Бремя тела

II

Единственное, что помнила Ксения о бабе Ларе, это запах ее любимых духов «Красная Москва» и посиделки на кухне маленькой квартирки. Баба Лара часто заводила разговор о вещах, казавшихся Ксении совершенно неприемлемыми для обсуждения даже с глазу на глаз. Баба Лара рассказывала и пересказывала семейные предания и услышанные из чьих-то уст истории, переплетала их воедино, охала и ахала от того, что из этого получалось.

– Твоя прабабка была сильной женщиной, о, сильной, поверь мне на слово, Ксюша. Часть ее силы и мне передалась, но времена были не те, чтобы этой силой воспользоваться, совсем не те. Мать твоя отродясь сил в себе не находила, видать, ее поколению не передалось. А у тебя есть, поверь старухе, – баба Лара откинулась на стуле и принялась теребить и без того потрепанный край клеенки. – Да вижу я, все я вижу, что силушка эта в тебе есть, да ты сама пока этого не видишь, не понимаешь и не хочешь понимать.

– Ну, хорошо, баба Лара, как ты говоришь, есть у меня какая-то там сила. И что? Как мне ей пользоваться и на что она мне? – Ксении все эти разговоры о силах, заговорах не нравились, но она прощала их бабушке, списывая все на ее преклонный уже возраст. – Если бы эта сила помогла экзамены сдать или бесплатно на концерт, в кино пойти, я еще понимаю. А так, по жизни, типа есть и все?

Есть стопроцентные скептики, не принимающие на веру абсолютно ничего, старающиеся все так или иначе вызывающее сомнение взвесить своим разумом и сделать собственные выводы, никак не пересекающиеся с чужими. В Ксении этого скептицизма было, конечно, не сто процентов, но процентов сорок точно. Ксения водила ложкой по кромке чашки и разглядывала чаинки, плававшие на дне.

– Ты еще маленькая, не понимаешь. У твоей прабабки тоже не сразу это все появилось. Только она душила эту силушку в себе, да не рассчитала, вот здоровье потеряла. Ты сама решишь, что тебе со своими способностями делать. Не делай этого, не повторяй ее ошибок. А с остальным приложится, обязательно приложится.

Это было незадолго до отъезда Ксении из провинциального Череповца на учебу. В школе она училась не то чтобы хорошо. Но перспектив для себя в Череповце она не видела. Баба Лара, как и мама, поддержали Ксению в этом решении.

– Тут нечего искать, кроме заводов, где и без того вся наша семья положила жизни и здоровье, – сказала мама, – кто знает, быть может, тебе удастся из этого болота вырваться. Или же выучишься и вернешься уважаемым человеком, себе применение найдешь.

Проводы на учебу в столичные Москву и Петербург из всех действительно небольших или считающихся таковыми городов, городков, поселков, деревень, станиц, хуторов одинаково похожи друг на друга. Иногда кажется, что это десятилетиями практикующийся церемониал, тайна которого передается лишь из уст в уста. Неделю или две собираются вещи – нужные и ненужные, старые и новые, полезные и бесполезные. В последний день, когда оказывается, что гора вещей не просто не влезает ни в какие рюкзаки и сумки, но и банально является неподъемной, начинается дичайшая суета. Все разбирается, разгребается, сортируется. В итоге все нужное оставляется дома, а ненужным доверху забиваются сумки.

Баба Лара не позволила разыграть это действие на Ксении. Она сама помогла Ксении собрать все вещи, она же проводила ее на вокзал. «Возьми, пригодится», – сказала баба Лара, сунув в руку Ксении какой-то флакончик. Уже в поезде Ксения рассмотрела его. Это были духи «Красная Москва».

Баба Лара умерла спустя несколько месяцев после отъезда Ксении в Петербург и ее успешного поступления в институт.

