her request was granted. "Маменька" немедленно попросила, чтоб ей дали поближе посмотреть на игрушку, что тотчас и было исполнено.
She was much pleased with the little bronze cannon on wheels and began rolling it to and fro on her lap. Бронзовая пушечка на колесках ей ужасно понравилась, и она принялась ее катать на своих коленях.
She readily gave permission for the cannon to be fired, without any idea of what she had been asked. На просьбу о позволении выстрелить отвечала самым полным согласием, не понимая, впрочем, о чем ее спрашивают.
Kolya showed the powder and the shot. Коля показал порох и дробь.
The captain, as a military man, undertook to load it, putting in a minute quantity of powder. He asked that the shot might be put off till another time. Штабс-капитан, как бывший военный человек, сам распорядился зарядом, всыпав самую маленькую порцию пороху, дробь же попросил отложить до другого раза.
The cannon was put on the floor, aiming towards an empty part of the room, three grains of powder were thrust into the touchhole and a match was put to it. Пушку поставили на пол, дулом в пустое место, втиснули в затравку три порошинки и зажгли спичкой.
A magnificent explosion followed. Произошел самый блистательный выстрел.
Mamma was startled, but at once laughed with delight. Маменька вздрогнула было, но тотчас же засмеялась от радости.
The boys gazed in speechless triumph. But the captain, looking at Ilusha, was more enchanted than any of them. Мальчики смотрели с молчаливым торжеством, но более всего блаженствовал, смотря на Илюшу, штабс-капитан.
Kolya picked up the cannon and immediately presented it to Ilusha, together with the powder and the shot. Коля поднял пушечку и немедленно подарил ее Илюше, вместе с дробью и с порохом.
"I got it for you, for you! - Это я для тебя, для тебя!
I've been keeping it for you a long time," he repeated once more in his delight. Давно приготовил, - повторил он еще раз, в полноте счастья.
"Oh, give it to me! - Ах, подарите мне!
No, give me the cannon!" mamma began begging like a little child. Нет, подарите пушечку лучше мне! - вдруг, точно маленькая, начала просить маменька.
Her face showed a piteous fear that she would not get it. Лицо ее изобразило горестное беспокойство от боязни, что ей не подарят.
Kolya was disconcerted. Коля смутился.
The captain fidgeted uneasily. Штабс-капитан беспокойно заволновался.
"Mamma, mamma," he ran to her, "the cannon's yours, of course, but let Ilusha have it, because it's a present to him, but it's just as good as yours. Ilusha will always let you play with it; it shall belong to both of you, both of you." - Мамочка, мамочка! - подскочил он к ней, -пушечка твоя, твоя, но пусть она будет у Илюши, потому что ему подарили, но она все равно что твоя, Илюшечка всегда тебе даст поиграть, она у вас пусть будет общая, общая...
"No, I don't want it to belong to both of us; I want it to be mine altogether, not Ilusha's," persisted mamma, on the point of tears. - Нет, не хочу, чтоб общая, нет, чтобы совсем моя была, а не Илюшина, - продолжала маменька, приготовляясь уже совсем заплакать.
"Take it, mother, here, keep it!" Ilusha cried. "Krassotkin, may I give it to my mother?" he turned to Krassotkin with an imploring face, as though he were afraid he might be offended at his giving his present to someone else. - Мама, возьми себе, вот возьми себе! - крикнул вдруг Илюша. - Красоткин, можно мне ее маме подарить? - обратился он вдруг с молящим видом к Красоткину, как бы боясь, чтобы тот не обиделся, что он его подарок другому дарит.
"Of course you may," Krassotkin assented heartily, and, taking the cannon from Ilusha, he handed it himself to mamma with a polite bow. - Совершенно возможно! - тотчас же согласился Красоткин и, взяв пушечку из рук Илюши, сам и передал ее с самым вежливым поклоном маменьке.
She was so touched that she cried. Та даже расплакалась от умиления.
"Ilusha, darling, he's the one who loves his mammal" she said tenderly, and at once began wheeling the cannon to and fro on her lap again. - Илюшечка, милый, вот кто мамочку свою любит! - умиленно воскликнула она и немедленно опять принялась катать пушку на своих коленях.
"Mamma, let me kiss your hand." The captain darted up to her at once and did so. - Маменька, дай я тебе ручку поцелую, -подскочил к ней супруг и тотчас же исполнил намерение.
"And I never saw such a charming fellow as this nice boy," said the grateful lady, pointing to Krassotkin. - И кто еще самый милый молодой человек, так вот этот добрый мальчик! - проговорила благодарная дама, указывая на Красоткина.
"And I'll bring you as much powder as you like, Ilusha. - А пороху я тебе, Илюша, теперь сколько угодно буду носить.
We make the powder ourselves now. Мы теперь сами порох делаем.
Borovikov found out how it's made- twenty-four parts of saltpetre, ten of sulphur and six of birchwood charcoal. It's all pounded together, mixed into a paste with water and rubbed through a tammy sieve-that's how it's done." Боровиков узнал состав: двадцать четыре части селитры, десять серы и шесть березового угля, все вместе столочь, влить воды, смешать в мякоть и протереть через барабанную шкуру - вот и порох.
"Smurov told me about your powder, only father says it's not real gunpowder," responded Ilusha. - Мне Смуров про ваш порох уже говорил, а только папа говорит, что это не настоящий порох, - отозвался Илюша.
"Not real?" Kolya flushed. "It burns. - Как не настоящий? - покраснел Коля, - у нас горит.
I don't know, of course." Я, впрочем, не знаю...
"No, I didn't mean that," put in the captain with a guilty face. "I only said that real powder is not made like that, but that's nothing, it can be made so." - Нет-с, я ничего-с, - подскочил вдруг с виноватым видом штабс-капитан. - Я, правда, говорил, что настоящий порох не так составляется, но это ничего-с, можно и так-с.
"I don't know, you know best. - Не знаю, вы лучше знаете.
We lighted some in a pomatum pot, it burned splendidly, it all burnt away leaving only a tiny ash. Мы в помадной каменной банке зажгли, славно горел, весь сгорел, самая маленькая сажа осталась.
But that was only the paste, and if you rub it through... but of course you know best, I don't know... And Bulkin's father thrashed him on account of our powder, did you hear?" he turned to Ilusha. Но ведь это только мякоть, а если протереть через шкуру... А впрочем, вы лучше знаете, я не знаю... А Булкина отец выдрал за наш порох, ты слышал? - обратился он вдруг к Илюше.
"We had prepared a whole bottle of it and he used to keep it under his bed. - Слышал, - ответил Илюша. Он с бесконечным интересом и наслаждением слушал Колю. - Мы целую бутылку пороху заготовили, он под кроватью и держал.
His father saw it. Отец увидал.
He said it might explode, and thrashed him on the spot. Взорвать, говорит, может. Да и высек его тут же.
He was going to make a complaint against me to the masters. Хотел в гимназию на меня жаловаться.
He is not allowed to go about with me now, no one is allowed to go about with me now. Теперь со мной его не пускают, теперь со мной никого не пускают.
Smurov is not allowed to either; I've got a bad name with everyone. They say I'm a 'desperate character,'" Kolya smiled scornfully. "It all began from what happened on the railway." Смурова тоже не пускают, у всех прославился; говорят, что я "отчаянный", - презрительно усмехнулся Коля. - Это все с железной дороги здесь началось.
"Ah, we've heard of that exploit of yours, too," cried the captain. "How could you lie still on the line? - Ах, мы слышали и про этот ваш пассаж! -воскликнул штабс-капитан, - как это вы там пролежали?
Is it possible you weren't the least afraid, lying there under the train? И неужели вы так ничего совсем не испугались, когда лежали под поездом.
Weren't you frightened?" Страшно вам было-с?
The captain was abject in his flattery of Kolya. Штабс-капитан ужасно лисил пред Колей.
"N- not particularly," answered Kolya carelessly. "What's blasted my reputation more than anything here was that cursed goose," he said, turning again to Ilusha- but though he assumed an unconcerned air as he talked, he still could not control himself and was continually missing the note he tried to keep up. - Н-не особенно! - небрежно отозвался Коля. -Репутацию мою пуще всего здесь этот проклятый гусь подкузьмил, - повернулся он опять к Илюше. Но хоть он и корчил, рассказывая, небрежный вид, а все еще не мог совладать с собою и продолжал как бы сбиваться с тону.
"Ah! I heard about the goose!" Ilusha laughed, beaming all over. "They told me, but I didn't understand. Did they really take you to the court?" - Ах, я и про гуся слышал! - засмеялся, весь сияя, Илюша, - мне рассказывали, да я не понял, неужто тебя у судьи судили?
"The most stupid, trivial affair, they made a mountain of a mole-hill as they always do," Kolya began carelessly. "I was walking through the market-place here one day, just when they'd driven in the geese. - Самая безмозглая штука, самая ничтожная, из которой целого слона, по обыкновению, у нас сочинили, - начал развязно Коля. - Это я раз тут по площади шел, а как раз пригнали гусей.
I stopped and looked at them. Я остановился и смотрю на гусей.
All at once a fellow, who is an errand-boy at Plotnikov's now, looked at me and said, Вдруг один здешний парень, Вишняков, он теперь у Плотниковых рассыльным служит, смотрит на меня да и говорит:
'What are you looking at the geese for?' "Ты чего на гусей глядишь?"
I looked at him; he was a stupid, moon-faced fellow of twenty. I am always on the side of the peasantry, you know. Я смотрю на него: глупая, круглая харя, парню двадцать лет, я, знаете, никогда не отвергаю народа.
I like talking to the peasants.... We've dropped behind the peasants that's an axiom. I believe you are laughing, Karamazov?" Я люблю с народом... Мы отстали от народа - это аксиома - вы, кажется, изволите смеяться, Карамазов?
"No, Heaven forbid, I am listening," said Alyosha with a most good-natured air, and the sensitive Kolya was immediately reassured." - Нет, Боже сохрани, я вас очень слушаю, - с самым простодушнейшим видом отозвался Алеша, и мнительный Коля мигом ободрился.
"My theory, Karamazov, is clear and simple," he hurried on again, looking pleased. "I believe in the people and am always glad to give them their due, but I am not for spoiling them, that is a sine qua non... But I was telling you about the goose. - Моя теория, Карамазов, ясна и проста, - опять радостно заспешил он тотчас же. - Я верю в народ и всегда рад отдать ему справедливость, но отнюдь не балуя его, это sine qua. [29 -непременное условие (лат.).] Да ведь я про гуся.
So I turned to the fool and answered, Вот обращаюсь я к этому дураку и отвечаю ему:
' I am wondering what the goose thinks about.' "А вот думаю, о чем гусь думает".
He looked at me quite stupidly, Глядит он на меня совершенно глупо:
' And what does the goose think about?' he asked. "А об чем, говорит, гусь думает?" -
'Do you see that cart full of oats?'I said. "А вот видишь, говорю, телега с овсом стоит.
'The oats are dropping out of the sack, and the goose has put its neck right under the wheel to gobble them up- do you see?' Из мешка овес сыплется, а гусь шею протянул под самое колесо и зерно клюет - видишь?" -
' I see that quite well,' he said. "Это я оченно вижу, говорит". -
'Well,' said I, 'if that cart were to move on a little, would it break the goose's neck or not?' "Ну так вот, говорю, если эту самую телегу чуточку теперь тронуть вперед - перережет гусю шею колесом или нет?" -
'It'd be sure to break it,' and he grinned all over his face, highly delighted. "Беспременно, говорит, перережет", - а сам уж ухмыляется во весь рот, так весь и растаял.
' Come on, then,' said I, 'let's try.' "Ну так пойдем, говорю, парень, давай". -
'Let's,' he said. "Давай, говорит".
And it did not take us long to arrange: he stood at the bridle without being noticed, and I stood on one side to direct the goose. И недолго нам пришлось мастерить: он этак неприметно около узды стал, а я сбоку, чтобы гуся направить.
And the owner wasn't looking, he was talking to someone, so I had nothing to do, the goose thrust its head in after the oats of itself, under the cart, just under the wheel. А мужик на ту пору зазевался, говорил с кем-то, так что совсем мне и не пришлось направлять: прямо гусь сам собой так и вытянул шею за овсом, под телегу, под самое колесо.
I winked at the lad, he tugged at the bridle, and crack. The goose's neck was broken in half. Я мигнул парню, он дернул и - к-крак, так и переехало гусю шею пополам!
And, as luck would have it, all the peasants saw us at that moment and they kicked up a shindy at once. И вот надо ж так, что в ту ж секунду все мужики увидали нас, ну и загалдели разом:
' You did that on purpose!' "Это ты нарочно!" -
'No, not on purpose.' "Нет, не нарочно". -
' Yes, you did, on purpose!' "Нет, нарочно!"
Well, they shouted, Ну, галдят:
' Take him to the justice of the peace!' "К мировому!"
They took me, too. Захватили и меня:
'You were there, too,' they said, 'you helped, you're known all over the market!' "И ты тут, дескать, был, ты подсоблял, тебя весь базар знает!"
And, for some reason, I really am known all over the market," Kolya added conceitedly. "We all went off to the justice's, they brought the goose, too. А меня действительно почему-то весь базар знает, - прибавил самолюбиво Коля. - Потянулись мы все к мировому, несут и гуся.
The fellow was crying in a great funk, simply blubbering like a woman. Смотрю, а парень мой струсил и заревел, право, ревет как баба.
And the farmer kept shouting that you could kill any number of geese like that. А гуртовщик кричит: "Этаким манером их, гусей, сколько угодно передавить можно!"
Well, of course, there were witnesses. Ну, разумеется, свидетели.
The justice of the peace settled it in a minute, that the farmer was to be paid a rouble for the goose, and the fellow to have the goose. Мировой мигом кончил: за гуся отдать гуртовщику рубль, а гуся пусть парень берет себе.
And he was warned not to play such pranks again. Да впредь чтобы таких шуток отнюдь не позволять себе.
And the fellow kept blubbering like a woman. А парень все ревет как баба:
'It wasn't me,' he said, 'it was he egged me on,' and he pointed to me. "Это не я, говорит, это он меня наустил", - да на меня и показывает.
I answered with the utmost composure that I hadn't egged him on, that I simply stated the general proposition, had spoken hypothetically. Я отвечаю с полным хладнокровием, что я отнюдь не учил, что я только выразил основную мысль и говорил лишь в проекте.
The justice of the peace smiled and was vexed with himself once for having smiled. Мировой Нефедов усмехнулся, да и рассердился сейчас на себя за то, что усмехнулся:
'I'll complain to your masters of you, so that for the future you mayn't waste your time on such general propositions, instead of sitting at your books and learning your lessons.' "Я вас, - говорит мне, - сейчас же вашему начальству аттестую, чтобы вы в такие проекты впредь не пускались, вместо того чтобы за книгами сидеть и уроки ваши учить".
He didn't complain to the masters, that was a joke, but the matter noised abroad and came to the ears of the masters. Their ears are long, you know! Начальству-то он меня не аттестовал, это шутки, но дело действительно разнеслось и достигло ушей начальства: уши-то ведь у нас длинные!
The classical master, Kolbasnikov, was particularly shocked about it, but Dardanelov got me off again. Особенно поднялся классик Колбасников, да Дарданелов опять отстоял.
But Kolbasnikov is savage with everyone now like a green ass. А Колбасников зол теперь у нас на всех, как зеленый осел.
Did you know, Ilusha, he is just married, got a dowry of a thousand roubles, and his bride's a regular fright of the first rank and the last degree. Ты, Илюша, слышал, он ведь женился, взял у Михайловых приданого тысячу рублей, а невеста рыловорот первой руки и последней степени.
The third-class fellows wrote an epigram on it: Третьеклассники тотчас же эпиграмму сочинили:
Astounding news has reached the class, Kolbasnikov has been an ass. Поразила весть третьеклассников, □ □ Что женился неряха Колбасников.
And so on, awfully funny, I'll bring it to you later on. Ну и там дальше, очень смешно, я тебе потом принесу.
I say nothing against Dardanelov, he is a learned man, there's no doubt about it. Я про Дарданелова ничего не говорю: человек с познаниями, с решительными познаниями.
I respect men like that and it's not because he stood up for me." Этаких я уважаю и вовсе не из-за того, что меня отстоял...
"But you took him down about the founders of Troy!" Smurov put in suddenly, proud of Krassotkin at such a moment. - Однако ж ты сбил его на том, кто основал Трою! - ввернул вдруг Смуров, решительно гордясь в эту минуту Красоткиным.
He was particularly pleased with the story of the goose. Очень уж ему понравился рассказ про гуся.
"Did you really take him down?" the captain inquired, in a flattering way. "On the question who founded Troy? - Неужто так и сбили-с? - льстиво подхватил штабс-капитан. - Это про то, кто основал Трою-с?
We heard of it, Ilusha told me about it at the time." Это мы уже слышали, что сбили-с. Илюшечка мне тогда же и рассказал-с...
"He knows everything, father, he knows more than any of us!" put in Ilusha; "he only pretends to be like that, but really he is top in every subject..." - Он, папа, все знает, лучше всех у нас знает! -подхватил и Илюшечка, - он ведь только прикидывается, что он такой, а он первый у нас ученик по всем предметам...
Ilusha looked at Kolya with infinite happiness. Илюша с беспредельным счастием смотрел на Колю.
"Oh, that's all nonsense about Troy, a trivial matter. - Ну это о Трое вздор, пустяки.
I consider this an unimportant question," said Kolya with haughty humility. Я сам этот вопрос считаю пустым, - с горделивою скромностью отозвался Коля.
He had by now completely recovered his dignity, though he was still a little uneasy. He felt that he was greatly excited and that he had talked about the goose, for instance, with too little reserve, while Alyosha had looked serious and had not said a word all the time. And the vain boy began by degrees to have a rankling fear that Alyosha was silent because he despised him, and thought he was showing off before him. Он уже успел вполне войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому мальчику мало-помалу начало уже скрести по сердцу: "Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
If he dared to think anything like that, Kolya would- В таком случае, если он осмеливается это думать, то я..."
"I regard the question as quite a trivial one," he rapped out again, proudly. - Я считаю этот вопрос решительно пустым, -отрезал он еще раз горделиво.
"And I know who founded Troy," a boy, who had not spoken before, said suddenly, to the surprise of everyone. He was silent and seemed to be shy. He was a pretty boy of about eleven, called Kartashov. - А я знаю, кто основал Трою, - вдруг проговорил совсем неожиданно один доселе ничего почти еще не сказавший мальчик, молчаливый и видимо застенчивый, очень собою хорошенький, лет одиннадцати, по фамилии Карташов.
He was sitting near the door. Он сидел у самых дверей.
Kolya looked at him with dignified amazement. Коля с удивлением и важностию поглядел на него.
The fact was that the identity of the founders of Troy had become a secret for the whole school, a secret which could only be discovered by reading Smaragdov, and no one had Smaragdov but Kolya. Дело в том, что вопрос: "Кто именно основал Трою?" - решительно обратился во всех классах в секрет, и чтобы проникнуть его, надо было прочесть у Смарагдова. Но Смарагдова ни у кого, кроме Коли, не было.
One day, when Kolya's back was turned, Kartashov hastily opened Smaragdov, which lay among Kolya's books, and immediately lighted on the passage relating to the foundation of Troy. И вот раз мальчик Карташов потихоньку, когда Коля отвернулся, поскорей развернул лежащего между его книгами Смарагдова и прямо попал на то место, где говорилось об основателях Трои.
This was a good time ago, but he felt uneasy and could not bring himself to announce publicly that he too knew who had founded Troy, afraid of what might happen and of Krassotkin's somehow putting him to shame over it. Случилось это довольно уже давно, но он все как-то конфузился и не решался открыть публично, что и он знает, кто основал Трою, опасаясь, чтобы не вышло чего-нибудь и чтобы не сконфузил его как-нибудь за это Коля.
But now he couldn't resist saying it. А теперь вдруг почему-то не утерпел и сказал.
For weeks he had been longing to. Да и давно ему хотелось.
"Well, who did found it?" Kolya, turning to him with haughty superciliousness. He saw from his face that he really did know and at once made up his mind how to take it. - Ну, кто же основал? - надменно и свысока повернулся к нему Коля, уже по лицу угадав, что тот действительно знает, и, разумеется, тотчас же приготовившись ко всем последствиям.
There was so to speak, a discordant note in the general harmony. В общем настроении произошел, что называется, диссонанс.
"Troy was founded by Teucer, Dardanus, Ilius and Tros," the boy rapped out at once, and in the same instant he blushed, blushed so, that it was painful to look at him. - Трою основали Тевкр, Дардан, Иллюс и Трос, -разом отчеканил мальчик и в один миг весь покраснел, так покраснел, что на него жалко стало смотреть.
But the boys stared at him, stared at him for a whole minute, and then all the staring eyes turned at once and were fastened upon Kolya, who was still scanning the audacious boy with disdainful composure. Но мальчики все на него глядели в упор, глядели целую минуту, и потом вдруг все эти глядящие в упор глаза разом повернулись к Коле. Тот с презрительным хладнокровием все еще продолжал обмеривать взглядом дерзкого мальчика.
"In what sense did they found it?" he deigned to comment at last. "And what is meant by founding a city or a state? - То есть как же это они основали? - удостоил он наконец проговорить, - да и что значит вообще основать город или государство?
What do they do? Did they go and each lay a brick, do you suppose?" Что ж они: пришли и по кирпичу положили, что ли?
There was laughter. Раздался смех.
The offending boy turned from pink to crimson. Виноватый мальчик из розового стал пунцовым.
He was silent and on the point of tears. Он молчал, он готов был заплакать.
Kolya held him so for a minute. Коля выдержал его так еще с минутку.
"Before you talk of a historical event like the foundation of a nationality, you must first understand what you mean by it," he admonished him in stern, incisive tones. "But I attach no consequence to these old wives' tales and I don't think much of universal history in general," he added carelessly, addressing the company generally. - Чтобы толковать о таких исторических событиях, как основание национальности, надо прежде всего понимать, что это значит, - строго отчеканил он в назидание. - Я, впрочем, не придаю всем этим бабьим сказкам важности, да и вообще всемирную историю не весьма уважаю, -прибавил он вдруг небрежно, обращаясь уже ко всем вообще.
"Universal history?" the captain inquired, looking almost scared. - Это всемирную-то историю-с? - с каким-то вдруг испугом осведомился штабс-капитан.
"Yes, universal history! - Да, всемирную историю.
It's the study of the successive follies of mankind and nothing more. Изучение ряда глупостей человеческих, и только.
The only subjects I respect are mathematics and natural science," said Kolya. He was showing off and he stole a glance at Alyosha; his was the only opinion he was afraid of there. Я уважаю одну математику и естественные, -сфорсил Коля и мельком глянул на Алешу: его только одного мнения он здесь и боялся.
But Alyosha was still silent and still serious as before. Но Алеша все молчал и был все по-прежнему серьезен.
If Alyosha had said a word it would have stopped him, but Alyosha was silent and "it might be the silence of contempt," and that finally irritated Kolya. Если бы сказал что-нибудь сейчас Алеша, на том бы оно и покончилось, но Алеша смолчал, а "молчание его могло быть презрительным", и Коля раздражился уже совсем.
"The classical languages, too... they are simply madness, nothing more. You seem to disagree with me again, Karamazov?" - Опять эти классические теперь у нас языки: одно сумасшествие, и ничего больше... Вы опять, кажется, не согласны со мной, Карамазов?
"I don't agree," said Alyosha, with a faint smile. - Не согласен, - сдержанно улыбнулся Алеша.
"The study of the classics, if you ask my opinion, is simply a police measure, that's simply why it has been introduced into our schools." By degrees Kolya began to get breathless again. "Latin and Greek were introduced because they are a bore and because they stupefy the intellect. - Классические языки, если хотите все мое о них мнение, - это полицейская мера, вот для чего единственно они заведены, - мало-помалу начал вдруг опять задыхаться Коля, - они заведены потому, что скучны, и потому, что отупляют способности.
It was dull before, so what could they do to make things duller? Было скучно, так вот как сделать, чтоб еще больше было скуки?
It was senseless enough before, so what could they do to make it more senseless? Было бестолково, так как сделать, чтобы стало еще бестолковее?
So they thought of Greek and Latin. Вот и выдумали классические языки.
That's my opinion, I hope I shall never change it," Kolya finished abruptly. Вот мое полное о них мнение, и надеюсь, что я никогда не изменю его, - резко закончил Коля.
His cheeks were flushed. На обеих щеках его показалось по красной точке румянца.
"That's true," assented Smurov suddenly, in a ringing tone of conviction. He had listened attentively. - Это правда, - звонким и убежденным голоском согласился вдруг прилежно слушавший Смуров.
"And yet he is first in Latin himself," cried one of the group of boys suddenly. - А сам первый по латинскому языку! - вдруг крикнул из толпы один мальчик.
"Yes, father, he says that and yet he is first in Latin," echoed Ilusha. - Да, папа, он сам говорит, а сам у нас первый по латинскому в классе, - отозвался и Илюша.
"What of it?" Kolya thought fit to defend himself, though the praise was very sweet to him. "I am fagging away at Latin because I have to, because I promised my mother to pass my examination, and I think that whatever you do, it's worth doing it well. But in my soul I have a profound contempt for the classics and all that fraud.... You don't agree, Karamazov?" - Что ж такое? - счел нужным оборониться Коля, хотя ему очень приятна была и похвала. - Латынь я зубрю, потому что надо, потому что я обещался матери кончить курс, а по-моему, за что взялся, то уж делать хорошо, но в душе глубоко презираю классицизм и всю эту подлость... Не соглашаетесь, Карамазов?
"Why 'fraud'?" Alyosha smiled again. - Ну зачем же "подлость"? - усмехнулся опять Алеша.
"Well, all the classical authors have been translated into all languages, so it was not for the sake of studying the classics they introduced Latin, but solely as a police measure, to stupefy the intelligence. - Да помилуйте, ведь классики все переведены на все языки, стало быть, вовсе не для изучения классиков понадобилась им латынь, а единственно для полицейских мер и для отупления способностей.
So what can one call it but a fraud?" Как же после того не подлость?
"Why, who taught you all this?" cried Alyosha, surprised at last. - Ну кто вас этому всему научил? - воскликнул удивленный наконец Алеша.
"In the first place I am capable of thinking for myself without being taught. Besides, what I said just now about the classics being translated our teacher Kolbasnikov has said to the whole of the third class." - Во-первых, я и сам могу понимать, без научения, а во-вторых, знайте, вот это же самое, что я вам сейчас толковал про переведенных классиков, говорил вслух всему третьему классу сам преподаватель Колбасников...
"The doctor has come!" cried Nina, who had been silent till then. - Доктор приехал! - воскликнула вдруг все время молчавшая Ниночка.
A carriage belonging to Madame Hohlakov drove up to the gate. Действительно, к воротам дома подъехала принадлежавшая госпоже Хохлаковой карета.
The captain, who had been expecting the doctor all the morning, rushed headlong out to meet him. Штабс-капитан, ждавший все утро доктора, сломя голову бросился к воротам встречать его.
"Mamma" pulled herself together and assumed a dignified air. Маменька подобралась и напустила на себя важности.
Alyosha went up to Ilusha and began setting his pillows straight. Алеша подошел к Илюше и стал оправлять ему подушку.
Nina, from her invalid chair, anxiously watched him putting the bed tidy. Ниночка, из своих кресел, с беспокойством следила за тем, как он оправляет постельку.
The boys hurriedly took leave. Some of them promised to come again in the evening. Мальчики торопливо стали прощаться, некоторые из них пообещались зайти вечером.
Kolya called Perezvon and the dog jumped off the bed. Коля крикнул Перезвона, и тот соскочил с постели.
"I won't go away, I won't go away," Kolya said hastily to Ilusha. "I'll wait in the passage and come back when the doctor's gone, I'll come back with Perezvon." - Я не уйду, не уйду! - проговорил впопыхах Коля Илюше, - я пережду в сенях и приду опять, когда уедет доктор, приду с Перезвоном.
But by now the doctor had entered, an important-looking person with long, dark whiskers and a shiny, shaven chin, wearing a bearskin coat. Но уже доктор входил - важная фигура в медвежьей шубе, с длинными темными бакенбардами и с глянцевито выбритым подбородком.
As he crossed the threshold he stopped, taken aback; he probably fancied he had come to the wrong place. Ступив через порог, он вдруг остановился, как бы опешив: ему, верно, показалось, что он не туда зашел:
"How is this? "Что это?
Where am I?" he muttered, not removing his coat nor his peaked sealskin cap. Где я?" - пробормотал он, не скидая с плеч шубы и не снимая котиковой фуражки с котиковым же козырьком с своей головы.
The crowd, the poverty of the room, the washing hanging on a line in the corner, puzzled him. Толпа, бедность комнаты, развешанное в углу на веревке белье сбили его с толку.
The captain, bent double, was bowing low before him. Штабс-капитан согнулся перед ним в три погибели.
"It's here, sir, here, sir," he muttered cringingly; "it's here, you've come right, you were coming to us..." - Вы здесь-с, здесь-с, - бормотал он подобострастно, - вы здесь-с, у меня-с, вам ко мне-с...
"Sne-gi-ryov?" the doctor said loudly and pompously. "Mr. Snegiryov- is that you?" - Сне-ги-рев? - произнес важно и громко доктор. -Господин Снегирев - это вы?
"That's me, sir!" - Это я-с!
"Ah!" -А!
The doctor looked round the room with a squeamish air once more and threw off his coat, displaying to all eyes the grand decoration at his neck. Доктор еще раз брезгливо оглядел комнату и сбросил с себя шубу. Всем в глаза блеснул важный орден на шее.
The captain caught the fur coat in the air, and the doctor took off his cap. Штабс-капитан подхватил на лету шубу, а доктор снял фуражку.
"Where is the patient?" he asked emphatically. - Где же пациент? - спросил он громко и настоятельно.
Chapter 6. VI
Precocity Раннее развитие
"WHAT do you think the doctor will say to him?" Kolya asked quickly. "What a repulsive mug, though, hasn't he? - Как вы думаете, что ему скажет доктор? -скороговоркой проговорил Коля, - какая отвратительная, однако же, харя, не правда ли?
I can't endure medicine!" Терпеть не могу медицину!
"Ilusha is dying. - Илюша умрет.
I think that's certain," answered Alyosha, mournfully. Это, мне кажется, уж наверно, - грустно ответил Алеша.
"They are rogues! - Шельмы!
Medicine's a fraud! Медицина шельма!
I am glad to have made your acquaintance, though, Karamazov. Я рад, однако, что узнал вас, Карамазов.
I wanted to know you for a long time. Я давно хотел вас узнать.
I am only sorry we meet in such sad circumstances." Жаль только, что мы так грустно встретились...
Kolya had a great inclination to say something even warmer and more demonstrative, but he felt ill at ease. Коле очень бы хотелось что-то сказать еще горячее, еще экспансивнее, но как будто что-то его коробило.
Alyosha noticed this, smiled, and pressed his hand. Алеша это заметил, улыбнулся и пожал ему руку.
"I've long learned to respect you as a rare person," Kolya muttered again, faltering and uncertain. "I have heard you are a mystic and have been in the monastery. - Я давно научился уважать в вас редкое существо, - пробормотал опять Коля, сбиваясь и путаясь. - Я слышал, вы мистик и были в монастыре.
I know you are a mystic, but... that hasn't put me off. Я знаю, что вы мистик, но... это меня не остановило.
Contact with real life will cure you.... It's always so with characters like yours." Прикосновение к действительности вас излечит... С натурами, как вы, не бывает иначе.
"What do you mean by mystic? - Что вы называете мистиком?
Cure me of what?" Alyosha was rather astonished. От чего излечит? - удивился немного Алеша.
"Oh, God and all the rest of it." - Ну там Бог и прочее.
"What, don't you believe in God?" - Как, да разве вы в Бога не веруете?
"Oh, I've nothing against God. - Напротив, я ничего не имею против Бога.
Of course, God is only a hypothesis, but... I admit that He is needed... for the order of the universe and all that... and that if there were no God He would have to be invented," added Kolya, beginning to blush. Конечно, Бог есть только гипотеза... но... я признаю, что он нужен, для порядка... для мирового порядка и так далее... и если б его не было, то надо бы его выдумать, - прибавил Коля, начиная краснеть.
He suddenly fancied that Alyosha might think he was trying to show off his knowledge and to prove that he was "grown up." Ему вдруг вообразилось, что Алеша сейчас подумает, что он хочет выставить свои познания и показать, какой он "большой".
"I haven't the slightest desire to show off my knowledge to him," Kolya thought indignantly. "А я вовсе не хочу выставлять пред ним мои познания", - с негодованием подумал Коля.
And all of a sudden he felt horribly annoyed. И ему вдруг стало ужасно досадно.
"I must confess I can't endure entering on such discussions," he said with a final air. "It's possible for one who doesn't believe in God to love mankind, don't you think so? - Я, признаюсь, терпеть не могу вступать во все эти препирания, - отрезал он, - можно ведь и не веруя в Бога любить человечество, как вы думаете?
Voltaire didn't believe in God and loved mankind?" ("I am at it again," he thought to himself.) Вольтер же не веровал в Бога, а любил человечество? ("Опять, опять!" - подумал он про себя.)
"Voltaire believed in God, though not very much, I think, and I don't think he loved mankind very much either," said Alyosha quietly, gently, and quite naturally, as though he were talking to someone of his own age, or even older. - Вольтер в Бога верил, но, кажется, мало и, кажется, мало любил и человечество, - тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам или даже со старшим летами человеком.
Kolya was particularly struck by Alyosha's apparent diffidence about his opinion of Voltaire. He seemed to be leaving the question for him, little Kolya, to settle. Колю именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этот вопрос на решение.
"Have you read Voltaire?" Alyosha finished. - А вы разве читали Вольтера? - заключил Алеша.
"No, not to say read.... But I've read Candide in the Russian translation... in an absurd, grotesque, old translation.. (At it again! again!)" - Нет, не то чтобы читал... Я, впрочем, "Кандида" читал, в русском переводе... в старом, уродливом переводе, смешном... (Опять, опять!)
"And did you understand it?" - И поняли?
"Oh, yes, everything.... That is... Why do you suppose I shouldn't understand it? - О да, всё... то есть... почему же вы думаете, что я бы не понял?
There's a lot of nastiness in it, of course.... Of course I can understand that it's a philosophical novel and written to advocate an idea...." Kolya was getting mixed by now. "I am a Socialist, Karamazov, I am an incurable Socialist," he announced suddenly, apropos of nothing. Там, конечно, много сальностей... Я, конечно, в состоянии понять, что это роман философский и написан, чтобы провести идею... - запутался уже совсем Коля. - Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, - вдруг оборвал он ни с того ни с сего.
"A Socialist?" laughed Alyosha. "But when have you had time to become one? - Социалист? - засмеялся Алеша, - да когда это вы успели?
Why, I thought you were only thirteen?" Ведь вам еще только тринадцать лет, кажется?
Kolya winced. Колю скрючило.
"In the first place I am not thirteen, but fourteen, fourteen in a fortnight," he flushed angrily, "and in the second place I am at a complete loss to understand what my age has to do with it? - Во-первых, не тринадцать, а четырнадцать, через две недели четырнадцать, - так и вспыхнул он, - а во-вторых, совершенно не понимаю, к чему тут мои лета?
The question is what are my convictions, not what is my age, isn't it?" Дело в том, каковы мои убеждения, а не который мне год, не правда ли?
"When you are older, you'll understand for yourself the influence of age on convictions. - Когда вам будет больше лет, то вы сами увидите, какое значение имеет на убеждение возраст.
I fancied, too, that you were not expressing your own ideas," Alyosha answered serenely and modestly, but Kolya interrupted him hotly: Мне показалось тоже, что вы не свои слова говорите, - скромно и спокойно ответил Алеша, но Коля горячо его прервал.
"Come, you want obedience and mysticism. - Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма.
You must admit that the Christian religion, for instance, has only been of use to the rich and the powerful to keep the lower classes in slavery. That's so, isn't it?" Согласитесь в том, что, например, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не правда ли?
"Ah, I know where you read that, and I am sure someone told you so!" cried Alyosha. - Ах, я знаю, где вы это прочли, и вас непременно кто-нибудь научил! - воскликнул Алеша.
"I say, what makes you think I read it? - Помилуйте, зачем же непременно прочел?
And certainly no one told so. И никто ровно не научил.
I can think for myself.... I am not opposed to Christ, if you like. Я и сам могу... И если хотите, я не против Христа.
He was a most humane person, and if He were alive to-day, He would be found in the ranks of the revolutionists, and would perhaps play a conspicuous part.... There's no doubt about that." Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и, может быть, играл бы видную роль... Это даже непременно.
"Oh, where, where did you get that from? - Ну где, ну где вы этого нахватались!
What fool have you made friends with?" exclaimed Alyosha. С каким это дураком вы связались? - воскликнул Алеша.
"Come, the truth will out! - Помилуйте, правды не скроешь.
It has so chanced that I have often talked to Mr. Rakitin, of course, but... old Byelinsky said that, too, so they say." Я, конечно, по одному случаю, часто говорю с господином Ракитиным, но... Это еще старик Белинский тоже, говорят, говорил.
"Byelinsky? - Белинский?
I don't remember. Не помню.
He hasn't written that anywhere." Он этого нигде не написал.
"If he didn't write it, they say he said it. - Если не написал, то, говорят, говорил.
I heard that from a... but never mind." Я это слышал от одного... впрочем, черт...
"And have you read Byelinsky?" - А Белинского вы читали?
"Well, no... I haven't read all of him, but... I read the passage about Tatyana, why she didn't go off with Onyegin." - Видите ли... нет... я не совсем читал, но... место о Татьяне, зачем она не пошла с Онегиным, я читал.
"Didn't go off with Onyegin? - Как не пошла с Онегиным?
Surely you don't... understand that already?" Да разве вы это уж... понимаете?
"Why, you seem to take me for little Smurov," said Kolya, with a grin of irritation. "But please don't suppose I am such a revolutionist. - Помилуйте, вы, кажется, принимаете меня за мальчика Смурова, - раздражительно осклабился Коля. - Впрочем, пожалуйста, не думайте, что я уж такой революционер.
I often disagree with Mr. Rakitin. Я очень часто не согласен с господином Ракитиным.
Though I mention Tatyana, I am not at all for the emancipation of women. Если я о Татьяне, то я вовсе не за эманципацию женщин.
I acknowledge that women are a subject race and must obey. Я признаю, что женщина есть существо подчиненное и должна слушаться.
Les femmes tricottent,* Napoleon said." Kolya, for some reason, smiled, "And on that question at least I am quite of one mind with that pseudo-great man. Les femmes tricottent,[30 - Дело женщины -вязанье (фр.).] как сказал Наполеон, - усмехнулся почему-то Коля, - и по крайней мере в этом я совершенно разделяю убеждение этого псевдовеликого человека.
I think, too, that to leave one's own country and fly to America is mean, worse than mean- silly. Я тоже, например, считаю, что бежать в Америку из отечества - низость, хуже низости - глупость.
Why go to America when one may be of great service to humanity here? Зачем в Америку, когда и у нас можно много принести пользы для человечества?
Now especially. Именно теперь.
There's a perfect mass of fruitful activity open to us. Целая масса плодотворной деятельности.
That's what I answered." * Let the women knit. Так я и отвечал.
"What do you mean? - Как отвечали?
Answered whom? Кому?
Has someone suggested your going to America already?" Разве вас кто-нибудь уже приглашал в Америку?
"I must own, they've been at me to go, but I declined. - Признаюсь, меня подбивали, но я отверг.
That's between ourselves, of course, Karamazov; do you hear, not a word to anyone. Это, разумеется, между нами, Карамазов, слышите, никому ни слова.
I say this only to you. Это я вам только.
I am not at all anxious to fall into the clutches of the secret police and take lessons at the Chain bridge. Я совсем не желаю попасть в лапки Третьего отделения и брать уроки у Цепного моста,
Long will you remember The house at the Chain bridge. Будешь помнить здание ППУ Цепного моста!
Do you remember? Помните?
It's splendid. Великолепно!
Why are you laughing? Чему вы смеетесь?
You don't suppose I am fibbing, do you?" ("What if he should find out that I've only that one number of The Bell in father's book case, and haven't read any more of it?" Kolya thought with a shudder.) Уж не думаете ли вы, что я вам все наврал? ("А что, если он узнает, что у меня в отцовском шкафу всего только и есть один этот нумер "Колокола", а больше я из этого ничего не читал?" - мельком, но с содроганием подумал Коля.)
"Oh no, I am not laughing and don't suppose for a moment that you are lying. - Ох нет, я не смеюсь и вовсе не думаю, что вы мне налгали.
No, indeed, I can't suppose so, for all this, alas! is perfectly true. Вот то-то и есть, что этого не думаю, потому что все это, увы, сущая правда!
But tell me, have you read Pushkin- Onyegin, for instance?... You spoke just now of Tatyana." Ну скажите, а Пушкина-то вы читали, "Онегина"-то... Вот вы сейчас говорили о Татьяне?
"No, I haven't read it yet, but I want to read it. - Нет, еще не читал, но хочу прочесть.
I have no prejudices, Karamazov; I want to hear both sides. Я без предрассудков, Карамазов. Я хочу выслушать и ту и другую сторону.
What makes you ask?" Зачем вы спросили?
"Oh, nothing." - Так.
"Tell me, Karamazov, have you an awful contempt for me?" Kolya rapped out suddenly and drew himself up before Alyosha, as though he were on drill. "Be so kind as to tell me, without beating about the bush." - Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? - отрезал вдруг Коля и весь вытянулся пред Алешей, как бы став в позицию. -Сделайте одолжение, без обиняков.
"I have a contempt for you?" Alyosha looked at him wondering. "What for? - Презираю вас? - с удивлением посмотрел на него Алеша. - Да за что же?
I am only sad that a charming nature such as yours should be perverted by all this crude nonsense before you have begun life." Мне только грустно, что прелестная натура, как ваша, еще и не начавшая жить, уже извращена всем этим грубым вздором.
"Don't be anxious about my nature," Kolya interrupted, not without complacency. "But it's true that I am stupidly sensitive, crudely sensitive. - Об моей натуре не заботьтесь, - не без самодовольства перебил Коля, - а что я мнителен, то это так. Глупо мнителен, грубо мнителен.
You smiled just now, and I fancied you seemed to-" Вы сейчас усмехнулись, мне и показалось, что вы как будто...
"Oh, my smile meant something quite different. - Ах, я усмехнулся совсем другому.
I'll tell you why I smiled. Not long ago I read the criticism made by a German who had lived in Russia, on our students and schoolboys of to-day. Видите, чему я усмехнулся: я недавно прочел один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней учащейся молодежи:
'Show a Russian schoolboy,' he writes, 'a map of the stars, which he knows nothing about, and he will give you back the map next day with corrections on it.' "Покажите вы, - он пишет, - русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною".
No knowledge and unbounded conceit- that's what the German meant to say about the Russian schoolboy." Никаких знаний и беззаветное самомнение - вот что хотел сказать немец про русского школьника.
"Yes, that's perfectly right," Kolya laughed suddenly, "exactly so! - Ах, да ведь это совершенно верно! - захохотал вдруг Коля, - верниссимо, точь-в-точь!
Bravo the German! Браво, немец!
But he did not see the good side, what do you think? Однако ж чухна не рассмотрел и хорошей стороны, а, как вы думаете?
Conceit may be, that comes from youth, that will be corrected if need be, but, on the other hand, there is an independent spirit almost from childhood, boldness of thought and conviction, and not the spirit of these sausage makers, grovelling before authority.... But the German was right all the same. Самомнение - это пусть, это от молодости, это исправится, если только надо, чтоб это исправилось, но зато и независимый дух, с самого чуть не детства, зато смелость мысли и убеждения, а не дух ихнего колбаснического раболепства пред авторитетами... Но все-таки немец хорошо сказал!
Bravo the German! Браво, немец!
But Germans want strangling all the same. Хотя все-таки немцев надо душить.
Though they are so good at science and learning they must be strangled." Пусть они там сильны в науках, а их все-таки надо душить...
"Strangled, what for?" smiled Alyosha. - За что же душить-то? - улыбнулся Алеша.
"Well, perhaps I am talking nonsense, I agree. - Ну я соврал, может быть, соглашаюсь.
I am awfully childish sometimes, and when I am pleased about anything I can't restrain myself and am ready to talk any stuff. Я иногда ужасный ребенок, и когда рад чему, то не удерживаюсь и готов наврать вздору.
But, I say, we are chattering away here about nothing, and that doctor has been a long time in there. Слушайте, мы с вами, однако же, здесь болтаем о пустяках, а этот доктор там что-то долго застрял.
But perhaps he's examining the mamma and that poor crippled Nina. Впрочем, он, может, там и "мамашу" осмотрит и эту Ниночку безногую.
I liked that Nina, you know. Знаете, эта Ниночка мне понравилась.
She whispered to me suddenly as I was coming away, Она вдруг мне прошептала, когда я выходил:
'Why didn't you come before?' "Зачем вы не приходили раньше?"
And in such a voice, so reproachfully! И таким голосом, с укором!
I think she is awfully nice and pathetic." Мне кажется, она ужасно добрая и жалкая.
"Yes, yes! - Да, да!
Well, you'll be coming often, you will see what she is like. Вот вы будете ходить, вы увидите, что это за существо.
It would do you a great deal of good to know people like that, to learn to value a great deal which you will find out from knowing these people," Alyosha observed warmly. "That would have more effect on you than anything." Вам очень полезно узнавать вот такие существа, чтоб уметь ценить и еще многое другое, что узнаете именно из знакомства с этими существами, - с жаром заметил Алеша. - Это лучше всего вас переделает.
"Oh, how I regret and blame myself for not having come sooner!" Kolya exclaimed, with bitter feeling. - О, как я жалею и браню всего себя, что не приходил раньше! - с горьким чувством воскликнул Коля.
"Yes, it's a great pity. - Да, очень жаль.
You saw for yourself how delighted the poor child was to see you. Вы видели сами, какое радостное вы произвели впечатление на бедного малютку!
And how he fretted for you to come!" И как он убивался, вас ожидая!
"Don't tell me! - Не говорите мне!
You make it worse! Вы меня растравляете.
But it serves me right. What kept me from coming was my conceit, my egoistic vanity, and the beastly wilfulness, which I never can get rid of, though I've been struggling with it all my life. А впрочем, мне поделом: я не приходил из самолюбия, из эгоистического самолюбия и подлого самовластия, от которого всю жизнь не могу избавиться, хотя всю жизнь ломаю себя.
I see that now. I am a beast in lots of ways, Karamazov!" Я теперь это вижу, я во многом подлец, Карамазов!
"No, you have a charming nature, though it's been distorted, and I quite understand why you have had such an influence on this generous, morbidly sensitive boy," Alyosha answered warmly. - Нет, вы прелестная натура, хотя и извращенная, и я слишком понимаю, почему вы могли иметь такое влияние на этого благородного и болезненно восприимчивого мальчика! - горячо ответил Алеша.
"And you say that to me!" cried Kolya; "and would you believe it, I thought- I've thought several times since I've been here- that you despised me! - И это вы говорите мне! - вскричал Коля, - а я, представьте, я думал - я уже несколько раз, вот теперь как я здесь, думал, что вы меня презираете!
If only you knew how I prize your opinion!" Если б вы только знали, как я дорожу вашим мнением!
"But are you really so sensitive? - Но неужели вы вправду так мнительны?
At your age! В таких летах!
Would you believe it, just now, when you were telling your story, I thought, as I watched you, that you must be very sensitive!" Ну представьте же себе, я именно подумал там в комнате, глядя на вас, когда вы рассказывали, что вы должны быть очень мнительны.
"You thought so? -Уж и подумали?
What an eye you've got, I say! Какой, однако же, у вас глаз, видите, видите!
I bet that was when I was talking about the goose. Бьюсь об заклад, что это было на том месте, когда я про гуся рассказывал.
That was just when I was fancying you had a great contempt for me for being in such a hurry to show off, and for a moment I quite hated you for it, and began talking like a fool. Мне именно в этом месте вообразилось, что вы меня глубоко презираете за то, что я спешу выставиться молодцом, и я даже вдруг возненавидел вас за это и начал нести ахинею.
Then I fancied- just now, here- when I said that if there were no God He would have to be invented, that I was in too great a hurry to display my knowledge, especially as I got that phrase out of a book. Потом мне вообразилось (это уже сейчас, здесь) на том месте, когда я говорил: "Если бы не было Бога, то его надо выдумать", что я слишком тороплюсь выставить мое образование, тем более что эту фразу я в книге прочел.
But I swear I wasn't showing off out of vanity, though I really don't know why. Because I was so pleased? Yes, I believe it was because I was so pleased... though it's perfectly disgraceful for anyone to be gushing directly they are pleased, I know that. Но клянусь вам, я торопился выставить не от тщеславия, а так, не знаю отчего, от радости, ей-богу как будто от радости... хотя это глубоко постыдная черта, когда человек всем лезет на шею от радости. Я это знаю.
But I am convinced now that you don't despise me; it was all my imagination. Но я зато убежден теперь, что вы меня не презираете, а все это я сам выдумал.
Oh, Karamazov, I am profoundly unhappy. О, Карамазов, я глубоко несчастен.
I sometimes fancy all sorts of things, that everyone is laughing at me, the whole world, and then I feel ready to overturn the whole order of things." Я воображаю иногда бог знает что, что надо мной все смеются, весь мир, и я тогда, я просто готов тогда уничтожить весь порядок вещей.
"And you worry everyone about you," smiled Alyosha. - И мучаете окружающих, - улыбнулся Алеша.
"Yes, I worry everyone about me, especially my mother. - И мучаю окружающих, особенно мать.
Karamazov, tell me, am I very ridiculous now?" Карамазов, скажите, я очень теперь смешон?
"Don't think about that, don't think of it at all!" cried Alyosha. "And what does ridiculous mean? - Да не думайте же про это, не думайте об этом совсем! - воскликнул Алеша. - Да и что такое смешон?
Isn't everyone constantly being or seeming ridiculous? Мало ли сколько раз бывает или кажется смешным человек?
Besides, nearly all clever people now are fearfully afraid of being ridiculous, and that makes them unhappy. Притом же нынче почти все люди со способностями ужасно боятся быть смешными и тем несчастны.
All I am surprised at is that you should be feeling that so early, though I've observed it for some time past,, not only in you. Меня только удивляет, что вы так рано стали ощущать это, хотя, впрочем, я давно уже замечаю это и не на вас одних.
Nowadays the very children have begun to suffer from it. Нынче даже почти дети начали уж этим страдать.
It's almost a sort of insanity. Это почти сумасшествие.
The devil has taken the form of that vanity and entered into the whole generation; it's simply the devil," added Alyosha, without a trace of the smile that Kolya, staring at him, expected to see. "You are like everyone else," said Alyosha, in conclusion, "that is, like very many others. Only you must not be like everybody else, that's all." В это самолюбие воплотился черт и залез во все поколение, именно черт, - прибавил Алеша, вовсе не усмехнувшись, как подумал было глядевший в упор на него Коля. - Вы, как и все, - заключил Алеша, - то есть как очень многие, только не надо быть таким, как все, вот что.
"Even if everyone is like that?" - Даже несмотря на то, что все такие?
"Yes, even if everyone is like that. - Да, несмотря на то, что все такие.
You be the only one not like it. Один вы и будьте не такой.
You really are not like everyone else, here you are not ashamed to confess to something bad and even ridiculous. Вы и в самом деле не такой, как все: вы вот теперь не постыдились же признаться в дурном и даже в смешном.
And who will admit so much in these days? А нынче кто в этом сознается?
No one. And people have even ceased to feel the impulse to self-criticism. Никто, да и потребность даже перестали находить в самоосуждении.
Don't be like everyone else, even if you are the only one." Будьте же не такой, как все; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой.
"Splendid! - Великолепно!
I was not mistaken in you. Я в вас не ошибся.
You know how to console one. Вы способны утешить.
Oh, how I have longed to know you, Karamazov! I've long been eager for this meeting. О, как я стремился к вам, Карамазов, как давно уже ищу встречи с вами!
Can you really have thought about me, too? Неужели и вы обо мне тоже думали?
You said just now that you thought of me, too?" Давеча вы говорили, что вы обо мне тоже думали?
"Yes, I'd heard of you and had thought of you, too... and if it's partly vanity that makes you ask, it doesn't matter." - Да, я слышал об вас и об вас тоже думал... и если отчасти и самолюбие заставило вас теперь это спросить, то это ничего.
"Do you know, Karamazov, our talk has been like a declaration of love," said Kolya, in a bashful and melting voice. "That's not ridiculous, is it?" - Знаете, Карамазов, наше объяснение похоже на объяснение в любви, - каким-то расслабленным и стыдливым голосом проговорил Коля. - Это не смешно, не смешно?
"Not at all ridiculous, and if it were, it wouldn't matter, because it's been a good thing." Alyosha smiled brightly. - Совсем не смешно, да хоть бы и смешно, так это ничего, потому что хорошо, - светло улыбнулся Алеша.
"But do you know, Karamazov, you must admit that you are a little ashamed yourself, now.... I see it by your eyes." Kolya smiled with a sort of sly happiness. - А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперь немного со мною стыдно... Я вижу по глазам, - как-то хитро, но и с каким-то почти счастьем усмехнулся Коля.
"Why ashamed?" - Чего же это стыдно?
"Well, why are you blushing?" - А зачем вы покраснели?
"It was you made me blush," laughed Alyosha, and he really did blush. "Oh, well, I am a little, goodness knows why, I don't know..." he muttered, almost embarrassed. - Да это вы так сделали, что я покраснел! -засмеялся Алеша и действительно весь покраснел. - Ну да, немного стыдно, Бог знает отчего, не знаю отчего... - бормотал он, почти даже сконфузившись.
"Oh, how I love you and admire you at this moment just because you are rather ashamed! - О, как я вас люблю и ценю в эту минуту, именно за то, что и вам чего-то стыдно со мной!
Because you are just like me," cried Kolya, in positive ecstasy. Потому что и вы точно я! - в решительном восторге воскликнул Коля.
His cheeks glowed, his eyes beamed. Щеки его пылали, глаза блестели.
"You know, Kolya, you will be very unhappy in your life," something made Alyosha say suddenly. - Послушайте, Коля, вы, между прочим, будете и очень несчастный человек в жизни, - сказал вдруг отчего-то Алеша.
"I know, I know. - Знаю, знаю.
How you know it all before hand!" Kolya agreed at once. Как вы это все знаете наперед! - тотчас же подтвердил Коля.
"But you will bless life on the whole, all the same." - Но в целом все-таки благословите жизнь.
"Just so, hurrah! - Именно! Ура!
You are a prophet. Вы пророк!
Oh, we shall get on together, Karamazov! О, мы сойдемся, Карамазов.
Do you know, what delights me most, is that you treat me quite like an equal. Знаете, меня всего более восхищает, что вы со мной совершенно как с ровней.
But we are not equals, no, we are not, you are better! А мы не ровня, нет, не ровня, вы выше!
But we shall get on. Но мы сойдемся.
Do you know, all this last month, I've been saying to myself, Знаете, я весь последний месяц говорил себе:
'Either we shall be friends at once, for ever, or we shall part enemies to the grave!'" "Или мы разом с ним сойдемся друзьями навеки, или с первого же разу разойдемся врагами до гроба!"
"And saying that, of course, you loved me," Alyosha laughed gaily. - И говоря так, уж, конечно, любили меня! -весело смеялся Алеша.
"I did. I loved you awfully. I've been loving and dreaming of you. - Любил, ужасно любил, любил и мечтал об вас!
And how do you know it all beforehand? И как это вы знаете все наперед?
Ah, here's the doctor. Ба, вот и доктор.
Goodness! What will he tell us? Look at his face!" Господи, что-то скажет, посмотрите, какое у него лицо!
Chapter 7. VII
Ilusha Илюша
THE doctor came out of the room again, muffled in his fur coat and with his cap on his head. Доктор выходил из избы опять уже закутанный в шубу и с фуражкой на голове.
His face looked almost angry and disgusted, as though he were afraid of getting dirty. Лицо его было почти сердитое и брезгливое, как будто он все боялся обо что-то запачкаться.
He cast a cursory glance round the passage, looking sternly at Alyosha and Kolya as he did so. Мельком окинул он глазами сени и при этом строго глянул на Алешу и Колю.
Alyosha waved from the door to the coachman, and the carriage that had brought the doctor drove up. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшая доктора, подъехала к выходным дверям.
The captain darted out after the doctor, and, bowing apologetically, stopped him to get the last word. Штабс-капитан стремительно выскочил вслед за доктором и, согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его для последнего слова.
The poor fellow looked utterly crushed; there was a scared look in his eyes. Лицо бедняка было убитое, взгляд испуганный:
"Your Excellency, your Excellency... is it possible?" he began, but could not go on and clasped his hands in despair. Yet he still gazed imploringly at the doctor, as though a word from him might still change the poor boy's fate. - Ваше превосходительство, ваше превосходительство... неужели?.. - начал было он и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя все еще с последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом деле от теперешнего слова доктора мог измениться приговор над бедным мальчиком.
"I can't help it, I am not God!" the doctor answered offhand, though with the customary impressiveness. - Что делать! Я не Бог, - небрежным, хотя и привычно внушительным голосом ответил доктор.
"Doctor... your Excellency... and will it be soon, soon?" -Доктор... Ваше превосходительство... и скоро это, скоро?
"You must be prepared for anything," said the doctor in emphatic and incisive tones, and dropping his eyes, he was about to step out to the coach. - При-го-товь-тесь ко всему, - отчеканил, ударяя по каждому слогу, доктор и, склонив взор, сам приготовился было шагнуть за порог к карете.
"Your Excellency, for Christ's sake!" the terror-stricken captain stopped him again. "Your Excellency! But can nothing, absolutely nothing save him now?" - Ваше превосходительство, ради Христа! -испуганно остановил его еще раз штабс-капитан, -ваше превосходительство!.. так разве ничего, неужели ничего, совсем ничего теперь не спасет?..
"It's not in my hands now," said the doctor impatiently, "but h'm!..." he stopped suddenly. "If you could, for instance... send... your patient... at once, without delay" (the words "at once, without delay," the doctor uttered with an almost wrathful sternness that made the captain start) "to Syracuse, the change to the new be-ne-ficial - Не от меня теперь за-ви-сит, - нетерпеливо проговорил доктор, - и, однако же, гм, -приостановился он вдруг, - если б вы, например, могли... на-пра-вить... вашего пациента... сейчас и нимало не медля (слова "сейчас и нимало не медля" доктор произнес не то что строго, а почти гневно, так что штабс-капитан даже вздрогнул) в Си-ра-ку-зы, то... вследствие новых бла-го-приятных кли-ма-ти-ческих условий... могло бы, может быть, произойти...
"To Syracuse!" cried the captain, unable to grasp what was said. - В Сикарузы! - вскричал штабс-капитан, как бы ничего еще не понимая.
"Syracuse is in Sicily," Kolya jerked out suddenly in explanation. - Сиракузы - это в Сицилии, - отрезал вдруг громко Коля, для пояснения.
The doctor looked at him. Доктор поглядел на него.
"Sicily! - В Сицилию!
Your Excellency," faltered the captain, "but you've seen"- he spread out his hands, indicating his surroundings- "mamma and my family?" Батюшка, ваше превосходительство, - потерялся штабс-капитан, - да ведь вы видели! - обвел он обеими руками кругом, указывая на свою обстановку, - а маменька-то, а семейство-то?
"N-no, SiciIy is not the place for the family, the family should go to Caucasus in the early spring... your daughter must go to the Caucasus, and your wife... after a course of the waters in the Caucasus for her rheumatism... must be sent straight to Paris to the mental specialist Lepelletier; I could give you a note to him, and then... there might be a change-" - Н-нет, семейство не в Сицилию, а семейство ваше на Кавказ, раннею весной... дочь вашу на Кавказ, а супругу... продержав курс вод тоже на Кав-ка-зе ввиду ее ревматизмов... немедленно после того на-пра-вить в Париж, в лечебницу доктора пси-хиатра Ле-пель-летье, я бы мог вам дать к нему записку, и тогда... могло бы, может быть, произойти...
"Doctor, doctor! - Доктор, доктор!
But you see!" The captain flung wide his hands again despairingly, indicating the bare wooden walls of the passage. Да ведь вы видите! - размахнул вдруг опять руками штабс-капитан, указывая в отчаянии на голые бревенчатые стены сеней.
"Well, that's not my business," grinned the doctor. "I have only told you the answer of medical science to your question as to possible - А, это уж не мое дело, - усмехнулся доктор, - я лишь сказал то, что могла сказать на-у-ка на ваш вопрос о последних средствах, а остальное... к сожалению моему...
"Don't be afraid, apothecary, my dog won't bite you," Kolya rapped out loudly, noticing the doctor's rather uneasy glance at Perezvon, who was standing in the doorway. - Не беспокойтесь, лекарь, моя собака вас не укусит, - громко отрезал Коля, заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге.
There was a wrathful note in Kolya's voice. Гневная нотка прозвенела в голосе Коли.
He used the word apothecary instead of doctor on purpose, and, as he explained afterwards, used it "to insult him." Слово же "лекарь", вместо доктор, он сказал нарочно и, как сам объявил потом, "для оскорбления сказал".
"What's that?" The doctor flung up his head, staring with surprise at Kolya. "Who's this?" he addressed Alyosha, as though asking him to explain. - Что та-ко-е?- вскинул головой доктор, удивленно уставившись на Колю. - Ка-кой это? -обратился он вдруг к Алеше, будто спрашивая у того отчета.
"It's Perezvon's master, don't worry about me," Kolya said incisively again. - Это хозяин Перезвона, лекарь, не беспокойтесь о моей личности, - отчеканил опять Коля.
"Perezvon?"* repeated the doctor, perplexed. * i.e. a chime of bells. - Звон? - переговорил доктор, не поняв, что такое Перезвон.
"He hears the bell, but where it is he cannot tell. - Да не знает, где он.
Good-bye, we shall meet in Syracuse." Прощайте, лекарь, увидимся в Сиракузах.
"Who's this? - Кто эт-то?
Who's this?" The doctor flew into a terrible rage. Кто, кто? - вдруг закипятился ужасно доктор.
"He is a schoolboy, doctor, he is a mischievous boy; take no notice of him," said Alyosha, frowning and speaking quickly. "Kolya, hold your tongue!" he cried to Krassotkin. "Take no notice of him, doctor," he repeated, rather impatiently. - Это здешний школьник, доктор, он шалун, не обращайте внимания, - нахмурившись и скороговоркой проговорил Алеша. - Коля, молчите! - крикнул он Красоткину. - Не надо обращать внимания, доктор, - повторил он уже несколько нетерпеливее.
"He wants a thrashing, a good thrashing!" The doctor stamped in a perfect fury. - Выс-сечь, выс-сечь надо, выс-сечь! - затопал было ногами слишком уже почему-то взбесившийся доктор.
"And you know, apothecary, my Perezvon might bite!" said Kolya, turning pale, with quivering voice and flashing eyes. "Ici, Perezvon!" - А знаете, лекарь, ведь Перезвон-то у меня пожалуй что и кусается! - проговорил Коля задрожавшим голоском, побледнев и сверкнув глазами. - Иси, Перезвон!
"Kolya, if you say another word, I'll have nothing more to do with you," Alyosha cried peremptorily. - Коля, если вы скажете еще одно только слово, то я с вами разорву навеки! - властно крикнул Алеша.
"There is only one man in the world who can command Nikolay Krassotkin- this is the man," Kolya pointed to Alyosha. "I obey him, good-bye!" - Лекарь, есть только одно существо в целом мире, которое может приказывать Николаю Красоткину, это вот этот человек, - Коля указал на Алешу, - ему повинуюсь, прощайте!
He stepped forward, opened the door, and quickly went into the inner room. Он сорвался с места и, отворив дверь, быстро прошел в комнату.
Perezvon flew after him. Перезвон бросился за ним.
The doctor stood still for five seconds in amazement, looking at Alyosha; then, with a curse, he went out quickly to the carriage, repeating aloud, Доктор постоял было еще секунд пять как бы в столбняке, смотря на Алешу, потом вдруг плюнул и быстро пошел к карете, громко повторяя:
"This is... this is... I don't know what it is!" "Этта, этта, этта, я не знаю, что этта!"
The captain darted forward to help him into the carriage. Штабс-капитан бросился его подсаживать.
Alyosha followed Kolya into the room. Алеша прошел в комнату вслед за Колей.
He was already by Ilusha's bedside. Тот стоял уже у постельки Илюши.
The sick boy was holding his hand and calling for his father. Илюша держал его за руку и звал папу.
A minute later the captain, too, came back. Чрез минуту воротился и штабс-капитан.
"Father, father, come... we..." Ilusha faltered in violent excitement, but apparently unable to go on, he flung his wasted arms, found his father and Kolya, uniting them in one embrace, and hugging them as tightly as he could. -Папа, папа, поди сюда... мы... - пролепетал было Илюша в чрезвычайном возбуждении, но, видимо не в силах продолжать, вдруг бросил свои обе исхудалые ручки вперед и крепко, как только мог, обнял их обоих разом, и Колю и папу, соединив их в одно объятие и сам к ним прижавшись.
The captain suddenly began to shake with dumb sobs, and Kolya's lips and chin twitched. Штабс-капитан вдруг весь так и затрясся от безмолвных рыданий, а у Коли задрожали губы и подбородок.
"Father, father! - Папа, папа!
How sorry I am for you!" Ilusha moaned bitterly. Как мне жалко тебя, папа! - горько простонал Илюша.
"Ilusha... darling... the doctor said... you would be all right... we shall be happy... the doctor... " the captain began. -Илюшечка... голубчик... доктор сказал... будешь здоров... будем счастливы... доктор... - заговорил было штабс-капитан.
"Ah, father! - Ах, папа!
I know what the new doctor said to you about me.... I saw!" cried Ilusha, and again he hugged them both with all his strength, hiding his face on his father's shoulder. Я ведь знаю, что тебе новый доктор про меня сказал... Я ведь видел! - воскликнул Илюша и опять крепко, изо всей силы прижал их обоих к себе, спрятав на плече у папы свое лицо.
"Father, don't cry, and when I die get a good boy, another one... choose one of them all, a good one, call him Ilusha and love him instead of me..." - Папа, не плачь... а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого... сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня...
"Hush, old man, you'll get well," Krassotkin cried suddenly, in a voice that sounded angry. - Молчи, старик, выздоровеешь! - точно осердившись, крикнул вдруг Красоткин.
"But don't ever forget me, father," Ilusha went on, "come to my grave...and father, bury me by our big stone, where we used to go for our walk, and come to me there with Krassotkin in the evening... and Perezvon... I shall expect you.... Father, father!" - А меня, папа, меня не забывай никогда, -продолжал Илюша, - ходи ко мне на могилку... да вот что, папа, похорони ты меня у нашего большого камня, к которому мы с тобой гулять ходили, и ходи ко мне туда с Красоткиным, вечером... И Перезвон... А я буду вас ждать... Папа, папа!
His voice broke. They were all three silent, still embracing. Его голос пресекся, все трое стояли обнявшись и уже молчали.
Nina was crying, quietly in her chair, and at last seeing them all crying, "mamma," too, burst into tears. Плакала тихо на своем кресле и Ниночка, и вдруг, увидав всех плачущими, залилась слезами и мамаша.
"Ilusha! - Илюшечка!
Ilusha!" she exclaimed. Илюшечка! - восклицала она.
Krassotkin suddenly released himself from Ilusha's embrace. Красоткин вдруг высвободился из объятий Илюши.
"Good-bye, old man, mother expects me back to dinner," he said quickly. "What a pity I did not tell her! - Прощай, старик, меня ждет мать к обеду, -проговорил он скороговоркой. - Как жаль, что я ее не предуведомил!
She will be dreadfully anxious... But after dinner I'll come back to you for the whole day, for the whole evening, and I'll tell you all sorts of things, all sorts of things. Очень будет беспокоиться... Но после обеда я тотчас к тебе, на весь день, на весь вечер, и столько тебе расскажу, столько расскажу!
And I'll bring Perezvon, but now I will take him with me, because he will begin to howl when I am away and bother you. Good-bye! И Перезвона приведу, а теперь с собой уведу, потому что он без меня выть начнет и тебе мешать будет; до свиданья!
And he ran out into the passage. И он выбежал в сени.
He didn't want to cry, but in the passage he burst into tears. Ему не хотелось расплакаться, но в сенях он таки заплакал.
Alyosha found him crying. В этом состоянии нашел его Алеша.
"Kolya, you must be sure to keep your word and come, or he will be terribly disappointed," Alyosha said emphatically. - Коля, вы должны непременно сдержать слово и прийти, а то он будет в страшном горе, -настойчиво проговорил Алеша.
"I will! - Непременно!
Oh, how I curse myself for not having come before" muttered Kolya, crying, and no longer ashamed of it. О, как я кляну себя, что не приходил раньше, -плача и уже не конфузясь, что плачет, пробормотал Коля.
At that moment the captain flew out of the room, and at once closed the door behind him. В эту минуту вдруг словно выскочил из комнаты штабс-капитан и тотчас затворил за собою дверь.
His face looked frenzied, his lips were trembling. Лицо его было исступленное, губы дрожали.
He stood before the two and flung up his arms. Он стал пред обоими молодыми людьми и вскинул вверх обе руки.
"I don't want a good boy! - Не хочу хорошего мальчика!
I don't want another boy!" he muttered in a wild whisper, clenching his teeth. "If I forget thee, knees before the wooden bench. Не хочу другого мальчика! - прошептал он диким шепотом, скрежеща зубами. - Аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет... Он не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился в бессилии пред деревянною лавкой на колени.
Pressing his fists against his head, he began sobbing with absurd whimpering cries, doing his utmost that his cries should not be heard in the room. Стиснув обоими кулаками свою голову, он начал рыдать, как-то нелепо взвизгивая, изо всей силы крепясь, однако, чтобы не услышали его взвизгов в избе.
Kolya ran out into the street. Коля выскочил на улицу.
"Good-bye, Karamazov? - Прощайте, Карамазов!
Will you come yourself?" he cried sharply and angrily to Alyosha. Сами-то придете? - резко и сердито крикнул он Алеше.
"I will certainly come in the evening." - Вечером непременно буду.
"What was that he said about Jerusalem?... What did he mean by that?" - Что он это такое про Иерусалим... Это что еще такое?
"It's from the Bible. - Это из Библии:
'If I forget thee, Jerusalem,' that is, if I forget all that is most precious to me, if I let anything take its place, then may-" "Аще забуду тебе, Иерусалиме", то есть если забуду все, что есть самого у меня драгоценного, если променяю на что, то да поразит...
"I understand, that's enough! - Понимаю, довольно!
Mind you come! Сами-то приходите!
Ici, Perezvon!" he cried with positive ferocity to the dog, and with rapid strides he went home. Иси, Перезвон! - совсем уже свирепо прокричал он собаке и большими, скорыми шагами зашагал домой.
Book XI. Книга одиннадцатая
Ivan Брат Иван Федорович
Chapter 1. I
At Grushenka's У Грушеньки
ALYOSHA went towards the cathedral square to the widow Morozov's house to see Grushenka, who had sent Fenya to him early in the morning with an urgent message begging him to come. Алеша направился к Соборной площади, в дом купчихи Морозовой, к Грушеньке. Та еще рано утром присылала к нему Феню с настоятельною просьбой зайти к ней.
Questioning Fenya, Alyosha learned that her mistress had been particularly distressed since the previous day. Опросив Феню, Алеша узнал, что барыня в какой-то большой и особливой тревоге еще со вчерашнего дня.
During the two months that had passed since Mitya's arrest, Alyosha had called frequently at the widow Morozov's house, both from his own inclination and to take messages for Mitya. Во все эти два месяца после ареста Мити Алеша часто захаживал в дом Морозовой и по собственному побуждению, и по поручениям Мити.
Three days after Mitya's arrest, Grushenka was taken very ill and was ill for nearly five weeks. Дня три после ареста Мити Грушенька сильно заболела и хворала чуть не пять недель.
For one whole week she was unconscious. Одну неделю из этих пяти пролежала без памяти.
She was very much changed- thinner and a little sallow, though she had for the past fortnight been well enough to go out. Она сильно изменилась в лице, похудела и пожелтела, хотя вот уже почти две недели как могла выходить со двора.
But to Alyosha her face was even more attractive than before, and he liked to meet her eyes when he went in to her. Но, на взгляд Алеши, лицо ее стало как бы еще привлекательнее, и он любил, входя к ней, встречать ее взгляд.
A look of firmness and intelligent purpose had developed in her face. Что-то как бы укрепилось в ее взгляде твердое и осмысленное.
There were signs of a spiritual transformation in her, and a steadfast, fine and humble determination that nothing could shake could be discerned in her. Сказывался некоторый переворот духовный, являлась какая-то неизменная, смиренная, но благая и бесповоротная решимость.
There was a small vertical line between her brows which gave her charming face a look of concentrated thought, almost austere at the first glance. Между бровями на лбу появилась небольшая вертикальная морщинка, придававшая милому лицу ее вид сосредоточенной в себе задумчивости, почти даже суровой на первый взгляд.
There was scarcely a trace of her former frivolity. Прежней, например, ветрености не осталось и следа.
It seemed strange to Alyosha, too, that in spite of the calamity that had overtaken the poor girl, betrothed to a man who had been arrested for a terrible crime, almost at the instant of their betrothal, in spite of her illness and the almost inevitable sentence hanging over Mitya, Grushenka had not yet lost her youthful cheerfulness. Странно было для Алеши и то, что, несмотря на все несчастие, постигшее бедную женщину, невесту жениха, арестованного по страшному преступлению, почти в тот самый миг, когда она стала его невестой, несмотря потом на болезнь и на угрожающее впереди почти неминуемое решение суда, Грушенька все-таки не потеряла прежней своей молодой веселости.
There was a soft light in the once proud eyes, though at times they gleamed with the old vindictive fire when she was visited by one disturbing thought stronger than ever in her heart. В гордых прежде глазах ее засияла теперь какая-то тихость, хотя... хотя, впрочем, глаза эти изредка опять-таки пламенели некоторым зловещим огоньком, когда ее посещала одна прежняя забота, не только не заглохнувшая, но даже и увеличившаяся в ее сердце.
The object of that uneasiness was the same as ever-Katerina Ivanovna, of whom Grushenka had even raved when she lay in delirium. Предмет этой заботы был все тот же: Катерина Ивановна, о которой Грушенька, когда еще лежала больная, поминала даже в бреду.
Alyosha knew that she was fearfully jealous of her. Yet Katerina Ivanovna had not once visited Mitya in his prison, though she might have done it whenever she liked. Алеша понимал, что она страшно ревнует к ней Митю, арестанта Митю, несмотря на то, что Катерина Ивановна ни разу не посетила того в заключении, хотя бы и могла это сделать когда угодно.
All this made a difficult problem for Alyosha, for he was the only person to whom Grushenka opened her heart and from whom she was continually asking advice. Sometimes he was unable to say anything. Все это обратилось для Алеши в некоторую трудную задачу, ибо Грушенька только одному ему доверяла свое сердце и беспрерывно просила у него советов; он же иногда совсем ничего не в силах был ей сказать.
Full of anxiety he entered her lodging. Озабоченно вступил он в ее квартиру.
She was at home. She had returned from seeing Mitya half an hour before, and from the rapid movement with which she leapt up from her chair to meet him he saw that she had been expecting him with great impatience. Она была уже дома; с полчаса как воротилась от Мити, и уже по тому быстрому движению, с которым она вскочила с кресел из-за стола к нему навстречу, он заключил, что ждала она его с большим нетерпением.
A pack of cards dealt for a game of "fools" lay on the table. На столе лежали карты и была сдана игра в дурачки.
A bed had been made up on the leather sofa on the other side and Maximov lay, half reclining, on it. He wore a dressing-gown and a cotton nightcap, and was evidently ill and weak, though he was smiling blissfully. На кожаном диване с другой стороны стола была постлана постель, и на ней полулежал, в халате и в бумажном колпаке, Максимов, видимо больной и ослабевший, хотя и сладко улыбавшийся.
When the homeless old man returned with Grushenka from Mokroe two months before, he had simply stayed on and was still staying with her. Этот бездомный старичок, как воротился тогда, еще месяца два тому, с Грушенькой из Мокрого, так и остался у ней и при ней с тех пор неотлучно.
He arrived with her in rain and sleet, sat down on the sofa, drenched and scared, and gazed mutely at her with a timid, appealing smile. Приехав тогда с ней в дождь и слякоть, он, промокший и испуганный, сел на диван и уставился на нее молча, с робкою просящею улыбкой.
Grushenka, who was in terrible grief and in the first stage of fever, almost forgot his existence in all she had to do the first half hour after her arrival. Suddenly she chanced to look at him intently: he laughed a pitiful, helpless little laugh. Грушенька, бывшая в страшном горе и уже в начинавшейся лихорадке, почти забывшая о нем в первые полчаса по приезде за разными хлопотами, - вдруг как-то пристально посмотрела на него: он жалко и потерянно хихикнул ей в глаза.
She called Fenya and told her to give him something to eat. Она кликнула Феню и велела дать ему покушать.
All that day he sat in the same place, almost without stirring. When it got dark and the shutters were closed, Fenya asked her mistress: Весь этот день он просидел на своем месте, почти не шелохнувшись; когда же стемнело и заперли ставни, Феня спросила барыню:
"Is the gentleman going to stay the night, mistress?" - Что ж, барыня, разве они ночевать останутся?
"Yes; make him a bed on the sofa," answered Grushenka. - Да, постели ему на диване, - ответила Грушенька.
Questioning him more in detail, Grushenka learned from him that he had literally nowhere to go, and that "Mr. Kalganov, my benefactor, told me straight that he wouldn't receive me again and gave me five roubles." Опросив его подробнее, Грушенька узнала от него, что действительно ему как раз теперь некуда деться совсем и что "господин Калганов, благодетель мой, прямо мне заявили-с, что более меня уж не примут, и пять рублей подарили".
"Well, God bless you, you'd better stay, then," Grushenka decided in her grief, smiling compassionately at him. "Ну, Бог с тобой, оставайся уж", - решила в тоске Грушенька, сострадательно ему улыбнувшись.
Her smile wrung the old man's heart and his lips twitched with grateful tears. Старика передернуло от ее улыбки, и губы его задрожали от благодарного плача.
And so the destitute wanderer had stayed with her ever since. Так с тех пор и остался у ней скитающийся приживальщик.
He did not leave the house even when she was ill. Даже в болезни ее он не ушел из дома.
Fenya and her grandmother, the cook, did not turn him out, but went on serving him meals and making up his bed on the sofa. Феня и ее мать, кухарка Грушеньки, его не прогнали, а продолжали его кормить и стлать ему постель на диване.
Grushenka had grown used to him, and coming back from seeing Mitya (whom she had begun to visit in prison before she was really well) she would sit down and begin talking to Впоследствии Грушенька даже привыкла к нему и, приходя от Мити (к которому, чуть оправившись, тотчас же стала ходить, не успев даже хорошенько выздороветь), чтоб убить тоску, садилась и начинала разговаривать с
"Maximushka" about trifling matters, to keep her from thinking of her sorrow. "Максимушкой" о всяких пустяках, только чтобы не думать о своем горе.
The old man turned out to be a good story-teller on occasions, so that at last he became necessary to her. Оказалось, что старичок умел иногда кое-что и порассказать, так что стал ей наконец даже и необходимым.
Grushenka saw scarcely anyone else beside Alyosha, who did not come every day and never stayed long. Кроме Алеши, заходившего, однако, не каждый день, и всегда ненадолго, Грушенька никого почти и не принимала.
Her old merchant lay seriously ill at this time, "at his last gasp" as they said in the town, and he did, in fact, die a week after Mitya's trial. Старик же ее, купец, лежал в это время уже страшно больной, "отходил", как говорили в городе, и действительно умер всего неделю спустя после суда над Митей.
Three weeks before his death, feeling the end approaching, he made his sons, their wives and children, come upstairs to him at last and bade them not leave him again. За три недели до смерти, почувствовав близкий финал, он кликнул к себе наконец наверх сыновей своих, с их женами и детьми, и повелел им уже более не отходить от себя.
From that moment he gave strict orders to his servants not to admit Grushenka and to tell her if she came, Грушеньку же с этой самой минуты строго заказал слугам не принимать вовсе, а коли придет, то говорить ей:
"The master wishes you long life and happiness and tells you to forget him." "Приказывает, дескать, вам долго в веселии жить, а их совсем позабыть".
But Grushenka sent almost every day to inquire after him. Грушенька, однако ж, посылала почти каждый день справляться об его здоровье.
"You've come at last!" she cried, flinging down the cards and joyfully greeting Alyosha, "and Maximushka's been scaring me that perhaps you wouldn't come. - Наконец-то пришел! - крикнула она, бросив карты и радостно здороваясь с Алешей, - а Максимушка так пугал, что, пожалуй, уж и не придешь.
Ah, how I need you! Ах, как тебя нужно!
Sit down to the table. What will you have coffee?" Садись к столу; ну что тебе, кофею?
"Yes, please," said Alyosha, sitting down at the table. "I am very hungry." - А пожалуй, - сказал Алеша, подсаживаясь к столу, - очень проголодался.
"That's right. Fenya, Fenya, coffee," cried Grushenka. "It's been made a long time ready for you. And bring some little pies, and mind they are hot. - То-то; Феня, Феня, кофею! - крикнула Грушенька. - Он у меня уж давно кипит, тебя ждет, да пирожков принеси, да чтобы горячих.
Do you know, we've had a storm over those pies to-day. Нет, постой, Алеша, у меня с этими пирогами сегодня гром вышел.
I took them to the prison for him, and would you believe it, he threw them back to me: he would not eat them. Понесла я их к нему в острог, а он, веришь ли, назад мне их бросил, так и не ел.
He flung one of them on the floor and stamped on it. Один пирог так совсем на пол кинул и растоптал.
So I said to him: Я и сказала:
'I shall leave them with the warder; if you don't eat them before evening, it will be that your venomous spite is enough for you!' With that I went away. "Сторожу оставлю; коли не съешь до вечера, значит, тебя злость ехидная кормит!" - с тем и ушла.
We quarrelled again, would you believe it? Опять ведь поссорились, веришь тому.
Whenever I go we quarrel." Что ни приду, так и поссоримся.
Grushenka said all this in one breath in her agitation. Грушенька проговорила все это залпом, в волнении.
Maximov, feeling nervous, at once smiled and looked on the floor. Максимов, тотчас же оробев, улыбался, потупив глазки.
"What did you quarrel about this time?" asked Alyosha. - Этот-то раз за что же поссорились? - спросил Алеша.
"I didn't expect it in the least. - Да уж совсем и не ожидала!
Only fancy, he is jealous of the Pole. Представь себе, к "прежнему" приревновал:
'Why are you keeping him?' he said. "Зачем, дескать, ты его содержишь.
' So you've begun keeping him.' Ты его, значит, содержать начала?"
He is jealous, jealous of me all the time, jealous eating and sleeping! Все ревнует, все меня ревнует! И спит и ест -ревнует.
He even took into his head to be jealous of Kuzma last week." К Кузьме даже раз на прошлой неделе приревновал.
"But he knew about the Pole before?" - Да ведь он же знал про "прежнего"-то?
"Yes, but there it is. - Ну вот поди.
He has known about him from the very beginning but to-day he suddenly got up and began scolding about him. С самого начала до самого сегодня знал, а сегодня вдруг встал и начал ругать.
I am ashamed to repeat what he said. Срамно только сказать, что говорил.
Silly fellow! Дурак!
Rakitin went in as I came out. Ракитка к нему пришел, как я вышла.
Perhaps Rakitin is egging him on. Может, Ракитка-то его и уськает, а?
What do you think?" she added carelessly. Как ты думаешь? - прибавила она как бы рассеянно.
"He loves you, that's what it is; he loves you so much. - Любит он тебя, вот что, очень любит.
And now he is particularly worried." А теперь как раз и раздражен.
"I should think he might be, with the trial to-morrow. - Еще бы не раздражен, завтра судят.
And I went to him to say something about to-morrow, for I dread to think what's going to happen then. И шла с тем, чтоб об завтрашнем ему мое слово сказать, потому, Алеша, страшно мне даже и подумать, что завтра будет!
You say that he is worried, but how worried I am! Ты вот говоришь, что он раздражен, да я-то как раздражена!
And he talks about the Pole! А он об поляке!
He's too silly! Экой дурак!
He is not jealous of Maximushka yet, anyway." Вот к Максимушке небось не ревнует.
"My wife was dreadfully jealous over me, too," Maximov put in his word. - Меня супруга моя очень тоже ревновала-с, -вставил свое словцо Максимов.
"Jealous of you?" Grushenka laughed in spite of herself. "Of whom could she have been jealous?" - Ну уж тебя-то, - рассмеялась нехотя Грушенька, - к кому тебя и ревновать-то?
"Of the servant girls." - К горничным девушкам-с.
"Hold your tongue, Maximushka, I am in no laughing mood now; I feel angry. - Э, молчи, Максимушка, не до смеху мне теперь, даже злость берет.
Don't ogle the pies. I shan't give you any; they are not good for you, and I won't give you any vodka either. На пирожки-то глаз не пяль, не дам, тебе вредно, и бальзамчику тоже не дам.
I have to look after him, too, just as though I kept an almshouse," she laughed. Вот с ним тоже возись; точно у меня дом богадельный, право, - рассмеялась она.
"I don't deserve your kindness. I am a worthless creature," said Maximov, with tears in his voice. "You would do better to spend your kindness on people of more use than me." - Я ваших благодеяний не стою-с, я ничтожен-с, -проговорил слезящимся голоском Максимов. -Лучше бы вы расточали благодеяния ваши тем, которые нужнее меня-с.
"Ech, everyone is of use, Maximushka, and how can we tell who's of most use? - Эх, всякий нужен, Максимушка, и по чему узнать, кто кого нужней.
If only that Pole didn't exist, Alyosha. He's taken it into his head to fall ill, too, to-day. Хоть бы и не было этого поляка вовсе, Алеша, тоже ведь разболеться сегодня вздумал.
I've been to see him also. Была и у него.
And I shall send him some pies, too, on purpose. I hadn't sent him any, but Mitya accused me of it, so now I shall send some! Так вот нарочно же и ему пошлю пирогов, я не посылала, а Митя обвинил, что посылаю, так вот нарочно же теперь пошлю, нарочно!
Ah, here's Fenya with a letter! Ах, вот и Феня с письмом!
Yes, it's from the Poles- begging again! Ну, так и есть, опять от поляков, опять денег просят!
Pan Mussyalovitch had indeed sent an extremely long and characteristically eloquent letter in which he begged her to lend him three roubles. Пан Муссялович действительно прислал чрезвычайно длинное и витиеватое, по своему обыкновению, письмо, в котором просил ссудить его тремя рублями.
In the letter was enclosed a receipt for the sum, with a promise to repay it within three months, signed by Pan Vrublevsky as well. К письму была приложена расписка в получении с обязательством уплатить в течение трех месяцев; под распиской подписался и пан Врублевский.
Grushenka had received many such letters, accompanied by such receipts, from her former lover during the fortnight of her convalescence. Таких писем и всё с такими же расписками Грушенька уже много получила от своего "прежнего". Началось это с самого выздоровления Грушеньки, недели две назад.
But she knew that the two Poles had been to ask after her health during her illness. Она знала, однако, что оба пана и во время болезни ее приходили наведываться о ее здоровье.
The first letter Grushenka got from them was a long one, written on large notepaper and with a big family crest on the seal. It was so obscure and rhetorical that Grushenka put it down before she had read half, unable to make head or tail of it. Первое письмо, полученное Грушенькой, было длинное, на почтовом листе большого формата, запечатанное большою фамильною печатью и страшно темное и витиеватое, так что Грушенька прочла только половину и бросила, ровно ничего не поняв.
She could not attend to letters then. Да и не до писем ей тогда было.
The first letter was followed next day by another in which Pan Mussyalovitch begged her for a loan of two thousand roubles for a very short period. За этим первым письмом последовало на другой день второе, в котором пан Муссялович просил ссудить его двумя тысячами рублей на самый короткий срок.
Grushenka left that letter, too, unanswered. Грушенька и это письмо оставила без ответа.
A whole series of letters had followed- one every day- all as pompous and rhetorical, but the loan asked for, gradually diminishing, dropped to a hundred roubles, than to twenty-five, to ten, and finally Grushenka received a letter in which both the Poles begged her for only one rouble and included a receipt signed by both. Затем последовал уже целый ряд писем, по письму в день, все так же важных и витиеватых, но в которых сумма, просимая взаймы, постепенно спускаясь, дошла до ста рублей, до двадцати пяти, до десяти рублей, и наконец вдруг Грушенька получила письмо, в котором оба пана просили у ней один только рубль и приложили расписку, на которой оба и подписались.
Then Grushenka suddenly felt sorry for them, and at dusk she went round herself to their lodging. Тогда Грушеньке стало вдруг жалко, и она, в сумерки, сбегала сама к пану.
She found the two Poles in great poverty, almost destitution, without food or fuel, without cigarettes, in debt to their landlady. Нашла она обоих поляков в страшной бедности, почти в нищете, без кушанья, без дров, без папирос, задолжавших хозяйке.
The two hundred roubles they had carried off from Mitya at Mokroe had soon disappeared. Двести рублей, выигранные в Мокром у Мити, куда-то быстро исчезли.
But Grushenka was surprised at their meeting her with arrogant dignity and self-assertion, with the greatest punctilio and pompous speeches. Удивило, однако же, Грушеньку, что встретили ее оба пана с заносчивою важностью и независимостью, с величайшим этикетом, с раздутыми речами.
Grushenka simply laughed, and gave her former admirer ten roubles. Грушенька только рассмеялась и дала своему "прежнему" десять рублей.
Then, laughing, she told Mitya of it and he was not in the least jealous. Тогда же, смеясь, рассказала об этом Мите, и тот вовсе не приревновал.
But ever since, the Poles had attached themselves to Grushenka and bombarded her daily with requests for money and she had always sent them small sums. Но с тех пор паны ухватились за Грушеньку и каждый день ее бомбардировали письмами с просьбой о деньгах, а та каждый раз посылала понемножку.
And now that day Mitya had taken it into his head to be fearfully jealous. И вот вдруг сегодня Митя вздумал жестоко приревновать.
"Like a fool, I went round to him just for a minute, on the way to see Mitya, for he is ill, too, my Pole," Grushenka began again with nervous haste. "I was laughing, telling Mitya about it. 'Fancy,' I said, 'my Pole had the happy thought to sing his old songs to me to the guitar. He thought I would be touched and marry him!' - Я, дура, к нему тоже забежала, всего только на минутку, когда к Мите шла, потому разболелся тоже и он, пан-то мой прежний, - начала опять Грушенька, суетливо и торопясь, - смеюсь я это и рассказываю Мите-то: представь, говорю, поляк-то мой на гитаре прежние песни мне вздумал петь, думает, что я расчувствуюсь и за него пойду.
Mitya leapt up swearing.... So, there, I'll send them the pies! А Митя-то как вскочит с ругательствами... Так вот нет же, пошлю панам пирогов!
Fenya, is it that little girl they've sent? Феня, что они там девчонку эту прислали?
Here, give her three roubles and pack up a dozen pies in a paper and tell her to take them. And you, Alyosha, be sure to tell Mitya that I did send them the pies." Вот, отдай ей три рубля да с десяток пирожков в бумагу им уверни и вели снести, а ты, Алеша, непременно расскажи Мите, что я им пирогов послала.
"I wouldn't tell him for anything," said Alyosha, smiling. - Ни за что не расскажу, - проговорил, улыбнувшись, Алеша.
"Ech! You think he is unhappy about it. Why, he's jealous on purpose. He doesn't care," said Grushenka bitterly. - Эх, ты думаешь, что он мучается; ведь он это нарочно приревновал, а ему самому все равно, -горько проговорила Грушенька.
"On purpose?" queried Alyosha. - Как так нарочно? - спросил Алеша.
"I tell you you are silly, Alyosha. You know nothing about it, with all your cleverness. - Глупый ты, Алешенька, вот что, ничего ты тут не понимаешь при всем уме, вот что.
I am not offended that he is jealous of a girl like me. I would be offended if he were not jealous. Мне не то обидно, что он меня, такую, приревновал, а то стало бы мне обидно, коли бы вовсе не ревновал.
I am like that. Я такова.
I am not offended at jealousy. I have a fierce heart, too. I can be jealous myself. Я за ревность не обижусь, у меня у самой сердце жестокое, я сама приревную.
Only what offends me is that he doesn't love me at all. I tell you he is jealous now on purpose. Только мне то обидно, что он меня вовсе не любит и теперь нарочно приревновал, вот что.
Am I blind? Don't I see? Слепая я, что ли, не вижу?
He began talking to me just now of that woman, of Katerina, saying she was this and that, how she had ordered a doctor from Moscow for him, to try and save him; how she had ordered the best counsel, the most learned one, too. Он мне об той, об Катьке, вдруг сейчас и говорит: такая-де она и сякая, доктора из Москвы на суд для меня выписала, чтобы спасти меня, выписала, адвоката самого первого, самого ученого тоже выписала.
So he loves her, if he'll praise her to my face, more shame to him! Значит, ее любит, коли мне в глаза начал хвалить, бесстыжие его глаза!
He's treated me badly himself, so he attacked me, to make out I am in fault first and to throw it all on me. 'You were with your Pole before me, so I can't be blamed for Katerina,' that's what it amounts to. Предо мной сам виноват, так вот ко мне и привязался, чтобы меня прежде себя виноватой сделать да на меня на одну и свалить: "ты, дескать, прежде меня с поляком была, так вот мне с Катькой и позволительно это стало". Вот оно что!
He wants to throw the whole blame on me. На меня на одну всю вину свалить хочет.
He attacked me on purpose, on purpose, I tell you, but I'll-" Нарочно он привязался, нарочно, говорю тебе, только я...
Grushenka could not finish saying what she would do. She hid her eyes in her handkerchief and sobbed violently. Грушенька не договорила, что она сделает, закрыла глаза платком и ужасно разрыдалась.
"He doesn't love Katerina Ivanovna," said Alyosha firmly. - Он Катерину Ивановну не любит, - сказал твердо Алеша.
"Well, whether he loves her or not, I'll soon find out for myself," said Grushenka, with a menacing note in her voice, taking the handkerchief from her eyes. - Ну, любит не любит, это я сама скоро узнаю, - с грозною ноткой в голосе проговорила Г рушенька, отнимая от глаз платок.
Her face was distorted. Лицо ее исказилось.
Alyosha saw sorrowfully that from being mild and serene, it had become sullen and spiteful. Алеша с горестью увидел, как вдруг из кроткого и тихо-веселого лицо ее стало угрюмым и злым.
"Enough of this foolishness," she said suddenly; "it's not for that I sent for you. - Об этих глупостях полно! - отрезала она вдруг, -не затем вовсе я и звала тебя.
Alyosha, darling, to-morrow- what will happen to-morrow? Алеша, голубчик, завтра-то, завтра-то что будет?
That's what worries me! Вот ведь что меня мучит!
And it's only me it worries! Одну только меня и мучит!
I look at everyone and no one is thinking of it. No one cares about it. Смотрю на всех, никто-то об том не думает, никому-то до этого и дела нет никакого.
Are you thinking about it even? Думаешь ли хоть ты об этом?
To-morrow he'll be tried, you know. Завтра ведь судят!
Tell me, how will he be tried? Расскажи ты мне, как его там будут судить?
You know it's the valet, the valet killed him! Ведь это лакей, лакей убил, лакей!
Good heavens! Господи!
Can they condemn him in place of the valet and will no one stand up for him? Неужто ж его за лакея осудят, и никто-то за него не заступится?
They haven't troubled the valet at all, have they?" Ведь и не потревожили лакея-то вовсе, а?
"He's been severely cross-examined," observed Alyosha thoughtfully; "but everyone came to the conclusion it was not he. - Его строго опрашивали, - заметил Алеша задумчиво, - но все заключили, что не он.
Now he is lying very ill. Теперь он очень больной лежит.
He has been ill ever since that attack. С тех пор болен, с той падучей.
Really ill," added Alyosha. В самом деле болен, - прибавил Алеша.
"Oh, dear! couldn't you go to that counsel yourself and tell him the whole thing by yourself? - Господи, да сходил бы ты к этому адвокату сам и рассказал бы дело с глазу на глаз.
He's been brought from Petersburg for three thousand roubles, they say." Ведь из Петербурга за три тысячи, говорят, выписали.
"We gave these three thousand together- Ivan, Katerina Ivanovna and I- but she paid two thousand for the doctor from Moscow herself. - Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама.
The counsel Fetyukovitch would have charged more, but the case has become known all over Russia; it's talked of in all the papers and journals. Fetyukovitch agreed to come more for the glory of the thing, because the case has become so notorious. Адвокат Фетюкович больше бы взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и журналах о нем говорят, Фетюкович и согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало.
I saw him yesterday." Я его вчера видел.
"Well? - Ну и что ж?
Did you talk to him?" Grushenka put in eagerly. Говорил ему? - вскинулась торопливо Грушенька.
"He listened and said nothing. - Он выслушал и ничего не сказал.
He told me that he had already formed his opinion. Сказал, что у него уже составилось определенное мнение.
But he promised to give my words consideration." Но обещал мои слова взять в соображение.
"Consideration! - Как это в соображение!
Ah, they are swindlers! Ах они мошенники!
They'll ruin him. Погубят они его!
And why did she send for the doctor?" Ну, а доктора-то, доктора зачем та выписала?
"As an expert. - Как эксперта.
They want to prove that Mitya's mad and committed the murder when he didn't know what he was doing," Alyosha smiled gently, "but Mitya won't agree to that." Хотят вывести, что брат сумасшедший и убил в помешательстве, себя не помня, - тихо улыбнулся Алеша, - только брат не согласится на это.
"Yes; but that would be the truth if he had killed him!" cried Grushenka. "He was mad then, perfectly mad, and that was my fault, wretch that I am! - Ах, да ведь это правда, если б он убил! -воскликнула Грушенька. - Помешанный он был тогда, совсем помешанный, и это я, я, подлая, в том виновата!
But, of course, he didn't do it, he didn't do it! Только ведь он же не убил, не убил!
And they are all against him, the whole town. И все-то на него, что он убил, весь город.
Even Fenya's evidence went to prove he had done it. Даже Феня и та так показала, что выходит, будто он убил.
And the people at the shop, and that official, and at the tavern, too, before, people had heard him say so! А в лавке-то, а этот чиновник, а прежде в трактире слышали!
They are all, all against him, all crying out against him." Все, все против него, так и галдят.
"Yes, there's a fearful accumulation of evidence," Alyosha observed grimly. - Да, показания ужасно умножились, - угрюмо заметил Алеша.
"And Grigory- Grigory Vassilyevitch- sticks to his story that the door was open, persists that he saw it-there's no shaking him. I went and talked to him myself. -А Григорий-то, Григорий-то Васильич, ведь стоит на своем, что дверь была отперта, ломит на своем, что видел, не собьешь его, я к нему бегала, сама с ним говорила.
He's rude about it, too." Ругается еще!
"Yes, that's perhaps the strongest evidence against him," said Alyosha. - Да, это, может быть, самое сильное показание против брата, - проговорил Алеша.
"And as for Mitya's being mad, he certainly seems like it now," Grushenka began with a peculiarly anxious and mysterious air. "Do you know, Alyosha, I've been wanting to talk to you about it for a long time. I go to him every day and simply wonder at him. - А про то, что Митя помешанный, так он и теперь точно таков, - с каким-то особенно озабоченным и таинственным видом начала вдруг Грушенька. -Знаешь, Алешенька, давно я хотела тебе про это сказать: хожу к нему каждый день и просто дивлюсь.
Tell me, now, what do you suppose he's always talking about? Скажи ты мне, как ты думаешь: об чем это он теперь начал все говорить?
He talks and talks and I can make nothing of it. I fancied he was talking of something intellectual that I couldn't understand in my foolishness. Only he suddenly began talking to me about a babe- that is, about some child. 'Why is the babe poor?' he said. Заговорит, заговорит - ничего понимать не могу, думаю, это он об чем умном, ну я глупая, не понять мне, думаю; только стал он мне вдруг говорить про дитё, то есть про дитятю какого-то, "зачем, дескать, бедно дитё?"
'It's for that babe I am going to Siberia now. I am not a murderer, but I must go to Siberia!' "За дитё-то это я теперь и в Сибирь пойду, я не убил, по мне надо в Сибирь пойти!"
What that meant, what babe, I couldn't tell for the life of me. Что это такое, какое такое дитё - ничегошеньки не поняла.
Only I cried when he said it, because he said it so nicely. He cried himself, and I cried, too. He suddenly kissed me and made the sign of the cross over me. Только расплакалась, как он говорил, потому очень уж он хорошо это говорил, сам плачет, и я заплакала, он меня вдруг и поцеловал и рукой перекрестил.
What did it mean, Alyosha, tell me? What is this babe?" Что это такое, Алеша, расскажи ты мне, какое это "дитё"?
"It must be Rakitin, who's been going to see him lately," smiled Alyosha, "though... that's not Rakitin's doing. - Это к нему Ракитин почему-то повадился ходить, - улыбнулся Алеша, - впрочем... это не от Ракитина.
I didn't see Mitya yesterday. I'll see him to-day." Я у него вчера не был, сегодня буду.
"No, it's not Rakitin; it's his brother Ivan Fyodorovitch upsetting him. It's his going to see him, that's what it is," Grushenka began, and suddenly broke off. - Нет, это не Ракитка, это его брат Иван Федорович смущает, это он к нему ходит, вот что... - проговорила Грушенька и вдруг как бы осеклась.
Alyosha gazed at her in amazement. Алеша уставился на нее как пораженный.
"Ivan's going? - Как ходит?
Has he been to see him? Да разве он ходил к нему?
Mitya told me himself that Ivan hasn't been once." Митя мне сам говорил, что Иван ни разу не приходил.
"There... there! What a girl I am! - Ну... ну, вот я какая!
Blurting things out!" exclaimed Grushenka, confused and suddenly blushing. "Stay, Alyosha, hush! Since I've said so much I'll tell the whole truth- he's been to see him twice, the first directly he arrived. He galloped here from Moscow at once, of course, before I was taken ill; and the second time was a week ago. Проболталась! - воскликнула Грушенька в смущении, вся вдруг зарумянившись. - Стой, Алеша, молчи, так и быть, коль уж проболталась, всю правду скажу: он у него два раза был, первый раз только что он тогда приехал - тогда же ведь он сейчас из Москвы и прискакал, я еще и слечь не успела, а другой раз приходил неделю назад.
He told Mitya not to tell you about it, under any circumstances; and not to tell anyone, in fact. He came secretly." Мите-то он не велел об том тебе сказывать, отнюдь не велел, да и никому не велел сказывать, потаенно приходил.
Alyosha sat plunged in thought, considering something. Алеша сидел в глубокой задумчивости и что-то соображал.
The news evidently impressed him. Известие видимо его поразило.
"Ivan doesn't talk to me of Mitya's case," he said slowly. "He's said very little to me these last two months. And whenever I go to see him, he seems vexed at my coming, so I've not been to him for the last three weeks. - Брат Иван об Митином деле со мной не говорит, - проговорил он медленно, - да и вообще со мною он во все эти два месяца очень мало говорил, а когда я приходил к нему, то всегда бывал недоволен, что я пришел, так что я три недели к нему уже не хожу.
H'm!... if he was there a week ago... there certainly has been a change in Mitya this week." Гм... Если он был неделю назад, то... за эту неделю в Мите действительно произошла какая-то перемена...
"There has been a change," Grushenka assented quickly. "They have a secret, they have a secret! - Перемена, перемена! - быстро подхватила Грушенька. - У них секрет, у них был секрет!
Mitya told me himself there was a secret, and such a secret that Mitya can't rest. Митя мне сам сказал, что секрет, и, знаешь, такой секрет, что Митя и успокоиться не может.
Before then, he was cheerful- and, indeed, he is cheerful now- but when he shakes his head like that, you know, and strides about the room and keeps pulling at the hair on his right temple with his right hand, I know there is something on his mind worrying him.... I know! А ведь прежде был веселый, да он и теперь веселый, только, знаешь, когда начнет этак головой мотать, да по комнате шагать, а вот этим правым пальцем себе тут на виске волосы теребить, то уж я и знаю, что у него что-то беспокойное на душе... я уж знаю!..
He was cheerful before, though, indeed, he is cheerful to-day." А то был веселый; да и сегодня веселый!
"But you said he was worried." - А ты сказала: раздражен?
"Yes, he is worried and yet cheerful. -Да он и раздражен, да веселый.
He keeps on being irritable for a minute and then cheerful and then irritable again. Он и всё раздражен, да на минутку, а там веселый, а потом вдруг опять раздражен.
And you know, Alyosha, I am constantly wondering at him- with this awful thing hanging over him, he sometimes laughs at such trifles as though he were a baby himself." И знаешь, Алеша, все я на него дивлюсь: впереди такой страх, а он даже иной раз таким пустякам хохочет, точно сам-то дитя.
"And did he really tell you not to tell me about Ivan? - И это правда, что он мне не велел говорить про Ивана?
Did he say, 'Don't tell him'?" Так и сказал: не говори?
"Yes, he told me, 'Don't tell him.' - Так и сказал: не говори.
It's you that Mitya's most afraid of. Тебя-то он, главное, и боится, Митя-то.
Because it's a secret: he said himself it was a secret. Alyosha, darling, go to him and find out what their secret is and come and tell me," Grushenka besought him with sudden eagerness. "Set my mind at rest that I may know the worst that's in store for me. Потому тут секрет, сам сказал, что секрет... Алеша, голубчик, сходи, выведай: какой это такой у них секрет, да и приди мне сказать, - вскинулась и взмолилась вдруг Грушенька, - пореши ты меня, бедную, чтоб уж знала я мою участь проклятую!
That's why I sent for you." С тем и звала тебя.
"You think it's something to do with you? -Ты думаешь, что это про тебя что-нибудь?
If it were, he wouldn't have told you there was a secret." Так ведь тогда бы он не сказал при тебе про секрет.
"I don't know. - Не знаю.
Perhaps he wants to tell me, but doesn't dare to. Может, мне-то он и хочет сказать, да не смеет.
He warns me. Предупреждает.
There is a secret, he tells me, but he won't tell me what it is." Секрет, дескать, есть, а какой секрет - не сказал.
"What do you think yourself?" -Ты сама-то что же думаешь?
"What do I think? - А что думаю?
It's the end for me, that's what I think. Конец мне пришел, вот что думаю.
They all three have been plotting my end, for Katerina's in it. Конец мне они все трое приготовили, потому что тут Катька.
It's all Katerina, it all comes from her. Все это Катька, от нее и идет.
She is this and that, and that means that I am not. "Такая она и сякая", значит, это я не такая.
He tells me that beforehand- warns me. Это он вперед говорит, вперед меня предупреждает.
He is planning to throw me over, that's the whole secret. Бросить он меня замыслил, вот и весь тут секрет!
They've planned it together, the three of them- Mitya, Katerina, and Ivan Fyodorovitch. Втроем это и придумали - Митька, Катька да Иван Федорович.
Alyosha, I've been wanting to ask you a long time. A week ago he suddenly told me that Ivan was in love with Katerina, because he often goes to see her. Алеша, хотела я тебя спросить давно: неделю назад он мне вдруг и открывает, что Иван влюблен в Катьку, потому что часто к той ходит.
Did he tell me the truth or not? Правду он это мне сказал или нет?
Tell me, on your conscience, tell me the worst." Говори по совести, режь меня.
"I won't tell you a lie. - Я тебе не солгу.
Ivan is not in love with Katerina Ivanovna, I think." Иван в Катерину Ивановну не влюблен, так я думаю.
"Oh, that's what I thought! - Ну, так и я тогда же подумала!
He is lying to me, shameless deceiver, that's what it is! Лжет он мне, бесстыжий, вот что!
And he was jealous of me just now, so as to put the blame on me afterwards. И приревновал он теперь меня, чтобы потом на меня свалить.
He is stupid, he can't disguise what he is doing; he is so open, you know.... But I'll give it to him, I'll give it to him! Ведь он дурак, ведь он не умеет концов хоронить, откровенный он ведь такой... Только я ж ему, я ж ему!
'You believe I did it,' he said. He said that to me, to me. He reproached me with that! "Ты, говорит, веришь, что я убил", - это мне-то он говорит, мне-то, это меня-то он тем попрекнул!
God forgive him! Бог с ним!
You wait, I'll make it hot for Katerina at the trial! Ну постой, плохо этой Катьке будет от меня на суде!
I'll just say a word then... I'll tell everything then!" Я там одно такое словечко скажу... Я там уж все скажу!
And again she cried bitterly. И опять она горько заплакала.
"This I can tell you for certain, Grushenka," Alyosha said, getting up. "First, that he loves you, loves you more than anyone in the world, and you only, believe me. - Вот что я тебе могу твердо объявить, Грушенька, - сказал, вставая с места, Алеша, -первое то, что он тебя любит, любит более всех на свете, и одну тебя, в этом ты мне верь.
I know. Я знаю.
I do know. Уж я знаю.
The second thing is that I don't want to worm his secret out of him, but if he'll tell me of himself to-day, I shall tell him straight out that I have promised to tell you. Второе то скажу тебе, что я секрета выпытывать от него не хочу, а если сам мне скажет сегодня, то прямо скажу ему, что тебе обещался сказать.
Then I'll come to you to-day and tell you. Тогда приду к тебе сегодня же и скажу.
Only... I fancy... Katerina Ivanovna has nothing to do with it, and that the secret is about something else. Только... кажется мне... нет тут Катерины Ивановны и в помине, а это про другое про что-нибудь этот секрет.
That's certain. И это наверно так.
It isn't likely it's about Katerina Ivanovna, it seems to me. И не похоже совсем, чтобы про Катерину Ивановну, так мне сдается.
Good-bye for now." А пока прощай!
Alyosha shook hands with her. Алеша пожал ей руку.
Grushenka was still crying. Грушенька все еще плакала.
He saw that she put little faith in his consolation, but she was better for having had her sorrow out, for having spoken of it. Он видел, что она его утешениям очень мало поверила, но и то уж было ей хорошо, что хоть горе сорвала, высказалась.
He was sorry to leave her in such a state of mind, but he was in haste. Жалко ему было оставлять ее в таком состоянии, но он спешил.
He had a great many things to do still. Предстояло ему еще много дела.
Chapter 2. II
The Injured Foot Больная ножка
THE first of these things was at the house of Madame Hohlakov, and he hurried there to get it over as quickly as possible and not be too late for Mitya. Первое из этих дел было в доме госпожи Хохлаковой, и он поспешил туда, чтобы покончить там поскорее и не опоздать к Мите.
Madame Hohlakov had been slightly ailing for the last three weeks: her foot had for some reason swollen up, and though she was not in bed, she lay all day half-reclining on the couch in her boudoir, in a fascinating but decorous deshabille. Г оспожа Хохлакова уже три недели как прихварывала: у ней отчего-то вспухла нога, и она хоть не лежала в постели, но все равно, днем, в привлекательном, но пристойном дезабилье полулежала у себя в будуаре на кушетке.
Alyosha had once noted with innocent amusement that, in spite of her illness, Madame Hohlakov had begun to be rather dressy- topknots, ribbons, loose wrappers had made their appearance, and he had an inkling of the reason, though he dismissed such ideas from his mind as frivolous. Алеша как-то раз заметил про себя с невинною усмешкой, что госпожа Хохлакова, несмотря на болезнь свою, стала почти щеголять: явились какие-то наколочки, бантики, распашоночки, и он смекал, почему это так, хотя и гнал эти мысли как праздные.
During the last two months the young official, Perhotin, had become a regular visitor at the house. В последние два месяца госпожу Хохлакову стал посещать, между прочими ее гостями, молодой человек Перхотин.
Alyosha had not called for four days and he was in haste to go straight to Lise, as it was with her he had to speak, for Lise had sent a maid to him the previous day specially asking him to come to her "about something very important," a request which, for certain reasons, had interest for Alyosha. Алеша не заходил уже дня четыре и, войдя в дом, поспешил было прямо пройти к Лизе, ибо у ней и было его дело, так как Лиза еще вчера прислала к нему девушку с настоятельною просьбой немедленно к ней прийти "по очень важному обстоятельству", что, по некоторым причинам, заинтересовало Алешу.
But while the maid went to take his name in to Lise, Madame Hohlakov heard of his arrival from someone, and immediately sent to beg him to come to her "just for one minute." Но пока девушка ходила к Лизе докладывать, госпожа Хохлакова уже узнала от кого-то о его прибытии и немедленно прислала попросить его к себе "на одну только минутку".
Alyosha reflected that it was better to accede to the mamma's request, or else she would be sending down to Lise's room every minute that he was there. Алеша рассудил, что лучше уж удовлетворить сперва просьбу мамаши, ибо та будет поминутно посылать к Лизе, пока он будет у той сидеть.
Madame Hohlakov was lying on a couch. She was particularly smartly dressed and was evidently in a state of extreme nervous excitement. Госпожа Хохлакова лежала на кушетке, как-то особенно празднично одетая и видимо в чрезвычайном нервическом возбуждении.
She greeted Alyosha with cries of rapture. Алешу встретила криками восторга.
"It's ages, ages, perfect ages since I've seen you! - Века, века, целые века не видала вас!
It's a whole week- only think of it! Ah, but you were here only four days ago, on Wednesday. Целую неделю, помилуйте, ах, впрочем вы были всего четыре дня назад, в среду.
You have come to see Lise. I'm sure you meant to slip into her room on tiptoe, without my hearing you. Вы к Lise, я уверена, что вы хотели пройти к ней прямо на цыпочках, чтоб я не слыхала.
My dear, dear Alexey Fyodorovitch, if you only knew how worried I am about her! Милый, милый Алексей Федорович, если б вы знали, как она меня беспокоит!
But of that later, though that's the most important thing, of that later. Но это потом. Это хоть и самое главное, но это потом.
Dear Alexey Fyodorovitch, I trust you implicitly with my Lise. Милый Алексей Федорович, я вам доверяю мою Лизу вполне.
Since the death of Father Zossima- God rest his soul!" (she crossed herself)- "I look upon you as a monk, though you look charming in your new suit. После смерти старца Зосимы - упокой Господи его душу! (Она перекрестилась.), - после него я смотрю на вас как на схимника, хотя вы и премило носите ваш новый костюм.
Where did you find such a tailor in these parts? Где это вы достали здесь такого портного?
No, no, that's not the chief thing- of that later. Но нет, нет, это не главное, это потом.
Forgive me for sometimes calling you Alyosha; an old woman like me may take liberties," she smiled coquettishly; "but that will do later, too. Простите, что я вас называю иногда Алешей, я старуха, мне все позволено, - кокетливо улыбнулась она, - но это тоже потом.
The important thing is that I shouldn't forget what is important. Главное, мне бы не забыть про главное.
Please remind me of it yourself. As soon as my tongue runs away with me, you just say 'the important thing?' Пожалуйста, напомните мне сами, чуть я заговорюсь, а вы скажите: "А главное?"
Ach! how do I know now what is of most importance? Ах, почему я знаю, что теперь главное!
Ever since Lise took back her promise- her childish promise, Alexey Fyodorovitch- to marry you, you've realised, of course, that it was only the playful fancy of a sick child who had been so long confined to her chair- thank God, she can walk now!... that-new doctor Katya sent for from Moscow for your unhappy brother, who will to-morrow- but why speak of to-morrow? С тех пор как Lise взяла у вас назад свое обещание, - свое детское обещание, Алексей Федорович, - выйти за вас замуж, то вы, конечно, поняли, что все это была лишь детская игривая фантазия больной девочки, долго просидевшей в креслах, - слава Богу, она теперь уже ходит. Этот новый доктор, которого Катя выписала из Москвы для этого несчастного вашего брата, которого завтра... Ну что об завтрашнем!
I am ready to die at the very thought of to-morrow. Я умираю от одной мысли об завтрашнем!
Ready to die of curiosity.... That doctor was with us yesterday and saw Lise.... I paid him fifty roubles for the visit. Главное же, от любопытства... Одним словом, этот доктор вчера был у нас и видел Lise... Я ему пятьдесят рублей за визит заплатила.
But that's not the point, that's not the point again. You see, I'm mixing everything up. Но это все не то, опять не то... Видите, я уж совсем теперь сбилась.
I am in such a hurry. Я тороплюсь.
Why am I in a hurry? Почему я тороплюсь?
I don't understand. Я не знаю.
It's awful how I seem growing unable to understand anything. Я ужасно перестаю теперь знать.
Everything seems mixed up in a sort of tangle. Для меня все смешалось в какой-то комок.
I am afraid you are so bored you will jump up and run away, and that will be all I shall see of you. Я боюсь, что вы возьмете и выпрыгнете от меня от скуки, и я вас только и видела.
Goodness! Ах, Боже мой!
Why are we sitting here and no coffee? Yulia, Glafira, coffee!" Что же мы сидим, и во-первых - кофе, Юлия, Глафира, кофе!
Alyosha made haste to thank her, and said that he had only just had coffee. Алеша поспешно поблагодарил и объявил, что он сейчас только пил кофе.
"Where?" - У кого?
"At Agrfena Alexandrovna's." - У Аграфены Александровны.
"At... at that woman's? - Это... это у этой женщины!
Ah, it's she has brought ruin on everyone. I know nothing about it though. They say she has become a saint, though it's rather late in the day. Ах, это она всех погубила, а впрочем, я не знаю, говорят, она стала святая, хотя и поздно.
She had better have done it before. What use is it now? Лучше бы прежде, когда надо было, а теперь что ж, какая же польза?
Hush, hush, Alexey Fyodorovitch, for I have so much to say to you that I am afraid I shall tell you nothing. Молчите, молчите, Алексей Федорович, потому что я столько хочу сказать, что, кажется, так ничего и не скажу.
This awful trial... I shall certainly go, I am making arrangements. I shall be carried there in my chair; besides I can sit up. I shall have people with me. And, you know, I am a witness. Этот ужасный процесс... я непременно поеду, я готовлюсь, меня внесут в креслах, и притом я могу сидеть, со мной будут люди, и вы знаете ведь, я в свидетелях.
How shall I speak, how shall I speak? Как я буду говорить, как я буду говорить!
I don't know what I shall say. Я не знаю, что я буду говорить.
One has to take an oath, hasn't one?" Надо ведь присягу принять, ведь так, так?
"Yes; but I don't think you will be able to go." - Так, но не думаю, чтобы вам можно было явиться.
"I can sit up. Ah, you put me out! - Я могу сидеть; ах, вы меня сбиваете!
Ah! this trial, this savage act, and then they are all going to Siberia, some are getting married, and all this so quickly, so quickly, everything's changing, and at last- nothing. All grow old and have death to look forward to. Этот процесс, этот дикий поступок, и потом все идут в Сибирь, другие женятся, и все это быстро, быстро, и все меняется, и, наконец, ничего, все старики и в гроб смотрят.
Well, so be it! I am weary. Ну и пусть, я устала.
This Katya, cette charmante personne, has disappointed all my hopes. Now she is going to follow one of your brothers to Siberia, and your other brother is going to follow her, and will live in the nearest town, and they will all torment one another. Эта Катя - cette charmante personne, [31 - эта очаровательная особа (фр.).] она разбила все мои надежды: теперь она пойдет за одним вашим братом в Сибирь, а другой ваш брат поедет за ней и будет жить в соседнем городе, и все будут мучить друг друга.
It drives me out of my mind. Worst of all- the publicity. The story has been told a million times over in all the papers in Moscow and Petersburg. Меня это с ума сводит, а главное, эта огласка: во всех газетах в Петербурге и в Москве миллион раз писали.
Ah! yes, would you believe it, there's a paragraph that I was 'a dear friend' of your brother's- , I can't repeat the horrid word. just fancy, just fancy!" Ах да, представьте себе, и про меня написали, что я была "милым другом" вашего брата, я не хочу проговорить гадкое слово, представьте себе, ну представьте себе!
"Impossible! - Этого быть не может!
Where was the paragraph? What did it say?" Где же и как написали?
"I'll show you directly. - Сейчас покажу.
I got the paper and read it yesterday. Вчера получила - вчера и прочла.
Here, in the Petersburg paper Gossip. Вот здесь в газете "Слухи", в петербургской.
The paper began coming out this year. I am awfully fond of gossip, and I take it in, and now it pays me out- this is what gossip comes to! Эти "Слухи" стали издаваться с нынешнего года, я ужасно люблю слухи, и подписалась, и вот себе на голову: вот они какие оказались слухи.
Here it is, here, this passage. Read it." Вот здесь, вот в этом месте, читайте.
And she handed Alyosha a sheet of newspaper which had been under her pillow. И она протянула Алеше газетный листок, лежавший у ней под подушкой.
It was not exactly that she was upset, she seemed overwhelmed and perhaps everything really was mixed up in a tangle in her head. Она не то что была расстроена, она была как-то вся разбита, и действительно, может быть, у ней все в голове свернулось в комок.
The paragraph was very typical, and must have been a great shock to her, but, fortunately perhaps, she was unable to keep her mind fixed on any one subject at that moment, and so might race off in a minute to something else and quite forget the newspaper. Газетное известие было весьма характерное и, конечно, должно было на нее очень щекотливо подействовать, но она, к своему счастью может быть, не способна была в сию минуту сосредоточиться на одном пункте, а потому чрез минуту могла забыть даже и о газете и перескочить совсем на другое.
Alyosha was well aware that the story of the terrible case had spread all over Russia. And, good heavens! what wild rumours about his brother, about the Karamazovs, and about himself he had read in the course of those two months, among other equally credible items! Про то же, что повсеместно по всей России уже прошла слава об ужасном процессе, Алеша знал давно, и, Боже, какие дикие известия и корреспонденции успел он прочесть за эти два месяца среди других, верных, известий о своем брате, о Карамазовых вообще и даже о себе самом.
One paper had even stated that he had gone into a monastery and become a monk, in horror at his brother's crime. Another contradicted this, and stated that he and his elder, Father Zossima, had broken into the monastery chest and "made tracks from the monastery." В одной газете даже сказано было, что он от страху после преступления брата посхимился и затворился; в другой это опровергали и писали, напротив, что он вместе со старцем своим Зосимой взломали монастырский ящик и "утекли из монастыря".
The present paragraph in the paper Gossip was under the heading, Теперешнее же известие в газете "Слухи" озаглавлено было:
"The Karamazov Case at Skotoprigonyevsk." (That, alas! was the name of our little town. "Из Скотопригоньевска (увы, так называется наш городок, я долго скрывал его имя), к процессу Карамазова".
I had hitherto kept it concealed.) It was brief, and Madame Hohlakov was not directly mentioned in it. No names appeared, in fact. Оно было коротенькое, и о госпоже Хохлаковой прямо ничего не упоминалось, да и вообще все имена были скрыты.
It was merely stated that the criminal, whose approaching trial was making such a sensation-retired army captain, an idle swaggerer, and reactionary bully- was continually involved in amorous intrigues, and particularly popular with certain ladies "who were pining in solitude." Извещалось лишь, что преступник, которого с таким треском собираются теперь судить, отставной армейский капитан, нахального пошиба, лентяй и крепостник, то и дело занимался амурами и особенно влиял на некоторых "скучающих в одиночестве дам".
One such lady, a pining widow, who tried to seem young though she had a grown-up daughter, was so fascinated by him that only two hours before the crime she offered him three thousand roubles, on condition that he would elope with her to the gold mines. Одна-де такая дама из "скучающих вдовиц", молодящаяся, хотя уже имеющая взрослую дочь, до того им прельстилась, что всего только за два часа до преступления предлагала ему три тысячи рублей с тем, чтоб он тотчас же бежал с нею на золотые прииски.
But the criminal, counting on escaping punishment, had preferred to murder his father to get the three thousand rather than go off to Siberia with the middle-aged charms of his pining lady. Но злодей предпочел-де лучше убить отца и ограбить его именно на три же тысячи, рассчитывая сделать это безнаказанно, чем тащиться в Сибирь с сорокалетними прелестями своей скучающей дамы.
This playful paragraph finished, of course, with an outburst of generous indignation at the wickedness of parricide and at the lately abolished institution of serfdom. Игривая корреспонденция эта, как и следует, заканчивалась благородным негодованием насчет безнравственности отцеубийства и бывшего крепостного права.
Reading it with curiosity, Alyosha folded up the paper and handed it back to Madame Hohlakov. Прочтя с любопытством, Алеша свернул листок и передал его обратно госпоже Хохлаковой.
"Well, that must be me," she hurried on again. "Of course I am meant. Scarcely more than an hour before, I suggested gold mines to him, and here they talk of 'middle-aged charms' as though that were my motive! - Ну как же не я? - залепетала она опять, - ведь это я, я почти за час предлагала ему золотые прииски, и вдруг "сорокалетние прелести"! Да разве я затем?
He writes that out of spite! Это он нарочно!
God Almighty forgive him for the middle-aged charms, as I forgive him! You know it's -Do you know who it is? Прости ему вечный судья за сорокалетние прелести, как и я прощаю, но ведь это... ведь это знаете кто?
It's your friend Rakitin." Это ваш друг Ракитин.
"Perhaps," said Alyosha, "though I've heard nothing about it." - Может быть, - сказал Алеша, - хотя я ничего не слыхал.
"It's he, it's he! No 'perhaps' about it. - Он, он, а не "может быть"!
You know I turned him out of the house.... You know all that story, don't you?" Ведь я его выгнала... Ведь вы знаете всю эту историю?
"I know that you asked him not to visit you for the future, but why it was, I haven't heard... from you, at least." - Я знаю, что вы его пригласили не посещать вас впредь, но за что именно - этого я... от вас по крайней мере, не слыхал.
"Ah, then you've heard it from him! - А стало быть, от него слышали!
He abuses me, I suppose, abuses me dreadfully?" Что ж он, бранит меня, очень бранит?
"Yes, he does; but then he abuses everyone. - Да, он бранит, но ведь он всех бранит.
But why you've given him up I, haven't heard from him either. Но за что вы ему отказали - я и от него не слыхал.
I meet him very seldom now, indeed. Да и вообще я очень редко с ним встречаюсь.
We are not friends." Мы не друзья.
"Well, then, I'll tell you all about it. There's no help for it, I'll confess, for there is one point in which I was perhaps to blame. - Ну, так я вам это все открою и, нечего делать, покаюсь, потому что тут есть одна черта, в которой я, может быть, сама виновата.
Only a little, little point, so little that perhaps it doesn't count. Только маленькая, маленькая черточка, самая маленькая, так что, может быть, ее и нет вовсе.
You see, my dear boy"- Madame Hohlakov suddenly looked arch and a charming, though enigmatic, smile played about her lips- "you see, I suspect... You must forgive me, Alyosha. I am like a mother to you... No, no; quite the contrary. I speak to you now as though you were my father- mother's quite out of place. Well, it's as though I were confessing to Father Zossima, that's just it. I called you a monk just now. Well, that poor young man, your friend, Rakitin (Mercy on us! I can't be angry with him. Видите, голубчик мой, - госпожа Хохлакова вдруг приняла какой-то игривый вид, и на устах ее замелькала милая, хотя и загадочная улыбочка, -видите, я подозреваю... вы меня простите, Алеша, я вам как мать... о нет, нет, напротив, я к вам теперь как к моему отцу... потому что мать тут совсем не идет... Ну, все равно как к старцу Зосиме на исповеди, и это самое верное, это очень подходит: назвала же я вас давеча схимником, - ну так вот этот бедный молодой человек, ваш друг Ракитин (о Боже, я просто на него не могу сердиться!
I feel cross, but not very), that frivolous young man, would you believe it, seems to have taken it into his head to fall in love with me. Я сержусь и злюсь, но не очень), одним словом, этот легкомысленный молодой человек вдруг, представьте себе, кажется, вздумал в меня влюбиться.
I only noticed it later. At first- a month ago- he only began to come oftener to see me, almost every day; though, of course, we were acquainted before. Я это потом, потом только вдруг приметила, но вначале, то есть с месяц назад, он стал бывать у меня чаще, почти каждый день, хотя и прежде мы были знакомы.
