Испорченные сказания. Том 2. Бремя раздора

Клейс

Клейс не был готов к бедам, что свалились на его голову. Он не был готов к тому, что лорд Дримленс пропадет. Он не был готов к тому, что брат испортит отношения с Вайткроу и выдаст свою дочь замуж за сына Рогора Холдбиста. Регент не просил ни о чем из этого списка.

Лорд Форест все еще разрывался между двумя королями, не зная, чью сторону ему следует принять. Лжеаурон радовал его каждый день, Клейс присутствовал на его уроках, он беседовал с сидящим на троне мальчиком каждую минуту, что выкраивал для этого, и не переставал восхищаться, как из сына простолюдина могло получиться нечто подобное. Второй мальчик, хоть и взял все лучшее из внешнего вида Гийера и Аалии, оказался удивительно капризным и вредным ребенком весьма посредственного ума. И Форест не просил взваливать на него ношу ответственности и выбора.

Он не просил, чтобы Флеймы и Глейгримы развязали войну, не просил и Брейва Бладсворда принимать сестру-беглянку, а после ее предательства покидать Ферстленд.

Когда законный правитель востока явился к нему в сопровождении небольшого отряда преданных людей и мальчика-воспитанника и попросил разрешения покинуть королевские земли, чтобы отправиться в путешествие, регент пытался его отговорить. Клейс не хотел терять одного из немногих здравомыслящих лордов во время творящегося вокруг безумия.

Однако Брейв упорно стоял на своем.

– Ваше Высочество, – сказал лорд Бладсворд в ту встречу, – в моих владениях меня преследуют призраки прошлых ошибок. Вся моя жизнь рушится на глазах. Более там нет для меня места.

– Вы – правитель своего рода. Вы – хозяин своих земель и уважаемый всеми человек, милорд Бладсворд. Ваш народ любит вас, он всецело подчиняется вам, не из-за страха или не имея другого выхода. Ваши люди ценят вас и Его Величество тоже. Вам незачем покидать свой дом.

– Это более не мой дом, Ваше Высочество. Кнайфхелл стал для меня чужим. Моим народом теперь будет править не менее законный лорд – мой дядя Мортон Бладсворд. Уверен, что у него получится лучше, чем у меня.

– Лорд Мортон – воин, а не правитель. Милорд, я слышал про вашу сестру, но это совсем не повод сбегать. Я не стану говорить, что понимаю ваши чувства, ведь никогда не сталкивался с подобным. И я не стану отговаривать вас или силой принуждать остаться, но я хочу понять, что побудило вас отречься от своих прав и пожелать судьбы обычного простолюдина-моряка.

– Я никогда не врал Его Величеству и не стану врать вам. Меня гонит прочь страх.

– Страх? Я знаю вас много лет и не встречал никого, кто бы смог назвать вас трусом.

– Я боюсь, Ваше Высочество, что мое проклятие перейдет на моих близких. Я боюсь, что если останусь на своем месте, то лишусь ума от боли и разочарования, что мне приходится переживать. Да, весь мой род всегда славился прекрасными бойцами, Бладсворды – лучшие из воинов, рыцари, бесстрашные на поле боя и несколько безумные в своей верности короне. Но одно дело – на поле боя, а совсем другое – каждый день расплачиваться за грехи.

– Проклятия, опять проклятия. Даже лорды любят думать про проклятия, верят в них и Богов. Если бы Боги на самом деле существовали, то сейчас с вами разговаривал бы не я, а Гийер. Если бы они были, то из всех детей Аалии выжил бы не один Аурон. Если бы Боги думали о нас и их заботила бы наша судьба, то брат никогда бы не поднимал руку на брата, сын на отца, а люди бы не терзали и не убивали бы других людей ради собственного удовольствия.

– И давно вы утратили веру в Богов, Ваше Высочество?

Регент повернулся.

Его взгляд, хоть перед ним и стоял Брейв, был устремлен на стену, где висели портреты королей. Среди множества незнакомых лиц он узнал троих – Фалин Добрый, Гийер Справедливый и Аурон, хоть пока его и не короновали, занимали центр стены.

Когда-нибудь, спустя десятки лет, его дети-бастарды, а быть может, и внуки будут так же смотреть на портреты новых королей, следующих Старскаев. Они, как и Клейс сейчас, не будут помнить всех их по именам, и, скорее всего, Гийер Старскай станет лишь каким-то неизвестным лицом на холсте.

Фалин Добрый Старскай издал множество указов, он успел поучаствовать в войне, в строительстве и навсегда оставил память о себе. Тхомен Властный Старскай, что жил, насколько помнил лорд Форест, сто двадцать лет назад, не совершил почти ничего выдающегося, был не самым приятным человеком, если в летописях все верно, но издал единственный указ, изменивший многие устои – он запретил лордам, и особенно королевскому роду, заключать близкородственные брачные союзы. Всего сотню лет назад этому противились, называли короля безумцем, но теперь все следовали завету. Ныне считалось, что правильнее найти леди из Малых Ветвей или даже незаконнорожденную дочь лорда, нежели сыграть свадьбу с сестрой, кузиной или тетушкой.