– Знаешь, Ксюш, не приезжай, не стоит, – тихо-тихо, вздыхая, сказала по телефону мама. Ее голос показался Ксении как будто незнакомым, совсем холодным. – Лучше запомни бабушку такой, какой она была для тебя. Еще не хватало, чтобы она была для тебя сморщенной старушкой, лежащей в гробу. Да и сама бабушка бы не позволила тебе сорваться с учебы ради того, чтобы приехать на похороны. Лучше учись, к сессии готовься, чтобы бабушка могла гордиться тобой.

Ксения долго бродила по городу, покрытому тонким слоем первого снега, тающего под ногами. Она не чувствовала боли. Почему-то ей начало казаться, что сама баба Лара ждала этого момента. Удивившись чудовищности мысли, которая пришла ей в голову, Ксения постаралась отогнать ее от себя. Надев капюшон, она зашла в церковь и стояла, глядя на алтарь. В церкви было душно. Поставив свечку, Ксения быстро вышла и зашагала дальше, не снимая капюшон.

«Баба Лара, прости, что нет меня сейчас рядом с тобой, что я никуда не поехала и не увижу тебя в самый-самый последний раз. Но я точно знаю, что не я с тобой, а ты со мной теперь всегда. Ты же не оставишь меня, правда? Только жалко, что мы с тобой больше не поболтаем у тебя на кухне, ты передо мной больше не разложишь фотографий нашей многочисленной родни. Какой же я была дурочкой, что не запоминала, кто есть кто, когда ты мне это рассказывала! Прости меня, баба Лара. Хотя, спрошу у мамы, она, наверное, все знает. Пусть земля тебе будет пухом, баба Лара».

Недалеко от перекрестка двух проспектов был сквер. Ксения шла мимо него и с удивлением смотрела на деревья. Снег начинал покрывать еще зеленевшие листья каштанов. Воробей выпорхнул из-под ног Ксении, но тут же вернулся. Он даже не думал улетать: чирикал, подпрыгивал. Ксения поковырялась в карманах куртки и нашла завалявшиеся пару семечек, которые и бросила воробью. Воробей весело чирикнул и принялся клевать. Было слышно, как он ударяет клювом по еще теплому, не промерзшему асфальту, на котором таяли падавшие редкие снежинки.

– Эй, Некрасова, да подожди ты, куда так бежишь! – Ксению окликнула и нагнала соседка по комнате, Надя. С ней они учились в разных группах и на разных потоках, но в общежитии почему-то им выпало делить друг с другом одну комнату. – Куда идешь? Идем с нами! Только не говори, что ты не хочешь погулять и развеяться!

С Надей был парень в глухой ярко-оранжевой зимней куртке. Он обнимал Надю за плечо, но почему-то улыбался не ей, а Ксении, и даже норовил подмигнуть.

– Я просто гуляю и все, никуда не собираюсь, – спокойно, даже отчасти печально ответила Ксения, отдернув перчатку и взглянув на часы. – Просто гуляю, скоро надо в общежитие возвращаться, к зачету готовиться. А вы куда?

– Мы? – Ксения переглянулась со своим парнем. – Мы туда, куда надо. Сначала в клуб, там бесплатно до девяти вечера, а потом не знаю куда. Приду поздно, главное, чтобы общагу не закрыли.

В полночь общежитие закрывалось дежурной вахтершей и ни под каким предлогом не открывалось до пяти часов утра. Все обитатели общежития, конечно, об этом знали, но почти каждую ночь Ксения сквозь сон слышала, как кто-то со страшной руганью стучится внизу в двери – комната располагалась на четвертом этаже как-раз-таки над самым входом. Для Ксении такая строгость с режимом не означала ничего – формальность, не более, – но ее соседку по комнате такой расклад просто бесил.

– Ну, удачи вам, – бросила Ксения.

– Идем с нами, с парнями тебя познакомлю, с моими друзьями, может, понравится тебе Костян или Ксива, – предложил Надин спутник. От него сильно несло пивом, настолько сильно, что Ксения повернула голову чуть в сторону, хотя это мало помогло. – Точняк, тебе Ксива понравится, он просто ботаник, самый умный. Ты заценишь его.

