Будни и праздники

I

Дмитрий Папышев сидел на деревянной скамейке у входа в контору и смотрел на залитый утренним солнцем двор, который не видел больше двух лет. Ему казалось, что он найдет здесь большие перемены. Но все было таким же, как и два года назад: двухэтажное здание конторы, облицованное мраморной крошкой; асимметричные цветочные клумбы; небольшой, но основательно разросшийся садик; заасфальтированная площадь, обрамленная в глубине гаражами, ремонтными мастерскими, складами.

Дмитрий пришел в мехколонну пораньше, зная давнюю привычку Пулата Гулямовича начинать свой рабочий день с восьми и надеясь побеседовать с ним без помех.

Узнанный и обласканный сторожем Махмудом-бобо, напоившим его крепким зеленым чаем, Дмитрий успел обойти территорию и убедиться, что перемены все-таки есть. Пока он колесил по забайкальской тайге, мехколонна разбогатела: сквозь щели в воротах гаража проглядывали силуэты вездеходных «Ураганов», приземистых автокранов, элегантных буровых установок.

Заглянул Дмитрий и за мастерские — испокон веков здесь было машинное кладбище, на которое свозили со всех участков «гробы» — отслужившие свое бульдозеры и автомобили. «Гробов» вроде бы стало поменьше.

Не успел Дмитрий докурить очередную сигарету, как зазвенела металлическая калитка, послышался знакомый голос, и вот уже из-за угла показалась округлая фигура Умарова. Начальник ПМК жил в пяти километрах отсюда, но взял за правило ходить на работу пешком, утверждая, что это весьма полезно для здоровья. Польза, правда, не казалась очевидной — брюшко у Пулата Гулямовича было заметным и продолжало расти.

Дмитрий поднялся со скамейки.

Умаров рассеянным взглядом окинул его костистую, но казавшуюся крупной фигуру. Выражение карих глаз стало приветливым, полное лицо расплылось в улыбке.

— Дима! Вернулся?! Молодец! — Умаров хлестко ударил по его ладони кончиками пальцев правой руки. — Генерала не присвоили? — Грамматически он говорил по-русски правильно — за редким исключением, но язык был пропитан терпким восточным акцентом.

— Генерала — нет. Но с недавних пор я — старший лейтенант запаса, несмотря на то, что мой непосредственный начальник старый служака майор Дрючков отзывался обо мне как о сугубо штатской личности.

— Молодец! — повторил Умаров свое любимое словечко. — И что раньше пришел — умно сделал. Айда в кабинет, поговорим.

По бетонной лестнице со щербинками они поднялись на второй этаж. В кабинете Умаров первым делом включил кондиционер — июльский зной давал о себе знать даже в этот ранний час.

— Ну, рассказывай, — проговорил Пулат Гулямович, приглашая Дмитрия садиться, и сам усаживаясь рядом на коричневый диван. — Работу за два года не забыл?

Дмитрий улыбнулся с видом человека, припасшего сюрприз.

— Представьте, что эти два года я работал по специальности. Служил в инженерных войсках.

— Молодец! — Умаров был приятно удивлен. — Это хорошо. Это просто здорово, что ты вырос, как специалист. — Тут он лукаво прищелкнул пальцами: — А у нас, друг Дима, дела тоже неплохи. Появился даже свой Герой Труда, так-то, брат!

— Ну! Кто же?

— Э! Ты что, газет не читаешь? Был указ Президиума Верховного Совета…

— Каюсь, прошляпил.

— Насиму Абдусаттарову как раз перед майскими звезду дали.

— Рад за Насима. Обязательно его поздравлю.

— Давай-давай. И Семена Афанасьевича не забудь.

— И его наградили?!

— Орденом Дружбы народов.

— Здорово!

Семен Афанасьевич Бутенко был начальником участка, где Дмитрий делал свои первые производственные шаги, придя после института в ПМК. С Бутенко он проработал все три года до призыва в армию. И за то, что Дмитрию не приходилось краснеть перед солдатами за свою квалификацию, благодарить нужно было Семена Афанасьевича — крепкого, неугомонного, совестливого старика, который только поначалу мог показаться свежему человеку грубоватым и равнодушным. Много каши было съедено из одного котла и с Насимом Абдусаттаровым — бригадиром верхолазов.

— Дела идут неплохо, — с изрядной долей гордости продолжал Умаров. — Хотя забот хватает, и неурядиц тоже… А ты что решил? Какие планы на будущее?

— Самые определенные. Буду работать в мехколонне.

— Так-так… Женился? — последовал неожиданный вопрос.

— Нет, — рассмеялся Дмитрий. — Остаюсь вольной птицей.

Умаров, похоже, прикидывал какие-то варианты.

— Сколько тебе лет?

— Перед самой армией справил первый юбилей — четверть века. Солидно звучит? Сейчас уже двадцать восьмой…

— Уже… — Умаров усмехнулся, как он это умел — лукаво, но одновременно и грустно: — Мне бы твои «уже». Ну, ладно. Запас еще есть — гуляй.

— Нагулялся я уже от души. — Ощутив двусмысленность ответа, Дмитрий тут же пояснил: — Это я в смысле отпуска. Работы хочется. Настоящей. Серьезной.

— Вот и отлично. Садись пока в производственном отделе. С документацией ознакомишься, проекты полистаешь. Дело нужное. А там — что-нибудь подберем. Кстати, отделом сейчас заведует Дильшод Иргашев. Он, кажется, твой однокурсник? Растут люди, — и Умаров с хитринкой подмигнул Дмитрию.

— Дильшод — хороший парень, — спокойно ответил Дмитрий, — но я в отдел не пойду. За столом я и недели не выдержу.

Умаров надолго задумался.

— Ладно, — сказал он, наконец, очень решительно. — Слушай! Пошел откровенный разговор.

— Слушаю.

— Осенью Семен Афанасьевич уходит на пенсию. Как раз осенью начинаем строить очень солидный объект в Ферганской долине. У меня уже полгода голова болит — кого ставить начальником участка? Есть два кандидата, ты третий. Но это пока между нами, ясно? Я знал, что ты вернешься. Но сначала хочу тебя проверить. Должен проверить. Понимаешь?

— Я слушаю, — в прежнем тоне отвечал Дмитрий.

— Так вот — есть у нас такой участок — Амударьинский. Самый молодой и самый отдаленный. Это в Райцентре. Там сейчас грандиозное строительство — водохранилище. ГЭС, город — словом, комплекс. Есть где развернуться, проявить инициативу… Но предупреждаю: в бытовом отношении — это не мед.

— А я как раз не люблю сладкого.

— Кайтанова знаешь?

— Кто такой.

— Серьезно, не знаешь? Неужели он пришел уже после твоего отъезда? Вот летит время, а? — Умаров задумчиво покачал головой. — В общем, есть такой Кайтанов Борис Аркадьевич — он и командует Амударьинским участком. Твой ровесник. Тоже толковый парень. Вполне справляется. В мехколонне им в принципе довольны…

— Что я должен делать?

— У Кайтанова масса мелких объектов. Но есть и крупный — ЛЭП 220 киловольт Райцентр — Рыбхоз. Хотя, какой он крупный! 40 километров всего. Но, понимаешь, никак они не могут за него взяться, все раскачиваются. И бригадный подряд совсем там не идет… Короче, так: построишь эту трассу до осени — быть тебе начальником участка на пятисотке.

— Конкуренция, значит?

— А что? По-моему, очень хорошая штука. Конкуренции боятся только дураки и лентяи. Ну, как? Согласен?

— Почему бы и нет?

— Вот и решили! — Умаров поднялся, давая знать, что разговор окончен. — Между прочим, Кайтанов со дня на день должен приехать с отчетом. Приходи послезавтра в десять. Я вас познакомлю.

II

Начальник Амударьинского участка понравился Дмитрию сразу же. Это был жизнерадостный крепыш с открытым дружелюбным взглядом. Его небольшие аккуратные усики вызывали в памяти героев латиноамериканских фильмов. Кайтанова несколько портила чересчур короткая шея, отчего голова казалась вросшей в плечи. Зато при этом создавалось впечатление, что начальник участка физически силен.

Одет Кайтанов был с подчеркнутой небрежностью — потертые заграничные джинсы, широкий кожаный ремень, светло-зеленая рубашка с погончиками и накладными карманами.

Только что оба прораба вышли из кабинета Умарова, где тот представил их друг другу. Судя по всему, Дмитрий тоже понравился Кайтанову.

— Рад, что нашего полку прибыло, — говорил тот, когда они остановились в дальнем углу возле широкого окна. Голос у Кайтанова был глухой, властный, чувствовалась привычка распоряжаться. — Когда думаете выезжать на участок?

— Хоть сегодня. Вся задержка за бумажками.

— Хорошо… Кстати, у меня есть предложение. Что, если нам перейти на «ты» и обращаться друг к другу по имени? Идет? Но… — он замялся, — это в отношениях между собой. А при рабочих — что поделаешь — надо помнить об авторитете.

— Идет! — улыбнулся Дмитрий. Кайтанов нравился ему с каждой минутой все больше. Славный малый, подумал он. Легко будет работать.

— Умаров сказал, что ты с сегодняшнего дня числишься на моем участке. Но я тебя не тороплю. Если есть желание встряхнуться, устроить прощальные гастроли, можешь задержаться в Ташкенте на 2-3 дня, я не возражаю. Правда, потом придется наверстывать. Прими к сведению.

— Прощальные гастроли уже закончены.

— Как знаешь. Я улетаю послезавтра. Есть желание — двинем вместе, — он вынул из накладного кармана пачку «Кента» и протянул Дмитрию.

— По-моему, это оптимальный вариант.

— Значит, решено. Встречаемся послезавтра в аэропорту перед утренним рейсом.

Переговариваясь, они медленно шли к лестнице.

— И еще, — Кайтанов подмигнул, — если тебя начнут здесь стращать Райцентром, не больно прислушивайся.

— Я не из пугливых, — ответил Дмитрий. — К тому же приходилось бывать в местах, по сравнению с которыми твой Райцентр покажется Нью-Йорком.

Борис рассмеялся, обнажив крепкие, чуть кривоватые зубы.

— Тогда я за тебя спокоен. Ну, до встречи. Извини, что скомканно получается. Спешу. Дела. Ничего, еще досыта наговоримся в Сухом Парке.

— Как? В Сухом Парке? Странное название…

Кайтанов уже спускался по лестнице:

— Так окрестили местность, где расположен участок. Бывай!

Расставшись с Кайтановым, Дмитрий обошел отделы, мастерские и гаражи, где у него повсюду были добрые знакомые.

Вообще, сколько он себя помнил, недостатка в друзьях у него никогда не было — ни в школе, ни в институте, ни здесь — в ПМК, ни в армии. Ему еще не успели пошить шинель, а он уже сблизился с двумя-тремя кадровыми офицерами. Счастливчик, как говорила когда-то Наташа. Ну, что ж, если брать по большому счету, то ему всегда везло. А по мелочам… Огорчений тоже хватало. Как у всякого.

Из линейного персонала он не разыскал никого. Все были на трассе — Семен Афанасьевич, прораб Вали Хасанов, мастер Равиль Тухватуллин, бригадиры Абдусаттаров и Чикин и все прочие. На трассе же был механик Артурка Глебов — этот болтунишка, курносый донжуан, но великолепный парень, с которым Дмитрий особенно сдружился за время работы в мехколонне. Ничего, два года не виделись, потерпим еще два месяца, сказал он себе. Теперь они в одной системе. Рядом. Можно так утверждать.

Дмитрий увидел нескольких знакомых шоферов и смог убедиться, что его живо помнят и рады его возвращению.

Большинство конторских были на месте. Хотя Дмитрий еще ни одному человеку и словом не обмолвился о своем новом назначении, слух об этом непостижимым образом разнесся по всей мехколонне.

Девушки из производственного жалели его. Он знал, что по крайней мере две из них ничего не имели бы против того, чтобы встречаться с ним.

Дильшод, скривившись, сказал: да, амударьинский участок делает нужное дело, но там все объекты — субподрядные, приходится быть на побегушках, авторитет не тот. За эти два года в его голосе появились барственно-покровительственные нотки.

В архиве Дмитрий мельком посмотрел проект трассы «Райцентр — Рыбхоз». Снисходительно улыбнулся. После Забайкалья — это все семечки, учебный полигон.

Потом он курил в холле с инженером по технике безопасности Василием Николаевичем — седым, подтянутым мужчиной, бывшим прорабом с сорокалетним стажем.

— Завидую вам, Дима, — говорил тот, глядя на Дмитрия посветлевшими глазами. — Еще три года назад Райцентра как такового не существовало. Как поется — «только самолетом можно долететь». А сейчас там город. Город, который растет не по дням, а по часам. Недавно провели железную дорогу, строят водохранилище. А что будет еще через три года? Ведь там обнаружили газ и нефть. Степь отступает, и отступать заставляют ее люди. Эх, если бы не здоровье! Завидую вам, Дима!

III

Дмитрий уже совсем собирался уходить, когда на лестнице вновь столкнулся с Кайтановым. Тот как бы оценивающе посмотрел на него и спросил:

— Ты на автобус? Подожди минуту, пойдем вместе. Я только оставлю у диспетчера заявку.

Мехколонна располагалась в глубине промышленной зоны за городской чертой. Шоссе, по которому ходил автобус, было в пяти-семи минутах ходьбы. Дмитрий и Борис шагали по обочине извилистой асфальтированной дороги, сжатой с обеих сторон бетонными, металлическими и кирпичными заборами всевозможных автобаз, СМУ и ПМК. То и дело мимо проносились самосвалы, поднимая тучи пыли.

— Я вот что надумал, — говорил Кайтанов. — Давай-ка мы с тобой тяпнем по маленькой за знакомство, а? Посидим, потреплемся?

— Дельное предложение.

— Иногда не помешает. Вообще-то, у меня в этом смысле железный закон. Только в выходные или на отгулах. Ни один рабочий не может похвастать, что видел меня под градусом, хотя бы и маленьким.

— Надеюсь, ты не подозреваешь во мне алкоголика? — с иронией спросил Дмитрий.

— Нет, — рассмеялся Борис. — Я человек откровенный и скажу тебе прямо: кое-какие справки о тебе я навел. И то, что услышал, мне понравилось. Ты мне подходишь.

— В таком случае, многое будет зависеть от того, подойдешь ли мне ты, — парировал. Дмитрий. — У меня, между прочим, еще есть возможность выбирать.

— Что ты колючий — это хорошо, — ровно ответил Борис. — Терпеть не могу, если мужик — размазня.

— Будем делать друг другу комплименты?

— Нет, вернемся к нашим баранам, — рассмеялся Кайтанов. Смеялся он, что называется, от души, громко и заразительно.

— Когда-то на крыше «Ташкента» делали неплохой шашлык. Но на крыше сейчас жарко… Может, ограничимся пивом? — предложил Дмитрий.

— Нет, — Борис покрутил головой, отчего шея как бы ушла в плечи, подчеркнув мощь торса. — У меня тут есть… мм… женщина. Женщина, которая всегда мне рада. Поедем-ка к ней. Там спокойно и уютно. И прохладно, между прочим.

Дмитрия этот вариант не привел в восторг.

— А удобно ли? Нет, я за пиво.

— Не волнуйся, она нам не помеха. Кстати, я ведь не к диспетчеру бегал, а к телефонам. Ей звонил. Предупредил, что приеду не один. В холодильнике, между прочим, есть все необходимое.

— Не знаю, право…

— Чего там! А вот и такси! Садись!

В машине Борис вольготно развалился на заднем сиденье.

За окном мелькали панельные кварталы Чиланзара. Показался Фархадский рынок.

— Остановите, пожалуйста, — попросил Дмитрий водителя.

— Ты чего? — встрепенулся Борис.

— Возьму цветы, раз уж так вышло.

— Погоди, тогда рассчитаемся. Здесь уже рядом, после пройдем пешком.

Потом он иронически наблюдал, как Дмитрий выбирает цветы.

— Эге, брат, да ты — дамский угодник.

— Я думаю, твоей женщине было бы приятно, если бы ты тоже пришел с цветами.

— Резонно. Хотя мне рады и без цветов. Тем не менее… — он тоже выбрал букет — побольше и попышнее — и сунул его как веник под мышку.

Неспешно они двинулись по улице. Борис шел враскачку, как матрос, шаркая подошвами по асфальту и держа руки в карманах.

— Наташа для меня — все, — доверительно говорил он Дмитрию. — Если ее кто хоть словом обидит — рожу сворочу. Я ведь раньше страшным бабником был. Ни одной юбки не пропускал. И вот — встретил Наташу. Изменил ей было два или три раза, и, представляешь, до того противно стало. Сам удивляюсь до сих пор… Вот две недели ее не видел — а будто бы год… — в его хрипловато-насмешливом голосе прозвучали нотки нежности, как он ни пытался их скрыть.

— Почему же не заберешь ее в Райцентр?

— Я предлагал. Не хочет. Говорит — так больше тайны. Боится, что привыкнем друг к другу, надоест. Может, она и права — женщина! Да нет — видимся мы часто. Я, считай, каждый месяц — семь-восемь дней в Ташкенте. А там она ко мне на два-три дня приедет. Год знакомы, а будто вчера ее встретил… Сворачивай, — он ткнул Дмитрия плечом.

Они вошли в подъезд девятиэтажки, поднялись на третий этаж, позвонили.

Наташа — имя распространенное, и когда Кайтанов впервые произнес это имя, у Дмитрия не промелькнуло даже малейшей ассоциации.

Но когда дверь открыла НАТАША, ему стоило большого труда ничем не выдать своих чувств.

IV

— Вот, знакомьтесь, — говорил Борис, вручая ей цветы. — Это Дима — толковый прораб и хороший парень. Его назначили на мой участок и послезавтра мы вместе двигаем в Райцентр. А это — Наташа.

— Очень приятно, — произнесла она своим мягким грудным голосом и улыбнулась одними губами, как она умела это делать. Ее выразительные, чайного цвета с зелеными крапинками глаза смотрели строго, но настороженности, испуга, даже растерянности в них не было. Дмитрий понял, что ей не хотелось признаваться, что они знакомы, но если бы Дмитрий сам подал к этому повод, она не стала бы таиться. Ну, что ж, паника не в ее характере. Сам Дмитрий играть не умел. Не умел улыбаться одними губами, и поэтому заминка все же возникла.

Но Наташа легко разрядила обстановку.

— Борис давно жалуется, что ему трудно одному. Ваше назначение очень кстати…

— Разрешите и мне вручить вам цветы…

Пока они обменивались любезностями, Борис переобулся и кинул к ногам Дмитрия тапочки.

— Бросьте вы эти церемонии! Будьте на «ты».

Гостиная, в которую ввели Дмитрия, была и в самом деле уютным гнездышком. (Элегантная стенка, цветной телевизор, зеленый палас на полу и красно-черный ковер на стене, глубокие кресла и роскошная люстра). После раскаленной улицы приятным казалось негромкое урчание кондиционера.

— Дорогая, принеси нам промочить горло и какую-нибудь закусь, ну, ту колбасу жесткую, что я привез… И сама присоединяйся.

Она опять улыбнулась — с нежностью любящей женщины, в которой проглядывались и материнские черты — Борису, и с вежливостью хозяйки, в дом которой пришел не слишком желательный гость — Дмитрию, и прошла на кухню. Она всегда со вкусом одевалась, качество, которое Дмитрий очень ценил в женщинах. Сейчас на ней были дорогие джинсы, модная кофточка, золото на пальцах и на открытой длинной шее. В былую пору она одевалась скромнее.

Вернувшись, Наташа поставила перед мужчинами на журнальный столик запотевшую бутылку «Сибирской», пепси-колу и минеральную воду, большое овальное блюдо, где красиво были разложены кружочки колбасы, ломтики сыра и ветчины. Сверху лежала зелень.

— Садись! — сказал ей Борис и легко, как пушинку, придвинул к столику еще одно массивное кресло.

— Нет-нет, говорите спокойно о своих делах. Жаркое вот-вот поспеет, пойду прослежу.

Ей явно не хотелось оставаться в одной комнате с гостем. Кайтанов, похоже, этого не замечал.

— Не люблю длинных тостов. За знакомство! — он выпил залпом и тут же задал неожиданный вопрос, сметая с блюда все подряд: — Мне говорили, у тебя три рацпредложения?

— Если считать еще и армию, наберется с полдюжины.

— Расчеты сам делаешь?

— Нанимаю специалиста.

— Напрасно иронизируешь, — прищурился Кайтанов. Дмитрий уже заметил, что у того есть привычка щурить глаза, как бы пряча их за щитом век. — Я вот все подчистую подзабыл. Даже интегралы. Крутишься день и ночь, как белка в колесе… А придет в башку идея, надо идти на поклон к проектировщикам. А они тоже не дураки — процент требуют. Вот мне-то, действительно, приходится нанимать специалиста. Потому и интересуюсь.

— Логарифмическую линейку и справочник всегда вожу с собой.

— Отлично! У меня есть несколько идей. На месте расскажу. Понимаешь… — он принял задумчивый вид, — участку нужен технический руководитель. Финансы, снабжение, производственные и личные конфликты — все это я беру на себя. А ты будешь, ну… главным инженером участка, скажем так. Мы сработаемся, я чувствую. Главное — быть вместе. Вдвоем мы сильнее в десять раз, чем каждый в отдельности. Честно говоря, вот сейчас, когда ты пришел, я почувствовал, что малость притомился.

— Но ведь на участке есть и другие и-тэ-эры?

— Да уж, — презрительно усмехнулся Кайтанов. — Скоро сам увидишь. Поймешь, что за птицы. Так называемых и-тэ-эров у меня на участке четверо, — видимо, эта фраза «у меня на участке» была у него в ходу. — Самый исполнительный — прораб Самусенко. Но и тот круглый дурак. Притом дурак с инициативой. Постоянно скандалит с людьми, а я — разбирайся.

Он пожевал перышко зелени и жестко констатировал:

— Самусенко — не помощник. Есть еще мастер Женечка, — тонкие губы Бориса сложились в презрительную усмешку. — Женечка… И имя-то бабское, и сам, как баба. Два года на участке и все два года хнычет по маминой юбке. Уже и заявление написал, держит под подушкой. Ждет не дождется, когда его срок после диплома выйдет. Ну, скатертью дорога, пусть катится! Все равно для нашего дела он не годится.

В комнату заглянула Наташа.

— Товарищи мужчины, освободите центр стола.

Борис раздвинул тарелки и продолжал:

— Механик Сумароков — хмельной болтун, снабженец Могилов… Его зовут Илья Зотович, соответственно инициалы ИЗ. Рабочие так и кличут: «Из-Могилов»! Метко. Он тощий, как жердь, и такой же нескладный. Два комика… Познакомишься… Но, — он встрепенулся и крепко сжал кулак, — все они у меня здесь. — Потом пристально посмотрел Дмитрию в глаза: — Я знаю, что Умаров посватал тебя к нам до осени. Но это мы еще посмотрим. Я тебя уговорю… Что тебе пятисотка?! Там работаешь, как под колпаком — сплошные советчики из главка, треста, министерства… А мы работаем без помпы, но самостоятельно.

Вошла Наташа. В руках у нее ляган, наполненный жареным мясом. Борис прикрыл глаза, комично потянув носом и губами воздух:

— У-у-у, запашок!

Сейчас Наташа выглядела радушной хозяйкой, в ее взгляде не было и грана неприязни. Она опустилась в кресло, но не развалясь, как они, а присела грациозно на самый краешек, сдвинув колени.

— Почему вы не говорите о своих делах? Я помешала?

— Вот какие вы, женщины, — заметил Борис. — Оставляете нас одних, а потом упрекаете, будто мы в лесу говорим о женщинах, а с женщинами — о лесе.

— Мне показалось, что у вас какой-то важный разговор.

— Да уж… Ты бы лучше помогла мне Диму уговорить.

— Разве его нужно уговаривать? — глаза у нее были наивные и простодушные, но в голосе он уловил усмешку.

— Конечно, — Борис уже слегка захмелел. — Ты растолкуй ему, что Райцентр не такая уж глухомань. Я вот раньше постоянно жил в Ташкенте, ну и что? Общежитие — работа, работа — общежитие. Иногда кино, вечером — кружка пива. Получал свои сто двадцать и только облизывался, проходя мимо ресторана. А сейчас приезжаю в Ташкент, как король. Все мое! А главное — чувствуешь свою значимость, не теряешься в общей массе.

— Нет, — ответил Дмитрий. — Наташа права. Зачем меня уговаривать. Я не твой Женечка.

— И еще объясни ему ради бога, — продолжал распалившийся Борис, — что в Райцентре широчайшие возможности для личной жизни. Масса интересных женщин. Строительство-то огромное, вот и приехали — кто за счастьем, кто за деньгами. Погоди, вот приедем, я тебя сразу же к заказчику поведу. Там у них в техотделе настоящий цветник, — он подмигнул Дмитрию: — Не удивляйся, что я свободно говорю о таких вещах при Наташе. Она знает, что других женщин для меня не существует. Верно, моя радость? — он взял ее руку и поцеловал в запястье.

— Значит, твой друг еще не устроил свою личную жизнь? — Дмитрий опять уловил в ее тоне насмешку. До сих пор она ни разу не обратилась к нему.

В конце концов его это разозлило. Собственно, какого черта он должен терпеливо сносить ее уколы? Борис неожиданно поднялся с кресла:

— Мы затронули очень интересную тему. Побеседуйте пока… Я сейчас… я на минуту…

Когда они остались одни, Дмитрий спросил:

— А ты все-таки приобщилась к кухне? Неужели и полы моешь?

В ее глазах мелькнула молния:

— Только не воображай, что тебе удастся настроить Бориса против меня.

— Можешь не волноваться. Я был в этом доме первый и последний раз. Сейчас вернется Борис, я попрощаюсь и уйду. Надеюсь, мы с тобой больше не увидимся.

— Более сильного желания в данную минуту у меня нет.

V

Оказавшись на улице, Дмитрий полез за сигаретами. Прикурить удалось только с третьей спички. Он невольно усмехнулся: «Нервы…»

Память вернула к событиям трехлетней давности.

А ведь хорошая тогда была пора, вдруг с горечью подумал он. Просто замечательная. Тянулась сплошная счастливая полоса. Все удавалось. Он добился уважения старого «монтажного зубра» Бутенко, завоевал авторитет у рабочих. В мехколонне его уже выделяли. Специальность, которую Дмитрий выбрал в общем-то случайно (конкурс был ниже, чем на инженерно-физическом факультете), по-настоящему увлекла его, обещала стать призванием. Он был молод, силен, имел приятную внешность, вдобавок, недавно стал владельцем отдельной однокомнатной квартиры. Его не покидало приподнятое настроение.

Вот в таком настроении он зашел однажды в ЦУМ, чтобы купить хорошую многоцветную ручку. Должна же быть у молодого перспективного прораба престижная ручка! Направляясь к секции канцтоваров, он еще издали заметил у прилавка стройную женскую фигуру.

Внезапно девушка обернулась, их глаза на миг встретились. Наверное, ее нельзя было назвать красавицей, но это был тот тип женской внешности, который всегда волновал Дмитрия. Среднего роста, гибкая, короткая стрижка и это пленительное сочетание капризных губ и серьезного, даже строгого выражения широко распахнутых глаз.

Девушка тут же отвернулась, приняв независимый вид, и, помахивая сумочкой, направилась к выходу.

Дмитрий вздохнул, ему вдруг стало грустно. В его жизни еще не было серьезного чувства. О романтически-возвышенной любви к однокласснице он теперь вспоминал не иначе, как с улыбкой. Три или четыре девушки, с которыми он встречался в студенческие годы, не оставили по себе особой памяти. Даже их лица виделись, как в тумане. Сейчас в его записной книжке значилось два телефона: бывшей однокурсницы, с которой, правда, он сошелся уже после защиты диплома, и женщины из треста, на 7 лет старше его. Когда-то он довольно часто звонил по этим телефонам — поочередно и со спокойной совестью. Ему всегда были рады, но если встреча вдруг не получалась, Дмитрий не переживал. В последнее время он звонил по этим номерам все реже и реже.

И вот — надо же! Он жалеет о том, что незнакомка навсегда затерялась в толпе.

Дмитрий вышел из ЦУМа, направляясь вдоль витрин. Он почти не удивился, увидев ее.

Косноязычием Дмитрий не страдал, однако не так уж часто ему приходилось знакомиться с девушками на улице.

Дмитрий решился. Приблизившись, он спросил, как можно спокойнее:

— Девушка, вы не рассердитесь, если я приглашу вас в кино?

Она повернула голову. В ее взгляде не было ни робости, ни досады, ни растерянности. Спокойные, благожелательные глаза. Теперь он рассмотрел, что они пятнистые.

Нет, она не рассердилась, понял он. Быть может, и у нее хорошее настроение?

— Вы считаете, что это достаточно соблазнительное предложение? — спросила она, продолжая спокойно смотреть ему в глаза. Она была совершенно раскованна, ни грана напряжения. Это был вызов. Либо следовало его принять, либо ретироваться. И все же где-то в глубине ее глаз он угадывал интерес.

Он поднял брошенную перчатку.

— Все зависит от качества фильма и от личного отношения к искусству кино.

— И от погоды, — насмешливо заключила она. — Небольшое удовольствие высидеть в такую жару полтора часа в зале. Даже если качество фильма и личное отношение к искусству кино превосходны, — ее губы улыбнулись, но она по-прежнему испытывал его на прочность.

— А что, если нам более подробно обсудить этот серьезный вопрос в «Зарафшане»? Кондиционеры там сейчас воют вовсю.

Она продолжала крепко держать свой щит.

— А нет ли в вашем арсенале чего-нибудь менее стандартного, чем кино и ресторан? — губы улыбались все так же насмешливо.

И все же она ждала — то ли его отступления, то ли ловкого ответного хода. И вдохновение пришло.

— Сколько угодно, — с легкой небрежностью ответил он.

— Например?

— Например, белая яхта, зеленый мерседес, синее море и необитаемый остров.

Кажется, он выбил щит из ее рук, хотя защита продолжалась.

— Разумеется, все это существует в вашем богатом воображении?

Он пожал плечами.

— Вы недооцениваете мое воображение.

— Интересно… — по слогам произнесла она.

— Тогда слушайте внимательно, — он заговорил быстро, чувствуя, что можно, наконец, завладеть инициативой. — В субботу на конечной станции метро — возле автовокзала — вас будет ждать зеленый мерседес. Ровно в семь утра.

— В семь утра? Очень удобное время для свиданий.

— Зато нестандартное. За рулем будет известный вам молодой человек. Сразу же машина набирает приличествующую ей скорость и через несколько десятков минут подкатывает к синему морю, где путников уже поджидает белоснежная яхта. Не теряя ни секунды, яхта выходит в открытый океан и после получасового плавания бросает якорь у необитаемого острова, где уже дымится шашлык.

Она рассмеялась, на этот раз смех был доброжелательным.

— Откуда же на необитаемом острове шашлык?

— А это чудо. Самое обыкновенное чудо. Причем не единственное. Их целый набор — прозрачная вода, песок, чистый воздух. Перед заходом солнца вас доставят прямо до вашего подъезда. Гарантия.

— Просто сказка… — произнесла она не то с иронией, не то задумавшись. — Уж не принц ли вы?

— Он самый, угадали.

— Ну, что ж, спасибо за приятную беседу. Однако, мне пора. Прощайте, принц.

— До свидания, ваше величество. Не забудьте же, в семь утра.

Она улыбнулась и пошла к подземному переходу.

Сегодня был четверг, до субботы уйма времени. До субботы он, конечно же, успеет подготовиться. Но придет ли она?

Были — и синее море, и необитаемый остров, и белая яхта, и зеленый мерседес. С известной долей приближения, разумеется.

В ту пору участок, на котором работал Дмитрий, базировался неподалеку от Кайраккумского водохранилища — внушительной котловины 80-километровой длины, заполненной водами Сырдарьи. Чем не море — тем более для жителя Средней Азии?

Летом, когда наступал сезон поливов, уровень воды в водохранилище падал, при этом кое-где обнажались островки. Естественно, они были необитаемы.

На правом — высоком — берегу, как грибы после дождя выросли дома отдыха, пансионаты, санатории. Чтобы отдыхающие не скучали, на водную гладь выпустили целую флотилию лодок, водяных велосипедов, прогулочных катеров. С капитаном одного из таких катеров — Валерой — Дмитрий по чистой случайности свел знакомство, оказавшееся прочным. Валера ему говорил: «Приходи в любое время, один или с подругой. На два-три часа катер твой. Только предупреди заранее».

Был и зеленый мерседес. Степан Афанасьевич Бутенко, как заслуженный энергетик республики, получил право приобрести в мехколонне списанный «газик». Бутенко перебрал его по винтикам, заменил, что мог. Машина обрела вторую жизнь. Рабочие в шутку окрестили ее «мерседесом». Дмитрий уже давно мечтал выучиться вождению, и однажды проговорился об этом старику. Бутенко, симпатизировавший молодому прорабу, лично преподал Дмитрию первые уроки вождения, а затем помог устроиться на курсы. Дело пошло, и вскоре Бутенко без опаски доверял Дмитрию руль своего «мерседеса».

Дмитрий идеально подготовился к свиданию. Накануне купил на базаре баранину, замариновал ее с луком, припас хорошего вина и отвез все на «Альбатрос», еще раз напомнив Валере о завтрашней «морской» прогулке. Бравый капитан даже обиделся, что его заподозрили в забывчивости.

Дмитрий сидел в видавшем виды «газике» и посматривал на оба хода из метро. Когда минуло 15 минут после семи, он сказал себе, что она не придет. Ему вдруг стало грустно. Сейчас он вернет машину хозяину, а сам займется генеральной уборкой квартиры. Давно уже пора.

Должно быть подъехал очередной поезд метро. На поверхность поднялось несколько старух в национальных одеждах, полдюжины молодых людей с поклажей, какой-то гигант в темных очках.

Ясно, она не придет. Не стоило и надеяться.

— Доброе утро! — послышалось сзади.

Он стремительно обернулся. Она! В летнем платье с глубоким вырезом, улыбчивая, уверенная, свежая — она выглядела еще очаровательнее, чем тогда в ЦУМе.

— Ох! — только и выдохнул Дмитрий. — Вы случайно не с неба спустились?

— Приехала на троллейбусе.

Вот разиня, забыл про троллейбус! Он распахнул дверцу.

— Прошу, ваше величество! Она улыбнулась:

— Если это мерседес, то могу представить, на что похожа белая яхта!

— Смейтесь, смейтесь! Сейчас увидите, каков этот лимузин на ходу.

Она бросила на заднее сиденье спортивную сумку:

— Тогда — вперед.

Дмитрий нажал на газ, тотчас ощутив себя увереннее. Она в машине! Теперь ему казалось, что по-настоящему он ни секунды не сомневался, что она придет.

Автомобиль был уже за городом. Дмитрий то и дело поглядывал на спутницу.

— Почему вы все время улыбаетесь? — спросила она, поправляя привычным, видимо, жестом завиток рыжеватых волос над ухом.

— Пытаюсь вызвать ответную реакцию. Из корыстных побуждений. Знаете же, что у вас красивая улыбка. Улыбайтесь, пожалуйста, чаще. Если нетрудно. Это придает мерседесу дополнительную скорость.

Дмитрий без труда обошел новенькие «Жигули».

— Ну, как мерседес?

— Шик!

— Между прочим, на заднем сиденье магнитофон. Вы любите эстраду?

— Очень.

Асфальт летел под колеса. Обычно Дмитрий предельно сосредотачивался за рулем. Так было и сейчас. Но он ни на миг не забывал, что она сидит рядом, и радость не покидала его.

До Кайраккума доехали за два с половиной часа. Еще издали — с плотины — Дмитрий разглядел «Альбатрос». Все же Валера — железный человек.

День обещал быть чудесным. Пляж заполнялся на глазах. В воде у самого бережка визжали малыши. Смельчаки, как водится, заплывали за буи, загорелые парни со спасательных шлюпок уговаривали их вернуться. Лодки, надувные матрасы, катамараны были нарасхват.

Поставив машину на стоянку, Дмитрий повел Наташу к «Альбатросу». Заметив их, Валера выбросил трап.

