Братья-разбойники

IV.

В городе появились привидения.

На окраине у нас находилась конная площадь, когда-то служившая местом конной ярмарки, а теперь пустынная, пыльная, на которой изредка какой-нибудь из несчастных проезжих "артистов" устраивал балаган. Крупные антрепренеры располагались на центральной площади кафедрального собора.

Конная площадь одной стороной прилегала к длинной прямой улице, ведущей к вокзалу, а с трех других была огорожена домиками и домишками, в которых ютилось бедное еврейское население, преимущественно ремесленники, помещалась большая синагога и захудалая еврейская гостиница.

Здесь-то, в этой окраине, и объявились привидения. И не одно, а три, четыре и, редко, два.

По вечерам, особенно в субботу, из этих домиков и домишек выходили евреи на площадь подышать свежим воздухом. Старики садились у домов на ступеньки крылечек, на скамьи; тут же усаживались их жены; ребятишки весело носились по площади и валялись в её пыли, а молодежь, шушукаясь и смеясь, бродила по окраинам площади, иногда затевая бесшумную игру.

Спускался тихий, теплый, темный вечер; в небе загорались звезды, легкий ветер разносил аромат цветущих яблонь и вишен. На сердце становилось сладко, утихала печаль, отходили заботы. И далеко за полночь иногда засиживались здесь молодые евреи и еврейки, да и старые неохотно уходили в свои душные, грязные, переполненные людьми, комнаты.

И вот в эти-то тихие вечера стали появляться привидения.

Когда делалось совсем темно, вдруг со стороны улицы вырастали белые, длинные фигуры со светящимися зловещим блеском глазами и медленно надвигались на площадь.

С истерическими криками и визгами бежали в свои дома и домишки женщины, дети с воплями устремлялись домой, старики шептали молитвы и даже молодежь, вздрагивая и бледнея, торопилась скрыться.

Сначала в городе не верили этим рассказам, потом стали смеяться, -- но привидения появлялись то раз, то два раза в неделю и бедные евреи, едва наступали сумерки, забивались в свои лачуги и боялись выходить из дома.

Экзамены наши подходили к концу. Накануне последнего экзамена по Закону Божию мы по обыкновению собрались у Трубиных в саду и, ради такого случая, они приволокли самовар и устроили чаепитие в палатке.

Спустился вечер, темный, душный, полный весенней неги.

Прохоров вдруг сказал:

-- И вот в такое время выходят привидения!

-- Вздор, -- закричал Петр, -- мы их с Гришей решили на чистую воду вывести!

-- Как?

-- И очень просто, -- ответил Григорий; -- только мы решили это сделать после того, как переходные свидетельства получим, чтобы мы могли...

-- Молчи! -- остановил его Петр.

Он не окончил фразы и начал снова говорить:

-- И вот, если из вас кто хочет, милости просим! Завтра у нас экзамен, послезавтра -- совет, в субботу получаем свидетельства и в субботу же вечером охота на привидения! А?

-- А не страшно? -- спросил Прохоров.

Мы рассмеялись.

Вызвался я и Плаксин.

-- Только уговор: молчать! А то пойдет звон и до самих привидений дойдет. Тогда всё дело испорчено. Ты уж, Прохоров, помолчи!

-- Ну, тоже, стану я болтать! -- обидчиво отозвался Прохоров.

Всё-таки, собравшись на экзамен, мы сказали про план братьев Трубиных Довойно и еще одному товарищу, которые оба присоединились к нам.

Григорий и Петр, видимо, хлопотали за приготовлениями. Они достали длинные шесты и распилили их на палки в рост человека. Несколько раз они уходили на целый день; один раз к ним пришли два еврея и они долго шептались в палатке Григория.

Наконец, в субботу мы получили желанные свидетельства с надписью "переведен в УИ-й класс", и инспектор каждому из нас сказал напутствие, приглашая на занятия 17-го августа. До этого времени мы были свободны, как птицы. Большинство, в том числе я и Довойно, собирались уехать на другой же день: я -- на урок, он -- к родителям в имение.

Григорий подошел к нам и сказал:

-- Сегодня приходите в 7 часов и во всем черном: и фуражка и блуза.