I knew nothing about it... and suddenly it dawned upon me, and I began to notice things with surprise. Я ничего не знаю... и вот вдруг меня как бы озарило, и я начинаю, к удивлению, примечать.
You know, two months ago, that modest, charming, excellent young man, Ilyitch Perhotin, who's in the service here, began to be a regular visitor at the house. Вы знаете, я уже два месяца тому назад начала принимать этого скромного, милого и достойного молодого человека, Петра Ильича Перхотина, который здесь служит.
You met him here ever so many times yourself. Вы столько раз его встречали сами.
And he is an excellent, earnest young man, isn't he? И не правда ли, он достойный, серьезный.
He comes once every three days, not every day (though I should be glad to see him every day), and always so well dressed. Altogether, I love young people, Alyosha, talented, modest, like you, and he has almost the mind of a statesman, he talks so charmingly, and I shall certainly, certainly try and get promotion for him. Приходит он в три дня раз, а не каждый день (хотя пусть бы и каждый день), и всегда так хорошо одет, и вообще я люблю молодежь, Алеша, талантливую, скромную, вот как вы, а у него почти государственный ум, он так мило говорит, и я непременно, непременно буду просить за него.
He is a future diplomat. Это будущий дипломат.
On that awful day he almost saved me from death by coming in the night. Он в тот ужасный день меня почти от смерти спас, придя ко мне ночью.
And your friend Rakitin comes in such boots, and always stretches them out on the carpet.... He began hinting at his feelings, in fact, and one day, as he was going, he squeezed my hand terribly hard. Ну, а ваш друг Ракитин приходит всегда в таких сапогах и протянет их по ковру... одним словом, он начал мне даже что-то намекать, а вдруг один раз, уходя, пожал мне ужасно крепко руку.
My foot began to swell directly after he pressed my hand like that. Только что он мне пожал руку, как вдруг у меня разболелась нога.
He had met Pyotr Ilyitch here before, and would you believe it, he is always gibing at him, growling at him, for some reason. Он и прежде встречал у меня Петра Ильича и, верите ли, все шпыняет его, все шпыняет, так и мычит на него за что-то.
I simply looked at the way they went on together and laughed inwardly. Я только смотрю на них обоих, как они сойдутся, а внутри смеюсь.
So I was sitting here alone- no, I was laid up then. Well, I was lying here alone and suddenly Rakitin comes in, and only fancy! brought me some verses of his own composition- a short poem, on my bad foot: that is, he described my foot in a poem. Вот вдруг я сижу одна, то есть нет, я тогда уж лежала, вдруг я лежу одна, Михаил Иванович и приходит и, представьте, приносит свои стишки, самые коротенькие, на мою больную ногу, то есть описал в стихах мою больную ногу.
Wait a minute- how did it go? Постойте, как это:
A captivating little foot. Эта ножка, эта ножка □ ПРазболелася немножко...
It began somehow like that. I can never remember poetry. I've got it here. I'll show it to you later. But it's a charming thing- charming; and, you know, it's not only about the foot, it had a good moral, too, a charming idea, only I've forgotten it; in fact, it was just the thing for an album. - или как там, - вот никак не могу стихов запомнить, - у меня тут лежат, - ну я вам потом покажу, только прелесть, прелесть, и, знаете, не об одной только ножке, а и нравоучительное, с прелестною идеей, только я ее забыла, одним словом, прямо в альбом.
So, of course, I thanked him, and he was evidently flattered. Ну, я, разумеется, поблагодарила, и он был видимо польщен.
I'd hardly had time to thank him when in comes Pyotr Ilyitch, and Rakitin suddenly looked as black as night. Не успела поблагодарить, как вдруг входит и Петр Ильич, а Михаил Иванович вдруг насупился как ночь.
I could see that Pyotr Ilyitch was in the way, for Rakitin certainly wanted to say something after giving me the verses. I had a presentiment of it; but Pyotr Ilyitch came in. Я уж вижу, что Петр Ильич ему в чем-то помешал, потому что Михаил Иванович непременно что-то хотел сказать сейчас после стихов, я уж предчувствовала, а Петр Ильич и вошел.
I showed Pyotr Ilyitch the verses and didn't say who was the author. Я вдруг Петру Ильичу стихи и показываю, да и не говорю, кто сочинил.
But I am convinced that he guessed, though he won't own it to this day, and declares he had no idea. But he says that on purpose. Но я уверена, я уверена, что он сейчас догадался, хотя и до сих пор не признается, а говорит, что не догадался; но это он нарочно.
Pyotr Ilyitch began to laugh at once, and fell to criticising it. 'Wretched doggerel,' he said they were, 'some divinity student must have written them,' and with such vehemence, such vehemence! Петр Ильич тотчас захохотал и начал критиковать: дрянные, говорит, стишонки, какой-нибудь семинарист написал, - да, знаете, с таким азартом, с таким азартом!
Then, instead of laughing, your friend flew into a rage. 'Good gracious!' I thought, 'they'll fly at each other.' Тут ваш друг, вместо того чтобы рассмеяться, вдруг совсем и взбесился... Господи, я думала, они подерутся:
' It was I who wrote them,' said he. "Это я, говорит, написал.
'I wrote them as a joke,' he said, 'for I think it degrading to write verses.... But they are good poetry. Я, говорит, написал в шутку, потому что считаю за низость писать стихи... Только стихи мои хороши.
They want to put a monument to your Pushkin for writing about women's feet, while I wrote with a moral purpose, and you,' said he, 'are an advocate of serfdom. You've no humane ideas,' said he. 'You have no modern enlightened feelings, you are uninfluenced by progress, you are a mere official,' he said, 'and you take bribes.' Вашему Пушкину за женские ножки монумент хотят ставить, а у меня с направлением, а вы сами, говорит, крепостник; вы, говорит, никакой гуманности не имеете, вы никаких теперешних просвещенных чувств не чувствуете, вас не коснулось развитие, вы, говорит, чиновник и взятки берете!"
Then I began screaming and imploring them. Тут уж я начала кричать и молить их.
And, you know, Pyotr Ilyitch is anything but a coward. He at once took up the most gentlemanly tone, looked at him sarcastically, listened, and apologised. А Петр Ильич, вы знаете, такой не робкий, и вдруг принял самый благородный тон: смотрит на него насмешливо, слушает и извиняется:
' I'd no idea,' said he. "Я, говорит, не знал.
'I shouldn't have said it, if I had known. I should have praised it. Poets are all so irritable,' he said. In short, he laughed at him under cover of the most gentlemanly tone. Если б я знал, я бы не сказал, я бы, говорит, похвалил... Поэты, говорит, все так раздражительны..." Одним словом, такие насмешки под видом самого благородного тона.
He explained to me afterwards that it was all sarcastic. I thought he was in earnest. Это он мне сам потом объяснил, что это все были насмешки, а я думала, он и в самом деле.
Only as I lay there, just as before you now, I thought, 'Would it, or would it not, be the proper thing for me to turn Rakitin out for shouting so rudely at a visitor in my house?' Только вдруг я лежу, как вот теперь пред вами, и думаю: будет или не будет благородно, если я Михаила Ивановича вдруг прогоню за то, что неприлично кричит у меня в доме на моего гостя?
And, would you believe it, I lay here, shut my eyes, and wondered, would it be the proper thing or not. I kept worrying and worrying, and my heart began to beat, and I couldn't make up my mind whether to make an outcry or not. И вот верите ли: лежу, закрыла глаза и думаю: будет или не будет благородно, и не могу решить, и мучаюсь, мучаюсь, и сердце бьется: крикнуть аль не крикнуть?
One voice seemed to be telling me, 'Speak,' and the other 'No, don't speak.' Один голос говорит: кричи, а другой говорит: нет, не кричи!
And no sooner had the second voice said that than I cried out, and fainted. Только что этот другой голос сказал, я вдруг и закричала и вдруг упала в обморок.
Of course, there was a fuss. Ну, тут, разумеется, шум.
I got up suddenly and said to Rakitin, 'It's painful for me to say it, but I don't wish to see you in my house again.' Я вдруг встаю и говорю Михаилу Ивановичу: мне горько вам объявить, но я не желаю вас более принимать в моем доме.
So I turned him out. Так и выгнала.
Ah! Alexey Fyodorovitch, I know myself I did wrong. I was putting it on. I wasn't angry with him at all, really; but I suddenly fancied- that was what did it- that it would be such a fine scene.... And yet, believe me, it was quite natural, for I really shed tears and cried for several days afterwards, and then suddenly, one afternoon, I forgot all about it. Ах, Алексей Федорович! Я сама знаю, что скверно сделала, я все лгала, я вовсе на него не сердилась, но мне вдруг, главное вдруг, показалось, что это будет так хорошо, эта сцена... Только верите ли, эта сцена все-таки была натуральна, потому что я даже расплакалась и несколько дней потом плакала, а потом вдруг после обеда все и позабыла.
So it's a fortnight since he's been here, and I kept wondering whether he would come again. Вот он и перестал ходить уже две недели, я и думаю: да неужто ж он совсем не придет?
I wondered even yesterday, then suddenly last night came this Gossip. Это еще вчера, а вдруг к вечеру приходят эти "Слухи".
I read it and gasped. Who could have written it? He must have written it. He went home, sat down, wrote it on the spot, sent it, and they put it in. Прочла и ахнула, ну кто же написал, это он написал, пришел тогда домой, сел - и написал; послал - и напечатали.
It was a fortnight ago, you see. Ведь это две недели как было.
But, Alyosha, it's awful how I keep talking and don't say what I want to say. the words come of themselves!" Только, Алеша, ужас я что говорю, а вовсе не говорю, об чем надо? Ах, само говорится!
"It's very important for me to be in time to see my brother to-day," Alyosha faltered. - Мне сегодня ужасно как нужно поспеть вовремя к брату, - пролепетал было Алеша.
"To be sure, to be sure! - Именно, именно!
You bring it all back to me. Вы мне все напомнили!
Listen, what is an aberration?" Послушайте, что такое аффект?
"What aberration?" asked Alyosha, wondering. - Какой аффект? - удивился Алеша.
"In the legal sense. - Судебный аффект.
An aberration in which everything is pardonable. Такой аффект, за который все прощают.
Whatever you do, you will be acquitted at once." Что бы вы ни сделали - вас сейчас простят.
"What do you mean?" - Да вы про что это?
"I'll tell you. This Katya... Ah! she is a charming, charming creature, only I never can make out who it is she is in love with. - А вот про что: эта Катя... Ах, это милое, милое существо, только я никак не знаю, в кого она влюблена.
She was with me some time ago and I couldn't get anything out of her. Недавно сидела у меня, и я ничего не могла выпытать.
Especially as she won't talk to me except on the surface now. She is always talking about my health and nothing else, and she takes up such a tone with me, too. I simply said to myself, 'Well so be it. I don't care'...Oh, yes. I was talking of aberration. This doctor has come. Тем более что сама начинает со мною теперь так поверхностно, одним словом, все об моем здоровье и ничего больше, и даже такой тон принимает, а я и сказала себе: ну и пусть, ну и Бог с вами... Ах да, ну так вот этот аффект: этот доктор и приехал.
You know a doctor has come? Вы знаете, что приехал доктор?
Of course, you know it- the one who discovers madmen. You wrote for him. No, it wasn't you, but Katya. Ну как вам не знать, который узнает сумасшедших, вы же и выписали, то есть не вы, а Катя.
It's all Katya's doing. Все Катя!
Well, you see, a man may be sitting perfectly sane and suddenly have an aberration. Ну так видите: сидит человек совсем не сумасшедший, только вдруг у него аффект.
He may be conscious and know what he is doing and yet be in a state of aberration. Он и помнит себя и знает, что делает, а между тем он в аффекте.
And there's no doubt that Dmitri Fyodorovitch was suffering from aberration. Ну так вот и с Дмитрием Федоровичем, наверно, был аффект.
They found out about aberration as soon as the law courts were reformed. Это как новые суды открыли, так сейчас и узнали про аффект.
It's all the good effect of the reformed law courts. Это благодеяние новых судов.
The doctor has been here and questioned me about that evening, about the gold mines. 'How did he seem then?' he asked me. Доктор этот был и расспрашивает меня про тот вечер, ну про золотые прииски: каков, дескать, он тогда был?
He must have been in a state of aberration. He came in shouting, 'Money, money, three thousand! Give me three thousand!' and then went away and immediately did the murder. Как же не в аффекте - пришел и кричит: денег, денег, три тысячи, давайте три тысячи, а потом пошел и вдруг убил.
'I don't want to murder him,' he said, and he suddenly went and murdered him. Не хочу, говорит, не хочу убивать, и вдруг убил.
That's why they'll acquit him, because he struggled against it and yet he murdered him." Вот за это-то самое его и простят, что противился, а убил.
"But he didn't murder him," Alyosha interrupted rather sharply. - Да ведь он же не убил, - немного резко прервал Алеша.
He felt more and more sick with anxiety and impatience. Беспокойство и нетерпение одолевали его все больше и больше.
"Yes, I know it was that old man Grigory murdered him." - Знаю, это убил тот старик Григорий...
"Grigory?" cried Alyosha. - Как Григорий? - вскричал Алеша.
"Yes, yes; it was Grigory. - Он, он, это Григорий.
He lay as Dmitri Fyodorovitch struck him down, and then got up, saw the door open, went in and killed Fyodor Pavlovitch." Дмитрий Федорович как ударил его, так он лежал, а потом встал, видит, дверь отворена, пошел и убил Федора Павловича.
"But why, why?" - Да зачем, зачем?
"Suffering from aberration. - А получил аффект.
When he recovered from the blow Dmitri Fyodorovitch gave him on the head, he was suffering from aberration: he went and committed the murder. Как Дмитрий Федорович ударил его по голове, он очнулся и получил аффект, пошел и убил.
As for his saying he didn't, he very likely doesn't remember. А что он говорит сам, что не убил, так этого он, может, и не помнит.
Only, you know, it'll be better, ever so much better, if Dmitri Fyodorovitch murdered him. Только видите ли: лучше, гораздо лучше будет, если Дмитрий Федорович убил.
And that's how it must have been, though I say it was Grigory. It certainly was Dmitri Fyodorovitch, and that's better, ever so much better! Да это так и было, хоть я и говорю, что Г ригорий, но это наверно Дмитрий Федорович, и это гораздо, гораздо лучше!
Oh! not better that a son should have killed his father, I don't defend that. Children ought to honour their parents, and yet it would be better if it were he, as you'd have nothing to cry over then, for he did it when he was unconscious or rather when he was conscious, but did not know what he was doing. Ах, не потому лучше, что сын отца убил, я не хвалю, дети, напротив, должны почитать родителей, а только все-таки лучше, если это он, потому что вам тогда и плакать нечего, так как он убил, себя не помня или, лучше сказать, все помня, но не зная, как это с ним сделалось.
Let them acquit him- that's so humane, and would show what a blessing reformed law courts are. I knew nothing about it, but they say they have been so a long time. And when I heard it yesterday, I was so struck by it that I wanted to send for you at once. And if he is acquitted, make him come straight from the law courts to dinner with me, and I'll have a party of friends, and we'll drink to the reformed law courts. Нет, пусть они его простят; это так гуманно, и чтобы видели благодеяние новых судов, а я-то и не знала, а говорят, это уже давно, и как я вчера узнала, то меня это так поразило, что я тотчас же хотела за вами послать; и потом, коли его простят, то прямо его из суда ко мне обедать, а я созову знакомых, и мы выпьем за новые суды.
I don't believe he'd be dangerous; besides, I'll invite a great many friends, so that he could always be led out if he did anything. And then he might be made a justice of the peace or something in another town, for those who have been in trouble themselves make the best judges. Я не думаю, чтоб он был опасен, притом я позову очень много гостей, так что его можно всегда вывести, если он что-нибудь, а потом он может где-нибудь в другом городе быть мировым судьей или чем-нибудь, потому что те, которые сами перенесли несчастие, всех лучше судят.
And, besides, who isn't suffering from aberration nowadays?- you, I, all of us, are in a state of aberration, and there are ever so many examples of it: a man sits singing a song, suddenly something annoys him, he takes a pistol and shoots the first person he comes across, and no one blames him for it. А главное, кто ж теперь не в аффекте, вы, я - все в аффекте, и сколько примеров: сидит человек, поет романс, вдруг ему что-нибудь не понравилось, взял пистолет и убил кого попало, а затем ему все прощают.
I read that lately, and all the doctors confirm it. Я это недавно читала, и все доктора подтвердили.
The doctors are always confirming; they confirm,-anything. Доктора теперь подтверждают, все подтверждают.
Why, my Lise is in a state of aberration. She made me cry again yesterday, and the day before, too, and to-day I suddenly realised that it's all due to aberration. Помилуйте, у меня Lise в аффекте, я еще вчера от нее плакала, третьего дня плакала, а сегодня и догадалась, что это у ней просто аффект.
Oh, Lise grieves me so! Ох, Lise меня так огорчает!
I believe she's quite mad. Я думаю, она совсем помешалась.
Why did she send for you? Зачем она вас позвала?
Did she send for you or did you come of yourself?" Она вас позвала, или вы сами к ней пришли?
"Yes, she sent for me, and I am just going to her." Alyosha got up resolutely. - Да, она звала, и я пойду сейчас к ней, - встал было решительно Алеша.
"Oh, my dear, dear Alexey Fyodorovitch, perhaps that's what's most important," Madame Hohlakov cried, suddenly bursting into tears. "God knows I trust Lise to you with all my heart, and it's no matter her sending for you on the sly, without telling her mother. - Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, - вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. - Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от матери позвала.
But forgive me, I can't trust my daughter so easily to your brother Ivan Fyodorovitch, though I still consider him the most chivalrous young man. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека.
But only fancy, he's been to see Lise and I knew nothing about it!" А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого ничего и не знала.
"How? -Как?
What? Что?
When?" Alyosha was exceedingly surprised. Когда? - ужасно удивился Алеша.
He had not sat down again and listened standing. Он уж не садился и слушал стоя.
"I will tell you; that's perhaps why I asked you to come, for I don't know now why I did ask you to come. - Я вам расскажу, я для этого-то, может быть, вас и позвала, потому что я уж и не знаю, для чего вас позвала.
Well, Ivan Fyodorovitch has been to see me twice, since he came back from Moscow. First time he came as a friend to call on me, and the second time Katya was here and he came because he heard she was here. Вот что: Иван Федорович был у меня всего два раза по возвращении своем из Москвы, первый раз пришел как знакомый сделать визит, а в другой раз, это уже недавно, Катя у меня сидела, он и зашел, узнав, что она у меня.
I didn't, of course, expect him to come often, knowing what a lot he has to do as it is, vous comprenez, cette affaire et la mort terrible de votre papa. (You know, this affair and your father's terrible death.) But I suddenly heard he'd been here again, not to see me but to see Lise. That's six days ago now. He came, stayed five minutes, and went away. Я, разумеется, и не претендовала на его частые визиты, зная, сколько у него теперь и без того хлопот, - vous comprenez, cette affaire et la mort terrible de votre papa,[32 - вы понимаете, это дело и ужасная смерть вашего отца (фр.).] - только вдруг узнаю, что он был опять, только не у меня, а у Lise, это уже дней шесть тому, пришел, просидел пять минут и ушел.
And I didn't hear of it till three days afterwards, from Glafira, so it was a great shock to me. А узнала я про это целых три дня спустя от Глафиры, так что это меня вдруг фрапировало.
I sent for Lise directly. She laughed. 'He thought you were asleep,' she said, 'and came in to me to ask after your health.' Тотчас призываю Lise, а она смеется: он, дескать, думал, что вы спите, и зашел ко мне спросить о вашем здоровье.
Of course, that's how it happened. Конечно, оно так и было.
But Lise, Lise, mercy on us, how she distresses me! Только Lise, Lise, о Боже, как она меня огорчает!
Would you believe it, one night, four days ago, just after you saw her last time, and had gone away, she suddenly had a fit, screaming, shrieking, hysterics! Вообразите, вдруг с ней в одну ночь - это четыре дня тому, сейчас после того, как вы в последний раз были и ушли, - вдруг с ней ночью припадок, крик, визг, истерика!
Why is it I never have hysterics? Отчего у меня никогда не бывает истерики?
Then, next day another fit, and the same thing on the third, and yesterday too, and then yesterday that aberration. Затем на другой день припадок, а потом и на третий день, и вчера, и вот вчера этот аффект.
She suddenly screamed out, А она мне вдруг кричит:
'I hate Ivan Fyodorovitch. I insist on your never letting him come to the house again.' "Я ненавижу Ивана Федоровича, я требую, чтобы вы его не принимали, чтобы вы ему отказали от дома!"
I was struck dumb at these amazing words, and answered, 'On what grounds could I refuse to see such an excellent young man, a young man of such learning too, and so unfortunate?'- for all this business is a misfortune, isn't it?' Я обомлела при такой неожиданности и возражаю ей: с какой же стати буду я отказывать такому достойному молодому человеку и притом с такими познаниями и с таким несчастьем, потому что все-таки все эти истории - ведь это несчастье, а не счастие, не правда ли?
She suddenly burst out laughing at my words, and so rudely, you know. Она вдруг расхохоталась над моими словами и так, знаете, оскорбительно.
Well, I was pleased; I thought I had amused her and the fits would pass off, especially as I wanted to refuse to see Ivan Fyodorovitch anyway on account of his strange visits without my knowledge, and meant to ask him for an explanation. Ну я рада, думаю, что рассмешила ее, и припадки теперь пройдут, тем более что я сама хотела отказать Ивану Федоровичу за странные визиты без моего согласия и потребовать объяснения.
But early this morning Lise waked up and flew into a passion with Yulia and, would you believe it, slapped her in the face. Только вдруг сегодня утром Лиза проснулась и рассердилась на Юлию и, представьте, ударила ее рукой по лицу.
That's monstrous; I am always polite to my servants. Но ведь это монструозно, я с моими девушками на вы.
And an hour later she was hugging Yulia's feet and kissing them. И вдруг чрез час она обнимает и целует у Юлии ноги.
She sent a message to me that she wasn't coming to me at all, and would never come and see me again, and when I dragged myself down to her, she rushed to kiss me, crying, and as she kissed me, she pushed me out of the room without saying a word, so I couldn't find out what was the matter. Ко мне же прислала сказать, что не придет ко мне вовсе и впредь никогда не хочет ходить, а когда я сама к ней потащилась, то бросилась меня целовать и плакать и, целуя, так и выпихнула вон, ни слова не говоря, так что я так ничего и не узнала.
Now, dear Alexey Fyodorovitch, I rest all my hopes on you, and, of course, my whole life is in your hands. Теперь, милый Алексей Федорович, на вас все мои надежды, и, конечно, судьба всей моей жизни в ваших руках.
I simply beg you to go to Lise and find out everything from her, as you alone can, and come back and tell me- me, her mother, for you understand it will be the death of me, simply the death of me, if this goes on, or else I shall run away. Я вас просто прошу пойти к Lise, разузнать у ней все, как вы только один умеете это сделать, и прийти рассказать мне, - мне, матери, потому что, вы понимаете, я умру, я просто умру, если все это будет продолжаться, или убегу из дома.
I can stand no more. I have patience; but I may lose patience, and then... then something awful will happen. Я больше не могу, у меня есть терпение, но я могу его лишиться, и тогда... и тогда будут ужасы.
Ah, dear me! At last, Pyotr Ilyitch!" cried Madame Hohlakov, beaming all over as she saw Perhotin enter the room. "You are late, you are late! Ах, Боже мой, наконец-то Петр Ильич! -вскрикнула, вся вдруг просияв, госпожа Хохлакова, завидя входящего Петра Ильича Перхотина. - Опоздали, опоздали!
Well, sit down, speak, put us out of suspense. What does the counsel say. Ну что, садитесь, говорите, решайте судьбу, ну что ж этот адвокат?
Where are you off to, Alexey Fyodorovitch?" Куда же вы, Алексей Федорович?
"To Lise." -Я к Lise.
"Oh, yes. - Ах, да!
You won't forget, you won't forget what I asked you? Так вы не забудете, не забудете, о чем я вас просила?
It's a question of life and death! Тут судьба, судьба!
"Of course, I won't forget, if I can... but I am so late," muttered Alyosha, beating a hasty retreat. -Конечно, не забуду, если только можно... но я так опоздал, - пробормотал, поскорее ретируясь, Алеша.
"No, be sure, be sure to come in; don't say 'If you can.' I shall die if you don't," Madame Hohlakov called after him, but Alyosha had already left the room. - Нет, наверно, наверно заходите, а не "если можно", иначе я умру! - прокричала вслед ему госпожа Хохлакова, но Алеша уже вышел из комнаты.
Chapter 3. III
A Little Demon Бесенок
GOING in to Lise, he found her half reclining in the invalid-chair, in which she had been wheeled when she was unable to walk. Войдя к Лизе, он застал ее полулежащею в ее прежнем кресле, в котором ее возили, когда она еще не могла ходить.
She did not move to meet him, but her sharp, keen eyes were simply riveted on his face. Она не тронулась к нему навстречу, но зоркий, острый ее взгляд так и впился в него.
There was a feverish look in her eyes, her face was pale and yellow. Взгляд был несколько воспаленный, лицо бледно-желтое.
Alyosha was amazed at the change that had taken place in her in three days. She was positively thinner. Алеша изумился тому, как она изменилась в три дня, даже похудела.
She did not hold out her hand to him. Она не протянула ему руки.
He touched the thin, long fingers which lay motionless on her dress, then he sat down facing her, without a word. Он сам притронулся к ее тонким, длинным пальчикам, неподвижно лежавшим на ее платье, затем молча сел против нее.
"I know you are in a hurry to get to the prison," Lise said curtly, "and mamma's kept you there for hours; she's just been telling you about me and Yulia." - Я знаю, что вы спешите в острог, - резко проговорила Лиза, - а вас два часа задержала мама, сейчас вам про меня и про Юлию рассказала.
"How do you know?" asked Alyosha. - Почему вы узнали? - спросил Алеша.
"I've been listening. - Я подслушивала.
Why do you stare at me? Чего вы на меня уставились?
I want to listen and I do listen, there's no harm in that. Хочу подслушивать и подслушиваю, ничего тут нет дурного.
I don't apologise." Прощенья не прошу.
"You are upset about something?" - Вы чем-то расстроены?
"On the contrary, I am very happy. - Напротив, очень рада.
I've only just been reflecting for the thirtieth time what a good thing it is I refused you and shall not be your wife. Только что сейчас рассуждала опять, в тридцатый раз: как хорошо, что я вам отказала и не буду вашей женой.
You are not fit to be a husband. If I were to marry you and give you a note to take to the man I loved after you, you'd take it and be sure to give it to him and bring an answer back, too. Вы в мужья не годитесь: я за вас выйду, и вдруг дам вам записку, чтобы снести тому, которого полюблю после вас, вы возьмете и непременно отнесете, да еще ответ принесете.
If you were forty, you would still go on taking my love-letters for me." И сорок лет вам придет, и вы все так же будете мои такие записки носить.
She suddenly laughed. Она вдруг засмеялась.
"There is something spiteful and yet open-hearted about you," Alyosha smiled to her. - В вас что-то злобное ив то же время что-то простодушное, - улыбнулся ей Алеша.
"The open-heartedness consists in my not being ashamed of myself with you. - Простодушное это то, что я вас не стыжусь.
What's more, I don't want to feel ashamed with you, just with you. Мало того, что не стыжусь, да и не хочу стыдиться, именно пред вами, именно вас.
Alyosha, why is it I don't respect you? Алеша, почему я вас не уважаю?
I am very fond of you, but I don't respect you. Я вас очень люблю, но я вас не уважаю.
If I respected you, I shouldn't talk to you without shame, should I?" Если б уважала, ведь не говорила бы не стыдясь, ведь так?
"No." - Так.
"But do you believe that I am not ashamed with you?" - А верите вы, что я вас не стыжусь?
"No, I don't believe it." - Нет, не верю.
Lise laughed nervously again; she spoke rapidly. Лиза опять нервно засмеялась; говорила она скоро, быстро.
"I sent your brother, Dmitri Fyodorovitch, some sweets in prison. - Я вашему брату Дмитрию Федоровичу конфет в острог послала.
Alyosha, you know, you are quite pretty! Алеша, знаете, какой вы хорошенький!
I shall love you awfully for having so quickly allowed me not to love you." Я вас ужасно буду любить за то, что вы так скоро позволили мне вас не любить.
"Why did you send for me to-day, Lise?" - Вы для чего меня сегодня звали, Lise?
"I wanted to tell you of a longing I have. - Мне хотелось вам сообщить одно мое желание.
I should like some one to torture me, marry me and then torture me, deceive me and go away. Я хочу, чтобы меня кто-нибудь истерзал, женился на мне, а потом истерзал, обманул, ушел и уехал.
I don't want to be happy." Я не хочу быть счастливою!
"You are in love with disorder?" - Полюбили беспорядок?
"Yes, I want disorder. - Ах, я хочу беспорядка.
I keep wanting to set fire to the house. Я все хочу зажечь дом.
I keep imagining how I'll creep up and set fire to the house on the sly; it must be on the sly. Я воображаю, как это я подойду и зажгу потихоньку, непременно чтобы потихоньку.
They'll try to put it out, but it'll go on burning. Они-то тушат, а он-то горит.
And I shall know and say nothing. А я знаю, да молчу.
Ah, what silliness! Ах, глупости!
And how bored I am!" И как скучно!
She waved her hand with a look of repulsion. Она с отвращением махнула ручкой.
"It's your luxurious life," said Alyosha, softly" - Богато живете, - тихо проговорил Алеша.
"Is it better, then, to be poor?" - Лучше, что ль, бедной-то быть?
"Yes, it is better." - Лучше.
"That's what your monk taught you. - Это вам ваш монах покойный наговорил.
That's not true. Это неправда.
Let me be rich and all the rest poor, I'll eat sweets and drink cream and not give any to anyone else. Пусть я богата, а все бедные, я буду конфеты есть и сливки пить, а тем никому не дам.
Ach, don't speak, don't say anything"; she shook her hand at him, though Alyosha had not opened his mouth. "You've told me all that before, I know it all by heart. Ах, не говорите, не говорите ничего, - замахала она ручкой, хотя Алеша и рта не открывал, - вы мне уж прежде все это говорили, я все наизусть знаю.
It bores me. Скучно.
If I am ever poor, I shall murder somebody, and even if I am rich, I may murder someone, perhaps- why do nothing! Если я буду бедная, я кого-нибудь убью, - да и богата если буду, может быть, убью, - что сидеть-то!
But do you know, I should like to reap, cut the rye? А знаете, я хочу жать, рожь жать.
I'll marry you, and you shall become a peasant, a real peasant; we'll keep a colt, shall we? Я за вас выйду, а вы станьте мужиком, настоящим мужиком, у нас жеребеночек, хотите?
Do you know Kalganov?" Вы Калганова знаете?
"Yes." - Знаю.
"He is always wandering about, dreaming. - Он все ходит и мечтает.
He says, 'Why live in real life? It's better to dream. Он говорит: зачем взаправду жить, лучше мечтать.
One can dream the most delightful things, but real life is a bore.' Намечтать можно самое веселое, а жить скука.
But he'll be married soon for all that; he's been making love to me already. А ведь сам скоро женится, он уж и мне объяснялся в любви.
Can you spin tops?" Вы умеете кубари спускать?
"Yes." - Умею.
"Well, he's just like a top: he wants to be wound up and set spinning and then to be lashed, lashed, lashed with a whip. If I marry him, I'll keep him spinning all his life. - Вот это он, как кубарь: завертеть его и спустить и стегать, стегать, стегать кнутиком: выйду за него замуж, всю жизнь буду спускать.
You are not ashamed to be with me?" Вам не стыдно со мной сидеть?
"No." - Нет.
"You are awfully cross, because I don't talk about holy things. - Вы ужасно сердитесь, что я не про святое говорю.
I don't want to be holy. Я не хочу быть святою.
What will they do to one in the next world for the greatest sin? Что сделают на том свете за самый большой грех?
You must know all about that." Вам это должно быть в точности известно.
"God will censure you." Alyosha was watching her steadily. - Бог осудит, - пристально вглядывался в нее Алеша.
"That's just what I should like. - Вот так я и хочу.
I would go up and they would censure me, and I would burst out laughing in their faces. Я бы пришла, а меня бы и осудили, а я бы вдруг всем им и засмеялась в глаза.
I should dreadfully like to set fire to the house, Alyosha, to our house; you still don't believe me?" Я ужасно хочу зажечь дом, Алеша, наш дом, вы мне все не верите?
"Why? - Почему же?
There are children of twelve years old, who have a longing to set fire to something and they do set things on fire, too. Есть даже дети, лет по двенадцати, которым очень хочется зажечь что-нибудь, и они зажигают.
It's a sort of disease." Это вроде болезни.
"That's not true, that's not true; there may be children, but that's not what I mean." - Неправда, неправда, пусть есть дети, но я не про то.
"You take evil for good; it's a passing crisis; it's the result of your illness, perhaps." - Вы злое принимаете за доброе: это минутный кризис, в этом ваша прежняя болезнь, может быть, виновата.
"You do despise me, though! - А вы таки меня презираете!
It's simply that I don't want to do good, I want to do evil, and it has nothing to do with illness." Я просто не хочу делать доброе, я хочу делать злое, а никакой тут болезни нет.
"Why do evil?" - Зачем делать злое?
"So that everything might be destroyed. - А чтобы нигде ничего не осталось.
Ah, how nice it would be if everything were destroyed! Ах, как бы хорошо, кабы ничего не осталось!
You know, Alyosha, I sometimes think of doing a fearful lot of harm and everything bad, and I should do it for a long while on the sly and suddenly everyone would find it out. Знаете, Алеша, я иногда думаю наделать ужасно много зла и всего скверного, и долго буду тихонько делать, и вдруг все узнают.
Everyone will stand round and point their fingers at me and I would look at them all. Все меня обступят и будут показывать на меня пальцами, а я буду на всех смотреть.
That would be awfully nice. Это очень приятно.
Why would it be so nice, Alyosha?" Почему это так приятно, Алеша?
"I don't know. - Так.
It's a craving to destroy something good or, as you say, to set fire to something. Потребность раздавить что-нибудь хорошее али вот, как вы говорили, зажечь.
It happens sometimes." Это тоже бывает.
"I not only say it, I shall do it." - Я ведь не то что говорила, я ведь и сделаю.
"I believe you." - Верю.
"Ah, how I love you for saying you believe me. - Ах, как я вас люблю за то, что вы говорите: верю.
And you are not lying one little bit. И ведь вы вовсе, вовсе не лжете.
But perhaps you think that I am saying all this on purpose to annoy you?" А может быть, вы думаете, что я вам все это нарочно, чтобы вас дразнить?
"No, I don't think that... though perhaps there is a little desire to do that in it, too." -Нет, не думаю... хотя, может быть, и есть немного этой потребности.
"There is a little. - Немного есть.
I never can tell lies to you," she declared, with a strange fire in her eyes. Никогда пред вами не солгу, - проговорила она со сверкнувшими каким-то огоньком глазами.
What struck Alyosha above everything was her earnestness. There was not a trace of humour or jesting in her face now, though, in old days, fun and gaiety never deserted her even at her most "earnest" moments. Алешу всего более поражала ее серьезность: ни тени смешливости и шутливости не было теперь в ее лице, хотя прежде веселость и шутливость не покидали ее в самые "серьезные" ее минуты.
"There are moments when people love crime," said Alyosha thoughtfully. - Есть минуты, когда люди любят преступление, -задумчиво проговорил Алеша.
"Yes, yes! - Да, да!
You have uttered my thought; they love crime, everyone loves crime, they love it always, not at some 'moments.' Вы мою мысль сказали, любят, все любят и всегда любят, а не то что "минуты".
You know, it's as though people have made an agreement to lie about it and have lied about it ever since. Знаете, в этом все как будто когда-то условились лгать и все с тех пор лгут.
They all declare that they hate evil, but secretly they all love it." Все говорят, что ненавидят дурное, а про себя все его любят.
"And are you still reading nasty books?" - А вы все по-прежнему дурные книги читаете?
"Yes, I am. - Читаю.
Mamma reads them and hides them under her pillow and I steal them." Мама читает и под подушку прячет, а я краду.
"Aren't you ashamed to destroy yourself?" - Как вам не совестно разрушать себя?
"I want to destroy myself. - Я хочу себя разрушать.
There's a boy here, who lay down between the railway lines when the train was passing. Тут есть один мальчик, он под рельсами пролежал, когда над ним вагоны ехали.
Lucky fellow! Счастливец!
Listen, your brother is being tried now for murdering his father and everyone loves his having killed his father." Послушайте, теперь вашего брата судят за то, что он отца убил, и все любят, что он отца убил.
"Loves his having killed his father?" - Любят, что отца убил?
"Yes, loves it; everyone loves it! - Любят, все любят!
Everybody says it's so awful, but secretly they simply love it. Все говорят, что это ужасно, но про себя ужасно любят.
I for one love it." Я первая люблю.
"There is some truth in what you say about everyone," said Alyosha softly. - В ваших словах про всех есть несколько правды, - проговорил тихо Алеша.
"Oh, what ideas you have!" Lise shrieked in delight. "And you a monk, too! - Ах, какие у вас мысли! - взвизгнула в восторге Лиза, - это у монаха-то!
You wouldn't believe how I respect you, Alyosha, for never telling lies. Вы не поверите, как я вас уважаю, Алеша, за то, что вы никогда не лжете.
Oh, I must tell you a funny dream of mine. I sometimes dream of devils. It's night; I am in my room with a candle and suddenly there are devils all over the place, in all the corners, under the table, and they open the doors; there's a crowd of them behind the doors and they want to come and seize me. Ах, я вам один мой смешной сон расскажу: мне иногда во сне снятся черти, будто ночь, я в моей комнате со свечкой, и вдруг везде черти, во всех углах, и под столом, и двери отворяют, а их там за дверями толпа, и им хочется войти и меня схватить.
And they are just coming, just seizing me. И уж подходят, уж хватают.
But I suddenly cross myself and they all draw back, though they don't go away altogether, they stand at the doors and in the corners, waiting. А я вдруг перекрещусь, и они все назад, боятся, только не уходят совсем, а у дверей стоят и по углам, ждут.
And suddenly I have a frightful longing to revile God aloud, and so I begin, and then they come crowding back to me, delighted, and seize me again and I cross myself again and they all draw back. И вдруг мне ужасно захочется вслух начать Бога бранить, вот и начну бранить, а они-то вдруг опять толпой ко мне, так и обрадуются, вот уж и хватают меня опять, а я вдруг опять перекрещусь -а они все назад.
It's awful fun, it takes one's breath away." Ужасно весело, дух замирает.
"I've had the same dream, too," said Alyosha suddenly. - И у меня бывал этот самый сон, - вдруг сказал Алеша.
"Really?" cried Lise, surprised. "I say, Alyosha, don't laugh, that's awfully important. Could two different people have the same dream?" - Неужто? - вскрикнула Лиза в удивлении. -Послушайте, Алеша, не смейтесь, это ужасно важно: разве можно, чтоб у двух разных был один и тот же сон?
"It seems they can." - Верно, можно.
"Alyosha, I tell you, it's awfully important," Lise went on, with really excessive amazement. "It's not the dream that's important, but your having the same dream as me. - Алеша, говорю вам, это ужасно важно, - в каком-то чрезмерном уже удивлении продолжала Лиза. - Не сон важен, а то, что вы могли видеть этот же самый сон, как и я.
You never lie to me, don't lie now; is it true? Вы никогда мне не лжете, не лгите и теперь: это правда?
You are not laughing?" Вы не смеетесь?
"It's true." - Правда.
Lise seemed extraordinarily impressed and for half a minute she was silent. Лиза была чем-то ужасно поражена и на полминутку примолкла.
"Alyosha, come and see me, come and see me more often," she said suddenly, in a supplicating voice. - Алеша, ходите ко мне, ходите ко мне чаще, -проговорила она вдруг молящим голосом.
"I'll always come to see you, all my life," answered Alyosha firmly. - Я всегда, всю жизнь буду к вам приходить, -твердо ответил Алеша.
"You are the only person I can talk to, you know," Lise began again. "I talk to no one but myself and you. - Я ведь одному вам говорю, - начала опять Лиза. -Я себе одной говорю, да еще вам.
Only you in the whole world. Вам одному в целом мире.
And to you more readily than to myself. И вам охотнее, чем самой себе говорю.
And I am not a bit ashamed with you, not a bit. И вас совсем не стыжусь.
Alyosha, why am I not ashamed with you, not a bit? Алеша, почему я вас совсем не стыжусь, совсем?
Alyosha, is it true that at Easter the Jews steal a child and kill it?" Алеша, правда ли, что жиды на Пасху детей крадут и режут?
"I don't know." - Не знаю.
"There's a book here in which I read about the trial of a Jew, who took a child of four years old and cut off the fingers from both hands, and then crucified him on the wall, hammered nails into him and crucified him, and afterwards, when he was tried, he said that the child died soon, within four hours. - Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, чрез четыре часа.
That was 'soon'! Эка скоро!
He said the child moaned, kept on moaning and he stood admiring it. Г оворит: стонал, все стонал, а тот стоял и на него любовался.
That's nice!" Это хорошо!
"Nice?" - Хорошо?
"Nice; I sometimes imagine that it was I who crucified him. - Хорошо. Я иногда думаю, что это я сама распяла.
He would hang there moaning and I would sit opposite him eating pineapple compote. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть.
I am awfully fond of pineapple compote. Я очень люблю ананасный компот.
Do you like it?" Вы любите?
Alyosha looked at her in silence. Алеша молчал и смотрел на нее.
Her pale, sallow face was suddenly contorted, her eyes burned. Бледно-желтое лицо ее вдруг исказилось, глаза загорелись.
"You know, when I read about that Jew I shook with sobs all night. - Знаете, я про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах.
I kept fancying how the little thing cried and moaned (a child of four years old understands, you know), and all the while the thought of pineapple compote haunted me. Воображаю, как ребеночек кричит и стонет (ведь четырехлетние мальчики понимают), а у меня все эта мысль про компот не отстает.
In the morning I wrote a letter to a certain person, begging him particularly to come and see me. Утром я послала письмо к одному человеку, чтобы непременно пришел ко мне.
He came and I suddenly told him all about the child and the pineapple compote. All about it, all, and said that it was nice. Он пришел, а я ему вдруг рассказала про мальчика и про компот, все рассказала, все, и сказала, что "это хорошо".
He laughed and said it really was nice. Он вдруг засмеялся и сказал, что это в самом деле хорошо.
Then he got up and went away. Затем встал и ушел.
He was only here five minutes. Всего пять минут сидел.
Did he despise me? Did he despise me? Презирал он меня, презирал?
Tell me, tell me, Alyosha, did he despise me or not?" She sat up on the couch, with flashing eyes. Говорите, говорите, Алеша, презирал он меня или нет? - выпрямилась она на кушетке, засверкав глазами.
"Tell me," Alyosha asked anxiously, "did you send for that person?" - Скажите, - проговорил в волнении Алеша, - вы сами его позвали, этого человека?
"Yes, I did." - Сама.
"Did you send him a letter?" - Письмо ему послали?
"Yes." - Письмо.
"Simply to ask about that, about that child?" - Собственно про это спросить, про ребенка?
"No, not about that at all. - Нет, совсем не про это, совсем.
But when he came, I asked him about that at once. А как он вошел, я сейчас про это и спросила.
He answered, laughed, got up and went away." Он ответил, засмеялся, встал и ушел.
"That person behaved honourably," Alyosha murmured. - Этот человек честно с вами поступил, - тихо проговорил Алеша.
"And did he despise me? - А меня презирал?
Did he laugh at me?" Смеялся?
"No, for perhaps he believes in the pineapple compote himself. - Нет, потому что он сам, может, верит ананасному компоту.
He is very ill now, too, Lise." Он тоже очень теперь болен, Lise.
"Yes, he does believe in it," said Lise, with flashing eyes. - Да, верит! - засверкала глазами Лиза.
"He doesn't despise anyone," Alyosha went on. "Only he does not believe anyone. - Он никого не презирает, - продолжал Алеша. -Он только никому не верит.
If he doesn't believe in people, of course, he does despise them." Коль не верит, то, конечно, и презирает.
"Then he despises me, me?" - Стало быть, и меня? Меня?
"You, too." - И вас.
"Good." Lise seemed to grind her teeth. "When he went out laughing, I felt that it was nice to be despised. - Это хорошо, - как-то проскрежетала Лиза. -Когда он вышел и засмеялся, я почувствовала, что в презрении быть хорошо.
The child with fingers cut off is nice, and to be despised is nice..." И мальчик с отрезанными пальчиками хорошо, и в презрении быть хорошо...
And she laughed in Alyosha's face, a feverish malicious laugh. И она как-то злобно и воспаленно засмеялась Алеше в глаза.
"Do you know, Alyosha, do you know, I should like-Alyosha, save me!" She suddenly jumped from the couch, rushed to him and seized him with both hands. "Save me!" she almost groaned. "Is there anyone in the world I could tell what I've told you? -Знаете, Алеша, знаете, я бы хотела... Алеша, спасите меня! - вскочила она вдруг с кушетки, бросилась к нему и крепко обхватила его руками. - Спасите меня, - почти простонала она. -Разве я кому-нибудь в мире скажу, что вам говорила?
I've told you the truth, the truth. А ведь я правду, правду, правду говорила!
I shall kill myself, because I loathe everything! Я убью себя, потому что мне все гадко!
I don't want to live, because I loathe everything! Я не хочу жить, потому что мне все гадко!
I loathe everything, everything. Мне все гадко, все гадко!
Alyosha, why don't you love me in the least?" she finished in a frenzy. Алеша, зачем вы меня совсем, совсем не любите! -закончила она в исступлении.
"But I do love you!" answered Alyosha warmly. - Нет, люблю! - горячо ответил Алеша.
"And will you weep over me, will you?" - А будете обо мне плакать, будете?
"Yes." - Буду.
"Not because I won't be your wife, but simply weep for me?" - Не за то, что я вашею женой не захотела быть, а просто обо мне плакать, просто?
"Yes." - Буду.
"Thank you! - Спасибо!
It's only your tears I want. Мне только ваших слез надо.
Everyone else may punish me and trample me under foot, everyone, everyone, not excepting anyone. А все остальные пусть казнят меня и раздавят ногой, все, все, не исключая никого!
For I don't love anyone. Потому что я не люблю никого.
Do you hear, not anyone! Слышите, ни-ко-го!
On the contrary, I hate him! Напротив, ненавижу!
Go, Alyosha; it's time you went to your brother"; she tore herself away from him suddenly. Ступайте, Алеша, вам пора к брату! - оторвалась она от него вдруг.
"How can I leave you like this?" said Alyosha, almost in alarm. - Как же вы останетесь? - почти в испуге проговорил Алеша.
"Go to your brother, the prison will be shut; go, here's your hat. - Ступайте к брату, острог запрут, ступайте, вот ваша шляпа!
Give my love to Mitya, go, go!" Поцелуйте Митю, ступайте, ступайте!
And she almost forcibly pushed Alyosha out of the door. И она с силой почти выпихнула Алешу в двери.
He looked at her with pained surprise, when he was suddenly aware of a letter in his right hand, a tiny letter folded up tight and sealed. Тот смотрел с горестным недоумением, как вдруг почувствовал в своей правой руке письмо, маленькое письмецо, твердо сложенное и запечатанное.
He glanced at it and instantly read the address, "To Ivan Fyodorovitch Karamazov." Он взглянул и мгновенно прочел адрес: Ивану Федоровичу Карамазову.
He looked quickly at Lise. Он быстро поглядел на Лизу.
Her face had become almost menacing. Лицо ее сделалось почти грозно.
"Give it to him, you must give it to him!" she ordered him, trembling and beside herself. "To-day, at once, or I'll poison myself! -Передайте, непременно передайте!-исступленно, вся сотрясаясь, приказывала она, -сегодня, сейчас! Иначе я отравлюсь!
That's why I sent for you." Я вас затем и звала!
And she slammed the door quickly. И быстро захлопнула дверь.
The bolt clicked. Щелкнула щеколда.
Alyosha put the note in his pocket and went straight downstairs, without going back to Madame Hohlakov; forgetting her, in fact. Алеша положил письмо в карман и пошел прямо на лестницу, не заходя к госпоже Хохлаковой, даже забыв о ней.
As soon as Alyosha had gone, Lise unbolted the door, opened it a little, put her finger in the crack and slammed the door with all her might, pinching her finger. А Лиза, только что удалился Алеша, тотчас же отвернула щеколду, приотворила капельку дверь, вложила в щель свой палец и, захлопнув дверь, изо всей силы придавила его.
Ten seconds after, releasing her finger, she walked softly, slowly to her chair, sat up straight in it and looked intently at her blackened finger and at the blood that oozed from under the nail. Секунд через десять, высвободив руку, она тихо, медленно прошла на свое кресло, села, вся выпрямившись, и стала пристально смотреть на свой почерневший пальчик и на выдавившуюся из-под ногтя кровь.
Her lips were quivering and she kept whispering rapidly to herself: Губы ее дрожали, и она быстро, быстро шептала про себя:
"I am a wretch, wretch, wretch, wretch!" - Подлая, подлая, подлая, подлая!
Chapter 4. IV
A Hymn and a Secret Гимн и секрет
IT was quite late (days are short in November) when Alyosha rang at the prison gate. Было уже совсем поздно (да и велик ли ноябрьский день), когда Алеша позвонил у ворот острога.
It was beginning to get dusk. Начинало даже смеркаться.
But Alyosha knew that he would be admitted without difficulty. Но Алеша знал, что его пропустят к Мите беспрепятственно.
Things were managed in our little town, as everywhere else. Все это у нас, в нашем городке, как и везде.
At first, of course, on the conclusion of the preliminary inquiry, relations and a few other persons could only obtain interviews with Mitya by going through certain inevitable formalities. But later, though the formalities were not relaxed, exceptions were made for some, at least, of Mitya's visitors. Сначала, конечно, по заключении всего предварительного следствия, доступ к Мите для свидания с родственниками и с некоторыми другими лицами все же был обставлен некоторыми необходимыми формальностями, но впоследствии формальности не то что ослабели, но для иных лиц, по крайней мере приходивших к Мите, как-то сами собой установились некоторые исключения.
So much so, that sometimes the interviews with the prisoner in the room set aside for the purpose were practically tete-a-tete. До того что иной раз даже и свидания с заключенным в назначенной для того комнате происходили почти между четырех глаз.
These exceptions, however, were few in number; only Grushenka, Alyosha and Rakitin were treated like this. Впрочем, таких лиц было очень немного: всего только Грушенька, Алеша и Ракитин.
But the captain of the police, Mihail Mihailovitch, was very favourably disposed to Grushenka. Но к Грушеньке очень благоволил сам исправник Михаил Макарович.
His abuse of her at Mokroe weighed on the old man's conscience, and when he learned the whole story, he completely changed his view of her. У старика лежал на сердце его окрик на нее в Мокром. Потом, узнав всю суть, он изменил совсем о ней свои мысли.
And strange to say, though he was firmly persuaded of his guilt, yet after Mitya was once in prison, the old man came to take a more and more lenient view of him. И странное дело: хотя был твердо убежден в преступлении Мити, но со времени заключения его все как-то более и более смотрел на него мягче:
"He was a man of good heart, perhaps," he thought, "who had come to grief from drinking and dissipation." "С хорошею, может быть, душой был человек, а вот пропал, как швед, от пьянства и беспорядка!"
His first horror had been succeeded by pity. Прежний ужас сменился в сердце его какою-то жалостью.
As for Alyosha, the police captain was very fond of him and had known him for a long time. Rakitin, who had of late taken to coming very often to see the prisoner, was one of the most intimate acquaintances of the "police captain's young ladies," as he called them, and was always hanging about their house. Что же до Алеши, то исправник очень любил его и давно уже был с ним знаком, а Ракитин, повадившийся впоследствии приходить очень часто к заключенному, был одним из самых близких знакомых "исправничьих барышень", как он называл их, и ежедневно терся в их доме.
He gave lessons in the house of the prison superintendent, too, who, though scrupulous in the performance of his duties, was a kindhearted old man. У смотрителя же острога, благодушного старика, хотя и крепкого служаки, он давал в доме уроки.
Alyosha, again, had an intimate acquaintance of long standing with the superintendent, who was fond of talking to him, generally on sacred subjects. Алеша же опять-таки был особенный и стародавний знакомый и смотрителя, любившего говорить с ним вообще о "премудрости".
He respected Ivan Fyodorovitch, and stood in awe of his opinion, though he was a great philosopher himself; "self-taught," of course. Ивана Федоровича, например, смотритель не то что уважал, а даже боялся, главное, его суждений, хотя сам был большим философом, разумеется "своим умом дойдя".
But Alyosha had an irresistible attraction for him. Но к Алеше в нем была какая-то непобедимая симпатия.
During the last year the old man had taken to studying the Apocryphal Gospels, and constantly talked over his impressions with his young friend. В последний год старик как раз засел за апокрифические Евангелия и поминутно сообщал о своих впечатлениях своему молодому другу.
He used to come and see him in the monastery and discussed for hours together with him and with the monks. Прежде даже заходил к нему в монастырь и толковал с ним и с иеромонахами по целым часам.
So even if Alyosha were late at the prison, he had only to go to the superintendent and everything was made easy. Словом, Алеше, если бы даже он и запоздал в острог, стоило пройти к смотрителю, и дело всегда улаживалось.
Besides, everyone in the prison, down to the humblest warder, had grown used to Alyosha. К тому же к Алеше все до последнего сторожа в остроге привыкли.
The sentry, of course, did not trouble him so long as the authorities were satisfied. Караул же, конечно, не стеснял, было бы лишь дозволение начальства.
When Mitya was summoned from his cell, he always went downstairs, to the place set aside for interviews. Митя из своей каморки, когда вызывали его, сходил всегда вниз в место, назначенное для свиданий.
As Alyosha entered the room he came upon Rakitin, who was just taking leave of Mitya. Войдя в комнату, Алеша как раз столкнулся с Ракитиным, уже уходившим от Мити.
They were both talking loudly. Оба они громко говорили.
Mitya was laughing heartily as he saw him out, while Rakitin seemed grumbling. Митя, провожая его, чему-то очень смеялся, а Ракитин как будто ворчал.
Rakitin did not like meeting Alyosha, especially of late. He scarcely spoke to him, and bowed to him stiffly. Ракитин, особенно в последнее время, не любил встречаться с Алешей, почти не говорил с ним, даже и раскланивался с натугой.
Seeing Alyosha enter now, he frowned and looked away, as though he were entirely absorbed in buttoning his big, warm, fur-trimmed overcoat. Завидя теперь входящего Алешу, он особенно нахмурил брови и отвел глаза в сторону, как бы весь занятый застегиванием своего большого теплого с меховым воротником пальто.
Then he began looking at once for his umbrella. Потом тотчас же принялся искать свой зонтик.
"I must mind not to forget my belongings," he muttered, simply to say something. - Своего бы не забыть чего, - пробормотал он, единственно чтобы что-нибудь сказать.
"Mind you don't forget other people's belongings," said Mitya, as a joke, and laughed at once at his own wit. - Ты чужого-то чего не забудь! - сострил Митя и тотчас же сам расхохотался своей остроте.
Rakitin fired up instantly. Ракитин мигом вспылил.
"You'd better give that advice to your own family, who've always been a slave-driving lot, and not to Rakitin," he cried, suddenly trembling with anger. - Ты это своим Карамазовым рекомендуй, крепостничье ваше отродье, а не Ракитину! -крикнул он вдруг, так и затрясшись от злости.
"What's the matter? - Чего ты?
I was joking," cried Mitya. "Damn it all! Я пошутил! - вскрикнул Митя, - фу, черт!
They are all like that." He turned to Alyosha, nodding towards Rakitin's hurriedly retreating figure. "He was sitting here, laughing and cheerful, and all at once he boils up like that. Вот они все таковы, - обратился он к Алеше, кивая на быстро уходившего Ракитина, - то все сидел, смеялся и весел был, а тут вдруг и вскипел!
He didn't even nod to you. Have you broken with him completely? Тебе даже и головой не кивнул, совсем, что ли, вы рассорились?
Why are you so late? Что ты так поздно?
I've not been simply waiting, but thirsting for you the whole morning. Я тебя не то что ждал, а жаждал все утро.
But never mind. Ну да ничего!
We'll make up for it now." Наверстаем.
"Why does he come here so often? - Что он к тебе так часто повадился?
Surely you are not such great friends?" asked Alyosha. He, too, nodded at the door through which Rakitin had disappeared. Подружился ты с ним, что ли? - спросил Алеша, кивая тоже на дверь, в которую убрался Ракитин.
"Great friends with Rakitin? - С Михаилом-то подружился?
No, not as much as that. Нет, не то чтоб.
Is it likely- a pig like that? Да и чего, свинья!
He considers I am... a blackguard. Считает, что я... подлец.
They can't understand a joke either, that's the worst of such people. Шутки тоже не понимают - вот что в них главное.
They never understand a joke, and their souls are dry, dry and flat; they remind me of prison walls when I was first brought here. Никогда не поймут шутки. Да и сухо у них в душе, плоско и сухо, точно как я тогда к острогу подъезжал и на острожные стены смотрел.
But he is a clever fellow, very clever. Но умный человек, умный.
Well, Alexey, it's all over with me now." Ну, Алексей, пропала теперь моя голова!
He sat down on the bench and made Alyosha sit down beside him. Он сел на скамейку и посадил с собою рядом Алешу.
"Yes, the trial's to-morrow. - Да, завтра суд.
Are you so hopeless, brother?" Alyosha said, with an apprehensive feeling. Что ж, неужели же ты так совсем не надеешься, брат? - с робким чувством проговорил Алеша.
"What are you talking about?" said Mitya, looking at him rather uncertainly. "Oh, you mean the trial! - Ты это про что? - как-то неопределенно глянул на него Митя, - ах, ты про суд!
Damn it all! Ну, черт!
Till now we've been talking of things that don't matter, about this trial, but I haven't said a word to you about the chief thing. Мы до сих пор все с тобой о пустяках говорили, вот все про этот суд, а я об самом главном с тобою молчал.
Yes, the trial is to-morrow; but it wasn't the trial I meant, when I said it was all over with me. Да, завтра суд, только я не про суд сказал, что пропала моя голова. Г олова не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало.
Why do you look at me so critically?" Что ты на меня с такою критикой в лице смотришь?
"What do you mean, Mitya?" - Про что ты это, Митя?
"Ideas, ideas, that's all! - Идеи, идеи, вот что!
Ethics! Эфика.
What is ethics?" Это что такое эфика?
"Ethics?" asked Alyosha, wondering. - Эфика? - удивился Алеша.
"Yes; is it a science?" - Да, наука, что ли, какая?
"Yes, there is such a science... but... I confess I can't explain to you what sort of science it is." -Да, есть такая наука... только... я, признаюсь, не могу тебе объяснить, какая наука.
"Rakitin knows. - Ракитин знает.
Rakitin knows a lot, damn him! Много знает Ракитин, черт его дери!
He's not going to be a monk. В монахи не пойдет.
He means to go to Petersburg. В Петербург собирается.
There he'll go in for criticism of an elevating tendency. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления.
Who knows, he may be of use and make his own career, too. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить.
Ough! they are first-rate, these people, at making a career! Ух, карьеру они мастера!
Damn ethics, I am done for, Alexey, I am, you man of God! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек!
I love you more than anyone. Я тебя больше всех люблю.
It makes my heart yearn to look at you. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что.
Who was Karl Bernard?" Какой там был Карл Бернар?
"Karl Bernard?" Alyosha was surprised again. - Карл Бернар? - удивился опять Алеша.
"No, not Karl. Stay, I made a mistake. Claude Bernard. - Нет, не Карл, постой, соврал: Клод Бернар.
What was he? Это что такое?
Chemist or what?" Химия, что ли?
"He must be a savant," answered Alyosha; "but I confess I can't tell you much about him, either. - Это, должно быть, ученый один, - ответил Алеша, - только, признаюсь тебе, и о нем много не сумею сказать.
I've heard of him as a savant, but what sort I don't know." Слышал только, ученый, а какой, не знаю.
"Well, damn him, then! I don't know either," swore Mitya. "A scoundrel of some sort, most likely. They are all scoundrels. - Ну и черт его дери, и я не знаю, - обругался Митя. - Подлец какой-нибудь, всего вероятнее, да и все подлецы.
And Rakitin will make his way. Rakitin will get on anywhere; he is another Bernard. А Ракитин пролезет, Ракитин в щелку пролезет, тоже Бернар.
Ugh, these Bernards! Ух, Бернары!
They are all over the place." Много их расплодилось!
"But what is the matter?" Alyosha asked insistently. - Да что с тобою? - настойчиво спросил Алеша.
"He wants to write an article about me, about my case, and so begin his literary career. That's what he comes for; he said so himself. - Хочет он обо мне, об моем деле статью написать, и тем в литературе свою роль начать, с тем и ходит, сам объяснял.
He wants to prove some theory. He wants to say 'he couldn't help murdering his father, he was corrupted by his environment,' and so on. He explained it all to me. С направлением что-то хочет: "дескать, нельзя было ему не убить, заеден средой", и проч., объяснял мне.
He is going to put in a tinge of Socialism, he says. С оттенком социализма, говорит, будет.
But there, damn the fellow, he can put in a tinge if he likes, I don't care. Ну и черт его дери, с оттенком так с оттенком, мне все равно.
He can't bear Ivan, he hates him. He's not fond of you, either. Брата Ивана не любит, ненавидит, тебя тоже не жалует.
But I don't turn him out, for he is a clever fellow. Ну, а я его не гоню, потому что человек умный.
Awfully conceited, though. Возносится очень, однако.
I said to him just now,' The Karamazovs are not blackguards, but philosophers; for all true Russians are philosophers, and though you've studied, you are not a philosopher- you are a low fellow.' Я ему сейчас вот говорил: "Карамазовы не подлецы, а философы, потому что все настоящие русские люди философы, а ты хоть и учился, а не философ, ты смерд".
He laughed, so maliciously. Смеется, злобно так.
And I said to him, 'De ideabus non est disputandum.'* Isn't that rather good? А я ему: де мыслибус non est disputandum, [33 - о мыслях не спорят (лат.).] хороша острота?
I can set up for being a classic, you see!" Mitya laughed suddenly. * There's no disputing ideas. По крайней мере и я в классицизм вступил, -захохотал вдруг Митя.
"Why is it all over with you? - Отчего ты пропал-то?
You said so just now," Alyosha interposed. Вот ты сейчас сказал? - перебил Алеша.
"Why is it all over with me? - Отчего пропал?
H'm!... The fact of it is... if you take it as a whole, I am sorry to lose God- that's why it is." Гм! В сущности... если все целое взять - Бога жалко, вот отчего!
"What do you mean by 'sorry to lose God'?" - Как Бога жалко?
"Imagine: inside, in the nerves, in the head- that is, these nerves are there in the brain... (damn them!) there are sort of little tails, the little tails of those nerves, and as soon as they begin quivering... that is, you see, I look at something with my eyes and then they begin quivering, those little tails... and when they quiver, then an image appears... it doesn't appear at once, but an instant, a second, passes... and then something like a moment appears; that is, not a moment- devil take the moment!- but an image; that is, an object, or an action, damn it! That's why I see and then think, because of those tails, not at all because I've got a soul, and that I am some sort of image and likeness. All that is nonsense! - Вообрази себе: это там в нервах, в голове, то есть там в мозгу эти нервы (ну черт их возьми!)... есть такие этакие хвостики, у нервов этих хвостики, ну, и как только они там задрожат... то есть видишь, я посмотрю на что-нибудь глазами, вот так, и они задрожат, хвостики-то... а как задрожат, то и является образ, и не сейчас является, а там какое-то мгновение, секунда такая пройдет, и является такой будто бы момент, то есть не момент, - черт его дери момент, - а образ, то есть предмет али происшествие, ну там черт дери - вот почему я и созерцаю, а потом мыслю... потому что хвостики, а вовсе не потому, что у меня душа и что я там какой-то образ и подобие, все это глупости.
Rakitin explained it all to me yesterday, brother, and it simply bowled me over. Это, брат, мне Михаил еще вчера объяснял, и меня точно обожгло.
It's magnificent, Alyosha, this science! Великолепна, Алеша, эта наука!
A new man's arising- that I understand.... And yet I am sorry to lose God!" Новый человек пойдет, это-то я понимаю... А все-таки Бога жалко!
"Well, that's a good thing, anyway," said Alyosha. - Ну и то хорошо, - сказал Алеша.
"That I am sorry to lose God? - Что Бога-то жалко?
It's chemistry, brother, chemistry! Химия, брат, химия!
There's no help for it, your reverence, you must make way for chemistry. Нечего делать, ваше преподобие, подвиньтесь немножко, химия идет!
And Rakitin does dislike God. Ough! doesn't he dislike Him! А не любит Бога Ракитин, ух не любит!
That's the sore point with all of them. Это у них самое больное место у всех!
But they conceal it. Но скрывают.
They tell lies. Лгут.
They pretend. Представляются.
'Will you preach this in your reviews?' I asked him. "Что же, будешь это проводить в отделении критики?" - спрашиваю.
'Oh, well, if I did it openly, they won't let it through, 'he said. He laughed. "Ну, явно-то не дадут", - говорит, смеется.
'But what will become of men then?' "Только как же, спрашиваю, после того человек-то?
I asked him, 'without God and immortal life? Без Бога-то и без будущей жизни?
All things are lawful then, they can do what they like?' Ведь это, стало быть, теперь все позволено, все можно делать?"
'Didn't you know?' he said laughing, 'a clever man can do what he likes,' he said. 'A clever man knows his way about, but you've put your foot in it, committing a murder, and now you are rotting in prison.' "А ты и не знал?" - говорит. Смеется. "Умному, говорит, человеку все можно, умный человек умеет раков ловить, ну а вот ты, говорит, убил и влопался и в тюрьме гниешь!"
He says that to my face! Это он мне-то говорит.
A regular pig! Свинья естественная!
I used to kick such people out, but now I listen to them. Я этаких прежде вон вышвыривал, ну а теперь слушаю.
He talks a lot of sense, too. Много ведь и дельного говорит.
Writes well. Умно тоже пишет.
He began reading me an article last week. I copied out three lines of it. Wait a minute. Here it is." Он мне с неделю назад статью одну начал читать, я там три строки тогда нарочно выписал, вот постой, вот здесь.
Mitya hurriedly pulled out a piece of paper from his pocket and read: Митя, спеша, вынул из жилетного кармана бумажку и прочел:
"'In order to determine this question, it is above all essential to put one's personality in contradiction to one's reality.' - "Чтоб разрешить этот вопрос, необходимо прежде всего поставить свою личность в разрез со своею действительностью".
Do you understand that?" Понимаешь иль нет?
"No, I don't," said Alyosha. - Нет, не понимаю, - сказал Алеша.
He looked at Mitya and listened to him with curiosity. Он с любопытством приглядывался к Мите и слушал его.
"I don't understand either. -И я не понимаю.
It's dark and obscure, but intellectual. Темно и неясно, зато умно.
'Everyone writes like that now,' he says, 'it's the effect of their environment.' They are afraid of the environment. "Все, говорит, так теперь пишут, потому что такая уж среда..." Среды боятся.
He writes poetry, too, the rascal. He's written in honour of Madame Hohlakov's foot. Ha ha ha!" Стихи тоже пишет, подлец, Хохлаковой ножку воспел, ха-ха-ха!
"I've heard about it," said Alyosha. - Я слышал, - сказал Алеша.
"Have you? - Слышал?
And have you heard the poem?" А стишонки слышал?
"No." - Нет.
"I've got it. Here it is. I'll read it to you. - У меня они есть, вот, я прочту.
You don't know- I haven't told you- there's quite a story about it. Ты не знаешь, я тебе не рассказывал, тут целая история.
He's a rascal! Шельма!
Three weeks ago he began to tease me. Три недели назад меня дразнить вздумал:
'You've got yourself into a mess, like a fool, for the sake of three thousand, but I'm going to collar a hundred and fifty thousand. I am going to marry a widow and buy a house in Petersburg.' "Ты вот, говорит, влопался как дурак из-за трех тысяч, а я полтораста их тяпну, на вдовице одной женюсь и каменный дом в Петербурге куплю".
And he told me he was courting Madame Hohlakov. She hadn't much brains in her youth, and now at forty she has lost what she had. И рассказал мне, что строит куры Хохлаковой, а та и смолоду умна не была, а в сорок-то лет и совсем ума решилась.
'But she's awfully sentimental,' he says; 'that's how I shall get hold of her. "Да чувствительна, говорит, уж очень, вот я ее на том и добью.
When I marry her, I shall take her to Petersburg and there I shall start a newspaper.' Женюсь, в Петербург ее отвезу, а там газету издавать начну".
And his mouth was simply watering, the beast, not for the widow, but for the hundred and fifty thousand. И такая у него скверная сладострастная слюна на губах, - не на Хохлакову слюна, а на полтораста эти тысяч.
And he made me believe it. He came to see me every day. 'She is coming round,' he declared. И уверил меня, уверил; все ко мне ходит, каждый день: поддается, говорит.
He was beaming with delight. Радостью сиял.
And then, all of a sudden, he was turned out of the house. Perhotin's carrying everything before him, bravo! А тут вдруг его и выгнали: Перхотин Петр Ильич взял верх, молодец!
I could kiss the silly old noodle for turning him out of the house. То есть так бы и расцеловал эту дурищу за то, что его прогнала!
And he had written this doggerel. Вот он как ходил-то ко мне, тогда и сочинил эти стишонки.
'It's the first time I've soiled my hands with writing poetry,' he said. 'It's to win her heart, so it's in a good cause. "В первый раз, говорит, руки мараю, стихи пишу, для обольщения, значит, для полезного дела.
When I get hold of the silly woman's fortune, I can be of great social utility.' Забрав капитал у дурищи, гражданскую пользу потом принести могу".
They have this social justification for every nasty thing they do! У них ведь всякой мерзости гражданское оправдание есть!
'Anyway it's better than your Pushkin's poetry,' he said, 'for I've managed to advocate enlightenment even in that.' "А все-таки, говорит, лучше твоего Пушкина написал, потому что и в шутовской стишок сумел гражданскую скорбь всучить".
I understand what he means about Pushkin, I quite see that, if he really was a man of talent and only wrote about women's feet. Это что про Пушкина-то - я понимаю. Что же, если в самом деле способный был человек, а только ножки описывал!
But wasn't Rakitin stuck up about his doggerel! Да ведь гордился-то стишонками как!
The vanity of these fellows! Самолюбие-то у них, самолюбие!
'On the convalescence of the swollen foot of the object of my affections'- he thought of that for a title. He's a waggish fellow. "На выздоровление больной ножки моего предмета" - это он такое заглавие придумал -резвый человек!
A captivating little foot, Though swollen and red and tender! Уж какая ж эта ножка, □ □ Ножка, вспухшая немножко!
The doctors come and plasters put, But still they cannot mend her. Доктора к ней ездят, лечат, □ □И бинтуют, и калечат.
Yet, 'tis not for her foot I dread- A theme for Pushkin's muse more fit- It's not her foot, it is her head: I tremble for her loss of wit! For as her foot swells, strange to say, Her intellect is on the wane-Oh, for some remedy I pray Не по ножкам я тоскую, - □ □Пусть их Пушкин воспевает: □□По головке я тоскую, □□Что идей не понимает. □ □Понимала уж немножко, □ □Да вот ножка помешала!
That may restore both foot and brain! Пусть же вылечится ножка, □ □Чтоб головка понимала.
He is a pig, a regular pig, but he's very arch, the rascal! Свинья, чистая свинья, а игриво у мерзавца вышло!
And he really has put in a progressive idea. И действительно "гражданскую"-то всучил.
And wasn't he angry when she kicked him out! А как рассердился, когда его выгнали.
He was gnashing his teeth!" Скрежетал!
"He's taken his revenge already," said Alyosha. "He's written a paragraph about Madame Hohlakov." - Он уже отмстил, - сказал Алеша. - Он про Хохлакову корреспонденцию написал.
And Alyosha told him briefly about the paragraph in Gossip. И Алеша рассказал ему наскоро о корреспонденции в газете "Слухи".
"That's his doing, that's his doing!" Mitya assented, frowning. "That's him! - Это он, он! - подтвердил Митя нахмурившись, -это он!
These paragraphs... I know... the insulting things that have been written about Grushenka, for instance.... Эти корреспонденции... я ведь знаю... то есть сколько низостей было уже написано, про Грушу, например!..
And about Katya, too.... H'm! И про ту тоже, про Катю... Гм!
He walked across the room with a harassed air. Он озабоченно прошелся по комнате.
"Brother, I cannot stay long," Alyosha said, after a pause. "To-morrow will be a great and awful day for you, the judgment of God will be accomplished... I am amazed at you, you walk about here, talking of I don't know what..." - Брат, мне нельзя долго оставаться, - сказал, помолчав, Алеша. - Завтра ужасный, великий день для тебя: Божий суд над тобой совершится... и вот я удивляюсь, ходишь ты и вместо дела говоришь бог знает о чем...
"No, don't be amazed at me," Mitya broke in warmly. "Am I to talk of that stinking dog? - Нет, не удивляйся, - горячо перебил Митя. - Что же мне о смердящем этом псе говорить, что ли?
Of the murderer? Об убийце?
We've talked enough of him. Довольно мы с тобой об этом переговорили.
I don't want to say more of the stinking son of Stinking Lizaveta! Не хочу больше о смердящем, сыне Смердящей!
God will kill him, you will see. Hush!" Его Бог убьет, вот увидишь, молчи!
He went up to Alyosha excitedly and kissed him. Он в волнении подошел к Алеше и вдруг поцеловал его.
His eyes glowed. Глаза его загорелись.
"Rakitin wouldn't understand it," he began in a sort of exaltation; "but you, you'll understand it all. - Ракитин этого не поймет, - начал он весь как бы в каком-то восторге, - а ты, ты все поймешь.
That's why I was thirsting for you. Оттого и жаждал тебя.
You see, there's so much I've been wanting to tell you for ever so long, here, within these peeling walls, but I haven't said a word about what matters most; the moment never seems to have come. Видишь, я давно хотел тебе многое здесь, в этих облезлых стенах выразить, но молчал о главнейшем: время как будто все еще не приходило.
Now I can wait no longer. I must pour out my heart to you. Дождался теперь последнего срока, чтобы тебе душу вылить.
Brother, these last two months I've found in myself a new man. A new man has risen up in me. Брат, я в себе в эти два последние месяца нового человека ощутил, воскрес во мне новый человек!
He was hidden in me, but would never have come to the surface, if it hadn't been for this blow from heaven. Был заключен во мне, но никогда бы не явился, если бы не этот гром.
I am afraid! Страшно!
And what do I care if I spend twenty years in the mines, breaking ore with a hammer? I am not a bit afraid of that- it's something else I am afraid of now: that that new man may leave me. И что мне в том, что в рудниках буду двадцать лет молотком руду выколачивать, не боюсь я этого вовсе, а другое мне страшно теперь: чтобы не отошел от меня воскресший человек!
Even there, in the mines, underground, I may find a human heart in another convict and murderer by my side, and I may make friends with him, for even there one may live and love and suffer. Можно найти и там, в рудниках, под землею, рядом с собой, в таком же каторжном и убийце человеческое сердце и сойтись с ним, потому что и там можно жить, и любить, и страдать!
One may thaw and revive a frozen heart in that convict, one may wait upon him for years, and at last bring up from the dark depths a lofty soul, a feeling, suffering creature; one may bring forth an angel, create a hero! Можно возродить и воскресить в этом каторжном человеке замершее сердце, можно ухаживать за ним годы и выбить наконец из вертепа на свет уже душу высокую, страдальческое сознание, возродить ангела, воскресить героя!
There are so many of them, hundreds of them, and we are all to blame for them. А их ведь много, их сотни, и все мы за них виноваты!
Why was it I dreamed of that 'babe' at such a moment? Зачем мне тогда приснилось "дитё" в такую минуту?
'Why is the babe so poor?' "Отчего бедно дитё?"
That was a sign to me at that moment. Это пророчество мне было в ту минуту!
It's for the babe I'm going. За "дитё" и пойду.
Because we are all responsible for all. Потому что все за всех виноваты.
For all the 'babes,' for there are big children as well as little children All are 'babes.' За всех "дитё", потому что есть малые дети и большие дети. Все - "дитё".
I go for all, because someone must go for all. За всех и пойду, потому что надобно же кому-нибудь и за всех пойти.
I didn't kill father, but I've got to go. Я не убил отца, но мне надо пойти.
I accept it. Принимаю!
It's all come to me here, here, within these peeling walls. Мне это здесь все пришло... вот в этих облезлых стенах.
There are numbers of them there, hundreds of them underground, with hammers in their hands. А их ведь много, их там сотни, подземных-то, с молотками в руках.
Oh, yes, we shall be in chains and there will be no freedom, but then, in our great sorrow, we shall rise again to joy, without which man cannot live nor God exist, for God gives joy: it's His privilege- a grand one. Ah, man should be dissolved in prayer! О да, мы будем в цепях, и не будет воли, но тогда, в великом горе нашем, мы вновь воскреснем в радость, без которой человеку жить невозможно, а Богу быть, ибо Бог дает радость, это его привилегия, великая... Господи, истай человек в молитве!
What should I be underground there without God? Как я буду там под землей без Бога?
Rakitin's laughing! If they drive God from the earth, we shall shelter Him underground. Врет Ракитин: если Бога с земли изгонят, мы под землей его сретим!
One cannot exist in prison without God; it's even more impossible than out of prison. Каторжному без Бога быть невозможно, невозможнее даже, чем некаторжному!
And then we men underground will sing from the bowels of the earth a glorious hymn to God, with Whom is joy. И тогда мы, подземные человеки, запоем из недр земли трагический гимн Богу, у которого радость!
Hail to God and His joy! Да здравствует Бог и его радость!
I love Him!" Люблю его!
Mitya was almost gasping for breath as he uttered his wild speech. Митя, произнося свою дикую речь, почти задыхался.
He turned pale, his lips quivered, and tears rolled down his cheeks. Он побледнел, губы его вздрагивали, из глаз катились слезы.
"Yes, life is full, there is life even underground," he began again. "You wouldn't believe, Alexey, how I want to live now, what a thirst for existence and consciousness has sprung up in me within these peeling walls. - Нет, жизнь полна, жизнь есть и под землею! -начал он опять. - Ты не поверишь, Алексей, как я теперь жить хочу, какая жажда существовать и сознавать именно в этих облезлых стенах во мне зародилась!
Rakitin doesn't understand that; all he cares about is building a house and letting flats. But I've been longing for you. Ракитин этого не понимает, ему бы только дом выстроить да жильцов пустить, но я ждал тебя.
And what is suffering? Да и что такое страдание?
I am not afraid of it, even if it were beyond reckoning. Не боюсь его, хотя бы оно было бесчисленно.
I am not afraid of it now. I was afraid of it before. Теперь не боюсь, прежде боялся.
Do you know, perhaps I won't answer at the trial at all.... And I seem to have such strength in me now, that I think I could stand anything, any suffering, only to be able to say and to repeat to myself every moment, 'I exist.' Знаешь, я, может быть, не буду и отвечать на суде... И, кажется, столько во мне этой силы теперь, что я все поборю, все страдания, только чтобы сказать и говорить себе поминутно: я есмь!
In thousands of agonies- I exist. I'm tormented on the rack- but I exist! В тысяче мук - я есмь, в пытке корчусь - но есмь!
Though I sit alone on a pillar- I exist! I see the sun, and if I don't see the sun, I know it's there. В столпе сижу, но и я существую, солнце вижу, а не вижу солнца, то знаю, что оно есть.
And there's a whole life in that, in knowing that the sun is there. Alyosha, my angel, all these philosophies are the death of me. Damn them! А знать, что есть солнце, - это уже вся жизнь, Алеша, херувим ты мой, меня убивают разные философии, черт их дери!
Brother Ivan-" Брат Иван...
"What of brother Ivan?" interrupted Alyosha, but Mitya did not hear. - Что брат Иван? - перебил было Алеша, но Митя не расслышал.
"You see, I never had any of these doubts before, but it was all hidden away in me. - Видишь, я прежде этих всех сомнений никаких не имел, но все во мне это таилось.
It was perhaps just because ideas I did not understand were surging up in me, that I used to drink and fight and rage. Именно, может, оттого, что идеи бушевали во мне неизвестные, я и пьянствовал, и дрался, и бесился.
It was to stifle them in myself, to still them, to smother them. Чтоб утолить в себе их, дрался, чтоб их усмирить, сдавить.
Ivan is not Rakitin, there is an idea in him. Брат Иван не Ракитин, он таит идею.
Ivan is a sphinx and is silent; he is always silent. Брат Иван сфинкс и молчит, все молчит.
It's God that's worrying me. А меня Бог мучит.
That's the only thing that's worrying me. Одно только это и мучит.
What if He doesn't exist? А что, как его нет?
What if Rakitin's right- that it's an idea made up by men? Что, если прав Ракитин, что это идея искусственная в человечестве?
Then if He doesn't exist, man is the chief of the earth, of the universe. Тогда, если его нет, то человек шеф земли, мироздания.
Magnificent! Великолепно!
Only how is he going to be good without God? Только как он будет добродетелен без Бога-то?
That's the question. Вопрос!
I always come back to that. Я все про это.
For whom is man going to love then? Ибо кого же он будет тогда любить, человек-то?
To whom will he be thankful? To whom will he sing the hymn? Кому благодарен-то будет, кому гимн-то воспоет?
Rakitin laughs. Ракитин смеется.
Rakitin says that one can love humanity without God. Ракитин говорит, что можно любить человечество и без Бога.
Well, only a snivelling idiot can maintain that. I can't understand it. Ну это сморчок сопливый может только так утверждать, а я понять не могу.
Life's easy for Rakitin. Легко жить Ракитину:
'You'd better think about the extension of civic rights, or even of keeping down the price of meat. You will show your love for humanity more simply and directly by that, than by philosophy.' "Ты, - говорит он мне сегодня, - о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть о том, чтобы цена на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству любовь окажешь, чем философиями".
I answered him, Я ему на это и отмочил:
'Well, but you, without a God, are more likely to raise the price of meat, if it suits you, and make a rouble on every copeck.' "А ты, говорю, без Бога-то, сам еще на говядину цену набьешь, коль под руку попадет, и наколотишь рубль на копейку".
He lost his temper. Рассердился.
But after all, what is goodness? Answer me that, Alexey. Ибо что такое добродетель? - отвечай ты мне, Алексей.
Goodness is one thing with me and another with a Chinaman, so it's a relative thing. У меня одна добродетель, а у китайца другая -вещь, значит, относительная.
Or isn't it? Или нет?
Is it not relative? Или не относительная?
A treacherous question! Вопрос коварный!
You won't laugh if I tell you it's kept me awake two nights. Ты не засмеешься, если скажу, что я две ночи не спал от этого.
I only wonder now how people can live and think nothing about it. Я удивляюсь теперь только тому, как люди там живут и об этом ничего не думают.
Vanity! Суета!
Ivan has no God. У Ивана Бога нет.
He has an idea. У него идея.
It's beyond me. Не в моих размерах.
But he is silent. Но он молчит.
I believe he is a Freemason. Я думаю, он масон.
I asked him, but he is silent. Я его спрашивал - молчит.
I wanted to drink from the springs of his soul- he was silent. В роднике у него хотел водицы испить - молчит.
But once he did drop a word." Один только раз одно словечко сказал.
"What did he say?" Alyosha took it up quickly. - Что сказал? - поспешно поднял Алеша.
"I said to him, 'Then everything is lawful, if it is so?' -Я ему говорю: стало быть, все позволено, коли так?
He frowned. Он нахмурился:
'Fyodor Pavlovitch, our papa,' he said, 'was a pig, but his ideas were right enough.' "Федор Павлович, говорит, папенька наш, был поросенок, но мыслил он правильно".
That was what he dropped. Вот ведь что отмочил.
That was all he said. Только всего и сказал.
That was going one better than Rakitin." Это уже почище Ракитина.
"Yes," Alyosha assented bitterly. "When was he with you?" - Да, - горько подтвердил Алеша. - Когда он у тебя был?
"Of that later; now I must speak of something else. - Об этом после, теперь другое.
I have said nothing about Ivan to you before. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего.
I put it off to the last. Откладывал до конца.
When my business here is over and the verdict has been given, then I'll tell you something. I'll tell you everything. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу.
We've something tremendous on hand.... And you shall be my judge in it. Страшное тут дело одно... А ты будешь мне судья в этом деле.
But don't begin about that now; be silent. А теперь и не начинай об этом, теперь молчок.
You talk of to-morrow, of the trial; but, would you believe it, I know nothing about it." Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
"Have you talked to the counsel?" -Ты с этим адвокатом говорил?
"What's the use of the counsel? - Что адвокат!
I told him all about it. Я ему про все говорил.
He's a soft, city-bred rogue- a Bernard! Мягкая шельма, столичная. Бернар!
But he doesn't believe me- not a bit of it. Только не верит мне ни на сломанный грош.
Only imagine, he believes I did it. I see it. Верит, что я убил, вообрази себе, - уж я вижу.
'In that case,' I asked him, 'why have you come to defend me?' "Зачем же, спрашиваю, в таком случае вы меня защищать приехали?"
Hang them all! Наплевать на них.
They've got a doctor down, too, want to prove I'm mad. Тоже доктора выписали, сумасшедшим хотят меня показать.
I won't have that! Не позволю!
Katerina Ivanovna wants to do her 'duty' to the end, whatever the strain!" Mitya smiled bitterly. "The cat! Катерина Ивановна "свой долг" до конца исполнить хочет. С натуги! - Митя горько усмехнулся. - Кошка!
Hard-hearted creature! Жестокое сердце!
She knows that I said of her at Mokroe that she was a woman of 'great wrath.' А ведь она знает, что я про нее сказал тогда в Мокром, что она "великого гнева" женщина!
They repeated it. Передали.
Yes, the facts against me have grown numerous as the sands of the sea. Да, показания умножились, как песок морской!
Grigory sticks to his point. Григорий стоит на своем.
Grigory's honest, but a fool. Григорий честен, но дурак.
Many people are honest because they are fools: that's Rakitin's idea. Много людей честных благодаря тому, что дураки. Это - мысль Ракитина.
Grigory's my enemy. Григорий мне враг.
And there are some people who are better as foes than friends. Иного выгоднее иметь в числе врагов, чем друзей.
I mean Katerina Ivanovna. Говорю это про Катерину Ивановну.
I am afraid, oh, I am afraid she will tell how she bowed to the ground after that four thousand. Боюсь, ох боюсь, что она на суде расскажет про земной поклон после четырех-то тысяч пятисот!
She'll pay it back to the last farthing. До конца отплатит, последний кодрант.
I don't want her sacrifice; they'll put me to shame at the trial. Не хочу ее жертвы! Устыдят они меня на суде!
I wonder how I can stand it. Как-то вытерплю.
Go to her, Alyosha, ask her not to speak of that in the court, can't you? Сходи к ней, Алеша, попроси ее, чтобы не говорила этого на суде. Аль нельзя?
But damn it all, it doesn't matter! I shall get through somehow. Да черт, все равно, вытерплю!
I don't pity her. А ее не жаль.
It's her own doing. Сама желает.
She deserves what she gets. Поделом вору мука.
I shall have my own story to tell, Alexey." He smiled bitterly again. "Only... only Grusha, Grusha! Good Lord! Я, Алексей, свою речь скажу. - Он опять горько усмехнулся. - Только... только Груша-то, Груша-то, Господи!
Why should she have such suffering to bear?" he exclaimed suddenly, with tears. "Grusha's killing me; the thought of her's killing me, killing me. Она-то за что такую муку на себя теперь примет! -воскликнул он вдруг со слезами. - Убивает меня Груша, мысль о ней убивает меня, убивает!
She was with me just now..." Она давеча была у меня...
"She told me she was very much grieved by you to-day." - Она мне рассказывала. Она очень была сегодня тобою огорчена.
"I know. - Знаю.
Confound my temper! Черт меня дери за характер.
It was jealousy. Приревновал!
I was sorry, I kissed her as she was going. Отпуская раскаялся, целовал ее.
I didn't ask her forgiveness." Прощенья не попросил.
"Why didn't you?" exclaimed Alyosha. - Почему не попросил? - воскликнул Алеша.
Suddenly Mitya laughed almost mirthfully. Митя вдруг почти весело рассмеялся.
"God preserve you, my dear boy, from ever asking forgiveness for a fault from a woman you love. - Боже тебя сохрани, милого мальчика, когда-нибудь у любимой женщины за вину свою прощения просить!
From one you love especially, however greatly you may have been in fault. У любимой особенно, особенно, как бы ни был ты пред ней виноват!
For a woman- devil only knows what to make of a woman! I know something about them, anyway. Потому женщина - это, брат, черт знает что такое, уж в них-то я по крайней мере знаю толк!
But try acknowledging you are in fault to a woman. Say, 'I am sorry, forgive me,' and a shower of reproaches will follow! Ну попробуй пред ней сознаться в вине, "виноват, дескать, прости, извини": тут-то и пойдет град попреков!
Nothing will make her forgive you simply and directly, she'll humble you to the dust, bring forward things that have never happened, recall everything, forget nothing, add something of her own, and only then forgive you. Ни за что не простит прямо и просто, а унизит тебя до тряпки, вычитает, чего даже не было, все возьмет, ничего не забудет, своего прибавит, и тогда уж только простит.
And even the best, the best of them do it. И это еще лучшая, лучшая из них!
She'll scrape up all the scrapings and load them on your head. They are ready to flay you alive, I tell you, every one of them, all these angels without whom we cannot live! Последние поскребки выскребет и всё тебе на голову сложит - такая, я тебе скажу, живодерность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно!
I tell you plainly and openly, dear boy, every decent man ought to be under some woman's thumb. Видишь, голубчик, я откровенно и просто скажу: всякий порядочный человек должен быть под башмаком хоть у какой-нибудь женщины.
That's my conviction- not conviction, but feeling. Таково мое убеждение; не убеждение, а чувство.
A man ought to be magnanimous, and it's no disgrace to a man! Мужчина должен быть великодушен, и мужчину это не замарает.
No disgrace to a hero, not even a Caesar! Героя даже не замарает, Цезаря не замарает!
But don't ever beg her pardon all the same for anything. Ну, а прощения все-таки не проси, никогда и ни за что.
Remember that rule given you by your brother Mitya, who's come to ruin through women. Помни правило: преподал тебе его брат твой Митя, от женщин погибший.
No, I'd better make it up to Grusha somehow, without begging pardon. Нет, уж я лучше без прощения Г руше чем-нибудь заслужу.
I worship her, Alexey, worship her. Благоговею я пред ней, Алексей, благоговею!
Only she doesn't see it. No, she still thinks I don't love her enough. Не видит только она этого, нет, все ей мало любви.
And she tortures me, tortures me with her love. И томит она меня, любовью томит.
The past was nothing! Что прежде!
In the past it was only those infernal curves of hers that tortured me, but now I've taken all her soul into my soul and through her I've become a man myself. Прежде меня только изгибы инфернальные томили, а теперь я всю ее душу в свою душу принял и через нее сам человеком стал!
Will they marry us? Повенчают ли нас?
If they don't, I shall die of jealousy. А без того я умру от ревности.
I imagine something every day.... What did she say to you about me?" Так и снится что-нибудь каждый день... Что она тебе обо мне говорила?
Alyosha repeated all Grushenka had said to him that day. Алеша повторил все давешние речи Грушеньки.
Mitya listened, made him repeat things, and seemed pleased. Митя выслушал подробно, многое переспросил и остался доволен.
"Then she is not angry at my being jealous?" he exclaimed. "She is a regular woman! - Так не сердится, что ревную, - воскликнул он. -Прямо женщина!
'I've a fierce heart myself!' "У меня у самой жестокое сердце".
Ah, I love such fierce hearts, though I can't bear anyone's being jealous of me. I can't endure it. Ух, люблю таких, жестоких-то, хотя и не терплю, когда меня ревнуют, не терплю!
We shall fight. Драться будем.
But I shall love her, I shall love her infinitely. Но любить, - любить ее буду бесконечно.
Will they marry us? Повенчают ли нас?
Do they let convicts marry? Каторжных разве венчают?
That's the question. Вопрос.
And without her I can't exist..." А без нее я жить не могу...
Mitya walked frowning across the room. Митя нахмуренно прошелся по комнате.
It was almost dark. В комнате становилось почти темно.
He suddenly seemed terribly worried. Он вдруг стал страшно озабочен.
"So there's a secret, she says, a secret? -Так секрет, говорит, секрет?
We have got up a plot against her, and Katya is mixed up in it, she thinks. У меня, дескать, втроем против нее заговор, и "Катька", дескать, замешана.
No, my good Grushenka, that's not it. Нет, брат Грушенька, это не то.
You are very wide of the mark, in your foolish feminine way. Ты тут маху дала, своего глупенького женского маху!
Alyosha, darling, well, here goes! Алеша, голубчик, эх, куда ни шло!
I'll tell you our secret!" Открою я тебе наш секрет!
He looked round, went close up quickly to Alyosha, who was standing before him, and whispered to him with an air of mystery, though in reality no one could hear them: the old warder was dozing in the corner, and not a word could reach the ears of the soldiers on guard. Он оглянулся во все стороны, быстро вплоть подошел к стоявшему пред ним Алеше и зашептал ему с таинственным видом, хотя по-настоящему их никто не мог слышать: старик сторож дремал в углу на лавке, а до караульных солдат ни слова не долетало.
"I will tell you all our secret," Mitya whispered hurriedly. "I meant to tell you later, for how could I decide on anything without you? - Я тебе всю нашу тайну открою! - зашептал спеша Митя. - Хотел потом открыть, потому что без тебя разве могу на что решиться?
You are everything to me. Ты у меня все.
Though I say that Ivan is superior to us, you are my angel. Я хоть и говорю, что Иван над нами высший, но ты у меня херувим.
It's your decision will decide it. Только твое решение решит.
Perhaps it's you that is superior and not Ivan. Может, ты-то и есть высший человек, а не Иван.
You see, it's a question of conscience, question of the higher conscience- the secret is so important that I can't settle it myself, and I've put it off till I could speak to you. Видишь, тут дело совести, дело высшей совести -тайна столь важная, что я справиться сам не смогу и все отложил до тебя.
But anyway it's too early to decide now, for we must wait for the verdict. As soon as the verdict is given, you shall decide my fate. А все-таки теперь рано решать, потому надо ждать приговора: приговор выйдет, тогда ты и решишь судьбу.
Don't decide it now. I'll tell you now. You listen, but don't decide. Теперь не решай; я тебе сейчас скажу, ты услышишь, но не решай.
Stand and keep quiet. Стой и молчи.
I won't tell you everything. Я тебе не все открою.
I'll only tell you the idea, without details, and you keep quiet. Я тебе только идею скажу, без подробностей, а ты молчи.
Not a question, not a movement. You agree? Ни вопроса, ни движения, согласен?
But, goodness, what shall I do with your eyes? А впрочем, Господи, куда я дену глаза твои?
I'm afraid your eyes will tell me your decision, even if you don't speak. Боюсь, глаза твои скажут решение, хотя бы ты и молчал.
Oo! I'm afraid! Ух, боюсь!
Alyosha, listen! Ivan suggests my escaping. Алеша, слушай: брат Иван мне предлагает бежать.
I won't tell you the details: it's all been thought out: it can all be arranged. Подробностей не говорю: все предупреждено, все может устроиться.
Hush, don't decide. Молчи, не решай.
I should go to America with Grusha. В Америку с Грушей.
You know I can't live without Grusha! Ведь я без Груши жить не могу!
What if they won't let her follow me to Siberia? Ну как ее ко мне там не пустят?
Do they let convicts get married? Каторжных разве венчают?
Ivan thinks not. Брат Иван говорит, что нет.
And without Grusha what should I do there underground with a hammer? А без Груши что я там под землей с молотком-то?
I should only smash my skull with the hammer! Я себе только голову раздроблю этим молотком!
But, on the other hand, my conscience? А с другой стороны, совесть-то?
I should have run away from suffering. От страдания ведь убежал!
A sign has come, I reject the sign. I have a way of salvation and I turn my back on it. Было указание - отверг указание, был путь очищения - поворотил налево кругом.
Ivan says that in America, 'with the goodwill,' I can be of more use than underground. Иван говорит, что в Америке "при добрых наклонностях" можно больше пользы принести, чем под землей.
But what becomes of our hymn from underground? Ну, а гимн-то наш подземный где состоится?
What's America? America is vanity again! Америка что, Америка опять суета!
And there's a lot of swindling in America, too, I expect. Да и мошенничества тоже, я думаю, много в Америке-то.
I should have run away from crucifixion! От распятья убежал!
I tell you, you know, Alexey, because you are the only person who can understand this. There's no one else. It's folly, madness to others, all I've told you of the hymn. Потому ведь говорю тебе, Алексей, что ты один понять это можешь, а больше никто, для других это глупости, бред, вот все то, что я тебе про гимн говорил.
They'll say I'm out of my mind or a fool. Скажут, с ума сошел аль дурак.
I am not out of my mind and I am not a fool. А я не сошел с ума, да и не дурак.
Ivan understands about the hymn, too. He understands, only he doesn't answer- he doesn't speak. Понимает про гимн и Иван, ух понимает, только на это не отвечает, молчит.
He doesn't believe in the hymn. Гимну не верит.
Don't speak, don't speak. I see how you look! You have already decided. Не говори, не говори: я ведь вижу, как ты смотришь: ты уж решил!
Don't decide, spare me! I can't live without Grusha. Wait till after the trial!" Не решай, пощади меня, я без Груши жить не могу, подожди суда!
Mitya ended beside himself. Митя кончил как исступленный.
He held Alyosha with both hands on his shoulders, and his yearning, feverish eyes were fixed on his brother's. Он держал Алешу обеими руками за плечи и так и впился в его глаза своим жаждущим, воспаленным взглядом.
"They don't let convicts marry, do they?" he repeated for the third time in a supplicating voice. - Каторжных разве венчают? - повторил он в третий раз, молящим голосом.
Alyosha listened with extreme surprise and was deeply moved. Алеша слушал с чрезвычайным удивлением и глубоко был потрясен.
"Tell me one thing," he said. "Is Ivan very keen on it, and whose idea was it?" - Скажи мне одно, - проговорил он, - Иван очень настаивает, и кто это выдумал первый?
"His, his, and he is very keen on it. - Он, он выдумал, он настаивает!
He didn't come to see me at first, then he suddenly came a week ago and he began about it straight away. Он ко мне все не ходил и вдруг пришел неделю назад и прямо с этого начал.
He is awfully keen on it. Страшно настаивает.
He doesn't ask me, but orders me to escape. Не просит, а велит.
He doesn't doubt of my obeying him, though I showed him all my heart as I have to you, and told him about the hymn, too. В послушании не сомневается, хотя я ему все мое сердце, как тебе, вывернул и про гимн говорил.
He told me he'd arrange it; he's found out about everything. But of that later. Он мне рассказал, как и устроит, все сведения собрал, но это потом.
He's simply set on it. До истерики хочет.
It's all a matter of money: he'll pay ten thousand for escape and give me twenty thousand for America. And he says we can arrange a magnificent escape for ten thousand." Главное деньги: десять тысяч, говорит, тебе на побег, а двадцать тысяч на Америку, а на десять тысяч, говорит, мы великолепный побег устроим.
"And he told you on no account to tell me?" Alyosha asked again. - И мне отнюдь не велел передавать? -переспросил снова Алеша.
"To tell no one, and especially not you; on no account to tell you. - Отнюдь, никому, а главное, тебе: тебе ни за что!
He is afraid, no doubt, that you'll stand before me as my conscience. Боится, верно, что ты как совесть предо мной станешь.
Don't tell him I told you. Не говори ему, что я тебе передал.
Don't tell him, for anything." Ух, не говори!
"You are right," Alyosha pronounced; "it's impossible to decide anything before the trial is over. - Ты прав, - решил Алеша, - решить невозможно раньше приговора суда.
After the trial you'll decide of yourself. Then you'll find that new man in yourself and he will decide." После суда сам и решишь; тогда сам в себе нового человека найдешь, он и решит.
"A new man, or a Bernard who'll decide a la Bernard, for I believe I'm a contemptible Bernard myself," said Mitya, with a bitter grin. - Нового человека аль Бернара, тот и решит по-бернаровски! Потому, кажется, я и сам Бернар презренный! - горько осклабился Митя.
"But, brother, have you no hope then of being acquitted?" - Но неужели, неужели, брат, ты так уж совсем не надеешься оправдаться?
Mitya shrugged his shoulders nervously and shook his head. Митя судорожно вскинул вверх плечами и отрицательно покачал головой.
"Alyosha, darling, it's time you were going," he said, with a sudden haste. "There's the superintendent shouting in the yard. He'll be here directly. - Алеша, голубчик, тебе пора! - вдруг заспешил он. - Смотритель закричал на дворе, сейчас сюда будет.
We are late; it's irregular. Нам поздно, беспорядок.
Embrace me quickly. Kiss me! Sign me with the cross, darling, for the cross I have to bear to-morrow." Обними меня поскорей, поцелуй, перекрести меня, голубчик, перекрести на завтрашний крест...
They embraced and kissed. Они обнялись и поцеловались.
"Ivan," said Mitya suddenly, "suggests my escaping; but, of course, he believes I did it." - А Иван-то, - проговорил вдруг Митя, - бежать-то предложил, а сам ведь верит, что я убил!
A mournful smile came on to his lips. Грустная усмешка выдавилась на его губах.
"Have you asked him whether he believes it?" asked Alyosha. - Ты спрашивал его: верит он или нет? - спросил Алеша.
"No, I haven't. - Нет, не спрашивал.
I wanted to, but I couldn't. I hadn't the courage. Хотел спросить, да не смог, силы не хватило.
But I saw it from his eyes. Да все равно, я ведь по глазам вижу.
Well, good-bye!" Ну, прощай!
Once more they kissed hurriedly, and Alyosha was just going out, when Mitya suddenly called him back. Еще раз поцеловались наскоро, и Алеша уже было вышел, как вдруг Митя кликнул его опять:
"Stand facing me! That's right!" - Становись предо мной, вот так.
And again he seized Alyosha, putting both hands on his shoulders. И он опять крепко схватил Алешу обеими руками за плечи.
His face became suddenly quite pale, so that it was dreadfully apparent, even through the gathering darkness. Лицо его стало вдруг совсем бледно, так что почти в темноте это было страшно заметно.
His lips twitched, his eyes fastened upon Alyosha. Губы перекосились, взгляд впился в Алешу.
"Alyosha, tell me the whole truth, as you would before God. Do you believe I did it? - Алеша, говори мне полную правду, как пред Господом Богом: веришь ты, что я убил, или не веришь?
Do you, do you in yourself, believe it? Ты-то, сам-то ты, веришь или нет?
The whole truth, don't lie!" he cried desperately. Полную правду, не лги! - крикнул он ему исступленно.
Everything seemed heaving before Alyosha, and he felt something like a stab at his heart. Алешу как бы всего покачнуло, а в сердце его, он слышал это, как бы прошло что-то острое.
"Hush! What do you mean?" he faltered helplessly. -Полно, что ты...- пролепетал было он как потерянный.
"The whole truth, the whole, don't lie!" repeated Mitya. - Всю правду, всю, не лги! - повторил Митя.
"I've never for one instant believed that you were the murderer!" broke in a shaking voice from Alyosha's breast, and he raised his right hand in the air, as though calling God to witness his words. - Ни единой минуты не верил, что ты убийца, -вдруг вырвалось дрожащим голосом из груди Алеши, и он поднял правую руку вверх, как бы призывая Бога в свидетели своих слов.
Mitya's whole face was lighted up with bliss. Блаженство озарило мгновенно все лицо Мити.
"Thank you!" he articulated slowly, as though letting a sigh escape him after fainting. "Now you have given me new life. Would you believe it, till this moment I've been afraid to ask you, you, even you. - Спасибо тебе! - выговорил он протяжно, точно испуская вздох после обморока. - Теперь ты меня возродил... Веришь ли: до сих пор боялся спросить тебя, это тебя-то, тебя!
Well, go! Ну иди, иди!
You've given me strength for to-morrow. God bless you! Укрепил ты меня на завтра, благослови тебя Бог!
Come, go along! Love Ivan!" was Mitya's last word. Ну, ступай, люби Ивана! - вырвалось последним словом у Мити.
Alyosha went out in tears. Алеша вышел весь в слезах.
Such distrustfulness in Mitya, such lack of confidence even to him, to Alyosha- all this suddenly opened before Alyosha an unsuspected depth of hopeless grief and despair in the soul of his unhappy brother. Такая степень мнительности Мити, такая степень недоверия его даже к нему, к Алеше, - все это вдруг раскрыло пред Алешей такую бездну безвыходного горя и отчаяния в душе его несчастного брата, какой он и не подозревал прежде.
Intense, infinite compassion overwhelmed him instantly. Глубокое, бесконечное сострадание вдруг охватило и измучило его мгновенно.
There was a poignant ache in his torn heart. Пронзенное сердце его страшно болело.
"Love Ivan"- he suddenly recalled Mitya's words. "Люби Ивана!" - вспомнились ему вдруг сейчашние слова Мити.
And he was going to Ivan. Да он и шел к Ивану.
He badly wanted to see Ivan all day. Ему еще утром страшно надо было видеть Ивана.
He was as much worried about Ivan as about Mitya, and more than ever now. Не менее, как Митя, его мучил Иван, а теперь, после свидания с братом, более чем когда-нибудь.
Chapter 5. V
Not You, Not You! Не ты, не ты!
ON the way to Ivan he had to pass the house where Katerina Ivanovna was living. По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в котором квартировала Катерина Ивановна.
There was light in the windows. В окнах был свет.
He suddenly stopped and resolved to go in. Он вдруг остановился и решил войти.
He had not seen Katerina Ivanovna for more than a week. Катерину Ивановну он не видал уже более недели.
But now it struck him that Ivan might be with her, especially on the eve of the terrible day. Но ему теперь пришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такого дня.
Ringing, and mounting the staircase, which was dimly lighted by a Chinese lantern, he saw a man coming down, and as they met, he recognised him as his brother. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, он увидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата.
So he was just coming from Katerina Ivanovna. Тот, стало быть, выходил уже от Катерины Ивановны.
"Ah, it's only you," said Ivan dryly. "Well, good-bye! - Ах, это только ты, - сказал сухо Иван Федорович. - Ну, прощай.
You are going to her?" Ты к ней?
"Yes." -Да.
"I don't advise you to; she's upset and you'll upset her more." - Не советую, она "в волнении", и ты еще пуще ее расстроишь.
A door was instantly flung open above, and a voice cried suddenly: "No, no! Alexey Fyodorovitch, have you come from him?" - Нет, нет! - прокричал вдруг голос сверху из отворившейся мигом двери. - Алексей Федорович, вы от него?
"Yes, I have been with him." - Да, я был у него.
"Has he sent me any message? - Мне что-нибудь прислал сказать?
Come up, Alyosha, and you, Ivan Fyodorovitch, you must come back, you must. Войдите, Алеша, и вы, Иван Федорович, непременно, непременно воротитесь.
Do you hear?" Слы-ши-те!
There was such a peremptory note in Katya's voice that Ivan, after a moment's hesitation, made up his mind to go back with Alyosha. В голосе Кати зазвучала такая повелительная нотка, что Иван Федорович, помедлив одно мгновение, решился, однако же, подняться опять вместе с Алешей.
"She was listening," he murmured angrily to himself, but Alyosha heard it. - Подслушивала! - раздражительно прошептал он про себя, но Алеша расслышал.
"Excuse my keeping my greatcoat on," said Ivan, going into the drawing-room. "I won't sit down. - Позвольте мне остаться в пальто, - проговорил Иван Федорович, вступая в залу. - Я и не сяду.
I won't stay more than a minute." Я более одной минуты не останусь.
"Sit down, Alexey Fyodorovitch," said Katerina Ivanovna, though she remained standing. - Садитесь, Алексей Федорович, - проговорила Катерина Ивановна, сама оставаясь стоя.
She had changed very little during this time, but there was an ominous gleam in her dark eyes. Она изменилась мало за это время, но темные глаза ее сверкали зловещим огнем.
Alyosha remembered afterwards that she had struck him as particularly handsome at that moment. Алеша помнил потом, что она показалась ему чрезвычайно хороша собой в ту минуту.
"What did he ask you to tell me?" - Что ж он велел передать?
"Only one thing," said Alyosha, looking her straight in the face, "that you would spare yourself and say nothing at the trial of what" (he was a little confused) "...passed between you... at the time of your first acquaintance... in that town." - Только одно, - сказал Алеша, прямо смотря ей в лицо, - чтобы вы щадили себя и не показывали ничего на суде о том... - он несколько замялся, -что было между вами... во время самого первого вашего знакомства... в том городе...
"Ah! that I bowed down to the ground for that money!" She broke into a bitter laugh. "Why, is he afraid for me or for himself? - А, это про земной поклон за те деньги! -подхватила она, горько рассмеявшись. - Что ж, он за себя или за меня боится - а?
He asks me to spare- whom? Он сказал, чтоб я щадила - кого же?
Him or myself? Его иль себя?
Tell me, Alexey Fyodorovitch!" Говорите, Алексей Федорович.
Alyosha watched her intently, trying to understand her. Алеша всматривался пристально, стараясь понять ее.
"Both yourself and him," he answered softly. - И себя, и его, - проговорил он тихо.
"I am glad to hear it," she snapped out maliciously, and she suddenly blushed. "You don't know me yet, Alexey Fyodorovitch," she said menacingly. "And I don't know myself yet. - То-то, - как-то злобно отчеканила она и вдруг покраснела. - Вы не знаете еще меня, Алексей Федорович, - грозно сказала она, - да и я еще не знаю себя.
Perhaps you'll want to trample me under foot after my examination to-morrow." Может быть, вы захотите меня растоптать ногами после завтрашнего допроса.
"You will give your evidence honourably," said Alyosha; "that's all that's wanted." - Вы покажете честно, - сказал Алеша, - только этого и надо.
"Women are often dishonourable," she snarled. "Only an hour ago I was thinking I felt afraid to touch that monster... as though he were a reptile... but no, he is still a human being to me! - Женщина часто бесчестна, - проскрежетала она. - Я еще час тому думала, что мне страшно дотронуться до этого изверга... как до гада... и вот нет, он все еще для меня человек!
But did he do it? Да убил ли он?
Is he the murderer?" she cried, all of a sudden, hysterically, turning quickly to Ivan. Он ли убил? - воскликнула она вдруг истерически, быстро обращаясь к Ивану Федоровичу.
Alyosha saw at once that she had asked Ivan that question before, perhaps only a moment before he came in, and not for the first time, but for the hundredth, and that they had ended by quarrelling. Алеша мигом понял, что этот самый вопрос она уже задавала Ивану Федоровичу, может, всего за минуту пред его приходом, и не в первый раз, а в сотый, и что кончили они ссорой.
"I've been to see Smerdyakov.... It was you, you who persuaded me that he murdered his father. - Я была у Смердякова... Это ты, ты убедил меня, что он отцеубийца.
It's only you I believed" she continued, still addressing Ivan. Я только тебе и поверила! - продолжала она, все обращаясь к Ивану Федоровичу.
He gave her a sort of strained smile. Тот как бы с натуги усмехнулся.
Alyosha started at her tone. Алеша вздрогнул, услышав это ты.
He had not suspected such familiar intimacy between them. Он и подозревать не мог таких отношений.
"Well, that's enough, anyway," Ivan cut short the conversation. "I am going. - Ну, однако, довольно, - отрезал Иван. - Я пойду.
I'll come to-morrow." And turning at once, he walked out of the room and went straight downstairs. Приду завтра. - И тотчас же повернувшись, вышел из комнаты и прошел прямо на лестницу.
With an imperious gesture, Katerina Ivanovna seized Alyosha by both hands. Катерина Ивановна вдруг с каким-то повелительным жестом схватила Алешу за обе руки.
"Follow him! - Ступайте за ним!
Overtake him! Догоните его!
Don't leave him alone for a minute!" she said, in a hurried whisper. "He's mad! Не оставляйте его одного ни минуты, - быстро зашептала она. - Он помешанный.
Don't you know that he's mad? Вы не знаете, что он помешался?
He is in a fever, nervous fever. У него горячка, нервная горячка!
The doctor told me so. Go, run after him...." Мне доктор говорил, идите, бегите за ним...
Alyosha jumped up and ran after Ivan, who was not fifty paces ahead of him. Алеша вскочил и бросился за Иваном Федоровичем. Тот не успел отойти и пятидесяти шагов.
"What do you want?" He turned quickly on Alyosha, seeing that he was running after him. "She told you to catch me up, because I'm mad. - Чего тебе? - вдруг обернулся он к Алеше, видя, что тот его догоняет, - велела тебе бежать за мной, потому что я сумасшедший.
I know it all by heart," he added irritably. Знаю наизусть, - раздражительно прибавил он.
"She is mistaken, of course; but she is right that you are ill," said Alyosha. "I was looking at your face just now. You look very ill, Ivan." - Она, разумеется, ошибается, но она права, что ты болен, - сказал Алеша. - Я сейчас смотрел у ней на твое лицо; у тебя очень больное лицо, очень, Иван!
Ivan walked on without stopping. Иван шел не останавливаясь.
Alyosha followed him. Алеша за ним.
"And do you know, Alexey Fyodorovitch, how people do go out of their minds?" Ivan asked in a a voice suddenly quiet, without a trace of irritation, with a note of the simplest curiosity. - А ты знаешь, Алексей Федорович, как сходят с ума? - спросил Иван совсем вдруг тихим, совсем уже не раздражительным голосом, в котором внезапно послышалось самое простодушное любопытство.
"No, I don't. I suppose there are all kinds of insanity." - Нет, не знаю; полагаю, что много разных видов сумасшествия.
"And can one observe that one's going mad oneself?" - А над самим собой можно наблюдать, что сходишь с ума?
"I imagine one can't see oneself clearly in such circumstances," Alyosha answered with surprise. - Я думаю, нельзя ясно следить за собой в таком случае, - с удивлением отвечал Алеша.
Ivan paused for half a minute. Иван на полминутки примолк.
"If you want to talk to me, please change the subject," he said suddenly. - Если ты хочешь со мной о чем говорить, то перемени, пожалуйста, тему, - сказал он вдруг.
"Oh, while I think of it, I have a letter for you," said Alyosha timidly, and he took Lise's note from his pocket and held it out to Ivan. - А вот, чтобы не забыть, к тебе письмо, - робко проговорил Алеша и, вынув из кармана, протянул к нему письмо Лизы.
They were just under a lamp-post. Они как раз подошли к фонарю.
Ivan recognised the handwriting at once. Иван тотчас же узнал руку.
"Ah, from that little demon!" he laughed maliciously, and, without opening the envelope, he tore it into bits and threw it in the air. - А, это от того бесенка! - рассмеялся он злобно и, не распечатав конверта, вдруг разорвал его на несколько кусков и бросил на ветер.
The bits were scattered by the wind. Клочья разлетелись.
"She's not sixteen yet, I believe, and already offering herself," he said contemptuously, striding along the street again. - Шестнадцати лет еще нет, кажется, и уж предлагается! - презрительно проговорил он, опять зашагав по улице.
"How do you mean, offering herself?" exclaimed Alyosha. - Как предлагается? - воскликнул Алеша.
"As wanton women offer themselves, to be sure." - Известно, как развратные женщины предлагаются.
"How can you, Ivan, how can you?" Alyosha cried warmly, in a grieved voice. "She is a child; you are insulting a child! - Что ты, Иван, что ты? - горестно и горячо заступился Алеша. - Это ребенок, ты обижаешь ребенка!
She is ill; she is very ill, too. She is on the verge of insanity, too, perhaps.... I had hoped to hear something from you... that would save her." Она больна, она сама очень больна, она тоже, может быть, с ума сходит... Я не мог тебе не передать ее письма... Я, напротив, от тебя хотел что услышать... чтобы спасти ее.
"You'll hear nothing from me. - Нечего тебе от меня слышать.
If she is a child, I am not her nurse. Коль она ребенок, то я ей не нянька.
Be quiet, Alexey. Молчи, Алексей.
Don't go on about her. Не продолжай.
I am not even thinking about it." Я об этом даже не думаю.
They were silent again for a moment. Помолчали опять с минуту.
"She will be praying all night now to the Mother of God to show her how to act to-morrow at the trial," he said sharply and angrily again. - Она теперь всю ночь молить Божию Матерь будет, чтоб указала ей, как завтра на суде поступить, - резко и злобно заговорил он вдруг опять.
"You... you mean Katerina Ivanovna?" -Ты... ты об Катерине Ивановне?
"Yes. -Да.
Whether she's to save Mitya or ruin him. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться?
She'll pray for light from above. О том молить будет, чтоб озарило ее душу.
She can't make up her mind for herself, you see. She has not had time to decide yet. Сама еще, видите ли, не знает, приготовиться не успела.
She takes me for her nurse, too. She wants me to sing lullabies to her." Тоже меня за няньку принимает, хочет, чтоб я ее убаюкал!
"Katerina Ivanovna loves you, brother," said Alyosha sadly. - Катерина Ивановна любит тебя, брат, - с грустным чувством проговорил Алеша.
"Perhaps; but I am not very keen on her." - Может быть. Только я до нее не охотник.
"She is suffering. - Она страдает.
Why do you... sometimes say things to her that give her hope?" Alyosha went on, with timid reproach. "I know that you've given her hope. Forgive me for speaking to you like this," he added. Зачем же ты ей говоришь... иногда... такие слова, что она надеется? - с робким упреком продолжал Алеша, - ведь я знаю, что ты ей подавал надежду, прости, что я так говорю, - прибавил он.
"I can't behave to her as I ought- break off altogether and tell her so straight out," said Ivan, irritably. "I must wait till sentence is passed on the murderer. - Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямо сказать! - раздражительно произнес Иван. -Надо подождать, пока скажут приговор убийце.
If I break off with her now, she will avenge herself on me by ruining that scoundrel to-morrow at the trial, for she hates him and knows she hates him. Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубит этого негодяя на суде, потому что его ненавидит и знает, что ненавидит.
It's all a lie- lie upon lie! Тут все ложь, ложь на лжи!
As long as I don't break off with her, she goes on hoping, and she won't ruin that monster, knowing how I want to get him out of trouble. Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеется и не станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из беды.
If only that damned verdict would come!" И когда только придет этот проклятый приговор!
The words "murderer" and "monster" echoed painfully in Alyosha's heart. Слова "убийца" и "изверг" больно отозвались в сердце Алеши.
"But how can she ruin Mitya?" he asked, pondering on Ivan's words. "What evidence can she give that would ruin Mitya?" - Да чем таким она может погубить брата? -спросил он, вдумываясь в слова Ивана. - Что она может показать такого, что прямо могло бы сгубить Митю?
"You don't know that yet. -Ты этого еще не знаешь.
She's got a document in her hands, in Mitya's own writing, that proves conclusively that he did murder Fyodor Pavlovitch." У нее в руках один документ есть, собственноручный, Митенькин, математически доказывающий, что он убил Федора Павловича.
"That's impossible!" cried Alyosha. - Этого быть не может! - воскликнул Алеша.
"Why is it impossible? - Как не может?
I've read it myself." Я сам читал.
"There can't be such a document!" Alyosha repeated warmly. "There can't be, because he's not the murderer. - Такого документа быть не может! - с жаром повторил Алеша. - Не может быть, потому что убийца не он.
It's not he murdered father, not he!" Не он убил отца, не он!
Ivan suddenly stopped. Иван Федорович вдруг остановился.
"Who is the murderer then, according to you?" he asked, with apparent coldness. There was even a supercilious note in his voice. - Кто же убийца, по-вашему, - как-то холодно по-видимому спросил он, и какая-то даже высокомерная нотка прозвучала в тоне вопроса.
"You know who," Alyosha pronounced in a low, penetrating voice. - Ты сам знаешь кто, - тихо и проникновенно проговорил Алеша.
"Who? - Кто?
You mean the myth about that crazy idiot, the epileptic, Smerdyakov?" Эта басня-то об этом помешанном идиоте эпилептике? Об Смердякове?
Alyosha suddenly felt himself trembling all over. Алеша вдруг почувствовал, что весь дрожит.
"You know who," broke helplessly from him. - Ты сам знаешь кто, - бессильно вырвалось у него.
He could scarcely breathe. Он задыхался.
"Who? Who?" Ivan cried almost fiercely. - Да кто, кто? - уже почти свирепо вскричал Иван.
All his restraint suddenly vanished. Вся сдержанность вдруг исчезла.
"I only know one thing," Alyosha went on, still almost in a whisper, "it wasn't you killed father." - Я одно только знаю, - все так же почти шепотом проговорил Алеша. - Убил отца не ты.
"'Not you'! - "Не ты"!
What do you mean by 'not you'?" Ivan was thunderstruck. Что такое не ты? - остолбенел Иван.
"It was not you killed father, not you! Alyosha repeated firmly. - Не ты убил отца, не ты! - твердо повторил Алеша.
The silence lasted for half a minute. С полминуты длилось молчание.
"I know I didn't. Are you raving?" said Ivan, with a pale, distorted smile. - Да я и сам знаю, что не я, ты бредишь? - бледно и искривленно усмехнувшись, проговорил Иван.
His eyes were riveted on Alyosha. Он как бы впился глазами в Алешу.
They were standing again under a lamp-post. Оба опять стояли у фонаря.
"No, Ivan. You've told yourself several times that you are the murderer." - Нет, Иван, ты сам себе несколько раз говорил, что убийца ты.
"When did I say so? - Когда я говорил?..
I was in Moscow.... When have I said so?" Ivan faltered helplessly. Я в Москве был... Когда я говорил? - совсем потерянно пролепетал Иван.
"You've said so to yourself many times, when you've been alone during these two dreadful months," Alyosha went on softly and distinctly as before. - Ты говорил это себе много раз, когда оставался один в эти страшные два месяца, - по-прежнему тихо и раздельно продолжал Алеша.
Yet he was speaking now, as it were, not of himself, not of his own will, but obeying some irresistible command. "You have accused yourself and have confessed to yourself that you are the murderer and no one else. Но говорил он уже как бы вне себя, как бы не своею волей, повинуясь какому-то непреодолимому велению. - Ты обвинял себя и признавался себе, что убийца никто как ты.
But you didn't do it: you are mistaken: you are not the murderer. Do you hear? It was not you! Но убил не ты, ты ошибаешься, не ты убийца, слышишь меня, не ты!
God has sent me to tell you so." Меня Бог послал тебе это сказать.
They were both silent. Оба замолчали.
The silence lasted a whole long minute. Целую длинную минуту протянулось это молчание.
They were both standing still, gazing into each other's eyes. Оба стояли и все смотрели друг другу в глаза.
They were both pale. Оба были бледны.
Suddenly Ivan began trembling all over, and clutched Alyosha's shoulder. Вдруг Иван весь затрясся и крепко схватил Алешу за плечо.
"You've been in my room!" he whispered hoarsely. "You've been there at night, when he came.... Confess... have you seen him, have you seen him?" - Ты был у меня! - скрежущим шепотом проговорил он. - Ты был у меня ночью, когда он приходил... Признавайся... ты его видел, видел?
"Whom do you mean- Mitya?" Alyosha asked, bewildered. -Про кого ты говоришь... про Митю?- в недоумении спросил Алеша.
"Not him, damn the monster!" Ivan shouted, in a frenzy, "Do you know that he visits me? - Не про него, к черту изверга! - исступленно завопил Иван. - Разве ты знаешь, что он ко мне ходит?
How did you find out? Speak!" Как ты узнал, говори!
"Who is he? - Кто он?
I don't know whom you are talking about," Alyosha faltered, beginning to be alarmed. Я не знаю, про кого ты говоришь, - пролепетал Алеша уже в испуге.
"Yes, you do know. or how could you- ? It's impossible that you don't know." - Нет, ты знаешь... иначе как же бы ты... не может быть, чтобы ты не знал...
Suddenly he seemed to check himself. Но вдруг он как бы сдержал себя.
He stood still and seemed to reflect. Он стоял и как бы что-то обдумывал.
A strange grin contorted his lips. Странная усмешка кривила его губы.
"Brother," Alyosha began again, in a shaking voice, "I have said this to you, because you'll believe my word, I know that. - Брат, - дрожащим голосом начал опять Алеша, -я сказал тебе это потому, что ты моему слову поверишь, я знаю это.
I tell you once and for all, it's not you. Я тебе на всю жизнь это слово сказал: не ты!
You hear, once for all! Слышишь, на всю жизнь.
God has put it into my heart to say this to you, even though it may make you hate me from this hour." И это Бог положил мне на душу тебе это сказать, хотя бы ты с сего часа навсегда возненавидел меня...
But by now Ivan had apparently regained his self-control. Но Иван Федорович, по-видимому, совсем уже успел овладеть собой.
"Alexey Fyodorovitch," he said, with a cold smile, "I can't endure prophets and epileptics- messengers from God especially- and you know that only too well. - Алексей Федорович, - проговорил он с холодною усмешкой, - я пророков и эпилептиков не терплю; посланников Божиих особенно, вы это слишком знаете.
I break off all relations with you from this moment and probably for ever. С сей минуты я с вами разрываю и, кажется, навсегда.
I beg you to leave me at this turning. Прошу сей же час, на этом же перекрестке, меня оставить.
It's the way to your lodgings, too. Да вам и в квартиру по этому проулку дорога.
You'd better be particularly careful not to come to me to-day! Особенно поберегитесь заходить ко мне сегодня!
Do you hear?" Слышите?
He turned and walked on with a firm step, not looking back. Он повернулся и, твердо шагая, пошел прямо, не оборачиваясь.
"Brother," Alyosha called after him, "if anything happens to you to-day, turn to me before anyone!" - Брат, - крикнул ему вслед Алеша, - если что-нибудь сегодня с тобой случится, подумай прежде всего обо мне!..
But Ivan made no reply. Но Иван не ответил.
Alyosha stood under the lamp-post at the cross roads, till Ivan had vanished into the darkness. Алеша стоял на перекрестке у фонаря, пока Иван не скрылся совсем во мраке.
Then he turned and walked slowly homewards. Тогда он повернул и медленно направился к себе по переулку.
Both Alyosha and Ivan were living in lodgings; neither of them was willing to live in Fyodor Pavlovitch's empty house. И он, и Иван Федорович квартировали особо, на разных квартирах: ни один из них не захотел жить в опустевшем доме Федора Павловича.
Alyosha had a furnished room in the house of some working people. Ivan lived some distance from him. He had taken a roomy and fairly comfortable lodge attached to a fine house that belonged to a well-to-do lady, the widow of an official. Алеша нанимал меблированную комнату в семействе одних мещан; Иван же Федорович жил довольно от него далеко и занимал просторное и довольно комфортное помещение во флигеле одного хорошего дома, принадлежавшего одной небедной вдове чиновнице.
But his only attendant was a deaf and rheumatic old crone who went to bed at six o'clock every evening and got up at six in the morning. Но прислуживала ему в целом флигеле всего только одна древняя, совсем глухая старушонка, вся в ревматизмах, ложившаяся в шесть часов вечера и встававшая в шесть часов утра.
Ivan had become remarkably indifferent to his comforts of late, and very fond of being alone. Иван Федорович стал до странности в эти два месяца нетребователен и очень любил оставаться совсем один.
He did everything for himself in the one room he lived in, and rarely entered any of the other rooms in his abode. Даже комнату, которую занимал, он сам убирал, а в остальные комнаты своего помещения даже и заходил редко.
He reached the gate of the house and had his hand on the bell, when he suddenly stopped. Дойдя до ворот своего дома и уже взявшись за ручку звонка, он остановился.
He felt that he was trembling all over with anger. Он почувствовал, что весь еще дрожит злобною дрожью.