– Идем! – настаивала Надя.

– Я же сказала, что никуда не пойду, – раздраженно ответила Ксения и, уже разворачиваясь в другую сторону, добавила. – Не буду вам мешать, я совсем не в настроении, Надь. У меня дома неприятности, мне хочется побыть одной. И еще этот зачет завтра!

Надя развела руками и зашагала с парнем дальше по тротуару. Ксения видела, как парень продолжал обнимать ее за плечо, а потом неожиданно его рука скользнула вниз. Надя захихикала: рука парня мяла ее ягодицы.

– Ботаничка какая-то ненормальная эта твоя подруга, сразу видно, не питерская, с периферии откуда-то, – Ксения услышала голос парня Надя. – Но с Ксивой я ее как-нибудь познакомлю. Он таких цыпочек любит. Выжрет водяры и по пьяной дури сделает из нее нормальную чику!

Ксения покачала головой. Соседка по комнате с самой первой недели, как они жили в общежитии, норовила ее с кем-нибудь познакомить. Вроде бы и в городе она была столько же, сколько и Ксения, всего ничего, пара недель во время поступления в институт и последняя неделя в августе, когда заселялись в общежитие и оформляли бесконечные справки и документы. Но у Нади уже с сентября в знакомых была чуть ли не половина общежития и городские, жившие неподалеку. У Ксении же с самого первого дня голова была забита учебой. Увлечение Нади знакомствами, тусовками и парнями она просто не понимала, хотя и делала вид, что и сама бы непрочь, да просто некогда. Все это была лишь маска и то работавшая не всегда.

Поздно вечером, когда Ксения уже спала, вернулась Надя. Она шумно открыла своим ключом дверь, покачиваясь на ходу, с трудом ее закрыла. Сквозь сон Ксения почувствовала исходивший с противоположной стороны комнаты тошнотворный запах дешевого коктейля из алюминиевой банки. Ксении снилась баба Лара, раскачивающаяся на скрипучем стуле на кухне и о чем-то рассказывающая, размахивая руками. Запах коктейля во сне сменился на «Красную Москву». Она ходила по квартире бабы Лары, остановилась у серванта, отодвинула стекло и держала в руках флакончик духов. «Ксюша, тебе же никогда не нравились мои духи, помнишь? – ласково говорила баба Лара. – Всегда маленькая придешь ко мне и плюешься, говоришь «Кака, баба». Смешно даже припомнить тебя крохотной, еще несмышленой. Сейчас ты уже большая, совсем взрослая, студентка. Учись хорошо… хорошо… хорошо…».

Зачет выдался непростой. Ксении была очень нужна стипендия. Что делать в чужом городе без работы, да еще и без стипендии? Писать домой, чтобы прислали денег? Нет, на это она пойти не могла. Свобода значила для нее очень многое. Конечно, свободой это можно было назвать довольно условно. Но требовать денег с родителей и родственников, когда они и так сделали все, что возможно для того, чтобы она поступила в институт, Ксения не могла.

Математика ей никогда не давалась. Нужно иметь либо особый склад ума, либо фантастическую усидчивость, чтобы до конца разобраться в интегралах, матрицах и прочих вещах, которые трудно учатся, еще труднее сдаются на зачетах и экзаменах, но мало кому в жизни по-настоящему требуются. Ксения была скорее из тех, кто упорством и терпением все же осваивает то, что другим не под силу. Больше трех часов она билась над парой уравнений, два раза садилась отвечать, но каждый раз преподаватель отправлял ее готовиться и решать заново. С третьей попытки Ксения сдала зачет.

– Везет тебе, – остановила ее на выходе из аудитории Надя, со своей группой тоже пришедшая сдавать зачет, но провалившаяся с первой же попытки, – а мне теперь еще раз приходить, только теперь не знаю когда. Интересно, как это тебе удалось сдать? Даже Михельсон не сдал!