Наташа ступила на узкие доски, но, видимо, не ожидая, что те так вибрируют, покачнулась. Дмитрий подхватил ее. На ничтожный миг их лица соприкоснулись.

Они поднялись на борт.

Экипаж «Альбатроса» состоял из двух человек — капитана Валеры и механика Семена — Сэма, как он себя называл.

Валера был молчаливый, суровый на вид резкий в движениях 25-летний парень. Больше всего на свете он любил свой катер, свою жену и четырехлетнюю дочь.

Сэм — беззаботный балагур, привлекающий взоры прекрасного пола могучим торсом, цыганскими горячими глазами и роскошной шевелюрой.

Экипаж с достоинством приветствовал Наташу, не проявляя излишнего любопытства. Когда она прошла на нос катера, Валера поднял кверху большой палец, как бы одобряя выбор Дмитрия, и шепнул:

— Каюта нужна?

— Нет.

— Понял. У тебя по-серьезному. Любовь, — вздохнул Валера.

Сэм запустил двигатель. «Альбатрос» помчался в «открытый океан». Ветер нес брызги, волны отбегали от бортов.

Дмитрий и Наташа стояли у поручней.

— Ну, как яхта?

— Вот яхта — действительно шик! — искренне отозвалась она.

— А команда?

— Просто прелесть!

— Хотите, покажу катер?

«Альбатрос» был вполне приличной посудиной. Вместительная деревянная палуба с двумя рядами скамеек, мощный дизель, элегантная рубка, увенчанная мачтой с динамиком.

Рядовых отдыхающих Валера допускал только на палубу. Дмитрий мог ходить всюду.

Внизу — под палубой — размещалась уютная каюта, куда вела крутая деревянная лесенка.

Обстановка каюты состояла из стола, двух диванов, шкафчика и магнитофона.

Корпус вздрагивал, за иллюминатором плескались волны.

Катер приблизился к длинному узкому островку, покрытому мелкой галькой. Добраться сюда с берега вплавь было невозможно.

Дмитрий спрыгнул в воду, держа сумку с провизией и одеждой высоко над головой. Воды здесь было по грудь. Он отнес припасы на островок и, вернувшись, крикнул Наташе:

— Спускайтесь мне на руки. Я вас отнесу. Мне можно доверять — ребята подтвердят.

— А вдруг уроните?

Она расстегнула свое легкое платье, сбросила его с плеч и, оставшись в ярко-красном закрытом купальнике, соскользнула в воду.

Двигатель тут же взревел и «Альбатрос», круто разворачиваясь, помчался к далекому берегу.

— А как же мы? — спокойно спросила Наташа, но в глубине ее глаз Дмитрий уловил беспокойство.

— Разве вам здесь не нравится?

— Просто я вдруг вспомнила, что я отвратительно плаваю.

Поначалу он хотел разыграть ее, но передумал.

— Сейчас у наших друзей несколько обязательных рейсов. Позже они присоединятся к нашему обществу.

— И часто вы так отдыхаете?

— Это еще что! — Дмитрий хвастливо похлопал себя по груди («Альбатрос» он эксплуатировал впервые). — У меня в запасе еще сто вариантов. Один другого краше. Но это пока тайна.

Потом они купались, лежали рядом на гальке. Их горячие ноги временами соприкасались.

Они лежали лицом к левому — низкому — берегу. Виднелось шоссе, по которому проносились игрушечные автомобильчики. За шоссе проглядывало поле, еще дальше — горы, бесконечная вереница горных хребтов, казавшихся отсюда пологими холмами. По предгорьям проходила высоковольтная линия, которую строил Дмитрий. Трасса оказалась трудной. Едва ли не к каждой опоре приходилось устраивать серпантинный подъезд. Десятка полтора опор предстояло установить на остроконечных пиках — на крохотных пятачках, где и бульдозеру не развернуться. Дмитрий уже месяц ломал голову, как же выкрутиться с этими пикетами, чтобы не перемещать десятки тысяч кубометров грунта. Внезапно он почувствовал, что мысли о работе все настойчивее захватывают его, и предложил Наташе:

— Скучный пейзаж. Давайте повернемся к пляжу.

— Лучше гор могут быть только горы, — напела Наташа.

— Зато мы сможем наблюдать за «Альбатросом». Как бы он не проскочил мимо острова.

«Альбатрос», конечно же, не проскочил.

Все шло без сучка и задоринки. Шашлык получился отменный, а вино, которое Дмитрий закапывал в мокрый песок, успело как следует охладиться. Магнитофонные записи были превосходны.

Дмитрий и Наташа перешли на «ты». Ей было хорошо — она задорно смеялась, показывая великолепные белые зубы, и уже несколько раз упиралась Дмитрию в плечо.

Неожиданно умолкла музыка — кончилась кассета, и весьма некстати. Кому-то нужно было идти в каюту, чтобы поставить новую.

Пошел Дмитрий. Наташа устремилась за ним. Он глянул на нее через плечо и будто наткнулся на решительный взгляд ее широко расставленных глаз.

— Иди ко мне, — властным шепотом произнесла она.

VI

Восемь часов утра. В иллюминатор видна выжженная солнцем степь, то и дело мелькают островки барханов. Тусклой лентой блеснула обмелевшая Амударья с ее глинистыми берегами.

ЯК-40 круто шел на посадку. Еще немного — и элегантная машина слегка дрогнула, соприкоснулась с бетоном. Короткий пробег, самолет замер на полосе. Пассажиры потянулись к хвосту-трапу.

Кайтанов уверенно шагал по летному полю. Дмитрий, шедший рядом, с интересом озирался по сторонам.

Райцентровский аэровокзал размещался в небольшом деревянном домике, но чуть в стороне возвышались бетонные столбы — молодой город обзаводился современными «воздушными воротами». На летном поле стояли в ряд с полдюжины «Аннушек». На их фоне ЯК выглядел этаким авиагигантом.

Дул горячий, с запахом пыли ветер.

На привокзальной площади фыркал автобус, урчали автомашины.

Кайтанов направился к «газику», возле которого приветливо улыбался усатый, бритоголовый, могучего сложения каракалпак.

— Салам, Борис-ака. Как съездили, все хорошо?

— Спасибо, Турдымурат. Как сам? Что участок? Надеюсь, никаких ЧП?

— Все хорошо, слава аллаху.

Машина помчалась по неширокой бетонке. Низкие окошки не давали Дмитрию возможности разглядывать местные достопримечательности, а могучая спина шофера ограничивала обзор впереди. Он видел только сухую траву вдоль пыльной обочины, уголки каких-то строений.

Наконец, «газик» затормозил. Дмитрий и без того чувствовал, что они въехали в жилую зону, но сейчас, выйдя из машины, не мог сдержать возгласа удивления. Словно и не было полуторачасового перелета, и он оказался в каком-нибудь уголке Чиланзара. Вдоль прямой улицы высились четырех-пятиэтажные панельные дома; молодые, но крепкие деревца поднимались до второго этажа.

— Общежитие «Гидростроя», — кивнул Кайтанов на подъезд. — Чтобы не тянуть, я вчера вечером звякнул одной местной шишке. Так что место за тобой уже забронировано.

— Вот это оперативность!

Они вошли в холл. За перегородкой дремала пожилая рыхлая женщина в белом халате.

— Здравствуйте, тетя Валя!

— Боренька, голубчик, приехал…

Кайтанов достал из портфеля небольшой сверток и протянул ей.

— Вот то, что вы просили, тетя Валя.

Она всплеснула руками.

— Не забыли? Ах, как я вам благодарна, Боренька! Сколько я вам должна?

— Нисколько. Это подарок от нашего коллектива за то хорошее, что вы для нас делали и еще сделаете.

— Ну, спасибо… спасибо…

— Кстати, как там мои орлы? Не фокусничают?

— Грех жаловаться, хорошие у вас ребята, особенно эти — из Ташкента.

— Вот и ладно. Если что, тетя Валя, не поднимайте лишнего шума, а сообщите мне. Любой конфликт улажу. А теперь знакомьтесь — это Дмитрий Денисович Папышев — наш новый прораб. Человек он культурный, к тому же дел у него будет по горло. Надо бы подобрать что-нибудь получше, поспокойнее, а, тетя Валя?

Комендантша некоторое время как бы оценивающе смотрела на Дмитрия — выражение глаз было благожелательным.

— Есть одна хорошая комната, — медленно произнесла она, наконец.

— Раз вы говорите хорошая, значит, отличная, — улыбнулся Борис. — Давайте нам ключ, мы сами устроимся. И еще, тетя Валя, у Дмитрия Денисовича такие же права, как и у меня, он мой товарищ, смело обращайтесь к нему, если что.

Поднимаясь по лестнице, он говорил Дмитрию:

— Хорошая старушенция, а главное — нужная. Будь с ней поласковее. У нее только один недостаток — любит иной раз посюсюкать о прошлом. Но всю строительную братию держит в руках. Местные алкаши ее боятся как огня.

На площадке второго этажа он остановился, на лице появилась лукавая улыбка:

— Здесь женская половина. Хорошеньких — я тебе уже говорил — хватает. Осмотришься со временем.

Они поднялись на четвертый этаж, прошли в самый конец к угловой комнате.

— Привилегированный этаж, — продолжал пояснять Кайтанов. — Кстати, угловые комнаты считаются номерами-люкс. Во-первых, одноместные, во-вторых, в каждой отдельный умывальник. Цени расположение тети Вали.

Он открыл ключом дверь. Обычная комната с инвентарными стульями, столом, тумбочкой, шкафом и кроватью. Сбоку — небольшая кабинка с умывальником. Обнаружилось еще одно достоинство — крохотный балкончик, куда они и вышли вдвоем.

Здание стояло на плоской макушке пологого холма, так что вся округа была как на ладони.

Борис давал пояснения:

— Здесь, как видишь, вполне современный город. Эта часть, где мы сейчас находимся, все эти пятиэтажки, кинотеатр, торговый центр, стадион — называется Новыми домами. Есть даже ресторан. Днем там свободно, но по вечерам не пробьешься. Оркестр играет, танцы. Если захочешь кутнуть, скажи мне — столик будет обеспечен. Готовят средне, зато престиж! — он иронически улыбнулся. — А вот там розовеет пятиэтажка — моя обитель. Заходи в любой момент — днем, ночью, все равно. Я бы пригласил тебя жить со мной, но понимаешь… — он смутился, — у меня ведь бывает Наташа…

— Брось ты извиняться. Мне и здесь будет превосходно. Я комфортом не избалован. Студенческие годы провел в общаге.

— Ну, ладно, — Кайтанов продолжал пояснять. — А там, видишь, глинобитные кибитки? Пять-шесть лег назад, кроме них, вокруг ничего не было. Мы их прозвали Старым городом. А сбоку — гляди — вагончики. Поначалу, покуда не было Новых домов, там жили приезжие. Потом началось строительство, а с ним и пертурбация. В конце концов в каждом вагончике осталось по одному хозяину. Огороды развели, птицу, даже коров некоторые держат. Позже подвели воду и газ. Так что сейчас из этих вагончиков никого и не выгонишь. Ничего, там уютно. Но название осталось старое — Шанхай.

А теперь посмотри туда, — Борис показал в просвет между Шанхаем и Старым городом. Там тянулись, уходя за горизонт, бесчисленные вышки, трубы, опоры, мачты, производственные корпуса. От жилых строений их отделяла полоска какого-то диковинного, словно высохшего на корню леса.

— Что там за древостой? — спросил Дмитрий.

— А! Это и есть Сухой Парк. Сразу же за ним — наш участок.

— Странное название…

— Понимаешь, хотели здесь заложить большой парк. Навезли саженцев, провели воду, несколько субботников организовали… Но соль оказалась сильнее. В первый же год все саженцы погибли. Выкорчевали их, еще раз промыли землю, посадили другие деревца, самые неприхотливые. Те чуть подросли, но вскоре опять начали сохнуть. Соль-то наступает. Весной, правда, Сухой Парк стоит зеленый, но чуть солнце начнет припекать, зелень опять сохнет, листья опадают. Возятся с этим парком, как с дитем, а он — Сухой… Хотя, знаешь, — тут Кайтанов как бы и сам удивился: — деревца все же подрастают. Удивительно… — он закурил и, протянув Дмитрию сигареты, еще раз кивнул в сторону Сухого Парка: — Между прочим, любимое место алкашей. — Он вздохнул. — Вот тебе парадокс жизни. Стремились к красоте, а получилось… Ну, ладно, располагайся пока, отдыхай. А я на участок.

— Наотдыхался я уже досыта. С удовольствием поехал бы прямо сейчас на трассу.

— Если есть такое желание… — Кайтанов развел руками. — Пошли. Машину я, правда, отпустил. Прогуляемся пешком. Тут недалеко.

— Воспользуемся добрым примером Пулата Гулямовича?

— А что? Он мужик хитрый. Эти пешие прогулки имеют смысл. Когда идешь пешком и ничто не отвлекает — можно собраться с мыслями, настроиться на весь день…

Через десять минут они уже шли по широкой дорожке, пересекавшей Сухой Парк.

Вблизи Сухой Парк производил все же не такое удручающее впечатление. Высохшими были только верхние ветви деревьев, нижние же покрывала бледно-салатная, болезненного вида листва. Между сухими стволами то тут, то там поднимались молодые деревца.

Поглядывая вокруг, Дмитрий думал о том, что вот сейчас начнется его знакомство с новыми людьми, начнется новая глава его жизни…

Миновав Сухой Парк, они вышли к большой пыльной улице, вернее, дороге, вдоль которой тянулся бесконечный ряд предприятий средней руки. Один за другим в обоих направлениях проносились автомобили всех марок.

— Днем здесь движение, как в столице, — сказал Борис. — Стройка! — он указал рукой на дощатый выбеленный забор с металлическими воротами посередине: — А вот и наша с тобой база, Дмитрий Денисович. Девяносто шансов из ста, что Самусенко и Сумароков сошлись в данный момент в рукопашной. Хоть не уезжай из Райцентра!

VII

Александр Иванович Самусенко, временно исполняющий обязанности начальника участка, пришел на работу задолго до восьми. Он невысокий, рыжий, голова запрокинута, как у драчливого петуха, а движения порывистые, как у пассажира, опаздывающего на поезд.

Самусенко осмотрел двор, заглянул в кузницу, гараж, мастерские, потом открыл кабинет и опустился в кресло.

Бездельники! С какими людьми приходится работать! Вчера отлучился на полдня, так, наверняка, никто палец о палец не ударил. Могилов с Сумароковым, конечно же, торчали в пивной, сварщик Авторучкин мастерил калитки на продажу, а остальные слонялись из угла в угол. Как малые дети! Пока не накажешь примерно — не поймут. А наказывать надо. Надо!

Он посмотрел на часы. Три минуты девятого. Пора. Вышел из кабинета во двор.

В дальнем углу напротив гаража — между двух длинных скамеек была вкопана в землю столитровая металлическая бочка без верха. Это место считалось курилкой. Сейчас здесь собралось человек двадцать, и до Самусенко доносились шутки, смех, восклицания.

При его появлении смех смолк. Люди поднимались со скамеек, бросали в бочку окурки.

— Здравствуйте, Александр Иванович!

— Приветствуем!

— Доброго здоровьичка!

Самусенко, не отвечая на приветствия, спросил резко, отрывисто:

— Почему не работаем?

— Перекуриваем, — ответил кто-то.

— Что значит — «перекуриваем»?! После чего это вы перекуриваете?! Во сколько начало рабочего дня? Прокидин! Я тебя спрашиваю.

Прокидин, маленький, востроглазый мужичок с красным лицом, прогнусавил:

— Да мы наверстаем, Александр Иванович!

— Знаю, как вы наверстаете. Наработаете на копейку, а драть горло будете на рубль, — он еще сильнее запрокинул голову. — Ну! Сколько раз повторять? Кончай перекур!

Люди разбрелись по двору, одни бурча и ругаясь, другие посмеиваясь.

— Деды! Эй, деды! — кричал Самусенко через минуту. — Ну-ка, подите сюда!

Приблизились три деда: дед Шаблюк, дед Вознюк и дед Нурпеисов. Хотя их и прозвали дедами, но едва ли старшему из них исполнилось шестьдесят. Числились они разнорабочими, то есть выполняли на участке всю «черную» работу: грузили, разгружали машины, убирали территорию, наводили порядок на складе. Старшим у них был дед Нурпеисов, сожженный солнцем и ветром каракалпак с черными тонкими усиками на выразительном лице, в неизменной соломенной шляпе и клетчатой рубахе.

Уперев руки в бока, Самусенко ждал, пока деды подойдут ближе:

— Почему бокс не строится? А?

— Цементу нету.

— Могилову говорили?

— Говорили…

— А он?

— Да он, — замялся дед Нурпеисов, — сказал, что бокс может потерпеть.

— Ах, так!?

Но Самусенко уже не слушал дедов. Он увидел, что к конторе подходят Могилов и Сумароков. Набычившись, он двинулся к ним.

— Измогилов! Айда в кабинет! А ты, Васильич, погоди здесь немного.

Могилов — глава семейства из одиннадцати человек — был сухой, как щепка. На голове у него красовалась соломенная шляпа неопределенной формы и возраста. Он щурил большие печальные глаза, тер мясистый нос.

— Здравствуйте, Александр Иванович! Как здоровье?

— Ты мне брось свои штучки! Почему бокс не строишь? Почему цемент не достал!?

— Александр Иванович! Да я с углем провозился Все до грамма получил, можете проверить!

— Ты мне голову не морочь углем. Я тебя про цемент спрашиваю. Понял, ты, раззява!

— Александр Иванович! Я вас прошу!

— Тише, тише! Ишь, какой нервный!

— Я вас прошу меня никогда так не называть! — голос Могилова дрожал, из глаз, казалось, вот-вот брызнут слёзы.

— Раззява ты и есть!

Тот хлопнул несильным кулачком по столу:

— Я человек! Понятно? Человек! Я работаю на совесть. И если вы еще когда-нибудь…

— Ты чего кричишь?! — завопил на всю контору Самусенко — Я тебя про цемент спрашиваю, а не про твою совесть. Можешь оставить ее при себе.

— Вы, Александр Иванович, бесчувственный, вы — ненормальный, вы — злой, вы… — всхлипывающий Могилов выскочил из кабинета, оставив на столе тоненькую серую папку.

Самусенко ринулся следом за ним:

— Измогилов! Вернись! Немедленно вернись!

Но тот уже запрыгнул в свой кабинет и заперся с внутренней стороны на ключ. Самусенко забарабанил в дверь костлявым кулаком:

— Измогилов! Если через час цемента не будет, лучше не показывайся мне на глаза.

Потом выглянул во двор:

— Васильич, зайди.

Вошел Сумароков. Был он одного с начальником роста, но гораздо шире в плечах. На губах усмешка, черные бездонные глаза смотрят с вызовом, словно говорят: «Я тебе не Измогилов. Попробуй только повысить на меня голос, а тем более назвать как-нибудь не по-хорошему Я тебя так припечатаю к этому креслу, что до вечера не отскребешься. А попрекать меня нечего. Я не мальчик и сам знаю, когда и что мне делать. А подчиняться тебе — мне чертовски неприятно, ты и сам знаешь это. К тому же у нас с тобой и должности одинаковые, и оклады. Прорабы!»

— Так что там с бензовозом, Васильич?

— Да ничего особенного, Иваныч. Сломался.

— И надолго?

— Думаю, дней на десять.

— Что-нибудь серьезное?

— Дефицитные запчасти.

— А что с талонами на бензин?

— Нету талонов.

— А ведь были.

— Шоферы все сожрали.

— Так быстро?

— Ха!

— Ну, и что делать?

— Не знаю. Думай. Ты же — начальник. — В глазах Сумарокова промелькнуло злорадство.

— Тогда так — чтобы через час был бензин.

— Давай червонец — будет, — насмешливо улыбнулся Сумароков.

— А это видал?! — Самусенко показал ему кукиш.

— Что же мне — из своего кармана платить?

— Механик, — презрительно сощурился Самусенко. — Слесаришко ты, а не механик.

В большей степени Сумарокова оскорбить было нельзя. Он побелел и, тяжело дыша, обошел стол.

— Повтори, — тихо сказал он.

Самусенко понял, что переборщил, и взвизгнул:

— Уйди! Немедленно выйди во двор! Слышишь! — и схватился за телефонную трубку.

— Ах, ты, червяк! — закричал тут и Сумароков. — Чуть что — за трубку хватаешься! На испуг берешь?!

— Уйди, говорю!

— Червяк! Раздавлю!

В этот момент в контору вошли Борис и Дмитрий. При их появлении спорщики умолкли.

— Обсуждаете производственные проблемы? — не без иронии спросил Кайтанов. И добавил: — Не нужно споров, сейчас все уладится. Прежде всего знакомьтесь! Это наш новый прораб — Дмитрий Денисович Папышев. Прошу любить и жаловать.

Пока шел обмен рукопожатиями, Кайтанов уверенно уселся в кресло и даже поерзал в нем, словно проверяя его прочность.

— Так, — подытожил он с заметной жесткостью, глядя на Самусенко: — Опоровоз стоит, бокс не строится, Малявка слоняется по двору. В чем дело?

— Борис Аркадьевич! — взмолился Самусенко. — Не могу я с ними. Сил никаких нету…

— Ладно, объяснишь потом, — кивнул Кайтанов, но тут же многозначительно предупредил: — Разговор у нас с тобой будет особый. А пока… — он вытащил из кармана пачку талонов, перетянутых черной резинкой, и бросил ее через стол Сумарокову: — Опоровоз загрузить немедленно. А вечером доложишь, что бензовоз на ходу. Ясно? Все! Иди. Ты мне пока не нужен.

Сумароков хотел было что-то возразить, но только крякнул и, взяв талоны, вышел.

Кайтанов повернулся к Самусенко:

— Позови-ка мне Измогилова, а потом пусть Малявка зайдет.

Тем временем Дмитрий суммировал свои первые впечатления об участке.

Это был типичный участок средней руки. Во дворе стояло несколько вагончиков, возвышались два деревянных склада из почерневших досок. Между складами штабелями сложены ящики, черепица, здесь же бочки и трубы. По другую сторону примостилось с полдюжины мастерских. В дальнем углу — несколько раскуроченных механизмов — «гробы», сразу же определил Дмитрий. У забора куча угля, на ней спит чумазая собака, черная то ли по масти, то ли от тесного «контакта» с углем.

Контора представляла из себя небольшой одноэтажный домик. Штукатурка местами обвалилась, проглядывал бледно-желтый кирпич. Спланирован домик был нелепо — едва ли не половину площади занимал коридор, в который выходило несколько дверей, одна из них вела в кабинет начальника участка.

Кабинет — маленькая комнатушка, куда каким-то чудом втиснули два небольших стола, три стула и металлический сейф. Столы стояли буквой «Т». Вдоль стен, выкрашенных желтой и синей масляной краской, едва протиснешься. На окнах висят тяжелые синие шторы, отчего комнатка кажется еще меньше. На стене — графики, один из них — самый длинный — озаглавлен «ВЛ 220 кв Рыбхоз — Райцентр». Лишь несколько кружков и квадратиков обведены красным карандашом, что означает выполнение. На столе аккуратно разложены карандаши, ручки, стопки бумаги. Какой-то блокнот раскрыт посередине. Дмитрию бросилась в глаза надпись «Что сделать сегодня?», однако дата была трехдневной давности — видимо, Кайтанов давал таким образом Самусенко задание перед отъездом.

Осторожно вошел Могилов.

Кайтанов поднялся навстречу ему.

— Здравствуй, Илья Зотович! Как дом, семья, дети? Все нормально? Это главное. Спасибо, у меня тоже. Будет большая просьба: бери машину, грузчиков, мешки и — на бетонзавод. Я позвоню, цемент они дадут.

Могилов, готовившийся, видимо, к взбучке, прижал руку к сердцу:

— Мы сейчас, Борис Аркадьевич. Мигом. Минута — и цемент будет здесь.

Едва он вышел, в кабинет ввалился верзила, метров двух ростом и весом не менее шести пудов.

— Знакомьтесь, — кивнул Кайтанов Дмитрию. — Это наш бригадир. Вернее, ваш бригадир. Малявка, Федор Лукьянович. Будете работать вместе.

Дмитрий пожал Малявке руку. Рука у того широкая, теплая. Манеры спокойные, уверенные. Глаза хитрющие-хитрющие, а над ними мохнатые, кустистые брови. Стоило Малявке на миг призадуматься, как брови тут же оживали, сходились у переносицы, придавая лицу грозное выражение.

Между тем Кайтанов заговорил, и в голосе его звучала спокойная ирония:

— Рассказывайте, как дела, Федор Лукьянович. Сколько опор поставили за эти дни?

Гигант замялся:

— Я, Борис Аркадьевич, прихворнул, решил отлежаться. Вот сегодня вышел.

— Понятно. Больничный есть?

— Толкую же, Борис Аркадьевич! Отлежаться решил. Больничный бы мне любой врач дал. Сразу на неделю. Я свой организм знаю. А чего мне неделю дурака валять дома? Думаю — отлежусь лучше пару деньков и — на трассу.

Кайтанов посмотрел на него сурово:

— Выходит, Федор Лукьянович, бросил ты бригаду?

— Там же мастер есть!

— Мастер! — Кайтанов едва не выругался, но сдержал себя. — Ладно. Вот тебе лист бумаги, сядь у Сумарокова и пиши объяснительную.

— Борис Аркадьевич! — воскликнул верзила, вкладывая в это восклицание недоумение и обиду честного человека, заподозренного во лжи. Брови его опять сошлись у переносицы, а кончик горбатого длинного носа задрожал.

— Торговаться не будем. Не на базаре. Напиши объяснительную и езжай с новым прорабом на трассу. Да смотри не вздумай в конце месяца поставить себе эти два дня в табель.

— Эх, нету все-таки справедливости… — сокрушенно выдохнул Малявка и тяжело протопал из кабинета.

— Лучший мой бригадир, — сказал Кайтанов Дмитрию, когда дверь за Малявкой закрылась. — Умеет людей в руках держать. Причем мягкой лапой. Авторитетный мужик. Только душа слишком широкая. Чуть ослабь контроль, так и норовит гульнуть. Ну, ничего, этот наверстает. Ты, кстати, дни поставь ему в табель полностью. Но себя сразу с ним твердо держи. Без церемоний.

— Не волнуйся, еще ни под чью дудку не плясал.

— Лады!

Кайтанов открыл сейф, достал из него пухлую синюю папку и бережно погладил ее ладонью.

— У меня такой порядок. Если кто провинился — особо не распекаю. Но обязательно заставляю написать объяснительную. — Он похлопал рукой по папке. — Считай весь участок здесь. Любого могу в любой момент по статье вышвырнуть. — Он поднял папку и посмотрел на нее с особым чувством. — Раза два уже покушались на нее, да не тут-то было… — На его лице появилась мечтательная улыбка. — А какие тут перлы есть! Прямо для «Крокодила»! Вот, послушай. Беру наугад. Так… «От сварщика Авторучкина». — Он посмотрел на Дмитрия и подмигнул:

«Я, сварщик, Авторучкин, Игнат. Вчера был выпившим потому. Что справлял день рождения. В чем и подписываюсь. Авторучкин. 15 мая».

Кайтанов усмехнулся:

— Думал, наверное, на простофилю напал. Тут же беру у него паспорт, день рождения — в октябре. Ах, так! Пиши еще одну объяснительную, почему солгал… А это… От слесаря Кошкодерова…

«Утром взял полбанки белого. Показалось мало. Добавил красного. После чего очнулся вечером в Сухом Парке. В чем и подписываюсь. Обязуюсь впредь так не поступать». Грамотно излагает, а? А вот от нашего богатыря Измогилова.

«Я пил утром чай из пиалы, в которой раньше была водка. Потому утром немножко пахло». Охотно верю. Ему и одной капли вполне достаточно…

Дверь открылась, на пороге стоял Малявка.

— Вот написал, — буркнул он.

— Давай до кучи.

Дмитрий поднялся из-за стола:

— Пойдемте, Федор Лукьянович.

Кайтанов бросил вслед:

— Раскручивайте там колесо. Женечку сразу же на ковер. Будем его увольнять. А ты, Дмитрий Денисович, приезжай, когда сочтешь нужным.

Со смешанным чувством выходил Дмитрий из кабинета. Ему и самому приходилось брать у подчиненных объяснительные, иногда с боем, иногда эти объяснительные решали судьбу человека. Но он всегда считал это сволочным занятием, и уж во всяком случае не гордился этим.

VIII

Дмитрий и Малявка вышли из ворот участка и направились к грузовой станции. Бригадир объяснил, что это совсем рядом. Справа тянулись сплошные заборы, слева — стволы Сухого Парка. Затем свернули. Далеко впереди показалась грузовая станция — с кранами, подъездными путями, штабелями грузов.

Малявка жалостливо повторял все то, что Дмитрий слышал в кабинете. Мол, всегда почему-то так получается — хочешь сделать как лучше, а оно вылезает тебе боком. Вот он решил отлежаться пару деньков дома чтобы, значит, быстрее выбраться на трассу. За два то дня все как рукой снимет. Ему бы сесть в опоровоз и тихонько поехать на трассу и все было бы отлично. А он решил как лучше — пришел на участок. А теперь Борис Аркадьевич на него косится. Как будто он, Малявка, старый линейщик, получил какую-то выгоду от этих двух дней! Нету все-таки справедливости! Но теперь — все! Шабаш! Вот пусть только чуть поднимется температура или заболит живот — сразу же пойдет в поликлинику и будет столько болеть, сколько положено. Все! Теперь он ученый!

Говоря так, Малявка свирепо сопел носом, искоса поглядывал на Дмитрия. Видя, однако, что новый прораб никак не реагирует на его жалобы, старый монтажный волк сменил тактику.

Еще раз шмыгнув носом, он заговорил совершенно иным тоном:

— А вы, командир, из каких мест будете? После института к нам или еще где работали? — спрашивал он ненавязчиво, дружелюбным тоном, словно бы из чистого любопытства, строил предложения с выбором, мягко, смотрел на Дмитрия наивными очами и хмыкал после его ответов.

Пока дошли до станции, он задал, наверное, с сотню вопросов.

Но Дмитрий не торопился откровенничать и отвечал с недомолвками, а то и с юмором. Понимай, мол, как хочешь. Сам он Малявку расспросами не донимал, а только полюбопытствовал:

— Дорога на Рыбхоз хорошая?

— Нормальная.

В одном из углов разгрузочной площадки были сложены на деревянных прокладках железобетонные стволы. Рядом стоял опоровоз — машина с площадкой и специальным прицепом для перевозки длинномерных грузов. Дмитрий улыбнулся, вспомнив вдруг, как впервые услыхав слово «опоровоз», воспринял его как «паровоз», и потом недоумевал, каким же образом «паровоз» может вывозить грузы в местность, где нет железных дорог?

Возле опоровоза стоял маленький с розовой лысинкой шофер по фамилии Сидоров.

Первая опора уже покоилась на машине.

Малявка пришел на помощь. Работал он неторопливо, но сноровисто, уверенно, как и всякий профессионал. В считанные минуты погрузили вторую опору.

Потом потяжелевшая машина катила по широким райцентровским улицам. Малявка демонстративно смотрел вперед и сопел.

Не успели выехать из Райцентра, как это сопение перешло в храп. Малявка спал, уткнувшись курчавой, тяжелой, как двухпудовая гиря, головой Дмитрию в плечо. Дмитрий несколько раз толкнул его, тот замурлыкал, забубнил во сне, выпрямился, но храпеть не перестал.

Дорога была сделана наспех и покрыта самым дешевым асфальтом, с пятнами, гребешками и проплешинами, но машина, отягощенная двумя пятитонными опорами, бежала без резких толчков. Из выжженной бурой степи вползал в кабину знойный воздух. Меж колючками сновали такие же бурые суслики, настороженно поглядывая на машину. Два раза дорогу перебегали зайцы, потом на дальний бугор выбежала лисица.

— А зверье здесь, видать, непуганое, — сказал Дмитрий.

— Кто же его напугает?! — отвечал Сидоров. — Эти твари раньше видели человека раз в десять лет. Жрали да плодились. В Рыбхозе в камышах — ужас, что делается! Кабаны так и шныряют. А птицы сколько! Только все — охоте теперь конец.

— Что так?

— Охотничков много появилось. Глядишь, всю дичь за год перебьют. Теперь начнут следить за этим делом.

Впереди показались нефтяные вышки, чуть дальше — розовые домики и молодые деревца вокруг них.

— Шодлик, поселок нефтяников, — пояснил Сидоров. — А полтора года назад была голая степь.

Перед самым Шодликом Малявка ожил. Глаза у него заблестели, мясистый нос работал, как трактор на подъеме.

— Командир, — спросил он, наконец, — вы как, микстуру употребляете?

— Какую микстуру? — не понял Дмитрий.

— В смысле пивком побаловаться или вином, — и Малявка отчаянно подмигнул.

В это время опоровоз поравнялся со строением, украшенным вывеской «Ошхона — столовая». Сквозь широкие окна проглядывался буфет с батареей бутылок. Дмитрий понял.

— Дорогой Федор Лукьянович, ничто так не вредит здоровью, как алкоголь. Особенно после болезни.

Малявка нахмурил брови, но настаивать не решился.

За Шодликом потянулась та же однообразная степь. Кабина раскалилась, мотор, казалось, взорвется от перегрева. Но вот степные колючки стали зеленее, воздух посвежел. Вдали показались рощицы, блеснула синева озер. Дорога пересекала полноводный канал.

— Ну, вот, — зевнул Малявка, — ехали-ехали, к речке приехали. Мост переехали — дальше поехали. Командир, видите на горизонте синие точки? Это наши вагончики. А всю эту степь нам еще предстоит пропахать в обратном направлении.

IX

Три синих вагончика стояли бессистемно на самой окраине поселка под вековыми чинарами. У умывальника плескался стройный мускулистый парень в красных плавках. Он мельком глянул на машину и опять принялся растирать мокрое тело, покрякивая от удовольствия. Несколько брызг попали Дмитрию на руку — вода была ледяной.

— Эй, Жора! — крикнул Малявка. — Опять закаляешься? Смотри, застудишь себе кой-чего.

Тот повернул к ним красивую голову с черными смелыми и вместе озорными глазами.

— А нам, бывшим солдатам-строителям, ничего не страшно. Мы простуды не боимся. Верно? — и подмигнул Дмитрию.

— Шофер нашей бригадной машины, — пояснил Малявка. — Вообще-то он Хайтбай, но мы зовем его Жорой.

По самодельной колченогой лестнице поднялись в вагончик. Бригадир, втянув в себя воздух, прошептал, как заговорщик:

— Обед варится.

Они зашли в одну из половинок вагончика. За столом сидели двое: белоголовый крепыш и некто в кожаной, несмотря на жару, куртке.

— Кого привез с собой, Лукьяныч?

— Нового командира. Дмитрия Денисовича Папышева. Прошу любить и жаловать. Сам он бывший офицер и любит, чтобы во всем был военный порядок.

Монтажники поднялись из-за стола.

Белоголовый крепыш — славянская душа и такая же славянская физиономия — до боли пожал Дмитрию руку.

— Василий, Плотников. Очень приятно.

— Колька, — представился второй. Было ему далеко за сорок; лицо худощавое, безразличное, но маленькие глазки смотрели колюче.

— Николай… — поправил Дмитрий, — а по отчеству?

— Зови просто Колькой.

И он опять уселся за стол спиной к Дмитрию.

Малявка потянул прораба за рукав:

— А вот наши мальчишки.

В дверях стояли двое парнишечек. Одни из них, Саня, здорово походил на Василия, только волосы у него были рыжеватыми, а все щеки в веснушках. Другой — Рустам — тонкий, стройный, изящный, с правильными чертами лица, горящими глазами и пышной прической, походил на девушку.

«Мальчишка» — это словечко с доброжелательным оттенком иронии бытует у строителей для обозначения самых младших членов бригады. Впрочем, суть не в возрасте. «Мальчишка» — это ученик: сбегай, подан, принеси. И он бегает, подает, приносит, но вместе с тем набирается опыта, ума-разума и, пройдя жесткую школу ученичества, становится мастером своего дела. Дмитрий доброжелательно посмотрел на красивого парня. Тот улыбнулся.

