Бритва Оккама в СССР

Глава 17, в которой американцы делают ход конем

— … Перьевод ваших «The Last Times» на английский язык, издание в Penguin Putnam, тур по Соединьенным Штатам: Нью-Йорк, Бостон, Калифорния — много, много университетов, выступления перед студентами. The Brown International Writers Project, можьет быть вы слышальи? Международная стипендия писателей Брауна! Сорок пять тысяч долларов США, годьичная стипендия и гранты с проживаньием в Универсьитете Брауна, которые предлагают убежище и помощь проверенным творческим писателям, которых угньетают в странах проживания. А еще — помощь в получении вьизы и расходы на переезд, медьицинские льготы и заньятия в классе чтобы… Улучшьить язык! — манера бархатноголосого рыжего Ника изъясняться доставляла мне массу удовольствия.

Ох какие они были смешные ребята! Я готов был снова загыгыкать, но сдержался. Угнетаемый в стране проживания? Это я-то? Да и вообще — способ строить фразы была восхитительный. То есть для американца — правда восхитетельный. Какие обороты, какая экспрессия! Но Ник никак не мог остановиться:

— Мьеждународный писатьельский проект Брауна инициирует литературный форум молодых амьериканских и иностранных писателей… Свободных писатьелей, гдье они смогут прьедставить свои литературные проекты, андестенд? Из разных стран… Мы очьень хотьели бы чтобы Совьетский Союз представил Гьерман Виктоуроувоувич… Викторововоу… А-а-а, шит! Чтобы вашу страну прьедставили вы, мьистер Бьелозор.

— Потому что французская газеты «Comba» называла меня «главным критиком советского строя»? — уточнил я. — Вы еще читаете эту подтирку? Так лет пять назад эта макулатура напечатала статью под заголовком «Главный оппозиционер режиму Брежнева Пётр Машеров в Париже». В теперь этот главный оппозиционер где? Пра-а-авильно, на самом верху.

— Нет, нет, почему только «Комба»? Вы знаете, вашим творчеством много интересуются на Западе, — подал голос Майк. — Ваши журналистские расследования очень популярны! Даже «Голос Америки» цитирует некоторые материалы за авторством Белозора. Например — дело о фруктовой мафии, или — разоблачение коррупции в комиссионных магазинах… А статья про фарцу? Это же нонсенс!

Я про эти два последние материала, честно говоря, даже забыл. Довольно проходные статьи, на моей взгляд, ничего особенного. Приваловы подкинули статистику, кое-что из приговоров, дали комментарии, я походил с народом пообщался и написал что-то такое — общее и ни на что не претендующее. А тут — разоблачение! Однако, Майк этот говорил совсем без акцента, хотя и с характерной интонацией. Может сам — какой-нибудь потомок эмигрантов?

— И неужели вас совсем не интересуют деньги? Времена меняются, вы, наверное, сможете легализовать доходы в ближайшие годы…

— Деньги? О-о-о, деньги это дело хорошее. Меня интересует процент с продаж книги — кто бы ее ни издавал и где бы она ни продавалась. Ну и подробная программа вашего форума, со списком приглашенных — тоже. Это может быть интересно, но сидеть рядом с какими-нибудь совсем уж одиозными личностями мне неохота. А университет Брауна, проживание в кампусе, визу, сорок пять тысяч и медицинскую страховку можете в жопу себе засунуть, если называть вещи своими именами. Спасибо, что подвезли, — сказал я, и чуть ли не на ходу принялся открывать дверь. — Можем встретиться в шестнадцать часов на Витебском вокзале, или присылайте свои предложения в письменном виде на корпункт «Комсомолки» в Минске. Мне ведь нужно основание для командировки, да?

— Мистер Белозор, куда же вы? — комично протягивая ко мне руки удивился Майк. — Это еще не все! Неужели вы не хотели бы стать вторым Набоковым?

— Сенк ю вери мач, — сказал я, вылезая на свет Божий и от души хлопая дверью. И добавил, конечно: — Вот уроды!