Ваня Михельсон был единственным парнем в группе Нади – маленького роста, полный, с пухлым личиком и такими же пухлыми ручонками, с копной вьющихся темных волос и в очках. Над Михельсоном подшучивали все, даже преподаватели. За все почти четыре месяца учебы этот зачет стал первым, который Михельсон не сдал.

– А я учила и сдала, три вечера учила, если ты не помнишь, – Ксения убирала в рюкзак тетради, – и учила, между прочим, как следует.

– Да ладно тебе выпендриваться, – Надя посмотрела на нее с усмешкой, – представь, сколько еще зачетов впереди будет. И что, к каждому ты будешь по три дня как ненормальная готовиться? Да ты сдохнешь через год. Или получишь диплом и будешь серой уставшей мышкой. Я так не хочу. Я, конечно, учу, но не настолько!

– Как же еще учиться? Учить и сдавать. Интегралы и уравнения сдала, да и ты сдашь. Куда мы денемся.

– Как? Губки поярче, юбочку покороче! – парировала Надя.

– Да хоть вообще без юбки приходи, мне-то какое дело? – Ксения подключила свое чувство юмора, потому что понимала, что атмосфера накаляется: Надя была явно сильно расстроена тем, что не сдала зачет. И более того, завидовала Ксении, его сдавшей.

– Нет, что-то тут не то! – констатировала Надя, щелкнув пальцами и зачем-то потормошив свои волосы. – Ты не могла выучить за три вечера эти гребаные интегралы! Ты, наверное, знала или предчувствовала, какие примерно уравнения тебе попадутся. Формулы для них и запоминала! Точно!

– Отстань от меня со своей ерундой! Что я могла знать? Все, мне пора. До вечера! – Ксения, нахмурившись, еще раз посмотрела на Надю, которая продолжала демонстрировать свою нервозность и возмущение, махнула ей рукой и пошла по коридору подальше от аудитории, где продолжался зачет.

«Ну и что, что Михельсон не сдал? Какая связь между мной и Михельсоном? Каждый сам отвечает за свои поступки, – возмущалась Ксения, спускаясь по скользкой мраморной лестнице в институте. – Может, Михельсон сам не хотел сдавать, сам понимал, что плохо учил. Или чувствует себя плохо. Да и какая разница, сдал кто-то или не сдал. Конечно, Надя с такого загула и с головной болью ничего сдать с первого раза не может. Но мне до этого, какое дело? Правильно, никакого».

На улице уже темнело. Поздней осенью трудно отличить день от вечера и вечер от ночи. Правда в городе, где прожила Ксения семнадцать лет своей жизни, темнело еще раньше, и к сумраку все привыкали с детства, оттого особенно ценили теплые летние дни с ранними рассветами и поздними закатами. Ксения снова вспомнила о бабушке, но погружаться в раздумья и воспоминания ей не хотелось. Она дошла пешком до небольшого парка, спрятанного у одной из самых оживленных улиц – несколько деревьев и массивная чугунная ограда будто бы скрадывали шум и любопытные взгляды прохожих.

Пошел дождь. Ксения опомнилась и взглянула на часы.

– Половина десятого, ну я и загуляла! – пожурила она сама себя, выходя за ограду сквера и снова погружаясь в городскую суету.

В троллейбусе были свободные места, но Ксении сидеть не хотелось. Она встала на задней площадке и почти прислонилась к стеклу, по которому с наружной стороны, словно слезы, стекали ледяные капли дождя. От дыхания стекло почти сразу запотело. Ксения с трудом пыталась разглядеть мелькавшие за окном пейзажи.