Появился еще один монтажник. Одно из тех лиц, которые называют незапоминающимися. Неловко улыбаясь, он пожал Дмитрию руку.

— Виктор. Бульдозерист. Ага. А вы, значит, наш новый мастер? Из Ташкента? Какие там новости, в мехколонне, ага?

Казалось, что он сначала открывает рот, потом думает, какое слово произнести, и лишь затем уже говорит. Повторять словечко «ага» было, видимо, его привычкой. «Ага» он произносил врастяжечку, словно стараясь за то время, пока звучит междометие, обдумать мысль.

«А этот… ершистый… — думал Дмитрий поглядывая на Кольку. — Посмотрим, каков ты в работе, Колька!» — много раз уже Дмитрий убеждался, что первые впечатления самые верные, и все же, поскольку существовали и исключения из этого правила, старался не составлять мнения о человеке преждевременно. Вот и сейчас он заставлял себя подавить зарождавшееся чувство неприязни к линейщику в кожаной куртке.

Парни принесли посуду, хлеб. Виктор внес дымящуюся кастрюлю. На обед была гречневая каша с тушенкой.

— Так! Все в сборе? — Малявка покрутил головой. — А где Палтус с Алтаем? Про Женю я уже не спрашиваю.

— Подались в ту степь, — ухмыльнулся Колька.

— Начнем без них.

— Интересно, — проговорил Дмитрий, помешивая густую кашу. — Живете в Рыбхозе, а без рыбы. Как так? — он посмотрел на Малявку.

— Близок локоток, да не укусишь, — вздохнул тот. — Тут вокруг рыбки ходят этакие сердитые мужички с ружьишками за плечами. Ездили мы к ним как-то, хотели по-хорошему договориться; только они в ответ: у нас, мол, своих браконьеров хватает, зачем нам чужие. И выперли.

— Я не о том. Нельзя ли договориться официально? Через директора, например. Не пробовали?

— Не успели еще. Мы же здесь недавно. Еще не обжились. Еще не знаем, есть ли тут хорошие невесты.

Кашу запивали чаем из огромных алюминиевых кружек. Все время, пока обедали, под окнами повизгивала собака. Василий поднялся, переложил остатки пищи в одну миску и вышел из-за стола.

— Надо же и Морду накормить.

— Морду, — хмыкнул Виктор. — Небось, за дверью сейчас сам все слопаешь, ага, — это был намек на хороший аппетит Васи.

После обеда закурили, откинувшись на спинки диванов, блаженно улыбаясь.

— Вот, говорят, есть мехколонны, — начал Колька, — в которых заботятся о рабочем человеке. Там на участках и телевизоры есть, и холодильники, и баньки. Да и людям дают хорошо заработать, — он в упор посмотрел на Дмитрия прищуренными глазами-буравчиками, словно бросая ему вызов. Но в глубине глаз было нервное мерцание.

— Есть такие колонны, — спокойно ответил Дмитрий. — Хотя бы наша. Кстати, на участке я видел холодильник.

— Так у конторских же его не заберешь. Не отдадут.

— А где ЗИЛ-Москва?

— ЗИЛ-Москва! У нашего начальника дома стоит. А мы тут должны теплую воду глотать.

— Без света сидим.

— Друзья, — сказал им Дмитрий. — Я у вас человек новый, где стоят ваши холодильники и телевизоры, пока не знаю. Может быть, их разместили не там, где вам хотелось бы. Но такие вещи надо, наверное, решать на профсоюзном собрании, а?

Они опять заговорили наперебой:

— Ну!

— Да мы забыли, что это такое.

— У нас собрания бывают раз в год.

— Даже раз в пятилетку.

— Да и то скомкают, все о плане да о плане, а поговорить по душам времени не остается.

— Потребуйте, чтобы собрания проводили чаще. Как положено. Ведь кто-то из вас, наверняка, входит в местком?

Наступила тишина, потом Саня сказал:

— Потребуешь тут, а тебе потом наряды срежут.

— Ишь, какой пугливый! — усмехнулся Дмитрий.

Воцарилось напряженное молчание. Словно полоса отчуждения пролегла между прорабом и рабочими.

Дмитрий заговорил как можно рассудительнее, понимая, что сейчас во многом решается, какие отношения установятся у него с бригадой.

— Многое, действительно, зависит от руководства. И тут я обещаю разобраться. Но кое-чего зависит только от нас самих. Полы, ребята, у вас, по-моему, очень давно не мылись. Возле вагончиков беспорядок. А ведь это наш дом. Предлагаю так — прямо с сегодняшнего дня взяться за дело. В армии все служили? Порядок должен быть? Верно говорю? — он кивнул Жоре. — Теперь насчет бани. — Тут он повернулся к Кольке. — Что, Кайтанов нам ее должен сделать? Или Самусенко? Неужели у нас у самих не хватит сил поднять две бочки на перекладину и приварить к каждой кусок трубы? А насчет работы — увидим. Во всяком случае нарядов я еще никогда никому не резал. — Он поднялся. — Ну, что, Федор Лукьянович, поедем разгружать опоры, заодно покажете мне трассу.

Когда они оказались наедине, Дмитрий спросил:

— Чем, собственно, бригада сегодня занимается?

— Планы у нас, командир, такие. Первым делом перекурим, — Малявка куражился, но было заметно, что он смущен. — Потом тачки смажем. Одним словом, будем настраиваться на завтрашний день.

— Да, но почему бригада сегодня бездельничает?

Малявка вздохнул:

— Начало месяца, командир. Надо людям настроиться. Ничего, не серчайте. Мы наверстаем.

X

Дмитрий отошел от пикета метров на пятнадцать и едва не наступил на зайца. Тот не спеша запрыгал в сторону и исчез в зарослях колючек.

Сейчас Дмитрий стоял спиной к машине, вагончикам и Рыбхозу. Перед ним расстилалась бурая, вся в колючках степь, упирающаяся у горизонта в подножие пологих гор, или скорее холмов. Дмитрию пришла на память одна из бесчисленных историй про Ходжу Насреддина, который зарыл клад в степи, а ориентиром избрал облако. Да, других ориентиров тут нет. Пока нет. Конечно, по-своему тут тоже кипит жизнь. Жучки, ящерицы под каждым кустом. Наверняка есть и змеи, и вараны, и суслики, и целые полчища мышей. Под этими колючками кипит их напряженная жизнь, их отчаянная борьба за существование. Но все равно — это пустыня, и будет пустыней до тех пор, пока сюда не придет человек и не построит поселок, высоковольтную линию, дорогу.

Он повернулся лицом к опоровозу. Человек уже идет.

Трасса начиналась за поселком, где виднелись высокие деревянные амбары. Видимо, это и был рыбный завод. Дмитрий насчитал восемь установленных железобетонных опор. Малявка объяснил, что бригада «сидит» здесь две недели. Восемь бетонок за две недели — это то же самое, что улитка в роли спринтера.

Почему так вышло? Дмитрий не мог добиться толку от Малявки, тот только разводил руками и бормотал, что бригада наверстает свое.

Единственное, что понравилось Дмитрию, это то, что трассу начали строить с дальнего конца. Таким образом, бригада будет двигаться к дому, а это всегда воодушевляет.

Дмитрий повернулся к Сидорову.

— Ну, что? Подкинем нашего бригадира к вагончику, а сами проскочим до Рыбхоза? Здесь, кажется, недалеко?

— Совсем рядом, — обрадовался чему-то Сидоров.

Рыбхоз оказался крупным поселком, застроенным, правда, без всякой системы. Улицы пыльные, дома глиняные или саманные, реже кирпичные. В центре — несколько магазинов, клуб, гараж, баня. Дувалы, вдоль которых пасутся коровы и овцы. Каждый дом в окружении могучих деревьев, чаще орешин. На ветвях уже завязались тяжелые зеленые плоды. Много орешин росло прямо на улице.

На противоположном конце поселка дома — просторные, с большими окнами — стояли по линеечке, как солдаты.

А впереди блестело в солнечных лучах широкое синее озеро. По мелкой ряби сновали рыбацкие лодки. Плескалась крупная, сильная рыба. Берег порос зеленой, сочной травой, не потерявшей благодаря близости к воде, своей свежести. Шелестели камышовые заросли.

У самого берега, там, где кончалась дорога, стояли три длинных, щедро крытых соломой амбара. Тут же двухэтажное деревянное здание. Рядом куча кирпича, бетонные плиты. Шло строительство.

Напротив амбара тянулась деревянная пристань. Из лодок выгружали в тачки рыбу. По деревянным помостам тачки везли к весам, а затем в широкие зевы амбаров.

Директор рыбзавода был молод, но судя по тому, что седоусые рыбаки прибавляли к его имени приставку «ака», он пользовался здесь уважением. По-русски Рузмет-ака говорил безукоризненно.

Он крепко, по-товарищески пожал руку Дмитрию и улыбнулся:

— Наконец-то от вашей фирмы прибыл серьезный человек. Заезжал к нам некто прораб Самусенко. Говорил много, все вокруг да около, наобещал с три короба, потом попросил рыбы и уехал. Так я его больше и не видел.

Дмитрий ответил, что приехал по двум причинам. Первая — познакомиться с директором рыбхоза. Это естественно, он — новый прораб и будет отныне заниматься стройкой высоковольтной линии. Вторая причина — узнать, заинтересована ли администрация завода в быстрейшем завершении работ по трассе.

Директор даже руками всплеснул. Заинтересованы ли они?! Да знает ли Дмитрий-ака, представляет ли он себе, что значит для Рыбхоза энергия?! Дизели держат завод в узких рамках, не дают развернуться. Да и накладно это, неэкономично. Два года назад перед ними стояли две проблемы — энергия и дорога. Дорогу они пробили, теперь на очереди энергия.

Он начал показывать Дмитрию графики и диаграммы роста улова сазана, судака, леща. Рассказывал о коптильных цехах, которые скоро войдут в строй, о выпуске консервов, что тоже не за горами. Им нужна энергия, энергия и еще раз энергия и тогда они завалят рыбой не только Райцентр и Шодлик, но и всю область. Словом, если строителям требуется помощь…

— Да, помощь нужна, — ответил Дмитрий. — Прежде всего хотелось бы подключить наши вагончики к вашей сети.

— О чем разговор! Хоть сегодня.

— Спасибо! — с ударением произнес Дмитрий. Признаться, он не ожидал такой легкой победы. — А почему вы раньше не давали разрешения?

— Да нас никто и не просил!

— Ах, вон оно что…

— Еще есть просьбы?

— У нас проблемы с питанием, — твердо произнес Дмитрий. Он никогда не смущался, если просил не за себя лично. — Я был бы вам очень признателен, если бы мы могли получать у вас свежую рыбу для рабочих.

— Ну если у вас трудности только такого рода, будем считать, что мы их преодолели.

— Если мы преодолели эти трудности, преодолеем и другие.

Рузмет-ака попросил Дмитрия, чтобы ребята не браконьерничали, и написал записку приемщику.

Приемщик, маленький косоротый мужичок, провел Дмитрия в холодильник, то есть в один из амбаров, который наполовину уходил в землю. Пол здесь был выложен из огромных глыб льда. Дмитрий отобрал из глубокого корыта полдюжины золотистых сазанов. Покрякивая, приемщик исчез в темном углу и принес трех широких лещей и холщовый мешок.

— Мешок привези потом, не забудь. Числится за мной, — пробурчал он.

В машине Дмитрий обнаружил второй мешок с рыбой, набитый гораздо плотнее.

— Это я для дома, — пояснил довольный и вместе с тем смущенный Сидоров. — Купил у одного мужика.

Мешок с рыбой Дмитрий вручил Федору Лукьяновичу. Тот прикинулся потрясенным. Через пять минут болашки, вооруженные ножами, уже обрызгали себя с ног до головы чешуей. Малявка лично калил на сковороде масло, хитрая собака Морда скребла лестницу. Все крутили носами и щелкали языками.

А вечером в вагончиках вспыхнул свет от рыбхозовских дизелей.

Дмитрий нутром ощутил, что вырос в глазах бригады.

К вечеру пришли Палтус с Алтаем. От обоих крепко несло портвейном. Дмитрий, ожидавший увидеть этаких ухарей, возмутителей спокойствия, был даже разочарован.

Палтус, Толик Палтусов, оказался подтянутым мужчиной, молчаливым, спокойным и замкнутым. Лицо у него было в мелких оспинках — несколько лет назад он не уберегся от струи горячей солярки. С Мордой Палтусов говорил больше, чем с кем-либо из товарищей. Как выяснилось позже, именно он подобрал и выкормил собаку.

Алтай был из тех людей, которым, рассказав анекдот, надо еще объяснять, в чем же тут соль. По-настоящему его звали Равиль. Он работал на тракторе «Алтаец», имел склонность к разговорчивости, так что в конце концов за ним намертво закрепилось прозвище Алтай-Болтай.

К Дмитрию Алтай сразу же проникся уважением, однако прораб поглядывал на подвыпивших линейщиков строго.

Последним в вагончик пришел мастер Евгений. Меньше всего он походил на бабу. Это был ровесник Дмитрия, высокий, со спортивной фигурой и уверенными манерами. На нем были потертые до белизны импортные джинсы, выцветшая голубая рубашка. На широком, украшенном медными пластинками поясе висел длинный охотничий нож с рукояткой из оленьего рога. В одной руке мастер держал двустволку, в другой — за уши — подстреленного зайчишку.

— Добыча у меня сегодня жидковатая, — сказал он, протягивая зайца Рустаму.

Узнав, что Дмитрий — новый прораб, которому надо сдать дела, Евгений иронически улыбнулся, протянул Дмитрию теплую сильную ладонь, пристально посмотрел в глаза.

— Ну, пойдем ко мне, поговорим.

XI

Они зашли в самый дальний вагончик, который почти полностью занимал мастер.

— Значит, завтра Боря Аркадьевич потребует с меня еще одну объяснительную, — сказал Женя, продолжая иронически улыбаться. — А я начал было к охоте готовиться. Тут кабанов уйма! Зайцы — это так, для проверки глаза. Думал охотничью свору собрать, собачек уже присмотрел. Порохом запасся, патронами… Ах, Боря Аркадьевич!

— Кайтанов здесь ни при чем, — отвечал Дмитрий. — У меня прямое распоряжение Умарова.

— Ладно, черт с ними со всеми.

Он подошел к шкафчику, достал из него пачку сигарет. В глубине Дмитрий разглядел еще одно ружье, куртку, охотничьи сапоги.

В отделении царил беспорядок. По дивану и шкафчику были раскиданы папки, бланки, справочники, листы проекта. Одеяло наполовину сползло на пол. Рядом с подсвечником стояла поллитровая банка, полная окурков. Стол был усеян пеплом.

Закурив, Женя спросил:

— А тебя сюда за что?

— Не понял.

— Чего тут понимать! Наш участок — место ссылки, — пояснил тот. — Из ИТР здесь только двое по собственной воле. Дядя Боря и Измогилов. Ну, Измогилов — человек без претензий, с него и взятки гладки. А дядя Боря как истинный Цезарь считает, что лучше быть первым в деревне, чем десятым или двадцатым в городе, то бишь в мехколонне. Механик Сумароков — горький пьяница. Когда-то был начальником участка, потом скатился, только здесь пока держится. Самусенко — темная лошадка. Говорят, попался на разных делишках, но шкуру ему спасли с условием, что отмываться он будет в Райцентре.

Похоже, мастеру давно хотелось выговориться.

— Я попал в эти живописные места по распределению после института, — продолжал Женя, с иронией и вместе с тем не без горечи. — Жду не дождусь, когда смогу вырваться. Только охотой и спасаюсь от тоски зеленой.

— Выходит, не нравится работа?

— Видишь ли, быть объективным по отношению к родному участку мне трудно, уж больно натерпелся я от него. Понимаю, что дело участок делает нужное, во всяком случае никто другой за него этого не сделает. Но я лично за три года своей работы так и не понял, для чего тут нужны люди с высшим образованием? Ни разу мне не пришлось напрягать свой инженерный умишко. Здесь первым делом требуется глотка, во-вторых, умение доставать. Ты должен следить, чтобы рабочие не напивались или напивались не слишком здорово, чтобы никто не ушибся сам и не ушиб товарища. А если он все-таки сделает это, то каким бы ни был виноватым-развиноватым, отвечать будешь и ты, ибо ты — мастер. Прошлый год у нас был какой-то несчастливый, я так и ждал, что случится какая-нибудь ерунда… Слава богу, все обошлось.. Оклады тут, конечно, повыше, чем где-нибудь в проектном институте или лаборатории, и с квартирами полегче. Но, честное слово, помотаешься вот так несколько лет по разным дырам, поночуешь в вагончиках, похлебаешь варева из общего котла, и не захочется тебе ни этих коэффициентов, ни прибавки к жалованию. А если ты при всем при том молод и ждешь от фортуны сюрпризов, то вообще — сливай воду. Нет, жизнь мастера не для меня. Да и не для тебя, наверное. Сюда нужен какой-нибудь дремучий, меднолобый мужик со стальной глоткой и каменными мышцами, чтобы его, знаешь, побаивались малость за эти мышцы.

— На мышцах нынче далеко не уедешь. Не тот вид энергии, — возразил Дмитрий.

Мастера словно прорвало. Он заговорил сердито:

— Вот, послушай, я тебе расскажу коротко о работе участка на примере бригады Малявки. В неделе пять рабочих дней. В понедельник в восемь утра мы собираемся на участке, потом объезжаем магазины, закупаем продукты на неделю. В одном — постоишь за консервами, в другом — за картошкой, в третьем — за помидорами, глядь, время к обеду подошло, а мы еще в Райцентре. К тому же, пока закупали снедь, ребята перехватили по стакану портвейна. Потом добавили. Глазки у всех веселенькие. Обедаем, наконец, едем на работу. То и дело сверху стучат по кабине. Одному по малой нужде надо сбегать, у другого живот разболелся, третий сигареты забыл купить. Наконец, к вечеру добираемся до вагончиков. Начинаем готовить ужин. Линейщики в лучшем случае заготовят на завтра такелаж. Если в хорошем настроении, погрузят в машину трос и шарниры. А то просто слоняются из угла в угол. Ну, вторник, среда, четверг, — как правило, полноценные рабочие дни. В пятницу — работа до обеда. Пообедаем — и домой. Вот и считай. В пятидневку набралось три с половиной рабочих дня. Это в разрезе недели. А вот — за месяц. Первая неделя — раскачка, вторая — начинаем чесать затылок, третья — беремся за дело, но время-то упущено. Наступают последние дни месяца. Приезжает Самусенко, начинаются уговоры и обещания, посулы и угрозы. Так или иначе бригаду уламывают, и люди работают от зари до захода солнца, иногда при свете автомобильных фар, без суббот и воскресений. Но вот план сделан, аврал позади и вновь повторяется все сначала. Это — за месяц. А вот в разрезе года. Март, апрель, май — обычно нет материалов, народ бездельничает. Июнь, июль, август — раскачка. Сентябрь — попахивает авралом. И, наконец, по конец декабря, включая 31 число до 12 ночи — аврал. Один раз даже Новый год прихватили — монтировали трос в последнем пролете. Ну, конечно, допущено много брака. Январь, февраль — устраняем свои же недоделки. А там — опять новый объект, еще не укомплектованный полностью материалами. Как видишь, и тут замкнутый цикл.

— Ты считаешь, из него нет выхода?

— Я уже давно махнул на все рукой. Поначалу мне казалось, что все просто. Нужно только точно выполнять свои обязанности и требовать того же от подчиненных. Пробовал изменить сложившиеся привычки. Но куда там! Эти порядки всем въелись в кровь, кажется, что так было заведено со дня сотворения мира. Короче, махнул на все рукой и жду, когда истекут мои три года. Уф, дождался! Хорошо еще, что существует охота.

— По моему, ты все же сгущаешь краски, — примирительно проговорил Дмитрий. — Участок в мехколонне на хорошем счету.

Евгений рассмеялся:

— У моего деда была любимая поговорка: без штанов, зато при шляпе.

— Как же это удается?

— Все благодаря Боре Аркадьевичу, — с показной почтительностью произнес Евгений. — Это великий мастер на всякие фокусы. Со всеми заказчиками на дружеской ноге, не знаю уж, как это ему удается. Короче, подписать процентовку в долг — для него плевое дело. Хоть на 50, хоть на 100 тысяч — в любой момент, пожалуйста! На трассе ты его редко увидишь. До нас, грешных, он не снисходит. Делами бригад по сути заправляет Самусенко, по указаниям Бори Аркадьевича, конечно. Наш Самуся — мастер обещать, учти. Наобещает тебе горы золотые, а ты их жди 33 года. Народ у нас подобрался какой-то недружный. Палтусов, например, может наловить рыбы, нажарить ее и сожрать на виду бригады. Когда едут домой, то все так спешат, что могут запросто оставить кого-нибудь и не спохватиться до самого Райцентра. Эх! Попал я недавно к газовикам на компрессорную станцию, так, поверишь, — даже позавидовал. Полно молодежи. Многие с высшим образованием. Короче, есть коллектив, есть общие интересы. Цель! А у нас каждый сам по себе. Но я уже сказал — плевать мне на это… Уступаю свое место с величайшим удовольствием. Хотя и сочувствую тебе от души!

И словно бы выговорившись до конца, он замолчал, не возвращаясь даже к тому вопросу, с которого началась их беседа — за какие грехи угодил Дмитрий в Райцентр?

Молчал и Дмитрий. Спорить не хотелось. Бесполезно было спрашивать Женю о том, почему бригада сегодня бездельничает. Все было ясно без вопросов. «А ведь и вправду — баба», — подумал он и вышел на воздух, сославшись, что в вагончике чересчур накурено. И все же мастер был ему чем-то симпатичен. Наверное, искренностью.

XII

Не спалось. Обычно так и бывало на новом месте в первую ночь. Даже если на душе было спокойно. Женя уже похрапывал на своем диване, а Дмитрий все отчетливее понимал, что быстро ему не уснуть.

Он поднялся и, взяв сигареты, вышел на крыльцо.

Тихая звездная ночь стояла над степью. Дул приятный ветерок, из темноты словно бы надвигалась прохлада, хоронившаяся где-то весь день. В Рыбхозе горело несколько огоньков, время от времени яростным хором лаяли собаки.

События последних суток прокручивались перед Дмитрием в обратном направлении: Женя, бригада, езда с Малявкой, участок, общежитие, полет, Наташа…

Четко очерченные границы бывают только на географических картах, реже — в природе.

Как-то под Кунградом Дмитрию довелось видеть резкую линию, отделявшую зеленые поля от мертвых холмов плато Устюрт. Можно было встать, широко расставив ноги, и при этом одна ступня утопала бы в густой траве, зеленеющей по берегу арыка, другая в пыли, на том месте, где уже несколько веков не произрастало ни былиночки.

Но это скорее исключение. Природа не любит резких границ. Одна климатическая зона сменяет другую незаметно, исподволь, холод переходит в жару, а день в ночь незаметно.

Стократ труднее проследить за превращениями человеческих чувств: любви в ненависть, дружбы во вражду, обожания в презрение. Почти невозможно определить, когда была пройдена критическая точка, в какую именно секунду свершился необратимый процесс. Блеснет молния, разразится гроза, и хлынувший ливень начисто смоет все то, что еще вчера сверкало и красовалось на солнце.

Разве определишь теперь, когда именно в его отношениях с Наташей проблеснули первые сполохи?

После «морской» прогулки вернулись в Ташкент поздно. По дороге Дмитрий уговаривал Наташу заехать к нему, посмотреть квартиру. Она отказалась, в мягкой форме, но решительно.

Жила Наташа неподалеку от текстильного комбината. Улочка была тенистая, темная. Они еще долго целовались в машине, наконец Наташа упорхнула. Договорились встретиться завтра в пять вечера на станции метро «Хамза».

Дмитрий совершенно потерял представление о времени и приехал к Степану Афанасьевичу, жившему в собственном домике в районе тракторного завода, около трех часов ночи. Заспанный Бутенко долго ворчал. Потом они пили на террасе вишневку и закусывали малосольными огурцами — совершенно невообразимое сочетание. А после Дмитрий шел через весь город пешком и громко напевал — ничего подобного никогда раньше он бы себе не позволил. Он шел мимо притихших маленьких домиков и мимо девятиэтажек с темными окнами и удивлялся, — неужели люди — столько людей! — могут спокойно спать, когда мир так прекрасен. Как им не жаль тратить время на сон?!

Неподалеку от площади Горького он встретил девчонку в белом платье. Она шла босиком, неся туфельки в руке, и тоже пела. Они обменялись открытыми взглядами, как единомышленники, как участники некоего привилегированного сообщества влюбленных. Потом девушка подошла к нему и крепко поцеловала, как поцеловала бы брата, и пошла, вся светящаяся радостью.

В ту ночь он вообще не ложился спать и был счастлив — ни одной черной мысли.

С Наташей они встретились в пять, как и уславливались. На ней было малиновое платье с черной отделкой, рыжеватые волосы были уложены по-праздничному и, казалось, парили над красиво посаженной головой.

— Ты изумительна! — сказал он. — Ты великолепна. Я ужасно рад, что встретил тебя.

Он не помнил ответа, но запомнил ее чудесную улыбку.

В тот вечер она согласилась зайти к нему.

— Ты здесь живешь? — спросила она.

В ее голосе он уловил легкое недоумение и внимательным взглядом обвел свою комнату. До сих пор комната казалась ему прекрасной. Пять лет он прожил в студенческом общежитии, потом еще полтора года в общежитии «Гидростроя», в вагончиках на трассе. Вступление в права владельца отдельной квартиры было для него великим событием. Пойти на кухню, чтобы поставить чайник и твердо знать, что плита не занята — удовлетворение от этой мысли может испытать лишь тот, кто долгое время был знаком с уютом понаслышке.

Правда, его квартиру уютным гнездышком пока не назовешь. Кроме дивана, телевизора, магнитофона и нескольких полок с книгами в ней ничего нет. Обедает он на подоконнике, но в этом не видит никакой трагедии. Когда у тебя прекрасный аппетит, то и на подоконнике можно отлично пообедать.

К тому же в ту пору Дмитрий не отрешился от многих студенческих привычек. А в годы студенчества он жил скромно. Стипендия плюс ежемесячные двадцать пять рублей из дома — вот все, чем он располагал. Летом иногда подрабатывал в студенческих стройотрядах. Но вообще-то ему хватало — на обеды, ужины, кино и даже на новые носки. Когда в его жизни появлялись девушки, он все равно как-то выкручивался: либо занимал у кого-то из ташкентских, либо ел два раза в день борщ без мяса и рисовую кашу. В крайнем случае переходил на чай с хлебом. А там опять жизнь расцветала радостными красками. Собственная необеспеченность никогда не тяготила его. Напротив, он считал это испытанием. И это испытание он выдержал.

Точно так же жили его друзья. Если вдруг у кого-нибудь перед стипендией заводились по счастливой случайности деньги, тратили их сообща. Если денег не было ни у кого, компенсировали их отсутствие доброй шуткой. Когда ты молод и у тебя куча друзей, чай пополам с шуткой отлично питает. Возможно, кое у кого на этот счет другая точка зрения, но в их кругу нытиков не было.

Первые месяцы работы в мехколонне Дмитрий ощутил себя Крезом. Оклад, коэффициент, надбавки, командировочные — солидная прибавка для человека, привыкшего считать гроши. Но и к этой перемене Дмитрий отнесся спокойно.

Первым делом он купил себе магнитофон, о котором давно уже мечтал. Потом, когда Бутенко научил его вождению, начал подумывать о мотоцикле. Принялся копить, но страсти к накопительству никогда не появлялось. Оно было не в его характере. Если на толкучке попадалась интересная книга, выкладывал за нее, не торгуясь. Охотно ездил на такси, никогда не думая, что мог бы сэкономить эти два-три рубля. Когда у него просили взаймы, не отказывал, хотя иной раз долг ему не возвращали.

Свою квартиру он, конечно, видел такой, какой она со временем должна стать — цветной телевизор, высокие стеллажи с книгами, несколько хороших репродукций на стенах, может быть, охотничьи трофеи. И чтобы в холодильнике всегда было припасено хорошее вино для друзей.

И вот сейчас, после реплики Наташи, он понял, что она видит лишь то, что перед глазами — четыре голые стены. Ну и что же?

— Вообще-то я живу во дворце, — отшутился он. — А здесь моя летняя резиденция.

Он привлек ее к себе:

— Кроме тебя здесь никого не было и не будет.

Она высвободилась из его объятий. Вид у нее был до странности задумчивый. Ничего похожего на вчерашнее.

— Что случилось, Наташа?

Она выдержала паузу, затем ответила с расстановкой:

— Вы, мужчины, очень самоуверенный народ — убеждены, что если удалось раз быть с женщиной, значит, теперь она будет вашей при каждом удобном случае, — она говорила спокойно, ничуть не смущаясь.

— Но на «Альбатросе»… — начал он.

— «Альбатрос» остался в сказке, — заключила она. — Такое не повторяется. И не нужно делать вид, что «Альбатрос» и пустая комната — это одно и тоже.

— Но ведь мы одни и те же, — на миг он растерялся.

— Если мы сейчас устроимся на этом диване, то какое-то время нам будет хорошо, но потом — очень скоро — наскучит обоим. И кому-то первому… Извини, но я не могу.

— Пусть будет так, — ответил он. — Хотя я всегда считал, что модель дивана и прочая дребедень — это одно, а чувства — совсем другое.

— Очень удобная формула. И в самом деле, зачем женщине красивые наряды, украшения, комфорт? Пусть ходит в стеганке и светится внутренней красотой, — усмехнулась Наташа. — Только вы, мужчины, первые же взбунтуетесь, если женскую привлекательность сведете только к внутренней красоте.

— Ладно! — он шагнул к выходу. — Теперь я и сам вижу, что здесь неуютно.

— Если у принца есть дворец, зачем же нам встречаться в летней резиденции? — мягко проговорила она.

— Ты права. У меня есть дворец, а кроме того сто вариантов в запасе. Ты не против повторной поездки на «Альбатросе»?

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Стоит ли повторяться? Особенно, если есть другие варианты.

— Да, повторяться не стоит.

Варианты у него были, не сто, конечно, по два-три — точно. В ту пору он работал по десятидневкам. На трассу уезжал вместе с бригадой в семь утра по четным понедельникам и через десять дней поздно вечером в среду возвращался в Ташкент — на четыре отгульных дня. Четыре выходных получалось, правда, только у рабочих. И-тэ-эрам приходилось бывать в мехколонне и в эти «святые» дни, особенно в периоды сдачи нарядов.

Поэтому и встречи Дмитрия с Наташей подчинялись той же аритмичной последовательности.

Если бы строительство трассы только начиналось, у Дмитрия, пожалуй, было бы больше возможностей выбраться в Ташкент и среди рабочей десятидневки — благо, машины сновали между участком и мехколонной каждый день, перевозя всякую всячину — от бочек с дизельным маслом до чистых простыней.

Однако на стройке наступила самая ответственная пора. А тут еще эти проклятые опоры на пиках. Дмитрий посоветовался с бригадой. Решили рядом с горными пикетами соорудить огромные козлы из труб и собирать опору прямо на этих козлах, что требовало колоссальной осторожности и строжайшего надзора. Вырваться в Ташкент, оставив бригаду одну, нечего было и думать. Он мог рассчитывать только на четыре вечера в две недели. Но именно потому, что их встречи были редки, каждая запоминалась надолго.

После «Альбатроса» Дмитрий устроил вылазку в Чимган. В нескольких километрах за Юсупханой на живописных холмах стоял вагончик, где жила небольшая бригада, которой командовал однокурсник Дмитрия прораб Вали Хасанов. Монтажники расширили местную подстанцию. Бригада работала по пятидневкам, так что в субботы и воскресения вагончик оставался свободным.

Дмитрий взял у Вали ключ, запасся продуктами и в субботу утром выехал с Наташей в горы рейсовым автобусом. После раскаленных улиц Ташкента чимганский воздух казался особенно свежим и чистым. Конечно, синий вагончик выглядел намного скромнее, чем квартира Дмитрия, но в этом благодатном уголке и шалаш вполне мог сойти за филиал рая. Тем более, что для вагончика отыскали место — лучше не придумаешь. Он стоял на небольшой площадке, вверх и вниз от которой тянулись пологие склоны, покрытые такой пышной травой, что она казалась ковром. Слева круто обрывалась вниз глубокая лощина, окаймленная столетним орешником. Ее склоны густо поросли дикой малиной. Далеко внизу тут и там виднелись яркие пятна домов отдыха, за водохранилищем в туманной дымке белели домики Бричмуллы. У самого вагончика протекал тоненький ручеек, и в звонкой летней тишине отчетливо слышалось его мелодичное журчание. Налетали порывы несильного ветерка и приносили с собой аромат горных трап.

Они распили бутылку шампанского и пошли побродить по окрестностям. Наверху был разбит яблоневый сад, а перед ним росла группа орешин. Вся земля под ними была завалена зелеными корками от орехов. Тень под орешинами была такая, что воздух казался концентрированным. Нижние развесистые ветки, как шатер, укрывали от посторонних глаз.

— Боже! Как хорошо! — вырвалось у Наташи. — Никогда здесь не бывала.

Он подошел и нежно, но уверенно привлек ее к себе. Она сама тесно прижалась к нему.

Прошли, нет — промелькнули два чудесных дня…

Потом была поездка в Бухару. Там жил Фархад — старый товарищ Дмитрия еще по студенческому общежитию. Не раз они делили последний рубль. Однажды летом Дмитрий гостил у Фархада целую неделю. Бухара потрясла его. Он и раньше видел множество открыток, фотографий с изображением исторических памятников древнего города. Но даже представить не мог, насколько грандиозно все это выглядит в комплексе. Эти кривые, тесные улочки, которые, как ручейки, текли к ансамблю, где друг за другом вставали минареты, мечети, арки, словно выплывали из глубины веков. Фархад рассказывал, что еще недавно многие из этих строений были полузасыпаны землей, находились в плачевном состоянии, и это тоже потрясло Дмитрия. Потомки бы не простили нам, считал он, если бы вся эта красота исчезла с лица земли.

Теперь он решил показать Бухару Наташе, а заодно повидать друга. Он позвонил Фархаду и объяснил ситуацию. Все складывалось блестяще. Дома никого, сказал Фархад. Родители в отпуске, в Крыму, младший братишка в Ташкенте — поступает в политехнический. Можно приезжать в любой момент.

Дмитрий не сомневался, что Наташа согласится на поездку. Но если уж ехать, то на несколько дней. Вылететь лучше всего в четверг. Но сможет ли она? Тут он разом подумал, что по сути ничего не знает о Наташе — ни того, где она работает, ни о ее семейном положении. Когда он спрашивал ее об этом, она отшучивалась. Впрочем, ведь оставалась она на ночь в Чимгане, и без всяких колебаний. И все же…

— В Бухару? — переспросила она, и легкое облачко промелькнуло в ее глазах. Потом задумалась и ответила после паузы. — Ну, что же! Я, пожалуй, не против.

— А на работе тебе не достанется?

— Уверена, что нет, — рассмеялась она.

— Хм! — шутливо покрутил он головой. — Как бы и мне устроиться па такую работу, чтобы распоряжаться временем по собственному усмотрению.

— Нет ничего проще. Хочешь, я тебя устрою?

— Ты такая всемогущая?

— Представь себе. В отличие от некоторых, которые похваляются своими дворцами, но показывать их не спешат.

— В Бухаре я покажу тебе сто дворцов.

— Те дворцы не твои И потом, я их уже видела. В Бухаре я бываю довольно часто, — снова в ее глазах промелькнуло легкое облачко.

— Ты решила говорить загадками?

— Что ты, Димочка! Какие у меня могут быть тайны от тебя? Выкладываю все, как на исповеди. Я работаю в пресс-центре одного солидного министерства.

— Не очень-то представляю, что это за штука.

— А между тем все очень просто. Министерства, как и люди, не лишены тщеславия Словом, я пропагандирую достижения нашего славного коллектива в печати, на радио и телевидении. С меня спрашивают только за количество опубликованных материалов. Ясно? А к большим праздникам пишу доклады для нашего министра.