Suddenly he let go of the bell, turned back with a curse, and walked with rapid steps in the opposite direction. He walked a mile and a half to a tiny, slanting, wooden house, almost a hut, where Marya Kondratyevna, the neighbour who used to come to Fyodor Pavlovitch's kitchen for soup and to whom Smerdyakov had once sung his songs and played on the guitar, was now lodging. Вдруг он бросил звонок, плюнул, повернул назад и быстро пошел опять совсем на другой, противоположный конец города, версты за две от своей квартиры, в один крошечный, скосившийся бревенчатый домик, в котором квартировала Марья Кондратьевна, бывшая соседка Федора Павловича, приходившая к Федору Павловичу на кухню за супом и которой Смердяков пел тогда свои песни и играл на гитаре.
She had sold their little house, and was now living here with her mother. Smerdyakov, who was ill-almost dying-had been with them ever since Fyodor Pavlovitch's death. Прежний домик свой она продала и теперь проживала с матерью почти в избе, а больной, почти умирающий Смердяков, с самой смерти Федора Павловича поселился у них.
It was to him Ivan was going now, drawn by a sudden and irresistible prompting. Вот к нему-то и направился теперь Иван Федорович, влекомый одним внезапным и непобедимым соображением.
Chapter 6. VI
The First Interview with Smerdyakov Первое свидание со Смердяковым
THIS was the third time that Ivan had been to see Smerdyakov since his return from Moscow. Это уже в третий раз шел Иван Федорович говорить со Смердяковым по возвращении своем из Москвы.
The first time he had seen him and talked to him was on the first day of his arrival, then he had visited him once more, a fortnight later. В первый раз после катастрофы он видел его и говорил с ним сейчас же в первый день своего приезда, затем посетил его еще раз две недели спустя.
But his visits had ended with that second one, so that it was now over a month since he had seen him. And he had scarcely heard anything of him. Но после этого второго раза свидания свои со Смердяковым прекратил, так что теперь с лишком месяц, как он уже не видал его и почти ничего не слыхал о нем.
Ivan had only returned five days after his father's death, so that he was not present at the funeral, which took place the day before he came back. Воротился же тогда Иван Федорович из Москвы уже на пятый только день после смерти родителя, так что не застал и гроба его: погребение совершилось как раз накануне его приезда.
The cause of his delay was that Alyosha, not knowing his Moscow address, had to apply to Katerina Ivanovna to telegraph to him, and she, not knowing his address either, telegraphed to her sister and aunt, reckoning on Ivan's going to see them as soon as he arrived in Moscow. Причина замедления Ивана Федоровича заключалась в том, что Алеша, не зная в точности его московского адреса, прибегнул, для посылки телеграммы, к Катерине Ивановне, а та, тоже в неведении настоящего адреса, телеграфировала к своей сестре и тетке, рассчитывая, что Иван Федорович сейчас же по прибытии в Москву к ним зайдет.
But he did not go to them till four days after his arrival. When he got the telegram, he had, of course, set off post-haste to our town. Но он к ним зашел лишь на четвертый день по приезде и, прочтя телеграмму, тотчас же, конечно, сломя голову полетел к нам.
The first to meet him was Alyosha, and Ivan was greatly surprised to find that, in opposition to the general opinion of the town, he refused to entertain a suspicion against Mitya, and spoke openly of Smerdyakov as the murderer. У нас первого встретил Алешу, но, переговорив с ним, был очень изумлен, что тот даже и подозревать не хочет Митю, а прямо указывает на Смердякова как на убийцу, что было вразрез всем другим мнениям в нашем городе.
Later on, after seeing the police captain and the prosecutor, and hearing the details of the charge and the arrest, he was still more surprised at Alyosha, and ascribed his opinion only to his exaggerated brotherly feeling and sympathy with Mitya, of whom Alyosha, as Ivan knew, was very fond. Повидав затем исправника, прокурора, узнав подробности обвинения и ареста, он еще более удивился на Алешу и приписал его мнение лишь возбужденному до последней степени братскому чувству и состраданию его к Мите, которого Алеша, как и знал это Иван, очень любил.
By the way, let us say a word or two of Ivan's feeling to his brother Dmitri. He positively disliked him; at most, felt sometimes a compassion for him, and even that was mixed with great contempt, almost repugnance. Кстати, промолвим лишь два слова раз навсегда о чувствах Ивана к брату Дмитрию Федоровичу: он его решительно не любил и много-много что чувствовал к нему иногда сострадание, но и то смешанное с большим презрением, доходившим до гадливости.
Mitya's whole personality, even his appearance, was extremely unattractive to him. Митя весь, даже всею своею фигурой, был ему крайне несимпатичен.
Ivan looked with indignation on Katerina Ivanovna's love for his brother. На любовь к нему Катерины Ивановны Иван смотрел с негодованием.
Yet he went to see Mitya on the first day of his arrival, and that interview, far from shaking Ivan's belief in his guilt, positively strengthened it. С подсудимым Митей он, однако же, увиделся тоже в первый день своего прибытия, и это свидание не только не ослабило в нем убеждения в его виновности, а даже усилило его.
He found his brother agitated, nervously excited. Брата он нашел тогда в беспокойстве, в болезненном волнении.
Mitya had been talkative, but very absent-minded and incoherent. He used violent language, accused Smerdyakov, and was fearfully muddled. Митя был многоречив, но рассеян и раскидчив, говорил очень резко, обвинял Смердякова и страшно путался.
He talked principally about the three thousand roubles, which he said had been "stolen" from him by his father. Более всего говорил все про те же три тысячи, которые "украл" у него покойник.
"The money was mine, it was my money," Mitya kept repeating. "Even if I had stolen it, I should have had the right." "Деньги мои, они были мои, - твердил Митя, -если б я даже украл их, то был бы прав".
He hardly contested the evidence against him, and if he tried to turn a fact to his advantage, it was in an absurd and incoherent way. He hardly seemed to wish to defend himself to Ivan or anyone else. Quite the contrary, he was angry and proudly scornful of the charges against him; he was continually firing up and abusing everyone. Все улики, стоявшие против него, почти не оспаривал и если толковал факты в свою пользу, то опять-таки очень сбивчиво и нелепо - вообще как будто даже и не желая оправдываться вовсе пред Иваном или кем-нибудь, напротив, сердился, гордо пренебрегал обвинениями, бранился и кипятился.
He only laughed contemptuously at Grigory's evidence about the open door, and declared that it was "the devil that opened it." Над свидетельством Григория об отворенной двери лишь презрительно смеялся и уверял, что это "черт отворил".
But he could not bring forward any coherent explanation of the fact. Но никаких связных объяснений этому факту не мог представить.
He even succeeded in insulting Ivan during their first interview, telling him sharply that it was not for people who declared that "everything was lawful," to suspect and question him. Он даже успел оскорбить в это первое свидание Ивана Федоровича, резко сказав ему, что не тем его подозревать и допрашивать, которые сами утверждают, что "все позволено".
Altogether he was anything but friendly with Ivan on that occasion. Вообще на этот раз с Иваном Федоровичем был очень недружелюбен.
Immediately after that interview with Mitya, Ivan went for the first time to see Smerdyakov. Сейчас после этого свидания с Митей Иван Федорович и направился тогда к Смердякову.
In the railway train on his way from Moscow, he kept thinking of Smerdyakov and of his last conversation with him on the evening before he went away. Еще в вагоне, летя из Москвы, он все думал про Смердякова и про последний свой разговор с ним вечером накануне отъезда.
Many things seemed to him puzzling and suspicious. when he gave his evidence to the investigating lawyer Ivan said nothing, for the time, of that conversation. Многое смущало его, многое казалось подозрительным. Но, давая свои показания судебному следователю, Иван Федорович до времени умолчал о том разговоре.
He put that off till he had seen Smerdyakov, who was at that time in the hospital. Все отложил до свидания со Смердяковым. Тот находился тогда в городской больнице.
Doctor Herzenstube and Varvinsky, the doctor he met in the hospital, confidently asserted in reply to Ivan's persistent questions, that Smerdyakov's epileptic attack was unmistakably genuine, and were surprised indeed at Ivan asking whether he might not have been shamming on the day of the catastrophe. Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: "Не притворялся ли он в день катастрофы?"
They gave him to understand that the attack was an exceptional one, the fits persisting and recurring several times, so that the patient's life was positively in danger, and it was only now, after they had applied remedies, that they could assert with confidence that the patient would survive. "Though it might well be," added Doctor Herzenstube, "that his reason would be impaired for a considerable period, if not permanently." Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной останется в живых, хотя очень возможно (прибавил доктор Г ерценштубе), что рассудок его останется отчасти расстроен "если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время".
On Ivan's asking impatiently whether that meant that he was now mad, they told him that this was not yet the case, in the full sense of the word, but that certain abnormalities were perceptible. На нетерпеливый спрос Ивана Федоровича, что, "стало быть, он теперь сумасшедший?", ему ответили, что "этого в полном смысле еще нет, но что замечаются некоторые ненормальности".
Ivan decided to find out for himself what those abnormalities were. Иван Федорович положил сам узнать, какие это ненормальности.
At the hospital he was at once allowed to see the patient. В больнице его тотчас же допустили к свиданию.
Smerdyakov was lying on a truckle-bed in a separate ward. Смердяков находился в отдельном помещении и лежал на койке.
There was only one other bed in the room, and in it lay a tradesman of the town, swollen with dropsy, who was obviously almost dying; he could be no hindrance to their conversation. Тут же подле него была еще койка, которую занимал один расслабленный городской мещанин, весь распухший от водяной, видимо готовый завтра или послезавтра умереть; разговору он помешать не мог.
Smerdyakov grinned uncertainly on seeing Ivan, and for the first instant seemed nervous. Смердяков осклабился недоверчиво, завидев Ивана Федоровича, и в первое мгновение как будто даже сробел.
So at least Ivan fancied. Так по крайней мере мелькнуло у Ивана Федоровича.
But that was only momentary. For the rest of the time he was struck, on the contrary, by Smerdyakov's composure. Но это было лишь мгновение, напротив, во все остальное время Смердяков почти поразил его своим спокойствием.
From the first glance Ivan had no doubt that he was very ill. He was very weak; he spoke slowly, seeming to move his tongue with difficulty; he was much thinner and sallower.Throughout the interview, which lasted twenty minutes, he kept complaining of headache and of pain in all his limbs. С самого первого взгляда на него Иван Федорович несомненно убедился в полном и чрезвычайном болезненном его состоянии: он был очень слаб, говорил медленно и как бы с трудом ворочая языком; очень похудел и пожелтел. Во все минут двадцать свидания жаловался на головную боль и на лом во всех членах.
His thin emasculate face seemed to have become so tiny; his hair was ruffled, and his crest of curls in front stood up in a thin tuft. Скопческое, сухое лицо его стало как будто таким маленьким, височки были всклочены, вместо хохолка торчала вверх одна только тоненькая прядка волосиков.
But in the left eye, which was screwed up and seemed to be insinuating something, Smerdyakov showed himself unchanged. Но прищуренный и как бы на что-то намекающий левый глазок выдавал прежнего Смердякова.
"It's always worth while speaking to a clever man." Ivan was reminded of that at once. "С умным человеком и поговорить любопытно", -тотчас же вспомнилось Ивану Федоровичу.
He sat down on the stool at his feet. Он уселся у него в ногах на табурете.
Smerdyakov, with painful effort, shifted his position in bed, but he was not the first to speak. He remained dumb, and did not even look much interested. Смердяков со страданием пошевельнулся всем телом на постели, но не заговорил первый, молчал, да и глядел уже как бы не очень любопытно.
"Can you. talk to me?" asked Ivan. "I won't tire you much." - Можешь со мной говорить? - спросил Иван Федорович, - очень не утомлю.
"Certainly I can," mumbled Smerdyakov, in a faint voice. "Has your honour been back long?" he added patronisingly, as though encouraging a nervous visitor. - Очень могу-с, - промямлил Смердяков слабым голосом. - Давно приехать изволили? - прибавил он снисходительно, как бы поощряя сконфузившегося посетителя.
"I only arrived to-day.... To see the mess you are in here." -Да вот только сегодня... Кашу вашу здешнюю расхлебывать.
Smerdyakov sighed. Смердяков вздохнул.
"Why do you sigh? You knew of it all along," Ivan blurted out. - Чего вздыхаешь, ведь ты знал? - прямо брякнул Иван Федорович.
Smerdyakov was stolidly silent for a while. Смердяков солидно помолчал.
"How could I help knowing? - Как же это было не знать-с?
It was clear beforehand. Наперед ясно было.
But how could I tell it would turn out like that?" Только как же было и знать-с, что так поведут?
"What would turn out? - Что поведут?
Don't prevaricate! Ты не виляй!
You've foretold you'd have a fit; on the way down to the cellar, you know. Ведь вот ты же предсказал, что с тобой падучая будет тотчас, как в погреб полезешь?
You mentioned the very spot." Прямо так на погреб и указал.
"Have you said so at the examination yet?" Smerdyakov queried with composure. - Вы это уже в допросе показали? - спокойно полюбопытствовал Смердяков.
Ivan felt suddenly angry. Иван Федорович вдруг рассердился.
"No, I haven't yet, but I certainly shall. - Нет, еще не показал, но покажу непременно.
You must explain a great deal to me, my man; and let me tell you, I am not going to let you play with me!" Ты мне, брат, многое разъяснить сейчас должен, и знай, голубчик, что я с собою играть не позволю!
"Why should I play with you, when I put my whole trust in you, as in God Almighty?" said Smerdyakov, with the same composure, only for a moment closing his eyes. - А зачем бы мне такая игра-с, когда на вас все мое упование, единственно как на Г оспода Бога-с! - проговорил Смердяков, все так же совсем спокойно и только на минутку закрыв глазки.
"In the first place," began Ivan, "I know that epileptic fits can't be told beforehand. - Во-первых, - приступил Иван Федорович, - я знаю, что падучую нельзя наперед предсказать.
I've inquired; don't try and take me in. Я справлялся, ты не виляй.
You can't foretell the day and the hour. День и час нельзя предсказать.
How was it you told me the day and the hour beforehand, and about the cellar, too? Как же ты мне тогда предсказал и день и час, да еще и с погребом?
How could you tell that you would fall down the cellar stairs in a fit, if you didn't sham a fit on purpose?" Как ты мог наперед узнать, что провалишься именно в этот погреб в припадке, если не притворился в падучей нарочно?
"I had to go to the cellar anyway, several times a day, indeed," Smerdyakov drawled deliberately. "I fell from the garret just in the same way a year ago. - В погреб надлежало и без того идти-с, в день по нескольку даже раз-с, - не спеша протянул Смердяков. - Так точно год тому назад я с чердака полетел-с.
It's quite true you can't tell the day and hour of a fit beforehand, but you can always have a presentiment of it." Беспременно так, что падучую нельзя предсказать вперед днем и часом, но предчувствие всегда можно иметь.
"But you did foretell the day and the hour!" - А ты предсказал день и час!
"In regard to my epilepsy, sir, you had much better inquire of the doctors here. You can ask them whether it was a real fit or a sham; it's no use my saying any more about it." - Насчет моей болезни падучей-с осведомьтесь всего лучше, сударь, у докторов здешних: истинная ли была со мной али не истинная, а мне и говорить вам больше на сей предмет нечего.
"And the cellar? - А погреб?
How could you know beforehand of the cellar?" Погреб-то как ты предузнал?
"You don't seem able to get over that cellar! - Дался вам этот самый погреб!
As I was going down to the cellar, I was in terrible dread and doubt. What frightened me most was losing you and being left without defence in all the world. Я тогда, как в этот погреб полез, то в страхе был и в сумлении; потому больше в страхе, что был вас лишимшись и ни от кого уже защиты не ждал в целом мире.
So I went down into the cellar thinking, Лезу я тогда в этот самый погреб и думаю:
'Here, it'll come on directly, it'll strike me down directly, shall I fall?' And it was through this fear that I suddenly felt the spasm that always comes... and so I went flying. "Вот сейчас придет, вот она ударит, провалюсь али нет?", и от самого этого су мления вдруг схватила меня в горле эта самая неминучая спазма-с... ну и полетел.
All that and all my previous conversation with you at the gate the evening before, when I told you how frightened I was and spoke of the cellar, I told all that to Doctor Herzenstube and Nikolay Parfenovitch, the investigating lawyer, and it's all been written down in the protocol. Все это самое и весь разговор наш предыдущий с вами-с, накануне того дня вечером у ворот-с, как я вам тогда мой страх сообщил и про погреб-с, - все это я в подробности открыл господину доктору Г ерценштубе и следователю Николаю Парфеновичу, и все они в протокол записали-с.
And the doctor here, Mr. Varvinsky, maintained to all of them that it was just the thought of it brought it on, the apprehension that I might fall. А здешний доктор господин Варвинский так пред всеми ими особо настаивали, что так именно от думы оно и произошло, от самой то есть той мнительности, "что вот, дескать, упаду аль не упаду?"
It was just then that the fit seized me. А она тут и подхватила.
And so they've written it down, that it's just how it must have happened, simply from my fear." Так и записали-с, что беспременно этому так и надо было произойти, от единого то есть моего страху-с.
As he finished, Smerdyakov. drew a deep breath, as though exhausted. Проговорив это, Смердяков, как бы измученный утомлением, глубоко перевел дыхание.
"Then you have said all that in your evidence?" said Ivan, somewhat taken aback. - Так ты уж это объявлял в показании? - спросил несколько опешенный Иван Федорович.
He had meant to frighten him with the threat of repeating their conversation, and it appeared that Smerdyakov had already reported it all himself. Он именно хотел было пугнуть его тем, что объявит про их тогдашний разговор, а оказалось, что тот уж и сам все объявил.
"What have I to be afraid of? - Чего мне бояться?
Let them write down the whole truth," Smerdyakov pronounced firmly. Пускай всю правду истинную запишут, - твердо произнес Смердяков.
"And have you told them every word of our conversation at the gate?" - И про наш разговор с тобой у ворот все до слова рассказал?
"No, not to say every word." - Нет, не то чтобы все до слова-с.
"And did you tell them that you can sham fits, as you boasted then?" - А что представляться в падучей умеешь, как хвастался мне тогда, тоже сказал?
"No, I didn't tell them that either." - Нет, этого тоже не сказал-с.
"Tell me now, why did you send me then to Tchermashnya?" - Скажи ты мне теперь, для чего ты меня тогда в Чермашню посылал?
"I was afraid you'd go away to Moscow; Tchermashnya is nearer, anyway." - Боялся, что в Москву уедете, в Чермашню все же ближе-с.
"You are lying; you suggested my going away yourself; you told me to get out of the way of trouble." - Врешь, ты сам приглашал меня уехать: уезжайте, говорил, от греха долой!
"That was simply out of affection and my sincere devotion to you, foreseeing trouble in the house, to spare you. - Это я тогда по единому к вам дружеству и по сердечной моей преданности, предчувствуя в доме беду-с, вас жалеючи.
Only I wanted to spare myself even more. Только себя больше вашего сожалел-с.
That's why I told you to get out of harm's way, that you might understand that there would be trouble in the house, and would remain at home to protect your father." Потому и говорил: уезжайте от греха, чтобы вы поняли, что дома худо будет, и остались бы родителя защитить.
"You might have said it more directly, you blockhead!" Ivan suddenly fired up. - Так ты бы прямее сказал, дурак! - вспыхнул вдруг Иван Федорович.
"How could I have said it more directly then? - Как же бы я мог тогда прямее сказать-с?
It was simply my fear that made me speak, and you might have been angry, too. Один лишь страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться.
I might well have been apprehensive that Dmitri Fyodorovitch would make a scene and carry away that money, for he considered it as good as his own; but who could tell that it would end in a murder like this? Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот кто же знал, что таким убивством кончится?
I thought that he would only carry off the three thousand that lay under the master's mattress in the envelope, and you see, he's murdered him. Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с.
How could you guess it either, sir?" Где же и вам угадать было, сударь?
"But if you say yourself that it couldn't be guessed, how could I have guessed and stayed at home? - Так если сам говоришь, что нельзя было угадать, как же я мог догадаться и остаться?
You contradict yourself!" said Ivan, pondering. Что ты путаешь? - вдумываясь, проговорил Иван Федорович.
"You might have guessed from my sending you to Tchermashnya and not to Moscow." - А потому и могли догадаться, что я вас в Чермашню направляю вместо этой Москвы-с.
"How could I guess it from that?" - Да как тут догадаться!
Smerdyakov seemed much exhausted, and again he was silent for a minute. Смердяков казался очень утомленным и опять помолчал с минуту.
"You might have guessed from the fact of my asking you not to go to Moscow, but to Tchermashnya, that I wanted to have you nearer, for Moscow's a long way off, and Dmitri Fyodorovitch, knowing you are not far off, would not be so bold. - Тем самым-с догадаться могли-с, что коли я вас от Москвы в Чермашню отклоняю, то, значит, присутствия вашего здесь желаю ближайшего, потому что Москва далеко, а Дмитрий Федорович, знамши, что вы недалеко, не столь ободрены будут.
And if anything had happened, you might have come to protect me, too, for I warned you of Grigory Vassilyevitch's illness, and that I was afraid of having a fit. Да и меня могли в большей скорости, в случае чего, приехать и защитить, ибо сам я вам на болезнь Григория Васильича к тому же указывал, да и то, что падучей боюсь.
And when I explained those knocks to you, by means of which one could go in to the deceased, and that Dmitri Fyodorovitch knew them all through me, I thought that you would guess yourself that he would be sure to do something, and so wouldn't go to Tchermashnya even, but would stay." А объяснив вам про эти стуки, по которым к покойному можно было войти, и что они Дмитрию Федоровичу через меня все известны, думал, что вы уже сами тогда догадаетесь, что они что-нибудь непременно совершат, и не то что в Чермашню, а и вовсе останетесь.
"He talks very coherently," thought Ivan, "though he does mumble; what's the derangement of his faculties that Herzenstube talked of?" "Он очень связно говорит, - подумал Иван Федорович, - хоть и мямлит; про какое же Г ерценштубе говорил расстройство способностей?"
"You are cunning with me, damn you!" he exclaimed, getting angry. - Хитришь ты со мной, черт тебя дери! -воскликнул он, осердившись.
"But I thought at the time that you quite guessed," Smerdyakov parried with the simplest air. - А я, признаться, тогда подумал, что вы уж совсем догадались, - с самым простодушным видом отпарировал Смердяков.
"If I'd guessed, I should have stayed," cried Ivan. - Кабы догадался, так остался бы! - вскричал Иван Федорович, опять вспыхнув.
"Why, I thought that it was because you guessed, that you went away in such a hurry, only to get out of trouble, only to run away and save yourself in your fright." - Ну-с, а я-то думал, что вы, обо всем догадамшись, скорее как можно уезжаете лишь от греха одного, чтобы только убежать куда-нибудь, себя спасая от страху-с.
"You think that everyone is as great a coward as yourself?" -Ты думал, что все такие же трусы, как ты?
"Forgive me, I thought you were like me." - Простите-с, подумал, что и вы, как и я.
"Of course, I ought to have guessed," Ivan said in agitation; "and I did guess there was some mischief brewing on your part... only you are lying, you are lying again," he cried, suddenly recollecting. "Do you remember how you went up to the carriage and said to me, - Конечно, надо было догадаться, - волновался Иван, - да я и догадывался об чем-нибудь мерзком с твоей стороны... Только ты врешь, опять врешь, - вскричал он, вдруг припомнив. -Помнишь, как ты к тарантасу тогда подошел и мне сказал:
' It's always worth while speaking to a clever man'? "С умным человеком и поговорить любопытно".
So you were glad I went away, since you praised me?" Значит, рад был, что я уезжаю, коль похвалил?
Smerdyakov sighed again and again. Смердяков еще и еще раз вздохнул.
A trace of colour came into his face. В лице его как бы показалась краска.
"If I was pleased," he articulated rather breathlessly, "it was simply because you agreed not to go to Moscow, but to Tchermashnya. - Если был рад, - произнес он, несколько задыхаясь, - то тому единственно, что не в Москву, а в Чермашню согласились.
For it was nearer, anyway. Only when I said these words to you, it was not by way of praise, but of reproach. Потому все же ближе; а только я вам те самые слова не в похвалу тогда произнес, а в попрек-с.
You didn't understand it." Не разобрали вы этого-с.
"What reproach?" - В какой попрек?
"Why, that foreseeing such a calamity you deserted your own father, and would not protect us, for I might have been taken up any time for stealing that three thousand." - А то, что, предчувствуя такую беду, собственного родителя оставляете-с и нас защитить не хотите, потому что меня за эти три тысячи всегда могли притянуть, что я их украл-с.
"Damn you!" Ivan swore again. "Stay, did you tell the prosecutor and the investigating lawyer about those knocks?" - Черт тебя дери! - опять обругался Иван. - Стой: ты про знаки, про стуки эти, следователю и прокурору объявил?
"I told them everything just as it was." - Все как есть объявил-с.
Ivan wondered inwardly again. Иван Федорович опять про себя удивился.
"If I thought of anything then," he began again, "it was solely of some wickedness on your part. - Если я подумал тогда об чем, - начал он опять, -то это про мерзость какую-нибудь единственно с твоей стороны.
Dmitri might kill him, but that he would steal- I did not believe that then.... But I was prepared for any wickedness from you. Дмитрий мог убить, но что он украдет - я тогда не верил... А с твоей стороны всякой мерзости ждал.
You told me yourself you could sham a fit. What did you say that for?" Сам же ты мне сказал, что притворяться в падучей умеешь, для чего ты это сказал?
"It was just through my simplicity, and I never have shammed a fit on purpose in my life. And I only said so then to boast to you. - По единому моему простодушию. Да и никогда я в жизни не представлялся в падучей нарочно, а так только, чтоб похвалиться пред вами, сказал.
It was just foolishness. Одна глупость-с.
I liked you so much then, and was open-hearted with you." Полюбил я вас тогда очень и был с вами по всей простоте.
"My brother directly accuses you of the murder and theft." - Брат прямо тебя обвиняет, что ты убил и что ты украл.
"What else is left for him to do?" said Smerdyakov, with a bitter grin. "And who will believe him with all the proofs against him? - Да им что же больше остается? - горько осклабился Смердяков, - и кто же им поверит после всех тех улик?
Grigory Vassilyevitch saw the door open. What can he say after that? Дверь-то Григорий Васильевич отпертую видели-с, после этого как же-с.
But never mind him! Да что уж, Бог с ними!
He is trembling to save himself." Себя спасая, дрожат...
He slowly ceased speaking; then suddenly, as though on reflection, added: Он тихо помолчал и вдруг, как бы сообразив, прибавил:
"And look here again. He wants to throw it on me and make out that it is the work of my hands- I've heard that already. But as to my being clever at shamming a fit: should I have told you beforehand that I could sham one, if I really had had such a design against your father? - Ведь вот-с, опять это самое: они на меня свалить желают, что это моих рук дело-с, - это я уже слышал-с, - а вот хоть бы это самое, что я в падучей представляться мастер: ну сказал ли бы я вам наперед, что представляться умею, если б у меня в самом деле какой замысел тогда был на родителя вашего?
If I had been planning such a murder could I have been such a fool as to give such evidence against myself beforehand? And to his son, too! Upon my word! Коль такое убивство уж я замыслил, то можно ли быть столь дураком, чтобы вперед на себя такую улику сказать, да еще сыну родному, помилуйте-с?!
Is that likely? Похоже это на вероятие?
As if that could be; such a thing has never happened. Это, чтоб это могло быть-с, так, напротив, совсем никогда-с.
No one hears this talk of ours now, except Providence itself, and if you were to tell of it to the prosecutor and Nikolay Parfenovitch you might defend me completely by doing so, for who would be likely to be such a criminal, if he is so open-hearted beforehand? Вот теперь этого нашего с вами разговору никто не слышит, кроме самого этого Провидения-с, а если бы вы сообщили прокурору и Николаю Парфеновичу, так тем самым могли бы меня вконец защитить-с: ибо что за злодей за такой, коли заранее столь простодушен?
Anyone can see that." Все это рассудить очень могут.
"Well," and Ivan got up to cut short the conversation, struck by Smerdyakov's last argument. "I don't suspect you at all, and I think it's absurd, indeed, to suspect you. On the contrary, I am grateful to you for setting my mind at rest. - Слушай, - встал с места Иван Федорович, пораженный последним доводом Смердякова и прерывая разговор, - я тебя вовсе не подозреваю и даже считаю смешным обвинять... напротив, благодарен тебе, что ты меня успокоил.
Now I am going, but I'll come again. Теперь иду, но опять зайду.
Meanwhile, good-bye. Get well. Пока прощай, выздоравливай.
Is there anything you want?" Не нуждаешься ли в чем?
"I am very thankful for everything. - Во всем благодарен-с.
Marfa Ignatyevna does not forget me, and provides me anything I want, according to her kindness. Марфа Игнатьевна не забывает меня-с и во всем способствует, коли что мне надо, по прежней своей доброте.
Good people visit me every day." Ежедневно навещают добрые люди.
"Good-bye. - До свидания.
But I shan't say anything of your being able to sham a fit, and I don't advise you to, either," something made Ivan say suddenly. Я, впрочем, про то, что ты притвориться умеешь, не скажу... да и тебе советую не показывать, -проговорил вдруг почему-то Иван.
"I quite understand. - Оченно понимаю-с.
And if you don't speak of that, I shall say nothing of that conversation of ours at the gate." А коли вы этого не покажете, то и я-с всего нашего с вами разговору тогда у ворот не объявлю...
Then it happened that Ivan went out, and only when he had gone a dozen steps along the corridor, he suddenly felt that there was an insulting significance in Smerdyakov's last words. Тут случилось так, что Иван Федорович вдруг вышел и, только пройдя уже шагов десять по коридору, вдруг почувствовал, что в последней фразе Смердякова заключался какой-то обидный смысл.
He was almost on the point of turning back, but it was only a passing impulse, and muttering, Он хотел было уже вернуться, но это только мелькнуло, и, проговорив:
"Nonsense!" he went out of the hospital. "Глупости!" - он поскорее пошел из больницы.
His chief feeling was one of relief at the fact that it was not Smerdyakov, but Mitya, who had committed the murder, though he might have been expected to feel the opposite. Главное, он чувствовал, что действительно был успокоен, и именно тем обстоятельством, что виновен не Смердяков, а брат его Митя, хотя, казалось бы, должно было выйти напротив.
He did not want to analyse the reason for this feeling, and even felt a positive repugnance at prying into his sensations. Почему так было - он не хотел тогда разбирать, даже чувствовал отвращение копаться в своих ощущениях.
He felt as though he wanted to make haste to forget something. Ему поскорее хотелось как бы что-то забыть.
In the following days he became convinced of Mitya's guilt, as he got to know all the weight of evidence against him. Затем в следующие несколько дней он уже совсем убедился в виновности Мити, когда ближе и основательнее ознакомился со всеми удручавшими того уликами.
There was evidence of people of no importance, Fenya and her mother, for instance, but the effect of it was almost overpowering. Были показания самых ничтожных людей, но почти потрясающие, например Фени и ее матери.
As to Perhotin, the people at the tavern, and at Plotnikov's shop, as well as the witnesses at Mokroe, their evidence seemed conclusive. Про Перхотина, про трактир, про лавку Плотниковых, про свидетелей в Мокром и говорить было нечего.
It was the details that were so damning. Главное, удручали подробности.
The secret of the knocks impressed the lawyers almost as much as Grigory's evidence as to the open door. Известие о тайных "стуках" поразило следователя и прокурора почти в той же степени, как и показание Григория об отворенной двери.
Grigory's wife, Marfa, in answer to Ivan's questions, declared that Smerdyakov had been lying all night the other side of the partition wall, "He was not three paces from our bed," and that although she was a sound sleeper she waked several times and heard him moaning, Жена Григория, Марфа Игнатьевна, на спрос Ивана Федоровича, прямо заявила ему, что Смердяков всю ночь лежал у них за перегородкой, "трех шагов от нашей постели не было", и что хоть и спала она сама крепко, но много раз пробуждалась, слыша, как он тут стонет:
"He was moaning the whole time, moaning continually." "Все время стонал, беспрерывно стонал".
Talking to Herzenstube, and giving it as his opinion that Smerdyakov was not mad, but only rather weak, Ivan only evoked from the old man a subtle smile. Поговорив с Герценштубе и сообщив ему свое сомнение о том, что Смердяков вовсе не кажется ему помешанным, а только слабым, он только вызвал у старика тоненькую улыбочку.
"Do you know how he spends his time now?" he asked; "learning lists of French words by heart. He has an exercise-book under his pillow with the French words written out in Russian letters for him by someone, he he he!" "А вы знаете, чем он теперь особенно занимается? - спросил он Ивана Федоровича, -французские вокабулы наизусть учит; у него под подушкой тетрадка лежит и французские слова русскими буквами кем-то записаны, хе-хе-хе!"
Ivan ended by dismissing all doubts. Иван Федорович оставил наконец все сомнения.
He could not think of Dmitri without repulsion. О брате Дмитрии он уже и подумать не мог без омерзения.
Only one thing was strange, however. Alyosha persisted that Dmitri was not the murderer, and that "in all probability" Smerdyakov was. Одно было все-таки странно: что Алеша упорно продолжал стоять на том, что убил не Дмитрий, а "по всей вероятности" Смердяков.
Ivan always felt that Alyosha's opinion meant a great deal to him, and so he was astonished at it now. Иван всегда чувствовал, что мнение Алеши для него высоко, а потому теперь очень недоумевал на него.
Another thing that was strange was that Alyosha did not make any attempt to talk about Mitya with Ivan, that he never began on the subject and only answered his questions. Странно было и то, что Алеша не искал с ним разговоров о Мите и сам не начинал никогда, а лишь отвечал на вопросы Ивана.
This, too, struck Ivan particularly. Это тоже сильно заметил Иван Федорович.
But he was very much preoccupied at that time with something quite apart from that. On his return from Moscow, he abandoned himself hopelessly to his mad and consuming passion for Katerina Ivanovna. Впрочем, в то время он очень был развлечен одним совсем посторонним обстоятельством: приехав из Москвы, он в первые же дни весь и бесповоротно отдался пламенной и безумной страсти своей к Катерине Ивановне.
This is not the time to begin to speak of this new passion of Ivan's, which left its mark on all the rest of his life: this would furnish the subject for another novel, which I may perhaps never write. Здесь не место начинать об этой новой страсти Ивана Федоровича, отразившейся потом на всей его жизни: это все могло бы послужить канвой уже иного рассказа, другого романа, который и не знаю, предприму ли еще когда-нибудь.
But I cannot omit to mention here that when Ivan, on leaving Katerina Ivanovna with Alyosha, as I've related already, told him, Но все же не могу умолчать и теперь о том, что когда Иван Федорович, идя, как уже описал я, ночью с Алешей от Катерины Ивановны, сказал ему:
"I am not keen on her," it was an absolute lie: he loved her madly, though at times he hated her so that he might have murdered her. "Я-то до нее не охотник", - то страшно лгал в ту минуту: он безумно любил ее, хотя правда и то, что временами ненавидел ее до того, что мог даже убить.
Many causes helped to bring about this feeling. Shattered by what had happened with Mitya, she rushed on Ivan's return to meet him as her one salvation. Тут сходилось много причин: вся потрясенная событием с Митей, она бросилась к возвратившемуся к ней опять Ивану Федоровичу как бы к какому своему спасителю.
She was hurt, insulted and humiliated in her feelings. Она была обижена, оскорблена, унижена в своих чувствах.
And here the man had come back to her, who had loved her so ardently before (oh! she knew that very well), and whose heart and intellect she considered so superior to her own. И вот явился опять человек, который ее и прежде так любил, - о, она слишком это знала, - и которого ум и сердце она всегда ставила столь высоко над собой.
But the sternly virtuous girl did not abandon herself altogether to the man she loved, in spite of the Karamazov violence of his passions and the great fascination he had for her. Но строгая девушка не отдала себя в жертву всю, несмотря на весь карамазовский безудерж желаний своего влюбленного и на все обаяние его на нее.
She was continually tormented at the same time by remorse for having deserted Mitya, and in moments of discord and violent anger (and they were numerous) she told Ivan so plainly. В то же время мучилась беспрерывно раскаянием, что изменила Мите, и в грозные, ссорные минуты с Иваном (а их было много) прямо высказывала это ему.
This was what he had called to Alyosha "lies upon lies." Это-то и назвал он, говоря с Алешей, "ложью на лжи".
There was, of course, much that was false in it, and that angered Ivan more than anything.... But of all this later. Тут, конечно, было и в самом деле много лжи, и это всего более раздражало Ивана Федоровича... но все это потом.
He did, in fact, for a time almost forget Smerdyakov's existence, and yet, a fortnight after his first visit to him, he began to be haunted by the same strange thoughts as before. Словом, он на время почти забыл о Смердякове. И, однако, две недели спустя после первого к нему посещения начали его опять мучить все те же странные мысли, как и прежде.
It's enough to say that he was continually asking himself, why was it that on that last night in Fyodor Pavlovitch's house he had crept out on to the stairs like a thief and listened to hear what his father was doing below? Довольно сказать, что он беспрерывно стал себя спрашивать: для чего он тогда, в последнюю свою ночь, в доме Федора Павловича, пред отъездом своим, сходил тихонько, как вор, на лестницу и прислушивался, что делает внизу отец?
Why had he recalled that afterwards with repulsion? Why next morning, had he been suddenly so depressed on the journey? Why, as he reached Moscow, had he said to himself, Почему с отвращением вспоминал это потом, почему на другой день утром в дороге так вдруг затосковал, а въезжая в Москву, сказал себе:
"I am a scoundrel"? "Я подлец!"
And now he almost fancied that these tormenting thoughts would make him even forget Katerina Ivanovna, so completely did they take possession of him again. И вот теперь ему однажды подумалось, что из-за всех этих мучительных мыслей он, пожалуй, готов забыть даже и Катерину Ивановну, до того они сильно им вдруг опять овладели!
It was just after fancying this, that he met Alyosha in the street. Как раз, подумав это, он встретил Алешу на улице.
He stopped him at once, and put a question to him: Он тотчас остановил его и вдруг задал ему вопрос:
"Do you remember when Dmitri burst in after dinner and beat father, and afterwards I told you in the yard that I reserved 'the right to desire'?... Tell me, did you think then that I desired father's death or not?" - Помнишь ты, когда после обеда Дмитрий ворвался в дом и избил отца, и я потом сказал тебе на дворе, что "право желаний" оставляю за собой, - скажи, подумал ты тогда, что я желаю смерти отца, или нет?
"I did think so," answered Alyosha, softly. - Подумал, - тихо ответил Алеша.
"It was so, too; it was not a matter of guessing. - Оно, впрочем, так и было, тут и угадывать было нечего.
But didn't you fancy then that what I wished was just that one reptile should devour another'; that is, just that Dmitri should kill father, and as soon as possible... and that I myself was even prepared to help to bring that about?" Но не подумалось ли тебе тогда и то, что я именно желаю, чтоб "один гад съел другую гадину", то есть чтоб именно Дмитрий отца убил, да еще поскорее... и что и сам я поспособствовать даже не прочь?
Alyosha turned rather pale, and looked silently into his brother's face. Алеша слегка побледнел и молча смотрел в глаза брату.
"Speak!" cried Ivan, "I want above everything to know what you thought then. - Говори же! - воскликнул Иван. - Я изо всей силы хочу знать, что ты тогда подумал.
I want the truth, the truth!" He drew a deep breath, looking angrily at Alyosha before his answer came. Мне надо; правду, правду! - Он тяжело перевел дух, уже заранее с какою-то злобой смотря на Алешу.
"Forgive me, I did think that, too, at the time," whispered Alyosha, and he did not add one softening phrase. - Прости меня, я и это тогда подумал, - прошептал Алеша и замолчал, не прибавив ни одного "облегчающего обстоятельства".
"Thanks," snapped Ivan, and, leaving Alyosha, he went quickly on his way. - Спасибо! - отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел своею дорогой.
From that time Alyosha noticed that Ivan began obviously to avoid him and seemed even to have taken a dislike to him, so much so that Alyosha gave up going to see him. С тех пор Алеша заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал ходить к нему.
Immediately after that meeting with him, Ivan had not gone home, but went straight to Smerdyakov again. Но в ту минуту, сейчас после той с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять к Смердякову.
Chapter 7. VII
The Second Visit to Smerdyakov Второй визит к Смердякову
BY that time Smerdyakov had been discharged from the hospital. Смердяков к тому времени уже выписался из больницы.
Ivan knew his new lodging, the dilapidated little wooden house, divided in two by a passage, on one side of which lived Marya Kondratyevna and her mother, and on the other, Smerdyakov. Иван Федорович знал его новую квартиру: именно в этом перекосившемся бревенчатом маленьком домишке в две избы, разделенные сенями. В одной избе поместилась Марья Кондратьевна с матерью, а в другой Смердяков, особливо.
No one knew on what terms he lived with them, whether as a friend or as a lodger. Бог знает на каких основаниях он у них поселился: даром ли проживал или за деньги?
It was supposed afterwards that he had come to stay with them as Marya Kondratyevna's betrothed, and was living there for a time without paying for board or lodging. Впоследствии полагали, что поселился он у них в качестве жениха Марьи Кондратьевны и проживал пока даром.
Both mother and daughter had the greatest respect for him and looked upon him as greatly superior to themselves. И мать и дочь его очень уважали и смотрели на него как на высшего пред ними человека.
Ivan knocked, and, on the door being opened, went straight into the passage. By Marya Kondratyevna's directions he went straight to the better room on the left, occupied by Smerdyakov. Достучавшись, Иван Федорович вступил в сени и, по указанию Марьи Кондратьевны, прошел прямо налево в "белую избу", занимаемую Смердяковым.
There was a tiled stove in the room and it was extremely hot. В этой избе печь стояла изразцовая и была сильно натоплена.
The walls were gay with blue paper, which was a good deal used however, and in the cracks under it cockroaches swarmed in amazing numbers, so that there was a continual rustling from them. По стенам красовались голубые обои, правда все изодранные, а под ними в трещинах копошились тараканы-прусаки в страшном количестве, так что стоял неумолкаемый шорох.
The furniture was very scanty: two benches against each wall and two chairs by the table. Мебель была ничтожная: две скамьи по обеим стенам и два стула подле стола.
The table of plain wood was covered with a cloth with pink patterns on it. Стол же, хоть и просто деревянный, был накрыт, однако, скатертью с розовыми разводами.
There was a pot of geranium on each of the two little windows. На двух маленьких окошках помещалось на каждом по горшку с геранями.
In the corner there was a case of ikons. В углу киот с образами.
On the table stood a little copper samovar with many dents in it, and a tray with two cups. На столе стоял небольшой, сильно помятый медный самоварчик и поднос с двумя чашками.
But Smerdyakov had finished tea and the samovar was out. He was sitting at the table on a bench. He was looking at an exercise-book and slowly writing with a pen. Но чай Смердяков уже отпил, и самовар погас... Сам он сидел за столом на лавке и, смотря в тетрадь, что-то чертил пером.
There was a bottle of ink by him and a flat iron candlestick, but with a composite candle. Пузырек с чернилами находился подле, равно как и чугунный низенький подсвечник со стеариновою, впрочем, свечкой.
Ivan saw at once from Smerdyakov's face that he had completely recovered from his illness. Иван Федорович тотчас заключил по лицу Смердякова, что оправился он от болезни вполне.
His face was fresher, fuller, his hair stood up jauntily in front, and was plastered down at the sides. Лицо его было свежее, полнее, хохолок взбит, височки примазаны.
He was sitting in a parti-coloured, wadded dressing-gown, rather dirty and frayed, however. Сидел он в пестром ватном халате, очень, однако, затасканном и порядочно истрепанном.
He had spectacles on his nose, which Ivan had never seen him wearing before. На носу его были очки, которых Иван Федорович не видывал у него прежде.
This trifling circumstance suddenly redoubled Ivan's anger: Это пустейшее обстоятельство вдруг как бы вдвое даже озлило Ивана Федоровича:
"A creature like that and wearing spectacles!" "Этакая тварь, да еще в очках!"
Smerdyakov slowly raised his head and looked intently at his visitor through his spectacles; then he slowly took them off and rose from the bench, but by no means respectfully, almost lazily, doing the least possible required by common civility. Смердяков медленно поднял голову и пристально посмотрел в очки на вошедшего; затем тихо их снял и сам приподнялся на лавке, но как-то совсем не столь почтительно, как-то даже лениво, единственно чтобы соблюсти только лишь самую необходимейшую учтивость, без которой уже нельзя почти обойтись.
All this struck Ivan instantly; he took it all in and noted it at once- most of all the look in Smerdyakov's eyes, positively malicious, churlish and haughty. "What do you want to intrude for?" it seemed to say; "we settled everything then; why have you come again?" Все это мигом мелькнуло Ивану, и все это он сразу обхватил и заметил, а главное - взгляд Смердякова, решительно злобный, неприветливый и даже надменный: "чего, дескать, шляешься, обо всем ведь тогда сговорились, зачем же опять пришел?"
Ivan could scarcely control himself. Иван Федорович едва сдержал себя:
"It's hot here," he said, still standing, and unbuttoned his overcoat. - Жарко у тебя, - сказал он, еще стоя, и расстегнул пальто.
"Take off your coat," Smerdyakov conceded. - Снимите-с, - позволил Смердяков.
Ivan took off his coat and threw it on a bench with trembling hands. He took a chair, moved it quickly to the table and sat down. Иван Федорович снял пальто и бросил его на лавку, дрожащими руками взял стул, быстро придвинул его к столу и сел.
Smerdyakov managed to sit down on his bench before him. Смердяков успел опуститься на свою лавку раньше его.
"To begin with, are we alone?" Ivan asked sternly and impulsively. "Can they overhear us in there?" - Во-первых, одни ли мы? - строго и стремительно спросил Иван Федорович. - Не услышат нас оттуда?
"No one can hear anything. - Никто ничего не услышит-с.
You've seen for yourself: there's a passage." Сами видели: сени.
"Listen, my good fellow; what was that you babbled, as I was leaving the hospital, that if I said nothing about your faculty of shamming fits, you wouldn't tell the investigating lawyer all our conversation at the gate? - Слушай, голубчик: что ты такое тогда сморозил, когда я уходил от тебя из больницы, что если я промолчу о том, что ты мастер представляться в падучей, то и ты-де не объявишь всего следователю о нашем разговоре с тобой у ворот?
What do you mean by all? Что это такое всего?
What could you mean by it? Что ты мог тогда разуметь?
Were you threatening me? Угрожал ты мне, что ли?
Have I entered into some sort of compact with you? Do you suppose I am afraid of you?" Что я в союз, что ли, в какой с тобою вступал, боюсь тебя, что ли?
Ivan said this in a perfect fury, giving him to understand with obvious intention that he scorned any subterfuge or indirectness and meant to show his cards. Иван Федорович проговорил это совсем в ярости, видимо и нарочно давая знать, что презирает всякий обиняк и всякий подход и играет в открытую.
Smerdyakov's eyes gleamed resentfully, his left eye winked, and he at once gave his answer, with his habitual composure and deliberation. Глаза Смердякова злобно сверкнули, левый глазок замигал, и он тотчас же, хотя по обычаю своему сдержанно и мерно, дал и свой ответ:
"You want to have everything above-board; very well, you shall have it," he seemed to say. "Хочешь, дескать, начистоту, так вот тебе и эта самая чистота".
"This is what I meant then, and this is why I said that, that you, knowing beforehand of this murder of your own parent, left him to his fate, and that people mightn't after that conclude any evil about your feelings and perhaps of something else, too- that's what I promised not to tell the authorities." - А то самое я тогда разумел и для того я тогда это произносил, что вы, знамши наперед про это убивство родного родителя вашего, в жертву его тогда оставили, и чтобы не заключили после сего люди чего дурного об ваших чувствах, а может, и об чем ином прочем, - вот что тогда обещался я начальству не объявлять.
Though Smerdyakov spoke without haste and obviously controlling himself, yet there was something in his voice, determined and emphatic, resentful and insolently defiant. Проговорил Смердяков хоть и не спеша и обладая собою по-видимому, но уж в голосе его даже послышалось нечто твердое и настойчивое, злобное и нагло-вызывающее.
He stared impudently at Ivan. A mist passed before Ivan's eyes for the first moment. Дерзко уставился он в Ивана Федоровича, а у того в первую минуту даже в глазах зарябило:
"How? -Как?
What? Что?
Are you out of your mind?" Да ты в уме али нет?
"I'm perfectly in possession of all my faculties." - Совершенно в полном своем уме-с.
"Do you suppose I knew of the murder?" Ivan cried at last, and he brought his fist violently on the table. "What do you mean by 'something else, too'? Speak, scoundrel!" - Да разве я знал тогда про убийство? - вскричал наконец Иван Федорович и крепко стукнул кулаком по столу. - Что значит: "об чем ином прочем"?- говори, подлец!
Smerdyakov was silent and still scanned Ivan with the same insolent stare. Смердяков молчал и все тем же наглым взглядом продолжал осматривать Ивана Федоровича.
"Speak, you stinking rogue, what is that 'something else, too'?" -Говори, смердящая шельма, об чем "ином прочем"? - завопил тот.
"The 'something else' I meant was that you probably, too, were very desirous of your parent's death." - А об том "ином прочем" я сею минутой разумел, что вы, пожалуй, и сами очень желали тогда смерти родителя вашего.
Ivan jumped up and struck him with all his might on the shoulder, so that he fell back against the wall. Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком в плечо, так что тот откачнулся к стене.
In an instant his face was bathed in tears. Saying, В один миг все лицо его облилось слезами, и, проговорив:
"It's a shame, sir, to strike a sick man," he dried his eyes with a very dirty blue check handkerchief and sank into quiet weeping. "Стыдно, сударь, слабого человека бить!", он вдруг закрыл глаза своим бумажным с синими клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился в тихий слезный плач.
A minute passed. Прошло с минуту.
"That's enough! - Довольно!
Leave off," Ivan said peremptorily, sitting down again. "Don't put me out of all patience." Перестань! - повелительно сказал наконец Иван Федорович, садясь опять на стул. - Не выводи меня из последнего терпения.
Smerdyakov took the rag from his eyes. Смердяков отнял от глаз свою тряпочку.
Every line of his puckered face reflected the insult he had just received. Всякая черточка его сморщенного лица выражала только что перенесенную обиду.
"So you thought then, you scoundrel, that together with Dmitri I meant to kill my father?" - Так ты, подлец, подумал тогда, что я заодно с Дмитрием хочу отца убить?
"I didn't know what thoughts were in your mind then," said Smerdyakov resentfully; "and so I stopped you then at the gate to sound you on that very point." - Мыслей ваших тогдашних не знал-с, - обиженно проговорил Смердяков, - а потому и остановил вас тогда, как вы входили в ворота, чтобы вас на этом самом пункте испытать-с.
"To sound what, what?" - Что испытать? Что?
"Why, that very circumstance, whether you wanted your father to be murdered or not." - А вот именно это самое обстоятельство: хочется иль не хочется вам, чтобы ваш родитель был поскорее убит?
What infuriated Ivan more than anything was the aggressive, insolent tone to which Smerdyakov persistently adhered. Всего более возмущал Ивана Федоровича этот настойчивый наглый тон, от которого упорно не хотел отступить Смердяков.
"It was you murdered him?" he cried suddenly. - Это ты его убил! - воскликнул он вдруг.
Smerdyakov smiled contemptuously. Смердяков презрительно усмехнулся.
"You know of yourself, for a fact, that it wasn't I murdered him. - Что не я убил, это вы знаете сами доподлинно.
And I should have thought that there was no need for a sensible man to speak of it again." И думал я, что умному человеку и говорить о сем больше нечего.
"But why, why had you such a suspicion about me at the time?" - Но почему, почему у тебя явилось тогда такое на меня подозрение?
"As you know already, it was simply from fear. - Как уж известно вам, от единого страху-с.
For I was in such a position, shaking with fear, that I suspected everyone. Ибо в таком был тогда положении, что, в страхе сотрясаясь, всех подозревал.
I resolved to sound you, too, for I thought if you wanted the same as your brother, then the business was as good as settled and I should be crushed like a fly, too." Вас тоже положил испытать-с, ибо если и вы, думаю, того же самого желаете, что и братец ваш, то и конец тогда всякому этому делу, а сам пропаду заодно, как муха.
"Look here, you didn't say that a fortnight ago." - Слушай, ты две недели назад не то говорил.
"I meant the same when I talked to you in the hospital, only I thought you'd understand without wasting words, and that being such a sensible man you wouldn't care to talk of it openly." - То же самое и в больнице, говоря с вами, разумел, а только полагал, что вы и без лишних слов поймете и прямого разговора не желаете сами, как самый умный человек-с.
"What next! - Ишь ведь!
Come answer, answer, I insist: what was it... what could I have done to put such a degrading suspicion into your mean soul?" Но отвечай, отвечай, я настаиваю: с чего именно, чем именно я мог вселить тогда в твою подлую душу такое низкое для меня подозрение?
"As for the murder, you couldn't have done that and didn't want to, but as for wanting someone else to do it, that was just what you did want." - Чтоб убить - это вы сами ни за что не могли-с, да и не хотели, а чтобы хотеть, чтобы другой кто убил, это вы хотели.
"And how coolly, how coolly he speakst But why should I have wanted it; what grounds had I for wanting it?" - И как спокойно, как спокойно ведь говорит! Да с чего мне хотеть, на кой ляд мне было хотеть?
"What grounds had you? - Как это так на кой ляд-с?
What about the inheritance?" said Smerdyakov sarcastically, and, as it were, vindictively. "Why, after your parent's death there was at least forty thousand to come to each of you, and very likely more, but if Fyodor Pavlovitch got married then to that lady, Agrafena Alexandrovna, she would have had all his capital made over to her directly after the wedding, for she's plenty of sense, so that your parent would not have left you two roubles between the three of you. А наследство-то-с? - ядовито и как-то даже отмстительно подхватил Смердяков. - Ведь вам тогда после родителя вашего на каждого из трех братцев без малого по сорока тысяч могло прийтись, а может, и того больше-с, а женись тогда Федор Павлович на этой самой госпоже-с, Аграфене Александровне, так уж та весь бы капитал тотчас же после венца на себя перевела, ибо они очень не глупые-с, так что вам всем троим братцам и двух рублей не досталось бы после родителя.
And were they far from a wedding, either? А много ль тогда до венца-то оставалось?
Not a hair's-breadth: that lady had only to lift her little finger and he would have run after her to church, with his tongue out." Один волосок-с: стоило этой барыне вот так только мизинчиком пред ними сделать, и они бы тотчас в церковь за ними высуня язык побежали.
Ivan restrained himself with painful effort. Иван Федорович со страданием сдержал себя.
"Very good," he commented at last. "You see, I haven't jumped up, I haven't knocked you down, I haven't killed you. - Хорошо, - проговорил он наконец, - ты видишь, я не вскочил, не избил тебя, не убил тебя.
Speak on. So, according to you, I had fixed on Dmitri to do it; I was reckoning on him?" Говори дальше: стало быть, я, по-твоему, брата Дмитрия к тому и предназначал, на него и рассчитывал?
"How could you help reckoning on him? If he killed him, then he would lose all the rights of a nobleman, his rank and property, and would go off to exile; so his share of the inheritance would come to you and your brother Alexey Fyodorovitch in equal parts; so you'd each have not forty, but sixty thousand each. - Как же вам на них не рассчитывать было-с; ведь убей они, то тогда всех прав дворянства лишатся, чинов и имущества, и в ссылку пойдут-с. Так ведь тогда ихняя часть-с после родителя вам с братцем Алексеем Федоровичем останется, поровну-с, значит, уже не по сороку, а по шестидесяти тысяч вам пришлось бы каждому-с.
There's not a doubt you did reckon on Dmitri Fyodorovitch." Это вы на Дмитрия Федоровича беспременно тогда рассчитывали!
"What I put up with from you! - Ну терплю же я от тебя!
Listen, scoundrel, if I had reckoned on anyone then, it would have been on you, not on Dmitri, and I swear I did expect some wickedness from you... at the time.... I remember my impression! Слушай, негодяй: если б я и рассчитывал тогда на кого-нибудь, так уж конечно бы на тебя, а не на Дмитрия, и, клянусь, предчувствовал даже от тебя какой-нибудь мерзости... тогда... я помню мое впечатление!
"I thought, too, for a minute, at the time, that you were reckoning on me as well," said Smerdyakov, with a sarcastic grin. " So that it was just by that more than anything you showed me what was in your mind. For if you had a foreboding about me and yet went away, you as good as said to me, 'You can murder my parent, I won't hinder you!"' - И я тоже подумал тогда, минутку одну, что и на меня тоже рассчитываете, - насмешливо осклабился Смердяков, - так что тем самым еще более тогда себя предо мной обличили, ибо если предчувствовали на меня и в то же самое время уезжали, значит, мне тем самым точно как бы сказали: это ты можешь убить родителя, а я не препятствую.
"You scoundrel! - Подлец!
So that's how you understood it!" Ты так понял!
"It was all that going to Tchermashnya. - А все чрез эту самую Чермашню-с.
Why! Помилосердуйте!
You were meaning to go to Moscow and refused all your father's entreaties to go to Tchermashnya- and simply at a foolish word from me you consented at once! Собираетесь в Москву и на все просьбы родителя ехать в Чермашню отказались-с! И по одному только глупому моему слову вдруг согласились-с!
What reason had you to consent to Tchermashnya? И на что вам было тогда соглашаться на эту Чермашню?
Since you went to Tchermashnya with no reason, simply at my word, it shows that you must have expected something from me." Коли не в Москву, а поехали в Чермашню без причины, по единому моему слову, то, стало быть, чего-либо от меня ожидали.
No, I swear I didn't!" shouted Ivan, grinding his teeth. - Нет, клянусь, нет! - завопил, скрежеща зубами, Иван.
"You didn't? - Как же это нет-с?
Then you ought, as your father's son, to have had me taken to the lock-up and thrashed at once for my words then... or at least, to have given me a punch in the face on the spot, but you were not a bit angry, if you please, and at once in a friendly way acted on my foolish word and went away, which was utterly absurd, for you ought to have stayed to save your parent's life. How could I help drawing my conclusions?" Следовало, напротив, за такие мои тогдашние слова вам, сыну родителя вашего, меня первым делом в часть представить и выдрать-с... по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по моему весьма глупому слову-с и едете, что было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало оставаться, чтобы хранить жизнь родителя... Как же мне было не заключить?
Ivan sat scowling, both his fists convulsively pressed on his knees. Иван сидел насупившись, конвульсивно опершись обоими кулаками в свои колена.
"Yes, I am sorry I didn't punch you in the face," he said with a bitter smile. "I couldn't have taken you to the lock-up just then. Who would have believed me and what charge could I bring against you? But the punch in the face... oh, I'm sorry I didn't think of it. Though blows are forbidden, I should have pounded your ugly face to a jelly." - Да, жаль, что не отколотил тебя по мордасам, -горько усмехнулся он. - В часть тогда тебя тащить нельзя было: кто ж бы мне поверил и на что я мог указать, ну а по мордасам... ух, жаль не догадался; хоть и запрещены мордасы, а сделал бы я из твоей хари кашу.
Smerdyakov looked at him almost with relish. Смердяков почти с наслаждением смотрел на него.
"In the ordinary occasions of life," he said in the same complacent and sententious tone in which he had taunted Grigory and argued with him about religion at Fyodor Pavlovitch's table, "in the ordinary occasions of life, blows on the face are forbidden nowadays by law, and people have given them up, but in exceptional occasions of life people still fly to blows, not only among us but all over the world, be it even the fullest republic of France, just as in the time of Adam and Eve, and they never will leave off, but you, even in an exceptional case, did not dare." - В обыкновенных случаях жизни, - проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, - в обыкновенных случаях жизни мордасы ноне действительно запрещены по закону, и все перестали бить-с, ну, а в отличительных случаях жизни, так не то что у нас, а и на всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и в отличительном случае тогда не посмели-с.
"What are you learning French words for?" Ivan nodded towards the exercise-book lying on the table. - Что это ты французские вокабулы учишь? -кивнул Иван на тетрадку, лежавшую на столе.
"Why shouldn't I learn them so as to improve my education, supposing that I may myself chance to go some day to those happy parts of Europe?" - А почему же бы мне их не учить-с, чтобы тем образованию моему способствовать, думая, что и самому мне когда в тех счастливых местах Европы, может, придется быть.
"Listen, monster." Ivan's eyes flashed and he trembled all over. "I am not afraid of your accusations; you can say what you like about me, and if I don't beat you to death, it's simply because I suspect you of that crime and I'll drag you to justice. - Слушай, изверг, - засверкал глазами Иван и весь затрясся, - я не боюсь твоих обвинений, показывай на меня что хочешь, и если не избил тебя сейчас до смерти, то единственно потому, что подозреваю тебя в этом преступлении и притяну к суду.
I'll unmask you." Я еще тебя обнаружу!
"To my thinking, you'd better keep quiet, for what can you accuse me of, considering my absolute innocence? And who would believe you? - А по-моему, лучше молчите-с. Ибо что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и кто вам поверит?
Only if you begin, I shall tell everything, too, for I must defend myself." А только если начнете, то и я все расскажу-с, ибо как же бы мне не защитить себя?
"Do you think I am afraid of you now?" -Ты думаешь, я тебя теперь боюсь?
"If the court doesn't believe all I've said to you just now, the public will, and you will be ashamed." - Пусть этим всем моим словам, что вам теперь говорил, в суде не поверят-с, зато в публике поверят-с, и вам стыдно станет-с.
"That's as much as to say, 'It's always worth while speaking to a sensible man,' eh?" snarled Ivan. - Это значит опять-таки что: "с умным человеком и поговорить любопытно" - а? - проскрежетал Иван.
"You hit the mark, indeed. - В самую точку изволили-с.
And you'd better be sensible." Умным и будьте-с.
Ivan got up, shaking all over with indignation, put on his coat, and without replying further to Smerdyakov, without even looking at him, walked quickly out of the cottage. Иван Федорович встал, весь дрожа от негодования, надел пальто и, не отвечая более Смердякову, даже не глядя на него, быстро вышел из избы.
The cool evening air refreshed him. Свежий вечерний воздух освежил его.
There was a bright moon in the sky. На небе ярко светила луна.
A nightmare of ideas and sensations filled his soul. Страшный кошмар мыслей и ощущений кипел в его душе.
"Shall I go at once and give information against Smerdyakov? "Идти объявить сейчас на Смердякова?
But what information can I give? He is not guilty, anyway. Но что же объявить: он все-таки невинен.
On the contrary, he'll accuse me. Он, напротив, меня же обвинит.
And in fact, why did I set off for Tchermashnya then? В самом деле, для чего я тогда поехал в Чермашню?
What for? What for?" Ivan asked himself. "Yes, of course, I was expecting something and he is right... " And he remembered for the hundredth time how, on the last night in his father's house, he had listened on the stairs. But he remembered it now with such anguish that he stood still on the spot as though he had been stabbed. Для чего, для чего? - спрашивал Иван Федорович. - Да, конечно, я чего-то ожидал, и он прав..." И ему опять в сотый раз припомнилось, как он в последнюю ночь у отца подслушивал к нему с лестницы, но с таким уже страданием теперь припомнилось, что он даже остановился на месте как пронзенный:
"Yes, I expected it then, that's true! "Да, я этого тогда ждал, это правда!
I wanted the murder, I did want the murder! Я хотел, я именно хотел убийства!
Did I want the murder? Did I want it? Хотел ли я убийства, хотел ли?..
I must kill Smerdyakov! Надо убить Смердякова!..
If I don't dare kill Smerdyakov now, life is not worth living!" Если я не смею теперь убить Смердякова, то не стоит и жить!.."
Ivan did not go home, but went straight to Katerina Ivanovna and alarmed her by his appearance. He was like a madman. Иван Федорович, не заходя домой, прошел тогда прямо к Катерине Ивановне и испугал ее своим появлением: он был как безумный.
He repeated all his conversation with Smerdyakov, every syllable of it. Он передал ей весь свой разговор со Смердяковым, весь до черточки.
He couldn't be calmed, however much she tried to soothe him: he kept walking about the room, speaking strangely, disconnectedly. Он не мог успокоиться, сколько та ни уговаривала его, все ходил по комнате и говорил отрывисто, странно.
At last he sat down, put his elbows on the table, leaned his head on his hands and pronounced this strange sentence: Наконец сел, облокотился на стол, упер голову в обе руки и вымолвил странный афоризм:
"If it's not Dmitri, but Smerdyakov who's the murderer, I share his guilt, for I put him up to it. - Если б убил не Дмитрий, а Смердяков, то, конечно, я тогда с ним солидарен, ибо я подбивал его.
Whether I did, I don't know yet. Подбивал ли я его - еще не знаю.
But if he is the murderer, and not Dmitri, then, of course, I am the murderer, too." Но если только он убил, а не Дмитрий, то, конечно, убийца и я.
When Katerina Ivanovna heard that, she got up from her seat without a word, went to her writing-table, opened a box standing on it, took out a sheet of paper and laid it before Ivan. Выслушав это, Катерина Ивановна молча встала с места, пошла к своему письменному столу, отперла стоявшую на нем шкатулку, вынула какую-то бумажку и положила ее пред Иваном.
This was the document of which Ivan spoke to Alyosha later on as a "conclusive proof" that Dmitri had killed his father. Эта бумажка была тот самый документ, о котором Иван Федорович потом объявил Алеше как о "математическом доказательстве", что убил отца брат Дмитрий.
It was the letter written by Mitya to Katerina Ivanovna when he was drunk, on the very evening he met Alyosha at the crossroads on the way to the monastery, after the scene at Katerina Ivanovna's, when Grushenka had insulted her. Это было письмо, написанное Митей в пьяном виде к Катерине Ивановне, в тот самый вечер, когда он встретился в поле с Алешей, уходившим в монастырь, после сцены в доме Катерины Ивановны, когда ее оскорбила Грушенька.
Then, parting from Alyosha, Mitya had rushed to Grushenka. I don't know whether he saw her, but in the evening he was at the Metropolis, where he got thoroughly drunk. Тогда, расставшись с Алешей, Митя бросился было к Грушеньке; неизвестно, видел ли ее, но к ночи очутился в трактире "Столичный город", где как следует и напился.
Then he asked for pen and paper and wrote a document of weighty consequences to himself. Пьяный, он потребовал перо и бумагу и начертал важный на себя документ.
It was a wordy, disconnected, frantic letter, a drunken letter, in fact. Это было исступленное, многоречивое и бессвязное письмо, именно "пьяное".
It was like the talk of a drunken man, who, on his return home, begins with extraordinary heat telling his wife or one of his household how he has just been insulted, what a rascal had just insulted him, what a fine fellow he is on the other hand, and how he will pay that scoundrel out; and all that at great length, with great excitement and incoherence, with drunken tears and blows on the table. Похоже было на то, когда пьяный человек, воротясь домой, начинает с необычайным жаром рассказывать жене или кому из домашних, как его сейчас оскорбили, какой подлец его оскорбитель, какой он сам, напротив, прекрасный человек и как он тому подлецу задаст, - и все это длинно-длинно, бессвязно и возбужденно, со стуком кулаками по столу, с пьяными слезами.
The letter was written on a dirty piece of ordinary paper of the cheapest kind. It had been provided by the tavern and there were figures scrawled on the back of it. Бумага для письма, которую ему подали в трактире, была грязненький клочок обыкновенной письменной бумаги, плохого сорта и на обратной стороне которого был написан какой-то счет.
There was evidently not space enough for his drunken verbosity and Mitya not only filled the margins but had written the last line right across the rest. Пьяному многоречию, очевидно, недостало места, и Митя уписал не только все поля, но даже последние строчки были написаны накрест уже по написанному.
The letter ran as follows: Письмо было следующего содержания:
FATAL KATYA: To-morrow I will get the money and repay your three thousand and farewell, woman of great wrath, but farewell, too, my love! "Роковая Катя! Завтра достану деньги и отдам тебе твои три тысячи, и прощай - великого гнева женщина, но прощай и любовь моя!
Let us make an end! Кончим!
To-morrow I shall try and get it from everyone, and if I can't borrow it, I give you my word of honour I shall go to my father and break his skull and take the money from under the pillow, if only Ivan has gone. Завтра буду доставать у всех людей, а не достану у людей, то даю тебе честное слово, пойду к отцу и проломлю ему голову и возьму у него под подушкой, только бы уехал Иван.
It I have to go to Siberia for it, I'll give you back your three thousand. В каторгу пойду, а три тысячи отдам.
And farewell. А сама прощай.
I bow down to the ground before you, for I've been a scoundrel to you. Кланяюсь до земли, ибо пред тобой подлец.
Forgive me! Прости меня.
No, better not forgive me, you'll be happier and so shall I! Нет, лучше не прощай: легче и мне и тебе!
Better Siberia than your love, for I love another woman and you got to know her too well to-day, so how can you forgive? Лучше в каторгу, чем твоя любовь, ибо другую люблю, а ее слишком сегодня узнала, как же ты можешь простить?
I will murder the man who's robbed me! Убью вора моего!
I'll leave you all and go to the East so as to see no one again. От всех вас уйду на Восток, чтоб никого не знать.
Not her either, for you are not my only tormentress; she is too. Ее тоже, ибо не ты одна мучительница, а и она.
Farewel! Прощай!
P.S.- I write my curse, but I adore you! Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю!
I hear it in my heart. Слышу в груди моей.
One string is left, and it vibrates. Осталась струна и звенит.
Better tear my heart in two! Лучше сердце пополам!
I shall kill myself, but first of all that cur. Убью себя, а сначала все-таки пса.
I shall tear three thousand from him and fling it to you. Вырву у него три и брошу тебе.
Though I've been a scoundrel to you, I am not a thief! Хоть подлец пред тобой, а не вор!
You can expect three thousand. Жди трех тысяч.
The cur keeps it under his mattress, in pink ribbon. У пса под тюфяком, розовая ленточка.
I am not a thief, but I'll murder my thief. Не я вор, а вора моего убью.
Katya, don't look disdainful. Dmitri is not a thief! but a murderer! Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца!
He has murdered his father and ruined himself to hold his ground, rather than endure your pride. Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить.
And he doesn't love you. И тебя не любить.
P.P.S.- I kiss your feet, farewel! РР. S. Ноги твои целую, прощай!
P.P.P.S.- Katya, pray to God that someone'll give me the money. РР. SS. Катя, моли Бога, чтобы дали люди деньги.
Then I shall not be steeped in gore, and if no one does- I shall! Тогда не буду в крови, а не дадут - в крови!
Kill me! Убей меня!
Your slave and enemy, Раб и враг
D. KARAMAZOV Д. Карамазов".
When Ivan read this "document" he was convinced. Когда Иван прочел "документ", то встал убежденный.
So then it was his brother, not Smerdyakov. Значит, убил брат, а не Смердяков.
And if not Smerdyakov, then not he, Ivan. Не Смердяков, то, стало быть, и не он, Иван.
This letter at once assumed in his eyes the aspect of a logical proof. Письмо это вдруг получило в глазах его смысл математический.
There could be no longer the slightest doubt of Mitya's guilt. Никаких сомнений в виновности Мити быть для него не могло уже более.
The suspicion never occurred to Ivan, by the way, that Mitya might have committed the murder in conjunction with Smerdyakov, and, indeed, such a theory did not fit in with the facts. Кстати, подозрения о том, что Митя мог убить вместе со Смердяковым, у Ивана никогда не было, да это не вязалось и с фактами.
Ivan was completely reassured. Иван был вполне успокоен.
The next morning he only thought of Smerdyakov and his gibes with contempt. На другое утро он лишь с презрением вспоминал о Смердякове и о насмешках его.
A few days later he positively wondered how he could have been so horribly distressed at his suspicions. Чрез несколько дней даже удивлялся, как мог он так мучительно обидеться его подозрениями.
He resolved to dismiss him with contempt and forget him. Он решился презреть его и забыть.
So passed a month. Так прошел месяц.
He made no further inquiry about Smerdyakov, but twice he happened to hear that he was very ill and out of his mind. О Смердякове он не расспрашивал больше ни у кого, но слышал мельком, раза два, что тот очень болен и не в своем рассудке.
"He'll end in madness," the young doctor Varvinsky observed about him, and Ivan remembered this. "Кончит сумасшествием", - сказал раз про него молодой врач Варвинский, и Иван это запомнил.
During the last week of that month Ivan himself began to feel very ill. В последнюю неделю этого месяца Иван сам начал чувствовать себя очень худо.
He went to consult the Moscow doctor who had been sent for by Katerina Ivanovna just before the trial. С приехавшим пред самым судом доктором из Москвы, которого выписала Катерина Ивановна, он уже ходил советоваться.
And just at that time his relations with Katerina Ivanovna became acutely strained. И именно в это же время отношения его к Катерине Ивановне обострились до крайней степени.
They were like two enemies in love with one another. Это были какие-то два влюбленные друг в друга врага.
Katerina Ivanovna's "returns" to Mitya, that is, her brief but violent revulsions of feeling in his favour, drove Ivan to perfect frenzy. Возвраты Катерины Ивановны к Мите, мгновенные, но сильные, уже приводили Ивана в совершенное исступление.
Strange to say, until that last scene described above, when Alyosha came from Mitya to Katerina Ivanovna, Ivan had never once, during that month, heard her express a doubt of Mitya's guilt, in spite of those "returns" that were so hateful to him. Странно, что до самой последней сцены, описанной нами у Катерины Ивановны, когда пришел к ней от Мити Алеша, он, Иван, не слыхал от нее ни разу во весь месяц сомнений в виновности Мити, несмотря на все ее "возвраты" к нему, которые он так ненавидел.
It is remarkable, too, that while he felt that he hated Mitya more and more every day, he realised that it was not on account of Katya's "returns" that he hated him, but just because he was the murderer of his father. Замечательно еще и то, что он, чувствуя, что ненавидит Митю с каждым днем все больше и больше, понимал в то же время, что не за "возвраты" к нему Кати ненавидел его, а именно за то, что он убил отца!
He was conscious of this and fully recognised it to himself Он чувствовал и сознавал это сам вполне.
Nevertheless, he went to see Mitya ten days before the trial and proposed to him a plan of escape- a plan he had obviously thought over a long time. Тем не менее дней за десять пред судом он ходил к Мите и предложил ему план бегства, - план, очевидно, еще задолго задуманный.
He was partly impelled to do this by a sore place still left in his heart from a phrase of Smerdyakov's, that it was to his, Ivan's, advantage that his brother should be convicted, as that would increase his inheritance and Alyosha's from forty to sixty thousand roubles. Тут, кроме главной причины, побудившей его к такому шагу, виновата была и некоторая незаживавшая в сердце его царапина от одного словечка Смердякова, что будто бы ему, Ивану, выгодно, чтоб обвинили брата, ибо сумма по наследству от отца возвысится тогда для него с Алешей с сорока на шестьдесят тысяч.
He determined to sacrifice thirty thousand on arranging Mitya's escape. Он решился пожертвовать тридцатью тысячами с одной своей стороны, чтоб устроить побег Мити.
On his return from seeing him, he was very mournful and dispirited; he suddenly began to feel that he was anxious for Mitya's escape, not only to heal that sore place by sacrificing thirty thousand, but for another reason. Возвращаясь тогда от него, он был страшно грустен и смущен: ему вдруг начало чувствоваться, что он хочет побега не для того только, чтобы пожертвовать на это тридцать тысяч и заживить царапину, а и почему-то другому.
"Is it because I am as much a murderer at heart?" he asked himself. "Потому ли, что в душе и я такой же убийца?" -спросил было он себя.
Something very deep down seemed burning and rankling in his soul. Что-то отдаленное, но жгучее язвило его душу.
His pride above all suffered cruelly all that month. But of that later.... When, after his conversation with Alyosha, Ivan suddenly decided with his hand on the bell of his lodging to go to Smerdyakov, he obeyed a sudden and peculiar impulse of indignation. Главное же, во весь этот месяц страшно страдала его гордость, но об этом потом... Взявшись за звонок своей квартиры после разговора с Алешей и порешив вдруг идти к Смердякову, Иван Федорович повиновался одному особливому, внезапно вскипевшему в груди его негодованию.
He suddenly remembered how Katerina Ivanovna had only just cried out to him in Alyosha's presence: Он вдруг вспомнил, как Катерина Ивановна сейчас только воскликнула ему при Алеше:
"It was you, you, persuaded me of his" (that is, Mitya's) "guilt!" "Это ты, только ты один уверил меня, что он (то есть Митя) убийца!"
Ivan was thunderstruck when he recalled it. He had never once tried to persuade her that Mitya was the murderer; on the contrary, he had suspected himself in her presence, that time when he came back from Smerdyakov. Вспомнив это, Иван даже остолбенел: никогда в жизни не уверял он ее, что убийца Митя, напротив, еще себя подозревал тогда пред нею, когда воротился от Смердякова.
It was she, she, who had produced that "document" and proved his brother's guilt. Напротив, это она, она ему выложила тогда "документ" и доказала виновность брата!
And now she suddenly exclaimed: И вдруг она же теперь восклицает:
"I've been at Smerdyakov's myself!" "Я сама была у Смердякова!"
When had she been there? Когда была?
Ivan had known nothing of it. Иван ничего не знал об этом.
So she was not at all so sure of Mitya's guilt! Значит, она совсем не так уверена в виновности Мити!
And what could Smerdyakov have told her? И что мог ей сказать Смердяков?
What, what, had he said to her? Что, что именно он ей сказал?
His heart burned with violent anger. Страшный гнев загорелся в его сердце.
He could not understand how he could, half an hour before, have let those words pass and not have cried out at the moment. Он не понимал, как мог он полчаса назад пропустить ей эти слова и не закричать тогда же.
He let go of the bell and rushed off to Smerdyakov. Он бросил звонок и пустился к Смердякову.
"I shall kill him, perhaps, this time," he thought on the way. "Я убью его, может быть, в этот раз", - подумал он дорогой.
Chapter 8. VIII
The Third and Last Interview with Smerdyakov Третье, и последнее, свидание со Смердяковым
WHEN he was half-way there, the keen dry wind that had been blowing early that morning rose again, and a fine dry snow began falling thickly. Еще на полпути поднялся острый, сухой ветер, такой же, как был в этот день рано утром, и посыпал мелкий, густой, сухой снег.
It did not lie on the ground, but was whirled about by the wind, and soon there was a regular snowstorm. Он падал на землю, не прилипая к ней, ветер крутил его, и вскоре поднялась совершенная метель.
There were scarcely any lamp-posts in the part of the town where Smerdyakov lived. В той части города, где жил Смердяков, у нас почти и нет фонарей.
Ivan strode alone in the darkness, unconscious of the storm, instinctively picking out his way. Иван Федорович шагал во мраке, не замечая метели, инстинктивно разбирая дорогу.
His head ached and there was a painful throbbing in his temples. У него болела голова и мучительно стучало в висках.
He felt that his hands were twitching convulsively. В кистях рук, он чувствовал это, были судороги.
Not far from Marya Kondratyevna's cottage, Ivan suddenly came upon a solitary drunken little peasant. He was wearing a coarse and patched coat, and was walking in zigzags, grumbling and swearing to himself. Then suddenly he would begin singing in a husky drunken voice: Несколько не доходя до домишка Марьи Кондратьевны, Иван Федорович вдруг повстречал одинокого пьяного, маленького ростом мужичонка, в заплатанном зипунишке, шагавшего зигзагами, ворчавшего и бранившегося и вдруг бросавшего браниться и начинавшего сиплым пьяным голосом песню:
Ach, Vanka's gone to Petersburg; I won't wait till he comes back. Ах поехал Ванька в Питер, □ ПЯ не буду его ждать!
But he broke off every time at the second line and began swearing again; then he would begin the same song again. Но он все прерывал на этой второй строчке и опять начинал кого-то бранить, затем опять вдруг затягивал ту же песню.
Ivan felt an intense hatred for him before he had thought about him at all. Suddenly he realised his presence and felt an irresistible impulse to knock him down. Иван Федорович давно уже чувствовал страшную к нему ненависть, об нем еще совсем не думая, и вдруг его осмыслил. Тотчас же ему неотразимо захотелось пришибить сверху кулаком мужичонку.
At that moment they met, and the peasant with a violent lurch fell full tilt against Ivan, who pushed him back furiously. Как раз в это мгновение они поверстались рядом, и мужичонко, сильно качнувшись, вдруг ударился изо всей силы об Ивана. Тот бешено оттолкнул его.
The peasant went flying backwards and fell like a log on the frozen ground. He uttered one plaintive "O-oh!" and then was silent. Мужичонко отлетел и шлепнулся, как колода, об мерзлую землю, болезненно простонав только один раз: о-о! и замолк.
Ivan stepped up to him. Иван шагнул к нему.
He was lying on his back, without movement or consciousness. Тот лежал навзничь, совсем неподвижно, без чувств.
"He will be frozen," thought Ivan, and he went on his way to Smerdyakov's. "Замерзнет!" - подумал Иван и зашагал опять к Смердякову.
In the passage, Marya Kondratyevna, who ran out to open the door with a candle in her hand, whispered that Smerdyakov was very ill; "It's not that he's laid up, but he seems not himself, and he even told us to take the tea away; he wouldn't have any." Еще в сенях Марья Кондратьевна, выбежавшая отворить со свечкой в руках, зашептала ему, что Павел Федорович (то есть Смердяков) оченно больны-с, не то что лежат-с, а почти как не в своем уме-с и даже чай велели убрать, пить не захотели.
"Why, does he make a row?" asked Ivan coarsely. - Что ж он, буянит, что ли? - грубо спросил Иван Федорович.
"Oh dear no, quite the contrary, he's very quiet. Only please don't talk to him too long," Marya Kondratyevna begged him. - Какое, напротив, совсем тихие-с, только вы с ними не очень долго разговаривайте... - попросила Марья Кондратьевна.
Ivan opened the door and stepped into the room. Иван Федорович отворил дверь и шагнул в избу.
It was over-heated as before, but there were changes in the room. One of the benches at the side had been removed, and in its place had been put a large old mahogany leather sofa, on which a bed had been made up, with fairly clean white pillows. Натоплено было так же, как и в прежний раз, но в комнате заметны были некоторые перемены: одна из боковых лавок была вынесена, и на место ее явился большой старый кожаный диван под красное дерево. На нем была постлана постель с довольно чистыми белыми подушками.
Smerdyakov was sitting on the sofa, wearing the same dressing-gown. На постели сидел Смердяков все в том же своем халате.
The table had been brought out in front of the sofa, so that there was hardly room to move. Стол перенесен был пред диван, так что в комнате стало очень тесно.
On the table lay a thick book in yellow cover, but Smerdyakov was not reading it. He seemed to be sitting doing nothing. На столе лежала какая-то толстая в желтой обертке книга, но Смердяков не читал ее, он, кажется, сидел и ничего не делал.
He met Ivan with a slow silent gaze, and was apparently not at all surprised at his coming. Длинным, молчаливым взглядом встретил он Ивана Федоровича и, по-видимому, нисколько не удивился его прибытию.
There was a great change in his face; he was much thinner and sallower. Он очень изменился в лице, очень похудел и пожелтел.
His eyes were sunken and there were blue marks under them. Глаза впали, нижние веки посинели.
"Why, you really are ill?" Ivan stopped short. "I won't keep you long, I wont even take off my coat. - Да ты и впрямь болен? - остановился Иван Федорович. - Я тебя долго не задержу и пальто даже не сниму.
Where can one sit down?" Где у тебя сесть-то?
He went to the other end of the table, moved up a chair and sat down on it. Он зашел с другого конца стола, придвинул к столу стул и сел.
"Why do you look at me without speaking? - Что смотришь и молчишь?
We only come with one question, and I swear I won't go without an answer. Has the young lady, Katerina Ivanovna, been with you?" Я с одним только вопросом, и клянусь, не уйду от тебя без ответа: была у тебя барыня, Катерина Ивановна?
Smerdyakov still remained silent, looking quietly at Ivan as before. Suddenly, with a motion of his hand, he turned his face away. Смердяков длинно помолчал, по-прежнему все тихо смотря на Ивана, но вдруг махнул рукой и отвернул от него лицо.
"What's the matter with you?" cried Ivan. - Чего ты? - воскликнул Иван.
"Nothing." - Ничего.
"What do you mean by 'nothing'?" - Что ничего?
"Yes, she has. It's no matter to you. - Ну, была, ну и все вам равно.
Let me alone." Отстаньте-с.
"No, I won't let you alone. - Нет, не отстану!
Tell me, when was she here?" Говори, когда была?
"Why, I'd quite forgotten about her," said Smerdyakov, with a scornful smile, and turning his face to Ivan again, he stared at him with a look of frenzied hatred, the same look that he had fixed on him at their last interview, a month before. - Да я и помнить об ней забыл, - презрительно усмехнулся Смердяков и вдруг опять, оборотя лицо к Ивану, уставился на него с каким-то исступленно-ненавистным взглядом, тем самым взглядом, каким глядел на него в то свидание, месяц назад.
"You seem very ill yourself, your face is sunken; you don't look like yourself," he said to Ivan. - Сами, кажись, больны, ишь осунулись, лица на вас нет, - проговорил он Ивану.
"Never mind my health, tell me what I ask you., - Оставь мое здоровье, говори, об чем спрашивают.
"But why are your eyes so yellow? The whites are quite yellow. - А чего у вас глаза пожелтели, совсем белки желтые.
Are you so worried?" Мучаетесь, что ли, очень?
He smiled contemptuously and suddenly laughed outright. Он презрительно усмехнулся и вдруг совсем уж рассмеялся.
"Listen; I've told you I won't go away without an answer!" Ivan cried, intensely irritated. - Слушай, я сказал, что не уйду от тебя без ответа! - в страшном раздражении крикнул Иван.
"Why do you keep pestering me? - Чего вы ко мне пристаете-с?
Why do you torment me?" said Smerdyakov, with a look of suffering. Чего меня мучите? - со страданием проговорил Смердяков.
"Damn it! -Э, черт!
I've nothing to do with you. Мне до тебя нет и дела.
Just answer my question and I'll go away." Ответь на вопрос, и я тотчас уйду.
"I've no answer to give you," said Smerdyakov, looking down again. - Нечего мне вам отвечать! - опять потупился Смердяков.
"You may be sure I'll make you answer!" - Уверяю тебя, что я заставлю тебя отвечать!
"Why are you so uneasy?" Smerdyakov stared at him, not simply with contempt, but almost with repulsion. "Is this because the trial begins to-morrow? - Чего вы все беспокоитесь? - вдруг уставился на него Смердяков, но не то что с презрением, а почти с какою-то уже гадливостью, - это что суд-то завтра начнется?
Nothing will happen to you; can't you believe that at last? Так ведь ничего вам не будет, уверьтесь же наконец!
Go home, go to bed and sleep in peace, don't be afraid of anything." Ступайте домой, ложитесь спокойно спать, ничего не опасайтесь.
"I don't understand you.... What have I to be afraid of to-morrow?" Ivan articulated in astonishment, and suddenly a chill breath of fear did in fact pass over his soul. -Не понимаю я тебя... чего мне бояться завтра? -удивленно выговорил Иван, и вдруг в самом деле какой-то испуг холодом пахнул на его душу.
Smerdyakov measured him with his eyes. Смердяков обмерил его глазами.
"You don't understand?" he drawled reproachfully. "It's a strange thing a sensible man should care to play such a farce!" - Не по-ни-маете? - протянул он укоризненно. -Охота же умному человеку этакую комедь из себя представлять!
Ivan looked at him speechless. Иван молча глядел на него.
The startling, incredibly supercilious tone of this man who had once been his valet, was extraordinary in itself. Один уж этот неожиданный тон, совсем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакей обращался теперь к нему, был необычен.
He had not taken such a tone even at their last interview. Такого тона все-таки не было даже и в прошлый раз.
"I tell you, you've nothing to be afraid of. - Говорю вам, нечего вам бояться.
I won't say anything about you; there's no proof against you. Ничего на вас не покажу, нет улик.
I say, how your hands are trembling! Ишь руки трясутся.
Why are your fingers moving like that? С чего у вас пальцы-то ходят?
Go home, you did not murder him." Идите домой, не вы убили.
Ivan started. He remembered Alyosha. Иван вздрогнул, ему вспомнился Алеша.
"I know it was not I," he faltered. - Я знаю, что не я... - пролепетал было он.
"Do you?" Smerdyakov caught him up again. - Зна-е-те? - опять подхватил Смердяков.
Ivan jumped up and seized him by the shoulder. Иван вскочил и схватил его за плечо:
"Tell me everything, you viper! - Говори все, гадина!
Tell me everything!" Говори все!
Smerdyakov was not in the least scared. Смердяков нисколько не испугался.
He only riveted his eyes on Ivan with insane hatred. Он только с безумною ненавистью приковался к нему глазами.
"Well, it was you who murdered him, if that's it," he whispered furiously. - Ан вот вы-то и убили, коль так, - яростно прошептал он ему.
Ivan sank back on his chair, as though pondering something. Иван опустился на стул, как бы что рассудив.
He laughed malignantly. Он злобно усмехнулся.
"You mean my going away. - Это ты все про тогдашнее?
What you talked about last time?" Про то, что и в прошлый раз?
"You stood before me last time and understood it all, and you understand it now." - Да и в прошлый раз стояли предо мной и все понимали, понимаете и теперь.
"All I understand is that you are mad." - Понимаю только, что ты сумасшедший.
"Aren't you tired of it? - Не надоест же человеку!
Here we are face to face; what's the use of going on keeping up a farce to each other? С глазу на глаз сидим, чего бы, кажется, друг-то друга морочить, комедь играть?
Are you still trying to throw it all on me, to my face? Али все еще свалить на одного меня хотите, мне же в глаза?
You murdered him; you are the real murderer, I was only your instrument, your faithful servant, and it was following your words I did it." Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и совершил.
"Did it? - Совершил?
Why, did you murder him?" Ivan turned cold. Да разве ты убил? - похолодел Иван.
Something seemed to give way in his brain, and he shuddered all over with a cold shiver. Что-то как бы сотряслось в его мозгу, и весь он задрожал мелкою холодною дрожью.
Then Smerdyakov himself looked at him wonderingly; probably the genuineness of Ivan's horror struck him. Тут уж Смердяков сам удивленно посмотрел на него: вероятно, его, наконец, поразил своею искренностью испуг Ивана.
"You don't mean to say you really did not know?" he faltered mistrustfully, looking with a forced smile into his eyes. - Да неужто ж вы вправду ничего не знали? -пролепетал он недоверчиво, криво усмехаясь ему в глаза.
Ivan still gazed at him, and seemed unable to speak. Иван все глядел на него, у него как бы отнялся язык.
Ach, Vanka's gone to Petersburg; I won't wait till he comes back, Ах поехал Ванька в Питер, □ ПЯ не буду его ждать, -
suddenly echoed in his head. прозвенело вдруг в его голове.
"Do you know, I am afraid that you are a dream, a phantom sitting before me," he muttered. - Знаешь что: я боюсь, что ты сон, что ты призрак предо мной сидишь? - пролепетал он.
"There's no phantom here, but only us two and one other. - Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да еще некоторого третьего.
No doubt he is here, that third, between us." Без сумления, тут он теперь, третий этот, находится, между нами двумя.
"Who is he? - Кто он?
Who is here? Кто находится?
What third person?" Ivan cried in alarm, looking about him, his eyes hastily searching in every corner. Кто третий? - испуганно проговорил Иван Федорович, озираясь кругом и поспешно ища глазами кого-то по всем углам.
"That third is God Himself- Providence. He is the third beside us now. Only don't look for Him, you won't find him." - Третий этот - Бог-с, самое это Провидение-с, тут оно теперь подле нас-с, только вы не ищите его, не найдете.
"It's a lie that you killed him!" Ivan cried madly. "You are mad, or teasing me again!" - Ты солгал, что ты убил! - бешено завопил Иван. - Ты или сумасшедший, или дразнишь меня, как и в прошлый раз!
Smerdyakov, as before, watched him curiously, with no sign of fear. Смердяков, как и давеча, совсем не пугаясь, все пытливо следил за ним.
He could still scarcely get over his incredulity; he still fancied that Ivan knew everything and was trying to "throw it all on him to his face." Все еще он никак не мог победить своей недоверчивости, все еще казалось ему, что Иван "все знает", а только так представляется, чтоб "ему же в глаза на него одного свалить".
"Wait a minute," he said at last in a weak voice, and suddenly bringing up his left leg from under the table, he began turning up his trouser leg. - Подождите-с, - проговорил он наконец слабым голосом и вдруг, вытащив из-под стола свою левую ногу, начал завертывать на ней наверх панталоны.
He was wearing long white stockings and slippers. Нога оказалась в длинном белом чулке и обута в туфлю.
Slowly he took off his garter and fumbled to the bottom of his stocking. Не торопясь, Смердяков снял подвязку и запустил в чулок глубоко свои пальцы.
Ivan gazed at him, and suddenly shuddered in a paroxysm of terror. Иван Федорович глядел на него и вдруг затрясся в конвульсивном испуге.
"He's mad!" he cried, and rapidly jumping up, he drew back, so that he knocked his back against the wall and stood up against it, stiff and straight. - Сумасшедший! - завопил он и, быстро вскочив с места, откачнулся назад, так что стукнулся спиной об стену и как будто прилип к стене, весь вытянувшись в нитку.
He looked with insane terror at Smerdyakov, who, entirely unaffected by his terror, continued fumbling in his stocking, as though he were making an effort to get hold of something with his fingers and pull it out. Он в безумном ужасе смотрел на Смердякова. Тот, нимало не смутившись его испугом, все еще копался в чулке, как будто все силясь пальцами что-то в нем ухватить и вытащить.
At last he got hold of it and began pulling it out. Наконец ухватил и стал тащить.
Ivan saw that it was a piece of paper, or perhaps a roll of papers. Иван Федорович видел, что это были какие-то бумаги или какая-то пачка бумаг.
Smerdyakov pulled it out and laid it on the table. Смердяков вытащил ее и положил на стол.
"Here," he said quietly. - Вот-с! - сказал он тихо.
"What is it?" asked Ivan, trembling. - Что? - ответил трясясь Иван.
"Kindly look at it," Smerdyakov answered, still in the same low tone. - Извольте взглянуть-с, - так же тихо произнес Смердяков.
Ivan stepped up to the table, took up the roll of paper and began unfolding it, but suddenly drew back his fingers, as though from contact with a loathsome reptile. Иван шагнул к столу, взялся было за пачку и стал ее развертывать, но вдруг отдернул пальцы как будто от прикосновения какого-то отвратительного, страшного гада.
"Your hands keep twitching," observed Smerdyakov, and he deliberately unfolded the bundle himself. - Пальцы-то у вас все дрожат-с, в судороге, -заметил Смердяков и сам не спеша развернул бумагу.
Under the wrapper were three packets of hundred-rouble notes. Под оберткой оказались три пачки сторублевых радужных кредиток.
"They are all here, all the three thousand roubles; you need not count them. - Все здесь-с, все три тысячи, хоть не считайте.
Take them," Smerdyakov suggested to Ivan, nodding at the notes. Примите‑с, - пригласил он Ивана, кивая на деньги.
Ivan sank back in his chair. Иван опустился на стул.
He was as white as a handkerchief. Он был бледен как платок.
"You frightened me... with your stocking," he said, with a strange grin. - Ты меня испугал... с этим чулком... - проговорил он, как-то странно ухмыляясь.
"Can you really not have known till now?" Smerdyakov asked once more. - Неужто же, неужто вы до сих пор не знали? -спросил еще раз Смердяков.
"No, I did not know. - Нет, не знал.
I kept thinking of Dmitri. Я все на Дмитрия думал.
Brother, brother! Брат! Брат!
Ach!" He suddenly clutched his head in both hands. "Listen. Did you kill him alone? Ах! - Он вдруг схватил себя за голову обеими руками. - Слушай: ты один убил?
With my brother's help or without?" Без брата или с братом?
"It was only with you, with your help, I killed him, and Dmitri Fyodorovitch is quite innocent." - Всего только вместе с вами-с; с вами вместе убил-с, а Дмитрий Федорович как есть безвинны-с.
"All right, all right. Talk about me later. - Хорошо, хорошо... Обо мне потом.
Why do I keep on trembling? I can't speak properly." Чего это я всё дрожу... Слова не могу выговорить.
"You were bold enough then. You said 'everything was lawful,' and how frightened you are now," Smerdyakov muttered in surprise. "Won't you have some lemonade? I'll ask for some at once. - Всё тогда смелы были-с, "все, дескать, позволено", говорили-с, а теперь вот так испугались! - пролепетал, дивясь, Смердяков. -Лимонаду не хотите ли, сейчас прикажу-с.
It's very refreshing. Очень освежить может.
Only I must hide this first." Только вот это бы прежде накрыть-с.
And again he motioned at the notes. И он опять кивнул на пачки.
He was just going to get up and call at the door to Marya Kondratyevna to make some lemonade and bring it them, but, looking for something to cover up the notes that she might not see them, he first took out his handkerchief, and as it turned out to be very dirty, took up the big yellow book that Ivan had noticed at first lying on the table, and put it over the notes. Он двинулся было встать кликнуть в дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять оказался совсем засморканным, то взял со стола ту единственную лежавшую на нем толстую желтую книгу, которую заметил, войдя, Иван, и придавил ею деньги.
The book was The Sayings of the Holy Father Isaac the Syrian. Название книги было: "Святого отца нашего Исаака Сирина слова".
Ivan read it mechanically. Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
"I won't have any lemonade," he said. "Talk of me later. - Не хочу лимонаду, - сказал он. - Обо мне потом.
Sit down and tell me how you did it. Садись и говори: как ты это сделал?
Tell me all about it." Все говори...
"You'd better take off your greatcoat, or you'll be too hot." - Вы бы пальто хоть сняли-с, а то весь взопреете.
Ivan, as though he'd only just thought of it, took off his coat, and, without getting up from his chair, threw it on the bench. Иван Федорович, будто теперь только догадавшись, сорвал пальто и бросил его, не сходя со стула, на лавку.
"Speak, please, speak." - Говори же, пожалуйста, говори!
He seemed calmer. Он как бы утих.
He waited, feeling sure that Smerdyakov would tell him all about it. Он уверенно ждал, что Смердяков все теперь скажет.
"How it was done?" sighed Smerdyakov. "It was done in a most natural way, following your very words." - Об том, как это было сделано-с? - вздохнул Смердяков. - Самым естественным манером сделано было-с, с ваших тех самых слов...
"Of my words later," Ivan broke in again, apparently with complete self-possession, firmly uttering his words, and not shouting as before. "Only tell me in detail how you did it. - Об моих словах потом, - прервал опять Иван, но уже не крича, как прежде, твердо выговаривая слова и как бы совсем овладев собою. - Расскажи только в подробности, как ты это сделал.
Everything, as it happened. Все по порядку.
Don't forget anything. Ничего не забудь.
The details, above everything, the details, I beg you." Подробности, главное подробности. Прошу.
"You'd gone away, then I fell into the cellar." - Вы уехали, я упал тогда в погреб-с...
"In a fit or in a sham one?" - В падучей или притворился?
"A sham one, naturally. - Понятно, что притворился-с.
I shammed it all. Во всем притворился.
I went quietly down the steps to the very bottom and lay down quietly, and as I lay down I gave a scream, and struggled, till they carried me out." С лестницы спокойно сошел-с, в самый низ-с, и спокойно лег-с, а как лег, тут и завопил. И бился, пока вынесли.
"Stay! - Стой!
And were you shamming all along, afterwards, and in the hospital?" И все время, и потом, и в больнице все притворялся?
"No, not at all. - Никак нет-с.
Next day, in the morning, before they took me to the hospital, I had a real attack and a more violent one than I've had for years. На другой же день, наутро, до больницы еще, ударила настоящая, и столь сильная, что уже много лет таковой не бывало.
For two days I was quite unconscious." Два дня был в совершенном беспамятстве.
"All right, all right. - Хорошо, хорошо.
Go on." Продолжай дальше.
"They laid me on the bed. I knew I'd be the other side of the partition, for whenever I was ill, Marfa Ignatyevna used to put me there, near them. - Положили меня на эту койку-с, я так и знал, что за перегородку-с, потому Марфа Игнатьевна во все разы, как я болен, всегда меня на ночь за эту самую перегородку у себя в помещении клали-с.
She's always been very kind to me, from my birth up. Нежные они всегда ко мне были с самого моего рождения-с.
At night I moaned, but quietly. Ночью стонал-с, только тихо.
I kept expecting Dmitri Fyodorovitch to come." Все ожидал Дмитрия Федоровича.
"Expecting him? To come to you?" - Как ждал, к себе?
"Not to me. - Зачем ко мне.
I expected him to come into the house, for I'd no doubt that he'd come that night, for being without me and getting no news, he'd be sure to come and climb over the fence, as he used to, and do something." В дом их ждал, потому сумления для меня уже не было никакого в том, что они в эту самую ночь прибудут, ибо им, меня лишимшись и никаких сведений не имемши, беспременно приходилось самим в дом влезть через забор-с, как они умели-с, и что ни есть совершить.
"And if he hadn't come?" - А если бы не пришел?
"Then nothing would have happened. - Тогда ничего бы и не было-с.
I should never have brought myself to it without him." Без них не решился бы.
"All right, all right. speak more intelligibly, don't hurry; above all, don't leave anything out!" -Хорошо, хорошо... говори понятнее, не торопись, главное - ничего не пропускай!
"I expected him to kill Fyodor Pavlovitch. I thought that was certain, for I had prepared him for it... during the last few days.... He knew about the knocks, that was the chief thing. - Я ждал, что они Федора Павловича убьют-с... это наверно-с. Потому я их уже так приготовил... в последние дни-с... а главное - те знаки им стали известны.
With his suspiciousness and the fury which had been growing in him all those days, he was bound to get into the house by means of those taps. При ихней мнительности и ярости, что в них за эти дни накопилась, беспременно через знаки в самый дом должны были проникнуть-с.
That was inevitable, so I was expecting him." Это беспременно. Я так их и ожидал-с.
"Stay," Ivan interrupted; "if he had killed him, he would have taken the money and carried it away; you must have considered that. - Стой, - прервал Иван, - ведь если б он убил, то взял бы деньги и унес; ведь ты именно так должен был рассуждать?
What would you have got by it afterwards? Что ж тебе-то досталось бы после него?
I don't see." Я не вижу.
0 "But he would never have found the money. -Так ведь деньги-то бы они никогда и не нашли-с.
That was only what I told him, that the money was under the mattress. Это ведь их только я научил, что деньги под тюфяком.
But that wasn't true. Только это была неправда-с.
It had been lying in a box. Прежде в шкатунке лежали, вот как было-с.
And afterwards I suggested to Fyodor Pavlovitch, as I was the only person he trusted, to hide the envelope with the notes in the corner behind the ikons, for no one would have guessed that place, especially if they came in a hurry. А потом я Федора Павловича, так как они мне единственно во всем человечестве одному доверяли, научил пакет этот самый с деньгами в угол за образа перенесть, потому что там совсем никто не догадается, особенно коли спеша придет.
So that's where the envelope lay, in the corner behind the ikons. Так он там, пакет этот, у них в углу за образами и лежал-с.
It would have been absurd to keep it under the mattress; the box, anyway, could be locked. А под тюфяком так и смешно бы их было держать вовсе, в шкатунке по крайней мере под ключом.
But all believe it was under the mattress. А здесь все теперь поверили, что будто бы под тюфяком лежали.
A stupid thing to believe. Глупое рассуждение-с.
So if Dmitri Fyodorovitch had committed the murder, finding nothing, he would either have run away in a hurry, afraid of every sound, as always happens with murderers, or he would have been arrested. Так вот если бы Дмитрий Федорович совершили это самое убивство, то, ничего не найдя, или бы убежали-с поспешно, всякого шороху боясь, как и всегда бывает с убивцами, или бы арестованы были-с.
So I could always have clambered up to the ikons and have taken away the money next moming or even that night, and it would have all been put down to Dmitri Fyodorovitch. Так я тогда всегда мог-с, на другой день али даже в ту же самую ночь-с за образа слазить и деньги эти самые унести-с, все бы на Дмитрия Федоровича и свалилось.
I could reckon upon that." Это я всегда мог надеяться.
"But what if he did not kill him, but only knocked him down?" - Ну, а если б он не убил, а только избил?
"If he did not kill him, of course, I would not have ventured to take the money, and nothing would have happened. - Если бы не убил, то я бы денег, конечно, взять не посмел и осталось бы втуне.
But I calculated that he would beat him senseless, and I should have time to take it then, and then I'd make out to Fyodor Pavlovitch that it was no one but Dmitri Fyodorovitch who had taken the money after beating him." Но был и такой расчет, что изобьют до бесчувствия, а я в то время и поспею взять, а там потом Федору-то Павловичу отлепартую, что это никто как Дмитрий Федорович, их избимши, деньги похитили.
"Stop... I am getting mixed. - Стой... я путаюсь.
Then it was Dmitri after all who killed him; you only took the money?" Стало быть, все же Дмитрий убил, а ты только деньги взял?
"No, he didn't kill him. - Нет, это не они убили-с.
Well, I might as well have told you now that he was the murderer.... But I don't want to lie to you now because... because if you really haven't understood till now, as I see for myself, and are not pretending, so as to throw your guilt on me to my very face, you are still responsible for it all, since you knew of the murder and charged me to do it, and went away knowing all about it. Что ж, я бы мог вам и теперь сказать, что убивцы они... да не хочу я теперь пред вами лгать, потому... потому что если вы действительно, как сам вижу, не понимали ничего доселева и не притворялись предо мной, чтоб явную вину свою на меня же в глаза свалить, то все же вы виновны во всем-с, ибо про убивство вы знали-с и мне убить поручили-с, а сами, все знамши, уехали.
And so I want to prove to your face this evening that you are the only real murderer in the whole affair, and I am not the real murderer, though I did kill him. Потому и хочу вам в сей вечер это в глаза доказать, что главный убивец во всем здесь единый вы-с, а я только самый не главный, хоть это и я убил.
You are the rightful murderer." А вы самый законный убивец и есть!
"Why, why, am I a murderer? - Почему, почему я убийца?
Oh, God!" Ivan cried, unable to restrain himself at last, and forgetting that he had put off discussing himself till the end of the conversation. "You still mean that Tchermashnya? О Боже! - не выдержал наконец Иван, забыв, что всё о себе отложил под конец разговора. - Это все та же Чермашня-то?
Stay, tell me, why did you want my consent, if you really took Tchermashnya for consent? Стой, говори, зачем тебе было надо мое согласие, если уж ты принял Чермашню за согласие?
How will you explain that now?" Как ты теперь-то растолкуешь?
"Assured of your consent, I should have known that you wouldn't have made an outcry over those three thousand being lost, even if I'd been suspected, instead of Dmitri Fyodorovitch, or as his accomplice; on the contrary, you would have protected me from others.... And when you got your inheritance you would have rewarded me when you were able, all the rest of your life. For you'd have received your inheritance through me, seeing that if he had married Agrafena Alexandrovna, you wouldn't have had a farthing." - Уверенный в вашем согласии, я уж знал бы, что вы за потерянные эти три тысячи, возвратясь, вопля не подымете, если бы почему-нибудь меня вместо Дмитрия Федоровича начальство заподозрило али с Дмитрием Федоровичем в товарищах; напротив, от других защитили бы... А наследство получив, так и потом когда могли меня наградить, во всю следующую жизнь, потому что все же вы через меня наследство это получить изволили, а то, женимшись на Аграфене Александровне, вышел бы вам один только шиш.
"Ah! -А!
Then you intended to worry me all my life afterwards," snarled Ivan. "And what if I hadn't gone away then, but had informed against you?" Так ты намеревался меня и потом мучить, всю жизнь! - проскрежетал Иван. - А что, если б я тогда не уехал, а на тебя заявил?
"What could you have informed? - А что же бы вы могли тогда заявить?
That I persuaded you to go to Tcherinashnya? Что я вас в Чермашню-то подговаривал?
That's all nonsense. Так ведь это глупости-с.
Besides, after our conversation you would either have gone away or have stayed. К тому же вы после разговора нашего поехали бы али остались.
If you had stayed, nothing would have happened. I should have known that you didn't want it done, and should have attempted nothing. Если б остались, то тогда бы ничего и не произошло, я бы так и знал-с, что вы дела этого не хотите, и ничего бы не предпринимал.
As you went away, it meant you assured me that you wouldn't dare to inform against me at the trial, and that you'd overlook my having the three thousand. А если уж поехали, то уж меня, значит, заверили в том, что на меня в суд заявить не посмеете и три эти тысячи мне простите.
And, indeed, you couldn't have prosecuted me afterwards, because then I should have told it all in the court; that is, not that I had stolen the money or killed him- I shouldn't have said that- but that you'd put me up to the theft and the murder, though I didn't consent to it. Да и не могли вы меня потом преследовать вовсе, потому что я тогда все и рассказал бы на суде-с, то есть не то, что я украл аль убил, - этого бы я не сказал-с, - а то, что вы меня сами подбивали к тому, чтоб украсть и убить, а я только не согласился.
That's why I needed your consent, so that you couldn't have cornered me afterwards, for what proof could you have had? I could always have cornered you, revealing your eagerness for your father's death, and I tell you the public would have believed it all, and you would have been ashamed for the rest of your life." Потому-то мне и надо было тогда ваше согласие, чтобы вы меня ничем не могли припереть-с, потому что где же у вас к тому доказательство, я же вас всегда мог припереть-с, обнаружив, какую вы жажду имели к смерти родителя, и вот вам слово - в публике все бы тому поверили и вам было бы стыдно на всю вашу жизнь.
"Was I then so eager, was I?" Ivan snarled again. - Так имел, так имел я эту жажду, имел? -проскрежетал опять Иван.
"To be sure you were, and by your consent you silently sanctioned my doing it." Smerdyakov looked resolutely at Ivan. - Несомненно имели-с и согласием своим мне это дело молча тогда разрешили-с, - твердо поглядел Смердяков на Ивана.
He was very weak and spoke slowly and wearily, but some hidden inner force urged him on. He evidently had some design. Он был очень слаб и говорил тихо и устало, но что-то внутреннее и затаенное поджигало его, у него, очевидно, было какое-то намерение.
Ivan felt that. Иван это предчувствовал.
"Go on," he said. "Tell me what happened that night." - Продолжай дальше, - сказал он ему, - продолжай про ту ночь.
"What more is there to tell! - Дальше что же-с!
I lay there and I thought I heard the master shout. Вот я лежу и слышу, как будто вскрикнул барин.
And before that Grigory Vassilyevitch had suddenly got up and came out, and he suddenly gave a scream, and then all was silence and darkness. А Григорий Васильич пред тем вдруг поднялись и вышли и вдруг завопили, а потом все тихо, мрак.
I lay there waiting, my heart beating; I couldn't bear it. Лежу это я, жду, сердце бьется, вытерпеть не могу.
I got up at last, went out. I saw the window open on the left into the garden, and I stepped to the left to listen whether he was sitting there alive, and I heard the master moving about, sighing, so I knew he was alive. Встал наконец и пошел-с - вижу налево окно в сад у них отперто, я и еще шагнул налево-то-с, чтобы прислушаться, живы ли они там сидят или нет, и слышу, что барин мечется и охает, стало быть, жив-с.
' Ech!' I thought. Эх, думаю!
I went to the window and shouted to the master, Подошел к окну, крикнул барину:
' It's I.' "Это я, дескать".
And he shouted to me, А он мне:
'He's been, he's been; he's run away.' "Был, был, убежал!"
He meant Dmitri Fyodorovitch had been. То есть Дмитрий Федорович, значит, были-с.
'He's killed Grigory! "Григория убил!" -
"Where?' I whispered. "Где?" - шепчу ему.
'There, in the corner,' he pointed. He was whispering, too. "Там, в углу", - указывает, сам тоже шепчет.
'Wait a bit," I said. "Подождите", - говорю.
I went to the corner of the garden to look, and there I came upon Grigory Vassilyevitch lying by the wall, covered with blood, senseless. Пошел я в угол искать и у стены на Григория Васильевича лежащего и наткнулся, весь в крови лежит, в бесчувствии.
So it's true that Dmitri Fyodorovitch has been here, was the thought that came into my head, and I determined on the spot to make an end of it, as Grigory Vassilyevitch, even if he were alive, would see nothing of it, as he lay there senseless. Стало быть, верно, что был Дмитрий Федорович, вскочило мне тотчас в голову и тотчас тут же порешил все это покончить внезапно-с, так как Григорий Васильевич если и живы еще, то, лежа в бесчувствии, пока ничего не увидят.
The only risk was that Marfa Ignatyevna might wakeup. Один только риск и был-с, что вдруг проснется Марфа Игнатьевна.
I felt that at the moment, but the longing to get it done came over me, till I could scarcely breathe. Почувствовал я это в ту минуту, только уж жажда эта меня всего захватила, ажно дух занялся.
I went back to the window to the master and said, Пришел опять под окно к барину и говорю:
'She's here, she's come; Agrafena Alexandrovna has come, wants to be let in.' "Она здесь, пришла, Аграфена Александровна пришла, просится".
And he started like a baby. Так ведь и вздрогнул весь, как младенец:
'Where is she?' he fairly gasped, but couldn't believe it. "Где здесь? Где?" - так и охает, а сам еще не верит.
' She's standing there,' said I. 'Open.' "Там, говорю, стоит, отоприте!"
He looked out of the window at me, half believing and half distrustful, but afraid to open. 'Why, he is afraid of me now,' I thought. Глядит на меня в окно-то и верит и не верит, а отпереть боится, это уж меня-то боится, думаю.
And it was funny. I bethought me to knock on the window-frame those taps we'd agreed upon as a signal that Grushenka had come, in his presence, before his eyes. He didn't seem to believe my word, but as soon as he heard the taps, he ran at once to open the door. И смешно же: вдруг я эти самые знаки вздумал им тогда по раме простучать, что Грушенька, дескать, пришла, при них же в глазах: словам-то как бы не верил, а как знаки я простучал, так тотчас же и побежали дверь отворить.
He opened it. Отворили.
I would have gone in, but he stood in the way to prevent me passing. Я вошел было, а он стоит, телом-то меня и не пускает всего.
'Where is she? Where is she?' He looked at me, all of a tremble. "Где она, где она?" - смотрит на меня и трепещет.
'Well,' thought I, 'if he's so frightened of me as all that, it's a bad lookout!' And my legs went weak with fright that he wouldn't let me in or would call out, or Marfa Ignatyevna would run up, or something else might happen. I don't remember now, but I must have stood pale, facing him. Ну, думаю: уж коль меня так боится - плохо! и тут у меня даже ноги ослабели от страху у самого, что не пустит он меня в комнаты-то, или крикнет, али Марфа Игнатьевна прибежит, али что ни есть выйдет, я уж не помню тогда, сам, должно быть, бледен пред ним стоял.
I whispered to him, Шепчу ему:
'Why, she's there, there, under the window; how is it you don't see her?' I said. "Да там, там она под окном, как же вы, говорю, не видели?" -
' Bring her then, bring her.' "А ты ее приведи, а ты ее приведи!" -
'She's afraid,' said I; 'she was frightened at the noise, she's hidden in the bushes; go and call to her yourself from the study.' "Да боится, говорю, крику испугалась, в куст спряталась, подите крикните, говорю, сами из кабинета".
He ran to the window, put the candle in the window. Побежал он, подошел к окну, свечку на окно поставил.
' Grushenka,' he cried, 'Grushenka, are you here?' "Грушенька, кричит, Грушенька, здесь ты?"
Though he cried that, he didn't want to lean out of the window, he didn't want to move away from me, for he was panic-stricken; he was so frightened he didn't dare to turn his back on me. Сам-то это кричит, а в окно-то нагнуться не хочет, от меня отойти не хочет, от самого этого страху, потому забоялся меня уж очень, а потому отойти от меня не смеет.
'Why, here she is,' said I. I went up to the window and leaned right out of it. 'Here she is; she's in the bush, laughing at you, don't you see her?' "Да вон она, говорю (подошел я к окну, сам весь высунулся), вон она в кусте-то, смеется вам, видите?"
He suddenly believed it; he was all of a shake- he was awfully crazy about her- and he leaned right out of the window. Поверил вдруг он, так и затрясся, больно уж они влюблены в нее были-с, да весь и высунулся в окно.
I snatched up that iron paper-weight from his table; do you remember, weighing about three pounds? I swung it and hit him on the top of the skull with the corner of it. Я тут схватил это самое пресс-папье чугунное, на столе у них, помните-с, фунта три ведь в нем будет, размахнулся, да сзади его в самое темя углом.
He didn't even cry out. Не крикнул даже.
He only sank down suddenly, and I hit him again and a third time. Только вниз вдруг осел, а я в другой раз и в третий.
And the third time I knew I'd broken his skull. На третьем-то почувствовал, что проломил.
He suddenly rolled on his back, face upwards, covered with blood. Они вдруг навзничь и повалились, лицом кверху, все-то в крови.
I looked round. There was no blood on me, not a spot. I wiped the paper-weight, put it back, went up to the ikons, took the money out of the envelope, and flung the envelope on the floor and the pink ribbon beside it. Осмотрел я: нет на мне крови, не брызнуло, пресс-папье обтер, положил, за образа сходил, из пакета деньги вынул, а пакет бросил на пол и ленточку эту самую розовую подле.
I went out into the garden all of a tremble, straight to the apple-tree with a hollow in it- you know that hollow. I'd marked it long before and put a rag and a piece of paper ready in it. I wrapped all the notes in the rag and stuffed it deep down in the hole. Сошел в сад, весь трясусь. Прямо к той яблоньке, что с дуплом, - вы дупло-то это знаете, а я его уж давно наглядел, в нем уж лежала тряпочка и бумага, давно заготовил; обернул всю сумму в бумагу, а потом в тряпку и заткнул глубоко.
And there it stayed for over a fortnight. I took it out later, when I came out of the hospital. Так она там с лишком две недели оставалась, сумма-то эта самая-с, потом уж после больницы вынул.
I went back to my bed, lay down and thought, Воротился к себе на кровать, лег да и думаю в страхе:
'If Grigory Vassilyevitch has been killed outright it may be a bad job for me, but if he is not killed and recovers, it will be first-rate, for then he'll bear witness that Dmitri Fyodorovitch has been here, and so he must have killed him and taken the money.' "Вот коли убит Григорий Васильевич совсем, так тем самым очень худо может произойти, а коли не убит и очнется, то оченно хорошо это произойдет, потому они будут тогда свидетелем, что Дмитрий Федорович приходили, а стало быть, они и убили, и деньги унесли-с".
Then I began groaning with suspense and impatience, so as to wake Marfa Ignatyevna as soon as possible. Начал я тогда от сумления и нетерпения стонать, чтобы Марфу Игнатьевну разбудить поскорей.
At last she got up and she rushed to me, but when she saw Grigory Vassilyevitch was not there, she ran out, and I heard her scream in the garden. Встала она наконец, бросилась было ко мне, да как увидала вдруг, что нет Григория Васильевича, выбежала и, слышу, завопила в саду.
And that set it all going and set my mind at rest." Ну, тут-с все это и пошло на всю ночь, я уж во всем успокоен был.
He stopped. Рассказчик остановился.
Ivan had listened all the time in dead silence without stirring or taking his eyes off him. Иван все время слушал его в мертвенном молчании, не шевелясь, не спуская с него глаз.
As he told his story Smerdyakov glanced at him from time to time, but for the most part kept his eyes averted. Смердяков же, рассказывая, лишь изредка на него поглядывал, но больше косился в сторону.
When he had finished he was evidently agitated and was breathing hard. Кончив рассказ, он видимо сам взволновался и тяжело переводил дух.
The perspiration stood out on his face. На лице его показался пот.
But it was impossible to tell whether it was remorse he was feeling, or what. Нельзя было, однако, угадать, чувствует ли он раскаяние или что.
"Stay," cried Ivan pondering. "What about the door? - Стой, - подхватил, соображая, Иван. - А дверь-то?
If he only opened the door to you, how could Grigory have seen it open before? Если отворил он дверь только тебе, то как же мог видеть ее прежде тебя Григорий отворенною?
For Grigory saw it before you went." Потому ведь Григорий видел прежде тебя?
It was remarkable that Ivan spoke quite amicably, in a different tone, not angry as before, so if anyone had opened the door at that moment and peeped in at them, he would certainly have concluded that they were talking peaceably about some ordinary, though interesting, subject. Замечательно, что Иван спрашивал самым мирным голосом, даже совсем как будто другим тоном, совсем незлобным, так что если бы кто-нибудь отворил к ним теперь дверь и с порога взглянул на них, то непременно заключил бы, что они сидят и миролюбиво разговаривают о каком-нибудь обыкновенном, хотя и интересном предмете.
"As for that door and having seen it open, that's only his fancy," said Smerdyakov, with a wry smile. "He is not a man, I assure you, but an obstinate mule. He didn't see it, but fancied he had seen it, and there's no shaking him. -Насчет этой двери и что Григорий Васильевич будто бы видел, что она отперта, то это ему только так почудилось, - искривленно усмехнулся Смердяков. - Ведь это, я вам скажу, не человек-с, а все равно что упрямый мерин: и не видал, а почудилось ему, что видел, - вот его уж и не собьете-с.
It's just our luck he took that notion into his head, for they can't fail to convict Dmitri Fyodorovitch after that." Это уж нам с вами счастье такое выпало, что он это придумал, потому что Дмитрия Федоровича несомненно после того вконец уличат.
"Listen... " said Ivan, beginning to seem bewildered again and making an effort to grasp something. "Listen. There are a lot of questions I want to ask you, but I forget them... I keep forgetting and getting mixed up. Yes. - Слушай, - проговорил Иван Федорович, словно опять начиная теряться и что-то усиливаясь сообразить, - слушай... Я много хотел спросить тебя еще, но забыл... Я все забываю и путаюсь...Да!
Tell me this at least, why did you open the envelope and leave it there on the floor? Скажи ты мне хоть это одно: зачем ты пакет распечатал и тут же на полу оставил?
Why didn't you simply carry off the envelope?... When you were telling me, I thought you spoke about it as though it were the right thing to do... but why, I can't understand..." Зачем не просто в пакете унес... Ты когда рассказывал, то мне показалось, что будто ты так говорил про этот пакет, что так и надо было поступить... а почему так надо - не могу понять...
"I did that for a good reason. - А это я так сделал по некоторой причине-с.
For if a man had known all about it, as I did for instance, if he'd seen those notes before, and perhaps had put them in that envelope himself, and had seen the envelope sealed up and addressed, with his own eyes, if such a man had done the murder, what should have made him tear open the envelope afterwards, especially in such desperate haste, since he'd know for certain the notes must be in the envelope? Ибо будь человек знающий и привычный, вот как я, например, который эти деньги сам видел зараньше и, может, их сам же в тот пакет ввертывал и собственными глазами смотрел, как его запечатывали и надписывали, то такой человек-с с какой же бы стати, если примерно это он убил, стал бы тогда, после убивства, этот пакет распечатывать, да еще в таких попыхах, зная и без того совсем уж наверно, что деньги эти в том пакете беспременно лежат-с?
No, if the robber had been someone like me, he'd simply have put the envelope straight in his pocket and got away with it as fast as he could. Напротив, будь это похититель, как бы я, например, то он бы просто сунул этот пакет в карман, нисколько не распечатывая, и с ним поскорее утек-с.
But it'd be quite different with Dmitri Fyodorovitch. He only knew about the envelope by hearsay; he had never seen it, and if he'd found it, for instance, under the mattress, he'd have torn it open as quickly as possible to make sure the notes were in it. Совсем другое тут Дмитрий Федорович: они об пакете только понаслышке знали, его самого не видели, и вот как достали его примерно будто из-под тюфяка, то поскорее распечатали его тут же, чтобы справиться: есть ли в нем в самом деле эти самые деньги?
And he'd have thrown the envelope down, without having time to think that it would be evidence against him. Because he was not an habitual thief and had never directly stolen anything before, for he is a gentleman born, and if he did bring himself to steal, it would not be regular stealing, but simply taking what was his own, for he'd told the whole town he meant to before, and had even bragged aloud before everyone that he'd go and take his property from Fyodor Pavlovitch. А пакет тут же бросили, уже не успев рассудить, что он уликой им после них останется, потому что они вор непривычный-с и прежде никогда ничего явно не крали, ибо родовые дворяне-с, а если теперь украсть и решились, то именно как бы не украсть, а свое собственное только взять обратно пришли, так как всему городу об этом предварительно повестили и даже похвалялись зараньше вслух пред всеми, что пойдут и собственность свою от Федора Павловича отберут.
I didn't say that openly to the prosecutor when I was being examined, but quite the contrary, I brought him to it by a hint, as though I didn't see it myself, and as though he'd thought of it himself and I hadn't prompted him; so that Mr. Prosecutor's mouth positively watered at my suggestion." Я эту самую мысль прокурору в опросе моем не то что ясно сказал, а, напротив, как будто намеком подвел-с, точно как бы сам не понимаючи, и точно как бы это они сами выдумали, а не я им подсказал-с, - так у господина прокурора от этого самого намека моего даже слюнки потекли-с...
"But can you possibly have thought of all that on the spot?" cried Ivan, overcome with astonishment. - Так неужели, неужели ты все это тогда же так на месте и обдумал? - воскликнул Иван Федорович вне себя от удивления.
He looked at Smerdyakov again with alarm. Он опять глядел на Смердякова в испуге.
"Mercy on us! Could anyone think of it all in such a desperate hurry? - Помилосердуйте, да можно ли это все выдумать в таких попыхах-с?
It was all thought out beforehand." Заранее все обдумано было.
"Well... well, it was the devil helped you!" Ivan cried again. "No, you are not a fool, you are far cleverer than I thought..." -Ну... ну, тебе, значит, сам черт помогал!-воскликнул опять Иван Федорович. - Нет, ты не глуп, ты гораздо умней, чем я думал...
He got up, obviously intending to walk across the room. Он встал с очевидным намерением пройтись по комнате.
He was in terrible distress. Он был в страшной тоске.
But as the table blocked his way, and there was hardly room to pass between the table and the wall, he only turned round where he stood and sat down again. Но так как стол загораживал дорогу и мимо стола и стены почти приходилось пролезать, то он только повернулся на месте и сел опять.
Perhaps the impossibility of moving irritated him, as he suddenly cried out almost as furiously as before. То, что он не успел пройтись, может быть, вдруг и раздражило его, так что он почти в прежнем исступлении вдруг завопил:
"Listen, you miserable, contemptible creature! - Слушай, несчастный, презренный ты человек!
Don't you understand that if I haven't killed you, it's simply because I am keeping you to answer to-morrow at the trial. Неужели ты не понимаешь, что если я еще не убил тебя до сих пор, то потому только, что берегу тебя на завтрашний ответ на суде.
God sees," Ivan raised his hand, "perhaps I, too, was guilty; perhaps I really had a secret desire for my father's... death, but I swear I was not as guilty as you think, and perhaps I didn't urge you on at all. Бог видит, - поднял Иван руку кверху, - может быть, и я был виновен, может быть, действительно я имел тайное желание, чтоб... умер отец, но, клянусь тебе, я не столь был виновен, как ты думаешь, и, может быть, не подбивал тебя вовсе.
No, no, I didn't urge you on! Нет, нет, не подбивал!
But no matter, I will give evidence against myself to-morrow at the trial. I'm determined to! Но все равно, я покажу на себя сам, завтра же, на суде, я решил!
I shall tell everything, everything. Я все скажу, все.
But we'll make our appearance together. Но мы явимся вместе с тобою!
And whatever you may say against me at the trial, whatever evidence you give, I'll face it; I am not afraid of you. I'll confirm it all myself! И что бы ты ни говорил на меня на суде, что бы ты ни свидетельствовал - принимаю и не боюсь тебя; сам все подтвержу!
But you must confess, too! Но и ты должен пред судом сознаться!
You must, you must; we'll go together. Должен, должен, вместе пойдем!
That's how it shall be!" Так и будет!
Ivan said this solemnly and resolutely and from his flashing eyes alone it could be seen that it would be so. Иван проговорил это торжественно и энергично, и видно было уже по одному сверкающему взгляду его, что так и будет.
"You are ill, I see; you are quite ill. - Больны вы, я вижу-с, совсем больны-с.
