Бриллианты вечны

13. Грязевые ванны

Кроме Бонда в маленьком грязном автобусе ехали лишь сидевшая рядом с шофером негритянка с высохшей от болезни рукой, да девушка, старавшаяся не держать на виду руки. Голова ее была укрыта густой черной вуалью, ниспадающей на плечи подобно маске пчеловода и не касающейся кожи на лице.

На бортах автобуса красовалась надпись «Грязевые и серные ванны», а на лобовом стекле было написано: «Ходит каждый час». За весь путь через город новых пассажиров не объявилось, и автобус свернул с главной дороги на плохую, засыпанную гравием и обсаженную пихтами дорожку. Проехав пол-километра, автобус опять повернул и покатил вниз в сторону нескольких облезлых серых строений. В центре между ними поднималась в небо сложенная из желтого кирпича труба, из которой вилась вертикально, ибо ветра не было, тоненькая струйка черного дыма.

Площадка перед входом была абсолютно пуста, но как только автобус остановился на заросшей сорняками гаревой дорожке перед тем местом, где, видимо, находился вход, на верхней площадке лестницы, перед зарешеченной дверью появились два старичка и хромая негритянка. Они ждали, пока пассажиры не поднимутся к ним.

Как только Бонд вышел из автобуса, в нос ему ударил тошнотворный запах серы. Запах этот был настолько ужасающим, что казалось, доходил сюда прямо из ада. Бонд отошел в сторонку и сел на грубо сколоченную скамью под казавшимися неживыми пихтами. Там он просидел несколько минут, готовя себя к тому, что должно было произойти с ним после того, как он войдет в двери ада, и ему надо было преодолеть чувство отвращения и брезгливости. Бонд подумал, что частично такая реакция была нормальной реакцией здорового человеческого тела при соприкосновении с миром болезней, а частично была вызвана видом огромной мрачной трубы, извергавшей черный дым. Но, пожалуй, больше всего на него воздействовала сама перспектива прохода через эти двери, покупки билета, раздевания и дачи своего чистого тела в чужие руки, которые неизвестно что будут делать с ним в этом богом забытом заведении.

Автобус уехал, и Бонд остался один. Было очень тихо. Бонд подумал, что дверь и два окна по бокам похожи на глаза и рот. Дом, казалось, смотрел на него, следил за ним и ждал... Рискнет ли он войти? Попадется ли он на крючок?

Бонд заерзал. Потом встал и решительно направился к дому, пересек гаревую дорожку, поднялся по ступеням, и дверь захлопнулась за ним.

Он оказался в обшарпанной приемной. Серные пары здесь ощущались еще резче. За железной решеткой стояла конторка, на стенах, в застекленных рамочках, висели рекомендательные письма, аттестаты и хвалебные рекомендации, в углу стоял шкаф с выложенными на полочках пакетиками. Над ними была прикреплена табличка с неряшливо, от руки сделанной надписью: «Возьмите с собой наш целебный набор. Лечите себя самостоятельно». На стоявшей рядом подставке с рекламой дешевого дезодоранта красовался перечень цен. Реклама гласила: «Чтобы из ваших подмышек дух шел как от свежих пышек!»

Увядшая женщина с венчиком рыжеватых волос над узким лбом, с лицом рыхлым как взбитые сливки, медленно подняла голову и посмотрела на него сквозь решетку, ограждавшую конторку, оторвавшись от книжки с подобающим названием: «История о настоящей любви».

— Чем могу помочь? — это был голос, предназначенный для чужаков, для тех, кто не знал, за какие ниточки надо дергать.

Бонд с видом осторожного отвращения, как от него и ожидалось, сказал в ответ:

— Я хотел бы принять ванну.

— Грязевую или серную? — свободной рукой (второй она придерживала раскрытую книгу) женщина потянулась за пачкой билетов.

— Грязевую.

— Может, купите абонемент? Это будет дешевле.

— Нет, один билет, пожалуйста.

— Полтора доллара, — она положила перед ним розовато-лиловый билет и придерживала его пальцем до тех пор, пока Бонд не положил на конторку деньги.

— Куда мне теперь идти?