— Ну и как, доволен министр?

— Представь себе.

— Не подозревал в тебе таких талантов!

— Если хочешь, могу протолкнуть заметку о твоих трудовых подвигах.

— Я в отличие от вашего министерства не тщеславен.

— А хочешь — устрою в какой-нибудь пресс-центр? Только предупреждаю — это далеко не мед, как кажется со стороны.

— Благодарю, но у меня корявый стиль. А кроме того, меня вполне устраивает нынешняя должность.

— Ладно… — задумалась она. — Но сразу предупреждаю, в Бухаре мне придется совмещать приятное с полезным. Возьму командировку. Сделаю пару репортажей об инициаторах какого-нибудь почина. Газеты заглатывают это с удовольствием.

— А… дома? — напрямик спросил он.

— Ах ты, хитрец! — улыбнулась она. — Так и быть, удовлетворяю твое любопытство. Отчитываться мне не нужно. Живу одна, но не во дворце, как ты. Хотя не отказалась бы от него. А если уж хочешь знать — снимаю комнату. Еще вопросы будут?

В самолете они говорили о разных пустяках, потому Дмитрий немало удивился, когда на привокзальной площади Наташа сказала.

— Что ж, сначала дело, потом развлечения. Меня, Димочка, встречают. К вечеру вернусь, жди. Адрес твоего друга я запомнила, не волнуйся.

— Кто встречает? — он огляделся по сторонам.

— У тебя только один недостаток, — снисходительно проговорила она. — Вечно требуешь объяснений. Мне нужно по работе, понимаешь?

Не говоря больше ни слова, она прошла вперед и села в молочного цвета «Жигули», которые сразу же тронулись с места.

Настроение у Дмитрия испортилось. Он разыскал Фархада, который по случаю приезда друга отпросился с работы. Тот, конечно, принялся выспрашивать, почему Дмитрий один, ведь по телефону… Пришлось объяснять.

Потом они бродили вдвоем по городу, вспоминали студенческие годы, друзей, экзамены, пирушки, знакомых девушек, тысячи деталей прежнего быта. Постепенно Дмитрий оживился. Он все торопил Фархада, опасаясь, как бы им не разминуться с Наташей. Поэтому пришли к Фархаду засветло. У его родителей был свой большой дом, так что друзья привольно расположились во дворе. Фархад готовил плов, Дмитрий резал салат. Стоило раздаться за калиткой шуму, как Дмитрий опускал нож и вскидывал голову.

Наташа не пришла ни этим вечером, ни наутро. И только на исходе второго дня, когда Дмитрий, терявшийся в догадках, перестал и надеяться, плавно открылась калитка и Наташа вошла во двор.

Она подошла ласковая и тихая.

— Добрый вечер! Здравствуйте, Фархад. Дима мне столько рассказывал про вас, что я узнала бы вас и на улице.

Фархад был бойким парнем, и язык у него был подвешен, что надо.

— А вот о вас он мне не сказал ни слова. И я ему этого никогда не прощу!

Наташа задумчиво посмотрела вокруг и внезапно весело вскинула голову:

— Мальчики, когда-то на крыше «Интуриста» был приличный бар.

— Он стал еще приличнее, — отвечал Фархад. — Его недавно перекроили заново.

— Что, если нам туда закатиться?

— С удовольствием, — галантно отвечал Фархад.

Дмитрий чувствовал, что выглядит букой, но ничего не мог с собой поделать. А Наташа, словно не замечая его состояния, обращалась с вопросами только к Фархаду.

Бар был переполнен. На низеньких помостах устроились большей частью иностранцы, все в бухарских тюбетейках. Туристы пытались сидеть по-узбекски, но у них ничего не получалось, ноги затекали, и приходилось то и дело менять позу. Эти попытки сопровождались взрывами хохота. Гремела музыка, то и дело хлопали пробки от шампанского. Долговязый швед пригласил Наташу танцевать. Фархад пошел к буфету.

Дмитрий встал и, отойдя в дальний темный угол, закурил, навалившись грудью на парапет. Перед ним лежала ночная Бухара — притихшая, безмолвная, загадочная, как и много веков назад.

Внезапно он ощутил рядом с собой наташино дыхание. Но он даже не повернулся, а продолжал смотреть с вершины этой башни, где сейчас веселье било через край, на засыпающий город.

Некоторое время и она стояла молча, затем прижалась к нему плечом.

— Ну, не будь таким злючкой. Вообще-то я не люблю оправдываться, но, так и быть, скажу: мне пришлось ехать в Газли. Очень трудная поездка. Переночевала у нашей сотрудницы. Днем тоже были дела. Я ведь тебя предупреждала — мне придется работать. А ты вместо того, чтобы посочувствовать, начинаешь злиться.

— Просто у тебя такой цветущий вид, что я и предположить не могу, что ты устала, — парировал он и тут же-почувствовал ее губы у мочки своего уха.

— Какой же ты дурачок… — прошептала она. — Ведь я тебя почти люблю…

— Почти, — усмехнулся он, но тотчас помимо его воли теплая волна разлилась в его груди.

— Это очень много. Ты даже представить себе не можешь, как это много, — шептала она, слегка касаясь губами его щеки.

XIII

Проснувшись, Дмитрий метнул руку с часами к глазам. Без пяти восемь! Проспал!

В последнее время разбаловался ты, братец, сказал он себе и резко поднялся.

Рядом спал Женя. Его красивая кудрявая голова глубоко вдавилась в подушку. Рот был полуоткрыт, он слегка посвистывал во сне.

Дмитрий оделся и вышел из вагончика. Красное солнце высоко стояло над степью. На склоне дальнего холма овцы неторопливо поедали бурую траву.

Он открыл дверь соседнего вагончика. Монтажники мирно похрапывали. Дмитрий взял длинный болт, подошел к железной бочке и с силой ударил несколько раз.

Эге, подумал он, а вздремнуть тут любят.

По одному полуголые линейщики выскакивали из вагончиков, бежали за дальний бугор, потом к умывальнику.

Позавтракали остатками вчерашнего ужина, зайца решили оставить на обед. Федор Лукьянович прохаживался среди своих, как полководец перед сражением, подбадривая и воодушевляя подчиненных.

— Ребята, болты взяли? Парнишки, грузи в машину трос! Кувалда, кувалда где?! Жора, заводи тачку!

Но последние слова были лишними. Машина уже фыркала, словно негодуя, что в кузов так бесцеремонно кидают всякую всячину.

Дмитрий отвел в сторону Алтая-Болтая.

— Слушай, Равиль, — сказал он, — семья у тебя есть?

— А как же!

— И дети?

— Три пацана, — с гордостью вскинул голову тот.

— Тогда вот что — пойми меня правильно. Вечером я тебе не начальник, и запретить выпить стаканчик-другой права не имею. Но если замечу, что с утра у тебя руки трясутся, то от работы отстраню а это, сам понимаешь, отразится на твоем заработке. И семье твоей от этого мало проку, и пацанам.

Алтай выпучил глаза.

— Да я же…

— Знаю, сегодня ты в норме. Но к сведению прими.

На трассу попали в десятом часу. Женя, остался в вагончике, сказал, что дождется здесь опоровоза и с ним уедет.

Вася завел свой КЛЭП — неповоротливый, похожий на каракатицу, но мощный кран для установки бетонных опор.

КЛЭП слегка приподнял верхний конец опоры. Бригада приступила к сборке.

Вася смотрел-смотрел на линейщиков из кабины, наконец, не выдержал, вылез и тоже взял ключи. Он проверял уже закрученные гайки, и ему не понравился их затяг.

— Черти! — закричал он. — Кто здесь тянул?! Смотрите: еще два полных оборота делаю!

Гайки там затягивал Колька.

— Чего ты мелешь! — огрызнулся он. — Какие два оборота?!

— Смотри!

— Ну, не два, а так — немного. Ничего с ней не случится. Сто лет стоять будет.

— Сто лет? Ты Князева знаешь?

— Какого еще Князева?

— С зарафшанского участка. Один такой горе-монтажник, вроде тебя, собрал опору и не поставил половину гаек на траверсу. Вот Князев и гробанулся, когда провода подвешивали. Хорошо еще на кучу рыхлой земли угодил.

— Но я же ставлю все гайки, — окрысился Колька. — А то, что она немного не дотянута — ерунда. Если будем выпендриваться перед каждой гайкой по полчаса, то и на хлеб себе не заработаем.

— Эх, ты! — сплюнул Вася. — Тебе бы с Абдусаттаровым поработать. Он бы тебя научил. Хоть ты и тявкаешь на него.

— Нечего меня учить. Я 15 лет работаю линейщиком. Вон иди мальчишек учи. А еще лучше сядь в свой КЛЭП и помалкивай.

Ругались они, ни на минуту не отрываясь от дела.

— Линейщики… — ворчал Вася. — Разогнать вас всех надо с такими взглядами на производство. Или послать кладбищенские оградки паять, — он накинул ключ на другую гайку.

— Э, дорогой, — повернулся к нему Жора, — там я крутил. После меня делать нечего.

Но Вася немного провернул и эту гайку.

— Как бы не пришлось после вас линию переделывать… Хорошо еще, что тут заказчик лопоухий, и так примет. А работали бы вы в Центре, давно разогнали бы вашу шарашку.

Тут они не на шутку рассердились. Да Дмитрий и сам почувствовал, что Вася перегнул палку, хотя ему всегда нравились такие вот максималисты.

— Эй, замолчи! — послышались голоса.

— Разошелся!

— Ты что, с левой ноги встал?

— Не нравится — поезжай в свой Центр!

— Ребята, ребята, что за споры? — вмешался Малявка. — Мы все тут собрались люди солидные, как крутить гайки каждый знает. Да и командир на нас смотрит.

Но вот опора была собрана. КЛЭП вздрогнул, заскрипел и, как неуклюжий, но могучий зверь, опираясь на выдвинутые передние лапы, потащил опору вверх. Вот она точно повисла над центром пробуренной ранее дыры. КЛЭП бережно опустил бетонку.

Поначалу Дмитрий решил, что не будет сегодня вмешиваться в работу, а только посмотрит на бригаду в деле. Но выдержки, как всегда, не хватило. Он подошел к Николаю и сказал ему негромко:

— Если ты работаешь 15 лет на трассах, то, наверное, уже знаешь, что гайку полагается затягивать до упора, а кроме того, кернить?

— Я все делаю так же, как и раньше.

— Я не знаю, как ты делал раньше, но теперь тебе придется делать так, как следует. Понял, парень?

— Я не парень! — резко ответил тот.

— Тогда имей больше уважения к своей работе. И к своему имени тоже… — Он сунул в руку Кольке зубило: — Возьми и делай керновку, — а про себя подумал: — «Ну, шалишь, до Абдусаттарова тебе далеко».

Колька скорчил недовольную мину, но зубило взял.

Пройдя метров сто, Дмитрий остановился, обернулся. Стройная опора, белоногая красавица, совершенно затмила собой все прочее на этом клочке земли. Что перед ней унылые колючки, растрескавшаяся от солнца степь! Вершина ее парит в облаках, там, где гуляет ветер.

К вечеру поставили семь опор. Федор Лукьянович, правда, после шестой намеревался ехать в лагерь. Но Дмитрий сказал ему недвусмысленно:

— Лукьяныч! Ехали-то мы сюда не для того, чтобы в полутемных вагончиках прохлаждаться. Никто нас там не ждет, а поставим еще одну опору, все меньше останется.

— Так время уже, командир.

— Что — время? На трассу попали в десятом часу, полтора часа обедали, а сейчас и шести нет. Что нам здесь, до зимы сидеть?

— Ну, что же! — не особенно охотно проговорил Малявка. — Вы наши командиры, на вас военные мундиры. Давай, ребята, и седьмую воткнем. А командир запомнит, конечно, наш труд. И когда потом будет закрывать наряды и увидит, что больно уж мало получается на брата, вспомнит, как мы выкладывались, несмотря на трудности и не считаясь со временем, и придумает, как нам добавить.

— Думай не думай, а опоры ставить надо.

Дмитрий отошел в сторону и отметил в записной книжке: «Второе июля — семь опор». Скрупулезно записывать сделанную за день работу давно уже стало для него правилом.

Вечером Дмитрий долго сидел за столом, писал, листал справочники. Потом пригласил Малявку.

— Федор Лукьянович! Вот вам наряд на месяц вперед. Посмотрите его вместе с бригадой и подумайте, как выполнить. Второй экземпляр остается у меня.

Малявка почесал затылок.

— Уж больно много вы здесь написали, командир. Собрать и установить 50 опор, из них четыре анкера. Столько мы никогда не делали.

— Сделаете. Это реально и в ваших силах. Если будете дорожить рабочим временем, конечно. Бригада у вас квалифицированная, сильная. Мне ребята понравились.

— Ну, спасибо на добром слове.

— Это не комплимент. Навыки уверенные, а вот собранности пока не хватает. Ничего, дело поправимое… А теперь посмотрите, какой получается заработок. Плюс премия за качество работ.

— Столько мы никогда не зарабатывали.

— И не хотите?

— Хотеть-то хотим, да только… — Малявка с сомнением покачал головой.

— Ну, вот что! — заключил Дмитрий. — Соберите сейчас бригаду, поговорим предметно кое о чем. И еще, Федор Лукьянович… Что это за подъем в девятом часу? Я заниматься вашей побудкой впредь не намерен. И учить ваших ветеранов крутить гайки — тоже. Отвечать за дисциплину бригады будете прежде всего вы. Не за красивые же глаза вам начисляют бригадирские.

— Понял, командир, — ответил Малявка, и в его голосе прозвучали сержантские нотки

XIV

Утром Дмитрий разделил бригаду на два звена. В первое включил Алтая, Жору, Палтусова и двух мальчишек. Они должны были заниматься только сборкой опор. Дмитрий с жаром принялся разъяснять, как с помощью тросика и ножа бульдозера можно приподнять конец опоры на высоту, достаточную для того, чтобы производить сборку. Тем самым отпадает необходимость в дополнительном кране. Он говорил, внутренне удивляясь, что им неизвестен этот немудреный способ. Но заметив, как переглянулись Жора и Палтусов, понял, что они осведомлены не хуже его. Значит — хитрят?

Второму звену предстояло заниматься только установкой.

Линейщики согласно кивали головами, но Дмитрий чувствовал, что внутренне люди равнодушны к его затее. Лишь Вася проявил энтузиазм, да Виктор — сдержанное любопытство.

Дмитрий недоумевал. В чем же дело? Вчера так хорошо поговорили. Дмитрий расспрашивал про прежние заработки, затем подробно растолковал, что, повысив производительность труда всего на двадцать процентов, бригада сможет заработать по аккордно-премиальному наряду наполовину — даже на 60 процентов больше обычного — за счет премии. Он считал, что они загорелись. И вот сегодня — такая пассивность. Совершенно непонятно. Но отступать он и не помышлял.

Разбивка на звенья в таком варианте оказалась на редкость неудачной. Первое звено отставало. Вскоре бригада опять слилась, причем с видимой охотой.

Дмитрия это по-настоящему рассердило.

— Ну, почему, почему вы не хотите сделать больше?! Ведь это ваш заработок! — кричал он.

Поменяв местами Алтая и Виктора с их машинами, Дмитрий сам пошел с первым звеном, вооружившись ключами. Он не просто помогал крутить гайки, он задавал темп работе. Пот лил градом, мышцы напряглись.

Постепенно ритм захватил всех. Дмитрий и сам ощутил, что наступило состояние, когда никого не нужно подталкивать.

Вечером Дмитрий предложил бригаде изменить распорядок дня. Работать с утра до полудня, затем — в самый зной — обед и отдых до шести вечера, и с шести до тех пор, пока не стемнеет — снова работа. Благо вагончики рядом, дорога много времени не отнимет.

Дела пошли веселее.

На следующий день они установили восемь опор, затем — девять, да еще три штуки лежали на пикетах собранными.

Каждый день приезжал Сидоров, привозил очередную пару опор. Дмитрий отправлял с ним записки Кайтанову, просил прислать то одно, то другое. Кантонов не подводил, откликался четко, дважды просить об одном и том же его не приходилось. Вскоре привезли большую емкость на колесах, чистые бочки, трубы.

Душ бригада соорудила за полтора часа. Кроме того, Дмитрий настоял, чтобы переставить вагончики поближе к поселку, в густую тень деревьев. Три вагончика поставили буквой «П». Ящики и металлические уголки аккуратно сложили с тыльной стороны. Газовую плиту с баллоном вынесли наружу, соорудили тент. Теперь лагерь выглядел вполне благоустроенным.

Дмитрию никто ничего не говорил, но к концу недели он почувствовал, что его слово для бригады кое-что значит. Даже Николай начал поглядывать на него с уважением. Впрочем, Дмитрий не обольщался. Ничего особенного он не совершил. Лишь необходимое.

XV

Женатых в бригаде было четверо: Малявка, Колька, Виктор и Алтай. С каждым днем они все чаще, вздыхали о семье, доме. Особенно кручинились Малявка и Виктор. По вечерам женатики принимались ворчать, поругивать свою работу, которая надолго разлучает с семьями. Что за жизнь! Видишь семью раз в неделю, а то выпадает дальняя командировка, так и в три месяца домой не выберешься.

— Другие люди, как люди, — бормотал Федор Лукьянович, — отработал восемь часов, захотел — в кино двинул, захотел — в пивбар, и в ус не дует. А мы, как цыгане, как кочевники. Всю жизнь на колесах, и хоть бы кто доброе слово сказал. Чуть что — пиши объяснительную.

— Газовикам и то легче, ага, — вторил ему Виктор. — Они хоть прокладывают свои трубы поближе к поселкам, к городам. А нам же специально выбирают, где народу поменьше, где глушь, ага. Высокое напряжение, ага.

— Жрать нечего, развлечений никаких, — подавал голос и Колька. — Домино да лото. Даже газет свежих неделю не видишь. А выпьешь стакан вина — ты уже плохой.

Не менее рьяно рвались в Райцентр и холостяки. У всех, кроме мальчишек, были там подружки, и линейщики с нетерпением ожидали заветного часа.

Особенно неистовствовал Жора. Он клялся, что некая Гуля будет его, что бы там ни было. Он, Жора, такой. Если он чего захотел добиться — то баста. Лоб расшибет, но будет так, как он захочет. После него — делать нечего.

Алтай хоть и был женат, но поддерживал компанию холостяков. Как-то он пытался рассказать историю, в которой играл роль удачливого искусителя, но был мгновенно разоблачен и высмеян.

У мальчишек тоже были свои дела дома. Сашке надо было ремонтировать родительский кров, а кроме того, чинить мопед. Рустам обещал на этот раз рассчитаться с кем-то из своих обидчиков. В прошлый раз его назвали трусом, но это только потому, что их было трое. А так, один на один, он никого не боится. Когда он говорил об этом, его красивые глаза сверкали, а гибкая, жилистая фигура напрягалась под грубой рубахой.

В последний рабочий день, как нарочно, начались неприятности. Бур уперся в плотный, веками слежавшийся известняк. Дмитрий велел везти емкость, лить в яму воду. Палтусов бегал вокруг буровой машины, нажимал на рычаги, но все равно дырка пробурилась на полную глубину только через полтора часа. Дальше — хуже. Такое бурение грозило серьезной задержкой.

— Командир, — отозвал Дмитрия в сторону Малявка. — Давайте бурить на два метра. Скорее дело пойдет.

— А проект, Федор Лукьянович? В этой местности чертовски велик ветровой напор.

— Да ничего с ней не будет. Сто лет простоит, — бригадир хитро сощурился: — Вот вы, командир, расчеты умеете делать. А я работаю линейщиком двадцать лет, из них десять бригадиром. И, скажу вам по секрету, ох, сколько опор мы заглубили на два метра, а то даже и на метр. Обвалуем повыше и все. И не слышал я до сих пор, чтобы хоть одна из них упала.

— А про то, что максимальный ветер, на который эта опора рассчитана, бывает раз в пятнадцать лет, слышали? А если этот самый раз подойдет не через пятнадцать лет, а завтра?

— Выдержит. Опоры с запасом сделаны.

— А если те, кто их делал, рассуждали вроде вас?

— Ну, командир, если нам сейчас считать все «если», то нужно просто бросить работу и разойтись по домам чай пить.

Федор Лукьянович отвернулся, всем своим видом показывая, что он занят гайкой и только она одна его интересует.

Дмитрий понимал, что бригадир по-своему прав. Совсем недавно ему пришлось иметь дело с таким же грунтом.

— На разгрузочной станции я видел ригели… — начал он.

Бригадир сразу же понял и оживился:

— Это же списанные, можно их взять.

— Вот и хорошо. Тогда решаем так. Бурим на два с половиной метра и ставим на каждую опору дополнительные ригели.

В пятницу — к обеду — все же поставили 27-ю бетонку. Перекурив, линейщики полезли в свои сумки и сетки. В руках появились чистая одежда, мыло, полотенца.

Жора в считанные минуты успел помыть машину, ополоснуться, облачиться в чистую одежду и принялся энергично тормошить товарищей:

— Эй, дядя Витя, кончай резину тянуть! Дома помоешься. Все равно, пока доедем, весь черный будешь. Федор Лукьянович, садись прямо в спецовке, жена все равно обрадуется!

Благодаря его стараниям выехали на полчаса раньше.

Километров через десять увидели машину, влетевшую в глубокий кювет. Дмитрий узнал опоровоз Сидорова. Сам Сидоров с виноватым видом стоял на дороге.

В кабину постучали сверху. Показалось свирепое лицо Малявки. Черные лохматые брови сошлись на переносице.

— Командир, проезжай мимо! Ну его к лешему! Как залезал, так пусть и вылезает!

— Что за шофера! — бушевали линейщики. — И так семью месяцами не видишь, а тут теряй время на каждого идиота!

— Давай, давай, пошел!

И только рвущийся к Гуле, неистовый Жора молчал. Он сам был шофером.

Однако и те, наверху, понимали, что все, что они говорили, — слова. Остановились, чуть ли не с кулаками набросились на беднягу Сидорова.

— Как же тебя угораздило, лысый черт!

— Дорога широкая, как площадь, а он в кювет!

— Трос, трос доставайте! — кричал из кабины практичный Жора.

— Сам пускай достает. Только люди помылись, переоделись и опять в грязь!

Сидоров отчаянно оправдывался. Он ни в чем не виноват. Все пыль, проклятая! Он шел на обгон. Туча пыли, а тут, как на грех, встречный «газон». Хорошо еще, что удалось вывернуть. И откуда он взялся?! То за весь день две-три машины встретишь по трассе, то сразу, откуда ни возьмись — целая колонна! Да еще встречный «газончик»…

Сидоров вытащил упругий, свившийся, весь в масле трос.

Один только Виктор не принимал участия в общей шумихе. Он успел заглянуть под машину Сидорова и понял, что та сидит мертво — на мостах. Жорин ЗИЛок не поможет. Нужен бульдозер.

О господи! Так хотелось попасть пораньше домой, повозиться с детьми… И по жене так соскучился! А жена у него… Цветет, даром что четыре десятка бабе. Он, Виктор, ехал сегодня к жене, думал все время о той секунде, когда пойдет в дом и увидит ее.

И этот Сидоров с его машиной! Виктор совсем расстроился.

Его предположение полностью оправдалось. Как ни старался Жора, что он там ни выделывал с рычагами — ЗИЛок прыгал на месте, пробуксовывал, не продвигаясь ни на миллиметр. Теперь уже все поглядывали в сторону Виктора. Никто ему не сказал ни слова, он сам махнул рукой.

— Поехали к вагончику, буду заводить свой бульдозер.

— Федор Лукьянович! — вмешался Дмитрий. — Я остаюсь здесь. А вы отвезите Виктора к вагончикам и — домой. Мы вернемся с Сидоровым.

— Да мы сами справимся, — сказал Виктор.

— Ничего, мне все равно нечего делать в Райцентре.

— Поехали, — улыбнулся Жора. — Найдем тебе, мастер, и дело, и девушку тоже найдем.

— Девушек я предпочитаю находить сам. Ну, трогайте!

— Как знаете!

Они отвезли Виктора и минут через двадцать снова промчались мимо, отчаянно пыля и сигналя.

А почему, собственно, я не поехал с ними, подумал Дмитрий. Затосковал. Нет, какая там тоска! Просто я не мог бы сейчас ехать спокойно в кабине, зная, что Виктор и этот Сидоров (надо, кстати, узнать, как его имя, а то все Сидоров да Сидоров) копошатся в канаве.

XVI

Часа через полтора вдали показалось густое облако пыли. Доносился грохот и лязг гусениц. Из бульдозера выглядывал чумазый, черный, усталый Виктор. Кое-как вытащили опоровоз на дорогу. Пришлось поработать и лопатами. Дмитрий оказался далеко не лишним. Опоровоз-то они вытащили, но оказалось, что лопнула тормозная трубка, очевидно, при ударе о камень, вся тормозная жидкость вытекла. Машина была неуправляемой. Когда Виктор понял, что домой ему не попасть даже поздней ночью, он горько-горько вздохнул, затем зацепил опоровоз на буксир и потащил его к вагончикам.

Дмитрий и Сидоров плотно задраили окна, но пыль все равно попадала в кабину и кружилась там вроде снежинок. Всю дорогу Сидоров (его звали Геной) успокаивал прораба, говоря, что в Рыбхозе у него полно знакомых шоферов, что он найдет и жидкость, и трубку. Завтра на рассвете они выедут в Райцентр.

Только через час горе-караван подъехал к вагончикам.

В вагончике сидел Палтусов, Мурлыча под нос блатную песенку, он снаряжал патроны. У ног Морда грызла ломоть хлеба. Толик мельком глянул на вошедших и продолжал заниматься своим делом.

— Как у тебя насчет ужина? — спросил Дмитрий.

— Вот ужин, — Палтусов кивнул на буханку черствого хлеба и пару луковиц.

— А может, сварганим что-нибудь поаппетитнее? Консервы, картошка, крупа есть. Зачем же желудок себе портить?

— А я привычный. У меня желудок — луженый.

Странный парень, снова подумал про него Дмитрий. Людей сторонится. Или обидел его кто?

Вошел Виктор, принес картошку, ножи. Он уже успокоился и теперь был всегдашним Виктором — рассудительным, хладнокровным, медлительным. Вдвоем они принялись чистить картошку. Сидоров ушел на поиски тормозной жидкости. Палтусов по-прежнему напевал и подсыпал пороху. Морда чавкала и хрумкала.

— Пшла! — пнул ее Виктор.

— Ты зачем собаку обижаешь? — спросил Палтусов резким, не свойственным ему голосом.

— На то она и собака, чтобы знать свое место. А ты скоро ее и за стол посадишь, и в постель с собой будешь ложить, ага. А того не соображаешь, что, кроме тебя, тут есть другие люди, которым вся это псарня противна, ага.

Палтусов ничего не ответил, лишь смерил Виктора недобрым взглядом. Затем встал и выпустил скулящую Морду наружу.

— А собаку больше не обижай, — сказал он через минуту тихо, но очень твердо.

Виктор не удостоил его отпетом, а обратился к прорабу:

— Эх, Дмитрий Денисович… — Он открыл рот и минуты две сидел так, подбирая в уме какие-то важные для себя слова. Наконец выдохнул: — Есть у меня одна мечта.

— Какая же?

— Хочу уходить из мехколонны. Работа эта не по мне. Не потому, конечно, что тяжелая. Я тяжелой работы не боюсь. Могу работать хоть весь день с утра до ночи, хоть по шестнадцать часов в сутки. Мне только дай фронт работ, да объясни расценку — я горы могу свернуть своим бульдозером. А в бригаде работать не хочу. Почему? Предположим, у меня с кем-то одинаковый разряд, но я наработал за месяц на четыреста рублей, а он на двести из-за своей лени. А так как мы в одной бригаде, то деньги идут в общий котел. Вот и выходит, что в конце месяца и он, и я получим по триста рубликов. Справедливо это, а?

— Ну, этому горю легко помочь. Ты про коэффициент участия слыхал?

— Нет. В первый раз слышу. Что за штука такая?

— Собирается в конце месяца вся бригада с мастером или прорабом и сообща решают, кто работал хорошо, кто плохо, кто добросовестно, а кто отлынивал. И вот из этого общего котла одному дают полную ложку, другому из нее малость отливают. Каждый получает по заслугам.

Виктор заинтересовался. Он долго расспрашивал, что и как. Дмитрий популярно, на примерах, разъяснил детали подрядного метода.

— Вот бы и у нас так попробовать, — мечтательно протянул Виктор.

— Собственно, мы уже начали. А в следующем месяце попробуем вывести коэффициент участия. Сообща. Верно, Толик? — обратился Дмитрий к Палтусову.

— Как хотите, — мягко ответил тот. — Мне все равно. Вам об этом лучше поговорить с Малявкой, или вот с Виктором. А я не любитель таких разговоров. Заплатят мне четыреста рублей — хорошо, дадут сто — и на том спасибо. Я птица вольная.

— Вольный охотник, — улыбнулся Дмитрий, ибо в этот самый момент Палтусов потянулся за своей «Белкой».

— Пусть так. Вольный охотник. Дома у меня нет, семьи нет, родных растерял, живу все время в вагончиках да сторожках. Если иногда и куплю с получки носки, то тут же начну их обмывать и в конце концов потеряю. Поработаете здесь немного — услышите, как меня называют — алкаш, пьяница выпивоха, бормотушник. Так что мне ваш коэффициент ни к чему Да и бригаде он, я думаю, ни к чему. Перегрызутся все из-за него. — Он вышел на крыльцо и свистнул: — Эй, Морда, пошли!

— Подожди, Толик! — крикнул ему Дмитрий. — Мы картошки смотри сколько начистили. Сейчас жарить будем.

— Спасибо, — ответил тот. Потом вернулся в вагончик, взял ломоть хлеба, луковицы, пристегнул к поясу флягу. — Извините. Я пошел.

Выждав после его ухода с минуту, Виктор тихо заговорил:

— Вот человек, а? Шестой разряд, ага. Получает в хорошие месяцы до шестисот рубликов, а живет хуже собаки. Да нашел бы себе какую-нибудь вдовушку, отдавал бы ей сотню-другую, она бы его и кормила, и поила, и обстирывала. А он — получит деньги, через неделю пропьет и опять ходит оборванцем. И пьет как-то по-глупому. Что коньяк ему, что бормотуха. А после чудить начинает. Однажды, рассказывают, пропил полсотни, и осталось у него еще сотни три. Он положил их в шапку, ходит пьяный и раздает деньги прохожим. Так три сотни и раздал. А потом пропьется, жрать ему нечего, начинает занимать. У кого занимает — не отдает. Вы, Дмитрий Денисович, не вздумайте ему одолжить. Я ему как-то трояк дал — так потом пришлось чуть ли не с боем назад выколачивать. Так вот, пропьется он, жрать нечего, в долг никто не дает, вот и лезет он на трассу, то охотой живет, то рыбалкой. Однажды, помню, забрался в кукурузу, налущил зерен, пожарил их и сидит жрет. Так две недели и не жрал ничего, кроме кукурузы. А упрекнуть его не смей! Гордый!

Больше Дмитрий не выдержал.

— Виктор, — просто сказал он, — я не люблю сплетен. «А еще больше сплетников» — хотелось добавить, но не добавил.

Виктор не обиделся.

— А это не сплетни вовсе. Это жизнь. Своя жизнь, как она есть, кто же вам расскажет? А знать людей надо, без этого никуда не денешься.

«Разошелся же ты, — подумал Дмитрий. — Даже агакать перестал».

Потом, много позднее, он спросил у Виктора:

— А откуда он появился у вас, Толик Палтусов? Каким ветром его сюда занесло? Он ведь не из местных.

— Кто его разберет. Сам он не рассказывал, я всякой шпаной тоже не больно интересуюсь. Не иначе, за длинным рублем прикатил. Только где его даром дают, этот длинный рубль?

XVII

Кажется, все началось с золотого кулона, который приглянулся Наташе в одном из ювелирных магазинов. Она так часто (каждый раз невзначай) вспоминала об этой вещице, мечтательно улыбаясь, что он решил, наконец, сделать ей подарок.

Правда, к этому времени его материальное положение заметно пошатнулось. «Сюрпризы», которые он устраивал Наташе, все эти поездки, а потом и рестораны, требовали немалых средств. Он расстался с мечтой о мотоцикле. Впрочем, особых сожалений по этому поводу не было. Но Дмитрий вдруг подумал: а что же дальше, что через месяц, когда у него выйдут все деньги? Конечно, можно занять. А потом? Нет, нужно со всей определенностью дать ей понять, что его материальные возможности ограничены. И вместе с тем, как-то неловко… Правильно ли он будет понят? Дмитрий не находил себе места. А Наташа становилась все требовательней.

Но тут он получил нежданную передышку. За установку опор на горных пиках Дмитрию в числе других выплатили солидную премию. Хватило на кулон и даже осталось. С каким восторгом она бросилась ему на шею, как благодарила за подарок! Сколько было сказано нежных слов!

— Ах ты! ты! ты! — повторяла она между поцелуями.

— Тебе нравится? Ну я рад, — говорил он, отлично осознавая, что отдаляется от цели.

— Что поделаешь, милый, если у нас, женщин, такая слабость. Любим драгоценности, ведь они нас украшают, — кокетливо произнесла она.

— И еще как!

— Это ведь простительно?

— Конечно. Просто… просто есть мужчины, которые не в состоянии делать женщинам подарки, достойные их красоты.

— Значит, это не мужчины, — твердо ответила она. — Мужчины выбирают женщин в соответствии со своими возможностями. Вернее, женщины выбирают таких мужчин.

— Да, конечно, — ответил он без энтузиазма. Не хотелось портить ей настроение серьезным разговором.

В тот день она сама пришла к нему домой.

Три дня они были вместе. За эти три дня вся премия развеялась в дым.

Кроме всего прочего, Дмитрий не был склонен к бездумному веселью. Ему казалось глупым проводить время бесцельно. До Наташи он ничего не имел против того, чтобы раз в две-три недели посидеть вечерком в ресторане с друзьями, поболтать о том о сем. Но теперь, когда рестораны стали правилом, это утомляло. Устраивать частые вылазки в горы было сложно. К тому же он работал в горах и хотел отдохнуть от них. «Альбатрос» встал на ремонт.

К концу десятидневки Дмитрий валился с ног от усталости. Иной раз его обижало, что она не спрашивает — устал ли он? Конечно, он бы и виду не подал, но спросить, наверное, хоть раз она могла.

Кроме того, ему не нравилась определенная часть ресторанной публики, особенно нахальные денежные мальчики, веселящиеся на папины деньги. Наташу часто приглашали танцевать. Она никогда не отказывала и была при этом, по мнению Дмитрия, излишне любезной. Ему казалось, что она чересчур откровенно улыбается незнакомым. Когда она танцевала со щеголеватыми мальчиками, он места себе не находил. Совсем недавно ее пригласил на танец вежливый статный мужчина с седыми висками. Дмитрий успокоился и даже сказал ей об этом после. Она рассмеялась и ответила, что данный гражданин шепнул ей номер своего телефона и все уговаривал поехать на какую-то шикарную дачу. Дмитрий едва удержался от скандала.

Он устал от такого отдыха. Его утомляло многолюдие, шум. После напряженной работы на трассе хотелось тишины. Почему бы им не побыть вдвоем? Только вдвоем. Посмотреть телевизор. Или погулять по парку.

— А потом ты скажешь, что было бы неплохо, если бы я сварила обед или помыла полы? — с иронией отреагировала она.

— А разве ты не умеешь готовить? — серьезно спросил он. — Я, между прочим, с удовольствием отведал бы обед, приготовленный твоими руками.

— Ах, Димочка. Беда в том, что это скоро превратится в обязанность. А потом все рухнет.

— Что — все? Ты бы все же попробовала.

— И мы будем с тобой хлебать щи и уныло смотреть друг на друга? Димочка, неужели ты такой скучный человек? Я начинаю разочаровываться в тебе, — это было сказано шутливым тоном.

— Хоть убей, не могу понять, почему обед в ресторане — это весело, а дома — скучно.

— Ты еще многого не понимаешь, Димочка. Но твое воспитание я отныне беру на себя.