Your eyes are yellow," Smerdyakov commented, without the least irony, with apparent sympathy in fact. Желтые у вас совсем глаза-с, - произнес Смердяков, но совсем без насмешки, даже как будто соболезнуя.
"We'll go together," Ivan repeated. "And if you won't go, no matter, I'll go alone." - Вместе пойдем! - повторил Иван, - а не пойдешь- все равно я один сознаюсь.
Smerdyakov paused as though pondering. Смердяков помолчал, как бы вдумываясь.
"There'll be nothing of the sort, and you won't go," he concluded at last positively. - Ничего этого не будет-с, и вы не пойдете-с, -решил он наконец безапелляционно.
"You don't understand me," Ivan exclaimed reproachfully. - Не понимаешь ты меня! - укоризненно воскликнул Иван.
"You'll be too much ashamed, if you confess it all. - Слишком стыдно вам будет-с, если на себя во всем признаетесь.
And, what's more, it will be no use at all, for I shall say straight out that I never said anything of the sort to you, and that you are either ill (and it looks like it, too), or that you're so sorry for your brother that you are sacrificing yourself to save him and have invented it all against me, for you've always thought no more of me than if I'd been a fly. А пуще того бесполезно будет, совсем-с, потому я прямо ведь скажу, что ничего такого я вам не говорил-с никогда, а что вы или в болезни какой (а на то и похоже-с), али уж братца так своего пожалели, что собой пожертвовали, а на меня выдумали, так как все равно меня как за мошку считали всю вашу жизнь, а не за человека.
And who will believe you, and what single proof have you got?" Ну и кто ж вам поверит, ну и какое у вас есть хоть одно доказательство?
"Listen, you showed me those notes just now to convince me." - Слушай, эти деньги ты показал мне теперь, конечно, чтобы меня убедить.
Smerdyakov lifted the book off the notes and laid it on one side. Смердяков снял с пачек Исаака Сирина и отложил в сторону.
"Take that money away with you," Smerdyakov sighed. - Эти деньги с собою возьмите-с и унесите, -вздохнул Смердяков.
"Of course, I shall take it. - Конечно, унесу!
But why do you give it to me, if you committed the murder for the sake of it?" Ivan looked at him with great surprise. Но почему же ты мне отдаешь, если из-за них убил? - с большим удивлением посмотрел на него Иван.
"I don't want it," Smerdyakov articulated in a shaking voice, with a gesture of refusal. "I did have an idea of beginning a new life with that money in Moscow or, better still, abroad. I did dream of it, chiefly because 'all things are lawful.' - Не надо мне их вовсе-с, - дрожащим голосом проговорил Смердяков, махнув рукой. - Была такая прежняя мысль-с, что с такими деньгами жизнь начну, в Москве али пуще того за границей, такая мечта была-с, а пуще все потому, что "все позволено".
That was quite right what you taught me, for you talked a lot to me about that. For if there's no everlasting God, there's no such thing as virtue, and there's no need of it. Это вы вправду меня учили-с, ибо много вы мне тогда этого говорили: ибо коли Бога бесконечного нет, то и нет никакой добродетели, да и не надобно ее тогда вовсе.
You were right there. Это вы вправду.
So that's how I looked at it." Так я и рассудил.
"Did you come to that of yourself?" asked Ivan, with a wry smile. - Своим умом дошел? - криво усмехнулся Иван.
"With your guidance." - Вашим руководством-с.
"And now, I suppose, you believe in God, since you are giving back the money?" - А теперь, стало быть, в Бога уверовал, коли деньги назад отдаешь?
"No, I don't believe," whispered Smerdyakov. - Нет-с, не уверовал-с, - прошептал Смердяков.
"Then why are you giving it back?" -Так зачем отдаешь?
"Leave off... that's enough!" Smerdyakov waved his hand again. "You used to say yourself that everything was lawful, so now why are you so upset, too? -Полноте... нечего-с! - махнул опять Смердяков рукой. - Вы вот сами тогда все говорили, что все позволено, а теперь-то почему так встревожены, сами-то-с?
You even want to go and give evidence against yourself.... Only there'll be nothing of the sort! Показывать на себя даже хотите идти... Только ничего того не будет!
You won't go to give evidence," Smerdyakov decided with conviction. Не пойдете показывать! - твердо и убежденно решил опять Смердяков.
"You'll see," said Ivan. - Увидишь! - проговорил Иван.
"It isn't possible. - Не может того быть.
You are very clever. Умны вы очень-с.
You are fond of money, I know that. You like to be respected, too, for you're very proud; you are far too fond of female charms, too, and you mind most of all about living in undisturbed comfort, without having to depend on anyone- that's what you care most about. Деньги любите, это я знаю-с, почет тоже любите, потому что очень горды, прелесть женскую чрезмерно любите, а пуще всего в покойном довольстве жить и чтобы никому не кланяться -это пуще всего-с.
You won't want to spoil your life for ever by taking such a disgrace on yourself. Не захотите вы жизнь навеки испортить, такой стыд на суде приняв.
You are like Fyodor Pavlovitch, you are more like him than any of his children; you've the same soul as he had." Вы как Федор Павлович, наиболее-с, изо всех детей наиболее на него похожи вышли, с одною с ними душой-с.
"You are not a fool," said Ivan, seeming struck. The blood rushed to his face. - Ты не глуп, - проговорил Иван, как бы пораженный; кровь ударила ему в лицо, - я прежде думал, что ты глуп.
"You are serious now!" he observed, looking suddenly at Smerdyakov with a different expression. Ты теперь серьезен! - заметил он, как-то вдруг по-новому глядя на Смердякова.
"It was your pride made you think I was a fool. - От гордости вашей думали, что я глуп.
Take the money." Примите деньги‑то‑с.
Ivan took the three rolls of notes and put them in his pocket without wrapping them in anything. Иван взял все три пачки кредиток и сунул в карман, не обертывая их ничем.
"I shall show them at the court to-morrow," he said. - Завтра их на суде покажу, - сказал он.
"Nobody will believe you, as you've plenty of money of your own; you may simply have taken it out of your cash-box and brought it to the court." - Никто вам там не поверит-с, благо денег-то у вас и своих теперь довольно, взяли из шкатунки да и принесли-с.
Ivan rose from his seat. Иван встал с места.
"I repeat," he said, "the only reason I haven't killed you is that I need you for to-morrow, remember that, don't forget it!" - Повторяю тебе, если не убил тебя, то единственно потому, что ты мне на завтра нужен, помни это, не забывай!
"Well, kill me. - А что ж, убейте-с.
Kill me now," Smerdyakov said, all at once looking strangely at Ivan. "You won't dare do that even!" he added, with a bitter smile. "You won't dare to do anything, you, who used to be so bold!" Убейте теперь, - вдруг странно проговорил Смердяков, странно смотря на Ивана. - Не посмеете и этого-с, - прибавил он, горько усмехнувшись, - ничего не посмеете, прежний смелый человек-с!
"Till to-morrow," cried Ivan, and moved to go out. - До завтра! - крикнул Иван и двинулся идти.
"Stay a moment.... Show me those notes again." - Постойте... покажите мне их еще раз.
Ivan took out the notes and showed them to him. Иван вынул кредитки и показал ему.
Smerdyakov looked at them for ten seconds. Смердяков поглядел на них секунд десять.
"Well, you can go," he said, with a wave of his hand. "Ivan Fyodorovitch!" he called after him again. - Ну, ступайте, - проговорил он, махнув рукой. -Иван Федорович! - крикнул он вдруг ему вслед опять.
"What do you want?" Ivan turned without stopping. - Чего тебе? - обернулся Иван уже на ходу.
"Good-bye!" - Прощайте-с!
"Till to-morrow!" Ivan cried again, and he walked out of the cottage. - До завтра! - крикнул опять Иван и вышел из избы.
The snowstorm was still raging. Метель все еще продолжалась.
He walked the first few steps boldly, but suddenly began staggering. Первые шаги прошел он бодро, но вдруг как бы стал шататься.
"It's something physical," he thought with a grin. "Это что-то физическое", - подумал он, усмехнувшись.
Something like joy was springing up in his heart. Какая-то словно радость сошла теперь в его душу.
He was conscious of unbounded resolution; he would make an end of the wavering that had so tortured him of late. Он почувствовал в себе какую-то бесконечную твердость: конец колебаниям его, столь ужасно его мучившим всё последнее время!
His determination was taken, "and now it will not be changed," he thought with relief. Решение было взято, "и уже не изменится", - со счастьем подумал он.
At that moment he stumbled against something and almost fell down. В это мгновение он вдруг на что-то споткнулся и чуть не упал.
Stopping short, he made out at his feet the peasant he had knocked down, still lying senseless and motionless. Остановясь, он различил в ногах своих поверженного им мужичонку, все так же лежавшего на том же самом месте, без чувств и без движения.
The snow had almost covered his face. Метель уже засыпала ему почти все лицо.
Ivan seized him and lifted him in his arms. Иван вдруг схватил его и потащил на себе.
Seeing a light in the little house to the right he went up, knocked at the shutters, and asked the man to whom the house belonged to help him carry the peasant to the police station, promising him three roubles. Увидав направо в домишке свет, подошел, постучался в ставни и откликнувшегося мещанина, которому принадлежал домишко, попросил помочь ему дотащить мужика в частный дом, обещая тут же дать за то три рубля.
The man got ready and came out. Мещанин собрался и вышел.
I won't describe in detail how Ivan succeeded in his object, bringing the peasant to the police-station and arranging for a doctor to see him at once, providing with a liberal hand for the expenses. Не стану в подробности описывать, как удалось тогда Ивану Федоровичу достигнуть цели и пристроить мужика в части, с тем чтобы сейчас же учинить и осмотр его доктором, причем он опять выдал и тут щедрою рукой "на расходы".
I will only say that this business took a whole hour, but Ivan was well content with it. Скажу только, что дело взяло почти целый час времени. Но Иван Федорович остался очень доволен.
His mind wandered and worked incessantly. Мысли его раскидывались и работали.
"If I had not taken my decision so firmly for to-morrow," he reflected with satisfaction, "I should not have stayed a whole hour to look after the peasant, but should have passed by, without caring about his being frozen. I am quite capable of watching myself, by the way," he thought at the same instant, with still greater satisfaction, "although they have decided that I am going out of my mind!" "Если бы не было взято так твердо решение мое на завтра, - подумал он вдруг с наслаждением, - то не остановился бы я на целый час пристраивать мужичонку, а прошел бы мимо его и только плюнул бы на то, что он замерзнет... Однако как я в силах наблюдать за собой, - подумал он в ту же минуту еще с большим наслаждением, - а они-то решили там, что я с ума схожу!"
Just as he reached his own house he stopped short, asking himself suddenly hadn't he better go at once to the prosecutor and tell him everything. Дойдя до своего дома, он вдруг остановился под внезапным вопросом: "А не надо ль сейчас, теперь же пойти к прокурору и все объявить?"
He decided the question by turning back to the house. Вопрос он решил, поворотив опять к дому:
"Everything together to-morrow!" he whispered to himself, and, strange to say, almost all his gladness and selfsatisfaction passed in one instant. "Завтра все вместе!" - прошептал он про себя, и, странно, почти вся радость, все довольство его собою прошли в один миг.
As he entered his own room he felt something like a touch of ice on his heart, like a recollection or, more exactly, a reminder, of something agonising and revolting that was in that room now, at that moment, and had been there before. Когда же он вступил в свою комнату, что-то ледяное прикоснулось вдруг к его сердцу, как будто воспоминание, вернее, напоминание о чем-то мучительном и отвратительном, находящемся именно в этой комнате теперь, сейчас, да и прежде бывшем.
He sank wearily on his sofa. Он устало опустился на свой диван.
The old woman brought him a samovar; he made tea, but did not touch it. Старуха принесла ему самовар, он заварил чай, но не прикоснулся к нему; старуху отослал до завтра.
He sat on the sofa and felt giddy. Он сидел на диване и чувствовал головокружение.
He felt that he was ill and helpless. Он чувствовал, что болен и бессилен.
He was beginning to drop asleep, but got up uneasily and walked across the room to shake off his drowsiness. Стал было засыпать, но в беспокойстве встал и прошелся по комнате, чтобы прогнать сон.
At moments he fancied he was delirious, but it was not illness that he thought of most. Минутами мерещилось ему, что как будто он бредит.
Sitting down again, he began looking round, as though searching for something. Но не болезнь занимала его всего более; усевшись опять, он начал изредка оглядываться кругом, как будто что-то высматривая.
This happened several times. Так было несколько раз.
At last his eyes were fastened intently on one point. Наконец взгляд его пристально направился в одну точку.
Ivan smiled, but an angry flush suffused his face. Иван усмехнулся, но краска гнева залила его лицо.
He sat a long time in his place, his head propped on both arms, though he looked sideways at the same point, at the sofa that stood against the opposite wall. Он долго сидел на своем месте, крепко подперев обеими руками голову и все-таки кося глазами на прежнюю точку, на стоявший у противоположной стены диван.
There was evidently something, some object, that irritated him there, worried him and tormented him. Его видимо что-то там раздражало, какой-то предмет, беспокоило, мучило.
Chapter 9. IX
The Devil. Черт.
Ivan's Nightmare Кошмар Ивана Федоровича
I AM NOT a doctor, but yet I feel that the moment has come when I must inevitably give the reader some account of the nature of Ivan's illness. Я не доктор, а между тем чувствую, что пришла минута, когда мне решительно необходимо объяснить хоть что-нибудь в свойстве болезни Ивана Федоровича читателю.
Anticipating events I can say at least one thing: he was at that moment on the very eve of an attack of brain fever. Though his health had long been affected, it had offered a stubborn resistance to the fever which in the end gained complete mastery over it. Забегая вперед, скажу лишь одно: он был теперь, в этот вечер, именно как раз накануне белой горячки, которая наконец уже вполне овладела его издавна расстроенным, но упорно сопротивлявшимся болезни организмом.
Though I know nothing of medicine, I venture to hazard the suggestion that he really had perhaps, by a terrible effort of will, succeeded in delaying the attack for a time, hoping, of course, to check it completely. Не зная ничего в медицине, рискну высказать предположение, что действительно, может быть, ужасным напряжением воли своей он успел на время отдалить болезнь, мечтая, разумеется, совсем преодолеть ее.
He knew that he was unwell, but he loathed the thought of being ill at that fatal time, at the approaching crisis in his life, when he needed to have all his wits about him, to say what he had to say boldly and resolutely and "to justify himself to himself." Он знал, что нездоров, но ему с отвращением не хотелось быть больным в это время, в эти наступающие роковые минуты его жизни, когда надо было быть налицо, высказать свое слово смело и решительно и самому "оправдать себя пред собою".
He had, however, consulted the new doctor, who had been brought from Moscow by a fantastic notion of Katerina Ivanovna's to which I have referred already. Он, впрочем, сходил однажды к новому, прибывшему из Москвы доктору, выписанному Катериной Ивановной вследствие одной ее фантазии, о которой я уже упоминал выше.
After listening to him and examining him the doctor came to the conclusion that he was actually suffering from some disorder of the brain, and was not at all surprised by an admission which Ivan had reluctantly made him. Доктор, выслушав и осмотрев его, заключил, что у него вроде даже как бы расстройства в мозгу, и нисколько не удивился некоторому признанию, которое тот с отвращением, однако, сделал ему.
"Hallucinations are quite likely in your condition," the doctor opined, 'though it would be better to verify them... you must take steps at once, without a moment's delay, or things will go badly with you." "Галлюцинации в вашем состоянии очень возможны, - решил доктор, - хотя надо бы их и проверить... вообще же необходимо начать лечение серьезно, не теряя ни минуты, не то будет плохо".
But Ivan did not follow this judicious advice and did not take to his bed to be nursed. Но Иван Федорович, выйдя от него, благоразумного совета не исполнил и лечь лечиться пренебрег:
"I am walking about, so I am strong enough, if I drop, it'll be different then, anyone may nurse me who likes," he decided, dismissing the subject. "Хожу ведь, силы есть пока, свалюсь - дело другое, тогда пусть лечит кто хочет", - решил он, махнув рукой.
And so he was sitting almost conscious himself of his delirium and, as I have said already, looking persistently at some object on the sofa against the opposite wall. Итак, он сидел теперь, почти сознавая сам, что в бреду, и, как уже и сказал я, упорно приглядывался к какому-то предмету у противоположной стены на диване.
Someone appeared to be sitting there, though goodness knows how he had come in, for he had not been in the room when Ivan came into it, on his return from Smerdyakov. Там вдруг оказался сидящим некто, бог знает как вошедший, потому что его еще не было в комнате, когда Иван Федорович, возвратясь от Смердякова, вступил в нее.
This was a person or, more accurately speaking, a Russian gentleman of a particular kind, no longer young, qui faisait la cinquantaine,* as the French say, with rather long, still thick, dark hair, slightly streaked with grey and a small pointed beard. Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, "qui frisait la cinquantaine",[34 - "под пятьдесят" (фр.).] как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином.
He was wearing a brownish reefer jacket, rather shabby, evidently made by a good tailor though, and of a fashion at least three years old, that had been discarded by smart and well-to-do people for the last two years. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил.
His linen and his long scarf-like neck-tie were all such as are worn by people who aim at being stylish, but on closer inspection his linen was not overclean and his wide scarf was very threadbare. Белье, длинный галстук в виде шарфа, все было так, как и у всех шиковатых джентльменов, но белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а широкий шарф очень потерт.
The visitor's check trousers were of excellent cut, but were too light in colour and too tight for the present fashion. His soft fluffy white hat was out of keeping with the season. * Fiftyish. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки слишком светлы и как-то слишком узки, как теперь уже перестали носить, равно как и мягкая белая пуховая шляпа, которую уже слишком не по сезону притащил с собою гость.
In brief there was every appearance of gentility on straitened means. Словом, был вид порядочности при весьма слабых карманных средствах.
It looked as though the gentleman belonged to that class of idle landowners who used to flourish in the times of serfdom. He had unmistakably been, at some time, in good and fashionable society, had once had good connections, had possibly preserved them indeed, but, after a gay youth, becoming gradually impoverished on the abolition of serfdom, he had sunk into the position of a poor relation of the best class, wandering from one good old friend to another and received by them for his companionable and accommodating disposition and as being, after all, a gentleman who could be asked to sit down with anyone, though, of course, not in a place of honour. Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Such gentlemen of accommodating temper and dependent position, who can tell a story, take a hand at cards, and who have a distinct aversion for any duties that may be forced upon them, are usually solitary creatures, either bachelors or widowers. Sometimes they have children, but if so, the children are always being brought up at a distance, at some aunt's, to whom these gentlemen never allude in good society, seeming ashamed of the relationship. Такие приживальщики, складного характера джентльмены, умеющие порассказать, составить партию в карты и решительно не любящие никаких поручений, если их им навязывают, -обыкновенно одиноки, или холостяки, или вдовцы, может быть и имеющие детей, но дети их воспитываются всегда где-то далеко, у каких-нибудь теток, о которых джентльмен никогда почти не упоминает в порядочном обществе, как бы несколько стыдясь такого родства.
They gradually lose sight of their children altogether, though at intervals they receive a birthday or Christmas letter from them and sometimes even answer it. От детей же отвыкает мало-помалу совсем, изредка получая от них к своим именинам и к Рождеству поздравительные письма и иногда даже отвечая на них.
The countenance of the unexpected visitor was not so much good-natured, as accommodating and ready to assume any amiable expression as occasion might arise. Физиономия неожиданного гостя была не то чтобы добродушная, а опять-таки складная и готовая, судя по обстоятельствам, на всякое любезное выражение.
He had no watch, but he had a tortoise-shell lorgnette on a black ribbon. Часов на нем не было, но был черепаховый лорнет на черной ленте.
On the middle finger of his right hand was a massive gold ring with a cheap opal stone in it. На среднем пальце правой руки красовался массивный золотой перстень с недорогим опалом.
Ivan was angrily silent and would not begin the conversation. Иван Федорович злобно молчал и не хотел заговаривать.
The visitor waited and sat exactly like a poor relation who had come down from his room to keep his host company at tea, and was discreetly silent, seeing that his host was frowning and preoccupied. But he was ready for any affable conversation as soon as his host should begin it. Гость ждал и именно сидел как приживальщик, только что сошедший сверху из отведенной ему комнаты вниз к чаю составить хозяину компанию, но смирно молчавший ввиду того, что хозяин занят и об чем-то нахмуренно думает; готовый, однако, ко всякому любезному разговору, только лишь хозяин начнет его.
All at once his face expressed a sudden solicitude. Вдруг лицо его выразило как бы некоторую внезапную озабоченность.
"I say," he began to Ivan, "excuse me, I only mention it to remind you. You went to Smerdyakov's to find out about Katerina Ivanovna, but you came away without finding out anything about her, you probably forgot-" - Послушай, - начал он Ивану Федоровичу, - ты извини, я только чтобы напомнить: ты ведь к Смердякову пошел с тем, чтоб узнать про Катерину Ивановну, а ушел, ничего об ней не узнав, верно забыл...
"Ah, yes." broke from Ivan and his face grew gloomy with uneasiness. "Yes, I'd forgotten... but it doesn't matter now, never mind, till to-morrow," he muttered to himself, "and you," he added, addressing his visitor, "I should have remembered that myself in a minute, for that was just what was tormenting me! - Ах да! - вырвалось вдруг у Ивана, и лицо его омрачилось заботой, - да, я забыл... Впрочем, теперь все равно, все до завтра, - пробормотал он про себя. - А ты, - раздражительно обратился он к гостю, - это я сам сейчас должен был вспомнить, потому что именно об этом томило тоской!
Why do you interfere, as if I should believe that you prompted me, and that I didn't remember it of myself?" Что ты выскочил, так я тебе и поверю, что это ты подсказал, а не я сам вспомнил?
"Don't believe it then," said the gentleman, smiling amicably, "what's the good of believing against your will? - А не верь, - ласково усмехнулся джентльмен. -Что за вера насилием?
Besides, proofs are no help to believing, especially material proofs. Притом же в вере никакие доказательства не помогают, особенно материальные.
Thomas believed, not because he saw Christ risen, but because he wanted to believe, before he saw. Фома поверил не потому, что увидел воскресшего Христа, а потому, что еще прежде желал поверить.
Look at the spiritualists, for instance.... I am very fond of them... only fancy, they imagine that they are serving the cause of religion, because the devils show them their horns from the other world. Вот, например, спириты... я их очень люблю... вообрази, они полагают, что полезны для веры, потому что им черти с того света рожки показывают.
That, they say, is a material proof, so to speak, of the existence of another world. "Это, дескать, доказательство уже, так сказать, материальное, что есть тот свет".
The other world and material proofs, what next! Тот свет и материальные доказательства, ай-люли!
And if you come to that, does proving there's a devil prove that there's a God? И наконец, если доказан черт, то еще неизвестно, доказан ли Бог?
I want to join an idealist society, I'll lead the opposition in it, I'll say I am a realist, but not a materialist, he he!" Я хочу в идеалистическое общество записаться, оппозицию у них буду делать: "дескать реалист, а не материалист, хе-хе!"
"Listen," Ivan suddenly got up from the table. "I seem to be delirious... I am delirious, in fact, talk any nonsense you like, I don't care! - Слушай, - встал вдруг из-за стола Иван Федорович. - Я теперь точно в бреду... и, уж конечно, в бреду... ври что хочешь, мне все равно!
You won't drive me to fury, as you did last time. Ты меня не приведешь в исступление, как в прошлый раз.
But I feel somehow ashamed... I want to walk about the room.... I sometimes don't see you and don't even hear your voice as I did last time, but I always guess what you are prating, for it's I, I myself speaking, not you. Мне только чего-то стыдно... Я хочу ходить по комнате... Я тебя иногда не вижу и голоса твоего даже не слышу, как в прошлый раз, но всегда угадываю то, что ты мелешь, потому что это я, я сам говорю, а не ты!
Only I don't know whether I was dreaming last time or whether I really saw you. Не знаю только, спал ли я в прошлый раз или видел тебя наяву?
I'll wet a towel and put it on my head and perhaps you'll vanish into air." Вот я обмочу полотенце холодною водой и приложу к голове, и авось ты испаришься.
Ivan went into the corner, took a towel, and did as he said, and with a wet towel on his head began walking up and down the room. Иван Федорович прошел в угол, взял полотенце, исполнил, как сказал, и с мокрым полотенцем на голове стал ходить взад и вперед по комнате.
"I am so glad you treat me so familiarly," the visitor began. - Мне нравится, что мы с тобой прямо стали на ты, - начал было гость.
"Fool," laughed Ivan, "do you suppose I should stand on ceremony with you? - Дурак, - засмеялся Иван, - что ж я вы, что ли, стану тебе говорить.
I am in good spirits now, though I've a pain in my forehead... and in the top of my head... only please don't talk philosophy, as you did last time. Я теперь весел, только в виске болит... и темя... только, пожалуйста, не философствуй, как в прошлый раз.
If you can't take yourself off, talk of something amusing. Если не можешь убраться, то ври что-нибудь веселое.
Talk gossip, you are a poor relation, you ought to talk gossip. Сплетничай, ведь ты приживальщик, так сплетничай.
What a nightmare to have! Навяжется же такой кошмар!
But I am not afraid of you. Но я не боюсь тебя.
I'll get the better of you. Я тебя преодолею.
I won't be taken to a mad-house!" Не свезут в сумасшедший дом!
"C'est charmant, poor relation. - C'est charmant,[35 - Это восхитительно (фр.).] приживальщик.
Yes, I am in my natural shape. Да я именно в своем виде.
For what am I on earth but a poor relation? Кто ж я на земле, как не приживальщик?
By the way, I am listening to you and am rather surprised to find you are actually beginning to take me for something real, not simply your fancy, as you persisted in declaring last time-" Кстати, я ведь слушаю тебя и немножко дивлюсь: ей-богу, ты меня как будто уже начинаешь помаленьку принимать за нечто и в самом деле, а не за твою только фантазию, как стоял на том в прошлый раз...
"Never for one minute have I taken you for reality," Ivan cried with a sort of fury. "You are a lie, you are my illness, you are a phantom. - Ни одной минуты не принимаю тебя за реальную правду, - как-то яростно даже вскричал Иван. - Ты ложь, ты болезнь моя, ты призрак.
It's only that I don't know how to destroy you and I see I must suffer for a time. Я только не знаю, чем тебя истребить, и вижу, что некоторое время надобно прострадать.
You are my hallucination. Ты моя галлюцинация.
You are the incarnation of myself, but only of one side of me... of my thoughts and feelings, but only the nastiest and stupidest of them. Ты воплощение меня самого, только одной, впрочем, моей стороны... моих мыслей и чувств, только самых гадких и глупых.
From that point of view you might be of interest to me, if only I had time to waste on you-" С этой стороны ты мог бы быть даже мне любопытен, если бы только мне было время с тобой возиться...
"Excuse me, excuse me, I'll catch you. When you flew out at Alyosha under the lamp-post this evening and shouted to him, - Позволь, позволь, я тебя уличу: давеча у фонаря, когда ты вскинулся на Алешу и закричал ему:
' You learnt it from him! "Ты от него узнал!
How do you know that he visits me?' Почему ты узнал, что он ко мне ходит?"
You were thinking of me then. Это ведь ты про меня вспоминал.
So for one brief moment you did believe that I really exist," the gentleman laughed blandly. Стало быть, одно маленькое мгновеньице ведь верил же, верил, что я действительно есмь, - мягко засмеялся джентльмен.
"Yes, that was a moment of weakness... but I couldn't believe in you. -Да, это была слабость природы... но я не мог тебе верить.
I don't know whether I was asleep or awake last time. Я не знаю, спал ли я или ходил прошлый раз.
Perhaps I was only dreaming then and didn't see you really at all-" Я, может быть, тогда тебя только во сне видел, а вовсе не наяву...
"And why were you so surly with Alyosha just now? - А зачем ты давеча с ним так сурово, с Алешей-то?
He is a dear; I've treated him badly over Father Zossima." Он милый; я пред ним за старца Зосиму виноват.
"Don't talk of Alyosha! - Молчи про Алешу!
How dare you, you flunkey!" Ivan laughed again. Как ты смеешь, лакей! - опять засмеялся Иван.
"You scold me, but you laugh- that's a good sign. - Бранишься, а сам смеешься - хороший знак.
But you are ever so much more polite than you were last time and I know why: that great resolution of yours-" Ты, впрочем, сегодня гораздо со мной любезнее, чем в прошлый раз, и я понимаю отчего: это великое решение...
"Don't speak of my resolution," cried Ivan, savagely. - Молчи про решение! - свирепо вскричал Иван.
"I understand, I understand, c'est noble, c'est charmant, you are going to defend your brother and to sacrifice yourself... C'est chevaleresque." - Понимаю, понимаю, c'est noble, c'est charmant,[36- это благородно, это прекрасно (фр.).] ты идешь защищать завтра брата и приносишь себя в жертву... c'est chevaleresque.[37 - это по-рыцарски(фр)]
"Hold your tongue, I'll kick you!" - Молчи, я тебе пинков надаю!
"I shan't be altogether sorry, for then my object will be attained. If you kick me, you must believe in my reality, for people don't kick ghosts. - Отчасти буду рад, ибо тогда моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку не дают пинков.
Joking apart, it doesn't matter to me, scold if you like, though it's better to be a trifle more polite even to me. Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной.
'Fool, flunkey!' what words!" А то дурак да лакей, ну что за слова!
"Scolding you, I scold myself," Ivan laughed again, "you are myself, myself, only with a different face. - Браня тебя, себя браню! - опять засмеялся Иван, - ты - я, сам я, только с другою рожей.
You just say what I am thinking... and are incapable of saying anything new!" Ты именно говоришь то, что я уже мыслю... и ничего не в силах сказать мне нового!
"If I am like you in my way of thinking, it's all to my credit," the gentleman declared, with delicacy and dignity. - Если я схожусь с тобою в мыслях, то это делает мне только честь, - с деликатностью и достоинством проговорил джентльмен.
"You choose out only my worst thoughts, and what's more, the stupid ones. - Только всё скверные мои мысли берешь, а главное - глупые.
You are stupid and vulgar. Ты глуп и пошл.
You are awfully stupid. Ты ужасно глуп.
No, I can't put up with you! Нет, я тебя не вынесу!
What am I to do, what am I to do?" Ivan said through his clenched teeth. Что мне делать, что мне делать! - проскрежетал Иван.
"My dear friend, above all things I want to behave like a gentleman and to be recognised as such," the visitor began in an access of deprecating and simple-hearted pride, typical of a poor relation. "I am poor, but... I won't say very honest, but... it's an axiom generally accepted in society that I am a fallen angel. - Друг мой, я все-таки хочу быть джентльменом и чтобы меня так и принимали, - в припадке некоторой чисто приживальщицкой и уже вперед уступчивой и добродушной амбиции начал гость. - Я беден, но... не скажу, что очень честен, но... обыкновенно в обществе принято за аксиому, что я падший ангел.
I certainly can't conceive how I can ever have been an angel. Ей-богу, не могу представить, каким образом я мог быть когда-нибудь ангелом.
If I ever was, it must have been so long ago that there's no harm in forgetting it. Если и был когда, то так давно, что не грешно и забыть.
Now I only prize the reputation of being a gentlemanly person and live as I can, trying to make myself agreeable. Теперь я дорожу лишь репутацией порядочного человека и живу как придется, стараясь быть приятным.
I love men genuinely, I've been greatly calumniated! Я людей люблю искренно - о, меня во многом оклеветали!
Here when I stay with you from time to time, my life gains a kind of reality and that's what I like most of all. Здесь, когда временами я к вам переселяюсь, моя жизнь протекает вроде чего-то как бы и в самом деле, и это мне более всего нравится.
You see, like you, I suffer from the fantastic and so I love the realism of earth. Ведь я и сам, как и ты же, страдаю от фантастического, а потому и люблю ваш земной реализм.
Here, with you, everything is circumscribed, here all is formulated and geometrical, while we have nothing but indeterminate equations! Тут у вас все очерчено, тут формула, тут геометрия, а у нас все какие-то неопределенные уравнения!
I wander about here dreaming. Я здесь хожу и мечтаю.
I like dreaming. Я люблю мечтать.
Besides, on earth I become superstitious. Please don't laugh, that's just what I like, to become superstitious. К тому же на земле я становлюсь суеверен - не смейся, пожалуйста: мне именно это-то и нравится, что я становлюсь суеверен.
I adopt all your habits here: I've grown fond of going to the public baths, would you believe it? and I go and steam myself with merchants and priests. Я здесь все ваши привычки принимаю: я в баню торговую полюбил ходить, можешь ты это представить, и люблю с купцами и попами париться.
What I dream of is becoming incarnate once for all and irrevocably in the form of some merchant's wife weighing eighteen stone, and of believing all she believes. Моя мечта это - воплотиться, но чтоб уж окончательно, безвозвратно, в какую-нибудь толстую семипудовую купчиху и всему поверить, во что она верит.
My ideal is to go to church and offer a candle in simple-hearted faith, upon my word it is. Мой идеал - войти в церковь и поставить свечку от чистого сердца, ей-богу так.
Then there would be an end to my sufferings. Тогда предел моим страданиям.
I like being doctored too; in the spring there was an outbreak of smallpox and I went and was vaccinated in a foundling hospital- if only you knew how I enjoyed myself that day. I subscribed ten roubles in the cause of the Slavs!... Вот тоже лечиться у вас полюбил: весной оспа пошла, я пошел и в воспитательном доме себе оспу привил - если б ты знал, как я был в тот день доволен: на братьев славян десять рублей пожертвовал!..
But you are not listening. Да ты не слушаешь.
Do you know, you are not at all well this evening? I know you went yesterday to that doctor... well, what about your health? Знаешь, ты что-то очень сегодня не по себе, -помолчал немного джентльмен. - Я знаю, ты ходил вчера к тому доктору... ну, как твое здоровье?
What did the doctor say?" Что тебе доктор сказал?
"Fool!" Ivan snapped out. - Дурак! - отрезал Иван.
"But you are clever, anyway. - Зато ты-то как умен.
You are scolding again? Ты опять бранишься?
I didn't ask out of sympathy. Я ведь не то чтоб из участия, а так.
You needn't answer. Пожалуй, не отвечай.
Now rheumatism has come in again-" Теперь вот ревматизмы опять пошли...
"Fool!" repeated Ivan. - Дурак, - повторил опять Иван.
"You keep saying the same thing; but I had such an attack of rheumatism last year that I remember it to this day." - Ты все свое, а я вот такой ревматизм прошлого года схватил, что до сих пор вспоминаю.
"The devil have rheumatism!" - У черта ревматизм?
"Why not, if I sometimes put on fleshly form? - Почему же и нет, если я иногда воплощаюсь.
I put on fleshly form and I take the consequences. Воплощаюсь, так и принимаю последствия.
Satan sum et nihil humanum a me alienum puto."* *I am Satan, and deem nothing human alien to me. Сатана sum et nihil humanum a me alienum puto.[38 - Я сатана, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.).]
"What, what, Satan sum et nihil humanum... that's not bad for the devil!" -Как, как? Сатана sum et nihil humanum... это неглупо для черта!
"I am glad I've pleased you at last." - Рад, что наконец угодил.
"But you didn't get that from me." Ivan stopped suddenly, seeming struck. "That never entered my head, that's strange." - А ведь это ты взял не у меня, - остановился вдруг Иван как бы пораженный, - это мне никогда в голову не приходило, это странно...
"C'est du nouveau, n'est-ce pas?"* This time I'll act honestly and explain to you. - C'est du nouveau n'est ce pas?[39 - Это ново, не правда ли? (лат.)] На этот раз я поступлю честно и объясню тебе.
Listen, in dreams and especially in nightmares, from indigestion or anything, a man sees sometimes such artistic visions, such complex and real actuality, such events, even a whole world of events, woven into such a plot, with such unexpected details from the most exalted matters to the last button on a cuff, as I swear Leo Tolstoy has never invented. Yet such dreams are sometimes seen not by writers, but by the most ordinary people, officials, journalists, priests.... The subject is a complete enigma. A statesman confessed to me, indeed, that all his best ideas came to him when he was asleep. Слушай: в снах, и особенно в кошмарах, ну, там от расстройства желудка или чего-нибудь, иногда видит человек такие художественные сны, такую сложную и реальную действительность, такие события или даже целый мир событий, связанный такою интригой, с такими неожиданными подробностями, начиная с высших ваших проявлений до последней пуговицы на манишке, что, клянусь тебе, Лев Толстой не сочинит, а между тем видят такие сны иной раз вовсе не сочинители, совсем самые заурядные люди, чиновники, фельетонисты, попы... Насчет этого даже целая задача: один министр так даже мне сам признавался, что все лучшие идеи его приходят к нему, когда он спит.
Well, that's how it is now, though I am your hallucination, yet just as in a nightmare, I say original things which had not entered your head before. So I don't repeat your ideas, yet I am only your nightmare, nothing more." * It's new, isn't it? Ну вот так и теперь. Я хоть и твоя галлюцинация, но, как и в кошмаре, я говорю вещи оригинальные, какие тебе до сих пор в голову не приходили, так что уже вовсе не повторяю твоих мыслей, а между тем я только твой кошмар, и больше ничего.
"You are lying, your aim is to convince me you exist apart and are not my nightmare, and now you are asserting you are a dream." - Лжешь. Твоя цель именно уверить, что ты сам по себе, а не мой кошмар, и вот ты теперь подтверждаешь сам, что ты сон.
"My dear fellow, I've adopted a special method to-day, I'll explain it to you afterwards. - Друг мой, сегодня я взял особую методу, я потом тебе растолкую.
Stay, where did I break off? Постой, где же я остановился?
Oh, yes! I caught cold then, only not here but yonder." Да, вот я тогда простудился, только не у вас, а еще там...
"Where is yonder? -Где там?
Tell me, will you be here long. Can't you go away?" Ivan exclaimed almost in despair. Скажи, долго ли ты у меня пробудешь, не можешь уйти? - почти в отчаянии воскликнул Иван.
He ceased walking to and fro, sat down on the sofa, leaned his elbows on the table again and held his head tight in both hands. Он оставил ходить, сел на диван, опять облокотился на стол и стиснул обеими руками голову.
He pulled the wet towel off and flung it away in vexation. It was evidently of no use. Он сорвал с себя мокрое полотенце и с досадой отбросил его: очевидно, не помогало.
"Your nerves are out of order," observed the gentleman, with a carelessly easy, though perfectly polite, air. "You are angry with me even for being able to catch cold, though it happened in a most natural way. - У тебя расстроены нервы, - заметил джентльмен с развязно-небрежным, но совершенно дружелюбным, однако, видом, - ты сердишься на меня даже за то, что я мог простудиться, а между тем произошло оно самым естественным образом.
I was hurrying then to a diplomatic soiree at the house of a lady of high rank in Petersburg, who was aiming at influence in the Ministry. Я тогда поспешал на один дипломатический вечер к одной высшей петербургской даме, которая метила в министры.
Well, an evening suit, white tie, gloves, though I was God knows where and had to fly through space to reach your earth.... Of course, it took only an instant, but you know a ray of light from the sun takes full eight minutes, and fancy in an evening suit and open waistcoat. Ну, фрак, белый галстук, перчатки, и, однако, я был еще бог знает где, и, чтобы попасть к вам на землю, предстояло еще перелететь пространство... конечно, это один только миг, но ведь и луч света от солнца идет целых восемь минут, а тут, представь, во фраке и в открытом жилете.
Spirits don't freeze, but when one's in fleshly form, well... in brief, I didn't think, and set off, and you know in those ethereal spaces, in the water that is above the firmament, there's such a frost... at least one can't call it frost, you fancy, 150 degrees below zero! Духи не замерзают, но уж когда воплотился, то... словом, светренничал, и пустился, а ведь в пространствах-то этих, в эфире-то, в воде-то этой, яже бе над твердию, - ведь это такой мороз... то есть какое мороз - это уж и морозом назвать нельзя, можешь представить: сто пятьдесят градусов ниже нуля!
You know the game the village girls play- they invite the unwary to lick an axe in thirty degrees of frost, the tongue instantly freezes to it and the dupe tears the skin off, so it bleeds. But that's only in 30 degrees, in 150 degrees I imagine it would be enough to put your finger on the axe and it would be the end of it... if only there could be an axe there." Известна забава деревенских девок: на тридцатиградусном морозе предлагают новичку лизнуть топор; язык мгновенно примерзает, и олух в кровь сдирает с него кожу; так ведь это только на тридцати градусах, а на ста-то пятидесяти, да тут только палец, я думаю, приложить к топору, и его как не бывало, если бы... только там мог случиться топор...
"And can there be an axe there?" Ivan interrupted, carelessly and disdainfully. - А там может случиться топор? - рассеянно и гадливо перебил вдруг Иван Федорович.
He was exerting himself to the utmost not to believe in the delusion and not to sink into complete insanity Он сопротивлялся изо всех сил, чтобы не поверить своему бреду и не впасть в безумие окончательно.
"An axe?" the guest interrupted in surprise. - Топор? - переспросил гость в удивлении.
"Yes, what would become of an axe there?" Ivan cried suddenly, with a sort of savage and insistent obstinacy. - Ну да, что станется там с топором? - с каким-то свирепым и настойчивым упорством вдруг вскричал Иван Федорович.
"What would become of an axe in space? - Что станется в пространстве с топором?
Quelle idee! If it were to fall to any distance, it would begin, I think, flying round the earth without knowing why, like a satellite. Quelle idée![40 - Какая идея! (фр.)] Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника.
The astronomers would calculate the rising and the setting of the axe; Gatzuk would put it in his calendar, that's all." Астрономы вычислят восхождение и захождение топора, Гатцук внесет в календарь, вот и все.
"You are stupid, awfully stupid," said Ivan peevishly. "Fib more cleverly or I won't listen. - Ты глуп, ты ужасно глуп! - строптиво сказал Иван, - ври умнее, а то я не буду слушать.
You want to get the better of me by realism, to convince me that you exist, but I don't want to believe you exist! Ты хочешь побороть меня реализмом, уверить меня, что ты есь, но я не хочу верить, что ты есь!
I won't believe it!" Не поверю!!
"But I am not fibbing, it's all the truth; the truth is unhappily hardly ever amusing. - Да я и не вру, все правда; к сожалению, правда почти всегда бывает неостроумна.
I see you persist in expecting something big of me, and perhaps something fine. Ты, я вижу, решительно ждешь от меня чего-то великого, а может быть, и прекрасного.
That's a great pity, for I only give what I can-" Это очень жаль, потому что я даю лишь то, что могу...
"Don't talk philosophy, you ass!" - Не философствуй, осел!
"Philosophy, indeed, when all my right side is numb and I am moaning and groaning. - Какая тут философия, когда вся правая сторона отнялась, кряхчу и мычу.
I've tried all the medical faculty: they can diagnose beautifully, they have the whole of your disease at their finger-tips, but they've no idea how to cure you. Был у всей медицины: распознать умеют отлично, всю болезнь расскажут тебе как по пальцам, ну а вылечить не умеют.
There was an enthusiastic little student here, 'You may die,' said he, 'but you'll know perfectly what disease you are dying of!' Студентик тут один случился восторженный: если вы, говорит, и умрете, то зато будете вполне знать, от какой болезни умерли!
And then what a way they have of sending people to specialists! 'We only diagnose,' they say, 'but go to such-and-such a specialist, he'll cure you.' Опять-таки эта их манера отсылать к специалистам: мы, дескать, только распознаем, а вот поезжайте к такому-то специалисту, он уже вылечит.
The old doctor who used to cure all sorts of disease has completely disappeared, I assure you, now there are only specialists and they all advertise in the newspapers. Совсем, совсем, я тебе скажу, исчез прежний доктор, который ото всех болезней лечил, теперь только одни специалисты и всё в газетах публикуются.
If anything is wrong with your nose, they send you to Paris: there, they say, is a European specialist who cures noses. Заболи у тебя нос, тебя шлют в Париж: там, дескать, европейский специалист носы лечит.
If you go to Paris, he'll look at your nose; I can only cure your right nostril, he'll tell you, for I don't cure the left nostril, that's not my speciality, but go to Vienna, there there's a specialist who will cure your left nostril. Приедешь в Париж, он осмотрит нос: я вам, скажет, только правую ноздрю могу вылечить, потому что левых ноздрей не лечу, это не моя специальность, а поезжайте после меня в Вену, там вам особый специалист левую ноздрю долечит.
What are you to do? Что будешь делать?
I fell back on popular remedies, a German doctor advised me to rub myself with honey and salt in the bath-house. Прибегнул к народным средствам, один немец-доктор посоветовал в бане на полке медом с солью вытереться.
Solely to get an extra bath I went, smeared myself all over and it did me no good at all. Я, единственно чтобы только в баню лишний раз сходить, пошел: выпачкался весь, и никакой пользы.
In despair I wrote to Count Mattei in Milan. He sent me a book and some drops, bless him, and, only fancy, Hoff's malt extract cured me! С отчаяния графу Маттеи в Милан написал; прислал книгу и капли, Бог с ним. И вообрази: мальц-экстракт Гоффа помог!
I bought it by accident, drank a bottle and a half of it, and I was ready to dance, it took it away completely. Купил нечаянно, выпил полторы склянки, и хоть танцевать, все как рукой сняло.
I made up my mind to write to the papers to thank him, I was prompted by a feeling of gratitude, and only fancy, it led to no end of a bother: not a single paper would take my letter. Непременно положил ему "спасибо" в газетах напечатать, чувство благодарности заговорило, и вот вообрази, тут уже другая история пошла: ни в одной-то редакции не принимают!
'It would be very reactionary,' they said, 'none will believe it. Le diable n'existe point.* You'd better remain anonymous,' they advised me. "Ретроградно очень будет, говорят, никто не поверит, le diable n'existe point. [41 - дьявола-то больше не существует (фр.).] Вы, советуют, напечатайте анонимно".
What use is a letter of thanks if it's anonymous? Ну какое же "спасибо", если анонимно.
I laughed with the men at the newspaper office; Смеюсь с конторщиками:
'It's reactionary to believe in God in our days,' I said, 'but I am the devil, so I may be believed in.' "Это в Бога, говорю, в наш век ретроградно верить, а ведь я черт, в меня можно". -
'We quite understand that,' they said. 'Who doesn't believe in the devil? Yet it won't do, it might injure our reputation. "Понимаем, говорят, кто же в черта не верит, а все-таки нельзя, направлению повредить может.
As a joke, if you like.' Разве в виде шутки?"
But I thought as a joke it wouldn't be very witty. Ну в шутку-то, подумал, будет неостроумно.
So it wasn't printed. Так и не напечатали.
And do you know, I have felt sore about it to this day. И веришь ли, у меня даже на сердце это осталось.
My best feelings, gratitude, for instance, are literally denied me simply from my social position." * The devil does not exist. Самые лучшие чувства мои, как например благодарность, мне формально запрещены единственно социальным моим положением.
"Philosophical reflections again?" Ivan snarled malignantly. - Опять в философию въехал! - ненавистно проскрежетал Иван.
"God preserve me from it, but one can't help complaining sometimes. - Боже меня убереги, но ведь нельзя же иногда не пожаловаться.
I am a slandered man. Я человек оклеветанный.
You upbraid me every moment with being stupid. Вот ты поминутно мне, что я глуп.
One can see you are young. Так и видно молодого человека.
My dear fellow, intelligence isn't the only thing! Друг мой, не в одном уме дело!
I have naturally a kind and merry heart. 'I also write vaudevilles of all sorts.' У меня от природы сердце доброе и веселое, "я ведь тоже разные водевильчики".
You seem to take me for Hlestakov grown old, but my fate is a far more serious one. Ты, кажется, решительно принимаешь меня за поседелого Хлестакова, и, однако, судьба моя гораздо серьезнее.
Before time was, by some decree which I could never make out, I was predestined 'to deny' and yet I am genuinely good-hearted and not at all inclined to negation. Каким-то там довременным назначением, которого я никогда разобрать не мог, я определен "отрицать", между тем я искренно добр и к отрицанию совсем не способен.
'No, you must go and deny, without denial there's no criticism and what would a journal be without a column of criticism?' Нет, ступай отрицать, без отрицания-де не будет критики, а какой же журнал, если нет "отделения критики"?
Without criticism it would be nothing but one 'hosannah.' Без критики будет одна "осанна".
But nothing but hosannah is not enough for life, the hosannah must be tried in the crucible of doubt and so on, in the same style. Но для жизни мало одной "осанны", надо, чтоб "осанна"-то эта переходила через горнило сомнений, ну и так далее, в этом роде.
But I don't meddle in that, I didn't create it, I am not answerable for it. Я, впрочем, во все это не ввязываюсь, не я сотворял, не я и в ответе.
Well, they've chosen their scapegoat, they've made me write the column of criticism and so life was made possible. Ну и выбрали козла отпущения, заставили писать в отделении критики, и получилась жизнь.
We understand that comedy; I, for instance, simply ask for annihilation. Мы эту комедию понимаем: я, например, прямо и просто требую себе уничтожения.
No, live, I am told, for there'd be nothing without you. Нет, живи, говорят, потому что без тебя ничего не будет.
If everything in the universe were sensible, nothing would happen. Если бы на земле было все благоразумно, то ничего бы и не произошло.
There would be no events without you, and there must be events. Без тебя не будет никаких происшествий, а надо, чтобы были происшествия.
So against the grain I serve to produce events and do what's irrational because I am commanded to. Вот и служу скрепя сердце, чтобы были происшествия, и творю неразумное по приказу.
For all their indisputable intelligence, men take this farce as something serious, and that is their tragedy. Люди принимают всю эту комедию за нечто серьезное, даже при всем своем бесспорном уме. В этом их и трагедия.
They suffer, of course... but then they live, they live a real life, not a fantastic one, for suffering is life. Ну и страдают, конечно, но... все же зато живут, живут реально, не фантастически; ибо страдание-то и есть жизнь.
Without suffering what would be the pleasure of it? It would be transformed into an endless church service; it would be holy, but tedious. Без страдания какое было бы в ней удовольствие -все обратилось бы в один бесконечный молебен: оно свято, но скучновато.
But what about me? Ну а я?
I suffer, but still, I don't live. Я страдаю, а все же не живу.
I am x in an indeterminate equation. Я икс в неопределенном уравнении.
I am a sort of phantom in life who has lost all beginning and end, and who has even forgotten his own name. Я какой-то призрак жизни, который потерял все концы и начала, и даже сам позабыл наконец, как и назвать себя.
You are laughing- no, you are not laughing, you are angry again. Ты смеешься... нет, ты не смеешься, ты опять сердишься.
You are for ever angry, all you care about is intelligence, but I repeat again that I would give away all this superstellar life, all the ranks and honours, simply to be transformed into the soul of a merchant's wife weighing eighteen stone and set candles at God's shrine." Ты вечно сердишься, тебе бы все только ума, а я опять-таки повторю тебе, что я отдал бы всю эту надзвездную жизнь, все чины и почести за то только, чтобы воплотиться в душу семипудовой купчихи и Богу свечки ставить.
"Then even you don't believe in God?" said Ivan, with a smile of hatred. - Уж и ты в Бога не веришь? - ненавистно усмехнулся Иван.
"What can I say?- that is, if you are in earnest-" - То есть как тебе это сказать, если ты только серьезно...
"Is there a God or not?" Ivan cried with the same savage intensity. - Есть Бог или нет? - опять со свирепою настойчивостью крикнул Иван.
"Ah, then you are in earnest! - А, так ты серьезно?
My dear fellow, upon my word I don't know. There! I've said it now!" Голубчик мой, ей-богу, не знаю, вот великое слово сказал.
"You don't know, but you see God? - Не знаешь, а Бога видишь?
No, you are not someone apart, you are myself, you are I and nothing more! Нет, ты не сам по себе, ты - я, ты есть я и более ничего!
You are rubbish, you are my fancy!" Ты дрянь, ты моя фантазия!
"Well, if you like, I have the same philosophy as you, that would be true. - То есть, если хочешь, я одной с тобой философии, вот это будет справедливо.
Je pense, donc je suis,* I know that for a fact; all the rest, all these worlds, God and even Satan- all that is not proved, to my mind. Does all that exist of itself, or is it only an emanation of myself, a logical development of my ego which alone has existed for ever: but I make haste to stop, for I believe you will be jumping up to beat me directly." * I think, therefore I am. Je pense donc je suis,[42 - Я мыслю, следовательно, я существую (фр.).] это я знаю наверно, остальное же все, что кругом меня, все эти миры, Бог и даже сам сатана - все это для меня не доказано, существует ли оно само по себе или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего я, существующего довременно и единолично... словом, я быстро прерываю, потому что ты, кажется, сейчас драться вскочишь.
"You'd better tell me some anecdote!" said Ivan miserably. - Лучше бы ты какой анекдот! - болезненно проговорил Иван.
"There is an anecdote precisely on our subject, or rather a legend, not an anecdote. - Анекдот есть и именно на нашу тему, то есть это не анекдот, а так, легенда.
You reproach me with unbelief; you see, you say, yet you don't believe. Ты вот укоряешь меня в неверии: "видишь-де, а не веришь".
But, my dear fellow, I am not the only one like that. We are all in a muddle over there now and all through your science. Но, друг мой, ведь не я же один таков, у нас там все теперь помутились, и всё от ваших наук.
Once there used to be atoms, five senses, four elements, and then everything hung together somehow. Еще пока были атомы, пять чувств, четыре стихии, ну тогда все кое-как клеилось.
There were atoms in the ancient world even, but since we've learned that you've discovered the chemical molecule and protoplasm and the devil knows what, we had to lower our crest. Атомы-то и в древнем мире были. А вот как узнали у нас, что вы там открыли у себя "химическую молекулу", да "протоплазму", да черт знает что еще - так у нас и поджали хвосты.
There's a regular muddle, and, above all, superstition, scandal; there's as much scandal among us as among you, you know; a little more in fact, and spying, indeed, for we have our secret police department where private information is received. Просто сумбур начался; главное - суеверие, сплетни; сплетен ведь и у нас столько же, сколько у вас, даже капельку больше, а, наконец, и доносы, у нас ведь тоже есть такое одно отделение, где принимают известные "сведения".
Well, this wild legend belongs to our middle ages- not yours, but ours- and no one believes it even among us, except the old ladies of eighteen stone, not your old ladies I mean, but ours. Так вот эта дикая легенда, еще средних наших веков - не ваших, а наших - и никто-то ей не верит даже и у нас, кроме семипудовых купчих, то есть опять-таки не ваших, а наших купчих.
We've everything you have, I am revealing one of our secrets out of friendship for you; though it's forbidden. Все, что у вас есть, - есть и у нас, это я уж тебе по дружбе одну тайну нашу открываю, хоть и запрещено.
This legend is about Paradise. Легенда-то эта об рае.
There was, they say, here on earth a thinker and philosopher. He rejected everything, 'laws, conscience, faith,' and, above all, the future life. Был, дескать, здесь у вас на земле один такой мыслитель и философ, "все отвергал, законы, совесть, веру", а главное - будущую жизнь.
He died; he expected to go straight to darkness and death and he found a future life before him. Помер, думал, что прямо во мрак и смерть, ан перед ним - будущая жизнь.
He was astounded and indignant. Изумился и вознегодовал:
' This is against my principles!' he said. "Это, говорит, противоречит моим убеждениям".
And he was punished for that... that is, you must excuse me, I am just repeating what I heard myself, it's only a legend... he was sentenced to walk a quadrillion kilometres in the dark (we've adopted the metric system, you know): and when he has finished that quadrillion, the gates of heaven would be opened to him and he'll be forgiven-" Вот его за это и присудили... то есть, видишь, ты меня извини, я ведь передаю сам, что слышал, это только легенда... присудили, видишь, его, чтобы прошел во мраке квадриллион километров (у нас ведь теперь на километры), и когда кончит этот квадриллион, то тогда ему отворят райские двери и все простят...
"And what tortures have you in the other world besides the quadrillion kilometres?" asked Ivan, with a strange eagerness. - А какие муки у вас на том свете, кроме-то квадриллиона? - с каким-то странным оживлением прервал Иван.
"What tortures? - Какие муки?
Ah, don't ask. In old days we had all sorts, but now they have taken chiefly to moral punishments- 'the stings of conscience' and all that nonsense. Ах, и не спрашивай: прежде было и так и сяк, а ныне все больше нравственные пошли, "угрызения совести" и весь этот вздор.
We got that, too, from you, from the softening of your manners. Это тоже от вас завелось, от "смягчения ваших нравов".
And who's the better for it? Only those who have got no conscience, for how can they be tortured by conscience when they have none? Ну и кто же выиграл, выиграли одни бессовестные, потому что ж ему за угрызения совести, когда и совести-то нет вовсе.
But decent people who have conscience and a sense of honour suffer for it. Reforms, when the ground has not been prepared for them, especially if they are institutions copied from abroad, do nothing but mischief! Зато пострадали люди порядочные, у которых еще оставалась совесть и честь... То-то вот реформы-то на неприготовленную-то почву, да еще списанные с чужих учреждений, - один только вред!
The ancient fire was better. Древний огонек-то лучше бы.
Well, this man, who was condemned to the quadrillion kilometres, stood still, looked round and lay down across the road. Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги:
' I won't go, I refuse on principle!' "Не хочу идти, из принципа не пойду!"
Take the soul of an enlightened Russian atheist and mix it with the soul of the prophet Jonah, who sulked for three days and nights in the belly of the whale, and you get the character of that thinker who lay across the road." Возьми душу русского просвещенного атеиста и смешай с душой пророка Ионы, будировавшего во чреве китове три дня и три ночи, - вот тебе характер этого улегшегося на дороге мыслителя.
"What did he lie on there?" - На чем же он там улегся?
"Well, I suppose there was something to lie on. - Ну, там, верно, было на чем.
You are not laughing?" Ты не смеешься?
"Bravo!" cried Ivan, still with the same strange eagerness. - Молодец! - крикнул Иван, все в том же странном оживлении.
Now he was listening with an unexpected curiosity. "Well, is he lying there now?" Теперь он слушал с каким-то неожиданным любопытством. - Ну что ж, и теперь лежит?
"That's the point, that he isn't. - То-то и есть, что нет.
He lay there almost a thousand years and then he got up and went on." Он пролежал почти тысячу лет, а потом встал и пошел.
"What an ass!" cried Ivan, laughing nervously and still seeming to be pondering something intently. "Does it make any difference whether he lies there for ever or walks the quadrillion kilometres? - Вот осел-то! - воскликнул Иван, нервно захохотав, все как бы что-то усиленно соображая. - Не все ли равно, лежать ли вечно или идти квадриллион верст?
It would take a billion years to walk it?" Ведь это биллион лет ходу?
"Much more than that. I haven't got a pencil and paper or I could work it out. - Даже гораздо больше, вот только нет карандашика и бумажки, а то бы рассчитать можно.
But he got there long ago, and that's where the story begins." Да ведь он давно уже дошел, и тут-то и начинается анекдот.
"What, he got there? - Как дошел!
But how did he get the billion years to do it?" Да где ж он биллион лет взял?
"Why, you keep thinking of our present earth! - Да ведь ты думаешь все про нашу теперешнюю землю!
But our present earth may have been repeated a billion times. Why, it's become extinct, been frozen; cracked, broken to bits, disintegrated into its elements, again 'the water above the firmament,' then again a comet, again a sun, again from the sun it becomes earth- and the same sequence may have been repeated endlessly and exactly the same to every detail, most unseemly and insufferably tedious-" Да ведь теперешняя земля, может, сама-то биллион раз повторялась; ну, отживала, леденела, трескалась, рассыпалась, разлагалась на составные начала, опять вода, яже бе над твердию, потом опять комета, опять солнце, опять из солнца земля - ведь это развитие, может, уже бесконечно раз повторяется, и все в одном и том же виде, до черточки. Скучища неприличнейшая...
"Well, well, what happened when he arrived?" - Ну-ну, что же вышло, когда дошел?
"Why, the moment the gates of Paradise were open and he walked in; before he had been there two seconds, by his watch (though to my thinking his watch must have long dissolved into its elements on the way), he cried out that those two seconds were worth walking not a quadrillion kilometres but a quadrillion of quadrillions, raised to the quadrillionth power! - А только что ему отворили в рай, и он вступил, то, не пробыв еще двух секунд - и это по часам, по часам (хотя часы его, по-моему, давно должны были бы разложиться на составные элементы у него в кармане дорогой), - не пробыв двух секунд, воскликнул, что за эти две секунды не только квадриллион, но квадриллион квадриллионов пройти можно, да еще возвысив в квадриллионную степень!
In fact, he sang 'hosannah' and overdid it so, that some persons there of lofty ideas wouldn't shake hands with him at first- he'd become too rapidly reactionary, they said. Словом, пропел "осанну", да и пересолил, так что иные там, с образом мыслей поблагороднее, так даже руки ему не хотели подать на первых порах: слишком-де уж стремительно в консерваторы перескочил.
The Russian temperament. Русская натура.
I repeat, it's a legend. Повторяю: легенда.
I give it for what it's worth, so that's the sort of ideas we have on such subjects even now." За что купил, за то и продал. Так вот еще какие там у нас обо всех этих предметах понятия ходят.
"I've caught you!" Ivan cried, with an almost childish delight, as though he had succeeded in remembering something at last. "That anecdote about the quadrillion years, I made up myself! -Я тебя поймал! - вскричал Иван с какою-то почти детскою радостью, как бы уже окончательно что-то припомнив, - этот анекдот о квадриллионе лет - это я сам сочинил!
I was seventeen then, I was at the high school. I made up that anecdote and told it to a schoolfellow called Korovkin, it was at Moscow.... The anecdote is so characteristic that I couldn't have taken it from anywhere. Мне было тогда семнадцать лет, я был в гимназии... я этот анекдот тогда сочинил и рассказал одному товарищу, фамилия его Коровкин, это было в Москве... Анекдот этот так характерен, что я не мог его ниоткуда взять.
I thought I'd forgotten it... but I've unconsciously recalled it- I recalled it myself- it was not you telling it! Я его было забыл... но он мне припомнился теперь бессознательно - мне самому, а не ты рассказал!
Thousands of things are unconsciously remembered like that even when people are being taken to execution... it's come back to me in a dream. Как тысячи вещей припоминаются иногда бессознательно, даже когда казнить везут... во сне припомнился.
You are that dream! Вот ты и есть этот сон!
You are a dream, not a living creature!" Ты сон и не существуешь!
"From the vehemence with which you deny my existence," laughed the gentleman, "I am convinced that you believe in me." - По азарту, с каким ты отвергаешь меня, -засмеялся джентльмен, - я убеждаюсь, что ты все-таки в меня веришь.
"Not in the slightest! - Нимало!
I haven't a hundredth part of a grain of faith in you!" На сотую долю не верю!
"But you have the thousandth of a grain. - Но на тысячную веришь.
Homeopathic doses perhaps are the strongest. Г омеопатические-то доли ведь самые, может быть, сильные.
Confess that you have faith even to the ten-thousandth of a grain." Признайся, что веришь, ну на десятитысячную...
"Not for one minute," cried Ivan furiously. "But I should like to believe in you," he added strangely. - Ни одной минуты! - яростно вскричал Иван. - Я, впрочем, желал бы в тебя поверить! - странно вдруг прибавил он.
"Aha! -Эге!
There's an admission! Вот, однако, признание!
But I am good-natured. I'll come to your assistance again. Но я добр, я тебе и тут помогу.
Listen, it was I caught you, not you me. I told you your anecdote you'd forgotten, on purpose, so as to destroy your faith in me completely." Слушай: это я тебя поймал, а не ты меня! Я нарочно тебе твой же анекдот рассказал, который ты уже забыл, чтобы ты окончательно во мне разуверился.
"You are lying. - Лжешь!
The object of your visit is to convince me of your existence!" Цель твоего появления уверить меня, что ты есь.
"Just so. - Именно.
But hesitation, suspense, conflict between belief and disbelief- is sometimes such torture to a conscientious man, such as you are, that it's better to hang oneself at once. Но колебания, но беспокойство, но борьба веры и неверия - это ведь такая иногда мука для совестливого человека, вот как ты, что лучше повеситься.
Knowing that you are inclined to believe in me, I administered some disbelief by telling you that anecdote. Я именно, зная, что ты капельку веришь в меня, подпустил тебе неверия уже окончательно, рассказав этот анекдот.
I lead you to belief and disbelief by turns, and I have my motive in it. Я тебя вожу между верой и безверием попеременно, и тут у меня своя цель.
It's the new method. As soon as you disbelieve in me completely, you'll begin assuring me to my face that I am not a dream but a reality. I know you. Then I shall have attained my object, which is an honourable one. Новая метода-с: ведь когда ты во мне совсем разуверишься, то тотчас меня же в глаза начнешь уверять, что я не сон, а есмь в самом деле, я тебя уж знаю; вот я тогда и достигну цели. А цель моя благородная.
I shall sow in you only a tiny grain of faith and it will grow into an oak-tree- and such an oak-tree that, sitting on it, you will long to enter the ranks of 'the hermits in the wilderness and the saintly women,' for that is what you are secretly longing for. Я в тебя только крохотное семечко веры брошу, а из него вырастет дуб - да еще такой дуб, что ты, сидя на дубе-то, в "отцы пустынники и в жены непорочны" пожелаешь вступить; ибо тебе оченно, оченно того втайне хочется, акриды кушать будешь, спасаться в пустыню потащишься!
You'll dine on locusts, you'll wander into the wilderness to save your soul!" - Так ты, негодяй, для спасения моей души стараешься?
"Then it's for the salvation of my soul you are working, is it, you scoundrel?" - Надо же хоть когда-нибудь доброе дело сделать.
"One must do a good work sometimes. Злишься-то ты, злишься, как я погляжу!
How ill-humoured you are!" - Шут!
"Fool! did you ever tempt those holy men who ate locusts and prayed seventeen years in the wilderness till they were overgrown with moss?" А искушал ты когда-нибудь вот этаких-то, вот что акриды-то едят, да по семнадцати лет в голой пустыне молятся, мохом обросли?
"My dear fellow, I've done nothing else. - Голубчик мой, только это и делал.
One forgets the whole world and all the worlds, and sticks to one such saint, because he is a very precious diamond. One such soul, you know, is sometimes worth a whole constellation. We have our system of reckoning, you know. Весь мир и миры забудешь, а к одному этакому прилепишься, потому что бриллиант-то уж очень драгоценен; одна ведь такая душа стоит иной раз целого созвездия - у нас ведь своя арифметика.
The conquest is priceless! Победа-то драгоценна!
And some of them, on my word, are not inferior to you in culture, though you won't believe it. They can contemplate such depths of belief and disbelief at the same moment that sometimes it really seems that they are within a hair's-breadth of being 'turned upside down,' as the actor Gorbunov says." А ведь иные из них, ей-богу, не ниже тебя по развитию, хоть ты этому и не поверишь: такие бездны веры и неверия могут созерцать в один и тот же момент, что, право, иной раз кажется, только бы еще один волосок - и полетит человек "вверх тормашки", как говорит актер Горбунов.
"Well, did you get your nose pulled?" - Ну и что ж, отходил с носом?
"My dear fellow," observed the visitor sententiously, "it's better to get off with your nose pulled than without a nose at all. As an afflicted marquis observed not long ago (he must have been treated by a specialist) in confession to his spiritual father- a Jesuit. - Друг мой, - заметил сентенциозно гость, - с носом все же лучше отойти, чем иногда совсем без носа, как недавно еще изрек один болящий маркиз (должно быть, специалист лечил) на исповеди своему духовному отцу-иезуиту.
I was present, it was simply charming. Я присутствовал - просто прелесть.
'Give me back my nose!' he said, and he beat his breast. "Возвратите мне, говорит, мой нос!" И бьет себя в грудь.
'My son,' said the priest evasively, 'all things are accomplished in accordance with the inscrutable decrees of Providence, and what seems a misfortune sometimes leads to extraordinary, though unapparent, benefits. "Сын мой, - виляет патер, - по неисповедимым судьбам Провидения все восполняется и видимая беда влечет иногда за собою чрезвычайную, хотя и невидимую выгоду.
If stern destiny has deprived you of your nose, it's to your advantage that no one can ever pull you by your nose.' Если строгая судьба лишила вас носа, то выгода ваша в том, что уже никто во всю вашу жизнь не осмелится вам сказать, что вы остались с носом". -
'Holy father, that's no comfort,' cried the despairing marquis. 'I'd be delighted to have my nose pulled every day of my life, if it were only in its proper place.' "Отец святой, это не утешение! - восклицает отчаянный, - я был бы, напротив, в восторге всю жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!" -
'My son,' sighs the priest, 'you can't expect every blessing at once. This is murmuring against Providence, who even in this has not forgotten you, for if you repine as you repined just now, declaring you'd be glad to have your nose pulled for the rest of your life, your desire has already been fulfilled indirectly, for when you lost your nose, you were led by the nose.' "Сын мой, - вздыхает патер, - всех благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили сейчас, что с радостью готовы бы всю жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все же как бы остались с носом..."
"Fool, how stupid!" cried Ivan. - Фу, как глупо! - крикнул Иван.
"My dear friend, I only wanted to amuse you. But I swear that's the genuine Jesuit casuistry and I swear that it all happened word for word as I've told you. - Друг мой, я хотел только тебя рассмешить, но, клянусь, это настоящая иезуитская казуистика, и, клянусь, все это случилось буква в букву, как я изложил тебе.
It happened lately and gave me a great deal of trouble. Случай этот недавний и доставил мне много хлопот.
The unhappy young man shot himself that very night when he got home. I was by his side till the very last moment. Those Jesuit confessionals are really my most delightful diversion at melancholy moments. Несчастный молодой человек, возвратясь домой, в ту же ночь застрелился; я был при нем неотлучно до последнего момента... Что же до исповедальных этих иезуитских будочек, то это воистину самое милое мое развлечение в грустные минуты жизни.
Here's another incident that happened only the other day. Вот тебе еще один случай, совсем уж на днях.
A little blonde Norman girl of twenty- a buxom, unsophisticated beauty that would make your mouth water- comes to an old priest. Приходит к старику патеру блондиночка, норманочка, лет двадцати, девушка. Красота, телеса, натура - слюнки текут.
She bends down and whispers her sin into the grating. Нагнулась, шепчет патеру в дырочку свой грех.
'Why, my daughter, have you fallen again already?' cries the priest: 'O Sancta Maria, what do I hear! Not the same man this time, how long is this going on? Aren't you ashamed!' "Что вы, дочь моя, неужели вы опять уже пали?.. -восклицает патер. - O Sancta Maria,[43 - О святая Мария (лат.).] что я слышу: уже не с тем. Но доколе же это продолжится, и как вам это не стыдно!" -
'Ah, mon pere,' answers the sinner with tears of penitence, 'Ca lui fait tant de plaisir, et a moi si peu de peine!'* Fancy, such an answer! "Ah mon père,[44 - Ах, мой отец (фр.).] -отвечает грешница, вся в покаянных слезах. -Ça lui fait tant de plaisir et а moi si peu de peine! "[45 - Это доставляет ему такое удовольствие, а мне так мало труда! (фр.)] Ну, представь себе такой ответ!
I drew back. It was the cry of nature, better than innocence itself, if you like. Тут уж и я отступился: это крик самой природы, это, если хочешь, лучше самой невинности!
I absolved her sin on the spot and was turning to go, but I was forced to turn back. I heard the priest at the grating making an appointment with her for the evening- though he was an old man hard as flint, he fell in an instant! Я тут же отпустил ей грех и повернулся было идти, но тотчас же принужден был и воротиться: слышу, патер в дырочку ей назначает вечером свидание, а ведь старик - кремень, и вот пал в одно мгновение!
It was nature, the truth of nature asserted its rights! Природа-то, правда-то природы взяла свое!
What, you are turning up your nose again? Angry again? Что, опять воротишь нос, опять сердишься?
I don't know how to please you-" * Ah, my father, this gives him so much pleasure, and me so little pain! Не знаю уж, чем и угодить тебе...
"Leave me alone, you are beating on my brain like a haunting nightmare," Ivan moaned miserably, helpless before his apparition. "I am bored with you, agonisingly and insufferably. - Оставь меня, ты стучишь в моем мозгу как неотвязный кошмар, - болезненно простонал Иван, в бессилии пред своим видением, - мне скучно с тобою, невыносимо и мучительно!
I would give anything to be able to shake you off!" Я бы много дал, если бы мог прогнать тебя!
"I repeat, moderate your expectations, don't demand of me 'everything great and noble,' and you'll see how well we shall get on," said the gentleman impressively. "You are really angry with me for not having appeared to you in a red glow, with thunder and lightning, with scorched wings, but have shown myself in such a modest form. - Повторяю, умерь свои требования, не требуй от меня "всего великого и прекрасного" и увидишь, как мы дружно с тобой уживемся, - внушительно проговорил джентльмен. - Воистину ты злишься на меня за то, что я не явился тебе как-нибудь в красном сиянии, "гремя и блистая", с опаленными крыльями, а предстал в таком скромном виде.
You are wounded, in the first place, in your asthetic feelings, and, secondly, in your pride. How could such a vulgar devil visit such a great man as you! Ты оскорблен, во-первых, в эстетических чувствах твоих, а во-вторых, в гордости: как, дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый черт?
Yes, there is that romantic strain in you, that was so derided by Byelinsky. Нет, в тебе таки есть эта романтическая струйка, столь осмеянная еще Белинским.
I can't help it, young man, as I got ready to come to you I did think as a joke of appearing in the figure of a retired general who had served in the Caucasus, with a star of the Lion and the Sun on my coat. But I was positively afraid of doing it, for you'd have thrashed me for daring to pin the Lion and the Sun on my coat, instead of, at least, the Polar Star or the Sirius. Что делать, молодой человек. Я вот думал давеча, собираясь к тебе, для шутки предстать в виде отставного действительного статского советника, служившего на Кавказе, со звездой Льва и Солнца на фраке, но решительно побоялся, потому ты избил бы меня только за то, как я смел прицепить на фрак Льва и Солнце, а не прицепил по крайней мере Полярную звезду али Сириуса.
And you keep on saying I am stupid, but, mercy on us! I make no claim to be equal to you in intelligence. И все ты о том, что я глуп. Но Бог мой, я и претензий не имею равняться с тобой умом.
Mephistopheles declared to Faust that he desired evil, but did only good. Мефистофель, явившись к Фаусту, засвидетельствовал о себе, что он хочет зла, а делает лишь добро.
Well, he can say what he likes, it's quite the opposite with me. Ну, это как ему угодно, я же совершенно напротив.
I am perhaps the one man in all creation who loves the truth and genuinely desires good. Я, может быть, единственный человек во всей природе, который любит истину и искренно желает добра.
I was there when the Word, Who died on the Cross, rose up into heaven bearing on His bosom the soul of the penitent thief. I heard the glad shrieks of the cherubim singing and shouting hosannah and the thunderous rapture of the seraphim which shook heaven and all creation, and I swear to you by all that's sacred, I longed to join the choir and shout hosannah with them all. Я был при том, когда умершее на кресте Слово восходило в небо, неся на персях своих душу распятого одесную разбойника, я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих: "Осанна", и громовый вопль восторга серафимов, от которого потряслось небо и все мироздание. И вот, клянусь же всем, что есть свято, я хотел примкнуть к хору и крикнуть со всеми: "Осанна!"
The word had almost escaped me, had almost broken from my lips... you know how susceptible and aesthetically impressionable I am. Уже слетало, уже рвалось из груди... я ведь, ты знаешь, очень чувствителен и художественно восприимчив.
But common sense- oh, a most unhappy trait in my character- kept me in due bounds and I let the moment pass! Но здравый смысл - о, самое несчастное свойство моей природы - удержал меня и тут в должных границах, и я пропустил мгновение!
For what would have happened, I reflected, what would have happened after my hosannah? Ибо что же, - подумал я в ту же минуту, - что же бы вышло после моей-то "осанны"?
Everything on earth would have been extinguished at once and no events could have occurred. Тотчас бы все угасло на свете и не стало бы случаться никаких происшествий.
And so, solely from a sense of duty and my social position, was forced to suppress the good moment and to stick to my nasty task. И вот единственно по долгу службы и по социальному моему положению я принужден был задавить в себе хороший момент и остаться при пакостях.
Somebody takes all the credit of what's good for Himself, and nothing but nastiness is left for me. Честь добра кто-то берет всю себе, а мне оставлены в удел только пакости.
But I don't envy the honour of a life of idle imposture, I am not ambitious. Но я не завидую чести жить на шаромыжку, я не честолюбив.
Why am I, of all creatures in the world, doomed to be cursed by all decent people and even to be kicked, for if I put on mortal form I am bound to take such consequences sometimes? Почему изо всех существ в мире только я лишь один обречен на проклятия ото всех порядочных людей и даже на пинки сапогами, ибо, воплощаясь, должен принимать иной раз и такие последствия?
I know, of course, there's a secret in it, but they won't tell me the secret for anything, for then perhaps, seeing the meaning of it, I might bawl hosannah, and the indispensable minus would disappear at once, and good sense would reign supreme throughout the whole world. And that, of course, would mean the end of everything, even of magazines and newspapers, for who would take them in? Я ведь знаю, тут есть секрет, но секрет мне ни за что не хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись, в чем дело, рявкну "осанну", и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и конец всему, даже газетам и журналам, потому что кто ж на них тогда станет подписываться.
I know that at the end of all things I shall be reconciled. I, too, shall walk my quadrillion and learn the secret. Я ведь знаю, в конце концов я помирюсь, дойду и я мой квадриллион и узнаю секрет.
But till that happens I am sulking and fulfil my destiny though it's against the grain- that is, to ruin thousands for the sake of saving one. Но пока это произойдет, будирую и скрепя сердце исполняю мое назначение: губить тысячи, чтобы спасся один.
How many souls have had to be ruined and how many honourable reputations destroyed for the sake of that one righteous man, Job, over whom they made such a fool of me in old days! Сколько, например, надо было погубить душ и опозорить честных репутаций, чтобы получить одного только праведного Иова, на котором меня так зло поддели во время оно!
Yes, till the secret is revealed, there are two sorts of truths for me- one, their truth, yonder, which I know nothing about so far, and the other my own. Нет, пока не открыт секрет, для меня существуют две правды: одна тамошняя, ихняя, мне пока совсем неизвестная, а другая моя.
And there's no knowing which will turn out the better.... Are you asleep?" И еще неизвестно, которая будет почище... Ты заснул?
"I might well be," Ivan groaned angrily. "All my stupid ideas- outgrown, thrashed out long ago, and flung aside like a dead carcass you present to me as something new!" - Еще бы, - злобно простонал Иван, - все, что ни есть глупого в природе моей, давно уже пережитого, перемолотого в уме моем, отброшенного, как падаль, - ты мне же подносишь как какую-то новость!
"There's no pleasing you! - Не потрафил и тут!
And I thought I should fascinate you by my literary style. That hosannah in the skies really wasn't bad, was it? А я-то думал тебя даже литературным изложением прельстить: эта "осанна"-то в небе, право, недурно ведь у меня вышло?
And then that ironical tone a la Heine, eh?" Затем сейчас этот саркастический тон а la Гейне, а, не правда ли?
"No, I was never such a flunkey! - Нет, я никогда не был таким лакеем!
How then could my soul beget a flunkey like you?" Почему же душа моя могла породить такого лакея, как ты?
"My dear fellow, I know a most charming and attractive young Russian gentleman, a young thinker and a great lover of literature and art, the author of a promising poem entitled The Grand Inquisitor. I was only thinking of him!" - Друг мой, я знаю одного прелестнейшего и милейшего русского барчонка: молодого мыслителя и большого любителя литературы и изящных вещей, автора поэмы, которая обещает, под названием: "Великий инквизитор"... Я его только и имел в виду!
"I forbid you to speak of The Grand Inquisitor," cried Ivan, crimson with shame. - Я тебе запрещаю говорить о "Великом инквизиторе", - воскликнул Иван, весь покраснев от стыда.
"And the Geological Cataclysm. - Ну, а "Геологический-то переворот"?
Do you remember? Помнишь?
That was a poem, now!" Вот это так уж поэмка!
"Hold your tongue, or I'll kill you!" - Молчи, или я убью тебя!
"You'll kill me? - Это меня-то убьешь?
No, excuse me, I will speak. Нет, уж извини, выскажу.
I came to treat myself to that pleasure. Я и пришел, чтоб угостить себя этим удовольствием.
Oh, I love the dreams of my ardent young friends, quivering with eagerness for life! О, я люблю мечты пылких, молодых, трепещущих жаждой жизни друзей моих!
'There are new men,' you decided last spring, when you were meaning to come here, 'they propose to destroy everything and begin with cannibalism. "Там новые люди, - решил ты еще прошлою весной, сюда собираясь, - они полагают разрушить все и начать с антропофагии.
Stupid fellows! they didn't ask my advice! Глупцы, меня не спросились!
I maintain that nothing need be destroyed, that we only need to destroy the idea of God in man, that's how we have to set to work. По-моему, и разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге, вот с чего надо приняться за дело!
It's that, that we must begin with. Oh, blind race of men who have no understanding! С этого, с этого надобно начинать - о слепцы, ничего не понимающие!
As soon as men have all of them denied God- and I believe that period, analogous with geological periods, will come to pass- the old conception of the universe will fall of itself without cannibalism, and, what's more, the old morality, and everything will begin anew. Раз человечество отречется поголовно от Бога (а я верю, что этот период - параллель геологическим периодам - совершится), то само собою, без антропофагии, падет все прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность, и наступит все новое.
Men will unite to take from life all it can give, but only for joy and happiness in the present world. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем мире.
Man will be lifted up with a spirit of divine Titanic pride and the man-god will appear. Человек возвеличится духом Божеской, титанической гордости и явится человеко-бог.
From hour to hour extending his conquest of nature infinitely by his will and his science, man will feel such lofty joy from hour to hour in doing it that it will make up for all his old dreams of the joys of heaven. Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных.
Everyone will know that he is mortal and will accept death proudly and serenely like a god. Всякий узнает, что он смертен весь, без воскресения, и примет смерть гордо и спокойно, как Бог.
His pride will teach him that it's useless for him to repine at life's being a moment, and he will love his brother without need of reward. Он из гордости поймет, что ему нечего роптать за то, что жизнь есть мгновение, и возлюбит брата своего уже безо всякой мзды.
Love will be sufficient only for a moment of life, but the very consciousness of its momentariness will intensify its fire, which now is dissipated in dreams of eternal love beyond the grave'... and so on and so on in the same style. Любовь будет удовлетворять лишь мгновению жизни, но одно уже сознание ее мгновенности усилит огонь ее настолько, насколько прежде расплывалась она в упованиях на любовь загробную и бесконечную"... ну и прочее, и прочее в том же роде.
Charming!" Премило!
Ivan sat with his eyes on the floor, and his hands pressed to his ears, but he began trembling all over. Иван сидел, зажав себе уши руками и смотря в землю, но начал дрожать всем телом.
The voice continued. Голос продолжал:
"The question now is, my young thinker reflected, is it possible that such a period will ever come? - Вопрос теперь в том, думал мой юный мыслитель: возможно ли, чтобы такой период наступил когда-нибудь или нет?
If it does, everything is determined and humanity is settled for ever. Если наступит, то все решено, и человечество устроится окончательно.
But as, owing to man's inveterate stupidity, this cannot come about for at least a thousand years, everyone who recognises the truth even now may legitimately order his life as he pleases, on the new principles. Но так как, ввиду закоренелой глупости человеческой, это, пожалуй, еще и в тысячу лет не устроится, то всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах.
In that sense, 'all things are lawful' for him. В этом смысле ему "все позволено".
What's more, even if this period never comes to pass, since there is anyway no God and no immortality, the new man may well become the man-god, even if he is the only one in the whole world, and promoted to his new position, he may lightheartedly overstep all the barriers of the old morality of the old slaveman, if necessary. Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так как Бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
There is no law for God. Для Бога не существует закона!
Where God stands, the place is holy. Где станет Бог - там уже место Божие!
Where I stand will be at once the foremost place... 'all things are lawful' and that's the end of it! Где стану я, там сейчас же будет первое место... "все дозволено", и шабаш!
That's all very charming; but if you want to swindle why do you want a moral sanction for doing it? Все это очень мило; только если захотел мошенничать, зачем бы еще, кажется, санкция истины?
But that's our modern Russian all over. He can't bring himself to swindle without a moral sanction. He is so in love with truth-" Но уж таков наш русский современный человечек: без санкции и смошенничать не решится, до того уж истину возлюбил...
The visitor talked, obviously carried away by his own eloquence, speaking louder and louder and looking ironically at his host. But he did not succeed in finishing; Ivan suddenly snatched a glass from the table and flung it at the orator. Г ость говорил, очевидно увлекаясь своим красноречием, все более и более возвышая голос и насмешливо поглядывая на хозяина; но ему не удалось докончить: Иван вдруг схватил со стола стакан и с размаху пустил в оратора.
"Ah, mais c'est bete enfin,"* cried the latter, jumping up from the sofa and shaking the drops of tea off himself. "He remembers Luther's inkstand! - Ah, mais c'est bête enfin![46 - Ах, но это же глупо, наконец! (фр.)] - воскликнул тот, вскакивая с дивана и смахивая пальцами с себя брызги чаю, - вспомнил Лютерову чернильницу!
He takes me for a dream and throws glasses at a dream! Сам же меня считает за сон и кидается стаканами в сон!
It's like a woman! Это по-женски!
I suspected you were only pretending to stop up your ears." * But after all, that's stupid. А ведь я так и подозревал, что ты делал только вид, что заткнул свои уши, а ты слушал...
A loud, persistent knocking was suddenly heard at the window. В раму окна вдруг раздался со двора твердый и настойчивый стук.
Ivan jumped up from the sofa. Иван Федорович вскочил с дивана.
"Do you hear? You'd better open," cried the visitor; "it's your brother Alyosha with the most interesting and surprising news, I'll be bound!" - Слышишь, лучше отвори, - вскричал гость, - это брат твой Алеша с самым неожиданным и любопытным известием, уж я тебе отвечаю!
"Be silent, deceiver, I knew it was Alyosha, I felt he was coming, and of course he has not come for nothing; of course he brings 'news,'" Ivan exclaimed frantically. - Молчи, обманщик, я прежде тебя знал, что это Алеша, я его предчувствовал, и, уж конечно, он недаром, конечно с "известием"!.. - воскликнул исступленно Иван.
"Open, open to him. - Отопри же, отопри ему.
There's a snowstorm and he is your brother. На дворе метель, а он брат твой.
Monsieur sait-il le temps qu'il fait? Monsieur, sait-il le temps qu'il fait?
C'est a ne pas mettre un chien dehors."* * Does the gentleman know the weather he's making? It's not weather for a dog. C'est а ne pas mettre un chien dehors...[47 - Известно ли мсье, какая стоит погода? В такую погоду и собаку на двор не выгоняют... (фр.)]
The knocking continued. Стук продолжался.
Ivan wanted to rush to the window, but something seemed to fetter his arms and legs. Иван хотел было кинуться к окну; но что-то как бы вдруг связало ему ноги и руки.
He strained every effort to break his chains, but in vain. Изо всех сил он напрягался как бы порвать свои путы, но тщетно.
The knocking at the window grew louder and louder. Стук в окно усиливался все больше и громче.
At last the chains were broken and Ivan leapt up from the sofa. Наконец вдруг порвались путы, и Иван Федорович вскочил на диване.
He looked round him wildly. Он дико осмотрелся.
Both candles had almost burnt out, the glass he had just thrown at his visitor stood before him on the table, and there was no one on the sofa opposite. Обе свечки почти догорели, стакан, который он только что бросил в своего гостя, стоял пред ним на столе, а на противоположном диване никого не было.
The knocking on the window frame went on persistently, but it was by no means so loud as it had seemed in his dream; on the contrary, it was quite subdued. Стук в оконную раму хотя и продолжался настойчиво, но совсем не так громко, как сейчас только мерещилось ему во сне, напротив, очень сдержанно.
"It was not a dream! - Это не сон!
No, I swear it was not a dream, it all happened just now!" cried Ivan. He rushed to the window and opened the movable pane. Нет, клянусь, это был не сон, это все сейчас было! - вскричал Иван Федорович, бросился к окну и отворил форточку.
"Alyosha, I told you not to come," he cried fiercely to his brother. "In two words, what do you want? - Алеша, я ведь не велел приходить! - свирепо крикнул он брату. - В двух словах: чего тебе надо?
In two words, do you hear?" В двух словах, слышишь?
"An hour ago Smerdyakov hanged himself," Alyosha answered from the yard. - Час тому назад повесился Смердяков, - ответил со двора Алеша.
"Come round to the steps, I'll open at once," said Ivan, going to open the door to Alyosha. - Пройди на крыльцо, сейчас отворю тебе, - сказал Иван и пошел отворять Алеше.
Chapter 10. X
"It Was He Who Said That" "Это он говорил!"
ALYOSHA coming in told Ivan that a little over an hour ago Marya Kondratyevna had run to his rooms and informed him Smerdyakov had taken his own life. Алеша, войдя, сообщил Ивану Федоровичу, что час с небольшим назад прибежала к нему на квартиру Марья Кондратьевна и объявила, что Смердяков лишил себя жизни.
"I went in to clear away the samovar and he was hanging on a nail in the wall." "Вхожу этта к нему самовар прибрать, а он у стенки на гвоздочке висит".
On Alyosha's inquiring whether she had informed the police, she answered that she had told no one, "but I flew straight to you, I've run all the way." На вопрос Алеши: "Заявила ль она кому следует?" - ответила, что никому не заявляла, а "прямо бросилась к вам к первому и всю дорогу бежала бегом".
She seemed perfectly crazy, Alyosha reported, and was shaking like a leaf. Она была как помешанная, передавал Алеша, и вся дрожала как лист.
When Alyosha ran with her to the cottage, he found Smerdyakov still hanging. Когда же Алеша прибежал вместе с ней в их избу, то застал Смердякова все еще висевшим.
On the table lay a note: На столе лежала записка:
"I destroy my life of my own will and desire, so as to throw no blame on anyone." "Истребляю свою жизнь своею собственною волей и охотой, чтобы никого не винить".
Alyosha left the note on the table and went straight to the police captain and told him all about it. "And from him I've come straight to you," said Alyosha, in conclusion, looking intently into Ivan's face. Алеша так и оставил эту записку на столе и пошел прямо к исправнику, у него обо всем заявил, "а оттуда прямо к тебе", - заключил Алеша, пристально вглядываясь в лицо Ивана.
He had not taken his eyes off him while he told his story, as though struck by something in his expression. И все время, пока он рассказывал, он не отводил от него глаз, как бы чем-то очень пораженный в выражении его лица.
"Brother," he cried suddenly, "you must be terribly ill. - Брат, - вскричал он вдруг, - ты, верно, ужасно болен!
You look and don't seem to understand what I tell you." Ты смотришь и как будто не понимаешь, что я говорю.
"It's a good thing you came," said Ivan, as though brooding, and not hearing Alyosha's exclamation. "I knew he had hanged himself." - Это хорошо, что ты пришел, - проговорил как бы задумчиво Иван и как бы вовсе не слыхав восклицания Алеши. - А ведь я знал, что он повесился.
"From whom?" - От кого же?
"I don't know. - Не знаю от кого.
But I knew. Но я знал.
Did I know? Знал ли я?
Yes, he told me. Да, он мне сказал.
He told me so just now." Он сейчас еще мне говорил...
Ivan stood in the middle of the room, and still spoke in the same brooding tone, looking at the ground. Иван стоял среди комнаты и говорил все так же задумчиво и смотря в землю.
"Who is he?" asked Alyosha, involuntarily looking round. - Кто он? - спросил Алеша, невольно оглядевшись кругом.
"He's slipped away." - Он улизнул.
Ivan raised his head and smiled softly. Иван поднял голову и тихо улыбнулся:
"He was afraid of you, of a dove like you. - Он тебя испугался, тебя, голубя.
You are a 'pure cherub.' Ты "чистый херувим".
Dmitri calls you a cherub. Тебя Дмитрий херувимом зовет.
Cherub!... the thunderous rapture of the seraphim. Херувим... Громовый вопль восторга серафимов!
What are seraphim? Что такое серафим?
Perhaps a whole constellation. Может быть, целое созвездие.
But perhaps that constellation is only a chemical molecule. There's a constellation of the Lion and the Sun. Don't you know it?" А может быть, все-то созвездие есть всего только какая-нибудь химическая молекула... Есть созвездие Льва и Солнца, не знаешь ли?
"Brother, sit down," said Alyosha in alarm. "For goodness' sake, sit down on the sofa! - Брат, сядь! - проговорил Алеша в испуге, - сядь, ради Бога, на диван.
You are delirious; put your head on the pillow, that's right. Ты в бреду, приляг на подушку, вот так.
Would you like a wet towel on your head? Хочешь полотенце мокрое к голове?
Perhaps it will do you good." Может, лучше станет?
"Give me the towel: it's here on the chair. I just threw it down there." - Дай полотенце, вот тут на стуле, я давеча сюда бросил.
"It's not here. -Тут нет его.
Don't worry yourself. I know where it is- here," said Alyosha, finding a clean towel, folded up and unused, by Ivan's dressing-table in the other corner of the room. Не беспокойся, я знаю, где лежит; вот оно, -сказал Алеша, сыскав в другом углу комнаты, у туалетного столика Ивана, чистое, еще сложенное и не употребленное полотенце.
Ivan looked strangely at the towel: recollection seemed to come back to him for an instant. Иван странно посмотрел на полотенце; память как бы вмиг воротилась к нему.
"Stay"- he got up from the sofa- "an hour ago I took that new towel from there and wetted it. - Постой, - привстал он с дивана, - я давеча, час назад, это самое полотенце взял оттуда же и смочил водой.
I wrapped it round my head and threw it down here... How is it it's dry? Я прикладывал к голове и бросил сюда... как же оно сухое?
There was no other." Другого не было.
"You put that towel on your head?" asked Alyosha. - Ты прикладывал это полотенце к голове? -спросил Алеша.
"Yes, and walked up and down the room an hour ago... Why have the candles burnt down so? - Да, и ходил по комнате, час назад... Почему так свечки сгорели?
What's the time?" Который час?
"Nearly twelve" - Скоро двенадцать.
"No, no, no!" Ivan cried suddenly. "It was not a dream. - Нет, нет, нет! - вскричал вдруг Иван, - это был не сон!
He was here; he was sitting here, on that sofa. Он был, он тут сидел, вон на том диване.
When you knocked at the window, I threw a glass at him... this one. Wait a minute. I was asleep last time, but this dream was not a dream. Когда ты стучал в окно, я бросил в него стакан... вот этот... Постой, я и прежде спал, но этот сон не сон.
It has happened before. И прежде было.
I have dreams now, Alyosha... yet they are not dreams, but reality. I walk about, talk and see... though I am asleep. У меня, Алеша, теперь бывают сны... но они не сны, а наяву: я хожу, говорю и вижу... а сплю.
But he was sitting here, on that sofa there.... He is frightfully stupid, Alyosha, frightfully stupid." Ivan laughed suddenly and began pacing about the room. Но он тут сидел, он был, вот на этом диване... Он ужасно глуп, Алеша, ужасно глуп, - засмеялся вдруг Иван и принялся шагать по комнате.
"Who is stupid? - Кто глуп?
Of whom are you talking, brother?" Alyosha asked anxiously again. Про кого ты говоришь, брат? - опять тоскливо спросил Алеша.
"The devil! - Черт!
He's taken to visiting me. Он ко мне повадился.
He's been here twice, almost three times. Два раза был, даже почти три.
He taunted me with being angry at his being a simple devil and not Satan, with scorched wings, in thunder and lightning. Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что он просто черт, а не сатана с опаленными крыльями, в громе и блеске.
But he is not Satan: that's a lie. Но он не сатана, это он лжет.
He is an impostor. Он самозванец.
He is simply a devil- a paltry, trivial devil. Он просто черт, дрянной, мелкий черт.
He goes to the baths. Он в баню ходит.
If you undressed him, you'd be sure to find he had a tail, long and smooth like a Danish dog's, a yard long, dun colour.... Alyosha, you are cold. You've been in the snow. Would you like some tea? Раздень его и наверно отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый... Алеша, ты озяб, ты в снегу был, хочешь чаю?
What? Is it cold? Что? холодный?
Shall I tell her to bring some? C'est a ne pas mettre un chien dehors..." Хочешь, велю поставить? C'est а ne pas mettre un chien dehors...
Alyosha ran to the washing-stand, wetted the towel, persuaded Ivan to sit down again, and put the wet towel round his head. Алеша быстро сбегал к рукомойнику, намочил полотенце, уговорил Ивана опять сесть и обложил ему мокрым полотенцем голову.
He sat down beside him. Сам сел подле него.
"What were you telling me just now about Lise?" Ivan began again. (He was becoming very talkative.) "I like Lise. - Что ты мне давеча говорил про Лизу? - начал опять Иван. (Он становился очень словоохотлив.) - Мне нравится Лиза.
I said something nasty about her. Я сказал про нее тебе что-то скверное.
It was a lie. I like her... I am afraid for Katya to-morrow. I am more afraid of her than of anything. Я солгал, мне она нравится... Я боюсь завтра за Катю, больше всего боюсь.
On account of the future. За будущее.
She will cast me off to-morrow and trample me under foot. Она завтра бросит меня и растопчет ногами.
She thinks that I am ruining Mitya from jealousy on her account! Она думает, что я из ревности к ней гублю Митю!
Yes, she thinks that! Да, она это думает!
But it's not so. Так вот нет же!
To-morrow the cross, but not the gallows. Завтра крест, но не виселица.
No, I shan't hang myself. Нет, я не повешусь.
Do you know, I can never commit suicide, Alyosha. Знаешь ли ты, что я никогда не могу лишить себя жизни, Алеша!
Is it because I am base? От подлости, что ли?
I am not a coward. Я не трус.
Is it from love of life? От жажды жить!
How did I know that Smerdyakov had hanged himself? Почему это я знал, что Смердяков повесился?
Yes, it was he told me so." Да, это он мне сказал...
"And you are quite convinced that there has been someone here?" asked Alyosha. - И ты твердо уверен, что кто-то тут сидел? -спросил Алеша.
"Yes, on that sofa in the corner. - Вон на том диване, в углу.
You would have driven him away. Ты бы его прогнал.
You did drive him away: he disappeared when you arrived. Да ты же его и прогнал: он исчез, как ты явился.
I love your face, Alyosha. Я люблю твое лицо, Алеша.
Did you know that I loved your face? Знал ли ты, что я люблю твое лицо?
And he is myself, Alyosha. А он - это я, Алеша, я сам.
All that's base in me, all that's mean and contemptible. Все мое низкое, все мое подлое и презренное!
Yes, I am a romantic. He guessed it... though it's a libel. Да, я "романтик", он это подметил... хоть это и клевета.
He is frightfully stupid; but it's to his advantage. Он ужасно глуп, но он этим берет.
He has cunning, animal cunning- he knew how to infuriate me. Он хитер, животно хитер, он знал, чем взбесить меня.
He kept taunting me with believing in him, and that was how he made me listen to him. Он все дразнил меня, что я в него верю, и тем заставил меня его слушать.
He fooled me like a boy. Он надул меня, как мальчишку.
He told me a great deal that was true about myself, though. Он мне, впрочем, сказал про меня много правды.
I should never have owned it to myself. Я бы никогда этого не сказал себе.
Do you know, Alyosha," Ivan added in an intensely earnest and confidential tone, "I should be awfully glad to think that it was he and not I." Знаешь, Алеша, знаешь, - ужасно серьезно и как бы конфиденциально прибавил Иван, - я бы очень желал, чтоб он в самом деле был он, а не я!
"He has worn you out," said Alyosha, looking compassionately at his brother. - Он тебя измучил, - сказал Алеша, с состраданием смотря на брата.
"He's been teasing me. - Дразнил меня!
And you know he does it so cleverly, so cleverly. И знаешь, ловко, ловко:
' Conscience! "Совесть!
What is conscience? Что совесть?
I make it up for myself. Я сам ее делаю.
Why am I tormented by it? Зачем же я мучаюсь?
From habit. По привычке.
From the universal habit of mankind for the seven thousand years. По всемирной человеческой привычке за семь тысяч лет.
So let us give it up, and we shall be gods.' Так отвыкнем и будем боги".
It was he said that, it was he said that!" Это он говорил, это он говорил!
"And not you, not you?" Alyosha could not help crying, looking frankly at his brother. "Never mind him, anyway; have done with him and forget him. - А не ты, не ты? - ясно смотря на брата, неудержимо вскричал Алеша. - Ну и пусть его, брось его и забудь о нем!
And let him take with him all that you curse now, and never come back!" Пусть он унесет с собою все, что ты теперь проклинаешь, и никогда не приходит!
"Yes, but he is spiteful. - Да, но он зол.
He laughed at me. Он надо мной смеялся.
He was impudent, Alyosha," Ivan said, with a shudder of offence. "But he was unfair to me, unfair to me about lots of things. Он был дерзок, Алеша, - с содроганием обиды проговорил Иван. - Но он клеветал на меня, он во многом клеветал.
He told lies about me to my face. Лгал мне же на меня же в глаза.
'Oh, you are going to perform an act of heroic virtue: to confess you murdered your father, that the valet murdered him at your instigation.'" "О, ты идешь совершить подвиг добродетели, объявишь, что убил отца, что лакей по твоему наущению убил отца..."
"Brother," Alyosha interposed, "restrain yourself. It was not you murdered him. - Брат, - прервал Алеша, - удержись: не ты убил.
It's not true!" Это неправда!
"That's what he says, he, and he knows it. - Это он говорит, он, а он это знает:
'You are going to perform an act of heroic virtue, and you don't believe in virtue; that's what tortures you and makes you angry, that's why you are so vindictive.' "Ты идешь совершить подвиг добродетели, а в добродетель-то и не веришь - вот что тебя злит и мучит, вот отчего ты такой мстительный".
He said that to me about me and he knows what he says." Это он мне про меня говорил, а он знает, что говорит...
"It's you say that, not he," exclaimed Alyosha mournfully, "and you say it because you are ill and delirious, tormenting yourself." - Это ты говоришь, а не он! - горестно воскликнул Алеша, - и говоришь в болезни, в бреду, себя мучая!
"No, he knows what he says. - Нет, он знает, что говорит.
'You are going from pride,' he says. 'You'll stand up and say it was I killed him, and why do you writhe with horror? You are lying! Ты, говорит, из гордости идешь, ты станешь и скажешь: "Это я убил, и чего вы корчитесь от ужаса, вы лжете!
I despise your opinion, I despise your horror!' Мнение ваше презираю, ужас ваш презираю".
He said that about me. Это он про меня говорит, и вдруг говорит:
'And do you know you are longing for their praise-"he is a criminal, a murderer, but what a generous soul; he wanted to save his brother and he confessed." "А знаешь, тебе хочется, чтоб они тебя похвалили: преступник, дескать, убийца, но какие у него великодушные чувства, брата спасти захотел и признался!"
That's a lie Alyosha!" Ivan cried suddenly, with flashing eyes. "I don't want the low rabble to praise me, I swear I don't! That's a lie! Вот это так уж ложь, Алеша! - вскричал вдруг Иван, засверкав глазами. - Я не хочу, чтобы меня смерды хвалили! Это он солгал, Алеша, солгал, клянусь тебе!
That's why I threw the glass at him and it broke against his ugly face." Я бросил в него за это стаканом, и он расшибся об его морду.
"Brother, calm yourself, stop!" Alyosha entreated him. - Брат, успокойся, перестань! - упрашивал Алеша.
"Yes, he knows how to torment one. He's cruel," Ivan went on, unheeding. "I had an inkling from the first what he came for. - Нет, он умеет мучить, он жесток, - продолжал, не слушая, Иван. - Я всегда предчувствовал, зачем он приходит.
'Granting that you go through pride, still you had a hope that Smerdyakov might be convicted and sent to Siberia, and Mitya would be acquitted, while you would only be punished, with moral condemnation' ('Do you hear?' he laughed then)- 'and some people will praise you. "Пусть, говорит, ты шел из гордости, но ведь все же была и надежда, что уличат Смердякова и сошлют в каторгу, что Митю оправдают, а тебя осудят лишь нравственно (слышишь, он тут смеялся!), а другие так и похвалят.
But now Smerdyakov's dead, he has hanged himself, and who'll believe you alone? Но вот умер Смердяков, повесился - ну и кто ж тебе там на суде теперь-то одному поверит?
But yet you are going, you are going, you'll go all the same, you've decided to go. А ведь ты идешь, идешь, ты все-таки пойдешь, ты решил, что пойдешь.
What are you going for now?' Для чего же ты идешь после этого?"
That's awful, Alyosha. I can't endure such questions. Это страшно, Алеша, я не могу выносить таких вопросов.
Who dare ask me such questions?" Кто смеет мне задавать такие вопросы!
"Brother," interposed Alyosha- his heart sank with terror, but he still seemed to hope to bring Ivan to reason- "how could he have told you of Smerdyakov's death before I came, when no one knew of it and there was no time for anyone to know of it?" - Брат, - прервал Алеша, замирая от страха, но все еще как бы надеясь образумить Ивана, - как же мог он говорить тебе про смерть Смердякова до моего прихода, когда еще никто и не знал о ней, да и времени не было никому узнать?
"He told me," said Ivan firmly, refusing to admit a doubt. "It was all he did talk about, if you come to that. - Он говорил, - твердо произнес Иван, не допуская и сомнения. - Он только про это и говорил, если хочешь.
'And it would be all right if you believed in virtue,' he said. 'No matter if they disbelieve you, you are going for the sake of principle. "И добро бы ты, говорит, в добродетель верил: пусть не поверят мне, для принципа иду.
But you are a little pig like Fyodor Pavlovitch, and what do you want with virtue? Но ведь ты поросенок, как Федор Павлович, и что тебе добродетель?
Why do you want to go meddling if your sacrifice is of no use to anyone? Для чего же ты туда потащишься, если жертва твоя ни к чему не послужит?
Because you don't know yourself why you go! А потому что ты сам не знаешь, для чего идешь!
Oh, you'd give a great deal to know yourself why yougo! О, ты бы много дал, чтоб узнать самому, для чего идешь!
And can you have made up your mind? И будто ты решился?
You've not made up your mind. Ты еще не решился.
You'll sit all night deliberating whether to go or not. Ты всю ночь будешь сидеть и решать: идти или нет?
But you will go; you know you'll go. You know that whichever way you decide, the decision does not depend on you. Но ты все-таки пойдешь и знаешь, что пойдешь, сам знаешь, что как бы ты ни решался, а решение уж не от тебя зависит.
You'll go because you won't dare not to go. Пойдешь, потому что не смеешь не пойти.
Why won't you dare? You must guess that for yourself. That's a riddle for you!' Почему не смеешь, - это уж сам угадай, вот тебе загадка!"
He got up and went away. Встал и ушел.
You came and he went. Ты пришел, а он ушел.
He called me a coward, Alyosha! Он меня трусом назвал, Алеша!
Le mot de l'enigme is that I am a coward. Le mot de l'ènigme,[48 - Отгадка в том (фр.).] что я трус!
'It is not for such eagles to soar above the earth.'It was he added that- he! "Не таким орлам воспарять над землей!" Это он прибавил, это он прибавил!
And Smerdyakov said the same. И Смердяков это же говорил.
He must be killed! Его надо убить!
Katya despises me. I've seen that for a month past. Even Lise will begin to despise me! Катя меня презирает, я уже месяц это вижу, да и Лиза презирать начнет!
'You are going in order to be praised.' That's a brutal lie! "Идешь, чтоб тебя похвалили" - это зверская ложь!
And you despise me too, Alyosha. И ты тоже презираешь меня, Алеша.
Now I am going to hate you again! Теперь я тебя опять возненавижу.
And I hate the monster, too! I hate the monster! И изверга ненавижу, и изверга ненавижу!
I don't want to save the monster. Let him rot in Siberia! Не хочу спасать изверга, пусть сгниет в каторге!
He's begun singing a hymn! Гимн запел!
Oh, to-morrow I'll go, stand before them, and spit in their faces!" О, завтра я пойду, стану пред ними и плюну им всем в глаза!
He jumped up in a frenzy, flung off the towel, and fell to pacing up and down the room again. Он вскочил в исступлении, сбросил с себя полотенце и принялся снова шагать по комнате.
Alyosha recalled what he had just said. Алеша вспомнил давешние слова его:
"I seem to be sleeping awake... I walk, I speak, I see, but I am asleep." "Как будто я сплю наяву... Хожу, говорю и вижу, а сплю".
It seemed to be just like that now. Именно как будто это совершалось теперь.
Alyosha did not leave him. Алеша не отходил от него.
The thought passed through his mind to run for a doctor, but he was afraid to leave his brother alone: there was no one to whom he could leave him. Мелькнула было у него мысль бежать к доктору и привесть того, но он побоялся оставить брата одного: поручить его совсем некому было.
By degrees Ivan lost consciousness completely at last. Наконец Иван мало-помалу стал совсем лишаться памяти.
He still went on talking, talking incessantly, but quite incoherently, and even articulated his words with difficulty. Suddenly he staggered violently; but Alyosha was in time to support him. Он все продолжал говорить, говорил не умолкая, но уже совсем нескладно. Даже плохо выговаривал слова и вдруг сильно покачнулся на месте. Но Алеша успел поддержать его.
Ivan let him lead him to his bed. Alyosha undressed him somehow and put him to bed. Иван дал себя довести до постели, Алеша кое-как раздел его и уложил.
He sat watching over him for another two hours. Сам просидел над ним еще часа два.
The sick man slept soundly, without stirring, breathing softly and evenly. Больной спал крепко, без движения, тихо и ровно дыша.
Alyosha took a pillow and lay down on the sofa, without undressing. Алеша взял подушку и лег на диване не раздеваясь.
As he fell asleep he prayed for Mitya and Ivan. Засыпая, помолился о Мите и об Иване.
He began to understand Ivan's illness. Ему становилась понятною болезнь Ивана:
"The anguish of a proud determination. An earnest conscience!" "Муки гордого решения, глубокая совесть!"
God, in Whom he disbelieved, and His truth were gaining mastery over his heart, which still refused to submit. Бог, которому он не верил, и правда его одолевали сердце, все еще не хотевшее подчиниться.
"Yes," the thought floated through Alyosha's head as it lay on the pillow, "yes, if Smerdyakov is dead, no one will believe Ivan's evidence; but he will go and give it." Alyosha smiled softly. "God will conquer!" he thought. "He will either rise up in the light of truth, or... he'll perish in hate, revenging on himself and on everyone his having served the cause he does not believe in," Alyosha added bitterly, and again he prayed for Ivan. "Да, - неслось в голове Алеши, уже лежавшей на подушке, - да, коль Смердяков умер, то показанию Ивана никто уже не поверит; но он пойдет и покажет! - Алеша тихо улыбнулся: - Бог победит! - подумал он. - Или восстанет в свете правды, или... погибнет в ненависти, мстя себе и всем за то, что послужил тому, во что не верит", -горько прибавил Алеша и опять помолился за Ивана.
Book XII. Книга двенадцатая
A Judicial Error Судебная ошибка
Chapter 1. I
The Fatal Day Роковой день
AT ten o'clock in the morning of the day following the events I have described, the trial of Dmitri Karamazov began in our district court. На другой день после описанных мною событий, в десять часов утра, открылось заседание нашего окружного суда и начался суд над Дмитрием Карамазовым.
I hasten to emphasise the fact that I am far from esteeming myself capable of reporting all that took place at the trial in full detail, or even in the actual order of events. Скажу вперед, и скажу с настойчивостью: я далеко не считаю себя в силах передать все то, что произошло на суде, и не только в надлежащей полноте, но даже и в надлежащем порядке.
I imagine that to mention everything with full explanation would fill a volume, even a very large one. Мне все кажется, что если бы все припомнить и все как следует разъяснить, то потребуется целая книга, и даже пребольшая.
And so I trust I may not be reproached, for confining myself to what struck me. А потому пусть не посетуют на меня, что я передам лишь то, что меня лично поразило и что я особенно запомнил.
I may have selected as of most interest what was of secondary importance, and may have omitted the most prominent and essential details. But I see I shall do better not to apologise. Я мог принять второстепенное за главнейшее, даже совсем упустить самые резкие необходимейшие черты... А впрочем, вижу, что лучше не извиняться.
I will do my best and the reader will see for himself that I have done all I can. Сделаю как умею, и читатели сами поймут, что я сделал лишь как умел.
And, to begin with, before entering the court, I will mention what surprised me most on that day. И во-первых, прежде чем мы войдем в залу суда, упомяну о том, что меня в этот день особенно удивило.
Indeed, as it appeared later, everyone was surprised at it, too. Впрочем, удивило не одного меня, а, как оказалось впоследствии, и всех.
We all knew that the affair had aroused great interest, that everyone was burning with impatience for the trial to begin, that it had been a subject of talk, conjecture, exclamation and surmise for the last two months in local society. Именно: все знали, что дело это заинтересовало слишком многих, что все сгорали от нетерпения, когда начнется суд, что в обществе нашем много говорили, предполагали, восклицали, мечтали уже целые два месяца.
Everyone knew, too, that the case had become known throughout Russia, but yet we had not imagined that it had aroused such burning, such intense, interest in everyone, not only among ourselves, but all over Russia. This became evident at the trial this day. Все знали тоже, что дело это получило всероссийскую огласку, но все-таки не представляли себе, что оно до такой уже жгучей, до такой раздражительной степени потрясло всех и каждого, да и не у нас только, а повсеместно, как оказалось это на самом суде в этот день.
Visitors had arrived not only from the chief town of our province, but from several other Russian towns, as well as from Moscow and Petersburg. К этому дню к нам съехались гости не только из нашего губернского города, но и из некоторых других городов России, а наконец, из Москвы и из Петербурга.
Among them were lawyers, ladies, and even several distinguished personages. Приехали юристы, приехало даже несколько знатных лиц, а также и дамы.
Every ticket of admission had been snatched up. Все билеты были расхватаны.
A special place behind the table at which the three judges sat was set apart for the most distinguished and important of the men visitors; a row of arm-chairs had been placed there- something exceptional, which had never been allowed before. Для особенно почетных и знатных посетителей из мужчин отведены были даже совсем уже необыкновенные места сзади стола, за которым помещался суд: там появился целый ряд занятых разными особами кресел, чего никогда у нас прежде не допускалось.
A large proportion not less than half of the public-were ladies. Особенно много оказалось дам - наших и приезжих, я думаю, даже не менее половины всей публики.
There was such a large number of lawyers from all parts that they did not know where to seat them, for every ticket had long since been eagerly sought for and distributed. Одних только съехавшихся отовсюду юристов оказалось так много, что даже не знали уж, где их и поместить, так как все билеты давно уже были розданы, выпрошены и вымолены.
I saw at the end of the room, behind the platform, a special partition hurriedly put up, behind which all these lawyers were admitted, and they thought themselves lucky to have standing room there, for all chairs had been removed for the sake of space, and the crowd behind the partition stood throughout the case closely packed, shoulder to shoulder. Я видел сам, как в конце залы, за эстрадой, была временно и наскоро устроена особая загородка, в которую впустили всех этих съехавшихся юристов, и они почли себя даже счастливыми, что могли тут хоть стоять, потому что стулья, чтобы выгадать место, были из этой загородки совсем вынесены, и вся набравшаяся толпа простояла все "дело" густо сомкнувшеюся кучей, плечом к плечу.
Some of the ladies, especially those who came from a distance, made their appearance in the gallery very smartly dressed, but the majority of the ladies were oblivious even of dress. Некоторые из дам, особенно из приезжих, явились на хорах залы чрезвычайно разряженные, но большинство дам даже и о нарядах забыло.
Their faces betrayed hysterical, intense, almost morbid, curiosity. На их лицах читалось истерическое, жадное, болезненное почти любопытство.
A peculiar fact- established afterwards by many observations- was that almost all the ladies, or, at least the vast majority of them, were on Mitya's side and in favour of his being acquitted. Одна из характернейших особенностей всего этого собравшегося в зале общества и которую необходимо отметить, состояла в том, что, как и оправдалось потом по многим наблюдениям, почти все дамы, по крайней мере огромнейшее большинство их, стояли за Митю и за оправдание его.
This was perhaps chiefly owing to his reputation as a conqueror of female hearts. Может быть, главное, потому, что о нем составилось представление как о покорителе женских сердец.
It was known that two women rivals were to appear in the case. Знали, что явятся две женщины-соперницы.
One of them- Katerina Ivanovna- was an object of general interest. All sorts of extraordinary tales were told about her, amazing anecdotes of her passion for Mitya, in spite of his crime. Одна из них, то есть Катерина Ивановна, особенно всех интересовала; про нее рассказывалось чрезвычайно много необыкновенного, про ее страсть к Мите, несмотря даже на его преступление, рассказывались удивительные анекдоты.
Her pride and "aristocratic connections" were particularly insisted upon (she had called upon scarcely anyone in the town). Особенно упоминалось об ее гордости (она почти никому в нашем городе не сделала визитов), об "аристократических связях".
People said she intended to petition the Government for leave to accompany the criminal to Siberia and to be married to him somewhere in the mines. Г оворили, что она намерена просить правительство, чтоб ей позволили сопровождать преступника на каторгу и обвенчаться с ним где-нибудь в рудниках под землей.
The appearance of Grushenka in court was awaited with no less impatience. С не меньшим волнением ожидали появления на суде и Грушеньки, как соперницы Катерины Ивановны.
The public was looking forward with anxious curiosity to the meeting of the two rivals- the proud aristocratic girl and "the hetaira." But Grushenka was a more familiar figure to the ladies of the district than Katerina Ivanovna. С мучительным любопытством ожидали встречи пред судом двух соперниц - аристократической гордой девушки и "гетеры"; Грушенька, впрочем, была известнее нашим дамам, чем Катерина Ивановна.
They had already seen "the woman who had ruined Fyodor Pavlovitch and his unhappy son," and all, almost without exception, wondered how father and son could be so in love with "such a very common, ordinary Russian girl, who was not even pretty." Ее, "погубительницу Федора Павловича и несчастного сына его", видали наши дамы и прежде, и все, почти до единой, удивлялись, как в такую "самую обыкновенную, совсем даже некрасивую собой русскую мещанку" могли до такой степени влюбиться отец и сын.
In brief, there was a great deal of talk. Словом, толков было много.
I know for a fact that there were several serious family quarrels on Mitya's account in our town. Мне положительно известно, что собственно в нашем городе произошло даже несколько серьезных семейных ссор из-за Мити.
Many ladies quarrelled violently with their husbands over differences of opinion about the dreadful case, and it was that the husbands of these ladies, far from being favourably disposed to the prisoner, should enter the court bitterly prejudiced against him. Многие дамы горячо поссорились со своими супругами за разность взглядов на все это ужасное дело, и естественно после того, что все мужья этих дам явились в залу суда уже не только нерасположенными к подсудимому, но даже озлобленными против него.
In fact, one may say pretty certainly that the masculine, as distinguished from the feminine, part of the audience was biased against the prisoner. И вообще положительно можно было сказать, что, в противоположность дамскому, весь мужской элемент был настроен против подсудимого.
There were numbers of severe, frowning, even vindictive faces. Виднелись строгие, нахмуренные лица, другие даже совсем злобные, и это во множестве.
Mitya, indeed, had managed to offend many people during his stay in the town. Правда и то, что Митя многих из них сумел оскорбить лично во время своего у нас пребывания.
Some of the visitors were, of course, in excellent spirits and quite unconcerned as to the fate of Mitya personally. But all were interested in the trial, and the majority of the men were certainly hoping for the conviction of the criminal, except perhaps the lawyers, who were more interested in the legal than in the moral aspect of the case. Конечно, иные из посетителей были почти даже веселы и весьма безучастны собственно к судьбе Мити, но все же опять-таки не к рассматривающемуся делу; все были заняты исходом его, и большинство мужчин решительно желало кары преступнику, кроме разве юристов, которым дорога была не нравственная сторона дела, а лишь, так сказать, современно-юридическая.
Everybody was excited at the presence of the celebrated lawyer, Fetyukovitch. Всех волновал приезд знаменитого Фетюковича.
His talent was well known, and this was not the first time he had defended notorious criminal cases in the provinces. Талант его был известен повсеместно, и это уже не в первый раз, что он являлся в провинции защищать громкие уголовные дела.
And if he defended them, such cases became celebrated and long remembered all over Russia. И после его защиты таковые дела всегда становились знаменитыми на всю Россию и надолго памятными.
There were stories, too, about our prosecutor and about the President of the Court. Ходило несколько анекдотов и о нашем прокуроре и о председателе суда.
It was said that Ippolit Kirillovitch was in a tremor at meeting Fetyukovitch, and that they had been enemies from the beginning of their careers in Petersburg, that though our sensitive prosecutor, who always considered that he had been aggrieved by someone in Petersburg because his talents had not been properly appreciated, was keenly excited over the Karamazov case, and was even dreaming of rebuilding his flagging fortunes by means of it, Fetyukovitch, they said, was his one anxiety. Рассказывалось, что наш прокурор трепетал встречи с Фетюковичем, что это были старинные враги еще с Петербурга, еще с начала их карьеры, что самолюбивый наш Ипполит Кириллович, считавший себя постоянно кем-то обиженным еще с Петербурга, за то что не были надлежаще оценены его таланты, воскрес было духом над делом Карамазовых и мечтал даже воскресить этим делом свое увядшее поприще, но что пугал его лишь Фетюкович.
But these rumours were not quite just. Но насчет трепета пред Фетюковичем суждения были не совсем справедливы.
Our prosecutor was not one of those men who lose heart in face of danger. On the contrary, his self-confidence increased with the increase of danger. Прокурор наш был не из таких характеров, которые падают духом пред опасностью, а, напротив, из тех, чье самолюбие вырастает и окрыляется именно по мере возрастания опасности.
It must be noted that our prosecutor was in general too hasty and morbidly impressionable. Вообще же надо заметить, что прокурор наш был слишком горяч и болезненно восприимчив.
He would put his whole soul into some case and work at it as though his whole fate and his whole fortune depended on its result. В иное дело он клал всю свою душу и вел его так, как бы от решения его зависела вся его судьба и все его достояние.
This was the subject of some ridicule in the legal world, for just by this characteristic our prosecutor had gained a wider notoriety than could have been expected from his modest position. В юридическом мире над этим несколько смеялись, ибо наш прокурор именно этим качеством своим заслужил даже некоторую известность, если далеко не повсеместно, то гораздо большую, чем можно было предположить ввиду его скромного места в нашем суде.
People laughed particularly at his passion for psychology. Особенно смеялись над его страстью к психологии.
In my opinion, they were wrong, and our prosecutor was, I believe, a character of greater depth than was generally supposed. По-моему, все ошибались: наш прокурор, как человек и характер, кажется мне, был гораздо серьезнее, чем многие о нем думали.
But with his delicate health he had failed to make his mark at the outset of his career and had never made up for it later. Но уж так не умел поставить себя этот болезненный человек с самых первых своих шагов еще в начале поприща, а затем и во всю свою жизнь.
As for the President of our Court, I can only say that he was a humane and cultured man, who had a practical knowledge of his work and progressive views. Что же до председателя нашего суда, то о нем можно сказать лишь то, что это был человек образованный, гуманный, практически знающий дело и самых современных идей.
He was rather ambitious, but did not concern himself greatly about his future career. Был он довольно самолюбив, но о карьере своей не очень заботился.
The great aim of his life was to be a man of advanced ideas. Г лавная цель его жизни заключалась в том, чтобы быть передовым человеком.
He was, too, a man of connections and property. Притом имел связи и состояние.
He felt, as we learnt afterwards, rather strongly about the Karamazov case, but from a social, not from a personal standpoint. На дело Карамазовых, как оказалось потом, он смотрел довольно горячо, но лишь в общем смысле.
He was interested in it as a social phenomenon, in its classification and its character as a product of our social conditions, as typical of the national character, and so on, and so on. Его занимало явление, классификация его, взгляд на него как на продукт наших социальных основ, как на характеристику русского элемента, и проч., и проч.
His attitude to the personal aspect of the case, to its tragic significance and the persons involved in it, including the prisoner, was rather indifferent and abstract, as was perhaps fitting, indeed. К личному же характеру дела, к трагедии его, равно как и к личностям участвующих лиц, начиная с подсудимого, он относился довольно безразлично и отвлеченно, как, впрочем, может быть, и следовало.
The court was packed and overflowing long before the judges made their appearance. Задолго до появления суда зала была уже набита битком.
Our court is the best hall in the town- spacious, lofty, and good for sound. У нас зала суда лучшая в городе, обширная, высокая, звучная.
On the right of the judges, who were on a raised platform, a table and two rows of chairs had been put ready for the jury. Направо от членов суда, помещавшихся на некотором возвышении, был приготовлен стол и два ряда кресел для присяжных заседателей.
On the left was the place for the prisoner and the counsel for the defence. Налево было место подсудимого и его защитника.
In the middle of the court, near the judges, was a table with the "material proofs." На средине залы, близ помещения суда стоял стол с "вещественными доказательствами".
On it lay Fyodor Pavlovitch's white silk dressing-gown, stained with blood; the fatal brass pestle with which the supposed murder had been committed; Mitya's shirt, with a blood-stained sleeve; his coat, stained with blood in patches over the pocket in which he had put his handkerchief; the handkerchief itself, stiff with blood and by now quite yellow; the pistol loaded by Mitya at Perhotin's with a view to suicide, and taken from him on the sly at Mokroe by Trifon Borrissovitch; the envelope in which the three thousand roubles had been put ready for Grushenka, the narrow pink ribbon with which it had been tied, and many other articles I don't remember. На нем лежали окровавленный шелковый белый халат Федора Павловича, роковой медный пестик, коим было совершено предполагаемое убийство, рубашка Мити с запачканным кровью рукавом, его сюртук весь в кровавых пятнах сзади на месте кармана, в который он сунул тогда свой весь мокрый от крови платок, самый платок, весь заскорузлый от крови, теперь уже совсем пожелтевший, пистолет, заряженный для самоубийства Митей у Перхотина и отобранный у него тихонько в Мокром Трифоном Борисовичем, конверт с надписью, в котором были приготовлены для Грушеньки три тысячи, и розовая тоненькая ленточка, которою он был обвязан, и прочие многие предметы, которых и не упомню.
In the body of the hall, at some distance, came the seats for the public. But in front of the balustrade a few chairs had been placed for witnesses who remained in the court after giving their evidence. На некотором расстоянии дальше, в глубь залы, начинались места для публики, но еще пред балюстрадой стояло несколько кресел для тех свидетелей, уже давших свое показание, которые будут оставлены в зале.
At ten o'clock the three judges arrived- the President, one honorary justice of the peace, and one other. В десять часов появился суд в составе председателя, одного члена и одного почетного мирового судьи.
The prosecutor, of course, entered immediately after. Разумеется, тотчас же появился и прокурор.
The President was a short, stout, thick-set man of fifty, with a dyspeptic complexion, dark hair turning grey and cut short, and a red ribbon, of what Order I don't remember. Председатель был плотный, коренастый человек, ниже среднего роста, с геморроидальным лицом, лет пятидесяти, с темными с проседью волосами, коротко обстриженными, и в красной ленте - не помню уж какого ордена.
The prosecutor struck me and the others, too, as looking particularly pale, almost green. His face seemed to have grown suddenly thinner, perhaps in a single night, for I had seen him looking as usual only two days before. Прокурор же показался мне, да и не мне, а всем, очень уж как-то бледным, почти с зеленым лицом, почему-то как бы внезапно похудевшим в одну, может быть, ночь, потому что я всего только третьего дня видел его совсем еще в своем виде.
The President began with asking the court whether all the jury were present. Председатель начал с вопроса судебному приставу: все ли явились присяжные заседатели?..
But I see I can't go on like this, partly because some things I did not hear, others I did not notice, and others I have forgotten, but most of all because, as I have said before, I have literally no time or space to mention everything that was said and done. I only know that neither side objected to very many of the jurymen. Вижу, однако, что так более продолжать не могу, уже потому даже, что многого не расслышал, в другое пропустил вникнуть, третье забыл упомнить, а главное, потому, что, как уже и сказал я выше, если все припоминать, что было сказано и что произошло, то буквально недостанет у меня ни времени, ни места. Знаю только, что присяжных заседателей, тою и другою стороной, то есть защитником и прокурором, отведено было не очень много.