Гийер Справедливый Старскай же приводил в порядок земли и разбирался со всеми проблемами, что остались после введения новых законов Добрым королем, и люди любили его. До сих пор народ горевал о потере хорошего короля, однако уже через пару десятков лет про Справедливого Старская забудут. Созидание и благородство запоминаются куда хуже решительности, властности, кровопролитий и разрушений.

– Довольно давно. Я с юных лет верил скорее в силу человека, в его таланты и дух. Но болезнь моего наставника и друга вынудила меня искать все способы спасения. Два года я посещал Храмы и молился, каждый день я вставал и шел к алтарям, чтобы достучаться до Богов. Я приносил пожертвования и умолял жрецов, что твердили о своей связи с высшими силами, стать моими парламентерами и помочь. Мне обещали помощь, но Гийер умер. Мне твердили, что он в лучшем из миров, Боги заботятся о благополучии короля, и там его не терзает болезнь. Но если этот лучший мир существует, почему все мы не там? Почему Боги не возвращают тех дорогих и близких нам, без которых не мила жизнь? Никто не видел тот мир, но все говорят о нем. Я не верю в него. Гийер Старскай мертв. Он не наблюдает за своим сыном, я не могу посоветоваться с ним, а его тело гниет. Оно медленно, но верно обращается в пыль в усыпальнице Санфелла.

– На вас свалилось множество бед, Ваше Высочество. Но вера помогает человеку пережить все. Именно вера позволяет пережить горечь утраты, она способна поднять на ноги и заставить идти в новый день.

Лорду Форесту показалось, что милорд Брейв изволил пожалеть его. И почему все считают своей необходимостью переубеждать разуверовавшего человека?

– В самом деле? И ваша вера помогает вам? Вы бежите с материка, испугавшись непонятного проклятия. Ваша вера в Богов терзает вас уже многие годы. Меня с постели каждый день поднимают мои обязанности. Только мой нрав и упрямство помогают мне продолжать двигаться вперед. Только моя семья служит мне опорой и вселяет надежду, что если случится что-либо, то они помогут мне. Если молитвами можно исцелить, то для чего нужны лекари? С тех пор как Фалин стал помогать лекарству процветать, больше детей стало доживать до своего взросления, старики стали проживать жизнь на несколько лет длиннее, а некоторые болезни перестали быть смертельно опасными. Это сделали люди. Люди, милорд Брейв, а не Боги.

В Большом зале стало тихо.

Брейв не был согласен с Клейсом, регент понимал это, но и спорить он не хотел. Лорд Форест, в свою очередь, не желал навязывать кому бы то ни было свою точку зрения. Мужчины молчали и думали, как продолжить разговор так, чтобы это не привело к конфликту.

Наконец Клейс решил спросить то, что его на самом деле интересовало:

– За что на вас легло проклятие?

Лорд Бладсворд посмотрел на пол. То ли он не хотел говорить это никому, то ли именно Форесту, а быть может, он не мог сформулировать мысль и на самом деле только сам нагнетал обстановку, убеждал себя и верил в надуманное.

– Я не уследил за сестрой. И я виноват, что она сбежала и стала такой.

– Вы были еще юны. И каким образом именно вы стали виновны? Вы насильно увели ее в Цитадель?

– Она пришла ко мне за два дня до побега и попросила совета. Тогда я сказал ей, что подчиняться правилам глупо и не нужно, поступать по сердцу – единственный правильный путь.

– В том возрасте и я сказал бы то же самое. Все молодые горячи и в чем-то безумны. И все бесстрашны, считают себя бессмертными и самыми мудрыми на всем свете. То, что говорят прожившие долгую жизнь, они считают глупостями стариков и истинный смысл и полезность советов понимают в лучшем случае спустя пять-десять лет, а некоторым и вовсе не дано осознать правильности речей.

– Да. Но после моих необдуманных слов Эрин сбежала. Я не узнал у нее тогда, что же влекло ее, чего желало ее сердце. И из-за этой глупости, из-за моей неосмотрительности и нежелания послушать юную леди я смог встретить сестру лишь теперь.

– Это единственное, что гложет вас?

– Когда у меня была жена, живая и здоровая, я позволил себе полюбить другую женщину.

Клейс чуть не рассмеялся. Брейв говорил, словно юнец, возвышенный идеалист лет пятнадцати.

