Броня

Среди чужих рас о любви метафорически говорят, как о чем-то вроде болезни. Их сердца болят. Их пищеварительный тракт жжет огнем. Черви безумия пожирают их мозг.

Обо всём этом кварианцы говорят в прямом смысле. Прикоснуться к другому значит напрашиваться на заражение. Желание близости оказывается могущественнее, чем страх смерти.

Тали готова к тому, чтобы заболеть. Она верит, что действительно приготовилась, но знает, что в реальности болезнь куда хуже, чем в воспоминаниях. Как-то раз она подхватила грибок на внутренней стороне рта и две недели не могла есть; холодные, как лёд, протеиновые коктейли, которыми она перебивалась, жгли ей горло на пути в желудок. А в другой раз респираторная инфекция распространилась на внутреннее ухо, и кашель несколько недель доводил её до головокружения. Она сломала лодыжку во время одной из миссий еще на первой «Нормандии» — нога после операции распухла, как лягушачье горло, и представляла собой настоящий пир для бактерий, пока доктор Чаквас не заказала более действенные антибиотики с Мигрирующего Флота.

По этим болезням, точно по карте, можно проследить историю её личной жизни. Её первый поцелуй — язва у неё во рту; её первый секс — удар под дых, выбивающий из равновесия. Тот миг, когда она поняла, что любит коммандера Шепард — перелом в том, что она знала о себе, воспаление настолько огромное, что телу его не вместить, инопланетная рана, грозящая её уничтожить.

Возможно, Тали слишком уж инженер, чтобы быть искусной в метафорах.

Она оправлялась после незначительной бронхиальной инфекции, когда обнаружила, что у Шепард есть чувства к ней. Тали пыталась не допустить, чтобы Шепард слышала об её менее серьёзных недомоганиях — поскольку та всегда начинала вертеться рядом, стоило ей услышать, будто Тали страдает от малейшего насморка или зуда. Тали всю их беседу запиналась и бормотала, но Шепард оставалась, как обычно, невозмутимой и продолжала рассказывать, как была вне себя от радости, узнав, что Тали пережила крушение первой «Нормандии», как испугана была, когда адмиралы угрожали Тали изгнанием, и как раздосадована оказалась, обнаружив в себе желание коснуться Тали сквозь костюм и почувствовать тепло её кожи.

Тали сама жаждет ощутить это — настолько, что убедила доктора Чаквас заказать поставку дорогих, сомнительно легальных профилактических антибиотиков у Флота. Стоимость лекарств составляет такую часть её жалования, что у Тали едва остаются деньги даже на еду. Гаррус, всегда деливший с ней трапезу, говорит, что не возражает восполнить ей недостачу. Из последнего визита на Омегу он даже возвращается с коробкой турианского чая для укрепления иммунитета.

— Такой крепкий, что у некоторых даже развиваются аутоиммунные заболевания, если применять его слишком долго, — говорит Гаррус, и нотки веселости в его голосе выдают то, как забавляет его ирония этой формулировки.

— Иммунная система настолько сильная, что начинает атаковать здоровые ткани, — произносит Тали. — Невероятно инопланетно звучит.

Гаррус смеется.

— Не пей это за обедом. Владелец магазина говорил мне, что на вкус этот чай — как старые носки. Полагаю, он считал это за рекламу.

— Турианцы, — поддразнивает его Тали. — Вам обязательно надо создавать себе ужасные трудности, чтобы их доблестно преодолевать.

Гаррус роется в сумке с покупками и достаёт оттуда пучок красноватых корешков, придерживая их за побеги так, что они покачиваются прямо перед глазами Тали.

— Живые, настоящие корни наги. Наверняка выращены в реальной почве. И они ничуть не ужасные. Помоги-ка очистить.

Тали ни разу не пробовала пищу, выращенную в земле, во время своего паломничества. Есть особая сочность в растениях, которые питались настоящей водой и настоящим светом — которые были когда-то живыми в полном смысле этого слова. Какое-то время, когда она только повстречала первых в своей жизни инопланетян, она считала, что большинство кварианцев в этом похожи: тепличные растения, которым никогда не расцвести так же, как другим расам. С тех пор она повстречала достаточно самодовольных, скучных обитателей планетарных колоний, чтобы убедиться: почва и солнечный свет влияют на вкус гораздо сильнее, чем на устройство психики.

Прежде, чем приняться за еду, Гаррус бормочет несколько ритуальных слов — остатки древней молитвы, со временем превратившейся в почти бессмысленную вереницу слогов. Прежде, чем приняться за еду, Тали проглатывает противомикробную капсулу, чтобы справиться с турианскими микроорганизмами, которые могли пристать к её пище, и впрыскивает в ноздри антибиотик, чтобы ничто не залетело вовнутрь, когда она приподнимет маску. Геты научили кварианцев, что предупредительные меры работают куда лучше молитв.

Чтобы любовь — в буквальном смысле — её не погубила, Тали изучает медикаменты и народные средства со всей галактики. Изводит вопросами доктора Чаквас. Строит укрепления вокруг своей иммунной системы и тренирует её убивать на месте. Шепард научила Тали, как быть солдатом, и она почтит этот дар, взрастив армию внутри самой себя.