Набоков, мать его! Набоков! Набоков, в отличие от меня, по-английски читать научился раньше, чем по-русски, вот в чем штука. А его книги… Ну, скажем так, при всем богатстве языка и эмоциональной глубине произведений — моя жалкая душонка провинциального интеллигента и традиционалистско-консервативное мышление полешука-белоруса в упор не принимали влажные мечтания о двенадцатилетней девочке и историю про траханье дядечки, который притворялся гомосеком с тетечкой, которая была женой слепого инвалида. Траханье при это происходило в присутствии этого инвалида! В свое время я пробовал читать «Лолиту», плюнул и бросил, потом взялся за что-то другое, потому что люблю читать неизвестные вещи известных авторов… Но это оказалась «Камера обскура», и плевался я ещё дольше. А они — Набоков! Хотели приплести кого-то из наших? Ну так Азимов почти белорус, даром что из-под Смоленска и еврей! Всяко дядька более авторитетный и приятный!

А потом я остановился, как громом пораженный и сказал:

— Бл*ть! А слона-то мы и не заметили!

— Чего материшься, Белозор? — Герилович в дурацкой кепке и накладных усах был похож на провинциального Остапа Бендера.

— В 1983 году Айзек Азимов заразится СПИДом во время операции на сердце, — сказал я, и почувствовал, как подкашиваются ноги.

— Гера, Гера! — Герилович ухватил меня за грудки и вернул в вертикальное положение. — Какой Азимов, какой СПИД? Ты о чем вообще?

— Мне нужна связь с Машеровым, с Волковым, с кем-то очень-очень важным. СПИД, то есть ВИЧ, это… Это такая сука, что жесть просто! Вирус иммунодефицита человека, он появился вот сейчас прямо! В 1981 году! Но никто про него не знает, понимаешь? Какая-то там циститная пневмония и саркома то ли Калоши, то ли Капуши у гомосеков — только-только сейчас про это первые научные статьи напишут, а потом охренеют! Они ж нихрена не знают! Да и я почти нихрена не знаю, но если хоть направление подскажу, то…

— Что, Гера, так всё серьезно? — Гериловичу объяснять было ничего не нужно, он со мной давно работал.

— Серьезно… Десятки миллионов людей… — я бы и не вспомнил, если бы не Азимов.

Наркоманы, гомосексуалисты, проститутки… Что о них вспоминать? Но ведь не только они! Нормальные, хорошие люди, оступившиеся один или два раза, или не оступавшиеся вовсе! Детки, которые помирают, если в течение трех месяцев не назначить антиретровирусную терапию… Азимов блин, операция на сердце! Помер через десять лет после заражения, было ему лет семьдесят, что ли? Еще б пожил и понаписывал всякого удивительного!

— Ну, предположим, прямо сейчас тебе нужно документы подписать, на издание книги, — сказал Герилович. — А с вирусом мы потом разберемся. Через час или два ага?

— Ага! — сказал я и пошел подписывать документы.

Вся эта возня с книгой, танцы вокруг литературного форума и шпионские игры теперь казались мне тупой и бессмысленной канителью. Сколько всего еще я забыл? Сколько еще жизней мог бы спасти?

Тираж в сто тысяч экземпляров наверняка ошарашил бы меня гораздо сильнее, если бы не всплывший из глубин будущей памяти ВИЧ. Но и так по мозгам дало знатно. Сто тысяч! Черт возьми, по меркам века двадцать первого это было невыносимо много. А тут — вполне себе нормальное явление. «Одиссея капитана Блада» в этом самом Детгизе издавалась в 1957 году тиражом в триста тысяч книг! Триста тысяч! О какой борьбе за охваты там возбухали топовые интернет-авторы моего времени? У кого из них было триста тысяч читателей, добавлений в библиотеку, подписчиков? Ни у кого! Изданная тиражом в три-пять тысяч бумажных экземпляров книжка считалась великим достижением, а десять тысяч подписчиков на АТ или Литресе позволяли причислять себя к когорте избранных, настоящих писателей, чуть ли не небожителей… Десять — и триста.

Конечно, Сабатини есть Сабатини. Но и беляевский «Человек-амфибия» вышел году эдак в 1946 таким же объемом, а потом многократно переиздавался — по семьдесят пять, сто, пятьдесят, тридцать тысяч! Все эти терки великих «топов» и «грандмастеров» интернетной литературки на этом фоне смотрелись мышиной возней. В двадцать первом веке истинные охваты и популярность забрал жанр видео — во всём его многообразии. Текст отошел на второй план. Как будет в этой истории — не знаю. Но по моему глубокому убеждению, работа с текстом — художественным, научным, обучающим — интеллект и дух развивают не в пример эффективнее, чем просмотр коротких видосиков…

— Конечно, устраивает, — хрипло проговорил я и подписал документы. — Полностью устраивает.