I remember the twelve jurymen- four were petty officials of the town, two were merchants, and six peasants and artisans of the town. Состав же двенадцати присяжных запомнил: четыре наших чиновника, два купца и шесть крестьян и мещан нашего города.
I remember, long before the trial, questions were continually asked with some surprise, especially by ladies: У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы:
"Can such a delicate, complex and psychological case be submitted for decision to petty officials and even peasants?" and "What can an official, still more a peasant, understand in such an affair?" All the four officials in the jury were, in fact, men of no consequence and of low rank. Except one who was rather younger, they were grey-headed men, little known in society, who had vegetated on a pitiful salary, and who probably had elderly, unpresentable wives and crowds of children, perhaps even without shoes and stockings. At most, they spent their leisure over cards and, of course, had never read a single book. "Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и "что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?" В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые - один только из них был несколько помоложе, - в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной книги.
The two merchants looked respectable, but were strangely silent and stolid. One of them was close-shaven, and was dressed in European style; the other had a small, grey beard, and wore a red ribbon with some sort of a medal upon it on his neck. Два же купца имели хоть и степенный вид, но были как-то странно молчаливы и неподвижны; один из них брил бороду и был одет по-немецки; другой, с седенькою бородкой, имел на шее, на красной ленте, какую-то медаль.
There is no need to speak of the artisans and the peasants. Про мещан и крестьян и говорить нечего.
The artisans of Skotoprigonyevsk are almost peasants, and even work on the land. Наши скотопригоньевские мещане почти те же крестьяне, даже пашут.
Two of them also wore European dress, and, perhaps for that reason, were dirtier and more uninviting-looking than the others. Двое из них были тоже в немецком платье и оттого-то, может быть, грязнее и непригляднее на вид, чем остальные четверо.
So that one might well wonder, as I did as soon as I had looked at them, "what men like that could possibly make of such a case?" Yet their faces made a strangely imposing, almost menacing, impression; they were stern and frowning. Так что действительно могла зайти мысль, как зашла и мне, например, только что я их рассмотрел: "Что могут такие постичь в таком деле?" Тем не менее лица их производили какое-то странно внушительное и почти грозящее впечатление, были строги и нахмурены.
At last the President opened the case of the murder of Fyodor Pavlovitch Karamazov. I don't quite remember how he described him. Наконец председатель объявил к слушанию дело об убийстве отставного титулярного советника Федора Павловича Карамазова - не помню вполне, как он тогда выразился.
The court usher was told to bring in the prisoner, and Mitya made his appearance. Судебному приставу велено было ввести подсудимого, и вот появился Митя.
There was a hush through the court. One could have heard a fly. Все затихло в зале, муху можно было услышать.
I don't know how it was with others, but Mitya made a most unfavourable impression on me. Не знаю как на других, но вид Мити произвел на меня самое неприятное впечатление.
He looked an awful dandy in a brand-new frock-coat. Главное, он явился ужасным франтом, в новом с иголочки сюртуке.
I heard afterwards that he had ordered it in Moscow expressly for the occasion from his own tailor, who had his measure. Я узнал потом, что он нарочно заказал к этому дню себе сюртук в Москве, прежнему портному, у которого сохранилась его мерка.
He wore immaculate black kid gloves and exquisite linen. Был он в новешеньких черных лайковых перчатках и в щегольском белье.
He walked in with his yard-long strides, looking stiffly straight in front of him, and sat down in his place with a most unperturbed air. Он прошел своими длинными аршинными шагами, прямо до неподвижности смотря пред собою, и сел на свое место с самым бестрепетным видом.
At the same moment the counsel for defence, the celebrated Fetyukovitch, entered, and a sort of subdued hum passed through the court. Тут же сейчас же явился и защитник, знаменитый Фетюкович, и как бы какой-то подавленный гул пронесся в зале.
He was a tall, spare man, with long thin legs, with extremely long, thin, pale fingers, clean-shaven face, demurely brushed, rather short hair, and thin lips that were at times curved into something between a sneer and a smile. Это был длинный, сухой человек, с длинными, тонкими ногами, с чрезвычайно длинными, бледными, тонкими пальцами, с обритым лицом, со скромно причесанными, довольно короткими волосами, с тонкими, изредка кривившимися не то насмешкой, не то улыбкой губами.
He looked about forty. На вид ему было лет сорок.
His face would have been pleasant, if it had not been for his eyes, which, in themselves small and inexpressive, were set remarkably close together, with only the thin, long nose as a dividing line between them. Лицо его было бы и приятным, если бы не глаза его, сами по себе большие и невыразительные, но до редкости близко один от другого поставленные, так что их разделяла всего только одна тонкая косточка его продолговатого тонкого носа.
In fact, there was something strikingly birdlike about his face. Словом, физиономия эта имела в себе что-то резко птичье, что поражало.
He was in evening dress and white tie. Он был во фраке и в белом галстуке.
I remember the President's first questions to Mitya, about his name, his calling, and so on. Помню первый опрос Мити председателем, то есть об имени, звании и проч.
Mitya answered sharply, and his voice was so unexpectedly loud that it made the President start and look at the prisoner with surprise. Митя ответил резко, но как-то неожиданно громко, так что председатель встряхнул даже головой и почти с удивлением посмотрел на него.
Then followed a list of persons who were to take part in the proceedings- that is, of the witnesses and experts. Затем был прочитан список лиц, вызванных к судебному следствию, то есть свидетелей и экспертов.
It was a long list. Four of the witnesses were not present- Miusov, who had given evidence at the preliminary inquiry, but was now in Paris; Madame Hohlakov and Maximov, who were absent through illness; and Smerdyakov, through his sudden death, of which an official statement from the police was presented. Список был длинный; четверо из свидетелей не явились: Миусов, бывший в настоящее время уже в Париже, но показание которого имелось еще в предварительном следствии, госпожа Хохлакова и помещик Максимов по болезни и Смердяков за внезапною смертью, причем было представлено свидетельство от полиции.
The news of Smerdyakov's death produced a sudden stir and whisper in the court. Известие о Смердякове вызвало сильное шевеление и шепот в зале.
Many of the audience, of course, had not heard of the sudden suicide. Конечно, в публике многие еще вовсе не знали об этом внезапном эпизоде самоубийства.
What struck people most was Mitya's sudden outburst. As soon as the statement of Smerdyakov's death was made, he cried out aloud from his place: Но что особенно поразило, это - внезапная выходка Мити: только что донесли о Смердякове, как вдруг он со своего места воскликнул на всю залу:
"He was a dog and died like a dog!" - Собаке собачья смерть!
I remember how his counsel rushed to him, and how the President addressed him, threatening to take stern measures, if such an irregularity were repeated. Помню, как бросился к нему его защитник и как председатель обратился к нему с угрозой принять строгие меры, если еще раз повторится подобная этой выходка.
Mitya nodded and in a subdued voice repeated several times abruptly to his counsel, with no show of regret: Митя отрывисто и кивая головой, но как будто совсем не раскаиваясь, несколько раз повторил вполголоса защитнику:
"I won't again, I won't. - Не буду, не буду!
It escaped me. Сорвалось!
I won't do it again." Больше не буду!
And, of course, this brief episode did him no good with the jury or the public. И уж, конечно, этот коротенький эпизод послужил не в его пользу во мнении присяжных и публики.
His character was displayed, and it spoke for itself. Объявлялся характер и рекомендовал себя сам.
It was under the influence of this incident that the opening statement was read. Под этим-то впечатлением был прочитан секретарем суда обвинительный акт.
It was rather short, but circumstantial. Он был довольно краток, но обстоятелен.
It only stated the chief reasons why he had been arrested, why he must be tried, and so on. Излагались лишь главнейшие причины, почему привлечен такой-то, почему его должно было предать суду, и так далее.
Yet it made a great impression on me. Тем не менее он произвел на меня сильное впечатление.
The clerk read it loudly and distinctly. Секретарь прочел четко, звучно, отчетливо.
The whole tragedy was suddenly unfolded before us, concentrated, in bold relief, in a fatal and pitiless light. Вся эта трагедия как бы вновь появилась пред всеми выпукло, концентрично, освещенная роковым, неумолимым светом.
I remember how, immediately after it had been read, the President asked Mitya in a loud impressive voice: Помню, как сейчас же по прочтении председатель громко и внушительно спросил Митю:
"Prisoner, do you plead guilty?" - Подсудимый, признаете ли вы себя виновным?
Mitya suddenly rose from his seat. Митя вдруг встал с места:
"I plead guilty to drunkenness and dissipation," he exclaimed, again in a startling, almost frenzied, voice, "to idleness and debauchery. - Признаю себя виновным в пьянстве и разврате, -воскликнул он каким-то опять-таки неожиданным, почти исступленным голосом, - в лени и в дебоширстве.
I meant to become an honest man for good, just at the moment when I was struck down by fate. Хотел стать навеки честным человеком именно в ту секунду, когда подсекла судьба!
But I am not guilty of the death of that old man, my enemy and my father. Но в смерти старика, врага моего и отца, - не виновен!
No, no, I am not guilty of robbing him! I could not be. Dmitri Karamazov is a scoundrel, but not a thief." Но в ограблении его - нет, нет, не виновен, да и не могу быть виновным: Дмитрий Карамазов подлец, но не вор!
He sat down again, visibly trembling all over. Прокричав это, он сел на место, видимо весь дрожа.
The President again briefly, but impressively, admonished him to answer only what was asked, and not to go off into irrelevant exclamations. Председатель снова обратился к нему с кратким, но назидательным увещанием отвечать лишь на вопросы, а не вдаваться в посторонние и исступленные восклицания.
Then he ordered the case to proceed. Затем велел приступить к судебному следствию.
All the witnesses were led up to take the oath. Ввели всех свидетелей для присяги.
Then I saw them all together. Тут я увидел их всех разом.
The brothers of the prisoner were, however, allowed to give evidence without taking the oath. Впрочем, братья подсудимого были допущены к свидетельству без присяги.
After an exhortation from the priest and the President, the witnesses were led away and were made to sit as far as possible apart from one another. После увещания священника и председателя свидетелей увели и рассадили, по возможности, порознь.
Then they began calling them up one by one. Затем стали вызывать их по одному.
Chapter 2. II
Dangerous Witnesses Опасные свидетели
I DO NOT know whether the witnesses for the defence and for the prosecution were separated into groups by the President, and whether it was arranged to call them in a certain order. Не знаю, были ли свидетели прокурорские и от защиты разделены председателем как-нибудь на группы и в каком именно порядке предположено было вызывать их.
But no doubt it was so. Должно быть, все это было.
I only know that the witnesses for the prosecution were called first. Знаю только, что первыми стали вызывать свидетелей прокурорских.
I repeat I don't intend to describe all the questions step by step. Повторяю, я не намерен описывать все допросы и шаг за шагом.
Besides, my account would be to some extent superfluous, because in the speeches for the prosecution and for the defence the whole course of the evidence was brought together and set in a strong and significant light, and I took down parts of those two remarkable speeches in full, and will quote them in due course, together with one extraordinary and quite unexpected episode, which occurred before the final speeches, and undoubtedly influenced the sinister and fatal outcome of the trial. К тому же мое описание вышло бы отчасти и лишним, потому что в речах прокурора и защитника, когда приступили к прениям, весь ход и смысл всех данных и выслушанных показаний были сведены как бы в одну точку с ярким и характерным освещением, а эти две замечательные речи я, по крайней мере местами, записал в полноте и передам в свое время, равно как и один чрезвычайный и совсем неожиданный эпизод процесса, разыгравшийся внезапно еще до судебных прений и несомненно повлиявший на грозный и роковой исход его.
I will only observe that from the first moments of the trial one peculiar characteristic of the case was conspicuous and observed by all, that is, the overwhelming strength of the prosecution as compared with the arguments the defence had to rely upon. Замечу только, что с самых первых минут суда выступила ярко некоторая особая характерность этого "дела", всеми замеченная, именно: необыкновенная сила обвинения сравнительно со средствами, какие имела защита.
Everyone realised it from the first moment that the facts began to group themselves round a single point, and the whole horrible and bloody crime was gradually revealed. Это все поняли в первый миг, когда в этой грозной зале суда начали, концентрируясь, группироваться факты и стали постепенно выступать весь этот ужас и вся эта кровь наружу.
Everyone, perhaps, felt from the first that the case was beyond dispute, that there was no doubt about it, that there could be really no discussion, and that the defence was only a matter of form, and that the prisoner was guilty, obviously and conclusively guilty. Всем, может быть, стало понятно еще с самых первых шагов, что это совсем даже и не спорное дело, что тут нет сомнений, что, в сущности, никаких бы и прений не надо, что прения будут лишь только для формы, а что преступник виновен, виновен явно, виновен окончательно.
I imagine that even the ladies, who were so impatiently longing for the acquittal of the interesting prisoner, were at the same time, without exception, convinced of his guilt. Я думаю даже, что и все дамы, все до единой, с таким нетерпением жаждавшие оправдания интересного подсудимого, были в то же время совершенно уверены в полной его виновности.
What's more, I believe they would have been mortified if his guilt had not been so firmly established, as that would have lessened the effect of the closing scene of the criminal's acquittal. Мало того, мне кажется, они бы даже огорчились, если бы виновность его не столь подтвердилась, ибо тогда не было бы такого эффекта в развязке, когда оправдают преступника.
That he would be acquitted, all the ladies, strange to say, were firmly persuaded up to the very last moment. "He is guilty, but he will be acquitted, from motives of humanity, in accordance with the new ideas, the new sentiments that had come into fashion," and so on, and so on. А что его оправдают - в этом, странное дело, все дамы были окончательно убеждены почти до самой последней минуты: "виновен, но оправдают из гуманности, из новых идей, из новых чувств, которые теперь пошли", и проч., и проч.
And that was why they had crowded into the court so impatiently. Для того-то они и сбежались сюда с таким нетерпением.
The men were more interested in the contest between the prosecutor and the famous Fetyukovitch. Мужчины же наиболее интересовались борьбой прокурора и славного Фетюковича.
All were wondering and asking themselves what could even a talent like Fetyukovitch's make of such a desperate case; and so they followed his achievements, step by step, with concentrated attention. Все удивлялись и спрашивали себя: что может сделать из такого потерянного дела, из такого выеденного яйца даже и такой талант, как Фетюкович? - а потому с напряженным вниманием следили шаг за шагом за его подвигами.
But Fetyukovitch remained an enigma to all up to the very end, up to his speech. Но Фетюкович до самого конца, до самой речи своей остался для всех загадкой.
Persons of experience suspected that he had some design, that he was working towards some object, but it was almost impossible to guess what it was. Опытные люди предчувствовали, что у него есть система, что у него уже нечто составилось, что впереди у него есть цель, но какая она - угадать было почти невозможно.
His confidence and self-reliance were unmistakable, however. Его уверенность и самонадеянность бросались, однако же, в глаза.
Everyone noticed with pleasure, moreover, that he, after so short a stay, not more than three days, perhaps, among us, had so wonderfully succeeded in mastering the case and "had studied it to a nicety." Кроме того, все с удовольствием сейчас же заметили, что он, в такое краткое пребывание у нас, всего в какие-нибудь три дня может быть, сумел удивительно ознакомиться с делом и "до тонкости изучил его".
People described with relish, afterwards, how cleverly he had "taken down" all the witnesses for the prosecution, and as far as possible perplexed them and, what's more, had aspersed their reputation and so depreciated the value of their evidence. С наслаждением рассказывали, например, потом, как он всех прокурорских свидетелей сумел вовремя "подвести" и, по возможности, сбить, а главное, подмарать их нравственную репутацию, а стало быть, само собой подмарать и их показания.
But it was supposed that he did this rather by way of sport, so to speak, for professional glory, to show nothing had been omitted of the accepted methods, for all were convinced that he could do no real good by such disparagement of the witnesses, and probably was more aware of this than anyone, having some idea of his own in the background, some concealed weapon of defence, which he would suddenly reveal when the time came. Полагали, впрочем, что он делает это много-много что для игры, так сказать для некоторого юридического блеска, чтоб уж ничего не было забыто из принятых адвокатских приемов: ибо все были убеждены, что какой-нибудь большой и окончательной пользы он всеми этими "подмарываниями" не мог достичь и, вероятно, это сам лучше всех понимает, имея какую-то свою идею в запасе, какое-то еще пока припрятанное оружие защиты, которое вдруг и обнаружит, когда придет срок.
But meanwhile, conscious of his strength, he seemed to be diverting himself. Но пока все-таки, сознавая свою силу, он как бы играл и резвился.
So, for instance, when Grigory, Fyodor Pavlovitch's old servant, who had given the most damning piece of evidence about the open door, was examined, the counsel for the defence positively fastened upon him when his turn came to question him. Так, например, когда опрашивали Григория Васильева, бывшего камердинера Федора Павловича, дававшего самое капитальное показание об "отворенной в сад двери", защитник так и вцепился в него, когда ему в свою очередь пришлось предлагать вопросы.
It must be noted that Grigory entered the trial with a composed and almost stately air, not the least disconcerted by the majesty of the court or the vast audience listening to him. Надо заметить, что Григорий Васильевич предстал в залу, не смутившись нимало ни величием суда, ни присутствием огромной слушавшей его публики, с видом спокойным и чуть не величавым.
He gave evidence with as much confidence as though he had been talking with his Marfa, only perhaps more respectfully. Он давал свои показания с такою уверенностью, как если бы беседовал наедине со своею Марфой Игнатьевной, только разве почтительнее.
It was impossible to make him contradict himself. Сбить его было невозможно.
The prosecutor questioned him first in detail about the family life of the Karamazovs. Его сначала долго расспрашивал прокурор о всех подробностях семейства Карамазовых.
The family picture stood out in lurid colours. Семейная картина ярко выставилась наружу.
It was plain to ear and eye that the witness was guileless and impartial. Слышалось, виделось, что свидетель был простодушен и беспристрастен.
In spite of his profound reverence for the memory of his deceased master, he yet bore witness that he had been unjust to Mitya and "hadn't brought up his children as he should. При всей глубочайшей почтительности к памяти своего бывшего барина, он все-таки, например, заявил, что тот был к Мите несправедлив и "не так воспитал детей.
He'd have been devoured by lice when he was little, if it hadn't been for me," he added, describing Mitya's early childhood. "It wasn't fair either of the father to wrong his son over his mother's property, which was by right his." Его, малого мальчика, без меня вши бы заели, -прибавил он, повествуя о детских годах Мити. -Тоже не годилось отцу сына в имении его материнском, родовом, обижать".
In reply to the prosecutor's question what grounds he had for asserting that Fyodor Pavlovitch had wronged his son in their money relations, Grigory, to the surprise of everyone, had no proof at all to bring forward, but he still persisted that the arrangement with the son was "unfair," and that he ought "to have paid him several thousand roubles more." На вопрос же прокурора о том, какие у него основания утверждать, что Федор Павлович обидел в расчете сына, Григорий Васильевич, к удивлению всех, основательных данных совсем никаких не представил, но все-таки стоял на том, что расчет с сыном был "неправильный" и что это точно ему "несколько тысяч следовало доплатить".
I must note, by the way, that the prosecutor asked this question (whether Fyodor Pavlovitch had really kept back part of Mitya's inheritance) with marked persistence of all the witnesses who could be asked it, not excepting Alyosha and Ivan, but he obtained no exact information from anyone; all alleged that it was so, but were unable to bring forward any distinct proof. Замечу кстати, что этот вопрос - действительно ли Федор Павлович недоплатил чего Мите? -прокурор с особенною настойчивостью предлагал потом и всем тем свидетелям, которым мог его предложить, не исключая ни Алеши, ни Ивана Федоровича, но ни от кого из свидетелей не получил никакого точного сведения; все утверждали факт, и никто не мог представить хоть сколько-нибудь ясного доказательства.
Grigory's description of the scene at the dinner-table, when Dmitri had burst in and beaten his father, threatening to come back to kill him, made a sinister impression on the court, especially as the old servant's composure in telling it, his parsimony of words, and peculiar phraseology were as effective as eloquence. После того как Григорий описал сцену за столом, когда ворвался Дмитрий Федорович и избил отца, угрожая воротиться убить его, - мрачное впечатление пронеслось по зале, тем более что старый слуга рассказывал спокойно, без лишних слов, своеобразным языком, а вышло страшно красноречиво.
He observed that he was not angry with Mitya for having knocked him down and struck him on the face; he had forgiven him long ago, he said. За обиду свою Митей, ударившим его тогда по лицу и сбившим его с ног, он заметил, что не сердится и давно простил.
Of the deceased Smerdyakov he observed, crossing himself, that he was a lad of ability, but stupid and afflicted, and, worse still, an infidel, and that it was Fyodor Pavlovitch and his elder son who had taught him to be so. О покойном Смердякове выразился, перекрестясь, что малый был со способностью, да глуп и болезнью угнетен, а пуще безбожник, и что его безбожеству Федор Павлович и старший сын учили.
But he defended Smerdyakov's honesty almost with warmth, and related how Smerdyakov had once found the master's money in the yard, and, instead of concealing it, had taken it to his master, who had rewarded him with a "gold piece" for it, and trusted him implicitly from that time forward. Но о честности Смердякова подтвердил почти с жаром и тут же передал, как Смердяков, во время оно, найдя оброненные барские деньги, не утаил их, а принес барину, и тот ему за это "золотой подарил" и впредь во всем доверять начал.
He maintained obstinately that the door into the garden had been open. Отворенную же дверь в сад подтвердил с упорною настойчивостью.
But he was asked so many questions that I can't recall them all. Впрочем, его так много расспрашивали, что я всего и припомнить не могу.
At last the counsel for the defence began to cross-examine him, and the first question he asked was about the envelope in which Fyodor Pavlovitch was supposed to have put three thousand roubles for "a certain person." Наконец опросы перешли к защитнику, и тот первым делом начал узнавать о пакете, в котором "будто бы" спрятаны были Федором Павловичем три тысячи рублей для "известной особы".
"Have you ever seen it, you, who were for so many years in close attendance on your master?" "Видели ли вы его сами - вы, столь многолетне приближенный к вашему барину человек?"
Grigory answered that he had not seen it and had never heard of the money from anyone "till everybody was talking about it." Григорий ответил, что не видел, да и не слыхал о таких деньгах вовсе ни от кого, "до самых тех пор, как вот зачали теперь все говорить".
This question about the envelope Fetyukovitch put to everyone who could conceivably have known of it, as persistently as the prosecutor asked his question about Dmitri's inheritance, and got the same answer from all, that no one had seen the envelope, though many had heard of it. Этот вопрос о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем, кого мог об этом спросить из свидетелей, с такою же настойчивостью, как и прокурор свой вопрос о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто не видал, хотя очень многие о нем слышали.
From the beginning everyone noticed Fetyukovitch's persistence on this subject. Эту настойчивость защитника на этом вопросе все с самого начала заметили.
"Now, with your permission I'll ask you a question," Fetyukovitch said, suddenly and unexpectedly. "Of what was that balsam, or, rather, decoction, made, which, as we learn from the preliminary inquiry, you used on that evening to rub your lumbago, in the hope of curing it?" - Теперь могу ли обратиться к вам с вопросом, если только позволите, - вдруг и совсем неожиданно спросил Фетюкович, - из чего состоял тот бальзам, или, так сказать, та настойка, посредством которой вы в тот вечер, перед сном, как известно из предварительного следствия, вытерли вашу страдающую поясницу, надеясь тем излечиться?
Grigory looked blankly at the questioner, and after a brief silence muttered, Григорий тупо посмотрел на опросчика и, помолчав несколько, пробормотал:
"There was saffron in it." - Был шалфей положен.
"Nothing but saffron? - Только шалфей?
Don't you remember any other ingredient?" Не припомните ли еще чего-нибудь?
"There was milfoil in it, too." - Подорожник был тоже.
"And pepper perhaps?" Fetyukovitch queried. - И перец, может быть? - любопытствовал Фетюкович.
"Yes, there was pepper, too." - И перец был.
"Etcetera. - И так далее.
And all dissolved in vodka?" И все это на водочке?
"In spirit." - На спирту.
There was a faint sound of laughter in the court. В зале чуть-чуть пронесся смешок.
"You see, in spirit. - Видите, даже и на спирту.
After rubbing your back, I believe, you drank what was left in the bottle with a certain pious prayer, only known to your wife?" Вытерши спину, вы ведь остальное содержание бутылки, с некоею благочестивою молитвою, известной лишь вашей супруге, изволили выпить, ведь так?
"I did." - Выпил.
"Did you drink much? - Много ли примерно выпили?
Roughly speaking, a wine-glass or two?" Примерно? Рюмочку, другую?
"It might have been a tumbler-full." - Со стакан будет.
"A tumbler-full, even. - Даже и со стакан.
Perhaps a tumbler and a half?" Может быть, и полтора стаканчика?
Grigory did not answer. Григорий замолк.
He seemed to see what was meant. Он как бы что-то понял.
"A glass and a half of neat spirit- is not at all bad, don't you think? - Стаканчика полтора чистенького спиртику - оно ведь очень недурно, как вы думаете?
You might see the gates of heaven open, not only the door into the garden?" Можно и "райские двери отверсты" увидеть, не то что дверь в сад?
Grigory remained silent. Григорий все молчал.
There was another laugh in the court. Опять прошел смешок в зале.
The President made a movement. Председатель пошевелился.
"Do you know for a fact," Fetyukovitch persisted, "whether you were awake or not when you saw the open door?" - Не знаете ли вы наверно, - впивался все более и более Фетюкович, - почивали вы или нет в ту минуту, когда увидели отворенную в сад дверь?
"I was on my legs." - На ногах стоял.
"That's not a proof that you were awake." (There was again laughter in the court.) - Это еще не доказательство, что не почивали (еще и еще смешок в зале).
"Could you have answered at that moment, if anyone had asked you a question- for instance, what year it is?" Могли ли, например, ответить в ту минуту, если бы вас кто спросил о чем - ну, например, о том, который у нас теперь год?
"I don't know." - Этого не знаю.
"And what year is it, Anno Domini, do you know?" - А который у нас теперь год, нашей эры, от Рождества Христова, не знаете ли?
Grigory stood with a perplexed face, looking straight at his tormentor. Григорий стоял со сбитым видом, в упор смотря на своего мучителя.
Strange to say, it appeared he really did not know what year it was. Странно это, казалось, по-видимому, что он действительно не знает, какой теперь год.
"But perhaps you can tell me how many fingers you have on your hands?" - Может быть, знаете, однако, сколько у вас на руке пальцев?
"I am a servant," Grigory said suddenly, in a loud and distinct voice. "If my betters think fit to make game of me, it is my duty to suffer it." - Я человек подневольный, - вдруг громко и раздельно проговорил Григорий, - коли начальству угодно надо мною надсмехаться, так я снести должен.
Fetyukovitch was a little taken aback, and the President intervened, reminding him that he must ask more relevant questions. Фетюковича как бы немножко осадило, но ввязался и председатель и назидательно напомнил защитнику, что следует задавать более подходящие вопросы.
Fetyukovitch bowed with dignity and said that he had no more questions to ask of the witness. Фетюкович, выслушав, с достоинством поклонился и объявил, что расспросы свои кончил.
The public and the jury, of course, were left with a grain of doubt in their minds as to the evidence of a man who might, while undergoing a certain cure, have seen "the gates of heaven," and who did not even know what year he was living in. Конечно, и в публике, и у присяжных мог остаться маленький червячок сомнения в показании человека, имевшего возможность "видеть райские двери" в известном состоянии лечения и, кроме того, даже не ведающего, какой нынче год от Рождества Христова; так что защитник своей цели все-таки достиг.
But before Grigory left the box another episode occurred. Но пред уходом Григория произошел еще эпизод.
The President, turning to the prisoner, asked him whether he had any comment to make on the evidence of the last witness. Председатель, обратившись к подсудимому, спросил: не имеет ли он чего заметить по поводу данных показаний?
"Except about the door, all he has said is true," cried Mitya, in a loud voice. "For combing the lice off me, I thank him; for forgiving my blows, I thank him. The old man has been honest all his life and as faithful to my father as seven hundred poodles." - Кроме двери, во всем правду сказал, - громко крикнул Митя. - Что вшей мне вычесывал -благодарю, что побои мне простил - благодарю; старик был честен всю жизнь и верен отцу как семьсот пуделей.
"Prisoner, be careful in your language," the President admonished him. - Подсудимый, выбирайте ваши слова, - строго проговорил председатель.
"I am not a poodle," Grigory muttered. -Я не пудель, - проворчал и Григорий.
"All right, it's I am a poodle myself," cried Mitya. "If it's an insult, I take it to myself and I beg his pardon. I was a beast and cruel to him. - Ну так это я пудель, я! - крикнул Митя. - Коли обидно, то на себя принимаю, а у него прощения прошу: был зверь и с ним жесток!
I was cruel to Aesop too." С Езопом тоже был жесток.
"What Aesop?" the President asked sternly again. - С каким Езопом? - строго поднял опять председатель.
"Oh, Pierrot... my father, Fyodor Pavlovitch." - Ну с Пьеро... с отцом, с Федором Павловичем.
The President again and again warned Mitya impressively and very sternly to be more careful in his language. Председатель опять и опять внушительно и строжайше уже подтвердил Мите, чтоб он осторожнее выбирал свои выражения.
"You are injuring yourself in the opinion of your judges." - Вы сами вредите себе тем во мнении судей ваших.
The counsel for the defence was equally clever in dealing with the evidence of Rakitin. Точно так же весьма ловко распорядился защитник и при опросе свидетеля Ракитина.
I may remark that Rakitin was one of the leading witnesses and one to whom the prosecutor attached great significance. Замечу, что Ракитин был из самых важных свидетелей и которым несомненно дорожил прокурор.
It appeared that he knew everything; his knowledge was amazing, he had been everywhere, seen everything, talked to everybody, knew every detail of the biography of Fyodor Pavlovitch and all the Karamazovs. Оказалось, что он все знал, удивительно много знал, у всех-то он был, все-то видел, со всеми-то говорил, подробнейшим образом знал биографию Федора Павловича и всех Карамазовых.
Of the envelope, it is true, he had only heard from Mitya himself. Правда, про пакет с тремя тысячами тоже слышал лишь от самого Мити.
But he described minutely Mitya's exploits in the Metropolis, all his compromising doings and sayings, and told the story of Captain Snegiryov's "wisp of tow." Зато подробно описал подвиги Мити в трактире "Столичный город", все компрометирующие того слова и жесты и передал историю о "мочалке" штабс-капитана Снегирева.
But even Rakitin could say nothing positive about Mitya's inheritance, and confined himself to contemptuous generalities. "Who could tell which of them was to blame, and which was in debt to the other, with their crazy Karamazov way of muddling things so that no one could make head or tail of it?" Насчет же того особого пункта, остался ли что-нибудь должен Федор Павлович Мите при расчете по имению - даже сам Ракитин не мог ничего указать и отделался лишь общими местами презрительного характера: "кто, дескать, мог бы разобрать из них виноватого и сосчитать, кто кому остался должен при бестолковой карамазовщине, в которой никто себя не мог ни понять, ни определить?"
He attributed the tragic crime to the habits that had become ingrained by ages of serfdom and the distressed condition of Russia, due to the lack of appropriate institutions. Всю трагедию судимого преступления он изобразил как продукт застарелых нравов крепостного права и погруженной в беспорядок России, страдающей без соответственных учреждений.
He was, in fact, allowed some latitude of speech. Словом, ему дали кое-что высказать.
This was the first occasion on which Rakitin showed what he could do, and attracted notice. The prosecutor knew that the witness was preparing a magazine article on the case, and afterwards in his speech, as we shall see later, quoted some ideas from the article, showing that he had seen it already. С этого процесса господин Ракитин в первый раз заявил себя и стал заметен; прокурор знал, что свидетель готовит в журнал статью о настоящем преступлении и потом уже в речи своей (что увидим ниже) цитовал несколько мыслей из статьи, значит, уже был с нею знаком.
The picture drawn by the witness was a gloomy and sinister one, and greatly strengthened the case for the prosecution. Картина, изображенная свидетелем, вышла мрачною и роковою и сильно подкрепила "обвинение".
Altogether, Rakatin's discourse fascinated the public by its independence and the extraordinary nobility of its ideas. Вообще же изложение Ракитина пленило публику независимостию мысли и необыкновенным благородством ее полета.
There were even two or three outbreaks of applause when he spoke of serfdom and the distressed condition of Russia. Послышалось даже два-три внезапно сорвавшиеся рукоплескания, именно в тех местах, где говорилось о крепостном праве и о страдающей от безурядицы России.
But Rakitin, in his youthful ardour, made a slight blunder, of which the counsel for the defence at once adroitly took advantage. Но Ракитин, все же как молодой человек, сделал маленький промах, которым тотчас же отменно успел воспользоваться защитник.
Answering certain questions about Grushenka and carried away by the loftiness of his own sentiments and his success, of which he was, of course, conscious, he went so far as to speak somewhat contemptuously of Agrafena Alexandrovna as "the kept mistress of Samsonov." Отвечая на известные вопросы насчет Г рушеньки, он, увлеченный своим успехом, который, конечно, уже сам сознавал, и тою высотой благородства, на которую воспарил, позволил себе выразиться об Аграфене Александровне несколько презрительно, как о "содержанке купца Самсонова".
He would have given a good deal to take back his words afterwards, for Fetyukovitch caught him out over it at once. Дорого дал бы он потом, чтобы воротить свое словечко, ибо на нем-то и поймал его тотчас же Фетюкович.
And it was all because Rakitin had not reckoned on the lawyer having been able to become so intimately acquainted with every detail in so short a time. И все потому, что Ракитин совсем не рассчитывал, что тот в такой короткий срок мог до таких интимных подробностей ознакомиться с делом.
"Allow me to ask," began the counsel for the defence, with the most affable and even respectful smile, "you are, of course, the same Mr. Rakitin whose pamphlet, The Life of the Deceased Elder, Father Zossima, published by the diocesan authorities, full of profound and religious reflections and preceded by an excellent and devout dedication to the bishop, I have just read with such pleasure?" - Позвольте узнать, - начал защитник с самою любезною и даже почтительною улыбкой, когда пришлось ему в свою очередь задавать вопросы, -вы, конечно, тот самый и есть господин Ракитин, которого брошюру, изданную епархиальным начальством, "Житие в бозе почившего старца отца Зосимы", полную глубоких и религиозных мыслей, с превосходным и благочестивым посвящением преосвященному, я недавно прочел с таким удовольствием?
"I did not write it for publication... it was published afterwards," muttered Rakitin, for some reason fearfully disconcerted and almost ashamed. -Я написал не для печати... это потом напечатали, - пробормотал Ракитин, как бы вдруг чем-то опешенный и почти со стыдом.
"Oh, that's excellent! - О, это прекрасно!
A thinker like you can, and indeed ought to, take the widest view of every social question. Мыслитель, как вы, может и даже должен относиться весьма широко ко всякому общественному явлению.
Your most instructive pamphlet has been widely circulated through the patronage of the bishop, and has been of appreciable service.... But this is the chief thing I should like to learn from you. You stated just now that you were very intimately acquainted with Madame Svyetlov." (It must be noted that Grushenka's surname was Svyetlov. Покровительством преосвященного ваша полезнейшая брошюра разошлась и доставила относительную пользу... Но я вот о чем, главное, желал бы у вас полюбопытствовать: вы только что заявили, что были весьма близко знакомы с госпожой Светловой? (Nota bene. [49 - Заметь особо (лат.).] Фамилия Грушеньки оказалась "Светлова".
I heard it for the first time that day, during the case.) Это я узнал в первый раз только в этот день, во время хода процесса.)
"I cannot answer for all my acquaintances.... I am a young man... and who can be responsible for everyone he meets?" cried Rakitin, flushing all over. -Я не могу отвечать за все мои знакомства... Я молодой человек... и кто же может отвечать за всех тех, кого встречает, - так и вспыхнул весь Ракитин.
"I understand, I quite understand," cried Fetyukovitch; as though he, too, were embarrassed and in haste to excuse himself. "You, like any other, might well be interested in an acquaintance with a young and beautiful woman who would readily entertain the elite of the youth of the neighbourhood, but... I only wanted to know... It has come to my knowledge, that Madame Svyetlov was particularly anxious a couple of months ago to make the acquaintance of the younger Karamazov, Alexey Fyodorovitch, and promised you twenty-five roubles, if you would bring him to her in his monastic dress. -Понимаю, слишком понимаю!- воскликнул Фетюкович, как бы сам сконфуженный и как бы стремительно спеша извиниться, - вы, как и всякий другой, могли быть в свою очередь заинтересованы знакомством молодой и красивой женщины, охотно принимавшей к себе цвет здешней молодежи, но... я хотел лишь осведомиться: нам известно, что Светлова месяца два назад чрезвычайно желала познакомиться с младшим Карамазовым, Алексеем Федоровичем, и только за то, чтобы вы привели его к ней, и именно в его тогдашнем монастырском костюме, она пообещала вам выдать двадцать пять рублей, только что вы его к ней приведете.
And that actually took place on the evening of the day on which the terrible crime, which is the subject of the present investigation, was committed. Это, как и известно, состоялось именно в вечер того дня, который закончился трагическою катастрофой, послужившею основанием настоящему делу.
You brought Alexey Karamazov to Madame Svyetlov, and did you receive the twenty-five roubles from Madame Svyetlov as a reward, that's what I wanted to hear from you?" Вы привели Алексея Карамазова к госпоже Светловой и - получили вы тогда эти двадцать пять рублей наградных от Светловой, вот что я желал бы от вас услышать?
"It was a joke.... I don't, see of what interest that can be to you.... - Это была шутка... Я не вижу, почему вас это может интересовать.
I took it for a joke... meaning to give it back later..." Я взял для шутки... и чтобы потом отдать...
"Then you did take- but you have not given it back yet... or have you?" - Стало быть, взяли. Но ведь не отдали же и до сих пор... или отдали?
"That's of no consequence," muttered Rakitin, "I refuse to answer such questions.... Of course, I shall give it back." - Это пустое... - бормотал Ракитин, - я не могу на этакие вопросы отвечать... Я, конечно, отдам.
The President intervened, but Fetyukovitch declared he had no more questions to ask of the witness. Вступился председатель, но защитник возвестил, что он свои вопросы господину Ракитину кончил.
Mr. Rakitin left the witness-box not absolutely without a stain upon his character. Господин Ракитин сошел со сцены несколько подсаленный.
The effect left by the lofty idealism of his speech was somewhat marred, and Fetyukovitch's expression, as he watched him walk away, seemed to suggest to the public "this is a specimen of the lofty-minded persons who accuse him." Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы говорил, указывая публике: "вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!"
I remember that this incident, too, did not pass off without an outbreak from Mitya. Enraged by the tone in which Rakitin had referred to Grushenka, he suddenly shouted Помню, не прошло и тут без эпизода со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал со своего места:
"Bernard!" "Бернар!"
When, after Rakitin's cross-examination, the President asked the prisoner if he had anything to say, Mitya cried loudly: Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина, обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить со своей стороны, то Митя зычно крикнул:
"Since I've been arrested, he has borrowed money from me! - Он у меня, уже у подсудимого, деньги таскал взаймы!
He is a contemptible Bernard and opportunist, and he doesn't believe in God; he took the bishop in!" Бернар презренный и карьерист, и в Бога не верует, преосвященного надул!
Mitya of course, was pulled up again for the intemperance of his language, but Rakitin was done for. Митю, конечно, опять образумили за неистовство выражений, но господин Ракитин был докончен.
Captain Snegiryov's evidence was a failure, too, but from quite a different reason. Не повезло и свидетельству штабс-капитана Снегирева, но уже совсем от другой причины.
He appeared in ragged and dirty clothes, muddy boots, and in spite of the vigilance and expert observation of the police officers, he turned out to be hopelessly drunk. Он предстал весь изорванный, в грязной одежде, в грязных сапогах, и, несмотря на все предосторожности и предварительную "экспертизу", вдруг оказался совсем пьяненьким.
On being asked about Mitya's attack upon him, he refused to answer. На вопросы об обиде, нанесенной ему Митей, вдруг отказался отвечать.
"God bless him. - Бог с ними-с.
Ilusha told me not to. Илюшечка не велел.
God will make it up to me yonder." Мне Бог там заплатит-с.
"Who told you not to tell? - Кто вам не велел говорить?
Of whom are you talking?" Про кого вы упоминаете?
"Ilusha, my little son. - Илюшечка, сыночек мой:
' Father, father, how he insulted you!' "Папочка, папочка, как он тебя унизил!"
He said that at the stone. У камушка произнес.
Now he is dying..." Теперь помирает-с...
The captain suddenly began sobbing, and plumped down on His knees before the President. Штабс-капитан вдруг зарыдал и с размаху бухнулся в ноги председателю.
He was hurriedly led away amidst the laughter of the public. Его поскорее вывели, при смехе публики.
The effect prepared by the prosecutor did not come off at all. Подготовленное прокурором впечатление не состоялось вовсе.
Fetyukovitch went on making the most of every opportunity, and amazed people more and more by his minute knowledge of the case. Защитник же продолжал пользоваться всеми средствами и все более и более удивлял своим ознакомлением с делом до мельчайших подробностей.
Thus, for example, Trifon Borissovitch made a great impression, of course, very prejudicial to Mitya. Так, например, показание Трифона Борисовича произвело было весьма сильное впечатление и уж, конечно, было чрезвычайно неблагоприятно для Мити.
He calculated almost on his fingers that on his first visit to Mokroe, Mitya must have spent three thousand roubles, "or very little less. Он именно, чуть не по пальцам, высчитал, что Митя, в первый приезд свой в Мокрое, за месяц почти пред катастрофой, не мог истратить менее трех тысяч или "разве без самого только малого.
Just think what he squandered on those gypsy girls alone! На одних этих цыганок сколько раскидано!
And as for our lousy peasants, it wasn't a case of flinging half a rouble in the street, he made them presents of twenty-five roubles each, at least, he didn't give them less. Нашим-то вшивым мужикам не то что "полтиною по улице шибали", а по меньшей мере двадцатипятирублевыми бумажками дарили, меньше не давали.
And what a lot of money was simply stolen from him! А сколько у них тогда просто украли-с!
And if anyone did steal, he did not leave a receipt. How could one catch the thief when he was flinging his money away all the time? Ведь кто украл, тот руки своей не оставил, где же его поймать, вора-то-с, когда сами зря разбрасывали!
Our peasants are robbers, you know; they have no care for their souls. Ведь у нас народ разбойник, душу свою не хранят.
And the way he went on with the girls, our village girls! А девкам-то, девкам-то нашим деревенским что пошло!
They're completely set up since then, I tell you, they used to be poor." Разбогатели у нас с той поры, вот что-с, прежде бедность была".
He recalled, in fact, every item of expense and added it all up. Словом, он припомнил всякую издержку и вывел все точно на счетах.
So the theory that only fifteen hundred had been spent and the rest had been put aside in a little bag seemed inconceivable. Таким образом, предположение о том, что истрачены были лишь полторы тысячи, а другие отложены в ладонку, становилось немыслимым.
"I saw three thousand as clear as a penny in his hands, I saw it with my own eyes; I should think I ought to know how to reckon money," cried Trifon Borissovitch, doing his best to satisfy "his betters." "Сам видел, в руках у них видел три тысячи как одну копеечку, глазами созерцал, уж нам ли счету не понимать-с!" - восклицал Трифон Борисович, изо всех сил желая угодить "начальству".
When Fetyukovitch had to cross-examine him, he scarcely tried to refute his evidence, but began asking him about an incident at the first carousal at Mokroe, a month before the arrest, when Timofey and another peasant called Akim had picked up on the floor in the passage a hundred roubles dropped by Mitya when he was drunk, and had given them to Trifon Borissovitch and received a rouble each from him for doing so. Но когда опрос перешел к защитнику, тот, почти и не пробуя опровергать показание, вдруг завел речь о том, что ямщик Тимофей и другой мужик Аким подняли в Мокром, в этот первый кутеж, еще за месяц до ареста, сто рублей в сенях на полу, оброненные Митей в хмельном виде, и представили их Трифону Борисовичу, а тот дал им за это по рублю.
"Well," asked the lawyer," did you give that hundred roubles back to Mr. Karamazov?" "Ну так возвратили вы тогда эти сто рублей господину Карамазову или нет?"
Trifon Borissovitch shuffled in vain.... He was obliged, after the peasants had been examined, to admit the finding of the hundred roubles, only adding that he had religiously returned it all to Dmitri Fyodorovitch "in perfect honesty, and it's only because his honour was in liquor at the time, he wouldn't remember it." Трифон Борисович как ни вилял, но после допроса мужиков в найденной сторублевой сознался, прибавив только, что Дмитрию Федоровичу тогда же свято все возвратил и вручил "по самой честности, и что вот только оне сами, будучи в то время совсем пьяными-с, вряд ли это могут припомнить".
But, as he had denied the incident of the hundred roubles till the peasants had been called to prove it, his evidence as to returning the money to Mitya was naturally regarded with great suspicion. Но так как он все-таки до призыва свидетелей-мужиков в находке ста рублей отрицался, то и показание его о возврате суммы хмельному Мите, естественно, подверглось большому сомнению.
So one of the most dangerous witnesses brought forward by the prosecution was again discredited. Таким образом, один из опаснейших свидетелей, выставленных прокуратурой, ушел опять-таки заподозренным и в репутации своей сильно осаленным.
The same thing happened with the Poles. They took up an attitude of pride and independence; they vociferated loudly that they had both been in the service of the Crown, and that "Pan Mitya" had offered them three thousand "to buy their honour," and that they had seen a large sum of money in his hands. То же приключилось и с поляками: те явились гордо и независимо. Громко засвидетельствовали, что, во-первых, оба "служили короне" и что "пан Митя" предлагал им три тысячи, чтобы купить их честь, и что они сами видели большие деньги в руках его.
Pan Mussyalovitch introduced a terrible number of Polish words into his sentences, and seeing that this only increased his consequence in the eyes of the President and the prosecutor, grew more and more pompous, and ended by talking in Polish altogether. Пан Муссялович вставлял страшно много польских слов в свои фразы и, видя, что это только возвышает его в глазах председателя и прокурора, возвысил наконец свой дух окончательно и стал уже совсем говорить по-польски.
But Fetyukovitch caught them, too, in his snares. Trifon Borissovitch, recalled, was forced, in spite of his evasions, to admit that Pan Vrublevsky had substituted another pack of cards for the one he had provided, and that Pan Mussyalovitch had cheated during the game. Но Фетюкович поймал и их в свои тенета: как ни вилял позванный опять Трифон Борисович, а все-таки должен был сознаться, что его колода карт была подменена паном Врублевским своею, а что пан Муссялович, меча банк, передернул карту.
Kalgonov confirmed this, and both the Poles left the witness-box with damaged reputations, amidst laughter from the public. Это уже подтвердил Калганов, давая в свою очередь показание, и оба пана удалились с некоторым срамом, даже при смехе публики.
Then exactly the same thing happened with almost all the most dangerous witnesses. Затем точно так произошло почти со всеми наиболее опаснейшими свидетелями.
Fetyukovitch succeeded in casting a slur on all of them, and dismissing them with a certain derision. Каждого-то из них сумел Фетюкович нравственно размарать и отпустить с некоторым носом.
The lawyers and experts were lost in admiration, and were only at a loss to understand what good purpose could be served by it, for all, I repeat, felt that the case for the prosecution could not be refuted, but was growing more and more tragically overwhelming. Любители и юристы только любовались и лишь недоумевали опять-таки, к чему такому большому и окончательному все это могло бы послужить, ибо, повторяю, все чувствовали неотразимость обвинения, все более и трагичнее нараставшего.
But from the confidence of the "great magician" they saw that he was serene, and they waited, feeling that "such a man" had not come from Petersburg for nothing, and that he was not a man to return unsuccessful. Но по уверенности "великого мага" видели, что он был спокоен, и ждали: недаром же приехал из Петербурга "таков человек", не таков и человек, чтобы ни с чем назад воротиться.
Chapter 3. III
The Medical Experts and a Pound of Nuts Медицинская экспертиза и один фунт орехов
THE evidence of the medical experts, too, was of little use to the prisoner. Медицинская экспертиза тоже не очень помогла подсудимому.
And it appeared later that Fetyukovitch had not reckoned much upon it. Да и сам Фетюкович, кажется, не очень на нее рассчитывал, что и оказалось впоследствии.
The medical line of defence had only been taken up through the insistence of Katerina Ivanovna, who had sent for a celebrated doctor from Moscow on purpose. В основании своем она произошла единственно по настоянию Катерины Ивановны, вызвавшей нарочно знаменитого доктора из Москвы.
The case for the defence could, of course, lose nothing by it and might, with luck, gain something from it. Защита, конечно, ничего не могла через нее проиграть, а в лучшем случае могла что-нибудь и выиграть.
There was, however, an element of comedy about it, through the difference of opinion of the doctors. Впрочем, отчасти вышло даже как бы нечто комическое, именно по некоторому разногласию докторов.
The medical experts were the famous doctor from Moscow, our doctor, Herzenstube, and the young doctor, Varvinsky. Экспертами явились: приехавший знаменитый доктор, затем наш доктор Г ерценштубе и, наконец, молодой врач Варвинский.
The two latter appeared also as witnesses for the prosecution. Оба последние фигурировали тоже и как просто свидетели, вызванные прокурором.
The first to be called in the capacity of expert was Doctor Herzenstube. Первым спрошен был в качестве эксперта доктор Герценштубе.
He was a grey and bald old man of seventy, of middle height and sturdy build. Это был семидесятилетний старик, седой и плешивый, среднего роста, крепкого сложения.
He was much esteemed and respected by everyone in the town. Его все у нас в городе очень ценили и уважали.
He was a conscientious doctor and an excellent and pious man, a Hernguter or Moravian brother, I am not quite sure which. Был он врач добросовестный, человек прекрасный и благочестивый, какой-то гернгутер или "моравский брат" - уж не знаю наверно.
He had been living amongst us for many years and behaved with wonderful dignity. Жил у нас уже очень давно и держал себя с чрезвычайным достоинством.
He was a kind-hearted and humane man. He treated the sick poor and peasants for nothing, visited them in their slums and huts, and left money for medicine, but he was as obstinate as a mule. Он был добр и человеколюбив, лечил бедных больных и крестьян даром, сам ходил в их конуры и избы и оставлял деньги на лекарство, но притом был и упрям, как мул.
If once he had taken an idea into his head, there was no shaking it. Сбить его с его идеи, если она засела у него в голове, было невозможно.
Almost everyone in the town was aware, by the way, that the famous doctor had, within the first two or three days of his presence among us, uttered some extremely offensive allusions to Doctor Herzenstube's qualifications. Кстати, уже всем почти было известно в городе, что приезжий знаменитый врач в какие-нибудь два-три дня своего у нас пребывания позволил себе несколько чрезвычайно обидных отзывов насчет дарований доктора Герценштубе.
Though the Moscow doctor asked twenty-five roubles for a visit, several people in the town were glad to take advantage of his arrival, and rushed to consult him regardless of expense. Дело в том, что хоть московский врач и брал за визиты не менее двадцати пяти рублей, но все же некоторые в нашем городе обрадовались случаю его приезда, не пожалели денег и кинулись к нему за советами.
All these had, of course, been previously patients of Doctor Herzenstube, and the celebrated doctor had criticised his treatment with extreme harshness. Всех этих больных лечил до него, конечно, доктор Г ерценштубе, и вот знаменитый врач с чрезвычайною резкостью окритиковал везде его лечение.
Finally, he had asked the patients as soon as he saw them, Под конец даже, являясь к больному, прямо спрашивал:
"Well, who has been cramming you with nostrums? Herzenstube? "Ну, кто вас здесь пачкал, Герценштубе?
He he!" Хе-хе!"
Doctor Herzenstube, of course, heard all this, and now all the three doctors made their appearance, one after another, to be examined. Доктор Герценштубе, конечно, все это узнал. И вот все три врача появились один за другим для опроса.
Doctor Herzenstube roundly declared that the abnormality of the prisoner's mental faculties was self-evident. Доктор Г ерценштубе прямо заявил, что "ненормальность умственных способностей подсудимого усматривается сама собой".
Then giving his grounds for this opinion, which I omit here, he added that the abnormality was not only evident in many of the prisoner's actions in the past, but was apparent even now at this very moment. When he was asked to explain how it was apparent now at this moment, the old doctor, with simple-hearted directness, pointed out that the prisoner had "an extraordinary air, remarkable in the circumstances"; that he had "marched in like a soldier, looking straight before him, though it would have been more natural for him to look to the left where, among the public, the ladies were sitting, seeing that he was a great admirer of the fair sex and must be thinking much of what the ladies are saying of him now," the old man concluded in his peculiar language. Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, "имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы", - заключил старичок своим своеобразным языком.
I must add that he spoke Russian readily, but every phrase was formed in German style, which did not, however, trouble him, for it had always been a weakness of his to believe that he spoke Russian perfectly, better indeed than Russians. And he was very fond of using Russian proverbs, always declaring that the Russian proverbs were the best and most expressive sayings in the whole world. Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, "за лучшую, чем даже у русских", и даже очень любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
I may remark, too, that in conversation, through absent-mindedness he often forgot the most ordinary words, which sometimes went out of his head, though he knew them perfectly. Замечу еще, что он, в разговоре, от рассеянности ли какой, часто забывал слова самые обычные, которые отлично знал, но которые вдруг почему-то у него из ума выскакивали.
The same thing happened, though, when he spoke German, and at such times he always waved his hand before his face as though trying to catch the lost word, and no one could induce him to go on speaking till he had found the missing word. То же самое, впрочем, бывало, когда он говорил по-немецки, и при этом всегда махал рукой пред лицом своим, как бы ища ухватить потерянное словечко, и уж никто не мог бы принудить его продолжать начатую речь, прежде чем он не отыщет пропавшего слова.
His remark that the prisoner ought to have looked at the ladies on entering roused a whisper of amusement in the audience. Замечание его насчет того, что подсудимый, войдя, должен был бы посмотреть на дам, вызвало игривый шепот в публике.
All our ladies were very fond of our old doctor; they knew, too, that having been all his life a bachelor and a religious man of exemplary conduct, he looked upon women as lofty creatures. Старичка нашего очень у нас любили все дамы, знали тоже, что он, холостой всю жизнь человек, благочестивый и целомудренный, на женщин смотрел как на высшие и идеальные существа.
And so his unexpected observation struck everyone as very queer. А потому неожиданное замечание его всем показалось ужасно странным.
The Moscow doctor, being questioned in his turn, definitely and emphatically repeated that he considered the prisoner's mental condition abnormal in the highest degree. Московский доктор, спрошенный в свою очередь, резко и настойчиво подтвердил, что считает умственное состояние подсудимого за ненормальное, "даже в высшей степени".
He talked at length and with erudition of "aberration" and "mania," and argued that, from all the facts collected, the prisoner had undoubtedly been in a condition of aberration for several days before his arrest, and, if the crime had been committed by him, it must, even if he were conscious of it, have been almost involuntary, as he had not the power to control the morbid impulse that possessed him. Он много и умно говорил про "аффект" и "манию" и выводил, что по всем собранным данным подсудимый пред своим арестом за несколько еще дней находился в несомненном болезненном аффекте и если совершил преступление, то хотя и сознавая его, но почти невольно, совсем не имея сил бороться с болезненным нравственным влечением, им овладевшим.
But apart from temporary aberration, the doctor diagnosed mania, which promised, in his words, to lead to complete insanity in the future. (It must be noted that I report this in my own words, the doctor made use of very learned and professional language.) Но кроме аффекта доктор усматривал и манию, что уже пророчило впереди, по его словам, прямую дорогу к совершенному уже помешательству. (NB. Я передаю своими словами, доктор же изъяснялся очень ученым и специальным языком.)
"All his actions are in contravention of common sense and logic," he continued. "Not to refer to what I have not seen, that is, the crime itself and the whole catastrophe, the day before yesterday, while he was talking to me, he had an unaccountably fixed look in his eye. "Все действия его наоборот здравому смыслу и логике, - продолжал он. - Уже не говорю о том, чего не видал, то есть о самом преступлении и всей этой катастрофе, но даже третьего дня, во время разговора со мной, у него был необъяснимый неподвижный взгляд.
He laughed unexpectedly when there was nothing to laugh at. Неожиданный смех, когда вовсе его не надо.
He showed continual and inexplicable irritability, using strange words, 'Bernard!' 'Ethics!' and others equally inappropriate." Непонятное постоянное раздражение, странные слова: "Бернар, эфика" и другие, которых не надо".
But the doctor detected mania, above all, in the fact that the prisoner could not even speak of the three thousand roubles, of which he considered himself to have been cheated, without extraordinary irritation, though he could speak comparatively lightly of other misfortunes and grievances. Но особенно усматривал доктор эту манию в том, что подсудимый даже не может и говорить о тех трех тысячах рублей, в которых считает себя обманутым, без какого-то необычайного раздражения, тогда как обо всех других неудачах и обидах своих говорит и вспоминает довольно легко.
According to all accounts, he had even in the past, whenever the subject of the three thousand roubles was touched on, flown into a perfect frenzy, and yet he was reported to be a disinterested and not grasping man. Наконец, по справкам, он точно так же и прежде, всякий раз, когда касалось этих трех тысяч, приходил в какое-то почти исступление, а между тем свидетельствуют о нем, что он бескорыстен и нестяжателен.
"As to the opinion of my learned colleague," the Moscow doctor added ironically in conclusion "that the prisoner would, entering the court, have naturally looked at the ladies and not straight before him, I will only say that, apart from the playfulness of this theory, it is radically unsound. For though I fully agree that the prisoner, on entering the court where his fate will be decided, would not naturally look straight before him in that fixed way, and that that may really be a sign of his abnormal mental condition, at the same time I maintain that he would naturally not look to the left at the ladies, but, on the contrary, to the right to find his legal adviser, on whose help all his hopes rest and on whose defence all his future depends." "Насчет же мнения ученого собрата моего, -иронически присовокупил московский доктор, заканчивая свою речь, - что подсудимый, входя в залу, должен был смотреть на дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь, не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища глазами своего защитника, в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь".
The doctor expressed his opinion positively and emphatically. Мнение свое доктор выразил решительно и настоятельно.
But the unexpected pronouncement of Doctor Varvinsky gave the last touch of comedy to the difference of opinion between the experts. Но особенный комизм разногласию обоих ученых экспертов придал неожиданный вывод врача Варвинского, спрошенного после всех.
In his opinion the prisoner was now, and had been all along, in a perfectly normal condition, and, although he certainly must have been in a nervous and exceedingly excited state before his arrest, this might have been due to several perfectly obvious causes, jealousy, anger, continual drunkenness, and so on. На его взгляд, подсудимый как теперь, так и прежде, находится в совершенно нормальном состоянии, и хотя действительно он должен был пред арестом находиться в положении нервном и чрезвычайно возбужденном, но это могло происходить от многих самых очевидных причин: от ревности, гнева, беспрерывно пьяного состояния и проч.
But this nervous condition would not involve the mental abberation of which mention had just been made. Но это нервное состояние не могло заключать в себе никакого особенного "аффекта", о котором сейчас говорилось.
As to the question whether the prisoner should have looked to the left or to the right on entering the court, "in his modest opinion," the prisoner would naturally look straight before him on entering the court, as he had in fact done, as that was where the judges, on whom his fate depended, were sitting. So that it was just by looking straight before him that he showed his perfectly normal state of mind at the present. The young doctor concluded his "modest" testimony with some heat. Что же до того, налево или направо должен был смотреть подсудимый, входя в залу, то, "по его скромному мнению", подсудимый именно должен был, входя в залу, смотреть прямо пред собой, как и смотрел в самом деле, ибо прямо пред ним сидели председатель и члены суда, от которых зависит теперь вся его участь, "так что, смотря прямо пред собой, он именно тем самым и доказал совершенно нормальное состояние своего ума в данную минуту", - с некоторым жаром заключил молодой врач свое "скромное" показание.
"Bravo, doctor!" cried Mitya, from his seat, "just so!" - Браво, лекарь! - крикнул Митя со своего места, -именно так!
Mitya, of course, was checked, but the young doctor's opinion had a decisive influence on the judges and on the public, and, as appeared afterwards, everyone agreed with him. Митю, конечно, остановили, но мнение молодого врача имело самое решающее действие как на суд, так и на публику, ибо, как оказалось потом, все с ним согласились.
But Doctor Herzenstube, when called as a witness, was quite unexpectedly of use to Mitya. Впрочем, доктор Герценштубе, спрошенный уже как свидетель, совершенно неожиданно вдруг послужил в пользу Мити.
As an old resident in the town, who had known the Karamazov family for years, he furnished some facts of great value for the prosecution, and suddenly, as though recalling something, he added: Как старожил города, издавна знающий семейство Карамазовых, он дал несколько показаний, весьма интересных для "обвинения", и вдруг, как бы что-то сообразив, присовокупил:
"But the poor young man might have had a very different life, for he had a good heart both in childhood and after childhood, that I know. - И, однако, бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был хорошего сердца и в детстве, и после детства, ибо я знаю это.
But the Russian proverb says, Но русская пословица говорит:
'If a man has one head, it's good, but if another clever man comes to visit him, it would be better still, for then there will be two heads and not only one."' "Если есть у кого один ум, то это хорошо, а если придет в гости еще умный человек, то будет еще лучше, ибо тогда будет два ума, а не один только..."
"One head is good, but two are better," the prosecutor put in impatiently. He knew the old man's habit of talking slowly and deliberately, regardless of the impression he was making and of the delay he was causing, and highly prizing his flat, dull and always gleefully complacent German wit. - Ум хорошо, а два - лучше, - в нетерпении подсказал прокурор, давно уже знавший обычай старичка говорить медленно, растянуто, не смущаясь производимым впечатлением и тем, что заставляет себя ждать, а, напротив, еще весьма ценя свое тугое, картофельное и всегда радостно-самодовольное немецкое остроумие.
The old man was fond of making jokes. Старичок же любил острить.
"Oh, yes, that's what I say," he went on stubbornly. "One head is good, but two are much better, but he did not meet another head with wits, and his wits went. Where did they go? - О, д-да, и я то же говорю, - упрямо подхватил он, - один ум хорошо, а два гораздо лучше. Но к нему другой с умом не пришел, а он и свой пустил... Как это, куда он его пустил?
I've forgotten the word." He went on, passing his hand before his eyes, "Oh, yes, spazieren."* * Promenading. Это слово - куда он пустил свой ум, я забыл, -продолжал он, вертя рукой пред своими глазами, -ах да, шпацирен.
"Wandering?" - Гулять?
"Oh, yes, wandering, that's what I say. - Ну да, гулять, и я то же говорю.
Well, his wits went wandering and fell in such a deep hole that he lost himself. Вот ум его и пошел прогуливаться и пришел в такое глубокое место, в котором и потерял себя.
And yet he was a grateful and sensitive boy. Oh, I remember him very well, a little chap so high, left neglected by his father in the back yard, when he ran about without boots on his feet, and his little breeches hanging by one button." А между тем, это был благодарный и чувствительный юноша, о, я очень помню его еще вот таким малюткой, брошенным у отца в задний двор, когда он бегал по земле без сапожек и с панталончиками на одной пуговке.
A note of feeling and tenderness suddenly came into the honest old man's voice. Какая-то чувствительная и проникновенная нотка послышалась вдруг в голосе честного старичка.
Fetyukovitch positively started, as though scenting something, and caught at it instantly. Фетюкович так и вздрогнул, как бы что-то предчувствуя, и мигом привязался.
"Oh, yes, I was a young man then.... I was... well, I was forty-five then, and had only just come here. -О да, я сам был тогда еще молодой человек... Мне... ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал.
And I was so sorry for the boy then; I asked myself why shouldn't I buy him a pound of... a pound of what? И мне стало тогда жаль мальчика, и я спросил себя: почему я не могу купить ему один фунт... Ну да, чего фунт?
I've forgotten what it's called. A pound of what children are very fond of, what is it, what is it?" The doctor began waving his hands again. "It grows on a tree and is gathered and given to everyone..." Я забыл, как это называется... фунт того, что дети очень любят, как это - ну, как это... - замахал опять доктор руками, - это на дереве растет, и его собирают и всем дарят...
"Apples?" - Яблоки?
"Oh, no, no. - О н-не-е-ет!
You have a dozen of apples, not a pound.... No, there are a lot of them, and call little. You put them in the mouth and crack." Фунт, фунт, яблоки десяток, а не фунт... нет, их много и всё маленькие, кладут в рот и кр-р-рах!..
"Quite so, nuts, I say so." The doctor repeated in the calmest way as though he had been at no loss for a word. "And I bought him a pound of nuts, for no one had ever bought the boy a pound of nuts before. And I lifted my finger and said to him, - Орехи? - Ну да, орехи, и я то же говорю, -самым спокойным образом, как бы вовсе и не искал слова, подтвердил доктор, - и я принес ему один фунт орехов, ибо мальчику никогда и никто еще не приносил фунт орехов, и я поднял мой палец и сказал ему:
'Boy, Gott der Vater.' He laughed and said, "Мальчик! Gott der Vater",[50 - Бог отец (нем.).] -он засмеялся и говорит:
'Gott der Vater'... 'Gott der Sohn.' He laughed again and lisped "Gott der Vater. - Gott der Sohn".[51 - Бог отец. -Бог сын (нем.).] Он еще засмеялся и лепетал:
'Gott der Sohn.' 'Gott der heilige Geist.' Then he laughed and said as best he could, "Gott der Sohn. - Gott der heilige Geist".[52 - Бог сын. - Бог дух святой (нем.).] Тогда он еще засмеялся и проговорил сколько мог:
' Gott der heilige Geist.' "Gott der heilige Geist".
I went away, and two days after I happened to be passing, and he shouted to me of himself, А я ушел. На третий день иду мимо, а он кричит мне сам:
'Uncle, Gott der Vater, Gott der Sohn,' and he had only forgotten "Дядя, Gott der Vater, Gott der Sohn", и только забыл
'Gott der heilige Geist.' But I reminded him of it and I felt very sorry for him again. "Gott der heilige Geist", но я ему вспомнил, и мне опять стало очень жаль его.
But he was taken away, and I did not see him again. Но его увезли, и я более не видал его.
Twenty-three years passed. I am sitting one morning in my study, a white-haired old man, when there walks into the room a blooming young man, whom I should never have recognised, but he held up his finger and said, laughing, И вот прошло двадцать три года, я сижу в одно утро в моем кабинете, уже с белою головой, и вдруг входит цветущий молодой человек, которого я никак не могу узнать, но он поднял палец и смеясь говорит:
'Gott der Vater, Gott der Sohn, and Gott der heilige Geist. "Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist!
I have just arrived and have come to thank you for that pound of nuts, for no one else ever bought me a pound of nuts; you are the only one that ever did.' then I remembered my happy youth and the poor child in the yard, without boots on his feet, and my heart was touched and I said, Я сейчас приехал и пришел вас благодарить за фунт орехов; ибо мне никто никогда не покупал тогда фунт орехов, а вы один купили мне фунт орехов". И тогда я вспомнил мою счастливую молодость и бедного мальчика на дворе без сапожек, и у меня повернулось сердце, и я сказал:
'You are a grateful young man, for you have remembered all your life the pound of nuts I bought you in your childhood.' "Ты благодарный молодой человек, ибо всю жизнь помнил тот фунт орехов, который я тебе принес в твоем детстве".
And I embraced him and blessed him. И я обнял его и благословил.
And I shed tears. И я заплакал.
He laughed, but he shed tears, too... for the Russian often laughs when he ought to be weeping. Он смеялся, но он и плакал... ибо русский весьма часто смеется там, где надо плакать.
But he did weep; I saw it. Но он и плакал, я видел это.
And now, alas!..." А теперь, увы!..
"And I am weeping now, German, I am weeping now, too, you saintly man," Mitya cried suddenly. - И теперь плачу, немец, и теперь плачу, Божий ты человек! - крикнул вдруг Митя со своего места.
In any case the anecdote made a certain favourable impression on the public. Как бы там ни было, а анекдотик произвел в публике некоторое благоприятное впечатление.
But the chief sensation in Mitya's favour was created by the evidence of Katerina Ivanovna, which I will describe directly. Но главный эффект в пользу Мити произведен был показанием Катерины Ивановны, о котором сейчас скажу.
Indeed, when the witnesses a decharge, that is, called the defence, began giving evidence, fortune seemed all at once markedly more favourable to Mitya, and what was particularly striking, this was a surprise even to the counsel for the defence. Да и вообще, когда начались свидетели а décharge,[53 - защиты (фр.).] то есть вызванные защитником, то судьба как бы вдруг и даже серьезно улыбнулась Мите и - что всего замечательнее - неожиданно даже для самой защиты.
But before Katerina Ivanovna was called, Alyosha was examined, and he recalled a fact which seemed to furnish positive evidence against one important point made by the prosecution. Но еще прежде Катерины Ивановны спрошен был Алеша, который вдруг припомнил один факт, имевший вид даже как будто положительного уже свидетельства против одного важнейшего пункта обвинения.
Chapter 4. IV
Fortune Smiles on Mitya Счастье улыбается Мите
IT came quite as a surprise even to Alyosha himself. Случилось это вовсе нечаянно даже для самого Алеши.
He was not required to take the oath, and I remember that both sides addressed him very gently and sympathetically. Он вызван был без присяги, и я помню, что к нему все стороны отнеслись с самых первых слов допроса чрезвычайно мягко и симпатично.
It was evident that his reputation for goodness had preceded him. Видно было, что ему предшествовала добрая слава.
Alyosha gave his evidence modestly and with restraint, but his warm sympathy for his unhappy brother was unmistakable. Алеша показывал скромно и сдержанно, но в показаниях его явно прорывалась горячая симпатия к несчастному брату.
In answer to one question, he sketched his brother's character as that of a man, violent-tempered perhaps and carried away by his passions, but at the same time honourable, proud and generous, capable of self-sacrifice, if necessary. Отвечая по одному вопросу, он очертил характер брата как человека, может быть и неистового, и увлеченного страстями, но тоже и благородного, гордого и великодушного, готового даже на жертву, если б от него потребовали.
He admitted, however, that, through his passion for Grushenka and his rivalry with his father, his brother had been of late in an intolerable position. Сознавался, впрочем, что брат был в последние дни, из-за страсти к Грушеньке, из-за соперничества с отцом, в положении невыносимом.
But he repelled with indignation the suggestion that his brother might have committed a murder for the sake of gain, though he recognised that the three thousand roubles had become almost an obsession with Mitya; that upon them as part of the inheritance he had been cheated of by his father, and that, indifferent as he was to money as a rule, he could not even speak of that three thousand without fury. Но он с негодованием отверг даже предположение о том, что брат мог убить с целью грабежа, хотя и сознался, что эти три тысячи обратились в уме Мити в какую-то почти манию, что он считал их за недоданное ему, обманом отца, наследство и что, будучи вовсе некорыстолюбивым, даже не мог заговорить об этих трех тысячах без исступления и бешенства.
As for the rivalry of the two "ladies," as the prosecutor expressed it- that is, of Grushenka and Katya- he answered evasively and was even unwilling to answer one or two questions altogether. Про соперничество же двух "особ", как выразился прокурор, то есть Грушеньки и Кати, отвечал уклончиво и даже на один или два вопроса совсем не пожелал отвечать.
"Did your brother tell you, anyway, that he intended to kill your father?" asked the prosecutor. "You can refuse to answer if you think necessary," he added. - Говорил ли вам по крайней мере брат ваш, что намерен убить своего отца? - спросил прокурор. -Вы можете не отвечать, если найдете это нужным, - прибавил он.
"He did not tell me so directly," answered Alyosha. - Прямо не говорил, - ответил Алеша.
"How so? - Как же?
Did he indirectly?" Косвенно?
"He spoke to me once of his hatred for our father and his fear that at an extreme moment... at a moment of fury, he might perhaps murder him." - Он говорил мне раз о своей личной ненависти к отцу и что боится, что... в крайнюю минуту... в минуту омерзения... может быть, и мог бы убить его.
"And you believed him?" - И вы, услышав, поверили тому?
"I am afraid to say that I did. - Боюсь сказать, что поверил.
But I never doubted that some higher feeling would always save him at that fatal moment, as it has indeed saved him, for it was not he killed my father," Alyosha said firmly, in a loud voice that was heard throughout the court. Но я всегда был убежден, что некоторое высшее чувство всегда спасет его в роковую минуту, как и спасло в самом деле, потому что не он убил отца моего, - твердо закончил Алеша громким голосом и на всю залу.
The prosecutor started like a war-horse at the sound of a trumpet. Прокурор вздрогнул, как боевой конь, заслышавший трубный сигнал.
"Let me assure you that I fully believe in the complete sincerity of your conviction and do not explain it by or identify it with your affection for your unhappy brother. - Будьте уверены, что я совершенно верю самой полной искренности убеждения вашего, не обусловливая и не ассимилируя его нисколько с любовью к вашему несчастному брату.
Your peculiar view of the whole tragic episode is known to us already from the preliminary investigation. Своеобразный взгляд ваш на весь трагический эпизод, разыгравшийся в вашем семействе, уже известен нам по предварительному следствию.
I won't attempt to conceal from you that it is highly individual and contradicts all the other evidence collected by the prosecution. Не скрою от вас, что он в высшей степени особлив и противоречит всем прочим показаниям, полученным прокуратурою.
And so I think it essential to press you to tell me what facts have led you to this conviction of your brother's innocence and of the guilt of another person against whom you gave evidence at the preliminary inquiry?" А потому и нахожу нужным спросить вас уже с настойчивостью: какие именно данные руководили мысль вашу и направили ее на окончательное убеждение в невинности брата вашего и, напротив, в виновности другого лица, на которого вы уже указали прямо на предварительном следствии?
"I only answered the questions asked me at the preliminary inquiry," replied Alyosha, slowly and calmly. "I made no accusation against Smerdyakov of myself." - На предварительном следствии я отвечал лишь на вопросы, - тихо и спокойно проговорил Алеша, - а не шел сам с обвинением на Смердякова.
"Yet you gave evidence against him?" - И все же на него указали?
"I was led to do so by my brother Dmitri's words. - Я указал со слов брата Дмитрия.
I was told what took place at his arrest and how he had pointed to Smerdyakov before I was examined. Мне еще до допроса рассказали о том, что произошло при аресте его и как он сам показал тогда на Смердякова.
I believe absolutely that my brother is innocent, and if he didn't commit the murder, then-" Я верю вполне, что брат невиновен. А если убил не он, то...
"Then Smerdyakov? -То Смердяков?
Why Smerdyakov? Почему же именно Смердяков?
And why are you so completely persuaded of your brother's innocence?" И почему именно вы так окончательно убедились в невиновности вашего брата?
"I cannot help believing my brother. -Я не мог не поверить брату.
I know he wouldn't lie to me. Я знаю, что он мне не солжет.
I saw from his face he wasn't lying." Я по лицу его видел, что он мне не лжет.
"Only from his face? - Только по лицу?
Is that all the proof you have?" В этом все ваши доказательства?
"I have no other proof." - Более не имею доказательств.
"And of Smerdyakov's guilt you have no proof whatever but your brother's word and the expression of his face?" - И о виновности Смердякова тоже не основываетесь ни на малейшем ином доказательстве, кроме лишь слов вашего брата и выражения лица его?
"No, I have no other proof." - Да, не имею иного доказательства.
The prosecutor dropped the examination at this point. На этом прокурор прекратил расспросы.
The impression left by Alyosha's evidence on the public was most disappointing. Ответы Алеши произвели было на публику самое разочаровывающее впечатление.
There had been talk about Smerdyakov before the trial; someone had heard something, someone had pointed out something else, it was said that Alyosha had gathered together some extraordinary proofs of his brother's innocence and Smerdyakov's guilt, and after all there was nothing, no evidence except certain moral convictions so natural in a brother. О Смердякове у нас уже поговаривали еще до суда, кто-то что-то слышал, кто-то на что-то указывал, говорили про Алешу, что он накопил какие-то чрезвычайные доказательства в пользу брата и в виновности лакея, и вот - ничего, никаких доказательств, кроме каких-то нравственных убеждений, столь естественных в его качестве родного брата подсудимого.
But Fetyukovitch began his cross-examination. Но начал спрашивать и Фетюкович.
On his asking Alyosha when it was that the prisoner had told him of his hatred for his father and that he might kill him, and whether he had heard it, for instance, at their last meeting before the catastrophe, Alyosha started as he answered, as though only just recollecting and understanding something. На вопрос о том: когда именно подсудимый говорил ему, Алеше, о своей ненависти к отцу и о том, что он мог бы убить его, и что слышал ли он это от него, например, при последнем свидании пред катастрофой, Алеша, отвечая, вдруг как бы вздрогнул, как бы нечто только теперь припомнив и сообразив:
"I remember one circumstance now which I'd quite forgotten myself. It wasn't clear to me at the time, but now-" - Я припоминаю теперь одно обстоятельство, о котором я было совсем и сам позабыл, но тогда оно было мне так неясно, а теперь...
And, obviously only now for the first time struck by an idea, he recounted eagerly how, at his last interview with Mitya that evening under the tree, on the road to the monastery, Mitya had struck himself on the breast, "the upper part of the breast," and had repeated several times that he had a means of regaining his honour, that that means was here, here on his breast. И Алеша с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно попав на идею, припомнил, как в последнем свидании с Митей, вечером, у дерева, по дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, "в верхнюю часть груди", несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди...
"I thought, when he struck himself on the breast, he meant that it was in his heart," Alyosha continued, "that he might find in his heart strength to save himself from some awful disgrace which was awaiting him and which he did not dare confess even to me. "Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь, говорил о своем сердце, - продолжал Алеша, - о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не смел признаться.
I must confess I did think at the time that he was speaking of our father, and that the disgrace he was shuddering at was the thought of going to our father and doing some violence to him. Yet it was just then that he pointed to something on his breast, so that I remember the idea struck me at the time that the heart is not on that part of the breast, but below, and that he struck himself much too high, just below the neck, and kept pointing to that place. Признаюсь, я именно подумал тогда, что он говорит об отце и что он содрогается, как от позора, при мысли пойти к отцу и совершить с ним какое-нибудь насилие, а между тем он именно тогда как бы на что-то указывал на своей груди, так что, помню, у меня мелькнула именно тогда же какая-то мысль, что сердце совсем не в той стороне груди, а ниже, а он ударяет себя гораздо выше, вот тут, сейчас ниже шеи, и все указывает в это место.
My idea seemed silly to me at the time, but he was perhaps pointing then to that little bag in which he had fifteen hundred roubles!" Моя мысль мне показалась тогда глупою, а он именно, может быть, тогда указывал на эту ладонку, в которой зашиты были эти полторы тысячи!.."
"Just so, Mitya cried from his place. "That's right, Alyosha, it was the little bag I struck with my fist." - Именно! - крикнул вдруг Митя с места. - Это так, Алеша, так, я тогда об нее стучал кулаком!
Fetyukovitch flew to him in hot haste entreating him to keep quiet, and at the same instant pounced on Alyosha. Фетюкович бросился к нему впопыхах, умоляя успокоиться, и в тот же миг так и вцепился в Алешу.
Alyosha, carried away himself by his recollection, warmly expressed his theory that this disgrace was probably just that fifteen hundred roubles on him, which he might have returned to Katerina Ivanovna as half of what he owed her, but which he had yet determined not to repay her and to use for another purpose- namely, to enable him to elope with Grushenka, if she consented. Алеша, сам увлеченный своим воспоминанием, горячо высказал свое предположение, что позор этот, вероятнее всего, состоял именно в том, что, имея на себе эти тысячу пятьсот рублей, которые бы мог возвратить Катерине Ивановне, как половину своего ей долга, он все-таки решил не отдать ей этой половины и употребить на другое, то есть на увоз Грушеньки, если б она согласилась...
"It is so, it must be so," exclaimed Alyosha, in sudden excitement. "My brother cried several times that half of the disgrace, half of it (he said half several times) he could free himself from at once, but that he was so unhappy in his weakness of will that he wouldn't do it... that he knew beforehand he was incapable of doing it!" - Это так, это именно так, - восклицал во внезапном возбуждении Алеша, - брат именно восклицал мне тогда, что половину, половину позора (он несколько раз выговорил: половину!) он мог бы сейчас снять с себя, но что до того несчастен слабостью своего характера, что этого не сделает... знает заранее, что этого не может и не в силах сделать!
"And you clearly, confidently remember that he struck himself just on this part of the breast?" Fetyukovitch asked eagerly. - И вы твердо, ясно помните, что он ударял себя именно в это место груди? - жадно допрашивал Фетюкович.
"Clearly and confidently, for I thought at the time, 'Why does he strike himself up there when the heart is lower down?' and the thought seemed stupid to me at the time... I remember its seeming stupid... it flashed through my mind. - Ясно и твердо, потому что именно мне подумалось тогда: зачем это он ударяет так высоко, когда сердце ниже, и мне тогда же показалась моя мысль глупою... я это помню, что показалась глупою... это мелькнуло.
That's what brought it back to me just now. Вот потому-то я сейчас теперь и вспомнил.
How could I have forgotten it till now? И как я мог позабыть это до самых этих пор!
It was that little bag he meant when he said he had the means but wouldn't give back that fifteen hundred. Именно он на эту ладонку указывал как на то, что у него есть средства, но что он не отдаст эти полторы тысячи!
And when he was arrested at Mokroe he cried out- I know, I was told it- that he considered it the most disgraceful act of his life that when he had the means of repaying Katerina Ivanovna half (half, note!) what he owed her, he yet could not bring himself to repay the money and preferred to remain a thief in her eyes rather than part with it. А при аресте, в Мокром, он именно кричал, - я это знаю, мне передавали, - что считает самым позорным делом всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!
And what torture, what torture that debt has been to him!" Alyosha exclaimed in conclusion. А как он мучился, как он мучился этим долгом! -закончил, восклицая, Алеша.
The prosecutor, of course, intervened. Разумеется, ввязался и прокурор.
He asked Alyosha to describe once more how it had all happened, and several times insisted on the question, "Had the prisoner seemed to point to anything? Он попросил Алешу еще раз описать, как это все было, и несколько раз настаивал, спрашивая: точно ли подсудимый, бия себя в грудь, как бы на что-то указывал?
Perhaps he had simply struck himself with his fist on the breast?" Может быть, просто бил себя кулаком по груди?
"But it was not with his fist," cried Alyosha; "he pointed with his fingers and pointed here, very high up.... How could I have so completely forgotten it till this moment?" - Да и не кулаком! - восклицал Алеша, - а именно указывал пальцами, и указывал сюда, очень высоко... Но как я мог это так совсем забыть до самой этой минуты!
The President asked Mitya what he had to say to the last witness's evidence. Председатель обратился к Мите с вопросом, что может он сказать насчет данного показания.
Mitya confirmed it, saying that he had been pointing to the fifteen hundred roubles which were on his breast, just below the neck, and that that was, of course, the disgrace, "A disgrace I cannot deny, the most shameful act of my whole life," cried Mitya. "I might have repaid it and didn't repay it. Митя подтвердил, что именно все так и было, что он именно указывал на свои полторы тысячи, бывшие у него на груди, сейчас пониже шеи, и что, конечно, это был позор, "позор, от которого не отрекаюсь, позорнейший акт во всей моей жизни! - вскричал Митя. - Я мог отдать и не отдал.
I preferred to remain a thief in her eyes rather than give it back. And the most shameful part of it was that I knew beforehand I shouldn't give it back! Захотел лучше остаться в ее глазах вором, но не отдал, а самый главный позор был в том, что и вперед знал, что не отдам!
You are right, Alyosha! Прав Алеша!
Thanks, Alyosha!" Спасибо, Алеша!"
So Alyosha's cross-examination ended. Тем кончился допрос Алеши.
What was important and striking about it was that one fact at least had been found, and even though this were only one tiny bit of evidence, a mere hint at evidence, it did go some little way towards proving that the bag had existed and had contained fifteen hundred roubles and that the prisoner had not been lying at the preliminary inquiry when he alleged at Mokroe that those fifteen hundred roubles were "his own." Важно и характерно было именно то обстоятельство, что отыскался хоть один лишь факт, хоть одно лишь, положим самое мелкое, доказательство, почти только намек на доказательство, но которое все же хоть капельку свидетельствовало, что действительно существовала эта ладонка, что были в ней полторы тысячи и что подсудимый не лгал на предварительном следствии, когда в Мокром объявил, что эти полторы тысячи "были мои".
Alyosha was glad. With a flushed face he moved away to the seat assigned to him. Алеша был рад; весь раскрасневшись, он проследовал на указанное ему место.
He kept repeating to himself: Он долго еще повторял про себя:
"How was it I forgot? "Как это я забыл!
How could I have forgotten it? Как мог я это забыть!
And what made it come back to me now?" И как это так вдруг только теперь припомнилось!"
Katerina Ivanovna was called to the witness-box. Начался допрос Катерины Ивановны.
As she entered something extraordinary happened in the court. Только что она появилась, в зале пронеслось нечто необыкновенное.
The ladies clutched their lorgnettes and opera-glasses. There was a stir among the men: some stood up to get a better view. Дамы схватились за лорнеты и бинокли, мужчины зашевелились, иные вставали с мест, чтобы лучше видеть.
Everybody alleged afterwards that Mitya had turned "white as a sheet" on her entrance. Все утверждали потом, что Митя вдруг побледнел "как платок", только что она вошла.
All in black, she advanced modestly, almost timidly. Вся в черном, скромно и почти робко приблизилась она к указанному ей месту.
It was impossible to tell from her face that she was agitated; but there was a resolute gleam in her dark and gloomy eyes. Нельзя было угадать по лицу ее, что она была взволнована, но решимость сверкала в ее темном, сумрачном взгляде.
I may remark that many people mentioned that she looked particularly handsome at that moment. Надо заметить, потом весьма многие утверждали, что она была удивительно хороша собой в ту минуту.
She spoke softly but clearly, so that she was heard all over the court. Заговорила она тихо, но ясно, на всю залу.
She expressed herself with composure, or at least tried to appear composed. Выражалась чрезвычайно спокойно или по крайней мере усиливаясь быть спокойною.
The President began his examination discreetly and very respectfully, as though afraid to touch on "certain chords," and showing consideration for her great unhappiness. Председатель начал вопросы свои осторожно, чрезвычайно почтительно, как бы боясь коснуться "иных струн" и уважая великое несчастие.
But in answer to one of the first questions Katerina Ivanovna replied firmly that she had been formerly betrothed to the prisoner, "until he left me of his own accord..." she added quietly. Но Катерина Ивановна сама, с самых первых слов, твердо объявила на один из предложенных вопросов, что она была помолвленною невестой подсудимого "до тех пор, пока он сам меня не оставил..." - тихо прибавила она.
When they asked her about the three thousand she had entrusted to Mitya to post to her relations, she said firmly, Когда ее спросили о трех тысячах, вверенных Мите для отсылки на почту ее родственникам, она твердо проговорила:
"I didn't give him the money simply to send it off. I felt at the time that he was in great need of money.... I gave him the three thousand on the understanding that he should post it within the month if he cared to. "Я дала ему не прямо на почту; я тогда предчувствовала, что ему очень нужны деньги... в ту минуту... Я дала ему эти три тысячи под условием, чтоб он отослал их, если хочет, в течение месяца.
There was no need for him to worry himself about that debt afterwards." Напрасно он так потом себя мучил из-за этого долга..."
I will not repeat all the questions asked her and all her answers in detail. I will only give the substance of her evidence. Я не передаю всех вопросов и в точности всех ее ответов, я только передаю существенный смысл ее показаний.
"I was firmly convinced that he would send off that sum as soon as he got money from his father," she went on. "I have never doubted his disinterestedness and his honesty... his scrupulous honesty... in money matters. - Я твердо была уверена, что он всегда успеет переслать эти три тысячи, только что получит от отца, - продолжала она, отвечая на вопросы. - Я всегда была уверена в его бескорыстии и в его честности... высокой честности... в денежных делах.
He felt quite certain that he would receive the money from his father, and spoke to me several times about it. Он твердо был уверен, что получит от отца три тысячи рублей, и несколько раз мне говорил про это.
I knew he had a feud with his father and have always believed that he had been unfairly treated by his father. Я знала, что у него с отцом распря, и всегда была и до сих пор тоже уверена, что он был обижен отцом.
I don't remember any threat uttered by him against his father. Я не помню никаких угроз отцу с его стороны.
He certainly never uttered any such threat before me. При мне по крайней мере он ничего не говорил, никаких угроз.
If he had come to me at that time, I should have at once relieved his anxiety about that unlucky three thousand roubles, but he had given up coming to see me... and I myself was put in such a position... that I could not invite him.... And I had no right, indeed, to be exacting as to that money, she added suddenly, and there was a ring of resolution in her voice. "I was once indebted to him for assistance in money for more than three thousand, and I took it, although I could not at that time foresee that I should ever be in a position to repay my debt." Если б он пришел тогда ко мне, я тотчас успокоила бы его тревогу из-за должных мне им этих несчастных трех тысяч, но он не приходил ко мне более... а я сама... я была поставлена в такое положение... что не могла его звать к себе... Да я и никакого права не имела быть к нему требовательною за этот долг, - прибавила она вдруг, и что-то решительное зазвенело в ее голосе, - я сама однажды получила от него денежное одолжение еще большее, чем в три тысячи, и приняла его, несмотря на то, что и предвидеть еще тогда не могла, что хоть когда-нибудь в состоянии буду заплатить ему долг мой...
There was a note of defiance in her voice. В тоне голоса ее как бы почувствовался какой-то вызов.
It was then Fetyukovitch began his cross-examination. Именно в эту минуту вопросы перешли к Фетюковичу.
"Did that take place not here, but at the beginning of your acquaintance?" Fetyukovitch suggested cautiously, feeling his way, instantly scenting something favourable. I must mention in parenthesis that, though Fetyukovitch had been brought from Petersburg partly at the instance of Katerina Ivanovna herself, he knew nothing about the episode of the four thousand roubles given her by Mitya, and of her "bowing to the ground to him." - Это было еще не здесь, а в начале вашего знакомства? - осторожно подходя, подхватил Фетюкович, вмиг запредчувствовав нечто благоприятное. (Замечу в скобках, что он, несмотря на то, что был вызван из Петербурга отчасти и самою Катериною Ивановной, -все-таки не знал ничего об эпизоде о пяти тысячах, данных ей Митей еще в том городе и о "земном поклоне".
She concealed this from him and said nothing about it, and that was strange. Она этого не сказала ему и скрыла! И это было удивительно.
It may be pretty certainly assumed that she herself did not know till the very last minute whether she would speak of that episode in the court, and waited for the inspiration of the moment. Можно с уверенностию предположить, что она сама, до самой последней минуты, не знала: расскажет она этот эпизод на суде или нет и ждала какого-то вдохновения.)
No, I can never forget those moments. Нет, никогда я не могу забыть этих минут!
She began telling her story. She told everything, the whole episode that Mitya had told Alyosha, and her bowing to the ground, and her reason. She told about her father and her going to Mitya, and did not in one word, in a single hint, suggest that Mitya had himself, through her sister, proposed they should "send him Katerina Ivanovna" to fetch the money. Она начала рассказывать, она все рассказала, весь этот эпизод, поведанный Митей Алеше, и "земной поклон", и причины, и про отца своего, и появление свое у Мити, и ни словом, ни единым намеком не упомянула о том, что Митя, чрез сестру ее, сам предложил "прислать к нему Катерину Ивановну за деньгами".
She generously concealed that and was not ashamed to make it appear as though she had of her own impulse run to the young officer, relying on something... to beg him for the money. Это она великодушно утаила и не устыдилась выставить наружу, что это она, она сама, прибежала тогда к молодому офицеру, своим собственным порывом, надеясь на что-то... чтобы выпросить у него денег.
It was something tremendous! Это было нечто потрясающее.
I turned cold and trembled as I listened. The court was hushed, trying to catch each word. Я холодел и дрожал слушая, зала замерла, ловя каждое слово.
It was something unexampled. Even from such a self-willed and contemptuously proud girl as she was, such an extremely frank avowal, such sacrifice, such self-immolation, seemed incredible. Тут было что-то беспримерное, так что даже и от такой самовластной и презрительно-гордой девушки, как она, почти невозможно было ожидать такого высокооткровенного показания, такой жертвы, такого самозаклания.
And for what, for whom? И для чего, для кого?
To save the man who had deceived and insulted her and to help, in however small a degree, in saving him, by creating a strong impression in his favour. Чтобы спасти своего изменника и обидчика, чтобы послужить хоть чем-нибудь, хоть малым, к спасению его, произведя в его пользу хорошее впечатление!
And, indeed, the figure of the young officer who, with a respectful bow to the innocent girl, handed her his last four thousand roubles- all he had in the world-was thrown into a very sympathetic and attractive light, but... I had a painful misgiving at heart! И в самом деле: образ офицера, отдающего свои последние пять тысяч рублей - все, что у него оставалось в жизни, - и почтительно преклонившегося пред невинною девушкой, выставился весьма симпатично и привлекательно, но... у меня больно сжалось сердце!
I felt that calumny might come of it later (and it did, in fact, it did). Я почувствовал, что может выйти потом (да и вышла потом, вышла!) клевета!
It was repeated all over the town afterwards with spiteful laughter that was perhaps not quite complete-that is, in the statement that the officer had let the young lady depart "with nothing but a respectful bow." Со злобным смешком говорили потом во всем городе, что рассказ, может быть, не совсем был точен, именно в том месте, где офицер отпустил от себя девицу "будто бы только с почтительным поклоном".
It was hinted that something was here omitted. Намекали, что тут нечто "пропущено".
"And even if nothing had been omitted, if this were the whole story," the most highly respected of our ladies maintained, "even then it's very doubtful whether it was creditable for a young girl to behave in that way, even for the sake of saving her father." "Да если б и не было пропущено, если б и все правда была, - говорили даже самые почтенные наши дамы, - то и тогда еще неизвестно: очень ли благородно так поступить было девушке, даже хоть бы спасая отца?"
And can Katerina Ivanovna, with her intelligence, her morbid sensitiveness, have failed to understand that people would talk like that? И неужели Катерина Ивановна, с ее умом, с ее болезненною проницательностью, не предчувствовала заранее, что так заговорят?
She must have understood it, yet she made up her mind to tell everything. Непременно предчувствовала, и вот решилась же сказать все!
Of course, all these nasty little suspicions as to the truth of her story only arose afterwards and at the first moment all were deeply impressed by it. Разумеется, все эти грязненькие сомнения в правде рассказа начались лишь потом, а в первую минуту всё и все были потрясены.
As for the judges and the lawyers, they listened in reverent, almost shamefaced silence to Katerina Ivanovna. Что же до членов суда, то Катерину Ивановну выслушали в благоговейном, так сказать, даже стыдливом молчании.
The prosecutor did not venture upon even one question on the subject. Прокурор не позволил себе ни единого дальнейшего вопроса на эту тему.
Fetyukovitch made a low bow to her. Фетюкович глубоко поклонился ей.
Oh, he was almost triumphant! О, он почти торжествовал!
Much ground had been gained. For a man to give his last four thousand on a generous impulse and then for the same man to murder his father for the sake of robbing him of three thousand- the idea seemed too incongruous. Многое было приобретено: человек, отдающий, в благородном порыве, последние пять тысяч, и потом тот же человек, убивающий отца ночью с целью ограбить его на три тысячи, - это было нечто отчасти и несвязуемое.
Fetyukovitch felt that now the charge of theft, at least, was as good as disproved. По крайней мере хоть грабеж-то мог теперь устранить Фетюкович.
"The case" was thrown into quite a different light. "Дело" вдруг облилось каким-то новым светом.
There was a wave of sympathy for Mitya. Что-то симпатичное пронеслось в пользу Мити.
As for him.... I was told that once or twice, while Katerina Ivanovna was giving her evidence, he jumped up from his seat, sank back again, and hid his face in his hands. Он же... про него рассказывали, что он раз или два во время показания Катерины Ивановны вскочил было с места, потом упал опять на скамью и закрыл обеими ладонями лицо.
But when she had finished, he suddenly cried in a sobbing voice: Но когда она кончила, он вдруг рыдающим голосом воскликнул, простирая к ней руки:
"Katya, why have you ruined me?" and his sobs were audible all over the court. - Катя, зачем меня погубила! И громко зарыдал было на всю залу.
But he instantly restrained himself, and cried again: Впрочем, мигом сдержал себя и опять прокричал:
"Now I am condemned!" - Теперь я приговорен!
Then he sat rigid in his place, with his teeth clenched and his arms across his chest. А затем как бы закоченел на месте, стиснув зубы и сжав крестом на груди руки.
Katerina Ivanovna remained in the court and sat down in her place. Катерина Ивановна осталась в зале и села на указанный ей стул.
She was pale and sat with her eyes cast down. Она была бледна и сидела потупившись.
Those who were sitting near her declared that for a long time she shivered all over as though in a fever. Рассказывали бывшие близ нее, что она долго вся дрожала как в лихорадке.
Grushenka was called. К допросу явилась Грушенька.
I am approaching the sudden catastrophe which was perhaps the final cause of Mitya's ruin. Я подхожу близко к той катастрофе, которая, разразившись внезапно, действительно, может быть, погубила Митю.
For I am convinced, so is everyone- all the lawyers said the same afterwards- that if the episode had not occurred, the prisoner would at least have been recommended to mercy. Ибо я уверен, да и все тоже, все юристы после так говорили, что не явись этого эпизода, преступнику по крайней мере дали бы снисхождение.
But of that later. Но об этом сейчас.
A few words first about Grushenka. Два слова лишь прежде о Грушеньке.
She, too, was dressed entirely in black, with her magnificent black shawl on her shoulders. Она явилась в залу тоже вся одетая в черное, в своей прекрасной черной шали на плечах.
She walked to the witness-box with her smooth, noiseless tread, with the slightly swaying gait common in women of full figure. She looked steadily at the President, turning her eyes neither to the right nor to the left. Плавно, своею неслышною походкой, с маленькою раскачкой, как ходят иногда полные женщины, приблизилась она к балюстраде, пристально смотря на председателя и ни разу не взглянув ни направо, ни налево.
To my thinking she looked very handsome at that moment, and not at all pale, as the ladies alleged afterwards. По-моему, она была очень хороша собой в ту минуту и вовсе не бледна, как уверяли потом дамы.
They declared, too, that she had a concentrated and spiteful expression. Уверяли тоже, что у ней было какое-то сосредоточенное и злое лицо.
I believe that she was simply irritated and painfully conscious of the contemptuous and inquisitive eyes of our scandal-loving public. Я думаю только, что она была раздражена и тяжело чувствовала на себе презрительно-любопытные взгляды жадной к скандалу нашей публики.
She was proud and could not stand contempt. She was one of those people who flare up, angry and eager to retaliate, at the mere suggestion of contempt. Это был характер гордый, не выносящий презрения, один из таких, которые, чуть лишь заподозрят от кого презрение, - тотчас воспламеняются гневом и жаждой отпора.
There was an element of timidity, too, of course, and inward shame at her own timidity, so it was not strange that her tone kept changing. At one moment it was angry, contemptuous and rough, and at another there was a sincere note of self-condemnation. При этом была, конечно, и робость, и внутренний стыд за эту робость, так что немудрено, что разговор ее был неровен - то гневлив, то презрителен и усиленно груб, то вдруг звучала искренняя сердечная нотка самоосуждения, самообвинения.
Sometimes she spoke as though she were taking a desperate plunge; as though she felt, "I don't care what happens, I'll say it...." Apropos of her acquaintance with Fyodor Pavlovitch, she remarked curtly, Иногда же говорила так, как будто летела в какую-то пропасть: "все-де равно, что бы ни вышло, а я все-таки скажу..." Насчет знакомства своего с Федором Павловичем она резко заметила:
"That's all nonsense, and was it my fault that he would pester me?" "Всё пустяки, разве я виновата, что он ко мне привязался?"
But a minute later she added, А потом через минуту прибавила:
"It was all my fault. I was laughing at them both- at the old man and at him, too- and I brought both of them to this. "Я во всем виновата, я смеялась над тем и другим - и над стариком, и над этим - и их обоих до того довела.
It was all on account of me it happened." Из-за меня все произошло".
Samsonov's name came up somehow. Как-то коснулось дело до Самсонова:
"That's nobody's business," she snapped at once, with a sort of insolent defiance. "He was my benefactor; he took me when I hadn't a shoe to my foot, when my family had turned me out." "Какое кому дело, - с каким-то наглым вызовом тотчас же огрызнулась она, - он был мой благодетель, он меня босоногую взял, когда меня родные из избы вышвырнули".
The President reminded her, though very politely, that she must answer the questions directly, without going off into irrelevant details. Председатель, впрочем весьма вежливо, напомнил ей, что надо отвечать прямо на вопросы, не вдаваясь в излишние подробности.
Grushenka crimsoned and her eyes flashed. Грушенька покраснела, и глаза ее сверкнули.
The envelope with the notes in it she had not seen, but had only heard from "that wicked wretch" that Fyodor Pavlovitch had an envelope with notes for three thousand in it. Пакета с деньгами она не видала, а только слыхала от "злодея", что есть у Федора Павловича какой-то пакет с тремя тысячами.
"But that was all foolishness. I was only laughing. I wouldn't have gone to him for anything." "Только это все глупости, я смеялась, и ни за что бы туда не пошла..."
"To whom are you referring as 'that wicked wretch'?" inquired the prosecutor. - Про кого вы сейчас упомянули как о "злодее"? -осведомился прокурор.
"The lackey, Smerdyakov, who murdered his master and hanged himself last night." - А про лакея, про Смердякова, что барина своего убил, а вчера повесился.
She was, of course, at once asked what ground she had for such a definite accusation; but it appeared that she, too, had no grounds for it. Конечно, ее мигом спросили: какие же у ней основания для такого решительного обвинения, но оснований не оказалось тоже и у ней никаких.
"Dmitri Fyodorovitch told me so himself; you can believe him. - Так Дмитрий Федорович мне сам говорил, ему и верьте.
The woman who came between us has ruined him; she is the cause of it all, let me tell you," Grushenka added. She seemed to be quivering with hatred, and there was a vindictive note in her voice. Разлучница его погубила, вот что, всему одна она причиной, вот что, - вся как будто содрогаясь от ненависти, прибавила Г рушенька, и злобная нотка зазвенела в ее голосе.
She was again asked to whom she was referring. Осведомились, на кого она опять намекает.
"The young lady, Katerina Ivanovna there. -А на барышню, на эту вот Катерину Ивановну.
She sent for me, offered me chocolate, tried to fascinate me. К себе меня тогда зазвала, шоколатом потчевала, прельстить хотела.
There's not much true shame about her, I can tell you that..." Стыда в ней мало истинного, вот что...
At this point the President checked her sternly, begging her to moderate her language. Тут председатель уже строго остановил ее, прося умерить свои выражения.
But the jealous woman's heart was burning, and she did not care what she did. Но сердце ревнивой женщины уже разгорелось, она готова была полететь хоть в бездну...
"When the prisoner was arrested at Mokroe," the prosecutor asked, "everyone saw and heard you run out of the next room and cry out: - При аресте в селе Мокром, - припоминая, спросил прокурор, - все видели и слышали, как вы, выбежав из другой комнаты, закричали:
' It's all my fault. We'll go to Siberia together!' "Я во всем виновата, вместе в каторгу пойдем!"
So you already believed him to have murdered his father?" Стало быть, была уже и у вас в ту минуту уверенность, что он отцеубийца?
"I don't remember what I felt at the time," answered Grushenka. "Everyone was crying out that he had killed his father, and I felt that it was my fault, that it was on my account he had murdered him. - Я чувств моих тогдашних не помню, - ответила Грушенька, - все тогда закричали, что он отца убил, я и почувствовала, что это я виновата и что из-за меня он убил.
But when he said he wasn't guilty, I believed him at once, and I believe him now and always shall believe him. He is not the man to tell a lie." А как он сказал, что неповинен, я ему тотчас поверила, и теперь верю, и всегда буду верить: не таков человек, чтобы солгал.
Fetyukovitch began his cross-examination. Вопросы перешли к Фетюковичу.
I remember that among other things he asked about Rakitin and the twenty-five roubles "you paid him for bringing Alexey Fyodorovitch Karamazov to see you." Между прочим, я помню, он спросил про Ракитина и про двадцать пять рублей "за то, что привел к вам Алексея Федоровича Карамазова".
"There was nothing strange about his taking the money," sneered Grushenka, with angry contempt. "He was always coming to me for money: he used to get thirty roubles a month at least out of me, chiefly for luxuries: he had enough to keep him without my help." - А что ж удивительного, что он деньги взял, - с презрительною злобой усмехнулась Грушенька, -он и все ко мне приходил деньги канючить, рублей по тридцати, бывало, в месяц выберет, все больше на баловство: пить-есть ему было на что и без моего.
"What led you to be so liberal to Mr. Rakitin?" Fetyukovitch asked, in spite of an uneasy movement on the part of the President. - На каком же основании вы были так щедры к господину Ракитину? - подхватил Фетюкович, несмотря на то, что председатель сильно шевелился.
"Why, he is my cousin. - Да ведь он же мне двоюродный брат.
His mother was my mother's sister. Моя мать с его матерью родные сестры.
But he's always besought me not to tell anyone here of it, he is so dreadfully ashamed of me." Он только все молил меня никому про то здесь не сказывать, стыдился меня уж очень.
This fact was a complete surprise to everyone; no one in the town nor in the monastery, not even Mitya, knew of it. Этот новый факт оказался совершенною неожиданностью для всех, никто про него до сих пор не знал во всем городе, даже в монастыре, даже не знал Митя.
I was told that Rakitin turned purple with shame where he sat. Рассказывали, что Ракитин побагровел от стыда на своем стуле.
Grushenka had somehow heard before she came into the court that he had given evidence against Mitya, and so she was angry. Г рушенька еще до входа в залу как-то узнала, что он показал против Мити, а потому и озлилась.
The whole effect on the public, of Rakitin's speech, of his noble sentiments, of his attacks upon serfdom and the political disorder of Russia, was this time finally ruined. Вся давешняя речь господина Ракитина, все благородство ее, все выходки на крепостное право, на гражданское неустройство России - все это уже окончательно на этот раз было похерено и уничтожено в общем мнении.
Fetyukovitch was satisfied: it was another godsend. Фетюкович был доволен: опять Бог на шапку послал.
Grushenka's cross-examination did not last long and, of course, there could be nothing particularly new in her evidence. Вообще же Грушеньку допрашивали не очень долго, да и не могла она, конечно, сообщить ничего особенно нового.
She left a very disagreeable impression on the public; hundreds of contemptuous eyes were fixed upon her, as she finished giving her evidence and sat down again in the court, at a good distance from Katerina Ivanovna. Оставила она в публике весьма неприятное впечатление. Сотни презрительных взглядов устремились на нее, когда она, кончив показание, уселась в зале довольно далеко от Катерины Ивановны.
Mitya was silent throughout her evidence. He sat as though turned to stone, with his eyes fixed on the ground. Все время, пока ее спрашивали, Митя молчал, как бы окаменев, опустив глаза в землю.
Ivan was called to give evidence. Появился свидетелем Иван Федорович.
Chapter 5. V
A Sudden Catastrophe Внезапная катастрофа
I MAY note that he had been called before Alyosha. Замечу, что его вызвали было еще до Алеши.
But the usher of the court announced to the President that, owing to an attack of illness or some sort of fit, the witness could not appear at the moment, but was ready to give his evidence as soon as he recovered. Но судебный пристав доложил тогда председателю, что, по внезапному нездоровью или какому-то припадку, свидетель не может явиться сейчас, но только что оправится, то когда угодно готов будет дать свое показание.
But no one seemed to have heard it and it only came out later. Этого, впрочем, как-то никто не слыхал, и узнали уже впоследствии.
His entrance was for the first moment almost unnoticed. The principal witnesses, especially the two rival ladies, had already been questioned. Curiosity was satisfied for the time; the public was feeling almost fatigued. Появление его в первую минуту было почти не замечено: главные свидетели, особенно две соперницы, были уже допрошены; любопытство было пока удовлетворено. В публике чувствовалось даже утомление.
Several more witnesses were still to be heard, who probably had little information to give after all that had been given. Предстояло еще выслушать несколько свидетелей, которые, вероятно, ничего особенного не могли сообщить ввиду всего, что было уже сообщено.
Time was passing. Время же уходило.
Ivan walked up with extraordinary slowness, looking at no one, and with his head bowed, as though plunged in gloomy thought. Иван Федорович приблизился как-то удивительно медленно, ни на кого не глядя и опустив даже голову, точно о чем-то нахмуренно соображая.
He was irreproachably dressed, but his face made a painful impression, on me at least: there was an earthy look in it, a look like a dying man's. Одет он был безукоризненно, но лицо его, на меня по крайней мере, произвело болезненное впечатление: было в этом лице что-то как бы тронутое землей, что-то похожее на лицо помирающего человека.
His eyes were lustreless; he raised them and looked slowly round the court. Глаза были мутны; он поднял их и медленно обвел ими залу.
Alyosha jumped up from his seat and moaned "Ah!" Алеша вдруг вскочил было со своего стула и простонал: ах!
I remember that, but it was hardly noticed. Я помню это. Но и это мало кто уловил.
The President began by informing him that he was a witness not on oath, that he might answer or refuse to answer, but that, of course, he must bear witness according to his conscience, and so on, and so on. Председатель начал было с того, что он свидетель без присяги, что он может показывать или умолчать, но что, конечно, все показанное должно быть по совести, и т. д., и т. д.
Ivan listened and looked at him blankly, but his face gradually relaxed into a smile, and as soon as the President, looking at him in astonishment, finished, he laughed outright. Иван Федорович слушал и мутно глядел на него; но вдруг лицо его стало медленно раздвигаться в улыбку, и только что председатель, с удивлением на него смотревший, кончил говорить, он вдруг рассмеялся.
"Well, and what else?" he asked in a loud voice. - Ну и что же еще? - громко спросил он.
There was a hush in the court; there was a feeling of something strange. Все затихло в зале, что-то как бы почувствовалось.
The President showed signs of uneasiness. Председатель забеспокоился.
"You... are perhaps still unwell?" he began, looking everywhere for the usher. -Вы... может быть, еще не так здоровы?-проговорил он было, ища глазами судебного пристава.
"Don't trouble yourself, your excellency, I am well enough and can tell you something interesting," Ivan answered with sudden calmness and respectfulness. - Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я достаточно здоров и могу вам кое-что рассказать любопытное, - ответил вдруг совсем спокойно и почтительно Иван Федорович.
"You have some special communication to make?" the President went on, still mistrustfully. - Вы имеете предъявить какое-нибудь особое сообщение? - все еще с недоверчивостью продолжал председатель.
Ivan looked down, waited a few seconds and, raising his head, answered, almost stammering: Ивам Федорович потупился, помедлил несколько секунд и, подняв снова голову, ответил как бы заикаясь:
"No... I haven't. - Нет... не имею.
I have nothing particular." Не имею ничего особенного.
They began asking him questions. Ему стали предлагать вопросы.
He answered, as it were, reluctantly, with extreme brevity, with a sort of disgust which grew more and more marked, though he answered rationally. Он отвечал совсем как-то нехотя, как-то усиленно кратко, с каким-то даже отвращением, все более и более нараставшим, хотя, впрочем, отвечал все-таки толково.
To many questions he answered that he did not know. На многое отговорился незнанием.
He knew nothing of his father's money relations with Dmitri. Про счеты отца с Дмитрием Федоровичем ничего не знал.
"I wasn't interested in the subject," he added. "И не занимался этим", - произнес он.
Threats to murder his father he had heard from the prisoner. Об угрозах убить отца слышал от подсудимого.
Of the money in the envelope he had heard from Smerdyakov. Про деньги в пакете слышал от Смердякова...
"The same thing over and over again," he interrupted suddenly, with a look of weariness. "I have nothing particular to tell the court." - Все одно и то же, - прервал он вдруг с утомленным видом, - я ничего не могу сообщить суду особенного.
"I see you are unwell and understand your feelings," the President began. - Я вижу, вы нездоровы, и понимаю ваши чувства... - начал было председатель.
He turned to the prosecutor and the counsel for the defence to invite them to examine the witness, if necessary, when Ivan suddenly asked in an exhausted voice: Он обратился было к сторонам, к прокурору и защитнику, приглашая их, если найдут нужным, предложить вопросы, как вдруг Иван Федорович изнеможенным голосом попросил:
"Let me go, your excellency, I feel very ill." - Отпустите меня, ваше превосходительство, я чувствую себя очень нездоровым.
And with these words, without waiting for permission, he turned to walk out of the court. И с этим словом, не дожидаясь позволения, вдруг сам повернулся и пошел было из залы.
But after taking four steps he stood still, as though he had reached a decision, smiled slowly, and went back. Но, пройдя шага четыре, остановился, как бы что-то вдруг обдумав, тихо усмехнулся и воротился опять на прежнее место.
"I am like the peasant girl, your excellency... you know. How does it go? - Я, ваше превосходительство, как та крестьянская девка... знаете, как это:
' I'll stand up if I like, and I won't if I don't.' "Захоцу - вскоцу, захоцу - не вскоцу".
They were trying to put on her sarafan to take her to church to be married, and she said, За ней ходят с сарафаном али с паневой, что ли, чтоб она вскочила, чтобы завязать и венчать везти, а она говорит:
'I'll stand up if I like, and I won't if I don't.'... It's in some book about the peasantry." "Захоцу - вскоцу, захоцу - не вскоцу"... Это в какой-то нашей народности...
"What do you mean by that?" the President asked severely. - Что вы этим хотите сказать? - строго спросил председатель.
"Why, this," Ivan suddenly pulled out a roll of notes. "Here's the money... the notes that lay in that envelope" (he nodded towards the table on which lay the material evidence), "for the sake of which our father was murdered. - А вот, - вынул вдруг Иван Федорович пачку денег, - вот деньги... те самые, которые лежали вот в том пакете, - он кивнул на стол с вещественными доказательствами, - и из-за которых убили отца.
Where shall I put them? Куда положить?
Mr. Superintendent, take them." Господин судебный пристав, передайте.
The usher of the court took the whole roll and handed it to the President. Судебный пристав взял всю пачку и передал председателю.
"How could this money have come into your possession if it is the same money?" the President asked wonderingly. - Каким образом могли эти деньги очутиться у вас... если это те самые деньги? - в удивлении проговорил председатель.
"I got them from Smerdyakov, from the murderer, yesterday.... - Получил от Смердякова, от убийцы, вчера.
I was with him just before he hanged himself. Был у него пред тем, как он повесился.
It was he, not my brother, killed our father. Убил отца он, а не брат.
He murdered him and I incited him to do it... Who doesn't desire his father's death?" Он убил, а я его научил убить... Кто не желает смерти отца?..
"Are you in your right mind?" broke involuntarily from the President. - Вы в уме или нет? - вырвалось невольно у председателя.
"I should think I am in my right mind... in the same nasty mind as all of you... as all these... ugly faces." He turned suddenly to the audience. "My father has been murdered and they pretend they are horrified," he snarled, with furious contempt. "They keep up the sham with one another. - То-то и есть, что в уме... и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти... р-рожи! - обернулся он вдруг на публику. - Убили отца, а притворяются, что испугались, - проскрежетал он с яростным презрением. - Друг пред другом кривляются.
Liars! Лгуны!
They all desire the death of their fathers. Все желают смерти отца.
One reptile devours another.... If there hadn't been a murder, they'd have been angry and gone home ill-humoured. It's a spectacle they want! Один гад съедает другую гадину... Не будь отцеубийства - все бы они рассердились и разошлись злые... Зрелищ!
Panem et circenses.* Though I am one to talk! "Хлеба и зрелищ!" Впрочем, ведь и я хорош!
Have you any water? Give me a drink for Christ's sake!" He suddenly clutched his head. * Bread and circuses. Есть у вас вода или нет, дайте напиться, Христа ради! - схватил он вдруг себя за голову.
The usher at once approached him. Судебный пристав тотчас к нему приблизился.
Alyosha jumped up and cried, Алеша вдруг вскочил и закричал:
"He is ill. Don't believe him: he has brain fever." "Он болен, не верьте ему, он в белой горячке!"
Katerina Ivanovna rose impulsively from her seat and, rigid with horror, gazed at Ivan. Катерина Ивановна стремительно встала со своего стула и, неподвижная от ужаса, смотрела на Ивана Федоровича.
Mitya stood up and greedily looked at his brother and listened to him with a wild, strange smile. Митя поднялся и с какою-то дикою искривленною улыбкой жадно смотрел и слушал брата.
"Don't disturb yourselves. I am not mad, I am only a murderer," Ivan began again. "You can't expect eloquence from a murderer," he added suddenly for some reason and laughed a queer laugh. - Успокойтесь, не помешанный, я только убийца! -начал опять Иван. - С убийцы нельзя же спрашивать красноречия... - прибавил он вдруг для чего-то и искривленно засмеялся.
The prosecutor bent over to the President in obvious dismay. Прокурор в видимом смятении нагнулся к председателю.
The two other judges communicated in agitated whispers. Члены суда суетливо шептались между собой.
Fetyukovitch pricked up his ears as he listened: the hall was hushed in expectation. Фетюкович весь навострил уши, прислушиваясь. Зала замерла в ожидании.
The President seemed suddenly to recollect himself. Председатель вдруг как бы опомнился.
"Witness, your words are incomprehensible and impossible here. - Свидетель, ваши слова непонятны и здесь невозможны.
Calm yourself, if you can, and tell your story... if you really have something to tell. Успокойтесь, если можете, и расскажите... если вправду имеете что сказать.
How can you confirm your statement... if indeed you are not delirious?" Чем вы можете подтвердить такое признание... если вы только не бредите?
"That's just it. I have no proof. - То-то и есть, что не имею свидетелей.
That cur Smerdyakov won't send you proofs from the other world... in an envelope. Собака Смердяков не пришлет с того света вам показание... в пакете.
You think of nothing but envelopes- one is enough. Вам бы все пакетов, довольно и одного.
I've no witnesses... except one, perhaps," he smiled thoughtfully. Нет у меня свидетелей... Кроме только разве одного, - задумчиво усмехнулся он.
"Who is your witness?" - Кто ваш свидетель?
"He has a tail, your excellency, and that would be irregular! - С хвостом, ваше превосходительство, не по форме будет!
Le diable n'existe point! Don't pay attention: he is a paltry, pitiful devil," he added suddenly. He ceased laughing and spoke as it were, confidentially. "He is here somewhere, no doubt- under that table with the material evidence on it, perhaps. Where should he sit if not there? Le diable n'existe point![54 - Дьявола-то больше не существует! (фр.)] Не обращайте внимания, дрянной, мелкий черт, - прибавил он, вдруг перестав смеяться и как бы конфиденциально, -он, наверно, здесь где-нибудь, вот под этим столом с вещественными доказательствами, где ж ему сидеть, как не там?
You see, listen to me. I told him I don't want to keep quiet, and he talked about the geological cataclysm... idiocy! Видите, слушайте меня: я ему сказал: не хочу молчать, а он про геологический переворот... глупости!
Come, release the monster... he's been singing a hymn. That's because his heart is light! Ну, освободите же изверга... он гимн запел, это потому, что ему легко!
It's like a drunken man in the street bawling how 'Vanka went to Petersburg,' and I would give a quadrillion quadrillions for two seconds of joy. Все равно что пьяная каналья загорланит, как "поехал Ванька в Питер", а я за две секунды радости отдал бы квадриллион квадриллионов.
You don't know me! Не знаете вы меня!
Oh, how stupid all this business is! О, как это все у вас глупо!
Come, take me instead of him! Ну, берите же меня вместо него!
I didn't come for nothing.... Why, why is everything so stupid?..." Для чего же нибудь я пришел... Отчего, отчего это все, что ни есть, так глупо!..
And he began slowly, and as it were reflectively, looking round him again. И он опять стал медленно и как бы в задумчивости оглядывать залу.
But the court was all excitement by now. Но уже все заволновалось.
Alyosha rushed towards him, but the court usher had already seized Ivan by the arm. Алеша кинулся было к нему со своего места, но судебный пристав уже схватил Ивана Федоровича за руку.
"What are you about?" he cried, staring into the man's face, and suddenly seizing him by the shoulders, he flung him violently to the floor. - Это что еще такое? - вскричал тот, вглядываясь в упор в лицо пристава, и вдруг, схватив его за плечи, яростно ударил об пол.
But the police were on the spot and he was seized. He screamed furiously. Но стража уже подоспела, его схватили, и тут он завопил неистовым воплем.
And all the time he was being removed, he yelled and screamed something incoherent. И все время, пока его уносили, он вопил и выкрикивал что-то несвязное.
The whole court was thrown into confusion. Поднялась суматоха.
I don't remember everything as it happened. I was excited myself and could not follow. Я не упомню всего в порядке, сам был взволнован и не мог уследить.
I only know that afterwards, when everything was quiet again and everyone understood what had happened, the court usher came in for a reprimand, though he very reasonably explained that the witness had been quite well, that the doctor had seen him an hour ago, when he had a slight attack of giddiness, but that, until he had come into the court, he had talked quite consecutively, so that nothing could have been foreseen- that he had, in fact, insisted on giving evidence. Знаю только, что потом, когда уже все успокоилось и все поняли, в чем дело, судебному приставу таки досталось, хотя он и основательно объяснил начальству, что свидетель был все время здоров, что его видел доктор, когда час пред тем с ним сделалась легкая дурнота, но что до входа в залу он все говорил связно, так что предвидеть было ничего невозможно; что он сам, напротив, настаивал и непременно хотел дать показание.
But before everyone had completely regained their composure and recovered from this scene, it was followed by another. Katerina Ivanovna had an attack of hysterics. Но прежде чем хоть сколько-нибудь успокоились и пришли в себя, сейчас же вслед за этою сценой разразилась и другая: с Катериной Ивановной сделалась истерика.
She sobbed, shrieking loudly, but refused to leave the court, struggled, and besought them not to remove her. Suddenly she cried to the President: Она, громко взвизгивая, зарыдала, но не хотела уйти, рвалась, молила, чтоб ее не уводили, и вдруг закричала председателю:
"There is more evidence I must give at once ... at once! - Я должна сообщить еще одно показание, немедленно... немедленно!..
Here is a document, a letter... take it, read it quickly, quickly! Вот бумага, письмо... возьмите, прочтите скорее, скорее!
It's a letter from that monster... that man there, there!" she pointed to Mitya. "It was he killed his father, you will see that directly. He wrote to me how he would kill his father! Это письмо этого изверга, вот этого, этого! - она указывала на Митю. - Это он убил отца, вы увидите сейчас, он мне пишет, как он убьет отца!
But the other one is ill, he is ill, he is delirious!" she kept crying out, beside herself. А тот больной, больной, тот в белой горячке! Я уже три дня вижу, что он в горячке! Так вскрикивала она вне себя.
The court usher took the document she held out to the President, and she, dropping into her chair, hiding her face in her hands, began convulsively and noiselessly sobbing, shaking all over, and stifling every sound for fear she should be ejected from the court. Судебный пристав взял бумагу, которую она протягивала председателю, а она, упав на свой стул и закрыв лицо, начала конвульсивно и беззвучно рыдать, вся сотрясаясь и подавляя малейший стон в боязни, что ее вышлют из залы.
The document she had handed up was that letter Mitya had written at the Metropolis tavern, which Ivan had spoken of as a "mathematical proof." Бумага, поданная ею, была то самое письмо Мити из трактира "Столичный город", которое Иван Федорович называл "математической" важности документом.
Alas! its mathematical conclusiveness was recognised, and had it not been for that letter, Mitya might have escaped his doom or, at least, that doom would have been less terrible. Увы! за ним именно признали эту математичность, и, не будь этого письма, может быть и не погиб бы Митя, или по крайней мере не погиб бы так ужасно!
It was, I repeat, difficult to notice every detail. Повторяю, трудно было уследить за подробностями.
What followed is still confused to my mind. Мне и теперь все это представляется в такой суматохе.
The President must, I suppose, have at once passed on the document to the judges, the jury, and the lawyers on both sides. Должно быть, председатель тут же сообщил новый документ суду, прокурору, защитнику, присяжным.
I only remember how they began examining the witness. Я помню только, как свидетельницу начали спрашивать.
On being gently asked by the President whether she had recovered sufficiently, Katerina Ivanovna exclaimed impetuously: На вопрос: успокоилась ли она? мягко обращенный к ней председателем, Катерина Ивановна стремительно воскликнула:
"I am ready, I am ready! - Я готова, готова!
I am quite equal to answering you," she added, evidently still afraid that she would somehow be prevented from giving evidence. Я совершенно в состоянии вам отвечать, -прибавила она, видимо все еще ужасно боясь, что ее почему-нибудь не выслушают.
She was asked to explain in detail what this letter was and under what circumstances she received it. Ее попросили объяснить подробнее: какое это письмо и при каких обстоятельствах она его получила?
"I received it the day before the crime was committed, but he wrote it the day before that, at the tavern- that is, two days before he committed the crime. Look, it is written on some sort of bill!" she cried breathlessly. "He hated me at that time, because he had behaved contemptibly and was running after that creature ... and because he owed me that three thousand.... Oh! he was humiliated by that three thousand on account of his own meanness! - Я получила его накануне самого преступления, а писал он его еще за день из трактира, стало быть, за два дня до своего преступления - посмотрите, оно написано на каком-то счете! - прокричала она задыхаясь. - Он меня тогда ненавидел, потому что сам сделал подлый поступок и пошел за этою тварью... и потому еще, что должен был мне эти три тысячи... О, ему было обидно за эти три тысячи из-за своей же низости!
This is how it happened about that three thousand. I beg you, I beseech you, to hear me. Three weeks before he murdered his father, he came to me one morning. Эти три тысячи вот как были - я вас прошу, я вас умоляю меня выслушать: еще за три недели до того, как убил отца, он пришел ко мне утром.
I knew he was in want of money, and what he wanted it for. Yes, yes- to win that creature and carry her off. Я знала, что ему надо деньги, и знала на что - вот, вот именно на то, чтобы соблазнить эту тварь и увезти с собой.
I knew then that he had been false to me and meant to abandon me, and it was I, I, who gave him that money, who offered it to him on the pretext of his sending it to my sister in Moscow. And as I gave it him, I looked him in the face and said that he could send it when he liked, 'in a month's time would do.' Я знала тогда, что уж он мне изменил и хочет бросить меня, и я, я сама протянула тогда ему эти деньги, сама предложила будто бы для того, чтоб отослать моей сестре в Москве, - и когда отдавала, то посмотрела ему в лицо и сказала, что он может, когда хочет, послать, "хоть еще через месяц".
How, how could he have failed to understand that I was practically telling him to his face, Ну как же, как же бы он не понял, что я в глаза ему прямо говорила:
'You want money to be false to me with your creature, so here's the money for you. I give it to you myself. Take it, if you have so little honour as to take it!' "Тебе надо денег для измены мне с твоею тварью, так вот тебе эти деньги, я сама тебе их даю, возьми, если ты так бесчестен, что возьмешь!.."
I wanted to prove what he was, and what happened? Я уличить его хотела, и что же?
He took it, he took it, and squandered it with that creature in one night.... But he knew, he knew that I knew all about it. I assure you he understood, too, that I gave him that money to test him, to see whether he was so lost to all sense of honour as to take it from me. Он взял, он их взял, и унес, и истратил их с этою тварью там, в одну ночь... Но он понял, он понял, что я все знаю, уверяю вас, что он тогда понял и то, что я, отдавая ему деньги, только пытаю его: будет ли он так бесчестен, что возьмет от меня, или нет?
I looked into his eyes and he looked into mine, and he understood it all and he took it- he carried off my money! В глаза ему глядела, и он мне глядел в глаза и все понимал, все понимал, и взял, и взял, и унес мои деньги!
"That's true, Katya," Mitya roared suddenly, "I looked into your eyes and I knew that you were dishonouring me, and yet I took your money. - Правда, Катя! - завопил вдруг Митя, - в глаза смотрел и понимал, что бесчестишь меня и все-таки взял твои деньги!