Она останавливает Шепард в одном из коридоров «Нормандии», в промежутке между миссиями. Шепард выглядит утомленной: у каждого члена команды найдется по старой вендетте или семейному обязательству, с которыми нужно разобраться, и Шепард, в своем бесконечном благородстве, помогает им с каждой просьбой. Шепард говорит Тали, что это помогает поддерживать преданность команды.

— И заставляет тебя испытывать преданность к ним, — добавляет Тали. Она надеется, что Шепард не замечает нотку ревности в ее голосе. Ей хотелось бы, чтобы Шепард ценила её больше, чем остальных, хоть она и знает, что это ребячество.

— Мы близко к Жнецам, — признаётся Шепард. — Ближе, чем я говорила команде.

— Но ты говоришь мне, — Тали улыбается под маской. Кварианцы мало полагаются на выражения лиц в том, что касается общения, но улыбка — слишком непроизвольная реакция. Еще детьми кварианцы учатся выражать улыбку в движении плеч и рук, в наклоне головы — так, чтобы их тело целиком излучало радость. — Спасибо, Шепард.

— Я говорю тебе, потому что у нас с тобой не так много времени, — Шепард вдруг наклоняется, как если бы хотела поцеловать Тали, но тут же отшатывается, словно опасаясь заразить Тали даже через костюм. Или — опасаясь, что сама Тали не чувствует ничего. Кварианский костюм может быть настроен передавать прикосновения — настолько, что его владелец или владелица смогут даже чувствовать кожей ветер и воду, как если бы не были одеты совсем. Представители чужих рас не понимают этого, даже если знают сам факт, как Шепард: они видят перед собой только маску.

Тали притягивает Шепард к себе, кладёт ладони ей на бёдра и чувствует, как груди Шепард прижимаются к её груди. Сквозь маску она не может ощутить теплое дыхание Шепард, но может уловить на слух его тихий ритм.

— Я приняла меры предосторожности, — говорит Тали. — Я достаточно укрепила свою оборону для... для чего угодно, что тебе захочется сделать.

— Значит, «для чего угодно»? — Шепард скользит вниз по рукаву Тали и переплетает свои пальцы с её. Человеческий жест, символизирующий привязанность. Люди называют это — «держаться за руки». Два лишних пальца Шепард торчат из их соединенного кулака.

На пути к капитанской каюте Шепард говорит:

— Доктор Солус помог мне настроить противомикробное защитное поле вокруг кровати. Оно немного глючит, но должно выдержать.

— Ты рассказала о нас доктору Солусу? Он не выглядит особенно заслуживающим доверия.

— У него нет никаких причин предавать нас, — произносит Шепард с намёком на уверенность, источник которой она не вправе раскрыть. — И он просто обожает секретные исследовательские задачи.

Когда они оказываются в каюте, Шепард подталкивает Тали к постели.

— Я включу поле, — и она отступает назад, за пределы поля, пока Тали садится на постель, свесив ноги, чтобы не оставить на простынях отпечатки ботинок. — Ничего, если я буду смотреть, пока ты снимаешь костюм? Я ждала этого, как ничего другого.

— Так это всё — тщательно продуманная интрига ради того, чтобы увидеть голого кварианца? — дразнит её Тали.

— Знаешь ведь, что я не разобью тебе сердце за просто так, — отвечает Шепард.

До этого Тали не была до конца уверена, но теперь — она знает. Сначала она снимает шлем — герметичные затворы с шипением открываются. Она стягивает эластичную резинку со своей косы и встряхивает волосами, позволяя им рассыпаться по плечам — так раньше у кварианцев было принято демонстрировать гордость и статус; теперь в память об этом обычае с их шлемов ниспадает узорная ткань. Она расстегивает свои наручи, чтобы можно было снять перчатки, затем размыкает крепления между пластинами, прикрывающими живот и грудь. Её легкие наполняются сладким воздухом: фильтр маски на самом деле не меняет его вкус, и скафандр вовсе не стесняет дыхания, но без них отчего-то дышится свободнее. Она чуть не забывает снять ботинки и штаны; чуть не забывает, что самое лучшее еще впереди.

Шепард проходит через защитное поле. Оно вспыхивает куполом алого света, пока Шепард не отключает тревожный сигнал. Несмотря на то, что так много ее тела обычно остается обнаженным — сейчас, раздеваясь, она стесняется едва ли не больше, чем Тали. Она стягивает свой комбинезон так, словно воздух, коснувшись кожи, расплавит ее.

— Не бойся, — Тали протягивает руку, касаясь щеки Шепард, вздрагивая от интимности прикосновения.

— Наверное, когда все вокруг ходят в закрытых скафандрах, не так много думаешь о недостатках внешности, — замечает Шепард.

— Я не знаю других людей, с которыми могла бы тебя сравнивать, — говорит Тали. — И я видела твое лицо, так что я знаю, что ты прекрасна.

Шепард целует Тали с такой силой, что та едва не падает на спину. Она целует так, словно право на поцелуи принадлежит ей по рождению, словно поцелуев у нее в запасе бесконечное множество, и они — не дороже, чем космический вакуум. Кварианская литература полна историй о препятствиях, которые преодолевают герои ради единственного поцелуя, и о цене, которую они платят потом. Тали выбрасывает из головы все эти истории и жадно отвечает на поцелуй.

Тали мнёт груди Шепард — эти мягкие острова, вздымающиеся среди тугих мышц и старых рубцов. У Шепард — тело солдата, мускулистое и крепкое даже для человека. Она запутывается пальцами в волосах Тали, покусывая её за шею, и слегка трётся о её бедро. Она уже потекла, оставляя прохладный след на коже Тали.

Тали на мгновение замирает, вспоминая об одноразовых перчатках, которыми так старательно запасалась — они рассованы по разным частям скафандра, разбросанного теперь на полу каюты Шепард. Она находит один из карманов и быстро открывает его, с облегчением выдыхая — пока не понимает, что взяла только перчатки с тремя пальцами. Шепард берет одну из них и натягивает на руку, втискивая по два тонких человеческих пальца в отверстия, предназначенные для кварианских пальцев. Она поднимает пальцы буквой "V", смотрит на странный жест и смеется.

— Я думаю, что и так сойдет, в конце концов, — говорит Тали.

— Просто вспомнила одну старую человеческую историю, — поясняет Шепард. — Еще до эпохи космических путешествий, когда мы пытались представить себе, как будут выглядеть инопланетяне.

— И насколько это оказалось далеко от реальности?

— По большому счету, не очень далеко. Мы угадали насчет того, что галактика окажется полна опасностей и конфликтов, но разумные расы способны сотрудничать, чтобы преодолеть их. — Шепард задевает кончик уха Тали. — А еще мы угадали, что у вас будут смешные уши.

— Это у тебя тут смешные уши, — говорит Тали. Она щёлкает языком по одной из крупных, округлых мочек, а затем засасывает глубже в рот. У Шепард вырывается вздох удовольствия. Тали осторожно опрокидывает Шепард на спину и погружает язык в ее рот, пьянея от вкуса ее губ. Она наклоняет голову, целуя Шепард между грудей и в ее твердый живот.

Там, где у кварианок находятся кератиновые гребни, у человеческих женщин — мягкие губы из плоти. Мягкость и чувствительность развились у них в процессе эволюции взамен защитных врат. Помимо этого, Шепард обнадеживающе похожа на кварианку: набухший красный бугорок её клитора и гладкие стенки её влагалища, которые поддаются, когда Тали дразнит их пальцами изнутри. Шепард насаживается на пальцы Тали, сжимается вокруг них, словно хочет выжать из них всё возможное удовольствие, выгибается вверх, чтобы потереться клитором о большой палец Тали. Её оргазм — универсальный язык вскриков и дрожи.

Шепард замирает с полузакрытыми глазами и отсутствующей улыбкой. Тали кладёт ладонь ей на грудь. Шепард обнимает ее и сворачивается рядом, так что они оказываются друг напротив друга, лицом к лицу. Шепард целует Тали в кончик носа.

— Как ты себя чувствуешь?

Тали понимает, что речь об ее здоровье. Она прячет раздражение и отвечает:

— Любимой.

Шепард касается поцелуем губ Тали, затем шеи и грудей — так нежно, что от этого становится щекотно.

— Я не стеклянная, — говорит Тали.

Шепард поднимает на нее взгляд.

— Нет. Ты прочнее многих, кого я знаю, — она царапает ногтями спину Тали и сжимает губами ее сосок. Это почти укус, от которого Тали остро ощущает себя живой. Она готова к тому, чтобы Шепард заставила её кончить, но ей хочется еще подождать, погрузиться с головой в прикосновения Шепард.

Шепард пробует клитор Тали пальцем, и её бедра сами собой дёргаются вверх, без всякого сознательного усилия. Шепард требуется некоторое время, чтобы приноровиться — все эти барьеры явно не то, к чему она привыкла — но когда она проводит языком по клитору, Тали готова принять её за эксперта. Кончает Тали быстро и резко.

Она на несколько минут задерживается в объятиях Шепард, но знает, что ей нужно как можно скорее привести себя в порядок и нанести мазь-антибиотик на исцарапанную спину. Пока Тали надевает защитный костюм обратно, Шепард наблюдает за ней столь же внимательно, как и тогда, когда она раздевалась, но более сосредоточенно. У неё такой взгляд, как будто, позволяя Тали исчезнуть под костюмом, Шепард словно бы теряет её.

— Что-то не так? — спрашивает Тали.

— Это может оказаться самоубийственная миссия, — говорит Шепард. — Думаю, мы разберемся со Жнецами, но я не уверена, что мы оттуда вернемся.

— Я думаю, что мы справимся, — говорит Тали. Она застёгивает шлем с успокаивающим хлопком герметизации. — Я думаю, что все мы крепче, чем кажемся.