– Люди склонны влюбляться. Жену вы не выбирали, и я понимаю, почему вам могла приглянуться другая женщина. Я догадываюсь, что вы проводили с ней ночи, и это тоже тяготит вас. Вероятно, у вас есть даже ребенок от этой женщины и… О, Эуан! Он похож на вас куда больше, чем Эриза Редгласс, ваша законная дочь. Эуан – не сын вашего друга, верно?

– Вы наблюдательны, Ваше Высочество. И всегда так быстро понимаете, что к чему?

– Жизнь заставила меня научиться анализировать и рассматривать все возможные варианты. Тот, что я сказал, был самым логичным.

– Эуан мой сын. Я подговорил богослужителя, и тот обвенчал меня с моей возлюбленной. Многоженство карается проклятием – так и случилось. Моя возлюбленная умерла вскоре после родов, моя законная первая жена лишилась ума и сбросилась с крыши. Душевнобольная, запертая в своих покоях до приезда Гроссмейстеров из Цитадели Мудрости, она каким-то образом выбралась, прокралась мимо стражи, забралась на крышу и рухнула с нее вниз.

– Насколько я помню, говорилось, что она выпала из окна, когда, испугавшись, что Эриза упадет, оттолкнула от него дочь.

– Да, именно это и знают все. Однако это ложь. Я не смог бы объяснить, каким образом мои воины не заметили леди Бладсворд. Никто так и не понял, как она сумела забраться так высоко. А Эриза… Моя бедная дочь долго винила себя в смерти матери, она не находила себе места, и я, вместо того чтобы сознаться и выслушать насмешки о внимательности стражи, предпочел скрыть истину. Это – еще один мой грех.

Регенту было что сказать, однако, когда кто-то изливал душу, требовалось молчать и слушать.

– После смерти Тиаделы я не признал своего сына, потому что боялся огласки, я боялся, что надо мной станут смеяться. Мой бастард стал для всех сыном моего друга и горько переживал его смерть. Даже тогда я не смог открыться Эуану. И это еще один мой грех. Я быстро выдал Эризу замуж для того, чтобы ее не коснулась расплата за мои пороки.

– Вы не представляете, как много людей с похожими судьбами. Однако никто из них не бежит из Ферстленда. Вы не самый отвратительный человек, не стоит так переживать.

– Но именно я разгневал Богов своим поступком. Я дал обещание нести траур десять лет, сдержал его, и оказалось, что этого недостаточно. Когда моя сестра вернулась и я нашел себе новую жену, я поверил, что теперь все наладится и я смогу жить… как положено. Мой нерожденный ребенок погиб. Моя сестра убила Лилор, которая могла дать мне наследника. Лорд Мортон, вероятно, был прав – я не тот лорд, что достоин править. И я сам не желаю этого более. Покинуть Ферстленд – мое единственное желание. Если я смогу при этом послужить вам, Ваше Высочество, и Его Величеству Аурону Старскаю, то не зря проживу жизнь. Быть может, все мои проступки, все, что были за мою жизнь, – может, все это вело меня именно к такому исходу? Быть может, это и есть мой истинный путь?

Клейс не смог убедить Бладсворда отступить от своей цели. Несколько дней он беседовал с правителем востока, но в этом не оказалось смысла. Регент переговорил и с бастардом Эуаном – мальчик был полной копией своего отца, он мечтал о путешествиях, о неизведанных землях, о морских сражениях и горел желанием увидеть чудищ из глубин. Ему это было простительно – он был еще ребенком, а Брейв… Бороться с упрямцем еще дольше Клейс не желал.

Регент выделил пять кораблей с хорошо обученными моряками, воинов и лекарей и отпустил глупца. Быть может, слабовольный Брейв и в самом деле послужит куда лучше в качестве путешественника, а через сезон успокоится и вернется домой. Все, что мог, Форест для лорда сделал.

Прошло четыре цикла с тех пор, как лорд Бладсворд отправился изучать Новые Земли, а может, и открыть еще что-то. Возвращаться он пока не торопился, и Клейсу это не нравилось. Еще менее ему понравились новости про воюющие Династии.

Наследник Дарона Флейма пропал, никто не знал, где он, быть может, среди мертвых его не смогли узнать. Бладсворды присоединились к войне – отправились вместе с Глейгримами, но посреди сражения переметнулись к Флеймам. Они захватили в плен Хагсона Глейгрима, и лорд Мортон, судя по всему, продолжал присылать новым союзникам войска.

Проклятый Брейв предпочел сбежать, и теперь лорд-воин, что остался вместо него, лишь портил регенту и без того плачевную ситуацию!

Культ Первых, война, предательства, сбежавшие лорды, бунты, жалобы от крестьян на слишком большую дань и два Аурона, одного из которых скоро наступит пора короновать… Мало было Клейсу проблем, так еще и леди Шау Лоудбелл писала регенту через день письма странного содержания – после смерти ее мужа, болезни дочери и пропажи сына она, верно, лишилась ума. Леди утверждала, что ее сын жив, что она видела его и знает, что Велеса Лоудбелла пленили.

