Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani

19 апреля, среда

Мне нужно куда-нибудь уехать. В глушь, в деревню. Туда, где телефон не берет. Сидеть дома больше не могу. Может, подрядиться к кому-нибудь на фазенду копать огород? Правда, рановато — в деревне, наверно, еще кое-где снег не сошел.

Включаю телевизор. По каналу «Домашний» идет передача о моде. Жеманная ведущая, преувеличенно восторгаясь, крутит в руках знакомое колье с голубыми бантами, которое Ирина таки получила после Базеля. По сравнению с тем, какими я их помню, банты ничуть не стали лучше. Ведущая безуспешно пытается увязать очевидную дороговизну украшения с демократичной направленностью канала. У нее это выражается во всплесках типа: «Конечно, такие украшения носят не каждый день», «Наверно, не все могут себе это позволить, но как хочется иногда помечтать». Камера переходит на гостью передачи. Конечно, это Ирина. Одета в белое — наверно, ей никто не объяснил перед эфиром, что это самый невыигрышный цвет для экрана. Она выглядит как расплывчатое пятно. Единственный яркий штрих — красная помада, которой она щедро намазала губы. Ирина пытается возразить ведущей, совершенно не принимая в расчет стремление той извиниться перед публикой за показ слишком дорогих вещей. Ирина настаивает, что такое колье можно носить с джинсами, на дискотеку, в кафе. Особенно напирает на то, что в нем голубые сапфиры — «чисто под джинсы!». Ведущая покрывается красными пятнами. Чувствуется, она уже просчитывает в голове, какой втык ей сделает начальство и как она будет оправдываться. Ирина, ничего не замечая, поет о своем.

Ведущая мягко, но настойчиво пытается перевести разговор в более абстрактную сферу. Просит рассказать о сапфирах. Ирина начинает позорно заикаться. Ничего, кроме того, что сапфир — «это очень прекрасный камень», выдавить из себя она не может. Господи, спросила бы Катю, перед тем как идти на передачу!

Передача заканчивается, как обычно, неловким напоминанием ведущей о том, что время истекло. Я вижу на лице Ирины тень облегчения. Интересно, сколько заплачено за эти нелепые несколько минут на экране?

Василий Федорович, мирно дремлющий рядом, вдруг подскакивает на месте. Оказывается, он лежал на моем телефоне. Вибрация и громкие звуки мелодии из «Розовой пантеры» заставляют его отбежать под стол, откуда он испуганно косится на меня своими оранжевыми глазищами с расширенными зрачками. Я беру трубку скорее по инерции.

— Здравствуйте. Простите, что долго не звонил. Нужно было кое-что узнать, связаться с разными людьми.

Я судорожно сглатываю. Только сейчас понимаю, насколько я боялась его звонка.

— Я хочу предложить вам дело, которое, как мне кажется, должно быть вам близко. Я готов предоставить вам небольшую коллекцию украшений, которые вы выберете сами. Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете вкусы московской публики. И умеете объяснить, зачем нужно покупать именно это и почему та или иная вещь стоит именно столько — не меньше и не больше. Я сниму вам небольшой офис в центре, и вы будете как бы моим представителем. Я уверен, что вы сможете обзавестись правильными клиентами. Это даст вам возможность существовать достойно и независимо.

— Да, но что это даст вам?

— Это наконец-то даст удовлетворение — я хоть и люблю поговорить о том, что амбиции у меня отсутствуют, все-таки просил бы не понимать меня слишком буквально. Я получу выход на российский рынок, о чем мечтает сегодня каждый ювелир. И в конце концов, я помогу одной очень небезразличной мне даме. Что, наверно, для меня самое главное в этой ситуации.

— Я ведь здесь совершенно одна. Я боюсь сталкиваться с таможней, не представляю, где хранить драгоценности и как бегать с ними по городу.

— Вам не надо будет никуда бегать. Помещение я вам сниму в хорошо охраняемом здании. Регистрацию фирмы сделаю быстро. Таможней тоже займусь сам — у меня там неплохие связи. Вы будете получать вещи уже в Москве. У вас будет личный водитель, он же охранник. Я думаю, этого пока достаточно.

— Но вы же понимаете, что мои потенциальные клиенты — это люди, с которыми я знакома по магазину. Мне не хотелось бы ни у кого отбивать клиентуру. Тем более что о моих занятиях тут же станет известно Ирине. Вы ведь с ней дружите? Вас это обстоятельство не смущает?

— На рынке не бывает дружбы или вражды. Каждый делает то, что может. Если какие-то клиенты оттуда предпочтут ваше общество и знания, значит, так тому и быть. Вам нужно абстрагироваться от недавней ситуации. Она в прошлом. Думайте о будущем.

— А деньги? Если я что-то продам, что мне делать с этими тысячами?

— Об этом мы поговорим, когда вы что-то продадите. Договорились?

Меня его подчеркнуто деловой тон пугает. Он, видимо, что-то почувствовал. Поэтому не дает мне задуматься:

— Мне нужно, чтобы вы прилетели ко мне в Нью-Йорк, посмотрели всю коллекцию и отобрали то, что вам понравится.

— А если мне понравится все? Вы же не сможете дать мне все, что есть?

— Все — не смогу. Но многое смогу.

Я молчу. Не потому, что нечего сказать, а потому, что в горле застрял комок. Я не знаю, что из всего этого выйдет и выйдет ли что-нибудь. Впервые в жизни чувствую себя осыпанной бриллиантами. Интересное ощущение, между прочим…

Виктор тоже замолкает. Видимо, ждет моей реакции. Я, чувствуя себя невоспитанной грубиянкой, выдавливаю из себя:

— Спасибо!

Не знаю, расслышал ли он — получился какой-то жалкий писк.

Он как-то неопределенно хмыкает и говорит:

— Я на днях улетаю домой. Хотелось бы вас увидеть перед отъездом.

Мое «Да!» он уж наверняка услышал. И не только он, но, наверно, все соседи по дому.