-- На охоту! -- весело сказал Довойно.

Григорий вздернул плечами:

-- Может, и сражение будет!

Мы собрались в назначенное время.

Григорий торжественно стал перед нами и сказал:

-- Для успешного дела, господа, нужно прежде всего согласие, потом -- спокойствие и смелость. Мы с братом всё обдумали, составили план и вы должны нам во всем верить и повиноваться. Согласны ли вы?

Это уже походило на сцену "клятва на мечах" и нам очень понравилось.

-- Согласны! Чего тут! Иначе бы не пришли! -- ответили мы.

-- Отлично! Тогда разделимся. Двое с Петром, двое со мною. Идите парами, сговоритесь и подходите к нам.

Я отошел с Кондратьевым, Довойно с Плаксиным, пошептались и вернулись к братьям. Мы подошли к Григорию.

-- Ель или буковица? -- спросил я.

Пусть ель будет! -- сказал Григорий, и я остановился подле него, а Кондратьев пошел к Петру. Петр выбрал Довойно, а к нам присоединился здоровяк Плаксин.

-- Теперь марш! Иди, Петр! -- сказал Григорий. -- Свисток с тобой?

-- Есть! -- ответил Петр. -- Ну, идемте! -- и, кивнув нам, он пошел из сада в сопровождении Довойно и Кондратьева.

Минут через 20 вышли и мы. Мы пошли не обычной дорогой, а следом за Григорием через заборы и чужие дворы, через проходы и чужие сады, через какие-то щели, пока не вышли на грязный двор, тесно загороженный ветхими домишками. С крыльца одного из них к нам подошел высокий, тонкий юноша с ярко горящими глазами.

-- Здравствуйте! -- сказал он и потом, вытянув руку, показал Григорию короткую толстую палку: -- это хорошо будет?

Григорий с деловитым видом осмотрел ее, потом примерился ею, как будто по невидимым городкам, и, отдавая палку сказал:

-- Ничего! С руки пускай легко и быстро. Так, чтобы она колесом вертелась!

Юноша закивал головою.

-- Знаю, знаю!

-- Сколько вас для меня?

-- Пятнасти есть, може больше.

-- Только смотрите, когда во второй раз свистну! В первый раз, это -- наш сигнал. А второй -- для вас...

-- Знаю, знаю.

-- А то вы нам ноги подшибете еще!

-- Ну, зачем же!

-- Тащи наши палки!

Юноша скрылся за углом пошатнувшегося домишка и вернулся с тремя большими, в рост человека, палками.

Григорий взял самую большую, дал палку мне, Плаксину и сказал:

-- Как только стемнеет, мы выйдем с вами за ворота. Палки по земле волочить надо. Затем скоро объявятся эти привидения. Петр стоит на той стороне площади. Мы тотчас тихо двинемся к этим чучелам, к тем, что ближе к нам. Поняли?

Мы кивнули.

-- Ну вот! И как только я свистну, вы тотчас бросайтесь и палкой по ногам; да норовите пониже бить! Ну, всё. Идем и будем ждать!

Мы вышли за ворота и я увидел, к своему удивлению, что мы оказались почти на углу площади и проходящей мимо улицы.

На площади бегали дети, евреи сидели у ворот и под окнами своих домиков, но я сразу почувствовал какое то искусственное спокойствие в их позах и лицах и заметил странное отсутствие молодежи. Григорий сел на лавочку и заговорил:

-- Теперь скоро. Видишь, уж смеркается. Еще немного -- и появятся наши голубчики! Вот, потеха-то будет!

-- Кто они? -- спросил я.

-- После скажу. Да, еще! Отсюда бежать каждый сам по себе будет, а после к нам бегите! Тсс...

Вечер спускался быстро. Темнота окутала площадь и скрыла очертания домов. Наступила тишина.

-- Тсс... -- повторил Григорий, вставая и беря палку. Мы сделали то же.

И вдруг в тишине раздалось унылое завывание. Что-то неприятное, жуткое охватило меня невольно.

На высоте полутора-двух сажен вдруг показались в воздухе красные светящиеся пятна. Еще и еще...

Делалось страшно. Показались привидения...