Брокен-Харбор

5

Соседей, которые жили в другом конце улицы, не было дома – разъехались на работу или еще куда. Купер тоже отбыл – вероятно, в больницу, взглянуть на то, что осталось от Дженни Спейн. Не было и фургона морга, трупы отправились в ту же больницу и будут дожидаться внимания Купера всего в паре этажей от палаты Дженни – если, конечно, она до сих пор жива.

Криминалисты продолжали усердно работать. Ларри помахал мне из кухни:

– Иди-ка сюда, юноша. Погляди на это.

“Этим” оказались пять мониторов радионянь, покрытых черным порошком для выявления отпечатков, разложенных по прозрачным пакетикам для вещдоков и аккуратно выложенных на кухонном столе.

– Пятый аппарат я нашел вон в том углу, под грудой детских книжек, – торжествующе заявил Ларри. – Его светлость желает видеокамеры, его светлость их получает. Хорошие, кстати. Я, конечно, не специалист по детскому оборудованию, но, по-моему, это хай-энд. Поворачивающийся объектив, переменный фокус, при свете дают цветную картинку, в темноте – монохромную в инфракрасном режиме, а по утрам, поди, яйца пашот варят… – Радостно щелкая языком, Ларри провел двумя пальцами вдоль ряда мониторов, выбрал один и нажал на кнопку включения через пластиковый пакет. – Угадай, что это. Ну же, угадай.

Загорелся черно-белый экран; по краям – сгрудившиеся серые цилиндры и прямоугольники, плавающие белые пылинки, в середине – бесформенное темное пятно.

– Капля?[5]

– Я сначала тоже так подумал, но потом Деклан – вон он, Деклан, помаши добрым дядям… Деклан заметил, что шкафчик чуть-чуть приоткрыт, и заглянул внутрь. Угадай, что он нашел?

Ларри эффектным жестом распахнул шкафчик:

– Полюбуйся!

На секунду показалось кольцо зловещих красных огоньков, но потом померкло и исчезло. Камера была прикреплена ко внутренней стороне дверцы, похоже, с помощью целого рулона клейкой ленты. Коробки с хлопьями и жестянки с горошком сдвинуты к краям полок. За ними кто-то пробил в стене дыру размером с тарелку.

– Что за черт? – спросил я.

– Придержи коней, сначала посмотри сюда.

Еще один монитор. Те же размытые монохромные тени: косые балки, банки с краской и какое-то шипастое, плохо различимое механическое приспособление.

– Чердак?

– Он самый. А эта штука на полу – капкан. Для ловли животных. И это тебе не безобидная мышеловочка. Я не специалист по дикой природе, но, похоже, такой штуковиной можно пуму поймать.

– Приманка в ней есть? – спросил Ричи.

– А он мне нравится, – сказал мне Ларри. – Толковый юноша, зрит в корень. Далеко пойдет. Нет, детектив Курран, к сожалению, приманки нет, поэтому остается неизвестным, кого они пытались поймать. Под самой крышей есть дыра, в которую кто-то мог забраться, – нет, Снайпер, рано радуешься, человек в нее не пролезет; может, лиса, которая соблюдает диету, там и протиснется, но точно не зверюга, на которую нужен медвежий капкан. Мы проверили чердак на отпечатки лап и экскременты, однако там какали разве что пауки. Если в доме и водились вредители, то очень осторожные.

– Отпечатки есть? – спросил я.

– О боже мой, отпечаткам несть числа. Отпечатки на всех камерах, и на капкане, и на загородке лаза на чердак. Однако юный Джерри утверждает – правда, не для протокола, – что на очень предварительный взгляд нет оснований сомневаться, что они принадлежат твоей жертве, – этой жертве, конечно, а не ребятишкам. То же самое с отпечатками ботинок на чердаке: взрослый мужчина, размер обуви такой же, как у нашего парня.

– А как насчет дыр в стенах – вокруг них что-нибудь есть?

– Опять же, тьма отпечатков. Ты, похоже, не шутил, когда предупреждал, что нам придется потрудиться. Судя по размерам, многие из них принадлежат детям – они лазили везде. Большинство остальных, опять же по словам Джерри, скорее всего, оставлены жертвой, но это нужно подтвердить в лаборатории. Навскидку я бы сказал, что жертвы сами проделали дыры и к прошлой ночи это отношения не имеет.

– Ларри, посмотри на их дом. Я парень аккуратный, но моя квартира не была в таком прекрасном состоянии с тех самых пор, как я в нее въехал. Люди поддерживали уют – они даже бутылочки с шампунем по линейке расставляли. Спорю на полтинник, что ты здесь ни пылинки не найдешь. Зачем столько усилий, зачем содержать дом в идеальном порядке – и проламывать дыры в стенах? И, раз уж без дыр было не обойтись, почему нельзя потом их заделать или хотя бы прикрыть?