— Мы рассчитываем, что второй том «Последних времен» тоже будет издаваться у нас, — Татьяна, мой редактор, с которой я общался только заочно и увидел вживую только сейчас, была приятной, красивой женщиной лет сорока или пятидесяти, и иметь с ней дело было просто удовольствием.

Тут еще не научились дурить голову авторам, никаких «мелких шрифтов» и грабительских условий. Всё — прозрачно. Вот книга, вот тираж, вот гонорар. Сказка!

— Очень рассчитываю на автограф! — сказала Татьяна. — Я прочла роман в «Технике-молодежи», мне понравилось — как читателю… Но, Герман, у меня есть большая просьба, и я уверена — редакцию журнала уже завалили такими же письмами…

— Да, да? — заинтересовался я.

— Введите сильного женского персонажа. У вас женщины или существа эфемерные, или сугубо функциональные.

— Романтическая линия? — поднял бровь я.

— Это хорошо бы, но не обязательно. Бабуля какая-нибудь колоритная, генеральша, ученая… У вас там мужской мир, слишком мало женщин.

— М-м-м-да, действительно, — задумался я. — Проблема!

Не списывать же мне женских персонажей с Таси, девочек, Пантелеевны, Юговой, Машеньки Май… Хотя две последние для реваншистского киберпанкт-постапокалипсиса очень даже подходящие! Редактор Татьяна увидела этот блеск в моих глазах, и потому сказала:

— Ну, я вижу, творческий процесс пошел? У вас есть на примете героини?

— По мотивам, по мотивам… — улыбнулся я. — Так что там насчет сигнальных экземпляров? Когда можно будет пощупать книжку? Я до сих пор поверить не могу — «Золотая рамка», сто тысяч…

— У вас были очень хорошие рекомендации, да и книга — стоящая! Это я как филолог и литературный критик говорю! С меня — рецензия, — вернула улыбку она. — Ну, раз с делами закончено — может быть, чаю?

Я заозирался в поисках Гериловича. Он, показав свое «вездеходное» удостоверение, оккупировал какой-то телефон, и очень вежливо матерился в трубку последние полчаса, выбивая мне встречу с каким-нибудь значительным специалистом в области вирусологии прямо сегодня. И вот теперь его лихая физиономия мелькнула в дверном проеме.

— Смородинцев в Институте гриппа, — заявил полковник. — Сегодня он уезжает в Москву, в Боткинскую больницу, но через час сможет уделить время, минут двадцать. Тут волей-неволей в высшие силы поверишь — такое совпадение! Нам очень повезло, это — уникальный человек!

Я ничего не слыхал про Смородинцева, но Гериловичу не доверять не мог. Наверняка был одобрямс от Волкова, или еще от кого — повыше. Редактор Татьяна смотрела на нас во все глаза:

— Вы ведь — полковник К.? — спросила она у Казимира Стефановича, и тот расцвел аки одуванчик под майским солнцем. — Вы вправду так и живете, как Белозор в статьях писал? А Бирилова он не с вас срисовал? И прямо сейчас вы снова мчитесь спасать мир?

— Не мир… Скорее — пятьдесять миллионов наркоманов, проституток, гомосексуалистов. И десять миллионов нормальных людей, — кивнул на меня Герилович, но было видно, что ему зверски приятно.

А я что? Я про шестьдесят миллионов зараженных СПИДом на 2011 год помнил. Других данных у меня не было. Вот буду стараться вспомнить всё что смогу и зафиксировать в письменном виде, пока таинственного Смородинцева ждем. А потом записи ему передам — это всяко эффективнее будет, чем бестолку языком молоть.

Анатолий Александрович Смородинцев был личностью легендарной. Вирусолог, бактериолог, иммунолог, инфекционист — именно он разрабатывал вместе с другим известным ученым и медиком Михаилом Чумаковым вакцину от полиомиелита, а еще — против гриппа, клещевого энцефалита, кори, эпидемического паротита… Работал над противовирусными лекарствами, например — ремантадин, как выяснилось, оказался именно его творением.