Он промолчал, но это — в последний раз. А при следующей встрече прямо спросил ее:

— Мы любим друг друга? Или просто приятны друг другу?

— Димочка, что за странные вопросы?

Но сегодня он отступать не собирался.

— Мне хочется знать, как ты поведешь себя, если узнаешь, что я самый обыкновенный прораб.

Она улыбнулась.

— Думаешь, ты меня удивил? Я отлично знаю многих прорабов и сразу же поняла, кто ты такой. Но ведь в наше время прораб и сказочный принц — почти одно и то же?

— Требуется пояснение.

— Ну, я знаю из чего складывается доход прораба…

— Что ты знаешь?

— Ладно, не виляй. Две-три мертвые душонки у тебя, конечно, тоже есть.

— Что?! — он поднялся со стула.

— Не ломайся.

— Что ты сказала? — стул полетел на пол. — У меня?! Ты…

— Кричать на женщину — последнее дело, — спокойно сказала она и, встав, взяла сумочку.

— Давай-давай! — в ярости закричал он ей вслед. — Скатертью дорога!

Он был взбешен. За кого она его принимает. Что она вообще знает о прорабах?! Она, любительница легкой жизни! К черту!

В следующие отгулы она не пришла. Он страдал, тосковал, но крепился. Нет уж! В данной ситуации он не сделает первого шага. На четвертый день, вечером, когда он готовился к завтрашнему отъезду, раздался стук в дверь.

Она. Господи, как он был рад се видеть! Какая она умница, что пришла. Он поцеловал ее руку:

— Извини меня. Я не должен был тебе грубить.

Она погладила его щеку.

— Ничего, милый. Во всяком случае ты не тряпка.

— Пойми, я просто перенервничал. Не будем больше об этом, хорошо?

И все было как прежде. Расстались до воскресенья. Но он увидел ее до воскресенья — в четверг.

Дмитрий переходил улицу возле «Детского мира» и в белой «Волге», остановившейся у светофора, увидел Наташу. Она сидела на переднем сиденье и смотрела в сторону, не видя Дмитрия, хотя он стоял рядом. А за рулем сидел тот самый мужчина с седыми висками, который нашептывал ей в ресторане номер телефона и приглашал с собой на шикарную дачу.

В воскресенье она пришла улыбчивая, как всегда, но какая-то чужая. Он догадался, что в ее жизни случилось нечто радостное, не имеющее отношения к нему, Дмитрию.

— Знаешь, — сказала она, — у меня заболела мама. Придется надолго ехать к ней. Так что увидимся не скоро.

Хитрить не имело смысла.

— Не стоит, Наташа, — хмуро ответил он, — я видел тебя… с твоим новым другом.

Она смутилась, но в интонации чувствовалось облегчение.

— Что ж! Наша сказка рано или поздно должна была кончиться. Если сейчас — тем лучше. Только не будем затягивать сцену прощания.

— Да, пожалуй, — согласился он.

— Ты славный парень, Дима, но не хозяин жизни. Начнешь доказывать, что таких, как ты, большинство? Мне это неинтересно. Я ошиблась в тебе и давно это поняла. Только не знала, как сказать. Но вот, слава богу, все прояснилось, я пойду. Не надо меня провожать.

Он молчал. У порога она остановилась и, порывисто обернувшись, вдруг выкрикнула:

— Ты не имеешь права меня осуждать. Да, я хочу быть независимой, хочу жить в свое удовольствие. И добиваюсь этого, доступными мне средствами. Я красивая женщина и могу себе позволить… А ты… ты…

— Не надо, Наташа, — тихо попросил он.

— Нет, выслушай! Ты всю жизнь будешь гнить на своей трассе, выполнять приказы других и считать гроши перед зарплатой!

Она выбежала из комнаты.

Смолк стук ее каблучков на лестнице, а Дмитрий все стоял у открытой двери. Сожалений он не испытывал. Было противно.

XVIII

До Райцентра добрались лишь к десяти утра. Виктор жил в «Шанхае». Он вышел на щербатый тротуар, помялся, прежде чем захлопнуть дверцу.

— Дмитрий Денисович, может, зайдем ко мне? Закусим, пропустим по маленькой, ага.

— Как-нибудь в другой раз, Виктор.

— Ну, дело хозяйское.

— Бывай!

В общежитии он первым делом залез под душ. Минут пять стоял под ледяными струями, ощущая, как тело словно заряжается энергией.

Через полчаса Дмитрий пошел на участок, почти уверенный, что застанет там Кайтанова. В организациях подобного рода выходных для ИТР практически не бывает.

В это субботнее утро аллеи Сухого Парка были совершенно пусты. Дмитрий шел медленно, приглядываясь к деревцам, что находились между жизнью и смертью. Выживут ли они, одолеют ли соль, зазеленеют ли к будущей весне, хотя бы отдельными веточками? Нет ответа. И все же Сухой Парк обладал своеобразной магией.

В Забайкалье Дмитрий видел горелый лес — несколько громадных сопок, по которым когда-то прошел пожар. Обугленные — без веток — стволы, походили на гигантские черные иглы, будто воткнутые кем-то в сопки. Горелый лес тоже обладал магией — магией смерти, кладбища.

Но здесь в Сухом Парке — магия была иного рода. Сухой Парк жил вопреки всему.

У ворот участка его почтительно приветствовал сторож — бритоголовый дядя Саша. В глубине двора копался в моторе Яша — крановщик, высокий плотный мужчина с румяными щеками, умевший даже в гневе сохранять умиротворенное выражение лица.

Дмитрий не ошибся — Кайтанов был на месте. Он сидел в кабинете за столом, заваленном бумагами.

— Ну, здравствуй, здравствуй! — увидев Дмитрия, Борис широко улыбнулся и поднялся. — Не заскучал еще по Ташкенту?

— Некогда было.

— Вот и я постоянно говорю, если работаешь по-настоящему, то и скучать некогда — времени не остается.

На нем свежая голубая сорочка. Короткие густые волосы взъерошены, ниточка усиков аккуратно подправлена. Темные глаза смотрят внимательно и лукаво.

— Ты уж извини, — продолжал он, — что я не смог вырваться к тебе. Хозяйство большое, хлопот хватает. Скоро подстанцию сдавать, так что приходится обхаживать заказчика, потом проектировщики приезжали, делали переразбивку трассы на гидролизный завод. Все одно к одному, а время идет. Ну, ничего, на следующей неделе обязательно приеду. А сегодня вечером соберемся у меня, пропустим рюмочку-другую… Как там у тебя складывается с Малявкой?

— Крепкая бригада, — ответил Дмитрий и коротко рассказал о сделанном.

— Двадцать семь опор? — с уважением переспросил Борис. — Не ожидал от Малявки такой прыти.

— Думаю, дела пойдут еще лучше, я выписал бригаде аккордно-премиальный наряд. Вот, посмотри, — Дмитрий протянул Кайтанову бланк и откинулся на спинку стула.

— Толково, — одобрил Борис, беря бланк. — А то в мехколонне мне уже плешь проели с болтовней насчет прогрессивных методов работы. То создавай им подрядную бригаду, то внедряй малую механизацию. А специфику нашу и условия работы учитывать не хотят. — Говоря так, он размахивал бланком, не глядя в него. — Ну, ничего, план-то мы выполняем, а все остальное — разговоры… — тут он посмотрел в наряд, лоб его наморщился:

— Это не пойдет. Надо переделать.

— Почему? Липы здесь нет.

— Не спорю. Но пойми, у нас туго с фондом заработной платы. А ты им планируешь по пятнадцать рублей в день на человека. Между прочим больше десятки они никогда не зарабатывали.

— Ну и что? Если бригада выполнит этот объем, то участок получит прибыль, верно?

— Да, если говорить об одной бригаде Малявки. Но не забывай, что здесь участок — шесть бригад, плюс шофера, слесаря, такелажники, сторожа, уборщицы. Если этот наряд оставить в неприкосновенности, то остальным людям придется платить меньше обычного. Иначе наши показатели вылезут из габаритов.

Дмитрий нахмурился:

— Выработка и фонд зарплаты взаимосвязаны, не мне тебя учить. И если кому-то приходится платить меньше, значит, эти люди попросту бездельничали. Так?

Кайтанов покрутил головой из стороны в сторону. Мощная шея так и распирала воротничок.

— Не понял ты еще нашей специфики, — проговорил он, — не понял. С рабочей силой тут туго, не хватает людей. Притом, у нас сильные конкуренты — гидрострой, газовики, нефтяники. Снабжение там отличное, заработки высокие. Мы попросту не имеем права платить своим мало, они тут же переметнутся.

— А тебе не кажется, что они переметнутся еще быстрее, если учуют уравниловку? Особых тонкостей тут нет. Работай на совесть — будешь хорошо зарабатывать. Наверное, и у нефтяников тот же принцип?

Во взгляде Кайтанова читалась ирония.

— Так… Слова правильные говоришь… Я, между прочим, тоже их знаю. Ну, а если люди не бездельничали? Простаивала техника, не было материалов… Разве люди виноваты?

— Я знаю только одно, — отвечал с жестким упрямством Дмитрий, — если бы ты выбросил на этой неделе на рыбхозовскую трассу еще две бригады, я бы обеспечил их работой. Значит, о простоях и речи не может быть.

— А другие, объекты кто будет строить?

— Да как же их строить — ведь сам говоришь — нет материалов! — с жаром воскликнул Дмитрий.

Кайтанов побарабанил пальцем по столу.

— Ладно, подойдем с другой стороны — психологической. Рыбхозовская трасса — это исключение. Материалы получены на сто процентов. Так бывает далеко не всегда — сам знаешь. Ну, внедришь ты бригадный подряд… А потом? Разбалуются люди, только и всего. Привыкнут к большим заработкам, к ритмичной работе… На следующей трассе нас же с тобой возьмут за глотку. А что мы можем, если, например, металл запоздал? А что запоздает — гарантия.

— Ну, знаешь! Если бы люди руководствовались подобными оговорками, они до сих пор жили бы в пещерах! — резко ответил Дмитрий. Потом рубанул ребром ладони по столу: — Бригада получила аккордный наряд на руки. Подписала его. Люди настроились, понимаешь? Я не отступлю.

Кайтанов долго молчал, наконец так же резко примял в пепельнице едва не целую сигарету.

— Хорошо! Раз ты обещал по пятнадцать рублей, так и оставим. Если что, возьмем в долг по подстанции «Привокзальная» и снова влезем в свои габариты. Но я прошу тебя на будущее: прежде чем что-то кому-то обещать, посоветуйся прежде со мной.

— Рад бы, да не имел возможности.

Некоторое время в кабинете стояла неловкая, тишина.

Вдруг Кайтанов добродушно рассмеялся.

— Ты чего? — не понял Дмитрий.

— Чудаки же… мы с тобой… право… — сквозь смех проговорил тот, — Делим шкуру неубитого медведя. Малявка-то, как пить дать, завалит тебе аккорд.

— Уверен, что нет.

Но Кайтанов смеялся до слез. Сердиться на него было глупо, Возникшее было напряжение исчезло.

— Ладно, — угомонился, наконец, Борис, — сцепились мы из-за пустяка, а у меня к тебе важное дело. Специально сидел, ждал.

— Что случилось?

— Поехали. На месте объясню.

XIX

Кайтанов сам водил по шоссе, туда, где за городом высились трубы ГРЭС. Дмитрий узнал, что ГРЭС была первым крупным объектом, построенным в Райцентре — она снабжает энергией и теплом всю округу. Дорогу к электростанции окаймляли обработанные участки, сочная зелень.

Кайтанов подъехал едва не впритирку к кирпичной стене ГРЭС. За стеной угадывалась подстанция, от которой веером расходились высоковольтные линии — целый лес металлических и бетонных опор.

— Видал?! — кивнул Борис. — Индустриальный пейзаж! И все — наша работа. Понавтыкали за неполных три года. Вот тебе и периферийный участок…

Кайтанов прошагал метров двести и остановился, лукаво подмигивая Дмитрию.

— Помнишь, я спрашивал тебя в Ташкенте насчет логарифмической линейки?

— Ты спрашивал, смыслю ли я в расчетах, — уточнил Дмитрий.

— Вот тебе хороший случай проявить свои способности. Приличной рацухой попахивает.

— Пока не вижу.

Кайтанов великодушно принялся разъяснять. Трасса строящейся ЛЭП пересекает по своему ходу действующую линию, которую в прошлом году «левым» способом построили для своих нужд газовики. Естественно, проектировщики не знали о «левой» линии и запроектировали нынешнюю ЛЭП в основном на бетонных опорах. А ведь такое пересечение на бетонках запрещено. Здесь надо обязательно ставить два высоченных анкера с подставками.

— Конечно, — кивнул Дмитрий, не понимая, куда клонит Борис. — Но это только удорожит смету, какая же здесь может быть рацуха?

На лице Кайтанова появилось плутоватое выражение.

— Когда дополнительную смету утвердят, она присовокупится к плану, так?

— Ну?

— То есть, станет законом, документом для расчета с заказчиком. Деньги с заказчика мы полностью получим по этой новой смете. А у меня есть сведения, что через два месяца газовики собираются демонтировать свою ЛЭП. Так что мы сможем спокойно ставить свои бетонки, иными словами здорово удешевим строительство против новой сметы. Вот тебе и рацуха. Я прикинул — премия выходит солидной. Да еще в отчет включим рацпредложение. Что скажешь?

— Пустое занятие, — Дмитрий воспринял весть вовсе не так, как надеялся Кайтанов. — Начать с того, что заказчик не дурак и наверняка знает, что газовики демонтируют свою трассу.

— Заказчик далеко не дурак, — усмехнулся Кайтанов. — Именно их человек и подсказал этот ход.

— Ага… начинаю понимать…

— Вот и умница. Третью часть, конечно, придется уступить. Но остальное — наше. — На его лице блуждала легкая улыбка.

— Я предлагаю иначе, — серьезно ответил Дмитрий. — «Поднырнуть» под линию газовиков. Габариты позволяют.

Улыбка сползла с лица Кайтанова.

— А рацуха? Псу под хвост?

— Пока ты будешь заниматься согласованиями, ждать демонтажа трассы, пройдет уйма времени. Мы будем повязаны этим пересечением, больше потеряем на многократной переброске техники и людей. А главное… — он выдержал паузу, — Я убежденный противник подобного рода «рацух». Запомни, пожалуйста, на будущее.

Кайтанов сощурил глаза:

— Вот ты какой… щепетильный. Но строить в белых перчатках еще никому не удавалось.

— А выдувать мыльные пузыри?

— Мыльные пузыри!? — Кайтанов весь набычился, глаза превратились в щелки. — Есть строительные нормы и правила, — он говорил жестко и отрывисто. — Мы действуем в строгом соответствии с ними. Пересечение должно выполняться на металлических опорах. Удорожание сметы в данном случае законно. Исчезли для этого причины — отказываемся от металла и ставим дешевые бетонки. Все законно. Заказчик здесь на миллионы считает, ему две жалкие опоры — капля в море.

Дмитрий, однако уже принял твердое решение: — Эти миллионы не заказчика, а государства. Нашего с тобой государства, между прочим. Я знаю людей, которые без раздумий назвали бы эту затею жульничеством. И я согласен с ними.

— Жульничеством? — Кайтанов выглядел совершенно спокойным, но глаза его потемнели, он подошел почти вплотную. — И это все, — резким жестом обвел разбегающиеся линии, — тоже жульничество? — он яростно дышал.

— Не бери меня на пушку, — тихо, но по-прежнему твердо ответил Дмитрий. — Ты отлично понял, что я имел в виду. А что касается трасс — я их построил не меньше.

Кайтанов долгим взглядом посмотрел на него, отступил на шаг и махнул рукой:

— Ну, и черт с тобой! Тебе же хотел помочь. Лично мне на эти рацухи плевать. Без них дел хватает.

— Считай, что я тебе ответил по существу.

В машине оба молчали. Возле общежития Кайтанов притормозил. Еще с минуту сидели молча.

— Ладно, погорячились немного, — сказал Кайтанов. — Считай, что разговора не было.

Дмитрий вышел.

Кайтанов махнул на прощание рукой, но о приглашении на вечер даже не заикнулся.

XX

Увидев наполовину стеклянное здание с вывеской «Ресторан Амударья», Дмитрий решил устроить себе королевский обед. Ресторан на поверку — во всяком случае днем — оказался обыкновенной столовкой с буфетом. В углу виднелась эстрада, рояль. Сейчас в зале было относительно свободно, а главное — прохладно. Подвывали кондиционеры. За столиками сидели, в основном, любители пива. Дмитрий заказал плотный обед, три бутылки пива и в полчаса расправился с заказом.

Выйдя на улицу, он с наслаждением закурил. Несмотря на жару, вокруг было многолюдно. Народ двигался не спеша. Впечатление такое, будто сотни командированных, вроде монтажников Малявки, съехались на выходные домой и вот сейчас прогуливаются, блаженствуют.

В благодушном настроении он поднимался по лестнице, прикидывая, чем бы заполнить сегодняшний вечер. Второй — женский этаж. Дмитрий вспомнил слова Кайтанова «хорошеньких здесь хватает», и как раз в этот момент в дверном проеме появилась молодая стройная девушка в легком халатике. Солнце светило ей прямо в глаза, и в его лучах светлые волосы ее казались золотыми.

Девушка, видимо, спешила на третий этаж, не предполагая, что столкнется почти лицом к лицу с незнакомцем, и сейчас от неожиданности замерла на месте.

Остановился и Дмитрий. Видя ее смущение, он поспешил преодолеть заминку.

— Здравствуйте, — дружелюбно улыбнулся он. — По-видимому, мы с вами почти соседи. Живу в 401 комнате. Меня предупреждали, что здесь много красавиц, но я, признаться, не верил. Признаю свою ошибку. Дмитрий, — он склонил голову.

— Лена, — девушка тоже улыбнулась. У нее было несколько золотых зубов, и это удивительно гармонировало с ее волосами.

Опять возникла маленькая пауза. На этот раз ее нарушила Лена.

— Может, вы сумеете мне помочь? — заговорила она, смущенно улыбаясь. — Если не спешите, конечно. Впрочем, я лучше поищу кого-нибудь из наших ребят.

— Что случилось?

— Утюг перегорел…

Дмитрий рассмеялся:

— А я-то думал! Какая у вас комната? Я только поднимусь за отверткой.

Лена жила тоже в отдельной комнате. Здесь был тот уют, тот порядок, который обеспечивается только присутствием чистоплотной женщины.

Утюг оказался старым. Видимо, его никогда не разбирали. Сняв крышку, Дмитрий увидел, что все контакты проржавели, и решил сделать утюгу основательную профилактику, тем более, что торопиться было некуда.

Сейчас он лучше рассмотрел Лену и понял, что она много старше, чем показалась ему на лестнице, освещенной солнцем. Скорее всего ей было чуть за тридцать. У нее было тонкое, «иконописное» лицо, доверчивые, чуть навыкате серые глаза. Ее волосы не утратили золотого оттенка и в полутемной комнате. Они не поблекли, не потускнели, а по-прежнему переливались, словно впитав в себя солнечные лучи. Брови у Лены, как ни странно, были темные, и это еще резче подчеркивало цвет волос.

Видя, что Дмитрий расстелил на столе газету и раскладывает на ней винтики и шайбы, Лена поинтересовалась:

— Серьезная поломка? Вот не знала. Ни за что не решилась бы обратиться к незнакомому человеку.

— Этот незнакомый человек просто не знал, куда девать себя со скуки, — улыбнулся Дмитрий.

— Я поставлю чай? — полуутвердительно спросила она.

— Вы хозяйка, вы и решайте, — ответил Дмитрий. Ему сделалось уютно и весело. — А я, откровенно говоря, страшно люблю, когда меня угощают чаем.

Она понимающе кивнула, достала из шкафа чайник и вышла.

Дмитрий не спешил с ремонтом. Попросил у Лены хлопковое масло и кусочек ваты, обильно смазал детальки, затем тщательно протер их.

Тем временем Лена собирала к чаю на второй половине стола. Случайно вскинув глаза, Дмитрий встретился с ее внимательным изучающим взглядом. Она тут же смягчила его улыбкой:

— Вы, должно быть, недавно в Райцентре?

— Всего неделю. Да и ту провел на трассе.

— Счастливчик, — вздохнула она. — А я здесь три года.

— Вам не нравится?

— Не нравится — не то слово…

Он закончил ремонт, она заварила небольшой фарфоровый чайник.

Кажется, у нее тоже было хорошее настроение.

Вскоре Дмитрий знал, что его очаровательная собеседница представляет в Райцентре один из проектных институтов. Ведет, так сказать, надзор за строительно-монтажными работами. Ее «резиденция» — в тресте «Гидрострой». Приходится много ездить по объектам, а они разбросаны. Так что даже в общежитии она бывает относительно редко. Конечно, все это нелегко. Да и скучновато здесь. Зато одинокая женщина может скопить неплохую сумму — идут командировочные плюс коэффициент…

Голос у нее мелодичный, спокойный, завораживающий.

Чайник был маленький. Настаивать на повторной заварке Дмитрий не решился. Настала пора прощаться, тем более, что Лена уже дважды посмотрела на часы.

Поднявшись, он поблагодарил хозяйку за угощение, выслушал ответную благодарность и, решившись, проговорил:

— Разрешите задать вам смелый вопрос?

— Попробуйте, — она одарила его улыбкой, как бы подбадривая.

— Быть может, вы сумеете выкроить час-другой, чтобы показать мне местные достопримечательности? В качестве старожила. Например, сегодня вечером.

Не переставая ободряюще улыбаться, она отрицательно покачала головой:

— К сожалению, я уезжаю к подруге. Вернусь только в понедельник, и сразу же на работу. Собственно, я уже уехала бы, не подведи утюг.

Дмитрий так и не понял: вежливый ли это отказ, или же стечение обстоятельств.

— Очень жаль. Не возражаете, если я загляну к вам в свой следующий приезд? Вдруг опять перегорит утюг?

— Заглядывайте. Буду рада.

Дмитрий читал допоздна, и только перед рассветом сон, наконец, сморил его.

Проснулся от сильного стука в дверь. Жмурясь от яркого солнца, которое палило прямо в окно, поднес руку с часами к глазам — почти двенадцать! Здорово же вздремнул.

Натянув брюки, обнаженный по пояс, он открыл дверь. На пороге стоял Кайтанов. Вид у него был самый радушный.

— Ну и соня же ты! — с шутливым укором произнес Борис. Бесцеремонно прошел в комнату и сел на стул, закинув ногу на ногу. — Ладно, собирайся. Только быстро. Я подожду.

— Куда? — Дмитрий все еще не мог проснуться окончательно.

— Ко мне. Забыл, что ли? Я ведь приглашал тебя вчера. Но ты так и не соизволил появиться. Обидчивый. Тебя, оказывается, как девушку обхаживать надо.

— Да не обидчивый я, — отозвался Дмитрий.

— Ладно-ладно, собирайся.

Жил Кайтанов рядом, через три или четыре дома от общежития.

В комнате жужжал кондиционер, стоял цветной телевизор, импортная стенка, на полу — ковер, на стенах — безделушки. Словом, едва не копия Наташиной квартиры.

— Это все Наташа, — произнес Борис, как бы угадав мысли Дмитрия, и голос его потеплел, в нем прозвучала нежность. — Я-то сам в личной жизни неприхотлив. Мне что в кресле сидеть, что на пеньке — бара бир!.. А здесь спальня.

В спальне почти всю стену занимали стеллажи с книгами. Дмитрий увидел библиотеку всемирной литературы, подписные издания, энциклопедии.

— Откуда такое богатство?

— Контакт с книготоргом, — улыбаясь отвечал Борис. — Вот погоди, я тебя тоже сведу с нужными людьми. Прибарахлишься немного. Но предупреждаю заранее — с книгами у меня железный закон. На дом никому не даю. Почему-то даже у образованных и культурных людей не считается зазорным увести чужую книгу. А по-моему, воровать книги — преступление, особенно сейчас, когда они стали дефицитным товаром.

— Ты много читаешь?

— Что ты! Иногда, в охотку. Откуда у меня время. И в выходные приходится крутиться.

Затем Кайтанов провел гостя на кухню. Достал из холодильника початую бутылку коньяка, тарелку с колбасой, нарезанный лимон. Налил в небольшие стопки.

— Давай по маленькой. Для бодрости.

Когда он захлопывал дверцу холодильника, на ней сверкнула в солнечных лучах никелированная эмблемка «ЗИЛ-Москва». О чем-то это напомнило Дмитрию. Совсем недавнем… Ну да! Разговор в вагончике: «А где «ЗИЛ-Москва»? У нашего начальника дома стоит…»

Кайтанов уже поднял рюмку, но, перехватив взгляд Дмитрия, опустил ее на стол. Брови его насупились, он иронично хмыкнул:

— Послушай, не наплел ли тебе кто-нибудь, что я упер мехколоновский холодильник?

— Да, — просто сказал Дмитрий.

— Вот люди! — покачал головой Борис. — Мужики, а языки иной раз распускают хуже базарных баб. Действительно, — он бухнул кулаком по холодильнику, так, что тот задребезжал, — это мехколоновский. Но на участок он прибыл с разбитыми печенками. Видать, уронили где-то по дороге. А мастерских в Райцентре пока нет. Так что пришлось бы ему гнить на складе. Короче, — продолжал он резко, — составили комиссию, холодильник уценили, и я его купил. За наличные. Квитанция в бухгалтерии. Отремонтировал за свой счет… Но нашлась сволочь, пустила подлый слушок. Мне передавали…

— Да ладно тебе, — перебил Дмитрий. — Чего ты оправдываешься?

— По я ведь вижу, как ты смотришь! — в его голосе прорвались нотки обиды.

— Не будем об этом, — Дмитрию хотелось поскорее загладить неловкость.

— Мы должны верить друг другу, — жестко подчеркнул Кайтанов. — Друг другу, а не сплетням.

— Я ведь ни о чем тебя не спрашивал. Ты сам начал разговор.

— И правда… — Кайтанов усмехнулся и резким жестом стукнул по столу.

Рука у него слегка подрагивала от возбуждения, но когда через минуту они вернулись в гостиную, Кайтанов был совершенно спокоен.

— Все время хотел тебя спросить, — обратился он к Дмитрию, — да из головы вылетало. Ты в преферанс играешь?

— Когда-то играл. Но, честно говоря, давно не брал карт в руки.

Борис чуть скривился.

— Ну, ничего, вспомнишь. Дело в том, что у нас тут компания преферансистов. По очереди ходим друг к другу в гости. Сегодня собираются у меня. С минуты на минуту должны прийти. Нас четверо, но один в командировке. Так что придут двое. Представитель заказчика Некрицкий…

— Это не тот, что передал сведения, которыми ты вчера меня попотчевал?

— Угадал. Извини, уважаю в людях принципиальность, но твоя несговорчивость в данном конкретном случае нам дорого обойдется. В буквальном смысле. Он теперь такой акт недоделок всучит! Придется затратить большие деньги. Государственные, между прочим. Вот и считай, что лучше.

— По-моему, лучше работать без недоделок.

— Вообще?

— Вообще.

— Так не бывает.

— Берусь доказать тебе обратное на рыбхозовской трассе.

— Дай бог. Только Некрицкий такой уж человек, что всегда найдет недоделки, так же как инспектор ГАИ при желании всегда найдет, за что сделать прокол.

— Это мы еще посмотрим.

— Ладно… Еще будет Хамидов — главный инженер управления механизации. Очень нужный человек. Запчасти, автол, солярка. Вообще-то у нас правило. За картами ни слова о работе. Говорим о футболе, женщинах, перевариваем мелкие сплетни — ну и что? Человек без этого тоже не может. Ставки у нас маленькие, просто ради спортивного интереса. Так что не бойся, много не проиграешь. Кстати, сейчас они придут, помоги собрать на стол.

Гости не заставили себя долго ждать.

Некрицкий оказался этаким сверхкорректным джентльменом — в костюме и галстуке, несмотря на жару. У него было сухое, умное лицо с седыми баками и усталыми глазами. Движения неторопливые, ни одного резкого жеста, ни одного громкого слова. На губах ироническая улыбка, даже если речь шла о футболе.

Похоже, карты были его страстью. Притом он любил играть втемную. Даже когда он проигрывал, выражение лица не менялось. И только когда он произносил «шесть пик втемную» и брал холеной рукой карты, еще не видя картинок, на миг в его глазах вспыхивал азартный огонек.

Хамидов был здоровенный детина, громкоголосый и бесцеремонный. Сделав удачный ход, он принимался хохотать и стучать ногами в пол.

Играли допоздна и разошлись за полночь. Кайтанов был прав. О работе никто не проронил ни слова. А Некрицкий вообще за весь день произнес не больше десяти фраз, если не считать его заявок на игру втемную.

XXI

Утро началось как обычно. Бригада грузила такелаж и метизы, готовилась к выезду. Случайно бросив взгляд на стопку металлических уголков, аккуратно сложенных за вагончиками, Дмитрий даже присвистнул. За отгулы стопка стала наполовину ниже. Исчезло едва ли не пол-опоры. А уже на этой неделе бригада подойдет к каналу, на берегах которого должно подняться два анкера.

Невероятно. Правда, поселок рядом. Но Дмитрий хорошо знал: местные жители не возьмут без спроса даже ржавого гвоздя. Он жестом подозвал к себе Палтусова, не ездившего на отгулы.

— Толик, здесь был кто-нибудь?

Тот слегка смутился, потом тихо ответил:

— Да.

— Кто?

— Самусенко.

Вот так новость, удивился Дмитрий. За целую неделю никто из прорабов так и не соизволил появиться па трассе. А в выходные дни пожаловал Самусенко. Причем по собственной инициативе, иначе Кайтанов сказал бы об этом.

— Зачем приезжал?

— Не знаю… — Палтусов говорил ровно, но в его голосе проскальзывали виноватые нотки, будто он оправдывался.

— Что — просто приехал, посидел на скамеечке и укатил назад?

— Нет, они водку пили.

— Кто они? — слова приходилось вытаскивать из Палтусова чуть ли не клещами.

— Ну, Самусенко и рыбхозовский заправщик.

Рыбхозовского заправщика Дмитрий немного знал. Видел его однажды, когда вместе с Жорой ездил на местную автобазу за прокладкой. Это был розовый толстяк, в летах, с самодовольным лицом. Дмитрию он сразу не понравился именно своим самодовольством, а когда позднее Жора сказал, что толстяк заправляет чужие машины, но берет за это талонами чуть ли не втрое, твердо уверовал в истинность первого впечатления.

Да, но что общего у толстяка с Самусенко, тем самым Самусенко, который не сумел толком даже побеседовать с директором Рыбхоза?

— Тебя тоже угощали?

— Налили потом стаканчик, — пожал плечами Палтусов.

— Когда — потом?

— Ну, когда я уголки погрузил. — Это было сказано таким же спокойно-виноватым тоном.

Дмитрий чуть не подпрыгнул на месте.

— Ты?! Грузил уголки?!

— А что? Мне Самусенко сказал. Начальник все-таки «Закинь, — говорит, — штук двести в кузов». Я и закинул. Толстяк говорит «молодец» и налил стакан водки. Ну, я выпил, взял ружье и пошел на охоту. Зайца подстрелил…

— А на бригаду тебе наплевать, да?! За стакан водки отдал пол-опоры! — Дмитрием овладело бешенство. К Палтусову он относился с симпатией, но сейчас от этого чувства не осталось и следа.

— Я — что? Самусенко сказал. Начальник все-таки…

Бригада, уже давно прислушивавшаяся к разговору постепенно сгрудилась рядом.

— Жора! — крикнул Дмитрий. — Заводи мотор! Федор Лукьянович! Садитесь со мной. Поедем к этому жирному барану

XXII

Рыбхозовский заправщик судя по всему жил зажиточно. Его дом, обнесенный высоким забором с металлическими воротами, стоял на главной улице поселка неподалеку от магазина.

Дмитрий спрыгнул с подножки, решительным шагом подошел к калитке и требовательно постучал.

С той стороны залаяла собака, калитку долго не открывали, хотя со двора доносились голоса. За спиной шумно сопел Малявка.

«Может, стоило взять с собой всю бригаду? — подумал Дмитрий. — Ладно, сами справимся».

Он толкнул калитку и первое, что увидел на широком дворе, — уголки, сложенные вдоль грядок.

Из дому уже выходил хозяин — розовый толстяк. На Дмитрия он смотрел с удивлением, ожиданием, вопрошающе — как угодно, но только не с испугом.

Это еще больше раззадорило и возмутило прораба. Ведь своровал! Почему же не боится?

Дмитрий прошел к уголкам и крикнул оттуда:

— Федор Лукьяныч, открывай ворота! Жора, заезжай!

Толстяк, наконец, пришел в себя и, отдуваясь, как после обильного завтрака, бросился им наперерез.

— Эй, чего командуешь! Уходи отсюда! Это мой дом! Мои уголки! Я купил! Деньги платил, теплицу буду строить.

Малявка сжал кулаки, в калитку входил Жора с монтировкой в правой руке.

— Если мы и уйдем, — с трудом сдерживаясь, ответил Дмитрий, — то только для того, чтобы вернуться с милицией. Заодно узнаем, какое наказание полагается за покупку ворованных со строящегося объекта материалов. А еще — попросим приехать сюда директора Рыбзавода.

Тут он понял, что попал в точку. Толстяк сник, плечи его опустились. Он вяло махнул рукой, бормоча что-то про себя.

Машину загонять не стали, перенесли уголки вручную.

«Ну Самуся, ну торгаш предприимчивый! — думал Дмитрий на обратном пути. — Молчать не буду, выведу на чистую воду. На что он рассчитывал? Что я не замечу? Идиот!».

Бригада ждала возле вагончиков.

— Не мешало бы дать кое-кому по шее, — ворчал Вася, разгружая уголки.

— Акт составить надо, ага, — советовал Виктор. — Все подпишут. Потом передадим куда следует. Так оставлять нельзя, ага. А то повадятся, отбою не будет.

— Я в прошлый раз попросил серебрянки — ворота дома покрасить. Самусенко мне целую лекцию прочитал, как надо беречь народное добро, — пожаловался Сашка. — А самому, значит, можно?

— Нельзя! — резко оборвал Дмитрий. — Мог бы и сам сообразить.

Больше всех при разгрузке старался Палтусов. Он брал за раз по дюжине уголков и, страшно напряженный, нес их на место, бросая на Дмитрия молниеносные виноватые взгляды. Но Дмитрию даже разговаривать с ним было сейчас противно. Когда Палтусов словно ненароком оказался рядом, Дмитрий демонстративно отвернулся.

Тут же составили акт о краже злосчастных уголков. Подписали бумагу всей бригадой.

Дмитрий аккуратно сложил листок вдвое и спрятал в портфель.

— С первой же машиной отправлю Кайтанову записку, попрошу, чтобы приехал. Надо разобраться и принять меры. Этого так не оставлю, обещаю вам. А сейчас — на трассу

XXIII

Назавтра на трассу неожиданно приехал Самусенко. Сидел он в машине не сгибая спины, как деревянный истуканчик — губы плотно сжаты, голова вскинута.

Машина остановилась, окутанная клубами пыли. Вместе с Самусенко приехал краснолицый мужчина с мальчишеским чубчиком и большим рыхлым носом.

— Знакомьтесь, — кивнул Самусенко Дмитрию. — Представитель заказчика.

Тот сунул Дмитрию узкую красную ладонь.

— Веселов, — тут же поджал губы, словно демонстрируя, что не имеет по натуре ничего общего с тем понятием, которое лежит в основе его фамилии.

Самусенко заложил руки за спину и, глядя вдаль, туда, где по песчаному бугру бегали суслики, надменно заговорил:

— Проехали мы, товарищ Папышев, с товарищем Веселовым по смонтированному участку. И, должен вам сказать, у заказчика есть серьезные замечания к качеству работ. Вот, — он заглянул в блокнот, — гидроизоляция выполнена небрежно, заземление отсутствует, анкерные гайки стоят не везде. У заказчика серьезные претензии к участку, а у нас, руководства участка, к вам, как к прорабу.