– Люди – психи, все как один. Тебе ли, Снайпер, не знать, – сказал Ларри. Он уже терял интерес: ему важно, что произошло, а не почему. – Я только говорю, что если дыры проделал кто-то посторонний, то либо с тех пор стены протерли, либо этот кто-то работал в перчатках.

– Еще что-нибудь вокруг дыр есть – кровь, следы наркотиков?

Ларри покачал головой:

– Крови нет ни внутри дыр, ни вокруг, не считая капель, которые брызнули во время резни. Остаточных следов наркотиков не нашли, но если ты думаешь, что мы могли их упустить, я вызову собаку.

– Пока повремени, если другие улики не укажут в том же направлении. А среди кровавых следов нет отпечатков, которые могут принадлежать нашим жертвам?

– Ты видел этот кавардак? Сколько, по-твоему, мы здесь? Спроси меня снова через неделю. Сам видишь, кровавых отпечатков ног тут хватит на маршевый оркестр графа Дракулы, но большинство наверняка оставили неуклюжие лапищи полицейских и санитаров. Будем надеяться, что немногие отпечатки, имеющие непосредственное отношение к преступлению, к тому времени успели достаточно подсохнуть, чтобы сохраниться после их топотни. То же с кровавыми отпечатками ладоней: их полно, но есть ли среди них стоящие, можно только гадать.

Ларри попал в свою стихию, он обожает трудности и любит поворчать.

– Ларри, если кто-то и может их восстановить, то только ты. Телефонов, принадлежавших жертвам, не видно?

– Твое слово – закон. Ее мобильник лежал на прикроватном столике, его – на столе в прихожей; мы упаковали и стационарный – просто так, по приколу – и компьютер.

– Прекрасно, отправьте все это в отдел по борьбе с компьютерной преступностью. А ключи?

– Полный комплект в ее сумке, на столе в прихожей: два ключа от входной двери, ключ от черного хода, ключ от машины. Еще один полный комплект в кармане его пальто. Запасной комплект в ящике стола в прихожей. Ручка “Голден-Бэй Ризорт” пока не нашлась, но если что – мы тебе сообщим.

– Спасибо, Ларри. Если не возражаешь, мы пороемся на втором этаже.

– А я-то боялся, что это будет очередной скучный передоз, – радостно бросил Ларри нам вслед. – Спасибо, Снайпер. За мной не заржавеет.

Спальня Спейнов отливала уютной, нежной позолотой: задернутые занавески защищали от истекающих слюной соседей и журналистов с телеобъективами, однако ребята Ларри, сняв отпечатки с выключателей, оставили свет гореть – для нас. В воздухе стоял не поддающийся определению домашний запах обжитой комнаты – едва ощутимая нотка шампуня, лосьона после бритья, кожи.

Вдоль одной стены встроенный гардероб, а по углам – два комода кремового цвета с изогнутыми боками, обработанные наждачкой для эффекта старины. На комоде со стороны Дженни три фотографии в рамках. На двух – пухлые краснолицые младенцы, посередине – снимок со свадьбы, сделанный на лестнице какого-то крутого загородного отеля. На Патрике смокинг и розовый галстук, в петлице розовая роза. Дженни в облегающем платье со шлейфом, лежащим на ступенях, букет розовых роз, много темного дерева, через вычурное окно на лестничной площадке пробиваются клинья солнечного света. Дженни красивая – по крайней мере, была: среднего роста, стройная, длинные светлые волосы уложены в какую-то замысловатую конструкцию на макушке. Патрик тогда был на пике формы – широкая грудь, плоский живот. Одной рукой он обнимал Дженни, и оба улыбались до ушей.

– Начнем с комодов, – сказал я и направился к тому, что стоял со стороны Дженни.

Если кто-то из этой пары и хранил секреты, то она. Мир был бы другим – намного сложнее для нас и намного проще для пребывающих в блаженном неведении мужей, – если бы женщины просто выбрасывали вещи.

В верхнем ящике хранилась главным образом косметика, а также упаковка с противозачаточными – понедельничной таблетки нет, Дженни придерживалась графика – и синяя бархатная шкатулка для драгоценностей. Дженни была неравнодушна к украшениям: в шкатулке лежали и дешевые побрякушки, и несколько изящных вещиц, которые показались мне довольно дорогими, – моя бывшая жена любила камушки, так что в каратах я разбираюсь. Кольцо с изумрудом, о котором упоминала Фиона, на месте, в потертой черной коробочке, – ждало, пока Эмма подрастет.