Полиомиелит, который был настоящим детским кошмаром, был побежден благодаря интеллекту и воле этого человека. Так, например, чтобы доказать безвредность вакцины от полиомиелита, Смородинцев вместе с другими вирусологами выпил жидкость, содержавшую вакцинные штаммы. Однако, следующим этапом было испытания на детях, у которых нет иммунитета к страшной болезни. Но попробуй-ка найди семью, которая согласиться Затем вакцину следовало испробовать на маленьких детях, не имевших иммунитета к заболеванию. Тогда Смородинцев предложил испытать вакцину на своей пятилетней внучке. Две недели контрольного срока прошли, иммунный ответ был получен, антитела появились, девочка не заболела. Тогда вакцину дали детям других сотрудников отдела, и этот этап тоже стал успешным.

— Они стали помещать живую вакцину в конфетки, драже! Никаких уколов для детей! — Герилович рассказывал мне всё это с горящими глазами, он явно гордился тем, что все эти люди — наши, советские ученые. — Но были и забавные случаи: это самое драже продавали в отделах со сладостями, в магазинах! А один из детишек наших вирусологов распробовал вакцину и вытащил из холодильника и съел целую пачку: штук сто! Говорят, бабуля от ужаса в обморок упала, но больше никто не пострадал.

— Одуреть, — сказал я. — Вот это — прогрессоры! А не всякие там командирские башенки и промежуточный патрон…

— Что говоришь? — переспросил Казимир Стефанович.

— Ничего, ничего. К правильному человеку меня везешь.

Вез он меня на Аптекарский остров, и ехали мы по проспекту Медиков. Очень символично!

Наше восторженное состояние от предвкушения встречи с правильным человеком было быстро остужено: Смородинцев был хмур, сосредоточен, конкретен. Бегло просмотрев мои заметки про ВИЧ, он, не уточняя источников информации, задавал очень много дотошных вопросов. На большинство из которых я ответить, конечно, не мог. Антиретровирусная терапия, группы риска, способы заражения, профилактика — а что еще? Что вообще обыватель знает о вирусах? Ну да, ну да, в 2020 мы все вдруг стали вирусологами, но по большому счету — пшик.

— Что ж, молодой человек… Это всё очень интересно и настораживающе, но данных маловато, — Смородинцев поправил очки и еще сильнее нахмурился. — Но если вы говорите, что в Соединенных штатах уже начаты исследования, и пневмоцистная пневмония и саркома Капоши — это оппортунистические заболевания…

— Доктор, — я беспомощно поднял вверх руки. — Я — обычный журналист. Не медик, не ученый. Считайте — ко мне попали обрывочные сведения, я услышал некую информацию в которой я вообще не разбираюсь, но в правдивости их сомневаться не имею права. Если мы сможем спасти от этой заразы наших, советских людей и еще одного американского фантаста, просто уделив внимание профилактике и стерилизации…

— Просто уделив внимание? — из хмурого Смородинцев стал печальным. — Если бы вы знали, как у нас обстоят дела со стерилизацией и средствами индивидуальной защиты в обычных районных больницах… Да и вообще — самая серьезная проблема — это тестирование, диагностика болезни!

— А я сам — из района! — про дефицит резиновых перчаток и многоразовые шприцы вида ужасного мне рассказывать было не нужно. — Послушайте, доктор… Вы хотите помочь, я — тоже. Я не смыслю в медицине, не смогу помочь с тестированием, но могу сделать так, чтобы вас услышали на самом верху.

Смородинцев недоверчиво откинулся на стуле.

— Я понимаю, что у вас солидная протекция, молодой человек, но…

— Петр Миронович точно прочитает то, что ему на стол положат от меня, — сказал я. — И точно постарается сделать всё возможное.

— Фабрику по производству резиновых перчаток? — невесело усмехнулся Смородинцев. — Лабораторию для разработки экспресс-тестов на этот ваш ВИЧ?

— А хоть и фабрику! — улыбнулся я. — Батька Петр — может!

— Ну, дай Бог, дай Бог… — Смородинцев скрипнул стулом, вставая. — В любом случае — спасибо вам за… Небезразличие.

— Вам спасибо, доктор! — я был гораздо выше и крупнее этого удивительного человека, но чувствовал себя школьником, который помог учителю вытереть доску и жутко этим гордился. — От всех нас — спасибо!

Он рассеяно махнул рукой, развернулся, полы его белого халата взметнулись, подобно крыльям птицы, и Смородинцев вышел прочь.

Я посидел еще немного в этом казенном кабинете, на неудобном стуле, погруженный в собственные мысли, а потом пошел искать Гериловича: пора было играть в шпионские игры.