Despise me as a scoundrel, despise me, all of you! I've deserved it!" Презирайте подлеца, презирайте все, заслужил!
"Prisoner," cried the President, "another word and I will order you to be removed." - Подсудимый, - вскричал председатель, - еще слово - я вас велю вывесть.
"That money was a torment to him," Katya went on with impulsive haste. "He wanted to repay it me. He wanted to, that's true; but he needed money for that creature, too. - Эти деньги его мучили, - продолжала, судорожно торопясь, Катя, - он хотел мне их отдать, он хотел, это правда, но ему деньги нужны были и для этой твари.
So he murdered his father, but he didn't repay me, and went off with her to that village where he was arrested. Вот он и убил отца, а денег все-таки мне не отдал, а уехал с ней в ту деревню, где его схватили.
There, again, he squandered the money he had stolen after the murder of his father. Там он опять прокутил эти деньги, которые украл у убитого им отца.
And a day before the murder he wrote me this letter. He was drunk when he wrote it. I saw it at once, at the time. He wrote it from spite, and feeling certain, positively certain, that I should never show it to anyone, even if he did kill him, or else he wouldn't have written it. А за день до того, как убил отца, и написал мне это письмо, написал пьяный, я сейчас тогда увидела, написал из злобы и зная, наверно зная, что я никому не покажу этого письма, даже если б он и убил. А то бы он не написал.
For he knew I shouldn't want to revenge myself and ruin him! Он знал, что я не захочу ему мстить и его погубить!
But read it, read it attentively- more attentively, please- and you will see that he had described it all in his letter, all beforehand, how he would kill his father and where his money was kept. Но прочтите, прочтите внимательно, пожалуйста внимательнее, и вы увидите, что он в письме все описал, все заранее: как убьет отца и где у того деньги лежат.
Look, please, don't overlook that, there's one phrase there, Посмотрите, пожалуйста не пропустите, там есть одна фраза:
'I shall kill him as soon as Ivan has gone away.' he thought it all out beforehand how he would kill him," Katerina Ivanovna pointed out to the court with venomous and malignant triumph. "Убью, только бы уехал Иван". Значит, он заранее уж обдумал, как он убьет, - злорадно и ехидно подсказывала суду Катерина Ивановна.
Oh! it was clear she had studied every line of that letter and detected every meaning underlining it. "If he hadn't been drunk, he wouldn't have written to me; but, look, everything is written there beforehand, just as he committed the murder after. A complete programme of it!" she exclaimed frantically. О, видно было, что она до тонкости вчиталась в это роковое письмо и изучила в нем каждую черточку. - Не пьяный он бы мне не написал, но посмотрите, там все описано вперед, все точь-в-точь, как он потом убил, вся программа!
She was reckless now of all consequences to herself, though, no doubt, she had foreseen them even a month ago, for even then, perhaps, shaking with anger, she had pondered whether to show it at the trial or not. Так восклицала она вне себя и уж, конечно, презирая все для себя последствия, хотя, разумеется, их предвидела еще, может, за месяц тому, потому что и тогда еще, может быть, содрогаясь от злобы, мечтала: "Не прочесть ли это суду?"
Now she had taken the fatal plunge. Теперь же как бы полетела с горы.
I remember that the letter was read aloud by the clerk, directly afterwards, I believe. It made an overwhelming impression. Помню, кажется, именно тут же письмо было прочитано вслух секретарем и произвело потрясающее впечатление.
They asked Mitya whether he admitted having written the letter. Обратились к Мите с вопросом: "Признает ли он это письмо?"
"It's mine, mine!" cried Mitya. "I shouldn't have written it if I hadn't been drunk!... - Мое, мое! - воскликнул Митя. - Не пьяный бы не написал!..
We've hated each other for many things, Katya, but I swear, I swear I loved you even while I hated you, and you didn't love me!" За многое мы друг друга ненавидели, Катя, но клянусь, клянусь, я тебя и ненавидя любил, а ты меня - нет!
He sank back on his seat, wringing his hands in despair. Он упал на свое место, ломая руки в отчаянии.
The prosecutor and counsel for the defence began cross-examining her, chiefly to ascertain what had induced her to conceal such a document and to give her evidence in quite a different tone and spirit just before. Прокурор и защитник стали предлагать перекрестные вопросы, главное в том смысле: "что, дескать, побудило вас давеча утаить такой документ и показывать прежде совершенно в другом духе и тоне?"
"Yes, yes. I was telling lies just now. I was lying against my honour and my conscience, but I wanted to save him, for he has hated and despised me so!" Katya cried madly. "Oh, he has despised me horribly, he has always despised me, and do you know, he has despised me from the very moment that I bowed down to him for that money. - Да, да, я давеча солгала, все лгала, против чести и совести, но я хотела давеча спасти его, потому что он меня так ненавидел и так презирал, - как безумная воскликнула Катя. - О, он презирал меня ужасно, презирал всегда, и знаете, знаете - он презирал меня с самой той минуты, когда я ему тогда в ноги за эти деньги поклонилась.
I saw that.... I felt it at once at the time, but for a long time I wouldn't believe it. Я увидала это... Я сейчас тогда же это почувствовала, но я долго себе не верила.
How often I have read it in his eyes, Сколько раз я читала в глазах его:
' You came of yourself, though.' "Все-таки ты сама тогда ко мне пришла".
Oh, he didn't understand, he had no idea why I ran to him, he can suspect nothing but baseness, he judged me by himself, he thought everyone was like himself!" Katya hissed furiously, in a perfect frenzy. "And he only wanted to marry me, because I'd inherited a fortune, because of that, because of that! О, он не понял, он не понял ничего, зачем я тогда прибежала, он способен подозревать только низость! Он мерил на себя, он думал, что и все такие, как он, - яростно проскрежетала Катя, совсем уже в исступлении. - А жениться он на мне захотел потому только, что я получила наследство, потому, потому!
I always suspected it was because of that! Я всегда подозревала, что потому!
Oh, he is a brute! О, это зверь!
He was always convinced that I should be trembling with shame all my life before him, because I went to him then, and that he had a right to despise me forever for it, and so to be superior to me- that's why he wanted to marry me! Он всю жизнь был уверен, что я всю жизнь буду пред ним трепетать от стыда за то, что тогда приходила, и что он может вечно за это презирать меня, а потому первенствовать, - вот почему он на мне захотел жениться!
That's so, that's all so! Это так, это все так!
I tried to conquer him by my love- a love that knew no bounds. I even tried to forgive his faithlessness; but he understood nothing, nothing! Я пробовала победить его моею любовью, любовью без конца, даже измену его хотела снести, но он ничего, ничего не понял.
How could he understand indeed? Да разве он может что-нибудь понять!
He is a monster! Это изверг!
I only received that letter the next evening: it was brought me from the tavern- and only that morning, only that morning I wanted to forgive him everything, everything- even his treachery!" Это письмо я получила только на другой день вечером, мне из трактира принесли, а еще утром, еще утром в тот день, я хотела было все простить ему, все, даже его измену!
The President and the prosecutor, of course, tried to calm her. Конечно, председатель и прокурор ее успокоивали.
I can't help thinking that they felt ashamed of taking advantage of her hysteria and of listening to such avowals. Я уверен, что им всем было даже, может быть, самим стыдно так пользоваться ее исступлением и выслушивать такие признания.
I remember hearing them say to her, Я помню, я слышал, как они говорили ей:
"We understand how hard it is for you; be sure we are able to feel for you," and so on, and so on. And yet they dragged the evidence out of the raving, hysterical woman. "Мы понимаем, как вам тяжело, поверьте, мы способны чувствовать", и проч., и проч., - а показания-то все-таки вытянули от обезумевшей женщины в истерике.
She described at last with extraordinary clearness, which is so often seen, though only for a moment, in such overwrought states, how Ivan had been nearly driven out of his mind during the last two months trying to save "the monster and murderer," his brother. Она, наконец, описала с чрезвычайною ясностью, которая так часто, хотя и мгновенно, мелькает даже в минуты такого напряженного состояния, как Иван Федорович почти сходил с ума во все эти два месяца на том, чтобы спасти "изверга и убийцу", своего брата.
"He tortured himself," she exclaimed, "he was always trying to minimise his brother's guilt and confessing to me that he, too, had never loved his father, and perhaps desired his death himself. - Он себя мучил, - восклицала она, - он все хотел уменьшить его вину, признаваясь мне, что он и сам не любил отца и, может быть, сам желал его смерти.
Oh, he has a tender, over-tender conscience! О, это глубокая, глубокая совесть!
He tormented himself with his conscience! Он замучил себя совестью!
He told me everything, everything! He came every day and talked to me as his only friend. Он все мне открывал, все, он приходил ко мне и говорил со мной каждый день как с единственным другом своим.
I have the honour to be his only friend!" she cried suddenly with a sort of defiance, and her eyes flashed. "He had been twice to see Smerdyakov. Я имею честь быть его единственным другом! -воскликнула она вдруг, точно как бы с каким-то вызовом, засверкав глазами. - Он ходил к Смердякову два раза.
One day he came to me and said, 'If it was not my brother, but Smerdyakov committed the murder' (for the legend was circulating everywhere that Smerdyakov had done it), 'perhaps I too am guilty, for Smerdyakov knew I didn't like my father and perhaps believed that I desired my father's death.' Однажды он пришел ко мне и говорит: если убил не брат, а Смердяков (потому что эту басню пустили здесь все, что убил Смердяков), то, может быть, виновен и я, потому что Смердяков знал, что я не люблю отца, и, может быть, думал, что я желаю смерти отца.
Then I brought out that letter and showed it him. He was entirely convinced that his brother had done it, and he was overwhelmed by it. Тогда я вынула это письмо и показала ему, и он уж совсем убедился, что убил брат, и это уже совсем сразило его.
He couldn't endure the thought that his own brother was a parricide! Он не мог снести, что его родной брат -отцеубийца!
Only a week ago I saw that it was making him ill. Еще неделю назад я видела, что он от этого болен.
During the last few days he has talked incoherently in my presence. В последние дни он, сидя у меня, бредил.
I saw his mind was giving way. Я видела, что он мешается в уме.
He walked about, raving; he was seen muttering in the streets. Он ходил и бредил, его видели так по улицам.
The doctor from Moscow, at my request, examined him the day before yesterday and told me that he was on the eve of brain fever- and all on his account, on account of this monster! Приезжий доктор, по моей просьбе, его осматривал третьего дня и сказал мне, что он близок к горячке, - все чрез него, все чрез изверга!
And last night he learnt that Smerdyakov was dead! It was such a shock that it drove him out of his mind... and all through this monster, all for the sake of saving the monster!" А вчера он узнал, что Смердяков умер - это его так поразило, что он сошел с ума... и все от изверга, все на том, чтобы спасти изверга!
Oh, of course, such an outpouring, such an avowal is only possible once in a lifetime- at the hour of death, for instance, on the way to the scaffold! О, разумеется, так говорить и так признаваться можно только какой-нибудь раз в жизни - в предсмертную минуту, например, всходя на эшафот.
But it was in Katya's character, and it was such a moment in her life. Но Катя именно была в своем характере и в своей минуте.
It was the same impetuous Katya who had thrown herself on the mercy of a young profligate to save her father; the same Katya who had just before, in her pride and chastity, sacrificed herself and her maidenly modesty before all these people, telling of Mitya's generous conduct, in the hope of softening his fate a little. Это была та же самая стремительная Катя, которая кинулась тогда к молодому развратнику, чтобы спасти отца; та же самая Катя, которая давеча, пред всею этою публикой, гордая и целомудренная, принесла себя и девичий стыд свой в жертву, рассказав про "благородный поступок Мити", чтобы только лишь сколько-нибудь смягчить ожидавшую его участь.
And now, again, she sacrificed herself; but this time it was for another, and perhaps only now- perhaps only at this moment- she felt and knew how dear that other was to her! И вот теперь точно так же она тоже принесла себя в жертву, но уже за другого, и, может быть, только лишь теперь, только в эту минуту, впервые почувствовав и осмыслив вполне, как дорог ей этот другой человек!
She had sacrificed herself in terror for him; conceiving all of a sudden that he had ruined himself by his confession that it was he who had committed the murder, not his brother, she had sacrificed herself to save him, to save his good name, his reputation! Она пожертвовала собою в испуге за него, вдруг вообразив, что он погубил себя своим показанием, что это он убил, а не брат, пожертвовала, чтобы спасти его, его славу, его репутацию!
And yet one terrible doubt occurred to one- was she lying in her description of her former relations with Mitya?- that was the question. И, однако, промелькнула страшная вещь: лгала ли она на Митю, описывая бывшие свои к нему отношения, - вот вопрос.
No, she had not intentionally slandered him when she cried that Mitya despised her for her bowing down to him! Нет, нет, она не клеветала намеренно, крича, что Митя презирал ее за земной поклон!
She believed it herself. She had been firmly convinced, perhaps ever since that bow, that the simplehearted Mitya, who even then adored her, was laughing at her and despising her. Она сама верила в это, она была глубоко убеждена, с самого, может быть, этого поклона, что простодушный, обожавший ее еще тогда Митя смеется над ней и презирает ее.
She had loved him with an hysterical, "lacerated" love only from pride, from wounded pride, and that love was not like love, but more like revenge. И только из гордости она сама привязалась к нему тогда любовью, истерическою и надорванною, из уязвленной гордости, и эта любовь походила не на любовь, а на мщение.
Oh! perhaps that lacerated love would have grown into real love, perhaps Katya longed for nothing more than that, but Mitya's faithlessness had wounded her to the bottom of her heart, and her heart could not forgive him. О, может быть, эта надорванная любовь и выродилась бы в настоящую, может, Катя ничего и не желала, как этого, но Митя оскорбил ее изменой до глубины души, и душа не простила.
The moment of revenge had come upon her suddenly, and all that had been accumulating so long and so painfully in the offended woman's breast burst out all at once and unexpectedly. Минута же мщения слетела неожиданно, и все так долго и больно скоплявшееся в груди обиженной женщины разом, и опять-таки неожиданно, вырвалось наружу.
She betrayed Mitya, but she betrayed herself, too. Она предала Митю, но предала и себя!
And no sooner had she given full expression to her feelings than the tension of course was over and she was overwhelmed with shame. И, разумеется, только что успела высказаться, напряжение порвалось, и стыд подавил ее.
Hysterics began again: she fell on the floor, sobbing and screaming. Опять началась истерика, она упала, рыдая и выкрикивая.
She was carried out. Ее унесли.
At that moment Grushenka, with a wail, rushed towards Mitya before they had time to prevent her. В ту минуту, когда ее выносили, с воплем бросилась к Мите Г рушенька со своего места, так что ее и удержать не успели.
"Mitya," she wailed, "your serpent has destroyed you! - Митя! - завопила она, - погубила тебя твоя змея!
There, she has shown you what she is!" she shouted to the judges, shaking with anger. Вон она вам себя показала! - прокричала она, сотрясаясь от злобы, суду.
At a signal from the President they seized her and tried to remove her from the court. По мановению председателя ее схватили и стали выводить из залы.
She wouldn't allow it. She fought and struggled to get back to Mitya. Она не давалась, билась и рвалась назад к Мите.
Mitya uttered a cry and struggled to get to her. Митя завопил и тоже рванулся к ней.
He was overpowered. Им овладели.
Yes, I think the ladies who came to see the spectacle must have been satisfied- the show had been a varied one. Да, полагаю, что наши зрительницы дамы остались довольны: зрелище было богатое.
Then I remember the Moscow doctor appeared on the scene. Затем помню, как появился приезжий московский доктор.
I believe the President had previously sent the court usher to arrange for medical aid for Ivan. Кажется, председатель еще и прежде того посылал пристава, чтобы распорядиться оказать Ивану Федоровичу пособие.
The doctor announced to the court that the sick man was suffering from a dangerous attack of brain fever, and that he must be at once removed. Доктор доложил суду, что больной в опаснейшем припадке горячки и что следовало бы немедленно его увезти.
In answer to questions from the prosecutor and the counsel for the defence he said that the patient had come to him of his own accord the day before yesterday and that he had warned him that he had such an attack coming on, but he had not consented to be looked after. На вопросы прокурора и защитника подтвердил, что пациент сам приходил к нему третьего дня и что он предрек ему тогда же скорую горячку, но что лечиться он не захотел.
"He was certainly not in a normal state of mind: he told me himself that he saw visions when he was awake, that he met several persons in the street, who were dead, and that Satan visited him every evening," said the doctor, in conclusion. "Был же он положительно не в здравом состоянии ума, сам мне признавался, что наяву видит видения, встречает на улице разных лиц, которые уже померли, и что к нему каждый вечер ходит в гости сатана", - заключил доктор.
Having given his evidence, the celebrated doctor withdrew. Дав свое показание, знаменитый врач удалился.
The letter produced by Katerina Ivanovna was added to the material proofs. Представленное Катериной Ивановной письмо было присоединено к вещественным доказательствам.
After some deliberation, the judges decided to proceed with the trial and to enter both the unexpected pieces of evidence (given by Ivan and Katerina Ivanovna) on the protocol. По совещании суд постановил: продолжать судебное следствие, а оба неожиданные показания (Катерины Ивановны и Ивана Федоровича) занести в протокол.
But I will not detail the evidence of the other witnesses, who only repeated and confirmed what had been said before, though all with their characteristic peculiarities. Но уже не буду описывать дальнейшего судебного следствия. Да и показания остальных свидетелей были лишь повторением и подтверждением прежних, хотя все со своими характерными особенностями.
I repeat, all was brought together in the prosecutor's speech, which I shall quote immediately. Но повторяю, все сведется в одну точку в речи прокурора, к которой и перейду сейчас.
Everyone was excited, everyone was electrified by the late catastrophe, and all were awaiting the speeches for the prosecution and the defence with intense impatience. Все были в возбуждении, все были наэлектризованы последнею катастрофой и со жгучим нетерпением ждали поскорее лишь развязки, речей сторон и приговора.
Fetyukovitch was obviously shaken by Katerina Ivanovna's evidence. Фетюкович был видимо потрясен показаниями Катерины Ивановны.
But the prosecutor was triumphant. Зато торжествовал прокурор.
When all the evidence had been taken, the court was adjourned for almost an hour. Когда кончилось судебное следствие, был объявлен перерыв заседания, продолжавшийся почти час.
I believe it was just eight o'clock when the President returned to his seat and our prosecutor, Ippolit Kirillovitch, began his speech. Наконец председатель открыл судебные прения. Кажется, было ровно восемь часов вечера, когда наш прокурор, Ипполит Кириллович, начал свою обвинительную речь.
Chapter 6. VI
The Prosecutor's Speech. Речь прокурора.
Sketches of Character Характеристика
IPPOLIT KIRILLOVITCH began his speech, trembling with nervousness, with cold sweat on his forehead, feeling hot and cold all over by turns. Начал Ипполит Кириллович свою обвинительную речь, весь сотрясаясь нервною дрожью, с холодным, болезненным потом на лбу и висках, чувствуя озноб и жар во всем теле попеременно.
He described this himself afterwards. Он сам так потом рассказывал.
He regarded this speech as his chef-d'oeuvre, the chef-d'oeuvre of his whole life, as his swan-song. Он считал эту речь за свой chef d'oeuvre,[55 -шедевр, образцовое произведение (фр.).] за chef d'oeuvre всей своей жизни, за лебединую песнь свою.
He died, it is true, nine months later of rapid consumption, so that he had the right, as it turned out, to compare himself to a swan singing his last song. Правда, девять месяцев спустя он и помер от злой чахотки, так что действительно, как оказалось, имел бы право сравнить себя с лебедем, поющим свою последнюю песнь, если бы предчувствовал свой конец заранее.
He had put his whole heart and all the brain he had into that speech. And poor Ippolit Kirillovitch unexpectedly revealed that at least some feeling for the public welfare and "the eternal question" lay concealed in him. В эту речь он вложил все свое сердце и все сколько было у него ума и неожиданно доказал, что в нем таились и гражданское чувство, и "проклятые" вопросы, по крайней мере поскольку наш бедный Ипполит Кириллович мог их вместить в себе.
Where his speech really excelled was in its sincerity. He genuinely believed in the prisoner's guilt; he was accusing him not as an official duty only, and in calling for vengeance he quivered with a genuine passion "for the security of society." Главное, тем взяло его слово, что было искренно: он искренно верил в виновность подсудимого; не на заказ, не по должности только обвинял его и, взывая к "отмщению", действительно сотрясался желанием "спасти общество".
Even the ladies in thee audience, though they remained hostile to Ippolit Kirillovitch, admitted that he made an extraordinary impression on them. Даже дамская наша публика, в конце концов враждебная Ипполиту Кирилловичу, сознавалась, однако, в чрезвычайном вынесенном впечатлении.
He began in a breaking voice, but it soon gained strength and filled the court to the end of his speech. Начал он надтреснутым, срывающимся голосом, но потом очень скоро голос его окреп и зазвенел на всю залу, и так до конца речи.
But as soon as he had finished, he almost fainted. Но только что кончил ее, то чуть не упал в обморок.
"Gentlemen of the jury," began the prosecutor, "this case has made a stir throughout Russia. "Господа присяжные заседатели, - начал обвинитель, - настоящее дело прогремело по всей России.
But what is there to wonder at, what is there so peculiarly horrifying in it for us? Но чему бы, кажется, удивляться, чего так особенно ужасаться? Нам-то, нам-то особенно?
We are so accustomed to such crimes! Ведь мы такие привычные ко всему этому люди!
That's what's so horrible, that such dark deeds have ceased to horrify us. В том и ужас наш, что такие мрачные дела почти перестали для нас быть ужасными!
What ought to horrify us is that we are so accustomed to it, and not this or that isolated crime. Вот чему надо ужасаться, привычке нашей, а не единичному злодеянию того или другого индивидуума.
What are the causes of our indifference, our lukewarm attitude to such deeds, to such signs of the times, ominous of an unenviable future? Г де же причины нашего равнодушия, нашего чуть тепленького отношения к таким делам, к таким знамениям времени, пророчествующим нам незавидную будущность?
Is it our cynicism, is it the premature exhaustion of intellect and imagination in a society that is sinking into decay, in spite of its youth? В цинизме ли нашем, в раннем ли истощении ума и воображения столь молодого еще нашего общества, но столь безвременно одряхлевшего?
Is it that our moral principles are shattered to their foundations, or is it, perhaps, a complete lack of such principles among us? В расшатанных ли до основания нравственных началах наших или в том, наконец, что этих нравственных начал, может быть, у нас совсем даже и не имеется?
I cannot answer such questions; nevertheless they are disturbing, and every citizen not only must, but ought to be harassed by them. Не разрешаю эти вопросы, тем не менее они мучительны, и всякий гражданин не то что должен, а обязан страдать ими.
Our newborn and still timid press has done good service to the public already, for without it we should never have heard of the horrors of unbridled violence and moral degradation which are continually made known by the press, not merely to those who attend the new jury courts established in the present reign, but to everyone. Наша начинающаяся, робкая еще наша пресса оказала уже, однако, обществу некоторые услуги, ибо никогда бы мы без нее не узнали, сколько-нибудь в полноте, про те ужасы разнузданной воли и нравственного падения, которые беспрерывно передает она на своих страницах уже всем, не одним только посещающим залы нового гласного суда, дарованного нам в настоящее царствование.
And what do we read almost daily? И что же мы читаем почти повседневно?
Of things beside which the present case grows pale, and seems almost commonplace. О, про такие вещи поминутно, пред которыми даже теперешнее дело бледнеет и представляется почти чем-то уже обыкновенным.
But what is most important is that the majority of our national crimes of violence bear witness to a widespread evil, now so general among us that it is difficult to contend against it. Но важнее всего то, что множество наших русских, национальных наших уголовных дел, свидетельствуют именно о чем-то всеобщем, о какой-то общей беде, прижившейся с нами и с которой, как со всеобщим злом, уже трудно бороться.
"One day we see a brilliant young officer of high society, at the very outset of his career, in a cowardly underhand way, without a pang of conscience, murdering an official who had once been his benefactor, and the servant girl, to steal his own I O U and what ready money he could find on him; 'it will come in handy for my pleasures in the fashionable world and for my career in the future.' Вот там молодой блестящий офицер высшего общества, едва начинающий свою жизнь и карьеру, подло, в тиши, безо всякого угрызения совести, зарезывает мелкого чиновника, отчасти бывшего своего благодетеля, и служанку его, чтобы похитить свой долговой документ, а вместе и остальные денежки чиновника: "пригодятся-де для великосветских моих удовольствий и для карьеры моей впереди".
After murdering them, he puts pillows under the head of each of his victims; he goes away. Зарезав обоих, уходит, подложив обоим мертвецам под головы подушки.
Next, a young hero 'decorated for bravery' kills the mother of his chief and benefactor, like a highwayman, and to urge his companions to join him he asserts that 'she loves him like a son, and so will follow all his directions and take no precautions.' Там молодой герой, обвешанный крестами за храбрость, разбойнически умерщвляет на большой дороге мать своего вождя и благодетеля и, подговаривая своих товарищей, уверяет, что "она любит его как родного сына, и потому последует всем его советам и не примет предосторожностей".
Granted that he is a monster, yet I dare not say in these days that he is unique. Пусть это изверг, но я теперь, в наше время, не смею уже сказать, что это только единичный изверг.
Another man will not commit the murder, but will feel and think like him, and is as dishonourable in soul. Другой и не зарежет, но подумает и почувствует точно так же, как он, в душе своей бесчестен точно так же, как он.
In silence, alone with his conscience, he asks himself perhaps, 'What is honour, and isn't the condemnation of bloodshed a prejudice?' "Perhaps people will cry out against me that I am morbid, hysterical, that it is a monstrous slander, that I am exaggerating. В тиши, наедине со своею совестью, может быть, спрашивает себя: "Да что такое честь, и не предрассудок ли кровь?" Может быть, крикнут против меня и скажут, что я человек болезненный, истерический, клевещу чудовищно, брежу, преувеличиваю.
Let them say so- and heavens! I should be the first to rejoice if it were so! Пусть, пусть, - и Боже, как бы я был рад тому первый!
Oh, don't believe me, think of me as morbid, but remember my words; if only a tenth, if only a twentieth part of what I say is true- even so it's awful! О, не верьте мне, считайте меня за больного, но все-таки запомните слова мои: ведь если только хоть десятая, хоть двадцатая доля в словах моих правда, то ведь и тогда ужасно!
Look how our young people commit suicide, without asking themselves Hamlet's question what there is beyond, without a sign of such a question, as though all that relates to the soul and to what awaits us beyond the grave had long been erased in their minds and buried under the sands. Посмотрите, господа, посмотрите, как у нас застреливаются молодые люди: о, без малейших гамлетовских вопросов о том: "Что будет там?", без признаков этих вопросов, как будто эта статья о духе нашем и о всем, что ждет нас за гробом, давно похерена в их природе, похоронена и песком засыпана.
Look at our vice, at our profligates. Посмотрите, наконец, на наш разврат, на наших сладострастников.
Fyodor Pavlovitch, the luckless victim in the present case, was almost an innocent babe compared with many of them. Федор Павлович, несчастная жертва текущего процесса, есть пред иными из них почти невинный младенец.
And yet we all knew him, 'he lived among us!'... "Yes, one day perhaps the leading intellects of Russia and of Europe will study the psychology of Russian crime, for the subject is worth it. А ведь мы все его знали, "он между нами жил"... Да, психологией русского преступления займутся, может быть, когда-нибудь первенствующие умы, и наши и европейские, ибо тема стоит того.
But this study will come later, at leisure, when all the tragic topsy-turvydom of to-day is farther behind us, so that it's possible to examine it with more insight and more impartiality than I can do. Но это изучение произойдет когда-нибудь после, уже на досуге, и когда вся трагическая безалаберщина нашей настоящей минуты отойдет на более отдаленный план, так что ее уже можно будет рассмотреть и умнее, и беспристрастнее, чем, например, люди, как я, могут сделать.
Now we are either horrified or pretend to be horrified, though we really gloat over the spectacle, and love strong and eccentric sensations which tickle our cynical, pampered idleness. Or, like little children, we brush the dreadful ghosts away and hide our heads in the pillow so as to return to our sports and merriment as soon as they have vanished. Теперь же мы или ужасаемся, или притворяемся, что ужасаемся, сами, напротив, смакуем зрелище как любители ощущений сильных, эксцентрических, шевелящих нашу цинически-ленивую праздность, или, наконец, как малые дети, отмахиваем от себя руками страшные призраки и прячем голову в подушку, пока пройдет страшное видение, с тем чтобы потом тотчас же забыть его в веселии и играх.
But we must one day begin life in sober earnest, we must look at ourselves as a society; it's time we tried to grasp something of our social position, or at least to make a beginning in that direction. Но когда-нибудь надо же и нам начать нашу жизнь трезво и вдумчиво, надо же и нам бросить взгляд на себя как на общество, надо же и нам хоть что-нибудь в нашем общественном деле осмыслить или только хоть начать осмысление наше.
"A great writer* of the last epoch, comparing Russia to a swift troika galloping to an unknown goal, exclaims, Великий писатель предшествовавшей эпохи, в финале величайшего из произведений своих, олицетворяя всю Россию в виде скачущей к неведомой цели удалой русской тройки, восклицает:
'Oh, troika, birdlike troika, who invented thee!' and adds, in proud ecstasy, that all the peoples of the world stand aside respectfully to make way for the recklessly galloping troika to pass. "Ах, тройка, птица тройка, кто тебя выдумал!" - и в гордом восторге прибавляет, что пред скачущею сломя голову тройкой почтительно сторонятся все народы.
That may be, they may stand aside, respectfully or no, but in my poor opinion the great writer ended his book in this way either in an excess of childish and naive optimism, or simply in fear of the censorship of the day. Так, господа, это пусть, пусть сторонятся, почтительно или нет, но, на мой грешный взгляд, гениальный художник закончил так или в припадке младенчески невинного прекрасномыслия, или просто боясь тогдашней цензуры.
For if the troika were drawn by his heroes, Sobakevitch, Nozdryov, Tchitchikov, it could reach no rational goal, whoever might be driving it. Ибо если в его тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то кого бы ни посадить ямщиком, ни до чего путного на таких конях не доедешь!
And those were the heroes of an older generation, ours are worse specimens still...." * Gogol. А это только еще прежние кони, которым далеко до теперешних, у нас почище..."
At this point Ippolit Kirillovitch's speech was interrupted by applause. Здесь речь Ипполита Кирилловича была прервана рукоплесканиями.
The liberal significance of this simile was appreciated. Либерализм изображения русской тройки понравился.
The applause was, it's true, of brief duration, so that the President did not think it necessary to caution the public, and only looked severely in the direction of the offenders. Правда, сорвалось лишь два-три клака, так что председатель не нашел даже нужным обратиться к публике с угрозою "очистить залу" и лишь строго поглядел в сторону клакеров.
But Ippolit Kirillovitch was encouraged; he had never been applauded before! Но Ипполит Кириллович был ободрен: никогда-то ему до сих пор не аплодировали!
He had been all his life unable to get a hearing, and now he suddenly had an opportunity of securing the ear of all Russia. Человека столько лет не хотели слушать, и вдруг возможность на всю Россию высказаться!
"What, after all, is this Karamazov family, which has gained such an unenviable notoriety throughout Russia?" he continued. "В самом деле, - продолжал он, - что такое это семейство Карамазовых, заслужившее вдруг такую печальную известность по всей даже России?
"Perhaps I am exaggerating, but it seems to me that certain fundamental features of the educated class of to-day are reflected in this family picture- only, of course, in miniature, 'like the sun in a drop of water.' Может быть, я слишком преувеличиваю, но мне кажется, что в картине этой семейки как бы мелькают некоторые общие основные элементы нашего современного интеллигентного общества -о, не все элементы, да и мелькнуло лишь в микроскопическом виде, "как солнце в малой капле вод", но все же нечто отразилось, все же нечто сказалось.
Think of that unhappy, vicious, unbridled old man, who has met with such a melancholy end, the head of a family! Посмотрите на этого несчастного, разнузданного и развратного старика, этого "отца семейства", столь печально покончившего свое существование.
Beginning life of noble birth, but in a poor dependent position, through an unexpected marriage he came into a small fortune. A petty knave, a toady and buffoon, of fairly good, though undeveloped, intelligence, he was, above all, a moneylender, who grew bolder with growing prosperity. Родовой дворянин, начавший карьеру бедненьким приживальщиком, чрез нечаянную и неожиданную женитьбу схвативший в приданое небольшой капитальчик, вначале мелкий плут и льстивый шут, с зародышем умственных способностей, довольно, впрочем, неслабых, и прежде всего ростовщик. С годами, то есть с нарастанием капитальчика, он ободряется.
His abject and servile characteristics disappeared, his, malicious and sarcastic cynicism was all that remained. Приниженность и заискивание исчезают, остается лишь насмешливый и злой циник и сладострастник.
On the spiritual side he was undeveloped, while his vitality was excessive. Духовная сторона вся похерена, а жажда жизни чрезвычайная.
He saw nothing in life but sensual pleasure, and he brought his children up to be the same. Свелось на то, что, кроме сладострастных наслаждений, он ничего в жизни и не видит, так учит и детей своих.
He had no feelings for his duties as a father. Отеческих духовных каких-нибудь обязанностей -никаких.
He ridiculed those duties. He left his little children to the servants, and was glad to be rid of them, forgot about them completely. Он над ними смеется, он воспитывает своих маленьких детей на заднем дворе и рад, что их от него увозят. Забывает об них даже вовсе.
The old man's maxim was Apres moi le deluge.* He was an example of everything that is opposed to civic duty, of the most complete and malignant individualism. Все нравственные правила старика - après moi le déluge.[56 - после меня хоть потоп (фр.).] Все, что есть обратного понятию о гражданине, полнейшее, даже враждебное отъединение от общества:
'The world may burn for aught I care, so long as I am all right,' and he was all right; he was content, he was eager to go on living in the same way for another twenty or thirty years. "Гори хоть весь свет огнем, было бы одному мне хорошо". И ему хорошо, он вполне доволен, он жаждет прожить так еще двадцать - тридцать лет.
He swindled his own son and spent his money, his maternal inheritance, on trying to get his mistress from him. Он обсчитывает родного сына и на его же деньги, на наследство матери его, которые не хочет отдать ему, отбивает у него, у сына же своего, любовницу.
No, I don't intend to leave the prisoner's defence altogether to my talented colleague from Petersburg. Нет, я не хочу уступать защиту подсудимого высокоталантливому защитнику, прибывшему из Петербурга.
I will speak the truth myself, I can well understand what resentment he had heaped up in his son's heart against him. * After me, the deluge. Я и сам скажу правду, я и сам понимаю ту сумму негодования, которую он накопил в сердце своего сына.
"But enough, enough of that unhappy old man; he has paid the penalty. Но довольно, довольно об этом несчастном старике, он получил свою мзду.
Let us remember, however, that he was a father, and one of the typical fathers of to-day. Вспомним, однако, что это отец, и один из современных отцов.
Am I unjust, indeed, in saying that he is typical of many modern fathers? Обижу ли я общество, сказав, что это один даже из многих современных отцов?
Alas! many of them only differ in not openly professing such cynicism, for they are better educated, more cultured, but their philosophy is essentially the same as his. Увы, столь многие из современных отцов лишь не высказываются столь цинически, как этот, ибо лучше воспитаны, лучше образованны, а в сущности - почти такой же, как и он, философии.
Perhaps I am a pessimist, but you have agreed to forgive me. Но пусть я пессимист, пусть. Мы уж условились, что вы меня прощаете.
Let us agree beforehand, you need not believe me, but let me speak. Уговоримся заранее: вы мне не верьте, не верьте, я буду говорить, а вы не верьте.
Let me say what I have to say, and remember something of my words. Но все-таки дайте мне высказаться, все-таки кое-что из моих слов не забудьте.
"Now for the children of this father, this head of a family. One of them is the prisoner before us, all the rest of my speech will deal with him. Of the other two I will speak only cursorily. Но вот, однако, дети этого старика, этого отца семейства: один пред нами на скамье подсудимых, об нем вся речь впереди; про других скажу лишь вскользь.
"The elder is one of those modern young men of brilliant education and vigorous intellect, who has lost all faith in everything. He has denied and rejected much already, like his father. Из этих других, старший - есть один из современных молодых людей с блестящим образованием, с умом довольно сильным, уже ни во что, однако, не верующим, многое, слишком уже многое в жизни отвергшим и похерившим, точь-в-точь как и родитель его.
We have all heard him, he was a welcome guest in local society. Мы все его слышали, он в нашем обществе был принят дружелюбно.
He never concealed his opinions, quite the contrary in fact, which justifies me in speaking rather openly of him now, of course, not as an individual, but as a member of the Karamazov family. Мнений своих он не скрывал, даже напротив, совсем напротив, что и дает мне смелость говорить теперь о нем несколько откровенно, конечно не как о частном лице, а лишь как о члене семьи Карамазовых.
Another personage closely connected with the case died here by his own hand last night. I mean an afflicted idiot, formerly the servant, and possibly the illegitimate son, of Fyodor Pavlovitch, Smerdyakov. Здесь умер вчера, самоубийством, на краю города, один болезненный идиот, сильно привлеченный к настоящему делу, бывший слуга и, может быть, побочный сын Федора Павловича, Смердяков.
At the preliminary inquiry, he told me with hysterical tears how the young Ivan Karamazov had horrified him by his spiritual audacity. Он с истерическими слезами рассказывал мне на предварительном следствии, как этот молодой Карамазов, Иван Федорович, ужаснул его своим духовным безудержем.
'Everything in the world is lawful according to him, and nothing must be forbidden in the future- that is what he always taught me.' "Все, дескать, по-ихнему, позволено, что ни есть в мире, и ничего впредь не должно быть запрещено, - вот они чему меня все учили".
I believe that idiot was driven out of his mind by this theory, though, of course, the epileptic attacks from which he suffered, and this terrible catastrophe, have helped to unhinge his faculties. Кажется, идиот на этом тезисе, которому обучили его, и сошел с ума окончательно, хотя, конечно, повлияли на умственное расстройство его и падучая болезнь, и вся эта страшная, разразившаяся в их доме катастрофа.
But he dropped one very interesting observation, which would have done credit to a more intelligent observer, and that is, indeed, why I've mentioned it: Но у этого идиота промелькнуло одно весьма и весьма любопытное замечание, сделавшее бы честь и поумнее его наблюдателю, вот почему даже я об этом и заговорил:
'If there is one of the sons that is like Fyodor Pavlovitch in character, it is Ivan Fyodorovitch.' "Если есть, - сказал он мне, - который из сыновей более похожий на Федора Павловича по характеру, так это он, Иван Федорович!"
"With that remark I conclude my sketch of his character, feeling it indelicate to continue further. На этом замечании я прерываю начатую характеристику, не считая деликатным продолжать далее.
Oh, I don't want to draw any further conclusions and croak like a raven over the young man's future. О, я не хочу выводить дальнейших заключений и, как ворон, каркать молодой судьбе одну только гибель.
We've seen to-day in this court that there are still good impulses in his young heart, that family feeling has not been destroyed in him by lack of faith and cynicism, which have come to him rather by inheritance than by the exercise of independent thought. Мы видели еще сегодня здесь, в этой зале, что непосредственная сила правды еще живет в его молодом сердце, что еще чувства семейной привязанности не заглушены в нем безверием и нравственным цинизмом, приобретенным больше по наследству, чем истинным страданием мысли.
"Then the third son. Oh, he is a devout and modest youth, who does not share his elder brother's gloomy and destructive theory of life. He has sought to cling to the 'ideas of the people,' or to what goes by that name in some circles of our intellectual classes. Затем другой сын, - о, это еще юноша, благочестивый и смиренный, в противоположность мрачному растлевающему мировоззрению его брата, ищущий прилепиться, так сказать, к "народным началам", или к тому, что у нас называют этим мудреным словечком в иных теоретических углах мыслящей интеллигенции нашей.
He clung to the monastery, and was within an ace of becoming a monk. Он, видите ли, прилепился к монастырю; он чуть было сам не постригся в монахи.
He seems to me to have betrayed unconsciously, and so early, that timid despair which leads so many in our unhappy society, who dread cynicism and its corrupting influences, and mistakenly attribute all the mischief to European enlightenment, to return to their 'native soil,' as they say, to the bosom, so to speak, of their mother earth, like frightened children, yearning to fall asleep on the withered bosom of their decrepit mother, and to sleep there for ever, only to escape the horrors that terrify them. В нем, кажется мне, как бы бессознательно, и так рано, выразилось то робкое отчаяние, с которым столь многие теперь в нашем бедном обществе, убоясь цинизма и разврата его и ошибочно приписывая все зло европейскому просвещению, бросаются, как говорят они, к "родной почве", так сказать, в материнские объятия родной земли, как дети, напуганные призраками, и у иссохшей груди расслабленной матери жаждут хотя бы только спокойно заснуть и даже всю жизнь проспать, лишь бы не видеть их пугающих ужасов.
"For my part I wish the excellent and gifted young man every success; I trust that youthful idealism and impulse towards the ideas of the people may never degenerate, as often happens, on the moral side into gloomy mysticism, and on the political into blind chauvinism- two elements which are even a greater menace to Russia than the premature decay, due to misunderstanding and gratuitous adoption of European ideas, from which his elder brother is suffering." С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм - два качества, грозящие, может быть, еще большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший брат его".
Two or three people clapped their hands at the mention of chauvinism and mysticism. За шовинизм и мистицизм опять раздались было два-три клака.
Ippolit Kirillovitch had been, indeed, carried away by his own eloquence. All this had little to do with the case in hand, to say nothing of the fact of its being somewhat vague, but the sickly and consumptive man was overcome by the desire to express himself once in his life. И уж конечно, Ипполит Кириллович увлекся, да и все это мало подходило к настоящему делу, не говоря уже о том, что вышло довольно неясно, но уж слишком захотелось высказаться чахоточному и озлобленному человеку хоть раз в своей жизни.
People said afterwards that he was actuated by unworthy motives in his criticism of Ivan, because the latter had on one or two occasions got the better of him in argument, and Ippolit Kirillovitch, remembering it, tried now to take his revenge. У нас потом говорили, что в характеристике Ивана Федоровича он руководился чувством даже неделикатным, потому что тот раз или два публично осадил его в спорах, и Ипполит Кириллович, помня это, захотел теперь отомстить.
But I don't know whether it was true. Но не знаю, можно ли было так заключить.
All this was only introductory, however, and the speech passed to more direct consideration of the case. Во всяком случае, все это было только введением, затем речь пошла прямее и ближе к делу.
"But to return to the eldest son," Ippolit Kirillovitch went on. "He is the prisoner before us. "Но вот третий сын отца современного семейства, - продолжал Ипполит Кириллович, - он на скамье подсудимых, он перед нами.
We have his life and his actions, too, before us; the fatal day has come and all has been brought to the surface. Перед нами и его подвиги, его жизнь и дела его: пришел срок, и все развернулось, все обнаружилось.
While his brothers seem to stand for 'Europeanism' and 'the principles of the people,' he seems to represent Russia as she is. Oh, not all Russia, not all! God preserve us, if it were! В противоположность "европеизму" и "народным началам" братьев своих, он как бы изображает собою Россию непосредственную - о, не всю, не всю, и Боже сохрани, если бы всю!
Yet, here we have her, our mother Russia, the very scent and sound of her. И, однако же, тут она, наша Россеюшка, пахнет ею, слышится она, матушка.
Oh, he is spontaneous, he is a marvellous mingling of good and evil, he is a lover of culture and Schiller, yet he brawls in taverns and plucks out the beards of his boon companions. О, мы непосредственны, мы зло и добро в удивительнейшем смешении, мы любители просвещения и Шиллера и в то же время мы бушуем по трактирам и вырываем у пьянчужек, собутыльников наших, бороденки.
Oh, he, too, can be good and noble, but only when all goes well with him. О, и мы бываем хороши и прекрасны, но только тогда, когда нам самим хорошо и прекрасно.
What is more, he can be carried off his feet, positively carried off his feet by noble ideals, but only if they come of themselves, if they fall from heaven for him, if they need not be paid for. Напротив, мы даже обуреваемы - именно обуреваемы - благороднейшими идеалами, но только с тем условием, чтоб они достигались сами собою, упадали бы к нам на стол с неба и, главное, чтобы даром, даром, чтобы за них ничего не платить.
He dislikes paying for anything, but is very fond of receiving, and that's so with him in everything. Платить мы ужасно не любим, зато получать очень любим, и это во всем.
Oh, give him every possible good in life (he couldn't be content with less), and put no obstacle in his way, and he will show that he, too, can be noble. О, дайте, дайте нам всевозможные блага жизни (именно всевозможные, дешевле не помиримся) и особенно не препятствуйте нашему нраву ни в чем, и тогда и мы докажем, что можем быть хороши и прекрасны.
He is not greedy, no, but he must have money, a great deal of money, and you will see how generously, with what scorn of filthy lucre, he will fling it all away in the reckless dissipation of one night. Мы не жадны, нет, но, однако же, подавайте нам денег, больше, больше, как можно больше денег, и вы увидите, как великодушно, с каким презрением к презренному металлу мы разбросаем их в одну ночь в безудержном кутеже.
But if he has not money, he will show what he is ready to do to get it when he is in great need of it. А не дадут нам денег, так мы покажем, как мы их сумеем достать, когда нам очень того захочется.
But all this later, let us take events in their chronological order. Но об этом после, будем следить по порядку.
"First, we have before us a poor abandoned child, running about the back-yard 'without boots on his feet,' as our worthy and esteemed fellow citizen, of foreign origin, alas! expressed it just now. Прежде всего пред нами бедный заброшенный мальчик, "на заднем дворе без сапожек", как выразился давеча наш почтенный и уважаемый согражданин, увы, происхождения иностранного!
I repeat it again, I yield to no one the defence of the criminal. Еще раз повторю - никому не уступлю защиту подсудимого!
I am here to accuse him, but to defend him also. Я обвинитель, я и защитник.
Yes, I, too, am human; I, too, can weigh the influence of home and childhood on the character. Да-с, и мы люди, и мы человеки, и мы сумеем взвесить то, как могут повлиять на характер первые впечатления детства и родного гнездышка.
But the boy grows up and becomes an officer; for a duel and other reckless conduct he is exiled to one of the remote frontier towns of Russia. Но вот мальчик уже юноша, уже молодой человек, офицер; за буйные поступки и за вызов на поединок ссылают его в один из отдаленных пограничных городков нашей благодатной России.
There he led a wild life as an officer. Там он служит, там и кутит, и конечно -большому кораблю большое и плавание.
And, of course, he needed money, money before all things, and so after prolonged disputes he came to a settlement with his father, and the last six thousand was sent him. Нам надо средств-с, средств прежде всего, и вот, после долгих споров, порешено у него с отцом на последних шести тысячах рублях, и их ему высылают.
A letter is in existence in which he practically gives up his claim to the rest and settles his conflict with his father over the inheritance on the payment of this six thousand. Заметьте, он выдал документ, и существует письмо его, в котором он от остального почти отрекается и этими шестью тысячами препирание с отцом по наследству оканчивает.
"Then came his meeting with a young girl of lofty character and brilliant education. Тут происходит его встреча с молодою, высокого характера и развития девушкой.
Oh, I do not venture to repeat the details; you have only just heard them. Honour, self-sacrifice were shown there, and I will be silent. О, я не смею повторять подробностей, вы их только что слышали: тут честь, тут самоотвержение, и я умолкаю.
The figure of the young officer, frivolous and profligate, doing homage to true nobility and a lofty ideal, was shown in a very sympathetic light before us. Образ молодого человека, легкомысленного и развратного, но склонившегося пред истинным благородством, пред высшею идеей, мелькнул перед нами чрезвычайно симпатично.
But the other side of the medal was unexpectedly turned to us immediately after in this very court. Но вдруг после того, в этой же самой зале суда последовала совсем неожиданно и оборотная сторона медали.
Again I will not venture to conjecture why it happened so, but there were causes. Опять-таки не смею пускаться в догадки и удержусь анализировать - почему так последовало. Но, однако, были же причины -почему так последовало.
The same lady, bathed in tears of long-concealed indignation, alleged that he, he of all men, had despised her for her action, which, though incautious, reckless perhaps, was still dictated by lofty and generous motives. Эта же самая особа, вся в слезах негодования, долго таившегося, объявляет нам, что он же, он же первый и презирал ее за ее неосторожный, безудержный, может быть, порыв, но все же возвышенный, все же великодушный.
He, he, the girl's betrothed, looked at her with that smile of mockery, which was more insufferable from him than from anyone. У него же, у жениха этой девушки, и промелькнула прежде всех та насмешливая улыбка, которую она лишь от него одного не могла снести.
And knowing that he had already deceived her (he had deceived her, believing that she was bound to endure everything from him, even treachery), she intentionally offered him three thousand roubles, and clearly, too clearly, let him understand that she was offering him money to deceive her. 'Well, will you take it or not, are you so lost to shame?' was the dumb question in her scrutinising eyes. Зная, что он уже изменил ей (изменил в убеждении, что она уже все должна вперед сносить от него, даже измену его), зная это, она нарочно предлагает ему три тысячи рублей и ясно, слишком ясно дает ему при этом понять, что предлагает ему деньги на измену ей же: "Что ж, примешь или нет, будешь ли столь циничен", -говорит она ему молча своим судящим и испытующим взглядом.
He looked at her, saw clearly what was in her mind (he's admitted here before you that he understood it all), appropriated that three thousand unconditionally, and squandered it in two days with the new object of his affections. Он глядит на нее, понимает ее мысли совершенно (он ведь сам сознался здесь при вас, что он все понимал) и безусловно присвояет себе эти три тысячи и прокучивает их в два дня с своею новою возлюбленной!
"What are we to believe then? Чему же верить?
The first legend of the young officer sacrificing his last farthing in a noble impulse of generosity and doing reverence to virtue, or this other revolting picture? Первой ли легенде - порыву ли высокого благородства, отдающего последние средства для жизни и преклоняющегося пред добродетелью, или оборотной стороне медали, столь отвратительной?
As a rule, between two extremes one has to find the mean, but in the present case this is not true. Обыкновенно в жизни бывает так, что при двух противоположностях правду надо искать посередине; в настоящем случае это буквально не так.
The probability is that in the first case he was genuinely noble, and in the second as genuinely base. Вероятнее всего, что в первом случае он был искренно благороден, а во втором случае так же искренно низок.
And why? Почему?
Because he was of the broad Karamazov character-that's just what I am leading up to- capable of combining the most incongruous contradictions, and capable of the greatest heights and of the greatest depths. А вот именно потому, что мы натуры широкие, карамазовские, - я ведь к тому и веду, - способные вмещать всевозможные противоположности и разом созерцать обе бездны, бездну над нами, бездну высших идеалов, и бездну под нами, бездну самого низшего и зловонного падения.
Remember the brilliant remark made by a young observer who has seen the Karamazov family at close quarters- Mr. Rakitin: 'The sense of their own degradation is as essential to those reckless, unbridled natures as the sense of their lofty generosity.' And that's true, they need continually this unnatural mixture. Вспомните блестящую мысль, высказанную давеча молодым наблюдателем, глубоко и близко созерцавшим всю семью Карамазовых, господином Ракитиным: "Ощущение низости падения так же необходимо этим разнузданным, безудержным натурам, как и ощущение высшего благородства", - и это правда: именно им нужна эта неестественная смесь постоянно и беспрерывно.
Two extremes at the same moment, or they are miserable and dissatisfied and their existence is incomplete. Две бездны, две бездны, господа, в один и тот же момент - без того мы несчастны и неудовлетворены, существование наше неполно.
They are wide, wide as mother Russia; they include everything and put up with everything. Мы широки, широки, как вся наша матушка Россия, мы все вместим и со всем уживемся!
"By the way, gentlemen of the jury, we've just touched upon that three thousand roubles, and I will venture to anticipate things a little. Кстати, господа присяжные заседатели, мы коснулись теперь этих трех тысяч рублей, и я позволю себе несколько забежать вперед.
Can you conceive that a man like that, on receiving that sum and in such a way, at the price of such shame, such disgrace, such utter degradation, could have been capable that very day of setting apart half that sum, that very day, and sewing it up in a little bag, and would have had the firmness of character to carry it about with him for a whole month afterwards, in spite of every temptation and his extreme need of it! Вообразите только, что он, этот характер, получив тогда эти деньги, да еще таким образом, чрез такой стыд, чрез такой позор, чрез последней степени унижение, - вообразите только, что он в тот же день возмог будто бы отделить из них половину, зашить в ладонку и целый месяц потом иметь твердость носить их у себя на шее, несмотря на все соблазны и чрезвычайные нужды!
Neither in drunken debauchery in taverns, nor when he was flying into the country, trying to get from God knows whom, the money so essential to him to remove the object of his affections from being tempted by his father, did he bring himself to touch that little bag! Ни в пьяном кутеже по трактирам, ни тогда, когда ему пришлось лететь из города доставать бог знает у кого деньги, необходимейшие ему, чтоб увезть свою возлюбленную от соблазнов соперника, отца своего, - он не осмеливается притронуться к этой ладонке.
Why, if only to avoid abandoning his mistress to the rival of whom he was so jealous, he would have been certain to have opened that bag and to have stayed at home to keep watch over her, and to await the moment when she would say to him at last 'I am yours,' and to fly with her far from their fatal surroundings. Да хоть именно для того только, чтобы не оставлять свою возлюбленную на соблазны старика, к которому он так ревновал, он должен бы был распечатать свою ладонку и остаться дома неотступным сторожем своей возлюбленной, ожидая той минуты, когда она скажет ему наконец: "Я твоя", чтоб лететь с нею куда-нибудь подальше из теперешней роковой обстановки.
"But no, he did not touch his talisman, and what is the reason he gives for it? Но нет, он не касается своего талисмана, и под каким же предлогом?
The chief reason, as I have just said, was that when she would say' I am yours, take me where you will,' he might have the wherewithal to take her. Первоначальный предлог, мы сказали, был именно тот, что когда ему скажут: "Я твоя, вези меня куда хочешь", то было бы на что увезти.
But that first reason, in the prisoner's own words, was of little weight beside the second. Но этот первый предлог, по собственным словам подсудимого, побледнел перед вторым.
While I have that money on me, he said, I am a scoundrel, not a thief, for I can always go to my insulted betrothed, and, laying down half the sum I have fraudulently appropriated, I can always say to her, 'You see, I've squandered half your money, and shown I am a weak and immoral man, and, if you like, a scoundrel' (I use the prisoner's own expressions), 'but though I am a scoundrel, I am not a thief, for if I had been a thief, I shouldn't have brought you back this half of the money, but should have taken it as I did the other half!' Поколь, дескать, я ношу на себе эти деньги - "я подлец, но не вор", ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: "Видишь, я прокутил половину твоих денег и доказал тем, что я слабый и безнравственный человек и, если хочешь, подлец (я выражаюсь языком самого подсудимого), но хоть и подлец, а не вор, ибо если бы был вором, то не принес бы тебе этой половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую половину".
A marvellous explanation! Удивительное объяснение факта!
This frantic, but weak man, who could not resist the temptation of accepting the three thousand roubles at the price of such disgrace, this very man suddenly develops the most stoical firmness, and carries about a thousand roubles without daring to touch it. Этот самый бешеный, но слабый человек, не могший отказаться от соблазна принять три тысячи рублей при таком позоре, - этот самый человек ощущает вдруг в себе такую стоическую твердость и носит на своей шее тысячи рублей, не смея до них дотронуться!
Does that fit in at all with the character we have analysed? Сообразно ли это хоть сколько-нибудь с разбираемым нами характером?
No, and I venture to tell you how the real Dmitri Karamazov would have behaved in such circumstances, if he really had brought himself to put away the money. Нет, и я позволю себе вам рассказать, как бы поступил в таком случае настоящий Дмитрий Карамазов, если бы даже и в самом деле решился зашить свои деньги в ладонку.
"At the first temptation- for instance, to entertain the woman with whom he had already squandered half the money- he would have unpicked his little bag and have taken out some hundred roubles, for why should he have taken back precisely half the money, that is, fifteen hundred roubles? Why not fourteen hundred? He could just as well have said then that he was not a thief, because he brought back fourteen hundred roubles. При первом же соблазне - ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, -он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей - ведь все то же выйдет: "подлец, дескать, а не вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а вор бы все взял и ничего не принес".
Then another time he would have unpicked it again and taken out another hundred, and then a third, and then a fourth, and before the end of the month he would have taken the last note but one, feeling that if he took back only a hundred it would answer the purpose, for a thief would have stolen it all. Затем еще через несколько времени опять расшил бы ладонку и опять вынул уже вторую сотню, затем третью, затем четвертую, и не далее как к концу месяца вынул бы наконец предпоследнюю сотню: дескать, и одну сотню принесу назад, все то же ведь выйдет: "подлец, а не вор. Двадцать девять сотен прокутил, а все же одну возвратил, вор бы и ту не возвратил".
And then he would have looked at this last note, and have said to himself, 'It's really not worth while to give back one hundred; let's spend that, too!' That's how the real Dmitri Karamazov, as we know him, would have behaved. И, наконец, уже прокутив эту предпоследнюю сотню, посмотрел бы на последнюю и сказал бы себе: "А ведь и впрямь не стоит относить одну сотню - давай и ту прокучу!" Вот как бы поступил настоящий Дмитрий Карамазов, какого мы знаем!
One cannot imagine anything more incongruous with the actual fact than this legend of the little bag. Легенда же об ладонке - это такое противоречие с действительностью, какого более и представить нельзя.
Nothing could be more inconceivable. Можно предположить все, а не это.
But we shall return to that later." Но мы к этому еще вернемся".
After touching upon what had come out in the proceedings concerning the financial relations of father and son, and arguing again and again that it was utterly impossible, from the facts known, to determine which was in the wrong, Ippolit Kirillovitch passed to the evidence of the medical experts in reference to Mitya's fixed idea about the three thousand owing him. Обозначив в порядке все, что известно было судебному следствию об имущественных спорах и семейных отношениях отца с сыном, и еще, и еще раз выведя заключение, что, по известным данным, нет ни малейшей возможности определить в этом вопросе о дележе наследства, кто кого обсчитал или кто на кого насчитал, Ипполит Кириллович по поводу этих трех тысяч рублей, засевших в уме Мити как неподвижная идея, упомянул об медицинской экспертизе.
Chapter 7. VII
An Historical Survey Обзор исторический
"THE medical experts have striven to convince us that the prisoner is out of his mind and, in fact, a maniac. "Экспертиза медиков стремилась доказать нам, что подсудимый не в своем уме и маньяк.
I maintain that he is in his right mind, and that if he had not been, he would have behaved more cleverly. Я утверждаю, что он именно в своем уме, но что это-то и всего хуже: был бы не в своем, то оказался бы, может быть, гораздо умнее.
As for his being a maniac, that I would agree with, but only in one point, that is, his fixed idea about the three thousand. Что же до того, что он маньяк, то с этим я бы и согласился, но именно в одном только пункте - в том самом, на который и экспертиза указывала, именно во взгляде подсудимого на эти три тысячи, будто бы недоплаченные ему отцом.
Yet I think one might find a much simpler cause than his tendency to insanity. Тем не менее, может быть, можно найти несравненно ближайшую точку зрения, чтоб объяснить это всегдашнее исступление подсудимого по поводу этих денег, чем наклонность его к помешательству.
For my part I agree thoroughly with the young doctor who maintained that the prisoner's mental faculties have always been normal, and that he has only been irritable and exasperated. С своей стороны, я вполне согласен с мнением молодого врача, находившего, что подсудимый пользуется и пользовался полными и нормальными умственными способностями, а был лишь раздражен и озлоблен.
The object of the prisoner's continual and violent anger was not the sum itself; there was a special motive at the bottom of it. Вот в этом и дело: не в трех тысячах, не в сумме собственно заключался предмет постоянного и исступленного озлобления подсудимого, а в том, что была тут особая причина, возбуждавшая его гнев.
That motive is jealousy!" Причина эта - ревность!"
Here Ippolit Kirillovitch described at length the prisoner's fatal passion for Grushenka. Здесь Ипполит Кириллович пространно развернул всю картину роковой страсти подсудимого к Грушеньке.
He began from the moment when the prisoner went to the "young person's" lodgings "to beat her"- "I use his own expression," the prosecutor explained- "but instead of beating her, he remained there, at her feet. That was the beginning of the passion. Начал он с самого того момента, когда подсудимый отправился к "молодой особе", чтоб "избить ее", выражаясь его собственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, "но вместо того, чтоб избить, остался у ног ее - вот начало этой любви.
At the same time the prisoner's father was captivated by the same young person- a strange and fatal coincidence, for they both lost their hearts to her simultaneously, though both had known her before. And she inspired in both of them the most violent, characteristically Karamazov passion. В то же время бросает взгляд на ту же особу и старик, отец подсудимого, - совпадение удивительное и роковое, ибо оба сердца зажглись вдруг, в одно время, хотя прежде и тот и другой знали же и встречали эту особу, - и зажглись эти оба сердца самою безудержною, самою карамазовскою страстью.
We have her own confession: 'I was laughing at both of them.' Тут мы имеем ее собственное признание: "Я, -говорит она, - смеялась над тем и другим".
Yes, the sudden desire to make a jest of them came over her, and she conquered both of them at once. Да, ей захотелось вдруг посмеяться над тем и другим; прежде не хотелось, а тут вдруг влетело ей в ум это намерение, - и кончилось тем, что оба пали перед ней побежденные.
The old man, who worshipped money, at once set aside three thousand roubles as a reward for one visit from her, but soon after that, he would have been happy to lay his property and his name at her feet, if only she would become his lawful wife. Старик, поклонявшийся деньгам, как Богу, тотчас же приготовил три тысячи рублей лишь за то только, чтоб она посетила его обитель, но вскоре доведен был и до того, что за счастье почел бы положить к ногам ее свое имя и все свое состояние, лишь бы согласилась стать законною супругой его.
We have good evidence of this. На это мы имеем свидетельства твердые.
As for the prisoner, the tragedy of his fate is evident; it is before us. Что же до подсудимого, то трагедия его очевидна, она пред нами.
But such was the young person's 'game.' Но такова была "игра" молодой особы.
The enchantress gave the unhappy young man no hope until the last moment, when he knelt before her, stretching out hands that were already stained with the blood of his father and rival. It was in that position that he was arrested. 'Send me to Siberia with him, I have brought him to this, I am most to blame,' the woman herself cried, in genuine remorse at the moment of his arrest. Несчастному молодому человеку обольстительница не подавала даже и надежды, ибо надежда, настоящая надежда, была ему подана лишь только в самый последний момент, когда он, стоя перед своею мучительницей на коленях, простирал к ней уже обагренные кровью своего отца и соперника руки: в этом именно положении он и был арестован. "Меня, меня вместе с ним в каторгу пошлите, я его до того довела, я больше всех виновата!" - восклицала эта женщина сама, уже в искреннем раскаянии, в минуту его ареста.
"The talented young man, to whom I have referred already, Mr. Rakitin, characterised this heroine in brief and impressive terms: 'She was disillusioned early in life, deceived and ruined by a betrothed, who seduced and abandoned her. She was left in poverty, cursed by her respectable family and taken under the protection of a wealthy old man, whom she still, however, considers as her benefactor. Талантливый молодой человек, взявший на себя описать настоящее дело, - все тот же господин Ракитин, о котором я уже упоминал, - в нескольких сжатых и характерных фразах определяет характер этой героини: "Раннее разочарование, ранний обман и падение, измена обольстителя-жениха, ее бросившего, затем бедность, проклятие честной семьи и, наконец, покровительство одного богатого старика, которого она, впрочем, сама считает и теперь своим благодетелем.
There was perhaps much that was good in her young heart, but it was embittered too early. В молодом сердце, может быть заключавшем в себе много хорошего, затаился гнев еще слишком с ранней поры.
She became prudent and saved money. Образовался характер расчетливый, копящий капитал.
She grew sarcastic and resentful against society.' Образовалась насмешливость и мстительность обществу".
After this sketch of her character it may well be understood that she might laugh at both of them simply from mischief, from malice. После этой характеристики понятно, что она могла смеяться над тем и другим единственно для игры, для злобной игры.
"After a month of hopeless love and moral degradation, during which he betrayed his betrothed and appropriated money entrusted to his honour, the prisoner was driven almost to frenzy, almost to madness by continual jealousy- and of whom? His father! И вот в этот месяц безнадежной любви, нравственных падений, измены своей невесте, присвоения чужих денег, вверенных его чести, -подсудимый, кроме того, доходит почти до исступления, до бешенства, от беспрерывной ревности, и к кому же, к своему отцу!
And the worst of it was that the crazy old man was alluring and enticing the object of his affection by means of that very three thousand roubles, which the son looked upon as his own property, part of his inheritance from his mother, of which his father was cheating him. И главное, безумный старик сманивает и прельщает предмет его страсти - этими же самыми тремя тысячами, которые сын его считает своими родовыми, наследством матери, в которых укоряет отца.
Yes, I admit it was hard to bear! Да, я согласен, это было тяжело перенести!
It might well drive a man to madness. Тут могла явиться даже и мания.
It was not the money, but the fact that this money was used with such revolting cynicism to ruin his happiness!" Не в деньгах было дело, а в том, что этими же деньгами с таким омерзительным цинизмом разбивалось счастье его!"
Then the prosecutor went on to describe how the idea of murdering his father had entered the prisoner's head, and illustrated his theory with facts. Затем Ипполит Кириллович перешел к тому, как постепенно зарождалась в подсудимом мысль отцеубийства, и проследил ее по фактам.
"At first he only talked about it in taverns- he was talking about it all that month. "Сначала мы только кричим по трактирам - весь этот месяц кричим.
Ah, he likes being always surrounded with company, and he likes to tell his companions everything, even his most diabolical and dangerous ideas; he likes to share every thought with others, and expects, for some reason, that those he confides in will meet him with perfect sympathy, enter into all his troubles and anxieties, take his part and not oppose him in anything. О, мы любим жить на людях и тотчас же сообщать этим людям все, даже самые инфернальные и опасные наши идеи, мы любим делиться с людьми и, неизвестно почему, тут же, сейчас же и требуем, чтоб эти люди тотчас же отвечали нам полнейшею симпатией, входили во все наши заботы и тревоги, нам поддакивали и нраву нашему не препятствовали.
If not, he flies into a rage and smashes up everything in the tavern. (Then followed the anecdote about Captain Snegiryov.) Those who heard the prisoner began to think at last that he might mean more than threats, and that such a frenzy might turn threats into actions." Here the prosecutor described the meeting of the family at the monastery, the conversations with Alyosha, and the horrible scene of violence when the prisoner had rushed into his father's house just after dinner. "I cannot positively assert," the prosecutor continued, "that the prisoner fully intended to murder his father before that incident. Не то мы озлимся и разнесем весь трактир. (Следовал анекдот о штабс-капитане Снегиреве.) Видевшие и слышавшие подсудимого в этот месяц почувствовали наконец, что тут уже могут быть не одни крики и угрозы отцу, но что при таком исступлении угрозы, пожалуй, перейдут и в дело. (Тут прокурор описал семейную встречу в монастыре, разговоры с Алешей и безобразную сцену насилия в доме отца, когда подсудимый ворвался к нему после обеда.) Не думаю настойчиво утверждать, - продолжал Ипполит Кириллович, - что до этой сцены подсудимый уже обдуманно и преднамеренно положил покончить с отцом своим убийством его.
Yet the idea had several times presented itself to him, and he had deliberated on it- for that we have facts, witnesses, and his own words. Тем не менее идея эта уже несколько раз предстояла ему, и он обдуманно созерцал ее - на это мы имеем факты, свидетелей и собственное сознание его.
I confess, gentlemen of the jury," he added, "that till to-day I have been uncertain whether to attribute to the prisoner conscious premeditation. Признаюсь, господа присяжные заседатели, -присовокупил Ипполит Кириллович, - я даже до сегодня колебался оставить за подсудимым полное и сознательное преднамерение напрашивавшегося к нему преступления.
I was firmly convinced that he had pictured the fatal moment beforehand, but had only pictured it, contemplating it as a possibility. He had not definitely considered when and how he might commit the crime. Я твердо был убежден, что душа его уже многократно созерцала роковой момент впереди, но лишь созерцала, представляла его себе лишь в возможности, но еще не определяла ни срока исполнения, ни обстоятельств.
"But I was only uncertain till to-day, till that fatal document was presented to the court just now. Но я колебался лишь до сегодня, до этого рокового документа, представленного сегодня суду госпожою Верховцевой.
You yourselves heard that young lady's exclamation, 'It is the plan, the programme of the murder!' That is how she defined that miserable, drunken letter of the unhappy prisoner. Вы сами слышали, господа, ее восклицание: "Это план, это программа убийства!" - вот как определяла она несчастное "пьяное" письмо несчастного подсудимого.
And, in fact, from that letter we see that the whole fact of the murder was premeditated. И действительно, за письмом этим все значение программы и преднамерения.
It was written two days before, and so we know now for a fact that, forty-eight hours before the perpetration of his terrible design, the prisoner swore that, if he could not get money next day, he would murder his father in order to take the envelope with the notes from under his pillow, as soon as Ivan had left. Оно написано за двое суток до преступления, и, таким образом, нам твердо теперь известно, что за двое суток до исполнения своего страшного замысла подсудимый с клятвою объявлял, что если не достанет завтра денег, то убьет отца, с тем чтобы взять у него деньги из-под подушки "в пакете с красною ленточкой, только бы уехал Иван".
'As soon as Ivan had gone away'- you hear that; so he had thought everything out, weighing every circumstance, and he carried it all out just as he had written it. Слышите: "только бы уехал Иван", - тут, стало быть, уже все обдумано, обстоятельства взвешены - и что же: все потом и исполнено как по писаному!
The proof of premeditation is conclusive; the crime must have been committed for the sake of the money, that is stated clearly, that is written and signed. Преднамеренность и обдуманность несомненны, преступление должно было совершиться с целью грабежа, это прямо объявлено, это написано и подписано.
The prisoner does not deny his signature. Подсудимый от своей подписи не отрицается.
"I shall be told he was drunk when he wrote it. Скажут: это писал пьяный.
But that does not diminish the value of the letter, quite the contrary; he wrote when drunk what he had planned when sober. Но это ничего не уменьшает и тем важнее: в пьяном виде написал то, что задумал в трезвом.
Had he not planned it when sober, he would not have written it when drunk. Не было бы задумано в трезвом, не написалось бы в пьяном.
I shall be asked: Then why did he talk about it in taverns? Скажут, пожалуй: к чему он кричал о своем намерении по трактирам?
A man who premeditates such a crime is silent and keeps it to himself. Кто на такое дело решается преднамеренно, тот молчит и таит про себя.
Yes, but he talked about it before he had formed a plan, when he had only the desire, only the impulse to it. Правда, но кричал он тогда, когда еще не было планов и преднамерения, а лишь стояло одно желание, созревало лишь стремление.
Afterwards he talked less about it. Потом он об этом уже меньше кричит.
On the evening he wrote that letter at the Metropolis tavern, contrary to his custom he was silent, though he had been drinking. He did not play billiards, he sat in a corner, talked to no one. He did indeed turn a shopman out of his seat, but that was done almost unconsciously, because he could never enter a tavern without making a disturbance. В тот вечер, когда было написано это письмо, напившись в трактире "Столичный город", он, против обыкновения, был молчалив, не играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с кем не говорил и лишь согнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почти бессознательно, по привычке к ссоре, без которой, войдя в трактир, он уже не мог обойтись.
It is true that after he had taken the final decision, he must have felt apprehensive that he had talked too much about his design beforehand, and that this might lead to his arrest and prosecution afterwards. Правда, вместе с окончательным решением подсудимому должно же было прийти в голову опасение, что он слишком много накричал по городу предварительно и что это может весьма послужить к его уличению и его обвинению, когда он исполнит задуманное.
But there was nothing for it; he could not take his words back, but his luck had served him before, it would serve him again. Но уж что же делать, факт огласки был совершен, его не воротишь, и, наконец, вывозила же прежде кривая, вывезет и теперь.
He believed in his star, you know! Мы на звезду свою надеялись, господа!
I must confess, too, that he did a great deal to avoid the fatal catastrophe. Я должен к тому же признаться, что он много сделал, чтоб обойти роковую минуту, что он употребил весьма много усилий, чтоб избежать кровавого исхода.
'To-morrow I shall try and borrow the money from everyone,' as he writes in his peculiar language,' and if they won't give it to me, there will be bloodshed.'" "Буду завтра просить три тысячи у всех людей, -как пишет он своим своеобразным языком, - а не дадут люди, то прольется кровь". Опять-таки в пьяном виде написано и опять-таки в трезвом виде как по писаному исполнено!"
Here Ippolit Kirillovitch passed to a detailed description of all Mitya's efforts to borrow the money. Тут Ипполит Кириллович приступил к подробному описанию всех стараний Мити добыть себе деньги, чтоб избежать преступления.
He described his visit to Samsonov, his journey to Lyagavy. Он описал его похождения у Самсонова, путешествие к Лягавому - все по документам.
"Harassed, jeered at, hungry, after selling his watch to pay for the journey (though he tells us he had fifteen hundred roubles on him- a likely story), tortured by jealousy at having left the object of his affections in the town, suspecting that she would go to Fyodor Pavlovitch in his absense, he returned at last to the town, to find, to his joy, that she had not been near his father. "Измученный, осмеянный, голодный, продавший часы на это путешествие (имея, однако, на себе полторы тысячи рублей - и будто, о, будто!), мучаясь ревностью по оставленному в городе предмету любви, подозревая, что она без него уйдет к Федору Павловичу, он возвращается наконец в город. Слава Богу! Она у Федора Павловича не была.
He accompanied her himself to her protector. (Strange to say, he doesn't seem to have been jealous of Samsonov, which is psychologically interesting.) Then he hastens back to his ambush in the back gardens, and then learns that Smerdyakov is in a fit, that the other servant is ill- the coast is clear and he knows the 'signals'- what a temptation! Он же сам ее и провожает к ее покровителю Самсонову. (Странное дело, к Самсонову мы не ревнивы, и это весьма характерная психологическая особенность в этом деле!) Затем стремится на наблюдательный пост "на задах" и там - и там узнает, что Смердяков в падучей, что другой слуга болен, - поле чисто, а "знаки" в руках его - какой соблазн!
Still he resists it; he goes off to a lady who has for some time been residing in the town, and who is highly esteemed among us, Madame Hohlakov. Тем не менее он все-таки сопротивляется; он идет к высокоуважаемой всеми нами временной здешней жительнице госпоже Хохлаковой.
That lady, who had long watched his career with compassion, gave him the most judicious advice, to give up his dissipated life, his unseemly love-affair, the waste of his youth and vigour in pot-house debauchery, and to set off to Siberia to the gold mines: 'that would be an outlet for your turbulent energies, your romantic character, your thirst for adventure.'" Давно уже сострадающая его судьбе, эта дама предлагает ему благоразумнейший из советов: бросить весь этот кутеж, эту безобразную любовь, эти праздношатания по трактирам, бесплодную трату молодых сил и отправиться в Сибирь на золотые прииски: "Там исход вашим бушующим силам, вашему романическому характеру, жаждущему приключений".
After describing the result of this conversation and the moment when the prisoner learnt that Grushenka had not remained at Samsonov's, the sudden frenzy of the luckless man worn out with jealousy and nervous exhaustion, at the thought that she had deceived him and was now with his father, Ippolit Kirillovitch concluded by dwelling upon the fatal influence of chance. "Had the maid told him that her mistress was at Mokroe with her former lover, nothing would have happened. Описав исход беседы и тот момент, когда подсудимый вдруг получил известие о том, что Грушенька совсем не была у Самсонова, описав мгновенное исступление несчастного, измученного нервами ревнивого человека при мысли, что она именно обманула его и теперь у него, Федора Павловича, Ипполит Кириллович заключил, обращая внимание на роковое значение случая: "успей ему сказать служанка, что возлюбленная его в Мокром, с "прежним" и "бесспорным" - ничего бы и не было.
But she lost her head, she could only swear and protest her ignorance, and if the prisoner did not kill her on the spot, it was only because he flew in pursuit of his false mistress. Но она опешила от страха, заклялась-забожилась, и если подсудимый не убил ее тут же, то это потому, что сломя голову пустился за своей изменницей.
"But note, frantic as he was, he took with him a brass pestle. Но заметьте: как ни был он вне себя, а захватил-таки с собою медный пестик.
Why that? Why not some other weapon? Зачем именно пестик, зачем не другое какое оружие?
But since he had been contemplating his plan and preparing himself for it for a whole month, he would snatch up anything like a weapon that caught his eye. Но, если мы уже целый месяц созерцали эту картину и к ней приготовлялись, то чуть мелькнуло нам что-то в виде оружия, мы и схватываем его как оружие.
He had realised for a month past that any object of the kind would serve as a weapon, so he instantly, without hesitation, recognised that it would serve his purpose. А о том, что какой-нибудь предмет в этом роде может послужить оружием, - это мы уже целый месяц представляли себе. Потому-то так мгновенно и бесспорно и признали его за оружие!
So it was by no means unconsciously, by no means involuntarily, that he snatched up that fatal pestle. А потому все же не бессознательно, все же не невольно схватил он этот роковой пестик.
And then we find him in his father's garden- the coast is clear, there are no witnesses, darkness and jealousy. И вот он в отцовском саду - поле чисто, свидетелей нет, глубокая ночь, мрак и ревность.
The suspicion that she was there, with him, with his rival, in his arms, and perhaps laughing at him at that moment- took his breath away. Подозрение, что она здесь, с ним, с соперником его, в его объятиях и, может быть, смеется над ним в эту минуту, - захватывает ему дух.
And it was not mere suspicion, the deception was open, obvious. She must be there, in that lighted room, she must be behind the screen; and the unhappy man would have us believe that he stole up to the window, peeped respectfully in, and discreetly withdrew, for fear something terrible and immoral should happen. And he tries to persuade us of that, us, who understand his character, who know his state of mind at the moment, and that he knew the signals by which he could at once enter the house." At this point Ippolit Kirillovitch broke off to discuss exhaustively the suspected connection of Smerdyakov with the murder. Да и не подозрение только - какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, - и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, - и нас в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих, в каком он был состоянии духа, в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!" Здесь по поводу "знаков" Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
He did this very circumstantially, and everyone realised that, although he professed to despise that suspicion, he thought the subject of great importance. Сделал он это весьма обстоятельно, и все поняли, что, несмотря на все выказываемое им презрение к этому предположению, он все-таки считал его весьма важным.
Chapter 8. VIII
A Treatise on Smerdyakov Трактат о Смердякове
"TO begin with, what was the source of this suspicion?" (Ippolit Kirillovitch began). "The first person who cried out that Smerdyakov had committed the murder was the prisoner himself at the moment of his arrest, yet from that time to this he had not brought forward a single fact to confirm the charge, nor the faintest suggestion of a fact. "Во-первых, откуда взялась возможность подобного подозрения?- начал с этого вопроса Ипполит Кириллович. - Первый крикнувший, что убил Смердяков, был сам подсудимый в минуту своего ареста, и, однако, не представивший с самого первого крика своего и до самой сей минуты суда ни единого факта в подтверждение своего обвинения - и не только факта, но даже сколько-нибудь сообразного с человеческим смыслом намека на какой-нибудь факт.
The charge is confirmed by three persons only- the two brothers of the prisoner and Madame Svyetlov. Затем подтверждают обвинение это только три лица: оба брата подсудимого и госпожа Светлова.
The elder of these brothers expressed his suspicions only to-day, when he was undoubtedly suffering from brain fever. But we know that for the last two months he has completely shared our conviction of his brother's guilt and did not attempt to combat that idea. Но старший брат подсудимого объявил свое подозрение только сегодня, в болезни, в припадке бесспорного умоисступления и горячки, а прежде, во все два месяца, как нам положительно это известно, совершенно разделял убеждение о виновности своего брата, даже не искал возражать против этой идеи.
But of that later. Но мы этим займемся особенно еще потом.
The younger brother has admitted that he has not the slightest fact to support his notion of Smerdyakov's guilt, and has only been led to that conclusion from the prisoner's own words and the expression of his face. Yes, that astounding piece of evidence has been brought forward twice to-day by him. Затем младший брат подсудимого нам объявляет давеча сам, что фактов в подтверждение своей мысли о виновности Смердякова не имеет никаких, ни малейших, а заключает так лишь со слов самого подсудимого и "по выражению его лица" - да, это колоссальное доказательство было дважды произнесено давеча его братом.
Madame Svyetslov was even more astounding. 'What the prisoner tells you, you must believe; he is not a man to tell a lie.' Госпожа же Светлова выразилась даже, может быть, и еще колоссальнее: "Что подсудимый вам скажет, тому и верьте, не таков человек, чтобы солгал".
That is all the evidence against Smerdyakov produced by these three persons. who are all deeply concerned in the prisoner's fate. Вот все фактические доказательства на Смердякова от этих трех лиц, слишком заинтересованных в судьбе подсудимого.
And yet the theory of Smerdyakov's guilt has been noised about, has been and is still maintained. Is it credible? Is it conceivable?" И между тем обвинение на Смердякова ходило и держалось, и держится - можно этому поверить, можно это представить?"
Here Ippolit Kirillovitch thought it necessary to describe the personality of Smerdyakov, "who had cut short his life in a fit of insanity." Тут Ипполит Кириллович нашел нужным слегка очертить характер покойного Смердякова, "прекратившего жизнь свою в припадке болезненного умоисступления и помешательства".
He depicted him as a man of weak intellect, with a smattering of education, who had been thrown off his balance by philosophical ideas above his level and certain modern theories of duty, which he learnt in practice from the reckless life of his master, who was also perhaps his father- Fyodor Pavlovitch; and, theoretically, from various strange philosophical conversations with his master's elder son, Ivan Fyodorovitch, who readily indulged in this diversion, probably feeling dull or wishing to amuse himself at the valet's expense. Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически - бесшабашною жизнию покойного его барина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически -разными странными философскими разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение -вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
"He spoke to me himself of his spiritual condition during the last few days at his father's house," Ippolit Kirillovitch explained; "but others too have borne witness to it- the prisoner himself, his brother, and the servant Grigory- that is, all who knew him well. Он мне сам рассказывал о своем душевном состоянии в последние дни своего пребывания в доме своего барина, - пояснил Ипполит Кириллович, - но свидетельствуют о том же и другие: сам подсудимый, брат его и даже слуга Григорий, то есть все те, которые должны были знать его весьма близко.
"Moreover, Smerdyakov, whose health was shaken by his attacks of epilepsy, had not the courage of a chicken. Кроме того, удрученный падучею болезнию, Смердяков был "труслив как курица".
'He fell at my feet and kissed them,' the prisoner himself has told us, before he realised how damaging such a statement was to himself. 'He is an epileptic chicken,' he declared about him in his characteristic language. "Он падал мне в ноги и целовал мои ноги, -сообщал нам сам подсудимый в ту минуту, когда еще не сознавал некоторой для себя невыгоды в таком сообщении, - это курица в падучей болезни", - выразился он про него своим характерным языком.
And the prisoner chose him for his confidant (we have his own word for it) and he frightened him into consenting at last to act as a spy for him. И вот его-то подсудимый (о чем и сам свидетельствует) выбирает в свои доверенные и запугивает настолько, что тот соглашается наконец служить ему шпионом и переносчиком.
In that capacity he deceived his master, revealing to the prisoner the existence of the envelope with the notes in it and the signals by means of which he could get into the house. How could he help telling him, indeed? В этом качестве домашнего соглядатая он изменяет своему барину, сообщает подсудимому и о существовании пакета с деньгами, и про знаки, по которым можно проникнуть к барину, - да и как бы он мог не сообщить!
'He would have killed me, I could see that he would have killed me,' he said at the inquiry, trembling and shaking even before us, though his tormentor was by that time arrested and could do him no harm. "Убьют-с, видел прямо, что убьют меня-с", -говорил он на следствии, трясясь и трепеща даже перед нами, несмотря на то, что запугавший его мучитель был уже сам тогда под арестом и не мог уже прийти наказать его.
'He suspected me at every instant. In fear and trembling I hastened to tell him every secret to pacify him, that he might see that I had not deceived him and let me off alive.' "Подозревали меня всякую минуту-с, сам в страхе и трепете, чтобы только их гнев утолить, спешил сообщать им всякую тайну-с, чтобы тем самым невинность мою перед ними видеть могли-с и живого на покаяние отпустили-с".
Those are his own words. I wrote them down and I remember them. Вот собственные слова его, я их записал и запомнил:
'When he began shouting at me, I would fall on my knees.' "Как закричит, бывало, на меня, я так на коленки перед ними и паду".
"He was naturally very honest and enjoyed the complete confidence of his master, ever since he had restored him some money he had lost. So it may be supposed that the poor fellow suffered pangs of remorse at having deceived his master, whom he loved as his benefactor. Будучи высокочестным от природы своей молодым человеком и войдя тем в доверенность своего барина, отличившего в нем эту честность, когда тот возвратил ему потерянные им деньги, несчастный Смердяков, надо думать, страшно мучился раскаянием в измене своему барину, которого любил как своего благодетеля.
Persons severely afflicted with epilepsy are, so the most skilful doctors tell us, always prone to continual and morbid self-reproach. Сильно страдающие от падучей болезни, по свидетельству глубочайших психиатров, всегда наклонны к беспрерывному и, конечно, болезненному самообвинению.
They worry over their 'wickedness,' they are tormented by pangs of conscience, often entirely without cause; they exaggerate and often invent all sorts of faults and crimes. Они мучаются от своей "виновности" в чем-то и перед кем-то, мучаются угрызениями совести, часто, даже безо всякого основания, преувеличивают и даже сами выдумывают на себя разные вины и преступления.
And here we have a man of that type who had really been driven to wrongdoing by terror and intimidation. И вот подобный-то субъект становится действительно виновным и преступным от страху и от запугивания.
"He had, besides, a strong presentiment that something terrible would be the outcome of the situation that was developing before his eyes. Кроме того, он сильно предчувствовал, что из слагающихся на глазах его обстоятельств может выйти нечто недоброе.
When Ivan Fyodorovitch was leaving for Moscow, just before the catastrophe, Smerdyakov besought him to remain, though he was too timid to tell him plainly what he feared. Когда старший сын Федора Павловича, Иван Федорович, перед самою катастрофой уезжал в Москву, Смердяков умолял его остаться, не смея, однако же, по трусливому обычаю своему, высказать ему все опасения свои в виде ясном и категорическом.
He confined himself to hints, but his hints were not understood. Он лишь удовольствовался намеками, но намеков не поняли.
"It must be observed that he looked on Ivan Fyodorovitch as a protector, whose presence in the house was a guarantee that no harm would come to pass. Надо заметить, что в Иване Федоровиче он видел как бы свою защиту, как бы гарантию в том, что пока тот дома, то не случится беды.
Remember the phrase in Dmitri Karamazov's drunken letter, Вспомните выражение в "пьяном" письме Дмитрия Карамазова:
'I shall kill the old man, if only Ivan goes away.' So Ivan Fyodorovitch's presence seemed to everyone a guarantee of peace and order in the house. "Убью старика, если только уедет Иван"; стало быть, присутствие Ивана Федоровича казалось всем как бы гарантией тишины и порядка в доме.
"But he went away, and within an hour of his young master's departure Smerdyakov was taken with an epileptic fit. И вот он-то и уезжает, а Смердяков тотчас же, почти через час по отъезде молодого барина, упадает в падучей болезни.
But that's perfectly intelligible. Но это совершенно понятно.
Here I must mention that Smerdyakov, oppressed by terror and despair of a sort, had felt during those last few days that one of the fits from which he had suffered before at moments of strain, might be coming upon him again. Здесь надо упомянуть, что, удрученный страхами и своего рода отчаянием, Смердяков в последние дни особенно ощущал в себе возможность приближения припадков падучей, которая и прежде всегда случалась с ним в минуты нравственного напряжения и потрясения.
The day and hour of such an attack cannot, of course, be foreseen, but every epileptic can feel beforehand that he is likely to have one. День и час этих припадков угадать, конечно, нельзя, но расположение к припадку каждый эпилептик ощутить в себе может заранее.
So the doctors tell us. Так говорит медицина.
And so, as soon as Ivan Fyodorovitch had driven out of the yard, Smerdyakov, depressed by his lonely and unprotected position, went to the cellar. И вот только что съезжает со двора Иван Федорович, как Смердяков, под впечатлением своего, так сказать, сиротства и своей беззащитности, идет за домашним делом в погреб, спускается вниз по лестнице и думает:
He went down the stairs wondering if he would have a fit or not, and what if it were to come upon him at once. "Будет или не будет припадок, а что, коль сейчас придет?"
And that very apprehension, that very wonder, brought on the spasm in his throat that always precedes such attacks, and he fell unconscious into the cellar. И вот именно от этого настроения, от этой мнительности, от этих вопросов и схватывает его горловая спазма, всегда предшествующая падучей, и он летит стремглав без сознания на дно погреба.
And in this perfectly natural occurrence people try to detect a suspicion, a hint that he was shamming an attack on purpose. И вот, в этой самой естественной случайности ухищряются видеть какое-то подозрение, какое-то указание, какой-то намек на то, что он нарочно притворился больным!
But, if it were on purpose, the question arises at once, what was his motive? Но если нарочно, то является тотчас вопрос: для чего же?
What was he reckoning on? What was he aiming at? Из какого расчета, с какою же целью?
I say nothing about medicine: science, I am told, may go astray: the doctors were not able to discriminate between the counterfeit and the real. That may be so, but answer me one question: what motive had he for such a counterfeit? Я уже не говорю про медицину; наука, дескать, лжет, наука ошибается, доктора не сумели отличить истины от притворства, - пусть, пусть, но ответьте же мне, однако, на вопрос: для чего ему было притворяться?
Could he, had he been plotting the murder, have desired to attract the attention of the household by having a fit just before? Не для того ли, чтобы, замыслив убийство, обратить на себя случившимся припадком заранее и поскорее внимание в доме?
"You see, gentlemen of the jury, on the night of the murder, there were five persons in Fyodor Pavlovitch's- Fyodor Pavlovitch himself (but he did not kill himself, that's evident); then his servant, Grigory, but he was almost killed himself; the third person was Grigory's wife, Marfa Ignatyevna, but it would be simply shameful to imagine her murdering her master. Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее убийцей своего барина просто стыдно.
Two persons are left- the prisoner and Smerdyakov. Остаются, стало быть, на виду два человека: подсудимый и Смердяков.
But, if we are to believe the prisoner's statement that he is not the murderer, then Smerdyakov must have been, for there is no other alternative, no one else can be found. Но так как подсудимый уверяет, что убил не он, то, стало быть, должен был убить Смердяков, другого выхода нет, ибо никого другого нельзя найти, никакого другого убийцы не подберешь.
That is what accounts for the artful, astounding accusation against the unhappy idiot who committed suicide yesterday. Вот, вот, стало быть, откуда произошло это "хитрое" и колоссальное обвинение на несчастного, вчера покончившего с собой идиота! Именно только по тому одному, что другого некого подобрать!
Had a shadow of suspicion rested on anyone else, had there been any sixth person, I am persuaded that even the prisoner would have been ashamed to accuse Smerdyakov, and would have accused that sixth person, for to charge Smerdyakov with that murder is perfectly absurd. Будь хоть тень, хоть подозрение на кого другого, на какое-нибудь шестое лицо, то я убежден, что даже сам подсудимый постыдился бы показать тогда на Смердякова, а показал бы на это шестое лицо, ибо обвинять Смердякова в этом убийстве есть совершенный абсурд.
"Gentlemen, let us lay aside psychology, let us lay aside medicine, let us even lay aside logic, let us turn only to the facts and see what the facts tell us. Г оспода, оставим психологию, оставим медицину, оставим даже самую логику, обратимся лишь к фактам, к одним только фактам, и посмотрим, что скажут нам факты.
If Smerdyakov killed him, how did he do it? Убил Смердяков, но как?
Alone or with the assistance of the prisoner? Один или в сообществе с подсудимым?
Let us consider the first alternative- that he did it alone. Рассмотрим сперва первый случай, то есть, что Смердяков убивает один.
If he had killed him it must have been with some object, for some advantage to himself. Конечно, если убил, то для чего же нибудь, из какой-нибудь выгоды.
But not having a shadow of the motive that the prisoner had for the murder- hatred, jealousy, and so on- Smerdyakov could only have murdered him for the sake of gain, in order to appropriate the three thousand roubles he had seen his master put in the envelope. Но, не имея ни тени мотивов к убийству из таких, какие имел подсудимый, то есть ненависти, ревности и проч., и проч., Смердяков, без сомнения, мог убить только лишь из-за денег, чтобы присвоить себе именно эти три тысячи, которые сам же видел, как барин его укладывал в пакет.
And yet he tells another person- and a person most closely interested, that is, the prisoner- everything about the money and the signals, where the envelope lay, what was written on it, what it was tied up with, and, above all, told him of those signals by which he could enter the house. И вот, замыслив убийство, он заранее сообщает другому лицу - и к тому же в высочайшей степени заинтересованному лицу, именно подсудимому, -все обстоятельства о деньгах и знаках: где лежит пакет, что именно на пакете написано, чем он обернут, а главное, главное сообщает про эти "знаки", которыми к барину можно пройти.
Did he do this simply to betray himself, or to invite to the same enterprise one who would be anxious to get that envelope for himself? Что ж, он прямо, чтоб выдать себя, это делает? Или чтобы найти себе соперника, который, пожалуй, и сам пожелает войти и приобресть пакет?
' Yes,' I shall be told, 'but he betrayed it from fear.' Да, скажут мне, но ведь он сообщил от страху.
But how do you explain this? Но как же это?
A man who could conceive such an audacious, savage act, and carry it out, tells facts which are known to no one else in the world, and which, if he held his tongue, no one would ever have guessed! Человек, не смигнувший задумать такое бесстрашное и зверское дело и потом исполнить его, - сообщает такие известия, которые знает только он в целом мире и о которых, если бы только он об них умолчал, никто и не догадался бы никогда в целом мире.
"No, however cowardly he might be, if he had plotted such a crime, nothing would have induced him to tell anyone about the envelope and the signals, for that was as good as betraying himself beforehand. Нет, уж как бы ни был труслив человек, а уж если такое дело задумал, то уже ни за что бы не сказал никому по крайней мере про пакет и про знаки, ибо это значило бы вперед всего себя выдать.
He would have invented something, he would have told some lie if he had been forced to give information, but he would have been silent about that. Что-нибудь выдумал бы нарочно, что-нибудь налгал бы другое, если уж от него непременно требовали известий, а уж об этом бы умолчал!
For, on the other hand, if he had said nothing about the money, but had committed the murder and stolen the money, no one in the world could have charged him with murder for the sake of robbery, since no one but he had seen the money, no one but he knew of its existence in the house. Напротив, повторяю это, если б он промолчал хоть только об деньгах, а потом убил и присвоил эти деньги себе, то никто бы никогда в целом мире не мог обвинить его по крайней мере в убийстве для грабежа, ибо денег этих ведь никто, кроме него, не видал, никто не знал, что они существуют в доме.
Even if he had been accused of the murder, it could only have been thought that he had committed it from some other motive. Если бы даже и обвинили его, то непременно сочли бы, что он из другого какого-нибудь мотива убил.
But since no one had observed any such motive in him beforehand, and everyone saw, on the contrary, that his master was fond of him and honoured him with his confidence, he would, of course, have been the last to be suspected. People would have suspected first the man who had a motive, a man who had himself declared he had such motives, who had made no secret of it; they would, in fact, have suspected the son of the murdered man, Dmitri Fyodorovitch. Но так как мотивов этих за ним никто предварительно не приметил, а все видели, напротив, что он барином любим, почтен бариновою доверенностью, то, конечно бы, его последнего и заподозрили, а заподозрили бы прежде всего такого, который бы имел эти мотивы, кто сам кричал, что имеет эти мотивы, кто их не скрывал, перед всеми обнаруживал, одним словом, заподозрили бы сына убитого, Дмитрия Федоровича.
Had Smerdyakov killed and robbed him, and the son been accused of it, that would, of course, have suited Smerdyakov. Смердяков бы убил и ограбил, а сына бы обвинили - ведь Смердякову-убийце уж конечно было бы это выгодно?
Yet are we to believe that, though plotting the murder, he told that son, Dmitri, about the money, the envelope, and the signals? Is that logical? Is that clear? Ну, так вот этому-то сыну Дмитрию Смердяков, замыслив убийство, и сообщает вперед про деньги, про пакет и про знаки - как это логично, как это ясно!
"When the day of the murder planned by Smerdyakov came, we have him falling downstairs in a feigned fit-with what object? Приходит день замышленного Смердяковым убийства, и вот он летит с ног, притворившись, в припадке падучей болезни, для чего?
In the first place that Grigory, who had been intending to take his medicine, might put it off and remain on guard, seeing there was no one to look after the house, and, in the second place, I suppose, that his master seeing that there was no one to guard him, and in terror of a visit from his son, might redouble his vigilance and precaution. Уж конечно, для того, чтобы, во-первых, слуга Г ригорий, замысливший свое лечение и, видя, что совершенно некому стеречь дом, может быть, отложил бы свое лечение и сел караулить. Во-вторых, конечно для того, чтобы сам барин, видя, что его никто не караулит, и страшно опасаясь прихода сына, чего не скрывал, усугубил свою недоверчивость и свою осторожность.
And, most of all, I suppose that he, Smerdyakov, disabled by the fit, might be carried from the kitchen, where he always slept, apart from all the rest, and where he could go in and out as he liked, to Grigory's room at the other end of the lodge, where he was always put, shut off by a screen three paces from their own bed. This was the immemorial custom established by his master and the kindhearted Marfa Ignatyevna, whenever he had a fit. Наконец, и главное, конечно для того, чтоб его, Смердякова, разбитого припадком, тотчас же перенесли из кухни, где он всегда отдельно ото всех ночевал и где имел свой особенный вход и выход, в другой конец флигеля, в комнатку Григория, к ним обоим за перегородку, в трех шагах от их собственной постели, как всегда это бывало, спокон века, чуть только его разбивала падучая, по распоряжениям барина и сердобольной Марфы Игнатьевны.
There, lying behind the screen, he would most likely, to keep up the sham, have begun groaning, and so keeping them awake all night (as Grigory and his wife testified). And all this, we are to believe, that he might more conveniently get up and murder his master! Там, лежа за перегородкой, он, вероятнее всего, чтоб вернее изобразиться больным, начнет, конечно, стонать, то есть будить их всю ночь (как и было, по показанию Григория и жены его), - и все это, все это для того, чтоб тем удобнее вдруг встать и потом убить барина!
"But I shall be told that he shammed illness on purpose that he might not be suspected and that he told the prisoner of the money and the signals to tempt him to commit the murder, and when he had murdered him and had gone away with the money, making a noise, most likely, and waking people, Smerdyakov got up, am I to believe, and went in-what for? Но скажут мне, может быть, он именно притворился, чтоб на него, как на больного, не подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именно для того, чтоб тот соблазнился и сам пришел, и убил, и когда, видите ли, тот, убив, уйдет и унесет деньги и при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет -ну что же делать пойдет?
To murder his master a second time and carry off the money that had already been stolen? А вот именно пойдет в другой раз убить барина и в другой раз унести уже унесенные деньги.
Gentlemen, are you laughing? Господа, вы смеетесь?
I am ashamed to put forward such suggestions, but, incredible as it seems, that's just what the prisoner alleges. When he had left the house, had knocked Grigory down and raised an alarm, he tells us Smerdyakov got up, went in and murdered his master and stole the money! Мне самому стыдно делать такие предположения, а между тем, представьте себе это, именно ведь подсудимый это самое и утверждает: после меня, дескать, когда я уже вышел из дому, повалив Григория и наделав тревоги, он встал, пошел, убил и ограбил.
I won't press the point that Smerdyakov could hardly have reckoned on this beforehand, and have foreseen that the furious and exasperated son would simply come to peep in respectfully, though he knew the signals, and beat a retreat, leaving Smerdyakov his booty. Уж я и не говорю про то, как бы мог Смердяков рассчитать это все заранее и все предузнать как по пальцам, то есть что раздраженный и бешеный сын придет единственно для того только, чтобы почтительно заглянуть в окно и, обладая знаками, отретироваться, оставив ему, Смердякову, всю добычу!
Gentlemen of the jury, I put this question to you in earnest: when was the moment when Smerdyakov could have committed his crime? Господа, я серьезно ставлю вопрос: где тот момент, когда Смердяков совершил свое преступление?
Name that moment, or you can't accuse him. Укажите этот момент, ибо без этого нельзя обвинять.
"But, perhaps, the fit was a real one, the sick man suddenly recovered, heard a shout, and went out. Well- what then? "А может быть, падучая была настоящая. Больной вдруг очнулся, услыхал крик, вышел" -ну и что же?
He looked about him and said, 'Why not go and kill the master?' Посмотрел да и сказал себе: дай пойду убью барина?
And how did he know what had happened, since he had been lying unconscious till that moment? А почему он узнал, что тут было, что тут происходило, ведь он до сих пор лежал в беспамятстве?
But there's a limit to these flights of fancy. А впрочем, господа, есть предел и фантазиям.
"'Quite so,' some astute people will tell me, 'but what if they were in agreement? What if they murdered him together and shared the money- what then?' "Так-с, - скажут тонкие люди, - а ну как оба были в согласии, а ну как это они оба вместе убили и денежки поделили, ну тогда как же?"
A weighty question, truly! And the facts to confirm it are astounding. One commits the murder and takes all the trouble while his accomplice lies on one side shamming a fit, apparently to arouse suspicion in everyone, alarm in his master and alarm in Grigory. Да, действительно, подозрение важное, и во-первых - тотчас же колоссальные улики, его подтверждающие: один убивает и берет все труды на себя, а другой сообщник лежит на боку, притворившись в падучей, - именно для того, чтобы предварительно возбудить во всех подозрение, тревогу в барине, тревогу в Григории.
It would be interesting to know what motives could have induced the two accomplices to form such an insane plan. Любопытно, из каких мотивов оба сообщника могли бы выдумать именно такой сумасшедший план?
"But perhaps it was not a case of active complicity on Smerdyakov's part, but only of passive acquiescence; perhaps Smerdyakov was intimidated and agreed not to prevent the murder, and foreseeing that he would be blamed for letting his master be murdered, without screaming for help or resisting, he may have obtained permission from Dmitri Karamazov to get out of the way by shamming a fit- 'you may murder him as you like; it's nothing to me.' Но, может быть, это было вовсе не активное сообщество со стороны Смердякова, а, так сказать, пассивное и страдальческое: может быть, запуганный Смердяков согласился лишь не сопротивляться убийству и, предчувствуя, что его же ведь обвинят, что он дал убить барина, не кричал, не сопротивлялся, - заранее выговорил себе у Дмитрия Карамазова позволение пролежать это время как бы в падучей, "а ты там убивай себе как угодно, моя изба с краю".
But as this attack of Smerdyakov's was bound to throw the household into confusion, Dmitri Karamazov could never have agreed to such a plan. Но если и так, то так как и опять-таки эта падучая должна была произвести в доме переполох, предвидя это, Дмитрий Карамазов уж никак не мог бы согласиться на такой уговор.
I will waive that point however. Supposing that he did agree, it would still follow that Dmitri Karamazov is the murderer and the instigator, and Smerdyakov is only a passive accomplice, and not even an accomplice, but merely acquiesced against his will through terror. "But what do we see? Но я уступаю, пусть он согласился; так ведь все-таки вышло бы тогда, что Дмитрий Карамазов убийца, прямой убийца и зачинщик, а Смердяков лишь пассивный участник, да и не участник даже, а лишь попуститель от страха и против воли, ведь суд-то это бы уже непременно мог различить, и вот, что же мы видим?
As soon as he is arrested the prisoner instantly throws all the blame on Smerdyakov, not accusing him of being his accomplice, but of being himself the murderer. 'He did it alone,' he says. 'He murdered and robbed him. It was the work of his hands.' Только что арестовали подсудимого, как он мигом сваливает все на одного Смердякова и его одного обвиняет. Не в сообщничестве с собой обвиняет, а его одного: один, дескать, он это сделал, он убил и ограбил, его рук дело!
Strange sort of accomplices who begin to accuse one another at once! Ну что это за сообщники, которые тотчас же начинают говорить один на другого, - да этого никогда не бывает.
And think of the risk for Karamazov. After committing the murder while his accomplice lay in bed, he throws the blame on the invalid, who might well have resented it and in self-preservation might well have confessed the truth. И заметьте, какой риск для Карамазова: он главный убийца, а тот не главный, тот только попуститель и пролежал за перегородкой, и вот он сваливает на лежачего. Так ведь тот, лежачий-то, мог рассердиться, и из-за одного только самосохранения поскорее объявить правду истинную: оба, дескать, участвовали, только я не убивал, а лишь дозволил и попустил, от страху.
For he might well have seen that the court would at once judge how far he was responsible, and so he might well have reckoned that if he were punished, it would be far less severely than the real murderer. Ведь он же, Смердяков, мог понять, что суд тотчас бы различил степень его виновности, а стало быть, мог и рассчитать, что если его и накажут, то несравненно ничтожнее, чем того, главного убийцу, желающего все свалить на него.
But in that case he would have been certain to make a confession, yet he has not done so. Но тогда, стало быть, уж поневоле сделал бы признание. Этого мы, однако же, не видали.
Smerdyakov never hinted at their complicity, though the actual murderer persisted in accusing him and declaring that he had committed the crime alone. Смердяков и не заикнулся о сообщничестве, несмотря на то, что убийца твердо обвинял его и все время указывал на него как на убийцу единственного.
"What's more, Smerdyakov at the inquiry volunteered the statement that it was he who had told the prisoner of the envelope of notes and of the signals, and that, but for him, he would have known nothing about them. Мало того: Смердяков же и открыл следствию, что о пакете с деньгами и о знаках сообщил подсудимому он сам и что без него тот и не узнал бы ничего.
If he had really been a guilty accomplice, would he so readily have made this statement at the inquiry? Если б он был действительно в сообщничестве и виновен, сообщил ли бы он так легко об этом следствию, то есть что это все он сам сообщил подсудимому?
On the contrary, he would have tried to conceal it, to distort the facts or minimise them. Напротив, стал бы запираться и уж непременно искажать факты и уменьшать их.
But he was far from distorting or minimising them. Но он не искажал и не уменьшал.
No one but an innocent man, who had no fear of being charged with complicity, could have acted as he did. Так может делать только невинный, не боящийся, что его обвинят в сообщничестве.
And in a fit of melancholy arising from his disease and this catastrophe he hanged himself yesterday. И вот он, в припадке болезненной меланхолии от своей падучей и от всей этой разразившейся катастрофы, вчера повесился.
He left a note written in his peculiar language, Повесившись, оставил записку, писанную своеобразным слогом:
'I destroy myself of my own will and inclination so as to throw no blame on anyone.' "Истребляю себя своею волей и охотой, чтобы никого не винить".
What would it have cost him to add: 'I am the murderer, not Karamazov'? Ну что б ему прибавить в записке: убийца я, а не Карамазов.
But that he did not add. Did his conscience lead him to suicide and not to avowing his guilt? Но этого он не прибавил: на одно совести хватило, а на другое нет?
"And what followed? Notes for three thousand roubles were brought into the court just now, and we were told that they were the same that lay in the envelope now on the table before us, and that the witness had received them from Smerdyakov the day before. И что же: давеча сюда, в суд, приносят деньги, три тысячи рублей, - "те самые, дескать, которые лежали вот в этом самом пакете, что на столе с вещественными доказательствами, получил, дескать, вчера от Смердякова".
But I need not recall the painful scene, though I will make one or two comments, selecting such trivial ones as might not be obvious at first sight to everyone, and so may be overlooked. Но вы, господа присяжные заседатели, сами помните грустную давешнюю картину. Я не возобновлю подробностей, однако же позволю себе сделать лишь два-три соображения, выбирая из самых незначительнейших, - именно потому, что они незначительны, а стало быть, не всякому придут в голову и забудутся.
In the first place, Smerdyakov must have given back the money and hanged himself yesterday from remorse. And only yesterday he confessed his guilt to Ivan Karamazov, as the latter informs us. If it were not so, indeed, why should Ivan Fyodorovitch have kept silence till now? Во-первых, и опять-таки: от угрызения совести Смердяков вчера отдал деньги и сам повесился. (Ибо без угрызений совести он бы денег не отдал.) И уж конечно только вчера вечером в первый раз признался Ивану Карамазову в своем преступлении, как объявил и сам Иван Карамазов, иначе зачем бы он молчал до сих пор?
And so, if he has confessed, then why, I ask again, did he not avow the whole truth in the last letter he left behind, knowing that the innocent prisoner had to face this terrible ordeal the next day? Итак, он признался, почему же, опять повторю это, в предсмертной записке не объявил нам всей правды, зная, что завтра же для безвинного подсудимого страшный суд?
"The money alone is no proof. Одни деньги ведь не доказательство.
A week ago, quite by chance, the fact came to the knowledge of myself and two other persons in this court that Ivan Fyodorovitch had sent two five per cent coupons of five thousand each- that is, ten thousand in all- to the chief town of the province to be changed. Мне, например, и еще двум лицам в этой зале совершенно случайно стал известен, еще неделю назад, один факт, именно, что Иван Федорович Карамазов посылал в губернский город для размена два пятипроцентные билета по пяти тысяч каждый, всего, стало быть, на десять тысяч.
I only mention this to point out that anyone may have money, and that it can't be proved that these notes are the same as were in Fyodor Pavlovitch's envelope. Я только к тому, что деньги у всех могут случиться к данному сроку и что, принеся три тысячи, нельзя доказать непременно, что это вот те самые деньги, вот именно из того самого ящика или пакета.
"Ivan Karamazov, after receiving yesterday a communication of such importance from the real murderer, did not stir. Наконец, Иван Карамазов, получив вчера такое важное сообщение от настоящего убийцы, пребывает в покое.
Why didn't he report it at once? Но почему бы ему не заявить об этом тотчас же?
Why did he put it all off till morning? Почему он отложил все до утра?
I think I have a right to conjecture why. His health had been giving way for a week past: he had admitted to a doctor and to his most intimate friends that he was suffering from hallucinations and seeing phantoms of the dead: he was on the eve of the attack of brain fever by which he has been stricken down to-day. In this condition he suddenly heard of Smerdyakov's death, and at once reflected. Полагаю, что имею право догадываться почему: уже неделю как расстроенный в своем здоровье, сам признавшийся доктору и близким своим, что видит видения, что встречает уже умерших людей; накануне белой горячки, которая сегодня именно и поразила его, он, внезапно узнав о кончине Смердякова, вдруг составляет себе следующее рассуждение:
'The man is dead, I can throw the blame on him and save my brother. "Человек мертв, на него сказать можно, а брата спасу.
I have money. I will take a roll of notes and say that Smerdyakov gave them me before his death.' Деньги же есть у меня: возьму пачку и скажу, что Смердяков пред смертью мне отдал".
You will say that was dishonourable: it's dishonourable to slander even the dead, and even to save a brother. Вы скажете, это нечестно; хоть на мертвого, но нечестно же лгать, даже и для спасения брата?
True, but what if he slandered him unconsciously? What if, finally unhinged by the sudden news of the valet's death, he imagined it really was so? Так, ну а что, если он солгал бессознательно, если он сам вообразил, что так и было, именно окончательно пораженный в рассудке своем известием об этой внезапной смерти лакея?
You saw the recent scene: you have seen the witness's condition. Вы ведь видели давешнюю сцену, видели, в каком положении был этот человек.
He was standing up and was speaking, but where was his mind? Он стоял на ногах и говорил, но где был ум его?
"Then followed the document, the prisoner's letter written two days before the crime, and containing a complete programme of the murder. За давешним показанием горячечного последовал документ, письмо подсудимого к госпоже Верховцевой, писанное им за два дня до совершения преступления, с подробною программой преступления вперед.
Why, then, are we looking for any other programme? Ну так чего же мы ищем программу и ее составителей?
The crime was committed precisely according to this programme, and by no other than the writer of it. Точь-в-точь по этой программе и совершилось, и совершилось не кем другим, как ее составителем.
Yes, gentlemen of the jury, it went off without a hitch! Да, господа присяжные заседатели, "совершилось как по писаному!"
He did not run respectfully and timidly away from his father's window, though he was firmly convinced that the object of his affections was with him. И вовсе, вовсе мы не бежали почтительно и боязливо от отцова окошка, да еще в твердой уверенности, что у того теперь наша возлюбленная.
No, that is absurd and unlikely! Нет, это нелепо и неправдоподобно.
He went in and murdered him. Он вошел и - покончил дело.
Most likely he killed him in anger, burning with resentment, as soon as he looked on his hated rival. But having killed him, probably with one blow of the brass pestle, and having convinced himself, after careful search, that she was not there, he did not, however, forget to put his hand under the pillow and take out the envelope, the torn cover of which lies now on the table before us. Вероятно, он убил в раздражении, разгоревшись злобой, только что взглянул на своего ненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть, одним разом, одним взмахом руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже после подробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть руку под подушку и достать конверт с деньгами, разорванная обложка которого лежит теперь здесь на столе с вещественными доказательствами.
"I mention this fact that you may note one, to my thinking, very characteristic circumstance. Я говорю к тому, чтобы вы заметили одно обстоятельство, по-моему прехарактерное.
Had he been an experienced murderer and had he committed the murder for the sake of gain only, would he have left the torn envelope on the floor as it was found, beside the corpse? Будь это опытный убийца и именно убийца с целью одного грабежа, - ну, оставил ли бы он обложку конверта на полу, в том виде, как нашли ее подле трупа?
Had it been Smerdyakov, for instance, murdering his master to rob him, he would have simply carried away the envelope with him, without troubling himself to open it over his victim's corpse, for he would have known for certain that the notes were in the envelope- they had been put in and sealed up in his presence- and had he taken the envelope with him, no one would ever have known of the robbery. Ну будь это, например, Смердяков, убивающий для грабежа, - да он бы просто унес весь пакет с собой, вовсе не трудясь распечатывать над трупом жертвы своей; так как знал наверно, что в пакете есть деньги - ведь при нем же их вкладывали и запечатывали, - а ведь унеси он пакет совсем, и тогда становится неизвестным, существовало ли ограбление?
I ask you, gentlemen, would Smerdyakov have behaved in that way? Would he have left the envelope on the floor? Я вас спрашиваю, господа присяжные, поступил ли бы так Смердяков, оставил ли бы он конверт на полу?
"No, this was the action of a frantic murderer, a murderer who was not a thief and had never stolen before that day, who snatched the notes from under the pillow, not like a thief stealing them, but as though seizing his own property from the thief who had stolen it. For that was the idea which had become almost an insane obsession in Dmitri Karamazov in regard to that money. Нет, именно так должен был поступить убийца исступленный, уже плохо рассуждающий, убийца не вор и никогда ничего до тех пор не укравший, да и теперь-то вырвавший из-под постели деньги не как вор укравший, а как свою же вещь у вора укравшего унесший - ибо таковы именно были идеи Дмитрия Карамазова об этих трех тысячах, дошедшие в нем до мании.
And pouncing upon the envelope, which he had never seen before, he tore it open to make sure whether the money was in it, and ran away with the money in his pocket, even forgetting to consider that he had left an astounding piece of evidence against himself in that torn envelope on the floor. И вот, захватив пакет, которого он прежде никогда не видал, он и рвет обложку, чтоб удостовериться, есть ли деньги, затем бежит с деньгами в кармане, даже и подумать забыв, что оставляет на полу колоссальнейшее на себя обвинение в виде разорванной обложки.
All because it was Karamazov, not Smerdyakov, he didn't think, he didn't reflect, and how should he? Все потому, что Карамазов, а не Смердяков, не подумал, не сообразил, да и где ему!
He ran away; he heard behind him the servant cry out; the old man caught him, stopped him and was felled to the ground by the brass pestle. Он убегает, он слышит вопль настигающего его слуги, слуга хватает его, останавливает и падает, пораженный медным пестом.
"The prisoner, moved by pity, leapt down to look at him. Подсудимый соскакивает к нему вниз из жалости.
Would you believe it, he tells us that he leapt down out of pity, out of compassion, to see whether he could do anything for him. Представьте, он вдруг уверяет нас, что он соскочил тогда к нему вниз из жалости, из сострадания, чтобы посмотреть, не может ли ему чем помочь.
Was that a moment to show compassion? Ну такова ли эта минута, чтобы выказать подобное сострадание?
No; he jumped down simply to make certain whether the only witness of his crime were dead or alive. Нет, он соскочил именно для того, чтоб убедиться: жив ли единственный свидетель его злодеяния?
Any other feeling, any other motive would be unnatural. Всякое другое чувство, всякий другой мотив были бы неестественны!
Note that he took trouble over Grigory, wiped his head with his handkerchief and, convincing himself he was dead, he ran to the house of his mistress, dazed and covered with blood. How was it he never thought that he was covered with blood and would be at once detected? Заметьте, он над Григорием трудится, обтирает ему платком голову и, убедясь, что он мертв, как потерянный, весь в крови, прибегает опять туда, в дом своей возлюбленной - как же не подумал он, что он весь в крови и что его тотчас изобличат?
But the prisoner himself assures us that he did not even notice that he was covered with blood. That may be believed, that is very possible, that always happens at such moments with criminals. Но подсудимый сам уверяет нас, что он даже и внимания не обратил, что весь в крови; это допустить можно, это очень возможно, это всегда бывает в такие минуты с преступниками.
On one point they will show diabolical cunning, while another will escape them altogether. На одно - адский расчет, а на другое не хватает соображения.
But he was thinking at that moment of one thing only-where was she? Но он думал в ту минуту лишь о том, где она.
He wanted to find out at once where she was, so he ran to her lodging and learnt an unexpected and astounding piece of news- she had gone off to Mokroe to meet her first lover." Ему надо было поскорее узнать, где она, и вот он прибегает в ее квартиру и узнает неожиданное и колоссальнейшее для себя известие: она уехала в Мокрое со своим "прежним", "бесспорным"!"
Chapter 9. IX
The Galloping Troika. Психология на всех парах. Скачущая тройка.
The End of the Prosecutor's Speech Финал речи прокурора
IPPOLIT KIRILLOVITCH had chosen the historial method of exposition, beloved by all nervous orators, who find in its limitation a check on their own eager rhetoric. At this moment in his speech he went off into a dissertation on Grushenka's "first lover," and brought forward several interesting thoughts on this theme. Дойдя до этого момента в своей речи, Ипполит Кириллович, очевидно избравший строго исторический метод изложения, к которому очень любят прибегать все нервные ораторы, ищущие нарочно строго поставленных рамок, чтобы сдерживать собственное нетерпеливое увлечение, - Ипполит Кириллович особенно распространился о "прежнем" и "бесспорном" и высказал на эту тему несколько в своем роде занимательных мыслей.
"Karamazov, who had been frantically jealous of everyone, collapsed, so to speak, and effaced himself at once before this first lover. "Карамазов, ревновавший ко всем до бешенства, вдруг и разом как бы падает и исчезает перед "прежним" и "бесспорным".
What makes it all the more strange is that he seems to have hardly thought of this formidable rival. И тем более это странно, что прежде он совсем почти и не обращал внимания на эту новую для себя опасность, грядущую в лице неожиданного для него соперника.
But he had looked upon him as a remote danger, and Karamazov always lives in the present. Но он все представлял себе, что это еще так далеко, а Карамазов всегда живет лишь настоящею минутой.
Possibly he regarded him as a fiction. Вероятно, он считал его даже фикцией.
But his wounded heart grasped instantly that the woman had been concealing this new rival and deceiving him, because he was anything but a fiction to her, because he was the one hope of her life. Grasping this instantly, he resigned himself. Но мигом поняв больным сердцем своим, что, может быть, потому-то эта женщина и скрывала этого нового соперника, потому-то и обманывала его давеча, что этот вновь прилетевший соперник был слишком для нее не фантазией и не фикцией, а составлял для нее все, все ее упование в жизни, -мигом поняв это, он смирился.
"Gentlemen of the jury, I cannot help dwelling on this unexpected trait in the prisoner's character. He suddenly evinces an irresistible desire for justice, a respect for woman and a recognition of her right to love. And all this at the very moment when he had stained his hands with his father's blood for her sake! Что же, господа присяжные, я не могу обойти умолчанием эту внезапную черту в душе подсудимого, который бы, казалось, ни за что не способен был проявить ее, высказалась вдруг неумолимая потребность правды, уважения к женщине, признания прав ее сердца, и когда же - в тот момент, когда из-за нее же он обагрил свои руки кровью отца своего!
It is true that the blood he had shed was already crying out for vengeance, for, after having ruined his soul and his life in this world, he was forced to ask himself at that same instant what he was and what he could be now to her, to that being, dearer to him than his own soul, in comparison with that former lover who had returned penitent, with new love, to the woman he had once betrayed, with honourable offers, with the promise of a reformed and happy life. Правда и то, что и пролитая кровь уже закричала в эту минуту об отмщении, ибо он, погубивший душу свою и всю земную судьбу свою, он невольно должен был почувствовать и спросить себя в то мгновение: "Что значит он и что может он значить теперь для нее, для этого любимого им больше души своей существа, в сравнении с этим "прежним" и "бесспорным", покаявшимся и воротившимся к этой когда-то погубленной им женщине с новой любовью, с предложениями честными, с обетом возрожденной и уже счастливой жизни.
And he, luckless man, what could he give her now, what could he offer her? А он, несчастный, что даст он ей теперь, что ей предложит?"
"Karamazov felt all this, knew that all ways were barred to him by his crime and that he was a criminal under sentence, and not a man with life before him! Карамазов все это понял, понял, что преступление его заперло ему все дороги и что он лишь приговоренный к казни преступник, а не человек, которому жить!
This thought crushed him. Эта мысль его раздавила и уничтожила.
And so he instantly flew to one frantic plan, which, to a man of Karamazov's character, must have appeared the one inevitable way out of his terrible position. И вот он мгновенно останавливается на одном исступленном плане, который, при характере Карамазова, не мог не представиться ему как единственным и фатальным исходом из страшного его положения.
That way out was suicide. Этот исход - самоубийство.
He ran for the pistols he had left in pledge with his friend Perhotin and on the way, as he ran, he pulled out of his pocket the money, for the sake of which he had stained his hands with his father's gore. Он бежит за своими заложенными чиновнику Перхотину пистолетами и в то же время дорогой, на бегу, выхватывает из кармана все свои деньги, из-за которых только что забрызгал руки свои отцовскою кровью.
Oh, now he needed money more than ever. Karamazov would die, Karamazov would shoot himself and it should be remembered! О, деньги теперь ему нужнее всего: умирает Карамазов, застреливается Карамазов, и это будут помнить!
To be sure, he was a poet and had burnt the candle at both ends all his life. Недаром же мы поэт, недаром же мы прожигали нашу жизнь, как свечку с обоих концов.
'To her, to her! and there, oh, there I will give a feast to the whole world, such as never was before, that will be remembered and talked of long after! "К ней, к ней, - и там, о, там я задаю пир на весь мир, такой, какого еще не бывало, чтобы помнили и долго рассказывали.
In the midst of shouts of wild merriment, reckless gypsy songs and dances I shall raise the glass and drink to the woman I adore and her new-found happiness! And then, on the spot, at her feet, I shall dash out my brains before her and punish myself! Среди диких криков, безумных цыганских песен и плясок мы подымем заздравный бокал и поздравим обожаемую женщину с ее новым счастьем, а затем - тут же, у ног ее, размозжим перед нею наш череп и казним нашу жизнь!
She will remember Mitya Karamazov sometimes, she will see how Mitya loved her, she will feel for Mitya!' Вспомнит когда-нибудь Митю Карамазова, увидит, как любил ее Митя, пожалеет Митю!"
"Here we see in excess a love of effect, a romantic despair and sentimentality, and the wild recklessness of the Karamazovs. Yes, but there is something else, gentlemen of the jury, something that cries out in the soul, throbs incessantly in the mind, and poisons the heart unto death- that something is conscience, gentlemen of the jury, its judgment, its terrible torments! Много картинности, романического исступления, дикого карамазовского безудержу и чувствительности - ну и еще чего-то другого, господа присяжные, чего-то, что кричит в душе, стучит в уме неустанно и отравляет его сердце до смерти; это что-то - это совесть, господа присяжные, это суд ее, это страшные ее угрызения!
The pistol will settle everything, the pistol is the only way out! But beyond- I don't know whether Karamazov wondered at that moment 'What lies beyond,' whether Karamazov could, like Hamlet, wonder 'What lies beyond.' Но пистолет все помирит, пистолет -единственный выход, и нет другого, а там - я не знаю, думал ли в ту минуту Карамазов, "что будет там", и может ли Карамазов по-гамлетовски думать о том, что там будет?
No, gentlemen of the jury, they have their Hamlets, but we still have our Karamazovs!" Нет, господа присяжные, у тех Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы!"
Here Ippolit Kirillovitch drew a minute picture of Mitya's preparations, the scene at Perhotin's, at the shop, with the drivers. Тут Ипполит Кириллович развернул подробнейшую картину сборов Мити, сцену у Перхотина, в лавке, с ямщиками.
He quoted numerous words and actions, confirmed by witnesses, and the picture made a terrible impression on the audience. Он привел массу слов, изречений, жестов, всё подтвержденных свидетелями, - и картина страшно повлияла на убеждение слушателей.
The guilt of this harassed and desperate man stood out clear and convincing, when the facts were brought together. Главное, повлияла совокупность фактов. Виновность этого исступленно мятущегося и уже не берегущего себя человека выставилась неотразимо.
"What need had he of precaution? Two or three times he almost confessed, hinted at it, all but spoke out." (Then followed the evidence given by witnesses.) "Нечего уже ему было беречь себя, - говорил Ипполит Кириллович, - два-три раза он чуть-чуть было не сознался вполне, почти намекал и только разве не договаривал (здесь следовали показания свидетелей).
"He even cried out to the peasant who drove him, 'Do you know, you are driving a murderer!' But it was impossible for him to speak out, he had to get to Mokroe and there to finish his romance. Даже ямщику в дороге крикнул: "Знаешь ли, что ты убийцу везешь!" Но договорить все-таки ему нельзя было: надо было попасть сперва в село Мокрое и уже там закончить поэму.
But what was awaiting the luckless man? Но что же, однако, ожидает несчастного?
Almost from the first minute at Mokroe he saw that his invincible rival was perhaps by no means so invincible, that the toast to their new-found happiness was not desired and would not be acceptable. Дело в том, что почти с первых же минут в Мокром он видит и, наконец, постигает совершенно, что "бесспорный" соперник его вовсе, может быть, уж не так бесспорен и что поздравлений с новым счастьем и заздравного бокала от него не хотят и не принимают.
But you know the facts, gentlemen of the jury, from the preliminary inquiry. Но вы уже знаете факты, господа присяжные, по судебному следствию.
Karamazov's triumph over his rival was complete and his soul passed into quite a new phase, perhaps the most terrible phase through which his soul has passed or will pass. Торжество Карамазова над соперником оказалось неоспоримым и тут - о, тут начался совсем уже новый фазис в его душе, и даже самый страшный фазис изо всех, какие пережила и еще переживет когда-либо эта душа!
"One may say with certainty, gentlemen of the jury," the prosecutor continued, "that outraged nature and the criminal heart bring their own vengeance more completely than any earthly justice. Положительно можно признать, господа присяжные, - воскликнул Ипполит Кириллович, -что поруганная природа и преступное сердце -сами за себя мстители полнее всякого земного правосудия!
What's more, justice and punishment on earth positively alleviate the punishment of nature and are, indeed, essential to the soul of the criminal at such moments, as its salvation from despair. For I cannot imagine the horror and moral suffering of Karamazov when he learnt that she loved him, that for his sake she had rejected her first lover, that she was summoning him, Mitya, to a new life, that she was promising him happiness- and when? Мало того: правосудие и земная казнь даже облегчают казнь природы, даже необходимы душе преступника в эти моменты как спасение ее от отчаяния, ибо я и представить себе не могу того ужаса и тех нравственных страданий Карамазова, когда он узнал, что она его любит, что для него отвергает своего "прежнего" и "бесспорного", что его, его, "Митю", зовет с собою в обновленную жизнь, обещает ему счастье, и это когда же?