– Смотри, – сказал я.

Ричи оторвал взгляд от ящика с нижним бельем Патрика. Он действовал быстро и аккуратно – встряхнув каждую пару трусов, бросал ее в кучу на пол.

– Значит, не ограбление, – сказал он.

– Видимо, нет. По крайней мере, не профессиональное. Если что-то идет не так, любитель может испугаться и сбежать, но профессионал – или коллектор – не уйдет без того, за чем пришел.

– Любитель не годится. Как мы и предполагали, это не случайное преступление.

– Верно. Предложишь версию, в которую вписывается все, что у нас есть?

Ричи развернул несколько пар носков и кинул их в кучу, собираясь с мыслями.

– Незваный гость, про которого говорила Дженни, – сказал он чуть погодя. – Допустим, он сумел снова проникнуть в дом – возможно, даже не единожды. Фиона сама признала, что Дженни не стала бы ей об этом рассказывать.

Никаких презервативов, припрятанных на дне шкатулки с украшениями, никаких блистеров с транквилизаторами среди кисточек для макияжа.

– Однако Дженни сказала Фионе, что включит сигнализацию. Как он с ней справился? – спросил я.

– Но ведь в первый раз он с замками управился. Похоже, Патрик считал, что он забирался через чердак – например, из соседнего дома. Возможно, он был прав.

– Если бы Ларри и его ребята нашли на чердаке подходящий лаз, они бы нам сообщили. Ты же слышал, они везде искали.

Ричи начал аккуратно складывать носки и трусы обратно в ящик. Обычно мы не заботимся о том, чтобы оставлять место преступления в идеальном порядке, и я не мог понять – то ли он думал, что Дженни сюда вернется, что, учитывая шансы продать дом, было довольно вероятно, то ли полагал, что Фионе придется разбирать вещи. В любом случае ему стоит остерегаться излишней сострадательности.

– Ладно, значит, наш парень разбирается в сигнализациях, – сказал он. – Возможно, он с ними работает. Возможно, именно так он и выбрал Спейнов: установил им сигнализацию, помешался на них…

– Согласно брошюре, дом продавался вместе с сигнализацией, так что она была здесь еще до того, как они заселились. Сынок, ты же не в фильме “Кабельщик”.

Белье в ящике Дженни было аккуратно разложено: сексуальное для особых случаев, удобное белое – для спорта и бело-розовое в рюшечках – должно быть, повседневное. Никаких выкрутасов, никаких игрушек – видимо, Спейны предпочитали старый добрый секс.

– Но давай на секунду допустим, что наш парень каким-то образом пробрался в дом. Что дальше?

– Он начинает наглеть, пробивает дыры в стенах. Такое от Патрика уже не скроешь. Может, Патрик думает так же, как и Дженни: лучше узнать, в чем дело, лучше поймать этого парня, чем отпугнуть его или сделать дом неприступным, – поэтому устанавливает наблюдение в местах, где, как ему кажется, побывал злоумышленник.

– Значит, капкан на чердаке предназначен для человека – чтобы поймать с поличным и задержать до нашего приезда.

– Или до тех пор, пока Патрик с ним не разберется. Смотря по обстоятельствам, – сказал Ричи.

Я поднял брови:

– Сынок, да у тебя извращенный ум. Это хорошо. Главное – не слишком увлекайся.

– Когда кто-то пугает твою жену, угрожает детям… – Ричи встряхнул пару штанов цвета хаки; рядом с его костлявой задницей они выглядели огромными, словно принадлежали супергерою. – Не удивлюсь, если у него зачесались кулаки.

– Да, звучит довольно гладко. – Я задвинул ящик с бельем Дженни. – Остается только один вопрос: почему?

– Почему он нацелился на Спейнов?

– Почему вообще всё? Это же несколько месяцев слежки, чтобы закончить массовым убийством. Зачем выбирать эту семью? Зачем вламываться к ним ради пары ломтиков ветчины? Зачем снова вламываться и пробивать стены? Зачем переходить к убийствам? Зачем рисковать, начиная с детей? Зачем душить их, но потом резать взрослых? Зачем все это?

Ричи выудил из заднего кармана штанов Патрика пятьдесят центов и по-детски пожал плечами, вздернув их до самых ушей:

– Может, он псих.

Я прекратил разбирать белье.

– Так и напишешь в деле для прокурора? “Ну фиг знает, может, он псих ненормальный”?

Ричи покраснел, но на попятный не пошел.

– Не знаю, как это называется у врачей, но вы же понимаете, о чем я.

– Вообще-то, сынок, не понимаю. “Псих” – это не мотив, разновидностей психов полным-полно, но большинство не склонны к насилию, и у каждого есть своя логика, пусть и неясная таким, как мы с тобой. Никто не убивает целую семью только потому, что нашло психованное настроение.