Перед очередной остановкой троллейбус подпрыгнул на какой-то неровности. Все пассажиры охнули, а Ксения чуть не упала, едва успев ухватиться за перила. Секундное замешательство – и она снова была спокойна и вглядывалась в унылые мокрые тротуары за стеклом. Но, потупив взгляд, она вдруг взглянула на само запотевшее окно троллейбуса и в недоумении нахмурилась. На запотевшем стекле было аккуратно нарисовано то, что нарисовано быть никак не могло. Впрочем, на стекле не могло быть нарисовано вообще ничего, так как Ксения стояла у стекла уже шесть или семь остановок кряду, и сама она этого сделать не могла. Тем более такого.

На запотевшем стекле троллейбуса ровно там, где стояла Ксения, было нарисовано аккуратное сердечко. Рисунок был совсем свежим, иначе Ксения его бы и не заметила – из-за высокой влажности стекло покрывалось испариной почти моментально.

Ксения огляделась: рядом сидели две пожилых женщины с сумками, впереди – несколько парочек, которые никак не могли быть к этому причастны. На последней остановки из последней двери троллейбуса, рядом с которой она стояла, вышли несколько человек, но они тоже вряд ли смогли бы протянуть руки прямо под носом Ксении и нарисовать что-то на стекле. Оставались мужчина и парень. Мужчина держал в одной руке большой пакет, другой сжимал газету, которую при тусклом свете троллейбусной лампы пытался читать. Оставался парень, но он даже не смотрел в сторону Ксении. Она же принялась его разглядывать. Красная с синим куртка, за спиной рюкзак, наушники – он крутил в руках плеер и пытался отыскать среди всех загруженных в него файлов какой-то один. Наконец, он нашел его, и на его лице появилась довольная улыбка. Видимо, почувствовав на себе пристальный взгляд, он повернул голову и подмигнул Ксении. Она же демонстративно отвернулась и снова посмотрела на стекло: сердечка уже не было, оно исчезло, утонуло в продолжавшей конденсироваться на стекле влаге.

– Дурак, – сказала Ксения, когда сходила на своей остановке.

Парень, конечно, этого не слышал – громкая музыка, звучавшая в его наушниках, была слышна на весь троллейбус. Ксения почему-то посчитала, что прибавил громкости он для того, чтобы привлечь ее внимание.

«Хотя, зачем так я? Может, он познакомиться хотел, а я так его отшила. Все-таки не пойму, как он нарисовал на стекле. Делал вид, что ни при чем и не понимает, почему я на него так смотрю. Все он понимает. Одна мысль, небось, как бы познакомиться, прикинуться паинькой да в постель затащить. Нет, со мной такое не пройдет!»

В комнате в общежитии было душно: батареи отопления уже работали, на них прогорала пыль, сжигая при этом остатки кислорода. Ксения прошла по комнате и открыла форточку, затем переоделась, собралась и отправилась в душ, который был в конце коридора, один на десять комнат. Ее радовало стоявшее вокруг спокойствие, редкое, невиданное для общежития. Лишь в двух комнатах кто-то был, судя по свету, вырывавшемуся из-под дверей в полутемный коридор, да звука телевизора.

Душевая, отделанная потрескавшимся белым кафелем, тоже была слабо освещена – руководство общежития экономило на электричестве.

Поначалу Ксению, как и всех новичков-первокурсников это удивляло, ей казалось, что в любой момент она поскользнется на кафельном полу и растянется всем на смех, ведь в остальных душевых кабинках тоже мог кто-то находиться. Но человек привыкает ко всему, даже к маленькой лампочке в сорок ватт, покрытой толстым слоем пыли и паутины.

Ксения разделась, повесила вещи на заржавевший крючок, торчавший из кафельной стены, затем проверила дверцу в кабинку, закрыта ли. Она боялась чужих глаз. Пару раз парни с мужского этажа приходили на их этаж и прятались в душевых кабинках. Попади она в такую ситуацию – это был бы для нее удар, настоящий позор, всеобщее посмешище. Она даже думать о таком не хотела.