«Ну ладно!» — с холодной яростью подумал Дмитрий. Он еще не знал, что сделает, но в тот самый момент, когда увидел Самусенко, почувствовал, что конфликт неизбежен. Надменный же тон Самусенко и его замечания только подлили масла в огонь.

Однако в присутствии постороннего он не хотел выносить сор из избы и потому ответил довольно сдержанно, хотя и не без язвительности:

— А почему вы не объяснили товарищу Веселову, что прежде, чем предъявлять участку серьезные замечания, надо хотя бы бегло ознакомиться с проектом?

— О! — только и вымолвил Веселов. Видимо, он брал уроки лаконичности у своего шефа Некрицкого.

Самусенко порозовел.

— На смонтированном участке гидроизоляция не предусмотрена вообще, — продолжал Дмитрий. — Та, которую вы видели — остатки заводской. Недостающие анкерные болты поставим в ходе монтажа провода. Что касается заземления, то вы его попросту просмотрели. Если у вас больше нет других замечаний, — он вежливо кивнул Веселову, — то я рекомендовал бы вам еще раз пройти по трассе и все хорошенько проверить самому. А мы тем временем побеседуем с Александром Ивановичем.

Дмитрий кивнул Самусенко, приглашая того спуститься с холмика. Самусенко засеменил, подпрыгивая ногами, словно танцевал чарльстон.

Здесь была небольшая низинка, окаймленная высохшим кустарником, надежно скрывающим от посторонних взглядов.

Самусенко вдруг забеспокоился.

— Ладно, вы не кипятитесь, — примирительно сказал он Дмитрию. — Должен же я был показать заказчику, что у нас все делается строго. Понял?

Он называл Дмитрия то на «вы», то на «ты», явно желая быть с ним накоротке и как бы ожидая одобрения на это.

— Вы ему показали другое — собственное невежество, — жестко отчеканил Дмитрий.

Возникла небольшая пауза. Дмитрий не знал, как перейти к главному. Но тут Самусенко, сам того не желая, помог ему. Он продолжал механически вертеть в руках небольшой болт, поднятый на пикете, и сейчас, задетый за живое язвительным замечанием нового прораба, решил отыграться.

— А это что? — подбросил он болт на ладони. — Бригада втаптывает в глину народное добро, а вы, прораб, равнодушно взираете.

Это был явный перебор. Наверняка Самусенко даже не подозревал, что Дмитрию известно про уголки. Его замечание сыграло роль детонатора. Дмитрий даже не заметил, как сам перешел на «ты».

— Может, и мне прочитаешь лекцию про экономию и бережливость?! А уголки за сколько продал? Не продешевил? — говоря так, Дмитрий резко шагнул вперед.

Растерявшийся Самусенко отступил, но сзади была насыпь, и он уперся в нее задом, ладони погрузились в песок.

— К-какие уголки? Какие уголки! — лихорадочно выкрикивал он, выпучив глаза. — Не знаю никаких уголков!

— А рыбхозовского заправщика знаешь?! Может, бригаду сюда позвать?! — Дмитрий схватил Самусенко за рубашку на плечах и встряхнул несколько раз, ощущая под пальцами худые ключицы.

Самусенко вдруг резко вскочил, вырвался и бросился наверх, как бы стремясь поскорее очутиться на глазах у людей.

— Не ваше дело! — крикнул он с холма. — Я не обязан отчитываться!

— Отчитаешься! — Дмитрий показал ему кулак. — Мы составили акт. Серьезный разговор еще впереди. А сейчас — катись! И чтобы с этой минуты духу твоего на трассе не было.

Некоторое время Самусенко ошалело смотрел на него, потом повернулся и быстро, почти бегом, двинулся вдоль трассы. Когда Дмитрий поднялся наверх, Самусенко что-то настойчиво втолковывал на следующем пикете Веселову. Потом они сели в газик и тот попылил от трассы.

— Денисыч! Чем ты так напугал Самусенку? — крикнул от пикета кто-то из рабочих. — Рванул с трассы, как наскипидаренный.

— Везучий наш Самуся, — пренебрежительно добавил Малявка. — Знает, когда приехать — когда люди остыли. А появись вчера — ох, и получил бы на орехи.

XXIV

Едва начало припекать солнце, как вдали появилось облачко пыли. К пикету приближался грузовик. Линейщики с любопытством поглядывали в его сторону. Это был легкий грузовик — ГАЗ-53 с участка. Раньше на трассе он никогда не появлялся. Цель его приезда была неясна. Заявок Дмитрий в последнее время не отсылал.

Грузовик подъехал ближе и остановился. К всеобщему изумлению, из кабины вылез Кайтанов.

— О! — только и смогли выдохнуть линейщики, не отрываясь, однако, от дела.

Дмитрий пошел навстречу Кайтанову. Тот улыбался вовсю.

— Идут дела! — весело кивнул на опоры.

— Идут…

— Помощь какая нужна?

— Пришли завтра кран. Займемся анкером.

— Хорошо, — одобрил Кайтанов. — Обещаю. — Потом выдержал паузу и вдруг коротко хохотнул: — А Самусенко тебя зауважал со вчерашнего дня. По-моему, даже побаивается.

— Воришка твой Самусенко, — сказал Дмитрий. — Сволочь. Хорошо, что вовремя смылся. Я бы ему шею свернул, балбесу несчастному.

Кайтанов продолжал улыбаться.

— Что балбес, согласен. Но почему воришка?

— Да ведь он продал полкомплекта опоры другому жулику. На теплицу. Вот гад!

Кайтанов закурил и протянул пачку Дмитрию.

— Откуда такая информация?

— Во первых, есть свидетель.

— Кто?

— Палтусов.

— Пьянчужка!

— Послушай! Хоть ты не валяй дурака! Я сам — лично — забрал уголки у заправщика.

Они как раз находились в створе опор. Кайтанов внимательно посмотрел вправо, влево, одобрительно произнес:

— Отлично стоят, по ниточке. — Потом резко остановился и повернулся к Дмитрию: — А что, если Самусенко продал уголки по моему распоряжению?

— Вот как?!

— Представь себе.

— Тогда… я отказываюсь понимать…

Кайтанов сузил глаза, крутнул массивной головой:

— Ну, слушай, помнишь, ты прислал записку, что нужно новое магнето для бульдозера? Через два дня магнето было у вас. Потом понадобился подшипник для ЗИЛа. Подшипник вам привезли на следующий день. Потом меняли зубья на буровой… — он загибал пальцы. — Я могу назвать не меньше десяти твоих требований за последнее время, которые выполнялись практически немедленно. Но откуда же берутся эти магнето, подшипники, зубья и тэ дэ и тэ пэ? Между прочим, это все дефицит, его на складе мехколонны днем с огнем не сыщешь, не то что на складе участка.

Он подошел еще ближе к Дмитрию:

— Пулат Гулямович любит повторять, что мы живем при социализме, и деньги в нашей жизни играют далеко не последнюю роль. Так вот, все эти дефицитные запчасти куплены в Райцентре и в других местах в различных организациях за живые деньги у разных там механиков, прорабов, слесарей. Оттуда же избыток горючего. А что делать? Ну не умеем экономить, согласен. Не останавливаться же теперь участку. Конечно, меня легко осуждать, а вот побыл бы в моей шкуре, когда ста человечкам нужно дать заработать себе на жизнь, — узнал бы!

— Но, черт возьми, продавать уголки от опоры, которая завтра должна пойти в дело!

— Я же тебе сказал, — терпеливо разъяснил Кайтанов, — Самусенко — балбес. На участке есть запас уголков. Сэкономили со старых линий.

— Рацуха?

— Она самая. Вот я и велел ему крутнуть те уголки. Понимаешь — те. А он сделал, как ему проще. Ему бара бир, понимаешь? Вот за эту дурацкую инициативу я его накажу…

— А что, в Рыбхозе переизбыток запчастей и бензина?

— Не думаю, — усмехнулся Кайтанов.

— Был бы директором рыбзавода — потерпел бы такого заправщика?

— Это все теоретические споры. Я отвечаю за свой участок. Был бы местным директором — выгнал бы толстяка к чертовой матери. Да еще поддал бы коленкой под зад. Но в данной ситуации он меня устраивает и даже мне выгоден. Вот, — он показал через спину указательным пальцем на грузовик, — везу ему уголки с участка взамен тех. Заодно извинюсь за Самусенко и за тебя.

— Извинишься? За меня?

— Ну ладно, я оговорился. За Самусенко и за себя. В конце концов, ты здесь ни при чем. Даю слово, больше подобного на твоем объекте не повторится. Работай спокойно.

Нахмурившийся Дмитрий повернулся и прошагал к бригадному ЗИЛку. Взял в кабине папку с чертежами, вынул из нее вдвое сложенный листок. Сунул его Кайтанову.

— Что это?

— Акт о деяниях твоего Самусенко. Можешь порвать.

Кайтанов с интересом прочитал.

— Зачем же рвать такую интересную бумагу? Я ее — к объяснительным. Глядишь, когда-нибудь пригодится.

— Поступай, как знаешь. А я уезжаю. Работать, чувствуя за спиной мышиную возню — не могу!

Кайтанов сочувственно кивнул:

— Понимаю. Тебе такие вещи непривычны. Рос сначала под крылышком Бутенко, затем армия, первоочередные поставки… — Он снова резко повернулся к Дмитрию, улыбка сползла с лица: — Думаешь, твой Бутенко — ангел с крылышками? Или другие не нарушают разных там предписаний — ради дела, заметь, ради дела.

— Извини, но я плохо верю в деловитость Самусенко.

— Я уже сказал — к твоему объекту он больше не приблизится.

— Нет, — сказал Дмитрий. — Умаров предложил мне посидеть до осени в производственном. Пожалуй, я так и сделаю.

— Поздно, Дима, — тихо и проникновенно ответил Кайтанов. Затем беззащитно улыбнулся, указал рукой на трассу: — Дело начато, твое место здесь, и ты сам это отлично понимаешь.

После ужина Дмитрий сказал Палтусову:

— Извини, Толик, что я на тебя нашумел с этими уголками. Ты не виноват.

Палтусов вдруг необычно смутился, покраснел и принялся переминаться с ноги на ногу, словно хотел что-то объяснить. Но Дмитрий уже отошел.

XXV

Вот уже вторую неделю неведомый пока науке монтажный бог покровительствовал бригаде Малявки. Погода установилась отличная: сухая, нежаркая. Ни ветров пополам с пылью, ни дождей, ни зноя. Дни летели быстро. Работали до первых звезд. Возвращались домой уставшие, ужинали, перекидывались двумя-тремя словами, играли несколько конов в лото и тут же ложились спать. Засыпали как убитые. Ужин готовили так, чтобы оставалось и на завтрак. Случалось, подводила техника, но люди не отчаивались, находили выход.

Однажды сломалась бортовая машина, их ЗИЛок. Жора поклялся, что расшибется, но к обеду машина будет на ходу. Он занялся ремонтом, а бригада все-таки выехала на трассу как всегда утром. Выручил Палтусов.

Примостились кто где смог на его тяжелой тринадцатитонной буровой машине. На одном крыле сидел Вася в газетной пилотке с ружьем в руках. На другом расположился Колька в своей неизменной кожаной куртке. По два человека устроились на подножке с каждой стороны. Хуже всех пришлось Виктору. Он прикорнул в укромном местечке на буровой установке, да не рассчитал, что здесь будет самый центр клубов пыли. Сейчас было слышно, как он жестоко ругается и отплевывается. Из Рыбхоза прошла машина с женщинами в черных платках, не иначе, поехали на базар. Удивленными глазами проводили они невообразимый экипаж и все смотрели ему вслед, пока не скрылись вдали. А Толик Палтусов, лавируя между кочками, безмятежно всматривался в степь и напевал:

В другой раз закапризничал бульдозер. Виктор взялся за ключи, а монтажники вооружились лопатами и рьяно начали рыть котлован, не уступая в производительности бульдозеру.

Люди были напряжены до предела, и любой брак, даже незначительный, вызывал у них прилив раздражения.

Как-то раз Жора давал задний ход и случайно переехал траверсу. Та изогнулась.

— Куда ты прешь! — накинулись на него.

— Держишься за руль, а думаешь о девках!

— Бери кувалду и иди правь!

Жора заводил старую песню:

— А какого черта кидаете свои траверсы где попало? Мое дело маленькое. Я шофер. Довез вас до места — все! Стою курю! Я за машину отвечаю. Кажется, из-за машины еще не стояли, домой каждый раз доезжаем нормально. Теперь все! Плевал я на ваши траверсы.

— Вытащить тебя из машины, да задать взбучку, — ворчал Виктор, — не больно тогда поплюешь, ага.

Жора, однако же, вылез из машины сам, выправил траверсу и в сердцах отшвырнул ее прочь.

Потом пошли опоры, в которых отверстия были сделаны почему-то по дуге, и болт никак не хотел туда пролазить. Другие отверстия были забиты паклей, и выбить ее стоило больших трудов. Линейщики ползали вокруг опор, подлезали под них, становились перед ними в буквальном смысле слова на колени.

— Лишнюю работу делаем, командир, — каждый раз приговаривал Федор Лукьянович. — А ее в расценках, между прочим, нет. Чужой брак исправляем. Корабли прозевали, а на щепках не уплывешь.

XXVI

Опора медленно заняла вертикальное положение. Ее «лапы» точно легли на фундаменты.

— Дела! — почесал затылок Малявка. — Пятнадцать лет ставлю опоры и первый раз вижу, чтобы не приходилось дергать фундамент бульдозером. Шаблон-то ваш, Денисыч, выходит, недаром делали?

— Недаром, Федор Лукьянович. И не такая уж хитрая штука, верно? А сделать еле-еле уговорил.

— Честное слово, не верил, Денисыч, что эти железки такую службу сослужат. Ведь сорок минут всего опору ставили. Сорок минут. А прежде по полдня тратили.

— Да, кстати, — Дмитрий взял бригадира за локоть, — давно хочу поговорить с вами, Федор Лукьянович. Странные вещи у нас происходят.

— То есть?

— Посудите сами. Опору мы ставим за сорок минут, собираем тоже быстрее, на установке фундаментов время экономим. Правильно?

— Ну?

— А дела в целом почему-то идут хуже, чем на прошлой неделе. И знаете, почему?

Малявка пожал плечами, брови удивленно разбежались в стороны.

— Потому, что люди работают по старинке, — продолжал Дмитрий. — Будто копят силы для аврала. А ведь у нас есть все условия для ритмичной работы. Но заставить вас работать ритмично я не могу. Нужно, чтобы вы сами этого захотели. А вы не хотите. По глазам вижу, что не хотите. Завалите аккорд, Лукьяныч.

— Не волнуйтесь, Денисыч, наверстаем.

— Боюсь, не наверстаете. Если прямо с сегодняшнего дня не заработаете в полную силу — не наверстаете. И еще одно, бригадир. Кто-то на участке распустил слушок, что выполнение аккордного наряда необходимо, мол, мехколонне для полного ажура в отчетах и что поэтому бригаде в любом случае выплатят премию. Я, Федор Лукьянович, сделаю все, от меня зависящее, чтобы задание вы осилили. Но запомните и другое — приписок, обмана не будет.

— Понятно, командир, — привычно отвечал Малявка.

XXVII

Поселок Шодлик располагался километрах в пятнадцати от трассы ЛЭП. Иными словами, шоссе делало приличный крюк.

Раньше, когда Шодлика еще не существовало, дорога из Рыбхоза на Райцентр проходила почти напрямую, но что это была за дорога! Сплошные рытвины, колдобины да ухабы. Стоило проехать по одной колее несколько раз, как образовывался пухляк — внушительный слой мельчайшей пыли — в котором колеса тонули по самые оси Приходилось прокладывать новые колеи. Таким образом к Райцентру вела целая сеть переплетающихся, пересекающихся и вливающихся одна в другую или же напротив — широко разбегающихся — степных дорог.

Было только одно — в буквальном смысле слова — «узкое» место на этой самодеятельной «автостраде» — деревянный мост через канал. Построили его еще в незапамятные времена из толстых бревен, которые давно потемнели и обросли мхом.

Теперь по этой трассе почти не ездили. Местные шофера предпочитали сделать крюк — но по асфальту — чем трястись по ухабам более короткой дороги.

Зато линейщикам она пришлась кстати. ЛЭП проходила рядом с мостом.

Еще в первую неделю Дмитрий внимательно осмотрел мост и теперь ломал голову, как быть. Нужно перегонять на ту сторону канала бульдозеры, машины, а главное КЛЭП. Выдержит ли мост почти двадцатитонную каракатицу? Или же, не теряя времени, гнать ее в объезд через Шодлик. Туда-обратно тридцать километров. КЛЭП не приспособлен для таких переходов. Траллера на участке сейчас нет.

В пятницу перед отъездом домой вся бригада собралась у деревянного моста. Канал был широкий — не менее десяти метров — и полноводный. Кое-где по берегам вырос камыш, от воды веяло прохладой.

Было жарко. Несколько линейщиков спустились по откосу к самой воде и, встав на четвереньки, поспешили утолить жажду самым простым способом.

— Что пьете, как коровы? — крикнул им сверху Вася. — Мы же цивилизованные люди. Вот, возьмите кружку

Дмитрий прошел по дощатому настилу, припадая на пятки, как бы пробуя прочность сооружения. Да, гнать бульдозеры и КЛЭП вокруг — потерять два верных дня. Жалко. А сколько дней придется потерять, если мост рухнет под КЛЭПом?

— Н-да, — подлил масла в огонь Федор Лукьянович. — Если грохнется он у нас, то никакой техникой его оттуда не вытащишь. Помню, однажды в Карелии утопили мы в болоте бульдозер. Пригнали два других, выклянчили у военных артиллерийский тягач и то еле-еле все по уши в грязи вытащили его оттуда. А здесь до воды — метра три, плюс глубина. По самую кабинку в ил уйдет. Гарантия!

— Если он упадет, то только на середине моста! — убежденно произнес Рустам.

— Должен пройти. Надо пускать. Пятую скорость врубить — и пошел! — сказал Колька, доставая из кармана сигареты.

— А если нам придется потом чинить мост, кто платить будет? — поинтересовался Алтай.

— Раз знака нет, грузоподъемность моста не указана, значит, мы ни за что не отвечаем, — подал мысль Колька. — Наше дело — сторона. Если даже что случится. Пусть отвечают те, кто строил мост.

— А откуда же они знали, что по нему будут ходить КЛЭПы? — скорчил рожицу Сашка.

— Это нас не касается.

— Э, дорогой, так можно сто лет стоять и смотреть. От разговоров мост крепче не станет. Давай, заводи КЛЭП и пошел! Пройдет — пройдет, не пройдет — тоже хорошо, поедем домой чай пить, — шумел Жора.

— Я-то за себя не боюсь, — объяснял Вася. — Я в случае чего выпрыгнуть могу. Я вот Денисыча не хочу подводить. Если бы что от меня зависело, я давно бы уже сто раз сгонял через мост и обратно. Как Денисыч скажет — так и будет.

А что может сказать Денисыч? Разве он понимает в мостах больше их? Или, может быть, они думают, что он сейчас стоит и производит в уме какие-то инженерные расчеты? Какие там к черту расчеты!

— Дай-ка, Лукьяныч, метр, — повернулся он к бригадиру.

Тот вытащил из кармана складной металлический метр.

Дмитрий нагнулся и измерил диаметр несущих бревен.

— До понедельника попробуем найти ответ.

XXVIII

Кайтанов задерживался, но прочие и-тэ-эры были на участке. Дмитрий решил поближе познакомиться с коллегами.

Первым делом он зашел в кабинет Ильи Могилова — маленькую узкую комнату, высота которой превышала все прочие измерения. Стены были серы, давно небеленные. Как ни мала была комнатка, однако же и сюда втиснули два обшарпанных стола, три колченогих стула и видавший виды шкаф, доверху набитый бумагами, бланками и чертежами.

Сам Могилов сидел за одним из столов, горестно глядя в лежавшую перед ним бумагу. Его измятая шляпа висела на гвозде, вбитом в дверной косяк. Нижняя часть окон была завешена пожелтевшей и ссохшейся на солнце газетой.

Из соседнего кабинета доносился повизгивающий голосок Самусенко:

— А я говорю поедешь.

— Не поеду! — отвечал чей-то бас.

— Нет, поедешь!

— Нет, не поеду!

— Нет, поедешь!

И так раз пятнадцать.

Наконец бас не выдержал и тоже перешел на визг:

— Ну поеду, поеду, поеду!!!

На лице Могилова появилась печальная улыбка.

— Пускай он там шумит, кричит, а мы тут будем сидеть тихонько.

Он опять пробрался за стол:

— Ну что за человек! Орет, шумит, бушует! А разобраться — зачем? Неужели спокойно нельзя сказать? Все только требует. Все ему давай-давай. А чуть что не так, то сразу ты — бездельник и лодырь. Как тут работать? Разве у человека будет желание работать?

Он уронил голову на грудь, горестно вздохнул, потом вдруг встрепенулся и уставился на Дмитрия черными блестящими глазами:

— Вот вас как зовут? Дмитрий? Вы мне, Дмитрий, понравились. Человека ведь сразу видать. Как он зайдет, как поздоровается, как посмотрит. Сразу ясно, что он за птица. Хотите, Дмитрий, хороший импортный костюм? Или пальто? Или туфли? Или, может, мебель вам нужна? У меня начальник торговой базы друг, да я и сам мог бы стать большим человеком, если бы захотел.

Каждая жилка на его лице трепетала. Оставаться в одной позе больше трех секунд Могилов не мог.

В коридоре послышались торопливые шаги, в комнатку вихрем ворвался Самусенко. Не заметив Дмитрия, он так и навалился на стол Ильи.

— Слушай, ты, Могилов-Размогилов, пентюх несчастный, так твою и разэтак, если к вечеру наряды не будут готовы…

Бедный снабженец весь съежился за своим столом. Дмитрий не вытерпел.

— Послушайте, Самусенко! Вы уверены, что имеете право разговаривать в таком тоне с коллегами?

Самусенко резко обернулся и съежился в свою очередь. На лице появилась вымученная улыбка.

— А! Дмитрий Денисович! Приехали? Все хорошо? Как дела на трассе?

— Подробный отчет я дам Кайтанову.

— Конечно… конечно… — Самусенко едва не на цыпочках направился к выходу. — Илья Зотович, поторопитесь все-таки с нарядами.

«А разве я сам говорил с ним вежливее?» — Дмитрий вспомнил приезд Самусенко на трассу. Но угрызений совести это воспоминание не вызвало.

Могилов сидел, уронив голову, и казалось, вот-вот заплачет.

— Ничего, Илья Зотович, — кивнул ему Дмитрий. — Он больше не будет кричать на вас.

В кабинет вошел механик Сумароков. Руки в карманах, пиджак расстегнут, густые волосы победно торчат ежиком, лицо энергичное, злое. С минуту он потолкался у стола Могилова, расшвырял бумажки, прочитал какой-то акт и рассмеялся.

— Ну кто же так пишет акты?

— А что? — забеспокоился Илья.

— Слушай, что ты пишешь, — при этом механик покосился на Дмитрия. — «Мы, снабженцы райцентровского участка Могилов и сварщик Авторучкин…»

— А что, разве неправильно? — глаза у Ильи сделались огромными.

— Ты бы еще написал «Мы, Николай Вторый…» — Сумароков взял ручку и жирно внес исправление. — Вот так надо писать: «Мы, нижеподписавшиеся…» — и дальше. Понял?

Могилов горестно вздохнул, но тут же вдруг закричал во весь голос:

— А акт зачем испортил?! Написал бы аккуратно сверху и делу конец. А теперь такой длинный акт из-за одного слова переписывать. Кто тебя сюда звал? Сидел бы в своей конторке да подписывал путевые листы. Чего пришел? Уходи!

Сумароков устало махнул рукой:

— Ну хватит!

Взял стул и подсел к Дмитрию:

— В тот раз даже не познакомились толком. Николай! И прошу со мной на «ты».

— Дмитрий. Со мной прошу тоже не церемониться.

— Ну как там дела на трассе, Дмитрий? Я имею в виду технику.

— Могло быть и лучше.

Дмитрий рассказал о поломках, остановках, ремонте. Механизмы много простаивают. Выезжаешь утром на трассу и гадаешь, не подведет ли сегодня техника. Главная причина, считает Дмитрий, — отсутствие профилактики. Механику участка следовало бы почаще бывать на трассе. Тогда бы и потребность в запчастях сократилась.

Он лично не против, ответил Сумароков. Было время — месяцами дневал и ночевал на трассах. Не жаловался. Воздух трассы — хороший воздух, сближающий товарищей. Он бы с удовольствием. Но тягач — на нем, ЗИЛок — на нем, Дэ-тэшка — на нем… Он долго еще перечислял, барабаня пальцами по столу, вдруг сделал заговорщицкий жест и прошептал:

— Можно насолить Самусе. Есть одна мысля…

Объяснил, что вчера сломался опоровоз. Пустяк. Мелочь. Трамблер. Но из-за этой мелочи машина сейчас не ходовая. Он, Сумароков, объездил весь Райцентр, и благо, знакомых механиков у него хоть пруд пруди, и достал-таки новый трамблер. Вот что он предлагает. Он подговорит одного знакомого шофера, тот придет к Самусе с трамблером, якобы со своим, попросит за него двадцать пять рублей. Самусе деваться некуда. Найдет, чем расплатиться. Пошушукается с начальником участка и найдет. А они на эти денежки славно погуляют. Только пусть поймут его правильно. Он, Сумароков, делает это не из-за денег. Иначе не сказал бы им ни слова. Просто хочется насолить Самусе. И как же сладко будет пить за его счет, в то время как Самусе не останется ничего другого, как хлопать ушами. Он задорно подмигнул. Могилов радостно захихикал. Дмитрий убрал с плеча сильную ладонь Сумарокова.

— Опоровоз, — сказал он, — нужен не для того, чтобы возить Самусенку в магазин или клозет. Опоры еще не все на трассе. Ты, Николай, это отлично знаешь. И ты, Илья. А если вам пришла охота выпить, пошли, после работы я угощу.

Тут его собеседники как-то странно переглянулись.

Николай поднялся.

— Считай, это была шутка. Ладно! Засиделся я с вами. Пора заканчивать путевые листы. Еще отчеты на мне. Пойду.

Дворец культуры «Гидростроитель» представлял собой бетонный куб с колоннами по фасаду.

Библиотеку Дмитрий разыскал на втором этаже. В просторном помещении, две трети которого были тесно уставлены высокими стеллажами с книгами, — тихо и прохладно.

«Хозяйка» библиотеки очень походила на Ольгу Николаевну, преподавательницу русской литературы, которая когда-то учила Дмитрия уму-разуму. Такая же пышная коса, уложенная венчиком. Та же интеллигентность во взгляде, в каждом слове. Благородство. Образованность. Своя точка зрения. Собственные убеждения. Способность их отстаивать. И — мягкость, непрактичность, неумение идти на компромиссы.

Быть может, он ошибался сейчас в оценке этой незнакомой пожилой женщины. Но зато живо вспомнил. Ольгу Николаевну, и это воспоминание согрело его, потянуло цепочку других: выпускной класс, друзья, родной дом.

— Вы меня запишете? — спросил Дмитрий.

— Пожалуйста. Вы, случайно, не в командировке?

— В командировке. И довольно продолжительной. А разве это имеет значение?

— Имеет, — смутилась она. — Видите ли… С командированных мы берем по три рубля в залог. Потом, при выписке, возвращаем, конечно. Бывают случаи, что человек прочитает книгу и увезет с собой.

— Что ж. Вполне логично. Я не возражаю.

Оказавшись между стеллажами, он долго перебирал книги, гладил их корешки. «Любимое занятие?» — «Рыться в книгах!» Может, не самое любимое, но одно из любимых — это точно.

Без особых хлопот Дмитрий разыскал солидный справочник по теоретической механике (надо попытаться прикинуть прочность моста), а «для души» выбрал биографию Хемингуэя из серии «Жизнь замечательных людей» и ранние рассказы Чехова.

— У вас отличные книги!

— Правда? — женщина зарделась, словно он сделал комплимент именно ей. — Библиотека могла быть полнее, если бы удовлетворяли все наши заявки. Но куда там! Просим одно, шлют другое. Я вот недавно ездила в Москву по делам и познакомилась в магазине «Книга — почтой» с одной замечательной женщиной. Хоть она нас теперь выручает немного. Ведь у нас новый город, столько молодежи! Вам, говорите, понравилось?

— Очень. Не ожидал, что в Райцентре такая библиотека.

— Да, сейчас трудно собрать хорошую библиотеку. Книги расходятся мгновенно. Рост общей культуры… — Она вздохнула. — Правда, далеко не все умеют правильно читать. А еще хуже, когда книгу приобретают ради моды, престижа.

— А ведь вы мало берете с командированной братии, — заметил Дмитрий — Да за эти книги любой три рубля выложит с удовольствием.

— А я не всем и не всё выдаю на дом.

Поговорили еще немного о книгах, литературе, писателях. Когда Дмитрий уходил, библиотекарь вернула ему три рубля.

— Ну зачем же! — возразил он.

— Это вынужденная мера, — мягко проговорила она. — Пока существуют нечестные люди, приходится страховаться от них даже таким малосимпатичным способом. А бывает, сразу видно по человеку, способен ли он на некорректный поступок. Вам, я чувствую, можно верить.

— Разрешите?

— Да, пожалуйста. — Лена улыбнулась и отступила в комнату, приглашая Дмитрия войти.

— Как утюг? — поинтересовался он. — Не подводит?

— Что вы! Обрел вторую молодость.

— Надеюсь, поездка тоже была удачной?

— О! Просто чудо! Вы как новичок, наверное, не знаете, что в окрестностях Райцентра есть искусственное озеро, а неподалеку разбиты участки. У мужа моей подруги там дача.

— Маленькое Черное море?

— Почти.

И в самом деле, ее кожа стала смуглее, а загар, оттененный белым платьем, удивительно гармонировал с цветом волос Лены.

— Вас опять ждут?

— Так часто меня не приглашают, — рассмеялась она.

— В таком случае разрешите мне пригласить вас вечером в «Амударью»?

Она покачала головой:

— Что за удовольствие сидеть в этой столовке, слушать плохую музыку и смотреть на осточертевшие лица!? Сегодня в «курятнике» — так мы называем летний кинотеатр — какой-то шикарный итальянский фильм. А потом можно погулять. Просто погулять.

— Идет.

…Когда они вышли из общежития, зной уже начал спадать. Наступало лучшее время суток. Краткосрочную власть захватывала прохлада. Дождавшись блаженной минуты, чуть ли не все население Райцентра вышло на свежий воздух. Лавочки, пустовавшие весь день, были заняты. Многие выносили из домов стулья и усаживались рядком или кружком: кто сыграть в домино, кто перемывать чужие косточки. Несмотря на поздний час, повсюду бегали и резвились дети, а молодые мамаши прогуливали, младенцев.

— А вот и наш общественно-культурный центр, — информировала Лена. — Это клуб, рядом универмаг, а дальше — «курятник».

Они достигли просторной площади, которой в обозримом будущем предстояло стать центральной. Сейчас она была в стадии формирования, тут и там высились железобетонные коробки.

Сбоку размещался «курятник» — огороженный досками прямоугольник земли, где тесно стояли низкие скамейки. Главным преимуществом «курятника» было отсутствие крыши. Сидеть полтора часа в закрытом помещении — сейчас это казалось немыслимым.

Фильм был пустенький — с погонями, выстрелами, переодеваниями, убийствами, но публика живо реагировала на комические ситуации.

— В школьные годы я очень любил такие фильмы, — сказал Дмитрий, когда они шли из так называемого кинозала. — Сбегал в кино с уроков вместе с друзьями. Правда, тогда таких фильмов было меньше. А сейчас складывается впечатление, что они заполонили все экраны.

— Видимо, учли вкусы зрителей: ведь в кино ходят чтобы развлечься, посмеяться, забыться.

— Да как сказать… Развлекательных фильмов стало больше, а в кино ходят все реже. Видимо, одной развлекательности маловато.

Она ничего не ответила. Молча они прошли несколько шагов. Зрители быстро растекались в разные стороны. Улица пустела.

— Вы бывали когда-нибудь в Киеве? — тихо спросила Лена.

— Не доводилось.

— Ах, как хорошо сейчас в Киеве! А какой воздух! Особенно после дождя в пору цветения каштанов. Господи, как я соскучилась по дождю! Чего бы только не отдала, чтобы оказаться сейчас на Владимирской горке! Чувствуете, сколько пыли в воздухе? А вот подождите — задует ветер… В прошлом году мне так повезло! Дважды выпадала командировка в Киев, и в самые золотые дни. Впрочем, зачем я все это вам рассказываю? — голос ее дрожал.

— Мне интересно, — возразил Дмитрий. — Так вы, значит, киевлянка?

— Была киевлянка, — уже другим тоном, как бы подводя черту, заключила она и быстро спросила: — А вы из каких мест?

— Я-то уроженец Средней Азии. Родился под Ташкентом — в Янгиюле. Слыхали о таком городе? Можно сказать, коренной житель. Детство мое прошло в большом дворе, где соседствовали русские, узбекские, корейские и татарские семьи. Мы, детишки, вместе играли, вместе росли… Словом, я представитель довольно любопытной прослойки, сформировавшейся на стыке нескольких национальных культур. Если угодно — евроазиат.

Она слушала внимательно.

— А как вы попали в Райцентр?

— Для этого мне пришлось сначала закончить институт. Распределили в передвижную механизированную колонну. Мне было все равно. Но, знаете, постепенно втянулся и даже, только, пожалуйста, не смейтесь, полюбил свое дело. Затем попал в число двухгодичников.

— Двухгодичников?

Дмитрий пояснил:

— Бытовала такая практика: некоторых выпускников технических вузов призывали на два года в армию. На офицерские должности. Ну, вот. Отслужил, вернулся. Место мое естественно, занято. Предложили временно поехать в Райцентр. Я согласился.

— Где-то я читала: нет ничего более постоянного, чем временное. Не боитесь, что застрянете здесь?

— Абсолютно. Впрочем, в таких делах самое мудрое — не загадывать наперед.

— А разве вы не могли отказаться? У вас не было выбора?

— Почему же — был.

— И вы им не воспользовались?

— Я еще не устал от перемены мест.

— А я вот не верила, что люди могут по своей воле ехать в необжитые места. То есть, в Киеве у меня были знакомые: одни всей семьей работали на Севере, другие — на БАМе, третьи — где-то на Нечерноземье. Но цель этих поездок была одна: заработать, купить машину, скопить на кооператив. А вот здесь, в Райцентре, я увидела сразу очень много людей, которые приехали именно для того, чтобы работать, строить. Просто удивительно, до чего много таких людей.

— Да, много, — подтвердил Дмитрий.

— Но понять их я все равно не могу. Не могу.

— Отчего же? Ведь вы и сами сюда приехали.

— Я сюда сбежала, — вдруг новым тоном произнесла она.

— Сбежали?

— Да. Хотите расскажу? Не знаю только, зачем я это делаю…

— Воля ваша.

— Ну, да ладно. Самая банальная история. Разошлась с мужем, перебралась к родителям. И тут началось. Меня стали опекать, как десятиклассницу, следить за каждым шагом.

— Но вы-то вполне самостоятельная женщина.

— Вы не знаете мою маму. А тут еще она приглядела мне нового жениха. Я не вытерпела. Даже любовь к городу не помогла. Кому-то надо было ехать сюда, вот я и согласилась. А теперь думаю — напрасно. Могла и в Киеве неплохо устроиться. Характера не хватило… Так что я, как видите, из другого контингента. А теперь проводите меня домой, уже поздно.

XXIX

Кайтанов пришел на участок ранним утром. Выглядел он крайне утомленным и тут же объяснил Дмитрию, что два дня лазил вместе с проектировщиками по болотам в низовьях Аму, принимал новую трассу. Туда-обратно летали вертолетом. Трасса — не подарок, еще попортит им нервы, пососет кровь.

— Устал, как собака, — пожаловался он Дмитрию, смущаясь собственной слабости. — Глаза слипаются. Мы ведь вернулись в пять утра. Пойду вздремну пару часиков… А ты, вот что… Отправляй свою бригаду, а сам поезжай на станцию.

— Зачем?

Кайтанов объяснил, что утром в адрес участка прибыло две платформы с опорами для перехода через Амударью. Опоры уникальные, оцинкованные, потеряешь хоть один угол, замены ему не найдешь. Словом, на запчасти их не поменяешь, усмехнулся Кайтанов. Нужно тщательно проследить за разгрузкой, переписать каждую детальку. Дело ответственное. Поручить больше некому. Не Самусенко же! Говоря так, Кайтанов с мольбой смотрел на Дмитрия. Тому пришлось согласиться, хотя он уже настроился на отъезд в Рыбхоз.

Дмитрий вышел во двор. Стояли самые жаркие дни. Даже в эти ранние часы солнце палило немилосердно. Кузова автомобилей так накалились, что лучше к ним не прикасаться. Воздух был недвижим. На пустырях из земли выступали пятна соли. Вряд ли у Сухого Парка был шанс выжить. Зелень жухла, кора на деревьях трескалась и съеживалась. Днища арыков покрылись сетью мелких трещин.

Дмитрий собрал своих линейщиков и детально проинструктировал каждого. Он задерживается на день. В крайнем случае, на два. Бригаде нужно приступать к сборке опоры на берегу канала. Работы там как минимум на два дня. И самое главное — механизмы через мост гнать можно. Так показали расчеты. Только — максимум осторожности.

Наконец бригада уехала. Дмитрий знал, что его непосредственное присутствие при перегоне техники через мост ничего не решает, и все же какой-то червячок все время шевелился внутри. Ему было бы много спокойнее, окажись он сегодня на трассе вместе с бригадой. Как там все повернется? На станцию он поехал с тяжелым сердцем.

Но постепенно тревожные мысли рассеялись. Выгрузка и сортировка деталей требовали полной сосредоточенности. Каждую железку Дмитрий проверял по накладной. К вечеру стало ясно, что этой работы хватит и на завтра, по крайней мере на полдня.

Еще утром, когда стало ясно, что сегодня надо остаться на участке, Дмитрий сразу же подумал о том, что вечером сможет увидеть Лену. И эта мысль доставила радость.

Дома он привел себя в порядок и, не мешкая, спустился на второй этаж.

— Признайтесь, что я вас удивил, — сказал он, когда Лена открыла дверь. (Накануне он предупреждал, что уезжает как минимум на неделю).

— Признаюсь, — улыбнулась она, поправляя волосы. Те заиграли, заискрились в луче низко стоящего солнца.

— Надеюсь, приятно удивил? — уточнил Дмитрий.

— О да! — продолжала улыбаться Лена. — Я уже смирилась с необходимостью проскучать сегодняшний вечер.

— Ну, вам-то скучать! — недоверчиво воскликнул Дмитрий. Но последние слова Лены почему-то были ему приятны. — У вас наверняка нет недостатка в друзьях.

— Увы! Все мои друзья, как и половина населения Райцентра, по понедельникам разъезжаются — кто на буровую, кто на компрессорную. Кстати, и мне завтра в путь-дорогу.

— Не в Киев ли?

— Гораздо ближе. Шестая насосная. Сдают под монтаж оборудования. Как-никак — наш проект. Мое присутствие необходимо.

— И надолго?

— Дней на десять.

— Ого! — присвистнул Дмитрий. — Я смотрю, вы вроде нас, мужчин: чаще в разъездах, чем дома.

— А вы думали у меня — синекура?

— В таком случае, Лена, мы с вами просто обязаны посетить «Амударью». Кстати, можно узнать, почему вы настроены принципиально против этого уютного, снабженного кондиционерами, заведения?

— С чего вы взяли, что я — принципиально против?

— Да, но в прошлый раз…

— В прошлый раз мне не хотелось ставить вас в неловкое положение.

— Меня? Каким образом?

— Да ведь было воскресенье. Вы новичок и не знаете, что по воскресеньям в «Аму» не пробьешься. Представляю ваш вид…

— А сегодня?

— Сегодня — другое дело.

Лена оказалась права. Зал был, в основном, заполнен, но свободное место для них отыскалось. Обслуживали здесь бесхитростно. Официантка принесла меню, но предупредила, что есть только бифштекс и жаркое. На сцене громко заиграл оркестр, тонким голосом завела песню местная звезда. Дмитрий порадовался, что они сели подальше от эстрады.

Посовещавшись с Леной, Дмитрий сделал заказ. Официантка тут же принесла бутылку шампанского и салат. Горячее надо подождать.

— Между прочим, вы напрасно обвинили меня в беспомощности, — проговорил Дмитрий, разливая вино. — Будь на то ваше желание, я провел бы вас сюда и в воскресенье. Я вот только что вспомнил, что один человек обещал мне по этому поводу всяческое свое содействие.

— Кто же этот всемогущий человек?

— Его фамилия Кайтанов.

— Кайтанов? — От Дмитрия не укрылось, как удивленно расширились ее глаза. — Постойте… Так, значит вы работаете у Кайтанова?

— С Кайтановым, — Дмитрий выделил предлог «с». — Вы его знаете?

— Естественно. В Райцентре все знают друг друга, — неопределенно ответила она и тут же переменила тему разговора.

Но через час-полтора во время танца Лена неожиданно спросила, будто продолжая некую важную тему:

— А вы хорошо знаете Кайтанова?

— Так хорошо, насколько можно понять человека за три-четыре недели.

— В таком случае прислушайтесь к искреннему совету.

— Охотно.

— Постарайтесь уехать из Райцентра. И чем скорее, тем лучше.

— У вас сейчас слишком серьезный голос, чтобы все это могло сойти за шутку.

— Это не шутка.

— Тогда растолкуйте мне популярнее. Ибо у меня нет ни малейшего желания уезжать, — в продолжении всего разговора на губах Дмитрия играла улыбка. Хорошо было вести Лену в танце, слушать мелодию ее голоса.

Лена задумалась. Танец кончился, они вернулись к столику.

Дмитрий разлил по бокалам вино.

— Один мудрый человек сказал: послушай женщину и сделай наоборот. Предлагаю тост за этого мудреца. Вы меня поддержите? Без обиды?

Лена покачала головой, улыбка у нее получилась скептической.

— Хотите, расскажу две истории про Кайтанова? — спросила она.

— Воля ваша.

— Так слушайте. История первая.

Собрали как-то на строящейся компрессорной станции планерку с участием всех субчиков. Часа два заседали. Наконец вышли из насквозь прокуренного вагончика на свежий воздух. Идем, не торопясь, к машинам, на ходу спорим, что-то выясняем. Прямо перед нами невысокий покатый холм, а у его подножия — глубокий котлован, где рабочие монтируют фундаменты. Дело было весной: вся степь зеленая, шелковая, солнце — мягкое, ласковое, просто прелесть… На вершине холма стоит грузовик с бетонными плитами. И вдруг трогается и катится вниз. Водителя нет. Люди в котловане ничего не замечают. Все происходит на наших глазах. Но мы молчим. Оцепенели. Понимаете, так неожиданно все, нелепо. Еще несколько секунд — и грузовик рухнет в котлован. И тут какой-то незнакомец бросается к нему, лихо вскакивает на подножку и круто выворачивает руль. Грузовик прошел в метре от края котлована.

— Этим героем был Кайтанов? — без труда догадался Дмитрий.

— Этим героем был Кайтанов.

— Похоже на него. Борис способен на смелый поступок. Но вы так загадочно улыбаетесь… О чем же вторая история?

— Сейчас узнаете. Но сначала, если не возражаете, — музыкальная пауза.

Они танцевали, и Дмитрий ничуть не думал о Кайтанове.

— Ну вот, — как бы подытожила Лена, когда они вновь оказались за столиком. — Кайтанова я тогда не знала, он только-только появился в Райцентре. Сами понимаете, такой поступок не может не вызвать уважения к человеку. Уважения, — строго подчеркнула она. — Кайтанов довольно часто стал бывать в «Гидрострое» у Некрицкого. Наши комнаты — Некрицкого и моя — рядом, так что с Борисом мы тоже виделись регулярно. Он говорил комплименты, я улыбалась. Прекрасные товарищеские отношения, какие только могут быть между мужчиной и женщиной. Так продолжалось довольно долго. И вот однажды… Дайте мне, пожалуйста, сигарету.

— Вы курите?

— Изредка.

Дмитрий щелкнул зажигалкой.

— Спасибо. — Она выпустила струйку дыма и продолжала: — В нашей комнате сидят семь человек. Но в полном составе почти никогда не собираемся: все время приходится выезжать на объекты. Однажды, помню, я осталась одна. Как раз писала отчет. Входит Кайтанов. Поздоровался, сказал что-то любезное, сел за соседний стол. С минуту он внимательно разглядывал меня, будто увидел впервые, и неожиданно предложил на полном серьезе: — «Давайте поговорим как мужчина с мужчиной». — «Боюсь, я неподходящий собеседник для такого разговора», — ответила я. «Не скажите, — говорит он. — У вас есть качества, которым могут позавидовать многие мужики: ум и отсутствие предрассудков. Я заметил это. Так что, думаю, разговор получится». — «Ну, если заметили…» Все это время я продолжала улыбаться — такая уж у меня привычка. «Я изложу дело просто, — проговорил Кайтанов. — Не буду ходить вокруг да около. Суть в том, что на участок приехал один мехколонновский деятель. Мне некогда с ним заниматься, а кроме того неприятно, что он всюду ходит и сует свой нос. Так вот: не могли бы вы взять его на себя? Дело-то пустяковое. За ужином я вас познакомлю. Ну, легкий флирт, вскружите ему голову… А послезавтра он уже улетает». Я была так ошарашена, что и слова не могла вымолвить, и, сидя в прежней позе, продолжала все так же улыбаться. «Я знал, что вы спокойно воспримете мою просьбу. И не волнуйтесь — я умею быть благодарным. Для начала зачислю вас на месяц слесарем пятого разряда. Заработаете, да и досуг разнообразите».

— И что вы ему ответили? — недобро нахмурился Дмитрий.

— Ответила. Словом, с той поры дружба кончилась. Наваждение рассеялось. Я стала видеть Кайтанова таким, каков он в действительности.

— Каков же он?

Лена задумалась.

— Вот вы сказали: он способен на смелый поступок. Добавлю — на добрый тоже. Все зависит от обстоятельств, порыва, случая. А вот если вы встанете ему поперек дороги, он не успокоится, пока не сомнет вас. Тут уж не случай, и не порыв, а натура. Слава богу, что я не подчинена ему по работе. Но вы-то подчинены. У меня такое чувство, что он вас сомнет. Поэтому и советую уехать. Как можно скорее.

— Спасибо за откровенность, — проговорил Дмитрий, глядя ей в глаза. — По правде говоря, у меня с Борисом нормальные отношения. Кровожадности в нем я не заметил. Но, даже если предположить что ваша интуиция не обманывает и дело дойдет до конфликта, почему вы заранее обрекаете на поражение именно меня? Я всегда считал себя крепким парнем.

Она улыбнулась, затем прикоснулась к его руке и прошептала:

— Хорошо. Если у вас дойдет до драки, знайте, что я — ваша союзница.

XXX

За Шодликом они свернули и поехали по поселку, что тянулся вдоль канала. Чем ближе к трассе, тем чаще екало у Дмитрия сердце.

Уже показался вдали силуэт металлической опоры, которую они поставили на прошлой неделе с той стороны канала. На этой стороне опоры не было. Впрочем, два дня — срок небольшой, успокаивал себя Дмитрий. Наверное, не успели. Хотя при желании могли бы справиться.

А что, если случилось худшее?

До рези в глазах он всматривался вперед, где КЛЭП? На какой стороне канала? А может, в канале под обломками моста? Нет, надо было плюнуть на вагоны и ехать с бригадой. Поддался уговорам — важное дело! Как будто Могилов не справился бы!

Наконец, он увидел макушку задранной стрелы КЛЭПа и на сердце у него отлегло.

Он перевел было дух, но тут же волнение охватило его с новой силой. Каракатица стояла на том самом месте, где они оставили ее перед отъездом. Не означает ли это, что мост обвалился под бульдозером?

Те несколько километров, что оставались до створа, Дмитрий провел как на иголках. Наконец, доехали до моста. Тревога за его судьбу улеглась, однако поводов для недоумения не убавилось.

КЛЭП и бульдозеры стояли на старом месте. Мост был невредим, вокруг — ни души. Опору на той стороне канала только-только начали собирать. Ящики с метизами были полны.

Дмитрий в растерянности обошел пикет вокруг. Восемь часов. Самое подходящее время для работы — зной спал, да и трудиться рядом с каналом все же приятнее, чем в голой степи. Где же бригада? Не случилось ли чего?

Он быстро прошел к кабине.

— Поехали!

Вся бригада была навеселе. Отсутствовали только крановщик Яша и парни.

«Ну да, — со злостью подумал Дмитрий, — ведь в субботу давали зарплату. Как я не учел! И Борис не подсказал…» У крыльца валялись пустые бутылки из-под портвейна, хитрая собака Морда вылизывала консервные банки, из окон вагончика валил табачный дым.

…В свое время Бутенко продемонстрировал Дмитрию свою методу обращения с загулявшими линейщиками.

Однажды, когда они сидели вдвоем поздно вечером в вагончике, туда ввалился изрядно набравшийся монтажник, решивший во что бы то ни стало поговорить с начальником участка.

Степан Афанасьевич спокойно и даже ласково посмотрел на нежданного гостя.

— У тебя ко мне дело?

— Да, — икнул тот.

— Производственное или личное?

— Производственное.

— Производственные дела я решаю, мой друг, в рабочее время. А сейчас сколько? — он поднес часы к глазам линейщика. — Вот завтра и приходи.

— Я не то хотел сказать. Личное.

— А по личным делам я принимаю только в четверг. С шести до восьми. А сегодня у нас что? Вторник. Ну вот, видишь… Как же я могу тебя сегодня выслушать? Приходи в четверг, тогда и поговорим. А сейчас иди спать.

Выпивоха, пораженный такой логикой, ушел восвояси. Но уж назавтра Бутенко учинил провинившемуся разнос.

Ругал пьянчуг он тихим, ласковым голосом, как будто обращаясь к кому-то другому, кто сидит внутри выпивохи и способен воспринимать разумное слово.

«Жалко мне твоих детей, бедолага. И жену твою жалко. Тебя-то самого нисколечки, а вот жену и деток — жалко…» К концу такой душевной беседы, длящейся около часа, голос прораба приобретал металлические, повизгивающие нотки, а вчерашний искатель откровенного разговора клялся и божился, что подобное с ним случилось в последний раз и впредь не повторится.

Все же перенимать метод Бутенко Дмитрий не рисковал — у него не было такого огромного личного авторитета. Но кое-что полезное усвоил…

…Первым Дмитрия увидел Алтай-Болтай, который, икая, сидел на крыльце.

— Денисыч, привет! — заулыбался он во весь рот и широко распростер руки для дружеского объятия.

— Здравствуй, — ответил Дмитрий, уклоняясь от объятий. — Где бригадир?

— Пойми, Дима, — Алтай сделал трагические глаза. — Бульдозер без масла работать не может.

— Я знаю.

— У меня масло — ниже уровня.

— Я в курсе.

— Опускаю щуп, вытаскиваю — масло ниже уровня.

— Будет тебе масло.

— Мне нужно десять литров. Долью — и бульдозер на ходу.

— Получишь больше.

— Больше не нужно. Только десять литров, и я буду спокоен за бульдозер. А сейчас — масло ниже уровня.

Дмитрий между тем предпринимал тщетные попытки обогнуть подгулявшего механизатора.

— Дима, без масла я даже завтра заводить бульдозер не стану. Если не веришь, айда, я покажу. Щуп ниже уровня.

— Я верю.

— Ты должен завтра оставить все дела, ехать на участок и привезти мне масло. Если нужно — езжай в мехколонну, к Умарову, он меня уважает.

— Конечно, именно к Умарову.

Чувствуя, что этому не будет конца, он отстранил Алтая и вошел в вагончик.

Бригада собралась вокруг стола в одной из половинок вагончика в насквозь прокуренном воздухе. Глазки у всех были веселые.

— Командир! — пропел Малявка, и на миг в его взоре мелькнуло осмысленное выражение. — Бригада устала. Нужен маленький отдых. Мы наверстаем. — Тут он чувствительно ткнул сидящего рядом Кольку кулаком в бок. — Ну-ка подвинься, дай командиру место.

Виктор налил большой стакан, расплескав половину.

— Ага… Дмитрий Денисович… Бригада вас уважает. Давайте, ага… немного с рабочим классом. И… никогда не женитесь… ага. Жена — ведьма! Говорит: какой ты мужчина, не можешь кран починить, вода течет, ага… Да я тебе десять кранов починю, сто кранов, тысячу… Да я тебе — что душа пожелает, ага… На руках носить буду… Но ты сама хоть слово ласковое скажи…

— Э, нет, — Малявка помахал у Виктора под носом толстым пальцем. — Семья это… это, — брови его срослись, он со страшным напряжением вспоминал какое-то слово. — Это ячейка, вот! Хорошее дело! Ты, командир, не слушай всякую болтовню. Обязательно женись! И поскорее! Хочу на твоей свадьбе гулять! — он бухнул кулачищем по столу.

— Ты только, командир, не думай, что мы бездельничали, — продолжал Малявка. — Работали от и до, разве мы не понимаем? Траверсы собрали, метизы скомплектовали, такелаж привели в порядок… — он принялся загибать короткие, толстые пальцы. — Но через мост — извини…

Дмитрий с отвращением посмотрел вокруг. Заснять бы их сейчас на пленку да показать завтра — пусть полюбуются на себя!

Дмитрий вышел из вагончика, едва не сбив со ступенек спящего здесь Алтая.

Потом вынес из другого вагончика матрасы, одеяла, подушки, взял на кухне консервы. Вместе с водителем переночевали в степи.

XXXI

Утром он решил не торопиться. Пусть проспятся как следует.

Предложил шоферу поехать к озеру искупаться.

На берегу стоял автокран Яши. Сам крановщик плескался в воде. Рядом резвились ребята.

— Что, Денисыч, и вам не дали выспаться? — крикнул розовощекий Яша.

От него Дмитрий узнал, что в понедельник бригада по-нормальному приступила к работе, но выдержки не хватило. Кто-то предложил выпить за обедом по стакану вина. Выпили, показалось мало. Решили добавить. И вот добавили.

Видя, что о подъеме опоры и речи не может быть, он, Яша, решил поохотиться, благо все нужное у него с собой. Да и мальчишек лучше увезти подальше. Нечего им глядеть на безобразия. По его подсчетам, сегодня бригада должна взяться за ум. Через часок вполне можно ехать к вагончикам.

— Зайца вчера подстрелил, — с горделивой скромностью заключил Яша. — Шашлык делали. Угощайся, Денисыч.

— Спасибо, Яша, — ответил Дмитрий, — главное, за ребят спасибо.

Поехали к вагончикам. После купания Дмитрий ощущал бодрость, злость улеглась. Но миндальничать он не собирался. Еще издали увидел — вся бригада собралась у крыльца. Сидели молчаливые, виноватые. Он вылез из машины, сел рядом на перевернутый ящик и закурил, поглядывая на домики Рыбхоза, на высокие деревья, за которыми еще пряталось солнце.

Минуты три царило молчание.

Наконец Малявка крякнул:

— Ты нас не ругай, командир. Сами себя казним.

— До чего же подлая человеческая натура! — воскликнул Вася. — Ведь все понимаем, а не удержались. Еще и еще надо было. Будто конец света наступил.

— Чего там на натуру валить! — вздохнул Виктор. — Виноваты, вот и весь сказ, ага…

Дмитрий молчал.

— Конечно, веры нам теперь нету, — продолжал Малявка. — Один раз мы тебя подвели, второй… Но бригада решила: будем работать до конца месяца без выходных и отгулов. Аккорд вытянем. Поверь, командир, в последний раз. Если можешь…

Дмитрий поднялся с ящика:

— Поехали на трассу…

Виктор завел бульдозер, подогнал его вплотную к мосту, так, что звенья гусениц оказались на бревенчатом настиле. Затем остановил трактор и вылез из кабины.

— Ну что, Дмитрий Денисович?

Дмитрий стоял у самой воды, разглядывая толстые поперечные бревна моста. Вот они, несущие конструкции. По расчетам выходило, что все зависит от сорта древесины. Если это какая-нибудь осина, мост может рухнуть, если лиственница или дуб — выдержит с запасом. Дмитрий брал среднее значение коэффициентов, справедливо рассуждая, что из хрупких пород древесины вряд ли будут строить мост. Но, с другой стороны, в Средней Азии лес, в основном, привозной. Строили из того, что оказалось под рукой…

Он опять посмотрел на бревна. Те были без коры, черные, местами заросшие бледно-зеленым мхом.

— Федор Лукьянович! — крикнул он. — Бывшие дровосеки, лесорубы в бригаде есть?

— Это на тот случай, ежели мосточек рассыплется?

— Нет, породу дерева надо определить.

Малявка развел руками:

— Если вы покажите мне издали уголок и спросите, какого он профиля, я вам отвечу, а дерево… шут его знает!

Дмитрий поднялся по откосу. Уверенность, что мост выдержит, крепла в нем. Он еще раз прошелся по мосту, топая по настилу ногами. Настил гудел, как монолитная масса, горбатые деревянные перила дрожали. Зеркальная гладь канала казалась застывшей. По пыли пробежала серая ящерка.

Монтажники сгрудились перед мостом, снова пошли разговоры:

— Ох, и будет шуму, если грохнется.

— Выдержит.

— А может, лучше все же в обход?

— Поздно, раньше нужно было думать.

Кто-то обмолвился о вертолете, другой подал мысль о бульдозере на воздушной подушке.

Дмитрий, наконец, решился. Он повернулся к Виктору, прищелкнул пальцами:

— Ну что, переходим Рубикон?

— Переходим! — дружно гаркнула бригада, хотя, возможно, не каждый понял истинный смысл выражения.

— Давай!

Виктор включил газ, а сам тут же выпрыгнул из машины. Бульдозер, урча, пополз вперед.

Мост повел себя совсем не так, как ожидали люди. Он не гнулся, не трещал, он начал беззвучно раскачиваться, как при землетрясении. И это было особенно страшно. Казалось, вот сейчас амплитуда раскачки превысит некий максимум и мост рухнет вместе с трактором в мутные воды канала. Но вот все заметили, что бульдозер миновал середину моста и приближается к противоположному берегу.

— Ура! — закричал Рустам.

Виктор вприпрыжку побежал за бульдозером, догнал его, втиснулся в кабину. Бульдозер зафыркал сердитей, свернул с колеи и замер на пригорке.

— Все! — крикнул Малявка. — Теперь по нему танки можно пускать. — Хотя он выговорил это беспечным тоном, его большие узловатые руки дрожали.

— Танки пускать нельзя, — возразил Дмитрий. — Да и бульдозер гонять без нужды не будем.

Они дали мосту отдохнуть, а затем с большим интервалом перегнали через него «Алтаец» и КЛЭП. «Алтаец» прошел легко, а КЛЭП здорово заставил всех еще раз поволноваться.

Эта маленькая победа снова сблизила людей. Все смеялись, шутили.

— Федор Лукьянович! — кричал Дмитрий. — Если уж у нас бульдозеры сами через мост переходят, так неужели мы до конца месяца не осилим трех десятков пикетов?

— Осилим, командир! — уверенно заверил бригадир. — Можете не сомневаться.

Линейщики шли через мост гогоча, весело переговариваясь. Столько чувствовалось в них силы, задора, желания победить, что сомнений не возникало — осилят.

XXXII

Все шло к тому, что упущенное удастся быстро наверстать. Анкер у канала собрали и поставили за полтора дня. Опять разделились на звенья и начали, как на конвейере, собирать опоры. Одна за другой поднимались в степи бетонные «свечки». Трасса обретала зримые очертания. Дмитрий прикинул, если темп не спадет, со следующей недели можно начинать монтаж провода. Он отправил Кайтанову записку, и уже через день на пикеты поступили первые барабаны с проводом.

На очередные отгулы не поехали.

Но тут монтажный бог, доселе покровительствовавший людям, повернулся к ним спиной. И — началось!

Кайтанов срочно вызвал на базу Яшу с его краном. Едва тот уехал, капитально сломался бульдозер Алтая. Из-за этого бригада лишилась возможности работать двумя звеньями. Поломка следовала за поломкой: сначала сварочный агрегат, затем и КЛЭП. Нужен был механик, но как вызвать его на трассу в выходной день, где искать? Буровая установка снова наткнулась на твердый грунт.

А в ночь на понедельник случилось нечто непредвиденное — хлынул сильнейший ливень. Редчайшее событие в здешних местах. Глинистая почва превратилась в непроходимое болото.

Линейщики сникли, боевой настрой прошел.

Дождь не прекратился и утром.

Нечего было и думать об аккордном наряде. Кое-как соорудили из куска брезента тент и поехали домой. На отгулы.

XXXIII

Дмитрий и Борис сидели в тесном кабинете друг против друга.

— Мое мнение тебе известно, — говорил Борис, — аккордный наряд надо переделать, так, чтобы люди получили премию. Техника подводила — раз, дождь помешал — два, дело само по себе для нас новое — три.

— Именно потому, что это дело для участка новое, я против любой подтасовки.

— Подтасовки?! Не крепко ли сказано?

— Да, подтасовки, — упрямо повторил Дмитрий. — Аккордно-премиальный наряд был выдан бригаде Малявки в начале месяца. Объем работ рассчитан, исходя из реальных возможностей коллектива. Однако бригада с заданием не справилась и по существующему положению лишается права на премию. Вот и все.

— Но, Дмитрий Денисович, — нетерпеливо воскликнул Кайтанов, переходя на официальный тон, — ведь были причины, помешавшие бригаде справиться с заданием!

— Главная причина — не дождь и не поломки техники. — Она — в инертности бригады, в глубоко укоренившейся привычке работать с надеждой на аврал. Переделывать наряд — значит потакать этой привычке, значит — все можно. Можно прогуливать, пить водку, делать дело спустя рукава, да еще бахвалиться на каждом перекрестке, что мы — на переднем фланге. А мы отстаем! И порядочно. Так давай найдем в себе мужество признать это и возьмемся за дело по-настоящему. И от людей потребуем того же. И вообще, я отказываюсь тебя понимать. То ты против аккорда, то стремишься пробить его любой ценой.

— Успокойся, — улыбнулся Борис — Ты, безусловно, прав. Прав с точки зрения инженера. Я же — прежде всего руководитель. Моя сфера — отношения с людьми. Так пусть думают, что я их поддерживаю. Что я — хороший, понимаешь? Обыкновенная дипломатия.

— Извини, но когда я сталкиваюсь с такой дипломатией, мне хочется выругаться.

— Ладно, — примирительно сказал Кайтанов. — Через три дня я еду в мехколонну. Буду в Ташкенте дней пять. А может, с неделю. Ты останешься вместо меня. Вот и ругайся вволю… Думаю, что возможностей для этого будет предостаточно.

Дмитрий вышел во двор. Люди уже разошлись. Только Палтусов смирно сидел на скамеечке. При появлении Дмитрия он поднялся, неловко тиская в руках белую летнюю кепку.

— Дмитрий Денисович… Помните уголки, что тогда в Рыбхозе…

— Ладно, Толик. Ты не виноват. Я все знаю.

— Нет, не все… С вами тут один человек поговорить хочет…

— Хочет — пусть придет и говорит. Я ни от кого не прячусь.

— Он не может прийти?

— Почему?

— Вроде опасается…

— Чего?

Палтусов замялся еще заметнее.

— Он сам все вам скажет.

— Прямо какие-то тайны мадридского двора! Что за человек?

— Чума.

— Очень подходящее имя.

— Вообще-то его фамилия Чумаров. Ребята Чумой прозвали. Он и в самом деле немного бешеный. Но справедливый. Раньше у нас бригадиром был, после уволился. Сейчас у связистов работает. Деревяшки ставит.

— Все это очень интересно. Чего же этот Чума от меня хочет?

— Говорю же, разговор у него к вам. Про уголки и про всякое другое. Я ему как-то показывал вас на улице. Вы из клуба шли, а он живет рядом.

— Ладно, Толик. Как-нибудь напомни мне про этого Чуму. Договорились? А сейчас, извини, времени нет.

XXXIV

В субботу Кайтанов улетел в Ташкент с отчетами за месяц. Накануне он еще раз сказал Дмитрию:

— Я понимаю, тебе нужно скорее сдать трассу. Но кому другому поручить участок? Самусенко? Могилову? Ведь каникулы начнутся. Так что выручай, Димка!

Так Папышев вступил в права исполняющего обязанности начальника участка.

Перед самым отъездом Кайтанов оставил ему подробные указания.

— Главное — разогнать людей с утра по работам. А там — делай, что хочешь. Кто начнет выпендриваться — нервы себе не порти, бери объяснительную и в стол. Следи за нашим «генштабом». Сумарокову я сказал ясно: чтобы к моему приезду кран, ЗИЛок и оба бульдозера были на ходу. Могилов пусть заканчивает бокс. Самусенко займется бригадами на гидроузле и цементном комбинате. Да, еще… Могут поступить вагоны с лесом и кирпичом. Сам в это дело не встревай — сплошная морока. Поручи Самусенко. Не опоры — справится. Кроме того, могут позвонить от заказчика…

Он перечислял и перечислял, так что Дмитрий исписал своим мелким почерком шесть или семь страничек в записной книжке, все отчетливее понимая, что скучать ему не придется.

Наконец, Кайтанов стал прощаться.

— Между прочим, кто такой Чумаров? — неожиданно для себя задал вопрос Дмитрий.

Кайтанов даже передернулся, лицо стало жестким, глаза сощурились.

— Кто тебе говорил о нем? — быстро спросил он.

— Случайный собеседник…

— Что именно говорили? — напористо настаивал Кайтанов.

— Хороший малый, опытный линейщик…

— Да уж, опытный… — губы Кайтанова сложились в презрительную гримасу. — Особенно в пасквилях. Весь участок грязью облил. — Он посмотрел на часы. — Извини, нужно ехать. Вернусь, расскажу об этом Чумарове подробнее. А ты тем временем не больно прислушивайся к случайным собеседникам.

Кайтанов уехал. Дмитрий взялся было за документацию по рыбхозовской линии, но не работалось.

Он закурил и вышел из конторы. На участке было пусто. Суббота. Даже черная собака исчезла куда-то. Дмитрий оглядел двор: все эти неказистые строения, выстроившуюся в ряд технику, утрамбованный грунт с проступившими на нем темными пятнами солярки и светлыми — соли… Вот так всегда. Приезжаешь на время, а потом жалко уезжать. Неужели он сможет через месяц расстаться с Кайтановым, Малявкой, Васей Плотниковым, Виктором, Рустамом, Сашкой?

У проходной дремал сторож дядя Коля. Дмитрий пригляделся к нему внимательней. Бритоголовый, морщинистый старик, но удивительно крепкий, двужильный, похожий чем-то на отставного прапорщика. Каким ветром за несло его в этот молодой город?

— Дядя Коля, не запирайте пока контору, я часика через полтора вернусь. Прогуляюсь немного.

— Ничего, запру, — отвечал тот. — А подойдете — отопру. Какое мое занятие? Отпирать да запирать, верно?

Сейчас, в полдень улицы Райцентра тоже были пусты. Субботний день изменил весь ритм жизни города. Лишь оттуда, где возвышалась плотина, доносился неумолкаемый гул — дыхание большой стройки. Там работали по скользящему графику — день и ночь, без выходных и праздников. Но здесь — где сгрудились предприятия-субчики, царили тишина и покой.

Пуст был и Сухой Парк. Ветер нес по его высохшим аллеям обрывки бумаг, те цеплялись за жесткие ветви.

У Дмитрия всегда сердце кровью обливалось, когда он видел следы отступления человека перед враждебными силами.

Он помнил крохотные, вросшие в землю деревеньки с наглухо заколоченными окнами, которые видел в глухих уголках Забайкалья. Человек задумал вторгнуться в тайгу взять ее богатства, да силенок не хватило, пришлось отступить. Человеку! Но отступать — не всегда означает проиграть. Дмитрий верил, что Человек еще вернется. И там в Забайкалье, и здесь — в Сухом Парке. И Сухой Парк еще выстрелит в небо зелеными стволами. Человеку иногда приходится отступать. Но сила его в спокойном и сосредоточенном упорстве.

Дмитрий достиг Новых домов и словно бы очутился в ином мире. Мире, уже отвоеванном человеком. По тротуарам в густой тени текла говорливая толпа. Хорошо было чувствовать себя среди людей, видеть их лица, улыбки, добрые взгляды. Не спеша Дмитрий дошел до базара. Справа от ворот желтела бочка с пивом, рядом стояли столики. День был жаркий, но продавец работал сноровисто. Взглянув на умиротворенные лица любителей пива, Дмитрий свернул к бочке.

С кружкой пива он отошел в сторонку и расположился за высоким зеленым столом. С удовольствием выпил полкружки, и тут заметил, что за ним пристально наблюдает незнакомец.

Это был ладный, хорошо сложенный мужчина лет тридцати, смуглый, с насмешливым взглядом и длинными чумацкими усами. Его сильные руки, как канатами, были переплетены набухшими венами. Все это Дмитрий машинально отметил про себя и отвернулся. Он не любил, когда его изучали с такой откровенной бесцеремонностью. И тут он с досадой — скорее почувствовал, чем увидел, — что незнакомец взял свою кружку и направляется к нему.

— Можно, — произнес усатый тоном, не допускавшим возражений и поставил кружку рядом.

— Пожалуйста, — ответил Дмитрий, пожимая плечами. — Места хватит всем.

— Ты новый мастер у Кайтанова? — в упор глядя черными глазами, негромко спросил он.

— А в чем, собственно, дело?

— Говорили ребята, что наконец-то появился на участке мастер, который не ворует и дело знает.

Дмитрий смерил странного незнакомца с головы до ног взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Он всегда был щепетилен в вопросах чести и если что — не отмалчивался, защищая достоинство того круга, к которому принадлежал. Услышав из уст обывателя циничную фразу, воспринимал это как личное оскорбление и смело шел на конфликт.

…Этот усатый ему здорово не понравился со своими вопросиками.

— Конкретно, что вам нужно? — резко спросил Дмитрий, давая знать, что ему неприятны и фамильярность незнакомца, и он сам.

— Чумаров моя фамилия. Костя. Константин. Неужели ребята ничего тебе не говорили? Да… Крепко же Кайтанов прибрал их к рукам.

— Ваше прозвище я слышал, — сухо ответил Дмитрий. — Но сбором слухов не занимаюсь. И откровенных разговоров за кружкой пива не люблю.

— Зря, — просто сказал Чумаров. — Я-то уволился, а тебе с этим подонком дальше работать. Ребята тебя хвалят, вот я и решил помочь, — тут он довольно бесцеремонно взял Дмитрия за локоть. — Слушай, да брось ты кукситься. Ты — линейщик, я тоже. Давай на «ты».

Дмитрий отстранил его руку. Тот тяжело, с видом непонятого человека покачал головой.

— Слушай, мастер, нельзя отталкивать руку, которая хочет тебе помочь.

Было в его тоне нечто глубоко искреннее и в то же время трагичное, что заставило Дмитрия удержаться от очередной резкой реплики.

Чума растопырил ладони и показал их Дмитрию.

— Смотри. Видишь — в мозолях. Это руки рабочего человека. Разве человек с такими руками может быть негодяем? А ты на меня кидаешься…

— Хорошо. Что конкретно ты хотел мне сказать? — Дмитрий невольно перешел на «ты».

Чума нагнулся к нему ближе и проговорил, не убирая ладоней:

— Вот этими самыми руками я душил Кайтанова.

— Как — душил?

— Прямо в кабинете.

Разговор принимал острый оборот.