– Вы попросили выдвинуть версию, в которую вписывается все, что у нас есть. Ничего лучше я придумать не могу.

– Версия, построенная на аргументе “потому что он псих”, – это не версия, а дешевая отмазка. И леность мысли. Детектив, я ожидал от тебя большего.

Я отвернулся и снова принялся разбирать комод, но почувствовал, что он замер.

– Выкладывай, – сказал я.

– Я сказал этой Гоган, что ей не стоит беспокоиться насчет маньяков, только для того, чтобы она не обзванивала всякие ток-шоу, но на самом деле у нее есть все основания для страха. Не знаю, каких терминов вы от меня хотите, но если этот парень – псих, то никому и не нужно нарываться на неприятности, он сам их обеспечит.

Я задвинул ящик, прислонился к комоду и сунул руки в карманы.

– Несколько веков назад жил один философ, который считал, что самое простое решение – всегда самое верное. Не самое легкое, а такое, для которого требуется минимальное количество дополнительных допущений. Как можно меньше всяких “если” и “может быть”, как можно меньше неизвестных парней, которые волею случая очутились в гуще событий. Видишь, куда я клоню?

– Вы считаете, что никакого чужака не было, – ответил Ричи.

– Неправильно. Я считаю, что у нас есть Патрик и Дженнифер Спейн, – и любая версия, в которой участвуют они, требует меньше допущений, чем остальные. Подоплека случившегося кроется либо снаружи, либо внутри. Я не говорю, что чужака не было. Я говорю, что даже если убийца пришел снаружи, проще всего исходить из предпосылки, что причина находилась внутри.

– Погодите… – помотал головой Ричи. – Вы же сказали, что не исключаете версию с чужаком. А та загородка на чердаке? Вы сами предположили, что она нужна для поимки парня, который продырявил стены. Что…

Я вздохнул:

– Ричи, когда я говорил “чужак”, я имел в виду человека, который одолжил Патрику Спейну деньги на азартные игры. Человека, с которым Дженни трахалась на стороне. Я имел в виду Фиону Рафферти, а не гребаного Фредди Крюгера. Разницу улавливаешь?

– Да. – Ричи ответил ровным голосом, но, судя по тому, как напряглась его челюсть, уже начал раздражаться. – Улавливаю.

– Я знаю, что это дело кажется – как ты его назвал? – жутковатым. Знаю, что в таких обстоятельствах воображение запускается на полную катушку. Тем важнее не терять голову. Самое вероятное решение было у нас еще по дороге сюда – банальное убийство с самоубийством.

– Это не банально. – Ричи указал на дыру над кроватью. – Для начала.

– Откуда ты знаешь? Может, избыток свободного времени действовал Патрику Спейну на нервы и он решил заняться ремонтом. Может, как ты и предположил, здесь какая-то проблема с проводкой и он попытался сам все починить, чтобы не платить электрику, – этим можно объяснить и выключенную сигнализацию. Может, в доме действительно завелась крыса, Спейны ее поймали и оставили капкан на случай, если набегут ее товарки. Может, дыры увеличиваются каждый раз, когда мимо проезжает машина, и Спейны хотели заснять это на видео, чтобы потом предъявить запись на судебном процессе против строителей. Вполне возможно, что все странности в этом деле сводятся к дефектам при строительстве.

– Вы так думаете? Серьезно?

– Ричи, друг мой, я думаю, что воображение – опасная вещь. Правило номер шесть, или какое оно там по счету: выбирай скучную версию, которая требует наименьшего напряжения воображения, и не ошибешься.

С этими словами я продолжил копаться в футболках Дженни Спейн. Некоторые бренды были мне знакомы – у нее и моей бывшей оказались одинаковые вкусы. Через минуту Ричи покачал головой и, крутанув пятидесятицентовик на комоде, начал складывать штаны Патрика. На какое-то время мы оставили друг друга в покое.

Секрет, которого я ждал, нашелся в глубине нижнего ящика – комок, засунутый в рукав розового кашемирового кардигана. Когда я встряхнул рукав, что-то запрыгало по толстому ковру – маленький твердый предмет, плотно завернутый в салфетку.

– Ричи, – позвал я, но он уже отложил джемпер и подошел взглянуть.

Это был круглый значок – дешевый металлический пустячок из тех, какие можно купить в киоске, если одолевает непреодолимое желание нацепить на себя лист марихуаны или название музыкальной группы. Местами краска уже облезла, но когда-то значок был голубым; с одной стороны – улыбающееся желтое солнце, с другой – нечто белое, похожее то ли на воздушный шар, то ли на воздушного змея. Посередине – надпись пухлыми желтыми буквами: “Я ХОЖУ К «ДЖО-ДЖО»!”

– Ну как тебе? – спросил я.

– По-моему, какая-то банальщина, – ответил Ричи и серьезно посмотрел на меня.

– По-моему, тоже, однако он лежал в довольно небанальном месте. С ходу придумаешь банальную причину, по которой он тут очутился?

– Его спрятал кто-то из детей. Некоторые дети обожают прятать все подряд.

– Возможно. – Я перевернул значок в ладони. На булавке виднелись две тонкие полоски ржавчины – там, где она долго была воткнута в один и тот же кусок ткани. – А все-таки интересно, что это такое. Название “Джо-Джо” тебе ни о чем не говорит?

Он покачал головой:

– Коктейль-бар? Ресторан? Детский сад?

– Может быть. Никогда о нем не слышал, но значок не выглядит новым, так что заведение могло давным-давно закрыться. Или оно на Мальдивах или в другом месте, где они отдыхали. Не ясно только, зачем Дженни Спейн понадобилось его прятать. Что-нибудь подороже я бы принял за подарок от любовника, но значок?

– Если она очнется…

– Мы спросим ее, в чем тут дело. Правда, не факт, что она нам расскажет.

Я снова завернул значок в салфетку и нашел пакет для вещдоков. С комода мне улыбалась Дженни, умостившаяся в объятиях Патрика. Даже с этой мудреной прической и под слоями макияжа она выглядела невероятно молодой. Лицо, светящееся ликованием, говорило, что замужняя жизнь для нее была подернута золотистой дымкой. И жили они долго и счастливо.

Настроение у Купера улучшилось – видимо, потому, что в деле открывались новые глубины чернухи. Он позвонил мне из больницы, как только осмотрел Дженни Спейн. К тому времени мы с Ричи перешли к гардеробу, где нас ждало примерно то же самое: множество вещей, в большинстве своем не дизайнерских, но модных – например, у Дженни три пары уггов. Никаких наркотиков, денег и мрачных секретов. На верхней полке гардероба Патрика мы нашли старую жестяную коробку из-под печенья, внутри несколько сухих стебельков, обглоданная морем деревяшка со следами зеленой краски, горстка камушков и выбеленных ракушек – подарки от детей, собранные на берегу моря.

– Детектив Кеннеди, вам будет приятно узнать, что оставшаяся в живых жертва по-прежнему остается в живых.

– Доктор Купер. – Я включил громкую связь и вытянул руку с телефоном в направлении Ричи; он опустил пригоршню галстуков Hugo Boss и стал слушать. – Спасибо, что позвонили. Как она?

– По-прежнему в критическом состоянии, но, по мнению ее врача, у нее отличные шансы выжить.

“Ура!” – сказал я Ричи одними губами. Тот скорчил какую-то неопределенную гримасу: хорошая новость для нас, а для Дженни Спейн – не очень.

– Я с ним согласен, хотя живые пациенты и не являются моей специальностью.

– Можете рассказать нам о полученных ею повреждениях?

Повисла пауза: Купер раздумывал, не заставить ли меня дожидаться официального отчета, но хорошее настроение победило.

– Ей было нанесено множество ранений, некоторые правомерно охарактеризовать как значительные. Резаная рана от правой скулы до правого угла рта. Колотая рана: лезвие наткнулось на грудину и полоснуло по правой груди. Колотая рана пониже правой лопатки. Колотая рана в живот, справа от пупка. Кроме того, небольшие порезы на лице, шее, груди и руках – все они будут подробно описаны и отмечены на схеме в моем отчете. Орудием послужил однолезвийный клинок или клинки – весьма вероятно, те же, которыми были нанесены ранения Патрику Спейну.

Когда кто-то уродует лицо женщине, особенно молодой и хорошенькой, это почти всегда личное. Краем глаза я снова увидел улыбку и букет розовых роз – и отвернулся.

– Кроме того, травма левой затылочной части головы предположительно тупым тяжелым предметом, ударная поверхность которого примерно соответствует по форме и размерам мячу для гольфа. На обоих запястьях и предплечьях свежие синяки, форма и расположение которых указывают на то, что потерпевшую удерживали за руки. Следов сексуального насилия нет, и в последние сутки она не имела половых контактов.

Кто-то оторвался на Дженни Спейн по полной.

– Насколько сильным должен был быть нападавший или нападавшие? – спросил я.

– Судя по краям ран, оружие было чрезвычайно острым, а это означает, что для нанесения колотых и резаных ран не требовалось особой силы. Что касается тупой травмы головы, то тут все зависит от оружия – например, если она действительно была бы нанесена мячом для гольфа, который нападавший держал в руке, ему потребовалось бы вложить в удар значительную силу. Если же мяч был бы помещен, скажем, в длинный носок, то силу заменило бы ускорение, и такой удар мог бы нанести даже ребенок. Впрочем, синяки на запястьях свидетельствуют о том, что действовал не ребенок, – в ходе борьбы пальцы нападавшего соскальзывали, поэтому точно определить размеры его ладоней невозможно, но я могу вас уверить, что на миссис Спейн напал взрослый человек.

– Могла ли потерпевшая сама нанести себе эти повреждения?

Перепроверяй все, даже то, что кажется очевидным, иначе за тебя это сделает адвокат защиты.

– Только в высшей степени талантливый потециальный самоубийца, – Купер снова заговорил голосом заклинателя недоумков, – мог бы пырнуть себя под лопатку, ударить себя по затылку, а затем, за долю секунды до потери сознания, спрятать оба орудия так тщательно, чтобы их не нашли по крайней мере в течение нескольких часов. За отсутствием доказательств того, что миссис Спейн – высококлассная гимнастка и фокусница, нанесение повреждений самой себе, вероятно, можно исключить.

– Вероятно? Или точно?

– Если вы мне не верите, детектив Кеннеди, – любезно сказал Купер, – не стесняйтесь, попробуйте осуществить это чудо ловкости сами. – И отключился.

Пока я говорил, Ричи напряженно размышлял, размеренно почесывая за ухом.

– Итак, Дженни исключается, – сказал он.

Я убрал телефон в карман пиджака.

– Но не Фиона: если она по какой-то причине напала на Дженни, то вполне могла изуродовать ей лицо. Возможно, ей осточертело всю жизнь считаться сестрой-дурнушкой. Пока-пока, старшая сестра, похоронят тебя в закрытом гробу, и больше ты не первая красавица в семье.

Ричи задумчиво взглянул на свадебное фото.

– На самом деле Дженни не красивее Фионы. Просто более ухоженная.

– А это одно и то же. Если они вместе ходили по клубам, я могу точно сказать, кому из них доставалось все мужское внимание, а кто был утешительным призом.

– Но это же свадьба. Не каждый же день Дженни так расфуфыривается.

– Ставлю что угодно, что каждый. Тут, в ящике, косметики больше, чем Фиона за всю жизнь использовала. Каждая шмотка в гардеробе Дженни Спейн стоит дороже, чем весь прикид ее младшей сестры, и Фионе это прекрасно известно – помнишь ее замечание про дорогую одежду Дженни? Все просто: Дженни – красотка, Фиона – нет. И, раз уж речь зашла о мужском внимании, вспомни, как горячо Фиона заступалась за Патрика. По ее словам, они трое давно знакомы, и я бы хотел поподробнее узнать, что там за предыстория. Я видел и не такие любовные треугольники.

Ричи кивнул, продолжая разглядывать фото.

– Фиона маленькая. По-вашему, она могла прикончить такого здоровяка, как Патрик?

– С помощью острого ножа и элемента неожиданности? Да, думаю, что могла. Я не говорю, что она главная подозреваемая, но и вычеркивать ее из списка еще рано.

Когда мы вернулись к обыску, Фиона поднялась еще на пару строчек в списке: в глубине гардероба Патрика, за полкой для обуви, обнаружился клад – крепкая серая коробка для хранения документов. С глаз долой – она не сочеталась с интерьером, – но из сердца не вон: Спейны хранили в идеальном порядке все документы за последние три года. Я готов был расцеловать коробку. Если бы пришлось выбирать один-единственный способ изучить жизнь жертвы, я бы без колебаний выбрал финансовую информацию. В электронной переписке, дружеских разговорах и даже в дневниках люди постоянно втирают очки, но выписки по их кредиткам не врут никогда.

Позже, когда все это добро приедет в отдел, мы успеем с ним тщательно ознакомиться, однако общее представление я хотел получить уже сейчас. Мы сели на кровать – Ричи на секунду замялся, словно боясь ее испачкать или испачкаться сам, – и разложили вокруг себя бумажки.

Сверху лежало самое важное: четыре свидетельства о рождении, четыре паспорта, свидетельство о браке. У Спейнов была страховка – действующая, – по которой в случае смерти одного из супругов погашалась ипотека. Еще один полис – двести штук на Патрика и сто на Дженни, – но срок его действия истек летом. По завещанию они оставляли все друг другу; если бы умерли оба, всё, включая опеку над детьми, досталось бы Фионе. На свете полно людей, которые весьма обрадовались бы нескольким сотням тысяч и новому дому, особенно если бы к этой благодати не прилагалась пара детей.

А затем мы перешли к финансовым документам, и Фиона Рафферти упала в списке подозреваемых так низко, что почти скрылась из виду. У Спейнов все было просто – один совместный счет для всех доходов и расходов, что для нас было очень кстати. Как мы и предполагали, они сидели на мели. Бывшие работодатели Патрика отстегнули ему немаленькую компенсацию при сокращении, но с тех пор единственными поступлениями были пособие по безработице и выплаты на детей. А траты не прекращались. В феврале, марте, апреле деньги утекали со счета с той же скоростью, что и раньше. В мае Спейны начали урезать расходы. К августу вся семья уже тратила меньше, чем я один.

Слишком поздно. Ипотека была уже на три месяца просрочена, и Спейны получили два письма от кредиторов – каких-то ковбоев под названием “Пора домой”, – причем второе было гораздо менее любезным, чем первое. В июне они оба перешли на другой мобильный тарифный план – без абонентской платы – и практически перестали кому-то звонить. Телефонные счета за четыре месяца соединены скрепкой – их общей суммы девочке-подростку едва хватило бы на неделю разговоров. В конце июля внедорожник вернулся туда, откуда приехал; они уже месяц не платили за “вольво”, четыре месяца – по кредиткам и вдобавок задолжали полтинник за электричество. Согласно последней банковской выписке, на их счете было триста четырнадцать евро пятьдесят семь центов. Если Спейны и проворачивали мутные делишки, то либо катастрофически бездарно, либо просто блестяще.

Впрочем, даже перейдя в режим экономии, они не отказались от интернета – надо как можно скорее передать их ноутбук в отдел по борьбе с компьютерной преступностью. Может, в реальной жизни Спейны и оказались в изоляции, но к их услугам был целый интернет, а в киберпространстве некоторые рассказывают такое, в чем не признались бы и лучшим друзьям.

Можно сказать, что в каком-то смысле они разорились еще до того, как Патрик потерял работу. Да, он прилично зарабатывал, однако парочка постоянно умудрялась превышать шеститысячный лимит по кредитке, спуская трехзначные суммы в магазинах Brown Thomas и Debenhams[6] и на нескольких сайтах со смутно знакомыми девчачьими названиями, – а ведь на них висели еще два кредита за машины и ипотека. Только наивные люди полагают, будто банкротами становятся те, чья зарплата не покрывает долги. Любой экономист скажет вам, что банкротство – это состояние души. Кризис кредитования наступил не потому, что однажды утром люди обеднели, а потому что испугались.

В январе, когда Дженни потратила двести семьдесят евро на каком-то сайте под названием Shoe 2 You, у Спейнов все было в ажуре. В июле, когда она не стала менять замки после того, как в дом кто-то проник, у них за душой не было ни цента.

Некоторые люди стойко принимают удар судьбы, мыслят позитивно и изображают благополучие, пока впереди не замаячит просвет, а некоторые ломаются и падают. Безденежье доводит людей до того, о чем они не могли и помыслить, толкает законопослушного гражданина к туманному, осыпающемуся краю, за которым десятки видов преступлений. Оно превращает безобидных, миролюбивых людей в обезумевшие от ужаса клубки из зубов и когтей. Я почти ощущал сырую, словно у гниющих водорослей, вонь страха, доносившуюся из темной глубины шкафа, в котором Спейны держали под замком своих чудовищ.

– Похоже, раскапывать подноготную сестры не потребуется, – сказал я.

Ричи еще раз пролистал банковские выписки и остановился на безнадежной последней странице.

– Иисусе… – покачал он головой.

– Честный парень, жена и дети, хорошая работа, дом – все, как он мечтал. И вдруг на тебе – мир рушится. С работы уволили, машину забрали, дом скоро заберут – а может, и Дженни подумывает забрать детей и уйти, раз он семью не обеспечивает. Это могло довести его до крайности.

– И все это меньше чем за год, – сказал Ричи и положил выписки на кровать рядом с письмами кредиторов, держа их двумя пальцами, словно они радиоактивные. – Да, такое вполне могло случиться.

– Пока у нас слишком много “если”, и вот еще: если ребята Ларри не найдут доказательств того, что убийца – не кто-то из своих, если оружие обнаружится неподалеку и если Дженни Спейн не очнется и не выдаст нам чрезвычайно убедительную историю, злодеем в которой окажется не ее муж… Тогда мы сможем закрыть это дело гораздо раньше, чем предполагали.

В этот момент у меня зазвонил телефон.

– Ну вот, – сказал я, выуживая его из кармана. – Сколько ставишь на то, что один из летунов нашел где-то поблизости оружие?

Звонил Ковбой Мальборо, и от волнения его голос ломался, как у подростка.

– Сэр… – сказал он. – Сэр, вы должны это увидеть.

Он был на тропинке Оушен-Вью – этот двойной ряд домов между проездом Оушен-Вью и морем едва ли можно было назвать улицей. Когда мы проходили мимо, другие летуны, словно любопытные животные, высовывали головы из проемов в стенах. Ковбой Мальборо помахал нам из окна второго этажа.

У серого блочного дома, оплетенного зелеными сетями ползучих растений, были только стены и крыша. Палисадник зарос высокой, по грудь, сорной травой и утесником, заполонившими подъездную дорожку и пустой дверной проем. Нам пришлось карабкаться по трухлявым строительным лесам, стряхивая с ног стебли, и лезть в брешь окна.

– Я сомневался, нужно ли… – начал Ковбой. – То есть я знаю, что вы заняты, сэр, но вы велели звонить, если найдем что-нибудь интересное. А это…

Кто-то аккуратно и с толком обустроил в верхнем этаже личное логово. Расстеленный спальный мешок – полупрофессиональный, для экспедиций в дикие края – прижат обломком бетона. Плотная полиэтиленовая пленка на окнах защищает от ветра. У стены ровным рядком выстроились три двухлитровые бутылки с водой. В прозрачном пластиковом контейнере – дезодорант, брусок мыла, мочалка, зубная щетка и тюбик зубной пасты. В углу совок и щетка, кругом чистота, ни паутинки. В пакете из супермаркета – прижат еще одним куском бетона – пара пустых бутылок из-под “Люкозейда”, комок оберток от шоколада, засохшие корки сэндвича в смятой фольге. На гвозде, вбитом в балку, – пластиковый капюшон от дождя из тех, что носят старушки. А на спальном мешке, рядом с потертым футляром, – черный бинокль.

Прибор не выглядел особенно мощным, но это и не требовалось – задние окна смотрели прямо на чудесную застекленную кухню Патрика и Дженни Спейн, которая находилась всего в тридцати-сорока футах. Ларри и его ребята там, похоже, обсуждали одно из кресел-мешков.

– Боже милостивый, – пробормотал Ричи.

Я не сказал ни слова: меня распирала такая злость, что наружу мог вырваться только рев. Все, что я знал об этом деле, взлетело в воздух, перевернулось вверх тормашками и рухнуло мне на голову. Это логово – не наблюдательный пункт профессионального убийцы, которого наняли вернуть деньги или наркотики, тот бы заранее все убрал, и мы ни за что не догадались бы, что здесь кто-то побывал. Нет, здесь выслеживал своих жертв псих, о котором говорил Ричи, – человек, который сам приносит неприятности.

Патрик Спейн все-таки был единственным из сотни. Он все делал правильно. Женился на подруге детства, завел с ней двух здоровых детей, купил хороший дом, рвал задницу, чтобы за него расплатиться и под завязку набить его модным барахлом. Он, черт побери, сделал все, что должен был сделать, но потом приперся этот маленький говнюк с дешевым биноклем и разнес все на атомы, а Патрику не оставил ничего, кроме вины.

Ковбой Мальборо встревоженно смотрел на меня, боясь, что снова облажался.

– Так-так-так, – холодно сказал я. – У Патрика появился конкурент.

– Похоже на гнездо сталкера, – сказал Ричи.

– Это оно и есть. Так, всем выйти. Детектив, звони своим приятелям и скажи, чтобы возвращались на место преступления. Пусть не подают виду, что что-то произошло, но уйти они должны сейчас же.

Ричи поднял брови, Ковбой раскрыл было рот, но, взглянув на меня, снова его захлопнул.

– Возможно, прямо сейчас этот парень за нами наблюдает, – сказал я. – Пока это единственное, что мы о нем знаем, – он любит наблюдать. Я вам гарантирую: он все утро крутился неподалеку, хотел увидеть, как нам понравится его работа.

Справа, слева, прямо впереди – ряды глазеющих на нас недостроенных домов. За нашими спинами – пляж, песчаные дюны и заросли шуршащей травы; с обеих сторон – холмы с грядами острых валунов у подножия. Он мог затаиться где угодно. Куда бы я ни повернулся, было чувство, что кто-то целится мне в лоб.

– Не исключено, что наша активность напугала его и заставила временно залечь на дно, – сказал я. – Если нам повезло, то он не видел, что мы нашли его укрытие. Но он вернется – и нам нужно, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Потому что при первой же возможности он поднимется сюда. Ради этого. – Я кивнул в сторону ярко освещенной кухни, по которой ходили Ларри и его группа. – Ставлю все до последнего цента: остаться в стороне он не сможет.