When everything was over for him and nothing was possible! Когда уже все для него покончено и когда уже ничего невозможно!
"By the way, I will note in parenthesis a point of importance for the light it throws on the prisoner's position at the moment. This woman, this love of his, had been till the last moment, till the very instant of his arrest, a being unattainable, passionately desired by him but unattainable. Кстати, сделаю вскользь одну весьма важную для нас заметку для пояснения настоящей сущности тогдашнего положения подсудимого: эта женщина, эта любовь его до самой этой последней минуты, до самого даже мига ареста, пребывала для него существом недоступным, страстно желаемым, но недостижимым.
Yet why did he not shoot himself then, why did he relinquish his design and even forget where his pistol was? Но почему, почему он не застрелился тогда же, почему оставил принятое намерение и даже забыл, где лежит его пистолет?
It was just that passionate desire for love and the hope of satisfying it that restrained him. А вот именно эта страстная жажда любви и надежда ее тогда же, тут же утолить и удержали его.
Throughout their revels he kept close to his adored mistress, who was at the banquet with him and was more charming and fascinating to him than ever- he did not leave her side, abasing himself in his homage before her. В чаду пира он приковался к своей возлюбленной, тоже вместе с ним пирующей, прелестной и обольстительной для него более, чем когда-либо, -он не отходит от нее, любуется ею, исчезает пред нею.
"His passion might well, for a moment, stifle not only the fear of arrest, but even the torments of conscience. Эта страстная жажда даже могла на миг подавить не только страх ареста, но и самые угрызения совести!
For a moment, oh, only for a moment! На миг, о, только на миг!
I can picture the state of mind of the criminal hopelessly enslaved by these influences- first, the influence of drink, of noise and excitement, of the thud of the dance and the scream of the song, and of her, flushed with wine, singing and dancing and laughing to him! Я представляю себе тогдашнее состояние души преступника в бесспорном рабском подчинении трем элементам, подавившим ее совершенно: во-первых, пьяное состояние, чад и гам, топот пляски, визг песен, и она, она, раскрасневшаяся от вина, поющая и пляшущая, пьяная и смеющаяся ему!
Secondly, the hope in the background that the fatal end might still be far off, that not till next morning, at least, they would come and take him. Во-вторых, ободряющая отдаленная мечта о том, что роковая развязка еще далеко, по крайней мере не близко, - разве на другой только день, лишь наутро придут и возьмут его.
So he had a few hours and that's much, very much! Стало быть, несколько часов, это много, ужасно много!
In a few hours one can think of many things. В несколько часов можно много придумать.
I imagine that he felt something like what criminals feel when they are being taken to the scaffold. They have another long, long street to pass down and at walking pace, past thousands of people. Then there will be a turning into another street and only at the end of that street the dread place of execution! Я представляю себе, что с ним было нечто похожее на то, когда преступника везут на смертную казнь, на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы страшная площадь!
I fancy that at the beginning of the journey the condemned man, sitting on his shameful cart, must feel that he has infinite life still before him. Мне именно кажется, что в начале шествия осужденный, сидя на позорной своей колеснице, должен именно чувствовать, что пред ним еще бесконечная жизнь.
The houses recede, the cart moves on- oh, that's nothing, it's still far to the turning into the second street and he still looks boldly to right and to left at those thousands of callously curious people with their eyes fixed on him, and he still fancies that he is just such a man as they. Но вот, однако же, уходят дома, колесница все подвигается - о, это ничего, до поворота во вторую улицу еще так далеко, и вот он все еще бодро смотрит направо и налево и на эти тысячи безучастно любопытных людей, приковавшихся к нему взглядами, и ему все еще мерещится, что он такой же, как и они, человек.
But now the turning comes to the next street. Oh, that's nothing, nothing, there's still a whole street before him, and however many houses have been passed, he will still think there are many left. Но вот уже и поворот в другую улицу - о! это ничего, ничего, еще целая улица. И сколько бы ни уходило домов, он все будет думать: "Еще осталось много домов".
And so to the very end, to the very scaffold. И так до самого конца, до самой площади.
"This I imagine is how it was with Karamazov then. 'They've not had time yet,' he must have thought, 'I may still find some way out, oh, there's still time to make some plan of defence, and now, now- she is so fascinating!' "His soul was full of confusion and dread, but he managed, however, to put aside half his money and hide it somewhere- I cannot otherwise explain the disappearance of quite half of the three thousand he had just taken from his father's pillow. Так, представляю себе, было тогда и с Карамазовым. "Еще там не успели, - думает он, -еще можно что-нибудь подыскать, о, еще будет время сочинить план защиты, сообразить отпор, а теперь, теперь - теперь она так прелестна!" Смутно и страшно в душе его, но он успевает, однако же, отложить от своих денег половину и где-то их спрятать - иначе я не могу объяснить себе, куда могла исчезнуть целая половина этих трех тысяч, только что взятых им у отца из-под подушки.
He had been in Mokroe more than once before, he had caroused there for two days together already, he knew the old big house with all its passages and outbuildings. Он в Мокром уже не раз, он там уже кутил двое суток. Этот старый, большой деревянный дом ему известен, со всеми сараями, галереями.
I imagine that part of the money was hidden in that house, not long before the arrest, in some crevice, under some floor, in some corner, under the roof. With what object? I shall be asked. Я именно предполагаю, что часть денег скрылась тогда же, и именно в этом доме, незадолго пред арестом, в какую-нибудь щель, в расщелину, под какую-нибудь половицу, где-нибудь в углу, под кровлей - для чего? Как для чего?
Why, the catastrophe may take place at once, of course; he hadn't yet considered how to meet it, he hadn't the time, his head was throbbing and his heart was with her, but money- money was indispensable in any case! Катастрофа может совершиться сейчас, конечно мы еще не обдумали, как ее встретить, да и некогда нам, да и стучит у нас в голове, да и к ней-то тянет, ну а деньги? - деньги во всяком положении необходимы!
With money a man is always a man. Человек с деньгами - везде человек.
Perhaps such foresight at such a moment may strike you as unnatural? Может быть, такая расчетливость в такую минуту вам покажется неестественною?
But he assures us himself that a month before, at a critical and exciting moment, he had halved his money and sewn it up in a little bag. And though that was not true, as we shall prove directly, it shows the idea was a familiar one to Karamazov, he had contemplated it. Но ведь уверяет же он сам, что еще за месяц пред тем, в один тоже самый тревожный и роковой для него момент, он отделил от трех тысяч половину и зашил себе в ладонку, и если, конечно, это неправда, что и докажем сейчас, то все же эта идея Карамазову знакомая, он ее созерцал.
What's more, when he declared at the inquiry that he had put fifteen hundred roubles in a bag (which never existed) he may have invented that little bag on the inspiration of the moment, because he had two hours before divided his money and hidden half of it at Mokroe till morning, in case of emergency, simply not to have it on himself. Мало того, когда он уверял потом следователя, что отделил полторы тысячи в ладонку (которой никогда не бывало), то, может быть, и выдумал эту ладонку, тут же мгновенно, именно потому, что два часа пред тем отделил половину денег и спрятал куда-нибудь там в Мокром, на всякий случай, до утра, только чтобы не хранить на себе, по внезапно представившемуся вдохновению.
Two extremes, gentlemen of the jury, remember that Karamazov can contemplate two extremes and both at once. Две бездны, господа присяжные, вспомните, что Карамазов может созерцать две бездны, и обе разом!
"We have looked in the house, but we haven't found the money. В том доме мы искали, но не нашли.
It may still be there or it may have disappeared next day and be in the prisoner's hands now. Может, эти деньги и теперь еще там, а может, и на другой день исчезли и теперь у подсудимого.
In any case he was at her side, on his knees before her, she was lying on the bed, he had his hands stretched out to her and he had so entirely forgotten everything that he did not even hear the men coming to arrest him. Во всяком случае, арестовали его подле нее, перед ней на коленях, она лежала на кровати, он простирал к ней руки и до того забыл все в ту минуту, что не расслышал и приближения арестующих.
He hadn't time to prepare any line of defence in his mind. Он ничего еще не успел приготовить в уме своем для ответа.
He was caught unawares and confronted with his judges, the arbiters of his destiny. И он и ум его были взяты врасплох. И вот он пред своими судьями, пред решителями судьбы своей.
"Gentlemen of the jury, there are moments in the execution of our duties when it is terrible for us to face a man, terrible on his account, too! Г оспода присяжные заседатели, бывают моменты, когда, при нашей обязанности, нам самим становится почти страшно пред человеком, страшно и за человека!
The moments of contemplating that animal fear, when the criminal sees that all is lost, but still struggles, still means to struggle, the moments when every instinct of self-preservation rises up in him at once and he looks at you with questioning and suffering eyes, studies you, your face, your thoughts, uncertain on which side you will strike, and his distracted mind frames thousands of plans in an instant, but he is still afraid to speak, afraid of giving himself away! Это минуты созерцания того животного ужаса, когда преступник уже видит, что все пропало, но все еще борется, все еще намерен бороться с вами. Это минуты, когда все инстинкты самосохранения восстают в нем разом и он, спасая себя, глядит на вас пронизывающим взглядом, вопрошающим и страдающим, ловит и изучает вас, ваше лицо, ваши мысли, ждет, с которого боку вы ударите, и создает мгновенно в сотрясающемся уме своем тысячи планов, но все-таки боится говорить, боится проговориться!
This purgatory of the spirit, this animal thirst for self-preservation, these humiliating moments of the human soul, are awful, and sometimes arouse horror and compassion for the criminal even in the lawyer. Эти унизительные моменты души человеческой, это хождение ее по мытарствам, эта животная жажда самоспасения - ужасны и вызывают иногда содрогание и сострадание к преступнику даже в следователе!
And this was what we all witnessed then. И вот мы этому всему были тогда свидетелями.
"At first he was thunderstruck and in his terror dropped some very compromising phrases. Сначала он был ошеломлен, и в ужасе у него вырвалось несколько слов, его сильно компрометирующих:
'Blood! "Кровь!
I've deserved it!' Заслужил!"
But he quickly restrained himself. Но он быстро сдержал себя.
He had not prepared what he was to say, what answer he was to make, he had nothing but a bare denial ready. Что сказать, как ответить - все это пока еще у него не готово, но готово лишь одно голословное отрицание:
' I am not guilty of my father's death.' "В смерти отца не виновен!"
That was his fence for the moment and behind it he hoped to throw up a barricade of some sort. Вот пока наш забор, а там, за забором, мы, может быть, еще что и устроим, какую-нибудь баррикаду.
His first compromising exclamations he hastened to explain by declaring that he was responsible for the death of the servant Grigory only. Компрометирующие первые восклицания свои он спешит, предупреждая вопросы наши, объяснить тем, что считает себя виновным лишь в смерти слуги Григория.
'Of that bloodshed I am guilty, but who has killed my father, gentlemen, who has killed him? "В этой крови виновен, но кто же убил отца, господа, кто убил?
Who can have killed him, if not I?' Кто же мог убить его, если не я?"
Do you hear, he asked us that, us, who had come to ask him that question! Слышите это: спрашивает он нас же, нас же, пришедших к нему самому с этим самым вопросом!
Do you hear that uttered with such premature haste-'if not I'- the animal cunning, the naivete the Karamazov impatience of it? Слышите вы это забегающее вперед словечко: "если не я", эту животную хитрость, эту наивность и эту карамазовскую нетерпеливость?
' I didn't kill him and you mustn't think I did! Не я убил, и думать не моги, что я:
I wanted to kill him, gentlemen, I wanted to kill him,' he hastens to admit (he was in a hurry, in a terrible hurry), 'but still I am not guilty, it is not I murdered him.' "Хотел убить, господа, хотел убить, - признается он поскорее (спешит, о, спешит ужасно!), - но все же неповинен, не я убил!"
He concedes to us that he wanted to murder him, as though to say, you can see for yourselves how truthful I am, so you'll believe all the sooner that I didn't murder him. Он уступает нам, что хотел убить: видите, дескать, сами, как я искренен, ну так тем скорее поверьте, что не я убил.
Oh, in such cases the criminal is often amazingly shallow and credulous. О, в этих случаях преступник становится иногда неимоверно легкомыслен и легковерен.
"At that point one of the lawyers asked him, as it were incidentally, the most simple question, И вот тут, совсем как бы нечаянно, следствие вдруг задало ему самый простодушный вопрос:
'Wasn't it Smerdyakov killed him?' "Да не Смердяков ли убил?"
Then, as we expected, he was horribly angry at our having anticipated him and caught him unawares, before he had time to pave the way to choose and snatch the moment when it would be most natural to bring in Smerdyakov's name. Так и случилось, чего мы ожидали: он страшно рассердился за то, что предупредили его и поймали врасплох, когда он еще не успел приготовить, выбрать и ухватить тот момент, когда вывести Смердякова будет всего вероятнее.
He rushed at once to the other extreme, as he always does, and began to assure us that Smerdyakov could not have killed him, was not capable of it. По натуре своей он тотчас же бросился в крайность и сам начал нас изо всех сил уверять, что Смердяков не мог убить, не способен убить.
But don't believe him, that was only his cunning; he didn't really give up the idea of Smerdyakov; on the contrary, he meant to bring him forward again; for, indeed, he had no one else to bring forward, but he would do that later, because for the moment that line was spoiled for him. Но не верьте ему, это лишь его хитрость: он вовсе, вовсе еще не отказывается от Смердякова, напротив, он еще его выставит, потому что кого же ему выставить как не его, но он сделает это в другую минуту, потому что теперь это дело пока испорчено.
He would bring him forward perhaps next day, or even a few days later, choosing an opportunity to cry out to us, Он выставит его только, может быть, завтра или даже через несколько дней, приискав момент, в который сам же крикнет нам:
'You know I was more sceptical about Smerdyakov than you, you remember that yourselves, but now I am convinced. He killed him, he must have done!' "Видите, я сам отрицал Смердякова больше, чем вы, вы сами это помните, но теперь и я убедился: это он убил, и как же не он!"
And for the present he falls back upon a gloomy and irritable denial. Impatience and anger prompted him, however, to the most inept and incredible explanation of how he looked into his father's window and how he respectfully withdrew. А пока он впадает с нами в мрачное и раздражительное отрицание, нетерпение и гнев подсказывают ему, однако, самое неумелое и неправдоподобное объяснение о том, как он глядел отцу в окно и как он почтительно отошел от окна.
The worst of it was that he was unaware of the position of affairs, of the evidence given by Grigory. Главное, он еще не знает обстоятельств, степени показаний очнувшегося Григория.
"We proceeded to search him. Мы приступаем к осмотру и обыску.
The search angered, but encouraged him, the whole three thousand had not been found on him, only half of it. Осмотр гневит его, но и ободряет: всех трех тысяч не разыскали, разысканы только полторы.
And no doubt only at that moment of angry silence, the fiction of the little bag first occurred to him. И уж конечно, лишь в этот момент гневливого молчания и отрицания вскакивает ему в голову в первый раз в жизни идея об ладонке.
No doubt he was conscious himself of the improbability of the story and strove painfully to make it sound more likely, to weave it into a romance that would sound plausible. Без сомнения, он чувствует сам всю невероятность выдумки и мучится, страшно мучится, как бы сделать ее вероятнее, так сочинить, чтоб уж вышел целый правдоподобный роман.
In such cases the first duty, the chief task of the investigating lawyers, is to prevent the criminal being prepared, to pounce upon him unexpectedly so that he may blurt out his cherished ideas in all their simplicity, improbability and inconsistency. В этих случаях самое первое дело, самая главная задача следствия - не дать приготовиться, накрыть неожиданно, чтобы преступник высказал заветные идеи свои во всем выдающем их простодушии, неправдоподобности и противоречии.
The criminal can only be made to speak by the sudden and apparently incidental communication of some new fact, of some circumstance of great importance in the case, of which he had no previous idea and could not have foreseen. Заставить же говорить преступника можно лишь внезапным и как бы нечаянным сообщением ему какого-нибудь нового факта, какого-нибудь обстоятельства дела, которое по значению своему колоссально, но которого он до сих пор ни за что не предполагал и никак не мог усмотреть.
We had such a fact in readiness- that was Grigory's evidence about the open door through which the prisoner had run out. Этот факт был у нас наготове, о, уже давно наготове: это показание очнувшегося слуги Григория об отворенной двери, из которой выбежал подсудимый.
He had completely forgotten about that door and had not even suspected that Grigory could have seen it. Про эту дверь он совсем забыл, а что Григорий мог ее видеть, и не предполагал.
"The effect of it was amazing. Эффект вышел колоссальный.
He leapt up and shouted to us, Он вскочил и вдруг закричал нам:
'Then Smerdyakov murdered him, it was Smerdyakov!' and so betrayed the basis of the defence he was keeping back, and betrayed it in its most improbable shape, for Smerdyakov could only have committed the murder after he had knocked Grigory down and run away. "Это Смердяков убил, Смердяков!" - и вот выдал свою заветную, свою основную мысль, в самой неправдоподобной форме ее, ибо Смердяков мог убить лишь после того, как он поверг Г ригория и убежал.
When we told him that Grigory saw the door was open before he fell down, and had heard Smerdyakov behind the screen as he came out of his bedroom-Karamazov was positively crushed. Когда же мы ему сообщили, что Григорий видел отпертую дверь раньше своего падения, а выходя из своей спальни, слышал стонущего за перегородкой Смердякова - Карамазов был воистину раздавлен.
My esteemed and witty colleague, Nikolay Parfenovitch, told me afterwards that he was almost moved to tears at the sight of him. Сотрудник мой, наш почтенный и остроумный Николай Парфенович, передавал мне потом, что в это мгновение ему стало его жалко до слез.
And to improve matters, the prisoner hastened to tell us about the much-talked-of little bag- so be it, you shall hear this romance! И вот в это-то мгновение, чтоб поправить дело, он и спешит нам сообщить об этой пресловутой ладонке: так и быть, дескать, услышьте эту повесть!
"Gentlemen of the jury, I have told you already why I consider this romance not only an absurdity, but the most improbable invention that could have been brought forward in the circumstances. Г оспода присяжные, я уже выразил вам мои мысли, почему считаю всю эту выдумку об зашитых за месяц перед тем деньгах в ладонку не только нелепицей, но и самым неправдоподобным измышлением, которое только можно было приискать в данном случае.
If one tried for a bet to invent the most unlikely story, one could hardly find anything more incredible. Если б даже искать на пари: что можно сказать и представить неправдоподобнее, - то и тогда нельзя бы было выдумать хуже этого.
The worst of such stories is that the triumphant romancers can always be put to confusion and crushed by the very details in which real life is so rich and which these unhappy and involuntary storytellers neglect as insignificant trifles. Тут, главное, можно осадить и в прах разбить торжествующего романиста подробностями, теми самыми подробностями, которыми всегда так богата действительность и которые всегда, как совершенно будто бы незначащая и ненужная мелочь, пренебрегаются этими несчастными и невольными сочинителями и даже никогда не приходят им в голову.
Oh, they have no thought to spare for such details, their minds are concentrated on their grand invention as a whole, and fancy anyone daring to pull them up for a trifle! О, им в ту минуту не до того, их ум создает лишь грандиозное целое - и вот смеют им предлагать этакую мелочь!
But that's how they are caught. Но на этом-то их и ловят!
The prisoner was asked the question, Задают подсудимому вопрос:
'Where did you get the stuff for your little bag and who made it for you?' "Ну, а где вы изволили взять материал для вашей ладонки, кто вам сшил ее?" -
' I made it myself.' "Сам зашил". -
' And where did you get the linen?' "А полотно где изволили взять?"
The prisoner was positively offended, he thought it almost insulting to ask him such a trivial question, and would you believe it, his resentment was genuine! Подсудимый уже обижается, он считает это почти обидною для себя мелочью и, верите ли, искренно, искренно!
But they are all like that. Но таковы все они.
' I tore it off my shirt. "Я от рубашки моей оторвал". -
"Then we shall find that shirt among your linen to-morrow, with a piece torn off.' "Прекрасно-с. Стало быть, в вашем белье мы завтра же отыщем эту рубашку с вырванным из нее клочком".
And only fancy, gentlemen of the jury, if we really had found that torn shirt (and how could we have failed to find it in his chest of drawers or trunk?) that would have been a fact, a material fact in support of his statement! И сообразите, господа присяжные, ведь если бы только мы нашли в самом деле эту рубашку (а как бы ее не найти в его чемодане или комоде, если бы такая рубашка в самом деле существовала), -то ведь это уж факт, факт осязательный в пользу справедливости его показаний!
But he was incapable of that reflection. Но этого он не может сообразить. -
'I don't remember, it may not have been off my shirt, I sewed it up in one of my landlady's caps.' "Я не помню, может, не от рубашки, я в хозяйкин чепчик зашил". -
' What sort of a cap?' "В какой такой чепчик?" -
'It was an old cotton rag of hers lying about.' "Я у ней взял, у нее валялся, старая коленкоровая дрянь". -
' And do you remember that clearly?' "И вы это твердо помните?" -
'No, I don't.' And he was angry, very angry, and yet imagine not remembering it! "Нет, твердо не помню..." И сердится, сердится, а между тем представьте: как бы это не помнить?
At the most terrible moments of man's life, for instance when he is being led to execution, he remembers just such trifles. В самые страшные минуты человеческие, ну на казнь везут, вот именно эти-то мелочи и запоминаются.
He will forget anything but some green roof that has flashed past him on the road, or a jackdaw on a cross-that he will remember. Он обо всем забудет, а какую-нибудь зеленую кровлю, мелькнувшую ему по дороге, или галку на кресте - вот это он запомнит.
He concealed the making of that little bag from his household, he must have remembered his humiliating fear that someone might come in and find him needle in hand, how at the slightest sound he slipped behind the screen (there is a screen in his lodgings). "But, gentlemen of the jury, why do I tell you all this, all these details, trifles?" cried Ippolit Kirillovitch suddenly. "Just because the prisoner still persists in these absurdities to this moment. Ведь он, зашивая ладонку свою, прятался от домашних, он должен был помнить, как унизительно страдал он от страху с иглой в руках, чтобы к нему не вошли и его не накрыли; как при первом стуке вскакивал и бежал за перегородку (в его квартире есть перегородка)... Но, господа присяжные, для чего я вам это все сообщаю, все эти подробности, мелочи! - воскликнул вдруг Ипполит Кириллович. - А вот именно потому, что подсудимый стоит упорно на всей этой нелепице до самой сей минуты!
He has not explained anything since that fatal night two months ago, he has not added one actual illuminating fact to his former fantastic statements; all those are trivialities. 'You must believe it on my honour.' Во все эти два месяца, с той самой роковой для него ночи, он ничего не разъяснил, ни одного объяснительного реального обстоятельства к прежним фантастическим показаниям своим не прибавил; все это, дескать, мелочи, а вы верьте на честь!
Oh, we are glad to believe it, we are eager to believe it, even if only on his word of honour! О, мы рады верить, мы жаждем верить, хотя бы даже на честь!
Are we jackals thirsting for human blood? Что же мы, шакалы, жаждущие крови человеческой?
Show us a single fact in the prisoner's favour and we shall rejoice; but let it be a substantial, real fact, and not a conclusion drawn from the prisoner's expression by his own brother, or that when he beat himself on the breast he must have meant to point to the little bag, in the darkness, too. Дайте, укажите нам хоть один факт в пользу подсудимого, и мы обрадуемся, - но факт осязательный, реальный, а не заключение по выражению лица подсудимого родным его братом или указание на то, что он, бия себя в грудь, непременно должен был на ладонку указывать, да еще в темноте.
We shall rejoice at the new fact, we shall be the first to repudiate our charge, we shall hasten to repudiate it. Мы обрадуемся новому факту, мы первые откажемся от нашего обвинения, мы поспешим отказаться.
But now justice cries out and we persist, we cannot repudiate anything." Теперь же вопиет справедливость, и мы настаиваем, мы ни от чего отказаться не можем".
Ippolit Kirillovitch passed to his final peroration. Ипполит Кириллович перешел тут к финалу.
He looked as though he was in a fever, he spoke of the blood that cried for vengeance, the blood of the father murdered by his son, with the base motive of robbery! Он был как в лихорадке, он вопиял за пролитую кровь, за кровь отца, убитого сыном "с низкою целью ограбления".
He pointed to the tragic and glaring consistency of the facts. Он твердо указывал на трагическую и вопиющую совокупность фактов.
"And whatever you may hear from the talented and celebrated counsel for the defence," Ippolit Kirillovitch could not resist adding, "whatever eloquent and touching appeals may be made to your sensibilities, remember that at this moment you are in a temple of justice. "И что бы вы ни услышали от знаменитого своим талантом защитника подсудимого, - не удержался Ипполит Кириллович, - какие бы ни раздались здесь красноречивые и трогательные слова, бьющие в вашу чувствительность, все же вспомните, что в эту минуту вы в святилище нашего правосудия.
Remember that you are the champions of our justice, the champions of our holy Russia, of her principles, her family, everything that she holds sacred! Вспомните, что вы защитники правды нашей, защитники священной нашей России, ее основ, ее семьи, ее всего святого!
Yes, you represent Russia here at this moment, and your verdict will be heard not in this hall only but will re-echo throughout the whole of Russia, and all Russia will hear you, as her champions and her judges, and she will be encouraged or disheartened by your verdict. Да, вы здесь представляете Россию в данный момент, и не в одной только этой зале раздастся ваш приговор, а на всю Россию, и вся Россия выслушает вас как защитников и судей своих и будет ободрена или удручена приговором вашим.
Do not disappoint Russia and her expectations. Our fatal troika dashes on in her headlong flight perhaps to destruction and in all Russia for long past men have stretched out imploring hands and called a halt to its furious reckless course. Не мучьте же Россию и ее ожидания, роковая тройка наша несется стремглав и, может, к погибели. И давно уже в целой России простирают руки и взывают остановить бешеную, беспардонную скачку.
And if other nations stand aside from that troika that may be, not from respect, as the poet would fain believe, but simply from horror. И если сторонятся пока еще другие народы от скачущей сломя голову тройки, то, может быть, вовсе не от почтения к ней, как хотелось поэту, а просто от ужаса - это заметьте.
From horror, perhaps from disgust. And well it is that they stand aside, but maybe they will cease one day to do so and will form a firm wall confronting the hurrying apparition and will check the frenzied rush of our lawlessness, for the sake of their own safety, enlightenment and civilisation. От ужаса, а может, и от омерзения к ней, да и то еще хорошо, что сторонятся, а пожалуй, возьмут да и перестанут сторониться, и станут твердою стеной перед стремящимся видением, и сами остановят сумасшедшую скачку нашей разнузданности, в видах спасения себя, просвещения и цивилизации!
Already we have heard voices of alarm from Europe, they already begin to sound. Эти тревожные голоса из Европы мы уже слышали. Они раздаваться уже начинают.
Do not tempt them! Do not heap up their growing hatred by a sentence justifying the murder of a father by his son I Не соблазняйте же их, не копите их все нарастающей ненависти приговором, оправдывающим убийство отца родным сыном!.."
Though Ippolit Kirillovitch was genuinely moved, he wound up his speech with this rhetorical appeal- and the effect produced by him was extraordinary. Одним словом, Ипполит Кириллович хоть и очень увлекся, но кончил-таки патетически - и, действительно, впечатление, произведенное им, было чрезвычайное.
When he had finished his speech, he went out hurriedly and, as I have mentioned before, almost fainted in the adjoining room. Сам он, окончив речь свою, поспешно вышел и, повторяю, почти упал в другой комнате в обморок.
There was no applause in the court, but serious persons were pleased. Зала не аплодировала, но серьезные люди были довольны.
The ladies were not so well satisfied, though even they were pleased with his eloquence, especially as they had no apprehensions as to the upshot of the trial and had full trust in Fetyukovitch. "He will speak at last and of course carry all before him." Не так довольны были только одни дамы, но все же и им понравилось красноречие, тем более что за последствия они совсем не боялись и ждали всего от Фетюковича: "наконец-то он заговорит и, уж конечно, всех победит!"
Everyone looked at Mitya; he sat silent through the whole of the prosecutor's speech, clenching his teeth, with his hands clasped, and his head bowed. Все поглядывали на Митю; всю речь прокурора он просидел молча, сжав руки, стиснув зубы, потупившись.
Only from time to time he raised his head and listened, especially when Grushenka was spoken of. Изредка только подымал голову и прислушивался. Особенно, когда заговорили о Грушеньке.
When the prosecutor mentioned Rakitin's opinion of her, a smile of contempt and anger passed over his face and he murmured rather audibly, Когда прокурор передавал о ней мнение Ракитина, в лице его выразилась презрительная и злобная улыбка, и он довольно слышно проговорил:
"The Bernards!" "Бернары!"
When Ippolit Kirillovitch described how he had questioned and tortured him at Mokroe, Mitya raised his head and listened with intense curiosity. Когда же Ипполит Кириллович сообщал о том, как он допрашивал и мучил его в Мокром, Митя поднял голову и прислушивался со страшным любопытством.
At one point he seemed about to jump up and cry out, but controlled himself and only shrugged his shoulders disdainfully. В одном месте речи как будто хотел даже вскочить и что-то крикнуть, но, однако, осилил себя и только презрительно вскинул плечами.
People talked afterwards of the end of the speech, of the prosecutor's feat in examining the prisoner at Mokroe, and jeered at Ippolit Kirillovitch. Про этот финал речи, именно про подвиги прокурора в Мокром, при допросе преступника, потом у нас в обществе говорили и над Ипполитом Кирилловичем подсмеивались:
"The man could not resist boasting of his cleverness," they said. "Не утерпел, дескать, человек, чтобы не похвастаться своими способностями".
The court was adjourned, but only for a short interval, a quarter of an hour or twenty minutes at most. Заседание было прервано, но на очень короткий срок, на четверть часа, много на двадцать минут.
There was a hum of conversation and exclamations in the audience. В публике раздавались разговоры и восклицания.
I remember some of them. Я иные запомнил:
"A weighty speech," a gentleman in one group observed gravely. - Серьезная речь! - нахмуренно заметил господин в одной группе.
"He brought in too much psychology," said another voice. - Психологии навертел уж много, - раздался другой голос.
"But it was all true, the absolute truth!" - Да ведь все правда, неотразимая истина!
"Yes, he is first rate at it." - Да, это он мастер.
"He summed it all up." - Итог подвел.
"Yes, he summed us up, too," chimed in another voice, "Do you remember, at the beginning of his speech, making out we were all like Fyodor Pavlovitch?" - И нам, и нам тоже итог подвел, - присоединился третий голос, - в начале-то речи, помните, что все такие же, как Федор Павлович?
"And at the end, too. -И в конце тоже.
But that was all rot." Только он это соврал.
"And obscure too." -Да и неясности были.
"He was a little too much carried away." - Увлекся маленько.
"It's unjust, it's unjust." - Несправедливо, несправедливо-с.
"No, it was smartly done, anyway. - Ну нет, все-таки ловко.
He's had long to wait, but he's had his say, ha ha!" Долго ждал человек, а вот и сказал, хе-хе!
"What will the counsel for the defence say?" - Что-то защитник скажет?
In another group I heard: В другой группе:
"He had no business to make a thrust at the Petersburg man like that; 'appealing to your sensibilities'- do you remember?" - А петербургского-то он напрасно сейчас задел: "биющих-то на чувствительность" помните?
"Yes, that was awkward of him." - Да, это он неловко.
"He was in too great a hurry." - Поспешил.
"He is a nervous man." - Нервный человек-с.
"We laugh, but what must the prisoner be feeling?" - Вот мы смеемся, а каково подсудимому?
"Yes, what must it be for Mitya?" - Да-с. Митеньке-то каково? - А вот что-то защитник скажет?
In a third group: В третьей группе:
"What lady is that, the fat one, with the lorgnette, sitting at the end?" - Это какая такая дама, с лорнетом, толстая, с краю сидит?
"She is a general's wife, divorced, I know her." - Это генеральша одна, разводка, я ее знаю.
"That's why she has the lorgnette." - То-то, с лорнетом.
"She is not good for much." - Шушера.
"Oh no, she is a piquante little woman." - Ну нет, пикантненькая.
"Two places beyond her there is a little fair woman, she is prettier." - Подле нее через два места сидит блондиночка, та лучше.
"They caught him smartly at Mokroe, didn't they, eh?" - А ловко они его тогда в Мокром накрыли, а?
"Oh, it was smart enough. - Ловко-то ловко.
We've heard it before, how often he has told the story at people's houses! Опять рассказал. Ведь он про это здесь по домам уж сколько рассказывал.
"And he couldn't resist doing it now. - И теперь не утерпел.
That's vanity." Самолюбие.
"He is a man with a grievance, he he!" - Обиженный человек, хе-хе!
"Yes, and quick to take offence. - И обидчивый.
And there was too much rhetoric, such long sentences." Да и риторики много, фразы длинные.
"Yes, he tries to alarm us, he kept trying to alarm us. -Да и пугает, заметьте, все пугает.
Do you remember about the troika? Про тройку-то помните?
Something about 'They have Hamlets, but we have, so far, only Karamazovs!' "Там Гамлеты, а у нас еще пока Карамазовы!"
That was cleverly said!" Это он ловко.
"That was to propitiate the liberals. - Это он либерализму подкуривал.
He is afraid of them." Боится!
"Yes, and he is afraid of the lawyer, too." -Да и адвоката боится.
"Yes, what will Fetyukovitch say?" - Да, что-то скажет господин Фетюкович?
"Whatever he says, he won't get round our peasants." - Ну, что бы ни сказал, а наших мужичков не прошибет.
"Don't you think so?" - Вы думаете?
A fourth group: В четвертой группе:
"What he said about the troika was good, that piece about the other nations." - А про тройку-то ведь у него хорошо, это где про народы-то.
"And that was true what he said about other nations not standing it." - И ведь правда, помнишь, где он говорит, что народы не будут ждать.
"What do you mean?" - А что?
"Why, in the English Parliment a Member got up last week and speaking about the Nihilists asked the Ministry whether it was not high time to intervene, to educate this barbarous people. - Да в английском парламенте уж один член вставал на прошлой неделе, по поводу нигилистов, и спрашивал министерство: не пора ли ввязаться в варварскую нацию, чтобы нас образовать.
Ippolit was thinking of him, I know he was. Ипполит это про него, я знаю, что про него.
He was talking about that last week." Он на прошлой неделе об этом говорил.
"Not an easy job." - Далеко куликам.
"Not an easy job? - Каким куликам?
Why not?" Почему далеко?
"Why, we'd shut up Kronstadt and not let them have any corn. - А мы запрем Кронштадт да и не дадим им хлеба.
Where would they get it?" Где они возьмут?
"In America. -А в Америке?
They get it from America now." Теперь в Америке.
"Nonsense!" - Врешь.
But the bell rang, all rushed to their places. Но зазвонил колокольчик, всё бросилось на места.
Fetyukovitch mounted the tribune. Фетюкович взошел на кафедру.
Chapter 10. X
The Speech for the Defence. Речь защитника.
An Argument that Cuts Both Ways Палка о двух концах
ALL was hushed as the first words of the famous orator rang out. Все затихло, когда раздались первые слова знаменитого оратора.
The eyes of the audience were fastened upon him. Вся зала впилась в него глазами.
He began very simply and directly, with an air of conviction, but not the slightest trace of conceit. Начал он чрезвычайно прямо, просто и убежденно, но без малейшей заносчивости.
He made no attempt at eloquence, at pathos, or emotional phrases. Ни малейшей попытки на красноречие, на патетические нотки, на звенящие чувством словечки.
He was like a man speaking in a circle of intimate and sympathetic friends. Это был человек, заговоривший в интимном кругу сочувствующих людей.
His voice was a fine one, sonorous and sympathetic, and there was something genuine and simple in the very sound of it. Г олос у него был прекрасный, громкий и симпатичный, и даже в самом голосе этом как будто заслышалось уже нечто искреннее и простодушное.
But everyone realised at once that the speaker might suddenly rise to genuine pathos and "pierce the heart with untold power." Но всем тотчас же стало понятно, что оратор может вдруг подняться до истинно патетического - и "ударить по сердцам с неведомою силой".
His language was perhaps more irregular than Ippolit Kirillovitch's, but he spoke without long phrases, and indeed, with more precision. Говорил он, может быть, неправильнее Ипполита Кирилловича, но без длинных фраз и даже точнее.
One thing did not please the ladies: he kept bending forward, especially at the beginning of his speech, not exactly bowing, but as though he were about to dart at his listeners, bending his long spine in half, as though there were a spring in the middle that enabled him to bend almost at right angles. Одно не понравилось было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в начале речи, не то что кланяясь, а как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно как бы половиной своей длинной спины, как будто в середине этой длинной и тонкой спины его был устроен такой шалнер, так что она могла сгибаться чуть не под прямым углом.
At the beginning of his speech he spoke rather disconnectedly, without system, one may say, dealing with facts separately, though, at the end, these facts formed a whole. В начале речи говорил как-то раскидчиво, как будто без системы, схватывая факты наразбив, а в конце концов вышло целое.
His speech might be divided into two parts, the first consisting of criticism in refutation of the charge, sometimes malicious and sarcastic. Речь его можно было бы разделить на две половины: первая половина - это критика, это опровержение обвинения, иногда злое и саркастическое.
But in the second half he suddenly changed his tone, and even his manner, and at once rose to pathos. The audience seemed on the lookout for it, and quivered with enthusiasm. Но во второй половине речи как бы вдруг изменил и тон и даже прием свой и разом возвысился до патетического, а зала как будто ждала того и вся затрепетала от восторга.
He went straight to the point, and began by saying that although he practised in Petersburg, he had more than once visited provincial towns to defend prisoners, of whose innocence he had a conviction or at least a preconceived idea. Он прямо подошел к делу и начал с того, что хотя поприще его и в Петербурге, но он уже не первый раз посещает города России для защиты подсудимых, но таких, в невинности которых он или убежден, или предчувствует ее заранее.
"That is what has happened to me in the present case," he explained. "From the very first accounts in the newspapers I was struck by something which strongly prepossessed me in the prisoner's favour. "То же самое произошло со мной и в настоящем случае, - объяснил он. - Даже только из одних первоначальных газетных корреспонденций мне уже мелькнуло нечто, чрезвычайно меня поразившее в пользу подсудимого.
What interested me most was a fact which often occurs in legal practice, but rarely, I think, in such an extreme and peculiar form as in the present case. Одним словом, меня прежде всего заинтересовал некоторый юридический факт, хотя и часто повторяющийся в судебной практике, но никогда, мне кажется, в такой полноте и с такими характерными особенностями, как в настоящем деле.
I ought to formulate that peculiarity only at the end of my speech, but I will do so at the very beginning, for it is my weakness to go to work directly, not keeping my effects in reserve and economising my material. Факт этот надо бы мне формулировать лишь в финале моей речи, когда я закончу мое слово, но, однако, я выскажу мою мысль и в самом начале, ибо имею слабость приступать прямо к предмету, не припрятывая эффектов и не экономизируя впечатлений.
That may be imprudent on my part, but at least it's sincere. Это, может быть, с моей стороны нерасчетливо, но зато искренно.
What I have in my mind is this: there is an overwhelming chain of evidence against the prisoner, and at the same time not one fact that will stand criticism, if it is examined separately. Эта мысль моя, формула моя - следующая: подавляющая совокупность фактов против подсудимого и в то же время ни одного факта, выдерживающего критику, если рассматривать его единично, самого по себе!
As I followed the case more closely in the papers my idea was more and more confirmed, and I suddenly received from the prisoner's relatives a request to undertake his defence. Следя далее по слухам и по газетам, я утверждался в моей мысли все более и более, и вдруг я получил от родных подсудимого приглашение защищать его.
I at once hurried here, and here I became completely convinced. Я тотчас же поспешил сюда и здесь уже окончательно убедился.
It was to break down this terrible chain of facts, and to show that each piece of evidence taken separately was unproved and fantastic, that I undertook the case." Вот чтобы разбить эту страшную совокупность фактов и выставить недоказанность и фантастичность каждого обвиняющего факта в отдельности, я и взялся защищать это дело".
So Fetyukovitch began. "Gentlemen of the jury," he suddenly protested, "I am new to this district. Так начал защитник и вдруг возгласил: "Господа присяжные заседатели, я здесь человек свежий.
I have no preconceived ideas. Все впечатления легли на меня непредвзято.
The prisoner, a man of turbulent and unbridled temper, has not insulted me. But he has insulted perhaps hundreds of persons in this town, and so prejudiced many people against him beforehand. Подсудимый, буйный характером и разнузданный, не обидел меня предварительно, как сотню, может быть, лиц в этом городе, отчего многие и предупреждены против него заранее.
Of course I recognise that the moral sentiment of local society is justly excited against him. The prisoner is of turbulent and violent temper. Конечно, и я сознаюсь, что нравственное чувство здешнего общества возбуждено справедливо: подсудимый буен и необуздан.
Yet he was received in society here; he was even welcome in the family of my talented friend, the prosecutor." (N.B. В здешнем обществе его, однако же, принимали, даже в семействе высокоталантливого обвинителя он был обласкан. (Nota bene.
At these words there were two or three laughs in the audience, quickly suppressed, but noticed by all. При этих словах в публике раздались два-три смешка, хотя и быстро подавленные, но всеми замеченные.
All of us knew that the prosecutor received Mitya against his will, solely because he had somehow interested his wife- a lady of the highest virtue and moral worth, but fanciful, capricious, and fond of opposing her husband, especially in trifles. Всем у нас было известно, что прокурор допускал к себе Митю против воли, потому единственно, что его почему-то находила любопытным прокурорша - дама в высшей степени добродетельная и почтенная, но фантастическая и своенравная и любившая в некоторых случаях, преимущественно в мелочах, оппонировать своему супругу.
Mitya's visits, however, had not been frequent.) "Nevertheless I venture to suggest," Fetyukovitch continued, "that in spite of his independent mind and just character, my opponent may have formed a mistaken prejudice against my unfortunate client. Митя, впрочем, посещал их дом довольно редко.) Тем не менее я осмелюсь допустить, - продолжал защитник, - что даже и в таком независимом уме и справедливом характере, как у моего оппонента, могло составиться против моего несчастного клиента некоторое ошибочное предубеждение.
Oh, that is so natural; the unfortunate man has only too well deserved such prejudice. О, это так натурально: несчастный слишком заслужил, чтобы к нему относились даже с предубеждением.
Outraged morality, and still more outraged taste, is often relentless. Оскорбленное же нравственное и, еще пуще того, эстетическое чувство иногда бывает неумолимо.
We have, in the talented prosecutor's speech, heard a stern analysis of the prisoner's character and conduct, and his severe critical attitude to the case was evident. And, what's more, he went into psychological subtleties into which he could not have entered, if he had the least conscious and malicious prejudice against the prisoner. Конечно, в высокоталантливой обвинительной речи мы услышали все строгий анализ характера и поступков подсудимого, строгое критическое отношение к делу, а главное, выставлены были такие психологические глубины для объяснения нам сути дела, что проникновение в эти глубины не могло бы вовсе состояться при сколько-нибудь намеренно и злостно предубежденном отношении к личности подсудимого.
But there are things which are even worse, even more fatal in such cases, than the most malicious and consciously unfair attitude. Но ведь есть вещи, которые даже хуже, даже гибельнее в подобных случаях, чем самое злостное и преднамеренное отношение к делу.
It is worse if we are carried away by the artistic instinct, by the desire to create, so to speak, a romance, especially if God has endowed us with psychological insight. Именно, если нас, например, обуяет некоторая, так сказать, художественная игра, потребность художественного творчества, так сказать, создания романа, особенно при богатстве психологических даров, которыми Бог оделил наши способности.
Before I started on my way here, I was warned in Petersburg, and was myself aware, that I should find here a talented opponent whose psychological insight and subtlety had gained him peculiar renown in legal circles of recent years. Еще в Петербурге, еще только собираясь сюда, я был предварен - да и сам знал безо всякого предварения, что встречу здесь оппонентом глубокого и тончайшего психолога, давно уже заслужившего этим качеством своим некоторую особливую славу в нашем молодом еще юридическом мире.
But profound as psychology is, it's a knife that cuts both ways." (Laughter among the public.) Но ведь психология, господа, хоть и глубокая вещь, а все-таки похожа на палку о двух концах (смешок в публике).
"You will, of course, forgive me my comparison; I can't boast of eloquence. О, вы, конечно, простите мне тривиальное сравнение мое; я слишком красноречиво говорить не мастер.
But I will take as an example any point in the prosecutor's speech. Но вот, однако же, пример - беру первый попавшийся из речи обвинителя.
"The prisoner, running away in the garden in the dark, climbed over the fence, was seized by the servant, and knocked him down with a brass pestle. Подсудимый, ночью, в саду, убегая, перелезает через забор и повергает медным пестом вцепившегося в его ногу лакея.
Then he jumped back into the garden and spent five minutes over the man, trying to discover whether he had killed him or not. Затем тотчас же соскакивает обратно в сад и целых пять минут хлопочет над поверженным, стараясь угадать: убил он его или нет?
And the prosecutor refuses to believe the prisoner's statement that he ran to old Grigory out of pity. 'No,' he says, 'such sensibility is impossible at such a moment, that's unnatural; he ran to find out whether the only witness of his crime was dead or alive, and so showed that he had committed the murder, since he would not have run back for any other reason.' И вот обвинитель ни за что не хочет поверить в справедливость показания подсудимого, что соскочил он к старику Григорию из жалости. "Нет, дескать, может ли быть такая чувствительность в такую минуту; это-де неестественно, а соскочил он именно для того, чтоб убедиться: жив или убит единственный свидетель его злодеяния, а стало быть, тем и засвидетельствовал, что он совершил это злодеяние, так как не мог соскочить в сад по какому-нибудь другому поводу, влечению или чувству".
"Here you have psychology; but let us take the same method and apply it to the case the other way round, and our result will be no less probable. Вот психология; но возьмем ту же самую психологию и приложим ее к делу, но только с другого конца, и выйдет совсем не менее правдоподобно.
The murderer, we are told, leapt down to find out, as a precaution, whether the witness was alive or not, yet he had left in his murdered father's study, as the prosecutor himself argues, an amazing piece of evidence in the shape of a torn envelope, with an inscription that there had been three thousand roubles in it. 'If he had carried that envelope away with him, no one in the world would have known of that envelope and of the notes in it, and that the money had been stolen by the prisoner.' Убийца соскакивает вниз из предосторожности, чтоб убедиться, жив или нет свидетель, а между тем только что оставил в кабинете убитого им отца своего, по свидетельству самого же обвинителя, колоссальную на себя улику в виде разорванного пакета, на котором было написано, что в нем лежали три тысячи. "Ведь унеси он этот пакет с собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был и существовал пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым".
Those are the prosecutor's own words. Это изречение самого обвинителя.
So on one side you see a complete absence of precaution, a man who has lost his head and run away in a fright, leaving that clue on the floor, and two minutes later, when he has killed another man, we are entitled to assume the most heartless and calculating foresight in him. Ну так на одно, видите ли, не хватило предосторожности, потерялся человек, испугался и убежал, оставив на полу улику, а как вот минуты две спустя ударил и убил другого человека, то тут сейчас же является самое бессердечное и расчетливое чувство предосторожности к нашим услугам.
But even admitting this was so, it is psychological subtlety, I suppose, that discerns that under certain circumstances I become as bloodthirsty and keen-sighted as a Caucasian eagle, while at the next I am as timid and blind as a mole. Но пусть, пусть это так и было: в том-то де и тонкость психологии, что при таких обстоятельствах я сейчас же кровожаден и зорок, как кавказский орел, а в следующую минуту слеп и робок, как ничтожный крот.
But if I am so bloodthirsty and cruelly calculating that when I kill a man I only run back to find out whether he is alive to witness against me, why should I spend five minutes looking after my victim at the risk of encountering other witnesses? Но если уж я так кровожаден и жестоко расчетлив, что, убив, соскочил лишь для того, чтобы посмотреть, жив ли на меня свидетель или нет, то к чему бы, кажется, возиться над этою новою жертвою моей целых пять минут, да еще нажить, пожалуй, новых свидетелей?
Why soak my handkerchief, wiping the blood off his head so that it may be evidence against me later? К чему мочить платок, обтирая кровь с головы поверженного, с тем чтобы платок этот послужил потом против меня же уликой?
If he were so cold-hearted and calculating, why not hit the servant on the head again and again with the same pestle so as to kill him outright and relieve himself of all anxiety about the witness? Нет, если мы уж так расчетливы и жестокосерды, то не лучше ли бы было, соскочив, просто огорошить поверженного слугу тем же самым пестом еще и еще раз по голове, чтоб уж убить его окончательно и, искоренив свидетеля, снять с сердца всякую заботу?
"Again, though he ran to see whether the witness was alive, he left another witness on the path, that brass pestle which he had taken from the two women, and which they could always recognise afterwards as theirs, and prove that he had taken it from them. И наконец, я соскакиваю, чтобы проверить, жив или нет на меня свидетель, и тут же на дорожке оставляю другого свидетеля, именно этот самый пестик, который я захватил у двух женщин и которые обе всегда могут признать потом этот пестик за свой и засвидетельствовать, что это я у них его захватил.
And it is not as though he had forgotten it on the path, dropped it through carelessness or haste, no, he had flung away his weapon, for it was found fifteen paces from where Grigory lay. И не то что забыл его на дорожке, обронил в рассеянности, в потерянности: нет, мы именно отбросили наше оружие, потому что нашли его шагах в пятнадцати от того места, где был повержен Григорий.
Why did he do so? just because he was grieved at having killed a man, an old servant; and he flung away the pestle with a curse, as a murderous weapon. That's how it must have been, what other reason could he have had for throwing it so far? Спрашивается, для чего же мы так сделали? А вот именно потому и сделали, что нам горько стало, что мы человека убили, старого слугу, а потому в досаде, с проклятием и отбросили пестик, как оружие убийства, иначе быть не могло, для чего же его было бросать с такого размаху?
And if he was capable of feeling grief and pity at having killed a man, it shows that he was innocent of his father's murder. Had he murdered him, he would never have run to another victim out of pity; then he would have felt differently; his thoughts would have been centred on self-preservation. He would have had none to spare for pity, that is beyond doubt. Если же могли почувствовать боль и жалость, что человека убили, то, конечно, уж потому, что отца не убили: убив отца, не соскочили бы к другому поверженному из жалости, тогда уже было бы иное чувство, не до жалости бы было тогда, а до самоспасения, и это, конечно, так.
On the contrary, he would have broken his skull instead of spending five minutes looking after him. Напротив, повторяю, размозжили бы ему череп окончательно, а не возились бы с ним пять минут.
There was room for pity and good-feeling just because his conscience had been clear till then. Явилось место жалости и доброму чувству именно потому, что была пред тем чиста совесть.
Here we have a different psychology. Вот, стало быть, другая уж психология.
I have purposely resorted to this method, gentlemen of the jury, to show that you can prove anything by it. Я ведь нарочно, господа присяжные, прибегнул теперь сам к психологии, чтобы наглядно показать, что из нее можно вывесть все что угодно.
It all depends on who makes use of it. Все дело, в каких она руках.
Psychology lures even most serious people into romancing, and quite unconsciously. Психология подзывает на роман даже самых серьезных людей, и это совершенно невольно.
I am speaking of the abuse of psychology, gentlemen." Я говорю про излишнюю психологию, господа присяжные, про некоторое злоупотребление ею".
Sounds of approval and laughter, at the expense of the prosecutor, were again audible in the court. Здесь опять послышались одобрительные смешки в публике, и все по адресу прокурора.
I will not repeat the speech in detail; I will only quote some passages from it, some leading points. Не буду приводить всей речи защитника в подробности, возьму только некоторые из нее места, некоторые главнейшие пункты.
Chapter 11. XI
There Was No Money. Денег не было.
There Was No Robbery Грабежа не было
THERE was one point that struck everyone in Fetyukovitch's speech. He flatly denied the existence of the fatal three thousand roubles, and consequently, the possibility of their having been stolen. Был один пункт, даже всех поразивший в речи защитника, а именно полное отрицание существования этих роковых трех тысяч рублей, а стало быть, и возможности их грабежа.
"Gentlemen of the jury," he began. "Every new and unprejudiced observer must be struck by a characteristic peculiarity in the present case, namely, the charge of robbery, and the complete impossibility of proving that there was anything to be stolen. "Господа присяжные заседатели, - приступил защитник, - в настоящем деле всякого свежего и непредубежденного человека поражает одна характернейшая особенность, а именно: обвинение в грабеже и в то же время совершенная невозможность фактически указать на то: что именно было ограблено?
We are told that money was stolen- three thousand roubles but whether those roubles ever existed, nobody knows. Ограблены, дескать, деньги, именно три тысячи -а существовали ли они в самом деле - этого никто не знает.
Consider, how have we heard of that sum, and who has seen the notes? Рассудите: во-первых, как мы узнали, что были три тысячи, и кто их видел?
The only person who saw them, and stated that they had been put in the envelope, was the servant, Smerdyakov. Видел их и указал на то, что они были уложены в пакет с надписью, один только слуга Смердяков.
He had spoken of it to the prisoner and his brother, Ivan Fyodorovitch, before the catastrophe. Он же сообщил о сем сведении еще до катастрофы подсудимому и его брату Ивану Федоровичу.
Madame Svyetlov, too, had been told of it. Дано было тоже знать госпоже Светловой.
But not one of these three persons had actually seen the notes, no one but Smerdyakov had seen them. "Here the question arises, if it's true that they did exist, and that Smerdyakov had seen them, when did he see them for the last time? Но все эти три лица сами этих денег, однако, не видали, видел опять-таки лишь Смердяков, но тут сам собою вопрос: если и правда, что они были и что видел их Смердяков, то когда он их видел в последний раз?
What if his master had taken the notes from under his bed and put them back in his cash-box without telling him? А что, если барин эти деньги из-под постели вынул и опять положил в шкатулку, ему не сказавши?
Note, that according to Smerdyakov's story the notes were kept under the mattress; the prisoner must have pulled them out, and yet the bed was absolutely unrumpled; that is carefully recorded in the protocol. Заметьте, по словам Смердякова, деньги лежали под постелью, под тюфяком; подсудимый должен был их вырвать из-под тюфяка, и однако же, постель была ничуть не помята, и об этом старательно записано в протокол.
How could the prisoner have found the notes without disturbing the bed? How could he have helped soiling with his blood-stained hands the fine and spotless linen with which the bed had been purposely made? Как мог подсудимый совсем-таки ничего не помять в постели и вдобавок с окровавленными еще руками не замарать свежайшего, тонкого постельного белья, которое нарочно на этот раз было постлано?
"But I shall be asked: What about the envelope on the floor? Но скажут нам: а пакет-то на полу?
Yes, it's worth saying a word or two about that envelope. Вот об этом-то пакете и стоит поговорить.
I was somewhat surprised just now to hear the highly talented prosecutor declare of himself- of himself, observe- that but for that envelope, but for its being left on the floor, no one in the world would have known of the existence of that envelope and the notes in it, and therefore of the prisoner's having stolen it. Давеча я был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом пакете, вдруг сам - слышите, господа, сам -заявил про него в своей речи, именно в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что убил Смердяков: "Не было бы этого пакета, не останься он на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то никто бы и не узнал в целом мире, что был пакет, а в нем деньги, и что, стало быть, деньги были ограблены подсудимым".
And so that torn scrap of paper is, by the prosecutor's own admission, the sole proof on which the charge of robbery rests, 'otherwise no one would have known of the robbery, nor perhaps even of the money.' Итак, единственно только этот разорванный клочок бумаги с надписью, даже по признанию самого обвинителя, и послужил к обвинению подсудимого в грабеже, "иначе-де не узнал бы никто, что был грабеж, а может быть, что были и деньги".
But is the mere fact that that scrap of paper was lying on the floor a proof that there was money in it, and that that money had been stolen? Yet, it will be objected, Smerdyakov had seen the money in the envelope. But when, when had he seen it for the last time, I ask you that? Но неужели одно то, что этот клочок валялся на полу, есть доказательство, что в нем были деньги и что деньги эти ограблены? "Но, отвечают, ведь видел их в пакете Смердяков", но когда, когда он их видел в последний раз, вот об чем я спрашиваю?
I talked to Smerdyakov, and he told me that he had seen the notes two days before the catastrophe. Я говорил с Смердяковым, и он мне сказал, что видел их за два дня пред катастрофой!
Then why not imagine that old Fyodor Pavlovitch, locked up alone in impatient and hysterical expectation of the object of his adoration, may have whiled away the time by breaking open the envelope and taking out the notes. 'What's the use of the envelope?' he may have asked himself. 'She won't believe the notes are there, but when I show her the thirty rainbow-coloured notes in one roll, it will make more impression, you may be sure, it will make her mouth water.' And so he tears open the envelope, takes out the money, and flings the envelope on the floor, conscious of being the owner and untroubled by any fears of leaving evidence. Но почему же я не могу предположить, например, хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома, в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: "Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не поверит, а как тридцать-то радужных в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки", - и вот он разрывает конверт, вынимает деньги, а конверт бросает на пол властной рукой хозяина и уж, конечно, не боясь никакой улики.
"Listen, gentlemen, could anything be more likely than this theory and such an action? Послушайте, господа присяжные, есть ли что возможнее такого предположения и такого факта?
Why is it out of the question? Почему это невозможно?
But if anything of the sort could have taken place, the charge of robbery falls to the ground; if there was no money, there was no theft of it. Но ведь если хоть что-нибудь подобное могло иметь место, то ведь тогда обвинение в грабеже само собою уничтожается: не было денег, не было, стало быть, и грабежа.
If the envelope on the floor may be taken as evidence that there had been money in it, why may I not maintain the opposite, that the envelope was on the floor because the money had been taken from it by its owner? "But I shall be asked what became of the money if Fyodor Pavlovitch took it out of the envelope since it was not found when the police searched the house? In the first place, part of the money was found in the cash-box, and secondly, he might have taken it out that morning or the evening before to make some other use of it, to give or send it away; he may have changed his idea, his plan of action completely, without thinking it necessary to announce the fact to Smerdyakov beforehand. Если пакет лежал на полу как улика, что в нем были деньги, то почему я не могу утверждать обратное, а именно, что пакет валялся на полу именно потому, что в нем уже не было денег, взятых из него предварительно самим хозяином? "Да, но куда ж в таком случае делись деньги, если их выбрал из пакета сам Федор Павлович, в его доме при обыске не нашли?" Во-первых, в шкатулке у него часть денег нашли, а во-вторых, он мог вынуть их еще утром, даже еще накануне, распорядиться ими иначе, выдать их, отослать, изменить, наконец, свою мысль, свой план действий в самом основании и при этом совсем даже не найдя нужным докладываться об этом предварительно Смердякову?
And if there is the barest possibility of such an explanation, how can the prisoner be so positively accused of having committed murder for the sake of robbery, and of having actually carried out that robbery? А ведь если существует хотя бы даже только возможность такого предположения, то как же можно столь настойчиво и столь твердо обвинять подсудимого, что убийство совершено им для грабежа и что действительно существовал грабеж?
This is encroaching on the domain of romance. Ведь мы, таким образом, вступаем в область романов.
If it is maintained that something has been stolen, the thing must be produced, or at least its existence must be proved beyond doubt. Ведь если утверждать, что такая-то вещь ограблена, то надобно указать эту вещь или по крайней мере доказать непреложно, что она существовала.
Yet no one had ever seen these notes. А ее даже никто и не видал.
"Not long ago in Petersburg a young man of eighteen, hardly more than a boy, who carried on a small business as a costermonger, went in broad daylight into a moneychanger's shop with an axe, and with extraordinary, typical audacity killed the master of the shop and carried off fifteen hundred roubles. Недавно в Петербурге один молодой человек, почти мальчик, восемнадцати лет, мелкий разносчик с лотка, вошел среди бела дня с топором в меняльную лавку и с необычайною, типическою дерзостью убил хозяина лавки и унес с собою тысячу пятьсот рублей денег.
Five hours later he was arrested, and, except fifteen roubles he had already managed to spend, the whole sum was found on him. Часов через пять он был арестован, на нем, кроме пятнадцати рублей, которые он уже успел истратить, нашли все эти полторы тысячи.
Moreover, the shopman, on his return to the shop after the murder, informed the police not only of the exact sum stolen, but even of the notes and gold coins of which that sum was made up, and those very notes and coins were found on the criminal. Кроме того, воротившийся после убийства в лавку приказчик сообщил полиции не только об украденной сумме, но и из каких именно денег она состояла, то есть сколько было кредиток радужных, сколько синих, сколько красных, сколько золотых монет и каких именно, и вот на арестованном убийце именно такие же деньги и монеты и найдены.
This was followed by a full and genuine confession on the part of the murderer. Вдобавок ко всему последовало полное и чистосердечное признание убийцы в том, что он убил и унес с собою эти самые деньги.
That's what I call evidence, gentlemen of the jury! Вот это, господа присяжные, я называю уликой!
In that case I know, I see, I touch the money, and cannot deny its existence. Вот тут уж я знаю, вижу, осязаю деньги и не могу сказать, что их нет или не было.
Is it the same in the present case? Так ли в настоящем случае?
And yet it is a question of life and death. "Yes, I shall be told, but he was carousing that night, squandering money; he was shown to have had fifteen hundred roubles- where did he get the money? But the very fact that only fifteen hundred could be found, and the other half of the sum could nowhere be discovered, shows that that money was not the same, and had never been in any envelope. А между тем ведь дело идет о жизни и смерти, о судьбе человека. "Так, скажут, но ведь он в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи рублей - откуда же он взял их?" Но ведь именно потому, что обнаружено было всего только полторы тысячи, а другой половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли быть совсем не те, совсем никогда не бывшие ни в каком пакете.
By strict calculation of time it was proved at the preliminary inquiry that the prisoner ran straight from those women servants to Perhotin's without going home, and that he had been nowhere. So he had been all the time in company and therefore could not have divided the three thousand in half and hidden half in the town. По расчету времени (и уже строжайшему) дознано и доказано предварительным следствием, что подсудимый, выбежав от служанок к чиновнику Перхотину, домой не заходил, да и никуда не заходил, а затем все время был на людях, а стало быть, не мог отделить от трех тысяч половины и куда-нибудь спрятать в городе.
It's just this consideration that has led the prosecutor to assume that the money is hidden in some crevice at Mokroe. Вот именно это соображение и было причиною предположения обвинителя, что деньги где-то спрятаны в расщелине в селе Мокром.
Why not in the dungeons of the castle of Udolpho, gentlemen? Да уж не в подвалах ли Удольфского замка, господа?
Isn't this supposition really too fantastic and too romantic? Ну не фантастическое ли, не романическое ли это предположение.
And observe, if that supposition breaks down, the whole charge of robbery is scattered to the winds, for in that case what could have become of the other fifteen hundred roubles? И заметьте, ведь уничтожься только это одно предположение, то есть что спрятано в Мокром, -и все обвинение в грабеже взлетает на воздух, ибо где же, куда же девались тогда эти полторы тысячи?
By what miracle could they have disappeared, since it's proved the prisoner went nowhere else? Каким чудом они могли исчезнуть, если доказано, что подсудимый никуда не заходил?
And we are ready to ruin a man's life with such tales! И такими-то романами мы готовы погубить жизнь человеческую!
"I shall be told that he could not explain where he got the fifteen hundred that he had. and everyone knew that he was without money before that night. Скажут: "Все-таки он не умел объяснить, где взял эти полторы тысячи, которые на нем обнаружены, кроме того, все знали, что до этой ночи у него не было денег".
Who knew it, pray? А кто же это знал?
The prisoner has made a clear and unflinching statement of the source of that money, and if you will have it so, gentlemen of the jury, nothing can be more probable than that statement, and more consistent with the temper and spirit of the prisoner. Но подсудимый дал ясное и твердое показание о том, откуда взял деньги, и если хотите, господа присяжные заседатели, если хотите, - никогда ничего не могло и не может быть вероятнее этого показания и, кроме того, более совместного с характером и душой подсудимого.
The prosecutor is charmed with his own romance. A man of weak will, who had brought himself to take the three thousand so insultingly offered by his betrothed, could not, we are told, have set aside half and sewn it up, but would, even if he had done so, have unpicked it every two days and taken out a hundred, and so would have spent it all in a month. Обвинению понравился собственный роман: человек с слабою волей, решившийся взять три тысячи, столь позорно ему предложенные невестой его, не мог, дескать, отделить половину и зашить ее в ладонку, напротив, если б и зашил, то расшивал бы каждые два дня и отколупывал бы по сотне и таким образом извел бы все в один месяц.
All this, you will remember, was put forward in a tone what brooked no contradiction. Вспомните, все это было изложено тоном, не терпящим никаких возражений.
But what if the thing happened quite differently? What if you've been weaving a romance, and about quite a different kind of man? Ну а что, если дело происходило вовсе не так, а ну как вы создали роман, а в нем совсем другое лицо?
That's just it, you have invented quite a different man! В том-то и дело, что вы создали другое лицо!
"I shall be told, perhaps, there are witnesses that he spent on one day all that three thousand given him by his betrothed a month before the catastrophe, so he could not have divided the sum in half. Возразят, пожалуй: "Есть свидетели, что он прокутил в селе Мокром все эти три тысячи, взятые у госпожи Верховцевой, за месяц перед катастрофой, разом, как одну копейку, стало быть, не мог отделить от них половину".
But who are these witnesses? Но кто же эти свидетели?
The value of their evidence has been shown in court already. Степень достоверности этих свидетелей на суде уже обнаружилась.
Besides, in another man's hand a crust always seems larger, and no one of these witnesses counted that money; they all judged simply at sight. Кроме того, в чужой руке ломоть всегда больше кажется. Наконец, никто из этих свидетелей денег этих сам не считал, а лишь судил на свой глаз.
And the witness Maximov has testified that the prisoner had twenty thousand in his hand. Ведь показал же свидетель Максимов, что у подсудимого было в руках двадцать тысяч.
You see, gentlemen of the jury, psychology is a two edged weapon. Let me turn the other edge now and see what comes of it. Видите, господа присяжные, так как психология о двух концах, то уж позвольте мне и тут другой конец приложить, и посмотрим, то ли выйдет.
"A month before the catastrophe the prisoner was entrusted by Katerina Ivanovna with three thousand roubles to send off by post. But the question is: is it true that they were entrusted to him in such an insulting and degrading way as was proclaimed just now? За месяц до катастрофы подсудимому были вверены для отсылки по почте три тысячи рублей госпожою Верховцевой, но вопрос: справедливо ли, что были вверены с таким позором и с таким унижением, как провозглашено было давеча?
The first statement made by the young lady on the subject was different, perfectly different. In the second statement we heard only cries of resentment and revenge, cries of long-concealed hatred. В первом показании о том же предмете у госпожи Верховцевой выходило не так, совершенно не так; во втором же показании мы слышали лишь крики озлобления, отмщения, крики долго таившейся ненависти.
And the very fact that the witness gave her first evidence incorrectly gives us a right to conclude that her second piece of evidence may have been incorrect also. Но уж одно то, что свидетельница раз в первом показании своем показала неверно, дает право нам заключить, что и второе показание могло быть неверно.
The prosecutor will not, dare not (his own words) touch on that story. Обвинитель "не хочет, не смеет" (его слова) дотрогиваться до этого романа.
So be it. I will not touch on it either, but will only venture to observe that if a lofty and high-principled person, such as that highly respected young lady unquestionably is, if such a person, I say, allows herself suddenly in court to contradict her first statement, with the obvious motive of ruining the prisoner, it is clear that this evidence has been given not impartially, not coolly. Ну и пусть, я тоже не стану дотрогиваться, но, однако, позволю себе лишь заметить, что если чистая и высоконравственная особа, какова бесспорно и есть высокоуважаемая госпожа Верховцева, если такая особа, говорю я, позволяет себе вдруг, разом, на суде, изменить первое свое показание, с прямою целью погубить подсудимого, то ясно и то, что это показание ее было сделано не беспристрастно, не хладнокровно.
Have not we the right to assume that a revengeful woman might have exaggerated much? Неужели же у нас отнимут право заключить, что отомщавшая женщина могла многое преувеличить?
Yes, she may well have exaggerated, in particular, the insult and humiliation of her offering him the money. Да, именно преувеличить тот стыд и позор, с которым были ею предложены деньги.
No, it was offered in such a way that it was possible to take it, especially for a man so easygoing as the prisoner, above all, as he expected to receive shortly from his father the three thousand roubles that he reckoned was owing to him. Напротив, они были предложены именно так, что их еще можно было принять, особенно такому легкомысленному человеку, как наш подсудимый. Главное, он имел тогда в виду скорое получение от отца этих должных ему по расчету трех тысяч.
It was unreflecting of him, but it was just his irresponsible want of reflection that made him so confident that his father would give him the money, that he would get it, and so could always dispatch the money entrusted to him and repay the debt. Это легкомысленно, но именно по легкомыслию своему он и был твердо уверен, что тот их выдаст ему, что он их получит и, стало быть, всегда может отправить вверенные ему госпожою Верховцевой деньги по почте и расквитаться с долгом.
"But the prosecutor refuses to allow that he could the same day have set aside half the money and sewn it up in a little bag. That's not his character, he tells us, he couldn't have had such feelings. Но обвинитель ни за что не хочет допустить, что он мог в тот же день, в день обвинения, отделить из полученных денег половину и зашить в ладонку: "не таков, дескать, это характер, не мог иметь таких чувств".
But yet he talked himself of the broad Karamazov nature; he cried out about the two extremes which a Karamazov can contemplate at once. Но ведь сами же вы кричали, что широк Карамазов, сами же вы кричали про две крайние бездны, которые может созерцать Карамазов.
Karamazov is just such a two-sided nature, fluctuating between two extremes, that even when moved by the most violent craving for riotous gaiety, he can pull himself up, if something strikes him on the other side. Карамазов именно такая натура о двух сторонах, о двух безднах, что при самой безудержной потребности кутежа может остановиться, если что-нибудь его поразит с другой стороны.
And on the other side is love that new love which had flamed up in his heart, and for that love he needed money; oh, far more than for carousing with his mistress. А ведь другая-то сторона - любовь, именно вот эта новая загоревшаяся тогда как порох любовь, а на эту любовь нужны деньги, и нужнее, о! гораздо нужнее, чем даже на кутеж с этою самою возлюбленною.
If she were to say to him, Скажет она ему:
'I am yours, I won't have Fyodor Pavlovitch,' then he must have money to take her away. "Твоя, не хочу Федора Павловича", и он схватит ее и увезет - так было бы на что увезти.
That was more important than carousing. Это ведь важнее кутежа.
Could a Karamazov fail to understand it? Карамазову ль этого не понять?
That anxiety was just what he was suffering from-what is there improbable in his laying aside that money and concealing it in case of emergency? Да он именно этим и болен был, этою заботой, -что ж невероятного, что он отделил эти деньги и припрятал на всякий случай?
"But time passed, and Fyodor Pavlovitch did not give the prisoner the expected three thousand; on the contrary, the latter heard that he meant to use this sum to seduce the woman he, the prisoner, loved. Но вот, однако, время уходит, а Федор Павлович трех тысяч подсудимому не выдает, напротив, слышно, что определил их именно на то, чтобы сманить ими его же возлюбленную.
'If Fyodor Pavlovitch doesn't give the money,' he thought, 'I shall be put in the position of a thief before Katerina Ivanovna.' "Если не отдаст Федор Павлович, - думает он, - то ведь я перед Катериной Ивановной выйду вором".
And then the idea presented itself to him that he would go to Katerina Ivanovna, lay before her the fifteen hundred roubles he still carried round his neck, and say, И вот у него рождается мысль, что эти же полторы тысячи, которые он продолжает носить на себе в этой ладонке, он придет, положит пред госпожою Верховцевой и скажет ей:
' I am a scoundrel, but not a thief.' "Я подлец, но не вор".
So here we have already a twofold reason why he should guard that sum of money as the apple of his eye, why he shouldn't unpick the little bag, and spend it a hundred at a time. И вот, стало быть, уже двойная причина хранить эти полторы тысячи как зеницу ока, отнюдь не расшивать ладонку и не отколупывать по сту рублей.
Why should you deny the prisoner a sense of honour? Отчего откажете вы подсудимому в чувстве чести?
Yes, he has a sense of honour, granted that it's misplaced, granted it's often mistaken, yet it exists and amounts to a passion, and he has proved that. Нет, чувство чести в нем есть, положим неправильное, положим весьма часто ошибочное, но оно есть, есть до страсти, и он доказал это.
"But now the affair becomes even more complex; his jealous torments reach a climax, and those same two questions torture his fevered brain more and more: Но вот, однако же, дело усложняется, мучения ревности достигают высшей степени, и все те же, все прежние два вопроса обрисовываются все мучительнее и мучительнее в воспаленном мозгу подсудимого:
'If I repay Katerina Ivanovna, where can I find the means to go off with Grushenka?' "Отдам Катерине Ивановне: на какие же средства увезу я Грушеньку?"
If he behaved wildly, drank, and made disturbances in the taverns in the course of that month, it was perhaps because he was wretched and strained beyond his powers of endurance. Если он безумствовал так, и напивался, и бушевал по трактирам во весь этот месяц, то это именно, может быть, потому, что самому было горько, невмочь переносить.
These two questions became so acute that they drove him at last to despair. Эти два вопроса до того наконец обострились, что довели его наконец до отчаяния.
He sent his younger brother to beg for the last time for the three thousand roubles, but without waiting for a reply, burst in himself and ended by beating the old man in the presence of witnesses. Он послал было своего младшего брата к отцу просить у него эти три тысячи в последний раз, но, не дождавшись ответа, ворвался сам и кончил тем, что избил старика при свидетелях.
After that he had no prospect of getting it from anyone; his father would not give it him after that beating. После этого получить, значит, уже не у кого, избитый отец не даст.
"The same evening he struck himself on the breast, just on the upper part of the breast where the little bag was, and swore to his brother that he had the means of not being a scoundrel, but that still he would remain a scoundrel, for he foresaw that he would not use that means, that he wouldn't have the character, that he wouldn't have the will-power to do it. В тот же день вечером он бьет себя по груди, именно по верхней части груди, где эта ладонка, и клянется брату, что у него есть средство не быть подлецом, но что все-таки он останется подлецом, ибо предвидит, что не воспользуется средством, не хватит силы душевной, не хватит характера.
Why, why does the prosecutor refuse to believe the evidence of Alexey Karamazov, given so genuinely and sincerely, so spontaneously and convincingly? Почему, почему обвинение не верит показанию Алексея Карамазова, данному так чисто, так искренно, неподготовленно и правдоподобно?
And why, on the contrary, does he force me to believe in money hidden in a crevice, in the dungeons of the castle of Udolpho? Почему, напротив, заставляет меня верить деньгам в какой-то расщелине, в подвалах Удольфского замка?
"The same evening, after his talk with his brother, the prisoner wrote that fatal letter, and that letter is the chief, the most stupendous proof of the prisoner having committed robbery! В тот же вечер, после разговора с братом, подсудимый пишет это роковое письмо, и вот это-то письмо и есть самое главное, самое колоссальное уличение подсудимого в грабеже!
'I shall beg from everyone, and if I don't get it I shall murder my father and shall take the envelope with the pink ribbon on it from under his mattress as soon as Ivan has gone.' A full programme of the murder, we are told, so it must have been he. "Буду просить у всех людей, а не дадут люди, убью отца и возьму у него под тюфяком, в пакете с розовою ленточкой, только бы уехал Иван" -полная-де программа убийства, как же не он?
'It has all been done as he wrote,' cries the prosecutor. "Совершилось по написанному!" - восклицает обвинение.
"But in the first place, it's the letter of a drunken man and written in great irritation; secondly, he writes of the envelope from what he has heard from Smerdyakov again, for he has not seen the envelope himself; and thirdly, he wrote it indeed, but how can you prove that he did it? Но, во-первых, письмо пьяное и написано в страшном раздражении; во-вторых, опять-таки о пакете он пишет со слов Смердякова, потому что сам пакета не видал, а в-третьих, написано-то оно написано, но совершилось ли по написанному, это чем доказать?
Did the prisoner take the envelope from under the pillow, did he find the money, did that money exist indeed? Достал ли подсудимый пакет под подушкой, нашел ли деньги, существовали ли они даже?
And was it to get money that the prisoner ran off, if you remember? Да и за деньгами ли подсудимый побежал, припомните, припомните!
He ran off post-haste not to steal, but to find out where she was, the woman who had crushed him. He was not running to carry out a programme, to carry out what he had written, that is, not for an act of premeditated robbery, but he ran suddenly, spontaneously, in a jealous fury. Он побежал сломя голову не грабить, а лишь узнать, где она, эта женщина, его сокрушившая, -не по программе, стало быть, не по написанному он побежал, то есть не для обдуманного грабежа, а побежал внезапно, нечаянно, в ревнивом бешенстве!
Yes! I shall be told, but when he got there and murdered him he seized the money, too. "Да, скажут, но все-таки, прибежав и убив, захватил и деньги".
But did he murder him after all? Да, наконец, убил ли он еще или нет?
The charge of robbery I repudiate with indignation. A man cannot be accused of robbery, if it's impossible to state accurately what he has stolen; that's an axiom. Обвинение в грабеже я отвергаю с негодованием: нельзя обвинять в грабеже, если нельзя указать с точностью, что именно ограблено, это аксиома!
But did he murder him without robbery, did he murder him at all? Но убил ли еще он, без грабежа-то убил ли?
Is that proved? Это-то доказано ли?
Isn't that, too, a romance?" Уж не роман ли и это?"
Chapter 12. XII
And There Was No Murder Either Да и убийства не было
"ALLOW me, gentlemen of the jury, to remind you that a man's life is at stake and that you must be careful. "Позвольте, господа присяжные, тут жизнь человеческая, и надо быть осторожнее.
We have heard the prosecutor himself admit that until to-day he hesitated to accuse the prisoner of a full and conscious premeditation of the crime; he hesitated till he saw that fatal drunken letter which was produced in court to-day. 'All was done as written.' But, I repeat again, he was running to her, to seek her, solely to find out where she was. Мы слышали, как обвинение само засвидетельствовало, что до самого последнего дня, до сегодня, до дня суда, колебалось обвинить подсудимого в полной и совершенной преднамеренности убийства, колебалось до самого этого рокового "пьяного" письма, представленного сегодня суду. "Совершилось как по писаному!" Но опять-таки повторяю: он побежал к ней, за ней, единственно только узнать, где она.
That's a fact that can't be disputed. Ведь это факт непреложный.
Had she been at home, he would not have run away, but would have remained at her side, and so would not have done what he promised in the letter. Случись она дома, он никуда бы не побежал, а остался при ней и не сдержал бы того, что в письме обещал.
He ran unexpectedly and accidentally, and by that time very likely he did not even remember his drunken letter. 'He snatched up the pestle,' they say, and you will remember how a whole edifice of psychology was built on that pestle- why he was bound to look at that pestle as a weapon, to snatch it up, and so on, and so on. Он побежал нечаянно и внезапно, а о "пьяном" письме своем он, может быть, вовсе тогда и не помнил. "Захватил, дескать, пестик" - и помните, как из этого одного пестика нам вывели целую психологию: почему-де он должен был принять этот пестик за оружие, схватить его как оружие, и проч., и проч.
A very commonplace idea occurs to me at this point: What if that pestle had not been in sight, had not been lying on the shelf from which it was snatched by the prisoner, but had been put away in a cupboard? It would not have caught the prisoner's eye, and he would have run away without a weapon, with empty hands, and then he would certainly not have killed anyone. Тут мне приходит в голову одна самая обыкновенная мысль: ну что, если б этот пестик лежал не на виду, не на полке, с которой схватил его подсудимый, а был прибран в шкаф? - ведь подсудимому не мелькнул бы он тогда в глаза, и он бы убежал без оружия, с пустыми руками, и вот, может быть, никого бы тогда и не убил.
How then can I look upon the pestle as a proof of premeditation? Каким же образом я могу заключать о пестике как о доказательстве вооружения и преднамерения?
"Yes, but he talked in the taverns of murdering his father, and two days before, on the evening when he wrote his drunken letter, he was quiet and only quarrelled with a shopman in the tavern, because a Karamazov could not help quarrelling, forsooth! Да, но он кричал по трактирам, что убьет отца, а за два дня, в тот вечер, когда написал свое пьяное письмо, был тих и поссорился в трактире лишь с одним только купеческим приказчиком, " потому-де, что Карамазов не мог не поссориться".
But my answer to that is, that, if he was planning such a murder in accordance with his letter, he certainly would not have quarrelled even with a shopman, and probably would not have gone into the tavern at all, because a person plotting such a crime seeks quiet and retirement, seeks to efface himself, to avoid being seen and heard, and that not from calculation, but from instinct. А я отвечу на это, что уж если замыслил такое убийство, да еще по плану, по написанному, то уж наверно бы не поссорился и с приказчиком, да, может быть, и в трактир не зашел бы вовсе, потому что душа, замыслившая такое дело, ищет тишины и стушевки, ищет исчезновения, чтобы не видали, чтобы не слыхали: "Забудьте-де обо мне, если можете", и это не по расчету только, а по инстинкту.
Gentlemen of the jury, the psychological method is a two-edged weapon, and we, too, can use it. Господа присяжные, психология о двух концах, и мы тоже умеем понимать психологию.
As for all this shouting in taverns throughout the month, don't we often hear children, or drunkards coming out of taverns shout, 'I'll kill you'? but they don't murder anyone. Что же до всех этих трактирных криков во весь этот месяц, то мало ли раз кричат дети али пьяные гуляки, выходя из кабаков и ссорясь друг с другом: "Я убью тебя", но ведь не убивают же.
And that fatal letter- isn't that simply drunken irritability, too? Isn't that simply the shout of the brawler outside the tavern, 'I'll kill you! I'll kill the lot of you!' Да и самое это роковое письмо - ну не пьяное ли оно раздражение тоже, не крик ли из кабака выходящего: убью, дескать, всех вас убью!
Why not, why could it not be that? Почему не так, почему не могло быть так?
What reason have we to call that letter 'fatal' rather than absurd? Почему это письмо роковое, почему, напротив, оно не смешное?
Because his father has been found murdered, because a witness saw the prisoner running out of the garden with a weapon in his hand, and was knocked down by him: therefore, we are told, everything was done as he had planned in writing, and the letter was not 'absurd,' but 'fatal.' А вот именно потому, что найден труп убитого отца, потому что свидетель видел подсудимого в саду, вооруженного и убегающего, и сам был повержен им, стало быть, и совершилось все по написанному, а потому и письмо не смешное, а роковое.
"Now, thank God! we've come to the real point: 'since he was in the garden, he must have murdered him.' Слава Богу, мы дошли до точки: "коли был в саду, значит, он и убил".
In those few words: 'since he was, then he must' lies the whole case for the prosecution. He was there, so he must have. Этими двумя словечками: коли был, так уж непременно и значит, все исчерпывается, все обвинение - "был, так и значит".
And what if there is no must about it, even if he was there? А если не значит, хотя бы и был?
Oh, I admit that the chain of evidence- the coincidences- are really suggestive. О, я согласен, что совокупность фактов, совпадение фактов действительно довольно красноречивы.
But examine all these facts separately, regardless of their connection. Why, for instance, does the prosecution refuse to admit the truth of the prisoner's statement that he ran away from his father's window? Но рассмотрите, однако, все эти факты отдельно, не внушаясь их совокупностью: почему, например, обвинение ни за что не хочет допустить правдивости показания подсудимого, что он убежал от отцова окошка?
Remember the sarcasms in which the prosecutor indulged at the expense of the respectful and 'pious' sentiments which suddenly came over the murderer. Вспомните даже сарказмы, в которые пускается здесь обвинение насчет почтительности и "благочестивых" чувств, вдруг обуявших убийцу.
But what if there were something of the sort, a feeling of religious awe, if not of filial respect? А что, если и в самом деле тут было нечто подобное, то есть хоть не почтительность чувств, но благочестивость чувств?
'My mother must have been praying for me at that moment,' were the prisoner's words at the preliminary inquiry, and so he ran away as soon as he convinced himself that Madame Svyetlov was not in his father's house. "Должно быть, мать за меня замолила в эту минуту", - показывает на следствии подсудимый, и вот он убежал, чуть лишь уверился, что Светловой у отца в доме нет.
'But he could not convince himself by looking through the window,' the prosecutor objects. "Но он не мог увериться чрез окно", - возражает нам обвинение.
But why couldn't he? Why? А почему же не мог?
The window opened at the signals given by the prisoner. Ведь окно отворилось же на поданные подсудимым знаки.
Some word might have been uttered by Fyodor Pavlovitch, some exclamation which showed the prisoner that she was not there. Тут могло быть произнесено одно какое-нибудь такое слово Федором Павловичем, мог вырваться какой-нибудь такой крик - и подсудимый мог вдруг удостовериться, что Светловой тут нет.
Why should we assume everything as we imagine it, as we make up our minds to imagine it? Почему непременно предполагать так, как мы воображаем, как предположили воображать?
A thousand things may happen in reality which elude the subtlest imagination. В действительности может мелькнуть тысяча вещей, ускользающих от наблюдения самого тонкого романиста.
"'Yes, but Grigory saw the door open and so the prisoner certainly was in the house, therefore he killed him.' "Да, но Григорий видел дверь отворенною, а стало быть, подсудимый был в доме наверно, а стало быть, и убил".
Now about that door, gentlemen of the jury.... Observe that we have only the statement of one witness as to that door, and he was at the time in such a condition, that- but supposing the door was open; supposing the prisoner has lied in denying it, from an instinct of self-defence, natural in his position; supposing he did go into the house- well, what then? How does it follow that because he was there he committed the murder? Об этой двери, господа присяжные... Видите ли, об отворенной этой двери свидетельствует лишь одно лицо, бывшее, однако, в то время в таком состоянии само, что... Но пусть, пусть была дверь отворена, пусть подсудимый отперся, солгал из чувства самозащиты, столь понятного в его положении, пусть, пусть он проник в дом, был в доме - ну и что же, почему же непременно коли был, то и убил?
He might have dashed in, run through the rooms; might have pushed his father away; might have struck him; but as soon as he had made sure Madame Svyetlov was not there, he may have run away rejoicing that she was not there and that he had not killed his father. Он мог ворваться, пробежать по комнатам, мог оттолкнуть отца, мог даже ударить отца, но, удостоверившись, что Светловой нет у него, убежал, радуясь, что ее нет и что убежал, отца не убив.
And it was perhaps just because he had escaped from the temptation to kill his father, because he had a clear conscience and was rejoicing at not having killed him, that he was capable of a pure feeling, the feeling of pity and compassion, and leapt off the fence a minute later to the assistance of Grigory after he had, in his excitement, knocked him down. Именно потому, может быть, и соскочил через минуту с забора к поверженному им в азарте Григорию, что в состоянии был ощущать чувство чистое, чувство сострадания и жалости, потому что убежал от искушения убить отца, потому что ощущал в себе сердце чистое и радость, что не убил отца.
"With terrible eloquence the prosecutor has described to us the dreadful state of the prisoner's mind at Mokroe when love again lay before him calling him to new life, while love was impossible for him because he had his father's bloodstained corpse behind him and beyond that corpse- retribution. Красноречиво до ужаса описывает нам обвинитель страшное состояние подсудимого в селе Мокром, когда любовь вновь открылась ему, зовя его в новую жизнь, и когда ему уже нельзя было любить, потому что сзади был окровавленный труп отца его, а за трупом казнь.
And yet the prosecutor allowed him love, which he explained, according to his method, talking about this drunken condition, about a criminal being taken to execution, about it being still far off, and so on and so on. И однако же, обвинитель все-таки допустил любовь, которую и объяснил по своей психологии: "Пьяное, дескать, состояние, преступника везут на казнь, еще долго ждать, и проч., и проч.".
But again I ask, Mr. Prosecutor, have you not invented a new personality? Но не другое ли вы создали лицо, господин обвинитель, опять-таки спрашиваю?
Is the prisoner so coarse and heartless as to be able to think at that moment of love and of dodges to escape punishment, if his hands were really stained with his father's blood? Так ли, так ли груб и бездушен подсудимый, что мог еще думать в тот момент о любви и о вилянии пред судом, если бы действительно на нем была кровь отца?
No, no, no! Нет, нет и нет!
As soon as it was made plain to him that she loved him and called him to her side, promising him new happiness, oh! then, I protest he must have felt the impulse to suicide doubled, trebled, and must have killed himself, if he had his father's murder on his conscience. Только что открылось, что она его любит, зовет с собою, сулит ему новое счастье, - о, клянусь, он должен был тогда почувствовать двойную, тройную потребность убить себя и убил бы себя непременно, если бы сзади его лежал труп отца!
Oh, no! he would not have forgotten where his pistols lay! О нет, не забыл бы, где лежат его пистолеты!
I know the prisoner: the savage, stony heartlessness ascribed to him by the prosecutor is inconsistent with his character. Я знаю подсудимого: дикая, деревянная бессердечность, взведенная на него обвинением, несовместна с его характером.
He would have killed himself, that's certain. He did not kill himself just because 'his mother's prayers had saved him,' and he was innocent of his father's blood. Он бы убил себя, это наверно; он не убил себя именно потому, что "мать замолила о нем", и сердце его было неповинно в крови отца.
He was troubled, he was grieving that night at Mokroe only about old Grigory and praying to God that the old man would recover, that his blow had not been fatal, and that he would not have to suffer for it. Он мучился, он горевал в ту ночь в Мокром лишь о поверженном старике Григории и молил про себя Бога, чтобы старик встал и очнулся, чтоб удар его был несмертелен и миновала бы казнь за него.
Why not accept such an interpretation of the facts? Почему не принять такое толкование событий?
What trustworthy proof have we that the prisoner is lying? Какое мы имеем твердое доказательство, что подсудимый нам лжет?
"But we shall be told at once again, 'There is his father's corpse! If he ran away without murdering him, who did murder him?' А вот труп-то отца, укажут нам тотчас же снова: он выбежал, он не убил, ну так кто же убил старика?
Here, I repeat, you have the whole logic of the prosecution. Who murdered him, if not he? Повторяю, тут вся логика обвинения: кто же убил, как не он?
There's no one to put in his place. Некого, дескать, поставить вместо него.
"Gentlemen of the jury, is that really so? Господа присяжные заседатели, так ли это?
Is it positively, actually true that there is no one else at all? Впрямь ли, действительно ли уж так-таки совсем некого поставить?
We've heard the prosecutor count on his fingers all the persons who were in that house that night. Мы слышали, как обвинение перечло по пальцам всех бывших и всех перебывавших в ту ночь в этом доме.
They were five in number; three of them, I agree, could not have been responsible- the murdered man himself, old Grigory, and his wife. Нашлось пять человек. Трое из них, я согласен, вполне невменяемы: это сам убитый, старик Григорий и жена его.
There are left then the prisoner and Smerdyakov, and the prosecutor dramatically exclaims that the prisoner pointed to Smerdyakov because he had no one else to fix on, that had there been a sixth person, even a phantom of a sixth person, he would have abandoned the charge against Smerdyakov at once in shame and have accused that other. Остаются, стало быть, подсудимый и Смердяков, и вот обвинитель с пафосом восклицает, что подсудимый потому указывает на Смердякова, что не на кого больше ему указать, что будь тут кто-нибудь шестой, даже призрак какого-либо шестого, то подсудимый сам бы тотчас бросил обвинять Смердякова, устыдившись сего, а показал бы на этого шестого.
But, gentlemen of the jury, why may I not draw the very opposite conclusion? Но, господа присяжные, почему бы я не мог заключить совершенно обратно?
There are two persons- the prisoner and Smerdyakov. Why can I not say that you accuse my client, simply because you have no one else to accuse? Стоят двое: подсудимый и Смердяков - почему же мне не сказать, что вы обвиняете моего клиента единственно потому, что вам некого обвинять?
And you have no one else only because you have determined to exclude Smerdyakov from all suspicion. А некого лишь потому, что вы совершенно предвзято заранее исключили Смердякова из всякого подозрения.
"It's true, indeed, Smerdyakov is accused only by the prisoner, his two brothers, and Madame Svyetlov. Да, правда, на Смердякова показывают лишь сам подсудимый, два брата его, Светлова, и только.
But there are others who accuse him: there are vague rumours of a question, of a suspicion, an obscure report, a feeling of expectation. Но ведь есть же и еще кое-кто из показывающих: это некоторое, хотя и неясное брожение в обществе какого-то вопроса, какого-то подозрения, слышен какой-то неясный слух, чувствуется, что существует какое-то ожидание.
Finally, we have the evidence of a combination of facts very suggestive, though, I admit, inconclusive. In the first place we have precisely on the day of the catastrophe that fit, for the genuineness of which the prosecutor, for some reason, has felt obliged to make a careful defence. Наконец, свидетельствует и некоторое сопоставление фактов, весьма характерное, хотя, признаюсь, и неопределенное: во-первых, этот припадок падучей болезни именно в день катастрофы, припадок, который так старательно принужден был почему-то защищать и отстаивать обвинитель.
Then Smerdyakov's sudden suicide on the eve of the trial. Затем это внезапное самоубийство Смердякова накануне суда.
Then the equally startling evidence given in court to-day by the elder of the prisoner's brothers, who had believed in his guilt, but has to-day produced a bundle of notes and proclaimed Smerdyakov as the murderer. Затем не менее внезапное показание старшего брата подсудимого, сегодня на суде, до сих пор верившего в виновность брата и вдруг приносящего деньги и тоже провозгласившего опять-таки имя Смердякова как убийцы!
Oh, I fully share the court's and the prosecutor's conviction that Ivan Karamazov is suffering from brain fever, that his statement may really be a desperate effort, planned in delirium, to save his brother by throwing the guilt on the dead man. О, я вполне убежден вместе с судом и с прокуратурой, что Иван Карамазов - больной и в горячке, что показание его действительно могло быть отчаянною попыткой, замышленною притом же в бреду, спасти брата, свалив на умершего.
But again Smerdyakov's name is pronounced, again there is a suggestion of mystery. Но, однако же, все-таки произнесено имя Смердякова, опять-таки как будто слышится что-то загадочное.
There is something unexplained, incomplete. Что-то как будто тут не договорено, господа присяжные, и не покончено.
And perhaps it may one day be explained. И, может быть, еще договорится.
But we won't go into that now. Of that later. Но об этом пока оставим, это еще впереди.
"The court has resolved to go on with the trial, but, meantime, I might make a few remarks about the character-sketch of Smerdyakov drawn with subtlety and talent by the prosecutor. Суд решил давеча продолжать заседание, но теперь пока, в ожидании, я бы мог кое-что, однако, заметить, например, по поводу характеристики покойного Смердякова, столь тонко и столь талантливо очерченной обвинителем.
But while I admire his talent I cannot agree with him. Но, удивляясь таланту, не могу, однако же, вполне согласиться с сущностью характеристики.
I have visited Smerdyakov, I have seen him and talked to him, and he made a very different impression on me. Я был у Смердякова, я видел его и говорил с ним, он произвел на меня впечатление совсем иное.
He was weak in health, it is true; but in character, in spirit, he was by no means the weak man the prosecutor has made him out to be. Здоровьем он был слаб, это правда, но характером, но сердцем - о нет, это вовсе не столь слабый был человек, как заключило о нем обвинение.
I found in him no trace of the timidity on which the prosecutor so insisted. Особенно не нашел я в нем робости, той робости, которую так характерно описывал нам обвинитель.
There was no simplicity about him, either. I found in him, on the contrary, an extreme mistrustfulness concealed under a mask of naivete, and an intelligence of considerable range. Простодушия же в нем не было вовсе, напротив, я нашел страшную недоверчивость, прячущуюся под наивностью, и ум, способный весьма многое созерцать.
The prosecutor was too simple in taking him for weak-minded. О! обвинение слишком простодушно почло его слабоумным.
He made a very definite impression on me: I left him with the conviction that he was a distinctly spiteful creature, excessively ambitious, vindictive, and intensely envious. На меня он произвел впечатление совершенно определенное: я ушел с убеждением, что существо это решительно злобное, непомерно честолюбивое, мстительное и знойно завистливое.
I made some inquiries: he resented his parentage, was ashamed of it, and would clench his teeth when he remembered that he was the son of 'stinking Lizaveta.' Я собрал кой-какие сведения: он ненавидел происхождение свое, стыдился его и со скрежетом зубов припоминал, что "от Смердящей произошел".
He was disrespectful to the servant Grigory and his wife, who had cared for him in his childhood. К слуге Григорию и к жене его, бывшим благодетелями его детства, он был непочтителен.
He cursed and jeered at Russia. Россию проклинал и над нею смеялся.
He dreamed of going to France and becoming a Frenchman. Он мечтал уехать во Францию, с тем чтобы переделаться во француза.
He used often to say that he hadn't the means to do so. Он много и часто толковал еще прежде, что на это недостает ему средств.
I fancy he loved no one but himself and had a strangely high opinion of himself. Мне кажется, он никого не любил, кроме себя, уважал же себя до странности высоко.
His conception of culture was limited to good clothes, clean shirt-fronts and polished boots. Просвещение видел в хорошем платье, в чистых манишках и в вычищенных сапогах.
Believing himself to be the illegitimate son of Fyodor Pavlovitch (there is evidence of this), he might well have resented his position, compared with that of his master's legitimate sons. They had everything, he nothing. They had all the rights, they had the inheritance, while he was only the cook. Считая себя сам (и на это есть факты) незаконным сыном Федора Павловича, он мог ненавидеть свое положение сравнительно с законными детьми своего господина: им, дескать, все, а ему ничего, им все права, им наследство, а он только повар.
He told me himself that he had helped Fyodor Pavlovitch to put the notes in the envelope. Он поведал мне, что сам вместе с Федором Павловичем укладывал деньги в пакет.
The destination of that sum- a sum which would have made his career- must have been hateful to him. Назначение этой суммы, - суммы, которая могла бы составить его карьеру, - было, конечно, ему ненавистно.
Moreover, he saw three thousand roubles in new rainbow-coloured notes. (I asked him about that on purpose.) Oh, beware of showing an ambitious and envious man a large sum of money at once! And it was the first time he had seen so much money in the hands of one man. К тому же он увидал три тысячи рублей в светленьких радужных кредитках (я об этом нарочно спросил его). О, не показывайте никогда завистливому и самолюбивому человеку больших денег разом, а он в первый раз увидал такую сумму в одной руке.
The sight of the rainbow-coloured notes may have made a morbid impression on his imagination, but with no immediate results. Впечатление радужной пачки могло болезненно отразиться в его воображении, на первый раз пока безо всяких последствий.
"The talented prosecutor, with extraordinary subtlety, sketched for us all the arguments for and against the hypothesis of Smerdyakov's guilt, and asked us in particular what motive he had in feigning a fit. Высокоталантливый обвинитель с необыкновенною тонкостью очертил нам все pro и contra предположения о возможности обвинить Смердякова в убийстве и особенно спрашивал: для чего тому было притворяться в падучей?
But he may not have been feigning at all, the fit may have happened quite naturally, but it may have passed off quite naturally, and the sick man may have recovered, not completely perhaps, but still regaining consciousness, as happens with epileptics. Да, но ведь он мог и не притворяться вовсе, припадок мог прийти совсем натурально, но ведь мог же и пройти совсем натурально, и больной мог очнуться. Положим, не вылечиться, но все же когда-нибудь прийти в себя и очнуться, как и бывает в падучей.
"The prosecutor asks at what moment could Smerdyakov have committed the murder. Обвинение спрашивает: где момент совершения Смердяковым убийства?
But it is very easy to point out that moment. Но указать этот момент чрезвычайно легко.
He might have waked up from deep sleep (for he was only asleep- an epileptic fit is always followed by a deep sleep) at that moment when the old Grigory shouted at the top of his voice Он мог очнуться и встать от глубокого сна (ибо он был только во сне: после припадков падучей болезни всегда нападает глубокий сон) именно в то мгновение, когда старик Григорий, схватив за ногу на заборе убегающего подсудимого, завопил на всю окрестность:
' Parricide!' "Отцеубивец!"
That shout in the dark and stillness may have waked Smerdyakov whose sleep may have been less sound at the moment: he might naturally have waked up an hour before. Крик-то этот необычайный, в тиши и во мраке, и мог разбудить Смердякова, сон которого к тому времени мог быть и не очень крепок: он, естественно, мог уже час тому как начать просыпаться.
"Getting out of bed, he goes almost unconsciously and with no definite motive towards the sound to see what's the matter. Встав с постели, он отправляется почти бессознательно и безо всякого намерения на крик, посмотреть, что такое.
His head is still clouded with his attack, his faculties are half asleep; but, once in the garden, he walks to the lighted windows and he hears terrible news from his master, who would be, of course, glad to see him. В его голове болезненный чад, соображение еще дремлет, но вот он в саду, подходит к освещенным окнам и слышит страшную весть от барина, который, конечно, ему обрадовался.
His mind sets to work at once. Соображение разом загорается в голове его.
He hears all the details from his frightened master, and gradually in his disordered brain there shapes itself an idea- terrible, but seductive and irresistibly logical. To kill the old man, take the three thousand, and throw all the blame on to his young master. От испуганного барина он узнает все подробности. И вот постепенно, в расстроенном и больном мозгу его созидается мысль - страшная, но соблазнительная и неотразимо логическая: убить, взять три тысячи денег и свалить все потом на барчонка: на кого же и подумают теперь, как не на барчонка, кого же могут обвинить, как не барчонка, все улики, он тут был?
A terrible lust of money, of booty, might seize upon him as he realised his security from detection. Страшная жажда денег, добычи, могла захватить ему дух, вместе с соображением о безнаказанности.
Oh! these sudden and irresistible impulses come so often when there is a favourable opportunity, and especially with murderers who have had no idea of committing a murder beforehand. О, эти внезапные и неотразимые порывы так часто приходят при случае и, главное, приходят внезапно таким убийцам, которые еще за минуту не знали, что захотят убить!
And Smerdyakov may have gone in and carried out his plan. With what weapon? Why, with any stone picked up in the garden. И вот Смердяков мог войти к барину и исполнить свой план, чем, каким оружием, - а первым камнем, который он поднял в саду.
But what for, with what object? Но для чего же, с какою же целью?
Why, the three thousand which means a career for him. А три-то тысячи, ведь это карьера.
Oh, I am not contradicting myself- the money may have existed. О! я не противоречу себе: деньги могли быть и существовать.
And perhaps Smerdyakov alone knew where to find it, where his master kept it. И даже, может быть, Смердяков-то один и знал, где их найти, где именно они лежат у барина.
And the covering of the money- the torn envelope on the floor? "Ну, а обложка денег, а разорванный на полу пакет?"
"Just now, when the prosecutor was explaining his subtle theory that only an inexperienced thief like Karamazov would have left the envelope on the floor, and not one like Smerdyakov, who would have avoided leaving a piece of evidence against himself, I thought as I listened that I was hearing something very familiar, and, would you believe it, I have heard that very argument, that very conjecture, of how Karamazov would have behaved, precisely two days before, from Smerdyakov himself. What's more, it struck me at the time. I fancied that there was an artificial simplicity about him; that he was in a hurry to suggest this idea to me that I might fancy it was my own. He insinuated it, as it were. Давеча, когда обвинитель, говоря об этом пакете, изложил чрезвычайно тонкое соображение свое о том, что оставить его на полу мог именно вор непривычный, именно такой, как Карамазов, а совсем уже не Смердяков, который бы ни за что не оставил на себя такую улику, - давеча, господа присяжные, я, слушая, вдруг почувствовал, что слышу что-то чрезвычайно знакомое. И представьте себе, именно это самое соображение, эту догадку о том, как бы мог поступить Карамазов с пакетом, я уже слышал ровно за два дня до того от самого Смердякова, мало того, он даже тем поразил меня: мне именно показалось, что он фальшиво наивничает, забегает вперед, навязывает эту мысль мне, чтоб я сам вывел это самое соображение, и мне его как будто подсказывает.
Did he not insinuate the same idea at the inquiry and suggest it to the talented prosecutor? Не подсказал ли он это соображение и следствию? Не навязал ли его и высокоталантливому обвинителю?
"I shall be asked, 'What about the old woman, Grigory's wife? Скажут: а старуха, жена Григория?
She heard the sick man moaning close by, all night.' Ведь она же слышала, как больной подле нее стонал во всю ночь.
Yes, she heard it, but that evidence is extremely unreliable. Так, слышала, но ведь соображение это чрезвычайно шаткое.
I knew a lady who complained bitterly that she had been kept awake all night by a dog in the yard. Я знал одну даму, которая горько жаловалась, что ее всю ночь будила на дворе шавка и не давала ей спать.
Yet the poor beast, it appeared, had only yelped once or twice in the night. И однако, бедная собачонка, как известно стало, тявкнула всего только раза два-три во всю ночь.
And that's natural. If anyone is asleep and hears a groan he wakes up, annoyed at being waked, but instantly falls asleep again. И это естественно; человек спит и вдруг слышит стон, он просыпается в досаде, что его разбудили, но засыпает мгновенно снова.
Two hours later, again a groan, he wakes up and falls asleep again; and the same thing again two hours later- three times altogether in the night. Часа через два опять стон, опять просыпается и опять засыпает, наконец, еще раз стон, и опять через два часа, всего в ночь раза три.
Next morning the sleeper wakes up and complains that someone has been groaning all night and keeping him awake. Наутро спящий встает и жалуется, что кто-то всю ночь стонал и его беспрерывно будил.
And it is bound to seem so to him: the intervals of two hours of sleep he does not remember, he only remembers the moments of waking, so he feels he has been waked up all night. Но непременно так и должно ему показаться; промежутки сна, по два часа каждый, он проспал и не помнит, а запомнил лишь минуты своего пробуждения, вот ему и кажется, что его будили всю ночь.
"But why, why, asks the prosecutor, did not Smerdyakov confess in his last letter? Но почему, почему, восклицает обвинение, Смердяков не признался в посмертной записке?
Why did his conscience prompt him to one step and not to both? "На одно-де хватило совести, а на другое нет".
But, excuse me, conscience implies penitence, and the suicide may not have felt penitence, but only despair. Но позвольте: совесть - это уже раскаяние, но раскаяния могло и не быть у самоубийцы, а было лишь отчаяние.
Despair and penitence are two very different things. Отчаяние и раскаяние - две вещи совершенно различные.
Despair may be vindictive and irreconcilable, and the suicide, laying his hands on himself, may well have felt redoubled hatred for those whom he had envied all his life. Отчаяние может быть злобное и непримиримое, и самоубийца, накладывая на себя руки, в этот момент мог вдвойне ненавидеть тех, кому всю жизнь завидовал.
"Gentlemen of the jury, beware of a miscarriage of justice! Г оспода присяжные заседатели, поберегитесь судебной ошибки!
What is there unlikely in all I have put before you just now? Чем, чем неправдоподобно все то, что я вам сейчас представил и изобразил?
Find the error in my reasoning; find the impossibility, the absurdity. Найдите ошибку в моем изложении, найдите невозможность, абсурд?
And if there is but a shade of possibility, but a shade of probability in my propositions, do not condemn him. Но если есть хотя тень возможности, хотя тень правдоподобия в моих предположениях -удержитесь от приговора.
And is there only a shade? А тут разве тень только?
I swear by all that is sacred, I fully believe in the explanation of the murder I have just put forward. Клянусь всем священным, я вполне верю в мое, в представленное вам сейчас, толкование об убийстве.
What troubles me and makes me indignant is that of all the mass of facts heaped up by the prosecution against the prisoner, there is not a single one certain and irrefutable. And yet the unhappy man is to be ruined by the accumulation of these facts. А главное, главное, меня смущает и выводит из себя все та же мысль, что изо всей массы фактов, нагроможденных обвинением на подсудимого, нет ни единого, хоть сколько-нибудь точного и неотразимого, а что гибнет несчастный единственно по совокупности этих фактов.
Yes, the accumulated effect is awful: the blood, the blood dripping from his fingers, the bloodstained shirt, the dark night resounding with the shout 'Parricide!' and the old man falling with a broken head. And then the mass of phrases, statements, gestures, shouts! Oh! this has so much influence, it can so bias the mind; but, gentlemen of the jury, can it bias your minds? Да, эта совокупность ужасна; эта кровь, эта с пальцев текущая кровь, белье в крови, эта темная ночь, оглашаемая воплем "отцеубивец!", и кричащий, падающий с проломленною головой, а затем эта масса изречений, показаний, жестов, криков - о, это так влияет, так может подкупить убеждение, но ваше ли, господа присяжные заседатели, ваше ли убеждение подкупить может?
Remember, you have been given absolute power to bind and to loose, but the greater the power, the more terrible its responsibility. Вспомните, вам дана необъятная власть, власть вязать и решить. Но чем сильнее власть, тем страшнее ее приложение!
"I do not draw back one iota from what I have said just now, but suppose for one moment I agreed with the prosecution that my luckless client had stained his hands with his father's blood. Я ни на йоту не отступаю от сказанного мною сейчас, но уж пусть, так и быть, пусть на минуту и я соглашусь с обвинением, что несчастный клиент мой обагрил свои руки в крови отца.
This is only hypothesis, I repeat; I never for one instant doubt of his innocence. But, so be it, I assume that my client is guilty of parricide. Even so, hear what I have to say. Это только предположение, повторяю, я ни на миг не сомневаюсь в его невинности, но уж так и быть, предположу, что мой подсудимый виновен в отцеубийстве, но выслушайте, однако, мое слово, если бы даже я и допустил такое предположение.
I have it in my heart to say something more to you, for I feel that there must be a great conflict in your hearts and minds.... Forgive my referring to your hearts and minds, gentlemen of the jury, but I want to be truthful and sincere to the end. У меня лежит на сердце высказать вам еще нечто, ибо я предчувствую и в ваших сердцах и умах большую борьбу... Простите мне это слово, господа присяжные заседатели, о ваших сердцах и умах. Но я хочу быть правдивым и искренним до конца.
Let us all be sincere!" Будем же все искренни!.."
At this point the speech was interrupted by rather loud applause. В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент.
The last words, indeed, were pronounced with a note of such sincerity that everyone felt that he really might have something to say, and that what he was about to say would be of the greatest consequence. В самом деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное.
But the President, hearing the applause, in a loud voice threatened to clear the court if such an incident were repeated. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил "очистить" залу суда, если еще раз повторится "подобный случай".
Every sound was hushed and Fetyukovitch began in a voice full of feeling quite unlike the tone he had used hitherto. Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих пор.
Chapter 13. XIII
A Corrupter of Thought Прелюбодей мысли
"IT'S not only the accumulation of facts that threatens my client with ruin, gentlemen of the jury," he began, "what is really damning for my client is one fact- the dead body of his father. "Не совокупность только фактов губит моего клиента, господа присяжные заседатели, -возгласил он, - нет, моего клиента губит, по-настоящему, один лишь факт: это - труп старика отца!
Had it been an ordinary case of murder you would have rejected the charge in view of the triviality, the incompleteness, and the fantastic character of the evidence, if you examine each part of it separately; or, at least, you would have hesitated to ruin a man's life simply from the prejudice against him which he has, alas! only too well deserved. Будь простое убийство, и вы при ничтожности, при бездоказательности, при фантастичности фактов, если рассматривать каждый из них в отдельности, а не в совокупности, - отвергли бы обвинение, по крайней мере усумнились бы губить судьбу человека по одному лишь предубеждению против него, которое, увы, он так заслужил!
But it's not an ordinary case of murder, it's a case of parricide. Но тут не простое убийство, а отцеубийство!
That impresses men's minds, and to such a degree that the very triviality and incompleteness of the evidence becomes less trivial and less incomplete even to an unprejudiced mind. Это импонирует, и до такой степени, что даже самая ничтожность и бездоказательность обвиняющих фактов становится уже не столь ничтожною и не столь бездоказательною, и это в самом непредубежденном даже уме.
How can such a prisoner be acquitted? Ну как оправдать такого подсудимого?
What if he committed the murder and gets off unpunished? That is what everyone, almost involuntarily, instinctively, feels at heart. А ну как он убил и уйдет ненаказанным - вот что чувствует каждый в сердце своем почти невольно, инстинктивно.
"Yes, it's a fearful thing to shed a father's blood- the father who has begotten me, loved me, not spared his life for me, grieved over my illnesses from childhood up, troubled all his life for my happiness, and has lived in my joys, in my successes. Да, страшная вещь пролить кровь отца, - кровь родившего, кровь любившего, кровь жизни своей для меня не жалевшего, с детских лет моих моими болезнями болевшего, всю жизнь за мое счастье страдавшего и лишь моими радостями, моими успехами жившего!
To murder such a father- that's inconceivable. О, убить такого отца - да это невозможно и помыслить!
Gentlemen of the jury, what is a father- a real father? What is the meaning of that great word? What is the great idea in that name? Господа присяжные, что такое отец, настоящий отец, что это за слово такое великое, какая страшно великая идея в наименовании этом?
We have just indicated in part what a true father is and what he ought to be. Мы сейчас только указали отчасти, что такое и чем должен быть истинный отец.
In the case in which we are now so deeply occupied and over which our hearts are aching- in the present case, the father, Fyodor Pavlovitch Karamazov, did not correspond to that conception of a father to which we have just referred. В настоящем же деле, которым мы так все теперь заняты, которым болят наши души, - в настоящем деле отец, покойный Федор Павлович Карамазов, нисколько не подходил под то понятие об отце, которое сейчас сказалось нашему сердцу.
That's the misfortune. Это беда.
And indeed some fathers are a misfortune. Да, действительно, иной отец похож на беду.
Let us examine this misfortune rather more closely: we must shrink from nothing, gentlemen of the jury, considering the importance of the decision you have to make. Рассмотрим же эту беду поближе - ведь ничего не надо бояться, господа присяжные, ввиду важности предстоящего решения.
It's our particular duty not to shrink from any idea, like children or frightened women, as the talented prosecutor happily expresses it. Мы даже особенно не должны бояться теперь и, так сказать, отмахиваться от иной идеи, как дети или пугливые женщины, по счастливому выражению высокоталантливого обвинителя.
"But in the course of his heated speech my esteemed opponent (and he was my opponent before I opened my lips) exclaimed several times, 'Oh, I will not yield the defence of the prisoner to the lawyer who has come down from Petersburg. I accuse, but I defend also!' He exclaimed that several times, but forgot to mention that if this terrible prisoner was for twenty-three years so grateful for a mere pound of nuts given him by the only man who had been kind to him, as a child in his father's house, might not such a man well have remembered for twenty-three years how he ran in his father's back-yard, without boots on his feet and with his little trousers hanging by one button'- to use the expression of the kindhearted doctor, Herzenstube? Но в своей горячей речи уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес мое первое слово), мой противник несколько раз воскликнул: "Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, - я обвинитель, я и защитник!" Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца "на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке", по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
"Oh, gentlemen of the jury, why need we look more closely at this misfortune, why repeat what we all know already? О господа присяжные, зачем нам рассматривать ближе эту "беду", повторять то, что все уже знают!
What did my client meet with when he arrived here, at his father's house, and why depict my client as a heartless egoist and monster? Что встретил мой клиент, приехав сюда к отцу? И зачем, зачем изображать моего клиента бесчувственным, эгоистом, чудовищем?
He is uncontrolled, he is wild and unruly- we are trying him now for that- but who is responsible for his life? Who is responsible for his having received such an unseemly bringing up, in spite of his excellent disposition and his grateful and sensitive heart? Он безудержен, он дик и буен, вот мы теперь его судим за это, а кто виноват в судьбе его, кто виноват, что при хороших наклонностях, при благородном чувствительном сердце он получил такое нелепое воспитание?
Did anyone train him to be reasonable? Was he enlightened by study? Did anyone love him ever so little in his childhood? Учил ли его кто-нибудь уму-разуму, просвещен ли он в науках, любил ли кто его хоть сколько-нибудь в его детстве?
My client was left to the care of Providence like a beast of the field. Мой клиент рос покровительством Божиим, то есть как дикий зверь.
He thirsted perhaps to see his father after long years of separation. A thousand times perhaps he may, recalling his childhood, have driven away the loathsome phantoms that haunted his childish dreams and with all his heart he may have longed to embrace and to forgive his father! Он, может быть, жаждал увидеть отца после долголетней разлуки, он, может быть, тысячу раз перед тем, вспоминая как сквозь сон свое детство, отгонял отвратительные призраки, приснившиеся ему в его детстве, и всею душой жаждал оправдать и обнять отца своего!
And what awaited him? И что ж?
He was met by cynical taunts, suspicions and wrangling about money. He heard nothing but revolting talk and vicious precepts uttered daily over the brandy, and at last he saw his father seducing his mistress from him with his own money. Oh, gentlemen of the jury, that was cruel and revolting! Его встречают одними циническими насмешками, подозрительностью и крючкотворством из-за спорных денег; он слышит лишь разговоры и житейские правила, от которых воротит сердце, ежедневно "за коньячком", и, наконец, зрит отца, отбивающего у него, у сына, на его же сыновние деньги, любовницу, - о господа присяжные, это отвратительно и жестоко!
And that old man was always complaining of the disrespect and cruelty of his son. He slandered him in society, injured him, calumniated him, bought up his unpaid debts to get him thrown into prison. И этот же старик всем жалуется на непочтительность и жестокость сына, марает его в обществе, вредит ему, клевещет на него, скупает его долговые расписки, чтобы посадить его в тюрьму!
"Gentlemen of the jury, people like my client, who are fierce, unruly, and uncontrolled on the surface, are sometimes, most frequently indeed, exceedingly tender-hearted, only they don't express it. Г оспода присяжные, эти души, эти на вид жестокосердые, буйные и безудержные люди, как мой клиент, бывают, и это чаще всего, чрезвычайно нежны сердцем, только этого не выказывают.
Don't laugh, don't laugh at my idea! Не смейтесь, не смейтесь над моею идеей!
The talented prosecutor laughed mercilessly just now at my client for loving Schiller- loving the sublime and beautiful! Талантливый обвинитель смеялся давеча над моим клиентом безжалостно, выставляя, что он любит Шиллера, любит "прекрасное и высокое".
I should not have laughed at that in his place. Я бы не стал над этим смеяться на его месте, на месте обвинителя!
Yes, such natures- oh, let me speak in defence of such natures, so often and so cruelly misunderstood- these natures often thirst for tenderness, goodness, and justice, as it were, in contrast to themselves, their unruliness, their ferocity- they thirst for it unconsciously. Да, эти сердца - о, дайте мне защитить эти сердца, столь редко и столь несправедливо понимаемые, -эти сердца весьма часто жаждут нежного, прекрасного и справедливого, и именно как бы в контраст себе, своему буйству, своей жестокости, - жаждут бессознательно, и именно жаждут.
Passionate and fierce on the surface, they are painfully capable of loving woman, for instance, and with a spiritual and elevated love. Страстные и жестокие снаружи, они до мучения способны полюбить, например, женщину, и непременно духовною и высшею любовью.
Again do not laugh at me, this is very often the case in such natures. Опять-таки не смейтесь надо мной: это именно так всего чаще бывает в этих натурах!
But they cannot hide their passions- sometimes very coarse- and that is conspicuous and is noticed, but the inner man is unseen. Они только не могут скрыть свою страстность, подчас очень грубую, - вот это и поражает, вот это и замечают, а внутри человека не видят.
Their passions are quickly exhausted; but, by the side of a noble and lofty creature that seemingly coarse and rough man seeks a new life, seeks to correct himself, to be better, to become noble and honourable, 'sublime and beautiful,' however much the expression has been ridiculed. Напротив, все их страсти утоляются быстро, но около благородного, прекрасного существа, этот по-видимому грубый и жестокий человек ищет обновления, ищет возможности исправиться, стать лучшим, сделаться высоким и честным -"высоким и прекрасным", как ни осмеяно это слово!
"I said just now that I would not venture to touch upon my client's engagement. Давеча я сказал, что не позволю себе дотронуться до романа моего клиента с госпожою Верховцевой.
But I may say half a word. What we heard just now was not evidence, but only the scream of a frenzied and revengeful woman, and it was not for her- oh, not for her!- to reproach him with treachery, for she has betrayed him! Но, однако, пол слова-то можно сказать: мы слышали давеча не показание, а лишь крик исступленной и отмщающей женщины, и не ей, о, не ей укорять бы в измене, потому что она сама изменила!
If she had had but a little time for reflection she would not have given such evidence. Если б имела хоть сколько-нибудь времени, чтоб одуматься, не дала бы она такого свидетельства!
Oh, do not believe her! No, my client is not a monster, as she called him! О, не верьте ей, нет, не "изверг" клиент мой, как она его называла!
"The Lover of Mankind on the eve of His Crucifixion said: 'I am the Good Shepherd. The good shepherd lays down his life for his sheep, so that not one of them might be lost.' Let not a man's soul be lost through us! Распятый человеколюбец, собираясь на крест свой, говорил: "Аз есмь пастырь добрый, пастырь добрый полагает душу свою за овцы, да ни одна не погибнет..." Не погубим и мы души человеческой!
"I asked just now what does 'father' mean, and exclaimed that it was a great word, a precious name. Я спрашивал сейчас: что такое отец, и воскликнул, что это великое слово, драгоценное наименование.
But one must use words honestly, gentlemen, and I venture to call things by their right names: such a father as old Karamazov cannot be called a father and does not deserve to be. Но со словом, господа присяжные, надо обращаться честно, и я позволю назвать предмет собственным его словом, собственным наименованием: такой отец, как убитый старик Карамазов, не может и недостоин называться отцом.
Filial love for an unworthy father is an absurdity, an impossibility. Любовь к отцу, не оправданная отцом, есть нелепость, есть невозможность.
Love cannot be created from nothing: only God can create something from nothing. "'Fathers, provoke not your children to wrath,' the apostle writes, from a heart glowing with love. Нельзя создать любовь из ничего, из ничего только Бог творит. "Отцы, не огорчайте детей своих", - пишет из пламенеющего любовью сердца своего апостол.
It's not for the sake of my client that I quote these sacred words, I mention them for all fathers. Не ради моего клиента привожу теперь эти святые слова, я для всех отцов вспоминаю их.
Who has authorised me to preach to fathers? Кто мне дал эту власть, чтоб учить отцов?
No one. Никто.
But as a man and a citizen I make my appeal- vivos voco! We are not long on earth, we do many evil deeds and say many evil words. Но как человек и гражданин взываю - vivos voco! [57 - призываю живых! (лат.)] Мы на земле недолго, мы делаем много дел дурных и говорим слов дурных.
So let us all catch a favourable moment when we are all together to say a good word to each other. А потому будем же все ловить удобную минуту совместного общения нашего, чтобы сказать друг другу и хорошее слово.
That's what I am doing: while I am in this place I take advantage of my opportunity. Так и я: пока я на этом месте, я пользуюсь моею минутой.
Not for nothing is this tribune given us by the highest authority- all Russia hears us! Недаром эта трибуна дарована нам высшею волей - с нее слышит нас вся Россия.
I am not speaking only for the fathers here present, I cry aloud to all fathers: Не для здешних только отцов говорю, а ко всем отцам восклицаю:
'Fathers, provoke not your children to wrath.' "Отцы, не огорчайте детей своих!"
Yes, let us first fulfil Christ's injunction ourselves and only then venture to expect it of our children. Да исполним прежде сами завет Христов и тогда только разрешим себе спрашивать и с детей наших.
Otherwise we are not fathers, but enemies of our children, and they are not our children, but our enemies, and we have made them our enemies ourselves. Иначе мы не отцы, а враги детям нашим, а они не дети наши, а враги нам, и мы сами себе сделали их врагами!
'What measure ye mete it shall be measured unto you again'- it's not I who say that, it's the Gospel precept, measure to others according as they measure to you. "В ню же меру мерите, возмерится и вам" - это не я уже говорю, это Евангелие предписывает: мерить в ту меру, в которую и вам меряют.
How can we blame children if they measure us according to our measure? Как же винить детей, если они нам меряют в нашу меру?
"Not long ago a servant girl in Finland was suspected of having secretly given birth to a child. Недавно в Финляндии одна девица, служанка, была заподозрена, что она тайно родила ребенка.
She was watched, and a box of which no one knew anything was found in the corner of the loft, behind some bricks. It was opened and inside was found the body of a new-born child which she had killed. Стали следить за нею и на чердаке дома, в углу за кирпичами, нашли ее сундук, про который никто не знал, его отперли и вынули из него трупик новорожденного и убитого ею младенца.
In the same box were found the skeletons of two other babies which, according to her own confession, she had killed at the moment of their birth. В том же сундуке нашли два скелета уже рожденных прежде ею младенцев и ею же убитых в минуту рождения, в чем она и повинилась.
"Gentlemen of the jury, was she a mother to her children? Господа присяжные, это ли мать детей своих?
She gave birth to them, indeed; but was she a mother to them? Да, она их родила, но мать ли она им?
Would anyone venture to give her the sacred name of mother? Осмелится ли кто из нас произнести над ней священное имя матери?
Let us be bold, gentlemen, let us be audacious even: it's our duty to be so at this moment and not to be afraid of certain words and ideas like the Moscow women in Ostrovsky's play, who are scared at the sound of certain words. Будем смелы, господа присяжные, будем дерзки даже, мы даже обязаны быть таковыми в настоящую минуту и не бояться иных слов и идей, подобно московским купчихам, боящимся "металла" и "жупела".
No, let us prove that the progress of the last few years has touched even us, and let us say plainly, the father is not merely he who begets the child, but he who begets it and does his duty by it. Нет, докажем, напротив, что прогресс последних лет коснулся и нашего развития и скажем прямо: родивший не есть еще отец, а отец есть -родивший и заслуживший.
"Oh, of course, there is the other meaning, there is the other interpretation of the word 'father,' which insists that any father, even though he be a monster, even though he be the enemy of his children, still remains my father simply because he begot me. О, конечно, есть и другое значение, другое толкование слова "отец", требующее, чтоб отец мой, хотя бы и изверг, хотя бы и злодей своим детям, оставался бы все-таки моим отцом, потому только, что он родил меня.
But this is, so to say, the mystical meaning which I cannot comprehend with my intellect, but can only accept by faith, or, better to say, on faith, like many other things which I do not understand, but which religion bids me believe. Но это значение уже, так сказать, мистическое, которое я не понимаю умом, а могу принять лишь верой, или, вернее сказать, на веру, подобно многому другому, чего не понимаю, но чему религия повелевает мне, однако же, верить.
But in that case let it be kept outside the sphere of actual life. Но в таком случае это пусть и останется вне области действительной жизни.
In the sphere of actual life, which has, indeed, its own rights, but also lays upon us great duties and obligations, in that sphere, if we want to be humane-Christian, in fact- we must, or ought to, act only upon convictions justified by reason and experience, which have been passed through the crucible of analysis; in a word, we must act rationally, and not as though in dream and delirium, that we may not do harm, that we may not ill-treat and ruin a man. В области же действительной жизни, которая имеет не только свои права, но и сама налагает великие обязанности, - в этой области мы, если хотим быть гуманными, христианами наконец, мы должны и обязаны проводить убеждения, лишь оправданные рассудком и опытом, проведенные чрез горнило анализа, словом, действовать разумно, а не безумно, как во сне и в бреду, чтобы не нанести вреда человеку, чтобы не измучить и не погубить человека.
Then it will be real Christian work, not only mystic, but rational and philanthropic...." Вот, вот тогда это и будет настоящим христианским делом, не мистическим только, а разумным и уже истинно человеколюбивым делом..."
There was violent applause at this passage from many parts of the court, but Fetyukovitch waved his hands as though imploring them to let him finish without interruption. В этом месте сорвались было сильные рукоплескания из многих концов залы, но Фетюкович даже замахал руками, как бы умоляя не прерывать и чтобы дали ему договорить.
The court relapsed into silence at once. Все тотчас затихло.
The orator went on. Оратор продолжал:
"Do you suppose, gentlemen, that our children as they grow up and begin to reason can avoid such questions? "Думаете ли вы, господа присяжные, что такие вопросы могут миновать детей наших, положим, уже юношей, положим, уже начинающих рассуждать?
No, they cannot, and we will not impose on them an impossible restriction. Нет, не могут, и не будем спрашивать от них невозможного воздержания!