Полилась вода. Ксения намылила голову и потянулась, чтобы положить бутылочку с шампунем в пакет, висевший на крючке. Вслепую ей никак не удавалось этого сделать, и она все-таки приоткрыла глаза. Бутылочка с шампунем благополучно очутился в пакете.

Вдруг холод пробежал по ее спине. От испуга она даже вскрикнула: по кафельному полу скользнуло нечто большое, похожее на тень. Большое темное пятно медленно переместилось с дальнего края душевой, скрытого за перегородкой, к кабинкам, располагавшимся немного правее.

«Даже не слышала, как кто-то пришел», – подумала Ксения и удивилась тому, что этот кто-то не включает воду, не гремит зубной щеткой, ни стирает ничего в раковине, как обычно поступают студенты, и вообще не издает никаких звуков.

Быть может, ей просто показалось? От шампуня начинало больно щипать в глазах. Ксения ополоснула лицо и, повернув рукоятку, закрыла воду.

– Эй, кто пришел? Вы только свет после себя не выключайте, мне не хочется мыться в темноте.

Решив, что в душевой уже никого нет, Ксения снова открыла воду. Ей показалось, что под дверцей снова проскользнула чья-то тень, но она уже не придала этому значения. В глазах щипало, стоять на кафельном полу было холодно, хотелось поскорее домыться и удобно устроиться с книжкой на диване в комнате. Ксения ухмыльнулась, мол, подглядывайте, если хотите, и прошлась губкой по телу. Тень снова скользнула под дверью, темноватое пятно. Ксения потерла глаза, промыла их водой, стараясь избавиться от рези в глазах.

– Подглядывать не надоело? – Ксения спросила это таким тоном, что, будь кто-то рядом, он непременно бы ответил чем-то не менее едким и ехидным.

Но в ответ Ксения услышала только тишину, да отзвук собственного голоса. Даже труба с горячей водой, в которой обычно что-то бурлило и клокотало, молчала. Это была просто тишина, какая бывает редко, но все же бывает, так что удивляться на месте Ксении никто бы не стал. Но она своими глазами видела пятно на кафеле, чью-то тень и подумала, что она в душевой не одна. Но если тень по кафелю скользнула, то, несомненно, кто-то в душевой был.

Ксения спешно вытиралась большим махровым полотенцем, продолжая обдумывать то, что с ней произошло. Чему больше верить – зрению и тени на кафельном полу или слуху и отсутствию каких-то шорохов, шагов, дыхания и других посторонних звуков? Ошибаться Ксения не могла: в душевой было настолько гулко, что малейшее движение, голос, шепот, дыхание, стон мгновенно обрастали сотнями отзвуков от стен, труб, тонких перегородок, многократно отражались от высоких потолков. В душевой, кроме Ксении, никого не было – и она это понимала. Но также понимала, что и видела присутствие кого-то, кто не спешил отвечать ей и вообще выдавать свое нахождение там, в душевой.

Вернувшись в комнату, она долго рассматривала себя в маленькое зеркало, закрепленное на двери, обдумывая происшествие в автобусе. Собственные волосы казались ей блеклыми, смахивающими на метлу или пучок соломы – и не только потому, что она была только что из душа и еще не успела высушить их феном и как следует расчесать. Лицо было уставшим и совсем невыразительным. В нем, на ее взгляд, нечему было нравиться. Слегка вздернутый нос. Слишком тонкие губы. Слишком светлые брови. Слишком крупный, даже угловатый подбородок. Не менее угловатые, неуклюжие плечи. И худые длинные руки с худыми пальцами.

Ксения ухмыльнулась и тут же присмотрелась к своему отражению в зеркале. Позади – ей так показалось, и потому она хотела в этом убедиться – скользнуло что-то темное. За окном уже было совсем темно, лампочка в комнате едва освещала дальние ее закоулки.

«Где? Куда оно делось? Что это было? – спрашивала сама у себя Ксения, не решаясь обернуться. Она что-то чувствовала: обернуться – значит обнажить свои страхи, показать, что они и в самом деле есть. – Нет, не оборачиваться. Это просто мне кажется. Тень от окна».