— Направо, — ответила она. — По коридору. Ценные вещи лучше оставить здесь. — Она протянула Бонду большой белый конверт. — И не забудьте написать свою фамилию.

Искоса она наблюдала за Бондом, пока он клал в конверт часы и мелочь.

Двадцать стодолларовых банкнот он оставил лежать в кармане рубашки. Надолго ли? Он вернул конверт женщине.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

В дальнем конце приемной стоял низенький турникет, рядом с которым были прикреплены две картонные руки с надписями «грязь» и «сера». Их указательные пальцы были направлены, соответственно, вправо и влево.

Бонд прошел через турникет и, повернув направо, попал в сырой коридор с цементным, плавно уходящим вниз полом. Спустившись по нему и пройдя сквозь крутящуюся дверь, он оказался в длинной зале со стеклянным высоким потолком и кабинами вдоль стен.

В зале было душно и жарко, пахло серой. Двое молодых, на вид не шибко умных, парней, единственной одеждой которых были серые полотенца вокруг талии, играли в карты за стоящим у входа столиком. На столике были две наполненные до отказа окурками пепельницы и тарелка с грудой ключей. Один из них, увидев Бонда, выбрал на тарелке ключ и протянул ему. Бонд подошел и взял ключ.

— Двенадцатая, — сказал парень. — А билет где?

Бонд отдал ему розовую бумажку, и тот лениво махнул рукой в сторону находившихся у него за спиной кабин, а головой кивнул на другой выход из зала.

— Ванны принимают там.

Оба забыли про Бонда и вернулись к своей игре.

В обшарпанной кабине не было ничего, кроме сложенного полотенца, на котором от частой стирки не осталось ни единой ворсинки. Бонд разделся и обвязался полотенцем. Банкноты он свернул в тугой рулончик и засунул их в карман пиджака, прикрыв носовым платком. Надеялся он на то, что сюда любой мелкий воришка вряд ли залезет, если времени в обрез. Кобуру с пистолетом он повесил под пиджак, вышел из кабины и запер за собой дверь.

Бонд даже представить себе не мог, что за картина ждет его в процедурном помещении. Сначала ему показалось, что он в морге. Но не успел он прийти в себя, как рядом с ним очутился толстый лысый негр с длинными, обвисшими усами. Он оглядел Бонда с головы до ног.

— Что у вас не в порядке, мистер?

— Да вроде все нормально. Просто хочу попробовать, что такое грязевая ванна, — ответил Бонд.

— Ладно, — сказал негр. — Сердце не барахлит?

— Нет.

— Ладно, тогда сюда.

Вслед за негром Бонд прошел по скользкому цементному полу к деревянной скамье, стоявшей рядом со старенькими душевыми, в одной из которых стоял облепленный грязью голый человек, а второй, с характерным для боксеров приплюснутым ухом, поливал его из шланга.

— Я скоро буду, — безразличным тоном произнес негр и отправился по своим делам, шлепая большими ступнями по мокрому полу. Бонд посмотрел в спину этому огромному дяде, и у него мурашки пошли по коже при мысли, что ему придется доверить свое тело его лапам с розовыми шершавыми ладонями.

К цветным Бонд относился также, как и к белым, но тем не менее подумал, что Англии повезло больше Америки, где людям приходится сталкиваться с расовой проблемой с младых ногтей. С улыбкой он вспомнил слова Лейтера, сказанные еще во времена их последней совместной работы в Америке. Бонд тогда обозвал мистера Бита, известного преступника из Гарлема, «гадским нигером», на что Лейтер поучающим тоном заметил:

— Осторожнее, Джеймс. Здесь у нас люди относятся к цвету кожи столь серьезно, что даже в баре нельзя попросить налить тебе джиггер [tigger (англ.) — большой высокий бокал] рому. Надо говорить — что ты думаешь? — «джегро».

Воспоминания о Лейтере подбодрили Бонда. Он перестал смотреть на негра и принялся рассматривать других любителей грязевых ванн.

Процедурная представляла собой квадратную серую бетонную коробку. С потолка свисали четыре лампы без плафонов, усаженные мухами. Они освещали отвратительные серые стены и пол, усеянные капельками влаги. Вдоль стен стояли деревянные помосты на козлах. Бонд автоматически пересчитал их: двадцать. На каждом из них стояли похожие на гробы деревянные ящики, закрытые крышками на три четверти. В большинстве этих «гробов» были видны уставившиеся в потолок потеющие распаренные, красные лица. Несколько пар глаз были обращены сейчас на Бонда, но владельцы остальных видимо спали.

Один из ящиков был открыт, крышка стояла рядом, а один из бортиков откинут. Он-то, скорее всего, и был предназначен для Бонда. Негр застилал ящик тяжелой, отнюдь не первой свежести простыней. Закончив, он выбрал из стоявших в центре комнаты две бадьи, доверху наполненных дымящейся темно-коричневой грязью, и с грохотом поставил рядом с ящиком. Он погружал свою огромную руку в одну из бадей и размазывал густую вязкую грязь по дну ящика, пока не покрыл его слоем сантиметра в два. На некоторое время он прекратил это занятие — чтобы грязь остыла, — подумал Бонд, — и подошел к щербатому корыту, откуда, порывшись в огромных кусках льда, извлек несколько мокрых полотенец. Повесив их на руку, на манер официанта, он прошел вдоль занятых клиентами «гробов», останавливаясь, чтобы положить холодные полотенца на пышущие жаром лбы.

Больше в комнате ничего не происходило, и было бы совсем тихо, если бы не звук льющейся из шланга воды. Но вот и этот звук прекратился, и раздался голос:

— Все, господин Вайс, на сегодня хватит.

Толстый голый мужчина с густой черной порослью на теле кое-как выбрался из душевой и стоял, ожидая пока человек с приплюснутым ухом оденет его в ворсистый купальный халат и вытрет ему ноги. Потом его проводили до двери, через которую Бонд попал в эту комнату.

После этого человек с приплюснутым ухом вышел уже через другую дверь, в противоположной стене. Несколько мгновений эта дверь была приоткрыта, и Бонд увидел за ней траву и кусочек благословенного неба. Но человек вскоре вернулся с двумя новыми ведрами дымящейся грязи, захлопнул дверь ногой и поставил ведра в середине комнаты.

Негр, тем временем, вновь подошел к предназначавшемуся для Бонда ящику и потрогал грязь ладонью. Он повернулся и кивнул Бонду:

— Готово, мистер.

Бонд приблизился. Негр снял с него полотенце, а ключ от кабины повесил на крючок рядом с ящиком.

— Вы когда-нибудь принимали грязевые ванны?

— Нет.

— Так я и думал, поэтому температура будет сначала 40 градусов, а потом, если все пойдет нормально можно довести до 45 градусов, и то и до пятидесяти. Ложитесь.

Бонд осторожно залез в ящик и лег. Первый контакт с грязью кожа восприняла болезненно. Он медленно вытянулся во весь рост и опустил голову на накрытую чистым полотенцем пуховую подушечку.

Как только Бонд устроился, негр обеими руками принялся покрывать его слоем свежей грязи.

Грязь была цвета темного шоколада, мягкой, тяжелой и жирной. Запах горячего торфа резко ударил в нос. Бонд следил за тем, как блестящие толстые руки негра превращали его в жутковатый черный холм. Знал ли Феликс Лейтер о том, как выглядит эта процедура? Бонд злобно ухмыльнулся. Ну, если это была одна из шуток!...

Наконец негр закончил свое дело. Только лицо и область сердца были свободны от грязи. Бонду показалось, что он начал задыхаться, и пот заструился по его лбу и вискам.

Отработанным движением негр, взяв простыню за уголки, набросил ее на Бонда и обернул его тело и руки. Получившаяся упаковка была пожестче смирительной рубашки: Бонд мог лишь едва-едва двигать пальцами и головой. Негр закрыл борт ящика, накрыл его сверху деревянной крышкой. Операция завершена.

Негр снял висевшую в изголовьи грифельную доску, посмотрел на настенные часы и записал на доске время: шесть вечера.

— Двадцать минут, — сказал он. — Ну, как, нравится?

Бонд промычал нечто нечленораздельное.

Негр пошел к другим клиентам, а Бонд остался лежать, тупо глядя в потолок, чувствуя, как пот заливает лицо, и проклиная Феликса Лейтера.

В шесть часов вечера три минуты дверь открылась, и появилась обнаженная костлявая фигурка «Трезвонящего» Белла. Мордочка его напоминала лисью, а под кожей можно было пересчитать все ребра. Гордо задрав нос, он прошествовал на середину комнаты.

— Привет, «Трезвонящий»! — сказал человек с изуродованным ухом. — Говорят, у тебя неприятности? Паршивое дело!

— Энти распорядители скачек — болваны набитые, — с кислой миной отозвался Белл. — Кто может сказать, зачем бы это мне подсекать Томми Лаки? Это же мой кореш! Просто взяли — и отрезали меня, ни за что, ни про что. Эй, ты, ублюдок черномазый! — ногой он преградил путь проходившему мимо с полным ведром грязи негру. — Ты с меня сегодня должен согнать двести граммов веса, а то я щас сожрал тарелку жареной картошки.

Негр спокойно перешагнул через протянутую ногу и хмыкнул.

— Не боись, детка, — сказал он ласково. — Я те на крайний случай руку оторву. Глядишь, и весу поменьше будет. Погоди, скоро буду.

Дверь опять открылась, и в щель просунулась голова одного из картежников.

— Эй, боксер, — обратилась она к человеку с приплюснутым ухом. — Мейбл говорит, что не может дозвониться до «деликатески» [delicatessen (англ.) — гастрономический магазин, кулинария] и заказать себе жратву. Что-то с телефоном. То ли обрыв, то ли что.

— Собачий телефон, — выругался «боксер». — Тогда скажи Джеку, чтобы он в следующий заезд привез мне чего-нибудь.

— Сделаю.

Дверь закрылась. Поломка телефона — редкий случай в Америке, и мог бы, и должен был бы возбудить у Бонда подозрительность, чувство опасности. Но этого не произошло, так как все его мысли были заняты минутной стрелкой часов на стене. Еще целых десять минут пребывания в грязи! Негр ходил по комнате с холодными полотенцами и одним из них накрыл лоб и волосы Бонда. Это было замечательно! На мгновение ему даже показалось, что не так уж все это противно.

Бежали секунды. С руганью жокей залез в ящик прямо напротив Бонда, который подумал, что Белл, наверное, выдерживает температуру в 50 градусов. Его также завернули в простыню и накрыли крышкой.

На грифельной доске негр записал время: 6.15.

Бонд закрыл глаза и стал думать о том, как же ему передать Беллу деньги. В раздевалке, после процедур? Где-то здесь должно же быть место, чтобы спокойно полежать и отдохнуть от жары? Или лучше в коридоре, по пути на улицу? Или в автобусе? Нет. В автобусе не годится. Надо сделать это так, чтобы их не видели вместе.

— Тихо! Никому не двигаться! Не будете рыпаться — никто не пострадает!

Произнесено это было уверенным, мрачным тоном. Видимо, человеку доводилось говорить эти слова не в первый раз. Он не шутил.

Бонд резко открыл глаза. Все его тело напряглось, ощущая опасность.

Дверь, которая вела на улицу и через которую в комнату приносили грязь, была открыта. Один человек загораживал собой выход, второй вышел на середину комнаты. В руках и обоих были пистолеты, а на головах — капюшоны с прорезями для глаз и рта.

В комнате было очень тихо. Слышен был только шум воды в душе, где все кабинки были заняты. Стоявшие в них люди силились рассмотреть что-либо сквозь завесу воды, стекавшей по лицам. Человек с изуродованным ухом стоял совершенно неподвижно, даже глаза не мигали. Он, похоже, даже не замечал, что из шланга, который он держал в руке, вода льется ему на ноги.

Один из вооруженных людей остановился в центре комнаты, где рядом с наполненными грязью ведрами стоял негр. В руках он держал по ведру. Негр дрожал, и от этого ведра противно дребезжали.

Бонд увидел, что налетчик переложил пистолет и теперь держал его за ствол. Молниеносно, вложив в удар всю силу, он всадил рукоятку пистолета в огромный живот негра.

Звук от удара был не слишком громким, но зато загремели выпущенные из рук ведра, а негр, прижав руки к животу, застонав, упал на колени и уперся своей лысой, блестящей от пота головой в ботинки ударившего его человека и застыл в позе молящегося.

Человек брезгливо отодвинулся.

— Где тут наш жокейчик? — спросил он. — Где Белл? В каком ящике?

Негр вытянул руку в ту сторону, где напротив Бонда лежал Белл.

Человек с пистолет повернулся и двинулся в указанном направлении.

Сначала он заглянул в ящик, где лежал Бонд, и на мгновение замер. Блестящие глаза изучали Бонда сквозь прорези в капюшоне. Потом он повернулся и подошел к Беллу.

Он подпрыгнул и уселся сверху на крышку ящика, в котором лежал Белл, чтобы лучше видеть лицо.

— Так, так. Черт меня подери, если это не «Трезвонящий» Белл. В голосе его было приторное до тошноты дружелюбие.

— Что такое-то? В чем дело? — Срывающимся испуганным голосом проверещал жокей.

— Ну-у-у, «Трезвонящий», — успокаивающе произнес человек. — В чем же здесь может быть дело? Тебе ничего на ум не приходит, а?

Жокей шумно сглотнул слюну.

— Ты, может и не слыхивал про лошадку по кличке «Застенчивая улыбка»? Может тебя и не было там, когда она зафолила на скачках сегодня в два тридцать?

Жокей заплакал.

— Господи, босс. Да не виноват я, ей-богу не виноват. Со всеми такое случается-а-а-а...

Так обычно плачут дети, которых должны наказать. Бонд содрогнулся.

— А вот мои друзья говорят, что это все от твоей жадности...

Человек наклонился над жокеем, и в голосе его начал звенеть металл:

— Мои друзья думают, что такой опытный жокей как ты, не мог просто так напортачить. Мои друзья порылись в твоих вещичках и нашли в плафоне запрятанную туда тысячу зелененьких. Мои друзья попросили меня разузнать, откуда это на тебя просыпался золотой дождик?

Звук пощечины и вскрик раздались одновременно.

— Говори, ублюдок, или мозги повышибаю! — Бонд услышал, как щелкнул взводимый курок.

Из ящика раздался истошный вопль:

— Это заначка! Это все, что у меня есть! Специально в лампу запрятал. Заначка! Клянусь всеми святыми! Вы должны мне поверить! Должны!

Голос захлебнулся и умолк.

Человек с отвращением сплюнул и поднял руку с пистолетом, так что теперь она была видна Бонду. Большой палец с бородавкой вернул курок в прежнее положение. Человек соскочил с ящика. Он еще раз взглянул на жокея и сказал елейным голосом:

— Ты что-то в последнее время слишком много скакал, Белл. Ты плохо выглядишь. Отдохнуть тебе надо хорошенько. Чтобы было тихо-тихо. Как в морге...

Человек двинулся к центру комнаты. Он продолжал что-то говорить почти шепотом и был теперь не виден Беллу. Бонд же увидел, как человек наклонился и взял одну из кадок с дымящейся грязью. Он вернулся к ящику, продолжая увещевать, успокаивать, держа кадку на уровне колен.

Бонд замер, каждой клеткой ощущая обволакивавшую его грязь.

— Так я говорю «Трезвонящий». Тихо-тихо. Ничего не кушать. Лежать уютно, как в темной комнате с опущенными шторами, без света...

Его голос жутко звучал в полной тишине. Он начал медленно поднимать бадью. Все выше, выше...

И тут жокей увидел бадью, и понял, что сейчас произойдет, и зарыдал:

— Не-е-е-е-т!!!

Хотя в комнате было и так жарко, заструившаяся из бадьи грязь все равно дымилась...

Человек быстро отскочил и швырнул пустую бадью «боксеру», который не шелохнулся, не попытался поймать ее, торопливо пересек комнату и подошел к своему напарнику, который так все время и стоял в дверях с пистолетом наизготовку.

Повернувшись, он сказал:

— Сидеть тихо. Никакой полиции. Телефон не работает.

Он мерзко заржал:

— Лучше откопайте парня побыстрее, пока он весь не прожарился.

Дверь закрылась. Опять стало тихо, только лопались с хлюпаньем грязевые пузыри, да текла из душей вода.