The sight of an unworthy father involuntarily suggests tormenting questions to a young creature, especially when he compares him with the excellent fathers of his companions. Вид отца недостойного, особенно сравнительно с отцами другими, достойными, у других детей, его сверстников, невольно подсказывает юноше вопросы мучительные.
The conventional answer to this question is: 'He begot you, and you are his flesh and blood, and therefore you are bound to love him.' Ему по-казенному отвечают на эти вопросы: "Он родил тебя, и ты кровь его, а потому ты и должен любить его".
The youth involuntarily reflects: 'But did he love me when he begot me?' he asks, wondering more and more. 'Was it for my sake he begot me? He did not know me, not even my sex, at that moment, at the moment of passion, perhaps, inflamed by wine, and he has only transmitted to me a propensity to drunkenness- that's all he's done for me.... Why am I bound to love him simply for begetting me when he has cared nothing for me all my life after?' "Oh, perhaps those questions strike you as coarse and cruel, but do not expect an impossible restraint from a young mind. 'Drive nature out of the door and it will fly in at the window,' and, above all, let us not be afraid of words, but decide the question according to the dictates of reason and humanity and not of mystic ideas. Юноша невольно задумывается: "Да разве он любил меня, когда рождал, - спрашивает он, удивляясь все более и более, - разве для меня он родил меня: он не знал ни меня, ни даже пола моего в ту минуту, в минуту страсти, может быть разгоряченной вином, и только разве передал мне склонность к пьянству - вот все его благодеяния... Зачем же я должен любить его, за то только, что он родил меня, а потом всю жизнь не любил меня?" О, вам, может быть, представляются эти вопросы грубыми, жестокими, но не требуйте же от юного ума воздержания невозможного: "Гони природу в дверь, она влетит в окно", - а главное, главное, не будем бояться "металла" и "жупела" и решим вопрос так, как предписывает разум и человеколюбие, а не так, как предписывают мистические понятия.
How shall it be decided? Как же решить его?
Why, like this. Let the son stand before his father and ask him, 'Father, tell me, why must I love you? А вот как: пусть сын станет пред отцом своим и осмысленно спросит его самого: "Отец, скажи мне: для чего я должен любить тебя?
Father, show me that I must love you,' and if that father is able to answer him and show him good reason, we have a real, normal, parental relation, not resting on mystical prejudice, but on a rational, responsible and strictly humanitarian basis. Отец, докажи мне, что я должен любить тебя?" - и если этот отец в силах и в состоянии будет ответить и доказать ему, - то вот и настоящая нормальная семья, не на предрассудке лишь мистическом утверждающаяся, а на основаниях разумных, самоотчетных и строго гуманных.
But if he does not, there's an end to the family tie. He is not a father to him, and the son has a right to look upon him as a stranger, and even an enemy. В противном случае, если не докажет отец, -конец тотчас же этой семье: он не отец ему, а сын получает свободу и право впредь считать отца своего за чужого себе и даже врагом своим.
Our tribune, gentlemen of the jury, ought to be a school of true and sound ideas." Наша трибуна, господа присяжные, должна быть школой истины и здравых понятий!"
(Here the orator was interrupted by irrepressible and almost frantic applause. Здесь оратор был прерван рукоплесканиями неудержимыми, почти исступленными.
Of course, it was not the whole audience, but a good half of it applauded. Конечно, аплодировала не вся зала, но половина-то залы все-таки аплодировала.
The fathers and mothers present applauded. Аплодировали отцы и матери.
Shrieks and exclamations were heard from the gallery, where the ladies were sitting. Сверху, где сидели дамы, слышались визги и крики.
Handkerchiefs were waved. Махали платками.
The President began ringing his bell with all his might. Председатель изо всей силы начал звонить в колокольчик.
He was obviously irritated by the behaviour of the audience, but did not venture to clear the court as he had threatened. Even persons of high position, old men with stars on their breasts, sitting on specially reserved seats behind the judges, applauded the orator and waved their handkerchiefs. So that when the noise died down, the President confined himself to repeating his stern threat to clear the court, and Fetyukovitch, excited and triumphant, continued his speech.) Он был видимо раздражен поведением залы, но "очистить" залу, как угрожал недавно, решительно не посмел: аплодировали и махали платками оратору даже сзади сидевшие на особых стульях сановные лица, старички со звездами на фраках, так что, когда угомонился шум, председатель удовольствовался лишь прежним строжайшим обещанием "очистить" залу, а торжествующий и взволнованный Фетюкович стал опять продолжать свою речь.
"Gentlemen of the jury, you remember that awful night of which so much has been said to-day, when the son got over the fence and stood face to face with the enemy and persecutor who had begotten him. "Господа присяжные заседатели, вы помните ту страшную ночь, о которой так много еще сегодня говорили, когда сын, через забор, проник в дом отца и стал наконец лицом к лицу с своим, родившим его, врагом и обидчиком.
I insist most emphatically it was not for money he ran to his father's house: the charge of robbery is an absurdity, as I proved before. Изо всех сил настаиваю - не за деньгами он прибежал в ту минуту: обвинение в грабеже есть нелепость, как я уже и изложил прежде.
And it was not to murder him he broke into the house, oh, no! If he had had that design he would, at least, have taken the precaution of arming himself beforehand. The brass pestle he caught up instinctively without knowing why he did it. И не убить, о нет, вломился он к нему; если б имел преднамеренно этот умысел, то озаботился бы по крайней мере заранее хоть оружием, а медный пест он схватил инстинктивно, сам не зная зачем.
Granted that he deceived his father by tapping at the window, granted that he made his way in- I've said already that I do not for a moment believe that legend, but let it be so, let us suppose it for a moment. Пусть он обманул отца знаками, пусть он проник к нему - я сказал уже, что ни на одну минуту не верю этой легенде, но пусть, так и быть, предположим ее на одну минуту!
Gentlemen, I swear to you by all that's holy, if it had not been his father, but an ordinary enemy, he would, after running through the rooms and satisfying himself that the woman was not there, have made off, post-haste, without doing any harm to his rival. He would have struck him, pushed him away perhaps, nothing more, for he had no thought and no time to spare for that. What he wanted to know was where she was. Господа присяжные, клянусь вам всем, что есть свято, будь это не отец ему, а посторонний обидчик, он, пробежав по комнатам и удостоверясь, что этой женщины нет в этом доме, он убежал бы стремглав, не сделав сопернику своему никакого вреда, ударил бы, толкнул его, может быть, но и только, ибо ему было не до того, ему было некогда, ему надо было знать, где она.
But his father, his father! The mere sight of the father who had hated him from his childhood, had been his enemy, his persecutor, and now his unnatural rival, was enough! Но отец, отец - о, все сделал лишь вид отца, его ненавистника с детства, его врага, его обидчика, а теперь - чудовищного соперника!
A feeling of hatred came over him involuntarily, irresistibly, clouding his reason. It all surged up in one moment! Ненавистное чувство охватило его невольно, неудержимо, рассуждать нельзя было: все поднялось в одну минуту!
It was an impulse of madness and insanity, but also an impulse of nature, irresistibly and unconsciously (like everything in nature) avenging the violation of its eternal laws. Это был аффект безумства и помешательства, но и аффект природы, мстящей за свои вечные законы безудержно и бессознательно, как и все в природе.
"But the prisoner even then did not murder him- I maintain that, I cry that aloud!- no, he only brandished the pestle in a burst of indignant disgust, not meaning to kill him, not knowing that he would kill him. Но убийца и тут не убил - я утверждаю это, я кричу про это - нет, он лишь махнул пестом в омерзительном негодовании, не желая убить, не зная, что убьет.
Had he not had this fatal pestle in his hand, he would have only knocked his father down perhaps, but would not have killed him. Не будь этого рокового песта в руках его, и он бы только избил отца, может быть, но не убил бы его.
As he ran away, he did not know whether he had killed the old man. Убежав, он не знал, убит ли поверженный им старик.
Such a murder is not a murder. Такое убийство не есть убийство.
Such a murder is not a parricide. Такое убийство не есть и отцеубийство.
No, the murder of such a father cannot be called parricide. Нет, убийство такого отца не может быть названо отцеубийством.
Such a murder can only be reckoned parricide by prejudice. Такое убийство может быть причтено к отцеубийству лишь по предрассудку!
"But I appeal to you again and again from the depths of my soul; did this murder actually take place? Но было ли, было ли это убийство в самом деле, взываю я к вам снова и снова из глубины души моей!
Gentlemen of the jury, if we convict and punish him, he will say to himself: 'These people have done nothing for my bringing up, for my education, nothing to improve my lot, nothing to make me better, nothing to make me a man. Господа присяжные, вот мы осудим его, и он скажет себе: "Эти люди ничего не сделали для судьбы моей, для воспитания, для образования моего, чтобы сделать меня лучшим, чтобы сделать меня человеком.
These people have not given me to eat and to drink, have not visited me in prison and nakedness, and here they have sent me to penal servitude. Эти люди не накормили и не напоили меня, и в темнице нагого не посетили, и вот они же сослали меня в каторгу.
I am quits, I owe them nothing now, and owe no one anything for ever. Я сквитался, я ничего им теперь не должен и никому не должен во веки веков.
They are wicked and I will be wicked. Они злы, и я буду зол.
They are cruel and I will be cruel.' Они жестоки, и я буду жесток".
That is what he will say, gentlemen of the jury. Вот что он скажет, господа присяжные!
And I swear, by finding him guilty you will only make it easier for him: you will ease his conscience, he will curse the blood he has shed and will not regret it. И клянусь: обвинением вашим вы только облегчите его, совесть его облегчите, он будет проклинать пролитую им кровь, а не сожалеть о ней.
At the same time you will destroy in him the possibility of becoming a new man, for he will remain in his wickedness and blindness all his life. Вместе с тем вы погубите в нем возможного еще человека, ибо он останется зол и слеп на всю жизнь.
"But do you want to punish him fearfully, terribly, with the most awful punishment that could be imagined, and at the same time to save him and regenerate his soul? Но хотите ли вы наказать его страшно, грозно, самым ужасным наказанием, какое только можно вообразить, но с тем чтобы спасти и возродить его душу навеки?
If so, overwhelm him with your mercy! Если так, то подавите его вашим милосердием!
You will see, you will hear how he will tremble and be horror-struck. 'How can I endure this mercy? How can I endure so much love? Am I worthy of it?' That's what he will exclaim. Вы увидите, вы услышите, как вздрогнет и ужаснется душа его: "Мне ли снести эту милость, мне ли столько любви, я ли достоин ее", - вот что он воскликнет!
"Oh, I know, I know that heart, that wild but grateful heart, gentlemen of the jury! О, я знаю, я знаю это сердце, это дикое, но благородное сердце, господа присяжные.
It will bow before your mercy; it thirsts for a great and loving action, it will melt and mount upwards. Оно преклонится пред вашим подвигом, оно жаждет великого акта любви, оно загорится и воскреснет навеки.
There are souls which, in their limitation, blame the whole world. Есть души, которые в ограниченности своей обвиняют весь свет.
But subdue such a soul with mercy, show it love, and it will curse its past, for there are many good impulses in it. Но подавите эту душу милосердием, окажите ей любовь, и она проклянет свое дело, ибо в ней столько добрых зачатков.
Such a heart will expand and see that God is merciful and that men are good and just. Душа расширится и узрит, как Бог милосерд и как люди прекрасны и справедливы.
He will be horror-stricken; he will be crushed by remorse and the vast obligation laid upon him henceforth. Его ужаснет, его подавит раскаяние и бесчисленный долг, предстоящий ему отселе.
And he will not say then, 'I am quits,' but will say, 'I am guilty in the sight of all men and am more unworthy than all.' И не скажет он тогда: "Я сквитался", а скажет: "Я виноват пред всеми людьми и всех людей недостойнее".
With tears of penitence and poignant, tender anguish, he will exclaim: 'Others are better than I, they wanted to save me, not to ruin me!' Oh, this act of mercy is so easy for you, for in the absence of anything like real evidence it will be too awful for you to pronounce: 'Yes, he is guilty.' В слезах раскаяния и жгучего страдальческого умиления он воскликнет: "Люди лучше, чем я, ибо захотели не погубить, а спасти меня!" О, вам так легко это сделать, этот акт милосердия, ибо при отсутствии всяких чуть-чуть похожих на правду улик вам слишком тяжело будет произнести: "Да, виновен".
"Better acquit ten guilty men than punish one innocent man! Do you hear, do you hear that majestic voice from the past century of our glorious history? Лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного - слышите ли, слышите ли вы этот величавый голос из прошлого столетия нашей славной истории?
It is not for an insignificant person like me to remind you that the Russian court does not exist for the punishment only, but also for the salvation of the criminal! Мне ли, ничтожному, напоминать вам, что русский суд есть не кара только, но и спасение человека погибшего!
Let other nations think of retribution and the letter of the law, we will cling to the spirit and the meaning-the salvation and the reformation of the lost. Пусть у других народов буква и кара, у нас же дух и смысл, спасение и возрождение погибших.
If this is true, if Russia and her justice are such, she may go forward with good cheer! Do not try to scare us with your frenzied troikas from which all the nations stand aside in disgust. И если так, если действительно такова Россия и суд ее, то - вперед Россия, и не пугайте, о, не пугайте нас вашими бешеными тройками, от которых омерзительно сторонятся все народы!
Not a runaway troika, but the stately chariot of Russia will move calmly and majestically to its goal. Не бешеная тройка, а величавая русская колесница торжественно и спокойно прибудет к цели.
In your hands is the fate of my client, in your hands is the fate of Russian justice. В ваших руках судьба моего клиента, в ваших руках и судьба нашей правды русской.
You will defend it, you will save it, you will prove that there are men to watch over it, that it is in good hands!" Вы спасете ее, вы отстоите ее, вы докажете, что есть кому ее соблюсти, что она в хороших руках!"
Chapter 14. XIV
The Peasants Stand Firm Мужички за себя постояли
THIS was how Fetyukovitch concluded his speech, and the enthusiasm of the audience burst like an irresistible storm. Так кончил Фетюкович, и разразившийся на этот раз восторг слушателей был неудержим, как буря.
It was out of the question to stop it: the women wept, many of the men wept too, even two important personages shed tears. Было уже и немыслимо сдержать его: женщины плакали, плакали и многие из мужчин, даже два сановника пролили слезы.
The President submitted, and even postponed ringing his bell. Председатель покорился и даже помедлил звонить в колокольчик:
The suppression of such an enthusiasm would be the suppression of something sacred, as the ladies cried afterwards. "Посягать на такой энтузиазм значило бы посягать на святыню" - как кричали потом у нас дамы.
The orator himself was genuinely touched. Сам оратор был искренно растроган.
And it was at this moment that Ippolit Kirillovitch got up to make certain objections. И вот в такую-то минуту и поднялся еще раз "обменяться возражениями" наш Ипполит Кириллович.
People looked at him with hatred. Его завидели с ненавистью:
"What? "Как?
What's the meaning of it? Что это?
He positively dares to make objections," the ladies babbled. Это он-то смеет еще возражать?" - залепетали дамы.
But if the whole world of ladies, including his wife, had protested he could not have been stopped at that moment. Но если бы даже залепетали дамы целого мира, и в их главе сама прокурорша, супруга Ипполита Кирилловича, то и тогда бы его нельзя было удержать в это мгновение.
He was pale, he was shaking with emotion, his first phrases were even unintelligible, he gasped for breath, could hardly speak clearly, lost the thread. Он был бледен, он сотрясался от волнения; первые слова, первые фразы, выговоренные им, были даже и непонятны; он задыхался, плохо выговаривал, сбивался.
But he soon recovered himself. Впрочем, скоро поправился.
Of this new speech of his I will quote only a few sentences. Но из этой второй речи его я приведу лишь несколько фраз.
"... I am reproached with having woven a romance. "...Нас упрекают, что мы насоздавали романов.
But what is this defence if not one romance on the top of another? А что же у защитника, как не роман на романе?
All that was lacking was poetry. Недоставало только стихов.
Fyodor Pavlovitch, while waiting for his mistress, tears open the envelope and throws it on the floor. Федор Павлович в ожидании любовницы разрывает конверт и бросает его на пол.
We are even told what he said while engaged in this strange act. Приводится даже, что он говорил при этом удивительном случае.
Is not this a flight of fancy? Да разве это не поэма?
And what proof have we that he had taken out the money? Who heard what he said? И где доказательство, что он вынул деньги, кто слышал, что он говорил?
The weak-minded idiot, Smerdyakov, transformed into a Byronic hero, avenging society for his illegitimate birth- isn't this a romance in the Byronic style? Слабоумный идиот Смердяков, преображенный в какого-то байроновского героя, мстящего обществу за свою незаконнорожденность, - разве это не поэма в байроновском вкусе?
And the son who breaks into his father's house and murders him without murdering him is not even a romance- this is a sphinx setting us a riddle which he cannot solve himself. А сын, вломившийся к отцу, убивший его, но в то же время и не убивший, это уж даже и не роман, не поэма, это сфинкс, задающий загадки, которые и сам, уж конечно, не разрешит.
If he murdered him, he murdered him, and what's the meaning of his murdering him without having murdered him- who can make head or tail of this? Коль убил, так убил, а как же это, коли убил, так не убил - кто поймет это?
"Then we are admonished that our tribune is a tribune of true and sound ideas and from this tribune of 'sound ideas' is heard a solemn declaration that to call the murder of a father 'parricide' is nothing but a prejudice! Затем возвещают нам, что наша трибуна есть трибуна истины и здравых понятий, и вот с этой трибуны "здравых понятий" раздается, с клятвою, аксиома, что называть убийство отца отцеубийством есть только один предрассудок!
But if parricide is a prejudice, and if every child is to ask his father why he is to love him, what will become of us? What will become of the foundations of society? What will become of the family? Но если отцеубийство есть предрассудок и если каждый ребенок будет допрашивать своего отца: "Отец, зачем я должен любить тебя?" - то что станется с нами, что станется с основами общества, куда денется семья?
Parricide, it appears, is only a bogy of Moscow merchants' wives. Отцеубийство - это, видите ли, только "жупел" московской купчихи.
The most precious, the most sacred guarantees for the destiny and future of Russian justice are presented to us in a perverted and frivolous form, simply to attain an object- to obtain the justification of something which cannot be justified. 'Oh, crush him by mercy,' cries the counsel for the defence; but that's all the criminal wants, and to-morrow it will be seen how much he is crushed. Самые драгоценные, самые священные заветы в назначении и в будущности русского суда представляются извращенно и легкомысленно, чтобы только добиться цели, добиться оправдания того, что нельзя оправдать. "О, подавите его милосердием", - восклицает защитник, а преступнику только того и надо, и завтра же все увидят, как он будет подавлен!
And is not the counsel for the defence too modest in asking only for the acquittal of the prisoner? Да и не слишком ли скромен защитник, требуя лишь оправдания подсудимого?
Why not found a charity in the honour of the parricide to commemorate his exploit among future generations? Отчего бы не потребовать учреждения стипендии имени отцеубийцы, для увековечения его подвига в потомстве и в молодом поколении?
Religion and the Gospel are corrected- that's all mysticism, we are told, and ours is the only true Christianity which has been subjected to the analysis of reason and common sense. Исправляются Евангелие и религия: это, дескать, все мистика, а вот у нас лишь настоящее христианство, уже проверенное анализом рассудка и здравых понятий.
And so they set up before us a false semblance of Christ! И вот воздвигают пред нами лжеподобие Христа!
'What measure ye mete so it shall be meted unto you again,' cried the counsel for the defence, and instantly deduces that Christ teaches us to measure as it is measured to us and this from the tribune of truth and sound sense! В ню же меру мерите, возмерится и вам, восклицает защитник и в тот же миг выводит, что Христос заповедал мерить в ту меру, в которую и вам отмеряют, - и это с трибуны истины и здравых понятий!
We peep into the Gospel only on the eve of making speeches, in order to dazzle the audience by our acquaintance with what is, anyway, a rather original composition, which may be of use to produce a certain effect- all to serve the purpose! Мы заглядываем в Евангелие лишь накануне речей наших для того, чтобы блеснуть знакомством все-таки с довольно оригинальным сочинением, которое может пригодиться и послужить для некоторого эффекта, по мере надобности, все по размеру надобности!
But what Christ commands us is something very different: He bids us beware of doing this, because the wicked world does this, but we ought to forgive and to turn the other cheek, and not to measure to our persecutors as they measure to us. А Христос именно велит не так делать, беречься так делать, потому что злобный мир так делает, мы же должны прощать и ланиту свою подставлять, а не в ту же меру отмеривать, в которую мерят нам наши обидчики.
This is what our God has taught us and not that to forbid children to murder their fathers is a prejudice. Вот чему учил нас Бог наш, а не тому, что запрещать детям убивать отцов есть предрассудок.
And we will not from the tribune of truth and good sense correct the Gospel of our Lord, Whom the counsel for the defence deigns to call only 'the crucified lover of humanity,' in opposition to all orthodox Russia, which calls to Him, И не станем мы поправлять с кафедры истины и здравых понятий Евангелие Бога нашего, которого защитник удостоивает назвать лишь "распятым человеколюбцем", в противоположность всей православной России, взывающей к нему:
' For Thou art our God!'" "Ты бо еси Бог наш!.."
At this the President intervened and checked the over-zealous speaker, begging him not to exaggerate, not to overstep the bounds, and so on, as presidents always do in such cases. Тут председатель вступился и осадил увлекшегося, попросив его не преувеличивать, оставаться в должных границах, и проч., и проч., как обыкновенно говорят в таких случаях председатели.
The audience, too, was uneasy. Да и зала была неспокойна.
The public was restless: there were even exclamations of indignation. Публика шевелилась, даже восклицала в негодовании.
Fetyukovitch did not so much as reply; he only mounted the tribune to lay his hand on his heart and, with an offended voice, utter a few words full of dignity. Фетюкович даже и не возражал, он взошел только, чтобы, приложив руку к сердцу, обиженным голосом проговорить несколько слов, полных достоинства.
He only touched again, lightly and ironically, on "romancing" and "psychology," and in an appropriate place quoted, Он слегка только и насмешливо опять коснулся "романов" и "психологии" и к слову ввернул в одном месте:
"Jupiter, you are angry, therefore you are wrong," which provoked a burst of approving laughter in the audience, for Ippolit Kirillovitch was by no means like Jupiter. "Юпитер, ты сердишься, стало быть, ты не прав", чем вызвал одобрительный и многочисленный смешок в публике, ибо Ипполит Кириллович уже совсем был не похож на Юпитера.
Then, a propos of the accusation that he was teaching the young generation to murder their fathers, Fetyukovitch observed, with great dignity, that he would not even answer. Затем на обвинение, что будто он разрешает молодому поколению убивать отцов, Фетюкович с глубоким достоинством заметил, что и возражать не станет.
As for the prosecutor's charge of uttering unorthodox opinions, Fetyukovitch hinted that it was a personal insinuation and that he had expected in this court to be secure from accusations "damaging to my reputation as a citizen and a loyal subject." But at these words the President pulled him up, too, and Fetyukovitch concluded his speech with a bow, amid a hum of approbation in the court. Насчет же "Христова лжеподобия" и того, что он не удостоил назвать Христа Богом, а назвал лишь "распятым человеколюбцем", что "противно-де православию и не могло быть высказано с трибуны истины и здравых понятий", -Фетюкович намекнул на "инсинуацию" и на то, что, собираясь сюда, он по крайней мере рассчитывал, что здешняя трибуна обеспечена от обвинений, "опасных для моей личности как гражданина и верноподданного..." Но при этих словах председатель осадил и его, и Фетюкович, поклонясь, закончил свой ответ, провожаемый всеобщим одобрительным говором залы.
And Ippolit Kirillovitch was, in the opinion of our ladies, "crushed for good." Ипполит же Кириллович, по мнению наших дам, был "раздавлен навеки".
Then the prisoner was allowed to speak. Затем предоставлено было слово самому подсудимому.
Mitya stood up, but said very little. Митя встал, но сказал немного.
He was fearfully exhausted, physically and mentally. Он был страшно утомлен и телесно, и духовно.
The look of strength and independence with which he had entered in the morning had almost disappeared. Вид независимости и силы, с которым он появился утром в залу, почти исчез.
He seemed as though he had passed through an experience that day, which had taught him for the rest of his life something very important he had not understood till then. Он как будто что-то пережил в этот день на всю жизнь, научившее и вразумившее его чему-то очень важному, чего он прежде не понимал.
His voice was weak, he did not shout as before. Голос его ослабел, он уже не кричал, как давеча.
In his words there was a new note of humility, defeat and submission. В словах его послышалось что-то новое, смирившееся, побежденное и приникшее.
"What am I to say, gentlemen of the jury? "Что мне сказать, господа присяжные!
The hour of judgment has come for me, I feel the hand of God upon me! Суд мой пришел, слышу десницу Божию на себе.
The end has come to an erring man! Конец беспутному человеку!
But, before God, I repeat to you, I am innocent of my father's blood! For the last time I repeat, it wasn't I killed him! Но как Богу исповедуясь, и вам говорю: "В крови отца моего - нет, не виновен!" В последний раз повторяю: "Не я убил".
I was erring, but I loved what is good. Беспутен был, но добро любил.
Every instant I strove to reform, but I lived like a wild beast. Каждый миг стремился исправиться, а жил дикому зверю подобен.
I thank the prosecutor, he told me many things about myself that I did not know; but it's not true that I killed my father, the prosecutor is mistaken. Спасибо прокурору, многое мне обо мне сказал, чего и не знал я, но неправда, что убил отца, ошибся прокурор!
I thank my counsel, too. I cried listening to him; but it's not true that I killed my father, and he needn't have supposed it. Спасибо и защитнику, плакал, его слушая, но неправда, что я убил отца, и предполагать не надо было!
And don't believe the doctors. I am perfectly sane, only my heart is heavy. А докторам не верьте, я в полном уме, только душе моей тяжело.
If you spare me, if you let me go, I will pray for you. Коли пощадите, коль отпустите - помолюсь за вас.
I will be a better man. I give you my word before God I will! Лучшим стану, слово даю, перед Богом его даю.
And if you will condemn me, I'll break my sword over my head myself and kiss the pieces. А коль осудите - сам сломаю над головой моей шпагу, а сломав, поцелую обломки!
But spare me, do not rob me of my God! I know myself, I shall rebel! Но пощадите, не лишите меня Бога моего, знаю себя: возропщу!
My heart is heavy, gentlemen... spare me!" Тяжело душе моей, господа... пощадите!"
He almost fell back in his place: his voice broke: he could hardly articulate the last phrase. Он почти упал на свое место, голос его пресекся, последнюю фразу он едва выговорил.
Then the judges proceeded to put the questions and began to ask both sides to formulate their conclusions. Затем суд приступил к постановке вопросов и начал спрашивать у сторон заключений.
But I will not describe the details. Но не описываю подробности.
At last the jury rose to retire for consultation. Наконец-то присяжные встали, чтоб удалиться для совещаний.
The President was very tired, and so his last charge to the jury was rather feeble. Председатель был очень утомлен, а потому и сказал им очень слабое напутственное слово:
"Be impartial, don't be influenced by the eloquence of the defence, but yet weigh the arguments. Remember that there is a great responsibility laid upon you," and so on and so on. "Будьте-де беспристрастны, не внушайтесь красноречивыми словами защиты, но, однако же, взвесьте, вспомните, что на вас лежит великая обязанность", и проч., и проч.
The jury withdrew and the court adjourned. Присяжные удалились, и наступил перерыв заседания.
People could get up, move about, exchange their accumulated impressions, refresh themselves at the buffet. Можно было встать, пройтись, обменяться накопившимися впечатлениями, закусить в буфете.
It was very late, almost one o'clock in the night, but nobody went away: the strain was so great that no one could think of repose. Было очень поздно, уже около часу пополуночи, но никто не разъезжался. Все были так напряжены и настроены, что было не до покоя.
All waited with sinking hearts; though that is, perhaps, too much to say, for the ladies were only in a state of hysterical impatience and their hearts were untroubled. Все ждали, замирая сердцем, хотя, впрочем, и не все замирали сердцем. Дамы были лишь в истерическом нетерпении, но сердцами были спокойны:
An acquittal, they thought, was inevitable. "Оправдание-де неминуемое".
They all prepared themselves for a dramatic moment of general enthusiasm. Все они готовились к эффектной минуте общего энтузиазма.
I must own there were many among the men, too, who were convinced that an acquittal was inevitable. Признаюсь, и в мужской половине залы было чрезвычайно много убежденных в неминуемом оправдании.
Some were pleased, others frowned, while some were simply dejected, not wanting him to be acquitted. Иные радовались, другие же хмурились, а иные так просто повесили носы: не хотелось им оправдания!
Fetyukovitch himself was confident of his success. Сам Фетюкович был твердо уверен в успехе.
He was surrounded by people congratulating him and fawning upon him. Он был окружен, принимал поздравления, перед ним заискивали.
"There are," he said to one group, as I was told afterwards, "there are invisible threads binding the counsel for the defence with the jury. - Есть, - сказал он в одной группе, как передавали потом, - есть эти невидимые нити, связующие защитника с присяжными.
One feels during one's speech if they are being formed. Они завязываются и предчувствуются еще во время речи.
I was aware of them. They exist. Я ощутил их, они существуют.
Our cause is won. Set your mind at rest." Дело наше, будьте спокойны.
"What will our peasants say now?" said one stout, cross-looking, pock-marked gentleman, a landowner of the neighbourhood, approaching a group of gentlemen engaged in conversation. - А вот что-то наши мужички теперь скажут? -проговорил один нахмуренный, толстый и рябой господин, подгородный помещик, подходя к одной группе разговаривавших господ.
"But they are not all peasants. - Да ведь не одни мужички.
There are four government clerks among them." Там четыре чиновника.
"Yes, there are clerks," said a member of the district council, joining the group. - Да, вот чиновники, - проговорил, подходя, член земской управы.
"And do you know that Nazaryev, the merchant with the medal, a juryman?" - А вы Назарьева-то, Прохора Ивановича, знаете, вот этот купец-то с медалью, присяжный-то?
"What of him?" - А что?
"He is a man with brains." -Ума палата.
"But he never speaks." - Да он все молчит.
"He is no great talker, but so much the better. - Молчит-то молчит, да ведь тем и лучше.
There's no need for the Petersburg man to teach him: he could teach all Petersburg himself. Не то что петербургскому его учить, сам весь Петербург научит.
He's the father of twelve children. Think of that!" Двенадцать человек детей, подумайте!
"Upon my word, you don't suppose they won't acquit him?" one of our young officials exclaimed in another group. - Да помилуйте, неужто не оправдают? - кричал в другой группе один из молодых наших чиновников.
"They'll acquit him for certain," said a resolute voice. - Оправдают наверно, - послышался решительный голос.
"It would be shameful, disgraceful, not to acquit him cried the official. "Suppose he did murder him- there are fathers and fathers! - Стыдно, позорно было бы не оправдать! -восклицал чиновник. - Пусть он убил, но ведь отец и отец!
And, besides, he was in such a frenzy.... He really may have done nothing but swing the pestle in the air, and so knocked the old man down. И наконец, он был в таком исступлении... Он действительно мог только махнуть пестом, и тот повалился.
But it was a pity they dragged the valet in. Плохо только, что лакея тут притянули.
That was simply an absurd theory! Это просто смешной эпизод.
If I'd been in Fetyukovitch's place, I should simply have said straight out: 'He murdered him; but he is not guilty, hang it all!' Я бы на месте защитника так прямо и сказал: убил, но не виновен, вот и черт с вами!
"That's what he did, only without saying, 'Hang it all!'" - Да он так и сделал, только "черт с вами" не сказал.
"No, Mihail Semyonovitch, he almost said that, too," put in a third voice. - Нет, Михаил Семеныч, почти что сказал, -подхватил третий голосок.
"Why, gentlemen, in Lent an actress was acquitted in our town who had cut the throat of her lover's lawful wife." - Помилуйте, господа, ведь оправдали же у нас Великим постом актрису, которая законной жене своего любовника горло перерезала.
"Oh, but she did not finish cutting it." - Да ведь не дорезала.
"That makes no difference. She began cutting it." - Все равно, все равно, начала резать!
"What did you think of what he said about children? - А про детей-то как он?
Splendid, wasn't it?" Великолепно!
"Splended!" - Великолепно.
"And about mysticism, too!" - Ну, а про мистику-то, про мистику-то, а?
"Oh, drop mysticism, do!" cried someone else; "think of Ippolit and his fate from this day forth. - Да полноте вы о мистике, - вскричал еще кто-то, - вы вникните в Ипполита-то, в судьбу-то его отселева дня!
His wife will scratch his eyes out to-morrow for Mitya's sake." Ведь ему завтрашний день его прокурорша за Митеньку глаза выцарапает.
"Is she here?" - А она здесь?
"What an idea! - Чего здесь?
If she'd been here she'd have scratched them out in court. Была бы здесь, здесь бы и выцарапала.
She is at home with toothache. Дома сидит, зубы болят.
He he he!" Хе-хе-хе!
"He he he!" - Хе-хе-хе!
In a third group: В третьей группе.
"I dare say they will acquit Mitenka, after all." - А ведь Митеньку-то, пожалуй, и оправдают.
"I should not be surprised if he turns the Metropolis upside down to-morrow. He will be drinking for ten days!" - Чего доброго, завтра весь "Столичный город" разнесет, десять дней пьянствовать будет.
"Oh, the devil!" - Эх ведь черт!
"The devil's bound to have a hand in it. Where should he be if not here?" - Да черт-то черт, без черта не обошлось, где ж ему и быть, как не тут.
"Well, gentlemen, I admit it was eloquent. - Господа, положим, красноречие.
But still it's not the thing to break your father's head with a pestle! Но ведь нельзя же и отцам ломать головы безменами.
Or what are we coming to?" Иначе до чего же дойдем?
"The chariot! Do you remember the chariot?" - Колесница-то, колесница-то, помните?
"Yes; he turned a cart into a chariot!" - Да, из телеги колесницу сделал.
"And to-morrow he will turn a chariot into a cart, just to suit his purpose." - А завтра из колесницы телегу, "по мере надобности, все по мере надобности".
"What cunning chaps there are nowadays! - Ловкий народ пошел.
Is there any justice to be had in Russia?" Правда-то есть у нас на Руси, господа, али нет ее вовсе?
But the bell rang. Но зазвонил колокольчик.
The jury deliberated for exactly an hour, neither more nor less. Присяжные совещались ровно час, ни больше, ни меньше.
A profound silence reigned in the court as soon as the public had taken their seats. Глубокое молчание воцарилось, только что уселась снова публика.
I remember how the jurymen walked into the court. Помню, как присяжные вступили в залу.
At last! Наконец-то!
I won't repeat the questions in order, and, indeed, I have forgotten them. Не привожу вопросов по пунктам, да я их и забыл.
I remember only the answer to the President's first and chief question: "Did the prisoner commit the murder for the sake of robbery and with premeditation?" (I don't remember the exact words.) There was a complete hush. Я помню лишь ответ на первый и главный вопрос председателя, то есть "убил ли с целью грабежа преднамеренно?" (текста не помню). Все замерло.
The foreman of the jury, the youngest of the clerks, pronounced, in a clear, loud voice, amidst the deathlike stillness of the court: Старшина присяжных, именно тот чиновник, который был всех моложе, громко и ясно, при мертвенной тишине залы, провозгласил:
"Yes, guilty!" - Да, виновен!
And the same answer was repeated to every question: "Yes, guilty!" and without the slightest extenuating comment. И потом по всем пунктам пошло все то же: виновен да виновен, и это без малейшего снисхождения!
This no one had expected; almost everyone had reckoned upon a recommendation to mercy, at least. Этого уж никто не ожидал, в снисхождении-то по крайней мере почти все были уверены.
The death-like silence in the court was not broken- all seemed petrified: those who desired his conviction as well as those who had been eager for his acquittal. Мертвая тишина залы не прерывалась, буквально как бы все окаменели - и жаждавшие осуждения, и жаждавшие оправдания.
But that was only for the first instant, and it was followed by a fearful hubbub. Но это только в первые минуты. Затем поднялся страшный хаос.
Many of the men in the audience were pleased. Из мужской публики много оказалось очень довольных.
Some were rubbing their hands with no attempt to conceal their joy. Иные так даже потирали руки, не скрывая своей радости.
Those who disagreed with the verdict seemed crushed, shrugged their shoulders, whispered, but still seemed unable to realise this. Недовольные были как бы подавлены, пожимали плечами, шептались, но как будто все еще не сообразившись.
But how shall I describe the state the ladies were in? Но, Боже мой, что сталось с нашими дамами!
I thought they would create a riot. Я думал, что они сделают бунт.
At first they could scarcely believe their ears. Сначала они как бы не верили ушам своим.
Then suddenly the whole court rang with exclamations: И вдруг, на всю залу, послышались восклицания:
"What's the meaning of it? "Да что это такое?
What next?" Это еще что такое?"
They leapt up from their places. Они повскакали с мест своих.
They seemed to fancy that it might be at once reconsidered and reversed. Им, верно, казалось, что все это сейчас же можно опять переменить и переделать.
At that instant Mitya suddenly stood up and cried in a heart-rending voice, stretching his hands out before him: В это мгновение вдруг поднялся Митя и каким-то раздирающим воплем прокричал, простирая пред собой руки:
"I swear by God and the dreadful Day of Judgment I am not guilty of my father's blood! - Клянусь Богом и Страшным судом его, в крови отца моего не виновен!
Katya, I forgive you! Катя, прощаю тебе!
Brothers, friends, have pity on the other woman!" Братья, други, пощадите другую!
He could not go on, and broke into a terrible sobbing wail that was heard all over the court in a strange, unnatural voice unlike his own. Он не договорил и зарыдал на всю залу, в голос, страшно, каким-то не своим, а новым, неожиданным каким-то голосом, который бог знает откуда вдруг у него явился.
From the farthest corner at the back of the gallery came a piercing shriek- it was Grushenka. На хорах, наверху, в самом заднем углу раздался пронзительный женский вопль: это была Грушенька.
She had succeeded in begging admittance to the court again before the beginning of the lawyers' speeches. Она умолила кого-то еще давеча, и ее вновь пропустили в залу еще пред началом судебных прений.
Mitya was taken away. Митю увели.
The passing of the sentence was deferred till next day. Произнесение приговора было отложено до завтра.
The whole court was in a hubbub but I did not wait to hear. Вся зала поднялась в суматохе, но я уже не ждал и не слушал.
I only remember a few exclamations I heard on the steps as I went out. Запомнил лишь несколько восклицаний, уже на крыльце, при выходе.
"He'll have a twenty years' trip to the mines!" - Двадцать лет рудничков понюхает.
"Not less." - Не меньше.
"Well, our peasants have stood firm." - Да-с, мужички наши за себя постояли.
"And have done for our Mitya." - И покончили нашего Митеньку!
EPILOGUE Эпилог
Chapter 1. I
Plans for Mitya's Escape Проекты спасти Митю
VERY early, at nine o'clock in the morning, five days after the trial, Alyosha went to Katerina Ivanovna's to talk over a matter of great importance to both of them, and to give her a message. На пятый день после суда над Митей, очень рано утром, еще в девятом часу, пришел к Катерине Ивановне Алеша, чтоб сговориться окончательно о некотором важном для них обоих деле и имея, сверх того, к ней поручение.
She sat and talked to him in the very room in which she had once received Grushenka. In the next room Ivan Fyodorovitch lay unconscious in a high fever. Она сидела и говорила с ним в той самой комнате, в которой принимала когда-то Грушеньку; рядом же, в другой комнате, лежал в горячке и в беспамятстве Иван Федорович.
Katerina Ivanovna had immediately after the scene at the trial ordered the sick and unconscious man to be carried to her house, disregarding the inevitable gossip and general disapproval of the public. Катерина Ивановна сейчас же после тогдашней сцены в суде велела перенести больного и потерявшего сознание Ивана Федоровича к себе в дом, пренебрегая всяким будущим и неизбежным говором общества и его осуждением.
One of two relations who lived with her had departed to Moscow immediately after the scene in court, the other remained. Одна из двух родственниц ее, которые с ней проживали, уехала тотчас же после сцены в суде в Москву, другая осталась.
But if both had gone away, Katerina Ivanovna would have adhered to her resolution, and would have gone on nursing the sick man and sitting by him day and night. Но если б и обе уехали, Катерина Ивановна не изменила бы своего решения и осталась бы ухаживать за больным и сидеть над ним день и ночь.
Varvinsky and Herzenstube were attending him. The famous doctor had gone back to Moscow, refusing to give an opinion as to the probable end of the illness. Лечили его Варвинский и Герценштубе; московский же доктор уехал обратно в Москву, отказавшись предречь свое мнение насчет возможного исхода болезни.
Though the doctors encouraged Katerina Ivanovna and Alyosha, it was evident that they could not yet give them positive hopes of recovery. Оставшиеся доктора хоть и ободряли Катерину Ивановну и Алешу, но видно было, что они не могли еще подать твердой надежды.
Alyosha came to see his sick brother twice a day. Алеша заходил к больному брату по два раза в день.
But this time he had specially urgent business, and he foresaw how difficult it would be to approach the subject, yet he was in great haste. He had another engagement that could not be put off for that same morning, and there was need of haste. Но в этот раз у него было особое, прехлопотливое дело, и он предчувствовал, как трудно ему будет заговорить о нем, а между тем он очень торопился: было у него еще другое неотложное дело в это же утро в другом месте, и надо было спешить.
They had been talking for a quarter of an hour. Они уже с четверть часа как разговаривали.
Katerina Ivanovna was pale and terribly fatigued, yet at the same time in a state of hysterical excitement. She had a presentiment of the reason why Alyosha had come to her. Катерина Ивановна была бледна, сильно утомлена и в то же время в чрезвычайном болезненном возбуждении: она предчувствовала, зачем, между прочим, пришел к ней теперь Алеша.
"Don't worry about his decision," she said, with confident emphasis to Alyosha. "One way or another he is bound to come to it. He must escape. - О его решении не беспокойтесь, - проговорила она с твердою настойчивостью Алеше. - Так или этак, а он все-таки придет к этому выходу: он должен бежать!
That unhappy man, that hero of honour and principle-not he, not Dmitri Fyodorovitch, but the man lying the other side of that door, who has sacrificed himself for his brother," Katya added, with flashing eyes-"told me the whole plan of escape long ago. Этот несчастный, этот герой чести и совести - не тот, не Дмитрий Федорович, а тот, что за этой дверью лежит и что собой за брата пожертвовал, -с сверкающими глазами прибавила Катя, - он давно уже мне сообщил весь этот план побега.
You know he has already entered into negotiations.... I've told you something already.... You see, it will probably come off at the third etape from here, when the party of prisoners is being taken to Siberia. Знаете, он уже входил в сношения... Я вам уже кой-что сообщила... Видите, это произойдет, по всей вероятности, на третьем отсюда этапе, когда партию ссыльных поведут в Сибирь.
Oh, it's a long way off yet. О, до этого еще далеко.
Ivan Fyodorovitch has already visited the superintendent of the third etape. Иван Федорович уже ездил к начальнику третьего этапа.
But we don't know yet who will be in charge of the party, and it's impossible to find that out so long beforehand. Вот только неизвестно, кто будет партионным начальником, да и нельзя это так заранее узнать.
To-morrow, perhaps, I will show you in detail the whole plan which Ivan Fyodorovitch left me on the eve of the trial in case of need.... That was when- do you remember?- you found us quarrelling. He had just gone downstairs, but seeing you I made him come back; do you remember? Завтра, может быть, я вам покажу весь план в подробности, который мне оставил Иван Федорович накануне суда, на случай чего-нибудь... Это было в тот самый раз, когда, помните, вы тогда вечером застали нас в ссоре: он еще сходил с лестницы, а я, увидя вас, заставила его воротиться - помните?
Do you know what we were quarrelling about then?" Вы знаете, из-за чего мы тогда поссорились?
"No, I don't," said Alyosha. - Нет, не знаю, - сказал Алеша.
"Of course he did not tell you. It was about that plan of escape. - Конечно, он тогда от вас скрыл: вот именно из-за этого плана о побеге.
He had told me the main idea three days before, and we began quarrelling about it at once and quarrelled for three days. Он мне еще за три дня перед тем открыл все главное - вот тогда-то мы и начали ссориться и с тех пор все три дня ссорились.
We quarrelled because, when he told me that if Dmitri Fyodorovitch were convicted he would escape abroad with that creature, I felt furious at once- I can't tell you why, I don't know myself why.... Oh, of course, I was furious then about that creature, and that she, too, should go abroad with Dmitri!" Katerina Ivanovna exclaimed suddenly, her lips quivering with anger. "As soon as Ivan Fyodorovitch saw that I was furious about that woman, he instantly imagined I was jealous of Dmitri and that I still loved Dmitri. Потому поссорились, что когда он объявил мне, что в случае осуждения Дмитрий Федорович убежит за границу вместе с той тварью, то я вдруг озлилась - не скажу вам из-за чего, сама не знаю из-за чего... О, конечно, я за тварь, за эту тварь тогда озлилась, и именно за то, что и она тоже, вместе с Дмитрием, бежит за границу! -воскликнула вдруг Катерина Ивановна с задрожавшими от гнева губами. - Иван Федорович как только увидел тогда, что я так озлилась за эту тварь, то мигом и подумал, что я к ней ревную Дмитрия и что, стало быть, все еще продолжаю любить Дмитрия.
That is how our first quarrel began. Вот и вышла тогда первая ссора.
I would not give an explanation, I could not ask forgiveness. I could not bear to think that such a man could suspect me of still loving that... and when I myself had told him long before that I did not love Dmitri, that I loved no one but him! Я объяснений дать не захотела, просить прощения не могла; тяжело мне было, что такой человек мог заподозрить меня в прежней любви к этому... И это тогда, когда я сама, уже давно перед тем, прямо сказала ему, что не люблю Дмитрия, а люблю только его одного!
It was only resentment against that creature that made me angry with him. Я от злости только на эту тварь на него озлилась!
Three days later, on the evening you came, he brought me a sealed envelope, which I was to open at once, if anything happened to him. Через три дня, вот в тот вечер, когда вы вошли, он принес ко мне запечатанный конверт, чтоб я распечатала тотчас, если с ним что случится.
Oh, he foresaw his illness! О, он предвидел свою болезнь!
He told me that the envelope contained the details of the escape, and that if he died or was taken dangerously ill, I was to save Mitya alone. Он открыл мне, что в конверте подробности о побеге и что в случае, если он умрет или опасно заболеет, то чтоб я одна спасла Митю.
Then he left me money, nearly ten thousand- those notes to which the prosecutor referred in his speech, having learnt from someone that he had sent them to be changed. Тут же оставил у меня деньги, почти десять тысяч, - вот те самые, про которые прокурор, узнав от кого-то, что он посылал их менять, упомянул в своей речи.
I was tremendously impressed to find that Ivan Fyodorovitch had not given up his idea of saving his brother, and was confiding this plan of escape to me, though he was still jealous of me and still convinced that I loved Mitya. Меня страшно вдруг поразило, что Иван Федорович, все еще ревнуя меня и все еще убежденный, что я люблю Митю, не покинул, однако, мысли спасти брата и мне же, мне самой доверяет это дело спасения!
Oh, that was a sacrifice! О, это была жертва!
No, you cannot understand the greatness of such self-sacrifice, Alexey Fyodorovitch. Нет, вы такого самопожертвования не поймете во всей полноте, Алексей Федорович!
I wanted to fall at his feet in reverence, but I thought at once that he would take it only for my joy at the thought of Mitya's being saved (and he certainly would have imagined that!), and I was so exasperated at the mere possibility of such an unjust thought on his part that I lost my temper again, and instead of kissing his feet, flew into a fury again! Я хотела было упасть к ногам его в благоговении, но как подумала вдруг, что он сочтет это только лишь за радость мою, что спасают Митю (а он бы непременно это подумал!), то до того была раздражена лишь одною только возможностью такой несправедливой мысли с его стороны, что опять раздражилась и вместо того, чтоб целовать его ноги, сделала опять ему сцену!
Oh, I am unhappy! О, я несчастна!
It's my character, my awful, unhappy character! Таков мой характер - ужасный, несчастный характер!
Oh, you will see, I shall end by driving him, too, to abandon me for another with whom he can get on better, like Dmitri. But... no, I could not bear it, I should kill myself. О, вы еще увидите: я сделаю, я доведу-таки до того, что и он бросит меня для другой, с которой легче живется, как Дмитрий, но тогда... нет, тогда уже я не перенесу, я убью себя!
And when you came in then, and when I called to you and told him to come back, I was so enraged by the look of contempt and hatred he turned on me that do you remember?- I cried out to you that it was he, he alone who had persuaded me that his brother Dmitri was a murderer! А когда вы вошли тогда и когда я вас кликнула, а ему велела воротиться, то, как вошел он с вами, меня до того захватил гнев за ненавистный, презрительный взгляд, которым он вдруг поглядел на меня, что - помните - я вдруг закричала вам, что это он, он один уверил меня, что брат его Дмитрий убийца!
I said that malicious thing on purpose to wound him again. He had never, never persuaded me that his brother was a murderer. On the contrary, it was I who persuaded him! Я нарочно наклеветала, чтоб еще раз уязвить его, он же никогда, никогда не уверял меня, что брат -убийца, напротив, в этом я, я сама уверяла его!
Oh, my vile temper was the cause of everything! О, всему, всему причиною мое бешенство!
I paved the way to that hideous scene at the trial. Это я, я и приготовила эту проклятую сцену в суде!
He wanted to show me that he was an honourable man, and that, even if I loved his brother, he would not ruin him for revenge or jealousy. Он захотел доказать мне, что он благороден и что пусть я и люблю его брата, но он все-таки не погубит его из мести и ревности.
So he came to the court... I am the cause of it all, I alone am to blame!" Вот он и вышел в суде... Я всему причиною, я одна виновата!
Katya never had made such confessions to Alyosha before, and he felt that she was now at that stage of unbearable suffering when even the proudest heart painfully crushes its pride and falls vanquished by grief. Еще никогда не делала Катя таких признаний Алеше, и он почувствовал, что она теперь именно в той степени невыносимого страдания, когда самое гордое сердце с болью крушит свою гордость и падает побежденное горем.
Oh, Alyosha knew another terrible reason of her present misery, though she had carefully concealed it from him during those days since the trial; but it would have been, for some reason, too painful to him if she had been brought so low as to speak to him now about that. О, Алеша знал и еще одну ужасную причину ее теперешней муки, как ни скрывала она ее от него во все эти дни после осуждения Мити; но ему почему-то было бы слишком больно, если б она до того решилась пасть ниц, что заговорила бы с ним сама, теперь, сейчас, и об этой причине.
She was suffering for her "treachery" at the trial, and Alyosha felt that her conscience was impelling her to confess it to him, to him, Alyosha, with tears and cries and hysterical writhings on the floor. Она страдала за свое "предательство" на суде, и Алеша предчувствовал, что совесть тянет ее повиниться, именно перед ним, перед Алешей, со слезами, со взвизгами, с истерикой, с битьем об пол.
But he dreaded that moment and longed to spare her. Но он боялся этой минуты и желал пощадить страдающую.
It made the commission on which he had come even more difficult. Тем труднее становилось поручение, с которым он пришел.
He spoke of Mitya again. Он опять заговорил о Мите.
"It's all right, it's all right, don't be anxious about him! she began again, sharply and stubbornly. "All that is only momentary, I know him, I know his heart only too well. - Ничего, ничего, за него не бойтесь! - упрямо и резко начала опять Катя, - все это у него на минуту, я его знаю, я слишком знаю это сердце.
You may be sure he will consent to escape. Будьте уверены, что он согласится бежать.
It's not as though it would be immediately; he will have time to make up his mind to it. И, главное, это не сейчас; будет еще время ему решиться.
Ivan Fyodorovitch will be well by that time and will manage it all himself, so that I shall have nothing to do with it. Иван Федорович к тому времени выздоровеет и сам все поведет, так что мне ничего не придется делать.
Don't be anxious; he will consent to run away. Не беспокойтесь, согласится бежать.
He has agreed already: do you suppose he would give up that creature? Да он уж и согласен: разве может он свою тварь оставить?
And they won't let her go to him, so he is bound to escape. А в каторгу ее не пустят, так как же ему не бежать?
It's you he's most afraid of, he is afraid you won't approve of his escape on moral grounds. But you must generously allow it, if your sanction is so necessary," Katya added viciously. Он, главное, вас боится, боится, что вы не одобрите побега с нравственной стороны, но вы должны ему это великодушно позволить, если уж так необходима тут ваша санкция, - с ядом прибавила Катя.
She paused and smiled. Она помолчала и усмехнулась.
"He talks about some hymn," she went on again, "some cross he has to bear, some duty; I remember Ivan Fyodorovitch told me a great deal about it, and if you knew how he talked! Katya cried suddenly, with feeling she could not repress, "If you knew how he loved that wretched man at the moment he told me, and how he hated him, perhaps, at the same moment. - Он там толкует, - принялась она опять, - про какие-то гимны, про крест, который он должен понести, про долг какой-то, я помню, мне много об этом Иван Федорович тогда передавал, и если б вы знали, как он говорил! - вдруг с неудержимым чувством воскликнула Катя, - если б вы знали, как он любил этого несчастного в ту минуту, когда мне передавал про него, и как ненавидел его, может быть, в ту же минуту!
And I heard his story and his tears with sneering disdain. А я, о, я выслушала тогда его рассказ и его слезы с горделивою усмешкою!
Brute! О, тварь!
Yes, I am a brute. Это я тварь, я!
I am responsible for his fever. Это я народила ему горячку!
But that man in prison is incapable of suffering," Katya concluded irritably. "Can such a man suffer? А тот, осужденный, - разве он готов на страдание, - раздражительно закончила Катя, - да и такому ли страдать?
Men like him never suffer!" Такие, как он, никогда не страдают!
There was a note of hatred and contemptuous repulsion in her words. Какое-то чувство уже ненависти и гадливого презрения прозвучало в этих словах.
And yet it was she who had betrayed him. А между тем она же его предала.
"Perhaps because she feels how she's wronged him she hates him at moments," Alyosha thought to himself. "Что ж, может, потому, что так чувствует себя пред ним виноватой, и ненавидит его минутами", -подумал про себя Алеша.
He hoped that it was only "at moments." Ему хотелось, чтоб это было только "минутами".
In Katya's last words he detected a challenging note, but he did not take it up. В последних словах Кати он заслышал вызов, но не поднял его.
"I sent for you this morning to make you promise to persuade him yourself. - Я для того вас и призвала сегодня, чтоб вы обещались мне сами его уговорить.
Or do you, too, consider that to escape would be dishonourable, cowardly, or something... unchristian, perhaps?" Katya added, even more defiantly. Или, по-вашему, тоже бежать будет нечестно, не доблестно, или как там... не по-христиански, что ли? - еще с пущим вызовом прибавила Катя.
"Oh, no. - Нет, ничего.
I'll tell him everything," muttered Alyosha. "He asks you to come and see him to-day," he blurted out suddenly, looking her steadily in the face. Я ему скажу все... - пробормотал Алеша. - Он вас зовет сегодня к себе, - вдруг брякнул он, твердо смотря ей в глаза.
She started, and drew back a little from him on the sofa. Она вся вздрогнула и чуть-чуть отшатнулась от него на диване.
"Me? Can that be?" She faltered, turning pale. -Меня... разве это возможно? - пролепетала она побледнев.
"It can and ought to be!" Alyosha began emphatically, growing more animated. "He needs you particularly just now. - Это возможно и должно! - настойчиво и весь оживившись, начал Алеша. - Ему вы очень нужны, именно теперь.
I would not have opened the subject and worried you, if it were not necessary. Я не стал бы начинать об этом и вас преждевременно мучить, если б не необходимость.
He is ill, he is beside himself, he keeps asking for you. Он болен, он как помешанный, он все просит вас.
It is not to be reconciled with you that he wants you, but only that you would go and show yourself at his door. Он не мириться вас к себе просит, но пусть вы только придете и покажетесь на пороге.
So much has happened to him since that day. С ним многое совершилось с того дня.
He realises that he has injured you beyond all reckoning. Он понимает, как неисчислимо перед вами виновен.
He does not ask your forgiveness- Не прощения вашего хочет:
'It's impossible to forgive me,' he says himself- but only that you would show yourself in his doorway." "Меня нельзя простить", - он сам говорит, а только чтоб вы на пороге показались...
"It's so sudden..." faltered Katya. "I've had a presentiment all these days that you would come with that message. I knew he would ask me to come. - Вы меня вдруг... - пролепетала Катя, - я все дни предчувствовала, что вы с этим придете... Я так и знала, что он меня позовет!..
It's impossible!" Это невозможно!
"Let it be impossible, but do it. - Пусть невозможно, но сделайте.
Only think, he realises for the first time how he has wounded you, the first time in his life; he had never grasped it before so fully. Вспомните, он в первый раз поражен тем, как вас оскорбил, в первый раз в жизни, никогда прежде не постигал этого в такой полноте!
He said, 'If she refuses to come I shall be unhappy all my life.' you hear? though he is condemned to penal servitude for twenty years, he is still planning to be happy- is not that piteous? Он говорит: если она откажет прийти, то я "во всю жизнь теперь буду несчастлив". Слышите: каторжный на двадцать лет собирается еще быть счастливым - разве это не жалко?
Think- you must visit him; though he is ruined, he is innocent," broke like a challenge from Alyosha. "His hands are clean, there is no blood on them! Подумайте: вы безвинно погибшего посетите, - с вызовом вырвалось у Алеши, - его руки чисты, на них крови нет!
For the sake of his infinite sufferings in the future visit him now. Ради бесчисленного его страдания будущего посетите его теперь!
Go, greet him on his way into the darkness- stand at his door, that is all.... You ought to do it, you ought to!" Alyosha concluded, laying immense stress on the word "ought." Придите, проводите во тьму... станьте на пороге, и только... Ведь вы должны, должны это сделать! -заключил Алеша, с неимоверною силой подчеркнув слово "должны".
"I ought to... but I cannot..." Katya moaned. "He will look at me.... I can't." -Должна, но... не могу,- как бы простонала Катя, - он на меня будет глядеть... я не могу.
"Your eyes ought to meet. - Ваши глаза должны встретиться.
How will you live all your life, if you don't make up your mind to do it now?" Как вы будете жить всю жизнь, если теперь не решитесь?
"Better suffer all my life." - Лучше страдать во всю жизнь.
"You ought to go, you ought to go," Alyosha repeated with merciless emphasis. - Вы должны прийти, вы должны прийти, - опять неумолимо подчеркнул Алеша.
"But why to-day, why at once?... - Но почему сегодня, почему сейчас?..
I can't leave our patient-" Я не могу оставить больного...
"You can for a moment. It will only be a moment. - На минуту можете, это ведь минута.
If you don't come, he will be in delirium by to-night. Если вы не придете, он к ночи заболеет горячкой.
I would not tell you a lie; have pity on him!" Не стану я говорить неправду, сжальтесь!
"Have pity on me!" Katya said, with bitter reproach, and she burst into tears. - Надо мной-то сжальтесь, - горько упрекнула Катя и заплакала.
"Then you will come," said Alyosha firmly, seeing her tears. "I'll go and tell him you will come directly." - Стало быть, придете! - твердо проговорил Алеша, увидав ее слезы. - Я пойду скажу ему, что вы сейчас придете.
"No, don't tell him so on any account," cried Katya in alarm. "I will come, but don't tell him beforehand, for perhaps I may go, but not go in... I don't know yet-" - Нет, ни за что не говорите! - испуганно вскрикнула Катя. - Я приду, но вы ему вперед не говорите, потому что я приду, но, может быть, не войду... Я еще не знаю...
Her voice failed her. Голос ее пресекся.
She gasped for breath. Она дышала трудно.
Alyosha got up to go. Алеша встал уходить.
"And what if I meet anyone?" she said suddenly, in a low voice, turning white again. - А если я с кем-нибудь встречусь? - вдруг тихо проговорила она, вся опять побледнев.
"That's just why you must go now, to avoid meeting anyone. - Для того и нужно сейчас, чтоб вы там ни с кем не встретились.
There will be no one there, I can tell you that for certain. Никого не будет, верно говорю.
We will expect you," he concluded emphatically, and went out of the room. Мы будем ждать, - настойчиво заключил он и вышел из комнаты.
Chapter 2. II
For a Moment the Lie Becomes Truth На минутку ложь стала правдой
HE hurried to the hospital where Mitya was lying now. Он поспешил в больницу, где теперь лежал Митя.
The day after his fate was determined, Mitya had fallen ill with nervous fever, and was sent to the prison division of the town hospital. На второй день после решения суда он заболел нервною лихорадкой и был отправлен в городскую нашу больницу, в арестантское отделение.
But at the request of several persons (Alyosha, Madame Hohlakov, Lise, etc.), Doctor Varvinsky had put Mitya not with other prisoners, but in a separate little room, the one where Smerdyakov had been. Но врач Варвинский по просьбе Алеши и многих других (Хохлаковой, Лизы и проч.) поместил Митю не с арестантами, а отдельно, в той самой каморке, в которой прежде лежал Смердяков.
It is true that there was a sentinel at the other end of the corridor, and there was a grating over the window, so that Varvinsky could be at ease about the indulgence he had shown, which was not quite legal, indeed; but he was a kind-hearted and compassionate young man. Правда, в конце коридора стоял часовой, а окно было решетчатое, и Варвинский мог быть спокоен за свою поблажку, не совсем законную, но это был добрый и сострадательный молодой человек.
He knew how hard it would be for a man like Mitya to pass at once so suddenly into the society of robbers and murderers, and that he must get used to it by degrees. Он понимал, как тяжело такому, как Митя, прямо вдруг перешагнуть в сообщество убийц и мошенников и что к этому надо сперва привыкнуть.
The visits of relations and friends were informally sanctioned by the doctor and overseer, and even by the police captain. Посещения же родных и знакомых были разрешены и доктором, и смотрителем, и даже исправником, всё под рукой.
But only Alyosha and Grushenka had visited Mitya. Но в эти дни посетили Митю всего только Алеша да Грушенька.
Rakitin had tried to force his way in twice, but Mitya persistently begged Varvinsky not to admit him. Порывался уже два раза увидеться с ним Ракитин; но Митя настойчиво просил Варвинского не впускать того.
Alyosha found him sitting on his bed in a hospital dressing gown, rather feverish, with a towel, soaked in vinegar and water, on his head. Алеша застал его сидящим на койке, в больничном халате, немного в жару, с головою, обернутой полотенцем, смоченным водою с уксусом.
He looked at Alyosha as he came in with an undefined expression, but there was a shade of something like dread discernible in it. Он неопределенным взглядом посмотрел на вошедшего Алешу, но во взгляде все-таки промелькнул как бы какой-то испуг.
He had become terribly preoccupied since the trial; sometimes he would be silent for half an hour together, and seemed to be pondering something heavily and painfully, oblivious of everything about him. Вообще с самого суда он стал страшно задумчив. Иногда по получасу молчал, казалось что-то туго и мучительно обдумывая, забывая присутствующего.
If he roused himself from his brooding and began to talk, he always spoke with a kind of abruptness and never of what he really wanted to say. Если же выходил из задумчивости и начинал говорить, то заговаривал всегда как-то внезапно и непременно не о том, что действительно ему надо было сказать.
He looked sometimes with a face of suffering at his brother. Иногда с страданием смотрел на брата.
He seemed to be more at ease with Grushenka than with Alyosha. С Грушенькой ему было как будто легче, чем с Алешей.
It is true, he scarcely spoke to her at all, but as soon as she came in, his whole face lighted up with joy. Правда, он с нею почти и не говорил, но чуть только она входила, все лицо его озарялось радостью.
Alyosha sat down beside him on the bed in silence. Алеша сел молча подле него на койке.
This time Mitya was waiting for Alyosha in suspense, but he did not dare ask him a question. В этот раз он тревожно ждал Алешу, но не посмел ничего спросить.
He felt it almost unthinkable that Katya would consent to come, and at the same time he felt that if she did not come, something inconceivable would happen. Он считал согласие Кати прийти немыслимым и в то же время чувствовал, что если она не придет, то будет что-то совсем невозможное.
Alyosha understood his feelings. Алеша понимал его чувства.
"Trifon Borissovitch," Mitya began nervously, "has pulled his whole inn to pieces, I am told. He's taken up the flooring, pulled apart the planks, split up all the gallery, I am told. He is seeking treasure all the time-the fifteen hundred roubles which the prosecutor said I'd hidden there. - Трифон-то, - заговорил суетливо Митя, -Борисыч-то, говорят, весь свой постоялый двор разорил: половицы подымает, доски отдирает, всю "галдарею", говорят, в щепки разнес - все клада ищет, вот тех самых денег, полторы тысячи, про которые прокурор сказал, что я их там спрятал.
He began playing these tricks, they say, as soon as he got home. Как приехал, так, говорят, тотчас и пошел куролесить.
Serve him right, the swindler! Поделом мошеннику!
The guard here told me yesterday; he comes from there." Сторож мне здешний вчера рассказал; он оттудова.
"Listen," began Alyosha. "She will come, but I don't know when. Perhaps to-day, perhaps in a few days, that I can't tell. But she will come, she will, that's certain." - Слушай, - проговорил Алеша, - она придет, но не знаю когда, может сегодня, может на днях, этого не знаю, но придет, придет, это наверно.
Mitya started, would have said something, but was silent. Митя вздрогнул, хотел было что-то вымолвить, но промолчал.
The news had a tremendous effect on him. Известие страшно на него подействовало.
It was evident that he would have liked terribly to know what had been said, but he was again afraid to ask. Something cruel and contemptuous from Katya would have cut him like a knife at that moment. Видно было, что ему мучительно хотелось бы узнать подробности разговора, но что он опять боится сейчас спросить: что-нибудь жестокое и презрительное от Кати было бы ему как удар ножом в эту минуту.
"This was what she said among other things; that I must be sure to set your conscience at rest about escaping. - Вот что она, между прочим, сказала: чтоб я непременно успокоил твою совесть насчет побега.
If Ivan is not well by then she will see to it all herself." Если и не выздоровеет к тому времени Иван, то она сама возьмется за это.
"You've spoken of that already," Mitya observed musingly. - Ты уж об этом мне говорил, - раздумчиво заметил Митя.
"And you have repeated it to Grusha," observed Alyosha. - А ты уже Груше пересказал, - заметил Алеша.
"Yes," Mitya admitted. "She won't come this morning." He looked timidly at his brother. "She won't come till the evening. - Да, - сознался Митя. - Она сегодня утром не придет, - робко посмотрел он на брата. - Она придет только вечером.
When I told her yesterday that Katya was taking measures, she was silent, but she set her mouth. Как только я ей вчера сказал, что Катя орудует, смолчала; а губы скривились.
She only whispered, Прошептала только:
' Let her!' "Пусть ее!"
She understood that it was important. Поняла, что важное.
I did not dare to try her further. Я не посмел пытать дальше.
She understands now, I think, that Katya no longer cares for me, but loves Ivan." Понимает ведь уж, кажется, теперь, что та любит не меня, а Ивана?
"Does she?" broke from Alyosha. -Так ли? - вырвалось у Алеши.
"Perhaps she does not. - Пожалуй, и не так.
Only she is not coming this morning," Mitya hastened to explain again; "I asked her to do something for me. You know, Ivan is superior to all of us. Только она утром теперь не придет, - поспешил еще раз обозначить Митя, - я ей одно поручение дал... Слушай, брат Иван всех превзойдет.
He ought to live, not us. Ему жить, а не нам.
He will recover." Он выздоровеет.
"Would you believe it, though Katya is alarmed about him, she scarcely doubts of his recovery," said Alyosha. - Представь себе, Катя хоть и трепещет за него, но почти не сомневается, что он выздоровеет, -сказал Алеша.
"That means that she is convinced he will die. - Значит, убеждена, что он умрет.
It's because she is frightened she's so sure he will get well." Это она от страху уверена, что выздоровеет.
"Ivan has a strong constitution, and I, too, believe there's every hope that he will get well," Alyosha observed anxiously. - Брат сложения сильного. И я тоже очень надеюсь, что он выздоровеет, - тревожно заметил Алеша.
"Yes, he will get well. - Да, он выздоровеет.
But she is convinced that he will die. Но та уверена, что он умрет.
She has a great deal of sorrow to bear..." Много у ней горя...
A silence followed. Наступило молчание.
A grave anxiety was fretting Mitya. Митю мучило что-то очень важное.
"Alyosha, I love Grusha terribly," he said suddenly in a shaking voice, full of tears. - Алеша, я Г рушу люблю ужасно, - дрожащим, полным слез голосом вдруг проговорил он.
"They won't let her go out there to you," Alyosha put in at once. - Ее к тебе туда не пустят, - тотчас подхватил Алеша.
"And there is something else I wanted tell you," Mitya went on, with a sudden ring in his voice. "If they beat me on the way or out there, I won't submit to it. I shall kill someone, and shall be shot for it. - И вот что еще хотел тебе сказать, - продолжал каким-то зазвеневшим вдруг голосом Митя, - если бить станут дорогой аль там, то я не дамся, я убью, и меня расстреляют.
And this will be going on for twenty years! И это двадцать ведь лет!
They speak to me rudely as it is. Здесь уж ты начинают говорить. Сторожа мне ты говорят.
I've been lying here all night, passing judgment on myself. I am not ready! Я лежал и сегодня всю ночь судил себя: не готов!
I am not able to resign myself. Не в силах принять!
I wanted to sing a 'hymn'; but if a guard speaks rudely to me, I have not the strength to bear it. Хотел "гимн" запеть, а сторожевского тыканья не могу осилить!
For Grusha I would bear anything... anything except blows.... But she won't be allowed to come there." За Грушу бы все перенес, все... кроме, впрочем, побой... Но ее туда не пустят.
Alyosha smiled gently. Алеша тихо улыбнулся.
"Listen, brother, once for all," he said. "This is what I think about it. - Слушай, брат, раз навсегда, - сказал он, - вот тебе мои мысли на этот счет.
And you know that I would not tell you a lie. И ведь ты знаешь, что я не солгу тебе.
Listen: you are not ready, and such a cross is not for you. Слушай же: ты не готов, и не для тебя такой крест.
What's more, you don't need such a martyr's cross when you are not ready for it. Мало того: и не нужен тебе, не готовому, такой великомученический крест.
If you had murdered our father, it would grieve me that you should reject your punishment. Если б ты убил отца, я бы сожалел, что ты отвергаешь свой крест.
But you are innocent, and such a cross is too much for you. Но ты невинен, и такого креста слишком для тебя много.
You wanted to make yourself another man by suffering. I say, only remember that other man always, all your life and wherever you go; and that will be enough for you. Ты хотел мукой возродить в себе другого человека; по-моему, помни только всегда, во всю жизнь и куда бы ты ни убежал, об этом другом человеке - и вот с тебя и довольно.
Your refusal of that great cross will only serve to make you feel all your life even greater duty, and that constant feeling will do more to make you a new man, perhaps, than if you went there. То, что ты не принял большой крестной муки, послужит только к тому, что ты ощутишь в себе еще больший долг и этим беспрерывным ощущением впредь, во всю жизнь, поможешь своему возрождению, может быть, более, чем если б пошел туда.
For there you would not endure it and would repine, and perhaps at last would say: Потому что там ты не перенесешь и возропщешь и, может быть, впрямь наконец скажешь:
' I am quits.' "Я сквитался".
The lawyer was right about that. Адвокат в этом случае правду сказал.
Such heavy burdens are not for all men. For some they are impossible. These are my thoughts about it, if you want them so much. Не всем времена тяжкие, для иных они невозможны... Вот мои мысли, если они так тебе нужны.
If other men would have to answer for your escape, officers or soldiers, then I would not have 'allowed' you," smiled Alyosha. "But they declare- the superintendent of that etape* told Ivan himself- that if it's well managed there will be no great inquiry, and that they can get off easily. Если б за побег твой остались в ответе другие: офицеры, солдаты, то я бы тебе "не позволил" бежать, - улыбнулся Алеша. - Но говорят и уверяют (сам этот этапный Ивану говорил), что большого взыску, при умении, может и не быть и что отделаться можно пустяками.
Of course, bribing is dishonest even in such a case, but I can't undertake to judge about it, because if Ivan and Katya commissioned me to act for you, I know I should go and give bribes. I must tell you the truth. Конечно, подкупать нечестно даже и в этом случае, но тут уже я судить ни за что не возьмусь, потому, собственно, что если б мне, например, Иван и Катя поручили в этом деле для тебя орудовать, то я, знаю это, пошел бы и подкупил; это я должен тебе всю правду сказать.
And so I can't judge of your own action. А потому я тебе не судья в том, как ты сам поступишь.
But let me assure you that I shall never condemn you. Но знай, что и тебя не осужу никогда.
And it would be a strange thing if I could judge you in this. Да и странно, как бы мог я быть в этом деле твоим судьей?
Now I think I've gone into everything." * Stockade. Ну, теперь я, кажется, все рассмотрел.
"But I do condemn myself!" cried Mitya. "I shall escape, that was settled apart from you; could Mitya Karamazov do anything but run away? -Но зато я себя осужу! - воскликнул Митя. - Я убегу, это и без тебя решено было: Митька Карамазов разве может не убежать?
But I shall condemn myself, and I will pray for my sin for ever. Но зато себя осужу и там буду замаливать грех вовеки!
That's how the Jesuits talk, isn't it? Ведь этак иезуиты говорят, этак?
Just as we are doing?" Вот как мы теперь с тобой, а?
"Yes." Alyosha smiled gently. - Этак, - тихо улыбнулся Алеша.
"I love you for always telling the whole truth and never hiding anything," cried Mitya, with a joyful laugh. "So I've caught my Alyosha being Jesuitical. - Люблю я тебя за то, что ты всегда всю цельную правду скажешь и ничего не утаишь! - радостно смеясь, воскликнул Митя. - Значит, я Алешку моего иезуитом поймал!
I must kiss you for that. Расцеловать тебя всего надо за это, вот что!
Now listen to the rest; I'll open the other side of my heart to you. Ну, слушай же теперь и остальное, разверну тебе и остальную половину души моей.
This is what I planned and decided. If I run away, even with money and a passport, and even to America, I should be cheered up by the thought that I am not running away for pleasure, not for happiness, but to another exile as bad, perhaps, as Siberia. Вот что я выдумал и решил: если я и убегу, даже с деньгами и паспортом и даже в Америку, то меня еще ободряет та мысль, что не на радость убегу, не на счастье, а воистину на другую каторгу, не хуже, может быть, этой!
It is as bad, Alyosha, it is! Не хуже, Алексей, воистину говорю, что не хуже!
I hate that America, damn it, already. Я эту Америку, черт ее дери, уже теперь ненавижу.
Even though Grusha will be with me. Just look at her; is she an American? Пусть Груша будет со мной, но посмотри на нее: ну американка ль она?
She is Russian, Russian to the marrow of her bones; she will be homesick for the mother country, and I shall see every hour that she is suffering for my sake, that she has taken up that cross for me. And what harm has she done? Она русская, вся до косточки русская, она по матери родной земле затоскует, и я буду видеть каждый час, что это она для меня тоскует, для меня такой крест взяла, а чем она виновата?
And how shall I, too, put up with the rabble out there, though they may be better than I, every one of them? А я-то разве вынесу тамошних смердов, хоть они, может быть, все до одного лучше меня?
I hate that America already! Ненавижу я эту Америку уж теперь!
And though they may be wonderful at machinery, every one of them, damn them, they are not of my soul. И хоть будь они там все до единого машинисты необъятные какие али что - черт с ними, не мои они люди, не моей души!
I love Russia, Alyosha, I love the Russian God, though I am a scoundrel myself. Россию люблю, Алексей, русского Бога люблю, хоть я сам и подлец!
I shall choke there!" he exclaimed, his eyes suddenly flashing. Да я там издохну! - воскликнул он вдруг, засверкав глазами.
His voice was trembling with tears. Голос его задрожал от слез.
"So this is what I've decided, Alyosha, listen," he began again, mastering his emotion. "As soon as I arrive there with Grusha, we will set to work at once on the land, in solitude, somewhere very remote, with wild bears. - Ну так вот как я решил, Алексей, слушай! -начал он опять, подавив волнение, - с Грушей туда приедем - и там тотчас пахать, работать, с дикими медведями, в уединении, где-нибудь подальше.
There must be some remote parts even there. Ведь и там же найдется какое-нибудь место подальше!
I am told there are still Redskins there, somewhere, on the edge of the horizon. So to the country of the Last of the Mohicans, and there we'll tackle the grammar at once, Grusha and I. Там, говорят, есть еще краснокожие, где-то там у них на краю горизонта, ну так вот в тот край, к последним могиканам. Ну и тотчас за грамматику, я и Груша.
Work and grammar- that's how we'll spend three years. Работа и грамматика, и так чтобы года три.
And by that time we shall speak English like any Englishman. В эти три года аглицкому языку научимся как самые что ни на есть англичане.
And as soon as we've learnt it- good-bye to America! И только что выучимся - конец Америке!
We'll run here to Russia as American citizens. Бежим сюда, в Россию, американскими гражданами.
Don't be uneasy- we would not come to this little town. Не беспокойся, сюда в городишко не явимся.
We'd hide somewhere, a long way off, in the north or in the south. Спрячемся куда-нибудь подальше, на север али на юг.
I shall be changed by that time, and she will, too, in America. The doctors shall make me some sort of wart on my face- what's the use of their being so mechanical!- or else I'll put out one eye, let my beard grow a yard, and I shall turn grey, fretting for Russia. I dare say they won't recognise us. Я к тому времени изменюсь, она тоже, там, в Америке, мне доктор какую-нибудь бородавку подделает, недаром же они механики. А нет, так я себе один глаз проколю, бороду отпущу в аршин, седую (по России-то поседею) - авось не узнают.
And if they do, let them send us to Siberia- I don't care. А узнают, пусть ссылают, все равно, значит, не судьба!
It will show it's our fate. We'll work on the land here, too, somewhere in the wilds, and I'll make up as an American all my life. Здесь тоже будем где-нибудь в глуши землю пахать, а я всю жизнь американца из себя представлять буду.
But we shall die on our own soil. Зато помрем на родной земле.
That's my plan, and it shan't be altered. Вот мой план, и сие непреложно.
Do you approve?" Одобряешь?
"Yes," said Alyosha, not wanting to contradict him. - Одобряю, - сказал Алеша, не желая ему противоречить.
Mitya paused for a minute and said suddenly: Митя на минуту смолк и вдруг проговорил:
"And how they worked it up at the trial! - А как они в суде-то подвели?
Didn't they work it up!" Ведь как подвели!
"If they had not, you would have been convicted just the same," said Alyosha, with a sigh. - Если б и не подвели, все равно тебя б осудили, -проговорил, вздохнув, Алеша.
"Yes, people are sick of me here! - Да, надоел здешней публике!
God bless them, but it's hard," Mitya moaned miserably. Бог с ними, а тяжело! - со страданием простонал Митя.
Again there was silence for a minute. Опять на минуту смолкли.
"Alyosha, put me out of my misery at once!" he exclaimed suddenly. "Tell me, is she coming now, or not? Tell me? - Алеша, зарежь меня сейчас! - воскликнул он вдруг, - придет она сейчас или нет, говори!
What did she say? Что сказала?
How did she say it?" Как сказала?
"She said she would come, but I don't know whether she will come to-day. - Сказала, что придет, но не знаю, сегодня ли.
It's hard for her, you know," Alyosha looked timidly at his brother. Трудно ведь ей! - робко посмотрел на брата Алеша.
"I should think it is hard for her! - Ну еще бы же нет, еще бы не трудно!
Alyosha, it will drive me out of my mind. Алеша, я на этом с ума сойду.
Grusha keeps looking at me. Груша на меня все смотрит.
She understands. Понимает.
My God, calm my heart: what is it I want? Боже, Господи, смири меня: чего требую?
I want Katya! Катю требую!
Do I understand what I want? Смыслю ли, чего требую?
It's the headstrong, evil Karamazov spirit! Безудерж карамазовский, нечестивый!
No, I am not fit for suffering. Нет, к страданию я не способен!
I am a scoundrel, that's all one can say." Подлец, и все сказано!
"Here she is!" cried Alyosha. - Вот она! - воскликнул Алеша.
At that instant Katya appeared in the doorway. В этот миг на пороге вдруг появилась Катя.
For a moment she stood still, gazing at Mitya with a dazed expression. На мгновение она приостановилась, каким-то потерянным взглядом озирая Митю.
He leapt pulsively to his feet, and a scared look came into his face. He turned pale, but a timid, pleading smile appeared on his lips at once, and with an irresistible impulse he held out both hands to Katya. Тот стремительно вскочил на ноги, лицо его выразило испуг, он побледнел, но тотчас же робкая, просящая улыбка замелькала на его губах, и он вдруг, неудержимо, протянул к Кате обе руки.
Seeing it, she flew impetuously to him. Завидев это, та стремительно к нему бросилась.
She seized him by the hands, and almost by force made him sit down on the bed. She sat down beside him, and still keeping his hands pressed them violently. Она схватила его за руки и почти силой усадила на постель, сама села подле и, все не выпуская рук его, крепко, судорожно сжимала их.
Several times they both strove to speak, but stopped short and again gazed speechless with a strange smile, their eyes fastened on one another. So passed two minutes. Несколько раз оба порывались что-то сказать, но останавливались и опять молча, пристально, как бы приковавшись, с странною улыбкой смотрели друг на друга; так прошло минуты две.
"Have you forgiven me?" Mitya faltered at last, and at the same moment turning to Alyosha, his face working with joy, he cried, - Простила или нет? - пролепетал наконец Митя и в тот же миг, повернувшись к Алеше, с искаженным от радости лицом прокричал ему:
"Do you hear what I am asking, do you hear?" - Слышишь, что спрашиваю, слышишь!
"That's what I loved you for, that you are generous at heart!" broke from Katya. "My forgiveness is no good to you, nor yours to me; whether you forgive me or not, you will always be a sore place in my heart, and I in yours- so it must be...." She stopped to take breath. - За то и любила тебя, что ты сердцем великодушен! - вырвалось вдруг у Кати. - Да и не надо тебе мое прощение, а мне твое; все равно, простишь аль нет, на всю жизнь в моей душе язвой останешься, а я в твоей - так и надо... - она остановилась перевести дух.
"What have I come for?" she began again with nervous haste: "to embrace your feet, to press your hands like this, till it hurts- you remember how in Moscow I used to squeeze them- to tell you again that you are my god, my joy, to tell you that I love you madly," she moaned in anguish, and suddenly pressed his hand greedily to her lips. - Я для чего пришла? - исступленно и торопливо начала она опять, - ноги твои обнять, руки сжать, вот так до боли, помнишь, как в Москве тебе сжимала, опять сказать тебе, что ты Бог мой, радость моя, сказать тебе, что безумно люблю тебя, - как бы простонала она в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его.
Tears streamed from her eyes. Слезы хлынули из ее глаз.
Alyosha stood speechless and confounded; he had never expected what he was seeing. Алеша стоял безмолвный и смущенный; он никак не ожидал того, что увидел.
"Love is over, Mitya!" Katya began again, "But the past is painfully dear to me. - Любовь прошла, Митя! - начала опять Катя, - но дорого до боли мне то, что прошло.
Know that you will always be so. Это узнай навек.
But now let what might have been come true for one minute," she faltered, with a drawn smile, looking into his face joyfully again. "You love another woman, and I love another man, and yet I shall love you for ever, and you will love me; do you know that? Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, что могло бы быть, - с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в глаза. - И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это?
Do you hear? Love me, love me all your life!" she cried, with a quiver almost of menace in her voice. Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! -воскликнула она с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.
"I shall love you, and... do you know, Katya," Mitya began, drawing a deep breath at each word, "do you know, five days ago, that same evening, I loved you.... When you fell down and were carried out... All my life! - Буду любить и... знаешь, Катя, - переводя дух на каждом слове, заговорил и Митя, - знаешь, я тебя, пять дней тому, в тот вечер любил... Когда ты упала, и тебя понесли... Всю жизнь!
So it will be, so it will always be-" Так и будет, так вечно будет...
So they murmured to one another frantic words, almost meaningless, perhaps not even true, but at that moment it was all true, and they both believed what they said implicitly. Так оба они лепетали друг другу речи почти бессмысленные и исступленные, может быть даже и неправдивые, но в эту-то минуту все было правдой, и сами они верили себе беззаветно.
"Katya," cried Mitya suddenly, "do you believe I murdered him? - Катя, - воскликнул вдруг Митя, - веришь, что я убил?
I know you don't believe it now, but then... when you gave evidence.... Surely, surely you did not believe it!" Знаю, что теперь не веришь, но тогда... когда показывала... Неужто, неужто верила!
"I did not believe it even then. - И тогда не верила!
I've never believed it. Никогда не верила!
I hated you, and for a moment I persuaded myself. While I was giving evidence I persuaded myself and believed it, but when I'd finished speaking I left off believing it at once. Ненавидела тебя и вдруг себя уверила, вот на тот миг... Когда показывала... уверила и верила... а когда кончила показывать, тотчас опять перестала верить.
Don't doubt that! Знай это все.
I have forgotten that I came here to punish myself," she said, with a new expression in her voice, quite unlike the loving tones of a moment before. Я забыла, что я себя казнить пришла! - с каким-то вдруг совсем новым выражением проговорила она, совсем непохожим на недавний, сейчашний любовный лепет.
"Woman, yours is a heavy burden," broke, as it were, involuntarily from Mitya. - Тяжело тебе, женщина! - как-то совсем безудержно вырвалось вдруг у Мити.
"Let me go," she whispered. "I'll come again. It's more than I can bear now." - Пусти меня, - прошептала она, - я еще приду, теперь тяжело!..
She was getting up from her place, but suddenly uttered a loud scream and staggered back. Она поднялась было с места, но вдруг громко вскрикнула и отшатнулась назад.
Grushenka walked suddenly and noiselessly into the room. В комнату внезапно, хотя и совсем тихо, вошла Грушенька.
No one had expected her. Никто ее не ожидал.
Katya moved swiftly to the door, but when she reached Grushenka, she stopped suddenly, turned as white as chalk and moaned softly, almost in a whisper: Катя стремительно шагнула к дверям, но, поравнявшись с Грушенькой, вдруг остановилась, вся побелела как мел и тихо, почти шепотом, простонала ей:
"Forgive me!" - Простите меня!
Grushenka stared at her and, pausing for an instant, in a vindictive, venomous voice, answered: Та посмотрела на нее в упор и, переждав мгновение, ядовитым, отравленным злобой голосом ответила:
"We are full of hatred, my girl, you and I! - Злы мы, мать, с тобой!
We are both full of hatred! Обе злы!
As though we could forgive one another! Где уж нам простить, тебе да мне?
Save him, and I'll worship you all my life." Вот спаси его, и всю жизнь молиться на тебя буду.
"You won't forgive her!" cried Mitya, with frantic reproach. - А простить не хочешь! - прокричал Митя Грушеньке, с безумным упреком.
"Don't be anxious, I'll save him for you!" Katya whispered rapidly, and she ran out of the room. -Будь покойна, спасу его тебе!- быстро прошептала Катя и выбежала из комнаты.
"And you could refuse to forgive her when she begged your forgiveness herself?' - И ты могла не простить ей, после того как она сама же сказала тебе:
Mitya exclaimed bitterly again. "Прости"? - горько воскликнул опять Митя.
"Mitya, don't dare to blame her; you have no right to!" Alyosha cried hotly. - Митя, не смей ее упрекать, права не имеешь! -горячо крикнул на брата Алеша.
"Her proud lips spoke, not her heart," Grushenka brought out in a tone of disgust. "If she saves you I'll forgive her everything-" - Уста ее говорили гордые, а не сердце, - с каким-то омерзением произнесла Грушенька. -Избавит тебя - все прощу...
She stopped speaking, as though suppressing something. Она замолкла, как бы что задавив в душе.
She could not yet recover herself. Она еще не могла опомниться.
She had come in, as appeared afterwards, accidentally, with no suspicion of what she would meet. Вошла она, как оказалось потом, совсем нечаянно, вовсе ничего не подозревая и не ожидая встретить, что встретила.
"Alyosha, run after her!" Mitya cried to his brother; "tell her... I don't know... don't let her go away like this!" - Алеша, беги за ней! - стремительно обратился к брату Митя, - скажи ей... не знаю что... не дай ей так уйти!
"I'll come to you again at nightfall," said Alyosha, and he ran after Katya. - Приду к тебе перед вечером! - крикнул Алеша и побежал за Катей.
He overtook her outside the hospital grounds. Он нагнал ее уже вне больничной ограды.
She walking fast, but as soon as Alyosha caught her up she said quickly: Она шла скоро, спешила, но как только нагнал ее Алеша, быстро проговорила ему:
"No, before that woman I can't punish myself! - Нет, перед этой не могу казнить себя!
I asked her forgiveness because I wanted to punish myself to the bitter end. Я сказала ей "прости меня", потому что хотела казнить себя до конца.
She would not forgive me.... I like her for that!" she added, in an unnatural voice, and her eyes flashed with fierce resentment. Она не простила... Люблю ее за это! - искаженным голосом прибавила Катя, и глаза ее сверкнули дикою злобой.
"My brother did not expect this in the least," muttered Alyosha. "He was sure she would not come-" - Брат совсем не ожидал, - пробормотал было Алеша, - он был уверен, что она не придет...
"No doubt. - Без сомнения.
Let us leave that," she snapped. "Listen: I can't go with you to the funeral now. Оставим это, - отрезала она. - Слушайте: я с вами туда на похороны идти теперь не могу.
I've sent them flowers. Я послала им на гробик цветов.
I think they still have money. Деньги еще есть у них, кажется.
If necessary, tell them I'll never abandon them.... Now leave me, leave me, please. Если надо будет, скажите, что в будущем я никогда их не оставлю... Ну, теперь оставьте меня, оставьте, пожалуйста.
You are late as it is- the bells are ringing for the service.... Leave me, please!" Вы уж туда опоздали, к поздней обедне звонят... Оставьте меня, пожалуйста!
Chapter 3. III
Ilusha's Funeral. Похороны Илюшечки.
The Speech at the Stone Речь у камня
HE really was late. Действительно, он опоздал.
They had waited for him and had already decided to bear the pretty flower-decked little coffin to the church without him. Его ждали и даже уже решились без него нести хорошенький, разубранный цветами гробик в церковь.
It was the coffin of poor little Ilusha. Это был гроб Илюшечки, бедного мальчика.
He had died two days after Mitya was sentenced. Он скончался два дня спустя после приговора Мити.
At the gate of the house Alyosha was met by the shouts of the boys, Ilusha's schoolfellows. Алеша еще у ворот дома был встречен криками мальчиков, товарищей Илюшиных.
They had all been impatiently expecting him and were glad that he had come at last. Они все с нетерпением ждали его и обрадовались, что он наконец пришел.
There were about twelve of them, they all had their school-bags or satchels on their shoulders. Всех их собралось человек двенадцать, все пришли со своими ранчиками и сумочками через плечо.
"Father will cry, be with father," Ilusha had told them as he lay dying, and the boys remembered it. "Папа плакать будет, будьте с папой", - завещал им Илюша, умирая, и мальчики это запомнили.
Kolya Krassotkin was the foremost of them. Во главе их был Коля Красоткин.
"How glad I am you've come, Karamazov!" he cried, holding out his hand to Alyosha. "It's awful here. -Как я рад, что вы пришли, Карамазов!-воскликнул он, протягивая Алеше руку. - Здесь ужасно.
It's really horrible to see it. Право, тяжело смотреть.
Snegiryov is not drunk, we know for a fact he's had nothing to drink to-day, but he seems as if he were drunk... I am always manly, but this is awful. Снегирев не пьян, мы знаем наверно, что он ничего сегодня не пил, а как будто пьян... Я тверд всегда, но это ужасно.
Karamazov, if I am not keeping you, one question before you go in?" Карамазов, если не задержу вас, один бы только еще вопрос, прежде чем вы войдете?
"What is it, Kolya?" said Alyosha. - Что такое, Коля? - приостановился Алеша.
"Is your brother innocent or guilty? - Невинен ваш брат или виновен?
Was it he killed your father or was it the valet? Он отца убил или лакей?
As you say, so it will be. Как скажете, так и будет.
I haven't slept for the last four nights for thinking of it." Я четыре ночи не спал от этой идеи.
"The valet killed him, my brother is innocent," answered Alyosha. - Убил лакей, а брат невинен, - ответил Алеша.
"That's what I said," cried Smurov. - И я то же говорю! - прокричал вдруг мальчик Смуров.
"So he will perish an innocent victim!" exclaimed Kolya; "though he is ruined he is happy! - Итак, он погибнет невинною жертвой за правду! - воскликнул Коля. - Хоть он и погиб, но он счастлив!
I could envy him!" Я готов ему завидовать!
"What do you mean? How can you? Why?" cried Alyosha surprised. - Что вы это, как это можно, и зачем? -воскликнул удивленный Алеша.
"Oh, if I, too, could sacrifice myself some day for truth!" said Kolya with enthusiasm. - О, если б и я мог хоть когда-нибудь принести себя в жертву за правду, - с энтузиазмом проговорил Коля.
"But not in such a cause, not with such disgrace and such horrer!" said Alyosha. - Но не в таком же деле, не с таким же позором, не с таким же ужасом! - сказал Алеша.
"Of course... I should like to die for all humanity, and as for disgrace, I don't care about that- our names may perish. -Конечно... я желал бы умереть за все человечество, а что до позора, то все равно: да погибнут наши имена.
I respect your brother!" Вашего брата я уважаю!
"And so do I!" the boy, who had once declared that he knew who had founded Troy, cried suddenly and unexpectedly, and he blushed up to his ears like a peony as he had done on that occasion. - И я тоже! - вдруг и уже совсем неожиданно выкрикнул из толпы тот самый мальчик, который когда-то объявил, что знает, кто основал Трою, и, крикнув, точно так же, как и тогда, весь покраснел до ушей, как пион.
Alyosha went into the room. Алеша вошел в комнату.
Ilusha lay with his hands folded and his eyes closed in a blue coffin with a white frill round it. В голубом, убранном белым рюшем гробе лежал, сложив ручки и закрыв глазки, Илюша.
His thin face was hardly changed at all, and strange to say there was no smell of decay from the corpse. Черты исхудалого лица его совсем почти не изменились, и, странно, от трупа почти не было запаху.
The expression of his face was serious and, as it were, thoughtful. Выражение лица было серьезное и как бы задумчивое.
His hands, crossed over his breast, looked particularly beautiful, as though chiselled in marble. Особенно хороши были руки, сложенные накрест, точно вырезанные из мрамора.
There were flowers in his hands and the coffin, with flowers, which had been sent early in the morning by Lise Hohlakov. В руки ему вложили цветов, да и весь гроб был уже убран снаружи и снутри цветами, присланными чем свет от Лизы Хохлаковой.
But there were flowers too from Katerina Ivanovna, and when Alyosha opened the door, the captain had a bunch in his trembling hands and was strewing them again over his dear boy. Но прибыли и еще цветы от Катерины Ивановны, и когда Алеша отворил дверь, штабс-капитан с пучком цветов в дрожащих руках своих обсыпал ими снова своего дорогого мальчика.
He scarcely glanced at Alyosha when he came in, and he would not look at anyone, even at his crazy weeping wife, "mamma," who kept trying to stand on her crippled legs to get a nearer look at her dead boy. Он едва взглянул на вошедшего Алешу, да и ни на кого не хотел глядеть, даже на плачущую помешанную жену свою, свою "мамочку", которая все старалась приподняться на свои больные ноги и заглянуть поближе на своего мертвого мальчика.
Nina had been pushed in her chair by the boys close up to the coffin. Ниночку же дети приподняли с ее стулом и придвинули вплоть к гробу.
She sat with her head pressed to it and she too was no doubt quietly weeping. Она сидела, прижавшись к нему своею головой, и тоже, должно быть, тихо плакала.
Snegiryov's face looked eager, yet bewildered and exasperated. Лицо Снегирева имело вид оживленный, но как бы растерянный, а вместе с тем и ожесточенный.
There was something crazy about his gestures and the words that broke from him. В жестах его, в вырывавшихся словах его было что-то полоумное.
"Old man, dear old man!" he exclaimed every minute, gazing at Ilusha. "Батюшка, милый батюшка!" - восклицал он поминутно, смотря на Илюшу.
It was his habit to call Ilusha "old man," as a term of affection when he was alive. У него была привычка, еще когда Илюша был в живых, говорить ему ласкаючи: "Батюшка, милый батюшка!"
"Father, give me a flower, too; take that white one out of his hand and give it me," the crazy mother begged, whimpering. - Папочка, дай и мне цветочков, возьми из его ручки, вот этот беленький, и дай! - всхлипывая попросила помешанная "мамочка".
Either because the little white rose in Ilusha's hand had caught her fancy or that she wanted one from his hand to keep in memory of him, she moved restlessly, stretching out her hands for the flower. Или уж ей так понравилась маленькая беленькая роза, бывшая в руках Илюши, или то, что она из его рук захотела взять цветок на память, но она вся так и заметалась, протягивая за цветком руки.
"I won't give it to anyone, I won't give you anything," Snegiryov cried callously. "They are his flowers, not yours! - Никому не дам, ничего не дам! - жестокосердно воскликнул Снегирев. - Его цветочки, а не твои.
Everything is his, nothing is yours!" Всё его, ничего твоего!
"Father, give mother a flower!" said Nina, lifting her face wet with tears. - Папа, дайте маме цветок! - подняла вдруг свое смоченное слезами лицо Ниночка.
"I won't give away anything and to her less than anyone! - Ничего не дам, а ей пуще не дам!
She didn't love Ilusha. Она его не любила.
She took away his little cannon and he gave it to her," the captain broke into loud sobs at the thought of how Ilusha had given up his cannon to his mother. Она у него тогда пушечку отняла, а он ей по-да-рил, - вдруг в голос прорыдал штабс-капитан при воспоминании о том, как Илюша уступил тогда свою пушечку маме.
The poor, crazy creature was bathed in noiseless tears, hiding her face in her hands. Бедная помешанная так и залилась вся тихим плачем, закрыв лицо руками.
The boys, seeing that the father would not leave the coffin and that it was time to carry it out, stood round it in a close circle and began to lift it up. Мальчики, видя, наконец, что отец не выпускает гроб от себя, а между тем пора нести, вдруг обступили гроб тесною кучкой и стали его подымать.
"I don't want him to be buried in the churchyard," Snegiryov wailed suddenly; "I'll bury him by the stone, by our stone! - Не хочу в ограде хоронить! - возопил вдруг Снегирев, - у камня похороню, у нашего камушка!
Ilusha told me to. Так Илюша велел.
I won't let him be carried out!" Не дам нести!
He had been saying for the last three days that he would bury him by the stone, but Alyosha, Krassotkin, the landlady, her sister and all the boys interfered. Он и прежде, все три дня говорил, что похоронит у камня; но вступились Алеша, Красоткин, квартирная хозяйка, сестра ее, все мальчики.
"What an idea, bury him by an unholy stone, as though he had hanged himself!" the old landlady said sternly. "There in the churchyard the ground has been crossed. - Вишь, что выдумал, у камня поганого хоронить, точно бы удавленника, - строго проговорила старуха хозяйка. - Там в ограде земля со крестом.
He'll be prayed for there. Там по нем молиться будут.
One can hear the singing in church and the deacon reads so plainly and verbally that it will reach him every time just as though it were read over his grave." Из церкви пение слышно, а дьякон так чисторечиво и словесно читает, что все до него каждый раз долетит, точно бы над могилкой его читали.
At last the captain made a gesture of despair as though to say, Штабс-капитан замахал наконец руками:
"Take him where you will." "Несите, дескать, куда хотите!"
The boys raised the coffin, but as they passed the mother, they stopped for a moment and lowered it that she might say good-bye to Ilusha. Дети подняли гроб, но, пронося мимо матери, остановились пред ней на минутку и опустили его, чтоб она могла с Илюшей проститься.
But on seeing that precious little face, which for the last three days she had only looked at from a distance, she trembled all over and her grey head began twitching spasmodically over the coffin. Но увидав вдруг это дорогое личико вблизи, на которое все три дня смотрела лишь с некоторого расстояния, она вдруг вся затряслась и начала истерически дергать над гробом своею седою головой взад и вперед.
"Mother, make the sign of the cross over him, give him your blessing, kiss him," Nina cried to her. - Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, - прокричала ей Ниночка.
But her head still twitched like an automaton and with a face contorted with bitter grief she began, without a word, beating her breast with her fist. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя кулаком в грудь.
They carried the coffin past her. Гроб понесли дальше.
Nina pressed her lips to her brother's for the last time as they bore the coffin by her. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее.
As Alyosha went out of the house he begged the landlady to look after those who were left behind, but she interrupted him before he had finished. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала:
"To be sure, I'll stay with them, we are Christians, too." The old woman wept as she said it. - Знамо дело, при них буду, христиане и мы тоже. - Старуха, говоря это, плакала.
They had not far to carry the coffin to the church, not more than three hundred paces. Нести до церкви было недалеко, шагов триста, не более.
It was a still, clear day, with a slight frost. День стал ясный, тихий; морозило, но немного.
The church bells were still ringing. Благовестный звон еще раздавался.
Snegiryov ran fussing and distracted after the coffin, in his short old summer overcoat, with his head bare and his soft, old, wide-brimmed hat in his hand. Снегирев суетливо и растерянно бежал за гробом в своем стареньком, коротеньком, почти летнем пальтишке, с непокрытою головой и с старою, широкополою, мягкою шляпой в руках.
He seemed in a state of bewildered anxiety. At one minute he stretched out his hand to support the head of the coffin and only hindered the bearers, at another he ran alongside and tried to find a place for himself there. Он был в какой-то неразрешимой заботе, то вдруг протягивал руку, чтоб поддержать изголовье гроба, и только мешал несущим, то забегал сбоку и искал, где бы хоть тут пристроиться.
A flower fell on the snow and he rushed to pick it up as though everything in the world depended on the loss of that flower. Упал один цветок на снег, и он так и бросился подымать его, как будто от потери этого цветка бог знает что зависело.
"And the crust of bread, we've forgotten the crust!" he cried suddenly in dismay. - А корочку-то, корочку-то забыли, - вдруг воскликнул он в страшном испуге.
But the boys reminded him at once that he had taken the crust of bread already and that it was in his pocket. Но мальчики тотчас напомнили ему, что корочку хлебца он уже захватил еще давеча и что она у него в кармане.
He instantly pulled it out and was reassured. Он мигом выдернул ее из кармана и, удостоверившись, успокоился.
"Ilusha told me to, Ilusha," he explained at once to Alyosha. "I was sitting by him one night and he suddenly told me: - Илюшечка велел, Илюшечка, - пояснил он тотчас Алеше, - лежал он ночью, а я подле сидел, и вдруг приказал:
'Father, when my grave is filled up crumble a piece of bread on it so that the sparrows may fly down; I shall hear and it will cheer me up not to be lying alone.'" "Папочка, когда засыплют мою могилку, покроши на ней корочку хлебца, чтоб воробушки прилетали, я услышу, что они прилетели, и мне весело будет, что я не один лежу".
"That's a good thing," said Alyosha, "we must often take some." - Это очень хорошо, - сказал Алеша, - надо чаще носить.
"Every day, every day!" said the captain quickly, seeming cheered at the thought. - Каждый день, каждый день! - залепетал штабс-капитан, как бы весь оживившись.
They reached the church at last and set the coffin in the middle of it. Прибыли наконец в церковь и поставили посреди ее гроб.
The boys surrounded it and remained reverently standing so, all through the service. Все мальчики обступили его кругом и чинно простояли так всю службу.
It was an old and rather poor church; many of the ikons were without settings; but such churches are the best for praying in. Церковь была древняя и довольно бедная, много икон стояло совсем без окладов, но в таких церквах как-то лучше молишься.
During the mass Snegiryov became somewhat calmer, though at times he had outbursts of the same unconscious and, as it were, incoherent anxiety. At one moment he went up to the coffin to set straight the cover or the wreath, when a candle fell out of the candlestick he rushed to replace it and was a fearful time fumbling over it, then he subsided and stood quietly by the coffin with a look of blank uneasiness and perplexity. За обедней Снегирев как бы несколько попритих, хотя временами все-таки прорывалась в нем та же бессознательная и как бы сбитая с толку озабоченность: то он подходил к гробу оправлять покров, венчик, то, когда упала одна свечка из подсвечника, вдруг бросился вставлять ее и ужасно долго с ней провозился. Затем уже успокоился и стал смирно у изголовья с тупо-озабоченным и как бы недоумевающим лицом.
After the Epistle he suddenly whispered to Alyosha, who was standing beside him, that the Epistle had not been read properly but did not explain what he meant. После Апостола он вдруг шепнул стоявшему подле его Алеше, что Апостола не так прочитали, но мысли своей, однако, не разъяснил.
During the prayer, "Like the Cherubim," he joined in the singing but did not go on to the end. Falling on his knees, he pressed his forehead to the stone floor and lay so for a long while. За Херувимской принялся было подпевать, но не докончил и, опустившись на колена, прильнул лбом к каменному церковному полу и пролежал так довольно долго.
At last came the funeral service itself and candles were distributed. Наконец приступили к отпеванию, роздали свечи.
The distracted father began fussing about again, but the touching and impressive funeral prayers moved and roused his soul. Обезумевший отец засуетился было опять, но умилительное, потрясающее надгробное пение пробудило и сотрясло его душу.
He seemed suddenly to shrink together and broke into rapid, short sobs, which he tried at first to smother, but at last he sobbed aloud. Он как-то вдруг весь съежился и начал часто, укороченно рыдать, сначала тая голос, а под конец громко всхлипывая.
When they began taking leave of the dead and closing the coffin, he flung his arms about, as though he would not allow them to cover Ilusha, and began greedily and persistently kissing his dead boy on the lips. Когда же стали прощаться и накрывать гроб, он обхватил его руками, как бы не давая накрыть Илюшечку, и начал часто, жадно, не отрываясь целовать в уста своего мертвого мальчика.
At last they succeeded in persuading him to come away from the step, but suddenly he impulsively stretched out his hand and snatched a few flowers from the coffin. Его наконец уговорили и уже свели было со ступеньки, но он вдруг стремительно протянул руку и захватил из гробика несколько цветков.
He looked at them and a new idea seemed to dawn upon him, so that he apparently forgot his grief for a minute. Он смотрел на них, и как бы новая какая идея осенила его, так что о главном он словно забыл на минуту.
Gradually he seemed to sink into brooding and did not resist when the coffin was lifted up and carried to the grave. Мало-помалу он как бы впал в задумчивость и уже не сопротивлялся, когда подняли и понесли гроб к могилке.
It was an expensive one in the churchyard close to the church, Katerina Ivanovna had paid for it. Она была недалеко, в ограде, у самой церкви, дорогая; заплатила за нее Катерина Ивановна.
After the customary rites the grave-diggers lowered the coffin. После обычного обряда могильщики гроб опустили.
Snegiryov with his flowers in his hands bent down so low over the open grave that the boys caught hold of his coat in alarm and pulled him back. Снегирев до того нагнулся, с своими цветочками в руках, над открытою могилой, что мальчики, в испуге, уцепились за его пальто и стали тянуть его назад.
He did not seem to understand fully what was happening. Но он как бы уже не понимал хорошо, что совершается.
When they began filling up the grave, he suddenly pointed anxiously at the falling earth and began trying to say something, but no one could make out what he meant, and he stopped suddenly. Когда стали засыпать могилу, он вдруг озабоченно стал указывать на валившуюся землю и начинал даже что-то говорить, но разобрать никто ничего не мог, да и он сам вдруг утих.
Then he was reminded that he must crumble the bread and he was awfully excited, snatched up the bread and began pulling it to pieces- and flinging the morsels on the grave. Тут напомнили ему, что надо покрошить корочку, и он ужасно заволновался, выхватил корку и начал щипать ее, разбрасывая по могилке кусочки:
"Come, fly down, birds, fly down, sparrows!" he muttered anxiously. "Вот и прилетайте, птички, вот и прилетайте, воробушки!" - бормотал он озабоченно.
One of the boys observed that it was awkward for him to crumble the bread with the flowers in his hands and suggested he should give them to someone to hold for a time. Кто-то из мальчиков заметил было ему, что с цветами в руках ему неловко щипать и чтоб он на время дал их кому подержать.
But he would not do this and seemed indeed suddenly alarmed for his flowers, as though they wanted to take them from him altogether. And after looking at the grave, and as it were, satisfying himself that everything had been done and the bread had been crumbled, he suddenly, to the surprise of everyone, turned, quite composedly even, and made his way homewards. Но он не дал, даже вдруг испугался за свои цветы, точно их хотели у него совсем отнять, и, поглядев на могилку и как бы удостоверившись, что все уже сделано, кусочки покрошены, вдруг неожиданно и совсем даже спокойно повернулся и побрел домой.
But his steps became more and more hurried, he almost ran. Шаг его, однако, становился все чаще и уторопленнее, он спешил, чуть не бежал.
The boys and Alyosha kept up with him. Мальчики и Алеша от него не отставали.
"The flowers are for mamma, the flowers are for mamma! - Мамочке цветочков, мамочке цветочков!
I was unkind to mamma," he began exclaiming suddenly. Обидели мамочку, - начал он вдруг восклицать.
Someone called to him to put on his hat as it was cold. But he flung the hat in the snow as though he were angry and kept repeating, Кто-то крикнул ему, чтоб он надел шляпу, а то теперь холодно, но, услышав, он как бы в злобе шваркнул шляпу на снег и стал приговаривать:
"I won't have the hat, I won't have the hat." "Не хочу шляпу, не хочу шляпу!"
Smurov picked it up and carried it after him. Мальчик Смуров поднял ее и понес за ним.
All the boys were crying, and Kolya and the boy who discovered about Troy most of all. Though Smurov, with the captain's hat in his hand, was crying bitterly too, he managed, as he ran, to snatch up a piece of red brick that lay on the snow of the path, to fling it at the flock of sparrows that was flying by. Все мальчики до единого плакали, а пуще всех Коля и мальчик, открывший Трою, и хоть Смуров, с капитанскою шляпой в руках, тоже ужасно как плакал, но успел-таки, чуть не на бегу, захватить обломок кирпичика, красневший на снегу дорожки, чтоб метнуть им в быстро пролетевшую стаю воробушков.
He missed them, of course, and went on crying as he ran. Конечно, не попал и продолжал бежать плача.
Half-way, Snegiryov suddenly stopped, stood still for half a minute, as though struck by something, and suddenly turning back to the church, ran towards the deserted grave. На половине дороги Снегирев внезапно остановился, постоял с полминуты как бы чем-то пораженный и вдруг, поворотив назад к церкви, пустился бегом к оставленной могилке.
But the boys instantly overtook him and caught hold of him on all sides. Но мальчики мигом догнали его и уцепились за него со всех сторон.
Then he fell helpless on the snow as though he had been knocked down, and struggling, sobbing, and wailing, he began crying out, Тут он, как в бессилии, как сраженный, пал на снег и, биясь, вопия и рыдая, начал выкрикивать:
"Ilusha, old man, dear old man!" "Батюшка, Илюшечка, милый батюшка!"
Alyosha and Kolya tried to make him get up, soothing and persuading him. Алеша и Коля стали поднимать его, упрашивать и уговаривать.
"Captain, give over, a brave man must show fortitude," muttered Kolya. - Капитан, полноте, мужественный человек обязан переносить, - бормотал Коля.
"You'll spoil the flowers," said Alyosha, and mamma is expecting them, she is sitting crying because you would not give her any before. - Цветы-то вы испортите, - проговорил и Алеша, -а "мамочка" ждет их, она сидит плачет, что вы давеча ей не дали цветов от Илюшечки.
Ilusha's little bed is still there-" Там постелька Илюшина еще лежит...
"Yes, yes, mamma!" Snegiryov suddenly recollected, "they'll take away the bed, they'll take it away," he added as though alarmed that they really would. He jumped up and ran homewards again. - Да, да, к мамочке! - вспомнил вдруг опять Снегирев. - Постельку уберут, уберут! - прибавил он как бы в испуге, что и в самом деле уберут, вскочил и опять побежал домой.
But it was not far off and they all arrived together. Но было уже недалеко, и все прибежали вместе.
Snegiryov opened the door hurriedly and called to his wife with whom he had so cruelly quarrelled just before: Снегирев стремительно отворил дверь и завопил жене, с которою давеча так жестокосердно поссорился.
"Mamma, poor crippled darling, Ilusha has sent you these flowers," he cried, holding out to her a little bunch of flowers that had been frozen and broken while he was struggling in the snow. - Мамочка, дорогая, Илюшечка цветочков тебе прислал, ножки твои больные! - прокричал он, протягивая ей пучочек цветов, померзших и поломанных, когда он бился сейчас об снег.
But at that instant he saw in the corner, by the little bed, Ilusha's little boots, which the landlady had put tidily side by side. Seeing the old, patched, rusty-looking, stiff boots he flung up his hands and rushed to them, fell on his knees, snatched up one boot and, pressing his lips to it, began kissing it greedily, crying, Но в это самое мгновение увидел он перед постелькой Илюши, в уголку, Илюшины сапожки, стоявшие оба рядышком, только что прибранные хозяйкой квартиры, - старенькие, порыжевшие, закорузлые сапожки, с заплатками. Увидав их, он поднял руки и так и бросился к ним, пал на колени, схватил один сапожок и, прильнув к нему губами, начал жадно целовать его, выкрикивая:
"Ilusha, old man, dear old man, where are your little feet?" "Батюшка, Илюшечка, милый батюшка, ножки-то твои где?"
"Where have you taken him away? - Куда ты его унес?
Where have you taken him?" the lunatic cried in a heart-rending voice. Куда ты его унес? - раздирающим голосом завопила помешанная.
Nina, too, broke into sobs. Тут уж зарыдала и Ниночка.
Kolya ran out of the room, the boys followed him. Коля выбежал из комнаты, за ним стали выходить и мальчики.
At last Alyosha too went out. Вышел наконец за ними и Алеша.
"Let them weep," he said to Kolya, "it's no use trying to comfort them just now. "Пусть переплачут, - сказал он Коле, - тут уж, конечно, нельзя утешать.
Let wait a minute and then go back." Переждем минутку и воротимся".
"No, it's no use, it's awful," Kolya assented. "Do you know, Karamazov," he dropped his voice so that no one could hear them, "I feel dreadfully sad, and if it were only possible to bring him back, I'd give anything in the world to do it." - Да, нельзя, это ужасно, - подтвердил Коля. -Знаете, Карамазов, - понизил он вдруг голос, чтоб никто не услышал, - мне очень грустно, и если б только можно было его воскресить, то я бы отдал все на свете!
"Ah, so would I," said Alyosha. - Ах, и я тоже, - сказал Алеша.
"What do you think, Karamazov? Had we better come back here to-night? - Как вы думаете, Карамазов, приходить нам сюда сегодня вечером?
He'll be drunk, you know." Ведь он напьется.
"Perhaps he will. - Может быть, и напьется.
Let us come together, you and I, that will be enough, to spend an hour with them, with the mother and Nina. If we all come together we shall remind them of everything again," Alyosha suggested. Придем мы с вами только вдвоем, вот и довольно, чтоб посидеть с ними часок, с матерью и с Ниночкой, а если все придем разом, то им опять все напомним, - посоветовал Алеша.
"The landlady is laying the table for them now-there'll be a funeral dinner or something, the priest is coming; shall we go back to it, Karamazov?" - Там у них теперь хозяйка стол накрывает, - эти поминки, что ли, будут, поп придет; возвращаться нам сейчас туда, Карамазов, иль нет?
"Of course," said Alyosha. - Непременно, - сказал Алеша.
"It's all so strange, Karamazov, such sorrow and then pancakes after it, it all seems so unnatural in our religion." - Странно все это, Карамазов, такое горе, и вдруг какие-то блины, как это все неестественно по нашей религии!
"They are going to have salmon, too," the boy who had discovered about Troy observed in a loud voice. - У них там и семга будет, - громко заметил вдруг мальчик, открывший Трою.
"I beg you most earnestly, Kartashov, not to interrupt again with your idiotic remarks, especially when one is not talking to you and doesn't care to know whether you exist or not!" Kolya snapped out irritably. - Я вас серьезно прошу, Карташов, не вмешиваться более с вашими глупостями, особенно когда с вами не говорят и не хотят даже знать, есть ли вы на свете, - раздражительно отрезал в его сторону Коля.
The boy flushed crimson but did not dare to reply. Мальчик так и вспыхнул, но ответить ничего не осмелился.
Meantime they were strolling slowly along the path and suddenly Smurov exclaimed: Между тем все тихонько брели по тропинке, и вдруг Смуров воскликнул:
"There's Ilusha's stone, under which they wanted to bury him." - Вот Илюшин камень, под которым его хотели похоронить!
They all stood still by the big stone. Все молча остановились у большого камня.
Alyosha looked and the whole picture of what Snegiryov had described to him that day, how Ilusha, weeping and hugging his father, had cried, Алеша посмотрел, и целая картина того, что Снегирев рассказывал когда-то об Илюшечке, как тот, плача и обнимая отца, восклицал:
"Father, father, how he insulted you," rose at once before his imagination. "Папочка, папочка, как он унизил тебя!" - разом представилась его воспоминанию.
A sudden impulse seemed to come into his soul. Что-то как бы сотряслось в его душе.
With a serious and earnest expression he looked from one to another of the bright, pleasant faces of Ilusha's schoolfellows, and suddenly said to them: Он с серьезным и важным видом обвел глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и вдруг сказал им:
"Boys, I should like to say one word to you, here at this place." - Господа, мне хотелось бы вам сказать здесь, на этом самом месте, одно слово.
The boys stood round him and at once bent attentive and expectant eyes upon him. Мальчики обступили его и тотчас устремили на него пристальные, ожидающие взгляды.
"Boys, we shall soon part. - Господа, мы скоро расстанемся.
I shall be for some time with my two brothers, of whom one is going to Siberia and the other is lying at death's door. Я теперь пока несколько времени с двумя братьями, из которых один пойдет в ссылку, а другой лежит при смерти.
But soon I shall leave this town, perhaps for a long time, so we shall part. Но скоро я здешний город покину, может быть очень надолго. Вот мы и расстанемся, господа.
Let us make a compact here, at Ilusha's stone, that we will never forget Ilusha and one another. Согласимся же здесь, у Илюшина камушка, что не будем никогда забывать - во-первых, Илюшечку, а во-вторых, друг об друге.
And whatever happens to us later in life, if we don't meet for twenty years afterwards, let us always remember how we buried the poor boy at whom we once threw stones, do you remember, by the bridge? and afterwards we all grew so fond of him. И что бы там ни случилось с нами потом в жизни, хотя бы мы и двадцать лет потом не встречались, -все-таки будем помнить о том, как мы хоронили бедного мальчика, в которого прежде бросали камни, помните, там у мостика-то? - а потом так все его полюбили.
He was a fine boy, a kindhearted, brave boy, he felt for his father's honour and resented the cruel insult to him and stood up for him. Он был славный мальчик, добрый и храбрый мальчик, чувствовал честь и горькую обиду отцовскую, за которую и восстал.
And so in the first place, we will remember him, boys, all our lives. Итак, во-первых, будем помнить его, господа, во всю нашу жизнь.
And even if we are occupied with most important things, if we attain to honour or fall into great misfortune- still let us remember how good it was once here, when we were all together, united by a good and kind feeling which made us, for the time we were loving that poor boy, better perhaps than we are. И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье - все равно не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединенным таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей к бедному мальчику, может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле.
My little doves let me call you so, for you are very like them, those pretty blue birds, at this minute as I look at your good dear faces. My dear children, perhaps you won't understand what I am saying to you, because I often speak very unintelligibly, but you'll remember all the same and will agree with my words some time. Голубчики мои, - дайте я вас так назову -голубчиками, потому что вы все очень похожи на них, на этих хорошеньких сизых птичек, теперь, в эту минуту, как я смотрю на ваши добрые, милые лица, - милые мои деточки, может быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что я говорю часто очень непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь согласитесь с моими словами.
You must know that there is nothing higher and stronger and more wholesome and good for life in the future than some good memory, especially a memory of childhood, of home. Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома.
People talk to you a great deal about your education, but some good, sacred memory, preserved from childhood, is perhaps the best education. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть.
If a man carries many such memories with him into life, he is safe to the end of his days, and if one has only one good memory left in one's heart, even that may sometime be the means of saving us. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение.
Perhaps we may even grow wicked later on, may be unable to refrain from a bad action, may laugh at men's tears and at those people who say as Kolya did just now, Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в силах, над слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул:
'I want to suffer for all men,' and may even jeer spitefully at such people. "Хочу пострадать за всех людей", - и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.
But however bad we may become- which God forbid-yet, when we recall how we buried Ilusha, how we loved him in his last days, and how we have been talking like friends all together, at this stone, the cruellest and most mocking of us- if we do become so will not dare to laugh inwardly at having been kind and good at this moment! А все-таки как ни будем мы злы, чего не дай Бог, но как вспомним про то, как мы хоронили Илюшу, как мы любили его в последние дни и как вот сейчас говорили так дружно и так вместе у этого камня, то самый жестокий из нас человек и самый насмешливый, если мы такими сделаемся, все-таки не посмеет внутри себя посмеяться над тем, как он был добр и хорош в эту теперешнюю минуту!
What's more, perhaps, that one memory may keep him from great evil and he will reflect and say, Мало того, может быть, именно это воспоминание одно его от великого зла удержит, и он одумается и скажет:
' Yes, I was good and brave and honest then!' "Да, я был тогда добр, смел и честен".
Let him laugh to himself, that's no matter, a man often laughs at what's good and kind. That's only from thoughtlessness. But I assure you, boys, that as he laughs he will say at once in his heart, Пусть усмехнется про себя, это ничего, человек часто смеется над добрым и хорошим; это лишь от легкомыслия; но уверяю вас, господа, что как усмехнется, так тотчас же в сердце скажет:
'No, I do wrong to laugh, for that's not a thing to laugh at.' "Нет, это я дурно сделал, что усмехнулся, потому что над этим нельзя смеяться!"
"That will be so, I understand you, Karamazov!" cried Kolya, with flashing eyes. - Это непременно так будет, Карамазов, я вас понимаю, Карамазов! - воскликнул, сверкнув глазами, Коля.
The boys were excited and they, too, wanted to say something, but they restrained themselves, looking with intentness and emotion at the speaker. Мальчики заволновались и тоже хотели что-то воскликнуть, но сдержались, пристально и умиленно смотря на оратора.
"I say this in case we become bad," Alyosha went on, "but there's no reason why we should become bad, is there, boys? - Это я говорю на тот страх, что мы дурными сделаемся, - продолжал Алеша, - но зачем нам и делаться дурными, не правда ли, господа?
Let us be, first and above all, kind, then honest and then let us never forget each other! Будем, во-первых и прежде всего, добры, потом честны, а потом - не будем никогда забывать друг об друге.
I say that again. Это я опять-таки повторяю.
I give you my word for my part that I'll never forget one of you. Every face looking at me now I shall remember even for thirty years. Я слово вам даю от себя, господа, что я ни одного из вас не забуду; каждое лицо, которое на меня теперь, сейчас, смотрит, припомню, хоть бы и чрез тридцать лет.
Just now Kolya said to Kartashov that we did not care to know whether he exists or not. Давеча вот Коля сказал Карташову, что мы будто бы не хотим знать, "есть он или нет на свете?"
But I cannot forget that Kartashov exists and that he is not blushing now as he did when he discovered the founders of Troy, but is looking at me with his jolly, kind, dear little eyes. Да разве я могу забыть, что Карташов есть на свете и что вот он не краснеет уж теперь, как тогда, когда Трою открыл, а смотрит на меня своими славными, добрыми, веселыми глазками.
Boys, my dear boys, let us all be generous and brave like Ilusha, clever, brave and generous like Kolya (though he will be ever so much cleverer when he is grown up), and let us all be as modest, as clever and sweet as Kartashov. Г оспода, милые мои господа, будем все великодушны и смелы, как Илюшечка, умны, смелы и великодушны, как Коля (но который будет гораздо умнее, когда подрастет), и будем такими же стыдливыми, но умненькими и милыми, как Карташов.
But why am I talking about those two? Да чего я говорю про них обоих!
You are all dear to me, boys; from this day forth, I have a place in my heart for you all, and I beg you to keep a place in your hearts for me! Все вы, господа, милы мне отныне, всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце!
Well, and who has united us in this kind, good feeling which we shall remember and intend to remember all our lives? Who, if not Ilusha, the good boy, the dear boy, precious to us for ever! Ну, а кто нас соединил в этом добром хорошем чувстве, об котором мы теперь всегда, всю жизнь вспоминать будем и вспоминать намерены, кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков!
Let us never forget him. May his memory live for ever in our hearts from this time forth!" Не забудем же его никогда, вечная ему и хорошая память в наших сердцах, отныне и во веки веков!
"Yes, yes, for ever, for ever!" the boys cried in their ringing voices, with softened faces. - Так, так, вечная, вечная, - прокричали все мальчики своими звонкими голосами, с умиленными лицами.
"Let us remember his face and his clothes and his poor little boots, his coffin and his unhappy, sinful father, and how boldly he stood up for him alone against the whole school." - Будем помнить и лицо его, и платье его, и бедненькие сапожки его, и гробик его, и несчастного грешного отца его, и о том, как он смело один восстал на весь класс за него!
"We will remember, we will remember," cried the boys. "He was brave, he was good!" - Будем, будем помнить! - прокричали опять мальчики, - он был храбрый, он был добрый!
"Ah, how I loved him!" exclaimed Kolya. - Ах, как я любил его! - воскликнул Коля.
"Ah, children, ah, dear friends, don't be afraid of life! - Ах, деточки, ах, милые друзья, не бойтесь жизни!
How good life is when one does something good and just!" Как хороша жизнь, когда что-нибудь сделаешь хорошее и правдивое!
"Yes, yes," the boys repeated enthusiastically. - Да, да, - восторженно повторили мальчики.
"Karamazov, we love you!" a voice, probably Kartashov's, cried impulsively. - Карамазов, мы вас любим! - воскликнул неудержимо один голос, кажется Карташова.
"We love you, we love you!" they all caught it up. - Мы вас любим, мы вас любим, - подхватили и все.
There were tears in the eyes of many of them. У многих сверкали на глазах слезинки.
"Hurrah for Karamazov!" Kolya shouted ecstatically. -Ура Карамазову! - восторженно провозгласил Коля.
"And may the dead boy's memory live for ever!" Alyosha added again with feeling. - И вечная память мертвому мальчику! - с чувством прибавил опять Алеша.
"For ever!" the boys chimed in again. - Вечная память! - подхватили снова мальчики.
"Karamazov," cried Kolya, "can it be true what's taught us in religion, that we shall all rise again from the dead and shall live and see each other again, all, Ilusha too?" - Карамазов! - крикнул Коля, - неужели и взаправду религия говорит, что мы все встанем из мертвых, и оживем, и увидим опять друг друга, и всех, и Илюшечку?
"Certainly we shall all rise again, certainly we shall see each other and shall tell each other with joy and gladness all that has happened!" Alyosha answered, half laughing, half enthusiastic. - Непременно восстанем, непременно увидим и весело, радостно расскажем друг другу все, что было, - полусмеясь, полу в восторге ответил Алеша.
"Ah, how splendid it will be!" broke from Kolya. - Ах, как это будет хорошо! - вырвалось у Коли.
"Well, now we will finish talking and go to his funeral dinner. - Ну, а теперь кончим речи и пойдемте на его поминки.
Don't be put out at our eating pancakes- it's a very old custom and there's something nice in that!" laughed Alyosha. "Well, let us go! Не смущайтесь, что блины будем есть. Это ведь старинное, вечное, и тут есть хорошее, - засмеялся Алеша. - Ну пойдемте же!
And now we go hand in hand." Вот мы теперь и идем рука в руку.
"And always so, all our lives hand in hand! - И вечно так, всю жизнь рука в руку!
Hurrah for Karamazov!" Kolya cried once more rapturously, and once more the boys took up his exclamation: "Hurrah for Karamazov!" Ура Карамазову! - еще раз восторженно прокричал Коля, и еще раз все мальчики подхватили его восклицание.
ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги