Описание: тропа проходит через Сьерра-Неваду и Каскадные горы в западной части США, от мексиканской границы до канадской.
Протяженность: 4277 километров
Вертикальный метраж: 149 000
Самая высокая точка: Форестер Пасс, Сьерра-Невада
Самая низкая точка: Каскейд Локс на реке Колумбия, 43 метра
Штаты: Калифорния, Орегон, Вашингтон
Южная конечная точка: Кампо, Калифорния
Северная конечная точка: Мэннинг Провиншэл Парк, Британская Колумбия
Веб-сайт маршрута: www.pcta.org
21 апреля 2004
Мексиканская граница, Калифорния, США
Нулевой километр пути
Снаружи темно, хоть глаз выколи, я нервничаю, и мне плохо. Я сижу в пикапе, который везет меня в Сан-Диего, на границу с Мексикой. В свете автомобильных фар я замечаю пыльные кустарники. Вдалеке показалась пара кактусов. Из Сан-Диего, к югу от Калифорнии, до Кампо лежит почти восемьдесят километров асфальтовой дороги. Там мы преодолели последние километры до границы по усеянной выбоинами проселочной дороге. Нашей целью был южный конец Маршрута тихоокеанского хребта – пешей тропы протяженностью 4277 километров от Мексики до Канады.
Мы с двумя другими путешественниками в тесноте сидели на заднем сиденье автомобиля, и каждая выбоина заканчивалась моим падением на соседа по сиденью. Пыльный сухой воздух дерет мое горло, а тряска бьет мне по желудку, и без того слабому. После очень неспокойной для меня ночи мы ровно в четыре тридцать утра, пропустив завтрак, выехали из Сан-Диего.
За рулем нашего автомобиля сидел Роберт Рисс. Он работает учителем в Сан-Диего, а в свободное время помогает путешественникам, направляющимся из Мексики в Канаду. Сегодня он предложил нам «челночный сервис» до начальной точки маршрута на мексиканской границе. Мои коллеги по путешествию не могли быть более разнородными. На переднем пассажирском сиденье расположился Джон, он из Англии. Безудержный курильщик. Это абсолютно неспортивно и, кроме того, прибавляет примерно десяток килограмм лишнего веса. Также абсолютно очевидно, что после своего отбытия из Лондона он ни разу не побрился. Оба американских студента, молодые ребята Мэтт и Бен, сидевшие со мной на заднем сиденье, выглядели так, как будто сошли со страниц журнала «Менс Хелс». Они были мускулисты, без грамма лишнего жира и обладали шоколадным загаром, как у калифорнийских серфингистов.
Мы все хотим совершить путешествие из Мексики в Канаду. Вчера первым делом мы познакомились с Робертом. Или, лучше сказать, с его бассейном, рядом с которым мы должны были встать туристическим лагерем. Благодаря этому лагерю, который находился под открытым небом, я могла ночами смотреть на звездное небо, в то время как безнадежно пыталась хоть немного поспать.
Роберт почувствовал мое напряжение и, увидев мое побледневшее лицо, попытался меня успокоить: «Не беспокойся! У тебя просто паника перед походом. Она скоро пройдет. Она пройдет, как только ты сделаешь свой первый шаг».
«Сейчас я чувствую, что вся эта идея с пешим путешествием неимоверно глупа. Если говорить о реальных шансах добраться из Мексики в Канаду, то их нет. Я не тренировалась перед походом», – причитала я и пыталась глубоко дышать, чтобы справиться с тошнотой.
Роберт обогнул еще две выбоины и попытался меня как-то по-своему утешить: «Я уже пять лет вожу путешественников на эту тропу. И только треть людей, которые начинают свой путь отсюда, доходят до Канады. Но согласно статистике у тебя самые большие шансы добраться туда: ты женщина, и ты одна. Женщины, идущие одни, лучше подготовлены, и, что важнее, им никому ничего не нужно доказывать».
«Так получается, что женщины – лучшие туристы, которые путешествуют на дальние расстояния?» – скептически спросил Джон, дрожа, поворачивая ручку отопления в машине немного вверх. На улице перед восходом солнца было лишь четыре градуса тепла. Однако в дневное время термометр здесь, естественно, поднимется до отметки в тридцать градусов.
«Большинство мужчин решаются идти по этой тропе для того, чтобы доказать что-то себе, а важнее – своему окружению. Они всегда хотят составлять конкуренцию другим, или, еще лучше, быть впереди. Они не хотят слушать сигналы тела. Они идут слишком быстро и слишком много. В итоге они прерывают свое путешествие, не дойдя до цели, из-за полученных увечий. Женщины же прислушиваются к сигналам своего тела и тем самым получают гораздо меньше травм», – объясняет Роберт и кажется очень убедительным.
В машине воцарилось удивленное молчание. Нам всем было необходимо переварить то, что сказал нам Роберт. Я еще пару раз глубоко вздохнула.
Посмотрев на Мэтта и Бена, Роберт следующей же фразой произвел еще больший эффект: «Успех в прохождении этой тропы на восемьдесят процентов зависит от ментальных факторов и только на двадцать – от физических, таких как состояние тела. Путь протяженностью более четырех тысяч километров нужно в первую очередь проходить с умом, тогда и тело будет в порядке».
Я заметила, что мой желудок немного расслабился. Из темноты к нам приближался автомобиль. Это были американские пограничники. Роберт приветственно поднял руку, и мы медленно проехали. Пограничники дружелюбно помахали в ответ.
Роберт в одночасье остановил автомобиль и потянул за ручку ручного тормоза. Перед нами я увидела забор из гофрированной стали. Таким образом, мы приехали на американскую границу. Мы вышли из машины с негнущимися ногами и немного оцепеневшие. Роберт помог нам загрузить наши рюкзаки в багажник. Раздавался запах шалфея и высохшей пустынной полыни. Все еще было темно и очень холодно. После того как Роберт обнял меня на прощание, у меня снова появился страх. Вскоре он прошел. Он еще раз ободряюще подмигнул мне, дружески хлопнул по плечу парней и уехал. Ему обязательно нужно было вернуться в Сан-Диего до начала учебы в школе. Я смотрела вслед уносящимся огонькам задних фар его автомобиля и внезапно почувствовала себя очень одинокой. После того как пикап скрылся из виду, я буквально ощутила тишину и для начала осмотрелась. Граница Соединенных Штатов здесь не выглядела многообещающе: абсолютно сухая местность с засохшими кустами и парой жалких кактусов. Широкая грунтовка вела прямо к почти трехметровому забору. Мексика была еще впереди. Следы от шин подсказывали, что американские пограничники бывают здесь достаточно часто. Прямой линией тянулась по холмистому ландшафту полоса границы и выглядела, как уродливый шов. На горизонт неуверенно вползало солнце и погружало все в сюрреалистичные оранжевые краски.
Мэтт и Бен не могли больше сдерживать тягу к действиям и тут же убежали фотографировать начало путешествия. «Эй, увидимся позже на тропе», – попрощались они и вскоре стали исчезать, как цветные пятна, скачущие вприпрыжку на фоне коричневого ландшафта.
Я оперлась на свои треккинговые палки и задумчиво смотрела им обоим вслед. До сегодняшнего момента Маршрут тихоокеанского хребта был для меня не более чем веселой игрой и завораживающей идеей. Три месяца подряд я занималась тем, что совершенствовала свое снаряжение, изучала материалы по путешествию и прорабатывала логистику всего мероприятия. Числа, даты, факты превратились на тот момент в мою реальность. Каким-то образом у меня получилось сократить число основных фактов о моем путешествии до минимума, чтобы словно мантру повторять их про себя. Несмотря на свой все еще слабый желудок и дрожащие колени, я твердила: «Протяженность Маршрута тихоокеанского хребта – четыре тысячи двести семьдесят семь километров. Сезон длится не более пяти месяцев. Таким образом, у меня есть около ста пятидесяти дней. Исключая один выходной в неделю, остается сто тридцать дней, а это тридцать два целых и девять десятых километра в день. Таким образом, на протяжении пяти месяцев мне необходимо проходить по тридцать три километра в день». Я снова и снова глубоко вдыхаю прохладный утренний воздух.
Здесь, рядом с чертой границы, все ощущается совершенно иначе, чем дома, в Германии. Там это были просто цифры на бумаге. Я вглядывалась в практически бескрайний простор, лежащий передо мной, и цифры начали обретать ужасающе отчетливое лицо. Прекрасную теорию сменила беспощадная реальность, и я была уже совсем не уверена в том, что мне это нравится.
Похоже, что с Джоном случилось то же самое, что и со мной, и в молчаливом согласии мы оттягивали неизбежный момент отправления в путешествие. Мы порылись в рюкзаках, заранее намазали кремом руки и лицо и сделали десятки фотографий у небольшого памятника Маршруту тихоокеанского хребта: пять неказистых, крашенных в белый цвет деревянных стрелок с надписью «Национальный видовой маршрут тихоокеанского хребта – Южный край» отмечали начало одной из самых длинных пеших троп в мире. Я села на самую низкую из пяти досок и браво улыбалась в камеру, пока Джон фотографировал меня со всех сторон.
Когда я в конце концов посмотрела фотографии, сделанные на мою камеру, то увидела там совершенно другого человека: вот я стою, в новых черных кроссовках, в абсолютно чистых бежевых туристических штанах и темно-синей куртке. Вокруг шеи у меня обмотана желтая бандана, а на голове – бейсболка. Только по полностью загруженному черному рюкзаку и треккинговым палкам можно понять, что я – пеший турист. Так или иначе, я со всем своим «с иголочки» новым снаряжением выглядела совершенно несуразно. Джон закурил рядом со мной уже третью сигарету и все же выглядел еще более несуразно, чем я.
Приближающийся автомобиль спас нас от угрожающего момента выхода. Из автомобиля вышла парочка американцев в абсолютно чистой одежде, возрастом около двадцати лет, в сопровождении родителей.
«Что, тоже хотите пойти по Маршруту тихоокеанского хребта?» – спросил Джон вновь прибывших.
Лица молодой пары светились от счастья. «Да, но только по части, находящейся в Калифорнии. После этого нам нужно вернуться в колледж». Родители сопроводили их только сюда и, гордо выпятив грудь, спросили: «Не могли бы вы сделать фотографию для нашего семейного альбома?»
Джон взял камеру, занял нужную позицию и попросил семью улыбнуться. «А теперь скажите: “Секс!” – попросил он их вежливо. Четыре лица перекосились от его «солнечного» британского юмора. Вместо широкой ухмылки на этих четырех лицах показалась замученная улыбка. Я еле сдержалась, чтобы не засмеяться в голос.
После того как родители уехали домой, а молодое поколение путешественников исчезло из виду на тропе, мы с Джоном все еще нерешительно стояли у границы.
«Пойдем сегодня вместе? – спросила я у него наконец. – Я имею в виду то, что ты уже слышал от других путешественников и от Роберта: на границе время от времени случается всякое – происходят инциденты с нелегальной эмиграцией, а также с контрабандой наркотиков. Идти одному может быть опасно».
Джон видел это все точно так же и потушил четвертую сигарету.
«Эти банды выходят под покровом ночи. Пойдем сегодня в кемпинг на озере Морена. Там будет столько туристов, что у нас определенно не возникнет никаких проблем».
Он встал и отряхнул штаны. После этого посмотрел на меня с грязной такой ухмылочкой и сказал: «Впрочем, с “тягачами” и торговцами наркотиками нужно поступать так же, как если бы ты встретил медведя: нужно просто бежать, и как можно быстрее».
В смятении я встала и сказала: «Это бред. Медведи бегают куда быстрее любого человека. Ты не сможешь от него убежать».
«Именно поэтому так не пойдет, – начал объяснять Джон, сияя. – Мне нужно просто бежать быстрее тебя. Тогда медведь сожрет тебя вместо меня».
Хорошо, что мы прояснили этот момент…
Тем временем на дворе было уже семь часов. На улице стало значительно теплее. Нам уже было пора идти. Момент, который я планировала почти четыре месяца назад, наконец настал: я надела на плечи свой рюкзак и медленно ступила на тропу в сорок сантиметров шириной, которая именуется «Маршрут тихоокеанского хребта». Эта тропа станет моим домом на следующие пять месяцев. Я, все еще нерешительно, делала первые шаги. Все было непривычно: груз на спине, новая обувь, треккинговые палки.
«Джон, сколько у тебя с собой воды?» – спросила я через полчаса, осматривая окрестности на предмет хоть чего-то зеленого. Но видела я лишь пыльный кустарник.
«Четыре литра», – ответил мне Джон, шедший прямо за мной.
«Ты думаешь, что этого хватит?»
Точно такой же вопрос я задала и себе: «У меня тоже четыре литра. Должно хватить».
Следующий солидный источник воды находился в тридцати двух километрах от нас. Это был кемпинг на озере Морена. Кроме него не было никаких вариантов пополнить запасы воды, так как небольшие сезонные ручейки в это время года уже практически высохли.
«Значит, сегодня вечером, самое позднее – завтра утром мы должны быть в кемпинге», – высказал Джон неизбежную истину. Никто из нас двоих не хотел искать альтернативу. Что если мы поранимся или потеряемся? В следующие мгновения никто не проронил ни слова. Казалось, что прохладный бассейн в доме Роберта в Сан-Диего находился в нескольких световых годах от нас.
Шаг за шагом мы отдалялись от мексиканской границы и все глубже продвигались в пыльную неизвестность. Узкая тропинка стала огромной пуповиной, и я спросила себя обеспокоенно, что будет, если она просто закончится посреди ничего. Ведь здесь нет никаких указателей дороги. У низких кустов и кустарников было общее: у них есть шипы, колючки или иглы, которые безжалостно царапают или колют. Через какое-то время я была счастлива, что у меня есть защитные гетры, и по возможности старалась держаться в середине узкой тропинки.
Час за часом мы шли, а солнце беспощадно поднималось все выше и выше. От него у меня вспотел лоб. Медленно я возвращалась к реальности: «Я точно иду по Маршруту тихоокеанского хребта! Это не отпуск. Я проведу на этой тропе пять следующих месяцев». Тем временем мой желудок расслабился, мои шаги стали увереннее, и я взяла свой темп. Как и сказал Роберт Рисс – моя уверенность в себе росла с каждым шагом. Я наслаждалась непривычным ландшафтом, воздухом и даже обществом Джона. Я пришла к внутреннему спокойствию и подчинилась неизбежному: теперь мне нужно только идти, идти и идти.
В два часа пополудни мы достигли нашей первой цели – Хаузер Крик. Как и ожидалось, речка практически высохла из-за долгой засухи. Однако мне эта небольшая падь показалась оазисом в пустыне: несколько тенистых деревьев приглашали насладиться длительным отдыхом. В тени пело несколько птичек, а мы тем временем поглощали наш обед под корявым дубом. Джон ел тортильяс с арахисовым маслом, а у меня была лишь пара пончиков и маффинов из Сан-Диего. Я была рада тому, что не осталась одна в первые часы путешествия. После еды Джон удовлетворенно закурил сигарету, а я сняла кроссовки и носки, чтобы дать передохнуть моим и так опухшим ногам. Нам было необходимо пройти еще восемь километров, но сначала нужно было преодолеть четырехсотметровый подъем. Учитывая жару, стоявшую в полдень, это было сложно. В общем, у нас было достаточно времени для того, чтобы устроить себе долгую сиесту.
«Зачем ты вообще здесь?» – наконец решилась я задать вопрос, который я хотела задать еще у бассейна Роберта, когда Джон постелил свой коврик рядом со моим.
«В этом прежде всего виноваты женщины, – огорошил меня Джон. – Они меня прямо-таки преследовали!» – он не без гордости обстоятельно рассказал мне про любовную часть своей жизни, причем сделал это настолько подробно, что через какое-то время я потеряла счет его девушкам, интрижкам и поклонницам, которые были у него за последние годы. Будучи сорокалетним холостяком, он настолько устал от огромного количества женщин, которые хотят выйти замуж, что сбежал в США в припадке кризиса среднего возраста. Он хотя бы это признавал. Учитывая фигуру Джона, я сомневалась в правдоподобности данной версии, но на всякий случай все же запомнила это. Возможно, в Великобритании стандарт мужской красоты отличается от немецкого. Я осторожно перевожу разговор на другую тему: «А кем ты работал?»
«Я – журналист и пишу статьи для одного английского журнала. Им можно очень выгодно продать историю о путешествии, так как я напишу о Маршруте тихоокеанского хребта в журнале. Таким образом, я совмещаю приятное с полезным: я путешествую и одновременно собираю материал для серии статей. Ну и когда я после полугода вернусь обратно в Англию, женщины, будем надеяться, снова успокоятся. А ты?»
Я растянулась на коврике и надвинула свою бейсболку на лицо. Лениво лежа в туристической одежде в тени калифорнийского дуба, я ощущала, что нахожусь так далеко от своей прежней жизни, от которой ушла всего два месяца назад. «До недавнего времени я была коммерческим директором одного небольшого предприятия. Два года подряд я занималась тем, что модернизировала его. Прекраснейшая работа, да и заработок тоже».
Джон недоверчиво посмотрел на меня и откусил сникерс, который служил десертом. Было вполне очевидно, что он верил в мою историю с карьерой не больше, чем я в его историю с женщинами.
«Ну и в жизни у меня тоже все было хорошо: у меня было много друзей, я много путешествовала, постоянно посещала театры и музеи и в полной мере наслаждалась ночной жизнью», – добавила я.
«А как с мужчинами?» – спросил Джон с любопытством.
«К счастью, без происшествий. Вообще, с любовными делами у меня тоже все хорошо».
Джон понимающе кивнул и добавил: «Так ты типичная SINK[1]».
«Точно. SINK. И, ты знаешь, я не хочу ничего менять, – добавила я злобно, чтобы он не принимал меня за женщину, у которой «тикают часики» и которая хочет во что бы то ни стало выйти замуж. – Брак и дети – не для меня».
Джон начал мало-помалу смущаться: «Походит на идеальную жизнь во всех аспектах. А что ты в таком случае забыла здесь, на маршруте?»
Именно этот вопрос я снова и снова задавала себе последние несколько недель и месяцев. «Вообще, все началось с чистой случайности около десяти месяцев назад. Если, конечно, это можно назвать случайностью».
Июль 2003[2]
Луга Талеми, Йосемитский национальный парк, Калифорния, США
Я сижу на скамейке перед своей палаткой и смотрю на огромные сосны, залитые светом медленно заходящего солнца, которые заслоняют мою палатку. Где-то вдалеке слышится шум реки Талеми, воды которой из-за таяния снегов образовали мощную и одновременно успокаивающую шумовую завесу. Я расслабленно откидываюсь на скамейке и вдыхаю пряный аромат хвойных деревьев. Я удовлетворена. Уже почти две недели я путешествую по потрясающему Йосемитскому национальному парку. За это время я успела увидеть огромные горы, бурные реки и даже медведей. Мой тридцать шестой день рождения я отметила под голубым небом у кристально чистого горного озера. Озеро выглядело так же, как в детской книге с картинками. Я была одна, если не учитывать два миллиона насекомых, которые навещали меня. Этот отпуск был действительно прекрасным и в то же время дорогим подарком самой себе на день рождения. Но ведь я достаточно зарабатываю…
Аромат сочных стейков доносился от соседского лагеря, находившегося слева от меня. Они готовили роскошный ужин. Я как раз добралась до десерта и расслабленно поедала большую плитку шоколада.
Но внезапно мое задумчивое созерцание вечера было прервано. Не занятый до этого небольшой кусок земли справа от меня оккупировали несколько диких созданий. Шестеро молодых людей возрастом от двадцати до тридцати, с окладистыми бородами и в абсолютно грязной одежде, начали быстро строить свои минималистские жилища. Буквально пара движений и несколько минут понадобилось им, чтобы расстелить пенки и спальные мешки. Пока я ночевала в абсолютно новой туристической палатке на удобной надувной пенке, мои новые соседи, кажется, спали под маленькими тентами, то есть под простым полотнищем без дна на тоненьких пенках. Одеты они были очень странно: вместо туристских ботинок на них были старые кроссовки, которые местами изношены уже настолько, что держатся только на изоленте, которой они обмотаны. Я вижу на них дырявые носки и порванные штаны. Однако при этом всем от них исходит такая жизненная энергия и такое позитивное настроение, что я начала чувствовать, что меня прямо-таки тянет к ним.
Как только они разожгли костер, я неспеша подошла к ним. «Привет, меня зовут Кристина, я из Германии. Будем соседями по кемпингу», – поприветствовала я их.
«Идешь по МТХ или по ТДМ?» – тут же спросили меня. Этот вопрос абсолютно выбил меня из колеи. МТХ? ТДМ? Что бы это могло значить?
«Нет, я просто путешествую…» – заикалась я смущенно, снискав тем самым снисходительное отношение. Но лед уже растаял.
«МТХ – это сокращение для Маршрута тихоокеанского хребта. Это длинный туристический маршрут протяженностью четыре тысячи двести семьдесят семь километров, который идет от Мексики до Канады. ТДМ – это Тропа Джона Мьюра. Ее протяженность составляет всего триста сорок километров. Она идет по Йосемитскому национальному парку», – спокойно объяснил мне один из молодых людей, достав из походного ящика пару колбасок и бросив их на гриль.
«А вы идете по МТХ?» – спросила я недоверчиво.
«Да, именно! Мы в пути уже более двух месяцев и уже на полторы тысячи километров ближе к Канаде. Мы – проходчики».
«Проходчики?» – задала я ответный вопрос, абсолютно смутившись.
«Да, проходчики! Это означает, что мы проходим весь маршрут».
Теперь я поняла, почему у них настолько изношены одежда и обувь, а самое главное – почему эта группа настолько эффективна.
И пока молодые люди поедали колбаски, я все расспрашивала о маршруте и их жизни в пути.
«Сколько времени занимает поход от Мексики до Канады?» – «Около пяти месяцев, с середины апреля до конца сентября». – «Сколько километров вы проходите за день?» – «Около тридцати трех. По пустыне – больше, здесь, в горах, – меньше». – «Сколько весят ваши рюкзаки?» – «От пяти до шести килограмм без воды и еды, так как мы все оптимизировали по весу».
К сожалению, мой «опросный час» уже подходил к концу. В девять вечера мои соседи укладывались спать. «Сейчас уже проходческая полночь», – улыбаясь, попрощались они со мной. В свете моей налобной лампы я, спотыкаясь, возвращаюсь в свою палатку. И, несмотря на удобный мягкий коврик, спала я той ночью очень беспокойно, так как в моей голове роилась целая куча вопросов.
Проснувшись на следующее утро, я решила, что и дальше буду мучить молодых людей вопросами. Я энергично высунула голову из своей палатки, чтобы посмотреть, чем занимаются мои соседи, но все, что я увидела, – пустое место для палатки. Уже в девять часов утра проходчики исчезли так же бесследно, как мираж. Как позже рассказали мои соседи слева, они вышли уже в шесть часов утра, вместе с восходом солнца, пока я, как отпускник, долго и лениво спала.
Однако идея пройти по Маршруту тихоокеанского хребта меня не отпускала. Она преследовала меня в течение всего остатка моего отпуска. Но и по приезде в Германию эта мысль никуда не исчезла. Я все время спрашивала себя: что же меня так привлекает в этой идее прохода? Свобода пути? Радикализм отсутствия комфорта? Огромный заряд энергии, который, очевидно, получают путешественники во время жизни на открытом воздухе? Моя напряженная, но очень доходная работа по оздоровлению предприятий внезапно показалась мне пустой и скучной. Я видела для себя последующие годы как одну закольцованную последовательность бюджетных планов и годовых отчетов, судебных процессов по трудовым спорам и переговоров с клиентами, бесконечных споров с руководством и советами предприятий.
В последующие месяцы я снова и снова проигрываю сценарий ухода с работы и путешествия по Маршруту тихоокеанского хребта, но в конце концов это на какое-то время остается только в мыслях. Слишком уж сумасшедшей и притянутой за уши кажется мне эта идея с МТХ. Мне не хватает смелости, чтобы уволиться со стабильной и хорошо оплачиваемой работы. Вот я и осталась, как и прежде, динамичной деловой женщиной – пока не получила большой толчок…
19 декабря 2003[3]
Берлин, Германия
«Зайдите, пожалуйста, в мой кабинет!» – руководитель стоит в дверях в мой офис и смотрит на меня холодным взглядом, улыбаясь. У меня закрадывается чувство, что через пару мгновений я полностью потеряю цвет лица. По всему телу пошел холодный пот. Глубоко дыша, я пытаюсь бороться с усиливающейся паникой. Потом я заставляю себя натянуто улыбнуться, беру ручку и блокнот и неуверенно встаю со стула.
«Да, конечно. Сейчас же зайду», – уверенным голосом отвечаю я. Я знаю, что мне сейчас предстоит: увольнение. Я твердо решила мужественно пережить этот момент.
Руководитель проводил меня в свой кабинет и показал место за столом, где меня уже ждал сотрудник отдела кадров в качестве свидетеля. Я нервно кручу в руках ручку и стараюсь сохранять отрешенное выражение лица. Мой начальник быстро перешел к сути. Он вытащил из кожаной папки лист бумаги и положил его передо мной для написания заявления на увольнение. «К сожалению, в связи с внутренними причинами, мы должны вас уволить. С этого момента вы уволены с работы, – сказал он мне, не смотря в глаза. – У вас остались какие-либо вопросы?»
«Нет, вопросов нет», – сдавленно отвечаю я, пытаясь сохранить профессиональное выражение лица. Я поняла, что с этого момента решать все будут уже адвокаты.
«У вас есть десять минут, чтобы собрать свои личные вещи. После этого сотрудник проводит вас к выходу», – объявил мой начальник и поднялся с места. В моей голове – целый рой мыслей.
Я медленно сворачиваю свое заявление об увольнении и встаю с места. Мы стоим друг напротив друга в смущении, и ни один из нас не знает, что еще сказать. «Всего хорошего!» – решился сказать руководитель, провожая меня обратно в мой кабинет. Руки на прощание мы не жали.
В моем кабинете меня ждал один из моих коллег, которому ситуация казалась не менее неприятной, чем мне. Он переминался с ноги на ногу, пока я просматривала ящики своего стола и трясущимися руками укладывала свои немногочисленные личные вещи в полиэтиленовый пакет: набор для письма, несколько визиток, пара справочников. В качестве последнего аккорда я еще раз обвожу взглядом мой, надо сказать, достаточно большой кабинет, широкий письменный стол, полный документов, которые теперь будет обрабатывать кто-то другой, и стол для переговоров, за которым я провела так много встреч с сотрудниками и поставщиками. Я решительно развернулась и сообщила сотруднику, который меня сопровождал: «Я готова. Пойдемте».
В последний раз я прохожу по коридорам компании и уголком глаза замечаю, как мои бывшие коллеги смущенно смотрят мне вслед из окон своих кабинетов. Двумя минутами позже я выехала из двора на своей машине. На пассажирском сиденье стоит пластиковый пакет с моими немногочисленными офисными пожитками. Я еще раз приветственно машу озадаченному портье и еду прямиком к своему адвокату, чтобы предъявить в суд по трудовым делам иск о необоснованном увольнении.
Шоковое остолбенение прошло, как только я вернулась домой. До этого я находилась в режиме «выстоять любой ценой» и пережила все, что со мной сегодня произошло, мужественно и с присущим мне профессионализмом. Но сил у меня не осталось. Я буквально упала на свой матрас и долго вглядывалась в потолок, пока меня не настиг сильный приступ истерики. Рыдая, я ворочалась с боку на бок и не могла больше уйти от чувства неуверенности в себе: «Почему я? Почему сейчас? Почему так?»
Увольнение не застало меня врасплох, так как мои доброжелательные коллеги предупредили меня об этом. Хоть моя работа и была, бесспорно, успешной, моя, без сомнения, мощная стратегия экономического оздоровления предприятия настроила директора, производственный совет и многих из сотрудников против меня. И вот теперь я получила расплату за свою политику конфронтации. Мне нужно было засмеяться, несмотря на слезы, так как я осознавала то, насколько все же иронична судьба. В качестве специалиста по экономическому оздоровлению я уволила уже десятки работников. Так что это просто уравновешивающая справедливость, при которой я ставлю себя на место тех, кого уволили.
С зареванным лицом я наконец встаю с матраса и иду в ванную, чтобы умыться холодной водой. Я интенсивно прочищаю нос и глубоко вдыхаю. После этого я говорю своему визави, отражающемуся в зеркале в ванной: «Жалость к самой себе не продвинет тебя вперед. Соберись и подумай, что делать дальше». Опершись руками о холодную раковину, я начала думать о дальнейших планах.
Назад, к своей старой работе? Я провела столько процессов по трудовым спорам, что давать себе какие-либо надежды было бессмысленно. Возможно, я выиграю суд и получу какую-то компенсацию, но на свою прошлую работу я не вернусь.
Так, и что? Искать новое место? Писать резюме, ходить на собеседования? Я могу указать на многочисленные удачные случаи оздоровления предприятий, а также на то, что имею хорошую репутацию и широкую сеть профессиональных контактов. Это, конечно, будет не тяжело – найти такую же позицию либо даже что-то получше. Но действительно ли это то, чего я хочу?
Я вопросительно смотрю на свое отражение в зеркале, и мне снова приходит на ум эта уже подзабытая, но от этого не менее сумасшедшая идея: я ведь теперь могу пройти по МТХ. Я тут же стала накидывать календарный план. Расчет времени путешествия просто идеален. Сезон на Маршруте тихоокеанского хребта начинается в середине апреля. Таким образом, у меня было около четырех месяцев, чтобы подготовиться к путешествию. В октябре я бы вернулась из США и снова начала искать работу. В зеркале я вижу, как мои глаза горят идеей похода по МТХ и как напрягается мое лицо, когда я думаю об этом. Приключения зовут!
Мысль о походе по МТХ была заманчивой, но в тот момент я еще не приняла окончательного решения. Настолько глубоко засели внутри меня шок и чувство стыда от увольнения. Следующие несколько недель я разрывалась между чувством неуверенности в собственных силах и желанием строить карьеру, инстинктом самосохранения и жаждой приключений. Для принятия окончательного решения мне необходим последний, решающий, аргумент, который месяцем позже преподнесет мне судьба…
Январь 2004[4]
Берлин, Германия
Как только я оказываюсь в доме инвалидов, мне в нос тут же ударяет типичный запах средств дезинфекции, мочи и разогретого картофельного пюре. Или это все же брюссельская капуста? Я подхожу к стойке администратора и спрашиваю Бернда.
«Пятый этаж, комната пятьсот одиннадцать. Но сначала посмотрите в общей комнате. Пациенты часто сидят там целыми днями».
Настроение у меня было подавленным. Я зашла в лифт и спросила себя, что же меня ждет. Бернд – мой старый знакомый. Сорок шесть лет, гей, успешный архитектор и яппи. До того момента, пока его не хватил удар. Его положили в реанимацию, привели в чувство, но он получил серьезные повреждения мозга. После интенсивной терапии и больницы его поселили сюда как безнадежно больного.
Дверь лифта с протяжным звуком отворилась. Я выхожу и смотрю вокруг. Из-за угла слышно включенный телевизор. Это, должно быть, общая комната. Я медленно иду в этом направлении мимо стоящих больничных коек и подносов для еды. За маленьким столом я вижу Бернда. Он сидит в инвалидной коляске. Он одет в синий спортивный костюм и толстые шерстяные носки. Он безучастно смотрит куда-то вдаль мимо телевизора. Рядом с ним много восьмидесятилетних стариков, наверняка страдающих слабоумием.
Я аккуратно подхожу ближе. «Здравствуй, Бернд!» – говорю я ему. Он медленно поворачивается ко мне, но его глаза по-прежнему непонимающе смотрят на меня. Он открыл рот, и я услышала только слабое бурление внутри. Я стою перед ним и не знаю, что делать дальше. Вдруг я слышу, как позади меня загремела посуда. Я испуганно оборачиваюсь и смотрю в полные дружелюбия глаза медсестры.
«Это хорошо, что вы навещаете Бернда. Вы пришли как раз вовремя. Сейчас время обеда, и вы можете помочь мне его покормить».
«Что вы имеете в виду? Что значит “покормить его”?» – спрашиваю я удивленно.
«А, так вы впервые пришли к нему. Он больше не может глотать и говорить. Так что кормление теперь занимает достаточно много времени. Подождите, я покажу вам, как это лучше сделать».
Я не успела ничего ответить, а она уже повязала Бернду нагрудник, поставила поднос с пюре перед ним и дала мне ложку и маленькую салфетку. «Салфеткой можно вытереть ему рот. Не торопитесь. Я вернусь, как только раздам всем еду», – сказала она и пошла к следующему пациенту.
В нашу последнюю встречу мы с Берндом кушали в шикарном берлинском ресторане, а теперь я кормлю его щадящим питанием. Я беру ложку пюре и осторожно кладу ему в рот. Бернд едва ли может глотать. Он давится и пускает слюни. Каждая ложка – пытка. Слюна капает изо рта на нагрудник. После десяти ложек он отказывается открывать рот и спазматически жестикулирует левой рукой. Правая сторона его тела практически полностью парализована. Храбро улыбаясь, я пытаюсь рассказать Бернду что-то хорошее, хоть и знаю, что он не может ответить. Я даже не знаю, узнает он меня или нет. Я сижу прямо перед ним и поглаживаю его руку, пока на заднем плане по телевизору идет телевикторина. Когда через полчаса я захотела уйти, он вцепился в мою руку и никак не хотел ее отпускать. Медсестра тут же пришла мне на помощь и поблагодарила меня: «Спасибо за то, что покормили его. Приходите снова. Я думаю, Бернд был очень рад вас увидеть».
И я, конечно же, приду снова. У меня, как у новоиспеченного безработного, куча свободного времени, и я навещаю Бернда через день. А тем временем его фирма объявила себя банкротом, его шикарный «Мерседес» будет пущен с молотка, а из пентхауса будет вынесена вся мебель и его сдадут другому. Но Бернда это больше не интересует. Я кормлю его пюре на обед, играю с ним в «Поймай мячик» и смотрю утренние телевикторины. Бернд открыл для меня новый горизонт. Что есть мое увольнение по сравнению с его судьбой? Я на собственном опыте учусь понимать, что есть вещи куда более важные, чем карьера и деньги.
Девять вечера, я собираюсь выйти из квартиры, но слышу, как звонит телефон. Я думаю – взять трубку или все же нет. Через полчаса у меня назначена встреча в известном клубе города. Ай, ладно. «Да, алло?» – говорю я и слышу совершенно незнакомый мне голос на другом конце трубки: «Простите за столь поздний звонок. Вы еще не знаете меня лично. Я – мать Бернда… Не знаю, к кому еще я могу обратиться».
Я тут же теряю какое-либо настроение идти куда-либо и практически в панике спрашиваю: «С Берндом что-то случилось?»
«Да, у него еще один удар. Он лежит в реанимации. Я сейчас в Любеке и смогу быть в Берлине только к пяти часам. Я не могу дозвониться до друга Бернда, а больше у меня нет знакомых в Берлине. Вы не могли бы поехать в реанимацию и побыть с ним? Я бы не хотела, чтобы он сейчас был один».
«Конечно! – отвечаю я. В моей голове роятся мысли. – Я уже выезжаю. Позвоню вам, как только увижу его».
Через полчаса я уже спрашивала про Бернда в реанимационном отделении больницы. Медсестра наконец отвела меня к его кровати. Вид его меня до смерти напугал. Бернд лежал в белой больничной рубашке. Он казался очень хрупким. К его носу и рукам тянулись шланги. Его кожа кажется такой бледной под искусственным больничным светом. Он даже не открывает глаза, когда я аккуратно беру его за руку и поглаживаю его пальцы. «У него случился удар, – сообщает мне медсестра. – И я так понимаю, это уже не первый, да?» – спрашивает она меня.
«Второй», – ответила я ей. Мы смотрим друг на друга, и по ее лицу видно, что третьего удара Бернд не переживет.
«Пожалуй, я оставлю вас с ним наедине», – сказала медсестра после того, как я заняла место рядом с Берндом.
Все последующее время я держала его за руку. Бернд за эти часы так и не шелохнулся. Я едва слышу, как он дышит. Хорошо слышно только тиканье настенных часов и то, как суетятся люди в реанимации. В ту ночь я много думала. Бернду сорок шесть лет. Это как раз на десять лет больше, чем мне. Раньше я верила, что в сорок шесть не умирают. Но Бернду удалось доказать мне конечность моего бытия. Что бы я сделала, если бы знала, что умру через десять лет? Работала бы? Строила бы карьеру? Зарабатывала бы деньги? Нет, конечно же! Я бы потратила свое время на исполнение своей мечты, сделала бы что-то необычное.
Когда я ушла от Бернда в середине ночи, я все-таки приняла решение: я пойду в поход по Маршруту тихоокеанского хребта.
Январь – апрель 2004
Подготовка к походу
На следующее утро я бронирую билет на самолет в Соединенные Штаты. Слава богу, что есть бонусные мили, которые я заработала в бесчисленных деловых поездках. Я рассматриваю мили как последний подарок от моего бывшего работодателя. После этого я звоню своему адвокату и сообщаю ему, что он должен будет представлять меня в суде по делу об увольнении. Я больше не смогу лично принять участие в процессе, поскольку есть чем заняться.
Остаток дня я провела в интернете в поисках информации по МТХ. Первая же информация меня расстраивает: около трехсот оптимистически настроенных проходчиков собираются на мексиканской границе, чтобы совершить поход, однако только около сотни через пять месяцев добираются до канадской границы. Доля тех, кто сошел с пути, – шестьдесят пять процентов. Почему именно я должна преодолеть это расстояние?
Я обеспокоенно осматриваю себя: спортивные штаны и футболка. Именно в таком наряде я развалилась за своим письменным столом. Мне тридцать шесть лет, и я никогда не тренировалась. У меня около пяти лишних килограммов веса, да и фитнес-зал я изнутри никогда не видела. Я была абсолютным нулем в спорте еще в школе. В остальном же ученица «номер один», лучшая в классе, но по физкультуре я радовалась и четверке. Позорные воспоминания всплывают у меня в голове: когда набирали команды для командных видов спорта, меня всегда вызывали в последнюю очередь, только если не было больше никого, кроме слепой как крот девочки, либо кого-то, кто имел схожие заболевания. Самым страшным кошмаром для меня было бревно – я преодолевала его с многократными падениями, что смотрелось ну никак не грациозно. А при выполнении подъема с переворотом мои одноклассницы, которые должны были меня поддерживать, всегда отходили в сторону, когда я была на очереди. Никто не хотел поднимать мой вялый мешок с картошкой и перекидывать его через перекладину. И вот уже после окончания школы я прекратила какие-либо занятия спортом, за исключением катания на велосипеде и ходьбы.
Я в расстройстве достала из холодильника плитку шоколада. При пяти килограммах лишнего веса уже ничего не случится. Пока я кусочек за кусочком уплетала шоколад, я думала о своем предыдущем опыте походов.
Будучи ребенком, я ненавидела походы, так как мои родители всегда хотели таким образом проявить свои мещанские патриотические чувства. Было абсолютно неловко находиться рядом с моим отцом, который одевался в вязаную кофту, брюки-гольф, гетры и грубые полуботинки. А венчалось все это великолепие шляпой с кисточкой из волос серны. А я при этом должна была носить национальное баварское платье! Нет уж, увольте!
В общем, походы я открыла для себя уже в более позднем возрасте – в тридцать два года. Да и то это было лишь средством снятия стресса, который я испытывала на работе. Так как теперь я могла себе это позволить, я больше не ходила по Центральной Немецкой возвышенности, а путешествовала по Новой Зеландии, Патагонии и, наконец, Калифорнии. Больше ничего нельзя себе позволить… К сожалению, если взять туристические стандарты, то меня также нельзя назвать успешной. По Новой Зеландии я еле ходила с тяжелейшим рюкзаком от хижины до хижины, что при моем плоскостопии было не самой лучшей идеей. Я почти всегда приходила последней. Множество раз меня отправлялись искать смотрители приюта, так как сразу после захода солнца они думали, что я потерялась. В Патагонии рейнджер вообще запретил мне идти в поход, поскольку, по его мнению, я не дойду до границы, а у него нет никакого желания искать меня. Незадолго до этого он видел меня, по-пластунски ползущую по стволу дерева, так как я не смогла, как другие участники похода, удержаться в вертикальном положении на этом естественном мосту через реку. Я упала в воду… В Йосемитском национальном парке Калифорнии я держалась молодцом, но так и не смогла побить рекорд по скорости и выносливости. Короче говоря, мои данные были как раз «что надо», чтобы преодолеть путь в четыре тысячи двести семьдесят семь километров!
Я разочарованно доела последний кусок шоколада и растянулась на офисном стуле. Взгляд упал на какие-то оставшиеся с предыдущей работы материалы: какое-то количество распечатанных таблиц, пара инструкций и производственно-экономический справочник. Все это напомнило мне, в чем я действительно хороша: сокращение расходов, увеличение покупательной способности, логистическое планирование. Вот они – мои ключевые навыки. Ну еще планирование бюджета. Ну и с «Экселем» я была на «ты».
Я тихо вздыхаю и думаю о том, сколько еще шоколада смогу достать из холодильника. После этого самокритично признаю, что эти навыки – не самое необходимое в длительном походе. Я удерживаюсь от второй плитки и снова смотрю на себя в зеркало, на этот раз в поисках вариантов экипировки.
На соответствующем форуме для путешественников один проходчик написал, что ключ к успешному путешествию – это вес рюкзака. Чем легче рюкзак, тем быстрее можно идти, тем меньше напряжение в походе и тем больше продовольствия можно с собой унести. «Ультралегкость» – вот кредо людей, которые путешествуют на дальние расстояния. Чтобы полностью понять вес рюкзака и что должно в нем лежать, он предлагает взвесить каждый элемент экипировки и внести его в таблицу в «Эксель».
Я насторожилась: «Таблица в “Эксель”?» Вот и пригодилось то, в чем я действительно хороша! Кроме того, мне теперь придется купить почти полный комплект новой «ультралегкой» экипировки. И здесь стоит приступить к процессу сокращения расходов и увеличения покупательной способности. А все вещи идут из США, то есть мне понадобится правильно спланировать логистику… Вдруг до меня дошло: подготовка к походу по МТХ почти ничем не отличается от планирования бизнес-проекта.
В своей привычной манере я начала днями и ночами разрабатывать стратегию. Полный рюкзак, в моем случае без учета воды и еды, в итоге должен весить не более шести килограмм. И это не в лучшем случае! Настоящие фрики среди проходчиков несут на спине что-то вроде трех или четырех килограмм – и это с полным снаряжением, включая вес самого рюкзака. Я купила себе цифровые кухонные весы и стала тщательно взвешивать каждый отдельный предмет снаряжения. После этого я обрезала зубную щетку и отрезала этикетки изготовителей от всепогодной одежды. В конце концов накопился какой-то вес.
Благодаря большому количеству различных интернет-покупок, которые приходили мне из США, я быстро узнала весь личный состав Главного таможенного управления в Берлине, где упрямо спорила с изумленными служащими по поводу самого выгодного таможенного тарифа. Мне, как бывшему эксперту по логистике, это не составило никакого труда.
Мое новое «жилье» весит около восьмисот грамм. Это одностенная палатка, которую я могу установить на треккинговую палку вместо стоек палатки. Пуховый спальный мешок – это плюс восемьсот семьдесят грамм к весу. С ним я должна быть в тепле до минус девяти градусов Цельсия. Спать я буду на трехсотсорокаграммовой легкой надувной пенке. Она всего один метр девятнадцать сантиметров в длину, и для ног мне пенка не нужна. В крайнем случае я всегда смогу подложить вниз рюкзак. Кстати, о рюкзаке: простой рюкзак без сложной системы подвески пришел мне из США в большом почтовом конверте. Весит он в итоге около шестисот грамм. Такой вес с легкостью проходит на почте по категории «Большое письмо».
Одежды тоже было по минимуму: туристические штаны с отстегивающимся низом, одна футболка, одна рубашка, рабочий пуловер и тонкая куртка в качестве греющего слоя. Спать я буду в удлиненном нижнем белье. Сменная пара у меня есть только для носков. Все остальные вещи я беру без сменного варианта. Наибольшие трудности при применении подхода подбора одежды по легкости мне принес выбор обуви. Раньше я всегда думала, что для похода нужны твердые высокие сапоги, но проходчики советуют надевать беговые кроссовки, то есть эластичную легкую тренировочную обувь. Они сетчатые, что позволяет им быстрее сохнуть, благодаря малому весу ноги устают гораздо меньше, а их эластичность позволяет правильно распределить нагрузку на стопы.
За взвешиванием и внесением данных в таблицу время пролетело незаметно. Помимо этого нужно было сделать еще кучу вещей. Мне необходимо было подать заявку на визу в США, созвониться или списаться с другими проходчиками. Я даже составила завещание. Эта мысль пришла мне в голову, когда я узнала о гремучих змеях и медведях, которые обитали на маршруте. Но об этом я никому не сказала, так как мне было очень неловко.
Помимо этого мне нужно было посещать Бернда в доме инвалидов, пока он не умер от третьего удара двенадцатого марта. До начала похода по МТХ оставалось пять недель.
16 апреля 2004
Вылет в США
После беспокойной ночи звонок будильника, который означал, что мне наконец пора вставать, облегчил мне жизнь. Мой рюкзак уже собран и стоит в прихожей. Осталось сделать совсем немного. Помыться, почистить зубы, одеться и позавтракать дома в последний раз, так как я вряд ли смогу перехватить что-то по дороге.
Вот и в дверь уже позвонили – мой друг Вульф, который провожал меня. По пути в аэропорт я так разнервничалась, что меня чуть не вырвало. Вульф очень переживал за меня и потому подождал, пока я проверяла багаж и себя на предмет того, все ли я взяла с собой. Он еще какое-то время успокаивал меня на парковке, прежде чем после крепких объятий передал меня в лапы моей судьбы.
Я задумчиво плелась к выходу на посадку, когда по радио объявили: «Госпожа Кристина Тюрмер, следующая рейсом в Сан-Диего, немедленно подойдите к стойке у выхода на посадку номер семь». До посадки оставалось всего несколько минут, и я в панике побежала.
Стюардесса дружелюбно сообщила мне о том, что мой багаж не прошел досмотр. «Мы уже полчаса пытаемся вас вызвать. Где вы были все это время?»
«Я прощалась со своим другом на парковке», – заикаясь и краснея сказала я и тут же помчалась к пункту досмотра багажа.
Там меня уже ждал служащий, держа мой раскрытый рюкзак. «При досмотре багажа на рентгене мы обнаружили какой-то странный предмет. Не могли бы вы нам объяснить, что это?»
Сначала я вообще не понимала, о чем идет речь, а учитывая то, что времени оставалось все меньше, собрать мысли в кучу было невообразимо сложно. Наконец до меня дошло, в чем здесь проблема. Я начала облегченно объяснять сотруднику службы безопасности: «Это специальный противомедвежий бидон».
Он скептически смотрит сначала на меня, потом на предмет и спрашивает:
«А что это – “противомедвежий бидон”?»
Я стараюсь быть как можно более спокойной и терпеливо объясняю цель использования этого сорокасантиметрового контейнера из твердого пластика. «Противомедвежий бидон необходимо применять во многих национальных парках Соединенных Штатов, поскольку иначе бурые медведи и медведи-гризли будут по ночам воровать у туристов еду». Сотрудник службы безопасности посмотрел на меня еще более недоверчиво. Я попыталась пошутить: «Медведи этот бидон открыть не смогут, только если у них вдруг есть с собой отвертка или пятицентовая монета для того, чтобы выкрутить болты».