В похищении и истязаниях сына Шау обвиняла рыцаря из Серого Ордена, сира Саттона Настойчивого. Почему выбор бедной женщины пал именно на наставника Велеса, лорд Форест не ведал и, признаться, не горел желанием разбираться. Он и так делал все, что было в его силах.

Когда Велес пропал, регент отправил к леди Лоудбелл отряды Серых рыцарей, чтобы помочь найти мальчика. Он отправил ей несколько советников, лекарей и оказывал посильную помощь золотом и словом. Он отвечал на все ее письма, сочувствовал и обещал помочь. Клейс не любил бросать слова на ветер, и потому с сиром Саттоном и впрямь поговорили. Он вызвал к себе рыцаря, долго и аккуратно выведывал обо всех его передвижениях.

Оказалось, что рыцарь не покидал Санфелла, и стража подтвердила его слова. Лишь один раз, когда Велес уже пропал, он вышел за стены внутреннего города и спустился вместе со своим приятелем в нижний. Саттон рассказал, что у них было три лошади, так как они везли с собой мешки и корзины с едой для семьи погибшего друга.

Клейс выяснил и у других рыцарей, где был обвиненный женщиной, а затем поговорил с семьей того самого умершего друга, и все подтвердили слова сира Саттона. Более причин подозревать его не осталось, и обо всем, что удалось выяснить, он незамедлительно написал главе Ветви Лоудбелл.

Но на этом убитая горем женщина не успокоилась. Уже второе письмо от нее гласило, что рыцарь все подстроил и именно он пленил Велеса, так как она лично это видела. Она не могла объяснить, каким образом, но говорила, что находилась в теле сына. Она слышала, как Саттона называли по имени и как он приходил к клетке, где сидел ее бедный пропавший ребенок. Отправлять правительницу рода на Остров, когда ее дочь больна и на семью свалилось множество бед, было бы бесчеловечно, однако и отвечать на очередное послание у Клейса не было никакого желания и сил.

Каждый новый день вновь и вновь проверял регента на прочность, и тот чувствовал, что вскоре может сломаться.

– Ваше Высочество.

Старый добрый друг, сир Тордж, явился к нему по первому зову. Рыцарь преклонил колено, и лорд Форест показал рукой, что тот может вставать.

– Мне нужна твоя помощь, Тордж. Я хочу, чтобы ты распорядился о нескольких очень важных вещах.

– Всенепременно, Ваше Высочество.

– Заканчивай с этими обращениями, я не в настроении. Во-первых, я хочу отозвать рыцарей у трех Династий – Флеймов, Бладсвордов и Глейгримов.

– Всех?

– Да. Думаю, без командующих они наконец начнут думать о прекращении войны, а не о своих глупостях. И засунут свое самомнение и желание самоутвердиться в… подальше. Во-вторых, я напишу бумаги, подпишу их, а ты отправишь глашатаев во все города, большие и малые, всюду, где есть лорды, леди, их дети и внуки. Глашатаи должны предупредить правителей и всех членов родов, от Династий до Малых Ветвей, что я запрещаю им присоединяться к войне или развязывать новую. Те, кто станет помогать Флеймам или Глейгримам, также лишатся всех своих рыцарей.

– Не слишком ли это жестоко, милорд?

– В самый раз. Я не намерен более терпеть. Бладсворды присоединились к войне, и если продолжится в таком же духе, то вскоре все лорды начнут идти друг на друга, позабыв обо всем. Последняя война, в которой участвовали все Династии, где каждый пытался перетянуть одеяло на себя, заключал союзы, а после нарушал обеты и давал новые, уничтожила треть населения Ферстленда.

Лишь только мы оправились, наладили все сферы деятельности и избавились от проблем с пропитанием, грянула новая война – с Дримленсами. Она была не столь разрушительна, всего две стороны, ее затянули долгие переговоры. Благодаря ей сгинула седьмая часть населения. Мы вновь вынуждены были оправляться. Теперь, когда все наладилось, – новая напасть! Я читал про те войны и не хочу повторения. Особенно я не хочу быть тем, кто должен будет после всего этого слушать мольбы и стенания простолюдинов.

– Все настолько серьезно? Думаете, эта потасовка может перерасти в войну всех лордов?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но я уверен, что все это пойдет на руку нашим общим врагам – Культу Первых. Не хотелось бы облегчать им жизнь своими междоусобицами.

– Но вас терзает не только это? Вы стали больше пить. Милорд Клейс, я бы хотел предупредить вас – это не лучший вариант решения проблем. Расскажите мне, что еще гложет вас?

– Садись, сир Тордж. Этот разговор будет очень длинным.