Она вздохнула с облегчением, и уже, было, принялась разглядывать себя в зеркало дальше, но тут дверь с грохотом открылась, будто ее толкнули со всей силы ногой. Одно мгновение, испуг – и в комнату ворвалась Надя.

– Вот и я! Не ждали?

Ксения уже успела привыкнуть к выходкам соседки по комнате, но, несмотря на это, продолжала пугаться ее внезапным вторжениям. Особенно шумно Надя вваливалась в комнату в подвыпившем состоянии. Хватало бутылки пива или банки коктейля для того, чтобы самоуверенная и немного хамоватая Надя превращалась в неуправляемое, до безумия веселое базарное животное, стремящееся рассмешить всех своим поведением и репликами.

– Что, не ждала? – Надя медленно закрывала дверь и с удивлением рассматривала Ксению, побледневшую, стоявшую с мокрым полотенцем в руках. – Ты не забудь, это и моя комната. Слышала?

– Слышала, Надя, но мы с тобой договаривались, что ты хотя бы стучишься! И не открываешь дверь ногой. Правильно, тебя не было, когда был обход и комендант общежития тыкал меня носом в пятна от подошв на нашей двери. Думаешь, приятно? – Ксения закипала и была готова взорваться, кинуться на Надю с кулаками. Она мигом забыла о том, что пыталась рассмотреть в зеркале какую-то тень, которая преследовала ее и в душевой, и про парня в автобусе забыла и нарисованное им сердечко на запотевшем стекле. Испуг стер из ее памяти и все сомнения насчет себя. Напротив, она уже была уверена в себе и готова пойти в рукопашную, если бы Надя не одумалась.

– Ладно, не обижайся, – смущенно сказала та, пытаясь повесить на крючок куртку, – в следующий раз обязательно постучусь. И не буду больше долбать дверь. Хотя мне сегодня очень хочется кого-нибудь пнуть из-за этого зачета!

– Парня своего, – предложила Ксения.

Наде после нескольких неудачных попыток, наконец, удалось стянуть с себя куртку и повесить ее поверх уже висевших на крючке вещей.

– Ага, пнешь его! – замешкавшись, ответила она. – Нет, Сашку я обижать не буду, я же его люблю! И он меня любит, между прочим. Найду кого-нибудь другого, чтобы отпинать.

– Когда пересдача? – поинтересовалась Ксения.

Ее руки уже не дрожали, и она продолжила приводить в порядок свои непослушные волосы. Надя одним махом оказалась на кровати. Кровать скрипнула: где-то внизу, под ней, зазвенело что-то стеклянное.

– С ногами и на кровать! Фу! Как можно так вульгарно, отвратительно вести себя девушке? Так что с пересдачей? Когда собираешься?

– Да, говорят, что ближе к сессии пересдачу устроят, – Надя зевнула. – Моя кровать, как хочу, так и прыгаю. А ты не умничай! Сама-то! Кто так волосы расчесывает? Сейчас высохнут, будешь ходить как последняя швабра. Возьми сейчас же фен и уложи, как следует, волосы, чтоб не вылезли. Забыла, как распутывали, когда ты с мокрой головой уснула? Вспомни, как ревела и обриться наголо порывалась. А знаешь, надо было тебя обрить, клево бы было! Все-таки не могу понять, как ты сдала этот зачет. Ведь нужно было решить хотя бы три уравнения из пяти, так?

– Так, – согласилась Ксения. Она уже подвергалась этому допросу в институте, сразу после зачета, и второй раз ей терпеть подобное не хотелось. Всем своим видом она выразила недовольство – наверное, это было столь убедительно, что соседка по комнате громко икнула и, вдобавок, зевнула.

– Фигня какая-то непонятная! – заключила Надя и, посмотрев на часы, нехотя сползла с кровати, достала из шкафчика полотенце и, продолжая что-то причитать, вышла.