— Все началось в одну из суббот. Как обычно — конец месяца — план горит. Кайтанов собрал нас и объявляет: «Ребята! Надо!» Ну, нам не впервой. Надо, значит, надо. Повкалывали так, что перекрыли план на 15 процентов. Кайтанов вернулся из мехколонны довольный: «Ребята, я вам премию выхлопотал!» А премия-то курам на смех — кому пять, кому десять рублей. Расписались мы в ведомости, двинули всей бригадой в шашлычную, да и приговорили эту премию. И забыли о ней. Привозят зарплату. Прикидываем, вроде бы недополучили. На бо́льшую сумму я подписывал наряд. Мы — к начальнику. Он давай успокаивать: «Буду в мехколонне, обязательно разберусь, видать, бухгалтерия что-то напутала». А тут у меня как раз отпуск подошел. За расчетом я поехал в мехколонну, ну и решил заодно поднять наряды за прошлый месяц. Вижу, там и на премию ведомость… Вроде та ведомость и не та. Мы-то по пять — десять рубликов получили, а тут к каждой цифирке нолик приписан. Была ведомость на 70 рублей, стала на 700. Понятно мне стало, почему недополучили, налоги-то с каждого высчитали с учетом премии. В мехколонне я никому ни слова. Но такое зло взяло! Вернулся в Райцентр, и прямо в кабинет к Кайтанову. Он был один. «Ну, — говорю, — расскажи ребятам, как ты премировал их за хорошую работу!» Он побледнел, весь сжался, струсил, понимаешь, не ожидал этого. Ну, думаю, гнида! За рабочий счет брюшко отращиваешь! Такое тут на меня нашло… Схватил его за толстую шею и давлю. А он — хоть и здоровый — обмяк весь. Не знаю, чем бы все кончилось, не подоспей тут Самуся. Хилый вроде, а оттащил меня и вытолкнул из кабинета. А я горю весь, слова нормально произнести не могу. Пошел в Сухой Парк. Думаю, поброжу немного, остыну, а после соберу ребят, организуем собрание, составим протокол и сообщим куда следует.

— Дальше.

— А дальше вышло так… Пока я охлаждал свои нервы, они не дремали. Сами собрали бригаду, и Самуся объяснил, что в связи с вынужденной покупкой дефицитных запчастей, они были вынуждены пойти на этот фокус с премией. А раньше, мол, молчали, потому что не хотели лишней болтовни. Так как в счет налогов с людей удержали большую сумму, то эти деньги будут компенсированы в следующем месяце. И чтобы, мол, окончательно забыть об этом неприятном инциденте, начальник участка распорядился выдать со склада бригаде два литра чистого спирта. Этим спиртом они их и купили. Да нет… Дело, конечно, не в спирте… Поверили им люди, да и я поверил бы, если бы не видел, как перетрусил в первый момент Кайтанов. Нет, врешь! Была бы у него совесть чиста, не обмяк бы он так в моих руках!

— А что, если просто растерялся? Открывается дверь, врывается здоровяк, бросается душить… Может, действительно, деньги пошли на запчасти? Ты об этом не подумал?

Дмитрий словно забыл, что совсем недавно сам возмущался в похожей ситуации… Но сейчас он был готов отстаивать правоту Кайтанова именно потому, что у другого человека появились подозрения.

— Э, нет! Тут-то у меня глаза и раскрылись. Я и раньше кое-что замечал, но не принимал во внимание. А тут разом все вспомнил. Бывало, едешь на объект — на складе доски, шифер, уголь. Возвращаешься — нет ничего. Куда все исчезало? Вроде на благоустройство участка. А что благоустроили? Забор починили! Да ты пей пиво, мастер! Давай, я еще по кружечке возьму, раз пошел такой разговор.

— Нет, довольно, — Дмитрий прикрыл кружку рукой. — Выходит, так: ты один оказался глазастым, а остальные — слепцами?

— Почему? Глазастых хватало. Да никого из них на участке уже не осталось. Мне, например, Самусенко тогда растолковал все по порядочку. Так, мол, и так. Люди тебя не поддержат, а полезешь напролом, сломаешь голову. У Кайтанова на шее синяки от твоих пальцев, я свидетель, если нужно, еще найдем свидетелей. А я что? Я рабочий человек. Я работать люблю, жить, с мастерами ругаться, вот, пиво выпить иной раз люблю. Мне чью-то голову, пусть даже подлую, подставлять под топор совестно.

— Значит, по-твоему, глазастых выгнали, а остальных купили за стакан спирта?

Чума погладил свои чумацкие усы, потом проговорил задумчиво:

— Не туда гнешь, мастер. Сейчас на участке зима.

— То есть?

— Понимаешь, зимой у всякой живности спячка… Есть на участке хорошие люди, как не быть… Но спячка у них. Нужен человек, который сумел бы их разбудить. Я упустил момент, не смог. А ты, вижу, сможешь. Потому и говорю с тобой.

— То, что ты рассказал, сплошь эмоции. У тебя нет ни одного доказательства, кроме ведомости на премию. Во всяком случае, я работаю на участке месяц, и ничего подобного не замечал, — ответил Дмитрий, чувствуя, однако, что кривит душой.

— Наивная ты душа, мастер, — усмехнулся Чума. — Ты думаешь, они дураки? Эта история с ведомостью была два года назад. Кайтанов тогда только начинал. Сейчас он такими детскими шалостями не занимается. Семьсот рублей для него нынче не деньги, да и способ не тот — опасно. Масштабы у него другие, он нынче не кубометрами досок ворочает, а вагонами.

— Доказательства?!

— Погоди, скоро получишь.

— Вот тогда и поговорим! — Дмитрий отодвинул недопитую кружку и, резко повернувшись, пошел к Сухому Парку.

XXXV

В понедельник Дмитрий пришел на участок совсем рано: еще не было семи. Внимательно оглядел двор. Штабеля досок и шифера, которые он видел у склада в свой первый день, ниже, кажется, не стали.

А не относится ли Чума к числу тех легко возбудимых, с богатым воображением людей, которые способны твердо уверовать в собственную выдумку, да еще заразить ею часть окружающих? Разве он сам, Дмитрий, не сталкивался с ними? Был, например, Игорь Крепачев, который за глаза всюду поливал Дмитрия грязью лишь потому, что Дмитрий получил на складе последний полушубок, а Крепачеву, пришедшему следом, полушубка не досталось. А разве нет недоброжелателей у Бутенко? А разве всего месяц назад Колька не плел небылиц про Абдусаттарова, да еще ссылался при этом на мнение других?

Вполне вероятно, что у Чумы больная психика. Конечно, все было иначе. Премию Кайтанов пустил на запчасти. Это попахивает неприятно. Но это совсем не то, о чем толковал усатый. Чума вспылил. Кайтанов решил избавиться от баламута. И завертелось колесо. Дмитрий уже казнил себя. Надо было не развешивать уши, а резче, тверже ответить Чуме. Если он еще раз придет со своей пустой болтовней, он его выставит!

А с Кайтановым надо сразу же объясниться, после его возвращения. Между ними не должно быть недомолвок. Иначе работать вместе будет, действительно, невозможно.

Начали подходить рабочие. Одна за другой собирались бригады. Большую часть линейщиков, исключая бригаду Малявки, Дмитрий знал плохо, некоторых лишь мельком видел в общежитии, но недоразумений не возникало. Самого Дмитрия, оказывается, все знали отлично. И по тому, как с ним разговаривали, как обращались — он понял, что его приняли по серьезному. Опасения Кайтанова, что без него участок впадет в спячку, оказались ложными. Одна за другой бригады выезжали на работу. Сумароков утром даже не заходил в контору, а расположился в тени склада, принялся вместе в двумя слесарями разбирать узлы бульдозера. Могилов собрал «дедовскую» бригаду и уехал за цементом. На участке была полная занятость, все сосредоточенно работали.

Дмитрий некоторое время крепился, затем, махнув на все рукой, сел в самосвал, который Кайтанов оставил ему в качестве персонального автомобиля (свой «уазик» он на время отъезда консервировал), и отправился к Малявке.

Еще в пятницу Дмитрий выдал своей бригаде аккордный наряд на новый месяц. Ему не терпелось посмотреть, как начнется неделя. Техника у Малявки сейчас вся была на ходу — Дмитрий все же добился, чтобы Сумароков выехал на трассу и подремонтировал бульдозеры и КЛЭП. Но не только желание видеть бригаду в деле гнало его нынче на объект.

Линейщиков он нашел на трассе — ставили очередную опору.

Вот бригада потащила такелаж к следующему пикету. Дмитрий отозвал Малявку в сторону.

Они шли вдоль створа, Дмитрий медлил, не решаясь начать разговор. Но начинать нужно было.

— Федор Лукьянович, хочу задать вам один вопрос…

— Хоть сто, командир!

— Вы знаете такого — Чумарова? — он бросил пристальный взгляд на лицо бригадира.

То, что Малявка знал Чумарова, было несомненно. Но как осторожный бригадир отнесется к неожиданному вопросу? Растеряется? Замкнется? Начнет вилять?

Малявка прореагировал очень спокойно, словно был молчаливым свидетелем недавнего разговора Дмитрия с Чумой и не сомневался, что Дмитрий придет к нему за разъяснениями.

— А как же! Тоже бригадиром был на участке. Работали вместе.

— Как по-вашему, что он за человек?

— Справедливый, — односложно ответил Малявка. Он не вилял, не составлял витиеватых фраз, словно одно упоминание о Чуме заставляло его говорить проще.

— Его словам можно верить?

— Командир, Чуме можешь верить, как самому себе. Сколько его знаю — ни разу не соврал. — Малявка перешел на «ты», будто разговор о Чуме каким-то образом сблизил их, сделал единомышленниками.

— Вы были с ним близки?

— Не то, чтобы товарищи, но, в общем, ладили. Его многие ребята уважали.

— Отчего он уволился?

— Не знаю, — Малявка пожал плечами. — По собственному желанию.

Они шли по ломающимся под ногами колючкам. Дмитрий чувствовал, что последний вопрос вернул Малявку в прежнее состояние осторожного и осмотрительного человека.

— А лично вам он ничего не говорил? Может, у него были особые причины?

— Может, и были. Это ведь личное дело.

— Вы уверены, что личное?

Малявка надолго замолчал. Наконец проговорил с расстановкой:

— Не так-то все в жизни просто, командир. Когда ты молод, то за справедливость бороться легко. Но не всегда знаешь, как это делать. А после вроде бы знаешь, да поздно — надо думать о семье, детишках, внучатах..

— Выходит, некому было поддержать Чуму?

Малявка опять надолго замолчал.

— Командир, когда я только начинал работать, был у нас прораб… не в обиду будет сказано… Ну, словом, закрывал он нам немного больше, чем положено, а потом требовал процент. Я по молодости лет возмутился, жаловаться ходил… Словом, с тех пор я ученый. Прораба правда, от нас убрали, но и мне житья не стало.

— Когда это было?

— Давно, командир, очень давно. А сейчас я так думаю — живи, и давай жить другим. Да и прочий народ на участке тоже весь ученый. Не из академий сюда приехали. Палтусов, вон, прямиком из заключения…

— За что он сидел?

— Вроде человека машиной сшиб… А из души этого не вытравишь. Жизнь учит осторожности, командир.

— Ладно, у меня к вам еще один вопрос. Чуму, то есть, Константина Чумарова вы бы взяли к себе в бригаду?

— Взял бы! Только…

— Договаривайте.

— Не примет его обратно Борис Аркадьевич. Умрет, а не примет.

— А если бы выбор лично от вас зависел? Сказали бы свое слово?

— И сказал бы! — вдруг оживился Малявка.

Не доезжая до Шодлика, Дмитрий увидел из кабины мчащийся им навстречу «уазик». Он узнал машину директора рыбзавода Рузмета и попросил шофера дать сигнал.

Обе машины остановились по разные стороны шоссе, друг против друга.

Дмитрий спрыгнул на асфальт. Рузмет тоже вышел из машины. Одет он был подчеркнуто официально — в летнем костюме, белой сорочке, при галстуке. Видимо, возвращался с совещания.

Однако, повел он себя странно. Дмитрий шел к нему, протягивая руку для приветствия. Но Рузмет только сухо кивнул, спрятав руки за спину.

Дмитрий недоуменно остановился.

— Здравствуйте, Рузмет.

— Здравствуйте, — натянуто отвечал директор.

«Ладно, — подумал Дмитрий, — устал, наверное».

— Давненько к вам не заезжал, все говорю — завтра, завтра. А день идет за днем. Вот и месяц прошел.

— Да, конечно. Извините, я очень спешу, — Рузмет сделал шаг к машине.

— Погодите, — попросил Дмитрий. — У меня к вам важное дело.

— Слушаю, — тон директора был холодным.

Дмитрия это покоробило. При первой встрече они хорошо поговорили. Что же случилось?

— Не смею задерживать, — ответил он. — Я просто хотел предупредить, что в вашем хозяйстве завелись крысы.

— Вот как?

— Да, заправщик с бензоколонки. Он торгует горючим и запчастями. Я бы советовал вам присмотреться к нему внимательней, — он повернулся и пошел к самосвалу.

Он уже занес ногу на подножку, когда директор позвал его, одновременно переходя дорогу.

— Дмитрий!

— Да? — он по-прежнему держался за ручку.

— Разве… разве вы не вместе? — задал неожиданный вопрос Рузмет.

— То есть?

— Ну как же! Ведь заправщик действовал в сговоре с вашим руководством. Полтонны рыбы! Подумайте только, полтонны рыбы вывез через свояка со склада!

Настал черед удивляться Дмитрию.

— Объясните, Рузмет! О какой рыбе вы говорите?!

— Ну как же! — нетерпеливо повторил тот. — Толстяк, будем говорить прямо, своровал полтонны свежей рыбы с завода, чтобы расплатиться за строительные материалы, которые обещал ему ваш начальник.

Дмитрий почувствовал противную дрожь в коленях.

— Вы… имели в виду и меня… тоже?

— До последней минуты — да, — твердо ответил директор.

— Но это же нелепость!

— Смею надеяться…

— Что произошло, детально?

— То самое, о чем я вам уже сказал. К счастью, сделка не состоялась. Рыбаки помешали. Вся рыба возвращена на завод. А с заправщиком мы разберемся. Правда, сейчас он счел нужным заболеть. Но поправится — проведем собрание. Сделаем так, как решит коллектив. Я за то, чтобы передать дело в следственные органы. У многих уже накипело на этого пройдоху. Жаль, очень жаль, что вы оказались причастны к этой истории.

— Кто из наших — конкретно?

— Самусенко — знаете такого?

— Естественно.

— Ну вот… — директор развел руки.

— Если я вас правильно понял, вы считаете всех строителей ответственными за действия Самусенко?

— Не я — в поселке так считают.

Дмитрий нахмурился:

— Когда у вас собрание?

— Через неделю у нашего хитреца кончается больничный, который, кстати, ему выписали почему-то в Райцентре.

— У меня к вам большая просьба. Сообщите через бригаду о точной дате собрания. Я хотел бы присутствовать на нем. И выступить тоже. Не возражаете? Нельзя, понимаете, никак нельзя, чтобы в поселке считали виновными всех линейщиков.

— Хорошо, — взгляд Рузмет а потеплел. — Я сообщу. Приезжайте.

XXXVI

Кайтанов был прав, скучать на посту начальника участка не приходилось. То и дело с объектов приезжали автомашины с заявками. В одном месте барахлила техника, в другом кончились материалы, в третьем — позарез нуждались в кране… Дмитрий, хорошо знакомый только с рыбхозовской трассой, крутился, как белка в колесе.

Его деятельность совершенно не поддавалась планированию. Разве угадаешь, с чем придется столкнуться в следующую секунду? Однажды из Кегейли вернулся шофер, у которого отобрали права за то, что он проехал по улице, где запрещено грузовое движение. А как иначе выбросишь фундаменты на трассу? Дорога-то только одна. Пришлось ехать в ГАИ и просить, умолять, доказывать. То вдруг появился с понурой головой бригадир с объекта в Чимбае и начал нудно рассказывать, как они поставили опору, а потом вспомнили, что она должна быть с подставкой. Теперь им срочно нужен второй кран, чтобы опустить ее. Потом позвонили из райисполкома — оказалось, мехколонновский экскаватор порвал телефонный кабель… И так далее, и тому подобное. На трассу к Малявке Дмитрий больше так и не сумел вырваться. Единственное, что ему оставалось — расспрашивать шоферов, занятых на вывозке. Судя по всему, дела у Малявки шли неплохо.

Рабочая неделя заканчивалась, был, помнится, четверг, обеденный перерыв. Пообедав в расположенной поблизости столовой бетонного завода, Дмитрий просматривал в кабинете свежие газеты, воспользовавшись небольшой паузой. Правда, свежими газеты можно было назвать условно — они попадали в Райцентр с опозданием, как минимум, на сутки.

В коридоре послышались стремительные шаги, дверь резко распахнулась. В кабинет вошел Чумаров — лицо злое, глаза красные.

— Сидишь, мастер, прохлаждаешься?! А того не знаешь, что Самусенко вот-вот начнет распродавать вагон леса.

— Какой вагон? — изумился Дмитрий.

— Ну как же? На станцию утром прибыл вагон с досками. Доски — первый сорт. Лично проверял.

— Ерунда! — отрезал Дмитрий. — О поступлении вагона мне обязательно сообщили бы со станции. Не было никакого вагона! И накладных не было!

— Рассказывай! — со злостью воскликнул Чумаров. — Я ведь говорил — не такие они дураки, и кое-чему научились за два года.

Он низко склонился над столом, вонзившись в Дмитрия взглядом.

— Тут все бумажные хитрости. Такая бухгалтерия, что черт ногу сломает. А на деле клиенты забирают лес прямо из вагона.

— Вот что! — Дмитрий резко поднялся из-за стола. — Поехали на станцию! На месте разберемся.

XXXVII

Вагон с лесом стоял под разгрузкой. Несколько рабочих укладывали доски на автомашину с прицепом. За их действиями, задрав голову, наблюдал Самусенко.

Чувствуя, как в груди закипает ярость, Дмитрий прямиком направился к прорабу. Сбоку большими шагами поспешал Чума.

— Александр Иванович! — негромко, но раздельно позвал Дмитрий, подойдя почти вплотную к Самусенко. — Что здесь происходит? Чей это вагон?

Самусенко обернулся, выпучил глаза. Вид у него был чрезвычайно растерянный.

— А… Дмитрий Денисович… Вы как… здесь оказались? — вопреки обыкновению говорить скороговоркой, он еле выдавил из себя эти слова.

— Потрудитесь объяснить, что это за вагон, — Дмитрий чувствовал, что от нервного напряжения губы его начали подрагивать.

В руке у Самусенко была накладная. Дмитрий выхватил ее. Вагон адресовался амударьинскому участку мехколонны.

— Почему не сообщили мне о прибытии вагона? — Дмитрий смотрел прямо в глаза Самусенко.

Лицо у того побелело.

— Я звонил — вас не было.

— Когда звонили?

— Утром.

— Неправда, утром я не отлучался с участка.

— Телефон, наверное, барахлил. Вы же знаете наши телефоны…

— Ты лучше спроси у него, почему доски грузят на чужую машину, — дернул Дмитрия за локоть Чума.

Самусенко совсем растерялся.

— День добрый, — послышался сбоку подчеркнуто спокойный голос. Все обернулись на него. К вагону подходил Некрицкий — в безукоризненно отглаженном костюме, белоснежной сорочке, до блеска начищенных туфлях. Его седеющие волосы аккуратно зачесаны. Глаза невозмутимые, лицо — медальное. — Проходил мимо, вижу коллеги решают какой-то сложный вопрос. Не могу ли быть чем-либо полезен? — он слегка склонил голову.

— Это наш новый прораб, — прошептал Некрицкому Самусенко.

— Я прекрасно знаю Дмитрия Денисовича, — Некрицкий любезно кивнул Дмитрию.

— Простите, но мы обсуждаем внутренние дела участка. Вполне обойдемся без посторонней помощи, — ответил Дмитрий, полагая, что Некрицкий сейчас же уйдет.

— Простите великодушно и вы меня, но, подходя, я невольно услышал ваш вопрос, который, как мне показалось, вверг в некоторое замешательство уважаемого Александра Ивановича, — в голосе Некрицкого мелькнули ироничные нотки. Плавным жестом он поднес сигарету ко рту, не спеша затянулся, опять плавно опустил руку и продолжал: — Думается, я смогу удовлетворить ваш интерес. Дело в том, что из уважения к Борису Аркадьевичу наш главк иногда помогает участку транспортом и людьми. Кроме того, особо ценные грузы разрешено хранить на нашем складе. Так надежнее.

— Значит, это ваша машина? — вылез вперед Чума, указывая на грузовик, загруженный почти до верха.

— Я ведь объяснил, дорогой товарищ.

Чума большими шагами прошел к автомобилю и с силой хлопнул рукой по дверце:

— А почему же здесь эмблема «Райторга»?

«Молодец, Чума! — подумал Дмитрий. — А я и внимания не обратил».

Некрицкий снова плавно поднял руку с сигаретой. В глазах его мелькнул такой же азартный огонек, как и при игре втемную.

— Это проще пареной репы, — снисходительно ответил он. — Райторг направил машину на сегодня в распоряжение главка. За прошлые услуги. А мы в свою очередь выделили участку именно эту машину. Так обычно и делается. Зачем же жечь свой бензин, — и он снова любезно склонил голову.

— Спасибо, что все так понятно разъяснили, — с досадой отвечал Дмитрий. — Но пользоваться чужим складом мы не будем. — Он посмотрел на Самусенко. — Доски возить на участок. Накладная остается у меня. После разгрузки вместе проверим кубатуру еще раз, — кивнув на прощание Некрицкому, он направился к конторе грузовой станции.

За барьером сидела полная пожилая женщина.

— Почему не сообщили на участок о прибытии вагона? — спросил у нее Дмитрий.

— Делать мне, что ли, нечего?! — недовольно отозвалась та. — Ваш Самусенко уже два дня тут пасется. Если затянул с разгрузкой — сами разбирайтесь. А я ни при чем — Самусенку про вагон информировала вовремя. За всегда так было.

На крыльце Дмитрия поджидал Чума. Вид у него был пасмурный.

— Эх, мастер, поторопились мы с тобой, — вздохнул он. — нам бы дать им вывезти эту машину, да тут же сообщить куда следует. Взяли бы голубчиков горяченькими.. А тут… Видал, как он ужом выкрутился. Этот франт — Некрицкий и Кайтанов — первые друзья. А Самусенко у них вроде шестерки. Кидают ему объедки со стола, он и доволен.

Дмитрий молчал. Потом пронзительно посмотрел на Чуму:

— Хочешь вернуться на участок?

— Понимаю… Я-то могу. Да не возьмет меня Кайтанов.

— Я тебя возьму.

Чума уставился на него своими цыганскими глазами:

— Возьмешь, а потом уедешь?

— С чего ты взял?! — рассердился Дмитрий. — Зову, значит — не уеду.

Вскоре на участок прибыла первая машина с досками. Самусенко бегал, суетился, давал рабочим «цэ-у» и все это преувеличенно громким голосом, с постоянной оглядкой на Дмитрия.

Дмитрий повернулся и прошел в кабинет. Надо заполнять документацию на Рыбхозовскую трассу. Пока есть время.

Не успел он усесться за стол, как в кабинет тихонько проскользнул Могилов.

— Дима, хотите, я скажу дедам, чтобы они перетянули доски колючей проволокой? Ни одна не пропадет, — он захихикал. — Вот Самусенко уедет вечером, а мы их перетянем. Придет он завтра утром, ох, и удивится же! — Илья потирал ладони от удовольствия.

— После решим, — отозвался Дмитрий.

Вошел Сумароков. Сел на стул и, довольный, расхохотался:

— Ну Самуся, ну Самуся! Аж позеленел весь! С этими досками! Он-то думал, что так и будет крутиться… Ничего, пусть зеленеет… — Потом с гордостью сообщил: — Оба бульдозера на ходу, можно вывозить на трассу.

— Молодец, Николай.

Тот деланно закашлялся.

— Да чего там! Хочу сегодня еще трактор запустить. Ладно пойду.

XXXVIII

Ранним утром в кабинете раздался телефонный звонок. Дмитрий снял трубку.

— Борис? Вернулся?

Вместо предполагаемых пяти-шести дней тот был в отъезде меньше трех суток.

— Пришлось вернуться, — с жестким ударением произнес Кайтанов. — Ты вот что: разгони людей и приходи ко мне. Скажем, к десяти. Надо поговорить.

— К тебе я не приду, — спокойно ответил Дмитрий.

Долгая пауза.

— Хорошо, — отозвался, наконец, Кайтанов. — Тогда приду я. Жди в десять у себя в общежитии.

Дверь была открыта. Дмитрий шагнул в комнату. За столом сидели Кайтанов и… Наташа. Перед Борисом стояла опустошенная на треть бутылка коньяка, две пиалы.

— Рюмок даже не имеешь, — пробурчал Кайтанов вместо приветствия, — приходится пить из пиалы. Коньяк — из пиалы, — и он фыркнул.

Дмитрий тоже не стал здороваться, — ни с Борисом, ни с Наташей, которая смотрела на него едва ли не с ненавистью.

Кайтанов налил в обе пиалы, одну подвинул Дмитрию.

— Хлебни для бодрости.

Дмитрий подошел к столу, кивнул в сторону Наташи:

— Пусть она выйдет.

Тот повернулся к своей подруге:

— Дорогая, подожди в коридоре. Мы недолго.

Наташа молча встала и, громко стуча каблуками, покинула комнату.

Борис выпил и крякнул.

— В общем, так, — сказал он. — Я рассчитывал, мы с тобой будем вместе. Но по некоторым приметам вижу — альянс не получился. Словом, бери бумагу, ручку, я подпишу заявление прямо сейчас. Возвращайся в Ташкент — на лоно цивилизации. А мы уж тут — в глуши — как-нибудь сами…

Дмитрий машинально вертел в руках спичечный коробок.

— Поначалу, — сказал он, поднимая на Кайтанова глаза, — я действительно решил уехать из Райцентра. Но потом понял — так нельзя.

— Ах, нельзя! — с иронией повторил Кайтанов.

— Да, нельзя, — упрямо, с жесткостью продолжал Дмитрий. — Потому что уйти должен ты.

Глаза Бориса сузились.

— Что за чушь! — воскликнул он. — Почему я должен уйти? Не из-за тех ли уголков?

— Если хочешь и дальше мне лгать, то делай это по крайней мере не так примитивно. Мне известно, что уголки предполагалось сменять на ворованную рыбу.

Кайтанов усмехнулся.

— Рыбы в Рыбхозе все равно разворовывают порядочно. Тонной больше, тонной меньше — какая разница? Эта рыба должна была пойти в качестве подарка разным людям, от которых зависит наше снабжение, в том числе запчастями. Я тебе не лгал. Просто выпустил промежуточные звенья. В конечном итоге рыба менялась на запчасти.

— А на что менялся вагон леса? Тоже на запчасти? На вагон запчастей?

Кайтанов насмешливо фыркнул, отпил еще глоток.

— Я мог бы тебе сказать, что понятия не имею, о каком вагоне идет речь. И ты не смог бы возразить. Но… — он резко отодвинул в сторону бутылку, — я плевать хотел на всякие штучки! Да — рассчитывал продать лес! Да — за деньги! Ну и что же? С помощью живых денег я держу в руках участок, мгновенно решаю все проблемы. И — заметь, никто не в накладе. Ну был бы на моем месте бесхитростный дурачок, вроде Жени… Что осталось бы от участка?

— В прошлый раз — на трассе — я не знал, как ответить тебе, — заговорил Дмитрий. — Но теперь знаю. Вся разница в том, что тебе беспорядок выгоден. На первый взгляд ты во многом прав. И вроде бы — нашел эффективный способ борьбы с нашими неурядицами. Но ты и палец о палец не ударишь, чтобы сломать этот беспорядок. Вслух ты будешь его ругать, а в душе радоваться, что он пока еще существует. Вот тебе первая правда.

— Есть и вторая?

— Есть. Для тебя забота о благе — это удобная ширма. Не более. Львиная часть доходов шла в карманы — твои и твоих сообщников. Именно для этого ты добровольно вызвался ехать в Райцентр. Но комбинировать и одновременно вести дела становилось все труднее. Тебе нужен был неглупый и послушный исполнитель, который взял бы на себя техническое руководство участком. Вот тогда бы у тебя были по-настоящему развязаны руки. Правда, я не пойму, зачем ты сделал ставку именно на меня.

— Чушь собачья! — с угрозой выдохнул Кайтанов. — Ничего подобного доказать ты не можешь!

— Могу, — резко парировал Дмитрий. — Все накладные, акты на списание хранятся в мехколонновской бухгалтерии. Сопоставить полученное с действительными затратами — хлопотливое, но вполне реальное дело. Что разница получится солидная — не сомневаюсь. А главное — люди, на чьих глазах ты комбинировал. Уверен, что они не будут молчать.

— Ах, вот ты что задумал! Рабочих на меня натравливать! — Кайтанов поднялся из-за стола.

Дмитрий тоже встал.

— Даю тебе хороший шанс. Лети к Умарову и сам все расскажи. Да поторопись, Наташа уже заждалась.

Кайтанов медленно пошел к выходу.

— Это мы еще посмотрим, кто кому будет давать шанс, — крикнул он с порога.

Оставшись один, Дмитрий разжал кулак: коробка спичек была смята.

XXXIX

На дворе — поздний вечер. Шумит голыми ветвями Сухой Парк. Как всегда к ночи из степи дует сильный ветер.

Дмитрий сидит за столом. Перед ним книга, вот уже два часа раскрытая на одной и той же странице, и пепельница, полная окурков.

В дверь негромко постучали.

— Да, — отозвался Дмитрий.

Вошла Наташа.

— Можно?

Дмитрий быстро поднялся, привел себя в порядок — поправил волосы, застегнул рубашку.

— Проходи.

Она села на стул и закурила, загадочно глядя на Дмитрия широко распахнутыми чайными глазами.

В комнате горела неяркая настольная лампа, и Дмитрий направился было к выключателю, чтобы зажечь верхний свет.

— Не надо, — тихо попросила она.

Он повиновался.

В сумерках ее лицо и фигура казались особенно красивыми. Но Дмитрий вдруг ясно понял, что не испытывает к ней ни малейшего влечения.

Наташа курила, закинув ногу на ногу и продолжая смотреть на него.

— Да, я тебя понимаю, — наконец проговорила она, по-прежнему не сводя с него глаз.

Он вдруг заметил, что взгляд у нее полуприщуренный, почти как у Кайтанова.

— Я тебя понимаю, — повторила она. — Ты зол на Бориса из-за меня. Хочешь отыграться. Тем более подвернулся случай.

— С Борисом у нас конфликт на сугубо производственной почве, — сдержанно возразил он. — Вернее сказать, на нравственно-производственной. Ты тут абсолютно ни при чем.

Похоже, она почувствовала себя уязвленной.

— Ты все такой же. Такой же недалекий мальчишка. Тебе наконец-то повезло, жизнь свела тебя с настоящим человеком, у которого можно кое-чему научиться. А ты вместо этого держишься за пустые принципы.

— Это твой-то Борис — настоящий человек? — вскипая, спросил Дмитрий.

В ее глазах вспыхнуло пламя.

— Он — хозяин жизни. Это, если хочешь знать, тоже талант, тоже — от бога.

— У тебя жадность к тряпкам, видимо, тоже от бога.

— Тряпки… — она наклонилась к нему всем корпусом. Чувственные губы сложились в презрительную усмешку. — Бедный мальчик, — прошептала она. — Ты что же это вообразил? Что стоит тебе где-то наболтать лишнего — и дело сделано? И тебя будут носить на руках? А те серьезные люди, под которых ты гнусно копаешь, встанут на колени и начнут посыпать голову пеплом?

— Зачем ты пришла? — резко, даже грубо перебил он ее. — Уходи.

— Хочу предупредить. По старой дружбе…

— Предупредить?

— А ты думал!

— Это вам нужно бояться.

— Да? — ее лицо исказилось, став злым, некрасивым. Она резко поднялась, взявшись рукой за ворот своего платья, и прошептала: — Вот порву сейчас на себе платье и начну кричать, что ты меня насилуешь. Свидетели найдутся, не волнуйся.

Она в упор смотрела на него.

Дмитрий почувствовал, что если дрогнет хоть на миг — она приведет угрозу в исполнение. Держаться, приказал он себе, подавляя подступившую было слабость.

Потом улыбнулся:

— Спасибо, что предупредила.

Быстро отошел к двери и резко распахнул ее.

— Кричи, если хочешь. Я думаю, что найдутся и другие свидетели, которые подтвердят, что ты — обыкновенная истеричка.

Она перевела дыхание и опять опустилась на стул.

— Не к спеху. Главное — чтобы ты понял. Тут, между прочим, полтора года назад утонул один бухгалтер. В Амударье. Шляпу нашли, а самого нет. Говорят, собирался куда-то писать жалобу…

— А цепко ты держишься за своего Кайтанова. Даже при твоих-то аппетитах. Должно быть, он и в самом деле мошенник высокого класса. Прошу прощения — деловой человек.

— Все эти пошлые оскорбления выдуманы ничтожными людишками вроде тебя, чтобы оправдать собственное убожество. Меня этим не проймешь.

— Это сразу заметно. — Он помолчал, затем проговорил в раздумье: — Когда Борис привел меня в твой дом, я поначалу поразился. Хотя и говорят: гора с горой не сходится, а все же… А теперь я не удивляюсь. Вы с Борисом просто обязаны были встретить друг друга… Но в искренность ваших чувств я не верю ни на йоту. Когда его прижмут, ты переметнешься. Как крыса с тонущего корабля. Хотя Борис — какой он корабль! Коряга на чистой воде…

— Значит — нет? — полуутвердительно спросила она.

— Нет.

— Тогда — готовься.

— Готовьтесь и вы, — ответил он ей в тон.

XL

Утром, спускаясь по лестнице, он зашел на второй этаж. Подошел к комнате Лены, осторожно постучал в дверь. Ни звука в ответ. Значит еще не приехала. А жаль! Кажется, увидел бы ее сейчас — и почувствовал бы себя уверенней.

Вздохнув, он вышел из общежития, направившись на участок через Сухой Парк. Было чувство, что некий узел затянулся до предела.

Уже несколько дней возле Парка велись какие-то работы, на что Дмитрий, поглощенный последними событиями, не обращал внимания. Но сейчас он увидел, что экскаватор прокопал канаву, куда положили трубы, по которым вода уже стекала в арычную сеть.

Город упорно сражался за свой Парк.

В конце аллеи по дорожке расхаживал Чума. Дмитрий поспешил навстречу.

— Ну что?

— Да вот, договорился со своими. Упираются, конечно. Но ничего, отпустят. Заявление подписали. Так что приду, слышишь, мастер?

— А может, лучше не надо? — задумчиво спросил Дмитрий.

— Как — не надо?!

— Пусть остается все, как есть. Я уеду в Ташкент, ты — втыкай свои деревяшки…

Чума даже зубами скрипнул.

— Да ты что, мастер! Взбаламутил воду, люди к тебе потянулись, а теперь на попятную?! Да это… это же хуже предательства! Да ты что? — продолжал он, пристально вглядываясь в лицо Дмитрия. — Ты же потом сам себя всю жизнь человеком считать не будешь.

— Посмотри… — задумчиво проговорил Дмитрий, будто не слыша собеседника. — Сколько усилий, чтобы озеленить Парк, а все равно Сухой… Может, не стоило и сажать…

— Не то говоришь, — зло отчеканил Чума. — Будет Парк! Будет, понимаешь! Только не сдаваться! Воду уже пустили, теперь соль надо вымыть к чертям собачьим! А так сидеть, сложа руки, конечно, все засохнет. И этот Парк, и все другие.

— Чего орешь? — спокойно сказал ему Дмитрий. — Знаешь ведь, что никуда я не уеду. Просто мне хочется знать, ты-то сам веришь, что будет по-нашему?

— А какого рожна я подходил бы тогда к тебе?! — еще пуще заорал Чума. — Будет по-нашему! Слышишь, обязательно будет!

Вода стремительно прибывала. Здесь, где они стояли, арык немного осел и вокруг растекалась широкой лужей, подступая к корням деревьев. Казалось, те сами тянутся к ней.

Люди вдруг заметили, что давно уже стоят на мокром.

— Вот, туфли замочили, — сказал Дмитрий.

— Туфли, мастер, это дело десятое. Лишь бы порох оставался сухим.